Искатель. 1964. Выпуск №3

Анатолий ДНЕПРОВ СЛЕДЫ НА ПАРКЕТЕ

Я убежден, что для создания современного научно-фантастического произведения необходимо знать современную науку. Конечно, от писателя-профессионала нельзя требовать знания научного предмета во всей его полноте и глубине. Однако общие принципы, которые положены в основу научно-фантастического произведения, не должны противоречить тому, что знает читатель из школьных учебников.

Конечно, научно-фантастическое произведение не является ми научным трактатом, ни научной статьей. Это прежде всего художественное произведение. На мой взгляд, идейная направленность и художественная значимость произведения определяют объем «научного» и «фантастического».

В любой науке всегда есть много нерешенных проблем, по поводу которых высказываются различные точки зрения. Чем необычнее предположение, тем легче оно может быть использовано для построения «научной интриги» фантастического произведения. Однако наука не стоит на месте, накапливаются новые экспериментальные факты, и в конце концов из множества разнообразных гипотез «выживает» только одна. Она превращается в достоверное знание. Что же при этом происходит с художественными научно-фантастическими произведениями, которые были построены на ложных гипотезах? Даже при очень высоком художественном качестве они много теряют, особенно в глазах грамотного, следящего за развитием науки читателя. Вот почему, мне кажется, создание фантастического произведения-гипотезы очень сложное и ответственное дело.

Рассказ «Следы на паркете», по существу, не является научно-фантастическим рассказом, а скорее рассказом о некоторых научно-фантастических рассказах-гипотезах. В последнее время их в научно-фантастической и даже научно-популярной литературе было немало. Путем остроумного сочетания разрозненных фактов авторам удавалось построить якобы «достоверную» теорию непонятного явления природы. Кажущаяся логическая строй-кость и остроумие таких построений придают произведению видимость научной достоверности. Этот прием ставит иного читателя в тупик: из научных трудов ему известно одно, а писатель доказывает совершенно противоположное. Кому же верить!

В связи с этим я не могу не вспомнить небольшой «трюк». Еще в студенческие годы я проделывал его с теми своими знакомыми, которые не очень хорошо знали элементарную алгебру. Я предлагал написать на листке бумаги любые числа, причем количество их было совершенно произвольным. Посмотрев на эти числа «таинственным» взглядом, я писал уравнение соответствующей степени, корнями которого как раз и являлись наугад взятые числа. Сами числа были случайными, но, оказавшись корнями уравнения, да еще высокой степени, они вдруг приобретали какое-то особое, «магическое» значение. Существует совершенно формальное правило, как любые числа сделать корнями уравнения, причем сделать это можно разными способами. Аналогично любой конечный набор разрозненных фактов можно множеством путей «вогнать» в логическую схему. Однако от этой схемы до достоверной теории еще очень далеко.

Мне не хотелось бы, чтобы читатель подумал, что я за научную фантастику, абсолютно очищенную от фантастики. Фантазия нужна и ученым, а писателям тем более.

Читателю интересно знать не только о том, что в науке давно установлено и проверено практикой, но и о «белых пятнах», которые ждут своих исследователей.

Эти «белые пятна» — благодатное поле деятельности для писателей-фантастов. Однако вспахивать неизведанное поле нужно достойно, не повредив те участки, где расцветает драгоценная всему человечеству подлинная наука.

Есть одно «белое пятно» в физике, которое волнует меня с давних времен. Речь идет о знаменитом соотношении Эйнштейна об эквивалентности массы и энергии. Известно, что оно получено из рассмотрения самых общих свойств пространства и времени и по своей природе не имеет отношения к какой-либо специфической теории структуры материи. То, что это соотношение строго выполняется в реакциях деления ядер, в термоядерных реакциях, а также во множестве реакций превращения элементарных частиц, нужно скорее рассматривать как факт многочисленных, но все же частных подтверждений общего закона природы. А что, если любую массу, независимо от ее химической природы, можно превратить в лучистую материю!

Вот это «А что, если!..» и является научной канвой произведения, над которым я сейчас работаю. Что у меня получится — рассудит читатель.

Паркет танцевального зала блестел, как зеркало. Тетя Нюра улыбалась и водила рукой в косых лучах солнечного света.

— Вот натерла! — восхищенно шептала она, глядя на белоснежный потолок.

Там от паркета отражались лучи и колыхалась тень руки тети Нюры.

— Вот натерла! Вот это…

Она перестала смотреть в потолок, оглядела пустой зал. Вдоль стен чопорно стояли откидные стулья: и справа, где обычно сидят парни, и слева — где собираются девчата. Одни ждут, другие приглашают.

— Вот это… — Шепот тети Нюры вдруг оборвался, рука застыла, а глаза остановились на паркете.

Она нагнулась низко к полу, сделала шаг вперед, потом выпрямилась и, закатав рукава синего халата, решительно пошла к выходу.

Дядю Федю она втолкнула в зал насильно, Он упирался. В его руках был огромный гаечный ключ.

— Скажешь, не ты? — кричала тетя Нюра.

— Что пристала? Не был я здесь.

— Не был? А это чьи лапти? Чьи мокроступы? А? Мои, скажешь?

— Где?

— Вот, гляди вниз, на паркет!

Федя нехотя присел на корточки, посмотрел на паркет и протер глаза.

— Что-то солнце слепит… — пробормотал он.

— А ты гляди, гляди и признавайся…

Дядя Федя щурился.

— И впрямь наследил кто-то, — наконец пробормотал он. — Только не я. Не было у меня здесь работы. Тут все батареи исправные.

— Не было! — возмутилась тетя Нюра. — Может, скажешь, мои башмаки. Так вот глянь, ирод нахальный!

Ока поставила свою ногу в центре пыльного пятна на паркете.

— У меня номер тридцать семь, а тут все сорок пять!

Дядя Федя медленно двинулся вдоль пыльных следов. Он дошел до стены и остановился. Потом вернулся.

— Может, кто другой ходил? — неуверенно предположил он.

— Другой! А ключи от залы у кого? Вот у меня, — она потрясла ключами в воздухе, — и у тебя! Нет, скажешь?

Тетя Нюра закрыла лицо передником.

— Работаешь, стараешься, а такой попадется…

Дядя Федя опешил.

— Да нет, Нюра, ей-богу, не ходил я, не мог, потому… Он не договорил, сообразив что-то, быстро, краем прошелся вдоль следов до стены, почти бегом вернулся и взял тетю Нюру за руку.

— А вот и не я! Покажу сейчас тебе, что это не я. Гляди! Вот один шаг, так? Вот второй. Вот третий! Идем. Опять шаг. Опять. И еще один. Так. Ну вот, все.

— Что все? — спросила тетя Нюра, когда они уперлись лицом прямо в стену.

— Все! — торжествующе произнес дядя Федя. — Не я тут был. Я так не хожу.

— Как это не ходишь?

— А очень просто. Говоришь, я ходил? Хорошо. Дошел я до этой стенки. А дальше?

— Что дальше?

— А вот я тебя и спрашиваю, что дальше-то было? Я, значит, дошел до этой стенки. А что было дальше?

Тетя Нюра медленно опустила голову и внимательно посмотрела на паркет. Следы кончались у стены, причем последний отпечаток остался на блестящем воске только наполовину. Вторая половина ушла в стену. Тетя Нюра с недоумением оглянулась вокруг.

— Соображаешь? — весело спросил дядя Федя. — Если это был я, то где я шел обратно, а?

— Правда… И впрямь не ходил обратно…

— Как же я мог идти только сюда? Значит, я здесь был и остался? А где ты меня нашла? В дежурке. Вот покажи, как я вышел, так тогда я сызнова натру паркет.

Тетя Нюра на цыпочках прошла след, осмотрела весь зал и виновато улыбнулась.

— Ошиблась я. Наверное, какой-то другой идол… Ведь лазают здесь всякие…

…Дядя Федя давным-давно не водопроводчик. Он окончил полную среднюю школу для взрослых и к сорока годам сдал экзамены на аттестат зрелости. Потом вместе со своей семьей переехал в другое село, где устроился работать библиотекарем.

Разумеется, и сам он начал запоем читать книжки — самые различные, без всякой системы. Он очень увлекался художественной литературой, прочитывал все приходившие в библиотеку журналы, читал справочники, энциклопедии и всевозможные брошюры. Но однажды ему попался научно-фантастический роман, потом еще один, еще… Благодаря им дядя Федя вскоре приобщился к научным знаниям и оказался в курсе более чем современных идей физики, биологии и астрономии. Он узнал, например, что такое антимир, и рассказывал об этом антимире деревенским старухам такое, отчего они не переставали креститься. Справедливости ради нужно заметить, что многие теории и гипотезы дядя Федя выдумал вполне самостоятельно, хотя, рассказывая о них, всегда ссылался на имена ученых.

Однажды, увлекшись рассказом об антимире и о прочих таинственных вещах, дядя Федя распалился:

— И вот мы с вами здесь живем, а рядом с нами, и даже, может быть, в каждом из нас, есть наш двойник, и у этих двойников свой мир, подобный нашему, но мы их не видим, а они — нас. Так и ходим по парочке, совершенно одинаковые и невидимые…

В этом месте дядя Федя запнулся, одеревенел, застыл.

— А как же стало известно, что есть этот невидимый антимир, если его никто никогда не видел? — спросила одна женщина.

Дядя Федя не ответил. Он медленно поднялся с завалинки и пошел, покачиваясь и спотыкаясь.

— Зачитался, бедняга! — сочувственно сказал кто-то ему вслед.

Рано утром следующего дня дядя Федя был в том самом клубе, где когда-то оставил следы на паркете.

— Ты, говорят, теперь образованный, лекции читаешь! — кокетливо встретила его тетя Нюра.

— Не за этим я сюда, — отмахнулся он. — Помнишь, как ты на меня напустилась за следы на паркете?

Нюра задумалась и вспомнила.

— Ты уж извини меня. Давно это было, а я, кажется, тогда напрасно…

— Нет, ты погоди. Постарайся вспомнить точно все, как было. Покажи, где они были, следы.

Тетя Нюра смогла показать это место лишь весьма приблизительно.

— А ты помнишь, где эти следы кончались? — допытывался дядя Федя.

— Как же, помню. Прямо в стенку упирались.

— Вот в этом все дело! — воскликнул дядя Федя. — Пришельцы из антимира.

— Из чего, чего?

— Из антимира! Из такого мира, где все вроде как у нас, только не видно. И ходить они сквозь стенку могут. Вот и прошелся здесь тогда один такой античеловек — может, я, а может, кто другой из антиматерии…

От такого обилия научных слов у тети Нюры закружилась голова.

— Открытие! Нюра, мы сделали с тобой открытие!

Через неделю взволнованного дядю Федю принимал корреспондент местной многотиражки. Рассказ бывшего истопника о пришельце из антимира был таким захватывающим, что корреспондент срочно выписал командировочные и помчался в таинственный клуб. К вечеру очерк под названием «Антимир — он рядом» был готов.

И надо же случиться, что это прочитал один молодой кандидат наук, приехавший в здешние места на рыбалку. Он тоже побывал в клубе и сразу предложил теорию возникновения следов на основе поверхностных свойств тонких пленок воска. По этой теории даже самые незначительные нарушения молекулярной структуры воска могут быть проявлены оседающей пылью. Теория получила хорошее подтверждение потому, что, как вспомнила тетя Нюра, ночь накануне появления следов была ветреной и пыль вполне могла попасть в зал сквозь неплотно закрытые окна.

Однако пылевая теория не могла объяснить того поразительного факта, что следы шли только в одну сторону и никуда не возвращались.

Тогда — слухом земля полнится — в клубе появился другой молодой ученый, который, вместо того чтобы исследовать паркет, занялся исследованием окон. На одном из окон он обнаружил в стекле пузырьки воздуха, которые, по его мнению, в тот злополучный день сыграли роль собирательных линз, концентрирующих свет на зеркальный воск.

— Никаких следов не было, вам показалось, — категорически заявил молодой ученый. — Просто в местах концентрации солнечного света воск подтаял.

Так возникла оптическая теория следов. Но и она вскоре была опровергнута прямым опытом. Специально тетя Нюра натерла пол, специально дождалась солнечного дня, и убедились, что лучи пузырями не фокусируются и тем более не расплавляют воск.

О таинственных следах на паркете начали поговаривать далеко за пределами клуба, и вскоре его танцевальный зал превратился в место паломничества любителей научных загадок и неразгаданных тайн.

Один теоретик показал, что следы могли возникнуть на воске в результате электрической поляризации поверхности, происходящей при интенсивном натирании полов. Другой выдвигал магнитную теорию следов, потому что согласно объективным данным в день, когда были замечены следы, в ряде районов земного шара отмечалась магнитные бури.

В клуб приехал выступать цирковой клоун-эксцентрик. Услышав о пришельцах из антимира, он заявил, что может оставить на паркете только прямой след, пройдя вперед и назад по одним и тем же местам. Артист продемонстрировал, как ловко у него это получается; и тетя Нюра даже решила, что, может быть, именно он и проделал в тот день злую шутку, а ученые усомнились в своих теориях.

Кроме пылевой, оптической, электрической и магнитной теорий следов, было создано несколько комбинированных теорий: электроакустическая, химико-кибернетическая, сомнамбулическая, гипнотическая и психоаналитическая. Все это были очень хорошие, доброкачественные теории, которые камня на камне не оставляли от таинственности следов.

Один только дядя Федя продолжал настаивать на своем: пришельцы из антимира. Его теория будоражила воображение писателей-фантастов, и о следах в клубном зале начали писать повести и рассказы. Один кинорежиссер даже поставил фантастический кинофильм без главного действующего лица, где то на паркете, то на песке, то на снегу то и дело появлялись следы. После всех споров был сделан окончательный вывод: либо никаких следов вообще не было, либо они имели вполне земное происхождение. За давностью следов причины, их вызывавшие, установить со всей определенностью невозможно.

А дядя Федя до сих пор упорно твердит, что его теория единственно правильная.