Испытание

СВЯЗЬ ВРЕМЕН

Танкоград стал Челябинским тракторным.

Ленинградцы, москвичи, харьковчане уезжали по домам. Шло великое переселение, не эвакуация, а именно переселение — какое-то веселое, радостное, будоражащее. На прощание обнимались, целовались, обменивались адресами…

Но многие, очень многие оставались в Челябинске.

Мать и сестры Бусыгина, пережившие ужас блокады, звали домой, в Ленинград. С этим городом была связана юность Николая, его мечты. Но не шли из головы деминские слова: «…Ты, Никола, здесь хорошо пошел, ценят тебя. Так ты не спеши».

Николай испытывал сердечную муку, мучился вопросом: ехать или остаться здесь.

Бусыгин прикипел к людям, с которыми трудился рядом, он любил свою работу испытателя, ее новизну, острые ощущения, которые она приносила. Не хотелось ничего менять в своей жизни. Николай понимал, что рано или поздно придет к нему другая машина — трактор, машина мирная и нужная людям, особенно сейчас, после такой разрушительной войны, и это тоже сулило новизну и трепет исканий.

И помимо всех этих обстоятельств было еще другое обстоятельство, может быть, одно из самых важных и решающих: Николай Бусыгин полюбил. Работала Люда на заводской машино-счетной станции. Большеглазая красавица, певунья.

И вот была свадьба.

Это был первый послевоенный год. Их было гораздо меньше, чем должно было быть, этих свадеб. В день свадьбы не было ни нарядного платья, ни большого застолья. Платье из простенькой сарпинки да лишний пакетик сахарина, полученный по карточкам.

Но разве забыть тот тихий снежный вечер, тишину и их — молодоженов, идущих в будущее с надеждой!

Людмила мечтала, что ее Николай станет инженером. А Николай никогда не вел таких разговоров. Он не хотел ничего знать, кроме машин. Да, машина была его душой, копаться в ней с утра до ночи, «объезжать», «тренировать» — это он умел! Бусыгин понимал, что жена ведь не хочет ему зла, и разумно ли мужу сердиться на нее только за то, что она хочет видеть его инженером.

Николай пошел учиться в вечерний техникум, понял: новая техника требует и новых знаний, иначе пропадешь. И техникум он окончил.

Может быть, после техникума Николай и пошел бы в институт. Однако жизнь с такой стремительностью закрутила его и завертела, что мысль об инженерном дипломе пришлось надолго оставить. Жена по этому поводу печалилась. Что поделаешь, представления молодой жены о жизни не всегда согласовывались с его представлениями.

А потом родилась Таня. Ребенок принес родителям свою долю счастья.

Поздним весенним вечером Николай возвращался из цеха домой. Бормотали ручьи, пахло тающим снегом.

У сверкающего огнями здания театра Дворца культуры Бусыгин встретил Васю Гусева. Он ушел из цеха и работал в конструкторском бюро. Друзья обрадовались встрече, новостей накопилось уйма. И, конечно, разговор свелся к тракторам.

— Ты видел подземный? — интригующе спросил Гусев.

— Нет, подземный не видел.

— Хочешь взглянуть?

— Ну.

— Завтра его будет смотреть комиссия. Ровно в два. Приходи, Николай. Будет Мамин…

— Кто будет?

— Ох, деревня! Ох, отсталость! Мамина не знаешь?

— Не знаю.

— Это же отец отечественного тракторостроения Яков Васильевич Мамин. Приходи. Машина — чудо-юдо.

Гусев ушел.

А на следующий день после разговора с Гусевым Николаю удалось-таки вырваться на часок, чтобы взглянуть на «подземный». А заодно и повидать человека, о котором так восторженно отозвался Вася.

Было на редкость прекрасное весеннее утро, когда Бусыгин появился на заводской площадке. Почти всех он здесь знал. Не был знаком только высокий, сутулый, пожилой человек, одетый в летнее коверкотовое пальто. В руках он держал кепку. Был худощав, несколько суров взглядом. Лысина блестела под лучами солнца, и человек в коверкотовом пальто то и дело вытирал ее платком. Все уважительно обращались к нему «Яков Васильевич». Это и был Мамин.

«Подземная» машина была по своей конструкции необычна, оригинальна.

Через несколько дней после встречи у «подземного» Николай удивился — в цех пришло много новых людей. На опытно-производственную базу пришли конструкторы с чертежами, моделью нового, единственного в своем роде дизель-электрического трактора ДЭТ-250.

Конструкторы и технологи начали рассказывать о будущей машине. Исаков — главный конструктор — сделал детальное, богато аргументированное сообщение о ДЭТ-250, как его задумали конструкторы и технологи.

Первые две машины было поручено собрать и испытать бригадам Замятина и Бусыгина.

Приступила к работе бригада Замятина, а через несколько дней стала на сборку и бригада Бусыгина. К соревнованию этих бригад было приковано внимание всего завода.

Бусыгинская бригада все наращивала и наращивала темп. Николая охватил веселый азарт. У него была слабость: любил, чтобы все кругом говорили — «Бусыгин впереди». Нет, это не от тщеславия, а от «деминских уроков», которые научили его ценить слово «передовой» и гордиться им.

Наступил день, когда Николай Александрович сел в кабину нового трактора. Приятно было сидеть в этой комфортабельной, герметически закрытой, цельнометаллической кабине. Теплозвуковая изоляция, круговой обзор, удобное сидение…

Бусыгин с волнением готовился к старту. Сколько раз он переживал эти предстартовые минуты, когда все расступаются и ждут. Перед глазами одна за другой мелькают картины прошлого: и как трогался с места новый танк, и как задрожал в нетерпении первый послевоенный трактор, и нелегкие дни создания «уральского богатыря», радости и огорчения, удачи и неудачи, все волнения, споры, страхи, бессонные ночи, поиски лучших решений… Да, все это уже было! Все повторяется. Но повторяется иначе. Вот сейчас он поведет на испытание трактор, которого до сегодняшнего дня не было на свете, — и как машина поведет себя — кто ее знает! «Просто было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить» — хорошая поговорка в назидание тем, кто забывает «про овраги».

Николай Александрович прислушивался к работе двигателя. Слушал и улыбался: «Все идет хорошо. Сейчас поедем…»

И тронулся — сначала медленно, тихонько покружил по двору, затем выехал на дорогу. Так началось.

А потом дороги повели на золотые прииски Магадана, в Якутию — на разработку месторождений алмазов, на рудники Заполярья, на стройки железной дороги Тайшет — Абакан и Нурекской гидроэлектростанции… И еще — в Чехословакию, Югославию, ГДР, на Кубу, в Индию, на выставки и ярмарки в Италию, Англию, Иран, Данию, Францию.

Трактору присуждена Золотая медаль Лейпцигской ярмарки, Золотая медаль ВДНХ и Международной выставки тракторов и сельскохозяйственных машин.

…Бусыгин только что приехал домой с тяжелых испытаний в районе Златоуста, где сам дьявол не выберет более трудной трассы.

Людмила Васильевна приготовила вкусный обед.

Вся ее жизнь связана с заводом — сначала работала на машино-счетной станции, потом в отделе главного конструктора. Ей близки и заботы, и тревоги, и творческие поиски мужа, она радуется его радостями, огорчается его неудачами.

Тепло, уютно, хорошо дома. Особенно после трудных дорог.

Танюшка читает. Из радиолы льется музыка. Насладиться бы в полной мере этой благодатью!

Спал, казалось, совсем недолго, а уже будит жена:

— Коля, Коля, да проснись же, тебя к телефону.

Пошел к телефону, не открывая глаз, как бы досыпая на ходу.

Звонил начальник цеха:

— Давай, Николай Александрович, ко мне.

— А что стряслось?

— Здесь узнаешь.

В кабинете начальника было много народу: собрались конструкторы, испытатели, инженеры, технологи.

— Товарищи, — негромко сказал начальник цеха, — я только что от директора завода. Дело серьезное. Очень. — Он помолчал, потом вынул из письменного стола географическую карту СССР, разложил ее на столе. — Попрошу поближе.

Бусыгин подошел к столу, бросил взгляд на карту. Значительная часть Европейского севера была очерчена жирным черным квадратом, словно рамкой. А красная пунктирная линия начиналась около кружочка, обозначающего город Воркуту, отсюда шла к Усть-Каре и далее вдоль берега Карского моря к Амдерме.

«Север, — подумал Бусыгин. — Экспедиция на Крайний Север. Не было печали…»

Он не ошибся: получено задание провести испытания машин в районе Карского моря.

— О целях и задачах испытаний доложит товарищ из министерства. Прошу, товарищ Калинин, — начальник цеха отодвинулся от карты, и его место занял плотный, крепкий мужчина лет сорока пяти, немножечко хмурый и, по всему видать, немногословный. Говорил он сдержанно и лаконично, в нем чувствовалась «военная косточка».

Калинин с минуту помолчал, словно изучая карту.

— Так-а-ак, — проговорил он глухо. — Дело в следующем. Принято решение провести испытания отряда машин в условиях Крайнего Севера. Район испытаний на карте очерчен, вы его видели: Воркута — Усть-Кара — Амдерма. Путь долгий и длинный. Очень. И крайне трудный. Экспедиция рассчитана на три месяца…

Бусыгин не поверил своим ушам: «Ого, три месяца!» Кругом зашумели, задвигались.

— Спокойно, товарищи, — бросил начальник цеха, — спокойно. Что это для вас — новинка? Или Севера испугались?

Калинин продолжал.

— Цель: провести полный цикл испытаний по программе, которую вы получите. В условиях очень низких температур, бездорожья, ледяных круч и торосов… Словом, Карское море, Ледовитый океан — сами понимаете. График подготовки техники и людей к экспедиции утвержден, времени — в обрез. Руководить испытаниями поручено мне. Все.

Воцарилась тишина. Кое-кто усердно начал дымить сигаретами. Всех, естественно, интересовал вопрос: кто поедет?

Начальник цеха прочел приказ директора завода. Среди других участников экспедиции была и фамилия Бусыгина.

Был определен порядок подготовки машин, экипировки, тренировок. А сроки — сжатые до предела.

«Ну ладно, — размышлял Бусыгин, возвращаясь домой, — черт с ней — давай психическую». С усмешкой Николай Александрович повторял про себя чапаевские слова.

Когда Бусыгин вошел в дом, разделся и взялся за газету, Людмила Васильевна подсела к нему.

— Коля, ты ж не отдохнул.

— Потом, Люда.

— Когда, потом?

— Вернусь с экспедиции…

— Какой экспедиции? О, господи, куда еще? Далеко?

— Не-е-ет… К Ледовитому океану.

Людмила Васильевна опешила.

— Ты что — шутишь?

— Какие там шутки! Неделю дали на все сборы. Так что, Людмила Васильевна, готовь теплые вещи.

Жена пытливо смотрела на Николая Александровича.

— Надолго? — спросила она тихо.

Бусыгин ответил бодро:

— Да пустяки — всего месяца на три…

— Именно тебе необходимо ехать?

— Именно мне. Посмотрим, что такое Север, как там люди живут.

— Ты сам бы живой вернулся, горе ты мое.

Николай Александрович обнял жену, сказал ей тихо на ухо:

— Сама знала, за кого замуж выходила.

…Воркута.

Николай Александрович был приятно удивлен, осматривая этот северный город, расположенный за Полярным кругом в Большеземельской тундре.

Город, как город, — с заводами, школами, ремесленными училищами — не какой-то богом заброшенный городок, а культурный центр.

Местные товарищи тепло и дружески встретили членов экспедиции, рассказали о Коми АССР, Ненецком национальном округе. Немного на планете таких богатых углем и железом регионов. Геологи ищут их на всех девяти параллелях, на которых лежит земля Коми. Пробиваются мощные коридоры, по которым двадцатый век войдет в необжитые, отгороженные от мира снегами, льдами, зыбучими болотами места и превратит их в один из самых оживленных на окраинах нашей страны центров.

…Из Воркуты двинулись тремя группами. Пошли уверенно, быстро, дружно…

Бусыгин одет в меховой комбинезон, в теплую меховую шапку, подшлемник, закрывающий почти все лицо, на ногах — унты. Тепло и удобно. И машины отрегулированы прекрасно.

Но очень скоро начались «северные фокусы». Казалось бы, тихо и спокойно вокруг, природа вся будто замерла, недвижим скованный холодом воздух. И вдруг — поземка. Все вокруг приходит в движение, видимости никакой, стелющаяся снежная пелена закрывает все — и дорогу, и горизонт, даже в нескольких метрах ничего не видать. Ориентировка полностью потеряна. Стой и жди в белой мгле. И не рыпайся.

Приходит к машине Бусыгина весь облепленный снегом посыльный. Влез в машину, с облегчением снял подшлемник, еле отдышался.

— Иди, — еле выговорил.

— Куда?

— К Калинину.

Бусыгин брел вслепую, наугад, утопая в снегу, закрывая обожженное ветром лицо.

Калинин встревожен, ожесточенно посасывает пустой мундштук.

Положение серьезное: три машины ушли вперед, связь с ними потеряна, от них никаких вестей.

— Посоветуемся: как быть?

— Искать.

— Где искать? В этой кутерьме искать бесполезно, сами заблудимся. Еще раньше всем было сказано твердо и категорически: во время поземки стой и жди. Терпи и жди. Капризы природы побеждает не бесстрашие, а терпение. Над бесшабашными Север зло посмеяться может. Крайний Север уважает мудрость, предусмотрительность и терпение. Не послушались, и теперь шастают по белому свету в поисках дороги…

— А может, стоят где-нибудь метрах в ста от основной колонны и ждут?

— Может быть.

— Ну да! Будут они ждать, как же. Задали загадку.

Калинин решает:

— Попробуем поискать.

— Как?

— Соберем со всех машин капроновый шнур, сделаем связку и будем ходить по радиусу, все время увеличивая его до предела. Авось наткнемся.

— Хорошенькое дело: ищи иголку в стоге сена.

— Другого выхода пока нет.

Начали искать. Ходили по кругу, как привязанные, как слепые. Сколько кружила поземка, столько и брели, осыпая проклятиями север, неразумных водителей машин, которым захотелось искусить судьбу. А теперь вот бреди, мерзни, коченей, выбивайся из сил. Но ищи. Бездействовать нельзя, преступно.

Затянув ремешки на унтах, обмотавшись шарфом, Бусыгин бредет по снегу. Сквозь защитные очки ничего не видно. Крепко держится за шнур: не дай бог оторвешься от шнура — все, пропал. Метель изматывает силы, изнуряет. Безмолвие такое, что, кажется, ощущаешь его каждой частицей тела. Страшное и непривычное безмолвие. Метель все закрывает, небо сливается со снежным полем. Можешь стоять рядом с машиной и не видеть ее: она тоже сливается с пургой.

Больше часа так ползал, окончательно выбился из сил и начал пробираться к колонне. Зашел к Калинину, минут пятнадцать приходил в себя, выпил немного спирта. Потом начал ожесточенно растирать помороженные запястья.

— Ну? — спросил Калинин.

— Ни-че-го, — еле-еле выдавил Бусыгин сквозь закоченевшие губы.

Когда пурга, наконец, утихла, начали освобождаться от снежных сугробов. Аврал длился целые сутки. Работа архитяжелая и ненавистная водителям на всем белом свете.

Три бродяжничавших экипажа нашли только через несколько дней. Все они были изнурены, обросшие и голодные, еле стояли на ногах. Когда отогрелись, отдохнули и поели, начали рассказывать о своих приключениях. Впрочем, особых приключений не было. Они так же, как члены основной группы, словно слепцы, мотались по тундре в поисках колонны, люди пересыпали свой рассказ такими проклятиями в адрес метели, тундры, снегов, что Калинин вынужден был оборвать их.

— Вы что природу проклинаете? Природа не виновата. Это вы сами нарушили порядок и дисциплину — себя и ругайте.

Очень выручала «Харьковчанка» — могучий тягач, крейсер снежной пустыни. Рядом с другими машинами — гигант. В нее входишь, как в самолет — по трапу, и приборов тут тьма-тьмущая. Есть здесь и радиорубка, и резиденция штурмана, спальня. «Харьковчанка» — спасительница в трудную минуту. Могут заглохнуть моторы у всех машин, но если «Харьковчанка» здесь, — она всех приютит, согреет, привезет.

Двинулись дальше. Путь лежит на северо-запад, к Усть-Каре, к берегу Карского моря.

Снег все выше вздымается, и затем вдруг неожиданно снежная гора обрывается. Надо обладать шестым чувством, чтобы в вечерних сумерках распознать этот обрыв. Николай Александрович не разглядел его и грохнулся со снежной горы. Казалось, что душа из тела вытряхивается, зубы лязгают и голова от шеи отрывается, искры из глаз сыплются. Но помогли Бусыгину тренировки и прыжки на танке с обрыва на лед Увельки. Реакция мгновенная, машину удалось выровнять. Но и машине ведь «больно», когда ее так швыряют: лопаются траки, летят пальцы… Вот и приходится на морозе лечить машину. Ох, как не сладко!

Пошли вдоль Кары, протекающей на границе Ненецкого автономного округа и Тюменской области. Река проходит среди горных отрогов Пай-Хоя. Идти по этой замерзшей речушке тяжко до изнурения, с муками дошли до Байдарацкой губы Карского моря, до поселка Кара.

Тут наконец-то походники попали в парную баню. Донельзя грязные и заросшие, они мечтали о бане весь путь от Воркуты до Кары. И теперь наслаждались теплом, паром, горячей водой и чистым бельем.

Из Кары пошли по береговому припаю Карского моря к Амдерме.

По гладкому льду идти хорошо. Но попадаются зоны застругов, и тогда можно ехать только на первой передаче, осторожно, четыре-пять километров в час — предел. Заструги попадаются часто, через каждые двести-триста метров, один за другим, и это изматывает чрезвычайно.

По расчету, колонна прошла треть пути от Кары до Амдермы.

На отдельных участках дорога была до того плоха, что усидеть в машине было невмоготу.

Бусыгин как-то слышал от бывалого полярника, что водители тракторов и тягачей, когда они опасаются трещин во льдах, ведут машины на «вожжах», то есть привязывают к рычагам веревки и идут пешком, следом за машиной. Николай Александрович предложил Калинину испробовать этот метод. Тот ухмыльнулся:

— Значит, в ямщиков превратимся: «Гей, вы, кони, мои кони!» — Но потом согласился попробовать.

Чудно было смотреть со стороны, как «запряженная» машина идет впереди, а за ней важно шагает «конюх», натягивая вожжи.

И вдруг начал стремительно наматываться клубок грозных событий.

Шли все также по береговому припаю. Ни у кого лед не вызывал беспокойства. Иногда Бусыгин чувствовал, как машина теснит грудью ледяные столбики всем корпусом, а когда задевает боком столбик помощнее, то ее сильно встряхивает.

Поднялся ветер, который перерос в пургу. Замело так, что с наветренной стороны машины еле было видно.

Пурга в этих краях бывает часто и сопровождается резкими передвижками льда.

Случилось то, чего Калинин и другие члены экспедиции боялись больше всего: льдину, на которой находились машины, оторвало от берега. Под одной машиной проломился лед. Ее гусеница торчала наружу под углом, мотор был весь в воде. Водитель еле успел выскочить.

Как вытащить машину? Как добраться до берега?

Аварийную машину решили вытащить лебедками. Но это не так-то просто: ее зажали льдины в такие тиски, что можно было разорвать машину на части. Очищали лед, окалывали «тиски», вытаскивали машину медленно, буквально по сантиметрам. Эта битва за спасение машины длилась около полутора суток. Тридцать часов без сна, без отдыха на льдине, оторванной от берега.

Наконец, вытащили, взяли израненную машину на буксир и пошли своей нелегкой дорогой.

Когда заканчивался третий месяц пути, увидели в утреннем тумане домики Амдермы, — небольшой поселок и порт на одноименной реке близ ее впадения в Карское море.

Долгий и трудный ледовый поход был завершен.