Самым сильным государством Восточной Европы во время ранних Капетингов был все еще крепко стоящий на ногах осколок Римской империи, со столицей в Константинополе. Мы знаем эту страну как Византийскую империю (от старого названия Константинополя — Византиум). В Западной Европе византийцев называли греками, ведь языком Византии был греческий.
Когда Гуго Капет в 987 году занял престол и стал королем варварской, раздробленной страны, Византийская империя была централизованной монархией с пятью веками цивилизации за плечами.
Расстояние между Францией и западными границами Византии было около шестисот миль, не так уж много на нынешний взгляд, но колоссально для XI века.
Для христиан Западной Европы греки были крайне несчастным народом, ибо они отказались признать верховную власть папы римского, почитая за духовного владыку патриарха Константинополя. Различия в доктрине, интересные лишь теологам, легли пропастью между христианами Запада и Востока. В 1054 году, на закате жизни Генриха I, произошла последняя схизма — раскол между двумя частями христианского мира, раскол, не излеченный по сей день.
В это время Византия оказалась лицом к лицу с новым опасным врагом с Востока. Это были турки-сельджуки. Империя была ослаблена внутренними конфликтами и политическим кризисом. В 1071 году в огромной битве при Манцикерте[14], в восточной части Малой Азии, византийцы потерпели сокрушительное поражение.
Турки прорвались в Малую Азию, в то же время из Италии в земли империи стали вторгаться норманны. Казалось, существованию Византии приходит конец. Так казалось всем, кроме Алексея Комнина — командующего одной из армий, который, захватив трон в 1081 году, стал править как Алексей I.
Десять лет Алексей методично и неутомимо сражался с внешними и внутренними врагами. Испытывая потребность в солдатах, новый император решил нанять западных наемников для борьбы с исламской угрозой, а заодно и попытаться вновь наладить отношения между восточным и западным христианством.
Однако западные властители с большим удовольствием желали наблюдать гибель Византии. Им даже был безразличен захват турками Иерусалима[15]. Охваченные религиозным пылом турки ограничили доступ христианских пилигримов на землю Иисуса, а также провели ряд репрессий против местных христиан.
А вот у папы Урбана II были свои причины прислушаться к призыву Алексея. Папа боролся за власть с германским императором Генрихом IV, который поддерживал антипапу. Антипапа сидел в Риме, а Урбану приходилось искать убежища у сицилийских норманнов.
В 1095 году папа показал силу, отлучив от церкви французского короля Филиппа I[16]. Он собрал на севере Италии, в Пьяченце, собор, на котором была оглашена просьба императора Алексея о предоставлении наемного войска.
Будучи сильным политиком и приверженцем клюнийской реформы, Урбан искренне желал усиления христианства, поражения турок и возвращения Святой земли. Если бы это удалось, восточные христиане обязательно вернулись бы в лоно истинной церкви и признали власть папы. Также можно было найти для становившихся все более агрессивными баронов постоянного врага и обрести мир в доме, отправив их на борьбу с ним.
Собор в Пьяченце не смог прийти к единому мнению по просьбе Алексея Комнина. Сложности с германским императором оказались важнее. В ноябре того же года Урбан собрал еще один собор в Клермоне (Центральная Франция). Здесь, вдали от влияния Генриха IV, византийская проблема наконец была обсуждена.
Тут же, в Клермоне, Урбан сделал новые шаги по укреплению своих позиций. Папа был французом, и французский клир поддерживал его в борьбе с императором и антипапой. Лучшие и самые могущественные рыцари, к которым он обратился за помощью, тоже были французами.
Урбан начал реформу идеи «Божьего мира», убеждая в ней знать.
Тем временем в Клермон стекались толпы верующих, желавших видеть и слышать папу. Урбан II был опытным оратором и, используя красочные эпитеты, описал Иерусалим в оковах злых нехристей. Он рассказал о страданиях паломников. Он призвал рыцарей Европы взяться за оружие и вернуть Вечный город христианам.
Слушатели пришли в состояние маниакального безумия. «Так хочет Бог! — кричали они снова и снова. — Так хочет Бог! Так хочет Бог!»
Многие тут же собрались идти на Восток и сражаться. В качестве символа своей готовности они вырезали из первой попавшейся тряпки кресты и нашивали их на одежду. Война должна была вестись за Крест Господень, и крест стал эмблемой его воинов. А посему и само движение стало называться «крестоносным».
То, что Урбан II начал в Клермоне, продолжалось более двухсот лет, и это толкало рыцарей на Восток практически все это время. Это было лишь начало. Потом это начало получило название — Первый крестовый поход.
Первый поход не был движением монархов, да и папа Урбан к этому не стремился. Два влиятельнейших монарха Европы — Генрих IV[17] и Филипп I — враждовали с ним и были отлучены от церкви. Движение задумывалось как управляемое папским престолом, руководимое менее знатными сеньорами, а не теми, кто будет постоянно спорить о лидерстве.
Армии двинулись на Восток, игнорируя по пути все границы, игнорируя византийских «союзников», игнорируя врагов-мусульман, движимые фанатизмом, жаждой крови и добычи. Невзирая на огромные потери и ужасные лишения, была одержана удивительная и чудесная победа. 15 июля 1099 года был взят Иерусалим.
Можно долго и интересно рассказывать об этих битвах и подвигах, но наше внимание должно быть приковано к Франции. Что же происходило во Франции в то время, когда доблестное французское рыцарство добывало себе славу в Святой земле?
Филиппу I крестовый поход принес одни плюсы. Он избавился от некоторых беспокойных вассалов и стал меньше опасаться развития конфликта с папой.
Вильгельм Завоеватель умер в 1087 году, а его сын Роберт, унаследовавший Нормандию, был менее способным правителем и отправился в Крестовый поход. Его младший брат правил Англией как Вильгельм II, и, хотя Нормандия была под его рукой, пока Роберт был в походе, его не интересовало ничего, кроме нескольких мелких авантюр.
Роберт возвратился в 1100 году, но к этому моменту Вильгельм был убит, и Роберту пришлось вступить в борьбу за Англию с другим своим братом — Генрихом.
Казалось, что в этот момент похода и драки между сыновьями Вильгельма Завоевателя наступил удачный момент для большего объединения Франции, но подобное единение было слишком трудной задачей.