Искатель. 1978. Выпуск №3

— Не надо так грустить, голубь. — Он ухмыльнулся. — В конце концов, деньги — это всего лишь деньги. В жизни есть куда более важные вещи, чем доллар. Да пусть у тебя их хоть миллион, в тюрьме-то не больно развлечешься, верно? Так что переходим к делу. Мне нужны деньги. Мне надо уезжать из города, поэтому предлагаю систему разовой оплаты. Деньги на бочку, и твой босс не знает, что ты играл в бирюльки с его женой, а полиция не знает, что у меня есть шикарная фотография. Как тебе такой вариант?

— Потом ты придешь снова.

Он потянул виски, ухмылка его стала еще шире.

— Что ж, ты, конечно, рискуешь, но, если мы сговоримся на кругленькой сумме, я постараюсь о тебе забыть.

Я собрался с духом.

— Сколько?

— Вас двое, — сказал он, удобнее устраиваясь в кресле. — У нее должны быть бриллиантики, а их можно заложить, да и у тебя наверняка на черный день кое-что припрятано. Так что давайте сойдемся на тридцати тысячах. За мои сведения цена более чем скромная.

Ощущение неотвратимой беды змеей поползло вдоль позвоночника.

— Да ты спятил! Откуда у меня такие деньги? Я согласен купить фотографию за пять тысяч — и ни гроша больше.

Он допил виски и медленно опустил стакан.

— А виски у тебя что надо. На сбор наличности я даю неделю. В конце той недели я звоню и говорю тебе, куда привезти хрустяшки. Тридцать тысяч наличными.

— Говорю тебе, таких денег у меня нет! Пять тысяч — это предел.

Он наклонился вперед и взял сигарету из коробки на передвижном столике.

— Что значит «нет»? Ты же не ребенок, голубь. Продай этот дом — вот тебе уже пятнадцать тысяч. Кое-какие деньжата сможет раскопать она. Главное — как следует взяться за дело, к тому же, как я уже сказал, плата за услуги разовая. Приходить и требовать к тебе еще я не собираюсь. — Он вдруг ухмыльнулся. — Не собираюсь, потому что намерен убедиться: требовать больше нечего, стало быть, незачем и приходить. Так вот, голубь, если уж я вылавливаю лопуха и всаживаю в него крючок, крючок этот входит глубоко и вытащить его невозможно. Вариантов у тебя только два: либо ты вместе с ней отправляешься на пятнадцать лет в тюрьму, либо выкладываешь тридцать тысяч зелененьких. Даю тебе шесть дней. Можешь хорошенько подумать. В четверг я позвоню, и ты скажешь мне, как идут дела. В общем, выбор у тебя невелик, нужно только решить, что для тебя лучше: заплатить тридцать тысяч или провести пятнадцать лет в тюрьме. Ни больше ни меньше. — Он поднялся. — Только не советую уж слишком ломать голову, голубь. Ну что такое, в конце концов, деньги? — Он зашагал по комнате, покачивая плечами. — Извини, что пришлось тебя утихомирить, но тут ты сам виноват. Скоро увидимся, так что сильно без меня не томись. Счастливо оставаться, и спасибо за виски.

Он подошел к двери и, остановившись, повернулся ко мне. Я буравил его колючим взглядом. Голова снова заболела, и самочувствие было совсем никуда.

— И чтоб никаких фокусов, голубь, — сказал он. — Ты, конечно, можешь побрыкаться, это естественно, но ты должен четко понять одно: ты у меня на крючке. Скоро ты убедишься, что крючок сидит глубоко и прочно и освободиться от него нет никакой возможности.

С этими словами он вышел, а еще через минуту я услышал рев мотора и шум отъезжающей машины.

Я с трудом поднялся на ноги, налил себе хорошую порцию виски и залпом выпил. Потом поплелся в ванную, налил полную раковину холодной воды и сунул туда голову. Полегчало. Я вернулся в гостиную, сел в кресло и зажег сигарету.

Вот, значит, как выглядит шантаж на самом деле. Этот Росс сказал, что крючок сидит крепко и отцепиться не удастся. Немного поразмыслив, я понял, что сидит он действительно крепко.

Получалось, что, какой бы ход я ни сделал, все равно проигрываю. Допустим, я иду к Эйткену и рассказываю ему всю правду — он тут же выгоняет меня вон. Другой ход: я иду в полицию и рассказываю всю правду им — они хватают Люсиль, и Эйткен стирает меня с лица земли за то, что я выдал его жену. Ход номер три: я неизвестно каким образом наскребаю тридцать тысяч — в этом варианте мне просто не видать новой работы как своих ушей.

Да, Росс прав — крючок сидит глубоко.

Что же делать?

Я раздавил сигарету и взял другую.

Существует только один выход. Вытащить крючок — дело не простое, но ведь этого мало. Нужно вместо себя поставить на край ямы самого Оскара Росса. Выбора у меня нет. Либо я его, либо он меня.

Ну что ж, по крайней мере, у меня есть шесть дней — может, я сумею под него подкопаться. Но первым делом надо заняться «кадиллаком».

Часы показывали половину десятого. Я снял трубку и набрал номер Сэма Лаутера, хозяина гаража, где я всегда ремонтировал машину.

— Сэм, — сказал я, когда он подошел к телефону, — извините, что звоню так поздно, но у меня неприятности: мой «кадиллак» крепко поцеловался с деревом. Я бы хотел в темпе его отремонтировать. Как у вас со временем?

— Если вам удобно, — ответил он, — привозите машину хоть сейчас. Двое моих парней как раз болтаются без дела, так что, если приедете, они сразу ею займутся. Если работы не очень много, в среду получите машину обратно, но, прежде чем обещать, я хотел бы взглянуть на нее сам.

— Ну, спасибо, Сэм, — поблагодарил я. Хотя в голове у меня жужжал улей, я был полон решимости сбыть «кадиллак» с рук сегодня. — Через полчаса буду у вас.

— Хорошо, мистер Скотт. Только вот какое дело: вы должны сначала заявить об аварии в полицию. Это из-за вчерашнего наезда на полицейского. Полиция запретила ремонтировать поврежденные машины без специальной справки. Вы, наверное, сами читали об этом в газетах. Можете получить такую справку?

— Уже получил. Как только поцеловался с деревом, сразу сообщил полиции, и они все зарегистрировали.

— Тогда отлично, мистер Скотт, приезжайте, и ребята займутся вашей машиной.

Конечно, он может заметить, что на моей машине стоят чужие номера, но придется пойти на этот риск. Слава Богу, за неделю через его руки проходит не один десяток машин, и вряд ли он обратит внимание на номера. И уж конечно, лучше идти к нему, чем в гараж, где меня не знают, — там бы на меня обрушилась лавина неприятных вопросов.

Заперев бунгало, я направился пешком — три четверти мили — к дому Сиборна. «Понтиак» стоял на месте, там, где я его оставил. Я прошел дальше к гаражу.

С момента моего отсутствия, когда я бросился в погоню за Россом, здесь ничего не изменилось. Я заперся изнутри и закрепил наконец переднюю табличку с номером. Потом обошел машину сзади и принялся внимательно разглядывать засохшие пятна крови на колпаке и шине. Надо их стереть. Не могу же я надеяться на то, что Сэм не заметит. Я понимал, что хочу уничтожить улику, которая на суде могла бы сыграть мне на руку, но оставить кровь я просто не мог. И я взял ведро воды и смыл пятна. Потом вывел «кадиллак» на дорогу, поставил «понтиак» в гараж и поехал в сторону шоссе.

Выбора у меня не было, приходилось ехать с одной фарой. По счастью, на шоссе практически совсем не было машин, буквально две-три, но на мою одинокую фару никто вроде бы внимания не обратил.

Я въехал под большой, слабо освещенный навес и вдалеке увидел Сэма, который разговаривал с двумя механиками, они сидели в застекленной комнатке.

Сэм, высокий крепкий мужчина с мясистым загорелым лицом и веселыми искрящимися глазами, вышел и пожал мне руку.

— Добрый вечер, мистер Скотт, — поприветствовал он меня и взглянул на «кадиллак». — Ого! Вашей машинке пришлось несладко!

— Да. Это хороший урок для тех, кто одной рукой обнимает девушку и при этом вовсю жмет на газ, — беззаботно сказал я, уверенный, что его такое объяснение вполне удовлетворит.

Он ухмыльнулся.

— Да, знаю такие дела, можете не рассказывать. С самим случалось. Через женщин иногда такого натерпишься! В общем, ничего непоправимого я здесь не вижу, но машину получите не раньше конца недели.

Подошли два механика и хмуро уставились на машину.

— Царапины довольно глубокие, — продолжал Сэм, осматривая боковую панель. — Давайте, ребята, не будем терять времени. Снимайте дверь, с нее и начнем. — Потом повернулся ко мне. — Справка из полиции у вас с собой, мистер Скотт?

Я сунул руку в карман за бумажником, но в этот момент раздался звук подъезжающего мотоцикла. Я обернулся — к гаражу подруливал полицейский.

Сердце мое на какую-то секунду остановилось, потом рванулось в бешеном галопе. Все же мне удалось сохранить на лице равнодушное выражение. Широко ступая, полицейский вошел в гараж.

— Минуточку, — прервал себя Сэм и пошел навстречу полицейскому, которого он, как видно, знал. — Привет, Тим. Ты что-нибудь хотел?

— У тебя тут что, побитая машина?

— Да, мистер Скотт только что пригнал свой «кадиллак». Поцеловался с деревом.

Полицейский окинул меня недобрым взглядом, затем прошествовал к «кадиллаку» и уставился на разбитую фару.

К этому времени я взял себя в руки и вытащил из бумажника справку.

— У меня есть справка, вот она, — сказал я. — Ее выписал лейтенант Уэст.

Полицейский повернулся нарочито медленно и протянул руку. Маленькие жесткие глазки обшаривали мое лицо. Выдержать взгляд этих глаз-локаторов было совсем непросто, но я выдержал.

Он стал изучать справку.

Вздумай он сверить номера и попросить документы на машину, мне бы пришел конец. Я ничего не мог сделать — просто стоял и ждал.

Он взглянул на номера, снова посмотрел в справку, потом сбил фуражку на затылок.

— Когда вы видели лейтенанта? — повелительно спросил он.

— Он приезжал к мистеру Эйткену, у которого я работаю, — объяснил я. — Лейтенант дал справку мистеру Эйткену и мне. — Неплохо, если бы голос мой звучал потверже. — Сэм хорошо меня знает, с моей машиной ему приходится возиться частенько.

— Как это произошло?

— Я врезался в дерево.

К нам подошел Сэм.

— Мистер Скотт ехал с девушкой, ну и… — Он широко улыбнулся. — В его возрасте я тоже один раз так увлекся, но мне повезло — я въехал в витрину магазина.

Полицейский, однако, не оценил шутки. Он сунул мне справку.

— Надо бы забрать вас с собой, — прорычал он, злобно сверкая глазами. — Ведь вы могли кого-нибудь задавить.

— Знаю, мне лейтенант сказал то же самое. — В моем голосе появились смиренные нотки. — Я обещал ему, что это не повторится.

Полицейский колебался. Было ясно, что ему страшно хочется извлечь какую-нибудь выгоду из этой истории, но моя ссылка на Уэста портила ему все планы.

— Да, лучше не повторяйте такого, — закончил он со мной и повернулся к Сэму. — Я уж думал, что нарвался на шутника, который убил О'Брайена. Только что один водитель сообщил мне, что видел, как в эту сторону поехала побитая машина. Ну ладно, будь здоров. — И он неторопливой, полной достоинства походкой вышел из гаража.

Когда он отъехал, Сэм заговорщицки мне подмигнул.

— Хорошо, что вы вовремя сообразили всунуть лейтенанта Уэста, иначе этот дубинноголовый уволок бы вас с собой.

Я протянул ему справку.

— Это вам может понадобиться.

— Да, верно. — Сэм сунул справку в карман. — Я могу одолжить вам машину.

— Буду очень благодарен.

— Тогда берите вон тот «бьюик». Ваш «кадиллак» будет готов в пятницу. По дороге домой заедете сюда на «бьюике», а уедете на своем «кадиллаке».

Еще раз поблагодарив его, я сел в «бьюик» и выехал на шоссе.

Ехать домой не хотелось. Было не очень поздно — без двадцати одиннадцать. После встречи с полицейским я еще не совсем пришел в себя, и мысль о том, что сейчас я приеду домой, сяду в кресло в гостиной и на меня опять обрушится лавина проблем… нет, только не это. И я повернул в сторону города.

Я поставил машину неподалеку от бара, куда мы с Джо иногда заглядывали в надежде, что после легкой выпивки появятся свежие идеи, и подошел к стойке. Бармен, пожилой, слегка оплывший весельчак по имени Слим, приветственно кивнул.

— Двойной «скотч», — заказал я, взбираясь на стул.

Народу в баре было немного — в дальнем углу четверо мужчин резались в кости, вот и все.

— Сию минуту, мистер Скотт, — согласно закивал Слим. — Что-то вы поздновато сегодня.

— Да, — сказал я, — но это не страшно, ведь завтра воскресенье.

— Точно-точно, — обрадовался Слим. — Мой любимый день. — Он налил в стакан виски, бросил туда два кубика льда и поставил передо мной. — Последние новости насчет наезда на полицейского слышали?

Я вдруг почувствовал спазмы в желудке.

— Нет. А что там за новости?

— Десять минут назад передавали по радио. Кто-то видел, как примерно в то же время, когда задавили полицейского, с шоссе на пляжную дорогу съехала машина. В ней сидели мужчина и женщина. Полиция просит их явиться в участок — надеется, что эти двое могли видеть машину, которая сбила О'Брайена. А может, они сами его и сбили.

Я отхлебнул из стакана порядочную порцию виски.

— Вот как? — сказал я, не глядя на него.

— Ясное дело, они и не подумают являться. Если мужчина и женщина оказываются на такой дороге, так не для того, чтобы наслаждаться видами. — Он подмигнул. — Могу поспорить, этим двоим совсем не улыбается очутиться вместе на первых страницах всех городских газет.

— Это точно. Но полиция, я вижу, старается вовсю, хочет этого парня изловить, — заметил я, стараясь не выдавать волнения.

— Да. По-моему, слишком большую шумиху они вокруг этого подняли. Людей убивают в день десятками — и все ничего, но когда жертвой оказывается полицейский, тут они трубят во все трубы.

Он еще несколько минут распространялся насчет того, что за сволочная публика эти полицейские, а я сидел и слушал. Потом неожиданно спросил:

— А вы случайно не знаете такого Оскара Росса?

Слим удивился.

— Знаю, конечно. Это бармен в ночном клубе «Маленькая таверна» в Маунт-Креста. Вы с ним знакомы, мистер Скотт?

— Нет, но кто-то мне говорил, что это лучший бармен в городе. — Я старался сохранить на лице безучастное выражение, хотя чуть не подпрыгнул от такого неожиданного подарка. — А сейчас я вдруг об этом вспомнил. И чем же он так хорош?

— Лучший бармен в городе? — На лице Слима я прочитал нечто вроде насмешливого презрения. — Это кто-то его, мягко говоря, перехвалил. От его мартини даже кошку блевать тянет. А вот по женщинам он действительно специалист, тут ничего не скажешь. Красивый малый, дамочки так и падают. Ох, он им дает прикурить, когда они приходят к нему в бар. Ну, вы знаете: пристально смотрит им в глаза, потом раздевает глазами сверху донизу, а когда подсаживает на стул, гладит по задочку. Естественно, им это нравится, но бармен он никудышный. Я бы его к себе, во всяком случае, ни за что не взял, даже если бы он согласился работать бесплатно.

— «Маленькая таверна»? Это не там, где поет Долорес Лэйн?

— Именно там. — Слим взял тряпку и начал полировать поверхность стойки. — Если вы ее не слышали, то ничего не потеряли.

— Кажется, она была обручена с этим полицейским, которого задавили?

Слим почесал в затылке, потом с сомнением посмотрел на меня.

— Что-то такое вроде было, но возможно, это все газетная брехня. С чего бы вдруг певице из ночного клуба выходить замуж за полицейского?

Я допил свое виски.

— Да, вы правы. Я и сам тому, что пишут газеты, верю только наполовину, — сказал я, соскальзывая со стула. — Ну ладно, Слим, пора и на боковую. Поеду домой. Пока.

— Всегда рад вам, мистер Скотт. Желаю весело провести воскресенье.

Я вышел на улицу и сел в «бьюик». Зажег сигарету.

По чистой случайности я, кажется, наткнулся на очень важные сведения. Значит, Росс и Долорес Лэйн работают в одном кабаке. Долорес говорила мне, что собиралась замуж за О'Брайена. Да, Слим прав: какого черта певичке связываться с полицейским? Это совсем непонятно. Пожалуй, следует этим заняться.

Недолго думая, я решил поехать поглядеть на эту «Маленькую таверну». Нажал на стартер, влился в вечерний поток машин и поехал в сторону Маунт-Креста.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ночной клуб «Маленькая таверна» оказался типичным придорожным заведением с подъездом по кругу, яркими неоновыми огнями, расфранченным швейцаром и большой стоянкой, заставленной относительно недорогими машинами.

Пристроившись в одной из шеренг, я остановил двигатель и выключил фары, потом, прошествовав сквозь строй машин, вернулся к главному входу.

Швейцар любезно приложил руку к козырьку, одновременно толкая для меня вращающиеся двери.

Я вошел в большой аляповатый вестибюль. От гардероба навстречу мне, покачивая бедрами и радушно улыбаясь, выплыла девица в легком платьице, кончавшемся гораздо выше колен. Но когда она увидела, что оставить у нее мне нечего — ни шляпы, ни чего-то еще — и, стало быть, рассчитывать на чаевые не приходится, улыбка ее сразу поблекла.

Я одарил ее одной из своих апробированных «молодежных» улыбок, но с тем же успехом я мог бы предложить нищему наслаждаться свежим воздухом. Все так же покачивая бедрами, она отплыла на свое место. У нее было много общего с Мэрилин Монро — в смысле фигуры, разумеется.

Поднявшись по покрытой ковром лестнице, я очутился в ярко освещенном коридоре. Впереди призывно сверкала неоновая надпись «Бар», и я направился туда.

В дверях я остановился и окинул помещение внимательным взглядом.

Большой зал, в дальнем конце — подковообразный бар, почти вся площадь заставлена столами, за которыми наливались субботней порцией радости человек сто.

Публика была не очень изысканная. Ни одного мужчины в смокинге. Женщины — довольно пестрая смесь: одни похожи на секретарш, которых вывели в свет их боссы в благодарность за оказанные услуги; другие, еще молодые, но изрядно потасканные дамы, — на танцовщиц кордебалета второразрядных мюзиклов; третьи — явные профессионалки, в одиночестве сидевшие на почтительном расстоянии друг от друга. Попадались и женщины постарше, нетерпеливо ждущие молодых кавалеров. Короче говоря, это была обычная для Палм-Сити публика, которую в любой день недели увидишь в любом ночном клубе средней руки.

Я взглянул в сторону бара. Гостей обслуживали два бармена, но Росса среди них не было. Судя по волнистым черным волосам, темной, чуть блестящей коже, подобострастным яркозубым улыбкам, а также маленькому росту, это были мексиканцы.

Я и не надеялся увидеть Росса за стойкой — скорее всего, у него сегодня выходной.

Оглядывая зал, я натолкнулся как минимум на десять пар женских глаз, жадно смотрящих на меня. Я неторопливо прошел к бару, стараясь избегать приглашающих взглядов этих жаждущих одиночек.

Я занял очередь у стойки за толстяком в чуть помятом белом костюме. Он заказывал ром с лимонным соком и выглядел изрядно пьяным.

Очередь подошла, и я заказал «скотч» со льдом. Пока бармен готовил напиток, я спросил его, в котором часу начинается представление в кабаре.

— В полдвенадцатого, сэр, — ответил он, подталкивая ко мне стакан. — Это в ресторане, второй поворот налево по коридору.

Он отошел обслужить высокую худосочную блондинку в вечернем платье цвета морской волны, которая пыталась расколоть на коктейль из шампанского своего пожилого кавалера, а тот слабо упирался.

Я взглянул на часы — двадцать минут двенадцатого.

Сидевший рядом спивающийся толстяк повернулся ко мне и застенчиво улыбнулся, словно извиняясь за беспокойство. Распространяя вокруг запах рома, он сказал:

— Не советую выбрасывать деньги на это кабаре, приятель. Надувательство чистой воды, и это еще слабо сказано.

— Что, без девочек?

Он скорчил гримасу.

— Да нет, с девочками, если их можно назвать девочками.

Я повертел стакан в руках.

— А мне говорили, что эту птичку Лэйн стоит подцепить.

Он потянул из своего стакана и прикрыл отяжелевшие веки.

— Если ее подцепить, это было бы очень даже ничего, да только подцепить ее трудно. Я как-то попробовал, и что, вы думаете, из этого вышло? Два вечера подряд она пела мне свои песенки, а делает она это не лучше меня.

— Стало быть, это заведение ничем особенным не блещет?

Он обернулся через плечо посмотреть, не слушает ли нас кто-нибудь, потом наклонился ко мне и, понизив голос, сказал:

— Как другу, могу вам сказать: у них тут наверху рулетка. Ставочки такие, что будь здоров. А вся остальная мишура здесь — это так, фасад, для прикрытия. Только держите это у себя под шляпой, приятель. Я вам это говорю исключительно по дружбе.

— Может, стоит подняться и проверить, есть ли у меня лишние деньги?

Он поднял оплывшие плечи.

— Насчет входа у них очень строго. Это же совершенно нелегально. Попробуйте поговорить с Клодом: он здесь всем заправляет. Если хотите, можете сослаться на меня. Я — Фил Уэлливер.

— Спасибо. А где его найти?

Он кивнул на дверь рядом с баром:

— Там. — Он оттолкнулся от стойки. — Надо двигаться. Обещал жене куда-нибудь сегодня с ней сходить. Представляете, только что вспомнил об этом. Надо ехать, пока не поздно.

Я смотрел, как его несет мимо столиков. Когда он вышел, я поднялся и тоже пошел к выходу из бара, и снова меня сопровождали два десятка зовущих женских глаз.

Слева по коридору находился ресторан. Это был овальной формы зал с неярким освещением, зеркалами в розовой оправе и голубой драпировкой. За столиками человек шестьдесят заканчивали ужин, а в воздухе плавал гул голосов и табачный дым.

Ко мне подошел метрдотель, задерганный молодой человек с изжелта-рыжими волнистыми волосами, на лице — профессиональная улыбка.

— Я хочу посмотреть кабаре, — сказал я. — А ужина не надо.

— Как вам будет угодно, сэр. Может, что-нибудь выпить? — Он, словно извиняясь, махнул рукой.

— Конечно, — согласился я. — Принесите мне виски и бутерброд с цыпленком.

Он провел меня к небольшому столику возле оркестра, но возражать я не стал.

Он удалился, и я сел за столик.

Оркестр состоял из четырех человек, четырех крепких негров: труба, ударные, контрабас и саксофон. Играли они так, словно давно созрели для отпуска и готовы забастовать в любую минуту, если им этот отпуск не дадут.

Скоро официант принес бутерброд с цыпленком и виски. Хлеб слегка зачерствел, а цыпленок… наверное, перед тем, как распрощаться с белым светом, он переболел желтухой в острой форме. Я оставил бутерброд на тарелке. Виски же мне приходилось пить и похуже, но это было давно.

Примерно без четверти двенадцать на площадку перед оркестром, цокая каблуками, вывалились четыре девицы в набедренных повязках, лифчиках и гвардейских киверах. Это были еще те красотки — ни к одной из них я не подошел бы на пушечный выстрел. У одной были просто грязные колени. Польститься на таких могли разве что мертвецки пьяные. Попрыгав немножко по сцене и сделав глазки постоянным посетителям, девицы с огромным энтузиазмом прогарцевали по сцене. Да, для кабаре это было чистой воды надувательством.

Вскоре после полуночи на сцене появилась Долорес Лэйн. За микрофон она держалась так, как утопающий держится за спасательный пояс.

На ней было платье из желтой парчи, плотно ее облегавшее, и в свете прожектора она выглядела совсем неплохо. Она спела две латиноамериканские песенки. Голосочек слабый, но по крайней мере пела она без фальши. Спасал микрофон — без него ее просто никто бы не услышал. Пела она невыразительно, словно вся эта канитель надоела ей до черта, и аплодисменты, которые она получила в награду, легко уместились бы в маленький наперсток.

Она ушла с площадки, и посетители снова принялись танцевать.

Я порылся в бумажнике, нашел клочок бумаги и написал такую записку:

«Не хотите ли выпить со мной? Надеюсь, сегодня утром вы не набрали в туфли песку».

Рискованная, конечно, записочка. Но ничего, может, как раз на такую она и клюнет. Схватив за руку проходящего официанта, я сунул ему записку вместе с пятидолларовой бумажкой и попросил отдать записку певице.

Вскоре он появился — я допивал вторую порцию виски.

— Она ждет вас в своей комнате. — Он оглядел меня с любопытством. — Пройдите через эту дверь, дальше налево, а там увидите дверь с нарисованной звездой.

Я поблагодарил его.

Он чуть замешкался на случай, если мне придет в голову еще раз слазить в карман за бумажником, но ничего такого мне в голову не пришло, и он смылся.

Допив виски и заплатив по счету, который, кстати говоря, тоже оказался крупным надувательством — раза эдак в три, — я направился к указанной двери и очутился в проходе за сценой.

Прямо передо мной находилась довольно обшарпанная дверь с выцветшей звездой. Я постучал, и женский голос ответил:

— Войдите.

Я повернул ручку двери и шагнул в маленькую комнату. Зеркало, туалетный столик, шкаф, два стула, в углу — ширма, на полу — вытершийся ковер.

Перед зеркалом, колдуя над своим лицом, сидела Долорес. На ней был халат из красного шелка, чуть распахнувшийся, и я имел возможность созерцать ее холеные ноги в нейлоновых чулках.

На столе стояла наполовину пустая бутылка джина, а рядом — стакан, наполненный либо джином с водой, либо чистым джином.

Она не обернулась, но посмотрела на мое отражение в зеркале.

— Я так и подумала, что это вы, — сказала она. — Хотите джина? Где-то здесь должен быть стакан.

Я сел.

— Нет, спасибо. Я сегодня пью виски. В общем-то, я хотел угостить вас.

Она наклонилась вперед — получше рассмотреть себя в зеркале. Потом взяла кроличью лапку и смахнула пудру с темных бровей.

— Почему?

Мне показалось, что она немного пьяна.

— Понравилось, как вы пели, и я решил, что бутылки шампанского это стоит, — сказал я, наблюдая за ней. — Ну, и хотел поговорить с вами.

Она отпила из стакана. По тому, как она поморщилась и даже содрогнулась, я понял: в стакане чистый джин.

— А кто вы такой?

Глаза ее чуть подернулись дымкой и слегка осоловели. Она была почти пьяна, но все-таки еще соображала, что говорит или делает.

— Меня зовут Честер Скотт. Живу и работаю в этом городе.

— Скотт? — Она слегка нахмурила брови. — Честер Скотт? Где-то я это имя слышала.

— В самом деле?

Она сощурилась, наморщила лоб, потом пожала плечами.

— Где-то слышала… Значит, вам понравилось, как я пела? — Она протянула руку. — Дайте сигарету.

Я протянул ей сигарету, достал зажигалку, дал прикурить ей, потом прикурил сам.

— Пели вы хорошо, только оформление никуда не годится.

— Знаю. — Она выпустила дым к потолку, потом отхлебнула еще джина. — Вы слышали, какие были аплодисменты? Можно подумать, у них волдыри на руках.

— Эта публика совсем не для вас.

Она поморщилась.

— Если артист чего-нибудь стоит, он справится с любой публикой, — отрезала она и снова повернулась к зеркалу, чтобы заняться своим лицом. — А что вы делали на пляже утром? Только не говорите, что купались, все равно не поверю.

— Просто осматривал место. А с чего вы вдруг собрались замуж за полицейского?

Она медленно повернула голову. Ее блестящие глаза совсем подернулись дымкой.

— А вам-то что, за кого я собиралась замуж?

— Да ничего. Просто показалось странным, что такая женщина, как вы, польстилась на полицейского.

Губы ее скривились в улыбку.

— А он был не простой полицейский.

— Не простой? — Я наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел в стоявшую на туалетном столике пепельницу. — В каком смысле не простой?

Прикрыв рот рукой, она легонько икнула.

— У него были деньги. — Она поднялась и неверной походкой прошла за ширму. — А у вас есть деньги, мистер Скотт?

Я чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть ширму. За ней Долорес — над ширмой маячила ее голова — сняла халат и бросила его прямо на пол.

— Кое-какие есть, — ответил я. — Не очень большие.

— Единственная вещь, которая что-то значит в жизни, от которой зависит все, — это деньги. И если кто-то говорит, что это не так, не верьте. Они, говорят, что самое главное в жизни — это здоровье и религия. Какая чепуха! Деньги — вот что самое главное! — разглагольствовала она из-за ширмы. — И если у вас их нет, можете смело идти в магазин, покупать бритву и резать себе горло. Без денег вы полное дерьмо. Вы не можете найти приличную работу. Не можете ходить туда, куда стоит ходить. Жить там, где стоит жить. Общаться с людьми, с которыми стоит общаться. Без денег вы человек из толпы, а быть человеком из толпы — это низшая форма существования, так я считаю.

Она появилась из-за ширмы. Красное шелковое платье выгодно подчеркивало ее формы. Нетвердой походкой она подошла к туалетному столику и занялась своими темными волосами.

— Я уже десять лет «процветаю» на этом поприще, — продолжала она, расчесывая волосы. — Кое-какие способности у меня есть. Не думайте, я это не сама придумала. Мои способности — это фантазия моего пьянчуги импресарио, который присосался ко мне, потому что ему не из кого было вытягивать деньги. Но способности, увы, всего лишь кое-какие, то есть о моих заработках не стоит говорить серьезно. И когда вдруг появился красномордый полицейский и стал приударять за мной, возражать я не стала, потому что у него были деньги. Наверное, на этом вонючем побережье нет ни одного кабака, где бы я не работала за эти десять лет, и предложения переспать или стать постоянной любовницей сыпались на меня как из рога изобилия, но никто ни разу не предложил мне руку и сердце. Тут на сцене появляется этот полицейский. Он груб, жесток и до ужаса страшен, но по крайней мере он хотел на мне жениться. — Она помолчала, допила свой джин. — И у него были деньги. Он делал мне дорогие подарки. — Выдвинув ящик туалетного столика, она выудила оттуда золотую пудреницу и протянула руку вперед, чтобы я мог видеть. Было ясно, что вещица дорогая, с внушающим уважение орнаментом. — Эту штуку подарил мне он — и, между прочим, совсем не ждал, что я в тот же миг сброшу с себя юбку и прыгну в постель. После этого он подарил мне беличью шубку, а моя юбка все еще оставалась на мне. Он обещал, что, если мы поженимся, его свадебным подарком будет норковое манто. — Она умолкла, чтобы налить себе еще джина. Я внимательно слушал ее; ясно, она не стала бы пускаться на такую откровенность, если бы не была под хорошей мухой. Поэтому я ловил каждое ее слово. — У него был дом в Пальмовой бухте, да еще какой. Терраса с видом на океан, а комнаты непростые, с фокусом; в одной, к примеру, был стеклянный пол и подсветка снизу. Да, если бы этот человек спокойно жил на свете, я бы вышла за него замуж — пусть он был груб, как медведь, пусть приходил сюда прямо в фуражке, клал ноги на стол и называл меня «куклой»… Но он оказался глуп, и с белым светом ему пришлось расстаться. — Она допила джин и, содрогнувшись, поставила стакан на стол. — Он оказался слишком глуп, и даже когда он и Арт Галгано… — Она вдруг замолкла и покосилась на меня. — Я, наверное, пьяна, — сказала она. — Чего это вдруг я с вами разболталась?

— Не знаю, — пожал плечами я. — Иногда людям нужно выговориться, сбросить груз с души. Но мне с вами не скучно. Что ж, все мы ходим под Богом. Вам должно быть жаль его.

— Жаль его? — Она смяла в пепельнице сигарету. — Вы хотите сказать, что мне должно быть жаль себя. — Она плеснула в стакан еще джина. — А вы что, мистер Скотт, ищете жену?

— Да вроде, нет.

— А что вы ищете?

— Я бы хотел выяснить, как погиб О'Брайен.

Она поднесла стакан к носу и понюхала.

— Ужасная дрянь. Я пью это редко, только когда собираю после выступления столько аплодисментов, сколько сегодня. — Прищурившись, она посмотрела на меня. — А какое вам дело до О'Брайена?

— Никакого. Просто любопытно, как он погиб.

— Без всякой причины — просто любопытно?

— Да.

Она окинула меня изучающим взглядом.

— Как, вы сказали, ваша фамилия?

— Скотт.

— И вы хотите знать, как задавили Гарри?

— Совершенно верно.

— Я могу вам рассказать. — Она потянула из стакана, затем с отвращением поднялась и вылила джин в маленькую засаленную раковину. — Во сколько вы оцениваете такие сведения, мистер Скотт?

Я бросил сигарету в пепельницу.

— Вы имеете в виду, во сколько в деньгах?

Опершись массивными бедрами на раковину, она смотрела на меня с улыбкой, однако улыбкой отнюдь не доброжелательной, и лицо ее выглядело от этого так, словно его высекли из камня.

— Да, в деньгах. Честер Скотт. Ну разумеется. Я вспомнила, откуда я знаю ваше имя. Вас шантажирует Оскар.

— С чего вы взяли? — спросил я, сохраняя спокойствие.

— Слышу, что говорят люди, — неопределенно ответила она. — Лично я шантаж не одобряю. Мне нужны деньги, мистер Скотт. Я могу дать вам сведения, которые позволят вам освободиться от крючка Оскара, но это будет вам кое-что стоить. Грабить вас я не буду. Всего пять сотенных — и дело сделано. Это почти даром. Я знаю, сколько просит Оскар. Пять сотен — это все равно что бесплатно.

— О каких сведениях вы говорите?

— А пять сотен долларов у вас есть, мистер Скотт?

— С собой нет.

— Но сегодня они у вас могут быть?

— Не исключено. — Я знал, что на работе в сейфе лежат восемьсот долларов. Я могу их взять, а в понедельник, когда откроется банк, положить обратно. — А с чего вы взяли, что ваши сведения будут для меня настолько ценными?

— Дайте-ка сигарету.

Я подошел к ней, дал сигарету и чиркнул зажигалкой. Утопив кончик сигареты в огне, она положила руку поверх моей. Рука была горячая и сухая.

Я смотрел, как она втягивает дым, а потом медленно выпускает его через ноздри.

— Я могу снять вас с крючка Оскара, — сказала она. — Потому что знаю весь сценарий. Хотите узнать — выкладывайте пять сотен. Я уезжаю из города, и мне нужны разгонные.

— Как это вы снимете меня с крючка Оскара? — спросил я. Уж не издевается ли она надо мной?

— Я скажу вам не раньше, чем вы выложите денежки. Когда человека кусает змея, он применяет противоядие. Я дам вам противоядие против укуса Оскара. И если вы пожалеете пятьсот долларов для спасения тридцати тысяч, значит, вы просто глупец. Можете заплатить сегодня?

Если она не врет и действительно знает, как я могу прижать Оскара, пять сотен — это не деньги.

— Да, могу.

— Я буду дома после двух, — сказала она. — Живу я в «Мэддокс Армз», квартира десять. Приносите деньги, мистер Скотт, и вы получите противоядие. Приходите ровно в два. Мне нужно будет успеть на поезд. — Она подошла к двери и открыла ее. — А сейчас мне еще петь для этой осточертевшей пьяни. До встречи.

Я прошел мимо нее и очутился в коридоре. Потом обернулся. Прямо у нее над головой излучала жесткий свет голая лампочка, и я увидел, что лицо ее напряжено, а глаза неестественно блестят. Кажется, она была здорово напугана.

Долгую минуту мы смотрели в глаза друг другу, потом она осторожно закрыла дверь у меня перед носом.

Отъехав со стоянки, я заметил, как из второго ряда машин вырулил черный «клиппер» и поехал следом за мной.

Я не придал этому никакого значения, хотя он держался сзади всю дорогу до города и обогнал меня, только когда я подъехал к зданию нашего агентства. Однако он всплыл в моем сознании позже.

Времени было без пятнадцати час.

Ключ от главных дверей лежал у меня в кармане, но, открой я их, сработала бы сигнализация, поэтому я позвонил сторожу в надежде, что он еще не улегся спать.

Через некоторое время он вышел и принялся разглядывать меня через стеклянную дверь. Узнав меня, он отключил сигнализацию и впустил меня.

— Надеюсь, я не вытащил вас из постели, — сказал я. — Я забыл кое-какие бумаги, а мне нужно поработать в воскресенье.

— Ничего страшного, мистер Скотт, — сказал сторож. — Вы долго пробудете?

— Пять минут.

— Тогда я подожду вас здесь, а потом запру за вами. Уж слишком много вы работаете, мистер Скотт.

Отделавшись пустячной фразой, я направился к лифту.

На то, чтобы открыть свой кабинет и отпереть сейф, ушло всего несколько минут. Взяв из кассы пятьсот долларов, я положил на их место расписку.

По дороге из Маунт-Креста я попробовал оценить складывающуюся ситуацию. Долорес сказала, что даст мне противоядие от укуса Росса. Это могло значить только одно: она собирается продать мне сведения, с помощью которых я смогу его запугать, и он не осмелится использовать свои сведения против меня.

Я засунул пятьсот долларов в задний карман брюк. Что она мне скажет? Насколько я могу доверять Долорес? В лифте я вдруг вспомнил слова Росса, что он собирается уезжать из города. А если оба они замешаны в какой-то афере, которая со смертью О'Брайена почему-то лопнула?

Да, О'Брайен, безусловно, личность, заслуживающая внимания. Если полицейский обещает подарить будущей жене норковое манто, если он живет в доме со стеклянными полами, стало быть, где-то на стороне у него бьет мощный финансовый фонтан. Но тогда какого черта он оставался полицейским?

В вестибюле меня терпеливо ждал сторож. Я попрощался с ним и вышел на улицу.

Подходя к своей машине, я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы в дверях магазина стоит какой-то человек. Я окинул его мимолетным взглядом — что это он здесь делает? — и тот шагнул в тень.

Я поехал в сторону жилых кварталов Палм-Сити и вскоре об этом человеке забыл, но, как и черный «клиппер», он всплыл в моем сознании позже.

«Мэддокс Армз» находился на Мэддокс-авеню. Это был жилой дом гостиничного типа, довольно невысокого пошиба: выцветшее каменное здание, построенное лет пятьдесят назад и выглядевшее так, словно с той поры оно не знало ремонта.

Я поднялся по ступенькам и очутился в тускло освещенном вестибюле. Справа на стене висели почтовые ящики, передо мной — древнего вида лифт, а слева — дверь с надписью «Швейцар». Квартира 10 находилась на третьем этаже. В лифте я взглянул на часы. Было без трех минут два.

Лифт потащился наверх, кряхтя и поскрипывая. Казалось, клеть вот-вот сорвется с кабеля и вместе со мной шмякнется о фундамент. У меня отлегло от сердца, когда лифт, напоследок скрипнув, остановился на третьем этаже.

Я вышел. Передо мной был узкий коридор; справа и слева двери. На первой же двери слева стоял номер 10.

Я остановился перед ней. К дверной панели кнопкой была прикреплена табличка с надписью «Мисс Долорес Лэйн».

Я позвонил и услышал, как где-то в глубине квартиры зазвенел звонок.

Наступила тишина. Я стоял и ждал. Неужели через десять минут я стану обладателем ценных сведений и смогу поставить Оскара Росса на место?

За дверью раздалось какое-то движение, и она приоткрылась на несколько сантиметров — дальше не пускала цепочка.

— Кто там? — спросила Долорес из-за двери.

— Скотт, — ответил я. — Вы ждете кого-то еще?

Дверь на секунду закрылась — Долорес сбросила цепочку — и тут же открылась.

На Долорес поверх серого платья было накинуто легкое дорожное пальто. На лице явное волнение, но она все же пересилила себя и улыбнулась мне еле заметной, ничего не значащей улыбкой.

— Входите. Когда живешь одна в таком притоне, в два часа ночи будешь открывать дверь с опаской.

Я шагнул мимо нее и оказался в довольно большой комнате, скудно обставленной, причем такую мебель можно увидеть только в меблированных комнатах, больше нигде: для себя такой хлам ни один здравомыслящий человек не купит. Видимо, живется ей несладко, и, наверное, уже давно.

— Не обращайте на это внимания, — сказала она. — Слава Богу, я уезжаю из этого болота. Единственное его достоинство — дешевизна.

Рядом находилась приоткрытая дверь — похоже, это была спальня. Около кровати стоял внушительных размеров чемодан. Кажется, она действительно собиралась сматываться.

— Деньги принесли? — спросила она, и я уловил волнение в ее голосе.

— Принес, — сухо ответил я. — Но расстанусь с ними не раньше, чем увижу, что ваши сведения стоит покупать.

Губы ее скривились в горькой улыбке.

— Стоит. Покажите деньги.

Я вытащил из кармана пачку банкнотов и показал ей.

Она окинула их жадным взглядом.

— Здесь пять сотен?

— Да.

— Хорошо, теперь я покажу вам, что у меня есть, — сказала она, подходя к обшарпанному трельяжу в углу комнаты. Она выдвинула ящик.

С самого начала меня не оставляла мысль, что я не должен полностью доверять Долорес, но — человеческая глупость и наивность беспредельны! — я отгонял эту мысль, так как считал, что с женщиной уж как-нибудь справлюсь.

Она сунула руку в ящик и вдруг повернулась ко мне. В руке ее, уставившись прямо мне в грудь, блестел пистолет 38-го калибра.

— Не двигайтесь, — негромко приказала она. — Положите деньги на стол.

Я не мог оторвать глаз от дула пистолета. Он, словно дрель, буравил мне грудь.

Я в жизни не был под дулом пистолета, и это ощущение мне не понравилось. За пистолетом стояла страшная опасность, непрошеная смерть.

В детективных романах я часто читал о том, как героя берут на мушку, и всегда верил утверждениям авторов, что герой встречал такую ситуацию, не моргнув глазом. Оказалось, до детективного героя мне далеко — во рту пересохло, в желудке я ощутил предательские холод и пустоту.

— Лучше опустите эту штуку, — хрипло выговорил я. — Она ведь и выстрелить может.

— Выстрелит, если не положите деньги на стол.

На лице ее застыло мрачное, колючее выражение, глаза блестели. Не опуская пистолета, она чуть подалась влево, нашарила левой рукой кнопки включения старомодного радиоприемника и включила его.

— На этом этаже никого нет, — быстро сказала она, — и выстрел никто не услышит. Под нами живет старик, он глух, как тетерев. Он решит, что это выхлоп машины, а скорее всего, и вообще ничего не услышит.

В комнату внезапно ворвался трескучий вихрь джаза.

— Деньги на стол, или я стреляю, — зловеще прошипела она.

Я не отрываясь смотрел на нее. По выражению лица я понял: она не шутит. Я также увидел, что пальцы ее судорожно, так, что побелели костяшки, сжимают спусковой крючок. Господи, да ведь она может в любую секунду выстрелить!

Я положил деньги на стол. Она с облегчением перевела дыхание и немного опустила пистолет. Сквозь слой пудры проступили капли пота.

— К стене!

Я прижался к стене. Она сграбастала банкноты и сунула их в карман пальто.

— Далеко вы не уйдете, — сказал я как можно тверже, хотя думать о производимом впечатлении было уже поздно. — Вас задержит полиция.

Она улыбнулась.

— Не надо себя обманывать. Вы скажете им обо мне, а я — о вас. Вы думаете, кроме Оскара, о вас никто ничего не знает? Ошибаетесь. Я тоже знаю. Грабить вас мне не особенно приятно — я не воровка и не шантажистка, — но мне надо выбираться из города, и это для меня единственный путь. Только не рыпайтесь: если попробуете задержать меня, я вас просто застрелю. А теперь повернитесь лицом к стене и не двигайтесь.

В ее горящих глазах я прочитал решимость и испуг. Ведь действительно выстрелит, стоит мне ослушаться. И я покорно повернулся лицом к стене.

Я слышал, как она забежала в спальню и тут же вышла обратно. Шаги стали тяжелее — наверное, она несла чемодан.

— Счастливо оставаться, мистер Скотт, — сказала она. — Вы оказались мне полезны. Извините, что надула вас, но вы сами виноваты — на такие приманки клюют только простофили.

Хлопнула дверь, в замке повернулся ключ.

Я отошел от стены и, достав платок, вытер вспотевшее лицо. Потом подошел к радио и выдернул шнур из сети. Тишина ворвалась в комнату таким же вихрем, каким пять минут назад ворвался трескучий джаз.

Я шагнул было к двери, как вдруг по ту сторону ее услышал крик:

— Не подходите ко мне! Не подходите! Нет! Не надо!

Я стоял и слушал, чувствуя, как леденеет сердце. В голосе ее звенел смертельный ужас.

Вдруг она пронзительно вскрикнула. Я дернулся, как от удара. Послышалась непродолжительная возня, потом — глухой стук.

Она снова вскрикнула; этот вскрик до сих пор иногда слышится мне по ночам.

Наступила тишина.

Я услышал, как хлопнула дверь развалюхи лифта. Заскрипел кабель — лифт пошел вниз.

Прошла бесконечная, напряженная минута, и скрип прекратился. Где-то далеко, на три этажа ниже, дверь лифта едва слышно хлопнула снова. На улице зашумел двигатель и быстро отъехала машина. По лицу моему струился пот. Вдруг я обмер: по ту сторону двери раздался звук, от которого похолодела кровь в жилах. Это был слабый, выворачивающий душу стон.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я стоял и в смятении глядел на запертую дверь. Вдруг через меня словно пропустили электрический ток: в комнате зазвонил телефон.

Я быстро обернулся. Телефон стоял на столике и продолжал терзать тишину. Что делать? Я схватился за ручку двери, но дверь была надежно заперта снаружи. Высадить ее, не наделав шума, — на это рассчитывать не приходилось.

Я подбежал к окну и чуть отодвинул занавеску. Окно выходило на улицу, но до нее — три этажа. Этот вариант отпадал.

Еще одно окно в спальне: то же самое.

Я вернулся в гостиную. Назойливый трескучий телефон расстреливал меня очередями. В другом конце комнаты я увидел еще одну дверь и заглянул туда: кухня и туалет. Высоко под потолком оконце, через которое пролезет разве что кошка.

Телефон продолжал трезвонить, и я не мог больше этого выдержать. Я снял трубку и осторожно положил ее на стол. Из нее донесся мужской голос:

— Долли! Это ты, Долли! Говорит Эд. Этот чертов поезд уходит через пять минут…

Я побежал на кухню и открыл шкаф — найти что-нибудь, чем взломать дверь, но, конечно же, ничего не нашел.

Вернувшись к двери, я нагнулся и заглянул в замочную скважину. Ключ был там.

В трубке слабо бубнил мужской голос.

Я оглядел комнату. На одном из кресел лежала газета. Я сунул ее под дверь — между полом и низом двери была изрядная щель.

Я снова побежал в кухню и начал панически шарить в ящиках шкафа. В четвертом ящике я обнаружил пару тонких плоскогубцев. Схватив их, я вернулся в гостиную. Мне без особого труда удалось вытолкнуть ключ, и он выпал на газету.

Я осторожно потянул ее к себе. Сверху лежал ключ.

Услышал в телефоне щелчок и следом длинный гудок. Подошел к столу, положил трубку на место, вернулся к двери и дрожащими руками повернул ключ в замке.

Рядом с лифтом лицом вниз лежала Долорес: пальто скомкалось и сбилось на бедрах, стройные длинные ноги нелепо раскинуты.

При виде ее я похолодел — так мог лежать только труп.

Минуту я стоял в дверях и смотрел на нее, потом вернулся в комнату, погасил свет и снова вышел в коридор.

Что-то заклокотало у меня в горле. Я осторожно сделал несколько шагов в сторону лифта и наклонился над Долорес. Лицо ее было повернуто в другую сторону, но в волосах я увидел кровь.

Я перевернул ее на спину.

Кто-то нанес ей зверский удар в правый висок и проломил череп. Удар был страшный — наверное, убил ее наповал.

Меня едва не вырвало, я закрыл глаза. Несколько секунд боролся с кошмарной тошнотой, потом пересилил себя и открыл глаза.

Сунул руку в карман ее пальто, но моих пяти сотен там, разумеется, не было. Не было видно и ее чемодана.

Я выпрямился. Вытащил платок, вытер лицо и руки. Меня охватила паника: ведь, если кто-то увидит меня здесь, это убийство без долгого раздумья навесят на меня.

Скорее вырваться отсюда, скорее, пока ее не нашли! Я быстро зашагал вниз по ступенькам.

Два пролета остались позади. Вдруг я увидел, что навстречу мне снизу поднимается девушка.

На какую-то секунду я оцепенел, мелькнула мысль: наверх, на самый верх, бегом! Но я удержался и пошел дальше вниз.

На лестнице было темно, но я вполне смог бы узнать эту девушку при следующей встрече. Значит, и она меня тоже!

Это была молодая блондинка с усталым, бледным и невыразительным лицом, с размалеванными глазами. Под черным распахнутым пальто я увидел цветастое вечернее платье, какое можно купить в самом заштатном магазине одежды на Аркейд-стрит. В волосах торчала завядшая красная гвоздика.

Она безучастно посмотрела на меня и пошла дальше.

Пошел дальше и я.

Если она свернет в коридор третьего этажа, то прямиком уткнется в тело Долорес. Поднимется страшный крик, и полиция будет здесь раньше, чем я успею выбраться за пределы квартала.

Я дошел до поворота лестницы, но большего мои нервы выдержать не могли — я побежал.

Вот я уже в вестибюле и схватился за ручку парадной двери. Тут я остановился и, затаив дыхание, прислушался.

Где-то наверху хлопнула дверь, но никаких криков не было. Значит, девушка жила на втором этаже. Я осторожно открыл парадную дверь и оглядел длинную пустынную улицу, быстро спустился по ступенькам и зашагал к своему «бьюику».

Только сейчас я осознал весь ужас происшедшего. Я сел в машину и несколько секунд сидел с закрытыми глазами, ощущая прилив тошноты.

Вдруг до меня донесся шум машины. Этот звук сразу привел меня в чувство — я лихорадочно всадил ключ в щель зажигания.

Мимо проехало такси и затормозило прямо перед входом в «Мэддокс Армз». Из него вышел человек с чемоданом. Расплатившись с шофером, он взбежал по ступенькам и вошел в дом.

Такси отъехало. Я заколебался.

А если это тот самый Эд, который звонил по телефону?

Я отъехал от тротуара, слегка нажал на газ, но у первого же поворота затормозил и повернул в боковую улочку, где стояло много машин. Если это действительно Эд, было бы глупо его упустить.

Я запер «бьюик» и бросился к перекрестку. Выбравшись на Мэддокс-авеню, я медленно пошел в сторону «Мэддокс Армз».

Когда до входа в дом осталось метров пятьдесят, я отошел в тень и принялся ждать.

Прошло минут пять или шесть — мне они показались вечностью, — и человек с чемоданом торопливо вышел из дверей дома.

Я вышел из тени и направился в его сторону быстрой походкой человека, возвращающегося с затянувшейся вечеринки и желающего скорее попасть домой.

Человек оглянулся по сторонам и увидел меня. Вздрогнув от неожиданности, он круто повернулся и быстро пошел в противоположную сторону.

Я чуть прибавил шагу, чтобы не потерять его из виду. Плохо, если он поймет, что я иду за ним.

Как только он скрылся за углом, я побежал и в самую последнюю секунду успел заметить его — он сворачивал с главной улицы в темный переулок.

Он направлялся к стоянке такси, где стояли три машины. Он сел в первую из них и уехал.

Я бросился через улицу, открыл дверцу второго такси и плюхнулся на сиденье.

— Езжайте за этой машиной, — велел я шоферу. — Если сумеете продержаться за ней — пять долларов ваши. Только держите дистанцию: пассажир не должен знать, что мы едем сзади.

Машина сорвалась с места, не успел я как следует захлопнуть дверцу.

— Знаете, босс, — сказал шофер, — машин сейчас мало, прятаться не за чем. Но он сказал моему дружку, что ему надо в отель «Вашингтон».

— А если он передумает? — возразил я. — Терять его нельзя.

— В случае чего Элф скажет мне, куда он его отвез, — сказал шофер. — Лучше ехать прямо в «Вашингтон», иначе они нас засекут.

Пожалуй, он прав.

— Хорошо. Едем прямо туда.

— Вот и отлично, — одобрил шофер, тут же свернул в переулок и прибавил скорость. — Вы, небось, частный детектив?

— Да, — не стал спорить я. Иначе пришлось бы объяснить ему, зачем мне нужен этот человек. — Если я его потеряю, я потеряю работу.

— Не потеряешь, дружище, — пробормотал шофер, бросая машину в такой крутой вираж, что в знак протеста завизжали шины. — Только сиди крепко. Сейчас приедем.

Мы домчались до отеля за пять минут. Остановив машину в полусотне метров от входа, шофер повернулся и лихо мне подмигнул.

— Еще не приехал, но сейчас будет здесь. Мне подождать?

— Да.

Я достал сигареты и предложил ему закурить. Мы оба с наслаждением затянулись.

Через окно я смотрел на вход в отель «Вашингтон».

Это был третьеразрядный отель, в котором останавливались заезжие коммивояжеры. Единственное его достоинство заключалось в том, что находился он около вокзала.

Минут пять или шесть мы сидели и ждали, потом, когда я уже стал было думать, что человек с чемоданом безвозвратно потерян, ко входу в отель подкатило такси.

Из него вышел человек с чемоданом и быстро вошел в отель.

— Ну вот, — радостно улыбаясь, объявил шофер. — Что я вам говорил?

Я протянул ему пять долларов.

— Ну, спасибо, — поблагодарил я. — Пойду побеседую с этим шутником.

— Может, могу чем помочь?

— Нет, еще раз спасибо.

Я вылез из такси, махнул на прощание рукой и зашагал ко входу в отель. Перед двойными дверями, ведшими в вестибюль, я остановился.

Человек с чемоданом обращался к дежурному, пожилому лысому человеку, который слушал с выражением полнейшего безразличия на лице.

Они стояли по обе стороны конторки дежурного. Прямо над их головами висела лампа, свет от которой падал на лицо человека с чемоданом.

Я внимательно вгляделся в него.

Это был совершенно не тот типаж, который подошел бы Долорес для совместного путешествия. Маленького роста, коренастый, он выглядел лет на шестьдесят. Мясистое лицо избороздили тонкие маленькие вены запойного пьяницы. При свете я смог разглядеть, что одежда на нем была довольно поношенная и старая. Синий костюм светился на рукавах. Серая фетровая шляпа выцвела и засалилась. На нем была только одна новая вещь — бледно-голубой вычурный галстук с желтыми лошадиными головами.

Разговаривая с дежурным, он беспрерывно вытирал лицо грязным платком, и даже со своего места я мог видеть, что он сильно нервничает и волнуется.

Наконец он подал дежурному какие-то деньги, и тот подтолкнул ему книгу записи посетителей. Человек что-то там написал, взял ключ от комнаты, который дежурный бросил на стойку, потом, подхватив чемодан, пересек вестибюль и исчез на едва освещенной лестнице.

Я поколебался мгновение, потом толкнул двойные двери и вошел в вестибюль отеля.

Старый, издерганный жизнью дежурный окинул меня безучастным взглядом.

Я подошел и оперся на стойку. Увидев этого человека вблизи, я понял, что, если хочу от него что-то получить, нужно действовать самым примитивным методом. Протертый до дыр костюм и обтрепавшиеся манжеты вопили о его бедности.

— Сейчас наверх поднялся человек. Мне нужно знать, кто он такой, — сказал я веско.

Вытащив бумажник, я достал десятидолларовый банкнот, дал дежурному возможность им полюбоваться и стал аккуратно складывать его. Получился маленький комочек, и я сунул его между костяшками указательного и среднего пальцев левой руки, откуда он торчал, словно флаг. Я положил левую руку на стойку в метре от него.

Глаза дежурного соскользнули с моего лица и стали ощупывать сложенный банкнот. Я увидел, как раздуваются его сплющенные ноздри, а лицо принимает осмысленное выражение.

— Мы не даем сведений о наших клиентах. — Голос его звучал неуверенно. — Кто вы такой, мистер?

— Человек, который покупает сведения за десять долларов, — ответил я.

Он втянул голову в плечи и прикрыл глаза — видимо, думал. Так он был похож на тощую нахохлившуюся курицу. Наконец он открыл глаза и снова уставился на банкнот.

— Вы не полицейский, — сказал он, как бы обращаясь к самому себе. — И не частный детектив.

Его усталые глаза снова переместились с банкнота на мое лицо в тщетных поисках разгадки.

— Какая разница, кто я? — нетерпеливо бросил я. — Как его имя?

Рука его — похоже, он не мыл ее неделю — робко потянулась к банкноту. Я позволил ей приблизиться, но, когда она была почти у цели, отодвинул свою.

— Как его имя? — повторил я.

Он вздохнул.

— Не знаю. То, что он написал в книге, наверняка липа. — И он подтолкнул книгу ко мне.

Я прочитал: «Джон Тернер, Сан-Франциско». Почерк был неровный и мелкий.

— Тернер, — произнес дежурный задумчиво. — Если бы я получал по доллару за каждого Джона Тернера в этой книге, я бы давно разбогател и бросил эту поганую работу.

— Он не сказал, почему прибыл так поздно? И как долго пробудет?

Дежурный снова втянул голову в плечи.

— Если я буду держать деньги в руках, мистер, моя память будет работать гораздо лучше. Когда вам будет столько, сколько мне, вы увидите, что в голове уже ничего не держится.

Я выронил банкнот на стойку.

— Пусть он лежит здесь, — сказал я. — Смотрите на него.

Наклонившись над банкнотом, он затаил дыхание, потом поднял глаза и спросил:

— Так что вы хотели узнать, мистер?

Я повторил вопрос.

— Он сказал, что опоздал на последний поезд и уедет первым же утренним. Просил разбудить в семь утра.

— Куда идет поезд?

Он огорченно покачал головой.

— Этого он не сказал. Но только не в Сан-Франциско. Завтра с утра туда поездов нет. Может, в Сан-Диего. Последний поезд в Сан-Диего ушел в половине третьего ночи, а первый завтрашний уходит в половине восьмого.

Подумав секунду, я спросил:

— В каком он номере?

Дежурный положил палец на банкнот и начал медленно двигать его к себе.

— В двадцать восьмом, — ответил он. — Но наверх я вас пропустить не могу — нужно снять комнату.

— Двадцать девятый или двадцать седьмой свободны?

Он посмотрел через плечо на висящие за стеклянной дверцей ключи, затем, не убирая палец с банкнота, левой рукой снял с крючка ключ от двадцать девятого номера.

Положив его передо мной, он быстрым движением, как ящерица муху, слизнул десятидолларовый банкнот со стойки.

— Два доллара за ночь, — сказал он. — Не самая плохая комната. У него, во всяком случае, хуже.

Я выудил из бумажника еще два доллара и взял ключ.

— Если я не встану сам, — велел я, — разбудите меня в половине седьмого.

— Ладно, — кивнул он. — Поднимитесь по лестнице на второй этаж и повернете налево.

В коридоре тускла мерцала лампочка. Ковер на лестнице был чуть толще бумаги, двери щеголяли сбитыми косяками и выцветшей краской. Над лестницей висел слабый запах капустного супа, туалета и немытых тел. Да, отель «Вашингтон» нельзя было отнести к лучшим отелям Палм-Сити.

Пройдя номер двадцать семь, я приостановился у номера двадцать восемь и стал слушать. Все, однако, было тихо, и я прошел дальше, к номеру двадцать девять, сунул ключ в замочную скважину, осторожно его повернул и открыл дверь. Нащупав на стене выключатель, я зажег свет и, стараясь ступать без шума, вошел в комнату. Скорее, это была кроличья клетка. Я закрыл дверь и огляделся.

Я увидел кровать, раковину, ковровую дорожку, два стула.

Над кроватью висела гравюра — женщина с крыльями и куском тюля над толстым задом. Стиснутыми кулаками она колотила в обитую железом дверь. Возможно, она изображала любовь, которую не хотели впускать в дом. Если любовь похожа на эту женщину, вполне понятно, почему двери обиты кованым железом.

Я опустился на кровать.

На моих часах было без десяти три, и я вдруг почувствовал себя совершенно изможденным. Это, безусловно, была самая насыщенная и тревожная ночь в моей жизни, и еще неизвестно, чем она кончится.

Меня так и подмывало вытянуть ноги и, не раздеваясь, завалиться спать. Я уже готов был поддаться соблазну, но вдруг услышал легкий звонок: так звякает телефон, когда вы поднимаете трубку. Звук этот раздался в соседней комнате.

Сон как рукой сняло. Я сел на кровати и прислушался.

Человек, поставивший в книге фамилию Тернер, говорил:

— Принесите мне бутылку виски со льдом, и побыстрее.

Пауза. Потом он проворчал:

— Мне плевать. Несите и не рассуждайте, — и повесил трубку.

Несколько секунд я сидел, уставившись в пыльный ковер, потом с усилием поднялся с кровати, на цыпочках подошел к двери, слегка приоткрыл ее и выключил свет в своей комнате. Опершись о дверной косяк, я стал ждать.

Прошло минут десять — мне они показались часом. Потом я услышал, как кто-то шаркает ногами по лестнице. Порывшись в бумажнике, я вытащил пять долларов. Эта ночь стоила мне немалых денег, черт возьми, но я все же рассчитывал получить кое-что взамен.

В конце коридора показался дежурный. Он нес поднос с бутылкой виски и жестянкой со льдом. Шел он так, будто вместо ног у него были протезы.

Когда он дотащился до номера двадцать пятого, я вышел в коридор и преградил ему дорогу. Я показал ему пять долларов, потом протянул их ему. А сам взял у него из рук поднос.

Он схватил банкнот так, как голодный тигр хватает кусок мяса, потом тупо посмотрел на меня, перевел взгляд на дверь с табличкой «28» и поплелся назад.

Я смотрел ему вслед. У поворота на лестницу он оглянулся и скрылся из виду.

Я поставил поднос на пол около двадцать восьмого номера и постучал в дверь.

— Кто там? — громко спросил человек, назвавшийся Тернером.

— Ваш заказ, — ответил я, собираясь с духом. Потом оперся о дверной косяк.

Я услышал, как он встает, идет по комнате. Потом повернулся ключ, и дверь приоткрылась.

Я навалился на нее всем телом.

Дверь широко распахнулась, и я оказался в комнате.

Для человека на грани шестидесяти у Тернера оказалась превосходная реакция. Он тут же сориентировался и кинулся к кровати, где лежал кольт.

Я обхватил его и прижал к кровати.

Его рука сжала пистолет, моя рука сжала его руку. Какой-то момент мы выясняли, кто же из нас сильнее, но возраст склонил чашу весов в мою сторону.

Вытащив пистолет из его руки, я оттолкнулся от кровати и вскочил на ноги.

Когда он, наконец, сел прямо, в лицо ему смотрело дуло пистолета; ничего, пусть испытает то, что испытал сегодня я.

Он смотрел на меня, и его красное, посеченное венами лицо приобретало пыльно-фиолетовый оттенок.

— Успокойтесь, — сказал я, безуспешно стараясь отдышаться. — Я хочу с вами поговорить.

Языком, похожим на кусок покрашенной в фиолетовый цвет кожи, он облизнул пересохшие губы.

— Кто вы такой? — спросил он глухим неровным голосом.

— Неважно, кто я такой, — сказал я. — Там, за дверью, вам принесли выпить. Тащите выпивку сюда, и мы с вами побеседуем за стаканом виски.

Видимо, ему позарез нужно было сейчас выпить, потому что он пулей сорвался с кровати и схватил поднос так, словно от этого зависела его жизнь.

Пока он наливал виски в стакан, я поднялся, закрыл дверь и запер ее на ключ.

Он осушил стакан с виски одним глотком и налил вторую порцию.

— Мне налейте со льдом, — заметил я.

— Кто вы такой? Что вам надо? — Он был явно озадачен — ума не мог приложить, откуда и зачем я на него свалился.

— Вопросы буду задавать я, а вы будьте любезны отвечать, — жестко сказал я. — Почему вы не позвонили в полицию, когда нашли ее?

Кровь отхлынула от его лица, оставив лишь разломанные вены на желтоватом фоне.

— Вы знаете про нее? — проскрипел он.

— Знаю. Кроме этого, я видел, как вы вошли и как вышли. Почему не позвонили в полицию?

— А что бы это дало? — спросил он, отводя взгляд.

— Как ваше имя?

Снова появился фиолетовый язык и облизнул сухие губы.

— Тернер. Джон Тернер.

— Что ж, хорошо, хотите подурачиться — давайте, — сказал я и поднял пистолет. Он оттягивал руку и вообще мне мешал. В детективных романах я читал про кольты сорок пятого калибра, но в руках я его держал первый раз. Никогда не думал, что он такой большой и тяжелый. — Поднимитесь и встаньте к стене. Я вызову полицию.

Виски из стакана выплеснулось прямо ему на колени.

— Подождите, — прохрипел он. — Что вы от меня хотите? Я же ничего не знаю. Я наткнулся на тело. Кто-то стукнул ее по голове.

— Как вас зовут?

— Эд Натли. Я ее импресарио.

Это было похоже на правду. Долорес говорила о каком-то импресарио.

— Почему вы не позвонили в полицию?

Он отпил немного виски. Похоже, оно действовало на него успокоительно. Он бросил на меня злой взгляд.

— А вам какое дело? — зарычал он. — Кто вы, собственно, такой? Не полицейский, не газетчик, на стукача вы, черт возьми, тоже не похожи. Так кто же вы?

— Слушайте, если не хотите отвечать на мои вопросы, мы позвоним в полицию, может, с ними вы не будете таким скрытным.

Он сразу сник.

— Я и хотел позвонить им, — пробормотал он. — Как только оправился от шока, хотел им позвонить.

— Так позвоните им сейчас, — подзуживал я, надеясь, что он выпил не слишком много виски для того, чтобы пойти на такое безрассудство.

Он опустил стакан, и какой-то неприятный момент я даже думал, что сейчас он подойдет к телефону, но вместо этого он вытащил смятую пачку сигарет, прилепил сигарету к нижней губе и чиркнул спичкой.

— Я знаю, кто вы такой, — сказал он вдруг. — Как это я сразу не догадался? Должно быть, теряю хватку. Вы собирались оплатить ей отъезд, не так ли?

Положив кольт на туалетный столик, я обошел вокруг Натли, взял с подноса второй стакан и плеснул туда немного виски — мне вдруг страшно захотелось выпить. Я прошел в конец комнаты и сел на стул около окна.

— А что, если так? — спросил я.

Он уставился на меня.

— Бог ты мой! Неужели вы дали ей деньги?

— Мы уходим от темы, — перебил его я. — Я хочу знать, почему вы не позвонили в полицию, когда нашли ее труп. Либо вы ответите на этот вопрос мне, либо мы идем в полицию.

Он поколебался, потом пожал плечами.

— Просто не хотел ввязываться, — сказал наконец он и вытер грязным платком потное лицо. — Они могли бы подумать, что ее треснул я. — Он аккуратно сложил платок и убрал его. — Будто я ее не предупреждал… — Он вдруг замолчал и нахмурился. — Просто не хотел ввязываться, вот и все, — неуклюже заключил он.

— О чем вы ее предупреждали? — спросил я.

Он снова заколебался, взял стакан и допил свое виски. Потом налил еще и только тогда сказал:

— Не знаю, зачем я вам это говорю. Может, потому, что я выпил, но, если уж вам так интересно, я предупреждал ее, что выходить замуж за этого полицейского безумие.

— Почему?

Он потянул виски, потом посмотрел на меня помутневшими глазами.

— Потому что его деньги плохо пахли. Только она не хотела меня слушать. — Он осклабился, стал вертеть в рыхлых грязных руках стакан. — Я предупреждал, что ее втянут в какую-нибудь грязную аферу. Куда там, она только смеялась надо мной. Если полицейский живет так, как жил этот тип, можно сделать один вывод: денежки плывут к нему из грязного болотца. Но ей было плевать. Она думала только об одном: вот она выйдет за него замуж и уйдет со сцены. Больше она ничего знать не желала. — Он еще отхлебнул из стакана. — Вот и доигралась — проломили глупую голову.

— А на чем О'Брайен делал деньги? — спросил я.

Он хитро посмотрел на меня.

— Этого я не знаю.

— А почему она хотела уехать из города?

Он надул щеки, потом выпустил воздух.

— Здесь ей больше нечего было делать. Она хотела посмотреть Мексику.

— Но она не просто хотела уехать, она рвалась из города. Почему?

Он плеснул в стакан еще виски.

— Так вы дали ей деньжат?

— Дал, но их унес ее убийца, — сказал я.

Он потер рукой потное лицо, словно стараясь стереть с глаз пелену.

— Кажется, я перебрал сегодня. Сейчас, дайте как следует подумать. — Он еще раз потер лицо рукой и после небольшого раздумья сказал: — Если вы знаете, что с ней произошло, значит, вы видели ее раньше меня. Стало быть, и о ее смерти вы знали раньше меня. Она хотела вас расколоть на пять сотенных, и вы сами только что сказали, что принесли их ей на блюдечке. — Он легонько икнул, закрыв рот рукой. — Я, конечно, перебрал, но еще соображаю. Может, это вы ее и убили. — Откинувшись назад, он пристально посмотрел на меня. — А что? Вполне возможно. Пожалуй, стоит сходить в полицию. Может, вашей персоной они заинтересуются больше, чем моей. Мне-то убивать ее никакой корысти, а у вас мотив вполне подходящий.

Я постарался не выдать себя, но сердце гулко застучало.

— Я ее не убивал, — ответил я, выдерживая его взгляд, — и не думаю также, что это ваших рук дело, но, если вам очень хочется, мы можем пойти в полицию, и пусть решают они.

Он слабо усмехнулся.

— Ладно, приятель, я вам верю, — миролюбиво произнес он. — Мне неприятности ни к чему. Между нами говоря, я и знать не желаю, кто ее убил. — Он подался вперед, потер тыльными сторонами ладоней глаза. — Знаю я, как связываться с полицией. Если они не повесят это убийство на вас, то повесят на меня. Так что лучше к ним не соваться. Ну а теперь, может, вы уберетесь отсюда и дадите мне поспать? Мне нужно успеть на первый поезд, а я устал как черт.

Я решил попробовать взять его на пушку.

— А вы такого Росса не знаете? — внезапно спросил я.

Меня ждало разочарование: ничуть не изменившись в лице, он продолжал пристально смотреть на меня.

— Никого я не знаю, — ответил он, тщательно подбирая слова. — Могу посоветовать вам одно: если хотите остаться в живых, лучше тоже никого не знайте в этом паскудном городе. Ну а теперь, может, все-таки дадите мне поспать?

— Как вы думаете, это он убил ее?

Его дряблый рот изогнулся в ухмылке.

— Росс? Да вы смеетесь! Для него и муху-то убить проблема.

Тогда я выстрелил из пушки другого калибра:

— А может быть, ее убил Арт Галгано?

Я попал в цель.

Он вздрогнул, побледнел, руки сжались в кулаки. Целую минуту он сидел и смотрел на меня, потом наконец хрипло выдавил из себя:

— Я не знаю, кто ее убил. А теперь убирайтесь!

Я почувствовал, что больше ничего от него не добьюсь. Да я и сам еле стоял на ногах. Ладно, подкараулю его завтра утром и еще немного потрясу, может, что и высыплется. А сейчас спать.

— Увидимся утром, — обрадовал я его и побрел к двери. — Наш разговор не окончен, продолжение следует.

— Не морочьте вы себе голову, — пробубнил он и выронил стакан с остатками виски на ковер. — Я этим паскудным городом сыт по горло. Слава Богу, завтра меня здесь уже не будет.

Выходя, я обернулся и посмотрел на него. Картина была малопривлекательная: лицо блестит от пота, под глазами — синие круги, а в руке зажата бутылка виски.

Я выбрался в тусклый коридор и закрыл за собой дверь. У меня не было никакого желания проводить остаток ночи в этом гнусном затхлом притоне, но ехать сейчас домой, в такую даль, — это было выше моих сил.

В двадцать девятом номере я зажег свет и побрел к кровати. Я скинул пиджак и туфли и плюхнулся на кровать, чувствуя, как сладко ноют кости.

Я хотел было обдумать события прошедшего дня и проанализировать все, что узнал от Натли, но куда там, через минуту я уже забылся в тяжелом сне.

Хлопок выстрела прозвучал настолько неожиданно, что я чуть не вылетел из кровати.

В комнате стояла полная темнота, я ничего не видел, но был абсолютно уверен: где-то рядом секунду назад прозвучал пистолетный выстрел.

Потом я услышал мягкий звук быстрых шагов — кто-то убегал по коридору.

Я соскользнул с кровати и, не включая свет, подкрался к двери, потом приоткрыл ее.

Коридор был пуст.

Дверь в комнату Натли была приоткрыта. Там горел свет, и оттуда сильно пахло порохом.

Я подошел к двери и заглянул в комнату.

В углу, скрючившись, сидел Натли. Он был в грязной пижаме, босиком. Чуть ниже нагрудного кармана блестело багровое пятно.

На моих глазах пятно крови медленно начало разрастаться.

Я ничем не мог ему помочь. Ему уже никто не мог помочь.

Теперь он был раз и навсегда предоставлен самому себе.

Где-то в коридоре закричала женщина.

Мне тоже хотелось кричать.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Казалось, я стал действующим лицом какой-то кошмарной фантасмагории, и роль моя состояла в том, чтобы убегать от мертвецов.

Я стоял в дверном проеме и смотрел на Натли. Надо быстрее уносить ноги, ведь через минуту здесь будет полиция!

В коридоре продолжала кричать женщина, потом этажом выше заголосила другая.

Лицо Натли было серым, отсутствующим, безучастным — такое лицо могло быть только у покойника. — Я чувствовал себя совершенно разбитым, но все же через силу повернулся и, стараясь не шуметь, заспешил по коридору к лестнице.

Женщина уже не кричала, она вопила, видимо, высунувшись в окно: «Полиция! Убили! Полиция!» Меня охватила паника. Я побежал по лестнице, чувствуя, как тяжело дышать и как ползут мурашки по телу. Но в вестибюле меня ждало еще одно потрясение.

За конторкой в луже крови лицом вниз лежал дежурный. Кто-то нанес ему страшный удар в правый висок — так же была убита Долорес Лэйн.

К этому времени вид насильственной смерти уже не вызывал у меня неописуемого ужаса — наверное, стал привыкать, — и я остановился посмотреть на тело. В эту самую секунду где-то вдалеке послышался вой полицейской сирены, и я замер на месте.

Чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди, я бросился к двойным стеклянным дверям на улицу, но тут же понял, что таким путем я попаду прямо под свет фар приближающейся полицейской машины.

За стойкой дежурного я увидел дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен».

Я бросился за конторку, открыл дверь и очутился в тускло освещенном коридоре. Впереди были ступеньки, ведущие, по-видимому, в подвал. Я сбежал вниз и оказался в другом коридоре, который вел в кухню, потом быстро проскочил к двери с надписью «Запасный выход».

Пришлось немного повозиться с засовами, но в конце концов я их отодвинул, толкнул дверь и увидел перед собой темную аллею.

Я быстро зашагал по аллее к главной улице. На углу остановился и осторожно выглянул.

Перед входом в отель стояла полицейская машина, но самих полицейских видно не было.

Прижимаясь к тени домов, я побежал в противоположном направлении. Это было мало похоже на бег — я еле волочил ноги.

Я пробежал таким образом пару кварталов, и тут показалось такси. Я совершенно ясно себе представил, что, если сейчас остановлю это такси, шофер обязательно обо мне потом вспомнит и даст полиции мое описание. Но я настолько устал, что мне было все равно.

Я поднял руку, и такси остановилось. Я попросил шофера отвезти меня на Мэддокс-авеню, и побыстрее.

Он окинул меня подозрительным взглядом, потом открыл дверцу машины. Через десять минут мы были на Мэддокс-авеню. Когда машина проезжала мимо «Мэддокс Армз», я осторожно выглянул в окно.

У входа стояли три полицейские машины. Рядом с машинами я увидел пятерых полицейских и одного мужчину в штатском. Мне показалось, что это лейтенант Уэст; но он стоял в тени, и я вполне мог ошибиться. У следующего перекрестка я попросил шофера остановиться и расплатился с ним. Когда он уехал, я свернул в боковую улицу, туда, где оставил свой «бьюик».

Когда я отъехал от тротуара, часы пробили половину четвертого. Ну и ночка мне выпала! И я теперь замешан не только в случайной гибели полицейского, но и в трех вполне преднамеренных убийствах. Это было как раз такое положение, в какое человек может попасть только в кошмарном сне.

Я мог осмысленно думать только об одном: как бы скорей добраться до своей кровати.

Наконец я доехал-таки до дома — часы показывали без пяти четыре.

На ватных ногах я пошел по дорожке, отпер дверь и вошел в темный холл. Свет включать не стал — зачем? Я пересек холл и пошел на ощупь к двери в спальню. Открыв ее, шагнул в еще более густую темноту.

Вдруг я остановился. По спине пробежал холодок. В застоявшемся воздухе комнаты явственно чувствовался запах духов — запах, который моей спальне был совершенно несвойствен.

Я вытянул руку и включил свет. Сердце мое резко ударило по ребрам.

Лицо закрыто каштановыми волосами, обнаженные руки поверх простыни — в моей постели, спящая или мертвая, лежала Люсиль.

Я оперся о стену. Она лежала не двигаясь и, как мне казалось, не дыша. Меня охватил страх: а что, если она мертва?

Сегодня ночью трое уже отдали Богу душу, она могла быть четвертой. От трех трупов мне пока что удалось отделаться и оторваться, но Люсиль — это совсем другое дело. Она лежит в моем доме и в моей постели.

Сделав над собой усилие, я оттолкнулся от стены и нетвердым шагом подошел к кровати. Трясущейся рукой я осторожно дотронулся до руки Люсиль.

Она пошевелилась, легонько вздохнула, чуть повернулась на бок и зарыла лицо в подушку.

Я отошел назад со вздохом облегчения. Потом огляделся и увидел, что на полу разбросана ее одежда: лимонные брючки, белая блузка. На стуле висели белые трусики и лифчик.

Я не стал ломать голову над тем, каким образом она оказалась в моей постели и что будет, если ее найдут здесь. Главное — она жива, все остальное меня сейчас не беспокоило.

Мне хотелось только одного: спать.

Я пошел в гостевую спальню, сбросил одежду и нырнул под простыни.

Голова моя коснулась подушки, и комната начала плыть перед глазами. Мертвые тела, Люсиль в моей постели, покореженный «кадиллак», боязнь полиции и угроза Оскара Росса — все это растворилось в тяжелом сне. Я спал, а все мои проблемы и страхи сидели у изголовья кровати и ждали моего пробуждения.

Когда я открыл глаза, часы на столике у кровати показывали пять минут двенадцатого. Через прорези в деревянных ставнях пробивалось жаркое солнце и чертило на ковре остроугольные фигуры.

Некоторое время я лежал не шевелясь и смотрел в потолок — не мог сразу сообразить, приснился ли мне кошмарный сон, или же события, ворвавшиеся с пробуждением в мой мозг, произошли на самом деле. Но как только я окончательно проснулся, то сразу понял, что кошмар, увы, имел место наяву. Сбросив одеяло, я выпрыгнул из кровати, надел висевший в шкафу запасной халат и отправился в ванную.

Я побрился и сразу почувствовал себя увереннее. Выйдя из ванной, услышал какое-то движение в спальне. Дверь открылась, и на пороге появилась Люсиль.

Мы стояли и смотрели друг на друга.

— Привет, — сказал я наконец. — Чего это вы вдруг забрались в мою постель? Или у вас на меня какие-нибудь виды?

Она вспыхнула.

— Извините. Я ждала и ждала, а вас все не было, — виновато пробормотала она. — Я ужасно устала и прилегла на вашу постель. Ну и, наверное, заснула.

— А потом во сне разбросали по всей комнате свою одежду и забрались под одеяло, — улыбаясь, сказал я. — Ладно, надеюсь, спалось вам не хуже, чем мне. Я действительно пришел поздновато и решил, что будить вас негуманно. Кстати, интересно, почему вы здесь: вас привело какое-то неотложное дело — или вы просто решили, что смена кроватей слегка разнообразит вашу скучную жизнь в «Гейблз»?

Она захлопала глазами.

— Вы же сказали, что нашли выход. Только не сказали — какой. Вот я и приехала и стала вас ждать — я же не знала, что вы придете так поздно.

— Понятно. А как вы проникли внутрь?

Она отвела глаза.

— А я… нашла открытое окно.

— Довольно легкомысленно с моей стороны. — Я провел рукой по волосам и поморщился: шишка на затылке здорово болела. — Знаете, я сегодня что-то плохо себя чувствую. Будьте хорошей девочкой, садитесь на свой велосипед и уезжайте, а? Я хотел бы немного покоя и тишины.

— Чес, ну пожалуйста… — Она сжала кулачки и застучала ими по коленям. Я уже знал: это признак того, что она взволнована. — Я должна поговорить с вами. Этот человек… который звонил… он приходил ко мне. Он хочет нас шантажировать.

— Да, я все знаю. Что ж, хорошо, давайте поговорим, только сначала я выпью кофе. А вы пока можете пройти в ванную и принять присущий вам королевский облик — вы меня чрезвычайно этим обяжете. А то сейчас у вас такой вид, будто вы провели ночь в кустах. Я сварю кофе, а потом мы с вами устроим заседание за круглым столом.

С этими словами я повернулся, пошел в кухню и поставил на огонь кофейник. Потом услышал, как через минуту в ванной зажурчал душ.

К тому времени, когда я накрыл на стол кофе, сок, румяные тосты, — она как раз вышла из ванной. Ее шелковистые волосы были аккуратно причесаны, а кожа сияла свежестью. Она высоко закатала рукава моего халата. Каким-то чудесным образом даже в этом не очень подходящем туалете, который к тому же был ей на несколько размеров велик, ей удавалось выглядеть очаровательной и милой. Впрочем, этот секрет, кажется, известен всему женскому полу.

— Садитесь и пейте кофе, — сказал я. — Только говорить пока не будем. Времени у нас достаточно.

— Но, Чес…

— Говорить пока не будем, ясно? Я хочу выпить свой кофе в тишине и спокойствии. И вам советую расслабиться.

Она села напротив меня и с угрюмым видом стала наливать кофе.

Ситуация даже доставляла мне удовольствие. Если бы сейчас все было нормально, и Эйткен вдруг сыграл бы в ящик, и Люсиль вышла бы за меня замуж… что ж, каждое утро в течение лет этак двадцати я созерцал бы именно такую картину: она, очаровательная и слегка угрюмая, сидит напротив меня и пьет кофе. Неужели еще недавно я об этом мечтал? Да, увы, в жизни все гораздо обыденнее.

Мы допили кофе в полном молчании. Иногда поднимали друг на друга глаза, но и только. Это был довольно странный завтрак, но я твердо решил: пока не закурю первую сигарету, никаких разговоров.

Наконец с кофе было покончено. Пододвинув Люсиль пачку сигарет, я прошел к кушетке и улегся на нее. Закурил, поднял глаза к потолку. Я явно чувствовал себя лучше и был более или менее готов ко всему, что расскажет мне Люсиль.

— Ну, хорошо. — сказал я, не глядя на нее. — Начнем. Значит, нас шантажируют — я правильно понял?

Она сидела прямо, стиснутые кулачки на столе, глаза широко раскрыты.

— Да. Он пришел вчера вечером. Я как раз купалась. Он появился откуда ни возьмись, когда я выходила из бассейна.

Я выпустил струю дыма.

— Если вы были в том же бикини, в каком вас видел я, то просто не понимаю, как у него хватило духа вас шантажировать. — Я чуть приподнялся и взглянул на нее. — Любой другой на его месте забыл бы, зачем пришел. И как он вам понравился? Насколько я понимаю, девушки именно по таким сходят с ума, а?

— А мне он показался мерзким типом, — ответила она холодно.

— Неужели? Ну, это, наверное, потому, что он хочет вытянуть из вас деньги. Я думаю, если бы он пригласил вас в ресторан, вы бы нашли его просто неотразимым.

— Чес! Ну прекратите, в самом деле! Он требует тридцать тысяч долларов! Он сказал, что мы с вами должны достать эти деньги!

— Я знаю. Он почему-то с детской убежденностью считает, что нам с вами достать такие деньги — все равно что раз плюнуть. Мне он дал срок до конца той недели. Вы можете достать тридцать тысяч?

— Конечно, нет!

Я стряхнул пепел в пепельницу.

— Ну, а сколько вы…

— Не знаю. У меня есть бриллиантовое кольцо. Это все, что действительно принадлежит мне. Роджер подарил мне его еще до замужества. Я думаю, оно кое-чего стоит. — Она покрутила кольцо на среднем пальце правой руки. — Может, вы сумеете его продать?

Я протянул руку.

— Давайте посмотрим.

Она с сомнением взглянула на меня, потом сняла кольцо с пальца, поднялась и протянула его мне.

Я взял кольцо.

— Садитесь сюда, — сказал я, хлопнув ладонью по кушетке.

Она села и сложила руки на коленях. В глазах были удивление и беспокойство.

Я внимательно осмотрел кольцо.

Кольцо было неплохое, но не более того. Во всяком случае, ни один ювелир не потерял бы из-за него покой и сон.

— Может, сотен пять за него в ломбарде и дадут, — сказал я. — Если вы им расскажете, что ваша мать умирает с голоду, а у вас самой чахотка. Ну и конечно, если они вам поверят. — Я бросил кольцо ей на колени. — Что ж, это уже кое-что. Теперь нам осталось достать всего лишь двадцать девять тысяч пятьсот долларов.

— Чес! Ну почему вы со мной так разговариваете? — в сердцах воскликнула она. — Что я такого сделала? Я же говорила вам, что нас будут шантажировать, а вы мне не верили. А теперь я же еще и виновата. Вот здорово!

— У меня сегодня была очень трудная ночь, — терпеливо объяснил я. — И ваши проблемы. Люсиль, честно говоря, ушли на второй план. Мне нужно подумать о более важных делах.

— Что значит «мои проблемы»? — вспыхнула Люсиль. — Они и ваши тоже! Где мы достанем деньги?

— Вот в чем вопрос, как сказал когда-то Гамлет. У вас есть предложения?

— Ну, я… наверное, основную сумму внесете вы? Вы же говорили, что у вас есть двадцать тысяч?

Она наклонилась вперед, в глазах — волнение и испуг. Маленький очаровательный ребенок.

— Эти деньги я должен отдать вашему мужу. Ему может не понравиться, если я ни с того ни с сего отдам их нашему другу Оскару.

— Чес! Вы что, не понимаете, насколько это серьезно? Этот человек говорит, что он расскажет Роджеру, как мы с вами занимались на пляже любовью, а полиции — что я убила полицейского! Он говорит, у него есть фотография, где вы заменяете номер на вашей машине! — Она стала бить кулачком мне по колену. — И вы, и я — мы замешаны оба! Что же делать, Чес?

Я оттолкнул ее руку.

— Только без паники, — сказал я. — Это во-первых. Во-вторых, мистер Оскар Росс будет долго ждать, пока мы ему заплатим. А в-третьих, вы сейчас оденетесь и поедете домой, потому что сюда в любой момент может кто-нибудь прийти и застать нас в явно компрометирующем положении.

Она вся вытянулась и сцепила руки где-то под коленками.

— Вы не собираетесь ему платить? — Глаза ее округлились. — Ведь он же пойдет в полицию! Ведь он расскажет Роджеру… вы должны заплатить!

— Ничего я не должен. Пока у нас есть шесть дней. Я рассчитываю узнать что-нибудь насчет Оскара, и тогда, мне кажется, он уже не будет таким назойливым. Такой человек, как он, не может не иметь прошлого. Например, он зачем-то рвется из города. Вот я покопаюсь в его прошлом и выясню, чего это он так торопится уехать. Я заплачу ему, лишь если буду уверен: другого выхода нет. А сейчас я в этом совершенно не уверен.

Она оторопело смотрела на меня.

— Но если он узнает, что вы суете нос в его дела, ему это не понравится. Он может пойти в полицию.

— Не пойдет. А теперь будьте хорошей девочкой, одевайтесь и уезжайте домой. У меня очень много дел, и вы просто мешаете.

— Неужели вы все это серьезно? Да вы его только разозлите. Еще, чего доброго, он цену поднимет.

— Не поднимет, — заверил я. — Потому что не дурак. Он понимает, что больше тридцати тысяч ему из нас не выжать. А теперь, пожалуйста, уезжайте.

Медленно, нехотя она поднялась.

— Может, лучше все-таки отдать ему деньги, Чес? Эта ваша хитрость… может обернуться для нас тюрьмой.

Я улыбнулся.

— Успокойтесь и положитесь на меня. Время еще есть, будем надеяться, что нам повезет.

— Не нравится мне это. — сказала она, глядя на меня сверху вниз. — Лучше бы заплатить ему и избавиться раз и навсегда.

— Вам-то, конечно, так было бы лучше, потому что деньги не ваши. Если вам так хочется отдать ему деньги, попросите мужа одолжить вам тридцать тысяч. Вдруг он согласится?

Она гневно взмахнула руками, потом повернулась и быстро вышла из комнаты.

Я взял телефонный справочник и открыл его на букву «Р». Оказалось, что Оскар Росс живет в доме под названием «Бельвю» на Прибрежном бульваре. Не самый фешенебельный район города, но ничем не хуже моего.

Любопытства ради я посмотрел, зарегистрирован ли в справочнике Арт Галгано. Как я и полагал, его там не было.

Отложив справочник, я поднялся налить себе еще кофе. Снова начала болеть голова, и я пошел в ванную, взял там три таблетки аспирина и запил их чуть тепловатым кофе.

Я вернулся в комнату, сел на кушетку и принялся обдумывать положение. Минут через десять из спальни вышла Люсиль. В своих желтых брючках и белой блузке она выглядела великолепно. В правой руке она держала белую сумку.

Люсиль остановилась в дверях, явно рассчитывая произвести впечатление. На лице ее было выражение, какое бывает у заблудившейся девочки. Такая конфетка, прямо хотелось положить в рот и съесть.

Эх, подумал я, не была бы ты женой Эйткена, да к тому же такой бессовестной лгуньей и авантюристкой!

— Чес, — начала она своим тихим детским голосом. — Мы должны отнестись к этому серьезно. Я сейчас думала…

— Можете не продолжать, — теребил я. — Я знаю ваши мысли наизусть. Вы решили — разумеется, за нас обоих, — что я должен выложить все свои сбережения, до последнего цента, но вы забываете об одном: если вы платите шантажисту, он обязательно приходит еще. Росс сейчас с радостью заберет денежки, и, возможно, год или даже два мы о нем ничего не услышим и будем думать, что все в порядке, как вдруг он заявится и расскажет нам, что попал в очень сложное положение и что ему позарез нужны деньги. Это мои деньги, Люсиль. Может быть, мне и придется с ними расстаться, но расстанусь я с ними лишь тогда, когда увижу, что другого способа вырваться из этой переделки нет.

Она стала беспокойно шагать по комнате.

Наконец остановилась и сказала, не глядя на меня:

— Тогда, наверное, я обо всем расскажу Роджеру. Уверена, он скорее заплатит этому человеку, чем позволит засадить меня в тюрьму.

— Эту сцену мы уже один раз проигрывали, к чему повторять заезженные номера? — с улыбкой спросил я. — Уезжайте, пока я не рассердился.

Она вцепилась в свою сумочку и, бешено сверкая глазами, подошла ко мне.

— Мы должны заплатить! Если вы отказываетесь, я все расскажу Роджеру! Я не шучу!

— Помните, чем закончилась эта сцена в прошлый раз? Вы сказали, что не хотите ничего говорить Роджеру и не будете бросаться его именем мне в лицо. Похоже, у вас короткая память. Хорошо, если уж вам так хочется ему обо всем рассказать — давайте, только мы поедем вместе, и я позабочусь о том, чтобы все факты были изложены верно.

Она побелела от гнева.

— Ненавижу вас! — крикнула она и замахнулась своей сумочкой, норовя съездить мне по лицу.

Я вовремя успел поднять руку, и удар пришелся по кисти. Столкновение было таким стремительным, что сумочка вырвалась у нее из рук, пролетела через всю комнату, шмякнулась о стену и от удара раскрылась. Все ее содержимое вывалилось на пол.

Мне бросился в глаза один предмет.

— Вот это интересно! — воскликнул я.

Люсиль бросилась к сумочке, схватила предмет и сунула его под блузку. Потом с глазами, полными невыразимого страха, попятилась назад.

Какую-то секунду я стоял словно пригвожденный к полу и только таращил глаза, но, когда она кинулась к двери, я пришел в себя и рванулся ей наперерез.

Я схватил ее за руку уже в холле. Она вывернулась, вырвала руку и хотела уже открыть парадную дверь. Я снова схватил ее и дернул на себя. Она вырывалась, пинала меня ногами, толкала руками и даже пыталась укусить. Неожиданно она оказалась довольно сильной, и, прежде чем я успел крепко схватить ее за руки, ей удалось угостить меня тремя-четырьмя достаточно болезненными ударами в лицо, после чего я, естественно, здорово разъярился.

Наконец мне удалось вывернуть ей руку и повернуть спиной к себе. Я нажал чуть крепче — она взвизгнула и упала на колени, но тут же бросилась на пол, откатилась от меня, вскочила на ноги и нырнула к двери. Я снова схватил ее. Тяжело дыша, она извивалась и пыталась лягнуть меня ногой, но на сей раз я был готов и успешно увертывался.

Она попробовала разбить мне лицо головой — ничего не вышло, но тут ей удалось высвободить одну руку, и она что было силы вонзила мне в шею длинные ногти.

Я словно сражался с дикой кошкой. Каким-то образом ей удалось ударить меня коленом в грудь, да так сильно, что я выпустил ее руки. Она кинулась на меня, но в этот момент из-под блузки на пол выпал предмет.

Я поднял его.

Это было водительское удостоверение.

Выписано на ее имя два года назад.

Тогда я повернулся к ней.

Она забилась в угол комнаты и сидела там, не двигаясь, закрыв лицо руками.

Потом начала плакать.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Я положил удостоверение в карман и пошел в ванную. Там обмыл царапины на шее. Царапины были довольно глубокие и саднили. Наконец мне удалось остановить кровотечение. Но следы на лице были достаточно красноречивы. Даже ребенку будет ясно, что я с кем-то дрался.

Я вышел в гостиную, сел к окошку и стал смотреть на прибрежную полосу песка и на далекие пальмы.

Некоторое время я сидел и курил. Потом за спиной раздалось какое-то движение.

В дверях стояла Люсиль.

— Чес… — Голос ее дрожал. — Я все объясню… Я сейчас все объясню…

— Давайте объясняйте, — согласился я. — Кажется, будет что послушать. Вы уже доказали мне, что вы довольно находчивая лгунья, но то было так, семечки. А вот если вам удастся успешно выкрутиться и сейчас, вы вполне можете рассчитывать на мировое признание.

Она подошла и села в кресло напротив.

— Прошу вас, Чес… Я знаю, вы на меня сердиты, но я вам совсем не лгала. Правда, совсем. — На лице у нее появилось такое ангельское выражение, что у меня руки зачесались: с каким удовольствием я сейчас положил бы ее на диван и хорошенько бы ее выпорол. — Если бы вы попросили у меня удостоверение, я бы вам его сама дала. Вам незачем было так глупо себя вести.

— Слушайте, моему терпению может прийти конец.

Она облизнула губы, и ангельская невинность на лице сменилась настороженной сосредоточенностью.

— Извините меня, Чес. Я вовсе не хотела злить вас, — мягко проворковала она. — Но если вы не верите, что я никогда вам не лгала…

— Бросьте вы это, — перебил я нетерпеливо. — Выкладывайте ваше объяснение. Значит, вся история насчет желания научиться водить была выдумкой?

Большим и указательным пальцами левой руки она провела по ноге от бедра к колену. Это должно было изображать смущение маленькой девочки, но на эту удочку я уже не ловился.

— Видите ли, Чес, я влюбилась в вас с первого взгляда, — сказала она, потом вдруг вскинула голову и посмотрела на меня огромными горящими глазами.

И на эту удочку я не попался.

— И когда же вы бросили на меня этот первый взгляд?

— Когда вы в первый раз пришли в наш дом — я увидела, как вы смотрите на меня.

Я мысленно вернулся к тому вечеру. Кажется, это было очень-очень давно.

— Когда вы любовались собой в зеркало? Это вы имеете в виду?

— Да. — Она провела пальцами от колена к бедру, потом внимательно оглядела их, словно проверяя, не пострадали ли они во время путешествия. — Я ведь ужасно одинока, Чес. Вы не представляете себе, что это такое — быть замужем за стариком. Роджер — ужасный зануда. И мне захотелось познакомиться с вами. Я знала, что с вами будет весело и интересно. Вот я и решила попросить вас научить меня водить машину — это будет хороший предлог. Ничего другого мне в голову не пришло.

Зажав окурок между средним и большим пальцами, я выстрелил им в сад.

— Ну, ничего не скажешь, лихо, — восхищенно произнес я. — Значит, это был предлог для того, чтобы познакомиться со мной?

Она взглянула на меня, потом застенчиво отвела глаза.

— Я бы никогда вам об этом не сказала, Чес, но сейчас я просто обязана все объяснить. Ведь в таких вещах девушки признаются очень неохотно.

— Ну, это мне понятно. Значит, вы влюбились в меня с первого взгляда?

Она закусила губу, отвернулась.

— Да.

— Но вот почему-то, когда я на пляже спросил вас, влюблены ли вы в меня, вы были не просто удивлены, нет, вы даже слегка рассердились от такой крамольной мысли.

Она поерзала в кресле.

— Ну… я боялась, что, признайся я вам в любви, это… может быть опасным. Ведь я же не хотела… — Голос ее стих.

— Ладно, Люсиль, я не хочу вас смущать. Но одно хочу выяснить четко. Значит, вы притворились, что не умеете водить, только потому, что хотели немного поразвлечься со мной? Правильно я вас понял?

Она снова поерзала.

— Ну, не совсем так. Я хотела познакомиться с вами поближе. Я думала, что мне с вами будет интересно.

— Ну вот вы со мной знакомы. И что, это очень интересно?

Она чуть вспыхнула.

— Конечно. Всегда приятно сознавать, что в тебя кто-то влюблен. В жизни девушки любовь знаете как важна? А Роджер меня не любит.

— Вы это выяснили еще до замужества или уже после?

Она взглянула на меня, и на какой-то миг в ее глазах засветился нехороший огонек, но она тут же вспомнила роль, которую играла, и на ее лице появилось выражение оскорбленной добродетели.

— После. Он потерял ко мне всякий интерес.

— Интересно, почему?

Она откинулась на спинку кресла, нахмурилась.

— Он уже старый. Мне нужно одно, ему — другое, — сказала она, не глядя на меня.

— Допустим. И вы, естественно, решили найти кого-нибудь, кому будет с вами интересно, и выбрали меня. Она гневно вспыхнула.

— Я знаю, вам все это неприятно, Чес, — сказала она по возможности мягче. — Может быть, на вашем месте и я бы чувствовала себя так же. Так что я вас не обвиняю. Даже наоборот — прошу меня простить. Конечно, в основном это моя вина. Я чувствовала себя такой одинокой. А благодаря вам я словно заново родилась.

— Что ж, могу только сказать, что моя жизнь благодаря вам тоже вышла из обычной колеи, — сказал я. — Ну ладно, итак, я получил ваше объяснение, нравится оно мне или нет, теперь давайте разберемся в деталях. Значит, вы водите машину два года?

Руки ее сжались в кулаки.

— Нет-нет. Что вы! Удостоверение я действительно получила два года назад, но машину почти не водила. Роджер мне не давал пользоваться своими машинами. Я ездила, может, неделю, потом он сказал, что я езжу слишком быстро, и больше мне свои машины не доверял.

Я улыбнулся. Она сразу сообразила, в какую ловушку я ее веду, и избежала ее.

— Значит, когда вы попросили меня поучить вас, вы фактически начинали все сначала?

Руки ее разжались.

— Да.

Я бросил водительское удостоверение ей на колени.

— Надеюсь, вам удастся это доказать. Надеюсь, что шофер вашего мужа весьма охотно совершит клятвопреступление, если его под присягой спросят, пользовались ли вы машинами мужа. Одно дело — когда полицейского сбивает насмерть новичок, и совсем другое — когда опытный водитель. Если судья увидит ваше удостоверение, придется приложить много усилий, чтобы убедить его в вашей неопытности.

Она окаменела.

— Не смейте так говорить! Вы просто пугаете меня!

Я пристально посмотрел на нее.

— Увы, Люсиль, я не могу вас испугать. Вы ведь абсолютно уверены, что вам это сойдет с рук, а?

Кажется, впервые ее уверенность в себе пошатнулась — в глазах мелькнуло какое-то раздражение.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — бросила она резко.

— Не понимаете? Знаете что, сделайте мне одно одолжение. Освободите меня от всех ваших личных драм, интересов и проблем. Уберите с глаз моих вашу игру в маленькую девочку, ваше роскошное тело — они меня больше не соблазняют. Да, не скрою, сердчишко мое застучало, когда я увидел, как вы глядитесь в зеркало в своей ночной рубашке. Да, оно стучало еще громче, когда я застал вас в своей машине. А уж когда вы лежали на песочке и, как мне казалось, предлагали себя, оно, несчастное, прямо из груди вырывалось. Только с тех пор я слегка поумнел! И вы меня больше не интересуете. Потому что я точно знаю, что вы лгунья, и подозреваю, что еще и авантюристка. Еще я знаю, что вам зачем-то позарез нужны деньги, и я знаю, что от меня вы их не получите. Поэтому уходите. Ищите простофилю в другом месте. Найдутся тысячи мужчин, которые проглотят вашу наживку вместе с крючком и даже с удочкой. Так что вы еще попробуйте, только выберите кого-нибудь поглупее. А обо мне советую забыть. Если не будете терять времени, найдете мне замену без особых проблем, могу вам только пожелать удачи.

Лицо ее внезапно побелело, глаза засветились жестоким огнем.

— Я не понимаю, о чем вы говорите — произнесла она наконец. Голос ее звучал глухо и прерывисто. — Как вы можете так со мной разговаривать? Ведь нас же шантажируют! Я объяснила вам, откуда у меня водительское удостоверение, но сути это не меняет. Этот человек требует тридцать тысяч, иначе он расскажет о нас Роджеру, а полиции — о наезде! Почему вы со мной разговариваете в таком тоне?

Я поднялся.

— Ответьте мне на один вопрос, Люсиль. — Я пересек комнату и, присев рядом с Люсиль на корточки, посмотрел ей прямо в глаза. — Сколько времени вы работаете вместе с Оскаром? Сколько простофиль вы обвели вокруг пальца? Отвечайте, а потом я возьму вас за нежную лживую шейку и выброшу отсюда!

Лицо ее исказилось — на нем появилась ярость дикого зверя. Рука ее, приняв форму когтистой лапы, метнулась мне в лицо, но на этот раз ей не удалось застать меня врасплох. Я поймал ее за кисть, выдернул из кресла и завел руку за спину.

Она взвизгнула от боли. Выпустив кисть, я схватил ее за локти и заглянул в горящие бешенством глаза.

— Итак, что вы мне ответите? — Я легонько встряхнул ее. — Сколько времени вы работаете вместе?

Она попыталась высвободиться, но я только крепче сжал ее кисти.

— Вы ошибаетесь, — тяжело выдохнула она. — Я не работаю с этим человеком. Как вы могли такое подумать?

Я отпустил ее.

— Это вы ошибаетесь, когда думаете, что вас не видно насквозь. Все ясно как божий день. Вы заманили меня на уединенный пляж. Там, кроме нас, никого не было, никого — вчера я специально ездил туда, чтобы осмотреть местность. Там следы только ваших и моих ног. А это значит, что Росса там не было. Откуда же, спрашивается, ему стало обо всем известно? Очень просто: ему рассказали вы. Вы вдвоем хотите заполучить двадцать тысяч, которые я собираюсь вложить в дело вашего мужа. Он ведь сказал вам об этом, правда? То-то вы в первый же вечер знакомства так этим интересовались! Вы рассказали Россу, а потом вдвоем решили выудить у меня эти денежки путем шантажа. Когда я позвонил вам и сказал, что нашел выход из положения, вас это нисколько не обрадовало, даже огорчило, я понял по вашему голосу. Как только я положил трубку, вы позвонили Россу и сказали ему, что я могу сорваться с крючка. Тогда он сразу же приезжает сюда разобраться, что я надумал, и даже захватывает с собой фотоаппарат со вспышкой. А теперь вы докажите мне, что это не так, полгите еще немного, у вас это так здорово получается!

Она опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, принялась плакать.

Я подошел к бару и налил себе виски, бросив в стакан довольно много льда. Потом вернулся со стаканом к своему креслу. Она перестала плакать и теперь сидела и вытирала глаза руками, словно беспризорный ребенок, который только что получил хорошую взбучку и теперь ему очень жаль себя.

— Чес…

— Давайте, давайте, — скептически сказал я, откинувшись в кресле и глядя на нее. — Какую басню вы еще сочинили?

— Чес, не будьте ко мне так безжалостны! — в отчаянии воскликнула она, ломая руки. Это было уже что-то новое, возможно, если бы я не был сыт по горло ее штучками и ею самой, ее отчаяние и могло бы меня немножко тронуть — не очень, но все-таки немножко. — Я ничего не могла поделать. Он… он шантажирует меня почти целый год.

Я отпил немного виски. Виски было в самый раз: достаточно крепкое и холодное.

— Кто вас шантажирует целый год? Оскар?

— Да.

— И вы решили, что будет совсем неплохо, если он заодно пошантажирует и меня?

— Я ничего не могла поделать. — Она снова стала ломать руки. Второй раз это уже выглядело не так убедительно. — Он узнал, что у вас есть эти деньги…

— То есть это вы ему сказали?

— Нет! Клянусь, что нет! — Она посмотрела на меня. По бледному лицу текли слезы, в широко раскрытых глазах застыло страдание. — Он сам узнал.

— Слушайте, перестаньте кормить меня баснями, — сердито сказал я. — Если уж врете, так делайте это так, чтобы хоть чуть-чуть походило на правду. Откуда это, интересно, он мог узнать? Только вам и Эйткену было известно, сколько именно я собирался вложить в дело. Вряд ли Россу сказал об этом Эйткен. Стало быть — вы.

Сжавшись комочком в кресле, она отчаянно пыталась вывернуться:

— Я… я совсем не хотела говорить ему, Чес. Поверьте мне. Просто мы с ним разговаривали, и я сказала, что знаю одного человека, у которого много денег, и как было бы здорово, если бы такие деньги были у меня. У меня даже и в мыслях не было… просто так получилось… сорвалось с языка. Я и не думала ему ничего говорить.

— Но все-таки сказали?

Она снова применила старый трюк — сцепила руки между коленками.

— Да, но не нарочно.

— И почему же он вас целый год шантажирует?

Она замялась, отвернулась, поерзала в кресле.

— Я не могу вам сказать этого, Чес. Это… ну, очень личное… Я как-то раз сделала одну вещь…

— Наверное, пригласили одного интересного мужчину на уединенный пляж?

— Ну что вы! Я… никогда раньше этого не делала.

— Ну хорошо, хорошо, оставим пока это. Значит, он вас шантажировал, и, несмотря на это, вы иногда мило с ним беседовали, рассказывали ему о сотрудниках вашего мужа и о том, сколько у них денег.

— Все было совсем не так…

— Я в этом ни секунды не сомневаюсь. Во всяком случае, это его идея: чтобы я поучил вас водить машину, а потом отвез на уединенный пляж?

— Да.

Она приподняла волосы на плечах. Этот трюк давно не был в ходу.

— И вы не имели понятия, зачем это нужно — ехать со мной на уединенный пляж?

— Нет.

— А вы, раз он вас шантажирует, делаете все, что он скажет?

Кровь бросилась ей в лицо, руки нервно дернулись.

— Мне приходится делать то, что он скажет.

— Вы платите ему?

Ее всю передернуло.

— Нет… у меня нет денег.

— Какая же ему выгода вас шантажировать? Или ему выгодно заставлять вас делать то, что он скажет?

— Да.

— После того как вы разыграли маленький спектакль на пляже, — сказал я, не сводя с нее глаз, — вы уехали и по дороге ухитрились сбить полицейского. Вы быстро подъехали к ближайшему телефону-автомату, позвонили Россу и рассказали ему о случившемся. Он сразу понял, что это куда более грозное оружие для шантажа, и велел вам ехать ко мне домой и разыграть там еще один спектакль, чтобы убедить меня взять всю вину на себя, а уж потом в игру вступит он и вытянет у меня деньги.

Она застучала стиснутыми кулачками — еще один расхожий трюк.

— Все было совсем не так, Чес! Я ему не звонила, я приехала прямо сюда.

— Я не верю вам, Люсиль. Я не верю, что Росс вас шантажирует. Мне кажется, что вы работаете вместе.

— Это неправда, Чес! Клянусь вам! Все было так, как я вам рассказала.

Я внимательно посмотрел на нее — конечно, она лгала.

— Хорошо. Знаете, что мы с вами сейчас сделаем? Поедем к Россу и поговорим с ним. Очень интересно, как он себя поведет, если наш визит будет для него неожиданностью. Подождите меня здесь. Я сейчас переоденусь, и мы поедем к нему.

Я вышел из гостиной и захлопнул за собой дверь — Люсиль и слова не успела сказать, — подошел к двери в свою спальню, открыл ее, но внутрь не вошел. Сильно хлопнув дверью, я быстро прошел в гостевую спальню и оставил дверь приоткрытой. Потом стал слушать.

Дверь из гостиной тихонько приоткрылась. Я осторожно выглянул и увидел, что Люсиль вошла в холл и смотрит на закрытую дверь в мою спальню. Потом она вернулась в гостиную и закрыла за собой дверь. Через секунду до моего слуха донеслись слабые звоночки — она набирала номер телефона.

Я поставил простейший капкан, и он вот-вот должен был захлопнуться.

Подкравшись к двери в гостиную, я прижался ухом к скважине.

Она говорила:

— Что мне делать? Боюсь, он ничего не заплатит. Нет… он мне больше не верит. Ты должен сделать что-нибудь…

Я вошел в комнату.

Люсиль быстро повесила трубку и отошла от телефона.

— Ладно, ладно, — сказал я. — Виноватый вид, смущение — не нужно, это лишнее. Я все слышал. Значит, вы все-таки работаете вместе. Или я не прав?

Лицо ее побелело, глаза были полны ненависти. Молодость, свежесть и красота куда-то исчезли. Теперь это была повидавшая виды, загнанная в угол женщина.

— Вы думаете, умней вас никого нет, да? — закричала она, задыхаясь от ненависти. — Да, вы умный, согласна. Но только деньги вы нам все равно выложите, не отвертитесь! Вы не сможете доказать, что я была с вами! Что я сидела за рулем! У нас есть ваша фотография около машины. Если не заплатите, мы отсылаем ее в полицию. А если вы будете пытаться впутать в это дело меня, так у вас нет никаких доказательств, и это всего лишь ваше слово против моего. У меня будет алиби. Найдутся люди, которые подтвердят, что в момент убийства я была с ними. Так что у вас один выход — платить, и именно это вы и сделаете!

Я стоял и разглядывал ее искаженное злобой лицо, и вдруг мне вспомнились пятна крови на правом заднем колесе машины. Вдоль позвоночника холодной скользкой змеей пополз озноб.

Мне сразу показалось, что с этими пятнами что-то не так, но только сейчас я понял, что они значили. Это не был несчастный случай. О'Брайен был убит, как были убиты Долорес и Натли.

— Вы с Россом убили его, — сказал я. — А потом инсценировали случайный наезд. Вы стукнули его по голове, а потом переехали задним колесом «кадиллака». Только вы в спешке сделали серьезную ошибку. Вы переехали его не тем колесом. Нужно было левым, Люсиль, не правым, а левым. Одной такой ошибки достаточно, чтобы попасть в газовую камеру.

Она попятилась, лицо ее внезапно стало серым.

— Я не убивала его!

— Убивали, вместе с Россом. Вы хотели убить двух зайцев одним выстрелом, не так ли? Избавиться от О'Брайена, а заодно расколоть меня на двадцать тысяч!

— Это неправда! — закричала она. — Вы ничего не сможете доказать! Я не убивала его! И если вы не заплатите нам…

— И не подумаю, — сказал я, подходя к широкому, от пола до потолка, окну, выходящему на веранду. Я развязал оба шнура для занавесок и вытащил их. — У меня сегодня днем будет много работы, — продолжал я. — Я хочу выяснить, зачем это вам вдруг понадобилось убивать О'Браиена. Боюсь, вы мне будете мешать, Люсиль. И поэтому я сейчас вас свяжу и оставлю здесь, пока не выясню все, что мне нужно.

Глаза ее совсем округлились, и она начала пятиться.

— Не смейте прикасаться ко мне! — воскликнула она. — Я здесь не останусь!

— Лучше соглашайтесь по доброй воле, иначе мне придется сделать вам больно, — сказал я, приближаясь к ней. — Только не думайте, что мы с вами выступаем в одной весовой категории, наша последняя семейная ссора ни о чем не говорит. И если вы опять вздумаете грубить, мне придется ответить вам тем же.

Она кинулась к открытому окну, но я схватил ее за руку и как следует дернул. Мне было не до рыцарства. Когда она попыталась вцепиться мне в лицо ногтями, я оттолкнул ее руки в сторону, а потом довольно безжалостно ударил правой в челюсть. Она сразу осела, закатив глаза к потолку.

Зная, что без сознания она пробудет недолго, я быстро связал ее, потом отнес в спальню и положил на свою кровать. Потом подошел к шкафу — переодеться. Оделся я по-серьезному — галстук, пиджак, темные туфли. Как раз когда я кончил одеваться, она зашевелилась.

Я сходил в кухню, достал из ящика бельевую веревку, вернулся в спальню и аккуратно привязал Люсиль к кровати.

Через несколько секунд она открыла глаза и изумленно уставилась на меня.

— Извините, но вы сами виноваты, — сказал я. — Мне жаль, что я вынужден оставить вас здесь в таком неудобном положении, но у меня нет другого выхода. Во всяком случае, постараюсь обернуться как можно быстрее. Лежите спокойно, и все будет в порядке.

— Развяжите меня! — взвизгнула она, бешено пытаясь высвободить руки. — Вы за это ответите! Развяжите меня!

Я минуту-другую понаблюдал за ней, потом, убедившись, что без посторонней помощи ей не освободиться, направился к выходу.

— Не уходите! — выкрикнула она, ужом извиваясь на кровати. — Вернитесь!

— Не огорчайтесь так сильно, — успокоил ее я. — Постараюсь не задерживаться.

С этими словами я вышел из спальни и захлопнул за собой дверь.

Уже в холле я слышал, как она кричала мне вслед:

— Чес! Не уходите! Пожалуйста, не уходите!

Но я был безжалостен. Заперев дом, я побежал дорожке к стоявшему у ворот «бьюику».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В городе я первым делом купил несколько воскресных газет и бегло просмотрел заголовки. Я ожидал, что убийству Долорес и Эда Натли уделено почетное место на первых страницах, но о них вообще не было сказано ни слова.

Я решил поехать в бар к Слиму, где за бутербродом и бокалом пива смогу спокойно прочитать все газеты и определить план дальнейших действий.

В баре почти никого не было, но в одной из кабинок я увидел Джо Феллоуза. Он сидел с не знакомым мне человеком. Я хотел тут же смыться, но Джо меня уже заметил.

— Эй, Чес! Давай к нам!

Мне ничего не оставалось, как присоединиться к ним.

— А я думал, ты сегодня играешь в гольф, — сказал Джо. — Садись. Познакомься, это Джим Бакли, лучший журналист «Инкуайерера».

— Жаль, что редакторы «Инкуайерера» этого не знают, — сказал Бакли, широко улыбаясь. Он был невысок, толстоват, средних лет. Глаза внимательные, кристальноголубые.

Сейчас он пристально рассматривал царапины у меня на шее.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул он. — Чувствую, свою честь она продала за высокую цену.

Джо тоже смотрел на меня с удивлением.

— Если бы! — махнул я рукой. — Мне, как всегда, повезло. Парень приставал к девушке, а я, как последний идиот, вмешался. Оказалось, его приставания ее вполне устраивали, а мое вмешательство — нет. Хорошо, что я вообще цел остался.

Они засмеялись, но Джо продолжал смотреть на меня с любопытством, и по глазам его я понял, что его не удовлетворило мое объяснение.

— Что ты здесь торчишь в воскресенье? — спросил я его, чтобы уйти от опасной темы.

— Я договорился с этим пошлым человеком поехать поваляться на пляже, — объяснил Джо, ткнув пальцем в Бакли, — а сейчас он мне заявляет, что ему надо работать. Поэтому мы сидим и пьем пиво, а на пляж я поеду один, если ты не жаждешь разделить мое одиночество.

— Я бы с удовольствием, Джо, — сказал я. — Но у меня сегодня столько дел — никак не развязаться.

— Знаем мы эти дела. Ей-то, наверное, тоже не развязаться? — сострил Бакли и загоготал.

Я сразу вспомнил о лежащей на моей кровати Люсиль. Он, сам того не ведая, попал прямо в точку.

— Это у вас там «Инкуайерер»? — спросил он, указывая на газеты, которые я положил рядом с собой.

— Да. Хотите посмотреть?

— Вчера вечером я дал материал, а что с ним сделали, еще не видел. — Он стал просматривать первую страницу. Потом хмыкнул, перелистал несколько страниц и на одной остановился. Наконец вернул газету мне. — Три тысячи слов, написанных кровью и виски, а после этого какой-то лишенный фантазии злодей сокращает их до двухсот слов. Убейте меня, если я знаю, почему до сих пор работаю на эту низкопробную газетенку.

Джо объяснил:

— Джим дает материал по расследованию дела о наезде на полицейского.

Я надкусил бутерброд и принялся сосредоточенно жевать.

— Вот как? — спросил я. — А я сегодня утром не успел почитать газеты. Есть какие-нибудь новости?

Глотнув как следует из своего бокала, Бакли откинулся на спинку стула и закурил.

— Новости? Скажу вам по секрету, приятель, это будет главная сенсация года. Наша зажравшаяся и обнаглевшая администрация сядет в огромную галошу.

— Вот даже как? — удивился Джо. — Так ты уж не темни, выкладывай. И вообще, что это за грандиозное событие, если о нем ничего нет в газетах?

— Потому что мы еще не готовы, — объяснил Бакли. — Подождите до завтра. Если нам повезет, завтра мы взорвем редкой силы бомбу.

— Какую бомбу? О чем вообще речь? — продолжал выпытывать Джо.

— Ну хорошо, слушайте, — смилостивился Бакли. — Если бы О'Брайена не убили, до него еще десять лет никто бы не докопался. Помните, что натрепал Салливан насчет того, какой прекрасный полицейский был О'Брайен и тому подобное? Так вот, едва мы его колупнули, сразу стало ясно, что рыльце у него было в изрядном пушку. Представляете, у него на банковском счету лежало сто двадцать пять тысяч красавчиков, а домишко был такой, что любая кинозвезда могла бы сдохнуть от зависти. А если полицейский живет как губернатор, есть только одно простое объяснение: значит, он берет. Об источнике его доходов могли бы рассказать два человека: певица из кабаре, на которой он собирался жениться, и ее агент, некто Натли. Знаете, что случилось с ними этой ночью?

Джо смотрел на него, разинув рот.

— И что же?

— Оба отправились к праотцам. Натли нашли в отеле «Вашингтон» с простреленным сердцем. Ночному дежурному размозжили череп. Убийца, видимо, заставил дежурного сказать, в каком номере Натли, потом тяпнул его по голове, а уж после поднялся наверх и застрелил Натли. А певичка была убита прямо у дверей своей квартиры.

— И об этом нет ни слова в газетах! — негодующе воскликнул Джо.

— Почему нет? Есть десять строк в отделе хроники. Но завтра… ты даже не представляешь, старина, что произойдет завтра. Сейчас мы готовим материал. Надо только докопаться до бизнеса этого О'Брайена — пока неясно, на чем он делал такие деньги. Комиссар полиции считает, что он наверняка был связан с какой-то шайкой. А Салливан говорит, что, скорее всего, он был просто вымогатель.

— Ну, а задавил-то его кто? — спросил я. — Нашли его?

Бакли пожал плечами.

— Полицейские нашли уже двадцать три поврежденные машины, и сейчас они проверяют алиби водителей. Надеются, что один из двадцати трех — это он и есть. На их месте я бы выдал ему медаль. Ведь, если бы О'Брайен не умер, все это дерьмо никогда бы не выплыло наружу.

— А певичка эта пела, случайно, не в «Маленькой таверне»? — небрежно спросил я.

— Она самая. Довольно симпатичный воробушек, только голос у нее был тоже воробьиный.

— А кто стоит за этой «Маленькой таверной»? — спросил я напрямик.

Бакли пожал плечами.

— Представьте себе, от нечего делать я это выяснил. Официальный ее владелец — Арт Галгано, но кто это такой — никому не известно. А фактически все дела в этом кабаке ведет Джек Клод. А почему вы спрашиваете?

— Вчера вечером я слышал, что там наверху есть рулетка и ставки очень высокие.

Бакли внимательно посмотрел на меня, потом покачал головой.

— Это болтовня. Игорных домов в нашем городе нет. Попыток-то было много, авантюристов, слава Богу, везде хватает, но комиссар каждый раз успевал прищемить им хвосты, прежде чем им удавалось снять сливки. «Маленькая таверна» открылась три года назад. Будь там рулетка, об этом давно было бы известно.

— Вы так считаете? А я был там только вчера, и один знакомый сказал мне, что наверху есть рулетка.

Бакли провел пальцами по мясистому носу. В глазах мелькнул интерес.

— Минуточку, минуточку. — Он задумчиво глядел на меня. — Ведь эта «Маленькая таверна» находилась на участке О'Брайена. А если он знал про рулетку, но помалкивал? Может, отсюда и денежки? А вы там часто бываете?

— Не скажу, чтобы часто, — ответил я. — Иногда.

— А вы могли бы выяснить наверняка, есть там наверху рулетка или нет? — Бакли всем телом подался вперед.

— Эй! — вмешался Джо. — Ну ты и нахал, приятель! С какой это стати Чес должен делать за тебя твою грязную работу?

Бакли с досадой отмахнулся.

— Да я же ничего не смогу узнать! Мне скажут ровно столько, сколько полицейскому. А он там, наверное, примелькался. Так почему бы ему мне не помочь, если он в принципе не против?

Пока они таким образом препирались, я быстро прикинул варианты.

— Если смогу, я это для вас выясню, — сказал я. — Я собирался ехать туда сегодня после обеда, и если что-то узнаю, сразу же вам позвоню.

Джо посмотрел на меня так, как смотрят на сумасшедшего, Бакли же радостно похлопал меня по руке.

— Вы настоящий парень. Могу сказать только, что «Инкуайерер» этой услуги не забудет. Когда в следующий раз ваши агенты придут просить место в газете, я позабочусь о том, чтобы ваша просьба была удовлетворена. — Он вытащил из бумажника визитную карточку и протянул ее мне. — Если меня не будет, спросите Джека Леммингса — он сделает все, что нужно. Если там действительно идет игра, мы поднимем страшный шум. Слушайте, а что, если мы заедем в редакцию и я дам вам фотоаппарат? Если бы вам удалось сфотографировать стол с рулеткой, их песенка была бы спета.

— Честно говоря, не представляю, как это можно сделать.

Он хитро прищурил глаз.

— Увидите этот аппарат — сразу представите. Он уместится у вас в петлице. Нужно только нажать на спусковую кнопку у вас в кармане, все остальное сделают объектив с пленкой. Если вы, Скотт, принесете нам фотографию стола с рулеткой, можете считать, что газета переходит в ваше владение.

— Будет за что.

Он похлопал меня по руке.

— Это я вам обещаю. Ну, раз решили, давайте сматываться отсюда. Поедем поговорим с моим боссом.

Я поднялся, но тут Джо схватил меня за руку.

— Постой, Чес, — взволнованно затараторил он. — Боюсь, как бы тебе там не надрали уши. Давай поедем вместе, а?

— Нельзя, Джо, — покачал я головой. — Двое — это уже целая толпа. Ты не беспокойся. Ничего там со мной не случится. Справлюсь.

— Конечно, справится, — поддержал меня Бакли. — Я, правда, готов держать пари, что никакой рулетки в этом кабаке нет, но уж если она там есть!.. Тогда кое из кого полетят перья, а уж комиссара мы как пить дать вытряхнем из мундира.

— Все равно, — стоял на своем Джо. — Я поеду с тобой. Может, двое — это и толпа, но, когда случается авария, в толпе как-то уютнее.

— Нет; Джо, — категорически отрезал я. — Скорее всего, мне не удастся попасть наверх. А уж если нас будет двое, все сразу станет ясно. — Я выскользнул из кабинки. — К тому же, возможно, днем там никто и не играет.

Джо упрямо пошел за мной.

— Я еду с тобой, Чес. Пусть даже мне придется подождать на улице.

Если я хочу добиться успеха, надо действовать в одиночку — тут двух мнений не было.

— Не нужно, чтобы ты там болтался, Джо, только будешь мне мешать. Я просто совмещу приятное с полезным.

— Так что, Джо, можешь пойти и утопиться, — поддакнул Бакли. — А у нас с коллегой работа. Иди, иди, поплещись в океанчике. — Он хлопнул Джо по плечу, потом взял меня под руку и быстро повел из бара к стоянке.

По дороге в «Инкуайерер» я спросил:

— А кто убил эту певичку Лэйн, полиции известно?

— Фамилии они еще не знают, — ответил Бакли. — Но вообще-то этот парень уже у них в кармане. У них есть его описание и отпечатки пальцев. Одно из двух: либо это псих, либо полнейший дилетант. Он оставил отпечатки везде, где только было можно. Его видели, когда он выходил от певички, видели около отеля «Вашингтон». Отпечатки в комнате Натли и в комнате девицы одни и те же. Судя по описанию, это высокий темноволосый малый, примерно вашего возраста. Достаточно видный. Лейтенант Уэст говорит, что они возьмут его в течение суток.

Внутри у меня все оборвалось.

— Вот даже как? — пробормотал я, сосредоточенно глядя сквозь ветровое стекло. В который уже раз за эти дни у меня учащенно забилось сердце.

— Да. Они сейчас возят по городу девушку, которая его видела, надеются, что она узнает его на улице. А дальше совсем просто: они снимают отпечатки его пальцев, и не успеет этот несчастный понять, что к чему, как песенка его будет спета.

В «Маленькую таверну» я приехал чуть-чуть после двух. Стоянка была запружена машинами — мне с трудом удалось найти место.

Стоял типичный для Палм-Сити жаркий полдень, когда воздух словно застыл и ты мечтаешь хотя бы о легком ветерке, когда под рубашку набивается пыль и кожа начинает гореть, да и сам ты готов воспламениться по любому пустяку.

На большой террасе, заставленной множеством столиков, по-воскресному расфранченная публика занималась поглощением довольно обширного меню.

Я поднялся по ступеням. Мое появление привлекло внимание разве что швейцара. Вчера при свете луны он показался мне достаточно импозантным, а сегодня в ярком сиянии солнца впечатление было совсем другое — уставший от жизни человек. Узнав меня, он поднес руку к козырьку и подтолкнул вращающуюся дверь.

Узнала меня и гардеробная девушка. На этот раз она даже не сдвинулась с места. Слегка шевельнув губами в улыбке, она тут же отвернулась. Мужчина без шляпы интересовал ее не больше, чем мужчина без рук или без ног.

Я подошел ко входу в бар и остановился. Там было полно народу. Мужчины наливались алкоголем, просаживали честно заработанные деньги, говорили нарочито громкими голосами. Все это делалось с одной целью: произвести как можно более благоприятное впечатление на блондинок, брюнеток и рыжеволосых, которых они привезли с собой.

За стойкой я увидел Оскара Росса. Там же — двоих вчерашних мексиканцев. Работы у них было по горло. Росс, судя по всему, специализировался на посетительницах. Сейчас он обслуживал сразу трех дам, тянувших коктейли из шампанского, и делал это, насколько я мог судить, весьма успешно.

Не стоит пока попадаться ему на глаза. Я немного отступил и огляделся — ведь вполне возможно, что где-то здесь обретается мой вчерашний приятель по рому с лимонным соком.

Он действительно оказался в баре — я обнаружил его, когда он отделился от какой-то компании в дальнем углу и направился в мою сторону.

— Привет, — окликнул я его, когда он подошел поближе. — Помните меня?

Он был слегка на взводе, и ему пришлось прищуриться, чтобы поймать меня в фокусе, но по дружелюбной улыбке я понял, что он меня узнал.

— Привет, приятель, — откликнулся он. — Приехали утопить в алкоголе свои печали?

— Я приехал посмотреть, не удастся ли здесь выиграть немного денег, — сказал я, увлекая его в вестибюль. — Как вы думаете, могу я подняться наверх и поиграть?

— Почему же нет? Я сейчас иду туда. Пойдемте со мной.

— Я думал, могут возникнуть какие-то осложнения.

— Никаких. Меня тут все знают. Как, вы сказали, ваша фамилия?

— Скотт.

— Что ж, пойдемте посмотрим, как вы сейчас просадите ваши денежки.

Он провел меня через холл к какой-то двери и открыл ее. Мы вошли в небольшой, человека на четыре, лифт. Не говоря ни слова, он нажал на кнопку, и лифт начал подниматься очень медленно и очень плавно. На третьем этаже он остановился.

Уэлливер, в изрядном подпитии, благодушно поглядывал на меня, словно священник, благословляющий свою паству.

Неужели все будет так неправдоподобно просто?

Миниатюрный фотоаппарат, которым снабдил меня Бакли, был прикреплен под лацканом моего пиджака. Объектив смотрел через петлицу лацкана. Обнаружить его мог только человек с глазами Шерлока Холмса. Я нащупал в кармане спусковую кнопку. Только один снимок, несколько раз напомнил мне Бакли, только один. Перезаряжать микропленку у меня возможности не будет, поэтому он умолял меня не торопиться.

— Такая возможность выпадает один раз в жизни, — убеждал он меня. — Если вы сфотографируете стол с рулеткой — хоть я и сомневаюсь, что она там есть, — мы разорвем этот город на части.

Он, кажется, не придавал значения одной мелочи: если меня застукают во время фотографирования, на части разорвут не город, а как раз меня.

Лифт плавно остановился. С нежным шорохом открылись двери.

Мы вышли в маленький холл. Почти все пространство в нем занимали двое вышибал. Они стояли и поигрывали мускулами. Выглядели они внушительно, казалось, наставить тумаков Джо Луису и Роки Марчиано[2] для них абсолютно плевое дело — ну разве пришлось бы слегка вспотеть.

Они окинули Уэлливера колючим взглядом. Потом посмотрели на меня.

Никогда не забуду выражения, которое появилось на их лицах. Примерно так могли быть ошарашены масоны, если бы в разгар одного из их самых мистических ритуалов на голову им вдруг свалился балаганный шут.

Уэлливер быстрым шагом направился к двойным дверям в противоположной стене маленького холла, я зашагал рядом. На лице я постарался изобразить беззаботность воскресного гуляки.

Вышибалы были настолько ошарашены такой наглостью, что мы почти дошли до двойных дверей. Почти, но не совсем.

Голосом, которым вполне можно было скрутить ржавую гайку с пароходного винта, один из них пророкотал:

— Эй! Эй вы! Куда это вы собрались?

Звук этого голоса рубанул нас по затылкам и пригвоздил к месту.

Нахмурив брови, Уэлливер обернулся. Окрик его слегка отрезвил, но все-таки он был членом клуба и имел право на более вежливое обращение.

— Это вы мне? — Он постарался зарядить свой голос хорошей порцией грома, но это не помогло: рядом с вышибалой он выглядел безвреднее котенка.

— Нет, ему! — Тот, что был покрупнее, шагнул ко мне. Казалось, на меня надвигается бульдозер. — Куда это вы собрались?

— Это мой друг, — вмешался Уэлливер, демонстрируя максимум собственного достоинства, на которое был в данный момент способен. — Он со мной. У вас есть возражения?

— Мистер Клод в курсе? — спросил вышибала.

— Разумеется, — гордо ответил Уэлливер и, взяв меня под руку, подтолкнул к двойным дверям, не обращая внимания на подозрительные взгляды вышибал.

Мы вошли в большую комнату, заполненную мужчинами и женщинами, мягким светом, табачным дымом и гулом возбужденных голосов.

В середине комнаты стоял стол с рулеткой. Вокруг него сгрудились люди, в которых я без труда узнал верхушку общественной лестницы Палм-Сити. Я вспомнил слова Уэлливера о высоких ставках. Что ж, это было сказано не для красного словца — достаточно было взглянуть на горки разложенных по столу фишек. Наверное, за один этот поворот рулетки разыгрывалось тысяч сорок или пятьдесят.

— Подождем пока, — прогудел себе под нос Уэлливер, окинув стол взглядом профессионала. — С этими сумасшедшими лучше не связываться.

Всеобщее внимание было приковано к пожилому толстяку, перед которым стояла огромная горка фишек. Я протиснулся поближе и увидел, как он передвигает внушительный рядок фишек на черную пятерку.

Кое-кто из играющих, чьи ставки были гораздо меньше, последовали его примеру. Потом колесо рулетки завертелось, и вылетел шарик. После недолгого раздумья он остановился на черной пятерке.

Вокруг стола прошелестел мягкий вздох. Крупье, темнолицый мексиканец с лицом мумии, сгреб лопаточкой фишки проигравших, и горка перед толстяком стала еще больше.

Я оказался за блондинкой, атмосфера вокруг которой была заражена «Шанелью № 5», и прижался к спине ее кресла. Весь стол был передо мной как на ладони. Сильные лампы над столом высвечивали столбики фишек перед теми, кто играл по-крупному. Лучший ракурс для фотографирования не найти.

Бакли сказал, что нужно стать лицом к столу и нажать в кармане спусковую кнопку, больше ничего. Объектив срабатывал так быстро, а пленка была настолько чувствительной, что никакой промашки быть не могло.

Уэлливер стал рыскать в поисках места и оставил меня одного. Встав поудобнее, я сунул руку в карман и нащупал там кнопку. Я затаил дыхание — Бакли говорил и об этом — и мягко нажал ее. До слуха моего донесся еле слышный щелчок, и я понял, что снимок сделан.

И тут…

Я так до сих пор и не знаю, что меня выдало: то ли меня засекли следившие за игрой и порядком ставок здоровенные детины, то ли всему виной было мое застывшее от напряжения лицо. А может быть, крупье заметил, как в петлице у меня что-то блеснуло. Да какая теперь разница? Короче говоря, вокруг меня сомкнулись два очень неуютных жестких тела. Чьи-то руки, словно стальные наручники, впились в мои кисти.

С сердцем, отплясывавшим рок-н-ролл, я посмотрел сначала направо, потом налево.

По бокам стояли два здоровенных детины. Это были не просто вышибалы, нет. Это были профессионалы. Их можно было принять за близнецов — оба тонколицые, от обоих так и веет холодным, бесстрастным профессионализмом. Кое-какая разница все же была: один чуть выше другого, у одного светлые волосы, у другого — темные. Но не больше. Во всем остальном это были близнецы: у каждого — вытянутое лицо, настоящее кувшинное рыло: равнодушный взгляд, ни признака мысли на лице, безгубый рот и квадратная челюсть.

— Спокойно, приятель, — негромко произнес светловолосый. — Без шума. С тобой хочет поговорить босс.

Они незаметно извлекли меня из толпы, и это тоже было сделано профессионально. Руки мои были зажаты мертвой хваткой. В принципе я мог кричать и брыкаться, но это как-то не пришло мне в голову.

Уэлливер как раз нашел себе место за столом и обернулся ко мне. На лице его отразилось удивление, но терять только что захваченное место он не собирался, поэтому лишь пьяно улыбнулся и проверещал что-то типа «Встретимся позже».

Двое выводили меня из толпы, а в душе моей нарастало неприятное ощущение: мне здорово повезет, если я еще кого-нибудь увижу на этом свете.

Светловолосый сказал:

— Дальше иди сам, приятель. Только без фокусов, иначе будет больно.

С этими словами «наручники» на моих кистях разжались, однако детины, словно две обученные овчарки, продолжали плотно конвоировать меня, подталкивая вперед плечами.

Никто в переполненной комнате не обратил на нас внимания.

Я, наверное, смог бы раз-другой взмахнуть кулаками и закричать «Караул!», но чего бы я добился? Мне бы как следует врезали по затылку, а потом один из этих типов объяснил бы публике, что я нализался сверх нормы и меня надо вывести.

Поэтому я не стал искушать судьбу и пошел вперед. Они провели меня через дверь так, словно я был миллионер-инвалид, которому осталось жить четыре дня и который еще не оплатил счет своему доктору.

Мы прошли к двери на другом конце короткого коридорчика. Светловолосый постучал.

Мы услышали «Войдите», и светловолосый открыл дверь.

Темноволосый ткнул меня локтем в бок, и я вошел в комнату. Что за комната — то ли кабинет, то ли гостиная? Большое окно с густо-малиновыми занавесками, у окна — стол. У стола — директорское кресло, а справа в углу — стальной картотечный шкаф. Это от кабинета. Остальную часть комнаты занимали кресла для отдыха, радиоприемник с мощной акустикой, небольшой бар и диван, покрытый испанской шалью.

За столом в директорском кресле сидел полнотелый крупный мужчина в смокинге. Волосы — смесь рыжины и седины. На мясистом лице застыло ничего не значащее выражение. Маленькие серые глазки смотрели прямо перед собой.

На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять — шестьдесят. Ему удалось сохранить неплохую форму, несмотря на лишний жирок. На белоснежном блокноте спокойно лежали веснушчатые, поросшие легкими рыжими волосами руки.

Темноволосый продвинулся к столу, а его коллега закрыл за ним дверь. Кажется, я слышал, как в замке повернулся ключ.

Положение было серьезное. Найди они сейчас у меня фотоаппарат… даже страшно подумать, что может быть дальше.

Человек за столом взглянул на меня, потом, вопросительно подняв брови, перевел взгляд на темноволосого.

— Посторонний, — с легкой растяжкой произнес тот.

Серые глаза полнотелого мужчины — наверное, это и был Джек Клод — снова обратились на меня.

— Прошу прощения, дружище, — начал он обманчиво мягким тоном, — но, как вы можете догадаться, мы не очень любим, когда к нам вламываются без спроса. Можно узнать ваше имя?

— Меня зовут Честер Скотт, — сказал я. — Но в чем, собственно говоря, дело? Меня привел сюда Фил Уэлливер, он мой друг.

Это сообщение не произвело на Клода большого впечатления.

— Где вы живете, мистер Скотт? — спросил он.

Я назвал адрес.

Он наклонился вперед, взял телефонную книгу, лежавшую на углу стола, и проверил мой адрес.

— Мистеру Уэлливеру давно пора знать, что он имеет право приводить сюда друзей только с моего согласия, а также после того, как они уплатят вступительный взнос.

У меня немного отлегло от сердца.

— Этого я не знал, — сказал я. — О взносе Уэлливер ничего не говорил. Я готов заплатить. Сколько?

— Двадцать пять долларов, — ответил Клод и перевел глаза на темноволосого. Тот все еще стоял рядом со мной.

— Нам что-нибудь известно о мистере Скотте?

— Вчера он был в ресторане, — ответил темноволосый. — Ходил за сцену и разговаривал с мисс Лэйн.

Меня бросило в пот.

В глазах Клода мелькнул слабый огонек. Чуть передвинувшись в кресле, он с вежливостью зубного врача, предлагавшего пациенту пошире открыть рот, спросил:

— Вы знакомы с мисс Лэйн, мистер Скотт?

— Нет. Я слышал, как она поет, — ответил я. — Мне понравилось, и я пригласил ее выпить.

— И она согласилась?

— Нет.

— Но вы заходили в ее комнату за сценой?

— Да, заходил и разговаривал. К чему все эти вопросы?

— О чем вы разговаривали?

— О том и о сем, — уклончиво ответил я. — Почему вас это интересует?

Клод взглянул на темноволосого:

— Что-нибудь еще?

— Больше ничего.

Наступила пауза. Наконец Клод сказал:

— Извините за беспокойство, мистер Скотт. С вас двадцать пять долларов.

Я достал бумажник, вытащил две десятки и пятерку и положил их на стол. Он выписал квитанцию и передал мне.

— Приходится быть осторожным, мистер Скотт, — сказал Клод. — Впрочем, я могу вам этого не объяснять. Надеюсь, вы станете нашим постоянным гостем.

— Скорее всего, так и будет. — Неужели все сошло так гладко? Невероятно!

Конвоиры, как по команде, отошли в сторону. Они сразу потеряли ко мне всякий интерес, на их лицах появилась смертельная скука.

Я положил квитанцию в бумажник, а бумажник — в карман.

— Ну что ж, спасибо, — попрощался я и повернулся к выходу, собираясь уходить.

В этот момент где-то за моей спиной открылась другая дверь, и я оглянулся.

Вошел Оскар Росс.

На нем был костюм бармена. В руках он держал поднос, на котором стояли бутылка шотландского виски, стакан и жестянка со льдом.

Он заметил меня, только когда дошел до середины комнаты, но все равно сразу не узнал. И, только поставив поднос на стол Клода, он вдруг обернулся и уставился на меня, уставился так, словно не мог поверить собственным глазам.

Я зашагал к выходу, стараясь не бежать, но все же двигаясь достаточно быстро.

Росс явно лишился дара речи.

Я повернул ручку на двери — дверь действительно была заперта.

Светловолосый шагнул ко мне, чтобы отпереть дверь, но тут Росс выдавил из себя:

— Эй! Не выпускайте его!

Светловолосый остановился.

Ключ торчал в замке. Не долго думая, я повернул его и уже начал открывать дверь, но светловолосый тенью метнулся ко мне и зажал дверь ногой.

— Как он сюда попал? — справившись с голосом, крикнул Росс.

Светловолосый был явно озадачен. Он повернул голову к Клоду, ожидая инструкций.

Собравшись, я резко двинул его правой в челюсть. Удар получился, и боль отдалась до самого плеча. Светловолосый полетел на пол и стукнулся головой о стену.

Я распахнул дверь.

— Стой!

Это скомандовал темноволосый.

Я быстро обернулся. Из его правого кулака торчал пистолет. Конечно, он смотрел прямо на меня.

С отчаяния я решил, что он не осмелится устраивать пальбу здесь, прямо в клубе, поэтому кинулся за дверь.

За мной рванулся Оскар. Я чудом увернулся от его рук, но в коридоре замешкался, и вот он уже рядом. Он промахнулся, и я со всего маху врезал ему по зубам. Он отлетел назад, а я, как заяц, понесся по коридору к двери в комнату с рулеткой.

Но тут что-то сзади ударило мне под колени — что-то похожее на танк, — и я повалился на землю. Это был темноволосый. Я успел чуть отвернуть голову, но спасение было слабое — ударил он здорово. Я застонал, потом отпихнул его ногой, поднялся, но на меня из конца коридора уже несся Росс.

Кажется, больше всего на свете мне хотелось как следует его долбануть. Я увернулся от его удара, шагнул навстречу и, вложив в удар весь свой вес и всю свою силу, поразил его страшным крюком правой.

Но на этом мои успехи кончились.

Я смутно понял, что темноволосый поднялся с пола и приближается ко мне со скоростью и грацией балетного премьера.

Я только услышал, как рука, словно кнут, со свистом рассекает воздух. Голову в сторону, в сторону!

Я на секунду запоздал — слабо освещенный коридор вдруг сверкнул тысячами огней.

В конце концов, он был профессионалом, получал за это деньги. И если он тебя вырубал, ты действительно вырубался.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Очнувшись, я почувствовал на лице жаркое солнце. Сквозь сомкнутые веки пробивался слепящий свет.

Кроме этого, было ощущение движения. Через несколько секунд я понял, что нахожусь в машине и меня куда-то везут на большой скорости.

Я сдержал стон и продолжал трястись в такт движению. Наконец мне стало немного лучше. Тогда я приоткрыл глаза.

Я находился на заднем сиденье взятого мной напрокат «бьюика». Рядом сидел человек. В поле моего зрения находилась брючина серо-стального цвета, и я понял, кто это был темноволосый головорез, тот, что меня вырубил.

На переднем сиденье за рулем сидел светловолосый.

Глядя сквозь полузакрытые веки, я попытался определить, где мы находимся.

Мы ехали по одной из окраинных улиц Палм-Сити. В этот жаркий воскресный полдень они были совершенно пусты.

Я не шевелился. Куда же меня везут? Ответ на этот вопрос я получил довольно быстро.

Минут через пять мы выехали из Палм-Сити на шоссе, от которого отходила дорога к океану. Эта дорога шла мимо моего бунгало. Стало быть, они собираются сгрузить меня, так сказать, с доставкой на дом.

На коленях у меня, прикрывая кисти рук, лежал легкий дорожный коврик. Кисти рук у меня были скрещены и схвачены в таком положении чем-то вроде клейкой ленты, причем схвачены так крепко, что я чувствовал, как пульсирует кровь в венах. Я попытался незаметно высвободить их, но ничего не вышло — руки были плотно прижаты друг к другу, словно их скрючила какая-то болезнь.

— Сейчас на развилке повернешь направо, Лью, — сказал вдруг темноволосый. — Его хижина метров через триста по правую руку. Симпатичное уединенное гнездышко. Я бы не отказался жить в таком.

Лью, светловолосый, невесело засмеялся.

— Попроси, чтобы он тебе его завещал, — предложил он. — Ему-то оно все равно уже не понадобится.

— Черт возьми! Лучше без этого, — сказал другой.

У меня вдруг захватило дыхание, но я не успел толком понять, что они имели в виду, — машина замедлила ход и остановилась.

— Приехали, — сообщил темноволосый.

— Давай вытащим его.

Я не стал открывать глаза — пусть возятся с моим обмякшим телом сами. Под ребрами неистово колотилось сердце.

Крепкие руки подхватили меня и вытащили из машины.

Я соскользнул на землю. Лью озабоченно спросил:

— Ты случайно не перестарался, Ник? Ему пора бы очухаться.

— Не бойся, я ему отвесил точно, сколько положено, — заверил его темноволосый Ник. — Через несколько минут будет как штык.

Меня поволокли по дорожке и наконец положили на ступеньки.

— Его ключи у тебя? — спросил Ник.

— Да. Вот они.

Я услышал, как в двери повернулся ключ, потом меня протащили через холл в гостиную и бросили там на кушетку.

— Уверен, что он очухается? — с беспокойством спросил Лью.

На шею мне легла рука. Привычным движением пальцы нащупали пульс.

— Полный порядок. Через пять минут будет в норме.

— Ну, смотри, — Лью явно волновался. — Ведь, если этот тип подохнет и Галгано не успеет с ним поговорить, он с нас три шкуры спустит.

— Успокойся ты, философ. Я ж тебе говорю, он в порядке. Когда я выписываю рецепт, ошибок не бывает. Через пять минут он сможет танцевать канкан.

Я испустил слабый стон и пошевелился.

— Вот видишь? Что я говорил? Дай-ка веревку.

Вокруг груди, плотно припечатывая меня к кушетке, натянулась веревка. Я открыл глаза — Лью привязывал ее к ножкам кушетки. Он оглядел меня ничего не выражающим взглядом, потом шагнул в сторону.

— Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно произнес он и, наклонившись, потрепал меня по щеке. — Отдыхай, приятель. С тобой хочет говорить босс. Через несколько минут он будет здесь.

— Пошли, пошли, — заторопился Ник. — Надо сматываться отсюда побыстрее. Ты что, забыл, что придется идти пешком?

Лью выругался.

— Неужели этот подонок Клод не мог прислать машину?

— Спросишь у него сам, — ответил Ник.

Он подошел ко мне и окинул критическим взглядом веревку у меня на груди, подергал ее, потом проверил, хорошо ли держит мои кисти клейкая лента. Удовлетворенно хмыкнув, он отошел назад, и на губах его закачалась тяжелая непонятная улыбка.

— Ну, пока, лопух, — сказал он.

И они вышли из гостиной в холл, чуть прикрыв за собой дверь. Потом я услышал, как открылась и закрылась за ними входная дверь.

В доме установилась гробовая тишина. Ни единого звука, только неестественно громкое тиканье часов на каминной полке.

С минуту я предпринимал отчаянные попытки освободить руки, но лента держала крепко. Я перестал дергаться и распластался на кушетке.

И тут я вспомнил о Люсиль. Ведь она лежит в спальне, привязанная к кровати! Может быть, ей удалось освободиться? Тогда она сейчас развяжет меня.

— Люсиль! — позвал я. — Люсиль! Вы меня слышите?

Я прислушался. Ответа не было. Не было вообще никаких звуков, разве что равномерно продолжали тикать часы да еще занавески легонько хлопали, когда их тревожил ветер.

— Люсиль! — Я уже кричал. — Отвечайте, Люсиль!

Полная тишина. На лице у меня вдруг выступил холодный пот. А если с ней что-нибудь случилось? Или ей удалось освободиться и она сбежала?

— Люсиль!

На этот раз до моего слуха донесся какой-то звук: где-то в коридоре тихо открылась дверь. Возможно, дверь моей спальни!

Я приподнял голову.

Дверь чуть скрипнула — значит, это и правда была дверь моей спальни! Уже больше месяца я собирался смазать петли, но мешала лень.

— Это вы, Люсиль? — громко крикнул я.

Я услышал, как кто-то идет по коридору. Это были медленные, тяжелые шаги, и меня вдруг охватил страх, какого я не испытывал ни разу в жизни.

Это не Люсиль. Медленные, спокойные шаги — женщина не может ступать так тяжело. По коридору шел мужчина, и вышел этот мужчина из спальни, где я оставил Люсиль, связанную и беспомощную.

— Кто там? — Я не узнал своего голоса, сердце молотом стучало в груди.

Звук медленных, тяжелых шагов приблизился и замер около входа в гостиную. Наступила тишина.

Я весь покрылся потом. По ту сторону двери кто-то дышал спокойно и размеренно.

— Ну давайте же входите, черт вас дери! — воскликнул я, потому что этого не могли выдержать никакие нервы. — Что вы там играете в прятки? Входите, покажитесь!

Дверь медленно начала открываться.

Этот человек явно намеревался испугать меня, и ему это полностью удалось.

Дверь открылась. Не будь я привязан к кушетке, я, наверное, от неожиданности подскочил бы до потолка.

В дверях стоял высокий крепкий человек. Он был одет в голубой спортивный пиджак, серые фланелевые брюки и неброские коричневые полуботинки. Он стоял, засунув руки в карманы, а большие пальцы торчали наружу и целились в меня.

Я смотрел на него, не веря своим глазам. Сердце вдруг сковал холод.

В дверях стоял Роджер Эйткен.

При виде выражения его лица меня охватил немыслимый, почти религиозный страх. Ступая тяжело, неторопливо и размеренно, он вошел в комнату.

Мне сразу бросилось в глаза, что он не хромал, а шел так, как ходил всегда, но тем не менее несколько дней назад он упал на ступеньках перед «Плаза Грилл» и сломал себе ногу.

Такое бывает в кошмарном сне. Это был Эйткен, и в то же время это был не Эйткен. Злобное лицо, блестящие глаза — нет, это какой-то другой человек принял облик Эйткена. Этого человека я не знаю, и он пугает меня до смерти. Но тут много раз слышанный, знакомый голос сказал:

— Кажется, я немного испугал вас, Скотт.

Да, это был Эйткен. Ему, и только ему, принадлежали этот голос и эта улыбка.

— Да. — Я говорил хрипло и нетвердо. — Испугали, и здорово. Вижу, вам удалось очень быстро вылечить ногу.

— А с ней ничего и не было, — сказал он, останавливаясь около меня. Его блестящие глаза неторопливо обшаривали мое лицо. — Вся эта история была подстроена специально для того, чтобы вы смогли познакомиться с моей женой.

Во рту у меня стало так сухо, что я не мог выговорить и слова. Я просто лежал и смотрел на него.

Он огляделся, затем сделал шаг к креслу и сел.

— Хорошо вы здесь устроились, Скотт, — сказал он. — Немножко, правда, удаленное местечко, но зато очень уютное. И часто вы развлекаетесь с чужими женами?

— Это продолжалось совсем недолго, к тому же я не тронул ее и пальцем, — ответил я. — Вы должны меня извинить. Если бы вы развязали мне руки, мне было бы легче все как следует объяснить. А объяснить нужно многое.

Я снова вспомнил Люсиль.

Удалось ей освободиться? Или она все еще здесь, в доме? Если она все еще лежит привязанная к кровати, Эйткену должно быть об этом известно — ведь он вышел из моей спальни.

Достав свой золотой портсигар, Эйткен закурил.

— Пожалуй, я оставлю вас так, — сказал он. — По крайней мере пока.

Тут у меня в голове мелькнула одна мысль. Безумная мысль, но меня словно всего парализовало. Я приподнял голову и по-новому посмотрел на него. Лью сказал, что кто-то должен прийти говорить со мной. Вот этот кто-то и пришел. Человек, который для меня был Роджером Эйткеном, для Лью и его коллег был не кто иной, как Арт Галгано. Безумная мысль, но, кажется, ее подтверждали факты.

— Сработала машинка? — спросил Эйткен, наблюдая за моим лицом. — Вы правы. Галгано — это я.

Я в ужасе смотрел на него. Слов не было.

Он закинул ногу на ногу.

— Вы видели, как я живу, Скотт? Неужели вы думаете, что я могу себе такое позволить только на доходы от «Международного»? Три года назад у меня появилась возможность купить «Маленькую таверну», и я воспользовался ею. Мы с вами живем в богатом городе. Здесь полно богатых дегенератов, для которых вся жизнь заключается в том, чтобы сосать виски и таскаться за чужими женами. Я знал, что эта толпа бездельников с радостью станет играть, только предоставь им такую возможность. И я им ее предоставил. Вот уже три года в «Маленькой таверне» крутится рулетка и накручивает мне хороший капиталец. Но закон запрещает азартные игры. Предприимчивых людей здесь хватало и до меня, многие пытались завести рулетку — все они так или иначе плохо кончали. Я был более удачлив. Дороги, которые ведут к «Маленькой таверне», да и вообще весь этот участок контролировал О'Брайен. И сообщать о подозрительном скоплении людей — возможных игроков — было его прямой обязанностью. Я обещал ему хороший процент, если он станет глухонемым, и он согласился. Однако я сразу понял, что у этого человека вскоре разгорятся глаза, так оно и вышло. Основной доход от рулетки стал оседать не в моих карманах, а в его. Это был настоящий кровопийца. Совершенно уникальный шантажист. Прошло какое-то время, и я увидел, что даже остаюсь в убытке. А ему все было мало, он тянул и тянул, и мне даже пришлось воспользоваться фондами своего «Международного», чтобы насытить этого зверя. Продолжаться дальше так не могло.

Часы на каминной полке ударили четыре раза. С каким-то зловещим оттенком гудел океан.

Я лежал и слушал этого человека, моего босса, которого я считал королем рекламного бизнеса. Он, как всегда, выглядел достаточно внушительно: мощный торс, одежда от хорошего портного, массивное красноватое лицо. Но он уже не внушал мне уважения.

Он погасил о дно пепельницы сигарету, достал из портсигара другую и улыбнулся мне.

— Есть только один способ освободиться от шантажиста, подобного О'Брайену, — убить его. — Блестящие глаза его встретились с моими, тонкие губы сжались. — А убийство полицейского чрезвычайно опасно, Скотт. Вы бросаете вызов всей полиции, и они лезут из кожи вон, чтобы найти убийцу. Перед тем как строить конкретные планы, я, как всегда, тщательнейшим образом оценил все «за» и «против», подумал о последствиях. Я решил, что если уж я должен убить человека, то сделать это нужно так, чтобы ко мне не вел ни один след. Это во-первых. А во-вторых, мне были очень нужны деньги. Из кассы «Международного» я взял пятнадцать тысяч, и было ясно, что в ближайшее время эту сумму необходимо вернуть. И даже если я избавлюсь от О'Брайена, пройдет не меньше двух месяцев, прежде чем я смогу рассчитаться со всеми долгами. А ведь вполне возможно, что преемник О'Брайена пронюхает о рулетке в «Маленькой таверне» и дело придется прикрыть. Короче говоря, деньги нужны были сейчас, быстро. И тут я подумал о вас. Когда-то я слышал, что у вас есть деньги. Все сразу встало на свои места. Я приготовил наживку в виде работы в Нью-Йорке, и вы ее с радостью заглотнули.

Я лежал и слушал этот спокойный, таящий в себе столько опасности голос, а мысли мои все время возвращались к Люсиль. Неужели она все еще лежит у меня в спальне? Спросить его об этом я не решался: а вдруг ей удалось освободиться и убежать до его приезда? Могло ведь быть и так.

— На всякий случай я позаботился об алиби. Только миссис Хэппл и Люсиль знали, что я и не думал ломать ногу. Миссис Хэппл работает у меня много лет, я ей полностью доверяю. Люсиль… — Он умолк и пожал плечами. — О Люсиль надо рассказать особо. Она была танцовщицей в «Маленькой таверне». Когда я стал хозяином этого заведения, я позаботился о том, чтобы никто, кроме Клода, не знал, кто я такой. Время от времени я появлялся там, но только в качестве посетителя. Там и увидел Люсиль, она мне понравилась. Конечно, это была ошибка. Она была веселая, молодая, красивая, но, как вскоре выяснилось, в голове у нее совершенно пусто. А от таких женщин мужчины очень быстро устают. У нее, впрочем, был один плюс: она беспрекословно выполняла все мои приказы, так же как и ее придурковатый брат, Росс, — когда я купил «Маленькую таверну», он тоже работал там. Я посвятил эту парочку в свои планы. Я объяснил им, что, если О'Брайен будет и дальше меня шантажировать, «Маленькую таверну» придется закрыть, тогда Росс потеряет работу, а Люсиль тоже придется несладко, потому что доходы ее мужа резко упадут. Я предложил Люсиль, чтобы она попросила вас обучить ее вождению; мне кажется, это была хорошая идея. — Губы его снова приподнялись в ухмылке. — Когда у меня все было готово, я велел ей предложить вам прокатиться на уединенный пляж. Недалеко от того места я назначил встречу О'Брайену — как раз подошло время платить ему месячное жалованье. Он приехал. Пока мы разговаривали, сзади подкрался Росс и стукнул его дубинкой по голове. А тем временем вы с Люсиль разыгрывали на пляже свой маленький спектакль. Я проинструктировал ее подробнейшим образом. Было очень важно, чтобы вы попытались соблазнить ее, у вас сразу возник бы комплекс вины. Было также очень важно, чтобы она уехала в вашей машине. В мужской психологии я разбираюсь неплохо и ни секунды не сомневался, что вы будете вести себя именно так, как я задумал. — Он подался вперед и стряхнул пепел с сигареты. — Потом Люсиль привела машину. Изобразить аварию было совсем не трудно. Я положил О'Брайена на дорогу и проехал по нему. Потом, поставив мотоцикл О'Брайена посреди дороги, я врезался в него на машине. Удар получился приличный. А потом я вернул машину Люсиль и Россу и велел им ехать к вашему дому.

— Вы допустили одну ошибку, — сказал я. — Все убийцы делают ошибки. О'Брайена вы переехали правым колесом, а в мотоцикл врезались левым передним крылом. Я сразу заподозрил, что с этим наездом что-то нечисто: О'Брайен никак не мог погибнуть в результате случайного наезда.

Он поднял брови.

— Это неважно. Вы любезно исправили нашу ошибку, отдав машину в ремонт. Должен признать, Скотт, это был очень умный ход — поменять номера на машинах. Но это дало Россу возможность получить компрометирующий снимок, и, когда он мне его показал, я сразу понял, что из вас теперь можно свить любую веревочку. — Он вытянул ноги и поднял глаза к потолку. — К большому сожалению, вы оказались слишком умны и расторопны. К большому сожалению, вы наткнулись на эту певичку Лэйн, это усложнило мою задачу. Я знал, что рано или поздно мне придется избавиться и от нее, ведь она наверняка знала, что О'Брайен меня шантажировал, и могла догадаться, что смерть О'Брайена вовсе не несчастный случай. Мои люди постоянно за ней наблюдали, и ей это было известно. И она и Натли дрожали от страха. Они собирались бежать из города, подальше от меня, но у них совсем не было денег. Тут появились вы, и она сообразила, что вы оплатите ее отъезд из города. Мне сказали, что вы поехали к ней на квартиру. Я немножко опоздал, но все-таки услышал, что она ничего вам не рассказала — просто ограбила. Когда она вышла из своей квартиры, я убил ее. Я чуть не потерял след Натли, но один из моих людей наблюдал за ним и сообщил, что Натли, а следом за ним и вы поехали в отель «Вашингтон». Я приехал туда и застрелил его. Пришлось убрать также и дежурного — он опознал бы меня. — Не сводя с меня блестящих глаз, он потер свое красное мясистое лицо. — Трудно совершить первое убийство, Скотт, дальше дело идет легче. Легче и одновременно сложнее. Вы совершаете убийство, а потом совершаете второе, чтобы скрыть первое, а потом приходится снова убивать, чтобы скрыть второе.

— Вы, наверное, не в своем уме, — хрипло сказал я. — Неужели вы рассчитываете, что вам все это сойдет с рук?

— Разумеется. Сейчас я лежу у себя дома со сломанной ногой. Лучшее алиби трудно придумать. Никому и в голову не придет, что я могу иметь какое-то отношение к этой истории. Кроме того, я намерен сделать козлом отпущения вас. Я вижу, у вас тут есть пишущая машинка. Я отпечатаю на ней начало признания, из которого полиции станет ясно, что вы случайно сбили О'Брайена, а Росс и Люсиль стали вас шантажировать. — Улыбнувшись, он чуть склонил голову набок. — Я забыл вам сказать, что, пока мои люди везли вас сюда, я отвез Росса к нему домой и там выстрелил ему в голову. Из того же пистолета, из которого был убит Натли. Я не оставляю никаких свидетелей, Скотт. Мне надоел этот Росс, и мне до смерти надоела Люсиль. — Он снова улыбнулся. — Что касается вашего признания, Скотт, то дальше будет написано, что Лэйн и ее агент Натли тоже пытались вас шантажировать, поэтому вам пришлось их убить. Вы оставили на месте этих убийств достаточно улик — полиция поверит, что это дело ваших рук. А дальше они прочитают, что вы поехали к Россу домой и застрелили его, а когда вернулись сюда, привязали к кровати Люсиль и задушили ее одним из своих галстуков.

Меня вдруг затошнило. На лбу выступил холодный пот.

— Вы что, убили ее? — прохрипел я, подняв голову и глядя ему в глаза.

— Разумеется. — Эйткен кивнул головой. — Было бы глупо не воспользоваться такой возможностью. Когда я нашел ее в вашей спальне, связанную и беспомощную, я понял, что вы мне подбросили прекрасный способ избавиться от нее — завязать вокруг ее шейки один из ваших модных галстуков. Я не оставляю свидетелей, Скотт. Я избавился от Росса и от Люсиль: они только мешали. Я избавился от кровопийцы шантажиста. К счастью, с неба со своей сотней тысяч свалился Хэкетт, поэтому ваши деньги мне больше не нужны. Я могу начать все сначала. Даже если колесо в «Маленькой таверне» вдруг перестанет крутиться, с таким подспорьем, как сто тысяч, и с моими способностями я могу начать все сначала.

— Вам не отвертеться, — сказал я, пристально глядя на него. — Слишком много людей знают всю правду. Например, Клод, его головорезы…

На лице его снова появилась легкая ухмылка.

— Клод и его, как вы называете, головорезы связаны со мной одной веревочкой. Если я пойду на дно, пойдут на дно и они — они это прекрасно знают. Нам осталось разыграть финал — вы, Скотт, становитесь жертвой собственной совести и стреляетесь. Полиция нисколько не удивится, что после стольких убийств жизнь стала для вас невыносимой и вы решили с ней расстаться.

Он достал из кармана кожаную перчатку, натянул ее на правую руку, потом из заднего кармана брюк вытащил кольт.

— Это пистолет Натли, — продолжал он. — Из него были убиты Натли и Росс, а сейчас будете убиты вы. — Он поднялся. — В каком-то смысле мне вас жаль, Скотт. Вы хороший работник, но что поделаешь, другого выхода у меня нет. Уверяю вас, больно не будет: выстрел в ухо убивает мгновенно.

Нервы мои вышли на последний рубеж, страх застлал глаза туманом. С пистолетом в руке Эйткен медленно шел на меня.

И вдруг раздался звонок в дверь.

Я никогда в жизни не забуду этой минуты.

Эйткен замер и обернулся в сторону двери. Большим пальцем он толкнул предохранитель пистолета вперед.

Он словно окаменел, весь превратившись в слух.

— Они поймут, что я дома, — прохрипел я. — У ворот стоит машина.

Он обернулся через плечо, скривив рот в зверином оскале.

— Только пикните — и первая пуля ваша.

В дверь снова зазвонили — настойчиво и нетерпеливо.

Эйткен тихонько подошел к двери гостиной и осторожно выглянул в холл. Он сейчас стоял спиной ко мне и к моему огромному, во всю стену, окну. Мелькнула какая-то тень, и прямо через окно в комнату шагнул высокий крепкий мужчина. Это был лейтенант Уэст. В правой руке он держал пистолет.

На меня он даже не взглянул — глаза его сверлили широкую спину Эйткена.

Он поднял пистолет и вдруг зарычал:

— Руки вверх, Эйткен, бросьте оружие!

Мощный торс Эйткена словно прошило током. Он круто обернулся и вскинул пистолет. Лицо исказили ярость и страх.

Уэст выстрелил.

Тут же громыхнул пистолет Эйткена, но он уже падал, и пуля пропахала борозду в моем паркете. Между глаз Эйткена появилось красное пятнышко, и он, качнувшись вперед, с ужасающим грохотом рухнул — затряслось все, что было в комнате. Он еще дернулся — видимо, чисто рефлекторно — и умер. Пистолет вывалился из его обессиленных пальцев. Уэст, словно большой медведь, увесисто протопал по комнате и подобрал оружие.

Тут же раздался звук бегущих шагов, и в комнату ворвались трое вооруженных полицейских.

— Ладно, ладно, все в порядке, — махнул рукой Уэст. — С ним все кончено.

Он запихнул пистолет в задний карман, подошел ко мне и ухмыльнулся.

— Вижу, вы здорово струхнули, — сказал он.

Я так струхнул, что никак не мог прийти в себя — только молча смотрел на него.

Он начал разматывать клейкую ленту у меня на кистях. В этот момент в комнату вбежал Джо Феллоуз. Глаза его вылезли из орбит, лицо блестело от пота.

— Привет, Чес, — бросил он. Я сел и начал растирать кисти, стараясь побыстрее их оживить. — Все у тебя цело?

— Вроде бы все, — отозвался я. — А как ты сюда попал, хотел бы я знать?

— Так это же я позвал полицию, — начал было он, но вдруг остановился, увидев распластанное на полу тело Эйткена. Лицо его стало серо-зеленым, он отшатнулся. — Дева Мария! Он мертв?

— Ну ладно, вы двое, — сказал нам Уэст. — Выйдите пока отсюда. — Я с трудом поднялся на ноги, и он похлопал меня по плечу. — Пойдите посидите на крылечке, подождите, пока я освобожусь. Тогда поговорим. Особенно не беспокойтесь. Я слышал все, что он говорил, так что вы вне подозрений. Идите на улицу и ждите меня там.

— Он убил ее? — спросил я.

— Да, — ответил Уэст. — Он, наверное, совсем спятил. Это правда, что «Маленькая таверна» принадлежала ему? И что там рулетка?

Я пощупал лацкан пиджака. Фотоаппарат был на месте. Я отцепил его и передал Уэсту.

— Здесь сфотографирован стол с рулеткой. Эту штучку мне дали в «Инкуайерере».

— Похоже, мне сегодня предстоит здорово поработать. Ну, идите на крыльцо и ждите меня там. — И он пошел к телефону.

Полицейский выпроводил меня и Джо на веранду.

— Я увидел, как эти два головореза выволокли тебя через заднюю дверь клуба, — сказал Джо. — Я же как чувствовал, что ты собрался сунуть голову в пасть льву, вот и поехал за тобой. А потом приехал следом за вами сюда. Один я с ними бы не справился — больно здоровы, вот я и позвал полицию.

— Спасибо, Джо, — только и сказал я, откидываясь назад в плетеном кресле. Чувствовал я себя хуже некуда.

Медленно поползли минуты. Вдруг Джо сказал:

— Похоже, мы остались без работы.

— Это еще неизвестно. Кому-то ведь придется управлять нашим «Международным». Возможно, Джо, нам даже очень здорово повезло, — ответил я, задумчиво глядя на полосу прибрежного песка.

— Да? А мне это как-то не пришло в голову. — Он поежился. — Он, должно быть, сошел с ума. Я всегда подозревал, что с ним что-то нечисто.

— Ты слышал, что он говорил?

— Я все время был за дверьми веранды. Ужасно боялся, что он меня заметит, весь дрожал. Хорошо, что со мной был этот верзила сыщик, иначе не знаю, что бы я делал.

— Вот и я тоже дрожал, — признался я.

Мы замолчали и потом, может быть, целый час просто сидели и ждали. Наконец, на веранду вышел лейтенант Уэст.

— Только что арестовали Клода и ваших двух приятелей, — сказал он, и его широкое лицо расплылось в улыбке. — А заодно — на четыре машины нашей городской знати. Завтра газетам будет о чем писать. — Он сел рядом с нами и посмотрел на меня. — Ну, а теперь рассказывайте все с самого начала. Кое-что мне пока неясно. А потом поедем в управление и там все запишем. Давайте, начинайте рассказывать.

И я начал рассказывать.