История Бразилии

КАЙО ПРАДО ЖУНИОР. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ БРАЗИЛИИ

Бразилия занимает компактную территорию площадью несколько более 8,5 млн. км². На востоке она ограничена чрезвычайно правильной береговой линией без значительных выступов и углублений и, следовательно, мало благоприятной для каботажного судоходства и связи. На западе Бразилии вдоль подножия горной цепи Анд тянутся девственные земли, трудный доступ к которым обусловливает их скудную заселенность и препятствует связи между континентом и тихоокеанским побережьем.

Первоначальная территория Бразилии, исторически наиболее важная, образована длинной полосой побережья Атлантического океана, не превышающей нескольких десятков километров в ширину. На всем протяжении этой полосы сохраняется единство природных условий, начиная с крайней северной точки и приблизительно до 26-й параллели. Это равнина с ярко выраженным тропическим климатом, с постоянными высокими температурами и обильными дождями. Ее плодоносная почва очень благоприятна для тропического земледелия, что не только давало ей возможность служить подходящей экономической базой для заселения пришельцами из Европы, но делало ее также и отправным пунктом для распространения колонизации по всей стране.

За прибрежной полосой расстилаются остальные бразильские земли, которые, за исключением бассейна Амазонки на крайнем севере, с географической точки зрения резко отличны от территории побережья. Oт северо-восточной оконечности в глубь материка тянутся огромные полузасушливые территории, не пригодные для обычного земледелия. Это обстоятельство задержало заселение внутренних районов материка. Первые колонисты сосредоточились в пунктах прибрежной зоны, оставив почти совершенно незанятой внутреннюю часть страны, где встречались лишь редко разбросанные скотоводческие фазенды [18].

Препятствием к проникновению колонистов вглубь страны (к югу от 15-1 параллели) являлся также рельеф местности. Вдоль береговой линии простирается на юг обрывистая горная цепь Серрадо-Мар, образующая восточную границу плоскогорья, средняя высота которого колеблется от 600 до 1000 м. своими пологими склонами плоскогорье обращено вглубь континента. По этой причине большая часть рек, включая самые многоводные, течет не к океанскому побережью, а к бассейну реки Парагвай.

Неблагоприятные природные условия являются серьезным препятствием для связи этих территорией с приморской зоной. В противоположность северо-восточной внутренней части центральная часть южного бразильского плоскогорья отличается великолепными природными условиями для жизни человека. Умеренный климат, плодородная почва, хорошо орошаемая регулярно выпадающими дождями, нормальная гидрографическая система (в северо-восточной части большинство рек периодически высыхает), богатые залежи минералов – все это привлекало колонизаторов на бразильское плоскогорье уже с самого начала колонизации. Массовый приток их, однако, начался с XVIII в. В настоящее время здесь сосредоточена большая часть бразильского населения.

Бразильское плоскогорье занимает территории нескольких штатов современной Бразилии: западную часть штата Рио-де-Жанейро, Минас-Жераис, большую часть Гойяс (меньшая его часть относится к бассейну Амазонки), юг Мато-Гроссо и большие части (за исключением лишь побережья) Сан-Пауло, Параны, Санта-Катарины и Рио-Гранде-до-Сул. По своему географическому характеру оно может быть разделено на три сектора: северный, южный и западный. Северный сектор, расположенный высоко над уровнем моря (1000 м и выше), отличается неровным рельефом. Сюда относится, главным образом, штат Минас-Жераис, где в прошлом добывалось золото и алмазы, а теперь – преимущественно железо. Южный сектор простирается на юг от Сан-Пауло. Здесь исчезают возвышенности с крутыми склонами, характерные для Минас-Жераис. Их сменяет более ровный и однообразный рельеф с субтропическими лесами и степями. В тех местах, где почва более плодородна, развито земледелие, причем благоприятные климатические условия позволяют выращивать здесь самые различные сельскохозяйственные культуры, начиная от тропических и кончая культурами умеренных зон. Западный сектор плоскогорья, спускающийся к реке Парагвай, уровень которой на 300 м ниже уровня океана, представляет собой обильно поросшие травой долины и болотистые участки. Трудно доступный, сравнительно бедный ископаемыми, этот сектор был колонизован по-настоящему лишь в XIX в.; главным и почти единственным занятием его населения было скотоводство.

Чтобы закончить этот беглый обзор географических условий Бразилии, нам остается рассмотреть крайний север. Здесь, в отличие от других районов страны, внутренние территории как бы открываются к морю через дельту Амазонки – устье исполинской гидрографической системы, не имеющей себе подобных во всем мире, с бассейном в 6400 тыс. км² (из них 3 800 тыс. на территории Бразилии); эта система состоит из многоводных потоков, большая часть которых вполне пригодна для плавания самых крупных судов. Последнему обстоятельству лузитано-бразильская колонизация была обязана своим господством над огромными внутренними территориями южноамериканского континента, которые достались латиноамериканцам согласно первым договорам, заключенным между обеими иберийскими коронами (испанской и португальской). Но испанцы, продвигаясь с запада, натолкнулись на мощное препятствие в виде горной цепи Анд, где, кроме самих гор, их удержали залежи драгоценных металлов и обилие туземной рабочей силы. Поэтому они не препятствовали продвижению своих конкурентов, которым так благоприятствовали географические условия. Реки бассейна Амазонки служили великолепными путями сообщения для проникновения в глубь материка и, таким образом, способствовали распространению колонизации. На густые и полузатопленные тропические леса, росшие на их берегах (в периоды разливов воды Амазонки затопляли огромные пространства), создавали серьезные препятствия для заселения этих районов и преуспевания в них человека, особенно европейца, привыкшего к умеренному климату и беспомощного в суровой девственной чаще. Колонизаторы лишь в очень скромных размерах вели наступление на девственные заросли и ограничивались заселением берегов рек, остающихся и по сей день единственными путями сообщения.

Таковы природные условия, с которыми встретились европейские колонизаторы на территории Бразилии. Коренное население, проживавшее на бразильской территории до прихода европейцев, было очень немногочисленно, поэтому колонисты вынуждены были черпать рабочую силу из Африки. Бразильских туземцев, полукочевников, живших почти исключительно охотой, рыбной ловлей и собирательством, не легко было заставить работать так, как того хотелось бы колонизаторам. В течение долгого времени они оказывали упорное сопротивление и подверглись почти полному истреблению.

Что понять характер колонизации Бразилии, необходимо возвратиться к временам, предшествовавшим ее возникновению, и рассмотреть причины, вызвавшие эту колонизацию. Морская экспансия европейских стран началась в XV в. с торговых путешествий, предпринимавшихся мореплавателями-европейцами. Она явилась следствием развития торговли европейских стран, бывшей до XIV в. почти исключительно сухопутной. Морская торговля ограничивалась лишь скромным плаванием у берегов и каботажем. Как известно, великий торговый путь, возникший после распада Римской империи, связывал по суше Средиземное море с Северным. Он пролегал от итальянских республик через Альпы, через швейцарские кантоны и крупные торговые центры на Рейне, до устья этой реки, где находились цветущие торговые города Фландрии. В XIV в. благодаря настоящему революционному перевороту в области мореходства новый морской путь, огибавший европейский материк через Гибралтарский пролив, связи эти два полюса европейской торговли. Новый путь в конце концов сменил старый сухопутный. Первым последствием этой перемены, вначале мало заметным, но в дальнейшем обнаружившим всю свою значимость и нарушившим европейское экономическое равновесие, было перемещение торгового пути с центральных территорий континента на территории, омываемые океанскими водами: Голландию, Англию, Нормандию, Бретань и Иберийский (Пиренейский) полуостров.

Это новое соотношение сил установилось сначала XV в. Оно повлекло за собой как одно из своих отдаленных следствий европейскую заокеанскую экспансию. Первый шаг был сделан – Европа повернулась лицом к океану. Роль застрельщиков на этом новом этапе развития выпала обитателям Португалии, географически расположенной наиболее выгодным образом – на западной оконечности выступающего в океан полуострова. В то время как голландцы, англичане, нормандцы и бретонцы осваивали новый морской торговый путь, пролегавший вдоль западных берегов европейского континента, португальцы устремились дальше, предприняли путешествия, в которых у них не было ни предшественников, ни конкурентов, используя для этого важные географические преимущества своей страны. Они плавали к западным берегам Африки и торговали с господствовавшими там маврами, открыли острова Зеленого мыса, Мадейру, Азорские и продвигались дальше на юг вдоль черного континента. Все это происходило еще в первой половине XV в. К середине этого века у португальцев начал вырисовываться еще более смелый план; достигнуть Востока, обогнув берега Африки. Это означало проложить путь к Индии – обладательнице драгоценных пряностей, торговля которыми обогатила итальянские республики и мавров, через чьи руки эти товары шли в страны Средиземного моря. В результате упорных и настойчивых усилий португальцы в конце концов осуществили свой план.

За португальцами последовали испанцы, избравшие иной путь: на Восток через Запад. Они открыли Америку. Португальцы последовали за ними и также достигли Нового Света.

Вслед за мореплавателями с Пиренейского полуострова на американском материке появились французы, англичане, голландцы и даже датчане и шведы. Великая океанская навигация была открыта, и все старались извлечь из нее для себя выгоду. Отстали лишь Германия и Италия.

Все значительные события этого периода, по праву называемого «эпохой великих открытий могут рассматриваться в целом как глава в истории европейской торговли. Все происходившее можно назвать гигантским торговым предприятием, которым занялись, начиная с XV в. страны Европы и которое раскрыло перед ними океан с таящимися за ним возможностями. Именно таков смысл исследования африканского побережья, открытия и колонизации португальцами островов, плавания в Индию, открытия Америки, исследования и заселения ее различных частей.

Говоря о колонизации применительно к той эпохе, под ней следует понимать не больше как основание коммерческих факторий, подобных тем, какие итальянцы издавна создавали на Средиземном море, Ганзейская Лига – на Балтийском, а несколько позже англичане, голландцы и другие – на крайнем севере Европы и на Ближнем Востоке, португальцы-в Африке и в Индии.

Но Америка с ее неисследованной территорией и редким туземным населением не представляла собой базы, подходящей для обыкновенных факторий с ограниченным персоналом – администрацией и военным гарнизоном. Здесь необходимо было широкое заселение людьми, способными организовать и поддерживать в дальнейшем производство товаров, представляющих интерес для европейской торговли.

Португалия и в этом оказалась пионером. Первые шаги были ею сделаны в XV в. на островах Атлантического океана, на аванпостах, сходных по условиям с американским континентом. Португалия блестяще справилась с задачей заселения новых земель и налаживания производства на этих островах. Она повторила это и в Америке.

Новая система колонизации выдвинула задачу заселения почти пустынных и неисследованных земель. В различных районах разрешать эту задачу приходилось по-разному, в зависимости прежде всего от того, какие полезные продукты поставлял каждый данный район. Вначале, естественно, думали лишь о тех продуктах, которые можно было собирать непосредственно. Сюда входили в первую очередь различные сорта строительной древесины, среди них так называемое «пау-бразил» – бразильское красное дерево, на крайнем севере – пушнина и рыба. Счастливее всех оказались испанцы: они с первых же шагов попали в области, которые обогатили их драгоценными металлами (серебро и золото в Мексике и Перу). Но добыча металлов занимает относительно небольшое место в первоначальном формировании Америки: не так их было много и далеко не повсеместно были они рассеяны, как этого ждали. На больше части американской территории вначале все сводилось к добыче древесин, пушнины и к рыбной ловле. Успехи и срывы в деле заселения новых территорий в течение длительного времени в большей или меньшей степени обусловливались успехами и срывами этих промыслов. Позже появилась другая, более устойчивая и широкая экономическая база – земледелие.

Я не собираюсь прослеживать все подробности европейской колонизации Америки. Но за пределами тех районов, где были обнаружены драгоценные металлы, очень важно различать две области, в которых колонизация развивалась своими особыми путями. Эти области соответствуют по климату одна – умеренной зоне, а другая – тропической и субтропической. На территории первой, простирающейся к северу от залива Делавар, на протяжении большого отрезка времени развивались лишь примитивные промыслы; добыча древесины, пушнины и рыбная ловля.

В своем подавляющем большинстве эмигранты из Европы (главным образом с Британских островов) в силу религиозных и политических соображений направлялись в умеренную зону, где природные условия ближе к европейским и потому более приемлемы для всех, кто стремился здесь обосновать свой домашний очаг, разрушенный или подвергавшийся опасности быть разрушенным у него на родине.

Еще один экономический фактор способствовал такого рода эмиграции. Этим фактором были глубокие экономические сдвиги, происшедшие на протяжении XVI в. в Англии, в корне изменившие внутреннее отношение сил в экономике стране страны и в распределении ее населения.

Зарождавшаяся в Англии текстильная промышленность дала толчок к развитию овцеводства. Начинается процесс «огораживания». Люди массами сгонялись с обрабатываемой ими земли, которая отводилась лендлордами под пастбища для овец. Возникает источник для потоков эмигрантов, покидающих свою страну и устремляющихся, как к притягательному центру, к недавно открытой Америке. Эти элементы направляются преимущественно в умеренную зону колонии.

Таковы особые обстоятельства, не находившиеся в прямой связи с интересами торговцев и авантюристов, способствовавшие интенсивному заселению умеренной зоны Америки.

В тропической и субтропической зонах Америки колонизация и заселение шли иными путями. В первую очередь природные условия, столь отличные от условий на родине колонизаторов, поставили перед ними задачи, которых не приходилось разрешать тем, кто заселял зону умеренную. Неспособность белого человека примениться к тропикам сильно преувеличена. Факты бесчисленное количество раз доказали, что люди живущие в более холодном климате и потому более к нему привычные способны тем не менее переносить тропический климат.

Первые европейские переселенцы нашли в Америке враждебную природу, подавляющую собой человека, полную бесчисленных непредвиденных препятствий, к которым выходец из Европы совершенно не был подготовлен и против которых он оказывался беспомощным. Чтобы обосноваться в тропиках, колонисты должны были иметь иные и более стимулы, нежели те, которые способствовали переселению в умеренную зону.

Европа, до XVI в. отрезанная от тропиков, была почти совершенно лишена продуктов, которые в ту эпоху считались предметами роскоши. Сахар, например, производившийся лишь в ограниченном количестве в Сицилии, был продуктом большой редкости и большого спроса, даже в приданных принцесс он фигурировал как драгоценный предмет. К такого же рода продуктам можно отнести перец, импортировавшийся с Востока и на протяжении многих веков составлявший главную отрасль торговли итальянских республик, табак, до открытия Америки не известный европейцам, позднее хлопок, рис, индиго и другие тропические продукты.

По этим примерам можно заключить, до какой степени привлекательны были тропики для холодной Европы, расположенной столь далеко от них. Это и стимулировало заселение американских тропиков. Но пришелец из Европы претендовал на то, чтобы быть организатором добычи и производства продуктов большой товарной ценности, руководителем высокорентабельных предприятий. Роль простого работника была ему не по душе, работать за него должны были другие. В тропики европеец охотно направлялся лишь в тех случаях, когда у него была возможность и средства играть там роль руководителя и когда в его распоряжении были люди, которые могли на него работать. Еще один фактор усиливал такие тенденции: характер тропического земледелия. Последнее осуществлялось в широких масштабах: создавались крупные производительные единицы – фазенды, энженьо, плантации, на которых было занято довольно большое количество рабочих. Иными словами, каждый землевладелец (фазендейру [владелец фазенды], сеньор или плантатор) имел в своем распоряжении значительное число людей, всецело ему подчиненных и не обладавших никакой собственностью. Подавляющее большинство поселенцев в тропиках оказывалось обреченным на зависимое положение и жалкое существование. Они работали ради чужой выгоды, а себе едва лишь обеспечивали нищенский прожиточный минимум. Разумеется, не за этим эмигрировали люди из Европы в Америку. Но пока в американских тропиках не начал повсеместно применяться рабский труд туземцев или импортированных из Африки негров, многим переселенцам, явившимся из Европы, приходилось мириться с таким зависимым положением. Жадно стремившиеся в Америку, часто плохо представлявшие, что их там ждет, или готовые лишь на временные жертвы, они, прибыв туда, зачастую бывали вынуждены наниматься на плантации простыми рабочими. Так протекала эмиграция, главным образом и в очень широких размерах, в английские колонии: Виргинию, Мериленд, Каролину. В оплату за переезд люди отдавали на известный период времени собственный труд. Других отправляли в Америку в качестве ссыльных. Большинство из этих неудачливых по началу переселенцев обычно дожидалась благоприятного момента, чтобы выйти из положения, которое им было навязано, и если человеку не удавалось самому стать плантатором или землевладельцем, то он при первой же возможности перебирался из тропиков в умеренную зону. Там, по крайней мере, он находил более подходящие для себя природные условия и больше возможностей для устройства собственного благополучия. Неустойчивое положение с рабочей силой на южных плантациях держалось до окончательного и повсеместного введения рабского труда африканских негров (в середине XVII в.). После этого за европейским колонистом закрепилась роль руководителя и крупного землевладельца.

В остальных (не английских) тропических колониях, в том числе и в Бразилии, даже и не пытались применять труд белого рабочего. Это объясняется тем, что ни Испания, ни Португалия, которым принадлежала большая часть таких колоний, не располагали населением, готовым эмигрировать в любой момент, как это имело место в Англии. Население Португалии до середины XVI в. было невелико, и большая часть земли находилась в заброшенном состоянии и не обрабатывалась. Нехватка рабочих рук давала себя чувствовать в Португалии повсеместно, вследствие чего широко применялся труд рабов. В 1550 г. около 10% населения Лиссабона составляли чернокожие рабы. Известно также, насколько обезлюдели Португалию экспедиции на Восток. Следовательно, ничто не благоприятствовало эмиграции населения из страны.

Кроме того, португальцы и испанцы нашли в своих заокеанских колониях туземцев, которых можно было использовать в качестве рабочей силы. Наконец, португальцы владели в Африке территориями, поставлявшими негров. Поэтому они ввели в своих колониях рабский негритянский труд с самого же начала и опередили в этом отношении почти на целое столетие англичан [19].

Из всего сказанного видно, что колонии, расположенные в тропической зоне, развивались иными путями, нежели колони в умеренной зоне. В то время как в этой последней создавался общественный уклад по образцу европейской родины, в тропиках возникал совершенно новый тип общественной формации.

Колонизация тропиков представляется в виде широкого коммерческого предприятия, значительно более сложного, чем старинная фактория, предприятия, ставящего целью. Использовать природные богатства девственных земель в интересах европейской торговли. Таков истинный смысл колонизации тропиков. Как одно из следствий этой колонизации возникла Бразилия.

Поселенцы Бразилии поставляли на европейские рынки сахар, табак, позднее – золото и алмазы, затем хлопок и, наконец, кофе. На этой основе возникло и образовалось бразильское общество и бразильская национальная экономика. Европеец явился в Америку, чтобы торговать. Он вложил свой капитал в коммерческое дело и обеспечил себя нужной ему рабочей силой – местными индейцами и импортированными неграми. Из этих элементов, скомбинированных в целях производства тропических продуктов и торговли ими, и возникла бразильская колония.

Такой характер развития сохранялся на протяжении веков бразильской истории и глубоко отразился на жизни страны, в особенности на ее экономической структуре.

С конца XV в. на бразильском побережье начинают появляться португальские и испанские мореплаватели.

Эти первые посещения бразильских берегов не преследовали исследовательских целей. Решалась географическая задача огромной практической важности: найти путь в Индию. Португальцы искали решения этой задачи на востоке, пытаясь обогнуть Африку, испанцы, исходя из предпосылки, что земля имеет шарообразную форму, направились на запад. И те и другие наткнулись на Америку. Испанцы в своих поисках морского пути в Индию достигли бразильских берегов. Португальцы, ревниво следившие за достижениями испанцев, отклонились далеко на запад от своего африканского маршрута и также добрались до Америки.

Таким образом была открыта территория будущей Бразилии. Вскоре начали производиться попытки использовать ее. Перспективы были не из блестящих. Знаменитый Америго Веспуччи, плававший попеременно то с испанцами, то с португальцами и оставивший нам в своих письмах одно из первых описаний Нового Света, говорит по этому поводу: «Можно сказать, что там нет ничего полезного». Но тем не менее предприимчивые мореходы-купцы сумели разглядеть там нечто, что смогло удовлетворить их коммерческие интересы. На большей части бразильского побережья распространен вид дерева, из которого извлекалось красящее вещество, применявшееся в красильном деле. Речь идет о так называемом «пау-бразил» – бразильском красном дереве, позже получившем научное наименование Caesalpinia echinata. Первые посещения европейцами территорий, ныне составляющих Бразилию, делались именно в целях получения этой древесины, от которого произошло и само название страны.

Первыми занялись добычей пау-бразил португальцы. Испанцы, хотя и соперничали с ними в первых изыскательных экспедициях, позже уступили им это поле деятельности согласно договору в Тордесильясе (1494 г.) и папской булле, которая воображаемой линией поделила между испанской и португальской монархиями Новый Свет, подлежавший дальнейшему исследованию. Бразильское побережье досталось по этому соглашению португальцам, и испанцы признали их права. Но не так вели себя французы, король которых, Франциск I, не пожелал считаться с пунктом Аданского договора, предоставлявшим Новый Свет исключительно португальцам и испанцам. Французы тоже устремились сюда, и спор мог быть решен только силой оружия.

Почти до середины XV в. португальцы и французы энергично занимались добычей красного дерева на бразильском побережье. Это была примитивная форма эксплуатации, являвшаяся не чем иным, как безжалостным, производимым в широких масштабах уничтожением девственных лесов, где добывалась драгоценная древесина.

Постоянных и определенных мест разработки не существовало. Европейцы приставали к берегу, выбирая места поближе к лесу, и погружали на корабли древесину, которую им поставляли туземцы. Благодаря наличию сравнительно многочисленных туземных племен на бразильском побережье этот вид экономической деятельности достиг значительного развития. Но команды судов, занимавшихся этим промыслом, лишь очень скупо сообщали о трудностях, с которыми были сопряжена рубка таких огромных деревьев, как пау-бразил (диаметр ствола у основания – около метра, а высота – 10-15 м), доставка их на берег и погрузка на суда. Туземцев нетрудно было заставить выполнять эту тяжелую работу за такое вознаграждение, как стеклянные безделушки, ткани, предметы одежды, реже – ножи и т. п. Для облегчения и ускорения процесса труда индейцы снабжались также и более важными орудиями – пилами и топорами. Выгода оказывалась очень значительной, так как этот вид древесины был в Европе в большой цене.

Добыча пау-бразил привела к основанию ряда колониальных поселений. Соперничество между французами и португальцами, неизменно приводившее к вооруженной борьбе, заставило обе стороны заняться укреплением наиболее важных для получения этой древесины пунктов на побережье. Для этого воздвигались небольшие форты, где можно было укрыться в случае нападения. Эти форты, служившие также местами склада для пау-бразил перед погрузкой на корабли, были хорошей защитой и от нападений воинственных племен индейцев.

Однако эти военные форты не получили своего дальнейшего развития. Их воздвигали лишь на время, пока торговцы соответствующей нации занимались заготовкой своего товара, что иногда длилось месяцами. Таким образом, добыча пау-бразил не способствовала основанию сколько-нибудь крупных населенных пунктов в стране. Да этого нельзя было и ожидать. Не было никакого смысла оставаться долго на одном месте, когда нужная древесина была рассеяна по прихоти природы на огромных пространствах, а на каждом отдельном участке быстро иссякала из-за интенсивности вырубки.

Мы располагаем скудными сведениями об этой первой форме экономической деятельности в Бразилии. Нам известно только, что португальцами с самого начала добыча пау-бразил рассматривалась как королевская монополия: право на добычу давалось с санкции монарха. Первая концессия на разработку и торговлю пау-бразил была предоставлена в 1501 г. некоему Фернандо де Норонья, связанному с еврейскими торговыми кругами. Концессия была исключительной (т. е. предоставлялась лишь одному лицу), и срок ее действия длился до 1504 г. после 1504 г. исключительных концессий больше никому не предоставлялось, и добыча бразильского красного дерева производилась уже не одним, а несколькими торговцами.

Добыча древесины красного дерева пришла в упадок очень быстро. В течение нескольких десятилетий были вырублены лучшие прибрежные рощи, где росло драгоценное дерево, и эта отрасли бразильской экономики утратила свое прежнее крупное значение.

В 30-х годах XVI в. португальский король окончательно убедился в том, что ни его право на бразильские земли, пусть даже опирающееся на папский авторитет, ни система подвижной береговой охраны не были достаточными, чтобы противостоять французам, все увереннее закреплявшимся в его американских владениях. Король решил применить в целях защиты этих владений более надежную меру – занять всю территорию посредством колонизации. Но здесь возникла трудность: Бразилия решительно никого в Португалии не интересовала. За исключением торговцев пау-бразил (и даже эти последние уже начинали остывать к делу, приносившему все меньше и меньше барышей), никто до того времени серьезно не интересовался вновь открытыми землями и никто не был склонен поселиться на них. Все внимание Португалии было обращено на Восток, торговля с которым в этот период достигла своего расцвета. Кроме того, королевство не располагало достаточным количеством населения. Его немногочисленным жителей, которых не насчитывалось и двух миллионов, слишком больших жертв стоили восточные экспедиции. При таком положении заселение огромного побережья Бразилии оказывалось совсем не легкой задачей. Эту трудность правительство попыталось преодолеть путем предоставления значительных выгод тем, кто изъявлял готовность отправиться колонизировать Бразилию. Такие лица облекались полномочиями, делающими их полновластными хозяевами земли и туземцев. Но и при таком условии охотников находилось мало. Об этом можно судить по социальному положению лиц (кстати сказать, всего лишь двенадцати человек), пожелавших отправиться в Бразилию: среди них не было ни одного представителя высшей знати или богатого купечества. Большинство из них потерпело неудачу в этом предприятии, а некоторые даже поплатились жизнью. Посчастливилось всего лишь двоим, причем одному из них оказал большую поддержку король.

В общих чертах план состоял в следующем: бразильское побережье разделялось (внутренние районы страны, совершенно неисследованные, в расчет не принимались) на 12 продольных секторов, протяжением от 30 до 100 лиг [20]. Эти секторы назывались капитанствами и отдавались наместникам, так называемым донатариям [21], облеченным большими полномочиями и почти королевской властью. Они имели право назначать на подвластных им территориях администрацию и судей, взимать налоги пошлины, раздавать земли и т. д. За королем оставались лишь номинальные права суверена, наподобие тех, какие имели короли в феодальной Европе. Но зато на донатариев капитанств падали все расходы по перевозке и устройству на месте переселенцев из Европы.

На эти первые колонизаторские попытки в Бразилии государственная казна затратила сравнительно крупные суммы. Донатарии, как правило, не располагавшие собственными денежными ресурсами, черпали средства как в самой Португалии, так и в Голландии, у еврейских банкиров и негоциантов. Главные надежды возлагались на торговлю саха- ром. Он являлся продуктом большой коммерческой важности для Европы. До открытия Америки его поставляли в незначительном количестве Сицилия и острова Атлантического океана, еще в прошлом веке занятые и эксплуатируемые португальцами (Мадейра, острова Зеленого мыса). Кроме того, он поступал с Востока через арабов и итальянских купцов. Объем этих поставок был настолько велик, что сахар продавался в лавках на граммы.

Бразильское побережье отличается жарким и влажным климатом, необычайно благоприятным для произрастания сахарного тростника. Что же касается рабочей силы, то сначала рассчитывали на туземцев, которые в прибрежной полосе были относительно многочисленны и миролюбивы. Эти надежды вполне оправдались на практике, а единственный фактор, неизвестный до первых попыток культивирования сахарного тростника, – качество почвы – оказался также в высшей степени благоприятным. Особенно плодородными оказались почвы на крайнем северо- востоке, на прибрежной равнине, ныне Тодосос-Сантос (бухта Всех Святых). В общем можно сказать, что все бразильское побережье по своей почве было пригодным для культивирования сахарного тростника.

На этой основе и началось действительное заселение и колонизация Бразилии. Не входя в подробное описание чередования успехов и неудач, через которые прошли первые колонисты, остановимся лишь на том, как было организовано их хозяйство. Принцип владения землей был принципом абсолютной на нее собственности. Среди прав, предоставленных донатарием капитанств, имелось, как было уже указано, право распределять земли между поселенцами по своему усмотрению. Дарованные земли, как правило, были очень велики, и участки, их составлявшие, измерялись многими лигами. Это вполне понятно: земли хватало с излишком, а аппетит на нее у этих пионеров, завербованных с таким трудом, не удовлетворялся малыми долями. Они искали в Новом Свете положения не скромных землевладельцев-крестьян, а крупных земельных магнатов, владельцев обширных латифундий. Кроме того, еще один фактор предопределял возникновение здесь крупного землевладения. Культивирование сахарного тростника с хозяйственной точки зрения было осуществимо только на крупных плантациях. Уже до того, чтобы расчистить и должным образом подготовить почву в этой тропического девственной среде, требовались соединенные усилия многих работников. Далее, работы по посадке тростника, сбору урожая и доставке его на заводы, где вырабатывался сахар, оказывались рентабельными лишь при осуществлении их в крупных масштабах. Все это было бы не по плечу мелким изолированным землевладельцам.

Таковы обстоятельства, предопределившие преобладание в Бразилии крупной земельной собственности.

Возникновение в Бразилии крупной земельной собственности и сопровождавшего ее монокультурного хозяйства было вызвано одними и теми же причинами. Тропическое земледелие имело своей единственной целью производство определенных продуктов большой коммерческой ценности. Лишь ради этой цели оно предпринималось, и без нее, его бы или совсем не начинали, или же оно тотчас бы погибло.

С развитием монокультурного земледелия в Бразилии начинает использоваться рабский труд. Португалия не располагала населением, достаточным для обеспечения своих колоний рабочей силой. Кроме того, португальцы не были склонны, как и переселенцы из других европейских стран, эмигрировать в тропики, чтобы наниматься там в батраки. В английских колониях сначала пробовали применить иные формы труда – нечто вроде полурабства белых рабочих, так называемых «работников по договору». Замена этих последних неграми не заставила себя долго ждать. Применение рабского труда в колониях американских тропиков способствовало возрождению в западной цивилизации рабства – общественной формы, почти прекратившей свое существование с момента крушения Римской империи.

Я указывал, что уже в первоначальный период колонизации в Бразилии использовался труд туземцев на добыче красного дерева. Теперь, с большим или меньшим успехом, туземцев начали использовать на плантациях сахарного тростника. Но такое положение существовало недолго. По мере того как прибывало все больше переселенцев из Старого Света и возрастал спрос на рабочую силу, падал интерес индейцев к тем безделушкам, которыми оплачивался их труд. Они становились более требовательными. Кроме того, если индеец, кочевник по своей природе, более или менее удачно справлялся со спорадической и относительно свободной работой по добыванию красного дерева, то совсем иначе получалось у него с дисциплинированным, строго организованным и оседлым видом деятельности, каким являлось земледелие. Чтобы заставить индейцев работать, начали применять силу, следить за ними самым строжайшим образом в целях предотвращения их ухода или бегства. До неприкрытого и полного превращения туземного населения в рабов оставался лишь один шаг. Еще не прошло и 30 лет с начала заселения Бразилии и возникновения там земледелия, а рабство индейцев уже успело сделаться повсеместным и прочно укоренившимся явлением.

Покорение свободолюбивых туземцев произошло не без длительной борьбы. Вначале индейские плена отходили подальше от центров колонизации, но затем, когда европейцы начали преследование индейцев, последние, в свою очередь, стали нападать на поселки белых, и когда им удавалось одержать победу, что благодаря их численному превосходству над колонистами происходило нередко, они не оставляли камня на камне в этих поселках, истребляя людей и уничтожая все попадавшее им в руки.

Это был бурный период в истории Бразилии. Между колонизаторами и туземцами происходили частые войны. Пленников, захваченных на войне, продавали, что было очень выгодным делом. Кроме того, белые всячески поддерживали и разжигали распри между отдельными индейскими племенами, и вражда между последними становилась все более ожесточенной. От всего этого, разумеется, больше всего страдали сами же индейцы, но и белым доставалось изрядно. Известно огромное количество случаев полного уничтожения только что возникших колониальных поселков. Некоторые части бразильского побережья так сильно страдали от набегов туземцев, что там совершенно не было нормально организованных поселений. Колонисты в этих областях влачили жалкое существование, периодически подвергаясь нападениям индейцев, уничтожавших плоды их труда и жилища. Такой была обстановка на территории современных штатов Баия и Эспирито-Санто, которые продолжали жестоко страдать от набегов индейцев вплоть до начала прошлого века.

Метрополия попыталась принять меры против такого положения вещей. Первый королевский указ по данному вопросу (carta regia) датируется 1570 г. Он санкционировал обращение в рабство индейцев, но лишь тех из них, которые брались в плен в «справедливой» войне. Под «справедливой» войной понималась война, ведущаяся с племенами, не желавшими подчиняться колонизаторам и вступать с ними в какие бы то ни было соглашения. За этим первым законом последовал целый ряд других. Все они исходили из принципа утверждения рабства индейцев, которое было окончательно упразднено только в середине XVIII в. Однако пережитки его в более или менее завуалированной форме сохранялись и после.

Индейский вопрос в Бразилии и связанные с ним трудности могли быть разрешены только посредством использования каких-то иных источников рабочей силы. Но и после того как стала применяться эта новая рабочая сила, колонисты никогда не прекращали попыток эксплуатировать индейцев, особенно в бедных районах, где труднее было приобрести дорого стоивших черных рабов, ввозимых из Африки. Индейцы, в свою очередь, не переставали оказывать упорное сопротивление. Например, в Сан-Висенте (ныне штат Сан-Пауло) начиная с XVII в. кипела ожесточенная борьба. Белые преследовали беглых индейцев в самых отдаленных и диких местах, где те пытались укрыться. Так возникли экспедиции, известные под названием «бандейра» (т. е. экспедиция за пределы заселенных районов). Бандейранты проникали в самую глубь континента, значительно расширяя таким образом границы португальских владений. Среди жертв этих бандейр наряду с индейцами оказались и иезуиты миссионерских пунктов, расположенных непрерывной цепью через сердце материка от реки Уругвай на юге до верховьев Амазонки на севере. Этим иезуитам удалось приручить индейцев, которые жили в пунктах, основанных «святыми отцами», и работали на них. Бандейранты периодически совершали налеты на эти поселки, отбивали у иезуитов индейцев и уводили последних в плен. Патеры, вспугнутые с насиженных мест, уступали в неравной борьбе. Территория, занятая раньше ими и потому включенная в кастильские владения, так как патеры были по происхождению испанцами, освобождалась для португальской колонизации. Охота на индейцев оказалась одним из главных факторов, обусловивших обширность территории современной Бразилии.

Однако как рабочая сила индейцы не могли удовлетворить европейцев не только по причине своего нежелания работать на белых пришельцев, но и вследствие своей недостаточной выносливости и малочисленности.

Только использование труда африканских негров разрешило для белых завоевателей проблему рабочей силы. Уже с середины XV в. португальцы вели торговлю черными рабами, приобретаемыми на африканском побережье и ввозимыми в королевство, где они использовались в качестве домашней прислуги, как чернорабочие в городском хозяйстве и даже в земледелии. Их труд применяли также на островах Мадейра и Зеленого мыса, колонизированных португальцами во второй половине XV в. Достоверно неизвестно, когда негры появились впервые в Бразилии, по некоторым сведениям их привезли туда с первой официальной партией переселенцев в 1532 г. Во второй половине XVI в. их было там уже много.

Процесс замены индейцев неграми продолжался до конца колониального периода. В таких районах, как Пернамбуко и Баия, он протекал очень быстро. В самых бедных районах, как, например, на крайнем севере (Амазония), этот процесс шел очень медленным темпом. У черных рабов имелся один очень существенный недостаток: они дорого стоили. Причиной этого была прежде всего большая смертность негров при перевозке на кораблях. Плохое питание, страшная скученность в интересах полного использования грузоподъемности судна, долгие недели, проводимые в чудовищных антисанитарных условиях, – все это приводило к тому, что только часть рабов достигала места назначения. В среднем до Бразилии добирались живыми едва 50%, причем большинство из них – больными и инвалидами. Поэтому в Бразилии цена на здорового раба всегда была очень высокой и доступной только для колонистов богатых и процветающих областей.

Организация крупных сахарнотростниковых хозяйств колонии самого начала носила один и тот же характер, независимо от того, применялся ли труд африканских рабов или полурабов индейцев. Это были крупные хозяйственные единицы со значительным количеством рабочих под непосредственным начальством хозяина или же назначенного им управляющего. Производственный процесс достигал широкого размаха благодаря обширности территории и многочисленности рабочих. Своими масштабами он резко отличался от работы на мелких земельных парцеллах, где трудился сам владелец земли или арендатор.

Центральным элементом являлось «энженьо» – нечто вроде завода, где сосредоточены приспособления для обработки тростника и изготовления сахара. Со временем наименование «энженьо» стало пониматься в более широком смысле и распространилось на все хозяйство с его землями и плантациями. «Энженьо» и «сахарнотростниковое хозяйство» стали синонимами. Нередко владелец сдавал часть своей земли мелким арендаторам, которые выращивали тростник самостоятельно, но обязывались обрабатывать его на энженьо землевладельца. Это так называемая «обязательная работа». Арендатор получал половину сахара, выработанного из его тростника, и определенный процент из полученного отдавал в уплату за арендованную землю, причем размеры этой уплаты менялись в зависимости от сезона и места и колебались между 5 и 30%. Бывали и вольные арендаторы, имевшие право обрабатывать выращенный ими тростник на любом энженьо по собственному выбору. Хотя такие мелкие производители на социальной лестнице стояли и ниже сеньоров – крупных землевладельцев, но их нельзя все же приравнять к обыкновенным крестьянам. У них тоже имелись рабы, и, независимо от того, работали ли они на собственной земле или на арендованной, их хозяйства являлись вполне самостоятельными.

Не все сахарные хозяйства располагали собственным энженьо. Это объяснялось дороговизной необходимого оборудования. Энженьо – сложное целое, состоящее из многочисленных элементов и механических приспособлений. Его составными частями были молотилка, выжималка, котел, подававший тепло, необходимое для очистки сока, и специальное помещение для перегонки, где завершался процесс получения сахара из тростника. Кроме того, при каждом энженьо имелись «главный дом», где жил владелец, «сензала» – жилище черных рабов, конторы, конюшни и другие служебные помещения вспомогательного характера. Земли энженьо использовались не только под тростниковые плантации, но и под посевы пищевых культур для пропитания многочисленного персонала, а также под лес, дававший древесину для построек.

Число рабочих, занятых в каждом отдельном энженьо, различно. Обычно в среднем энженьо было занято от 80 до 100 рабов, но бывало и значительно больше. Сохранились сведения об энженьо, хотя это относится уже к XVIII в., где было свыше тысячи рабов. Вольнонаемные работники – явление редкое, они встречались только на руководящих и специальных должностях надсмотрщиков, дистиллировщиков, изготовителей ящиков для упаковки сахара и т. д. Чаще всего это были бывшие рабы, получившие свободу.

Кроме сахара, из тростника вырабатывалась еще и водка, которая, хотя и была продуктом второстепенного значения, все же широко потреблялась в колонии и экспортировалась на африканское побережье в обмен на рабов. Наряду с перегонными камерами для водки при энженьо, существовали еще специальные заведения, предназначенные исключительно для водочного производства. Эти так называемые «малые энженьо», или «мельнички», как правило гораздо примитивнее и скромнее обычных энженьо, так как одна только перегонка водки требовала приспособлений значительно более простых и дешевых. Существовали водочные заводы, на которых было занято не больше 10 рабов.

На протяжении более чем полутора веков производство сахара в том виде, как мы его описали, составляло единственную базу бразильской экономики. Это производство имело и большое международное значение. Бразилия долгое время оставалась главным поставщиком сахара на мировой рынок, и только с середины XVII в. у нее начали появляться серьезные конкуренты – колонии Центральной Америки и Антильских островов.

Бразильская колонизация, разрешив задачи и преодолев трудности первого периода, стремительно развивалась, распространяясь на новые территории. Захват же новых территорий приводил к увеличению площадей под сахарным тростником. Как уже указывалось, Баия и Пернамбуко были главными исходными пунктами колонизации, откуда она распространялась к северу и югу, постоянно придерживаясь прибрежной полосы. Проникновению в глубь материка препятствовали климатические условия внутренних районов страны – полузасушливая зона северо-восточного «сертана» («сертан» – девственные земли и непроходимые леса). В северном направлении колонизаторская экспансия достигла Рио-Граде-до-Норте. Там плодородные земли исчезают и сменяются обширными песчаными пространствами, непригодными для какого-либо вида земледелия. Только мелкие поселения, совершенно ничтожные по значению, возникли в северной части прибрежной зоны – в Мараньяне и в устье Амазонки.

В Баие движение остановилось у залива Тодосос-Сантос и приняло здесь масштабы, которые не были превзойдены ни в каком другом районе колонии. Здесь образовался главный центр сахарного производства. На южной границе Баии (Порто-Сегуро, Ильеус) тоже возникали небольшие сахарные центры. Но враждебность индейцев, плохая почва и ряд других неблагоприятных обстоятельств помешали их развитию. В Эспи- рито-Санто произошло приблизительно то же самое. Сахарное хозяйство на юге сконцентрировалось в Рио-де-Жанейро и в Сан-Висенте. Но и эти центры в силу своей отдаленности от европейских рынков, потреблявших бразильских сахар, не достигли особенного процветания в этот первоначальный период бразильской истории. До XVIII в. они играли второстепенную роль.

Помимо сахарного тростника, с начала XVII в. началось, хотя и в меньших размерах, выращивание табака – туземного американского растения. Табак культивировался в Бразилии не только для экспорта в Европу, но и как средство для приобретения рабов на африканском побережье. Это второе его назначение было для Бразилии даже важнее первого. Когда в начале XIX в. вступили в силу ограничения торговли рабами, начался кризис табачной культуры. Но до того момента табак играл важную роль в бразильской экономике, хотя, конечно, и не мог сравниться по своему значению с сахаром.

Главный центр табачного производства находился в Баие, второстепенные табачные районы – в Сержине и в Алагоас.

В бразильской экономике, особенно в первой фазе ее развития, необходимо различать две формы производства. Первая форма – производство продуктов, вырабатываемых в крупных масштабах и предназначенных для экспорта (сахар и табак), вторая форма – как бы вспомогательные виды производства, назначение которых заключается в поддержании экспортного хозяйства. Сюда относится в первую очередь все, что служит для снабжения жизненными припасами населения, занятого в экспортных отраслях хозяйства. Эти продукты первой необходимости вырабатывались на месте – в фазендах, на плантациях, в энженьо. Как правило, производство их представляло самостоятельный вид хозяйства и служило исключительно для нужд работников, занятых в перечисленных хозяйственных единицах. Землевладелец применял для производства этих продуктов труд тех же самых рабов, которые были заняты в основной отрасли хозяйства. Рабам для этой цели выделялся один день в неделю, обычно воскресенье. Таким образом, рабочее население колони, занятое на крупных работах, почти целиком поглощавших его время и силы, вынуждено было заниматься, кроме того, производством продуктов питания для собственных нужд.

Городские центры в первые полтора века колонизации были очень малы. Их население состояло главным образом из чиновником административного аппарата и торговцев. Все же число городских жителей было достаточно велико для того, чтобы проблема их снабжения приобрела большую важность. Частично их снабжали своими излишками крупные землевладения, но этого было недостаточно. Производство сахара находилось в фазе процветания, цены держались на высоком уровне, и, следовательно, все усилия крупных хозяйств прежде всего были направлены на выработку этого вида сельскохозяйственной продукции. Поэтому были созданы вспомогательные виды хозяйства, продукция которых предназначалась исключительно на удовлетворение спроса местного населения. Это были мелкие хозяйственные единицы, по типу приближающиеся к европейским фермам, где работал сам владелец и члены его семьи. Очень редко в таком хозяйстве имелся раб. Большей частью мелкие самостоятельные производители происходили из туземных слоев населения. Первые поселенцы, естественно, были вынуждены в самом начале прибегнуть к помощи индейцев для удовлетворения своих насущных потребностей. Индейцы хотя и находились на низкой ступени культурного развития, все же были знакомы с земледелием в зачаточной и полукочевнической форме. В снабжении белых пришельцев предметами первой необходимости они видели средство для приобретения европейских товаров и различных предметов ничтожной ценности, но имевших для индейцев большую притягательную силу. Вследствие этого многие из них поселились близ колониальных центров, сменив свой кочевой образ жизни на оседлый. Смешавшись постепенно с европейцами, переняв их обычаи и бытовые особенности, хотя и преломленные сквозь призму их собственных традиций, эти индейцы положили начало образованию промежуточного слоя бразильского населения, далеко отстоявшего как от крупных земельных собственников, так и от рабов и получившего впоследствии наименование «кабокло».

Продукты вспомогательного вида земледелия, обслуживавшего нужды населения, были по большей части туземного происхождения. В этих мелких вспомогательных хозяйствах возделывались различные виды злаков и в первую очередь маниок – растение, которое было основным видом питания в колонии и культивировалось в ней повсеместно. За маниоком следовал маис, особенно ценный потому, что мог быть использован в качестве великолепного корма для скота, а также рис и фасоль. Овощи никогда не имели широкого распространения в колонии. Их заменяло изобилие фруктов очень высокой питательности. Местная флора Бразилии насчитывает большое количество съедобных и сочных видов фруктов, кроме того, и европейцы завезли туда и успешно культивировали много видов фруктов, в особенности бананы и апельсины.

Подсобные виды хозяйства, производившие сельскохозяйственную продукцию для внутренних нужд, должны были разрешить одну из самых трудных задач, стоявших перед населением колоний, – обеспечить снабжение жизненными припасами наиболее густо населенных центров, где недостаток в продуктах питания давал себя чувствовать почти постоянно. Положение стало особенно серьезным с XVIII в., когда городские центры значительно развились. Но трудности в этом отношении существовали с самого начала колонизации, и законодательство уделяло им много внимания. Были изданы специальные указы, обязывавшие землевладельцев выращивать маниок и другие виды пищевых растений. Земли предоставлялись лишь при условии, что получавшие их во владение лица будут с самого первого года концессии производить продукты питания. Применялся и еще целый ряд различных мер. Однако все эти указы не дали ощутимых результатов. Всеобщее внимание было устремлено на производство сахара, экспорт которого приносил высокие барыши. Некий сеньор, владелец крупного энженьо, дошел даже до того, что бросил прямой вызов правительству. «Я не засею ни одной пяди моей земли маниоком, – писал он, обращаясь к властям. – Я не буду делать такой глупости – отнимать землю из-под лучшей сельскохозяйственной культуры нашей страны, чтобы отдать ее под худшую…» Такая позиция крупных землевладельцев и хозяев энженьо вполне понятна. Производство продуктов питания их не интересовало, им было гораздо выгоднее приобретать эти продукты, пусть даже по высоким ценам, а на собственных землях выращивать сахарный тростник, приносящий большой доход. Так как сеньорам принадлежала большая и лучшая часть пригодных для обработки земель, то проблема питания так и не могла никогда быть удовлетворительно разрешена. Население колонии, исключая только самые обеспеченные его слои, всегда жило в состоянии хронического недоедания. Особенно страдали городские жители.

Важные последствия, к которым это в конце концов привело, в достаточной мере оправдывает необходимость проводить строгое различие между этими двумя сферами бразильского хозяйства: крупным, работающим на экспорт, и мелким, вспомогательным, работающим на удовлетворение нужд населения. Не уяснив себе этого различия, нельзя понять основной черта жизни колонии: с одной стороны, изобилие, процветание и интенсивная хозяйственная деятельность, а с другой – отсутствие удовлетворения самых элементарных потребностей широких слоев населения и голод.

К вспомогательным видам сельского хозяйства относилось и скотоводство. Говядина была одним из основных продуктов питания колонии. Но несмотря на значительную роль, которую скотоводство играло при колонизации и заселении новых территорией, оно осталось второстепенным и подсобным видом хозяйства. Им пренебрегали ради основных видов хозяйства. Культура сахарного тростника занимала плодородные и цветущие прибрежные земли, и для скотоводства оставались лишь значительно менее удобные земли внутри страны, использование которых оказывалось очень затруднительным. На землях северо-востока осадки выпадали нерегулярно и в малом количестве. Большая часть осадков выпадала обычно на протяжении двух или трех месяцев. Нередко случались продолжительные засухи, когда в течение нескольких лет совершенно не было дождей. Все это создавало чрезвычайно неблагоприятные условия для скотоводства. За исключением очень немногих крупных рек, все остальные в этой огромной северо-восточной области, площадью более 1 млн. км², носят непостоянный характер: бывают периоды полного и длительного отсутствия воды, сменяющиеся очень краткими периодами, когда клокочут бурные потоки. Растительность состоит из гидрофильных растений, среди которых преобладают кактусовые. Только в очень редких случаях, когда выпадает достаточно дождей, там появляется более пригодная для корма скота растительность, которая, однако, очень скоро гибнет от засух, приходящих на смену дождям.

Нетрудно понять, каково должно быть в таких условиях качество и количество скота. Достаточно сказать, что число голов скота на 1 млн. км² никогда не превышало 2 млн., т. е. в среднем две головы на один километр. Качество скота тоже очень невысоко, в среднем каждое животное дает не больше 120 кг мяса и притом очень низкого качества.

Невзирая на неблагоприятные условия, а частично даже благодаря им, так как они способствовали до некоторой степени распространению скотоводства на большие территории, скотоводческие фазенды возникали и умножались очень быстро. Исходными пунктами этого распространения были Баия и Пернамбуко. Из Баии они распространялись в северном и северо-восточном направлениях, к реке Сан-Франсиско, на берегах которой они образовались уже в течение XVII в. Из Пернамбуко это движение также направлялось к северу и северо-востоку; там фазенды заняли места, где теперь находятся штаты Параиба и Рио-Гранде-до-Норте. Пунктом второстепенного значения, тоже послужившим исходной точкой распространения скотоводческих фазенд, был Мараньян, где фазенды располагались по берегам реки Итапикуру.

Быстрота, с которой такие фазенды возникали и распространялись в северо-восточной глуши, частично объясняется все возраставшим потреблением мяса жителями побережья, где увеличивалось количество плантаций сахарного тростника и возрастало в связи с этим население. Но главным образом она объясняется той легкостью, с которой подобные фазенды можно было основать: построить хижину, обычно покрываемую соломой или листьями пальмы карнаубейры (дерева, растущего в тех краях в изобилии); соорудить примитивные загоны, ввести в них несколько сот голов скота – и все готово. Десять-двенадцать человек составляли вполне достаточный персонал; их набирали среди индейцев и метисов, пригодны для этого были и лица, вынужденные избегать встреч с полицией прибрежных районов: беглые рабы, преступники, бежавшие от правосудия, всякого рода проходимцы, которыми кишели эти глухие места, всем предоставлявшие убежище и обеспечивавшие сохранение свободы.

Фазенды обычно располагались по берегам рек и занимали площадь не менее трех лиг. Отсюда общее название «рибейра» (побережье) для многих населенных пунктов на северо-востоке страны, восходящее к этим прибрежным фазендам. Между двумя фазендами всегда сохранялась нейтральная зона размером не менее одной лиги, где владельцы смежных фазенд не имели права возводить строений или каким-либо другим способом использовать эту землю. Такие промежуточные участки были нужны в качестве разграничительных вех для предотвращения смешения животных двух различных стад и для того, чтобы одно стадо не заходило на пастбище, предназначенное для другого.

Пастухи пользовались большой свободой. На этих огромных пространствах, скудно заселенных, без представителей властей, трудно было уследить за работавшими рабами. Фазендой заведовал управляющий, так называемый «скотник», сам же владелец, обычно обладавший многими фазендами, предпочитал, как правило, жить в крупных центрах морского побережья.

Для снабжения колониальных поселений на юге (Рио-де-Жанейро, Сан-Висенте) создаются другие скотоводческие хозяйства. В эту первую фазу колонизации Рио-де-Жанейро снабжалось мясом главным образом с Гойтаказских полей, расположенных к востоку от современной бразильской столицы. Сан-Висенте, а частично и Рио-де-Жанейро получали скот с полей Кампос-Жераис («Общие поля»), простирающихся к югу от нынешних штатов Сан-Пауло и Парана. В этих областях природные условия значительно благоприятнее, чем на северо-востоке. Качество скота поэтому выше, численность его больше. Как следствие, фазенды здесь не были разбросаны на таких больших расстояниях, как на северо-востоке. Впрочем, последнее обстоятельство объясняется еще и тем, что в течение двух первых веков колонизации как Рио-де-Жанейро, так и Сан-Висенте были второстепенными центрами, менее заселенными, чем северные районы страны, и поэтому нуждались в меньшем количестве мяса.

С 1580 по 1640 г. португальская корона была соединена с испанской. Находясь под владычеством испанского монарха, Португалия управлялась вице-королем. Это был мрачный период португальской истории. Интересами Португалии совершенно пренебрегали. Королевство было вынуждено принимать участие в гибельной военной политике Габсбургов в Европе, поставляя для них людей и накопленные богатства. Испанское владычество привело Португалию к разорению. Ее флот был разрушен, ее колониальная империя сведена на нет. Нидерланды и Англия, с которыми Испания находилась в состоянии почти непрерывной войны, заняли значительную часть португальских владений. Для Португалии окончательно прекратилась ее торговля с Азией. Мелкие колонии, которые ей все же удалось сохранить на Востоке, не имели большого значения. От прежней заморской империи у нее остались лишь Бразилия и кое-какие владения в Африке. Последние имели значение только как поставщики рабов для Бразилии. Но и в Бразилии португальскому владычеству угрожала опасность. Англичанам и голландцам удалось прочно захватить на долгие годы большую часть колонии. В 1630 г. они укрепляются в Пернамбуко и оттуда распространяют свои завоевания на юг от Алагоас и на север до Мараньяна. Только после восстановления португальской независимости голландцы были окончательно изгнаны из Бразилии (1654 г.).

Все эти обстоятельства предопределили коренное изменение колониальной политики Португалии. Существование европейского королевства и его процветание становились в зависимость от колоний. Надо было извлекать из них максимальную выгоду. С другой стороны, обеднение Португалии. Лишившейся своей азиатской торговли, которая на протяжении более ста лет являлась основным источником ее доходов, породило широкую эмиграцию португальцев. Они устремились в американскую колонию на поиски средств к существованию, которых уже нельзя было добыть в метрополии. С середины XVII в. португальская эмиграция в Бразилию достигает значительных размеров. Временами она грозит совершенно обезлюдеть такие важные области Португалии, как, например, Миньо; это вызывает энергичные меры для приостановления эмиграции. В течение века издаются один за другим ограничивающие ее законы, но само обилие их свидетельствует о том, что они оказывались недостаточно эффективными.

Естественно, что для Бразилии эти обстоятельства имели очень важные последствия. Они предопределили быстрый рост ее населения и расширение колонизаторского движения, которое до первой половины XVII в. ограничивалось узкой полосой побережья лишь с отдельными небольшими островками за пределами этой полосы. Но со второй половины XVII в. колонизация распространяется шире и захватывает территории, официально принадлежащие Испании. За одно столетие с 1650 г. португальцы заняли, хотя и не сплошь, всю территорию, составляющую нынешнюю Бразилию. Когда в 1750 г. и позже формулировались договоры, окончательно разграничившие португальские и испанские владения на американском континенте, Испания была вынуждена признать господство Португалии над всей той частью Южной Америки, которая составляет теперь Бразилию. Португальский колонизатор твердо и окончательно занял эти земли. Упадок португальского королевства повлек за собой заселение и развитие этой страны.

Непрерывный приток в Бразилию многочисленных поселенцев не сразу дал себя ощутить как положительный фактор. Соперничество новых колонистов с теми, которые уже обосновались до них, приводило вначале к столкновениям, нередко выливавшимся в форму вооруженной борьбы. Последние годы XVII в. и первые годы XVIII в. отмечены рядом более или менее серьезных столкновений между ранее обосновавшимися колонистами и новыми пришельцами. Усиление государственного управления в середине XVIII в. положило конец этой вражде. Однако соперничество продолжало существовать в скрытой форме и в начале XIX в. вылилось в открытую борьбу за отделение Бразилии от европейской метрополии.

По мере того как возрастал приток новых поселенцев, усиливалось и совершенствовалось колониальное управление, начиная с системы губернаторства. В начале колонизации в Португалии еще не существовало специального государственного аппарата, предназначенного для управления колониями. Вопросы, касавшиеся колоний, разрешались органами управления самой метрополии. Во время испанского владычества в Португалии в 1604 г. был создан по образцу севильского совета «Совет по делам Индий». Но после восстановления португальской монархи (1640 г.) делами колонии опять занялись органы управления метрополии.

Что касается местного управления в Бразилии, то централизация и усиление королевской власти дали себя здесь почувствовать весьма ощутимо. Старинные дарованные капитанства все более и более ставятся в зависимость от губернаторов, назначаемых королем. Уже в 1548 г., накануне упразднения большей части дарованных капитанств, образуется общее правление, которое хотя и считается с правами феодальных сеньоров, стоящих во главе капитанств, тем не менее берет в свои руки общее над ними руководство. Начиная с конца XVII в. правомочия и юрисдикция донатариев все больше ограничиваются и поглощаются королевскими губернаторами.

Постепенно эти правомочия сводятся исключительно к финансовым функциям, управление же осуществляют представители короля. В конце концов донатарии исчезают совершенно, так как их лишают покупки наследственных прав, которой они до того времени пользовались. В середине XVIII в. все капитанства возвращаются под непосредственную власть короля и впредь управляются его ставленниками.

Еще большую роль сыграл в усилении управления Бразилией со стороны метрополии упадок местных органов власти – так называемы «муниципальных палат». По типу институтов королевства здесь были созданы избирательные органы местного управления. В самой Португалии муниципальные палаты к моменту начала колонизации Бразилии уже утратили в значительной мере свое значение. Но это не помешало органам, созданным в колонии по их образцу, играть очень важную роль. Объясняется это тем обстоятельством, что колонисты жили довольно изолированно, а местное управление недостаточно хорошо осуществлялось донатариями, безразличными ко всему, что не касалось непосредственно их финансовых интересов. Значительная часть общественных дел разбиралась и разрешалась «камерами», которые на определенном коротком отрезке истории Бразилии являлись почти единственным законодательным и исполнительным органом.

Все резко изменилось в середине XVII в. Прямые представители королевской власти не замедлили прибрать к своим рукам все рычаги управления и свести в конечном итоге «камеры» к роли простых исполнителей своих распоряжений. Одним из самых сильных ударов, нанесенных местной власти, было введение так называемых «судей извне» (juizes de fora) вместо «судей обыкновенных» (juizes ordinaries), выбираемых по принципу народного голосования и являвшихся председателями и камерах. В 1696 г. «судьи извне» были назначены самим королем в Баие, Рио-де-Жанейро и Пернамбуко, т. е. в трех самых важных населенных пунктах колонии. Таким образом, в самой столице (в то время столицей была Баия) принцип всенародного избрания заменялся королевским назначением.

Кроме названых мероприятий, можно указать еще ряд других, свидетельствующих о прогрессирующей централизации общественного управления в интересах королевской власти и в прямой ущерб местной автономии. До определенного момента политика метрополии характеризовалась широким либерализмом. За исключением монополии определенных промыслов, как, например, разработки пау-бразил, труд колонистов и их торговля как в пределах колонии, так и с заграницей были абсолютно свободны.

Одним из проявлений этого либерализма было отношение к иностранцам. Последние могли совершенно свободно обосновываться в колонии, заниматься любой деятельностью и свободно вести торговлю между Бразилией и иностранными государствами, не подвергаясь никаким ограничениям. В первый век колонизации мы встречаем много чужеземцев, оседающих в Бразилии для подержания прямой торговой связи с иностранными государствами, например с Англией. С установлением испанского владычества вводится уже ряд ограничений. Испания распространяет на попавшие под ее власть португальские колони характерные черты своей экономической политики. Но не так-то легко было сломить укоренившиеся навыки. Несмотря на законодательные постановления, в Бразилии еще долгое время сохраняется свобода сношений с другими государствами, выливающаяся иногда в форму прямой контрабанды. Об этом свидетельствует, в частности, повторное издание предостерегающих постановлений.

Португалия, вновь обретя свою независимость, стала не только придерживаться испанской политики, но и проводить ее еще более жестко. В 1661 г. устанавливается ряд карательных мер в отношении тех, кто способствовал нелегальной торговле иностранных кораблей в водах Бразилии. Уступки делались только несколькими иностранным державам, находившимся в дружественных отношениях с португальским монархом, только что вступившим на трое и чувствовавшим себя на нем не особенно твердо. К числу таких держав относились Англия, Голландия и Франция. Им разрешалось посылать свои корабли в Бразилию, но только при условии, чтобы эти суда вливались в состав флотилий, отправлявшихся из Португалии. Уже в конце XVII и в начале XVIII вв. мы находим иностранных купцов, обосновавшихся в Бразилии. До сегодняшнего дня один из главных кварталов Рио-де-Жанейро сохраняет название Фламандского – напоминание о колонии некогда обосновавшихся там нидерландских коммерсантов. В главных населенных пунктах даже учреждаются иностранные консульства. Однако на протяжении XVIII в. все это постепенно исчезает. К середине XVIII в. бразильская торговля и право обоснования в стране сохраняются исключительно за представителями португальской нации.

Но не только иностранцев коснулся новый курс экономической политики. Ограничения распространялись также и на португальских подданных, особенно на бразильских колонистов. В 1660 г. были запрещены отдельные плавания как в Бразилию, так и из нее. Корабли должны были курсировать в составе флотилий по заранее установленному маршруту. Это было введено для избежания нападений корсаров, которыми в ту эпоху кишели моря, а также в целях облегчения фискального контроля над торговлей и для борьбы с контрабандой.

Еще до введения этих ограничений были применена широкая система торговых монополий. Только строго определенному контингенту лиц предоставлялось исключительное право осуществлять внешнюю торговлю колонии. Первая такая компания была учреждена в Бразилии в 1647 г. Ей была предоставлена торговая привилегия сроком на 20 лет. В сферу деятельности компании входило все побережье от Рио-Гранде-до-Норте до Сан-Висенте, т. е. самые богатые районы колонии. По желанию компании эта привилегия могла быть продлена еще на 10 лет. Помимо многочисленных преимуществ в области торговли, компания получала в свою монополию вино, уксус, рожь и овощи, необходимые для потребления в Бразилии. Предоставление этой привилегии вызвало многочисленные протесты. В конечном итоге оно повредило интересам колонистов, серьезно расстроив снабжение населения указанными продуктами. Двенадцать лет спустя, в 1659 г., привилегия была аннулирована, но члены компании получили щедрое возмещение за понесенный ущерб.

Территория колонии, оставшаяся вне пределов привилегии – Пара и Мараньян – в 1682 г. была также отдана в руки компании. В результате в Мараньяне началось волнение (так называемый «бунт Бекмана), имевшее очень серьезные последствия.

Политику привилегий и монополий можно наблюдать и в других секторах. Особенно сильно ударила по интересам населения колонии соля- ная монополия. Право продажи соли в Бразилии было предоставлено исключительно ограниченному числу коммерсантов. Добыча же соли на территории Бразилии была запрещена (1665 г.) во избежание подрыва монополии. Начиная с 1647 г. проводился также ряд мероприятий, направленных против выработки водки, чтобы защитить от конкуренции производителей виноградных вин в Португалии.

По мере того как вместе с ростом населения в колонии усиливались и развивались стремления к самостоятельной хозяйственной деятельности, политика экономических ограничений усиливалась. Старались воспрепятствовать изготовлению любого продукта, в котором метрополия и ее торговля не были непосредственно заинтересованы и который мог бы конкурировать с продукцией самой метрополии. Так было покончено с культурами оливы и винограда, принадлежащими к числу главных бо- гатств Португалии, с пряностями (в особенности с перцем и канелой), которые могли повредить интересам метрополии в азиатской торговле. Когда в 1688 г. распространилось известие (оно оказалось ложным) об обнаружении в Мараньяне залежей железа, королевский декрет воспретил их разработку, так как последняя нанесла бы существенный ущерб торговле королевства, поскольку железо являлось самым ходким товаром, которым метрополия снабжала колонию [22].

Сказанного вполне достаточно для характеристики новой экономической политики Португалии, заменившей либерализм прежних времен режимом монополий и ограничений, имевших своей целью широкое использование колонии в интересах метрополии. Таким путем королевство старалось компенсировать все то, что им было утрачено на Востоке, откуда голландцы, англичане, а позднее и французы вытесняли португальцев. Португальцы хотели сделать свою американскую колонию простым производителем и поставщиком продуктов, которые можно было бы с большой прибылью продавать на европейских рынках. Эта цель Португалией была достигнута путем проведения в Бразилии сурового режима экономических ограничений и административного давления.

Интерес метрополии к Бразилии и вытекающая из него последовательная политика экономических ограничительных мер и административного давления особенно усилились с начала XVIII в., когда в колонии были открыты первые месторождения золота. В течение почти всего века добыча золота в Бразилии находилась в центре внимания Португалии. Все остальные промыслы приходят в упадок; районы, где они были ранее развиты, беднеют, и население этих районов быстро уменьшается. Все меркнет перед новым светилом, взошедшим на горизонте; даже сахар, бывший на протяжении полутора веков главным стимулом колонизации, уступает свое первое место.

Драгоценные металлы интересовали португальцев с самого начала колонизации. Ранние открытия испанцев в Мексике и Перу разожгли воображение обитателей Португалии и вселили в них уверенность, что в любой части Америки обязательно должны находиться драгоценные металлы. Нашлось немало предприимчивых авантюристов, которые, в твердой надежде обнаружить такие залежи, уже с самых первых времен занятия бразильского побережья проникали на неисследованные территории. Об их попытках сохранились лишь скудные сведения. Почти все эти люди погибли: те из них, кому удалось преодолеть опасности дикой природы, пали от рук туземцев.

Надежды не оправдались – залежей драгоценных металлов обнаружено не было. В противоположность коренным жителям Мексики и Перу бразильские туземцы, стоявшие на очень низком уровне культуры, золотом не интересовались. Колонисты безуспешно искали его в течение почти двух веков.

Только в последние годы XVII в. были произведены первые значительные находки. Они явились результатом упоминавшихся нами выше экспедиций бандейрантов вглубь страны. В 1696 г. золото было найдено в районе, который теперь составляет центральную часть штата Минас-Жераис, около города Оуро-Прето – город «Черного Золота». За этой первой находкой последовал целый ряд других. К середине XVIII в. разработки золота в Бразилии достигли своего максимального территориального распространения и наивысшего уровня добычи.

В отличие от земледелия и других видов деятельности в колонии золотодобывающая промышленность с самого начала была строго регламентирована. Уже в связи с первыми скромными находками в Сан-Висенте был установлен подробный регламент. Основные положения этого регламента сохранили свою силу и в дальнейшем, хотя в него и были внесены некоторые изменения: была допущена свободная добыча метала, но под контролем правительства – королевство в виде пошлины неизменно удерживало за собой пятую часть добываемого золота. После находок в Минас- Жераис старый закон был заменен «Регламентом суперинтендантов гуарда-морес [23] и государственных уполномоченных по золотым приискам», изданным в 1702 г. Этот регламент с некоторыми незначительными изменениями сохранялся в силе до самого конца колониального периода.

В общих чертах установленная система сводилась к следующему: для того чтобы руководить добычей золота и взимать пошлину (так называемый «кинто» – пятая часть), было создано специальное управление – Интендантство приисков» с суперинтендантом во главе. Такие интендантства организовывались в каждом капитанстве, где обнаруживали полото. Они были совершенно независимыми от губернаторов или каких- либо иных колониальных властей и подчинялись непосредственно правительству метрополии в Лиссабоне.

О всяком новом нахождении золота надлежало под страхом тяжких наказаний сообщать в местное интендантство. Специальные компетентные чиновники (гуарда-морес) немедленно отправлялись на новый золотоносный участок, производили его демаркацию и в заранее назначенный день совершили распределение частей этого участка между добытчиками. В этом распределении участвовали все желающие. Производилось оно пропорционально числу рабов, которых мог выставить каждый претендент. До начала распределения тот, кто обнаружил залежи, имел право выбрать «дату» (датами назывались части золотоносных участков). После него выбиралась для себя «королевская фазенда», причем сама она никогда не разрабатывала своих участков, а продавала их с аукциона.

Как упоминалось выше, «королевская фазенда» облагала добываемое молото высокой пошлиной, равной пятой части всей добычи. Взимание этой пятой части имеет длинную и бурную историю. Золотоискатели, естественно, стремились как-либо избегнуть столь значительного изъятия из своей добычи. На приисках кипела постоянная борьба: казна требовала ей положенное, а золотоискатели всячески старались скрыть истинные размеры своей добычи. Применялись косвенные меры для обеспечения поступлений пошлины в золоте за каждого занятого на приисках работника. Но эта система не дала положительных результатов, так как пошлина взималась и в тех случаях, когда производились еще только предварительные изыскательные работы, которые часто оказывались безуспешными. В конце концов после многих колебаний и изменений была установлена следующая окончательная форма взимания пошлины: были созданы специальные плавильни, куда в обязательном порядке сдавалось все добытое золото; там оно расплавлялось, из расплавленной массы изымалась пятая часть – кинто, а остальное золото, отмеченное королевской чеканкой (возникло даже выражение «кинтировать» золото), возвращалось добытчику. Только слитки с королевским знаком (их много сохранилось и до наших дней) имели свободное обращение в стране. Продажа золота в виде песка, пластинок или слитков без королевского клейма была строжайше запрещена [24]. Лица, у которых находили такое «нелегальное» золото, приговаривались к конфискации всего имущества и бессрочной ссылке в португальские колонии в Африке.

Но королевская фазенда не остановилась на этих мерах для защиты своих интересов. Так как даже небольшие, могущие быть легко спрятанными количества золота обладают большой ценностью, то, чтобы помешать такой форме злоупотребления, правительство установило ежегодный минимум, которого обязательно должно было достигать кинто. Этот минимум составлял 100 арроба (около 1500 кг). Когда кинто оказывалось меньше 100 арроба, производилось насильственное взимание недостающего количества с населения. Каждый человек, независимо то того, золотодобытчик он или нет, должен был что-нибудь внести. Устанавливались специальные налоги на товары, на рабов, на средства транспорта и т. д. Правительство могло обложить налогом любую форму собственности. Нетрудно представить, к каким актам насилия и злоупотреблений это приводило. Когда объявлялся такой насильственный сбор, капитанство, которому предстояло стать его жертвой, приходило в неописуемое волнение. Мобилизовывались воинские части, население жило в постоянном страхе: частные дома могли подвергнуться в любой час дня и ночи этому узаконенному ограблению, тюрьмы переполнялись. Проведение сбора часто растягивалось на месяцы. На это время исчезали всякие гарантии неприкосновенности личности и частной собственности. Любой человек мог за один час лишиться всего своего имущества, свободы, а иногда и жизни. Эти поборы вызывали такое раздражение у населения, что производить их можно было только в период расцвета золотодобывающей промышленности, когда на фоне всеобщего благоденствия взимание налогов не влекло за собой разорения жертв, а лишь наносило ущерб их материальному благополучию. После того как начался упадок золотых приисков, поборы производились все реже, несмотря на то, что с 1762 г. кинто никогда уже больше не достигало назначенных 100 арроба золота. В последний раз насильственный побор был объявлен в 1788 г., но его пришлось экстренно отменить, так как власти получили достоверные сведения о готовившемся в Минас-Жераисе всеобщем восстании, которое должно было вспыхнуть в момент начала побора (заговор Тираденте- са). Таким образом, решительность и воля народа оказались сильнее правительственной власти.

Теперь рассмотрим, как была организована и как производилась разработка золота. Существовало два типа разработок. Первый – прииски – применялся там, где залежи были достаточно велики. Прииски были довольно крупными предприятиями, оснащенными специальной техникой, со значительным количеством занятых рабочих под руководством владельца или назначенного им управляющего. Рабочие почти все состояли из африканских рабов; вольнонаемный труд являлся исключением и начал появляться лишь к концу XVIII в.

Индейцы не использовались вовсе. Система приисков соответствовала периоду расцвета золотых промыслов, когда золото имелось в изобилии и добыча производилась в широких масштабах. Вторым типом разработок была добыча, осуществляемая отдельными золотоискателями, располагающими очень примитивным оснащением. Добытчики золотого песка обычно ведут разработку не в каком-нибудь определенном пункте, как это имеет место на приисках, а переходят с места на место и добывают золото там, где его обнаружат и где место еще не занято другими. Иногда они объединяются в довольно большие группы, но все же каждый из них действует самостоятельно. Часть таких индивидуальных добытчиков – свободные люди, и добываемое ими золото – их собственность; часть же – рабы, с которых их господа требуют определенное количество золота; все, что остается сверх этого количества, они имеют права сохранить для себя. Наиболее счастливым из таких добытчиков- рабов удается в конце концов купить себе на добытое золото свободу. Золотоискатели-одиночки всегда существовали на золотых приисках в колонии. Но число их, естественно, возрастает по мере того, как залежи истощаются и скудная добыча не окупает затрат на сложное и дорогостоящее оснащение приисков. Система индивидуальных добытчиков процветала в конце XVIII в., когда золотодобывающая промышленность Бразилии находилась уже в состоянии упадка.

Сокращение добычи золота становится заметным уже с середины века. Оно было вызвано несколькими причинами, главная из которых – истощение залежей. Бразильское золото в большей своей части наносное и встречается по преимуществу в руслах рек и по их берегам. Это результат геологического процесса тысячелетней давности: вода размыла первоначальные компактные массы золота и распылила их по поверхности на большие расстояния. Отсюда – малая концентрация золотого песка в одном пункте и быстрое истощение даже самых богатых из таких месторождений. В конечном итоге золота осталось так мало, что оно не могло больше окупать содержание крупных приисков. Его едва хватало для того, чтобы скромные золотодобытчики-одиночки могли обеспечить себе средства к существованию. Такое положение сохраняется и по сегодняшний день. По всей центральной Бразилии (в штатах Мато-Гроссо и Баия) золото еще встречается на берегах почти всех рек, но в таких ничтожных количествах, что добыча его была бы предприятием явно убыточным.

Естественные скопления золота, которые устояли против геологического процесса выветривания, в Бразилии чрезвычайно редки и отличаются малым процентным содержанием золота. Самая крупная и богатая золотая жила страны, разрабатываемая и поныне, находится в Морро- Вельо в штате Минас-Жераис. Она дает 10,4 г золота на тонну руды, в то время как в современных крупных центрах золотодобычи (например, в Австралии) хорошей считается жила, приносящая вдвое больше этого количества. Но и эти редкие и бедные золотые россыпи золотоискатели XVIII в. не в состоянии были разрабатывать должным образом из-за несовершенства техники. Добыча наносного золота, находящего на небольшой глубине, не представляла особых трудностей. Но когда пришлось углубляться в недра земли, производить изыскания, бразильские золотоискатели оказались беспомощными как в силу своего технического невежества, так и из-за отсутствия необходимого оборудования. Пытались выйти из положения путем объединений усилий нескольких предпринимателей, организовавших различные лиги и общества. Но для успеха таких коллективных начинаний недоставало необходимого духа товарищества среди их участников. Что же касается отсутствия технических знаний, то здесь главная вина ложилась на власти. Они держали колонию в полной культурной изоляции, не позаботились ввести хотя бы самое элементарное обучение, закрыв, таким образом, колонистам всякий доступ к техническим знаниям, которые могли бы помочь им в их деятельности.

Колониальные власти тормозили развитие золотодобывающей промышленности и ускорили ее закат не только тем, что препятствовали распространению технического образования. Вся система регулирования этой промышленности имела губительные последствия. Власти проявляли повышенный интерес лишь к взиманию кинто, которое должны были им выплачивать золотоискатели. Однако, не взирая на применение насильственных поборов и других драконовских мер, полное кинто обеспечить не удавалось на протяжении полувека, когда золотое кинто в Минас-Жераис со 118 арроба в 1754 г. упало к началу XIX в. до 35, управителям ни разу не пришло на ум иного объяснения этому факту, кроме мошенничества со стороны золотоискателей. Отсюда – репрессии, о которых мы рассказывали выше. Не было сделано никакой попытки внести какие-либо усовершенствования в самый процесс золотодобычи. Вместо того чтобы прибегнуть к помощи специалистов в области техники, посылались сборщики специалистов в области техники, посылались сборщики пошлин, опирающиеся на вооруженную силу. Персонал интендантов состоял из жадных к наживе бюрократов, заинтересованных только в получении наибольших материальных выгод для казны и для себя. На протяжении целого столетия среди них не было людей, обладавших техническими знаниями в области золотодобычи. Если золотоискатели, изпытавшие под тяжестью непосильных пошлин, осмеливались выразить свое недовольство, на них сейчас же обрушивалась суровая кара.

При таких условиях не приходится удивляться преждевременному упадку золотодобывающей промышленности в Бразилии. К концу XVIII в. все до той поры разрабатывавшиеся поверхностные залежи золота оказались исчерпанными на всем обширном пространстве их нахождения. Истощение легко доступных поверхностных залежей предрешало крушение золотопромышленности. В период ее расцвета ничего не было сделано для предотвращения могущих возникнуть затруднений. Невежество, рутина, организационная беспомощность царили на приисках. Средства, необходимые для восстановления промышленности, для реорганизации ее на новых основах, продиктованных истощением разработок, отсутствовали. Все, что собиралось при помощи системы непосильных пошлин, государственная казна растрачивала на мишурное великолепие португальского двора, на дорогостоящий паразитический правительственный аппарат и на обогащение ловких авантюристов. Всего этого было вполне достаточно, чтобы завершить крушение золотодобывающей промышленности в колонии.

Кроме золота, в описываемую эпоху в колонии добывались алмазы. Бразилия явилась первым крупным поставщиком этого драгоценного камня на европейские рынки. До этого алмазы в ограниченном количестве поступали в Европу из Индии, а крупные южноафриканские месторождения были открыты только в последней четверти прошлого века. Таким образом, добыча алмазов в XVIII в. была монополией Бразилии. Первые находки, произведенные золотоискателями (алмазы встречаются в Бразилии в золотоносных района), относятся к 1729 г. Вначале добыча алмазов, так же как и золота, была свободной, с обязательной выплатой кинто. Но в силу того, что было очень трудно вычислить и определить кинто для камней, весьма отличающихся один от другого по величине и по качеству и, кроме того, встречавшихся на очень ограниченной территории, от этой системы взыскания пошлины отказались и применили другую. Португалия во всех делах, касавшихся ее колонии, неизменно преследовала в первую очередь интересы собственной казны. Так поступила она и на этот раз.

Территория, на которой встречались алмазы, была тщательно демаркирована и полностью изолирована от внешнего мира. Эта территория, получившая название «Бриллиантового округа», позднее выросла в современный город Диамантина (Бриллиантовый горд) в штате Минас-Жераис. Право на разработку предоставлялось ограниченному числу избранных лиц, принимавших на себя обязательство выплачивать определенный процент за это право. В 1771 г. королевская казна монополизировала право на разработку алмазов. Было создано «Главное алмазное управление» под руководством специального интенданта. Это управление, так же как и «Золотое управление», было совершенно независимо от каких-либо органов колониальных властей и отчитывалось в своей деятельности непосредственно перед королевским правительством в Лиссабоне. Автономия Главного алмазного управления простиралась на всю демаркированную территорию. Бриллиантовый округ жил своей собственной жизнью, полностью изолированный от остальной части страны, как некое чужеродное тело в организме колонии. Организация его была весьма своеобразна: здесь отсутствовали губернаторы, муниципальные палаты, судьи и все, что характерно для обычных органов управления. Полновластным правителем являлся интендант со своим штатом подчиненных, руководствовавшихся регламентом, предоставлявшим им неограниченные права. Никто не имел права не только селиться на территории округа, но даже и посещать ее; покинуть ее можно было лишь по специальному разрешению интенданта. Под его властью были все жители округа (к концу XVIII в. их число достигало 5 тыс.), он мог распоряжаться ими по своему усмотрению он имел право без каких-либо судебных процедур конфисковать все имущество и предать провинившегося «гражданской смерти» [25]. Один немецкий естествоиспытатель, посетивший Бриллиантовый округ в начале XIX в., отозвался о нем так: «Единственный в своем роде опыт в современной истории – изолирование внутри страны целой территории, вся жизнь и деятельность населения которой служат лишь для обработки богатств в интересах королевского правительства».

Изолированные территории, подобные Бриллиантовому округу, существовали и в других пунктах: река Жекитиньонья (Минас-Жераис), реки Кларо и Пильонес (Гойяс), юго-запад Баии, верхний Парагвай (Мато-Гроссо). Но эти районы не были использованы в должной степени и остались незаселенными.

Сокращение добычи алмазов, происходившее параллельно с упадком золотодобывающей промышленности, было вызвано теми же причинами. Но здесь сыграл свою отрицательную роль еще один фактор – обесценение камней, вызванное слишком большим наплывом их на европейские рынки. Португальское правительство пыталось помешать понижению цен на алмазы посредством ограничения их добычи и торговли ими. Однако хронические денежные затруднения часто заставляли его отказываться от проведения таких ограничительных мер и неосмотрительно выбрасывать на рынок большие количества алмазов. Цена на этот камень до начала XIX в. непрерывно понижалась. Дело закончилось полным крахом, и добыча алмазов перестала иметь экономическое значение уже с конца XVIII в.

Добыча золота и алмазов сыграла свою роль в жизни колонии. В течение трех четвертей века она являлась основным занятием в стране и развивалась за счет других видов экономической деятельности. С начала XVIII в. наблюдался значительный прилив населения на прииски, превосходивший по своим размерам и стремительности аналогичное явление, имевшее место в Калифорнии в XIX в. Одного этого уже было достаточно, чтобы нарушить равновесие в хозяйственной жизни страны и совершенно видоизменить ее облик. В течение нескольких десятилетий была заселена огромная территория, занимавшая около 2 млн. км². В начале XIX в. здесь жило 600 тыс. человек, или пятая часть всего населения тогдашней Бразилии. Население было разбросано небольшими группами, отделенными друг от друга громадными пустынными пространствами. Такой принцип заселения очень характерен для центрально- южной части Бразилии, он сохранился и до наших дней. Ему можно дать правильную оценку, если уяснить себе, как трудно наладить связь и транспорт на огромных территориях, заселенных лишь на отдельных участках. Проблема связи и транспорта – одна из главнейших трудностей, с которым пришлось столкнуться золотодобывающей промышленности XVIII в.

Добыча золота и алмазов способствовала распространению португальской колонизации на всю центральную часть южноамериканского континента. Этим частично объясняются огромные размеры территории современной Бразилии.

Изменения, вызванные открытием в стране золота, привели к перемещению главной экономической оси колонии, прежде находившейся в крупных сахаропроизводящих центрах северо-востока (Пернамбуко и Баия). Столица колонии в 1763 г. переносится из Баии в Рио-де-Жанейро, так как связь золотоносных районов с заграницей было легче осуществлять именно через этот порт.

Центрально-южный сектор, главным образом благодаря наличию золотых приисков, становится на первое место среди других районов страны и сохраняет за собой это место по сегодняшний день. Необходимость снабжать продовольствием население, занятое на приисках, а также население новой столицы стимулировала экономическую деятельность на очень больших пространствах, на которых находились не только капитанства Минас-Жераис и Рио-де-Жанейро, но также и Сан-Пауло. Земледелие в особенности скотоводство получили в этих районах широкое развитие. Следует отметить, что территория приисков (особенно наиболее важных из них, расположенных в центре провинции Минас-Жераис) неблагоприятна для занятия сельским хозяйством. Почва там бедна, рельеф местности чрезвычайно неровный. При таком положении золотоискатели были вынуждены снабжаться пищевыми продуктами из других районов, и в первую очередь – из южной части Минас-Жераис, где сельское хозяйство достигло более или менее высокого уровня развития.

Заселение северо-восточных внутренних районов страны (в главе 5 мы рассмотрели начало этого процесса) продолжалось и в последующий период. Его экономической базой являлось скотоводство, а отправными пунктами для распространения скотоводческих фазенд продолжали ос таваться Баия и Пернамбуко.

Распространение скотоводческих фазенд от Баии, достигнув в сере дине XVIII в. берегов реки Сан-Франсиско, продолжалось и в дальнейшем по двумя направлениям. Один путь шел вверх по реке. Здесь скотоводство стало особенно быстро развиваться, когда началось заселение при исков, ставших отличными рынками для сбыта мяса. Фазендам на берегах реки Сан-Франсиско пришлось выдерживать конкуренцию фазенд, расположенных в гораздо более благоприятных для скотоводства областях, к югу от приисков, о которых мы говорили в предыдущей главе. Кроме того, власти, постоянно стремившиеся воспрепятствовать возможной утечке золота, старались мешать сообщению с севером: контролировать дороги, ведущие в Рио-де-Жанейро и являвшиеся единственными путями сообщения с золотыми приисками. Такая деятельность властей сильно затрудняла налаживание коммерческих связей с севером и мешала расположенным там скотоводческим фазендам сбывать мясо.

Второй путь, по которому распространялись фазенды, после того как они достигли берегов реки Сан-Франсиско, шел на север. Река была удоб- ным средством сообщения. К концу XVIII в. началось заселение территории современного штата Пиауи, где природные условия значительно лучше, чем в ранее заселенных областях: осадков здесь выпадает больше, распределение их регулярнее, реки и ручьи не пересыхают – отсюда высокое качество кормовых трав. Фазенды Пиауи вскоре стали самыми лучшими на всем северо-востоке и, несмотря на дальность расстояния, доставляли в Баию большую часть потреблявшегося там мяса.

Распространение фазенд не остановилось в Пиауи, они пересекли реку Паранаиба и, достигнув Мараньяна, встретились там с фазендами, распространявшимися со стороны побережья по реке Итапикуру. На востоке; они достигли Сеарб, куда двигались им навстречу вдоль океанского побережья фазенды из Пернамбуко. Так было завершено заселение всей внутренней части северо-востока страны. Заселение это было неравномерным и скудным. Торговля скотом не отличалась большой интенсивностью, поэтому возникавшие поселения городского типа были малы и лежали на больших расстояниях одно от другого. Наличие воды, имеющее столь важное значение в этих засушливых областях, играло решающую роль при выборе места для основания населенного пункта. Население этих огромных районов не распространялось повсеместно, а группировалось на отдельных участках, где природные условия были наиболее благоприятны, – преимущественно по берегам немногих непересыхающих рек (река Сан-Франсиско и несколько рек в Пиауи и в верхнем Мараньяне). Эти заселенные области перемежаются с огромными пустынями, где поселения изредка встречаются лишь вдоль путей сообщения. Жизненным нервом поселков, расположенных вдали от рек, были «касимбы» – разновидность колодца. В тех местах, где эти источники подземных вод не иссякали во время длительных засух, возникали и разрастались поселения.

Скотоводство было главным и почти единственным занятием населения этой огромной территории. Земледелие практиковалось лишь в очень ограниченных размерах, необходимых для удовлетворения нужд жителей фазенд. Районов, в которых оно являлось основным занятием, было чрезвычайно мало. Среди них выделялся район к северу от Шапада-до-Арарипе в Сеара, где воды стремительно стекают со склонов гор и создают настоящий оазис в этой сухой пустыне. Другой земледельческий район был расположен по берегам Парнаибы и ее главных притоков, район еще меньших размеров – в Жагаурибе. В этих редких и далеко отстоящих друг от друга земледельческих центрах сосредоточивалось большое население и была значительно развита торговля, так как все они были транзитными пунктами.

Кроме скотоводства, на берегах реки Сан-Франсиско были развиты и некоторые промыслы, так, например, в среднем течении этой реки были обнаружены залежи соли, которой хватало на снабжение большей части Баии и Гойяс.

К середине XVIII в. северо-восточные районы (так называемый «сертан») достигают апогея своего развития. Они снабжают скотом вне всякой конкуренции все населенные центры океанского побережья от Мараньяна до Баии. Скот гонят по необозримым пространствам огромными стадами. Когда такое стадо перегоняется через сухие степи, где мало, а то и совсем нет воды (в последнем случае и людям и животным приходится утолять жажду соком некоторых гидрофильных растений), то естественно, что места назначения оно достигает в самом плачевном состоянии. В результате – низкое качество мяса. Только полным отсутствием других возможностей снабжения мясом объясняется использование столь отдаленных и столь неблагоприятных для разведения скота районов.

В конце века скотоводство сильно пострадало от затяжных засух, которые следовали одна за другой, вызывая сильный падеж скота и лишая скотоводов возможности удовлетворить спрос их постоянных рынков [26]. Эти рынки вынуждены были обходиться сушеным мясом, доставляемым из южного сектора колонии, носящего название подробно остановимся на характеристике этой части страны, которая в ту эпоху как бы оставалась за пределами жизни колонии.

В то время как процесс заселения районов, где добывались полезные ископаемые и драгоценные металлы, протекал в стремительном темпе, проникновение колонизаторов в бассейн Амазонки происходило медленно. Мы видели, что уже в первоначальный период истории Бразилии португальские колонизаторы заняли устье огромной реки, где в 1616 г. был заложен нынешний город Белемдо-Пара. Основание этого города прежде всего было вызвано соображениями политического порядка. Голландцы и англичане еще до португальцев пытались закрепиться в этих областях. К моменту основания города и те и другие были уже окончательно изгнаны, и португальцы утвердились там, не имея больше никаких соперников. Экономическим мотивом для колонизации послужила, как и в остальных пунктах океанского побережья, добыча сахарного тростника. Однако земледелие здесь никогда не процветало. Густые заросли вдоль берегов исполинской реки, обильные воды, затопляющие низменность иногда в масштабах поистине катастрофических, открывающие громадные пласты прибрежной почвы и уносящие их в своем течении, – все это препятствовало человеку создать что-либо устойчивое. Кроме того, борьба с мощным ростом экваториальной флоры требовала огромных усилий для того, чтобы человек мог подчинить себе враждебные силы природы. Такого рода усилия были не по плечу первым колонизаторам. Земледелие, для которого необходимо известное господство человека над природными условиями, не могло здесь успешно развиваться.

Однако ряд факторов, способствовавших освоению долины Амазонки. Первые колонизаторы нашли в ее лесах большое количество естественных продуктов, пригодных и выгодных для торговли: гвоздику, имбирь, каштаны, корицу, какао, кроме того, многочисленные виды древесины, в изобилии рыбу, черепах и других животных. Рабочую силу тоже было сравнительно легко добыть. Здесь жило много туземцев, которые хотя и находились на очень низком культурном уровне, тем не менее легко справлялись с требовавшейся от них работой. В других местах, как мы видели в предыдущих главах, привлечение туземцев к определенным видам труда происходило лишь в ограниченных размерах. Эта разница объясняется очень легко. В долине Амазонки вся трудовая деятельность фактически сводилась только к тому, чтобы проникать в леса для сбора их естественных богатств и для охоты на зверей, плавать по рекам, занимаясь рыбной ловлей, а также водить до этим рекам лодки и баржи, бывшие в этих краях единственными средствами сообщения. К такой работе туземец был великолепно подготовлен. Сбор растений, добыча древесины, охота, рыбная ловля – все это давало ему средства к существованию еще до прихода белых. Особенно искусным проявлял он себя в качестве рыбака. Его достижения в этой области были поистине замечательны, и колонистам было чему у него поучиться. Он был также отличным гребцом: никто лучше индейца не переносил тягот длинных переездов по реке, он мог работать веслом почти без передышки от восхода до заката. Он прекрасно знал все капризы и коварства течения, что помогало ему выходить невредимым из опасных положений; никто лучше его не разбирался в прихотливо запутанной сети рек и протоков, составляющих бассейн Амазонки. Когда его стали использовать на выполнении привычной для работы, он в противоположность тому, что происходило при попытках занять его в земледелии и добыче металлов, без особого сопротивления принял колонизацию и подчинился власти белого человека. Здесь не потребовалось негров.

Просачивание колонистов в долины, лежащие выше бассейна Амазонки, началось в значительных размерах лишь во второй половине XVII в. В авангарде шли монашеские ордена, главным образом иезуиты и кармелиты. Здесь не место рассматривать вопрос о том, какие цели воодушевляли этих миссионеров: стремление ли обратить в истинную веру языческие души, или же иные намерения более практического свойства, о которых они открыто не заявляли. Что касается иезуитов, то несомненно, что у них в Америке были планы грандиозных масштабов: основать там могучую державу католической церкви и стать во главе ее. Иначе нельзя понять из систематических и упорных усилий (которые частично принесли свои результаты) завладеть всей внутренней частью южноамериканского континента. Иногда смысла не могла иметь стратегическая линия их миссионерских пунктов, протянутая ими от Уругвая и Парагвая через Мошос и Чикитос-да-Боливия до верховьев Амазонки и Ориноко. Эти миссии, большинство которых состояло из испанцев, а в бассейне Амазонки главным образом из португальцев, представляли в совокупности огромный блок, части которого были органически связаны между собой. Иезуиты не преследовали цели, обычной для всех религиозных миссий, – проложить для европейских колонистов дорогу к туземному населению. В отличие от этого иезуиты всеми доступными им средствами, включая применение силы, отчаянно боролись за сохранение собственной гегемонии, пытаясь оттеснить светских соперников.

Деятельность патеров в Амазонской долине имела крупное экономическое значение. Им принадлежит инициатива освоения этой необозримой территории. Они основали множество своих миссионерских пунктов в этих глухих дебрях, раскинувшихся на тысячи квадратных километров. Им удалось расселить индейцев в поселках, где был установлен строгий режим. Для осуществления этой задачи святые отцы обладали даром убеждения, а также политической ловкостью. Они смогли достигнуть того, на что оказались неспособными светские колонизаторы. Под руководством отцов церкви туземцы послушно сооружали здания миссионерских пунктов: жилые дома, церковь и школу при ней, лавки и склады. По окончании этих предварительных работ часть туземцев использовалась для посадки и выращивания пищевых культур, другая часть посылалась на сбор дикорастущих плодов в лесах, на охоту и рыбную ловлю. Добытое ими шло на экспорт и не только полностью оплачивало содержание миссии, но еще давало значительные барыши, обогащавшие в очень ощутимой степени орден и обеспечивавшие ему в первой половине XVIII в. финансовое могущество и влияние.

Колонистам-мирянам, устремлявшимся вслед за отцами церкви, пришлось встретиться с сильным сопротивлением своих предшественников, и вплоть до середины XVIII в. они не могли ничего добиться. В середине XVIII в. португальская администрация по инициативе маркиза де Помбала, министра короля дона Жозе I, освободилась от влияния иезуитов, игравших до той поры господствующую роль при португальском дворе. Правительство решило повести энергичную борьбу против чрезмерного могущества отцов церкви в Америке, угрожавшего вырвать из-под власти португальского королевства значительную часть его колониальных владений. В 1755 г. власть церковников в туземных миссиях упраздняется. Поселки передаются в распоряжение светских властей, а зa отцами остается лишь их духовная власть. Несколько позднее (в 1759 г.) иезуиты, яростно сопротивлявшиеся секуляризации, были изгнаны из всех португальских владений. Кармелиты и другие ордена, показавшие себя более покладистыми, остались на своих местах.

Реформы маркиза де Помбала на этом не остановились. Рабство индейцев было полностью уничтожено. Они были приравнены во всех своих правах к белым поселенцам, а их труд стал в обязательном порядке оплачиваться деньгами по расценкам, устанавливаемым властями. Все это проводилось под надзором исключительно светской администрации, назначаемой в селения.

Такие радикальные мероприятия не могли быть осуществлены без трений и злоупотреблений со стороны белых. Лица, назначавшиеся для руководства индейцами, во многих случаях превращались в беспощадных эксплуататоров. Но форма эксплуатации, жертвой которой индейцы оставались и впредь, была уже не рабской, хотя в ней и сохранилось еще немало черт, оставшихся от рабовладельческого режима.

После секуляризации туземных поселений колонист-мирянин смог беспрепятственно в них проникать и обосновываться, воспользовавшись изгнанием своих соперников – «святых отцов». Индейцы явились для него дешевой рабочей силой. Почти все современные города в районе Амазонки возникли именно из этих старинных миссионерских поселков.

Посмотрим теперь, как протекало дальнейшее заселение и осваивание этих мест, не изменившееся в своих основных чертах после того, как духовный отец был заменен светским колонистом. Решающим фактором являлся сбор дикорастущих растений. Полезные виды растений приходилось отыскивать там, куда их забросила игра природы, здесь не могло быть регулярности, и разные ценные виды часто приходилось собирать на очень далеких друг от друга участках. Отсюда – рассеянность поселений в бассейне Амазонки, число жителей которого в конце XVIII в. не достигало и сотни тысяч человек. Это население было разбросано на территории в тысячи квадратных километров, преимущественно по берегам рек. Пространство, которое надлежит охватить своей деятельностью сборщику «естественных урожаев», огромно, оно очень изменчиво, потому что всецело зависит от оскудения источников. Вот почему поселения возникали только по естественным и легко доступным путям сообщения, какими являлись водные артерии.

Природные условия сказались на самой организации хозяйственного процесса. Здесь не было базы в виде земельной собственности, как в земледелии и в металлодобыче. Трудовой процесс протекал в безграничном девственном лесу, открытом для всех, и носил спорадический характер, полностью завися от времени всхода «естественного урожая». Организовались периодические «экспедиции» (именно так они и назывались), выступавшие в благоприятный момент на сбор естественных продуктов. Между экспедициями следовали периоды длительного и вынужденного безделья. Предприниматель набирал нужных ему людей и нанимал индейцев под контролем официальных властей, что не всегда было просто. Помимо частного нежелания индейцев участвовать в такого рода «экспедициях», наглядным выражением чего было дезертирство, существовала также конкуренция других предпринимателей в связи с недостатком рабочей силы. Кроме колонистов, в дешевой рабочей силе нуждались и власти для выполнения своих работ: во второй половине ХVIII в. сооружалось много фортов, казарм и больниц.

Борьба из-за туземцев-работников (они сами, к сожалению, пока не умели еще извлекать для себя пользу из такого положения) часто приводила к бурным столкновениям, и во многих случаях приходилось создавать специальные комиссии для урегулирования таких споров. Назначался облеченный всеми полномочиями судья, который и разрешал спор о распределении рабочей силы.

После того как экспедиционная партия была составлена, участников ее тщательно вооружали, так как всегда приходилось опасаться нападений диких племен, продолжавших оказывать вооруженное сопротивление колонизаторам вплоть до середины XIX в. Часто к экспедиции прикомандировывался властями специальный вооруженный отряд регулярных войск. Составленная из десятков судов флотилия отплывала вверх по реке на поиски благоприятных для ее целей мест. Иногда ей приходилось покрывать огромные расстояния. Например, из Эга отправлялись экспедиции, которые, исследуя реки Жапура, Иса, Журуа, Жутаи и Жавари, удалялись от своего исходного пункта на сотни километров. Собрав, что ей было нужно – на этот сбор уходили недели и даже месяцы, – экспедиция возвращалась, с индейцами производился расчет, вопреки существовавшим распоряжениям властей, почти всегда натурой. Предприниматель сдавал товары торговцам-перекупщикам, а те отправляли их вниз по реке своим заказчикам в Пара, откуда эти товары экспортировались уже за границу.

Сравнительно легко производился сбор черепашьих яиц, из которых вырабатывалось масло, употреблявшееся в пищу, для освещения и служившее предметом экспорта. Самки кладут яйца в октябре и ноябре, причем они выбирают для этого определенные постоянные места и там нарывают яйца в песок. Вся задача сборщиков сводится к выбору подходящего момента для того, чтобы явиться на эти им уже заранее известные отмели после того, как черепахи, зарыв яйца, уйдут, и извлечь эти яйца из песка. Выработка масла производилась непосредственно на месте, в лодках.

Рыболовный промысел носил более оседлый характер, и процесс его был более продолжительным. Все население приречных поселков занималось рыбной ловлей, проявляя в этом большое искусство, которое у этих туземцев было как бы врожденным. Рыба для них – основной продукт питания. Но кроме повсеместной ловли рыба для нужд населения, существовали рыбные промыслы, организованные с коммерческими целями. Эти промыслы были развиты в так называемых «рыбных местах», где рыбу ловили, обрабатывали и отправляли на продажу. Иногда такие пункты устраивались там, где ожидался наиболее обильный проход рыбы. Но более важное значение имели «рыбные места», носившие постоянный характер. Некоторые из них достигали весьма значительных размеров. Самое крупное – Лаго-Гранде-де-Вила-Франка,

Существовали как частные, так и государственные рыбные угодья, расходы по эксплуатации последних несла королевская казна. В качестве рабочей силы использовались индейцы. Рыбу засаливали, сушили и вывозили из данной области.

Таковы в общих чертах основные и наиболее характерные виды «естественного урожая», являвшиеся почти единственной базой для колонизации долины Амазонки. Неустойчивым и неопределенным был сам жизненный уклад людей, занимавшихся этими промыслами. Сложной являлась проблема ассимиляции туземцев, необходимой для успешной эксплуатации природных богатств. Колонизация этих территорий превращалась поэтому не столько в создание устойчивого и организованного общества, сколько в простую авантюру. Здесь обнаруживается вся жестокость, с какой колонизаторы пытались использовать тропики и их богатства. В отличие от других областей обширной колонии в долине Амазонки время и прилив новых сил извне не способствовали выработке новых, более высоко организованных общественных форм.

Эволюция Бразилии от простой тропической колонии до независимой страны – эволюция трудная, мучительная и еще не завершенная и по настоящее время – в этих местах сильно затормозилась. В этом смысле район Амазонки является самым отсталым из всех районов бразильской территории, занятых и колонизированных португальцами.

Материальные достижения здесь ничтожны. Получился большой разрыв между тем, что дали эти области, и тем, что ожидало от них воображение европейца, впервые столкнувшегося с тропиками. Эксплуатация естественных богатств необозримой девственной чащи, которая, казалось, таит в себе неисчислимые сокровища, принесли лишь продукты минимальной коммерческой ценности и притом в очень скудных размерах. Расширить хозяйственную базу этой эксплуатации и придать ей большую стабильность путем развития земледелия не представлялось возможным. Деятельность колонизаторов на Амазонке ограничивалась сбором «естественных урожаев», вследствие чего эта область заранее оказалась бессильной конкурировать с другими областями колонии, располагающими более благоприятными природными условиями. Колонизация долины Амазонки и по настоящее время еще далеко не завершенный процесс.

Выше мы видели, какое место в экономической жизни колонии занимала добыча золота и алмазов. Результатов бурного роста

Этих отраслей производства явился упадок земледелия, которому способствовало также установление в XVIII в. нового соотношения сил на международной арене. Колониальная политика, проводимая уже в течение века конкурентами Португалии в Новом Свете, прежде всего Англией и Францией, получает в XVIII в, свое полное завершение. Это так называемая политика «Колониального пакта», сущность которой заключалась в том, чтобы сохранить национальные рынки каждой державе для продукции ее собственных колоний и использовать для перевоз этой продукции корабли только собственного флота. Такая политика: ставила Португалию и ее колонии в очень затруднительное положение. Не имея флота (она растеряла его под испанским владычество) и не располагая широкими внутренними рынками, она оказалась сильно стесненной в реализации своих колониальных товаров и на внешних рынках. Конкуренты Бразилии в торговле сахаром, особенно Вест-Индия, начинает оттеснять ее: по сравнению с Вест-Индскими островами Бразилия расположена дальше от крупных потребительских рынков.

Кроме того, бразильская сахарная промышленность в XVIII в. базировалась на устарелой технике производства в отличие от более молодой промышленности Вест-Индских островов, не успевшей закоснеть в рутине.

Первая половина XVIII в. была трудным периодом для бразильского земледелия. Однако ситуация в корне изменилась во второй половине века. Указанные выше факторы, способствовавшие упадку металлодобывающей промышленности, сыграли в то же время положительную роль в деле возрождения земледелия, которое не только возвращает себе утраченные господствующие позиции, но даже усиливает их по сравнению с двумя первыми веками колонизации. Возврату колонии к земледелию содействовали и другие факторы: открытие новых рынков для сбыта ее сельскохозяйственных продуктов, связанное прежде всего со значительным увеличением населения Европы в XVIII в.; рост экономической активности и расширение коммерческих связей во всем мире – предвестники новой эпохи, начинавшейся во второй половине этого века, – эпохи промышленной революции. Все это получило отражение в экономических сдвигах в колониальном мире. Рынки его расширяются, повышаются цены на его продукцию. Большое значение колониальной торговли для стран Европы в тот период находит выражение в обострении борьбы за колониальные рынки. Можно сказать, что все европейские конфликты, начиная с войны за испанское наследство и вплоть до наполеоновских войн, имели своей ultima ratio колониальную проблему.

Все эти войны, почти всегда затрагивающие своими действиями великие морские пути, способствовали повышению цен на заокеанские товары, поскольку затруднялась их доставка. Такое положение для Португалии оказалось очень выгодным. Занимавшая к тому времени уже второстепенно место в ряду колониальных европейских держав и пребывавшая в тени своего могучего британского союзника Португалия оказалась европейским государством, наименее втянутым в международные конфликты. Из своей политики сомнительного нейтралитета, в конце концов окончившейся катастрофой, она, пока это было возможно, извлекала значительные выгоды. В течение короткого промежутка времени ей удалось даже господствовать на международном колониальном рынке и вернуть себе то положение, какое она занимала два века назад.

Но если Лиссабону удалось в конце XVIII в. снова стать центром колониальной торговли, то естественно, что и его американская колония обрела ряд преимуществ из выгод такого положения своей метрополии. Все другие производители тропических продуктов страдали от борьбы, развернувшейся между их метрополиями. Португальский нейтралитет оказал благотворное действие на Бразилию и ее торговлю. Бразилия могла спокойно разрабатывать свои естественные богатства и беспрепятственно продавать свою продукцию. В конце XVIII в. ее главные конкуренты получили удары еще более губительные, чем война. Это были политические и социальные бури, потрясшие английские и французские колонии на Антильских островах и особенно в Сан-Доминго (Гаити) в 1792 г. Возрождению бразильского земледелия способствовало во второй половине XVIII в. еще и то, что сахар – главная статья тропического экспорта – был оттеснен на второе место другим товаром – хлопком. Хотя хлопок и был известен европейцам с незапамятных времен, он никогда не пользовался особенной популярностью: ничто не способствовало повышению интереса к этим волокнам, выращиваемым для тех же целей, для которых служили лен и шерсть. Технический прогресс XVIII в. обеспечил возможность использовать хлопок почти в неограниченном количестве. Он превратился в основное промышленное сырье описываемой эпохи, заняв первое место в международной торговле. Аркрайт сконструировал свое веретено в 1769 г., в тот же самый год, когда Джеймс Уатт взял патент на свою паровую машину, позволившую применить силу пара в самых широких масштабах. В 1787 г. Картрайт изобрел механический ткацкий станок. Эти изобретения имели огромное значение и для Бразилии. Их непосредственным результатом был рост потребления хлопка крупнейшим центром тогдашней текстильной промышленности – Англией. В пятилетие 1771-1775 гг. потребление ею хлопка не превышало 2160 т; после введения механического ткацкого станка оно выросло до 11 800 т.

Старые традиционные поставщики с Востока уже не могли удовлетворить возросший спрос. Америка, использовав свои колоссальные резервы девственных земель, поспешила переключиться на производство хлопка и превратилась в крупнейшего поставщика его для Европы. Бразилия сыграла свою роль, вначале весьма значительную, в этом расцвете торговли хлопком, не имевшем себе прецедентов в прошлом.

Хлопок издавна произрастал в Америке, хотя у нас и не сохранилось свидетельств о том, чтобы туземцы использовали его до прихода европейцев. С начала колонизации культивирование его получило широкое распространение. Он употреблялся на одежду для рабов и других неимущих классов населения, а также экспортировался, но не систематически и в небольших количествах. Были случаи, когда в некоторых районах хлопок заменял деньги.

В Мараньяне, например, еще в начале XIX в. местными денежными единицами служили хлопчатобумажные нитки и ткани; моток ниток был эквивалентен 100 реалам, кусок ткани определенных размеров -10 мильрейсам [27]. Тем не менее вплоть до третьей четверти ХVIII в., когда начался постоянный вывоз хлопка, он оставался культурой лишь местного значения и минимальной ценности. Только когда хлопок становится товаром первостепенного значения на международном рынке, он превращается в одно из главных богатств колонии. На примере хлопка еще раз подтверждается исключительно важное значение экспорта в экономике Бразилии. Экспорт являлся решающим фактором для поощрения любой отрасли производства сколько-нибудь значительных размеров.

Первая крупная поставка бразильского хлопка за границу (если не считать нерегулярного и незначительного вывоза в XVI в., упоминавшегося выше и не получившего дальнейшего развития) относится к 1760 г., когда из Мараньяна было экспортировано около 10 т. Из Пернамбуко хлопок экспортируется с 1778 г., но до 1781 г. в небольших размерах. Вскоре начинается вывоз его из Баии и Рио-де-Жанейро. Быстрее всем развитие хлопководства протекало в Мараньяне – бедной области, не игравшей никакой роли в экономике колонии. Хлопок как бы дал Мараньяну жизнь и в каких-нибудь несколько десятилетий превратил его в одно из самых богатых капитанств. Таким прогрессом «Государственной торговой компании Гран-Пара и Мараньяна», державшей до 1756 г. в своих руках монополию на торговлю хлопком. Эта компания предоставляла производителям хлопка оборудование, кредиты и рабов, оказывала всяческое содействие лицам, желавшим заняться выращиванием этой культуры, выгодность которой уже была вполне очевидна. Компания перестала существовать в 1777 г., после того как ее лишили монополии. Однако толчок был дан. Мараньян продолжал развивать производство этого ценного вида сырья и на протяжении некоторого, правда короткого, отрезка времени играл ведущую роль в бразильской экономике. Позднее его превзошли Пернамбуко и Баия, располагавшие большими капиталами и большим количеством рабочей силы.

Культура хлопка широко распространилась по всей территории Бразилии, от крайнего севера (откуда до самой Пара производился, хотя и в незначительных размерах, его экспорт) до плоскогорья Кампос-Жераис (ныне штата Парана) и дальше на юг, до 30°2' ю. ш. близ Порто-Алегре; в глубину континента – вплоть до Гойяс. Таким образом, культура хлопка открыла перспективы для земледельческого труда в тех зонах страны, где раньше были известны лишь скотоводство и добыча полезных ископаемых. Почти вся страна производила хлопок, занимая место в ряду самых крупных поставщиков этого сырья на мировые рынки. Однако такое положение продолжалось недолго. В начале XIX в. началось понижение цен на хлопок, явившееся следствием значительного увеличения производства хлопка в Северной Америке и результатом технических усовершенствований производственного процесса, не коснувшихся Бразилии. В связи с падением цен на хлопок площадь под бразильскими хлопковыми посевами неуклонно сокращалась и в конце концов остановилась на очень низком уровне.

В выборе места для посевов хлопковод тоже не мог следовать примеру производителя давних и традиционных бразильских культур тропической зоны – сахар и табака. Плохо переносящий сырость и в особенности нерегулярность в орошении в пору созревания, губительно отражающиеся на его волокнах, хлопок лучше всего произрастал в областях, наиболее отдаленных от морского побережья, где дожди выпадают не столь часто и с известной регулярностью. В Мараньяне хлопковые плантации тянутся по берегам реки Итапикуру, больше всего их в районе Кашиас. В Сеара они расположены в бассейне Жагуарибе, главный центр их помещается в самой глубине провинции – в Ико. То же самое наблюдается и на северо-востоке: сахарный тростник занимает равнины, прилегающие к морскому побережью, хлопок же разводится в полосе промежуточной между прибрежной зоной и внутренними районами материка – «дикими землями», как они обычно назывались. В области, находящейся на границах провинций Баия и Минас-Жераис, образовался хлопковый район, не уступающий по своей значению Гойяс. Как уже указывалось, культура хлопка открывала перспективы для земледелия в зонах, которые до тех пор знали исключительно скотоводство и металлодобычу. Но хлопководство не получило в этих зонах широкого развития вследствие отдаленности от портов и транспортных трудностей. Международная конкуренция и непрекращающееся снижение цен вывели из строя эти районы, находившиеся в недостаточно благоприятных условиях; удалось удержаться, хотя и в очень скромном положении, лишь Мараньяну и северо-востоку.

Развитие хлопководства в значительной мере облегчалось относительной простотой производственного процесса. В отличие от сахара хлопок не нуждается ни в каких дополнительных или предварительных операциях, все ограничивается сбором его, очисткой и упаковкой – простейшими операциями, требующими для своего выполнения чрезвычайно примитивных приспособлений. Но в одном отношении хлопководство сходно с разведением сахарного тростника: и в том, и в другом случае доминирует производство в широких масштабах. Обилие рабочей силы в этих районах, необходимое в производстве хлопка, особенно во время сбора урожая, уже само по себе является фактором, благоприятствующим значительным масштабам производства. Так, в крупных хлопковых районах в Мараньяне и Пернамбуко имелись фазенды с многочисленным штатом работников, главным образом чернокожих рабов.

Производство сахара не отставало от хлопководства в этот период возрождения земледелия – в конце XVIII в. Такие старинные производительные районы, как Баия и Пернамбуко, почти целое столетие находившиеся в состоянии упадка, возобновили свою деятельность и вновь расцвели. Образуются новые области крупного сахарного производства (например, в Кампос-дос-Гойтаказес), которые сразу же выдвигаются на первый план. Ощущается прогресс в провинции Сан-Пауло. Старинное капитанство Сан-Висенте, переименованное в начале в XVIII в. в Сан-Пауло, занимало до описываемой нами эпохи второстепенное положение. Колонизация там началась очень рано, в то же время, что и в Пернамбуко. Отсюда отправлялись экспедиции, открывшие и первыми начавшие разрабатывать золото и Минас-Жераис. Тем не менее Сан-Пауло из-за своего периферийного географического положения пришлось долго дожидаться, чтобы занять место в ряду процветающих области Бразилии. Такой момент наступил в конце XVIII в., когда производство сахара дало толчок экономическому развитию этой провинции. Сахарный тростник культивировался главным образом в приморских районах, но разводили его также и на внутреннем плоскогорье, хотя оно и отрезано от морского берега горной цепью, чрезвычайно затруднявшей сообщение и транспорт. К концу XVIII в. Сан-Пауло сделался экспортером сахара. Но, выводя лишь тысячу ящиков в год, Сан-Пауло не мог равняться с Баией, Пернамбуко и Рио-де-Жанейро, вывозившими соответственно 20 тыс., 14 тыс. и 9 тыс. таких ящиков.

Из других земледельческих культур, сыгравших в описываемую эпоху некоторую роль в бразильской экономике, известное значение имел рис, одно время занимавший второе место в экспорте колонии. Рис разводится главным образом в Мараньяне и в меньших размерах – в Пара и Рио-де-Жанейро.

Большие надежды возлагались на индиго, но они, однако, не оправдались. В XVIII в. первое место по производству этого продукта заняла Америка, вытеснившая Индию. Индиго выращивалось в Каролине, Джорджии и Сан-Доминго. В Бразилии были сделаны попытки культивировать это растение еще в 1769 г. В течение некоторого времени оно успешно разводилось в Рио-де-Жанейро. Экспорт капитанства в 1796 г. достиг 73 т, но вскоре он начал сокращаться не только в Бразилии, но и в Америке в целом в связи с усилением конкуренции Индии, где Англия, потеряв свои американские колонии, пыталась возместить утраченное и вкладывала крупные капиталы в дело возрождения этой культуры. Большие всего от этого пострадала Бразилия, так как ее продукция, более низкого качества и плохо упакованная, всегда низко котировалась на мировом рынке. Вскоре культура индиго совершенно исчезает в Бразилии.

Возрождению земледелия в колонии сопутствовал упадок металлодобывающей промышленности. В тех областях, где раньше процветала добыча метала, начинает по мере возможности насаждаться земледелие. Как мы уже видели, в них развивается производство хлопка. Крупное значение приобретает также и скотоводство. В Минас-Жераис образуется самый крупный скотоводческий центр колонии. Возникает и становится все более товарной молочная промышленность, которая до той поры вообще не существовала в Бразилии. Приобретают известность сыры Минас-Жераис, славящиеся в стране и по сегодняшний день. На юге провинции Минас-Жераис начинают разводить табак, и хотя ему и не под силу соперничать с табаком Баии, он все же имеет известное значение. Такой контраст в сельском хозяйстве получает отражение в оценке этих явлений современниками: сельское хозяйство завоевывает всеобщее признание, и, наоборот, возрастает недоверие к металлодобывающей промышленности. Только на сельское хозяйство возлагаются все надежды. Страна как бы пробудилась наконец от своей долгой грезы о металлах и драгоценных камнях.

Одним из важнейших последствий возрождения земледелия было перемещение его центров из внутренних районов страны в приморские. Естественная зона земледелия – это полоса, простирающаяся с севера на юг, вдоль океана. Здесь ему было положено начало, и только здесь оно существовало в течение двух первых веков колонизации. Для производства тропических культур, в первую очередь сахарного тростника, нельзя было найти ничего лучше этой приморской, влажной и вместе с тем жаркой равнины, плодородные почвы которой служили дополнением к благоприятным климатическим условиям. Еще одно обстоятельство делало эту зону особенно ценной. Поскольку вся колония работала на экспорт, было выгодно развертывать ее экономическую деятельность в непосредственной близости от портов, где продукция погружалась на суда и отправлялась в Европу. В невыгодных условиях в этом отношении находились капитанства, расположенные в глубине континента. Национальное хозяйство, по преимуществу экспортного характера, каким было бразильское, должно сосредоточиваться в местах, наиболее удобных для осуществления этого экспорта. Все же если бы колонизаторы в своей деятельности ограничивались только развертыванием сельского хозяйства, рассчитанного на экспорт, то они никогда не проникли бы вглубь континента. Португальцы так и продолжали бы, как они делали до XVII в., «обгладывать берега», по выражению летописца тогдашней эпохи. Только добыча ископаемых и скотоводство сделали возможным проникновение колонизации вглубь страны. Добыча ископаемых привлекала колонизаторов высокой ценностью золота и алмазов, даже в небольших количествах являвшихся огромным богатством и не представлявших никаких трудностей в отношении транспорта. Притягательная же сила скотоводства заключалась в том, что, как обычно выразился один наблюдатель XVIII в., «скот не нуждается в средствах передвижения и во время длинных переходов сам несет на себе тяжесть своего тела…». Поэтому в центральных капитанствах, где добыча металлов пришла в упадок и где нужно было переключаться на сельское хозяйство, охотнее всего занялись скотоводством. Так случилось в Минас-Жераисе. Но и земледелие, и скотоводство всегда оставались слабо развитыми во внутренних районах. Крупные сельскохозяйственные предприятия, работающие на экспорт и имеющие перед собой широкие перспективы, встречались внутри страны только в виде исключения.

Таким исключением было до известной степи хлопковое хозяйство в первые годы его существования, когда хлопок приносил большие барыши вследствие высоких цен на него на мировом рынке. Благодаря обилию во внутренних районах рабочей силы, оставшейся без применения в связи с упадком металлодобычи, хлопок смог привиться в самых на первый взгляд не подходящих для него местах. Но этот успех носил временный характер и длился недолго, Внутренние районы и в области производства хлопка никогда не могли соперничать с территориями, расположенными вблизи от морского побережья.

Развитие земледелия в рассматриваемый нами период, хотя оно и было весьма значительным, носило экстенсивный характер. Отсюда его непрочность и, за немногими исключениями, кратковременность. В начале XIX в., а если не считать небольших изменений, то и позднее, земледелие оставалось на том же уровне технического развития, как и в первый период колонизации. Сохранение такого положения не замедлило оказать свое разрушительное действие.

Так, для введения новых культур не нашли ничего лучшего, как использовать старый примитивный прием «выжигания». Лес, некогда густо покрывавший колонизированные районы, быстро исчезал, становясь жертвой пожаров. В северо-восточной части побережья от густого непрерывного леса, простиравшегося от Параибы до Алагоас, сохранились лишь жалкие остатки, сконцентрированные в двух крайних точках этого отрезка территории. Попытки предотвратить окончательное истребление лесов производились в последние годы XVIII в., но отнюдь не в интересах национального хозяйства и будущего развития страны, а лишь в целях обеспечения строительным материалом королевских верфей. Однако меры, предпринятые для защиты лесов, не оказались эффективными. Истребление леса продолжалось.

Полному уничтожению леса в северо-восточной части побережья способствовало бесконтрольное и варварское использование его на топливо. Особенно повинны были в этом сахарные энженьо, пожиравшие древесину в огромных количествах. Никому не приходила в голову мысль использовать в качестве топлива тростниковую барду (шелуху), что было обычным явлением в английских, французских и голландских колониях.

Истребление в широких размерах лесных богатств оставляло за спиной колонизаторов в буквальном смысле слова пустыни. Колонизатор все время искал девственные земли, неистощенные ресурсы которых он мог использовать с минимумом затраты сил. Только благодаря исключительному плодородию почв Баии и Пернамбуко можно было в течение длительного времени успешно культивировать на них сахарный тростник. Но пустоты, возникавшие на месте лесов вокруг энженьо, постепенно создавали серьезные трудности. Приходилось отправиться на поиски топлива на все более дальние расстояния; нередко случалось, что топлива вообще нельзя было достать, и энженьо прекращало свою деятельность.

В области обработки земли также не было введено никаких усовершенствований. Все возлагалось на естественные качества почвы. Колониальный производитель все свои усилия направлял к единственной цели: добиться максимального, хотя бы временного успеха, не заботясь о закреплении его на будущее. Роковой разрыв между земледелием и скотоводством – неизбежное следствие монокультурной системы – был одной из самых характерных особенностей сельского хозяйства колонии. Он оказал свое губительное влияние на почву, лишив ее единственного удобрения, которое она могла бы получить, – навоза скота. Для этой цели не использовали даже рабочий скот сахародобывающих энженьо. Тростниковая брада выбрасывалась как бесполезная и не применялась в качестве удобрения. Если ее скапливалось слишком много, ее сжигали.

Совершенно ясно, что о более сложных мероприятиях по улучшению почвы не могло быть и речи. Искусственное орошение, столь необходимое во многих местах и относительно легко доступное, в колонии не было известно.

Единственным способом улучшения почвы была заимствованная у туземцев «койвара» [28]; после этой примитивной подготовки почвы к засеву в ней проводились без соблюдения какого-либо порядка борозды, и в эти борозды бросались семена. Никаких земледельческих орудий, кроме мотыги, не применялось.

Проблемы отбора и селекции посевного материала не существовало. До начала XIX в. был известен только один вид сахарного тростника – тот, который культивировался еще в первоначальной стадии колонизации и получил позднее название «криоула». Лишь с начала XIX в. стали разводить другой, более высокий по качеству вид сахарного тростника – «кайена», или «атаити» [29].

Если так обстояло дело с ведущими сельскохозяйственными отраслями колонии, то легко можно представить, в каком состоянии были остальные. Второстепенные виды сельского хозяйства пребывали в состоянии полного застоя, и прогресс совершенно не коснулся их. Сахарные энженьо на протяжении целого века ни в чем не изменились. Существуют два великолепных описания таких энженьо современниками. Одно из них относится к началу века, другое – к концу, но при сравнении этих двух описаний создается впечатление, что они относятся к одному и тому же энженьо: настолько мало позднейшее отличается от более раннего [30].

Использование рек и ручьев в качестве двигательной силы также очень редко имело место. Для этой цели обычно использовали животных, что давало почти наполовину меньший эффект. В подробном описании капитанства Пернамбуко, относящемся к 1777 г., указывается, что из 869 энженьо-мельниц только 18 имели водяные двигатели.

Технические усовершенствования, которые были введены в области хлопководства на протяжении XVIII в., Бразилии не коснулись. Изобретенная Уитни машина «джин», широко распространившаяся с 1792 г. во всех хлопковых районах США, не дошла до Бразилии. Здесь еще несколько десятилетий продолжали применять примитивную «Шурку». заимствованную в Востока.

Все перечисленные характерные особенности бразильского сельского хозяйства не оставляют никакого сомнения в том, что оно стояло ни самом низком техническом уровне. Причина такого технического отставания заложена в самой системе колонизации, опиравшейся на малоэффективный труд африканских рабов. Но дело не только в том, что применялся рабский труд. В соседних тропических колониях, не говоря уже о южных штатах США, также работали черные рабы, а между тем уровень производства и в земледелии, и в промышленности был значительно выше. Основным тормозящим фактором являлся тот политический и административный режим, который проводила португальская метрополия по отношению к своей заокеанской колонии. Португалия всегда старалась как бы изолировать Бразилию, держать ее вне соприкосновения с внешним миром, вынуждала ее обходиться только тем, что ей давало королевство, которое и само находилось на низком культурном уровне. Эту насильственную культурную изоляцию, в условиях которой была обречена существовать колония, не стремились возместить хотя бы примитивной формой народного образования в самой колонии. Нельзя назвать образованием то, что давали тощие буквари и те начатки латыни и греческого языка, которым обучали бразильских детей в немногочисленных школах, имевшихся лишь в самых крупных центрах страны, к тому же эти школы были открыты только после 1776 г. Учили в них чему-нибудь и как-нибудь. Учителя по большей части сами были невежественны, труд их оплачивался плохо. Ученики были недисциплинированны, и всякий порядок и организация в этих школах отсутствовали. Естественно поэтому, что в колонии царило полное невежество. Над всем тяготело бездарное администрирование, направленное к обогащению королевской казны и бесчестных бюрократов, присылавшихся метрополией с другой стороны океана.

В тропическом земледелии и в настоящее время почти не существует рационализации производства. Экстенсивная система в земледелии требует вложения значительных капиталов и выполнения крупных предварительных работ. Этого не могло быть в тропиках в период их освоения. Там ставка делалась исключительно на богатство естественных ресурсов новооткрытых земель. Со временем эти ресурсы были исчерпаны, что дало себя почувствовать в Бразилии уже в конце XVIII в.

Низкая производительность бразильского земледелия, которая привела почти к полному бесплодию огромных массивов, была вызвана самой системой экстенсивного земледелия, расточающей естественные богатства, когда не имелось возможности их восстановить или пополнить.

Если нелегко было воспитать и обучить население так, чтобы оно смогло совершенствовать свою производственную технику, то еще труднее было изменить всю колониальную систему; это потребовало бы коренных экономических и социальных реформ.

Таким образом, бразильская экономика вступает в XIX в. при наличии больших внутренних трудностей. В XIX в., после получения политической независимости, Бразилии приходится столкнуться со свободной конкуренцией противников, несравнимо лучше ее подготовленных для всякого рода соперничества. Поражение Бразилии, поскольку ее хозяйство базировалось исключительно на экспортной торговле, не замедлило бы наступить, если бы на помощь Бразилии не пришла сама судьба, явившаяся в виде продукта, которому суждено было сыграть исключительную роль в расцвете бразильского национального хозяйства. Этим продуктом был кофе, оказавшийся самым драгоценным даром, отпущенным Бразилии природой.

Южная оконечность нынешней Бразилии включилась политически и административно в состав последней в конце XVII в., а экономически – лишь во второй половине XVIII в. До этого периода она являлась территорией, яростно, с оружием в руках оспариваемой друг у друга испанцами и португальцами, и, кроме стоянки войск, не знала других видов заселения. До конца XVII в. южные границы Бразилии не только не было четко определены, но их даже не знали и ими не занимались. Здесь расстилались пустынные земли, не представлявшие с хозяйственной точки зрения никакого интереса, и потому никто не позаботился разграничить в этих местах испанские и португальские владения. Воображаемая линия, установленная соглашением в Тордесильясе (1496 г.), должна была проходить приблизительно на уровне острова Санта-Катарина, однако ни одна из иберийских держав не придерживалась ее твердо. В период испанского владычества над Португалией (1580-1640 гг.) этот вопрос, естественно, не представлял практической важности, ибо все принадлежало одному и тому же монарху. Но после реставрации португальский король, чрезвычайно заинтересованный в своей американской колонии (я уже указывал, что она оставалась единственным его заморским владением, имевшим ценность), серьезно занялся вопросов о границах, в особенности в южной части колонии, где португальцы теснее всего соприкасались с испанцами и где поэтому особенно приходилось опасаться столкновений.

В момент разделения королевств действительные границы португальских владений проходили к югу от капитанства Сан-Висенте (позднее провинция Сан-Пауло). В прибрежной полосе они достигали территории, ныне занимаемой штатом Парана. Испанцы, со своей стороны, утвердившись в Буэнос-Айресе на территории Рио-де-ла-Плата, еще не проникли севернее этого пункта, если не считать глубины континента, где они поднимались по течению Параны и Парагвая. Таким образом, между владениями обоих государств образовалась обширная территория к востоку от реки Параны, между Рио-де-ла-Плата на юге и 26-й параллелью на севере, остававшаяся незанятой и пустынной, хотя на нее и совершали постоянные набеги паулистские бандейранты в своей охоте за индейцами.

Инициатива расширения владений за счет этой территории принадлежит португальцам. В 1680 г. экспедиция, выступившая из Рио-де-Жанейро, отправилась водрузить португальский флаг на северный берег Рио-де-ла-Плата, почти напротив Буэнос-Айреса. Так была основана знаменитая колония Сакраменто (ныне уругвайский город Колония), бывшая в течение полутора веков яблоком раздора сначала между португальцами и испанцами, а позднее между бразильцами и аргентинцами.

Эта борьба, вспыхнувшая вскоре после основания колонии, шла с переменным успехом и с постоянным перемещением пограничной линии. Португальцам удалось в конце концов закрепиться в Колонии, уступленной им испанцами по мадридскому договору 1750 г. Локализация конфликтов в столь отдаленном пункте облегчила португальцам освоение территории, расположенной к северу от Колонии и включенной ими в состав Бразилии. Это было осуществлено в начале XVIII в. Помимо войск, предназначенных для защиты новых владений, сюда устремился поток переселенцев из Сан-Пауло, осевших на территории, составляющей ныне штат Рио-Гранде-до-Сул. Только на западе, на восточном берегу реки Уругвай, оставались еще миссии иезуитов испанского происхождения. К началу XIX в. и эта область стала окончательно бразильской.

Экономической базой колонизации крайнего юга явилось скотоводство. Необозримые поля, покрытые сочной травой, были для этого в высшей степени благоприятны. Скот размножался здесь очень быстро. Даже не пользуясь особым уходом и почти предоставленный самому себе, он достиг такой численности, с какой не могла сравняться никакая другая область колонии. Земледелие привилось лишь на небольших участках, расположенных в прибрежной полосе, где в настоящее время находится столица штата Рио-Гранде – город Порто-Алегре, а также в Санта-Катарина – на острове этого названия и на части материка, расположенной против острова.

Так как в этих районах нельзя было разводить сахарный тростник и другие тропические культуры, то для заселения их попытались необычную для Бразилии систему колонизации.

Переселенцев для этих мест приходилось вербовать (переселенцы были необходимы, потому что на эти земли претендовала и Испания) из бедных. и средних слоев португальского населения. Чтобы привлечь сюда колонистов, им предоставляли различные преимущества. Так, переезд через океан оплачивался самим государством, а на месте проводились различные мероприятия для облегчения жизни колонистов и гарантирования им получения средств к существованию. Земля была предварительно разделена на малые парцеллы (если только она не предназначалась в отдельных случаях для крупных хозяйств), которые обеспечивались необходимым оборудованием, семенами, рабочим скотом и т. д., причем для оплаты всего этого колонистам предоставлялась большая рассрочка.

Больше всего вербовалось людей на Азорских островах, где ограниченная территория архипелага не могла прокормить многочисленного населения. Преимущественно выбирались крестьяне, эмигрировавшие целыми семьями, что само по себе было тоже явлением исключительным в колонизации Бразилии. В силу всех этих причин здесь и создались особые формы организации хозяйства, земельная собственность дробилась на множество мелких владений, труд рабов почти не применялся, состав населения был этнически однороден, не было преобладания какой-нибудь одной социальной группы или касты. Это были трудовые общины, подобные которым редко встречались в умеренных зонах Америки, резко отклоняющиеся от норм тропической колонизации и образующие маленький своеобразный островок в Бразилии – стране крупных землевладений, опирающихся на рабский труд. Крупное хозяйственное назначение на юге имели только скотоводческие фазенды, так называемые Эстансии [31], расположенные в глубине материка.

Экономическое развитие провинции Рио-Гранде-до-Сул тормозилось непрестанными войнами, продолжавшимися вплоть до 1777 г.

Благодаря великолепным природным условиям крупный рогатый скот размножался здесь очень быстро. Скотоводство главным образом и давало возможность вести длительные войны, снабжая мясом сражавшиеся армии. После подписания мира в 1777 г. наступило длительное затишье, нарушенное вновь лишь в первые годы XIX в. В мирный период возникли первые нормально организованные эстансии, причем больше вceгo в пограничной области, где вследствие частых войн сконцентрировалось большинство населения, вначале состоявшего почти исключительно из военных. Правительство очень охотно и щедро наделяло землей всех, кто изъявлял готовность поселиться в этой пограничной зоне: португальское владычество до того времени опиралось здесь исключительно на военную силу. Однако вскоре пришлось ограничить размеры предоставляемых земельных участков (3 лиги, или 18 км², на каждого концессионера). Тем не менее образовывались чудовищные по величине частные землевладения. Один современник писал по этому поводу: «Человек, пользовавшийся покровительством правительства, мог часть земель записать на собственное имя, часть – на имя старшего сына, а другие части – на имена своих детей, еще находившихся в колыбели, и, таким образом, вступить в обладание огромными земельными участками». Повторилось то же самое, что в предыдущем веке практиковалось в северо-восточной части страны и имело такие губительные последствия – сосредоточение всего земельного фонда капитанства в руках немногих владельцев. Но несмотря на все эти отрицательные явления, скотоводство развивалось, крепло и вступало в период процветания.

Главным продуктом, в большом количестве предназначавшимся на экспорт, вначале были кожи. Мясо не имело большого значения, так как для него не находилось достаточно потребителей; скудное местное население и малый рынок в Санта-Катарине не могли поглотить обилие мяса, приносимого гигантскими стадами. Экспорт же живого скота посредством перегона стад практиковался до самого начала XIX в. в размерах, не превышавших в год 10-12 тыс. голов, отправляемых в Санта-Катари- ну и Каритибу. Большая часть скота забивалась на месте с целью получения кож, мясо же выбрасывалось. До конца XVIII в. кожи составляли главный предмет экспорта капитанства. Строгой организованности в выгоне скота на пастбища не существовало, и животные бродили в полудиком состоянии, представленные самим себе. Можно сказать, что их не столько выращивали, сколько на них «охотились». Хозяином животного оказывался тот, на чьей земле оно паслось.

Положение изменилось, когда возникла новая отрасль мясной промышленности – изготовление «шарке» (местное название сушеного мяса), снявшая с Рио-Гранде груз, возложенный на эту провинцию ее географическим положением по отношению к потребляющим мясо рынкам страны. Появление «шарке» в торговле колонии совпало с упадком скотоводство в северо-восточных сертанах, уже неспособных покрывать спрос рынка. Производство «шарке» стало сразу быстро развиваться; этому способствовало наличие огромных стад, которые оставалось только должны образом использовать. В 1798 г. капитанство экспортировало 190 т сушеного мяса «шарке»; в первые годы следующего столетия этот экспорт достигал 8820 т. Если не считать периода золотой лихорадки, то в колонии ничего подобного еще не бывало.

Центры производства «шарке», так называемые «шаркеады», были расположены между реками Пелотас и Сан-Гонсало, т. е. в месте, одинакого близко находящемся как от пограничных эстансий, где разводился так и от порта, через который осуществлялся экспорт из капитанства в Порт Рио-Гранде, хотя и очень несовершенный, был в то время единственно пригодным для этой дели. Такое расположение центров промышленности сушеного мяса послужило к возникновению города Пелотас, связывавшегося вторым по важности городом после столицы и первым по богатству и общественному значению.

На заре XIX в. скотоводство в Рио-Гранде по технической постановке не во многом превосходит производство северо-восточных районов, Но после того, как с 1780 г. мясо, благодаря основанию первых «шаркеад» становится предметом торговли и экспорта, в дело вносится известная упорядоченность. Однако еще в 1810 г. можно было наблюдать, что даже в самых лучших эстансиях только одна четвертая часть скота была прирученной, остальные три четверти паслись в полудиком состоянии.

Рассмотрим теперь, как были организованы эти скотоводческие эстансии. Некоторые из них достигали размеров 100 лиг. Одна лига могла прокормить от 1 500 до 2 000 голов скота; это значительно превосходило то, что наблюдалось на севере и в Минас-Жераис, и свидетельствовало о высоком качестве пастбищ. Персонал эстансии состоял из управляющего вольнонаемных работников, очень редко – из рабов. Этими работники были обычно индейцы или метисы, составлявшие основное ядро местного населения. В среднем на каждые 4-5 тыс. голов скота приходилось всего лишь 5-6 лиц обслуживающего персонала. Следует сказать, что большего и не требовалось, а если в силу особых обстоятельств возникала потребность увеличить особых обстоятельств возникала потребность увеличить количество работников, то это легко было сделать, так как многочисленное местное население нуждалось в работе и охотно предлагало свои услуги, переходя от фазенды к фазенде и нанимаясь хотя бы на «шимарран» и «шурраско» [32]. Эти работники не оставались на одном месте подолгу. Привычка кочевать с места на место была свойственна им со времен непрерывных пограничных войн. Весь этот люд с очень неопределенной социальной физиономией стекался главным образом в эстансии в периоды так называемых «круговых». Такие «круговые» устраивались два раза в год; в это время производились сбор, осмотр и кастрирование скота. Все эти процедуры сопровождались празднествами, скачками и всякого рода увеселениями.

В общем регулярное обслуживание скотоводческих эстансий сводилось к ежегодному выжиганию пастбищ, для того чтобы обеспечить скоту более мягкий корм из новых ростков, и к наблюдению открытых полях, где животному негде заблудиться и где хищники значительно менее опасны, чем, например, в лесных зарослях северо-востока. Можно сказать, что скот Рио-Гранде не нуждался в особенном к себе внимании; благосклонная природа в особенном к себе внимании; благосклонная природа выполняла здесь главное, и человеку оставалось только положиться на нее. Однако результаты нельзя назвать блестящими: скот Рио-Гранде значительно уступал по своим качествам скоту Рио-де-ла-Платы и давал почти на 50% меньше мяса, несмотря на сходство природных условий обеих областей.

Молочная промышленность в Рио-Гранде не получила сколько-нибудь значительного развития и уступала этой отрасли в Минас-Жераис. В конце XVIII в. среди предметов экспорта капитанства фигурировал сыр, но в дальнейшем он исчезает и даже, хотя и в небольших количествах, ввозится. В отличие от других районов страны здесь широко потреблялось масло, что объяснялось, безусловно, климатом: более низкие температуры Рио-Гранде обеспечивали сохранение этого легко портящегося от жары продукта. Что касается второстепенных продуктов, получаемых от крупного рогатого скота, то здесь, как и всюду, это – кожи, рога и копыта. Кроме того, Рио-Гранде являлась единственным в колонии экспортере говяжьего сала, употреблявшегося главным образом в производстве канатов и мыловарении. Это высококачественное сало получалось лишь о южного скота, но не от жилистых животных северо-восточного сертана.

Наряду с крупным рогатым скотом в Рио-Гранде разводились также лошади и мулы. В самом капитанстве использовались лишь первые, вторыми же пренебрегали. Езда на муле считалась чем-то унизительным. Следует отметить, что на севере и на юге для работы применялась лошадь, в центральных же частях страны пользовались волами. Несомненно, здесь сыграл решающую роль географический фактор: долины севера и южные пампы резко отличаются от гористых местностей центра, где вол, хотя и более медлительный, но зато более выносливый, оказывается намного пригоднее лошади.

Но волов поставляла в центральные области все та же Рио-Гранде, а косвенно через нее – Рио-де-ла-Плата. Рио-Гранде экспортировала в начале прошлого века, разумеется сухопутным способом, от 12 до 15 тыс. голов скота ежедневно. Однако трудно установить, какая часть из этого количества происходила из самого капитанства и какая была захвачена контрабандным путем в Ла-Плате. Лошадей экспортировалось не больше 4-5 тыс. в год.

Разводили в капитанстве и овец, но уже с целью получения не мяса (баранье мясо в колонии вообще не потреблялось), а шерсти, из которой изготовлялись так называемые «поншо» – одежда батраков и самых бедных слоев населения.

Колониальный период кончился для Бразилии в 1808 г., хотя официальное отделение от метрополии датируется 14 годами позже. В 1808 г. и колонию перебираются царствующий монарх и его двор, бежавшие от наполеоновских войск. Этот переезд португальского правительства в Бразилию сделал ее автономной. Последствия этого события сразу же дали себя почувствовать, и очень ощутимо, в ее экономике. Прежде чем перейти к рассмотрению этого процесса, следует подвести общий итог колониальному периоду, выяснить, каковы его значение и сущность.

Колонизация охватывала в ту эпоху только малую часть территории, официально входившей в состав страны. Территория Бразилии была определена рядом договоров в XVIII в. (точнее всего Мадридским в 1750 г. и договором в Санто-Ильдефонсо в 1777 г.). своими колоссальными размерами – более 8,5 млн. км² – Бразилия обязана тому обстоятельству, что ее немногочисленное население было широко рассеяно по всей этой огромной территории. Оставались обширные пустующие участки, где иногда ничто не напоминало о присутствии колонизаторов. Число жителей едва достигало 3 млн.; следовательно, на 1 км² приходилось немногим больше 0,3 человека.

Наибольшая плотность населения отмечалась в приморской полосе, но даже и здесь она была очень небольшой. Отдельные населенные пункты были разбросаны от устья Амазонки до границы Рио-Гранде-до-Сул. Между этими далеко отстоящими друг от друга пунктами также залегали пустынные пространства, которые не использовались даже для коммуникаций, так как связь поддерживалась преимущественно морским путем. Три таких пункта имели первостепенное значение: Пернамбуко, Баия и Рио-де-Жанейро. Несколько менее важны были Пара и Мараньян. За ним следовало множество других, разбросанных между вышеназванными главными. Но хотя в цепи этих поселений не было непрерывности, все же они служили регулярными звеньями, на которых держалась колонизация этой длиннейшей береговой полосы протяжением свыше 3 тыс. км.

В глубине материка заселение происходило еще менее равномерно и без всякой системы. На крайнем севере (бассейн Амазонки) заселение шло очень медленно и только по течению рек. В северо-восточном сертане население сосредоточивалось вокруг скотоводческих фазенд расположенных по берегам рек. В центральной части Бразилии гуще всего были заселены районы золотых приисков с тремя главными центрами: Минас- Жераис, Гойяс и Мато-Гроссо. На юге первое место занимало Сан-Пауло, где наряду с металлодобычей практиковалось и земледелие. Эта провинция, имевшая вплоть до конца колониального периода второстепенное значение, позднее превратилась в самую богатую, самую процветающую и наиболее густо заселенную область Бразилии. Еще дальше к югу, на внутреннем плоскогорье, – почти безлюдные пространства, но зато довольно густо заселена самая южная оконечность бразильской территории, там, где расположены скотоводческие эстансии провинции Рио-Гранде-до-Сул.

Таково в общих чертах распределение бразильского населения в первые годы прошлого столетия. В различных районах – различная степень экономической активности, как мы это уже отмечали в предыдущих главах. Крупные тропические хозяйства – сахарные плантации, табачные, рисовые, хлопковые – дальше вглубь страны; сбор дикорастущих растений (в особенности бобов какао) на крайнем севере; добыча золота и алмазов на центральном юге; скотоводство в северо-восточном сертане и на крайнем юге – вот основные виды хозяйственной деятельности населения колонии. Всем видам этой деятельности присуща одна неотъемлемая и неизменно сохраняющаяся, независимо от различий, существующих между этими видами, особенность – эксплуатация природных богатств огромной территории в интересах европейской торговли. В колониальный период не удалось создать подлинного национального хозяйства, т. е. такой системы производства и распределения продуктов, которая удовлетворяла бы в первую очередь интересы и нужды населения. Богатейшие территории эксплуатировались в интересах, абсолютно чуждых бразильскому народу.

Такова основная черта бразильской экономики к моменту достижения страной политической и административной автономии. В предыдущих главах я уже охарактеризовал главные виды хозяйственной деятельности, составляющие как бы экономический нерв колонизации. Чтобы получить более полную картину колониального хозяйства, необходимо коснуться еще и некоторых других отраслей, имевших второстепенное значение.

Кроме добычи золота и алмазов и сбора «естественных урожаев» в районе Амазонки, следует упомянуть еще о некоторых отраслях добывающей промышленности, игравших известную роль в колониальной экономике, но не получивших широкого развития в силу своего своеобразия и ограниченности своих масштабов. Сюда относятся: добыча древесины, китобойный промысел, добыча соли и селитры и, наконец, сбор эрва- мате (бразильское растение).

Мы уже видели, что из древесных пород издавна добывалось бразильское красное дерево пау-бразил. Добыча этой ценой древесины продолжалась до начала XIX в., но ее экономическое значение было невелико. Добывались и виды древесины, употреблявшиеся в качестве строительных материалов. Великолепные древесные породы такого рода в изобилии встречались в лесах морского побережья и в районе Амазонки. Они разбросаны в непроходимых лесах этого района, где преобладают породы деревьев, не пригодные для строительства и затрудняющие доступ к ценным породам. Более благоприятные условия для добычи древесины были в приморских лесах. Качество дерева здесь было выше, и доступ к нему легче. Эта древесина шла главным образом (кроме употребления для местных нужд) на кораблестроение. В Баие и Мараньяне существовали сравнительно крупные верфи. Законы против расхищения ценных древесных пород существовали и раньше, но их безнаказанно можно было нарушать. В конце же XVIII в. правительство метрополии начинает уделять больше внимания охране этих пород в связи с попытками восстановить пришедший в упадок и почти уже переставший существовать португальский флот. Эти мероприятия входили в грандиозную программу реформ, намеченную маркизом де Помбалом – всемогущим премьер-министром короля дона Жозе I, неограниченно распоряжавшимся государственными делами с 1750 по 1777 г. Меры, впервые принятые по инициативе Помбала, были направлены на увеличение поставок материалов, необходимых для кораблестроения. В Бразилии произошло оживление деятельности как в области лесоразработок, так и в области судостроения. Некоторые из строящихся судов были довольно внушительных размеров. Однако судостроение здесь не привилось. Недоставало технической подготовки и хорошей организации. После первой попытки дело замерло. Эксплуатация бразильских лесов сделалась интенсивной только после 1810 г., когда право на нее было предоставлено англичанам.

В колонии развит был также китобойный промысел. Во второй половине XVIII в, им занимались от Баии до Санта-Катарины. Китобойный промысел составлял монополию королевства, которое на договорных началах предоставляло на него право избранным концессионерам. В течение некоторого времени этот промысел имел известное значение, но пришел в полный упадок уже к концу века, когда английские и североамериканские китоловы начали курсировать у Фолклендских островов, препятствуя уплыть китам на зиму к берегам Бразилии. Эти китоловы, кроме того, сильно уменьшали количество китов, ведя охоту усовершенствованными методами и в широких масштабах. В 1801 г., за неимением желающих взять концессию, королевство отменило монополию и сделало китоловство вольным промыслом. Промысел просуществовал после этого очень недолго и совершенно прекратился к 30-м годам прошлого столетия.

О добыче соли я уже упоминал в главе 8, говоря о соляных промыслах на реке Сан-Франсиско. Добывалась также и каменная соль, но в очень небольших количествах, в Мато-Гроссо. Важнее была добыча морской соли, производившаяся в разных пунктах побережья, от Мараньяна до Рио-де-Жанейро. Соль тоже являлась королевской монополией, и притом одной из самых тяжелых для колонии, так как этот продукт являлся предметом первой необходимости, без которого нельзя было обойтись. Для того чтобы сохранить монополию и в интересах соляной промышленности Португалии (эта промышленность всегда была одной из важнейших в королевстве), правительство всеми силами старалось затормозить развитие бразильской соляной промышленности. Последней приходилось преодолевать труднейшие препятствия и подвергаться упорному преследованию. И если, невзирая на это, она все же существовала, то только благодаря тому, что борьба с контрабандой и нарушением правительственных распоряжений в этой области была почти невозможна.

Добывалась в колонии и селитра. С середины XVIII в. делались попытки создать государственные рудники во внутренних районах провинции Баия, где была, хотя и в скудных количествах, обнаружена селитра. Попытки эти не имели успеха. Несколько позднее, но уже не по правительственной, а по частной инициативе, селитру стали добывать на берегах небольшого притока реки Сан-Франсиско в Баие, а также в северной части провинции Минас-Жераис. Во втором из названых пунктов эта отрасль промышленности получила некоторое развитие и поставляла селитру на королевские пороховые заводы и Вила-Рика (ныне город Оуро-Прето) и в Рио-де-Жанейро. Селитра шла и на экспорт, на который, однако, в 1810 г. был наложен запрет, нанесший сильный вред этой промышленной отрасли, уже и так находившейся в состоянии упадка вследствие истощения залежей.

Трава «эрва-мате» (Ilex paraquariensis) [33] росла в лесах по берегам реки Парана, а также на юге колонии, в Кампос-Жераис (территория современного штата Парана). Первыми, еще в XVII в., ею заинтересовались иезуиты. Сбор эрва-мате получил довольно широкое распространение и составил одно из главных занятий жителей области Куритиба. Интересно отметить, что потребление этого продукта было наиболее распространено в странах по течению реки Рио-де-ла-Плата; Буэнос-Айрес и Монтевидео были главными покупателями этого бразильского растения. В самой же Бразилии, за исключением районов, где она произрастает, эрва-мате не пользуются почти никакой известностью и употребляется в очень ограниченном количестве.

Кустарные промыслы и ремесла не играли сколько-нибудь значительной роли в национальном хозяйстве: большая часть тех видов продукции, какие они производили, импортировалась в колонию из-за границы. Но на них следует остановиться, так как они являлись особым видом деятельности и без них общая картина колониального хозяйства оказалась бы неполной.

Стоящие вне связи с крупными хозяйственными объединениями кустарные промыслы и ремесла являлись простым придатком к земледельческим и металлодобывающим предприятиям. Они существовали для частичного оснащения этих последних или для удовлетворения нужд их многочисленного штата. Отдаленность той или иной фазенды или энженьо от крупных населенных центров, самые размеры этой фазенды или энженьо и другие причины экономического порядка делали необходимым наличие собственных плотников, столяров, кузнецов, а также нередко и собственных суконщиков и портных. В некоторых районах, как, например, в Минас-Жераис, где имеются залежи железа, при фазендах иногда даже встречались собственные маленькие сталелитейни для внутренних нужд данного хозяйственного предприятия.

Этот домашний вид промышленности и ремесел поручался наиболее искусным рабам [34]. На женщин возлагалось прядение, ткачество и шитье. Вся эта деятельность на первый взгляд почти не заметна, однако без нее не могла бы быть осуществлена полная независимость крупных земельных владений, о которой мы уже упоминали в другой связи, которая являлась важнейшей чертой экономической и социальной жизни колонии. Кроме того, эти виды деятельности были зародышами, из которых могло развиться нечто более крупное, чему, однако, помешала политика, проводимая метрополией, и ряд иных отрицательных факторов, на которые я укажу в дальнейшем.

Ремесла были представлены странствующими ремесленниками-одиночками, переходящими от селения к селению с предложением своих услуг. Наиболее популярны были разъезжавшие по всей стране кузнецы, подковывавшие лошадей для солдат. Но, разумеется, кузнецы чаще всего встречались в городах.

Согласно общему для той эпохи положению ремесленники часто объединялись в цехи. Цехи руководились выборными из своей же среды и в принципе ничем не отличались от подобных им организаций в Европе. Но только в принципе, потому что на практике в силу особого положения Бразилии регламент этих цехов не мог выполняться со всей неукоснительностью, и ремесленники, входившие в такой цех, пользовались свободой, не известной их собратьям в Европе.

Обычно ремесленники колонии, использовали труд рабов. Нет никакого сомнения, что это преимущество, которое им давала существовавшая в Бразилии рабовладельческая система, в конечном итоге принесло значительный вред делу профессионального образования. Довольствуясь трудом рабов, мастера не держали при себе и не обучали подмастерьев – мальчиков и юношей, из которых со временем могла бы выработаться достойная им смена. Как известно, подготовка подмастерьев – повсеместный обычай. Он приносит большую пользу делу подготовки новых кадров и способствует прогрессу ремесел. Однако в Бразилии этого не было.

Существовала еще одна категория ремесленников, занимающихся преимущественно наиболее примитивными и требующими применения физической силы ремеслами: это так называемые «наемные рабы», которых их владельцы как бы сдавали в наем и делали из этого выгодный источник получения доходов. Эта отдача в наем рабов была очень распространена в крупных городах колонии. Некоторых рабов даже обучали и специально для этого готовили.

По всей территории колонии были рассеяны ремесленники и кустари, занимавшиеся второстепенными, но тем не менее необходимыми промыслами. Существовали мастера по изготовлению черепиц [35], обжигатели извести. В прибрежной полосе добывались «самбаки» – раковины устриц, и по сегодняшний день в изобилии покрывающие бразильские берега.

Имела широкое распространение керамика. Это искусство туземцы- индейцы знали еще до прихода колонизаторов. Хотя после соприкосновения с белыми оно пришло у них в упадок, тем не мене пришельцы использовали труд туземцев и в этой области.

В скотоводческих районах Рио-Гранде-до-Сул, Баия, Пернамбуко, Рио-де-Жанейро – существовали дубильни кож. К этому перечню можно еще добавить канатное дело, практиковавшееся в верховьях Амазонки, где росла трава «пиасабейра». Обладавшая большей прочностью, чем обычно употреблявшаяся на канаты конопля. Изготовлявшиеся там канаты шли на судостроительные верфи в Белеме и в ограниченных количествах даже экспортировались.

Этот перечень можно было бы продолжить и дальше, но уже перечисленного достаточно для того, чтобы дать общее представление о характере колониальной промышленности в начале прошлого века. Две отрасли следует выделить особо, как наиболее важные: текстильную и железоделательную. Для них обеих имелось в изобилии сырье и сравнительно крупный внутренний рынок. Вначале обе отрасли промышленности работали только на удовлетворение местного спроса. Но вскоре они обнаружили тенденцию выйти за пределы этой «домашней» роли, превратившись в самостоятельные отрасли производства, организованные на деловой, коммерческой основе. Особенно это относится к текстильной промышленности. Во второй половине ХVIII в. в Минас-Жераис, а также и в столице Рио-де-Жанейро возникают крупные текстильные предприятия. Однако им не суждено было долго просуществовать. Опасаясь по узко политическим мотивам чрезмерного развития колониальной промышленности, которая могла бы стать серьезным конкурентом для промышленности метрополии, португальское правительство в 1785 г. распорядилось закрыть почти все текстильные фабрики колонии. Оставлены были только те из них, которые вырабатывали грубые хлопчатобумажные ткани, употреблявшиеся на одежду для рабов и на мешки.

Что касается железоделательной промышленности, то колониальные власти, неукоснительно соблюдая интересы метрополии, сделали и ее объектом гонения. Развитию этой отрасли производства способствовали богатые и легкодоступные залежи железа в некоторых районах провинции Минас-Жераис, а также высокие цены на железо и железные изделия, обусловленные очень большой ввозной пошлиной и трудностями транспортировки этих товаров на рынки колонии. Все эти обстоятельства в значительной мере стимулировали развитие местной железоделательной промышленности и открывали перед ней широкие перспективы: спрос на железо в металлодобывающих районах колонии был очень велик. Не будь упорного сопротивления властей, эта промышленность бесспорно получила бы большое значение. Но и в данном случае власти отстаивали интересы метрополии. Рост экономической мощи колонии, как прелюдия к росту ее политической мощи, для метрополии был совсем нежелателен.

Все же для развития металлургии обстоятельства сложились более благоприятно, чем для текстильной промышленности. В последние годы XVIII в. из метрополии впервые повеяло духом либерализма. Уже в 1795 г. было разрешено основывать железоделательные заводы. Нельзя было ждать, чтобы после длительных гонений, которые претерпела колониальная промышленность, она сразу смогла достигнуть значительных результатов. Но число предприятий и фабрик, вырабатывающих изделия из железа как местного, так и импортного, непрерывно возрастало, особенно в Минас-Жераис.

В начале прошлого века бразильская промышленность делала свои первые шаги. Политический курс, проводившийся в колонии властями, которые заботились только о своих интересах и не отличались большой проницательностью, создавал препятствия для промышленного развития колонии. Но еще больше мешала этому развитию вся экономическая система национального хозяйства Бразилии: система ограничения производительной деятельности колонии лишь теми видами продуктов (тропических), которые могли представить интерес для экспорта на заграничные рынки.

На формирование Бразилии большое влияние оказали ее пути сообщения. Огромные территории, многочисленные и разнообразные препятствия для транспорта; неровный рельеф, непроходимые, тянувшиеся на сотни километров тропические леса, слабо изрезанная береговая линия, реки, за немногими исключениями неудобные для использования в качестве путей сообщения, – все это чрезвычайно затрудняло налаживание связи между отдельными районами колонии и придавало ее жизни замедленный и ленивый темп.

Развитие путей сообщения шло параллельно заселению страны. Сначала была заселена прибрежная зона. Позднее, имея эту зону своим исходным пунктом, колонизаторы начали проникать вглубь материка или постепенно (как это имело место с основанием скотоводческих фазенд на северо-востоке), или отдельными толчками: в разных частях страны возникали отдельные населенные очаги, в большей или меньшей степени отдаленные от моря. Линии коммуникаций прокладывались в тех же направлениях. Некоторые из них проходят по воде, как, например, в бассейне Амазонки, но большая часть идет по суше: за исключением названой реки, нет больше ни одной крупной реки или гидрографической системы, пригодной для судоходства, которая выходила бы к океанскому побережью и к крупным прибрежным центрам – Пернамбуко, Баия, Рио-де-Жанейро.

Эти пути связывают побережье с внутренней частью материка. Каждый из них составляет самостоятельную систему, имеющую два конечных пункта: побережье и глубь континента. Все пути идут с севера на юг, во всю длину бразильского побережья, начиная с крайней северной точки, расположенной в бассейне Амазонке, и до крайней южной, в Рио- Гранде-до-Сул. Вначале связь осуществлялась исключительно морем, но по мере того как происходило заселение внутренних районов континента, пути сообщения в центре материка в конечном итоге сходились. Этому способствовали две географические особенности: во-первых, общая конфигурация бразильской территории, ограниченной береговой линией, которая на широте 5° круто меняет свое направление с северо-восточного на северо-западное, благодаря чему пути сообщения хотя и не утрачивали своей перпендикулярности по отношению к береговой линии, тем не мене получали возможность сойтись во внутренней части континента; во-вторых, направление главных рек, вдоль которых распространялась колонизация. Речные пути, берущие свое начало в центральных и южных частях океанского побережья и идущие по направлению к Гоейяс и Мато-Гроссо, встречаются там с другими, идущими от крайней северной оконечности побережья через бассейн Амазонки и по ее правым притокам: Токантинс, Тапажос и Мадейра, протекающим по территориям одноименных капитанств.

Так возникали длиннейшие трансконтинентальные пути, связывающие через внутреннюю часть колонии оба морских побережья. Пересекаясь между собой, эти пути образуют обширную и сложную систему. Такая сеть путей сообщения в сложном переплетении раскинулась по всей территории колонии. Создание и освоение путей внутри континента началось уже в ранний период колонизации, но получило полное завершение только во второй половине XVIII в. В этот период начинается навигация по крупным притокам Амазонки (Токантинс, Тапажос, Мадейра). К этому же времени относится установление регулярной сухопутной связи между Рио-Гранде-до-Сул и Сан-Пауло. Южная оконечность Бразилии оказывается включенной в систему внутренних коммуникаций.

Такова в общих чертах основная структура путей сообщения внутри страны. Если принять во внимание громадную протяженность расстояний и малую заселенность, то легко понять, что эта система связи неизбежно должна была оказаться очень несовершенной. Бразильские реки, за немногими исключениями. Чрезвычайно неблагоприятны для навигации. Главным исключением является Амазонка (не вся, но в значительной своей части). Почти все остальные реки Бразилии протекают по территориям, как правило, очень неровного рельефа, и течение их прерывают пороги и отмели. Эти реки во многих местах крайне мелководны и не допускают глубокой посадки судна в воде. Поэтому колонисты преимущественно пользовались заимствованной у туземцев «каноа» – лодкой с плоским дном, выдолбленной из целого ствола дерева и имеющей два положительных качества: прочность и неглубокую посадку в воде. Существовали каноа длиной до 18 м, шириной в 1,5 м, а высотой лишь в 90-120 см.

Навигация затрудняется также чрезвычайной нерегулярностью в выпадении осадков и тропической зоне Бразилии. В периоды обильных дождей реки превращаются в огромные, бурно несущиеся потоки; во время засух, наоборот, в некоторых местах русло почти совсем обнажается, подводные камни выступают на поверхность и усеивают путь опасными и часто непреодолимыми препятствиями.

Следует еще указать, что плавание должно было происходить между совершенно пустынными и дикими берегами, где часто встречались враждебные племена туземцев. И все же, вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам, речные пути использовались не только для спорадически организуемых экспедиций, но и для поддержки регулярной торговой связи между различными областями колонии. Такие речные пути иногда простирались на тысячи километров, рейсы по ним продолжались по нескольку месяцев. Такова, например, речная связь между Сан-Пауло и Мато-Гроссо, состоявшая из сложной системы, в которую входили реки Тьете, Парана с ее правыми притоками, реки бассейна Парагвая. Конечный пункт этого пути – Куябб, центр и столица металлодобывающего района Мато-Гроссо. Линии в сотни километров проходили по притокам Амазонки, Токантинсу, Тапажосу, Арагвае и Мадейре, однако только по последней из перечисленных рек плавание было легким.

Пути сообщения по суше не отличались большим удобством. Для прокладки хороших дорог на таких огромных расстояниях не было достаточных средств. За исключением районов с ровным рельефом и не слишком густой растительностью, как на северо-востоке и крайней юге, трудности сообщения были очень велики. Дороги представляли собой узкие неровные тропы, превращавшиеся после дождей в непроходимые болота. Мостов почти совсем не существовало, встречающиеся реки приходилось пересекать вброд, причем брод нередко нужно было очень долго отыскивать. В таких условиях невозможно было пользоваться повозками, и потому они были довольно редким явлением в колонии. Перевозка всей поклажи осуществлялась на вьючных животных. В районе Амазонки сухопутного сообщения вообще не существовало, так как ему препятствовали непроходимые чащи, покрывающие большую часть этой области. Там реки были единственно доступными путями сообщения.

Несмотря на все эти неудобства, система внутренних коммуникаций играла важную роль в жизни и экономике колонии. Она никогда не достигала значения морских путей, так как подавляющее большинство населения было сконцентрировано в приморской зоне. Однако внутренние коммуникации не следует недооценивать, во-первых, потому, что металлодобывающие центры расположены далеко от морского побережья и заселенность их сравнительно густая; во-вторых, потому, что из внутренних районов материка поступал скот, мясом которого питалось приморское население. И наконец, морская каботажная навигация не отличалась особенными удобствами: береговая линия не имела достаточного количества удобных естественных бухт, ветры были изменчивы и очень часто неблагоприятны. Все это заставляло иногда предпочитать морской связи внутриматериковую. Таким образом, система внутренних коммуникаций сыграла определенную роль; она способствовала в большей мере соединению страны в одно целое и установлению прочной связи между ее частями, отделенными друг от друга огромными расстояниями.

Анализ структуры торговли страны дает более полное представление о характере, природе и организации ее экономики, чем рассмотрение любого звена промышленности. Поэтому рассмотрение колониальной торговли явится как бы подытоживанием всего, что было сказано об экономике Бразилии-колонии.

Следует сразу же выделить основную черту этой торговли, непосредственно предопределяемую самим характером колонизации, организованной для поставки на международные рынки тропических продуктов и драгоценных металлов. Экспорт этих товаров составлял основную функцию всей деятельности колонии в области торговли. Все остальное вращалось вокруг этой центральной оси, в прямой или косвенной, но всегда ощутимой от нее зависимости.

Чтобы убедиться в этом, достаточно проследить главные направления колониальной торговли. Необходимо прежде всего разграничить две ее сферы: торговлю внешнюю и торговлю внутреннюю. Первая из них известна нам значительно лучше: именно ей было отдано все внимание современником, понимавших, какую важную роль она играет в жизни страны, и потому несколько свысока относившихся ко второй. По истории внешней торговли составилась и дошла до нас сравнительно обширная документация.

Почти вся бразильская внешняя торговля носила морской характер. Сухопутные границы Бразилии проходили (и проходят теперь) по областям, очень слабо заселенным, обладающим очень малым экономическим значением и иногда совершено не подающимся точной демаркации. Португальская колонизация, распространявшаяся от Атлантического океана, и испанская, по большей части – от Тихого, создавали свои аванпосты таким образом, что между зонами, колонизованными обеими этими странами, оставались обширные незанятые территории. Устанавливать коммерческие связи через эти пустовавшие пространства не представлялось возможным. Колонии, граничащие в Бразилией на суше, не обладали свойствами, благоприятствующими установлению с ними торгового обмена. Их экономическая структура была сходна с бразильской, они вырабатывали ту же продукцию, что и Бразилия. Кроме того, установлению с ними коммерческих отношений препятствовала вражда обеих метрополий, обычно существовавшая в скрытой форме, но иногда, в особенности во второй половине XVIII в., переходившая в состояние открытой войны.

Здесь следует упомянуть о более или менее значительной контрабанде скота, практиковавшейся на южных границах Бразилии. Скот, главным образом мулов, контрабандным путем переправляли из Ла-Платы в Рио-Гранде; из старинных иезуитских миссионерских поселений в Мошосе (Боливия) с 1771 г. переправлялись лошади в Мато-Гроссо. Более тесные и регулярные торговые связи поддерживались через верховья Амазонки с перуанскими провинциями Майнас, Кичас и Макас, которые являлись промежуточными пунктами в торговле пограничных портов Табатинги (португало-бразильский) и Лорето (испано-перуанский). Испанцы, населявший восточные склоны Анд, получали через этот путь европейские товары, которые удобнее было переправлять по Амазонке, нежели по обычным сухопутным путям испанской торговли. Свою собственную продукцию они тоже экспортировали этим же путем; так же поступали и бразильцы. Кроме того, испанцы и португальцы торговали между собой и по Рио-Негро (левый приток Амазонки).

Но в общем и целом экспортная торговля, осуществлявшаяся по суше, была ничтожна. Значение имела только морская торговля. Последнее обстоятельство предопределялось причинами географического и экономического характера. Оно имело огромное политическое значение, сделав возможным установление Португалией торговой монополии в колонии. Для такой монополии обладание торговым флотом было гораздо важнее, чем любые заградительные и таможенные меры, предпринимаемые на границах; такие меры из-за огромное протяженности бразильских границ было невозможно осуществить. Привилегия в области навигации, установленная в XVII в. просуществовала до 1808 г., когда португальское правительство, перебравшись в Бразилию, отменило ее и открыло бразильские порты для всех иностранных торговых кораблей. Но до этого момента привилегия в области навигации сохранялась за португальской короной и обеспечивала ей полное господство над внешней торговлей колонии.

Эту привилегию в некоторой степени ослабляла контрабанда, часто принимавшая значительные размеры. К контрабанде, практиковавшейся на сухопутных границах, относились довольно терпимо. Несравнимо более строгое отношение было к контрабанде морской, тем не менее совершенно искоренить ее не удавалось. К концу XVIII в. она настолько разрослась, что стала как бы «узаконенной». Больше всего ею занимались англичане, которые, не довольствуясь теми исключительными правами, какими они пользовались в Португалии и ее владениях после восстановления в 1640 г. португальской независимости, превратили эту страну почти в своего вассала. Они грубо нарушали португальские законы, мало считались с суверенитетом своего союзника. В Лондоне и в других английских портах, не считаясь с португальской монополией, официально объявили о сроке отправки торгового корабля в Бразилию, как будто дело шло о самой законной операции. Контрабанда осуществлялась чрезвычайно просто. Под предлогом вынужденного приближения к берегу (авария или какая-либо иная причина) проникали в бразильский порт и там, под благосклонными взглядами подкупленных властей [36], выгружали контрабандные товары, а затем нагружали судно продукцией колонии. Контрабандная торговля, широко практикуемая англичанами, – такова самая характерная особенность внешней торговли Бразилии накануне открытия портов.

Как уже указывалось, предмет экспорта составляли тропические товары, золото и алмазы, добыча которых являлась экономической базой колонизации. На ней строилось все национальное хозяйство страны. Естественно, что порты, через которые осуществлялся экспорт, со временем становились и самыми крупными городами колонии. Именно экспортной торговле обязаны своим ростом и значением такие города, как Рио-де-Жанейро, Баия, Ресифе (в Пернамбуко), Сан-Луис (Мараньян), Белем (Пара). В этих городах и в их округе развертывается самая активная экономическая деятельность колонии, направленная на производство для экспорта.

Импорт происходил через те же порты – центры, стоявшие на более высоком экономическом уровне, чем все остальные районы страны, и потому обладавшие большей покупательной способностью. В колонию импортировалось вино, оливковое и другие масла, соль, и больших количествах – ткани и металлы, особенно железо. Но все же самой важной отраслью импортной торговли была торговля чернокожими рабами, доставляемыми в Бразилию с западного побережья Африки. На них приходилось более четверти общей стоимости всего импорта за 1796-1804 гг. Это очень характерная деталь, отражающая общую тенденцию колониальной экономики: труд черного раба дает сахар, хлопок, золото – продукцию, рассчитанную исключительно на экспорт.

Теперь перейдем к вопросу о внутренней торговле, чтобы пролить некоторый свет на самую сущность экономической организации колонии. Современники рассматривали эту торговлю как нечто второстепенное и потому оставили нам о ней бедную информацию. Но можно установить с абсолютной несомненностью, что во внутренней торговле в основном фигурировали товары или в конечном счете предназначавшиеся для экспорта, или те, которые импортировались.

Внутренняя торговля сводилась почти исключительно к снабжению крупных городских центров, потому что население сельских областей, как правило, потребляло продукты собственного производства и покупало лишь импортировавшиеся из-за границы железо, соль и текстиль. Таким образом, если исключить только что перечисленные товары, то можно считать, что внутренняя торговля производилась лишь между крупными городскими центрами. Она имела особую так называемой «каботажной торговли»: суда курсировали вдоль бразильского побережья и осуществляли товарообмен между крупными городами и портами прибрежной зоны. Такой вид снабжения оказывался недостаточным, и в этих городах население всегда нуждалось в ряде продуктов.

Особенно важное значение во внутренней торговле страны имела торговля скотом, сыгравшая значительную роль как во внутреннем обмене колонии, так и в исторической формировании Бразилии. Она способствовала установлению связи между отдаленными друг от друга населенными пунктами, которые без этой связи оказались бы изолированными, и тогда из Бразилии не получилось бы, возможно, той единой, внутренне сцементированной страны, какой является она теперь.

Параллельно с торговлей скотом, но совершенно отлично от нее, развивалась торговля товаром, как бы замещающим скот – «шарке», поставлявшимся из Рио-Гранде. Несмотря на большой размах, эта торговля осуществлялась очень просто, так как товар исходил от единственного производителя и поступал лишь в центры береговой зоны исключительно каботажными путями. Внутренние районы колонии не потребляли «шарке», потому что располагали местным мясом и не нуждались в привозном.

Теперь можно суммировать то, что уже неоднократно говорилось на протяжении настоящей работы относительно общего характера бразильской колонизации и ее экономического смысла. Я указывал, что колониальная экономика возникла как крупное торговое предприятие в тропиках и имела главным своим назначением поставку тропических продуктов на мировой рынок. Эта доминирующая черта бразильской экономики отразилась на многих секторах национального хозяйства и предопределила не только экономическое, но и социальное формирование страны. Мы наблюдали отражение этой особенности бразильской экономики в этническим составе населения: наряду с руководящим меньшинством, представленными белыми, имеется большинство, состоящее из рас, подчиненных и обращенных в рабство (индейцы и африканские негры). Их функции сводятся к тому, чтобы трудиться и производить сахар, табак, хлопок, добывать золото и алмазы – словом, все то, чего ждали от тропической колонии европейские рынки. Эта черта отразилась и в распределении населения по территории страны: оно сконцентрировано лишь в тех местах, где можно производить или добывать вышеперечисленные товары и откуда с наибольшей легкостью можно отправлять их на иностранные рынки. Наконец, отражение этой черты можно найти и в самой организации хозяйственного процесса, в его структуре, в правовых и трудовых отношениях, в институте собственности.

Из колонии через метрополию идет на международный рынок поток тропических товаров, золота и алмазов – вот главная ось, вокруг которой вращаются все виды хозяйственной деятельности колонии. Все остальное служит лишь интересам этой основной задачи и имеет вспомогательный характер. Так, например, торговля африканскими рабами поставляет колонии рабочую силу для обеспечения товарами все той же экспортной торговли; производство продуктов питания поддерживает существование населения, которое прямо или косвенно работает на тот же экспорт, и т. д.

Португалия, находившаяся на середине пути между колонией – исходным пунктом тропических продуктов, золота и алмазов – и европейским рынком – потребителем этих товаров – играла в отношении производительницы-колонии роль насильственно навязанного посредника. До тех пор пока Португалия сохраняла за собой привилегированное положение метрополии, она еще пользовалась значительным авторитетом среди европейских стран. Но цифры, относящиеся к торговому обороту Португалии в ту эпоху, недвусмысленно показывают, что свой престиж она сохраняла только за счет колонии. Две трети ее экспорта в другие страны составляли товары колонии. Сюда не входят золото и алмазы, добыча которых хотя и клонилась уже к упадку в описываемый здесь период, но все же в достаточной мере обогащала метрополию. Особенно сильно ощутила Португалия, чего она лишилась с момента, когда началось освобождение американской колонии из-под ее трехвекового владычества. После того как в 1808 г. португальское правительство переехало в Бразилию, была отменена морская монополия и порты колонии открылись для иностранных судов. Цепи, приковывавшие Бразилию к ее метрополии, если еще не легально, то во всяком случае фактически были разорваны. Португалия получила удар такой силы, от которого не могла уже оправиться. Из великой державы, какой она была в прошлом (XVI в.), она сначала превратилась в державу второстепенную, а затем оказалась одной из самых ничтожных стран Европы.

Печатается по изданию: Кайо Прадо Жуниор. Экономическая история Бразилии., 1949