Искатель, 2018 №8

10 января

Упс, суп, мама мыла раму. С чего начать? Сначала, елы-палы.

11 января

Начало не вспоминается, хоть тресни. Зато помню ответ хозяйки в коридоре, возле моего коврика, сыну, с которым мы, кстати, недолюбливаем друг друга, на вопрос, откуда я возник: «Случайно получилось, поехали с папой на «Птичку» ему очередную рыболовную снасть посмотреть, а там этот. Пришипился к мусорному контейнеру, страшненький, пищит, жалко стало, вот и взяли». Таким неромантичным образом шесть лет назад в семье двух немолодых москвичей появился беспородный замухрышистый котенок, который со временем развился в солидного кота с глупым именем Барсик, заурядной мордой и грязно-серым окрасом, который хозяйка, льстя себе, называет дымчатым. Если и есть во мне что красивого, так это глаза — большие, круглые, янтарные. Львиные. В младенчестве «масю» баловали, смешно воспитывали и в десять месяцев кастрировали. Это событие, воспринимаемое обыденно большинством держателей котов и нервно защитниками прав животных, меня наполовину переродило: при оставшихся без изменения внешних данных внутри начали угасать животные инстинкты и развиваться интеллектуальные способности. Говорят, на то, что проявления чувственности мешают думанию, указывал еще философ Кант, полагаю, так и есть, хотя мне, чтобы думать, в отличие от философа не надо было бороться со своей природой.

Конечно, неординарные коты были и до меня. Люди интуитивно воспринимали нас как себе подобных еще со сказочных времен, а некоторые, наделенные даром, запечатлели интуитивные озарения в литературных произведениях. Не могу похвастаться простыми взаимоотношениями с литературными аналогами, но сейчас, в век высоких технологий, кто ж удивляется умственным способностям животных? Отстающим рекомендую канал Nat Geo Wild. Хозяин проснулся, наверное, в туалет, надо сворачиваться.

12 января

Перерождение мое происходило постепенно, с учетом что домашние коты проживают за свои первые два года двадцать четыре человеческих, далее соотношение идет один к четырем, однако сам толчок, в смысле пинок, помню, да, летом, нет, кажется, зимой, да, точно, лежу на диване, бац — ух, блин, я ж скрупулезно изучаю замкнутое пространство своей подводной лодки, анализирую его и себя.

Подводная лодка, или, в сравнении, космический корабль, представляет собой двухкомнатную квартиру из гостиной, спальни, кухни и коридора, все приличных размеров для московского дома ранней послевоенной застройки. Постоянное местонахождение «маси», по мнению хозяев, пожелавших отдать дань правильному воспитанию домашнего животного, должно было ограничиться ковриком в коридоре, но на самом деле вся квартира сразу поступила в мое полное распоряжение. Спал я и на хозяйской кровати, и на диване, и на завешенных мужскими рубашками стульях, посвящая этому занятию, наряду с играми в маленький желтый мячик и меховую имитацию мышки, немалую часть детства. Интеллектуальное развитие, как в большинстве случаев, активизировали зрение и слух. Что видит человек дома? Телевизор и компьютер. Просмотр совместных с хозяевами телепередач дал мощный импульс к постижению действительности за пределами квартиры. Кот различает цвета так же, как человек, поэтому я сполна мог насладиться невиданными пейзажами, интерьерами, животными и людьми, имея в виду под наслаждением переход от шокового состояния собственного заточения в не имеющий ограничений мир. Мир разделился на естественный и искусственный. К естественному — новостям, политике, актуальным ток-шоу, спорту — тяготеет хозяин, к искусственному, придуманному и воплощенному в образы, — хозяйка. Промежуточное положение занимают художественно-публицистические передачи о животных, к которым тяготею я и которые, когда надоедает искусство мелодрам и детективов, со мной разделяет хозяйка. Интересные, на мой взгляд, фильмы показывают редко, в основном высокое кино поставляет хозяйский сын на дивиди и других носителях, у него в планшете я и увидел «Тень воина» Акиро Куросавы. История средневекового клана, в котором место умершего князька занял простолюдин, двойник, как две капли воды похожий на своего прототипа, разложила меня на атомы, и я зарыдал бы, если б смог, от ощущения себя тенью неизвестного свободного кота.

Хозяин из телевизионного искусства предпочитает раздражающие меня мельтешением боевики, перенося свои предпочтения на компьютерные игры. Играет он по преимуществу в World of Tanks и, если бы не настойчивые хозяйкины попытки втянуть его в бытовую жизнь, бороздил бы все свободное время виртуальные воды, ныряя то в рыболовные форумы, то в новости, то в погоду. «Ты опять в своем ящике, а когда в магазин пойдешь, овощи закончились, ты же знаешь, мне нельзя тяжелое поднимать». — «Сейчас, мамик, секунду». — «Секунда прошла». — «Иду». — «Двести секунд прошло». — «Слушай, когда ты читаешь свои дурацкие романы, я же тебя не трогаю!» — «Я читаю не в ущерб семье». Лжешь, в ущерб. Хозяин сколько раз взревывал по поводу нестираных джинсов или неглаженых рубашек, ты прикрывалась нездоровьем, но я-то знаю причину. Мне-то в принципе фиолетово, лишь бы кормили по расписанию, однако я рано подметил, как человек западает на то, что ему интересно, буквально порабощаясь процессом, украшенным цветистыми лозунгами — «Жизнь дана человеку для самореализации!», «Человек обязан получать от жизни удовольствие!», эт це-тера, эт… Про самореализацию поначалу было понять трудно — животные подчинены биологической программе добывания пищи, размножения и борьбы за территорию, а с удовольствиями удалось разобраться быстро — люди, манкируя унылой повседневностью, подсаживаются на иглу сексуальных забав, работы или хобби. Тестикул у меня нет, зато с определенного момента буквально тащусь от онанизма с собственным мозгом. Пора выключать комп, светает.

14 января

Ночь. В доме тихо, хозяин утром укатил на дачу, хозяйка спит, мне раздолье. Опишу состоявшееся вчера представление «Месть кота», жаль зрителей не было.

Вечером приятель Паша, о котором я еще скажу, откланявшись и променяв тепло нашей квартиры на московскую зимнюю слякоть, оставил хозяина в душевном раздрае. Тот на кухне крепил уверенность в себе, напевая «в кабаках — зеленый штоф, белые салфетки, рай для нищих и шутов, мне ж как птице в клетке», и без содействия хозяйки перекладывал со стола в раковину посуду. Тут «мяу, котик о ноги трется, котик хороший, котик проголодался». Хозяин насыпал в миску сухой корм, несмотря на то что Паша принес мне в подарок восхитительное рагу из кролика, и только я собрался приступить к приему пищи — миска взвилась над головой. Опустилась, снова приготовился, опять подскочила. «Ты что, — заорал я, запрокинув морду, — издеваешься?» Хозяин округлял глаза, раскатисто смеялся, то поднимая, то опуская миску, и дрессировал меня, как собаку: «Служить, Барсик, служить!» Я сипел, хрипел, перешел на визг — замри, бледнолицый, перед тобой суперкот Острый глаз! В прыжке ловко выбиваю миску из рук мучителя — грохот, корм на полу, вместо еды пинчище — ускорение отбрасывает в гостиную — ниндзей перелетаю с пола на стул, на диван, на шкаф, обратно на стул, с утробным воем — уаааууу — вымещаю зло на гадкой, пахучей, ненавистной хозяйской рубашке зубами, когтями, зубами, когтями… За экзекуцией примечаю бегущего со шваброй бледнолицего и, рявкнув, скрываюсь в спасительных прериях под диваном. Швабра вправо, влево, прямо — фиг.

На шум вышла хозяйка, из открытой двери спальни повеяло манящим запахом валерьянки.

— Что тут у вас?

— Смотри, что этот мерзавец сделал с моей рубашкой!

— А-ах, как это он?

— Мерзавец, вот как.

— Ой, а грязища-то какая! Какашки, что ли? Нет, корм.

— Вот именно. Кот шелудивый. Давай диван отодвину, ты хватай, а я отлуплю.

— Не надо, диван тяжелый, надорвешься. Подождем, пока сам вылезет.

— Ладно, дождемся, и отлуплю.

— А вдруг до завтра не вылезет? Может, ну его?

— А рубашка? Скотина. Завтра я с утра на дачу собирался.

— И поезжай, Да выбрось ты эту рубашку, у тебя их дюжина, рубашек этих.

С тем разошлись: хозяйка — ликвидировать последствия моей победы, хозяин — сбрасывать на компьютер энергию своего поражения.

Ночь прошла в укрытии, утром услышал приглушенные чмок, «не разбаливайся, мамик», чмок, «не забудь перед отъездом проверить газ», щелчок дверного замка. Вылез с чувством превосходства пусть физически неполноценного, но внутренне свободного животного над полноценным, но зависимым человеком. Красиво сказано.

1 февраля

Все вечера хозяин допоздна играл на компьютере. Как ребенок, право слово. Я не выдерживал, засыпал.

Что еще из визуалки? С живописью мне, по понятным причинам, напрямую познакомиться не удалось, не считая суррогата — нескольких фотографий, сделанных сыном и развешенных в родительской спальне. На одну гляжу с широкой кровати — торкает! Верхушки сосен на фоне неба, оттенки зеленого, коричневого, голубого, можно дотронуться, но нельзя дотянуться, — зачет. Фотка эта вызвала тогда во мне, двухлетнем, то есть двадцатичетырехлетнем, желание обладания — о мой фотоаппарат… о моя самореализация… о жизнь моя в искусстве… Голова не свежа, мучаюсь в последнее время.

24 февраля

Месяц лечил голову погружением в сон. Что там у нас? Преобразование, значит, слуховых вибраций.

Соотнося увиденное с услышанным, научился наряду с интонацией хозяев понимать слова. И еще музыка. На мои нейроны она оказала чуть ли не основное воздействие. Не эстрадная, от нее поднимается шум в голове, по-видимому, внутричерепное давление, а классическая, от которой, между прочим, даже удои у коров растут, настолько мы, животные, тонко чувствующие натуры. Классика по-особенному будоражит мозг, от нее впадаешь в эйфорию, подобно, наверное, выходу в открытый космос. Или океан. Помню себя подростком, хозяйка готовит на кухне котлеты, телевизор в гостиной работает, по «Культуре» показывают двух лысых мужиков в очках, с сократовскими лбами, одного за виолончелью, другого за фортепьяно. Мелодия, которую они извлекают, сначала впечатывает меня в диван, затем подвергает левитации, вынуждая вцепиться когтями в обшивку, чтобы не взлететь. Понимающая в классической музыке хозяйка тянется на зов и, склонная разговаривать с собой, со мной и с телевизором, отмечает: «Рихтер с Ростроповичем играют четвертую сонату для виолончели Бетховена. Прекрасная запись». Замерев, держа руки на весу перед фартуком, она вмещает божественные звуки, потом переключает внимание, видит порванную обшивку и, разбрызгивая прилипшие к рукам кусочки фарша, кидается к дивану: «Барсик, что ж за наказание такое, тебе ж когтеточку в прихожей повесили, а ты мебель рвешь! Сейчас тряпкой получишь!» Тебе ль, фурия неуклюжая, тягаться с прытким юнцом! Опоздала, я под диваном, а соната закончилась.

Какие еще пристрастия? Люблю, когда чешут под подбородком. Когда за окном идет дождь, а я сижу на подоконнике, прислушиваюсь к шороху струй, смотрю на извилистый бег капель по стеклу и ловлю их лапами. Чего не люблю? Навязчивые ласки и дождь, который приглушенным шумом струй и бегущими по стеклу каплями забирается внутрь меня, растревоживает душу и зовет плоть за пределы корабля в бескрайние просторы океана. Или космоса. Или на дачу.

10 марта

Дача, где мы провели праздники, — подержанный дом в поселке Белые Омуты за сто с лишним верст от столицы, с электричеством, газом, водопроводом и интернетом, что для нас означает возможность выезжать круглый год. Дом деревянный, обложенный кирпичом, внизу две спальни, гостиная, или зала, как говорит соседка, кухня-столовая, санузел, наверху еще две комнаты. Словом, целый стадион для кота. Больше всего мне нравится гостиная со старинными, от дореволюционных хозяйкиных предков гардеробом, буфетом, комодом и небольшим ломберным столиком. Запах, ушедшая жизнь, устроенный нездешний быт. Японцы считают, что в шкафу, которому больше ста лет, живет дух. Пытался подключить каналы — ничего не обнаружил. Поэтому спокойно сплю на современном, очень удобном диване или на одном из кресел того же комплекта.

Целиком рай создался за шесть хозяйских лет. Берем дом, оборудованный руками хозяина и оформленный руками хозяйки, с весны до осени окружаем цветником — Андерсен, «Снежная королева», садик старушки, которая умела колдовать, — туда же прибавляем молодые фруктовые деревца вкупе с небольшим огородиком, в результате получаем радость и новые смыслы для потрепанных москвичей. Для меня радость и смысл парадиза в возможности гулять: хозяева вместе или порознь выходят или обозреть округу, или поработать на участке, или посидеть в беседке и берут с собой «масю». Я не убегаю, но это сидящее, кажется, в кишках ощущение бесконечности, этот дурман запахов, эти звуки музыки сфер — в конце концов мозг исчезает и остается представление звездного неба надо мной и нравственного закона внутри меня. Кант был бы правильным котом.

13 марта

Продолжаем разговор, как сказал бы Кант. Или это не он? Итак, мне два человеческих года, в мечтах о фотоаппарате смотрю в московской квартире под бочком хозяйки Nat Geo Wild, вдруг будто заноза в мозг вонзилась — животные умеют мыслить. почти как люди. Или это люди почти как мы? Аж передернуло всего. Тут же увесистый шлепок ойкнувшей хозяйки закрепил во мне намерение самостоятельно исследовать две формы сознания, собственное и человеческое, а затем зафиксировать результаты в виде научного труда. Бомба! Самореализация! Надо было научиться читать и писать.

Грамоту и печатание освоил с коленей хозяина, наблюдая, как он перелопачивает интернет, быстро пристрастился к чтению, а геймером не стал, не мое, не люблю проигрывать. Занимался, понятно, ночами. Сначала лапы с трудом попадали по клавишам, потом приноровился, полюбил букву Ё, завел секретный файл — заработало! Книги усваивались серыми клеточками с бешеной скоростью, почти как у инопланетянки Лилу из фильма «Пятый элемент». Солидарен с теми, кто поместил на вершину фикшна Толстого с Достоевским, а нон-фикшна Канта с Карлом Марксом, но самым загадочным произведением всех времен считаю «Курочку Рябу». Я специально изучал в интернете интерпретации этой сказки, одну заковыристей другой, объясняющие, почему курочка снесла деду с бабой золотое яичко, зачем они упорно пытались его разбить, случайная ли мышка случайно махнула хвостиком, отчего крепкий металл взял да и раскололся, а дед с бабой, вместо того чтобы радоваться, принялись горько оплакивать потерю, утешившись только обещанием курочки снести им простое яичко. Объяснения меня не удовлетворили, очевидно, потому, что опирались на стереотипы человеческого мышления, тогда как нас со сказочной мышкой роднит инфернальный статус выходцев из преисподней, проводников из мира живых в мир мертвых. На самом деле малютка совершила благородный поступок, раскокала упрятанную в золотом яйце сакральную смерть, дала старичкам возможность еще небо покоптить. С чего, казалось бы, убиваться? Смею утверждать, что в этом сокрыто ядро человеческой, в том числе русской, натуры — свобода как нежелание подчиняться ничьей воле. Мы, дед с бабой, сами управляем своими жизнями и смертями, а чужак не замай, тебя кто лезть просил? Били мы яйцо и занимались делом, а ты пришла, хвостатая, и все испортила. Какая нам от этого радость? Горе одно. Курочка одарила надеждой на простое существование, без затей, но кайф-то пропал. Поддерживаю. Я, кот, давно известен писателям как индивидуалист и любитель гулять сам по себе, мы со стариками родственные души.

Утомился, завтра закончу.

14 марта

Итак, начал ваять нетленку. Однако со временем понял, что научный труд не прокатывает, маловато информации, пришла мысль облечь накопленные данные в художественную форму. Сегодня, в век поголовного равенства, стремящемуся заработать писателю трудно обеспечить себе надлежащий комфорт. Не то я: и в деньгах не нуждаюсь, и ухаживает за мной покорная дворня, и дел у меня, кроме как заниматься творчеством, никаких. Да и куда податься с подводной лодки? Решил, все, становлюсь сочинителем, буду черпать вдохновение из глубин собственного духа. Оставалось выбрать жанр. Роман не подходил по той же причине, что и научная монография, — из-за скудости информации. Мемуары ближе: выстроить, положим, обобщения на базе своей семьи, в смысле человеческой семьи, диалоги обрамить канвой — собственными наблюдениями, здесь бы и виртуальный фотоаппарат пригодился: щелк, вспышка, портреты, кадры семейной хроники в разных ракурсах, короче — дневник с иллюстрациями идеальная форма.

Перечитал, несколько сумбурно, настоящее переплетается с прошлым и наоборот, зато достоверно, я вам не какой-нибудь там кот Мурр.

15 марта

Стоит только обмолвиться, они тут как тут. И ведь не поймешь, сон или явь. Кот в сапогах писателя Перро являлся, кот ученый писателя Пушкина с дуба слезал, теперь, пожалуйста, кот Мурр писателя Гофмана. Умница, воспитан по системе философа Руссо, манеры, речь изысканная, не то что у нынешних. А что сразу? Все мы дети своего времени.

— Право, Барсик, меня нисколько не смущает современный сленг, напротив, обожаю разные штучки.

— Эээ…

— Примочки-филологочки… гучки… Главное — возвышенность наших с вами ума и духа. А слова… Пустое. Трагедия не в счет, разумеется.

— Разумеется…

— Как вам моя «Кавдаллор — король крысиный»? Вижу, вы смущены, что ж, вещь действительно посильнее «Фауста» Гете будет. Неоцененная. И кем? Хозяином! Кот, видите ли, должен ловить мышей, а не читать книги. Невежда. Внимательнейшим образом, многоуважаемый коллега, буду следить за вашим творчеством, тем более любопытным, что вы, с позволения сказать, не вожделеете. Ах, Мисмис, Мина… Как до инцеста не дошло, до сих пор удивляюсь. А то бы кирдык всей этой лабуде.

— Простите…

— Да гениальности вместе с духоподъемностью. Ну-с, дерзайте, дружище. Bene, с позволения сказать, ambula!

— Простите…

— Простите! Неучи… Понаехали… Писаки…

Смылся. Сам писака. Что ж ты в книжке о собственных житейских воззрениях так неожиданно, на пороге великих свершений, издох? Дальше не сочинялось? И хозяин твой исчез в неизвестном направлении. Мои-то здесь, при мне. Так, берем фотик… Не могу, расстроил, зараза, теперь несколько дней буду сам не свой.

23 марта

Берем, значит, фотик, щелк — стереоскопическая фотография. Хозяин, Георгий Алексеевич, для жены и друзей Жора, 55 лет, внешность римского центуриона, джинсы, рубашка в мелкую серо-синюю клетку. Хозяйка, Александра Владимировна, для мужа и подруг Шура, ровесница хозяину, старается следить за собой, но в последнее время заметно погрузнела, на фотопортрете в не новом, но элегантном сиреневом платье, общую джинсовую униформу и в пир и в мирона не приемлет. На мой взгляд, хозяйкины переживания по поводу внешности совершенно напрасны. Дородность под стать поэтессе Анне Ахматовой в зрелые годы, плюс вкус и умение носить вещи, «что мое, то мое, всегда могла из простенькой кофточки и перелицованной юбочки создать ансамбль не хуже Диора», — самое время на пенсии расширить сознание и купить джинсы свободного покроя.

Свел девятнадцатилетних студентов разных вузов стройотряд, распространенное в социалистические времена место мобилизации молодежи на общественные работы. Через год состоялась свадьба, оставившая отпечаток на черно-белой фотке в гостиной. Хрупкая университетская филологиня в струящемся платье под руку с крепким будущим горным инженером в мешковатом костюме несовременно красивы, сосредоточены, чистый комсомольский взгляд устремлен в будущее. Сказать по совести, будущее было к ним благосклонно. Мне нравится слушать их байки про безбашенное студенческое время, про Москву, когда она была их городом, про обустройство скромного быта в оставленной Шуриными родителями квартире. Сами родители потеснили Шуриного дедушку, одинокого и совсем пожилого, занимавшего огромную комнату в пятикомнатной коммуналке на семнадцать жильцов в старинном двухэтажном доме на Тишинке. В семейных альбомах, которые я периодически пересматриваю с коленей хозяйки, есть и дом, и комната, перегороженная ширмами и шкафами, и вся квартира, до послереволюционного уплотнения принадлежавшая известной медицинской фамилии дедушки. Жора переехал к Шуре из окраинной хрущевской однушки, которую делил с мамой, старшее поколение погибло на священной войне, а воспитавшая маму тетка умерла еще до Жориного рождения. Патриарх тихо отошел, не застав крушения империи, следующие же, пережив тяготы военною и послевоенного периодов, хоть и производили впечатление несгибаемых дубов-колдунов, убрались в один год, рухнули, не выдержав ваучеризации, МММ и прочих постперестроечных прелестей, сначала мама Жоры, потом друг за другом родители Шуры. Однушку успели приватизировать, а комнату нет, хорошо, добрые соседи ничего не растащили, хозяева перевезли мемориальный мебельный склад в опустевшую жилплощадь, которую в сложное для себя время, как разменную монету, пустили на сдачу. Теперь почившие смотрят, молодые и торжественные, с фотографий, развешенных по стенам квартиры, в которой мы до сих пор живем.

После окончания института Жора пригрелся в НИИ, а Шура устроилась корректором в редакцию научно-популярного журнала, где и прослужила до пенсии. Через три года родился сын, и жизнь молодых специалистов стала по-настоящему взрослой. Я попал в семью много позже того, как в стране сменилась общественно-экономическая формация и оказавшимся на перепутье гражданам по-разному, но удалось к этому приспособиться. Жора с Шурой смогли удержаться на плаву, не лишиться работы, вырастить сына, женить, увидеть внучку и при всех перипетиях остаться вместе.

Нынешняя жизнь супругов подходит под одну из трактовок сказки «Курочка Ряба». Была у деда с бабой когда-то в молодости любовь. Дар золотой, бесценный, преподнесенный черно-белой действительностью. На протяжении совместных лет они подарок не берегли, все пытались его изувечить, разбить, расколоть. Любовь была крепкая, но не устояла перед малостью, завистницей ли, сплетницей, а может, возрастом. Махнули, предположим, годы хвостом, и нет любви. Осознали дед с бабой, какой привилегии лишились, и заплакали. Сжалилась черно-белая действительность, утешила обещанием простого яичка — привычки. Смотрел давеча с хозяйкой по телеку оперу «Евгений Онегин»: «Привычка свыше нам дана-а-а, замена счастию она-а-а». По мне, лучше в ритме вальса: привычка, пум-пум, свыше, пум-пум, нам, пум-пум, дана… Да-с. Так и стали мои старички жить по привычке, но это вовсе не означает, что плохо.

Это мне плохо. Башка трешит.

4 апреля

Голова все дни разламывалась, наверное, к смене погоды.

В общем, живут мои старички. Шура не пилит Жору по поводу денег, считая, в отличие от него, что им вполне хватает его зарплаты с премиальными, ее пенсии и прибыли от сдачи квартиры. Напротив, она ревностно следит, чтобы муж был хорошо одет, приятно пах, имел все зубы и ухоженную голову, «что-то ты оброс, сходи в парикмахерскую, с людьми же работаешь». Сопоставимые траты на мужа входят в обязательную часть семейного бюджета, равно как изысканная, не на скорую руку приготовленная еда, хотя продукты, «видно же невооруженным глазом, за последние три года ровно в три раза подорожали». Похоже, японская пословица «Потребность в еде сильнее любви» себя оправдывает.

За долгое совместное сосуществование Шура сделалась Жоре совершенно необходима, а нотации по поводу обнаруженных в прихожей на шляпной полке носков лишь добавляют в супчик перчика. Жора Шуру в основном слушается, спорит редко, по хозяйству помогает скромно, дарит на семейные праздники подарки, небольшие, правда, водит в рестораны, правда, недорогие. Немалым объединяющим фактором служат горести — немощи телесные. Однажды Жора в больницу попал с давлением, так Шура, как курица, вскакивала в рань раннюю, бежала в магазин за свежими продуктами, варила, извиняюсь за каламбур, куриный бульон, собирала мужу чистое белье, ехала на троллейбусе в больницу, возвращалась, кидала грязное в машину, ехала на метро на работу, возвращалась, гладила, готовила с вечера что-нибудь вкусненькое, звонила сыну с просьбой, если было нужно, но только дважды, сама справлялась. А Жора, когда Шура по женской части занемогла, серьезно, не придуриваясь, что за ней тоже водится, так прямо осиротел, ходил на службу в одной и той же рубашке, которую стирал и сушил, тщательно расправив, в ванной, пока остальные комком жались в шкафу, ел исключительно яичницу-глазунью, смотрел на жену ласково и преданно, выражал готовность на все и, укладываясь спать в гостиной на неразложенный диван, по-моему, про любовницу не вспоминал. Я о существовании любовницы знаю, хозяйка догадывается.

Жаль, что семейные сексуальные утехи нельзя причислить к объединяющим факторам, соитие происходит редко, однообразно, для обоих обременительно.

Жаль, что совместный культурный досуг тоже не всегда приносит супругам одинаковое удовлетворение, а подготовка так и вовсе оставляет впечатление своеобразного сексуального насилия: жена настаивает — муж получает радость по принуждению. К примеру, жена сначала нежно намекает, что видела по «Культуре» открытие в Пушкинском музее фантастической выставки старых мастеров. Через какое-то время идут касания и пощипывания: подруга, мол, была, полный восторг. Далее следуют, если так можно выразиться, фрикции: жена говорит, что они давно нигде не были, муж отвечает, что были, и совсем недавно, жена говорит, что нельзя превращаться в пещерных людей, муж отвечает, что у него в музее начинается аллергия на пыль, жена говорит, что это у нее аллергия на вечно разбросанные по всей квартире мужнины вещи и его стоящую в раковине чашку с присохшей заваркой и что без высокого искусства она становится раздражительной и заболевает, «ты ведь этого не хочешь?»… Эякуляция, Жора обессилен и на все согласен.

Походы в театр повторяют тему с вариациями. В кинотеатре на моей памяти хозяева были один раз, вернулись недовольные, особенно Жора: «Дома с компа перекачал или диск воткнул, никто поп-корном не хрустит, бутылками не звенит, смотри не хочу». Совершенно не поддался он только классической музыке, вынуждая хозяйку со сменной обувью в непогоду, в не вчера купленном выходном платье, облагороженном кокетливым шарфиком или винтажной брошкой, иногда с подругой, чаще в одиночестве посещать консерваторию или музыкальный театр Станиславского. Ходила бы в Большой, да дороговато.

Они научились вместе молчать, а то, посидев каждый в своем уголке — хозяйка на диване за бумажной версией книжки или телевизором, хозяин в кресле за ноутбуком, — вдруг примутся обсуждать увиденное и услышанное, зубоскалить, доставая из одной интеллектуальной копилки шутку или цитату. После отведают Шуриной стряпни и удостоверятся, что день удался.

Чистая идиллия, если глубже не копать.

10 апреля

Щелк: портрет молодого человека. Сын, Дмитрий Георгиевич, для друзей и родных Митя, 30 лет, но выглядит старше, от отца взял рубленую внешность, от матери дородность. Джинсы, в тон свитер или стильная рубашка.

В семейном альбоме, который я периодически рассматриваю с коленей хозяйки, сын представлен на шкале времени во всех видах: пупсик, бледная немочь, маленький отличник, трудный подросток, женатик. Каждый период мать снабжает ностальгическими комментариями: «маленьким он не любил погремушки, а любил стучать крышкой по кастрюле, сидит в манеже, пока я готовлю на кухне, и бьет в литавры», «в детском саду часто болел, гланды, пришлось удалять, и грыжу пупочную, натерпелся, бедненький», «он с самых первых школьных дней самостоятельно готовил уроки, легко все давалось, очень способный был и послушный», «в переходном возрасте голос смешно ломался, пока не стал, как у отца, красивым баритоном», «а вредным был, мы вообще не знали иногда, где он, учебу запустил, музыкой дикой увлекся, пришлось даже репетиторов брать к институту». Время перед последним снимком пришлось на извержение вулкана: ведомый, хотя и не без норова, единственный ребенок в семье, обвешенный, будто знаками отличия, родительскими надеждами, неожиданно обрел независимость суждений и собственной судьбы. Отучившись четыре курса в МАИ, Митя заявил, что бросает институт, поскольку всегда был далек от авиации, а теперь заболел фотографией, в которой и видит свою профессию. Родители запаниковали, не представляя будущее сына без высшего образования, мать даже по-настоящему слегла с сердцем, отец предпринял психические атаки, предрекая безработицу и нищету. Однако сын не капитулировал. Он в хвост и в гриву эксплуатировал опрометчиво подаренный отцом и чуть не разбитый сгоряча матерью фотоаппарат, снимая свадьбы, пейзажи и корпоративы, в результате был замечен частным садоводческим журналом, куда и устроился работать штатным фотографом. Все бы хорошо, но армия. Отмазали связи знакомого терапевта, подкрепленные совместными финансовыми усилиями родителей и вставшего на непредсказуемую стезю сына в долях примерно десять к одному. Вспоминая за разговорами с подругой вольнодумство Мити, хозяйка в зависимости от затронутой темы пафосно завершает: «Представляешь, он мог бы сейчас работать на «Боинге» или на выгодных оборонных заказах, если бы не эта блажь с фотографией», «Все коррумпировано, ты не представляешь, какую взятку пришлось дать за откос от армии», «Мы с Жорой не представляем, как хобби способно стать профессией. Фотографировать-то каждый дурак может, взял аппарат и щелкай, ни образования не надо, ни навыков».

Дальше придется жонглировать семейными мемуарами по причине собственного отсутствия присутствия. Можно, допустим, представить жанровую фотографию с эффектом патины.

Только, значит, родители утерли пот со лбов, как отпрыск снова проявил самостоятельность, без предупреждения приведя в дом маленькую, красивую, смугленькую, будто креолка, девушку. Отец оторопел, мать сразу почуяла неладное, но оба выдержали фасон, приняли как подобает. Девушка после ужина осталась ночевать, а потом просто осталась. Протелепавшись полгода между исконной и приобретенной семьями, помощница юриста из садоводческого журнала стала женой и снохой-невесткой.

У хозяев свадьба была комсомольская, в нашей квартире, скромная по родительским деньгам и веселая по количеству народа, гитар, песен, плясок и подначек. Будущая супруга сына захотела, как водится в американских и успешно перенятых отечественных фильмах, быть принцессой со всеми сопутствующими атрибутами: с похожим на торт белым платьем, каретой, голубями, лимузином, рестораном, аниматором, какими-то финтифлюшками вроде свадебного домика, открыточек, рамочек, букетиков, подвязочек и прочая, и прочая. Торжество не могло состояться без дальнейшего свадебного путешествия в Италию, где, как известно, находится все самое-пресамое. Митя составил смету, включил в нее свое свадебное облачение, кольца, подарок невесте, после чего собрал родителей с обеих сторон на нейтральной территории в кафе для оглашения приговора. Слишком быстрое следование дорогостоящих событий и безапелляционность сына в отношениях с чужими деньгами чуть было не деморализовали хозяев. Но что делать, чадо-то одно, кровинушка. Жора, служа, по его выражению, на побегушках у своего друга-предпринимателя, тогда процветал, Шура работала, да еще иногда подрабатывала, исправляя тексты начинающих авторов, в общем, совместными финансовыми усилиями родителей двух семей сказку для детей удалось сделать былью. После свадьбы новобрачные поселились у нас, потому что в неотремонтированной, заваленной антикварной мебелью окраинной однушке существовать было невозможно, а в двушке невесты, кроме ее мамы с папой, проживал еще младший брат.

Маленькая креолка поначалу котенком сворачивалась в клубок, целиком помещаясь в любимом кресле хозяина и завораживая оттуда всех прекрасными темными глазами. Открытые к диалогу хозяева включали ее в обсуждение общественных и культурных событий, расспрашивали о работе, родителях, брате, беспокоились о здоровье, предлагали помощь. Новоиспеченная сноха не уклонялась от общения, единственное, не всегда понимала слова и специфический юмор представителей старшего поколения и тогда вопрошающе переводила взгляд прекрасных глаз на мужа. Муж всегда стоял на страже и после разговоров с женой за закрытой дверью своей, а теперь их, комнаты поощрял заботу родителей о любимой, но строго просил не унижать ее достоинства непонятными фразами. Стой же строгостью транслировались просьбы папе заехать с работы за продуктами, маме приготовить что-нибудь вкусненькое и обоим не оскорблять жену неприветливыми выражениями лиц. Таким образом, постепенно обстановка с двумя хозяйками, одной украшающей собой пространство, другой обеспечивающей это пространство всем необходимым, неприкаянным хозяином и окончательно утратившим родительское повиновение сыном становилась нездоровой.

Инициатором отселения молодоженов выступила свекровь, благо было куда. У невестки имелась двухкомнатная квартира, которую ей завещала умершая бабушка, правда, с живым дедушкой. Из-за наличия этого самого дедушки и произошла загвоздка — молодожены съезжать не хотели. Митя полностью поддерживал жену, которая тяжело переживала общение с больным, наполовину слепым и глухим человеком и сильно нервничала в его присутствии. Кроме тог о, молодая женщина совершенно не могла переносить неопрятность, ее буквально мутило от запаха старости, постоянных крошек на столе и невозможности навести порядок по своему усмотрению. Год хозяева держались изо всех сил, уворачиваясь от перебегавших между членами семьи электрических зарядов. Действуя как можно мягче, мать пыталась увещевать сына, что родителям тяжело тащить на своих плечах взрослых, считающих себя самостоятельными детей. Ладно бы уборка квартиры, ты, Митюш, только не обижайся, но и магазин, и готовка, не говоря уж про деньги, мы, конечно, понимаем, сами были молодые, хочется и в клуб пойти, и в кино, может, вам пожить самостоятельно, рассчитать бюджет… Митя обещал поговорить с женой, говорил, после чего креолка с видом оскорбленной добродетели собирала вещи, вызывала такси и молодожены перебирались к дедушке. Они не меняли места дислокации примерно недели две, в течение которых родители держали с сыном одностороннюю связь. Да, пап, все нормально, нет, мам, он чувствует себя плохо, уже дважды вызывали врача, да, приходится ухаживать, а вы как думали, старый человек, сплю отвратительно, здесь вся мягкая мебель продавленная, еле на работе держусь, кушаю, кушаю, как где, ходим в кафе, на кухне же невозможно готовить, ну как может хватать денег, если дедушке нужны лекарства, мы же не бросим больного человека… По истечении срока осознавшим свою вину свекру со свекровью даровалось помилование, и оскверненная добродетель, оберегаемая верным рыцарем, возвращалась под мрачные своды общей темницы.

Через год дедушка умер в больнице. Внучка была безутешна, обвиняла своих родителей, бросивших старика на произвол судьбы, беспорядочно металась по квартире, натыкалась на стоявшего столбом Митю и в изнеможении поднимала на него прекрасные заплаканные глаза. Митя молчал, но его горящий взгляд посылал красноречивый ответ: «Я с тобой, я всегда с тобой». В недоброжелательной атмосфере молодая семья протянула кота за хвост еще полгода, но готовилась и дольше.

За это время к стране подобрался кризис. Жора вместе с бизнесом друга зачах, Шурины подработки накрылись, пришлось ужиматься. Оставшиеся от дольче виты накопления решено было потратить на реализацию давней мечты — покупку загородной недвижимости в природно и инфраструктурно привлекательном месте.

Заодно открылась бы возможность перевезти туда мебельные раритеты, а освободившуюся однушку сдать. Митя идею одобрил как избавляющую его от ответственности за безбедную и бессмысленную родительскую старость. Пока подмосковные варианты планомерно исследовались на сайтах и колесах, были обновлены гардероб и фотоаппарат сына, поставлены брекеты невестке, в бывшей бабушкиной-дедушкиной квартире совместными финансовыми усилиями трех семей и мускулами гастарбайтеров произведен ремонт с заменой всего. Оставалось купить новую мебель, но тут родители со стороны жениха денежные вливания прекратили. Оскверненная добродетель вынуждена была ютиться среди старой неудобной рухляди, однако оставшимся примерно в такой же ситуации хозяевам стало все равно. Стало как-то моментально, ни укоризненное молчание сына, ни скорбные взгляды невестки не действовали, их просто перестали замечать.

Молодые переехали, забрав из Митиной комнаты удобный диван, а хозяева, перекрыв себе пути к отступлению, купили вместо дивана широкую кровать, переоборудовали комнату сына в спальню, завели меня, приобрели дом в Белых Омутах и сдали однушку.

За общий смысл отвечаю, а подробности ни подтвердить, ни опровергнуть некому — общие внутрисемейные отношения не способствуют спокойной откровенности.

Эк я печатать намастырился, чуть лапы не стер.

19 апреля

Щелк: сноха-невестка Ольга Викторовна, для родных и друзей Леля, 32 года, домохозяйка, красавица. Моя б воля, глядел бы на нее безотрывно и любовался, таращился бы и тащился. Тоненькая, головка маленькая, глазищи темно-карие огромные, носик точеный, губки в меру припухлые, зубки ровненькие. А румянец на смуглых щечках! А голосок! Что твой колокольчик, лель, лель, лель.

Как встретимся, не можем друг от друга оторваться, она прямо у двери меня гладить, я урчать, только присядет где-нибудь, я на коленки прыг, она давай меня разноцветными наманикюренными ноготками массировать, брр, экстаз, мурашки по коже. Только если подсчитать количество свиданий, когтей на всех четырех лапах много будет: в дни рождения хозяев они с Митей и дочуркой заезжают в московскую квартиру, а в весенне-осенние государственные праздники иногда на дачу.

Я появился, когда Леля была беременна. Хозяйка, узнав об интересном положении невестки, звонила ей каждый день, справлялась, нет ли токсикоза, полноценное ли получает она питан недостаточно ли времени проводит на свежем воздухе, каково общее времяпрепровождение и в каких местах, «надо бы подальше от машин, и знаешь, побольше смотри на красивое, на природу или на картины в музеях, тогда ребеночек будет красивым». Не помню, чтобы Леля хотя бы раз позвонила сама, но хорошо запомнил, когда увидел ее впервые.

«Какой милый малыш», — прозвенело в коридоре, кожу под шерстью чуть укололи остренькие ноготки, и потускневший янтарь моих глаз под прикрытыми от приятности веками отметил склоненную обворожительную головку и на небольшом расстоянии от нее упакованный «джинсовый комбинезон выпирающий животик. Чуть позже янтарный луч, направленный на утиную, вперевалочку, походку, уперся в умильную физиономию Мити — так бы и впился когтями, будь я настоящим самцом!

Леля быстро ощутила себя хозяйкой положения и повела соответственно, отодвинув исконную хозяйку на задворки квартиры и внимания мужчин. Жора распушился, ступал гоголем и все старался убрать с утиных тропок мешающие, как ему казалось, стулья. Митя пребывал в присущем для него в присутствии жены остолбенении. Хлопотавшая на кухне Шура невпопад вторгалась оттуда крикливыми расспросами о самочувствии, питании и потреблении свежего воздуха. От мужских знаков внимания на Лелиных губках блуждала благожелательная улыбка, от вторжений свекрови чуть морщился носик, улыбка менялась на снисходительную, огромные глаза немым недоуменным вопросом обращались к мужу.

Обед подавали в гостиной. На середину выдвинули круглый раскладной стол, обрамили четырьмя стульями, накрыли льняной, ручной работы скатертью, расставили мясные и рыбные деликатесы, соленья, алкоголь для обычных людей и сок для беременной. Мое участие в празднике ограничилось лежанием на диване, хотя никакого календарного или семейного праздника на самом деле не было, торжество состоялось по случаю первого с момента переселения совместного визита молодых к родителям мужа.

Ела прелестница элегантно и мало, сама разговор не заводила, услышав обращенные к ней вопросы свекра или, в основном, свекрови, на секунду замирала, аккуратно клала на бортик тарелки приборы, поднимала прекрасные глаза на мужа, переводила их на собеседника, снисходительно улыбалась, одаривала ответом, а если предложение было распространенным, делила на фразы, «лелила», потом возвращалась к еде. Одностороннее общение вязло в тягучих паузах, Георгий Алексеевич, поиграв желваками, сосредоточился на спиртном, Александра Владимировна подобострастно допытывалась, как происходит внутриутробное развитие зафиксированной ультразвуком внучки, Дмитрий Георгиевич уткнулся в смартфон и никак не способствовал активизации своей обожаемой половины. Половина оживилась, когда хозяйка, исчерпав тему будущей внучки, вернула невестку в лоно ее биологической семьи:

— Как Виктор Эдуардович с Верой Николаевной поживают?

— Спасибо, хорошо. Папа старается денег заработать. Мне ведь скоро рожать. Он хочет обеспечить соответствующий уход. Вы ведь знаете, в каком он бизнесе?

— Вроде разводку и установку кондиционеров в помещениях проектирует?

— Не только. И холодильных установок. И вентиляторов. Вы ведь знаете, как сейчас с бизнесом непросто?

— Ну, когда у нас что было просто…

— Вот именно. Потом папа участок на родине купил. В Крыму. Хочет дом построить. Чтобы с ребенком было комфортно отдыхать. Он очень переживает за меня.

— Можно и к нам на дачу, у нас комфортно.

Безответный тревожный взгляд на ушедшего в смартфон Митю, растерянный на свекровь, сосредоточенный под загнутыми ресницами в тарелку.

— А что Вера Николаевна?

— Спасибо, хорошо. Вы ведь знаете, она бухгалтером в управе работает?

— Знаю, конечно. Что, много работы?

— Да, допоздна приходится сидеть. Иногда и в выходные вызывают. Она еще в компанию какую-то устроилась. Подрабатывает. Собирает деньги на послеродовой период. Предстоят ведь большие расходы. Мама ждет не дождется внучки. Так переживает за меня. Ужас.

— А Саша как?

— Спасибо, хорошо. Он тоже пытается свой бизнес организовать. Очень трудно. Деньги везде нужны. И связи. Потом обманывают. Его уже один компаньон обманул. Он очень доверчивый. Всем верит.

— Не женился?

— Что вы!

— А что? Ему сколько? Двадцать четыре?

— Да, но сейчас такие девицы. Алчные. У него было три, все хотели обобрать. Он мне такие вещи о них рассказывал. Ужас. У нас с ним тесная духовная связь. Он очень за меня переживает.

Мельком недовольный взгляд на растворившегося в смартфоне Митю, поиски точки опоры — есть!

— Барсик, иди ко мне, малыш!

Я прильнул раньше, чем звуковая волна попала в уши.

После обеда Леля вместе со мной присела на диван отдохнуть, Шура переместилась на кухню и загремела посудой, Митя физической оболочкой остался на стуле, Жора занял кресло, откуда, во избежание пленения роковыми глазами, включил телевизор, «посмотрим, что нам в новостях соврут, ххе». Пальцы побежали по кнопочкам пульта и чуть задержались на середине блокбастера «Аватар». «Ой, — раздался колокольчик, — мой любимый фильм». Жора обернулся на звон, но пленен не был, потому что и глаза, и вся целиком сноха перенеслись в заэкранье. Хозяин освободил кресло и присоединился к жене на кухне, а мы с ненаглядной без помех предались собственным наслаждениям.

Леля обладает даром молниеносного преодоления пространства и времени, который она применяет всякий раз, когда смотрит кино. Она телепортируется в разные эпохи, меняет пол, спасает несчастных принцесс, помогает справедливым мстителям, украдкой плачет, когда жалко, закрывает лицо ладонями, когда страшно, заливисто хохочет, когда смешно, а но окончании фильма, за невидимой волшебной чертой, в нелепом настоящем оказывается большая маленькая девочка. Своим двойственным состоянием она противопоставлена остальным знакомым мне взрослым — в сознании каждого человека с детства присутствует образная реальность, но не каждый остается Питером Пеном. Да, одно из основных отличий людей от нас, животных, наличие в их мозгах образов. Мы не рассказываем сказок, не придумываем сценариев, не сочиняем компьютерных стрелялок и бродилок, наши сны конкретны и однообразны: или на кого-то нападаем, или от кого-то убегаем (я непонятное самому себе исключение). Думаю, странное существо без смертоносных когтей и зубов, не умеющее быстро бегать, высоко прыгать и глубоко нырять, но способное управлять нами, наделенными этими признаками, силой своего необычного мозга, спасается созданием параллельных миров от себя самого. Параллельные миры — цветные музыкальные, мрачные наркотические, соблазнительные эротические, книжные, компьютерные, фантасмагорические — зарождаются в каком-то фрагменте человеческого мозга, затем, окрепнув, не только находят способ взаимодействия с обоими полушариями, но иной раз полностью их подчиняют. Такое впечатление, что люди, даже если не признаются себе этом, добровольно идут на заклание, предпочитая кайфовать в придуманных причудливых садах, а не протухать в тусклом реальном болоте. Или не совсем добровольно?

Аватар… Слово явно знакомое и смутно связанное со мной.

19 апреля, предрассветное марево

Я плыву в тростниковой лодке по Нилу, помогая себе веслом; по обоим берегам реки бродят гуманоидного вида создания, разнящиеся ростом и плотностью сложения. Моя страна — пантеон внутри общего человеческого сознания. Мы — фантомы, живущие и умирающие исключительно по воле людей, — кумиры, которые люди себе творят, которым поклоняются и которых низвергают, таким образом даря и отбирая наши жизни.

Здесь я рыжий кот, воплощение древнего верховного египетского бога Ра. Ростом велик, а вот плотностью тела не отличаюсь, потому как это напрямую зависит от человеческой памяти. Помнят люди кумира, чтут — он ровно такой, каким они его создали; забывают— материя наших тел истончается, пока не исчезает окончательно. Египтяне давно сменили веру, поэтому я тонок и кое-где даже прозрачен, но и они, и проживающие в разных точках планеты любители древностей, и специалисты периодически рассматривают мировую историю через аспект искусства, поэтому я существую.

Нил памяти людской, будучи связан непосредственно со мной, закончился, я причалил. Первым огромную лапу стискивает небольшой ладонью Владимир Ильич Ленин. Выглядит превосходно, бодр, в неизменной тройке, в кепке:

— Вег’нулись, батенька? Очень хог’ошо. Мы вас заждались. Упг’авились?

Не передать радости слышать этот картавый выговор, то мягкий, как сейчас, то с металлическими нотками, когда Ильич, заложив пальцы за жилетку, начинает ходить из угла в угол воображаемой комнаты, излагая мне очередную завиральную теорию. Ленин увлекается, я развлекаюсь, он зовет меня Амон, я его Вован, он со мной на «вы», я с ним на «ты», имею право, как-никак бог.

— Здравствуй, здравствуй. Все расскажу. Дай поздороваюсь со всеми.

Говоря со всеми, имею в виду двух противоположностей Ленину во взглядах на классовую борьбу, Джона Леннона и Махатму Ганди, тоже вполне себе крепеньких. Здесь между всеми фантомами царит миролюбие, однако не без пристрастности и взаимных симпатий, способствующих объединению в небольшие группы. В нашей тусовке никого не заботят внутренние механизмы сближения древнего бога со сторонником насильственных методов взятия власти, в свое время полагавшим, возможно не без оснований, что ее, власть, по доброй воле никто не отдаст, и пацифистами с их постулатами сатьяграхи, то есть упорства в истине не оружием, а несотрудничеством с властями и гражданским неповиновением. Периодически возникающие жаркие споры — надо же как-то развлекаться, иначе скучища — обычно завершаются под гитарные переборы Джона и его не исчезающие в небытии песни. Для встречи он выбрал мою любимую:

— Imagine there’s no heaven…. Хай, типа райский привет, чувак!

Ганди витиеват:

— Друг мой, отрада сердца моего, счастлив лицезреть тебя.

Оба при разности слога стараются не отступать от правил, которые предписывают сообщающимся между собой антропоморфам изъясняться на языке той страны, куда посылается аватар.

Впервые, к своему стыду, это слово я услышал от Ганди, хотя оно старинное, и мне, долгожителю с полинявшей оранжевой шерстью, подобало бы знать. Совсем недавно таких, как я, награжденных, называли посланниками, поэтому перед собственным путешествием для полноты информации решил поинтересоваться у Ганди, что он имел в виду. Фантом общественного деятеля направил меня с рекомендательным письмом к ментально близкому ему фантому бога Вишну.

Кстати, где он? Мог бы и осчастливить присутствием. Йогой небось занимается, уединился небось где-нибудь в позе лотоса… Точно, засек, за пальмой висит. Подкрадываюсь и гаркаю в ухо: «Намастэ, голубчик! Чакра не затупилась?» Фамильярность оправдана взаимной симпатией солнечных божеств, благожелательных к людям, я, правда, суровей, хотя все от времени поклонения зависит. На свой шуточный вопрос сразу получаю визуальный ответ: не предают индусы забвению любимого охранителя, синий цвет его кожи не выгорел до синюшного, черты не утратили ясности. Вишну вздрогнул от неожиданности, открыл глаза, недовольно нахмурился, но, увидев нарушителя медитации, просветлел ликом и заграбастал меня в объятия всеми четырьмя руками — «здорово, аватарище!», — чем оживил в памяти лекцию шестилетней давности. Я стоял тогда перед ним с поджатым хвостом, с рекомендациями от Ганди и заискивал; он энергично перебирал ногами по воздуху, помавал то верхними, то нижними руками и вещал:

— Аватар, или аватара, означает нисхождение бога, проще — перелицевание его в низшее существо. Среди древних богов только я такой фокус проделывал, чем горжусь. Наиболее удачными из девяти своих аватар считаю пастуха Кришну, царя Раму и вепря, на современном русском — кабана.

Передо мной сменили друг друга все три персонажа, но последний вызвал вопрос:

— К чему такое самоуничижение — внутри оставаясь богом, принимать звериную личину?

— Чтобы выполнить предназначение и совершить на Земле подвиги, а это в кабаньей шкуре делать однозначно безопасней — не сразу заметят. Мне уже тогда было понятно — среди людей лучше не высовываться. Если все же заметят, заподозрят, что массовые беспорядки инициирует свинья, схватят и приговорят к смертной казни через съедение, скрытый талант поможет сквозануть. Вернусь, отдышусь, и опять за свое. Без подвигов нельзя, иначе какой я Вишну.

Вроде прояснилось, однако не совсем. Получается, я должен буду подвиги на Земле совершать? С одной стороны, круто, с другой — не ощущалось в блеклом организме склонности к геройству. Переезд мог состояться со дня на день, а тут такая закавыка.

— Вишну, в чем фишка-то? Сбросить избыток энергии?

— Миссия аватара — выправление человеческой кармы, — синий бог завис, упер руки в боки, посмотрел как на нерадивого школьника, фыркнул и пропал.

Пришлось лезть в словарь. Узнал, если без погружения, что карма есть влияние совершенных действий на характер настоящего и последующего существований. Значит, что? Значит, человеку необходимо отвечать за свои поступки, иначе трындец, закрутит-завертит болезного колесо сансары. В суслика в следующей жизни перевоплотится или в дерево, не худшие, между прочим, варианты. По ходу выяснилось, что ни самому, ни с посторонней помощью человеку с кармой совладать не удалось.

Какая же участь ожидает меня среди людей? И вообще, почему я? У кого искать ответа, как не у старика Платона, — бегом к нему. Титан древнегреческой мысли в настоящее время истончился до тени, поселился с такой же тенью соплеменника Аристотеля в пещере, где они ведут мало кому слышимые заумные беседы. Мои почти прозрачные уши колышутся, овеваемые воспоминаниями о прохладном ветерке философской зауми. Досадно, в тот раз не было времени насладиться, поэтому перебил со всей возможной учтивостью:

— Платон, э, извините, не знаю, как вас по батюшке, я, понимаете ли, выбран посланником. Вы, я слышал, уже побывали?

— Побывал.

— Не соблаговолите изложить подробности?

— Соблаговолю.

— В смысле, как оно там?

— Хреново.

— А, извините, нельзя ли поконкретней?

— Нельзя.

Тень мыслителя отвернулась, дав понять, что аудиенция окончена, и отступила в темноту пещеры. Вредный старикашка, неприятный. Экая засада, до перемещения, может, всего ничего осталось. «Эврика!» — мысленно воскликнул я, вдохновленный содержательной беседой с древним греком, и понесся к Конфуцию.

Моя последняя надежда, в рубище, с посохом, босая, бесконечно шла по бесконечной пыльной дороге и мерцала — то явится со словами «Конфуций сказал», то растворится.

— Конфуций сказал: знаю, зачем пришел. — Вижу изможденное узкоглазое лицо с жиденькой бороденкой.

— Помоги, мудрейший.

— Не называй меня так. Ибо что есть мудрость? — Слышу лишь при ше петы ван ие.

— Тогда просто помоги. Только побыстрей.

— Конфуций сказал: тише едешь, дальше будешь, все суета сует, всяческая суета. Нет, это, кажется, не мои слова. Сядь, верзила, голову задирать неудобно. Слушай, тупица. Давным-давно, во времена политеизма, когда функции верховного божества выполняли Вишну, Зевс, Один, ты и пара-тройка других реальных пацанов, в воздухе, что называется, витала идея единого Создателя. На это еще знакомый тебе немногословный философ указывал, а он толк знал, недаром получил прозвище Божественный. Постепенно человечество в основной массе приняло идею единого Создателя, в распространении которой трудно переоценить роль еврейского народа, и таким образом вывело себя на новый виток развития.

— Ужасно интересно. А можно поскорей?

— Скоро только сам знаешь, кто родится. — Еле различимый шепот.

— Конфуций, уважаемый, многоуважаемый, пожалуйста, не исчезай.

— Конфуций сказал: все связано со всем, все есть часть всего. Человек незримо соединен с Создателем и зримо с нами, мы зримо соединены с человеком и незримо с Создателем. Ибо мы, миражи, булькающие в перенасыщенном бульоне человеческого сознания, всегда, в отличие от ходячих плотских тел, были, есть и будем послушны Его воле. Он же, возлюбивший людей в единении плоти и духа, удостаивает некоторых из нас чести быть выловленными из общего месива и награждает временным переселением к ним. Ибо по-настоящему мы жаждем одного — облечься в одежду из сухожилий, мышц и кожи. Ты жаждешь?

— Не знаю.

— Я знаю. Жаждешь.

— А кого вылавливают из бульона?

— Конфуций сказал: статуса посланника, или аватара, удостаиваются, как и раньше, древние боги, герои мифов и за особые заслуги Платон. Терминологический казус в том, что никто от вас никаких подвигов не ждет; напротив, чем спокойнее, тем лучше. Остальные, нестабильные, такой переполох могут учинить, век расхлебывать придется. Там и без них суматошно, сам удостоверишься.

— Как же нас выбирают?

— Лотереей.

— Как?

— Конфуций сказал: не тупи. Сам посуди: как иначе-то? Это же награда, а достойных много. У тебя что в лапе?

— Билет с открытой датой.

— Ну вот.

— И что потом?

— Конфуций сказал: вдень, какой неведомо, в никаком году ты полетишь в неизвестном обличье в неизвестную страну и останешься там до неизвестных пор.

— А потом?

— Потом вернешься и будешь тешить нас рассказами о своих наблюдениях за людьми. Тебе, везунчик, выпадет особая удача. Не знаю, как и когда, ноты увидишь свет.

Последние слова слегка мазнули по ушам, мерцающий странник испарился, и в тот самый миг я улетел…

20 апреля

Очухался и записал вчерашнее откровение. Раз записал, стало быть, не сумасшедший. Просто един в трех лицах. Бывает, е-мое. В Жориной черепной коробке тоже много всего понапихано.

Жора занимает пост директора на ладан дышащего магазина всяких мелочей, которым владеет друг Валера. Они вместе окончили Горный институт, вместе распределились в НИИ (тогда у выпускников было обязательное распределение), после развала социализма каждый по-своему ужился с бизнесом. На этом поприще у хозяина явные проблемы. Он считает себя на побегушках у своего друга и не считает это справедливым.

Валеру я видел в нашей квартире дважды — незадолго до его третьей женитьбы и сразу после. Щелк: портрет лучшего друга. Небольшой рост, курчавые с проседью волосы, нос картошкой, губы-оладушки. Голос обычный, не такой красивый баритон, как у Жоры.

Года два — два с половиной тому, неважно, он заехал днем, по-моему, в четверг или в пятницу, не важно, Шура работала. Друзья собирались в баню, но было рановато. Валера устроился в кресле напротив свадебной Жориной фотки, потянуло на воспоминания:

— Смачно мы все-таки тогда жили, правда, Жор?

— Угу. Некоторые ругают социализм, мол, свободы не было, а я считаю стабильность главнее свободы. Образование и лечение бесплатно, равные возможности при поступлении в вуз, на работе у всех, по выражению сатирика, зарплата маленькая, но хорошая. Или это про квартиру? Не суть. Зато каждый год на курорт по профсоюзной путевке. Подумаешь, распределение, если голова на плечах есть — пробьешься. Помнишь, я в лабораторию к Малаховой попал? Она мне сразу сказала, чтобы о диссере раньше сорока и не мечтал.

— И чего хорошего?

— Ничего. Попросился бы в другую лабораторию, там бы мог защититься.

— Чего ж не попросился?

— Так страна рухнула, все кандидаты с докторами наук побежали на рынок бананами торговать.

— Че-то ты… Я имел в виду, что мы время весело проводили.

— А откуда веселье бралось? Из стабильности. Из справедливого распределения благ.

— Да? А по-моему, Жор, из молодости. Ладно, погнали.

Очевидно, банный пар не расщепил в голове хозяина волнующую тему, а, наоборот, способствовал концентрации. Вошел насупленный, швырнул в стиралку мокрое полотенце, принялся мерить шагами квартиру. Моцион указывал на хорошо знакомое мне возбуждение, во время которого Жора по свойственной людям привычке вербализовал потаенные мысли:

— Гребаная страна. Хотел ведь заниматься любимым делом, учился, мечтал пользу приносить. В институте был на хорошем счету, на работе в командировки ездил, денег хоть и мало было, зато перспективы открывались. Все коту под хвост. Кончилась страна, кончился НИИ, и профессия с перспективными деньгами кончилась. Ну да, друг. Друг-хозяин, а я рыба-прилипала. Говорит, у меня деловой хватки нет. А у него есть? Строит финансово необеспеченные воздушные замки, поселяется в них, как в настоящих, и меня за собой тянет. Надо же сначала все взвесить. А этот гном докапывается, чтобы я брал товар на реализацию неизвестно от кого. Случись что, кто отвечать будет? Пушкин? За риск, между прочим, приплачивают, и немало. А ты меня, работодатель-благодетель, на голодном пайке держишь. И ушел бы, но куда? И что я умею? Возраст опять же. Видеть его не могу, достал.

Подобных монологов я слышал великое множество, последний завершил сегодняшний ужин:

— Везунчик этот прощелыга! Из института чуть не выперли за фарцу западными шмотками, спасибо мне, комсоргу, спас, а в НИИ вдруг заделался комсомольским вожаком. Все они, авантюристы, в вожаки шли. Профукали страну. Правильно, Шур?

— Что, Жор?

— Ничего.

Жена не отреагировала не из-за черствости, а в силу исчерпанности темы, но Жора насупился, отодвинул тарелку и демонстративно покинул кухню.

Затык у тебя, хозяин, со временем, вот что. С Валеры не можешь взять пример, бери с Барсика. Животные живут здесь и сейчас, прошлое было вчера, пошло в опыт, будущее будет завтра, чего о нем думать, с настоящим бы разобраться. А в настоящем бей, беги или, если угодил в воронку бурлящих говн, лапками перебирай, как известная лягушка в кувшине с молоком — маслице взбила и не потонула. Ты вроде тоже что-то взбил, только выплываешь не по правилам, ногами кверху, головой вниз. Подобно всем животным, я чужой страх нутром чую. Боишься ты, хозяин, только чего, не пойму. Аватар-то наверняка знает, но молчит.

21 апреля

Уходя утром, хозяин напомнил хозяйке про традиционный фитнес с Валерой. Хозяйка кивнула, но я почувствовал — не верит. В такие моменты она напрягается и разряжается на мне: берет на руки, рассеянно гладит, потом резко сбрасывает. Я не обижаюсь, понимаю — ревность. Супруга видит в фитнесе соблазнительных молодух, со всех сторон обступивших нестойкого супруга, и винит в этом Валеру. «Кот блудливый, — слышу после очередного сбрасывания, — мало того, что дважды разведен, от каждой жены по дочке, ни с одной не общается, так еще и женился на мегере». Невольно мегера отвратила от нашего дома Валеру, дав мне возможность увидеться с ним во второй раз спустя короткое время после его скоропалительного бракосочетания.

Новобрачных пригласили на воскресный обед, было шумно и суетно. Мегера, то бишь Анжела, возвышалась над столом броской молодостью и большой грудью, оказавшими моментальное гипнотическое воздействие на респектабельного, не первой молодости, посетителя ресторана русской кухни, где она работала официанткой. За нашим столом дебелая хохотушка из крохотного южного городка некогда необъятной отчизны перекрыла себе путь к сердцу хозяйки. И не потому, что помешала гигантская для женщин разница в возрасте, и не потому, что Анжела гхэкала или держала вилку в правой руке, а потому, что весь вечер допекала Шуру чванством царицы из «Сказки о золотой рыбке».

К чести хозяев скажу, что они не снобы, не кичатся столичной пропиской и родословной и не унижают братьев по разуму, но нарушать, тем более разрушать пространство своей семьи хозяйка не позволяет никому. У домашних кошек, принужденных судьбой жить на улице, тоже так: будь ты хоть какой породы, если тебя, брошенку, приняли в одичавший клан и пригрели, изволь соблюдать приличия, иначе изгонят. Как сейчас перед глазами грустные подробности истории прибившейся к нам на даче сиамской кошечки.

После ухода молодой женщины Жора вынес приговор — невыносима, дважды повторил его в ледяную спину моющей посуду жены, затем, зябко потирая руки, принялся неконтролируемо перемещаться по квартире, устремив взгляд внутрь себя. Мобильник просигналил пять раз и смолк, через секунды повторил попытку. Жора вышел из подпространства и ответил настойчивому Валере, предупреждавшему о каком-то срочном заказе, который надо было разместить в магазине. Остановившийся отстраненный взгляд, который транслировал «надо же, такую телку отхватил», переместился на жену, потом в сторону, потом внутрь. Жора улыбнулся, наверное, любовницу вспомнил. Ясно, почему тебе зарплаты не хватает.

Животные изнутри гармоничны, человек вынужден компенсировать недостаток внутренней гармонии внешними факторами. Какой-то венец творения несовершенный.

23 апреля

Вчера заходил Паша, Жорин приятель, симпатичный и Шуре, и мне. Щелк: полноватый сорокалетний миляга из Челябинска, Челябы, как он говорит. Приехал в Москву, охотницу, как Жора говорит, за головами и свежей кровью. Веем видом напоминает меня: сытый, вальяжный, не повышающий голоса, если не раздражают.

Приятели познакомились четыре года назад в бане, там же состоялся первый умный разговор. По возвращении хозяин с восторгом сообщил жене о потрясном мужике, закоренелом холостяке, успешном программисте из крупной компании, позитивном и независимом. «Мне бы так», — вероятно, подумал Жора, а я, помнится, подумал, что соседство голых однополых тел вполне способно стимулировать интеллектуальную близость. Паша стал неназойливо бывать у нас по субботам, даря хозяйке обходительность и цветы, а мне недешевый корм, за что я благодарно трусь о его ноги.

Визит начался в прихожей с традиционных дифирамбов нашей старорежимной квартире в сравнении с Пашиной хайтековской. Потом все, по обыкновению, переместились на кухню, где уже ждал чай с хозяйкиными фирменными сладкими пирогами. Хозяйка, побыв немного, деликатно удалилась в спальню отдохнуть, предоставив мужчинам свободу выбора тем, а я остался наблюдать.

Жора, нахохленный, голова немного склонена на левый бок, глаза скосились в противоположную сторону — вылитый готовый к бою соседский петух, виденный мной из окна дачи. Только крылья-руки не отведены назад, а напряженно сцеплены пальцами на животе — чуть что выпрямятся и отхлещут визави по морде.

На повестке дня страна. Главный критерий определения гражданина, начинает Жора, желание приносить пользу родине и народу. Паша, непосредственно себя с Жорой причисляющий к тому самому народу, возражает, что желание пользы и сама польза суть различны. Они-то оба, считает Паша, давно уже приносят пользу родине, работая на нее по возможности честно. На родину в смысле и на себя, потому что уже почти тридцать лет, как это разрешено. Ну, мы ж не на себя работаем, на дядю, перечит Жора. На дядю, кивает Паша, но, во-первых, никто не запрещает и на себя, а во-вторых, если ты профессионал, то тебя и дядя неплохо кормит. Здесь он на больную Жорину мозоль наступил.

— Профессионал! — взвивается Жора. — Да профессионалов всех удавили в перестроечное лихолетье, новых что-то не видно.

— Во-первых, новые уже народились, ты просто не в курсе, во-вторых, к примеру, я, — спокойно парирует Паша, — а ты разве не профессионал?

— Ну, я не по специальности работаю…

— Кстати, про специальность. Меня по годовому контракту приглашают в Испанию или Китай, на выбор.

— И что ты?

— Думаю. Ты ведь был в Испании? Как там?

— Классно, — кисло отвечает Жора, расцепляя руки-крылья и глядя на приятеля скорбными глазами.

В Жориных глазах годы спрессовались в мгновение. Я тоже побывал туристом в Испании начала двухтысячных, когда вместе с хозяевами разглядывал семейный альбом, и теперь сканирую Жорины мысли. Вот он, весь в белом, за столиком на берегу океана пьет ром, элегантный набриолиненный испанец приглашает его в крупную фирму на руководящую должность с невероятными возможностями и деньгами, он сомневается, его уговаривают, он милостиво соглашается.

Лично я на Пашином месте дома бы остался. Зачем мне Испания? Или Китай? У них, вон, кошки голые, а у нас яйца золотые.

— А интеллигенция? — вскидывается, выводя меня из задумчивости, Жора. — Уничтожили интеллигенцию, сделали из борцов за свободу кривляк и шутов.

— Они сами себя превратили в шутов, в Репетиловых, шумим, братец, шумим, всех долой да все пропало. Нет такого класса и никогда не было. Были совестливые и порядочные люди. Они и сейчас есть.

— А как же борьба с имущественным неравенством?

— При чем здесь интеллигенты? Здесь государство должно регулировать. Законами.

— А если законы не исполняются? Не надо бороться?

— Ты вот недавно рассказывал про полицейского, который с тебя деньги взял за обгон в населенном пункте. С кем будешь бороться? С гадом-полисом или с собой, нарушителем? Давай пироги есть, чай остыл, — подвел черту под диспутом Паша.

С интеллигентами, хозяин, у тебя тоже затык. По моему мнению, была интеллигенция классом или нет, только утратила она нынче свое главное историческое качество — стыд. Я долго не мог просечь эту эмоцию, поскольку животные ее не имеют. Мы не прячем гениталии, не скорбим, если обидели собрата, не унываем по поводу отсутствия у соседей нормальных жилищных условий при наличии таковых у себя. Людям же свойственно стыдиться. Половых органов — издавна, собственного поведения — в процессе эволюции сознания, собственных недостатков и достоинств до сердечной боли — русской интеллигенции. Подозреваю, что третья форма индивидуального стыда накладывается на поиск общей справедливости, иначе не ставил бы хозяин «как им не стыдно обманывать народ» на одну доску с «они окончательно дискредитировали понятие справедливости». Возможно, и так, только стесняюсь спросить: «Если ты, Жора, считаешь себя интеллигентом, какого ж тогда ты, белый и пушистый, занимаешься мелким щипачеством?» Припоминаю хвастовство жене про реализацию контрабандных хабэшных футболок: челнок из Узбекистана отдал их в магазин по сто пятьдесят рублей, а ты, минуя Валеру, загнал по триста. И считал это чуть ли не геройством. Известно мне и про польскую контрафактную косметику с ведома Валеры, и про вьетнамские рубашки «Лакоста» без ведома. Что до народа, за который интеллигенция многие лета болела и который, прав Паша, ныне переродился в людей с конкретными проблемами, то болеть конкретно, доложу вам, совсем не то же самое, что болеть вообще.

13 мая, поздний вечер

Отец на даче, сын заходил навестить мать. Щелк: портрет молодого человека и пожилой женщины с котом.

Митя входит, целуется с мамой, снимает в прихожей куртку и ботинки, смотрит сквозь сидящего на коврике меня, переступает, идет в ванную помыть руки, возвращается, ногой отодвигает, словно половую тряпку, нас с ковриком, достает из кармана куртки черный глянцевый айфон и, автоматически прокручивая его в пальцах правой руки, словно завзятый картежник колоду, перемещается в гостиную. Там, на накрытом праздничной льняной скатертью столе, томятся в ожидании перманентные пироги, специально приготовленная к приходу дорогого гостя снедь, маринованные грибочки с дачи и бутылочка домашней настойки на сливе. У столь же истомившейся в дверях комнаты хозяйки расплывшиеся в улыбке губы диссонируют с виноватыми глазами. Усевшись за стол, она принимается накладывать в сыновью тарелку побольше мяса, риса с подливой, эксклюзивного зеленого салата, сохраняя на лице улыбку и вину. Лицо сына не имеет выражения.

— Как дела, Митюш? Сливяночку будешь? Грибочки?

— Нормально. Нет, я же за рулем. Грибочки погодя.

— Как дома? Ну, твое здоровье.

— Нормально. Спасибо.

— На работе тоже нормально? Я ни разу от тебя не слышала, как ты набираешь профессиональные знания, — глаза становятся жесткими. — Ты ведь и выставки должен посещать. И театры.

— Я с тобой и на выставки находился, и в театры, и вообще намаршировался. Ты всегда лучше знала, что мне надо.

— А что, не знала?

— А что, ты меня спрашивала, нужны ли мне твои знания? Согласен ли я с твоим выбором для меня факультатива или института?

— Зато художественная школа, куда я тебя за уши тянула, помогает теперь в твоей профессии.

— Помогает, мам, помогает. Только лучше бы я в футбольную секцию ходил.

Митя выставляет против Шуриных стрел щит раздражения, что привносит в трапезу напряженность. Молчаливо пожевав, Шура активизирует процесс пищеварения стопочкой сливянки, после чего стирает салфеткой с губ салатные листочки:

— С тобой о книжных новинках хотя бы можно поговорить? Ты вообще книжки читаешь?

— Вообще читаю. В частности, по профессии.

— А художественную литературу?

— Нет. Почти нет.

— Ты понимаешь, что так можно деградировать?

— Деградировать, мам, можно от дилетантизма. Читать, читать и оставаться просвещенным олухом.

— Но ведь книги делают жизнь интересней!

— У меня она и так интересная.

— Митя, ты себя обкрадываешь.

— Да нет, просто я состою не в твоем клубе по интересам.

Широко гуманитарно образованная Александра Владимировна не находится, что ответить добровольно отказавшему себе в наслаждении художественным чтением Дмитрию Георгиевичу, и спрашивает просто сына:

— Ты когда в следующий раз придешь, Митюш?

— Не знаю, мам, как сложится.

— Ну ты хотя бы звони, хотя бы раз в неделю, мы и скучаем, и мало ли что может случиться, немолодые уже.

— Ладно. Вам бы к врачу сходить, провериться.

— Да, придется, наверное, сходить. Папе на даче надо бы помочь, крышу на сарае перекрыть, протекает. Он скоро вернется, может, ты его дождешься?

— Слушай, извини, времени совсем нет.

Лежащий рядом с тарелкой айфон сотрясается от рычания Cannibal Corpse, мать вздрагивает, сын, великодушно смотря на нее, проводит пальцем по экрану:

— Алло. Я же предупреждал, что съемка может сорваться из-за погоды. Нужен пленер, как у импрессионистов, много света, а на завтра облачность сплошную обещают. Да, вы внесли предоплату, ничего не отменяется, солнышко выглянет, и сразу побежим. Не волнуйтесь. Нет, не надо. До свидания. Извини, мам. На дачу не знаю, как смогу вырваться, видишь, работа. Халтуры задолбали. А вы наймите на крышу-то, деньги у вас вроде есть, бабушкину квартиру сдаете. Если что, скажи, я подброшу.

— Да, придется, наверное, нанять. Что ты, спасибо, денег хватает.

Так вышло, что все объединяющие темы оказались под запретом. О жене, о внучке, о работе — ни-ни. Остались формальные «очень вкусно», «бери добавку», «грибочки хороши», «что-то в этом году весна запоздала». Поев, испив чаю с пирогами и позвонив жене с предупреждением о скором прибытии, сын, прощаясь с матерью в коридоре, меряет меня взглядом:

— Огромный какой стал. Быстро же ты мне замену нашла.

— Ты о чем, Митюш?

— О чем… Балуешь его, все позволяешь… Помнишь старый анекдот, «позвольте побыть вашим котиком»?

— Митя, ты меня удивляешь…

— Сам удивляюсь. Ладно, не обращай внимания, мамуль, давай поцелую. Пока.

Закрыв за Митей дверь, Шура долго стоит в задумчивости, будто что-то вспоминая. Потом бережно, как ребеночка, берет меня па ручки, идет к дивану, садится и тихо заговаривает сама с собой: «Как можно не читать книг? Столько вкладывали в ребенка, столько старались, а вырос каким-то чурбаном. Или он умный? К Барсику зачем-то привязался. Совсем чужой стал. Это его эта довела». Взгляд, устремленный в глубины мозга, ищет если не ответов на вопросы, то опоры — и не находит. Осторожно переложив меня на диван, хозяйка поднимается, оправляет домашнее платье, выпрямляет, сдвинув лопатки, спину, собирается убрать со стола, но передумывает, достаете полки книжку с закладкой и возвращается на диван поближе к торшеру.

Шура поглощена, я прокрадываюсь к оставленному Жорой в спальне на тумбочке ноуту и фиксирую Митин визит. Устал. Нового ничего не предвидится, за ушком никто не почешет, влажный корм в миске засох. Сворачиваюсь калачиком, прячу нос в хвост и гашу янтарные огни.

13 мая, ночь

— Привет! Не спи, замерзнешь!

Кто таков? Никого не увидев, повернулся на странный запах в углу и возле зашторенного окна обнаружил монстра. Не может быть. Только подумал, в голове возникли строчки: «кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами».

— Прочитал? Ну здорово, собрат, — на меня перил огненные зенки романный Бегемот.

— Тебя нет, — сказал я твердо. — Ты придуман писателем Булгаковым, и я о тебе не вспоминал.

— Это тебя скоро не будет, андроид недоделанный, а я всегда есть. По свету гуляю, прибываю к кому пожелаю. О, стихи. Писатель воплотил реальность в образ, но хозяин у меня другой.

— Кто?

— Подумай.

— Не может быть, — только произнес, как понял, что не только может, но и есть.

— Соображаешь, гомункулус, — похвалил Бегемот и расправил лапой усы.

— А ты зачем?.. Ты что здесь делаешь?

— Жатву проверяю, поспела ли.

— Какую жатву?

— На сапиенсов твоих любуюсь, замечательные солдаты из них получатся.

— Солдаты?

— Ну да, место встречи изменить нельзя — Армагеддон.

— Господи, да что ты такое буровишь?

— Вот первое слово ты зря сказал, не делай так больше, — рыкнул котище. — Попрошу обращаться со мной вежливо, я панибратства не потерплю. Попрошу усвоить, я нервный.

Таким холодом меня обдало после этих слов, до печенки прямо, в нос такой запах ударил противный, прямо глаза заслезились. Чем от него так воняет?

— Не воняет, а пахнет. Серой. Многим нравится. Котик серый пахнет серой — ничего каламбурчик? — оскалился, а потом захрюкал Бегемот. Позже я сообразил, что он так смеется.

— Ты черный.

— Дурашка, это же искусство, там сходство не обязательно. Кроме того, я могу стать разным.

Сказал, и тут же поменял окрас на рыжий. Через секунду на белый. Еще через секунду вернулся в первобытное состояние.

Я окончательно пришел в себя и решил выяснить все досконально:

— Так что ты там про жатву тер?

— Любопытство похвальное качество, через него у живых существ происходит познание мира. Потом люди, как всегда, все портят. Не накатить ли нам, прежде чем я углублюсь, а?

Не дожидаясь ответа, а может, зная заранее, он вразвалку подошел к столу, наполнил бокал, повернулся ко мне и влил в пасть алую жидкость. «Кровь, — ударило мне в голову, — он пьет кровь».

— Что ты дерганый такой, дурашка, отсвета испугался. — Бегемот одним прыжком перенес жирное тело на диван и уселся рядом со мной, положив одну на другую нижние лапы и скрестив на груди верхние. — Я не вурдалак, не бойся, не укушу. Ну так вот. Помнишь, что хозяин, да не твой, мой, говорил про людей?

Перед глазами замелькали литеры: «люди как люди…обыкновенные люди…»

— Пррравильно. Обыкновенные, в этом вся соль. Не убийцы, не казнокрады, не разбойники с большой дороги, детей не едят, — котяра блеснул глазами, которые тоже за секунду сменили цвет с огненно-желтого на изумрудно-зеленый. — В то же самое время они по-своему убийцы, казнокрады, разбойники, детей и заодно друг друга едят поедом. Ну и остальное по мелочам. Да ты сам недавно о том же думал.

— Ничего такого я не думал. Если только абстрактно.

— Возможно, зато их дела и мысли вполне конкретны. Летят чисто конкретные делишки с мыслишками, как птички небесные, в копилочку к хозяину, а уж он выстраивает всех обладателей по ранжиру. До маршалов и генералов семейка твоя, понятно, не дотягивает, там особи покрупней, однако на пушечное мясо вполне сгодится.

— И что, они погибнут?

— Ты что имеешь в виду? Они, конечно, погибнут в том, последнем, бою, а пока живы, я буду их беречь, охранять, направлять. Не позволю сойти с начертанного пути. Опять стихи!

Бегемот, отправив в пасть маринованный гриб, облизал вилку. Когда успел свистнуть? Я перевел взгляд со стола на его передние лапы, теперь свисающие вдоль тела, и спросил:

— Каким же образом ты собираешься их направлять?

— Направлять — значит культивировать индивидуальные свойства, превращая их в пороки. К примеру, Жорину осторожность я обратил в трусость.

— Ты обратил?

— А то кто ж? Люблю с людишками поиграть, они, наивные, об этом и не подозревают. Думаешь, Жора действительно защищал в институте Валеру, когда того хотели исключить за спекуляцию? Он хотел, правда хотел, но в деканате сказали «пойдешь паровозом», я на ушко пошептал, и он струсил. А Валеру оставили, ограничились выговором, он же отличником был, гордостью факультета. Жора увидел, что ситуация рассосалась, и наврал другу про собственное заступничество. Взял я с той поры в лапы ниточку и стал Жорика за нее дергать, уча храбро самовыражаться за счет любовницы, сына, общей справедливости или малышей вроде тебя.

— Ах ты лиходей. Но Митя-то настоящий храбрец, его тебе не достать.

— Митю-то? В этом смысле, может, и недостать, но слабое местечко у него есть.

— Какое?

— Любовь.

— Любовь слабое местечко?

— Еще какое. Словцо замечательное, все за ним видят нечто возвышенное, но на самом деле это…

— …что?

— Страдания, ревность, предательства, убийства — любви оборотная сторона, которую любит сатана! Хр, хр, хр. Любовь эта пресловутая и Жору ко мне приведет, и Шуру, и Лелю, и… Да она почти всех привела, кого я знавал, а знавал я многих. Ладно, еще навещу, понаслаждайся покуда воспоминаниями, посамовыражайся в творчестве.

14 мая

Все-таки сбрендил. С другой стороны, сижу, пишу, е-мое. Соберись, тряпка. Интересный, однако, был разговор: Жора, трусость, любовь…

Время любовницы Юли наступает тогда, когда хозяин, вместо того чтобы использовать выходные для поездки на дачу, ссылаясь или на занятость (меряет квартиру шагами и клянет Валеру), или на здоровье (жалок, глаза как у кота из мультфильма «Шрэк-2»), или на крупные неисправности в машине (настойчивые звонки в сервис, где все время занято), предлагает хозяйке отправиться общественным транспортом, а мы остаемся в Москве. Любовница компенсирует Жоре не только возрастное охлаждение между супругами, но и тайную обиду на жену, которая, сама того не желая, обрезала мужу крылья. Оставаясь один после встречи с пассией, хозяин; оправдывая себя, обвиняет хозяйку. То она отрицательно отнеслась к его выбору следовать за Валерой, а не перейти на преподавательскую работу, как ему предлагали, «а должна была поддержать и не называть теперь торгашом». То не согласилась эмигрировать с ним в неведомую заграницу и заняться там бизнесом, мотивируя свой отказ неспособностью мужа к такому роду занятий, «а должна была верить, что все получится». То ей не нравится, как он ведет себя с сыном, то вообще не нравится, как он себя ведет, виновата она в конце концов даже в том, что он так к ней привязан.

Щелк: Юля, 34 года, работает продавщицей в магазине хозяина, в лице и фигуре есть что-то от Анжелы, откуда родом, не знаю, говорит без акцента. Никогда не изгладится из моей памяти ее приход прошлым летом. Откладываем фотоаппарат, берем кинокамеру. Кот-аватар-режиссер… Круто.

Июль, Юлин день рождения, обтягивающее платье, кошачья грация:

— Ой, привет, Барсик! Хороший, хороший (чешет за ушком). Ты тоже Барсик, ха-ха, ну давай тебя тоже почешу. Ну давай поцелую. Ну подожди, может, сначала перекусим? Старушка нам оставила чего-нибудь вкусненького? (Идут на кухню.) Ой какой стол! Знаю, почему ты от нее не уходишь, я тебя такими разносолами кормить не буду.

— Мне других твоих разносолов хватает. (Не садясь за стол, разливает вино.) За тебя, конфетка!

— Спасибо, вкусное вино. Жорик, ты котик. Кстати, ты не забыл?

— Да я вроде никогда не забывал (показывает на приготовленные у вазы с фруктами деньги. В сексуальных отношениях партнеров присутствует экономическая составляющая: Юля снимает квартиру, а Жорик вносит арендную плату).

— Котик!

(Садятся, молча едят запеченную с овощами курицу, поедая друг друга глазами.)

— Ты останешься подольше?

— Ой, нет, мы с подружками договорились пойти в кафешку, попраздновать меня.

— С подружками? (Лицо Хозе из оперы Бизе.)

— Да ладно тебе. Ты должен мне доверять, без доверия нет любви (строго). И потом, чья бы корова мычала (гневные глазки, надутые губки).

— Нуты же знаешь мою ситуацию (умоляюще).

— Да ладно, твоя бабулька здоровей здоровых, просто ты к ней привык и тебе удобно. А мы будем меня поздравлять? (Лукаво.)

— Заинька, кисонька, за тебя!

(Быстро выпивают. Юля выжидающе-завлекательно смотрит, Жорик притворно-непонимающе отвечает, потом жестом факира достает из кармана джинсов коробочку. Юля, изображая удивление, открывает.)

— Котик! Какая прелесть! (Идет к зеркалу в коридоре примерить маленькие сияющие сережки. Жорик наливает себе и выпивает. Потом еще. Потом до конца.) Это что, настоящие бриллианты? (Выглядывает из-за двери.) Прелесть! Ты мой лучший подарочек (обещающий взгляд).

Затемнение, титры, вторая серия лавстори категории В — превращение покладистого домашнего котика в хищного камышового кота. Спальня. Страстное взаимное раздевание. Обнаженные тела бросаются в заранее разобранную постель. Никаких предварительных ласк — буря и натиск. Он нависает, впивается ей в губы, покусывает шею. Как же хорош! Благородная седина, античный профиль, прорисованные мускулы. Она извивается, стонет, царапает ему спину. Меняют позу, она на коленях, он сзади. Быстрее, быстрее, быстрее. Голова вскинута. Победный рык. Дрожь. Рухнул. Молчание, потом идиотское:

— Тебе было хорошо?

— Конечно.

— Я так соскучился, просто не мог ждать.

— Конечно.

— Ты любишь меня?

— Конечно.

Дальше обычно оба делают вид, что безмерно счастливы, наслаждаются покоем после коитуса, мило щебечут, в редчайших случаях следует повторение, но, как правило, Юля вспоминает о срочных делах, затемнение, титры, душещипательная мелодия.

В тот раз эпилог не задался. Жорик, от избытка вина или жары, стал настойчиво убеждать Юлю, что любит только ее, что от жены его тошнит, что сил терпеть совсем не осталось. Любовница заскучала от вранья, а я вскипел. Пусть ты, как многие мужики и все кошачьи самцы, полигамен. Пусть ты в поиске сексуального наслаждения выбираешь более молодую и здоровую самку. Пусть ты стараешься завоевать эту самку доступными тебе средствами, крыся от жены деньги. Но зачем оговаривать родного тебе человека, когда в таком позорище и нужды-то нет? Я расценил это как предательство, вышел из спальни в гостиную, взобрался на любимое хозяйское кресло и нассал.

Почему спалился? Ослабленные природные инстинкты. Задумался на своем коврике в коридоре, закемарил, не уловив через вату дремы, как упорхнула Юля, как в трусах прошаркал тапками в гостиную Жора потискать комп. Хозяйская рука материализовалась в секунду, сгребла и так шандарахнула о стену, что из меня пять жизней точняк вылетели.

— Барсик! Падла! Убью!

Не понимаю, откуда взялись силы заползти под диван. Перед отключкой услышал звонок хозяйки, потому что хозяин елейным голосом ответил привычное: «Конечно, мамик, ты же знаешь, мне без тебя всегда плохо».

3 июля

Погоды не было, месяц мотались туда-сюда из Москвы на дачу, совсем меня вымотали, последнее здоровье растратил, напрасно только лета ждал. Митя говорит, они семьей на выходные ездят дышать в Тимирязевский парк. Сомнительное удовольствие.

Что там у нас на повестке? Ага, любовь.

Из воспоминаний, которые не отпускают хозяев и по сей день, стало понятно, что я, появившись после отселения сына, переключил внимание родителей на себя. Митя, зажив своим домом, звонил им по пути на работу или обратно, навещал нечасто и только в вечерние будни, тем не менее трепет в отношениях предков к потомку остался, даже, как это нередко бывает на расстоянии, возрос. Ручеек разлился в реку. Река разделилась на два потока: в мамин стекались переживания за личную составляющую, в папин — за профессиональную.

Откладываем кинокамеру — не желаю быть кинорежиссером, желаю сделать аудиокнигу. Скинул себе на смартфон — у аватара обязательно должен быть современный гаджет, — и балдей, когда приспичит.

Голос автора, тембр как у любимого Шурой советского артиста Алексея Баталова:

— Георгий Алексеевич, считающий свою жизнь не вполне удавшейся по причине отсутствия самореализации и как следствие необходимой, на его взгляд, финансовой компенсации, возлагал все надежды на сына, который был призван загладить отцовские неудачи и «показать им всем». Отец тяжело пережил оставление сыном института, поскольку в наполовину социалистическом сознании возможность как самореализации, так и обогащения без высшего образования не мыслилась. И уж никак не входило в неширокий перечень профессий, ведущих к успеху, фотодело. Однако поскольку плетью обуха перешибить не удалось, Георгию Алексеевичу пришлось смириться с выбором Дмитрия Георгиевича, хотя рубец от нанесенного оскорбления ноет и поныне. Что делает хищник, если его охота не удалась? Затаивается и выжидает. Отец поступил подобным образом, только его ожидание было ожиданием триумфа сына, для чего требовалась, так сказать, перезагрузка собственной программы. Обновление 2.0 представило фотодело в качестве современного карьерного направления — а что, фотографы, вон, всяких селебрити снимают, по свету мотаются, деньги лопатой гребут. Пол года после переселения Митя колыхался, как мыслящий тростник на ветру, перебиваясь скромной зарплатой в журнале и случайными заработками на стороне. Отец, ничего в фотографии не понимавший, думал, что сын пока не достал лопату от недостатка опыта работы и знания жизни, поэтому решил последовательно делиться с ним тем и Другим. Наставления передавались в основном по телефону.

Голос Жоры, глубокий баритон:

— Я с начальством никогда не спорил, что ты все сетуешь, что оно в фотографии не разбирается, зато оно в зарплате разбирается, предоставь ему, чего просит… я никогда с выводами не торопился и на рожон не лез, а ты как бык на красную тряпку бросаешься… и правильно тебя премии лишили за опоздание, дисциплина на производстве обязательно должна быть, без нее все развалится, никто ничего делать не будет, я сам всегда вовремя приходил… что значит дай взаймы до зарплаты, я никому денег взаймы не давал, а у тебя сегодня есть дополнительный гонорар, завтра нет, такие же вот необязательные то расплатятся, то не расплатятся, тебе надо это учитывать в планировании бюджета… а ты бы сначала подумал, чем мутить дела с сомнительными людьми, теперь тебя кинули, я до того как что-то предпринять, всегда все тщательно взвешиваю…

Голос автора:

— Затем беседы становились все короче, далее прием наставлений был ограничен и вскоре вовсе прекращен. Георгий Алексеевич чувствовал себя оскорбленным, по возвращении с работы в ожидании звонка ходил, постепенно ускоряясь, из угла в угол, затравленно смотрел на жену и, наконец, плюхнувшись в кресло, принимался обсуждать с ней перспективы рабочей биографии Мити.

Беда, как всегда, внезапно ударила под дых: сын оставил пусть и не очень хлебное, зато стабильное рабочее место и ушел в свободное плаванье, то есть стал фрилансером. И таким образом второй раз отнял у отца мечту. Митя информировал о своем решении маму, но Георгия Алексеевича так пробрало, что он не удержался от самостоятельного звонка. Устроил забег, тыкал в кнопки смартфона, не попадал, куда нужно, чертыхался, наконец, еле сдерживаясь, отчеканил:

— Чем же мотивировано твое решение? Или оно спонтанное?

— (Включается баритон Мити.) Здравствуй, пап. Решение мотивированное. Во-первых, в этом дамском журнале скукотища, во-вторых, работа однообразная, узкая специализация. Потом я считаю унизительным требовать от творческого человека приходить и сдавать материал вовремя. Я не могу по расписанию подбирать хорошие ракурсы, делать качественные кадры. И за это зарплату срезают! И главное, давали бы эту зарплату вовремя, а то постоянные задержки, с нами еще за прошлый квартал не рассчитались.

— Значит, надо было бороться, профсоюз организовать. В суд подать.

— Не смеши, пап, какой профсоюз. На мое место очередь до мавзолея из иногородних, да и москвичей хватает. А суд, даже если б я и выиграл, деньги бы получил, как думаешь? Наш капитализм еще не дорос до цивилизованного разруливания.

— Значит, надо было потерпеть, хороших начальников не бывает.

— Знаешь, для меня критерии хорошего или плохого начальства это профессионализм и справедливое отношение к людям. Моя начальница, она же держательница журнала, имеет неуемную энергию, за что уважаю, но такой же отдачи требует от подчиненных. С какого, спрашивается, бодуна? Денег не платит, а виноваты во всем сотрудники. Сама в фотографии полная профанка, зато гонору хоть отбавляй, учит меня, кого и как надо снимать.

— То есть ты собираешься снимать что хочешь, как хочешь и без зарплаты? А жить на какие деньги?

— Знаешь, я за это время обзавелся кое-какими связями, есть выходы на заказчиков, так что, думаю, денег хватит. Потом, я тебе не говорил, хотел сделать сюрприз, я ж курсы закончил! Так что теперь твой сын дипломированный специалист. Буду заниматься любимым делом без всяких указиловок, может, даже свое ИП открою.

Голос автора:

— Георгий Алексеевич, сухо пожелав успехов в работе, отключился.

Вот так, без трудовой книжки, без жалования два раза в месяц, без внутренней и внешней дисциплины, без высшего образования и, следовательно, без всякой возможности стать состоятельным и состоявшимся человеком. Какие-то непонятные курсы… Какое-то непонятное, наверняка рисковое ИП… Отца, и так надломленного глобальными историческими катаклизмами, апперкот сына пошатнул. Состояние грогги всего организма не только не позволило быстро произвести апгрейд мозга, но усугубилось новой атакой — Митя по телефону объявил, что Леля беременна. Неожиданный трабл так изменил античные черты Георгия Алексеевича, что Александра Владимировна забеспокоилась, не гипертонический ли у него криз. Померив давление и успокоившись, она иронично вразумила мужа: «Жора, ты не волнуйся, радость, конечно, большая, но все же это тривиальное событие в истории человечества». В ответ услышала обескураживающее: «А как он собирается содержать семью?»

Продолжение трансляции завтра после двух часов ночи.

4 июля

Не хочу аудиотрансляцию, хочу театральную постановку с интерактивными элементами. Да, я самодур. Кто запретит?

Главные роли: Жора, Шура, голос за сценой. Эпизодические роли без слов: Митя, папарацци за дверью гостиной — маленький, похожий на котенка, в серенькой, похожей на заячью, меховой курточке.

Действие первое, декорации нашей квартиры.

Голос за сценой:

— Содержание семьи сопровождалось для Мити некоторыми напрягами. Уже на ранних сроках беременной требовался какой-то особенный уход, продукты покупались только экологически чистые в каких-то особенных магазинах, наблюдалась она у частного гинеколога, рожать собралась в платной клинике. Митя составил смету с необходимыми текущими и предстоящими радостными тратами, включил свой предполагаемый месячный заработок, вклад родителей жены, после чего, несмотря на занятость, вечерком заскочил передать окончательный вариант на утверждение своим родителям. Родители попросили время на размышление, «недолго», споткнувшись об удивленный взгляд стоящего в коридоре сына, проронила мать. Не успела закрыться дверь, разразился скандал.

Папарацци высовывается из-за кулисы и наводит объектив на участников сцены.

Шура, стоя в коридоре:

— Сумма, конечно… Ну ничего, мы семья, надо помочь ребенку. И потом, это ведь ради внуков. Так, можно заложить в ломбард золотой бабушкин кулон с изумрудом. Дальше — продать что-нибудь из старой мебели, допустим, гардероб, я на всякий случай узнавала в антикварном, безумных денег стоит. Аренду за квартиру можно поднять, мы мало берем. Взаймы взять у кого-нибудь, у Валеры, например.

Жора, обежав квартиру:

— Скотина, на нашем горбу хочет в рай въехать! На хрена было жениться, если ни нормальной работы, ни денег!

— Не смей обзывать родного сына. Мальчику сложно. И потом, это ведь временные трудности.

— У нас нет средств на то, чтобы его жену не продуло в одноместной палате!

— Ну ладно, Жор, найдем деньги, кулон, действительно, заложить можно.

— Не говори мне про заложить, это же фамильная вещь, а если мы ее выкупить не сможем? Он выкупит?

— Жор, не хочешь помочь, так и скажи. Я у подруги займу, кредит в банке возьму в крайнем случае.

— Кредит? И чем будешь отдавать?

Вопрос завис в спальне, растворенный в воздухе звонком на мобильный хозяйки:

— Алло, Митюш. Ну, мы с папой прикидываем, сложновато, конечно. Да. Да. Нет, у нас такой суммы сразу не наберется. Когда? Знаешь, давай мы сейчас дадим, сколько можем, а там как пойдет. Заезжай завтра. У метро? Ну давай у метро. Целую.

Шура смотрит на подошедшего Жору, и он читает в ее глазах, что она даст денег, как бы он ни бесновался. Найдет и даст. От злости на сына, от злости на жену, от бессилия что-либо изменить, он идет на кухню, достает из раковины две немытые тарелки и по очереди грохает об пол. Тянется за своей чашкой с присохшей заваркой, но передумывает. Антракт.

Действие второе. Минимализм, на заднике огромный экран компьютерного монитора.

Голос за сценой:

— С той поры отец вступил с сыном в конфронтацию. Противоречия не сняли ни тактика кнута и пряника жены, ни благополучное рождение внучки, ни попытки достучаться самого сына. Телефонные переговоры из употребления практически вышли, общение фейс ту фейс по скайпу у обоих вызывало неловкость, оставался имейл — прекрасная возможность коммуникации для тех, кого тошнит от визуального контакта, но воспоминания о голосе спазмов не вызывают.

Ночь. Папарацци выходит из-за кулис, включает компьютер и читает Жорину почту.

Сын пишет: мои работы размещены в рунете, такой-то электронный адрес. Отец отвечает: ничего, только, по-моему, фокусировка сбита. Re: Пап, это особый принцип съемки, у известного фотографа можно посмотреть. Re: Видел, размазня какая-то, так сейчас принято снимать? И за это платят? Re: Это размытость. Ты вообще способен за меня порадоваться? Или так и будешь троллить? Re: Троллю я судака в реке, а порадуюсь, когда станешь таким же известным фотографом, как тот, на которого ссылку дал. Re: Мне кажется, ты не веришь, что я смогу стать известным фотографом. Re: Верю, не верю, не в этом суть. Мы с мамой мечтали, что ты станешь приличным человеком, что мы будем тобой гордиться. Re: А я, значит, неприличный человек? Re: Слушай, что мы все за рыбу деньги? На дачу когда приедешь? Я новый сарай построил, сосед Серега помог. А старый разобрал, надо бы бревна перепилить и на задний двор перетащить. Re: Заеду обязательно, только дела разгребу. Я на халтурах постоянно зависаю, Леля в фитнес записалась, жутко дорогой, зато там ей вернут форму. Re: Мы с дачи вернулись, бревна Серега помог перетащить. Re: Я тебе ссылку кинул на один группешник, забойная музыка, жаль, наш рок приказал долго жить. Re: По-моему, как вы теперь выражаетесь, аццкий ад. Re: Решил записаться в секцию айкидо. Re: Чтобы правильно морду бить? Мама неважно себя чувствует, ты бы зашел проведать или позвони хотя бы. Re: Айкидо не мордобой, это особая философия. Маме звонил, в субботу приду. Ты на даче будешь? Re: На даче, не волнуйся, философ, не помешаю.

Экран гаснет. Занавес.

24 июля

Дача моя кляча, любовь моя морковь, Митя ты мой тютя.

Чего Мите не хватает? Ласки, как коту? Понимания, как человеку? Или еще чего-нибудь, на что мне, по большому счету, плевать. Во-первых, потому, что сам никогда не стану отцом, во-вторых, потому, что даже если б стал, никогда б об этом не узнал, поскольку полагал бы миссию выполненной сразу по овладении самкой, так уж мы, коты, устроены, в-третьих, потому, что Митя ко мне равнодушен. Вернее, это как раз первое. Не пойму, откуда проистекает его индифферентность… Ёкарный бабай, так вот же она, ревность! Родную мать к коту приревновал: «анекдот», «позвольте быть вашим котиком». Конечно, все, как говорится, не без греха: Шура ревнует Жору, Жора Юлю, да и я, если разобраться… Ласкать хозяйка должна только меня, и Жоре нечего посягать на мое законное диванное место. Ёкар… Митя-то с Жорой два сапога пара — порешили меня, конкурента за внимание хозяйки, оскопить. Ах вы лиходеи… Говорят, коты злопамятные, да нет, просто памятливые, и хорошее помним, и плохое.

Щелк: репортажная фотография — ветеринарная клиника, куда Жора с Митей повезли меня на первом году жизни для ликвидации части первичных половых признаков. Вернее, повез Жора, Митя ждал отца у метро (машины у него тогда не было), чтобы вернуть взятый для мелкого ремонта шуруповерт, да, видно, не удержался, решил полюбопытствовать, как коту яйца отрежут.

Место оказалось пристанищем для многих приличных ребят: в переносках подрагивали кошки, собаки, еноты, кролики, морские свинки, из угла дамской сумки выглядывала змея, на двух стульях разместился завернутый в одеяло крокодильчик. Ковчег. Пока сидели в очереди, завязался немой перекрестный диалог с братьями и сестрами, мы ведь, в отличие от людей, не потеряли способности к телепатическому общению. Такого наслушался, врагу не пожелаешь! Одного кота, например, бьют. Он в ответ царапается и кусается, его бьют чаще и сильнее, вот решили проконсультироваться, не бешеный ли. С маленькой собачкой мужик вступает в половой контакт. Она, будучи на последнем издыхании, укусила его в причинное место, мужик собрался ее усыпить. Белую крысу девочка наряжает в платьице, чепчик и трусики, все специально привезенное из Франции. Крыса в трусики писает, а девочка ее воспитывает, каждый раз после конфуза подрезая хвостик. Хвостик почти закончился, и мама девочки пришла узнать, нельзя ли надставить обратно. Нет, не все изверги, попадаются нормальные, как мои, но сколько же шизанутых!

Кабинет врача я принял за пыточную с жуткими шприцами, щипцами, молотками и пузырьками, рванул было из рук хозяина на волю, но ветеринар отнесся по-человечески, убедил, что ничего страшного не произойдет, просто комарик укусит. Я поверил, угомонился. И тут Митя по собственной инициативе выскреб меня за шкирку из рук хозяина, встряхнул и сказал доктору, что рассусоливать не надо, а надо как можно быстрее сделать дело. Остальные участники поначалу опешили, но доктор быстро взял себя в руки, по-деловому вогнал в меня шприц с обезболивающим и, не дождавшись окончательной анестезии, вознес и следом молниеносно вонзил мне в пах скальпель. В уплывающем сознании отразилась, словно отблеск мужских глаз, сталь инструмента. Окончательно пришел в себя дома. Хозяйка довольно долго после, казалось бы, рядовой операции выхаживала «бедного масю».

Жору я от безысходности терплю, а тебе, дружок, отольются мои слезки, зуб даю.

1 августа

Ну что, право слово, за аргумент — ревность к коту… Слабоват. Был один эпизодец.

Как я уже отмечал, поток маминых переживаний за покинувшего отчий дом сына пополнялся за счет присутствия жены и отсутствия внуков. Шура не ревновала Митю к Леле, как она ревновала Жору к существующим и мнимым любовницам. Она его жалела, сетуя, что неглупый мальчик так глупо влип и позволил собой командовать. В тактике раскрытия Митиных глаз на вероломство маленькой креолки применялся один прием — разговоры по душам. Эти редкие беседы во время вечерних возвращений блудного сына домой совершенно изгладились из моей памяти. Забывчивость мотивировалась раздражением: никогда не касались Митины руки маленькой шелковой спинки, всегда захлопывались все двери перед любопытным сереньким носиком. Те же двери перед тем же носиком открылись при позднейших разглагольствованиях Шуры с самой собой:

— Бывало, как ни спрошу, все у него нормально да нормально. Что может быть нормального в постоянных унижениях? Как ни позвонишь по мобильному, он то в магазине продукты покупает, то квартиру убирает. А благоверная чем занимается? Он и нам из-за нее редко стал звонить. Заходить так и вовсе перестал. Надо было настоять, чтоб на Ирочке женился. Говорит, крокодилица. Какая же она крокодилица? С лица воду не пить, зато характер покладистый, понятная, не то что эта. Мы ведь ее поначалу как дочь приняли, радовались, что сына нашего любит, а он ее. А в результате что получилось? Она о себе заботится, он ради ее прихотей на работе упахивается. Люблю, мам, жить без нее не могу, все для нес сделаю. Я ему: «Вы внуков мне сделайте». Обида: «Что ты лезешь? Мы над этим работаем». Я ему: «Работайте, мы с твоим отцом и нал этим работали, я ведь лечилась долго от бесплодия, и просто работали». Помнишь, спрашиваю, как с тобой маленьким бабушки и дедушка сидели? Помню, отвечает, только вы жили в эпоху исторического идеализма. Ну какой идеализм?

Сын исполнил мечту мамы и подарил ей внучку. Подарок оказался номинальным и вместе с радостью принес боль и отчаяние.

Если до появления малышки Митя выдавал Шуре информацию в гомеопатических дозах, то с рождением ребенка окончательно закрылся. Вдруг прошлой осенью нагрянул без предупреждения:

— Привет. Не ждала? У папы ведь сегодня банный день?

— Угу. А что случилось?

— Ничего. Просто зашел. Соскучился. Нельзя?

— Не говори глупости. Я сейчас приготовлю что-нибудь.

— Не надо, я поел. В кафе. Просто посижу за планшетом. Поработаю. Ты только не приставай. Ладно, мамуль?

Митя снял куртку и ботинки, прошел в свою бывшую комнат\ забрался поверх покрывала на хозяйскую кровать, привалился спиной к поднятой, упирающейся в стену подушке, выставил колени и стал смотреть на планшете какую-то артхаусную киношку. Проводив его, я устроился на диване, хозяйка рядом под торшером, то открывая, то закрывая книжку. Когда, устав лежать, я, движимый свойственным всем животным любопытством, пришел проведать Митю в спальне, он при включенном верхнем свете отрешенно смотрел на фотку с соснами.

Все пробыли в молчании больше двух часов. После проникновенного сыновьего «спасибо» и поцелуя в щечку Шура, закрыв дверь, вдруг стала издавать ртом некрасивые икающие звуки. Руками пытаясь запихнуть их обратно, она захлебывалась от неудержимых слез, пока, скрючившись, не добралась до ванной. Едва привела себя в порядок — Жора. На вопрос мужа, отчего у нее глаза покраснели, ответила — срочную работу налом брала, переутомилась.

2 августа

Сел за комп, приготовился — над монитором черная рожа:

— Мур, мур, мур, дурашка, глупая мордашка!

— Опять ты?

— Неужели не рад?

— Боюсь показаться невежливым, но нет.

— Хотел изложить причину вспомянутого тобой прошлогоднего поведения Мити, ну ладно, пока.

— Постой. Какую причину?

— Любопытство кошку сгубило, а уж невежливого кота и подавно не пощадит.

— Мне что, нужно сказать «пожалуйста»?

— Скажи, милок, скажи.

— Ну… говорю. Давай уже, не томи.

— Идет, стало быть, Митенька в неурочное время домой, вдруг видит — его благоверная с каким-то перцем у соседнего дома целуется. Поцеловались и, прежде чем разойтись, долго так друг на дружку смотрели, при этом ее правая ручка покоилась в его левой руке. Митя притормозил, подождал, пока Леля войдет в дом, и следом. Как, спрашивает, дела, где, женушка, была. Была, отвечает, у подруги Томы. Забыла, бедняжка, что она про эту самую Тому Мите три месяца назад втирала — уехала, мол, подруга с мужем в Америку на постоянное местожительство. Понял тут Митя, что его на… в общем, обманывают, и сильно опечалился. Так опечаленным и пришел к родимой мамаше. А все из-за чего? Из-за того, что направил я его по той тропочке, по которой мне было надо, хр, хр, хр. Давай, дурашка, благодари.

— Я? Тебя?

— Ты хотел его проучить, я помог, стало быть, большое мне спасибо.

— Как-то ты все выворачиваешь… А Леля действительно…

— Леля-то? Она одноклассника в супермаркете встретила, он ее до дома подбросил.

— Зачем же она мужа обманывала?

— Обманывала-то? Так я надоумил. Пошептал на ушко, «к чему тебе, девонька, у своего благоверного ревность вызывать, прицепится еще, то, се, скажи лучше про подружку».

— Ах ты, лиходей. Говорил, что собираешься их охранять, а сам?

— Так я же и охраняю — привязываю морковки перед мордочками моих осликов, идут, дорогуши, куда поведу, волоча за собой свои пороки.

— Что еще за морковки?

— Сладкие морковки — лучезарные идеи. Поясню. Жора, например, переживает, что в стране недостаточно справедливости.

— Но справедливости действительно недостаточно.

— Ясен пень! Особенно там, где законы не исполняются или исполняются выборочно. Не беспокойся, у моего хозяина все демократические избранники, для которых народ до выборов электорат, а после выборов быдло, на карандаше. И оборотни в погонах, и судьи неправедные, и чиновники кровопийцы, и еще много кого. Они цвет армии, авангард. А в арьергарде те, кто борется с теми, кто в авангарде, и между собой.

— Что ты…

— Не перебивай, а то собьюсь. У борцов стратегическая задача — установление порядка, как каждый его себе представляет, с обязательным привлечением союзников. Публика, извиняюсь за сравнение, разношерстная. Есть крупный банкир, убеждающий правительство, что только его, банкира, удобная и полезная система расчетов нужна наивному населению, а другие, вредоносные, необходимо запретить. Есть театральный деятель, двигающий общество по пути правильного усвоения искусства и предлагающий тому же правительству ограничить в правах режиссеров, чьи постановки непонятны неподготовленному обывателю. Есть доморощенный хоругвеносец, свернувший с предназначенной ему дороги на выставку западного художника, и разгромивший сотоварищи эту выставку, дабы в неокрепшие души посетителей не проникла растлевающая зараза. Других разных полно, а в хвосте плетется бравый солдат Жора, который пока только руками машет. Но я его выведу на площадь, к соратникам, а там и до баррикад недалеко, революционеры, воздающие злом за зло, наш с хозяином любимый контингент.

Во время монолога морда кота трижды обретала внешность упомянутых персонажей, знакомых мне по интернет-контенту. Закончив, гигант встал с дивана, прогнул спину, побоксировал лапами, похрустел шеей и в прыжке перелетел к столу, на котором ничего, кроме скатерти, не было. Вразвалку вернулся, уселся, пробурчал в усы «что задом, пожрать нечего», затем выкрикнул:

— Вызывается свидетель Митя! — и ударил невесть откуда взявшимся судейским молотком по дивану, поглотившему звук. — > сынка, стало быть, морковка — идеальная семья, где идеал идеалов красавица жена. Все ради нее, любимой, маленькой, беззащитной. Я, решает муж, окружу ее заботой, никому не позволю не то что обижать — косо на нее смотреть, но главное — до отвала обеспечу материально. И полез наш груздь в кузов — халтуры, заказы, заказы, халтуры, а где же мечта стать настоящим фотографом? Там же, где и мечта стать незаменимым мужем жене и отцом ребенку.

— Попал, значит, Митя в клещи?

— В сказку он попал! Застрял, витязь, на перепутье, словно перед камнем с надписью: налево пойдешь — посвятишь себя самореализации, и прощай семья, направо пойдешь — ждут тебя семейные узы, и прощай неповторимое взлелеянное «я», прямо пойдешь — скорее всего ничего не найдешь, а свалишься, богатырь, в яму несбычи мечт. В де, пам-парам, пре, пам-парам, ссу, пам-парам, ху!

Бегемот повалился на диван, задрыгал лапами и захрюкал так потешно, что я тоже невольно засмеялся и проснулся.

2 августа, под утро

Вернее, думал, что проснулся. С экрана на меня пялились, улыбаясь, Ленин, Леннон и Ганди.

— Друзья мои, как же я вам рад! Каким ветром вас сюда занесло?

— Вы ведь помните, достопочтенный друг, — начал Ганди, — что время, как и Нил, течет в наших глубинах не по-земному. Каждый призрак ощущает продолжительность своего существования без начала и конца. Мы живем в длящемся мгновении, а когда люди нас забывают, незаметно покидаем реальность их сознания. Надо ли говорить, сколь ценна при таком однообразии возможность общения с аватаром?

— Да кто б возражал! Так здесь-то вы как оказались?

— Очень пг’осто, — подключился Ленин. — Мы можем взаимодействовать с субъектом чег’ез сны. Забыли? Сон — ког’идог’, по котог’ому фантомы выходят на пг’ямой контакт с субъектом, котог’ый о них помнит или им поклоняется.

— Короче, ты нас помнишь, мы тебя тоже, и наше тебе с кисточкой, — завершил преамбулу Леннон.

— Честно сказать, друзья, вы вовремя, потому что я в смятении.

— Да, чувак, мы в курсе, Бегемот наезжает.

— Собственно, он не на меня наезжает, на моих близких. Сбивает их с толку и заставляет плясать под свою дудку.

— Что же вы, батенька, не бог’етесь? Не пг’отивостоите?

— Не противостою, потому что он буквально парализует мою волю.

— Все оттого происходит, достопочтенный друг, что вы тоже видите в своих подопечных — они ведь ваши подопечные, не так ли? — в основном плохое. Это объяснимо, поскольку отрицательные свойства у человека выпячиваются, тогда как положительные лишь приоткрываются, однако для вас никоим образом не извинительно.

Укор обидный. Не обращая внимания на мое огорчение, Ганди строго отчитал:

— От аватара в кошачьей шкуре, по-видимому, ускользнуло знание, присущее верховному богу Ра.

— Какое знание?

— Вспомните, — уже задушевно продолжил Ганди, — что, тысячелетия живя в человеческом сознании, вы наблюдали, как люди набивают себе мозоли на каменистой дороге, ведущей к свободе всех свобод — социальному равенству. В прошлом веке оно наконец наступило. По крайней мере в цивилизованных странах. И что же?

— Радио есть, а счастья нет, — брякнул Леннон.

— Да, Джон, имеется такое остроумное замечание у советского писателя Ильфа, несмотря на то что перебивать неприлично.

— Сорри.

— Какое радио есть? Какого счастья нет? — я окончательно запутался.

— Фишка в том, что хоть в нравах теперь все равны — мужики, бабы, белые, негры, министры, дворники, — внутренний расколбас никуда не делся. Усек?

— Усек. И что нам это дает?

— Дает, достопочтенный друг, понимание, что при всеобщей внешней свободе только истинная внутренняя свобода может сделать индивида по-настоящему счастливым.

— И как же индивиду достичь истинной внутренней свободы?

— Единственный способ, отрада наших сердец, — сообразовать свою волю с волей Создателя. В таком случае человек, с какими бы трудностями ни сталкивался, гарантированно получает помощь свыше для преобразования просто внутренней свободы, если таковая у него имеется, в свободу истинную.

— А если того… не сообразует?

— Да что ты, чувак, никак не врубишься? Правильно тебя Конфуций тупицей назвал. Если не сообразует, то кранты. Подчинит себе Бегемот твоих корешей, и потопают они, самостоятельные, прямиком в распахнутые объятия матрицы.

— Что, неужели пг’ямо в кинокаг’тину бывших бг’атьев Вачовски? — проявил неожиданную осведомленность Ленин.

— Ну, не в буквальном смысле, Владимир Ильич, — поспешил успокоить Ганди. — Вряд ли человечество поработят высокоразвитые шланги с проводами и все люди превратятся в эффективных менеджеров с лицами без мимических морщин.

— Тогда получается, что они как бы поедут в автомобиле, из которого сами же убг’али подушки безопасности, — на лице Ленина отразилась крайняя степень озабоченности.

— Подушки для безопасного секса, гы!

— Джон, это обг’аз. Кх оме того, подушки безопасности можно тг’актовать как молитвы пг’едков. Молитвы бабушек и дедушек облегчают будущую жизнь внуков и пг’авнуков, — раскрыл значение метафоры Ленин.

Все посмотрели на него с изумлением, уж больно непривычно было услышать такое от вождя мировой революции, хоть и бесплотного.

— Да, напог’тачил я с г’еволюцией. — Ленин в сердцах развернул кепку задом наперед. — Но хотел ведь как лучше. Раскаиваюсь.

— Ишь, раскаивается он. Да они до сих пор с названием твоей заварухи. определиться не могут. А еще шляпу надел, — проворчал Джон.

— Куда вас понесло? — вознегодовал я. — Мы мою волю обсуждаем, а не заваруху.

— Так в твоей воле тоже заваруха, как и в мозгах, — припечатал Леннон.

После этой вопиющей грубости лица поблекли и через секунду пропали.

Тоже мне, друзья. Вместо помощи оскорбления. Асами советовали видеть в других хорошее. Что, если разобраться, в отце и сыне хорошего? С внутренней свободой у них, по-моему, полный облом, хотя они наверняка так не считают. А в остальном… Ну мастер Жора на все руки, всю электропроводку на даче сам сделал, пол в зале поменял, любит работать с деревом, выпиливать, выстругивать. Балясины к лестнице на второй этаж — загляденье. Ну природу любит: «смотри, Шур, какая красивая птица», «на рыбалке сижу — тишина, ни травинки не шелохнется, вода — зеркало, вдруг вижу — бобр! Толстый, вперевалку, близко-близко от меня, наверное, принял за бревно!» Огородом любит заниматься, семена заранее покупает, за садом ухаживает, опрыскивает. Может, его призвание жить за городом? Может, тогда бы он свои мечты воплощал, а не присваивал чужие? А Митино призвание в чем? Снимки он реально классные делает, стать бы ему главой семьи, и аля-улю. Все у него для этого есть: любовь, верность, ответственность — сплошь положительные качества. Только как ими пользоваться? И отец, и сын не пьяницы, не курильщики, не дураки. Хотя как сказать — не дураки… Вот у меня ум — основное положительное качество. А мыслесущности обзываются: «тупица», «в мозгах и воле заваруха». Не ценят. И эти не ценят: «Барсик, какой же ты бестолковый». Да еще этот, «дурашка», «мордашка». Возомнили о себе все.

Завтра на дачу, вроде погода устаканилась, запасусь праной.

8–9 сентября, глубокая ночь

Летом разрывался между Москвой и Белыми Омутами, томясь жаждой творчества и лишь изредка припадая к живительному источнику, бьющему из хозяйского ноута. В этот раз Жора взял комп с собой, имея намерение обсудить с Валерой какие-то срочные дела по скайпу.

Приехали не так давно, что-то закопались, да и дороги забиты. Неделю прогнозируют хорошую, Жора вернется в город воскресным утром, чтобы не торчать в пробках, а мы с Шурой весь срок пробудем в раю.

Дорога в эдем пересекает Москву, первую любовь и единственную родину хозяев. Однако им трудно сохранять возвышенное чувство в мегаполисе, который этому не способствует, меняясь с такой калейдоскопической быстротой, что коренные москвичи, да еще бог знает в каком колене, теряются. Хозяйка особенно переживает и хватается за щеку, как будто внутри ноет зуб. Нет улицы, где стоял ее детский сад, и самого сада тоже, нет старинного дома на Тишинке, нет скверика, куда молодые студенты убегали с занятий на свиданку, нет кинотеатра, где юные Шура с Жорой сидели, прижавшись, на последнем сеансе, нет, нет, нет. На месте исчезнувших артефактов новые, наверняка более удобные и, на чей-то вкус, красивые объекты, но чужие. Мы чужие на этом празднике жизни, цитирует хозяйка великого комбинатора. Мне понятно это состояние — коты привыкают к месту и ненавидят перемены. Но дикие коты тиграми защищают свою территорию, а вытесненные агрессивными варягами москвичи по большей части сопротивляться не способны. То ли кишка тонка, то ли вырождение вида. Варягам тоже не сладко, поскольку они должны все время подтверждать свое право обладания новой враждебной территорией и готовы молниеносно растерзать того, кто в этом праве усомнится. Поэтому они не любят Москву, а любят свою малую родину, где прошло их детство, где им было спокойно и где с тех пор мало что изменилось. Так и маются все, прежние и новые, в городе нелюбви. Жесть.

Заканчивается Тверская, которую хозяева, путаясь, именуют улицей Горького, прямо красавец Кремль, направо Манеж, слева апофеоз современного градостроительства — гостиница «Москва». Щелк… Это ж надо умудриться сломать домище, которому бы еще сто лет стоять, и построить на его месте точно такой же. Будь у меня шляпа, я бы снял ее в восхищении перед талантом людей, виртуозно направивших в русло собственного кармана государственные финансовые потоки. В детские годы я наблюдал из машины за пошивом одежд для голого короля, а когда триумфатор был явлен народу с телеэкрана, замер в ожидании едких домашних комментариев. Хозяйка, поджав губы, покачала головой, хозяин, вперив взгляд в экран, поиграл желваками, оба не проронили ни звука. Наверное, если долгое время получаешь по мозгам, на это тоже вырабатывается иммунитет.

Из Москвы выскакиваем на Рязанку — понеслась птица тройка. Подмосковье замелькало, можно поспать.

Белые Омуты последняя остановка на пути хозяев, исколесивших Подмосковье с целью приобретения пристанища к пенсии. Предпоследний вариант мы осмотрели вместе, потому что меня, тогда несмышленыша с уязвимой нервной системой, побоялись оставить дома одного. Щелк; давнее видео.

Дорога вела на север, до пункта назначения я проспал в машине, а когда очнулся на руках хозяйки, надо мной было хмурое серое небо, передо мной такого же цвета лицо риелтора, сбоку и чуть поодаль неопрятно одетая широкая женщина средних лет, владелица недвижимости. У риелтора бегали глазки, у владелицы туда-сюда сновали коротенькие ножки, за которыми, казалось, не поспевало массивное тело. Перед осмотром я в первый раз в жизни оказался на сырой земле, где, не снеся восхищенья, описался. После несдержанного отправления естественной надобности и обратного вознесения на руки состоялся вояж к объекту, явившему собой, условно говоря, хибару, выставленную на торги за немереные деньги.

— Вот у вас в объявлении написано «крепкий двухэтажный дом с коммуникациями», а где все это? — спокойным баритоном, поднаторев на предыдущих просмотрах, спросил хозяин.

— Ну да, — так же спокойно, на полтона выше, отведя глаза в сторону, ответил риелтор, — второй этаж не готов, но помещение-то есть, вы можете сделать.

— А коммуникации?

— А что коммуникации? — включилась владелица впереди хозяина, обернувшегося на контральто. — Свет есть, во дворе, вон, видите, колодец, можно завести в дом воду.

— А газ? Написано магистральный.

— Разве? Газ баллонный. Но скоро потянут магистральный.

Хозяин окинул взглядом представителей продающей стороны, дом, участок, улыбнулся и направился к своему автомобилю. Заподозрив, что мошна с деньгами сейчас уедет, а хибара с выкопанной рядом огромной ямой, названной местом для бассейна, который можно сделать, останутся, глазки и ножки кинулись в погоню.

— Подождите! Мы можем немного уступить!

— Немного? — придав меццо-сопрано наивность, обернулась со мной на руках хозяйка, раззадоренная наглостью и скупостью. — Сколько же вы хотите за наши возможности сделать из вашей недвижимости то, что написано в объявлении?

Владелица назвала окончательную сумму, однако, увидев вскинутые брови хозяйки, расправила плечи и повысила регистр:

— А вы что хотите с вашими-то деньгами?

Хозяева продолжили движение к машине.

— Но я не могу меньше, тогда только на комнату в Москве хватит, — догнал их последний крик отчаяния.

Засыпая перед обратной дорогой, я уложил в памяти реплики хозяина: «Сколько же еще бензина жечь и ботинок стаптывать? Перед этим, помнишь, про документы пургу гнали, а еще перед этим недострой пытались всучить, хотя в объяве все было чики-поки. Одна надежда на невидимую руку рынка».

Рука не подвела и указала после страшных пожаров на юг, в Белые Омуты, куда меня, уже подросшего, на просмотр не взяли. Вечером я, вглядываясь в счастливые лица, вслушивался в довольный голос хозяйки, рассказывающей сыну по телефону про голубое небо, просторный дом и сухонькую старушку из Коломны, вынужденную по семейным обстоятельствам продавать любимую дачу и показавшую ее без всякого риелтора. Ударили но рукам, оформили сделку, затеяли ремонт, перевезли деревянный антиквариат, докупили новое из чего-то прессованного, угнездились в конце концов.

В который уже раз просыпаюсь аккурат при подъезде к Белым Омутам. Щелк: современное видео.

Речка, лес, обглоданный пожаром. Сосед Серега помнит, как замогильно выло пламя в соснах, а глаза и ноздри разъедал дым, как хватали впопыхах всякую ерунду, готовясь к отступлению, как полностью сгорели две соседние деревни, как вышли крестным ходом старухи и три священника из трех храмов, и ветер развернул огонь.

А ведь звонили по веем инстанциям, били во все колокола, когда пожар подобрался так близко, что начали задыхаться. Чудо спасло.

Въезжаем на главную улицу, обрамленную деревянными одноэтажными домами с резными наличниками и маленькими домиками на крышах, об одном окошке, тоже с резным наличничком и резными колонками по бокам. Прилетают ли к заныкавшимся там домовятам Карлсоны? Мне не суждено узнать. Среди строений много ветхих, ноте, за которыми следят, веселые и разноцветные: наличники на окнах и маленькие домики на крышах красят одной краской, а сам дом другой. Но исчезает красота, обивается сайдингом, обкладывается кирпичом, меняющие облик крыши лишают домовят крова, старина неумолимо съедается временем. Ехать не тряско, после пожара правительство, видимо, чувствуя неловкость за допущенную оплошность, привлекло олигархов, и те поспособствовали асфальтированию дорог, а также строительству дома культуры и нового жилья для соседских погорельцев. Почта, церковь, стадион, несколько пятиэтажек, рыночная площадь, поссовет, поворот, еще, ура.

Если хозяин увезет комп, как буду свидетельствовать?

9 сентября

Ранним утром Жора традиционно радостно объединился с соседом Серегой. Щелк: длинный, верста коломенская, по выражению хозяйки, сутулый, с седой щетиной на голове, щеках и подбородке, в углу рта вечная сигарета, отчего один глаз смотрит с прищуром.

Серега, абориген Белых Омутов, до конца социализма проработал в поселке шофером при продуктовом складе, а когда в новейшие времена склад закрыли, покантовался водилой-бомбилой лоточкам и ровно в 60 отправился на заслуженный отдых. Жизнь подмосковного пенсионера, если у него нет дополнительных авуаров, не сахар. Но у Сереги с работающей женой Клавдией дом, земля, а значит, огород, сад, соленья, варенья и основное — картошка. Кроме того, Белые Омуты омывает Ока и окружает лес, к услугам местных и приезжих рыба, грибы и охота. Серега — рыбак. Поначалу он относился к Жоре настороженно, как большинство селян к горожанам, однако Жора был мирен, в меру открыт, и главное, тоже рыбак. Общие интересы и взгляды на жизнь настолько сблизили соседей, что практически ликвидировали разницу между городом и деревней. Поэтому, только завидев в окно бывалый Жорин «Ниссан», где мы с хозяйкой обычно занимаем заднее сиденье, Серега дает знать телефонным звонком, что рыба не ждет, и в тот же, если срочно не припашет хозяйка, или на следующий день приятели собираются нары-балку. Серега собирается быстрее и заходит к Жоре обсудить животрепещущие вопросы бытия, на рыбалке-то не поговоришь.

Перетирают в основном державу с проекцией на Белые Омуты. Сереге тоже больше нравится, как было раньше, до большого взрывав девяностых. Имелись в поселке две фабрики, хлебозавод, рядом птицеферма, могучий совхоз, словом, работа и самообеспечение. Похоже, никакой свободы тут никто не хотел, всех все устраивало. Да, жили в бедности, но этого не сознавали. Да, пили горькую, но никто никого не увольнял, на улицу не выбрасывал. Да, в пору тотального дефицита ездили в Москву за колбасой и шмотками, но, как говорил всенародно любимый сатирик, рыба в реке водилась. Порядок был, всяк сверчок знал свой шесток.

Поглядеть со стороны, в капитализм белоомутцы вписались органично: отреставрировали два действующих храма, восстановили из бывшего клуба новый и не демонтировали памятник Ленину, оставили улицы имени революционера Урицкого и Рыбацкую, 50 лет Октября и Таганку, в предыдущие и последующие годы хранили верность барину-демократу Николаю Огареву, в чьей вотчине пребывали еще крепостными крестьянами, одними из первых в России получившими вольную, открыли частные магазинчики со свежими продуктами, завели наряду с отечественными импортные автомобили, мобилы и компьютеры. Но Серегу все это не сильно втыкает. Пить, конечно, народ стал в разы меньше, не то что раньше, когда «не пили только фонарные столбы, потому что чашечками вниз», а молодежь так и вовсе перестала. Интересы у молодых теперь в разных областях, по интернету видно, за здоровьем следят, волонтерствуют, опять же главный приз — автомобиль, сел за руль нетрезвым, и прощай права. И с работы скатертью дорога. Только где она, в поселке, работа? На всех частных магазинчиков, аптек и парикмахерских не хватает, а остального нет, «молодые почти все разъезжаются». Жора понимающе кивает.

Нанять на работу по дому и огороду тоже некого. Старые мастера поумирали от водки или от лет, оставшиеся на месте средние, похоже, мало на что способны. Серега дом снаружи и изнутри подлатывает сам, огород обрабатывает сам, «Рено» российско-французского производства и мотоблок с прицепом чинит сам. Пробовал на все эти дела подрядить урюков, обрыдался. Жора дом внутри вагонкой обил сам, участком занимается сам, в доме всю электрику провел сам, немолодой «Ниссан» по мелочи тоже чинит сам. Пригласил на проведение отопления и канализации местного мужика, о котором говорили, что профессионал, тот согласился, однако бабки заломил изрядные. Жора матерился, но выхода не было, согласился. Мужик сделал конфетку. Начал с того, что приволок инструмента, по Жориным подсчетам, на полмиллиона, бегал по дому, чесал репу, бормотал, потом представил отчет, сказал, что купит все лично и привезет чеки. Хозяин отдался на милость, мужик все привез и приступил к работе. Делал, как песню пел, четыре дня с девяти до шести, ни разу не опоздал, перекуров не устраивал, на часовой обеденный перерыв уезжал домой. Жора даже как-то стыдился себя, неумехи, пробовал помогать, но привлечен не был. По окончании работы мужик дал ей пожизненную гарантию, взял деньги и отбыл. Серега мужика знает, сын его одноклассника. Закончил, говорит, техникум в Коломне, после армии заочный институт, работал электриком, газовщиком, свар-шиком, сейчас в Москве посменно в каком-то элитном жилом комплексе отвечает за сантехнику, так на него мажоры прямо молятся, «наши зовут редко, не по карману». Жора согласно кивает.

Да как вы не поймете: мастера, айтишник он или сантехник, стоят, как породистые животные, дорого. Могла бы порода стоить дешевле, будь она в изобилии, создай она внутри себя конкуренцию. Но ее мало, и конкурирует она на свалке с беспородными, которые мечутся туда-сюда, ноют, просяще заглядывают в глаза, возьмите, мол, нас, мы многочисленны, но денег хотим как породистые. В поселке без таких обходятся, а в городе берут, требования предъявляют высокие, отдачу получают низкую, зарплату назначают никакую, выжимают за короткий срок все соки и выбрасывают. Несчастные молчат, терпят, иногда руки лижут, знают, пикнешь — вылетишь, заменят такими же многочисленными и дешевыми, но свежими. Вспомни, Жор, как гневно ты рассказывал жене об уволенных тобой за профнепригодность трех продавщицах и таких же непригодных новоприбывших. Тебе и другану твоему сельскому повезло, что время вас под этот пресс не подложило, по бровочке прошли.

Если приятели собираются на рыбалку поспешно, то разговор строят лаконично, тема сворачивается до неширокого использования общеупотребимых слов в связке с греющими общенародную душу ненормативными. О великий, могучий русский мат, кто тебя выдумал! Тем не менее я, знакомый с филологическими работами о многофункциональности обсценной лексики, знаю оборотную, метафизическую сторону мата, потому что животные вообще и коты, пусть и кастрированные, в частности не потеряли глубинной связи с абсолютом (про аватаров вообще молчу). Если вся страна от мала до велика негативно обозначает половые органы, а также сексуальный контакт, да еще с матерью, это деформирует коллективное бессознательное и неизбежно влияет, вместе с другими отрицательными факторами, на интимную сферу. Подобная гипотеза выдвигалась некоторыми немногочисленными психологами, но отклика в массах не нашла. Так что вставь, потенциальный массовый читатель, вместо точек пропущенные слова и выражения, все равно не ошибешься.

«Здорово! Здорово! Ну че там погода?.. Опять по телевизору пророчили сухо и ясно, а смотри че… И картошка гниет… И рыба… не клюет. Да еще сетями… выгребают… им че, есть нечего, козлам?., знает, может, и нечего. Раньше все-таки лучше было…. Какой… что щас магазины полны… Полны… а денег нет. И ворье кругом… только оно и живет. Работать… разучились… а бабло им подавай… Свободы… все хотели… вот вам и свобода… Доведут эти уроды… страну. Грабители… латифундисты хреновы. Ну че, готов? Поехали…»

Уезжают, как правило, на Сереге, который знает сокровенные места, а перед моим внутренним взором вырастают груды мусора, специально оставленного по берегам реки и обочинам дороги помещиками и капиталистами.

11 сентября

Хозяин не забрал комп, сказал, что этот, старый, оставит на даче, а в Москве купит новый, давно собирался. Ни я, ни Шура не возражали.

Мне с Шурой комфортно, а с тех пор как ее пол года назад сократили в журнале, степень моего комфорта только возросла. Я стал получать больше внимания, чаще смотреть передачи про животных, есть вкусную неполезную пищу и напитываться информацией через разговоры хозяйки с окружающей средой. Хозяйка же, наоборот, от сокращения очень расстроилась. Считала случившееся несправедливостью, чувствовала в себе силы еще работать, приносить пользу журналу и через это стране.

Суету в стране Шура, в отличие от Жоры, воспринимает с мягкой иронией и всегда беззлобно. Взять хотя бы историю со Сбербанком. У хозяйки было две сберовских карточки, одной она активно пользовалась, а другую оставила для социальных пенсионных начислений, которые намеревалась подсобрать, по советской привычке, на черный день. Однако почему-то деньги на оплату услуг жилищно-коммунального хозяйства автоматически снимались с обеих карточек. Хозяйка чухнулась раньше черного дня, решив подарить себе на именины скороварку, но полученная в банковском офисе сумма со второй карточки не позволила свести дебет с кредитом. «Как же так получилось?» — вежливо поинтересовалась Александра Владимировна у офисной барышни. «Надо было самим отслеживать, а теперь разбирайтесь с ЖКХ», — отфутболила барышня далекий от вежливости ответ. Получив пас, Александра Владимировна пошла в наступление и написала на банк жалобу, которую в свою очередь отпасовала вышестоящему сотруднику офиса. Дома она отчиталась мужу о матче, спокойно заключив, что на выигрыш, то есть выплату сгинувших по воле Сбера в дебрях ЖКХ денег, не рассчитывает, но порядок, как говорится, быть должон. Через две недели хозяйка, от души веселясь, рассказала хозяину о телефонном общении с откликнувшимся на жалобу банком.

— Представляешь, Жор, они повторили то, что я уже слышала в офисе, но шутка не в этом. Следом пришла эсэмэска, где меня попросили оценить по десятибалльной шкале степень и качество реагирования на мой запрос.

— И что тебя так рассмешило? Особый цинизм?

— Нет, бюрократический тупизм. Ужинать будешь?

Кстати, по поводу пользы. Заметил, что это абстрактное для меня понятие хозяева ощущают как личное достижение, не признанное остальными. Муж, утешая жену, лишенную возможности приносить всеобъемлющую пользу, вразумительно предложил ей наполнить жизнь конкретным содержанием: почаще ездить на дачу, пусть даже на метро и автобусе, и подольше там оставаться.

Утром хозяйка затеяла уборку, поскольку завтра ждала в гости взявшую отгул Лину, бывшую коллегу по работе, литературного редактора, кандидата филологических наук, еврейку. Три последние составляющие подружкиной биографии расшатывают столбы Шуриного мироздания, делая ее невыносимо разговорчивой и отравляющей мое гармоничное существование.

— Барсик, сколько раз просила тебя аккуратней испражняться в лоток, а ты гадишь с краю, весь бортик в говне. Жирный стал, не помещаешься нигде.

«Я жирный? А кто кормит кастрированного кота сметаной, сосисками и колбасой? Ты, образованная курица, прочитавшая несметное количество книг, кроме нужных. Хозяин вот мне рыбу не дает, знает, что нельзя. И тебе, перед тем как заводить животное, надо было всесторонне изучить вопрос. А мне что, мне жрать охота, как я могу отказаться? Девушкам на диете и тем не устоять перед сочным беконом или сливочным суфле».

— Надо лоток вымыть, в доме хорошенько прибрать. Скоро Линка приедет, сама-то грязнуля, а нос обязательно своротит. Как надоело за Жорой срач убирать, и в Москве все разбросает, и здесь, всю жизнь за ним хожу. Сейчас наверняка с любовницей, тварь неблагодарная. Думает, я не догадываюсь, думает, не понимаю, какой-такой Юрик с работы ему звонит. Был ты вместе со своим дружком котом блудливым, им и помрешь. А кто тебе в старости жопу будет вытирать, кормить, одевать? Интересно, о чем с этим Юриком можно беседовать? Дура небось непролазная. К бабке, что ли, пойти, сделать отворот? Нет, страшно, еще мне наколдует чего-нибудь к смерти. Надо поболеть, сердцем, там, головой, пускай подергается.

«Конечно, шантажистка, сделала из мужа морального импотента, оплела заботой, словно паучиха нитью, он, по жизни не больно в себе уверенный, и увяз. А дура — это ж свобода, воля вольная, осознанная необходимость чувствовать себя сильным и смелым с молодой игривой кошкой. Теперь-то, известное дело, какая бы кошка между вами ни пробежала, не денется от тебя никуда муженек твой, не вырвется из мягких когтистых лап львицы. Львицы, между прочим, изгоняют молодых самцов из прайда насильно, самому от мамочки, пусть и суровой, уйти трудно — иждивенческое сознание развращает, лишает мужественности».

После пыльной тряпки настал черед ненавистной половой. Хозяйка кланялась безвольному чудовищу, погружала его в мутные ведерные воды, вынимала, сильно скручивала и шмякала о линолеум.

— Барсик, брысь, а то тряпкой получишь. Как там, интересно, на работе? Линка говорит, без меня ошибки косяком идут. Ясно, кто ж сейчас грамотный. Господи, я ведь тоже могла на кафедре в универе остаться, кандидатскую защитить, у меня же красный диплом. Нет, комсомольское сознание, надо работать, пользу родине приносить. В результате корректором просидела, блох из бездарных текстов выковыривала. Что с языком сотворили, жуть! Правильно, профессионалов разогнали, молодых фифочек все хотят. Или того хуже, компьютерной орфографией обходятся. Компьютер что, он грубые опечатки видит, а веселый глаз от веселящего газа отличить не может. Господи, могла ведь стать литературным редактором, главный говорил, у меня стилистическое чутье. Иногда достаточно просто увидеть чужой талант, помочь с грамматикой. А то бы Льва Толстого сегодня так отредактировали, что Анна Каренина и до паровоза бы не добралась.

«Как раз таланта у тебя, дорогая, кот наплакал, а способности выродились в самомнение. Я умная, образованная, но жертвенница, радетельница за страну и чужие таланты, поэтому закопала свой. Вот ты всю жизнь и просидела, вместо того чтобы встать и сделать мечты явью. Что помешало? Возможно, неуверенность в себе, помноженная на синдром отличницы — боязнь не справиться и быть осмеянной, возможно, обычная лень. А теперь что? Разлитие желчи?»

Закончив уборку, хозяйка опустилась в плетеное кресло-качалку передохнуть, меня поманили округлые колени. Там, рядом с ними, под мягким животом притаилась настоящая боль, проблема, о которой женщина пока не подозревает, а я знаю. Притулился спиной к больному месту, подключился рецепторами, завибрировал, шерстью и кожей высасывая зло. Не то чтобы я хотел этого, но такова заповеданная миссия домашнего кота — лечить человека. Если бы люди знали, насколько все связано в их организме, то хотя бы изредка устраивали генеральную уборку в мозгах. Но знания у них поверхностные, интуиции почти никакой, связь с абсолютом слабая. Тут кот может оказаться бессилен. Чресла хозяйки расслабились, в голове свербило:

— Надо не забыть пироги поставить, еврейка моя обязательно спросит. Говорит, что специально ходит в синагогу и берет там мацу, а пироги-то православные ест, хха. Она ведь на год старше меня, а ее не сократили. Как начнет знаниями козырять, прям как в шутке, образованность все хочут показать. Хотя, много знаний, как говорится, много печалей. Надо в Бога верить, тогда и много знаний не понадобится, а они Христа распяли.

«Вот уж пригвоздила, нечего сказать, все в одну кучу, да еще цитату исковеркала на потребу. А потреба твоя в чудесах — призывы Бога совершенно не исключают приворот, отворот, сглаз, не говоря уж, что весь бардак на планете устроили пришельцы. У нас, животных, нет суеверий, предрассудков, хтонического страха смерти и других мифических страхов, потому что мы знаем: мир устроен справедливо, то есть так, как ему надлежит. У вас, людей, столько книг написано, столько судеб положено на алтарь самодеятельной справедливости, что уж, конечно, не мне, прирученному существу низшего порядка, указывать вам, как жить. Хватит того, что моя генетическая память сохранила охоту на кошек-ведьм во времена святой инквизиции. Сболтнул бы коток, да язык короток».

Перечитал последний абзац и понял, что озадачил аватара и древнее божество: а как члены моей семьи соотносятся с верой? Разговоров на эту тему я не слышал, в церковь при мне никто не ходил, но что крещеные, знаю точно, во-первых, потому, что все были на крестинах внучки, во-вторых, потому, что иначе бы Бегемот до них не домогался. Нет-нет, моя хата с краю.

12 сентября

День начался предсказанно хорошей погодой, я тщательно вылизывался, намывал гостей, и вот звонок в калитку. Хозяйка в ладно сидящем спортивном костюме пошла открывать — я за ней. Щелк: Лина. Худая, голенастая, стремительная, птица секретарь в поддернутых джинсиках и коротенькой курточке.

Не заходя в дом после объятий и поцелуев, мчится к беседке, на полдороге резко тормозит, оборачивается и баском курильщицы бросает в лицо спешащей следом Шуры:

— Ну что, понравилась книга Уэльбека, которую я тебе рекомендовала?

Шуре стыдно признаться, что она не читала рекомендованной книги этого автора, не уверен, что вообще слышала о таком. Любительница русской и зарубежной классики, классических и мыльных опер, детективов и любовных романов делает в ответ понимающие глаза, кивает и виртуозно меняет тему:

— Мы в беседке будем обедать? Не прохладно?

— Да пообедать и дома можно, дай сначала передохнуть на воздухе, в автобусе духота страшная.

— Ну, как дела, Линчик?

— Как я какаю? Как в еврейском анекдоте: какаю хорошо, значит, кушаю хорошо, кушаю хорошо, значит, желудок в порядке, желудок в порядке, значит, со здоровьем нормально, со здоровьем нормально, значит, есть возможность его поддерживать, есть возможность его поддерживать, значит, денег хватает.

Обе хохочут. Шура настаивает на перекусе. Стол в беседке накрывается итальянской клеенкой, появляются позднесоветский чайный сервиз на двоих, тарелка с блестящими пирогами, влажные салфетки и пепельница. В завершение, сопровождаемые торжествующей Шуриной улыбкой, из дома на жостовском подносе выплывают синего стекла графинчик и такие же стопочки.

— Шурик, эго что, домашняя сливянка? Моя любимая? Ай да Жора, ай да сукин сын!

Сели напротив, налили, выпили, закусили пирогами.

— Слушай, Шур, ехала к тебе, из окна автобуса прямо Левитан.

— Да, красота. Правда, я больше Шишкина люблю.

— Шишкин тоже хорошо. А какая сумасшедшая выставка Родченко в Арт-музее! Правы постмодернисты: весь мир текст. Зато Родченко великий интерпретатор, предвосхитивший будущее.

— Да? Нужно с Жорой сходить.

Налили, выпили, закусили пирогами.

— Слушай, Шур, я решила вернуться к докторской, не поздно, как думаешь?

— Ну почему… А какая тема?

— Та же, динамические аспекты пространства в лирике футуристов.

— Интересно.

— А ты что на пенсии делаешь? Я б с тоски удавилась.

— Ну почему… Я читаю, музыку слушаю, у меня абонемент в консерваторию. Потом Жора требует постоянного внимания, ты же знаешь. Иногда дети с внучкой приезжают.

— Ну да. Нам, бессемейным, без работы гроб.

— Сад вот, посмотри, розы.

— Где? Офигеть!

Налили, выпили, закусили пирогами.

— Слушай, Шур, я решила здоровьем заняться, хочу абонемент в фитнес купить. Ты как, не составишь компанию?

— Нет, мы с Жорой собираемся в санаторий, там подлечимся.

— В какой санаторий?

— Да здесь, в Подмосковье. Когда Жора отпуск возьмет.

— Поезжайте в Израиль, там прекрасная медицина, мне все соли на Мертвом море выгнали.

— Правда? Замечательно выглядишь.

— А ты так себе, измотанная. Нс обижайся только, мы ж подруги.

— Да иди ты.

— Ну не обижайся, ну Шурик, ну?

Лина подняла стопочку, придала глазам просящее выражение и проникновенно, с хрипотцой, начала декламировать:

Шура, тоже с рюмашкой, улыбаясь, подхватила:

Про меня забыли, самое время предаться созерцанию. Погодка-то какая! Сентябрьское солнышко аккуратно расправило каждую шерстинку, пробралось внутрь. Я упал на спину в траву, еще зеленую, пахнущую летом, сквозь почти прикрытые веки увидел небо. Облака плыли не по нему, а под ним, от снежных островков до теплой голубизны оставалось место. Между облаками и мной поместились ржавеющие листья яблони, ниже разноцветный кустик голубики и совсем у моего носа яичный желток позднего одуванчика. На желток села бабочка, направила хоботок в середину, белые крылышки открылись и сразу сомкнулись — я задрожал изнутри. Не выпускать дрожь наружу, замереть, глазами обездвижить добычу. Хоп — лапы заколотили по воздуху. Промазал. Ясно, позабыла неудобная, кто ж из такого положения охотится. Но уже перевернулся, уже вскочил. Сколько бабочек! Взлетают, садятся, в полете сталкиваются с мушками, переплетаются с небольшими стрекозами — вокруг и внутри меня вихрь. Припадаю на живот, крадусь, затаиваюсь, вздымаюсь, есть в осени первоначальной, затаиваюсь, вздымаюсь, короткая, но дивная пора, затаиваюсь — стоп! Звук, запах, вот оно, настоящее. Мои янтарные глаза видят в шесть раз лучше человеческих, они не упустят, в этот раз не промахнусь. Окаменел, подпустил ближе — смертоносные когти пронзают жертву быстрей ядовитых зубов змеи. Цап-царап, инферналочка, не дергайся, бесполезно. Жертва затихла, я аккуратно прихватил ее зубами и пошел докладывать об успехе хозяйке.

Дамы сидели рядом, сдвинув стулья и обнявшись, общий взор заволокли представления о прекрасном. Подошел, аккуратно положил мышь возле их ног. Ноль. Подал голос, потряс кончиком хвоста. Ноль. Тихонько царапнул чью-то ногу, оказалось, Линину. Нога дернулась, Лина наклонилась, трофей обнаружился.

— А! Мерзость какая! А!

Шура вытянулась посмотреть, что так взволновало подругу, ухватилась за итальянскую клеенку, потащила, не удержалась на стуле и, падая на четвереньки, но не выпуская из рук клеенку, увлекла за собой на пол беседки неиспользованные влажные салфетки, пепельницу, окруженную мотыльками окурков, жостовский поднос со всем синим стеклом, пустую тарелку из-под пирогов и позднесоветский чайный сервизе нетронутым чаем.

— Ааа!

— Ааа!

— Ненавижу этого кота! Гони его в шею! Адское отродье!

От отродья слышу, айлурофобка несчастная. Но хозяйка какова? Надо же было так больно запустить в меня кроссовкой. Все от дремучести, не знает, что подарки в виде пойманных мышей коты делают от душевного расположения.

Суматоха улеглась нескоро, обед, судя по времени, получился скомканным, вечером Лина, несмотря на уговоры Шуры остаться, уехала, а я первый и единственный раз встретил ночь на улице. Сначала было не по себе, под потолком из облаков искаженные тусклым светом предметы вызывали беспокойство. Все коты ночные звери, все коты ночные звери, пританцовывал я, утаптывая обратно в землю выходивший из недр страх. На помощь пришла луна — разорвала облака и освободила звезды. Увиденное воочию звездное небо ниспослало спокойствие и желание понять себя. С нравственностью у меня все в порядке, животные не способны к обману и предательству, но как быть со свалившимися невесть откуда знаниями? Ну конечно — «все связано со всем»! Знания входят составной частью в кругозор, кругозор — в сознание, сознание — в личность, личность есть автор своей жизни. «Аватар», «автор» — слова-то похожие. Что объединяет личность с животными? Способность самостоятельно отвечать за свою жизнь, не перекладывая ответственности ни на кого-либо, ни на что-нибудь. А разъединяет? Умение манипулировать. Животные не могут избежать манипуляций со стороны даже обыкновенного человека, а личность может. Я не больной с диагнозом «растроение личности» — я автор, аватар, древний верховный бог, высоко-высоко-высокоразвитая личность, которой самой сладка власть манипулятора. И мнимые друзья с непонятной «истинной свободой» мне не указ.

Когда хозяйка открыла дверь, полагая, что достаточно проучила меня за непочтительность к себе и гостье, я, собрав волю в подушечки, медленно вошел в дом, уклонился от протянутой для ласки руки и, не оглядываясь, прошествовал на второй этаж, оставляя за хвостом виноватое «Барсик! Барсик! Ну не сердись, мася, прости!».

15 сентября

Не убежден, что высокоразвитой личности должно быть свойственно великодушие, однако, вспомнив призыв условных друзей, решил все же поискать в хозяйке что-нибудь хорошее.

Шура любит уют, ее городское и загородное жилища пестрят картинками, фотками, вазочками, салфеточками, скатерками, все со вкусом, без аляповатости, еще она любит чистоту и сытный стол, который сервирует, а не обезображивает одноразовой или треснутой посудой, порядок в хозяйстве любит. Чего не хватает для самореализации оставшейся без работы, но переполненной энергией женщине в ухоженных квартире и даче с ухоженными мужем, участком и котом? Внуков.

Эта больная тема причудливым образом переплелась в голове хозяйки с темой принесения пользы стране и сблизила с соседкой по даче, Серегиной женой Клавдией. Она зашла к нам днем — моросило, на участке не поработаешь, и мне, к сожалению, не удалось насытить легкие кислородом. Щелк: Клавдия, статная, гладкая, не намного ниже мужа, но намного, на тринадцать лет, моложе. Серега, по крайней мере за глаза, величает ее полным именем, а прохожие, мне в открытые окна слышно, так по имени-отчеству Клавдией Петровной. Честь оказывается за профессиональную принадлежность учительнице начальных классов средней школы. Если плодородие земли, неравномерные всходы огурцов, фитофтору на помидорах и методы борьбы с колорадским жуком на картофеле обсуждают Клава с Шурой, то гуманитарное образование и вытекающие из него проблемы деградации подрастающего поколения ложатся на плечи Клавдии Петровны с Александрой Владимировной. Если учитель прививает младой поросли начатки культуры вообще и русского языка с литературой в частности, то корректор, исправляя грамматические ошибки в текстах взрослых людей, возделывает уже готовый сад, который, парадокс жизни, по мере старения садовода становится все моложе.

Я молодой журналист, борзописец, взял у соседок интервью — пжалте статейка «Отвратительные дети вырастают отвратительными взрослыми». «Дети с младых ногтей больше смотрят в экраны телевизора и компьютера, нежели в страницы книг, в связи с чем нервны, капризны, подчас неадекватны, плохо воспринимают конструктивные замечания, мало проводят времени на свежем воздухе, избирательны в еде и вообще едят плохо. Вырастая, тем более приходя на работу в гуманитарную сферу, например в прессу, они являют себя несведущими в мировой и русской классике, малограмотными, нервными, капризными, подчас неадекватными, не способными воспринимать конструктивные замечания. Кроме того, они зачем-то допоздна сидят на работе в отсутствие свежего воздуха, урывками потребляют чипсы с колой или другие отторгаемые организмом ингредиенты, причиняя тем самым вред своему здоровью. Однако если читатель нашей интернет-газеты заглянет в мохнатое и не очень прошлое, он, к своему недоумению, столкнется с той же проблемой: мы супер, зудят прошлые умники, дети отстой, откуда берется такой дебилизм и как с ним дальше поступать, не понимаем. Остается вопрос: что делать сегодня в патовой ситуации учителям и корректорам, кроме как просить у государства надбавки за вредные условия работы?»

— Травить детей — это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!

— А ты еще кто?

— Советский писатель Хармс. Лучше на «вы». Добрый день. У вас есть конструктивные предложения поданному вопросу?

— Добрый день. Возьму на себя смелость привести в пример диких собратьев. В далекой, но внутренне близкой мне фауне вопрос воспитания есть вопрос выживания. Детеныш должен неукоснительно следовать за матерью и перенимать опыт, потому что если он начнет своевольничать и не усвоит материал за короткий срок, то до взрослого состояния может не дотянуть. Мать, в свою очередь, не сетует на нерадивость потомка, а делает, что может, и будь что будет.

— Разумно. Как же ныне воспитывают в человеческом сообществе?

— Ныне в человеческом сообществе акцент в воспитании почти полностью сместился с принуждения на предоставление детям выбора.

— Прекрасно. Как в известном советском фильме «Подкидыш», где актриса Раневская спрашивает маленькую девочку: «Ты хочешь, чтобы тебе оторвали голову или ехать на дачу?» Что ж, свобода выбора, золотое яичко в детских ручонках.

— Вы так считаете, товарищ писатель? Мало того, продвинутые родители, нередко во избежание собственного переутомления, предлагают эту игрушку совсем крохам: ты хочешь пи-пи в неудобный горшок или в памперс? ты хочешь невкусную гречку или мороженое? ты хочешь на улице гулять в ветреную погоду или остаться дома мультики смотреть?

— Забавно. И что же дальше?

— Дальше, само собой разумеется, хочу я, подрощеннос дитя, за компьютером посидеть, а не книжку почитать, и вы, родаки занудные, на мою свободу посягать не смейте. Ну, дальше все только усугубится, так что по большому счету соседки правы.

— Поспешность, коллега, уместна при ловле блох, а с выводами торопиться не следует. Представим такое развитие ситуации. Попадаю я, недоросль, в социальный лифт: есть спрос на гуманитарные знания — сам наберу, да еще как буду стараться, нет спроса — останусь Митрофанушкой и прекрасно обойдусь без ваших Фонвизиных. Да и кой толк в ваших Фонвизиных, — пожал плечами виртуальный Хармс, — если они не способны ответить на волнующие меня злободневные вопросы, не то что форумы, благо грамотностью там никто не запаривается.

— Парадоксальность ваших суждений, товарищ писатель, неотделима от парадоксальности вашего творчества при тоталитарном режиме.

— Да, коллега, мое кредо — свободная личность имеет право на свободный выбор. Другое дело, что с этим трудно смириться старшим товарищам, которые к определенному возрасту или забывают, или не хотят вспоминать, насколько сами были свободолюбивы в свое время.

— Что же делать в таком случае соседкам?

— Не ныть, а следовать девизу пионерской организации, в которой обе когда-то состояли, — «Больше дела, меньше слов».

Поглядев, проснувшись, с дивана на приятельниц, вспомнил адресованный им совет, вытянулся в струнку и попробовал вскинуть согнутую в локте правую лапу наискось к голове. Не удалось.

4 октября

Хозяин решил временно обойтись старым компом, перенес отпуск на зиму, снег, лыжи, бла-бла-бла. Дождит. На даче бываем наездами, в голове муть. Теперь совершенно понятно — мне вредны городская экология и заточение. Разнесчастная я личность! Внутри свободная, но снаружи — где мое право выбора? He-ту. У остальных есть, хотя большой вопрос, личности ли они. Включая Лелю.

В следующий раз мы встретились нескоро, однако я был немало наслышан и о ней, и о появившейся в начале моего второго лета здоровенькой славненькой Сонечке. Хозяева говорили, что невестка после родов чувствует себя плохо, мается спиной, не может поднимать ничего тяжелого, устает от кормлений и бесконечных сцеживаний. Они активно включились в послеродовое вспомоществование, специально взяв на работе отпуска, тем более что папа роженицы сразу после разрешения дочери от бремени, тоже взяв отпуск, уехал на родину в Крым строить дом, мама вскоре присоединилась к нему. Жора с Шурой вместе или по очереди приезжали то гулять с коляской, то делать в квартире влажную уборку, то готовить еду Леле, то кормить Митю, то то, то это. Пока в один нс-прекрасный вечер Митя сам не возник на нашем пороге и не устроил матери полный разнос, потому что она терроризирует его жену. Шура застыла:

— Как?

— Да, ты все время настаиваешь, указываешь, как ей поступать с ребенком. Ее ребенком, между прочим.

— Но она же нездорова, а с малышкой надо гулять. Я помогаю…

— Леля сама будет гулять, когда посчитает нужным.

— Да нужно-то каждый день. Ребенку необходим витамин D. Я думала, мы на дачу поедем, на солнышко, на воздух.

— Нет, Леля на дачу ехать не готова, здесь и врачи, если что, и вообще. Ты же знаешь, ей после сложнейших родов может понадобиться медицинский уход.

— Какие сложнейшие роды? Родила сама, ни разрывов, ни растяжек.

— Она говорит, было очень долго и больно.

— Но Соне в душном городе плохо! Мыс дедом и так выбираем места, чтобы поменьше машин было.

— Главное — Леля, матери будет хорошо, значит, и ребенку будет хорошо.

Так мои старички получили установку на приоритетное благополучие снохи-невестки. Установка должна была неукоснительно выполняться, любое поползновение в сторону внучки сурово пресекалось отцом ребенка. Дедушке с бабушкой дозволялось видеться с малышкой только на территории родителей в присутствии или при вынужденном отсутствии мамы, ни о каких «давайте мы возьмем девочку к себе, а вы дела поделайте или сходите куда-нибудь» не могло быть и речи. Шура откровенно не понимала, за какие проступки они подвергаются наказанию отлучения, донимала Жору вопросами, обратилась к литературе по психологии, зачитывала вслух, анализировала про себя, проговаривала сама с собой и восклицала: «Ладно, пусть я для нее несносная, но ведь ребенок! Ребенка же жалко!» Свекор реагировал на сноху гораздо спокойнее и убеждал жену, что ей тоже стоит умерить пыл, «со стороны видно, ты действительно все время поучаешь, все тебе не так, по-моему, это ситуационный синдром» — вердикт, почерпнутый из психологической книжки. «Ну как же, — вспыхивала свекровь, — ребенок лежит на краю дивана, он же может упасть», или «по-моему, телевизор с компьютером не выключаются целый день, это же для ребенка вредно», или «менять памперсы надо чаще, я посмотрела, у ребенка на попке раздражение». Апофеозом взаимного отторжения двух самок была разыгранная хозяйкой, вернувшейся с вахты, театральная сценка:

— Представляешь, Жор, эта приходит, не знаю откуда, я не интересовалась, мне вообще все равно, несется, не переодеваясь, руки не помыв, к кроватке, видит, что Соня весело гулит, и спрашивает: «Милая, ты без меня плакала?» Каково? Я ей в нос: «Не дождешься».

— Смотри, железная бабушка, сама дождешься.

Из Шуриных докладов Жоре я понимал, что подрастающая внучка не изменила отношений между свекровью и невесткой, несмотря на неоднократные безуспешные попытки одной поговорить с другой по душам. Обе старались на людях сохранять, так сказать, ноблес оближ, как, впрочем, и мужская половина семьи, пока ноябрьский визит молодых родителей на дачу не расставил все точки над «i».

Хозяева подготовились: Шура выскребла дом, Жора заделал все возможные щели. Волновались, благополучно ли полуторагодовалая Соня перенесет автобус, и вдруг сюрприз — длинный гудок новой белой «Шкоды». Ахи, охи, удивление старших, ликование младших, бойко топающая девчушка — улыбочку, вас снимают! Молодым предложили на выбор большую комнату, где могла встать привезенная разборная детская кроватка, или поменьше спальню с широкой кроватью, где могли уместиться все втроем. Выбрали спальню. Баба Шура беспокоилась, не вызовет ли коту ребенка аллергию, советовала меня на всякий случай изолировать, но мама ответила, что в аптеке продают от аллергии таблетки. От меня чаровница изолироваться не собиралась, я сразу получил огромную порцию услады и непосредственно на уютных руках был представлен непоседливому Маугли в платьице.

— Погладь осторожненько, милая, вот так. Нет, за хвостик не дергай. Нет в глазки пальчиком не тычь, — звенел Лелин колокольчик.

— Держи лучше кота подальше, зверь ведь, мало ли что ему в неразумную голову взбредет, — вторил Шурин набат.

Ну, про неразумную голову это она зря, матрос, как говорится, салагу не обидит, хотя, с другой стороны, зверь есть зверь, кто меня знает. Оказалось, действительно зря, со временем мы с Маугли не просто нашли общий язык, а будто бы заговорили на одном наречии, во всяком случае верилось, что человечек понимает мои звуки как слова.

Пока Митя разбирал сумки, пока Леля кормила из какой-то баночки Соню, а потом довольно быстро уложила ее на дневной сон, хозяева собрали в столовой обед. Расселись, Жора не утерпел до выпивки.

— Когда это вы машину купили? — спросил он, глядя на Митю. — И не похвалился даже.

— Да совсем недавно. Я часть скопил, а часть родители Лели дали взаймы.

— А почему выбрали «Шкоду»?

— Леле понравилась.

— Так ты курсы закончил?

— Ну да, правда, экзамены с третьего раза сдал. За деньги. Ну, не важно, сдал. Леля тоже скоро на курсы пойдет.

— Ладно, давайте обмоем покупку и расскажешь, как тебе водится, — Жора поднял стопочку с беспроигрышной сливянкой.

— Мы не будем, пап, я за рулем, а Леля не любит спиртное.

— Да ладно, за рулем, до завтра все выветрится.

— Мы сегодня вечером уедем, у нас на завтра запланированы дела.

После этих слов Жора сглотнул слюну, опустил рюмку, поиграл желваками и стал накладывать в тарелку салат оливье. Вступила Шура:

— Погоди, ты же говорил, на два дня.

— Мы и собирались на два, но видишь, дела. И Соня что-то посапывает, надо показать врачу.

— Соня посапывает, потому что все лето провела в загазованной Москве. Вы ни разу не удосужились приехать сюда, на воздух, на нормальную еду, укрепить ребенку иммунитет. Ты почему ее кормишь из банки, Лель? Я ведь специально супчик сварила, мяса потушила диетического.

Распахнутые тревогой глаза Лели тут же устремились к Мите.

— Мам, это рекомендованное детское питание. В дорогих магазинах продается, — с нарочитым спокойствием ответил страж.

— Из магазинов, конечно, полезнее. А на горшок когда ходить начнете? — не сбавляла обороты свекровь, обращаясь к невестке.

Опять взгляд на Митю, но не вовремя зазвонивший черный, тогда еще не глянцевый, айфон увлек стража в комнату. Пришлось участвовать — лобик наморщился, глазищи сосредоточились, голосок «залелил»:

— Я ребенка ничего делать не заставляю. Пусть ходит в туалет, как ей удобно. Так рекомендуют современные психологи.

— Что они еще рекомендуют?

— Укладывать ребенка, когда сам устанет и захочет спать. Не кормить насильно.

— То есть не соблюдать режим и не готовить нормальную еду. Может, еще психологи рекомендуют женам мужей не кормить и квартиру не убирать? А то к вам как ни придешь, холодильник пустой, пылища клубами. Твой муж где, на работе ест? Или вы в рестораны ходите?

Грозная львица готова растерзать затравленную лань, лань готова спешно ретироваться, но спаситель с крутящимся айфоном тут как тут:

— О чем шепчетесь, девушки?!

— Да вот, сынок, обсуждаем психологов. Ты где психологов находишь, Лель?

— В интернете. И я форумы читаю. Там мамы делятся опытом.

— Мы тоже делимся опытом. И своим, и наших родителей, и из книг. Только ты его почему-то не воспринимаешь.

— Вы очень настаиваете. Я с детства не люблю, когда настаивают. Мне вот папа говорил что-нибудь строго, а я все делала по-своему. Я очень дедушку любила, маминого папу.

— Что ж ты своей дочери не разрешаешь общаться с дедушкой и бабушкой?

— Почему не разрешаю? Вы можете приезжать, когда хотите.

— Конечно, и оставаться под полицейским надзором.

— Каким?

— Ты же Соню ни на шаг от дома не отпускаешь.

— Но она же маленькая. Разве се можно куда-то отдать или кому-то оставить? Она же будет без меня скучать. И плакать.

— Вот именно, куда-то, кому-то… Да не плачет она без тебя. И не скучает.

От этих слов Леля сжалась, словно на нее замахнулись, смуглое лицо залилось румянцем, огромные глаза наполнились слезами, но она сдержалась, положила приборы на кромку тарелки и вышла из-за стола.

Пятиминутное молчание после Жориного «опять тебе вожжа под хвост попала» и Шуриного «отстань, без тебя тошно» нарушил Митя, который, поковырявшись в салате, вздохнул, отодвинул тарелку, повернулся к матери и, буравя ее глазами, отвесил четыре словесные пощечины:

— Перестань. Доставать. Мою. Жену.

— Митя, мне жаль твою дочь. И тебя.

— Запомни раз и навсегда: ни я, ни моя дочь в твоей жалости не нуждаемся. Хочешь видеться с внучкой — пожалуйста, но ни советов, ни рекомендаций Леле давать не надо.

— А что надо?

— Надо приходить, когда позовут, и все.

Но по-настоящему до «и все» было еще далеко.

5 октября

— Ку-ку-ру-ку-ку, дурашка! — рядом со мной на диване развалился Бегемот и оскалился в улыбке.

— Слушай, может, хватит являться без предупреждения?

— А как мне тебя предупреждать? В письменной форме на оконном стекле? И потом, разве тебе со мной плохо?

— Ну, не так чтобы плохо… Скорее неуютно.

— Скажите, какие мы нежные. Ничего, зато мозги в тонусе. Что, перейдем в женскую половину?

— Ты и здесь набедокурил?

— Покурил, покурил да набедокурил! Мне, милок, и стараться особо не пришлось, Шура с Лелей сами управились. А все через что? Через любовь эту проклятущую!

— Как только язык поворачивается…

— Легко. Сам смотри: Шура любит Соню, и Леля любит Соню, но их взгляды на одно и то же чувство не совпадают. Шура придерживается устоявшихся норм воспитания, потому что эти нормы выверены временем, человеческим и книжным опытом, а также ее убежденностью в своей правоте.

— Но опыт сын ошибок… парадоксов друг…

— Феноменальная эрудиция! В переводе на жизнь — Шурин опыт воспитания мужа и сына, судя по результату, который мы наблюдаем, ошибочен, но она парадоксальным образом старается применить его к внучке.

— С тобой как в королевстве кривых зеркал. Нельзя же полностью отрицать правильность и логичность Шуриных рассуждений и действий в отношении Сони. Да, по правде сказать, в отношении Лели тоже.

— Полностью отрицать нельзя, напротив, я ее всячески науськиваую в ночных видениях, когда оборачиваюсь Лелей, врезать мне по сусалам правильностью и логикой аргументации. И во сне, как в конце любимых книг или фильмов, урезоненная невестка непременно раскаивается в содеянном, прося прощения и утирая слезы. — Из голубых лучистых глаз котяры сначала закапали, потом потоком полились слезы, которые высыхали, не достигнув дивана. — Но в жизни, — Бегемот всхлипнул напоследок, — все не так, как на самом деле. Нс срабатывают ни разговоры по душам, ни убеждения с выверенными логическими схемами, а прогнать от себя невестку и заодно обожаемую внучку — на это нужна решимость революционера, которой у клуши Шуры нет.

— Что же имеем…

— В сухом остатке? — Невесть откуда в лапах гиганта оказались счеты, на которые он посмотрел с презрением, пробурчал как бы про себя «старею, что ли», заменил на калькулятор и стал наяривать по кнопкам лапами. — Вот, — выдал он результат, — злость на невестку до ненависти, в продолжение борьбы испепеление собственных внутренностей и мозга. Перекусим? Не хочешь? Тогда я тоже на диете.

— Про Лелю слушать не желаю. Она мне нравится. И потом, красота спасет мир.

— Ну точно дурашка, совсем очеловечился, стандартно воспринимаешь писательские афоризмы. Однако твой облик, а также честность и естественность располагают меня к тебе — поэтому я тебя, кретина, не заморожу, хр, хр, хр!

Отсмеявшись и пощекотав когтем мой загривок, Бегемот серьезно произнес:

— Леля занята благороднейшим делом — самоутверждением и повышением самооценки. В ее маленькой головке давно проросла и созрела мысль о создании собственного бастиона, который она благополучно построила и в котором окопалась. Правильность и логичность свекрови ее волнуют в той же мере, что и отношения внучки с бабушкой, то есть ни в какой. Она, как и свекровь, лучше знает, что нужно ребенку, но, поддерживаемая со всех сторон мужем, гораздо успешнее гнет свою линию. Главное — обе руководствуются исключительно счастьем Сони! Однако именно Леля, поскольку имеет и использует больше возможностей для манипуляции, нежели Шура, может претендовать на звание состоявшейся личности. Приз в студию!

— Весу тебя как-то несимпатично выходит.

— Почему? Ты сам дал определение личности как самодостаточного манипулятора, я с тобой совершенно согласен. Леля достойна возглавить семейный отряд, все члены которого поступают так, как считают нужным, — Бегемот, словно танцор, сделал широкий жест лапой в сторону, — будучи абсолютно уверены, что делают это ради блага ближнего.

— Но все-таки они любят друг друга. И меня… Как умеют…

Кота опять пробил хрюк, перешедший в кашель, он постучал себя лапой по груди и прохрипел:

— Умеют они с любовью делать исключительно под себя, кхе, кхе, тебя вот без яиц любить гораздо сподручней. Не могу, комические куплеты, честное слово, кхе. Придите ко мне, свободные человеки, звучащие гордо, я поведу вас по дороге, вымощенной вашими Любовями, добром с кулаками и благими намерениями! — Бегемот патетически воздел лапы и замер.

Меня, оглоушенного будто пыльным мешком, обступило то, что называют мертвой тишиной. Записал, перечитал, отпал.

21 ноября

Поздняя осень, Москва, авитаминоз. Пора подкрепить силы, подключить питание. Подзарядка, даже в воспоминаниях, идет от Сони, единственного моего друга среди людей. Мы подружились на даче, когда ей было три, а мне четыре человеческих года, во время приезда ее семьи на майские праздники.

До того руководимые Митей хозяева вроде бы старались соблюдать условия игры, стали заезжать к детям пореже, особенно свекор, однако свекровь с упорством, достойным лучшего применения, все же пыталась достучаться до мозга и сердца невестки. «Не понимаю логики, — удивлялась она, — летом держать ребенка в Москве, а весной лететь в Крым на смотрины к старикам. И море холодное, и сами не отдохнули, и ребенка измотали». Как назло, малышка после путешествия подцепила какую-то инфекцию, долго и тяжело болела, чем после выздоровления подвигла бабушку на нелицеприятный разговор, который и состоялся в тот самый приезд на дачу. Невестка не приняла на свой счет претензий свекрови, уверяя, что виноват в болезни дочки аэропорт, наполненный миазмами, и Митя, согласившийся совершить перелет, хотя, сияя глазами, «делила» она, «мои бабушка с дедушкой так были рады повидать правнучку. И я так рада была их повидать. Меня ведь до школы, а потом и Сашу родители каждый год к ним отправляли. На все лето».

Сам визит продемонстрировал невероятную близость мамы и заметно подросшей дочки, которая в буквальном смысле не давала Леле шагу ступить, постоянно хватаясь за штанины домашних брюк. На остальных членов семьи Соня смотрела букой, капризничала, а по отношению к папе даже проявляла агрессию, набрасываясь с кулачками и обзывая «дулаком». Мама, собрав в глазах строгость, грозила пальчиком, дочка хлюпала носиком, после чего обе удалялись в спальню, откуда вскоре раздавался общий звон колокольчиков.

Семейство, исключая приезд и отъезд, провело на даче полный день, подвергший правильную Александру Владимировну тяжелейшим испытаниям, из которых основными были по-прежнему не задействованные горшок и режим. Накануне отойдя ко сну за час до полуночи, Соня назавтра встала в десять, невестка с сыном не торопились, и бабе Шуре невольно пришлось взять на себя подготовку к завтраку и само кормление, потому что «невозможно же смотреть, как ребенок слоняется неумытый, растрепанный и голодный». Однако своенравный ребенок умываться и причесываться отказался наотрез, вплоть до истерики. Родители не реагировали, Шура возмущенно смотрела на Жору, Жора предостерегающе на Шуру, которая в результате с тяжким вздохом отправилась варить овсяную кашу. Внучка к каше отнеслась настороженно. «Это вкусно, возьми маленькую ложечку, попробуй», — предложила бабушка. За взятой не с того конца, но быстро перевернутой ложечкой последовала другая, потом еще, пока вся каша не исчезла. Возникший папа, пожелав всем доброго утра, достал из холодильника привезенный детский йогурт и немало изумился, увидев пустую тарелку, а рядом перепачканную комковатым кремом рожицу дочки. Возникшая мама на вопросительный взгляд мужа отреагировала спокойно: «Она и дома сама ест, ты просто не замечал. Пойдем, милая, я тебе памперс поменяю. А то негигиенично сидеть в мокром. И умыться надо. А то после такой еды на щечках появится раздражение». Два ноль в пользу Лели.

Днем Александру Владимировну ждала пытка телевизором. Леля, как известно, устремлялась в кинематографическое пространство мгновенно, невзирая на время следования сюжетной линии. Ее руки при этом могли совершать разные движения, а ноги, если она стояла, замирали в форме буквы Р: правая подгибалась и стопой упиралась в колено левой. К оставшемуся месту левой ноги не замечающей ничего вокруг птицы пристраивался маленький птенчик, который с естественным детским любопытством, как я когда-то, постигал искусственный мир. Кино, которое могло быть и 0, и 8, и 12 с плюсом, на обеих пернатых оказывало одинаково завораживающее воздействие, но птенчику недоставало стойкости, и он улетал, не выдерживая продолжительного мелькания и разноголосицы.

— Разве можно ребенку в три года смотреть все подряд? — вывел невестку из очередного ступора скрип свекрови.

— Мы не смотрим все подряд. Только то, что ей нравится. Ей очень нравится мой любимый «Властелин колец», его как раз показывают. А знаете, кто больше всего? Голум. Так странно.

Два часа вместо гулянья планшет Мити, желваки Жоры, вздохи Шуры и молчание — три ноль.

Следующий час Соня играла в подаренную дедушкой железную дорогу, а Шура, распустив губы, которые она при виде невестки безотчетно поджимала, убеждала Жору, словно это он был невесткой, что лучший воспитатель детей — контроль, «не жесткий, конечно, но постоянный».

Утомившись от контроля, словно это я был невесткой, перешел в спальню к молодым. Митя, полулежа на кровати поверх покрывала и выставив колени, привалился спиной к поднятой, упирающейся в стену подушке, Леля, поджав ноги, поместилась под его правой рукой, я, млея и выворачиваясь наизнанку, — под ее скользящей правой ладонью.

— Мить, давай летом поедем все вместе в круиз но Европе. На машине. Вести будем по очереди. Италию еще раз посетим. Или другие райские места.

— Ты о чем, Лель? Маленького ребенка галопом по Европам. Она же только поправилась, ей бы на даче побыть, только ты не соглашаешься.

— Но я же не виновата, что здесь такая аура.

— Какая аура?

— Ты разве не замечаешь, что твоя дочь здесь становится очень агрессивной? И капризной? Дома она себя так никогда не ведет.

— Ты хочешь сказать, она меня дома дураком не обзывает?

— Митя, это как раз может быть следствием. Неосознанным. И, ты прав, мне здесь дискомфортно. А Европа ей расширит кругозор. И нам всем. Ну пожалуйста, няша. Я так тебя люблю.

— Хорошо, зайка, подумаем.

Влажные глаза, сомкнутые рты, переплетенные руки, мои освобожденные думы. Не имею достаточных оснований конкретизировать общие и отличительные признаки человеческой любви, построенной на сексуальных контактах, но подозреваю, что движут ею те же химические реакции, что и любовью животной. В этой связи не перестаю поражаться взаимоотношениям полов в нашей семье в сравнении с инстинктивно известными мне в природе. Там самки доминируют исключительно в периоды готовности к оплодотворению, здесь, похоже, вообще по жизни. Шура управляет своим самцом с материнской расчетливостью, Леля — с подростковой импульсивностью, но и тот и другой, несмотря на разность характеров и жизненных приоритетов, подчиняются, задвинув поглубже свою самость и сузив свое пространство свободы. Звериный нонсенс. Не решусь строить обобщения, однако проглядывается тенденция, что в человеческой паре жена нередко получает от судьбы в подарок золотое яйцо, муж — золотую клетку.

И я в клетке. О горе мне! Не могу продолжать, душно.

22 ноября

Оклемался. Личность я или где?

Слез, помнится, тогда с кровати, Соня наигралась в вагончики, тут-то и разгорелось пламя нашей дружбы. Кот — хвост крюком, шерсть иглами — носился по дому, ребенок, визжа и хохоча, за ним, а когда догонял (я поддавался, само собой), то сгребал в охапку, целовал в морду, поднимал, с трудом отрывая от пола, и тащил по лестнице на второй этаж, туда, где никто не мог помешать нашим беседам. Посидим, поурчим, и опять по новой. Смотрю, к вечеру котеночек мой скис. Улегся в мансардной комнате на диван, клетчатым пледом укрылся — что такое? Запрыгиваю, плед откидывается — глазам не верю. Здесь не фотография — кисть гениального художника. Не знаю способа, но убежден, что художник Веласкес умел прозревать время, иначе не копировал бы он 360 лет назад на взбудоражившей меня через телевизор картине маленькую инфанту Маргариту с трехлетней девочки Сони, живущей сегодня за тысячи верст от Испании. Смотрит инфанта блестящими от заполнившего комнату лунного света глазками и курлычет журавликом: «Балсик, холосо, сто ты плисол».

— Ты тут не уснула? Что скукожилась-то? Замерзла? Мрр.

— У меня темпелатула.

— Ох, мася. Я сейчас к тебе прижмусь, а ты меня погладь.

— Холосый, холосый. Смесно блыкаесся, ссекотно.

— Это я от удовольствия лапами перебираю. Ну что, полегче?

— Давай и тать в доктола. Сначала ты меня будес лечить, а потом я тебя.

— Вы, больной, пока полежите спокойно, а там посмотрим, мрр.

— Я зду, когда ко мне заглянут звездочки. Видис, в окоске, где заванески отклыты?

— Вижу, мрр.

— Муллыка, холосый. Давай ты будес моим Финдусом, а я твоим Петсоном. Как будто у меня деньлоздения, аты мне подалис подалок. Дали.

— А что Финдусы дарят Петсонам?

— Ой, ты, навелное, читать не умеес. Я тозе не умею, мне лодители читают. Финдус такой кот, как ты, только в полоску. Он зывет с дядей Петсоном, очень смесная истолия. Давай ты как будто поймал в лечке лыбу и плинсс мне в подалок.

— Держи, мрр.

— Петсон белет лыбу, и они пускаются в пляс!

Котенок вскакивает, словно внутри у него распрямляется пружинка, и начинает подпрыгивать на диване, как на батуте. Баба сеяла голох, плыг, скок, опрометью бросаюсь на пол, обвалился потолок, ллык, скок, мечусь по комнате, баба ела, ела, ела, кончай стрематься, дурень, остынь, пилозок наела, уф. Котенок внезапно опадает, словно пружинка сломалась, ложится, начинает натягивать плед и замечает сидящего рядом с диваном меня:

— Балсик, иди ко мне.

— Иду, мрр. Что это тут разбросано?

— Смотли, сто у меня есть. Эго феечки из набола, котолый я из дома пливезла. Давай иглать.

Соня садится, аккуратно расправляет платьице, я заползаю к ней на ножки, и непосредственно на мне начинается игра. Воинственная фея Зарина, «она пилатка и зыла с пилатами», помыкает остальными феечками — отбирает у них волшебную пыльцу, атакуете воздуха, повергает наземь и подвергает наказанию шлепками. Я, сколько могу, терплю на своей спине кучи малы и победную поступь воительницы, но всему есть предел. Отпрыгиваю в сторону и, пока котенок какое-то время играет самостоятельно, в который раз отмечаю сходство детей и зверей. И те и другие думают мозжечком, древнейшим органом мозга, который превращает желания в очень сильные стремления — подать мне сейчас же все, что я хочу, иначе разозлюсь, начну биться головой об стену или укушу. С возрастом люди по идее должны были бы думать лобными долями, которые выполняют функцию банка данных, — подать мне информацию, я ее обработаю на основе усвоенного интеллектуального опыта, своего и поколений, положу в загашник или приму решение. Видно, не у всех получается.

Потерзав феечек, Соня вертит головой, обнаруживает меня на краю, зовет:

— Балсик, не уходи.

— Не уйду. Давай заберусь под бочок, мрр.

— Ты так гломко муллыкаес, как тлактол. Холосый, холосый. Давай ты будес моим самым лутсым длугом, а я твоим.

— Давай, мрр.

— У меня совсем нет длузей. Я во дволе хочу иглать с Тасей и с Максимом, а они со мной не хотят. Они говолят, что я все влемя хочу быть главная.

— А ты хочешь быть главной?

— Я главная, а они меня не слусаются.

— И как ты поступаешь?

— Я с ними делусь, стобы они со мной длузыли, а они все лавно меня не белут.

Инфанта шмыгнула носиком, стала тереть кулачками глазки. Кладу лапы ей на плечи и языком слизываю слезки со щечек. Язык шершавый, инфанта надулась, отстранилась, смотрит исподлобья. Но вот распахиваются просохшие глазки, размыкается ротик с молочными зубками, и мрачная мансарда наполняется веселой музыкой детского смеха. Однозначное лекарство, смех оказывает терапевтическое воздействие не только на его обладателя, но и на слушателя — у ребенка я отметил снижение температуры, у себя прекращение настырного гудежа в голове. Инфанта прижимает меня к себе, целует в лоб и, проводя ручкой по шерстке, отпускает.

«Соня! Ты где? Что ты там делаешь? Смотри, осторожно спускайся, милая, не упади с лестницы. Леля, у нее лоб горячий! Митя, разбери постель. Александра Владимировна, есть градусник? Жора, приготовь ванну».

Расчирикались. Одна дисциплиной хочет уморить, другая райскими Европами, даже не представляя себе, какого всамделишного рая лишает своего детеныша. Упражняйтесь, подумал тогда, вон, на мужиках, а единственного друга я обижать не позволю, зуб даю.

23 ноября

В Европы не поехали, осенью на дачу тоже, и я год довольствовался косвенными данными о том, как младшее поколение родителей наращивает совместное поступательное движение, держа все скопом старшее поколение на удаленном доступе. Леля с Митей не жалели сил на развитие ребенка, водя его в места разнообразных общественных увеселений, в том числе хоровую студию, занимая развивающими играми, в том числе на современных электронных носителях, не пренебрегая и бумажными книгами. Правда, баба Шура изумлялась, что среди литературных героев преобладают какие-то современные иностранцы, Петсон с Финдусом, настоятельно рекомендовала по телефону невестке обратиться к великому русскому писателю Пушкину и была уличена во время одного из редких свиданий в попытке прочесть внучке «Сказку о мертвой царевне», но получила отпор, а затем объяснение, что ребенку трудно разобрать устаревшую лексику. Прямо вижу поэтессу Ахматову, нависшую над не признающей нафталинных авторитетов Лелей: «А ты на что? Ты и объясни устаревшую лексику». Пересказывая хозяину подробности посещения, хозяйка гневно заключила: «Представляешь, эти остолопы собираются вырастить ребенка без Пушкина, а эта дура, по-моему, сама не понимает половину слов».

Внучка же, как царевна из означенной сказки, между тем росла, росла. К четырем годам она научилась какать в горшок, вот, ликовал Митя, всему свое время, освоила айпад и смотрела по нему мультики, видела почти все любимые мамины фильмы, ела через пень колоду, засыпала и вставала поздно, выдавала кучу ненужной, по мнению бабушки, информации и больше всех на свете любила мамочку. В мое отсутствие, разумеется.

Объединяла поколения общая печаль — ребенок часто болел. Старшие в лице Шуры выражали озабоченность ежедневными шестикратными телефонными звонками, Леля наваливалась на беду с удесятеренной энергией, привлекая, по выражению той же Шуры, медицину катастроф из врачей различных специальностей, в том числе гомеопатов. Митя бесконечное количество раз отправлялся в аптеку за бесконечным количеством лекарств. Врачи попадались в основном плохие, лекарства в основном не помогали, но ребенок каким-то чудом выживал и даже выздоравливал.

Скучаю.

24 ноября

Прошлогодний майский приезд на дачу был простым визитом вежливости, никак не связанным ни с идеей укрепления ребенкиного иммунитета, ни с идеей примирения враждующих коалиций. Однако внутри молодежной коалиции проявился давно, по-видимому, назревший конфликт. Во время дневного полулежания в спальне, когда Соня была отдана на откуп старикам, Леля, немного нервно теребя мою шерсть, решила вновь поднять, если не закрыть, вопрос своего выхода на работу:

— Все, Мить, не спорь. Соня осенью в детский сад, а я на работу.

— Опять? На какую работу, Лель? Журнала нашего давно не существует, а остальные места, куда ты хочешь пойти, извини, убогие.

— Ты специально так говоришь. Просто не хочешь меня отпускать. Ты вообще меня никуда не отпускаешь.

— Пожалуйста, иди куда хочешь. С кем? С друзьями-одноклассниками? Куда? В клубы? А Соня с кем останется? Старикам ты ее не доверяешь.

— Сказала же, она в детский сад, я на работу!

— Хорошо, зайка, не кипятись. Осенью посмотрим.

Наши с Соней игры принципиальных изменений не претерпели: прятки, догонялки, из засады нападалки. В разговорах она мало делилась скудными жизненными впечатлениями, в основном придумывала волшебные истории, в которых представлялась могущественной волшебницей, обладающей абсолютной властью. На этот раз я был доблестным рыцарем, превращенным злой колдуньей в кота. Признаком заколдованности выступила голубенькая ленточка на моей шее, имеющая реальное отношение к оберточной бумаге от подарка, теперь уже не вспомнить какого.

— Подите плочь, олки и мигуны, получай, подлый Калабас-Балабас, — курлыкал журавликом котенок, размахивая специально привезенной игрушечной саблей перед переплетенными в клубок разномастными сказочными персонажами, — сейчас я ласколдую моего ддуга-лыцапя.

Лапка котенка потянулась к голубенькой ленточке, ленточка затянулась в узел — небо показалось с овчинку. Задыхаясь, я крутанул башкой и, пытаясь вырваться из смертельных объятий, изо всех оставшихся сил прогреб когтями по удавке. Удавка лопнула, и вместе со звуком рвущейся ленты мансарду заполнил носорожий рев котенка — ыыыааа! Что туг началось! Ног по лестнице затопало столько, что, казалось, она сейчас прогнется и рухнет. «Соня? Кто? Куда? Глаз цел? Где этот паразит? Убью гада…» Паразит забился в угол, схоронился за Жориными удочками, мимикрировал. Не тут-то было.

— Вот он. Хватайте за шкирку, Александра Владимировна!

— Держу, держу!

— Давайте мне, несите ремень. Надо отстегать его хорошенько. Чтоб на всю жизнь запомнил.

— Сейчас.

Все, конец.

Не тут-то было. Топ, топ, топ, хлюп, хлюп.

— Мама, баба, не надо бить Балсика, он не виноват, мы иглали.

— Не виноват? Чуть глаз тебе не выцарапал, — Леля.

— Животных надо воспитывать, чтобы знали свое место, — Шура.

— Он не зывотное, он мой длуг. Не надо его бииить, ыыыааа!

— Ладно, ладно, Сонечка, успокойся, не будем, — похоже, дуэт, не разобрал с закрытыми от страха глазами.

Да, судя по выдранному клоку волос, отметина на мордочке котенка могла бы остаться изрядная, обошлось небольшой, смазанной зеленкой бороздкой у виска. «Длуг в беде не блосит, лиснего не сплосит, вот сто значит настояссий, велный длуг», — выводил журавлик вечером перед собравшимися в зале родственниками звонким, поставленным в хоровой студии голоском. Родственники кивали и прихлопывали в ладоши, а я жмурился на диване, представляя Лелю с огромной волосатой бородавкой на кончике носа.

25 ноября

Прошлой осенью Шура объявила, что родители подросшего друга зверей решили социализировать Маугли и определить в детский сад. Тот же источник информации докладывал, что мой любимый дикарь в человеческой стае приживается тяжело, непривычную еду не ест, днем не спит, дерется практически со всеми детьми, а в перерывах болеет. Леля, не имея в данной ситуации возможности реализоваться на работе, выполняла основную материнскую функцию защиты детеныша естественным для всех живых существ способом — нападением. Преобразившись из субтильной смугленькой кошечки в бронзовую, отливающую розовым, экзотическую кошку с затаившейся в темных глазах местью, она зимой, на дне рождения свекра, рассказывала про воспитательницу, не способную понять нестандартного ребенка и настроить остальных детей на дружелюбный лад, про сам их детей, безусловно, со странностями в поведении и развитии, про абсолютно несъедобную пищу и несоблюдение в помещении группы температурного режима. Весной произошла обратная метаморфоза — заехав с Митей поздравить Шуру с Восьмым марта, субтильная смугленькая кошечка, влюбленно щурясь на вынужденных сородичей, промурлыкала: «Митя принял решение не водить Соню в детский сад. Подождать еще полгодика. До осени».

Нынешние майские праздники прошли для одних на даче, для других в Москве, а к сентябрю толи Соне стало скучновато с одной мамой, то ли воспитательница в новой логопедической группе оправдала ожидания, то ли дети попались с не столь выраженными отклонениями, только вторая попытка социализации оказалась удачней. Та же удача сгладила противоречия между невесткой и свекровью, потому что внучка почти совсем перестала нуждаться в бабушке, а бабушка почти окончательно с этим смирилась. Время взяло свое, поставив участников семейной саги перед неизбежным «и все».

Интерпретаторы бессмертной «Курочки Рябы» предлагают на сей счет свою версию. Золотое яичко — символ ребенка. Безуспешная попытка яичко разбить — символ воспитания, которое для деда с бабой оказалось делом абсолютно безнадежным по причине недоступности объекта. А мышка — символ снохи-невестки, с точки зрения стариков, строптивой, безалаберной, нерадивой. Она, соперница коварная, посягательница на драгоценного ребеночка, забирает ею себе и делает с ним что хочет, чем доводит замечательных, покинутых, лишенных возможности приносить пользу деда с бабой до слез. Только и остается им что невзрачная обыденность, тоска, одним словом.

На моем месте принц датский Гамлет сказал бы «порвалась связь времен». На своем месте кот ученый Барсик, кроме емкого «вот дерьмо», добавил бы: «О смертоносные стрелы любви! О внутренняя свобода и внешнее бесправие маленьких детей и кастрированных зверей!» Слезы, как в песне незабвенного Высоцкого, душат и капают, не подойду больше к компьютеру, не дождешься, пустышка бездуховная.

6 января, вечер

События, о которых я собираюсь рассказать, произошли за очень короткое время, перешедшее в вечность.

Суматоха, пятьдесят шестой день рождения хозяина. Покуда Жора к приезду молодых двигает в гостиной стол и стулья, а Шура колдует на кухне над чем-то сверхъестественным, я, не давая желудочному соку подступить к горлу, иду в спальню и запрыгиваю на подоконник. Окна четвертого этажа нашей квартиры выходят во двор, а там диво дивное. Безветренно, на деревьях под уличным фонарем искрится лунный снег — вдруг какая-нибудь ветка вздрогнет, словно от тревожного сна, и посыпались, полетели пушистые золотинки, оставляя ветку замерзать. Я в тепле сочувствую и неподвижной голой ветке, и спешащим прохожим с втянутыми в плечи головами, и невидимым продрогшим бездомным котам — дорогую цену вы платите за свободу, братья мои.

Звонок в дверь. Хозяева, впустив гостей, замирают в прихожей почетным караулом. Внучка смотрит на деда с бабой исподлобья и чуть с опаской, невестка улыбается темными глазами над прикрывшим пол-лица букетом белых роз, сын с большим свертком прощается с кем-то по айфону, быстро меняет деловой взгляд на озабоченный и последним в очереди отражается на сетчатке моего янтаря. Я сфинксом сижу на коврике в ожидании данайских даров. Хозяева улыбаются и тоже ждут. Гости выстраиваются напротив, затем Леля очаровательно протягивает букет Александре Владимировне со словами поздравления ее с днем рождения Георгия Алексеевича. Соня порывисто наклоняется, обхватывает меня за шею и целует в лоб. Не успев опомниться, осязаю остренькие Лелины ноготки на своем загривке — дрожь с головы до хвоста, потеря самообладания. В чувство меня приводит Митя, который, наблюдая за творящейся антисанитарией, недовольно замечает, что всем прибывшим не мешало бы раздеться и вручить подарок. Хозяева улыбаются и ждут. Гости раздеваются, затем сын со словами «нужная вещь, ты вроде давно хотел» протягивает отцу сверток. Шуршание бумагой, рассматривание скрытой под ней коробки, отрывание скотча со звуком живьем сдираемой кожи, отчего у меня опускаются уши и подгибаются лапы, и наконец извлечение подарка — ноутбука какой-то крутой фирмы. «О! Да! Спасибо, ребята!» — видно, что Жора доволен. «Говорят, зверь машина, современные игрушки на раз щелкает!» — видно, что Митя доволен, что Жора доволен. После взаимных лобзаний Шура, держа розы головками вниз и не переставая улыбаться, шипит в пространство: «Игрушками дровишки не поколешь». Язвительность хозяйки настолько диссонирует с общим благожелательным настроем, что я решаюсь разрядить атмосферу и громко пускаю ветры. Взгляды в мою сторону, смех, все идут в гостиную, а замыкающий котенок, наклонившись, курлычет журавликом мне на ушко: «Балсик, воспитанные мальчики не пукают пли всех. Ты в следуюссий лаз иди в туалет. Холосо?» — «Хорошо, мрр».

В гостиной сервирован стол, но все смотрят в угол возле окна, где мигает разноцветными огоньками елка. Натуральная, высокая — звезда на макушке упирается в потолок, — украшенная игрушками, она благоухает хвоей и еще чем-то, манящим меня в неведомые дали. Живое дерево заслуга хозяина, заявившего, что, пока он жив, искусственной елке в доме не бывать. И хозяйка согласна, и мне радость. Котенок бежит к елке, рассматривает игрушки, а они все советские, дня хозяев тоже живые, осторожно нюхает иголки, замечает древнего, из папье-маше, Деда Мороза, рядом красивую обертку и победно оборачивается к родне. «Да, — любуется внучкой бабушка, — это тебе, солнышко. Дед Мороз принес». Лапки раздирают бумагу и извлекают коробку с конструктором «Лего», где на крышке нарисован похожий на диснеевский замок, окруженный эльфами, лошадками, собачками, кошечками, фруктовыми деревьями и цветами. «Спасибо тебе, Дедуска Молоз, я как лаз такой хотела», — курлыкает Соня, свекровь с невесткой понимающе переглядываются. После того как заново упакованный ноут занимает место под елкой, а ваза с цветами середину стола, наступает черед взрослых обменяться новогодними сувенирами: женщины получают друг от друга косметические наборы, мужчины — туалетные. Интересно, они хотя бы ассортимент год от года меняют?

— Баба, — раздается из-под елки, — а ты облатила внимание, какое у меня платье?

— Невероятное.

— Мне мама ссыла. Это ледяное платье Эльзы из «Холодного селца».

— Очень красивое, — Шура делает вид, что понимает.

— Баба, а мы будем иглать в гоблинов, как тогда? Я буду от тебя убегать и плятаться, а ты будес меня искать и блать в плен.

— Нет, милая, бегать не надо. У тебя температура, — динькает Лелин колокольчик.

— Как температура? — Шура опешила. — Зачем же вы приехали с больным ребенком? Высокая? Врача вызывали? Как же вы…

— Невысокая, — перебивает Леля. — У дедушки же день рождения.

— Но не юбилей же. Можно было и перенести.

— Ладно, мы недолго побудем.

— Господи, Леля, при чем здесь долго или недолго, просто больной ребенок…

— Нет, долго, — топая ножкой, обрывает дочка-внучка. — Я не буду бегать. Я буду иглать в подалок Деда Молоза.

— Ладно, милая, играй, — спешит согласиться мама.

Бабушка с облегчением кивает.

Пока ледяная Эльза разбирает на ковре возле елки детали конструктора, на столе вокруг вазы располагаются традиционные оливье, мясное, рыбное, маринованные грибы сдачи, пироги, винное, водочное, одна бутылка советского шампанского и одна сливянки. Взрослые рассаживаются, гомонят, мелькает в хороводе вкуснятина — успевай тарелки подставлять! Разложили, притихли, глаза смотрят на хозяина. Жора берет бутылку шампанского и с загадочной улыбкой начинает раскручивать проволочку. Шура отклоняется в сторону. Леля припадает к плечу Мити — залп! И ведь знаю. готовлюсь, собираюсь, а каждый раз одно и тоже — удираю под диван. Есть многое на свете, друзья мои, что недоступно мудрецам.

— Ну что? Давайте первый тост с Новым годом, — разливая шампанское, запевает Жорин баритон.

— Давайте! С Новым годом! С новым счастьем! — подхватывает, вставая, хор.

Звон, ерзание, стук приборов о тарелки, «очень вкусно», «да, замечательно», «накладывайте, накладывайте», перешептывание молодых.

— Освежим… Пап, мы с Лелей поздравляем тебя с днем рождения. Желаем тебе здоровья, чтобы дома все ладилось, на работе…

— …денег побольше, — в бархат Митиного баритона вплетается Лелино серебро.

Выпивают. Закусывают. Жора заводится с пол-оборота:

— Да, денег бы не мешало. Вон в новостях бубнят, жизнь становится лучше и веселей, а пойдешь в магазин, так все наоборот. И патриотизм опять же. Раньше на страну трудились, стимул был идеологический. А сейчас, чтоб я на дядю хорошо работал, меня ух как надо заинтересовать. Зарплатой в основном.

— Да, пап, в тему, — плямкает, жуя, Митя. — Игорь, мой одноклассник, ты его знаешь, бросил бизнес и уехал, по-моему, на Гоа. Или еще куда-то.

— Я и говорю. Уходит молодежь в себя, вместо того чтоб пользу приносить.

— Я хочу работать в ЮНИСЕФ. Помогать обездоленным детям, — звенит Леля.

Немая сцена. Сам на диване притухаю от такой шняги.

— Где работать? — вступает Шурино меццо-сопрано.

— Это такой фонд ООН. Я в интернете нашла.

— Вы в Нью-Йорк переезжаете? Или в Женеву?

— Почему в Нью-Йорк? Я поищу, здесь наверняка есть представительство, — быстрый взгляд на Митю, который, делая вид, что его эта тема не касается, начинает листать лежащий рядом айфон.

— Ну-ну. А что ребенок, он есть будет?

— Она не ест оливье.

— Солнышко, ты будешь вкусный салат?

— Мам, тебе же сказали, нет, — Митя, стряхнув оцепенение, рубит ножом воздух.

— Баба, я хочу касу, — раздается из-под елки.

— Сейчас, Сонечка, сварю. А вы пока ешьте, закусывайте.

Шура, шурша новым лиловым платьем, уплывает на кухню, Эльза вприпрыжку несется за ней, за столом разливают остатки шампанского и снова вспоминают Новый год.

— Пап, хотел тебе фотки показать, — Митя берет верный айфон. — Это наше селфи. Прикольно, правда? Это мы в парке отдыхаем, летом еще. Это закатное небо, осень уже. Красиво, правда? Леля. Леля с Леликом.

— Да, прикольно. А что работы для выставки? Собрал? Как дела с ИП?

— Не собрал. Пока никак.

Сын с невероятной заинтересованностью начинает рассматривать пироги, наконец выбирает нужный, кладет на тарелку, но не ест, а сомнамбулически погружается в айфон. Леля, контролируя мужа и свекра из-под опущенных ресниц, достает из кармана джинсов гаджет той же модели, только новенький и розовенький, и я понимаю, что это мужнин подарок и что не видать мне сегодня релакса на желанных ручках, как своих ушей.

Посидев в тишине, Жора тянется к бутылке красного вина. Одновременно с характерным чпоком извлеченной пробки возникает вымазанный кашей котенок, окидывает хитренькими, сероватыми, чуть светлее моей шерсти, глазенками притихшую компанию и бесшумно исчезает в направлении ванной. Вскоре, уже чистенький, появляется у двери кухни вместе с бабой Шурой, которая манит ладонью деду Жору, — и спустя пару минут над столом, как на волнах, качается противень с огромным запеченным гусем.

— О! Рождественский гусь! Ну, до утренней звезды мы с ним расправимся! — восклицает впечатленный Митя.

— Ой, правда! Завтра же Рождество! — откликается Леля.

Оживление, бульканье, разделывание птичьей плоти, тост за грядущий праздник. Пение хора распадается на какофонию.

— Пап, у вас денег не будет взаймы? Мы хотим старую машину продать, доплатить и купить броненосец какой-нибудь.

— Зачем вам, Митюш, большой автомобиль? До нашей дачи дороги хорошие, только вас туда калачами не заманишь. Или вы в Нью-Йорк собираетесь по бездорожью?

— Точно, сын, к классовым врагам. Сколько?

— Мы будем в Крым ездить. На море. Теперь это российская территория. По мосту. Ребенку полезны морские купания.

— Почему к врагам? Они в войне нашими союзниками были. Тысяч сто пятьдесят хотя бы.

— Ребенку вообще полезен свежий воздух. Что ж такое, девчонка совсем малахольная! Сейчас на кухне мне на живот жаловалась. Для чего мы с дедом корячились, каждый день за тридевять земель в Тимирязевский парк с коляской мотались?

— А где были эти союзники, когда мои дед с бабкой добровольцами в ополчении полегли? Мы уйдем, никто уже про войну и не вспомнит. Насчет суммы не обещаю, надо подумать.

— Вас, Александра Владимировна, никто помогать не просил.

Животные основные силы тратят на защиту от физической агрессии, люди — от психологической. Мы обороняемся только в моменты опасности, они — все время: дома, на работе, дети от родителей, родители от детей. В нашем мире вертикальная пищевая цепочка, в их — горизонтальная: грызут друг друга с превеликим удовольствием. Хотя у некоторых, инстаграм свидетель, случаются психологические срывы, крышу сносит. Цок, цок, цок, коня он повернул направо, асам налево поскакал. Мои до дурдома пока не доскакали, но тоже, по-моему, больные на все головы. Надо было раньше догадаться.

— Смотлите, сто я уже постлоила! — врывается в многоголосье журавлиный клекот.

Все как но команде смотрят в сторону елки. На ковре высятся очертания будущего замка, остальное валяется рядом.

— Как много! Ну отдохни, строительство дело нешуточное. Иди с нами посиди, — предлагает баба.

— Нет. Я пойду отдыхать в спальню.

— Милая, поздно уже. Давай домой поедем, — предлагает мама.

— Нет. Я буду отдыхать в спальне. Баба, постели плостынку и уклой меня пледиком.

Женщины переглядываются, мама кивает, баба плывет к спальне. Уставшая Эльза, не замечая задранного ледяного платьица, бредет за ней. У двери Шура оборачивается и просит Жору приготовить все к чаю. Он отправляется на кухню, молодые тут же утыкаются в дивайсы, я принимаю решение покемарить.

6 января, вечер

— Гам!

— Фу-ты, оглушил, образина бегемотская!

— Так-то ты гостей встречаешь? А я торопился, думал, попотчуешь чем-нибудь.

Котище встал на цыпочки, согнул в локтях передние лапы и, крадучись, пробрался к столу, за которым двое сомнамбул по-прежнему блуждали в лабиринтах айфонов. Сквозь шерсть было заметно, как на широкой спине двигаются лопатки, а когда я моргнул, то обнаружил его сидящим рядом на диване с бокалом сливянки водной лапе и с нанизанным на вилку маринованным грибом в другой. Переправив в чрево сначала жидкую пищу, затем твердую, животное рыгнуло, отерло усы и торжественно продекламировало:

— Этот новый-новый год все, что хочешь, принесет и тебе преподнесет, дорогой мой Бегемот!

После такого теплого пожелания у меня заиндевели усы. С усилием разжав сведенные холодом челюсти, я еле сумел выдавить из гортани членораздельные слова:

— А те двое, ну, что были с тобой в книге, они где?

— Мотаются по миру, по Америке, по Европе. Подбирают, как и я, реципиентов для экспериментов, люди-то везде одинаковые. Набирают процентик.

— Какой процентик?

— Ты, знаю, книгу читал, да не ту, другую. — Кот вперил в меня глазищи-блюдца, в которых, как на дисплее, побежали строки:

«Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят наесть».

— Некоторые ученые, не теологи, между прочим, недавно догадались, что сакральное число входит в пропорцию бинарной системы, в рамках которой живут и мыслят люди. Андестенд? — передо мной стоял профессор с мордой кота, в черной мантии, такого же цвета кожаных перчатках и квадратной шапочке с кисточкой. — Бинарная, молодой человек, значит диалектическая система двух противоположностей, ну, там, демократия-диктатура, плановая экономика — рынок, добро-зло. Бог-дьявол тоже туда же. Вопрос первый, — профессор поднял указательный палец. — В каком соотношении нужно совместить крайности, чтобы система функционировала? Подсказываю: в соотношении один к двум, то есть 33,3 к 66,6 процента. Вопрос второй, — снова палец вверх. — Что нужно, чтобы единство противоположностей распалось, а борьба одной из них увенчалась успехом?

— На долю процента увеличить большее число?

— Молодец, дурашка, садись, пять, — Бегемот артистично сбросил маскарадный костюм. — В предыдущей баталии количество перешло в качество не на нашей стороне и викторию праздновал не мой хозяин. Но реванш близок. Понимаешь теперь, почему сегодня на счету каждый, и явный, и тайный, боец?

— Однако дальше в книге…

— Книги пишутся, переписываются, бывает, горят. Работать надо. Я вот и на Ближнем Востоке побывал, и на Дальнем, но здесь мне больше всего нравится. Просторно, колеи нет, люди шарахаются из стороны в сторону, оттого и злобой воспламеняются, только фитиль поднеси, страдают ярче.

— Что ж, нет им никакого утешения?

Вопрос буквально всколыхнул черную косматую массу. Она распухла, зыркнула таким огнем и одновременно дыхнула таким холодом, что внутренности мои сковало, а мозг начал плавиться. Жуткая смерть, отрубаясь, подумал я и тут же получил по мордасам кошачьими лапами. Вскочил, шерсть дыбом, усы вперед, уши прижаты — но отпрянул перед чудищем из сказки «Аленький цветочек», которое жалобно заскулило:

— Не серчай на меня, братик мой меньшой. Не перевариваю я некоторых слов, пучит меня с них. Что ж поделаешь, родненький, страдают люди, однако ж и борются. Силой воли, лекарствами, за-говорами. Ну а не совладают, пожрет их, милок, смертушка. Чудной ты, дурашка, — чудище перекинулось обратно Бегемотом, — то презираешь людей, то защищаешь. Ладно, я тебе, мститель неуловимый, подарочек приготовил, на столе найдешь. Месть пушистых, хр, хр.

Когда я взглядом переметнулся от стола к дивану, рядом никого не было, только чуть отдавало серой — перед моим носом медленно кружилась, опускаясь, длинная черная кошачья шерстинка.

Осознаю себя с открытыми глазами и головной болью. Бездумно спрыгиваю с дивана, подхожу к столу, запрыгиваю на свободный Лелин стул. Сидящий рядом белый, в цвет праздничной скатерти, Митя, по-отцовски поигрывая желваками, воткнулся в оставленный женой айфон. На экране почти обнаженная Леля манит откровенной позой совсем не мужа, а какого-то перца, снабдившего фотку словами «Обожаю твою киску». Плотоядно пронзив Митю янтарным лучом, с чувством глубокого удовлетворения и раскалывающимся черепом спрыгиваю со стула и направляюсь к спальне.

6 января, поздний вечер

«Все мозги разбил на части, все извилины заплел» — лучше не скажешь. Остается надежда на благотворное воздействие ребенка. Темно, но не для кошачьих глаз, я прекрасно вижу цель — небольшой взгорочек на широкой хозяйской кровати. Вспрыгиваю на взгорочек, он визжит, опадает, из-под пледа выползает смеющаяся Соня, обнимает меня и тут же предлагает игру:

— Балсик, давай ты как будто будес мне лассказывать сказку, а я как будто буду понимать котиный язык.

— Давай, мрр. В интернете одна тетенька придумала для своей доченьки интерпретацию известной сказки, я развил тему, в общем, некоторые слова ты потом выучишь. Живет, стало быть, там, за занавесками, большая-пребольшая курочка, курища прямо. И по всему ее огромному телу рассыпаны пятнышки, отчего ее и прозвали Рябой. Пятнышки эти на самом деле звездочки, а курочка — бескрайнее небо, называется вселенная. Когда выкатывается на небо золотое яичко-солнышко, встает с постели дед-утро. И хочет дед… Ну, ясно, чего он хочет, яичко разбить и зажарить на завтрак. Пока собирается, то-се, сменяет его баба-день. Любуется она солнышком-яичком, любуется, а тоже, знаешь, голод не тетка. Отлучилась баба за сковородкой, откуда ни возьмись мышка, маленькая, как непродолжительный вечер, ать хвостиком, хлоп яичко, и тю-тю. Ну, зачем все плачут, не знаю, потому что на небе вскоре появляется новое яичко, не золотое, а простое — луна. Да и кому плакать-то? Деда с бабой уже и на свете нет. Тут и сказочке про смену времени суток конец.

— Ты так глустно мул чал.

— Почему грустно, я вроде весело рассказывал.

— Как будто пло смелть.

— Ничего себе ассоциации. Я имею в виду, рановато тебе о таких вещах задумываться.

— Я умлу и пелеселюсь на небо. А ты?

— Вряд ли, мрр.

— Ты тозе пелеселисся, я тебя с собой забелу, будем там длузыть.

И тут меня пробило: ничуть не рановато, в самый раз. Зачем тебе, сокровище мое, здесь оставаться? Ничего хорошего будущее не предложит. Ты и так не свободная, а вскоре — поверь, недалек час — окончательно станешь маминой подкаблучницей. Подомнет материнская любовь твою волю, подменит настоящий, присущий всем детям рай в душе выдуманным чувством вины. Вина — нитка, за которую любимый манипулятор будет тебя впоследствии дергать, канат, которым по рукам и ногам свяжет. Только трепыхнешься, захочешь, допустим, к бабе с дедой в гости поехать или с друзьями потусить, канат — раз, и натянулся. Из-за тебя, непослушной, нечуткой, жестокосердной, мама расстроится, сильно огорчится, а то и заболеет.

Говоря, я ласкался, урчал, бодался, выталкивал Соню с кровати. Тянет ко мне ручки — отползаю, придвигается ближе — отодвигаюсь к краю. Прыжок — я на полу.

— Мрр.

— Балсик, ты куда?

— Иди за мной, мрр.

— Подозди меня.

— Я лягу тут, на подоконнике. Он широкий и теплый от батареи. Забирайся ко мне, мрр.

— Сейчас я к тебе забелусь.

На чем мы остановились? Черт, голова сейчас лопнет. Да, так о каких нормальных взаимоотношениях со сверстниками может идти речь? Какая же дорога уготована подростку, который не находит общего языка с одноклассниками? К гадалке не ходи — интернет, всемирная паутина, в которую маленькая мушка влетает абсолютно добровольно. Там, в прекрасном и яростном мире, тебя ждут не дождутся союзники, соперники, встречи, расставания, иллюзии, фантазии, откровения, соблазны, эмпатия, остракизм, они наполнят твою жизнь смыслом и сделают ее реальнее реальной.

— Балсик, ты стал какой-то стласный.

— Не бойся, я тебя не обижу, мрр.

— Ты лассказываес сказку?

— О, моя богиня, моя Фрсйя. Я натяну сапоги, напялю шляпу с пером, сопру златую цепь, впрягусь в колесницу и помчу тебя по небу — к солнышку, месяцу, звездочкам. Вернувшись сюда, в затхлое болото людей и страстей, я буду ждать встречи с тобой там, в необъятной вселенной, которая станет твоим домом.

— Ты опять не стласный, холосый, холосый, не убегай от меня.

— О если бы я мог обратиться человеком, каким другом, каким незаменимым наставником стал бы я тебе! О если бы когда-нибудь за воспитание взялось существо высшего порядка, сказал философ Кант про меня, тогда действительно увидели бы, что может выйти из человека!

— Ой, у тебя глаза заголелись. Я зазмулюсь, стобы не сголеть.

Глазки закрывай, но не засыпай, котик байку заведет, котик песенку споет, девочке растущей покажет грядущее, хр, хр. В социальной сети юная Джульетта познакомится с Ромео. Вы будете переписываться, а потом встретитесь. Он будет чуть старше, умен, обаятелен, галантен. Ты представишь его маме. Поверишь, отдашься, познаешь счастье быть любимой. Так тебе покажется. Но любовь в твоем будущем окончательно выродится в сексуальные отношения между партнерами, а партнеры могут быть непостоянными. Для Ромео ситуация банальная, для Джульетты, ожидавшей длительных привязанностей, — катастрофическая. Снова разочарование, одиночество, страдающая от твоей тупости мама, которая триста раз повторяла тебе, что все мужики сволочи, и, как всегда, оказалась права.

— Балсик, ты ластес. Такой огломный стал, как гебемот. И селсть какая-то челная. Мне стласно. У меня зывот лазболелся.

— Страх и боль — братец с сестрицей в догонялки играются, в человека вселяются, мозг донимают, душу вынимают, хр, хр. Потерпи, мое сокровище, скоро они тебя покинут.

Черт, нет головы, одни ошметки. С тобой остались отличная успеваемость, вокальные данные и мамины амбиции. Беспроигрышная, по версии мамы, ставка на самореализацию — участие в телевизионном конкурсе юных талантов. Однако ее заряженность на успех, питаемая гордостью, увы, не обеспечит тебя «необходимой энергией борьбы, до финала ты не дойдешь. Все члены жюри куплены, будет негодовать мама, они негодяи, а ты мямля, не могла собраться и спеть так, чтобы остальные заткнулись. Куда скрыться от чувства вины перед всеми и собой, за что ухватиться? Спасительная соломинка всегда под рукой. Паучки придумали занимательный квест, связанный с реальным риском для жизни, никакой неправды, полное реалити-шоу. На первом уровне ты прокалываешь себе иголкой пальцы, на втором режешь бритвой полосы на левой руке, третий уровень, высший, предписывает прыжок с пятнадцатого этажа. Ты готова, ты давно готова, еще со времени катастрофы с Ромео. Ты не знаешь, кто будет снимать, но знаешь, что все пошагово попадет в сеть — полет в пустоту, парение над городом, свободное падение. Ты не умрешь, ты станешь мемом, ты поведешь за собой других, дальше — в первых рядах на последнюю битву, шоу маст гоу он, хр, хр, хр. Зачем так долго ждать неизбежного, моя прелесть? Сейчас я встану на задние лапы, передней поддену ручку оконной рамы и выпущу тебя из клетки, птичка моя. Я выпущу тебя!

— Балсик, смотли, звезда! Свет!

Захлебнувшись от залившего комнату золотого сияния, погружаюсь в кромешную тьму. Во тьме голоса: «жалкие приземленные людишки», «воры, крадут чужие жизни, прелюбодеи, не почитают отца и мать», «оставайся со мной или сдохни»…

Тогда, барахтаясь из последних сил внутри черной, густой, как чернила, жижи, я сделал свой выбор.

Последнее титаническое усилие — выныриваю на поверхность, и оказываюсь на подоконнике в обнимку с Соней, она трется о мою морду мокрым от слез личиком, ее слезинки проникают в мои глаза. Тысячи иголочек царапают роговицы, тысячи угольков прожигают сердце. Стремлюсь вырваться, но Сонины объятья от моих судорог только крепнут. Постепенно затихаю. Внутри, словно у сказочного Кая, что-то оттаивает. Что-то, возле самого сердца, шевелится и раскрывается, будто расцветает засохший бутон. Я весь во власти незнакомого, сладкого, пряного аромата, он проникает в голову, затвердевает в слова, которые отпечатываются, как на скрижалях:

ВСЯКОЕ ДЫХАНИЕ ДА ХВАЛИТ ГОСПОДА!

И вспомнил я, что знал, — мы все твари Божии. И вспомнил, где хранит все сущее это знание, — в душе, которая наполнена им изначально, как цветок нектаром. И осознал я, что душа человека раскрывает потенциал мозга, делая индивида личностью. И осознал, что мозг человека, сам в себе наслаждаясь умствованием, высасывает из души живительные соки, сворачивая цветок обратно в бутон. Бутон засыхает, но не умирает, ждет, когда оросит его живительная влага благодати, — ждет до конца и после конца ждет.

Просохшие глаза девочки лучатся, осиянные светом звезды, губы тихонько шевелятся, со мной пребывает София, Премудрость Божия. Провела София по мне ладошкой, и увидел я души моих близких. И увидел, что они серы, как моя шерсть, что чахлые бутоны тянутся, ждут.

Тогда — вот оно, мгновение подвига — я, необычное низшее существо, аватар, древний верховный бог, вобрал носом воздух, раззявил пасть, напряг голосовые связки и что есть мочи завопил: «Сюда, высшие существа, на свет, на встречу с превысшим существом — мя-а-а-а-у-у-у!»

Они услышали и предстали, все несвятое семейство. Распахнули дверь в спальню и замерли под лучом звезды.

Секунды — электрический свет врывается, слепит и опустошает меня.

Жора. Что тут за вой?

Леля. На тебя опять кот набросился?

Митя. Это он орал?

София. Он. Это он вас звал.

Шура. Что ты делаешь на подоконнике, солнышко?

София. Я разговаривала.

Митя. Ты что, выговариваешь букву «р»? Скажи рррр.

Жора. С кем?

Леля. У нее температура.

Жора. С кем разговаривала?

София. Со звездочкой.

Леля. Говорила же, надо было раньше уезжать.

Шура. Но ребенок хотел остаться.

Митя. О чем же вы разговаривали?

София. Что надо стараться встать на место.

Жора. На какое место?

София. На место другого.

Леля. У нее жар.

София. У меня нет жара.

Митя. А зачем надо вставать?

София. Тогда другой встанет на твое место и вы начнете дружить. Чего вы все спрашиваете, как глупые прямо? Вы же уже большие, сами должны понимать.

Поцелованный ребенок обнимает меня, соскакиваете подоконника, одергивает ледяное платьице и, огибая затвердевших, похожих на манекены родственников, по-деловому шагает к двери, открытой в неизведанное. Манекены оживают, разворачиваются и гуськом покидают спальню. Выходящая последней Шура выключает свет.

7 января, ночь

Оставшись один, прислушиваюсь к звукам из коридора. Молодые собираются. Старики провожают. Молодые прощаются. «Спасибо, родители», — начинает Митя. Чмоки-чмоки. «Да, спасибо, Георгий Алексеевич и Александра Владимировна», — подхватывает Леля. Чмоки-чмоки. «Спасибо, звездочка», — завершает София. Тишина.

Какая удача — спящий Жорин ноут на прикроватной тумбочке. Все записал, только раздробил для лучшего осмысления. Силы уходят. Знаю — издохну за порогом своих великих свершений. Мне не страшно. Пускай. Лишь бы они истинное утешение — спасительный свет вместили. Вместят ли? Не знаю. Исчезли в неизвестном направлении.

Жили-были дед да баба. И была у них курочка Ряба — Бог. И дал он им золотое яйцо — счастье. Основой счастья была любовь, основой любви — дружба, основой дружбы — безусловное доверие, иными словами — вера друг другу и Богу. Все старикам давала вера, кроме одного — свободы поступать каждому по своей воле. А иной раз так хотелось чего-нибудь эдакого! Не удерживались тогда дед с бабой, и ну колотить с досады по яйцу кулаками да молотками. Что ж, подумал Бог, тиран я, что ли, какой, дам им свободу. И послал своего полномочного представителя, оборотив его мышкой. Сработала мышка виртуозно — расколола яйцо на две половинки. И вылетели из половинок два вихря. Один вихрь оседлал дед и полетел на нем в лес, другой вихрь проник в бабу, и помчалась она по дрова. Дед в лесу то революции стал устраивать, то контрреволюции, то гей-парады организовывать, то войны обычные развязывать, то религиозные, то информационные. А баба знай дрова ломает — то у нее любовь такая, то сякая, то к мужчине, то к женщине, то разводы, то душевные травмы вплоть до психических расстройств. Убрали тогда дед с бабой свободную волю на время в закрома, попонкой прикрыли, сели на печь передохнуть и заплакали: хотели, дескать, как лучше, а получилось вон что. Смилостивился Бог над горемыками и пообещал им в утешение простое яйцо — закон. Как пообещал, так и исполнил — послал закон, чтобы, значит, разнузданную свободу в узде держать. Только утешение оказалось слабым, вовне закон частенько бывал что дышло — куда повернешь, туда и вышло, на внутренние же нестроения и вовсе не оказал никакого влияния. Касательно стариков, то вместе со слезами утекли из их душ простота, а из мозгов мудрость. Сидят теперь на печи два замороченных дурака из одной сказки — не ведают, что творят. А мышка-воришка приловчилась из их бедных закромов свободную волю тырить, не дай Бог совсем объест…

…хозяева, возбужденные внезапными переменами в Софии, за обсуждением этих перемен будут долго наводить порядок в гостиной, шебуршиться на кухне и придут в спальню почти под утро. Разбирая кровать, Жора наткнется на мое распластанное по клавиатуре ноутбука бездыханное тело и замрет от вида столь нестандартной смерти животного, как остолбенел в свое время его сын от красоты своей жены. Реакция Шуры будет чисто женской — она омоет слезами мой труп, добавив последние капли в переполненную чашу своего эмоционального терпения. Достигнув, так сказать, эмоционального дна, велит опечаленному мужу:

— Пойди принеси большой кусок целлофана, который мы на дачу собирались отвезти. Завернем кота и завтра, вернее сегодня, по темноте вынесем.

— Куда?

— На помойку. Куда ж еще? Что ж поделать… Откуда пришел, туда и уйдет…

…и в тот самый миг я вернулся — воплощение древнего огненного божества человеческих фантазий, плывущее в тростниковой лодке по великой реке.

Узнать о моих приключениях собралась такая уйма отчетливо и не очень видимого народу, что места на теплом песочке и мягкой травке большого круглого оазиса хватило далеко не всем, некоторые нечеткие свисали гроздьями с пальм. Ближний круг составили Ленин, Леннон и Ганди, но только потому что друзья, никакой дискриминации у нас нет, всеобщее равенство.

Я рассказал, в каком обличье жил, в какой семье, утаив во избежание избыточных реакций кое-какие подробности. Сопоставление форм животного и человеческого сознания, представленное в художественной прозе, возбудило любопытство туманных братьев Александра и Вильгельма фон Гумбольдтов. Зоолог и филолог затеяли на пальме спор по поводу эволюции человека в кота, распалились, устроили мордобой, в результате были сброшены с дерева и под улюлюканье изгнаны с веча.

Остальные проекции, вкурив новое знание, пребывали в прострации. В реальность всех вернул смотревшийся огурцом Одиссей:

— Я стараниями Гомера чуть хряком не стал, кроме того, вам известно, жил в таком обличье аватаром на ферме в Канзасе, но чтоб писателем заделаться… Ни фига себе.

— Ваша грубость, Одиссей, меня расстраивает, — смахнула слезинку перламутровая Мэрилин Монро, проконтролировав в раскладном зеркальце состояние ресниц. — Скажите, Амон, какие же выводы вы сделали из своего вояжа?

— Да какие выводы… Люди как люди… Шатаются…

— Как медведи?

— Как пальмы. Из стороны в сторону.

— Что же им нужно для устойчивости?

— Две вещи. Первая — закон.

— Похоже, краснобай, вы времени зря не теряли, — привстав, заметил с ревнивыми интонациями в голосе Карл Маркс, тряся со второго ряда бородой над впередисидящими.

— Он, — я доброжелательно улыбнулся, проигнорировав естественную ревность исследователя к исследователю, — дает возможность законопослушным гражданам чувствовать себя защищенными, заставляет нарушителей трепетать от неотвратимости наказания и таким образом позволяет среднестатистическому человеку стать устойчивее самому в себе. Проще сказать — больше справедливости вокруг, больше мира внутри, и — отсутствие равного для всех закона увеличивает в массах раздражение и злобу.

— Всех порешу к свиньям собачьим! — Одиссей побагровел, выпрыгнул на середину, выхватил меч, но был усмирен Мэрилин, которая, вздымая белое воздушное платье, бросилась к нему и прижала к себе. Утирая розовым носовым платочком льющиеся геройские слезы и сопли, «любимая актриса мира» нежно приговаривала: «Все хорошо, дорогой, успокойтесь». Отважный царь Итаки, вздрагивая, бормотал: «Жалко. Всех жалко».

Когда одних взбудоражившая, других растрогавшая сцена завершилась и платочек занял место в миниатюрном клатче рядом с другими дамскими штучками Мэрилин, я, приобняв Одиссея, обвел взглядом сборище:

— У нашего хитроумного друга взрывной темперамент, зато доброе сердце, совсем как у граждан страны моего пребывания. Добросердечность составляет основу человеческою фактора, позволяющего выстраивать межличностные отношения, поскольку они, граждане, в большинстве своем закону не доверяют. Межличностные отношения тоже, к сожалению, сбоят.

— Давай подробности! — принялась неистовствовать подогретая выходкой Одиссея часть толпы.

— Да нате — я тоже стал заводиться. — В нашем московском дворе зимой трактор, а летом поливалка по выходным начинают тарахтеть в семь утра. В восемь заканчивают. Если спокойно подойти, предположим, к трактористу и попросить отложить работу хотя бы до девяти, он может согласиться.

— А может и не согласиться? — поинтересовался чей-то абрис.

— Может. Но если подойти неспокойно, то точно не согласится и скорее всего пошлет.

— Куда? — допытывался абрис.

— Куда Макар телят не гонял, — я пытался скрыть, что субстанция меня раздражает. — Или другой пример. На даче в Белых Омутах соседка прокопала под наш забор траншею и сливала в нее нечистоты. Когда вместо запаха роз участок затопила удушливая вонь, хозяйка спокойно спросила соседку, зачем она это делает. И… И…

— И что? — субстанция пыталась скрыть, что ей нравится меня раздражать.

— И ничего! — планка моего терпения упала. — Пожила бы там с мое, узнала бы.

— А вторая? — субстанция не унималась.

— Что вторая?

— Вещь.

— Вещь? Ах да — вера.

— Что вы… человечество… через тернии… — зашелестели пальмы.

— О чем базар? — Одиссей положил мускулистую руку на рукоять меча и обвел суровым взглядом вмиг притихшую толпу. — Нам ли не знать, что все происходит по воле Создателя? Или у несогласных фантомов зачесались человеческие атавизмы?

— При всем уважении, Ра, утверждение голословное, — возвысил голос смелый Маркс.

— Голословное? А определение человека как образ и подобие Божие? Это, конечно, может вызвать улыбку философа-экономиста, если не иметь в виду, что никакого другого, ни научного, ни ненаучного, определения человека нет. Так, набор слов. Тем не менее оно ясно указывает на то, о чем только что сказал Одиссей, — на знание.

— Знание чего?

— Как человеку стать лучше. И счастливее заодно. Ваша-то социалистическая теория, исповедующая то же самое, на практике потерпела полное фиаско. Извините, что напоминаю.

— Извините, но вера в Бога тоже не принесла человечеству желаемого счастья.

— Согласен — а почему? Да потому что не по назначению люди подарочек использовали.

— Подарочек?

— Дарованную исключительно им, малым творцам, свободную волю. Заигрались. В результате что?

— Что?

— По собственной воле отринули поддержку Создателя. Некоторые, вроде вас, фантомы великих людей даже не подозревают, насколько самохотение вредит среднестатистическому человеку: отклоняется сам с усам от света во тьму и расшатывается. Слава Богу, что некоторые, — я задержал благодарный взгляд на друзьях и отдельных представителях мировых религий, — это прекрасно понимают.

Бурные продолжительные аплодисменты.

Дальше, как нередко бывает, торжественная встреча продолжилась без виновника торжества. Наша четверка рассредоточилась. Солнце, не обращая внимания на приписываемые ему людьми божественные свойства, шпарило. Ганди, поддерживая руками дхоти, охлаждал в Ниле ноги. Ленин, тоже босиком, размахивая ботинками с воткнутыми носками, оставлял следы на влажном песке. Леннон, сидя в тени пальмы на джинсовой куртке и периодически поправляя на переносице очки-колеса, настраивал гитару. Я пристроился рядышком на травке, выставил нижние, уже тронутые ревматизмом лапы на солнышко и принялся ловить мысли, которые разбегались в голове, словно блохи по шерсти.

Сохрани русский народ в памяти своих исконных богов, я бы, пожалуй, смог с ними поладить. Этот народ по неизвестным причинам утратил древнюю идентичность, однажды во имя внешней свободы отказался от Создателя и жестоко зато поплатился, однако сберег глубинную, неистребимую собственной историей, непонятную другим народам внутреннюю свободу. И теперь предупреждает остальных: «Пусть в моей стране не все шоколадно, но я сам разберусь, а чужак не замай, тебя кто лезть просит? Не разгадать тебе моих загадочных сказок, не понять моей загадочной души, не покорить моей загадочной страны». Здесь лучше потому, что больней, — вечный русский парадокс, выведенный писателем Салтыковым-Щедриным. Это, говорит, совсем особенная логика, но все-таки логика, и именно — логика любви. Вот и я попался, полюбил странною любовью мою недолговременную родину. И семейку мою тоже полюбил. За что, казалось бы? Почему? Зато что живые. Потому что жалко. Да, жалость — специфическая форма любви. Или человеческий вирус, поражающий аватаров? После путешествия мне, как и Одиссею, стало всех жалко: людей — заложников метафизического времени, нас — заложников линейного времени их памяти. Они, оказавшись в ловушке времени, то бегают по кругу, словно цирковые лошади, то грохаются в застойные ямы, то сломя головы несутся в будущее, круша по пути прошлое и настоящее. А сейчас, при бешеном темпе жизни, время спрессовалось, став кое для кого твердокаменной стеной. Жора, Шура, Митя, Леля — не о нее ли они себе лбы расшибают? Стоят, бедняги, у стены, трут шишки и не понимают: как оно так вышло, мы ведь хорошие? «Оно так вышло, потому что вы изначально неправильно выстроили приоритеты», — крикну я хорошим из глубин их сознания. Тщетно. Имеющие уши меня не услышат. Да и услышали бы, был бы толк? А вдруг стена — это конец времен?

Вопрос требовал обсуждения с друзьями, но увидев, как безмятежно они проводят время, даже если скоро конец, я, вызвав на себя внимание панибратским «эй, фантомасы!», спросил о первом, что пришло на ум:

— Вы знаете сказку про курочку Рябу?

— Однозначно, — сказал Ленин.

— Нет, — сказали Джон и Ганди.

— Давайте я г’асскажу, — сказал Ленин и рассказал.

Выслушав сказку, Ганди посмотрел на нас добрыми глазами мудреца и с присущей ему светлой улыбкой изрек:

— Человека, готового подставить правую щеку, не ударят и по левой. Мало кто из людей оценил золото этого парадокса. Когда… Если Создатель сотворит новый мир и поселит в нем нового человека, возможно, золотой парадокс и не понадобится. Возможно, щеки человека вообще останутся в целости и сохранности, потому что по ним не придется ударять.

— Ну ты крутыш, махатмыч, — восхитился Джон. — Слышь, аватар, вождь, зовите всех, заспеваем!

Мы позвали, Джон ударил по струнам, и все народное собрание, притоптывая в такт, грянуло Yellow Submarine. Многие не понимали ни слова, выучив полюбившуюся песню на слух…

…пошел котик на Торжок… купил… ко… тик пиро… кож…