Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель...

о время одного из русских кругосветных и полукругосветных путешествий, которых в XIX веке было совершено около сорока, группа офицеров во главе с командиром корабля была захвачена в плен.

Более двух лет начальник русской морской экспедиции В.М. Головнин провёл в японском плену. И написал книгу, которая стала первым трудом японоведения. В ней он подробно рассказал всей Европе об этой веками закрытой стране.

Военная юность

Василий Михайлович Головнин происходил из дворянской семьи. Она была небогатой, но старинного рода. В начале XVII века «служилый человек Игнатий Головнин пожалован был дворянским достоинством за военные доблести. Это отражено на фамильном гербе: на красном фоне скрещены две серебряные пики, над которыми — чёрная крепость.

Василий родился 8 апреля 1776 года в деревне Гулынки, Пронского уезда, Рязанской губернии. Уже в десятилетнем возрасте мальчик потерял отца и мать, и родственники, у которых он жил, определили его в 13 лет, на год раньше положенного срока, в Морской кадетский корпус. А в 14 лет он как гардемарин был назначен на корабль под названием «Не тронь меня» и участвовал в трёх морских сражениях русско-шведской войны. За проявленную в них отвагу был награждён золотой медалью. В Морском корпусе Головнину пришлось пробыть лишний год, благодаря чему он смог углубить свои знания по многим предметам. По окончании корпуса он был назначен в команду военного транспорта, отправлявшегося с русским послом С.П. Румянцевым в Стокгольм. Это было первое дальнее плавание Головнина. Потом он служил на фрегате «Рафаил» в эскадре адмирала П.И. Ханыкова, крейсировавшей в Северном море в 1795 и 1796 годах против революционного французского флота. Следующее место службы — в эскадре адмирала М.К. Макарова, где он занимал должности флаг-офицера, адъютанта, а также переводчика при совместных действиях с английским флотом. Головнину довелось побывать в Копенгагене и Портсмуте, познакомиться с традициями английского флота. В 23 года он стал лейтенантом и в составе двенадцати русских офицеров, отправленных на стажировку в Англию, плавал на боевых английских кораблях. Участвовал в морских сражениях с наполеоновским флотом в Бискайском заливе и в Средиземном море во время блокады испанского порта Кадио и французского — Тулона. Сам легендарный адмирал Горацио Нельсон отмечал его мужество и боевое мастерство.

Прослужив четыре года в английском военно-морском флоте, в августе 1806 года Головнин возвратился в Россию. На материале своей командировки он написал научный труд, где сравнил состояние русского и английского флотов. Вскоре он получил новое назначение. Предстояло возглавить экспедицию в Тихий океан, к русским владениям в Америке, провести там гидрографические исследования, нанести на карту берега Камчатки, Аляски и Курильских островов.

В конце августа 1806 года, когда только что вернулись из трёхлетнего плавания «Надежда» Крузенштерна и «Нева» Лисянского, начинать новое путешествие было уже поздно. Выход шлюпа «Диана» перенесли на следующий год. Зимой Головнин по заданию морского министра адмирала П.В. Чичагова разработал свод военно-морских сигналов для дневного и ночного времени. Одновременно он готовился в дальний поход, подбирал экипаж, назначив своим помощником капитан-лейтенанта Петра Ивановича Рикорда, с которым вместе служил в эскадрах Ханыкова и Макарова, а потом и в английском военном флоте.

На шлюпе «Диана»

25 июля 1807 года военный шлюп «Диана», трёхмачтовый корабль с батареей пушек на борту, снялся с якоря на Кронштадтском рейде. Двухдневный шторм в Финском заливе был первым испытанием. Но уже 7 августа «Диана» — на рейде Копенгагена, осаждённого английскими войсками, а ещё через месяц — в гавани Портсмута. Здесь «Диана» простояла почти два месяца: англичане требовали уплатить пошлину как за купеческое судно, и пришлось вести переговоры. Но всё удалось, и «Диана» оказалась в Атлантическом океане. Октябрь, ноябрь, декабрь прошли. 2 января 1808 года впереди показался остров Санта-Катарина (Святой Екатерины), а за ним — берега Бразилии. Якорь бросили в той же гавани, где пять лет назад корабли Крузенштерна и Лисянского простояли больше месяца. Головнин задержался лишь на десять дней и, в отличие от своих предшественников, избрал более далёкий, но зато спокойный путь. «Диана» пошла не на юг, к штормовому мысу Горн, а на восток — к мысу Доброй Надежды, направляясь в Тихий океан через Индийский.

Прошло два месяца, и «Диана» добралась до южной оконечности Африки. Тут выяснилось, что началась война между Россией, заключившей союз с Наполеоном, и Англией. В гавани Саймонстаун англичане задержали русский корабль в ожидании указаний из Лондона.

Прошёл месяц. Головнин провёл комплекс научных исследований в районе мыса Доброй Надежды, уточнил его координаты. Из Лондона вестей не было. И боевые моряки Головнин и Рикорд приняли смелое решение — бежать из английского плена. Но прежде Головнин исследовал закономерности смены ветров в бухте и открытом море. Это надо было знать, чтобы суметь уйти от преследования. Расчёт блестяще оправдался. При шквалистом ветре, под штормовыми парусами, с которыми работали все матросы и офицеры, шлюп вышел в море. Головнин записал в дневнике: «Сей день по многим обстоятельствам есть один из самых критических и примечательных в моей жизни». Было это 16 мая 1808 года.

Зайдя по пути за водой и провизией на один из островов в Тихом океане, 25 сентября «Диана» уже входила в Авачинскую гавань Петропавловска-Камчатского. Год и два месяца продолжалось плавание. Весь следующий год Головнин посвятил исследованию Камчатского полуострова, а весной 1810-го отплыл к американским островам. Когда «Диана» вышла в плавание, в конце апреля, в гавани Петропавловска ещё держался лёд. Пришлось прорубать канал для судна. Выйдя в море, «Диана» направилась в район Курильских островов, за составление карты которых взялся Головнин. Изучив описания и карты своих предшественников, включая последнего из них, Крузенштерна, Головнин обнаружил множество грубых ошибок. «По сим причинам» решил он, оставив Камчатку, идти прямо к проливу Надежды... «пуститься вдоль южной гряды и продолжить описание каждого острова одного за другим по порядку...»

Несколько месяцев продолжалась работа. «Диана» продвигалась от открытого Крузенштерном пролива Надежды на юг. На карту ложились контуры островов Симушир, Аланд, Кунашир, отделённый от острова Кетой проливом, названным по имени корабля проливом Дианы.

Это было не только картирование, но и подробное географическое исследование. Головнин давал полную характеристику природы каждого острова и жившего на нём населения. Северные острова считались тогда принадлежавшими России, но часть из них, на которых ещё Г.И. Шелихов основал поселения, была захвачена в конце XVIII века японцами. Одно из таких поселений находилось на острове Кунашир, увенчанном тремя дымящимися вулканами, подножия которых тонули в пихтово-еловых лесах с подлеском из бамбука.

И вот «Диана» бросила якорь у берегов Кунашира. Японцы приветливо встретили моряков, пригласили их на берег как гостей. С ними были айны, коренные жители Курил, переводившие, хотя и с большим трудом, беседу. Первый вопрос: с добрыми или худыми намерениями пришли русские? Японцы помнили о нападении на их селение, предпринятое в 1806 году Хвостовым и Давыдовым. Головнин ответил: «Нам нужно только запастись пресной водой и дровами».

Обмен визитами со взаимным угощением и подарками вроде успокоил японцев. «Диана» снялась с якоря и пошла к южному берегу Кунашира, где, по словам айнов, можно было набрать воды, купить продукты и дрова.

5 июля Головнин привёл шлюп в гавань Кэмуроси. Внезапно из укрепления на берегу раздались два пушечных выстрела, ядра упали в воду, не долетев до судна. Вскоре туман скрыл остров и крепость, из которой стреляли.

Наутро Головнин со штурманом Средним, четырьмя гребцами и курильцем Алексеем отправился на шлюпке к берегу. До него оставалось совсем немного, когда по шлюпке начали стрелять пушки. Гребцы повернули назад, а стрельба продолжалась даже тогда, когда все уже поднялись на борт судна.

Японцы вели себя настороженно. Они боялись русских, боялись повторения нападения. И не доверяли Головнину, который убеждал их в своих добрых намерениях. Неоднократно он говорил, что кроме воды, дров и продуктов ему ничего не надо. Возможно, взаимопонимание мешал установить очень плохой перевод курильскими айнами. Японцы разрешили русским набирать в бочки воду из речки. Те уже заканчивали работу, когда японцы дали знать, что хотели бы возобновить переговоры. На сей раз в них принял участие начальник острова Кунашир. Он был вооружён двумя саблями и кинжалом. Окружало его множество вооружённых людей. Но разговаривал он с русскими вежливо, даже ласково, в конце подарил кувшин рисовой водки (саке) и свежую рыбу, а также белый веер — знак дружбы.

Но оказалось, что это был не самый главный начальник. Японцы хотели, чтобы состоялась встреча и с ним, но уже в крепости.

Бессрочный плен

11 июля Головнин, взяв с собой мичмана Мура, лейтенанта Хлебникова и четырёх матросов-гребцов, отправился на шлюпке на берег. Из оружия офицеры взяли с собой только шпаги. Оба японских начальника были вооружены, как обычно, саблями, а во дворе крепости скопилось до трёхсот вооружённых людей.

Сначала состоялось чаепитие, потом курили трубки. Расспросы продолжались: в каких чинах русские офицеры, как их имена, что значит название шлюпа, сколько на нём людей... Потом японцы накормили гостей обедом, состоявшем из риса, который русские называли «сарочинским пшеном», рыбы в соусе с зеленью и других блюд. Угостили рисовой водкой саке. И только тут главный начальник сказал, что послал депешу губернатору в Матомай, на которую ждёт ответа, а пока ответ не придёт, русские должны оставить заложником одного офицера, по крайней мере, на две недели.

Головнин выразил своё несогласие, и тогда японцы применили силу. Поставив на колени русских, связали верёвками в палец толщиной «самым ужасным образом, а потом ещё... связали тоненькими верёвочками гораздо мучительнее». Головнин писал: «Японцы в сем деле весьма искусны, мы связаны были таким образом, что десятилетний мальчик мог безопасно вести нас всех».

Семерых русских повели в сторону от крепости. Поднявшись на холм, они увидели шлюп под парусом. Там остались полсотни моряков во главе с Рикордом. Поняв, что произошло, с «Дианы» дали несколько залпов, но стрельба по крепости, окружённой высоким земляным валом, была бесполезной. Головнин опасался, как бы Рикорд не решил для освобождения узников высадить людей на берег. Тогда «Диана» была бы неминуемо потоплена, а между Россией и Японией могла вспыхнуть война.

...Вёрст десять русских вели к селению на берегу пролива, разделяющего остров Кунашир и Матомай. Их положили на полу в одном из домов, привязав к железным скобам в стене. Где-то около полуночи вынесли наружу, положив каждого на специальную доску, вместе с которой уложили на дно в две большие лодки. Накрыли рогожами и поплыли к острову Матомай, к берегу которого пристали на рассвете. Дальше лодки тянули вдоль берега бечевой, сменяя друг друга, люди. Весь день и следующую ночь продолжалось это путешествие.

Головнина удивляло, с каким вниманием отнеслись японцы к своим узникам. Связанных по рукам и ногам, их кормили: клали прямо в рот палочками рис и кусочки жареной рыбы, отгоняли ветками комаров и мух. И в то же время не обращали никакого внимания на стоны, отказывались, несмотря на просьбы, сколько-нибудь ослабить верёвки, сдавливавшие руки, ноги, шею.

«Мы думали, что самая большая милость, которую они нам окажут, будет состоять в том, что они нас не убьют, но станут держать по смерть нашу в неволе. А мысль о вечном заключении меня в тысячу раз более ужасала, нежели самая смерть...»

Путь был довольно долгим. Версты три-четыре пришлось тащить лодки вверх на гребень водораздела, откуда спустились к реке. По ней добрались до большого озера, по которому плыли очень медленно почти двое суток, потому что озеро было мелким.

Затем долго шли по суше, строго выдерживая порядок следования. Шествие открывали жители двух соседних селений с длинными палками, показывающие дорогу. За ними — три солдата в ряд, следом — Головнин, слева от него — солдат, справа — специальный человек, отгонявший мух и комаров, сзади — другой, державший концы верёвок, а за ним — курильцы-айны, нагруженные доской, на которой мог бы сидеть или лежать Головнин, если бы он не захотел идти. В таком же окружении шли остальные шесть пленников. Замыкала шествие толпа японцев и курильцев, нёсших продукты и вещи. Вся колонна состояла из 150—200 человек. Иногда минут на десять пленники, измученные болью от впившихся в тело верёвок, садились на носилки, но долго «ехать» на узких досках было очень неудобно.

Шли быстро. Японцы хотели до ночи прийти в город Анкэси на восточном побережье острова Эдзо (так до 1869 года назывался Хоккайдо). Там пленникам обещали развязать руки на время. Оказалось, однако, что всего на несколько минут. После ночлега в доме с железными скобами в стене для верёвок начался дальнейший путь от селения к селению.

Совместное путешествие постепенно сближало узников и конвойных. «Японцы час от часу становились к нам ласковее», — отмечал Головнин. Они стали просить нарисовать шлюп или написать что-нибудь по-русски на веерах. Сотни вееров были таким образом помечены. «Японцы почитают русское писание такой же редкостью, как и мы восточные рукописи».

У японцев уже были веера с русскими надписями ещё от участников экспедиции Эрика Лаксмана, побывавшего в Японии двадцать лет назад. На одном из вееров, который показали Головнину, были выведены четыре строки русской песни, начинавшейся словами «Ах, скучно мне на чужой стороне». Хозяин веера хранил его как большую драгоценность, обернув в несколько листов плотной бумаги.

Поднявшись на гору, пленники увидели вдали город Хакодате. На пути к нему, в широкой долине остановились в большом селении Онно, окружённом со всех сторон горами, защищавшими от холодных ветров. «Здесь не лишним будет заметить, — писал Головнин, — насчёт многолюдства и трудолюбия японцев. По всему берегу, по которому мы шли, протягивающемуся почти на 1100 вёрст, нет ни одного залива, ни одной заводи или даже изгиба берега, где бы не было многолюдных селений и даже между селениями на летнее время становятся шалаши, в которых живут люди... все они вообще занимаются рыбной ловлей... Кроме того, собирают и сушат на солнце раковины и водоросли, потому что «море ничего не производит такого, чего бы японцы не ели...»

В Хакодате пленников ввели «с большим парадом между многочисленного стечения народа, которым обе стороны дороги были усеяны...»

Вскоре русские подошли к дому, для них предназначенному. Это был большой тёмный сарай, внутри стояли клетки из толстых брусьев. В них предстояло жить. Весь ужас был в том, что не объявлен был срок заключения. Камера-клетка в длину и ширину была всего шесть шагов, с двумя окнами, одно выходило к стене, из другого видны были горы, поля и берег другого острова, за проливом.

Затем состоялись допросы у главного начальника города, он спрашивал то же, что и другие. Вопросов было много, они свидетельствовали о безмерной любознательности японцев. Они хотели знать всё и о личной жизни пленников, и о порядках в Российской империи, и о размерах морского флота, и об особенностях православия. Обязательны были вопросы о Резанове, Хвостове и о том, что произошло на Курильских островах в 1806 году. Несмотря на многократные и обстоятельные объяснения: решение об обстреле японских строений Хвостов принял единолично, а не по приказу русского императора, недоверие японцев сохранялось. Они подозревали, что «Диана» послана русским царём для нападения на японские владения или, по крайней мере, для разведки.

Между допросами были большие перерывы — по две-три недели, потом всё повторялось. Казалось, время остановилось. Наконец, спустя много месяцев пленникам сообщили, что решение об их освобождении может принять только сам император и надо ждать, когда это произойдёт.

Попытка побега

Понемногу улучшилось положение в тюрьме, а 1 апреля пленников перевели в жилой дом, но и там они находились за решёткой и под охраной. Наконец пришло письмо из столицы Японии: предложение губернатора Матсмая освободить русских было отвергнуто, предписывалось держать их в плену. Морякам предлагали остаться в Японии. Мичман Мур, немец по отцу, согласился на это предложение, что затрудняло осуществление давно задуманного Головниным и Хлебниковым плана освобождения.

Но всё же побег состоялся. Матросы, тайно достав два ножа на кухне, вырыли подкоп под стеной, через него в ночь на 24 апреля шестеро узников выбрались наружу. Узкой тропинкой прошли на дорогу, пересекли кладбище и вышли в предгорья горного хребта, отделявшего от моря. До рассвета поднялись на горный гребень, где ещё лежал местами снег, на котором оставались следы. Стараясь обходить снежные пятна, вышли на дорогу, ведущую к лесу, но тут увидели погоню и свернули с дороги в заросшую кустарником лощину.

Настал день. До ночи беглецы оставались в тесной пещере, рядом с водопадом, где почти нельзя было вытянуться, лечь и даже поворачиваться надо было с осторожностью. Просидели так весь день, который был ясным и солнечным. Когда зажглись звёзды на небе, вновь стали подниматься по горному склону. Шли прямо на север, на Полярную звезду. У Головнина мучительно болела ушибленная нога. Он даже просил своих спутников оставить его, чтобы те смогли выйти к морю, найти судно и вернуться на родину. Никто не согласился, решили устраивать привалы почаще. Головнин с трудом шёл, держась за пояс матроса Макарова, тот буквально тащил офицера. Дойдя до лесной чащи, беглецы остановились на отдых, но уже через два часа поднялись и двинулись дальше. Днём они спали, а ночью шли, переходя из одной лощины в другую, то поднимаясь в гору, то спускаясь с горных склонов.

На третий день пути решились на вершине, покрытой тростником, разжечь костёр. Сварили собранные черемшу и конский щавель. Из снега воду натаяли. На следующий день вышли к реке, стремительно спускавшейся в каменистых берегах к морю. Но идти вдоль неё было очень трудно, то и дело приходилось переходить с одного берега на другой, а глубина кое-где была по пояс.

В пустой, брошенной хижине без крыши на берегу высушили одежду, опять сварили черемши со щавелём, отдохнули. Наутро увидели, наконец, вдали море. Всего один хребет преграждал к нему путь. Пересекая его, на дне небольшого ручья, среди сгнивших кореньев и листьев раскопали мелких раков. «Вид их был весьма отвратителен, но мы ели сих насекомых как какое-нибудь лакомство».

К ночи вышли на берег моря и направились к северу. Миновали незамеченными несколько селений, теперь главной задачей стало найти лодку, на которой можно было отплыть в море.

Целый день беглецы потратили на подготовку к этому событию: из рубашек сшили два паруса, из верёвок, взятых с собой, соорудили снасти. Подумывали о том, чтобы силой завладеть каким-нибудь небольшим судном, но подходящего не было видно. И снова двинулись в путь, обходя селения. Головнин впоследствии писал:

«Отчаянное наше положение заставляло забывать все опасности или, лучше сказать, пренебрегать ими. Мы лазали по пропастям, нимало не помышляя ни о смерти, ни о какой опасности... Я только желал, чтобы в случае, если упаду, удар был решителен, дабы не мучиться нисколько от боли».

«1 мая весь день просидели в лесу, на косогоре, и видели много людей, переходивших реку вброд. Возможно, это была погоня, но удалось от неё уйти к морю. Лишь бы нашлась подходящая лодка... Но в то самое время, когда мы занимались изобретением способов к нашему спасению, судьба готовила нам другую участь. Мы увидели, что люди стали ходить кругом нас по тропинкам... Стали спускаться в лощину... Но не успели мы сойти на самый низ оной, как вдруг лощину с обеих сторон обстали люди, прибежавшие и приехавшие верхами. Они подняли страшный крик...»

Это были солдаты с ружьями и луками со стрелами, — несмотря на владение огнестрельным оружием, луки были ещё в ходу у японцев.

Сначала захватили четверых, потом сами сдались спрятавшиеся было в кустах Головнин и матрос Макаров. Побег не удался...

Когда в России шла война...

Всего неделю пленники были свободны, а теперь их снова вели со связанными руками в селение. «Впрочем, не делали никаких обид или ругательств, но, напротив того, приметив, что я хромал и не мог без большой боли ступить ногой, двое из них взяли меня под руки и помогали подниматься на горы», — отмечал Головнин.

Выяснилось, что погоня обнаружила беглецов давно и следила за ними, но не нападала, опасаясь возможных жертв. «Когда мы проходили селения, то весь народ сбирался смотреть на нас, но, к чести японцев, и теперь должен сказать, что никто не делал нам никаких обид, а смотрели на нас все с видом сожаления; из женщин же некоторые, подавая нам пить и есть, смотря на нас, плакали...» Головнин в этом месте добавил: «Вот чувствования народа, который некоторые просвещённые европейцы называют варварским!»

Начались допросы. Японские начальники выяснили, что пленники не знали местных законов и не собирались причинить вреда японцам, а хотели только одного — вернуться в своё отечество. Их простили, оставив в тюрьме впредь до решения их судьбы. Японцам понравилось, что Головнин всю вину взял на себя. После побега отношение к пленникам стало заметно лучшим.

В начале сентября 1812 года в далёкой России сражение на Бородинском поле спасло Россию от иноземного нашествия. Наполеон вошёл в оставленную Москву и вскоре был вынужден уйти из неё. В эти дни узникам в Японии, ничего не знавшим о событиях на родине, показали письмо командира «Дианы» Рикорда к начальнику острова Кунашир. Он писал, что по высочайшей воле государя императора привёз японских моряков, спасшихся после кораблекрушения у берегов Камчатки, и просит разрешения взять воды на берегу. Просил сообщить также о том, когда будут отпущены вероломно захваченные моряки с «Дианы». Пока это извещение не будет получено, «Диана» останется в гавани. Шлюп вошёл в залив Измены острова Кунашир вместе с транспортом «Зотик».

В личном письме Головнину Рикорд писал, что «в надежде и страхе ожидает ответа», не зная, жив ли он и его спутники.

Японцы взяли оба письма, чтобы перевести их. Но для того чтобы сообщить Рикорду, что его товарищи живы, сказали они, требуется разрешение самого императора.

Один из привезённых Рикордом японцев передал ему ложное сообщение о том, что русские умерли. В ответ Рикорд захватил японское судно, с которого снял пятерых моряков и увёз их на Камчатку. Ситуация снова осложнилась. Но в конце года появились слухи, что японцы намерены освободить пленников, и, встречая 1813 год, они, как писал Головнин, «из бездны отчаяния поднялись до некоторой степени надежды».

Только 10 мая им разрешено было написать записку о том, что «все живы», которую обещали передать на любое русское судно, пришедшее в гавань Кунашира. «Диана» появилась на десятый день. Вместе с запиской побывал на ней матрос Симонов и курилец Алексей. Рикорд увёл «Диану» в Охотск, пообещав вернуться через месяц.

Ещё две недели минуло, прежде чем пришёл ответ от Рикорда. Потом вернулись и Симонов с Алексеем. Вот как выразил свои чувства по этому поводу Головнин:

«Два года мы не слыхали не токмо о России, но ниже о какой-либо просвещённой части света: даже и японские происшествия не всё нам объявили, да и могли ли они нас занимать? Япония для нас была другим миром».

Тем временем преследуемые армией Кутузова наполеоновские войска бежали из России и русские вошли в Париж. Война закончилась. Неграмотный матрос Симонов сообщил только, что «француз с тремя другими землями, которых назвать не умел, напал на нас и был уже в шестидесяти вёрстах от Смоленска».

Вскоре новые подробности привезли с собой голландцы с кораблей, прибывших в Нагасаки. Японцы передали, что «французы всю Россию заняли по самую Москву», которую русские сами сожгли. «Мы смеялись над таким известием и уверяли японцев, что этого быть не может». Так воспринимались события в России за тысячи вёрст от неё.

Наконец, японцы официально объявили, что намерены отпустить пленников. Пока их отправили из Матсмае в Хакодате. Было 30 августа 1813 года. «Городом вели нас церемониально при стечении великого множества народа, все от большого до малого за нами бежали и прощались».

Дорога была знакома, по ней русские шли в Матсмае. Но теперь они были несвязанными и почти без конвоя. В Хакодате их поместили в большом и чистом доме.

Утром 28 сентября «Диана» вошла в гавань Хакодате. Пленники видели в окно, как она входила в порт под парусами при противном ветре, на это с изумлением взирало множество японцев.

Как обычно, состоялся долгий обмен бумагами, внимательное их изучение. Наконец был назначен день свидания с Рикордом, после чего прошло ещё несколько дней, пока на «Диану» вернулись члены экипажа, отсутствовавшие на её борту 2 года и 2 месяца и 26 дней.

Японцы устроили праздничный прощальный ужин и вручили послание от губернатора. В нём говорилось:

«Все вы долго находились здесь, но теперь возвращаетесь в своё отечество, время отбытия вашего уже прошло, но по долговременному вашему здесь пребыванию мы к вам привыкли и расставаться нам с вами жалко... Берегите себя в пути, о чём и мы молим бога. Теперь, желая с вами проститься, написали мы это».

В сундуке, который передали на корабль, оказались аккуратно уложенные вещи бывших пленников. На каждой, самой незначительной вещи было подписано имя её владельца. А к мешочку с осколками разбитого зеркальца приложено было извинение.

«...К 10 октября поутру снялись мы с якоря и стали лавировать из залива... Весь берег около города усеян был народом. Наконец, когда мы достигли выхода, тогда друзья наши японцы, искренне пожелав нам счастливого пути, простились с нами... При отъезде их с корабля мы кричали им, а они нам «ура!», желая друг другу счастья и скорого заключения соседственной дружбы и связей между Россией и Японией.

Японцы, бывшие на лодках, не переставали нам кланяться, доколе мы могли их видеть...»

Эти заметки Василия Михайловича Головнина впервые поведали о национальных особенностях японцев, которых в те времена считали в Европе «варварами». Российский капитан Головнин, возвращаясь из плена, заявил: «Я, с моей стороны, приписываю все поступки японцев в рассуждении нас их человеколюбию...»

Путешествие продолжилось

Прерванное японским пленом путешествие В.М. Головнина продолжилось осенью 1813 года. К востоку от острова Матсмае «Диану» встретил жестокий шторм, подобного которому не было ни у мыса Горн, ни у мыса Доброй Надежды. Но «Диана» выдержала напор стихии и 3 ноября вошла в Авачинскую бухту. Заснеженная Камчатка показалась раем — ведь это была родная земля, Россия. Мичман Фёдор Мур, собиравшийся остаться в Японии, отчаявшись вернуться на родину, раскаивался в своей слабости, клеймя себя как изменника. Он ушёл со службы, поселился среди камчадалов и однажды, в момент помрачения рассудка, застрелился. Так трагически закончилось кругосветное путешествие для одного из офицеров «Дианы». На памятнике у его могилы в Петропавловске сослуживцы выбили слова: «В Японии оставил его провождавший на пути сей жизни ангел-хранитель...»

В самом начале декабря 1813 года для Василия Головнина началось новое путешествие — сухопутное, через всю зимнюю Сибирь. Старый друг Павел Рикорд взялся его проводить с собачьей упряжкой. В пустынной, заметённой снегом тундре Парапольского дола, на крайнем севере Камчатки встретили они Новый год. Через месяц из Гижиги на Охотском море Рикорд вернулся назад, в Петропавловск. Головнин же добрался до Охотска, проделав на собаках путь более трёх тысяч вёрст:

«Из Охотска сначала ехал я также на собаках, потом на оленях верхом, после на лошадях верхом же, и наконец, за двести вёрст не доезжая Иркутска, поехал на повозках. Зимним путём достиг я Иркутска в исходе апреля, а в половине мая отправился из сего города летнею дорогой и приехал в Петербург 22 июля».

Удивительно совпадение: приехал он в столицу в тот же самый день и даже час, в который её оставил ровно семь лет назад: 22 июля 1807 года, в 10-м часу утра.

Император Александр I произвёл Василия Головнина в чин капитана 2-го ранга и наградил орденом Св. Владимира. В том же звании — капитана 2-го ранга — завершил эпопею «Дианы» Павел Рикорд.

За год отпуска, проведённого в Рязанской губернии, Головнин подготовил к изданию свои записки «В плену у японцев». А в 1816 году начал готовиться к новому кругосветному путешествию. Адмиралтейский департамент предоставил ему шлюп «Камчатка». Цель экспедиции была доставить грузы в Охотск и на Камчатку, составить описание части американского берега между заливами Бристоль и Нортон.

Головнин включил в экипаж «Камчатки» трёх молодых мичманов, ставших после этого плавания знаменитыми: Фёдора Литке, Фердинанда Врангеля и Фёдора Матюшкина, лицейского друга А.С. Пушкина.

После 70 дней плавания «Камчатка» вошла в гавань Рио-де-Жанейро. Был поставлен рекорд пересечения Атлантики русскими мореплавателями. Дальнейший путь Головнин выбрал вокруг мыса Горн. К знаменитому своими бурями и штормами мысу «Камчатка» подошла как раз под Новый год. Почти месяц прошёл в жестокой борьбе с океанской стихией. Но моряки выстояли, шлюп, построенный в России, в схватке со штормами у южной оконечности Америки не получил ни одного повреждения.

И вот «Камчатка» добралась до берегов Камчатки. 5 мая 1818 года в Петропавловске встретились старые друзья — Головнин и Рикорд.

Павел Иванович Рикорд пять лет был начальником Камчатки. Он много сделал для освоения этой земли: построил больницу и ремесленное училище для камчадалов, регулярно устраивал сельскохозяйственные выставки, пытаясь наладить земледелие на полуострове. Камчатскую службу Рикорда правительство отметило орденом Св. Анны с алмазами — «за человеколюбивое попечение о благе жителей Камчатского полуострова».

Впоследствии он стал боевым адмиралом: командовал эскадрой, блокировавшей Дарданеллы, освобождал Грецию от турецкого ига в 1854 году (во время Крымской войны), возглавлял оборону Кронштадта.

Затем несколько лет председательствовал в комитете по постройке пароходов для Балтийского и Каспийского морей. Но самое сильное впечатление у Рикорда осталось от пятилетнего пребывания на Камчатке. Там он завещал похоронить своё сердце...

Высший морской авторитет

Посещение В.М. Головниным Русской Америки способствовало постепенно созревавшему решению российского правительства отказаться от американских колоний. Возвратясь в Петербург, он написал несколько донесений, в которых рассказал о многих замеченных им недостатках в деятельности Российско-Американской компании.

Собрав множество жалоб населения Аляски и Алеутских островов на власти, Головнин произвёл, по существу, ревизию всей деятельности компании. В 1824 году, когда отмечалось её 25-летие, он подал морскому министру новый доклад, изложив во всех подробностях историю компании за четверть века. Он утверждал: «...мнимое приобретение дикой бесплодной страны вовсе для государства бесполезно...» К тому же «сии области всякая европейская держава может отнять у неё без больших трудов и издержек, когда только пожелает оных...»

Эти доводы, видимо, учитывались при решении о продаже американских территорий в 1866 году.

В то же время Головнин говорил о бесспорном приоритете России: «На обладание островами Северо-Восточного океана и северо-западным берегом Америки Россия имеет неоспоримое право, как по первенству открытия, так и по праву первоначального занятия, ибо одно открытие земель без действительного занятия по всеобщепризнанным правилам не составляет обладания и есть ничто...

Русские не только что обрели и заняли сей край, они и описали многие места оного подробнее и вернее других...

Прежние наши мореплаватели не для собственного своего честолюбия служили, а для пользу Отечества и потому об открытиях своих представляли журналы и описи правительству, а свету ничего не сообщали; правительство же тех времён, по примеру шпанцев, всё держало в тайне и тем лишало славы своих мореплавателей».

Головнин оказался пророком. Прошло 43 года, и 30 марта 1867 года, когда его давно уже не было в живых, в Вашингтоне был подписан «Договор между Соединёнными Штатами Северной Америки и Его Величеством Императором Всероссийским об уступке российских владений в Северной Америке Соединённым Штатам». 18 октября 1867 года в Ново-Архангельске был спущен русский флаг и поднят американский. Закончилась 132-летняя история российских владений на американском материке, если вести отсчёт времени с года основания Российско-Американской компании, совпавшего с годом рождения Александра Сергеевича Пушкина...

Второе кругосветное путешествие стало последним дальним плаванием Василия Михайловича Головнина. Ему было 45 лет, когда он целиком перешёл на административную работу. В звании капитан-командора его назначили помощником директора Морского корпуса. Через два года перевели на должность генерал-интенданта флота, в обязанности которого входил контроль за строительством и вооружением военно-морских кораблей на судостроительных верфях Балтийского и Белого морей. Имевшиеся в его распоряжении материалы Головнин обобщил в солидном труде «О состоянии российского флота, 1824 г.» В его руках были все материалы о флоте России, проанализировав их, он убедился в том, что созданный чуть более столетия назад Петром I русский флот близок к упадку. И виновато в этом Адмиралтейство, вернее, его «хитрое и вероломное начальство», действующее лишь в своекорыстных интересах.

В 1827 году Головнин был поставлен во главе Кораблестроительного и Артиллерийского департаментов. Он получил возможность непосредственно заняться возрождением российского флота и самоотверженно трудился, организуя строительство новых кораблей на балтийских и архангельских верфях. За семь лет тогда было построено более пятидесяти крупных (линейных кораблей и фрегатов) и множество малых судов...

Василий Михайлович Головнин умрёт от холеры на пятьдесят пятом году жизни, летом 1831 года. Его заслуги перед русским военно-морским флотом были высоко оценены обществом. Книги Головнина долго служили его последователям, бороздившим моря и океаны Земли. А два его лучших ученика — Фёдор Литке и Фердинанд Врангель — своими путешествиями внесли немалый вклад в науку о Земле.

Первый, кто увековечил имя Головнина на географической карте, — участник кругосветного плавания на шлюпе «Камчатка» Ф.П. Литке. Он назвал именем учителя гору на Новой Земле: «в ознаменование благодарности моей капитану Головнину, под начальством которого провёл два полезнейших года».

А потом на карте появились мыс Головнина — на юго-западном берегу Аляски, и пролив в Курильской гряде, разделяющий острова Райкоку и Матуа.