Искушение Эльминстера

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ВОСХОД ЛУНЫ, ЛЕДЯНОЙ ОГОНЬ И ГИБЕЛЬ

— Кажется достаточно мирным, не так ли? — пророкотал воин, оглядываясь с высоты своего седла на лес хикселя, синелиста и искривленных старых фандаров, которые росли по обе стороны дороги. Птицы кричали в далеких глубинах его сумрачной тени, и маленькие пушистые существа сновали тут и там среди мертвых листьев, устилавших его замшелые пни и усеянные грибами овраги. Золотые лучи солнечного света проникали в лес то тут, то там, освещая небольшие поляны, где кустарники боролись друг с другом за свет, а покрытых мхом лиан было меньше.

— Не говори глупости, Арвас, — прорычал один из его спутников. — После таких слов обычно и появляются бандиты из засады. Это твое высказывание звучит как нечто, что должно закончиться стрелой, вонзающейся в горло. Или участок дороги, на котором стоишь, поднимется и окажется головой проснувшегося титана или еще кого.

— Я выбираю «еще кого», зануда ты этакий, — проворчал Арвас. — Я просто имел в виду, что не вижу следов от заточки когтей на деревьях, пятен крови... такого рода вещей, которые тебя еще больше обрадуют.

— Вы можете быть уверены, что великий герцог не нанимал нас, чтобы блокировать дорогу Стармантла, споря о вещах, о которых я предпочел бы, чтобы другие уши не слышали, — резко сказал более глубокий голос. — Арвас, Фалдаст, прекратите это!

— Парегур, — сказал Арвас усталым тоном, — ты в последнее время смотрел вверх и вниз по этой дороге? Ты видишь кого-нибудь — кого угодно — кроме нас? Могу я спросить, от чего преграждать дорогу? С тех пор, как начались смерти, путешествия, похоже, здесь почти прекратились. Возможно, примерно в то же время тебе пришла в голову забавная мысль, что ты каким-то образом имеешь право отдавать приказы остальным из нас! Это тяжелый шлем от новой брони сильно давит тебе на мозги? Или новый торчащий гульфик с...

— Арвас, хватит! — раздраженно сказал кто-то еще. — Боги, как будто с нами едет болтливый пьянчуга.

— Ролиан, — сказал его товарищ-полурослик откуда-то с уровня человеческих поясов, — так с нами и едет болтливый пьянчуга!

Раздался общий взрыв смеха, подхваченный, хоть и саркастически, самим Арвасом, и Знамя Ледяного Огня пустили своих лошадей рысью. Все они хотели найти хорошее защищенное место для лагеря до наступления темноты или успеть вернуться в Стармантл, если такое место не обнаружится. Оставалось не так много часов, прежде чем тени станут длинными, а солнце ярким и низким. Великий герцог Хоростос называл себя лордом богатых сельскохозяйственных угодий к западу от Старманла, вдоль поросшего лесом утеса побережья, на котором было мало гаваней (и ни одной хорошей). Раньше это была тихая и безопасная земля, на которой время от времени появлялись привычные совомедведи и стирги, случайная банда разбойников или вороватых торговцев; небольшие проблемы, с которыми могли справиться несколько воинов и лесников с хорошими луками. Но в последнее время, примерно когда закончились самые сильные зимние снегопады, и люди сочли, что началась полезная часть года Пробуждающегося Змея, в великом герцогстве Лангалос, похоже, завелась большая проблема. Что-то, что не оставляло следов, привольно убивало проезжающих торговцев, лесорубов, фермеров, домашний скот и бдительные боевые отряды лучших солдат герцога. Даже высокопоставленный жрец Темпуса, путешествовавший с большим отрядом конных и хорошо вооруженных телохранителей, пропал где-то на лесной дороге к западу от Стармантла, и считалось, что он столкнулся с таинственным убийцей. Может ли это быть “Пробуждающийся змей” из пророчеств?

Возможно, но наемные наездники на грифонах, пролетавшие над этой местностью, не обнаружили никаких признаков больших пещер, выжженных или сломанных деревьев или каких-либо других следов крупных зверей... а также признаков разбойников или их лагерей, если на то пошло. Не видели ничего и те немногие лесники, которые все еще осмеливались приближаться к деревьям, — и они тоже исчезали один за другим. В их докладах говорилось о земле, на которой, казалось, не осталось ни одного животного размером с лису или зайца; звериные тропы заросли папоротником. Поэтому великий герцог неохотно открыл свои сундуки, пока у него еще были подданные, которых можно было облагать налогами, и нанял классическое решение: группу авантюристов — в данном случае наемников, которых по разным причинам выгнали со службы богатым тетирцам, и они собрались в отряд, известный как Знамя Ледяного Огня, чтобы искать счастья в более восточных землях, где их прошлые неосторожности были менее известны. Деньги, предложенные Хоростосом, были и хорошими, и нужными. В Знамени было десять авантюристов, среди них по паре магов и воинов-жрецов, но все же они шли осторожно. Это была незнакомая им страна — но смерть знает все земли, близко и часто.

Взведенные, но незаряженные арбалеты висели поперек нескольких седел, хотя это плохо сказывалось на тетивах, и никто не ехал небрежно. Лес оставался прекрасным — и пустынным.

— Никаких оленей, — проворчал один раз Арвас, и его спутники, кивнув в ответ, поняли, какая тишина пала на них. Ожидая, когда обрушится удар. На приличном расстоянии к западу от Стармантла дорога петляла вокруг и под обнаженным отрогом скалы, выступом, который указывал в море и вверх, как нос какого-то огромного погребенного корабля. Как только солнце опустилось ниже, и Знамя поняли, что им пора развернуться, они расположились лагерем на скалистом носу.

— Это самое хорошее место, какое только могут послать боги, если не считать голых вершин холмов. Один следит за дорогой и утесами, двое смотрят в лес вдоль перешейка, вот здесь. Привяжите наших лошадей внизу, и пусть только кто-нибудь попытается воспользоваться дорогой ночью, —проворчал Ролиан.

Парегур издал бессловесное ворчание в качестве своего единственного ответа. Тон этого ворчания выражал сомнение. Тишина страха тяжело нависла над лагерем в ту ночь, и даже за ужином старались не шуметь.

— Мы близки к смерти, как никогда, — пробормотал полурослик, когда они завернулись в плащи, положили оружие под руку и смотрели, как над водой появляются звезды.

— Не заткнешься ли ты о смерти? — прошипел Ролиан. — Никто не может подойти к нам незамеченным, мы установили усиленную охрану, ковши и щиты под рукой, чтобы быстро всех разбудить… что еще мы можем сделать?

— Уехать отсюда и вернуться в Тетир, — тихо сказал Арвас, но в лагере было так тихо, что большинство его услышали. Несколько голов повернулись, нахмурившись... но никто не сказал ни слова в ответ. А наверху, когда спустилась глубокая ночь, появлялось все больше звезд.

— Что это? — выдохнул Ролиан рядом с ухом Парегура. — Ты слышишь?

— Конечно, я слышу, — тихо ответил воин, бесшумно поднимаясь на ноги и медленно поворачиваясь. Его обнаженный клинок сверкал в свете только что взошедшей луны. Звук доносился с запада, где-то совсем рядом, тонкий, бестолковый звон. Уздечка? Колокольчик на инструменте менестреля или на сбруе своенравной лошади? Или зов маленькие фей?

Через мгновение он сделал несколько осторожных крадущихся шагов по скальному отрогу, пробираясь между неподвижными фигурами своих спящих товарищей. Тонкая струйка тумана плыла с подветренной стороны скалистого отрога — странно, что с восходом луны — но ничего не было видно. Даже морских птиц или совы не было. На самом деле, именно поэтому это было так жутко — в лесу было тихо. Никакой возни, никаких ночных криков или визгов мелких животных, пойманных более крупными хищниками... ничего. Парегур озадаченно покачал головой и медленно повернулся, чтобы пойти обратно. Вот он снова, этот слабый звон. Он опять повернулся на запад и замер, прислушиваясь. Через некоторое время звон прекратился. Высокий воин пожал плечами, взглянул вниз на лошадей... и замер. Где были лошади? Он сделал два быстрых шага к другой стороне отрога, на случай, если они все переместились к востоку от выступа — поводья были достаточно длинными — но нет. Они исчезли.

— Ролиан, — прорычал он, резко махнув рукой, и побежал по скале к самому обрыву, где неподвижная фигура Арваса в капюшоне сидела лицом к морю, положив меч на колени. Ха! Каким наблюдательным сторожем он оказался! — Арвас! — прошипел он, хлопнув тяжелой рукой по плечу воина, — Где лошади? Если ты снова напился, я...

Плечо под его рукой смялось как куча сухих листьев и щепок, и безликая оболочка Арваса на мгновение повернулась к нему, прежде чем превратиться в пепел. Череп мужчины вывалился наружу, отскочил от ботинка Парегура, а затем с глухим стуком упал на дорогу внизу.

Парегур чуть не свалился с отрога, отшатнувшись в ужасе. Затем он пополз по нему обратно к первому из своих спящих товарищей и кончиком клинка откинул одеяло. Ему ухмыльнулся череп.

— Боги, — всхлипнул он, рубанув кончиком меча по следующему плащу. Его клинок зацепился за одежду и наполовину сорвал ее; кости высыпались рассыпались беспорядочным пеплом. Парегур впервые в жизни испытал настоящий выворачивающий наизнанку ужас. Ему хотелось убежать, куда угодно, подальше отсюда.

А Ролиан до сих пор не подбежал. Парегур бросил взгляд вдоль отрога туда, где тот сидел рядом с ним лицом к лесу и что-то шептал ему всего несколько вдохов назад. Где же..? Звон, раздавшийся снова — только на этот раз из-за стены темных деревьев, — звучал почти насмешливо. Легкий туман клубился вокруг их стволов, и Ролиан...

Ролиан стоял среди этих деревьев с мечом на сгибе руки и шнурками гульфика в руках, в вечной позе мужчин, облегчающихся в лесу, с широко расставленными ногами, лицом в темноту. Парегур начал расслабляться, затем новый страх скрутил его под ложечкой. Ролиан стоял очень тихо. Слишком тихо.

— Ледяной Огонь,подъем! — взревел Парегур со всей громкостью, на которую был способен. Сами скалы отразили его крик, и эхо слабо донеслось из глубины леса. Он бежал, крича, назад вдоль хребта отрога к Ролиану… уже зная, что найдет. Он остановился позади этой неподвижной фигуры и попытался заглянуть за нее. Клыки? Глаза? Ожидающие клинки? Ничего. Лунного света было достаточно, чтобы он не увидел ничего, кроме деревьев. Он осторожно протянул свой меч.

— Ролиан?

Воин издал долгий бесформенный вздох и повалился вперед, на деревья. Он разлетелся на три части, прежде чем ударился о землю. Его клинок отскочил среди мертвых листьев... и оставил Парегура пялиться на пару пустых ботинок и кучу сбившейся одежды. Вот же проклятые бессердечные боги! Высокий воин сделал два быстрых шага назад от этого места и развернулся. Был ли он единственным, кто остался в живых? Неужели все... но нет. Он чуть не закричал от облегчения: маг Лаэранд был на ногах. Лицо его выражало сонное неодобрение, как и у гигантского, туповатого, но верного Фострала. Полная пластинчатая броня делала его сверкающей горой в лунном свете. Двое. Их всего двое.

— Что-то убило всех остальных, — жестко сказал им Парегур. — Что-то, что может убить в одно мгновение и бесшумно.

— Да? — прорычал Лаэранд. — Тогда что это?

Это снова был звон, только теперь громкий и настойчивый, как будто он торжествовал над ними. Внезапно туман вернулся, скользнул мимо их ног и принес с собой свой собственный холод, дрейфуя вдоль отрога. Глаза Парегура сузились.

— Лаэранд, — внезапно сказал он, — ты можешь метать огонь?

— Да, конечно, — огрызнулся маг. — В кого? Я...

— В это! — крикнул Парегур, почти визжа от страха. — Сейчас же!

И словно услышав его слова, туман сгустился в яркий дым и, подобно змее, ударил в Фострала. Гигантский воин поднял свой клинок и двинулся, чтобы бросить ему вызов еще до крика Парегура; его товарищи видели только его спину и слышали слабый вздох, шипение в самом сердце или бульканье? Через мгновение клинок выпал из его руки. Перчатка вместе с ним: наруч заканчивался обрубком. Затем, медленно, Фострал повернулся лицом к своим товарищам. Его шлем был пуст, голова полностью сгорела, но что-то заполняло его или, по крайней мере, удерживало над бронированной стеной груди воина. Существо, бывшее Фостралом, пошатываясь, направилось к ним, двигаясь медленно и неуверенно. Маг отступил назад и начал, заикаясь, произносить заклинание. Мгновенно гигантская бронированная фигура повернулась к нему и опрокинулась, рухнув бывшим лицом вниз, а оттуда, звеня, вырвался белый вихрь. Парегур закричал в страхе, размахивая мечом и зная, что это ему ничего не даст, а Лаэранд взвизгнул и побежал по отрогу. Туманная тварь холодно и звонко преследовала его. Маг так и не пытался развернуться и сражаться. Он бежал так быстро, как только мог, и далеко прыгнул с утеса, завывая всю дорогу вниз до влажного шлепка.

Это была отчаянная смерть. Парегур сглотнул. Будет ли лучше героическая? И откуда о ней узнает менестрель, когда он станет костями и пеплом?

Вихрь медленно возвращался по отрогу, звеня почти застенчиво — как будто играл с ним. Высокий воин стиснул зубы и поднял меч. Когда он решил, что туман достаточно близко, он рубанул по нему и отскочил в сторону, затем встал, чтобы нанести яростный удар наотмашь сквозь его звенящую белизну. Неудивительно, что его клинок ничего не встретил, хотя его лезвие, казалось, выбило линию искр. Как только он заметил их, в своем бешеном беге вдоль отрога, они исчезли. Он развернулся, споткнувшись о чей-то шлем и чуть не упав, чтобы снова ударить клинком. Еще раз он ничего не зацепил, с трудом отскочил в сторону от надвигающегося тумана и снова прорезал его с тем же полным отсутствием эффекта. Туман закружился, перепрыгивая через его голову, и воин увернулся, чтобы тот не упал на него. Туман продолжал свой извилистый бросок, огибая его тщетно вонзающийся клинок, чтобы пронзить руку с мечом.

Наконец, он задел Парегура, а не пронеся мимо — и пылающая агония пронзила его. Воин ошеломленно осознал, что кричит и шатается, тщетно хлопая рукой по пустому воздуху.

Его единственной рукой. С другого бока не осталось ничего, кроме искореженной массы обожженной плоти и кожи, сплавленной вместе. Крови не было... И руки не было. Его ведущей руки. Парегур дико огляделся, когда лента тумана почти насмешливо проплыла мимо, и увидел свой меч, лежащий поверх скрюченной кучи, которая когда-то была жрецом Тиморы. Да уж, помогла им Госпожа Удача. Он неуверенно подбежал к своему клинку, не привыкший к тому, что одна сторона намного легче другой, и поднял его.

Он все еще выпрямлялся, когда снова появилась жгучая боль, и он тяжело упал копчиком на камень, наблюдая, как пустой ботинок уносится прочь. Нечто отняло у него ногу. Он изо всех сил пытался подняться, вообще пошевелиться, тщетно стуча оставшимся каблуком сапога по неровному камню, и вызывающе взмахнул клинком. Туман смыкался, и он отчаянно завертелся, рассекая мечом воздух вокруг себя. Он дважды ударил им по камню, один раз достаточно сильно, чтобы оставить на лезвии щербину, но ему было все равно. Он собирался умереть здесь… что хорошего в гладком клинке для мертвеца? Туман снова набросился на него почти злорадным прыжком, звон нарастал вокруг него, пока он отчаянно извивался и рубил. Когда жжение появилось снова, оно было в его целом бедре, и он беспомощно перекатывался, размахивая в пустоту своим бесполезным мечом. Одна конечность за раз — оно играло с ним. Неужели он превратится в беспомощное тело, неспособное ничего сделать, кроме как смотреть, как оно очень медленно убивает его?

Несколько судорожных вдохов спустя, когда он смотрел на безразличные звезды заплывшими глазами, он знал, что ответ будет «да». Он задумался, как долго туман будет заставлять его страдать, но потом решил, что ему уже все равно. Одной из последних мыслей было печальное осознание того, что все, кто умирает достаточно медленно, чтобы знать, что происходит, должны пересекать черту, за которой им все равно. Он был... он был Парегуром Амаэтуром Донласом, и он встретил свой холодный конец здесь, на скале в диких землях проклятого великого герцогства Лангалос в начале лета семьсот шестьдесят седьмого года (по летосчислению Долин), и никто не оплачет его и не заметит его кончину или его мертвые товарищей. Что ж, примите мою благодарность, бдительные боги.

Последней мыслью Парегура было то, что он должен бы помнить название этой звезды... и той тоже…

Склеп семьи Мундарк зарос ежевикой, ползучими растениями и искривленными деревьями, переплетенными защитными чарами, которые все еще были сильны спустя столетия. Дом Мундарк, счастливое смешение эльфийской и человеческой крови, был известен своим колдовством, но Мундарки не ходили по Фаэруну около ста шестнадцати зим... и Вестгейт был вполне доволен этим. Больше никаких могущественных заклинаний, которые могли бы бросить вызов королю или смутить самозваных дворян, больше не нужно быть вежливым с полукровками, которые были изящными, красивыми, образованными, умными, слишком веселыми — и слишком настаивали на справедливости и честности в управлении. Была даже табличка, гораздо более поздняя, чем заколдованные ворота: «Узрите конец всех, кто слишком настойчив». Эльминстер мрачно улыбнулся этому небольшому поучению. Это было первое, что рассыпалось в пыль от прикосновения его самого мощного заклинания. Следующими были давно не проверенные обереги за ней. Рассвет почти наступил над Вестгейтом, и он хотел оказаться в безопасности внутри дома-гробницы до того, как люди выйдут на улицы. Стражники на углу все еще зевали и дремали у внешней стены склепа, когда Эльминстер проскользнул внутрь. Во время его короткой прогулки по окруженной статуями дорожке к дверям дома-гробницы с колоннами магия Эла уничтожила поразительное количество магических крючков и ловушек. Странное занятие для того, кто служит Мистре... но но ведении Мистры много «странных вещей». То, для чего он здесь, было одной из его самых важных задач как Избранного, на которую он тратил много времени в эти дни. Задача, которая, казалось, пробудила почти девичье ликование в Леди Тайн.

Эльминстер Омар сделал бы все, чтобы увидеть ее такой улыбающейся. Дверные обереги, ловушка падающего луча и ловушки с переплетением выступающих лезвий — все это следовало ожидать и было устранено за несколько секунд. Тот факт, что людям время от времени приходилось входить в семейную гробницу с законными целями — ради захоронения, а не кражи, — означал, что защита должна была быть меньшего порядка. За несколько спокойных вдохов Эльминстер оказался в темной комнате. Дверь за ним закрылась и была запечатана заклинанием, и свет, который он призвал, отразился от низкого, затянутого паутиной потолка. Останки Мундарков рядами лежали во все стороны от него в каменных гробах, которых, должно быть, насчитывалось около сотни. Самые старые из них были самыми большими, с резными витиеватыми сценами по бокам и изображениями умерших на крышках. Более поздние представляли собой простые каменные ящики, на некоторых даже не было имен. К счастью, никто не шевелился в нежизни; он и так опаздывал и никогда не любил торопить самое интересное. Прозорливые и богатые Мундарки были даже достаточно предусмотрительны, чтобы оставить погребальную плиту в центре склепа — высокий стол, на котором мог лежать гроб с недавно умершим во время последней поминальной службы, прежде чем его водружали на один из рядов мертвецов, выставленных вдоль стен, и больше никогда не беспокоить. Или, по крайней мере, до тех пор, пока не появился умный Избранный Мистры. Эльминстер напевал мелодию исчезнувшего Миф Драннора, раскладывая свой плащ на пустой плите — большой, но непримечательный кожаный плащ на подкладке, который больше не был какого-либо цвета, зато мог похвастаться большим, чем водится, набором заплат. На внутренней стороне плаща было несколько больших грубых карманов, хотя они казались плоскими и пустыми, когда Эл ласково похлопал по ним, а затем отвернулся, чтобы побродить по комнате, вглядываясь в темные углы, отдельные гробы и даже нижнюю сторону погребальной плиты. Вернувшись с прогулки, он сунул пальцы в верхний карман и вытащил оплетенную фляжку, полную янтарной жидкости. Подняв ее, он пробормотал:

— Мистра, за тебя, как всегда. Бледная тень огня от твоего прикосновения. Сделав долгий, судорожный глоток, Эл заткнул фляжку пробкой, удовлетворенно вздохнул и снова убрал ее в карман, который по-прежнему выглядел пустым. Он обеими руками порылся в следующем пустом кармане и вытащил волшебную палочку в потертом, почти рассыпающемся футляре из виверновой кожи. Ему понадобилось два осторожных заклинания и много беготни, волоча футляр по грубым каменным блокам старой стены замка, чтобы тот выглядел таким старым. Он еще больше гордился палочкой, обесцвеченной десятилетиями обращения, которые он провернул за несколько минут с гусиным жиром, песком и сажей. Эаргладден Мундарк умер в нищете, выпрашивая у своих сородичей несколько медяков, чтобы купить жареную курицу... Но кто, кроме Эльминстера, был еще жив, чтобы помнить об этом? У такого опытного мага, как Эаргладден, вполне могла быть волшебная палочка и, конечно же, книга заклинаний — Эл снова полез в пустой карман и вытащил потертый и громоздкий том с огромными, сильно потрепанными медными уголками, — которую он не продал в последний год своей жизни, конечно. Не говоря уже об обычном кинжале, заколдованном, чтобы не ржаветь и не тускнеть, и светиться по команде; эти чары были созданы, скажем, на три столетия с помощью заклинания эльфийского длинного взгляда, наложенного по найму одним из бедных миф-драннорских учеников. Да, так и было. Эл спокойно поднял крышку гроба Эаргладдена, пробормотал «Рад встрече, мастер-маг Мундарков» и аккуратно положил палочку, кинжал и книгу заклинаний на соответствующие места вокруг мумифицированного скелета. Затем он закрыл гроб и вернулся к плащу за несколькими свитками — на тщательно состаренном пергаменте — и потрепанной книжечкой магических наблюдений, скопированных рун и незаконченных заклинаний, которые должны были подвести даже слабоумного к созданию заклинания, временно наделяющего магически неодаренных способностью держать в памяти и произносить заклинание, помещенное в них магом.

Этим он в основном и занимался в последнее время на службе Мистре. По ее приказу Эльминстер путешествовал по Фаэруну, посещая руины и гробницы мертвых магов, подкладывая «старые» свитки, книги заклинаний, мелкие зачарованные предметы и даже, по случаю, посохи, которые могли найти в будущем — и все это было на самом деле предметами, которые он только что закончил создавать и заставил выглядеть старыми. Почти всегда часть сокровищ, которые он оставлял для других, включала заметки, которые должны побудить любого, обладающего магическим даром, поэкспериментировать и успешно создать «новое» заклинание. Мистру не слишком заботило, кто нашел эту магию или как ее использовали — пока использовалось все больше магии и все больше людей могли ею владеть, а не несколько архимагов, повелевающих с ее помощью магически обделенными, как это случилось во времена потерянного Нетерила. Эл любил такого рода работу, и ему всегда приходилось бороться с желанием задерживаться в руинах и склепах, намеренно позволяя другим видеть его огни и эффекты заклинаний, чтобы заманить искателей приключений к оставленному сокровищу.

«Незаметно, как орда орков», — так Мистра однажды назвала эту тактику, мило надув губы, и Эл знал, что она права. Поэтому сегодня он решительно взял свой плащ, применил мощное заклинание, которое дал ему Азут, уничтожив все следы или магические отголоски его визита и удалившись в виде тени. Предусмотрительная тень восстановила несколько оберегов и ловушек на своем пути, прежде чем выскользнуть обратно на улицу в нескольких дюймах от спины охранника, чье внимание было приковано к золотой монете, которая, казалось, упала с неба несколько мгновений назад. Незамеченная, тень стала плотной и зашагала прочь. Фигура в плаще с ястребиным носом скрылась из виду за углом ровно на то время, которое потребовалось, чтобы сделать один хороший глубокий вдох, когда темная лошадь пробежала рысью сквозь непрерывный поток идущих людей и остановилась перед стражником. Эта достойная личность подняла глаза, вопросительно и с вызовом приподняв бровь при виде молодого эльфа в темно-бордовом одеянии и богатом плаще, который смотрел на монету в обветренной ладони охранника. Стражник поспешно сомкнул пальцы вокруг неё и сказал:

— Да? Чего ты хочешь, чужеземец?

— Миф-драннорская, не так ли? — тихо спросил эльф. — Нашел где-то поблизости?

Охранник покраснел.

— Скорее, честно и справедливо получил в оплату, — пророкотал он.

Эльф кивнул, и его пристальный взгляд теперь надолго задержался на заросшем склепе, перед которым дежурил охранник. Мундарки... этот ублюдочный дом магов-дилетантов. И все те, кто нашел свой путь домой, чтобы умереть, теперь делили каменную гробницу, как любят люди. Судя по всему, она в хорошем состоянии, и ее обереги все еще в действии. Она была закрыта слишком надежно, чтобы любопытные птицы или снующие белки могли схватить золотую монету и вынести ее за стены. Его глаза сузились, а лицо заострилось, как отточенный кремень, заставив охранника осторожно поднять оружие и спрятаться за ним. Илбрин Старим одарил мужчину невеселой и рассеянной улыбкой и поскакал дальше, к «Звездам и Мечу». Волшебники, которые приезжали в Вестгейт, всегда останавливались в «Мече» в надежде быть там, когда Альшинри войдет и исполнит свой танец-транс. Альшинри теперь постарела и немного осунулась; ее танцы уже не были такими, как когда-то, когда дом был переполнен жадно пялящимися мужчинами. И танец ее тоже в основном был притворством и пьяным бормотанием... но иногда, чуть чаще, чем раз в месяц, это случалось. В трансе Альшинри произносила слова заклинаний, неизвестных с тех пор, как пал Нетерил, советы, которые могли исходить от самой Леди Тайн, и подробные инструкции о местонахождении, ловушках и даже содержимом гробниц некоторых архимагов, разрушенных школ волшебства, тайников с магией и даже давно забытых заброшенных храмов Мистры.

Плохие вещи случались с магами, которые просто разговаривали с Альшинри вне «Меча» или пытались принуждать или приставать к ней в его стенах, поэтому они довольствовались тем, что бронировали номера в гостинице так часто, что некоторые из них могли считаться жильцами. Даже если бы определенный человек-волшебник — некий Эльминстер, бывший придворный маг Галадорны, до падения этого королевства — не занял комнату в «Мече», там собралась лучшая компания в Вестгейте, кто мог видеть его поблизости или слышать что-то о его поступках и текущих делах. Суровые взгляды, брошенные в его сторону каждым охранником и многими торговцами, мимо которых он проезжал, наконец достигли цели. Илбрин моргнул, огляделся вокруг и обнаружил, что скачет по улице галопом на своем испуганном скакуне, чьи копыта скользили на булыжниках. Он натянул поводья и перевел лошадь на осторожный шаг. Впереди замаячил яркий, сверкающий, оживленный заклинаниями знак «Звезд и Меча», и защитник чести Старимов направил своего скакуна сквозь суетливый народ к, как он надеялся, некоторым ответам или даже человеку, которого он искал. Когда он собрал поводья в одну руку, чтобы освободить другую для звонка, который должен был вызвать конюхов, чтобы они присмотрели за его лошадью, Илбрин обнаружил, что вещь, которую он носил в поясной сумке, попала ему в руку и теперь было зажата там: клочок красной ткани, бывшей частью накидки придворного мага Галадорны. Накидки Эльминстера. Эльф посмотрел на него сверху вниз, и, хотя его рука осталась неподвижной, красивое лицо медленно превратилось в каменную, задумчивую маску. В его глазах была такая сверкающая угроза, что оба конюха отшатнулись, и их пришлось уговаривать вернуться. Спрыгнув с седла и потянувшись к ручке изящно вырезанной входной двери «Меча», Илбрин Старм мягко улыбнулся.

И, как выразился один из конюхов, «это было похуже того взгляда!»

Все еще улыбаясь, Илбрин спрятал одну руку — ту, что мерцала в возникшем сиянии готового смертоносного заклинания — за спину, а другой открыл дверь и вошел.

Конюхи задержались, почти ожидая услышать ужасный грохот, или дым, или даже тела, выброшенные из окон... но ожидаемого развлечения так и не последовало.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ПУСТОЙ ТРОН

Далеко к востоку от Вестгейта, как раз в тот момент, когда улыбающийся эльф проскользнул в гостиницу, ожидая неприятностей, туман плыл по старому дремучему лесу.

Этот туман искрился и звенел, когда целеустремленно двигался между деревьями. Иногда он поднимался в почти гуманоидную, шагающую форму, высокий, плотный и сильный; в другое время он двигался как бросающаяся, извивающаяся змея. Ни одна птица не кричала в тени вокруг него, и ничто не шелестело в мертвых листьях под ногами. Только его собственный кружащийся ветерок шевелил ползучие растения и клочья висячего мха, по которым он пробирался. Тишина царила в лесу, который он пересекал. Это было неудивительно: ранее звенящий голод не оставил в этой части леса ни одного живого существа, которое могло бы наблюдать его спешку. Звенящий туман оставил кладбище Знамени Ледяного Огня далеко позади, двигаясь на многие мили по пустынной дороге к месту, где большинство глаз пропустило бы усеянные молодыми деревьями, заросшие остатки дороги, сворачивающей в лес. Туман плыл по изгибам и поворотам этой дороги, проносясь, как нетерпеливый дым, по осыпающимся каменным мостам, которые вели по дороге через ручьи, к темно-зеленому месту, где заканчивалась дорога... и начинались руины. Ряды гигантских старых деревьев, обрамлявших заросшую дорогу, уступили место куче осевших повозок и карет, покрытых ползучими растениями. За ними лежали заросли, в сердцевине которых травянистые холмики отмечали места, бывшие когда-то конюшнями и домами. За зарослями поднимались вершины теней, такие высокие, что их мрак душил заросли и лежал в бесконечной тени над гниющими развалинами подъемного моста через глубокую, грязную расщелину. Которая когда-то была рвом. Каменные столбы или зубья во рву когда-то были крепкими опорами ныне упавших стен. Стен, которые когда-то хмурились на Фаэрун с большой высоты и образовывали массивную крепость.

Давно разрушенная крепость теперь была скорее лесом и осыпающимся камнем, чем зданием. Туман целеустремленно двигался сквозь путаницу склонившихся деревьев и лиан, которые росли внутри, как будто знал, где какие комнаты можно найти. По мере продвижения стены становились все выше. Кое-где сохранились потолки или кровля, хотя все арочные проходы были открыты в отсутствие дверей, и не было никаких признаков того, что кто-то или что-то обитало внутри. Туман с тихим звоном остановился в комнате, которая когда-то была действительно большой и величественной. В щели в её стенах снаружи проглядывал лес, но там все еще был потолок и даже мебель. Кровать с прогнившим балдахином, больше, чем многие стойла конюшни, была богато украшена позолоченными столбиками и золотой тканью, поблескивающей среди зеленого меха плесени на матрасе. Рядом стоял буфет, наклоненный тем углом, где была сломана одна ножка, а за ним несколько стульев, обильно поросших грибами. Чуть дальше, на потрескавшемся мраморном полу рядом с провисшим рядом шкафов стояло облупившееся овальное зеркало высотой в человеческий рост. Вода капала на то, что когда-то было большим столом в другой части комнаты, а за ним, в самой темной задней части помещения с лучше всего сохранившейся крышей, был кольцеобразный парапет. За круглой стеной высотой по колено была только глубокая тьма... И когда туман начал двигаться, он направился прямо к этому колодцу. Когда он приблизился, в воздухе над парапетом появились внезапные вспышки света.

Туман заколебался, поднялся немного выше и отважился приблизиться к колодцу. Сияние достигло его, становясь ярче, и ему вторили похожие отблески, которые змеились по каменным стенам и окружающему полу, очерчивая невидимые до сих пор руны и символы. Туман на мгновение заплясал среди этих огнеподобных языков безмолвного света, а затем устремился вниз, нырнув прямо в колодец. Сложные узоры магии вспыхивали и разгорались на мгновение, когда туман пронесся мимо, словно хлеща и царапая его, но, когда он исчез в колодце, эти слабеющие остатки защитных заклинаний снова погрузились в тишину. Шахта насчитывала приличное расстояние в поперечнике и спускалась прямо вниз. Путь был долгий и без света. Она заканчивалась полом из неровного натурального камня — краем огромной и темной естественной пещеры. Туман двинулся в эту бархатную пустоту с уверенностью человека, который движется сквозь кромешную тьму к знакомому месту. Он тихо зазвенел, когда его собственное слабое сияние открыло что-то в пустоте впереди: высокое пустое каменное сиденье, обращенное к нему. Туман остановился, не дойдя до трона размером с человека, и завис над полукругом больших сложных рун, которые были выгравированы на полу перед троном. Если бы трон был центральным сиденьем баржи, обращенным вперед, руны образовывали ее округлый нос. Туман, казалось, на какое-то время задержался в раздумьях, затем легкий ветерок от его движений внезапно ускорился, превратившись в закручивающийся стремительный вихрь, искрящийся и звенящий. Когда он набрал бешеную скорость, пыль поднялась и закружилась вместе с ним, камешки покатились по его приказу, и вихрь превратился в рогатый движущийся столб. Из него выросли руки и снова поглотились, затем появились горбы или движущиеся комки, которые могли быть головами или чем-то, прежде чем он вспыхнул один раз, а затем потускнел. Ни вихрь, ни змея тумана теперь не светились в темноте. Там, где только что был туман, стояла полупрозрачная фигура высокой худой женщины в простом платье, с голыми ногами и руками, непослушными спутанными волосами до колен, с диковатыми глазами. Она вскинула руки в триумфе или ликовании и разразилась безумным смехом, резким, высоким и пронзительным, эхом которого отразилось от сокрытых во тьме каменных расщелин.

— Ты смеешь сомневаться в видениях, посланных нашей Леди, Которая Поет Во Тьме? — сухо спросил голос из-за вуали. — По мне, это звучит опасно близко к ереси — или даже неверию.

— Н-нет, Ужасная Сестра, — поспешно ответил второй женский голос. — Мой разум подводит меня — личный недостаток, не акт неверия или непочтения по отношению к Ночной Певице — и я не могу понять, почему это святилище должно быть установлено в глубине леса, где никто не живет и никто не будет знать о его существовании или местоположении.

— Это необходимо, — ответил голос за вуалью. — Ложись на плиту. Ты не будешь закована в цепи; твоя вера будет продемонстрирована тем, что ты останешься на месте, пока совомедведь кормится. Предложи ему себя без сопротивления и будь свободна от страха. Мои заклинания сохранят тебе жизнь, сколько бы он ни поглотил от тебя — и неважно, насколько болезненным это покажется, неважно, какие раны ты получишь, ты будешь полностью восстановлена, когда обряд завершится. Я пережила такой ритуал в свое время, как и собравшиеся здесь. Сделать это — знак истинной чести. Кровь кого-то столь преданного — лучшее посвящение, которое мы можем предложить Ужасной Госпоже Всего.

— Да, Ужасная Сестра, — прошептала младшая жрица, и в ее голосе была слышна дрожь ее тела. — Б-буду ли я... мой разум останется нетронутым, если я буду смотреть, как что-то съедает меня?

Ее голос поднялся почти до пронзительного крика ужаса при этой мысли.

— Что ж, Ужасная Сестра, — спокойно промурлыкал голос за вуалью, — это зависит от тебя. Плита ждет. Самые дорогие из тех, кем я руководила, заставили меня гордиться этим днем, а не стыдиться. Я буду наблюдать за тобой — и так же та, кто намного, намного больше, чем любой из нас когда-либо будет.

— Клянусь улыбкой Мистры, это так приятно! — удивленно сказал Белдрун, потягиваясь и для пробы шевеля пальцами. — Я действительно чувствую себя моложе, все боли прошли.

Он принял сидячее положение, потирая лицо вокруг глаз, и сквозь пальцы уставился на Табараста ровным взглядом.

— Время истины, доверенный коллега по тайному, — твердо сказал он. — Волшебники определенного положения не просто «находят» новые заклинания на доселе пустых последних страницах своих книг заклинаний. Откуда это на самом деле взялось?

Табараст Три Пропетые Проклятия довольно сурово оглянулся поверх своих запачканных большим пальцем очков.

— Вы не стареете изящно, высокочтимый Друн. Я замечаю в вас растущую и решительно непривлекательную тенденцию открыто не верить свидетельствам ваших более мудрых старших товарищей. Сокрушите этот недостаток, мой мальчик, пока вы еще сохраняешь некоторые дружеские отношения с людьми, которые могут быть вам более мудрыми старшими товарищами — ибо, учитывая ваш собственный возраст и мудрость, их немного, и, несомненно, впредь будет еще меньше.

Старый волшебник сделал несколько задумчивых шагов в сторону, почесывая переносицу.

— Я действительно только что нашел это на странице, которая всегда была пустой, и которую я хотел заполнить заклинанием, достаточно могущественным, чтобы быть достойным написания за последние три десятилетия. Я не знаю, как оно там оказалось, но я верю — могу только верить, — что не обошлось без священной Руки Леди. Избавьте меня от вашей обычной лекции о полном и вечном отказе Мистры давать магию смертным. Не хочу выслушивать, как вы теряете дыхание и брызгаете слюной.

Белдрун моргнул. Табараст ждал, стараясь не улыбаться.

— Очень хорошо, — сказал более молодой маг после паузы, которая казалась длиннее, чем была на самом деле, — Но вы почти не оставляете мне тем для разговора. Боюсь, что молчание затянется.

Затем Табараст действительно улыбнулся — за мгновение до того, как спросить невинным тоном:

— Обещаете?

К счастью, омоложенный Белдрун Согнутый Палец так же плохо метал подушки, как и старый.

Хотя в глубокой тени сумеречных деревьев, которые стояли так близко друг к другу, что были похожи на гигантские травинки, не было видно ни одного живого существа, одинокий человек чувствовал, что кто-то наблюдает за ним. Кто-то очень близкий. Сглотнув, он решил рискнуть.

— Это то место, которое люди называют «Запутанные деревья?» — спокойно спросил он воздух, усаживаясь на огромный, покрытый мхом изгиб поваленного ствола дерева и откладывая свой гладко истертый посох в сторону.

— Так и есть, — последовал серьезный ответ таким легким и мелодичным голосом, что он мог быть только эльфийским.

Амбрегард, некогда житель Галадорны, подавил инстинктивное желание повернуться туда, откуда, казалось, доносился голос, чтобы посмотреть, кто там может быть. Вместо этого он улыбнулся и протянул руки пустыми ладонями вверх.

— Я пришел с миром, без огня, без какого-либо злого намерения или желания грабить. Я пришел только в поисках ответов.

До его ушей донесся глубокий, плавный смешок, а затем слова:

— Как и все мы, человек, — и самые удачливые из нас находят некоторых из них. Будь моим гостем на некоторое время, без опасения и тревоги. Встань, обойди два переплетенных дерева справа от тебя и спускайся в лощину. Я подозреваю, что ее вода будет самой чистой из всей, что когда-либо попадала тебе в рот.

— Моя благодарность, — искренне ответил Амбрегард.

В лощине было холодно и темно, как в пещере. Здесь листья сходились близко над головой, и солнце совсем не касалось земли. Слабо светящиеся грибы давали достаточно света, чтобы разглядеть камень на краю маленького бассейна и хрустальный кубок, ожидающий на нем.

— Для меня? — спросил человек-маг.

— Конечно, — ответил спокойный голос, доносившийся отовсюду и ниоткуда. — Ты боишься порабощающих чар или эльфийского обмана?

— Нет, — ответил Амбрегард. — Скорее, не хочу обидеть, слишком дерзко хватаясь за вещи.

Он взял кубок — тот был прохладным на ощупь и каким-то образом мягче в его пальцах, чем должен быть, — окунул его в бассейн и выпил. Когда рябь побежала по воде, ему показалось, что он увидел в ней печальное темноглазое эльфийское лицо, на мгновение взглянувшее на него... но если оно и было там, то исчезло в следующее мгновение. Вода была хорошей и казалась одновременно бодрящей и успокаивающей. Мужчина позволил ей скользнуть по горлу, закрыл глаза и отдался безмолвному наслаждению. Где-то крикнула птица, и ей ответили. Все это было очень мирно… он резко сел, испугавшись на одно ужасное мгновение, что уснул под эльфийским заклятием, и осторожно поставил кубок обратно на камень, где он его нашел. — Моя благодарность, — снова сказал он. — Вода была такой, как ты и говорил. Знай, что я Амбрегард, некогда из Галадорны, и бежал далеко с тех пор, как пало это царство. Я творю магию, хоть и не могу похвастаться большой силой, и я часто молился Мистре — богине магии, которую почитают люди, — во время своих путешествий.

— И о чем ты молил её? — спросил эльфийский голос с вежливым интересом, звуча очень близко. И снова Амбрегард подавил желание обернуться и посмотреть на его источник.

— О руководстве в том, для каких хороших и подходящих вещей можно использовать магию, чтобы построить жизнь тому, кто не заинтересован в использовании заклинаний в качестве клинков, чтобы угрожать или вонзать их в других, — ответил он. — Галадорна до своего падения превратилась в гнездо гадюк, перебрасывающихся заклинаниями, и каждая из них стремилась свергнуть соперников, не заботясь о том, какие потери и разрушения они при этом причинили. Я не буду таким.

— Хорошо сказано, — ответил эльф, и Амбрегард услышал, как кубок опустили, а затем подняли из бассейна. — И все же это долгое и трудное для человека блуждание по тенистому лесу. Что привело тебя сюда?

— Мистра показала мне дорогу и эту рощу сумеречных деревьев, — ответил Амбрегард. — Я не знал, кого я здесь встречу, но подозревал, что это будет эльф, когда-то из Миф Драннора... ибо он знал бы, что значит выбрать путь после падения твоего дома и всего, что тебе дорого.

Он отчетливо услышал, как дрогнул эльфийский голос, когда тот ответил:

— У тебя определенно есть дар говорить прямо, Амбрегард.

— Я не хотел тебя обидеть, — ответил человек-маг, быстро поворачиваясь и протягивая руку. Лунный эльф в темно-синей рубашке с открытым воротом и обтягивающих кожаных бриджах с высокими сапогами сидел на расстоянии вытянутой руки с поднятым кубком в руке. Он казался безоружным, хотя два маленьких предмета — черные, каплевидные драгоценные камни, которые мерцали, как две темные звезды, — парили в воздухе над его левым плечом. Он улыбнулся в изумленные глаза Амбрегарда и сказал:

— Я знаю. Я также известен среди своего народа необычной прямотой. На вашем языке меня зовут Звездопад. Звезда упала с неба в момент моего рождения, хотя я сомневаюсь, что то, что она предвещала, имело ко мне какое-либо отношение.

Человек ахнул, отпрянул назад и сказал:

— Это одно из…

Брови эльфа поползли вверх.

— Да? — спросил он. — Или ты выболтал секрет, который теперь должен постараться сохранить?

Амбрегард покраснел.

— Нет... нет, — сказал он. — Это одно из изречений жрецов Мистры. «Ищи того, для кого падают звезды, ибо он говорит правду».

Звездопад моргнул.

— Ну и ну. Похоже, у меня есть предначертание, — с улыбкой сказал эльф, осушил кубок и поставил его на камень так же осторожно, как это сделал Амбрегард. В мягкой тишине тот быстро исчез.

— Какие истины ты пришел услышать? — спросил эльф, и в тот момент Амбрегард понял, что нотки смеха в голосе эльфа не всегда были насмешкой. Он поколебался мгновение, затем сказал:

— Некоторые в Галадорне шептались, что человек Эльминстер, который был нашим последним придворным магом, также давным-давно жил в Миф Дранноре и творил там темную магию. Я знаю, что спрашиваю о человеке, и что я слишком много предполагаю — почему ты вообще должен свободно раскрывать мне секреты? — но я должен знать. Если люди могут жить долгие годы, как эльфы, то как... и почему? На какие задачи они должны потратить все это время?

Звездопад поднял руку.

— Начинается наводнение, — пошутил он. — Пока остановись на этом, чтобы твое воспоминание об ответах, которые я даю, не затерялось в стремительном потоке твоего следующего вопроса, и того, который последует, и так далее.

Он улыбнулся и прислонился спиной к корню дерева.

— Ответ первый: да, тот самый человек по имени Эльминстер жил в Миф Дранноре до закладки его мифала некоторое время после, изучая и творя много магии. Те, кто ненавидел идею человека, прокладывающего себе путь среди нас, эльфов — ибо он был первым или одним из первых — и многие люди, которые пришли в Миф Драннор, когда он был открыт для всех, завидовали его силе и могли бы назвать некоторые из его заклинаний «темными». Но я бы так не сказал ни о них, ни о причинах, по которым он творил то или иное заклинание.

Амбрегард открыл рот, чтобы заговорить, но Звездопад усмехнулся и поднял руку, чтобы остановить его.

— Не сейчас, пожалуйста. Неприкрытые и важные истины не следует торопить.

Амбрегард покраснел, затем улыбнулся и откинулся назад, жестом приглашая эльфа продолжать. В глазах Звездопада блеснул огонек, когда он снова заговорил.

— Люди, которые достаточно владеют магией — или, скорее, думают, что достаточно «овладели» магией, — пробуют много способов продлить отмеренный им срок. Большинство из них, от превращения в лича до эликсиров, имеют недостатки в том, что они искажают сущность людей, использующих их. Они становятся новыми и — как рассудили бы многие, я в том числе, — «меньшими» существами в процессе. Если ты спросишь меня, как ты мог бы прожить дольше, я бы сказал, что единственный незапятнанный способ сделать это... хотя это изменит тебя так же, как и меньшие пути... это тот, которым воспользовался Эльминстер... или, возможно, ему было даровано. Я не знаю, страстно ли он искал этого и стремился погрузиться, или был вынужден, или принужден. Он служит Мистре как особый слуга, выполняя ее приказы в обмен на долголетие, особый статус и полномочия. Я полагаю, что его называют «Избранным» богини.

— Как получилось, что его выбрали для этой службы? — медленно спросил Амбрегард. — Ты знаешь?

— Я не знаю, — ответил Звездопад, — но я знаю, что поддерживало его в течение того, что для людей очень долгое время: любовь.

— Любовь? Мистра любит его?

— И он любит ее, — в выражении лица человеческого мага ясно читалось недоверие или смущение, поэтому Звездопад мягко добавил: — Да, помимо привязанности, дружбы и неистовых желаний плоти — истинная, глубокая и прочная любовь. В это трудно поверить, пока ты по-настоящему не почувствуешь это, Амбрегард, но послушай меня. В любви есть сила, превосходящая большинство вещей, которые могут коснуться людей... или эльфов, или орков, если на то пошло. Сила для добра и для зла. Как и все вещи такой силы, любовь очень опасна.

— Опасна?

Звездопад слабо улыбнулся и сказал:

— Любовь — это пламя, которое поджигает вещи. Это большая опасность для магов, чем любое неверно наложенное заклинание, о котором можно подумать.

Он наклонился вперед, чтобы положить руку на руку Амбрегарда, и сказал почти яростно, когда они смотрели друг другу в глаза:

— Магия, пошедшая наперекосяк, может просто убить мага; любовь может переделать его и заставить переделывать мир. Великая любовь нашего коронеля заставила его искать будущее для Кормантира, которое переделало его... и, как сказало бы большинство моего народа, в конце концов уничтожило его. Я был еще молод одной теплой ночью, плавал, чтобы повеселиться, и не чувствовал собственной магии — это, вероятно, сохранило мне жизнь, — когда великая леди Старим, Илдилинтра, которая любила коронеля и была любима им, убила себя, чтобы попытаться вызвать его смерть. Ей двигала любовь к нашей земле, такая же, как и его, — и оба они были опалены в своей отвергнутой, но не угасшей любви друг к другу. Лунный эльф вздохнул и покачал головой.

— Ты не можешь почувствовать печаль, которая поднимается во мне, когда я снова слышу их в своей голове, спорящих друг с другом — и ты первый человек после Эльминстера, узнавший о той ночи. Запомни и заметь, Амбрегард: говорить об этой тайне другим из моего народа может означать твою быструю смерть.

— Я запомню, — прошептал Амбрегард. — Рассказывай дальше.

Эльф криво улыбнулся и продолжил:

— Мне мало осталось сказать. Мистра выбрала Эльминстера, чтобы служить ей, и он преуспел там, где другие не смогли. Боги делают нас всех разными, и большинство из нас терпят неудачу, а не добиваются успеха. Эльминстер часто терпел неудачу, но его любовь — нет, и он продолжал выполнять свою задачу. Я думаю, ваши барды называют это храбростью.

— Храбрость? Как может человек, защищенный и поддерживаемый богом, чего-то бояться? Без страха бороться и побеждать снова и снова — где храбрость? — спросил Амбрегард, которому волнение придало смелости. Что-то похожее на нежность заплясало в глазах Звездопада, когда он ответил: — Есть много богов. Божественная милость привлекает к смертному большую опасность, чем к его «обычному» собрату, и очень редко является надежной защитой от опасностей этого мира — или любого другого. Только глупцы настолько верят в богов, что полностью отбрасывают страх и игнорируют или не видят опасности. Я часто видел храбрость среди вашего вида. Кажется, это то, чем люди могут похвастаться, хотя чаще я вижу в них безрассудство или глупое пренебрежение опасностью, которую менее наблюдательные могли бы назвать храбростью.

— Так что же такое храбрость? — спросил Амбрегард. — Стоять на пути опасности?

— Да. Оставаться на своем посту или задании таким же прилежным, как всегда, зная, что в любой момент меч, зависший над головой, может упасть, или видя быстро приближающуюся гибель и не бросая все, чтобы бежать.

— Пожалуйста, пойми, что я не хочу проявить неуважение, но я должен знать: если такова храбрость, то как же так получилось, — прошептал Амбрегард, со страхом в глазах от собственной смелости, — что Миф Драннор —Кормантир — пал, а ты все еще жив?

В ответной улыбке Звездопада была печаль.

— Расе и королевству нужны послушные дураки, чтобы выжить. Даже больше, чем им нужны храбрые — и скоро погибающие — герои.

Он встал и сделал движение рукой, которое могло быть прощальным взмахом.

— Ты видишь, кем я должен быть. Если когда-нибудь ты встретишься с этим своим Эльминстером лицом к лицу, спроси его, кто он из двоих, и верни мне его ответ. Я должен Знать Все — это мой недостаток.

Подобно грациозной пантере, он вышел из ложбины в сумеречную рощу наверху.

— Подожди! — запротестовал человеческий маг, поднимаясь и спотыкаясь, поднимаясь на деревья вслед за эльфом. — Я так много еще хочу спросить... Тебе обязательно уходить?

— Только для того, чтобы приготовить место для сна человека и еду для нас обоих, — ответил Звездопад. — Ты можешь остаться и задавать все вопросы, какие только сможешь придумать, столько, сколько захочешь здесь задержаться. У меня осталось мало друзей здесь, среди живых, и по эту сторону Разделяющих Морей.

— Для меня было бы честью считаться твоим другом, — осторожно сказал Амбрегард и почувствовал, что дрожит, — но я должен спросить вот что: как ты можешь мне так доверять? Мы говорили всего несколько минут, не больше. Как мог ты понять? Я мог бы быть убийцей эльфов, охотником за эльфийскими сокровищами — эльфийской погибелью. Даю тебе слово, что я не такой... но боюсь, что человеческие обещания эльфам слишком часто оказывались пустыми на протяжении многих лет.

Звездопад улыбнулся.

— Эта роща посвящена двум богам моего рода: Сеханин и Риллифэйну, — сказал он. — Они судили тебя. Смотри.

Глаза человеческого волшебника проследили за указывающей рукой эльфа на покрытое мхом поваленное дерево и прислоненный к нему деревянный посох. Амбрегард знал его привычную, изрядно поношенную поверхность так же хорошо, как знал руку, которая его держала. Этот посох сопровождал его на протяжении тысяч миль, когда он шел по Фаэруну, и был одновременно старым и закаленным в огне. Его концы для прочности были обиты медью. И все же, несмотря на это, пока маг сидел и разговаривал в лощине, посох пустил множество зеленых побегов вверх и вниз по своей длине — и каждый побег заканчивался маленьким красивым белым цветком, светящимся в тени.

В более холодной темноте призрачная женщина перестала смеяться и опустила руки. Отголоски ее холодного веселья некоторое время прокатывались по пещере, пока она оглядывала ее темные просторы, как будто видела их впервые, а глаза медленно становились острыми, яростными и огненными. Они были двумя сверкающими языками пламени, когда она наконец двинулась, шагая с кошачьей, уверенной грацией к определенной руне. Она твердо коснулась символа одной ногой, наблюдая, как он наполняется ярким бело-голубым сиянием, затем встала, скрестив руки на груди, наблюдая, как струйки дыма поднимаются от сияния, образуя облако, похожее на искру размером с человека — облако, которое внезапно слилось во что-то другое. Безногий парящий образ моложавого мужчины, нетерпеливый и энергичный, стоял перед пустым троном, вися в воздухе над руной, которая его породила. Когда изображение начало говорить, призрачная женщина обошла руны и подошла к трону, оперлась на его подлокотник, и стала наблюдать за речью образа. На нем были одежды насыщенного малинового цвета, отделанные черным, а на пальцах сверкали золотые кольца — их оттенок соответствовал сверкающему золоту глаз мужчины. У него были взъерошенные каштановые волосы и неопрятная небритость, а его голос звучал напористо и уверенно.

— Я Карсус, как и ты Карсус. Если ты увидишь это, то меня, первого Карсуса, постигла беда, а ты, второй, должен идти дальше к славе. Изображение, казалось, двигалось вперед, но на самом деле оставалось над руной. Он беспокойно махнул рукой и продолжил:

— Я не знаю, что ты помнишь о моей — нашей —жизни; некоторые говорят, что в наши дни мой разум не совсем ясен. Знай, что многие маги нашего народа достигли великой власти. Самые могущественные из них, архимаги Нетерила, правят своими собственными владениями. Мой, как и многие другие — летучий город. Я назвал его в свою честь. Я самый могущественный из всех архимагов, Верховный Чародей. Они называют меня Карсус Великий.

Изображение пренебрежительно махнуло рукой, сверкающие глаза все еще были прикованы к трону. Призрачная женщина бормотала вместе со словами, которые она, очевидно, слышала много раз раньше. Что-то, что могло быть легкой насмешкой, заиграло на ее губах.

— Конечно, — продолжало изображение, — учитывая твое пробуждение, все это может ничего не значить. Возможно, я не был убит соперником или пострадал от чисто личной гибели. Карсус-город и слава самого Нетерила, возможно, пали в великой войне или катаклизме. Мы нажили много врагов, а величайшие — мы сами. Мы воюем между собой, мы, нетерезы, и некоторые из нас воюют внутри самих себя. Мой ум не всегда полностью принадлежит мне. Ты вполне можешь разделять это несчастье; следи за ним и остерегайся его.

Изображение Карсуса улыбнулось; сардонически изогнув бровь. Призрачная женщина улыбнулась в ответ. Карсус продолжал говорить. — Возможно, тебе не понадобятся мои записывающие заклинания, но я подготовил по одному для каждого зеркала, которое ты видишь на полу в этом месте. Серия уроков заклинаний, чтобы ты не столкнулся с опасностями этого мира, лишенный определенных заклинаний, которые я нашел критичными. Наша работа должна продолжаться. Только благодаря абсолютной силе я — мы — можем обрести совершенство... а Карсус существует, всегда существовал, чтобы достичь совершенства и преобразовать весь Торил.

Наблюдавшая за этим женщина рассмеялась коротким и неприятным лаем.

— Воистину сумасшедший Карсус! Судьба: изменить весь Торил. О, тебе определенно хватало способностей.

— Сейчас твоя первая потребность может заключаться в физическом исцелении, и я предвидел повторение этой потребности в будущем, в жизни, где тебе может не хватать верных слуг-магов или кого-либо, кому ты можешь доверять. Знай же, что прикосновение к зеркалу, которое вызвало этот мой образ, со словом «Далабриндар», исцелит все раны. Эту силу можно призывать так часто, как захочется, до тех пор, пока эта руна остается неразрывной, и она может служить любому, кто так говорит. Это слово — имя волшебника, который умер, чтобы это заклинание могло жить. Воистину, он хорошо послужил нам, и...

— Пустые слова, Карсус! — усмехнулась призрачная женщина. — Твой клон был обезглавленной мумией, украшавшей этот трон, когда я впервые увидела его! Интересно, кто убил его здесь? Мистра? Азут? Какой-то соперник? Или великий и несравненный спящий Карсус пал от руки проходящего мимо искателя приключений — мага с ничтожными заклинаниями, который думал, что обезглавливает лича?

— ...многие другие заклинания будут служить там, где не подойдет это, но здесь я сохранил демонстрации того, как я накладываю заклинания, которые имеют длительную полезность и…

Призрачная женщина отвернулась от слов, которые она слышала так много раз прежде, удовлетворенно кивнув.

— Будут. Они действительно будут служить. У меня здесь есть приманка, перед которой не устоит ни один маг.

Она снова прошлась по руне, и изображение исчезло на полуслове. Сияние, исходившее от резьбы на камне, пропало и позволило тьме вернуться в пещеру.

— Но как сообщить об этом живым магам, не заставляя их толпиться здесь тысячами? — спросили призрачные губы в полной темноте.

Темнота не ответила. Хмурый призрак шагнул на дно шахты и начал расплываться, расплываясь в ветре, пока снова вихрь мерцающих огней не заплясал в темноте, медленно поднимаясь по спирали вверх по шахте.

— И как сохранить мой магический улов здесь более чем на одну ночь? — донесся мягкий, гулкий голос из верхней части колодца, где завис звенящий вихрь огней. — Я должна соткать могущественные заклинания, чтобы быть уверенной. Руны должны реагировать только на меня — и только по одной в месяц, какие бы средства ни применялись. Это должно заставить молодого мага задержаться здесь достаточно долго.

С внезапной силой туман метнулся к одной из дыр в стенах и нырнул в нее, пробираясь сквозь деревья, сопровождаемый диким смехом и ликующим криком:

— Достаточно долго, чтобы хорошо поесть.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ДОБРОТА ОБЖИГАЕТ КАМЕНЬ

Высокий, худой незнакомец, который одарил их веселой улыбкой, входя в «Деву», вернулся обратно гораздо быстрее, чем требовалось, чтобы осушить кружку. Двое стариков на скамейке, прищурившись, посмотрели на него с некоторым подозрением. Люди редко поворачивались в их сторону — вот почему это была их любимая скамейка. Он стоял в полной тени все более ветшавшего крыльца «Прекрасной девы из Рипплстоунса». Холодный уголок, но, по крайней мере, он не был в полном блеске утреннего солнца. В отличие от незнакомца, чье лицо было очерчено золотом, когда он отбросил свой непримечательный плащ назад, чтобы обнажить темные и пыльные одежды и штаны, на которых не было ни значка, ни украшений. И — чудеса Королевств!— Алнискаввер выскочил с лучшим раскладным столом, креслом... и едой! Хозяин таверны, пыхтя, ходил взад и вперед, пока двое стариков наблюдали, как еда, подобной которой они не видели уже много лет, накапливается у них под самым носом: супница с горячим супом, от которого все утро урчали два старых живота, кусок самого острого красного сыра — и три пирога с куропатками! Бердаг и Каладастер почесали различные зудящие места и кисло уставились на незнакомца с ястребиным носом, удивляясь, почему, во имя всех разгневанных богов, ему взбрело выбрать их скамейку в качестве места для утренней трапезы. Все, о чем они мечтали в течение нескольких месяцев, теперь испарялось у них под носом. И вообще, кем, во имя подмышки Темпуса, он себя возомнил? Двое стариков обменялись взглядами, когда их слишком пустые животы заурчали, а затем в едином порыве оглядели незнакомца с ног до головы. Никакого оружия... и, судя по его виду, не так уж много богатства, хотя его потертые от путешествий сапоги были очень хороши. Преступник, который снял их с того, кого зарезал? Да, это объясняло бы все деньги, выброшенные на такой пир, если ты возвращаешься из диких земель голодным и с большим количеством украденных монет. Теперь Алнискаввер вернулся с оленьим окороком, запах которого они чувствовали весь вчерашний вечер. Все было разложено холодным среди маринованного лука, нарезанного языка и тому подобного на блюде, которое использовали, когда приходил великий герцог... это было слишком тяжело вынести! Высокомерный молодой ублюдок.

Покачав головой, Бердаг многозначительно сплюнул в пыль у сапог незнакомца и начал ерзать по скамейке, чтобы убраться подальше, пока этот молодой обжора не устроил такой пир у них под самым носом и не свел его и его пустые жизненно важные органы с ума. Каладастер, однако, мешал ему и двигался медленнее, так что двое стариков все еще ерзали задами вдоль скамейки, когда хозяин таверны вернулся с бочонком пива и кружками.

Тремя кружками. Незнакомец сел и ухмыльнулся Бердагу, когда старик поднял глаза с первыми проблесками изумления, появившимися на его лице. — Рад встрече, добрые господа, — вежливо сказал он. — Пожалуйста, простите мою смелость, но я голоден, ненавижу есть в одиночестве, и мне нужно поговорить с кем-то, кто немного знает о старых временах Рипплстоунса. Похоже, у вас достаточно ума и лет… что скажете, если мы заключим сделку? Мы трое разделяем это — и едим свободно, не скупясь, вы оставляете себе все, что мы сейчас не съедим, — и вы даете мне, насколько сможете, ответы на несколько вопросов о леди, которая раньше жила поблизости.

— Кто ты такой? — прямо спросил Бердаг, примерно в то же время, когда Каладастер сказал себе под нос:

— Мне это не нравится. Еда не просто падает с неба. Он, должно быть, заплатил Алнискавверу, чтобы получить хотя бы четверть этого здесь, на столе, но кто сказал, что нам не придется тоже платить?

— Наши тонкие кошельки, — сказал Бердаг своему другу. — Алнискаввер знает, насколько мы бедны. Как и все остальные.

Он кивнул головой в сторону окон таверны. Каладастер посмотрел, уже зная, что увидит. Почти все в заведении столпились у грязного стекла, наблюдая, как незнакомец с ястребиным носом налил две полные кружки и подвинул их через стол, вынимая вилки и ножи для еды из последней кружки и тоже передвигая их. Каладастер нервно почесал нос, провел рукой по своим неопрятным бело-серым бакенбардам — верный признак торопливых, взволнованных мыслей — и повернулся к незнакомцу.

— Мой друг спросил, кто ты, и я тоже хочу знать. Я также хочу знать, какой маленький трюк ты приготовил для нас. Я могу оставить тебе еду и просто уйти, знаешь ли.

В этот момент его желудок решил протестовать очень громко.

Незнакомец провел рукой по непослушным черным волосам и наклонился вперед.

— Меня зовут Эльминстер, и я выполняю кое-какую работу для моей госпожи-наставницы. Работу, которая включает в себя поиск и посещение старых руин и гробниц волшебников. Мне дали денег, чтобы я тратил их так, как мне нужно, не скупясь — понимаете? Я оставлю эти монеты на столе... Теперь, если мне случится исчезнуть в клубах дыма до того, как вы поднимете эту кружку, здесь достаточно, чтобы вы сами заплатили Алнискавверу.

Бердаг посмотрел вниз на монеты, как будто они были горстью маленьких эльфов, танцующих у него под носом, а затем снова на незнакомца.

— Хорошо, эту историю я признаю, — медленно сказал он, — но почему мы? Эльминстер налил себе полную кружку, поставил ее и спросил:

— Вы хоть представляете, какая это утомительная работа — целыми днями бродить по городу, населенному все более подозрительными людьми, заглядывать через заборы и искать надгробия и руины? С первыми сумерками фермеры всегда хотят проткнуть меня вилами для сена. С каждой секундой они пытаются сделать это толпами!

Оба старика коротко прыснули при этих словах.

— Поэтому я подумал, что избавлю себя от беготни и подозрений, — добавил незнакомец, — если просто разделю трапезу с теми людьми, которые мне понравились, у которых за плечами достаточно лет, чтобы знать старые сказки, и где похоронен такой-то и такой-то, и...

— Ты охотишься за Шариндалой, не так ли? — медленно спросил Каладастер, его глаза сузились.

Эл весело кивнул.

— Так и есть, — сказал он, — и прежде чем вы попытаетесь найти правильные слова, чтобы спросить меня, знайте: я ничего не возьму с ее могилы, я не заинтересован в том, чтобы открывать ее гроб, колдовать над ней, пока я там, или выкапывать или сжигать что-либо. И я был бы рад, если бы вы или кто-то еще из Рипплстоунса были рядом, чтобы посмотреть, что я делаю.

— Откуда нам знать, что ты говоришь правду?

— Пойдемте со мной, — сказал Эльминстер, раздавая блюда и разрезая один из пирогов. — Увидите сами.

Бердаг чуть не застонал от запаха, исходившего от открытого пирога вместе с потоком пара, но в этом не было необходимости: его желудок позаботился об этом за него. Его руки вытянулись прежде, чем он смог остановить себя. Незнакомец ухмыльнулся и сунул ему в руки блюдо с куском пирога.

— Я бы предпочел не беспокоить мертвых колдуний, — ответил Каладастер, — и я немного староват для того, чтобы карабкаться по разбитым камням, гадая, когда крыша упадет мне на голову, но ты не можешь пропустить Зал Обожженного Камня; ты пришёл...

Он замолчал, когда Бердаг пнул его под столом, но Эльминстер только снова ухмыльнулся и сказал:

— Продолжай, пожалуйста. Я не собираюсь убирать еду, как только услышу это!

Каладастер налил себе миску супа руками, которые, как он надеялся, не дрожали от нетерпения, и хрипло сказал:

— Друг Эльминстер, я хочу предупредить тебя о ее оберегах. Вот почему никто давно не грабил это место, и вот почему ты его не видел. Деревья и колючие кустарники и тому подобное выросло вокруг него в стене сразу за мерцанием... но я помню, что до того, как они выросли, я видел, как белки, лисы и даже птицы падали замертво, когда они касались оберегов Шариндалы. Ты прошёл мимо него по пути сюда, сразу после моста, где дорога делает большой поворот. Она огибает Обожженный Камень.

Он откусил большой кусок сыра, закрыл глаза в мгновенном блаженстве и добавил:

— Он сгорел после ее смерти, заметь. Она не называла его Обожженный Камень.

Бердаг наклонился ближе через стол, чтобы заговорщически подышать пивом на Эльминстера и хрипло прошептать:

— Знаешь, говорят, она все еще ходит там, скелет в лохмотьях прекрасного платья, все еще способный убивать своими заклинаниями.

Эл кивнул.

— Хорошо, я постараюсь не беспокоить ее. Какой она была при жизни, ты знаешь?

Бердаг мотнул головой в сторону Каладастера. Пожилой мужчина дул на свой суп, чтобы остудить его; он поднял глаза, погладил подбородок и сказал:

— Ну, я был мальчишкой, понимаешь, и…

Один за другим, охваченные любопытством, жители Рипплстоунса выходили из «Девы» или шли по улице, чтобы послушать — и, без сомнения, с энтузиазмом добавить свои собственные предупреждения. Эльминстер ухмыльнулся, отхлебнул из своей кружки и махнул двум старикам, чтобы они продолжали. Они расправлялись с едой с впечатляющей скоростью. Бердаг уже однажды ослабил свой ремень, и до полудня еще оставалось несколько часов.

В конце концов, двое стариков были довольны тем, что их хороший друг Эльминстер отправился один в Зал Обожженного Камня, хотя Каладастер серьезно попросил мага с ястребиным носом остановиться у них в доме по соседству, если ему нужна кровать на ночь, или просто сообщить им, что он благополучно добрался. Эл серьезно пообещал, что так и сделает, предполагая, что за запертыми дверями раздастся оглушительный храп, если он вернется до следующего утра. Он помог старикам отнести домой еду, которую их переполненные животы не позволяли им есть, и купил им еще по бочонку пива, чтобы запить ее. Время от времени они смотрели на него так, словно он был переодетым богом, пришедшим на зов, сердечно пожали ему руку в почти слезной благодарности и проковыляли в дом. Эл улыбнулся и пошел своей дорогой, весело махая стайке детей из Рипплстоунса, которые шли за ним, и матерям, которые бросились тащить их обратно. Он повернулся и пошел прямо в густые деревья, которые скрывали Зал Обожженного Камня от посторонних глаз. Последние наблюдатели издалека, которые шли от «Девы» с кружками в руках, задумчиво сплюнули на дорогу, согласились с тем, что Рипплстоунс видел в последний раз еще одного сумасшедшего, и отвернулись, чтобы вернуться в таверну или по своим делам. Мерцание было таким, как описал его Каладастер, но кануло в пустоту после первого заклинания Эла. Он снова стал тенью на случай, если его поджидали более грозные ловушки, и тихо скользнул в заросшие сады того, что когда-то было прекрасным особняком. Он обгорел, но совсем немного. То, что, видимо, было передней восточной башней, теперь представляло собой лишь почерневшее кольцо камней среди ежевики, примыкающее к дому, но здание с остроконечной крышей за ним казалось нетронутым. Эл нашел место, где провис ставень, и погрузился во мрак через окно, которое, казалось, никогда не знало стекла. В темном особняке были протечки, плесень и останки грызунов, но он выглядел так, как будто кто-то регулярно его чистил. Призрачный Избранный не нашел ловушек и вскоре вернулся в твердую форму, чтобы тыкать, всматриваться и открывать. Он нашел скульптуры, картины, запачканные там, где кто-то недавно соскреб плесень, и книжные полки, заполненные дневниками путешествий, научными историями королевств и выдающихся семей и даже романтическими романами. Однако нигде в доме, насколько он мог видеть, не было никаких следов магии. Если эта Шариндала была магом, все ее книги, чернила и заклинания, должно быть, были уничтожены в огне, который обрушил ее башню... и, по-видимому, леди тоже погибла там. Эл пожал плечами. Что ж, исследователи в будущем не узнают этого, если он сделает свою работу должным образом. Забытый свиток на полке здесь, палочка в деревянной коробке, спрятанная за тем высоким сундуком, и пачка незаконченных заметок о заклинаниях, засунутых в эту книгу. Теперь оставалось положить еще несколько свитков в шкафы, которые он видел в спальнях, и его работа здесь закончена. Магии достаточно, чтобы направить молодого чародея на путь к мастерству, если ее разумно использовать, и...

Он открыл дверцу шкафа, и что-то шевельнулось. На самом деле съежилось, когда между пальцами Эльминстера вспыхнул огонь. Коричневые и серые кости зашевелились и поползли в самый дальний угол шкафа, держа в руках дрожащую палочку, направленную на него. Эл увидел блестящие глаза, клочок ткани, который, возможно, когда-то был частью платья, и пучок длинных каштановых волос, которые выпадали из сморщенного остатка скальпа, когда скелет касался стен. Он отступил назад, подняв руку в останавливающем жесте, надеясь, что она не активирует эту дрожащую палочку.

— Леди Шариндала? — спокойно спросил он. — Я Эльминстер Омар, некогда из Миф Драннора, и я не желаю причинить ни вреда, ни неуважения. Пожалуйста, выходите и будьте спокойны. Я не знал, что вы все еще живете здесь. Я окажу вам должное уважение, а затем уйду из вашего дома и оставлю вас в покое.

Он отступил к двери, надел плащ и вызвал защиту на случай, если немертвая волшебница все-таки воспользуется палочкой, и стал ждать, наблюдая за открытой дверью шкафа. Спустя долгое время этот темноглазый череп выглянул наружу — и поспешно ретировался. Эл прислонился к дверному косяку и ждал. Еще через несколько мгновений скелет нерешительно выбрался из шкафа, оглядываясь во все стороны в поисках искателей приключений, которые могли бы ждать, чтобы наброситься. Она подняла палочку вверх, не направляя на него, и остановилась на полпути по комнате, молча глядя на него. Эл жестом предложил ей кресло рядом с собой. Она не пошевелилась, поэтому он поднял стул и понес его к ней.

Палочка поднялась, но он проигнорировал ее, даже когда магические снаряды вылетели и устремились на него, оставляя за собой синий огонь. Его защита от заклинаний поглотила их, не причинив вреда. Эл почувствовал только легкие толчки, когда они ударили. Делая вид, что их вообще никогда не существовало — или второго залпа, который ударил ему в лицо с расстояния вытянутой руки, — последний принц Аталантара поставил кресло и указал на него ходячим останкам Шариндалы. Затем он поклонился и вернулся к двери. После долгого молчания скелет подошел к креслу и сел, скрестив ноги в лодыжках и по давней привычке откинувшись на подлокотник.

Эльминстер снова поклонился.

— Я прошу прощения за свое вторжение в ваш дом. Я служу богине Мистре и нахожусь здесь по ее приказу, чтобы оставить магию для последующих искателей. Я восстановлю ваши обереги и больше не буду вас беспокоить. Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

Спустя долгое время скелет почти устало покачал головой.

— Не желаете ли вы вечного покоя? — мягко спросил Эл. Палочка взметнулась вверх, угрожая ему. Он останавливающе поднял руку и спросил: — Вы все еще творите магию?

Лысеющий череп кивнул, затем пожал плечами, подняв палочку. Эл кивнул. — Я не искал никакой магии, которую вы могли спрятать. Я только добавил, а не отнял.

Затем ему пришла в голову мысль, и он спросил:

— Вы хотели бы узнать новые заклинания?

Скелет напрягся, сделал вид, что собирается встать, затем кивнул так выразительно, что волосы выпали горстями.

Эл сунул руку под плащ и вытащил книгу заклинаний. Пробормотав над этим какое-то слово, он прошагал обратно через комнату, игнорируя нерешительно поднятую палочку, которая больше ничего не запускала в него, и осторожно положил том ей на колени, держа его, пока ее свободная рука протянулась, чтобы сжать его. Другая ее рука выронила палочку и импульсивно потянулась, чтобы схватить его за руку. Вместо того чтобы высвободиться, Эл медленно протянул руку, положил свою ладонь на сухие костлявые пальцы на своем предплечье и погладил их. Шариндала задрожала всем телом, и долгое время серо-голубые глаза и темные точки света в глазницах лишенного плоти черепа смотрели друг на друга. Эл убрал свою поглаживающую руку и сказал:

— Леди, я должен идти. Я должен оставить больше магии в других местах. Но если я выживу, чтобы вернуться в Рипплстоунз в будущем, я остановлюсь и навещю вас должным образом.

В ответ он получил медленный, но решительный кивок.

— Леди, вы можете говорить? — спросил Эл.

Скелет напрягся, затем рука на его руке превратилась в кулак, который в отчаянии ударил по подлокотнику кресла. Эл наклонился и постучал по книге.

— Здесь, в конце, есть заклинание, которое может изменить это для вас. Очевидно, оно не требует вербального компонента, но я хочу, чтобы вы кое-что запомнили. Когда у вас будет немного свободного времени, чтобы посвятить этому делу, и вы овладеете этим заклинанием, я хочу, чтобы вы взяли этот том и произнесли вслух слова: — «Мистра, пожалуйста». Вы запомните?

Череп снова кивнул. Эл взял костлявые кончики пальцев и поднес их к губам. — Тогда, леди, пока прощайте. Я ухожу, но в свое время вернусь. Будьте счастливы.

Он выпрямился, махнул на прощание и вышел из комнаты. Скелет сумел помахать рукой, в последний раз взглянув на его улыбающееся лицо, затем его рука упала на книгу, прижимая ее к себе, как будто никогда не отпустит. Долгое время скелет, который был Шариндалой, сидел в кресле, уставившись на дверь и содрогаясь. Единственным звуком в комнате был сухой щелчок, когда работали лишенные плоти челюсти. Она пыталась заплакать.

— Но больше того! — прошипел Белдрун, подкрадываясь вперед и выставляя перед собой пальцы словно когти. Завороженный, круг учеников наблюдал за ним без единого смешка при появлении старого и толстого волшебника, пытающегося ходить на цыпочках как актер, переигрывающий роль крадущегося вора. — Этот могущественный маг ходил по этим самым улицам! Здесь — совсем рядом, в том переулке, не прошло и трех ночей, как я сам его видел!

— Только подумайте, — взволнованно подхватил Табараст, не подозревая, что маг, о котором они говорили, в этот момент целовал кончики пальцев скелета. — Мы гуляли с ним, мы изучали магию рядом с ним в легендарной Башне Лунного Рога — и скоро, возможно, у вас тоже появится такая возможность! Поговорить с верховным магом эпохи — человеком, которого коснулся бог!

— Нет, — Белдрун многозначительно ухмыльнулся, — мужчиной, которого коснулась богиня!

— Только подумайте! — поспешно вставил Табараст, бросив предупреждающий взгляд на молодого Друна. Неужели молодежь никогда не думает ни о чем другом? — Великий Эльминстер жил на протяжении веков! Некоторые считают его Избранным, тем, на кого лично обратила внимание богиня Мистра — вот что пытался сказать мой коллега — и записи ясны: он человек, который жил в легендарном Миф Дранноре, когда эльфийская магия текла, как вода, был достаточно уважаем, чтобы быть принятым там в благородную семью эльфов, советовать их правителю, коронелю — и даже пережить тьму его разрушения от рук визжащей армии мерзких демонов! Трудно поверить? Спросите народ Галадорны о том, как Эльминстер выжил перед лицом ужасной магии верховной жрицы Бэйна, бросив ей вызов в самом ее храме! Это было до падения Галадорны, когда он был придворным магом этого королевства.

— Да, все это правда, — согласился Белдрун, продолжая рассказ. — И не забывайте: его видели здесь — бесстрашно выходящим из гробницы мага Тараска средь бела дня!

При этой последней новости все ахнули, и многие невольно посмотрели в сторону окон.

Призрачная фигура, которая парила за одним из этих окон, внимательно прислушиваясь, предусмотрительно отступила и растворилась в тумане.

— Я тоже жила веками, — пробормотала она, звеня и набирая скорость, чтобы отправиться в другое место. — Возможно, этот Эльминстер станет подходящей парой... если он живой и человек, а не какой-нибудь хитроумно замаскированный лич или выползший из преисподней дух.

Не подозревая, что возбужденные ученики толпились у окон, рассматривая ее как предполагаемое магическое проявление того самого мага, о котором она размышляла, колдунья удалилась, бормоча:

— Эльминстер... Пришло время отправиться на охоту на Эльминстера.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ОХОТА НА ЭЛЬМИНСТЕРА

Тьма никогда не покидала Илбрина Старима. Этого никогда не произойдет, по крайней мере с того дня, когда последний охотничий домик Старимов был разрушен заклинаниями и пламенем, их гордые залы в Миф Дранноре пали, и клан Старим был разрушен навсегда. Если кто-то из его родственников все еще был жив, он никогда не находил их следов. Некогда гордая и могущественная семья, которая возглавляла и определяла Кормантир в течение целого века, теперь превратилась в одного молодого и искалеченного дальнего родственника. Если бы Селдарин улыбнулся, с помощью своей магии он мог бы зачать детей, которые продолжили бы род... но только если бы Селдарин улыбнулся. И снова был виноват Проклятый, тот ухмыляющийся человечишка Эльминстер, чьи заклинания разлетались в храме, когда он сражался с королевой Галадорны. Тысячу раз Илбрин переживал те обжигающие мгновения падения храма, разбитого и охваченного пламенем. Магия, которая восстановит его ногу и разгладит кожу, чтобы она стала такой, какой была когда-то, разрушит заклинания, которыми он никогда не владел. Заклинания, которые стоили ему так дорого, и заставляли работать его опустошенные внутренности. Впереди были годы агонии — если он проживет так долго. Агония тела соответствовала агонии в его сердце.

— Прими мою благодарность, человек, — прорычал он в пустоту. Лошадь трясла его, вызывая острую боль в искривленном боку, когда скакала по изношенному и неровному мосту. Сквозь боль он увидел впереди вывеску. На шестой день после отъезда из Вестгейта и пути в одиночестве по трудной дороге, это было приятное зрелище. Оно говорило ему, что он куда-то движется... даже если он не совсем знал, куда.

— Рипплстоунс, — прочитал он вслух. — Еще одна возвышающаяся крепость человеческой культуры. Как вдохновляюще.

Он обернулся в свой горький сарказм как в темный плащ и пустил лошадь рысью, выпрямившись в седле, чтобы выглядеть впечатляюще под взглядом испуганных человеческих глаз. Эльф, едущий один, весь в черном, с мечами и кинжалами и — когда он позволял заклинанию ослабеть — искривленной, пятнистой массой ожога на половине лица. Оружие, конечно, было выставлено напоказ, чтобы сделать его заклинания сюрпризом. Илбрин опустил одну руку на гладкую рукоять меча и погладил ее, сохраняя суровое и мрачное выражение лица, когда дорога обогнула густую рощу деревьев, являя взгляду Рипплстоунс.

Он всегда был в дороге, всегда искал Эльминстера. Выследить и убить Эльминстера Омара было главной целью, которая управляла его жизнью, — хотя уже нет Дома Старим, в который можно было бы вернуться с триумфальной вестью о мести за семью. Если только Илбрин не восстановит его сам. Теперь он был близок к следу Эльминстера, он чувствовал его.

Он выбросил из головы, сколько раз был так близок раньше и в конце дня хватал только пустоту.

Вот таверна, «Прекрасная дева из Рипплстоунс». Наверное, единственная таверна в этом пыльном фермерском городке. Илбрин остановил коня, перекинул поводья через голову, чтобы произнести заклинание, которое удерживало бы его как статую, пока он не произнесет нужное слово, и начал отчаянную борьбу, чтобы спешиться, не упав лицом вниз. Его искусственная нога лязгнула, как подпрыгивающая тележка с мечами, когда он приземлился и вцепился в ремень седла на долгие секунды, прежде чем смог убрать с лица выражение боли и выпрямиться. Двое стариков на скамейке просто сидели и спокойно смотрели на него, как будто странные путешественники каждый день подъезжали к «Прекрасной деве». Илбрин мягко заговорил с ними, но взялся за рукояти клинка и метательного кинжала как своего рода молчаливое обещание грядущих неприятностей... если они хотели неприятностей.

— Пусть этот день принесет вам удачу, — сказал он официально. — Я надеюсь, что вы сможете мне помочь. Я ищу своего друга, чтобы передать срочное сообщение. Я должен нагнать его! Вы видели волшебника-человека по имени Эльминстер? Он высокий и худой, с темными волосами и ястребиным носом... и он входит в каждую гробницу волшебника, рядом с которой оказывается.

Двое стариков на скамейке уставились на него, нахмурившись, но не сказали ни слова. Третий мужчина, стоявший в дверях таверны, бросил на двоих на скамейке еще более странный взгляд, чем на Илбрина, и сказал эльфу:

— О, этот! Да, он был в Обожженном Камне, но вскоре вышел и направился на восток, в Мертвое Место.

— Мертвое Место?

— Ага. Те, кто входит, не выходят. Между ручьем Оггла и холмом Рэрдрана, по эту сторону Стармантла, нет ни белки, ни бурундука. Мы плывем на лодке, если понадобится. Никто не идет по дороге, никто не идет через лес. Дней десять назад какая-то расфуфыренная группа авантюристов — и не первая, кстати — пошла туда. Сам великий герцог их нанял... Тоже не вернулась. И не вернется, не будь я Джалобал, а ведь я он и есть, ха. Их больше никто не увидит, нет. Я слышал, что уже новая группа дураков только что вышла из Стармантла...

Эльф уже повернулся и снова начал борьбу с седлом. С рывком и стоном, который перерос в рычание боли между стиснутыми зубами, он вернулся на свое место в седле с высокой спинкой и взял поводья, чтобы направиться на восток.

— Эй! — позвал Джалобал. — Так ты не останешься?

Илбрин скривил губы в мрачной улыбке.

— Я никогда не поймаю его, если буду останавливаться и отдыхать там, откуда он только что ушел.

— Но это Мертвое Место, я ж тебе говорил.

Двумя быстрыми рывками эльф расстегнул две серебряные застежки на бедре, которые Бердаг считал декоративными, и задрал бриджи. Под ними была не гладкая кожа, а бугристая масса шрамов, похожих на старую древесную кору, болезненно-желтого цвета там, где она еще не стала серой. Искривленные шрамы от ожогов тянулись от его колена до подмышки, а выше колена были распорки и крепления, удерживающие ногу из металла и дерева, которая явно не была у эльфа с рождения.

— Я, наверное, буду чувствовать себя там как дома, — сухо сказал эльф трем разинувшим рты мужчинам. — Как вы можете видеть, я уже наполовину мертв.

Не говоря больше ни слова и не глядя в их сторону, он щелкнул застёжками и пришпорил своего скакуна. В потрясенной тишине трое мужчин наблюдали, как поднимается пыль, а за ней подпрыгивал на своей лошади эльф, исчезая из виду вдоль заросшей дороги к ручью Оггла.

— Вы видели? Вы видели? — взволнованно спросил Джалобал двух молчаливых мужчин на скамейке. Они уставились на него, как два камня. Он моргнул, глядя на них, а затем поспешил обратно в «Деву», чтобы рассказать о своем дерзком столкновении с обожженным эльфийским всадником. Бердаг повернул голову, чтобы посмотреть на Каладастера.

— Он сказал «догнать его» или «поймать его?»

— Он сказал «поймать», — категорично ответил Каладастер. — Я обратил внимание.

Бердаг покачал головой.

— Я бы не хотел ходить быть магом, несмотря на всю их силу. Сумасшедшие, все они. Ты заметил?

— Да, — ответил Каладастер глубоким и мрачным голосом. — Но это проходит, если ты достаточно быстро остановишься.

И, как будто это было прощанием, он встал со скамейки и зашагал к своему дому.

Что-то мелькнуло, когда он шел, и в руке старика внезапно оказался крепкий, усыпанный драгоценными камнями посох, которого Бердаг никогда раньше не видел. Бердаг закрыл разинутый рот и потер глаза, чтобы убедиться, что все правильно понял. Да, это было так, несомненно. Он уставился в спину Каладастера, пока его старый товарищ шагал по дороге домой, но его друг ни разу не оглянулся.

Несмотря на серое небо и прохладный ветерок снаружи, многие ученики бросали взгляды в окна во время этого дневного урока. На самом деле так много, что в какой-то момент Табараст был вынужден сурово прокомментировать:

— Я очень сомневаюсь, что великий Эльминстер собирается взгромоздиться, будто голубь, на наш подоконник, чтобы услышать то, что для него является зачатками магии. Тем из вас, кто желает постичь десятую часть его величия, рекомендуется сесть прямо и обратить внимание на наши, по общему признанию, менее захватывающие учения. Все маги, даже божественный Азут, Повелитель Заклинаний, который превосходит Эльминстера, как и любого из вас, начинали так: изучали магические знания со слов, слетающих с уст старших, более мудрых волшебников.

После этого взгляды по сторонам заметно уменьшились, но Белдрун все еще раздраженно вздыхал к тому времени, когда Табараст вскинул руки и рявкнул:

— Поскольку способность концентрироваться, этот краеугольный камень магии, кажется, сегодня совершенно ускользает от слишком многих из вас, мы закончим урок на этом этапе и начнем — со свежим пониманием и интересом, я надеюсь, — завтра. Вы свободны. Возвращайтесь домой, на этот раз не разыгрывая фокусов с заклинаниями, господин Магласт.

— Да, сэр, — довольно угрюмо ответил один красивый юноша среди общего шума скрипящих стульев, развевающихся плащей и спешащих тел. Бормоча что-то себе под нос, Табараст повернулся к очагу, чтобы выгрести угли в сверкающее дно и подбросить в огонь еще одно полено. Белдрун взглянул на дым, висящий и клубящийся под стропилами. Когда все разогреется, дымоходу пригодится одно-два заклинания, чтобы очистить его и выдолбить немного шире. Затем маг сцепил руки за спиной и смотрел, как класс уходит, просто чтобы убедиться, что никакие демонстрационные кинжалы или заметки о заклинаниях случайно не попали в рукава, сумы, сапоги или рубашки одежды студентов. Как обычно, Магласт ушел одним из последних. Белдрун встретил его пристальный взгляд твердой и понимающей улыбкой, которая заставила покрасневшего юношу поспешно выйти за дверь, и только тогда осознал, что человек, который тихо сидел в конце класса с видом человека, чьи мысли где-то далеко — несмотря на золотую монету, которую он заплатил, чтобы сидеть там, — медленно продвигался вперед. Новичок — возможно, у него были какие-то вопросы. Белдрун вежливо спросил:

— Да? Чем мы можем вам помочь, сэр?

У мужчины были неухоженные светло-каштановые волосы и выцветшие карие глаза на приятном незапоминающемся лице. Его одежда была одеждой потрёпанного торговца: грязная туника и верхняя накидка с оттопыренными карманами поверх залатанных и поношенных штанов и хороших, но поношенных ботинок.

— Я должен найти человека, — сказал он очень тихим голосом, спокойно проходя мимо Белдруна туда, где Табараст склонился над очагом, — и я готов щедро заплатить, чтобы меня направили к нему.

Белдрун на мгновение уставился на спину мужчины.

— Я думаю, вы неправильно понимаете наши таланты, сэр. Мы не...

Его голос затих, когда он увидел, что было нарисовано в золе очага. Неприметный мужчина взял палку для растопки у очага и рисовал арфу между рогами полумесяца, окруженного четырьмя звездами. Мужчина повернул голову, чтобы убедиться, что оба пожилых мага увидели его рисунок, затем поспешно посыпал его пеплом, пока его рисунок не исчез. Белдрун и Табараст обменялись взглядами, подняв брови и возбужденно дернув уголками ртов. Табараст наклонился вперед, пока его лоб почти не коснулся лба Белдруна, и пробормотал:

— Арфист. Эльминстер приложил руку к их основанию, знаете ли.

— Я знаю, болван — ведь это я прислушиваюсь к новостям, помните? — ответил Белдрун немного раздраженно и повернулся к Арфисту. — Так кого же вы все-таки хотите, чтобы мы нашли?

— Волшебника по имени Эльминстер. Да, нашего основателя, этого Эльминстера.

Ученики, если бы кто-нибудь вернулся, чтобы следить за очагом с тем же вниманием, которое они уделяли окнам, в этот момент стали бы свидетелями того, как двое их пожилых, строгих учителей визжали, как возбужденные дети, прыгали и шаркали перед огнем, нетерпеливо хлопали в ладоши, а затем бормотали о согласии без каких-либо упоминаний о гонорарах или платежах. А потрёпанный торговец спокойно возвращал палку туда, где он ее нашел, в центре счастливой суматохи. Белдрун и Табараст столкнулись друг с другом в своих первых нетерпеливых порывах к шкафам, засмеялись и с одинаковым энтузиазмом оттолкнули друг друга с дороги, а затем бросились, хватая все, что, по их мнению, могло бы пригодиться в охоте на Эльминстера. Усталый Арфист прислонился спиной к стене с улыбкой на лице, по мере того как куча «предметов первой необходимости» быстро приближалась к стропилам.

— Что случилось, Бресмер?

В голосе великого герцога не было особой надежды или нетерпения; он не ожидал хороших новостей. Сенешаль не обманул ожиданий:

— Их нет, сэр, насколько мы можем судить. Одна мертвая лошадь, замеченная плывущими рыбаками. Они взяли Гаэрлина посмотреть на неё. Он был укротителем лошадей, прежде чем поступил на службу к вам, милорд. Он сказал, что её глаза были вытаращены, а копыта и ноги все в крови. Он думает, что она спрыгнула прямо со скалы, без всадника, убегая в страхе. Лодочная охрана сообщает, что Знамя не зажгло сигнальный маяк и не подняло свой вымпел… Я думаю, что они все мертвы, милорд.

Хоростос кивнул, едва замечая бокал с вином, который вертел в пальцах.

— Мы нашли кого-нибудь еще, кто готов взяться? Есть новости от Марскина? Бресмер покачал головой.

— Он думает, что все в Вестгейте слышали все об убийствах, как Элтравар в Рете тоже.

— Увеличь, что мы предлагаем, — медленно произнес великий герцог. — Двойная цена.

— Я уже сделал это, милорд, — пробормотал сенешаль. — Элтравар сделал это сам, и я подумал, что будет разумно подтвердить его предложения вашей герцогской печатью. Марскин предлагает новую сумму уже десять дней... это удвоенный гонорар, от которого отказываются все наемники.

Великий герцог хмыкнул.

— Ну, мы видим меру их храбрости, по крайней мере, чтобы знать, кого не нанимать в будущем.

— Или их благоразумие, милорд, — осторожно сказал Бресмер. — Или их благоразумие.

Хоростос резко поднял глаза, встретился взглядом со своим сенешалем, затем снова опустил взгляд, ничего не сказав. Он с такой силой опустил свой бокал с вином на стол, что тот разлетелся на осколки между его пальцами, и рявкнул:

— Но мы должны что-то сделать! Мы даже не знаем, что это такое, а в следующий раз оно проглотит целые деревни! Я...

— Это уже произошло, милорд, — пробормотал Бресмер. — Обрубок Айкена, где-то в последнюю декаду.

— Лесорубы? — Хоростос запрокинул голову и вздохнул, глядя в потолок.

— У меня не будет земли, которой я мог бы править, если так будет продолжаться и дальше, — печально сказал он. — Убийца будет грызть ворота этого замка, и снаружи не останется ничего, кроме костей мертвых. Потолок, мудрый под стать его долгим годам, не соизволил ответить.

Хоростос снова опустил взгляд, чтобы встретиться глазами со своим бесстрастным, подчеркнуто спокойным сенешалем, и спросил:

— Есть ли какая-нибудь надежда? Кто-то, к кому мы сможем обратиться, прежде чем мы с тобой поднимем щиты и вместе выедем за эти ворота?

— Я действительно встречался с одним чужеземцем, милорд, — сказал Бресмер богато плетеному ковру у его ног. — Он просил передать вам, что Арфисты проявили интерес к этому делу, милорд, и они доложат вам до конца сезона — если вас удастся застать. Я воспринял это как намек задержаться здесь по крайней мере до тех пор, милорд.

— Боги разрази это, Бресмер! Сидеть, как младенец, дрожа в углу, в то время как мои люди смотрят на меня и говорят: «Вот идет трус, а не правитель»? Сидеть и ничего не делать, пока эти таинственные бродячие арфисты бормочут мне, что происходит на моей земле, и держаться от этого подальше? Сидеть и смотреть, как деньги утекают из хранилища, а люди умирают, все еще сжимая их в руках, в то время как урожай гниет на полях, и в живых не осталось фермеров, чтобы ухаживать за ним или собирать, чтобы мы не голодали зимой? Что бы ты хотел, чтобы я сделал?

— Это не мое дело требовать чего-либо от вас, лорд, — тихо сказал сенешаль. — Вы оплакиваете свой народ и свою землю, и это больше, чем большинство правителей когда-либо думали сделать. Если вы решите выступить против Убийцы завтра утром, я поеду с вами... но я надеюсь, что вы дадите приют тем, кто хочет бежать из леса, милорд, и останетесь здесь, пока Арфист не въедет в наши ворота, чтобы по крайней мере сказать нам, что разрушает нашу землю, прежде чем мы выступим против него.

Великий герцог уставился на осколки бокала у себя на коленях, на кровь, стекающую по его пальцам, и вздохнул.

— Благодарю, Бресмер, за то, что ты сказал мне разумное. Я подожду, пусть меня назовут трусом... и буду молиться Малару, чтобы он отозвал этого Убийцу и пощадил моих людей.

Он встал, нетерпеливо отодвинув стакан в сторону, и на его лице появилось подобие усмешки, когда он спросил:

— Еще какие-нибудь советы, сенешаль?

— Да, еще кое-что, — пробормотал Бресмер. — Будьте осторожны там, где вы охотитесь, милорд.

Холодный, звенящий туман нырнул между двумя изогнутыми, покрытыми мхом фандарами и скользнул, как змея, сквозь дыру в осыпающейся стене. Он закрутился в короткий вихрь в соседней комнате и снова превратился в движущийся, полутвердый силуэт женщины. Она оглядела разрушенную комнату, вздохнула и бросилась на обшарпанный лежак, чтобы подумать, дергая себя за волосы, которые были немногим больше, чем дым. Откинувшись на один локоть, она обдумывала будущие победы.

— Он не должен видеть меня, — размышляла она вслух, —пока не придет сюда и сам не найдет руны. Я должна казаться... связанной с ними, привлекательной пленницей, которую он должен освободить, и разгадать какую-то тайну. Не только как я здесь оказалась, но и кто я такая.

Медленная улыбка появилась на ее лице.

— Да, да, мне это нравится.

Она развернулась и взлетела в воздух размытым вихрем, чтобы мягко опуститься и встать лицом к облупившемуся зеркалу в полный рост. Достаточно высокая, да… Она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, слегка изменяя свою внешность, чтобы выглядеть более экзотично и привлекательно — талия уже, бедра шире, небольшая горбинка на носу, глаза больше…

— Да, — наконец сказала она стеклу с удовлетворением в голосе. — Немного лучше, чем Саэреде Лионора была при жизни... и все же — не менее смертоносна.

Она направилась к одному из рядов шкафов, сделав длинные стройные ноги достаточно твердыми, чтобы ходить. Прошло много времени с тех пор, как она с важным видом пересекала танцевальный зал, не говоря уже о том, чтобы метаться или семенить. Шкаф завизжал, открываясь, влажная дверца отвалилась от рамы. Саэреде нахмурилась и подошла к следующему шкафу, куда она положила одежду, недавно изъятую из фургонов — и жертв — на дороге… когда еще были повозки. Ее улыбка стала кошачьей при этой мысли, когда она сделала свои руки достаточно твердыми, чтобы держать ткань, морщась от чувства пустоты, которое это вызвало в ней. Быть плотной так сильно истощало ее. Так быстро, как только могла, она просмотрела платья, выбрав три, которые больше всего привлекли ее внимание, и повесила их на лежак. Поднявшись через первое, она на мгновение стала плотной целиком — и ахнула от холодной пустоты, которая свернулась внутри нее.

— Не надо этого делать... долго, — громко выдохнула она, и ее дыхание с шипением затуманило зеркало. — Нельзя использовать... слишком много, но это должно подойти… Синие оборки первого платья были расплющены и помяты после висения в шкафу. Черное, с его смелыми разрезами по всему телу, выглядело лучше, но легче всего порвалось бы и развалилось. Последнее платье было красным и гораздо более скромным, но ей понравилось качество, которое бросалось в глаза, и украшенные драгоценными камнями ползущие по бедрам драконы. Ее силы быстро иссякали. Боги, ей нужно было поскорее высосать жизни, или… С почти лихорадочной скоростью она изменила свою фигуру, чтобы наиболее привлекательно заполнить три платья, зафиксировала в уме их различные требования и наконец снова рухнула в вихрь, в беспорядке сбросив красное платье на землю. Как туман, она проплыла над ним, затвердев только кончиками пальцев, чтобы отнести обратно в шкаф и аккуратно повесить.

Когда она вернулась за двумя другими предметами одежды, наблюдатель заметил бы, что ее мерцающие огни потускнели, а туман стал рваным и меньшьм в объеме, чем был. К тому времени, как дверца шкафа закрылась за последним платьем, Саэреде заметила, что теперь она немного потускнела. Она вздохнула, но не смогла удержаться и снова приняла женственный вид, чтобы в последний раз критически взглянуть на себя в зеркало.

— Я полагаю, тебе придется сделать... и еще кое-что, Саэреде, — упрекнула она себя. — Перестань разговаривать сама с собой. Ты одинока, да, но не совсем растаяла рассудок.

— Попробуй вон там, — сказал следом хриплый мужской голос, который, вероятно, должен был быть шепотом. Он доносился из деревьев за развалинами, через один из проемов в стенах. — Я уверен, что видел там женщину в красном платье…

Призрачная женщина замерла с высоко поднятой головой, затем по-волчьи улыбнулась и снова рухнула в мерцающие огни и туман.

— Как заботливо, — пробормотала она зеркалу. Ее голос был слабым, но все же отдавался эхом. — Как раз тогда, когда они мне больше всего нужны.

Ее смех зазвучал веселым звоном.

— Я никогда не думала, что застану это, но авантюристы становятся почти... предсказуемыми.

Она нырнула в дыру в стене, как голодный угорь. Через несколько секунд раздался хриплый крик. Он все еще отражался эхом от осыпающихся стен, когда раздался еще один.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ПОДНИМАЕТСЯ ТЕМНОЕ ПЛАМЯ

Ужасный Брат Дарлахан. Такое имя было звучным.. Оно хорошо сочеталось с клеймом и шрамами от хлыста, которые пересекали его предплечья. Он усердно работал с пастой из крови, мочи и черной краски для лица, чтобы превратить эти шрамы в темные, несмываемые рельефные борозды. Его стремление принять участие в храмовых ритуалах не осталось незамеченным. Ветер с Шаара был жарким и сухим этой ночью, и он с нетерпением ждал тихого вечера распростертой молитвы на холодном камне пола подвала — но служительница, которой он заплатил, чтобы его выпороли первым, вместо этого пришла к нему с резким шепотом: по приказу Ужасной Сестры Клалаэры он должен был немедленно отнести это блюдо с едой и вином в самые сокровенные покои Дома Святой Ночи.

— Я волнуюсь за тебя, Ужасный Брат, —прошептала она ему на ухо, прежде чем дать ему обычную пощечину. Опустившись на колени, он вцепился в ее лодыжки с еще большим, чем обычно, энтузиазмом, его сердце колотилось от собственного возбуждения. Ему казалось, что жестокая Начальница Послушников довольно пристально наблюдала за ним в течение последней десятидневки или около того; был ли это его шанс, наконец? Когда он остался один, то поспешил закрепить мантию из осколков вокруг себя, плотно подоткнув ее между бедер, чтобы заставить ее пустить кровь перед первым шагом, вместо того, чтобы идти с бесконечной осторожностью, избегая ран, как это делало большинство. Затем он взял блюдо, высоко поднял его и вознес безмолвную молитву всевидящей богине.

О, святая Шар, прости мою самонадеянность, но я буду служить тебе как темный ночной ветер, зазубренный черный клинок, твой бич и верная рука, а не просто как храмовая марионетка по прихоти Клалаэры.

— Шар, — выдохнул он вслух, на случай, если кто-то подглядывал из-за панелей и думал, что он дрожал или мечтал вместо того, чтобы молиться. Он поднял и опустил блюдо в знак приветствия и быстро зашагал по тускло освещенным факелами залам храма. Гладкий черный мрамор был холоден под его босыми ногами, и его конечности покалывало там, где стекали струйки крови. Он шел прямо и гордо, никогда не оглядываясь на голых послушников, ползущих за ним по пятам, слизывая его кровь там, где она падала, и не подавал никаких признаков того, что слышал хрюканье, рыдания и приглушенные крики за дверями, мимо которых проходил, когда амбициозное духовенство Дома приносило свои собственные жертвы боли Святой Шар. Он услышал грохот одинокого барабана задолго до того, как достиг Внутреннего Портала, и его возбуждение переросло в почти невыносимое пение внутри него. Высокий Ритуал, необъявленный и неожиданный, и он должен был стать его частью. Ужасный Брат Дарлахан. О да. Наконец-то хоть какая-то мера власти. Он был на пути к величию. Дарлахан обогнул последнюю колонну и направился к арке, где две жрицы скрестили перед ним свои острые, как бритва, черные клинки, затем самым нежным движением привели ими по его груди, пока он высоко держал блюдо. Они повернулись к нему этой ночью, и Дарлахан остановился, дрожа, чтобы получить высшую награду: они позволили ему наблюдать, как стряхивали его кровь с лезвий своих мечей в сложенные чашей ладони и подносили ко рту. Он прошептал им «Как пожелает Шар» тоном благодарности, затем зашагал по последнему проходу к Внутреннему Порталу. Барабанный бой впереди становился все громче. Он был удивлен, обнаружив, что сам Портал не охраняется. Черный занавес, украшенный Темным Диском, висел в обычно пустой Арке Портала. Дарлахан на мгновение замедлился, раздумывая, что делать, затем решил, что должен следовать процедуре, которой обучались все послушники, как будто ничего необычного не происходило. Он остановился у Портала, выставил локти, чтобы осколки в последний раз впились в него и не мешали, когда он опустился на колени, вытянув перед собой блюдо и прикоснувшись лбом к холодному мрамору порога. Быстрые руки выхватили блюдо, а другие обезглавили его одним резким ударом.

Длинная, гладкая рука схватила за волосы истекающую кровью голову. Смазанное маслом тело потянулось и сунуло голову Дарлахана в жаровню, не обращая внимания на пламя, которое устремилось по намасленой плоти.

— Последний, — пробормотал этот кто-то напряженным от боги голосом.

— Тогда познай покой, Ужасная Сестра, — сказал кто-то другой, касаясь ее черным Гасящим Жезлом, который выпил весь огонь. Барабан громыхнул в последний раз и замолчал, рука с длинными ногтями сделала жест, и черное пламя взметнулось из дюжины жаровен со слаженным треском и рычанием. На каждой жаровне в круге лежала почерневшая отрубленная голова. Каждый язык темного пламени поднимался извилистой струящейся колонной, питая темную сферу над головой. Священная комната Шар, самая священная комната в Доме Святой Ночи, действительно была переполнена. Все жестокие и могущественные верховные жрицы Шар собрались здесь в своих черных и пурпурных одеждах под сферой клубящихся теней. У всех их текла кровь из открытых ран, все их глаза блестели от возбуждения, и все их внимание теперь было приковано к сфере, которая возвышалась над головами, такая большая, высотой с шесть человек. Что-то на мгновение появилось в поле зрения внутри сферы: человеческая рука, тонкая и женственная, с белой кожей, тщетно цепляющаяся за пустоту. Затем показался локоть, и внезапно в поле зрения появились голова и плечи слабо сопротивляющейся человеческой женщины. Все, что можно было разглядеть, было обнажено, и она металась в огне, по-видимому, слепая. Отчаяние было написано на ее лице, глаза потемнели, застыв, рот открылся в бесконечном, беззвучном крике. Среди собравшихся жриц послышался ропот недоумения и удивления — и самая высокая из них, блистательная в своем черном головном уборе с рогами и мантии темно-фиолетового цвета, шагнула вперед и с жестокой силой опустила длинную плеть в руке на голую спину мужчины, стоящего на коленях под сферой.

— Объясни, Высший Ужасный Брат, — приказала Темная Госпожа Дома резким голосом. — Ты обещал нам, как и послание самого Пламени Тьмы, что твое начинание принесет нам великую силу и великие возможности. Даже если эта девка — какая-нибудь великая королева Фаэруна, я не вижу здесь ни силы, ни возможностей, кроме сомнительного достижения захвата земли и ее сундуков. Объясни хорошо и быстро — и живи.

Старший жрец Дома посмотрел на борющуюся фигуру в сфере, он опустил руки по бокам, а затем в изнеможении откинулся на мраморный пол. Сквозь его вздохи жрицы увидели яркую вспышку улыбки.

— Это успех, ваше Темнейшество, — сказал он, когда смог достаточно отдышаться. — Это аватар богини Мистры, хотя и обладающий гораздо меньшей силой, чем большинство из тех, что она посылает. Мы не можем причинить ему вред, не высвобождая магию, слишком дикую для всех нас, чтобы надеяться контролировать, но пока мы держим его в ловушке таким образом, мы можем в любое время использовать Плетение, получая магию, которую можно изучать и творить, как это делают волшебники. Этот аватар, должно быть, был запятнан своим флиртом с Бэйном... Я полагаю, это давняя слабость.

— Позже будет достаточно времени для таких размышлений, — твердо сказала Темная Госпожа Авроана. Ее голос все еще был холодным и резким, но нетерпение на ее лице и постукивание хлыстом по собственному бедру, а не по лицу Высшего Брата Нарлконда, выдавали ее волнение и одобрение. — Расскажи мне об этих заклинаниях. Мы сядем и будем учить, как это делают маги, и заполним наши умы — и что тогда?

— Сила не проникает в эти заученные узоры, пока наша пленница здесь не попытается прикоснуться к Плетению, — ответил коленопреклонный старший жрец, поворачиваясь лицом к ней, — что происходит каждые несколько часов или около того. Кажется, она не может не стремиться к этому, ибо такова суть ее природы, и...

— Как долго мы сможем продолжать в том же духе? — рявкнула Авроана, указывая хлыстом на сферу.

— До тех пор, пока у нас есть восторженные верующие в Темную Мать, снабжающие нас своими головами.

— Еще больше было призвано сюда, — сказала Темная Госпожа, и ее губы на очень короткое мгновение сложились в улыбку, которая была такой же холодной, как ледник, который запечатывает северную гробницу. — Им сказали, что мы отправляемся в священный поход.

— Ваше Темнейшество, — ответил Верховный Брат Нарлконд, сам мягко улыбаясь, —так и есть.

— Это то, что в человеческой речи было бы названо Наблюдательным Деревом, — сказал лунный эльф, садясь на огромный лист, который быстро свернулся и изогнулся вокруг него в форме кушетки, обхватив его как гигантская нежная рука. Амбрегард огляделся по сторонам, созерцая вид между огромными изогнутыми ветвями, которые расходились там, где они стояли, и поднимались еще выше в разреженный холодный воздух.

— Клянусь богами, — медленно произнес он, — это облака! Мы смотрим вниз на облака!

— Только самые низкие облака, — с улыбкой сказал Звездопад. — О, разве ты не знал? Да, разные формы облаков висят на разных уровнях, точно так же, как рыбы в озере ищут уровни в воде, которые им подходят.

— Рыбы?.. — спросил человеческий маг, затем ухмыльнулся и сказал: —Неважно. Мы быстро отклоняемся от моего первоначального вопроса. Звездопад ухмыльнулся в ответ.

— Теперь ты понимаешь, как получилось, что люди веками учились в Миф Дранноре, — сказал он, — и некоторые из них изучали лишь горстку заклинаний, которые они искали? Лучшие из них даже не возражали. Амбрегард покачал головой.

— О, если бы я был там, — с тоской прошептал он, довольно осторожно присаживаясь на другой лист. Тот быстро швырнул его в центр, вызвав короткое удивленное бормотание, и свернулся вокруг него, утвердив его в вертикальном положении в теплом комфорте.

— Что ж, кхм, — произнес он с приятным удивлением, в то время как Звездопад усмехнулся. — Мило, очень мило.

Он посмотрел на кресло Звездопада, все еще явно живое и прикрепленное к гигантскому тенистому дереву, на вершину которого они с таким трудом взобрались по казавшейся бесконечной спиральной лестнице.

— Я полагаю, что нет никаких шансов получить такое кресло где-нибудь еще, кроме как при Эльфийском дворе?

— Никаких, — сказал Звездопад с широкой улыбкой, — вообще никаких. Извини.

Амбрегард фыркнул.

— В твоем голосе совсем не слышно сожаления. Почему нам пришлось потеть на нашем утомительном пути сюда, шаг за тысячным шагом? Что плохого в использовании заклинаний полета?

— Дереву нужно было узнать тебя получше, — объяснил эльфи. — В противном случае, когда ты только что сел, оно, скорее всего, выбросило бы тебя вон в те облака как катапульта... и лишило меня человеческих волшебников, с которыми можно было бы поболтать этим вечером. Амбрегард содрогнулся, представив, как его беспомощно вытолкнули в пустой воздух, и ужасное, долгое падение…

— Ааа! — взвизгнул он, размахивая руками, чтобы прогнать свое мысленное видение. — Боги! Прочь, прочь! Давай вернемся к нашему разговору! Когда мы ели — о, это древесное желе! Как... нет. Позже, я спрошу об этом позже. Сейчас я хочу знать, почему ты сказал, когда мы ели, что Эльминстер сейчас в такой опасности? И близок к тому, чтобы стать еще большей опасностью для всех нас… почему?

Звездопад посмотрел на мили зелени в сторону далекой линии гор на мгновение, прежде чем сказал:

— Любой человек-маг, который живет столько лет, сколько этот Эльминстер, превосходит большинство нажитых им человеческих врагов. Они умирают, а он живет. Само его долголетие и сила делают его естественной мишенью для тех представителей любых рас, ктое хотел бы завладеть им, или его силами, или его предполагаемыми богатствами и зачарованными предметами. Такие опасности подстерегают всех магов, которые добились хоть какого-то успеха. Амбрегард кивнул, и эльф продолжил.

— Разумно предположить, что более успешный волшебник привлекает больше внимания, а значит, и более опасных врагов, не так ли?

Амбрегард снова кивнул, нетерпеливо подавшись вперед.

— Ты собираешься рассказать мне о каких-то великих таинственных врагах, с которыми сейчас сталкивается Эльминстер?

Звездопад улыбнулся.

— Такие, как фаэриммы, малаугримы и, возможно, даже шарны? Нет. Амбрегард нахмурился.

— Фаэрр..?

Звездопад усмехнулся.

— Если я расскажу тебе о них, они больше не будут загадочными, не так ли? Более того, ты проживешь остаток своих дней в страхе, и никто не поверит тебе, когда ты расскажешь о них. И каждый раз, когда ты будешь говорить о них, увеличится вероятность того, что кто-то из их числа почувствует потребность заставить тебя замолчать — и это приведет к жестокому и раннему концу жизни Амбрегарда. Нет, забудь о них. Это хорошая практика для магов — забывать и отпускать то, что их интересует. Некоторые из них так и не научились этому и умирают задолго до своего времени.

Амбрегард нахмурился, открыл рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыл его. Затем он сказал почти сердито:

— Но тогда, если мы говорим об отсутствии врагов, с какой особой опасностью сталкивается Эльминстер?

Маленький, туго скрученный листик у локтя Звездопада развернулся, открыв две стеклянные чаши, наполненные чем-то похожим на воду. Он передал одну из чаш Амбрегарду, и они выпили вместе. Это была вода, и самая прохладная, самая чистая, которую Амбрегард когда-либо пробовал. Когда она скользнула в каждый уголок его существа, он внезапно почувствовал себя невероятно бодрым и энергичным. Он повернул голову, чтобы воскликнуть о своих чувствах, посмотрел в глаза Звездопаду и увидел в них печаль. Он не заговорил достаточно долго, чтобы лунный эльф смог неспешно сказать:

— С собой.

— С собой?

Во имя богов, неужели он превратился в эхо? И был ли это его шестой вечер здесь со Звездопадом... или седьмой? Да. Он был похож на маленького ребенка, приглашенного в беседу взрослых, впервые увидевшего более масштабный и серьезный взгляд на Фаэрун вокруг себя. С внезапным усилием Амбрегард придержал язык и наклонился вперед, чтобы послушать. Звездопад наградил его легкой улыбкой и добавил:

— С уходом всех друзей, любовников, врагов и даже царств его юности, Эльминстер будет чувствовать себя все более одним — и, как это свойственно людям, одиноким. Он будет цепляться за все, что у него осталось — за свою силу и достижения в магии — и начнет раздражаться из-за сделки, которая отняла у него молодость и все то, что он мог бы сделать, но не сделал... Короче говоря, он служба Мистре начнет беспокоить его.

— Нет! Ты сам так сказал: любовь...

— Таков путь людей, — спокойно продолжал Звездопад, — и всех нас, в разные периоды нашей жизни... Но сейчас я отвлекся. Словом, Эльминстер, став зрелым могущественным магом — в отличие от пылкого, легко отвлекающегося юноши — впервые заметит искушения.

— Искушения?

— Шансы использовать свою власть так, как он считает нужным, без приказов или ограничений, установленных другими. Желание поступать так, как ему заблагорассудится, игнорируя последствия, хорошие или плохие, сокрушая всех, кто выступает против него. Делать то, о чем он праздно думал, выполнятькаждую прихоть.

— И что дальше?

— И дальше, пока он этим занимается, каждое живое существо на славном Ториле или под ним должно скрываться и прятаться — ибо какой судьбой будет наслаждаться Амбрегард, если проходящему Эльминстеру покажется, что горсть амбрегардовых потрохов станет хорошей игрушкой или едой на следующие нескольких минут?

Эльф позволил своим словам повиснуть в тишине на некоторое время, ожидая, что Амбрегард заговорит. Довольно скоро волшебник-человек не смог удержаться:

— Ты хочешь сказать, — тихо спросил он, — что мы — я или еще кто-то... должны сейчас отправиться уничтожать Эльминстера, чтобы спасти весь Торил?

Звездопад почти устало покачал головой.

— Почему люди так любят это слово? «Уничтожать»! — он поставил миску с водой обратно на лист и с улыбкой спросил: — Если тебе это удастся, Амбрегард Могучий, скажи мне: кто тогда защитит Торил от тебя?

Если б был Убийцей я, жил бы, в логово таясь…

— Милая Мистра, — пробормотал Эльминстер, невольно улыбаясь, — что бы ты ни делала, останови меня от попыток стать бардом.

Он сделал еще один шаг вдоль осыпающейся стены руин. Легкий скрип его сапога по влажным мертвым листьям казался очень громким в жуткой тишине пустого леса. Каким-то образом он знал, что эта разрушающаяся крепость должна быть связана с тем, что убивало людей и лесных существ поблизости. Он ясно чувствовал это на прибрежной дороге. Оно звало его сюда... звало его…

Он остановился и уставился на замшелые камни. Могло ли на него подействовать заклинание, заманившее его сюда? Он бы почувствовал любое простое очарование или принуждение... Не так ли? Эл резко развернулся и направился обратно по провисшему мосту, уверенным шагом удаляясь от руин. Он оглянулся один раз, просто чтобы убедиться, что никто не мчится за его спиной, но все казалось таким же тихим, как и раньше. Однако он все еще чувствовал, что за ним наблюдают. Он долго изучал похожие на зубы остатки стен, но ничего не двигалось и, казалось, ничего не изменилось. Пожав плечами, Эл снова развернулся и направился обратно по дороге. Он не ушел далеко, когда краем глаза увидел ее — не совсем то, что ожидал, — женщину, наблюдающую за ним из-за двух сумеречных деревьев. Он обернулся на деревья, но там никого не было. Он медленно повернулся на каблуках, оглядываясь по сторонам, но не увидел ни наблюдающего человека, ни кого-либо перелетающего с дерева на дерево или прячущегося в какой-нибудь лощине. В любом случае, он услышал бы шорох опавших листьев при любом таком движении. Слегка улыбнувшись, Эл повернулся к тропе и неторопливо побрел по ней обратно к прибрежной дороге. Он подозревал, что ему не придется долго ждать, прежде чем он снова увидит это лицо, уставившееся на него, — потому именно это он и видел: не фигуру в мантии, а голову и шею. Она могла быть парящим призраком. Если она была Убийцей, это вполне могло объяснить отсутствие следов, по которым можно было бы идти, или существ, которых люди великого герцога могли бы загнать в угол. Манера убивать даже утверж...

Она снова была там, смотрела на него с дерева впереди. На этот раз Эл не бросился вперед, а медленно повернулся, чтобы посмотреть во все стороны... и, как он и ожидал, это лицо смотрело на него с дерева позади него, ближе к руинам, достаточно долго, чтобы их глаза встретились. Он медленно улыбнулся и вернулся к этому второму дереву. Он был всего в нескольких шагах от него, когда призрачное лицо повернулось, чтобы посмотреть на него с высоты дерева на приличном расстоянии еще ближе к руинам. На этот раз Эльминстер весело помахал ей рукой и позволил отвести себя обратно к развалинам. Чем скорее он разберется в этом, тем скорее сможет уйти до наступления темноты и приступить к выполнению главной задачи, которую поставила перед ним Мистра. На этот раз он обошел стены с другой стороны, просто чтобы осмотреть новую территорию, и обнаружил, что смотрит сквозь щели в осыпающейся каменной кладке на огромную комнату, в которой, казалось, даже была мебель. Он осторожно приблизился, вглядываясь сквозь заросли чахлого кустарника и упавшего камня.

— Там! — прорычал голос, человеческий, грубый и не очень далекий. Когда Эльминстер низко пригнулся и развернулся, он услышал знакомое жужжание приближающихся стрел. Жизнь, на которую покушались эти стрелы, принадлежала ему.

Илбрин Старим натянул поводья после испуганного крика часового и поднял пустую руку.

— Я пришел с миром, — начал он, — один...

К тому времени в его сторону со свистом полетели дротики, и люди с наспех выхваченными мечами в руках со страхом и изумлением на лицах со всех сторон прыгали через деревья.

— Эльфы! —взревел один из них. — Я все время говорил тебе, что это эльфы...

Эльф вздохнул, сбросил плащ со словом, которое погрузило мир в темноту, и дернул своего фыркающего скакуна вбок. Его внезапный рывок подсказал ему, что один из дротиков нашёл цель, еще до того, как конь встал на дыбы, выронив его из седла, и тяжело рухнул на бок в нескольких дюймах от Илбрина. Эльф откатился так резво, как никогда в жизни ничего не делал. От случайного удара копыто его здоровое бедро онемело и, вероятно, было распорото.

Проклятые люди! Нельзя даже проехать по лесным тропам, не наткнувшись на идиотов-авантюристов, достаточно самонадеянных, чтобы разбить свои лагеря прямо поперек самой тропы. Илбрин поднялся на ноги, неуклюже поплелся прочь, пока не наткнулся на дерево и не прислонился к нему. Люди бродили вокруг в маленьком участке тьмы, который он создал, рубили друг друга — конечно, дураки! — кричали в тревоге и в основном разоряли свой лагерь и лес вокруг них. Если это были Убийцы, они были более чем неумелыми... Нет, это, должно быть, одна из банд наемников... ха! Они думали, что он был Убийцей! Хорошо, тогда…

Окутанный тьмой, сквозь которую мог видеть только он, Илбрин некоторое время наблюдал за яростью схватки, переводя дыхание и оглядываясь вокруг в поисках магов или священников, у которых хватило бы ума и силы покончить с его заклинанием. Как только он выпустит еще одно, его тьма упадет, как сброшенный плащ, поэтому он хотел, чтобы это заклинание было хорошим. Двое из этой ослепленной банды искателей приключений уже были мертвы от рук своих товарищей, и пока Илбрин наблюдал, третий встретил вопящий конец, насаженный на два дротика. Более сильный из его убийц прижал его спиной к дереву и оставил приколотым к нему истекать кровью. Эльф с отвращением покачал головой и продолжал смотреть... Вот! Тот человек у палатки, склонившийся над свитками. Илбрин приготовил свое заклинание, затем поднял камень с земли у дерева, прицелился, щурясь, и бросил. Камень отскочил от котелка и опрокинул его в огонь. Человек со свитками резко повернул голову, чтобы посмотреть, что случилось, и двое других авантюристов вприпрыжку побежали обратно через деревья, употребляя самое любимое из человеческих слов — «Что?» — посреди множества ругательств. Хорошая группа. А теперь, пока они все снова не убежали!

Илбрин прислонился к дереву, произнес заклинание так тихо и с неторопливой осторожностью, как только мог, и был вознагражден за мгновение до его окончания, когда человеческий маг прошипел:

— Эй, все — тихо! Слушайте!

Семеро с лишним авантюристов послушно прекратили кричать и метаться и стояли как статуи, когда тьма рассеялась. Вращающиеся осколки стали появились из пустого воздуха на уровне пояса и разрезали их всех пополам. Некоторые из людей даже видели эльфа, стоявшего у дерева и насмешливо смотревшего на них. Наклонившийся маг был обезглавлен, и его кровь разлилась по всем свиткам, когда он рухнул вперед в грязь. Видя это, Илбрин больше не утруждал себя осмотром убитых. Теперь он напряженно прислушивался к звукам живых. По меньшей мере двое, а возможно, и четверо все еще скрывались поблизости. Один из них пробежал прямо мимо него, крича от ужаса, бросившись в окровавленный лагерь. Милые колышущиеся деревья, неужели все люди такие глупые?

Очевидно, так оно и было. Двое других присоединились к первому, завывая и крича. Илбрин вздохнул. Пройдет совсем немного времени, прежде чем даже такие дураки, как эти, заметят неподвижного эльфа, стоящего у дерева. Почти с сожалением он послал взрыв заклинания, который убил их.

Его эхо все еще звенело в деревьях вокруг, когда он услышал легкий скрип сапога, который заставил его обернуться и увидеть одинокого, пораженного ужасом воина-человека в трех шагах от него, идущего к нему с поднятым мечом.

— Ты Убийца? — спросил мужчина, чье лицо и костяшки пальцев побелели от страха.

— Нет, — сказал ему Илбрин, пятясь за дерево. Мужчина поколебался, затем продолжил свое осторожное продвижение. — Почему ты убил моих братьев по мечу?

Он зарычал, выхватывая еще и кинжал. Илбрин отступил еще на шаг, держа дерево между ними, и пожал плечами.

— Вы совершили ошибку, — сказал он человеку, когда они начали медленно кружить вокруг дерева, глядя друг другу в глаза. — Я ехал по тропе, спокойно и без намерений причинить вред, а вы напали на меня, больше дюжины на одного. Разбойники? Авантюристы? У меня не было времени вести переговоры или выяснять, кто вы такие. Все, что я мог сделать, это защитить себя. Немного подумав, прежде чем размахивать мечами, можно было бы предотвратить так много смертей.

Он насмешливо улыбнулся.

— Вам следует быть осторожнее, приходя в лес. Здесь опасно.

Это вызвало ярость, на которую он надеялся. Люди были такими предсказуемыми. С бессловесным ревом воин бросился в атаку, яростно рубя. Илбрин позволил дереву принять на себя большую часть ударов, подождал, пока лезвие зацепится, затем бросился вперед, чтобы одной рукой отвести руку с кинжалом в сторону — и прижать другую к лицу мужчины, произнося заклинание, которое отнимет у него жизнь. Плоть дымилась и плавилась; булькая, человек упал на колени. Судя по отчаянному стону, который он издал после этого, он понял, что умирает, еще до того, как начал царапать свою собственную текучую плоть, пытаясь глотнуть воздуха.

— Не то чтобы мне было неприятно убивать вас всех, — легко сказал ему Илбрин, — учитывая, что вы стоили мне очень хорошей лошади.

Он отступил назад и огляделся по сторонам на случай, если приближались другие выжившие авантюристы или Убийца, кто бы это ни был. Казалось, что такой опасности нет и в помине. Воин издал последний сдавленный звук и обмяк.

— В конце концов, — сказал ему Илбрин, — мне сказали, что это Мертвое Место.

Эльф отвернулся, чтобы пройтись по лагерю и посмотреть, есть ли что-нибудь, что он мог бы использовать сам. Пройдя несколько шагов, он остановился, снова огляделся в поисках врагов, довольно неуклюже наклонился и поднял хороший тонкий клинок с примятых листьев.

— На всякий случай, — сказал Илбрин разорванному телу его бывшего владельца с навеки застывшим взглядом и пальцами, протянутыми к клинку, который он уронил. Клинку, которого теперь там больше не было. Когда эльф достал свой собственный меч, чтобы высвободить ножны из окровавленной, спутанной перевязи, он добавил почти весело:

— В конце концов, ты никогда не знаешь, когда тебе понадобится хороший клинок.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ЕСЛИ МАГИЯ ПРОПАДЕТ

— Убирайтесь! Могущественные события потрясают весь Фаэрун, и святые внутри не могут выйти, чтобы поговорить с вами сейчас! Ради любви Мистры, уходите!

Голос охранника был глубоким и мощным, он прокатился над собравшейся толпой как штормовая волна, разбивающаяся о песок пляжа... но когда он затих, люди все еще были там. От страха их голоса звучали громко, а лица побелели, но они цеплялись за ступени крыльца Дома Звезды Леди так, словно боялись за свою жизнь, и их нельзя было сдвинуть с места. Охранник сделал последний величественный жест «убирайтесь отсюда» и отступил с балкона.

— Мне жаль, Светлый Мастер, — пробормотал он. — Они чувствуют, что что-то очень не так. Потребовались бы заклинания самой Мистры, чтобы сдвинуть их сейчас.

— Ты смеешь богохульствовать здесь, в самом святом месте? — прошипел верховный жрец, чьи глаза горели яростью. Он отвел руку, словно собираясь ударить охранника, который был на голову выше его, несмотря на собственный огромный рост, а затем позволил ей упасть на бок. Он выглядел ошеломленным.

— Потеряно, — сказал он дрожащими губами. — Все потеряно…

Стражник заключил Владыку Дома в утешительные объятия, как обнимают плачущего ребенка, и сказал:

— Это пройдет, владыка. Дождитесь наступления ночи, тогда многие уйдут. Ждите, познайте покой и ждите какого-нибудь знака.

— Этот совет — он был направлен тебе свыше? — спросил верховный жрец почти в отчаянии. Он не смог сдержать дрожи в своем голосе. Охранник похлопал его по плечу и отошел с серьезным ответом:

— Нет, владыка, но послушайте, что еще мы можем сделать?

Владыка Дома выдавил смешок, который был опасно близок к рыданию, и сказал:

— Моя благодарность, верный Лаером.

Он глубоко вздохнул, откинул голову, словно облачаясь в свое достоинство, как в мантию, и спросил:

— Что делают воины, когда они должны наблюдать и ждать за стенами, бездельничая, пока на них не обрушится сильный удар?

Лаером усмехнулся в ответ.

— Многое, владыка, и большинство из этого я оставляю вашему воображению. Но есть кое-что успокаивающее, что может служить ответом на ваш вопрос: мы варим суп. Горшки и горшки супа, настолько хорошего и наваристого, насколько получается. Мы позволяем всем принять участие или, по крайней мере, понюхать, если они не могут поужинать.

Верховный жрец на мгновение уставился на него, затем поднял руки в жесте «почему бы и нет?» и приказал молча наблюдавшим младшим жрецам:

— Ступайте отсюда! На кухню, и приготовьте суп! Идите!

— Вот увидите, владыка, — добавил неуклюжий стражник, — что...

— Лаером, — рявкнул один из его товарищей-охранников, — новые неприятности.

Не говоря больше ни слова, охранник отвернулся от Владыки Дома и нырнул обратно на балкон. Жрец сделал два шага вслед за ним, но только для того, чтобы обнаружить охранника, преграждающего ему путь.

— Нет, владыка, — сказал он, старательно сохраняя бесстрастное выражение лица. — Это было бы неразумно. Некоторые из них бросают камни.

Снаружи яркое солнце падало на закрытые бронзовые двери Дома Звезды Леди. А еще на них обрушивалось множество кулаков, и стражники и привратники уже давно перестали отвечать на стуки и крики о помощи. Они беспокойно расхаживали взад и вперед внутри ворот, бросая тревожные взгляды на засовы и решетки, гадая, выдержат ли они. Все шипы, которые можно было найти в подвалах храма, давным-давно были вбиты между камнями, чтобы не дать выбить двери. Яркие отметины на этих шипах говорили о том, как часто этим утром двери уже подвергались серьезным испытаниям. Священник облизнул пересохшие губы и спросил, наверное, в сороковой раз:

— А если все это рухнет? Что...

Ближайший к нему охранник яростно замахал рукой, призывая его замолчать. Жрец нахмурился и открыл рот, чтобы гневно ответить, затем его глаза проследили за рукой охранника, указывающей на двери, и его челюсть отвисла почти до груди. Сквозь бронзу торчала мужская рука, магия потрескивала вокруг запястья там, где она проходила сквозь толстый металл. Она жестикулировала, формируя знаки, используемые священнослужителями Мистры при проведении безмолвных ритуалов.

Жрец понаблюдал за несколькими из них, затем прошипел «Оставайтесь здесь!» и потопал вверх по ступенькам к двери, ведущей в барбакан. Он должен был попасть на этот балкон…

Руки высокого мужчины в черном плаще дрожали, когда он отвел их от дверей. Он знал, что его заметили, и знал настроение толпы, напирающей на него сзади.

— Это бесполезно, — громко сказал он. — Я не могу войти.

— Ты ведь один из них, не так ли? — прорычал голос рядом с его ухом.

— Да, я видел, он использовал заклинание, он сделал это! — вставил другой, охваченный страхом и гневом, или, скорее, потребностью выплеснуть эмоции. Человек в черном плаще ничего не ответил, но с отчаянной надеждой посмотрел на балкон.

Его надежда оправдалась. Двое дюжих охранников появились в поле зрения с длинными пиками в руках — настолько длинными, что с легкостью были способны проткнуть любого, стоящего у ворот, — и хриплым хором спросили:

— Да? У тебя есть законные дела в этом святом доме?

— Это так, — сказал им человек в черном плаще, игнорируя сердитое бормотание, поднявшееся волной после его слов. — Почему ворота закрыты?

— Великие деяния на высоком уровне, требующие созерцания со стороны всех посвященных слуг Мистры, — прогремел стражник.

— Ой? Там что, оргия происходит или просто пир со свиньями? — крикнул кто-то из гущи толпы, и раздался рев согласия и насмешки: — Да, впусти нас! Мы тоже хотим!

— Убирайтесь! — проревели охранники, выпрямляясь перед лицом толпы.

— Мистра жива? — крикнул кто-то. Другие подхватили: — Да! Богиня магии еще дышит?

Охранник презрительно посмотрел на них.

— Естественно, — прорычал он. — А теперь уходите!

— Докажи это! — крикнул кто-то. — Произнеси заклинание!

Стражник поднял свою пику.

— Я не колдую, Ролдо, — угрожающе сказал он. — А ты?

— Позовите одного из священников! Позовите их всех! — крикнул Ролдо.

— Да, — согласился кто-то еще. — И посмотрим, сможет ли один из них, хотя бы один, произнести заклинание!

Рев согласия, последовавший за его словами, потряс даже стены храма, но сквозь него человек в черном плаще услышал, как один из охранников пробормотал:

— Да, и чтобы это был хороший большой огненный шар, прямо там.

Другой без улыбки согласился.

— Послушайте, — сказал им человек в черном плаще, — я должен поговорить с Кадельном. Кадельном Пароспером. Скажите ему, что это Тентар.

Ближайший охранник наклонился.

— Нет, это ты послушай, — холодно сказал он. — Я не открою эти врата ни для кого... кроме самой святой Мистры. Так что, если ты сможешь вернуться, держа ее за руку, и вы двое очень вежливо попросите войти, хорошо, но в противном случае…

Третья фигура появилась на балконе, выглядывая из-за плеча охранника. На нем были плащ и шлем стражника, но без перчаток, и шлем, который был слишком велик, все время сползал вперед на лицо. Нетерпеливая рука откинула шлем, и белое, встревоженное лицо Кадельна, жреца-летописца Храма, уставилось на его друга сверху вниз.

— Тентар, — прошипел он, — тебе не следовало приходить сюда. Эти люди обезумели от страха.

— Ты знаешь, — почти небрежно заметил человек в черном плаще, — стоя здесь с ними, я начал это замечать.

Затем самообладание подвело его, и он почти пробрался по стене на балкон, игнорируя предупреждающий удар пики. Грязное лезвие остановилось в нескольких дюймах от его носа и многозначительно зависло там. Тентар не обратил на это ни малейшего внимания.

— Кадельн, — прорычал Тентар, — что происходит? Вся до единой проклятая магия, которую я творю, выходит из-под контроля, а когда я учу — ничего. Я не могу запомнить никаких новых заклинаний!

— Здесь то же самое, — прошептал бледный жрец. — Они говорят, что Мистра, должно быть, умерла, и...

Один из стражников оттащил Кадельна от края балкона, а другой злобно ткнул пикой. Тентар отчаянно отпрянул назад, оказавшись вне досягаемости, и рухнул на землю с бронзовых дверей. Толпа откатилась на несколько шагов, как по волшебству, и он обнаружил, что лежит на небольшом расчищенном пространстве, а пика снова зависла на расстоянии вытянутой руки над его горлом.

— Кто ты? — спросил охранник, стоявший за ним. — Отвечай или умри. У меня новые приказы.

Тентар сел и презрительно оттолкнул наконечник пики одной рукой. Однако, когда он поднялся на ноги, он позаботился о том, чтобы быть на добрых два шага за пределами ее досягаемости.

— Меня зовут Тентар Терамос, — сурово сказал он, распахивая плащ, чтобы показать богатые одежды и усыпанный драгоценными камнями медальон, сверкающий на его груди. — Архимаг Башни Феникса. Я вернусь.

И с этим мрачным обещанием верховный маг развернулся и почти гордо протолкался сквозь толпу. Все вокруг него шептали «Это правда! Мистра мертва? Магия полностью уничтожена?» и тому подобное. Откуда-то вылетел камень и ударил Тентара в плечо. Он не остановился и не попытался повернуться, но пробирался вперед сквозь тела, не желавшие его пропускать. — Архимаг? — воскликнул кто-то.

— Без заклинаний? — спросил другой, совсем рядом.

Еще один камень ударил Тентара, на этот раз по голове, и он пошатнулся. Вокруг него раздался рев, в котором смешались благоговейный трепет и ликующий голод, и кто-то закричал:

— Хватайте его!

— Хватайте его! — эхом отозвался громовой хор. Тентар опустился на колени, поднял глаза и увидел, что со всех сторон на него надвигаются сапоги, палки и руки, сжал свой драгоценный медальон, чтобы защититься от разыгравшихся чар, и произнес слова, которые, как он надеялся, ему не придется произносить. Молнии сверкали во всех направлениях, и Тентар старался не смотреть на умирающий народ, танцующий под их голодные всплески вокруг него. Цепная молния — ужасная вещь, даже когда она не усилена; но с медальоном…

Он вздохнул и встал, когда последние крики стихли, наблюдая, как дергающиеся головы тех, кто выжил, чтобы бежать, становятся все меньше, пока они исчезают в полях. Ему тоже лучше бежать, пока какой-нибудь кровожадный идиот не собрал их или людей здесь, которые были только ошеломлены, чтобы отомстить. Запах жареной плоти был сильным, тела были навалены со всех сторон. Тентар поперхнулся, затем перешел на рысь. Он даже не видел, как в него с балкона швырнули пику. Она пролетела совсем недалеко и, дрожа, ударилась в грязь.

Почерневшее тело поднялось среди мертвых и вытащило её.

— Что я больше всего ненавижу в этих маленьких играх, — заметило он в пустоту, — так это стоимость. Сколько жизней будет уничтожено, прежде чем все закончится на этот раз?

Еще одно почерневшее существо поднялось, пожало плечами, коснулось пики и печально сказало:

— Всегда есть цена… вся наша сила не может этого изменить.

В воздухе появилось два мерцания — и два почерневших тела исчезли. Мгновение спустя пика исчезла из виду.

— Там архимаги под каждым камнем, что ли? Или что это были за проклятые кривляющиеся боги? — рявкнул стражник, бросивший пику, в чьем голосе было больше страха, чем гнева.

— Мистра и Азут, — прошептал жрец рядом с ним. Стражники повернулись, чтобы посмотреть на Кадельна, и ахнули от изумления. Пропавшая пика только что появилась в дрожащих руках священника. Он уставился на них глазами, полными удивления, и простонал:

— Это были Мистра и Азут. Стояли прямо там, и над их головами сияли символы с символами, по которым они даровали нам возможность узнавать их. Прямо там!

Он попытался указать на груду тел, но вместо этого решил упасть в обморок. Он сделал это очень хорошо, закатив глаза и согнувшись всем телом. Один из охранников поймал его по привычке, а другой схватил пику. Если боги собирались прийти на зов, он не хотел стоять там безоружным.

— Мистра мертва! — торжествующе объявила Темная Госпожа. — Заклинания ее жрецов — бесполезное мерцание, а маги не чувствуют силы за словами, которые изучают. Магия теперь только наша, мы повелеваем ей, мы контролируем!

Пурпурное пламя, бушевавшее в жаровне перед ней, отбрасывало странные блики на ее лицо, когда она подняла очень большие и темные глаза, чтобы посмотреть на всех. Вокруг огня сидели ее нетерпеливые слушатели: шесть жрецов Темной Леди, которые согласились работать волшебниками, используя для своих заклинаний силу того, что уже стало известно в храме как Секрет в Сфере. С их помощью она могла бы сделать Дом Святой Ночи самым могущественным храмом Шар во всем Фаэруне, а веру Несущей Ночь — самой могущественной во всем Ториле. Это может даже не занять много времени.

— Верные Заклинатели Ужаса,— сказала им верховная жрица, — у вас есть прекрасная возможность завоевать расположение Шар и власть для себя. Отправляйтесь в Фаэрун и найдите самых способных магов и самые большие твердыни магией. Убивайте по своему желанию и хватайте все, что сможете. Забирайте фолианты, редкие вещи и все, что несет в себе малейший отблеск магии. Вы должны убить любого из тех слуг Мистры, которых называют Избранными, если встретитесь с ними. Мы здесь будем усердно работать с нашими заклинаниями, чтобы попытаться найти их для вас.

— Ваше Темнейшество? — нерешительно спросил один из волшебников.

— Да, Ужасный Брат Элрин? — голос Темной Госпожи Авроаны был шелковистым, ясное предупреждение всем, что у любого, кто осмелится прервать ее, должна быть очень веская причина для этого — или она скоро сама ее даст.

— Моя работа включает в себя дальновидение наших агентов в Вестгейте, — быстро сказал Элрин, — и слухи, которые сейчас распространяются в этом городе, говорят, что недавно многие видели Избранного в окрестностях Стармантла... и что-то о путешествии в «Мертвое место»…

— Я тоже слышала такие новости, — охотно согласилась Темная Госпожа. — Спасибо, что дал нам координаты, Элрин. Все вы немедленно отправитесь туда и там начнете свое святое дело. Суньте руки в огонь — о, и самые верные Заклинатели Ужаса, имейте в виду, что мы всегда можем видеть и слышать вас.

Шесть лиц побледнели, и шесть рук неохотно протянулись в огонь. Темная Госпожа Авроана радостно рассмеялась над их страхом и позволила им гореть несколько мгновений, пока не произнесла слова, которые телепортировали их всех в другое место.

В лесу вокруг святилища было очень спокойно и, с тех пор, как начались убийства и страх прогнал людей, очень тихо. Большую часть дней Ульдус Блэкрам в одиночестве стоял на коленях перед каменным блоком, вяло хлестал себя несколько раз — осторожно, чтобы не шуметь — и шептал молитвы Ночной Певице.

Святилище было основано красиво, освящено кровью и таким диким ритуалом, что Ульдус до сих пор краснел, вспоминая об этом. Теперь не было леди в черных одеждах, чтобы танцевать и кружиться босиком вокруг рогатого блока, и некому было вести его в полузабытых молитвах... так что он просто поблагодарил Шар за то, что она сохранила ему жизнь во время его тайных посещений леса. Он надеялся, что она простит его за то, что он больше не приходит по ночам.

— Пусть твоя тьма защитит меня от Убийцы, — выдохнул Ульдус, чьи губы почти касались темного камня. — Да приведешь ты меня к власти и ликованию над моими врагами и сделаешь из меня сильный меч, чтобы резать там, где тебе нужно, и рубить там, где тебе угодно. О пресвятая Владычица Ночи, услышь мою молитву, мольбу твоего самого верного слуги, Ульдуса Блэкрама. Шар, услышь мою молитву. Шар, ответь на мою молитву. Шар, внимай м...

— Исполнено, Ульдус, — решительно произнес голос над ним.

Ульдусу Блэкраму удалось удариться головой об алтарь, кувыркнуться назад, отойти на добрых четыре шага и подняться на ноги одним размытым движением. Когда он замер, полуобернувшись, чтобы бежать, и тяжело дыша, он увидел шестерых лысых мужчин в черно-фиолетовых одеждах, стоявших полукругом у алтаря лицом к нему со слабым весельем на лицах.

— Повелители Леди? — ахнул Ульдус. — Были ли наконец услышаны мои молитвы?

— Да, Ульдус, — любезно сказал самый старший из них, делая шаг вперед, — Наконец-то. Более того, для тебя была выбрана подходящая награда. Ты поведешь нас в Мертвое Место!

— Х-хвала Шар! — ответил Ульдус, дико закатив глаза, и рухнул на землю в глубоком обмороке.

— Приведите его в чувство, — приказал Элрин, не потрудившись скрыть презрение ни на лице, ни в голосе. — Подумать только, что такие, как он, поклоняются Пресвятой Леди Потерь.

— Что ж, — прокомментировал другой волшебник, склонившись над упавшим Ульдусом, — мы все должны с чего-то начинать.

Светящаяся сфера заклинаний вращалась вокруг трона почти лениво. Саэреде уделила этому лишь мимолетное внимание, поглощенная тем, что посылала образы своего вглядывающегося «я» в деревья, чтобы заманить этого смелого Эльминстера обратно в свой замок. Да, давайте мягко подразним этого подходящего по силе и довольно привлекательного мага отсюда.

И все же новости были достаточно ясны от всех магов, за которыми она тайно шпионила. Весть о смерти Мистры распространялась как лесной пожар, заклинания выходили из-под контроля по всему Фаэруну. Маги запирались в башнях, прежде чем до них могли добраться обиженные простолюдины, или медлили и попадали на концы вил в дюжине королевств. Наконец-то пришло время действовать и снова сделать Саэреде Лионору именем, которого следует опасаться!

Внезапно что-то прорвалось сквозь одно из ее изображений. Саэреде, нахмурившись, села и всмотрелась, пытаясь понять, что это было. Сфера заклинаний внезапно перестала показывать вид городских шпилей и хлопающих крыльев грифона под бронированными всадниками и переместилась на пятнистый мрак леса над ней. Лес, в котором скрывался согнувшийся Эльминстер, несколько ее плавающих лиц и... Стрелы пронзили ее наколдованный облик и мертвые листья за ним, с глухим стуком воткнувшись в лесной суглинок и заставив Эльминстера прижаться к другой стороне дерева. Стрелы?

— Проклятые искатели приключений! — взревела она, и ее крик отразился от крыши пещеры. Она вскочила с трона. Магическая сфера погасла и упала, сияние вокруг каменного сиденья померкло, но Саэреде уже кружилась вверх по шахте, ее глаза извергали пламя магического огня. Неужели кучка неуклюжих махателей мечами собирается сейчас разрушить ее давно вынашиваемые планы?

Подходящий по силе и довольно привлекательный Эльминстер смело увернулся от еще одной стрелы, бросившись лицом в мокрый мох и мертвые листья, когда еще одно темное древко просвистело мимо его уха, как разъяренный шершень, и с очень сильным стуком вонзилось в ствол ближайшего хикселя. Эл вскочил, набирая в легкие воздуха для проклятия, и снова бросился ничком. Вторая стрела прогудела низко над головой, присоединяясь к первой. Хиксель, похоже, был не в восторге, но у Эльминстера не было времени наблюдать за его печалью — или делать что-либо еще, кроме как вскочить на ноги, перепрыгнуть через упавшее дерево и развернуться за его гниющим стволом. Он сразу же появился в поле зрения, держа пари, что у двух лучников еще не было времени наложить новые стрелы на тетивы. Он должен был их увидеть.

Ага! Там! Он выпустил поток магических снарядов в одного из них, затем снова пригнулся, услышав приближающийся топот обутых ног, быстро бегущих в его направлении.

Пришло время уходить да побыстрее! Он помчался прочь, вниз по склону, петляя из стороны в сторону и слыша за собой грохот, который возвещал о приближении кого-то большого, тяжелого, в доспехах и размахивающего мечом. Он не остановился, чтобы обменяться любезностями, а развернулся вокруг дерева, чтобы швырнуть седому воину несколько волшебных снарядов прямо в лицо. Голова мужчины дернулась назад, струйки дыма вырвались у него изо рта и глаз, и он вслепую пробежал еще дюжину шагов, прежде чем споткнулся и рухнул на землю, мертвым или без чувств. «Мертвым или без чувств». Это конечно, могло бы стать девизом для некоторых групп авантюристов, но…

Пришло время вернуться и позаботиться об этом втором лучнике, иначе он бежал бы через лес, чувствуя призрачные стрелы между лопатками до конца дня... или пока они бы не свалили его. Эл отбежал на приличное расстояние вправо и начал пробираться обратно к развалинам, стараясь держаться как можно ниже и тише. Не имело значения, если бы он потратил несколько часов, чтобы подобраться поближе, лишь бы его не заметили слишком рано. Он должен был прокрасться достаточно близко, чтобы...

Мрачного вида мужчина в кожаном доспехе, с луком наготове, натянутым в руке, появился в поле зрения из-за скрюченного фандара менее чем в двенадцати шагах от него. Он не мог не увидеть некоего мага с ястребиным носом в тот момент, когда поднял глаза от стрелы, которую только что наложил. Эл поднял руку, чтобы выпустить свое последнее заклинание магических снарядов. Мгновение спустя лучник взорвался, превратившись в кружащиеся кости и огонь. Эл мельком увидела два темных глаза — если это были глаза — в запутанном вихре тумана. Затем, что бы это ни было, оно исчезло, и обгоревшие кости с глухим стуком упали на мох.

Убийца? Скорее всего. Все разговоры были о чем-то, что сжигало своих жертв, когда убивало. Это было оно. «Рад встрече», — пробормотал Эльминстер пустому лесу и осторожно двинулся вперед. Он знал, что уже не найдет ничего, кроме пепла и костей остальных авантюристов, но на всякий случай… Разбросанная одежда, оружие и кости были повсюду, куда бы он ни посмотрел, когда приблизился к заросшему замку. Руины снова казались пустынными. Над ними повисла напряженная тишина, как будто что-то ждало и наблюдало за его приближением. Эл прокрался обратно к дырам в стене, в которые он заглядывал раньше. Та большая комната, где он видел шкафы и... зеркало? Стоило, конечно, взглянуть еще раз.

Он снова очень осторожно заглянул в эту огромную комнату и снова встретился с этими темными глазами. Туман, в центре которого они были, клубился вокруг шкафа, когда его двери распахнулись. Затем туман вспыхнул ослепительным блеском, и он не смог разглядеть, что было извлечено из шкафа. Что бы это ни было, вихрь закружился вокруг него, как будто намеренно скрывая от его взгляда в яркими и звенящими клочьями. Затем он умчался через комнату. Эл почти забрался в щель вслед за ним, чтобы лучше видеть, но благоразумно остановился, когда это сделал светящийся туман. На мгновение он задержался в самом дальнем, самом темном углу комнаты, завис над чем-то похожим на колодец, затем нырнул в кольцевидное отверстие и скрылся из виду.

— Ты хочешь, чтобы я последовал за тобой, не так ли? — пробормотал Эльминстер, глядя на колодец. Он осмотрел комнату, облупившееся зеркало, ряд шкафов — в открытом хранился набор женской одежды, — гостиную и все остальное... Затем направился прямо к колодцу.

— Очень хорошо, — сказал он со вздохом. — Еще один безрассудный прыжок в опасность. Похоже, это основная суть моей работы.

И он перелез через край колодца, вцепился руками в первую из ряда опор для рук в камне, постучал носками сапог по другой, нашел ее и начал спускаться. Ему ой как может понадобиться заклинание полета, чтобы снова выбраться.

Она разложила три платья на камне на дне шахты осторожно, как нянька, гладящая больного ребенка, и так же осторожно положила на них камни из-под обломков. Это истощающее усилие стоило ей много энергии, но она работала быстро, не обращая внимания на цену, и бросилась прочь, прежде чем ее добыча добралась до верха шахты, чтобы посмотреть вниз. Мгновение спустя она погрузилась в одну из рун, которые поддерживали ее, полностью скрывая свое туманное «я». Она слишком долго была голодна, и непрекращающийся перезвон действовал даже ей на нервы. Брандагерис был могучим героем, высоким, загорелым и сильным. Она питалась им в течение трех сезонов, и он полюбил ее и добровольно предложил себя... но в конце концов она осушила его и снова осталась голодной. Это была ее судьба. Как только ее собственное тело превратилось в пыль, то, что осталось, было магией, которая должна была питаться живыми — или жить внутри и обязательно сжигать внутренности молодого, сильного, полного жизни тела. Брандагерис был одним из таких, колдун Сардон — другим... Но каким-то образом магам, какими бы умными они ни были, не хватало того, чего она жаждала. Возможно, у них было слишком мало жизненных сил. Она надеялась, что этот Эльминстер не станет еще одним таким разочарованием. Возможно, она могла бы завоевать его любовь или, по крайней мере, покорность, и ей не пришлось бы долго бороться с ним, чтобы попробовать, какой силой обладает Избранный.

— Иди ко мне, — жадно прошептала она, и ее слова были не более чем слабым вздохом над глубоко вырезанной руной. — Иди ко мне, мое кушанье.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ ДЛЯ ПУТЕШЕСТВИЯ

— Ты отлично справляешься, храбрый Ульдус, — успокаивающе сказал Элрин, подталкивая их дрожащего проводника его же мечом. Храбрый Ульдус выгнулся дугой, уклоняясь от клинка, но петля на его шее, крепко зажатая на коротком поводке в кулаке Заклинателя Ужаса Фемтера, не позволила ему полностью пропустить это острое напоминание. Заклинатель Ужаса Хрельграт тоже шел рядом, держа наготове кинжал у ребер их невольного проводника.

— Шар очень довольна тобой, — сказал Элрин мужчине, когда они пошли по почти невидимой охотничьей тропе вглубь Мертвого Места. — А теперь просто покажи нам эти руины… о, и Ульдус, еще раз скажи: это единственные руины, или здание, или пещера, или сооружение, о которых ты знаешь в этих лесах, не так ли?

Задыхаясь в своей петле, Ульдус заверил его, что это так, о да, Повелитель Ужаса, действительно так, пусть Несущая Ночь поразит меня сейчас, если я лгу, и все наблюдающие боги будут свидетелями... На этот раз Фемтер не стал дожидаться знака Элрина, прежде чем затянуть петлю достаточно туго, чтобы прервать Ульдуса на полуслове. Проводник молча схватился за горло, спотыкаясь, пока Фемтер не смягчился настолько, чтобы позволить ему снова дышать.

— Ийриндил? — спросил Элрин, не поворачивая головы.

— Я наблюдаю, Повелитель Ужаса, — с энтузиазмом ответил младший Заклинатель Ужаса. — При первых признаках стен или чего-то подобного я крикну.

— Я вижу не стены, — несколько шагов спустя вставил глубокий протяжный голос Заклинателя Ужаса Далута, — а эльфа. Один, идет с обнаженным мечом в руке, вон там.

Жрецы Шар остановились, без необходимости зажимая руками рот своего проводника, и уставились сквозь деревья. Одинокий эльф оглянулся на них, на его лице было ясно написано отвращение. Мгновение спустя Элрин прорычал «В атаку!», и шарранцы бросились вперед, Элрин и Далут замерли, чтобы метать заклинания. Они увидели, как эльф вздохнул, снял плащ и перебросил его через веткой дерева, затем повернулся к ним лицом, слегка присев.

— Проклятые авантюристы-люди! — воскликнул он. — Разве я еще не убил достаточно вас?

Илбрин Старим смотрел, как атакующие волшебники мчатся к нему. Поистине, Фаэрун с каждым днем все глубже погружался в безумие. Он поднял клинок, трофей от последней банды дураков, и произнес над ним слово. Когда он метнул его, как дротик, в наступающих людей, тот засветился, разделился на три части и метнулся, словно три сокола, пикирующие на разные цели.

В тот же момент дерево сразу за линией бегущих волшебников стало ярко-синим и с оглушительным стоном вырвалось из земли, разбрасывая землю и камни во все стороны. Кто-то очень удивленно выругался. Затем над бегущими магами на мгновение вспыхнула белая молния, и человек, у которого, кажется, была петля на шее, забился в конвульсиях, несколько мгновений хватал воздух руками, крикнул «Моя награда!» и упал на землю скрюченной кучей. Волшебники бежали без остановки, а Илбрин вздохнул и приготовился разнести их в пух и прах. Его три клинка должны были что-то сделать.

Один из бегущих магов хрюкнул, развернулся и упал с чем-то светящимся в плече. Илбрин улыбнулся. Первый. Последовала вспышка, кто-то вскрикнул от удивления и боли, и трое оставшихся волшебников прорвались сквозь все еще мерцающее сияние и вышли вперед. Один из них тряс пальцами, от которых шел дым. Илбрин перестал улыбаться. Какое-то защитное заклинание, и оно забрало оба других его клинка. Он поднял руки и стал ждать. Конечно же, теперь, когда они были достаточно близко к нему, чтобы армии из Илбрина и полудюжины магов могли пересчитать зубы друг друга, тяжело дышащие волшебники остановились и приготовились швырнуть в него заклинания. Илбрин укрылся защитной сферой, оставив открытой только лазейку для следующего заклинания. Если его оценка этих болванов была правильной, ему не придется слишком сильно бояться в предстоящей битве... пусть даже с волшебник, который получил его клинок, медленно поднимался на ноги, а двое других, которые не побежали, медленно приближались на расстоянии. Внезапно воздух перед сферой Илбрина наполнился голубыми цветами, кружащимися по мере того, как они опускались на землю. Рот эльфа изогнулся в улыбке. Судя по испуганным ругательствам, доносившимся до его ушей, этого не должно было случиться. Возможно, он попал в боевое испытание какой-нибудь школы волшебства для неумелых учеников. Он вежливо подождал, чтобы посмотреть, что еще ему продемонстрируют. Мгновение спустя он моргнул с возросшим уважением. Земля расступалась с ужасным треском между сапогами одного из магов — и расселина помчалась к Илбрину, лишь слегка делая зигзаги по мере приближения. Деревья, валуны и все остальное были отброшены в сторону быстрым продвижением пропасти, и Илбрин на всякий случай приготовил свое единственное заклинание полета. Он должен был правильно рассчитать время, сжав сферу и подпрыгнув более или менее в одной плавной последовательности. Пропасть свернула и с рычанием пронеслась мимо, сопровождаемая благоговейными криками волшебника, который, казалось, был удивлен, что создал ее. Глаза Илбрина сузились. Что это были за сумасшедшие люди? Что ж, он уже потратил на них более чем достаточно времени и магии. Он быстро произнес собственное заклинание через лазейку, наблюдая, как ствол теневого дерева, которое он разбил на приличном расстоянии над волшебниками, почти лениво развернулся, а затем рухнул вниз. Волшебники закричали и бросались во все стороны, но когда колышущиеся ветви почти замерли, один человек лежал сломанный, как выброшенная кукла, под стволом, в десять раз превышающим его обхват.

Илбрин рискнул еще раз произнести заклинание через защиту. Почему бы не залп магических снарядов? Эти идиоты почти казались сбитыми с толку актерами, играющими в магов, а вовсе не врагами, которых нужно бояться. Мгновение спустя он понадеялся, что не подал богам какой-нибудь ужасный сигнал.

— Если Мистра мертва, что помогает его заклинаниям? — зарычал Заклинатель Ужаса Хрельграт, пыхтя и возвращаясь туда, где стоял Элрин, наблюдая за происходящим холодными глазами.

— Какой-то бог магии, которому молятся эльфы, болван, — ответил Далут за мгновение до того, как бело-голубые разряды силы понеслись в их сторону.

— Назад! — рявкнул Элрин. — Я не думаю, что они могут промахнуться, но все равно, назад! Это обходится нам слишком дорого!

Предсказание Элрина оказалось верным; ни один из разрядов не промахнулся. Заклинатели Ужаса хрюкнули и, пошатываясь, побрели обратно сквозь деревья, надеясь, что эльф не потрудится последовать за ними.

— Фемтер? — крикнул Элрин.

Тот резко поднял голову.

— Все будет в порядке в следующий раз, когда нас омоет сила, — мрачно ответил он. — Какой-то магический клинок. Но я не могу пользоваться своей рукой.

— Наш проводник — мертв?

— Весьма, — коротко сказал Фемтер, и раздалось несколько мрачных смешков.

— Ийриндил?

— Пал. Совсем. На него свалилась половина дерева.

Элрин сделал глубокий вдох и прерывисто выдохнул, прекрасно сознавая, что невидимые глаза Темной леди Авроаны устремлены на него.

— Что ж, считайте это фиаско нашей первой боевой практикой. Больше не неситесь сломя голову в сторону противника. С этого момента мы крадемся по этим лесам, как тени. Когда мы находим руины, то ждем, пока Плетение снова наполнит нас, и тогда — только тогда, даже если это займет всю ночь — мы продвигаемся вперед. В этих лесах только Избранный действительно важен для нас, и я не собираюсь снова быть застигнутым врасплох.

— Это хороший план, — саркастически согласился Илбрин, позволив своему яснослышанию исчезнуть, попрощался с волшебниками-идиотами и их болтовней и произнес заклинание наведения, которое направит его к тем руинам, к которым они направлялись. Он велел ему искать обработанный камень, массой превышающий четырех человек, — что должно устранить надгробия и тому подобное — и указал примерное направление… Почти сразу же он почувствовал притяжение магии. Илбрин послушно последовал за ним, шагая по лесу вдоль невидимой, но непоколебимой линии. Да, магия иногда может быть полезной.

В Зале Обожженного Камня уже много лет было холодно и темно. Слишком холодно для живых.

Скелет распахнул ставни одного окна, чтобы впустить солнце, и вернулся к столу, где лежала книга заклинаний. Осторожно усевшись на самый прочный стул, оставшийся в Зале, скелет взял том, прижал его к грудной клетке обеими костлявыми руками, обхватив его, и призвал силу заклинания, которое он произнес ранее. Сила, которая позволяла ему говорить. Он произнес всего два слова, достаточно твердо, чтобы они эхом отразились от темных углов комнаты.

— Мистра, пожалуйста.

Из книги вырвался бело-голубой огонь. Скелет чуть не выронил книгу от удивления, его костлявые пальцы царапали обложки, когда пламя, которое ничего не сжигало, охватило его кости, устремляясь от книги к... ней. Шариндала вздрогнула, когда бело-голубой огонь пробежал вверх и вниз по ее конечностям, оставляя что-то на своем пути. Она с удивлением уставилась на свои светящиеся кости, затем снова на книгу, чувствуя, как что-то подступает к горлу.

Бердаг напрягся от внезапного звука, донесшегося из-за деревьев, и чуть не выронил свою трость. Он обернулся, чтобы быть абсолютно уверенным, что слабый плач исходил от Обожженного Камня. Так и было. В самом сердце этого разрушенного особняка рыдала женщина — плакала так, словно у нее никогда не хватит дыхания снова заговорить. В темном, населенном призраками Обожженном Камне, где бродила скелетообразная колдунья. Бердаг отчаянно засуетился, направляясь к «Деве», где его ждал крепкий напиток, и в большом количестве.

— Это должно быть здесь, — сказал Белдрун, когда они свернули за поворот и чуть не сбили старика с тростью, который, судя по громкому пыхтению, только что решил пробежаться. — Вон там! Впереди, слева — «Прекрасная Дева Рипплстоунса». Мы можем хорошо поесть там, и есть приличные кровати через несколько дверей. Можно спросить в обоих местах, что слышно об Эльминстере. Я знаю, что ему нравится смотреть на башни старых магов.

— И их могилы тоже, — вставил Табараст. — Прошло несколько лет с тех пор, как я останавливался здесь, но старина Ральдер, если он еще жив, обычно жарит неплохого оленя.

Приземистый Арфист со светло-каштановыми волосами и карими глазами, ехавший между ними, любезно кивнул.

— Звучит неплохо, — вот и все, что он сказал, когда они остановили лошадей у ветхого крыльца и позвонили в гонг, который должен был привести конюхов. Старик, сидевший на скамейке в углу крыльца, пристально посмотрел на них, особенно на Табараста, когда они вошли внутрь. Через мгновение он встал и подошел к «Деве» за ними по пятам. Казалось, Каладастер был достаточно голоден для второго завтрака в этот день. К тому времени, как Бердаг, пыхтя, подошел к входной двери «Девы», Каладастер сидел с тремя всадниками, которые так навалились на него, как будто они знали друг друга много лет.

— Да, я достаточно хорошо знаю этого Эльминстера, —говорил Каладастер,— хотя несколько дней назад я бы ответил вам по-другому. Он подошел к этой самой таверне. Бердаг... о, привет! Вот он, Бердаг. Садись с нами, старый пес. Так вот, я грел ту скамейку, где ты только что меня видел, и он подошел и купил нам ужин — это был огромный пир!— в обмен на то, что мы расскажем ему о Зале Обожженного Камня. Боги, мы наелись как принцы!

— Мы не можем сделать меньше, — сказал тогда самый молодой и бедный на вид из трех всадников, произнеся свои первые тихие слова с тех пор, как передал мальчику-конюху несколько монет. — Ешьте как следует, вы оба, и мы снова обменяемся сведениями.

— О, а-ха. Хорошо… это очень любезно с вашей стороны, взаправду, — сердечно сказал Каладастер, наблюдая, как на стол подают блюда с дымящимися черепахами и улитками в масле. Алнискаввер даже подмигнул ему, когда рядом с ними поставили кружки. Каладастер моргнул. Боги, он становился местным львом!

— Итак, где и что такое Зал Обожженного Камня? — почти весело спросил Белдрун, беря кружку и делая большой глоток. Бердаг не преминул заметить, какое лицо сделал новоприбывший, почувствовав вкус напитка, и как быстро он снова поставил кружку.

— Разрушенный особняк чуть дальше по дороге, — быстро сказал он, решив заработать свою долю еды. — Вы проехали его по пути, дорога огибает его как раз с этой стороны моста.

— Он защищен, — тихо сказал Каладастер. —Вы, благородные господа, маги, не так ли?

Три пары глаз поднялись на него в кратком молчании, пока Табараст не вздохнул, не взял намазанную маслом улитку, которая, должно быть, обожгла ему пальцы, и не проворчал:

— Это так так бросается в глаза, да?

Каладастер улыбнулся.

— Я был магом много лет назад. Полагаю, остаюсь до сих пор. У вас такой вид, как будто ваши глаза... видят дальше соседнего плетня. Брюшко и морщины, но все же пальцы ловкие, как у менестрелей. Не говоря уже о защитных знаках на ваших седельных сумках.

Белдрун усмехнулся:

— Хорошо, мы маги. Во всяком случае, двое из нас.

— Не трое? — брови Каладастера поползли вверх.

Мужчина со светло-карими глазами и взъерошенными волосами слабо улыбнулся и сказал:

— Здесь и сейчас я играю на арфе.

— А, — сказал Каладастер, старательно не глядя на завсегдатаев «Девы», которые почти свесились со своих стульев, чтобы не пропустить ни слова из беседы между этими путешественниками и двумя старыми любителями кружек. Волшебники! И Обожженный Камень с привидениями! Нельзя пропустить такое…

Арфист и два волшебника, охотящиеся за Эльминстером. Теперь Каладастер чувствовал себя немного свободнее, рассказывая им обо всем. Разве Эльминстер не имел отношения к созданию Арфистов?

— Зал Обожженного Камня, — продолжил Каладастер таким тихим голосом, что внезапное насвистывание Бердага полностью скрыло его от ушей людей за другими столами, — Это дом местной колдуньи — леди по имени Шариндала. Хороший маг, и мертва уже много лет. Конечно, есть обычные рассказы о том, что ее видели гуляющей мимо своих окон в виде скелета и все такое… но нужно быть чертовски хорошим древолазом, чтобы добраться туда, где можно просто увидеть окно Зала, не говоря уже о том, чтобы заглянуть через закрытые ставни!

Он улыбнулся своей мысли и продолжил:

— Как бы то ни было, Эльминстер спрашивал нас о ней, и мы предупредили его о защитах, но я думаю, что он пошел туда и сделал что-то. Мы приглашали его заехать к нам — мы с Бердагом живем в двух домах неподалеку от Обожженного Камня, вон там, — когда он закончит, чтобы мы знали, что у него все хорошо

— И нам не пришлось бы идти туда в поисках его тела, — проворчал Бердаг и вернулся к своему напеву. Табараст и Арфист обменялись удивленными взглядами.

Каладастер одарил своего старого друга тем, что некоторые люди назвали бы неприязненным взглядом, и продолжил свой рассказ.

— Он действительно заглянул к нам — и выглядел счастливым, хоть и немного грустным, как бывает у людей, когда они вспоминают ушедших друзей или видят старые руины, которые помнят как яркие и шумные. Он сказал, что ему нужно выполнить «задание», и ему нужно было направиться на восток. Мы, конечно, предупредили его об Убийце, но...

— Убийца? — тихо спросил Арфист. Что-то в его словах погрузило всю «Деву» в безмолвие, от двери до стропил. Алнискаввер, хозяин таверны, быстро двинулся вперед.

— Здесь этого никто не видел, господа, — сказал он, — что бы это ни было...

— Да, здесь ты в безопасности, — проворчал кто-то еще.

— О? Тогда почему старый Терлун собрал вещи и вернулся в...

— Он сказал, что собирается навестить свою сестру, она больна и все такое...

Раскрытая ладонь Каладастера с грохотом опустилась на стол.

— Если вы не возражаете, — мягко сказал он в наступившей краткой тишине и снова повернулся к трем путешественникам. — Убийца — это то, что очень беспокоит великого герцога в его замке Стармантл. Что-то убивает все, что живет в лесу или проезжает мимо него по прибрежной дороге, между ручьем Оггла — прямо за нами здесь — и холмом Рэрдрана. Коров, лис, целые банды наемных авантюристов, и одиночек тоже — всех. Этот участок леса начали называть Мертвое Место, но никто не знает, что убивает. Некоторые говорят, что мертвые сгорели до костей, иные говорят другое, но это неважно. Мы не знаем, с кем мы столкнулись, поэтому люди называют его Убийцей.

Он оглядел пивную.

— Достаточно хорошо? Я все сказал, не так ли?

Последовала череда ворчания, неохотные согласия и пара поспешно высказанных возражений, а Каладастер натянуто улыбнулся и снова понизил голос.

— Эльминстер вошел прямо в Мертвое Место и сейчас должен быть там, вот так, — сказал он. — Я не совсем понимаю, зачем ему понадобилось туда идти... Но это чем-то важно, не так ли?

Снова наступило короткое молчание. Затем Арфист сказал:

— Думаю, так.

А Табараст отрезал:

— Все, что делает Эльминстер, важно.

— Вы идете за ним? — спросил Каладастер голосом, который был едва громче шепота.

Через мгновение Арфист снова кивнул.

— Я иду с вами, — так же тихо сказал Каладастер. — Здесь много лесов, и вам понадобится проводник. Более того, я догадываюсь, куда он направлялся.

Белдрун пошевелился:

— Ну, — серьезно сказал он,— не знаю насчет этого. Ты немного стар для приключений, и я бы не хотел быть...

— Стар? Стар? — спросил Каладастер, выпятив челюсть. — Тогда он что? — Он указал на Табараста. — Цветущая юная дева?

Старый маг уставился на Каладастера взглядом, который заставил бы испугаться гораздо более могущественных людей, и рявкнул:

— «Догадываешься», куда направлялся Эльминстер? Что он тебе сказал — или это твои домыслы? Цветущая юная дева желает знать!

— В том лесу есть развалины, — тихо сказал Каладастер, — в стороне от дороги. Ты можешь бродить среди деревьев весь день, ожидая, что тебя съест Убийца, пока ты его ищешь, или я могу отвести тебя прямо к руинам. Если я ошибаюсь — что ж, по крайней мере, во время прогулки рядом будет еще один старый толстый маг и его заклинания.

— Толстый? — рявкнул Табараст. — Кто толстый?

— Ах, — сказал Белдрун, прочищая горло и потянувшись за блюдом с грибами, фаршированными сыром, которое Алнискаввер только что поставил на стол, —это обо мне.

— Я не думаю, что это хорошая идея — брать с собой еще одного человека, — резко сказал Табараст, — которого нам, возможно, придется защищать от боги знают чего.

— А вот я, — тихо сказал Арфист, кладя руку на плечо Табараста, — думаю, что мне бы очень хотелось, чтобы ты был рядом, Каладастер Дэрмри. Если ты сможешь уйти с нами в ближайшие несколько минут, и тебе не понадобится целая ночь на подготовку.

Каладастер отодвинул стул и встал.

— Я готов, — просто сказал он.

В глубине глаз Арфиста было что-то похожее на улыбку, когда он поднялся, положил на стол стопку монет высотой с кружку, при виде которой многие глаза в комнате выпучились, и крикнул Алнискавверу:

— Хозяин! Наши лошади — вот за конюшни на десять дней и за еду. Если к тому времени мы не вернемся, чтобы забрать их, считай, что они твои. Отсюда мы пойдем пешком. Обед был отличный.

Бердаг смотрел на своего старого друга снизу вверх, и его лицо было бледным.

— К-Каладастер? — он спросил. — Ты действительно идешь туда — в Мертвое Место?

Старый волшебник посмотрел на него.

— Да, но мы не можем взять с собой старого воина, так что не бойся. Останься — нам нужно, чтобы ты съел все остальное за нас!

— Я... я... — сказал Бердаг, и его взгляд упал на свою кружку. — Хотел бы я не быть таким старым, — прорычал он.

Арфист положил руку ему на плечо.

— Это никогда не бывает легко, но ты заслужил отдых. Ты был Львом Элверсульта, не так ли?

Бердаг уставился на Арфиста так, словно у того только что выросло три головы и корона на каждой.

— Как ты узнал об этом? Каладастер об этом не знает!

Арфист мягко похлопал его по плечу.

— Это наше дело — всегда помнить героев. Мы менестрели, помнишь? — Он подошел к двери и сказал: — О тебе есть очень хорошая баллада...

А потом он исчез. Бердаг приподнялся, чтобы последовать за ним, но Каладастер решительно толкнул его обратно.

— Сиди и ешь. Если мы не вернемся, попроси следующего Арфиста спеть ее тебе.

Он направился к двери, затем обернулся.

— Все эти годы, — сказал он, нахмурившись, — ты никогда не говорил мне, что ты Лев! Такая мелочь, что просто вылетела у тебя из головы, да?

Он вышел за дверь. Табараст и Белдрун последовали за ним. Они просто пожали плечами и ухмыльнулись в сторону двери, но Табараст повернулся, положив пальцы на ручку, и проворчал:

— Если тебе от этого станет легче, ты не единственный, кто не знает, что происходит!

Дверь со скрипом закрылась, и Бердаг долго тупо смотрел на нее — достаточно долго, чтобы все остальные отошли от окон, где смотрели, как четверо мужчин выходят из города, и снова сели. Алнискаввер опустился на лавку рядом с Бердагом и нерешительно спросил:

— Ты был Львом Элверсульта?

— Давным-давно, — с горечью сказал Бердаг. — Давным-давно.

— Если бы ты мог вернуться в какой-нибудь момент, то, — тихо спросил хозяин таверны у кружки, стоявшей перед ним, — какой бы это был момент? Бердаг медленно произнес:

— Ну, в Сюзейле была одна ночь… Мы провели ранний вечер бегая по замку, гоняясь за молодыми благородными леди, которые пытались вонзить свои кинжалы друг в друга. Видишь ли, там был спор о...

Повернувшись к Алнискавверу, чтобы как следует рассказать ему эту историю, Бердаг внезапно осознал, как тихо в комнате. Он поднял глаза и повернул голову. Все жители Рипплстоунса, достаточно взрослые, чтобы стоять, молча столпились вокруг него кольцом, ожидая услышать. Бердаг сильно покраснел и пробормотал:

— Ну, это было так давно...

— Это тогда ты получил ту медаль? — лукаво спросил Алнискаввер, указывая на цепочку, исчезавшую в не слишком чистой рубашке Бердага.

— Ну, нет, — нахмурившись, ответил старый воин, — Это было...

Он откинулся на спинку стула и покраснел еще сильнее.

— О боги, — сказал он.

Хозяин таверны ухмыльнулся и вложил кружку Бердага в руку старого воина. — Ты был в замке в Сюзейле, гонялся за благородными леди вверх и вниз по коридорам, и, без сомнения, Пурпурные Драконы преследовали тебя, и...

— Ха! — рявкнул Бердаг. — Так и было — вы когда-нибудь видели, как человек в полном доспехе падает с круглой лестницы? Звучало как два кузнеца, дерущихся в кузнице! Так вот, мы...

Один из жителей деревни похлопал Алнискаввера по плечу в знак молчаливой благодарности. Хозяин таверны подмигнул в ответ, когда рассказ старого воина начал литься все быстрее.

— Сегодня будет не так уж много солнца, — проворчал Каладастер, — как только мы окажемся под деревьями.

— Угу, — согласился Белдрун. — Глубокий лес. Много шорохов, странных завываний и тому подобного?

Каладастер покачал головой.

— Нет, со времен Убийцы — сказал он. — Ветерок пробивается сквозь листву, это все... а, и иногда падают мертвые ветви. В остальном здесь тихо, как в могиле.

— Тогда мы легче услышим, как он придет, — спокойно сказал Арфист. — Веди, Каладастер.

Старый волшебник гордо кивнул, и они вместе зашагали по дороге. Они преодолели несколько миль и были почти у того места, где заросшая тропа к руинам сворачивала с прибрежной дороги, когда его осенила внезапная мысль — холодная и внезапная, как ведро озерной воды в лицо. Он был очень осторожен, чтобы не обернуться и не показать Арфисту лицо — Арфисту, который никогда не называл своего имени. Но с этого момента он чувствовал на себе пристальный взгляд этого человека — холодный наконечник копья касался верхней части его позвоночника, там, где начиналась шея. Арфист назвал его полным именем. Каладастер Дэрмри.

Каладастер никогда не использовал свою фамилию... и он не назвал ее Арфисту. Он никогда никому не говорил ее. Бердаг не знал ее — на самом деле, вероятно, в живых не осталось никого, кто бы о ней слышал. Так как же получилось, что этот Арфист ее знал?

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ НЕТ НЕДОСТАТКА В ЖЕРТВАХ

Стало темно и тихо, как только прекратился скрип его сапог. Он был один посреди холодного, влажного камня. Пыль веков резала ему ноздри — и чувство напряжения, пока что-то наблюдало за ним из темноты и ждало. Эльминстер стал таким же неподвижным, как каменные опоры, за которые он все еще цеплялся, повернулся лицом к осознающей и скрывающейся тьме и призвал одну из сил, дарованных ему Мистрой. Это было то, что он использовал нечасто, потому что оно требовало спокойной концентрации и времени... гораздо больше времени, чем большинство существ, с которыми он делил Фаэрун, когда-либо были готовы ему дать. Слишком часто в эти дни жизнь казалась стремительной.

Его сознание простерлось сквозь ожидающую, прислушивающуюся темноту. Вещи, как живые, так и неживые, он не мог видеть, но магия... когда Эл вот так концентрировался, ее он мог чувствовать так остро, что мог различить поверхности, на которые цеплялся двеомер, завитки заклинаний и даже слабые, исчезающие следы разрушенной защитной магии. Все это лежало перед ним. Повсюду кружилась слабая магия, ни одна из них не была сильной или точно расположенной. Но вместо чары очерчивали большую пещеру или открытое пространство. На приличном расстоянии, на полу этой комнаты или пещеры — или внизу, в яме, он не мог сказать, где именно — несколько тесно сгруппированных узлов огромной, не такой уж сонной магической мощи пульсировали и непрерывно бормотали. Эл моргнул. Ловушка или нет, он должен был увидеть, что ждет здесь, что может содержать такую магическую мощь. Его привели сюда. Кружащееся сознание, которое это сделало, наблюдало за ним или, по крайней мере, знало о его приближении — так какой смысл скрываться? Эл произнес заклинание, исследующее камень, ищя ямы или разломы перед собой. Окутанный его призрачным слабо-голубым сиянием, он осторожно шагнул вперед.

Огромные пространства пола были естественным камнем пещеры. По мере продвижения Эла он плавно переходил в огромные плиты, гладко отполированных и ровных. На них не было пятен мха, но кое-где тонкий белый мех солей, выщелачивающихся из вековой породы, тянулся по камню как палец. Трон или сиденье из того же камня стояло перед Эльминстером — на удивление, лишенное магии, хотя оно было почти скрыто из виду за блеском, отбрасываемым семью узлами магии, когда он смотрел на него своим магическим зрением. К счастью, место было пусто. Эл вздохнул, запрокинул голову и шагнул вперед. Семь узлов, ослепляющих своей магической мощью. Он предсказуем, но он не мог игнорировать такую силу и оставаться Эльминстером. Он улыбнулся, печально покачал головой — и сделал еще один шаг.

Он вполне мог умереть здесь, но не мог отвернуться.

Человек приближался. Великий Враг скоро будет в пределах досягаемости — но также и близко к рунам, которые были слишком сильны, чтобы безопасно приблизиться. Слишком близко. У него, вероятно, будет только один шанс, так что это должен быть сокрушительный удар, который даже великий маг, тронутый богом, не мог надеяться пережить. После всех этих лет еще несколько дней или даже месяцев не имели бы никакого значения. Важен лишь убийственный удар. Удар, который одновременно раскроет его и причинит Врагу вред, должен быть смертельным. Или, по крайней мере, превратить его врага в нечто бессильное, но осознающее — осознающее боль, которую он затем причинит ему на досуге, и то, кто причинял ему вред в течение этого долгого, темного времени... и почему. Так что подожди еще немного, как терпеливый призрак в тени.

Два темных глаза, которые пылали, как два чернильных пламени ярости, смотрели из глубины одной из самых темных расщелин в задней части пещеры и наблюдали, как осторожный волшебник шагнул навстречу своей гибели. Годы, поглощенные жаждой мести, грызущей потребностью, которая управляла им днем и ночью... Годы, которые все свелись к этому.

— Да, Велам? — спросил Заклинатель Ужаса Элрин опасно мягким и шелковистым голосом. Напряженное ползание к руинам, где их почти наверняка поджидали могущественные враги, не улучшило его настроения — особенно после того, как его сапог первый раз попал в грязную, заполненную водой старую нору. Это произошло за три шага до того, как его второй сапог угодил во вторую. С тех пор он потерял счет тому, сколько шипов ползучих растений вонзилось в него и царапнуло руки и лицо... И все это, конечно, издалека насмешливо наблюдали жестокие верховные жрицы Дома, среди которых была и сама Темная Госпожа. Велам практически танцевал от возбуждения, его глаза были большими и круглыми. Впередсмотрящим «волшебников» Шар был худощавый жрец с тихим голосом, внимательный и скрупулезный в своих обязанностях. Сейчас он был взволнован больше, чем Элрин когда-либо видел его.

— Темный брат, — взволнованно прошипел он, — я кое-что нашел.

— Нет, — пробормотал Элрин, нахмурившись, — Правда? Ты действительно удивляешь меня.

— Это камень, — продолжил Велам, на удивление совершенно не уловив сарказма Элрина или талантливо скрыв это. — Камень с надписью на нем.

— И эта надпись гласит?..

— Ну, э-э... на самом деле всего одна буква — но она высотой с человека. Это буква «К»!

— Нет! — саркастически выдохнул Фемтер. — Не может быть!

— Брат, это так, — подтвердил Велам. Казалось, он искренне не обращал внимания на их насмешки.

— Покажи нам, — коротко приказал Элрин и немного повысил голос. — Братья, двигайтесь медленно, держитесь порознь и следите за деревьями вокруг. Я не хочу, чтобы мы толпились вместе, когда кто-то нападет из укрытия. Если один огненный шар сможет накрыть нас всех, враждебный маг не устоит перед такой возможностью, да?

— Да, — пробормотал Далут, в то же время как кто-то другой — Элрин не мог сказать, кто — пробубнил: — Наш Элрин обо всем подумал.

Несмотря на мрачные мысли, «волшебники» Шар добрались до каменной плиты, найденной Веламом, без происшествий. Та лежала между двумя мшистыми берегами, почти полностью покрытая многолетними гниющими опавшими листьями, но буква «К» была отчетливо видна. Глубоко вырезанная буква занимала чуть больше места, чем могло бы покрыть одно из богато украшенных храмовых кресел. Каменная плита казалась старой и огромной. Элрин наклонился вперед, не потрудившись скрыть собственное быстро нарастающее возбуждение. Магия. Это должно было иметь какое-то отношение к магии, сильной магии... А магия была тем, для чего они здесь. — Расчистите ее полностью, — приказал он и благоразумно отступил, чтобы посмотреть, как это будет сделано. Камень оказался шириной с человека, длиной — с двух, а вглубь, в той точке, где земля опускалась вдоль его краев, по крайней мере на длину короткого меча. Закончив очищать, шарранцы уставились на массивную плиту... а та лежала, терпеливо глядя на них.

Она знала, кто моргнет первым. После того, как молчание стало неприятно долгим, и младшие жрецы начали бросать косые взгляды на своего лидера, Элрин вздохнул и сказал:

— Далут, произнеси заклинание, которое волшебники используют для раскрытия магии. Я не вижу никакого катализатора, но он должен быть. Далут кивнул и все сделал. Элрин был так же потрясен, как и остальные, когда он медленно поднял голову и сказал:

— Вообще никакой магии. Ни на той плите, ни вокруг нее. Ничего в пределах досягаемости моего заклинания, кроме тех немногих вещей, которые мы носим.

— Невозможно, — отрезал Элрин.

Далут кивнул.

— Я согласен... Но мое заклинание не может лгать мне, не так ли?

Пока Элрин стоял, свирепо глядя на него, у других шарранцев вырвался общий вздох облегчения, и они шагнули вперед, чтобы встать на плиту, как будто она звала их. Элрин резко обернулся. С его губ готов был сорваться предупреждающий крик, но так и не прозвучал. Жрецы под его командованием шагали по плите, скребли и топали по ней каблуками сапог, оглядывая деревья, как будто плита была зачарованным наблюдательным пунктом, который давал им какое-то особое зрение. Ни одна молния не вырвалась из камня, чтобы убить их, и никто из них не изменил форму, не закричал и не приобрел необычного выражения на лицах. Вместо этого, один за другим, они пожали плечами и замолчали, глядя друг на друга и снова на Элрина, пока Хрельграт не сказал то, о чем они все думали:

— Но здесь должна быть какая-то магия, какая-то цель для этого — и это не может быть крышка гробницы, иначе понадобился бы дракон, чтобы поднимать и снимать ее.

Далут поднял бровь.

— И раз мы не имеем дел с драконами, никто не имеет? Что если это какое-то хранилище, построенное драконом для себя?

— Посреди леса? Прямо на открытом месте, не опоясанное камнями? Признаю свое незнание змеев, но это все еще кажется мне неправильным, — ответил Фемтер. — Нет, это попахивает работой людей. Или дварфов, работающих на людей, или, возможно, даже гигантов, искусных в обработке камня.

— Так к чему или к кому относится буква «К»? — взорвался Велам. — Королю или королевству?

— Или богу? — тихо произнес Далут, и что-то в его голосе привлекло к нему все взгляды.

— Коссут? В лесу? — озадаченно спросил Хрельграт.

— Нет, нет, — взволнованно сказал Велам. — Как звали того мага в легенде, который бросил вызов богам, чтобы украсть всю магию и самому стать над ней господином? Клар... нет, Карсус.

И как только это имя слетело с губ молодого шарранца, он исчез, пропал, даже не успев перевести дыхание. Плита, на которой он стоял так близко между Фемтером и Хрельгратом, что они легко могли бы коснуться его локтями, была пуста. Эти два храбрых и стойких жреца вскочили и бросились прочь от плиты с почти комичной поспешностью, в то время как Далут мрачно кивнул, не сводя глаз с того места, где стоял Велам, а Элрин медленно сказал:

— Так-так…

Четверо оставшихся священников несколько напряженных мгновений молча смотрели на плиту, прежде чем самое почтенный Заклинатель Ужаса почти мягко сказал:

— Далут, встань на букву и произнеси имя, которое произнес Велам.

Далут бросил быстрый взгляд на Элрина, прочитал на его лице, что это был ясный и твердый приказ, и сделал, как ему было велено. Фемтер и Хрельграт беспокойно заерзали, наблюдая, как их самый способный товарищ исчезает. Затем Элрин сказал:

— Теперь сделай то же самое, Хрельграт.

Тот не смог подавить низкий стон и так дрожал от страха, что едва смог произнести имя «Карсус», но исчез так же быстро и бесследно, как и его предшественники. Фемтер пожал плечами и, не дожидаясь приказа, шагнул на плиту и оглянулся в ожидании утвердительного кивка Элрина, когда его сапоги утвердились прямо в центре гигантской буквы. Кивок последовал, и еще один фальшивый волшебник исчез. Оставшись один, Элрин оглядел деревья, не увидел ничего движущегося или наблюдающего, пожал плечами и последовал за своими товарищами на плиту. Еще до их битвы с эльфом, который убил Ийриндила с такой непринужденной легкостью, он думал, что вся эта схема святых шарранцев, пытающихся быть магами, была неправильной — опасно неправильной. Заклинатели Ужаса — скорее уж, «ужасные заклинатели». Тем не менее, если каким-то чудом то, что лежало на другом конце этого телепорта, не было одной огромной ловушкой, оно могло привести к достаточному количеству магии, чтобы завоевать высочайшее одобрение Темной Госпожи Авроаны — и прожить достаточно долго, чтобы наслаждаться этим. Он медленно улыбнулся от этой мысли, неторопливо произнес «Карсус» и стал наблюдать, как мир уносится прочь.

Красное сияние осветило темноту, отражаясь от сотен изгибов металла и бесчисленных драгоценных камней. Свет исходил от пола — где бы они ни прошли, отпечатки ботинок светились. Было слишком поздно выкрикивать предупреждения о пробуждающихся заклинаниях или существах-хранителях: Велам уже пробирался по колено в ценностях, перемещая их, чтобы схватить перчатку, ряды сапфиров на которой мерцали своим собственным внутренним светом, сиянием пробужденной магии, отраженной зловещими переливами из дюжины мест в склепе. Комната с низким потолком была забита грудами сокровищ, большинство из которых были странными на вид, и все они, судя по всему, таили в себе магию. Элрину удалось удержаться, чтобы не ахнуть вслух, но он заметил быстрый взгляд, брошенный на него Далутом, и понял, что его благоговение и удивление должны быть ясно написаны на его лице. Младшие Заклинатели Ужаса определенно не теряли времени даром. Хрельграт словно вальсировал с фигурой в доспехах, пытаясь вырвать у нее латный воротник, и ряд палочек в ножнах хлопал по правому бедру Фемтера, свисая с инкрустированного драгоценными камнями пояса, который охватывал его талию так, будто он был сделан для него. Конечно, он изменился, чтобы соответствовать. Жрец с горящими глазами уже рылся в очередной куче браслетов для рук и ног, выискивая что-то еще, что привлекло его внимание. Велам натягивал перчатку, а его взгляд уже был прикован к чему-то другому. Только Далут стоял с пустыми руками, подняв их, чтобы произнести гасящее заклинание, если одно из безрассудных младших Заклинателей Ужаса выпустит что-то, что может погубить их всех. Элрин бросил взгляд во все стороны, не увидел ничего движущегося само по себе, никаких дверей или других выходов из комнаты с каменными стенами и тихо спросил:

— О самые прилежные Заклинатели Ужаса, кто-нибудь задумывался о том, как мы сможем покинуть это место?

— Карсус, — четко произнес Хрельграт, торжествующе сжимая в руках латный воротник.

Ничего не произошло, но Велам уже указывал в самый дальний, самый темный угол комнаты.

— Еще одна буква «К» на свободном участке пола вон там, — доложил он. — Она перенесет.

— Да, но, обратно ли, или глубже, в другое неизвестное место? — спросил Далут.

— Более того, если бы я намеревался убить воров, которые пробрались сюда без приглашения, то именно у выхода я бы поставил какую-нибудь охрану, — добавил Элрин. Затем, не сдвинувшись ни на шаг с того места, где он появился, он осторожно сказал «Карсус». Никакого кружения перед глазами не произошло, но он не удивился.

Металлическое шуршание возвестило о продолжении раскопок Веламом, и пока Элрин наблюдал, он увидел, как Фемтер сунул что-то в свою мантию, в до сих пор скрытом мешочек подмышками.

— Не берите ничего, что вы не могли бы унести, — предупредил старший Заклинатель Ужаса, — и будьте полностью готовы отдать Темной Госпоже все до единого магические предметы, которые мы вынесем из этого места, какими бы незначительными они ни были. Мы не остаемся без присмотра, сейчас и всегда.

Голова Фемтера резко поднялась, и он покраснел, обнаружив, что Элрин смотрит на него. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Далут опередил его, спросив у всех присутствующих:

— Кто-нибудь нашел что-нибудь, чьи способности очевидны?

Ему ответили покачиванием голов и хмурыми взглядами. Элрин носком сапога открыл маленький черный сундучок, поднял брови к потолку, когда увидел ряд колец, которые в нем находились, снова захлопнул его, затем моргнул, увидев, что лежало рядом с ним.

— Далут, — тихо спросил он, наклонив голову к куче сверкающих тайн у своего ботинка, — этот обруч... Разве этот символ не использовался для обозначения исцеления? Далут схватил диадему. Она была из неукрашенного, но массивного золота поверх какого-то более прочного металла, и на ней было изображение сверкающего солнца, заключенного в две стилизованные ладони.

— Да, — сказал он взволнованно. Он поднял её, чтобы показать остальным, и рявкнул: — Найдите еще таких. Перестаньте пока смотреть на другие вещи. Младшие Заклинатели Ужаса сделали то, что им было велено, выкапывая и отбрасывая в сторону сокровища и время от времени поднимаясь с криками удовлетворения. Далут взял предложенные ими предметы — четыре обруча и браслет — а Элрин рявкнул:

— Хватит. Все вы, возьмите не больше, чем можете унести, и оставьте мечи, шлемы и тому подобное. Мы будем рисковать пробудить здесь что-нибудь. Снаряжайтесь как для битвы. Я не хочу видеть, как кто-то шатается под охапкой незакрепленных предметов.

Он наклонился и вытащил несколько скипетров из груды томов в металлических переплетах, тарелок и маленьких ящиков. Затем, словно спохватившись, он небрежно поднял черный сундук, в котором была надежно спрятана дюжина колец. Несколько минут работы с длинными ремешками, которые всегда были у него в сумке на поясе, и скипетры уже висели наготове у бедра, а сундучок был спрятан спереди. Элрин был готов. Он быстро сказал:

— Велам, я полагаю, эта честь принадлежит тебе. Выведи нас из этого места. Самый молодой Заклинатель Ужаса посмотрел на свободное пространство в задней части склепа, молча поджидавшее его, сглотнул и сказал:

— Ты сказал, что там может быть защита…

Элрин кивнул.

— Я полностью уверен, что ты умело справишься с ней, — решительно сказал он и стал ждать.

Неохотно самый молодой жрец, ставший волшебником, пробрался через переполненную комнату, замедляясь по мере приближения к букве на полу. Четыре пары глаз смотрели ему вслед, а их владельцы присели на корточки за кучами неопознанной магии. Велам послал им всем взгляд, полный смеси гнева и отчаяния, выпрямился и рявкнул:

— Карсус.

Так же быстро и бесшумно, как и в первый раз, Велам исчез.

Как будто это было сигналом, что-то шевельнулось в куче, ближайшей к Хрельграту, поднимаясь среди грохота множества мелких предметов, скользящих и падающих, когда шарранец отшатнулся, постанывая в бессловесной тревоге.

— Ничего не делайте, — отрезал Элрин.

В ледяной тишине четверо мужчин наблюдали, как появился светящийся меч, чье обнаженное и лезвие было нацелено куда-то между Далутом и Элрином. Он казался добрых пяти или шести футов длиной, его богато украшенная рукоять сверкала множеством блестящих драгоценных камней, постоянно меняющийся набор рун и букв на мгновение вспыхивал вверх и вниз по синим бокам клинка.

— Хрельграт, — приказал Элрин, — следуй за Веламом. Не высовывайся и ничего не делай в спешке. Вперед.

Когда магия переместила второго потеющего Заклинателя Ужаса в другое место, меч в воздухе, казалось, на мгновение задрожал, но в остальном не двигался. Элрин некоторое время наблюдал за этим, затем медленно сказал: — Фемтер, следуй за остальными.

И снова меч остался там, где был. Когда остались только Далут и Элрин, старший Заклинатель Ужаса спросил своего самого способного товарища:

— На случай, если какое-то заклинание помешает нам когда-либо вернуться сюда, есть ли что-то особенное, что мы должны взять с собой?

Далут пожал плечами.

— Потребовались бы годы, чтобы изучить все, что здесь есть, — и даже тогда мы знали бы только несколько способностей каждой вещи. Это совершенно... изумительно. Здесь вокруг нас сосредоточено больше магии, чем, полагаю, могут собрать тысячи тех, кто поклоняется Святой Шар. Если мне придется взять только одну вещь — пусть это будет вон та подставка для посохов. Четыре посоха, почти по одному на каждого из нас, и все они наверняка содержат какую-то магию, которую мы можем использовать в бою. Если мы сумеем пробудить их, то сможем, по крайней мере, убедительно притвориться архимагами... некоторое время.

— Будем надеяться, что это будет достаточно долгое время, — согласился Элрин — По два на каждого?

Они еще раз внимательно посмотрели на парящий меч, осторожно проскользнули мимо него, и Далут взял два посоха под одну руку, а другой вытащил палочку, которую он нашел ранее. Целебные браслеты оттопыривались в его сумке. Элрин посмотрел на приготовленную палочку Далута, натянуто улыбнулся и процитировал высказывание:

— «Мы не смеем доверять никому, кроме самой Святой Шар».

Говоря это, он поднял палочку, которую уже держал в своей руке, так, чтобы Далут мог ее увидеть.

— Это для опасностей, которые могут обнаружиться за пределами телепорта, — осторожно сказал Далут, — а не из-за более близких.

Его голос изменился, зазвенев от тревоги:

— Берегись меча!

Элрин обернулся и увидел, что меч висит так же, как и раньше. Он все еще поворачивался, когда услышал, как Далут спокойно добавил: «Карсус». Старший Заклинатель Ужаса дико отскочил в сторону на случай, если Далут почувствовал непреодолимое желание привести в действие свою палочку, и растянулся на куче зачарованной одежды. Светящаяся ткань мерцала под ним, пока он болезненно скользил по ней, преодолевая множество острых точек. Поспешно Элрин выпрямился, бросил еще один взгляд на меч и обнаружил, что тот все еще неподвижен. Он оглядел комнату, посмотрел на красные отпечатки ног, уже начинающие приобретать оттенок старой крови, на, к счастью, неподвижные груды сокровищ, и еще раз бросил взгляд на одежду, на которую упал. Несомненно, это был корсет, какой носили надменные леди... Он подхватил один предмет одежды, затем другой, чувствуя покалывание мощной магии, проходящей через кончики его пальцев. Все это были платья с вырезами в ткани под богато украшенными корсажами. Эльрин посмотрел на плечи одного из них, задумчиво нахмурившись... затем пожал плечами и начал снимать с себя одежду. Ему лучше поторопиться, если он хочет быть достаточно быстрым, чтобы уберечь остальных от беды, или, зная их, от того, чтобы просто уйти без него. Спеша в сгущающихся сумерках, пытаясь не спускать глаз с плавающего поблизости меча, Элрин на мгновение порадовался, что они не нашли зеркала, в которое ему пришлось бы посмотреть на себя. Он мог представить себе веселье Авроаны, наблюдавшей, как он сражается с незнакомой одеждой, — и когда, наконец, он встал на букву на полу и, настороженно глядя на парящее лезвие, произнес имя «Карсус», это больше звучало как ругательство.

Дымящийся обрубок того, что, вероятно, было старым и большим сумеречным деревом, безмолвно свидетельствовал об эффективности чего-то, что пробудил один из младших Заклинателей Ужаса. Элрин уставился на него с зарождающимся темным гневом, но прежде чем он успел что-либо сказать, Фемтер взволнованно сунул ему кольцо.

— Темный Брат, смотри! Это кольцо полностью скрывает двеомеры всей магии, соприкасающейся с его владельцем. Все попытки брата Далута противостоять ему провалились! Можно явиться в присутствие короля, вооруженным как для войны с созерцателями, и безнаказанно нанести удар. — Такие смелые уловки обычно более эффективны в балладах, чем в реальной жизни, — строго ответил Элрин, — не говоря уже о благоразумии. Он поискал глазами Далута и обнаружил, что тот осторожно вынимает один венец за другим из своей сумки.

— Ага,— удовлетворенно объявил лидер Заклинателей Ужаса, — более разумный способ провести время. Давайте все исцелим себя, а затем посвятим некоторое время изучению волшебных палочек и посохов, прежде чем возобновить наше путешествие к руинам.

В последующие мгновения пострадало еще несколько деревьев. Ни один из целебных предметов не оказался однократного использования. Два посоха смогли не больше, чем выплевывать стремительные стрелы, которые люди называли «магическими снарядами», но остальные могли выпускать лучи хищного огня и взрывные вспышки магии... а два из них, казалось, могли истощать прикосновением магические предметы и даже заклинания их владельцев по команде, усиливая свои разрушительные атаки.

— Какая блестящая удача! — Велам рассмеялся, превратив беспомощное теневое деревце в пепел.

— Удача? Святая Шар привела нас к этому месту, Темный Брат, — сурово сказал Элрин, подыгрывая жрицам, наблюдавшим издалека. — Шар всегда направляет нас... Тебе никогда не следует забывать об этом.

— Конечно, — поспешно сказал Велам, а затем от души рассмеялся, когда посох в его руках снова зарычал, и еще одно дерево исчезло в бурлящем пламени, которое превратилось в струйки дыма, опускающиеся на опавшие листья вокруг.

— Служитель Шар Велам, — резко сказал Элрин, — немедленно прекрати это расточительное разрушение. Я бы предпочел, чтобы этот лес не пылал вокруг нас, или чтобы каждый друид и маг в радиусе ста миль не окружили нас, чтобы дать бой. Ты уже забыл судьбу Ийриндила?

Велам поморщился, но, казалось, не мог перестать ласкать и направлять посох, как воин, которому только что вручили превосходный клинок.

— Мои извинения, Темный Брат, —сказал он покаянно, — меня очаровала его власть.

Он облизнул губы, твердо поставил посох на землю и спросил, как бы ища одобрения:

— Ты знаешь, как заманчиво просто уничтожить все, что раздражает или противостоит тебе?

— Да, Велам, вообще-то знаю, — ответил Элрин и слегка пошевелил палочкой в своей руке — направленной на лицо Велама — чтобы привлечь внимание молодого человека. Когда Велам увидел это и побледнел, старший Заклинатель Ужаса мрачно продолжил:

— Это всего лишь одно из многих подобных искушений.

Элрин натянуто улыбнулся и засунул палочку обратно за пояс.

— Да, — медленно добавил он, ровным шагом направляясь в сторону руин. — Одно из многих.

Он коротким жестом приказал Заклинателям Ужаса следовать за ним. Они с неохотой послушались. Велам остановился, чтобы с тоской оглянуться на каменную плиту и лес за ней, и обнаружил, что смотрит прямо в холодно улыбающиеся глаза и поднятый посох Далута, который бдительно замыкал шествие. Велам выдавил слабую улыбку, но глаза Далута не потеплели. Самый молодой выживший Заклинатель Ужаса сглотнул, повернулся и поплелся навстречу гибели.

— А вот такое скручивание листа, с другой стороны, говорит тебе, что это при...

Звездопад остановился на полуслове и внезапно выпрямился, чуть не стукнувшись головой об Амбрегарда. Человеческий маг поспешно отступил в сторону, когда эльф вскинул руки. Все еще стоя драматически неподвижно с раскинутыми руками, лунный эльф запрокинул голову и открыл рот, словно пытаясь попробовать небо на вкус.

Наступила тишина. Амбрегард наблюдал за своим статуеподобным другом, казалось, очень долго, прежде чем осмелился спросить:

— Звездопад?

— Ты ожидаешь, что кто-то другой прыгнет в это тело только потому, что я перестану двигаться? — последовал мягкий упрек, когда Звездопад повернул голову, развернулся и одним плавным движением схватил Амбрегарда за руку. — Ты знаешь о какой-нибудь похищающей тело волшебной опасности, о которой я не знаю?

— К-куда мы идем? — спросил Амбрегард вместо ответа, когда стройный лунный эльф в темно-зеленом плаще практически потащил его через деревья.

— Туда, где мы нужны, и срочно, — почти рассеянно сказал Звездопад, побуждая человека, которого он волок за собой, перейти на рысь.

— И где... — Амбрегард запыхался, хотя они спускались по покрытому папоротником склону, а не поднимались, — именно?

— В лесу, почти таком же старом, как этот, через залив, — ответил Звездопад, чей голос был таким спокойным, а дыхание таким ровным, будто он непринужденно развалился на гигантском листе, а не мчался по лесу, перепрыгивая через поваленные деревья и корни и огибая лесных гигантов. — У этого места нет названия, которое помнили бы люди.

— Зачем? — почти закричал Амбрегард, мчась так быстро, как никогда в жизни, а стройный эльф все еще был на полшага впереди и угрожал вырвать руку из сустава.

— Деревья горят, — сказал ему Звездопад, нахмурившись, — внезапно, как будто пораженные молнией или огненной бурей, но в небе не видно бури, способной причинить такой вред. Вот мы и на месте!

Они нырнули между двумя теневыми деревьями, которые идеально походили друг на друга и росли на расстоянии не более трех футов, и где-то во мраке между ними голубая дымка схватила их и понесла далеко-далеко.

Следующий шаг Амбрегарда был в другом лесу, более сухом и без криков птиц и шорохов животных. Он разинул рот и попытался оглянуться, но в этот момент Звездопад отпустил его руку и схватил за подбородок. Глядя в глаза Амбрегарду с расстояния в несколько дюймов, лунный эльф пробормотал:

— Не производи лишнего шума и не окликай никого, кого видишь... даже если они старые друзья. Хмм, особенно если они старые друзья.

— Почему? — почти с отчаянием спросил Амбрегард. Зачем он учил другие слова, кроме «зачем» и «почему»?

— Дольше проживешь, — сказал Звездопад, приложив два тонких пальца к губам человеческого мага. — Вот почему.

Башня Феникса была темной, прохладной и сиротливой. В своей крепости, окруженной толстыми шипами, зазубренными обломками и огромной пропастью, вырытой его големами буквально по мере того, как они разваливались, Тентар чувствовал себя в безопасности от вторжения всех, кроме самых стойких искателей приключений. Если бы такой появился, ему нужно было уметь очень хорошо прятаться... или умереть. Архимаг Башни Феникса давным-давно перешел от одиночества к скуке. В конце концов, как часто можно читать старые и знакомые книги, из которых никто не осмеливается использовать заклинания? Он устал таскаться в темноте в подвалы, чтобы пожирать грибы как какой-то могильный зверь. Если уж на то пошло, он устал таскаться повсюду без помощи полета — и никогда не покидал Башню. Весь Фаэрун, который он наблюдал за последние недели, умещался в вид из окон. Он жил от рассвета до заката, не смея легкомысленно использовать ни один из восьми драгоценных огарков свечей, которые он нашел, — он, Тентар Терамос, который привык вызывать свет по мере необходимости, почти не задумываясь. Свет после наступления темноты может привлечь внимание искателей приключений или голодных зверей к тому, что кто-то находится в закрытой ставнями башне. Не прошло и двух дней, как он захлопнул и запер ставни как раз вовремя. Он провел большую часть оставшегося дня, скорчившись за ними с пересохшим от страха ртом, слушая, как сердитый перитон хлопает и ударяет рогами по старому дереву, которое, как он надеялся, будет крепко держаться. И если бы такие враги проникли в Башню, что бы он мог сделать? У него не было особой силы или умения владеть оружием, и его заклинания постоянно подводили его, по крайней мере, всякий раз, когда он не подкреплял их драгоценной силой своего медальона, который становился все слабее с каждым использованием. Он слишком часто обращался к нему в первые дни этого хаоса заклинаний, когда отчаянно пытался выяснить, что происходит и почему. Теперь он просто сидел в бесконечном мраке, ожидая, когда магия снова подчинится ему — или кто-нибудь проникнет в Башню Феникса и убьет его. Каждое утро Тентар спускался в подземелье, произносил простое заклинание из своей памяти и мрачно наблюдал, как оно окрашивает каменные стены в пурпурный цвет, или заставляет их таять, или побуждает к безумному проявлению прорастающих цветов — или к какому-то новому идиотизму, случившемуся по капризу Мистры в тот день. Каждое утро он надеялся, что заклинания вернутся в нормальное русло, и он снова сможет начать жизнь Архимага Башни Феникса. Каждый день посещение нижней кладовой разочаровывало его.

Каждый день он мрачно забирался обратно в холодную и одинокую кухню, варил себе немного фасоли и срезал еще немного зеленой плесени с огромного круга сыра под мраморным колпаком, прежде чем подняться по лестнице к большому окну, чтобы заново изучить заклинание, которое он произнес неправильно. С каждым днем он все больше впадал в отчаяние. Дело почти дошло до того, что он подумывал использовать свой медальон, чтобы улететь из этого места. Он мог бы найти какое-нибудь отдаленное царство, где никто не знал его в лицо, найти там работу писца и попытаться забыть, что он когда-то был архимагом и вызывал монстров из других миров. Да, был бы малейший повод...

Что-то разбилось в соседней комнате, словно дюжина колокольчиков среди музыкального перезвона стекла. Тентар мгновенно вскочил и проскользнул в дверь, всматриваясь — ага! Заклинание, которое он наложил на эльфийские врата в Запутанных деревьях... Кто-то только что использовал их, чтобы отправиться на юг в леса возле Звездного Покрова. Вот оно. Ему надоело прятаться и ничего не делать.

— Эльфы начали действовать, — величественно сказал Тентар Терамос осколкам стекла у своих ног. — Я должен быть там. По крайней мере, я смогу узнать об этом хаосе заклинаний столько же, сколько они.

Он отрезал себе кинжалом большой кусок сыра, завернул его в старое одеяло вместе со своей походной книгой заклинаний и засунул сверток в потрепанную старую заплечную сумку. Вложив клинок обратно в ножны, Тентар призвал мерцающую силу своего медальона и произнес заклинание, которое уже давно было у него наготове.

— Прощайте, старые камни, — сказал он своей Башне, бросая на нее, возможно, последний взгляд. — Я вернусь — если смогу.

Мгновение спустя пол, на котором он стоял, был пуст. А еще через мгновение спустя другое сигнальное заклинание разлетелось вдребезги в комнате, где никого не осталось, чтобы услышать.

Слишком часто жизнь архимага такова.

Возбуждение горело в ней, подскакивая к отсутствовавшему горлу, как не бывало годами.

Осторожно, Саэреде. Не потеряй ничего из-за спешки... Тебе уже много веков не к лицу дрожать, будто деве... казалось бы.

Как струйка темного дыма в темноте, Саэреде взлетела по тонкой щели в задней части пещеры обратно в главную комнату наверху. Она давно приготовила это заклинание, и он не мог прервать ее. В мгновение ока все было сделано, серый дым потек наружу, чтобы осесть старым камнем на вершине шахты. Его завеса показалась бы любому на поверхности приподнятым каменным полом, полностью скрывавшим устье колодца. Ее добыча оказалась в ловушке под этой паутиной так же верно, как если бы это был твердый камень. Саэреде позволила себе немного позлорадствовать, прежде чем снова нырнуть в холодный темный камень.

Теперь пусть мой принц-спаситель освободить меня... и добровольно придет на медленную бойню.

Она нырнула в пещеру как стрела, падающая на землю. Эльминстер нахмурился и посмотрел вверх, почувствовав какое-то магическое возмущение, но ничего не уловил, и после долгого, подозрительного времени магического осмотра пыльной темноты он возобновил свое осторожное продвижение. Этого времени было более чем достаточно для Саэреде, чтобы подкрасться к одной из рун через потрескавшийся камень под ней, заставив ее слабо светиться.

Эльминстер остановился перед ней и уставился на незнакомые изгибы и росчерки. Он не узнал ни одного из этих символов. Они выглядели сложными и старыми, и это, конечно, наводило на мысль об исчезнувшем Нетериле... или любом из множества его отголосков, мимолетных царств, последовавших за его падением, с их самозваными королями-волшебниками. Если хоть какая-нибудь из ветхих старых хроник, которые он читал за эти годы, была правильной.

Только этот символ светился. Эл пристально уставился на него.

— Здесь дремлет разум, — пробормотал он, — но чей?

Только тишина была ему ответом. Последний принц Аталантара изобразил подобие улыбки, вздохнул и применил расковывающие чары. Тихое эхо его заклинания все еще возвращалось к нему от стен вокруг, когда призрачная голова и плечи вырвались из бледного звездного свечения руны. На него взирали темные влажные глаза, длинная и стройная шея поднималась от плеч поразительной красоты. Длинные волосы ниспадали на пышную грудь, но, казалось, его заклинание не могло полностью освободить это видение от власти теперь пульсирующей руны.

— Освободи меня! — голос был прерывистым шепотом, доносившимся из одинокой дали. — О, если доброта и милосердие богов что-то значат для тебя, позволь мне быть свободной!

— Кто ты такая? — тихо спросил Эл, отступая на шаг и опускаясь на колени, чтобы внимательнее вглядеться в призрачное лицо: — И что это за руны? Призрачные губы, казалось, дрожали и задыхались. Когда ее голос снова зазвучал, в нем чувствовалась высокая певучая нота той, кто одержал победу над болью.

— Я Саэреде … Саэреде Лионора. Я привязана здесь так долго, что не знаю, сколько лет прошло.

При последних нескольких словах она, казалось, потускнела и снова погрузилась в руну по самые плечи.

— Кто привязал тебя здесь? — спросил Эльминстер, бросив быстрый взгляд на пустую, настороженную темноту вокруг. Да, так оно и было: он не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают... и не только темные призрачные глаза, парящие у его ног.

— Я была связана тем, кто создал эти руны, — сказала ему шепчущая тень. — Моя воля и сущность — это то, что дает им силу.

— Почему ты была связана? — тихо спросил Эл, глядя в глаза, в глубине которых, казалось, таились крошечные звездочки, когда они умоляюще вглядывались в него.

Ответ был такой тихий, что он едва расслышал его. И все же вместо со вздохом ясно прозвучало:

— Карсус был жесток.

Брови последнего принца Аталантара взлетели вверх. Он знал это имя. Самый Гордый Маг из Всех, кто в своей безумной глупости осмелился попытаться завладеть силой божественности и был обречен на вечную гибель. Имя «Карсус» означало опасность для любого разумного мага. Глаза Эльминстера сузились, он отступил назад и тут же пробормотал заклинание. Был ли это связанный дух, нежить, волшебная тень или живая женщина, он будет знать, правду она скажет или ложь. Конечно, эта Саэреде, скорее всего, была сильной колдуньей, возможно, ученицей или соперницей Карсуса, раз ее выбрали для таких чар. Она поняла, что он только что наложил заклинание правды. Их взгляды встретились, разделяя понимание, и Эльминстер пожал плечами. Она отвечала так правдиво, как только могла, скрываясь только за своей краткостью. Подобно дуэлянтам, им придется взвешивать слова друг друга и тщательно планировать. Он произнес заклинание, которое должен был использовать перед входом в шахту, вызвав вокруг себя защитную мантию, и снова шагнул вперед.

В темноте глубины пещеры, куда не достигало мерцание мантии, в глазах невидимого наблюдателя с новой силой вспыхнула ярость.

— Что ты будешь или должна будешь делать, если тебя освободят? — спросил Эл у головы.

— Жить снова, — выдохнула она. — О, человек, освободи меня!

— Что твое освобождение сделает с рунами?

— Пробудит их по одной, — простонала призрачная голова, — и тогда они будут истощены.

— Какими силами обладают пробужденные руны?

— Они вызывают образы Карсуса, который наставляет всех, кто смотрит на них, в магических искусствах. Карсус предназначал их для воспитания своего клона, спрятанного здесь.

— Что с ним стало? — резко спросил Эл, торопясь услышать ее ответ, пока заклинание правды не иссякло.

Темные, сверкающие звездами глаза, пристально смотрели на него.

— Когда сознание вернулось ко мне после моего связывания — думаю, прошло много времени, — я нашла его безголовым и высохшим на троне. Я не знаю, как это случилось.

Его заклинание рухнуло еще до того, как второе слово слетело с этих призрачных губ, но Эл почему-то поверил ей.

— Саэреде, как мне освободить тебя? — спросил он.

— Если у тебя есть подавление заклинаний или другие расковывающие чары, наложи его на меня... не на руну, а на меня.

— А если у меня нет такой магии?

Темные глаза блеснули.

— Встань надо мной так, чтобы твоя мантия касалась руны, и я окажусь внутри нее. Затем брось магический снаряд, и пусть его целью будет руна. Ты останешься невредим — а я освобождена. Имей в виду: это будет стоить тебе твоей мантии.

— Приготовься, — сказал Эльминстер и шагнул к ней.

— Человек, кажется, я ждала целую вечность; я хорошо подготовлена. Не прикасайся к руне своими сапогами.

Последний принц Аталантара убедился, что его ноги находятся подальше от светящегося знака, и осторожно прочитал заклинание. Его окутало клубящееся бело-голубое сияние, руна под ним вспыхнула ослепительным блеском, и он услышал, как Саэреде ахнула. Ее дыхание было прерывистым и быстрым, когда она прыгнула в разрушающуюся мантию. Когда Эл отступил назад, он увидел дикий восторг на ее лице. Вся магия, казалось, врывалась в нее, и с каждым мгновением она становилась все более плотной... более материальной. Ее мерцающая призрачная фигура стала цельной и приобрела темное платье. Она была широкоплечей, с тонкой талией и ростом с него, а то и. Ее волосы были распущены, бархатисто-черные длиной до талии. Брови поразительно темными стрелами над выразительно зелеными глазами. Ее лицо было гордым и живым — и очень, очень красивым.

— Приветствую тебя, маг-спаситель, — сказала она. Ее глаза светились благодарностью, когда последние огни магии проникли в нее. Единственный язычок пламени вырвался из ее рта, когда она заговорила. — Саэреде у тебя в долгу.

Она поколебалась, затем протянула тонкую руку.

— Могу я узнать твое имя?

— Меня зовут Эльминстер, — сказал ей Эл, осторожно ступая вне досягаемости.

— Эльминстер, — выдохнула она, сверкая глазами, — о, прими мою благодарность!

Она обхватила себя руками, словно с трудом веря, что снова стала цельной и твердой, и шагнула вперед с руны. На ее ногах были остроносые черные сапоги на шпильках.

В тот момент, когда она сошла с руны, та вспыхнула. Из него вырвался ревущий столб белого огня, вдвое выше человеческого роста, и от него во все стороны повалил дым. Эльминстер отступил на шаг назад, прищурив глаза, а что-то невидимое в темноте глубокой расщелины зашевелилось и едва не выпрыгнуло вперед... но осталось там, где было, не так уж далеко от ничего не подозревающей спины мага.

— Саэреде, — рявкнул Эл, не сводя глаз с разворачивающейся магии, — что это?

— Магия руны, — ответила она, улыбаясь ему. — Карсус приготовил её, чтобы произвести впечатление на незваных гостей. Это безобидно, парад иллюзий. Смотри.

Она повернулась, чтобы посмотреть на столб пламени, скрестив руки на груди, с легким интересом на лице. Когда она это сделала, вздымающийся дым, казалось, застыл и сгустился. Арка из светящихся рун с поразительной быстротой соткалась из дыма и воздуха. Она появилась за огненной колонной, обрамляя ее, и выглядела такой же старой и прочной, как стены пещеры вокруг, но парила в нескольких футах над гладким каменным полом. Руны вокруг арки соответствовали тем, что были выгравированы на полу, за исключением того, что все они были в огне и даже плевались молниями... молниями пробужденной магии, теперь ползущими между ними почти непрерывно. Саэреде спокойно стояла, наблюдая, и Эл, пораженный внезапной мыслью, подошел к ней и указал на пустой трон.

— Не присядете ли вы, леди?

Саэреде одарила его ослепительной улыбкой, подняла руку в безмолвной благодарности, но не коснулась его, и села на трон. Пристальному взгляду Эла не было заметно никаких изменений ни в нем, ни в ней. Что ж. Так он ничего не узнал. Когда Саэреде скрестила ноги и непринужденно откинулась на каменную спинку сиденья, в столбе пламени появилось лицо — молодое лицо, окруженное взъерошенными волосами и короткой щетиной, глаза — две точки пылающего золота. Они были прикованы к трону, и когда Эльминстер внезапно и дико взмахнул левой рукой, глаза не двинулись, чтобы проследить за движением. Воздух в пещере внезапно наполнился певучим напряжением. Гордый рот открылся, и голос, исходивший из него, громом прокатился по разуму Эльминстера, а также по всей пещере.

— Я Карсус! Смотри на меня и страшись. Я Господин Господствующих, Бог Среди Людей, Верховный Чародей. Вся магия — мои владения, и все, кто ею занимается или шутит с ней без моего благословения, будут страдать. Уходи и живи. Задержись, и первое и наименьшее из моих проклятий немедленно начнет действовать на тебя, вырывая воспоминания из твоего мозга, пока не останется ничего, кроме вздыхающей тени.

При этих последних словах Эльминстер пристально посмотрел на Саэреде, но она спокойно сидела, наблюдая, как волосы на пылающей голове выплюнули ореол молний в руны. Эхо могучего голоса все еще катилось по пещере, сотрясая ее и заставляя осыпаться пыль, когда молнии потускнели, взорвались дождем искр и исчезли, унося с собой иллюзию арки. Все еще продолжая жестоко улыбаться, лицо закрыло глаза, снова превратилось в столб пламени и исчезло. Через несколько мгновений пламя вернулось в руну, и она погасла, превратившись просто в темные и безжизненные бороздки на каменном полу.

— Это проклятие поразило тебя? — осведомился Эльминстер, шагая туда, где он мог видеть Саэреде.

Она приподняла уголок своего красивого рта в кривой улыбке.

— Отнюдь... как не тронуло и никого другого, потому что все это блеф. Поверь мне, я видела это много раз на протяжении долгих лет, когда мне становилось слишком одиноко без вида и звука другого человека. Это пустое предупреждение, не более. Эл кивнул, почти дрожа от нетерпения, и спросил: — Как можно увидеть сцены, удерживаемые другими рунами — и что именно в каждой из них?

Саэреде указала пальцем.

— В этой руне заключены два самых разрушительных заклинания, изобретенных Карсусом, магии, которой с тех пор не достиг никто другой, а также мощная защитная и исцеляющая магия. Он разместил их таким образом на случай, если его новому «я» срочно понадобится сражаться.

Ее указующий палец шевельнулся.

— Следующая руна содержит еще четыре заклинания, такие же мощные, как боевые, но более бытового плана. Одна создает летающий островок, чтобы служить оплотом для мага, который может затем изменять его магией. Второе останавливает и сдерживает воды реки, прокладывая новый курс для ее русла. Третье постоянно и с точной настройкой защищает область от определенных заклинаний или школ заклинаний, например, чтобы можно было применять удар молнии, а цепную молнию — нет. Четвертое и последнее может помочь живому человеку избежать вреда, изменив его конечность или орган — Карсус чаще всего использовал это, чтобы переместить сердце или мозг в неожиданное место, или пересадить когти зверя туда, где были руки, или дополнительные глазные яблоки от других… Насколько я помню, он также дал некоторым людям жабры, чтобы они работали на него под водой.

Саэреде махнула рукой на изогнутый ряд рун.

— Остальные содержат меньшую магию, по четыре в каждой — и Карсус сам демонстрирует все заклинания, отмечая недостатки, детали и эффективные стратегии.

Она увидела голод на лице Эльминстера и подавила улыбку. Она видела это так много раз прежде... Даже Избранные были похожи на нетерпеливых детей, когда им предлагали новые игрушки. Она ждала вопроса, который, как она знала, должен был последовать. Эльминстер облизнул внезапно пересохшие губы, прежде чем смог сглотнуть, и тихо сказал:

— Я спросил, как можно пробудить эти руны, миледи, чтобы увидеть, что ждет внутри... и вы не ответили на это. Есть ли здесь какой-то секрет, какая-то опасность или предостережение?

Саэреде одарила его теплой и приветливой улыбкой.

— Нет, сэр. Поскольку ты не Карсус и не способен творить магию, которая реагирует только на его кровь, это всего лишь вопрос времени — и твоего терпения.

Эл вопросительно поднял бровь, и ее улыбка стала шире и сменилась печалью.

— Только я могу активировать руны, — тихо добавила женщина на троне, —и я могу призвать силу только одной руны в месяц с помощью безымянного заклинания, вложенного в меня Карсусом. Это заклинание, которое я не знаю, как произносить, и я не могу научить ему другого. Я могу обратиться к нему только тогда, когда приходит время — и я не сомневаюсь, что это единственная причина, по которой я все еще существую.

Эльминстер открыл рот, чтобы что-то сказать, его глаза загорелись нетерпеливым огнем, но Саэреде подняла руку, чтобы остановить его речь, и добавила:

— Ты спросил об опасности? Есть одна, и она такова: должно быть, прошло много лет с тех пор, как я была связана здесь, ибо мои силы иссякли. Я могу пробудить одну руну, и не больше. Открытие другой уничтожит меня — и вся магия, хранящаяся здесь, иссякнет и будет потеряна. Она не может существовать без меня.

— Значит, нет никакого способа увидеть хранящиеся здесь заклинания Карсуса — или, по крайней мере, более одной четверки из них?

— Есть способ, — тихо сказала Саэреде, не сводя с него глаз. — Если ты используешь то последнее заклинание, о котором я говорила, не для того, чтобы дать мне жабры или хвост, а для передачи в меня магической силы... магии другого заклинания, которое исцеляет или придает жизненную силу, или помещает живую силу Искусства в предметы, чтобы зарядить их. Все это должно работать. Эльминстер нахмурился в раздумье.

— И мы должны ждать здесь месяц, чтобы увидеть руну, которая содержит это заклинание?

Саэреде развела руками.

— Ты освободил меня и пробудил первую руну. Сейчас я все еще могу пробудить руну — и я обязана тебе самой своей жизнью. Хотел бы ты увидеть упомянутую мной руну с заклинанием, которое позволит мне жить, чтобы открыть другие для тебя?

— Да, — нетерпеливо сказал Эл, шагая вперед.

Саэреде поднялась с трона и предупреждающе подняла руки.

— Помни, — серьезно сказала она, — ты увидишь, как Карсус учит себя произносить эти заклинания, и затем руна будет мертва навсегда. Ее заклинания — заклинания, которые ни ты, ни любой другой живой маг, возможно, теперь не сможете произнести — будут потеряны вместе с ней. Она сделала два медленных шага в сторону от Эльминстера, затем повернулась к нему лицом, указывая вниз на руну.

— Если ты хочешь сохранить ее силу и иметь возможность снова увидеть ее в будущем, есть способ... но он в значительной степени потребует твоего доверия.

Брови Эльминстера снова поползли вверх, но он сказал только:

— Продолжай.

Саэреде развела пустыми руками в старинном жесте, который торговцы используют, чтобы показать, что они безоружны, и мягко сказала:

— Ты можешь направить энергию в руну через меня. Прикоснись ко мне, когда я стою на руне, и произнеси свое заклинание, выбрав ее целью. Узы, наложенные на меня Карсусом, уберегут меня от вреда и передадут ярость твоей магии в руну. Одного мощного заклинания должно хватить... или пары меньших.

Глаза последнего принца Аталантара сузились.

— Мистра защити, — пробормотал он, неохотно поднимая руку.

— Эльминстер, — умоляюще сказал Саэреде, — Я обязана тебе своей жизнью. Я не причиню тебе вреда. Прими все меры предосторожности, какие сочтешь нужным — повязку на глаза, узы, кляп.

Она протянула к нему руки, скрестив запястья друг на друге в жесте покорности.

— Тебе не нужно меня бояться.

Эльминстер медленно шагнул вперед и взял ее холодную руку в свою.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ БОЛЬШЕ КРОВИ, ЧЕМ ГРОМА

Прикосновение Саэреде было холодным — холоднее, чем любые ледяные реки, в которые он погружался, холоднее даже, чем укус голубого ледника, который когда-то обжигал его обнаженную кожу. Боги! Эльминстер попытался отдышаться, слишком потрясенный, чтобы даже застонать. На лице, так близко находившемся к нему, не было и намека на торжество, только тревожное беспокойство. Эл уставился в эти прекрасные глаза и заревел от боли в бессловесном крике, который эхом разнесся по пещере. Мгновение спустя ему ответил более сильный рев, грохот, который потряс пещеру и расколол ее мрак вспышкой света — вспышкой, которая заставила все руны на мгновение гагореться, и заставила тонкую сокрытую фигуру поспешно отпрянуть в свою щель, никем не замеченной.

Одно из ее лучших заклинаний разбилось вдребезги, как стеклянный кубок, брошенный на камни, — и это не могло быть делом рук беспомощного, дрожащего мага в ее руках. О, правило темной удачи: были ли на Избранных заклинания, которые сами звали на помощь? Сэраэде выпрямилась, сверкая глазами, и прорычала:

— Кто?..

Свет, пронзивший шахту на этот раз, был не вспышкой разрушения, а золотым столбом более длительного колдовства. Четыре фигуры плавно спустились на своей магии в пещеру с троном. Трое мужчин в этом столбе света были старыми, тучными и изумленными. Каладастер, Белдрун и Табараст с благоговением смотрели на своего товарища. Тихий Арфист только что разрушил заклинание, которое сотрясло даже деревья на своем пути, и смел толстый каменный пол небрежным взмахом руки. Он сделал несколько шагов вперед, ободряюще улыбнулся им, и еще один жест поднял их в сияние и понес в шахту.

— Эльминстер, — решительно сказал четвертый мужчина, когда его сапоги коснулись каменного пола так же легко, как падающее перо целует землю, — отойди от этих рун. Мистра запрещает нам делать то, что ты пытаешься. Задыхающийся Эльминстер только сейчас обрел дар речи. Он повернулся, неловко пошатнувшись, с дрожащими конечностями, и резко сказал тонкими и синими губами:

— Мистра запрещает нам делать, но смотреть — никогда. Кто ты?

Мужчина слегка улыбнулся, и его глаза превратились в два копья магического огня, вонзившихся через пещеру в Саэреде.

— Зови меня Азут, — ответил он.

— Заклинание снова не сработало, м-милорд, — сказал человек в мантии, тщетно пытаясь говорить ровно.

Лорд Эсбре Фелморель коротко кивнул.

— Можешь удалиться. Оставайся там, откуда мы сможем быстро позвать тебя, если потребуется.

— Будет исполнено, милорд, —пробормотал волшебник. Он не то чтобы бросился бежать, когда выходил из комнаты, но глаза обоих охранников у двери блеснули, когда он проходил мимо.

— Насмаерэ?

Леди Фелморель подняла на него несчастные глаза и сказала:

— Это не моих рук дело, милорд. Молитвы Пресвятому Азуту — вот и все мое касание к Искусству. В этом я клянусь.

Большая волосатая рука накрыла ее руку.

— Будьте спокойны, миледи. Я могу забыть этот тяжелый урок не больше, чем вы. И я знаю, что вы не забываете и не преступаете границы дозволенного. Я видел вашу кровь на плитках перед алтарем и видел вас во время молитвы. Вы унижаете себя так, как может только тот, кто действительно верит.

Улыбка на мгновение тронула его губы и снова исчезла.

— Знаешь, сейчас ты пугаешь людей больше, чем когда управляла этим замком своим колдовством. Они говорят, что ты разговариваешь с Азутом каждую ночь.

— Эсбре, — прошептала его леди, не сводя с него глаз, несмотря на румянец, окрасивший ее лицо, шею и за ее пределами в пунцовый цвет, — я верю. И сейчас я напугана больше, чем когда Азут отобрал у меня мое Искусство на твоих глазах. Вся магия идет наперекосяк, во всех Королевствах. Все снова будет зависеть от самого острого меча и волчьей хитрости, и ни один из наших наемных магов не сможет нам помочь!

— И что плохого в том, чтобы полагаться только на острые мечи, сильные руки и хитрость воинов?

— Эсбре, — прошептала леди Насмаэре, поднимая губы, чтобы коснуться его губ, но слишком медленно, чтобы он не заметил яркий блеск непролитых слез, навернувшихся ей на глаза, — Как долго ты сможешь противостоять врагу за врагом без разрушительных заклинаний наших магов? Сколько острых мечей и сколько хитрости у орды орков?

Звон множества колокольчиков разнесся по залу. Он почти оглушил Эльминстера, когда издававший его холодный ветер пронесся сквозь него, снова погрузив в ледяную неподвижность. Призрачный туман, который был Саэреде, извивался и закручивался вокруг него спиралью, словно бы неповрежденный ревущими лучами огня, которые бросил Азут сквозь нее в Эльминстера. Лед, затем огонь — огонь, который поднял его в воздух в вихре сражающегося тумана и пламени и снова опустил на землю, шатающегося, ошеломленного и способного только блеять от бессловесной боли.

— Вот, — пробормотал Табараст побелевшими и дрожащими от страха губами, — это наш Эльминстер, которого вы сокрушаете, сэр... ваша, э-э, Божественность, сэр!

— Освободись от нее, — тихо сказал Арфист, оказавшийся Азутом. Его взгляд больше не пылал, но теперь был устремлен в прищуренные от боли глаза Эльминстера, — или ты обречен.

— Я бы сказал, что ты все равно обречен, — произнес насмешливый голос сверху, и пять посохов плюнули в унисон, обрушив на шахту сокрушительный дождь обреченности.

Начальница Послушников шагнула сквозь черный занавес висящих цепей с тем непререкаемым ощущением бессердечной власти, которое заставляла низшее духовенство так бояться ее. Жестокая колючая плеть висела у нее на плече, готовая рвануться вперед при малейшем действии или бездействии, которое ей не понравится, и на ее лице под рогатой черной маской была улыбка безжалостного предвкушения. Даже две жрицы-хранительницы Палаты отпрянули от нее, но она проигнорировала их и зашагала дальше. Подкованные металлом каблуки ее черных сапог до бедер стучали по плиткам и привели сквозь три занавеса ткани в самое сокровенное место созерцания Темной Леди — Бассейн Шар. Фигура двигалась во мраке за бассейном, фигура в знакомом рогатом головном уборе и темно-фиолетовой мантии. Ужасная Сестра Клалаэра немедленно опустилась на колени, держа обеими руками свою плеть. Неторопливой походкой Темная Госпожа обошла чернильные воды и забрала её у нее. Начальница немедленно наклонилась вперед, чтобы поцеловать острые, как ножи, носки сапог Темной Госпожи, прижимая язык к холодному, окровавленному металлу, пока плеть не опустилась на ее спину. Та горела, несмотря на переплетение перекрещенных шнуровок, которые были частью одежды, но это был знак гордости — не вздрагивать и не ахать. Она держалась твердо, ожидая второго удара, который ознаменовал бы неудовольствие ее госпожи, или дождя порезов, которые означали, что Авроана в ярости. Ничего не последовало, и плавным движением, которое почти сумело скрыть ее облегчение, она снова выпрямилась в сидячее положение, чтобы Авроана поднесла плеть к губам. Она поцеловала её, получила назад и расслабилась. Ритуал был завершен.

— Ваше Темнейшество? — спросила она, как это было принято.

— Клалаэра, — сказала Темная Госпожа с легким нетерпением, и эта фамильярность заставила Начальницу напрячься от волнения, — мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Несмотря на заверения Нарлконда, эти пять Заклинателей Ужаса подведут нас. Ты должна быть ударной рукой, которая воздаст им за их проступки. Если они предадут Дом Святой Ночи, ты должна свершить над ними правосудие Дома, какова бы ни была опасность для тебя. Я требую этого. Этого требует само Пламя Тьмы. Самая дорогая из моих верующих, ты сделаешь это для меня?

— С радостью, — серьезно сказала Клалаэра. Снова выйти за пределы Дома! Дышать свободными ветрами Фаэруна, на открытом воздухе, и снова видеть земли, раскинувшиеся перед ней! О, Авроана!

— Добрейшая госпожа, — сказала она дрожащим голосом, — что я должна делать?

Шум ударил их по ушам. Клубилась пыль, земля дрожала и вздымалась под сапогами, и тут и там взлетали каменные плиты, подбрасываемые в воздух гейзерами поднимающегося пара.

Пять Заклинателей Ужаса обменялись благоговейными, восхищенными взглядами, рев высвобожденной магии заглушил их крики возбужденного одобрения, и они изливали смерть, пока Элрин не хлопнул их по рукам и не взмахнул скипетрами в своих руках — оружием, которое он выхватил из-за пояса после того, как его посох разрядился. Когда он привлек их внимание, старший Темный Брат направил скипетры под углом к полу рядом с шахтой. Если их огонь прорвется в пещеру внизу, он прожжет наклонный путь, ведущий туда, где шпионское заклинание Элрина показало ему ошеломляющего Избранного рядом с троном и кольцом или полукольцом рун, которые по случаю можно было бы заставить взорваться. Уничтожение Избранного было, в конце концов, их святой миссией. Когда Фемтер, Велам и Хрельграт с неустрашимым энтузиазмом нацелили свои посохи, Элрин отступил на шаг или два и увидел, что Далут на дальней стороне группы делает то же самое. Они обменялись невеселыми улыбками. Если бы была обратная реакция, кто-то должен был выжить, чтобы сообщить об этом далекой Темной Госпоже или продемонстрировать по той связи, которую она использовала, чтобы шпионить за ними, какую участь она допустила. Возможно, это даже позволило бы двум ложным волшебникам разойтись в разные стороны по Фаэруну, унося столько зачарованных предметов, что они едва могли стоять. Более разумное время для таких мечтаний наступит позже — когда они не будут стоять в руинах с привидениями на закате в самом сердце убивающего леса, лишенного жизни, и у них под ногами не будут сражаться известный Избранный, сумасшедший, который считает себя богом, и призрак волшебницы. Но пока они перебрасывались заклинаниями вокруг старых и мощных волшебных рун, вырезанных на каменном полу для какой-то древней и очень важной цели. Гром разрушительной магии не ослабевал, младшие Заклинатели Ужаса смеялись и ликовали от чистого прилива силы под их контролем. Стены рухнули, разбивая шкафы, а полы, которые их поддерживали, растаяли и рухнули во все увеличивающуюся пропасть. Деревья вокруг застонали и заскрипели, когда земля сдвинулась с места.

Далут держал свои собственные палочки направленными прямо вниз, на самозваного Азута и его спутников. Он видел небрежные взмахи руки, которые творили то, для чего большинству архимагов требовались долгие и сложные ритуалы. Бог, или аватар, или дерзко блефующий архимаг, кем бы он ни был, его нужно уничтожить. Элрин нацелил свои скипетры, чтобы выстрелить через открытое пыльное пространство вслед за тремя посохами, которые теперь, один за другим, истощались и были отброшены в сторону в пользу нетерезских скипетров, чьи ударные волны были почти такими же мощными. Избранный или нет, ни один волшебник-одиночка не смог бы устоять невредимым перед лицом такого разрушения. Элрин зарычал, когда скипетр рассыпался в прах, и схватил другой на замену. Нет, у человека не было ни малейшего шанса пережить это. Почему же тогда ему было так не по себе?

Край пещеры исчез в падающих камнях, вспышках и каменных брызгах вызванных заклинаниями взрывов. Плиты пола подпрыгнули вверх, когда по ним прокатилась ударная волна, опрокинув трон. Еще больше камней откололось и упало с потолка, подпрыгивая среди бушующей там ярости. Стоя на коленях, ошеломленный Эльминстер наблюдал затуманенными от боли глазами, как обвал потолка продолжался по неровной линии, направляясь к нему. Куски камня больше размером, чем он, рушились или были отброшены в сторону бесконечным ревущим приливом. Кто-то или что-то наверху, должно быть, пытается убить его или уничтожить руны... Не то чтобы он страдал от нехватки врагов поблизости. Саэреде, которая, должно быть, солгала ему обо всем, кроме того, кто нанес здесь руны, скакала на нем, как конный рыцарь, ее когти сомкнулись у него на горле и обжигали спину ледяным железом. Он знал еще до того, как попробовал, что никакое движение или удар о стену не смогут причинить ей вреда или сдвинуть ее с места. Как можно раздавить или соскрести клочок призрачного тумана? Однако он должен был двигаться, иначе его похоронят или разорвут на части рычащие, дымящиеся стрелы и лучи магии, которые прогрызали себе путь сквозь землю и камень, чтобы добраться до него. Эл застонал и прополз немного по вздымающимся камням — пока руны Карсуса не вспыхнули раскаленными добела столбами пламени, один за другим. Когда они лизали и обжигали рушащийся потолок, магия играла по всей пещере, танцуя пурпурными молниями, и странные полуразличимые формы и образы формировались, разрушались и снова формировались в бесконечном параде. Последний принц Аталантара ударился носом и плечом о плиту пола, которая поднималась ему навстречу, и перевернулся со стоном боли и отчаяния. Когда он вцепился в края камня окровавленными, слабыми пальцами, пытаясь снова встать, камень растаял, превратившись в дым, и в него ворвалась раздирающая магия. Ах, ну вот и все... Прости меня, Мистра.

Но никакой агонии не последовало, и ничто не вцепилось в его плоть, чтобы расплавить, иссушить и разорвать… Вместо этого он был перевернут, как будто пустым воздухом, и светящееся ничто окружило его веревками сияния. Смутно, сквозь слезы и кружащиеся пылинки света, Эльминстер видел, как магия несется к нему со всех сторон, притягивается к нему, поворачивает в своем танце, чтобы ворваться внутрь. Дикий смех поднялся вокруг него, высокий, резкий и ликующий. Саэреде! Она обвилась вокруг него, цепляясь за паутину светящегося тумана, который становился все гуще и ярче по мере того, как она насыщалась магией, призрак яркого волшебства. Солнечный свет теперь проникал в расколотую пещеру, но клубящаяся пыль скрывала все во мраке — все, кроме поднимающегося гиганта, сформировавшегося вокруг слабо корчившейся фигуры Эльминстера. Рунное пламя извивалось в воздухе, вливалось в Саэреде, и она поднималась все выше, словно существо из потрескивающего огня. Эл напрягся, чтобы взглянуть на нее — и два темных пятнышка среди магического огня превратились в глаза, которые смотрели на него с холодным торжеством... затем из пламени выплыл рот и жестоко улыбнулся.

— Теперь ты мой, глупец, — прошептала она хриплым шипением огня, — на то короткое время, что ты продержишься…

— Лорд Фессамель Арандер, Лорд Заклинаний, — величественно объявил управляющий, когда двери широко распахнулись. Волшебник медленно шагал между ними с холодной усмешкой на острых чертах лица. На нем была мантия без украшений, черного цвета с высоким воротником, которая делала его худощавую фигуру похожей на могильный обелиск, а невысокая, более пышно сложенная дама в платье зеленого цвета цеплялась за его руку, и в ее больших карих глазах плясало живое озорство.

— Господа, — начал он без любезностей, — зачем вы пришли сюда ко мне еще раз в этот день? Сколько раз вы должны услышать мой отказ, прежде чем слова проникнут в ваши черепа?

— Рад встрече, лорд Арандер, — сухо сказал торговец Фелбеллоу. — Надеюсь, утро застало вас в добром здравии?

Арандер бросил на него испепеляющий взгляд.

— Избавь меня от своего подхалимажа, продавец тряпья. Я не продам этот дом, воздвигнутый могущественной магией, и ни шага своей земли, независимо от того, как сладко вы упрашиваете или сколько золота предлагаете. Зачем мне нужны монеты? Если уж на то пошло, зачем мне наряды?

— Да, я согласен с этим, — проворчал один из других торговцев. — Не могу представить, как он выглядит в хорошей одежде. Ноги не те.

— И бедер тоже нет, — добавил кто-то еще.

Послышалось несколько смешков со стороны торговцев, столпившихся в дверях. Волшебник оглядел их всех с холодным презрением и тихо сказал:

— Я устал от этих оскорблений. Если вы не покинете мои залы к тому времени, как я закончу Заклинание Призрака, когти моих духов-хранителей...

— Леди Фейя, — спросил Халдер Фелбеллоу, — разве он не видел документы?

— Конечно, видел, добрый сэр Фелбеллоу, — мелодично произнесла дама в зеленом. Одарив их всех улыбкой, она отошла от своего лорда и вытащила полоску сложенного пергамента: — И он даже подписал их.

Она протянула их Фелбеллоу, который нетерпеливо развернул их. Мужчины позади него столпились, чтобы посмотреть. Лорд Заклинаний уставился на бумагу и торговцев, затем на Фейю.

— Ч-что здесь происходит? — выдохнул он.

— Разумная необходимость, милорд, — сладко ответила она. — Я так рада, что вы сочли разумным подписать его. Это очень заманчивое предложение — достаточное, чтобы вы могли полностью отказаться от занятий магией, если пожелаете.

— Я ничего не подписывал, — выдохнул Арандер с побелевшим лицом.

— О , но вы сделали это, милорд, и так страстно, — ответила она, и в ее глазах заплясали огоньки. — Вы что, забыли? В то время ты отметили твердость и плоскость моего живота, что сделали ваш почерк таким легким. Насколько я помню, подпись была довольно размашистой.

Арандер напрягся.

— Но… это был...

— Низменный обман? — усмехнулся один из торговцев. — Ах, молодец, Фейя!

Кто-то еще разразился лающим смехом, и третий кто-то пробормотал:

— Богато, да уж.

— Ученица, — свирепо прошептал Лорд Заклинаний, — что ты наделала? Леди Фейя сделала три быстрых шага в сторону от него, в самую толпу торговцев, которые растаяли, освобождая ей дорогу, как туман перед пламенем, и повернулась к нему лицом, положив руки на бедра.

— Помимо всего прочего, Фессамель, — тихо сказала она ему, — за последние десять дней я убила двух человек, которые пришли свести старые счеты с тех пор, как твои заклинания подвели тебя, и об этом распространились слухи.

— Фейя! Ты с ума сошла? Рассказывать об этом...

— Они знают, Фесс, они знают, — сказала ему его леди с холодным презрением. — Весь город знает. У каждого мага заклинания сошли с ума, не только у тебя. Если бы ты обратил хоть каплю внимания на Фаэрун за твоим окном, ты бы уже это знал.

Лорд Заклинаний побледнел, как старые кости, и уставился на нее, разинув рот, как рыба, задыхающаяся без воды. Все ждали, когда он снова обретет дар речи. Это заняло довольно много времени.

— Но… значит, твои заклинания все еще действуют? — наконец сумел спросить он.

— Ни одно, — решительно сказала она. — Я убила их этим.

Она вытащила крошечный кинжал из ножен на бедре, затем откинула левый рукав, чтобы обнажить длинную широкую линию сосновой смолы и бинтов. — Вот как я это получила.

— Эти торговцы тоже приходили, чтобы... чтобы..? — слабо спросил Арандер, покачиваясь на каблуках. Его руки дрожали, как у больного старика.

— Я пошла к ним, — сказала ему Фейя резким тоном, — чтобы попросить их снова сделать предложение, от которого ты так очаровательно отказался два месяца назад. Они были достаточно добры, чтобы услужить, хотя вполне могли натравить своих собак на меня: ученицу человека, который за ночь превратил троих из них в свиней.

Среди торговцев вокруг нее послышался сердитый ропот воспоминаний и согласия. Арандер отступил назад и исключительно по привычке поднял руку, чтобы произнести заклинание, прежде чем опустить ее с выражением болезненного отчаяния.

Его леди выпрямилась и сказала более спокойно:

— Итак, теперь сделка заключена. Ваша башня и все эти земли, начиная с сегодняшнего полудня и впредь, принадлежат этой клике торговцев и может быть использована по их усмотрению.

— И... и что будет со мной? Боги, женщина...

Фейя подняла руку, и невнятная речь волшебника оборвалась, словно отрезанная ножом. Кто-то усмехнулся.

— Мы, милорд, вольны беспрепятственно жить в Южном Шпиле, накладывая заклинания — до тех пор, пока они не причинят вреда или не нанесут ущерб никому в этом владении — столько, сколько пожелаем... или сможем. Ты, Фесс, получаешь двести тысяч золотых монет — вот почему все эти добрые люди здесь — достаточное количество дров и дюжину оленей в год.

Не говоря ни слова, Халдер Фелбеллоу положил мешок на боковой столик. Тот приземлился с тяжелым звоном монет. Мясник Вендел последовал за ним, затем, один за другим, все остальные. Мешки поднимались, пока не достигли стены. Стол протестующе скрипел. Глаза Арандера выпучились.

— Но… у вас не может быть достаточно золота, ни у кого из вас!

Его дама присоединилась к нему в изящном зеленом платье и успокаивающе положила руку ему на плечо.

— У них есть покровитель, Фесс. Теперь вежливо поблагодари их. Нам нужно кое-что упаковать, или тебе придёться носить мои платья.

— Я... я...

Ее доселе нежная рука сильно толкнула его в ребра.

— Милорды, — сглотнул Арандер, — я не знаю, как вас благодарить.

— Фессамель, — добродушно сказал Фелбеллоу, — вы только что это сделали. Примите и нашу благодарность. И удачи в Южном Шпиле, да? Арандер все еще сглатывал, когда торговцы, посмеиваясь, вышли. Однако звуки, которые он издавал, превратились в хныканье, когда их отступление показало человека, который все это время спокойно сидел позади них. Слабое свечение смертоносной магии играло на обнаженном широком мече, который лежал у него на коленях. Этот клинок был в умелой хватке больших волосатых рук знаменитого воина Барундрина Харбрайта, чья улыбка, когда он поднялся и посмотрел прямо в глаза волшебнику, была ледяной.

— Итак, мы снова встретились, Арандер.

— Ты...! — рычание волшебника источало яд.

— Теперь ты мой арендатор, маг, так что избавь меня от обычных проклятий и плевков. Если ты меня сильно разозлишь, я отнесу тебя под мышкой к ручью, где играют малыши, и отшлепаю по заднице, пока она не станет красной, как редиска. Мне сказали, что это ничуть не помешает твоему колдовству.

Одна большая рука с толстыми пальцами небрежно махнула в воздухе мимо носа Арандера. Волшебник встревоженно моргнул.

— Что? Кто?..

— Сказал мне об этом? — Харбрайт приподнял подбородок в нежной улыбке, которая была направлена мимо плеча Арандера.

Лорд Заклинаний обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть кошачью улыбку Фейи, выплывающей из двери, через которую они вошли вместе. Затем она показалась полностью, видение в лесной зелени. Лорд Фессамель Арандер застонал, покачнулся на ногах и повернулся, готовый разрыдаться от ярости, убежать от всего этого. Но тут же резко остановился, взвизгнув от настоящей тревоги, когда он обнаружил, что вот-вот наткнется прямо на край светящегося клинка Харбрайта. Его глаза медленно и неохотно поднялись от стали, преграждавшей ему путь, к огромному и неуклюжему воину, который держал ее. В глазах Барундрина Харбрайта было что-то похожее на жалость, когда он прогрохотал:

— Почему волшебники, при всем их уме, так медленно усваивают жизненные уроки?

Клинок скользнул вниз и в сторону, ища ножны, и большая и твердая рука опустилась на дрожащее плечо волшебника.

— Маги, как правило, живут дольше, Арандер, — мягко сказал Харбрайт, — если им удается противостоять самым привлекательным из своих искушений.

Шарранцы уже начали потеть от сильного напряжения, прицеливаясь и удерживая равновесие, пока Искусство, которым они управляли, отбрасывало старые камни и землю, чтобы пробить дыру в крепости и убить существ внизу. Элрин наблюдал, как Фемтер вздрогнул и стряхнул дымящиеся осколки кольца с пальца, Хрельграт отбросил в сторону свою третью палочку, а Далут сунул разрядившийся скипетр обратно за пояс.

— Хватит, — взревел Элрин, размахивая руками. — Хватит, Заклинатели Ужаса Шар!

Что-то нужно было сохранить на случай, если в этот день они встретятся с другими врагами, или, боги небесные, там внизу еще кто-то был жив. Жрецы-волшебники, повернули головы во внезапном умиротворении и заморгали, как будто забыли, кто и где они были.

— У нас есть святая задача, Темные Братья, — напомнил им Элрин, добавив сожаления в свой голос, — и она не в том, ятобы плавить землю и камень в забытых руинах в сердце леса. Наша добыча — Избранный. Что с ним?

Три головы уставились на клубящуюся пыль. Все пятеро посмотрели вниз в шахту, откуда они начали, где пыль струилась лишь несколькими языками. Там внизу были обломки и...

Один из шарранцев недоверчиво вскрикнул. Арфист, который утверждал, что он Азут, спокойно смотрел на них, стоя примерно там же, где он был, когда начался их обстрел. Трое стариков, все еще благоговейно моргая, стояли вокруг него. Он, они и пол на дне шахты казались нетронутыми.

— Закончили? — тихо спросил он, глядя на них спокойными серыми, как штормовой дым, глазами. Элрин почувствовал, как холодный страх подступил к горлу и медленно скатился в низ живота, но Фемтер прорычал: — Шар, забери этого человека! — и выхватил из-за пояса волшебную палочку. Прежде чем Элрин или Далут смогли остановить его, Фемтер наклонился над колодцем и прорычал слово, которое послало полосу пламени вниз, во мрак внизу, прямо в запрокинутое лицо сероглазого мужчины. Арфист не пошевелился, но его рот каким-то образом растянулся шире, чем должен быть рот человека, и пламя попало прямо в него. Он на мгновение вздрогнул, когда огонь целиком проник в его жизненно важные органы. Судя по тому, как споткнулись трое стариков вокруг него, казалось, что какая-то магия удерживала их на расстоянии, двигая вместе с ним. Мгновение спустя огненный шар взорвался с глухим грохотом. Арфист стоял с беззаботным выражением лица, а из его ушей повалил дым.

Он бросил на наблюдающих за ним шарранцев укоризненный взгляд и заметил:

— Нужно еще немного перца.

Заклинатели Ужаса дико закричали и убежали еще до того, как Азут опустил голову и снова посмотрел через расколотую пещеру на Эльминстера.

— Я не шучу,—серьезно сказал он. — Ты должен освободиться от нее.

— Я... не могу, — выдохнул Эльминстер, глядя в темные глаза Саэреде, когда она с триумфом поднялась над ним как какая-то гигантская змея, обвивающаяся вокруг него большими сжимающимися кольцами.

— И никогда не сможешь, — торжествующе выдохнула она. Ее холодные губы были в нескольких дюймах от его. Он чувствовал леденящий холод ее дыхания на своем лице, когда она промурлыкала:

— С силами Избранного и всей мощью, которую Карсус оставил здесь, мне нипочем даже такой, как он.

Она подняла голову, чтобы бросить на Азута вызывающий взгляд, и сжала одну гигантскую руку из твердого тумана вокруг горла Эла. Другие щупальца тумана поднялись вокруг них ограждающим частоколом, колыхаясь и хлеща по брошенным и разбитым каменным плитам. Последний принц Аталантара изо всех сил пытался дышать в ее объятиях, настолько задушенный, что не мог ни говорить, ни кричать, когда призрачная волшебница неторопливо превратила самый верхний завиток своих туманов в пышный и очень твердый человеческий торс, осанистый и смертоносный. На тонких пальцах выросли ногти, похожие на длинные когти, и когда они стали такими же длинными, как рука Саэреде, она почти с любовью потянулась к его рту.

На тонких пальцах выросли ногти, похожие на длинные когти, и когда они стали такими же длинными, как рука Сэраэде, она почти с любовью потянулась к его рту.

— Только вот отрежем язык, полагаю, — сказала она вслух, — чтобы предотвратить любые неприятные... Ах, но подожди немного, Саэреде, ты хочешь, чтобы он сказал тебе несколько вещей, прежде чем замолчит… Хмммм…

Острые, как бритва, когти пролетели всего в нескольких дюймах от плотно сжатого горла Эльминстера, чтобы вонзиться в первую попавшуюся обнаженную плоть. Сделав глубокие порезы на шее придушенного мага, она стряхнула его кровь каплями, которые попали в ее кружащийся туман, и торжествующе подняла свои запачканные когти к солнечному свету.

— Ах, я снова жива, — прошипела Сэраэде, — жива и невредима! Я дышу, я чувствую!

Она поднесла эту руку ко рту, прикусила костяшки пальцев и протянула руку к мрачно наблюдающему аватару Азута, чтобы он увидел льющуюся кровь. — Я истекаю кровью! Я живу!

Затем темные глаза расширились в неверии, она закричала, покачнулась и уставилась вниз, на скользкий от крови, дымящийся кончик меча, который только что пронзил ее грудь сзади.

— Некоторые люди живут намного дольше, чем следовало бы, — вкрадчиво произнес Илбрин Старим, державший рукоять, злорадно глядя в глаза мага, все еще застывшего в объятиях Саэреде. — Ты не согласен, Эльминстер?

Дверь широко распахнулась, со скрипом и грохотом ударив об обшитую тяжелыми панелями стену. Прошли годы с тех пор, как высокая, широкоплечая женщина, которая сейчас стояла в дверях, носила доспехи, которые она так ненавидела. Ее глаза сверкали от тревоги и гнева, когда она стояла, впиваясь взглядом в комнату, а наполовину обнаженный длинный меч на ее бедре блестел. Она выглядела как воин. Иногда Раунтлавону хотелось быть красивее, сильнее и лет на десять старше. Он бы многое отдал за то, чтобы такая великолепная женщина улыбнулась ему. Прямо сейчас она делала что угодно, только не улыбалась. Она смотрела на него сверху вниз, как будто нашла гадюку в своем ночном горшке — и его единственным утешением было то, что он был не единственным магом, катающимся по полу под ее недовольным взглядом. Его учитель, грубоватый, сардоничный эльф Айриклаунаван задыхался на прекрасном плетеном ковре на расстоянии вытянутой руки.

— Айрик, клянусь всеми богами, — прорычала леди-лорд Нуресса. — Что здесь случилось?

— Мое заклинание дальнего видения пошло наперекосяк, — огрызнулся эльф в ответ. — Если бы не этот парень, здесь все книги были бы сейчас в огне, и мы бы лили воду и бегали с ведрами, спасая свои жизни!

Лицо Раунтлавона вспыхнуло, когда леди-лорд сделала шаг вперед и посмотрела на него сверху вниз с довольно добрым выражением.

— Я... это пустяк, великая леди, — пробормотал он, заикаясь.

— Мастер Раунтлавон, — мягко сказала она, — ученик никогда не должен противоречить своему наставнику магии... и не должен умалять суждения любого из Четырех Лордов Замка.

Раунтлавон покраснел, сравнявшись цветом со своей темно-бордовой мантией, и произнес бессмертные слова:

— Выпр...выпр...э-э-э...эммм...я, а...

— Да, да, мальчик, блестяще объяснил, как обычно, — пренебрежительно сказал Айриклаунаван, приподнимаясь на локтях. — Теперь соберись и огляди комнату: что-нибудь не так? Что-то сломано? Тлеет? Горит? Вперед, вперед!

Раунтлавон с готовностью вскочил, но больше сосредоточил свое внимание на том, что говорили двое из Четырех Лордов Замка. Все они были жизнерадостными и успешными искателями приключений менее десяти лет назад, и никто не знал, какие дикие и захватывающие вещи они могут сказать. Ну, на этот раз ничего о спаривании драконов.

— Так объясни мне, Айрик, — произнесла леди-лорд своим голосом «И-откуда-у-меня-столько-терпения», — почему твое заклинание дальнего видения взорвалось. Это одни из тех чар, которые тебе просто лучше не пробовать? Или, может быть, тебя отвлекла какая-нибудь юная эльфийская служанка, замеченная во время слежки?

— Несса, — прорычал эльф, поднявшись и яростно уставившись на нее одним глазом. Раунтлавон всегда восхищался тем, как он мог выглядеть таким проворным, элегантным и молодым и в то же время быть более грубым, чем любой дварф. — Это серьезно. Для всех нас, повсюду на Фаэруне. Перестань на минутку разыгрывать из себя чванливую сучку-воительницу и послушай. На этот раз.

Раунтлавон замер, втянув голову в плечи, задаваясь вопросом, переживал ли кто-то всю ярость великой леди Нурессы — и насколько быстро и жестоко она заметит его и выкинет из комнаты. Оказалось, очень и с железным спокойствием.

— Мастер Раунтлавон, — спокойно сказала она, — теперь ты можешь оставить нас. Закрой дверь, когда будешь уходить.

— Ученик Раунтлавон, — так же спокойно сказал его учитель, — моя воля в том, чтобы ты остался с нами.

Раунтлавон сглотнул, глубоко вздохнул и повернулся к ним лицом, едва осмеливаясь поднять глаза.

— Я... я не нашел ничего плохого в этом конце комнаты, — объявил он. Его голос был выше и несколько более неуверенным, чем ему хотелось бы.

— Должен ли я изучить вторую половину сейчас... или позже?

— Пусть будет сейчас, Раунтлавон, — сказала леди-лорд бархатным угрожающим голосом. — Прошу тебя, продолжай.

Ученик еще сильнее задрожал, затем поклонился и пробормотал:

— Как пожелает моя великая леди.

— Это чудесно — заставлять мужчин и мальчиков бояться тебя, Несса. Но компенсирует ли это твои годы под плетью? Сбежавшая рабыня сводит счеты, порабощая других?

Голос его учителя был резким. Раунтлавон постарался не выдать своего минутного колебания. Леди-лорд была рабыней? Стояла голой на коленях под плетью работорговца, в пыли и жаре? Боги, но он бы никогда не...

— Как думаешь, мы можем оставить мои прошлые занятия в моем собственном шкафу в спальне, Айрик? — почти мягко сказала леди-лорд. Однако ее следующая фраза была почти боевым криком. — Или есть какая-то насущная необходимость рассказать об этом всему миру?

— Я никому не скажу, никому... Клянусь! — пробормотал Раунтлавон, опускаясь на колени на ковер.

Он услышал, как Великая Леди вздохнула, и почувствовал на своем плече железные пальцы, поднимающие его на ноги. Другие пальцы схватили его за подбородок и повернули голову так резко, будто щелкнули кнутом. Ученик обнаружил, что смотрит в стальные глаза леди Нурессы с расстояния не больше длины его самого длинного пальца.

— Раунтлан, — сказала она, обращаясь к нему как его друзья, коротким именем. Он понятия не имел, что кто-либо из лордов его знал, — Ты знаешь, что один из самых важных навыков, которым должен обладать любой волшебник — это хранить правильные секреты и хранить их хорошо. Так что я проверю тебя сейчас, чтобы увидеть, достаточно ли ты хорош, чтобы остаться в замке в качестве ученика мага... или полноправного волшебника, со временем. Сохрани мой секрет и останься. Раскрой его — и будешь изгнан из наших земель, преследуем до наших границ, а мой клинок будет бить тебя по заднице так часто, как я смогу.

Раунтлавон услышал, как его учитель начал что-то говорить, но леди-лорд сделала какой-то жест, который он не мог видеть за ее спиной, и Айириклаунаван снова замолчал.

— Ты понимаешь, Раунтлан?

Ее голос был таким спокойным и нежным, как будто она обсуждала сенокос на поле. Раунтлавон сглотнул, кивнул, поежился под жестким взглядом и сумел сказать:

— Великая леди, я клянусь хранить вашу тайну. Я подчинюсь вашему испытанию... и если когда-нибудь я проговорюсь, то сам приду к вам и признаюсь в содеянном, чтобы погоня могла начаться в удобное для вас время.

Ее темные брови приподнялись.

— Хорошо сказано, уважаемый ученик. Значит, договорились.

Она быстро отступила от него на шаг и неторопливо приподняла платье, демонстрируя загорелую мускулистую ногу, такую длинную и стройную, что он дважды сглотнул, не в силах оторвать от нее глаз. Где-то далеко-далеко его наставник усмехнулся, но Раунтлавон потерялся в медленном, но продолжающемся движении тонкой ткани вверх, к ее бедру. Теперь он тяжело сглатывал и знал, что его лицо пылало как лампа. Его глаза остановились на пурпурно-белом клейме. Жестокий рисунок был выжжен глубоко в ее плоти, чуть ниже края кости, из-за которой выступало ее бедро. Она обвела его одним длинным пальцем и спросила сухо:

— Насмотрелся, Раунтлан?

Он чуть не поперхнулся, пытаясь одновременно сглотнуть и горячо кивнуть, и где-то в разгар его отчаяния платье снова спустилось к ее лодыжкам, рука хлопнула его по плечам как обрушивающаяся дубинка, и ее глубокий голос сказал ему на ухо:

— Итак, у теперь нас есть секрет. Что-то запоминающееся.

Она мягко оттолкнула его и добавила:

— Я полагаю, что этот конец комнаты еще не был полностью осмотрен, ученик.

Ее голос снова звучал задорно, и Раунтлавон поймал себя на том, что почти ухмыляется, когда он отошел в конец комнаты и объявил:

— Проверка возобновляется, великая леди!

Его учитель громко рассмеялся, и через мгновение Раунтлавон услышал низкое, волнующее бормотание, которое, должно быть, было хихиканьем леди-лорда. Затем она обрушила силу своего голоса на Аириклаунавана, прервавшись на полуслове:

— Хватит терять время, маг. Ты пугаешь меня, поднимаешь из-за стола с наполовину нарисованной картой и остывшим супом, а потом начинаешь юлить. Что такого «серьезного», что твой ученик должен слышать об этом вместе со мной? Как думаешь, у тебя хватит времени рассказать мне отаком серьезном деле, скажем, до наступления темноты?

— Я не шутил, когда говорил, что это серьезно, Несса, — тихо сказал учитель Раунтлавона. — Прикуси на мгновение язык и послушай. Пожалуйста.

Затем он сделал паузу и — о чудо — леди-лорд Нуресса замолчала, ожидая, когда он заговорит! Раунтлавон даже обернулся, чтобы посмотреть, чем заслужил почти удивленный взгляд великой леди. Айириклаунаван моргнул, сам выглядя удивленным, затем быстро сказал:

— Ты знаешь, что магия — вся магия, не подкрепленная истощением нескольких видов зачарованных предметов, — сбоит. Заклинания приводят к искаженным результатам, ненадежным и опасным. Некоторые маги прячутся в своих башнях, неспособные защититься от любого, кто может попытаться свести счеты. Магия сошла с ума. Если бы об этом знало меньше людей, я бы сказал, что это должно быть нашим секретом — моим и Раунтлавона — который ты должна сохранить. Тебя не удивит, что многие маги пытались выяснить, почему обрушилась эта тьма. Я один из них.

— И это вообще не удивительно, — тихо сказала леди Нуресса. Голова Раунтлавона резко повернулась, чтобы посмотреть на ее мрачное лицо. Он никогда раньше не слышал, чтобы она говорила так мягко. Ее голос звучал почти... нежно.

— У меня нет предметов, которые можно было бы потратить на усиление моих заклинаний, — продолжил Айриклаунаван, — поэтому мальчик, Раунтлавон, был моим оплотом, своими заклинаниями укрепив мои. До нас даже дошли слухи, что некоторые волшебники — и даже священники Плетения — считают, что божественные Мистра и Азут сами намеренно искажают магию, преследуя какие-то цели, на которые смертные даже не могут отважиться.

— Ты поклоняешься нашим богам магии?

— Несса, — спокойно сказал Айриклаунаван, — у меня даже нет шкафа в спальне, чтобы хранить свои секреты. Я пытаюсь рассказывать побыстрее, правда пытаюсь. Просто послушай.

Нуресса прислонилась спиной к одной из опоясанных лампами колонн, которые поддерживали потолок комнаты заклинаний, и жестом велела эльфийскому магу продолжать. Она даже не выглядела раздраженной.

— Только что мы искали место, но еще не вызвали в нашем видении. Чары были только едва завершены, — продолжил Айриклаунаван, — когда я почувствовал одно, а увидел другое. Я думаю, что все на Фаэруне, кто в то время пытался провидеть, почувствовали то же, что и я: умышленное, безрассудное высвобождение волшебства многих посохов одновременно, в одном месте, и все они были направлены на одну и ту же цель.

— Ты имеешь в виду, что маги повсюду чувствуют это, когда один волшебник убивает другого? — В голосе Нурессы звучало недоверие. — Неудивительно, что вы все такие сложные.

— Нет, обычно мы не чувствуем таких вещей, и сила ощущений не поражает нас так сильно, чтобы наши собственные заклинания превращались в лесной пожар, —сказал ей учитель Раунтлавона. — Причина, по которой так случилось это на этот раз — цель высвобожденного волшебства. Высший. Я видел его, стоящего на дне шахты с тремя смертными магами, в то время как на него дождем обрушивалась магия, стремящаяся уничтожить. Но его внимание было в другом месте.

— Азут? Кто был настолько безумен, чтобы использовать магию в попытке уничтожить бога магии?

Леди-лорд выглядела удивленной.

— Этого я не видел, — ответил Айриклаунаван. — Я, однако, видел, что рассматривал Азут. Призрачную колдунью, которая пыталась убить Избранного Мистры.

— Кто это? — спросила великая леди. — Какой-то слуга богини?

— Да, — мрачно сказал эльфийский маг, — ты его, возможно, помнишь. Припомни тот день, когда мы бежали из гробницы — гробницы, обставленной колоннами с глазами. Над нами висел маг, спящий или пойманный в ловушку, и он вышел после того, как мы убежали. Он спросил тебя, какой это был год.

— О, да, — пробормотала леди-лорд, унесясь взглядом к картине прошлого, — и я сказала ему.

— И тем самым мы заслужили благосклонность богини Мистры, — заметил Айриклаунаван, — которая передала этот замок в наши руки.

Леди Нуресса нахмурилась.

— Я думала, что Амандарн выиграл право на эти земли, играя в кости с некоторыми торговыми лордами, рискуя при этом всеми нашими деньгами, — сказала она.

Раунтлавон стоял очень тихо, не желая, чтобы его сейчас снова вышвырнули. Несомненно, это была еще более опасная тайна, чем...

— Амандарн потерял все наши деньги, Несса. Фолоссан чуть не убил его за это, и им пришлось бежать, когда он украл несколько монет, чтобы купить еду той ночью, и был пойман. Они вдвоем спрятались в святилище Мистры — забрались прямо под алтарь и спрятались под его тонкой тканью. Там они уснули, хотя оба клянутся, должно быть, их погрузила в сон магия, потому что они почти ничего не пили и были взбудоражены своим бегством и опасностью. Когда они проснулись, все наши деньги вернулись в сумку Амандарна — вместе с титулом на замок.

Бровь великой леди изогнулась, и она спросила:

— И ты веришь в эту историю?

— Несса, я использовал заклинания, чтобы вытащить все до единой подробности из их голов, после того, как они рассказали мне. Все так и было.

— Понимаю, — спокойно сказала великая леди. — Раунтлавон, знай, что это еще один секрет, который нужно сохранить, или тебе придется бежать от четырех Лордов Замка, а не только от одного.

— Да, великая леди, — сказал ученик, затем сглотнул и повернулся к ним обоим.

— Есть кое-что, что я должен сейчас сказать. Если что-то случится с Великим Азутом — или Пресвятой Мистрой — и магия продолжит рушиться, у всех нас будет серьезная проблема.

— И какая же, Раунтлавон? — спросила леди Нуресса почти ласковым тоном, лаская пальцами рукоять ее длинного меча.

Взгляд Раунтлавона опустился на эти пальцы, чья легендарная сила была одной из скал, на которых стоял его мир, затем снова поднялся, чтобы встретиться с ее стальными глазами.

— Я думаю, мы должны молиться за Азута или найти какой-нибудь способ помочь ему. Замок был построен с большим количеством магии, — поспешно сказал он двум лордам. — Если его заклинания подведут, он падет — и мы вместе с ним.

Выражение лица великой леди не изменилось. Она повернула голову, чтобы встретиться взглядом с лордом Айриклаунаваном.

— Это правда?

Эльф просто кивнул. Нуресса мгновение смотрела на его. Ее лицо оставалось спокойным, но Раунтлавон увидел, что ее рука теперь сомкнулась на рукояти длинного меча и сжалась так крепко, что костяшки пальцев побелели. Она снова посмотрела ему в глаза.

— Хорошо, Раунтлавон, у тебя есть какой-нибудь план, как предотвратить такую катастрофу?

Раунтлавон развел пустыми руками, отчаянно желая стать героем и увидеть, как в ее глазах просыпается любовь к нему... Желая, чтобы он мог дать ей больше, чем свое отчаяние.

— Нет, Нуресса, — он был поражен, услышав свой спокойный шепот. — Я всего лишь ученик. Но я умру за тебя, если ты попросишь.

Он с диким ликованием вытащил свой клинок из покачнувшейся колдуньи, чтобы вонзить его в Великого Врага, которого он так долго преследовал, хваткого, вонючего человека, который осмелился запятнать яркий Кормантир своим присутствием и обречь Дом Старим. Теперь он был беспомощен перед ним, способен двигать только глазами — подходяще, чтобы увидеть, откуда настиг его рок.

— Ощути свою смерть, человеческий червь, — прошипел Илбрин, — и знай, что Старим отомс...

И это были его последние слова, поскольку вся магия, которую древняя волшебница втянула в себя, снова вырвалась наружу, в огненном потоке чистой колдовской энергии, которая поглотила лезвие, освободившее ее, и эльфа, чья рука держала этот клинок, в единой бушующей волне, которая разбилась о дальнюю стену пещеры и проела твердый камень, как будто это был мягкий сыр, продвигаясь вперед, пока не увидела дневной свет на склоне за ним. Стон падающих деревьев и камней усилился.

Саэреде взвыла, изо рта у нее вырвалось пламя, и отлипла от Эльминстера. Ее туман отступил, превратившись в облако, чьи темные и отчаянные глаза несколько мгновений умоляюще глядели, прежде чем оно рухнуло и превратилось в вихрившуюся пыль. Эл все еще шатался и кашлял, прижимая руки к изуродованному горлу, когда Азут шагнул вперед и высвободил магию, чье жуткое зеленое свечение затопило руны и пыль, которой стала Саэреде. Подобно нежной волне, накатывающей на пляж, заклинание бога проникло в расщелину, в которой спрятался Илбрин, и все остальные уголки разрушенной пещеры. Затем оно замерцало, приобрело блестящий золотистый оттенок, который заставил Белдруна ахнуть, и поднялось с пола, оставив после себя чистую пустоту. Азут без задержки прошел сквозь поднимающуюся магию, схватил пошатывающегося Эльминстера за плечи и повел его на шаг дальше. На полпути они исчезли вместе, оставив трех старых магов пялиться на упавший трон в луче солнечного света. Яма в лесу, в которой они стояли, внезапно стала тихой и пустой. Они сделали несколько шагов к месту, где кружилось столько смерти и колдовства — достаточно далеко, чтобы увидеть, что руны теперь представляли собой дугу из семи ям выщербленного камня, — затем остановились и посмотрели друг на друга.

— Они ушли и все, да? — внезапно сказал Белдрун. — Вот и все — вся эта ярость и борьба, и всего за несколько вдохов... Вот и все. Все сделано, а нас оставили и забыли.

Табараст Три Пропетые Проклятия изящно поднял кустистые белые брови и спросил:

— Вы ожидали, что на этот раз все будет по-другому?

— Мы были достойны личной защиты бога, — почти прошептал Каладастер. — Он шел с нами и защищал нас, когда мы подвергались опасности — опасности, которая ему не грозила, иначе он никогда бы не расправился с этим огненным шаром так, как он это сделал.

— Это было нечто, правда, — хмыкнул Белдрун. — Ах, представляю, как я рассказываю юнцам, что... действительно, еще немного перца.

— Полагаю, ради этого он так и поступил, — заметил Табараст. — Да. Нам выпала честь — и мы еще живы, в отличие от призрачной колдуньи и эльфа. Это достижение.

Они снова посмотрели друг на друга, Белдрун почесал подбородок, прочистил горло и сказал:

—Да, кхм. Что ж. Я думаю, мы можем просто выйти вон там, в конце, где огонь вырвался из пещеры.

— Я пока не хочу уходить отсюда, — ответил Каладастер, пиная потрескавшийся край одной из ям, где была руна. — Я никогда раньше не стоял с людьми, обладающими реальной властью, в месте, где происходят важные вещи... и, думаю, никогда больше не буду. Пока я здесь, я чувствую себя… живым.

— Ха, — проворчал Белдрун, — она так сказала, и посмотри, что с ней случилось.

Табараст шагнул вперед и крепко обнял Каладастера, бормоча:

— Я точно знаю, что ты чувствуешь. Учти, мы должны уйти до темноты, и к тому времени мне понадобится кружка.

— Много кружек, — согласился Белдрун.

— Но где-нибудь в тихом месте можно посидеть и подумать только втроем, — добавил Табараст почти яростно. — Я не хочу поднимать себя на смех, рассказывая всем пьяным фермерам, как мы гуляли с богом этой ночью.

— Согласен, — спокойно сказал Каладастер и отвернулся.

Белдрун уставился ему в спину.

— Куда ты идешь?

Старый волшебник добрался до усыпанного щебнем дна шахты и посмотрел вниз на камни.

— Я стоял прямо здесь, — пробормотал он, — и бог был... там.

Хотя его голос был ровным, даже грубым, его щеки внезапно стали мокрыми от слез.

— Он защитил нас, — прошептал он. — Он сдерживал больше магии, чем я когда-либо видел сотворенной раньше, за всю свою жизнь, магии, которая превратила самые камни в пустой воздух... ради нас, чтобы мы могли жить.

— Боги должны это делать, понимаешь, — сказал ему Белдрун. — Кто-то должен видеть, что они делают, и жить, чтобы рассказать другим. В противном случае, какая польза от всей этой власти?

Каладастер посмотрел на него с презрением. Гневом вспыхнул в его глазах, и он отступил от Белдруна.

— Ты смеешь смеяться над божественным...

— Да, — просто ответил ему Белдрун. — Иначе что хорошего в том, чтобы быть человеком?

Каладастер, казалось, очень долго таращился на него, открыв рот. Затем старый волшебник медленно сглотнул, покачал головой и слабо усмехнулся.

— Я никогда раньше так не смотрел на вещи, — сказал он почти восхищенно. — Ты часто смеешься над богами?

— Один или два раза в десять дней, — торжественно сказал Белдрун. —Трижды в великие святые дни, если кто-нибудь о них напомнит.

— Отойдите-ка, святотатец, — внезапно сказал Табараст, махнув ему рукой. Белдрун поднял брови в безмолвном вопросе, но его старый друг просто отогнал его рукой и шагнул вперед, добавив:

— Двигайте своими огромными копытами, я сказал!

— Хорошо, — легко сказал Белдрун, подчиняясь, — если вы сообщите мне, зачем.

Табараст опустился на колени среди обломков и потянул за что-то; уголок яркой ткани среди камней.

— Драгоценные камни и алый шелк? —спросил он у всего Фаэруна. — Что у нас здесь?

Его морщинистые старые руки уже отбрасывали камни в сторону и проворно разворачивали ткань, когда Белдрун с ворчанием опустился на одно колено и присоединился к нему за этим занятием. Каладастер встревоженно стоял над ними, боясь, что каким-то образом опасная призрачная колдунья вновь поднимется из этих лохмотьев. Белдрун оценивающе хмыкнул, когда красное платье с украшенными драгоценными камнями драконами, ползущими по бедрам, было освобождено полностью. Но он быстро поднял его и передал Каладастеру, махнув рукой на еще одну ткань под ним:

— Это еще не все!

Смелое черное платье было встречено еще более громким бормотанием, а когда в поле зрения появились синие оборки, и Табараст пошевелил камни под ними достаточно, чтобы убедиться, что эти три предмета одежды — все, что они могли найти, Белдрун прошептал с тихим любопытством:

— Поскольку Азут их не носил, насколько я мог заметить, они, должно быть, принадлежали ей, — сказал он.

Табараст и Каладастер обменялись взглядами.

— Будучи старше и мудрее вас, — любезно сказал ему его старый друг, — мы уже это поняли.

Белдрун высунул язык в ответ на это и поднял голубое платье для более пристального изучения.

— Как вы думаете, они обладают силой? — спросил Табараст, держа в пальцах черное платье. Каладастер подавил ухмылку.

— Пфф. Обладают или нет, фасон с открытой спиной я не ношу, — ответил Белдрун, снова поворачивая синие оборки лицом к себе. — Вырез слишком глубокий, и сквозняки будут задувать куда не надо, если вы понимаете, что я имею в виду…

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ НИКОГДА ЕЩЕ СТОЛЬКО ЛЮДЕЙ НЕ БЫЛИ ДОЛЖНЫ ТАК МНОГО

— Судный час, — прогремел этот глубокий голос в голове Эльминстера. —Убедись, что делаешь правильный выбор.

Каким-то образом аталантарец знал, что Азут ушел, и он был один в потоке голубых искр — потоке, который, как он думал, был Азутом, — кружащем его снова и снова и вниз... во тьму с холодным каменным полом под его голыми коленями. Он был обнажен, его мантия, кинжал и бесчисленные мелкие магические предметы исчезли куда-то в вихре.

— Ограблен богом, — пробормотал он и усмехнулся. Его веселье не вызвало эха, но оставило ощущение, что он где-то под землей... где-то в не таком уж большом пространстве. Хорошее настроение покинуло его вскоре после смешка. Внутренности Эльминстера чувствовались разрушенными.

Было сыро, и его начал пробирать озноб, но Эл не поднялся с колен. Он чувствовал себя слабым и больным, и — когда он пытался найти магию или вызвать свои заклинания — все его силы как Избранного и как мага, казалось, исчезли. Он снова был просто человеком, стоящим на коленях где-то в темной комнате. Он знал, что должен быть в отчаянии, но вместо этого почувствовал умиротворение. Он прожил гораздо больше лет, чем большинство людей, и прожил — насколько он мог судить, по крайней мере, по своим собственным стандартам — довольно хорошо. Если настало время смерти прийти к нему, так тому и быть. Были только обычные жалобы: пришло ли время для его смерти? Что он должен был делать? Что происходит? Кто собирался зайти и предоставить ему ответы на все его вопросы — и когда?

За всю его жизнь существовал только один источник помощи и руководства, который к настоящему времени не был давно мертв или погребен и спал неизвестно где... и этим единственным источником была богиня, которая сделала его своим Избранным.

— О, Мистра, ты была моей возлюбленной, моей матерью, наставницей моей души, моей спасительницей и моей учительницей, — сказал Эльминстер вслух. — Пожалуйста, услышь меня сейчас.

На самом деле он не собирался молиться... Или, возможно, собирался, но просто все это время не признавался в этом самому себе.

— Для меня было честью служить тебе, — сказал он слушающей тьме. — Ты подарила мне прекрасную жизнь, за которую, как и свойственно людям, я недостаточно поблагодарил тебя. Сейчас я готов встретиться лицом к лицу с любой судьбой, которую ты сочтешь подходящей для меня, но все же, как и свойственно волшебникам, я хочу сначала кое-что сказать тебе.

Он усмехнулся и поднял руку.

— Прибереги свои чары и ярость, — сказал он. — Это всего лишь три вещи. Эльминстер глубоко вздохнул.

— Первая: спасибо тебе за то, что ты дала мне ту жизнь, которая есть.

Что-то двигалось во мраке и тенях за пределами видимости?? Он пожал плечами. А если и так? Один, раздетый, на коленях, без помощи магии. Если что-то приблизилось к нему, вот так он поприветствовал бы это, и это было все, что он мог предложить.

— Вторая, — спокойно объявил Эл. — Быть твоим Избранным — это действительно то, на что я хочу потратить свои дни.

Эти слова эхом отозвались там, где раньше темнота заглушала его слова. Эл нахмурился, затем снова пожал плечами и серьезно сказал тьме:

— Третье и самое важное для меня, что я должен сказать: Леди, я люблю тебя.

Когда эти слова отозвались эхом, темнота извергла нечто, что отчетливо двигалось, приближаясь. Что-то огромное и чудовищное со щупальцами неторопливо скользнуло к нему.

— Это был бог? — спросил Велам побелевшими губами. Пожатие плечами и тяжелое дыхание были первыми ответами, которые он получил от других Заклинателей Ужаса, когда они лежали, задыхаясь, в лощине. Исцарапанные ветвями деревьев во время бега и основательно запыхавшиеся, они только сейчас сбросили тяжелый покров страха.

— Бог или не бог, — пробормотал Фемтер, — с любым, кто может выдержать все, что мы обрушили на его голову, — и глотать огненные шары, ради Шар! — я не хотел бы сталкиваться в бою.

— Действительно, ради Шар, Ужасный Брат, — сказал кто-то почти ласково с дальней необследованной стороны лощины, где росли высокие папоротники. Пять голов повернулись с расширенными в тревоге глазами... и пять челюстей отвисли, глотки под ними шумно сглотнули, а тревога в глазах пререросла в выражение загнанного страха. Леди в маске и плаще, парящая в воздухе чуть выше их досягаемости, непринужденно развалившаяся ни на чем, была слишком знакомой.

— Ибо во Тьме есть Черное Пламя, — промурлыкала жестокая Начальница Послушников в формальном приветствии.

— И оно согревает нас, и его святое имя — Шар, — пробормотали пятеро священников неохотным, отчаянным хором.

— Вы далеки от Дома Святой Ночи, Ужасные Братья, и не привыкли к путям волшебников — слишком склонны сбиваться с пути и остро нуждаетесь в руководстве, — заметила Ужасная Сестра Клалаэра. Ее голос был нежным, медовым от угрозы. — Поэтому наша самая заботливая и внимательная Темная Госпожа Авроана послала Дом Святой Ночи... к вам.

— Приветствую, Ужасная Сестра — сказал тогда Заклинатель Ужаса Элрин, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Какие новости?

— Новости о глубоком недовольстве Темной Госпожи твоим руководством, о смелый Элрин, — почти весело сказала Начальница. Ее глаза были двумя мечущими искры кремнями. — И о ее воле: чтобы ты прекратил скитаться по Фаэруну в свое удовольствие и вернулся туда, откуда ты так недавно сбежал. Там заключена огромная сила — и Шар повелевает, что мы должны обладать ею. Я знаю, ты бы не хотел подвести Пресвятую Шар... или разочаровать Темную Госпожу Авроану. Так что разворачивайся и возвращайся туда, чтобы служить Шар так умело, как, я знаю, ты можешь. Я буду сопровождать вас, чтобы передавать волю Темной Госпожи во время миссии, для которой вас послали сюда. А теперь всем встать!

— Вернуться? — зарычал Фемтер, и его рука метнулась к одной из палочек, все еще висевших у него на поясе. — На дуэль с богом? Ты с ума сошла, Клалаэра?

Остальные Заклинатели Ужаса молча наблюдали, не поднимаясь и не высказывая недовольства. Что-то невидимое промелькнуло между Начальницей, непринужденно подпиравшей голову рукой, и Фемтером Дельдраннусом, палочка которого все еще была на пути с пояса и не могла угрожать кому-либо. Священник вскрикнул и схватился обеими руками за голову, отбросил палочку и, пошатываясь, двинулся вперед. Его конечности дрожали, остальные наблюдали, как он корчился в судорогах и бормотал, казалось, очень долго, прежде чем Клалаэра небрежно подняла одну руку и сомкнула пальцы — и Фемтер рухнул на полуслове, упав в распростертой бескостной кучей, как марионетка, у которой были обрезаны веревки.

— Я могу сделать то же самое с любым из вас и со всеми сразу, — протянула Начальница. — А теперь встаньте и возвращатесь. Вы боитесь смерти от рук этого «бога», о котором бормочете — что ж, я могу обеспечить вам верную и бесспорную смерть в противовес тому, что может произойти... или не произойти. Хотел бы кто-нибудь из вас встать на колени и умереть здесь и сейчас — в муках и немилости Шар? Или вы покажете Пламени Тьмы хоть немного послушания, которого она ожидает от тех, кто заявляет, что поклоняется ей?

Когда Ужасная Сестра Клалаэра произнесла эти едкие слова, она плавно спустилась на землю, снимая с пояса печально известную колючую плеть, которой наказывала своих послушников. Заклинатели Ужаса неохотно повернулись лицом к руинам, которые они так поспешно покинули, и начали выбираться из лощины — под серенаду ее хлыста, обрушивающегося на беззащитную спину неподвижного Фемтера. На краю лощины они в не сговариваясь обернулись, чтобы оглянуться назад — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Фемтер с опущенной головой и остекленевшими глазами поднимается на ноги во власти нечестивой магии и, пошатываясь, следует за ними. Его спина превратилась в полоски плоти, над которыми уже жужжали насекомые, а сапоги оставляли кровавые отпечатки на каждом шагу. Клалаэра стряхнула капли его темной крови со своей намокшей плети и мягко улыбнулась им.

— Продолжайте идти, — сказала она вкрадчиво. — Я буду прямо за вами.

Несмотря на нависающую угрозу Начальницы позади них, пять Заклинателей Ужаса продвигались осторожно, когда они поднялись на последний лесистый гребень перед руинами. Слепой напор может означать быструю гибель... и задержка вполне может привести их к шахте, в которой сейчас нет опасных магов, чтобы помешать им мародерствовать.

— Осторожнее, — пробормотал Элрин в тот момент, когда услышал скрип кожи, означавший, что Ужасная Сестра Клалаэра наклонилась вперед, чтобы сильно ударить плетью по чьим-то плечам... возможно, его. — Не следует наносить удар в одиночку, если мы будем работать вместе и...

— Попридержи свои красивые речи, Элрин, — огрызнулась Клалаэра. —Закрой свой рот и показывай дорогу! Между нами и руинами нет ничего, кроме пары пней, кучи бесполезной древесины, твоих собственных страхов и...

— Нас, — прожурчал мелодичный голос. Эльфийский голос. Его владелец поднялся с другой стороны хребта, держа в обеих руках деревянный меч без ножен.

— Прогулка по лесу в наши дни таит в себе так много опасностей, — добавил Звездопад. — Вот, например, мой друг.

Маг Амбрегард поднялся из-за хребта по сигналу и одарил шарранцев короткой улыбкой. В каждой руке он держал наготове по волшебной палочке. Верховная Госпожа рявкнула:

— Убейте их!

— Ну что ж, — театрально вздохнул Звездопад, — если ты настаиваешь. Затем магия вырвалась из него ревущим потоком, который смел волшебные палочки, простые заклинания и жизни борющегося Хрельграта и ошеломленного Велама. Фемтер закричал и слепо побежал обратно в деревья — пока невидимая магия Клалаэры не остановила его, будто петля на шее, и не развернула, бьющегося и стонущего, чтобы медленно направить в бой. Лучи света пронзали бурлящий воздух и сталкивались, когда Элрин и рычащий Далут пытались сразить эльфийского мага, а Амбрегард использовал свои собственные палочки, чтобы прервать и отразить их атаки. Далут закричал от боли, когда шальной луч обнажил кость его плеча. Плоть, сухожилия и одежда — все это вскипело в одно мгновение. Он отшатнулся на пару шагов, примерно в то же время, когда Амбрегард со вскриком и дождем искр отлетел назад, оставив эльфа одного против шарранцев. Начальница Послушников натянула свою самую холодную, жестокую улыбку. Та медленно становилась шире по мере того, как защитное заклинание Звездопада потемнело, замерцало и начало сжиматься под разрядами и вспышками, исходящими от волшебных палочек Заклинателей Ужаса.

— Я не знаю, кто ты, эльф, — почти любезно заметила Клалаэра, — или почему ты решил встать у нас на пути, но, скорее всего, это будет роковое решение. Я могу убить тебя заклинанием прямо сейчас, но я бы предпочла получить ответы на некоторые вопросы. Что это за место? Какая магия кроется здесь, из-за чего это стоит того, чтобы ты потерял свою жизнь?

— Единственное, что поражает меня в людях больше, чем их привычка разделять прекрасный Фаэрун на отдельные «места» без видимой связи с другими, — ответил Звездопад так небрежно, как будто он лениво беседовал со старым другом за бокалом лунного вина, — это их потребность злорадствовать, угрожать и бушевать в бою. Если ты можешь убить меня, сделай это и пощади мои уши. Иначе...

С этими словами он подпрыгнул в воздух, позволив взрывам волшебных палочек шарранцев разрушать лишенные эльфов пни и папоротники, и превратил свой щит в сеть смертоносной силы, которая вцепилась в Начальницу. Она извивалась в воздухе, всхлипывая и рыча, пока ее отчаянные мысленные приказы не заставили Фемтера с ошалевшими глазами подойти и встать под ней. Затем она обрушила свою собственную защиту — и атаку Звездопада, все еще грызущую ее — на беспомощного Заклинателя Ужаса в смертельном потоке, который оставил его шатающейся, ослепленной массой крови и обнаженной кости. Суставы Фемтера Дельдраннуса отказали, и он отправился к своему последнему, вечному объятию с землей. Тут же забытый всеми, он даже не успел закричать. Задыхающаяся Начальница отлетела в воздух, хотя ее заклинание полета начало разрушаться.

Элрин победно взревел, когда его палочки наконец нашли Звездопада, закружив эльфа в рое кусачих снарядов. Амбрегард пытался подняться, его лицо исказилось от боли, когда он наблюдал, как его друга осаждают. Далут направил свою собственную палочку на человека-мага в упор, поверх дымящихся тел павших товарищей, и улыбнулся медленной и мягкой улыбкой испуганному человеку. Затем он развернулся и ударил Ужасную Сестру Клалаэру со всей силой, на которую была способна палочка в его руке. Она рассыпалась, оставив его ни с чем, а плеть, которую так ненавидел и боялся весь Дом Святой Ночи, вспыхнула от конца до конца и закружилась высоко в деревьях, отброшенная бьющимся в конвульсиях дымящимся телом в черной коже. Вдруг скорчившееся тело снова встало в стойку, окруженное потрескивающим черным пламенем, и мертвое лицо Клалаэры с вытаращенными глазами, прогремело:

— Далут, ты умрешь за это!

Голос был хриплым и громоподобным, но двое выживших Заклинателей Ужаса узнали его. Голова Элрина резко повернулась, отрываясь от задачи разорвать бьющееся в конвульсиях, темнеющее тело эльфийского мага.

— Ты лишен благосклонности Шар! Умри без друзей, ложный жрец! — изрекла Темная Госпожа Авроана губами, которые не принадлежали ей. Вспышка черного пламени, которая вырвалось из тела Начальницы, смела священника-отступника, старое и могучее дерево за ним и огромный пень, сотрясла лес вокруг и швырнула Элрина на землю. Последний Заклинатель Ужаса все еще пытался подняться на ноги, когда болтающееся тело Клалаэры, все еще извергающее черное пламя, поплыло вперед.

— Теперь избавимся от назойливых магов, как эльфа, так и человека, и...

Сфера фиолетового пламени, появившаяся из ниоткуда и поразившая то, что осталось от Начальницы, разорвала ее на части, забрызгав деревья вокруг клочьями черной кожи.

— Ах, глупая, это единственное, от чего никто из нас никогда не избавится, — сказал новый голос уменьшающейся и исчезающей сфере черного пламени, которая висела там, где была Клалаера. Элрин уставился на человека в развевающемся черном плаще, который стоял, держа в руке дымящийся, рассыпающийся амулет. — На Фаэруне всегда будут назойливые маги, — сказал новоприбывший умирающему сгустку пламени тоном мрачного удовлетворения. — Я, например.

Элрин вложил всю свою мощь в выпад против этого нового врага, злобно размахнувшись булавой и подпрыгивая в воздух, чтобы вложить весь свой вес в удар.

Размытый порыв металла, однако, не достиг цели. Пришелец вонзил нож в горло жреца с почти деликатной легкостью, обойдя последнего Заклинателя Ужаса, и вежливо сказал:

— Тентар Терамос, Архимаг Башни Феникса, к вашим услугам... похоже, похоронным.

Поперхнувшись чем-то ледяным в горле, которое не проходило, пока приятный мир деревьев и пятнистой тени темнел вокруг него, Элрин обнаружил, что ему не хватает сил ответить.

Пурпурное пламя внезапно вспыхнуло над Алтарем Шар, опалив стоявшую там чашу с черным вином. Избранный послушник высоко держал светящийся нож, который должен был быть в нем погашен, и усердно повторял свою молитву нараспев, не зная, что вспышки фиолетового огня не были частью этого наисвященного ритуала. Он так сосредоточился на плавных словах заклинания, что не заметил, как Темная Госпожа Дома пошатнулась и упала мимо него на алтарь. Из ее конечностей струился пурпурный огонь. Вино шипело и брызгало под ней, пока она билась, подняв лицо и уставившись на черный круг с пурпурной каймой, украшавший сводчатый потолок высоко вверху. Авроана все еще выгибалась дугой и пыталась набрать достаточно воздуха, чтобы закричать, когда молитва достигла своих последних триумфальных слов... и нож опустился. Обеими руками послушник направил освященный клинок со светящимися пульсирующими рунами на темных боках вниз, вниз к сердцу чаши, к самому центру груди Темной Госпожи Авроаны. Их взгляды встретились, когда сталь вошла по самую рукоять. Авроана успела увидеть торжествующее ликование, вспыхнувшее в глазах послушника на фоне дикого ужаса от осознания своей ошибки, прежде чем все померкло навсегда.

Задыхаясь, Звездопад сумел приподняться на одной руке. Его лицо исказилось от боли. Большие мокнущие волдыри покрывали весь его левый бок — за исключением тех мест, где расплавленная плоть блестела в свисающих каплях и веревках обожженных сухожилий. Амбрегард, пошатываясь, побежал в его сторону, стараясь не смотреть на Архимага Башни Феникса, своего многолетнего врага. Страх перед тем, что может сделать Тентар, стоящий так близко позади него, был ясно написан на лице Амбрегарда, когда он опустился на колени рядом со Звездопадом и осторожно наложил на раненого эльфа самое мощное исцеляющее заклинание, которое знал. Он не был священником, но даже дураку было ясно, что без посторонней помощи Звездопаду осталось недолго жить. Эльфийский маг вздрогнул в объятиях Амбрегарда, немного осел, затем задышал легче. Его глаза были полузакрыты, а бок все еще выглядел так же, но органы, лишь частично скрытые под ужасными обожженными ранами, больше не были сморщенными и дымящимися. Все же…

Длинная рука протянулась мимо Амбрегарда и коснулась бока Звездопада. Ее пальцы светились исцеляющим сиянием. Вспыхнуло свечение, эльф вздрогнул, и последние осколки чего-то, что висело на цепочке вокруг шеи архимага, рассыпались в летящую пыль. Тентар поспешно поднялся и отступил назад, его рука потянулась к поясу. Амбрегард посмотрел на палочку, которую сжимала его рука, и нерешительно спросил ее владельца:

— Между нами будет насилие?

Тентар покачал головой.

— Когда весь Фаэрун висит на волоске, личные обиды должны быть отложены в сторону. Думаю, что я достаточно повзрослел, чтобы навсегда забыть о них, — он протянул руку. — А ты?

Эльминстер стоял на коленях на холодном камне, пока скользящая, покрытая щупальцами туша приближалась... и приближалась. С почти ленивой легкостью длинное пятнистое сине-коричневое щупальце потянулось к нему, обвилось вокруг его горла. Ледяное пламя страха поднялось по его спине, и Эл задрожал, когда щупальце сжалось почти любовно.

— Мистра, — прошептал он в темноту, — я...

Воспоминание о том, как он держал богиню в своих объятиях, когда они летели по воздуху, невольно пришло к нему, и он воспользовался гордостью, которую это пробудило в нем, чтобы подавить страх.

— Если мне суждено умереть под этими щупальцами, так тому и быть. У меня была хорошая жизнь, и гораздо более долгая, чем у большинства.

Когда его страх растаял, то же самое сделал и скользящий монстр, превратившись в ничто. На мгновение он повисла вокруг него, как липкий дым, прежде чем его окутал внезапный свет. Эл повернул голову к его источнику — и замер в удивлении.

То, что раньше казалось голой каменной стеной, хотя покров мрака мешал разглядеть как следует, теперь было огромной открытой аркой. За ней была просторная комната, заваленная сверкающими золотыми монетами, дорогими статуями и драгоценными камнями — буквально бочонками, полными сверкающих драгоценных камней. Эльминстер посмотрел на все это великолепие и просто пожал плечами. Едва его плечи опустились, как сокровищница погрузилась во тьму, и все ее богатства растаяли… после чего позади него громко запела труба.

Эл обернулся и увидел еще одну огромную, величественную и тепло освещенную комнату. В ней не было сокровищ, а вместо них была толпа людей… члены королевской семьи, судя по их сверкающим одеждам, коронам и гордым лицам. Короли людей и чешуйчатые, похожие на ящериц императоры толкались с мерфолками, которые задыхались в воздухе, все они протискивались вперед, чтобы положить свои короны и скипетры к его ногам, бормоча бесконечные вариации «Я препоручаю тебе себя и все свои земли, великий Эльминстер». Принцессы снимали свои усыпанные драгоценными камнями платья, и предлагали ему и их, и себя, падая ниц, чтобы ухватиться за его лодыжки. Он почувствовал на себе их похожие на перья пальцы, посмотрел во множество преклоняющихся, благоговеющих и жаждущих глаз, затем на мгновение крепко закрыл свои, чтобы собраться с необходимой ему волей. Когда он начал открывать их, вечность спустя, то сказал громко и твердо:

— Мои извинения, и я не хочу обидеть своим отказом, но — нет. Я не могу принять вас или что-либо из этого.

Когда он открыл глаза, все вокруг таяло в нарастающем полумраке, а справа от него разгорался другой свет, на этот раз пятнистый танец истинного солнечного света. Иммейра из Старна Бакралама скользила к нему через светлую комнату, раскинув руки, с этой нетерпеливой улыбкой на лице, предлагая ему себя. Когда она приблизилась, беззвучно произнося его имя на губах и распахнула лиф своего темно-синего платья, Эльминстер тяжело сглотнул, когда воспоминания нахлынули внезапной теплой волной.

Солнце проникало в окна Башни Лиса и касалось пятнистыми пальцами пергаментов, над которыми хмурилась Иммейра. Боги, как кто-то мог понять подобное? Она вздохнула и откинулась на спинку стула, а затем, словно во сне, обнаружила, что встает и скользит через комнату в самый темный угол. На полпути ее пальцы начали теребить застежки и шнуровку, чтобы разорвать перед платья, как будто предлагая себя пустому воздуху. Иммейра нахмурилась.

— Почему?.. — пробормотала она, затем резко вздрогнула, развернулась и снова поправила платье дрожащими пальцами. Ее деловитые пальцы сжались в кулаки, когда она закончила, и она оглядела пустую комнату во всех направлениях, ее лицо побледнело.

— Ванлорн, — прошептала она. — Эльминстер? Я тебе нужна?

Молчание было ей ответом. Она разговаривала с пустой комнатой, ведомая своими собственными фантазиями. Раздраженная, она направилась обратно к своему креслу... и остановилась на полпути, когда внезапное ощущение, что за ней наблюдают, нахлынуло на нее. За этим последовала волна невероятного покоя и тепла. Иммейра поймала себя на том, что улыбается пустоте, такая довольная, какой она никогда себя не чувствовала. Она просияла, оглядев пустую комнату вокруг себя, и со вздохом села обратно. Солнечные блики заплясали на ее пергаментах, и она улыбнулась воспоминанию о стройном мужчине с ястребиным носом, спасающем Старн на ее глазах. Иммейра снова вздохнула, тряхнула головой, чтобы убрать волосы с глаз, и вернулась к задаче , кто в Старне должен что сажать, чтобы у всех было достаточно еды, чтобы с комфортом пережить зиму.

Ее теплое, страстное рвение и надежда, ее восторг… Эльминстер потянулся к Иммейре, на его лице появилась широкая улыбка — улыбка, которая застыла, когда его осенила мысль: была ли эта энергичная молодая женщина своего рода наградой для него, чтобы отметить его уход со службы Мистре? Он отдернул руки от приближающейся женщины и яростно сказал тьме:

— Нет. Давным-давно я сделал свой выбор... идти долгой дорогой, темным путем и знать, что такое опасность, приключения и гибель. Я не могу отступить от этого сейчас, потому что пока я нужен Мистре, Мистра нужна мне.

При его словах Иммейра и залитая солнцем комната позади нее растаяли, превратившись в падающие пылинки угасающего света, которые опустились далеко под ним в огромную темную пустоту, в которой он висел, пока его глаза больше не могли их видеть. Внезапно справа от него хлынул свежий солнечный свет. Эльминстер повернулся к нему и обнаружил, что смотрит в длинную комнату, уставленную рядами книжных полок, которые доходили до высокого потолка. Залитые солнцем пылинки густо висели в воздухе, и сквозь их блеск Эльминстер мог видеть, что полки были забиты томами заклинаний, и ни один дюйм не оставался пустым. Из некоторых корешков торчали ленты, другие светились таинственными рунами. Удобное на вид кресло, скамеечка для ног и приставной столик манили с правого конца этой библиотеки. Боковой столик был завален книгами. Эл сделал шаг вперед, чтобы получше рассмотреть их, и обнаружил, что жадно направляется в комнату. «Заклинания Аталантара», — четко гласила позолоченная надпись на одном корешке. Эл нетерпеливо протянул руку и позволил ей упасть обратно на бок, пробормотав:

— Нет. У меня разрывается душа, когда я отказываюсь от такого знания, но… где удовольствие от поиска новой магии, овладения ею с помощью догадок и анализа пробных заклинаний?

Комната не погрузилась во тьму, как это делали все предыдущие видения. Эль оглядел больше книг с заклинаниями, чем он мог надеяться собрать за целое столетие упорного поиска, и сглотнул. Затем, словно во сне, он сделал шаг к ближайшей полке, потянувшись за особенно толстым томом, который носил название «Сборник нетерезских заклинаний Галагарда». Он был... в нескольких дюймах от кончиков его пальцев, когда Эл развернулся и прорычал:

— Нет!

В отголосках этого восклицания его мир снова потемнел и опустел, пыльная комната исчезла в одно мгновение, и он снова стоял в темноте и на темноте, один. Свет приблизился из черного бархатного небытия и превратился в человека в богато украшенных одеждах с высоким воротником, стоящего на каменном полу с волшебным посохом, подмигивающим и гудящим в руке. Не видя Эльминстера, мужчина мрачно смотрел вниз на мертвую женщину, распростертую на камнях перед ним. От ее тела поднимался легкий дымок, а лицо застыло в вечном крике страха.

— Нет, — устало сказал мужчина. — Хватит. Я нахожу, что «Первый среди Ее Избранных» — это пустое хвастовство. Найди другого дурака, который будет твоим рабом на протяжении веков, леди. Все, кого я любил — все, кого я знал, — мертвы, моя работа сметается каждым новым поколением заклинателей, Фаэрун превращается в бледную тень того, что я видел в юности — и больше всего я... так... невероятно... устал.…

Мужчина напряг руки и сломал свой посох с внезапным приливом силы. Голубой свет вспыхнул на сломанных концах, закружившись за мгновение до того, как мощный взрыв высвободившейся магии слился в стремительную волну. Отчаявшийся Избранный вонзил одно копье, похожее на сломанный конец древка, себе в грудь. Он запрокинул голову в беззвучном вздохе или крике — и упал в кружащуюся пыль за мгновение до того, как поток магии вокруг стал ослепительным.

Эл отвел взгляд от этой вспышки — и обнаружил ее миниатюрное отражение в другом месте, в сфере прорицания размером с ладонь, над которой склонился лысый мужчина в красных одеждах. Мужчина торжествующе потряс кулаком при виде того, что увидел в глубине кристалла, и прошипел: — Да! Да! Теперь я Первый среди Избранных Мистры — и если они думали, что Элтаэрис был властным, они научатся преклонять колени и дрожать от страха под захватывающим заклинания скипетром Уиркимбранда! Хахахаха! Слабые с таким же успехом могут убить себя прямо сейчас и отдать свою силу тому, кто еще способен ею владеть — мне!

Безумный крик все еще звенел в ушах Эльминстера, когда эта сцена исчезла, и круг света возник прямо рядом с последним принцем Аталантара. Вместе с ним выплыл кинжал — и когда Эл увидел его, тот медленно повернулся и поднялся, подставляя рукоять его руке. Эл посмотрел на него, улыбнулся и покачал головой.

— Нет. Это выход, которым я никогда не воспользуюсь, — сказал он. Кинжал исчез — и быстро появился слева от Эльминстера, в руке человека в мантии, стоявшего спиной к Элу, который быстро вонзил его в спину другого человека в мантии. Жертва напряглась, когда из его раны вырвалось голубое сияние, и лезвие кинжала убийцы вспыхнуло синим пламенем, которое быстро поглотило его. Умирающий мужчина повернулся, из его раны сочился след из крошечных звездочек, и Эл увидел, что это был Азут. Лицо исказилось от боли, бог голыми руками вцепился в лицо человека, который ударил его, — и исходящее от него сияние показало Элу лицо отшатнувшегося убийцы. Убийцей Азута был… Эльминстер.

— Нет! — закричал Эл, разгребая видение руками. —Прочь! Прооочь!

Две фигуры боролись друг с другом в самом сердце распространяющегося облака голубых звезд, не обращая на него внимания.

— У меня нет таких амбиций, — прорычал Эл, — и никогда не будет, ди милости Мистры. Я доволен тем, что хожу по Фаэруну и знаю его пути больше, чем знаю глубокие тайны... Ибо как я могу по-настоящему оценить одно без другого?

Умирающий Азут закружился, и из звезд, которые были его кровью, вышел человек, которого Эль знал по воспоминаниям, не своим собственным, а которыми однажды поделились с ним в Миф Дранноре. Это был Раумарк, король-волшебник Нетерила, который пережил падение этого упадочного королевства, чтобы стать одним из основателей Халруаа. Раумарк Могучий стоял один в зале с толстыми белыми колоннами и обширными гулкими пространствами, на вершине высокого помоста, и его лицо было бледным и мрачным. Он осторожно сотворил вращающийся завиток дезинтеграции, проверил его, протащив через одну из гигантских колонн. Потолок провис, когда верхняя часть срезанной колонны обрушилась тяжелыми осколками на невидимый этаж внизу. Раумарк с каменным лицом наблюдал за обвалом и вернул завиток назад, сразу за край помоста. Он ему, как будто был удовлетворен — и прыгнул сквозь него. Сцена умерла вместе с Раумарком, и ее сменил вид пыльной гробницы. Человек, которого Эл не узнал, но каким-то образом знал, что он был Избранным Мистры, доставал старый и потрепанный гримуар из заплечного мешка и помещал его в открытую шкатулку. Ту же задачу Эл так часто выполнял для Леди Тайн. Этот Избранный, однако, был охвачен кипящей яростью, его глаза горели почти безумием. Он вытащил из шкатулки покрытый паутиной череп, заглянул в его незрячие глазницы и прорычал:

— Заклинание за заклинанием я просто отдаю, в то время как мое тело рассыпается, становится глухим и спотыкающимся. Через несколько зим я стану таким же, как ты! Почему другие должны вкушать награды, которые я раздаю, в то время как я этого не делаю? А?

Он швырнул череп обратно на место и с силой захлопнул каменную крышку, скрежет которой прозвучал так громко, что Эл поморщился. Избранный шагнул вперед с красным огнем в глазах и сказал:

— Жить вечно — почему бы и нет? Захвати здоровое тело, уничтожь его разум, доведи его до гибели, а затем возьми следующее. У меня были заклинания в течение долгого времени — почему бы не использовать их?

Он продолжил решительно шагать, проходя, как призрак, сквозь Эльминстера, но когда аталантарец повернул голову, чтобы посмотреть, что случилось с Избранным, человек исчез, а гробница, которую он оставил, быстро исчезла позади него.

— Такая пустая трата времени, — пробормотал Эл, и в его глазах заблестели непролитые слезы. — О, Мистра, Моя Леди, неужели это должно продолжаться? Не мучай меня больше, но дай мне какой-нибудь знак. Достоин ли я служить тебе отныне? Или ты так недовольна мной, что я должен просить тебя о смерти? Леди, скажи мне!

Было потрясением почувствовать внезапное покалывание губ на своих — должно быть, это были губы Мистры, потому что при их прикосновении трепет необузданной силы пронзил его, заставляя чувствовать себя бодрым, энергичным и могущественным. Эльминстер открыл глаза, подняв руки, чтобы обнять ее — но Леди Плетения была не более чем уменьшающимся ликом света, недоступным для него и быстро удаляющимся в пустоту.

— Леди? — выдохнул он почти в отчаянии, протягивая к ней умоляющие руки. Мистра улыбнулась.

— Ты должен быть терпелив, — тихо донесся до его уха ее спокойный голос. — Я навещу тебя должным образом в свое время, но сначала я должна поставить перед тобой задачу: долгую, возможно, самую важную, за которую ты когда-либо возьмешься, — ее лицо изменилось, стало печальным, и она добавила: — Хотя я могу предвидеть по крайней мере еще одну задачу, которую можно было бы счесть важной.

— Какая задача? — выпалил Эл.

Мистра теперь была немногим больше, чем мерцающая звезда.

— Скоро, — сказала она успокаивающе. — Ты узнаешь очень скоро. Теперь возвращайся на Фаэрун — и исцели первое раненое существо, которое ты встретишь.

Темнота растворилась, и Эл обнаружил себя снова одетым. Он стоял в лесу снаружи развалин. В нескольких шагах двое людей разговаривали с эльфом. Все трое сидели, прислонившись спинами к стволам старых корявых деревьев. Они прервали свой разговор, чтобы посмотреть на него с некоторой тревогой. У одного из магов внезапно в руке появилась волшебная палочка. Направив его на Эльминстера, он холодно спросил:

— А ты..?

Эл улыбнулся и сказал:

— …был бы давно мертв, Тентар Терамос, не будь у Мистры других планов. Трое магов уставились на него, и эльф довольно нерешительно спросил:

— Ты тот, кого они называют Эльминстером, не так ли?

— Это я, — ответил Эл, — и миссия, возложенная на меня, состоит в том, чтобы исцелить тебя.

Игнорируя внезапно появившийся арсенал волшебных палочек и мерцающих колец, он наложил исцеляющее заклинание на Звездопада, затем еще одно на Амбрегарда. Он и Тентар встретились взглядами, когда он закончил свои наложения, и Эл наклонил голову в сторону руин и спросил:

— Значит, все кончено?

— Все, кроме выпивки, — ответил Тентар, и внезапно в его руке появилась пыльная бутылка вина. Он потер этикетку, подозрительно вгляделся в нее, вытащил пробку, понюхал и улыбнулся.

— Магия, кажется, снова надежна, — объявил он, протягивая другую руку и наблюдая, как в ней появляются четыре хрустальных кубка.

— Я думаю, что эта потребность Мистры в прошлом, — сказал ему Эл. — Проведено испытание, и были отбракованы многие темные маги.

Тентар нахмурился и сказал:

— Таков путь жестоких богов — отнимать у нас самое лучшее и яркое. Амбрегард пожал плечами, принимая стакан и наблюдая, как из воздуха появляются еще несколько бутылок.

— Это путь богов, — добавил он, — забрать нас всех в конце концов.

Затем Звездопад сказал:

— Моя благодарность за исцеление, Эльминстер. Что касается путей богов, я верю, что никто из нас не был создан для долгой жизни. Эльф, гном, человек... даже, я думаю, сами наши боги. Течение слишком многих лет что-то делает с нами, сводит нас с ума... Потери — друзей, возлюбленных, семьи, любимых мест — и одиночество. Таких, как я, ждет награда, но это не делает пребывание здесь менее мучительным. Это только дает нам возможность взглянуть на что-то помимо нынешней боли.

Эльминстер медленно кивнул.

— В твоих словах вполне может быть правда.

Затем он искоса посмотрел на Звездопада и спросил:

— Встречались ли мы, пусть и ненадолго, в Миф Дранноре?

Лунный эльф улыбнулся.

— Я был одним из тех, кто не согласился с коронелем по поводу допуска других рас в Светлый Город, —признался эльф. — И все еще не соглашаюсь. Это ускорило наш уход и не принесло нам ничего, кроме кражи всех наших секретов. И ты был тем, кто взломал ворота. Я ненавидел тебя и желал тебе смерти. Если бы существовал простой, бесследный способ, я мог бы ее устроил.

— Что остановило твою руку? — тихо спросил Эл.

— Я несколько раз оценивал тебя, на праздниках, в Мифале и после. И ты был таким же одиноким, как мы, и старался изо всех сил. Я отдаю тебе должное, человек. Ты сопротивлялся нашим подначкам, вел себя достойно и преуспел. Твои добрые дела переживут тебя.

— Моя благодарность, — .ответил Эльминстер. Его глаза блестели от слез, когда он наклонился, чтобы обнять эльфа. — Услышать это было очень важно.

«Прекрасная Дева» была переполнена. Похоже, последней идеей великого герцога было послать огромные вооруженные караваны по опасной дороге. Рипплстоунс выглядел как скотный двор, где повсюду всхрапывали и двигались звери. Внутри, слегка защищенные от пыли, пусть и не от шума, Белдрун, Табараст и Каладастер сидели за одним столом с надменным магом с Побережья Мечей, держа в каждой руке полные кружки. Разговор шел о заклинаниях, побежденных чудовищах и неупокоенных волшебниках, восставших из своих гробниц. Народ толпился вокруг, чтобы послушать.

— Да это же ничто! — рычал Белдрун. — Меньше, чем ничего! В этот самый день, в сердце Мертвого Места, я стоял рядом с богом Азутом!

Маг с Побережья усмехнулся с открытым недоверием, и подстегнутый этим Белдрун поспешил продолжить:

— О, да, Азут, говорю я тебе, и…

Каладастер и Табараст обменялись молчаливыми взглядами, кивнули и единодушно поднялись и стали рыться в рюкзаке Каладастера, в то время как их товарищ продолжал рычать, тыча пальцем в нос ошарашенного мага с Побережья.

— Говорю тебе, ему нужна была наша помощь. Наши заклинания спасли положение — он так и сказал! — и он дал нам понять...

— Что мы заслужили эти волшебные мантии! — торжествующе встрял Табараст, выставляя на всеобщее обозрение дерзкое черное платье. Последовавший за этим взрыв смеха угрожал сотрясти сам потолок гостиницы и обрушить на всех хлопающих по столу, улюлюкающих пьяниц, но, когда их смех наконец затих, из дверного проема раздался пронзительный смешок. Те, кто обернулся, чтобы увидеть его источник, замерли.

— Выглядит почти моего размера, — радостно сказала колдунья Шариндала четырем разинувшим рты магам. — И мне действительно нужно что-то, чтобы сохранить свою скромность, как вы можете видеть.

Леди из Зала Обожженного Камня прикрывалась только своими длинные шелковистыми каштановыми волосами. Они скрывали ее грудь и бока, когда она шагала вперед, но ни один мужчина не мог не заметить, что, кроме ее локонов, она была обнажена от макушки головы до бедер, а дальше плоть заканчивалась, являя до пола голые кости.

— Вы позволите? — спросила она, протягивая руку за одеждой. Вокруг нее несколько человек соскользнули со своих мест, упав в обморок, и послышался топот ног в сапогах к двери. Внезапно в «Прекрасной деве» образовалось пустое пространство, окруженное бледными таращащимися мужчинами.

— Мне нужно наложить на себя еще несколько заклинаний, прежде чем я смогу что-нибудь есть или пить, — объяснила Шариндала, — и это довольно неловко…

Табараст с испуганным возгласом выхватил платье из пределов ее досягаемости, но Каладастер встал перед ним, стягивая свою мантию. Он стащил ее через голову, через мгновение, обнажив пухлое волосатое тело, одетое в бриджи и подтяжки, которые были жесткими и блестящими от возраста и грязи.

— Он не слишком чистый, миледи, — нерешительно сказал он, — и, вероятно, будет висеть на вас свободно как палатка, но... возьмите его от чистого сердца.

Длинная, тонкая белая рука взяла его, и наградой была улыбка.

— Каладастер? Ты был совсем мальчишкой, когда я... О, боги, неужели это было так давно?

Каладастер сглотнул, покраснел и облизнул губы, которые внезапно показались очень сухими.

— Что с вами случилось, леди Шари?

— Я умерла, — просто ответила она, и в комнате воцарилась полная тишина. Затем волшебница накинула предложенное одеяние и улыбнулась мужчине, который подарил его ей. — Но я вернулась. Мистра указала мне путь.

В толпе послышался ропот. Шариндала взяла ладонь Каладастера в одну руку, а его кружку в другую. Ее прикосновение было прохладным, мягким и вполне нормальным. Она мягко сказала:

— Пойдем, прогуляйся со мной. Нам о многом нужно поговорить.

Когда они вместе направились к двери, полу-скелетная волшебница остановилась перед магом с Побережья и добавила:

— Кстати, сэр: все, что было сказано об Азуте здесь этим вечером, правда. Верите вы в это или нет.

Они вышли за дверь в такой глубокой тишине, что людям приходилось хватать ртом воздух, когда они снова вспоминали, что нужно дышать.

Казалось, он снова потерял сапоги и шел босиком по лунному свету где-то в Фаэруне, где все еще должно было царить послеполуденное солнце. Мгновение назад он разговаривал с тремя магами в лесу, начали доставать сыр к вину — и теперь он был здесь, лишь мельком увидев их испуганные лица при виде того, как он исчезает.

Так где же именно это здесь?

— Мистра? — с надеждой спросил он вслух. Лунный свет поднялся вокруг него в серебряное пламя, которое не горело, а вместо этого посылало через него трепет силы, и это пламя сформировалось в руки, которые обняли его. — Моя леди, — выдохнул Эльминстер, почувствовав мягкое прикосновение знакомого тела к своему — снова исчезла его одежда; как она это сделала? — и покалывающее прикосновение ее губ. Он жадно поцеловал ее в ответ, и серебряный огонь пронесся по нему, когда их тела задрожали в унисон. Он попытался погладить мягкое, колеблющееся пламя — только для того, чтобы обнаружить, что ничего не держит и снова стоит во тьме, а Мистра оказалась неподалеку в виде столба серебряного огня.

— Мистра? — спросил ее Эл, позволив голосу выдать немного одиночества, которое он чувствовал.

— Пожалуйста, — умоляюще прошептала богиня, — Мне так же тяжело, как и тебе... Я не должна задерживаться. А ты искушаешь меня, Эльминстер... ты так искушаешь меня.

Серебряное пламя закружилось, и голодный рот сомкнулся на Эле на одно долгое, прекрасное мгновение. Пламя сокрушило и пронзило его, превратившись в великолепие, которое заставило его плакать, стонать и корчиться одновременно.

— Эльминстер, — сказал ему этот музыкальный голос, пока он парил в туманном блаженстве, — я отправляю тебя сейчас в башню Серебряной Руки, чтобы взрастить трех Избранных.

— Взрастить? — испуганно спросил Эл. Его блаженство сменилось тревогой. Казалось, сквозь интонации богини пробивался смех, когда она сказала: — Ты найдешь трех маленьких девочек, ожидающих в башне, одиноких и неуверенных. Будь для них добрым дядей и наставником. Корми их, одевай и учи, как быть и кем быть.

Эльминстер сглотнул, наблюдая, как Мистра снова превращается в далекую звезду.

— Тебе запрещено контролировать их разум или принуждать, кроме самых исключительных обстоятельств, —добавила она. — Когда они станут старше, позволь им продвигаться вперед, строить свою собственную жизнь. Тогда твоя задача будет состоять в том, чтобы тайно наблюдать за ними, время от времени приезжать и помогать, чтобы обеспечить их выживание, но не направлять их, если они не обратятся за твоим советом... и мы оба знаем, как часто своевольные Избранные обращаются за советом к другим, не так ли?

— Мистра! — в отчаянии воскликнул Эл, протягивая к ней руки.

— О, клянусь Плетением, не усложняй, — пробормотала Мистра, и поцелуй и ласка, которые воспламенили его, затем закружили и унесли прочь.