История цивилизации

ГЛАВА 1. МИР В ПРОСТРАНСТВЕ

История человечества есть история, которую не знают как следует и до сих пор. Две сотни лет назад люди знали историю только трех последних тысячелетий. Все, что произошло раньше, относилось всецело к области легенд и догадок. В большей части цивилизованного мира верили и учили, что Вселенная была создана внезапно, в 4004 г. до Р. X., причем авторитеты расходились относительно того, произошло ли это событие осенью или весной этого года. Это столь фантастически точное заблуждение было основано на чересчур буквальном толковании иудейской Библии и на навязанных с ней довольно произвольных богословских выводах. Такие представления уже давно отброшены религиозными учителями, и во всем мире признано теперь, что Вселенная, в которой мы живем, существует, по всем данным, уже огромный период времени или, быть может, даже бесконечное время. Само собой разумеется, что эти данные могут быть ошибочны, ведь и комната, обставленная со всех сторон зеркалами, может казаться нам бесконечной. Но представление, что Вселенная, в которой мы живем, существует лишь шесть или семь тысяч лет, может быть рассматриваемо как идея, окончательно износившаяся.

Земля, как известно теперь всякому, имеет форму сфероида, шара, слегка приплюснутого, наподобие апельсина, с диаметром приблизительно в 8000 миль[1]. Ее сферическая форма была уже известна, по крайней мере, ограниченному кружку образованных людей, почти 2500 лет назад, но раньше Землю считали плоской, а относительно связи ее с небом, звездами и планетами существовали различные предположения, кажущиеся нам теперь совершенно фантастическими. Мы знаем в настоящее время, что Земля делает полный оборот вокруг своей оси (которая приблизительно на 24 мили короче ее диаметра по экватору) в течение каждых 24-х часов и что это явление служит причиной смены дня и ночи; мы знаем также, что Земля в то же время оборачивается в течение года вокруг Солнца, описывая слегка искривленную и медленно отклоняющуюся овальную орбиту. Ее расстояние от Солнца колеблется между 91,5 (когда она ближе всего к Солнцу) и 94,5 миллионами миль.

Вокруг Земли на расстоянии в среднем 239000 миль вращается меньший шар, Луна. Земля и Луна не единственные тела, вращающиеся вокруг Солнца. Кроме них, имеются еще планеты — Меркурий и Венера — на расстоянии 36 и 37 миллионов миль. А за орбитой Земли, не считая пояса более мелких тел, планетоидов, находятся Марс, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун на соответствующих средних расстояниях в 141,483, 886,1782 и 1793 миллиона миль. Чтобы облегчить задачу воображению читателя, мы переведем Солнце и планеты на более понятный, меньший масштаб.

Представим себе нашу Землю в виде небольшого мяча, диаметром в один дюйм. Солнце тогда будет большим шаром в 9 футов в поперечнике, а расстояние до него будет равняться 323 ярдам (шагам), т. е. четырем-пяти минутам ходьбы. Луна превратится в маленькую горошину в 2,5 футах от Земли. Между Землей и Солнцем поместятся обе внутренние планеты, Меркурий и Венера, на расстоянии 125-ти и 250-ти ярдов от Солнца. Вокруг этих тел будет кругом пустота — вплоть до самого Марса, отстоящего от Земли на 175 футов; потом пойдут: Юпитер на расстоянии приблизительно 1 мили (1 фут в диаметре), Сатурн — чуть поближе 2-х миль, Уран — 4 мили и Нептун — 6 миль. А затем, на протяжении тысяч миль, бесконечное ничто, за исключением лишь маленьких частиц и носящихся лоскутьев разреженных паров. Ближайшая в Земле звезда при этом масштабе будет находиться на расстоянии 40000 миль.

Сравнительные размеры планет и Солнца

Эти цифры, может быть, смогут дать некоторое представление об огромных пустынных пространствах, в которых разыгрывается драма жизни. Ибо во всей необъятной пустыне этого пространства нам достоверно известно о существовании жизни лишь на нашей Земле. Да и то она проникает вглубь Земли не больше чем на 3 мили из тех 4 000, которые отделяют нас от центра нашего шара, и не захватывает более пяти миль над его поверхностью. По-видимому, вся остальная безграничность пространства пустынна и мертва. В глубины океана человеку удалось проникнуть на расстояние не больше 5-ти миль. Высочайший отмеченный полет аэроплана не многим превышает 4 мили. Люди, правда, поднимались на высоту 7-ми миль на воздушных шарах, но лишь ценой больших страданий. Ни одна птица не может летать на высоте 5-ти миль, а маленькие пташки и насекомые, поднятые на аэроплане, падают вниз в бесчувственном состоянии много ниже этого уровня.

ГЛАВА 2. МИР ВО ВРЕМЕНИ

За последние пятьдесят лет учеными было построено немало остроумных и интересных гипотез относительно возраста и происхождения нашей Земли. Мы не можем попытаться передать здесь, хотя бы вкратце, содержание этих теорий, ибо они основаны на самых отвлеченных математических и физических со-обряжениях. На самом деле, однако, и астрономия, и физика до сих пор еще так мало разработаны, что в этой области не удалось пойти дальше догадок. Общая тенденция научных исследований клонилась до сих пор ко все большему и большему увеличению предполагаемого возраста нашей планеты. В настоящее время с некоторой вероятностью установлено, что Земля уже более двух миллиардов лет ведет независимое существование в качестве отдельной вращающейся планеты, беспрерывно обращающейся вокруг Солнца. Возможно, что этот период на самом деле гораздо более длинный. Во всяком случае, это срок для человеческого воображения положительно подавляющий.

До начала этого огромного периода самостоятельного существования Солнце, Земля и другие планеты, двигающиеся по орбитам вокруг Солнца, представляли собой, по всей вероятности, великий вихрь разреженной материи, вращающейся в пространстве. Телескоп обнаруживает в различных частях неба светящиеся спиралеобразные облака материи, спиральные туманности, по-видимому, вращающиеся вокруг определенного центра. Многие астрономы предполагают, что Солнце и его планеты некогда представляли собой подобную спираль и что их вещество, подвергаясь процессу сгущения, приняло настоящую свою форму. Этот процесс сгущения продолжался в течение бесконечных периодов времени до тех пор, пока, наконец, в немыслимо далеком прошлом (приблизительное количество лет нами было приведено выше) не выделилась Земля со своим спутником — Луной. Они вращались тогда много быстрей, чем теперь, и находились на меньшем расстоянии от Солнца. Вокруг последнего они оборачивались также значительно быстрее, а поверхность их была, по всей вероятности, в раскаленном или расплавленном состоянии. Само Солнце сверкало тоже в небесах гораздо более ярким пламенем.

Если бы мы могли перенестись назад в это бесконечно далекое прошлое и взглянуть на Землю в первоначальной стадии ее образования, нам представилась бы картина, напоминающая из всех современных нам предметов, скорее всего, внутренность доменной печи или поверхность потока лавы, не успевшего еще застыть и затвердеть. Воды мы совершенно не увидели бы, ибо вся имевшаяся там влага должна была постоянно превращаться в перегретый пар и носиться в бурной атмосфере, наполненной серными и металлическими испарениями. Ниже мог находиться волнующийся и кипящий океан из расплавленной каменистой материи, а по небу, покрытому огненными облаками, должны были в ослепительном блеске мелькать, как горячие огненные языки, Солнце и Луна.

Медленно, постепенно, по мере того, как один за другим сменялись периоды в миллионы лет, это пылающее море становилось все менее и менее бурным и раскаленным. Пары в небе начали, по всей вероятности, выпадать в виде дождей и понемногу редеть наверху, на поверхности жидких огненных морей появлялись огромные окалины, плиты затвердевшего камня, которые затем опускались на дно, уступая место другим всплывающим массам. Солнце и Луна, уменьшавшиеся в размере и все более удалявшиеся друг от друга, должны были двигаться по небесам уже с меньшей стремительностью. Луна теперь, ввиду своей меньшей величины, оказалась бы охлажденной уже значительно ниже раскаленного состояния и попеременно то преграждала бы путь солнечному свету, то отражала бы его в целом ряде затмений и полнолуний.

Итак, с ужасающей медленностью, через огромные промежутки времени Земля должна была приобретать все большее и большее сходство с той Землей, на которой живем мы, пока, наконец, не наступило бы время, когда пары в прохладном воздухе начали бы сгущаться в облака и первый дождь зашипел бы на первых камнях внизу. В течение бесконечных тысячелетий большая часть воды на Земле должна была постоянно испаряться в атмосферу, но все же теперь уже стали, по всей вероятности, появляться горячие потоки, сбегавшие с кристаллизующихся скал, а также пруды и озера, в которые эти потоки сносили обломки и оставляли отложения. Наконец должно было бы установиться такое положение вещей, при котором на Земле мог появиться человек, прочно укрепиться, оглянуться вокруг и начать жить. Если бы нам удалось посетить Землю в то время, мы ходили бы по лавообразным каменистым массам без малейшего признака почвы, без единого побега живой растительности, под раздираемыми бурей небесами. Горячие неистовые ветры, превосходящие по силе самые свирепые вихри наших времен, потоки дождя, о которых более умеренная и менее стремительная современная нам Земля не имеет понятия, налетали бы на нас.

Вокруг нас, мутные от смытых со скал частиц, мчались бы потоки дождевой воды, сливаясь в реки, прорезая глубокие русла и ущелья, проносясь стремительно мимо, чтобы отложить осадки в первобытных морях. Сквозь облака мы увидели бы огромное Солнце и даже заметили бы его движение по небу, а его появление и исчезновение, также как и появление и исчезновение Луны, ежедневно вызывало бы приливы и отливы огненного моря, которые выражались бы рядом землетрясений и вулканических извержений. А Луна, которая теперь обращает к Земле всегда одну и ту же сторону, в то время оборачивалась бы вокруг своей оси заметно для глаза, показывая сторону, которую она теперь скрывает так неумолимо.

Земля становилась все старше. Один миллион лет следовал за другим, и день удлинялся; солнечный жар становился менее резким, и самое Солнце удалялось от Земли, движение Луны по небу замедлялось, сила дождя и вихря ослабевали, и вода в первых морях прибывала и стекала в лоно океана, который с тех пор покрывает поверхность нашей планеты.

Но жизни на Земле все еще не было; моря были пустынны, а скалы бесплодны.

ГЛАВА 3. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЖИЗНИ

В настоящее время всем известно, что все наше знание относительно жизни, существовавшей на Земле до возникновения человеческих воспоминаний и преданий, основывается на отпечатках следов и окаменелостях, находимых в слоистых горных породах. В сланце, в сланцевой глине, в известняке и в песчанике мы находим сохранившимися, наряду с извилистыми следами первых приливов и углублениями, образованными первыми ливнями, кости, раковины, волокна, стебли, плоды, следы ног, царапины и т. п.

Только благодаря тщательному изучению этой каменной летописи удалось восстановить прошлое жизни на Земле. Это известно теперь почти всякому. Наносные пласты не располагаются в строгом порядке слой над слоем, они сморщивались, изгибались, сдавливались со всех сторон, искривлялись и перемешивались, как листы из книги в библиотеке, неоднократно подвергавшейся разграблению и пожару. Только после самоотверженных трудов множества ученых, посвятивших этому делу всю жизнь, летопись Земли была приведена в порядок и прочтена. Общий период времени, охватываемый ею, насчитывает, как считают теперь, 1600000000 лет.

Древнейшие горные породы, начальные страницы каменной летописи, названы геологами азойскими породами, ибо они не носят никаких следов жизни. В Северной Америке, где существуют огромные пространства их, азойские породы лежат обнаженными. Мощь этих пластов заставляет геологов предполагать, что на образование их ушла, по меньшей мере, половина тех 1 600000000 лет, которым, по их определению, равняется весь геологический период. Позвольте мне остановиться на этом, имеющем глубокое значение, факте.

Половина огромной эры, наступившей после того, как суша впервые отделилась от воды на нашей планете, не оставила нам никаких следов жизни. На этих породах сохранились до сих пор следы волн и дождевых капель, но зато нет никаких признаков растений или иных жизненных форм.

Однако по мере того, как мы продвигаемся в чтении летописи, начинают появляться и умножаться следы давно исчезнувшей жизни. Тот период истории Земли, в котором мы впервые находим эти следы прошлого, назван геологами ранним палеозойским периодом. Первым указанием на возникновение жизни на Земле служат отпечатки сравнительно простых, низших существ, раковины мелких моллюсков, похожие на стебли и цветки, головы зоофитов, водоросли, следы и остатки морских червей и ракообразных. Очень рано появляются существа, несколько напоминающие травяную вошь, пресмыкающиеся твари, которые могли, подобно травяным вшам, сворачиваться в шарики, так называемые трилобиты. Позднее, приблизительно через несколько миллионов лет, — некоторые виды морских скорпионов, более сильные и подвижные существа, чем те, которые до тех пор видел мир.

Ни одна из этих форм не отличалась большими размерами. К наиболее крупным относятся морские скорпионы, имевшие девять футов в длину. Однако на суше нигде еще нет никаких признаков ни растительной, ни животной жизни. Никаких признаков рыб или позвоночных в этой части летописи не встречается. Все растения и животные, оставившие нам следы от этого периода истории Земли, принадлежат к мелководным и земноводным тварям. Если бы мы захотели провести параллель между фауной и флорой раннего палеозойского периода и современной нам флорой и фауной, нам следовало бы, оставив в стороне лишь вопрос величины, просто взять каплю из лужи в скале или из грязной канавы и исследовать ее под микроскопом. Небольшие ракообразные, мелкие моллюски, зоофиты и водоросли обнаружат прямо-таки поразительное сходство с этими неуклюжими большими прототипами, являвшимися некогда венцом творения на нашей планете.

Полезно, однако, помнить, что породы ранней палеозойской эры, по всей вероятности, не сообщат нам ничего существенного относительно первых зачатков жизни на нашей планете. До тех пор, пока животное не имеет костей или других твердых частей, пока оно не носит панциря и не достаточно велико и тяжело, чтобы оставить характерные следы и отпечатки ног в грязи, окаменелости не могут сохранить какие бы то ни было следы его существования. В наше время есть сотни и тысячи видов маленьких мягкотелых существ, которые, несомненно, никогда не оставят каких-либо следов для будущих геологов. В прошлом Земли миллионы миллионов видов таких существ могли жить, размножаться, процветать и исчезнуть совершенно бесследно. Воды горячих и мелких озер и морей азойской эры, быть может, кишели бесконечным числом разнообразных низших студенистых, бесскорлупных и бескостных существ, множество зеленых, похожих на тину растений одевали, быть может, залитые солнцем скалы и берега. Летопись пород дает не более полное представление о жизни в прошлом, чем банковские книги о существовании всех лиц, живущих в данной местности. Только тогда, когда какой-нибудь вид начинает отделять раковины, иглы, толстую чешую или поддерживаемый известью стебель и как бы «откладывает на черный день», он заносится в летопись. Но среди пород, относящихся к более раннему периоду, чем те, которые обладают какими-либо окаменелыми следами, иногда находится графит, представляющий собой чистый углерод, и некоторые авторитеты полагают, что он был выделен из соединений под влиянием деятельности неизвестных нам органических существ.

ГЛАВА 4. ЭРА РЫБ

В ту пору, когда люди думали, что мир существует всего лишь несколько тысяч лет, они считали различные виды растений и животных раз и навсегда установленными, неизменяемыми и окончательными; полагали, что все животные и растения были созданы точно в таком виде, в котором существуют сейчас, и совершенно независимо друг от друга. Но с тех пор, как люди начали открывать и изучать летопись камней, это представление уступило место предположению, что многие виды медленно изменялись и развивались в течение веков, а это предположение, в свою очередь, породило убеждение в несомненности так называемой органической эволюции. Сущность этой теории заключается в утверждении, что все виды жизни на Земле, как животной, так и растительной, произошли путем медленного беспрерывного процесса развития от какой-то простейшей формы жизни, являющейся прародительницей всех остальных, от некой почти бесформенной, бесструктурной живой субстанции, водившейся в далеком прошлом в так называемых морях азойского периода.

Вопрос об органической эволюции, так же, как и вопрос о возрасте Земли, являлся в прошлом предметом многих ожесточенных споров. Было время, когда вера в органическую эволюцию считалась, на очень туманных основаниях, несовместимой с правоверным учением христианской, иудейской и мусульманской религий. Это время теперь миновало, и самые ортодоксальные из католиков, протестантов, иудеев и магометан имеют ныне право разделять этот новый и более широкий взгляд на общее происхождение всех живых существ. Жизнь на Земле не возникла внезапно. Жизнь развивалась и развивается. Век за веком, сквозь бездны времени, от которых туманится воображение, жизнь шла вперед и превратилась из барахтанья в тинистой луже в стремление к свободе, силе и сознательному знанию.

Жизнь состоит из индивидуумов. Эти индивидуумы являются определенными существами, они отличаются от глыб или масс так же, как и от неподвижных кристаллов неорганической материи, и обладают двумя особенностями, которые отсутствуют у мертвой материи. Они могут поглощать внутрь другие вещества и превращать их в часть самих себя, а также воспроизводить себя в потомстве. Они питаются и размножаются. Они могут производить других индивидуумов, большей частью подобных им, но также всегда несколько отличающихся от них. Между индивидуумом и его потомством существует специфическое фамильное сходство, но между каждым производителем и каждым отпрыском, которого он порождает, существует и индивидуальное отличие, и это правило верно для всех видов на всех ступенях жизни.

Однако ученые не в состоянии объяснить нам, ни почему потомство должно походить на своих производителей, ни почему ему надлежит отличаться от них, но факт, что оно и похоже на родителей, и вместе с тем отличается от них, несомненен. Поэтому вера в то, что с изменением условий, в которых живут виды, последние сами претерпевают соответствующие изменения, основывается скорее на здравом смысле, чем на научных данных. Ибо в каждом поколении вида должно быть известное количество особей, индивидуальные особенности которых дают им возможность лучше приспособиться к новым условиям, в которых предстоит жить виду, а наряду с ними имеются и такие, чьи индивидуальные особенности скорее затрудняют жизнь при данных условиях. И в итоге первые будут жить дольше, давать большее потомство и воспроизводить самих себя в большем количестве, чем последние, и таким образом, поколение за поколением, вид в среднем будет изменяться в благоприятном для него направлении. Этот процесс, называемый естественным отбором, является не столько научной теорией, сколько выводом, вытекающим с логической необходимостью из фактов воспроизведения и существования индивидуальных отличий. В этой работе, быть может, участвуют многие до сих пор неизвестные науке или не определенные ею силы, изменяющие, разрушающие и сохраняющие виды, но человек, решающийся отрицать влияние этого процесса естественного отбора на жизнь с первого момента ее возникновения, должен быть или невеждой, не имеющим представления об элементарных явлениях жизненного процесса, или неспособным к здравому мышлению.

Многие ученые создавали теории относительно возникновения жизни, и их гипотезы часто захватывающе интересны, но, тем не менее, о зарождении жизни до сих пор мы ничего достоверного не знаем и не имеем ни одной убедительной гипотезы. Однако, почти все авторитеты согласны, что жизнь, по всей вероятности, зародилась в грязи или песке в теплых, залитых солнцем, мелких солоноватых лужах и что оттуда она распространилась вверх по берегам в границах приливов и вниз в открытые воды.

Этот первобытный мир был миром мощных приливов и течений. Индивидуумы беспрерывно уничтожались. Прилив выбрасывал их на берег, где они погибали от высыхания, а отлив уносил их в море, где они умирали от отсутствия воздуха и солнца, Первобытные условия благоприятствовали развитию всякого стремления укрепиться и пустить корни, всякой тенденции к образованию наружных покровов и всем попыткам прибрежных индивидуумов защитить себя от немедленного высыхания. С самого начала малейшая склонность к вкусовой чувствительности направляла индивидуума к пище, а малейшая чувствительность к свету поддерживала его в стремлении выкарабкаться из тьмы морских глубин и пещер или, наоборот, заставляла его отшатываться назад от ослепительного блеска опасных отмелей.

Зарождение жизни по Опарину-Холдейну

По всей вероятности, первые раковины и панцири, защищавшие тело живых существ, являлись скорее защитой от высыхания, чем от активных врагов. Но зубы и клешни рано появляются в истории нашего мира.

Мы уже отмечали величину первобытных водяных скорпионов. В течение многих веков эти существа были владыками жизни. Затем в одном из расслоений этих палеозойских пород, известном под названием Силурийской системы, которая, по мнению многих геологов, насчитывает пятьсот миллионов лет, появляется новый тип тварей, снабженных глазами, зубами и плавательным аппаратом более мощного характера. Это первые известные нам животные с костяным хребтом, первые рыбы, первые позвоночные.

Число этих рыб значительно увеличивается в следующих отложениях пород, известных под именем Девонской системы. Тут их преобладание настолько явно, что весь этот период летописи был окрещен эрой рыб. Формы рыб, образцы которых в настоящее время исчезли с лица земли, и рыбы, родственные акулам и осетрам нашего времени, сновали в воде, прыгали в воздух, питались водорослями, преследовали и пожирали друг друга, сообщая новое оживление морям нашей планеты. Ни одна из них не показалась бы нам чрезмерно большой. Лишь немногие были длиннее двух-трех футов, хотя существовали и исключительные экземпляры, имевшие в длину до двадцати футов.

Геология ничего не говорит нам о предках этих рыб. Они как будто находятся вне всякой связи с какими бы то ни было видами, предшествовавшими им. Зоологи строят чрезвычайно интересные предположения относительно их предков на основании изучения развития яиц еще существующих родичей и других источников. По-видимому, предки позвоночных были мягкотелые и, быть может, совсем мелкие плавающие существа, у которых начали развиваться твердые части сначала в виде зубов вокруг и около рта. Зубы ската или акулы покрывают небо и полость рта и переходят на губу в виде сплющенных зубообразных чешуй, покрывающих большую часть их тела. В геологической летописи с появлением этих зубо-чешуй рыбы выплывают из таинственного мрака прошлого на свет как первые позвоночные животные, отмеченные в летописи.

ГЛАВА 5. ЭРА КАМЕННОУГОЛЬНЫХ БОЛОТ

На суше в век рыб не было, по-видимому, никакой жизни. Скалы и плоскогорья бесплодных пород расстилались, палимые солнцем и орошаемые дождем. Не было и настоящей почвы, ибо не существовало еще ни земляных червей, способствующих ее образованию, ни растений, могущих разрыхлить каменистые части пород и обратить их в чернозем; не было и следа мха или лишайника. Жизнь все еще ютилась только в море.

Эта покрытая бесплодной корой Земля подвергалась значительным переменам климата. Причины этих перемен были чрезвычайно сложны и все еще нуждаются в надлежащей оценке. Изменение формы земной орбиты, постепенное перемещение полюсов вращения, изменение формы материков, по всей вероятности даже колебания в температуре Солнца, словно сговорившись, то погружали огромные пространства земной поверхности на долгие периоды в холод и покрывали их льдом, то снова на миллионы лет распространяли тепло или устанавливали на нашей планете умеренный климат. В истории мира существовали, должно быть, периоды мощной внутренней деятельности, когда скопившиеся в течение нескольких миллионов лет силы прорывались в виде вулканических извержений и подъемов почвы, видоизменяя очертания гор и материков земного шара, увеличивая глубину морей и высоту гор и усиливая климатические различия до крайности. А за этим следовали долгие века сравнительного спокойствия, когда мороз, дождь и реки смывали горные высоты и сносили огромные массы ила, наполняя и поднимая дно морских чаш и содействуя таким образом разливу все более мелевших и расширявшихся морей на все большие пространства суши. В истории мира были периоды «высот и глубин» и периоды «равнин и мелей». Читатель должен совершенно отказаться от мысли, что земная поверхность беспрерывно охлаждалась со времени затвердения ее коры. Лишь после того, как охлаждение достигло значительной степени, внутренняя температура перестала влиять на состояние поверхности. Существуют следы периодов, чрезмерно обильных снегом и льдом, т. е. «ледниковых периодов», даже в азойской эре.

Только к концу века рыб, в эпоху существования обширных мелких морей и лагун, жизнь стала успешно распространяться с воды на сушу. Нет сомнения, что первейшие типы форм, начинающих появляться теперь в огромном изобилии, уже развивались незаметным образом и в менее значительном количестве много миллионов лет. Но теперь для них настало благоприятное время.

Растительные формы, несомненно, предшествовали животным в этом нашествии на сушу, но животные, по всей вероятности, очень скоро последовали за переселившимися растениями. Первая задача, которую надлежало разрешить растению, заключалась в том, чтобы найти какую-нибудь твердую опору, которая могла бы поддерживать его листья в направлении солнечного света, когда поддерживавшая его вода отойдет от него; вторая состояла в трудности снабжения волокон растения водой из глубины болотистой почвы теперь, когда влага уже не находилась больше в непосредственной близости. Обе задачи были разрешены путем развития древесных тканей, доставлявших листьям воду и одновременно поддерживавших растение. Летопись пород неожиданно наполняется огромным разнообразием древесных болотных растений, из которых многие достигают значительных размеров, как, например, огромные древовидные мхи, древовидные папоротники, исполинские хвощи и т. п. А вместе с ними, век за веком, в большом разнообразии выползали из воды животные формы. Тут были стоножки и тысяченожки, первые простейшие насекомые, существа, родственные древним исполинским крабам, морские скорпионы, превратившиеся в пауков и сухопутных скорпионов, а вскоре тут же очутились и позвоночные животные.

Некоторые из первых насекомых были очень велики. В этом периоде существовали стрекозы, распростертые крылья которых имели до двадцати девяти дюймов в длину.

Различными путями эти новые виды и роды приспособлялись к вдыханию воздуха. До тех пор все животные вдыхали воздух, растворенный в воде, и это же самое, собственно, приходится делать некоторым животным и поныне. Но в то время представители животного царства должны были еще выработать в себе различными путями способность самоснабжения влагой в тех случаях, когда она была нужна им. В наше время человек с совершенно сухими легкими неизбежно задохнется. Поверхность легких должна постоянно оставаться влажной, чтобы воздух мог проникнуть через нее в кровь. Приспособление к дыханию в воздухе совершается всегда или путем образования покровов для прежних жабр, с целью прекратить испарение, или путем развития полостей или иных новых дыхательных органов, заложенных глубоко внутри организма и увлажняемых водянистой секрецией. Прежние жабры, которыми дышали рыбы — прародители типа позвоночных, — не годились для дыхания на суше, и в случаях переселения этих представителей животного царства уже другой их орган, плавательный пузырь, превращался в новый, глубоко скрытый внутри дыхательный орган, легкое. Порода животных, известных под именем земноводных, нынешние лягушки и ящерицы, начинают свою жизнь в воде и дышат при этом жабрами затем легкое, развиваясь таким же путем, как плавательные пузыри многих рыб, в виде мешковидного, идущего от горла отростка, делается органом, принимает на себя функцию дыхания; животное переходит на сушу, причем жабры погибают, а жаберные щели исчезают за исключением одной, которая превращается в ушное отверстие и барабанную перепонку. Теперь животное может жить только на воздухе, но оно все же должно возвращаться, по крайней мере, к краю воды, чтобы класть яйца и выводить потомство.

Все дышавшие легкими позвоночные этого века болот и растений принадлежали к классу земноводных, амфибий. Почти все они имели форму, близкую к нынешним ящерицам, и некоторые из них достигали значительной величины. Они были земными животными, но должны были постоянно находиться вблизи влажных и болотистых мест; все большие деревья этого периода по своим свойствам также являются растениями-амфибиями. Ни одно из них не давало плодов и семян, которые могли бы, упав на землю, развиваться с помощью лишь той влаги, которая доставляется дождем и росой. Им всем, по-видимому, необходимо было для произрастания сбрасывать свои споры в воду.

Одна из самых прекрасных задач прекрасной науки — сравнительной анатомии, состоит в том, чтобы проследить развитие и приспособление живых тварей к требованиям жизни в воздухе. Все живые существа как растительного, так и животного царства первоначально являются существами водяными. Так, например, все существующие над рыбами высшие позвоночные животные до человека включительно проходят в своем эмбриональном развитии через стадию, в которой они обладают жаберными щелями, исчезающими прежде, чем детеныш появится на свет. Неприкрытый, омываемый водой глаз рыбы у высших форм защищается от высыхания веками и железами, выделяющими влагу. Более слабые звуковые колебания воздуха вызвали необходимость барабанной перепонки. Почти в каждом органе тела можно найти подобные же изменения и приспособления, выработанные для жизни в новых условиях. В эту каменноугольную эру, эру земноводных, жизнь сосредоточивалась в болотах, лагунах и на низких берегах, окружавших эти воды. Так распределялась теперь жизнь. Холмы и гористые местности были все еще бесплодны и безжизненны. Живые существа, правда, научились дышать воздухом, но они все еще были связаны с родной стихией — водой и должны были постоянно возвращаться к ней, чтобы выводить потомство.

ГЛАВА 6. ВЕК ПРЕСМЫКАЮЩИХСЯ

Вслед за обильным жизнью каменноугольным периодом последовал долгий ряд суровых и бесплодных веков. Они запечатлены в каменной летописи мощными отложениями песчаника и подобных ему пород, сравнительно бедных окаменелостями. В температуре Земли происходили сильные колебания и были долгие периоды ледяного холода. Процветавшая в изобилии болотная растительность на обширных открытых местах погибла, под давлением этих новых отложений начался процесс ее уплотнения и минерализации, который дал миру большую часть нынешних каменноугольных залежей.

Но именно в периоды перемен жизнь подвергается самой быстрой модификации и усваивает, благодаря тяжелым условиям, самые ценные уроки. С установлением на земле теплоты и влажности мы находим ряд новых растительных и животных форм. В летописи появляются останки позвоночных животных, детеныши которых вылупливались из яйца уже не головастиками, нуждавшимися в первый период своей жизни в воде; теперь развитие шло в зародыше, до выхода из яйца, и детеныш настолько приближался к взрослой форме, что мог жить в воздухе с первого момента своего независимого существования. Жабры исчезали совершенно, а жаберные щели сохранились лишь в качестве зачаточного придатка.

Эти новые твари, не проходившие через стадии головастиков, были пресмыкающиеся. Попутно произошло развитие и семенных деревьев, которые теперь получили возможность разбрасывать свои семена независимо от близости болота или озера. Теперь уже появились пальмовидные цикады и множество тропических шишконосных пород, однако ни цветущих растений, ни трав еще не было. В большом количестве росли папоротники; существовало также множество разнообразных насекомых, особенно жуков, ибо пчелам и бабочкам еще только предстояло появиться. Но все основные формы настоящей новой сухопутной флоры и фауны образовались за время этих долгих суровых веков. Эта новая сухопутная жизнь ждала лишь благоприятных условий, чтобы расцвести и стать преобладающей.

Период за периодом, с бесчисленными колебаниями, совершалось это смягчение климата. До сих пор не установленные движения земной коры, изменения земной орбиты, увеличение и уменьшение угла между полюсом и орбитой — все вместе вызвало наступление долгого периода тепла по всей поверхности Земли. Эта эра длилась в общем, как теперь предполагают, свыше двухсот миллионов лет. Она названа мезозойской эрой в отличие от двух предшествовавших ей более длительных палеозойской и азойской эр (тянувшихся вместе тысячу четыреста миллионов лет) и от кайнозойской эры, или эры новой жизни, длящейся от окончания мезозойской эры до настоящего времени. Мезозойская эра называется также эрой пресмыкающихся, ввиду поразительного преобладания и разнообразия этих жизненных форм в означенную эпоху. Эта эра закончилась около восьмидесяти миллионов лет назад.

Мезозойская фауна в представлениях середины XIX в. На переднем плане изображены мегалозавры, реконструированные Р. Оуэном как четвероногие существа

В нынешнем мире род пресмыкающихся сравнительно немногочисленен, их распространение на земном шаре весьма ограниченно. Они, правда, более разнообразны, чем немногие дожившие до нашего времени представители земноводных, которые некогда, во время каменноугольного периода, владели миром. У нас до сих пор существуют змеи, речные и морские черепахи, аллигаторы, крокодилы и ящерицы. Все они без исключения принадлежат к существам, нуждающимся круглый год в тепле; они не выносят холода и, весьма вероятно, что все пресмыкающиеся твари мезозойского периода отличались подобным свойством. Это была оранжерейная фауна, жившая среди оранжерейной флоры. Она не выносила морозов. Но мир все же стал обладателем, наконец, настоящей сухопутной фауны и флоры, в отличие от болотной и тинистой фауны и флоры периода зарождения жизни на Земле.

Все виды пресмыкающихся, известные нам теперь, были представлены тогда в гораздо большем количестве: огромные черепахи и большие крокодилы и множество ящериц и змей, но кроме них имелся в большом изобилии еще целый ряд чудовищных тварей, теперь совершенно исчезнувших с земли. Так, например, существовало множество пресмыкающихся, известных под именем динозавров. Растительность в виде камышей и зарослей папоротника покрывала теперь наиболее низменные места земной поверхности. В связи с этим появилось много травоядных пресмыкающихся, питавшихся этой роскошной растительностью и увеличивавшихся в размерах по мере того, как развивался мезозойский период. Некоторые из этих животных превосходили по величине все другие когда-либо существовавшие формы, по размерам они не уступали китам. Dyplodocus Carnegii, например, имел 84 фута от хвоста до рыла, а гигантозавр еще превосходил его, достигая 100 футов длины. Среди этих чудовищ жило множество плотоядных динозавров соответственной величины. Одно из них, тираннозавр, изображается и описывается во многих книгах как верх ужаса среди пресмыкающихся чудовищ.

В то время как эти огромные существа паслись и пожирали друг друга среди тайнобрачных папоротников и хвои мезозойских джунглей, другой, теперь исчезнувший вид пресмыкающихся, напоминавший развитием своих передних конечностей летучих мышей, преследовал насекомых и существ своего же вида, сначала перепрыгивая с одного дерева на другое и парашютируя, а затем летая между папоротниками и ветками деревьев. Это были птеродактили, первые летающие существа, обладавшие позвоночником; они указывают на новое достижение в процессе развития мощи позвоночных животных.

Некоторые из пресмыкающихся, кроме того, возвратились в море. Три группы крупных плавающих тварей наводнили моря, из которых вышли их предки; это были мезозавры, плезиозавры и ихтиозавры. Некоторые из них, опять-таки, приближались по размерам к современному нам киту. Ихтиозавры, по-видимому, были совершенно приспособленными к плаванию животными, но плезиозавры принадлежат к типу существ, абсолютно не имеющих родственных форм в наше время. Их огромное тучное тело было снабжено лапами, приспособленными как для плавания, так и для пресмыкания по болотам или по дну мелких водоемов. Сравнительно маленькая голова плезиозавра держалась у него на длинной, похожей на змею, шее. Плезиозавр плавал и искал пищу над водой, как это делает лебедь, или нырял в воду и ловил проплывавших мимо рыб и животных.

Такова была преобладающая на суше жизнь в течение мезозойской эры. С нашей точки зрения она представляет значительный шаг вперед сравнительно с тем, что было раньше. Она дала сухопутных животных, более «жизнеспособных», превосходивших по величине, развитию, силе и активное™ все, что видел мир до тех пор. В море не было такого движения вперед, но зато наблюдалось сильное размножение новых форм жизни. В мелких морях появилось огромное количество напоминающих каракатиц тварей в раковинах, большей частью замкнутых, — так называемые аммониты. Их предки существовали уже в палеозойских морях, но век процветания наступил для них лишь теперь. В наше время не осталось ни одного их представителя; ближайшей родственницей аммонитов является жемчужная наутилус, жительница тропических морей. Но зато новая, более плодовитая порода рыб, покрытая более легкой и тонкой чешуей, чем бляхообразный и зубчатый покров, преобладавший до тех пор, завоевала и сохранила с тех пор первое место в морях и реках.

ГЛАВА 7. ПЕРВЫЕ ПТИЦЫ И ПЕРВЫЕ МЛЕКОПИТАЮЩИЕ

Мы набросали в нескольких строках картину покрытой роскошной, сочной растительностью, кишевшей пресмыкающимися Земли мезозойского периода в это первое великое, сплошное лето жизни. Но в то время, как в жарких сильвасах и на болотистых равнинах господствовал динозавр, а птеродактили, преследуя насекомых, жужжавших вокруг все еще лишенных цветов кустарников и деревьев, оживляли леса своими полетами, быть может, даже криками и карканьем, некоторые менее многочисленные формы на границах органической жизни приобретали известные способности и усваивали некоторые уроки выносливости, сослужившие им большую службу, когда со временем улыбавшаяся щедрость солнца и земли начала иссякать.

Группа отрядов и родов пресмыкающихся-прыгунов, маленьких существ типа динозавра, оказалась, вероятно, вследствие соперничества и преследования врагов поставленной перед альтернативой гибели или приспособления к более холодным условиям и была вытеснена на более высокие места или же к морю. У этих обездоленных групп развился новый тип чешуи, чешуи постепенно удлинявшейся в форму пера и разветвившейся со временем в грубое подобие его.

Эти перообразные чешуи лежали одна на другой, образуя задерживающий тепло покров и лучше достигавший цели, чем покров у пресмыкающихся. Это приспособление позволяло жить в более холодных областях, бывших до того необитаемыми. Быть может, одновременно с этими переменами у этих существ появилась и большая заботливость о яйцах. Многие пресмыкающиеся относятся, по-видимому, чрезвычайно небрежно к своим яйцам, предоставляя солнечным лучам и летнему теплу выводить детенышей. Но некоторые разновидности этой новой ветви родословного древа жизни начали приобретать привычку заботиться о своих яйцах и сохранять их в тепле, согревая собственным телом.

Окаменелые останки археоптерикса, самой древней известной птицы

Кроме этих приспособлений к борьбе с холодом происходили и другие внутренние изменения, превратившие эти существа в примитивных птиц, теплокровных и не нуждающихся в тепличной атмосфере. Самыми первыми птицами были, по всей вероятности, птицы морские, жившие рыбой, и их конечности были вначале не крыльями, а плавниковыми ногами, как у пингвинов. Необычайно примитивная птица, новозеландская киви, покрыта перьями очень грубого образца; она не только не летает, но, кажется, даже произошла не от летавших предков. В процессе развития птиц перья появились раньше крыльев. Но, когда перья были уже налицо, легкое расширение их неизбежно вело к образованию крыльев; по крайней мере, нам известны окаменелые остатки одной птицы с зубами и длинным хвостом, как у пресмыкающегося, но вместе с тем с настоящими птичьими крыльями, при помощи которых она, несомненно летала, не отставая от других птеродактилей в мезозойские времена. Тем не менее, птиц в мезозойскую эру было немного, и среди них было мало разнообразия. Если бы человек вернулся назад в характерную местность мезозойской эры, он мог бы бродить целыми днями, не встретив ничего, видом или голосом похожего на птицу, несмотря на то, что в папоротниках и камышах ему попалось бы великое множество птеродактилей и насекомых.

По всей вероятности, он никогда не увидел бы и еще кое-чего, а именно — млекопитающего. Возможно, что первобытные млекопитающие существовали за миллионы лет до появления первого существа, которое можно было бы назвать птицей, но они были слишком малы, незаметны и незначительны, чтобы обратить на себя внимание.

Первые млекопитающие, как и первые птицы, были существами, вынужденными, благодаря конкуренции и преследованию, перейти в более суровые условия и приспособиться к холоду. У них также чешуя приняла форму перьев и развилась в сохраняющий тепло покров, и они также прошли через ряд изменений, аналогичных по характеру, хотя и отличающихся в деталях, прежде чем превратиться в теплокровных животных, не зависящих от тепличных условий. Вместо перьев у них развилась шерсть, и вместо того, чтобы оберегать и высиживать яйца, они стали сохранять их в тепле и безопасности внутри собственного тела до тех пор, пока эти яйца не достигали почти полного развития. Многие из этих животных сделались живородящими и производили своих детенышей на свет живыми. Но и после рождения детенышей они стремились поддерживать с ними связь ради охраны и питания их. Большинство, хотя и не все млекопитающие, теперь имеют соски и кормят своих детенышей. Существуют два вида млекопитающих, несущих яйца, но не имеющих собственно сосков, и потому питающих своих детенышей питательной секрецией внутренних желез: это утконос и ехидна. Ехидна несет кожистые яйца, складывает их затем в сумку под брюхом и носит в тепле и безопасности, пока не вылупятся детеныши.

Но посетитель мезозойского мира, которому пришлось бы потратить целые дни и недели на то, чтобы найти птицу, — если бы он не знал точно, куда отправиться на поиски, — мог бы также безрезультатно пытаться обнаружить какие бы то ни было следы млекопитающего. Как птицы, так и млекопитающие казались очень странными, второстепенными и незначительными существами в мезозойские времена.

Эра пресмыкающихся длилась, как установлено теперь, восемьдесят миллионов лет. Если бы какое-нибудь человекоподобное сознание наблюдало мир в течение этого невообразимого промежутка времени, какими надежными и постоянными показались бы ему солнечный свет и изобилие, каким обеспеченным — ленивое благополучие динозавров и тьмы порхающих и летающих ящериц.

Но вот таинственные ритмы и накопившиеся мировые силы начали обращаться против этой почти вечной устойчивости. Эта благоприятная для жизни полоса была на исходе. Век за веком, мириады лет за мириадами, с несомненными задержками и отступлениями, совершалась перемена в сторону более жестоких и резких условий жизни, произошли сильные колебания уровня и великое перераспределение гор и морей. За время упадка продолжительной мезозойской эры благополучия мы сталкиваемся в каменной летописи с явлением, весьма определенно свидетельствующим о неуклонно совершавшемся изменении условий жизни: оно заключается в сильном изменении жизненных форм и появлении новых и необычных видов. Под все возрастающей угрозой уничтожения прежние роды и виды напрягают все свои способности для соответственного изменения и приспособления. Так, например, аммониты на этих последних страницах мезозойской главы обнаруживают множество фантастических форм.

При прочно установленных условиях не существует стимула к новшествам; они перестают развиваться, они прекращаются; все наиболее пригодное уже налицо.

При новых условиях больше всего страдает заурядный тип и утверждается новинка, имеющая шансы на наибольший успех. Тут в каменной летописи наступает пробел, который, быть может, соответствует нескольким миллионам лет. Даже общие очертания истории жизни этого периода до сих пор покрыты туманом. Когда он снова рассеивается, эра пресмыкающихся уже близится к концу. Динозавры, плезиозавры и ихтиозавры, птеродактили, бесчисленные роды и виды аммонитов исчезли совершенно. Несмотря на всю свою изумительную многочисленность и разнообразие, они вымерли, не оставив потомства. Холод убил их. Все их последние приспособления оказались недостаточными; они так и не сумели найти условия, обеспечивающие выживание. Мир прошел через фазу суровости, которая превзошла их выносливость; следствием этого явилось медленное и полное уничтожение мезозойской жизни, и мы видим теперь новую картину; новая, более суровая флора, новая, более суровая фауна владеют миром.

Мрачной и бедной картиной открывается, однако, этот новый том книги жизни. Цикады и тропические шишконосные широко уступили место деревьям, роняющим свои листья, чтобы избежать гибели от зимних снегов, и цветущим растениям и кустарникам, а там, где некогда кишели пресмыкающиеся, в их права вступают во все возрастающем количестве птицы и млекопитающие.

ГЛАВА 8. ВЕК МЛЕКОПИТАЮЩИХ

Начало следующей большой эры в жизни Земли, кайнозойской эры, было периодом подъемов почвы и чрезвычайной вулканической деятельности. В это время образовались огромные массивы: Альпы и Гималаи, горные хребты Скалистых Гор и Анды, а также грубо проявились очертания наших современных океанов и материков. Карта земного шара начинает обнаруживать первое смутное сходство с современной картой. В настоящее время вычислено, что между началом кайнозойского периода и настоящим временем протекло от сорока до восьмидесяти миллионов лет.

В начале кайнозойской эры климат мира отличался суровостью. Постепенно он смягчался, и, наконец, настала новая эра изобилия; потом климатические условия вновь изменяются к худшему, и Земля вступает в ряд исключительно холодных циклов — в ледниковый период, из которого, по-видимому, она постепенно выходит теперь.

Но мы в настоящее время еще не достаточно осведомлены о причинах климатических перемен, чтобы предсказать предстоящие нам возможные колебания климатических условий. Мы, быть может, идем к новой эре тепла или же, наоборот, направляемся к новому ледниковому периоду; вулканическая деятельность и подъем горных массивов, быть может, увеличивается или уменьшается; мы этого не знаем; у нас нет достаточного научного материала.

С началом этого периода появляются травы. В первый раз мир видит пастбища; теперь, с полным развитием некогда незначительного вида млекопитающих, появляется множество любопытных травоядных животных наряду с пожирающими их плотоядными.

Сначала кажется, будто эти первые млекопитающие отличаются лишь немногими особенностями от травоядных и плотоядных пресмыкающихся, процветавших в минувшие века и затем исчезнувших с лица Земли. Невнимательный наблюдатель может предположить, что в этом втором длинном, вновь начавшемся периоде тепла и изобилия природа просто повторила первый период, причем травоядные и плотоядные млекопитающие соответствовали травоядным и плотоядным динозаврам, а птицы — птеродактилям и т. п. Но это будет лишь очень поверхностное сравнение. Разнообразие Вселенной беспредельно; она вечно прогрессирует, история никогда не повторяется, и никакие параллели не бывают вполне истинными. Различия между жизнью мезозойского и кайнозойского периодов гораздо глубже, чем сходство.

Самое основное из этих отличий заключается в умственной жизни обоих периодов. Оно вытекает, главным образом, из постоянного контакта родителей с детенышами, которым жизнь млекопитающих и отчасти птиц отличается от жизни пресмыкающихся. За очень немногими исключениями, пресмыкающиеся бросают свои яйца на произвол судьбы. Детеныш пресмыкающегося не имеет никакого понятия о своих родителях; его умственная жизнь, такая, как она есть, начинается и кончается его собственным опытом. Он может терпеть существование себе подобных, но не имеет общения с ними; он никогда не подражает, никогда не учится от них, неспособен к совместным с ними действиям. Он ведет жизнь изолированного индивидуума. Но из кормления и заботы о детенышах, которые свойственны новым видам млекопитающих и птиц, возникает возможность обучения путем подражания, общения при помощи предостерегающих криков и других согласованных действий, взаимного влияния и наставления. На Земле появляются существа, поддающиеся обучению.

Первые млекопитающие кайнозойского периода, однако, немногим превосходят по величине мозга наиболее активных из плотоядных динозавров; по мере того, как летопись приближается к нашему времени, мы находим в каждом поколении и роде млекопитающих животных всеобщее неуклонное стремление к увеличению объема мозга. Так, например, на сравнительно ранней ступени мы встречаем носорогоподобных зверей. Известно некое животное, титанотерес, жившее в самом раннем отделе этого периода. Оно было, по всей вероятности, очень похоже на современных носорогов по своим особенностям и потребностям. Но объем его мозга не составляет и одной десятой мозга его ныне живущего преемника.

Первые млекопитающие, должно быть, разлучались со своими детенышами, как только кончалось время кормления, но когда способность взаимного понимания уже зародилась, должно было появиться и сознание преимуществ, связанных с продолжением этой связи, каковые очень велики. И мы вскоре находим много пород млекопитающих, обнаруживающих начала настоящей общественности и держащихся вместе стадами, стаями и сворами, охраняющих друг друга, подражающих друг другу, принимающих друг от друга предостережения криками и действиями. Это нечто, до сих пор невиданное в среде позвоночных животных. Пресмыкающиеся и рыбы встречались, без сомнения, стаями и массами; они вылупливались в огромном количестве, а одинаковые условия сохраняли их вместе, но у общественных и стадных млекопитающих связь возникает не просто под давлением внешних условий: она поддерживается внутренним импульсом. Нельзя сказать, что они просто похожи друг на друга и таким образом оказываются в одно время в тех же местах. Нет, они любят друг друга и поэтому держатся вместе.

Пахицефалозавр

Это различие между миром пресмыкающихся и миром нашего человеческого разума принадлежит к таким, через которые не в силах перешагнуть наши симпатии. Мы не можем осознать в самих себе быструю, несложную, отвечающую немедленной потребности инстинктивность побуждений пресмыкающегося, его аппетиты, страхи, ненависти.

Мы не в состоянии понять их во всей их простоте, ибо все наши мотивы сложны; они не представляют собой простых потребностей, а являются результатом размышления и взвешивания. Но млекопитающие и птицы обладают способностью сдерживаться и заботиться о других индивидуумах, им свойственно стремление к общественности, самообладание; другими словами, они подобны нам самим, но лишь стоят на более низком уровне. Мы можем, следовательно, установить связь почти со всеми их разновидностями. Когда они страдают, они кричат и производят движения, которые будят в нас сочувствие. Мы можем сделать из них понятливых любимцев, вызвать в них ответную привязанность. Их можно приучить к сдержанности в отношении нас, приручить и обучить.

Необыкновенное увеличение мозга, являющееся центральным фактом кайнозойского периода, свидетельствует об установлении новых связей и взаимоотношений между индивидуумами. Оно предвещает развитие человеческих обществ, о которых у нас скоро будет речь. По мере того, как развивалась кайнозойская эра, сходство между тогдашней флорой и фауной и той, которая населяет мир в настоящее время, все возрастало. Огромный, неуклюжий винтатерес и титанотерес, чудовищные, неповоротливые животные, не похожие ни на одно живое существо нашего времени, исчезли. С другой стороны, ряд форм последовательно поднимался по определенным ступеням от причудливых, неуклюжих предков к жирафам, верблюдам, лошадям, слонам, оленям, собакам, львам и тиграм ныне существующего мира. Эволюция лошади особенно ясно видна в геологической летописи. Мы обладаем прекрасной полной серией форм лошади от ее маленького, похожего на тапира, предка из ранней кайнозойской эры. Есть еще животные, постепенное развитие которых удалось довольно точно проследить — это ламы и верблюды.

ГЛАВА 9. МАРТЫШКИ, ОБЕЗЬЯНЫ И ПОД-ЧЕЛОВЕК

Естествоиспытатели делят класс млекопитающих на известное число разрядов. Во главе их стоит разряд приматов, включающий лемуров, обезьян и человека. Эта классификация была основана вначале лишь на анатомическом сходстве и не принимала во внимание умственных качеств.

Историю приматов чрезвычайно трудно расшифровать в геологической летописи. К этому разряду относятся большей частью животные, населяющие лесные дебри, как лемуры и обезьяны, или живущие на голых скалистых местах, как павианы. Они редко тонут или покрываются отложениями; к тому же большинство видов не отличается многочисленностью особей. Таким образом, среди ископаемых они фигурируют гораздо реже, чем предки лошадей, верблюдов и т. п. Но все же нам известно, что в самом начале кайнозойского периода, т. е. приблизительно около сорока миллионов лет тому назад, появились первобытные обезьяны и лемуроподобные существа с менее развитым мозгом и не столь дифференцированные, как их позднейшие преемники.

Великое лето Земли в середине кайнозойского периода наконец прекратилось. Ему было предназначено последовать за двумя другими великими летними периодами в истории Земли, летом угольных болот и летом эры пресмыкающихся. Земле снова предстояло пройти через ледниковый период. Мир замерз, оттаял на время и замерз снова. Там, где в настоящее время беспечно разгуливают взад и вперед бульварные журналисты, в далеком жарком прошлом пробирались сквозь буйную субтропическую растительность гиппопотам и ужасный тигр с клыками, похожими на кинжалы; саблезубый тигр охотился за своей добычей. Но вот наступили мрачные времена, а за ними и еще более мрачные. Произошло великое искоренение и уничтожение видов. Один из видов носорога, весь покрытый шерстью, приспособился к холодному климату и уцелел вместе с мамонтом — огромным, также покрытым шерстью родичем слона, полярным мускусным быком и северным оленем. Столетие за столетием полярный ледяной покров, смертоносная зима ледникового периода, сползал все дальше и дальше к югу. В Англии он дошел почти до Темзы, в Америке достиг Огайо. Наступили более теплые промежутки в несколько тысяч лет и возвраты к еще более жестоким холодам.

Геологи называют эти периоды вечной зимы Первым, Вторым, Третьим и Четвертым ледниковыми периодами, а промежутки — междуледниковыми периодами. Мы живем теперь в мире, все еще истощенном и искалеченном этой ужасной зимой. Первый ледниковый период начался 600000 лет тому назад. Четвертый достиг наибольшей суровости около 50000 лет тому назад. И вот среди снегов этой долгой зимы и зародилось на нашей планете первое человекоподобное существо.

К середине кайнозойской эры появились уже различные обезьяны со многими человекоподобными особенностями в строении челюстей и костей конечностей, но только приближаясь к ледниковым периодам, мы встречаем следы существ, о которых можем говорить как о «почти людях». Эта следы — не кости, а утварь. В Европе среди находок этого периода, длившегося от полумиллиона до миллиона лет, — кремни и камни, которые, очевидно, были оббиты намеренно каким-нибудь обладающим руками существом, желавшим ударять, скоблить или сражаться при помощи заостренного конца. Эта вещи были названы «эолитами» (камни зари жизни). В Европе не найдено костей или каких-либо других следов существ, которые сделали эти предметы — ничего, кроме самих предметов. У нас нет полной уверенности в том, что они не сделаны какой-нибудь умной, но совсем не человекообразной обезьяной. Однако в Триниле на Яве среди ископаемых этой эпохи были обнаружены кусок черепа и различные зубы и кости какой-то породы обезьяночеловека, мозговое вместилище которой превосходит по размерам черепа всех прочих из когда-либо живших и живущих обезьян и которая, по-видимому, держалась вертикально. Это существо названо теперь Pytecanthropus erectus, «прямоходящий обезьяночеловек», и маленький поднос, наполненный его костями, является доныне единственной точкой опоры нашего воображения в попытке восстановить образ творцов эолитов.

Мы не находим никаких других частей под-человека вплоть до времени образования песчаников, насчитывающих почти четверть миллиона лет существования. Но зато попадается множество утвари, и она непрерывно улучшается в качестве по мере того, как мы читаем дальше летопись. Это уже больше не неуклюжие эолиты, теперь это острые орудия, сделанные со значительным искусством. И они много больше соответствующих орудий, позднее сделанных настоящими людьми. Затем в песчаном колодце в Гейдельберге появляется единственная человекообразная челюстная кость, неуклюжая челюстная кость, без малейшего признака подбородка, гораздо более тяжелая, чем настоящая человеческая челюсть и настолько узкая, что язык животного, несомненно, не мог в ней двигаться для членораздельной речи. По мощи этой челюстной кости ученые предполагают, что обладатель ее был тяжелым чудовищем, с огромными конечностями, с густой волосатой шерстью и называют его гейдельбергским человеком.

Эта челюсть, я думаю, является одним из самых дразнящих наше человеческое любопытство предметов в мире. Видеть ее — все равно, что смотреть в прошлое сквозь испорченное стекло, лишь мельком, как в тумане, кинуть мучительно короткий взгляд на это существо, неуклюже двигающееся по мрачной пустыне, карабкающееся, чтобы избежать саблезубого тигра, и следящее за мохнатым носорогом в лесу; но прежде, чем нам удается рассмотреть чудовище, оно исчезает. Однако земля обильно усеяна неразрушимой утварью, которую оно оббивало для своих нужд.

Еще более заманчивы и загадочны остатки какого-то существа, найденные в Пилтдауне в Суссексе, которые, быть может, принадлежат эпохе, отдаленной от нас на сто или сто пятьдесят тысяч лет, хотя некоторые авторитеты и склонны считать, что эти странные останки еще более раннего происхождения, чем гейдельбергская челюстная кость. Это остатки массивного подчеловеческого черепа, превосходящие по величине черепа всех ныне существующих обезьян, и челюстная кость, напоминающая таковую же у шимпанзе; эта кость, может быть, относится, а может быть, и не относится к черепу; кроме того, там же найден имеющий форму палицы кусок слоновой кости, очевидно, тщательно обработанный, с пробуравленным в нем отверстием. Тут же находится берцовая кость оленя с нарезами, напоминающими бирку. Это все.

Что же это было за существо, умевшее буравить отверстия в костях?

Ученые назвали его эоантропос, человек зари жизни. Он стоит отдельно от своей родни; он значительно отличается как от гейдельбергского существа, так и от всех ныне живущих обезьян. Нигде не обнаружено никаких других костей, подобных его костям. Но в песчаных наносах, образовавшихся за последние сто тысяч лет, обнаружено все возрастающее количество утвари, кремней и сходных с ними камней. И эта утварь уже не грубые эолиты. Археологи теперь в состоянии различить инструменты для скобления, буравы, ножи, стрелы, камни для метания и секиры.

Мы подходим очень близко к человеку. В следующей главе нам придется описывать самого странного из всех этих предшественников человечества, неандертальского человека, который был почти, но все же не вполне человеком.

Но, может быть, будет полезно вполне определенно установить здесь, что ни один ученый не предполагает в каком-нибудь из этих существ, ни в гейдельбергском человеке, ни в эоантропосе, прямых предков современного человека. Это лишь ближайшие родственные формы.

ГЛАВА 10. НЕАНДЕРТАЛЬСКИЙ И РОДЕЗИАНСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Около пятидесяти или шестидесяти тысяч лет тому назад, перед самым апогеем Четвертого ледникового периода, на Земле жило существо, столь похожее на человека, что остатки его до самого последнего времени принимались за бесспорно человеческие. У нас имеется его череп, кости и большое скопление крупных орудий, которые он сделал и которыми пользовался. Он разводил огонь. Он укрывался в пещерах от холода. Он, вероятно, умел грубо обрабатывать шкуры зверей и одеваться в них. Он действовал преимущественно правой рукой, как люди.

И, однако, этнологи теперь говорят нам, что эти существа не были настоящими людьми. Они принадлежали к другому роду того же вида. У них были тяжелые, выдающиеся челюсти, очень низкий лоб и выдающиеся надбровные дуги. Их большие пальцы не были отделены от остальных, как у людей; их шея была устроена так, что они не могли поворачивать назад голову и смотреть вверх на небо. Они, по всей вероятности, двигались тяжелой поступью, с головой, наклоненной вниз и вытянутой вперед. Их челюстные кости с совершенно срезанным подбородком похожи на гейдельбергскую челюстную кость и заметно отличаются от человеческих. Большая разница существует также между их зубами и зубами человека. Их коренные зубы обладали более сложным строением; кроме того, они не имели выраженных резцов нормального человеческого существа. По объему их череп вполне соответствовали человеческому; мозг их был больше сосредоточен сзади и меньше спереди, чем у людей. Их умственные способности имели совершенно иной характер. Они не были предками человеческого рода. Умственно и физически они развивались не так, как человек, а по совершенно иному образцу.

Черепа и кости этой исчезнувшей разновидности человека были найдены в Неандертале и в других местах, и по месту нахождения этот странный прото-человек был окрещен неандертальским человеком, или неандертальцем. Он, должно быть, продержался в Европе в течение многих сотен или даже тысяч лет.

В то время климат и очертания нашего мира сильно отличались от современных. Европа, например, была покрыта льдом, простиравшимся на юг до Темзы, Центральной Германии и России; пролива, отделяющего Францию от Англии, не существовало; Средиземное и Красное моря представляли собой обширные долины, пожалуй, с цепью озер в наиболее глубоких частях, а от современного Черного моря через Южную Россию далеко в Центральную Азию простиралось огромное внутреннее море. Испания и другие части Европы, не покрытые в то время льдом, состояли из мрачных плоскогорий с климатом более суровым, чем нынешний климат Лабрадора и, только достигнув Северной Африки, можно было найти умеренные климатические условия. По холодным степям Южной Европы с их редкой скудной полярной растительностью бродили такие выносливые существа, как мохнатый мамонт и мохнатый носорог, огромные буйволы и лоси, несомненно, передвигавшиеся вслед за растительностью к северу каждую весну и к югу каждую осень.

Такова была обстановка, среди которой бродил неандерталец, добывая себе пропитание в виде мелкой дичи или плодов, ягод и кореньев. Возможно, что он был, главным образом, вегетарианцем, жевал ветки и коренья. Его ровные стертые зубы свидетельствуют об обилии вегетарианской пищи. Но мы находим в его пещерах также и длинные мозговые кости больших животных, расколотые с целью извлечь мозг. Его оружие не могло быть очень полезно в открытой схватке с крупными зверями; предполагают, что он нападал на них с секирой на опасных бродах рек и даже строил для них западни. По всей вероятности, он следовал за стадами и пожирал всякую падаль, оставшуюся после боя, и, быть может, играл роль шакала по отношению к саблезубому тигру, который все еще жил в его время. Возможно, что под влиянием суровых условий ледникового периода это существо, после долгих веков вегетарианства, начало нападать на животных.

Мы не можем представить себе, как выглядел этот неандертальский человек. Он мог быть покрытым густой шерстью и быть совсем не похожим на человека. Сомнительно даже, ходил ли он прямо. Возможно, что он пользовался передними конечностями так же хорошо, как и ногами, чтобы поддерживать себя. По всей вероятности, он бродил один или небольшими семейными группами. По строению его челюсти заключают, что он был неспособен к членораздельной речи.

Одна из первых попыток восстановить облик неандертальца

Целые тысячелетия эти неандертальцы были самыми высшими животными, каких когда-либо видели европейские равнины, но затем, каких-нибудь тридцать пять тысяч лет тому назад, по мере того, как климат делался теплее, порода родственных им существ, более умных, более знающих, умевших говорить и действовать совместно, устремилась с юга в неандертальский мир. Они вытеснили неандертальцев из их пещер и становищ; они охотились за той же дичью; они, по всей вероятности, вступили в борьбу со своими чудовищными предшественниками и истребили их. Эти пришельцы с юга или востока, — ибо в настоящее время мы не можем установить страны, из которой они происходили, — заставившие неандертальцев, в конце концов, совершенно прекратить существование, были существами, родственными нам, первыми настоящими людьми. Их черепа, большие пальцы, затылки и зубы анатомически вполне схожи с нашими. В пещерах Кроманьона и Гримальди были найдены скелеты, представляющие собой первые истинные человеческие останки, известные до сих пор. Итак, наш род появляется в летописи Земли, и история человечества начинается.

В те дни мир становился все более похожим на наш, хотя климат по-прежнему оставался суровым. В Европе ледники ледникового периода начали понемногу исчезать. По мере того, как степи все больше покрывались травой, северный олень Франции и Испании уступал место большим табунам лошадей, а мамонты становились все более и более редким явлением в южной Европе и, в конце концов, отошли окончательно на север.

Мы не знаем, где впервые появился настоящий человек. Но летом 1921 г. в Бревен Хилле в Южной Африке был найден крайне интересный череп вместе с частями скелета, являющийся, как полагают, остатками третьего вида человека, промежуточного по своим особенностям между неандертальцем и человеком. Череп указывает на мозг, сильнее развитой спереди и менее развитой сзади, чем у неандертальца, а голова была, должно быть, посажена прямо на позвоночник, совершенно по-человечески. Но лицо было, вероятно, похоже на обезьянье, с огромными надбровными дугами и выступающим рубцом, швом вдоль середины черепа. Зубы и кости также были совершенно человеческие. Это существо было действительно настоящим человеком, с обезьяньим, так сказать, неандертальским лицом. Этот родезианский человек, очевидно, гораздо ближе к настоящему человеку, чем неандертальский.

Родезианский череп окажется, вероятно, только вторым номером в будущем длинном списке следов подчеловеческих видов, живших на Земле в долгий промежуток времени между началом ледникового периода и появлением их общего преемника, общего наследника и, быть может, общего истребителя — настоящего человека. Сам по себе родезианский череп, быть может, не очень древний. До времени выхода этой книги точного определения его вероятного возраста не существовало. Возможно, что это подчеловеческое существо жило в Южной Африке до совсем недавних времен.

ГЛАВА 11. ПЕРВЫЙ НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК

Первые известные в настоящее время науке признаки и следы неоспоримо родственной нам породы людей были найдены в Западной Европе, в частности, во Франции и Испании. Кости, оружие, рисунки, выцарапанные на камнях и костях, сделанные, как полагают, 30000 или более лет тому назад, были обнаружены в обеих странах. Испания в настоящее время является самой богатой страной мира по количеству останков истинных человеческих предков.

Конечно, существующие у нас собрания этих предметов являются лишь зачатком коллекций, на которые мы можем рассчитывать в будущем, когда налицо будет достаточно ученых, способных произвести тщательные исследования всевозможных источников, и когда другие страны мира, ныне недоступные археологам, будут подробно изучен])!. Большая часть Африки и Азии до сих пор никогда даже не посещалась опытным наблюдателем, который интересовался бы подобными вопросами и имел бы возможность приступить к раскопкам, и поэтому мы должны строго воздерживаться от заключения, что первые истинные люди были определенно жителями Западной Европы или — что они впервые появились в этой местности.

В Азии, или в Африке, или в частях суши, ныне покрытых морем, могут находиться более ранние и более богатые депозиты останков настоящих людей, чем все те, которые были открыты до сих пор. Я говорю об Азии или Африке, ибо в Америке до настоящего времени, за исключением одного зуба, не было сделано никаких находок, относящихся к приматам вроде больших обезьян, неандертальского подчеловека или первого истинного человека. Эти существа, по-видимому, развивались почти исключительно в Старом Свете, и только к концу древнего каменного века человеческие существа, по всей вероятности, впервые перешли через перешеек, перерезанный теперь Беринговым проливом, на американский континент.

Эти первые настоящие человеческие существа, с которыми мы знакомимся в Европе, как будто уже принадлежали, по меньшей мере, к двум, резко отличающимся друг от друга расам. Один из этих видов превосходит объемом череп современного среднего мужчины. Один из мужских скелетов больше шести футов росту. Физический тип напоминает тип североамериканских индейцев. По пещере Кроманьон, где были найдены первые скелеты этих людей, они были названы кроманьонцами. Это были дикари, но дикари высшего порядка. Вторая раса, раса останков, найденных в пещере Гримальди, носит определенно негроидный характер. Ее ближайшими живыми родственниками являются бушмены и готтентоты Южной Африки. Интересно установить, что в самом начале известной нам истории человечества последнее было уже разделено в расовом отношении, по меньшей мере, на две главные разновидности; невольно чувствуешь соблазн к построению таких недоказуемых предположений, что первая раса была, должно быть, скорее смуглой, чем черной, и явилась с востока или севера, а последняя была скорее черной, чем смуглой, и пришла с экваториального юга.

И эти дикари, жившие, быть может, сорок тысяч лет тому назад, были настолько похожи на современных людей, что прокалывали дырки в раковинах, делали из них ожерелья, татуировали свои тела, вырезали изображения из кости и камня, выцарапывали фигуры на камнях и костях и делали грубые, но часто очень похожие наброски животных и т. п. на гладких стенах пещер и на подходящих для этой цели поверхностях скал. Они изготовляли огромное количество орудий, гораздо более мелких размеров и более искусно сделанных, чем у неандертальских людей. В наших музеях имеется теперь огромное количество их утвари, статуэток, рисунков на камнях и т. п.

Неандерталец и кроманьонец

Первые из этих людей были охотниками. Главным предметом их преследований являлась дикая лошадь, маленький бородатый пони того времени. Они следовали за ней, когда она передвигалась куда-нибудь в поисках пастбищ. Также охотились они и на бизона. Они знали мамонта, ибо оставили нам поразительно похожие изображения этого животного. Судя по одному, довольно, впрочем, двусмысленному изображению, они ловили их в западни и убивали их.

Охотились они с дротиками и метательными камнями. У них, кажется, не было луков; сомнительно, чтобы они умели приручать животных. Собак у них не было. Существует вырезанное изображение лошадиной головы и один или два рисунка, изображающих как бы запряженную лошадь, обмотанную сплетенной кожей или сухожилиями. Но маленькие лошадки той эпохи и местности не могли бы нести на спине человека, и если лошадь была приручена, она служила, должно быть, лишь вьючным животным. Сомнительно и невероятно, чтобы они выучились несколько неестественному употреблению в качестве пищи молока животных.

Как кажется, они не воздвигали никаких сооружений, хотя могли иметь палатки из шкур; они лепили фигуры из глины, но, несмотря на это, так и не дошли до выделки глиняной посуды. При отсутствии кухонной утвари их стряпня должна была быть очень примитивной, или же они вовсе не готовили. Они не имели понятия об обработке земли и не имели никакого представления о плетении корзин или тканой одежде. Если не считать плаща, кож и шкур, это были голые татуированные дикари.

Эти первые древнейшие известные нам люди охотились в открытых степях Европы, быть может, сотни веков, и затем стали медленно оседать и приспосабливаться к изменению климатических условий. Климат Европы с каждым веком становился все более теплым и влажным. Северный олень уходил к северу и востоку, бизон и лошадь следовали за ним. Степи уступили место лесам, и красный олень заменил лошадь и бизона. В связи с изменением ее назначения изменяется и самая утварь. Рыбная ловля в реках и озерах начинает приобретать большое значение для человека, и количество тонких орудий из костей все увеличивается. «Костяные иглы этой эпохи, — говорит Мортилье, — значительно превосходят таковые в позднейшие, даже исторические времена, вплоть до эпохи Возрождения. Римляне, например, никогда не имели игл, способных выдержать сравнение с иглами этой эпохи».

Около пятнадцати или двенадцати тысяч лет назад новый народ проник на юг Испании и оставил там замечательные собственные изображения на открытых поверхностях скал. Это были азилианцы, названные так по пещере Мас-д’Азиль. Они были уже знакомы с луком, кажется, носили головные уборы из перьев, и очень недурно рисовали. Свои рисунки азилианцы свели к некоторому символизму — человек, например, изображался одним вертикальным штрихом с двумя или тремя горизонтальными, что указывает на зарождение идеи письма. Против изображений охоты часто имеются знаки вроде знаков на бирке, один набросок изображает двух людей, выкуривающих пчелиный улей.

Это последние из людей, которых мы называем жителями палеолитического (древнего каменного века), потому что у них была только оббитая утварь. Около десяти или двенадцати тысяч лет тому назад в Европе занялась заря новой жизни: люди научились не только оббивать, но и полировать и обтачивать каменные орудия и положили, таким образом, начало цивилизации. Неолитический век (новый каменный век) начался.

Интересно отметить, что менее ста лет тому назад в отдаленной части света, в Тасмании, существовало еще одно племя человеческих существ, стоявшее на более низком уровне развития в физическом и умственном отношениях, чем любое из этих первых племен человечества, оставивших следы в Европе. Эти племена Тасмании оказались давным-давно отрезанными географическими переменами от остальных людей, и потому у них отсутствовали стимулы к дальнейшему развитию. Они, кажется, скорее вырождались, чем развивались. Ко времени открытия их исследователями-европейцами, они стояли на очень низкой ступени развития, питаясь моллюсками и мелкой дичью. Жилищ у них не было, а существовали становища. Это были настоящие люди, нашего типа, но они не обладали ни ловкостью рук, ни художественными способностями первых настоящих людей.

ГЛАВА 12. ЗАРОЖДЕНИЕ МЫСЛИ

А теперь разрешите нам углубиться в область весьма интересных гипотез. Что должен был чувствовать человек в те далекие первые дни своих похождений? Как думали люди, и о чем они думали в ту отдаленную эпоху охоты и кочевого образа жизни, за четыреста веков до первых посева и жатвы? Это было задолго до того, как впечатления людей стали записываться, и мы можем ответить на эти вопросы лишь на основании выводов и догадок.

Источники, которыми пользовались ученые в своих попытках восстановить это примитивное мышление, чрезвычайно разнообразны. В последнее время наука психоанализа, исследующая пути, которыми сдерживаются, подавляются, умеряются и заглушаются эгоистические и непосредственные импульсы ребенка с целью приспособить их к требованиям общественной жизни, пролила, по-видимому, значительный свет на историю первобытного общества; другим благодарным источником послужило изучение понятий и обычаев современных нам племен, которые и поныне остались в состоянии дикости. А кроме того, и фольклор, и всякие глубоко укоренившиеся неразумные суеверия, и все предрассудки, сохранившиеся до сих пор даже у цивилизованных народов, — все это является своего рода психологическими окаменелостями, и, наконец, во все возрастающем, по мере приближения к нашему времени, количестве рисунков, фигур, резьбы, символов и т. п. мы находим все более и более ясные указания на те предметы и явления, которые люди находили интересными и достойными запоминания и воспроизведения.

Мышление первобытного человека должно было сильно походить на мышление ребенка, т. е. он, несомненно, мыслил образами. Он сам вызывал эти образы, или образы эти сами представлялись его воображению, и он поступал в соответствии с возбужденными ими эмоциями. Так действует в наше время дитя или необразованный человек. Систематическое мышление является, по-видимому, сравнительно поздним достижением человека; оно не играло никакой видной роли в человеческой жизни вплоть до последних трех тысяч лет. И даже теперь люди, действительно проверяющие и приводящие в систему свои мысли, составляют лишь незначительное меньшинство. Большая часть населения мира до сих пор живет воображением и страстью.

По всей вероятности, первобытные человеческие общества в первоначальных стадиях человеческой истории представляли собой небольшие семейные группы. Первые племена образовались, вероятно, так же, как и стада и стаи первых млекопитающих, т. е. развились из семей, остававшихся вместе и размножавшихся. Но прежде, чем это могло случиться, должно было произойти известное обуздание первобытного эгоизма индивидуума. Страх перед отцом и уважение к матери должны были сохраняться и в зрелом возрасте, а естественная ревность стариков группы к молодым самцам должна была значительно ослабеть. С другой стороны, мать являлась естественной советчицей и покровительницей детенышей. Человеческая общественная жизнь выросла из борьбы между жестокими первобытными инстинктами детей, выражающимися в стремлении уйти и, в свою очередь, найти себе по достижении зрелости пару, с одной стороны, — и сознанием опасности и невыгодности отделения — с другой. Весьма талантливый антрополог Дж. Дж. Аткинсон в своем «Первобытном праве» показывает, какая значительная часть обычного права дикарей (табу), играющего такую видную роль в жизни каждого племени, может найти себе объяснение в подобном умственном приспособлении потребностей первобытного человека к развивающейся общественной жизни, и последние труды психоаналитиков во многом подтверждают его толкование.

Некоторые теоретики доказывают, что уважение и страх перед старым человеком и эмоциональное отношение первобытного дикаря к покровительствующей ему старой женщине, преувеличенные в снах и обогащенные фантастической игрой воображения, сыграли большую роль в возникновении первобытной религии и в создании образов богов и богинь. В связи с этим почтением к сильным и покровительствующим личностям возникали ужас и благоговение к подобным людям после их смерти, в связи с их появлением в снах. Легко было поверить, что они не перестали существовать, а только странным образом оказались перенесенными в страну большого могущества.

Сны, воображение и страх ребенка гораздо более ярки и реальны, чем у современного взрослого человека, а первобытный человек всегда оставался до известной степени ребенком. Он был также ближе к животным и мог предполагать у них мотивы и поступки, сходные с его собственными. Он мог представить себе животных-помощников, животных-врагов, животных-богов. Только тот, кто в детстве обладал богатым воображением, может снова осознать, какими значительными, важными, зловещими или дружескими должны были казаться людям каменного века причудливые формы скал, заросли леса, деревья и т. п., и как сны и фантазии создавали сказки и легенды вокруг таких явлений, приобретавших достоверность по мере того, как о них рассказывали. Некоторые из этих историй оказывались удачными и вызывали желание пересказать их снова. Женщины рассказывали их детям и, таким образом, установились известные традиции. До сих пор многие дети, одаренные воображением, выдумывают длинные истории, в которых в качестве главного действующего лица фигурирует любимая кукла, собака или какое-нибудь фантастическое получеловеческое существо, и первобытный человек, по всей вероятности, делал то же самое, но притом он был гораздо более склонен верить в реальность своего героя. Ибо первые известные нам представители настоящих людей были, вероятно, весьма разговорчивыми, общительными существами. В этом отношении они отличались от неандертальцев и имели перед ними преимущество, ибо неандерталец был, вероятно, существом немым. Конечно, первобытная человеческая речь представляла собой вначале лишь весьма скудный набор различных названий и дополнялась жестами и знаками.

Нет дикаря, который стоял бы на такой низкой ступени развития, чтобы не иметь понятия о причине и следствии. Но первобытный человек соединял причину со следствием без особой разборчивости; он очень легко связывал следствие с какой-нибудь совершенно не относящейся к нему причиной. «Ты делаешь то-то и то-то, — рассуждал он, — и происходит то-то и то-то». «Ты даешь ребенку ядовитую ягоду, и он умирает». «Ты съедаешь сердце доблестного врага и становишься сильным». Тут мы имеем два примера соединения причины со следствием: одно правильное, другое неправильное. Мы называем способ связывания причины со следствием в уме дикаря фетишизмом, но фетишизм есть просто-напросто наука дикаря. Она отличается от современной науки отсутствием системы и критики, а потому чаще впадает в ошибки.

Во многих случаях не представляло труда связать истинную причину с ее следствием, во многих других ошибочные заключения быстро корректировались опытом, но существовал длинный ряд весьма важных для первобытного человека следствий, для которых он настойчиво искал причины и находил совершенно ложные объяснения, но недостаточно ложные или не так очевидно ложные, чтобы их неправильность могла быть сразу обнаружена. Для него, например, было чрезвычайно важно, чтобы дичь водилась в изобилии, или чтобы рыбы в реках было много, и чтобы она ловилась легко, и он, без сомнения, употреблял с твердой верой тысячи талисманов, заклинаний и чар, способных вызвать эти желательные результаты. Другой важной заботой его были болезни и смерть. Случалось, что по стране распространялась зараза, и люди умирали от нее. Случалось, что люди поражались болезнью и умирали или обессиливали без всякой видимой причины. Это также должно было доставить нетерпеливому, эмоциональному разуму примитивного человека много лихорадочной работы. Сны и фантастические предположения заставляли его винить в этом какого-нибудь человека, зверя или предмет и взывать о помощи к другому лицу, животному или вещи. Он обладал чисто детской наклонностью к страху и панике. Уже в самом начале, в еще немногочисленном племени людей, лица более старые и крепкие умом, разделявшие общие страхи, верившие в те же вымыслы, но несколько более сильные, чем остальные, должны были занять место советчиков, предписывать, повелевать. Они объявляли, что это является неблагоприятным, а вот это необходимо сделать; вот это является добрым, а вот то плохим предзнаменованием. Знаток фетиша, знахарь, был первым жрецом. Он поучал, толковал сны, предупреждал, он проделывал сложные фокусы, которые приносили счастье или отвращали бедствие. Первобытная религия не была религией в нашем значении слова, т. е. исповеданием и культом, и первый жрец предписывал то, что являлось на самом деле плодами совершенно произвольной примитивной практической науки.

ГЛАВА 13. НАЧАЛО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ

Нам до сих пор очень мало известно о начале обработки земли, о переходе людей к оседлому образу жизни, хотя за последние пятьсот лет значительное количество исследований было посвящено именно этим вопросам. В настоящее время мы можем с некоторой уверенностью утверждать лишь, что когда-то, около 15 000 или 12000 лет до Р. X., в то время, как азилианские люди населяли юг Испании, а остатки первых охотников устремлялись к северу и востоку, где-то в Северной Африке, или Западной Азии, или в той обширной средиземной долине, которая погребена теперь под водами Средиземного моря, существовали люди, век за веком вырабатывавшие два жизненно необходимых вида деятельности: обрабатывание земли и приручение животных. Они стали также мастерить впервые, кроме орудий из оббитого кремня своих предков-охотников, орудия из полированого камня. Они открыли способ плести корзины, ткать грубые ткани из растительных волокон и делать неуклюжую глиняную посуду.

Они вступили в новую стадию человеческой культуры, неолитическую стадию (новый каменный век), в отличие от палеолитической (старого каменного века), кроманьонских, гримальдийских народов, азилианцев и им подобных[2]). Постепенно эти неолитические люди расселились по наиболее теплым местностям Земли, а ремесла, которые они изобрели, растения и животные, которыми они научились пользоваться, распространились, благодаря подражанию и усвоению, еще более широко, чем они сами. В период около десяти тысяч лет до Р. X. большая часть человечества уже поднялась до неолитического уровня.

Вспашка земли, посев семян, сбор жатвы, молотьба и размол должны казаться современному сознанию вполне очевидными, последовательными ступенями, точно так же, как для него является банальной истиной то, что Земля круглая. Спрашивается, как можно было иначе действовать? Что же еще оставалось делать? Но для первобытного человека, жившего двадцать тысяч лет тому назад, вся система действий и рассуждений, которая кажется нам такой достоверной и очевидной, не представлялась вполне ясной. Он ощупью искал правильный способ, проходил через множество испытаний и ошибочных представлений, вызывавших на каждом шагу фантастические и бесполезные осложнения и неправильные толкования. Где-то в области Средиземного моря росла в диком состоянии пшеница, и человек, должно быть, научился толочь ее и растирать ее зерна для пищи задолго до того, как начал сеять. Он умел жать прежде, чем научился сеять.

Чрезвычайно интересно, что во всем мире, повсюду, где существуют посевы и жатвы, можно всегда найти следы прочно установленной первобытным умом связи между представлением о посеве и идеей кровавой жертвы и, первоначально, жертвы человеческой. Изучение происхождения этой связи представляет глубокий интерес для любознательного ума. Заинтересованный читатель найдет очень обстоятельное изложение этого вопроса в капитальном труде Дж. Г. Фрезера «Золотая ветвь». Мы не должны упускать из виду, что эта связь возникла в детском, мечтательном, создавшем мифы, первобытном сознании дикаря; никакими логическими выводами нельзя ее объяснить. Но, по-видимому, у неолитических народов, живших от 12000 до 20000 лет тому назад, существовал обычай принесения человеческой жертвы всякий раз, когда наступало время посева, и в жертву приносились не какие-нибудь незначительные, изгнанные из общества люди: обычно умерщвлялись избранный юноша или девушка, к которым часто относились с глубоким почтением и даже благоговением вплоть до момента их заклания. Такой юноша являлся чем-то вроде жертвенного бога-царя, и все подробности, сопровождавшие его жертвоприношение, превратились в ритуал, руководимый старейшими, сведущими людьми и освященный выросшим в течение веков обычаем.

Предметы эпохи неолита

Вначале первобытный человек, имевший лишь грубое представление о временах года, должен был натолкнуться на большие трудности при определении наиболее благоприятного момента для принесения жертвы и начала посева. Есть основание предполагать, что существовал такой момент в истории человечества, когда люди не имели понятия о годе. Первая хронология велась в лунных месяцах; предполагают, что годы библейских патриархов являются в действительности месяцами, а Вавилонский календарь носит явные следы попытки вычислить время посева путем отсчитывания тринадцати лунных месяцев от момента предыдущего. Это влияние луны на календарь наблюдается вплоть до наших дней. Если бы привычка не притупила ощущения странности, нам показалось бы весьма удивительным, что христианская церковь празднует распятие и воскресение Христа не в настоящие годовщины, а в числа, которые изменяются из года в год вместе с фазами луны.

Сомнительно, занимались ли первые земледельцы наблюдением над звездами. Более вероятно, что за звездами стали наблюдать впервые кочевые пастушеские племена, которые открыли, что по ним легко узнавать направление. Но как только они поняли, что по звездам можно определять времена года, значение их для земледелия стало очень велико. Время посева оказалось связанным с более северным или более южным положением некоторых наиболее заметных звезд. Почти неизбежным следствием этого для первобытного человека явились создание мифа и поклонение этой звезде.

Легко заметить, какое значение должен был приобрести в этом раннем неолитическом мире человек знаний и опыта, человек, хорошо знакомый с обрядом кровавого жертвоприношения и положением звезд.

Другим источником влияния для умудренных знаниями мужчин и женщин служили страх перед нечистотой и осквернением и способы очищения, уместные в таких случаях. Ибо наряду с колдунами были и колдуньи, а наряду с жрецами — жрицы. Первый жрец был на самом деле не столько служителем культа, сколько носителем прикладных знаний. Его знания были, главным образом, эмпирические и часто ложные: он ревниво охранял их от остальных людей, но все это отнюдь не меняет того факта, что первоначальные его функции состояли лишь в том, чтобы знать, и что его первоначальная деятельность была деятельностью чисто практической.

Двенадцать или пятнадцать тысяч лет тому назад эти неолитические человеческие общины, обладавшие известными традициями и классом жрецов и жриц, умевшие возделывать поля и строить маленькие, обнесенные стеной города, распространились по всем теплым и хорошо орошенным местностям Старого Света. Век за веком между этими общинами происходил обмен и заимствование идей. Элиот Смит и Риверс употребляли термин «гелиолитическая культура» для обозначения культуры этих первых земледельческих народов. Слово «гелиолитический» (составленный из слов «солнце» и «камень») не представляется, пожалуй, наиболее подходящим термином для этой культуры, но нам придется его употреблять, пока ученые не дадут нам другого. Зародившись где-то в Средиземных и западноазиатских пространствах, эта культура распространялась век за веком в восточном направлении с острова на остров через Тихий океан, пока не достигла Америки и не смешалась там с более первобытной культурой монгольских переселенцев, спустившихся туда с севера.

Эти смуглолицые люди гелиолитической культуры приносили с собой всюду известное количество идей и навыков. Некоторые из этих идей настолько странны, что нуждаются в объяснении психологов. Гелиолитические люди сооружали высокие пирамиды и складывали огромные круги из больших камней, быть может, для того, чтобы облегчать жрецам астрономические наблюдения; некоторых или даже всех своих мертвецов они сохраняли в виде мумий; они татуировались и совершали обрезание; у них существовал древний обычай кува-ды, состоявший в том, что при рождении ребенка отец укладывался на ложе и симулировал роды; они считали приносящим счастье амулетом хорошо известную свастику.

Если бы нам нужно было набросать карту мира и указать пунктиром границу распространения этих обычаев по оставленным ими следам, пришлось бы нарисовать пояс вдоль умеренных и субтропических побережий от Англии (Стоунхендж) и Испании через весь земной шар до самой Мексики и Перу. Но часть Африки, лежащая ниже экватора, северная Центральная Европа и Северная Азия не имели бы совсем этих точек. Там жили расы, развивавшиеся фактически в самостоятельном направлении.

ГЛАВА 14. ПЕРВОБЫТНЫЕ НЕОЛИТИЧЕСКИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

В период около 10000 лет до Р. X. географические очертания поверхности земного шара очень походили на современные. Весьма возможно, что к тому времени большой водораздел, пересекавший Гибралтарский пролив и преграждавший до тех пор водам океана путь в средиземноморскую долину, был уже размыт, и эта долина была обращена в море с теми же приблизительно очертаниями берегов, что и сейчас. Каспийское море было, вероятно, все еще гораздо более обширно, чем теперь, и соединялось, быть может, с Черным морем к северу от Кавказских гор. Окружавшие это обширное среднеазиатское море страны, представляющие теперь степи и пустыни, были плодородны и пригодны для жизни. Вообще климат Земли был более влажный и плодородный. Европейская Россия представляла собой болотистую и озерную страну в гораздо большей степени, чем теперь; весьма возможно, что между Азией и Америкой существовал перешеек на месте Берингова пролива.

Уже в то время можно было различить важнейшие расовые подразделения человечества, которые мы знаем в настоящее время. Умеренные области и прибрежные страны этого более теплого и лесистого пояса земного шара были населены смуглыми людьми гелиолитиче-ской культуры, предками большинства нынешних обитателей бассейна Средиземного моря: берберов, египтян и большинства населения Южной и Восточной Азии. Эта многочисленная раса имела, конечно, много разновидностей. Иберийцы или жители бассейна Средиземного моря, то есть «темно-белая раса» побережья Атлантического океана и Средиземного моря; хамитские народы, к которым принадлежат берберы и египтяне; дравиды, то есть более темные народы Индии; множество ост-индских народов, большое количество маорийских и полинезийских племен, представляют собой стоявшие на разныхступенях культуры подразделения этой огромной основной массы человечества; ее западные разновидности белее восточных. В лесах же Центральной и Северной Европы стала выделяться более светлая белокурая общность людей с голубыми глазами, отделившаяся от главной массы смуглых людей, разновидность, которую многие называют теперь северной расой. В более открытых областях Северо-Восточной Азии жила другая ветвь этой смуглой расы, обладавшая более косыми глазами, выдающимися скулами, желтоватой кожей и очень прямыми черными волосами; это были монголоидные народы. В Южной Африке и в Австралии, на многих тропических островах близ юга Азии жили остатки первых негроидных племен. Центральная Африка уже представляла собой область расового смешения. Почти все цветные племена Африки являются продуктом скрещения смуглых народов севера с основным негритянским элементом.

Мы должны помнить, что человеческие расы могут свободно скрещиваться, что они расходятся, соединяются и сливаются вместе, подобно облакам. Человеческие расы не разветвляются, подобно деревьям, ветви которых никогда уже потом не соприкасаются. Мы ни при каких обстоятельствах не должны упускать из виду этого беспрестанно повторяющегося смешения рас. Это избавит нас от многих жестоких заблуждений и предрассудков. Люди употребляют слово «раса» в самом туманном смысле и основывают на этом самые нелепые выводы. Они говорят о «британской» расе, о «европейской» расе, но почти все европейские народы являются продуктом беспорядочного смешения смуглых, темно-белых, белых и монголоидных элементов.

В неолитическую эпоху народы монгольской ветви впервые перебрались в Америку. По-видимому, они переправились через Берингов пролив и распространились на юг. Они нашли канадского и американского северного оленя на севере и табуны бизонов на юге. Когда они достигли Южной Америки, там все еще жили глиптодон, гигантский армадилл и мегатерий, чудовищный неуклюжий ленивец величиной со слона. Последнего они, вероятно, истребили, ибо он был так же беспомощен, как и огромен.

Большая часть этих американских племен никогда не поднялась выше уровня охотничьей, кочевой, неолитической жизни. Они так и не открыли пользы железа, их основное богатство в смысле металлов ограничивалось местным золотом и медью. Но в Мексике, Юкатане и Перу существовали условия, благоприятные для оседлой культуры, и там примерно за тысячу лет до Р. X. или около этого времени возникла параллельно цивилизации Старого Света, но все же отличная от нее по типу, новая, очень любопытная цивилизация. Как и в гораздо более ранних цивилизациях древнего мира, в этих общинах замечается широко распространенный обычай человеческих жертвоприношений, связанный с процессами посева и жатвы. Но в то время, как в старом мире, как мы увидим дальше, эти первобытные идеи, в конце концов, смягчились, осложнились и были подавлены другими, в Америке они развились и были доведены до чрезвычайно высокой степени интенсивности. Эти американские цивилизованные страны являлись, по существу, теократическими государствами, управляемыми жрецами; их военные вожди и правители были строго подчинены обычаю и связаны предзнаменованиями.

Жрецы этих народностей довели астрономические знания до высокой степени точности. Они знали астрономический год лучше, чем вавилоняне, о которых у нас скоро будет речь. В Юкатане у них существовал вид письма — письмо майя — чрезвычайно любопытного характера и тщательно разработанное. Насколько нам удалось расшифровать его, оно употреблялось главным образом для ведения точного и сложного календаря, на составление которого жрецы тратили все свои умственные силы. Искусство майянской цивилизации достигло расцвета лет за семьсот или восемьсот до Р. X. Скульптурные произведения этих народов поражают современного наблюдателя своей необыкновенной пластичностью и нередко красотой, но в то же время приводят его в замешательство своей гротескностью, какой-то безумной условностью и сложностью, выходящей из круга наших понятий. В Старом Свете нет ничего подобного этим произведениям. Наибольшее сходство с ними, да и то очень отдаленное, усматривают в архаических скульптурных произведениях Индии. Везде на этих рисунках мы встречаем развевающиеся перья и сплетающиеся и расплетающиеся клубки змей. Из всех произведений Старого Света, майянские надписи больше всего напоминают некоторые виды замысловатых рисунков, сделанные пациентами в сумасшедших домах Европы. Кажется, будто мышление майя развивалось по другому пути, чем мышление Старого Света; оно отличалось своеобразным ходом мыслей и не было, с точки зрения Старого Света, вполне здравым.

Приписываемая этим американским цивилизациям иррациональность находит себе подтверждение в свойственной им в чрезвычайно сильной степени одержимости, выражающейся в стремлении проливать человеческую кровь. Особенно отличалась в этом отношении мексиканская цивилизация. Она приносила в жертву каждый год тысячи человеческих жизней. Вспарывание живых жертв, извлечение еще трепещущего сердца, было событием, владевшим умами и жизнями этого странного жречества. Общественная жизнь, народные празднества — все сводилось к этому фанатически чудовищному акту.

Обычное существование низших классов в этих государствах очень походило на быт всех других земледельцев-варваров. Их гончарные изделия, ткани и краски были очень хороши. Майянские письмена не только вырезались на камне, но писались и рисовались на шкурах и т. п. Европейские и американские музеи содержат много загадочных манускриптов майя, в которых, кроме дат, расшифровано лишь очень немного. В Перу существовали зачатки подобной же письменности, но они были вытеснены особой системой сохранения преданий при помощи завязывания узлов на веревках. Подобная же система веревочной мнемоники существовала в Китае около тысячи лет тому назад.

В Старом Свете за четыре или пять тысяч лет до Р. X., т. е. на три или четыре тысячи лет раньше, существовали первобытные культуры, не лишенные сходства с американскими, культуры, сосредоточивавшиеся вокруг храма, обладавшие большим количеством установленных кровавых жертвоприношений и усердно занимающиеся астрономией и жречеством. Но в Старом Свете первобытные цивилизации оказывали влияние друг на друга и развивались в направлении условий нынешнего нашего мира. В Америке эти первобытные цивилизации никогда не поднялись над уровнем примитивной культуры. Каждая из них составляла обособленный маленький мирок. Мексика, кажется, знала очень мало или совсем ничего о Перу до тех пор, пока в Америке не появились европейцы. Картофель, составлявший основную пищу в Перу, был неизвестен в Мексике.

Век за веком эти народы жили, поклонялись своим богам, приносили жертвы и умирали. Искусство майя развилось до высокой степени декоративного великолепия. Люди любили и вели войны. Засухи и урожаи, болезни и здоровье сменялись одни другими. Жрецы в течение долгих веков разрабатывали свои календари и жертвенные ритуалы, но мало прогрессировали в других областях.

ГЛАВА 15. ШУМЕРЫ, ДРЕВНИЙ ЕГИПЕТ И ПИСЬМЕННОСТЬ

Старый Свет представлял собой более широкую и более разнообразную арену, чем Новый. За шесть или семь тысяч лет до Р. X. в нем существовали стоявшие почти на уровне перуанской культуры, уже цивилизованные государства, возникшие в плодородных областях Азии и в долине Нила. В то время Северная Персия, Западный Туркестан и Южная Аравия были гораздо более плодородны, чем теперь; эти страны все еще носят следы существования очень древних государств. Однако лишь в низменной части Месопотамии и в Египте впервые появляются города, храмы, системы орошения и признаки общественной организации, возвышающиеся над уровнем простого варварского города-села. В те дни Тигр и Евфрат впадали в Персидский залив отдельными устьями, и в местности, заключенной между ними, шумеры построили свои первые города. В это же приблизительно время началась историческая жизнь Египта.

Шумеры, как кажется, были смуглокожим народом с выдающимися носами. У них было письмо, которое удалось расшифровать, и их язык теперь известен. Они открыли бронзу и умели строить огромные, имевшие вид башен, храмы из обожженных на солнце кирпичей. Глина в этой стране очень хороша. Он и употребляли ее для письма, благодаря чему их надписи сохранились до нашего времени. У них был рогатый скот, овцы, козы и ослы, но лошадей не было. Они сражались пешими, сомкнутым строем, вооруженные копьями и щитами из кожи. Они носили шерстяную одежду и брили головы.

Каждый шумерский город был, по-видимому, независимым государством с собственными богами и жрецами. Но время от времени один из городов делал попытку установить власть над другими и собирать дань с их населения. Очень старая надпись в Нипуре отмечает «владычество» — первую известную нам попытку установить свою власть — шумерского города Эреха. Его бог и царь-жрец простирали свое влияние от Персидского залива до Красного моря.

Вначале письменность являлась просто сокращенной системой записи посредством рисунков. Люди начали писать еще и до неолитической эпохи. Азилианские рисунки на скалах, о которых мы уже упоминали выше, показывают нам начало этого процесса. Многие из них изображают охоту и походы, и во многих человеческие фигуры нарисованы обычным образом. Но в некоторых из них художник, по-видимому, не захотел возиться с головой и членами и потому просто обозначал человека вертикальной и одной или двумя поперечными чертами. Отсюда уже один шаг к условному сокращенному картинному письму. У шумеров, где писали палочкой по глине, очертания фигур стали вскоре до неузнаваемости непохожими на то, что они изображали, но в Египте, где люди рисовали на стенах и свитках папируса (первая бумага), сходство с изображаемыми предметами сохранилось. Ввиду того, что деревянные стилеты, которыми писали шумеры, оставляли клинообразные следы, письмо шумеров названо клинописью.

Значительный шаг вперед к письменности был сделан, когда изображения стали употребляться для обозначения не самого изображаемого предмета, а другого, ему подобного. В ребусах, которые всегда имеют очень большой успех у детей определенного возраста, это проделывается до сих пор. Мы рисуем лагерь с палатками и колоколом, и дети приходят в восторг, догадываясь, что это шотландское имя Кемпбел (Campbell). Шумерский язык состоял из соединения слогов, скорее всего, напоминавших современные американо-индийские наречия, и очень легко укладывался в подобную силлабическую систему начертания слов, выражавших понятия, которые не могли быть переданы непосредственно изображениями. Египетское письмо развивалось по такому же пути. Позднее, когда другие чужестранные народы, менее ясно выговаривавшие слоги, начали изучать и употреблять это изобразительное письмо, они вынуждены были сделать в нем дальнейшие изменения и упрощения, приведшие, в конце концов к буквенному письму. Все настоящие азбуки позднейшего мира произошли из слияния клинописи шумеров и египетского иероглифического (жреческого) письма. Позднее условное изобразительное письмо начало развиваться в Китае, но там оно никогда не дошло до алфавитной стадии.

Изобретение письма имело очень большое значение для развития человеческих обществ. Оно дало возможность записывать договоры, законы и приказы. Оно обусловило возможность большого роста государств по сравнению с древнейшими городами-государствами. Распоряжения жреца или царя и его печать могли распространяться теперь далеко за пределы его зрения и голоса и даже пережить его смерть. Интересно отметить, что в древнем Шумере было широко распространено пользование печатями. Цари, аристократия и купцы имели свои печати, часто очень художественно вырезанные, и прикладывали их ко всем глиняным документам, которым они желали придать силу. Так близко подошла цивилизация к печатанию 6 000 лет тому назад. Затем глина высушивалась, и документ делался вечным. Ибо читатель должен понимать, что в Месопотамии в течение бесчисленного множества лет все письма, записи и счета писались на относительно мало поддающихся разрушению черепицах. Этому факту мы обязаны огромным богатством сохранившихся об ее жителях сведений.

Бронза, медь, золото, серебро и, как драгоценная редкость, метеоритное железо были известны как в Шумере, так и в Египте в очень раннем периоде их существования.

Ежедневная жизнь в Египте и Шумере, этих первых государствах Старого Света, должна была отличаться большим сходством и, если не считать присутствия рогатого скота и ослов на улицах, несомненно, походила на жизнь в городах майянской цивилизации Америки, возникшей на три или четыре тысячи лет позднее. Большинство населения в мирное время занималось обработкой земли и орошением ее, за исключением дней, посвященных религиозным празднествам. Денег там не существовало, да и нужды в них не было. Свои мелкие торговые сделки они совершали путем обмена. Князья и владыки, которые одни являлись крупными собственниками, пользовались кусками золота или серебра и драгоценными камнями для совершения всяких случайных торговых сделок. Над жизнью господствовал храм; в Шумере это было большое, похожее на башню, здание, с крыши которого наблюдали за звездами; в Египте же храм представлял собой массивное сооружение, состоявшее из одного лишь нижнего этажа. В Шумере жрец-правитель считался самым великим и прекрасным из всех людей. В Египте же было существо, возвышавшееся над жрецами, то было воплощение божества страны — фараон, бог-царь.

В те дни на земном шаре происходило мало перемен. День протекал мирно, озаренный солнцем, наполненный трудом по установленному порядку. Немногие чужестранцы посещали страну, а те, которые все же приезжали, испытывали большие неудобства. Жрецы руководили жизнью согласно правилам, существовавшим с незапамятных времен, наблюдали за звездами для определения времени посева, толковали предзнаменования при жертвоприношениях и разъясняли вещие сны. Люди трудились, любили и умирали, забыв о прошлом диком состоянии своего рода и не задумываясь над его будущим. Иногда правитель был великодушным существом, как например, Пепи II, правивший Египтом около 90 лет. Иногда же он оказывался честолюбивым и забирал сыновей своих подданных в солдаты, посылал их против соседних городов-государств сражаться и грабить или заставлял трудиться над постройкой больших сооружений. Такими были Хеопс, Хефрен и Микерин, создавшие огромные погребальные сооружения, пирамиды в Гизе. Самая большая из них имеет 450 футов высоты, а камни, из которых она состоит, весят 4 883 000 тонн. Вся эта огромная масса была привезена по Нилу в лодках и перенесена на место постройки главным образом силой человеческих мышц. Возведение такой усыпальницы должно было истощить Египет больше, чем сделала бы это самая тяжелая война.

ГЛАВА 16. ПЕРВОБЫТНЫЕ КОЧЕВЫЕ НАРОДЫ

В течение столетий, протекших между 6000 и 3000 лет до Р. X., не одни жители Месопотамии и долины Нила начали переходить к оседлому образу жизни. Повсюду, где только существовала возможность орошения и обеспеченное на круглый год пропитание, люди сменяли неизвестность и трудности, присущие охотничьему и кочевому образу жизни, на рутину, свойственную оседлому. Народ, известный под именем ассирийцев, основывал города на Верхнем Тигре; в долинах Малой Азии и на побережье и островах Средиземного моря существовали маленькие общины, создававшие свою культуру. По всей вероятности, подобное же развитие человеческой культуры происходило и в благоприятных но условиям областях Индии и Китая. В тех частях Европы, где имелись изобилующие рыбой озера, давно существовали маленькие поселения людей, живших в хижинах, построенных на сваях над водой; они занимались, кроме земледелия, рыбной ловлей и охотой. Но на более обширных равнинах Старого Света такие поселения были невозможны; страна была чересчур сурова: то покрыта слишком густым лесом, то слишком бесплодна, а климат слишком непостоянен, чтобы люди, снабженные лишь примитивными орудиями и малым опытом той эпохи, могли пустить корни.

Для оседлости в условиях первобытной цивилизации люди нуждались в постоянном снабжении извне водой, тепле и солнечном свете. Там, где эти потребности не удовлетворялись, человек мог жить только как странник, как охотник, преследовавший свою дичь, или как пастух, переходивший с места на место в поисках пастбища в зависимости от времени года, но не как оседлый земледелец. Переход от охоты к скотоводству должен был происходить очень постепенно. От преследования стад дикого рогатого скота или (в Азии) диких лошадей, люди могли перейти к мысли о превращении их в свою собственность, научиться загонять их в долины, бороться ради них с волками, дикими собаками и другими хищными зверями. Итак, в то время, как первобытные цивилизации земледельцев вырастали главным образом в долинах больших рек, кочевая жизнь, жизнь в непрерывном движении то туда, то сюда, с зимних пастбищ на летние, развивалась своим чередом. Кочевые народы были, в общем, выносливее земледельцев, они были также менее плодовиты и многочисленны, не имели постоянных храмов и высоко организованного жречества, у них было меньше украшений, но читатель не должен предполагать на этом основании, что их образ жизни стоял на менее высоком уровне развития. Во многих отношениях эта привольная жизнь была полнее жизни земледельца. Личность проявлялась более самостоятельной, меньше походила на единицу в толпе. Вождь имел большее значение, знахарь же, пожалуй, меньшее.

Передвигаясь на большие расстояния, кочевник полнее знакомился с жизнью. Он соприкасался с границами того или иного оседлого государства. Он привыкал к виду незнакомых лиц, Он должен был строить планы и договариваться относительно пастбищ с соперничавшими племенами. О минералах он знал больше, чем люди, сидевшие на пахотных землях, ибо ему приходилось пробираться через горные перевалы и скалистые места. Он должен был быть лучшим металлургом. Возможно, что бронза и плавка железа были открытиями кочевника. Некоторые предметы древнейшей утвари, сделанные из добытого из руды железа, были найдены в Центральной Европе вдали от очагов ранних культур.

Со своей стороны, оседлые народы имели ткани и глиняную посуду и изготовляли много соблазнительных предметов. С того момента, как люди разделились окончательно на эти две ветви, земледельцев и кочевников, между ними неизбежно должно было возникнуть некоторое общение в виде грабежей или торговли. Особенно в Шумере, окруженном со всех сторон пустынями и пастбищами, должна была считаться обычным явлением близость к возделанным полям стоянок кочевников, торговавших, совершавших кражи, а может быть, и занимавшихся изготовлением различной домашней утвари, подобно современным цыганам (однако кур они красть не могли, ибо домашняя птица — по происхождению птица индийских джунглей — была приручена человеком не ранее как за 1000 лет до Р. X.). Кочевники привозили с собой драгоценные камни, изделия из металла и кожи, а если были охотниками — шкуры. Взамен они получали глиняную посуду и бусы, стекло, одежды и тому подобные изделия.

В те далекие дни первых культур в Шумере и раннем Египте существовали три области и три разновидности кочевых и полуоседлых народов. В глубине европейских лесов жили белокурые северные народы, охотники и пастухи, в то время игравшие очень незначительную роль. Первобытная цивилизация весьма мало знает о них до 1500 г. до Р. X. Далеко в степях Восточной Азии различные монгольские племена — гуннские народы — приручали лошадь, в это же время у них устанавливался обычай увеличивать расстояние, смотря по времени года, между своими летними и зимними стоянками. Возможно, что северные и гуннские племена были все еще отделены друг от друга болотами России и обширным Каспийским морем того времени, ибо значительная часть России была покрыта тогда болотами и озерами. В пустынях Сирии и Аравии, становившихся все более бесплодными, племена темно-белых или смуглокожих людей, племена семитские, перегоняли с пастбища на пастбище стада овец, коз и ослов. Эти-то семитские пастухи и некоторые с более ярко выраженным негроидным типом племена из Южной Персии, эламиты, были первыми кочевниками, пришедшими в тесное соприкосновение с древними цивилизациями. Они являлись в качестве торговцев или устраивали набеги. В конце концов, среди них появились вожди, одаренные смелым воображением, и они превратились в завоевателей.

Около 2750 г. до Р. X. великий вождь семитов, Саргон, покорил Шумер и сделался владыкой всего мира от Персидского залива до Средиземного моря. Это был неграмотный варвар, и его народ, аккадцы, научился шумерскому письму и принял шумерский язык как государственный. Государство, которое он основал, погибло после двух столетий существования, и, вслед за одним из нашествий эламитов, новое семитское племя, амориты, постепенно утвердило свою власть над шумерами. Они устроили себе столицу в маленьком городке в верховье реки, Вавилоне, и эпоха их владычества получила в истории название Первого Вавилонского царства. Оно значительно увеличилось при великом царе по имени Хаммурапи (около 2100 г. до Р. X.), который оставил первый известный в истории сборник законов.

Хотя узкая долина Нила менее открыта для вторжения кочевников, чем Месопотамия, все же во времена Хаммурапи произошло победоносное нашествие семитов на Египет, после которого на трон была возведена династия фараонов Гиксосов, или «пастушеских» царей, продержавшаяся несколько столетий. Эти семитские завоеватели так и не ассимилировались с египтянами. На них всегда смотрели враждебно, как на чужестранцев и варваров, и они были, в конце концов, изгнаны народным восстанием около 1600 г. до Р. X.

Но в Шумере семиты осели прочно, обе расы слились, и Вавилонское царство сделалось семитским по языку и характеру.

ГЛАВА 17. ПЕРВЫЕ НАРОДЫ-МОРЕПЛАВАТЕЛИ

Первые лодки и суда вошли в употребление, вероятно, около двадцати пяти или тридцати тысяч лет тому назад. Человек, по всей вероятности, уже пытался плавать по воде на бревне или надутой воздухом шкуре не позднее начала неолитической эры. В Египте и Шумере, судя по первым имеющимся у нас об этих странах сведениям, пользовались плетеными лодками, покрытыми кожей и законопаченными. Такие лодки и до сих пор там в ходу. Они употребляются также до сегодняшнего дня в Ирландии, Уэльсе и на Аляске. Даже переправа через Берингов пролив постоянно совершается на лодках из тюленьей кожи. Как только улучшились орудия, появилось в качестве лодки выдолбленное бревно. Постройка судов естественно последовала за постройкой лодок.

Быть может, легенда о Ноевом ковчеге хранит воспоминание о каком-нибудь раннем достижении в деле сооружения судов, точно так же, как предание о потопе, так широко распространенное среди всех народов мира, является, быть может, отзвуком затопления средиземноморского бассейна.

По Красному морю уже плавали суда задолго до постройки пирамид, а на Средиземном море и в Персидском заливе они появились к 7000 г. до Р. X. Это были большею частью рыбачьи лодки, но некоторые уже принадлежали купцам и морским разбойникам. Ибо, зная человечество, как знаем его мы, можно смело предположить, что первые мореплаватели грабили, где могли, и торговали, где приходилось это делать.

Моря, по которым отважились плавать эти первые суда, были морями внутренними, где ветер дул лишь временами, и часто на долгий ряд дней воцарялось мертвое спокойствие, поэтому парусные суда продолжали сохранять лишь второстепенное значение. Только за последние 400 лет появились хорошо оснащенные океанские парусные суда. Суда древнего мира принадлежали главным образом к типу гребных судов, которые держались у берегов и входили в гавань при первом признаке дурной погоды. Когда суда выросли в большие галеры, они вызвали необходимость держать в качестве галерных рабов военнопленных.

Мы уже останавливались на появлении семитских народов, бродячих кочевников, в области Сирии и Аравии, а так же и на том, как они завоевали Шумер и основали сначала Аккадское, а затем первое Вавилонское царство. На западе те же семитские народы устремились к морю. Они основали ряд приморских городов вдоль восточного побережья Средиземного моря, из которых главными были Тир и Сидон, а во время царствования в Вавилоне Хаммурапи они распространились в качестве торговцев, путешественников и колонизаторов по средиземноморскому бассейну. Эти семиты-моряки назывались финикийцами. Они в большом количестве осели в Испании, оттеснив назад население древних иберийцев-басков; они снаряжали береговые экспедиции через Гибралтарский пролив и основывали колонии на северном берегу Африки. О Карфагене, одном из таких финикийских городов, нам придется много говорить впоследствии.

Но финикияне были не первым народом, имевшим галеры в Средиземном море. На островах и берегах этого моря существовал уже ряд городов, жители которых принадлежали, по-видимому, к расе, родственной по крови и языку баскам на западе и берберам и египтянам — на юге, это были так называемые эгейские народы. Эти народы не следует смешивать с греками, которые гораздо позднее выступают на арену истории. Они были предшественниками греков, но имели города в Греции и в Малой Азии, как, например, Микены и Трою, и обладали огромными и великолепными поселениями в Кноссе на Крите.

Только в половине прошлого столетия археологам, занимавшимся раскопками, удалось выяснить границы распространения и степень цивилизации этих эгейских народов. В Кноссе были произведены весьма тщательные раскопки; к счастью, на его месте не было основано впоследствии ни одного города, достаточно большого, чтобы уничтожить его развалины, и он, таким образом, может служить нашим главным источником сведений об этих одно время почти забытых культурах. История Кносса уходит так же далеко вглубь времен, как и история Египта. Около 4000 лет до Р. X. обе страны вели между собой оживленную морскую торговлю. Около 2500 г. до Р. X., т. е. между временем царствования Саргона I и Хаммурапи, критская цивилизация находилась в зените своего расцвета.

Кносс был не столько городом, сколько огромным дворцом критского монарха и его слуг; он даже не был укреплен; его укрепили лишь позднее, когда усилились финикийцы, и в море появились с севера новые, более сильные и грозные пираты — греки.

Эгейский монарх назывался миносом, так же, как египетский — фараоном; он жил в великолепном дворце, снабженном водопроводом, ваннами и прочими удобствами, подобных которым мы не находим ни в одном из зданий древности. Там он устраивал пышные празднества и зрелища. Там, между прочим, происходили бои быков, удивительно напоминающие бой быков, сохранившийся до сих пор в Испании; сходство простирается даже на костюмы бойцов. Во дворце устраивались также и гимнастические состязания. Одежды женщин удивительно напоминали по характеру современные платья. Они носили корсеты и платья со сборками. Глиняная посуда этих критян, их ткацкие изделия, скульптура, живопись, мозаика, драгоценности, изделия из слоновой кости и металла бывали часто поразительно хороши. У них существовало письмо, которое до сих пор остается, однако, не расшифрованным.

Эта счастливая, радостная и культурная жизнь длилась несколько десятков веков. Около двух тысяч лет до Р. X. Кносс и Вавилон отличались обилием образованных и жизнерадостных людей, которые, по всей вероятности, вели очень приятную жизнь. У них были зрелища и религиозные празднества, были домашние рабы для личного ухода за ними и рабочие-рабы, приносившие им доход. Жизнь на Кноссе, залитом солнцем и опоясанном синим морем, могла почитаться безопасной, и порядок твердо установленным. В то время Египет, под властью своих полуварварских пастушеских царей, вероятно, считался страной упадка, и если кто-нибудь интересовался политикой, то, несомненно, мог заметить, как семитские племена, казалось, преуспевали повсюду: правили в Египте, господствовали в отдаленном Вавилоне, сооружали Ниневию на верховьях Тигра и доплывали на запад до Геркулесовых столпов (Гибралтарского пролива), основывая на этих далеких берегах свои колонии.

В Кноссе было, наверное, немало живых и любознательных умов, ибо позднее греки рассказывали легенды о некоем Дедале, искусном критском мастере, пытавшемся соорудить что-то вроде летательного аппарата, который, однако, потерпел крушение и упал в море.

Интересно отметить некоторые черты сходства и отличия между жизнью в Кноссе и нашей собственной. Для критского джентльмена около 2500 лет до Р. X. железо являлось редким металлом, который падал с неба и казался скорее интересным, чем полезным, ибо до тех пор было известно лишь метеоритное железо; люди еще не умели добывать его из руды. Сравните это с современным положением дел, в котором главную роль играет железо. Лошадь также показалась бы нашим критянам совершенно легендарным существом, чем-то вроде сверхосла, живущего в мрачных северных странах, далеко за Черным морем. Цивилизация ограничивалась для него преимущественно эгейской Грецией и Малой Азией, где лидийцы, карийцы и троянцы жили такой же жизнью и, вероятно, говорили на языке, подобном его собственному. Правда, в Испании и Северной Африке существовали еще поселения финикийцев, но это были слишком отдаленные страны для его воображения. Италия все еще оставалась безлюдной страной, покрытой лесами; смуглокожие этруски еще не перешли туда из Малой Азии. И вот однажды, быть может, этот критский джентльмен сошел вниз в гавань и увидел пленника, который привлек его внимание тем, что был очень белокур и имел голубые глаза. Быть может, наш критянин попытался даже заговорить с ним и получил ответ на непонятном языке. Это существо было привезено откуда-то из-за Черного моря и казалось совершенно темным дикарем, но в действительности это был представитель арийского племени, о расе и культуре которого нам скоро придется говорить, а странное тарабарское наречие, на котором он объяснялся, должно было впоследствии, дифференцировавшись, дать санскрит, персидский, греческий, латинский, немецкий, английский, русский и много других важнейших языков мира.

Таков был Кносс в эпоху своего процветания, образованный, предприимчивый, славный и счастливый. Около 1400 г. до Р. X. над его благосостоянием разразилось, быть может, совершенно внезапно, сильное бедствие. Дворец Миноса был разрушен, а развалины его так и остались навсегда невосстановленными и необитаемыми. Мы не знаем, как произошло это несчастье. Исследователи указывают на некоторые подробности, наводящие на мысль о беспорядочном грабеже и на следы огня. Кроме того, обнаружены следы разрушительного землетрясения. Быть может, одна природа разрушила Кносс, или же, быть может, греки закончили то, что начало землетрясение.

ГЛАВА 18. ЕГИПЕТ, ВАВИЛОН И АССИРИЯ

Египтяне никогда не подчинялись особенно охотно власти своих семитских пастушеских царей, и около 1600 г. до Р. X. сильное патриотическое движение изгнало этих чужестранцев. За этим последовала эпоха нового расцвета Египта, период, известный у египтологов под названием Нового царства. Египет, который не был тесно спаян до нашествия гиксосов, представлял собой теперь объединенную страну, а период порабощения и возмущения влил в египтян новый, полный воинственности дух. Фараоны, перейдя сами в наступление, превратились в завоевателей. У них появились теперь боевой конь и боевая колесница, которых ввели в Египте гиксо-сы. При Тутмосе III и Аменофисе III (Аменхотепе III) Египет распространил свое владычество в Азии до Евфрата.

Мы вступаем теперь в тысячелетие войн, ведшихся между некогда совершенно обособленными цивилизациями Месопотамии и Нила. Вначале успех был на стороне египтян. Великая династия, восемнадцатая, представителями которой были Тутмос III, два Аменофиса, III и IV, великая царица Хатшепсут, и девятнадцатая с Рамзесом II (в котором многие предполагают Моисеева фараона), правившим в течение 67 лет, подняли Египет на очень высокую ступень благосостояния. В промежутках для Египта наступали эпохи неудач, как, например, завоевание его сирийцами и, позднее, с юга — эфиопами. В Месопотамии властвовал Вавилон. Затем временно власть перешла к гетам и сирийцам из Дамаска. Одно время сирийцам удалось покорить Египет. Счастье ассирийцев в Ниневии сильно колебалось, иногда город оказывался в руках неприятеля, иногда же ассирийцы подчиняли себе Вавилон и нападали на Египет. Ограниченность места не позволяет нам останавливаться подробно на передвижениях армии египтян и различных семитских владык Малой Азии, Сирии и Месопотамии.

Египетская колесница времен Среднего царства

Теперь это были настоящие армии, снабженные большими отрядами боевых колесниц, ибо лошадь, все еще употребляемая только для войны и подвигов, распространилась к тому времени из Средней Азии и проникла в древние культуры.

Сквозь туман этих бесконечно далеких времен появляются и проходят великие завоеватели: Тушрата, царь Митанни, покоривший Ниневию, Тиглатпалассар I Ассирийский, завоевавший Вавилон. В конце концов Ассирия превратилась в величайшую военную державу того времени. Тиглатпалассар III завоевал Вавилон в 745 г. до Р. X. и основал, согласно исторической терминологии, Новое Ассирийское царство. Железо также успело уже проникнуть сюда, появившись с севера; хетты, предшественники армян, первые познакомились с ним и сообщили об его пользе ассирийцам, после чего ассирийский узурпатор Саргон II вооружил им свои войска. Ассирия сделалась первой державой, возвестившей миру доктрину крови и железа. Сын Саргона Сеннахериб повел войско к границам Египта и был разбит благодаря не столько военной силе, сколько чуме. Внук Сеннахе-риба, Ашурбанипал (известный также в истории под своим греческим именем Сарданапала), действительно завоевал Египет в 670 г. до Р. X., но Египет был тогда уже покорен эфиопами, и над ним царствовала эфиопская династия. Победа Сарданапала явилась для Египта просто заменой одного завоевателя другим.

Если бы мы имели ряд политических карт этого длинного исторического периода, длившегося десять веков, мы могли бы проследить за тем, как расширялся и сокращался Египет, подобно амебе под микроскопом; мы увидели бы эти различные семитские государства: вавилонян, ассирийцев, хеттов и сирийцев в непрестанном движении, то пожирающими, то снова изрыгающими друг друга. В западной части Малой Азии находились бы маленькие эгейские государства, как Лидия, столицей которой были Сарды, и Кария. Но после, приблизительно в 1200 г. до Р. X., на карте древнего мира появляется новая сеть имен с северо-востока и северо-запада. Это имена некоторых варварских племен, снабженных железным оружием, пользующихся колесницами, запряженными лошадьми. На северной границе они превращаются в истинное бедствие для эгейских и семитских государств. Эти варвары говорили на наречиях, которые, должно быть, раньше представляли из себя один язык — арийский.

Древнее Междуречье

С северо-востока, из-за Черного и Каспийского морей, надвигались мидяне и персы. В летописях того времени с ними нередко смешивают скифов и сарматов. С северо-востока или с северо-запада пришли армяне. С северо-запада, с морского водораздела, по Балканскому полуострову явились киммерийцы, фригийцы и эллинские племена, которых мы называем теперь греками. Эти арийцы, как западные, так и восточные, были грабителями и разбойниками, совершавшими набеги на города. Это были родственные и схожие между собой народы, грубые пастушеские племена, занимавшиеся набегами. На востоке они оставались всегда лишь пограничными разбойниками, но на западе они брали города и изгоняли цивилизованное эгейское население. Эгейские народы оказались настолько стесненными, что стали искать себе новых мест для поселений в странах, лежащих за пределами распространения арийцев. Некоторые из них пытались осесть в дельте Нила, но были оттеснены египтянами; некоторые, как, например, этруски, как кажется, отплыли из Малой Азии, чтобы основать государство в лесистой и пустынной Средней Италии; другие же построили себе города на юго-восточных берегах Средиземного моря и стали впоследствии тем народом, который известен в истории под именем филистимлян.

Об этих арийцах, так резко выступивших на арену античных цивилизаций, мы будем говорить полнее в следующей главе. Здесь мы просто отмечаем все эти передвижения и переселения в местностях, связанных с древней культурой, которые были вызваны волной постепенного беспрерывного движения вперед из северных лесов этих арийских варваров между 1600 и 600 гг. до Р. X.

В одной из следующих глав мы должны будем также коснуться истории маленького семитского племени, евреев, жившего на холмах за финикийским и филистимлянским берегом и начавшего приобретать значение в мире к концу этого периода. Они создали литературу, сыгравшую очень значительную роль в последующей истории человечества, — ряд книг: истории, поэмы, книги мудрости и пророчеств — иудейскую Библию!

В Месопотамии и Египте нашествие арийцев не вызвало существенных перемен раньше 600 г. до Р. X. Бегство эгейцев перед греками и даже разрушение Кносса должны были показаться еще очень отдаленной грозой как жителям Вавилона, так и египтянам. Династии появлялись и исчезали в этих государствах, колыбелях цивилизации, но общий характер человеческой жизни оставался все тот же, с медленно, век за веком возрастающей склонностью к утонченности и сложности. В Египте к существовавшим уже памятникам более древних времен — пирамиды к тому времени насчитывали уже три тысячи лет и осматривались посетителями совершенно так же, как теперь — были прибавлены новые прекрасные сооружения, особенно во время семнадцатой и девятнадцатой династий. Великолепные храмы Карнака и Луксора относятся к этому периоду. Все главные памятники Ниневии, огромные храмы, крылатые быки с человеческими головами, рельефные изображения царей, колесниц и охоты на львов были созданы в эти столетия между 1600 и 600 гг. до Р. X. К этому же времени главным образом относится и расцвет великолепия Вавилона.

Народные предания, деловые отчеты, сказки, стихотворения и частная корреспонденция как Месопотамии, так и Египта дошли до нас в изобилии. Мы знаем, что жизнь состоятельных и влиятельных людей в таких городах, как Вавилон и египетские Фивы, была уже почти столь же утонченной и роскошной, как и жизнь богатых и веселящихся людей нашего времени. Такие люди вели размеренную и церемонную жизнь в роскошных и роскошно обставленных и украшенных домах, носили богато украшенные одежды и изящные драгоценности. Они устраивали пиры и празднества, развлекались музыкой и танцами, обслуживались образцово вышколенными слугами, пользовались врачами и дантистами. Они не путешествовали слишком много и слишком далеко, но прогулки в лодках являлись обычным летним развлечением как на Ниле, так и на Евфрате. Вьючным животным был осел, лошадь все еще употреблялась лишь для военных колесниц во время торжественных церемоний. Мул продолжал оставаться новинкой, а верблюд хотя и был известен в Месопотамии, но все еще не появлялся в Египте. Железной утвари было мало, преобладающими металлами оставались медь и бронза. Тонкое полотно и бумажные ткани были распространены так же широко, как и шерстяные, но шелка люди не знали. Стекло было известно, и его умели отлично окрашивать, однако стеклянные вещи делались обыкновенно лишь очень небольших размеров. Чистого стекла не существовало, и оптическое употребление его было неизвестно. Люди имели золотые пломбы в зубах, но не носили еще очков на носу.

Странный контраст между жизнью старых Фив или Вавилона и жизнью современной представляло отсутствие чеканной монеты. Большая часть торговли все еще совершалась путем обмена, Вавилон в финансовом отношении далеко опередил Египет. Для обмена употреблялись золото и серебро, сохранявшиеся в слитках; однако и до начала чеканки монет существовали своего рода банкиры, которые отпечатывали свои имена и вес слитков на кусках драгоценного металла. Торговец или путешественник возил с собой драгоценные камни, которые он продавал для покрытия своих расходов. Большинство слуг и рабочих были рабами, труды которых оплачивались не деньгами, а натурой. С появлением денег рабство стало приходить в упадок.

Современный посетитель этих царственных городов не нашел бы там двух очень существенных предметов питания: в них не было ни кур, ни яиц. Французский повар обрел бы мало радостей в Вавилоне. Эти продукты появились откуда-то с востока приблизительно во время последнего Ассирийского царства.

Религия, как и все остальное, сделалась значительно утонченнее; так, например, человеческие жертвоприношения уже давно исчезли, место людей заступили животные или фигуры из теста. Но финикияне и в особенности граждане Карфагена, их самого большого поселения в Африке, впоследствии обвинялись в заклании человеческих существ. В прежние дни, когда умирал какой-нибудь великий вождь, на его могиле обычно приносили в жертву его жен и рабов и переламывали тут же копье и лук, чтобы ему не пришлось вступить в одиночестве и безоружному в мир духов. В Египте от этого жестокого обычая сохранилось трогательное обыкновение хоронить вместе с покойником маленькие модели его дома, лавки, слуг и скота, модели, дающие нам теперь живейшее представление о спокойной и культурной жизни этих древних народов 3000 и более лет тому назад.

Таков был древний мир до прихода арийцев из северных лесов и равнин. В Индии и Китае происходило параллельное развитие. В обширных долинах обеих этих стран вырастали города-государства смуглолицых людей, но в Индии они, по-видимому, не так быстро выдвигались или сливались, как города-государства Месопотамии или Египта. Они стояли ближе к уровню развития древнего Шумера или майянской цивилизации в Америке. Китайским ученым до сих пор еще приходится модернизировать историю своей страны и очищать ее от множества легендарных фактов. По всей вероятности, Китай в то время опережал Индию. Одновременно с семнадцатой династией в Египте в Китае правила династия Шан; это были жрецы-императоры, возвышавшиеся над разрозненными, подчиненными им царьками. Главная обязанность этих первых императоров заключалась в совершении обрядов жертвоприношения в известные времена года. До сих пор сохранились великолепные бронзовые сосуды времени Шан, их красота и работа убеждают нас в том, что созданию их предшествовало много веков цивилизации.

ГЛАВА 19. ПЕРВОБЫТНЫЕ АРИЙЦЫ

4000 лет тому назад, т. е. приблизительно около 2000 г. до Р. X., Центральная и Юго-Восточная Европа и Центральная Азия были, вероятно, теплее, влажнее и лесистее, чем теперь. В этих областях кочевали группы племен, в большинстве принадлежавших к белокурой и голубоглазой северной расе, настолько близкие по родству, что язык их от Рейна до Каспийского моря можно считать общим, лишь разделенным на отдельные наречия. Возможно, что в то время они еще не были очень многочисленны, и о существовании их вряд ли подозревали вавилоняне, которым Хаммурапи давал первые законы, и древний и культурный Египет, впервые вкушавший в те дни горечь чужеземного завоевания.

Этим северным людям предназначалось действительно сыграть выдающуюся роль в мировой истории. Это были жители пастбищ и тесных прогалин. Вначале у них не было лошадей, но зато был рогатый скот; при передвижениях они ставили свои палатки и остальную утварь на грубые телеги, запряженные быками, а на стоянках сооружали себе, должно быть, хижины из веток и глины. Они сжигали своих покойников, чем-нибудь отличившихся при жизни, вместо того, чтобы торжественно хоронить их, как делали это смуглокожие народы. Пепел своих великих вождей они собирали в урны и устраивали вокруг них большой круглый вал. Эти насыпи и есть те круглые курганы, которые встречаются во всей Северной Европе. Смуглые народы, их предшественники, не сжигали покойников, а хоронили их в сидячем положении в продолговатых насыпях — «длинных курганах».

Арийцы выращивали пшеницу, вспахивая землю при помощи быков, но не оседали при этом у своей пашни, а, собрав жатву, двигались дальше. У них имелась в обиходе бронза, а около 1500 г. до Р. X. появилось и железо. Быть может, они-то и открыли плавку его; приблизительно в то же время они познакомились с лошадью, которую вначале употребляли лишь для перевозки тяжестей. Их общественная жизнь не сосредоточивалась вокруг храма, как у более оседлых народов побережья Средиземного моря, их главари были больше вождями, чем жрецами. Их общественный строй носил скорее характер аристократический, чем теократический или монархический. Уже на очень ранней ступени среди них выделялись некоторые семьи как правящие и благородные.

Они были очень музыкальны и оживляли свои странствия пирами, на которых много пили, и где особые лица, так называемые барды, пели и рассказывали легенды. Письменности у них не существовало до тех пор, пока они не пришли в соприкосновение с цивилизацией, и сказания этих бардов составляли их живую литературу. Это использование размеренной речи в качестве развлечения много способствовало превращению ее в прекрасный, глубоко выразительный инструмент, и этому, должно быть, несомненно, отчасти приписано последующее преобладание языков, происшедших от арийского корня. Каждый арийский народ имел свою историю, кристаллизовавшуюся в сказаниях бардов, эпосе, сагах и ведах, как они различно назывались.

Общественная жизнь этих народов сосредоточивалась около хозяйств их вождей. Жилище вождя на местах, где они временно оседали, было часто очень обширным деревянным строением. Кроме того, у них были, несомненно, хижины для пастухов и отдаленные фермы, но для большинства арийцев этот дом являлся общим центром: все собирались там, чтобы пировать и слушать бардов или принимать участие в спорах и играх. Это жилище окружали навесы для коров. Вождь, его жена и прочие домочадцы спали на возвышении или на верхней галерее, простые же люди укладывались где попало, как это постоянно делается до сих пор в индусских хозяйствах. За исключением оружия, украшений и т. п. личных принадлежностей, в племени существовало имущество, на которое распространялся некоторый вид патриархального коммунизма. Вождь владел рогатым скотом и пастбищами, но должен был использовать их в интересах общины; леса и реки были общим достоянием.

Таков был образ жизни народа, усиливавшегося и размножавшегося на огромных пространствах Центральной Европы и западной Центральной Азии во время роста великих месопотамской и нильской цивилизаций, который мы застаем во втором тысячелетии до Р. X. повсеместно вытесняющим гелиолитические народы. Арийцы начали проникать во Францию, Британию и Испанию. Они продвигались к западу двумя волнами. Первые из этих народов, добравшиеся до Британии и Ирландии, были вооружены бронзовым оружием. Они вытеснили или покорили население, соорудившее огромные каменные памятники в Карнаке (Бретань), в Стоунхендже и Авбери (Англия). Они достигли также Ирландии. Эти люди называются гоиделическими кельтами. Вторая волна очень родственных им народов, быть может, смешанных с другими расовыми элементами, принесла с собой в Великобританию железо и известна под именем британских кельтов. От них ведет начало язык валлийцев.

Родственные кельтам народы устремились к югу Испании и пришли в соприкосновение не только с гелиолитическим народом басков, который занимал еще страну, но и с семитскими финикийскими колониями на морском берегу. Ряд племен, также находящихся в тесном родстве с ними, италийцы, прокладывали себе путь по все еще необитаемому и лесистому итальянскому полуострову. Они не всегда побеждали. В восьмом веке до Р. X. Рим появляется в истории в качестве торгового города на Тибре, населенного арийскими латинами, но находящегося под властью этрусских вельмож и царей.

На противоположной границе пространства, занятого арийцами, происходило подобное же передвижение к югу принадлежавших к этой расе племен. Арийские народы, говорившие на санскритском языке, спустились вниз через западные проходы в Северную Индию задолго до 1000 г. до Р. X. Там они вступили в контакт с первобытной дравидской цивилизацией смуглокожих и многому научились от нее. Другие арийские племена, по-видимому, распространились по горным массивам Центральной Азии далеко к востоку от теперешней границы расселения этих народов. В Восточном Туркестане до сих пор существуют остатки белокурых, голубоглазых северных племен, но теперь они говорят на монгольских языках.

Между Черным и Каспийским морями древние хетты были поглощены и арианизированы армянами за 1000 лет до Р. X., а ассирийцы и вавилоняне уже познакомились к тому времени на северо-восточных границах с новыми и грозными воинственными варварами, среди которых выделялись племена скифов, мидян и персов.

Однако первый тяжелый удар в сердце цивилизации древнего мира был нанесен арийскими племенами с Балканского полуострова. Эти племена начали двигаться к югу и расселяться в Малой Азии уже за много веков до 1000 г. до Р. X. Первой появилась группа племен, из которых самыми выдающимися были фригийцы, а затем последовательно эолийские, ионические и дорические греки. Около 1000 г. до Р. X. они смели всю древнюю эгейскую цивилизацию как на материке Греции, так и на большинстве греческих островов; города Микены и Тиринф были разрушены до основания, а Кносс почти забыт. Греки были знакомы с мореплаванием еще до 1000 г. до Р. X.; они осели на Крите и Родосе и стали основывать колонии в Сицилии и на юге Италии по образцу финикийских торговых факторий, разбросанных вдоль берегов Средиземного моря.

Итак, в то время, как Тиглатпалассар III, Саргон II и Сарданапал правили в Ассирии и сражались с Вавилоном, Сирией и Египтом, арийские народы перенимали древнюю культуру и применяли ее для собственных нужд в Италии, Греции и Северной Персии.

Предметом истории от IX века до Р. X. на протяжении шести последующих веков является повествование о том, как эти арийские народы становились все могущественнее и предприимчивее и как, в конце концов, они покорили весь старый мир, семитский, эгейский и египетский. С внешней стороны арийские народы были полными победителями, но борьба между арийской, семитской и египетской идеологиями и методами длилась еще долго после того, как власть перешла в руки арийцев. Это воистину борьба, которая проходит через всю остальную историю и, в некотором отношении, все еще продолжается в наше время.

ГЛАВА 20. ПОСЛЕДНЕЕ ВАВИЛОНСКОЕ ЦАРСТВО И ИМПЕРИЯ ДАРИЯ ПЕРВОГО

Мы уже говорили о том, как Ассирия превратилась при Тиглатпалассаре III и узурпаторе Саргоне II в великую военную державу. Имя Саргон не было настоящим именем этого человека; он принял его, чтобы польстить завоеванным вавилонянам, напоминая им о древнем основателе аккадийского владычества Саргоне I, жившем за две тысячи лет до него. Вавилон, хотя и покоренный, был более населенным и значительным городом, чем Ниневия; с его великим божеством Ваал-Мардуком, его купцами и жрецами следовало обращаться почтительно. В Месопотамии в VIII веке до Р. X. мы уже далеко оставили позади те варварские дни, когда завоевание города было равносильно разграблению и избиению жителей. Завоеватели старались успокоить завоеванных и снискать их расположение. Новое ассирийское царство держалось еще полтора века после Саргона и, как мы уже указывали, при Ашурбанипале (Сарданапале) покорило, наконец, Нижний Египет.

Изображение Дария I на древнегреческой вазе

Но могущество и единство Ассирии быстро пришло в упадок. Египет мощным усилием сбросил чужестранцев во время фараона Псамметиха I и при Нехо II начал завоевательную войну в Сирии. В это время Ассирия сражалась с более близким врагом и могла оказать египтянам лишь слабое сопротивление. Семитский народ из Юго-Восточной Месопотамии, халдеи, объединился против Ниневии с арийскими мидянами и персами с северо-запада и в 606 г. до Р. X. — ибо теперь мы приближаемся к точной хронологии — взял этот город.

Произошло разделение Ассирийского царства. На севере основали свое царство мидяне под властью Киаксара; оно включало Ниневию, и столицей его была Экбатана. К востоку оно простиралось до границ Индии. К югу от него внутри большой дуги находилось новое халдейское царство, известное под названием Второго Вавилонского царства, которое достигло очень высокой степени благосостояния и богатства в правление Навуходоносора Великого. Наступали последние дни величия Вавилона, дни наибольшего его могущества. Некоторое время оба царства сохраняли мирные отношения, и дочь Навуходоносора вышла замуж за Киаксара.

В это время Нехо II продолжал одерживать свои легкие победы в Сирии. Он разбил и умертвил в битве при Ме-гидо в 608 г. до Р. X. Иосию, царя Иудеи, маленькой страны, о которой нам вскоре придется говорить подробнее, и устремился к Евфрату, но там он нашел, вместо пришедшей в упадок Ниневии, возрождающийся Вавилон. Халдейцы оказали египтянам очень энергичное сопротивление. Нехо был разбит и прогнан обратно в Египет, а граница Вавилона продвинулась дальше до старинных пределов Египта.

От 606 до 539 г. до Р. X. благоденствие Вавилонского царства было прочно. Оно длилось лишь до тех пор, покуда оно поддерживало мирные отношения с более суровым и сильным царством мидян на севере. И в течение этих 67 лет в древнем городе не только кипела жизнь, но и процветала наука.

Даже при ассирийских монархах, а особенно при Сарда-напале, Вавилон являлся ареной оживленной умственной деятельности. Сарданапал, несмотря на свое ассирийское происхождение, совершенно вавилонизировался. Он собрал библиотеку, библиотеку не из бумаги, а из глиняных таблиц, которые употреблялись в Месопотамии с древнейших шумерских времен. Его коллекция была найдена при раскопках и представляет, пожалуй, самое ценное собрание исторического материала в мире. Последний представитель халдейской линии вавилонских монархов, Набонид, обладал еще более тонким литературным вкусом. Он поощрял изучение истории страны, и как только его ученым удавалось установить какую-нибудь дату, относящуюся к Саргону I, он тотчас же увековечивал ее надписями. Но в государстве его начинали появляться признаки несогласия, и он, стремясь централизовать его, перенес известное количество местных богов в Вавилон. Это средство было в позднейшие времена с большим успехом применено римлянами, но в Вавилоне оно вызвало ревность могущественных жрецов Ваал-Мардука, верховного божества вавилонян. Жрецы стали подумывать о том, чтобы подыскать Набониду преемника, и нашли такового в лице Кира Персидского, правителя соседнего царства мидян. Кир к тому времени успел уже прославиться победой над Крезом, богатым царем Лидии на востоке Малой Азии. Он подошел к Вавилону, под стенами которого произошло сражение, и ворота города открылись ему (538 г. до Р. X.). Его войска вступили в город без боя. Наследник Набонида Бель-Зацар (Валтасар) пировал, рассказывает Библия, когда появилась огненная рука, начертавшая на стене эти таинственные слова: «Мене, текел, фарес».

Эта надпись была истолкована пророком Даниилом, которому Бель-Зацар приказал разъяснить загадку, следующим образом: «Бог отметил твое царство и закончил его; ты взвешен на весах и найден слишком легким, и твое царство передается мидянам и персам». Быть может, жрецы Ваал-Мардука кое-что знали об этой надписи на стене.

Бель-Зацар был убит в ту же ночь, говорит Библия, Набонид взят в плен, а занятое города произошло так спокойно, что службы Ваал-Мардуку продолжались без перерыва. Так произошло соединение Индийского и Вавилонского царств. Камбиз, сын Кира, покорил Египет. Он сошел с ума, был случайно убит, и вскоре его место занял Дарий Индийский, Дарий I, сын Гистаспа, одного из главных советников Кира.

Персидское царство Дария I, первое из новых арийских царств, основанное на обломках старой цивилизации, было самой большой державой, какую когда-либо видел мир. Оно включало всю Малую Азию и Сирию, все старое Ассирийское и Вавилонское царство, Египет, Кавказ, и области Каспийского моря, Индию и Персию и простиралось до Инда. Существование такого государства стало возможным только благодаря тому, что теперь уже были распространены лошади, конница, колесницы и проложены дороги. До того времени осел, бык и верблюд для пустыни представляли собой самые быстрые способы передвижения. Для того, чтобы управлять своим новым царством, персидские владыки проложили обширную сеть дорог, и почтовые лошади были всегда наготове для царского посланца или путешественника с официальным пропуском. Чеканная монета начинала входить в употребление, что значительно облегчало торговлю и сношения. Но не Вавилон был столицей этого обширного царства. Жрецы Ваал-Мардука своим предательством ничего не выиграли. В дальнейшем Вавилон, хотя и оставался значительным городом, но все же приходил понемногу в упадок, и великими центрами новой державы сделались Персеполис, Сузы и Экбатана. Столицей были Сузы. Ниневия была уже заброшена и превращалась в развалины.

ГЛАВА 21. ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ИУДЕЕВ

Теперь мы можем остановиться на евреях, семитском народе, замечательном не столько своей ролью в древности, сколько влиянием на дальнейшую историю мира. Они осели в Иудее задолго до 1000 г. до Р. X., и их столицей после этого сделался Иерусалим. Их история переплетается с историей больших царств, окружавших их, — Египта на юге и сменявшихся царств Сирии, Ассирии и Вавилона на севере. Страна их лежала на большой дороге, ведшей из этих государств в Египет.

Своим значением в мире они обязаны созданию письменной литературы, мировой истории, сборника законов, хроник, псалмов, книг мудрости, стихотворений, легенд и политических суждений, которые составили в общем то, что христиане называют Ветхим Заветом, еврейскую Библию. Эта литература появляется в истории в IV или V веке до Р. X.

По всей вероятности, эти произведения были впервые собраны вместе в Вавилоне. Мы уже говорили о том, что фараон Нехо II напал на ассирийское царство в то время, когда Ассирия боролась за существование против мидян, персов и халдеев. Иосия, царь Иудеи, оказал ему сопротивление и был разбит и умерщевлен при Мегидо (608 до Р. X.). Иудея сделалась данницей Египта, и, когда Навуходоносор Великий, новый халдейский царь в Вавилоне, отогнал Нехо обратно в Египет, он сделал попытку подчинить себе и Иудею, сажая на трон в Иерусалиме своих ставленников. Опыт не удался, народ перебил вавилонских чиновников, и Навуходоносор решил сломить окончательно это маленькое государство, которое давно подстрекало Египет против северной державы. Иерусалим был разграблен и сожжен, а оставшийся народ уведен в плен в Вавилон.

Там он и оставался до тех пор, пока Кир не взял Вавилон (538 г. до Р. X.). Он собрал евреев и отослал их обратно, чтобы они восстановили свою страну и возвели снова стены и храм Иерусалима.

До этого времени иудеи, по-видимому, не были особенно цивилизованным и спаянным народом. Вероятно, лишь немногие из них умели читать и писать. В их собственной истории ни разу не встречается указаний на то, чтобы читались хотя бы самые ранние книги Библии, первое упоминание о книге мы находим во времена Иосии. Вавилонское пленение цивилизовало и объединило иудеев. Они вернулись хорошо знакомыми со своей литературой, глубоко сознательным и понимающим политику народом.

Их Библия в то время, как кажется, состояла только из Пятикнижия, т. е. первых пяти книг Ветхого Завета, в том виде, как мы их знаем. Вдобавок в качестве отдельных книг у них было много других произведений, как, например: хроники, псалмы и изречения, которые с тех пор слились с Пятикнижием и составили современную еврейскую Библию.

Рассказы о сотворении мира, об Адаме и Еве, о потопе, которыми начинается Библия, развиваются строго параллельно с соответственно существовавшими в Вавилоне легендами; они, по-видимому, принадлежали к верованиям, общим для всех семитских народов. Шумеры и вавилоняне имеют предания, аналогичные истории Моисея и Самсона. Но, начиная с истории Авраама, мы имеем нечто, составляющее исключительную принадлежность иудейского народа.

Авраам мог жить во времена Хаммурапи в Вавилоне. Это был патриархальный семит-кочевник. Читатель должен обратиться к Книге Бытия, чтобы ознакомиться с историей его странствований, с историей его сыновей и внуков и с тем, как они сделались пленниками в египетской стране. Он странствовал по земле Ханаанской, и бог Авраама, говорит библейская история, обещал эту обетованную страну цветущих городов ему и его детям. После долгого пребывания в Египте и пятидесяти лет странствий по пустыне под предводительством Моисея, потомство Авраама, выросшее в разделенный на двенадцать колен народ, завладело страной Ханаанской от Аравийской пустыни на восток. Это могло произойти в промежуток между 1600 и 1300 г. до Р. X. У нас не сохранилось никаких египетских записей того времени ни о Моисее, ни о Ханаане, которые могли бы вывести историка из затруднения. Но евреям, во всяком случае, не удалось завоевать ничего, кроме холмистых окраин земли обетованной. Берег был теперь в руках не хананеян, а новых пришельцев, эгейских народов, филистимлян, и их города Газа, Гат, Ад од, Аскалон и Иоппия (Яффа) успешно отражали нападения иудеев. В течение многих поколений потомство Авраама оставалось незаметным народом, населявшим холмистые окраины страны, занятым постоянной распрей с филистимянами и родственными им племенами: моавитянами, мадианитянами и т. п. Читатель найдет в Книге Судей воспоминание об их борьбе, о бедствиях в течение этого периода, ибо это произведение в основном является чистосердечным повествованием о бедствиях и ошибках.

Большую часть этого периода иудеи управлялись, поскольку у них вообще не было правительства, священниками-судьями, избираемыми старейшими из народа, но, в конце концов, к 1000 г. до Р. X., они избрали себе царя Саула, который должен был вести их в битву. Но предводительство Саула не являлось большим улучшением по сравнению с предводительством судей; он погиб под фадом филистимлянских стрел в битве при горе Гелвуе, и его вооружение было перенесено в храм Венеры Филистимлянской, а тело прибито к стене Вифсавии.

Царь Соломон (фрагмент гравюры Г. Доре)

Его преемник Давид был более счастливым и более искусным политиком. С Давидом начался единственный период благосостояния, какой когда-либо знали евреи. Оно основывалось на тесном союзе с финикийским городом Тиром, царь которого Хирам, был, по-видимому, человеком большого ума и предприимчивости. Он хотел обеспечить себе торговый путь к Красному морю через холмистую страну евреев.

Обычно финикийская торговля направлялась к Красному морю через Египет, но в то время последний находился в состоянии глубокой разрухи; для финикийской торговли могли возникнуть другие препятствия в этом направлении, и Хирам стремился какой угодно ценой установить близкие отношения с Давидом и его сыном и преемником Соломоном. Под покровительством Хирама были возведены стены, дворец и храм Иерусалима, но зато Хирам, в свою очередь, строил и спускал в Красное море корабли. Через Иерусалим на север и юг шла очень значительная торговля. И Соломон достиг благосостояния и пышности, небывалых в истории его народа, он даже получил в жены дочь фараона.

Но необходимо сохранять в уме представление о соотношениях вещей. В самом расцвете своей славы Соломон был все же только маленьким зависимым царьком в маленьком городе. Его могущество было так непрочно, что приблизительно через пять лет после его смерти Шишак, первый фараон двадцать второй династии, взял Иерусалим и разграбил большую часть его ценностей. Повествование о пышности Соломона, которое содержат Книги Царств и Чисел, у многих критиков вызывает сомнения. Последние утверждают, что оно было дополнено и преувеличено патриотическим тщеславием позднейших писателей.

Но и библейский рассказ при внимательном изучении окажется далеко не таким ошеломляющим, как при первом чтении. Храм Соломона, если воспроизвести его размеры, поместился бы в маленькой пригородной церкви; тысяча четыреста колесниц Соломона перестают производить на нас впечатление, когда мы узнаем из ассирийского памятника, что его преемник Ахав послал две тысячи их в ассирийскую армию. Из библейского рассказа также совершенно ясно вытекает, что Соломон из тщеславия поддерживал такую роскошь и обременял свой народ налогами и работой. После его смерти северная часть его царства откололась от Иерусалима и превратилась в независимое царство Израильское. Иерусалим остался столицей Иудеи.

Благоденствие иудейского народа было кратковременным. Хирам умер, и Тир перестал поддерживать Иерусалим. Снова усилился Египет. История царей израильских и иудейских превратилась в историю двух маленьких государств, расположенных между сначала Сирией, потом Ассирией, и наконец Вавилоном на севере и Египтом на юге. Это повесть о бедствиях и избавлениях, которые только отсрочивали бедствия. Это повесть о варварских царях, правивших варварским народом. В 721 г. до Р. X. Израильское царство было порабощено ассирийцами, и его народ, уведенный ими в плен, совершенно погиб для истории. Иудея продолжала бороться до 604 г. до Р. X., когда, как мы уже сказали, она разделила судьбу Израиля. Некоторые подробности библейского рассказа об истории еврейского народа, начиная от времени судей и позднее, не исключают несколько критического отношения к ним, но, в общем, это очевидно правдивая история, которая совпадает со всем, что нам стало известным благодаря раскопкам, произведенным в Египте, Ассирии и Вавилоне в течение последнего столетия.

В Вавилоне еврейский народ собрал воедино свою историю и создал свои предания. Народ, вернувшийся в Иерусалим по приказанию Кира, значительно отличался по духу и знаниям от того, который был уведен в плен. Они познали культуру. В образовании своеобразного характера иудеев значительная роль выпала на долю некоторых людей, новых людей, пророков, на которых должны мы направить теперь наше внимание. Эти пророки указывают на появление новых замечательных сил в беспрерывном развитии человеческого общества.

ГЛАВА 22. СВЯЩЕННИКИ И ПРОРОКИ В ИУДЕЕ

Падение Ассирии и Вавилона было только первым из ряда бедствий, которым предстояло обрушиться на семитские народы. В VII веке до Р. X. казалось, что весь цивилизованный мир перейдет под власть семитских властителей. Они правили великим Ассирийским царством и покорили Египет. Ассирия, Вавилон и Сирия были семитскими странами, и население их говорило на языках, очень схожих друг с другом. Мировая торговля была в руках семитов. Тир и Сидон, великие города финикийского побережья, основали колонии в Испании, Сицилии и Африке, в конце концов затмившие их самих. Население Карфагена, основанного до 800 г. до Р. X., превышало миллион жителей. Одно время это был самый большой город в мире. Его корабли доплывали до Британии и выходили в Атлантический океан. Возможно, что им была известна Мадейра. Мы уже говорили о том, как Хирам оказывал содействие Соломону, чтобы иметь возможность строить корабли на Красном море для поддержания торговли с Аравией и, быть может, с Индией. Во времена фараона Нехо финикийская экспедиция объехала вокруг всей Африки.

В то время арийские народы все еще оставались варварами. Только греки начинали создавать новую цивилизацию на развалинах той, которую они уничтожили. В Центральной Азии мидяне становились «грозными», как называет их одна ассирийская летопись. В 800 г. до Р. X. никто не мог бы предсказать, что до наступления III века до Р. X. все следы семитского владычества будут сметены говорящими на арийском языке завоевателями, что повсюду семиты будут обращены в подданных или данников или же совершенно рассеяны. Повсюду, за исключением, однако, северных пустынь Аравии, где бедуины твердо продолжали держаться кочевого образа жизни, прежнего образа жизни семитов, который они вели до того, как Саргон I и его аккадийцы завоевали Шумер. Аравийские бедуины так никогда и не подчинились арийским господам.

Из всех этих цивилизованных семитов, которые были побеждены и разбиты в течение этих пяти чреватых событиями веков, только один народ продолжал сохранять свое единство и держаться своих древних традиций — и это был маленький народ иудеев, отосланных Киром Персидским обратно на родину отстраивать свой город Иерусалим. Они были способны на это, потому что в Вавилоне они собрали воедино свою литературу, свою Библию. Не столько евреи создали Библию, сколько Библия создала их. Она была проникнута некоторыми мыслями, отличавшимися от мыслей других народов, очень возбуждающими и ободряющими мыслями, за которые им предстояло цепляться в течение двадцати пяти веков страданий, скитаний и угнетения.

Главное из этих представлений иудеев заключалось в том, что их бог, невидимый и далекий бог, пребывающий в нерукотворном храме, — праведный бог, единый для всего мира. Все другие народы имели богов национальных, воплощенных в изображениях, живущих в храмах. Если изображение уничтожалось, а храм разрушался, то и бог этот тотчас же умирал. Но бог иудеев заключал в себе совершенно новое представление о божестве в небесах, парящем высоко над священниками и жертвами. И этот бог Авраама, как верили евреи, избрал их своим возлюбленным народом, чтобы восстановить Иерусалим и превратить его в столицу правды для всего мира. Народ был экзальтирован сознанием своего коллективного предназначения. Этой верой были проникнуты все иудеи, когда вернулись в Иерусалим после вавилонского пленения.

Может ли после этого показаться чудом, что в дни поражений и угнетения многие вавилоняне, сирийцы и прочие, а позднее и многие финикийцы, говорившие в действительности на одном и том же с евреями языке и имевшие бесконечное количество общих обычаев, привычек, вкусов и преданий, проникались этим вдохновляющим культом и стремились разделить его благодать и чаяния? После падения Тира, Сидона, Карфагена и испанских финикийских городов, финикийцы внезапно исчезают с исторической сцены и столь же внезапно мы находим не только в Иерусалиме, но и в Испании, Африке, Египте, Аравии, на Востоке — всюду, где только высаживались финикийцы, — еврейские общины. Их всех объединяли Библия и чтение Библии. Иерусалим с самого начала являлся для них столицей лишь номинально. Настоящей столицей их была эта книга книг. Это совершенно новое явление в истории, семена которого, однако, были посеяны задолго до того, а именно — когда шумеры и египтяне начали превращать свои иероглифы в письмо. Евреи были новым явлением — народом без царя и без храма (ибо, как мы увидим, Иерусалим был разрушен в 70 г. до Р. X.), связанным и спаянным из разнородных элементов лишь силой написанного слова.

И это духовное сплочение евреев не было ни преднамеренно вызвано, ни предусмотрено заранее, ни создано жрецами или государственными людьми. Не только новый вид общины, но и новый тип людей появляется в истории с увеличением значения еврейского народа. Во времена Соломона евреи, казалось, превратились в маленький народ, похожий на всякий другой маленький народ того времени, группировавшийся вокруг дворца и храма, управляемый мудростью жрецов и руководимый честолюбием царя. Но новый тип людей, пророки, уже появился.

По мере того, как умножаются бедствия расколовшихся евреев, значение этих пророков возрастает.

Кто были эти пророки? Это были люди самого разнообразного происхождения. Пророк Иезекииль происходил из жреческой касты, а пророк Амос носил пастушеский плащ из козлиных шкур, но все они имели нечто общее, а именно — то, что были верны лишь одному богу истины и обращались непосредственно к народу. Они являлись без разрешения или посвящения. «Теперь слово божье сошло на меня», — такова была формула. Они были деятельными политиками, настраивали народ против Египта, этого «сломанного тростника», или против Ассирии и Вавилона. Они об-дичали нерадивость жреческого сословия или гнусные грехи царя. Некоторые из них сосредоточивали свое внимание на том, что мы теперь назвали бы «социальными реформами». Богатые «грызли лицо бедных», роскошествовавшие истребляли хлеб детей, состоятельные люди сближались с чужестранцами и перенимали у них любовь к пышности и пороки. И все это было ненавистно Иегове, богу Авраама, который не замедлит наказать свою страну.

Эти громовые обличения записывались, сохранялись и изучались. Они следовали за евреями повсюду, куда те отправлялись, и везде, где они появлялись, распространялся новый религиозный дух. Они поставили обыкновенного человека, помимо священника и храма, помимо двора и царя, прямо перед лицом истинного владыки. В этом их главное значение в истории человечества. В великих изречениях Исайи пророческий голос возвышается до степени ослепительного предвидения и предсказывает, что Вселенная объединится и будет процветать в мире под властью единого Бога. В этом сходятся все еврейские пророчества.

Не все пророки говорили таким образом, и вдумчивый читатель их произведений найдет там много ненависти, много предрассудков. Тем не менее, именно иудейские пророки периода вавилонского пленения указывают на появление новой силы — силы индивидуального нравственного обращения, обращения к свободной совести человечества, против фетишизма, жертвоприношений и рабского преклонения, которые до тех пор связывали нашу расу.

ГЛАВА 23. ГРЕКИ

Но вот, после царства Соломона (который царствовал, вероятно, около 960 г. до Р. X.), в то время, как разделенные царства Иудейское и Израильское претерпевали разрушение и выселение, а евреи вырабатывали в вавилонском плену свои традиции, возникло новое явление, имевшее огромное влияние на человеческий разум, — возникли предания греков. В то время, как иудейские пророки вырабатывали новое сознание непосредственной нравственной ответственности народа перед вечным и единым для всех богом истины, греческие философы воспитывали человеческий ум в новом духе, духе умственной отваги.

Греческие племена, как мы уже говорили, были ветвью от общего арийского ствола. Они появились в эгейских городах и на островах за несколько веков до 1000 г. до Р. X. Они, вероятно, уже стали продвигаться к югу еще до того времени, как фараон Тутмос начал впервые охотиться на слонов за завоеванным им Евфратом. Ибо в те дни в Месопотамии существовали слоны, а в Греции львы.

Возможно, что Кносс был сожжен во время набега греческих племен, однако каких-либо преданий об этой победе у греков не существует, хотя имеются рассказы о Миносе, об его дворце (Лабиринте) и об искусстве критских мастеров.

У греков, как и у большинства арийцев, были певцы и сказители, чье творчество являлось важным связующим в общественном отношении звеном; путем устной передачи от одного к другому они сохранили, начиная с древних варварских времен, два больших эпоса: «Илиаду», повествовавшую о том, как союзные греческие племена осаждали, взяли и разграбили город Трою в Малой Азии, и, кроме того, «Одиссею», представлявшую собой длинный рассказ о ряде приключений мудрого вождя Одиссея при возвращении его из-под Трои на свой остров. Эти эпосы были записаны около VIII или VII века до Р. X., когда греки переняли употребление алфавита от своих более цивилизованных соседей, но предполагают, что они существовали многим ранее. Прежде они приписывались одному слепому певцу Гомеру, причем думали, что он сочинил их так же, как Мильтон сочинил свой «Потерянный рай». Существовал ли действительно такой поэт, сочинил ли он или только записал и обработал эти эпосы и т. п.? Эти вопросы являются любимым предметом для споров ученых. Но не следует углубляться здесь в эти споры. С нашей точки зрения, единственным достойным внимания фактом является то, что греки уже имели эпос в VIII веке до Р. X., и что последний являлся общим достоянием и связующим звеном между различными их племенами, развивая в них сознание своего единства. В противоположность остальным варварам, греки представляли собой группу родственных племен, связанных общим разговорным, а позднее и литературным языком и разделявших общие идеалы мужества и традиции поведения.

Иллюстрация к «Илиаде» (с гравюры Т. Пироли)

Упомянутые эпические поэмы изображают нам греков варварским народом, не знавшим железа, не имевшим письменности и все еще не жившим в городах. Вначале они, вероятно, жили в открытых поселениях, состоявших из хижин, расположенных вокруг дворов вождей, за пределами развалин разрушенных ими эгейских городов. Затем они начинают обносить стеной свои поселения и заимствуют у покоренных ими народов понятие о храме. Мы говорили уже, что города первобытных цивилизаций обычно возникали вокруг алтарей каких-нибудь племенных богов и что стены добавлялись впоследствии. В городах греков стены предшествовали храму. Греки начали торговать и основывать колонии. К VII веку до Р. X. в долинах и на островах Греции возник ряд городов, не помнивших об эгейских городах и о цивилизации, предшествовавшей им. Главнейшими из них были Афины, Спарта, Коринф, Фивы, Самос, Милет. Греческие поселения существовали уже и на берегах Черного моря, и в Италии, и в Сицилии. Каблук и носок италийского сапога носили название Великой Греции. Марсель был греческим городом, основанным на месте более древней финикийской колонии.

Герои Троянской войны

Страны, расположенные на обширных равнинах или обладающие в качестве пути сообщения какой-нибудь большой рекой, вроде Евфрата или Нила, обычно стремятся к слиянию под чьей-нибудь общей властью. Города Египта и Шумер, например, слились воедино под одной и той же властью и образовали общую правительственную систему. Греки же, расселенные по островам и горным долинам (ибо как Греция, так и Великая Греция очень гористы), были отрезаны друг от друга, поэтому среди них преобладала совершенно противоположная тенденция. Когда греки появляются в истории, они уже разделяются на множество маленьких государств, не проявлявших сначала никаких признаков единения. Они отличались даже по расе. Некоторые из этих государств были населены, главным образом, представителями того или иного греческого племени — ионического, дорического или эолийского; другие имели смешанное население, состоявшее из греков и потомков догрече-ских средиземноморских народов; наконец, в третьих граждане были из чистокровных, свободных греков, правивших порабощенным, покоренным населением, как, например, илотами в Спарте. В некоторых из этих государств старинные выдающиеся арийские семьи образовали сплоченную аристократию; в некоторых существовал демократическое правление для всех граждан-арийцев; в некоторых же мы находим выборных или даже наследственных царей, в других узурпаторов и тиранов.

Те же географические условия, которые препятствовали слиянию греческих государств и установлению в них единообразия, не позволяли им увеличиваться в размере. Самые большие греческие государства уступали по размерам многим английским графствам и сомнительно, превышало ли когда-нибудь население какого-либо из их городов треть миллиона. Лишь в немногих население достигало пятидесяти тысяч. Существовали союзы, вызванные общностью интересов, но слияния не было. Города заключали между собою союзы и лиги по мере развития торговли, а маленькие государства становились под покровительство больших государств. Тем не менее, Грецию все же объединяла известная общность переживаний, вызванная двумя обстоятельствами — существованием эпоса и обычаем принимать каждые четыре года участие в атлетических состязаниях в Олимпии. Это не устраняло войн и междоусобиц, но смягчало до известной степени жестокость борьбы между государствами, а условия перемирия охраняли всех лиц, отправлявшихся на игры и возвращавшихся с них.

С течением времени сознание общего происхождения развивалось, и число государств, принимавших участие в играх, увеличивалось до тех пор, Пока, наконец, к участию в них стали допускаться не только греки, но и жители близкородственных им стран: Эпира и Македонии. В VII и VI веках до Р. X. греческие города начали приобретать все большее и большее значение и расширять торговлю, а уровень их культуры также непрерывно возрастал. Их общественная жизнь отличалась от жизни эгейских цивилизаций и государств речных долин многими любопытными подробностями. У них были великолепные храмы, но жречество не представляло собой такой мощной, основанной на традициях касты, как в городах более древнего мира; жрецы у греков не являлись хранителями всех знании, средоточием всякой мысли. У этого народа были вожди и благородные семьи, но не было монарха-полубога, окруженного тщательно организованным двором. Государственное их устройство было скорее аристократическим, под руководством могущественных семейств, причем все эти рода, отстаивая друг у друга влияние, не давали никому занять преобладающее место. Даже так называемая «демократия» греков была, по существу, аристократична. В демократии каждый гражданин принимал участие в общественных делах и присутствовал на собраниях, но «не всякий был гражданином». Греческая демократия не походила на наши, в которых каждый имеет право голоса. Большинство греческих демократических республик насчитывало несколько сот или несколько тысяч граждан и много тысяч рабов, вольноотпущенников и т. п., не принимавших участия в общественных делах. Обычно в Греции управление сосредоточивалось в руках кучки зажиточных людей. Как цари, так и тираны были просто людьми, выдвинувшимися среди прочих или же узурпировавшими власть, Это не были полубоги, сверхлюди, как фараоны, миносы или монархи Месопотамии. Таким образом, как мысль, так и правительство у греков пользовались свободой, подобной которой они не знали во времена более древних культур. Греки внесли в свои города-государства индивидуализм, личную инициативу, выработанную кочевой жизнью на северных пастбищах. Это были первые республиканцы, сыгравшие в истории значительную роль.

И мы замечаем, что по мере того, как они выходят из условий варварства и постоянных сражений, в их умственной деятельности начинает проявляться новая черта. Мы видим у них людей, которые, не будучи жрецами, ищут и собирают знания и углубляются в тайну жизни и существования, т. е. предаются тому, что составляло до сих пор возвышенную привилегию жречества и высокомерное развлечение царей. Мы находим уже в VI веке до Р. X., быть может, в то время, когда Исайя все еще пророчествовал в Вавилоне, таких людей, как Фалеса, Анаксимандра Милетского и Гераклита Эфесского, бывших, как мы теперь сказали бы, независимыми джентльменами, посвящавшими свои умственные силы тщательному изучению мира, в котором мы живем, вопросу о том, какова была его истинная природа, когда он был создан, какова может быть его дальнейшая участь, и отвергавшими всякие традиционные и уклончивые ответы. Об этом стремлении греков проникнуть в тайны Вселенной нам придется подробнее говорить в этом повествовании несколько позднее. Эти греческие исследователи, которые начинают выделяться в VI веке до Р. X., являются первыми философами, первыми «любителями мудрости» в мире.

Здесь должно быть отмечено великое значение VI века в истории человечества. Ибо в это время, кроме этих греческих философов, стремившихся составить себе ясное представление о Вселенной и о месте, занимаемом в ней человеком, и Исайи, доведшего до высшего предела иудейские пророчества, в Индии, как мы скажем позднее, учил Гаутама Будда, а в Китае — Конфуций и Лао-цзы. От Афин до Тихого океана пробуждалось человеческое сознание и началось брожение умов.

ГЛАВА 24. ГРЕКО-ПЕРСИДСКИЕ ВОЙНЫ

В то время, как греки в городах Греции, Южной Италии и Малой Азии предавались свободной умственной работе, а в Вавилоне и Иерусалиме последние из иудейских пророков выковывали для человечества свободную совесть, два отважных арийских народа, мидяне и персы, овладевшие культурными странами древнего мира, создавали великую державу, царство персидское, превосходившее по размерам какое бы то ни было царство, существовавшее до сих пор. При Кире Вавилон и богатая и древняя культурная Лидия были присоединены к персидскому царству; финикийские города на востоке и все греческие города в Малой Азии были обращены в данников. Камбиз покорил Египет, а Дарий I, мидянин, третий из персидских правителей (521 до Р. X.), явился монархом, как тогда казалось, целого мира. Его посланцы разъезжали, передавая приказы, от Дарданелл до Инда и от Верхнего Египта до Центральной Азии.

Правда, европейские греки, Италия, Карфаген, Сицилия и испанские финикийские поселения не находились под сенью персидской державы, но они относились к ней с почтением, и единственными народами, доставлявшими персам серьезные беспокойства, были так называемые скифы, народ, родственный северной расе, совершавший набеги на северные и северо-восточные границы Персии из Южной России и Центральной Азии.

Само собой разумеется, что население этой великой персидской державы не состояло сплошь из персов. Персы составляли лишь незначительное господствующее меньшинство в этом огромном царстве. Остальная часть населения оставалась тем же, чем была с незапамятных времен до прихода персов, с той лишь разницей, что персидский язык сделался административным. Торговля и финансы также остались главным образом семитскими. Тир и Сидон были по-прежнему огромными портами на Средиземном море, и на морях плавали семитские корабли. Но многие из этих семитов-купцов и деловых людей, переезжая с места на место, уже находили близкую и понятную им, общую для всех семитов историю в еврейских преданиях и еврейской литературе. Новым элементом, быстро увеличивавшимся в этом царстве, был элемент греческий. Греки становились серьезными соперниками семитов на море, а их независимый и мощный ум делал их полезными и беспристрастными чиновниками.

Во вторжении Дария I в Европу виноваты скифы. Он хотел достигнуть Южной России, гнезда скифских наездников. Он перешел с большой армией через Босфор, направился через Болгарию к Дунаю, переправился через него помосту из лодок и продвинулся далеко на север. Его войско ужасно бедствовало. Оно состояло главным образом из пехоты, и конные скифы кружились вокруг него, отбивали обозы с продовольствием, убивали всех отставших и постоянно уклонялись от открытого боя, до которого так и не дошло дело. Дарий был вынужден отступить с позором. Он сам вернулся в Сузы, но оставил армию во Фракии и Македонии, и последняя покорилась Дарию. За этим последовал ряд восстаний в греческих городах Азии, и европейские греки оказались вовлеченными в борьбу. Дарий решил покорить греков в Европе. Пользуясь находящимся в его распоряжении финикийским флотом, он завоевал один остров за другим и в 490 г. до Р. X. совершил свое главное нападение на Афины. Грозная армада отчалила из гаваней Малой Азии на восточном берегу Средиземного моря, а войско было спешно двинуто сухим путем к Марафону, лежавшему к северу от Афин. Здесь оно было встречено и блестяще разбито афинянами.

В это время случилось необычайное событие. Самым жестоким врагом Афин в Греции была Спарта, но тут Афины обратились за помощью к ней, отправив вестника, быстроногого бегуна, с мольбой не допустить греков сделаться рабами варваров. Этот бегун (прототип всех марафонских бегунов) сделал больше ста миль по неровной земле меньше чем в два дня. Спартанцы откликнулись быстро и великодушно, но когда через три дня спартанское войско достигло Афин, ему оставалось только любоваться на поле сражения и тела убитых персидских воинов. Персидский флот вернулся в Азию. Так кончилось первое нападение персов на Грецию.

Следующее было гораздо более значительно. Дарий умер вскоре после того, как до него дошла весть о Марафонском поражении, и Ксеркс, его сын и преемник, в течение четырех лет готовил войско, чтобы сокрушить греков. Страх на время сплотил греков. Армия Ксеркса, несомненно, была самой многочисленной из всех, какие когда-либо собирались до тех пор в мире. Это было огромное объединение разнородных элементов. Оно перешло через Дарданеллы в 480 г. до Р. X. по мосту из лодок, и по мере того, как оно продвигалось дальше, вдоль берега плыл такой же смешанный флот с продовольствием. В тесном Фермопильском ущелье небольшой отряд в 1400 человек под предводительством спартанского царя Леонида оказал этим полчищам сопротивление, и после битвы, полной никем не превзойденного героизма, был совершенно уничтожен. Все до единого воины были убиты. Но потери, которые они нанесли персам, были огромны, и армия Ксеркса направилась в Фивы[3] и Афины, совершенно потеряв свое высокомерие. Фивы сдались и заключили договор, афиняне покинули свой город, который был сожжен.

Казалось, что Греция уже в руках завоевателя, но, вопреки неравенству сил и против всех ожиданий, победа снова перешла на ее сторону. Греческий флот, не составлявший по величине и трети персидского, напал на последний в Саламинской бухте и разбил его. Ксеркс увидел себя и свою огромную армию отрезанными от баз снабжения и потерял мужество. Он отступил в Азию с половиной своего войска, покинув остальную часть, которая вскоре потерпела поражение при Платее (479 до Р. X.), между тем как остатки персидского флота, преследуемые греками, были уничтожены при Микале в Малой Азии.

Миновала персидская грозная опасность. Большинство греческих городов в Азии освободилиось. Все это рассказано очень подробно и с большой живописностью в первой написанной исторической книге — «Истории» Геродота. Геродот родился около 484 г. до Р. X. в ионийском городе Галикарнассе в Малой Азии и посетил Вавилон и Египет, собирая там точные сведения. После в Микале в Персии начались волнения, вызванные династическими смутами. Ксеркс был убит в 465 г. до Р. X., а восстания в Египте, Сирии и Мидии нарушили кратковременный мир этого могучего царства.

«История» Геродота подчеркивает слабость Персии. Эта история на самом деле представляет собой то, что мы назвали бы теперь политической пропагандой, имевшей целью заставить Грецию объединиться и разбить Персию. Один из выведенных Геродотом лиц, Аристагор, отправляется к спартанцам с картой известного тогда мира и говорит им: «Эти варвары не отличаются доблестью в бою. Вы же со своей стороны достигли теперь величайшего военного искусства. Никакой народ в мире не обладает такими богатствами, как они: у них есть золото, серебро, бронза, вышитые одежды, скот и рабы. Все это вы могли бы иметь сами, если бы захотели».

ГЛАВА 25. РАСЦВЕТ ГРЕЦИИ

Полтора столетия, последовавшие за поражением персов, были эпохой пышного расцвета греческой цивилизации. Правда, Греция раздиралась отчаянной борьбой за преобладание между Спартой, Афинами и другими государствами (Пелопонесская война от 431 до 404 гг. до Р. X.), а Македония сделалась с 338 г. до Р. X. фактически властительницей Греции, но все же в этот период мысль и творческий художественный импульс греков достигли таких высот, что творения их сделались светочами человечества на все оставшееся время.

Мозгом и центром этой умственной деятельности были Афины. В течение более тридцати лет (от 466 до 428 до Р. X.) Афины управлялись человеком, отличавшимся необыкновенной разносторонностью и силой ума, — Периклом. Прекрасные развалины, составляющие доныне славу Афин, являются большею частью результатом этого великого порыва. Но Перикл не просто восстановил Афины материально. Он восстановил их и интеллектуально. Он собрал вокруг себя не только архитекторов и скульпторов, но и поэтов, драматургов, философов, учителей. Геродот прибыл в Афины, чтобы прочесть свою «Историю» (438 до Р. X.). Анаксагор явился туда со своим начатым трудом — описанием солнца и звезд. Эсхил, Софокл и Эврипид один за другим вознесли греческую трагедию на непревзойденную высоту красоты и благородства.

Толчок, который Перикл дал умственной жизни Афин, продолжал действовать и после его смерти, несмотря на то, что мир Греции был нарушен Пелопонесской войной и началась долгая разрушительная борьба за гегемонию. На самом деле омрачение политического горизонта подействовало скорее возбуждающим, чем подавляющим образом на умы людей.

Уже задолго до эпохи Перикла своеобразная свобода греческих учреждений придала большое значение искусству вести прения. Решения принимались не царями и не жрецами, а собраниями народа или его вождей. Поэтому красноречие, умение приводить убедительные доводы сделались весьма желательными качествами. В связи с этим возник класс учителей, софистов, которые брались наставлять молодых людей в этом искусстве. Но нельзя рассуждать без темы, и вслед за речью последовало и знание. Деятельность и соперничество этих софистов повели, весьма естественно, к тонкому изучению речи, умению выражать мысли, оценке способов мышления и силы различных доводов. После смерти Перикла в качестве талантливого и безжалостного критика неправильных доводов (в учении софистов многое основывалось на ложных доводах), начал выделяться некий Сократ. Вокруг Сократа собралась группа блестящих молодых людей. В конце концов, Сократ был казнен за возбуждение народных умов (399 до Р. X.). Его приговорили, согласно благородному обычаю Афин того времени, выпить в собственном доме и среди своих друзей ядовитый напиток, приготовленный из цикуты. Но возбуждение человеческих умов не улеглось, несмотря на его осуждение. Юные ученики Сократа продолжали развивать его учение.

Наиболее выдающимся из этих молодых людей был Платон (437–427 до Р. X.), который вскоре начал преподавать философию в роще Академии. Его преподавание разделялось на две главные части: исследование оснований и способов человеческого мышления и изучение политических форм. Он был первым человеком, написавшим «Утопию», т. е. проект государства, отличающегося от существующих и превосходящего по своим достоинствам все существующие формы. Это указывает на совершенно небывалую дерзость человеческого разума, принимавшего до тех пор общественные установления и обычаи без всякой критики. Платон прямо сказал человечеству: «Большинство общественных и политических зол, от которых вы страдаете, зависят от вас; стоит только приложить волю и желание, чтобы изменить их. Вы можете жить другим, более разумным образом, если захотите продумать и осуществить его. В вас еще не пробудилось сознание вашей собственной власти». Это высокое и смелое учение, которому все еще надлежит проникнуть в общественное сознание нашей расы. Одной из первых работ Платона была «Республика», мечта об аристократической коммуне. Его последний, незаконченный труд, «Законы» — проект управления, составленный для другого подобного же утопического государства.

Критика методов мышления и государственных форм была продолжена после смерти Платона Аристотелем, который был его учеником и сам преподавал в Лицее. Аристотель происходил из города Стагиры в Македонии; отец его был придворным врачом македонского царя. Некоторое время Аристотель состоял воспитателем Александра, сына царя, которому предстояло совершить величайшие дела; об этих делах у нас скоро будет речь. Труды Аристотеля относительно методов мышления вознесли науку логики на высоту, которую она сохранила в течение тысячи пятисот лет и более, пока средневековые схоластики не подняли старинных вопросов снова. Утопий он не писал. Аристотель пришел к заключению, что прежде, чем человек действительно окажется в состоянии управлять своей судьбой, как думал Платон, он должен значительно расширить запас своих знаний и достигнуть в них гораздо большей точности, чем та, которой он обладает. Аристотель предался тому систематическому накапливанию знаний, которое в наше время называется наукой. Он рассылал исследователей, чтобы собирать факты. Он был отцом естественной истории и основателем общественных наук. Его ученики в Лицее анализировали и сравнивали конструкции 158 различных государств…

Итак, в IV веке до Р. X. мы находим людей, которые, по существу, являются «современными мыслителями». Ребяческая, несвязная система первобытного мышления уступила место дисциплинированному критическому анализу жизненных проблем. Фантастический, чудовищный символизм и изображение богов и богоподобных чудовищ, все табу, запреты и стеснения, которые до сих пор загромождали мышление, тут совершенно отброшены. Родилось свободное, точное и систематическое мышление. Свежий, необремененный разум этих пришельцев из северных лесов ворвался в тайны храма и озарил их солнечным светом.

ГЛАВА 26. ИМПЕРИЯ АЛЕКСАНДРА ВЕЛИКОГО

Александр Македонский

С 431 до 404 гг. до Р. X. Грецию изнуряла Пелопонесская война. В это время расположенная к северу от Греции и родственная ей страна Македония приобретала постепенно все большую мощь и культуру. Македоняне говорили на языке, близкородственном греческому, а представители Македонии неоднократно принимали участие в Олимпийских играх. В 359 г. до Р. X. царем этой маленькой страны сделался человек, наделенный большими способностями и честолюбием. Это был Филипп. Филипп до вступления на трон побывал в Греции в качестве заложника, получил вполне греческое образование и был, по всей вероятности, знаком с идеями Геродота, которые развивались также философом Изо-кратом, — о возможности завоевания Азии объединенной Грецией.

Филипп принялся прежде всего за организацию своего собственного государства и переустройство армии. Уже целое тысячелетие решающим фактором в сражениях являлся отряд колесниц вместе со сражающейся сомкнутым строем пехотой. Конные всадники также принимали участие в битвах, но лишь в качестве застрельщиков, по личному произволу и без всякой дисциплины. Филипп заставил свою пехоту сражаться тесно сомкнутыми массами — македонской фалангой — и обучил своих всадников, рыцарей и слуг сражаться в организованных единицах и, таким образом, впервые организовал кавалерию.

Во время сражений, данных им и его сыном Александром, решающим моментом являлась атака кавалерийского отряда. Фаланга удерживала пехоту врага перед собой, в то время как кавалерия, увлекая за собой коней врага, врезалась с флангов и с тыла в его пехоту. Сила колесниц делалась ничтожной благодаря стрелкам из лука, убивавшим лошадей.

С этой новой армией Филипп расширил свои границы через Фессалию до самой Греции, и битва при Херонее (338 до Р. X.), в которой он сражался против Афин и их союзников, привела к его ногам всю Грецию. Наконец начинала осуществляться мечта Геродота. Съезд всех греческих государств назначил Филиппа главным предводителем греко-македонского союза против Персии, и в 336 г. до Р. X. его авангард переправился в Азию для совершения этого давно готовившегося похода. Но Филиппу не пришлось последовать за ним. Он был убит, как думают, по наущению своей жены, Олимпии, матери Александра. Мотивом убийства была ревность, вызванная вторым браком Филиппа.

Филипп приложил необычайные старания, чтобы дать своему сыну надлежащее образование. Он не только пригласил воспитателем к этому мальчику Аристотеля, величайшего философа в мире, но и сам делился с ним своими мыслями и заставлял его приобретать опыт в военном деле. При Херонее Александр, которому было тогда всего лишь восемнадцать лет, командовал кавалерией. Поэтому этот юноша, которому ко времени смерти отца исполнилось всего лишь двадцать лет, оказался в состоянии принять на себя его задачу и с блестящим успехом продолжать поход в Персию.

В 334 г. до Р. X. — ибо два года ушло у Александра на то, чтобы утвердиться и упрочить свое положение в Македонии и Греции, — он переправился в Азию, разбил не слишком превосходившую его численностью персидскую армию в битве при Гранике и покорил множество городов в Малой Азии. Он придерживался морского берега. Ему было важно подчинять себе все прибрежные города и оставлять в них гарнизоны по мере того, как он продвигался вглубь страны, ибо персы имели в своем распоряжении флоты Тира и Сидона и, таким образом, господствовали на море. Если бы он оставил хоть один враждебный порт у себя в тылу, персы могли бы высадить свои войска, напасть на его коммуникации и отрезать его. При Иссе (333 до Р. X.) он встретил и сокрушил объединенные силы врага под предводительством Дария III. Подобно войску Ксеркса, переправившемуся через Дарданеллы за полтора века до того, войско Дария представляло собой беспорядочное сборище случайных элементов, и движение его тормозилось присутствием множества придворных чинов, гарема Дария и многочисленных обозов. Сидон сдался Александру, но Тир оказывал упорное сопротивление. В конце концов этот великий город был взят приступом, разграблен и разрушен. Газа также была взята приступом, и к концу 332 г. до Р. X. завоеватель вошел в Египет и перенял от персов власть над ним. В Александретте и Александрии в Египте он выстроил большие города, доступные с суши. К ним перешла торговля финикийских городов. Финикийцы западной части Средиземноморья внезапно исчезают с исторической сцены, и, почти так же внезапно, появляются евреи в Александрии и других торговых городах, созданных Александром.

В 331 г. до Р. X. Александр выступил из Египта в Вавилон, как это делали до него Тутмос, Рамзес и Нехо. Но он пошел через Тир. В Арбеле, близ развалин Ниневии, которая была уже забытым городом, он встретился с Дарием и дал ему решительное сражение. Нападение персидских колесниц окончилось неудачей. Македонская кавалерия ударила по огромному сборному войску и фаланги завершили победу. Дарий отступил. Он не сделал больше попыток сопротивляться противнику, а бежал на север, в страну мидян. Александр направился в Вавилон, который все еще оставался важным и цветущим городом, а затем в Сузу и Персеполис. Там после пьяного пира он сжег дворец Дария, царя царей.

После этого Александр обошел церемониальным маршем всю Центральную Азию, дойдя до крайних границ персидского царства. Сначала он повернул к северу, преследуя Дария. Последний был найден на рассвете умирающим в своей колеснице, убитый своими собственными людьми. Он все еще был жив, когда приблизились авангарды греков. Александр, подойдя вслед за ними, застал его уже мертвым. Александр прошел вдоль берега Каспийского моря, поднялся в горы западного Туркестана и прошел через Герат (который он основал), Кабул и Киберский перевал в Индию. На Инде он дал большое сражение индийскому царю Пору, и здесь впервые македонские войска увидели слонов и разбили войско, в котором они были. Наконец, он сам соорудил себе суда, поплыл вниз к устью Инда и повернул обратно по берегу Белуджистана, достигнув снова Суз в 324 г. до Р. X. после шестилетнего отсутствия. Здесь он занялся устройством и укреплением огромного царства, которое завоевал. Александр старался привлечь симпатии своих подданных. Он возложил на себя мантию и тиару персидских монархов, но это вызвало зависть его полководцев-македонян. Они доставили ему немало тревог. Александр устроил множество браков между этими македонскими воинами и персидскими и вавилонскими женщинами — «браки Востока с Западом». Он так и не дожил до осуществления того соединения, которое наметил. Он подхватил лихорадку после пира в Вавилоне и умер в 323 г. до Р. X.

Его великая держава немедленно распалась на части. Один из его полководцев, Селевк, оставил за собой большую часть древнего персидского царства от Инда до Эфеса. Другой, Птоломей, захватил Египет, а Антигон сохранил Македонию. Остальная часть империи осталась в неустойчивом положении, переходя из рук в руки целого ряда местных авантюристов. С севера снова начались нападения варваров, все больше увеличиваясь в численности и интенсивности. Так продолжалось до тех пор, пока, как мы увидим далее, с Запада не появилась новая сила — Римская республика, подчинившая себе одну за другой разрозненные части империи Александра и сплотившая их вместе в новое и более устойчивое государство.

ГЛАВА 27. МУЗЕЙ И БИБЛИОТЕКА В АЛЕКСАНДРИИ

Еще до воцарения Александра греки уже распространились в качестве купцов, художников, чиновников и наемных солдат по большей части персидских владений. В династических смутах, последовавших за смертью Ксеркса, принимал участие отряд греческих наемников в десять тысяч человек под предводительством Ксенофонта. Возвращение этого отряда в азиатскую Грецию из Вавилона описано в его «Отступлении десяти тысяч», которое представляет собой одну из первых историй войн, написанных участником-полководцем. Завоевания Александра и раздел его недолговечного царства между подчиненными ему полководцами сильно способствовали проникновению в древний мир греков, их языка, обычаев и культуры. Следы этого распространения греческой цивилизации можно найти в глубине Центральной Азии и Северо-Западной Индии. Греческое влияние на развитие индийского искусства было очень велико.

В течение многих веков Афины сохранили свою славу как центр культуры и искусства; их школы функционировали до 529 г. после Р. X., т. е. в течение почти тысячи лет, но руководство интеллектуальной жизнью мира перешло теперь на ту сторону Средиземного моря, к Александрии, новому торговому городу, основанному Александром. Фараоном там сделался македонский полководец Птоломей, окруживший себя двором, говорившим на греческом языке. Прежде, чем сделаться царем, он был близким другом Александра и глубоко проникся идеями Аристотеля. Он взялся с большей энергией и уменьем за организацию условий, необходимых для развития знаний и исследований. Он написал также историю войн Александра, которая, к несчастью, потеряна для мира.

Еще Александр пожертвовал значительную сумму денег Аристотелю на его работы, но Птоломей I первым сделал постоянный, долговечный дар науке. Он заложил в Александрии здание, специально посвященное музам, Музей Александрии. В течение трех или четырех поколений научная работа александрийцев отличалась высокими достоинствами. Эвклид, Эратосфен, измеривший Землю и ошибившийся всего лишь на пятьдесят миль при исчислении ее диаметра, Аполлоний, написавший труд о конических сечениях, Гиппарх, составивший первую звездную карту и каталог звезд, Герои, изобретший первую паровую машину, находятся среди величайших звезд этого необычайного созвездия пионеров науки. В Александрию из Сиракуз прибыл учиться также и Архимед, состоявший впоследствии в тесной переписке с Музеем. Там же жил Герофил, один из величайших греческих анатомов, применявший, как утверждают, вивисекцию для своих исследований.

В течение одного или двух поколений, во время царствования Птоломея I и Птоломея II, длился ослепительный расцвет науки и открытий, подобного которому мир больше не видел вплоть до XVI века после Р. X. Но он был не продолжителен. Могло существовать несколько причин последовавшего упадка. Покойный профессор Магафи указывал в качестве главнейшей из них тот факт, что Музей был «царским» учебным заведением и что все его профессора и ученики оплачивались фараоном и состояли у него на службе. Это было очень хорошо, пока фараоном был Птоломей I, ученик и друг Аристотеля. Но по мере того, как представители династии Птоломеев сменяли друг друга, они египтизировались, попадали под влияние египетских жрецов и религиозного развития Египта, они не стремились развивать дальше уже сделанную работу, и их контроль окончательно задушил дух исследования. После первого века своей деятельности Музей сделал мало ценных вкладов в науку.

Птоломей I не только старался в самом современном духе способствовать накоплению новых знаний. Он пытался также основать энциклопедическое вместилище мудрости в Александрийской библиотеке. Но это был не просто склад книг, а учреждение, в котором книги переписывались и продавались. Огромная армия переписчиков сидела за работой, постоянно умножая копии книг.

Таким образом, здесь мы ясно видим первые зачатки того умственного процесса, который продолжается в наше время. Мы видим здесь систематическое собирание и распространение знаний. Основание этого Музея и библиотеки отмечает одну из величайших исторических эпох в жизни человечества. Это истинное начало Новой Истории.

Но этот труд по накоплению и распространению знаний встречал множество серьезных затруднений. Первым из них являлась глубокая пропасть в обществе, отделявшая философа, по своему положению аристократа, от торговца и ремесленника. В те дни существовало большое количество стеклянных и металлических дел мастеров, но они не находились в умственном контакте с мыслителями. Стекольщик создавал прекраснейшие цветные бусы и кубки, но он не выделывал флорентийской фляжки или оптического стекла. Чистое стекло не интересовало его. Металлических дел мастер выделывал оружие и драгоценности, но не делал химических весов. Философ создавал возвышенные теории об атомах и природе вещей, но не имел практических сведений об эмали, пигментах, фильтровании и прочем. Его не интересовали вещества. Так, Александрия в краткие дни своего процветания не создала ни микроскопов, ни новых химических продуктов. И хотя Герои и изобрел паровую машину, ее никогда не пытались использовать на практике для выкачивания воды, для приведения в движение судна или для другой какой-нибудь полезной цели. За исключением области медицины, практическое приложение знаний было весьма мало развито, и прогресс науки не поощрялся и не поддерживался интересом и возбуждением, вызываемым практическим применением научных выводов. Таким образом, с исчезновением умственной любознательности Птоломея I и Птоломея II, дальнейшая научная работа оказалась лишенной всякой опоры. Открытия Музея продолжали заноситься в секретные манускрипты и никогда, вплоть до возрождения интереса к науке в эпоху Ренессанса, не распространялись среди широкой массы человечества.

Библиотека также не вводила улучшений в производство книг. Древний мир не имел бумаги определенных размеров, сделанной из тряпичной массы. Бумага была китайским изобретением и появилась на Западе лишь в IX веке. Единственным книжным материалом являлся пергамент и полосы тростника — папируса, соединявшиеся краями. Эти свитки наворачивались на палки и были очень неуклюжи и неудобны для употребления. Эти обстоятельства препятствовали появлению печатных книг, разделенных на страницы. Само по себе печатание было известно миру, как кажется, еще в древнем каменном веке: в древнем Шумере уже существовали печати, но без обилия бумаги мало было толку печатать книги; этому нововведению, кроме того, могли оказывать сопротивление из профессиональных интересов занятые работой переписчики. Александрия выпускала книги в большом изобилии, но среди них не было дешевых, и ей не удавалось распространять знания среди населения античного мира вне зажиточного и влиятельного класса.

Таким образом, блеск этого умственного расцвета никогда не распространился за пределы небольшого круга, соприкасавшегося с группой философов, собранной первыми Птоломеями. Он напоминал свет в потайном фонаре, закрытом от широкого мира. Внутри он мог быть ослепительно ярким, но, несмотря на это, оставался невидимым. Остальной мир продолжал идти старыми путями, не ведая того, что семя научного знания, которое должно было со временем совершенно революционизировать его, уже посеяно. Александрию окутал вскоре мрак фанатизма, и семя, посеянное Аристотелем, в течение тысячелетия оставалось скрытым. Но вот оно вновь ожило и начало произрастать. В несколько столетий оно достигло того широко распространенного влияния знаний и ясных понятий, которое в настоящее время коренным образом изменяет человеческую жизнь.

Александрия не была единственным эллинистическим центром умственной деятельности в III веке до Р. X. Среди разрозненных остатков кратковременной державы Александра существовало много других городов, которые могли похвастаться блестящей интеллектуальной жизнью. Таков был, например, греческий город Сиракузы в Сицилии, где мысль и наука процветали в течение двух веков; таков был Пергам в Малой Азии, обладавший также огромной библиотекой. Но этот блестящий эллинистический мир вскоре был снова раздавлен нашествием с севера. Новые северные варвары, галлы, стремительно спускались по пути, которым однажды уже прошли предки греков, фригийцев и македонян. Они совершали набеги, разносили и разрушали все вокруг, а по следам галлов появились из Италии римляне, новые завоеватели, которые постепенно покорили всю западную часть огромного царства Дария и Александра. Это был даровитый, но лишенный воображения народ, предпочитавший право и выгоду науке и искусству. Из Центральной Азии приходили все новые завоеватели, грабя и порабощая царство Селевкидов и снова преграждая западному миру доступ в Индию. Это были парфяне, орды конных стрелков, которые обращались в III веке до Р. X. с греко-персидской империей Персеполиса и Суз почти так же, как обращались с ней мидяне и персы в VII и VI. С северо-востока приходили и другие, новые кочевники, не принадлежавшие к белокурым северным народам, говорившим на арийском языке; это были желтокожие люди с черными волосами, объяснявшиеся на монгольском наречии. Но о них мы скажем подробнее в одной из следующих глав.

ГЛАВА 28. ЖИЗНЬ ГАУТАМЫ БУДДЫ

Теперь мы должны отступить в нашем повествовании на три столетия, чтобы рассказать о великом учителе, которому удалось произвести почти полный переворот в религиозном мышлении и понятиях Азии. Это был Гаутама Будда, поучавший своих учеников в Бенаресе, в Индии, около того времени, когда Исайя пророчествовал среди евреев в Вавилоне, а Гераклит углублялся в Эфесе в свои размышления и изыскания о природе вещей.

Все эти люди жили на свете одновременно в VI веке до Р. X., ничего не зная друг о друге.

Это шестое столетие воистину является одним из наиболее замечательных во всей истории человечества. Повсюду (как мы увидим дальше, это распространилось и на Китай) человеческие умы обнаруживали новую отвагу. Повсюду они пробуждались от традиций царизма, жречества и кровавых жертвоприношений и задумывались над самыми глубокими вопросами. Кажется, как будто род человеческий достиг возмужалости после детства, длившегося двадцать тысяч лет.

Первоначальная история Индии все еще очень темна. Когда-то, быть может, около 2000 лет до Р. X., говоривший на арийском языке народ с северо-запада спустился в Индию, совершив одно или несколько нашествий; он сумел распространить свой язык и свои традиции в большей части Северной Индии; он говорил на особом наречии арийского языка — санскрите. Эти пришельцы застали в Индии смуглокожий народ с более утонченной, чем у них, культурой, но с меньшей силой воли; этот народ владел бассейном Инда и Ганга. Но пришельцы, по-видимому, не смешались со своими предшественниками так же свободно, как сделали это греки и персы. Они остались в стороне. Когда прошлое Индии становится смутно различимым для историка, индийское общество уже разделено на несколько слоев, или каст, с непостоянным числом подразделений; люди разных каст не едят вместе, не заключают между собой браков и не общаются свободно. И в течение всей истории продолжается это расслоение на касты. Это сообщает индийскому государству некоторые особенности по сравнению с простыми, свободно общавшимися европейскими и монголоидными общинами. Это действительно общество, состоящее из множества обществ.

Сидхарта Гаутама происходил из аристократической семьи, которая правила небольшой областью на склоне Гималаев. В девятнадцать лет он женился на красавице, своей двоюродной сестре. Он охотился, веселился и гуляд в своем солнечном мире садов, рощ и искусственно орошаемых рисовых полей. И среди этой жизни на него напала великая тоска. Это была неудовлетворенность великого ума, требовавшего работы. Гаутама чувствовал, что жизнь, которую он вел, не была настоящей жизнью, а праздником, и праздником, затянувшимся слишком долго.

Будда Шакьямупи — Сиддхартха Гаутама

Мысль о болезнях и о смерти, о тщете всего земного и неполноте всякого счастья возникла в уме Гаутамы. Однажды, будучи в подобном мрачном настроении, он повстречался с одним из тех странствующих аскетов, которые уже тогда в большом количестве существовали в Индии. Эти люди жили, подчиняясь строгим правилам, уделяя много времени созерцанию и религиозным спорам. Считалось, что они ищут глубокой сущности жизни, и страстное желание поступить так же овладело Гаутамой.

Он раздумывал над этим проектом, говорит предание, когда ему принесли весть, что жена его произвела на свет первенца. «Это новые узы, которые необходимо порвать», — сказал Гаутама.

Он вернулся домой, встреченный радостным ликованием своих товарищей по касте. Чтобы отпраздновать появление этих новых уз, были устроены большой пир и пляска, но ночью Гаутама проснулся в сильном смятении духа, «как человек, которому сказали, что его дом горит». Немедленно же он решил покинуть свою счастливую, бесцельную жизнь. Он тихонько подошел к порогу спальни своей жены и, при свете масляной лампы, увидел ее сладко спящей, окруженной цветами, державшей в объятиях его новорожденного сына. Он почувствовал большое желание перед уходом заключить в свои объятия ребенка в первый и последний раз, но страх разбудить жену удержал его. Он повернулся наконец и вышел в ярком сиянии индийской луны из дома, затем вскочил на лошадь и отправился в мир.

Он очень далеко заехал в эту ночь, остановился под утро за пределами своей области и сошел с лошади у реки. Там он срезал мечом свои развевающиеся кудри, снял все свои украшения и отослал их вместе с лошадью и мечом обратно домой. Идя дальше, он встретил человека в рубище и обменялся с ним платьем; избавленный от всех земных уз, он был теперь волен посвятить себя исканию мудрости. Он направился на юг, к убежищу отшельников и учителей в холмистых отрогах Виндайских гор. Там в заповедных пещерах жили мудрецы, ходившие в город за своим несложным пропитанием и устно делившиеся своим учением со всеми, кто приходил к ним. Гаутама оказался посвященным во всю метафизику своего века. Но его проницательный ум не удовлетворился предложенными ему решениями.

В индийском сознании всегда существовала склонность к вере, что сила и знание могут быть достигнуты путем крайнего аскетизма, постами, бессонницей и самоистязаниями, и Гаутама решил испробовать эти способы достижения мудрости. Он отправился вместе с пятью братьями-учениками в джунгли и там предался посту и жестокому умерщвлению плоти. Слава о нем распространялась, «как звон большого колокола, подвешенного к небесному куполу». Но она не принесла ему сознания достигнутой истины. Однажды он бродил, стараясь, несмотря на ослабленное состояние, размышлять; внезапно он лишился сознания. Когда же он пришел в себя, нелепость этих полумагических путей искания истины стала для него очевидной.

Он привел в ужас своих товарищей, попросив обыкновенной пищи и отказавшись заниматься дальше умерщвлением плоти. Он сознавал теперь, что всякая истина, которую может постичь человек, лучше постигается хорошо упитанным мозгом и здоровым телом. Такое представление было абсолютно чуждо настроению его страны и времени. Ученики покинули его и вернулись в Бенарес в сильном унынии. Гаутама стал странствовать один.

Когда ум захвачен великой и сложной проблемой, он подвигается вперед шаг за шагом, лишь очень слабо сознавая достигнутый им успех, пока, словно озаренный ослепительным светом, внезапно не почувствует торжества. Так случилось и с Гаутамой. Однажды, когда он уселся под большим деревом на берегу реки, чтобы поесть, ему явилось светлое видение. Ему показалось, что он ясно видит жизнь насквозь. Говорят, что он просидел весь день и всю ночь в глубокой задумчивости, затем встал на ноги, чтобы поделиться своим откровением с миром.

Он отправился в Бенарес и там отыскал и снова привлек к себе новым учением своих прежних учеников. В царском Оленьем Парке в Бенаресе они выстроили себе сами хижины и основали нечто вроде школы, в которую приходили многие, искавшие мудрости.

Отправным пунктом его учения являлся вопрос, который он задавал себе, еще будучи счастливым молодым человеком: «Почему я не вполне счастлив?» Это был интроспективный вопрос, сильно отличавшийся по характеру от откровенной и самозабвенной, направленной вовне любознательности, с которой Фалес и Гераклит углублялись в тайны Вселенной, или от столь же самоотверженного бремени нравственной ответственности, которое великие пророки налагали на сознание евреев. Индийский учитель не забывал о себе, он сосредоточивался на своем «я» и старался уничтожить его. Все страдания, учил он, вызываются сильными желаниями личности. До тех пор, пока человек не овладеет ими, его жизнь — волнение, а конец — горе. Существуют три главные формы жажды жизни, и все они представляют собой зло. Первая — это жажда удовлетворения плотских желаний, жадность и все виды чувственности, вторая — устремление к личному, эгоистическому бессмертию, третья — жажда личного успеха, приверженность к мирской суете, скупость и т. п. Чтобы избежать горя и отчаяния в жизни, все эти формы желаний должны быть подавлены. Когда они побеждены, тогда наше «я» исчезает совершенно, тогда достигается блаженство души — нирвана, высшее благо.

Такова суть его учения, чрезвычайно утонченного, метафизического учения, которое далеко не так легко понять, как стремление греков увидеть и бесстрашно познать или еврейский завет бояться Бога и жить в истине. Учение Гаутамы было много выше понимания даже его собственных ближайших учеников, и неудивительно, что, как только его личное влияние исчезло, оно исказилось и извратилось. В то время в Индии была широко распространена вера в то, что на землю время от времени нисходит мудрость и воплощается в каком-нибудь избраннике, которого называли Буддой. Ученики Гаутамы заявили, что он был Буддой, хотя не существует никаких данных относительно того, присваивал ли он себе когда-нибудь сам это звание. Не успел он умереть, как вокруг его имени начали сплетаться целые циклы легенд. Человеческое сердце всегда предпочитало чудесную сказку нравственному усилию. И Гаутама-Будда превратился в сверхъестественное существо.

Тем не менее в мире осталось все же некоторое положительное достижение. Если нирвана и была слишком высока и утонченна для понимания большинства людей, если инстинкт к созданию мифов в народе и был слишком силен для простых фактов жизни Гаутамы, все же люди могли усвоить себе кое-что из стремления учителя к тому, что он называл путем восьми достижений, арийским, или благородным путем в жизни. В его учениях заключалось требование умственной порядочности, чистоты стремления и речи, справедливых поступков и честной жизни. В них было нечто, способное оживить совесть и, вместе с тем, призыв к великодушным и самоотверженным действиям.

ГЛАВА 29. ЦАРЬ АШОКА

На протяжении нескольких поколений после смерти Гаутамы возвышенное и прекрасное буддийское учение, впервые определенно высказавшее, что высочайшее благо для человека заключается в обуздании своего собственного «я», имело сравнительно небольшой успех. Но потом оно поразило воображение величайшего из монархов, которого когда-либо видел мир.

Мы уже упоминали о том, как Александр Великий появился в Индии и как он там сражался с Пором на берегах Инда. Греческие историки рассказывают, что некий Чандрагупта Маурия явился к Александру в лагерь и начал уговаривать его идти дальше, к берегам Ганга и завоевать всю Индию. Александр не мог этого сделать вследствие отказа своих македонян углубляться в страну, являвшуюся для них неведомым миром, однако, Чандрагупте удалось спустя некоторое время (в 321 до Р. X.) заручиться помощью некоторых горских племен и осуществить свою мечту без помощи греков. Он основал империю в Северной Индии и в 303 г. до Р. X. уже оказался в состоянии напасть на Селевка I в Пенджабе и уничтожить последние остатки владычества греков в Индии. Его сын расширил владения этой новой империи, а его внук, Ашока, монарх, о котором пойдет речь в настоящей главе, в 264 г. уже был владыкой над державой, простиравшейся от Афганистана до Мадрас;!.

Ашока вначале был склонен следовать примеру своего отца и деда и завершить завоевание Индийского полуострова. Он завладел Калингой (255 до Р. X.), страной, расположенной на восточном побережье Мадраса; ему постоянно сопутствовала удача, но вместе с тем он был единственным из всех известных нам полководцев, почувствовавшим такое отвращение к жестокостям и ужасам войны, что сам отказался от продолжения ее. Он решил никогда больше не воевать. Он воспринял миролюбивое учение буддизма и объявил, что отныне все его завоевания будут носить чисто духовный характер.

Его двадцативосьмилетнее царствование было одним из самых светлых промежутков в полной смут истории человечества. Он организовал в большом масштабе рытье колодцев в Индии и посадку деревьев, дающих тень. Основал госпитали, устроил общественные сады и сады для выращивания целебных трав. Основал особую отрасль управления для защиты интересов аборигенов и покоренных народностей Индии. Принял меры к образованию женщин. Много жертвовал проповедникам буддийского учения и пытался склонить их к лучшей и более основательной критике накопленной ими литературы, так как искажения и наросты суеверий очень быстро наслоились на простом и чистом учении великого индийского учителя. Ашокой были отправлены миссионеры в Кашмир, в Персию, на Цейлон и в Александрию. Таков был Ашока, величайший из царей, далеко опередивший свой век. Он не оставил после себя ни преемника, ни какой-либо организации людей, которая могла бы продолжать его дело, и через какую-нибудь сотню лет после его смерти великие дни его царствования стали лишь славным воспоминанием для расстроенной, пришедшей в упадок Индии. Каста жрецов-браминов, высшая и самая привилегированная изо всех каст в социальном устройстве Индии, всегда противилась открытой, свободной проповеди буддизма. Постепенно эти брамины подорвали влияние буддизма в стране. Старые чудовищные боги, бесчисленные культы религии индуизма вновь получили власть. Система каст стала более суровой и сложной. В течение многих столетий буддизм и браминизм процветали бок о бок; постепенно буддизм зачах и браминизм, имевший бесчисленные формы, стал на его место. Но за пределами Индии, в тех странах, где не существовало деления на касты, буддизм распространялся, пока не завоевал Китай, Сиам, Бирму и Японию — страны, где он господствует и поныне.

ГЛАВА 30. КОНФУЦИЙ И ЛАО-ЦЗЫ

Нам остается рассказать о двух других великих людях — Конфуции и Лао-цзы, живших в этот удивительный век, который может почитаться началом юности человеческого рода, а именно в VI веке до Р. X.

В этой книге мы говорили очень мало о первоначальной истории Китая. В настоящее время эта первоначальная история покрыта мраком неизвестности, и мы должны ждать, пока китайские исследователи и археологи обновившегося в настоящее время, воскресающего Китая сами изучат свое прошлое так же тщательно, как было изучено прошлое Европы в течение последнего столетия. Первая примитивная китайская цивилизация возникла в долинах больших рек в давно прошедшие времена из первобытной гелиолитической культуры. Подобно Египту и Шумеру, она носила следы общих характерных черт этой культуры и имела своим центром храмы, в которых священники и цари-жрецы приносили периодические кровавые жертвоприношения. Жизнь в этих городах должна была быть очень похожей на жизнь Египта или Шумера за шесть или за семь тысяч лет до этого или же на жизнь племен Центральной Америки во времена майянской культуры.

Если там и происходили когда-нибудь человеческие жертвоприношения, то они уже на заре истории уступили место жертвоприношениям животных. А письмо при помощи изображений возникло задолго до 1000 г. до Р.Х.

Так же, как и примитивные цивилизации Европы и Западной Азии, постоянно приходившие в столкновение с номадами пустыни и с номадами севера, так же точно и первобытный Китай имел у своих северных границ огромные массы кочевого населения. Тут было несколько племен, родственных между собой и схожих по языку и образу жизни, которые были последовательно известны в истории под именами гуннов, монголов, турок и татар. Они изменялись, разделялись и снова соединялись совершенно так же, как северные кочевники в Европе и Средней Азии, изменяя больше свои названия, чем свою природу. Эти монгольские номады стали использовать лошадей раньше, чем северные народы, и возможно, что в области Алтайских гор они самостоятельно открыли железо около тысячи лет до Р. X. Так же, как и на Западе, этим восточным номадам иногда удавалось установить в своей среде нечто вроде политического объединения; тогда они становились завоевателями и владыками, а иногда и восстановителями той или другой цивилизованной страны. Вполне возможно, что первоначальная цивилизация Китая вовсе не была монгольской, так же, как не была норманнской или семитской первоначальная цивилизация Европы. Вполне возможно, что ранняя культура Китая была культурой египтян, шумеров и дравидов, и что там еще в доисторические времена происходили завоевания и смешения покоренных туземцев с завоевателями. Как бы то ни было, но в 1750 г. до Р. X. мы уже застаем в Китае обширную сеть маленьких государств и самостоятельных городов, признававших в достаточной степени верховного жреца-императора, «Сына Неба», и плативших ему более или менее регулярно более или менее определенные поборы. Династия Шан прекратилась в 1125 г. до Р. X. Ее сменила династия Чжоу, которая поддерживала Китай относительно объединенным и управляла им, причем связь между мелкими государствами и центром то ослабевала, то усиливалась. Такое положение сохранялось вплоть до времени царствования царя Ашоки в Индии и Птоломеев в Египте. В течение долгого владычества династии Чжоу Китай стал постепенно распадаться на части. Пришли гуннские племена и образовали ряд государств; местные правители перестали платить дань и вернули себе независимость. В VI веке до Р. X., по словам одного китайского авторитетного историка, в Китае существовало пять или шесть тысяч фактически независимых государств. Это была эпоха, которую китайцы называют в своих книгах «эпохой смуты».

Конфуций

Но эти годы раздоров не мешали развитию усиленной интеллектуальной деятельности и образованию многих местных центров искусства и культурной жизни. Когда мы ближе познакомимся с историей Китая, то, несомненно, увидим, что Китай также имел свой Милет и свои Афины, свой Пергам и свою Македонию. В настоящее же время мы можем говорить об этой эпохе распада Китая на отдельные государства лишь кратко, в общих чертах, исключительно по причине скудости имеющихся у нас сведений, не позволяющих нам воссоздать последовательную, связную историю.

Подобно тому, как в разъединенной Греции были философы, а в разоренной и покоренной Иудее — пророки, так и в раздираемом смутами Китае того времени были свои философы и учителя. Во всех этих случаях неопределенность и неуравновешенность, по-видимому, действовали возбуждающим образом на наиболее чуткие умы.

Конфуций был по происхождению аристократом и занимал видную официальную должность в одном из маленьких государств, известном под названием Лу. Здесь он, следуя тем же побуждениям, которые руководили и греками, основал нечто вроде академии, целью которой был поиск мудрости и преподавание ее. Господствующие в Китае беззаконие и беспорядок огорчали Конфуция до глубины души. У него возник идеал лучшего управления и лучшей жизни, и он начал разъезжать из одного государства в другое в поисках правителя, который осуществил бы его законодательные и педагогические идеи. Но ему не суждено было отыскать подобного властителя. С одним он чуть было не сошелся, но придворные интриги свели на нет влияние учителя и, в конце концов, погубили все его проекты реформ. Интересно отметить, что сто пятьдесят лет спустя греческий философ Платон также искал правителя и был одно время советником тирана Дионисия, правившего Сиракузами в Сицилии. Конфуций умер разочарованным:

— Нет мудрого правителя, который согласился бы сделать меня своим руководителем, — говорил он, — а между тем приближается моя смерть.

Но его учение было более жизненно, чем он мог себе это представить на склоне своих дней, когда он безнадежно смотрел на будущее, и имело огромное воспитательное значение для китайского народа. Оно стало одним из так называемых китайцами «Трех Учений», причем два другие — это учения Будды и Лао-цзы.

По существу, учение Конфуция носит характер аристократический. Он придавал такое же большое значение личному поведению, какое Гаутама придавал уничтожению желающего «я», греки — познанию внешнего мира, а евреи — праведности. Изо всех великих учителей человечества он был наиболее общественно настроен. Он скорбел о смутах и зле, царивших в мире, и хотел сделать людей благородными для того, чтобы облагородить мир. Он хотел регулировать поведение каждого человека до мельчайших подробностей, установить правила, как вести себя в каждом данном случае в жизни. Учтивый, общественно настроенный человек, полный сурового самообладания, — таков был идеал, уже зарождавшийся среди населения Северного Китая, и который был им определенно установлен.

Учение Лао-цзы, долгое время заведовавшего императорской библиотекой во времена династии Чжоу, носило гораздо более мистический характер и было более туманно и неопределенно, чем учение Конфуция. Он, по-видимому, проповедовал стоическое безразличие к наслаждениям и мирским благам и возвращение к простоте жизни, будто бы царившей в далеком прошлом. Он оставил нам сочинения, стиль которых отличается сжатостью и туманностью. Он писал загадками. После его смерти его учение, подобно учению Гаутамы Будды, было искажено и загромождено различными легендами, изуродовано сложнейшими и необычайными обрядами и всякими суевериями. В Китае, так же, как и в Индии, первобытная вера в колдовство и в чудовищные легенды, возникшая в дни младенчества нашей расы, вступила в борьбу с новым образом мыслей и привила ему различные придатки в виде причудливых, иррациональных, устаревших обрядов. Как буддизм, так и даосизм (религия дао, которая приписывается в большей своей части Лао-цзы) в том виде, в котором они сейчас существуют в Китае, являются религиями монахов, храмов, священников и жертвоприношений, столь же древними по типу, если не по идее, как основанные на принесении жертв религии древней Шумеры или Египта. Но учение Конфуция не было так усложнено, потому что оно было более ясным, ограниченным и прямолинейным и не давало почвы для подобных искажений.

Население Северного Китая, т. е. обитатели бассейна реки Хуанхэ, стали, по мысли и по духу, конфуцианцами. Южный Китай, т. е. местности, лежащие по течению реки Янцзы, сделался центром религии Дао. С тех пор во всех событиях жизни Китая мы можем проследить конфликт между духом севера и духом юга, между (в позднейшие времена) Пекином и Нанкином, между официально мыслящим, прямолинейным и консервативным севером и скептическим, изнеженным, артистически настроенным, готовым на всякие опыты, югом.

Раздоры в Китае, начавшиеся в смутное время, достигли крайних своих пределов в VI столетии до Р. X. Власть династии Чжоу была так ослаблена и настолько утратила доверие народа, что Лао-цзы покинул злополучный двор и вернулся к частной жизни.

В это время наибольшим влиянием пользовались три номинально зависимые государства — Ци и Цинь в северной области и Чу — военная держава, питавшая агрессивные стремления, — в долине Янцзы. В конце концов, Ци и Цинь образовали союз, покорили Чу, обезоружили весь Китай и установили повсюду мир. Господство Цинь стало преобладающим. Позднее, как раз во времена владычества Ашоки в Индии, монарх Цинь захватил жертвенные сосуды императора Чжоу и присвоил себе обязанности верховного жреца. Его сын Ши-хуанди (стал царем в 246 до Р. X. и императором в 220 до Р. X.) в китайских хрониках называется «Первым Императором всего мира».

Более счастливый, чем Александр, Ши-хуанди царствовал тридцать шесть лет в качестве царя и императора. Его энергичное правление знаменует собой начало новой эры объединения и благополучия китайского народа. Он вел упорные войны с гуннами, совершавшими набеги из северных пустынь, и начал грандиозное сооружение — Великую Китайскую стену, — чтобы оградить страну от их вторжения.

ГЛАВА 31. РИМ ВЫСТУПАЕТ НА АРЕНУ ИСТОРИИ

Читатель, вероятно, уже уловил общие черты сходства в истории всех рассмотренных нами цивилизаций. Сходство это, несомненно, существовало, несмотря на могучие естественные преграды, лежавшие вдоль северо-западной границы Индии, и на горные массивы Центральной Азии и полуострова Индостан. Сначала в течение нескольких тысяч лет распространялась по всем жарким и плодородным речным долинам Старого Света религия, создавшая целую систему храмов и жрецов, причастных к ее жертвенному культу. По-видимому, первыми создателями этого культа были те смуглокожие и черноволосые народы, которых мы отметили как представителей основной человеческой расы. Следом за ними появились кочевники. Пришли они из тех богатых пастбищами областей, по которым они кочевали, и наложили на первобытную культуру свою характерную печать; в некоторых случаях они прививали ей и свой язык. Они подчинили ее себе и дали ей толчок к дальнейшему развитию и, вместе с тем, сами черпали из нее и, таким образом, дальше придавали ей в различных странах совершенно разный характер. В Месопотамии роль возбуждающего элемента сыграли эламиты, затем семиты и, наконец, северяне: мидяне и персы. В районе эгейской культуры эта роль выпала на долю греков, в Индии — на долю арийцев. В Египет, с его насквозь пронизанной жреческими традициями культурой, проникла лишь слабая струя извне: иноземные завоеватели в нем оказались в меньшинстве. Китай был завоеван гуннами, ассимилировал своих завоевателей, но вслед за первыми появились новые полчища гуннов. Китай подпал под влияние монголов в такой же степени, в какой Греция и Северная Индия подчинились арийскому влиянию, а Месопотамия — семитскому и также арийскому. Везде номады много разрушали, но всюду они приносили с собой новый дух, стремление к свободному исследованию и моральному обновлению. Они подвергли сомнению верования, установленные с незапамятных времен. В храмы они впускали свет дня, они возводили на трон царей, которые не были ни жрецами, ни богами, а лишь предводителями среди подобных им полководцев и воинов.

В течение веков, последовавших за VI веком до Р. X., мы видим всеобщее разрушение старых традиций и пробуждение нового духа моральной и интеллектуальной свободы, духа, которому великое прогрессивное движение человечества уже никогда не даст улечься. Мы находим, что чтение и письмо становятся доступными для правящего и состоятельного меньшинства; они уже больше не являются тайной, ревниво охраняемой привилегией жрецов. Возрастает количество путешествий, и передвижение становится более легким благодаря устройству дорог и приручению лошадей. Изобретение чеканной монеты облегчает торговлю.

Перенесем теперь наше внимание с крайнего востока древнего мира — Китая — на западную часть Средиземного моря. Здесь мы должны отметить возникновение города, которому было суждено впоследствии играть очень большую роль в жизни человечества, а именно — Рима.

До сих пор мы в настоящей истории очень мало говорили об Италии. За 1000 лет до Р. X. это была гористая и лесистая страна с редким населением. Арийские народы заполонили этот полуостров и образовали здесь небольшие города, южная же его часть была усеяна греческими поселениями. Великолепные развалины Пестума дают нам возможность и сейчас судить о величии и красоте этих греческих построек. Центральная часть полуострова была занята этрусками, племенем неарийского происхождения, быть может, родственным эгейским народностям. Они нарушили порядок общего процесса, покорив различные арийские племена. Когда Рим впервые становится известным в истории, он представляет собой маленький торговый городок, стоящий у переправы через Тибр, с латинским населением, управляемым этрусскими царями. Древние источники указывают на 753 г. до Р. X. как на год основания Рима, на половину столетия позже основания великого финикийского города Карфагена и 23 года спустя после первой Олимпиады. Однако на римском форуме при раскопках были найдены этрусские могилы, относящиеся ко времени более раннему, чем 753-й год.

В том же знаменитом в истории человечества VI столетии до Р. X. этрусские цари были изгнаны (в 510 до Р. X.), и Рим превратился в аристократическую республику с господствующим классом из «патрициев», властвовавшим над толпой «плебеев». За исключением языка, Рим во многом напоминает аристократические республики Греции.

В течение нескольких столетий история Рима является историей длительной и упорной борьбы плебеев за свободу и за участие в управлении. Нетрудно будет найти в Греции явления, сходные с этой борьбой, которую греки назвали бы борьбой аристократии и демократии. В конце концов, плебеям удалось разрушить многие преграды, отделявшие их от старинных патрицианских семейств, и сравняться с ними в правах. Они уничтожили старые привилегии и добились того, что Рим нашел возможность расширить число своих граждан все более и более частым допущением в него «провинциалов». Ибо Рим в это время, несмотря на внутренние раздоры, распространял свое владычество над соседями.

Расширение римского владычества началось в V веке до Р. X. До этого времени римляне вели войны, но большею частью неудачные, с этрусками. У этрусков была крепость Беи, находившаяся всего на расстоянии нескольких миль от Рима; этой крепостью римляне никогда не были в состоянии овладеть. Однако в 474 г. до Р. X. этрусков постигло большое бедствие. Их флот был уничтожен греками, жителями города Сиракузы в Сицилии. В то же время новый поток завоевателей в лице галлов хлынул на них с севера. Теснимые с одной стороны римлянами, а с другой стороны галлами, этруски пали — и исчезли со страниц истории. Беи был взят римлянами. Галлы подошли к Риму и разграбили город, но не в силах были взять Капитолий. Предпринятая ими ночная атака не удалась благодаря тому, что случайно загоготали какие-то гуси; в конце концов, римляне откупились от галлов, и галлы отошли на север Италии.

Нашествие галлов, по-видимому, скорей усилило Рим, чем ослабило его. Римляне покорили и ассимилировали этрусков и распространили свое владычество на всю Центральную Италию от реки Арно до Неаполя. Этого они достигли в течение нескольких лет, к 300 г. до Р. X. Их победы в Италии происходили одновременно с возрастанием могущества Филиппа в Македонии и Греции и походами Александра на Египет и на Индию. Римляне приобрели известность среди цивилизованных стран, лежавших к востоку от Италии, благодаря распаду империи Александра.

К северу от римских владений жили галлы; на юге лежала Великая Греция, т. е. греческие колонии Сицилии и носка и каблука Италии. Галлы были храбрым и воинственным народом, и римлянам приходилось защищать свои границы посредством целой линии крепостей и укрепленных поселений. Греческие города на юге во главе с Тарентом (ныне город Таранто) и Сиракузами в Сицилии не только не угрожали Риму, а наоборот, сами боялись его. Они искали помощи против новых завоевателей.

Мы уже говорили, каким образом империя Александра распалась на части и была поделена между его полководцами и сподвижниками. Среди этих авантюристов был один из родственников Александра по имени Пирр, засевший в Эпире, находящемся по ту сторону Адриатического моря, как раз напротив каблука Италии. У него зародилась честолюбивая мечта сыграть роль Филиппа Македонского по отношению к Великой Греции и стать покровителем и властелином Тарента, Сиракуз и всей остальной страны. Он имел большую для того времени армию, у него была фаланга пехоты, кавалерия из Фессалии — ничуть не хуже первоначальной македонской кавалерии — и двадцать боевых слонов; он совершил нашествие на Италию и разбил римлян в двух больших сражениях — при Гераклее (280 до Р. X.) и Аускулуме (279 до Р. X.) — и, прогнав их на север, занялся покорением Сицилии.

Но тут он столкнулся с более грозным неприятелем, чем тогдашние римляне, — с финикийским торговым городом Карфагеном, который был в то время, пожалуй, самым крупным городом в мире. Сицилия находилась слишком близко от Карфагена для того, чтобы карфагеняне могли допустить появление в ней нового Александра. Карфаген не забыл судьбы своей метрополии (Тира), постигшей ее за полвека до того. Поэтому карфагеняне выслали флот, чтобы поддержать римлян и принудить их продолжать войну, и отрезали, таким образом, сообщение Пирра с морем. Пирр тогда подвергся новому нападению римлян и потерпел страшное поражение в сражении при лагере в Беневентуме, между Неаполем и Римом.

Внезапно пришло известие, потребовавшее его возвращения в Эпир: галлы двинулись на юг. Но на этот раз они направлялись не в Италию; римская граница, защищенная крепостями и хорошо охраняемая, стала для них недоступной. Они направлялись через Иллирию (нынешние Сербия и Албания) в Македонию и Эпир. Разбитый римлянами, ожидая нападения с моря со стороны карфагенян и опасаясь нападения галлов на свою страну, Пирр расстался со своей мечтой о завоевании и вернулся домой (в 275 до Р. X.), а Рим распространил свое владычество до Мессинского пролива.

На Сицилийском берегу этого пролива лежал основанный греками город Мессина, около того времени попавший в руки банды пиратов. Карфагеняне, фактически являвшиеся владыками Сицилии и состоявшие в союзе с Сиракузами, разгромили этих пиратов и поместили в Мессине гарнизон из карфагенских войск. Пираты обратились с жалобами, и Рим внял этим жалобам. Таким образом, могущественная торговая держава Карфаген и еще мало известный, но уже победоносный Рим оказались в положении соперников лицом к лицу: разделял их лишь Мессинский пролив.

ГЛАВА 32. РИМ И КАРФАГЕН

Великая борьба между Римом и Карфагеном, известная под названием Пунических войн, началась в 264 г. до Р. X. В том же самом году Ашока начал свое царствование в Бегаре, а Ши-хуанди был еще ребенком. Музей в Александрии занимался научной работой, а варвары галлы ворвались уже в Малую Азию и взимали дань с Пергама. Но огромные, непреодолимые расстояния все еще отделяли друг от друга различные страны, и потому до остального человечества донеслись, вероятно, только смутные, далекие отголоски смертельной борьбы, которая в течение полутора веков велась в Испании, Италии, Северной Африке и в западной части Средиземного моря между последним оплотом семитского могущества и римлянами, этими новыми пришельцами среди арийцев.

Эта война имела глубокое влияние на мировые вопросы, еще и поныне не утратившие своей остроты. Рим одержал победу над Карфагеном, но соперничество арийцев и семитов не прекратилось и вылилось позднее в форму борьбы между христианами и евреями. Наша история подходит теперь к событиям, последствия и искаженные отголоски которых до сих пор сохраняют не-прекращающееся, хотя и начинающее уже ослабевать значение и оказывают весьма сложное и запутанное влияние на различные конфликты и спорные вопросы современности.

Первая Пуническая война началась в 264 г. из-за мессинских пиратов. Она вылилась в борьбу за обладание всей Сицилией, кроме владений Сиракуз, где находился греческий царь. Преимущество на море было сначала на стороне карфагенян. Они имели огромные боевые суда неслыханной по тем временам величины, квинквиремы, галеры с пятью рядами весел и огромным тараном. В битве при Саламине, происходившей двумя веками раньше, самыми большими боевыми судами были еще триремы с тремя рядами весел. Но римляне с необычайной энергией, несмотря на то, что они были мало знакомы с мореплаванием, задались целью превзойти своими судами карфагенян. Вновь построенный ими флот обслуживался преимущественно греческими моряками; они изобрели новый прием — сцепляться с судном неприятеля при помощи подъемного мостика и брать его на абордаж, и этим компенсировали свою малоопытность в морском деле. Как только карфагенское судно приближалось к римскому, чтобы протаранить его или разбить ему весла, за него тотчас же уцеплялись огромные багры, и римские воины взбирались на него.

Черепаха. Военное построение древних римлян

При Милах (260 до Р. X.) карфагеняне были полностью разбиты. Они отразили высадку римлян вблизи Карфагена, но потерпели поражение при Палермо, где потеряли сто четыре слона, послуживших затем украшением триумфального шествия через форум, еще невиданного в Риме. Но после этого римляне были дважды разбиты, а потом снова взяли реванш. Остатки морских сил карфагенян были уничтожены последним усилием римлян в битве у острова Эгузы (241 до Р. X.), и карфагеняне стали просить мира. Вся Сицилия, за исключением владений Гиерона, властителя Сиракуз, была уступлена Риму.

В течение двадцати двух лет Рим и Карфаген сохраняли мир. И у того, и у другого было достаточно проблем со своими внутренними неурядицами. В Италии галлы снова двинулись на юг и угрожали Риму (жители которого, охваченные паникой, стали приносить богам человеческие жертвы!), но потерпели поражение при Теламоне. Рим расширил свою территорию вплоть до самых Альп и распространил свои владения по берегу Адриатического моря до Иллирии. Карфаген страдал от смуты внутри государства и восстаний на Корсике и Сардинии и проявлял значительно меньшую силу. В конце концов, римляне позволили себе возмутительный акт насилия: они захватили оба восставших острова.

Испанские владения карфагенян в это время простирались на север до реки Эбро. Эта граница была установлена римлянами. Всякая попытка карфагенян перейти через эту реку должна была рассматриваться как открытие военных действий против римлян. Наконец в 218 г. до Р. X. агрессивные действия римлян вызвали ответное наступление карфагенян: они переправились через эту реку под предводительством молодого полководца Ганнибала, одного из наиболее блестящих полководцев, когда-либо известных истории. Он прошел со своей армией из Испании в Италию. Перейдя Альпы, поднял против римлян галлов и в течение пятнадцати лет вел войну — так называемую Вторую Пуническую — в пределах самой Италии. Он нанес страшное поражение римлянам у Тразименского озера и в битве при Каннах; в течение всей этой кампании в Италии ни одна римская армия не могла противостоять ему, все были разгромлены им. Но в это время у Марселя высадилось другое римское войско, и Ганнибал оказался отрезанным от Испании. У него не было осадных орудий, Римом он никак не мог овладеть. Наконец карфагеняне, узнав, что нумидийцы угрожают им восстанием в Африке, были вынуждены вернуться обратно для защиты своего города. В Африке появилась римская армия, и Ганнибал впервые потерпел поражение под самыми стенами Карфагена в битве при Заме (202 до Р. X.) от руки Сципиона Африканского Старшего. Сражением при Заме закончилась Вторая Пуническая война. Карфаген сдался; он потерял Испанию и весь свой военный флот, заплатил огромную контрибуцию и согласился выдать Ганнибала римлянам.

Но Ганнибал спасся бегством в Азию, где впоследствии, боясь попасть в руки своих беспощадных врагов, принял яд и умер.

В течение пятидесяти шести лет продолжался мир между Римом и обессиленным Карфагеном. В это время Рим распространил свое владычество на раздираемую внутренними распрями и разъединенную Грецию, занял Малую Азию и разбил Антиоха III, царя из династии Селевкидов, при Магнезии в Лидии. После этого как Египет, все еще находившийся под властью Птоломеев, так и Пергам, а вместе с ним и большинство мелких государств Малой Азии, были превращены в «союзников», или, как мы их назвали бы теперь, в «государства под протекторатом Рима».

Между тем Карфаген, покоренный и ослабленный, понемногу возвращается к прежнему благополучию. Его возвышение снова пробудило прежнюю ненависть и подозрительность римлян. Они напали на него, воспользовавшись самым незначительным и надуманным предлогом (в 149 до Р. X.), но Карфаген оказал упорное отчаянное сопротивление, выдержал долгую осаду и наконец был взят приступом (в 146 до Р. X.). Бой, или, вернее, бойня, на улицах продолжался шесть дней и отличался необычайной жестокостью; когда сдалась внутренняя крепость, из всего населения Карфагена, насчитывавшего до четверти миллиона жителей, осталось в живых всего пятьдесят тысяч. Они были проданы в рабство, а город сожжен и основательно разрушен. Для доказательства, что Карфаген окончательно стерт с лица земли, вспахали почву на месте почерневших развалин и засеяли ее.

Так кончилась Третья Пуническая война. Из всех семитских государств и городов, процветавших за пять веков до этого, одна лишь маленькая страна оставалась свободной и управлялась своими правителями. Это была Иудея, освободившаяся от власти Селевкидов и находившаяся под властью вождей своего племени из рода Маккавеев. К этому времени она имела уже почти законченную Библию, успела развить определенные традиции еврейства в том виде, в каком они существуют и поныне. Весьма естественно, что карфагеняне, финикийцы и другие родственные им народы, рассеянные по свету, находили между собой общую связь и в единстве языка, и в этой литературе, вселявшей в них надежду и мужество. Они все еще в значительной степени являлись коммерческой и банкирской силой мира. Семитский мир был не столько сметен, сколько опустился вниз.

Иерусалим, всегда бывший скорее символом, чем центром иудаизма, был захвачен римлянами в 65 году до Р. X.; после многих лет, во время которого периоды относительной независимости чередовались с восстаниями, он был осажден ими и взят после упорной борьбы. Храм был разрушен.

Позднейшее возмущение в 132 г. до Р. X. закончило его разрушение, и нынешний город, в том виде, в котором мы его знаем теперь, был выстроен заново во время римского владычества. На месте храма было воздвигнуто капище в честь римского божества Юпитера Капитолийского, и евреям было запрещено селиться в пределах города.

ГЛАВА 33. РОСТ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Новое могущество римского государства, возникшее и развившееся в течение последних двух веков до Р. X. и распространившееся впоследствии над всем известным тогда западным миром, во многих отношениях отличалось от могущества великих империй, существовавших в цивилизованном мире до того времени. Это государство не было, по крайней мере вначале, монархией и не являлось созданием одного великого завоевателя. Правда, Рим нельзя назвать и первой республиканской великой державой: до него Афины при Перикле уже господствовали над группой подвластных государств, а Карфаген в то время, когда он начал свою роковую борьбу с Римом, был властителем Сардинии и Корсики, Марокко, Алжира, Туниса и большой части Испании и Сицилии. Но Рим был первой республиканской империей, избегнувшей скорого распада и шествовавшей по пути дальнейшего развития. Центр этого нового государства лежал много западнее центров древних империй, которые находились в долинах рек Месопотамии и Египта. Это географическое расположение дало возможность Риму приобщить к цивилизации совершенно новые области и народы. Римское владычество распространилось на Марокко и Испанию и вскоре могло уже подчинить себе Северо-Западную Европу, т. е. область, включающую современную Францию, Бельгию и даже Британию, и Северо-Восточную — вплоть до Венгрии и Южной России. Но, с другой стороны, Рим никогда не был в состоянии утвердиться в Центральной Азии или в Персии, потому что они находились чересчур далеко от его административных центров. Поэтому в состав Римской империи вошло множество молодых арийских народов, принадлежавших к северной ветви, а впоследствии и почти все греки, вследствие чего население его в гораздо меньшей степени состояло из хамитских или семитских элементов, чем население какой-либо из прежних империй.

В течение нескольких столетий Римской империи удавалось избегать опасностей ассимиляции, которая так быстро поглотила Персию и Грецию, и она в течение всего этого времени непрерывно развивалась. Правители Мидии и Персии на протяжении одного или двух поколений превратились в настоящих вавилонян. Они переняли от них тиару царя царей, храмы и стали жрецами их богов. Александр и его преемники шли по тому же легкому пути ассимиляции. Селевкиды имели точно такой же двор и пользовались теми же административными приемами, что и Навуходоносор; Птоломеи стали фараонами и превратились в истинных египтян. Они ассимилировались так же, как раньше ассимилировались семитские завоеватели шумеров. Но римляне правили из своего собственного города и в течение многих веков придерживались собственных, ими самими выработанных законов. Единственный народ, имевший на них огромное духовное влияние во втором и третьем веке до Р. X., были сродные им и схожие с ними греки. Таким образом, Римская империя была первой попыткой создать великую державу на началах чисто арийских, и потому она являет новый пример в истории — это была обширная арийская республика. Она не походила на прежние, выросшие по одному образцу государства, где власть единичного завоевателя, который управлял страной из главного города, выросшего вокруг храма бога жатвы, не соответствовала этому государству. Римляне имели богов и храмы, но, подобно греческим богам, это были человекоподобные бессмертные патриции. Римляне также приносили кровавые жертвы, а во время бедствий — даже и человеческие, чему они могли научиться только у своих темнокожих учителей — этрусков; но до тех пор, пока в Риме не начался период упадка, ни храмы, ни жрецы не играли большой роли в его истории.

Римская империя была явлением небывалым, не выросшим по заранее определенному плану. Римский народ почти неожиданно для самого себя оказался вовлеченным в совершенно новое административное предприятие. Нельзя сказать, чтобы опыт этот был особенно удачен. В конце концов империя пала. Из века в век она непрерывно меняла свои очертания и методы. В течение столетия она изменялась больше, чем Бенгалия, Месопотамия или Египет за целое тысячелетие. Она изменялась непрерывно и никогда не оставалась в состоянии неподвижности.

В известном отношении опыт Рима не удался. Однако в какой-то степени его опыт остался до сих пор незаконченным, и Европа, и Америка до сего дня стараются разрешить сложные задачи мирового государства, с которыми впервые столкнулся римский народ.

Изучающему историю необходимо постоянно помнить о всех крупных изменениях, произошедших не только в политических, но также в социальных отношениях и в моральных идеях в течение всего периода римского владычества. В людских умах существует очень сильная тенденция представлять себе время владычества римлян как нечто законченное и устойчивое, твердое, округленное, благородное и решительное. У Маколея в его «Сказаниях Древнего Рима» Катон Старший, Сципион, Юлий Цезарь, Диоклетиан, Константин Великий, триумфы, речи, бои гладиаторов и христианские мученики — все смешано в одну картину чего-то и возвышенного, и жестокого, и величественного. Но отдельные части этой картины следует разъединить. Они собраны из разных эпох, более отличающихся друг от друга, чем Лондон времен Вильгельма Завоевателя от Лондона наших дней. Для удобства мы разделим историю распространения римского могущества на четыре периода. Первый начинается после разорения Рима галлами в 390 г. до Р. X. и продолжается вплоть до окончания Первой Пунической войны (240). Мы можем назвать эту эпоху эпохой ассимилятивной республики. Это был, может быть, самый лучший, самый характерный период римской истории. Длившаяся годами вражда между патрициями и плебеями подходила к концу, этрусская опасность миновала, в стране не было ни чересчур богатых, ни чересчур бедных людей, и большинство было проникнуто духом общественности. Это была республика, напоминавшая республику буров в Южной Африке до 1900 г. или северные штаты Американского Союза между 1800 и 1850 гг., это была республика свободных земледельцев.

В начале этого периода Рим был небольшим государством, имевшем едва ли более двадцати миль в окружности. Он вел борьбу с грубыми, но родственными ему соседними государствами и стремился не уничтожить их, а заставить примкнуть к себе. Годы гражданских распрей воспитали народ в духе примирения и уступок, некоторые из покоренных городов стали совершенно римскими, получив право голоса в управлении, некоторые имели самостоятельное управление, но жители их пользовались правом торговли в Риме и заключения браков с римлянами; гарнизоны, состоявшие из полноправных граждан, размещались на стратегических пунктах и в колониях, имевших различные привилегии и основанных среди недавно покоренных народов. Пролагались величайшие дороги. Неизбежным последствием такой политики была быстрая латинизация всей Италии. В 89 г. до Р. X. все свободные жители Италии получили звание римских граждан. С внешней стороны вся Римская империя стала под конец расширенным городом. В 212 г. после Р. X. каждый свободный человек на всем пространстве империи получил гражданство с правом, если попадет в Рим, подать голос в народном собрании.

Распространение права гражданства на покорные Риму города и целые области было отличным средством для усиления римского влияния. Оно совершенно перевернуло прежний процесс покорения, при котором победители ассимилировались с побежденными. Согласно римскому методу, победители, наоборот, ассимилировали себе побежденных.

Но после Первой Пунической войны и присоединения Сицилии, несмотря на то, что еще продолжался прежний процесс ассимиляции, рядом с ним возник и другой процесс. С Сицилией, например, римляне обращались как с завоеванной страной. Она была объявлена провинцией римского народа. Ее плодородная почва и промышленное население эксплуатировалось в целях обогащения Рима. Львиная доля этого богатства досталась патрициям и наиболее влиятельным из плебеев. А война доставила большое количество рабов. Накануне Первой Пунической войны население республики большей частью состояло из свободных мелких земледельцев. Военная служба являлась их привилегией и обязанностью. Пока они были на действительной службе, их хозяйства пришли в упадок, и земли оказались обремененными долгами; тогда начало развиваться новое крупное землевладение, основанное на рабском труде. Вернувшиеся из армии мелкие землевладельцы убедились, что им приходится конкурировать с продуктами, привозимыми из Сицилии или из крупных имений в самой Италии; все эти продукты производились рабским трудом. Времена изменились, изменился и самый характер республики. Не только Сицилия находилась во власти Рима, но все низшие классы были в руках богатых кредиторов или зависели от богатых конкурентов. Рим вступил во вторую стадию своего развития и сделался республикой предприимчивых богачей.

В течение двух веков римские солдаты-земледельцы боролись за свободу и за участие в управлении своим государством, в течение одного века они пользовались своими правами. Первая Пуническая война разорила их и отняла у них все, чего они добились.

Право голоса для них также утратило свое значение. В Римской республике было два правительственных учреждения. Первым и самым значительным был сенат. Это учреждение в первоначальном своем виде состояло из патрициев, а позднее вообще из выдающихся людей, призываемых для участия в нем влиятельными должностными лицами, цензорами и консулами. Подобно английской палате лордов, сенат представлял собой собрание крупных землевладельцев, выдающихся политических деятелей, богатых людей из делового мира и т. п. Он гораздо больше походил на палату лордов в Англии, чем на сенат американских Соединенных Штатов. В течение трех веков, начиная с Пунических войн, он был средоточием римской политической мысли и деятельности. Вторым представительным учреждением было народное собрание. Оно должно было быть собранием всех граждан Рима. Когда Рим был небольшим государством, квадратурой в двадцать миль, такое собрание являлось возможным. Когда же римское гражданство распространилось за пределы Италии, то оно стало совершенно немыслимым. Эти собрания, о которых возвещал рог, трубивший в Капитолии и на городских стенах, становились все больше и больше собраниями политических наемников и подонков общества. В IV веке до Р. X. народное собрание представляло собой значительное сдерживающее начало для сената, являясь полномочным выразителем прав и требований средних и низших классов. К концу Пунических войн это уже был лишенный всякого значения памятник исчезнувшего общественного контроля. Для обуздания сильных мира сего не осталось никакой действительной и законной узды.

В Римской республике никогда не вводилось ничего похожего на представительный образ правления. Не было и упоминания о выборе делегатов для выражения воли граждан. Это очень важный пункт, который необходимо запомнить тем, кто изучает римскую историю. Народное собрание никогда не могло сравниться по своему значению с американской палатой депутатов или английской палатой общин. В теории оно представляло всех граждан, на практике оно было чем-то совершенно не стоящим внимания.

Поэтому средний гражданин Римской империи после Второй Пунической войны очутился в очень печальном положении, он обнищал, часто лишался своего хозяйства, не имел возможности с выгодой вести это хозяйство из-за введения рабского труда и не обладал никаким политическим влиянием, чтобы иметь возможность исправить это зло. Единственный способ, которым народ, лишенный политических прав, может выражать свою волю — это стачка и бунт. История II и I веков до Р. X., поскольку она касается внутренней жизни страны, является историей бесплодных революционных попыток. Размеры этой книги не позволяют нам изложить все сложные подробности этой борьбы, рассказать о всех усилиях уничтожить крупные имения и вернуть снова землю свободным земледельцам, о предложениях аннулировать долги полностью или хотя бы частично. Происходили возмущения и гражданские войны. В 73 г. до Р. X. бедствия Италии были увеличены крупным восстанием рабов под предводительством Спартака. Рабы Италии возмутились и имели некоторый успех, так как среди них были обученные воины из среды гладиаторов. В течение двух лет Спартак держался в кратере Везувия, который в то время был, по-видимому, потухшим вулканом. Возмущение это было наконец подавлено с неимоверной жестокостью. Шесть тысяч взятых в плен спартаковцев были распяты на крестах вдоль Аппиевой дороги, одной из главных дорог, шедшей от Рима на юг (в 71 до Р. X.).

Низшим классам не удалось достичь успеха в борьбе против сил, подчинивших их себе и стремившихся унизить их. Но влиятельные и состоятельные классы, победившие их, даже из самого их поражения создали новую силу в римском мире, которая получила потом власть и над ними, и над народом, — это была армия.

Перед Второй Пунической войной римская армия набиралась из свободных земледельцев, которые, смотря по возможностям и способностям, отправлялись на войну пешком или на коне. Это было очень хорошее войско для ведения войн в не особенно отдаленных краях; но это не была армия, которая согласилась бы покинуть страну и терпеливо нести тяготы длительных войн. А к тому же, по мере того, как росло число рабов и увеличивалось количество крупных имений, уменьшалось и число свободных воинов-земледельцев. Популярный полководец по имени Марий ввел в войска новый элемент. Весь север Африки, после разгрома карфагенской цивилизации, превратился в полуварварское государство — царство Нумидийское. Римское государство вступило в борьбу с Югуртой, царем Нумидии, и испытывало невероятные затруднения, пытаясь подчинить его себе. Когда всеобщее негодование стало ясно выражаться, Марий был назначен консулом, и ему было поручено закончить эту позорную войну. Он достиг этого, организовав наемные войска, которые он предварительно основательно обучил. Югурта в цепях был приведен в Рим (106 до Р. X.), и Марий после того, как истек срок его консульства, незаконно удержал за собой свою должность с помощью своих, вновь созданных им легионов. В Риме не оказалось налицо власти, которая могла бы обуздать его.

С Марием начинается третий период в развитии римского государства; оно делается республикой военачальников. Ибо теперь настало время, когда между начальниками наемных легионов началась борьба за власть над Римской империей. Против Мария был направлен аристократ Сулла, который служил под его начальством в Африке. Каждый из них по очереди массами уничтожал своих политических противников. Тысячи людей подвергались казни и изгнанию, а имущество их — конфискации. После кровавого соперничества обоих и ужаса восстания Спартака настала другая фаза римской истории, когда Лукулл и Помпей Великий, Красс и Юлий Цезарь были начальниками армий и вершили великие дела. Красс стал известен тем, что победил Спартака. Лукулл завоевал Малую Азию и дошел до Армении и, страшно разбогатев, удалился от дел. Красс, пройдя дальше, напал на Персию, потерпел поражение и был убит парфянами. Помпей после долгого соперничества был разбит Юлием Цезарем (в 48 до Р. X.) и убит в Египте, оставив, таким образом, Юлия Цезаря единственным властелином в Риме.

Юлий Цезарь является одной из тех исторических фигур, которые волновали воображение людей совершенно несоответственно своим заслугам и значению. Он сделался каким-то легендарным героем и символом. Для нас он важен, главным образом, тем, что с него начинается переход от эпохи военных авантюристов к началу четвертого периода в истории Рима, к периоду Первой империи. Ибо, несмотря на глубокие экономические и политические потрясения, несмотря на гражданскую войну и социальное вырождение, в течение всего этого времени границы римского государства продвигались все дальше и продолжали двигаться, достигнув своего крайнего предела около 100 г. после Р. X. Во время Второй Пунической войны, которая велась с переменным успехом, продвижение как будто бы остановилось; перед реорганизацией армии Марием замечается также упадок сил. Восстание Спартака ознаменовало собой третью фазу. Юлий Цезарь составил себе репутацию как полководец в Галлии, которая находилась на месте нынешней Франции и Бельгии. (Основные племена, населявшие эту страну, принадлежали к тем же самым кельтским народам, что и галлы, которые в течение некоторого времени занимали Северную Италию, а впоследствии совершили набег на Малую Азию и поселились там; их называют галатами.)

Цезарь прогнал германцев, завладевших было Галлией, присоединил всю эту область к империи и дважды переправился через Дуврский пролив в Британию (в 55 и 54 до Р. X.), где, однако, он не достиг прочных завоеваний. А Помпей Великий между тем упрочил римское владычество на востоке, где оно дошло уже до Каспийского моря.

Все это время, в середине I века до Р. X. римский сенат еще продолжал номинально быть средоточием римского управления; он назначал консулов и других должностных лиц, давал полномочия и т. п.; множество политических деятелей, среди которых выдающейся фигурой является Цицерон, боролись за сохранение великих традиций республиканского Рима и уважения к его законам. Но вместе с разорением свободных земледельцев отлетел от Италии и дух гражданственности; это была теперь страна рабов и обнищавших людей, в среде которых не было ни желания свободы, ни понимания ее. За республиканскими вождями в сенате не стояло никого, в то время как за великими авантюристами, которых они боялись и которых желали подчинить себе, стояли легионы. Несмотря на сопротивление сената, Красс, Помпей и Цезарь разделили между собой управление империей (первый триумвират). Когда Красс был убит парфянами в далеких Каррах, Помпей и Цезарь поссорились между собой. Помпей принял сторону республиканцев и издал закон, на основании которого Цезарь должен был быть привлечен к суду за нарушение законов и неповиновение декретам сената.

Полководец не имел права выводить свои войска за пределы той области, начальником которой он являлся. Границей между Римом и областью, которой управлял Цезарь, был Рубикон. В 49 г. до Р. X. он перешел через Рубикон, сказав «Жребий брошен», и пошел на Помпея и на Рим.

Издавна существовал в Риме обычай избирать в критические моменты, когда угрожала война, «диктатора» с неограниченными полномочиями для улаживания этого кризиса. После низвержения Помпея Цезарь был объявлен диктатором сначала на десять лет, а потом (в 45 до Р. X.) пожизненно. В действительности он был сделан пожизненным монархом империи. Сначала заговорили о предоставлении ему царского достоинства, но слово «царь» стало ненавистно римлянам после изгнания этрусков пятью веками ранее. Цезарь не захотел быть царем, но присвоил себе трон и скипетр. После победы над Помпеем Цезарь отправился в Египет и там влюбился в Клеопатру, последнюю царицу из династии Птоломеев, царицу-богиню Египта. Она, по-видимому, совершенно вскружила ему голову. От египтян он заимствовал их представление о царе как о некоем божестве и с этим представлением вернулся обратно в Рим. Его статуя была поставлена в храме с надписью «Непобедимому богу». Выдыхающийся республиканский дух Рима вылился в последнем протесте, и Цезарь был заколот мечами в сенате у подножия статуи убитого им соперника, Помпея Великого.

Тринадцать лет еще длились эти столкновения между различными честолюбцами. Составился второй триумвират из Лепида, Марка Антония и Октавия Цезаря, племянника Юлия Цезаря. Октавий, подобно своему дяде, взял себе самые бедные, но более нетребовательные западные провинции, где набирались самые лучшие легионы. В 31 г. до Р. X. в морском сражении при Акциуме он разбил Марка Антония, единственного своего серьезного соперника, и провозгласил себя единым властелином всего римского государства. Но Октавий был человеком совершенно иного склада, чем Юлий Цезарь. Он не питал неразумного желания стать богом или царем. У него не было царственной любовницы, которую ему нужно было ослепить своим могуществом. Он восстановил права сената и римского народа. Он отказался от диктаторства. Благодарный сенат взамен формальной власти дал ему реальное могущество. Он получил титул не царя, а «принцепса» и «августа». Он стал Августом Цезарем, первым римским императором (от 27 до Р. X. до 14 после Р. X.).

После него царствовали Тиберий Цезарь (14–37 после Р. X.) Калигула, Клавдий, Нерон и т. д. вплоть до Траяна (98 после Р. X.), Адриана (117 после Р. X.), Антонина Пия (138 после Р. X.) и Марка Аврелия (161–180 после Р. X.). Все эти императоры были императорами легионеров. Солдаты возводили их на трон, и некоторых из них солдаты же низвергали. Постепенно сенат исчезает со страниц римской истории, и его заменяют император и его чиновники. Границы империи раздвигаются все шире и шире, до крайних пределов. К империи была присоединена большая часть Британии, Трансильвания стала новой провинцией — Дакией; Траян перешел Евфрат. Адриан возымел идею, которая напоминает нам то, что случилось на другом конце древнего мира. Подобно Ши-хуанди, он построил стену для ограждения Италии от набегов северных варваров: одну — поперек острова Британии и другую — между Рейном и Дунаем. Он отказался от некоторых приобретений Траяна.

На этом закончилось расширение Римской империи.

ГЛАВА 34. МЕЖДУ РИМОМ И КИТАЕМ

II и I век до Р. X. начинают собой новую фазу в истории человечества. Месопотамия и восточное побережье Средиземного моря перестают быть центром внимания. Как Месопотамия, так и Египет все еще были плодородными, населенными странами, пользовавшимися благосостоянием, но они не занимали больше господствующего положения. Власть ушла от них на запад и на восток. Две великие империи властвовали над миром, а именно — новая Римская империя и возродившаяся Китайская. Рим распространил свою власть до Евфрата, но он никогда не был в состоянии перейти эту границу. Это было слишком далекое расстояние. Лежавшие за Евфратом прежние персидские и индийские владения Селевкидов постоянно подпадали под власть различных правителей. Китай, управляемый теперь династией Хань, сменившей династию Цинь после смерти Ши-хуанди, распространил свое владычество на Тибет и, через высокие горные проходы Памира, на Западный Туркестан. Но здесь он также достиг своих пределов. Идти дальше было слишком далеко.

Китай представлял собой в это время величайшую, наилучшим образом организованную и наиболее цивилизованную политическую систему в мире. Он превосходил по площади и по количеству народонаселения Римскую империю в период ее наибольшего могущества. В те годы эти два обширных государства могли процветать в одно и то же время, почти ничего не зная друг о друге. Пути сообщения, как морские, так и сухопутные, были еще слишком слабо развиты и плохо организованы, чтобы обе империи могли столкнуться друг с другом.

Тем не менее, они значительно влияли не только друг на друга, но также и на судьбу государств, расположенных между ними, в Центральной Азии и Индии. Некоторые сношения происходили при помощи караванов верблюдов через Персию и каботажных судов по Красному морю. В 66 г. до Р. X. римские войска под предводительством Помпея отправились по следам Александра Великого и двинулись вдоль восточного берега Каспийского моря. А в 102 г. до Р. X. китайская экспедиция под начальством Бань Чао также достигла Каспийского моря и послала соглядатаев разведать о силах римлян. Но прошло много веков, прежде чем подробные изучения и непосредственное общение связали два великих параллельных мира Европы и Восточной Азии.

К северу от этих двух великих империй располагались дикие страны, населенные варварами. Страна, где находится теперь Германия, представляла собой лес; леса простирались дальше в Россию и являлись убежищем для гигантских зубров и буйволов величиною почти со слона. К северу от великого горного массива Центральной Азии находились пустыни, степи, а за ними леса и тундры. К востоку от Среднеазиатской возвышенности лежало огромное, имевшее форму треугольника, Манчжурское плоскогорье. Большая часть этого пространства, находящегося между Южной Россией, Туркестаном и Манчжурией, тогда, да и в настоящее время, представляет собой страны, очень ненадежные в климатическом отношении. Количество осадков в них в течение нескольких столетий подвергалось значительным изменениям. Это страны с коварным климатом. В течение многих лет там можно иметь хорошее пастбище и заниматься земледелием, но затем вдруг наступает период, когда влажность идет на убыль, и затем следуют годы убийственной засухи.

Западная часть этого варварского севера, начиная от германских лесов вплоть до Южной России и Туркестана и от о. Готланд до Альп, является родиной северных (норманнских) народов и арийского языка. Восточные же степи и пустыни Монголии были родиной гуннских, или монгольских, или татарских, или тюркских народов — ибо все эти различные народы имели одинаковый язык, вели одинаковый образ жизни и происходили из одной расы. И, подобно тому, как норманнские народы, по-видимому, постоянно переходили свои границы и теснили, направляясь на юг, развивающиеся культуры Месопотамии и побережий Средиземного моря, так же точно и родина гуннов отсылала от себя излишки населения, которые затем совершали набеги на китайское государство и наконец завоевали его. Последствием периодов благосостояния в северных областях стало увеличение населения; неурожай же трав или временный падеж скота гнали голодных воинственных людей на юг.

В течение некоторого времени одновременно существовали две империи в мире, которые были в силах прогнать варваров обратно и даже продвинуть вперед свои границы, обеспечивавшие им мир. Натиск империи Хань на Монголию из пределов Северного Китая отличался силой и продолжительностью. Китайское население хлынуло через преграду, представляемую Великой Стеной. Вслед за императорской пограничной стражей являлись китайские земледельцы с лошадьми и сохой, вспахивали степи и обносили заборами зимние пастбища. Гуннские народы совершали набеги и убивали поселенцев, но китайские карательные экспедиции одерживали над ними верх. Номадам пришлось считаться с необходимостью выбора — или стать оседлыми, приспособиться к сохе и сделаться данниками Китая, или же удалиться в поисках новых летних пастбищ. Одни из них остановились на первом и были поглощены китайским населением. Другие продвинулись к востоку и северо-востоку через горные проходы, в западную часть Туркестана.

Это продвижение монгольских наездников на запад началось с 200 г. до Р. X. и продолжалось все время. Натиск их оттеснил к западу арийские племена, которые, в свою очередь, стали тесниться к римским границам, готовые прорваться через них в тех местах, где они наиболее слабо охранялись. Парфяне, бывшие, по-видимому, скифами с некоторой примесью монголов, подошли к Евфрату в I веке до Р. X. Они сдержали Помпея Великого в его натиске на восток. Они разбили и убили Красса. Они заменили монархию Селевкидов в Персии династией парфянских царей, так называемыми Аршакидами.

Но в течение некоторого времени линия наиболее слабого сопротивления для голодных номадов лежала не на востоке и не на западе, а проходила через Центральную Азию, а затем на юго-восток, через Киберийский горный проход в Индию. Индия принимала на себя монгольское нашествие в течение тех веков, когда Рим и Китай были могущественными государствами. Целый ряд завоевателей вторгался через Пенджаб, и номады наводняли обширные равнины, грабили и разрушали все на своем пути. Империя Ашоки была уничтожена, и на некоторое время история Индии покрывается мраком. Династия Кушана, основанная «индоскифами» — одним из вторгшихся племен, — правила в течение некоторого времени Северной Индией и поддерживала там известный порядок. Эти набеги продолжались на протяжении нескольких веков. В течение большей части V столетия до Р. X. Индия страдала от эфталитов, или белых гуннов, которые собирали дань с мелких индийских князей и держали Индию в постоянном страхе. Каждое лето эти эфталиты кочевали по Западному Туркестану и каждую осень проникали в Индию через горные проходы, наводя ужас на страну.

Во II веке после Р. X. огромное несчастье постигло и Римскую, и Китайскую империи; оно, вероятно, ослабило сопротивление их натиску варваров. Это была эпидемия чумы, беспримерная по своей силе. Она свирепствовала в Китае в течение одиннадцати лет и произвела глубокое разложение в его государственном организме. Династия Хань пала, и наступил новый период разъединения и смут, от которых Китай не мог оправиться вплоть до VII столетия после Р. X., когда появилась великая династия Тан.

Зараза из Азии проникла в Европу. Чума свирепствовала в Римской империи с 164 г. после Р. X. до 180 г. Она, по-видимому, в очень серьезной степени ослабила государство. После этого времени замечается резкое уменьшение количества населения в римских провинциях, а правительство явно становится более слабым и менее распорядительным. Во всяком случае, границы империи перестают быть неприступными. И то здесь, то там сквозь них прорываются варвары. Новый норманнский народ — готы, пришедшие из Готланда в Швеции, пройдя Россию, поселились в бассейне Волги и на берегах Черного моря и стали заниматься морским разбоем. К концу II столетия они, вероятно, начали чувствовать натиск гуннов с востока. В 247 г. они, предприняв большой набег, перешли через Дунай и разбили римские войска на территории нынешней Сербии, причем в битве был убит император Деций. В 236 г. другой германский народ, франки, прорвали границу на Нижнем Рейне, а аллеманы наводнили Эльзас. Галльские легионы прогнали завоевателей обратно, но готы на Балканском полуострове все снова и снова нападали. Провинция Дакия исчезает со страниц римской истории. Настал конец гордости и самоуверенности Рима. В 270–275 гг. вокруг Рима, бывшего в течение трех веков открытым и безопасным городом, императором Аврелианом были воздвигнуты укрепления.

ГЛАВА 35. ЖИЗНЬ СРЕДНИХ И НИЗШИХ КЛАССОВ ПРИ ПЕРВЫХ РИМСКИХ ИМПЕРАТОРАХ

Прежде чем говорить о том, каким образом Римская империя, созданная за два века до Р. X., начиная с Августа Цезаря, и процветавшая в мире и безопасности в течение двух столетий, пришла в упадок и была уничтожена, следует обратить некоторое внимание на жизнь средних и низших классов в этом огромном государстве. Наша история подошла теперь приблизительно к 2000 гг. до наших дней, и жизнь культурных людей, под сенью ли Римской империи, или династии Хань, начинала все более и более походить на жизнь их нынешних потомков. На Западе чеканная монета была в это время во всеобщем употреблении; вне сословия жрецов было много состоятельных людей, которые не были ни чиновниками правительства, ни жрецами; люди путешествовали с гораздо большей свободой, чем когда бы то ни было раньше, были проезжие дороги и гостиницы. Сравнительно с прошлым временем до 500 г. до Р. X., жизнь стала гораздо более свободной. До этого времени люди в основном были прикреплены к какому-нибудь округу или области, были связаны традициями и горизонт их был очень ограничен; кочевали и занимались торговлей только номады. Но ни общественный порядок Рима, ни династия Хань не могли обеспечить одинаковых культурных условий на всем пространстве обеих империй. Существовали значительные местные различия, и большие контрасты, и несходства культур в различных областях, так же, как теперь, например, в Индии при владычестве англичан. Везде на этом обширном пространстве были рассеяны римские гарнизоны и поселения, жители которых поклонялись римским богам и говорили на латинском языке, но там, где города существовали еще до прихода римлян, они, хоть и покоренные, продолжали жить своей жизнью и, по крайней мере, в течение некоторого времени поклонялись своим богам согласно собственному ритуалу. В Греции, Малой Азии, Египте и на эллинизированном востоке латинский язык не был принят. Там всецело царил греческий. Савл из Тарса, сделавшийся потом апостолом Павлом, был евреем и римским гражданином, но он говорил и писал по-гречески, а не по-еврейски. Даже при дворе царей парфянской династии, которые свергли греческую династию Селевкидов в Персии и находились за пределами Римской империи, модным языком был греческий. В некоторых частях Испании и Северной Африки еще долгое время держался язык карфагенян, несмотря на то, что сам Карфаген был разрушен. Такой город, как Севилья, процветавший задолго до того, как впервые было услышано самое имя римлян, поклонялся своей семитской богине и сохранял свой семитский язык в течение нескольких поколений, несмотря на существование колонии римских ветеранов в Италике, на расстоянии всего нескольких миль. Септимий Север, бывший императором с 193 до 211 г. после Р. X., считал язык карфагенян своим родным языком. Латинскому языку он научился позднее и изучал его как иностранный; рассказывают, что сестра его так и не научилась говорить по-латыни и вела свой дом и хозяйство в Риме, изъясняясь исключительно на пуническом языке.

Однако в таких странах, как Галлия и Британия, и провинциях вроде Дакии (приблизительно нынешняя Румыния) и Паннонии (Венгрия к югу от Дуная), где не было раньше ни больших городов, ни храмов, ни вообще какой бы то ни было культуры, римлянам удалось латинизировать население. Они впервые познакомили эти провинции с цивилизацией. Они построили города, в которых латинский язык был преобладающим и где поклонялись римским богам, где господствовал римский образ жизни и римские привычки. Румынский, итальянский, французский и испанский языки представляют различные видоизменения латинского и до сих пор напоминают нам об этом распространении латинского языка и латинских обычаев. Северо-Западная Африка, в конце концов, также стала говорить по-латыни. Египет же, Греция и остальная часть империи к востоку никогда не были латинизированы. Жители этих стран остались египтянами и греками по культуре и по духу. И даже в Риме среди образованных людей греческий язык изучался как язык благородных людей и греческая литература и наука предпочитались латинской.

В этой смешанной империи, весьма естественно, способы производства были также разнообразны. Главной отраслью промышленности оседлых стран все еще было земледелие. Мы уже говорили, каким образом в Италии мужественные свободные земледельцы, являвшиеся главной опорой римской республики первых времен, были после Пунических войн разорены крупным землевладением, пользовавшимся рабским трудом. В греческом мире существовали различные системы владения землей, начиная от Аркадии, где каждый свободный гражданин обрабатывал землю своими собственными руками, и кончая Спартой, где физический труд считался позорным и где поля обрабатывались и земледельческие работы исполнялись особым классом рабов, называвшихся илотами. Но к этому времени все это уже перешло в область древней истории, и во всем эллинизированном мире распространилась система крупного землевладения, основанная на рабском труде. Рабами-земледельцами были военнопленные, говорившие на различных языках и плохо понимавшие друг друга, или же это были люди, уже родившиеся в рабстве. У них не было ни солидарности, чтобы противиться притеснениям, ни воспоминаний о своих правах, ни знаний, так как они не умели ни читать, ни писать. Несмотря на то, что они составляли большинство сельского населения страны, ни одно их восстание не увенчалось успехом. Восстание Спартака в I веке до Р. X. было возмущением особого рода рабов — обучавшихся для гладиаторских боев. В последние годы республики и в начале империи рабы-земледельцы испытывали в Италии страшные притеснения; на ночь их сажали на цепь, чтобы они не могли убежать, или же брили им половину головы с той же целью, чтобы сделать бегство более трудным. У них не было собственных жен, хозяева могли их оскорблять, калечить, убивать. Хозяин мог продать своего раба в цирк, для борьбы с дикими животными на арене. Если раб убивал своего господина, то все его рабы, а не только убийца, распинались на крестах. В некоторых местностях Греции, особенно в Афинах, положение рабов далеко не было таким тягостным, как в Риме, но все же оно было очень тяжелым. Для подобных слоев общества варвары, пробившиеся через укрепленную линию и легионы, являлись не врагами, а избавителями.

Рабовладельческая система распространялась на большую часть промышленности и вообще на все работы, исполнявшиеся совместно многими людьми. Работа в шахтах и в металлургическом производстве, гребля на галерах, устройство дорог и постройка больших зданий — весь этот труд выполнялся рабами. Почти вся домашняя работа также делалась ими. В городах и в деревнях существовали бедные свободные люди и вольноотпущенники, работавшие для себя или за жалованье. Это были ремесленники, надсмотрщики и т. п.; эти люди составляли особый, новый класс рабочих; труд их оплачивался деньгами, и они конкурировали с рабами, но нам неизвестно, какой процент всего населения они составляли. По всей вероятности, он колебался в зависимости от эпохи и местностей. Существовали также разные формы рабства — от раба, которого приковывали на ночь и которого днем гнали кнутом на ферму или в каменоломню, до раба, хозяин которого находил более выгодным предоставлять ему самому возделывать свой клочок земли или заниматься ремеслом и иметь свою жену по образцу свободного человека, с условием, чтобы он выплачивал своему владельцу достаточный оброк.

Но были также и вооруженные рабы. В начале Пунических войн в 264 г. до Р. X. римляне вновь ввели в обычай существовавшую у этрусков забаву заставлять рабов биться друг с другом насмерть. Вскоре она сделалась модной, и каждый богатый римлянин стал держать отряд гладиаторов, которые время от времени сражались на арене, но настоящее назначение которых состояло в том, чтобы быть телохранителями. Были также и ученые рабы. Среди покоренных в последние времена республики стран были такие высококультурные государства, как города Греции, Северной Африки и Малой Азии; они доставили множество высокообразованных пленных. Учитель молодого римлянина из хорошей фамилии был обычно рабом. Богатый человек часто имел раба-грека в качестве библиотекаря, рабов-секретарей и ученых. Он держал собственного поэта так же, как он держал бы дрессированную собаку. В этой атмосфере рабства боязливо и робко развивались традиции зарождавшейся критики и новой литературы. Были предприимчивые люди, покупавшие способных мальчиков-рабов и обучавшие их для продажи. Рабов обучали быть копиистами, ювелирами и бесконечному числу других искусств.

Но на протяжении четырех веков промежутка между началом завоеваний республики богатых людей и эпохой упадка империи, последовавшего после великой чумы, в положении рабов произошли значительные перемены. Во II веке до Р. X. военнопленных было множество, нравы были грубые и жестокие; раб не имел никаких прав, и едва ли существовало какое-нибудь оскорбление, которому в это время не подвергался бы раб. Но уже в 1 веке после Р. X. произошло значительное улучшение в той позиции, какую римская цивилизация заняла по отношению к рабству. Пленные уже не доставлялись в таком изобилии, и рабы стали дороже. И рабовладельцы стали понимать, что выгода и удобства, которых они могут ожидать от своих рабов, находятся в прямой зависимости от возрастания у этих несчастных чувства самоуважения. Кроме того, повысился нравственный уровень общества и заговорило чувство справедливости. Более высокая нравственная культура Греции смягчила древнюю суровость римлян. Были положены некоторые пределы жестокости хозяев: господин уже не имел права продать своего раба для борьбы со зверями, рабу дали право собственности на то, что называлось его «peculium», рабам стали платить жалованье в виде поощрения, браки рабов получили признание. Многие формы земледелия не требовали массового участия рабочих или требовали его только в определенное время года. В тех областях, где преобладали подобные условия, раб превращался в крепостного, платившего своему господину часть своих земледельческих продуктов и работавшего на него только в определенное время.

После того, как мы поймем, какую существенную роль играло в течение первых двух веков после Р. X. в этой великой Римской империи, говорившей на латинском и греческом языках, рабство, и как незначительно было меньшинство, жизнь которого протекала свободно, без всяких унижений, нам становятся ясны причины ее упадка и гибели. Семейная жизнь, в нашем смысле этого понятия, почти не существовала в Риме; редки были семьи, ведшие умеренный образ жизни; умевших мыслить и учиться было мало, и они были на большом расстоянии друг от друга. Нигде нельзя было встретить ни свободной воли, ни свободного ума. Большие дороги, развалины великолепных зданий, традиции законности и власти, которые оставил Рим на удивление и в назидание последующим поколениям, — все это не должно закрывать от нас истину, что весь его внешний блеск построен был на подавлении чужой воли, на порабощении интеллекта, на извращении и подавлении многих желаний. И даже то меньшинство, которое господствовало над этим обширным царством покорности и принудительного труда, в душе не имело ни счастья, ни спокойствия; искусство и литература, наука и философия, являющиеся плодом свободного и счастливого духа, бледнеют и вянут в подобной атмосфере. Было много копирования и подражательности, много талантливых ремесленников искусства, много рабского педантизма среди ученых рабов, но за весь четырехсотлетний период вся Римская империя не создала ничего, что можно было бы поставить наравне со смелой и благородной умственной деятельностью сравнительно маленького города Афин — в течение единственного века его величия. Под римским владычеством Афины пришли в упадок. Наука в Александрии также перестала процветать. Самый дух человека, казалось, обессилел в эти дни.

ГЛАВА 36. РАЗВИТИЕ РЕЛИГИИ В РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Душа человека, жившего во времена этой греко-римской империи первых двух веков христианской эры, должна была вечно чувствовать себя обманутой и истерзанной. Везде царили насилие и жестокость, везде проявлялись гордость и тщеславие, но чести нигде не было; отсутствовала чистота и прочное счастье. Несчастных презирали и угнетали, счастливые чувствовали себя неуверенно и лихорадочно стремились к наслаждениям. В большинстве городов вся жизнь сосредоточивалась на возбуждении, вызываемом кровавыми играми арены, где люди и дикие животные боролись, мучили и умерщвляли друг друга. Развалины амфитеатров являются самыми характерными остатками Рима. Игры задавали тон жизни. Тревожное состояние человеческой души выражалось глубоким религиозным смятением.

С тех пор, как орды арийцев впервые обрушились на античные цивилизации, старые боги в храмах и жрецы должны были сильно измениться или исчезнуть вообще. На протяжении сотен поколений жизнь и мировоззрение земледельческих народов смуглокожей расы находились в тесной зависимости от храма. Обряды, страх нарушить рутину, жертвоприношения, таинства — вот чем были заполнены их умы. Их боги кажутся чудовищными и нелогичными для нашего современного ума, так как мы принадлежим к арианизированному миру, но для этих древних народов их божества обладали правдоподобием и яркостью образов необычайно реального сновидения. Покорение одного города другим в Шумере или древнем Египте сопровождалось переменой или переименованием богов и богинь, но форма и дух самого культа оставались нетронутыми. Общий характер их не изменялся, образы в сновидении менялись, но самое сновидение продолжалось, и это было сновидение, подобное прежнему. И первые семитские завоеватели были в достаточной степени родственны по духу шумерам, чтобы перенять религию побежденных, религию Месопотамской цивилизации, без особых изменений. Завоевателям Египта никогда не удавалось укрепиться настолько, чтобы установить новую религию в побежденной стране. Под властью Птоломеев, как и под властью цезарей, храмы, алтари и жрецы — все оставалось по существу египетским.

До тех пор, пока завоевывали друг друга народы с одинаковыми социальными и религиозными обычаями, можно было избежать столкновения между богом победителей и богом побежденных посредством процесса группировки или ассимиляции. Если оба бога носили один и тот же характер, то они просто отождествлялись. Это тот же самый бог, только под другим названием, — говорили жрецы и народ. Это слияние богов известно под именем теокразии, и эпоха великих завоеваний в тысячелетний период до Р. X. была эпохой теокразии. На обширных пространствах, где раньше владычествовало множество местных богов, эти божества были заменены или, вернее, поглощены одним новым общим богом. Таким образом, когда наконец еврейские пророки в Вавилоне провозгласили единого Бога для всей Земли, умы людей были уже подготовлены к этой идее.

Но зачастую боги были слишком несхожи между собой для того, чтобы можно было допустить такую ассимиляцию, и тогда они группировались вместе на основании каких-нибудь подходящих родственных связей.

Если речь шла о богине, — а народы эгейской культуры до появления греков чувствовали большое расположение к богиням, — то ее выдавали замуж за бога, а богу в образе животного или звезды придавали человеческий вид, а самое животное или астрономический образ — змею, или звезду, или солнце — делали орнаментом или символом. Или же, наоборот, бог покоренного народа становился злым противником более светлых богов. История теологии полна таких приспособлений, компромиссов и национализации богов, когда-то бывших местными.

По мере того, как Египет превращался из ряда разрозненных городов в объединенное царство, теокразия происходила все чаще и чаще.

Так сказать, главным богом был Озирис, бог жатвы, которому приносились жертвы и земным воплощением которого был фараон. Озирис представлялся как непрерывно умирающий и воскресающий вновь; он был не только семенем и жатвой, но также давал, по естественной ассоциации человеческой мысли, идею бессмертия. Среди его символов были ширококрылый жук-скарабей, который зарывает свои яйца, чтобы снова возродиться, и лучезарное солнце, которое заходит, чтобы снова взойти. Позднее он отождествлялся с Аписом, священным быком. С ним соединили богиню Изиду. Изида была также Гатор, богиней-коровой, а также восходящей луной и звездой моря. Озирис умер, и она принесла ребенка, Гора, который в то же время есть священный ястреб, а также утренняя заря, бог, который, когда вырастет, будет снова Озирисом. Статуи Изиды изображают ее с ребенком Гором на руках, стоящей на полумесяце. Здесь нет логической связи, но они были придуманы человеческим умом прежде, чем развилось сильное систематическое мышление, и они имеют ту связь, которая существует между образами во сне. Кроме этой тройки, были другие, более мрачные египетские боги, злые боги, Анубис с собачьей головой и т. п. истребители, искусители, враги богов и людей.

Всякая религиозная система с течением времени приспособляется к строю человеческой души, и потому не может быть никакого сомнения, что из этих нелогичных и неуклюжих символов египтяне были в состоянии создать себе предметы искреннего поклонения и черпать в них утешение. Жажда бессмертия была очень сильна в душе египтянина, и вся религиозная жизнь Египта вращалась вокруг этого желания. Египетская религия была религией бессмертия в большей степени, чем какая-либо иная из существовавших на Земле. Когда Египет подпал под власть иноземных завоевателей и египетские боги утратили всякое политическое значение, жажда награды в будущей жизни стала еще более интенсивной.

После покорения Египта греками новый город Александрия стал центром религиозной жизни страны и, в действительности, даже религиозной жизни всего эллинистического мира. Птоломеем I был построен большой храм Сераписа, в котором поклонялись чему-то вроде божественной троицы. Это были Серапис (перекрещенный так из Озириса-Аписа), Изида и Гор. Они не считались тремя отдельными богами, но тремя аспектами одного божества, и Серапис отожествлялся с греческим Зевсом, римским Юпитером и персидским богом солнца. Этот культ распространялся всюду, где только простиралось греческое влияние, даже в Северной Индии и в Западном Китае.

Идея бессмертия, будущей жизни, несущей награду и утешение, была горячо принята тем миром, где обыденная жизнь была безнадежно тяжела. Сераписа называли «спасителем душ». «После смерти» — так говорилось в гимнах того времени — «мы все еще находимся под попечением его промысла». Изида привлекала к себе множество поклонников. В храмах стояли ее изображения как царицы небесной, несущей младенца Гора на руках. Перед ней зажигались свечи, ей приносились по обету приношения, бритые жрецы, обреченные на безбрачие, служили у ее алтаря.

Возвышение Римской империи открыло этому развивающемуся культу путь в западноевропейский мир. Храмы Сераписа-Изиды, пение жрецов и надежда на будущую жизнь следовали за римскими знаменами в Шотландию и Голландию. Но у религии Сераписа-Изиды было много соперников. Самым сильным был митраизм.

Эта религия была персидского происхождения, и сущность ее заключалась в некоторых теперь забытых сказаниях — о Митре, принесшем в жертву священного и доброго быка. Здесь, по-видимому, мы имеем дело с чем-то еще более первобытным, чем сложное софистическое верование в Сераписа-Изиду. Мы тут прямо переносимся назад к кровавым жертвоприношениям времен гелиолитической культуры. У быка, изображаемого на памятниках, оставшихся от митраизма, всегда обильно льется кровь из раны в боку, и из его крови рождается новая жизнь. Последователи митраизма купались в крови жертвенного быка. При посвящении они должны были проходить под подмостками, на которых убивали быка, чтобы кровь могла стекать на них.

Обе эти религии, и это можно сказать по отношению ко многим другим параллельно существовавшим культам, искавшим признания со стороны рабов и граждан Рима времен первых императоров, являются религиями личными. Они призывают к личному спасению и личному бессмертию. Более древние религии, наоборот, не были личными, они носили характер общественный. Более древние божества являлись прежде всего божеством города или государства, и лишь затем уже божеством отдельных личностей. Жертвоприношения были обрядом общественного характера, а не личного. Они приносились ради практических коллективных нужд того мира, в котором мы живем. Но сначала греки, а за ними и римляне отделили религию от политики. Согласно традициям Египта, религия занялась исключительно потусторонним миром.

Эти новые религии личного бессмертия лишили всего их духовного начала и восторга древние государственные религии, но не заменили их. Типичный римский город времен первых императоров имел множество храмов всевозможных богов. Там мог стоять храм Юпитера Капитолийского, великого римского божества, и мог одновременно стоять храм во имя одного из правящих цезарей. Ибо цезари узнали от фараонов, что они также могут быть богами. В таких храмах производилось холодное и торжественное официальное поклонение; люди приходили, приносили дары и воскуряли фимиам, чтобы показать свою лояльность. Но только в храм Изиды, дорогой царицы небесной, человек нес бремя своих несчастий, чтобы получить там совет и утешение. Существовали также местные, подчас оригинальные боги. Севилья, например, долго боготворила старую карфагенскую Венеру. В какой-нибудь пещере или подземном храме непременно находился алтарь Митры, посещаемый легионерами и рабами. Возможно, что там существовала и синагога, где собирались евреи, чтобы читать Библию и подкреплять свою веру в невидимого Бога всей Земли. Иногда с евреями выходили недоразумения на почве политического значения государственной религии. Они утверждали, что их бог — ревнивый бог, не допускающий идолопоклонства, и отказывались принимать участие в публичных жертвоприношениях цезарю. Они не приветствовали даже римских знамен из страха стать идолопоклонниками.

На востоке, еще задолго до Будды, существовали аскеты, мужчины и женщины, которые отказывались от радостей жизни, отрицали брак и собственность и в воздержании искали духовной мощи, избавления от насилий и скорби этого мира. Сам Будда отворачивался от крайностей аскетизма, но многие из его последователей вели монашескую, очень суровую жизнь.

Подобное же умерщвление плоти, вплоть даже до самокалечения, существовало и в некоторых малоизвестных греческих культах. Аскетизм появился также в еврейских общинах Иудеи и Александрии в I веке до Р. X.

Эти общины уходили от мира и посвящали себя суровому образу жизни и мистическому созерцанию. Такова была секта ессеев. В течение I и II веков после Р. X. подобное отречение от жизни, подобное всеобщее искание «спасения» от горестей было распространено по всему миру.

Прежнее сознание прочно установленного порядка, старая вера в жрецов и в храмы, в закон и обычай исчезли. Среди всеобщего преобладания рабства, жестокости, страха, беспокойства, мотовства, тщеславия и лихорадочного самоугождения, протекала эта эпидемия самоунижения и умственной неуверенности, это мучительное искание мира ценой даже самоотречения и страдания. Но именно это-то чувство и наполняло Серапеум плачущими, кающимися грешниками; оно же приводило новообращенных во мрак окровавленного подземелья Митры.

ГЛАВА 37. УЧЕНИЕ ИИСУСА

Когда Иисус, ставший впоследствии Христом в христианстве, родился в Иудее, в Риме царствовал первый император, Август Цезарь. Во имя Иисуса возникла религия, которой суждено было стать официальной религией целой Римской империи.

Нам будет удобнее отделить историю от теологии. Громадное большинство христиан верят, что Иисус был воплощением Бога всей Вселенной, которому впервые поклонялись евреи. Историк, если он желает оставаться историком, не может ни отрицать, ни принимать такое толкование. В материальном смысле Иисус явился в человеческом образе, и историк должен толковать его как человека.

Он появился в Иудее в царствование Тиберия Цезаря. Он был пророком. Он проповедовал по образу прежних еврейских пророков. Ему тогда было около тридцати лет, и мы совершенно ничего не знаем об Его образе жизни до того момента, когда Он начал проповедовать.

Единственным прямым источником нашего знания о жизни и проповеди Иисуса являются четыре евангелия. Все четыре сходятся в том, что дают нам образ вполне определенной личности. Каждый вынужден сказать: «Такой человек был Этого нельзя было выдумать».

Но так же, как личность Гаутамы Будды была искажена и затемнена неподвижной скорчившейся фигурой, позолоченным идолом позднейшего буддизма, так — чувствуется — худощавая, мужественная фигура Иисуса представляется в неверном свете, благодаря той нереальности и условности, которыми окружало Его неправильно понятое почитание в новейшем христианском искусстве. Иисус был учитель, не имевший ни копейки денег, бродивший пешком по пыльной, выжженной солнцем Иудее, живший случайным подаянием, и, тем не менее, Он всегда изображается чистеньким, причесанным, гладеньким, в незапятнанной одежде; Он всегда держится чрезвычайно прямо, и в фигуре Его чувствуется что-то неподвижное, точно Он скользит по воздуху. Это одно уже возбуждало сомнение в Его реальности и в возможности Его существования у многих людей, которые не в состоянии отличить сути исторического факта от неразумных прикрас и добавлений, сделанных неразвитыми, но набожными почитателями.

Если мы выбросим из рассказа все эти аксессуары, то перед нами предстанет личность в высшей степени человечная, очень горячая и страстная, склонная к порывам, внезапному гневу и проповедующая новое, простое и глубокое учение, а именно — универсальную любовь Бога, отца для всех людей, и грядущее пришествие Царствия Небесного. Это, несомненно, был человек, — употребляя обычное выражение, — обладавший сильной способностью к внушению. Он привлекал к себе последователей и внушал им любовь и мужество. В Его присутствии слабые и больные люди делались сильными и исцелялись. В то же время Он, вероятно, не отличался физической крепостью, так как Он быстро скончался от страданий на кресте. Существует предание, что Он совершенно ослабел, когда Его, согласно обычаю, заставили нести свой крест к месту казни. Он ходил по стране в течение трех лет, распространяя Свое учение, потом пришел в Иерусалим и там был обвинен в попытке установить чужеземное царство в Иудее; Его судили, признали виновным и распяли на кресте вместе с двумя ворами. Но Его страдания прекратились еще задолго до того, как эти двое умерли.

Богоматерь приезжает в Древний Рим — (псевдоязыческое изображение)

Нет ничего удивительного в том, что современники Иисуса не сумели оценить Его истинного значения и в страхе отшатнулись, даже когда лишь смутно почувствовали, какой в Нем скрывается небывалый вызов всем установленным людским обычаям и учреждениям. Ибо учение о Царстве Небесном в том виде, как оно, по всей вероятности, проповедовалось Иисусом, являлось ни чем иным, как смелым, отрицающим всякие компромиссы требованием полного изменения и очищения жизни мятущегося человечества, полного очищения, как наружного, так и внутреннего. В евангелии читатель может найти все, что сохранилось от этого великого учения; здесь же мы заинтересованы только Его столкновением с установившимися идеями.

Г. Доре. Рождение Иисуса

Евреи были убеждены, что Бог, единый Бог всей Вселенной, был Богом справедливым, но вместе с тем они представляли его себе как торгаша, который в отношении их заключил сделку с праотцом Авраамом, сделку, несомненно, весьма для них выгодную, в результате которой они должны были получить преобладание на Земле. С ужасом и негодованием услышали они, как Иисус отметает все их драгоценные привилегии. Бог, учил Он, не торгаш; в Царстве Божием нет ни избранного народа, ни любимцев, Бог — любящий отец всех живых существ, и Он так же неспособен оказывать кому-либо предпочтение, как само солнце. И все люди — братья, все грешники, но вместе с тем все — любимые дети этого Божественного Отца. В притче о милосердном самаритянине Иисус относится с порицанием к присущей всем склонности, которой мы всегда подчиняемся, — склонности прославлять свой собственный народ и приуменьшать хорошие черты людей другой веры и другой национальности. В притче о работниках Он отрицает упорно отстаиваемое евреями право предъявлять какие-то особые требования к Богу. «Ко всем, кого Бог принимает в свое царство, — учил Он, — Он относится одинаково; Он не делает между ними различия, ибо нет пределов его благости». Ото всех, как свидетельствует притча о зарытом таланте и подтверждает случай с лептой вдовицы, Он требует самой великой жертвы. Никаких преимуществ, ни уступок, ни извинений не существует в Царстве Небесном.

Но Иисус оскорбил не один только чрезмерный пламенный патриотизм евреев. Они были народом с сильно развитым чувством семейной жизни, а ему хотелось, чтобы всякие мелочные и ограниченные родственные привязанности были сметены прочь в одном великом потоке любви к Богу. Все Царство Небесное должно было быть единой семьей Его последователей. В Евангелии говорится: «Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто матерь Моя, и кто братья Мои? И указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат и сестра и матерь» (Мат. 12, 46–50).

Иисус не только наносил удар патриотизму и семейным узам во имя всеобщего братства всего человечества; Его учение так же, несомненно, осуждало существовавшую экономическую систему, частную собственность и всякие личные преимущества. Все люди принадлежат царству; все их имущество принадлежит царству; праведную жизнь — единственно праведную жизнь — ведут лишь те, которые исполняют волю Божию, жертвуя всем своим достоянием, жертвуя и собой. Неоднократно отвергал Он частную собственность и громил людей за их желание удержать что-нибудь лично для себя.

«Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Знаешь заповеди: не прелюбодействуй; не убивай; не кради; не лжесвидетельствуй; не обижай; почитай отца твоего и мать. Он же сказал Ему в ответ: Учитель, все это сохранил я от юности моей. Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение. И посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие!» (Мар. 10, 17–25).

Более того, в своем поразительном пророчестве об этом царстве, которое должно было соединить всех людей в Боге, Иисус крайне нетерпеливо относится к торгашеской праведности формальной религии. Большое число дошедших до нас Его проповедей направлены против мелочного соблюдения правил благочестия.

«Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас лицемерах Исаия, как написано: «люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня; Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим»; Ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?» (Мар. 7, 5–9).

Но Иисус провозглашал не только моральную и социальную революцию; есть множество указаний на то, что Его учение имело определенную политическую окраску. Правда, Он говорил, что царство Его не от мира сего, что оно заключается в сердцах людей, а не на троне, но тем не менее очевидно, что, если бы где-нибудь в какой бы то ни было мере утвердилось это царство в сердцах людей, в окружающем их внешнем мире тотчас же произошел бы переворот и началось бы обновление. Слушатели Его многое, быть может, в Его учении не доглядели и не услышали, благодаря своей слепоте и глухоте; одного лишь они, несомненно, не пропустили мимо ушей, а именно Его намерения произвести переворот в мире. Весь характер оказанного Ему сопротивления, а также все обстоятельства, сопровождавшие суд над Ним и казнь, ясно доказывают, что современникам Он казался — впрочем, это так и было по существу — проповедником полного изменения жизни людей, что Он хотел сделать ее полнее и шире и объединить человечество. Итак, нам становится вполне понятным, когда мы вспомним Его учение, столь ясно Им высказанное, что все богатые, удовлетворенные жизнью люди, слушая Его, только ощущали ужас перед чуждыми им идеями, которые должны были поколебать мир. Он хотел раскрыть перед всеми мелкие оговорки, посредством которых они уклонялись от того или иного общественного долга, раскрыть их при свете всеобщей религиозной жизни. Он был подобен беспощадному охотнику, вытаскивавшему людей из уютных норок, в которые они до тех пор зарывались. В ослепительном свете Его царства не должно было быть ни собственности, ни привилегий, ни восхваления, ни первенства, никакой выгоды и никакой награды, кроме любви. Что удивительного, если люди были поражены, ослеплены и вопияли против Него? Даже ученики Его не выдерживали слишком яркого блеска этого света. Что удивительного, если священники почувствовали, что им нужно сделать выбор между собой и этим человеком, что Ему или всей касте священников надлежит погибнуть. Что удивительного в том, что римские солдаты, встретившись с чем-то выше их понимания, угрожавшим всем их твердо установленным порядкам, искали успокоения совести в безумных насмешках? Что они украсили Его терновым венком, одели в пурпур и, издеваясь, приветствовали Его как цезаря? Потому что отнестись к Нему серьезно — значило войти в какую-то странную и тревожную жизнь, отказаться от своих привычек, обуздать свои инстинкты и побуждения, чтобы испытать сомнительное счастье…

ГЛАВА 38. РАЗВИТИЕ ДОГМАТИЧЕСКОГО ХРИСТИАНСТВА

Из четырех евангелий мы узнаем о личности и учении Иисуса, но о догматах христианской церкви находим очень мало; лишь в «Посланиях» — целом ряде сочинений последователей Христа — были в самых общих чертах изложены основы христианского вероучения.

Главным основателем христианской догмы был св. Павел. Он никогда не видел Иисуса и не слышал Его проповеди. Павел первоначально носил имя Савла и раньше был известен как яростный преследователь маленькой группы учеников после распятия Иисуса. Потом он внезапно обратился в христианство и переменил свое имя на Павла. Это был человек необычайно сильного ума, страстно и глубоко интересовавшийся всеми религиозными движениями своего времени. Он был хорошо знаком с иудаизмом, с митраизмом и модной в то время религией Александрии, заимствовал от них множество идей и способов выражения и перенес их в христианство. Он сделал очень мало для расширения и развития оригинального учения Иисуса, учения о Царстве Небесном. Но он учил, что Иисус не только был обещанным мессией, обещанным евреям вождем их, но что Его смерть явилась жертвоприношением, подобным смерти древних жертв первобытных культов, ради искупления человечества.

Когда две религии развиваются параллельно друг другу, одновременно, в них всегда замечается тенденция перенимать друг у друга обряды и другие внешние особенности. Буддизм, например, в Китае имеет в настоящее время почти такого же характера храмы и таких же священников, как и даосизм, являющийся выражением учения Лао-цзы. Однако первоначальные учения буддизма и даосизма совершенно противоположны друг другу. Нельзя, поэтому, подвергать сомнению и отрицать сущность христианства лишь на том основании, что оно переняло от культа Митры и от александрийского культа различные чисто формальные стороны, как, например, обязательное бритье священников, приношения по обету, алтари, свечи, пение и образа, и даже заимствовало некоторые молитвенные выражения и теологические идеи. Все эти религии процветали бок о бок вместе с другими, менее распространенными культами. Каждый культ искал себе последователей, и случаи перехода новообращенных из одной религии в другую, несомненно, бывали постоянно. Временами та или другая религия начинала пользоваться расположением правительства. Но к христианству относились с большей подозрительностью, чем к другим соперничавшим с ним культам, вследствие того, что его последователи, так же, как и евреи, не желали признавать божественность цезаря. Христианство поэтому приобрело характер мятежной религии, независимо даже от революционного духа учения самого Иисуса.

Св. Павел освоил своих учеников с мыслью, что Иисус, подобно Озирису, был Богом, который умер, чтобы воскреснуть опять и дать людям бессмертие. И потому развивавшуюся христианскую общину вскоре стали раздирать споры о сложных теологических вопросах — об отношении Бога Иисуса к Богу, Отцу человечества. Ариане учили, что Иисус был божественного происхождения, но являлся лицом отдельным от Отца и стоявшим ниже его. Сабеллиты учили, что Иисус был только аспектом Отца, и что Бог был в одно и то же время и Отцом, и Иисусом, так же, как человек может быть одновременно отцом и ремесленником. Тринитарии же проповедовали более тонкое учение о том, что Бог был един в трех лицах — Отец, Сын и Святой Дух. Некоторое время казалось, что над остальными соперниками восторжествует арианство, но потом, после всяческих споров, насилий и войн, формула тринитариев стала общепринятой для всего христианства. Полное выражение ее можно найти в символе веры Афанасия.

Мы не выскажем здесь никакого мнения относительно этих споров. Они не имели на историю того влияния, которое имело учение самого Иисуса. Это учение ознаменовало новую фазу в умственной и духовной жизни нашей расы. Его настойчивое утверждение, что Бог — Отец Вселенной, и вытекающее отсюда братство всех людей на Земле, Его признание святости каждой человеческой личности как живого храма божества должно было иметь глубокое влияние на всю последующую социальную и политическую жизнь человечества. Вместе с христианством, с распространением учения Иисуса в мире явилось новое чувство — уважение к человеку как к таковому. И еще более определенно противилось христианство такому оскорблению человеческого достоинства, как бои гладиаторов на арене.

В течение первых двух столетий после Христа христианская религия распространилась по всей римской империи, соединяя везде все растущее количество новообращенных в общину, объединенную новыми идеями и единой волей. Отношение к этой религии императоров колебалось между враждебностью и терпимостью.

Во II и III столетии были попытки уничтожить новую веру, и, наконец, в 303 г. и в течение последующих лет началось сильное преследование при императоре Диоклетиане. Значительные церковные богатства были отняты, все Библии и религиозные книги конфискованы и уничтожены, христиане объявлены вне закона и многие из них казнены. Особенно знаменательно уничтожение книг. Оно показывает, какое значение придавали власти силе писаного слова и его роли в укреплении новой религии. Эти книжные религии, какими являлись христианство и иудаизм, имели огромное воспитательное значение. Продолжительность их существования в значительной степени зависела от способности людей читать и понимать их догматы: более древние религии не предъявляли таких требований к уму отдельных лиц. В годы нашествия варваров, которое тогда угрожало Западной Европе, науку сберегла одна лишь христианская церковь.

Гонения Диоклетиана не могли уничтожить все растущую христианскую общину. Во многих провинциях они не имели силы, так как большинство населения и многие чиновники были христианами. В 317 г. соправителем императора Галерием был издан эдикт о веротерпимости, а в 324 г. Константин Великий, всегда доброжелательно относившийся к христианству и наконец принявший крещение уже на смертном одре, стал единственным правителем всей Римской Империи. Он отказался от всяких притязаний на божественность и украсил христианскими символами щиты и знамена своих войск.

Через несколько лет христианство стало прочно установленной официальной религией империи. Соперничавшие культы исчезли или были с необычайной быстротой поглощены им, и в 390 г. Феодосий Великий повелел разрушить огромную статую Юпитера Сераписа в Александрии. С начала V века во всей Римской империи не осталось никаких храмов и священнослужителей, кроме христианских.