История Англии

Глава 1. О начале царствования короля Ричарда и о событиях, произошедших при его коронации.

В году 1189 от того времени, когда землю явилась Истина, когда на святом престоле восседал Климент, верховную власть над римской империей держал Генрих, сын Фридриха, а Филипп управлял французами, Ричард, сын Генриха II, наиславнейшего короля Англии, наследовал трон после смерти отца. После похорон он вступил в наследство заморскими владениями и был принят с радостными и торжественными клятвами, как ноблями, так и народом. После того, как государственные дела за морем были быстро улажены, он в счастливый час пересек море и приехал в Англию, где его прибытие ожидали с радостью, ведь, вообще, восшествие на престол нового сюзерена обычно сопровождается радостью. Хотя в то время тюрьмы по всей Англии были переполнены многочисленными преступниками, которые ожидали либо освобождения, либо наказания, но его прокламацией все заключенные были освобождены. Таким образом, благодаря его милости, при его прибытии в королевство, эти тюремные паразиты вышли из заключения, чтобы разбойничать и грабить с еще большей смелостью, чем когда-либо прежде.

Ко дню, назначенному для коронации, почти все нобли королевства и заморских провинций, вместе с большим числом особ разного ранга приехали в Лондон. Ричард — единственный монарх к этому времени, кто носил это имя, — был посвящен в короли в Лондоне, и торжественно коронован Балдуином, архиепископом кентерберийским, на третий день после сентябрьских нон (3 сентября), в день, который от древнего языческого суеверия называется "злым" или "египетским", и как будто бы в этот день было какое-то предзнаменование того, что произошло с евреями. И действительно, этот день можно считать роковым для евреев, и он действительно должен был бы считаться скорее египетским, нежели английским, поскольку Англия, в которой их отцы были счастливы и уважаемы при предыдущем короле, по Божьей воле, внезапно обратилась против них, и стала в некотором роде Египтом, в котором их отцы перенесли столь много невзгод. Хотя это события еще и свежо в нашей памяти, и известно всем живущим, все же стоит побеспокоиться и в кратком виде передать рассказ о нем потомству, как очевидное доказательство осуждения, наложенного свыше на эту вероломную и богохульную расу.

Не только христианские нобли, но также и главные люди из евреев, собрались со всех частей Англии, чтобы стать свидетелями торжественного помазания христианского сюзерена. Этим врагам истины, что всегда находятся начеку, возможно хотелось, чтобы и при новом короле им в не меньшей степени, чем при предыдущем, продолжало бы сопутствовать такое же благосостояние, которым они наслаждались при предшествующем монархе, и они желали, чтобы среди его первых актов было бы выражение им уважения самым приличествующим образом, полагая, что их вполне приемлемые дары смогут обеспечить его не меньшую благосклонность. Но то ли они были менее приятны ему, чем его отцу, то ли он сам, по какой-то причине, о которой я не знаю, был настроен против них, но из суеверной предосторожности, которую ему посоветовали какие-то люди, он запретил им (говорят, что прокламацией) входить в церковь, пока его будут короновать, или вступать во дворец, пока там будет проходить пир по случаю торжества коронации. После того, как завершилась месса, король, великолепный со своей диадемой, торжественной процессией шел на пир, но случилось так, что когда он воссел на пиру со всем собранием ноблей, народ, который ожидал вокруг дворца, начал собраться в толпу. Из-за этого, евреи, которые смешались с толпой, были затащены внутрь дворцовых дверей. На это возгнедовал один христианин и помня о королевской прокламации против них, он попытался, как говорили, выставить из дверей одного еврея и ударил его своей рукой. Воодушевившись от этого примера, многие люди стали с презрением бить евреев, и возник шум. Бесчинная и разъяренная толпа, думая, что это приказал король, и полагая, что он поддерживает их своей королевской властью, обрушилась на множество евреев, которые стояли и смотрели у дверей дворца. Вначале их нещадно били кулаками, но вскоре, став еще более разъяренной, толпа взялась за палки и камни. Тогда евреи побежали прочь, и в этом бегстве многие были забиты до смерти, а другие погибли, растоптанные ногами. Наряду с остальными туда приехали два благородных еврея их Йорка, один по имени Иешуа (Joceus), а другой — Бенедикт. Из них, первый бежал, но другой, следуя за ним, не смог бежать так же быстро, пока на него сыпались удары, и поэтому он был пойман и для того, чтобы избежать смерти, был вынужден объявить себя христианином, был препровожден в церковь, где и был крещен.

Тем временем, приятных всем слух, что король приказал истребить всех евреев, с невероятной быстротой распространился по всему Лондону. Вскоре собралась с оружием в руках неисчислимая толпа бесчинных людей, жителей как этого города, так и других провинций, которых привлекло сюда торжество коронации, и они устремились к грабежу и жаждали крови народа, по Божьему воле, ненавистного всем людям. Тогда евреи-горожане, которые во множестве проживали в Лондоне, бросились в свои дома вместе с теми, кто приехал туда со всех концов страны. С трех часов пополудни и до заката, их жилища были окружены бушующим народом и подвергались яростному штурму. Однако, благодаря прочной постройке, их не смогли разрушить, а разъяренные нападавшие не имели осадных машин. Поэтому, были подожжены крыши, и ужасное пожарище, губя осажденных евреев, дало свет христианам, которые неистовствовали в своей ночной работе. Пожар был гибелен не только для одних евреев, хотя именно против них и был разожжен, но пламя, не делая разбора, охватило также и близлежащие дома христиан. Тогда вы могли видеть, как прекраснейшие кварталы города пылали в огне, вызванном его собственными жителями, как будто бы они были врагами самим себе. Евреи, однако, либо сгорели в огне в своих собственных домах, либо, если они выходили из них, то получали удар мечом. В течении короткого времени пролилось много крови, но все возрастающая жажда грабежа побудила людей удовлетвориться теми убийствами, что они уже совершили. Их жадность победила их жестокость, и потому они прекратили убивать, но их жадная ярость привела их к грабежу жилищ и вынесению оттуда всяческого добра. Это, однако, изменило отношение дел, и сделало христиан враждебным христианам, поскольку одни завидовали другим в том, что те успели схватить во время грабежа, это вызывало у них приступ злой зависти, и они не жалели ни друзей, ни товарищей.

Об этих событиях было сообщено королю, пока он со всеми ноблями пировал на праздненстве, и для того, чтобы направить в другую сторону или ограничить ярость толпы, от него был послан Ранульф де Гланвилль (Ranulph de Glanville), который был юстициарием королевства, человек как могущественный, так и благоразумный, вместе с другими людьми подобного же ранга. Но тщетно, поскольку в таком большом шуме никто не слышал голоса возвещавшего о его присутствии, но некоторые из наиболее буйных начали кричать на него и его спутников, и угрожали им страшным образом, если они быстро не уберутся. Поэтому, они мудро удалились перед столь необузданной яростью, и погромщики, с той же свободой и свирепостью продолжали бунтовать до 8 часов следующего дня, и к этому времени, пресыщенность и усталость от бесчинств, больше, чем увещевания или почтительность перед королем, смягчили их ярость.

Это, доселе неслыханное, событие в королевском городе и это, так решительно начатое, истребление неверной расы, и это новое отношение христиан против врагов Креста Христова, ознаменовало первый день царствования наиславнейшего короля Ричарда, и стало, очевидно, предзнаменованием возвышения христианства в его дни, и не только из-за того, что сомнительные события лучше истолковывать с хорошей стороны, нежели с дурной, но ведь действительно — как еще лучше истолковать случившееся, что еще может быть знамением более ясным, если вообще это что-то может знаменовать, чем то уничтожение богохульной расы, равно облагородившее и день и место и само его посвящение в короли, и то, что в самом начале его царствования враги христиан стали умаляться и погибать вокруг него? Поэтому, не должно ли это повлиять на оценку любым человеком произошедшего пожара части города и неразумной ярости бесчинствующих людей, и не должно ли подвести его к доброму и благочестивому истолкованию получившегося в итоге замечательного результата? Поскольку, хотя события такого рода могут препятствовать установленному свыше порядку вещей, все же, не может ли Всемогущий часто выражать Свою волю (которая есть самая благая) через волю и действия (которые есть самые злобные) людей, даже самых дурных?

Конечно, новый король, который имел характер высокомерный и жестокий, исполнился негодованием и горечью, по поводу того, что почти в его присутствии, посреди торжеств коронации и в начале его царствования произошли такие события. Он был раздражен и обеспокоен по поводу того, что ему следует сделать при таких обстоятельствах. Спустить столь великое и беспримерное оскорбление своего королевского достоинства и оставить это безнаказанным королю казалось действием недостойным и вредным для королевства, поскольку такое попустительство в столь большом злодеянии поощрило бы дерзость дурных людей попытаться и в будущем, в надежде на безнаказанность, совершить какие-нибудь подобные насильственные действия.

Но, кроме того, было совершенно невозможно провести в жизнь суровость королевского приговора над таким неисчислимым множеством виновных. Так как, ради ненависти к евреям и в надежде на грабеж в упомянутом мною деле, пока нобли пировали с королем, объединились почти все их слуги, приехавшие со своими господами на торжества коронации, и число их было столь огромно, что для них казалось малым даже вполне приличное пространство королевского дворца. Поэтому, стало необходимым потворствовать тому, что нельзя было наказать, и несомненно, это Богом было устроено так, чтобы тот, кто являлся исполнителем Божественного мщения над этими предателями и богохульниками, не стал бы, по этому поводу, предметом суда человеческого. Поэтому, именно замыслом свыше, эти богохульники, которые во времена предыдущего суверена сверх всякой меры упрямились и упорствовали в своей неправоте по отношению к христианам, должны были быть приведены к смирению в самом начале правления его приемника. Однако, тот Бенедикт, который, как я говорил, получил христианское крещение под принуждением, все же не поверил своим сердцем в то, что сделал это правильно, Произнося исповедание веры, его губы лишь попусту сотрясали воздух, и будучи на следующий день доставлен к королю и допрошен им, является ли он действительно христианином, ответил, что в своем сердце он всегда был евреем, и что он хотел бы таковым и умереть, ибо, возможно теперь, он не сможет больше жить, находясь уже вблизи от смерти из-за тех побоев, что получил накануне. Поэтому, удалившись с глаз суверена, этот христианский отступник вернулся в еврейство, и став вдвойне дитем ада, чем был до сих пор, умер спустя несколько дней, став, таким образом, христианином только для того, чтобы умереть отступником. Однако, после еврейского погрома, король установил своей прокламацией мир, но как будет рассказано в надлежащем месте, они не долго наслаждались его плодами, поскольку высший суд требовал, чтобы эта богохульная раса была бы наказана еще более строго.

Глава 2 О назначениях на вакантные церкви после коронации Ричарда.

Среди первых предметов, на которые обратил внимание новый король, было то, чтобы многие вакантные церкви в Англии, как это и полагается по их предназначению, имели ли бы у себя достойных епископов. Поэтому, королевский казначей Ричард Илийский (Richard of Ely) принял престол Лондона, Жоффруа де Люси (Godfrey de Lucy) — кафедру Винчестера, королевский канцлер Уилльям Лонгшамп (Longchamp) — епископство Илийское, и йоркский декан Губерт — церковь Солсбери. Кроме того, королевскому брату Жоффруа, который прежде был избран на должность главы церкви Линкольна, и течении многих лет (как о том было рассказано в своем месте) владел этой церковью и получал ее мирские блага, и будучи наконец, оттуда удален, возглавлял до кончины отца королевское казначейство — ему, говорю я, король пожаловал митрополичий престол Йорка, который оставался не занятым в течении почти 10 лет. Нам стало известно, что избрание этого Жоффруа состоялось из-за такой мудрости хитрости. После смерти его отца, были получены письма, как говорили, от нового герцога, который еще находился в Нормандии, которые были состряпаны какими-то людьми в интересах этого самого Жоффруа, и были адресованы капитулу Йорка. В них требовалось, чтобы его брат Жоффруа был избран архиепископом и содержались угрозы тем, кто воспротивится королевскому намерению. Регент и все кто там находился (декан и многие другие отсутствовали) были напуганы и испытывали благоговение от этих писем. И стараясь только ради благосклонности их будущего монарха, они торжественно избрали вышеупомянутого Жоффруа. Но когда король принял диадему и свое отческое королевство, то он разгневался на это избрание и затребовал те письма, что повлияли на выборщиков, так как их существование было тайной, по крайней мере, для него самого. Однако, он был умиротворен обещанием большой суммы денег, в которых остро нуждался для своего похода в Иерусалим, и наконец, дал свое согласие. Но о том, к чему впоследствии привело это избрание, будет рассказано в своем месте.

Глава 3. О привязанности короля к своему брату Джону.

Кроме того, король замечательным образом объявил о своем личном расположении к своему единоутробному брату Джону, когда, кроме его обширных, доставшихся от отца, приобретений в Ирландии и полученного в дар от отца графства Мортен (Mortaine) в Нормандии, король наделил его таким количеством пожалований в английском королевстве, что казалось, он владеет едва ли не третьей частью его. Наконец, он наделил его Корнуоллом, Девонширом, Ноттингемом и Ланкаширом, вместе с прилегающими провинциями, и еще многими частями королевского домена. Таким же образом, он дал ему в жены дочь графа Глостера, его кузину в четвертом колене, вместе со всем ее отцовским наследием, которое, как хорошо известно, было очень велико. Таким образом, он проторил ему пусть, который едва-ли был законным, и проторил его тому, кто едва стал его братом. Но эта неумеренная и неблагоразумная щедрость по отношению к брату породила впоследствии много зла и наградила глубоким сожалением того, кто одарял столь щедро. Поскольку Джон, поощряемых этой властью тетрарха, первым стал домогаться власти монарха, и впоследствии стал неверен брату, а в конце концов – его явным врагом. Это, однако, произойдет в соответствующем месте нашей истории, и об этом будет разъяснено более подробно.

Глава 4. О приемнике Ранульфа де Гланвилля на посту главного судьи королевства.

Ранульф де Гланвилль, муж величайшего благоразумия, все еще был юстициарием королевства, как оно и было во времена предыдущего короля, хотя новый король понимал, что он стал стар и действует с гораздо меньшей мудростью и предусмотрительностью, чем когда он только начинал службу в этом качестве. Юстициарий также желал освободиться от бремени своей должности, чтобы смочь с большим удобством подготовиться к отъезду в Иерусалим, поскольку он принял знак Господень еще при короле Генрихе. Поэтому, он торжественно отказался от своей должности, и приемники его были менее способные. Должность тогда была доверена королем епископу Дархэма, который не смутился ее принять, хотя, если бы он был мудр, он бы удовольствовался бы своим собственным местом и продолжал бы служить закону Божественному, вместо того, чтобы стать слугой закона человеческого, поскольку еще никто не мог достойно служить обоим, и запрещение апостолов: "Не можете служить Богу и маммоне" (от Матвея, 6, 24) в высочайшей степени применимо к наследникам апостолов. Так как епископ желал равно удовлетворять и небеса и короля, то разделил себя между обеими должностями. Конечно, Царь небесный, который желал и чья воля была в том, чтобы этот человек всем сердцем, всей душой и всем разумом служил только ему, не принял такой половинчатой службы. Но какова будет судьба епископа, который не исполняет даже половины из тех обязанностей, что предназначены Богу, и который стал епископом, но передал свои полномочия людям недостойным, которые осуществляли их небрежно, в то время как сам он полностью посвящал себя либо делам этой жизни, либо двору, либо общественным собраниям? Никто не может справляться наполовину со службой земного короля, уделяя ей половину требуемого времени. По этой причине, епископ, о котором я упоминаю, после того, как принял свою светскую должность, и будучи уже в годах, проживал на юге Англии и всецело посвятил себя государственным делам.

Глава 5. О том, что король совершил в Англии перед своим отплытием.

Затем король Англии, который, еще будучи графом Пуату, был первым из земных властителей, кто принял крест Господа, тщательно подготовился к своему отплытию в Иерусалим и главным образом, по просьбе короля Франции, начал делать все виды приготовлений для необходимых расходов, чтобы они смогли вместе отправиться в поход в подходящее время, и он использовал время отсрочки, о которой они договорились для завершения своих приготовлений. И при этом он не думал, что доставшееся ему в наследство казна, вместе с теми средствами, что накопил его отец, предполагая этот поход, будут достаточными, но он использовал все свои возможности и прилагал все усилия в этом отношении, полагая, что для него будет позором, если он не превзойдет славу отца даже в этом. Поэтому, он срочным письмом вызвал к себе короля шотландцев, который испытывал сильное горе по поводу потери замков, отнятых у него в результате войны (как было упомянуто выше), а именно — Роксборо и Бервика. Еще в царствование короля Генриха он вернул себе третий замок, называемый Кастеллум Пуэлларум (Castellum Puellarum) (Эдинбург), когда с его совета и благодаря его доброй воле, он получил жену из заморских провинций (Эрменгаду Мэнскую — прим.перев.). Поэтому, приехав к королю Англии, он согласился уплатить десять тысяч марок серебра за сдачу ему этих замков, и вернувшись в свою страну, он все силой королевской власти выжал эту сумму из своих подданных. Когда он уплатил ее королю Англии, то с большой радостью получил эти замки.

Еще новый король искусно убедил епископа Дархэма, который, как он полагал, был богат, выкупить для себя провинцию его собственное епископства, так чтобы он мог быть одновременно и епископом и графом этой провинции, присоединив графство к епископству. При исполнении этого дела подумайте о проницательности короля при изъятии епископских денег и о неумеренной амбиции старого епископа престола, который был известен исключительным богатством, и которого все же не удержал его возраст. И кто не подумал об этой пророческой фразе, произнесенной пророком Господа: "Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю" (Исайя, 5, 8), когда он присоединил графство к епископству, не взвесив, что было больше. Так, для покупки графства он дал королю то, что накопил для похода в Иерусалим, и все, что он смог сгрести со своего престола. Король, прославившийся в сделках такого рода, шутливо сказал: "Я чудесный работник, ибо из старого епископа я сделал нового графа". Но когда епископ, таким образом, лишил сам себя денег, которые предназначал святому паломничеству во имя Христа, а затем стал думать о том, как бы отменить клятву, которую он принес Всемогущему Богу при торжественном принятии креста, и поскольку он не мог сказать римскому понтифику через своих посланников "я купил графство и потому я не могу отправиться в Иерусалим, поэтому я умоляю тебя простить меня", — что он, действительно и мог бы сказать правдиво, но он стал говорить о своем преклонном возрасте и утверждать, что не пригоден для столь трудного паломничества. Будучи, таким образом, предоставлен своей собственной совести, он вслед за этим слабо и непочтительно выбросил знак преданности Господу и остался во владении той драгоценной жемчужиной, которую выискал у короля, и за которую отдал так много. Однако, это — не прочное владение, но в силу времени и обстоятельств — краткое и преходящее.

Однако, этот король, с таким же искусством, как он истощил мешки этого епископа, также соблазнил и многих других, чтобы те соперничали друг с другом потоками своих денег при покупке каких-нибудь почестей, либо привилегий, либо государственных должностей и даже при покупке королевского имущества. Таким образом, чтобы отбыть пораньше, он растрачивал свою собственность, как будто бы и не имел никакого намерения возвращаться, и когда с фамильярной смелостью он был обвинен в этом своими друзьями, то он на это ответил: "Я продал бы еще и Лондон, если бы нашел подходящего покупателя". Наконец, среди этих распродаж он, казалось, потерял свою рассудительность, и по этой причине, многие люди покупали с более свободной душой, поскольку думали, что он никогда не вернется в свою страну, ведь, как говорили, он уже был сломленным и вялым из-за того, что преждевременного и чрезмерно много употреблял оружия, к чему он предавался сверх всякого благоразумия, начиная с самой юности. Поэтому и казалось вероятным, что он будет быстро истощен трудами Восточного похода. Другие говорили, что его организм был настолько испорчен и истощен приступами лихорадки, которую он переносил в течении долгого времени, что он не сможет долго просуществовать при такой беспорядочной жизни, и особенно находясь в гуще столь великих трудов. Доводом в пользу этой точки зрения явился несколько неподходящий симптом, который проявился у него, вместе с бледностью лица и опухлостью его конечностей. Другие даже говорили, что у него было более сотни кровопусканий, что сказывалось на его дурном настроении. Таковы были сообщения касающиеся короля, которые влетали в уши и выходили через уста почти всех людей, и его нескромные и неумеренные пожертвования и распродажи придавали им правдивость, и как будто бы поняв, что вскоре закончит свою деятельность, он очень мало заботился о королевстве, раз он делил его или распоряжался им подобным образом. Но позже было ясно видно, с каким тонким искусством он все это проделал, притворяясь только для того, чтобы осушить мешки всех тех, кто казался ему богатым.

Пробыв несколько месяцев в Англии, он оставил управление своему канцлеру, епископу Илийскому, и переправился в Нормандию перед рождественскими торжествами. Почти все люди гневались на него, видя как такой благородный король, собираясь в дальние страны, покидает свое королевство без проведения какой-нибудь торжественной церемонии, и при своем отъезде проявляет меньше заботы, чем при своем приезде, без совета и согласия ноблей, передав дела человеку, который был иностранцем неясного происхождения, и чье искусство и верность не были еще достаточно испытаны. Но как они, справедливо или нет, недооценивали это назначение, стало ясно видно из последовавших событий.

Глава 6. О некоем чуде, которое в это время наблюдали в воздухе.

Я не должен обойти молчанием самое удивительное и внушающее страх чудо, которое примерно в это время наблюдалось в Англии многими людьми, которые свидетельствовали об этом дне тем, кто не видел его. Есть общественная дорога, ведущая в Лондон, которая проходит через город, во всех отношениях не примечательный и называемый Данстэпль (Dunstaple). И там, когда некие люди посмотрели днем на небо, то они увидели в чистом воздухе нечто похожее на знамя Господа, выделявшееся своей молочной белизной, и рядом с ним фигуру распятого человека, каким его обычно, ради благочестия правоверных, рисуют в церкви, знаменуя страсти Господни. Пока одни застыли в изумлении, раскрыв глаза на этот удивительный предмет, многие другие люди, идущие общественной дорогой, дивились смотря на них, задравших голову к небу, а подняв голову сами, также становились столь же удивленными, впервые видя такое явление. Когда это пугающее знамение было видимо уже в течении некоторого времени, а выражение лиц и состояние умов тех, кто с любопытством наблюдал за этим оставалось в неопределенном ожидании, стало видно, что облик креста отступил от человека, который до этого казался соединенным с ним, так что между ними стало видно некоторое расстояние, и вскоре после этого, это изумительное явление исчезло. Но и после того, как чудо прошло, осталось произведенное им впечатление. Наконец, сообщение об этом распространялось вдаль и вширь, и повсюду пошли слухи, выражающие удивление по этому поводу. Пусть каждый трактует это чудо, как ему нравится, а я лишь простой рассказчик, а не толкователь знамений. Что Божество хотело показать нам этим знамением, я не знаю.

Глава 7. О том, что было совершено против наглости евреев в Линне (Lynn).

Когда (как о том говорилось выше), славный король Англии Ричард, уладил дела в своем королевстве, как сам того желал, он переправился в Нормандию и держал торжественный совет с королем Франции, на котором они оба клятвенно подтвердили свой взаимный союз, и со всеми своими ноблями, принявшими знак креста, обещая друг другу братскую любовь, связали себя еще более тесными узами перед началом похода на Восток, и назначили свое выступление на следующее лето. Когда эти акты были торжественно обнародованы, каждый из государей стал делать приготовления, в соответствии со своим собственным величием и громадностью этого предприятия.

Но пока эти вещи происходили во Франции, в Англии христианская ревность против евреев, которая, как я писал, незадолго до этого вспыхнула в Лондоне, теперь неистово разгоралась повсюду, правда, не из чистых побуждений, то есть не только из-за одной веры, но также из-за зависти к их благополучию или из желания захватить их добро. Дерзкие и жадные люди думали, что они сослужат службу Богу, если разграбят и уничтожат людей, которые были мятежниками против Христа, и они и совершали это дело собственной жадности с радостной яростью и без какого-то, даже малейшего, сомнения для своей совести. Действительно, суд Божий мало одобряет такие дела, но допускает их, когда они происходят, чтобы хотя бы этим средствами Он мог бы обуздать наглость этого вероломного народа и надеть узды на их богохульные языки.

Есть город, называемый Линном, известный своим благосостоянием и торговлей, в котором проживали многие представители этого народа, высокомерные от своей многочисленности, величины своих богатств и королевского покровительства. И здесь, как мы слышали, впервые произошло возмущение против них, которое случилось по такому поводу.

Случилось так, что некий их человек из своего суеверия обратился к христовой вере, и жаждя его крови, как дезертира и отступника, они искали шанса осуществить свое злобное намерение, и однажды, они взяли свое оружие и напали на него, когда тот проходил мимо, но он нашел убежище в близлежащей церкви. Несмотря на это, разбушевавшиеся евреи не успокоились, но с упорной яростью и неистовством стали штурмовать эту церковь, чтобы выломать двери и вытащить для убийства беглеца наружу. Те, кто находились внутри церкви, подняли громкий крик, и громкие голоса требовали "Помогите христианам!" Крики и слухи воспламенили христианское население и собрали тех, кто находился по близости, а те, кто находился поодаль, узнав об этом, вооружились и побежали на помощь. Жители этого местечка из страха перед королем действовали вяло, но какие-то пришлые юноши, множество из которых находилось там проездом, отважно напали на тех гордых насильников. Вскоре евреи прекратили штурмовать церковь, и будучи не в состоянии противостоять нападению христиан, обратились в бегство, во время которого некоторые были убиты. На их дома напали христиане, они были разграблены, и наконец, сожжены в огне отмщения. Многие из них окропили своей кровью либо враждебный огонь, либо меч врага. На следующий день туда приехал некий еврей, который был знаменитым врачом, и к которому и из-за его искусства и из-за его достойного поведения христиане также относились с уважением и с дружелюбием. Но он, довольно неумеренно горюя об убийстве своих людей, и пророча месть за это, пробудил ярость, которая еще была жива. Вскоре христиане схватили его и сделали последней жертвой своего гнева против евреев. Пришлые юноши, нагрузившись добром, нашли свои суда и быстро отплыли, опасаясь, что их будут преследовать чиновники короля, а местные жители, когда их допрашивали по этому делу королевские чиновники, свалили всю вину на приезжих, которые уже уехали прочь.

Глава 8. О том, что было сделано против евреев в Стамфорде (Stamford) и об одном народном суеверии.

После этих событий, новая буря против евреев поднялась в Стамфорде. В этом месте, во время великого поста, проводились ярмарки, на которые стеклось множество молодых людей из разных графств, уже принявших знак Господа, и направлявшихся в Иерусалим. Они негодовали, что проживающие здесь враги креста Христова должны владеть столь великим богатством, тогда как сами они имеют столь мало для больших расходов в столь дальнем путешествии, и они решили, что должны изъять у евреев, как у неправедных собственников все то, что смогут использовать для неотложных нужд в предпринятом ими крестовом походе. Поэтому, полагая, что сослужат службу Христу, если нападут на врагов Его, чьим добром они жаждали завладеть, они смело обрушились на них, и при этом, никто из жителей того места, и никто из тех, кто пришел на ярмарку, не препятствовал им в этом, а некоторые даже и присоединились к ним. Несколько евреев было убито, а остальные, которым удалось с трудом бежать, укрылись в замке. Однако, их дома были разграблены, и было захвачено большое количество денег.

Грабители убежали вместе с плодами своих трудов, и никто, хотя бы только из желания поддержать общественный порядок, не спросил с них по поводу этого дела. Один из них, наихрабрейший юноша по имени Джон, который отправился в Хэмптон (Hampton), часть своих денег оставил у некого человека, и так как тот желал завладеть этими деньгами, был им же тайно убит, а его тело было выброшено ночью из города. Когда это случайно обнаружили какие-то люди, и об этом стало известно, жадный убийца тайком обратился в бегство. Вскоре после этого, одной старой женщине было видение, и после того как там появились какие-то иллюзии мнимых чудес, эти простые люди приписали убитому юноше достоинство и славу мученика и удостоили его могилу торжественной стражей. Воодушевленный его репутацией, безмозглый простой народ, который охватило странное рвение, сначала приходил из окрестностей, а потом начал стекаться и из разных графств, желая или явиться свидетелем чудес нового мученика, или желая получить его покровительство, и никто не пришел на его могилу с пустыми руками. Люди благоразумные на это смеялись, но для духовенства это было удобным случаем для извлечения выгоды из этого суеверия. Вопрос был доложен епископу, мужу высокого достоинства. Сильный духом, он прибыл на место и высмеял знаки уважения этому ложному мученику, которые были устроены заботой либо простоты, либо жадности, и своей властью понтифика и под страхом анафемы он запретил суеверное почитание этого мертвеца. Так, благодаря благочестивой и действенной заботе доброго пастыря, вся эта деятельность духовного обмана была прекращена и исчезла прочь.

Глава 9. О том, что перенесли евреи Линкольна и Йорка.

Народ Линкольна, услышав о том, что делают с евреями, увидел в этом шанс и вдохновился примером, полагая, что и он мог бы предпринять что-либо подобное. И когда люди собрались вместе, их внезапно охватило волнение против евреев, которые проживали там вместе с ними. Но те, прослышав об угрозах, либо об уничтожении своих людей в различных местах, вели себя очень осторожно, и после того, как некоторые из них оказались в опасности, они быстро переехали вместе со своими деньгами в королевскую крепость. Так это небольшое волнение быстро успокоилось.

Однако, народ Йорка, ни из страха перед наихрабрейшим государем, ни из-за действенности закона, ни из благоразумия, ни из гуманности не охранил себя от того, чтобы пресытиться яростью в общем деле уничтожения своих вероломных сограждан и всей их расы в этом городе. Поскольку это событие является наиболее достойным воспоминания, то об этом следует рассказать потомству в подробном повествовании.

Как я упоминал выше, из евреев Йорка главными были Бенедикт и Иешуа, люди богатые и дававшие деньги в рост и вдаль и вширь. Кроме того, в центре города, они с большими расходами построили наиобширнейшие дома, которые мог ли бы сравниться с королевскими дворцами, и там они проживали среди почти королевского изобилия и роскоши, подобно двум государям своего собственного народа и подобно тиранам над христианами, жестоко тиранствуя тех, кого они угнетали своим ростовщичеством. Когда они были в Лондоне, на торжествах королевской коронации, Бенедикт (как уже упоминалось), по Божьему приговору, испытал самый жалкий конец своей, казалось, проклятой судьбы. Но Иешуа, которому в то время с трудом удалось спастись от опасности, вернулся в Йорк. Теперь, хотя король, после смуты в Лондоне, издал закон о мире для евреев и проявлял к ним по древнему обычаю добрые намерения по всей Англии, все же, позднее, когда король уехал за море, многие люди в графстве Йорк приняли совместную клятву против евреев, будучи неспособны сносить их богатство, пока они сами пребывают в нужде, и не испытывая никакого угрызения христианской совести, ради желания пограбить, жаждали пролить их кровь. Те, кто подвиг их на это чрезмерное предприятие, были определенными особами высшего ранга, которые задолжали большие суммы денег этим нечестивым ростовщикам. Некоторые из них, которые заложили им под полученные деньги свои собственные владения, были угнетены великой бедностью, а другие, на ком висели обязательства, проценты или сам долг, были угнетены сборщиками налогов, поскольку те должны были удовлетворить ростовщиков, имевших деловые отношения с королем. Еще, некоторые из тех, кто принял знак Господа, и теперь готовились к отъезду в Иерусалим, могли бы более легко добиться помощи для издержек похода, предпринимаемого ради Господа, если бы разграбили Его врагов, поскольку они имели очень мало оснований опасаться, что какие-либо вопросы возникнут по этому поводу после того, как они отправятся в этот поход.

Поздно ночью немалая часть города была охвачена огнем пожара, который то ли возник случайно, или скорее (как полагали) был разожжен заговорщиками. Так, что пока горожане были заняты в своих собственных домах, опасаясь пожара, некому было мешать грабителям. Вооруженная банда заговорщиков, с железными инструментами приспособленными для этой цели, с великим неистовством, взломала дом вышеупомянутого Бенедикта, который столь несчастно умер в Лондоне (как упоминалось выше). В этом доме проживали его жена, и сыновья, и многие другие, и после того, как все они были там убиты, они подожгли крышу, и пока огонь мрачно набирал силу, они унесли все добро и оставили дом в огне пожара. Таким образом, пользуясь темнотой и хорошо нагрузившись, мародеры удалились в свое тайное убежище. Евреи, пораженные ужасом при таком событии, и особенно, Иешуа, который был более известен, чем остальные, горячо убеждали правителя королевского замка и добились его содействия. Они отнесли туда большие суммы своих денег, как будто бы они были королевскими казначеями, и кроме того, они получили надежную охрану ради собственной безопасности.

Спустя несколько дней, те же ночные грабители вернулись с еще большей уверенностью и свирепостью, и когда к ним присоединилось множество других людей, то они яростно напали на дом Иешуа, который по своей величественности и прочности строений, можно было назвать равным замку немалой величины. Наконец, они взяли его, и разграбив, предали огню, тогда как все люди, которым не посчастливилось находиться в это время в доме, погибли, либо от меча, либо от пламени. Однако, сам Иешуа предусмотрительно предвидевший такое несчастье, незадолго до этого ушел в замок, вместе с женой и сыновьями. Таким же образом поступали и остальные евреи, очень немногие оставались за стенами, чтобы сделаться жертвами. После того, как грабители удрали с добычей, приобретенной столь дерзким способом, то когда наступило утро, туда ринулась разношерстная толпа, и вынесла всевозможные вещи, и домашнюю мебель всякого рода — все то, что осталось после грабителей и огня. После этого, те, кто до этого относился к евреям с ненавистью, объединился с заговорщиками, и не уважая силу закона, открыто и с необузданной распущенностью они стали свирепствовать против них. И что, не вязалось с их сущностью, они давали всем, кого смогли найти вне замка возможность либо принять святое крещение, либо умереть. Наконец, некоторые из тех, кто был крещен соединились с христианами, но они только притворялись обращенными для того, чтобы избежать смерти, но другие — те кто отказался, даже для вида, принять таинство жизни, были немилосердно убиты.

Пока происходили такие события, множество тех людей, которые бежали в замок, казалось, находись в безопасности. Однако, управляющему замком случилось покинуть его по каким-то делам, а когда он захотел войти в замок вновь, то множество народа, находившееся внутри, и их часовые не позволили ему этого сделать, так как они не знали, могут ли на него положиться, если, быть может, его верность им поколеблется, или если он будет подкуплен – ведь он мог бы, сперва получив с них все за предоставленную защиту, затем выдать их врагам. Однако, он немедленно отправился к правителю графства, который случайно оказался там по королевским делам с большим отрядом рыцарей шерифа, и пожаловался ему, что его обманули евреи, захватив вверенный ему замок. Правитель рассердился и возгнедовал на евреев, в то время как зачинщики заговора, продолжали разжигать его гнев. Они утверждали, что робкая предосторожность тех несчастных негодяев была ни чем иным, как гордым занятием королевского замка, что само по себе очень бесчестит милорда короля. Поскольку множество людей предлагало атаковать этих неверных всеми возможными способами, и отбить у них королевский замок, правитель отдал приказ, что люди должны быть собраны, а замок должен быть атакован. Неотвратимое слово пошло дальше, ревность христиан была разбужена, и огромные банды вооруженных людей, не только жалкого сброда, но людей графства, собрались вокруг замка.

Тогда правитель начал сожалеть о своем приказе, который уже отдал, и тщетно пытался, его отозвать, и хотел, но слишком поздно, запретить штурм. Но у него не было власти, ни силой убеждения, ни силой принуждения, изменить охватившее теперь людей умонастроение, ни отвратить их от осуществления их замысла. Городская знать и наиболее видные горожане, чувствуя опасность от этого волнения, осторожно уклонились присоединиться к такому бунту, но все сословие работников и все молодые люди города, вместе с огромной толпой сельского народа и немалым числом вооруженных людей, помогали им с такой готовностью и так продвигали вперед кровавое дело, как будто бы, каждый имел тут личный интерес, и который лично для него был очень большим. Присутствовало также много людей из духовенства, и среди них был некий отшельник, который казался более пылким, чем остальные. Одинаковое рвение воспламенило всех. Полагая, что они сослужат великую службу Богу, если уничтожат расу бунтовщиков против Христа, в то же время, в своем слепом непонимании они извратили слова Давида, когда тот обращался со словами к Господу в лице Заступника: "Бог даст мне смотреть на врагов моих. Не умерщвляй их, чтобы не забыл их народ мой" (Псалтырь, 58, 11-12). Действительно, вероломным евреям, что распяли Господа Иисуса Христа, позволялось жить среди христиан из-за того же представления христиан о целесообразности, что приводит к тому, что в христовых церквях рисуют знак креста Господа, а именно, для того, чтобы среди всех правоверных увековечить высокую благодарную память о страстях Господних. И раз в евреях мы ненавидим тот их нечестивый поступок, то тем самым, священным образом, мы с должной преданностью почитаем Божественное величие. Таким образом, евреи должны жить среди христиан только для нашей собственной пользы, но из-за их собственного беззакония они должны жить в рабстве. Евреи, что жили в Англии при короле Генрихе II, нелепым образом стали более счастливыми и выдающимися, чем христиане, и из-за своего великого богатства неблагоразумно вознеслись над христианами и причинили последним много страданий. По этой причине, в дни нового короля, по суду Божьему, они подвергли опасности свои жизни — те жизни, которыми они владели благодаря Его милосердию, и все же, в Его замечательном суде, те люди, что своим внезапным возмущением навлекли на них смертоубийство, некоим образом не могут быть оправданы.

Глава 10. Об уничтожении евреев в Йорке.

Таким образом, евреи были осаждены в королевском замке, и несомненно, что из-за недостатка продовольствия они были бы вынуждены сдаться, даже если бы их никто и не атаковал бы извне – ведь они не имели оружия ни для своей собственной защиты, ни для отражения врага. Тем не менее, они оборонялись от осаждающих одними только камнями, которые добывали себе из внутренних стен. Замок активно осаждался в течении нескольких дней, и наконец, были подготовлены и были установлены осадные машины. Тот отшельник из ордена премонстрантов, о котором я упоминал, более, чем кто-либо другой способствовал этому роковому делу.

Разбуженный слухом, он пришел в город, и в своем белом одеянии усердствовал среди осаждающих, часто громко восклицая "Низвергните врагов Христа!", и воодушевлял воинов примером своего участия. И о нем говорили, что поскольку он был священником, то во время дней осады, до того, как началась кровавая работа, он по утром служил мессу, принося бескровную Жертву. В своей душевной слепоте, он до такой степени сам себя убедил, что считал делом религии убедить в этом и других. И когда машины стали выдвигаться вперед, он с жаром, изо всех своих сил, помогал в этом. Когда они достигли своего места, то неосторожно приблизившись к стене, он не заметил падающий сверху большой камень и был им поражен. Он упал лицом вперед, и когда его подняли, то уже испустил дух. Этим было показано, что либо по причине его деятельности, либо из-за его ордена, но только над ним одним свершился великий суд — ведь он был единственным из наших людей, которому не повезло умереть там. Машины были установлены, захват замка был неминуем, и не было сомнений, что для осажденных пришел роковой час. В течении последовавшей ночи осаждающие отдыхали, радуясь верности своей близкой победы. Но евреи, сильные и не сломленные среди своего отчаянного положения, едва ли имели много возможностей для отдыха и обсуждали друг с другом, что можно сделать в таком положении.

Среди них был некий старец, самый знаменитый знаток закона, согласного еврейскому писанию, который приехал из заморских стран, чтобы, как говорили, учить евреев в Англии. Этот человек пользовался у них всеобщим уважением, и все слушались его, как будто бы он был одним из пророков. Поэтому, когда в таком положении спросили его совета, то он ответил: "Бог, которому не мы должны говорить "Почто Ты сделал так?" приказывает нам теперь умереть ради Его закона, и поскольку наша смерть, как вы видите, стоит на пороге, то для того, чтобы отдалить ее, вы можете подумать о том, чтобы оставить Святой Закон ради короткого мига этой жизни и выбрать то, что для добрых и мужественных умов хуже самой плохой смерти, а именно, чтобы жить в величайшем позоре, как отступники, по милости наших нечестивых врагов. Но мы должны предпочесть славную смерть позорной жизни и, очевидно, что мы должны выбрать самый легкий способ умереть — поскольку если мы попадем в руки врагов, то мы умрем, доставляя им удовольствие и среди их глумления. Поэтому, пусть мы по собственной воле и с благоговением, нашими собственными руками, отдадим Ему ту жизнь, что дал нам Создатель, раз теперь Он ее требует, и пусть мы не будем ждать помощи от жестоких врагов, чтобы они дал Ему, то что Он требует. В этом, воистину, многие наши люди известны тем, что вели себя достохвальным образом при внезапных несчастьях, подавая нам пример того, какой выбор нам более всего подходит". Когда он сказал так, то многие приняли роковой совет, но для других это показалось слишком тяжелым.

Тогда старец сказал: "Пусть те, кому неприятен этот добрый и благочестивый совет сядут отдельно, отрезанные от этого священного отряда. Что до нас, то во имя Закона наших отцов, эта преходящая жизнь стала нам уже омерзительной". Тогда, многие отошли прочь, предпочитая испытать милосердие своих врагов, чем умереть таким образом вместе со своими друзьями. Вскоре после этого, по предложению этого безумного старика, чтобы не дать врагам обогатиться их добром, их драгоценные ткани были на виду у всех преданы огню, а их самые ценные сосуды и другие предметы, которые не могли погибнуть в огне, были искусным образом испорчены, чтобы не быть вновь используемыми тем, что брошены в то место, о котором я стыжусь говорить. Когда это было сделано, была подожжена крыша, таким образом, чтобы совершить ужасное дело (сами-то они готовили свои шеи для ножа) — чтобы огонь, охватывая твердое дерево, смог медленно набрать силу, и таким образом лишить жизни даже и тех, кто отстал от остальных из-за своей любви к жизни. Затем, по указанию этого человека, что состарился в злые дни, было решено, что мужчины, чей характер более тверд должны убить своих жен и детей, так что нечестивейший Иешуа очень острым ножом перерезал горло своей возлюбленной жены Анны и не пощадил даже своих собственных детей. Когда это было сделано и другими мужчинами, этот распроклятый старик перерезал горло Иешуа, поскольку он был более благородным, чем другие. Когда все были убиты, вместе с вождем преступления, огонь, который, как говорилось, они зажгли, когда готовились умереть, начал сжигать внутренности замка. Однако, те, кто выбрал жизнь, как только могли боролись с огнем, разожженным их же людьми, чтобы и они, хотя бы и против своей воли, смогли бы умереть вместе с ними, и они отгородились в некоторых отдаленных уголках замка, в которых меньше страдали от огня. Эта неразумная ярость разумными средствами против самих себя воистину удивительна, но если кто читал "Историю Иудейской войны" Иосифа (Флавия) достаточно хорошо понимает безумство такого рода, являющееся следствием их древнего суеверия, которое дожило до наших времен, и которое проявляется всякий раз, когда на них обрушивается тяжелейшее бедствие.

Утром, когда огромное множество народа собралось штурмовать замок, то оно нашло несчастных евреев, которые выжили только благодаря тому, что взобрались на зубцы крепостной стены и которые возвестили печальным голосом о резне, происшедшей ночью с их людьми. И предоставляя видимое свидетельство этой великой жертвы, они бросали мертвые тела через стену и кричали при этом: "Вот тела тех несчастных, кто в безумной ярости навлек на себя смерть, и уже умирая, распространил огонь внутри замка, чтобы сжечь и нас, живьем, поскольку мы отказались поступить таким же образом. Но мы выбрали себе участь отдаться на милость христиан, и Бог сохранил нас от ярости наших братьев и от гибели в огне с тем, чтобы мы приняли вашу веру, поскольку в нашем несчастии мы обрели понимание и знание истинности Христа. Поэтому, мы молим вас о милосердии, ведь мы готовы выполнить то, что вы обычно требуете — очиститься святым крещением, отбросить наши древние обряды и объединиться с церковью Христовой. Поэтому примите же нас как братьев, а не как врагов, и пусть мы будем жить с вами в одной вере и в мире Христа". Пока они говорили такое со слезами на глазах, многих наши люди смотрели с огромным ужасом и удивлением на безумство умерших и с жалостью — на выживших. Но предводителей заговорщиков, среди которых был некий Ричард, справедливо прозванный Мэлбестом (Жестокий Зверь), бывший самым смелым из них, не коснулась жалость к этим несчастным. Они обманчиво обратились к ним с добрыми словами и торжественно обещали покровительство, на которое те надеялись, только чтобы они не опасались выйти наружу. Но как только они вышли, эти жестокие меченосцы схватили их как врагов и перебили их среди непрерывных криков о желании принять Христово крещение.

В отношении этих людей, что с дикой свирепостью были забиты как скот, я без колебаний буду утверждать, что если в их просьбе о крещении не было обмана, то они были крещены своей собственной кровью и не были нисколько обмануты относительно действенности его силы. Но искали ли они святую купель притворно или непритворно, жестокость этих убийц следует ненавидеть. Их первое преступление, несомненно, было в том, что они проливали человеческую кровь, словно воду, без всякого законного основания. Их второе преступление состояло в том, что они действовали таким варварским образом не из желания правосудия, а из-за тьмы своего преступного замысла. Третье было в том, что они лишили милости Христа тех, кто просил о нем. И четвертое — в том, что они солгали тем несчастным, чтобы обманом выманить их для убийства.

Когда резня завершилась, заговорщики сразу отправились в кафедральный собор и яростными криками и жестами заставили испуганных церковных старост выдать им долговые расписки, которыми были связаны христиане, и которые были положены туда на хранение теми евреями, что были откупщиками королевских доходов. Получив эти свидетельства отвратительной алчности, они торжественно предали их огню прямо посреди церкви, и таким образом, освободились сами и освободили многих других от их обязательств. После того, как эти вещи были сделаны, те из заговорщиков, кто принял знак Господа, отправились в свой поход, прежде, чем могло быть начато какое-нибудь расследование, но остальные остались в графстве, предчувствую следствие. Эти события в Йорке произошли во время Страстей Господа нашего, а именно в день накануне Вербного Воскресенья (17 марта).

Глава 11. О королевском гневе на убийц евреев.

О событиях в Йорке было быстро доложено королю, который находился за морем, и который, после волнений в Лондоне, пожаловал евреям мир и охраняемую законом безопасность в пределах своего королевства. Он был разгневал и разъярен не только по причине ущерба своему королевскому величеству, но из-за огромного ущерба для своих доходов — поскольку евреи, которые являлись королевскими откупщиками, владели состоянием принадлежащем казне. Королевскому канцлеру и хранителю королевства, епископу Илийскому, немедленно были даны полномочия, предписывающие наложить заслуженное наказание на виновников этого дерзкого преступления. Епископ, человек жестокого нрава и жаждущий славы, примерно во время празднования Вознесения Господня (3 мая) подошел с войском к Йорку и учинил горожанам самый строгий допрос. Однако, главные зачинщики мятежа бежали в Шотландию, а горожане стойко отрицали всякое участие в смуте, в которой они и сами пострадали, и которая возникла ни по их желанию, ни по их совету, и проходила без их участия. И они заявили, что малое число их было неспособно сдержать необузданную ярость той неуправляемой толпы. В конце концов, канцлер принял решение: вместо серьезного наказания наложить денежные штрафы на каждого человека в соответствии с его состоянием, в то время как разношерстное и бесчисленное множество народа, чье неуемное рвение и стало основной причиной ужасного восстания, никоим образом было невозможно подвергнуть суду или наказать. Затем канцлер удалил человека, который распоряжался графством и поскольку он не смог лучше выполнить предписание короля и более действенно свершить правосудие, то вернулся назад, не пролив крови, и до сего дня еще никто не был осужден и не был наказан за эту резню евреев.

Глава 12. О том, как короли прибыли на Сицилию, и как король Англии штурмовал Мессину.

Следующим летом, в году 1190 от разрешения Девы, славные короли Франции и Англии начали свое путешествие в Иерусалим и после должных приготовлений, и имея при себе большие армии, встретились в Марселе. После необходимой остановки, король Франции осенью первым со своими войсками поднял паруса и, избежав штормов, прибыл на Сицилию. Но король Англии, после отъезда короля Франции, еще несколько дней оставался в Марселе. Наконец, флот поднял якоря и вместе с армией под его командованием, он отважился пуститься морем, и с попутными ветрами достиг того же острова. Тот, кто приплыл в прославленнейший город Мессину первым, был принят жителями с такой радостью, что решил там и зазимовать, а тот, кто приплыл вслед за ним, после высадки своих войск, также пожелал провести зиму в том же месте, сообща, поскольку размеры города были достаточны и там имелись удобства всех видов. Поэтому, с этой целью, он послал нескольких своих людей вперед, но горожане, уже довольствовались пребыванием среди них одного короля и отказываясь обременять себя обустройством двух великих суверенов, с оскорблениями выгнали из города тех, кто был послан вперед, и в суматохе нескольких из них убили. На это король Англии пришел в ярость и решил, что должен потребовать удовлетворения от людей Мессины за причиненный ему ущерб. Но те, сознавая свою собственную силу и полагаясь на помощь своих благородных гостей, гордо отклонили требование, о каком бы то ни было удовлетворении.

При таком оскорблении храбрый монарх воспламенился желанием отомстить и приказал своим войскам вооружиться и напасть на город. В этом деле он побуждал людей идти вперед не только своим приказом, но и своим собственным примером, и хотя город некоторое время отважно защищался горожанами, а также и французами, все же он, в конце концов, своей мощью, ворвался в него. После того, как он вступил в город победителем, потеряв немного своих людей, он, видимо, стал умереннее в своем желании мести и успокоил свой гнев, получив удовольствие от своей славы триумфатора. Поэтому, будучи умиротворенным запоздалым удовлетворением со стороны горожан и тем, уважением, которое к себе внушил, он ограничил свою пылкость и воздержался от выполнения своих угроз. Вскоре после этого, из уважения к королю Франции он вышел из города, который охотно предоставил ему и его армии. Он построил укрепление по ту сторону городских стен и устроил там лагерь, в котором провел зиму вместе со своими войсками среди всевозможного изобилия. Однако, король Франции отнесся к штурму приютившего его города как к оскорблению самому себе, и оставив без внимания предоставление ему преимущественного права на гостеприимство, которым он наслаждался, затаил непримиримую злобу против короля Англии, проникшую даже в самую сущность его костей. Хотя до поры это и скрывалось, но проявилось в свое время, и как будет рассказано в надлежащем месте, стало явным всему миру.

Пока короли проводили таким образом зиму в Сицилии, огромные отряды войск, что собрались из разных стран под знаменем Господа, проводили зиму в Далмации, Истрии и Венеции и с рвением ожидали прихода весны.

Глава 13. О немецком походе и о смерти императора.

Тем временем, Фридрих, император Германии, в предыдущем году (а именно в 1189 от разрешения Девы), со своим сыном, герцогом Швабским, и войсками из Германии, уже начал, как о том говорилось выше, свой поход к Иерусалиму. По причине многочисленных препятствий, он вел свою армию через верхние страны не спеша. Пройдя Паннонию, он вступил во владения императора Константинополя, поскольку желал получить расположение этого христианского монарха для своего похода, который был наиважнейшим делом для христиан. Но он нашел его немногим лучше самого Саладина. Ведь этот грек (ведь хотя греки и являются христианами, но известно, что они ненавидят латинян, не меньше, нет, даже более злобно, чем сарацин) — этот грек, говорю я, после взятия Иерусалима, как говорили, заключил договор с Саладином — этим самым диким врагом имени христианина, обещая, что на суше и на море, он запретит в своих владениях проход латинян в Сирию. Поэтому, когда латинский император, через своих посланников, обращался к греческому императору, как христианин к другому христианину, как Израиль при Моисее обращался в древние времена к Сигону, царю Аморитян: "Позволь мне пройти землею твоею, не будем заходить в поля и виноградники, ...а пойдем путем царским, доколе не перейдем пределов твоих" (Числ, 21, 22), то этот грек, походя в этом отношении на нечестивого царя и будучи более преданным Саладину, нежели Христу, не желал позволить христианской армии даже пройти через свои земли. На что латинский император сказал своим людям: "Мы идем на Саладина, врага Христа, и вот, смотрите — один равен другому, или этот даже хуже, чем Саладин, ибо он открыто встает на пути тех, кто ревностен во Христе. И раз мы не можем ничего больше поделать, то пусть мы обратим против него то свое оружие, что мы готовили для Саладина, и проложим себе дорогу мечом". Это всем понравилось, и они вошли на земли, управляемые Константинополем, как враги и храбро штурмовали наиблагороднейший город Фессалоники, который и взяли, и приведя под свою власть прилегающую провинцию, они решили там зазимовать.

Я определенно, никоим образом, не считаю, что нападение на христиан можно одобрить, особенно, если оно сделано христианами, поднявшими оружие против язычников, хотя бы те христиане и действовали образом, весьма далеким от братского, но с другой стороны, было неправильно и то, что те христиане отказали в безопасном проходе другим христианам. В конце концов, это подтверждается и примерами древних, и примерами из Святого Писания. Народ Израиля под водительством Моисея, на свою просьбу к царю аморитян о свободном проходе (о чем я говорил выше) получил отпор, и по приказу Господа, напал на него и овладел его землями. Возможно, наш император и его люди, имели в виду этот прецедент, когда вторглись на земли императора греческого, так как в проходе им было отказано, тогда как он, как я думаю, они должны были принять во внимание другой прецедент. Ведь написано: "Моисей послал послов к царю Эдома, сказать: так говорит брат твой Израиль: ты знаешь все трудности, которые постигли нас. ... Позволь нам пройти землею твоею: мы не пойдем по полям и по виноградникам, ... но пойдем дорогою царскою, не своротим ни направо, ни налево, доколе не перейдем пределов твоих. Но Эдом сказал ему: не проходи через меня, ...И сказали ему сыны Израилевы: мы пойдем большою дорогою и если будем пить твою воду, я и скот мой, то буду платить за нее, только ногами моими пройду, что ничего не стоит. Но он сказал: не проходи. .... и Израиль пошел в сторону от него". (Числ, 20, 14-21)

Смотрите — дети Израиля, идущие под водительством своего великого пророка Моисея, дважды получали отказ от своих собратьев, детей Исава, на свою весьма умеренную просьбу об одном лишь проходе, и все же они не дали ход своей мести в ответ на полученное от братьев оскорбление и не стали прокладывать себе путь мечом, но мудро обошли своих неблагодарных собратьев, как будто бы они не помнили про нанесенных им ущерб. Но позже, при сходных обстоятельствах, они столкнулись с отказом со стороны одних аморитян, которые не относились к расе Авраама, и по приказу и при помощи Господа, они бросились немедленно мстить. Поэтому, христианский император поступил бы более мудро, и это ясно показало произошедшее затем событие, если бы повернул прочь от императора, который, хотя и был негостеприимен, но все же являлся христианином, и поискал бы другой путь в Сирию, хотя бы и требующий больших усилий и больших расходов.

Однако, греческий император, увидел, что против него латинянами не было предпринято ни малейшего враждебного поступка и лишь слегка вкусив от их свирепости, догадался, что может последовать и худшее, если он ничего не предпримет. Поэтому, он заключил с императором договор, предоставил требуемый проход и по справедливости сделал возмещение расходов, понесенных из-за задержки, возникшей, когда он отказывался их пропускать. Тогда латинский император со своей армией прошел Константинополь и благополучно переправился через залив, который зовется "рукавом Святого Георгия".

После своего прибытии в Малую Азию, часть которой управляется Константинополем, а остальная — султаном Икония, он, благодаря своим мощным деяниям, вскоре стал страшен этому султану и туркам. Когда он стал проходить по его землям, этот султан, хотя и был весьма великим и могущественным, решил уничтожить угрожавшую ему силу в большей степени с помощью хитрости, нежели в открытом испытании сил, и лукаво притворяясь, он вел переговоры с императором по поводу принятия христианской веры. И благодаря благочестивой простоте доверчивых крестоносцев, он задерживал их продвижение, часто присылая посланников и ведя долгие обсуждения. После того, как такая хитрость этого язычника некоторое время поводила наших людей в заблуждении, христианская армия взяла город Иконий, который был очень большим и очень богатым для грабежа. Вскоре после этого, по усмотрению императора, армия была разделена на 2 части и расположилась в 2 лагерях, отделенных друг от друга рекой. Предоставив командование одной армией своему сыну, герцогу швабскому, император посвятил все свое внимание другой части. После чего, внезапно, по неисповедимым путям Господним, из-за прискорбной случайности, которую никто не мог предвидеть, мир лишился мужа такой великой славы. Император, захотев навестить и переговорить со своим сыном, находившемся на другом берегу реки, сел на коня и вместе с несколькими сопровождающими лицами решил переправиться через поток вброд. Его спутники стали отговаривать его от этого решения, поскольку человеку его положения не пристало опрометчиво вверять себя неизвестному течению. Однако, ведомый своей судьбой, он к ним не прислушался, и забыв о своем имперском достоинстве, пришпорил коня и прыгнул вперед в поток, который казался ему не стоящим внимания из-за своей обманчивой мелководности. И пока его спутники смотрели на это, неспособные ему помочь, он уже в один миг утонул.

Некоторые, однако, говорят, что он неосторожно вошел в реку в горячую пору, желая либо остыть, либо искупаться, и был внезапно поглощен волнами, которые не проявили никакого уважения к имперскому достоинству. Какой бы из этих рассказов не был бы правдивым, очевидно, что он вошел в воды этого мелководного потока, чтобы отдать ему свою душу. О, как глубоко правосудие Божие! Этот муж, столь великий, и который, захваченный своего рода Божественным пылом, оставил роскошь и богатства империи и подверг себя тысяче испытаний ради Христа – и даже он погиб из-за непредвиденной и ничтожной случайности. Однако, так было велико и так бросалось в глаза его прегрешение, что видимо, оно не могло быть искуплено среди льстивых речей империи, и посему, стало необходимым (ради того, чтобы позднее он не подвергся вечной каре), чтобы по милосердному Божественному приговору, он был более строго наказан в настоящей жизни. Ведь действительно, во времена почтенного папы Александра, он был главным поддерживателем пагубной схизмы, и средствами своей императорской власти, он долгое время нарушал мир в церкви. Однако, в конце концов, открыто уступив истине, он, тем не менее, находясь среди роскоши дворца, недостаточно сожалел о своем преступлении. Вот для того, чтобы из-за этого не нести горестные муки после смерти, или скорее для того, чтобы мучительность невзгоды внезапной кончины полностью стерла бы это зло — вот ради этого, как я полагаю, это и случилось, благодаря его исключительной преданности, из-за которой он ради Христа, оставил свое королевство и столкнулся с такими великими опасностями.

Христианская армия была так смущена и огорчена насильственной смертью императора, что потеряв весь свой дух, она казалось, было близка к тому, чтобы стать добычей своих диких врагов. Но проявив некоторую смелость, воины выразили преданность и готовность повиноваться герцогу швабскому, вместо его скончавшегося отца. Взяв с собой останки отца (которые, как говорили, были с трудом найдены и вытащены из воды спустя несколько дней после этого несчастного случая), он двинулся со своей армией вперед и столкнулся со множеством трудностей и сложностей. Наконец, эта огромная сила, в своем долгом и утомительном походе, постепенно уменьшалась и таяла в боях и болезнях, и в конце так утомилась и выбилась из сил из-за усталости и недостатка припасов, что не совершила ничего достопамятного, а ее несчастные остатки пришли в Палестину вместе с вышеупомянутым герцогом. После того, как кости его отца были, с должной торжественностью, захоронены в Тире, он присоединился со своим окружением к вооруженным силам христиан, что тогда осаждали Акру, где вскоре и умер от болезни. Такую судьбу, благодаря неисповедимым путям Божьим, испытал этот столь знаменитый поход императора Германии.

Глава 14. О дерзости и гордости канцлера после отъезда короля.

Теперь ход нашего повествования должен вернуться с Востока в наши Западные климаты, и рассказать о положении Англии во время отсутствия короля.

Когда Ричард отбывал в свой Восточный поход, то как я рассказал выше, он передал свою власть по управлению королевством, вместе с ее сухожилиями — я имею в виду королевскими крепостями — своему канцлеру, епископу Или. Этот прелат, который и по смелости и по своей изобретательности почти не знал себе равных, передал огромную сумму денег в Рим, прося при этом, чтобы его сделали представителем папского престола, а прося таким образом, он легко этого и добился. Хитро скрывая это обстоятельство, он, как бы по делам управления государством, созвал вместе епископов и ноблей королевства, и внезапно предъявил им возложенные на него полномочия легата, гордо продемонстрировал себя в качестве представителя святого престола. Хотя многое и были на это рассержены, но не имели средств противиться. Наконец, для того, чтобы выглядеть достигшим вершины власти, чтобы быть равно значительным в делах государства и церкви и чтобы огорчить своих соперников, он созвал в Лондоне общий собор Англии, проведенный в большом страхе, равно с большой помпой и тщеславием, под предлогом нужд религии и прикрываясь маской заботы о церковном благополучии, но на самом деле, только для того, чтобы продемонстрировать свою личную кичливую роскошь. Он делал это тем более уверенно, что тогда не было митрополитов, и он больше не боялся соперничества или негодования епископов против себя. Ведь престол Йорка был вакантен почти 10 лет, а новый архиепископ этого престола находился за границей, и из-за возникших препятствий, он оставил свое дело и даже был не способен получить соответствующее посвящение. Опять же, архиепископ Кентерберийский, который на основании прерогативы своего престола, был папским представителем в Англии, принял крест при короле Генрихе и после коронации Ричарда, во исполнение своего обета, оправился на Восток, и добравшись до Тира, ушел там из этой жизни, еще до прибытия туда королей.

Таким образом, канцлер, устраняя в больших и значительных для себя делах каждое препятствие для своего продвижения, полагаясь на свою двойную власть, легатскую и королевскую, господствовал с крайним высокомерием равно над духовенством и народом. И как было кем-то написано, он использовал обе своих руку как правые – осуществляя свои планы, он так делал дела, что использовал любую из этих ветвей власти, чтобы восполнить недостаток в другой. Поскольку, если его светская власть была недостаточной для принуждения или обуздания какого-нибудь могущественного мирянина, то он восполнял ее недостаток осуждением со стороны апостолического авторитета, но если вдруг кто-нибудь из духовенства сопротивлялся его воле, то он, не сомневаясь, сокрушал такого, тщетно пытающегося защитить себя ссылкой на канон, мощью своего светского оружия. Не было никого, кто бы смог скрыться от его гнева, поскольку миряне должны были бояться розги или меча апостолической власти, а духовенство никоим образом не могло защитить себя, ни найти какого-нибудь щита против его королевского достоинства. Наконец, гордясь своей властью сверх всякой меры, и желая, чтобы митрополичьи церкви, все же попробовавшие смеяться над его властью, смогли бы почувствовали последствия этого, он обратился к тому тому, чтобы стать внушить страх обеим из них.

Сначала, он предпринял поездку в Йорк, к выбранному епископу которого он был наиболее недружественно расположен и послал туда приказ, с угрозами клиру этой церкви, чтобы они встретили его с должной торжественностью, как легата святого престола. Те сочли необходимым обжаловать это, однако он не оказал никакого уважения этой апелляции к высшей власти, но дал жалобщикам выбор либо исполнять приказы, либо быть заключенными в королевскую тюрьму, как виновные в измене. Вследствие этого запугивания, они повиновались, и даже не осмеливались шептаться против него. Они скрывали свое горе и оказали ему, будто триумфатору, весь почет и честь, которые он требовал. Однако, предстоятель этой церкви, чтобы не быть зрителем того, что могло потрясти его чувства, только что перед этим ушел прочь. Узнав об этом и разгневавшись по поводу его отсутствия, как будто бы тот был бунтовщиком, он, в своей непримиримой ярости, ограбил его, руками своих приближенных лишив всего имущества. Ограбив архиепископство и поместив его доходы в свою казну, этот благородный герой продолжил свой путь, и вскоре, поскольку больше никто не осмеливался выступать против него, он потребовал такого же триумфа от церкви Кентербери. Таким образом, оскорбив оба митрополичьих престола, он воспользовался ими, чтобы доставить себе удовольствие.

Наконец, миряне стали в это время относится к нему как к королю, и больше чем к королю Англии, а духовенство — как к папе и больше, чем к папе, и действительно, все они страдали от невыносимого тирана. Поскольку от принятия им своей двойной власти, он принял и двойную тиранию, и воздерживался только в отношении своих сообщников и подчиненных, а ко всем остальным он был равно безжалостен, и даже не из-за простого желания денег, а ради удовольствия господствовать. Его пышность почти во всем превосходила королевскую. В подражание восточным государям, чтобы обеспечить постоянную стражу, он желал иметь охранников около своей палаты. Его выезды сопровождались тысячью и даже более лошадей. Под предлогом своих полномочий легата он вымогал обязанность оказывать гостеприимство во всех монастырях по всей Англии, и с тех, что были слишком малы, чтобы выдержать бремя его приезда, он вымогал определенные суммы, а именно, 8 или 5 марок, которыми они откупались от бремени принимать его. Что же касается больших, то он сжирал их подобно саранче. Его доходы от епископства Илийского, как известно, являлись вполне достаточными, но куда им было до того, чтобы удовлетворить неумеренное расточительство своего епископа? Расточая свои доходы, он истощил не только королевскую казну, но все то, что он, любыми средствами, либо сам, либо с помощью своих клевретами, сумел изъять с королевства, с монастырей и церквей. Скорее для разрушения, нежели для защиты, он назначил к качестве правителей в каждую провинцию самых гнусных слуг своей жадности, которые не щадили ни клирика, ни мирянина, ни монаха, и не оказывали им никакого уважения, если они сталкивались с интересами канцлера. Хотя он так и назывался — епископом, но по правде, в нем было мало чего от епископа, а вот в качестве канцлера он был печально известен и внушал ужас всей Англии.

Кроме того, он предписал, чтобы правители провинций, для того, чтобы внушить благоговение их обитателям, под предлогом общественной безопасности — будто бы для того, чтобы отразить или сдержать дерзость разбойников, должны иметь под своим началом постоянно бывшие наготове вооруженные отряды диких варваров, чьи беззакония и ничем не сдерживаемое насилие привели к неисчислимым и разнообразным актам произвола в различных графствах. Действительно, поскольку он не мог вверить себя знати королевства, которая ненавидела его дерзость и гордость, он был достаточно осторожен, чтобы привлечь к себе ряд могущественных и знатных людей, тем, что устроил их браки. Поскольку, какой достойный человек, будучи неженатым или желающий обеспечить женой своего сына или племянника, смог бы в то время отказаться от предложения одной из родственниц канцлера (которых он во множестве для этой цели привез из Нормандии)? Ведь хотя он и мог беспокоиться по поводу чести такого союза, но также и надеялся на продвижение вверх. Когда, такими средствами, он связал себя союзами со многими ноблями, и запугиваниями, своей изобретательностью и обхаживанием либо подчинил, либо успокоил остальных, единственным предметом его опасений оставался королевский брат Джон, поскольку тот был не только гораздо могущественнее остальных, но и ожидалось, что он станет наследником королевства, если вдруг король не выживет среди своих трудов и рискованных свершений — ведь его возвращение было сомнительно, и по многим очень вероятным причинам, едва ли могло ожидаться.

Наконец, говорили, что он, для чтобы его власть не прекратилась в том случае, если король умрет за границей и, соответственно, трон унаследует Джон, решил обратиться за помощью к свой изобретательности, так чтобы Джон, хотя и будучи совершеннолетним, не наследовал бы своему брату, но чтобы он мог продлить время своей власти, выдвинув престолонаследника более нежного возраста. Посему, послав двух своих братьев к королю Шотландии, он потребовал, чтобы тот объединился с ним твердом союзе, чтобы поставить над английским королевством Артура Бретонского, племянника Ричарда, тем более, что наследование королевством принадлежало тому по праву, так как он был сыном старшего брата короля, Жоффруа. А случае возражений — говорить, что король, в письмах дошедших ему из Марселя или из Сицилии, сам назначил наследником королевства своего племянника Артура, на случай, если сам не сможет вернуться, и что он приказал, что королевство должно быть сохранено для него (а сейчас ему было едва больше 5 лет) до той поры, когда он достигнет зрелого возраста. Эта тайна, однако, поднимавшаяся только в перешептываниях этих двух могущественных людей, не долго оставалась скрыта от Джона. Осторожно скрывая до поры свой гнев, он мудро трудился над созданием своей собственной партии, собирая всех, на кого мог влиять, и отражая чужую интригу своей собственной.

Глава 15. О причинах, по которым король послал архиепископа Руанского из Сицилии в Англию.

Пока из-за властной наглости одного человека, Англии происходили такие вещи, полный отчет о них, благодаря преданности различных людей, дошел до ушей короля во время его пребывания на Сицилии. На это он немедленно послал в Англию архиепископа Руанского Уолтера, который зимовал там с ним, мужа благоразумного и скромного, назначив его, королевской властью, соправителем и коллегой канцлера в управлении всем, и строго приказал ему, чтобы в их правлении ничего не делалось бы без совпадения мнений их обоих. Он также послал с ним Гуго, по прозвищу Бардульф (Bardulf), мужа осторожного и видного, в качестве управляющего провинцией Йорк, которую брат канцлера варварским образом разграбил. Тем не менее, канцлер находившийся в расцвете своего власти, отнесся к королевскому предписанию с пренебрежением, утверждая, что он лучше знаком с намерениями короля, выраженными в тайно полученными им письмах, и к которым он обязан относиться с большим уважением, чем к каким-то бессмысленным голосам. И когда архиепископ упомянул о своем намерении совершить поездку в Кентербери, чтобы заполнить вакансию этой церкви, как это было поручено ему королем, канцлер, уже стремившийся к почету этого престола, быстро избавил его от забот по этому поводу, яростно угрожая, что тот быстро очень раскается, если попытается отправиться туда. Из-за этого архиепископ Руанский остался в Англии не у дел, а канцлер, не вынося коллеги в управлении государством, пожирал королевство подобно голодному дикому зверю. Однако, этот наинаглейший человек не долго осуществлял свою тиранию беспрепятственно, поскольку постепенно вокруг него возникали затруднения, главным образом, при содействии и при подстрекательстве королевского брата Джона, по причинам, упомянутым выше, но первое волнение против него произошло по следующей причине:

Глава 16. По какой причине Джон противостоял канцлеру.

Богатый дворянин Жерар де Камвий (Gerard de Camville) купил у короля за большую цену управление замком Линкольна, который принадлежал его жене по праву наследства, и купил также на определенный срок и управление прилегающей провинцией. Но пока король был занят в восточном походе, и едва ли кто-нибудь ожидал его возвращения, канцлер забрал под свою власть почти все королевские крепости по всей Англии и стремился заполучить также и замок Линкольна. Поэтому, найдя повод, реальный или вымышленный, он сначала лишил вышеупомянутого Жерара права управления провинцией, и вскоре после этого приказал ему оставить и крепость. Под давлением этой угрозы, тот отправился к Джону и полагаясь на его покровительство, отнесся к приказу с презрением. Разгневанный канцлер, намереваясь осадить замок, поспешно собрал армию из прилегающих провинций, но так как он подозревал многих знатных людей, и справедливо догадывался, что они больше склоняются к Джону, то он послал за иностранными войсками, прельстившихся величиной жалования. Однако, этот человек, гневаясь и злясь из-за задержки, не стал дожидаться их прибытия, а вступив с большими силами в город Линкольн, начал осаду замка и потратил много труда и денег для быстрой постройки осадных машин.

Пока он был так занят проведением осады, Джон со своими сторонниками, внезапно атаковал королевские крепости Ноттингем и Тикхилл (Tykehill), и найдя их скудно снабженными людьми и припасами, занял их за два дня. Затем, с возросшей уверенностью, он сказал надменному противнику, что тот должен либо снять осаду и уйти, либо немедленно подвергнуться его нападению. Канцлер, знал, что многие из ноблей, которые явно были на его стороне, тайно, в своих сердцах, благоприятствовали Джону, и в замешательстве удалился, а несколько дней спустя узнал, что сломан один из его рогов, а именно, его полномочия легата окончились в связи со смертью римского понтифика. Встревоженный этим, он через посредничество своих друзей, провел торжественную встречу с Джоном и заключил с ним мир на таких условиях, каких смог добиться. Однако, вскоре после этого, узнав, что иностранное оружие, за которым он послал, высадилось в Англии и приближается, он восстановил свою храбрость и разорвал договор, провозгласив, что либо он, либо Джон, должны быть изгнаны из Англии, полагая, что столь ограниченное пространство слишком мало, чтобы терпеть двух мужей, столь великих и столь высоких. Однако, в конце концов, между ними был заключен мир на новых условиях, поскольку, как говорили, он удовлетворил Джона тем, что отрекся от интересов Артура и дал гарантии, что если вдруг король не вернется из-за границы, то он вернет королевские крепости Джону, как законному наследнику. После этих сделок Джон какое-то время оставался спокойным, но канцлер продолжал следовать пути своей привычной гордости, не отказавшись от тирании, но подобно другому Ироду, он боялся одного Джона, и прислушиваясь к нему, неохотно делал многие вещи, хотя было и очевидно, что он прислушивается к нему со страхом.

Глава 17. О пленении архиепископа Йоркского и об изгнании канцлера.

Тем временем, Жоффруа, избранный архиепископ Йорка, находился за границей, и полностью изменив установленный порядок вещей, он еще до своего посвящения понтификом, попросил и получил от римского понтифика инсигнии митрополита, а именно паллий. Кроме того, после получения паллия, его посвящение было отложено на значительное время, так как этому, под различными предлогами, препятствовал ряд его врагов, и главным образом, вышеупомянутый канцлер. Тем не менее, благодаря настойчивости своего капеллана, Симона Апулийского, мужа благоразумного и ученого, он довел это дело до конца и получил буллу от наследовавшего Клименту папы Целестина к архиепископу Турскому, чтобы тот, если на это больше не будет никаких возражений, посвятил бы его. Он был формально посвящен в Туре в месяце августе, в году 1191 от разрешения Девы. Когда об этом стало известно его главному врагу, канцлеру, то он, с помощью своих клевретов, тиранически вторгся во владения архиепископа Йоркского, и за исключение того, что нельзя было унести, все остальное было унесено этим наглым жуликом, или вернее разбойником. Он также приказал тщательно охранять морские порты, чтобы архиепископ не смог беспрепятственно попасть в Англию или вступить в свою церковь. Но, тем не менее, он храбро прибыл сюда и высадился в Дувре, где, однако, столкнулся с большим штормом, чем тот, который он перенес в море. Здесь управляющий Дуврским замком, который был женат на сестре канцлера, запретил ему после высадки следовать дальше и со всей возможность скоростью поставил канцлера в известность о его прибытии. Никак не скрывая ярость своего раздражения, тот приказал полностью раздеть архиепископа и препроводить его в монастырь Дувра, где и предоставить ему временное жилье, заключив в замке. Когда прибыли присланные тираном чиновники, то они разграбили его повозки, багаж и все, что принадлежало ему или его клирикам. И найдя его самого в церкви, они не оказали никакого уважения ни его славному достоинству, ни святости места, но яростно оторвали его от святого алтаря и с бесчестием выволокли из здания, вместе с его клириками, и они заточили его в замке, и держали его как настоящего заключенного.

Известие об этом чудовищном преступлении распространилось быстро, пожалуй, оно бежало со скоростью ветра, и в короткое время о нем знали по всей Англии. Нобли негодовали на канцлера, простонародье его ненавидело, и все в короткое время объединились в отвращении к тирану. Джон был опечален по поводу пленения его брата и воспламенился наисправедливейшим желанием не только освободить, но также и отомстить за него. Для этого, он сделал приготовления, поспешно собрав войска со всех принадлежащих ему округов, а также призвал их значительное число и из Уэльса. К ним вскоре присоединился епископ Винчестера и многие бароны, некоторые графы и множество воинов. Никто не ожидал увидеть епископов Бата и Честера, принимающими участие в этом деле, поскольку незадолго до этого они были главными соратниками и сторонниками канцлера, но оскорбленные его властными манерами и необыкновенной гордостью, они вместе, или вернее, вперед остальных, подняли против него возмущение и словом и делом.

Однако, канцлер, доведший своим необузданным поведением раздражение до того, что против него разгорелся такой пожар, приказал освободить захваченного пленника. После освобождения тот приехал в Лондон и получил компенсацию за причиненный ему ущерб в виде обильных благодеяний и хороших должностей для различных людей. Но негодование, возникшее в умах прелатов и знати по поводу его задержания, не могло быть таким же образом смягчено его освобождением, и однажды разбуженное их возмущение, не могло успокоиться такого рода компенсацией, но желания и настроения всех объединившихся людей состояло в похвальном желании обломать рога этого носорога. Канцлер, будучи человеком крепкого и несгибаемого духа, и принужденный к действиям необходимостью, окружил себя армией своих друзей и иностранных воинов и расположился лагерем на равнине, недалеко от Виндзора, готовый встретить врагов, если они вдруг посчитают нужным выступить. Однако, встревожившись и испугавшись численности и уверенностью приближающейся армии, он начал отступать. Вскоре после этого, некоторые из ноблей, которые, казалось, были на его стороне, перешли на сторону Джона, и хотя он мог найти безопасное место отступления в близлежащую королевскую крепость Виндзор, все же, будучи смущенным, не знающим, что делать, и подвергаясь давлению врага с тыла, он бежал со всей своей партией в Лондон. Там, войдя в город, он скромно обратился к горожанам — к тем, кто незадолго до этого был для него предметом устрашения, — не покидать его в опасности. Но помня его прежнее высокомерие и жестокость, они предпочли выразить свою благосклонность Джону. Поэтому, разочарованный в своих надеждах, он сделал все, что ему оставалось сделать, и укрылся перед лицом приближающегося противника в королевской башне Тауэра, вместе со всеми своими сторонниками, которых было так много, что в ограниченном пространстве одной крепости их собственное множество наносило им больший ущерб, чем доблесть гневного врага. Внутренние помещения Тауэра тряслись под давлением укрывшейся там массы людей, чтобы вскоре извергнуть их из себя, вместо того, чтобы защитить тех, кого они соблазнили своей кажущейся надежностью. Наконец, после одной ночи, тот, кто только что перед тем был носорогом, а теперь опять стал человеком, отправился к Джону и другим своим врагам, и по своему скромному прошению, получил для осажденных разрешение уехать. Что же до него самого, то оставив Тауэр, также как и другие королевские крепости Англии, он, разжалованный и опозоренный, отправился в Дувр, к мужу своей сестры.

Тогда там можно было видеть человека, который незадолго до этого не довольствовался человеческим величием, но думал почти о том, как бы вознести свой трон выше небесных звезд и парить над облаками, и он так переживал свой позор что даже сицилийские тираны не смогли бы найти большего мучения для такого духа, какой был у него. После испытанного позора он ясно понимал, что будучи епископом, он обязан вернуться для управления своей кафедрой. Но все же, вопреки этому, после некоторого времени пребывания в Дувре, он пожелал уехать за границу, как будто из-за того, что не мог вынести свой позор в Англии, или быть может для того, чтобы иметь больше свободы в другой стране стоить планы отмщения. Однако, опасаясь, что будет арестован, он проявил хитрость, изящную по своей изобретательности, благодаря которой и думал избежать всех препятствий. Давно оставив образ жизни епископа, как умом, так и своим поведением, он лишил себя и привычки быть им, и привыкнув к изнеженности, он принял самое позорное украшения для своих членов, которые были членами не просто человека, но самого епископа, а именно — вещь доселе неслыханная — женское платье. И покрыв свою голову и большую часть лица вуалью, он подобно хрупкой женщине гулял среди множества людей на берегу, имея, будто бы для продажи, под своей левой рукой кусок льна, а в правой неся измерительную меру. Он полагал, что благодаря этой маскировке ему удастся уйти из-под наблюдения, и что для него не будет никакого препятствия погрузиться на корабль вместе с другими пассажирами. Но он был случайно узнан и остановлен, вуаль была сорвана, и самым позорным и совершенно не епископским образом, он был побит окружавшей его толпой, как явный мошенник. Затем он предстал перед чиновниками этого местечка и был задержан до тех пор, пока не станет известно, что по этому делу предпримут нобли королевства.

Узнав о том, что случилось, Джон, испытывавший к нему враждебность, возликовал и желал предпринять еще какие-то шаги для его дальнейшего бесчестия, но прелаты, справедливо стыдящиеся, что человек епископского ранга должен был столкнуться с таким позором, трудились в церковных кругах над его освобождением. Поэтому, он был освобожден, и насколько был способен, внешне скрывая свой внутренний огонь, он уехал за границу.

Глава 18. Об устроении королевства после изгнания канцлера и о его бесплодных попытках вернуться.

После изгнания тирана, причинившего столько волнений государству, епископы и нобли вместе с Джоном собрались в Лондоне и начали обдумывать устроение королевства. Прежде всего, поклявшись в верности королю Ричарду (который, во имя Христа, пребывал в заморском походе), они, с общего согласия, вверили управление королевством архиепископу Руанскому, человеку, которого король именно с этой самой целью послал из Сицилии в Англию, и сместив чиновников последнего тирана, они определили более лучших на место управляющих провинциями. Тогда Англия получила мир на всех своих границах и стала должным образом управляться своими новыми хозяевами, поскольку многие злодеяния, возникшие и расцветшие при тиране, были отброшены вместе с ним, согласно словам Соломона: "Прогони кощунствующего, и удалится раздор, и прекратятся ссора и брань" (Притчи, 22,10). Кроме того, лица, благодаря похвальной деятельности которых в Англии наступило спокойствие, не остались в неведении о кознях этого человека, и о том, что он озаботиться предупредить и разгневать короля, находящегося столь далеко, что он мог бы воспользоваться ложью, и поэтому им показалось необходимым объяснить Ричарду всю правду об этих событиях в письмах, заверенных печатями многих людей.

Опять же, архиепископу Руанскому, который был главным правителем, и епископам королевства показалось нужным побыстрее заполнить вакантную должность примаса, к которой тиран стремился и раньше и, возможно, все еще продолжал стремиться, чтобы он разочаровался в своих надеждах. Для того чтобы избрать будущего митрополита, был, согласно обычаю, вызван глава капитула Кентербери, и он торжественно выбрал епископа Батского, но, вскоре, еще до интронизации, тот ушел из жизни, и его кончина оживила умершие надежды канцлера. Находясь теперь за границей, он, через своих эмиссаров, изливал жалобы на уши папы Целестина по поводу ущерба и бесчестия для короля, который находился в крестовом походе во имя Христа. Он печалился о своем изгнании и о вмешательстве Джона в дела королевства, и будучи вновь назначен легатом святого престола, как это уже было при папе Клименте, он заполучил грозную буллу осуждавшую Джона и возвращающую Англию в ее прежнее состояние. Однако, этот документ был отклонен благодаря предосторожности английских епископов и не возымел должного эффекта. Обнаружив, таким образом, что ничего нельзя сделать, пока Джон ему враждебен, он, через тайных посланников, связался с ним, и то ли заплатив сразу, то ли обещав заплатить в будущем большую сумму денег, он добился его благосклонности и с уверенностью приехал в Англию.

Когда он высадился в Дувре, то как только коснулся берега, который был столь памятен ему, желая стереть позор, который он там перенес, он сразу же продемонстрировал инсигнии своего достоинства легата, и сиял ими так, чтобы все их видели. Не двигаясь пока дальше, но остановившись у своего зятя, он хотел выяснить, примут ли его враги, поколебленные страхом либо перед королем, либо перед апостолическим престолом, поскольку теперь он умиротворил самого грозного из них — Джона. По этому случаю он отправил посланников в Лондон и письма королеве (матери короля), которая недавно приехала с Сицилии и находилась тогда в Лондоне, вместе с архиепископами Руана и Йорка, со своим сыном Джоном, и со многими другими людьми, как с епископами, так и с ноблями. Но он нашел, что положение иное, чем он рассчитывал. Поскольку, хотя Джон, со всевозможными предосторожностями, и скрыл свой договор с ним, но из его нерешительного поведения истина все же обнаружилась, и упрекаемый своей матерью и остальными, он, наконец, уступил и подписал их совместный указ. В соответствии с ним, все они, вместе с королевой, послали к канцлеру уважаемого человека, приказывая ему с угрозами побыстрее покинуть берега Англии, поскольку он был возмутителем королевства и общественного порядка. Наконец, испуганный и смущенный, он отступил и остался в мире, дожидаясь подходящего времени.

Но поскольку, в нашем последнем повествовании мы имели дело с тем, что происходило в Англии во время заморского похода короля, то теперь мы приступаем рассмотрению событий его похода, так, как мы об этом слышали от тех, кто там был.

Глава 19. О движении королей с Сицилии и о трудностях, испытываемой христианской армией у Акры.

Пока славные короли Франции и Англии зимовали на острове Сицилия, намереваясь продолжить поход весной, королева Элеанора (которую привела туда, или вернее сказать, насильно увлекла туда, сила материнской любви так, что она забыла о своем преклонном возрасте и ничего не думала ни о трудности своего предприятия, ни о суровости зимы), пришла с края света к своему сыну на Сицилию, приведя с собой предназначенную ему в жены дочь короля Наварры, даму замечательной красоты и скромности. Казалось, было бы весьма праздным и необычным думать об удовольствиях среди воинственных приготовлений и о том, что вскоре взять с собой на войну жену. Однако, одно обстоятельство смягчало вину молодого государя, а именно, что он думал не только об удовольствии, но и о пользе — ведь он до сих пор не имел сына, который мог бы наследовать ему, и поэтому, даже при таких обстоятельствах, было бы полезно решить проблему наследника. И поскольку, по причине обстоятельств своего времени и роскошного образа жизни, он был бренным человеком, а теперь и подвергался опасности ради Христа, то он был мудр, приняв такой совет, который в достаточной мере оправдывал кричащий грех прелюбодеяния. Поэтому он женился на принцессе, пришедшей вместе с его матерью, предполагая, что она будет сопровождать его среди опасностей и океана и битв, вместе с его сестрой, благородной вдовой славного Вильгельма, прежнего короля Сицилии. Под видом дара она полностью продала королю Танкреду свою немалую долю в собственности своего благородного мужа, которой владела на Сицилии или Калабрии для того, чтобы сопровождать своего брата и, благодаря этим средствам, значительно увеличила его казну.

Наконец, наступил долгожданный месяц март, море стало спокойным, а небо ясным. Великое множество христиан, которые оставили свои дома до начала зимы и проведшие это время года в разных провинциях, намеревались теперь следовать в Сирию и с радостью и живостью грузились на корабли. Вышеупомянутые короли со своими войсками также подняли якоря — король Франции отплыл впереди короля Англии, который планировал последовать за ним через несколько дней. После благополучного плавания он достиг Сирии, примерно на восьмой день Пасхи (1 апреля), и со всеми своими войсками присоединился к христианской армии, которая (как рассказывалось выше) уже на протяжении почти 2 лет осаждала город Птолемаиду. Дух этой армии, которая занималась этим делом такой важности, и так долго находилась в поле, был, что удивительно, достойным похвалы, также как и ее настойчивость. Ни случайности, ни опасности, ни неудобства, ни труд, не притупили ее желания добиться уничтожения злейших врагов, которое те заслужили.

Этот город, который прежде был вознесен христианами на высоту высочайшей славы и был осень силен, после того как попал в руки нечестивейшего Саладина (в чем его заслуга была относительно мала, поскольку гораздо больше здесь видна воля Божья), приобрел много дополнительных и сильных стен, возведенных для его защиты мудрыми и щедрыми тратами этого тирана, так как именно он должен был в первую очередь подвергнуться нападению христиан. Все его защитники были отборными людьми, и среди них не было ни труса, ни слабого человека, а если случалось, что кто-нибудь не мог нести службу, его тот час же заменяли. По причине того, что прилегающей к городу гаванью владели язычники, осаждающие христиане не могли помешать им получать необходимое снабжение, пользуясь, при любой возможности, благоприятным ветром или временем года. Осаждающие тщетно истощили все свое умение и деньги на постройки разного рода осадных машин, поскольку как только они подходили к стенам, враг встречал их особым огнем, называемым греческим. Говорят, что огонь такого состава имеет исключительную силу, и даже не поддается тушению водой. И вновь город имел обильные запасы, тогда как наша армия часто страдала от их острой нехватки, поскольку наши люди, из-за близости турецкой армии постоянно должны были быть начеку и предотвращать вылазки, и были неспособны совершать походы в прилегающую местность для добывания фуража и хлеба для армии. Поэтому, это большое христианское войско поддерживалось исключительно поставками морем, и когда те, в результате несчастных случаев, становились недостаточными, оно испытывало муки голода. Ежедневно, либо от голода, либо от болезней, умирало столь большое число людей, что армия заметно поредела и, казалось, должна была бы вскоре вообще исчезнуть. Однако, по Божественному провидению, это множество не уменьшилось даже слегка, поскольку, хотя и подвергалось значительному ежедневному опустошению, но еще больше народу, чем уходило каждый день на вечный покой от своих трудов на службе Христа, приходило из христианских стран, и Христос, отзывая своих ветеранов, обновлял свою армию, пополняя ее новыми воинами так, что число вновь прибывших превосходило потери.

Кроме того, по наущению дьявола, определенные внутренние раздоры могли быть использованы врагом, пропорционально тому, как они росли в наших рядах. Поскольку и Гуго, прежний король Иерусалима, и маркграф Монферратский находились в раздоре по причине, о которой упоминалось выше, присоединились к армии и устроились в отделенных друг от друга местах, как бы раздельно. Даже в разгар осады они привлекали к себе многих сторонников, так что, пока многие вожди поддерживали разные стороны, святой орден госпитальеров Иерусалима раскололся на две части, соответственно своим различным симпатиям. От этого противостояния между вождями, армия стала менее действенной, и христианское дело едва двигалось. Еще говори, что зараза жадности поразила некоторых наших принцев и суммы денег, тайно посылаемые им Саладином, ослабляли их усилия в то время, когда в них более всего нуждались.

Вот такие обстоятельства объединились против наших планов, и наша армия напрасно истощала силы, в течении значительного времени пытаясь покорить этот город. Но король Франции, прибывший со свежим подкреплением, вдохнул уверенность в приунывших, и с того времени они делали свое дело с большей энергией и с большей волей. Кроме того, король Франции, ревностно покровительствовавший маркграфу, объявил, что для дела управления христианским государством человек, который спас хотя бы остатки предпочтительнее того, кто разрушил его, и временно ослабил партию тех, кто твердо придерживался Гуго.

Глава 20. О том, каким образом король Англии заполучил во владение остров Кипр.

Король Англии, проведя после отъезда короля Франции, несколько дней на Сицилии, наконец, вверил себя, свою армию и свою большую свиту обманчивым ветрам, имея при себе большое число галер и грузовых судов. Ведь он не ленился во время зимовки, но использовал это время досуга для сбора необходимых припасов для своей армии и в подготовке военных машин. Однако, Божьим предопределением, как это позже выяснилось, внезапно налетела буря и привела расстроенный флот на остров Кипр, казалось бы для того, чтобы благодаря верному и надежному гостеприимству его христианских жителей, собраться вновь и успокоить свою тревогу.

Но они столкнулись с еще большей бурей в порту, до которого пожелали добраться, чтобы не оставаться в бушующем океане, так как туда поспешил со своей армией тиран, который в течении многих лет угнетал остров своим варварским правлением, узурпировал там титул императора, и находился в союзе с врагом христианской веры – Саладином. И хотя он и звался христианином, но был более привержен этому Саладину, нежели Христу. Он захватил первых вошедших в порт, и будучи более жестоким, чем волны, которые они только что преодолели, обращался с ними варварским образом, и когда разграбил все их добро, то посчитал их едва ли достойными жизни. Угрожая страшным голосом, он запер некоторых их них в тюрьме, чтобы уморить голодом. Таким же образом он обращался и к королю, который ожидался в самое ближайшее время. Узнав об этом, и справедливо пробудившись к мести, король вошел в бухту со всем своим флотом. Тиран был готов его встретить, и с обеих сторон началась яростная битва. Однако, греческая изнеженность не могла долго противостоять стремительным латинянам. Тиран был разбит, и во время попытки спастись бегством, попал в руки врага. Его армия была рассеяна, а прилегающий к порту город был взят. Сначала король был склонен обойтись с тираном милостиво, и на его обещание дать все, что может быть потребовано для его освобождения, он вступил с ним в соглашение, и даровал свободу. Но тогда, выпущенный на свободу, он нарушил соглашение и добавил к своим прежним злодеяниям еще и вероломство. Раскаявшись в несвоевременном милосердии, король распорядился разыскать и поймать преступника. Тот тщетно пытался собрать свои силы и составить армию, но наконец, бежал перед лицом своего преследователя. Благодаря предательству некоторых островитян, которые его по достоинству ненавидели, он был найден королем в каком-то монастыре, где пытался спрятаться. Там он был взят и закован в цепи, которые давно заслужил. Когда были отданы приказы, чтобы заковать его в железо, он, как говорят, сказал, что если его закуют в железные оковы, то он скончается. На что король ответил: "Он правильно говорит. И если он принадлежит к благородному роду, то я не желаю, чтобы он умер, но раз он не может жить, без того, чтобы не вредить нам, то пусть он будет скован серебряными цепями".

Вскоре после этого, весь остров, пришедший в упадок от его варварского правления, добровольно признал право короля Ричарду и стал служить ему, сдав все города и крепости, а также и немалые сокровища тирана вместе с его единственной дочерью. Благополучно кончив это дело, он со своими победоносными войсками, в течении нескольких дней, с великим триумфом праздновал свое завоевание в своем вновь приобретенном королевстве, позаботившись, чтобы эта великолепная добыча послужила успеху христианского похода.

Эти дела не остались незамеченными христианской армией, которая осаждала Птолемаиду, и которая тревожилась по поводу его отсутствия. Но известие о его славном предприятии, которое заслуживало скорее поздравления, нежели порицания, оправдало неизбежную задержку. Однако, проведя больше двух месяцев на Кипре, и устроив важнейшие дела в столь короткое время, он призвал свои воодушевленные войска и отплыл в Сирию. Посему, организовав такое устройство государства, которое соответствовало его склонностям и естественному ходу вещей, должным образом уладив все дела, он с попутными ветрами выступил из гавани. Поскольку он спешил и поплыл к Птолемаиде прямым курсом, то заметил на удалении судно очень большой вместимости, которое было послано Саладином для доставки припасов осажденному городу. Увидев в этом благоприятный шанс, он приказал его атаковать. Но когда из-за своей огромной величины и доблести экипажа, который сражался находясь наверху, в высокой цитадели, оно не могло быть легко взято, то по приказу короля был найден быстрый способ победить его, хотя и с потерей груза – каким-то приспособлением его просверлили под водой. Таким образом, море тайком устремилось в его внутренности, судно постепенно оседало под тяжестью и наконец, отправилось на дно, со всем своим грузом. Весь груз был потерян вместе с частью команды, остальные же попрыгали на борт вражеских кораблей, благоразумно предпочтя скорее доверить себя врагу, чем водным глубинам. А королевский флот, в безопасности и с ликованием, достиг долгожданного берега.

Глава 21. О причинах разногласий, возникших между королями у Акры.

Славный король Англии, отплыв с Кипра после пятидесятницы (13 мая), высадился со всеми своими силами у Птолемаиды (теперь обычно называемой Акрой) за несколько дней до праздника Св. Иоанна Крестителя (24 июня), и там он был встречен всеми вождями и всей армией с радостью, соответственной тому беспокойству, с которым они его ожидали. Его превосходящая слава, однако, уже начала досаждать королю Франции, и тот с трудом мог скрывать яд, заполнивший его душу, когда он видел себя далеко уступающим и в силе и в ресурсах. Тогда как Ричард, благодаря величине своих сил, и богатств, и славы своих успехов, гордо вознесся над ним, и к нему была более благосклонно настроена армия, и чтобы теперь не делалось, то казалось, делается только ради него одного.

Господи Иисусе, сеятель добра, почему Ты не посеял добро в сердцах этих двух государей, как на своем поле? Почему тогда это поле заросло сорняками так быстро? Конечно, это сделал враг — враг человечества, завидующий ревности христианского народа и жаждущий рассеять столь великих тружеников, служащих Тебе. Доброе семя святого рвения, которое рука Твоя посеяла в сердцах государей, которое побудило их, ради Тебя, оставить богатейшие королевства и обменять, ради Тебя, роскошь дворцов на труды и опасности было задавлено ядовитой завистью соперничества и ссоры, из-за которых доброе семя, посеянное такой доброй рукой, могло стать только бесплодным и бесцельным. Ты, Господи, действительно, допустил это по справедливости, но причина такого допустительства остается Тобой нераскрыта!"

Поэтому, когда благородный триумфатор, король Англии, придя с Кипра, присоединился к осаде, то тогда (так как это было допущено), по наущению дьявола, явно проявились семена раздора между ним и королем Франции, который уже был уязвлен его успехами. Ведь король Франции, согласно точному смыслу договора, торжественно заключенного между ними, перед тем, как они выступили в поход, а именно, тому, что они должны поровну делить все свои завоевания, потребовал половину от добычи с Кипра, как в движимом, так и в недвижимом имуществе, как принадлежащее ему по праву договора. На это король Англии возразил, что половина всех вещей, которые могли бы быть приобретены их совместными усилиями, действительно принадлежит ему на основании договора, но поскольку он завоевал Кипр только своими собственными средствами, то и он не должен требовать доли в том, к чему не приложил ни малейшего труда. К этому он добавил, что когда они предпринимали этот поход, то их единственным намерением было напасть на сарацин и, с Божьей помощью, вырвать у них столько, сколько только будет возможно, и во исполнение такого намерения и был оформлен договор. Кроме того, он не шел к христианскому острову нарочно, но случайно обратился в ту сторону, чтобы отомстить за зверское и грубое насилие. Таким образом, эти два властелина повздорили, и действительно, король Англии полностью отказал королю Франции в доле добычи, которую он захватил, тогда как король Франции обвинял короля Англии в нарушении соглашения и разрыве договора.

Вновь, возникла друга причина разногласий между ними. Король Франции прибывший на осаду первым, как утверждали, очень сильно помогал своим влиянием Конраду, маркграфу Монферратскому, против прежнего иерусалимского короля Гуго, и когда, после неизбежной задержки на Кипре король Англии наконец приехал, король Франции постарался донести до него свои чувства, что сохранитель даже незначительных остатков христианского народа был бы предпочтительнее разрушителя христианского королевства. Однако, король Англии более склонялся к партии Гуго, поскольку тот был аквитанцем, вся родня которого была на службе короля Англии, и он не согласился с этим предложением. И далее, защищая его, утверждал, что он потерял, но не предал христианское королевство, поскольку не отрекся от него, и отдал врагу, не из-за своей вины, ни по небрежности, ни по бездеятельности, но из-за того, что другие позорно предали его. Он потерял его без своей личной вины, будучи сам предан и сокрушен вместе со своим королевством, и будучи самым низким образом, выдан своими собственными людьми в руки врага, но был освобожден благодаря милости Божьей. Поэтому, пусть либо его вина в этом отношении будет доказана, а иначе — пусть он продолжает владеть достоинством, которое не заслуживает терять.

Король Франции был очень обижен, что его мысли не были приняты королем Англии, и что он их едва заметил. В то время, поскольку он не мог добиться своей цели, то остался до поры в молчании. Это разногласие, однако, разожгло великую борьбы и ненависть, и когда партия Гуго, казалось, одержала верх благодаря милости короля Англии, маркграф Конрад, страшась королевского могущества, вернулся со своими сторонниками в Тир. И теперь воистину, после прибытия короля Англии, христианская армия получила преобладание над блокированным городом и в течении 30 дней благородно закончила работу, тянувшуюся так долго и проходившую так трудно, и это было сделано, главным образом, благодаря рвению и могущественному участию короля Ричарда.

Глава 22. О штурме Акры и о преждевременном возвращении короля Франции.

Знаменитый город Птолемаида, называемый теперь Акрой, подвергнувшийся нападению христиан, потративших многого и долгого труда, был, наконец, взят штурмом в году 1191 от разрешения Девы, в четвертые иды июля (12 июля) и на четвертый год после того, как попал в руки турок. В конце концов, после того, как стены уступили осадным орудиям христиан, и видя, что враг сейчас начнет штурм, его воистину храбрые защитники, позаботились о личной безопасности, а это было все, что они могли сейчас сделать, и заключили договор с нашими государями о сохранении им жизней, обещая, что будет возвращен животворящий крест и в придачу — пятнадцать сотен христианских пленников и большая сумма денег. В таком крайнем положении для его людей, Саладин (который находился неподалеку с многочисленной армией, но не смог им помочь) дал на это свою санкцию, и чтобы выполнить это соглашение с христианами, был назначен определенный день. Вследствие этого, город был немедленно сдан, и в него, с радостью и торжественным благодарением, вошла христианская армия. И в том месте были найдены большие запасы оружия и всяческих припасов, изобилие продовольствия и некоторая сумма денег. Но те, кто в течении долгого времени храбро защищал это место и, наконец, неохотно сдали его, были взяты под стражу, ожидая назначенного Саладином дня.

И в этот момент, в час битвы, король Франции заклеймил себя клеймом труса — открыто говоря о невозможности терпеть жару и дышать воздухом этой страны, он решил вернуться к себе домой. Это решение было чрезвычайно неприятно христианской армии, и выглядело неподобающим для столь великого государя, особенно когда многие люди разным образом, и вероятно, более или менее правдиво, стали истолковывать его отъезд. Ведь помимо прочего, славный граф Фландрии Филипп, который вместе с другими верными христианами присоединился к походу в Сирию, окончил там свои благочестивые воинские труды незадолго до взятия города. И поскольку казалось, что король жаждал его фламандских владений, ставших теперь вакантными, то полагали, что он притворялся в том, что не выносит нездоровый воздух заморской чужбины, только для того, чтобы найти удобный предлог для отъезда. Еще утверждали, что он не мог без зависти и без желчи смотреть на великую славу короля Англии, с чьим могуществом, из-за большого недостатка средств, он не мог сравниться, и особенно потому, что все, что было сделано, приписывалось главным образом ему, и от этого он пришел к заключению, что чтобы в дальнейшем не свершила христианская армия на Востоке, все это будет в большей степени приписано Ричарду, как более могущественному, чем он сам. Поэтому, хотя он и не был в неведении о том, что люди говорят и думают о нем, он упрямо готовился к отъезду. Король Англии, однако, помня их недавний раздор и не доверяя его добрым намерениям, потребовал и получил от него, в присутствии, как говорили, уважаемых людей, клятву, что он воздержится от нападений на его земли и на его поданных до его возвращения.

Таким образом, благородный король Франции преждевременно покинул христианскую армию, хотя только недавно присоединился к ней, взял судно и, к великому позору для его французских подданных, отплыл спустя 15 дней после капитуляции города. Очень многие из его подданных, которые действительно не хотели оставлять его, отплыли вместе с ним. Но герцог Бургундии, граф Шампани и еще несколько людей самого высокого ранга, по настроению своего характера и своих чувств, и еще, чтобы стереть бесчестие их непосредственного сеньора, решили остаться в Святой Земле и еще какое-то время применить себя на святой службе. И еще говорили, что при своем уходе он приказал этим людям поддержать партию маркграфа и так часто, как только будет возможно, мешать королю Англии, и этот приказ они впоследствии выполнили, может быть и безотносительно к королевскому приказу, а из-за своей собственной обидчивости и злобы. Из-за всего этого христианское предприятие имело теперь меньше шансов преуспеть, так как христиане действовали с меньшей искренностью и согласием.

После того, как король уехал от Птолемаиды, он попутными ветрами достиг Италии, отправился к римскому понтифику и, как говорили, с большой назойливостью требовал разрешение от некоей клятвы, о которой он утверждал, что был ею связан не добровольно. Эта коварная просьба была быстро остановлена еще более коварным понтификом, который, будучи вскоре осведомлен обо всем этом деле, через каких-то приехавших из Сирии людей, изрек: "От той клятвы, которой ты поклялся королю Англии хранить мир до его возвращения, который ты, как христианский государь, обязан хранить и без клятвы, мы никоим образом тебя не освобождаем, но одобряя ее прямоту и полезность, мы подтверждаем ее своей апостолической властью". Так, уличенный в своих происках, и в еще большей степени связанный клятвой, чем до того, он покинул страну папы с позором. А среди французов, чтобы скрыть вину их возвращающегося короля, распространялся выдуманный какими-то лжецами слух, что король Англии коварно и преступно стремился лишить его жизни, и что именно это и заставило его, против своего намерения, преждевременно уехать.

Глава 23. О деяниях наших людей в Сирии после отъезда короля Франции.

Таким образом, как было рассказано, король Франции покинул Сирию. Король Англии освежил обеспокоенную армию необходимым отдыхом во взятом городе. Все же, при этом отдыхе он не ленился, поскольку даже тогда он ревностно участвовал в восстановлении стены, разбитой осадными машинами. Наконец, подошел назначенный Саладином день, когда намечалось получение святого креста и обещанный обмен пленных. Но пока он напрасными проволочками вводил в заблуждение наших людей, король Англии, возгоревшись новым рвением, и так как соглашение не соблюдалось со стороны Саладина, приказал обезглавить примерно 2600 пленных, которые во время взятия города были задержаны на основании условий соглашения — ведь он, с разумной заботливостью, сохранил при себе самых знатных из них. При таком деянии, турок охватило яростное негодование против их короля, за то, что тот бесчестно и вероломно обрек на пожирание мечу этих отборных юношей, которые с угрозой для себя изо всех сил старались ради него. В результате, дух тех, кто был отряжен в другие крепости, упал очень низко и был сломлен страхом перед таким примером. Теперь тиран, не имея никого, кому бы мог доверить крепости (так как почти все отговаривались от этого, помня о последнем ярком примере мести, которую можно, таким образом, на себя навлечь) и как будто не зная какие еще меры можно предпринять, приказал их уничтожить. В следствии этого, укрепления, неподвластные любой силе или машине, были уничтожаемы каждый день и брошены во всей провинции.

Правда, поле отъезда короля Франции, армия Господа начала постепенно таять. Многие тысячи тех, кто пришли на осаду Птолемаиды первыми, истощили себя и, оставаясь долгое время без средств, решили, более из-за нужды, чем из-за своего желания, вернуться домой. Множество других, которые хотя и имели изобилие всего необходимого, также ушли, либо обессиленные продолжительными трудами, либо страхом перед опасностями, либо по примеру короля Франции.

В это время король Англии открыл свою казну, предлагая с помощью щедрых наград, чтобы многие нобли и принцы, которые в итоге долгих и продолжительных трудов употребили все привезенные с собой запасы, продолжали бы со своими войсками оставаться на службе Господу, и покрывая им их издержки, он обеспечивал их достойное возвращение в их страны. Среди них был и герцог Австрийский, из германской империи, который впоследствии (позабыв столь великую услугу, но помня только о незначительном ущербе) наложил (как о том будет рассказано в своем месте) свои злодейские руки на короля, от которого когда-то, при возвращении домой, получал субсидию. Также, одним из них был и герцог Шампанский, который благодаря своей превосходящей всех доблести получил впоследствии власть над всеми христианскими завоеваниями, о чем еще будет рассказано надлежащим образом,.

Наконец, стены взятого города были восстановлены, армия в достаточной степени окрепла, и поскольку теперь почти вся армия находилась под его командованием, король Англии в сентябре месяце решил отправиться в другие приморские города. В соответствии с этим, христианские войска двигались в порядке и с осторожностью. Многочисленные турецкие полчища под предводительством Саладина с большого расстояния следили за их движением, уклоняясь от любой угрозы открытого сражения, но внезапно напали на их тыл и отступили, добившись некоторого успеха – ведь они являются расой людей исключительной ловкости и привыкли воевать более искусством, нежели силой. Потом наша армия, испытывая большую усталость и испытав опасности, дошла до Цезареи, которая во времена населения ее христианами была столицей, но в наше время, из-за вражеских вторжений, стала уединенным и заброшенным местом. После небольшого отдыха тут, войско с воодушевлением проследовало далее по намеченному пути, и когда его авангард продвинулся вперед и занял позицию у Арсуфа, Саладин увидел свой шанс напасть всеми своими силами на наш тыл. Но наши войска, быстро собранные в 4 отряда, храбро встретили удар врагов и, благодаря Божьему вмешательству, вынудили их, со всеми их огромными силами, с позором бежать. И в тот день, в седьмые иды сентября (7 сентября) произошло такое громадное смертоубийство турецких ноблей, какого Саладин, как говорили, прежде не испытывал за 40 лет. Там пал с нашей стороны Джеймс де Авенийс (James de Aveniis), муж весьма выдающийся, и благодаря своей превосходным качествам, по справедливости бывший самым дорогим для всех человеком в христианской армии, благородным столпом которой он был в течении нескольких лет. Он обладая пылкой и решительной стойкостью в осуществлении своих замыслов, и ни в малейшей степени не запятнал свою репутацию. Его достойная похвалы преданность Богу была удостоена Божественного вознаграждения, поскольку он умер славной смертью во славу Всемогущего Бога, и надо полагать, он поменял, свое короткое страдание на вечное блаженство. Король Англии, также как и вся армия, очень его оплакивал, как ветерана, призванного Королем ангелов.

Отсюда он проследовав до Яффы, уже давно оставленной христианскими жителями из-за варварских набегов, а в то время также оставленной и брошенной врагом. Видя пригодность этого места, Ричард начал его восстанавливать всеми своими силами, но Саладин, услышав о том, что он собирается осадить Аскалон, внезапно разрушил этот наиблагороднейший город, хотя он был укреплен лучше, чем Птолемаида, которая была занята христианской армией лишь после долгой осады — так велик был его страх перед христианской армией после недавнего поражения его людей, и так сильно пример тех, кто попал в руки христиан в Птолемаиде, подействовал на умы турок. Он также срыл до основания остальные города и крепости этой страны, за исключением Святого Города, и очень много замков, и жертвуя всем своим достоянием, он отдавал врагам всю опустошенную провинцию. Долгое время он не пытался что-либо предпринять с помощью открытого нападения, но постоянно маскируя свои проделки раздражал врага хитростями. Наша сторона, после такого благоприятного начала, тоже не могла больше совершить ничего великого или памятного по причине внутреннего раздора, который истощал ее силы – ведь вожди не были в согласии друг с другом, но занимались личным соперничеством. При этом, они не могли договориться ни о чем хорошем, так как из-за различных мнений они предпринимали противоположные действия. Так, маркграф Конрад, князь наиблагороднейшего и неприступнейшего города Тира, в союзе с герцогом Бургундским и другими французскими ноблями, с починенными им силами, противостоял королю Англии, который поддерживал партию Гуго, прежнего короля Иерусалима. Но король, полагаясь на свой дух и власть, сердился всей яростью своего гневного ума на всех тех людей, которые, быть может, могли смягчить его. В следствии этого, поскольку наша армия не была единодушна, но преобладали разногласия, дело этого могучего похода застопорилось, и не было никакого продвижения вперед.

Глава 24. Об убийстве маркграфа Конрада.

Борьба между этими двумя соперниками за призрачное королевство, которая велась с обоюдной ненужной остротой и произвела большие волнения в армии Господа, наконец, прошла, как проходит вообще все. Поскольку смерть королевы Иерусалимской, которая самым несчастливым образом вышла за вышеупомянутого Гуго (как об этом говорилось выше), своей смертью заставила его замолчать — ведь его притязания основывались только на его браке. Также и маркграф перестал оказывать влияние на королевство, бесславно устраненный ассасинами. Двое из этих убийц, посланные неким неизвестным злодеем, значительное время служили у него солдатами, постоянно выискивая шанс осуществить свое преступление хотя бы даже и с риском для себя. Увидев такую возможность, когда в качестве его приближенных, находились около него, и когда его сопровождала меньшая, чем обычно свита, они внезапно напали и выхватив свои спрятанные кинжалы, поразили этого наиславнейшего мужа, в самом центре его собственного города.

Говорят, что на Востоке существует некая раса людей, живущих под властью могущественного сарацина (которого они зовут Старец), которые подвластны ему и так привержены своей собственной смерти, что будучи соблазненными и увлеченными этим человеком, к которому они относятся как к пророку, и его лживыми обещаниями, составленными с самой ловкой изобретательностью, верят, что должны обрести после смерти вечное счастье, если при жизни будут повиноваться его приказам. Когда этот человек подвергается или предчувствует какое-либо нападение со стороны другого могущественного вождя, то он посылает такого рода готовых на клятвопреступление убийц, которым дает задание устранить его врага. Эти люди радостно спешат на смерть, словно на торжественный пир, и не имеют никакой другой цели или предмета для нападения, как только найти возможность полностью выполнить свои приказы, подвергая себя при этом определенной опасности, и даже умирая во время убийства указанных им жертв. Что касается этого народа, а именно, восточных государей, то они особенно тщательно охраняют себя стражей, вплоть до того, что если только они не окружены своими телохранителями, то к ним никто не может даже приблизиться. Но с тех пор, как эти головорезы стали часто, когда их не ждали, пробиваться через самую глубокую охрану, чтобы поразить свою славную жертву, никто из властелинов той земли больше не противился дани или оказанию повиновения Старцу и не пытался замышлять, что-либо могущее потревожить его покой. Во времена процветания христиан в Сирии одни тамплиеры, будучи обречены на смерть, смели нападать на него и заставили его согласиться на договор. Поскольку он знал, что добьется малого руками своих эмиссаров, если сможет устранить любого магистра этого ордена — ведь они тотчас же выберут другого, и будут ему жестоко мстить за свою потерю.

Полагают, что именно люди этой ненавистнейшей расы, не боявшиеся смерти в своем поступке, и убили своей ловкостью, как говорилось выше, князя Тирского, поскольку, когда их схватили и стали строго допрашивали, по чьему приказу или наущению они это совершили, то приготовившись с радостью умереть, они не признались ни в чем, на что можно было бы положиться и чему можно было бы поверить. Поэтому, все еще и неизвестно, кто устроил такую смерть для столь славного мужа. Но по причине его недавнего спора с королем Англии, многие люди склонялись к осуждению короля по этому поводу, а французы, которые были на стороне маркграфа, и были его главными хулителями по поводу убийства этого славного мужа, и разнесли по всему западному миру великое обвинение против него.

Глава 25. О том, как король Франции приписал смерть маркграфа королю Англии и о совете в Париже.

Как только о несчастье, случившемся с маркграфом, стало известно королю Франции, он стал оплакивать несчастную судьбу своего друга, но при этом, он с радостью ухватился за возможность опозорить короля Англии, и заставить заплатить за его горе. Хотя он находился в своей собственной стране, на таком расстоянии от Сирии, он либо неосновательно боялся Ричарда, который в это время увяз на Востоке, или скорее для того, чтобы причинить ему больший ущерб, но он стал притворяться, что страшиться его, говоря, что опасается сделаться предметом покушения. И против обычаев своих предшественников, он никогда не выезжал на границу, не будучи окруженным вооруженной стражей, как если бы его везде сторожили подкупленные Ричардом ассасины. Как говорили, это зашло так далеко, что некоторые люди, которые по своей привычной фамильярности слишком близко приближались к нему, из-за такой неосторожности, оказывались под угрозой. И когда многие люди стали задаваться вопросом по поводу этого нововведения короля, то для того, чтобы удовлетворить их на этот счет и разжечь своих людей против короля Англии, он созвал в Париже совет из своих прелатов и ноблей. Здесь он говорил о многих вещах против короля, как о действительно имевших место фактах и, среди прочего, он утверждал, что именно он самым подлым образом подослал к наиславнейшему мужу жестоких убийц. Еще он предъявил письма, переданные ему (как он говорил) некими людьми, в которых его предупреждали быть очень тщательным в своей охране, якобы зная, что король Англии уже послал к нему людей с Востока, чтобы покуситься на его жизнь. "Посему, — говорил он, никто не должен удивляться, что я предпринял более тщательную заботу о себе, но если все еще вы думаете, что она мне не подобает или является излишней, постановите так, чтобы она была удалена". Он также добавил, что у него есть серьезное желание быстро отомстить за тот ущерб, который он понес от явного предателя.

Многие на это ответили с лестью, что он обосновано делает все для своей личной безопасности, и что он имеет основания для мести, равно необходимой и почетной, но самые мудрые заявили: "О король, мы не осуждаем осторожность, с которой ты, возможно, чересчур тщательно охраняешь себя от возможных случайностей, но мы никоим образом не одобряем твое намерение о несвоевременной мести. Поскольку, даже если то, что рассказывают о короле Англии и правдиво, все же мы не должны действовать в раздражении и опрометчиво, но с должным уважением к его достоинству. Пусть мы подождем возвращения того, кто находится на чужбине во имя Христа. По возвращении, он сможет либо очиститься от обвинения, либо будут вынужден дать хорошее и доброе возмещение за свои проступки, но если нет — тогда и будет время добиваться мести, свершая правосудие. Но если наше предложение не будет принято, то пусть этот предмет рассмотрит римский понтифик, и пусть мы подождем его достойного решения, поскольку ведь он, под страхом тяжелого наказания, постановил воздерживаться от подобных вещей по отношению в лицам, которые в данный момент являются пилигримами". Таким обращением, эти добронравные люди, при помощи разумного довода, подавили на время его безумный порыв вторгнуться на земли отсутствующего короля. Поэтому, некоторое время он оставался спокойным, но все же скорее вынужденно, чем добровольно. Но он не оставил жестоких интриг против Англии и ее короля, прилагая все усилия, чтобы разжечь давно погасшую вражду между англичанами и датчанами. Однако, благодаря милостивому вмешательству Господа, это зловредный заговор не принес никакого ущерба англичанам, но зато запятнал несмываемым позором его инициатора. Благодаря знатности участвовавших в этом особ, предмет этот печально известен, и был обнародован по всему миру.

Глава 26. О том, как король Франции женился на сестре датского короля и о том, как он развелся с нею.

Король Франции послал к королю Дании людей соответствующего ранга и торжественно попросил руку его сестры, принцессы самого примерного нрава. Король Дании принял послов с большим уважением и, по совету со своими ноблями, охотно согласился на эту просьбу. "И что же, — спросил он, ваш сеньор потребует в приданное?" Они ответили так, как им было приказано: "Древнее право короля Дании в английском королевстве, а чтобы его получить — флот и армию Дании сроком на один год". Он возразил: "Ваш король требует трудной вещи, но все же я подумаю, стоит ли ее делать". Когда он тайно совещался с главными людьми своего королевства на этот предмет, то они ответили: "Мы сильно заняты делами против язычников и вандалов, наших ближайших соседей. Поэтому, должны ли мы пренебречь ими, начав военные действия против англичан, не оскорбившего нас христианского народа, и тем самым подвергать себя двойной опасности? Поскольку, если мы нападем на англичан, то мы оставим наши земли наисвирепейшим варварам, что живут по соседству с нами. Кроме того, английский народ велик и храбр и имеет мощные ресурсы, и видимо, сможет защитить и свое спокойствие и свою свободу от любого внешнего нападения. Пусть король Франции, если хочет, найдет для приданного какой-нибудь другой дар, поскольку ты, о король, не должен делать так, чтобы почетный союз твоей сестры привел бы к угрозе для твоей страны".

Этот трезвый совет встретил одобрение короля, и он приказал спросить послов, имеют ли они какое-либо другое предложение, и они, после неудачи в своей первоначальной просьбе, запросили 10 тысяч марок серебра. На это мужественный король ответил: "Теперь король Франции просит воистину мало от короля Дании, если принять во внимание данные обстоятельства и данных персон. Мы милостиво соглашаемся с этим и быстро выполним его желания". Затем, заключив договор и получив от послов клятву об исполнении соглашения, он отпустил леди с вместе ними, снабдив ее требуемой суммой, а также послал некоторых знатных людей своего двора сопровождать ее во Францию. Король Франции встретил ее в Амьене и там, торжественно соединившись с ней узами брака, он взял ее в свою постель.

Говорили, что пообщавшись с ней только одну брачную ночь, он отослал ее от себя прочь, причем причина его ненависти осталась неизвестной, и таким образом открыто совершил деяние не только решительно беззаконное, но еще и совершенно небывалое для королевского достоинства. Действительно, этому позорному легкомыслию приписывали разные причины. Одни утверждают, что это случилось из-за ее неприятного дыхания, другие — что он отверг ее из-за какого то тайного недуга, или потому, что нашел ее не девственницей. Но, конечно, такие причины непригодны и недостаточны, чтобы разорвать связи христианского брака. Однако, хотя основание для этого быстрого развода и неизвестно, зато хорошо известно, что тот, кто роет яму другому, сам же в нее и попадет. А именно — он был тем, кто под предлогом брака нечестиво жаждал крови безобидного христианского народа, но по явной воле Божьей не пожал от этой свадьбы ничего, кроме вечного позора. И чтобы сохранить чистое лицо при своем грязном поведении, и по крайней мере, среди людей расторгнуть свой брачный договор, что не дано никому, кроме Бога, он вынужден, притворяясь, обращаться с лукавыми обращениями к римскому понтифику, что по какой-то беспечности он женился на своей близкой родственнице и требовать освобождения от своего незаконного союза. Но папа для разбора жалобы назначил судей от королевства и связал их крепкой клятвой, что в этом деле они будут следовать ясному смыслу канонического закона. Тем не менее, эти люди, неправедно благоволящие своему суверену, объявили о разводе. Подозреваемое родство было установлено благодаря мерзкому лжесвидетельству двух лже-епископов, а именно, Бовэ (Beauvais) и Шартра. Когда впоследствии клятвопреступный епископ Бовэ попал в руки короля Англии, то по Божьему воле, обнаружил, что тот является весьма достойным исполнителем Божественного мщения. Епископ Шартра, который из-за своего развратного поведения, имел в себе мало чего от епископа, все еще, по долготерпению Божьему, живет, но возможно, задержка с осуществлением кары компенсируется ее тяжестью. Таким образом, перед лицом церкви, король Франции был законным образом освобожден от неугодного ему брака и вскоре устремился к другому союзу, который, однако, также не осуществился, как об этом будет рассказано в своем месте.

Глава 27. Из-за чего архиепископ Йоркский издал отлучение против епископа Дархэмского.

Около этого времени, Жоффруа, архиепископ Йоркский, и Гуго, епископ Дархэма, каждый чересчур яростно ища свое и слишком пренебрегая вещами Христовыми, пришли к обоюдному столкновению, произведя великий и горестный скандал: один утверждал, что он выше другого, а другой — что он не должен быть ниже, но ни в коем случае, никто не хотел упустить своей выгоды. Воистину, до такой степени в наше время упала репутация пастырей, что даже среди служителей церкви очень редко можно найти понимание или искание Бога, тогда как почти все они ищут лишь своих собственных выгод.

Спустя короткое время после того, как фортуна вышеупомянутого Жоффруа, избранного архиепископа Йоркского, пребывала под сомнением, римский понтифик Климент, колеблясь в своих пристрастиях, освободил вышеупомянутого епископа, вместе со всеми его подчиненными, от юрисдикции архиепископа Йоркского, но его приемник, Целестин, восстановил права и достоинства церкви Йорка, аннулировав это освобождение. Поэтому, когда Жоффруа, будучи посвящен в Туре и получив полномочия от святого престола, вернулся в свой диоцез, имея достоинство митрополита, то он возжелал восторжествовать над уже упомянутым епископом, который был враждебен ему еще до посвящения, и немедленно потребовал от него канонически подтвердить свою подчиненность. Когда тот никоим образом не захотел этого сделать, согласно старому обычаю, и вознамерился защищать себя, увертываясь от вызова и ссылаясь на какую-то неправильность документов, то архиепископ, слишком поспешно и руководствуясь в большей степени личным гневом, произнес против него положение об отлучении. Однако, также как один открыто презрел и высмеял вызов и выразил свои возражения, также открыто и другой произнес отлучение. Вскоре после этого, каждый из них послал своих тщательно проинструктированных представителей к святому престолу: один — чтобы подтвердить, а другой — чтобы лишить законной силы и аннулировать провозглашенное отлучение. Архиепископ, то ли желая испытать искренность римлян, или скорее, считая уже достаточным то, чем он их только что перед этим очень щедро умилостивил, во время рассмотрения дела о его назначении, просто подал свое прошение. Но епископ, с большей проницательностью, подумал, что необходимо сначала запросить, каким образом ему следует удовлетворить римлян, и благодаря этому, добился такой же весомости в своем деле, насколько велики были розданные им обещания. Так что, в конце концов, в его пользу было постановлено не только аннулировать отлучение, но также, либо чтобы возместить нанесенный ему ущерб, либо чтобы унизить его оскорбленного противника, ему было пожаловано решение, что он больше не будет подчиняться архиепископу, как своему митрополиту. Епископ Дархэма, таким образом, освободился от юрисдикции высшей власти и отметил свою победу с большим великолепием и тщеславием. Воистину, как станет ясно из продолжения, для архиепископа, после предыдущих знаменательных успехов, это событие стало началом горестей.

Глава 28. Почему наша сторона мало добилась на Востоке и о возвращении крестоносцев.

Тем временем, христианская армия, занятая на службе у Короля королей в Азии, была занята частыми трудами и опасностями. Однако, так Бог не был к ним благосклонен, христиане все еще добились малого, как по причине разногласий и взаимной ревности между полководцами (о чем уже было сказано), так и из-за различных досаждавших им затруднений. Одни советовали, что нужно подойти к Святому Городу, оскверненному неверными, и атаковать его всеми силами. Другим это, в силу различных причин, казалось невыполнимым. Ведь земля, которая только что перед этим была плодородна и полна всевозможных припасов, теперь, благодаря злодейскому и хитрому правлению Саладина, была превращена в пустыню, ради того, чтобы христианская армия не смогла бы получить из нее пропитания, и по этой причине не смогла бы предпринять ничего значительного, находясь на удалении от моря, которое только одно и снабжало ее, с помощью кораблей, всем необходимым. Но король Англии, зазимовав в горах, и поскольку он не мог нечего больше поделать, начал с серьезным усердием и с щедрыми расходами восстанавливать приморские города, которые, предварительно разрушив, оставили турки, и особенно Аскалон, тогда как в это же время его соперники поносили его и распространяли про него самые низкие слухи почти по всему христианскому миру.

Например, они утверждали, что он строил козни против короля Франции, что он неправедно, с помощью ассасинов, убил этого самого верного христианина, маркграфа Конрада, что он самым бесчестным образом потворствует Саладину, предавая ему Святую Землю, и именно поэтому не идет осаждать Святой Город. Но Ричард, продолжая то, что он начал, великодушно презирая клевету и интриги своих соперников. После смерти маркграфа Конрада, и после того как его соперник Гуго, прежний король Иерусалима, был, после смерти совей жены, низведен до простого титула короля, король Англии, со всеми своими полководцами и ноблями, стал обдумывать кому бы вверить христианские земли, поскольку сами они должны будут вскоре вернуться домой. Они единодушно постановили, что отдадут христианские завоевания под управление Генриха, славного графа Шампани из Франции, который приходился племянником королям Англии и Франции, от их общей сестры, и поскольку именно он обладал характером, достойным такого дела.

Так и было сделано, и христианские крепости были отданы новому государю, также как и размешенные в городах гарнизоны. И принцы и люди, как будто истек срок их службы, и у них не оставалось ничего, чтобы могло их задержать еще дольше, осенью, на второй год после взятия Птолемаиды, начали поодиночке возвращаться домой. Но из тех, кто находился за морем во имя Христа, после того, как была уничтожена христианская раса в Святой Земле, в родные страны возвратилась едва-ли четвертая часть. Поскольку, хотя огонь святой веры и подвигнул бесчисленное множество народа почти со всего христианского мира на этот поход, все же, или меч, или болезни, или нужда, или усталость сильно потрепали большую их часть. В этом деле надо видеть всю глубину мудрости Божьей, Который мало заботиться, что о мирской безопасности, что о счастье таких Своих людей, поскольку Он предназначает их для жизни вечной и мудрым предвидением заставляет терпеть их мирские бедствия, ради того, чтобы потом они получили во владение град небесный. Поскольку не может быть сомнения, что такие люди, что оставили свою страну и все человеческие связи, которые проявили себя в таких могучих трудах, опасностях и боях ради Христа, и в таком похвальном рвении закончили свою жизнь в этом мире, должны быть причислены к таким, про которых сказано: "Блаженны мертвые, умирающие в Господе!" (Апокалипсис, 14, 13), ведь они умерли не только в Господе, но и во имя Господа. Воистину, я смиренно утверждаю, что Божественная любовь поступила по отношению к ним с большим милосердием, и что более, чем повезло тем, кто кончив свое существование в этом походе, ушел в вечность благим и быстрым путем, нежели другим, которые вернулись в свои страны в телесном здравии, и вернулись вновь к своим прежним вожделениям. Поскольку, истинно, что мы чувствуем, как некоторые из тех, вернулся домой этого похода, вытерпев во имя Христа такие огромные страдания, вернулись к своим прежним привычкам.

Конечно, кажется странным, что Господь должен терпеть, чтобы самые святые места, которые являются свидетелями Его Воплощения, Страстей, Воскресения и Вознесения, должны находиться во владении и оскверняться наигрязнейшим народом. В свое время, причина такого Божественного попустительства была тайной, но теперь она стала явной, поскольку, по причине этого истинного горя и позорного бедствия, множества грешников обратились к благочестию, и рука Всемогущего Правителя, на протяжении 5 лет, призывала многие тысячи благочестивых душ к вечному блаженству в небесном Иерусалиме, том Иерусалиме, который есть наша матерь, и которые не могли получить туда доступ в течение многих предшествующих лет. Так наш Король — Тот, кто может править всеми концами земли и распоряжаться всеми вещами земли, милостиво и самым лучшим образом нашел применение человеческим болезням – ведь когда Он оставил Свой земной Иерусалим и его земли, по грехам ее обитателей, в руках врагов, то Он тщательно озаботился о благополучии Своего Иерусалима небесного.

Глава 29. О том, какими средствами король Англии освободил Яффу и о договоре между христианами и турками.

Те люди, что не были назначены в гарнизоны по городам, возвращались домой. И славный король Англии, который, долго поддерживал эту службу, уже истощил свою казну и не имел теперь средств дольше оставаться в Сирии. Поэтому, устроив все эти вопросы и отдав приказания своему племяннику, которого он оставлял государем маленького королевства, он со своей свитой вернулся на Кипр, намереваясь оттуда быстро отплыть. Узнав об этом, Саладин со всей своей армией обрушился на Яффу, которая имела недостаточный гарнизон, и быстро ее взял. Произведя большое опустошение среди христиан, он осадил уцелевших, которые заперлись в цитадели. Чтобы уцелевшие не полностью погибли, наши люди использовали единственное средство, оставшееся в их власти, и договорились с отвратительнейшим тираном, что сдадут ему цитадель к определенному дню, если туда не подойдет христианская армия. И он, не опасаясь возвращения той части наших людей, что уже уехала, оставался совершенно спокоен, поскольку думал, что благодаря соглашению, он вскоре без кровопролития вступит в цитадель.

Однако, король Англии, когда услышал об этом несчастье, быстро обратил свою печаль в доблесть, и сопровождаемый всеми, кто постыдился его покинуть, быстро, попутными ветрами, вернулся в Сирию и обратил в бегство турок, которые были устрашены его неожиданным и внезапным возвращением. Но они собрались вновь, и положившись на свою большую численность, безуспешно пытались осаждать его в Яффе. Но обуянный духом храбрости, он, не отстраняясь от обязанностей главнокомандующего, одновременно был и наибесстрашнейшим воином. В течении нескольких дней он, хотя и обладал гораздо худшими силами, занимал их в открытом поле, и наконец, по милости Божьей, он нанес такие опустошения огромной армию турок, что дивясь его несгибаемому духу и ничего не придумав, как бы еще попытаться действовать против него, они отступили. Таким образом, Яффа была освобождена, а сам он несколько дней пролежал больным в замке Кайфа (Caiphas). Говорили, что услышав про это, Саладин не ликовал по поводу истощения своего врага, но печалился о недуге непобедимого государя. Он отправил к нему посланников, сказать: "Я знаю, что ты даже будучи в добром здравии, не сможешь продлить свое пребывание в этой стране. После твоего ухода, то, что христиане приобрели такими большими трудами, окажется в опасности и после пустяшных усилий окажется в моих руках. Тем не менее, ради тебя, перед чьей выдающейся доблестью я благоговею еще больше, чем страшусь враждебности твоего духа, я подарю христианам перемирие на 3 года. Однако, пусть Аскалон не достанется не им и не мне, но будет разрушен". Король, какое бы нежелание он не испытывал разрушать город, на недавнее восстановление которого он так потратился, и как оказалось, впустую нанимал ради этого самую дорогую рабочую силу, все же, по совету и по желанию патриарха и нового государя, и всех христиан этой страны, согласился на перемирие, не очень почетное, поскольку оно предусматривало разрушение города, но по более убедительным причинам, чрезвычайно необходимое.

Посему, усилиями короля Англии, в которых ни один из его врагов не мог его обвинять, был заключен и утвержден договор о перемирии между христианами, живущими в Палестине, и турецкими подданными Саладина. И оно должно было продлиться начиная от приближающегося праздника пасхи в течении 3 лет, 3 месяцев, 3 недель и 3 дней. Кроме того, по благосклонности Саладина к королю Англии, им было пожаловано и твердо постановлено, что во время действия договора, христиане могут безопасно и свободно посещать святую гробницу с целью вознесения своих молитв, и что они не встретят никаких препятствий со стороны сарацин ни при своем приезде, ни при отъезде, и после исполнения своих торжественных обрядов, они смогут вернуться к христианской границе с плодами своего благочестия.

Таким образом, перемирие было ратифицировано, и в его исполнение огромное множество народа двинулось в Святой Город, и осуществив свои стремления и удовлетворившись тем, чего они так долго и искренне желали, они с радостью вернулись домой. Король, который один стоил десяти тысяч, не мог сам выполнить свои обеты, поскольку, следуя благоразумному совету, он с большой заботой относился к собственной безопасности, из-за тех опасностей, которые могли его там ожидать. Но Губерт, епископ Солсбери, который был его неразлучным и преданным товарищем, и способным помощником в этом походе, взялся совершить этот обряд паломничества вместо него. Сообщали, что он посетил гробницу Короля королей и от себя и от своего государя, и пролив там потоки благочестивых слез и отслужив мессу, он исполнил обеты как свои, так и короля, к которому он вернулся. Когда эти дела были сделаны, король объявил о своем намерении вернуться домой. От чистой щедрости он подарил остров Кипр наихрабрейшему мужу Гуго, прежнему королю Иерусалима, и пообещав своему возлюбленному племяннику, которого он поставил править христианскими землями, что он, если Христос будет этому благоприятствовать, вернется по истечении срока перемирия, он вверил себя обманчивому ветру. И как свидетельство своего намерения вернуться, он сохранил святой знак, украшавший его по прибытии.

Глава 30. О том, как Божьим промыслом, этим походом было сделано больше для небесного Иерусалима, чем для земного, и о смерти Саладина.

Таково было, по неисповедимым путями Господним, завершение этого самого дорогого, самого многотрудного и самого опасного похода благородных королей, славных государей и бесчисленного множества людей против самого свирепого врага святого и грозного имени Бога — Саладина. И все же, при всех этих расходах, и опасностях, и трудах мало чего было сделано для восстановления Иерусалима земного, но зато, как было рассказано выше, много было сделано для восстановления Иерусалима вышнего. Ведь Бог все устроил лучше, чем мог бы сделать человек — многие тысячи христиан умерли в трудах во время своего паломничества во имя Христа, и если иметь в виду их первоначальное намерение, то может показаться, что они тщетно трудились над восстановлением земного Иерусалима. Но подобно живым камням, плодами своих благочестивых усилий, они внесли вклад в возведение того Иерусалима, что есть наверху. Тем не менее, надо все же поставить в вину упадку нашего времени то, что из-за обилия неправды, леденеет само милосердие, и то, что Святые Места, в которых справлялось таинство нашего искупления, были оставлены в руках неверных, и то, что христианское дело добилось лишь небольшого прогресса в возвращении этих мест, хотя и было потрачено так много трудов и средств.

По этой-то причине, через леность и упадок нашего времени, Святой Город подвергается растаптыванию и поруганию со стороны язычников, пока не наступит время, известное только Богу. Ведь несомненно, что в надлежащее время, по своему древнему обычаю, Святая Земля вышвырнет своих наиотвратительнейших обитателей, и возможно, это будет сделано меньшим христианским войском, чтобы еще более явной стала сила Божественной мощи. Поэтому, правильно замечено одним благочестивым воином: "Легко многих держать в покорности немногим, и нет разницы в глазах Бога, будет ли Он освобожден многими или только немногими". И действительно, уже было описано, когда один преследовал тысячу, а двое обратили в бегство десять тысяч, и когда Гедеон рассеял множество с помощью трех сотен человек, что лакали воду (Судей, 7,6-7), одержав верх над бесчисленным множеством народа. Но Господа вовсе не соблазняет то, чтобы христиане, полагаясь на силу доброго и могущественного Бога, в немногом числе, отчаянно и необдуманно, обрушились бы на множество врагов. Ведь Бог желает, чтобы Его народ верил в Него таким образом, чтобы не оставляло его благоразумие и предвидение. Ведь написано, что прежде, когда святые полководцы отправлялись на битвы Господни и из Его же собственных обещаний знали о грядущей победе, то часто, по Его приказу, а часто даже и без этого, они собирали большое множество людей, ибо они и не считали для себя честью и не видели целесообразности в том, чтобы подвергаться опасности из-за своей малочисленности. И вовсе не потому, что считали, что Всемогущему Богу более легко дать победу более многочисленному войску, но потому, что сам человек не должен быть непредусмотрительным, и на то есть наиполезнейшая заповедь, а именно: "Не искушайте Господа Бога вашего" (Второзаконие, 6, 16). А еще они считали, что будет лучше, если Богу послужит не несколько человек, а множество — хоть и не очевидно, что своим числом они сильно помогут Всемогущему, но зато, благодаря своей многочисленности, большее число людей сможет получить награду за свои воинские труды от того, Кто хоть и уменьшает запасы своих милостей, но может раздавать их столько сколько хочет.

И ведь действительно, вскоре после ухода христианской армии из Сирии, Бог пролил на своих людей росу своей жалости, воистину оказав им большую милость. Ведь он уничтожил Саладина, бича Господнего гнева и страшного молота христианскому имени. Когда тот веселился в безопасности, радуясь, что помешал всей храбрости королей Запада, он попал в руки Бога живого и умер, оставив своим изнеженным наследникам обширную империю, которую он, хотя будучи и не королевских кровей, но будучи совершенен в воинском искусстве и доблести, построил из самых богатых королевств, а вместе с ней он завещал им и вполне достаточный предмет для войны и раздора. По его смерти, его империя была разделена по числу его наследников, среди который, к великому умалению его дома, возникли раздоры. Однако, христиане оставались спокойными в своих городах, под управлением принца Генриха и ожидая окончания перемирия.

Глава 31. О том, как король Англии потерпел кораблекрушение и был пленен герцогом Австрийским.

Таким образом, король Англии уехал из Сирии, предварительно послав вперед себя свою овдовевшую сестру и свою жену вместе с почти всем своими домашними. Затем и сам он отплыл на быстроходном парусном судне, с маленькой, более чем легко оснащенной, свитой. Презрев в своем нетерпении громоздкий обоз из-за того, что тогда замедлилось бы позднее плавание через широкий океан, он отказался от безопасного плавания на большом судне, которому, из-за его массивности, менее страшны бури. Но эта стремительность и стала причиной задержки. Королева, со всей своей свитой, после долгого, но безопасного плавания, прибыла на Сицилию, и остановилась там на долгое время, находясь в безопасности под защитой короля Танкреда. А судно, на котором в плавание отправился король, по причине встретившейся на пути суровой бури, было увлечено к берегам Истрии и потерпело крушение между Аквилеей и Венецией. Сам он, вместе с несколькими спутниками, с трудом избежал смерти в воде. Здесь, находясь среди потерпевших крушение людей, он, по причине вероятной опасности, временно скрывал свое достоинство, поскольку знал, что люди этой области не выносили короля Англии из-за смерти маркграфа Конрада, в которой его обвиняли, и он не мог оставаться там в безопасности.

Поэтому, он тщетно пытался уклониться от нависшей над ним угрозы. Так как известие о том, что какая-то высокопоставленная персона, потерпев кораблекрушение, скрывается или странствует по стране, распространилось быстро, то и знать и простонародье немедленно занялись его поисками, и некий граф по имени Майнард (Mainard) (Мейнхард Герцкий) схватил восемь его спутников, хотя ему самому и удалось тайно спастись бегством. Еще шесть его спутников были задержаны неким Фридрихом в местечке Фризар (Frisar) (Фризах), в архиепископстве Зальцбургском, и он поспешил отправиться в ночь к австрийской границе только с тремя сопровождающими лицами. Но герцог Австрийский Гумбольд (Humbold) (так в тексте – прим. переводчика), который (как о том говорилось выше) был у него на содержании в армии Господа и испытал на себе его великую щедрость, когда находился в бедствии, позабыл добро и горел жаждой мести из-за какого-то мелкого повода, и поскольку этот жадный и вероломный человек жаждал еще и испить английского добра, то расставил бдительную стражу у каждой тропинки и у каждой дороги, чтобы перехватить славного беглеца. Наконец, он нашел его в предместье города, как говорили, из-за того, что его выдал один из спутников, которого осторожно выследили, когда он покупал какую-то дорогую провизию, и находясь под угрозой смерти, был вынужден признаться для кого он покупал такие яства. Гумбольд послал своих стражников чтобы захватить его в плен, и когда, наконец, посланные герцогом вооруженные люди, вошли туда, где он с тревогой скрывался, они сказали: "Привет, король Англии, напрасно вы маскируетесь, ваше лицо выдает вас!", и когда храбрый монарх выхватил свой меч, они продолжили: "Не тревожьтесь, о король, и не поступайте опрометчиво, поскольку у нас вы не умрете, но скорее будете спасены от смерти – ведь вы находитесь в гуще врагов, которые, к слову сказать, являются родственниками маркграфа Конрада и домогаются вашей жизни. Если вы попадете в их руки, то хоть бы у вас была и сотня жизней, все равно, вы бы не сохранили ни одной". Таким образом, в месяце декабре 1192 года от разрешения Девы, благородный король стал пленником неправеднейшего герцога, и без всякого уважения к его королевскому достоинству был закован в цепи.

Глава 32. О том, каким образом король Франции был обманут сыном герцога Саксонского и разочаровался в своем предполагаемом браке.

Об этих обстоятельствах было быстро сообщено тевтонскому императору, который в это время находился в Германии. Забыв, как об императорском достоинстве, так даже и о христианской чести, он очень обрадовался, намереваясь посредством удержания благородного пленника заграбастать богатства многих народов. Вскоре после этого, желая сделать и короля Франции соучастником своей радости, он отправил к нему из Германии, в пятые календы января (28 декабря) послание, более дорогое для того, чем золото или драгоценные камни. И тот, обрадовавшись несчастной судьбе другого, как другой радуется своей добыче, с целью удручить его подданных, обнародовал вдаль и вширь сведения о несчастном бедствии, приключившемся с королем, и ясно выражая враждебность своего сердца, использовал каждую возможность для того, чтобы показать, что ниспровержение пленника будет необратимым. Большими обещаниями он стремился очаровать и соблазнить Джона, брата плененного короля, человека великого могущества и влияния в Англии, Ирландии и Нормандии. Ему легко удалось привлечь его на свою сторону, поскольку тот давно жаждал заполучить королевство брата после его гибели. Узнав, находясь в Англии, о пленении своего брата, он немедленно отправился за море, рассчитывая, что мог бы легко взойти на пошатнувшийся трон, если бы ему удалось заручиться мощью французов, и он вступил с ними в соглашение и ни во что не ставя преданность брату, находившемуся в то время среди недругов, он самым бесстыдным образом объявил себя его врагом.

Поскольку от императора Германии зависела судьба плененного короля, то король Франции желал быть с ним в мире и связать себя с ним дополнительными узами. Поэтому он отправил к нему посланников и попросил о браке его кузины, единственной дочери графа Палатината Рейнского. Император благосклонно отнесся к этой просьбе, и содействуя ей, послал за графом-палатином, человеком, который, стоит сказать, является вторым по власти после императора. Но это не осталось тайной для матери молодой леди, и она тайно совещалась со своей единственной дочерью, сказав ей: "Склонна ли ты к такой почетной участи и к королевской постели: Ведь король Франции просит тебя в супруги". Она ответила: "Я слышала от разных людей о том, каким образом король обесчестил и развелся с наиблагороднейшей дамой, сестрой датского короля, и я страшусь такой же участи". Ее мать возразила: "И кто же занимает более высокое место в твоем сердце?" Та ответила: "Если бы мои желания могли бы увенчаться успехом, то я бы никогда не отказалась от человека, с которым я была обручена в младенчестве — а именно, с Генрихом, сыном герцога Саксонии". Ее мать продолжала: "Будь уверена, дочь моя, в том, что когда, моим вмешательством, ты будешь избавлена от той участи, которой страшишься, ты сможешь насладиться тем браком, которого ты желаешь". Вскоре эта замечательная женщина, тайными письмами, послала за этим Генрихом, самым изящным и пылким молодым человеком, который приходился племянником королю Англии со стороны сестры. Тот с готовностью откликнулся на вызов, и испытывая взаимную страсть, он получил свою возлюбленную принцессу из рук ее матери, а та, ускорив события, ввиду чрезвычайных обстоятельств, отпраздновала свадьбу по всей форме, чтобы впредь те, кто соединилась от Бога, не мог ли бы быть разъединены.

Тем временем, отец невесты, убежденный императором, что облагородит дочь королевским браком, быстро узнал о том, что произошло. Император также узнал об этих обстоятельствах и полагая, что это никак не могло было быть сделано без его ведома, весьма на него рассердился, и при его появлении у себя резко упрекал его, как потому, что ненавидел того молодого человека, так и потому, что это деяние было против его желаний. Но тот успокоил негодующего и укоряющего его императора сказав: "Клянусь вашим спасением, что это было сделано ни по моему желанию, ни с моего ведома. Но я полагаю, что моя жена, ваша кузина, будучи верна обещанию, прежде данному мной и ей, по приказу блаженной памяти вашего отца, герцогу Саксонскому, сделала это в мое отсутствие, из-за чего выше высочество сердится на меня". Тогда император сказал: "Иди, выгони этого ничтожного супруга и аннулируй то, что было сделано". На что тот ответил: "Не говорите так, о император, поскольку это дело, как говорят, зашло так далеко, что уже не может быть аннулировано, если только не к вечному позору моей дочери". Затем граф-палатин, вернувшись домой, любезно обошелся со своим зятем и приняв его как сына, дал за дочерью богатое приданное. Таким образом, тот, кто только что развелся с позором со своей женой, был разочарован, по Божьей воле, и в том союзе, какого он желал и ожидал.

Глава 33. О том, как король Англии был передан в плен от герцога Австрийского к императору.

Славный король Англии был закован в цепи герцогом Австрийским, который незадолго до того служил под его началом в Сирии против турок, но император, утверждая, что не пристало королю быть в плену у герцога, но зато нет бесчестия королевскому достоинству быть в плену у императора, принял меры к тому, чтобы забрать знатного пленника к себе. Поскольку от этого предложения нельзя было отказаться, то герцог его оставил, а алчный император взял его в свои руки, но по договору обещал герцогу дать достаточную долю из того, что может быть за него получено. Таким образом, христианский император, из жадности потерял свое достоинство и в своем отношению к королю превратился в Саладина, позоря Римскую империю новым и неискупимым клеймом. Ведь никогда до сих пор не было слыхано, чтобы какой-нибудь христианский король или император захватывал бы в плен другого христианского властелина, который просто возвращался домой через его земли со службы в Святой Земле. "Но на что только не толкнет сердца смертных жажда золота?" Римский император (о позорное бесчестие!) жаждя своих выгод, закрыл глаза на все благородное, на все правое, забыл свое имперское достоинство и не покраснев, стал еще одним Саладином. Но христианский государь, который так далеко от своей страны сражался за Христа против Саладина и турок, возвращаясь домой лишь на время, и все еще неся на себе с благочестивым намерением святой знак, как символ своего недалекого возвращения на Восток, встретил в Германии короля хуже турок и враждебнее Саладина, поскольку он был еще более алчным. Ведь маскируя свою жадность и прикрывая свои подлейшие действия видом правосудия, он очернил своего славного пленника новоизобретенной ложью и хвастал, что враг его империи и предатель Святой Земли, в которой Господь старался ради нашего спасения, по Божьей воле попал в его руки, чтобы подвергнуться строжайшему наказанию.

Наконец, около Вербного воскресенья (3 апреля), торжественно поставив его перед собой и перед лицом ноблей и народа, он попытался устрашить короля перечислением его печальных проступков, но тот, доверясь своей чистой совести, встретил его обвинения твердыми и непреклонными ответами, так что даже император, казалось, был склонен не только пожалеть, но даже и почтить его. В присутствии многих людей, обливавшихся слезами радости, он милостиво поднял обессиленного короля, обещая в будущем гораздо большую благосклонность к нему и гораздо лучшие условия содержания, но на самом деле, с жадностью ожидая тех огромных сумм денег, которые король обещал за свое освобождение еще герцогу Австрийскому. По этой причине он и не подумал, что стоит отпустить человека, которого он хотел почтить, рассудив, что не может быть лучшего залога для выполнения обещания, чем сам обещающий. Благородного пленника теперь посещали многие люди, и он видел самую усердную преданность своих сторонников во время всего времени заключения. Его посещал епископ Илийский, которого, как упоминалось выше, на время своего похода на Восток он оставил главным правителем королевства, но который, по причине своего властного поведения, давно уже был изгнан из Англии ноблями королевства. И епископ не отходил от него, старательно оправдываясь в своих поступках и вкладывая зло в уши короля относительно тех, кто изгнал его. Также и Губерт, почтенный епископ Солсбери, который был неразлучным товарищем короля в Сирии, узнавший по высадке в Сицилии о том, что случилось с ним (поскольку о несчастии с великим государем быстро стало известно всему миру) сразу же отправился в путь, чтобы присоединиться к нему, и вскоре он был послан королем в Англию, как для необходимости позаботиться о королевстве, так и для ускорения дела его освобождения, поскольку у него не было больше друзей столь преданных, благоразумных и искренних, в чем он мог убедиться в различных опасных ситуациях.

Глава 34. О том, как король Франции вторгся в Нормандию, и как Джон поднял волнения в Англии.

Пока ситуация относительно короля Англии оставалась такой, какой была, король Франции Филипп послал благородных людей, в качестве своих представителей к нему в Германию, чтобы торжественно отказаться от оммажа, которым он был связан и провозгласить свои враждебные намерения, объявив войну против пленника. Эта вещь — объявлять войну против человека, который в это время находился в плену и был полностью лишен власти, всем показалась делом явно неприличным и постыдным, но злое рвение причинить ущерб другому не имеет никакого отношения к благородству. Такое явное неуважение к персоне короля было неприятно императорскому величеству, и император просил его воздержаться от покушений на владения пленника. Но король Франции, широкими обещаниями, такими, например, как дать равную или даже большую сумму денег, чем обещал пленный король, пытался соблазнить императора отдать Ричарда ему для более уверенной сохранности, утверждая, что мир не сможет оставаться в покое, если такой беспокойный человек сумеет бежать. Действительно, он, вероятно, мог бы повлиять на мнение императора, который был недостаточно тверд в этом вопросе, но знать королевства, сочувствуя пленнику, воспротивилась такой явной махинации. Но Филипп, неспособный отказаться от раздиравшей его злобы, собрал армию и вторгся в Нормандию. Вскоре он, с помощью измены, заполучил Жизор — благородный и щедро укрепленный замок, благодаря некому Жильберу, чьей слабой верности он был вверен. Затем, отправившись к нескольким другим замкам, он не нашел никого, кто бы ему воспротивился, так как несчастная судьба суверена сломила дух его подданных и ослабила всю их уверенность так, что подобно овцам, потерявшим пастуха, они либо добровольно сдали крепости, либо бежали перед лицом захватчика. И когда Альбемарль (Albemarle), О (Eu) и многие другие замки перешли в его руки, благодаря их быстрой их сдаче, он отправился со своей армией к столице Нормандии Руану, и страшным голосом угрожая уничтожить все, что станет ему сопротивляться, он приказал городу капитулировать.

Но граф Лестер, самый преданный спутник короля Англии во время Восточного похода, узнал о его приближении и успел войти в город прямо перед ним, и поощряя горожан, он благородно побудил их на энергичное сопротивление против жесточайшего врага. Тщетно проосаждав город в течении нескольких дней и потерпев больший ущерб, чем причинил сам, богатый король возвестил об отступлении. И призвав свою армию на более легкие предприятия, он получил без большого труда благородные крепости Пасси (Pascy) и Иври (Yveri). После чего, те, кто, как могли, вели дела пленника, чтобы сдержать на время его стремительность, посчитали целесообразным купить перемирие на определенное время ценой огромной суммы денег и сдав в качестве залога четыре выбранных им замка.

И Джон, который из-за своей жажды заполучить королевство, восстал против природы, также не воздержался в такое время от того, чтобы не досадить брату. Он был общепризнанным сторонником короля Франции во всех вещах. Поскольку, пока тот опустошал нормандскую землю, Джон, полагаясь на королевские крепости, которые он хитростью отобрал у брата, пока тот был на Востоке, с помощью отрядов наемников, набранных со всех концов, внес смятение в английские провинции и навлек бесконечные проклятия на свою собственную вероломную голову. Но нобли королевства, твердые в верности и несокрушимые духом, созвали грозный отряд воинов, чтобы самим противостоять беззаконной попытке потерявшего голову юноши. Долго и храбро осаждая замок Виндзор, который попал под его власть, они пытались заставить его сдаться. И когда Джон увидел своих приверженцев, которым не мог помочь, и то, как они подвергались опасностям осады, он попросил соглашения об их временной безопасности и уступил замок. После этого он уехал за границу и явился непосредственно к королю Франции.

Глава 35. О том, какими средствами епископ Солсберийский Губерт был сделан архиепископом Кентербери и о раздорах в этой церкви.

В это самое время, побуждаемый своей преданностью Богу, славный пленник не желал, чтобы церковь Кентербери оставалась далее вакантной. Поскольку почтенный Балдуин, как говорилось выше, отправился на Восток под святым знаком и окончил свои дни в Тире, то никто больше не занимался пастырскими заботами этой церкви. Поэтому, король написал из Германии епископам и прочим иным, кому относилось это дело, чтобы они добились быстрого возведения нового примаса и поспешили бы с выборами митрополита. И он не стал скрывать свой собственный выбор, но рекомендовал выборщикам человека, который был ему угоден, поскольку был испытан во многих делах и пользовался всеобщим уважением. В следствии чего, монахи Кентербери, собравшись вместе с епископами, согласились, к удовольствию короля, единодушно и торжественно избрать на должность примаса епископа Солсберийского Губерта. После запроса и получения паллия от римского понтифика, он был интронизирован, а затем, вскоре после этого, надев в Мертоне (город около Лондона – прим. перев.) одежды простого каноника, он уже видом своего повседневного одеяния продемонстрировал благочестивый склад своего ума. И он не был неприятен монахам Кентербери, которых озлобила слишком ретивая деятельность его предшественника, которая, правда, не пятнает чести скончавшегося прелата. Поскольку этот самый Балдуин, который был более чем оправданно враждебен монахам Кентербери (о чем уже говорилось) стремился отобрать у них право и привилегию выборов прелата. Для этой цели он начал строить церковь, которая должна была бы стать соперницей, той, что до сих пор была главной церковью в Кентербери, и в которой служат монахи. Туда он также назначил пребенды для клириков, чтобы, после смерти архиепископа Кентерберийского, именно в этом месте смогли бы собраться суффранги и вместе к клириками провести выборы приемника. Однако, монахи Кентербери, не желая чтобы это было сделано к ущербу для их достоинства, подняли яростную бурю спора и послали своего приора и многих других с аппеляцией к святому престолу.

Архиепископ, опираясь на благосклонность короля и будучи более могущественным, не без войны и кровопролития, добился покорности и победы над своими оппонентами и упорствовал в своем замысле, от которого, однако, спустя некоторое время он был вынужден отказаться, поскольку его противники добились перевеса, благодаря решению и властным полномочиям святого престола. В конце концов, этот позорный спор между пастухом и его собственной паствой с большим скандалом продолжался несколько лет, поскольку ни одна из сторон не желала уступать дорогу и каждая полагала самым позорным делом покориться другой. Поэтому, когда этот прелат (очевидно, чересчур несдержанный в этом деле, но в остальном — добрый, разумный и благочестивый человек) умер на Востоке, так далеко от своей церкви, то монахи Кентербери, мало о нем сожалея, по внезапному побуждению, с большой радостью, срыли до основания здание, которое было причиной всего спора, и возведение которого уже давно было приостановлено.

Глава 36. О том, как Гуго, епископ Честера, разрушил монастырь в Ковентри.

Было действительно примечательным обстоятельством то, что столь великий муж (я имею в виду почтенного Балдуина), который из архидиакона стал монахом цистерцианского ордена, затем аббатом, а из аббатов — епископом Ворчестера, и затем из суффрангов — примасом, получив в итоге архиепископство взамен должности архидиакона — это чудесно, говорю я, что человек такого исключительного благочестия должен был желать увеличения числа светских каноников, хотя казалось бы, именно ему следовало бы предпринять благотворные меры для того, чтобы приуменьшить такой порядок, или же, чтобы принять их в духовные братство — вещь, про которую точно известно, что к ней прибегали в старое время святые прелаты и государи Англии. Ведь в древности светские клирики уже управляли благородными церквями Кентербери и Винчестера. И те святые особы, которым, Божественным дозволением, была вверена забота об этом, предоставляли им выбор — либо оставить свои бенефиции и должности, занимать которые они считали их недостойными или же похвальным образом разрешить ситуацию, приняв святые обряды. И те люди, побуждаемые благотворным принуждением, либо уходили, либо меняли свое состояние, а церковные конгрегации наилучшим образом сохраняли достоинство домов Божьих вплоть до сегодняшнего дня. Поэтому, в наши времена святой прелат не должен делать то, что увековечивает род таких людей, но для уменьшения их числа надо, с Христовой помощью, стараться побудить их согласиться на благодетельное изменение своего состояния. Но все же, он далеко уступал скандальному преступлению Гуго Нонанта (Nonant), епископа Честера или Ковентри, которое нельзя обойти молчанием.

Монастырь Ковентри, первоначально основанный, обогащенный и украшенных благочестивой преданностью некоторых английских ноблей, занимал заметное место в английской церкви и по причине своей знаменитости был тихой резиденцией епископа Честерского, который в течении значительного времени, звался еще епископом Ковентри. Когда один посланец дьявола по имени Роберт Мармион, глумясь, разрушил этот почтенный дом во времена короля Стефана, то за это он и испытал тяжесть Божественного гнева (как о том было рассказано в своем месте). Но благодаря Божественному вмешательству, это место быстро вернуло себе свое великолепие и оставалось никем не потревоженным, вплоть упадка до нашего времени. Несколько лет назад, вышеупомянутый Гуго Нонант — человек лукавый, храбрый и бесстыдный, и благодаря своей учености и красноречию, готовый в одиночку на смелые предприятия, по неисповедимыми путями Того, кто по грехам людей позволяет править ими лицемеру, получил епископство Честерское, и он начал изобретать разные средства, чтобы согнать монахов с их места и из их собственности образовать пребенды для клириков, которых он мог бы одаривать по собственному хотению. Пробудив своим адским искусством самые низкие причины для смуты, он, наконец, посеял и раздул раздор между приором и монахами, и использовал возможность выдворить их всех вооруженной силой, как осужденных и неисправимых возмутителей церковного спокойствия и как виновных в многочисленных преступлениях, в которых он их обвинил. Вскоре после этого, он отправил к святому престолу своих адвокатов, подготовленных им для этой цели, утверждая, что монахи Ковентри, отринув своих духовные обязанности, стали светскими людьми, и он потребовал полную свободу действий, чтобы навести в этой церкви порядок, по своему собственному усмотрению. Но римский понтифик действуя с осторожным промедлением, и на случай, если кто-нибудь явится, чтобы выступить на стороне монахов, отложил свое решение на 6 месяцев. По истечении этого времени, поскольку никто не явился от имени монахов, он уступил просьбе епископа. Причиной запоздалого приезда монахов была нехватка денег, но в конце концов, они явились и в течении долгого времени скорбели о том ущербе, что понесли в связи с насильственным изгнанием.

Однако, печально, что даже и до сегодняшнего дня они понапрасну трудятся ради пересмотра или отмены приговора однажды тайно вынесенного и преждевременно осуществленного, настолько могущественным было то ли влияние, то ли искусство, то ли деньги епископа. Никакого исправления этого отвратительного злоупотребления так и не было сделано, стороны ради своего пропитания монахи рассеялись во все, а их добром, которое по воле епископа было разделено на пребенды, владеют теперь светские клирики. А сам он, то ли для того, чтобы иметь достаточные полномочия, то ли чтобы иметь поддержку в таком несправедливом деле, пользовался одно время содействием епископа Илийского, который, имея титул королевского канцлера, в то время казался как бы правителем, и с бесстыдным тщеславием действовал как его советник и помощник в деле захвата власти. Однако, вскоре, отвернувшись от него со своим обычным непостоянством, он поддержал сторону его соперника — королевского брата Джона, и как говорили, вовлек его в пагубный замысел восстать против своего брата Ричарда. Кроме того, когда король посещался своими подданными во время своего заключения в Германии, он также, среди прочих, поспешил к нему, чтобы понять его настроение по отношению к себе, оправдаться самому и благодаря лукавому притворству очиститься от позорного обвинения в предательстве, в котором его многие заклеймили. И когда ему не удалось обмануть государя заверениями в своей кажущейся преданности, отчаявшись в его благосклонности, и чувствуя для себя небезопасным возвращаться в свой собственный диоцез, он, сопровождаемый своей бесчувственной совестью, отправился во Францию.

Глава 37. Об убийстве епископа Льежского, по причине чего подвергся опасности король Англии.

Славный король Англии Ричард, все еще томился в Германии, но поскольку алчность императора теперь была удовлетворена, надеялись, что он вскоре его отпустит. Однако, из-за случайности получилось так, что эта надежда на это была отложена, а сам благородный пленник оказался в опасности по следующей причине. Брат герцога Лувена был избран епископом Льежа — выбор, который был неугоден императору, поскольку тот опасался, что храбрый герцог, благодаря власти своего брата, будет способен поднять против него голову, ведь было хорошо известно, что епископ Льежский обладает большими военными силами и имеет большое могущество. Поэтому, выбранный епископ, из-за оппозиции императора, не смог получить посвящение от своего митрополита. Тем не менее, получив от римского понтифика право на то, чтобы его рукоположили французские епископы, он был посвящен. Однако, из страха разгневать своего властителя, он не вернулся к своей епархии, но надеясь, что его гнев со временем успокоиться, остался пока во Франции. Рассерженный император теперь задумал осуществить самое зверское преступление. Для этого, несколько, как полагали им нанятых, отчаянных негодяев пришли к епископу под видом изгнанников и с хитростью плакались ему на свое изгнание с их немецкой родины и добились у него такого доверия, что проникшись к ним безосновательным сочувствием, он взял этих злейших врагов под свое личное покровительство. Но они с коварной бдительность ждали случая совершить свое преступление, и однажды, внезапно на него напав, когда он случайно покинул город с очень немногочисленной свитой, они его и осуществили. Они убили его вместе с еще одним священнослужителем, и затем обратились в бегство, пока остальные спутники епископа бежали назад, в город. Считали, что другие столь же искусные ассасины были посланы, чтобы причинить смерть герцогу Лувенскому, но случайно, они были схвачены и раскрыли всю тайну этого злодеяния.

Из-за этого отвратительного насилия, архиепископы Кельна и Майнца, и герцоги Саксонии, Лувена и Левенбурга (Lewenburg(?)) и многие другие нобли разгневались на императора и стали строить против него заговоры. Поставленный перед необходимостью того, чтобы быть способным присоединить мощь короля Франции к своею собственной, он возымел намерение нарушить свою клятву и выдать короля Англии королю Франции, для вечного заточения. Для этой цели он попросил о торжественной встрече с ним в назначенный день в Вокулере (Vaucouleurs), но это свидание, полное дурных намерений, было предотвращено и устранено другим событием, более благоприятного рода. Благодаря некоторым осторожным особам, которые с похвальной прозорливостью противились как смуте в империи, так и причинению зла королю Англии, был, слава Богу, восстановлен мир между императором и его ноблями, и вся причина вражды возникшей между обеими сторонами растворилась в воздухе. Спустя несколько дней император приехал туда, где содержался король Англии, и в присутствии и при посредничестве епископов, герцогов и многих других знатных особ, в течении нескольких дней вел с ним переговоры, и наконец, в канун дня Св. Апостолов Петра и Павла (28 июня) все дела между ними были улажены, была оговорена сумма за освобождение короля, и император приказал, чтобы в будущем он содержался с большим уважением, а именно, не закованный в цепи. Наконец, по приказу императора, епископы, герцоги и все нобли присутствовавшие там, поклялись душой своих суверенов, что король определенно должен быть освобожден по уплате оговоренной суммы, которая составляла 100 тысяч фунтов стерлингов, третья часть которой была предназначена герцогу Австрийскому, за то, что именно он пленил короля.

Глава 38. О том как Англия пострадала из-за пленения короля.

В это время король Англии, томясь от своего долгого плена, своими частыми обращениями побуждал регентов королевства и всех своих вассалов и зависимых людей любого ранга и значимости поспешить с его освобождением, добыв всеми возможными способами, сумму для его выкупа. Королевские чиновники, не щадя никого, ускорили это дело по всей Англии, и не делалось различия между священнослужителями и мирянами, людьми светскими или членами орденов, горожанами или землепашцами, но все без разбора должны были заплатить оговоренную сумму для королевского выкупа, либо пропорционально их состоянию, либо пропорционально их доходам. Привилегии, прерогативы, иммунитеты церквей и монастырей не рассматривались и не признавались. Всякое достоинство, всякая свобода молчали. Никто не имел права сказать: "Я такой-то и я так велик, поэтому освободите меня от этого". Даже монахи цистерцианского ордена, которые до сих пор были освобождены от всех королевских требования, в это время были обременены более, чем другие, пропорционально тому, как прежде они меньше испытывали тяжесть государственного тягла. Поскольку они были обложены налогом и были вынуждены отдать даже шерсть своих овец, которая является их главным источником существования, и кажется, составляет почти единственный источник их дохода, необходимого для их пропитания и издержек. Думали, что такое количество денег превысит сумму необходимую для королевского выкупа. Однако, когда она была собрана в одно место в Лондоне, то оказалось, что она недостаточна, и как полагают, это произошло из-за воровства чиновников. Из-за недостаточности первого сбора, королевские чиновники сделали второй, и третий, еще больше обогатившись за счет воровства этих денег и покрывая свое явное преступление благородным названием королевского выкупа.

Наконец, когда больше ничего не оставалось, и саранча пожрала то, что осталось от гусениц, а черви пожрали то, что осталось от саранчи, а плесень — то, что осталось от червей, они приступили к изъятию священных сосудов, и поскольку почтенное определение святых отцов не только допускало, но даже советовало, что такие сосуды должны использоваться для выкупа любого христианского пленника, то это было истолковано более специфическим образом, а именно, что это положение применимо для выкупа пленного государя. Поэтому, священные чаши со всех уголков Англии были собраны королевскими сборщиками или, иногда, они в виде милости, довольствовались чем-нибудь еще такой же ценности. И когда Англия стала казаться почти полностью лишенной денег, и королевские сборщики налогов утомились и устали от сборов, то как говорили, всех накопленных денег все еще было недостаточно для покрытия суммы королевского выкупа. Поэтому, когда большая часть требуемой суммы была уплачена императорским министериалам, король, чтобы не затягивать свое освобождение, хитро удовлетворил императора, выдав достаточно ценных заложников.

Глава 39. О чуде, когда в воздухе, в трех различных случаях, появлялся необычный красный цвет.

В это время Англия стонала из-за различных горестей, вызванных пленением короля, и стонала так как никогда прежде даже не могла предположить. И как полагали, жестокость этого зла была явлена в недавних небесных знамениях. Ведь в январе месяце того года, когда король попал в руки врагов (1192 г.) мы созерцали в небе ужасное знамение, несомненно, предвещавшее горесть того, что вскоре на нас обрушилось. Ведь примерно в течении первой ночной стражи, область неба лежащая между севером и востоком стала настолько красной, что казалось там бушует пламя, хотя там не было ни легчайшего облачка, и звезды светили ярко, но и они также имели оттенок красного огня, причем с белыми прожилками, так что казалось, они светят светом, запачканным кровью. После того, как это страшное явление овладело глазами и умами зрителей, с удивлением наблюдавших за этим во всех английских пределах в течении 2 часов, оно постепенно исчезло, породив по этому поводу много домыслов. И в феврале месяце следующего года (1193), когда король уже был задержан в Германии, но новости о его пленении еще не были известны в Англии, по всей стране, вскоре после полуночи, когда духовные ордена пели свои обычные хвалы Богу, на тех же участках неба появилось весьма схожее знамение. Нам известно, что люди в разных провинциях были столь напуганы отражениями этого красного света на своих стеклянных окнах, что многие из них, решив, что в соседних домах случился внезапный пожар, оставили свое пение, а увидев, что это не пожар, а ужасное знамение, вернулись к пению псалмов. Когда по поводу этого повторного явления уже было сделано много догадок, вдруг распространились известия о пленении короля. И действительно, в том же году, когда задержка короля в Германии затянулась, и ожидалось его скорое освобождение, в четвертые ноны ноября (2 ноября), перед рассветом, тот же самый знак и на том же участке неба появился в третий раз, напугав (но в меньшей степени) умы братьев. Теперь они уже привыкли к этому, хотя и оно стало причиной большого числа догадок и подозрений.

Глава 40. О том, как король Франции, когда не смог предотвратить освобождение короля Англии, вновь вторгся в Нормандию.

Таким образом, когда славный король Англии Ричард, как об этом уже говорилось, выплатил алчному императору большую часть своего выкупа, и вместо остальных денег предоставил оговоренное число заложников, выбранных среди ноблей, что пришли навестить его, то был назначен и определен день его освобождения после долгого плена. Когда об этом стало известно королю Франции и предавшему саму природу Джону, они отчаялись в том, что еще смогут дурным образом повлиять на императора, с тем, чтобы тот сделал королевское заточение постоянным, и потому они применили крайние усилия, чтобы затянуть это хотя бы до следующего года, для того, чтобы за это время они смогли бы без сопротивления занять земли находившиеся под его властью, и благодаря этому, сделать его возвращение, которое должно было последовать через год, неопасным для себя. Поэтому, когда они, через своих посланников, обратились с мольбой к императору по этому поводу и обещали сумму денег равную той, которая должна была быть получена с короля Англии, то он (поскольку он был сверх всякой меры был открыт для подкупа) стал совещался по этому поводу со своими ноблями, но те, испытывая отвращение к императору, воспротивились ему, дав весомой и самый подобающий совет, сказав: "Империя, владыка император, уже в достаточной степени запятнана недостойным заточением наиблагороднейшего короля. Не наносили непоправимого урона ее чести". И так, переговоры об этом позорнейшем деле были оставлены незавершенными, а посланцы вернулись к своим весьма огорченным господам.

Это происходило во время зимы — времени года совершенно непригодном для войны. Но все же, они так возгорелись против пленного короля, что их злоба не могла успокоиться, и король Франции вместе Джоном, найдя удобный повод, нарушили перемирие, благодаря которому они, видимо, только и оставались какое-то время спокойными. И он вновь вторгся в Нормандию – ведь храбрость этих издревле самых отважных людей теперь исчахла, раз они не имели ни герцога, ни головы, ни вождя. Без особого труда и без серьезных потерь он занял город Эвре (Evreux) и много замков. Но разорив в большой степени страну, он, как будто, утомился, и оставив на время свою свирепость, вновь возобновил перемирие, а затем погрузился в отдых. В те дни в Англии не было никакой надежности или гарантии мира, поскольку замки Джона, наполненный жадными для грабежа разбойниками, тревожили покой провинций, а люди из близлежащих к ним областей, получив полномочия от короля из Германии, готовились напасть и осадить эти крепости. И в довершении всего, в это время возникла позорная ссора между архиепископом Йоркским и его собственным клиром, которая произошла от ничтожной причины, подобно тому, как большой пожар вспыхивает от маленькой лучины. О ее начале, развитии и завершении будет рассказано в более подходящем месте.

Глава 41. О том, как король освободился из плена и вернулся в Англию.

Итак, король Англии, после своей утомительной задержки в Германии, которая длилась уже более года, был, наконец, торжественно освобожден в январе месяце, а архиепископ Руанский, епископ Батский и многие нобли, остались вместо него у императора в качестве заложников, то ли в обеспечение выплаты остающихся денег, то ли для гарантии определенных соглашений. Затем он отправился в порт под названием Свинр (Swinr), намереваясь отсюда, с Божьей помощью, пересечь море и переправиться в свое королевство. Но когда он был вынужден задержаться там на короткое время, то ли чтобы сделать необходимые приготовления, то ли по причине противных ветров, император (как говорили) раскаялся по поводу данной ему свободы и стал думать, как бы его, после освобождения, вернуть его назад и обречь на вечное заточение. Ведь и в древние времена, фараон и египтяне, которых ожесточил Бог, в конце концов, раскаялись в том, что были вынуждены отпустить народ Божий, который они угнетали в рабстве, и говорили: "Что мы сделали? зачем отпустили израильтян, чтобы они не работали нам?" (Исход 14,5). Также и этот вероломный император со своими немцами, после того, как с запоздалым милосердием они освободили христианского короля, которого держали в длительном заточении исключительно ради мерзкой выгоды, сказали: "почему мы сделали это и отослали в мирские бури тирана страшной силы и исключительной свирепости? И поскольку он прежде был предан и отдан в наши руки теми, кто враждебен ему и противится его возвращению в родную страну, то теперь и от него, несомненно, следует ожидать подобной опасности. Поэтому, путь его быстро вернут в его цепи, чтобы никогда больше не освобождать". Шепот об этом несправедливейшем намерении случайно дошел до некоего человека, который доброхотствовал королю, и тот, с дружеской заботой, через быстрого посланника сообщил ему, не ожидавшему ничего подобного, об их тайном злом умысле, предупредив, таким образом, об опасности, и посоветовал ему немедленно взойти на борт стоящего в порту корабля, и скорее доверить свою особу стихиям, нежели неверным людям. Так и было, с предосторожностью, сделано, как и быстро, так и отважно.

Говорили, что вскоре прибыли эмиссары императора, и не обнаружив своей благородной добычи на сухой земле и будучи неспособны преследовать ее в открытом море, они вернулись назад к своему вероломному наставнику с подходящими оправданиями за свою неудачу. С горестью вменив бегство далекого пленника в вину себе, он обратил свой поспешный, но бесполезный гнев на оскорбления заложников, которых он прежде держал с большой свободой и любезностью, но теперь он наказал их гораздо более строгим заключением. А король Англии, найдя в море прибежище от вражеских войск, был принят попутными ветрами, которые словно возмещали ему за то, что год назад выдали его жестокости немцев, и доставили в целости и сохранности с его королевство, вместе со всеми его спутниками. Он высадился в порту Сэндвич в месяце марте, во время Великого поста, и только сойдя с корабля и впервые ступив на английскую землю, он почувствовал, что освободился из плена.

Глава 42. О том, как в королевстве был восстановлен мир, а король был коронован в Вестминстере.

Быстрее ветра летела новость о долгожданном возвращении короля, в котором все почти отчаялись. Народ сразу же отправился встречать и поздравлять его, как только он приехал в Лондон. Тогда горожане, услышав о его приближении, проливали слезы радости вместо слез плача, и надевали одежды благодарения, вместо того, чтобы предаваться горестям. Такой роскошный вид этого великолепного города при его въезде так подействовал на германских ноблей, что приехали вместе в ним и которые думали, что Англия истощила свои богатства на уплату выкупа, что они с удивлением взирали на такое богатство. Один из этих горожан, шедших в этой великолепной процессии, как говорили, сам по себе повернулся к королю и сказал: "Твои люди, о король, обладают изумительным благоразумием, поскольку сейчас, когда ты вернулся к ним, они безопасно показывают тебе великолепие своего богатства. Но лишь недавно, когда тебя держала тюрьма императора, они сожалели о своей бедности. Ведь, воистину, если бы он мог знать про это английское богатство, он бы не так легко поверил, что добро Англия полностью иссякло, и он бы и не подумал бы освободить тебя на все четыре стороны без тог, чтобы не взять неподъемный выкуп".

Лишь немногие нобли и главные люди королевства пришли встречать короля, поскольку почти все они, по королевскому поручению, были заняты неотложной и необходимой обязанностью осаждать крепости Джона. В самом деле, перед возвращением короля в свою страну они взяли замок Мальборо, который был подвергнут сильному штурму, но дело было утомительное и трудное. Затем, разделив свою армию, они осадили сильно укрепленные замки Ноттингем и Тикхилл. Но король, после скуки его недавнего плена, презрел задержку и развлечения, и сделав лишь короткую остановку в Лондоне, быстро отправился к Ноттингему. Тамошний замок был так хорошо укреплен природой и людским искусством, что, если бы у него были подходящие защитники, то его нельзя было бы взять иначе, как только одолев голодом. Но так как, предусмотрительно позаботились, чтобы этого несчастья не случилось, то в нем было запасено провизии достаточно на много лет, а также и запасов оружия и крепких людей. Но когда король (а те, кто желал ему зла уже и не ожидали, что он вернется) внезапно подошел туда, умы тех, кто находился внутри крепости, охватил страх, и они были так зачарованы его нежданным присутствием, что расплавились, подобно воску на огне, и вся их уверенность растаяла перед лицом того, кто внезапно появился подобно гиганту. И сразу став бессильными и слабыми, они начали договариваться о сдаче неприступного замка, в котором не было ни в чем недостатка, чтобы выдержать долгую осаду. И когда они не смогли добиться благоприятных и почетных условий со стороны этого самого неистового короля, то они сдали крепость на позорных условиях, выдав ему все свое оружие, снаряжение и запасы. Кроме того, чтобы испытать суровость его приговора, они отдали ему и свои тела, положившись на его неопределенное и неявное милосердие. Но те, кто находились в другом замке, по другому защищенному, подверглись той же опасности и позору, хотя и гораздо более простительному. Таким образом, король, едва затруднившись, заполучил две очень сильные крепости, и после того, как гарнизоны, которые сдались в надежде на его милость, были взяты под стражу, король, торжественным решением пэров, официально объявил своего брата Джона, по причине огромности его греха неблагодарности и вероломства, лишенным всех прав, что были прежде ему даны, ведь своей неумеренной и неосторожной щедростью, король сам наделил его рогами, которые теперь были обращены против него самого. Таким образом, когда была урезана власть столь великого источника смуты, всякое враждебное движение в Англии было подавлено. А ведь лишь незадолго до этого он казался тетрархом в Английском королевстве.

Когда эти вещи, милостью Божией, были счастливо сделаны, король вернулся на свое прежнее местопребывание и с большой радостью, вместе с большим собранием ноблей, отпраздновал праздник пасхи (10 апреля) в Саутгемптоне. А на восьмой день после пасхи (17 апреля), смывая позор своего плена, он появился в Винчестере в качестве нового короля, сияя в диадеме своего королевства. И пусть это событие ограничит эту книгу, которая началась с первой коронации наиславнейшего короля Ричарда, и в которой рассказывалось о событиях наиболее свежих в нашей памяти, и теперь завершается второй коронацией того же короля, на 5-м году его царствования, и в 1194 году от разрешения Девы.