Испания от античности к Средневековью

Введение. РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ ИЛИ ПОЗДНЯЯ ДРЕВНОСТЬ?

Во второй половине XIX в. Э. Фримен разделил всю историю, как ему казалось, мира, а в действительности только его европейско-средиземноморской части, на три большие эпохи: до Рима, Рим и после Рима^{1}. И в этом делении была своя логика. Только в рамках Римской империи европейско-средиземноморский мир обрел политическое единство. Территории, оставшиеся за пределами империи, стадии государственности в то время еще не достигли. И после Рима, несмотря на неоднократные попытки, этот мир такого единства более и не достиг. Однако если принимать во внимание другие составляющие исторического процесса — внутриполитическую, экономическую, социальную, правовую, культурную, включая религиозную, — проблема окажется гораздо более сложной. А если рассматривать историю под углом зрения Э. Фримена, то в таком случае встают два важных вопроса: когда европейско-средиземноморский мир потерял свое единство? Что означает «после Рима»? Ответы на эти вопросы далеко не однозначны.

В период так называемого кризиса III в. Римская империя порой теряла свое единство. И до этого были случаи, когда империей правили два императора (например, Веспасиан и Тит, Марк Аврелий и Люций Вер), но они правили совместно, и, как правило, фактическое правление осуществлял один из них. В III же веке, не говоря об узурпаторах, время от времени появлявшихся в разных частях империи, на ее территории возникли фактически совершенно независимые государства — Пальмирское царство и Галльская империя. Они были уничтожены императором Аврелианом в 70-х гг. III в., и единство было восстановлено. И после этого Римская империя не раз распадалась на отдельные части, управляемые самостоятельными императорами, потом снова объединялась. В 364 г. только что избранный императором Валентиниан I назначил августом Востока своего брата Валента, и обе части империи, официально сохраняя единство, на деле стали отдельными государствами. Когда Валент в 378 г. погиб в битве с вестготами, августом Востока был назначен Феодосии. В 394 г. Феодосии объединил под своей властью обе части империи, но уже через несколько месяцев в январе 395 г. умер, оставив власть двум сыновьям — Аркадию и Гонорию, которые стал править в разных частях государства — на Востоке и на Западе. В 397 г. Аркадий сделал фактическим правителем части империи — Иллирика — вестгота Алариха, что привело к созданию там на некоторое время первого варварского государства на территории Римской империи. А в 418 г. по новому договору Вестготское королевство было создано в Юго-Западной Галлии, и оно пережило Западную Римскую империю. Еще до этого варвары, вторгнувшиеся Испанию, разделили эту страну между собой и действовали там совершенно самостоятельно, вступая в борьбу как с Римом, так и между собой. В V в. на территории Западной Римской империи было создано несколько таких варварских государств. Одни из них заключали с имперским правительством особый договор — foedus, и считались федератами империи, формально признавая власть императора, другие с самого начала были полностью самостоятельны. Да и первые с течением времени обрели полный и формальный суверенитет. Так что еще во время существования Римской империи политического единства европейско-средиземноморского мира не было. И в таком случае какую дату для начала эпохи «после Рима» надо избрать?

Кроме того, понятие «после Рима» тоже требует объяснения. Римляне всегда сознавали и ощущали непрерывность своей истории. Распад империи на две части не означал конца Рима. Свержение последнего императора Западной Римской империи Ромула Августула в 476 г. не было концом Римской империи как таковой. Правда, сам город Рим и Италия, колыбель государства, оказались под властью варваров. Но император сохранился в Константинополе, и, следовательно, сохранилась Римская империя. Еще задолго до 476 г. Рим перестал быть резиденцией императоров. На Востоке со времени Константина эту роль играл Константинополь. На Западе императоры предпочитали держать свой двор и свое правительство либо вблизи наиболее угрожаемой границы на Рейне, либо позже в Северной Италии — сначала в Милане (Медиолане), а затем в Равенне. В VI в. войска императора Юстиниана снова подчинили Рим и Италию, а также некоторые другие страны, ранее захваченные варварами. И хотя столицей фактически остался Константинополь, единство империи, казалось, было восстановлено. Правда, через некоторое время эти завоеванные территории были вновь утрачены. Но сама Римская империя оставалась. В 800 г. в Риме императором был провозглашен франкский король Карл. Так снова возникли две империи — Восточная, православная, и Западная, католическая. Империю франкских королей сменила Священная Римская империя германской нации. И хотя в конце концов был принят постулат, что «каждый король — император в своих владениях», наличие этой империи обусловливало идеологическую преемственность с Римской империей далекой древности. В 1453 г. под ударами турок пал Константинополь, а в 1806 г. под давлением Наполеона отказался от своего римского титула император Франц. Только с этого времени, строго говоря, не стало Римской империи. Надо ли включать все это время в римскую эпоху? А если нет, то где граница этой эпохи?

Проблема хронологической грани между римской и послеримской эпохами очень спорна. Все зависит от выбора критерия этой грани. И в разных историографических школах этот критерий был различен. Им могли считать 325 или 330 г., т. е. год I Вселенского Никейского собора, когда христианство фактически стало государственной религией, или освящения Константинополя, официально ставшего новой столицей империи. Так, например, был решен этот вопрос в первом издании «Кембриджской древней истории». За такую грань можно принимать 395 г., год смерти Феодосия, после чего Римская империя окончательно распалась. С этого года обычно начинают специалисты историю Восточной Римской империи — Византии. Для этой грани вполне подходит 410 г., когда варвары впервые захватили Рим, и итальянский гуманисты XV—XVI вв. видели в этом событии крушение прекрасной античной цивилизации, на смену которой пришло средневековое готическое варварство. В 476 г. был свергнут Ромул Августул, и на территории Италии возникло первое варварское королевство. И эту дату вполне можно принять за конец римской эпохи. Но «реставрация Юстиниана» восстановила в этой стране римскую власть. К тому же именно при Юстиниане был составлен кодекс римского права, сыгравшего столь большую роль в истории Европы и европейского сознания. Можно говорить, что создание этого кодекса завершило историю римского права в древности. Поэтому часто правление Юстиниана рассматривают как заключительный период римской истории. Но многие исследователи продолжают римскую историю и до более позднего времени.

В нашей стране наиболее популярной стала дата 476 г. Ее как точную дату окончания древности выдвинул в 1761 г. геттингенский профессор Й. X. Гаттерер. С этого времени она надолго стала канонической в германской историографии, а вслед за ней и в российской. Правда, в той же Германии такие крупные историки, как Л. фон Ранке и Т. Моммзен, фактически эту дату не признавали. По мнению Ранке, римская ступень всемирной истории завершается в IV в., а IV—VIII вв. определяются как время переселения германских народов и исламских завоеваний. Моммзен дату завершения древней истории не определял, но в своих работах выходил далеко за конец V в. Э. Майер в первом издании своей «Истории древности» заявил, что концом древней истории являются победы германцев на Западе и арабов на Востоке, а во втором издании счел этим концом время Диоклециана, а далее, по его мнению, начался переходный период, длившийся до Карла Великого.

Однако уже в 1863 г. тогда еще молодой ученый А. фон Гутшмидт в своей работе «Граница между древностью и Средневековьем» заявил, что нельзя ни в коем случае переоценивать события 476 г. По его мнению, ни захват власти Одоакром, ни вторжение остготов не оставили в Италии никаких следов, так что время их господства являлось лишь прямым продолжением прежнего состояния. Решающим же было вторжение лангобардов в 568 г., и именно оно привело к подлинному разрыву с античным прошлым в Италии, а так как Италия была в то время ведущей страной Запада, то этот год можно считать концом античного мира и во всем западном мире. Что касается Востока, то, по мнению Гутшмидта, переходом от античности к Средневековью является 578 г., когда к власти пришел император Тиверий, при котором латинская империя превратилась в греческую, а на Ближнем Востоке такой гранью было завоевание арабами Персии и Египта в 641 г. В 1889 г. венский историк искусства А. Ригель, исходя из чисто искусствоведческих критериев, для периода от Миланского эдикта до вступления на трон Карла Великого ввел понятие «поздняя древность» (Spatantike).

Идеи Гутшмидта и Ригеля были восприняты и развиты следующими поколениями ученых. Вскоре после Первой мировой войны А. Допш доказывал, что во всех решающих областях экономической и социальной структуры с Удо VIII в. продолжалось непрерывное развитие. Большой вклад в эту теорию внес бельгийский историк А. Пиренн. Он умер в 1935 г., а через два года вышла его большая работа «Магомет и Карл Великий», в которой он развил свое видение этой эпохи. По его мнению, не переселение германских народов, а совершенно своеобразный феномен ислама определил переломный момент мировой истории — переход от античности к Средневековью. Пиренн исходил как из политических, так и, главным образом, экономических критериев. В периферийных зонах, особенно в Британии и Северной Галлии, германские вторжения действительно принесли с собой значительные потери. Но в тот период главным районом развития оставалось Средиземноморье, а там германцы выступили лишь как наследники античного мира. И в хозяйстве, и в культуре в течение долгого времени сохранялось единство средиземноморского мира. Германские государства строились по образцу Поздней империи, не внося практически ничего нового. Экономическую структуру по-прежнему определяла крупная земельная собственность в ее позднеримской форме. Центром этого позднеантичного мира являлся Константинополь, и император оставался авторитетом и в глазах германских королей. И только с вторжением ислама в середине VII в. положение изменилось радикально. Единство средиземноморского мира была разрушено, его южная часть приняла другой язык и другую религию, и ее центр переместился в Дамаск, а затем в Багдад. Была разрушена средиземноморская торговля, являвшаяся до этого материальным носителем единства. И Византия, и новые государства Европы стали жить самостоятельной и новой жизнью. Во Франкском королевстве пришла в полный упадок власть Меровингов, строивших эту власть по римскому образцу, а пришедшие им на смену Каролинги заключили союз с папой, и все это означало начало совершенно новой эпохи — Средних веков.

После Второй мировой войны в Западной Германии сформировалась так называемая «новая доктрина» историко-юридической школы. В противоположность большинству старых немецких ученых, подчеркивавших решающую роль германцев в становлении новой Европы и ее права и грешивших национализмом, столь основательно скомпрометированным в годы гитлеризма, сторонники «новой доктрины» доказывали, что ранние германские кодексы имеют мало общего с древнегерманским правом, а в основном вышли из вульгарного римского, господствовавшего в провинциях, где германцы поселились. Эта идея была распространена и на социальные, политические и экономические процессы. К. Ф. Штроекер обосновывал идею существования так называемых восточногерманских государств (Вестготского, Остготского, Вандальского), которые (в отличие от западногерманского Франкского) по сути являлись прямыми продолжениями соответствующих римских структур.

Эта точка зрения в настоящее время хотя и не является единственной, но все же превалирует в мировой науке[1]. Подлинной границей между античностью и Средневековьем считают не свержение Ромула Августу-ла и не смерть Юлия Непота, а то время, когда окончательно исчезает работоспособность античных механизмов[2]. Время же их действий можно назвать «поздней древностью». Понятие «поздняя древность», как указывают специалисты по историографии, окончательно приобрело права гражданства. Это время теперь рассматривается не столько как упадок и падение Римской империи (и уж во всяком случае не как наступление «темных веков» варварства), сколько как переход от античной цивилизации к средневековой^{2}.

Существует, однако, и несколько другой подход. В истории Европы выделяются три кризиса, каждый из которых сопровождался катастрофой существующей цивилизации с ее ценностями и в ходе которых рождалась новая цивилизация, естественно, с использованием некоторых (разумеется, далеко не всех) достижений прежней, докризисной. Первый кризис покончил с эгейской цивилизацией бронзового века, и из него вышла цивилизация греко-римская, античная. Вторым был кризис, разрушивший античную цивилизацию, и в ходе его формировалась европейская. Третий кризис начался в 1914 г. с началом Первой мировой войны, усугубился Второй мировой войной и продолжается в настоящее время^{3}. Поскольку мы живем сейчас в обстановке этого кризиса, то представить себе новую цивилизацию, которая выйдет из него, мы пока не в состоянии. Если принять эту точку зрения, то время крушения Римской империи и существования варварских королевств и будет эпохой второго общеисторического кризиса. И стой и с другой точки зрения время существования Поздней империи и варварских королевств составляют одну эпоху. В таком случае свержение Ромула Августула в 476 г. (или смерть в 480 г. Юлия Непота, до самой смерти считавшегося на Востоке законным императором Запада) не является всемирно-историческим событием. После этого события исторический процесс продолжался в тех же рамках, что и до него. Римский мир, действительно потерял свое политическое единство, но империя оставалась, сточки зрения римлян, особенно восточных властей, речь шла о восстановлении ее единства, а варварские королевства, как бы ни складывались их отношения с ней, признавали ее высокий авторитет. В политическом, социальном, экономическом плане движение непрерывно шло в направлении, заданном еще в конце III—V в. Во всех этих планах институты в новых государствах развивались в старых формах, в большой степени сохраняя и старое содержание. Германцы, жившие накануне переселения еще в значительной степени родоплеменным строем, создавая государственность, не могли не воспринять существующие институты.

Еще яснее это выступает в плане культуры. Разумеется, культурный упадок несомненен. Но начался он не с приходом варваров, а гораздо раньше. Варвары, в основном германцы, принесли с собой свою культуру, которая, однако, очень скоро (а в значительной степени еще до оседания на территории Римской империи) оказалась под сильным позднеримским влиянием. Варваров, поселившихся в бывших провинциях Римской империи, было сравнительно немного по отношению к местному населению, а его элита к тому же превосходила их в культурном отношении и обладала гораздо большим социальным опытом. В языках пришедших варваров не было слов и формул для оформления новых социально-политических структур, и они волей-неволей принимали латинские. И сравнительно скоро германцы теряют свой язык и переходят на местные варианты латыни, на каких говорило все окружающее население, сохраняя только (да и то далеко не в полной мере) свои личные имена. Так что не римское провинциальное население германизировалось, а германцы романизовались.

Большую роль в этом сыграла католическая Церковь. Когда германцы осели на территории империи, они были либо язычниками, либо христианами, но не католиками, а арианами. Только франки очень скоро после захвата Северной Галлии стали католиками. Арианство позволяло германцам сохранять их этническую идентичность. Но постепенно они стали обращаться в католицизм. А языком католической Церкви был латинский. Большинство писателей того времени были клириками, и латинский язык оказывается также языком тогдашней литературы. Говорить же о полном упадке письменной литературы в то время невозможно. Историки литературы даже говорят об остготском в VI и вестготском в VII в. предренессансе^{4}. На латинском языке пишутся хроники, составляются все официальные документы, в том числе законы. Латынь, таким образом, становится и повседневным языком всего населения, и литературным, и официальным, и богослужебным. Сам язык, разумеется, изменяется. В церковной службе и в документации пытаются сохранить правильный латинский язык, но уже в хрониках и других литературных произведениях можно отметить некоторые изменения. Но, конечно, самые значительные изменения происходят в повседневной латыни, которую и восприняли германцы. В эту эпоху начинается формирование романских языков.

Отсюда и встает вопрос: являлось ли время варварских вторжений и существования варварских государств на территории Западной Римской империи ранним Средневековьем или поздней древностью? И это — не просто спор о словах. Всем ясно, что это время — переходное. Но каково было качество этого перехода? Какие элементы преобладали в нем: античные римские или новые германские? Те, кто определяет эту эпоху как позднюю древность, настаивают на первом ответе, а сторонники раннего Средневековья — на втором[3].

Все сказанное имеет прямое отношение к Испании. После арабского завоевания и начала так называемой Реконкисты, т. е. обратного отвоевания страны христианами, христианские короли Северо-Западной Испании первое время представляли себя прямыми продолжателями вестготских королей, а свое государство — преемником разрушенного Вестготского королевства. Затем эта связь ослабла, но своеобразная германизирующая традиция осталась в испанской интеллектуальной среде. И проблема отношения Вестготского королевства к прошлому — Римской империи — и будущему — испанскому феодализму — решалась в основном так, что резкая грань проводилась между римской и вестготской Испанией, но зато устанавливалась преемственность между вестготами и последующими испанскими государствами, между вестготским обществом и обществом христианских государств более позднего времени, между культурой, принесенной варварами, и культурой испанского Средневековья. Крупнейшими представителями этой тенденции в первой половине и середине XX в. были такие видные ученые, как историк К. Санчес Альборнос и филолог Р. Менендес Пидаль. К. Санчес Альборнос в своих многочисленных и очень важных работах доказывал, что уже в вестготское время в Испании формировались те структуры и институты, которые типичны и характерны для развитого феодализма. Поэтому для него и его школы V—VIII вв. были временем раннего Средневековья^{5}. Сам Санчес Альборнос, являясь решительным противником франкизма, покинул Испанию после поражения республиканцев, но его школа в Испании продолжала существовать. Ее фактическим главой стал ученик Санчеса Альборноса Л. Г. де Вальдеавельяно, который обобщил свои и чужие исследования в синтетическом труде «История Испании», первый том которого охватывает период от начала испанской истории до позднего Средневековья^{6}. Для него Вестготское королевство было первым национальным испанским государством, потерянным из-за слабости монархии, подтачиваемой сепаратизмом феодальных (или феодализирующихся) вельмож.

За пределами Испании мысли и выводы Санчеса Альборноса и его школы наибольших последователей нашли в работах московского историка А. Р. Корсунского и немецкого (из ГДР) ученого Х.-Й. Дизнера^{7}. В своих статьях и монографиях эти исследователи стремились рассмотреть, как в вестготском обществе возникают и становятся преобладающими элементы феодализма. Для них испанское общество и государство этого времени — раннефеодальные. Их исследования основаны на большом фактическом материале, но в основном рассматривают вестготское общество, мало обращая внимания на испано-римское и его воздействие на германское. Впрочем, надо отметить, что их взгляды были обусловлены их принадлежностью (особенно Корсунского) не к школе Санчеса Альборноса, в работах которого они находили подтверждение результатам своих исследований, а к марксистской историографии (точнее — к тому варианту марксизма, который стал каноническим в СССР[4]и который был навязан так называемым социалистическим странам, включая ГДР). Отсюда преимущественное внимание социальной эволюции вестготского общества, которое оставляло на заднем плане, хотя, разумеется, и не игнорировало, политические проблемы этой эпохи. Исследования Корсунского и Дизнера стали важным этапом в историографии вестготского периода истории Испании и варварских королевств вообще, хотя далеко не все их положения в настоящее время приемлемы.

Марксизм оказал влияние на исследования А. Барберо и М. Вихиля. И в своих отдельных статьях, и в общих работах, опубликованных в виде сборника^{8}, они исходят из социального развития Испании. Большой заслугой этих авторов является наиболее последовательное в испанской историографии исследование социального положения и его эволюции в Испании, в том числе северных районов Пиренейского полуострова, реально, по их мнению, не включенных в социально-политическую систему Вестготского королевства. Именно резкое социальное расслоение общества этого королевства стало, как они полагали, причиной его крушения, а реально независимый Север с его гораздо более однородным обществом и смог превратиться в базу Реконкисты. Другой важной заслугой Барберо и Вихиля явилось установление связи между положением в Поздней империи и ситуацией, существующей после крушения Римской империи. К феодализму, как они считали, пришло все испанское (в ту эпоху кроме северного), а не только вестготское общество. Многие постулаты этих ученых вызвали критику своей упрощенностью и прямолинейностью. Но критикуя эти стороны исследований Барберо и Вихиля, испанские ученые используют многие их результаты и саму методологию.

Чем глубже испанские ученые изучали вестготскую эпоху, тем яснее становилась роль испано-римской основы и даже в ряде моментов доримского субстрата. Начавшись с исследования правового аспекта, в том числе правовых основ расселения вестготов, историческая наука относительно скоро перешла к всестороннему изучению этой эпохи. Основной тенденцией современной испанской историографии является отказ от прежней «германизации» истории и рассмотрение всех аспектов исторического процесса с подчеркиванием роли романской составляющей испанского общества V — начала VIII в.^{9} Исходя из этой точки зрения, пишутся теперь обобщающие работы, в которых политический, социальный, экономический и культурный аспекты тесно связаны друг с другом. Это в первую очередь работы Л. А. Гарсиа Морено и X. Орландиса. Последний, будучи католическим священником, больше внимания уделяет церковной истории, не оставляя в стороне и другие аспекты этого времени. Для первого более важной оказывается социально-экономическая сторона истории. Но и тот, и другой дают разностороннюю картину истории Испании времени варварских завоеваний и последующей эпохи^{10}. Эти ученые сосредоточили свое внимание на послеримском времени. Но стало ясно, что понять развитие страны в это время невозможно без изучения позднеримского времени. Так, X. А. Гарсиа де Кортасар, хотя и писал об истории средневековой Испании, подчеркивал, что элементы будущего общества начинают формироваться в рамках Римской империи после кризиса III в., когда начинает формироваться та социально-экономическая ситуация, которая завершается установлением сеньориального, т. е. феодального, режима^{11}. Создание общей истории позднеримской и послеримской Испании поставил своей задачей X. Арсе. Им опубликованы монографии, одна из которых посвящена позднеримскому периоду, другая — времени варварских вторжений^{12}. В настоящее время, насколько известно, он работает над монографией, посвященной уже варварской Испании[5]. Естественно, что испанские исследователи далеко не во всем согласны друге другом. Существуют различные взгляды нате или иные аспекты истории. Однако они, пожалуй, в последнее время нашли согласие водном: время до арабского завоевания, начавшегося в 711 г., определяется как «поздняя древность», а испанское Средневековье начинается после этой даты[6]. С социальной точки зрения, период до арабского завоевания чаще всего определяется как «протофеодализм» или «предфеодализм» (protofeudalismo, prefeudalismo).

В известной степени эта точка зрения находит поддержку и за пределами Испании. Так, молодой американский ученый М. Куликовский в своей очень интересной книге «Позднеримская Испания и ее города» доводит изложение материала до конца VI в., т. е. более чем на столетие выходит за рамки собственно римского времени^{13}. По мнению Куликовского, о протофеодализме, ставшем, как он выразился, излюбленным топосом испанской историографии, можно реально говорить только в VII в. с появлением новой сельской и военной организации; арабское же завоевание полностью остановило начавшийся процесс, а развитие государств эпохи Реконкисты больше связано с запиренейской Европой, чем с римским (и вестготским, добавим мы) прошлым.

Из всего сказанного возникает, на наш взгляд, необходимость на новом по сравнению со временем создания фундаментального исследования Корсунского этапе развития историографии рассмотреть историю Испании, начиная с ее возрождения после кризиса III в. и кончая арабским завоеванием.

Прежде чем перейти к изложению материала, необходимо сделать некоторые замечания. Предлагаемая читателю книга выросла из предыдущей («Античные и раннесредневековые источники по истории Испании»). Материалом той части предыдущей книги, которая рассматривала варварские королевства в Испании, являлись различные хроники. Это, разумеется, суживало поле исследования. В данной монографии источниковый и особенно историографический материал значительно расширен. Это позволило в некоторых случаях прийти к несколько иным выводам, которые представляются более правильными и в большей степени адекватны тогдашней ситуации.

Ранняя история германцев, в том числе готов, в последнее время является предметом многочисленных споров. Некоторые исследователи, противопоставляя археологические и письменные источники, решительно отказывают последним (особенно Иордану) в правдивости. Отрицается, в частности, сам факт миграции готов. Однако мы стоим на традиционной точке зрения и считаем необходимым опираться как на археологические данные, так и на нарративную традицию, разумеется, критически анализируя ее.

Данная книга охватывает большой промежуток времени. За это время менялись названия некоторых мест, особенно более значительных городов. И если в официальных документах, включая церковные, постоянно использовались римские названия, то в повседневной речи названия изменялись, и это нашло отражение в некоторых источниках. Поэтому возникает проблема использования того или иного названия конкретного города. Исследователи, занимавшиеся эпохой существования варварских королевств, как историки, так и археологи и филологи, используют обычно современные названия, в то время как античники — римские. Однако следование этому принципу, учитывая, что в этой книге рассматриваются и позднеримский, и варварский периоды, привело бы к путанице и даже дезориентации читателя. Чтобы избежать этой опасности, в основном использованы римские топонимы, которые в наиболее важных случаях поясняются и современными названиями. В некоторых же случаях, наоборот, использованы современные названия с пояснением в виде античного имени. Прежде всего это относится к столицам Вестготского королевства — Тулузе и Толедо, поскольку названия «Тулузское королевство» и «Толедское королевство» вошли в мировую историографию.

Определенные затруднения возникают и при передаче имен тех или иных деятелей варварского периода, особенно королей. Латинский язык за это время изменялся, и это отразилось в написании тех или иных имен. Различные авторы могли транскрибировать имена несколько по-разному — Эйрих и Эврих, Леувигильд и Леовигильд, Реккаред и Рекаред и т. д. Как и в случае с топонимами, возникает необходимость выбора того или иного варианта. В приводимых в качестве примеров именах мы выбрали первый вариант, полностью сознавая некоторую его условность.

В книге использованы карты, опубликованные в: Garcia Monno L. А. «Historiade España visigoda» (Madrid, 1998); Orlandis F. «Historiade España. Época visigoda» (Madrid, 1999).