Исторический обзор попытки Александра I восстановить Польское королевство

2

Надобно сказать правду: в нашей русской натуре чрезвычайно много доверчивости и привычки жить и действовать на авось. Многие у нас все еще продолжают мечтать, что авось как-нибудь удастся примирить поляков с русским правительством посредством уступок национальным польским притязаниям, а между тем исторический опыт, задуманный и произведенный в самых широких, самых грандиозных размерах, уже дал нам кровавый урок и доказал до очевидности всю несбыточность и всю пагубу этих надежд.

С величайшею искренностью и самоотвержением искал император Александр I развязки запутанных исторических отношений между двумя соплеменными народами и думал найти ее в восстановлении политической самобытности поляков по возможности на всем протяжении прежнего их королевства и в дружественном соединении этого восстановленного королевства с Русскою империей под властью одной и той же династии. Он надеялся водворить мир и любовь там, где прежде господствовали только раздоры и ненависть, и вступал на путь к осуществлению позднее развившейся так называемой славянофильской метафизики в польском вопросе. Что же произошло из этой, по-видимому, столь великодушной политики, от которой не могли воздержать Александра ни тесный союз поляков с явным врагом его Наполеоном I, ни явная злоумышленность планов Чарторыйского и Огинского, клонившихся к ополячению и отторжению от России чисто русских областей, ни открытая измена литовских поляков, ни предостережения лорда Кассльри и других иностранных держав? Дело доведено было почти до конца с непоколебимою твердостью, достойною лучшей цели, и результатом своим имело только оживление и усиление польских притязаний, несовместных с целостью русской державы и твердостью русского трона и вызвавших еще большую, чем прежде, вражду между двумя народами.

Искренность примирительной политики императора Александра доказывается, между прочим, конституцией, которую он даровал Царству Польскому 15 (27) ноября 1815 г. В ней даны были полные гарантии для независимости Царства Польского в отношении к России. В политическом отношении далеко не удовлетворительная, она много выигрывает, однако же, при сравнении с конституцией, которую Наполеон I дал герцогству Варшавскому в 1807 году и с которою она имеет вообще разительное сходство. Перемены, внесенные в эту наполеоновскую конституцию, были все благоприятны для политической свободы. Поляки не могли жаловаться на недостаток политических вольностей, особенно если принять во внимание повсеместную славу об их анархических наклонностях и трудность положения императора в отношении к русским его подданным, которую он и сам чувствовал, как видно из следующих слов его речи при открытии первого сейма в Варшаве 15 (27) марта 1818 г.: «Я надеюсь с Божиею помощью распространить благотворное влияние начал, лежащих в основе этих либеральных учреждений и не перестававших быть предметом моей заботливости, на все страны, вверенные Промыслом моим попечениям. Вы доставили мне способ показать моему отечеству, что я готовлю издавна для него и что оно получит, как только элементы такого важного дела достигнут необходимого развития».

Что права, данные полякам, император намеревался соблюдать свято, это обнаружилось в конце заседаний первого сейма. Один из проектов закона, представленных сейму, не получил большинства голосов в обеих палатах, и государь отказался от него, заметив в речи, которою закрывался сейм: «Свободно избранные, вы долженствовали свободно выражать ваши мнения. Этою двойственною неприкосновенностью должен всегда отличаться истинный характер народного представительства, которое я желал собрать вокруг себя, чтобы чрез посредство его выслушивать откровенное и полное выражение общественного мнения». Если настояния сейма 1820 г. насчет улучшения действительно недостаточной системы судопроизводства через введение присяжных были отвергнуты, то император был вынужден к тому отсутствием в Польше элементов этого учреждения, так как все народонаселение страны распадалось на господствующий класс панов и на презираемые, бесправные классы холопов и евреев. При таких условиях суд присяжных не представил бы никаких обеспечений для правосудия.

От самих поляков зависело содействовать дальнейшему развитию их политической жизни, но они оказались неспособны к самообладанию и достигли только ограничения предоставленных им прав. Так, приказом наместника генерала Зайончка (который был назначен, несмотря на то что сражался против России в рядах Наполеона) от 22 мая 1819 г. предварительная цензура была сначала установлена для всех периодических изданий, а потом (16 июля 1819 г.) и для всех вообще произведений печати, а указом самого императора Александра от 3 февраля 1825 г. отменена была необходимая принадлежность представительных собраний, именно публичность их заседаний и прений. Третий сейм был созван не в 1822 году, как следовало по уложению, а в 1825 году.

Впрочем, сами поляки сознаются, что они хотели вовсе не политических успехов и восстали в 1830 году вовсе не за политические права, а за восстановление прежнего политического могущества своего королевства. Вот что говорит об этом предмете один из историков польского восстания 1830 и 31 гг. Мориц Мохнацкий, которого никто не заподозрит в пристрастии к русскому правительству (в сочинении, изданном в Париже в 1834 г.):

«Я спрашиваю, — говорит он, — если бы русские даже святейшим образом соблюдали конституционное учреждение в Царстве Польском, то полное его развитие не привело ли бы еще скорее к восстанию, чем его ограничение? Революция лежала в основании самого учреждения Царства, и русские государи не могли предотвратить ее ни пунктуальным исполнением конституции, ни совершенным ее уничтожением; по этой же самой причине я не вывожу революции из недостатков правительства, так как оно могло быть в тысячу раз хуже, если бы мы были независимы».

А в другом месте тот же писатель говорит:

«По моему убеждению, ни свобода, ни учреждения, каково бы ни было их достоинство, не в силах усладить судьбу нации, которая некогда была велика и могущественна, впоследствии пришла в упадок и затем желает вновь возвыситься. Такая страна находится в состоянии постоянных инсуррекций, такой народ живет только восстанием и в нем одном видит свое назначение. Царство Польское, основанное конгрессом, было только частицей общего национального бытия. Дарованные ему права и привилегии постольку лишь имели значение, поскольку они доставляли возможность законным путем выказывать оппозицию главнейшим врагам польского имени[1]».

Но даже и эти виды на восстановление могущественного королевства Польского никогда не были так близки к своему осуществлению, как в царствование Александра I. Полякам нечего было жаловаться на зависимость от России: самостоятельность Польского царства достаточно была ограждена конституцией 1815 г. Почти единственною связью между Россией и Польшей было лицо государя, и единственное обеспечение, что Польша не употребит в нормальное время своей особой армии для войны против России, заключалось в том, что «право объявлять войну (а также и заключать какие бы то ни было трактаты и конвенции) предоставлено было царю польскому» (§ 40 конституции 1815 г.). Вообще же отношения Царства Польского к России определены были следующим образом: отношения внешней политики Империи долженствовали быть общими и Царству Польскому; насколько внешние сношения касались царства, они поручались министру государственному секретарю, который находился при особе государя и чрез которого происходили все сношения государя с его наместником. Право определять участие Польши в войнах России, а равно и в мирных или торговых трактатах, принадлежало исключительно одному государю, без контроля со стороны палат, но войска польские никогда не могли быть употребляемы вне Европы (припомним, что Наполеон I расточал кровь поляков герцогства Варшавского в странах самых отдаленных, с которыми у поляков не могло быть никаких счетов, как, например, в Испании). Этим, собственно, и оканчивались все отношения Польши к России, так как даже содержание русских войск, если бы потребовалось вступление их в Польшу, а равно и содержание польских войск при вступлении их в Россию оставалось на обязанности соответствующих стран. Наместником своим император мог назначить из русских только кого-либо из принцев крови; в противном же случае выбор должен быть падать на природного или натурализованного поляка. Все должности, гражданские и военные, должны были исключительно замещаться поляками. Для натурализации и получения доступа к должностям требовалось иметь поземельную собственность в Польше, владеть польским языком, на котором производились все дела, и прожить в стране по меньшей мере пять лет, при безукоризненном поведении.

Что сам император Александр искренно желал присоединить к новому Царству Польскому если не все западные и юго-западные области России, то значительную часть их, в том тоже не может быть сомнения. Первая статья Венского трактата служит несомненным тому доказательством. Начало выполнению этого плана было уже положено присоединением Белостокской области, которая досталась России в 1807 г. по Тильзитскому миру как вознаграждение за все ее пожертвования во время прусско-польской кампании. Почти в каждой речи императора на сейме были намеки на то, что он имеет в виду выполнение этого плана. При открытии второго сейма в 1820 г. государь, между прочим, сказал: «Поляки! По мере того как узы братства, навсегда соединяющие вас с Россией, упрочиваются ‹…› открытое мною вам поприще расширяется и сглаживается. Еще несколько шагов, направляемых мудростью и умеренностью, запечатленных доверием и прямодушием, и вы достигнете цели ваших и моих надежд. Я вдвойне порадуюсь, когда увижу, что мирное пользование вашими вольностями упрочило наше национальное существование и скрепило неразрывную связь благоденствия между обеими нашими отчизнами». И еще в 1825 г. он говорил полякам на сейме: «Будущность вашей родины в ваших руках; окажите ей те услуги, которых она ждет от вас, и помогите мне в выполнении моих желаний, которых я никогда не переставал питать в ее пользу». Если бы политические руководители общественного мнения в Польше обнаружили сколько-нибудь политической способности, тогда дело их, дело присоединения русских западных областей к Польше, могло бы быть выиграно ими против России. Но, по счастью для России, и на этот раз поляки обнаружили отсутствие всякой способности к самообладанию, — этот всегдашний недостаток людей, стремящихся к невозможному. Уступки императора Александра вызвали в них не благодарность, а притязательность, и эта притязательность нашла себе поприще в тайных обществах, принявших тотчас же враждебный характер не только к России, но и к императору Александру, благодетелю Польши. Памятником этой печальной эпохи было только то, что поляки воспользовались с большою энергией царствованием Александра для углубления корней полонизма и латинства в западных краях России.

В этом отношении вред, нанесенный России и русскому элементу, был очень значителен. Князь Адам-Георгий Чарторыйский в бытность свою еще министром иностранных дел в России вытребовал от австрийского правительства из Ольмюцкой крепости Колонтая и поручил ему вместе с ученым и ревностным польским патриотом графом Фаддеем Чацким составить план для будущего воспитания молодежи в Литве. Будучи впоследствии назначен попечителем Виленского учебного округа, он заботился о приведении в исполнение этого плана, между тем как граф Чацкий еще с большею ревностью действовал в том же духе на юго-западе России. На собственные свои средства он основал гимназию в Кременце и 120 школ в Волынской, Подольской и Киевской губерниях. «Все воспитание и обучение, — говорит Смит в своей истории польского восстания 1830 — 31 гг., — было так рассчитано, чтобы сообщить юношеству любовь не к новому их отечеству, а к давно погибшему их государству; их старались воспитывать как поляков, которые должны всю жизнь свою ненавидеть Россию». Не должно при этом забывать широко распространившейся в то же время деятельности в этих краях отцов-иезуитов, которые только в 1821 году были наконец удалены из России.

Все эти усилия окончательно ополячить и олатинить западные области России тем меньший могли находить отпор со стороны русского общества или правительства, что сам император не отвергал видов на присоединение этих областей к Польше. Когда выполнение этих планов вследствие неразумия самих поляков и ввиду неудовольствий, которые оно возбудило бы в России, оказалось невозможным, и когда с воцарением императора Николая I они были молча преданы забвению, дело было уже отчасти сделано и должно было вскоре принести горькие плоды. Россия нажила себе врагов гораздо более опасных, чем во время отдельного существования Речи Посполитой. Бороться с ними, переделывать дело полонизации западных губерний было трудно, а между тем невозможно было уйти от борьбы. При вступлении своем на престол император Николай I, впрочем, объявил полякам манифестом от 13 (25) декабря 1825 г., что его правление будет только продолжением царствования его брата и что все дарованные им учреждения будут сохранены без перемены; все должностные лица, в том числе и генерал Зайончек, были удержаны на своих местах, и только смуты в начале царствования и последовавшие затем две войны, персидская и турецкая, — войны, в которых дело обошлось, впрочем, без участия польской армии, — не дозволили созвать польский сейм прежде 28 мая 1830 года. Речь, сказанная при открытии сейма, отличалась отсутствием всяких фраз и увещаний, серьезным и деловым характером и обличала твердое намерение не нарушать вольностей Царства Польского, но и не дозволять никакого злоупотребления дарованными правами. Первым своим польским сеймом император Николай остался вообще доволен и выразил только сожаление, что проект закона о поводах к уничтожению законности брака и о разводе, будучи единодушно принят сенатом, был отвергнуть палатою «послов», или депутатов. Даже сами возмутившиеся поляки, настаивая в своем манифесте от 20 декабря 1830 г. на том, что западные области России вопреки обещаниям не были присоединены к Польше, не могли высказать никакого другого обвинения против императора Николая, которого, однако же, они сочли за нужное лишить престола. Через пять месяцев после закрытия императором Николаем I первого сейма (28 июня), именно 29 (17) ноября 1830 г. в Варшаве уже вспыхнуло вооруженное восстание. Почти вся польская армия перешла на сторону мятежа, который не замедлил найти горячее сочувствие и в польском населении западных и юго-западных областей России и который пришлось подавлять целыми потоками крови и грудами трупов. Вот чем разрешилась славянофильская политика примирения, начатая так искренно императором Александром I.

Самые основы этой политики были фантастические, чтобы не сказать ложные. Уже восстановление самобытного Царства Польского, хотя и в тесных пределах, было в самом основании своем, как выразился Мохнацкий, актом революционным, рассчитанным на ниспровержение законных прав: оно само собою влекло к мысли о расширении пределов Царства на счет России, что и было прямо обещано императором Александром, а на этом основании, очевидно, никакое примирение между поляками и русскими решительно невозможно.

Впервые опубликовано: «Московские ведомости». 1863. 24, 25 августа. № 185,186.