Искатель, 2002 №6

— Еще чаю, мэм? — спросила наша служанка Мисси, вырывая меня из легкой дремы. — Извините, мэм, кажется, вы кивнули?

— Едва заметно, — зевнув, ответила я. После нашего возвращения из короткой поездки в Америку у меня начались нелады со сном. Организм брал свое за долгие тоскливые дни, проведенные в Новом Свете. А вот мой супруг, Джон, напротив, вернулся домой полным сил и с головой ушел в свою врачебную практику, которую на время забросил ради курса лекций и серии публичных выступлений с изустными рассказами о своем великом друге Шерлоке Холмсе, ныне ненадолго покинувшем Англию.

Напомнив себе, что надо бы поговорить с Джоном о моем плачевном состоянии, я расположилась в кресле и взялась за новую книгу, лишь бы только не видеть ненастья за окном. Мое чтение было прервано лишь однажды, когда почтальон принес письмо на имя мужа, а вскоре вернулся и Джон. Вода рекой текла с его шляпы и пальто, причем, конечно же, прямо на ковер.

— Тебе письмо, дорогой, — объявила я и вновь углубилась в чтение, но мгновение спустя была вынуждена оторваться от книги, отвлеченная возгласом:

— Великий шотландец! Руперт Мэндевилл. Сколько лет прошло. Я уже почти забыл его. А ведь мы вместе служили в стрелковом полку. Интересно, что ему от меня понадобилось?

Джон прочел письмо, и я увидела, как омрачилось его лицо.

— Похоже, он в беде, — молвил мой муж. — Просит помощи. Говорит, что я — единственный, кому он может довериться.

— Единственный? Он может довериться только человеку, которого не видел двадцать пять лет?

— Руперт пишет, что речь идет о жизни и смерти и лишь я один способен ему помочь, — ответил Джон. — Я незамедлительно отправляюсь к нему.

— Джон, прошу тебя, мы же только что вернулись домой. Неужели надо лететь сломя голову?

— Он просит у меня помощи, Амелия, — просто ответил мой супруг. — Тебе этого не понять, но мы вместе воевали, а на поле брани выковываются узы, которых не разорвать всю оставшуюся жизнь. Они так же крепки, как…

— Узы брака? — подсказала я.

— Вот именно, — подтвердил Джон. Ну что с ним поделаешь?

— Я могу внести поправки в свой рабочий график, — продолжал он. — Поездка займет всего несколько дней. Кроме того, мне давно хотелось взглянуть на мыс Лизард.

— Твой приятель живет на мысе Лизард? — ахнула я, вспомнив, как еще ребенком ездила на этот древний скалистый полуостров, крайнюю южную точку Британии, и как возненавидела его. — Джон, неужели тебе мало этой ужасной Америки?

— Господи, Амелия, куда девалась твоя страсть к приключениям?

— Куда надо. Она в этом кресле, где ей самое место, — ответила я. — Однако я — всего-навсего твоя жена и, вероятно, бессильна удержать тебя от этой поездки. Что ж, с утра начну укладывать пожитки.

— Тебе не обязательно сопровождать меня, — сказал Джон.

Я взглянула на его красивое лицо и заметила, как оно вдруг залилось румянцем. Мой муж был явно возбужден. Неужто ему и впрямь пятьдесят два года? Я не смогла сдержать улыбку.

— Нет уж. Кто еще за тобой присмотрит?

Спустя два дня мы кое-как протиснулись сквозь толпу на вокзале Ватерлоо и заняли места в поезде, который должен был доставить нас в деревушку Хелмут, затерянную где-то средь корнуоллских утесов. Юношеский блеск в глазах Джона уже угас, но волнение по-прежнему не оставляло его.

— Ты и впрямь думаешь, что это дело жизни и смерти? — спросила я, когда окутанный клубами пара состав с грохотом отошел от станции.

Джон откинулся на спинку сиденья и раскурил свою первую дорожную трубку.

— Меня больше всего тревожит то, что Руперт выразился именно так, — ответил он, пуская кольца дыма. — Тот Мэн-девилл, которого я знал, не грешил склонностью к преувеличениям.

Я посмотрела в окно. Снаружи было холодно и сыро.

— Полагаю, в Хелмуте нас встретят?

У Джона вытянулось лицо.

— О, Господи, — пробормотал он.

— Неужели ты не сообщил своему приятелю о нашем приезде?

— Я забыл. В былые времена заботы о таких мелочах всегда брал на себя Холмс.

— Ну вот, поехали, — вздохнув, молвила я и принялась обозревать зеленые леса и поля, окутанные пеленой дождя, а Джон с виноватым видом уткнулся в газету.

Путешествие в Хелмут оказалось еще более долгим и утомительным, чем я думала. Когда моя нога наконец ступила на перрон, я чувствовала себя так, словно провела в дороге несколько дней. Солнце уже погрузилось в бурную пучину океана, с воды дул резкий пронизывающий ветер. Пока я присматривала за носильщиками, Джон отправился к начальнику станции и нанял экипаж. Это была открытая пролетка, и, когда мы добрались до унылого, украшенного многочисленными фронтонами жилища Руперта Мэндевилла, которое напоминало, скорее, гнездо в утесах, нежели дом, мои щеки уже совсем окоченели и ничего не чувствовали. Я так замерзла, что едва смогла разогнуться и вылезти из пролетки перед мрачным фасадом здания.

Джон постучал в огромную парадную дверь, и нам открыл чопорный пожилой слуга.

— Да, сэр? — спросил он, морщась и пряча лицо от студеного ветра.

— Доктор Уотсон с супругой к мистеру Руперту Мэндевиллу, — сообщил слуге Джон, чем привел его в немалое замешательство.

— Меня не предупреждали о приезде гостей, — сказал старик.

— Мистер Мэндевилл пригласил меня письмом, — ответил Джон. — Мы прибыли из Лондона.

В дверях появилась еще одна фигура. Это был красивый, но мрачный парень лет двадцати пяти, с глазами усталого, пресытившегося жизнью старика.

— В чем дело, Дженкинс? — сердито спросил он слугу.

— Этот человек говорит, что прибыл по приглашению хозяина, мистер Филлип.

— Не может быть, — нахмурившись, возразил молодой человек.

— Но со мной его письмо! — возмутился Джон, и почти тотчас послышался еще один голос:

— Доктор Уотсон, это вы?

— Да! — крикнул в ответ Джон, и к двери подошел еще один молодой человек, очень похожий на Филлипа, но совсем еще юный и гораздо менее суровый на вид, чем его брат (несомненно, брат). Вероятно, ему не было еще и двадцати лет.

— Отец часто вспоминал вас, — сообщил юноша. — Добро пожаловать.

— Что это значит, Эдвард? — сердито осведомился старший брат, но, прежде чем похожий на трепетную лань отрок успел ответить, из глубины дома опять донесся голос:

— Господи, да закройте же дверь! Тут холодно как в амбаре!

И появился третий брат, внешне неотличимый от Филлипа, его точная копия, если не считать болтавшихся на носу очков.

Переступив порог, Джон тотчас вручил Филлипу письмо, и тот угрюмо изучил его, после чего спросил:

— Когда вы это получили?

— Третьего дня, — ответил Джон.

Близнецы переглянулись.

— Ну и шуточки, — бросил очкарик.

— Да уж, — откликнулся Филлип. — Ну ладно, раз вы здесь, нам, наверное, следует соблюсти приличия. Я — Филлип Мэндевилл, а это мои братья, Чарльз и Эдвард. Честно говоря, я немного озадачен этой запиской.

— Возможно, ваш отец сумеет внести ясность, — сказал Джон. — Могу ли я увидеть его?

— Боюсь, что нет, — ответил Филлип. — Отца похоронили две недели назад.

— Две недели назад? — воскликнул Джон. — Но как же тогда я мог получить…

— Я тоже хотел бы это знать, — сказал Филлип.

— Это я послал письмо, — сообщил Эдвард Мэндевилл. — После смерти отца я нашел его на столе и опустил в почтовый ящик.

Это простодушное признание так разозлило и раздосадовало Филлипа, что я на миг испугалась, как бы он не ударил своего младшего брата.

— Ты же помнишь, как отец отзывался о докторе Уотсоне, Филлип, — словно оправдываясь, продолжал Эдвард. — Тебе ли не знать, что он читал и собирал рассказы доктора о Шерлоке Холмсе. Отец знал, что его хотят убить, и нуждался в помощи!

После этого утверждения Филлип едва не взревел от досады и злости.

— Никто не хотел его убивать! — гаркнул он. — Отец умер от естественных причин!

— Мотор заглох, — доверительно сообщил нам Чарльз и для наглядности похлопал себя по груди.

— Но я неоднократно беседовал с ним, — не унимался Эдвард. — Отец был убежден, что его пытаются отравить.

— Убежден. Вот именно, Эдвард! Убежден! — вскричал Филлип. — Ты же знаешь, что последние несколько месяцев отец был не в себе, воображал Бог знает что.

— Да, да, верно, кухарка говорит, что он даже сделал ей предложение. Каково, а? — подал голос Дженкинс, и Филлип бросил на него тяжелый укоризненный взгляд.

— Что ж, извините за вторжение, — сказал Джон. — Пожалуй, нам лучше уехать и не нарушать скорбного покоя этого дома.

— Уехать? — простонала я. — Сейчас? Джон, я просто не выдержу еще одного свидания с поездом. Только не сегодня.

— Тогда заночуем в деревне, — решил Джон. — Тут есть какая-нибудь гостиница?

— Филлип, — сказал Эдвард, — это я виноват. Они приехали из-за меня, и я буду чувствовать себя мерзавцем, если мы выпроводим их. Неужели нельзя хотя бы предложить им ночлег?

— А где, Эдди? — сердито спросил Чарльз. — Комната для гостей уже занята.

— Зато отцовская спальня свободна.

— Отцовская спальня? — в один голос вскричали близнецы.

— Не выгонять же их в такую ночь!

— Ну, что ж, — со вздохом молвил Филлип и вполголоса добавил:

— Хотя едва ли можно представить себе более неподходящее для приема гостей время. Дженкинс, затопите камин в отцовской спальне. А я попрошу кухарку собрать ужин. — С этими словами Филлип резко повернулся и чеканным шагом отправился на кухню.

— Знаешь, Эдди, а ведь ты щедро наделен даром осложнять людям жизнь, — заметил Чарльз, после чего последовал примеру брата и тоже удалился.

— Стало быть, мне придется самому показывать вам комнату, — сказал Эдвард и попросил Дженкинса внести в дом чемоданы.

Шествуя к дубовой лестнице с широкими перилами, мы прошли мимо столовой, где стоял длинный стол, накрытый явно не к трапезе, разве что в этом доме было принято ужинать при черных свечах. Шторы на окнах были плотно задернуты, а позади стола громоздился большой деревянный шкаф, в котором я сразу признала кабину медиума, потому что видела точно такую же на журнальной фотографии. В столовой шли приготовления к спиритическому сеансу! Должно быть, Эдвард заметил мое изумление. Он сказал:

— Боюсь, мой братец Чарльз пристрастился к общению с призраками. Лично я считаю, что это безнравственно. Прошу сюда.

Комната, в которую ввел нас Эдвард, была куда лучше любого гостиничного номера в Британской империи. Громадная кровать, резной камин, в котором Дженкинс быстро развел огонь; картины и гобелены на стенах. Как только слуга удалился, Эдвард проговорил:

— Я должен извиниться за своих братьев. Я и представить себе не мог, что Филлип так поведет себя.

— Почему вы отправили письмо? — спросил Джон, вешая пальто на спинку кресла у очага. — Ведь ваш отец был уже мертв.

— Что бы там ни думали мои братья, я уверен, что отца убили, — ответил Эдвард. — Я на несколько лет моложе Филлипа и Чарльза. Они не были так близки с отцом. Он не лгал и не заблуждался. Отец знал, что его пытаются отравить, но ничего не мог сделать.

— Господи, — пробормотал Джон.

— Я знаю, что вам доводилось расследовать преступления, доктор Уотсон, — продолжал Эдвард. — Отца уже не спасти, но я молю Бога, чтобы его убийца был изобличен.

— Как вы думаете, зачем кому-то понадобилось убивать его? — спросил Джон.

— Не знаю, — ответил мальчик.

— Наследником вашего отца станет Филлип? — поинтересовался Джон, словно прочитав мои мысли.

— Мы думаем, что да. Он ведь старше Чарльза, пусть и на несколько минут. Они двойняшки. Сложность в том, что мы не можем найти завещание отца. Так говорит Чарльз. Филлип перевернул тут все вверх дном, а Чарльз проводит эти отвратительные… — Он умолк. Казалось, Эдвард не мог заставить себя произнести это мерзкое слово.

— Дайте-ка сообразить, — вмешалась я. — Чарльз пытается вызвать дух отца и таким образом узнать, где лежит завещание?

Эдвард кивнул.

— Да. Вот зачем он притащил в дом эту женщину, которая величает себя мадам Оуида. Она-то и заправляет на этих нечестивых сеансах.

— Что там происходит, Эдвард? — спросила я.

— Понятия не имею, — ответил он. — Я считаю эти сеансы глумлением над памятью отца и не хожу на них.

— Чем это ты забиваешь головы нашим гостям, Эдвард? — спросил Филлип Мэндевилл с порога. Неизвестно, как долго он стоял в дверях, слушая нас.

— Я просто пожелал мистеру и миссис Уотсон доброй ночи, — смущенно ответил мальчик и, кивнув нам, выскользнул из комнаты.

— Вы уж его извините, — сказал Филлип. — Смерть отца стала тяжким ударом для всех нас. Я зашел сказать, что кухарка накрыла для вас стол в кухне. Можете поужинать там. Желаю вам хорошего сна.

С этими словами он исчез так же внезапно, как и появился.

— Да, похоже, Филлип и впрямь тут главный, — заметила я, снимая пальто. Благодаря камину в комнате стало значительно теплее.

— Это так, — пробормотал Джон. — Жаль беднягу Эдварда. Должен признаться, у меня дурное предчувствие, связанное с сегодняшним сеансом. Я слышал, что с помощью медиумов можно творить недобрые дела.

— Например, вызвать «духа», который чудесным образом укажет, где лежит поддельное завещание, в котором наследником назван не старший сын, а совсем другой человек, — предположила я.

— Вот именно. Боюсь, что Чарльз причастен к смерти отца, но не понимаю, зачем ему понадобилось это дурацкое столоверчение. Если его цель состоит в том, чтобы подбросить, а потом «найти» поддельное завещание, почему он не может обойтись без этого спектакля?

— Возможно, хочет кого-то в чем-то убедить.

— Эдварда?

— Не знаю. Но полагаю, что нам следовало бы посетить этот сеанс и постараться все выяснить.

Немного оттаяв и согревшись, мы спустились вниз и пошли на кухню, где увидели нашу весьма скудную снедь: хлеб, немного холодной говядины с горчицей и сыр. Все это нам подала сурового обличья матрона лет сорока с небольшим, которую в доме называли просто кухаркой. Как выяснилось впоследствии, ее христианское имя было Гвинет.

— Никто не потрудился сообщить мне о приезде гостей, — проворчала она. — А впрочем, чего еще от них ждать, верно я говорю?

— Наше появление было неожиданным для всех, кроме молодого Эдварда, — сказала я, ковыряя вилкой ломтик сыра.

Кухарка тотчас подобрела.

— Ах, ну, если вас пригласил мистер Эдвард, значит, все в порядке, — рассудила она, вытирая и складывая в шкаф только что вымытую посуду. Затем кухарка извлекла из вазы букет пожухлых, но все еще душистых ландышей и вылила воду. — Он — хороший человек, — добавила она таким тоном, словно остальные двое братьев были мерзавцами.

— Вообще-то нас позвал Руперт Мэндевилл, но мы прибыли слишком поздно, — вставил Джон.

Кухарка горестно покачала головой.

— Мне все еще не верится, что хозяин мертв, — молвила она, едва сдерживая слезы. — А тут еще эта ужасная знакомая мистера Чарльза заставляет меня сидеть на своих полуночных сеансах, когда они пытаются вызвать его… — Кухарку охватила дрожь. — Я больше не могу. Я покину этот дом и все забуду. Завтра же уеду отсюда!

Несчастная женщина снова взялась за посуду, а мы молча покончили с едой и торопливо покинули кухню. В коридоре я прошептала:

— Похоже, смерть Мэндевилла расстроила ее больше, чем родных сыновей покойного.

— Слуги иногда очень привязываются к хозяевам, — ответил Джон.

— Если что-нибудь случится, например, с тобой, Мисси будет безутешна.

— Должно быть, ты прав, — согласилась я, стараясь изгнать из сознания образ безутешной рыдающей Мисси.

Мы двинулись к лестнице, но остановились, изумленно глядя на спускавшуюся по ступенькам фигуру. Нам навстречу шествовало какое-то маленькое смуглое создание в черном шелком халате и с волосами, похожими на черный бархатный водопад. У женщины было юное, почти девичье лицо, а в руке она держала зажженную черную свечу, хотя в доме и так хватало света, поскольку горели все лампы. Женщина плыла вниз по лестнице как по реке. Поравнявшись с нами, она остановилась и окинула нас пламенным взором.

— Мне сказали, что в доме посторонние, — молвила она.

— Полагаю, вы — мадам Оуида? — рискнула я.

Женщина кивнула.

— Мы о вас наслышаны, — сообщила я ей. — Сегодня ваше выступление?

— Полночь — час призраков.

— Можно ли нам присутствовать на представлении?

— Не в моей власти запретить вам это, — ответила мадам и, не сказав больше ни слова, плавной поступью направилась в столовую.

— Причудливое создание, — буркнул Джон, когда она удалилась.

— Да еще и мошенница, — добавила я.

— Все медиумы — мошенники, дорогая моя.

— Это верно, но мадам Оуида — первая среди шарлатанок. Я употребила слова «выступление» и «представление», говоря о сеансе, поскольку знала, что для человека, верящего в свою способность общаться с мертвыми, или для жулика, желающего сохранить личину, намек на участие в спектакле звучит оскорбительно. Любой бывалый медиум тотчас ощетинился бы, но мадам Оуида пропустила это мимо ушей. Либо я очень заблуждаюсь, либо она еще не вжилась в свою роль.

Джон хотел было ответить, но тут сверху донесся крик: «Мистер Филлип!» Мы поднялись по лестнице так быстро, как только позволяли мои юбки, и увидели охваченного ужасом Дженкинса, который на нетвердых ногах выходил из комнаты. Снизу прибежал Чарльз и тотчас юркнул в спальню Филлипа. Вскоре подоспел и Эдвард, заслышавший шум.

— Что происходит? — спросил он.

— Я зашел забрать стаканы и увидел его на полу! — воскликнул Дженкинс.

— Дайте-ка я его осмотрю, — сказал Джон и, оттеснив мрачного как туча Чарльза, протиснулся мимо него в комнату.

— Я тоже хочу! — вскричал Эдвард, но Чарльз удержал его.

— Нет, Эдди, не входи туда, — сказал он, прикрывая дверь спальни.

— Это зрелище не для тебя.

Минуту спустя из комнаты вышел Джон.

— Боюсь, он мертв, — тоном заправского эскулапа сообщил мой муж. — Здесь есть телефон? Надо поставить в известность власти.

— В гостиной, — ответил Чарльз. — Дженкинс, проводите доктора к телефону.

Вконец ошеломленный слуга шагнул к лестнице, но остановился, услышав крик Эдварда:

— Как он умер?

Джон обернулся и угрюмо ответил:

— Похоже, его отравили.

Часы в прихожей пробили одиннадцать.

— Как отца, — пробормотал Эдвард. — Я покидаю этот дом!

Чарльз схватил младшего брата за плечи и пылко зашептал:

— Слушай, Эдди, ты не можешь уехать. Нам необходимо твое присутствие на сегодняшнем сеансе.

— Боже мой, неужели вы собираетесь проводить его даже после смерти брата? — возмутилась я.

— Поверьте мне, миссис Уотсон, — ответил Чарльз, — если я говорю, что мы должны собраться вместе, значит, мы и впрямь должны. Ради нашего отца.

— Ну что ж, ладно, — согласился Эдвард, хотя и крайне неохотно.

— Констебль уже выехал, — объявил вернувшийся Джон. — Полагаю, мы мало что можем сделать. Остается лишь ждать.

— Джон, я устала. Пойду, пожалуй, прикорну до начала сеанса, — сказала я. Как только за нами закрылась дверь спальни, я добавила: Знаешь, дорогой, будь я бездарным драматургом, отцеубийцей оказался бы Чарльз. Он бы уничтожил завещание, составил поддельное, назвав наследником себя, и нанял бы медиума, чтобы тот вызвал «дух» Руперта Мэндевилла, который и указал бы, где лежит подделка. Но прежде убил бы Филлипа, который раскрыл обман.

— Но, поскольку ты не бездарный драматург… — начал Джон.

— Я боюсь, что истина еще страшнее, но понятия не имею, в чем дело, а соображать толком не могу, потому что слишком устала. Ну и вечерок! — воскликнула я, ложась в постель. Перед глазами у меня закружились лица троих братьев. Одно я знала твердо: на сегодняшнем сеансе выяснится что-то очень важное.

Я смежила веки и задремала, но вскоре Джон разбудил меня. Без пяти двенадцать мы спустились в затемненную столовую. Во главе стола восседала мадам Оуида; пламя черной свечи озаряло призрачным светом ее тонкие черты. Вокруг разместились Чарльз, Эдвард, Дженкинс и Гвинет, свободными оставались только три стула. Мы с Джоном заняли два из них, а третий, по-видимому, предназначался для Филлипа.

— Спасибо, что пришли, — едко проговорила мадам Оуида, бросив взгляд на Эдварда, который неловко ерзал на своем насесте. — Сегодня мы предпримем новую попытку снестись с духом Руперта Мэндевилла. Прошу всех соединить руки.

Джон сжал мою левую ладонь. Правая очутилась в холодной и скользкой клешне кухарки.

— Мы алчем астрального присутствия Руперта Мэндевилла, — нараспев начала Оуида. — Вернись к нам, Руперт Мэн-девилл, ибо твой земной промысел еще не завершен.

Повторив это заклинание несколько раз, медиум добавила:

— Вернись к нам и укажи того, кто злодейски уложил тебя во гроб!

Все испуганно ахнули. Мгновение спустя мадам Оуида принялась тихо подвывать низким мужским голосом, отчего мои руки покрылись гусиной кожей.

— Он приближается, — объявил Чарльз. — Я чувствую.

В этот миг черная свеча потухла, и комната погрузилась в почти кромешную тьму. Гвинет стиснула мою руку. До сих пор я держалась довольно сносно, но мгновение спустя, когда дверцы кабины медиума распахнулись, громко вскрикнула и не стыжусь признаться в этом. В кабинке стоял озаренный призрачным зеленоватым сиянием Филлип Мэндевилл!

Сначала я подумала, что это фокус, что Чарльз улизнул, воспользовавшись темнотой, и теперь выдает себя за Филлипа, но потом увидела за столом младшего из двойняшек. Он тоже был освещен жутковатыми зелеными лучами.

— Говори, Руперт Мэндевилл! — жалобно потребовала мадам Оуида.

— Я не Руперт Мэндевилл, я Филлип Мэндевилл, — тягуче произнесло привидение.

Мадам Оуида оглянулась на кабинку и закричала:

— Господи, Чарльз! Мы и впрямь вернули его оттуда!

С этими словами она вскочила со стула и бросилась вон из комнаты. Эдвард тоже хотел встать, но Чарльз удержал его. Повернувшись к видению, он спросил:

— Зачем ты возвратился, брат?

— Чтобы отплатить моему убийце, — молвил призрак, обводя нас жутким взглядом.

— Джон, это невозможно! — простонала я. В ответ он крепко сжал мне руку.

— Мой лиходей в этой комнате, — продолжало видение, оглядывая нас. Наконец его блуждающий взор остановился на кухарке, и призрак простер к ней длань. — Это ты умертвила меня! Отравила ядом, как прежде моего отца!

— Нет! — в ужасе вскричала Гвинет и, к счастью, выпустила мою руку. — Я не делала вам зла, мистер Филлип!

— Ты убила Руперта Мэндевилла точно так же, как убила меня! — грозно и раскатисто повторил призрак.

— Нет! — взвыла Гвинет, вскочив со стула и отпрянув от привидения. — Я, правда, убила хозяина, но Богом клянусь, что вам я не причиняла вреда!

У меня отвисла челюсть. Юный Эдвард тоже разинул рот, а Чарльз облегченно вздохнул, словно с его плеч свалился тяжкий груз. Но самым удивительным образом на это заявление отозвался призрак Филлипа Мэндевилла: он преспокойно вышел из кабинки и будничным тоном очень даже живого человека распорядился:

— Включите свет.

— Джон! — вскричала я. — Ты же засвидетельствовал его смерть!

— Совершенно верно, — с лукавой ухмылкой ответил он, и в этот миг в комнату вбежала мадам Оуида в сопровождении полицейского констебля.

— Вы все слышали, офицер? — спросил Филлип, и констебль утвердительно кивнул.

Чарльз положил руку на плечо Эдварда.

— Прости, Эдди, что подвергли тебя такому испытанию, но нам было необходимо иметь как можно больше свидетелей.

Эдвард с несчастным видом повернулся к такой же несчастной кухарке, которая уже вовсю сотрясалась от рыданий.

— Но почему, Гвинет? — спросил он.

— Хозяин говорил, что любит меня, — прохныкала кухарка. — Обещал жениться, сделать меня хозяйкой дома. Будь иначе, стала бы я бегать к нему в спальню?

— Я не желаю этого слушать! — воскликнул Эдвард, и Чарльз с грустью ответил:

— Извини, братец, но придется.

— Я едва не покончила с собой, когда узнала, что он лишь использовал меня, — продолжала Гвинет. — И решила отомстить. Я начала мало-помалу травить его.

Все злобно смотрели на несчастную кухарку, и я вдруг почувствовала желание похлопать ее по плечу. Разумеется, я не могла оправдать ее поступок, но не могла и не испытывать сочувствия. Больше в комнате не нашлось ни одного сострадательного человека.

Но кухарка стряхнула мою руку.

— Как вы это делали? — спросил Филлип, стирая с лица желтоватый грим, придававший ему призрачную бледность. — Мы проверяли пищу и не обнаружили никаких следов яда.

— Я не настолько глупа! — прошипела Гвинет. — Яд был в его ежевечернем виски с водой, которую я наливала из…

— Вазы с ландышами! — выпалила я. — Вода, в которой стоят ландыши, делается ядовитой. И как я раньше не догадалась?

Филлип с гримасой боли повернулся ко мне.

— Да, миссис Уотсон, — сказал он. — Догадайся вы, нам не пришлось бы устраивать это представление.

Когда полицейский увел рыдающую Гвинет, мадам Оуида спросила:

— Ну что, хороша я была?

— Вы были сногсшибательны, моя дорогая, — ответил Филлип. — Даже если матрону не обмануло мое появление, то ваше бегство окончательно убедило ее, что мы подняли мертвеца из могилы.

— Может быть, кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит? — воскликнул Эдвард.

— Да, — подхватила я. — И это должен быть ты, Джон. Начинай с мертвеца, который вовсе не мертв.

Мой муж рассмеялся.

— Хорошо, расскажу то, что услышал от Филлипа. Руперт Мэндевилл действительно думал, что его травят, а Филлип с Чарльзом разделяли это убеждение. После смерти отца их подозрение пало на Гвинет, но они не могли ничего доказать. Посвятив в свой замысел Дженкинса, братья принялись готовить западню. Они наняли женщину на роль медиума и начали проводить сеансы под предлогом поисков пропавшего завещания. Последний сеанс, который мы наблюдали нынче вечером. должен был стать потрясением для кухарки и вынудить ее открыть правду. Все получилось, хотя наш приезд поставил хитроумный замысел под угрозу срыва. Филлип и Чарльз понятия не имели, что Эдвард отправил нам письмо, однако, поняв, что мы не намерены убираться восвояси, решили посвятить меня в дело. Пока я был в комнате Филлипа и осматривал «труп», Филлип на самом деле давал мне указания и взял с меня клятву хранить тайну.

— И ты ничего не сказал даже мне! — вскричала я.

— Чем меньше посвященных, тем лучше, — ответил Джон. — Кроме того, я хотел развеять ложный слух, пушенный тобой и Холмсом, и доказать, что умею держать язык за зубами. Теперь эта ваша «утка» поражена в самое сердце.

Эту речь мой супруг произнес с таким самодовольным видом, что я возмутилась и сказала:

— Все, больше я с тобой не разговариваю.

— А я? — спросил Эдвард. — Мне-то почему не сообщили?

— А потому, милый братец, что ты-то уж точно не умеешь хранить тайну, — объяснил ему Чарльз. — Ты сразу же обвинил бы кухарку, и она, разумеется, упорхнула бы отсюда как птичка.

Чарльз взял со столика бутылку и плеснул себе немного бренди.

— Слава Богу, все позади, — добавил он. — А теперь, доктор, поведайте нам, каким славным малым был наш папаша в молодости.

Вскоре я отошла ко сну, а Джон еще долго травил фронтовые байки в гостиной. Когда он, наконец, вернулся в нашу комнату, я решила держаться стойко и даже не пожелала ему доброй ночи. Конечно, рано или поздно я снова начну разговаривать с ним. Вероятно, это произойдет уже в поезде, но я должна выдержать хотя бы полпути до Бэзингстока.