Истории, связанные одной жизнью

И хорошее, и не очень

Я уже писал о том, какие отношения у меня сложились с бывшим моим ростовским сотрудником, Юрой Макаровским. Наша дружба продолжалась и после моего отъезда из Ростова. Он бывал в Ленинграде и, как правило, останавливался у нас, даже тогда, когда мы еще снимали комнату. В Ростов я приезжал как минимум один раз в год и почти всегда навещал Макаровских. В 1967 он пригласил нас в путешествие по реке Дон, на недавно приобретенном им катере, до какого-то необитаемого острова под названием Алитуб. А на острове, в тиши и на природе, мы будем вести почти натуральный образ жизни, питаясь, главным образом, рыбой. Предложение было настолько соблазнительным, особенно для нас, бывших ростовчан, что мы сразу же согласились.

В этом году нашему сыну исполнилось пятнадцать лет, он хорошо вырос, возмужал, и мы решили отправить его в Ростов, к бабушкам и дедушке, сразу же после окончания занятий в школе, имея в виду, что, когда мы там появимся, он присоединится к нашей экспедиции. Но этому плану не было суждено осуществиться. Дедушка, Матвей Семенович, увидев почти взрослого парня, решил, что ему будет полезно приобщаться к взрослой жизни, и устроил его на работу в какую-то артель грузчиком. Я не помню, что он грузил и перевозил, но так или иначе он неожиданно заболел, и очень серьезно. Заболел он гепатитом. К тому времени, когда мы приехали в Ростов, он чувствовал себя лучше, но находился еще в больнице. Брать его с собой на нерегулярное, и вообще непонятно какое питание, было невозможно. Очень хорошие родители должны были бы отказаться от своей авантюрной затеи и остаться с сыном. Но мы, судя по всему, таковыми не были. И мы решили уйти в плавание.

Накануне мы с Юрой где-то в районе бывшего нашего общего завода, на Северном поселке, накопали впрок червей – а вдруг на острове не обитают не только люди, но и черви? Отплытие было назначено очень рано, мне кажется, на шесть утра – нам за день надо было добраться до острова и успеть организовать лагерь. Стоянка частных катеров и лодок находилась ниже по течению реки от центра города, за железнодорожным мостом и ростовским яхт-клубом Я почему-то не спрашивал, на каком расстоянии от города находится необитаемый Алитуб и когда мы туда доберемся. Думаю, чтобы было интереснее.

Кто же входил в состав экипажа? Юра – капитан; его сын, Леня, ровесник нашего Миши; Саша (фамилию не помню), друг или родственник Макаровских, и мы с Нонной, всего пять человек. Теперь о нашем корабле. А почему бы его так и не назвать, ведь он нас повезет на необитаемый остров, почти что в неведомые края? Внешне он выглядел вполне прилично: деревянный, впереди небольшая рубка, сзади банки и подвесной мотор. Вот только мотор, как выяснилось, не совсем подходил для водоизмещения нашего “линкора” – немного слабоватый. Собрались мы не сразу, пока разместились, пока завелись. Короче говоря, мы прошли траверсу центра города, а это аж километр-полтора пути, где-то около полудня. Я написал “прошли”, но я ошибся – Юра вспомнил, что он забыл раколовки. Мы остановилось, причалили к берегу, и Леня был отправлен домой за раколовками. Не прошло и часа, как взмыленный Леня притащил с десяток раколовок. По секрету скажу, хотя уверен, что вы и сами догадались, что этими орудиями лова мы ни разу не воспользовались.

И вот мы в пути, так и хочется сказать “в открытом море”, но нет, мы плывем по родному теплому Дону. Слева остается Зеленый остров, это все еще Ростов, через час мы проплываем под новым мостом – это тоже еще Ростов. Но вы не подумайте, что Ростов огромный мегаполис, нет, просто наша крейсерская скорость была не очень большой. Я думаю, что вряд ли она превышала один узел, что в переводе на сухопутный язык означает менее двух километров в час. Если по берегу шел пешеход, то он без труда нас обгонял. Но мы были настроены благодушно и на него не обижались. (Я не мог тогда не вспомнить, как двадцать шесть лет назад, в октябре 1941 года, мы проплывали эти же места и, удивительно, с такой же скоростью.)

Вся команда расположилась на палубе, у всех прекрасное настроение, светит теплое южное солнце, и мы с удовольствием обсуждаем планы колонизации дикого острова. Кстати, я активно работал со своим киноаппаратом, и история не осталась полностью обделенной киноинформацией об этом событии. Но вот заходит солнце, наступает вечер, мы плывем. Темнеет, наступает ночь, мы плывем. “Ребята, – говорит капитан, – осталось совсем немного, мы почти у цели”. Мы продолжаем плыть, но вдруг. мотор глохнет и категорически не хочет заводиться.

Обстановка не очень уютная: ночь, мы посреди реки, течение увлекает нас назад, в Ростов. Но у нас есть весла, и мы начинаем обсуждать вопрос, на каком берегу нам лучше переночевать. Не помню, как долго решался этот принципиальный вопрос, но тут вдали, вниз по течению мы услышали, а потом и увидели мчащуюся, да мчащуюся по-настоящему, не так, как мы, моторку. Как в приключенческих фильмах мы начали орать, махать руками и подбрасывать шляпы – короче показывать, что мы терпим бедствие. На моторке была установлена мощная фара, нас заметили и взяли на буксир. До острова действительно было недалеко и, буквально через несколько минут, мы увидели темный загадочный силуэт острова (сколько времени мы бы еще до него добирались, если бы не заглох наш мотор – я не знаю). Несмотря на ночь, мы не поленились (попробуй полениться с таким капитаном!), разбили лагерь и установили палатки. Кто знает, какие дикие звери здесь рыщут вокруг. Ночь прошла спокойно, ну а утром.

Ну а утром мир воображаемый превратился в мир реальный. И должен сказать, что реальный мир был совсем неплохим. Остров был небольшой, метров 300 в длину и метров 100 в ширину, весь зеленый, с шикарным песчаным пляжем на левой – по течению реки – стороне острова. Проток Дона здесь был узким и быстрым, и он постоянно подмывал песок так, что пляж кончался уступом, с которого можно было смело нырять в воду. Что мы и делали. Палатки мы поставили на самом краю леса: одновременно были и в тени, и у самой реки – уютно и удобно.

Алитуб был действительно необитаемый, но только в том смысле, что на нем не было строений и постоянно проживающих островитян. Но несколько человек, помимо нас и вроде нас, на острове находились. Мы друг другу не мешали и, мне помнится, не очень друг друга замечали. Что касается диких зверей, то однажды у нас произошло столкновение с одним представителем, нет, слава богу, не столкновение, а просто встреча. Проходя по центральной части острова, мы с Нонной едва не наступили на большую змею.

День начинался и кончался рыбалкой. Уловы были не гигантские, но свежую рыбу мы ели ежедневно и бочонок для солки рыбы типа воблы регулярно пополнялся. Кстати, чаще всего нам ловилась небольшая, очень вкусная рыбка, название которой я сейчас не помню, но как-то оно было созвучно с именем знаменитого финского композитора. Оно часто звучало в наших разговорах, и с легкой руки Нонны наш корабль стал называться “Сибелиус”. Время мы проводили замечательно, в отдыхе – многоразовое купание, водные прогулки, карты, обязательное вечернее застолье с водкой, – и необходимом труде. Вот образчик стиля руководства нашего капитана: “Ребята, ложитесь отдыхать, сейчас пойдем рубить лозу”. И поныне, когда мне хочется улучшить настроение, я мысленно переношусь на наш незабвенный остров.

Все кончается в этом мире, закончилась и эта сказка. Первой отчалила Нонна, ведь мы оставили нашего сына в больнице. На левом берегу Дона, от нас полтора-два километра, находилась пристань, где останавливался рейсовый пароход. Вся наша колония отправилась ее провожать. Обратный путь Нонны не обошелся без приключения. Люди наслаждались на палубе солнцем и речным воздухом, когда над их головами просвистела первая “граната”. Затем вторая, третья. Рядом с детской коляской разбилось и обсыпалось стекло иллюминатора. И тут все увидели, что пароход начал поворачивать, а затем двигаться в обратном направлении. Все стало понятным, когда пароход стал преследовать лодку, в которой за веслами сидели мужчина и женщина и вовсю гребли к берегу. Если такая сцена была бы в кинофильме, даже комедийном, то вряд ли она показалась бы правдоподобной. А лодка была заполнена початками кукурузы, которые и использовались в качестве гранат. Матросы поймали хулиганов на берегу, они были заперты в какой-то каюте, а лодку привязали к корме парохода.

Через неделю пришел и мой черед, но своих я уже в Ростове не застал – они поторопились домой, в Ленинград. Мише предстояло важное мероприятие: поступить в девятый класс специализированной школы. Под моим давлением специализация ни у кого не вызывала сомнений – конечно, математика. И он поступил в одну из лучших математических школ Ленинграда, школу №30, что на Васильевском острове.

Кто-то нам подсказал, что майские праздники совсем неплохо проводить в Луге. Оказывается, что 150 километров к югу, а именно там расположена Луга, примечательный микроклимат, особенно в переломные моменты времени года. Почти всегда в начале мая, когда в Ленинграде, если не снег, то промозглый дождь, в Луге уже настоящая весна, тепло, можно ходить без пальто. Я думаю, что Пушкин не в это время проезжал Лугу, когда дал ей “привлекательную” характеристику “то комары, то мошки”. Лугу окружают настоящие леса и удивительной красоты озера, много грибов, хорошо ловится рыба.

Удовольствие от посещения Луги усиливалось для нас тем, что останавливались мы в гостинице, которую заказывали заранее, а это совсем непривычный комфорт для советского человека. Так было и в мае 1968 года. Мы вдвоем с Нонной провели там два дня, побывали в лесу и на озере и даже сходили на премьеру фильма “Три тополя на Плющихе”, а это тоже повысило настроение. Тишина, природа – все нам нравилось настолько, что мы даже начали думать о снятии дачи в этом благодатном месте. Мы зашли в один домик на берегу озера Рачьего, величественного и полупустынного, и хозяйка сказала, что сдаст нам комнату на лето с большим удовольствием.

Не помню почему, но мы должны были неожиданно прервать наше пребывание в Луге, и на следующий день очень рано были уже в пути. Езды от Луги даже на нашей машине чуть больше двух часов, и по приезде, а это было еще утро, Нонна зашла в наш подъезд, а я пошел ставить машину в гараж. Когда я открыл дверь в нашу квартиру, то меня встретила Нонна с прижатым к губам пальцем одной руки, а пальцем другой она показывала на дамские туфли, аккуратно выставленные в передней. Я посмотрел на Нонну и попытался понять, какое чувство превалировало в ней: удивление, возмущение или гордость.

По крайней мере, еще две маевки мы провели в Луге. В 1969 мы отправились уже большой компанией и, кроме нас с Нонной, были Григорьевы, Тамара, Толя и маленькая Светочка, и их приятели – Мокеевы Тамара, Саша и их сын, первоклассник Глеб. Компания должна была быть еще больше, но в последний момент, кажется, наметился дождь, Ельяшкеви-чи передумали, и первое, что мы увидели, войдя в гостиницу, был плакат “Ельяшкевичи дрогнули, а Штеренберги – нет”. На этот раз помимо прогулок и застолья экспромтом была реализована неплохая культурная программа. Саша отлично играл на гитаре и пел бардовские песни, в основном, туристские. Кстати, незадолго до этого учитель вызвал Глеба к доске и попросил продекламировать какой-нибудь стишок. Глеб, не задумываясь, запел “Выходили из избы здоровенные жлобы”. – “Хорошо, Глеб, завтра приходи с родителями”. Моя Нонна тоже была на высоте – на аккордеоне исполнила замечательные военные песни как соло, так и дуэтом с Сашей. Маевка прошла на славу.

И именно поэтому на следующий год желающих принять в ней участие увеличилось. На этот раз в Лугу поехала значительная часть моей группы и даже “рискнул” Женя Ельяшкевич. Я сейчас не помню причины, почему Нонна не смогла поехать с нами – скорее всего, она была у родителей в Ростове. Мы решили гостиницей не пользоваться и разбили палаточный лагерь на берегу озера, но не в самой Луге, а недалеко от Заполья, деревни в 20 километрах от Луги, где у Григорьевых была дача-избушка. Попытаюсь вспомнить участников этого туристического мероприятия: если кому-либо из них придется читать эти записки, то, возможно, ему (ей) будет приятно осознать, что “историей” он не забыт. Борис Гурин, Валя Ларионова, Нина Федотова с будущим мужем Толей, Григорьевы Тамара и Толя, Женя Ельяшкевич и я.

Сразу скажу, что главным нашим культурным мероприятием было застолье. Нина была дипломированным высококвалифицированным поваром, она привезла половину свиньи и нам готовила такие вкусные вещи, каких я, пожалуй, никогда не пробовал. О спиртном мы тоже хорошо позаботились, и ни одна наша трапеза не обходилась без выпивки. А какое это создает на отдыхе настроение! Оставшееся от еды время мы тоже проводили совсем неплохо, собирая грибы, купаясь в озере и даже охотясь, но последним занимались, в основном, Толя и Борис. Именно там и тогда я встретился с явлением, о котором любят рассказывать завзятые грибники и существование которого всегда вызывало у меня большое сомнение. Как-то я один бродил по лесу и вышел на поляну, довольно большую, которая сплошь была покрыта грибами, подберезовиками. Их было так много, наверно, тысячи, что мне показалось бессмысленным сорвать хотя бы один.

Нонна на работе в 1968 году получила две курсовки на август в литовский курорт Друскининкай. Мы ожидали приезда в Ленинград моей мамы и решили этот месяц не разлучаться, а отдохнуть на курорте все вместе. Мама и Миша не возражали. Мы посчитали целесообразным добираться до Друскининкая двумя группами: мы с Нонной на машине, а мама с Мишей на поезде. О дороге рассказывать не буду, но об одном наблюдении рассказать придется. Мы уже въехали в Литву и двигались по ухоженным литовским дорогам, когда обратили внимание на то, что леса забиты войсками, главным образом механизированными, на танках и бронетранспортерах. Нельзя было не заметить необычность формы – черного цвета, но каски и ремни были белые. Мне показалось, что в их виде было что-то устрашающее.

Мой въезд в Друскининкай был очень похож на описанный выше въезд в Киев. Куда бы я не направлялся в поисках своей гостиницы, по любой улице, я оказывался, в конце концов, на одном и том же месте. Комизм ситуации усиливался двумя обстоятельствами. Моя машина была очень заметна для пешеходов из-за непомерно возвышающегося багажника, обернутого какой-то полосатой матрасной тканью, и люди со смехом уже начали меня узнавать. Но мы тоже не оставались в долгу и тоже от души смеялись, потому, что нам казалось, что мы встречаемся с одними и теми же персонажами. Прежде всего, потому, что большинство этих людей были евреями. Как потом оказалось, это было совсем неудивительно – Друскининкай действительно был любимым местом отдыха евреев Советского Союза. Видимо – невидимо.

Я во всю снимал на свою кинокамеру, и мне показались результаты настолько интересными, что по возвращению в Ленинград я впервые попробовал озвучить этот фильм, причем озвучивали его сами действующие лица. Что-то получилось. Все было хорошо, за исключением заключительной части нашего отдыха. Совсем рядом с нами, и поэтому все хорошо прослушивалось по радио, начался последний акт Чехословацкой трагедии – ввод советских войск, а также войск ГДР, Польши и Болгарии. В Чехословакии еще с начала весны начались преобразования с попыткой создания “социализма с человеческим лицом”, которые могли бы стать началом демократизации всего коммунистического лагеря. Но могло ли это допустить коммунистическое руководство стран Варшавского пакта и, прежде всего, Советского Союза? 21 августа была введена 600-тысячная армия. Стал понятным замеченный нами при въезде в Литву маскарад наших войск. Как тяжело было слышать слова, едва доносившиеся из радиоприемника: “Русские, уходите, мы вас не звали”.

Я был не совсем точен, когда только что написал “все было хорошо”. На самом деле хорошо было не все. Нонна чувствовала себя неважно, и это проявилось еще до нашего отъезда. По возвращению из Друскининкая симптомы усилились, ее начали обследовать и обнаружили в женских органах опухоль. Какая – вначале было неизвестно. Доктор, чтобы снять напряжение, дал направление на операцию не в онкоинститут, а в ставший нам родным мединститут. Операция прошла благополучно, а, главное, опухоль оказалась доброкачественной. Так закончилось первое серьезное медицинское испытание для нашей семьи.

Пожалуй, одним из самых значительных мировых событий было первое посещение человеком Луны. Однако и для нас этот год был очень важным: переживания и надежды были связаны с Мишей. Он заканчивал десятый класс и должен был поступать в институт, а что это такое в то время – разъяснять, думаю, нет необходимости. Уже сам факт учебы в математической школе в значительной мере предопределял выбор направления дальнейшего образования. Другой, возможно, не менее значащий фактор этого выбора, родительское, то есть мое, воздействие. Причем, скорее всего, даже не прямое, а опосредствованное – мои интересы, разговоры, знакомые. И, наконец, его background: он в школьные годы никогда не проявлял никаких, в частности, гуманитарных, интересов, если таковыми не считать обычную любовь к чтению.

Я думаю, что в то время не только у нас, родителей, но и у него самого даже мысли не возникало о гуманитарном образовании. Хотя, может быть, я и не прав. В тридцатой школе он оказался под влиянием и обаянием преподавателя литературы, Германа Николаевича Ионина. Но это влияние проявилось позже. А тогда никого не удивило то, что он решил получить физико-математическое образование. Все нормально. Я уверен, что он без особого труда поступил бы на механико-математический факультет Ленинградского университета. Но Миша решил играть на грани фола и поступать на физико-технический факультет Ленинградского политехнического института, один из самых престижных факультетов в Ленинграде.

Что можно сказать о его подготовленности, формальной и неформальной. Ни в математике, ни в физике он до девятого класса не блистал, учился на четверки и пятерки и без особого интереса. За что не раз подвергался с моей стороны критике. Многим из нас приходилось встречаться с людьми, полностью поглощенными точными науками. Так вот наш Миша таковым не был. Когда он поступил в тридцатую школу, то сразу же понял, что для того, чтобы оставаться даже на среднем уровне, надо заниматься так, как он никогда не занимался – много и упорно. И он добился того, чего хотел: он стал учеником, правда, не самым лучшим, но выше среднего, и почти все математические и физические задачи повышенной сложности, которые им давались ежедневно десятками, стали ему по плечу. Появилось чувство уверенности, и однажды он мне сказал, что, в отличие от меня, не остановится на уровне кандидата наук. С таким настроением он и начал сдавать приемные экзамены.

Однако экзаменаторов очень мало интересовали его подготовленность, а если точнее, то их больше бы устраивала его неподготовленность – легче и комфортнее решать поставленную перед ними задачу – максимально препятствовать поступлению на престижный факультет евреев. Нет смысла описывать процедуру экзаменов, наглость взрослых людей, с вызовом говорящих неправду молодым, еще не искушенным людям, моральные травмы, которые эти люди не забудут никогда.

По инициативе Нонны мы втроем пошли в Кавказский ресторан, что рядом с Казанским собором, и что же, острота обиды чуть-чуть притупилась. В ближайшие пару дней я взял отпуск, и мы с Мишей отправились на Запорожце по “малому кругу”, уже известному читателю. А чтобы исключить или существенно сократить разговоры на больную тему, я пригласил в поездку третьим своего сотрудника Бориса Гурина.

Путешествие оказалось достаточно насыщенным и интересным. Помимо Луги, Новгорода и Пскова мы решили заехать в уже известное нам Заполье, но тут случилось небольшое ЧП. Накануне прошли большие дожди, и один небольшой мост на подъезде к Заполью оказался разрушенным. Конечно, надо было отказаться от посещения Заполья, развернуться и уехать. Так мои попутчики и предложили. Но надо мной висела главная неудача наших планов и надежд, и мне захотелось кому-то, непонятно кому, доказать что-то, непонятно что. Так в жизни бывает, и подобная ситуация часто заканчивается непоправимыми потерями. Но с нами был Бог, и все завершилось благополучно. Мы как смогли, на честном слове, проложили как бы рельсы, по два бревна на каждую сторону, снизу их чем-то подкрепили, я один сел в машину и, стараясь почти не касаться руля, переехал “мост”. Благо, “Запорожец” не самая тяжелая машина. Видимо, это стоило мне очень большого внутреннего напряжения, такого, что я не мог себе представить проезд по этому “мосту” в обратном направлении. Поэтому мы после Заполья, чтобы выехать на ленинградское шоссе минуя “наш” мост, совершили большущий круг по псковской области с заездом в город Гдов.

Однако несмотря ни на что, поступать в институт все же надо. Баллы, полученные Мишей на физтехе, были не высокими, но баллы этого института котировались в приемных комиссиях других институтов, и можно было рассчитывать быть принятым в какой-нибудь институт без экзаменов. О попытке поступления Миши на матмех Ленинградского университета с помощью моего “друга”, профессора Зубова Владимира Ивановича, я уже писал. Время поджимало, и следующая, третья попытка, скорее всего, последняя, должна была проходить в условиях, максимально благоприятных. Поэтому мои взоры обратились к родному институту, ЛИАПу. У меня были кое-какие связи с преподавателями института, ведь прошло “только” двадцать лет с момента окончания, но реально нам помог мой товарищ, я уже о нем рассказывал, Аркадий Оводенко. Он по работе имел тесные контакты с администрацией ЛИАПа и познакомил меня с секретарем приемной комиссии. Несмотря на такие благоприятные обстоятельства, и некоторые материальные формы нашей благодарности секретарю комиссии, зачисление Миши произошло не сразу, да и то только на вечернее отделение. Задним числом я очень сомневаюсь в том, что, впихивая Мишу в ЛИАП, мы поступили правильно.

V. СЕМИДЕСЯТЫЕ