Наверное, такую женщину следует осуждать и даже проклинать. Но ее мало кто проклинал. Наверное, ее вполне заслуженно можно было называть обманщицей и авантюристкой, но, несмотря ни на что, ее друзья оставались ей друзьями даже в беде.
Она была загадкой. Но загадка происходила от ее характера. Она всю жизнь придумывала великие проекты, авантюры и планы, но они часто проваливались, а со стороны казалось: вот еще одна странная загадка связана с этой женщиной!
В середине 70-х годов XVIII века в Неву вошла роскошная двухмачтовая яхта под английским флагом. Вскоре к ней подошла шлюпка командира Петербургского порта, а также неких известных придворных государыни-императрицы Екатерины Алексеевны. На набережную стекался народ: такого судна на Неве еще не видели, даже у самой императрицы не было ничего подобного.
Вскоре на берег сошла единственная пассажирка яхты, дама в летах, но красоты необычайной и преисполненная горделивого изящества. Окруженные зеваками, на набережной даму ждали кареты, и кортеж немедленно двинулся ко дворцу могущественного друга императрицы Екатерины – князя Потемкина.
А тем временем под пристальным наблюдением присланных к яхте гвардейцев на берег стали сносить многочисленные сундуки, ящики и свертки.
Не надо было объяснять, кто пожаловал в Санкт-Петербург. Газеты заранее оповестили жителей столицы, что к государыне с визитом направляется герцогиня Кингстон, дама удивительной красоты и несусветного богатства.
Более того, прекрасная герцогиня еще в Лондоне заявила во всеуслышание, что поражена талантами и мудростью российской императрицы и мечтает сделать ей подарок, достойный ее величества.
А так как подарок для столь великой особы сделать нелегко, она решила представить императрице список картин, имеющихся в замке герцогини. Может быть, русская царица захочет взять себе на память какого-нибудь небольшого Тинторетто или Веласкеса? А может быть, она склоняется к Эль Греко или Тициану?
И в самом деле, в Петербург прибыл список шедевров из коллекции этой неизвестной и загадочной дамы. Сперва императрица через своего посла ответила, что в подарках не нуждается, но затем передумала и, заинтригованная, дала согласие на встречу. Вот герцогиня и приплыла в Россию, пойдя на колоссальные расходы, чтобы поразить воображение русских.
Ожидая, пока императрица ее примет, герцогиня приглашала на борт своей яхты сливки русской знати, задавала балы, благо яхта была вместительной, а французские повара герцогини поразили воображение гостей.
Герцогиня и сама наносила визиты и особо сблизилась, как рассказывают, с князем Потемкиным и графом Чернышевым, которому подарила полотно Рафаэля.
Сама герцогиня была обворожительна и мила, несмотря на свой зрелый возраст. Ее окружали поклонники, среди которых были весьма молодые люди.
Наконец императрица приняла герцогиню, хоть и с большим запозданием – в России никак не могли раскусить эту даму. Не авантюристка ли она? Не поставит ли она императрицу в ложное положение? Ведь не было еще случая в истории, чтобы некто дарил ценнейшие полотна русской царице просто так, из уважения к ней.
Должен же быть какой-то подвох, какая-то дьявольская хитрость!
А пока что герцогиня пользовалась в Петербурге всеобщей любовью и почтением. Все знали, что она богата, щедра, весела и любит нас, русских, бескорыстно. Уверяет, что ее родственники, англичане, нам и в подметки не годятся. А мы такие слова ой как любим!
«В торжественных случаях, – пишет исследователь XVIII века Карнович, – и на дворцовых выходах она являлась с осыпанною драгоценными камнями герцогскою короной на голове, следуя существующему среди английских дам обычаю надевать вместо модных шляп геральдические короны, соответствующие титулам их мужей. В Петербурге говорили, что она близкая родственница королевскому дому… Императрица приказала отвести герцогине один из лучших домов в столице, а когда сильная буря повредила стоящую на якоре ее яхту, императрица… без ведома герцогини велела произвести исправление на казенный счет».
На самом-то деле корысть у герцогини была, хотя, на мой взгляд, не столь преступная, как ожидается. А корысть была связана не только и не столько с тайной рождения герцогини, как с отношением к ней в Англии.
Для того чтобы получше разобраться в этой тайне, придется возвратиться на сорок лет назад.
Елизавета Чэдли была дочкой отставного английского полковника, жившего на скромную пенсию в графстве Девоншир. Полковник Чэдли гордился тем, что его предок, адмирал флота, отважно сражался с испанской Непобедимой армадой в конце XVI века.
Дочь полковника (назовем ее Лизочкой, потому что все в графстве называли бы ее так, если бы в английском языке нашлось такое ласковое слово) была одним из тех прелестных созданий, которых природа дарит человечеству, чтобы ему было чем восхищаться.
Во-первых, она уже в двенадцать лет считалась первой красавицей Девоншира, а может, и всей Англии. Во-вторых, она была так умна и остроумна, что ставила в тупик даже бакалавров из Оксфорда. В-третьих, Лизочка была добра настолько, что все верили в ее умение говорить с домашними животными, а то и с дикими оленями.
Когда Лизочке исполнилось шестнадцать, ее отвезли в Лондон и там, пользуясь связями отца, а также растущей известностью красавицы, пристроили фрейлиной при дворе принцессы Уэльской. Это был не главный двор королевства, но все же самый настоящий двор.
Все нравилось Лизочке в столице. И нравы двора, и дома, и люди, и, главное, сонм почитателей, окруживших ее.
А среди них выделялся некий лорд Гамильтон. Фамилия в Англии известная, хоть и не самая знатная. Представительница этой семьи прославится тем, что ее полюбит знаменитый адмирал Нельсон.
Лизочка без памяти влюбилась в красавца вдвое ее старше, и, как пишет историк, «неопытная девушка скоро попала в сети, расставленные ей ловким волокитой, и предалась ему со всем пылом первой любви».
Лорд Гамильтон поклялся жениться на Лизочке, но потом оказалось, что ему недосуг связывать себя узами Гименея. Правда, Лизочка позже утверждала, что доброжелатели рассказали ей о романе Гамильтона с другой девицей. Разгневанная красавица разорвала помолвку, но всю жизнь любила соблазнителя.
В состоянии грусти и разочарования фрейлина назло всем вышла замуж за графа Бристоля, но сделала это в глубоком секрете, потому что иначе лишилась бы места при дворе.
Брак, заключенный назло возлюбленному, к тому же секретный, не сложился. Небогатый граф и Лизочка непрестанно ссорились. Наконец наступил день, когда Лизочка поняла: больше терпеть графа ей невмоготу. Собрав все деньги, заняв у папы, она взяла отпуск и отправилась путешествовать по Европе.
Представьте себе, на дворе середина XVIII века. Совершенно одна, без спутников, лишь со служанкой и лакеем по Европе не спеша едет молодая красавица, сказочно обольстительная и удивительно остроумная. Фигура совершенно загадочная, тем более что ни в каких сомнительных знакомствах или поступках она не замечена. У нее рекомендательные письма от особ благородного происхождения, да и ведет она себя безукоризненно.
За несколько месяцев Лизочка завела себе влиятельных друзей. К примеру, она подружилась с королем Пруссии Фридрихом Великим, который до конца жизни остался ее верным другом и состоял с ней в переписке. Король польский Август с женой считали Лизочку приемной дочкой. О простых герцогах и графах и говорить нечего.
Но у Лизочки была одна проблема: деньги. Доходы у нее были небольшие, жалованье фрейлины и все, что ей удалось сэкономить, она истратила. А у друзей она денег не брала и богатых любовников не заводила. Чем удивляла всю Европу.
Недостаток денег заставил ее оторваться от милого общества королей и лицезрения чудес архитектуры и вернуться в Англию. Там ее встретил наглый муж, который требовал денег, иначе он грозил открыть принцессе Уэльской тайну их брака. Тут уже никакая красота и остроумие не спасут. А Лизочке так понравилась светская жизнь!
После того как муж несколько раз ее избил, требуя денег, Лизочка поняла, что за свободу надо бороться. И графиня Бристоль отправилась в церковь, где она венчалась.
Там ей сообщили, что пастор, венчавший их, умер, а книги пока что находятся у его племянника, очаровать которого было делом пяти мгновений.
Елизавета попросила молодого человека дать ей на несколько минут церковную книгу, чтобы поглядеть дату рождения вымышленного дедушки. Дальнейшее было делом техники.
Лизочка вырвала из церковной книги страницу с записью о своем браке, а затем сообщила графу Бристолю, что их брака больше не существует и доказать ничего нельзя. Если же он хоть раз поднимет на нее руку – на постороннюю женщину, фрейлину принцессы и дочь полковника, – то пойдет в тюрьму.
Граф малость поторговался, надеясь хоть что-то получить за молчание, но ничего, конечно, не получил.
Лизочка была свободна! Но тут же она совершила глупость. Надо же было случиться, что вскоре беспутный граф Бристоль получил наследство, а Лизочка осталась бедной как церковная мышь!
И нервы у красавицы не выдержали.
Она принялась рассказывать во всех лондонских салонах, что она – тайная жена Бристоля и у нее даже был сын от графа.
Бристоль был возмущен, и теперь уж он сам повсюду доказывал, что никакого брака не было.
А нашу героиню полюбил герцог Кингстон.
Было ему уже под семьдесят, но он оставался добродушным и любвеобильным человеком и искренне полюбил Лизочку.
Тогда Лизочка плюнула на проклятого графа, вышла замуж за герцога, и они мирно прожили несколько лет, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте.
Наконец герцог умер на руках у вдовы средних лет и несказанной красоты, которая и унаследовала все его состояние.
Остальные родственники герцога объявили его завещание недействительным именно на основании необдуманных заявлений Лизочки о ее тайном браке с Бристолем.
По старинному английскому закону двоемужнице полагалась смертная казнь. В лучшем случае ей должны были выжечь клеймо на руке и посадить в тюрьму лет на десять.
И хоть граф Бристоль подтвердил показания Лизочки о том, что они никогда и близко друг к другу не подходили, родственники герцога вытащили на свет горничную графа, которая, оказывается, была свидетельницей в церкви.
В результате Лизочка проиграла процесс и на всю жизнь была заклеймена высшим светом Англии как авантюристка и охотница за деньгами. Хотя вина ее относительна. По крайней мере, даже самые злейшие ее враги не смогли утверждать, что она дурно относилась к старику герцогу и не любила его. Что же касается проходимца Бристоля, то он сам с пеной у рта доказывал, что Лизочки не знал и не знает, но его за это никто не осудил, хотя он тоже был женат вторично.
Дело спустили на тормозах, сажать в тюрьму никого не стали, но брак с герцогом Кингстоном признали недействительным и вернули Лизочке графский титул! «Санкт-Петербургские ведомости», которые печатали отчеты с заседаний нагремевшего тогда суда, сообщали: «…лорд-канцлер объявил, что ей не будет назначено никакого телесного наказания, так как собственная совесть заменит ей жестокость кары, и отныне она в наказание будет именоваться графиней Бристольской».
Кстати, Елизавета не собиралась отказываться от герцогского титула, и никто не мешал ей так поступать. Но самое главное заключалось в том, что родственники герцога остались с носом, потому что старик из могилы хорошо посмеялся над ними. Понимая, что они, как стервятники, накинутся на Елизавету, он завещал свое состояние не герцогине Кингстон, а просто мисс Елизавете Чэдли. А уж имени, данного при рождении, у Лизочки отнять никто не мог. Родственники добились того, что завещание в пользу герцогини Кингстон было отменено, а когда так случилось, Елизавета Чэдли, несмотря ни на что, спокойно получила все деньги, дворцы и картины.
Вот такая женщина и приехала в Петербург, чтобы увидеть мудрую русскую императрицу, что ей и удалось.
Наконец, прожив в Петербурге несколько месяцев, бывшая Лизочка, а ныне вдовствующая герцогиня Кингстон, приглашенная на вечернюю партию в карты в обществе императрицы, высказала свое главное желание.
Она хотела стать статс-дамой русского императорского двора.
И тут наступила долгая неловкая пауза.
Одно дело – принимать герцогиню как частное лицо и даже чинить ее яхту. Совсем иное – дать ей высокий придворный чин, ставящий Лизочку в привилегированное положение не только в России, но и во всей Европе.
Ведь Екатерина и все серьезные люди в Петербурге отлично знали о процессе, проигранном Лизочкой, и о том, что титул герцогини достался ей, так скажем, условно.
И хоть сказочное состояние, оставленное герцогом, было серьезным аргументом, а картины Рубенса тоже обладали весом, чистота репутации и высота происхождения были важнее.
На следующий день к герцогине приехал ее русский друг, князь Потемкин, и в приватной беседе объяснил гостье, что статс-дамой не может стать иностранка, не имеющая в России земельной собственности.
– Что ж, – ответила Лизочка, – будет и собственность.
Через несколько дней была совершена сделка, и герцогиня купила в Эстляндии имение барона Фитингофа за 74 тысячи рублей серебром. Но и это не помогло. Екатерина мягко, без нажима, сказала герцогине, что все же иностранку, даже с собственностью в Российской империи, она сделать статс-дамой не может.
А тут еще нанятый герцогиней управляющий гигантским имением заявил, что оно не приносит дохода и, чтобы изменить ситуацию, надо открыть там винокуренный завод.
Что и было сделано.
Винокуренные заводы были и у других князей российских. Однако недоброжелатели герцогини, которых уже немало накопилось в Петербурге, распустили слух об этом заводе по всей столице. «Ах, – говорили они, – не может эта мадам Кингстон быть настоящей герцогиней, она же заводчица!»
И когда ее упрекнула этим сама императрица, Лизочка не выдержала, сказала нечто не весьма вежливое, взошла на борт своей яхты и отплыла во Францию, в город Кале, где намеревалась поселиться, чтобы потратить свои немалые средства на воспитание подрастающего поколения города.
Прожив в Кале несколько лет, герцогиня попыталась вернуться в Англию, но ее встретили там столь холодно и столь плотно закрыли перед ней двери всех приличных домов, что Елизавете пришлось вернуться во Францию. Оттуда она поехала в Германию, а потом к своим друзьям в Польшу, где ее торжественно встречал старый друг – князь Радзивилл, покровитель уже известной нам княжны Таракановой.
Елизавета приехала к Радзивиллу в сопровождении молодого друга Зановича, который именовал себя албанским королем, но был простым проходимцем.
Радзивилл построил к приезду подруги дворец в чистом поле и, когда герцогиня там остановилась, явился туда на сорока каретах, каждая из которых была запряжена шестеркой лошадей. На поляне у дворца гремел оркестр, и сверкали фейерверки, на озере разыгрывались морские сражения. На встречу герцогини и пиры Радзивилл истратил более пятидесяти тысяч талеров.
Несмотря на ее солидный уже возраст, князь Радзивилл, влюбленный в Елизавету уже лет тридцать, снова просил ее руки, но герцогиня ему отказала и, как сама пишет в своих «Записках», «не пожелала оставаться в дикой стране среди сарматов, которые одеваются в звериные шкуры».
Интересно, где она заметила звериные шкуры? Не на маскараде ли, который в ее честь устроил князь?
Из Польши герцогиня снова приехала в Петербург, но была встречена там без интереса – нельзя возвращаться в места бывшего счастья.
Ее имения не приносили доходов, винокуренный завод прогорел. Друга ее Потемкина в Петербурге не оказалось, императрица уклонилась от встречи… Елизавета вернулась во Францию, где купила замок Сент-Ассиз под Парижем и небольшой дворец в городе. За замок она заплатила полтора миллиона франков, но прожила в нем лишь неделю – 28 августа 1788 года, немного не дожив до семидесяти лет, герцогиня скончалась…
Подруга Елизаветы, баронесса Оберкирх, писала о ее последних днях: «Несмотря на глубокую старость… она сохраняла следы поразительной красоты».
Состояние Лизочки к моменту смерти достигало трех миллионов фунтов стерлингов, то есть было одним из крупнейших в Европе. Она до смерти сохранила нежность к России и Петербургу и просила, если ей приведется умереть недалеко от России, чтобы ее похоронили в Петербурге.
Но статс-дамой она не стала, и похоронили ее в Париже.
Екатерине она завещала герцогскую корону, усыпанную бриллиантами.
Несколько лет после ее смерти шли отчаянные свары между душеприказчиками и иными темными персонами за ее наследство в России, которое было велико и включало в себя имение и дворец в Петербурге с коллекцией картин. Но пришедший к власти Павел I, не любивший друзей матери, приказал все конфисковать в казну. Что и было сделано…