Исповедь женщины. Ответ Вейнингеру

Жена одного из замечательнейших писателей-художников

Прежде всего стоит начать с контекста, в котором появился роман-эссе анонимной «жены одного из замечательнейших писателей-художников Норвегии», как выразилась Н. К. Самойлова, переводчица «Исповеди женщины» на русский язык.

В 1903 году норвежская писательница и общественница Хульда Гарборг (1862–1934), проверяя корреспонденцию, обнаружила в пачке бумаг книгу «Пол и характер» венского философа Отто Вейнингера. Эту книгу, переработанную диссертацию молодого ученого, издатель рассылал всем представителям образованного общества после самоубийства автора. Именно этот жест Вейнингера привел к оглушительной популярности «Пола и характера»: писатели, философы и критики сочли самоубийство автора радикальным продолжением философии молодого ученого. В своем труде Вейнингер писал об упадке общества и о ходе его развития по женскому типу. Это, по мнению Вейнингера, влекло за собой ужасные последствия: разврат, размягчение и бездумие. Безусловно, эти идеи были философской реакцией на быстро меняющийся мир: старый порядок, гендерный и политический, не выдерживал, требовалась его коренная перестройка. Вейнингер связывал пол с моралью, что привело его к неутешительным выводам, и в качестве разрешения поставленных им вопросов он предлагал сексуальное воздержание. Десятью годами раньше Лев Толстой в «Крейцеровой сонате» уже пришел к подобному выводу, разве что воздержанием он предлагал спасти судьбу России.

Рубеж веков для Норвегии был непростым временем. С XVI века по Датско-норвежской унии ею правша датская династия, после поражения в войне с Наполеоном Норвегия как трофей была передана Швеции. На протяжении XIX столетия Норвегия боролась за независимость от шведской власти и датского культурного влияния. Наконец в 1905 году Шведско-норвежская уния была расторгнута. Место короля занял наследник шведской династии, это уберегло Норвегию от войны, и она обрела независимость. Масштабные политические процессы, напряжение в обществе, быстрая модернизация не могли не повлечь за собой культурных реакций: наравне с повстанцами деятели культуры вырабатывали способы борьбы со шведской элитой. Среди них была и Хульда Гарборг. Она писала пьесы, популяризировала народные танцы, интересовалась скандинавскими языками и вела колонку о традиционной норвежской кухне.

Гарборг работала над возрождением и популяризацией бюнада — народного норвежского костюма. Для женщин это были домотканные шерстяные лиф, фартук и юбка, надетые поверх белой рубахи. К середине XIX века среди городского населения бюнад считался признаком принадлежности к отсталой и нищей деревне, одновременно с этим борцы за независимость Норвегии использовали его в качестве символа национального самоопределения. Историк норвежской моды Энн Кристин Мо говорила, что многие борцы за национальную идентичность рисковали, выходя на улицы в бюнаде. Они в прямом смысле этого слова могли быть оплеваны прохожими.

Сегодня, зайдя в «Википедию», мы можем увидеть фотографию Гарборг в высокой шапочке-повойнике и жилете, вышивка на котором повторяет рисунок на головном уборе. Это ее авторский костюм, она путешествовала по деревням Норвегии и собирала традиционные орнаменты. По ее замыслу, бюнад должен был стать альтернативой модным парижским и итальянским платьям, поэтому в конце 90-х годов XIX века она использовала узор с понравившейся ей бархатной шапочки региона Суннмёре в качестве декора всего костюма. Позже этот бюнад стал называться Hallingbunad — по имени авторки. Уже в 1920-е годы горожанки начнут интересоваться бюнадом и шить костюмы на заказ из шерстяных тканей, изготовленных и окрашенных в Норвегии.

Итак, Хульда Гарборг читает книгу Отто Вейнингера и пишет свой роман-эссе под названием «Женщина, созданная мужчиной» (Kvinden skabt af Manden), где, опираясь на собственный опыт и политические взгляды, создает Еву, от имени которой ведется повествование:

«Я — жена ученого, вполне обеспечена, недурна собой. Я здоровая, неглупая женщина и у меня здоровые, красивые и способные дети.

У меня всегда была, что называется, „светлая голова“, я практична и способна, легко исполняю все, чего от нас требует свет, хотя у меня и нет основательных знаний».

Книга немецкого философа попадает в руки Евы в период серьезного кризиса: она, деятельная и образованная женщина, обнаруживает, что благополучный и идеальный, с точки зрения ее окружения, брак не может удовлетворить ее. Ева бросается работать, она пишет, занимается благотворительностью и каждую среду проводит собрания для своего круга, где ее приятельницы и их мужья выпивают и беседуют на политические и общественно важные темы.

«Я убивала свои дни в массе встреч, я чуть ли не разрывалась на части ради различных благотворительных учреждений. А вечером уставшая с больной душой, бродила по комнате, и, когда я становилась возле кроваток детей, меня охватывало чувство оставленности и печали и угнетало меня своею тяжестью».

Жизнь Евы идет, но ей не хватает любовного напряжения. Ее муж ученый, он днями пропадает в кабинете и все реже заглядывает в комнату жены. Его совершенно не пугает стремление Евы заниматься общественной и интеллектуальной работой, он даже поддерживает ее в этом.

На одном из собраний появляется чужак — инженер, американец, бородатый огромный мужчина, которого Ева будет называть Bjørnen, Медведь. Ева ловит на себе изучающий взгляд Медведя, жарко спорит с ним о положении полов. Между Евой и Медведем растет симпатия: сначала интеллектуальная, затем эротическая. Но это напряжение не находит логического разрешения: в самый последний момент Медведь покидает город. В исступлении Ева отправляется в путешествие.

Сегодня читающим «Женщину, созданную мужчиной» повествование Евы покажется излишне сентиментальным. Тоска по любовной ласке мужа, тревога в присутствии Медведя и безумие, которым повествовательница реагирует на действия мужчины, могут показаться нам несколько наигранными и безосновательными. Но стоит обратить внимание на первые два предложения романа-эссе — Ева говорит: «Я пишу это не затем, чтобы найти веру у мужчин. Я хоту укрепить свою собственную веру в себя».

Гарборг называют участницей женского движения, но лишь в одной из статей я нашла упоминание, что Гарборг принято считать феминисткой различий. В тексте романа также встречается критика феминистского движения. К концу XIX века норвежские феминистки добились права женщин распоряжаться тем, что они заработали сами. Второй важной победой женского движения был статус женщин в избирательных процессах: теперь они могли голосовать наравне с мужчинами. Хульде Гарборг, видевшей в традиционном норвежском укладе опору для сопротивления, победы женского движения не были близки. Она писала: «Мы должны развиваться не затем, чтобы ниспровергнуть женщину и стать равными мужчине, как этого хотят Вейнингер и феминистки, но затем, чтобы стать более женщинами, духовно и физически здоровыми матерями здорового поколения». И далее: «То, что закрыто для нас, в сущности — ведь самая скучная область мужского труда — право на сомнительное удовольствие дожидаться очереди на какую-нибудь должность. Пусть завидует, кто может. Весь свободный труд, все области искусства, все достойное зависти в действительности открыто для нас — и это необходимо». Гарборг основывается на традиционном представлении о сущности женщины. Изменения, которых требуют феминистки, для нее являются чем-то самим собой разумеющимся. Не исключаю, что ее безразличие к движению за права женщин было связано с ее статусом: Гарборг как «жена известного писателя», политическая и культурная деятельница была частью придворной элиты.

Здесь стоит вспомнить еще одну женщину, писавшую ответ Вейнингеру в схожем с Гарборг ключе, — Зинаиду Гиппиус. В 1909 году «Пол и характер» был переведен и опубликован в России, книга вызвала большую реакцию, особенно у символистов и революционеров. Эссе символистки Зинаиды Гиппиус «Зверобог» было опубликовано в восьмом номере петербургского журнала «Образование» за 1909 год. Позже в «Образовании» под анонимным авторством выйдет роман-эссе «Исповедь женщины. Ответ Вейнингеру» (оригинальное название Kvinden skabt af Manden — «Женщина, созданная мужчиной»). В «Зверобоге» Гиппиус упрекает Вейнингера за стремительный переход автора от абстрактной женственности (Ж) на женщин как таковых. Однако Гиппиус старается сама обозначить природу женщины и, опираясь на услышанное когда-то от знакомого студента определение женщины как звероподобного бога, утверждает этот образ в качестве ее сущности. Она выводит Зверобога за пределы социального и исключает его из бинарной оппозиции «женщина — мужчина», выделяя для этого существа отдельную стихийную зону пребывания и деятельности.

Мне вспоминается один эпизод из дневника Гиппиус, в котором она из окна своей петербургской квартиры наблюдает за собранием женского рабочего движения и с насмешкой рассуждает, как жалки их крики. Гиппиус, представительница высшего класса, строит свою эмансипаторную теорию, основываясь на идеях символизма. Недаром я вспомнила Зинаиду Гиппиус: из сегодняшнего дня кажущаяся регрессивной концепция Хульды Гарборг, погруженная в исторический контекст, может читаться как революционная, не стоит отделять ее от общеполитической идеи борьбы за независимость норвежского народа. В своем путешествии Ева, стоящая на корабле, обращается к морской стихии:

«Я плыла по широкому океану. И когда волны ударяли о наше судно, я вскакивала, простирала руки и шептала им навстречу: „О, возлюбленный мой, возьми меня, всю меня!“ Но судно плыло дальше, подымалось и опускалось.

И когда я видела, как солнце в тихие вечера погружалось в море, я снова простирала руки и шептала: „Возлюбленный мой. Дай мне умереть в твоем блеске, поглощенной твоей силой!“ Но солнце угасало и руки мои опускались».

Как и Гиппиус, Гарборг находит опору в витальной силе природы, которая наделила женщину возможностью проживать предельное сексуальное возбуждение, вынашивать и рождать человека.

Первый тираж книги «Женщина, созданная мужчиной» вышел как анонимная «Исповедь» женщины высшего круга. Текст Гарборг стал не менее популярен, чем «Пол и характер», он был переведен на несколько европейских языков (в том числе и русский), а в Норвегии суммарный тираж книги составлял около 10 000 экземпляров. Имя авторки было обнародовано через полгода после выхода книги. Похоже, именно по этой причине русскоязычные читательницы так и не узнали, кто написал «Исповедь женщины». Годом позже Хульда Гарборг напишет продолжение истории Евы — Fru Evas Dagbog («Дневник миссис Евы»), эпистолярный роман-продолжение истории героини. В нем Ева бежит из мира, в котором все гендерные различия стерты (утопия феминисток и Отто Вейнингера свершилась), и попадает в норвежскую деревню, где роли между мужчинами и женщинами строго распределены, но при этом иерархии между ними не существует — ведь каждый работающий на земле имеет свою ценность. Об этом она писала и в «Женщине, созданной мужчиной», упрекая Вейнингера в том, что он слишком узко описывает женщину, опираясь исключительно на представительниц высшего класса, чья ежедневная праздность и салонное общение нисколько не могут репрезентовать женщин вообще: «В тех слоях общества, где идет борьба за кусок хлеба, женщины борются наряду с мужчиной и помнят это». Этот тезис Гарборг последовательно разовьет в своем втором романе.

Имя повествовательницы отсылает нас к библейскому мифу, в котором Ева была создана из ребра спящего Адама. Одновременно оно перекликается с идеями Вейнингера о плотской природе женщины, искусившей Адама. Миф о рождении женщины процитирует и сама Ева, но она интерпретирует его по-своему. Для Гарборг, поборницы национальной идентичности и процветания норвежского народа, выдвинутая Вейнингером идея воздержания была чужда. В эпилоге она пишет: «Все несущественное должно уступить место охране человеческого рода». И Ева, намекая на слабость мужчины, говорит читателю: да, я создана из ребра Адама, но Бог Адама усыпил, прежде чем изъять меня из его тела. Когда рожает женщина, а женщина рожает как женщин, так и мужчин, она не спит, она проживает боль и чудо рождения человека. И в этом ее сила. Ева все еще страдает от неразделенной любви, но уже нашла веру в себя.

Я хочу поблагодарить Лину Хегген за тщательную проверку фактов из истории Норвегии, а также Наташу Столярову, благодаря которой мне удалось авторизовать «Исповедь женщины». До сегодняшнего дня в русскоязычном контексте этот роман считался анонимным.

Оксана Васякина

Отто Вейнингер родился в Вене 3 апреля 1880 года и умер там же, не достигнув и двадцати четырех лет. Четвертого октября 1903 года он покончил жизнь самоубийством.

Его объемный психолого-философский труд «Пол и характер», изданный незадолго до его смерти, произвел потрясающее впечатление в литературном и научном мире. Казалось непостижимым, что это безмерно великое, научное в лучшем значении этого слова произведение — работа двадцатилетнего юноши; некоторым объяснением казалась внезапная смерть автора. Вся жизнь этого, так рано развившегося, гениального человека излилась в его труд, здесь она поднялась до самой высоты своей и погасла.

«Он умер во имя своего произведения, чтобы оно могло жить».

Он появился подобно Ницше, хотя менее блестяще и во многом являясь даже противоположностью — он был более вдумчив и беспощадно логичен, — и исчез, как и Ницше: подобно падению звезды ночью. Имя Вейнингера с невероятной быстротой перенеслось за границы Германии — как несколько лет тому назад имя несчастного Ницше.

Вейнингер уже в раннем возрасте пережил целый ряд душевных кризисов: с воодушевлением следовал за учениями различных философов, пока, наконец, не остановился на учении Канта. До самой смерти он восторгался Платоном и Кантом, любил их за глубокий дуализм и предпочитал их другим философам.

Он восторгался «Заратустрой»: чудесная непосредственность настроения Ницше захватывай его, но этику Ницше серьезной он не признавал.

Вейнингер был чрезвычайно музыкален и считал Вагнера величайшим артистом мира. Генриха Ибсена он, наряду с Вагнером, Кантом и Гете, признавал величайшим гением человечества.

Драма «Пер Гюнт» казалась ему более глубокой и всеобъемлющей, чем драма Шекспира, а мастерство исполнения этого произведения — стоящим значительно выше «Фауста» Гете. Творчество Ибсена — это в сущности своей философия Канта, ибо никто кроме них не избрал истину и ложь глубочайшими первоисточниками этики.

Гамсуна он ставил также очень высоко. О книге «Поль»[1] говорил, что она, быть может, представляет собою наилучший роман мира. Вейнингер в совершенстве владел пятью живыми языками — в том числе норвежским, — и поэтому ему была знакома норвежская литература.

По происхождению Вейнингер был еврей[2], но за несколько лет до своей смерти он перешел в протестантство, и казалось, что он, после женщины, наибольшую ненависть питал к еврейству. Но поскольку его ненависть и презрение не относятся к «женщинам» вообще, но к «женщине» — поскольку и ненависть и презрение его падают на евреев не как расу или нацию, не на их литературу или религию, но вообще на «людей, причастных к отвлеченной идее еврейства».

После беспрерывной и напряженной деятельности мозга и утомительной борьбы между своей «злой природой» и нравственными стремлениями он отличался, между прочим, большой склонностью к эротизму, но жил в последнее время, оставаясь верным своему новому взгляду на жизнь, безусловно целомудренно.

Вейнингер погиб. Незадолго до своей смерти он написал, что сам убивает себя, «чтобы не убивать другого». И в своей книге «О последних событиях» он пишет в том числе о самоубийстве: «…порядочный человек сам уходит из жизни, когда чувствует, что он становится абсолютно дурным, но пошлый человек выжидает приговора, который заставил бы его расстаться с жизнью. Для порядочного человека осознание своей безнравственности аналогично смертному приговору».

Несмотря на сердечные припадки и эпилепсию, он отличался поразительной продуктивностью. О болезни своей он пишет: «Разве эпилепсия не есть одиночество преступника? Не падает ли он потому, что у него нет более опоры?» Ни по книгам Вейнингера, ни по его краткой биографии невозможно составить себе ясного понятия о его характере и степени преступных наклонностей, в которых он себя обвиняет. Вместо этого получается впечатление, будто он предъявляет сверхчеловеческие требования к самому себе и ко всему человечеству.

О книге «Пол и характер» Стриндберг пишет[3]: «Это жестокая книга, разрушающая самую сложную из всех проблем. Voilà un homme![4]»

Без сомнения, большинство читателей согласятся с Стриндбергом в том отношении, что книга Вейнингера — жестокая книга. Множество раз, читая ее, приходится воскликнуть: «Стриндберг прав. Voilà un homme». Быть может, впрочем, женщины, которых более всего касается это грубо-энергичное, попирающее всякие светские воззрения, принципиальное расследование, добавят: «Вот образец мужчины со всем его эгоизмом и всей его грубостью».

В предисловии к своей книге доктор Вейнингер говорит:

Это совершенно верное указание мало утешает женщин. Если Вейнингер на основании своей теории стирает человеческий род с лица земли, он все же дает возможность мужчине удаляться с достоинством, но что он делает с нами, несчастными женщинами.

Вейнингер в заключение своей книги пишет: «Те выводы, к которым я пришел здесь, никому не причинят столько страданий, сколько мне самому!», а затем: «Эта книга является смертным приговором для самого автора или для его книги».

Предположение о том, что он был склонен к мании величия, отчасти подтверждается его фразой: «Передо мной открываются лишь три возможности: виселица, самоубийство или же, наконец, будущее настолько блестящее, что я не дерзаю представить его себе».

Еще туманнее слова, высказанные им незадолго до смерти: «Все, что я создал, должно погибнуть, потому что оно создано злой волей. Иной исход возможен, если только Бог или Красота мира не заключены в какой-либо отдельной части природы. Ибо символом нравственности служит красота и вся природа в целом».

В чем же состояла эта «злая воля»?

Новый свет, которым Вейнингер хочет озарить отношения полов, действительно открывает дорогу к пониманию многого загадочного в психологии мужчины и женщины и образует новую интересную основу для понимания попыток эмансипации, произведенных в различные эпохи.

Многим, быть может, не удастся проследить автора до крайних первоисточников его построений. Его теория такова: не существует абсолютно женского или абсолютно мужского индивидуума. В каждом мужчине есть доля женщины, равно как и в каждой женщине — доля мужчины. Существуют бесчисленные ступени, в виде промежуточных форм, между мужчиной и женщиной.

Итак, каждая женщина представляет смесь мужчины и женщины — элементов Мужчины и Женщины, соединенных в различной пропорции, например: Ж — 90 %, М — 10 %; Ж — 70 %, М — 30 %. Женщины, обладающие более чем 49 % мужского элемента, представляют редкое явление и требуют особого расследования.

«В сущности, в чистом виде не существует ни мужчины, ни женщины. Есть только мужской и женский элементы. Поэтому индивидуума А или Б не следует более называть мужчиной или женщиной, но определить их можно только по отношению частей М и Ж, которыми они обладают».

Автор, подобно Толстому («Крейцерова соната»), преисполненный пламенной ненависти ко всему эротическому в жизни как к врагу духа, приписывает разделение человеческого рода на мужчину и женщину уродливым, губящим жизнь причинам. Он видит великое будущее в нейтральном половом типе.

Тип мужчины представляет собой цель, достигнуть которой необходимо. Женщину как тип следует уничтожить. В минуту вожделения мужчина создал женщину. Он создавал и создает ее, пока он чувствует вожделение. «Женщина — грех мужчин». Но для того, чтобы женщина исчезла, мужчина должен стать целомудренным. Это суровое требование предъявляет Вейнингер к человеку, созданному по образу и подобию Божьему. Мужчина рисуется Вейнингеру как безотносительное «нечто», этому образу в виде контраста противополагается абсолютное «ничто» — женщина.

«Женщина — жрица полового чувства, — говорит Вейнингер, резко разграничивая половое чувство от любви. — Мужчина нужен женщине или как орудие наслаждения, или как средство для обладания ребенком, и она хочет, чтобы он пользовался ею, как орудием, как предметом. Женщина хочет, чтобы он обращался с ней, как со своей собственностью, хочет, чтобы он по своему желанию пересоздавал ее».

«Но никто не имеет права позволять пользоваться собой, как средством к определенной цели, — говорит Вейнингер, — и если женщина и стремится к этому, и исключительно к этому, то это нисколько не изменяет сущности. Долг мужчины — противостоять этому желанию женщины».

Когда мужчина станет целомудренным, женщина исчезнет с лица земли и земля примет другой вид; и это должно стать — по мнению автора — великой целью. В своем заключении по этому поводу он пишет:

Автор находит, наоборот, антиморальным произвести человека на свет без согласия.

Но если хорошенько рассмотреть положение вещей, чего достигли бы в лучшем случае Вейнингер и Толстой своими теориями? Часть наилучших и благороднейших людей примкнула бы к этому учению, маленькая фанатическая община пошла бы за ними, чтобы повиноваться великому закону отрицания тела. Но массы наименее развитые и низы продолжали бы множиться, как и до сих пор, обращая на новую мораль и религию так же мало внимания, как и на прежние. Результатом явилось бы только вымирание самых благородных элементов человечества. Еще с большей уверенностью можно предположить, что эта новая религия подверглась бы такой же участи, как некогда «Божественное учение» индийского императора и основателя религии Акроба — учение, которое погибло вместе со своим основателем и своими первыми благородными последователями.

С этой точки зрения ни Толстой, ни Вейнингер не взглянули еще на свои теории. Но Толстой открыто говорит в своем послесловии к «Крейцеровой сонате», что высокая цель, поставленная им человечеству, недостижима. Он пишет:

«Как страннику, осведомляющемуся о пути, который ему нужно пройти, можно помочь двояким образом, так существует также два моральных способа указать на правильный путь человеку, ищущему истину.

При первом способе внимание обращается на определенные предметы по пути, при другом — направление дороги определяется компасом, который каждый человек носит в себе, компас, указывающий всякое, даже самое незначительное, отступление, всегда показывая одно и то же направление».

Первый из этих двух способов руководства нравственности состоит, по мнению Толстого, во внешних правилах и расписаниях, которые заключает в себе каждая из религий. Другой способ состоит в том, чтобы показать человеку идеал, недостижимый для него, и дать ему сознание беспрерывного постоянного стремления. Ему указан идеал, «наполняющий его лишь одной мыслью, что он еще далеко от достижения его».

Но так как Вейнингер — еще более строгий моралист, чем даже Кант, он идет дальше Толстого и в своих теориях о женщине оставляет далеко позади Ницше и Стриндберга.

В сущности, говорит он, существует лишь два типа женщины: мать и проститутка. Оба типа, хотя и совершенно противоположные, принадлежат к разряду существ низших по своим инстинктам. В некотором отношении второй тип стоит даже выше первого. К категории «проститутка» принадлежат наиболее развитые женщины, которые тем или иным путем становятся вдохновительницами мужчины.

Женщина — всегда сводница, и как мать, и как любовница. Она сводница и для самой себя, и для других, и по своим природным наклонностям (как жрица полового влечения) не может быть ничем иным.

Воспитание женщины в наше время сводится исключительно к «сводничеству».

Поэтому, говорит автор, надо устранить от женщины воспитание женщины и от матери — воспитание всего человечества. Это было бы первой попыткой заставить ее служить идее человечества, которой испокон веков никто не препятствовал в такой мере, как сама женщина.

Женщина должна освободиться или освободить себя от самой себя. Она должна принести себя в жертву. Но женщина, покончившая с заключенным в ней элементом Ж, — женщина, ищущая в самой себе покой, ведь она не была бы более женщиной. Она перестала бы быть женщиной, она обрела бы наконец внутреннее крещение, покоряясь идее человечества. И исключительно это было бы освобождением женщины.

«Но может ли это быть? Захочет ли женщина по крайней мере свободы? Решится ли она отказаться от рабства, чтобы стать несчастной? — спрашивает автор. — Потому что более счастливой она не станет от такого рода освобождения; блаженство оно не может обещать ей, а путь к Богу так долог».

С этими открытыми вопросами автор заканчивает книгу, а сама книга является все же сплошным отрицательным ответом на все эти вопросы.

Женщина должна быть уничтожена посредством мужчины.

Не женщины сами по себе приковывают внимание Вейнингера, но исключительно «женщина» как таковая. Но так как женщины в чистом виде не существует, то понятно, что он снова и снова касается душевной жизни современных женщин, если только Вейнингер вообще может допустить душевную жизнь женщины. В конце концов, пожалуй, у них, у живых женщин, почерпнул он свой горький опыт.

Все, что мы знаем о душевной жизни женщины, мы обрели от мужчины, — говорит автор.

«Впрочем, за последнее время несколько „полуженщин“ дали нам часть женской психологии. Но это осталось без значения».

Хорошо. Но что, если женщина в чистом виде, прежде всего, не существует, и, во-вторых, если женщина не имеет души? Тогда что?

Как может мужчина знать что-либо о той душе, которой нет? Надо полагать, что кое-какие сведения свои о женщине он почерпнул от полуженщин.

Однако автор предполагает, что мужчина дал несколько ценных открытий о душевной жизни женщины и спрашивает: как он мог сделать это? Да, возражает он, в этом случае мы должны руководствоваться женским элементом, имеющимся в каждом мужчине. Потому что и в мужчине живет частица женщины, благодаря этому он может понять ее и заглянуть в ее душу.

Несомненно, что в существе Вейнингера было много женщины, потому что никогда еще душевная жизнь женщины не подвергалась более основательному анализу и никогда еще не выносилось заключение о ее многогранности и ужасах. И, как это ни грустно, но мне кажется, что редко мы были лучше понятны, несмотря на пристрастие и множество недоказанных утверждений.

Книга доктора Вейнингера заставила меня глубоко призадуматься.

Не открыл ли он действительно причины всего непонятного, как будто бессмысленного в характере женщины? Не является ли открытая им причина, в конце концов, пояснением всего того зла, в какое мы попадаем, потому что наше сокровеннейшее «я» никогда не бывает в полном согласии с нашими стремлениями стать человеком в том смысле, чтобы быть похожими на мужчину: стать гражданином, членом общества, существом, зависящим от рассудка?

Не в этой ли причине решение загадки, которую я не могу разрешить, — найти самого себя?

«Пол и характер» я читала в сплошном волнении. Я гневно отбрасывала книгу, снова начинала читать ее, восклицая: нет, это слишком грубо, возмутительно.

В следующее мгновение я сознавала, что эта книга требует серьезного внимания. Свою невоздержанность я объясняла отсутствием серьезных знаний, а прежде всего — неумением глядеть истине в глаза.

В книге этой много правды, но много и больного. И с благодарностью я почувствовала свое собственное здоровье, и прежде еще, чем я прочитала до конца книгу, я вся исполнилась радостью. Потому что вдруг передо мной встала истина: есть власть более жестокая и властная, чем какая-либо другая во всей вселенной, и прекрасно и радостно быть женщиной потому, что через нас исполняется эта власть.

Через нас совершается таинство. У алтаря природы нам уделено первое место. Как могу я завидовать мужчине, который, как наемник, хлопочет вне дома? И как могу я желать стать мужчиной?

Нет, я не завидую вечно разбрасывающимся мужчинам. Как богаты мы в сравнении с ними. Мы — у которых есть и ребенок, и муж. Мы — способные на вечную, безраздельную, цельную любовь. Мы — представляющие сами таинство. Деревья с корнями глубоко в земле и с верхушкой, стремящейся к небу. Мы — рождающие мужчин!