Испытание

Глава 1

Он перестал следить за временем. Вначале, когда та троица добралась до них в охотничьей хижине и им пришлось бежать в горы, он аккуратно вел счет дням. Борн точно помнил, что началось все в пятницу. В субботу они ночевали у горного ручья с озером и водопадом. На следующий день, в воскресенье, Сара заболела и они спустились к будке лесника. В понедельник обнаружили город. Или нет, город они нашли в тот же день к вечеру? Уже забыл. За столь короткий промежуток времени произошло так много, что Борн вполне, мог сбиться, прибавить или упустить день-другой. Когда погибла Клер — в понедельник, во вторник, в среду? Решив, что это случилось 28 октября, во вторник, он какое-то время ещё отсчитывал дни, начиная с этой даты, но потом перестал. Дни мелькали, почти не отличаясь один от другого, сливаясь в недели, и, в конце концов, он бросил все попытки восстановить точную хронологию. Потом он запутался и в месяцах.

Глава 2

Деревья остались позади. Подъем стал круче, лошади спотыкались о камни, занесенные снегом. Утешало лишь то, что скалистые утесы защищали от ветра. Затем склон стал более пологим, и Борн с дочкой оказались в достаточно ровном и узком ущелье. По обе стороны тянулись голые скалы и каменистые гряды. Снегопад почти прекратился. Ветер гудел наверху. Там же, где они ехали, было тихо. Впереди слева показался темный сарай, обшитый проржавевшими металлическими листами. Но это было не совсем то, что нужно; то, что искал Борн, должно было находиться где-то неподалеку, и он нашел это — широкий пролом в скале, горловину штольни.

Не спеша он повернул лошадь. По обе стороны входа громоздились груды покрытых снегом камней — скорее не для маскировки, а как защита от снежных заносов. Острые, неправильной формы обломки скалы, взорванной проходчиками при прокладке туннеля. Ржавый металл сарая однозначно свидетельствовал, что его соорудили позже, чем город внизу. Очевидно, столь надежная конструкция должна была защитить то, что в ней находилось, от непрошенных гостей.

У входа валялась перевернутая вагонетка, в которой, наверное, вывозили камни. Значит, здесь должны быть рельсы, подумал Борн, слезая с гнедой и передавая поводья Саре (он бросил полуслепую каурую и взял себе лошадь Клер). Приказав Саре подождать, он двинулся к туннелю и тут же, конечно, споткнулся о рельс, невидимый под снегом. Потоптавшись и нащупав ногой шпалы, Борн вошел в штольню. По сторонам, подпирая перекрытия, стояли высокие массивные бревна. Он попробовал толкнуть одно из них, готовый отскочить, назад в случае обвала, но крепь была сделана на совесть. Тем не менее по мере продвижения в глубь туннеля он проверял все бревна, осторожно нащупывая путь во мраке и почти не дыша. Футов через тридцать, уже почти в полной темноте, он обнаружил перед собой каменную стену, а справа — большую пещеру, у входа в которую валялись камни и обломки досок. Постояв немного, он повернулся и пошел назад.

— Все в порядке, — сообщил он Саре, с удовольствием ощущая дуновение ветра после неподвижного воздуха пещеры. Он помог девочке спуститься на землю и повел под узды лошадей по шпалам в туннель. Те шли с опаской, осторожно переставляя копыта.

Под каменными сводами глухо прозвучал голос Сары:

— Мы будем здесь жить? — спросила она.

Он обернулся. За время, прошедшее после смерти Клер, это была чуть ли не первая ее фраза. Выражение лица девочки оставалось по-прежнему отрешенным, но в голосе послышалась какая-то живая нотка, словно она надеялась, что наконец кончились их скитания и теперь наступит покой и порядок.

— Нет, — ответил он. — Как раз на это они и рассчитывают. Это единственное укрытие в этих местах, помеченное на карте. Так что проверят они его обязательно. Конечно, они не знают, куда мы направились, поэтому постараются сначала обнаружить следы. Надеюсь, это будет непросто, потому что снег и ветер наши следы заметет. Во всяком случае, полдня у нас в запасе. Это уйма времени.

Она непонимающе посмотрела на отца.

— Что ж тут непонятного? Разве ты не проголодалась? Еды у нас немного, но раз уж есть такая возможность, давай устроим пир.

Впервые за долгое время ее глазки блеснули, выражение лица чуть-чуть изменилось, словно она сделала попытку улыбнуться.

Он ослабил подпруги, но седла не снял на случай срочного бегства, потом потянулся было за спальным мешком, чтобы укутать Сару, но передумал.

— У меня есть для тебя дело. — Фраза прозвучала неожиданно резко, он не хотел этого, но девочка не обиделась, наоборот, предложение чем-то заняться, похоже, заинтересовало ее.

— Какое дело?

— Там, в конце туннеля, есть пещера. Я хочу, чтобы ты сходила туда и принесла дровишек. У входа в нее валяется много всяких щепок и дощечек. Будь осторожной, в глубину не ходи, потолок может обвалиться.

На лице Сары появилось сомнение.

— Да ты не бойся, это не опасно. Просто держись подальше от стен, и все будет в порядке.

Она подняла на него глаза, потом медленно кивнула и неуверенно направилась в глубь штольни. Обмотав поводья лошадей за торцы шпал, сам он пошел наружу.

Глава 3

Ему повезло, и за сараем он почти сразу наткнулся на то, что искал — наполовину занесенный снегом мятый лист железа примерно в два квадратных фута — как раз то, что нужно. Борн вытащил его; хотя в толстых шерстяных перчатках это оказалось непросто. Лист выскальзывал из рук; потом Борн решил исследовать сарай.

На двери висел замок. Ломать его не хотелось, чтобы не оставлять лишних знаков своего пребывания здесь. Хотя ветер и стихал, следы все равно заметало снегом, и, если повезет, они совсем исчезнут до того, как появятся преследователи.

Глаза слезились от ветра. Прищурившись, он обошел кругом этот небольшой сарайчик, не нашел ни одного окна, но зато обнаружил, что в одном месте обшивка прилегает неплотно. Ему удилось отогнуть один лист настолько, что образовалась щель, достаточная, чтобы пролезть внутрь. Протискиваясь, он зацепился плечом за гвоздь и порвал куртку.

Он очутился в помещении площадью пять на восемь футов. Сквозь щель проникало достаточно света, чтобы рассмотреть обстановку. У стены Борн обнаружил пустой верстак, в углу стоял непонятного предназначения мотор, покрытый ржавчиной. Пол был завален мусором, еще больше мусора валялось под верстаком. Очевидно, сарай использовался для ремонтных работ или хранения оборудования. Проходчики, скорее всего, жили в вагончиках или палатках в лесу; сделав свое дело, они тут же уехали отсюда.

Ощупав куртку, Борн с облегчением обнаружил, что гвоздь прорвал только внешний слой, толстый слой шерсти остался цел и по-прежнему мог служить неплохой защитой от холода. Нагнувшись, он принялся копаться в мусоре. Тут были ржавые банки, винные бутылки, остатки крепежа, какие-то колеса, молоток без ручки, который Борн сунул в карман. В глубине мусорной кучи он нашел гнездо мыши-полевки. Среди веточек и пожелтевшей травы лежало несколько пушинок серого меха. Сложив все как было, он заглянул под верстак. Там тоже ничего не было особенного — те же бутылки и банки, какие-то запчасти, пара развалившихся кожаных сапог. Около стены под грудой тряпья валялся проржавевший котелок. Его Борн решил прихватить с собой. Сдвинув развороченный хлам в кучу, он осторожно, опасаясь новых гвоздей, выкарабкался наружу. Восстановив все в первоначальном виде и прихватив свободной рукой железный лист, он вернулся в штольню. Сара уже принесла целую охапку дров и как раз собиралась за новой порцией.

— А это зачем? — удивилась она, указывая на лист железа.

— Это будет наша печка, — весело ответил он. На самом деле все было очень просто. Его задача — оставлять как можно меньше следов. Поэтому он не стал ломать замок, поэтому не хотел и устраивать костер прямо на земле. Свежая зола могла легко выдать его преследователям. Все должно оставаться в максимально нетронутом виде.

— Смотри, — объяснил он дочке, устраивая лист между стеной и рельсом. — На нем мы разведем костер, а когда приготовим еду и огонь нам будет не нужен, я на листе вынесу остатки углей и закопаю их в снегу. Никто и не догадается, что мы делали. Они решат, что мы ослабли от голода, и, может быть, отстанут от нас… Дай-ка мне пару досок, я ими займусь, а ты пока достань спальник и можешь отдохнуть.

Он наколол лучины и сложил на листе шалашик из тоненьких щепок.

Спички он теперь, как и соль, всегда носил с собой. Над плечом слышалось дыхание Сары. Только с третьей попытки щепочки загорелись; крохотные огоньки лизнули сухую древесину. Костер занялся быстро; он подложил щепок потолще, пламя поднялось выше. Лошади в испуге отпрянули, и пришлось отодвинуть огонь подальше.

— Слишком большой костер нам не нужен, — пояснил он Cape. — Несколько досок вполне достаточно. Мы ведь собираемся только приготовить еду, а не обогреть эту пещеру!

Доски потрескивали, слегка дымя и испуская горьковатый запах.

— Летом здесь сыро, — продолжал он. — Дерево пропитывается влагой. А теперь она выкипает.

Дым шел в глубь штольни; когда костер разгорелся, он поднялся выше и, изменив направление, потянулся к выходу.

— Ну вот и хорошо! — воскликнул он, потирая руки над огнем. — Просто отлично. Двигайся поближе, грейся, а я займусь обедом.

Еще в отеле он сунул в рюкзак три банки консервов. Достав их, он предложил дочери:

— Выбирай!

— Мне все равно. “Суп фасолевый с ветчиной”, — прочитала она.

— Неплохо!

Достав нож, он вытащил из кармана прихваченный в сарае молоток и пристроился открыть банку.

— Подержи ее, только осторожно, — попросил он Сару. Приставив лезвие к крышке, он резко ударил по рукоятке. Проткнув банку, осмотрел нож, убедился, что не испортил лезвие, вскрыл крышку и отогнул ее. Еще раз проверив лезвие, поставил банку поближе к огню, чтобы она согрелась. Подложив дров, он взялся за котелок. Сначала надо было очистить его от ржавчины. Кое-как отковыряв ее ножом, опрокинул котелок кверху дном и вытряхнул мусор.

— Что ж, может, это и не гигиенично и в нем есть дырка, однако все-таки это котелок, — сказал он и направился набрать снега.

Там опять поднялся ветер. Борн не без удовольствия вернулся назад, к теплу костра. Пристроив котелок на камне так, чтобы в дырку не вытекала вода, он произнес:

— Мы сполоснем его кипятком и будем считать, что продезинфицировали. А потом вскипятим еще.

Когда вскипела вторая порция, он подождал немного, давая ей остыть, потом поднес котелок к губам. Вода была мутноватой, с примесью песка и оставляла во рту металлический привкус. Но все же это была вода: отхлебнув, он проверил свои ощущения и, не почувствовав ничего подозрительного, протянул котелок Саре. Та сделала глоток, сморщилась, но промолчала и допила до конца.

— Теперь немного соли. — Организм оказался настолько обезвоженным, что, даже проглотив добрую щепоть, Борн ничего не почувствовал.

Пришлось надеть перчатки, чтобы удержать в руках горячую банку. Они передавали ее друг другу, отхлебывая по очереди и дуя на густую похлебку, в которой плавали фасолины и тоненькие красноватые волоконца ветчины. Один раз глотнув слишком много, Борн даже обжег нёбо. В считанные минуты с супом было покончено.

— Я не наелась, — объявила Сара.

— Я тоже.

Он прекрасно понимал, что разумнее растянуть их скудные запасы на возможно больший срок, но плюнул на доводы разума.

— Ну, что мы сделаем на второе? Томатный суп или гороховый?

— Терпеть не могу томатный суп!

— Да, но горох ты тоже не любишь. Что же открывать?

— Ну, давай томатный…

— Я тоже так думаю.

Она поставила банку на землю, он приставил нож к крышке и замахнулся, сжимая в кулаке молоток.

Глава 4

Еда сделала свое дело. Голова прояснилась, появилась к какая-то энергия. Костер прогорел. Борн поднял железный лом и пошел с ним наружу, чтобы закопать угли в сугроб где-нибудь подальше от туннеля.

Ветер переменился. Теперь он дул вдоль, а не поперек ущелья. Борн порадовался — так быстрее заметет следы. Вернувшись штольню, он проверил, не остался ли после лошадей навоз, а остатки дров занес в пещеру и разбросал их между камнями, уверенный, что все предусмотрел, чтобы преследователи долго лома голову, выясняя, были ли они с Сарой здесь. Поправив упряжь, он отвязал лошадей и вывел их наружу. Сара уселась с его помощью на пегую кобылу, сам он оседлал гнедую. Оставив позади железный сарай, они выехали из ущелья, свернули налево и стали спускаться по противоположному склону. Ветер подгонял их в спину.

Здесь были такие ветра, что снег не задерживался на голом склоне. Постепенно крупные камни под ногами сменились ровным грунтом; кое-где даже торчала замерзшая трава. Лошади пошли быстрее. Стали попадаться отдельные деревья, пот показались две полуразрушенные хибары с обвалившимися крышами; здесь, наверное, жили когда-то те, кто работал в штольне. Наконец они снова очутились в лесу. Снегу тут было значительно больше. Лошади утопали в нем по колено, оставляя за собой глубокие следы.

Борн решил взять правее и не спускаться круто по склону, двигаться по диагонали, чтобы, оставаясь повыше, не бороздить снежную целину и не удаляться по возможности от высоких скал, используя их как своего рода защиту от ветра. Спустя какое-то время приятные ощущения от еды и тепла улетучились, сознание словно оцепенело от монотонности движения, холода и ветра. Тепло, еда, замечательная пещера остались в прошлом. Впереди их ждала неизвестность.

Борн плотнее закутался в куртку, грел руки, сжимая пальцы в кулаки, и фиксировал лишь мерную поступь своей лошади.

Так они ехали до самых сумерек. Он даже не заметил, когда изменилось освещение — то ли солнце, невидимое за серой пеленой высоких облаков, склонилось к горизонту, то ли просто сгустилась облачность. Он только почувствовал, как потемнело под пологом леса и стало хуже видно. Пора было выбрать место для ночлега. Впрочем, вариантов было немного: либо искать яму между корнями какой-нибудь елки потолще, либо забиться под поваленные стволы, которых было в достатке, и использовать их вместо шалаша. И то, и другое выглядело весьма сомнительно с точки зрения ночлега, но Борн, опасаясь, что в стремительно темнеющей чащобе он скоро вообще ничего не сможет найти, остановил свой выбор на шалаше. Как раз поблизости два мощных ствола, упав под углом друг к другу наподобие буквы “V”, образовали укрытие, под которым вполне можно было переночевать. Спешившись и расседлав лошадей, он обтоптал местечко под деревьями, положил в угол седла, используя их и как изголовье, и как постель. Сверху кинул попоны, на них — спальный мешок и предложил Саре забираться внутрь. За головой он нагреб большой сугроб, чтобы укрыться от ветра. Привязь он сделал подлиннее, чтобы лошади могли поискать себе под снегом какую-нибудь траву и в то же время находились поблизости.

Спал он плохо.

Мало того, что жесткие седла давили под ребра; снизу, через попоны и спальник, тянуло жутким холодом, который пробирал до костей. Он обнял дочку покрепче, согревая своим телом. Ботиночки Сары упирались ему под колени. Свои огромные ботинки он тоже не снял, опасаясь, что они задубеют на морозе и он не сможет их завтра надеть. Он только расшнуровал их, чтобы дать отдых ногам, и теперь чувствовал неудобство от того, что не мог ими пошевелить в тесноте спальника.

Ветер усиливался. Подмораживало. Укутавшись с головой и ощущая, как пар от дыхания оседает внутри мешка, Борн чувствовал, что становится душно, и попробовал высунуться наружу. Ноздри буквально слиплись от ледяного воздуха, и он нырнул обратно в теплую сырость.

Проснулся он от волчьего воя. Сначала услышал отдельные голоса, а потом, казалось, вся стая завыла прямо над головой.

Потом вой отдалился. Борн догадался, что ветер искажает расстояние. Лошади беспокойно храпели, мелькнула мысль вылезти из мешка и привязать их покрепче; потом он решил, что ничего не случится, да и вылезать из мешка, чтобы сторожить их, не было сил.

— Что там? — пробормотала в полусне Сара.

— Ветер.

— Нет, другое. Что это?

— Волки. Они далеко. Спи спокойно.

На всякий случай пистолет он держал под рукой всю ночь, проваливаясь в сон, просыпаясь, прислушиваясь к нервному топоту лошадей и снова погружаясь в дремоту. Под утро он почувствовал, как что-то давит сверху. Выпростав голову из мешка, он увидел, что на спальнике лежит слой снега толщиной в пару дюймов. Поворочавшись, чтобы сбросить его, он разбудил Сару и выполз наружу. Вокруг стояла густо-серая мгла, небо по-прежнему было затянуто тучами. Пейзаж вокруг не изменился, и Борн решил, что снег на спальнике намело ветром. И тут он заметил, отсутствие пегой кобылы. Непонятно, как ей это удалось. Узел он сделал прочный, сук, к которому он вечером привязал ее, не обломился, веревка не оборвалась, а просто исчезла, словно ее и не было. Приглядевшись, Борн обнаружил другую сломанную ветку и понял причину. В сумерках он не заметил, что веревка перехлестнулась через нее, поэтому узел не затянулся; лошадь дернулась, и привязь просто соскользнула с сука. Как бы то ни было, пегая исчезла, и ветер занес ее следы. Наверное, она стала добычей волков. Продолжая осматриваться, он заметил какое-то движение за густыми, низко свисающими еловыми лапами. Борн поднял пистолет, решив, что крадется волк, но узнал пса, принадлежащего старику. Он хотел застрелить его, но испугался, что выстрел могут услышать преследователи.

— Моя лошадь ушла? — тихо поинтересовалась Сара, выбравшись наружу.

— Зато у нас появилась компания. — Он указал на собаку. — Только держись от нее подальше. Дай мне руку. Теперь сверни спальный мешок.

Пока она этим занималась, он уложил две попоны на гнедую кобылу, водрузил седло и затянул подпругу. Ставшее ненужным второе седло он глубоко закопал в снег. В отличие от вчерашнего дня и ночи не было ни ветерка. Пес стоял ярдах в пятидесяти за деревьями, наблюдая за людьми. Просто стоял и смотрел, не шевелясь.

Борн смотал веревку, засунул ее под луку седла, подобрал лишние седельные сумки и приторочил по бокам, сверху пристроил скатанный спальник, усадил Сару, сам сел позади и двинулся в путь. Вечером он решил сэкономить на ужине, полагая, что одной горячей еды в сутки им хватит. Теперь он вытащил из кармана пару кусков вяленого мяса, которое сберег во время ужина со стариком в городе, дал один Саре, другой сунул в рот. Мясо было холодным и жестким; он с трудом разжевал его. Обернувшись, Борн увидел, что пес, проваливаясь по грудь в снег, выбирается из леса. Добравшись до их следов, он неторопливо потрусил сзади.

Глава 5

Пес все время держался на расстоянии около пятидесяти ярдов. Один раз, когда Борн обернулся, тот куда-то исчез. Через какое-то время он опять взглянул назад — пес следовал за ним. Борн придержал лошадь.

— Почему ты остановился? — спросила Сара.

Пес тоже встал. Потом улегся на снег, вытянув лапы перед собой.

Борн послал лошадь вперед. Пес поднялся и затрусил следом. Борн пустил лошадь быстрее — пес не отставал. Побоявшись, что лошадь устанет, он ослабил поводья, и пес побежал медленнее.

Откуда ни возьмись, подул сильный ветер; началась поземка. Это было странное зрелище: понизу, не поднимаясь выше нескольких футов, струился снег, а над головой четко вырисовывались гнущиеся зеленые ветви сосен. В очередной раз оглянувшись, Борн не увидел пса и живо представил, как тот подбирается под прикрытием снежной пелены, как прыгает сзади… Сжав пистолет, он подстегнул лошадь. Порыв ветра прошел так же резко, как начался. Но пса все равно не было видно.

Потом он вновь оказался за спиной.

Так они и двигались вперед — пес иногда появлялся, иногда исчезал, порой пропадая за сугробами, но когда бы Борн ни оглянулся, расстояние между ними оставалось прежним.

Эту ночь им пришлось провести под деревом; ничего более подходящего Борн не нашел. Он старался не заснуть, лежа в спальном мешке с пистолетом в руке; конец веревки, которой была привязана лошадь, он намотал на запястье, чтобы сразу почувствовать, если что-то неладно.

Он все-таки не заметил, как задремал, и открыл глаза, когда было уже светло. С лошадью ничего не случилось, пес на том же расстоянии лежал под деревом. Собравшись, они двинулись дальше. Собака вскочила и побежала сзади.

Через некоторое время вновь поднялся ветер. Сначала опять замела поземка, потом пошел снег, все гуще и гуще; ближе к вечеру началась метель. Лошадь, которая уже не ела толком, кажется, дня три — Борн не мог вспомнить точнее — шла все медленнее и начала спотыкаться. Он понял, что долго ей не протянуть. Один раз она даже упала на колени, но ему удалось ее поднять.

В это время пес впервые сократил дистанцию.

Впрочем, это могло случиться и раньше. Оглядываясь, Борн все время видел его сзади, но за метелью было трудно определить расстояние. Ясно было одно — тот не хотел терять их из виду.

Пурга бушевала, перемешивая небо и землю. Воздух, казалось, был забит снегом, который валил сверху, летел сбоку, бил в лицо… Они натыкались на деревья, неразличимые в этом снежном неистовстве, пытаясь еще куда-то продвигаться. Борн не успевал протирать глаза; брови превратились в сосульки. Похоже, он просто боялся остановиться, хотя и понимал, что в любой момент они могут упасть в яму или свалиться с обрыва. Когда лошадь действительно упала и они все вместе полетели вниз, он понял, что это конец. Скатываясь по крутому склону оврага, он инстинктивно прижимал к себе дочку, оберегая ее от ударов… Наконец падение прекратилось. Барахтаясь в глубоком снегу, он обнаружил, что все еще сжимает в руке поводья; провалившись по грудь, он встал и попытался поднять лошадь. Он кричал на нее, дергал за уздечку, но ветер забивал слова в глотку. Кобыла приподнялась немного, но тут же рухнула снова. Борн вдруг осознал, что потерял Сару, и кинулся ощупывать снег. Он с трудом мог различить что-либо в этой каше, но, все-таки через несколько шагов наткнулся на нее, сжавшуюся в комочек в сугробе. Там, где упала лошадь, образовалась глубокая яма, и он, не выпуская руки дочери, в изнеможении повалился туда. Почему-то вспомнилась собака. Вдруг Борн заметил, что ветер утих.

Нет, это была иллюзия. Просто они оказались как на дне траншеи; высоко над головой по-прежнему свирепствовала буря. И тут ему пришла в голову идея. Возможно, это будет последняя идея в его жизни, но он должен попробовать ее осуществить. Чертыхаясь и проваливаясь в снег, он заставил себя шевелиться, прикрикнув на Сару:

— Копай!

— Ой, мои руки…

— Копай, черт побери!

Он начал рыть ход в сугробе, потом обхватил заледеневшие руки Сары и стал растирать их, согревая…

— Копай! Копай! — твердил он ей, углубляя пещеру, копая, вычерпывая, отбрасывая назад снег. Ветра он уже не чувствовал. Через некоторое время ниша оказалась достаточно просторной, чтобы спрятать в ней ребенка, что он и сделал, продолжая расширять и углублять снежную пещеру. Она уже была площадью примерно четыре на шесть футов — вполне достаточно, чтобы кое-как уместиться в ней обоим. Здесь не дуло; можно было нормально дышать. Снегопад не прекращался, но Борн надеялся, что всегда сможет разгрести выход.

Но еще надо было найти лошадь, поэтому пришлось снова выбираться наружу. Когда Борн наткнулся на нее, почти утонувшую в снегу и едва дышащую, лошадь вздрогнула всем телом. Борн был уверен, что она все равно погибнет, но не мог исключить возможности, что ей хватит сил подняться и забрести куда-нибудь, где он не сможет ее отыскать, — а этого допустить нельзя. Поэтому он снял перчатку и достал пистолет. Снег слепил глаза. Голову лошади пришлось искать на ощупь. Найдя место, где заканчивалась массивная челюсть, он прижал ствол к мягкой выемке за ухом и спустил курок. Лошадь дернулась, опрокинув его в снег. В пещере вскрикнула Сара. Он уже был готов бросить все и оставить как есть, но мысль о том, что лошадь могла остаться жива, остановила его. Он выстрелил еще раз.

Голова лошади снова дернулась, но не в агонии, а просто от удара пули. Он понял, что все кончено.

До входа в пещеру было всего несколько футов, и тем не менее он не без труда нашел его.

— Ты застрелил нашу лошадку? — спросила Сара, увидев, как он тащит за собой седло.

— Я должен был сделать это — она ведь мучилась. На самом деле нужно было сказать правду. Не зная, как она к этому отнесется, Борн произнес:

— Сара, мы будем есть ее мясо… Это поможет нам выжить здесь.

Взглянув в лицо дочери, он понял, что та просто не восприняла последние фразы. Это могло быть едой, но пока еще не стало едой. Она продолжала сидеть, опершись спиной на низкую стенку ямы, словно боясь пошевелиться. Борн продолжил обустройство пещеры. Углубил ее, расширил, распихал по углам седло, седельные сумки и спальник.

Потом сделал еще одну вылазку, снял с лошади попоны и, вернувшись назад, расстелил их на дне пещеры; укрыл себя и Сару спальным мешком и прилег, положив голову на седло.

Еще одна вещь. Всегда существует “еще одна вещь”.

— Послушай, — повернулся он к Саре. — Из этих сумок можно сделать подушку. А пока давай поедим — у меня осталось немного вяленого мяса.

Это были последние два куска. Каждый молча отщипывал замерзшие волокна и подолгу держал кусочки во рту, чтобы они оттаяли и их можно было прожевать.

Глава 6

Незаметно он провалился в сон, а среди ночи проснулся от духоты. В пещере было абсолютно темно, и Борн догадался, что вход завалило. Пришлось вылезать из-под спальника и пробивать проход. Морозный ночной воздух взбодрил его, несмотря на то, что мело по-прежнему. Борн нырнул обратно, в темноту пещеры; Сара дышала так тихо, что он испугался, жива ли, и потрогал ее рукой. Убедившись, что все в порядке, он забрался под спальник, все еще хранивший тепло его тела.

Когда он проснулся снова, вход опять засыпало. Прочистив его, Борн зажмурился от невероятной картины: ослепительно белый снег сверкал и переливался алмазными искрами под ярко-голубым безоблачным небом. Сияло солнце. Ветер утих. Он нырнул внутрь и сообщил дочке:

— Просыпайся! Уже утро.

Она не шевельнулась.

— Эй, просыпайся, посмотри, как там хорошо! — Никакой реакции. В испуге он подхватил ее под мышки и подтащил к выходу. Ноздри ее расширились, почувствовав свежий воздух, веки сомкнулись плотнее от солнечного ветра. Наверное, у нее наступило кислородное голодание, подумал Борн. А может, просто измучилась. Он легонько похлопал ее по щекам, приподнял веко. Она слабо отмахнулась.

— Хорошо, хорошо. Не буду. Тебе больно смотреть. Ничего, это пройдет. Надо попить, и все будет замечательно. Ты меня слышишь?

Девочка слегка кивнула в ответ, не проявив интереса к его словам.

— Уверяю тебя, все будет хорошо. Ты только послушай. До тех пор пока есть вода, мы будем живы. Известно, что человек, попавший в такую же ситуацию, как мы с тобой, без воды может прожить только три дня, а без еды — целых три недели. Ну, конечно, выглядеть он будет неважно, сильно похудеет, но главное — будет жив. Воды у нас с тобой здесь — сколько хочешь, ведь снег — это та же вода. И много мяса. Целая лошадь. Так что все замечательно. Правда?

Сара еще раз кивнула, чуть более энергично, и зачерпнула ладошкой горсть снега.

— Нет, нет, не так! Я не это имел в виду. Я же говорил тебе: снег есть нельзя; пока: он будет таять во рту, ты потратишь слишком много тепла, а значит, и сил. Сначала мы займемся нашей пещерой — расширим ее, укрепим и устроим внутри костер.

Мысль о костре приободрила ее. Дав ей еще немного полежать и прийти в себя, Борн принялся за дело. Сделав куполообразный свод, чтобы уменьшить давление сверху, он начал расширять пещеру во все стороны. Сара помогала, выталкивая снег наружу и создавая барьерчики по обе стороны от входа для защиты от ветра. Теперь он не опасался быть обнаруженным. Даже о собаке перестал думать, Снегу навалило столько, что теперь никому не подобраться в глубину леса. Наверное, те считают их с Сарой погибшими.

Конечно, они должны были погибнуть. Лишь по чистой случайности они остались в живых. Зато теперь все будет хорошо, убеждал он себя. Но для этого придется потрудиться.

Он не хотел думать о том, как долго продлится зима в горах, сколько метелей еще обрушится на них, хватит ли им для пропитания отощавшей кобылы… Все его мысли были поглощены делом: расширить пещеру, укрепить стены и потолок… Он даже отказался от желания сделать перерыв и развести огонь, чтобы попить кипятка, полагая, что буран может начаться в любой момент и надежное укрытие важнее всего. Необходимо делать все по. порядку или уж не делать ничего.

Закончив с пещерой, он отправился на поиски лошади. Если уж делать все как следует, то теперь надо позаботиться о еде. Вскоре он наткнулся на окоченевший труп.

Не зная, с чего начать, он попробовал резать тушу ножом, но только пропорол шкуру. Торчащая в сторону, словно сухой сук, нога кобылы навела на другую мысль. Собравшись с силами, он прыгнул, рассчитывая сломать ее в коленном суставе. Лишь с третьей попытки сустав хрустнул, и кожа лопнула в месте перелома. Усевшись рядом, он начал терпеливо кромсать ножом мерзлый сустав, опасаясь, что лезвие скоро затупится. По его ощущениям, прошел целый час, прежде чем он добился желаемого. Прыгнув сверху еще раз, он отломал окончательно нижнюю часть ноги. Она была похожа на дубину, только у этой дубины с подкованным копытом был довольно странный вид.

— Возьми, — позвал он дочь, но та не двинулась с места. — Возьми и затащи внутрь, — настойчивее повторил Борн. — Мне еще нужно набрать дров.

Место, где они оказались, находилось в распадке, поросшем высокими соснами. Ближайшее дерево достигало пятнадцати футов в высоту. Впрочем, высота не имела никакого значения. Главное было в том, как до него добраться. Борн буквально утопал в сугробах; снег набился под одежду. Каждый шаг отнимал последние силы.

Господи, неужели придется рыть траншею? Борн подумал об этом с ужасом. Он топтался на месте, вытряхивая снег из штанов и куртки, и вдруг зацепился за что-то. Сунув руку в снег, он нащупал какую-то ветку. Это оказался обломок рука толстого брёвна, конец которого уходил как раз в сторону нужной сосны.

Обрадовавшись, Борн взобрался на поваленный ствол и двинулся к сосне. Теперь можно было дотянуться до нижних ветвей. Но все они были зелеными, а Борну нужны были сухие. За ними придется пробираться ближе к стволу. Перехватывая руками ветки над головой, он двинулся по бревну, но чуть не упал, не рассчитав свои силы. На склоне снега было поменьше, и он мог уже ходить там, выбирая и отламывая сушняк, распихивая по карманам тоненькие веточки. Приглядев здоровую разлапистую ветвь, он долго возился, пока не отломал ее. Одной такой вполне хватило бы, чтобы разжечь небольшой костерок. Чтобы не ходить лишний раз за дровами, он продолжал ломать сушняк до тех пор, пока не выбился из сил. Переводя дыхание, он понял, что пора остановиться. Собрав все сучья, он стад перекидывать их в направлении пещеры. Те, что помельче, долетали точно, и Cape оставалось только собирать их в кучу перед входом; крупные ветки падали на полпути. Пришлось пробираться к ним и кидать снова. Он добрел до поваленного ствола, пролез по нему, спустился в траншею, которую уже успел протоптать, и вернулся к Саре. Она уже подобрала все, что он накидал. Силы окончательно оставили Борна. В полном изнеможении он просто свалился у входа в пещеру; пот струйками стекал по разгоряченному телу, в горле пересохло. Дочка по его указанию аккуратно отламывала самые маленькие веточки и складывала их в отдельную кучку у входа. Отдышавшись, Борн встал и принялся ногами ломать крупные сучья.

Когда все было кончено, солнце уже зашло. Сразу похолодало. Потное тело пробил озноб. Ощущая удовлетворение от того, что все успел, Борн полез в свою снежную нору, предвкушая тепло костра и запах еды.

Но всегда остается какая-нибудь мелочь, которую забываешь сделать. Всегда. И этому не будет конца. Как только Борн уложил внутри предусмотрительно захваченный с собой железный лист и соорудил на нем заготовку для костра из сосновой мелочи и тонких веточек, он вспомнил о дымоходе. Без дымохода они с Сарой задохнутся. Значит, надо сделать так, чтобы дым уходил из пещеры.

Можно воткнуть в потолок пару длинных веток и проковырять между ними дыру, тогда дым будет вытягивать вверх. Но ни одной подходящей ветки не осталось — он все разломал; идти за новыми не было сил. Кроме того, оставалась опасность, что с таким дымоходом крыша обвалится.

Нужно искать другой вариант. Ствол сосны у задней стенки пещеры, до которой он докопался, расширяя свое жилище, подсказал решение. Покопавшись в куче веток, Борн вытащил самую длинную, фута три, и стал ковырять снег вдоль ствола. Ветка полностью ушла вверх, но не пробила снежный покров. Изловчившись, он прижался спиной к стволу и продолжил свое занятие. Снег теперь сыпался в лицо, падал за шиворот, но Борн лишь отряхивался и пробивался все выше и выше. Наконец над головой он увидел вечернее небо, просвечивающее сквозь зеленую хвою.

Удовлетворенный, он вернулся к костру. Сушнячок загорелся мгновенно; сосновые иголки затрещали и тут же превратились в пепел, но веточки успели чуть-чуть заняться, и через пару минут у них уже был костер. Только бы заработал дымоход! Сладковатый дымок поднялся под потолок и стал расползаться по стенкам пещеры. Борн подбросил немного мелочи и пару веток потолще. Огонь горел ровно, устойчиво. Стало ясно, что с костром все в порядке. Правда, нужно еще какое-то время, чтобы появились угли и отпала необходимость постоянно следить за ним.

Но тут они оба начали кашлять. Борн сообразил, что купол пещеры был выше, чем отверстие дымохода, поэтому дым и не вытягивало наружу. От голода и усталости кружилась голова, Борну пришлось долго соображать, как решить эту проблему. Наконец он взял в руки палку и проковырял проход от вершины купола к дымоходу. Теперь дым, как по каналу, уходил к стволу сосны и поднимался вверх. Дышать стало легче! Подкидывая дрова в костер, Борн подумал, что дымоход вдоль ствола имеет еще одно преимущество — в густой кроне огромной сосны легкий дымок будет практически не виден для тех, кто, может быть, не перестал их искать. Но об этом он запретил себе думать.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Сару.

— Хорошо, — ответила она, трея руки над огнем. Однако выглядела она совсем неважно; к тому же ее колотил озноб. Предыдущая болезнь и напряжение последних, дней здорово ее подкосили.

— Сейчас мы поужинаем, и тебе станет лучше, — решил подбодрить ее Борн, доставая из седельной сумки последнюю банку с горохом. Хорошо, что ее удалось сберечь. Он пробил в крышке пару дырок; это было довольно легко, но замерзшее содержимое не позволяло толком ее открыть, поэтому пришлось подержать банку над огнем, пока она не оттаяла. Отогнув крышку, он посолил горох и придвинул к костру.

Затем принялся размораживать конскую ногу, следя за тем, чтобы шкура не подгорела, и время от времени ощупывая ее. Запах вскипевшего гороха заполнил пещеру. Он отставил банку подальше от огня, давая ей остыть. Потом вырезал из веток некое подобие ложек, скорее — лопаточек, дал одну Саре, и они приступили к долгожданной трапезе.

Горох скатывался с этих нескладных ложек, они аккуратно дули на него, остужая, и не спеша жевали. Спешить им было некуда. Борн специально предупредил Сару о том, что не следует торопиться.

— Дело не в том, чтобы растянуть наш ужин, хотя это тоже неплохо, а в том, что может стать нехорошо, потому что мы с тобой долго ничего не ели. Жуй как следует, не торопись. И понемножку.

Конина оттаяла настолько, что можно было попытаться ее разделать. Сделав длинный разрез, он содрал шкуру и попробовал отделить мясо от кости. Но оно еще было мерзлым, и Борн снова положил ногу поближе к огню.

— Наверное, сок уже остыл, можно попить. — Он протянул банку дочери. Та сделала маленький глоток и подержала жидкость во рту. Заметив это, он похвалил ее: — Молодец! Не спеши. Времени у нас с тобой уйма. Выпей еще.

Потом он проверил, как оттаивает мясо, и тоже отхлебнул из банки.

Глава 7

Ужинали они долго. От горячей пищи тепло разливалось по телу. Воздух в пещере постепенно прогревался. Озноб прошел. Борн расстегнул куртку, стряхнув остатки снега, расшнуровал ботинки и сбил ледышки со штанин. Зачерпнув еще ложку гороха, тщательно разжевал, потом подложил дров, достал банки из-под супов, которые они съели в туннеле, натолкал в них снега и поставил у огня. Снова выловил несколько горошин и запил соком. Потом занялся мясом. Отрезав несколько тонких, жестких полосок, он положил их у костра. Снег в банках растаял. Положив на язык кусочек соли, он предложил сделать то же самое Саре; выпив теплой воды, он подогрел над огнем спальник, после чего они улеглись на попоны рядом с костром. Сару он пристроил перед собой, головой к своим ногам, так что оба могли наслаждаться теплом. Потом накрыл спальником себя и дочь и спустя какое-то время заснул.

Проснулся Борн в темноте. Костер погас. Достав на ощупь мелких веточек, он разжег его снова, подогрел остатки гороха, разбудил Сару и заставил проглотить немного соли, ложку гороха и запить все это соком из банки. Почти мгновенно она заснула. При свете слабо мерцающего костерка он начал задремывать, но заставил себя поддерживать огонь; чтобы чем-то заняться, он продолжил аккуратно нарезать полоски конины, потом все-таки заснул, но несколько раз просыпался, чтобы подложить дров.

День опять выдался ясным. Солнце заметно пригревало, и снег начал таять. Борн беспокоился, что от тепла крыша его пещеры может просесть, но противостоять этому никак не мог, поэтому воспользовался хорошей погодой, чтобы проделать тропинку к другим деревьям и заготовить побольше дров.

Потом он устроил завтрак. Насадив полоски конины на палочки, он обжарил их над огнем, наблюдая, как мясо съеживается, пускает жир и подрумянивается. Его сладковатый и непривычный запах отдаленно напоминал молодого барашка или кролика. Они медленно, растягивая удовольствие, откусывали по маленькому кусочку и тщательно пережевывали жестковатое мясо. К полудню у обоих начался понос.

Не потому, что мясо было плохим, — он был уверен, что с мясом все в порядке, и не потому, что они психологически не могли есть конину, — к этому времени оба Готовы были проглотить все, что угодно. Просто они очень долго не ели нормальной пищи, и организм теперь отказывался ее принимать.

Их несло непереваренным горохом, потом — просто слизью… Борн едва успевал добегать до дерева, под которым они устроили отхожее место. В кишечнике все горело. Наконец он догадался, что переусердствовал с солью, которая стала действовать как слабительное.

Испытывая жуткую слабость, они полулежа отдыхали у входа в пещеру. Мысль о еде вызывала отвращение, но Борн понимал, что есть необходимо — просто для восстановления сил. Отлежавшись, он заполз внутрь, подкинул дровишек и принялся жарить новую порцию. Потом позвал Сару и вручил ей один импровизированный шампур, чтобы она сама следила за своим куском; Когда мясо хорошо прожарилось, он прилег и медленно, нехотя начал жевать.

Постепенно боли в желудке прошли. Вечером они пили только воду. К ночи подморозило. До рассвета он поддерживал огонь, пристроившись с Сарой как можно ближе к теплу. Наутро подтаявший прошлым днем снег покрылся жесткой ледяной коркой — скользкой, но настолько прочной, что Борн без труда мог передвигаться по ней, занимаясь заготовкой дров.

Глава 8

Гул вертолета послышался в тот момент, когда они в очередной раз катились вниз по склону на большой сосновой ветке.

Идея покатать ребенка на санках пришла ему в голову, когда он поскользнулся на ледяном насте, возвращаясь с охапкой дров. Позавтракав очередной порцией мяса, они забрались на вершину оврага, опираясь на крепкие палки. Уцепившись вдвоем за разлапистую сосновую ветку, они отломили ее, подтащили к склону и уселись верхом. Сара примостилась сзади, обняв его за пояс, он ухватился за толстый сук, оттолкнулся, задрал ноги, и они стремительно покатили вниз. Ветер бил в лицо, сосны мелькали; они промчались до дна оврага и даже взлетели по инерции на противоположный склон, где наконец остановились и упали, хохоча во все горло. Он боялся, что Сара ослабела после вчерашнего расстройства желудка, но дочка упросила его прокатиться еще раз, и он не смог отказать ей. За шуршанием хвои по насту, шумом ветра в ушах и радостным визгом дочки он вдруг отчетливо услышал стрекотание вертолета и резко рванул ветку в сторону, покатившись к ближайшей сосне. Сара бросилась вслед за ним.

Они сидели, тесно прижавшись спиной к стволу дерева, и сквозь свисающие ветки вглядывались в ту сторону, откуда слышался рокот мотора. Самого вертолета Борн не видел. Он мог появиться где угодно — справа, слева, прямо над ними или вдали… А может, их даже два, и в любой момент они могут зависнуть над оврагом и обнаружить их следы.

Нет, вертолет был, конечно, один. Теперь Борн заметил его. Он барражировал поперек долины, то исчезая из виду, то появляясь. Стрекотание мотора то усиливалось, то ослабевало. Вертолет явно кого-то искал.

Преследователи не успокоились.

Они, вероятно, предположили, что Борн выберет линию наименьшего сопротивления, двинувшись вдоль долины, по течению реки, а не полезет в горы и тем более через хребет. Но просчитались. Они специально дали ему небольшую передышку. Он мог подумать, что преследователи отказались от продолжения охоты, решив, что такую пургу ему не пережить. Он мог ошибиться, поверив этому, и покинуть свое укрытие, неизбежно оставив следы на снегу. Эти следы они теперь и искали.

Он, конечно, наследил вокруг пещеры, не по ошибке, а по необходимости, но в данной ситуации это равнялось ошибке.

Если вертолет поднимется сюда и обследует этот склон, сидящие в нем непременно обратят внимание на глубокие борозды в снегу, которые проделал своими вылазками за дровами. Даже если им придет в голову, что это могут быть следы лося или оленя, зачем-то забравшегося в горы, они не поленятся послать сюда людей — и что он сможет сделать со своим пистолетом против их винтовок? Вертолет, курсирующий вдоль склона, приближался, поднимаясь все выше. Рев двигателя перемещался слева направо и обратно, то ослабевая, то нарастая. В те короткие промежутки времени, когда вертолет появлялся в поле зрения, Борн уже мог различить и блестящий под солнцем диск маленького хвостового винта, и сверкающие лопасти несущего винта, и даже двух человек в застекленной пилотской кабине: Он сидел и мучился мыслью о том, что абсолютно ничего не может сделать.

Он мог только ждать.

Глубокие следы в подмерзшем снегу все равно не замаскировать.

Борн бросил взгляд в сторону раскуроченной туши лошади. Полузасыпанная снегом, она была отчетливо видна; с вертолета, ее обязательно заметят, но что-либо предпринять уже не было времени — вертолет кружил неподалеку на высоте менее ста ярдов, и звук мотора раздавался прямо над головой. Сара сжалась в комок под боком. Борн достал пистолет и прицелился, прикидывая, как низко тот должен спуститься, чтобы можно было попасть по кабине. Он предпочел бы не делать этого, чтобы не g обнаружить себя раньше времени, но, похоже, выбора нет. Сверху обязательно увидят их следы, и единственное, что ему остается, — постараться застать преследователей врасплох.

Но тут же понял, что, даже если по счастливой случайности и удастся сбить вертолет, он все равно выдаст себя с головой. Если машина не вернется, они отправят на поиски другую и обнаружат обломки, не говоря уже о поваленных деревьях. Спрятать следы аварии не удастся. Значит, стрелять нельзя. Пускать пистолет в ход нужно только в самом крайнем случае. Борн терпеливо ждал, чем все это закончится. Но вертолет не возвращался.

Ожидание становилось мучительным; Борн даже решил, что у него проблемы со слухом, потому что рокот двигателя доносился из одной точки, не изменяясь, как будто вертолет завис на одном месте. Потом мотор взревел и звук стал приближаться. Он подумал: “Ну вот и все, началось!” и взвел курок. Вертолет, закладывая вираж, прошел прямо над ними и, набирая скорость, устремился в долину. Борн в недоумении провожал его глазами, не понимая, что произошло. Однако вскоре все объяснилось.

Солнечный свет внезапно померк; все вокруг приобрело мрачный оттенок. Выбравшись из-под сосны, он почувствовал, как поднимается ветер. А разглядев то, что происходило на небе за спиной, ужаснулся. Весь горизонт, насколько хватало глаз, затянули низкие темно-синие плотные тучи, передняя кромка которых клубилась, стремительно приближаясь. Резко похолодало. Первый порыв ветра бросил в лицо снежную крупу. Подхватив Сару, Борн скатился к пещере. День превратился в ночь; за то время, пока они добирались до своего убежища, замело так, что в пяти шагах уже ничего нельзя было различить.

Глава 9

И сразу все стихло. Спрятавшись в тепле пещеры, они перевели дух. А за спиной у входа бесновалась снежная буря. Борн взял седло и закрыл им узкий лаз, а на седло еще накинул попону, перекрывая все щели, и только после этого почувствовал себя в безопасности.

— Подумаешь, обычный буран, — подбодрил он испуганно глядящую на него Сару.

Впрочем, если быть честным, он никогда еще не видел ничего подобного. Снег несло просто стеной, а ветер, который и в самом начале был не слабым, превратился в настоящий ураган, наверху все выло и свистело.

— Папочка, я боюсь.

Я тоже, подумал он про себя, но виду не подал.

— Все в порядке, поверь мне. Здесь нам ничего не грозит. Он привлек Сару к себе и обнял, прислушиваясь к завыванию бури. Края попоны хлопали, седло под ней ерзало будто живое. Потом шум ветра стал глуше, попона и седло биться перестали.

— Ну вот, вход завалило. — Его слова глухо прозвучали в тесноте пещеры. В тот же момент дочка, которая чуть-чуть расслабилась у него на руках, довольная тем, что буря до них не доберется, напряглась в тревоге.

— Мы же не сможем дышать, — обеспокоенно произнесла она.

— Сможем, не волнуйся. Воздух будет поступать через отверстие для дымохода. Над ним такие густые ветки, что снег его не засыплет.

Однако он понимал, что одного отверстия маловато. Поднимающийся теплый воздух не позволит проникнуть вниз свежему. Костер уже начал гаснуть, тускло мигая. Либо выбирать одно из двух — тепло или свежий воздух, либо… Борн выбрал из кучи ветку подлиннее и начал пробивать еще одно отверстие вдоль ствола, с противоположной от дымохода стороны. Потребовалось немало усилий, прежде чем в лицо потянуло холодом. Наверху было так темно, что он не заметил, как пробился наружу. Костер сразу разгорелся ярче. Борн глубоко вздохнул. Наверное, гнетущее состояние объяснялось просто нехваткой кислорода, а не страхом.

С облегчением он вернулся к Саре.

— Вот видишь, теперь все будет нормально.

Конечно, нормально, если только потолок не рухнет под тяжестью снега. Тогда им отсюда не выбраться. Они просто задохнутся и умрут. Представив эту картину, Борн почувствовал, что снова стало трудно дышать.

— Надо просто расслабиться и ждать, пока это кончится, — произнес он, размышляя, достаточно ли прочна ледяная корка над головой. — Пожалуй, да, — произнес он вслух, отвечая на собственные мысли.

— Что ты сказал? — встрепенулась Сара.

— Нет, ничего, это я так… лучше займемся обедом.

Теперь еды у них было полно. Пока было тепло, он занялся разделкой туши; отделил от костей все у что мог, разрезал на полоски и запрятал глубоко в стенах пещеры, чтобы мясо не испортилось. Правда, перевернуть тушу не удалось, и пришлось ограничиться тем, что было доступно. Сара помогала в заготовке дров; в общем, им не о чем было беспокоиться.

Над головой послышался треск. Он поднял глаза к куполу пещеры, со страхом ожидая увидеть трещины, но ничего не обнаружил. К этому времени поджарилось мясо, и он счел за благо переключить внимание дочери на еду. Да и сам с удовольствием съел кусок. Желудки уже привыкли к этой пище, и можно было ничего не опасаться. Потом поспела и вторая порция; губы у них блестели от жира, а во рту ощущался приятный, хотя и странноватый вкус мяса.

Несколько дней у Борна болели глаза. Он решил было, что виной тому ветер, но потом вспомнил, что так бывает на снегу от солнца. Пытаясь занять себя хоть чем-нибудь, он вырезал из конской шкуры широкую полосу, на концах сделал полоски поуже, чтобы их можно было завязать на затылке, потом прорезал небольшие щелки для глаз — снежные очки были готовы. Потом сделал такие же для Сары, предварительно сняв мерку…

— Теперь мы с тобой настоящие разбойники, жаль только, что усов у тебя нет, — пошутил он, пытаясь развеселить дочку.

Вспомнив об усах, он подумал, что не мешало бы при помощи ножа подровнять отросшую бороду, но потом решил, что усы и борода — неплохая защита от ветра, и отказался от этой-идеи. Посмотрев на обветрившееся, с шелушащейся кожей лицо Сары, он мысленно обругал себя за то, что был так глуп и не помазал ее личико конским жиром перед тем, как выйти на солнце.

В следующий раз он сделает это обязательно.

И тут снова раздался этот треск. Сара его тоже услышала и вопросительно посмотрела на него.

— Не знаю, — ответил он, — может, и рухнет. Я стараюсь об этом не думать. Все равно сделать ничего нельзя.

Воздух в пещере стал спертым от дыхания, запаха жареного мяса, дыма костра. Они по очереди подползали ко второму отверстию и дышали под ним. Борн поддерживал огонь, немного опасаясь, что стены начнут подтаивать. Сара заснула. Он почувствовал голод, поджарил себе еще мяса и тоже задремал. Через какое-то время проснулся, полежал с открытыми глазами и вновь погрузился в сон.

Казалось, буря не утихнет никогда.

Глава 10

— Я никогда не видел его. Среди фотографий, которые мне показывала мама, не было свадебных, вообще не было ни одной, где они были бы вместе.. Не знаю, уничтожила она их или просто убрала подальше, чтобы никогда не видеть… Но снимки, где он был изображен один, она хранила в альбоме и иногда мне показывала. Совместные фотографии, наверное, причиняли ей боль, но она считала, что сыну следует иметь хоть какое-то представление о том, как выглядел его отец. Поэтому время от времени она доставала этот альбом и всякий раз оставалась рядом, по нескольку минут разглядывая их вместе со мной. А потом уходила заниматься каким-нибудь делом. Снимки были очень похожи — всюду он был изображен во весь рост, только в разных местах: у цветочной клумбы на фоне какого-то дома, у розового куста, посередине сада с камнями… Однажды я спросил мать, в этом ли доме они жили после свадьбы, и она ответила, что нет, они жили в квартире, а это дом их друзей. Это было в Нью-Джерси, неподалеку от летного училища, где преподавал отец. На фотографиях он стоял в форме, тщательно отутюженной, со знаками различия, в пилотке с кокардой… Он был не очень высок, и волосы у него были не темные, как у меня, а светлые, как твои. Он был круглолиц и выглядел довольно молодо. Я думаю, тогда ему было лет двадцать восемь или около того. Мама никогда не говорила мне об этом. Вскоре после этого он погиб на дойне.

— Папа, — окликнула его Сара.

— Что, солнышко?

— Я не хочу умирать.

— Что ты, никто не собирается умирать, выбрось это из головы! — Он рассердился на себя за то, что не подумал, какие мысли может у нее вызвать этот рассказ. Ведь хотел отвлечь ее, а получилось наоборот. И он убежденно повторил: — Мы с тобой не умрем. Все будет хорошо.

Буря, казалось, никогда не кончится. Даже сквозь толстые снежные стены доносилось завывание ветра. Им нечем было заняться. Еда, поддержание огня, сон — все это начинало напоминать дурную бесконечность. Утратив ощущение дня и ночи, смотреть на часы было глупо. Стрелки с равным успехом могли показывать и полдень и полночь. Нельзя было сказать, проспали они всего два часа или целых четырнадцать, невозможно было определить, сколько уже длится буран — сутки, двое или пять. Они потеряли чувство времени.

Борн рассказал ей все истории, какие знал, — о том, как она маленькой едва не лишилась пальца, порезавшись о разбитый стакан, и о том, как ей снились клоуны, и о том, как ей нравилось копаться в ненужных вещах…

Потом мозги настолько отупели, что он был не в состоянии припомнить ни одной истории, и сил хватало только на то, чтобы поддерживать костер… Потом и это стало невмоготу, и большую часть времени он проводил в забытьи.

Глава 11

Он не заметил, когда кончилась пурга. В пещере было тихо, но в голове по-прежнему гудело от ветра; к этому звуку он уже привык. Даже подобравшись очередной раз к трубе глотнуть свежего воздуха и увидев над собой свет, он не сразу понял, что это означает. Просто лежал, глядя вверх, дышал и щурился.

Наконец до него дошло, и он выдохнул:

— Все кончилось!

На самом деле он еле слышно прошептал эти слова. Сил двигаться по-прежнему не было.

— Кончилось, ты слышишь? — обернулся он к Саре. Та едва заметно кивнула.

— Давай выбираться отсюда!

Но никто из них не шевельнулся.

Что же это такое, ужаснулся Борн. Наверное, они отравились здесь без воздуха.

С трудом он дополз до того места, где когда-то был выход, протянул руку, но она бессильно упала. Пальцы лишь царапнули снег.

Боже, если мы не выберемся отсюда, то точно погибнем в этой норе.

Он лежал в изнеможении и тяжело дышал, ощущая, как давят стены пещеры. Мысль о смерти подхлестнула его; он понял, что больше не может находиться здесь. Помимо его воли руки стали разгребать снег. Какое-то время он отстранение наблюдал за ними, как за чужими, потом сознание прояснилось и дело пошло быстрее.

Пес сидел снаружи, словно дожидаясь его. Непонятно, как ему удалось выжить в такую бурю. Пес встряхнулся, поднимаясь из-за сугроба, и посмотрел на Борна. Теперь расстояние между ними было не пятьдесят, а двадцать ярдов. Борн был так счастлив дышать чистым свежим воздухом, что поначалу просто не обратил на него внимания. Он лежал на затвердевшем от ветра насте, жадно глотая воздух и закрыв глаза. Мысль о Саре заставила его подняться и вынести ребенка из пещеры.

После этого он подумал о собаке — но не как источнике опасности, а как об источнике пропитания. Не заботясь о том, что кто-то может услышать выстрел, он вытащил пистолет и прицелился, но пес повернулся и исчез за сугробом под сосной. Спустя некоторое время он собрался с силами, встал и прошел туда по твердому, как камень, насту. Он обнаружил, что пес вырыл себе нору под деревом. Но сейчас его там не было — он уполз на брюхе по склону, об этом можно было судить по следам. Борн собрался было пойти за ним, но не решился оставить Сару. К тому же он не сомневался, что пес все равно вернется.

Но пес приходил только ночью. Борн попытался однажды подстеречь его, но это ему не удалось. По утрам, выползая из пещеры, Борн обнаруживал следы его присутствия — обглоданную кость, которую Борн накануне закопал в снегу, или разрытый снег около туши лошади, от которой тот пытался отгрызть заледенелый кусок мяса.

Все труднее становилось добывать дрова. Борн обломал уже все доступные сухие ветки с сосен поблизости, и теперь приходилось забираться за сушняком все дальше и дальше в лес. Все время Борн чувствовал, что пес находится невдалеке и следит за ним. И все большее беспокойство вызывало состояние Сары. Было такое впечатление, что от этой зимовки в пещере у нее стал пропадать интерес к жизни.

Однажды дочка сказала ему:

— Здесь нечего делать, — И он понял, что она имела в виду. Борн боролся с апатией как мог, но каждый день походил на предыдущий, как две капли воды. Он вспоминал разнообразные игры, загадки, пел вместе с ней песни, придумывал для нее несложные обязанности, но она все равнодушнее относилась к происходящему.

— Зачем все это? — сказала она. — Все равно у нас нет еды. К этому дню они доели последние запасы. То, что оставалось на туше, было недоступно из-за мороза. Мясо превратилось в камень. Из-под снега торчал лошадиный остов; он постоянно видел его из пещеры. Еда была рядом, и тем не менее они вынуждены голодать.

Наконец его осенило: если нельзя доставить мясо к огню, то можно доставить огонь к мясу!

Он схватил железный лист вместе с углями и, ощущая его жар сквозь перчатки, протащил по снегу и водрузил на тушу кобылы. Потом развел на листе сильный огонь и подкидывал дрова до тех пор, пока под раскаленным железом запахло горелым мясом. Тогда он палкой передвинул лист на другую часть туши и вырезал готовый кусок конины. Тот был в дюйм толщиной и с одной стороны обуглился — но все равно решение было найдено. Поэтому, поджарив еще кусок, Борн уменьшил огонь и перенес лист назад в пещеру. Сара ела мясо с удовольствием, однако радость ее постепенно угасала, так как процедура повторялась раз за разом, а она видела, что с каждым днем еды становится все меньше и меньше, да, впрочем, ее и не было особенно много с самого начала. Вскоре вся туша, точнее, та ее часть, до которой мог добраться Борн, была прогрета и обстругана до самых костей. Остатки обгрызал пес. Однажды утром они обнаружили его следы в пещере. Пес протиснулся мимо седла, пока они спали, и стащил последние остатки конины.

Ночью он услышал, как Сара кашляет.

Конец наступил очень скоро. Она кашляла все чаще, все надсаднее, пила все меньше и все больше спала. Он исхитрился добыть мяса с той стороны туши, что вмерзла в снег, и радостно показывал Саре, что еды у них еще много. Но у нее не было сил даже повернуть голову; ее тянуло забраться в спальный мешок и лежать поближе к огню. Он заботился о ней как только мог: подложил под попоны гору соснового лапника, чтобы было теплее лежать, постоянно кипятил воду, заставляя ее пить, завязал потуже капюшон, подолгу держал на коленях, прижимая к себе… Ничто не помогало! Казалось, внутри нее что-то застыло. Словно горы с самого начала ополчились против нее. В горах нередки болезни, вызванные биохимическими реакциями организма на высоту и недостаток кислорода, — головокружение, слабость, расстройство желудка, кровотечения. Но крайне редко встречаются случаи инфекционных заболеваний. Чистый воздух губительно действует на микробы; те, что существуют, не оказывают серьезного влияния. Но в случае с Сарой все совпало как нельзя хуже. Приступ горной болезни подорвал сопротивляемость организма, эти сумасшедшие и невыносимые для нее гонки на лошадях по горам добавили свое — и теперь она по-настоящему заболела.. Она постоянно кашляла по ночам. Борн не спал, прислушиваясь и почти физически ощущая, как она страдает. Если раньше приходилось думать о том, как согреть ее, то теперь Борн мучился, глядя, как она вся горит от высокой температуры. Он оторвал несколько полос от своей рубашки и постоянно обтирал ей лицо влажной тканью. Ее бросало то в жар, то в холод от того, что мокрая от пота одежда, мгновенно остывая, вызывала озноб; он придвигал огонь поближе, потом бегом выносил свою жаровню на улицу, чтобы отогреть кусок мяса, боялся, что она замерзнет, и торопился обратно, разводя огонь посильнее. Ее опять кидало в пот, и он мокрой тряпкой утирал ей лицо… Пытался кормить, хотя жевала она через силу…

В горле и груди ее хрипело и булькало. Он поворачивал её с боку на бок, на время ей становилось лучше, но с каждым восходом солнца оставалось все меньше надежды. Однажды ночью она стала бредить, вспомнила дом, бормотала что-то о школьной форме, которую надо приготовить на завтра, о том, что надо ложиться спать. Он смотрел на ее слипшиеся, мокрые от пота, сальные волосы и вспоминал, как любил расчесывать ее светло-каштановые кудри после купания. Как-то раз они принялись сочинять стишки — почему-то про какашки — и хохотали до упаду.

Потом она просила у мамы разрешения пригласить в гости подружку и позволить ей переночевать…

Наутро она умерла.

Борн не пошевелился, услышав ворчание пса, грызущего кости. Он сидел, уставившись в ее широко распахнутые остекленевшие глаза. Потом, очнувшись, протянул руку и опустил ей веки, пытаясь представить себе, что она просто спит.

Прошло, наверное, немало времени, потому что снова послышалось ворчание пса, но он оставался все в той же позе, наблюдая, как светлеет кожа и заостряются черты ее маленького лица. В пещере стало темнеть. Борн понял, что просидел целый день, и решил подняться, чтобы захоронить тело. Нельзя держать ее у костра. Под левой стенкой выкопал продолговатую нишу и уложил ее там.

Потом долго лежал, незаметно заснул, проснулся, вынул из ниши тело и снова сел неподвижно, продолжая вглядываться в мертвое лицо. Через какое-то время испугался, что тепло костра может повредить ей, убрал обратно и обложил, снегом.

Выбравшись наружу, помочился, не отходя от пещеры и щурясь от яркого солнца. Рядом желтели еще два замерзших пятна. Значит, вчера он дважды выбирался из своей норы, но даже не помнил об этом. Бросил равнодушный взгляд на обглоданный лошадиный скелет и уполз обратно. Автоматически набрал снега в банку, растопил, выпил — и все это время не отводил глаз от Сары. Беспокойство о сохранности тела заставило его углубить нишу и поплотнее присыпать снегом. Каждое утро он осторожно отгребал снег и всматривался в мертвое лицо, боясь увидеть признаки разложения. Костер он разводил теперь только снаружи, чтобы пожарить мясо. Усилием воли заставлял себя проглотить пару кусков, не испытывая никакого желания и не ощущая вкуса еды. Ему нужны были силы, чтобы добывать дрова для костра, за которыми приходилось уходить все дальше и дальше. На обратном пути он каждый раз боялся, что пес залезет в пещеру и доберется до Сары. Но этого не происходило.

Каждое утро, как ритуал, он начинал с того, что рассматривал лицо дочери. Пес постепенно вгрызался в остатки туши, и Борн однажды понял — и эта мысль пронзила его, — даже если бы Сара не умерла раньше, им обоим все равно грозила бы голодная смерть. Мяса оставалось слишком мало. Впрочем, еды не хватит и ему одному из-за этого пса. Борн ломал голову над тем, как отогнать его от конской туши. Он пытался сделать вид, что уходит за дровами, и прятался поблизости, надеясь пристрелить его; не спал ночами, прислушиваясь и ожидая его появления… Но пес приходил только тогда, когда Борн действительно отправлялся в лес или засыпал по-настоящему. Вскоре от кобылы остался практически один скелет. Он отламывал кости, вываривал их и пил этот мясной бульон, высасывал костный мозг, словом, извлекал из останков все, что было возможно. Пытаясь занять чем-нибудь голову и руки, однажды он придумал выломать пару больших ребер, связал их между собой полосками конской шкуры, поперек привязал кости помельче и тщательно переплел всю эту конструкцию, потом сделал то же самое еще с одной парой ребер. Получились замечательные снегоступы. Не в силах изобрести еще что-нибудь полезное, просто выбросил обглоданные добела мослы собаке.

Чем еще занять себя, он не знал. Припрятав подальше несколько последних кусков конины, он днями и ночами просиживал в пещере, изредка поглядывая на окоченевший труп дочери. Пришла мысль попробовать спуститься в долину на снегоступах, но не хотел оставлять тело здесь и не мог взять его с собой. А главное, с тем запасом мяса, что у него есть, он далеко не уйдет. Первая же сильная пурга прикончит его. Оставалось сидеть и ждать.

Несколько теплых дней подряд настроили Борна на мысль о начале весны, но он и сам понимал, что это иллюзия. До прихода весны было еще очень долго. Действительно, скоро вернулись морозы, еще более жестокие, чем раньше, и ему пришлось расходовать больше дров. Против своей воли однажды он снял с Сары свитер и сделал из него подобие шерстяного шлема, укрывавшего голову и плечи. Правда, куртку ее он не тронул: сама мысль о том, что она будет лежать раздетой в снегу, казалась ему ужасной. В какой-то момент остановились часы. Он постоянно чесался, потому что тело от грязи и голода покрылось коростой и язвами.

В какой-то день пес забрался в пещеру и лег у входа, не мигая уставившись на Борна. В полудреме он даже не заметил момента его появления.

Пес повернул морду к куску мяса, который Борн уронил в снег. Потом перевел взгляд на человека и подполз чуть ближе. Борн выхватил пистолет и взвел курок, целясь собаке в глаз. Пес подполз еще ближе. Он подумал, что если убьет его, то обеспечит себя мясом на какое-то время и, может, появится шанс пережить зиму, но потом решил, что еще одна-две недели не имеют никакого значения. Это его не спасет. Может, от того, что он еще не пришел в себя после сна, а может, и потому, что уже стало на все наплевать, Борн опустил пистолет, оторвал кусок мяса и кинул псу. Тот поймал его на лету и мгновенно проглотил. Борн тут же пожалел об этом и потянулся за пистолетом, но пса как ветром сдуло. Чертыхаясь, он откинулся на спину, потом встряхнулся, выполз из пещеры — но пса не было видно. Чертыхнувшись еще раз, он растянулся у входа и снова впал в забытье.

Через два дня все мясо кончилось.

Он вспомнил, как рассказывал Саре о том, что человек может прожить трое суток без воды и три недели без пищи. Понимая, что должен встать, сделать что-нибудь, он продолжал лежать в пещере. Начались галлюцинации. Ему чудилось, что пес вернулся, он сумел застрелить его, освежевал и уже ест теплое собачье мясо. Потом искал тот кусок конины, который бросил собаке. Всплывали истории об авиакатастрофах в горах, когда люди, оказавшись без пищи, начинали есть трупы. Подумал о Саре и замотал головой, отгоняя наваждение. Может быть, дело дойдет и до этого. Он не мог поручиться за себя. Табу на каннибализм действует до тех пор, пока мозг в состоянии контролировать чувства; со Временем, Борн знал это, человек может превратиться в животное, готовое сделать все, что угодно, лишь бы остаться в живых. В одно утро он может проснуться и откопать ее тело. А на другой день попробует убедить себя, что Сара бы не осудила его. Затем однажды вечером он попытается отрезать маленький кусочек, в ужасе остановится, но все равно сделает это, изжарит мясо, попробует его на вкус. Его, может быть, вырвет, но он заставит себя проглотить его. И постепенно привыкнет, будет делать это без особого отвращения и даже утешая себя мыслями о мистическом соединении с Сарой…

Он уже не помышлял о том, чтобы выйти наружу и собрать дров; просто сидел в пещере, пил воду и чувствовал, как велика стала ему его одежда. В мозгу крутилась одна и та же картинка: пес возвращается, он поднимает пистолет, стреляет и ползет к нему с ножом…

В какой-то момент он вдруг понял, что это не галлюцинации: пес действительно стоял у входа и глядел на него. Борн поднял пистолет, убеждая себя: если я его не убью, он загрызет меня. Уже спуская курок, он внезапно заметил — по линии прицела, — что пес что-то держит в зубах. Через мгновение он отказался от своей мысли.

Кролик!

В зубах пес держал кролика. Он сделал пару шагов по направлению к Борну и разжал пасть. Борн ничего не мог понять. Если пес поймал кролика, почему он, черт побери, не сожрал его? Зачем притащил его сюда? Почему выронил его здесь и отступил назад, но не ушел, а растянулся на брюхе, как в прошлый раз?

Потом его осенило. Мясо. Псу понравился вкус жареного мяса. Борн схватил кролика, взрезал его, выпотрошил, содрал шкурку, разделал на куски, насадил на вертел и сунул в огонь. Ощущая дикий голод, он кое-как обжарил мясо и уже вцепился было в него зубами, но тут пес зарычал, напоминая о себе, и Борн кинул ему кроличью лапу. Теперь они принялись за еду вместе.

В течение нескольких дней пес принес еще пару кроликов, потом белку: И спустя какое-то время он остался ночевать в пещере.

Глава 12

В первый по-настоящему теплый день он двинулся в обратный путь. Перед этим он несколько раз поднялся по склону оврага и скатил вниз несколько крупных камней. Потом вынес тело дочери из снежной пещеры и обложил со всех сторон булыжниками, засыпав камнями помельче. Решив, что этого недостаточно, еще раз отправился в лес и, хотя идти пришлось довольно долго, притащил сколько мог сухих сучьев и вывернутые с корнем снегопадами маленькие деревца, завалил всем этим камни, потом надрал свежего елового, лапника и окончательно укрыл им могильный холм. Теперь он был уверен, что диким животным не добраться до тела. Напоследок заглянул в пещеру и вытащил весь свой нехитрый скарб — дырявый котелок, три пустых консервных банки, попоны, железный лист и запихал все это в мешок, который смастерил из шкур. Закинул мешок на плечо, на другое — спальник, перевязанный ремнем, сплетенным из конского волоса, натянул маску, предохраняющую глаза от яркого света, и покинул свою зимовку.

Его шерстяные перчатки вконец истлели, и он соорудил себе толстые двойные варежки из того же кроличьего меха. Снегоступы оказались гораздо прочнее, чем он ожидал. Иногда кожаные ремешки обрывались и приходилось их связывать, но это происходило не так часто, чтобы портилось настроение, а потом он взял за правило каждый вечер проверять и чинить их.

Выбравшись из оврага, он остановился, чтобы бросить последний взгляд туда, вниз, где за деревьями скорее угадывалась, чем было видна укрытая лапником могила Сары. Он поклялся вернуться сюда. Повернувшись, Борн двинулся туда, откуда пришел. Первым пунктом на этом маршруте он назначил себе штольню в скале. Стремясь в точности повторить тот путь, который проделали они с Сарой, он даже ночевал в тех же самых местах — небольшом лесочке, потом — под теми поваленными стволами в виде буквы “V”.

Питались они запасами мяса, предусмотрительно сделанными Борном из части той добычи, которую притаскивал пес. Они и спали теперь рядом, подстелив попоны и согревая друг друга. За всю дорогу Борн не произнес и десятка слов; молча шагал и шагал вперед. Пес сновал вокруг и время от времени приносил в зубах какого-нибудь зверька, пополняя их съестные припасы. На четвертый день они добрались до ущелья. Проваливаясь в снегу, он миновал две полуразрушенные хижины и взял правее, поднимаясь на скалы, где снега было меньше и где можно было на время снять снегоступы. С удовольствием ощущая под ногами твердую почву, он пробрался по каменистой осыпи между скал и наконец увидел тот самый ржавый металлический сарай и вход в туннель. Здесь он устроил ночлег. Вспоминая, как все это было, когда Сара была жива, соорудил костер, согрелся, приготовил еду. Потом походил вокруг, внимательно осмотрел сарай, пытаясь обнаружить какие-нибудь признаки того, что здесь кто-то был, но ничего не нашел. На следующее утро опять надел свои снегоступы и двинулся дальше.

В лесу еще лежал глубокий снег. Проваливаясь в сугробы, Борн миновал тот распадок, где они с Сарой остановились после гибели Клер, С трудом он узнавал дорогу между деревьев, по которой возвращался в ту ночь, пытаясь найти Клер; пересек заснеженную равнину и оказался на окраине городка. Теперь здесь было лишь холмистое пространство, лишь кое-где на фоне сугробов, ярко освещенных солнцем, чернели недогоревшие стены, напоминая о том, что когда-то было на этом месте. Борн соорудил себе; укрытие из обугленных досок и отправился на поиски. Ни останков того человека, с которого старик снял скальп, ни самого старика, даже парня, которого Клер застрелила в конюшне, он не нашел. Не нашел он и тела Клер, которое только и было нужно ему…

Почему-то он был уверен, что они не могли увезти тело Клер с собой. Они наверняка нашли ее, может, бросили где-нибудь поблизости, а может, сожгли. Борн хотел обнаружить хоть какое-то подтверждение своей мысли, но понимал, что, пока не сошел снег, все равно это не удастся. Пообещав себе вернуться и сюда, он наконец прекратил поиски.

На снегу виднелись немногочисленные следы каких-то животных, правда, на глаза никто не попался, но к вечеру пес притащил белку. На следующее утро они отправились к реке. Она уже вскрылась — целую неделю стояла солнечная теплая погода. Ботинки и рваные шерстяные носки он засунул в мешок, взял на руки пса и перешел реку вброд. От ледяной воды свело ноги. Выбравшись на ту сторону, он долго растирал — их, восстанавливая кровообращение. Натягивая носок, он заметил кролика и выстрелил навскидку. Пуля угодила в лопатку и вырвала кусок мяса из груди. От того, что осталось, проку было мало, но он все-таки выпотрошил его, освежевал, завернул мясо в ту же шкурку и взял с собой. Они прошли по берегу, потом поднялись вверх по склону между деревьев и двинулись в сторону скального лабиринта, который вел в Овечью пустыню. К счастью, проход оказался не очень завален снегом. Он без труда пробирался по нему, перелез через — те валуны, которые когда-то со стариком сбрасывал вниз, один раз заблудился, зашел в тупика вернулся, нашел другой проход и наконец выбрался к Овечьей пустыне. Теплая погода все изменила вокруг. Снег еще лежал в ложбинах, но на пригорках таял вовсю; мокрые камни блестели на солнце. Обойдя каньон понизу, Борн нашел то место, которое осенью определил как высохшее русло ручья; оно еще было под снегом.

Неподалеку они остановились на привал. Найдя небольшое углубление под скалой, укрытое от ветра и посторонних глаз, он развел костер — самый большой из тех, что разводил раньше. Спички кончались. Он порадовался за себя, что сумел всю зиму поддерживать огонь в снежной пещере; маленький, костерок не угасал никогда. Теперь уже спички не имели такого большого значения; с каждым днем он приближался к людям.

Ему приходилось уже жить без огня раньше, ничего не случится, если придется провести так еще пару дней. На самом деле пора уже было подумать о том, как появиться на людях. Придется привести себя хоть немного в порядок, иначе не избежать лишних вопросов и чрезмерного внимания к собственной персоне, а это совсем ни к чему.

Потому он развел такой большой костер. В нише под скалой было даже жарко. Он разделся, впервые за много месяцев и поразился своему виду: кости выпирали, все тело было в язвах и фурункулах. Пришлось несколько раз греть воду, но зато он помылся, промыл все свои раны, подровнял ножом бороду, даже постирал нижнее белье и рубашку, стараясь обращаться с вещами понежнее, чтобы не развалились окончательно. Высушив все над костром, с удовольствием натянул на посвежевшее тело еще теплую одежду, почистил, как мог, штаны и куртку, потом разделил с псом остатки мяса, забрался спальный мешок и заснул.

Утром ему удалось подстрелить кролика. На сей раз рука не дрогнула; он попал точно в голову. Позавтракав, он выбрался из каньона на гребень и попытался разобраться в переплетении хребтов и распадков, где находится та будка лесника. Карты давно превратились в лохмотья, на которых уже ничего нельзя было разобрать, компас мог подсказать лишь генеральное направление. Проплутав полтора дня, Борн решил, что прошел эту будку стороной, но в этот момент с очередного гребня увидел ее прямо под собой, на поляне между деревьями, почти рядом, если идти напрямик. Но это оказалось невозможно, поэтому еще полдня ушло на то, чтобы кружным путем спуститься со скал и через лес добраться до нее. Было еще светло; внимательно осмотревшись по сторонам, он подошел к двери. Выломанный им замок остался на том же месте; если преследователи и приходили сюда, то постарались сохранить все как было. Отворив дверь, Борн помедлил на пороге и вошел внутрь. Судя по полкам с провизией, после него сюда никто не заглядывал. Увидев банки с тушенкой, вареной кукурузой и консервированными персиками, он обо всем забыл.

Борн провел здесь три дня. Он привел себя в порядок, отъелся, понимая, что прежде всего необходимо восстановить силы. Он заходил в будку, брал продукты и возвращался в свое логово, которое устроил поодаль, среди бурелома. Ночевал он тоже в лесу, без костра. Днем солнце светило вовсю, снег таял буквально на глазах. Борн отдыхал, наслаждаясь теплом.

На четвертый день Борн ушел, чувствуя себя гораздо лучше. Однако все его роскошные приобретения — свежая плотная рубашка, чистые носки, запас хлеба, консервированных персиков, тушенка — только острее подчеркивали отчаянное одиночество.

На шестой день горы остались позади. Спустившись по очередному распадку, заваленному камнями и полусгнившими бревнами (это была первая преграда, которую когда-то преодолели они с Клер и Сарой, уходя от погони), и пройдя несколько лесополос, располагавшихся уступами на склоне, он издалека увидел загон для скота, сарай и тропинку, убегавшую в прозрачный осинник.

Здесь снега было уже совсем мало. Во-первых, наступила весна, а во-вторых, в горах, на высоте, его всегда выпадает значительно больше. Кое-где уже виднелись прогалины. Борн осторожно, не удаляясь от опушки леса, разглядывал дом. Все вроде бы осталось по-прежнему. Так же сияли окна на закате, отражая солнечные лучи, так же стояла башенка на крыше; сарай на отшибе; вот и неплотно прикрытая задняя дверь, через которую он выбежал тогда. Ни дыма из трубы, ни следов, подсказавших, что кто-то хотя бы заглядывал сюда. Обойдя вокруг дома, он подошел ко входу. Колодец, крыльцо, двери на замке, каменный фундамент, деревянные бревна над ним — как давно он их не видел! Но ночевать из соображений безопасности он все же ушел в лес. На следующее утро он решился зайти в дом. Войдя через заднюю дверь, он обошел комнаты первого этажа, даже заглянул в шкафы. Оставив собаку внизу, поднялся на второй этаж, проверил спальни и платяные шкафы, взобрался по лесенке в башню. Пустота. Оконце, разбитое пулей, так и осталось распахнутым. На полу лежал снег.

Ничего не тронув, он спустился вниз.

То, что здесь ничего не изменилось, озадачило Борна. Складывалось впечатление, что после их поспешного бегства ни одна живая душа не побывала в доме. Даже. керосиновая лампа на столике стояла на том же самом месте со снятым стеклом — он вспомнил, что как раз собирался поменять фитиль. Все, все выглядело абсолютно так, как раньше! Борн был в недоумении. Уж агент по недвижимости точно должен был бы поинтересоваться, почему перестала поступать арендная плата.

На шкафчике в кухне висело зеркало. Он заглянул и машинально пригладил бороду. Продукты, которые он захватил из хижины лесника, кончились. Но в доме было много еды. Он подогрел тушенку с рисом, достал приправу, даже приготовил пудинг. Покормил пса, поел сам, потом согрел воды, вымылся и переоделся, достав чистое белье из шкафа. Пока он всем этим занимался, мысль о том, что может быть застигнут врасплох, не оставляла его, хотя Борн и успокаивал себя тем, что собака сторожит вход и даст знать о появлении врага.

И все-таки он не мог себе позволить задержаться в доме, как бы ему этого не хотелось. Он ушел в лес, переночевал, утром вернулся поесть… Так он провел неделю, пока не почувствовал, что готов исполнить то, что задумал. Может, сбрить бороду совсем, чтобы под солнцем язвы скорее зажили? Нет, не стоит менять внешность. Крайне важно, чтобы его узнали те, кому нужно.

— Приветствую вас, давненько вы не заглядывали!

— Я уезжал.

— Ах, вот как! Чем могу быть для вас полезен?

— Мне нужна винтовка калибра шесть с половиной миллиметров с оптическим прицелом и пара коробок патронов.

— Хороший выбор. Кстати, как ваши успехи?

— В смысле?

— Я имею в виду охоту. Сколько подстрелили?

— Не так много, как хотелось.

— Да, да, все именно так и говорят. Потом Борн отправился к агенту по продаже недвижимости. Тот тоже совершенно спокойно отнесся к его появлению.

— Все в порядке. Ваши друзья, как вы им и поручили, приезжали сюда каждый месяц и платили за аренду.

Он так и предполагал.

Вот почему в доме все осталось нетронутым. Они все очень тщательно продумали. Если он выживет, то обязательно вернется. Борн заговорщицки подмигнул агенту и попросил его сохранить тайну.

— Когда они приедут платить очередной раз, не говорите им, что я вернулся. Они поднимутся наверх проверить дом, и я хочу устроить им сюрприз.

Борн был уверен, что агент проболтается. Это ему и было нужно.

Судя по отсутствию следов, гостей еще не было. Но они наверняка появятся, как только сойдет снег. Иначе зачем бы им оплачивать аренду дома? К сожалению, снег таял не так быстро, как хотелось бы Борну. До конца месяца они могут не приехать, а это слишком долго. Ну а появившись в городе, они либо по собственной инициативе, либо с подачи агента примчатся сюда. Так или иначе, но он их дождется. Днем раньше, днем позже — не имеет значения.

Календарь в офисе агента был раскрыт на листочке “25 апреля”. Если он все правильно рассчитал, ждать придется несколько дней. Уходя из города, Борн купил коврик-подстилку для спальника, поднялся к домику и приготовился терпеливо ждать.

Он устроил свой наблюдательный пункт на возвышенности, напротив дома и немного левее. Отсюда можно было видеть сарай, часть дома, край крыльца и колодец. Главное же — с этого места отлично просматривался открытый склон и дорога, петляющая среди деревьев. Если они придут, как в прошлый раз, со стороны шоссе, он заметит их издалека. Хуже, если они подберутся из леса, из-за спины. Но Борн надеялся, что пес учует их раньше. Он специально натоптал у дома, показывая, что вернулся, топил печь, а потом долго петлял по лесу, запутывая следы. С восходом луны он уходил в лес, напоследок подкидывая в печку сырых дров, чтобы дым валил гуще.

Наступило 29 апреля.

В этот вечер, выходя, по обыкновению, через черный ход, он услышал в углу странный скребущий звук и вжался в угол, но выстрелов не последовало. Выждав несколько минут, он догадался, что это всего лишь мыши, но пережитый испуг заставил его стать вдвойне осторожным. Он каждый вечер пробирался поближе к дому, прятался и вслушивался в тишину. Если они явятся ночью, из своей лесной берлоги он этого просто не заметит.

Прошло 30 апреля, потом — 1 мая, и он уже стал думать, что ошибся в своих предположениях. Может быть, агент все-таки не проболтался? Может, они вовсе не собираются являться сюда? Сколько ему еще ждать — неделю, месяц?

Но 2 мая, как раз перед заходом солнца, что-то встревожило Борна. Он услышал внизу, на дороге, звук мотора. Приблизившись, автомобиль остановился. Мотор умолк. Конечно, это еще ни о чем не говорит. Может, кто-то приехал в гости в соседнюю хижину, что в миле отсюда, или решил навестить старика с лошадьми, чей дом находился тоже в этой стороне. Но это могли быть и его враги. Если они вечером пойдут через лес к дому, он не успеет незаметно спуститься туда со своего наблюдательного пункта. Они окажутся там раньше… Борн лежал, прислушиваясь к звукам леса. Никого. И собака тоже молчит. Он ждал, не заработает ли мотор автомобиля, однако все было тихо, хотя это тоже ни о чем не говорило. Ведь если на самом деле в машине были люди, приехавшие к кому-то в гости, они наверняка остались ночевать.

Перед рассветом из рощи донесся треск. Ветка упала? Зверь пробежал? Звук мог означать все, что угодно, в том числе и то, что приближается враг. Борн замер.

Их было трое. Один держался сзади, за деревьями, двое других, пригнувшись, пробирались вперед, прямо под тем склоном, на котором устроился Борн. Он хорошо видел их в прозрачном утреннем воздухе, одетых в светло-коричневые нейлоновые стеганые куртки и такие же штаны. Ему даже показалось, что это те самые, которых он встретил в городе прошлой осенью. Но, приглядевшись, понял, что ошибся. Борн ждал, надеясь, что они соберутся вместе, и он поймет, что они собираются делать. Те, что шли впереди, одновременно взглянули на часы, потом сняли с плеч винтовки, залегли и начали палить по дому. Брызнули стекла, грохот выстрелов разнесся по округе. Но тот тип сзади не стрелял. Он просто стоял среди деревьев и внимательно следил за домом, готовый действовать. Очевидно, они решили напугать Борна и заставить бежать в лес — где его и поджидал третий. Парни уже извели по две обоймы. Потом стрельба прекратилась. Наверное, они не договорились заранее, что делать в таком случае, поэтому лежали, переглядываясь между собой, и время от времени высовывали головы — сначала один, потом другой, пытаясь выяснить, что происходит перед домом.

Вначале эти двое лежали недалеко друг от друга, теперь же, видимо, о чем-то посовещавшись, расползлись в разные стороны. Внезапно один вскочил и со всех ног ринулся к углу дома; второй, приподнявшись, прикрывал его, держа под прицелом дверь. Первый исчез из поля зрения, скрывшись за углом; второй тоже вскочил и побежал, пригибаясь, к другому углу. Теперь уже первый парень, похоже, прикрывал его. Но тот малый в лесу так и не сдвинулся с места. Борн представил себе, как они взломают входную дверь, прикрывая один другого, затем обыщут дом. Услышав треск, он понял, что именно этим они и занялись.

Теперь они прочешут дом снизу доверху, потом выйдут через черный ход посоветоваться с третьим. Вот тогда-то и окажутся все вместе.

Борн отполз от края и рванул по лесу, но быстро умерил свой пыл, сообразив, что его могут услышать. Пес молча, крупными прыжками, сопровождал его. Вскоре он оказался там, откуда мог видеть заднюю дверь и третьего парня, и залег. Теперь их разделяло не более шестидесяти ярдов. Парень стоял спиной к нему. В оптический прицел четко видны были его стриженая голова и плечи. Задняя дверь дома открылась, и двое вышли наружу, переговариваясь и недоуменно пожимая плечами. Третий опустил свой карабин и зашагал им навстречу.

Борн плавно спустил курок. Парень рухнул ничком. Быстро поймав в перекрестье прицела одного из тех, что вышел из дома, выстрелил еще раз. Тот тоже упал. Но последний успел заскочить внутрь.

Медлить было нельзя. Борн, поскальзываясь, помчался к тому месту, откуда мог контролировать оба выхода. Не исключено, думал он на бегу, что третий уже выскочил из передней двери и убегает по склону, вниз. Но скорее всего, он задержится в доме, чтобы понять, откуда стреляли, прежде чем предпримет какие-то действия.

Борн решил не оставлять тому времени на размышления и выстрелил в лампу, которую специально поставил на подоконнике в спальне, как раз для такого случая. Проникнув в дом, незваные гости оказывались в ловушке. Лампа с приклеенными изнутри стекла полосками фосфора, который должен был мгновенно воспламениться на открытом воздухе и зажечь разлившийся керосин, брызнула осколками и опрокинулась. Прошло несколько томительных секунд, пока он увидел, что в комнате взметнулось пламя. Ждать оставалось недолго. На противоположной стороне дома окон не было — в кухне у той стены стояла печь и посудные шкафы, а в гостиной — камин. Так что этому малому рано или поздно придется выбираться наружу через одну из дверей.

В спальне вовсю полыхал огонь, дым валил из окон второго этажа. Фасад тоже горел. Пора уж ему выскакивать. Но парень держался до последнего. Пламя уже охватило весь дом и выбивалось из окошка башенки, когда тот наконец вылетел в заднюю дверь.

Борн едва не пропустил его, заглядевшись на башню. Тот уже промчался мимо распростертых на земле трупов своих напарников, стремясь укрыться среди деревьев. Борн спустил курок, но промахнулся. Со второго выстрела нога парня подломилась, он отлетел в сторону, наткнувшись с разбега о дерево, упал и, тряся головой, пополз в лес. Борн прицелился, и пуля взметнула землю перед самым его носом.

— Не шевелись, или я пришью тебя! — заорал Борн. Парень даже попятился, потом схватился за раненую ногу и стал озираться по сторонам.

— Брось оружие! — крикнул Борн. Парень послушно отбросил винтовку в сторону. — Лежать, не двигаться! — приказал Борн и начал спускаться вниз.

Когда он спустился к дому, пламя уже гудело; внутри все трещало, будто в гигантской печи, клубы дыма поднимались высоко в небо. Снег вокруг растаял, от куртки одного из парней, лежавшего поближе к дому, шел пар. Мельком взглянув на трупы, Борн направился к третьему. Тот, скорчившись, лежал на краю поляны; снег под ним уже порозовел, а лицо, наоборот, приобрело зеленоватый оттенок. Борн обыскал его, забрал нож и пистолет 38-го калибра, наложил на ногу жгут, заставил проглотить несколько таблеток аспирина, потом, оглядевшись по сторонам, нашел подходящий сук с развилкой на конце, который парень мог бы использовать в качестве костыля, и приказал встать. Затем приволок его к своей берлоге, покидал в мешок свои вещи, винтовку закатал в спальник, закинул ношу за спину и, толкая парня перед собой, двинулся в горы.

Парень находился в шоковом состоянии. Но Борн плевать хотел на его состояние и гнал вперед, давая отдохнуть только тогда, когда видел, что тот действительно не может идти. Он совал ему в рот аспирин, давал воды и заставлял шагать дальше. Борн часто оглядывался назад, но никто за ними не гнался. Лишь однажды он услышал вдалеке вой сирены. Подойдя к сухому руслу, понял, что раненому этот подъем не одолеть.

Он присмотрел под скалой ровное место, укрытое деревьями и кустарником, подтолкнул туда своего пленника и задумался.

— А ну раздевайся! — наконец приказал он ему.

— Что?

— Ты слышал? Я сказал — раздевайся!

— Зачем?

Борн пнул его по раненой ноге, и тот, кряхтя, стал стаскивать с себя одежду.

— Теперь ложись. Вытяни руки и ноги.

Тот не шевельнулся. Борн снова пнул его. Распростертое на холодной земле бледное тело посинело от холода, на распухшей ноге запеклась кровь, чуть пониже колена чернела маленькая дырка. Кость оказалась не задетой. Когда они шли по лесу, Борн время от времени ослаблял жгут, чтобы раненая нога не затекла; сейчас он повторил эту операцию, а потом снова затянул потуже, останавливая кровь.

— Не хочу, чтобы ты терял силы…

Он вырезал четыре кола и вбил их в землю, закрепив хорошенько. Потом привязал к ним руки и ноги парня. А затем достал нож и, слегка нажимая, провел им от груди до низа живота. Малый начал вопить еще до того, как Борн взялся за нож. Полилась кровь. Борн взял его за подбородок и посмотрел в глаза.

— Ну вот, а теперь я задам всего один вопрос: ты был с теми, кто сжег город?

Парень смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых стоял ужас.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

Борн полоснул его еще раз. Парень завопил и замотал головой:

— Да… Да, я был с ними.

— Очень хорошо. Ты даже сам не знаешь, до чего это хорошо. Если бы ты не был там, мне пришлось бы тебя убить сразу, потому что пользы от тебя никакой. А теперь еще один вопрос: что они сделали с женщиной, которую убили?

— Ее закопали.

— Нет, я не это имею в виду. Они с ней что-нибудь сделали?

— Отрезали ухо.

— А что еще?

— Больше ничего. Просто закопали ее.

— Где?

— Не знаю. Это сделали те двое.

— Но они ведь говорили где?

— В разрушенной хижине на берегу реки.

— В какой именно?

— Этого я не знаю.

— Ладно. Я тебе верю. Следующий вопрос. Я хочу знать, кому ты подчиняешься.

Мало-помалу парень выложил все, что знал, хотя иногда пытался увильнуть или соврать.

Борн нещадно полосовал его ножом, бил по ране, порой останавливал многозначительный взгляд на половых органах, и тогда тот начинал торопливо вываливать все подряд — о своих командирах и о тех, кому они подчиняются, о заданиях, которые он выполнял и когда это было, о том”, какова предположительно структура их организации… Через час бедолага был весь в крови. Борну пришлось изрядно потрудиться, вышибая из него под страхом смерти эти сведения, но зато теперь он узнал все, что мог, а главное — имена. Он просто больше не мог придумать, о чем бы еще спросить, поэтому просто сидел и перебирал в памяти все жестокие испытания, которые выпали на его долю.

И не в силах больше выносить эту муку, он внезапно вонзил нож в лежащее перед ним тело и провернул его там.