История фашизма в Западной Европе

История Испании послевоенных лет являла миру уникальный пример приспособляемости, выживаемости и эволюции одного из тоталитарных режимов, порожденных фашизмом в 30-е годы. Такая приспособляемость оказалась возможной в первую очередь в силу гетерогенности и эклектизма франкистов, соединивших воедино идеи «фалангистской революции» и военной диктатуры, католицизма и монархической реставрации.

Франкизм как характерная государственная система просуществовал еще два с половиной десятилетия. За это время в Испании многое изменилось. По масштабу происходивших изменений история франкистского режима 1950—1975 гг. распадается на два основных периода. Первый из них охватывает 50-е годы вплоть до хозяйственной реформы 1959 г., покончившей с системой автаркии. Второй период открывается с начала 60-х годов, когда ускоренное экономическое развитие и ликвидация прежней замкнутости привели к модернизации и заметному преображению облика страны. В 60-х и начале 70-х годов правящими кругами были предприняты попытки проведения умеренных политических реформ с тем, чтобы «либерализировать режим, не выходя из границ Национального движения». Важнейшей чертой этого периода было становление независимого гражданского общества и его нараставшая антифранкистская политизация.

Потребности экономического развития, внешнеполитическая обстановка, давление сил оппозиции, противоречивые внутренние тенденции в правящих кругах, смена поколений и некоторые другие факторы предопределили постепенную эволюцию франкистского режима в послевоенные годы. Сфера действия тоталитарных, фашистских, форм государственного контроля сужалась. Общество выходило из того состояния внешней неподвижности и несвободы, которое является характерной особенностью фашистских государств. Совершался замедленный переход от государственного тоталитаризма к авторитарному, диктаторскому режиму, на вершине которого по-прежнему находился генералиссимус Франко.

Франкистская диктатура 60 — начала 70-х годов существенно отличалась от франкистской диктатуры двух предшествующих десятилетий. Обращаясь к более отдаленному прошлому, следует признать, что в политической действительности Испании 60-х годов возрождались многие черты военно-монархической диктатуры М. Примо де Ривера, отца основателя фаланги. Тем не менее франкистский режим последнего времени не был простым возвращением к типу «обычных» военных диктатур. Идеологи франкизма представляли его как «органическую демократию», как самобытный путь Испании, хранящей национальные традиции и «открытой в направлении перемен». Утратив прежнюю тоталитарность, отказавшись от автаркии и некоторых других принципиальных положений своей идеологии и политики, франкистский режим частично обновил свою политическую платформу. Заметное место в ней стала занимать тема «правового государства», соединенная в единый комплекс с развитием идей корпоративизма и Национального движения. Оппозиционные силы противопоставили этому идеи «демократической альтернативы» для Испании.

Политический режим Испании в 50-е годы

В начале 50-х годов франкистское «королевство» по-прежнему обладало существенными чертами государств фашистского образца. Политическая конструкция «нового государства» (в той мере, в какой ее успели возвести в Испании в конце 30 — начале 40-х годов) полностью сохранилась. Система хозяйственной автаркии ограничивала социально-экономические сдвиги и этим способствовала политической стабильности режима. Изменения, принесенные послевоенным пятилетием, сказались не столько на структуре франкистской государственной машины, сколько на ее функционировании. Создание таких новых политических институтов, как совет королевства (1947 г.), не оказало заметного воздействия на внутриполитическую жизнь страны. Несравненно более важные последствия имел процесс постепенного оттеснения «старых» фалангистов политическими деятелями нового типа, представлявшими в основном правое крыло католического движения. Но и этот процесс шел медленно, время от времени прерываясь активным контрнаступлением фалангистов.

К 1951 г. в экономике Испании закончился так называемый восстановительный период. Несмотря на то что с 1940 г. правительство принимало меры для форсирования индустриализации, промышленное производство до начала 50-х годов росло медленными темпами. Сельское хозяйство только в 1951 г. достигло уровня начала 30-х годов. В том же году была отменена карточная система на основные виды продуктов питания, существовавшая в Испании со времени второй мировой войны.

Накопленные ресурсы и смягчение международной изоляции сделали возможным более быстрое экономическое развитие Испании в 50-х годах. Прирост промышленной продукции составлял в 1951—1958 гг. уже 8—10% годовых[1264]. Валовой национальный продукт возрастал в среднем на 4,5% в год. Испания вошла в ритм европейского промышленного развития, хотя и продолжала отставать по уровню достигнутого производства от других крупных западноевропейских стран.

Наиболее быстро росли такие отрасли промышленности, как машиностроение, металлургия, металлообработка, химия и электроэнергетика. С 1950 по 1960 г. выплавка стали увеличилась в 2,5 раза, выработка электроэнергии — в 2,7 раза. Удельный вес производства средств производства достиг 53—55%[1265]. В результате было наконец ликвидировано прежнее преобладание отраслей легкой и добывающей промышленности, а испанская промышленная структура приобрела черты, характерные для современной индустриальной экономики. Испания становилась индустриально-аграрной страной.

Франкистская система государственного регулирования играла активную роль в экономическом развитии 50-х годов. Строительство тяжелой индустрии, отвечавшее интересам государства, поощрялось при посредстве Национального института промышленности (НИП). Предприятия НИП, государственные или смешанные, с участием частного капитала, пользовались государственной дотацией. Кроме того, франкистское государство регулировало хозяйственную деятельность с помощью административного контроля над ценами, заработной платой, над созданием и ликвидацией частных предприятий и т. п.

Индустриализация в условиях автаркии сопровождалась отрицательными последствиями в различных сферах хозяйственной жизни, в том числе финансовой. Во второй половине 50-х годов в Испании начался валютно-финансовый кризис. Его показателями служили инфляция и дефицит государственного бюджета[1266]. Многие государственные предприятия были нерентабельными. В частном промышленном секторе существовало множество неэффективных предприятий с устаревшим оборудованием. Испанская экономика в этот период развивалась в большей мере за счет увеличения числа занятых, чем за счет роста производительности труда.

Тем не менее успехи индустриализации в целом укрепляли режим. Официальная пропаганда широко использовала данные о промышленном строительстве и росте производственных мощностей. Акционерные компании и банки получали относительно высокую и стабильную прибыль. Повышение заработной платы — по расценкам министерства труда — совершалось неравномерно и медленно, но все же являлось реальным фактором социальной жизни того времени. Более сложное влияние на политическую стабильность режима оказывали вызванные индустриализацией социальные сдвиги: возрастание численности рабочего класса, рост региональных диспропорций, усиление миграций населения внутри страны и т. п. Но деструктивные для режима стороны этих процессов проявились в основном позже, в последующее десятилетие.

Сельское хозяйство развивалось медленнее. Значительные сдвиги произошли лишь в производстве технических культур; хлопководство стало полностью обеспечивать текстильную промышленность национальным сырьем. Продуктивность зернового хозяйства оставалась низкой, и Испания была вынуждена ввозить в 1951 — 1960 гг. в среднем 469 тыс. т зерна в год (против 337 тыс. т в год за 1926—1935 гг.)[1267]. Виноградарство оставалось на довоенном уровне.

Государственное вмешательство в сельское хозяйство было также активным. Цены на сельскохозяйственные продукты регулировались. Существовало Национальное управление по пшенице, которое скупало часть урожая, выступая как посредник между производителями, мукомольными и консервными фабриками и потребителями. Государство владело собственными элеваторами и зернохранилищами.

В первой половине 50-х годов были приняты законы, касавшиеся системы землепользования. Закон о концентрации парцелл (1952 г.) создавал условия для перераспределения земель в селениях, страдавших от чересполосицы. Изданный в 1953 г. закон о хозяйствах, которые «явно могут лучше обрабатываться», был новой попыткой добиться интенсификации сельскохозяйственного производства в латифундиях. Собственники экстенсивно эксплуатируемых хозяйств должны были в срок от пяти до десяти лет осуществить по плану необходимые улучшения, иначе им грозила «экспроприация земель» за выкуп. Законом 1955 г. были установлены привилегии на получение ссуд и приобретение инвентаря для «образцовых сельских хозяйств». Пропагандировалась программа внутренней колонизации, которую осуществлял Национальный институт колонизации, созданный в 1939 г. Институт проводил ирригационные работы на территории латифундий, оставляя 75% орошенной земли владельцу, а 25% передавая колонам на условии постепенной оплаты стоимости этой земли в рассрочку. К началу 1960 г. число землеустроенных колонов определялось всего в 41 тыс. человек[1268].

Экономическое развитие Испании в 50-х годах (ускоренная индустриализация, отставание сельского хозяйства, нараставшие финансовые трудности) ставило режим перед необходимостью расширения внешних экономических связей, поисков иностранных кредитов, пересмотра установившейся системы жестких форм государственного регулирования экономики.

В первой половине 50-х годов обеспечение внешнеполитического статуса продолжало оставаться первостепенной проблемой для франкистского режима. В ноябре 1952 г. Испания была принята в ЮНЕСКО. В 1951—1953 гг. параллельно велись переговоры Испании с Ватиканом и США. Конкордат с Ватиканом был нужен франкизму для укрепления его положения в послевоенном западном мире и гарантии сохранения альянса с церковью внутри страны. Однако главное внимание правительства Испании было сосредоточено на переговорах с США. На первой их стадии, летом 1951 г., во время поездки по США испанского министра авиации Галарса и визита в Испанию американского адмирала Шермана, было достигнуто принципиальное согласие об использовании испанских военных баз вооруженными силами США. Франкистское правительство использовало заинтересованность США в укреплении стратегических позиций НАТО, противопоставив американцам свои собственные требования. Оно настаивало, в частности, на том, чтобы соглашение приняло вид военного союза, связывающего США и Испанию.

26 сентября 1953 г. испанский министр иностранных дел А. Мартин Артахо и посол США в Испании Дж. Данн подписали соглашение о создании на испанской территории американских военных баз, а также соглашения об экономической помощи и о помощи «в целях взаимной обороны»[1269]. США получили право в течение 10 лет использовать под военные базы ряд стратегических пунктов в Испании, «размещать и расквартировывать в них военный и гражданский персонал»[1270]. Взамен для Испании гарантировалась американская помощь военным снаряжением, кредитами и техническим оборудованием «в соответствии с существующими законами США». Испанская армия рассматривалась в этих документах как часть «оборонной мощи Запада», хотя соглашения и не заключали в себе прямых обязательств по обеспечению взаимной защиты. Пакт с США предопределил последующее улучшение отношений Испании с Францией, Англией и ФРГ.

Поставив внешнеполитический престиж Испании под покровительство США, пакт в какой-то мере упрочил положение франкистского режима и наряду с этим положил начало новым противоречиям и новым общественным процессам, этот режим расшатывающим. Разрешение американского военного присутствия в Испании порождало настороженность и недовольство в самых различных слоях испанского общества. Постепенно сказалось и другое последствие испано-американского пакта — некоторое расширение культурного обмена Испании с США и другими державами, известное ослабление духовной изоляции испанского общества по сравнению с предшествующим периодом существования франкистского режима.

Почти одновременно с пактом был подписан конкордат между Испанией и Ватиканом (27 августа 1953 г.). По условиям конкордата испанское государство признавало за католической церковью духовный суверенитет и широкие юридические права. Церковь и связанные с ней религиозные ассоциации обладали согласно конкордату «полным правом приобретать все виды имущества, владеть и управлять ими»[1271]. Была специально оговорена государственная дотация на дела культа и духовенства; церковные строения, резиденции священнослужителей, помещения церковных университетов, коллежей, семинарий и религиозных орденов не облагались налогами. Национальная хунта католической печати получила отныне некоторые автономные прерогативы.

Заключение конкордата оказало двоякое влияние на внутриполитическую обстановку в стране.

С одной стороны, конкордат вновь фиксировал монопольное положение католичества «как единственной религии испанской нации», соединив религиозное духовное воздействие со сферой государственного приказа. «В учебных заведениях всех ступеней, государственных или частных, образование будет согласовываться с догматическими принципами и моралью католической церкви», — говорилось в 26-й статье конкордата. Там же указывалось, что церковные инстанции могли требовать изъятия из школьных библиотек книг, «противоречащих католическим догмам и морали». Церковная иерархия не раз использовала свои права для вмешательства в университетскую жизнь, препятствуя расширению круга дозволенных тем и имен. Как обязательство поддерживать франкистский режим звучала 6-я статья конкордата: «Испанские священники будут ежедневно молиться за Испанию и главу государства согласно традиционным формам и предписаниям святой литургии».

С другой стороны, конкордат значительно расширил возможности для развития светского католического движения, отличавшегося, как известно, в прошлом большой политической активностью. 34-я статья конкордата была посвящена организации «Католическое действие», которая получила право более независимой деятельности. Под защиту конкордата были поставлены и связанные с ней организации — «Рабочие братства Католического действия», «Рабочая молодежь Католического действия», женские католические ассоциации. После заключения конкордата наблюдался внутренний подъем движения «Католическое действие». Католические организации росли, «Рабочие братства Католического действия» к середине 50-х годов обнаружили себя как сила, противостоящая монополии вертикальных синдикатов. В широком потоке этого движения стали обнаруживаться политически оппозиционные течения.

В декабре 1955 г. Испания вступила в ООН[1272], что повлекло за собой новое расширение международных контактов и дальнейшее ослабление «идеологического изоляционизма» испанского общества.

Избегая международных осложнений и возможной колониальной войны, Ф. Франко пошел на отказ от Марокко, важнейшей области испанского колониального влияния, традиционного источника воинской амбиции, воспитанной двумя поколениями «африканистов». В апреле 1956 г. между Испанией и марокканским султаном было подписано соглашение о независимости Марокко, которое через несколько месяцев после этого было принято в качестве суверенного государства в ООН. У Испании остались на африканском берегу города Сеута и Мелилья, территории Ифни, Испанской Сахары и Рио Муни, а с ними и соответствующие проблемы, но непосредственная угроза колониальной войны отпала вместе с отказом от испанского протектората над Марокко.

Адаптация франкистской Испании к послевоенному западному миру потребовала от диктатуры весьма явственной смены акцентов в сфере официальной идеологии, а с течением времени — и ряда внутриполитических перемен. В своем новогоднем послании испанцам от 31 декабря 1954 г. Ф. Франко пытался следующим образом обозначить разрешенные границы новых поисков: «Выходом из Национального движения является само Национальное движение, находящееся в процессе развития своих больших исторических возможностей»[1273]. Фактически для Ф. Франко и связанных с ним кругов финансовой и земельной олигархии в 50-х годах стоял вопрос о выборе ведущей внутриполитической программы, тогда как в проправительственных сферах обнаружились по крайней мере три различных варианта будущей политики. Один из них принадлежал идеологам «старой» фаланги (последователям Хосе Антонио Примо де Ривера), два других — католикам.

В правительстве, сформированном Ф. Франко 10 июля 1951 г., посты министров были, как и прежде, распределены среди фалангистов, католиков, монархистов и военных. На вакантный с 1945 г. пост министра — генерального секретаря фаланги — был назначен Фернандес Куэста. Видные деятели «Католического действия» А. Мартин Артахо и X. Руис Хименес вошли в правительство соответственно в качестве министров иностранных дел и просвещения.

Правительство 1951 г. очередной раз отразило существующее соотношение сил между различными группировками, поддерживавшими режим. Фалангисты нейтрализовали католиков и монархистов, тогда как те в свою очередь составили в новом правительстве сильный противовес вновь возросшему с приходом Ф. Куэсты влиянию «старых» фалангистов.

В первой половине 50-х годов пребывание представителей «Католического действия» в правительстве воспринималось как свидетельство возможного смягчения режима; с ними связывались надежды на либерализацию страны[1274]. Эти настроения поддерживались в первую очередь деятельностью министра просвещения X. Руис Хименеса, бывшего посла Испании в Ватикане. X. Руис Хименес привлек на университетские кафедры профессоров, с некоторого времени известных своей неортодоксальностью. Ректором Саламанкского университета был назначен А. Товар, ректором Мадридского — П. Лаин Энтральго, автор нашумевшей книги «Испания как проблема». В этой книге и в своих лекциях Лаин Энтральго развивал мысль о необходимости примирения и синтеза двух враждующих традиций в истории испанской культуры, определяя их как «традиционализм» и «прогрессизм». «Все интеллектуально ценное в истории Испании, будь то плод католической или свободомыслящей культуры, составляет наше достояние», — писал он[1275]. Среди студентов особой популярностью пользовались выступления П. Лаин Энтральго против «духовного касикизма», за изучение культурного наследия крупнейших представителей либеральной и демократической мысли.

Оценивая впоследствии свою деятельность в качестве министра просвещения, X. Руис Хименес отмечал, что его первоначальные намерения были весьма скромными: «Мне казалось, что в изменении нуждается линия поведения, стиль: надо сделать просвещение более содержательным, выйти за пределы очень узких, догматических схем, привлечь новых людей»[1276]. Однако с первых же шагов он столкнулся с препятствиями, порожденными самой государственной структурой. X. Руис Хименес не смог получить из бюджета средства для строительства новых школ, потерпел неудачу в попытке изменить положение в области среднего образования (сделать его доступнее для низших социальных слоев), а своей университетской политикой вызвал сильное недовольство фалангистских руководителей университетского профсоюза. В своем стремлении расширить границы официально признанной культуры X. Руис Хименес планировал привлечь к сотрудничеству ученых-эмигрантов, покинувших родину после поражения республики. Этот план, однако, осуществить не удалось.

Начиная с 1952—1953 гг., по позднейшему признанию X. Руис Хименеса, он стал пересматривать свои политические убеждения, постепенно теряя веру в Национальное движение и режим[1277]. Проявившиеся в деятельности министра-католика либерализаторские веяния подхватывались и развивались снизу: в университетской среде уже насчитывалось большое число недовольных существующим положением вещей. К середине 50-х годов в университетских центрах создалась напряженная обстановка, усиливался конфликт между сторонниками свободомыслящих профессоров и фалангистами.

Личная эволюция X. Руис Хименеса, занимавшего одно из ответственных мест на вершине государственной иерархии, при всей своей исключительности повторяла путь, пройденный до него некоторыми прежними приверженцами режима. Д. Ридруехо и другие бывшие фалангисты каждый по-своему освободились от былой веры в «моральные ценности национал-синдикалистского государства». В испанскую литературу этого времени («тремендизм», «объективная проза») входит тема «аполитичной» интеллигенции, скрывающая под собой разочарование в официальной политике или изначальное неприятие ее.

В начале 50-х годов в Испании наблюдался, однако, и встречный процесс политической концентрации, тесно связанный с деятельностью католической организации «Опус деи» («Божеское дело»). До этого времени в мире было мало известно об «Опус деи», основанном в Мадриде еще в 1928 г. Только во франкистской Испании «Опус деи» стал влиятельным католическим центром. Постепенно устанавливался и официальный церковный статус «Опус деи»[1278]. Энцикликой папы Пия XII от 2 февраля 1947 г., провозгласившей создание в рамках католической церкви так называемых «мирских институтов», деятельность опусдеистов была одобрена во всем ее своеобразии.

По сравнению с «Католическим действием» «Опус деи» был организацией менее гласной, чуждавшейся всякого рода публичных кампаний, не допускавшей от своего имени никаких деклараций по политическим, социальным или экономическим проблемам. ««Опус деи» никогда не вмешивается в политику и абсолютно чужд каких-либо политических, экономических, культурных или идеологических тенденций. Его цели исключительно духовные и апостольские», — говорил основатель организации священник X. М. Эскрива де Балагер[1279]. Посвященные «мирским институтам» постановления Ватикана устанавливали в качестве их цели «рехристианизацию мира» и «распространение во всех классах общества духа евангельского совершенствования»[1280]. Тем не менее это новое направление в католицизме оказало сильнейшее воздействие на политическое развитие Испании 50—60-х годов.

Не будучи сам по себе организацией политической, «Опус деи» не запрещал своим членам заниматься политикой и, более того, всецело поощрял такого рода деятельность, равно как и всякий иной профессиональный труд. Католицизм утверждался опусдеистами в виде современной динамичной доктрины, импонирующей деятельной натуре ученого, экономиста, политика, администратора. «Вера, радость, оптимизм. Но не глупость закрывания глаз перед действительностью», — писал X. М. Эскрива де Балагер в своей книге «Путь»[1281], «Всякий честный человеческий труд, интеллектуальный или физический, должен выполняться христианином с наибольшим совершенством: человеческим (профессиональным) и христианским (с любовью к божественной воле и для пользы людей) ... Таким образом труд возвышается и очищается, превращаясь в божеское дело, опус деи», — проповедовал X. М. Эскрива де Балагер[1282]. Члены «Опус деи» оставались в миру, занимались каждый своей профессией и должны были вести свою «апостольскую миссию» «сдержанно», «безо всяких признаков фанатизма».

Ряд особенностей опусдеистской доктрины привлекал к ней людей консервативного мышления, правых идеологических устремлений. В 999 максимах, составляющих содержание книги «Путь», X. М. Эскрива де Балагер возрождал средневековый дух религиозного горения, противопоставленный атеизму и равнодушию к вопросам веры. Терминология и направленность этих максим, не затрагивавших непосредственно политические темы, органически совпадала с лексиконом и традициями правых политических сил. «Воля. — Энергия. — Пример. То, что надо делать, делается... Без колебания... Без осмотрительности... Без этого Сиснерос не стал бы Сиснеросом, Тереса Аумада Святой Тересой... Иньиго де Лойола Святым Игнасио... Бог и доблесть! Да будет воля бога!» — гласила одна из заповедей этой книги[1283]. А повторявшееся время от времени указание — «ввысь» («арриба»)[1284] не могло не соединяться в сознании современника с официальным лозунгом франкистской Испании. Сам X. М. Эскрива де Балагер во время гражданской войны сначала скрывался в гондурасском посольстве в Мадриде, а затем через Францию перебрался во франкистскую зону, где и восстановил свою организацию. В историю «Опус деи» вошел тогда факт прямого политического выбора — присоединения к одному из сражавшихся лагерей. Однако проблема «опусдеистской политики» возникла в Испании позднее — в 50-х годах. именно тогда среди сторонников режима появляется политическая фракция «Опус деи» — клан лиц, действовавших каждое от собственного имени, но фактически связанных между собой незримыми узами своей организации. Опусдеисты занимали сильные позиции в промышленных и банковских кругах. Под их контролем находился, в частности, Народный банк, созданный в 1947 г. Влияние «Опус деи» распространилось также среди университетской профессуры, в государственном аппарате. Подобно другим религиозным организациям, «Опус деи» имел свои собственные школы, технические училища, коллежи, а также основанный в 1952 г. университет Наварры, дипломы которого были впоследствии приравнены к государственным. Определение действительного масштаба влияния опусдеистской организации не было возможным вследствие закрытого характера ее внутренней жизни, позволявшего даже сравнивать опусдеистов с масонами[1285].

В середине 50-х годов в Испании стали сказываться политические результаты того, что влияние «Опус деи» распространилось на новую элиту управляющих государственными и частными секторами экономики. Опусдеисты-менеджеры и связанные с ними представители наиболее динамичной части испанской крупной буржуазии проявляли склонность к отказу от системы экономической автаркии и ослаблению административного вмешательства франкистского государства в экономику страны. Они считали необходимым «выравнять испанскую экономику с экономикой стран Запада», имея при этом в виду и установление более тесных связей с иностранным капиталом. Религиозная организация «Опус деи» в силу своего своеобразного «мирского» характера, своей малой гласности, своего легального статуса в рамках тоталитаристского государства сыграла роль группирующей силы для этих социальных слоев и представляемых ими политических тенденций.

Одним из первых проявлений опусдеизма как политического направления было выступление профессора-опусдеиста Р. Кальво Серера, потребовавшего в своих статьях изменения правительственного курса. Отстаивая в идеологической области позиции правого католицизма, Р. Кальво Серер обвинял фалангистов в «левизне», республиканизме и недооценке значения церкви, в том, что они «овладели Национальным движением». Представители «Католического действия», также входившие в правительство 1951 г., осуждались за терпимость к нехристианской идеологии.

В противовес им Р. Кальво Серер предлагал создать «третью национальную силу», которая бы соединила в области государственной политики следование по пути испанской католической традиции и обеспечение технического прогресса. Среди опусдеистов была популярна формула «испанизация по целям и европеизация по средствам». Р. Кальво Серер предсказывал эпоху новой всемирной контрреформации, в ходе которой католическая Испания сыграет выдающуюся роль[1286].

В конкретную программу действий «третьей национальной силы» должны были войти установление режима «народной и представительной монархии», проведение курса «экономической либерализации» и отказ от автаркии, административная децентрализация. Критика не касалась непосредственно самого каудильо, ему предлагалось лишь расширить и изменить круг лиц, стоящих у управления. Политические статьи Р. Кальво Серера[1287] получили широкую известность и сразу же вызвали негодующие отклики среди фалангистов.

«Испанская традиционалистская фаланга и ХОНС» (называвшаяся также официально Национальным движением) была ослаблена внутренними противоречиями, растущим обособлением вошедших в нее в 1937 г. монархистских групп. Вместе с тем в первой половине 50-х годов в рамках этой государственной партии наблюдалась возрастающая активность фалангистов — последователей фаланги 1933—1936 гг.

В начале 1956 г. произошли студенческие волнения в Мадридском университете, направленные против фалангистского контроля над университетским профсоюзом. Подавление волнения сопровождалось экстремистскими выходками фалангистов, опубликовавших, в частности, листовки с угрозой физической расправы над группой «либеральных профессоров». 16—19 февраля 1956 г. Франко реорганизовал правительство, дав отставку министру просвещения X. Руис Хименесу. «Удаление Руис Хименеса из министерства просвещения имело символическое значение, — писал впоследствии Д. Ридруехо, — оно подразумевало ответ правительства и всех его опорных сил на предложение постепенного эволюционного реформизма, который многие из нас тогда поддерживали»[1288]. В качестве министра — генерального секретаря фаланги — Франко назначил X. Л. Арресе, одного из главных теоретиков испанского национал-синдикализма. X. Л. Арресе было поручено подготовить проект «основного закона», определяющего место Национального движения в государственной системе страны[1289].

Все это отвечало стремлениям «старой» фалангистской гвардии и той части фалангистской молодежи, которая верила, что идеалы «истинного фалангизма» еще не осуществлены. В выступлениях самого X. Л. Арресе звучала та же нота. «Хосе Антонио, ты не можешь быть доволен нами, — говорил он. — В двадцатую годовщину твоей смерти мы достойны лишь твоей печали и презрения»[1290]. Подготовка «основного закона» представлялась в этой связи долгожданным возвращением к построению той Испании, которую хотел бы видеть X. А. Примо де Ривера. Демагогическая пропаганда «истинных» фалангистов имела известный успех, и в течение года, пока X. Л. Арресе занимал пост генерального секретаря фаланги (до февраля 1957 г.), число членов партии стало возрастать — первый заметный прирост со времен гражданской войны[1291].

В пропаганде «основного закона» центральное место стала занимать идея об усилении роли фалангистской партии в руководстве страной. «Испанская традиционалистская фаланга и XOHС» деидеологизировалась, слилась с государственными институтами и потеряла свое особое значение, утверждали «истинные» фалангисты. X. Л. Арресе в публичных выступлениях упрекал членов партии в утрате «возвышенного духа» фаланги 30-х годов.

Подготовка «основного закона» и сопровождавшая ее активизация фалангистов привели к тому, что в государственной партии с небывалой отчетливостью проступили контуры испанской фаланги 1933—1936 гг. Группировавшиеся вокруг X. Л. Арресе ветераны фаланги сами произвели подсчет своих сторонников, и в конце 1956 г. генеральный секретарь официально объявил на Национальном совете «большой» фаланги, что «первоначальная» фаланга занимает приблизительно 5% руководящих постов в государственных и партийных органах страны. К фалангистской «старой гвардии» принадлежали 2 из 16 министров, 1 из 17 заместителей министров, 8 из 102 генеральных директоров, 18 из 50 гражданских губернаторов, 8 из 50 президентов провинциальных депутаций, 65 из 151 члена Национального совета фаланги, 137 из 575 депутатов кортесов, 133 из 738 провинциальных депутатов, 766 из 9155 мэров, 2226 из 55 960 муниципальных советников[1292]. Это было мало, с точки зрения самих фалангистов, и много, по мнению монархистов и католиков. Усиления роли партии требовала в первую очередь именно эта «малая» фаланга, претендовавшая также на обновление самой партии.

В наиболее резкой и откровенной форме о претензиях «малой» фаланги заявил в 1956 г. Л. Гонсалес Висен, старый фалангист, вошедший в комиссию по выработке «основного закона». Он предлагал освободить Национальный совет фаланги от влияния армии, церкви и «правых политических сил». Все они, по мнению фалангиста, должны были занять подобающее место в государственной жизни, но не руководить партией. Местные организации фаланги предполагалось «усилить», активизировать и очистить от номинальных владельцев партийных билетов. Эта обновленная фаланга («истинные» фалангисты предпочитали использовать данный термин, а не символизирующее гетерогенность наименование «Национальное движение») должна была осуществлять действенный контроль над правительственными учреждениями. В довершение всего Л. Гонсалес Висен рискнул поставить прямой вопрос о замене личной диктатуры Ф. Франко властью фалангистской партии. По существу же его предложения вели к тому, чтобы разнородную, уже разложенную внутренними противоречиями франкистскую партию превратить в монолитную политическую силу; за идеологическими требованиями «истинных» фалангистов скрывался идеал еще более тоталитарного типа диктатуры фашистского образца.

Фалангисты утверждали, что важнейшие противоречия режима вызваны неполным проведением в жизнь их социально-экономической программы. X. А. Примо де Ривера обещал ликвидировать борьбу классов в результате создания общества «органической целостности», благоприятного якобы для всех социальных слоев. «Богатство в качестве своего первого назначения — и так его будет направлять наше государство — должно улучшать условия жизни народа, — говорилось в 12-м пункте программы фаланги. — Нельзя терпеть, чтобы огромные массы жили в нищете, в то время как другие располагают всеми плодами роскоши»[1293]. В письме, которое Л. Гонсалес Висен направил летом 1956 г. X. Л. Арресе, признавалось, что испанское общество не только не приобрело искомого единения, но и всецело пронизано еще духом гражданской войны. «В наше время, — писал Л. Гонсалес Висен, — различие между бывшими красными и некрасными, между теми, кто поддерживал и не поддерживал движение, или, иначе говоря, между победителями и побежденными, является реальностью национальной жизни и административной политики правительства»[1294].

«Истинные» фалангисты вновь обещали единение нации, неосуществленное франкизмом за 17-летний период его владычества. В фалангистских кругах предлагались при этом и некоторые сравнительно радикальные меры социального плана: говорилось о необходимости улучшить экономическое положение рабочих и увеличить налоговое обложение на капитал[1295]. Однако демагогические социальные проекты фалангистов, соединенные с откровенно выраженным намерением «завоевания улицы», сведенные в единую обойму с планами всемерного укрепления национал-синдикалистской структуры, напоминали слишком многое из первого тура «фалангизации Испании», чтобы увлечь за собой народные массы в середине 50-х годов.

Фалангистская реклама сопровождала деятельность министра труда X. А. Хирона (второго представителя «малой» фаланги в правительстве февраля 1956 г.). Инфляция, а также вспышки забастовочного движения заставили правительство принять 3 марта 1956 г. решение о повышении заработной платы рабочих в два этапа — 1 апреля и 1 октября. Разработанные министерством труда новые расценки дали довольно значительное увеличение заработной платы, хотя за этим вскоре последовал и новый скачок инфляции.

Активизация сил фаланги была допущена Франко в условиях всеобщего общественного сдвига, сделавшего 1956 год переломным в развитии франкистской Испании. Уничижительная критика «достигнутого» не помешала фаланге, как и ранее, оставаться опорой режима в противовес движению либеральных и демократических сил.

Неизменность официальных запретов не могла уже в это время помешать оживлению общественной жизни, проявившемуся, в частности, в возникновении разнообразных оппозиционных групп. Эти группы (называвшие себя обществами, ассоциациями, иногда — партиями) были в большинстве своем недолговечны, но они эффективно способствовали формированию независимого общественного мнения. Среди них было несколько групп христианских демократов. Д. Ридруехо с группой молодежи создал Социальную партию демократического действия. «Это не было по существу ни партией, ни интеллигентским кружком, — отмечал Д. Ридруехо в своей книге. — Соединяя отдельные элементы и того и другого, это был центр движения, который ни в коей мере не стеснял будущие решения своих участников (одни были более либералами, другие — более социалистами), но все же содействовал оформлению особого, недогматического, сектора общественной мысли»[1296].

Ощутимых сдвигов в распространении своего влияния добилась КПИ. В июне 1956 г. партия взяла курс на «национальное примирение» всех социальных сил, выступавших против франкизма, и, следовательно, за создание условий «мирной смены режима... без насилия, без восстания, без гражданской войны». «Увеличение активности масс и согласие между различными силами оппозиции может создать — еще до полного исчезновения диктатуры генерала Франко — более благоприятные условия для демократического решения испанских проблем», — говорилось в декларации КПИ[1297]. Разработанная КПИ тактика «национального согласия» привела к установлению политических контактов между компартией и некоторыми из Новых группировок, нелегально возникших внутри страны. Определенное сближение наметилось между КПИ и частью «Рабочих братств Католического действия».

В сентябре 1956 г. X. Л. Арресе передал членам Национального совета фаланги проекты, выработанные комиссией по подготовке «основного закона». Один из них предусматривал, что Национальный совет фаланги должен быть по крайней мере наполовину составлен из советников, избранных всей совокупностью членов партии. Функции совета расширялись: он, по проекту, избирал генерального секретаря Национального движения, надзирал за прохождением новых законов, мог наложить вето на законопроекты, подготовленные комиссией кортесов, и т. п. Специальный проект пересматривал «принципы» Национального движения, очищая «26 пунктов» от наиболее явных несоответствий политическому лексикону франкизма 50-х годов. Прославление империи заменялось фразами о международном сотрудничестве, замаскировывался дух насилия, смягчался социальный радикализм. Говорилось о том, что фаланга в соответствии с духом католичества отвергает тоталитарную форму государства. В своем окончательном варианте предложения X. Л. Арресе звучали весьма отлично от стиля основоположника фаланги, культ которого разжигали «истинные» фалангисты (как, впрочем, и вся официальная пропаганда).

Против X. Л. Арресе решительно выступили монархисты; к Франко поступило большое число протестов со стороны епископов, военных губернаторов и банкиров, встревоженных планами «рефалангизации Испании». Основное внимание оппонентов X. Л. Арресе было при этом приковано к положениям о Национальном совете, за которыми угадывались претензии фалангистов на власть.

Существенную роль в последовавших вслед за тем политических изменениях сыграли экономические проблемы. Идеологи фалангизма выступали за продолжение политики автаркии, за сохранение и даже усиление государственного контроля над экономикой страны. Фалангисты называли себя принципиальными противниками «либерального капитализма». Они ориентировались на усиление экономической роли Национального института промышленности и связанных с ним предприятий, многие из которых оказались малорентабельными. Опусдеистское стремление к проведению хозяйственной реформы вызывало у них самое резкое осуждение.

Между тем продолжавшийся около года период фалангистской активизации совпал с непрерывным нарастанием валютно-финансового кризиса. В феврале 1957 г. министр торговли М. Арбуруа представил правительству сенсационный доклад о росте инфляции, цен, о возможном возвращении к карточной системе и о росте народного недовольства.

25 февраля 1957. г. было сформировано новое франкистское правительство, в которое впервые вошли члены «Опус деи». Министром торговли стал А. Ульястрес — «нумерарио», министром финансов назначили М. Наварро Рубио — «супернумерарио» из «Опус деи»[1298]. Во главе других хозяйственных министерств также оказались лица, в большей или меньшей степени связанные с этой организацией, С другой стороны, представительство «старой» фаланги было заметно ослаблено. Ф. Франко дал отставку X. Л. Арресе и X. А. Хирону. Генеральным секретарем фаланги стал X. Солис, занимавшийся в основном вопросами профсоюзной политики.

Образованием этого правительства был положен конец расчетам фалангистов на осуществление сверху второго тура фалангизации Испании. Проекты X. Л. Арресе — в той своей части, где они отвечали этому стремлению, — были отвергнуты. Представители «малой» фаланги сохранили за собой сравнительно сильные позиции в правительстве, вертикальных профсоюзах и Национальном движении. Но в целом влияние фалангистов упало. Самый термин «фаланга», представлявший с 1937 г. единую государственную партию, через 20 лет сузил свое значение, и им стало принято называть только «малую» фалангу, одну из составных частей Национального движения. Л. Гонсалес Висен и группа его сторонников перешли в оппозицию.

В противоположность фалангистам министры-опусдеисты избегали политических деклараций. Пресса определила их как технических специалистов, впоследствии — как технократов. «Мой опыт в области частного предпринимательства всегда возвращает меня к чувству конкретной реальности и практической жизни», — заявил А. Ульястрес, принимая полномочия министра. «Не ожидайте от своего министра и от этого правительства спектаклей или чудес», — сказал в той же ситуации Г. Вильяльви, министр без портфеля, ведавший вопросами координации экономики[1299]. Эти первые министры «третьей силы» в сфере своей непосредственной деятельности — торговле, финансах, экономической политике в целом — стали следовать определенному курсу, сущность которого сводилась к либерализации экономики, хозяйственной реформе, отказу от автаркии.

Совершившееся таким образом вступление опусдеистов в правительство положило начало длительному периоду их непосредственного «участия» во франкистской системе государственной власти. Выдвижение опусдеистов изменило прежнее соотношение сил между различными группировками, поддерживавшими режим. Наиболее важным сдвигом было оттеснение фалангистов и представителей «Католического действия», претендовавших ранее на ведущую политическую роль. Укрепление опусдеистского влияния было связано в первую очередь с благоприятными для испанской буржуазии результатами экономической политики министров из «Опус деи».

Решительно преодолевая сопротивление сторонников автаркии, министры-опусдеисты подготовили проведение глубокой хозяйственной реформы, получившей наименование Плана стабилизации экономики. «Уже в 1957 г. началось применение первых мер, предназначенных для стабилизации экономического положения, хотя они и не были полностью утверждены до 1959 г.», — писал впоследствии X. А. Суансес Фернандес, президент Национального института промышленности, добавляя, что среди этих мер было и правительственное решение о снятии возглавляемого им института с государственной дотации. Предприятия института, переведенные на хозрасчет, должны были изыскивать средства, торгуя на бирже своими акциями[1300]. Вслед за тем в 1958 г. было принято важное решение о переходе к системе коллективных договоров на предприятиях. В том же году Испания присоединилась к Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), Международному валютному фонду (МВФ) и Банку реконструкции и развития.

Основная хозяйственная реформа — План стабилизации экономики — стала проводиться в жизнь с лета 1959 г. Она была обеспечена крупным международным займом и разработана совместно с представителями ОЭСР и МВФ. Рядом правительственных декретов в Испании было покончено с автаркией в той мере, в какой она поддерживалась самой государственной системой. Правительство постепенно отменило существовавшие количественные ограничения во внешней торговле и установило более льготные условия для иностранных инвестиций в испанскую промышленность. Эти энергичные, рвущие с фалангистской традицией мероприятия в хозяйственной области соединялись у правительства с жестким политическим курсом, чуждым каких-либо либерализаторских тенденций. В том, в чем это зависело от действий самого правительства, диктатура сохранялась и поддерживалась, хотя пробуждавшаяся общественная жизнь исподволь ослабляла государственные запреты.

В июле 1957 г. был издан закон о юридическом режиме государственной администрации, суть которого состояла в более тщательном юридическом оформлении существующего положения дел. В качестве высших органов администрации в нем были названы глава государства, совет министров, государственные комитеты, председатель правительства и министры. Глава государства Франко вновь объявлялся также председателем правительства, генералиссимусом армии, «представителем нации и высшей главой исполнительной власти»[1301]. Закон впервые определил функции председателя правительства, отделив их, пока чисто формально, от прерогатив главы государства. Но неизменность фактической концентрации власти в руках Ф. Франко обесценивала подобного рода юридические сдвиги, равно как и совершавшийся в это время постепенный отход от национал-синдикалистской терминологии в законодательстве.

17 мая 1958 г. был принят закон о принципах Национального движения, вошедший в число «основных законов» франкистского государства. Провозглашенные в законе принципы имели значение программных и фактически заменяли собой «26 пунктов» X. Л. Примо де Ривера. «Испанский народ, — говорилось в законе, — соединенный правовыми узами и вдохновленный постулатами власти, свободы и служения, образует национальное государство, политической формой которого — в соответствии с незыблемыми принципами Национального движения, законом о наследовании и другими основными законами — является традиционная, католическая, социальная и представительная монархия». Вновь подтверждался принцип «органического представительства народа» через посредство «таких правовых институтов, как семья, муниципалитет и профсоюз»[1302]. Для поступления на административные должности требовалась обязательная рекомендация информационного отдела Национального движения. Обновленная программа «большой» фаланги была отныне прочно соединена с реальной конструкцией франкистского государства и его политикой. Со времени издания этого закона в государственной практике франкистской Испании укоренилось наименование партии как Национального движения.

Политическая трансформация в границах Национального движения

Начало 60-х годов открыло новый период существования режима. Отличительными чертами нового периода были мощные экономические и социальные сдвиги, вызванные отказом от устоявшейся системы автаркии, подъем общественного движения, добившегося определенного ограничения государственного вмешательства в гражданскую жизнь, важные изменения в функционировании и отчасти в структуре франкистской государственной машины.

В течение первых двух лет осуществления Плана стабилизации и перехода Испании на положение страны с «открытой экономикой» наметился спад промышленного производства в ряде отраслей. Многие предприятия оказались неплатежеспособными. Сократилась занятость, что послужило толчком для начала массовой эмиграции испанских рабочих на заработки в страны Западной Европы.

С середины 1961 г. Испания вступила в полосу длительного промышленного подъема, который позволил говорить об «испанском экономическом чуде». Промышленное развитие в 60-х годах шло по пути интенсификации производства. Темпы роста промышленной продукции в 1963—1972 гг. держались на уровне 10,7% годовых. Валовой национальный продукт возрастал в 1961— 1971 гг. в среднем на 7,6% в год. В первой половине 60-х годов производительность труда в расчете на одного занятого в промышленности выросла на 52%, т. е. почти в 2 раза больше, чем за предшествующее десятилетие[1303]. Выросли валютные запасы, обновился основной капитал предприятий, появились новые отрасли промышленности, использовались последние достижения научно-технической революции.

Экономическое развитие 60-х годов существенно изменило структуру самодеятельного населения. В 1960 г. доля занятых в сельском хозяйстве еще составляла 39,7 %, в промышленности — 32,9, в сфере услуг — 27,3%. В 1970 г. в сельском хозяйстве было занято всего 29,1% самодеятельного населения — меньше, чем в промышленности (37,2%) и в сфере услуг (33,6%)[1304]. Промышленный бум и урбанизация сопровождались массовой миграцией населения внутри страны. В течение 1961—1965 гг. около 877 тыс. жителей переселились со всех концов страны в области интенсивного промышленного развития[1305]. Начиная с 50-х годов испанская статистика зафиксировала существование ярко выраженных «провинций эмиграции» (Эстремадура, Андалусия, Кастилия, Галисия) и «провинций иммиграции» — Барселона, Мадрид, Валенсия, Бискайя и др. В рамках общего процесса индустриализации происходила дальнейшая аграризация экономики ряда провинций Испании[1306].

В 60-х годах государственное вмешательство в развитие испанской экономики приняло формы, более соответствующие практике других западноевропейских государств. Господствовавшая в предшествующий период система жесткого административного контроля была ликвидирована. Декретом, изданным 26 января 1963 г., устанавливалось «свободное основание, расширение и перемещение промышленных предприятий на национальной территории». Крупные частные компании получили чрезвычайно благоприятные условия государственного кредитования. Соответственно упала экономическая роль Национального института промышленности. В смешанных, государственно-частных компаниях вновь усилилась активность частного капитала.

Министры-опусдеисты пытались компенсировать этот процесс переходом к политике экономического программирования. После прекращения действия Плана стабилизации экономики был принят первый План развития (1964—1967 гг.), за ним последовали второй (1968—1971 гг.) и третий (1972—1975 гг.) планы. Франкистские экономические программы предусматривали согласованные действия государственной администрации и предпринимателей для достижения установленных показателей продуктивности и строительства намеченных объектов. Для предпринимателей, участвовавших в осуществлении правительственных программ, были установлены преимущества в получении кредитов, уменьшалось налогообложение и т. п. Определенные обязательства по выполнению четырехлетних планов возлагались на предприятия Национального института промышленности.

Оценивая франкистскую политику экономического программирования, испанский экономист Рамон Тамамес писал, что государственные планы «не носили характера действительных предписаний для частного сектора»: «фактически экономическая активность во многих направлениях так отличалась от намеченной программы, что ее нельзя было рассматривать как запланированную»[1307].

Восстановление открытой рыночной экономики противоречило как фалангистской доктрине, так и практической политике франкистского государства на протяжении 40—50 годов. Испания перестала быть страной «контролируемой экономики» фашистского образца. Вертикальные профсоюзы в 60-х годах утратили свое былое влияние в хозяйственной сфере, где режим уже не в состоянии был осуществлять «политику диктата». Тем самым функции испанской корпоративной системы были значительно сужены. Все это непосредственно отразилось на политической системе в целом. Тоталитарные структуры франкизма не были приспособлены к динамизму, который в этот период стал характерным для экономической и социально-политической жизни страны[1308].

Социальные сдвиги, происходившие в результате экономического развития 60-х годов, в свою очередь воздействовали на политическую систему франкистской Испании. Развитие индустриализации привело к возрастанию численности рабочего класса (3850 тыс. промышленных рабочих в 1970 г. сравнительно с менее 2 млн. в 1939 г.), вобравшего в себя значительную часть населения, мигрировавшего из сельских областей. Одним из социальных последствий реформы и промышленного бума был кризис малорентабельных предприятий и крестьянских хозяйств. В начале 60-х годов разорилось примерно 100 тыс. крестьянских хозяйств[1309]. Численность сельскохозяйственных рабочих сократилась до 700 тыс. человек в 1970 г. (2 млн. — в 1939 г.)[1310]. Испанская промышленность и сфера услуг при всей интенсивности своего развития не успевали поглощать этот исход населения из деревни. Чтобы избежать нарастания безработицы, франкизм стал поощрять практику временной эмиграции испанцев в страны Западной Европы.

Особенностью испанского индустриального развития 60-х годов была его тесная взаимосвязь с такими явлениями, как массовая эмиграция испанской рабочей силы за границу и развитие иностранного туризма. Оба эти процесса, не входившие в первоначальные расчеты авторов Плана стабилизации, сыграли самую существенную роль в его проведении.

В сентябре 1963 г. франкистское правительство объявило об отмене выездных виз для испанских граждан; в первую очередь для того, чтобы облегчить поездки испанских рабочих на заработки в страны Западной Европы. С 1960 по 1972 г. из Испании выехало в общей сложности около 2,5 млн. человек[1311]; большая часть из них, сохраняя испанское подданство, осела в качестве наемных рабочих в ФРГ, Франции, Швейцарии и других странах. Денежные переводы эмигрантов способствовали улучшению платежного баланса Испании.

G начала 60-х годов Испания стала страной массового иностранного туризма. Поступления от туризма (856 млн. дол. в одном только 1965 г.) также превратились в существенный источник промышленного финансирования. В 1963 г. Испанию посетило 11 млн., в 1965 г. — 14 млн., в 1972 г. — 32 млн. человек. С обслуживанием иностранных туристов оказались связанными большие массы людей торговых, промышленных, строительных предприятий, банков и т. п. — возвращение к национальной изоляции было бы теперь крайне затруднено.

Таким образом, с началом 60-х годов испанское общество освободилось от прежней замкнутости, как экономической, так — частично — и политической. Отказ от автаркии, от жестких форм административного контроля над экономикой, переход к системе коллективных договоров на предприятиях и, наконец, «открытие границ» — все это были изменения, подрывавшие самые основания национал-синдикалистской государственности 40—50-х годов.

Одновременно произошли значительные перемены в положении и формах деятельности антифранкистской оппозиции.

Социально-политическое воздействие рабочего движения резко возросло. В состав рабочего класса влилось молодое поколение, выросшее после окончания гражданской войны. Значительная часть этой молодежи играла активную роль в промышленных конфликтах и антифранкистских выступлениях 60-х годов.

«Незаконное» стачечное движение превратилось теперь в повседневное явление испанской действительности. Весной 1962 г. волна забастовочного движения, начавшаяся в Астурии и Стране басков, охватила 24 из 50 провинций. Власти были вынуждены вступить в переговоры с бастующими, и требования рабочих были частично удовлетворены. С этого времени стачечная борьба приняла более уверенный, наступательный характер. Используя благоприятную экономическую конъюнктуру, испанские трудящиеся добились в 60-х годах повышения своего жизненного уровня. Реальная заработная плата возрастала в среднем на 5,8% в год[1312]. Трудовые отношения на предприятиях определялись системой коллективных договоров, которые получили широкое распространение с 1962 г. (в 1958—1961 гг. было заключено всего 828 коллективных договоров, в 1962—1967 гг. — 6698)[1313].

Во второй половине 60-х годов средняя численность участников испанских забастовок составляла 284 тыс. человек в год, в результате чего Испания прочно заняла четвертое место по числу бастующих среди западноевропейских стран (после Италии, Великобритании и Франции).

В ходе массового забастовочного движения возникли новые рабочие объединения — так называемые «рабочие комиссии», превратившиеся в оппозиционный противовес официальным франкистским профсоюзам. «Рабочие комиссии» создавались как представительства рабочих отдельных предприятий и целых отраслей промышленности, городов и провинций. В 1967 г. состоялась Национальная ассамблея «рабочих комиссий» всей страны. Оставаясь нелегальными организациями, «рабочие комиссии» время от времени добивались своего фактического признания властями и предпринимателями. У руководства вертикальных профсоюзов первоначально были иллюзии, что оно сможет подчинить своему контролю «рабочие комиссии» и использовать их для духовного возрождения официального синдикализма[1314]. Эти иллюзии вскоре исчезли. «Рабочие комиссии» стали преследоваться как «подрывные ассоциации». Но движение «рабочих комиссий» продолжало расширяться.

На профсоюзных выборах 1966 г. представители «рабочих комиссий» впервые добились заметного успеха, закрепив за собой определенные позиции на нижних ступенях аппарата вертикальных профсоюзов. Деятельность «рабочих комиссий», построенных на классовой основе, взламывала корпоративную структуру франкистских синдикатов. С середины 60-х годов комиссии стали основной организующей силой стачечной борьбы и антифранкистских рабочих манифестаций. Ведущую роль в развитии этой новой формы испанского рабочего движения играла компартия. «Рабочие комиссии представляют социально-политическое, открытое и объективно революционное движение, которое в настоящих условиях приняло на себя функции, соответствующие в иной исторической обстановке классовым профсоюзам», — говорил член Координационного комитета «рабочих комиссий» Марселино Камачо[1315]. Появились также «крестьянские комиссии», аналогичные объединения инженеров, врачей, адвокатов и т. п.

Активно действовали в 60-х годах «Рабочие братства Католического действия», требовавшие от властей признания своего права выступать в качестве профсоюзов.

Характерной чертой антифранкистского движения в 60-х годах было формирование внутри страны относительно устойчивых секторов оппозиционного общественного мнения и соответствующих им нелегальных политических организаций.

В 60-х и начале 70-х годов в Испании действовали две партии христианских демократов и несколько независимых групп «левых католиков», либерально-монархическая партия Испанский союз, Социальная партия демократического действия, группы «новых социалистов» (сохранявшие фактическую независимость по отношению к эмигрантскому руководству ИСРП), националистические организации каталонцев, басков и галисийцев, а также сильно увеличившая свое влияние КИИ. Те эмигрантские центры, которые не сумели в изменившихся условиях получить новую массовую поддержку внутри самой Испании, потеряли свое былое значение среди оппозиционных сил. Большой активностью отличались перешедшие в оппозицию группировки «левых фалангистов» и карлистов.

Этот многоликий политический спектр, полностью отстраненный в силу франкистского законодательства от участия в институтах государственного управления, был тем не менее уже достаточно ясно различим на страницах испанской прессы. Под покровительством аббатства Монсеррат издавался журнал каталонских «прогрессистов» «Сэрра д'Ор»; либеральные взгляды отражались в «Ревиста де Оксиденте», «Инсула», «Дестино»; «левые фалангисты» издавали «Индисе», прогрессивные католики — «Эль Сиерво» и т. д. В 1963 г. бывший министр X. Руис Хименес основал в Мадриде левокатолический журнал «Куадернос пара эль диалого», предоставивший свои страницы представителям различных левых направлений, в том числе компартии. В 60-х годах наметилось также выделение группы левых опусдеистских политиков, которые стали издавать оппозиционную газету «Мадрид». В более или менее замаскированном и смягченном виде эти легальные органы печати доносили до читателей существо своей политической концепции и критиковали режим. В то же время резко возросла циркуляция в стране нелегальных печатных изданий левых оппозиционных сил.

Возрождение гражданского общества, восстановление в нем внутренних связей, оборванных в период жесткой диктатуры, являлись сами по себе важным свидетельством перемен, происходивших в Испании.

В поисках политической стабильности франкизм был вынужден в 60-х годах осуществлять политику умеренной либерализации. В правительственных декларациях того времени подчеркивалось, что «процесс институционализации (конституирования) режима» еще не завершен, и вновь принимавшиеся законы трактовались как естественный путь развития этого режима, «открытого в направлении перемен»[1316]. В проведении политики либерализации большую роль играли министры-опусдеисты, последовательно усиливавшие свои позиции в правительствах 1962, 1965, 1969 гг. В кабинете, сформированном 29 октября 1969 г., влияние опусдеистов было уже столь значительным, что его называли «одноцветным». Ф. Франко объявил 60-е годы периодом «величайших свершений»[1317].

Политическая идеология франкизма в тот период была составлена из нескольких основных элементов (принципов): 1) сохранение и преемственность исключительной власти главы государства (каудильо, короля) ; 2) сохранение и «совершенствование» Национального движения и профсоюзов; 3) осуждение как неприемлемых для Испании «крайностей» — многопартийности и парламентаризма; 4) превращение Испании в «правовое государство» посредством модернизации и упорядочения франкистского законодательства, с одной стороны, и предоставления испанцам ряда контролируемых свобод — с другой. Идеологическая несовместимость этих постулатов с желаниями оппозиции не помешала тому, что последняя использовала каждое расширение гражданских прав для дальнейшей активизации политической жизни.

В 1965 г. был изменен текст 222-й статьи уголовного кодекса с тем, чтобы исключить экономические забастовки из числа уголовных преступлений. Политические стачки по-прежнему рассматривались как мятеж. С этого времени в Испании впервые после длительного перерыва стали публиковаться официальные статистические данные о трудовых конфликтах. Вынужденная уступка принципиально противоречила первоначальной догматике фаланги, определявшей стачки как «угрозу нации».

Затем 18 марта 1966 г. последовал закон о прессе, ликвидировавший предварительную цензуру. Закон сопровождался серией декретов, которые определили категории санкций против органов печати, публикующих «подрывную, ложную или секретную» информацию. Наиболее серьезные меры в отношении печати проводились законом от 5 апреля 1968 г. о государственной секретности, запрещавшим публикацию многих важных тем общественного значения. За один только год (с апреля 1968 по апрель 1969 г.) было возбуждено 200 дел и наложено 118 штрафов и других наказаний на испанскую печать[1318]. Но по сравнению с периодом до 1966 г. положение прессы стало намного свободнее. Об этом свидетельствовал и значительный рост числа издававшихся газет и журналов.

Франкизм был вынужден также пойти навстречу обновленческому движению в католической церкви, принявшей во втором Ватиканском соборе 7 декабря 1965 г. декларацию о церковной свободе. 28 июня 1967 г. в Испании был опубликован закон о гражданском праве в сфере религиозной свободы. В нем говорилось, что «религиозные верования не дают основания для неравенства испанцев перед законом». Большое значение для испанского общества имело содержавшееся в законе освобождение инакомыслящих от обязанности присутствовать на всех религиозных церемониях — в армии и школах.

Кульминационным моментом во франкистском политическом законодательстве 60-х годов было принятие «органического закона государства», ставшего седьмым «основным законом» страны. 22 ноября 1966 г. кортесы без обсуждения одобрили представленный самим Франко проект этого закона, а 14 декабря 1966 г. состоялся второй в истории франкистской Испании референдум, итогом которого было окончательное принятие «органического закона». За него проголосовали 18 643 тыс. человек, что составляло 85,5% избирателей и 95,86% участвовавших в голосовании[1319]. Официальная пропаганда расценивала результаты референдума как красноречивое свидетельство народной поддержки режима. Однако в действительности причины массового голосования «за» нельзя было оценивать столь однозначно. Известный писатель Хосе Мариа Пеман в остроумной статье сравнил «органический закон» с головкой сыра: некоторые, писал он, голосовали за сыр, а некоторые — за дырки в сыре. Многие избиратели видели в новом «основном законе» хоть какие-то либерализаторские просветы, за которые они и отдали свои голоса.

«Органический закон государства», введенный в силу 10 января 1967 г., предусматривал среди прочего расширение избираемой части кортесов. Создавалось так называемое «семейное представительство» — 108 депутатов (прокурадоров), избранных прямым голосованием главами семей и замужними женщинами. Увеличился удельный вес группы депутатов, прошедших в кортесы на основе многоступенчатой системы голосования от профсоюзов, профессиональных и культурных корпораций. Но и группа назначенных или прошедших «по положению» депутатов оставалась весьма большой (153 из общего числа 564 депутатов кортесов)[1320].

Общественное брожение отразилось на букве «органического» закона» глухим упоминанием о «политических ассоциациях». Допускалась возможность создания в будущем — в рамках Национального движения — организаций, представляющих «различные мнения в вопросах политического действия». Выражение — «будущий политический плюрализм» — стало употребительным не только в среде оппозиции, но и в официальных кругах, вкладывавших в него свой, ограниченный смысл.

Третье, привлекавшее к себе внимание положение «органического закона» касалось функций главы правительства, определенных под углом зрения подчиненности его полномочий прерогативам главы государства. Это рассматривалось как показатель скорого создания правительства во главе с премьер-министром и сосредоточения Франко на обязанностях главы государства.

Ожидания тех, кто поверил в быстрые политические сдвиги, были обмануты: Франко еще в течение шести с лишним лет отказывался назначить главу правительства, а в отношении политических свобод у франкистских властей наблюдался в конце 60-х годов определенный откат назад. В 1962 г. Франко создал; пост вице-президента — своего заместителя как главы правительства. В сентябре 1967 г. этот пост занял адмирал Л. Карреро Бланко, в течение долгих лет бывший членом кабинета в более скромной должности министра-помощника. Лично близкий диктатору, по оценке оппозиционной прессы его «второе я», Л. Карреро Бланко постепенно определился в качестве единственно возможного кандидата на пост премьера и заместителя Франко «во время его отпуска, отсутствия или болезни». В 60-х годах Карреро Бланко покровительствовал политикам из «Опус деи» и был тем самым причастен к эволюционистскому курсу в экономике, одновременно выступая инициатором жестких мер для поддержания «порядка и права». Своим выдвижением Карреро Бланко был в первую очередь обязан выбору самого диктатора. Таким образом, Франко стремился продлить на будущее систему личной власти, рассчитывая на определенных людей, которым он собирался доверить, частично или полностью, свои исключительные полномочия.

22—23 июля 1969 г. чрезвычайная сессия кортесов одобрила по предложению Ф. Франко кандидатуру его преемника на посту главы государства. Им стал внук Альфонса XIII принц Хуан Карлос Бурбон-и-Бурбон, уже давно предназначенный Франко для этой роли, в обход «склонного к либерализму» его отца дон Хуана, жившего в эмиграции. Хуан Карлос, по словам Франко, должен был стать королем «монархии Национального движения»[1321]. На протяжении 60-х годов было объявлено шесть частичных амнистий, и в результате общая численность заключенных в испанских тюрьмах уменьшилась. По данным на 1 декабря 1966 г., в Испании сидело в тюрьмах 20,7 тыс. человек, из них 1,3 тыс. относились к категории политических[1322]. Декретами 12 ноября 1966 г. и 29 марта 1969 г. была уничтожена сначала политическая, а затем уголовная ответственность за события, связанные с гражданской войной. Так, через 30 лет после войны 1936— 1939 гг. вступил в действие франкистский «срок давности». Но вопрос об амнистии продолжал оставаться одной из самых животрепещущих проблем страны: каждый год приносил с собой новые аресты и новые судебные преследования лиц, обвиненных властями в «незаконных политических акциях».

Многие представители либеральной профессуры были лишены права преподавания в университетах; другие участники оппозиционного движения высылались на определенный срок из страны; трибуналы общественного порядка выносили по политическим обвинениям приговоры — от нескольких месяцев тюремного заключения до 20 с лишним лет; наконец, имели место редкие, но потрясавшие страну случаи вынесения смертных приговоров. В 1963 г. по приговору суда были казнены два анархиста и коммунист X. Гримау. В 1970 г. были приговорены к смертной казни шесть членов баскской националистической организации ЭТА[1323]. Под давлением общественного движения протеста Франко заменил для них смертную казнь 30-летним тюремным заключением. Режим многократно использовал такую меру, как введение чрезвычайного положения, во время которого вновь восстанавливалась предварительная цензура, прекращалось действие части статей из «Хартии испанцев». В 1969 г. чрезвычайное положение было установлено на два месяца во всех районах страны.

Повороты в сторону более жесткой политики были проявлением политического кризиса режима, неспособного справиться с развитием центробежных общественных сил. Подготовка закона о политических ассоциациях растянулась на долгие годы, а принятый в 1970 г. закон о профсоюзах не внес принципиальных изменений в систему вертикальных синдикатов. Идеологи Национального движения заговорили о том, что дальнейшее продвижение страны «по пути либерализации» невозможно, пока не будет создана «цивилизованная левая» — под этим, в частности, имелось в виду ограничение оппозиционных выступлений предусмотренными сверху границами легальности.

Общественное движение, постоянно преступало эти границы. Не только левые, но и умеренные, и правые оппозиционные силы стремились к формированию открыто действующих политических организаций, то и дело выходя на поверхность общественной жизни со своими «незаконными» совещаниями, протестами, демонстрациями. В своих репрессивных акциях режим дифференцировал оппозиционные силы. Высшая степень обвинения — в подрывной деятельности — распространялась в первую очередь на компартию, различные организации социалистов и на организации, применявшие индивидуальный террор (анархистскую «Либертарную молодежь Иберийской федерации», баскскую ЭТА и др.).

Конец 60-х и начало 70-х годов были отмечены в Испании радикализацией общественно-политических взглядов значительной части населения страны. Влияние компартии заметно возросло в «рабочих комиссиях», среди представителей левой интеллигенции. Отражением этого процесса был выдвинутый компартией лозунг — «альянс сил труда и культуры». Ряд снискавших популярность писателей, кинематографистов, художников, историков, экономистов стали марксистами. Обнаружилось левое течение в испанском клире, сотрудничавшее с нелегальными рабочими организациями. В то же время усилилась террористическая деятельность ЭТА и других левоэкстремистских группировок.

О политическом кризисе франкистского «корпоративно-правового» государства свидетельствовали также новые противоречия и перегруппировки в правящих кругах страны.

Несмотря на то что ведущую роль в правительстве вплоть до конца 1973 г. играли опусдеисты, церковь в целом переставала быть одной из опор франкизма. Обновленческое движение, поддержанное теперь значительной частью высшего испанского клира, отстаивало «принцип политического плюрализма» в понимании, близком оппозиции. Влияние обновленчества стало особенно сильным после того, как в 1968 г. главой испанской церкви стал В. Энрике Таранкон, сторонник активного участия духовенства в разрешении «проблем социальной справедливости и прав человека». Правое крыло испанской церковной иерархии возглавлял епископ X. Герра Кампос, выступавший за сохранение прежних отношений между церковью и франкизмом. На регулярно созывавшихся ассамблеях испанских епископов правые иерархи часто оказывались в меньшинстве. В начале 1973 г., протестуя против обновленческой декларации XVII ассамблеи испанских епископов, они провели сепаратную ассамблею, тем самым продемонстрировав невольно свое положение внутрицерковной оппозиции.

Политическая фракция «Опус деи» обладала в 1969—1973 гг. максимальным влиянием в правительстве страны; но именно эти годы характеризовались падением ее авторитета среди других франкистских групп. Слева обозначились неопределенные контуры стоявшей вне правительства «эволюционистской группы», недовольной приостановкой в проведении планировавшихся реформ. Среди «эволюционистов» в то время были бывшие министры М. Фрага Ирибарне и X. А. Хирон, дипломат X. М. де Арейльса и некоторые другие франкистские деятели различных идеологических оттенков. Справа сформировалось движение так называемых «ультра», обвинявших опусдеистов в расшатывании режима путем его либерализации. В 1969 г. лидер крайне правых, депутат кортесов Блас Пиньяр Лопес организовал «национально-христианскую» группировку, связанную с журналом «Фуэрса нуэва». Крайне правые проявили особое недовольство положением в церкви, требуя принятия политических мер против «красных священников». В мае 1973 г. убийство полицейского одной из групп левоэкстремистской молодежи вызвало демонстрации правых, направленные на отстранение от власти «слабого» правительства. Лозунгами «ультра» были «Да здравствует Франко!», «Власть — армии!», «Франко — да, Опус деи — нет!»

В июне 1973 г. Франко наконец решился передать Л. Карреро Бланко полномочия главы правительства, сохранив за собой посты главы государства и каудильо Национального движения. Но 20 декабря 1973 г. премьер был убит террористической группой баскской ЭТА, руководство которой подтвердило свою ответственность за этот акт. Похороны Л. Карреро Бланко сопровождались массовыми манифестациями правых сил.

Активизация «ультра», прямо не поддерживавшаяся властями, создала для Франко новые возможности маневрирования. Образованное 30 декабря правительство во главе с К. Ариас Наварро снова объявило программу либерализации, которую стали называть преимущественно «апертуризмом» (открытостью). Выступая 12 февраля 1974 г. с программной речью в кортесах, Ариас Наварро говорил о необходимости «продолжать политическую эволюцию с тем, чтобы достигнуть соответствия с реальным настоящим своей страны»[1324]. В кабинет Ариас Наварро не вошел ни один из явных членов «Опус деи»: их уход с официальной авансцены отвел от правительства волну народного недовольства, связанного с длительным пребыванием у власти лиц из закрытой религиозной организации; кроме того, этим были частично удовлетворены и «ультра». Общественно-политическое влияние опусдеизма сохранилось, но проявлялось в менее заметной форме.

Политика «апертуризма», осуществлявшаяся в 1974—1975 гг., отличалась той же замедленностью и нерешительностью, что и либерализаторская политика 60-х годов. Эти черты только усилились под влиянием таких неблагоприятных для режима факторов, как свержение фашистского режима в соседней Португалии, снижение экономических показателей в связи с воздействием европейского экономического спада, болезнь старого каудильо. Главным шагом по пути «апертуризма» было издание в декабре 1974 г. закона о политических ассоциациях. Создание таких объединений разрешалось лишь в границах Национального движения и с подчинением его Национальному совету. Каждая ассоциация должна была иметь по крайней мере 25 тыс. членов, распределенных не менее чем в 15 провинциях страны. Она могла соответственно организовывать свои провинциальные и местные отделения. Оговаривалась возможность участия политических ассоциаций в выборах при условии сохранения «органического характера политического представительства» в кортесах[1325]. Практическое применение этого закона было заторможено. В январе 1975 г. получил отказ М. Фрага Ирибарне, попытавшийся создать политическую ассоциацию умеренного либерализаторского толка. Закон об ассоциациях оказался безжизненным. Его издание было встречено резкой критикой со стороны оппозиции.

Запоздалым и в значительной степени формальным мероприятием выглядел следующий шаг апертуристской политики — принятие декрета о регулировании трудовых конфликтов (май 1975 г.), разрешавшего экономические забастовки[1326].

Одновременно усилились преследования левых антифранкистских сил. Представители центрального руководства «рабочих комиссий» во главе с Марселино Камачо были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Летом 1975 г. был утвержден чрезвычайный закон о борьбе с терроризмом, рассматривавшийся оппозицией как возвращение к репрессивному законодательству 40—50-х годов. Смертная казнь была применена вновь сначала к убийцам Карреро Бланко, затем, 27 сентября 1975 г., к пяти другим террористам из левоэкстремистских организаций. Эта казнь вызвала дипломатические демарши многих государств, отозвавших своих послов из Испании[1327].

В развитии левой оппозиции, отрицательно расценивавшей возможности правительственного «апертуризма», возобладала тенденция к объединению. Образовались коалиционные центры «Демократическая хунта» (с участием КПИ, ряда социалистических и либеральных групп) и «Платформа демократической конвергенции» (социалистическая рабочая партия, группы левых демохристиан и т. п.), заключившие между собой соглашение о совместных действиях. В декларации от 30 октября 1975 г. они объявляли о своей решимости «более чем когда-либо развертывать политическое действие, мирное по своему характеру, для построения испанского государства демократической плюралистской системы, основанной на народном суверенитете»[1328].

20 ноября 1975 г. — день смерти Ф. Франко — отграничил начало нового этапа в развитии режима. Главой государства, соответственно законам, стал Хуан Карлос Бурбон-и-Бурбон, получивший титул короля. Однако практически Хуан Карлос I оказался лишенным многих элементов того, что определяло личную власть Ф. Франко. Со сменой правителя изменился и связанный с личностью диктатора негласный механизм балансирования между генералитетом и партийной бюрократией, между «ультра» и «эволюционистами» и т. п. Звание каудильо после смерти Франко не унаследовал никто. Главой Национального движения с наименованием «хефе» стал не король, а премьер-министр Ариас Наварро — существенное нововведение в структуре власти франкистской Испании. С другой стороны, король не был лично ответствен за прошлое франкистского режиму и, следовательно, был более пригоден для политического маневрирования, чем Франко. В новое правительство К. Ариас Наварро были включены «эволюционисты», провозгласившие курс расширенного «апертуризма».

Происшедший сдвиг был зафиксирован в изменении политического климата в стране. Оппозиционные группировки и партии стали функционировать более открыто, созывая пресс-конференции, проводя нелегализованные, но и не запрещенные совещания и съезды. В марте 1976 г. изменением уголовного кодекса было наконец разрешено легальное существование некоторых, относительно умеренных, политических партий. Открывался давно подготавливаемый оппозицией период «выхода на поверхность» различных политических сил; специфические черты этого периода были во многом отличны от тех, что характеризовали историю Испании предшествующих десятилетий.

Итак, рассмотрение длительной эволюции франкистского режима в послевоенные годы обнаруживает процесс постепенного размывания его первоначальных фашистских черт. Западные прогнозисты неоднократно пытались вести начало «послефранкизма» от той или иной вехи в истории франкистской Испании (конкордат 1953 г., правительство февраля 1957 г. с первыми министрами из «Опус деи», план стабилизации 1959 г., отмена предварительной цензуры в 1966 г., «органический закон государства» 1967 г., назначение главы правительства в 1973 г. и т. п.). Со своей стороны, франкистские официальные инстанции настойчиво проводили мысль как об органической преемственности всех фаз развития этого режима, так и о дальнейшей его жизнеспособности. Однако в реальности эволюция испанского режима была определенно вынужденной; франкистская политика отличалась прагматизмом, постоянным приспособлением к внутренней и внешней обстановке. Общественная жизнь в 60—70-х годах приобрела самостоятельный ритм развития и формировалась вопреки ограничительным усилиям франкистских властей. Это подтвердил и дальнейший ход политических событий в стране.

Наследники Ф. Франко сумели удержать власть, лишь уступая требованиям оппозиции, влияние которой резко возросло. Темп «контролируемых перемен» ускорился. Новое правительство, сформированное 3 июля 1976 г. А. Суарес Гонсалесом, объявило в августе широкую политическую амнистию. Правительство разрешило легализацию политических партий и организаций посредством соответствующей регистрации в министерстве внутренних дел, сняв при этом выдвигавшееся прежде условие об обязательном признании ими принципов Национального движения. Принятый кортесами законопроект «политической реформы», предусматривавший создание двухпалатного парламента, избранного на основе всеобщих и прямых выборов, был одобрен референдумом 15 декабря. В январе 1977 г. правительство ликвидировало Трибунал общественного порядка.

Вплоть до весны 1977 г. испанский режим сохранял такие особенности своей структуры, как Национальное движение и вертикальные профсоюзы. Однако их реальное значение стремительно падало. В новых условиях социальные силы, поддерживающие режим, пошли по пути создания новых политических организаций и блоков правоцентристского направления, тогда как частично легализованные силы левой оппозиции требовали дальнейшего «разрыва» с франкистской государственной традицией. 2 апреля 1977 г. правительством А. Суарес Гонсалеса был принят закон-декрет о ликвидации Национального движения. За этим последовали декреты о легализации рабочих профсоюзов и компартии. Идеология и практика франкистской государственности 60-х годов, основанной на «совершенствовании и развитии» в рамках Национального движения, были тем самым также отодвинуты в прошлое.