Через некоторое время в кабинет вошла Зоя Павловна и робко присела на краешек стула. Выглядела она весьма не здоровой. Ее глаза были испуганными, губы белыми, пальцы дрожали.
– Вы действительно думаете, что это я убила Локридского? – спросила она надорванным голосом.
– Почему вы так решили? – поднял брови Карасев.
– Алла Григорьевна мне сказала, что я подозреваемая номер один. Это правда?
Карасев не смог сдержать улыбку, подумав, что этим средневолжским холмсам уже все давно известно. Ох уж эти провинциалы! Они всегда все знают наперед. У них свои соображения и версии, и следователи с красными дипломами для них вечные дилетанты.
– Успокойтесь, Зоя Павловна. Я еще ни к какому решению не пришел, – ответил Карасев. – Лучше скажите мне, в котором часу вы вчера ушли из музея?
Михайлова страдальчески сморщила лоб и уставилась в пространство. После некоторых раздумий она неуверенно произнесла:
– Кажется, около восьми. Точно! Было без пяти восемь, когда сантехники допили свою вторую бутылку. Первую они откупорили в половине шестого. Это я помню хорошо. Потому что услышала внизу шлепок от пробки и сразу посмотрела на часы. Я спустилась в подвал – и точно! На столике уже был приготовлен сырок, и один из них разливал по чашкам «Портвейн». Я им сказала: «Учтите, в шесть заканчивается мой рабочий день, и я закрываю подвал независимо от того, успеете вы со своими батареями, или нет». Словом, предупредила, что сидеть из-за них не намерена. Мастера заверили, что до шести закончат и с батареями, и с бутылкой, хотя у них с продувкой еще, кажется, конь не валялся. Так вот, в шесть они только начали откручивать первую заглушку. Я естественно, была рядом и наблюдала, как они работают. Им, видимо, надоело, что я за ними надзираю, и они ушли за шкаф. Развели там бурную деятельность: начали стучать, скрежетать ключами. Я дважды поднималась наверх, а они там все скрежетали и стучали. Но это так, для отвода глаза. Главное для них было – оприходовать бутылку.
– Зачем же вы поднимались наверх? – спросил Карасев.
– Как зачем? Все уходят домой, а я сижу в подвале с двумя мужиками. Мне директриса велела сидеть до тех пор, пока они не закончат. А потом она велела сдать музей на пульт. Ну, я сидела и ждала, как велела директриса, а вовсе не потому, что мне очень нравится оставаться после работы. Где-то часам к семи мое терпение лопнуло. Я заглянула к ним за шкаф и увидела, что они откупоривают новую бутылку. Ну, я, разумеется, начала ругаться, а они: «Зоя Павловна, еще пять минут и уходим». После этого прошло не пять минут, а пятьдесят. Я засекла. В восемь мы обычно сдаем музей на пульт. Тут мне ничего уже не оставалось, как просто их выгнать. Они хотели оставить свои грязные инструменты прямо в хранилище, но я не позволила. Слесаря бросили чемодан с ключом и проволокой в коридоре…
Тут Михайлова осеклась и испуганно подняла глаза на следователя. Следователь улыбнулся.
– Что же вы остановились, Зоя Павловна? Продолжайте, я слушаю.
– А чего тут продолжать? Получается, я виновата, что убили Локридского. Если бы я позволила слесарям оставить инструменты в подвале, тогда бы, возможно, сторожа оставили живым, поскольку его прибить было бы не чем. Но поймите, в хранилище не должно быть ничего постороннего.
– Я понял, понял! Пожалуйста, дальше, – нетерпеливо защелкал пальцами Карасев. – Итак, сантехники бросили свой инструмент в коридоре и проследовали на выход…
– Ну да! На выход! Они вышли на улицу, а мы со сторожем начали сдавать музей на пульт. Сначала сделали пробную сдачу. Объект на пульт взялся. Потом, после того, как я вышла из музея, сторож закрыл за мной дверь, и я увидела, как перестала мигать лампа сигнализации, которая находится в предбаннике. Это значит, что сигнализация принялась нормально.
– Вы перезванивали из дома?
– А зачем? Если бы сигнализация не принялась, за мной приехали бы ночью. Из вневедомственной охраны любят приезжать ночью.
– С этим понятно! – поднял ладонь Карасев. – Вчера вы ушли на два часа позже, а сегодня явились на час раньше. С чем это связано?
– Дело в том, что мы ежегодно обновляем список экспонатов музейного фонда, – занервничала Зоя Павловна. – Я хотела сегодня утром до начала работы завершить этот список, чтоб над душой никто не висел, потому что днем нет никакой возможности. Сами понимаете! Без конца дергают: то начальство, то корреспонденты, а тут еще жэковские работнички свалились на мою голову…
– Понятно, – нетерпеливо перебил Карасев. – Скажите, в котором часу вы сегодня пришли на работу и кто вам открыл дверь?
– Дверь? – удивилась женщина. – А дверь никто не открывал. Она была открытой. То есть – незапертой. Но сначала я этого не заметила. Подошла к двери, посмотрела на часы – было без пятнадцати восемь – и стала звонить. Звоню – никто не отзывается. Тогда я стала барабанить кулаками, и тут увидела, что дверь не заперта. Ну, я, естественно, вошла и сразу направилась в комнату к сторожу.
– Минуточку! Если вы открыли дверь, то должна сработать сигнализация. Должно замигать лампочка и зазвенеть сирена!
– Нет! Ничего не замигало и не зазвенело. Сигнализация не сработала. Потому что к датчику на двери был прилеплен магнит. Пластилином. Но это я заметила потом, когда вышла из каптерки. А когда зашла в комнату сторожа, увидела, что все ячейки на «Рубине» горят, и лампочка входной двери тоже горит. Тогда я вернулась к входным дверям и увидела, что к датчику прилеплен магнит.
– Так-так… – насторожился Карасев. – Значит, дверь была разблокирована посторонним магнитом. Ну и вы его, естественно, отлепили.
– Я? Нет, не отлепляла.
– Почему?
– Не знаю. Как-то не пришло в голову. Да и стул для этого нужен.
– То есть, вы хотите сказать, что он до сих пор там висит?
– Наверное! – пожала плечами Зоя Павловна.
– Пойдемте, покажете! – поднялся со стула Карасев.
Они отправились в вестибюль, где растерянными кучками толпились сотрудники музея, которые совсем не собирались расходиться по своим местам. При виде следователя они притихли и замерли, уставившись на него. Однако никакого магнита на датчике не оказалось. Следователь обследовал пол, заглянул под ковер, даже вышел на крыльцо. После чего вопросительно уставился на Михайлову. Но та в ответ только развела руками.
– С утра был! Видела собственными глазами…
Их окружили любопытные работники музея. Узнав, в чем дело, они добровольно присоединились к поискам пропавшего магнита. Когда служащие совместно с криминалистами перерыли весь вестибюль, Карасев попросил эксперта обследовать датчик. «Соколиный глаз» тут же взгромоздился на стул и застыл на нем с увеличительным стеклом. Присутствующие перестали дышать. Скрупулезно осмотрев косяк через лупу, эксперт цокнул языком и нанес на датчик порошок. Однако пальчики не проявились. Бородач спрыгнул со стула и доложил:
– Пластилин на датчике был. Подтверждаю. Цвета коричневого. Свежести не первой. Магнит прикреплялся к нему на два пластилиновых катышка. Все было сделано очень аккуратно: пальцы не коснулись датчика. Также аккуратно магнит был снят.
– Кем? – нахмурился Карасев.
– Я знаю, кем! – воскликнула уборщица. – Точнее, кем, не знаю? Зато знаю, где лежит магнит. Он у сторожей на шкафу. Пойдемте, покажу!
Представители органов направились в каптерку за техничкой. За ними двинулась вся толпа музейных служащих. У входа в каптерку Карасев обернулся и тактично объяснил работникам культуры, что расследование преступления – дело больше индивидуальное, нежели коллективное. Директриса сразу поняла намек и в приказном порядке попросила всех разойтись по своим кабинетам. Однако никто не разошелся.
В это время уборщица подставила к шкафу стул и, забравшись на него, начала энергично шарить по поверхности. На шкафу стояла посуда, в шкафу висела грязная роба, а под ногами валялась старая обувь.
– Вот здесь он был! А сейчас нет. Это был общий магнит. Им пользовались все сторожа, – лепетала уборщица, обшаривая верх ладонью.
– Что, значит, пользовались? – удивился Карасев.
– Да неужто не понимаете? – в свою очередь удивилась уборщица. – Вещь для сторожей необходимая. Если требуется среди ночи куда-то отлучиться, нужно прилепить магнит на дверной датчик и преспокойно дуй во все четыре стороны.
– Как это дуй? – сделала большие глаза директриса.
– А что? Музей все равно под сигнализацией, – не моргнув, ответила техничка.
– А входная дверь пусть остается открытой?
– Ну и остается! – пожала плечами уборщица. – А кто об этом знает? Кому в голову взбредет ночью пойти в музей, когда в него и днем-то никто не ходит.
Алла Григорьевна сделалась пунцовой.
– И часто, таким образом, сторожа отлучаются ночью? – сверкнула глазами директриса.
– А это уж я не знаю, – развела руками уборщица. – Я ночью здесь не присутствую… в отличие от некоторых…
Глаза Аллы Григорьевны сделались еще больше. Она хотела разразиться несусветной бранью, но тут эксперт потребовал второй стул. Взгромоздившись на него, «Соколиный глаз» в глубочайшей тишине принялся обследовать поверхность шкафа через свою фирменную лупу. Обнюхав каждый сантиметр, он спрыгнул на пол и с досадой бросил техничке:
– Зря вы сейчас там руками шарили!
– Эх, Вера, Вера! – всплеснула руками директриса. – Ну, кто тебя учил по шкафам шарить? Ты затерла все отпечатки.
– А там и не было никаких отпечатков! – нагло заявила уборщица. – Там была только пыль.
– Вот пыль как раз и была мне нужна, – процедил сквозь зубы эксперт.
– Вспомнила! – хлопнула себя по лбу уборщица. – Пыли там тоже не было. Я три дня назад ее стерла.
– Одного другого не легче, – закатила глаза директриса.
– Когда стирали пыль, магнит видели? – спросил Карасев.
– А как же! – вскинула руки уборщица. – Хотя вру! Магнита не было. Ей Богу! Даю башку на отсечение, три дня назад магнита на шкафу не было.
– А кто дежурил три дня назад? – спросил следователь.
– Локридский дежурил, – ответила директриса.