III. Каролинги объединители 714–814 годы

Пипин II восстановил единство севера Галлии. Это бесспорно. Однако потрясения, последовавшие за его смертью и в особенности восстания двух народов, которых ему удалось поработить, — нейстрийцев и прирейнских фризов, показали всю непрочность этого единства. Потребовалась огромная энергия и предприимчивость его сына Карла, чтобы спасти наследие Арнуло-Пипинидов, а также ожесточенное упорство его преемников: Карла (714–741), Карломана (741 747), Пипина III (741 768) и Карла Великого (768–814), чтобы власть их дома была огнем и мечом распространена на всю Галлию, чтобы имя франков снова приводило в трепет племена за Рейном, Альпами и Пиренеями. Накопленные силы и влияние позволили первому из них управлять государством без короля, третьему — провозгласить себя королем, а последнему возродить империю на западе. Таким образом тот, кто с 800 года именовался «Августейшим Карлом, коронованным по воле Бога, великим и миролюбивым императором, правителем Римской империи и по Божьему велению королем франков и лангобардов», этот король, воспитанный в традициях франков, который с любовью заставлял читать себе целые страницы из книги Августина Блаженного «О Граде Божием», решил и в известной мере сумел превратить свое правление и свои государства в синтез унаследованной от своих предшественников римской модели, возрожденной его советниками, и христианской модели, вдохновляемой Священным Писанием и трудами отцов церкви.

1. Карл Мартелл — «почти король» 714–741 годы

Кризис наследства Пипина II

Любопытнейший факт: наследование должности майордома принимает отныне почти королевские формы, тогда как наследование королевства более чем когда-либо зависит исключительно от доброй воли майордома. От своей первой супруги Плектруды Пипин имел двух сыновей, которых активно привлекал к делам управления. Однако старший сын Дрогон умер в 708 году (похоронили его в Меце рядом с его прадедушкой Арнулем); а второй сын Гримоальд, состоявший некоторое время в династическом браке с дочерью фризского короля Радбода Тедезиндой, был убит под Льежем в 714 году, когда ехал навестить своего больного отца, которому исполнилось к тому времени восемьдесят лет. От побочной жены Альпаиды старый майордом имел сына Карла (имя Карл было новым в антропонимическом списке наследственных линий; его будут носить многие блестящие исторические личности; по содержанию оно приближалось к англосаксонскому слову «cearl» что означало «смелый», «отважный»). Однако в качестве своего преемника Пипин представил на одобрение государственных мужей своего внука Теодоальда, сына Гримоальда, которому только что исполнилось всего лишь шесть лет. В этом выборе явно чувствовалась рука честолюбивой бабушки Плектруды: она надеялась таким образом отстранить от наследования сына Альпаиды. Сразу после смерти Пипина, последовавшей 16 декабря 714 года, она приказала изолировать его, намереваясь править единовластно в качестве регентши своего внука.

Появление в дворцовом руководстве женщины и ребенка стало сигналом для общего бунта всех тех, кто с трудом выдерживал железную руку Пипина. В их число вошли прежде всего именитые роды Нейстрии, которые выдвинули в майордомы своего ставленника Рагенфреда. Они бросили свою армию против сил Плектруды и нанесли им сокрушительное поражение под Сен-Жан-де-Кюиз в Компьенском лесу. После смерти Дагобера III в 715 году они вызволили из монастыря монаха Даниел я, сына Хильдерика II, чтобы провозгласить его королем под именем Хильперика II, оттеснив от трона сына усопшего короля Тьерри. Рагенфред тут же отправил в отставку некоторых церковников, поставленных Пипином во главе крупных религиозных институтов, таких, как аббат Бенинь из Фонтенеля, преемник Хильдебера, или аббат Гримо из Корби. Чтобы окончательно свести счеты с австразийцами, он вступил в союз с саксонцами и фризами, в частности, с недавно покоренными племенами прирейнских фризов, которые сразу после смерти Пипина были вовлечены королем Радбодом во всеобщее восстание.

Новые союзники, оказавшиеся главными жертвами австразийского всесокрушающего катка, договорились об организации в 716 году двух взаимосвязанных экспедиций — фризской по реке и нейстрийской по суше в направлении Кёльна, служившего резиденцией Плектруды и Теодоальда. Первая из них, ставшая своеобразным прообразом походов викингов, была особенно опустошительной; благодаря второй, победоносной сначала до конца, Рагенфред добился, чтобы Плектруда выдала ему часть богатств, соответствующую доле Нейстрии и Бургундии в общей площади королевства.

Карл Мартелл и Австразийский рывок. 716–721 годы

Всеобщая смута позволила Карлу, которому историческая традиция уже с IX века дала вполне оправданное прозвище «Martellus» (Молот), совершить побег из тюрьмы. Карл Мартелл набрал без всякой подготовки армию добровольцев (возможно, он успел обзавестись верными людьми еще при жизни отца, но скорее всего он просто собрал вокруг себя вчерашних побежденных австразийцев, страшно обрадованных тем, что у них появился наконец достойный вождь), и попытался сначала напасть врасплох на Радбода, задержавшегося под Кёльном, но был разбит в первом же бою. Затем, быстро перестроив силы, он обрушился на Рагенфреда, который был занят переброской своей армии и своей части казны через Арденны. На этот раз в бою под Амблевом, близ Мальмечи, Карл одержал победу. Он подкрепил этот успех в следующем, 717 году победой под Венси, близ Камбре, открывшей ему Парижский бассейн Однако, не имея достаточно надежного тыла, он не стал до конца эксплуатировать одержанный успех, предпочитая отступить в Австразию, чтобы лучше подготовить свое будущее: так он сумел убедить Плектруду передать ему остатки богатств Пипина. Впрочем, старая регентша не долго жила после такого унижения; она похоронена в заложенной ею церкви Святой Марии в Кёльне.

Только в 719 году Карл почувствовал себя достаточно сильным, чтобы свести счеты с пародами, населявшими север континента, вступившими в союз с Нейстрией. Он совершил поход до Везера, чтобы изгнать оттуда саксонцев. И что особенно важно, вернул себе позиции, завоеванные некогда его отцом во фризских землях по левому берегу Рейна, и возвратил утрехтскую епархию преподобному Виллиброду. Его успехам, бесспорно, способствовала смерть короля Радбода, последовавшая в том же 719 году и отмеченная с невиданной пышностью во всем англосаксонском и франкском мире. Отныне левый берег Нижнего Рейна попал в прочную зависимость от Австразии и не мог избегнуть евангелизации. В 719–722 годах Виллиброд опирался здесь на помощь своего соотечественника Винфрида, известного под именем Бонифация. Будущий апостол Германии и великий реформатор франкской церкви делал в этих краях свои первые шаги.

Казалось, пришло время обратить оружие против Нейстрии; и делать это нужно было как можно скорее, поскольку — факт неслыханный — Рагенфред нашел союзника в лице принцепса Аквитании Эда. Этот принцепс уже перешел Луару и соединился с нейстрийцами близ Парижа. Армия была укомплектована главным образом басками, которых Эд зачислил «федератами», поручив им оборону обширных пространств Аквитании. Карл двинулся им навстречу и после схватки, произошедшей близ Нери, между Санлисом и Суассоном, 14 октября 719 года, обратил своих противников в бегство. Рагенфред отступил к Анже и основал там настоящее княжество, где он до самой своей смерти в 731 году оказывал сопротивление власти Карла. Что касается Эда, он ушел за Луару, увозя в своем обозе сокровища Хильперика ΙΪ и его самого. В 720–721 годах он принял предложение Карла о мире и согласился вернуть королевские богатства и короля при условии признания за ним титула и положения принцепса Аквитании. Таким образом, чтобы закрепить мир на севере, завоеванный на юге, а особенно заручиться прочной поддержкой нейстрийцев, Карл признал Хильперика в качестве единственного короля франков. А когда в 721 году Хильперик умер. Карл заменил его сыном Дагобера III, ставшего королем под именем Тьерри IV и правившим до своей смерти в 737 году. Таким образом, Карл вернулся к ситуации, существовавшей во время Пипина II: парадный король в Нейстрии и майордом, носитель реальной власти, пребывавший по крайней мере какое-то время в Австразии.

Однако этот подлинный принцепс не мог еще по-настоящему контролировать Южную Галлию и даже Бургундию: епископы Осера, Орлеана и Лиона не сдавались и требовали контроля и над окраинными герцогствами — Баварией, Алеманнией, Тюрингией, существовавшими вполне автономно; ни над территориями за Рейном, включая и независимую Фризию, которая в любое время могла втянуть в восстания прирейнские земли.

Приручение севера

Карл не жалел средств, чтобы подчинить себе северную половину королевства, для этого ему нужно было прежде всего устранить потенциальных соперников. Поэтому уже в 723 году он повелел заточить своего сводного брата Дрогона; он умер в тюрьме, а второй его брат — Гуго, можно сказать, был полностью реабилитирован, но по клерикальной линии. Дело в том, что Карл проводил политику бенефиций еще более последовательно, чем его предшественники в Австразии и Нейстрии. Он стремился повсюду заменять прежних ставленников своими родственниками и другими верными ему людьми. С этой целью он в невиданных прежде масштабах практиковал совмещение должностей, особенно в церковной сфере, естественно, в пользу тех, кто был ему предан. Гуго, например, получил кроме аббатства в Жюмьеже и Фонтенеле епископства в Руане, Байё, Лизьё, Авранше и Париже. А преданный Карлу Милон, сражавшийся бок о бок с ним в битве при Венси, «священник только по тонзуре», как иронически охарактеризовал его один из современников, показавший, сколь грубым и аморальным был этот человек, не только унаследовал от отца архиепископство в Лютвине, епископство в Трире и аббатство в Меттлахе, но и получил в порядке поощрения епископство в Реймсе после изгнания оттуда архиепископа Ригобера. Для усиления контроля за Рагенфредом Карл подтвердил единовластие семьи графа Ротгара (Роже) и его сыновей Шариве (Эрве) и Гозолена в Мене, где они совмещали графские и епископские посты. На армориканских границах, в Нанте и Ренне, пролегала еще одна линия фронта. Карл опирался здесь на Агатея, который с 690 года совмещал в этих двух городах графские функции и временно управлял епархией…

Лишь немногие важные посты избегли такого насильственного захвата. В епархиях Меца и Льежа, составлявших центральную часть родовых имений Каролингов, удалось сохранить стабильность только потому, что управляли ими старые приверженцы Карла. Во всех остальных местах власти наложили руку на церковные инстанции, поручая управление ими — что стало новым явлением в политической жизни того времени — своим сторонникам из мирян. По сравнению с церковной политикой Пипина II, носившей следы недавнего обращения в католичество и глубокого уважения к церковным институтам, политика Карла может показаться очень циничной. Однако по сути она была лишь следствием углубляющейся политизации епископских и аббатских функций.

Но Карл пошел гораздо дальше. Для вознаграждения своих сторонников, число которых росло по мере распространения его власти на всю Австразию, а затем и на Нейстрию до ее крайних пределов, ему необходимо было все больше свободных земель. Однако Карл был не склонен выделять их за счет изъятия части семейных поместий или из остатков облагаемых королевских земель, как это делали его предшественники, некоторые меровингские короли, да и его отец Пипин II. С этой целью он решил прибегнуть к секуляризации части земель, принадлежавших церкви, нанеся огромный ущерб многим прелатам, которые были отправлены в изгнание на окраины Австразии; Ошер Орлеанский, например, укрылся в Кёльне. О масштабах этого изъятия мы можем судить не столько по источникам того времени, сколько по жалобам на Карла, число которых резко возросло после его смерти, и по документам, свидетельствующим о попытках Пипина III и Карла Великого навести в этой области порядок. Жалоба монахов Фонтенеля, которых «ограбили», отняв около трети их богатств, может дать представление о размахе операции. Но было ли это в действительности «ограблением»? Современные историки сходятся на том, чтобы не принимать безоговорочно на веру церковные источники VIII–IX веков, полные проклятий. Исследователи подчеркивают тот факт, что эти земли были уступлены церкви христианской империей и меровингскими королями за определенные услуги государству, а не просто отданы ей без всякой компенсации, и что секуляризация Карла Мартелла была в конечном счете утверждением, и не без законных оснований, сугубо государственного характера этих земель. Нельзя не вспомнить и об использовании их майордомом, который в данном случае выступает как единственный потребитель «государственных» услуг.

Ведь эти земли государь отдавал своим сторонникам, чтобы вознаградить их за службу и дать им возможность обзавестись хорошим вооружением. Как его отец и другие сильные мира сего, Карл Мартелл располагал значительным количеством «васси», присоединявшихся к нему посредством ритуала «коммендации», и число их стремился увеличить по мере распространения своей власти на всю территорию государства. Практика вознаграждения «васси» (впредь мы будем именовать их вассалами) не в форме предоставления жилья, питания и вооружения, а посредством уступки им земли использовалась до того времени лишь эпизодически. Она встречалась, например, в поместьях епископов из рода Милонов в Трире и Реймсе, в поместьях Савари в Орлеане и Осере, а также на землях Эбергарда, сына эльзасского герцога Адальбера, часть которых была уступлена «нашим вассалам в порядке бенефиций» (хартия 730–735 годов, адресованная аббату Мюрбаха; древнейший из документов, упоминавший такого рода сделку). Однако Карл первым начал применять широко и систематически вознаграждение за вассальные услуги в форме выдачи бенефиций, то есть земель, которыми вассал пользовался лично или в лучшем случае на семейной основе на протяжении двух-трех поколений. Такое пользование позволяло ему не только содержать семью, но и приобретать, а также совершенствовать свое снаряжение. Это было совершенно необходимо, чтобы выполнить требования Карла, который мобилизовал все силы страны. Долгое время считалось, что целью секуляризации было создание настоящей кавалерии, которая к тому времени стала решающей силой военных походов. Фактически уже с VII века вооруженные банды охотно использовали коней, и, возможно, Карл Мартелл лишь ускорил процесс всеобщего распространения кавалерии, нашедший завершение лишь при его внуке. Создалась реальная возможность обеспечения всем необходимым верховых воинов из числа вассалов. Их снаряжение закон рипуарских, или рейнских, франков времен короля Дагобера оценивал в сорок су, что равнялось стоимости 18–20 коров. Оно состояло из стремян, завезенных в срединную Европу аварами и получавших все большее распространение, а также лат, настоящей кирасы (в точном значении этого слова), подбитой металлическими пластинами. Становление и развитие кавалерии, в дополнение к пехоте, которая до настоящего времени была главной силой франкских армии, было заслугой всех Пипинидов. До появления настоящего рыцарства кавалерия способствовала мобильности армии, столь необходимой для быстрых и почти не прекращавшихся кампаний, которые проводились во времена Пипина ΙI на северных и восточных окраинах Галлии, а при царствовании Пипина III и Карла Великого — к югу от Луары.

Замирение и христианизация зарейнских земель

Нет сомнения, что Карл заглядывал в будущее, противопоставляя импровизации в государственных делах взвешенную политику дальнего прицела. Вся ею деятельность к северу и востоку от Рейна, по всей видимости, связана с широким планом создания плацдарма, призванного обеспечить прикрытие Франкского государства. В Германии он проводит мног не нововведения: восстанавливает и строит новые дороги, оборудует их станциями для замены лошадей и экипажей, как в добрые старые времена римского величия, укрепляет защиту наиболее уязвимых границ, воздвигая новые крепости, такие, как Кристенберг близ Марбурга, поощряя заселение долины Майна в его нижнем и среднем течении восточными франками, открывая тем самым путь в среднюю Германию, постепенно превращавшуюся во Франконию.

Ее становление позволило ему усилить контроль над Гессеном и Тюрингией (включение последней во франкскую систему управления было облегчено безвременным исчезновением в 720 году герцогской династии) и успешно защищать их от набегов саксонцев, чей пыл заметно охладел после нескольких репрессивных рейдов в 720, 722, 724, и 738 годах. Также через Франконию Карл получил удобный доступ в два крупных южных герцогства: Алеманнию и Баварию, их он также намеревался подчинить своей власти. Здесь он столкнулся с сопротивлением двух герцогов. Первый — Лантфрид, герцог алеманнов — выразил стремление к независимости, заставив написать без всякого участия властей новый закон своего народа, «Recensio lantfridana», однако не сумел предотвратить ослабление герцогства, доставшегося после его смерти его преемнику Теодбальду. Второй — герцог Баварский Гугобер, принадлежавший к франкской фамилии Агилольфингов, потерпевший два унизительных поражения (в 725 и 728 годах) и вынужденный отдать Нордгау, непосредственно включенное, через Франконию, в состав королевства, и согласиться принять новый закон, учитывающий интересы короля (все того же Тьерри IV), за которым стоял, разумеется, майордом.

Карл отошел от политики своих предшественников и в отношениях с фризами. Он первый понял, что прочно закрепи ib за королевством прирейнские земли фризов, после смерти Радбода склонных к подчинению, можно было лишь сломив сопротивление за их пределами, в святая святых независимости. Именно поэтому в 734 году он оборудовал флот, чтобы нанести мощный удар по тылам фризов с моря, то есть решил дать им сражение на их собственной земле. Данный факт примечателен еще и тем, что впервые — с тех первых столетий своей истории, когда франки завоевали себе репутацию пиратов — им удалось осуществить морскую экспедицию, причем корабли, лоцманы и моряки были без всякого сомнения набраны в районах, лишь недавно им покорившихся. И результат оправдал ожидания: после битвы при Боорне и гибели нового короля Бубо исконный центр страны фризов, очаг всех движений сопротивления в прошлом, был присоединен к Франкскому королевству.

Здесь, наконец, Карл понял, что прочного мира не будет без политики христианизации, которая закрепляла бы поглощенные Франкским королевством периферийные земли. Повторяя фризский опыт своего отца, он содействовал работе миссионеров и попытался упорядочить структуру церковной иерархии. В Алеманнии Карл оказал помощь вестготу Пирмину, основавшему в 724 году аббатство в Рейхенау. Вскоре он принял участие в создании эльзасцем Эбергардом, имя которого уже встречалось выше, монастыря в Мюрбахе, а также в восстановлении монастыря в Мармутье и основании еще одного, в будущем получившего имя святого Авольда, в Хилариаке. Во Фризии, Гессене, Тюрингии, Баварии Карл всеми силами поддерживал деятельность англосакса Вкпфрида, который с 716 года помогал Виллиброду в его поездках по фризским землям. В 719 году Винфрид совершил паломничество в Рим, откуда привез не только имя Бонифация, прославленное им впоследствии, но и письмо папы, в котором глава римской церкви благословил его на проповедь Евангелия среди германских язычников, храня верность римскому престолу и римской литургии. Таким образом, благодаря посредничеству англосаксонских миссионеров был сделан еще один шаг в развитии более тесного сотрудничества между Пипинидами и папством: оно стало предвестником коренной реформы франкской церкви, проведенной двумя следующими поколениями этой семьи в согласии с Римом. А тем временем посвященный в епископский сап папой Григорием II в 722 году и получивший в 732 году «паллиум» знак полномочий, предоставляемых апостолической властью от его преемника Григория III, Бонифаций основал в Германии многочисленные монастыри (Фритцлар, Ордруф, Таубер-Бишоффшейн, Китцинген…) и столь же многочисленные епископства (Вюрцбург, Бурабург, Эрфурт, Зальцбург, Фрайзинг, Ратисбонн, Пассау).

«Без покровительства правителя франков, пишет Бонифаций Винчестерскому епископу, я не мог бы ни руководить слугами церкви, ни защищать священников и верующих, без его приказа и страха, который он внушает, я не смог бы даже запретить языческие ритуалы и практику идолопоклонства»[60]. Тем не менее было бы ошибочно считать, что эта политика вернула Карлу доверие франкской церкви, утраченное в результате секуляризации, к тому же поддержка англосаксонских миссионеров лишь вызвала приступы ее ревности. К счастью для него и его потомков, победа при Пуатье над теми, кого франкские источники единодушно называют «сарацинами» (слово, пришедшее из арабского языка и означающее «восточные»), превратили короля в руку Божию и первого защитника христианства.

Наступление ислама и битва при Пуатье (25 октября 732 года)

Именно вторжение Ислама послужило Карму поводом для похода в Аквитанию, который не удалось осуществить его отцу. Следует напомнить, что в 507 году в результате битвы при Вуйе франки распространили свое господство на всю Аквитанию. Однако в Септимании (то есть в приморской части Лангедока и Руссийоне) пока еще господствовали вестготы. Когда мусульмане-арабы, при содействии войск новообращенных берберов, подчинили себе к 711 году большую часть Испании, ограничив власть вестготов несколькими опорными пунктами в горах северо-запада страны, они, естественно, перешли Восточные Пиренеи, чтобы завладеть в Септимании наследством побежденных. В 719 году был занят Нарбон, в 725 году — Каркассон и Ним. В том же году был предпринят рейд по линии Рона — Сена до Отёна, который был также разграблен. Однако вали (губернатор мусульманской Испании) Ас-Самх недолго ждал, чтобы возвратиться в Лораге и двинуться по направлению к Тулузе. В 721 году бывшая столица вестготских королей была осаждена. Освобождать ее пришлось принцепсу Аквитании Эду с помощью баскских воинов. Вали остался на поле боя, а победа Эда получила широкий отклик, особенно в Риме, где «Liber pontificalis», официальное издание папства, торжествовало по поводу уничтожения 375 000 сарацинов!

Правитель Аквитании был, казалось, на вершине своего могущества. Когда-то он заключал временный союз с Рагенфредом, чтобы противостоять давлению со стороны франков; в 730 году, видя угрозу со стороны сарацинов, он вступил в союз с вождем берберов Мунузой, правителем Сердани (Сердань была ключом к долине Ариеге, ведущей в тулузские земли), восставшим к тому времени прошв нового вали. Карл обвинил аквитанцев в измене и объявил их союзниками неверных. Ухватившись за этот весьма сомнительный предлог, он организовал в 731 году двойной поход на земли, лежащие к югу от Луары, получив богатую добычу. Он невольно раскрыл этим свои далеко идущие планы, связанные с покорением богатейших земель юго-запада. Поэтому год спустя Эд, недолго думая, да и не имея другого выхода, пошел на риск и попросил у Карла помощи, чтобы отбить новый поход сарацинов, предпринятый непосредственно из Испании и особо опасный своей неожиданностью.

Вместо прямого нападения на Тулузу вали Абд-аль-Рахман предпочел нанести удар с запада. Подавив сначала сопротивление баскских горцев, которые были также захвачены врасплох, он бросил свою армию по старой римской дороге Дакс-Бордо. Возможно, главной его целью в тот момент был захват Тура, где в пригородной базилике Сен-Мартен хранились огромные богатства, накопленные веками. Он разгромил Эда и его войска у Бордо, опустошил и разграбил города и его богатейшие церкви, двинулся на Пуатье, где обчистил базилику Сент-Илер. Только после этого Карл сумел остановить его на римской дороге, ведущей к Туру, а именно 25 октября 732 года у Муссе, что явилось поводом для причисления имени Абд-аль-Рахмана к сонму мучеников Ислама. Хотя в наши дни никто не рассматривает «Пуатье» как решающий удар по захватнической экспансии ислама на западе — она уже начинала спадать в Испании, и рейд вали был с самого начала лишь многообещающим грабительским набегом, было бы ошибочно отрицать, что победа Карла имела огромное значение. Об этом свидетельствует, в частности, большая поэма, написанная на латыни в середине века неизвестным христианским автором из Кордовы, в которой восславлена победа Карла, «консула Австразии во внутренней Франкии», а также «европейцев», и изложена мысль о том, что сарацинская опасность подняла всю Европу — понятие довольно смутное для того времени, но не лишенное, по всей видимости, реального содержания. С этого времени Карл был единодушно признан борцом за христианство. И правителем Галлии, всей Галлии.

Покорение юга

В то время как жалкие остатки армии Абд-аль-Рахмана пытались скрыться в Испании, продолжая грабежи на протяжении всего пути своего отступления по Аквитании и неизменно попадая в ловушки, расставленные для них в отрогах Пиренеев басками, Карл мог действовать с позиции силы, но решил не задерживаться. Честолюбивые помыслы Карла теперь были направлены в сторону земель, расположенных к югу от Луары, и это стало знамением времени. Он воспользовался обратной дорогой, чтобы во главе епископств Тура, Орлеана и Осера поставить верных людей, а смещенных священников выслать в центр Австразии. Карл надеялся, очевидно, что эти меры позволят ему контролировать подступы к Аквитании и… к Бургундии. Ведь именно на юго-восток он направил сперва свои усилия: Септимания оставалась наиболее удобной базой для рейдов, предпринимаемых арабами в долине Роны (в 731 году они достигли даже ворог Санса), а самое главное — светская и церковная аристократия Бургундии и Прованса продолжала требовать независимости, все более и более нетерпимой с точки зрения принцепса. И здесь опасность со стороны неверных стала веским предлогом, чтобы привести к повиновению непокорные районы.

К 733 году Лион и Бургундия были покорены. Частичную власть над ними Карл передал своему сыну Пипину: многие графства были розданы родственникам либо верным людям: Отён и Вьенн — Тьерри, Шалон — Адаларду; многие аббатства, такие, как Флавиньи, стали действенными проводниками воли властей. В 736 году Карл совершил поход до устья Роны, в Арль и Марсель. Опустошения вызвали единодушный протест провансальцев — этих «римлян», давно уже забывших о железной руке властей, пришедших с севера, — по призыву патриция Моронта они, не колеблясь, пошли на союз с арабами. Тогда в 737 году последовала новая кампания, где рядом с Карлом действовал его сводный брат Гильдебранд, получивший после этою похода важный командный пост в долине Роны. Прованс был снова пройден от края и до края и, наконец, покорен; Авиньон был у арабов отнят, а в Нарбон, являвшийся главной базой арабского господства в Септимании, была даже направлена экспедиция. Город держался стойко, а вот подошедшая ему на помощь из Испании армия была разбита после тяжелейшего сражения. О нем сложена позднее эпическая поэма из цикла Вильгельма Оранского. На обратном пути франки сожгли города Агд, Безье, Магелон, на несколько веков превратившиеся в развалины, а также Ним. Население этих городов имело все основания предпочесть арабские порядки, не слишком, впрочем, деспотичные, бесчинствам франков, глубоко запавшим в память нескольких поколений. Новое восстание провансальцев в 739 году потребовало еще одной экспедиции, для проведения которой Карл обратился за помощью к лангобардам из Северной Италии. Стремясь придать умиротворению окончательный характер, Карл подавил сопротивление с крайней жестокостью, прибегнув к огню, мечу и конфискациям. Как и раньше на севере, он рассадил верных людей: граф Аббон, будущий основатель аббатства в Новалезе, был, например, отправлен в долину Арка.

Что касается Аквитании, Карлу пришлось ждать предлога для вмешательства до 735 года, когда умер Эд. «Получив эту новость, — пишет один из продолжателей Фредегера, — он собрал совет своих грандов, пересек Луару, дошел до Гаронны, занял город Бордо и лагерь Блай, после чего занялся покорением области, ее городов и укрепленных предместий. Одержав победу, он ушел с миром». Официальный летописец франкской власти не отметил того, что Карл вынужден был согласиться с тем, чтобы сын Эда Гунальд унаследовал от отца герцогство Аквитанию при условии, однако, что он принесет клятву верности Карлу. Таким образом, Аквитания сохранила на некоторое время призрачную автономию.

739 год. Обращение папы Григория III к Карлу Мартеллу

Тьерри IV умер в 737 году; Карл, который давно уже держал в своих руках все рычаги власти и единолично выдавал грамоты, составленные дворцовой канцелярией от имени короля, не стал его заменять: он продолжал управлять, теперь уже открыто, всеми делами королевства. Он не завладел тем не менее королевским титулом и не замышлял передавать его одному из своих сыновей: несомненно, он хранил в душе воспоминание о горьком опыте своего двоюродного дедушки Гримоальда и «приемыша» Хильдебера. И все же, принцепс без королевства, он сумел стать настоящим монархом, и подлинный характер его правления не был секретом для его современников. И если столетие спустя официальные каролингские источники, не колеблясь, представляли его как подлинного короля, при его жизни он охотно рассматривался как вице-король или как почти-король. Именно этим титулом называл папа Григорий III своего «выдающегося сына» в письме, направленном ему в 739 году, умоляя его выступить с армией против лангобардов, которые угрожали «Святой Божьей церкви и достоянию Святого апостола Петра».

В этом обращении бесспорно есть нечто необычное. С тех пор как император Юстиниан в борьбе против варваров объединил под своей властью всю Италию, Рим, епископом которого был сам папа, а также Лацио, и в более общем плане среднюю Италию, в пределах которой находилась основная часть его земельных владений, эти земли считались византийскими территориями и управлялись от имени императора экзархом Равенны. Даже завоевание полуострова в конце VI века лангобардами, сплошное на севере и частичное на юге, не затронуло эти территории, которые от Равенны и Адриатики до Рима и Тирренского побережья как бы разрезали наискось Центральную Италию. Несмотря на многочисленные конфликты, сперва связанные с монофизитством, а затем с иконоборчеством, в которых епископы Рима сталкивались с императорами Византии, несмотря на ссоры, сводимые к борьбе за старшинство между патриархами запада и патриархами Константинополя, у папства было достаточно оснований, чтобы приспособиться к столь относительной опеке, дававшей возможность утвердить себя в качестве главного авторитета не только в духовной и моральной, но и в административной областях в Риме и Римском герцогстве. Папам пришлась, естественно, по вкусу эта практическая независимость, составлявшая необходимую основу для претензий папства на более или менее четко выраженную духовную власть над всеми западными церквями.

В VIII веке давление на Центральную Италию со стороны лангобардов начало серьезно угрожать этой независимости. И хотя лангобардские короли сменили во второй половине VII века арианство на христианство, они претендовали сейчас на объединение Италии под своей властью, — папы по-прежнему опасались попасть под иго власти, проникнутой явно захватническим духом. Став хозяином Равенны всего на два года (732–734), король Лиутпранд наложил руку на четыре лагеря, находившихся на подступах к Риму. Мог ли папа Григорий III, над которым нависла угроза попасть в осаду в собственном городе, обратиться к Византии, то есть к законной, но давно уже обессиленной власти? Он обратился к единственной близкой державе, способной, на его взгляд, оказать ему действенную помощь. Эта держава, с которой его давний предшественник Сергий предпочел сотрудничать в деле евангелизации фризов, которую его прямой предшественник Григорий II (715–731) привлек вместе с Бонифацием к установлению церковной иерархии в зарейнской Германии, нашла воплощение в «Молоте» (Карл Мартелл), победившем неверных в битве при Пуатье.

Вместе с письмом Григорий отправил Карлу несколько подарков, и, в частности, «ключи от гробницы Святого Петра»… Петра, который, как известно, был привратником у врак рая. Однако папского давления было недостаточно. Карл с почестями принял римское посольство. Но ответил ему с холодной вежливостью. Мог ли он повернуть оружие против лангобардов, которых совсем недавно просил о помощи для подавления восстания в Провансе, причем их король в соответствии с германской модой крещения оружием только что назвал «сыном по оружию» сына Карла Пипина. Таким образом, активное сотрудничество между папами и Пипинидами было еще впереди.

Перед своей смертью Карл Мартелл, находясь уже в почтенном возрасте, успел сделать все необходимые распоряжения. Он, в частности, попросил похоронить его в аббатстве Сен-Дени, то есть в нейстрийском монастыре, где покоился прах многих меровингских королей, в том числе короля Дагобера. Это может показаться парадоксальным, но такой выбор не только означал для него некое посмертное узаконение, но и свидетельствовал о его реальной привязанности, проявлявшейся с давних времен, когда воспитание своего второго сына Пипина он поручил монахам Сен-Дени, привязанности, подтвержденной частыми и щедрыми дарами в последние годы принципата. Злоупотребление секуляризацией и использование в сугубо политических целях распределения аббатских и епископских постов в значительной мере развенчали в глазах потомков набожность и личную щедрость Карла, которыми столь широко воспользовались церкви в Ставло и Мальмеди, в Меце и Вердене. Что касается «дворцовых» дел, ί о есть центрального управления с его канцелярией, где на должности референдария отличился его верный Хродеганг и его «капелла» (от слова «капа» (мантия) святого Мартина, изъятая из сокровищницы Меровингов и ставшая наиболее почитаемой реликвией), то Карл уже многие годы жил главным образом в Нейстрии, в резиденциях Вербери, Лаона и Кьерзи. Там Карл и умер 22 сентября 741 года. Таким образом Карл впервые подчинил власти севера большую часть юга, сумел примирить Австразию, откуда он происходил, с Нейстрией, куда переселился, и твердой рукой, не стесняясь в выборе средств, подготовил объединение страны Каролингами.

Тем не менее чисто по-королевски он хотел упорядочить свое наследие разделом между сыновьями. Лучше всего были обеспечены его сыновья от законной супруги Кродтруды: старший, Карломан, получил практически Австразию и власть над зарейнской Германией; младший, Пипин — большую часть Нейстрии, Бургундию, Прованс и довольно гипотетический контроль над Аквитанией. Что касается Грифона, побочного сына Карла от Свангильды, привезенной им из баварского похода в 725 году, он получил несколько территорий, разбросанных в трех королевствах: Австразии, Нейстрии и Бургундии. Не правда ли, неплохой способ сохранить единство, достигнутое в трудной борьбе при помощи силы, а иногда и террора?

2. Король Пипин III 741–768 годы

Непримиримый Карломан и знаменитый Пипин

Появление у власти в принципате, а позднее в королевстве того, кого историки упорно называют Пипином Коротким, но кого следовало бы называть Пипином Великим [61], открывает период великой истории Каролингов. И не только потому, что род Пипинидов обретает наконец королевское достоинство, к которому он стремился с тех пор, как первый Гримоальд сумел возвести своего сына на королевский трон, но еще и потому, что историография получила тогда новый богатейший источник, который родился на волне так называемого «Каролингского возрождения» и принял форму издания «Annales regni Francorum» («Анналы франкского королевства»). Анналы, выпускавшиеся с 741 года в недрах королевского дворца, были, конечно, тенденциозны, но великолепно информированы даже тогда, когда требовалось «дезинформировать» читателя. Это издание, например, не поможет разобраться в темной истории борьбы за наследство, в ходе которой Карломан и Пипин уже в конце 741 года упрятали в крепость Шевремон под Льежем своего сводного брата Грифона, который хотел вступить во владение своей частью наследства. Последовало перераспределение земель, в результате которого австразиец Карломан наложил руку на север Нейстрии, а нейстриец Пипин закрепился в «Мозельском герцогстве» с центрами в Меце и Трире. Впервые за многие годы население двух крупных королевств севера было перемешано; хотя это, разумеется, не противоречило утверждению однородной Франкии, расположенной между Сеной и Рейном и ставшей своеобразной лабораторией воссоединения по-каролингски.

Однако судьба Грифона вызвала недовольство среди аристократии. Хозяева некоторых окраинных герцогств, понимая всю слабость законодательных основ власти этих двух принцев без короля, не могли смириться с таким положением дел. Новый баварский герцог Одилон из рода Агилольфингов, женившийся против воли Карломана и Пипина на их сестре Гильтруде, чтобы играть более значительную роль и за пределами своего герцогства, вступил в союз с герцогом алеманнов Теобальдом, стремившимся вернуть наследство своего отца Лантфрида, некогда униженного Карлом, и с аквитанцем Гунальдом, готовым биться против любой опеки, идущей с севера. Майордомы решили действовать и в политической и в военной областях. Они вознамерились, как это ни покажется парадоксальным, подкрепить свой авторитет и придать ему большую законность, разыскав в монастыре Сен-Бертен всеми забытого сына Хильперика II и провозгласив его в 743 году королем под именем Хильдерика III. Этот человек, безропотно заверивший своей подписью подготовленные ими документы, был последним монархом из рода Меровингов. В военной области братья предприняли с 742 по 745 год ряд походов как на аквитанском, так и на германском направлениях. Потерпев поражение в 742 и 745 годах, Гунальд окончательно отказался от борьбы и удалился в монастырь на острове Ре, успев передать свой «принципат» сыну Ваифру. Одилон, разбитый в 743 году под Лехом, несмотря на то, что он призвал на помощь саксонцев, вынужден был признать превосходство франков, что и было закреплено в новой редакции «Закона бавар». Что касается алеманнов, их неоднократные восстания были потоплены в крови Карломаном в Каннштадте на Неккаре в 746 году. Их герцогство было включено непосредственно в королевство и разбито на два графства, отданных под управление верных франков.

Бонифаций и коренная реформа франкской церкви. 743–747 голы

Именно Карломан — фигура неприметная, но, несомненно, противоречивая — в большей степени, чем Пипин, стал инициатором реформы франкской церкви, проведенной им в тесном взаимодействии с Бонифацием.

Англосаксонец Бонифаций, который когда-то с согласия Карла Мартелла и папы римского провел упорядочение церковной иерархии в Германии, оказывал большое влияние на Карломана. По его наущению, очевидно, Карломан созвал в апреле 743 года где-то в Австразии совещание, получившее название «Германского собора», по решения которого распространялись фактически на все его королевство, как было сказано в преамбуле принятого там капитулярия, или законодательного акта, включавшего все решения собора: «Именем Господа нашего Иисуса Христа я, Карломан, герцог и князь франков, по совету служителей Бога и моих оптиматов, собрал епископов и священников, находящихся в моем королевстве… чтобы получить от них совет о средствах восстановления законов Бога и Церкви, извращенных предшествующими князьями, и дать возможность христианскому народу спасти свою душу и не быть втянутым в погибель лжепастырями»[62]. Основные направления проводимой реформы были одобрены папой Захарием в ответ на письмо Бонифация и с согласия Карломана. Они включали восстановление церковной иерархии с епископом в каждом городе, митрополитом в каждой провинции и признание Бонифация, возведенного в сан архиепископа, легатом святого Петра; ежегодное проведение соборов для обеспечения дисциплины среди духовенства и возрождения христианской религии; возвращение церквям ранее отобранного имущества.

Что это, благие пожелания? Нельзя не отметить, что в соответствии с принятыми решениями новый собор был сознан Карломаном I марта 744 года в Эстинне (Эно), и среди других проблем был решен вопрос о секуляризованных землях. Они оставались номинальной собственностью церкви, получающей за них символический чип (обычно не превышавший одного су) от нового пользователя, а точнее — от получателя бенефиций, который взамен должен был служить только королю. С этих пор такие земли считались прекариями, или временными владениями от имени короля. Почти одновременно (3 марта, то есть в сроки, явно согласованные с Карломаном) Пипин собирает в Суассоне ассамблею оптиматов и епископов, включавшую двадцать три человека из провинций Санса, Руана и Реймса. Здесь была также подтверждена церковная иерархия, кодифицирована моральная жизнь мирян и священнослужителей (особенно острой критике подвергались невежественные, распущенные и драчливые священники), вновь определены основы подлинной религии: именно тогда был установлен перечень суеверий и обычаев язычества, о котором уже упоминалось.

Главное было в том, чтобы приступить к осуществлению этой обширной программы. Начать хотя бы с того, что расширение папой Захарием прерогатив Бонифация на всю Галлию не могло не вызвать бурной реакции, как мог осмелиться этот властный иностранец, ставленник папы, которого охотно уважали, пока он не вмешивался в дела Галлии, призывать к возвращению земель, пусть и символическому, после того как столько почтенных христиан пользовались ими многие годы? Как мог он выдвигать на какой-либо пост епископа, незаконно совмещавшего должности, развратника и бездельника? Не без трудностей удалось утвердиться епископу Гевилибу из Майнца, Рагенфреду из Руана или Милону из Реймса. А последний сумел сохранить за собой и контроль над трирским епископством. Многие епископские списки, особенно в Южной Галлии — в Бордо, Шалоне, Лионе, Арле, Эксе, были заморожены. Восстановление многих метрополий столкнулось в Северной Галлии с сопротивлением подчиненных им епископов. Сам Бонифаций, которому была обещана Карломаном епархия в Кёльне, расположенном очень удобно, с точки зрения выполнения его миссии во Фризии и средней Германии, вынужден был довольствоваться в 745 году епархией в Майнце. На созванный Бонифацием в 745 году последний галльский собор приехало лишь тринадцать епископов, главным образом из провинций Реймса, Майнца и Кёльна, один прибыл из Руана, один из Санса и один — из зарейнской Германии. Зона влияния Бонифация, несмотря на папскую миссию, не выходила за пределы прежней Австразии. Хотя сближение между Пипинидами и папством благодаря англосаксонскому посреднику, как и во времена Пипина II, казалось, подтвердилось, главное еще было впереди: слишком велико было сопротивление, даже среди лучших австразийских епископов, к тому же друзей дома, таких, как Хродеганг из Меца. Они были оскорблены этой пришедшей со стороны реформой и в известной мере стали провозвестниками галликанства. Чтобы не оторваться от своей социальной базы, майордомы были вынуждены лавировать. Расстроенный этим Бонифаций вскоре решил удалиться в свое епископство в Майнце, потом — в основанное им с помощью Карломана в 745 году аббатство в Фульде, а затем, в 754 году, отправиться в мученическое паломничество в далекую Фризию, место его первых скитаний.

Единовластное правление Пипина

Правда, к тому времени Бонифаций потерял опору в лице майордома, оказавшего основную поддержку его усилиям: в 747 году, оставив мирские заботы и своих близких, Карломан отправился сначала в Рим к папе Захарию, который принял его со всеми почестями, затем в ломбардское аббатство у горы Соракт и наконец осел в Мон-Кассене. Только ли религиозные мотивы двигали им? Или его брат сумел каким-то образом убедить его в необходимости такого ухода? Как бы то ни было, Пипин тут же показал, что он намерен править единолично. Он стал опекуном сына Карломана Дрогона и сразу же лишил его права на наследие отца. Таким образом, двери будущего были открыты только для его сыновей: недавно родившегося (в 747 году) Карла и других сыновей от его единственной известной нам супруги Бертрады, дочери могущественного лаонского графа Эрибера из рода Гугобертидов (к которому принадлежала также Плектруда), владевшего богатыми поместьями в Бри и Эйфеле и пользующегося поддержкой аристократических родов и в Нейстрии, и в Австразии.

Но Пипину нужно было еще решить судьбу своего сводного брата Грифона, случайно оказавшегося на свободе и тут же отправившегося к саксонцам, чтобы подбить их на мятеж, а затем и к баварам. Пипин вынужден был отправиться за пим в эти края, попутно обложив саксонцев данью в пятьсот коров, а бавар заставив признать власть своего племянника Тассилона III, сына Одилона и Гильтруды, находившегося под строгим контролем франков и отстраненного на какое-то время от власти Грифоном. Великодушный, но неосторожный Пипин согласился в 749 году отдать Грифону обширное герцогство Мен, состоящее из 12 графств и задуманное как форпост против Бретани. Однако для Грифона это послужило лишь поводом потребовать свою часть законного наследства и базой для раздоров, толкнувших его на сближение с аквитанцем Ваифром.

Тем временем на севере готовился настоящий государственный переворот, приводивший в бешенство тех, кого оставила за бортом политика Пипина, престиж которого рос не по дням, а по часам. Именно после ухода Карломана он задумал, вероятно, занять место беспомощного Хильдерика III. И действительно, Пипин казался как никогда сильным: применение декретов собора 744 года не затронуло сколько-нибудь серьезно материальных интересов бывших вассалов Карломана, пользующихся теперь королевскими прекариями, и майордом опирался на совет из верных ему людей, где взаимодействовали члены самых знатных семей Нейстрии, а особенно Австразии. Среди них было несколько весьма видных фигур: графы Ротард и Варен, некогда поставленные присматривать за Алеманнией, епископ Хродеганг, бывший референдарий Карла Мартелла, основатель монастыря в Горце близ Меца; епископ Бурхард из Вюрцбурга, австразиец, близкий к Бонифацию, и особенно совершенно новое лицо в его окружении — аббат из Сен-Дени Фулрад, выходец из богатой семьи, владевшей обширными поместьями в бассейне реки Мозель и в Эльзасе, в свите Пипина он выступал как хранитель «капы» святого Мартина, то есть как будущий «капеллан» и наиболее влиятельный из церковных советников майордома. Надо думать, ему была не чужда идея о смене династий в королевстве, которая зрела также в голове Пипина. Отрицательная пропаганда, распространяемая из дворца двумя последними продолжателями лже-Фредегера, дядей Пипина Гильдебрандом и его сыном Нибелунгом, более чем когда-либо превозносила заслуги предков Пипина, освященные, разумеется, небом, благословенного Арнуля и победителя неверных, руки Божьей Карла Мартелла, одновременно дискредитируя последних Меровингов.

Осталось лишь преодолеть сопротивление легитимистов, особенно многочисленных среди нейстрийской аристократии, а также возможные колебания их римского союзника, папы Захария, который не только благоволил к Грифону, но и упорно рассматривал Пипина только как принцепса, не желая дополнить смешения понятий смешением функций. В этих условиях становится более понятным странный демарш Пипина, который решит отправить к папе Фулрада и Бурхарда, чтобы выяснить, как тот относится к «королям, которые во Франции не имеют власти, и одобряет ли он такое положение вещей», как выразился автор статьи из «Анналов франкского королевства».

Государственный переворот в ноябре 751 года

Папа ответил яснее ясного, что «лучше всего назвать королем того, кто имеет власть, нежели того, кто ее не имеет». И, продолжает автор «Анналов», приказал апостольским предписанием, чтобы Пипин был провозглашен королем, «дабы не нарушать существующего порядка». О каком порядке шла речь? Очевидно, о провиденциальном порядке в мире, как он был определен отцами церкви: прежде всего святым Августином, по словам которого, Творец, желая, чтобы мир земной был подготовительной ступенью к миру небесному, замыслил первый как мир гармоничный, в котором каждый занимал бы место, отвечающее его призванию. Исидор Севильский в своих «Этимологиях» упомянул, что «слово „король“ (правитель) происходит от слова „править“». Так, исходя из этого постулата, вестготы низлагали тех из своих королей, которые оказались неспособными управлять.

Получив поддержку папы, Пипин в ноябре 751 года созывает в Суассоне ассамблею «всех франков», которые «своим выбором» возвели его на королевский трон, как сказано об этом в ценнейшем документе 767 года, получившем название «Clausula de unctione Pippini», составленном, очевидно, монахом из Сен-Дени. В нем было особо подчеркнуто, что «присутствовавшие там галльские епископы помазали его священным елеем», и Пипин стал таким образом первым королем франков, посвященным в это высокое звание по церковному ритуалу, то есть в результате церемонии, в которой он предстал не только как избранник своего народа, но и как избранник Бога, призванный вести своих подданных к спасению как в земной, так и загробной жизни. И здесь можно заметить влияние вестготов, отдельные представители которых входили, возможно, в окружение Пипина и помнили, что, начиная с восхождения на королевский трон Вам бы в 612 году, все их короли прошли процедуру посвящения. Сказалось также влияние англосаксов. Так, Бонифаций, например, вернувшись из своего добровольного заточения, сыграл решающую роль в событиях 751 года, а особенно в использовании ритуального помазания в кельтских королеве t вах на западе. Во всяком случае, исходили при этом из широко известных прецедентов возведения на престол Саула, Давида и других ветхозаветных царей, на которых в ритуале помазания буквально пролилась благодать Божья. Пипин использовал преимущества, связанные с этим посвящением, и охотно упоминал в своих документах, что «на королевский трон он был помазан благодаря божественному провидению».

Папское посвящение Пипина (754) и итальянские походы

Хильдерик III, несчастный однофамилец короля, основавшего династию, был пострижен и отправлен в монастырь Сен-Бертен, откуда его не так давно извлекли. Он умер там в 755 году. Его сын Тьерри был упрятан в Фонтенель. Эти события неизбежно повлекли за собой волнения, но почти все письменные источники, в большей части исходящие от сторонников Пипинидов, ничего не говорят об этом. Рим, где в 752 году Этьен II сменил на папском престоле Захария, сделал Пипину долгожданное предложение еще более укрепить законность королевского сана. Дело в том, что опасность со стороны лангобардов, поутихшая было после 741 года, вновь приблизилась к воротам «вечного города»: король Айстульф второй преемник Лиутпранда, наложил руку на Равенну и стал готовиться к походу на Рим, чтобы объединить Италию под своей властью. Как Григорий III в 739 году, Этьен II не мог согласиться со своим низведением до роли одного из лангобардских епископов. После провала решающих переговоров с Айстульфом он отправился во Франконию, заранее договорившись с Пипином о выделении эскорта для его сопровождения. Добравшись до Вале зимой 753 года, Этьен II был встречен аббатом Фулрадом и графом Ротардом, высланными навстречу папе новым королем франков; далее, в Лангре к ним присоединился шестилетний принц Карл, а когда папа прибыл в окрестности королевского дворца Понтион, в верхнем течении Марны, навстречу ему выехал сам Пипин, чтобы остаток пути проделать вместе. Он даже взял в руки узду коня папы в знак глубокого почтения, которое питали последние императоры к римскому епископу.

Весь январь 754 года был посвящен переговорам между папой и королем. Известно, что папа воспользовался ими, чтобы просить у короля помощи в обороне «Республики римлян», то есть римского герцогства, подвергшегося лангобардской агрессии. Согласно официальной хронике панства «Liber pontificalis», Пипин обязался якобы полностью «вернуть» папе, как поверенному святого Петра, Равеннский экзархат. Сразу же было отмечено, что если такое «возвращение» состоится, то по всем законам оно пойдет на пользу лишь Византийской империи, хотя еще в 728 году папа добился, чтобы Лиутпранд «возглавил» лагерь в Сютри близ Рима «апостолам Петру и Павлу». Похоже, что папство пыталось убедить своих партнеров, а возможно, и самих себя в том, что оно и только оно пользуется от имени апостолов правом собственности на город, его герцогство и даже на весь Равеннский экзархат. Сейчас уже не считают, что грамота «Константинов дар» (бесспорно, самая знаменитая в истории фальшивка, согласно которой первый христианский император дал папе Сильвестру суверенные права на Рим, Италию и весь Запад) фигурировала среди доказательств, представленных Этьеном II, чтобы убедить Пипина, — скорее всего, она была сфабрикована в канцелярии Латрана позднее, во второй половине VIII века. Однако не подлежит сомнению, что породившая ее идеология папства была к 754 году уже достаточно солидно разработана.

Пипин дал себя убедить в необходимости похода в Италию, если не удастся добиться возвращения Равенны путем переговоров с Айстульфом. Однако последний не только не захотел уступать, но еще и попытался воспользоваться в борьбе против Пипина беднягой Карломаном, вытащив его для этой цели из Мон-Кассена. В результате Пипину удалось наконец сломить колебания своих военных на ассамблее в Къерзи в апреле 754 года и получить их согласие на итальянскую экспедицию. Тем временем в Сен-Дени, где Этьен II решил провести остаток зимы, произошло событие, которое по виду было простым подтверждением посвящения 751 года, а на деле стало фактом огромной важности. Не только Пипин, уточняет «Клаузула»), но и его сыновья Карл и Карломан «были помазаны святым елеем в качестве королей с Божьего благословения и через святых апостолов Петра и Павла», то есть рукой папы римского. Последний присвоил им кроме того титул «римских патрициев», который, превращая их в избранных покровителей Рима и его населения, оправдывал бы предстоящее вмешательство Пипина в дела Италии. Впоследствии, этот титул, всерьез воспринятый Карлом Великим, логически привел его к воссозданию империи. И наконец, Этьен II дал свое благословение королеве Бертраде, а также другим грандам (принцепсам) франков, угрожая запретом и отлучением от церкви тем из них, кто осмелился бы избрать короля, «происходящего не из знатного рода, освященного Божьей благодатью». Имеющий уши да услышит! Так был окончательно скреплен союз между папством и Пипинидами и завершен разрыв между папством и Восточной империей. И не случайно преемник Этьена II Павел I известил в 757 году о своем избрании не Византию, а именно Пипина.

Но для того чтобы этот поворот получил территориальную и правовую основу, потребовались франкские экспедиции в Италию. Первая была проведена Пипином летом 754 года и закончилась у стен лангобардской столицы Павии, где после осады города Айстульф пообещал «вернуть» святому Петру Равеннский экзархат и покориться франкам, признав их суверенитет. Папа торжественно вернулся в Рим, а Пипин отправился домой. Однако вскоре Айстульф отказался от своих обязательств и в 756 году возобновил наступление на Рим и даже произвел осаду. После второй столь же победоносной экспедиции нипин решил оставить при папе небольшой гарнизон во главе с Фулрадом, чтобы более эффективно контролировать соглашение, достигнутое после переговоров с Айстульфом: аббат Сен-Дени вступил во владение двадцатью двумя поселениями, оставленными лангобардским королем, и возложил ключи и акт о даре на вечные времена на алтарь святого Петра в римской базилике Ватикана. Так было основано то, что принято называть наследием святого Петра, или Папским государством, объединяющим два полюса: адриатический с Центром в Равенне и тирренский с центром в Риме, соединенные узкой полоской земли, тянущейся через Апеннины. Византийский император мог сколько угодно протестовать против этого, но ничего не мог сделать. Тем не менее папа был предоставлен самому себе, и, когда преемник Айстульфа Дидье в конце 756 года вернулся к политике своих предшественников и начал давление на Рим. Призывы о помощи Павла I, обращение к римскому патрицию не получили никакого отклика, во всяком случае, в военной области.

Своей первостепенной задачей Пипин считал теперь объединение Галлии.

Завоевание Септимании и Аквитании

Если галло-римляне Септимании, которым принесла столько страданий проводимая Карлом Мартеллом политика выжженной земли, примирились с мусульманским игом, то остатки вестготов совершенно его не выносили. Пипин мог рассчитывать на них, чтобы подчинить себе земли, которые никак не удавалось захватить франкам и которые хотели бы получить аквитанцы, искавшие выход к Средиземному морю (рейд Ваифра на Нарбон в 751 году ясно свидетельствовал об этом). Первая кампания, проведенная в 752 году, привела к взятию Нима, Магелона, Агда и Безье, где король поручил графские функции готам, которые помогли ему занять эти юрода. Но ему не удалось взять Нарбон, главный опорный пункт мусульманских сил. Поэтому потребовалась вторая экспедиция, в 759 году, а также торжественное обещание жителям этих мест, что вестготские законы останутся в силе. Только тогда, после избиения арабского гарнизона, город пал, а вместе с ним и вся Септимания.

Теперь Пипину открылись два пути к сердцу Аквитании, вернувшей себе полную независимость: северная дорога и дорога через Лораге. Король нанес Ваифру удар под предлогом, что тот захватил церковное имущество Австразии и Нейстрии в этих государствах. В 760 году он мобилизовал свою армию, особо позаботившись о кавалерии. Она заняла к тому времени настолько важное место в организации вооруженных сил, что с 755 года пришлось заменить мартовские сроки мобилизации («мартовские поля»), унаследованные от античного Рима, где в армии преобладала пехота, на майские сроки («майские поля»), с целью лучшего обеспечения коней фуражом. Кампания 760 года была первой в серии экспедиций, настолько продолжительных, что иногда Пипин зимовал в местах походов. До 768 года Аквитания пережила «девять лет систематических грабежей и разрушений»[63].

Операции состояли главным образом в осаде и взятии городов. Первым ударам подверглись с севера Клермон, Лимож, Бурж и Пуатье, а затем были захвачены ударом с севера либо со стороны Нарбона города, расположенные в бассейне Гаронны: Каор, Ажен-Альби, Тулуза. Ваифр не оставался в долгу, организуя партизанскую войну против захватчиков, а также ответные рейды на Бургонь, Отён и Шалон в 761 году, на Лион — в 765 году. Но в целом массивный каток франкских армий показал свою силу, особенно после решающей кампании, возглавленной Пипином в 768 году. Тогда ему были выданы все члены семьи Ваифров, был взят город Бордо и получена клятва в верности со стороны воинственных басков, наконец сам Ваифр был убит в своем убежище в Перше Вараттоном, одним из подкупленных Пипином людей. Аквитания потеряла своего последнего принцепса, а с ним и независимость. Больной и усталый Пипин, удалившись в Сенат и направив в каждый захваченный город франкских графов, обнародовал затем капитулярий. Этот законодательный текст, разделенный на маленькие главы — капитулы — по числу положений (их широко использовали Каролинги, начиная с Пипина III), был призван способствовать перемирию в стране, гарантируя каждому римляну или варвару — сохранение прежних законов. Тем не менее область вышла из этой войны совершенно обессиленной. Именно тогда произошел для ее жителей подлинный разрыв между античностью (структуры которой до того времени еще сохранялись) и средневековьем[64].

Дело Пипина и Хродеганга

Влияние римской церкви, как это ни кажется странным, укоренилось прочнее всею на севере Галлии и особенно в Австразии, а позднее, при Карле Великом и Людовике Благочестивом, стало распространяться на Южную Галлию. Дело в том, что Пипин после долгих дискуссий с Этьеном II стал с 754 года убежденным сторонником и распространителем папских идей, касающихся вопросов дисциплины и литургии. Тогда же он нашел себе верного союзника в лице епископа Меца Хродеганга, долгое время находившеюся в тени в период всемогущества Бонифация. Надо сказать, что после смерти этого борца за веру в Германии, последовавшей в 754 году, Этьен, находившийся еще в Сен-Дени, назначил Хродеганга его преемником и вручил ему нагрудный крест, знак папского легата в Галлии. Епископ из Меца, решительный сторонник реформ, взялся за дело со всей серьезностью. С согласия короля во дворце, расположенном в долине Уазы, стали регулярно проводиться соборы (Вер — 755 год, Вербери — 756 год, Компьень — 757 год) или в Арденнах (Аттиньи — 762 год), куда приглашались епископы, а иногда и аббаты из провинций Руана, Санса, Тура, Трира, Реймса и Майнца. Король присутствовал почти на каждом из них. Хотя в конце своего правления Пипин самолично назначил епископа во Вьенн, на этих собраниях была представлена только Северная Бургундия, тогда как Прованс и особенно Аквитания (но явно хронологическим причинам) держались в стороне от движения. Так были подтверждены на севере королевства принципы власти епископов и архиепископов и получила новый импульс нравственная реформа среди мирян и духовенства. Чтобы приглушить недовольство части епископов, которых беспокоила нерешенность вопроса о секуляризации, Пипин принял ряд мер. Он распространил на все земли принцип королевских прекарий, установленный когда-то Карломаном в своем принципате, и особо настоял, скорее всего в 756 году, на введении принципа десятины, то есть выплаты каждым жителем королевства десятой части своих доходов в пользу церкви. Эти меры были направлены, естественно, на то, чтобы укрепить чувство солидарности внутри христианского общества и сделать его более однородным.

Церковь в Меце стала для Хродеганга настоящей лабораторией реформ. Как некогда святой Августин в Гиппоне, он решил установить для священнослужителей своего кафедрального собора определенные правила и без колебаний позаимствовал их в 754–756 годах в модели бенедиктинского ордена, заставив их жить совместно и превратив в настоящих каноников, то есть людей, следующих строгим канонам. Таким образом каноники кафедрального собора в Меце обязаны были, как монахи, питаться в общей столовой и спать в общей спальне, жить в бедности и помогать обездоленным, а самое главное — совместно присутствовать на специальной сложной литургии, называемой стациональной, позаимствованной Хродегангом у римской церкви, а через нее — у храма Гроба Господня в Иерусалиме. Для исполнения литургии требовалось, чтобы в окружении главного храма были многочисленные церкви, в каждой из которых в соответствии с точным расписанием, проводились по очереди службы литургического года, особенно в пасхальные дни. Что касается служб в Меце, эти церкви нам известны по описаниям, составленным Павлом Диаконом в его «Истории епископства Меца», закопченной к 785 году (сам собор, посвященный святому Этьену, крещенская церковь, церковь Нотр-Дам, церковь Сен-Пьер-ле-Мажёр, церковь Сен-Пьер-ле-Вьё, соборная церковь Сен-Поль). Эта литургия исполнялась впоследствии в форме псалмопений римского происхождения в один голос (песнопения, приписанные папе Григорию Великому и превращенные позднее в григорианский хорал), которые постепенно заменили античную «галликанскую песню».

Хродеганг и Пипин хотели чтобы принятая в Меце модель канонической организации и литургических богослужений распространялась постепенно на все королевство. Это оказалось нелегко: многие члены кафедрального духовенства были несклоппы отказаться от удобств открытой жизни того века. Тем не менее в период правления Пипина в проведении реформы и унификации жизни духовенства были достигнуты реальные успехи. Сравнительно многочисленные копии документов VIII века, сохраненные, в частности, в «Геласийских сакраментариях» сборнике текстов проповедей и молитв во время месс и празднеств, приписываемых папе Геласию (492–496) — упоминается, что церкви Галлии шаг за шагом принимали формулы римской литургии. Известно, например, что в 760 году Реми, сводный брат Пипина, получив пост митрополита Руана, выписал одного из руководителей певческой школы Рима, чтобы обучить своих служителей новым песнопениям. Когда в 766 году Хродеганг умер, а его тело было положено рядом с телом его предшественника, почтенного предка Каролингов, в базилике святого алтаря Арнуля в Меце, преемственность в его делах была уже обеспечена.

Влияние Пипина

Не только в области религии, но и в сфере управления делами страны Пипин подготовил почву для установления более разумных порядков, что принесло славу его сыну и к чему мы вернемся ниже. Столкнувшись, например, с хаосом в денежном обращении, связанном с небывалым успехом серебряных монеток — фальшивых сцеаттас, нахлынувших с северных окраин королевства, и с бурным развитием мастерских, находившихся в руках графов, епископов и аббатов, чья деятельность вышла из-под контроля меровингских королей, он решил установить королевскую монополию и упорядочить чеканку серебряных денье, потребовав, чтобы на монетах была его монограмма и чтобы из римского фунта выделывалось 264 денье (то есть 24 су на фунт и 12 денье по 1,22 грамма серебра на су). Сравнительно многочисленные находки, например, в Имфи (Ньевр) или Дорштадте, подтверждают успех этой меры по стандартизации, способствовавшей быстрому вытеснению фальшивых сцеаттас новыми денье.

Безусловно, королевский контроль за эмиссией и обращением денег стал возможен лишь благодаря твердости, с какой Пипин держал в руках местную администрацию, возложенную на способных и верных графов, а также благодаря реорганизации центрального управления. Конечно, двор оставался, как и при Меровингах, скорее учреждением, нежели определенным местом: он по-прежнему помещался вместе с королем между Нейстрией (Компьень, Вербери, Жантийи, Вер) и Австразией (Понтион, Эрсталь, Жюпий), между сельскими резиденциями и крупными аббатствами городских окраин (Сен-Медар де Суассон, который охотно посещали Меровинги, предоставившие ему ряд привилегий, но особенно Сен-Дени). Во всяком случае, можно отметить территориальную целостность королевства, и дело не только в интеграции Австразии и Нейстрии, но и в преемственности королевских институтов. Впрочем, хотя Пипин и ликвидировал по понятным причинам институт майордомов, он сохранил в неприкосновенности прерогативы крупных служб меровингского двора. Главное нововведение состояло в том, что руководство канцелярией поручалось теперь только клеркам церкви, что привело к качественному обновлению документов, их синтаксиса и орфографии, их оформления и графического исполнения. Не обошлось здесь, разумеется, и без Хродеганга, бывшего референдария при дворе Карла Мартелла.

Хорошо поставленное управление и крепкая канцелярия стали необходимыми инструментами новой дипломатии, решительно порвавшей с рутиной и бездарностью предыдущих правлений. Чтобы еще более утвердиться в законности своего титула и урегулировать спорные вопросы, порожденные созданием церковных государств, Пипин решил еще в 757 году завязать особые отношения с императором Константином V. Страстный иконоборец, император как раз искал себе союзников в борьбе против культа святых образов. Создавались условия для того, чтобы с 757 по 767 годы между двумя дворами состоялся обмен делегациями с богатыми подарками, и обсуждался даже проект женитьбы сына императора на дочери Пипина Жизели. В 767 году король созвал в своей резиденции в Жантийи собор, где восточные теологи встретились с франкскими епископами, чтобы обсудить проблему культа икон. Решения, принятые собором, не обнаружены, но можно полагать, что строгому иконоборчеству, одержавшему верх в Византии, франкская церковь противопоставила несколько иную, традиционно свою точку зрения.

Несколько месяцев спустя, зимой 767/68 года, Пипин принял в Меце посла Аль-Мансура, аббасидского калифа Багдада, чей брат Абуль-Аббас сверг в 750 году династию Омейядов в Дамаске. Искал ли калиф в холодной Австразии союзника против последнего представителя сброшенного рода Абд-аль-Рахмана, пытавшегося создать в Кордове независимый эмират, или надеялся заручиться у Пипина признанием со стороны державы, слухи о силе которой дошли до далекого Востока? На этот вопрос нет ответа.

Пипин, Фулрад и Сен-Дени

А авторитет Пипина стал к тому времени огромным: об этом можно судить по событиям, происшедшим после его смерти, на территории Галлии и в окружающем мире. Когда за несколько месяцев до смерти, завершив свой последний поход в Аквитанию, Пипин заболел, он попросил, чтобы его отвезли в Сен-Дени. Именно там, приняв на себя руководство Нейстрией, он сформировался как крупный деятель, там же в 754 году папа посвятил его в королевский сан, там он хотел и умереть. На время своего правления Пипин неоднократно выделял денежные вознаграждения, подтверждал привилегии, которые Дагобер и его последователи предоставляли монастырю. Он, в частности, подтвердил монополию аббатства на платежи за участие в октябрьской ярмарке, право на которые постоянно оспаривали графы Парижа, зарившиеся на этот лакомый кусочек. Вместе с Фулрадом, назначенным к тому времени в аббатство, он решил выстроить монастырю новую церковь, которая не только заменила бы монастырскую церковь Дагобера, но и превзошла бы своими размерами все церкви Галлии. Гигантская программа была завершена лишь 24 февраля 775 года, когда старик Фулрад освятил наконец здание. Над круговым склепом, где помещались могилы святых Дени, Рустика и Элевтера, спроектированным по образцу склепа собора Святого Петра в Риме, который Фулрад лично посетил, поднималась, опираясь на сотню колонн, базилика длиной в 63, а шириной в 22,5 метра, снабженная трансептом, восточной апсидой и беспрецедентным, имеющим серьезные последствия новшеством западной апсидой, также построенной по римскому образцу. Под этой апсидой, если верить рассказам Сугерия в «Хронике Сен-Дени», Пипин пожелал быть погребенным лицом вниз в знак смирения и искупления грехов, которые его отец совершил против церкви. Был ли Пипин Короткий первым истинно христианским королем? Для такого вывода есть достаточно оснований.

Во всяком случае, он более последовательно, чем его отец, потрудился над синтезом между Австразией и Нейстрией, между севером и югом, между римским и христианским наследием и варварским динамизмом. Во время его правления созрела подлинная франкская идеология, представлявшая Пипинидов не как ликвидаторов, а как продолжателей дела своих меровингских предшественников. Именно тго хотел выразить в 763 году монах из Сен-Дени, автор нового вступления к салическому закону, пересмотренному по приказу Пипина: «Прославленная раса франков создана Богом, они смелы на войне, надежны в мире, глубоки в своих замыслах, отличаются благородной осанкой и белой как снег кожей, исключительно красивы, отважны, быстры и тверды, франки, обращенные в католическую веру, и в варварстве своем были свободны от всякой ереси; это раса, ищущая ключ к знаниям по наущению Бога, стремящаяся к справедливости в своем поведении и склонная к милосердию. Те, кто были ее вождями, продиктовали в свое время салический закон… Именно тогда, благодаря Богу, король франков Хлодвиг, неудержимый и великолепный, стал первым, кто получил католическое крещение…»[65] Здесь прекрасно видно, как тот, кто сверг последнего короля Меровингов, становится в позу, законного наследника знаменитого основателя их династии.

3. Император Карл 768–814 годы

Карл Великий и Карломан Короткий. 768–771 годы

Пипин был истинным франком. Как его отец и другие предшественники, меровингские короли, он перед смертью разделил свое наследство между двумя сыновьями, получившими еще в 754 году папское посвящение в королевский сан. Младшему, Карломану (ему шел восемнадцатый год) достался внешне компактный, а фактически разнородный блок земель, охватывающий территорию от Суассона до Марселя и от Тулузы до Базеля. Карл, которому тогда был двадцать один год, получил во владение земли в форме обширного полумесяца, идущего от атлантической Аквитании до Тюрингии через большую часть Нейстрии и Австразии, через Фризию и Франконию. Тот факт, что каждый из них обладал частью Нейстрии, Австразии и Аквитании, что Карл сделал своей резиденцией Нуайон, а Карломан — Суассон, как в свое время сыновья Хлодвига, выбравшие себе столицы поблизости друг от друга, — свидетельствовал, казалось бы, о желании сохранить единство королевства.

Однако старший, которого позднее, через много лет после его смерти, назовут Карлом Великим, был фактически наделен значительно лучше брата, обладая окраинными землями, омываемыми морем. И самое главное — братья не ладили друг с другом, несмотря на отчаянные старания их матери Бертрады сблизить их вопреки всем и всему. Это проявилось в 769 году, когда один сеньор с юго-запада по имени Гунальд, возможно, это был сын Ваифра, возмущенный разделом богатейшего наследия принцепсов Аквитании, поднял на восстание западных аквитанцев и гасконских басков. Карл вынужден был один отправиться на подавление мятежа, так как Карломан отказался присоединиться к нему со своим войском. Опасаясь сговора между Карломаном и лангобардом Дидье и создания оси Суассон — Павия, Карл решил опередить события. Он не только сблизился со своим кузеном герцоюм Баварским Тассилоном, который, храня верность традициям своего рода, стал зятем лангобардского короля, но и сам женился на дочери Дидье, отставив на второй план свою законную жену Гимильтруду (которая уже успела родить ему сына, названного царственным именем Пипин).

Конфликт мог бы разгореться нешуточный, если бы Карломан не умер, причем очень своевременно, в декабре 771 года. Карл привлек на свою сторону некоторых наиболее близких Карломану деятелей, включая и Фулрада из Сен-Дени, и завладел наследством брата. Его невестка Герберга и племянник, родившийся в 770 году и также откликавшийся на имя Пипин, нашли убежище… у Дидье. Тогда Карл отослал к отцу свою лангобардку, еще не давшую ему детей, а Дидье не замедлил принять вызов: с первых же дней 772 года он потребовал посвящения сына Карломана и возобновил начатое его предками наступление на Папскую область. Новый папа Адриан I хорошо знал, где найти союзника, способного его защитить. За несколько лет своего участия в аквитанских походах отца Карл уже обнаружил стратегический талант.

Война и мир Каролингов

Усиление и расширение королевства стали наиболее заметными итогами деятельности Карла Великого, именно это неустанно подчеркивалось в «Анналах» королевства, особенно до коронования Карла императором в 800 году После этого военные операции сводились чаще всего к умиротворению или к мерам полицейского характера; пришло время «каролингского мира». В большинстве случаев войны велись одна за другой, по воле обстоятельств, и часто случалось, что широко задуманная операция на одном фронте должна была прерываться из-за угрозы восстания на другом. Тактический гений Карла не подвергался сомнению, хотя ему приходилось бросаться из Испании в Саксонию, из Саксонии в Италию, пользуясь сетью спешно восстановленных и поддерживаемых в порядке дорог. Следует, однако, дать более детальное представление о народе, вынужденном годами не оставлять оружие, о перебросках войск, безропотно двигающихся от одного края королевства к другому. Война велась обычно только в теплое время года. С 755 года воинов призывали, как правило, в мае, собирая их вблизи театра военных действий, а месяца через три отправляли по домам. Так, во всяком случае, предписывалось в приказе о мобилизации, отправленном в 806 году аббату Фулраду в Сен-Кантене: его люди должны были явиться в город Штрасфурт в Западной Саксонии с запасом продуктов на три месяца; однако предвиделось возможное продление срока, поскольку предписывалось иметь «оружие и одежды на шесть месяцев». Для очень многих столь долгое пребывание вне дома было просто невыносимым. Чтобы разрешить проблему неявок, Карл ввел специальным капитулярием два вида ограничений, которые внесли значительные изменения в обычай франков, согласно которому каждый свободный человек был обязан участвовать в войне. Прежде всего ограничение географического порядка: мобилизации подлежали в принципе уроженцы районов, близких к месту сбора, интересы которых прямо затрагивались близящимся конфликтом. Затем шло ограничение социальное: призывались в дальнейшем только наиболее богатые из числа свободных людей, другие же должны были объединяться в группы, чтобы экипировать одного из ее членов, и наконец, самые бедные вносили лишь материальный вклад. Так, капитулярий, принятый в 807 году в Ахене гласит: «… в кампании должен участвовать каждый свободный мужчина, владеющий пятью мансами; а также тот, кто владеет четырьмя; и тот, кто владеет тремя. Там, где найдется два свободных человека, имеющих по два маиса, один из них поможет другому в экипировке… Там, где один человек владеет двумя мансами, а другой одним, они также объединяются… Те, у кого имеется только половина манса, объединяются вшестером, и пятеро помогают шестому приобрести необходимое снаряжение. А если некоторые так бедны, что у них нет ни рабов, ни других ценностей… они совместно собирают пять су, чтобы экипировать шестого человека».

Дело в том, что участие в войне предполагало полное освобождение человека в благоприятное для сельских работ время года и обработку его земли кем-то другим. Кроме того, оно требовало значительных затрат на приобретение снаряжения, которое становилось все дороже по мере того, как росло значение кавалерии в массовой переброске воинов, а также в тактике сражений (количество всадников, мобилизуемых в период расцвета королевства, приближалось к 50 000). Конь, латы, каска, щит, копье, меч, кинжал, лук, колчан и стремена стоили примерно столько же, сколько стоили 18–20 коров. Это было одной из причин, заставивших Карла увеличить число королевских вассалов, которые пользовались хорошим доходом от налогов, взимаемых во всем королевстве, или с вновь завоеванных земель, как это было в Саксонии в 797 году. Обязательства таких вассалов, носившие по отношению к суверену чисто личный характер, предполагали постоянную военную готовность. Именно среди них Карл старался набирать членов своеобразных легких бригад из отборных бойцов, способных действовать всюду, быстро и эффективно, без оглядки на календарь. И если повторные экспедиции подготовили почву для оккупации Саксонии, то произошло это благодаря верности вассалов короля и эффективности легких бригад.

Это произошло также благодаря прямому использованию террора, так как Карл был уверен в божественном характере своей миссии, считая расширение своего королевства расширением царства Божия. От побежденного народа он требовал клятвы в верности, у народа-клятвопреступника отнимал земли, подвергая пыткам его вождей, выкалывая им глаза, отрубая руки, казнил заложников, проводил массовые ссылки. Саксонцы, не раз усмиренные и вновь восстававшие, пострадали от его ярости больше других народов: начиная с обезглавливания в 782 году 4500 заложников в Вердене и кончая массовыми выселениями в Галлию и особенно в Аквитанию в последние годы века. Именно такими средствами, не исключавшими, правда, и удивительное личное обаяние Карла, ему удавалось, по крайней мере внешне, сохранять территориальное единство безмерно расширившегося государства.

Ближайшие перспективы: к объединению Галлии

Авторитет короля был почти незыблем в Нейстрии и Австразии, откуда набиралась большая часть его войск и их командиров, благодарных ему за накопленную добычу. Однако Карлу оставалось еще замирить и присоединить к королевству юг Галлии и ее крайний запад. Плацдарм, созданный на подступах к Бретани в 749 году для Грифона, был обновлен. И действительно, в семидесятых годах здесь возникает британская зона, пограничная марка, включающая города Ренн, Тур, Анже и, конечно же, Ванн, которую, если верить свидетельству «Анналов Меца», Пипин основал еще в 753 году. Из руководителей этой провинции известны по крайней мере двое: Роланд, несчастный герой Ронсеваля, которого Эйнгард назвал «префектом британской марки», и Ги, представитель влиятельного австразийского рода Ламбертидов. В 799 году, воспользовавшись раздорами среди бретонских вождей, он осуществил решающую по замыслу экспедицию на полуостров. Однако уже через несколько лет возникла необходимость в новой кампании, она была проведена в 811 году и показала всю непрочность власти франков в стране, никогда не отказывавшейся от своей политической и религиозной независимости. В свое время Карл не пожалел, по-видимому, средств и присоединил к своим границам обширное герцогство с центром, как и во времена Грифона, в Ле-Мане. В конце 80-х годов его первый сын Карл стал управлять этим герцогством, подаренным ему в 772 году новой законной супругой Хильдегардой, внучкой герцога алеманнов Готфрида.

Король был вынужден применить такую же политику и в обширной Аквитании, решительно не приемлющей прямое франкское правление. Мятеж Гунальда продемонстрировал иллюзорность ее поглощения, которым, казалось, завершились повторные кампании Пипина. Катастрофа в Ронсевале, избиение басками арьергарда огромной армии, возвращавшейся из Испании в 778 году, к которой мы еще вернемся, явилась, возможно, поводом для нового мятежа. Как бы то ни было, с 779 года Карл начал расселять там королевских вассалов и систематически направлять туда графов из числа франков, таких, как Гумберт в Берри, Аббон в Пуату, Видбод в Перигоре. А в 781 году он возвел Аквитанию в ранг королевства, посадив на ее трон своего нового сына от королевы Хильдегарды, появившегося на свет три года назад и получившего меровингское имя Ludovicus, то есть Людовик или Хлодвиг. Мальчик был отправлен в Рим, чтобы быть помазанным на королевство папой Адрианом, затем провезен на копе через все королевство. Таким образом, конец аквитанской независимости был ознаменован «контролируемым обновлением» [66]. Если Карл и боялся, что его сын «усвоит кое-что из нравов этих иностранцев», как пишет хроникер, подробно рассказав о непонимании между «франками» севера и «римлянами» юга, он рассчитывал этим не только удовлетворить аквитанский регионализм, но и создать обширный плацдарм в борьбе против пиренейских басков, которые еще раз продемонстрировали свою полную независимость, и против мусульман Испании, которых он намеревался в скором времени отодвинуть еще далее на юг. С той же целью он создал, вероятно, графство Тулузу и Септиманию, приграничную область, охватывающую весь Лангедок, с центром в Тулузе, и поставил во главе ее в 790–804 годах своего кузена герцога Гийома.

Таким образом, с присоединением Прованса и Бургундии, а также Аквитании к армориканских окраин вся Галлия была объединена. Всюду или почти всюду сидели назначенные королем франкские графы, которым поручалось собирать налоги, осуществлять от имени короля правосудие, в частности, на заседаниях франкских трибуналов, обеспечивать порядок и формирование армии. Графы подбирались на основе всесторонней проверки и чаще всего из представителей северной аристократии, наиболее близкой к суверену, они располагали узуфруктом в фискальных областях, связанных с исполнением их обязанностей, и оставляли себе по нормам, унаследованным от меровингских времен, значительную часть доходов правосудия, но их деятельность не обходилась без случаев бесхозяйственности, злоупотреблений властью и коррупции. Поэтому Карл пошел на создание системы легатов, рассылаемых со специальными миссиями во все концы королевства, какими пользовались некоторые из Меровингов, и, возможно, Пипин Ш. Это были настоящие «посланцы хозяина», выезжавшие по двое — духовник и мирянин, — чтобы разъяснять содержание капитуляриев, следить за их исполнением, контролировать управленческую деятельность графов и их подчиненных, проверять жалобы на несправедливости и злоупотребления и выявлять обращения в королевский суд. Известна, например, двоица Аримод и Вернер, посланная в Прованс в 778 году, или знаменитые Лейдрад и Теодульф, о которых еще будет речь, направленные в Аквитанию в 787 году. Обеспечивая связь между королевским двором и отдаленными районами, куда король наведывался крайне редко, эти посольства сыграли огромную роль в деле обеспечения единства управления королевством.

Однако при дворе поняли, кажется, что старые региональные образования, такие, как Бургундия, Прованс, Аквитания, не могут быть полностью устранены, они выступают иногда (особенно это верно для Аквитании) как территориальные принципаты феодальных времен. Поняли и то, что существуют страны, например Бретань и Васкония, этнические и языковые особенности которых сформировались на протяжении веков сопротивления любой форме власти, исходящей из сердца Франкии.

Средние перспективы: к интеграции континентальной Германии

Проникновение франков за Рейн также усилилось, хотя им никогда не удавалось стереть самобытность здешнего края, которая носила скорее национальный, нежели региональный характер. Если во Франконии продолжалась настоящая, по преимуществу крестьянская, колонизация, то при Карле Великом все чаще отмечалось проникновение в Гессен, Тюрингию и зарейнскую Алеманнию, например, в долину Неккара и в Брайсгау, представителей австразийских аристократических родов, обычно связанных с Пипинидами. Они повсюду приобретали земли, вступали в брачные связи с местными родами, основывали монастыри. Поскольку эти люди чаще всего сохраняли тесные отношения с остальной фамильной группой (о чем свидетельствуют Альбрики — Геририки, выходцы из рейно-маасского района [67]), оставшейся на наследственных землях или рассеянной по королевству в зависимости от исполняемых государственных функций и расположения вассальных наделов, они способствовали интеграции Германии во Франкское королевство. Это относится и к монастырям, таким, как Сен-Дени, приобретавшим земли даже в Алеманнии. Только, пожалуй, в Баварии, где Тассилон III продолжал вести политику лавирования между франками и своими традиционными, а также временными союзниками, дела шли не слишком гладко. Однако Карл, опираясь на мощную поддержку партии, обосновавшейся главным образом на западе герцогства, где имелась значительная прослойка франкской аристократии, возглавляемая епископом Арбео из Фрайзинга, чувствовал себя после окончательного разгрома в 774 году лангобардского короля Дидье хозяином положения и потребовал от своего бывшего союзника Тассилона — сначала в 781, затем в 787 году — возобновить вассальные обязательства, данные им когда-то Пипину III (757 год) и собственноручно подписанные. В 787 году герцогство было торжественно передано Карлу, который уступил его в качестве бенефиции Тассилону, а вся баварская аристократия дала клятву в верности королю. Дела зашли так далеко, что в следующем году король счел юридически неоправданным осудить махинации своего беспокойного кузена, вступившего в союз с аварами из Паннонии, что грозило нарушить складывающееся на западе равновесие. Карл сумел сместить его, приговорил к смерти, затем помиловал и отправил в монастырь в Жюмьеже. Что касается герцогства, он включил его в королевство, разделил на несколько графств, подчинив их власти единого префекта, причем первым на этом посту оказался его двоюродный брат Герольд. Таким образом, целостность Баварии была сохранена: королю нужна была прочная точка опоры в борьбе против аваров.

Этот народ, пришедший из азиатских степей, действительно осел в конце VI века в Паннонии на развалинах того, что называют иногда империей гуннов, к которым франкские авторы с боязливой торопливостью отнесли и аваров. Франкское королевство, отделенное от аваров полосой ничейной земли, идущей от Эпа до Винервальда, не подвергалось непосредственно их набегам, но грабежи, учиняемые аварами в срединной Европе, заставляли франков опасаться худшего. Последний сговор Тассилона с Каганом подтолкнул Карла принять предупредительные меры: три экспедиции (791 796 годы), возглавленные им самим, маркизом Эриком де Фриулем и Пипином, одним из сыновей Карла от Хильдегарды, поставили аваров на колени. Последняя из них завершилась разрушением «столицы» каганов Ринга, представлявшей собой фактически гигантский укрепленный лагерь, расположенный у слияния рек Дуная и Тиссы, и захватом добычи, вывезенной во Франкию обозом из пятнадцати огромных телег. Ничейная земля была постепенно захвачена франками и превратилась в «восточную страну» (Остмарк, прародитель Австрии). Ей не пришлось послужить в борьбе против аваров, остатки государства которых окончательно исчезли после 822 года, но она очень пригодилась в противодействии венграм, третьему поколению степных народов, расселявшихся на равнинах Паннонии.

Несогласованный характер кампаний, направленных против бавар и аваров, в значительной мере связан со вспышками саксонской войны, которая в 772–799 годах почти ежегодно требовала мобилизации сил Франкского государства. Как и многие из его предшественников, в том числе из рода Меровингов, Карл на первых порах был вынужден проводить карательные рейды против саксонцев, не утративших привычки совершать набеги на Гессен, Тюрингию и Рейнскую область в поисках легкой добычи. Таким путем ему удалось создать прикрытие в форме пограничной области в долинах рек Рура и Липпе. Но как когда-то его дед в отношениях с фризами, Карл понял, что прочного умиротворения не будет, пока за пределами королевства существует независимая Саксония. А точнее, независимые саксы, так как этот народ делился на западных (вестфальских), центральных (анграрийских), восточных (остфальских) и северных (нордальбингенских) саксов. Король использовал одних из них против других, двигался рывками, дважды (в 775 и 780 годах) переходя даже Везер, захватывал один за другим основные укрепления, разрушал культовые сооружения, включая и знаменитый Ирминсул, подчинил в конце концов отдельные районы и заменил их новым разделением на графства. Покорение представлялось окончательным. Но в 782 году благородный анграриец Видукинд поднял на восстание против франкских оккупантов и против части национальной аристократии, начавшей сотрудничать с ними, массы свободных саксов. Мщение Карла было ужасным. Выше уже говорилось о казни 4500 заложников в Вердене. Потребовалось целых три года ожесточенных боев, чтобы задушить партизанскую войну, добиться капитуляции Видукинда с последовавшим за ней знаменитым крещением в Аттиньи, и навязать побежденным страшный капитулярий «De partibus Saxoniae», который предписывал наказывать смертью всякое отступление от верности королю и всякое нарушение общественного порядка, а также рекомендовал меры по искоренению любых проявлений язычества. Северные районы, соседствующие с Восточной Фризией и о сличавшиеся двойственной природой, не подвергались военным походам со времен Карла Мартелла и были наиболее спокойными. Но именно отсюда началось в 792 году новое восстание. Карл воспользовался этим, чтобы одним ударом убить двух зайцев: после ряда кампаний, проведенных с 794 по 799 год, он включил в королевство и Восточную Фризию и Нордальбингию. Но сделано было это ценой массовых высылок местных жителей и замены их верными франками. И все же он сумел начать подготовку будущего, издав в 797 году новый «Саксонский капитулярий», которым отменялся режим террора, устанавливаемый капитулярием 785 года, и вводилось прогрессивное равенство саксов и франков перед законом. «Война закончилась лишь тогда, — писал позднее Эйнгард, — когда саксы слились с франками в единый народ». Впервые Франкское королевство объяло всю Германию, а все старые королевства и герцогства были ликвидированы; впервые его границы раздвинулись до границ датской Ютландии и земель северо-западных славян. Отныне Карл, не колеблясь, проводил в этих отдаленных краях усмирительные кампании.

Отдаленные перспективы: поворот к Испании и Италии. Новая средиземноморская политика

Тем временем влияние Карла распространилось далеко за пределы южных гор. «Тогда как многообразная и почти беспрерывная война против саксов продолжалась, — пишет Эйнгард, Карл, разместив в наиболее удобных местах вдоль границы свои гарнизоны, со всеми имевшимися в его распоряжении силами атаковал Испанию». И действительно, находясь в Падерборне, в верховьях реки Липпе и готовясь к новой саксонской кампании, он принял в 777 году мусульманского губернатора Сарагоссы, прибывшего просить его помощи в борьбе против омейядского эмира Кордовы. То ли стремясь быть на высоте победного наследия своего деда, то ли чтобы присоединить свои усилия к усилиям готских королей, укрывшихся в Астурии и проводивших уже в жизнь план возврата утраченных земель, Карл согласился в 778 году принять участие в испанской авантюре. Но, оказавшись в Испании во главе огромной армии, он потерпел неудачу под Сарагоссой, где его предали вчерашние союзники. На обратном пути арьергард армии попал в Ронсевале в западню, устроенную басками, и рядом с Роландом пали сенешаль Эггихард и граф двора Ансельм. Это была настоящая катастрофа. Поражение повергло в панику готских христиан в Испании, среди которых франкское вторжение породило большие надежды, и многие из них, Агобард и Теодульф в том числе, решили тогда укрыться от исламского господства во Франкии. Что касается Карла, то он, невзирая на создание королевства Аквитании и особенно пограничной марки в Тулузе, непосредственно призванных противостоять арабской угрозе, отказался от всякого вмешательства в этом регионе, даже в тех случаях, когда города и целые области (Жерона, Уржель, Сердань) заявляли о желании встать под его покровительство, или когда в 793 году эмир Кордовы совершил рейд до Нарбона и поставил в грудное положение герцога Гийома. Франки вновь вернули себе инициативу только в самом конце века, а первого успеха добились лишь в 801 году, когда король Людовик захватил Барселону и сделал ее сначала центром графства, а затем всей испанской укрепленной зоны, настоящей испанской марки, вскоре расширившей свои границы (к 804–810 годам) до Таррагоны и горных плато к северу от Эбро.

Точно так же в 773 году, будучи занят саксонскими делами, Карл получил призыв о помощи и от папы Адриана, обеспокоенного крутым поворотом в политике короля лангобардов: несколько городов, являвшихся «достоянием святого Петра» уже пали, Равенна была в осаде, а Дидье предполагал даже явиться в Рим, чтобы заставить папу короновать сына Карломана. После тщетных попыток завязать переговоры Карл решил применить силу и выступил, как обычно, двумя армиями, взявшими противника в клещи в результате широкого маневра. Ему удалось осадить Дидье в его столице и взять Верону, где скрывались вдова и наследник Карломана. Павия держалась много месяцев. В апреле 774 года Карл даже позволил себе оставить у города небольшое войско, с остальной армией и частью двора отправиться в Рим, чтобы отпраздновать там Пасху. Впервые вождь франков побывал в бывшей столице империи. Патриций римлян был принят там с почестями, отдаваемыми прежде равеннским экзархам, бывшим носителям этого высокого звания. Вполне возможно, если верить «Liber pontificalis», что папа воспользовался волнением гостя, чтобы добиться от него подтверждения дара, который посулил когда-то Святому престолу Пипин, и якобы получил гораздо больше обещанного в 756 году, а именно более трех четвертей полуостровной Италии.

Как бы то ни было, Карл вернулся к Павии, где Дидье, исчерпав все свои ресурсы, капитулировал в начале июня 774 года. Карл арестовал его (остриг и отправил в пикардийский монастырь в Корби), а сам расположился в его дворце и роздал его сокровища войскам. Но он не ликвидировал королевства и не включил его в состав Франкского государства, а сохранил его целостность, приняв на себя 5 июня титул короля лангобардов. Вначале Карл также не тронул все институты и административный аппарат королевства. Только после ряда восстаний, особенно после мятежа герцога Фриуля в 776 году, он начал посылать туда чиновников из центральных областей королевства, назначать графов и епископов, направлять франкские контрольные миссии. Началось расселение там королевских вассалов, выделение дотаций монастырям, основанным северянами. По-прежнему не отказываясь от лангобардскою королевского титула, Карл решил в 781 году — в те же дни, когда он создавал для Людовика королевство Аквитанию, — учредить для Карломана, второго сына, рожденного ему Хильдегардой, «королевство Италию» и освятить это назначение в Риме одновременно с посвящением старшего сына. Ребенок получал по этому случаю королевское имя Пипин, что фактически исключало из наследования его сводного брата, уже носящего это имя, и Карл поселял его в Павии вместе с двором, состоявшим из высоких франкских чиновников. Тем не менее было ясно, что новый король навсегда останется вице-королем, находящимся под верховной властью настоящею короля, который и будет на деле руководить политикой Италии.

Узы дружбы, связывавшие Карла с Адрианом, не помешали патрицию отнестись, может быть даже слишком серьезно, к миссии покровительства. Он не только выделил святому Петру лишь крохи обещанного в 774 году, но и выразил желание контролировать управление своим достоянием, лично или через миссии вмешиваться в духовные, а также мирские дела церковных государств. Карл, конечно же, строил амбициозные планы распространения своей власти на всю Италию. Не довольствуясь подчинением герцогства Сполето — одного из двух лангобардских герцогств центра и юга Италии, независимых от королевства на севере, — он навязал свой протекторат и другому герцогству, Беневенто. Тем самым он вторгся в район, который традиционно считался заповедной зоной Византии. Императрица Ирена, правившая в качестве регентши своего сына Константина VI, воспользовалась случаем, чтобы разоблачить замышлявшиеся когда-то планы женитьбы ее сына на Ротруде, дочери Карла. Она плела интриги против франков и их присутствия в Южной Италии и отказалась вступить в контакт с представителями западных церквей, когда созывала в 787 году второй собор в Никее — называвшийся тем не менее вселенским, — посвященный восстановлению культа икон. Карл не замедлил отреагировать: сначала в религиозном плане, когда он торжественно отказался в «Капитулярии образов», называемом также «Libri carolini», присоединиться к постановлениям собора, как в слишком радикальным, а главное — оставить за Византией право единолично руководить жизнью церкви. В плане политическом он пошел на оккупацию Истрии, пограничного полуострова между лангобардским королевством и империей, и посадил там в 792 году вместо бывшего византийского губернатора франкского герцога. Две державы проявили первые признаки сближения лишь в 797 году, когда Ирена лишила престола своего сына, выколов ему глаза, приняла беспрецедентный для женщины титул василевсы и отправилась на запад в поисках признания законности своего императорства. Она согласилась на потерю Истрии при условии, что Беневенто останется под византийским влиянием.

Узурпация императорского титула Иреной и смена папы Адриана, умершего в 795 году, слабодушным Львом III оказались решающими обстоятельствами процесса возрождения империи на западе, ставшего завершением подлинно европейского курса, который распространил власть Карла от Эдера до Эбро, от Котантена до Истрии. Но этот процесс не может быть понят без осмысления роли личности и окружения того, кто до 799 года называл себя «Королем по велению Божию франкского и лангобардского королевств и римским патрицием».

«Широк в плечах и крепок… Поклонник либеральных искусств»

Теперь, наверное, следует дать слово Эйнгарду, франконцу, 775 года рождения, прибывшему ко двору в 792 году, чтобы «кормиться» там и учиться. Много позднее, примерно в 830 году, Эйнгард написал биографию «Жизнь Карла Великого» по образцу книги «О жизни цезарей» Светония. «Карл, — пишет он, был широк в плечах и крепок, высок ростом, но не чрезмерно, около семи футов (чуть более 190 сантиметров). У него была круглая голова, большие живые глаза, нос несколько длиннее среднего, прекрасные светлые волосы, открытое веселое лицо.

Таким образом внешне, как сидя, так и стоя, он производил незабываемое впечатление человека властного и достойного. Пропорции его тела были столь гармоничны, что не замечалась как-то толстоватая, слишком короткая шея и довольно солидное брюшко. Его отличали уверенные жесты, мужественная осанка. Голос Карла был ясен, хотя и несколько не вязался с его обликом. Он носил обычно национальный костюм франков: рубашка и кальсоны из льняного полотна, на них туника, вышитая шелком, и брюки, обмотанные ниже колен полосками ткани, жилет из кожи выдры или крысы прикрывал зимой грудь и спину, на плечах синяя накидка, а на боку меч на перевязи, рукоятка и ножны которою были инкрустированы золотом и серебром… В праздничные дни он носил одежды, тканные золотом, обувь, украшенную драгоценными камнями, золотую пряжку, удерживающую накидку, и золотую же диадему, осыпанную каменьями; в остальные дни его одежда мало чем отличалась от костюмов простолюдинов…» [68]

Таков был Карл. Он никогда не красил бороды, что приписывали ему «Песнь о Роланде» и традиционная иконография. Профиль Карла на монетах, отчеканенных в его честь после 804 года, показывает только, что между носом его, и в самом деле длинноватым, и массивным подбородком были пышные падающие усы. Эти черты, похоже, подтверждают его сходство, иногда оспариваемое, с известной статуей, отлитой в бронзе в начале IX века для собора в Меце, где суверен представлен в виде всадника с диадемой на голове и в накидке, удерживаемой на плече пряжкой, которую Эйнгард отнес к праздничным атрибутам.

Биограф рассказывает нам также, что Карл увлекался «верховой ездой, охотой, плаванием и достиг в этом таких успехов, что ему не было равных», особенно когда он приглашал «своих сыновей, сановников, друзей и охранников» померяться с ним силами в бассейне Ахена. У Карла было чрезвычайно развито чувство семейственности. Чувство привязанности к собственной семье, как сказали бы в наше время, а фактически ко многим семьям, где жены первого ряда, жены второго ряда, свободные женщины, сожительницы следовали одна за другой в ри гме разрывов и кончин, а иногда и сосуществования. Только Хельдегарда дала ему королевских сыновей, о которых здесь уже говорилось: Карла, Карломана-Пипина, Луи; но было и много других, и некоторые из них сыграли огромную роль в истории его правления. Первый Пипин, например, прозванный Пипином Горбатым, взбунтовался, узнав, что он отстранен от наследования; или Дрогон, которого Карл впоследствии произвел в епископы Меца. Что же касается многочисленных дочерей Карла, его ревнивая любовь к ним заставила перевести много чернил: он предпочел терпеть сожительство Бертрады с Ангильбером, одним из своих сподвижников, нежели разрешить их законный брак, опасаясь, вероятно; что это отдалит ее от двора.

Окружение Карла было организовано как настоящий двор, все лучше и лучше устроенный, хотя, прежде чем осесть в Ахейе, он по-прежнему следовал за королем из резиденции в резиденцию. Как и у его предшественников, в окружении Карла были дворцовые офицеры, носившие титулы, унаследованные еще от меровингской традиции; церковники во главе с капелланом (часто выдвигаемым затем на епископство, как произошло с Ангильрамом из Меца и Гильдебольдом из Кёльна) и канцелярией, состоявшей сплошь из духовенства. Новизна же сказалась в том, что Карл, человек, недостаточно «отесанный» в детстве, повзрослев, принялся за изучение латыни и «либеральных искусств», «пытался писать», но более всего любил, чтобы ему читали вслух, например, во время еды, античные рассказы или «О граде Божием» Блаженного Августина. Он решил создать при себе совет из людей образованных, набираемых не из франков, а предпочтительно из-за границы, из основных очагов культуры того времени, а в 794 году сформировал из них настоящую дворцовую «Академию». Среди них рядом с такими местными деятелями, как Ангильбер или молодой Эйнгард, были итальянцы, последние носители античной культуры: грамматисты, поэты и историки Петр Пизанский, Павел Варнефрид Диакон и Павлин Аквилейский, беженцы из вестготской Испании Теодульф и Агобард, о котором уже шла речь; островитяне, сторонники обновления христианской культуры, называвшие Ирландию «зимней ссылкой» Дунгал или Дикуйл; уроженец Нортумберленда Алкуин, руководитель соборной школы в Йорке, грамматист, диалектик, ритор, агиограф, поэт, сочинитель, теолог. Карлу удалось переманить его окончательно в 786 году, сделав своим наставником, руководителем дворцовой школы, а самое главное — вдохновителем политики, направленной на превращение христианского общества на земле в преддверие града небесного. Эта программа нашла свое материальное и символическое воплощение в строительстве дворца в Ахене.

Ахен (Экс-ля-Шапель)

В первые годы своего правления Карл, как и его отец, предпочитал размещать свои резиденции чаще всего в сельских (Эрсталь, Аттиньи, Кьерзи, Вербери, Компьень, Тионвиль), но иногда и в городских (Кёльн, Вормс) районах Северной и Северо-Восточной Галлии. Однако ему, как и Пипину III, случалось бывать на привилегированном термальном курорте кельтов и римлян, чудодейственные свойства которого связывали с влиянием бога Гранна. Располагалось это местечко между Мёзом и Рейном, то есть как раз там, где было заложено богатство Пипинидов. В 769, 777, 788–789 годах в этих местах пребывал двор, увлеченный туда королем, который был без ума от полных дичи окрестных лесов, минеральных вод и бань. В 794 году там началось строительство огромного дворцового комплекса, законченного в основном в 798 году, и церкви, освященной в 805 году. Архитектор Эд из Меца вдохновлялся трудами Витрувия, а более всего опирался на обстоятельные советы членов Академии, особенно эксперта по геометрии Теодульфа, знатока итальянской, а через нее и византийской архитектуры Павла Варнефрида, а также великого путешественника Алкуина, универсальная эрудиция которого позволяла ему замышлять самые сложные программы.

Поблизости от термальных бань и королевской «виллы», которую использовал уже Пипин III, Карл построил дворцовый ансамбль, имевший действительно совершенные пропорции, строго ориентированный по странам света, в который были вписаны здания для жилья, хозяйства, управления, культурной жизни, отправления правосудия, проведения культовых мероприятий и королевского представительства. Главные строения — дворцовый зал на севере и церковь (капелла) на юге, соединенные галереей длиной в 120 метров, имевшей с обеих сторон монументальные крытые паперти, увенчанные, как и в византийском императорском дворце, залом правосудия. Дворцовый зал, или зал королевского представительства, называемый также церемониальным залом, где принимались, в частности, особо почетные гости, по своим функциям, размерам и очертаниям напоминал огромные императорские базилики поздней империи, в особенности базилику в расположенном поблизости Трире. Что касается капеллы, само это слово связано со знаменитой реликвией, унаследованной от меровингских королей и давшей впоследствии имя всему городку, а потом превратившейся в синоним множества культовых заведений. Капелла была единственным элементом дворца, существовавшим изначально и встроенным в массив собора. Внутренний дворик и притвор, образцом для которых послужил, возможно, собор Святого Петра в Риме, должны были символизировать, по замыслу строителей, Иерусалимские ворота. Они открывали доступ внутрь церкви, представлявшей собой правильный восьмиугольник, окаймленный двумя этажами колонн, доставленных из Равенны и достигавших купола, украшенного мозаикой с изображением Христа на престоле; вдоль стен шла невысокая шестидесятиугольная галерея, над которой располагался трон, освещаемый утром лучами солнца, на этом тропе во время богослужений восседал король, как бы подчеркивая свою роль посредника между миром Всевышнего и бренным миром людей.

Второй Рим, а значит, и вторую Византию, земной образ небесного Иерусалима — вот во что хотели превратить Карл Великий и его советники это святилище и этот дворец, построенные в самом центре франкских земель, в глубине глухого австразийского леса. И нет ничего удивительного в том, что с 794 года король приезжал сюда все чаще и жил здесь все дольше. Превратившись сначала в зимнюю резиденцию Карла, Ахен постепенно стал постоянной резиденцией, а с 807 года настоящей столицей империи. Именно здесь с конца VIII века заседали самые крупные ассамблеи, принимались самые важные решения. И именно здесь была разработана, по крайней мере франкской стороной, идея христианской империи и предусмотрена возможность ее воссоздания.

Империя (25 декабря 800 года): крупнейшее событие в истории Франции

Следует сказать, что влияние Карла в последние годы VIII века необычайно возросло. Он не только имел все основания представить себя в капитулярии «Libri carolini» 791–792 годов, когда началось его соперничество с имперской властью в качестве короля франков, правящего Галлией, Германией, Италией и прилегающими районами, но и распространил свое влияние за их пределы. Уже несколько лет он поддерживал отношения с Оффой, королем Мерсии, игравшей главную роль среди островных королевств, заключивших незадолго до смерти Оффы в 796 году торговые соглашения, которые считаются «первым торговым договором в английской истории» [69]. Карл установил связи с христианским государством Астурией, без которой было немыслимо начало реконкисты, а также с патриархом Иерусалима, который, отбросив всякие формы вежливости в отношениях с Византией, хотел сделать Карла признанным покровителем святых мест и прислал ему в 800 году ключи от Гроба Господня.

Таким образом, моральное и политическое влияние короля франков вышло далеко за пределы покоренных им государств: оно распространилось на весь запад и начало проявляться на востоке, в заповедной области императора. Ученое окружение Карла прекрасно понимало, что такая широкая политическая база, усиленная священным, почти священническим характером Франкского королевства, что связано с фактом помазания с 751 года его королей, ставила Карла над другими королями. Использовав в своих целях византийский прием, Алкуин взял даже привычку с 795 года называть Карла Давидом, уточняя, что «под этим именем, вдохновляемый теми же добродетелями и верой, правит сегодня наш руководитель и пастырь, король, под управлением которого христианский народ живет в мире и внушает страх языческим племенам, вождь, набожность которого постоянно укрепляет своей евангельской твердостью католическую веру в борьбе против носителей ереси». Стоит ли удивляться, что концепция христианской империи, то есть политического объединения христиан, главной задачей которого стала бы защита церкви, получила быстрое развитие (это видно из писем Алкуина, написанных в 798–800 годах) и нашла свое воплощение в плане строительства дворца в Ахене с претензией на роль нового Рима.

Еще больше был поглощен идеей возрождения империи Лев III (папа с 795 года), что отчетливо проявлялось в мозаике, украсившей по его заказу в 798–800 годах апсиду главного зала приемов в Латеранском дворце: с обеих сторон центральной сцены, где представлен Христос, отправляющий апостолов в мир, расположены две отдельные картины: слева Христос вручает папе Сильвестру и Константину, стоящим перед ним на коленях, одному ключи, а другому стяг, то есть символы духовной власти и власти земной; справа в абсолютно симметричной позиции изображен святой Петр, передающий Льву III паллиум, а Карлу стяг. Таким образом, Карл выступал как новый Константин, как истинно христианский император, облеченный мирской властью святым Петром, представителем которого на земле был папа. Таким образом, программа эта имела и подоплеку: предлагаемым возрождением империи должна была руководить римская церковь.

И как раз ей это было нужнее всего. Лев III, вышедший из среды мелкой латеранской бюрократии, с момента своего избрания ощущал явное пренебрежение со стороны римской аристократии и подвергался серьезным обвинениям в моральной нечистоплотности. 25 апреля 799 года противники папы Льва III решили свергнуть его силой, и только вмешательство двух франкских посланцев, находившихся поблизости в инспекционной поездке, позволило Льву III скрыться из Рима и найти убежище под крылышком Карла, который пребывал тогда в Падерборне, в саксонской марке Липпе. Удовольствовался ли король восстановлением папы в его нравах, не ознакомившись с выдвинутыми против него обвинениями? Фактически он отправил его в Рим с сильным эскортом и одновременно послал туда двух комиссаров с поручением провести проверку, а сам надеялся прибыть позднее и лично ознакомиться с делом. Однако у простого патриция должно быть право судить в Риме папу и организаторов мятежа. Поэтому есть все основания считать, что выдвижение Карла на роль главы империи, а значит, на уровень единственной юрисдикции, дающей ему право судить в Риме наиболее влиятельных римлян, было намечено еще в Падерборне весной 799 года. Во всяком случае, Алкуин, получив сообщение Карла о ситуации в Риме и о ставке в этой политической игре, тут же ответил ему, что власть короля франков стоит ныне выше папского сана и даже императорского звания, очень низко павшего после государственного переворота, совершенного императрицей. Власть короля франков делает его «единственным вождем христианского народа, превосходящим два названных сана своей мощью, более известным своей мудростью, более высоко стоящим по значению своего королевства. Вот почему, — продолжает он в письме, адресованном Карлу-Давиду, — на тебя полностью ложится задача спасения христианских церквей, на тебя, мстителя для преступников, пастыря для заблудших, утешителя для страждущих, вдохновителя для добрых…».

Осенью 800 года, «кот да в его государствах царил мир», Карл отправился в Италию. 23 ноября он был встречен папой в двенадцати милях от Рима, согласно ритуалу, установленному для приема императоров. 1 декабря он открыл в базилике Святого Петра собор, на котором было представлено франкское и римское духовенство, а также несколько мирян. В конечном итоге собор решил, что папа может снять с себя выдвинутые против него обвинения очистительной клятвой, что и было сделано 23 декабря пред лицом того же собрания. Собор принял, согласно бесспорному свидетельству «Лоршских анналов», еще одно решение: «Поскольку в настоящее время в стране греков нет носителя императорского титула, а империя захвачена местной женщиной, последователям апостолов и всем святым отцам, участвующим в соборе, как и всему остальному христианскому народу, представляется, что титул императора должен получить король франков Карл, который держит в руках Рим, где все время имели обыкновение жить цезари…» В противоположность тому, что скажет позднее Эйнгард, озабоченный необходимостью затушевать ответственность Карла за то, что выглядит явной узурпацией, два дня спустя, в рождественское утро, уверенный в обоснованности своего права, король еще раз переступил порог собора Снятого Петра, чтобы быть коронованным папой, а затем выслушать троекратный возглас собравшихся: «Карл августейший, коронованный Богом, великий и миролюбивый император, жизнь и победа!» Ритуал этот был позаимствован в Византии, но несколько подправлен: уж очень нужно было Льву III показать, что именно он, а не народ возвел на трон императора. Так могло быть смыто унижение, пережитое им в предыдущие недели. И что еще важнее, так была реализована программа, заложенная в мозаике Латеранского дворца.

Карл же воспринял происшедшее очень серьезно. С 29 мая 801 года он именовал себя в официальных документах «его августейшая светлость Карл, коронованный Богом, великий и миролюбивый император, правящий Римской империей, и милостью Божией король франков и лангобардов», он немедленно приказал чеканить свое изображение на монетах, как когда-то Константин, с лавровым венком на голове и в великолепном плаще, и так же, как Константин, взял за правило ставить на некоторые из своих документов печать в виде буллы с изображением ворот Рима и надписью: «Обновление Римской империи». Став бесспорным хозяином Города, Карл взялся за обновление империи, по меньшей мере на западе, что не могло не вызвать беспокойства на Босфоре. Первой отреагировала Ирена, но ее аргументы имели мало веса; напротив, Ницефор I после своего низложения порвал в 803 году всякие отношения с Ахеном. Карл, почувствовав, что руки у него развязаны, овладел после довольно продолжительной войны (806–810 годы) Венецией и Далмацией, которые номинально числились за Византией, но были ослаблены внутренними распрями. Восточный император, занятый борьбой против болгар, вынужден был вступить в переговоры: за признание своего императорского титула Карл уступил в 811 году преемнику Ницефора Михаилу I Венецию и Далмацию. С 812 года греческие послы являлись в Ахен с богатыми подарками, теперь они называли Карла «император» и «василевс»!

Так Византия признала обновление империи на западе. Но для Карла и его советников это обновление неизбежно предполагало возрождение самого понятия империи: ее территориальная основа сводилась к королевству франков и лангобардов, ее идейное содержание было прежде всего христианским. По-видимому, будущая Франция мало что унаследовала от императорского обновления 800 года. Священная римская империя, этот уродец, зародившийся в 962 году на развалинах империи Карла Великого, имела еще более ограниченную территориальную основу западные земли королевства франков и Северную Италию — и то, что она теряла по своей площади и по этнической определенности, она теряла также и в универсальности. Таким образом, оправдалась поговорка, гласившая, что король Фракции, наследник только западных земель Франкского королевства, был-де «императором в своем королевстве». Как скажет впоследствии Тома де Пуйи, законовед времен Филиппа Красивого; «поскольку король владеет в своем королевстве всей властью, какой император владеет в империи, и не имеет в мире никого, кто был бы выше его в земном бытии, о нем можно сказать то, что говорится об императоре, а именно, что все права, и прежде всего те, что касаются его королевства, заключены в его сердце; все, что пишется об императоре, справедливо и для короля, его дел и его совести; король Франции является императором и занимает место императора в своем королевстве» [70].

Это место, эти права, эта власть принадлежат по сути христианскому суверену, как его последовательно представляли, поднимая на новый уровень ответственности при посвящении Пипина III в королевский сап и при короновании Карла императором. В этом отношении не подлежит сомнению, что король Франции является законным наследником того, кто от своего восшествия на престол в 768 году и до смерти в 814 году стремился, завершая дело, начатое его отцом, гармонизировать доверенное ему Богом христианское общество ради его спасения. Король Франции — наследник того, кто намеревался посредством подлинной нормализации внести в общество порядок, подсказанный ему провидением.

4. Норманизация франкского общества

Карл Великий между богом и людьми

Если коронование Пипина было призвано превратить королевские функции в настоящее служение святому делу, то возведение Карла на императорский трон несомненно превращало его в представителя Бога в целом комплексе государств, специально уполномоченного установить порядок, при котором каждый занимал бы место, отведенное ему Творцом, и установить мир, позволяющий всем в условиях справедливости и милосердия участвовать в построении града Божьего на земле. «Пусть все, — записано в капитулярии, принятом в начале 802 года, — живуч по справедливости, следуя закону Божьему… пусть священнослужители строго блюдут каноны веры, не ища неправедного обогащения; пусть монахи выполняют правила общежития под внимательным взглядом наставников; пусть миряне и священники пользуются по справедливости и без вероломства законами, пусть все строят отношения между собой на основе милосердия и полного мира… Пусть каждый в меру своего разумения и своих сил стремится полностью посвятить себя служению Богу на основе закона Божьего и в соответствии со своими торжественными обязательствами, потому что правящий император не в состоянии охватить своим надзором и своей дисциплиной всех и каждого». Несмотря на это последнее уточнение, которое не без здравого смысла указывает на ограниченность его замыслов, Карл стремился стать единственным посредником между Богом и своими подданными (разделенными на три сословия: духовенство, монахи, миряне), о чем как раз и свидетельствовала установка его трона в соборе Ахена.

Еще до 800 года (возможно, в 786 или 792 годах, во всяком случае, после того, как взбунтовались против него «неверные людишки») Карл понял очевидную истину: чтобы лучше управлять своими подданными, среди которых число призываемых под знамена неизменно уменьшалось, ему необходимо восстановить клятву верности, приносимую подданными своему королю во времена Меровингов, распространив ее на всех, на духовенство и мирян, на членов аристократической элиты и на «простонародье, начиная с двенадцатилетнего возраста и до старости». По содержанию эта клятва строилась на отрицании: тот, кто ее приносил, обязывался не причинять вреда королю. Это, возможно, и стало одной из причин того, что в 802 году Карл решил заставить всех, включая и тех, кто ему уже присягал как королю, еще раз присягнуть, но теперь уже императору, причем новому обязательству было придано позитивное содержание, поскольку каждый подданный должен был поклясться хранить верность «благочестивому императору сеньору Карлу», «как человек должен быть верен своему хозяину». В отличие от вассального обязательства, которое, несомненно, служило образцом для присяги 802 года, клятва приносилась публично перед королем или его посланниками и не предполагала какого-либо личного подчинения и выплаты какою-либо вознаграждения. Но призывая себе на помощь Бога и святых, император окружал себя некой священной атмосферой, которая превращала каждого его подданного в участника строительства справедливого и мирного града Божьего, предвестника христианской республики, провозглашенной несколько лет спустя Людовиком Благочестивым. Карл и его ученое окружение стремились возродить идею христианского государства, которая практически исчезла. Но были ли у них средства для воссоздания такого государства?

От дворца до сельских округов («паги»): каролингское правительство

Одновременно с императором с первых лет IX века обосновался в Ахейе и императорский двор. В непосредственной близости от восточной части монументального ансамбля дворца обнаружены следы глинобитных и фахверковых зданий, служивших для жилья и всякого рода контор. Как мы уже заметили, Карп лишь усовершенствовал службы, оставленные ему отцом. Архикапеллан, обычно выдвигавшийся епископом, как было с Ангильрамом из Меца, руководил церковью; а канцелярий управлял канцелярией, состоявшей исключительно из лиц духовного звания, занимавшихся подготовкой документов и оформлением королевских указов. Несколько важных гражданских лиц занимали при дворе должности, унаследованные от Меровингов — сенешаль, коннетабль, бутейе [71], шамбрье (то есть хранитель королевской казны) и, наконец, дворцовый граф, просматривавший от имени императора в последней инстанции многочисленные апелляции. Вокруг них и небольшого ядра ученых-интеллектуалов Академии, которые довольно часто выдвигались на должности аббатов (Алкуин в Сен-Мартен де Тур) или епископов (Теодульф в Орлеан) и все чаще выезжали в свои отдаленные поместья, вращался целый мир, куртизанки, королевские вассалы, гражданские и духовные чиновники, часто вызываемые на совещания, и молодые люди, дети графов и наиболее крупных вассалов — они жили и кормились при дворце, будучи направлены на длительный срок для учебы, что превращало двор в своеобразную школу кадров.

Карл проявлял настоящую заботу об унификации управленческих структур и преданности их персонала. Он признавал специфические особенности каждого народа, особенно из числа недавно присоединенных: еще в 802 году, когда были проведены крупные реформы и в обширном общем капитулярии была изложена императорская программа, Карл дал указания о документальном закреплении законов этих народов; он создал для своих двух сыновей вице-королевства в Аквитании и Италии; в некоторых приграничных зонах, особенно в районе Тулузы и армориканских окраин, он сохранил марки с их военным режимом. Наряду с этим Карл систематизировал структуру графств, разбитых на две сотни округов, их все чаще называли «паги», даже если они совпадали с границами прежних подразделений. В этих округах-графствах единственный представитель императора граф держал в своих руках все прерогативы государственной власти в административной, финансовой, судебной и военной областях. Он обязан был не только следить за поступлением в государственную казну доходов от земель, налоговых поступлений и других платежей королю, но и обеспечивать порядок и мир, угодные высоким властям. Для этого у него были заместитель, вице-граф или виконт и другие подчиненные, судьи низшего звена, сотники, представлявшие более мелкие округа.

В качестве вознаграждения граф, как и в добрые меровингские времена, располагал одной третью штрафов и других доходов от правосудия, специально установленных для проведения трибуналов-ассамблей свободных людей, образующих графский суд. Кроме того, он располагал правом пользования частью фискальных платежей в своем округе. Иными словами, графская честь, как писалось тогда в документах, была довольно привлекательной нагрузкой, тем более что ее носитель, происходивший обычно из высших слоев аристократии, имел часто обширные владения и как королевский вассал получал доходы от достаточно выгодных бенефиций.

Исходя из этого, Карл и решил «морализовать» графские функции. Он старался выбирать графов из людей, посещавших дворец, особенно из тех, кто закончил его школу и сохранил чувство привязанности к нему. Порывая с традицией, идущей от эдикта 614 года, он старался посылать их в округа, не связанные с их личными интересами, время от времени отзывать их или менять местами. Он требовал от графов ежегодного отчета об их деятельности в связи с проведением ежегодных общих собраний, майских призывов в армию. Он осуществлял надзор за ними через епископов, которые также рассматривались как представители публичной власти (и в этом у нас будет случай убедиться), а также при помощи королевских миссий, о которых говорилось выше, практика использования их с 800 года стала регулярной. Графы должны были как можно более регулярно появляться во дворце, а инспектора двора — не менее регулярно бывать в графствах. Благодаря такому встречному движению количество злоупотреблений, особенно связанных с длительным пребыванием графов на одном месте, было значительно снижено. Этому способствовало и то, что широчайшее законотворчество императора (после коронования в 800 году было издано 47 капитуляриев, тогда как до 800 года их было лишь 9) оперативно распространялось во Франкском королевстве, включая и его отдаленные уголки: никто в прошлом не сделал так много, как Карл, для его единения.

Вассалитет: частный институт на службе государственных интересов

Осуществить такие сдвиги оказалось совсем нелегко, так как еще было живо региональное самосознание, и не только в окраинных княжествах, но и в самой Галлии. По всей стране, в Аквитании и Нейстрии, в Бургундии и Австразии, существовали мощные, всеми признанные аристократические роды, обладавшие огромными земельными владениями и широкими частными связями, интересы которых прямо приравнивались к интересам их округа, а иногда и королевства. Эти роды не могли покорно согласиться с тем, чтобы ими управляли отпрыски семей, когда-то бывших союзниками Пипинидов, или их новоявленные сторонники, среда которых и рекрутировались графы, маркизы и епископы, такие, как Гугобер, Ламбер, Робер, Этишо. Унрош, Вельф… Чтобы еще более укрепить их преданность, обуздать строптивых, Карл придал всеохватывающий характер системе вассалитета, то есть чисто личных обязательств между людьми. Эту систему использовал для расширения своей резервной армии еще Карл Мартелл. Теперь в рамках этой системы каждый крупный или средний землевладелец, а именно среди них набирались теперь кадры для армии, дублировал государственную службу королю частной службой другому человеку. А личные обязательства, которые по рекомендации брал на себя вассал по отношению к своему сюзерену, оказались гораздо более стесняющими: в обмен на покровительство и материальную помощь они превращали вассала в слугу сеньора, способного отдать ему в любой момент свое время и силу, свои советы и жизнь. Юридические истоки частного обязательства восходят к контракту или римской «коммендации» (в которой закреплялись права обязательств свободного человека по отношению к своему патрону), а также к законам германского воинского товарищества, используемого меровингскими королями для закрепления на своей военной службе членов военных дружин. Ритуал вступления в вассальные отношения был, конечно, уже кодифицирован, когда в 757 году, если верить «Annales Royales», «герцог Баварский Тассилон прибыл в Компьень со своей свитой и в соответствии с обычаями франков рекомендовал сам себя в вассалы, скрепив договор рукопожатием с королем Пипином. Герцог обещал хранить верность ему и его сыновьям Карлу, Карломану, поклявшись на мощах святого Дионисия, обязался быть верным сеньорам каждый день своей жизни и повторил клятву на мощах святых Мартина и Жермена. Приехавшие вместе с ним наиболее знатные и наиболее благородные бавары в присутствии короля обещали хранить верность по отношению к королю и его сыновьям и поклялись в тех же почитаемых местах» [72].

В этом документе, где суть проблемы впервые изложена с такой ясностью, отлично показана сила обязательств, скрепленных рукопожатием (мы имеем в виду соединенные руки вассала — с тех пор эта поза стала позой молящегося христианина, — вложенные в руки его сеньора): речь идет об обмене, по сути дела, архаическом, волнами, энергией, жизненной субстанцией. Такому обмену клятва, в данном случае повторяемая в нескольких местах на наиболее почитаемых реликвиях, придает духовное измерение, обещающее спасение на небесах и в бренной жизни.

Не в пример своему отцу и тем более деду, Карл не удовольствовался простым увеличением числа своих вассалов, получивших помпезное название государевых вассалов и расселяемых на завоеванных землях, за исключением тех случаев, когда они были призваны из этих земель (как уроженец Лангедока Жан, победитель мусульманских войск под Барселоной) и оставались жить на них, чтобы надежнее их осваивать. Он обязал всю знать — графов, маркизов, епископов и аббатов вернуться в свои владения, чтобы сеть их клиентов-вассалов при их посредничестве оказалась на королевской службе. Карл поощрял всех членов так называемой имперской аристократии, а также своих собственных вассалов расселять на своих вассальных землях возможно больше свободных людей, в особенности тех, у кого имелся надел и кого можно было призвать на военную службу, чтобы в конечном счете каждый нес ничем не ограниченную частную службу наряду со службой государственной. «Пусть все, у кого есть доходы, недвусмысленно утверждает капитулярий 807 года, — отправляются в армию». Вознаграждение в виде земли за вассальную службу стало правилом, оно давало каждому средства, требуемые для службы в армии суверена. Таким образом, захват новых земель стал необходимой компенсацией за уменьшение королевского налогового пресса, и если он ослаблялся, а тем более исчезал, как произошло после провозглашения империи, бюджет франкской монархии приходил в расстройство.

Обустройство земли и людей

К счастью для подданных, Франкское королевство пережило при первых Каролингах период настоящего процветания. В определенной степени это было связано с внешними (улучшение климатических условий с начала VII века) и внутренними обстоятельствами (блага каролингского мира). Но не подлежит сомнению, что, по крайней мере при Карле Великом, это процветание стало результатом осознанной политики (ее называют даже «дирижизмом» [73]), вдохновляемой идеалами мира, порядка и равновесия, а это был любимый конек Карла. Так, капитулярий «De villis vel curtis Imperii», который относят к самому концу VIII века, исходил из стремления рационализировать управление королевскими поселениями. Поощрялась, например, распашка целины там, где это было разумно, за счет, конечно, пастбищ, — но было ясно выражено пожелание, чтобы лесные массивы, заповедные места для королевской охоты, не были серьезно затронуты: «Пусть наши рощи и наши леса надежно охраняются; там, где есть места для распашки, пусть наши интенданты проведут ее при условии, что они не позволят полям расшириться за счет лесов, а там, где леса должны оставаться, да не будет позволено их рубить». Совершенно очевидно, что стремление распахивать целину, признак демографического и экономического роста, должно быть всеобщим, чтобы им был обеспокоен суверен, следившей за сохранением природного равновесия.

Этот чрезвычайно важный документ, обязывающий интендантов имений, подлежащих налогообложению, ежегодно представлять по примеру графов «отчеты о доходах своих хозяйств», знаком нам по более поздней рукописи из аббатства Рейхенау, которая содержит также копии нескольких описей королевских имений, перечисленных по названиям (Аниан, Сизуэн, Витри-ан-Артуа, Сомен и, конечно же, загадочная Треола, давшая, возможно, начало Лиллю [74]) и расположенных в северной части нынешней Франции. Монахи из монастыря на озере Констанц сохранили эти документы, наверное, потому, что видели в них образцы хозяйствования. Дело в том, что в области экономики, как и в области религии, Карл хотел любой ценой создать и навязать четкие модели. Точнее сказать, он заставил крупные церковные учреждения, а может быть, и своих мирских вассалов составлять описи имущества и доходов от земли. Описи назывались полиптихами, их происхождение (в Сен-Мартен де Тур и Сен-Реми де Реймс) связывается со списками повинностей, составленных в VII веке. Число таких рукописей, если судить по сохранившимся экземплярам, резко увеличилось при Карле Великом и его наследниках.

Эти документы, и особенно самый известный из них, составленный аббатом Ирминоном (808–829 годы) для Сен-Жермен-де-Пре, зафиксировали: всеобщее распространение двойных «поместий», разделенных на резерв и манс (крестьянский надел), какими они сложились в VII веке на землях, расположенных между Луарой и Рейном; отметили внедрение в государственные структуры все большего числа свободных крестьян, которые, продолжая вести собственное хозяйство, отдавали часть полученного продукта новому сеньору. Эти документы отмечают и демографическое давление, ощущавшееся как в Парижском районе, так и в районе Реймса в росте населения и в возможном разделении мансов; и наконец, новые распашки целины, о чем свидетельствует деление на строго одинаковые мансы земель, принадлежавших целым общинам. Но они бесспорно показывают также, что каждый манс, каждое хозяйство составляют основу для государственной службы: в заключительном разделе описания германского поместья Лa Сельан Ивелин ясно сказано, что аббатство имеет (habet) 53 свободных манса, которые ежегодно вносят для армии одну повозку, или шесть быков, или 88 су деньгами…

Такие уточнения, а также неясность терминов (что в самом деле означает habet) привели к тому, что некоторые историки рассматривают эти документы не в качестве перечня сеньориальных имений и доходов, а как реестр сумм и доходов, подлежащих налогообложению [75]. А почему бы этим документам не быть и тем и другим? Аббат, являющийся одновременно крупным землевладельцем и, как лицо привилегированное, представителем короля в своих поместьях, вполне мог отмечать в одном и том же документе, с одной стороны, услуги и платежи, которые полагались ему как сюзерену, с другой — услуги и налоги, взимаемые им от имени короля. Таким образом, становится понятной настойчивость, с какой Карл требовал, чтобы крупные землевладельцы королевства, особенно из числа духовенства, вели строгий учет своих поместий и хозяйств своих подчиненных, а также их ресурсов; можно понять и его склонность рассылать им образцы документов, связанных с управлением налогооблагаемых имений.

Конечно, такой охват земли и людей по единой фискальной модели оставлял в тени мелких свободных землевладельцев, каких было много, например, в северной части Аквитании и в Мене, однако с полной очевидностью, не говоря уж обо всем остальном, здесь выступает тенденция к концентрации земельной собственности в руках самых сильных и богатых из числа мирян и духовенства. 3 августа 800 года священнослужитель Деодат принес в дар сентомерскому аббатству Сен-Бертен все свое имущество, как унаследованное от отца, так и благоприобретенное; а в 813 году некий Бреденг подарил аббатству в Аниане все свои земли.

Деньги, крупный и мелкий обмен

В земельных реестрах размеры оброка и государственных повинностей все чаще давались в денежном выражении. В приведенном выше примере из Ла Сельан Ивелин платежи на армию на 808 год исчисляются также в деньгах. Деньги и в самом деле начали проникать в деревню. Благодаря продаже излишков продукции (а нужно, чтобы они имелись) на сельских рынках (нам известно о существовании нескольких из них, например, в сен-дионисьенских поместьях Февроль и Кормей-ан-Вексене или германских в Мороль-сюр-Сен) некоторые крестьяне, во всяком случае на севере Германии, могли накопить достаточно наличных денег, чтобы заменить натуральные поставки денежными платежами по установленным расценкам. Так, средние размеры денежных повинностей в начале IX века в Сен-Жермен-де-Пре составляли для наиболее обеспеченных свободных мансов 17 денье. Таков был один из безусловно благотворных результатов денежной реформы, проведенной Пипином III и дополненной Карлом Великим.

Карл принял ряд мер, чтобы укрепить учрежденный его отцом в 794 году серебряный денье и подтвердить королевскую монополию, а в некоторых случаях монополию двора (805 и 808 годы); осуществление этих мер привело к тому, что примерно с 790 года с монет исчезли названия монетных дворов, уступив место именам королей, а затем императоров. Завоевание за рейнских земель облегчило снабжение мастерских белым металлом, и рудники в Гарце постепенно пришли на смену рудникам в Меле (Пуату), в которых стали истощаться запасы руд. Фунт весил отныне более 400 граммов и состоял из 240 денье (20 су по 52 денье — единственная монета, чеканившаяся с указанием стоимости), таким образом, средний вес денье составлял теперь 1,70 грамма. Так сложилась система, которая до XIII века доминировала в истории денежного обращения в Европе, а частично и за ее пределами.

Неоднократным требованием ввести систему серебряного монометаллизма Карл более чем когда-либо привязал экономику Франкского королевства к североевропейскому морскому пространству, откуда начался в VII веке экономический подъем северных стран, связанный с исключительными удобствами этого района для развития торгового обмена. Правда, Теодульф, посланный в 798 году с посольством в Септиманию, пишет в своей поэме, как он был покорен просторным Нимом, приморским Магелоном и элегантным Нарбоном, где он был к тому же тепло принят в колонии испанских беженцев. Он рассказал даже, что видел там, хотя больше в суде, чем на рынке, хрусталь Востока, ковры Аравии, духи Сирии и кожи Кордовы. Но не были ли эти ценности остатками давней торговли, вытащенными из семейных сундуков, чтобы подкупить судей? Удивительно ли, что эти вещи взволновали бывшего жителя приморских мест, испытавшего ностальгическую тоску по ним после стольких лет разлуки? А ведь хорошо известно, что каролингский Ним и провинциальный Арль отличались хиреющей городской жизнью, уходом жителей, особенно духовенства, в укрепленные убежища.

Этого никак не скажешь о морских и речных портах Северной Галлии. В 779 году, например, Карл подтвердил освобождение от всяких пошлин, полученное монахами Сен-Жермен-де-Пре от их духовных отцов в Руане, Амьене, Кентовике, Маастрихте и Дорштадте. Таким образом, у побережья Ла-Манша и Северного моря старые города и новые поселения вовсю участвовали в торговле, которая поддерживалась и властями, поскольку при каждой выгрузке они получали одну десятую стоимости товаров. Низовья реки Канш, в особенности городок Кентовик, притягивали многие крупные церковные учреждения, и они часто, при поддержке короля, обзаводились там недвижимостью. Это были Сен-Ваас из Арраса, Сент-Бертен. Сен-Рикье, Фонтенель-Сен-Вандрий, Фериер-ан-Гатине. И тот факт, что монахи Сен-Жермена, у которых в низовьях Сены, в Килленбефе, вероятно, был выход к морю, но не было земель в Кентовике, требовали от своих представителей в Виллемеле (Бос) и в Комб-ла-Виль (Бри) повозок, следующих до долины Канша, свидетельствует, что и они надеялись получить выгоду от своего освобождения от пошлин, завязав торговые связи с клиентами по ту сторону Ла-Манша.

Можно с уверенностью сказать, что крупные производители вин и зерна, а также кустарных изделий (керамики, стекла и оружия) из богатейших Парижского, Маасского и Рейнского бассейнов нашли выгодные рынки в портах Ла-Манша и Северного моря, а также и в некоторых других (в Нанте, который торговал с Западной Англией, в Сен-Дени, октябрьские ярмарки которого достигли своего апогея, и вплоть до германо-славянских пограничных постов). Здесь они могли сбывать излишки своей продукции профессиональным купцам, чаще всего иностранцам: ирландо-бретонцам, англосаксонцам, франко-фризам и даже славянам. В обмен иностранцы привозили сырье или необработанные продукты (металлы, шерсть, шкуры, меха, янтарь) — франкские купцы брали их себе или подвергали обработке, — а также серебряные монеты, которые вместе с солью и металлическими изделиями развозились по стране. Таким образом, все крестьянство, а не только аристократы, в той или иной форме было заинтересовано в том, чтобы богатые равнины и плато Северной Галлии были открыты для торговли с северными странами. Это была еще одна победа Карла, агенты которого получали высокие налоги на перевозку товаров и торговые сделки. И если он освобождал то или иное церковное учреждение от уплаты пошлины, то делал это для спасения души. Для своей души и души своего народа, за спасение которой он также чувствовал ответственность. Он сделал много больше: представитель Бога на земле, он проводил в жизнь королевскую теократию, в результате чего стал не только опекать церковь, но и кодифицировал дисциплину, дал новое определение доктрине.

Государственная церковь и церковное государство

В длинной преамбуле к одному из самых важных капитуляриев, получившему название «Admonilio generalis» («Всеобщее предостережение», 789 год) и призванному закрепить законы жизни церкви, исходя из канонов предыдущих соборов, Карл припомнил, что он читал в Книге царств, как святой Иоас старался призвать к почитанию истинного Бога народы данного ему Богом царства, странствуя по нему, поправляя и увещевая его жителей. «Я говорю это, — продолжал он, — не для того, чтобы сравнить свои заслуги с его святостью, а потому, что наш долг состоит в том, чтобы всегда и во всем следовать примеру святых, потому, что мы должны собрать всех, кого только можем, чтобы повести их к праведной жизни в честь и славу господа нашего Иисуса Христа». Здесь изложена целая программа; и Карл Великий настойчиво проводил ее в жизнь при помощи соборов, которые он созывал и объединял, капитуляриев, излагающих решения соборов, принятые под его руководством, и писем, где наряду с выговорами высказывались и благожелательные советы.

Итак, Карл хотел сосредоточить в своих руках всю власть над церковью; хотя он продолжал поддерживать с папством тесные связи, установленные еще его отцом, и даже плакал горючими слезами при известии о смерти Адриана, но он никогда не допустил бы, чтобы духовная власть этого папы, не говоря уж о Льве III, была выше его собственной. Роль епископов Рима и Галлии, как и роль всех их священников, всегда сводилась к чисто священническим обязанностям. Разумеется, отдельные из них — Алкуин, например, или Вильшер, архиепископ Санса и преемник Хродеганга на посту папского легата в Галлии, не говоря уж об архикапелланах, сменявших друг друга при дворце, — играли роль духовных, а иногда и политических (где между ними разница?) советников суверена, но в конечном счете решение всегда оставалось за Карлом. Скажем, решение о назначении на важные церковные должности. Он охотно занимался этим, подбирая кандидатов среди придворных, даже из мирян, если они были достаточно компетентны, и лично определяя задачи каждого вновь избранного.

«Когда вы направили меня руководить этой церковью, — пишет Карлу в 801 году Лейдрад, через три года после своего назначения на пост архиепископа Лиона, вы изволили указать мне на некоторые недостатки, имевшие там место; и вы любезно предложили мне проявить осторожность и заботу, чтобы исправить допущенные ошибки и избежать возможных промахов в будущем. Дело в том, что эта церковь в те времена была лишена многого необходимого для ее внутренней и внешней деятельности, для ее служб и зданий, для исполнения других церковных функций. Соблаговолите теперь выслушать, что удалось сделать после прибытия сюда вашему покорному слуге с Божьей и вашей помощью…» Очевидно, Карл требовал от своих архиепископов и епископов те же самые отчеты о их деятельности, какие требовал от графов и интендантов. Церковную иерархию он также хотел перестроить таким образом, чтобы нити ее сходились не к папе (это хорошо видно из текста документа), а к нему лично. Он еще раз подтвердил преимущества метрополий (бывших столиц 17 римских провинций, число которых уменьшилось до 16 после исчезновения Озы), предписав архиепископам, например, капитулярием 813 года строго следить за подчиненными им священнослужителями, а епископам капитулярием 802 года руководить священниками «в соответствии с каноническими законами» и регулярно посещать их приходы, не исключая и частные.

Он очень хотел, чтобы реформа, начатая ею отцом и дядей, распространилась повсеместно. Он продолжил работу по унификации литургии, начатой в Меце и получившей официальный статус в дворцовой церкви Ахена. В одном из своих писем Лейдрад выражает благодарность императору за то, что тот послал к нему служителя кафедральной церкви Меца, чтобы помочь священникам Лиона освоить искусство римского псалмопения «согласно с ритуалом священного дворца». Забавное следствие каролингской централизации: чтобы появиться в Лионе, римская литургия должна была пройти через Мец и Ахен! Он намеревался также укрепить дисциплину среди мирян («Пусть все верующие причащаются и присутствуют на обедне до последней молитвы», капитулярий 806 года); и среди священнослужителей: он отчитал служителей самой почитаемой церкви Галлии, собора Сен-Мартен де Тур (которые хотели заменить строгие монашеские правила на более гибкие правила канониального капитула) и послал к ним Алкуина, «чтобы он вывел их на путь истинный своими проповедями и советами». Что особенно важно, Карл считал себя доктором веры, становясь на авторитарные позиции в вопросах догм, споры о которых сотрясали в те годы церковь, и формулировал· их в капитуляриях. Так, после «Libri carolini» (791–792 годы), в котором изложена позиция галльской церкви по вопросам иконоборчества, капитулярий 809 года, принятый в Ахене, опять же против Византии, гласил, что Святой Дух исходит не «от Отца через Сына», а от «Отца и Сына» и что эта новая установка должна быть включена в «Кредо».

Карл Великий хотел превратить служителей галльской церкви в проводников своих идей, они были необходимы для выполнения его замыслов в духовной сфере, как необходимы были графы в мирских делах. Здесь он шел по пути своих предшественников, для которых вообще не существовало разделения на мирское и духовное. Но в отличие от них Карл был глубоко убежден, что он готовил таким образом спасение христианского общества, врученного его заботам. Именно это желание более всего стимулировало его решимость провести реформу монастырей, которые давно уже перестали быть формой социальной изоляции, призванной искупить грехи мира. В шестисотых годах в Галлии насчитывалось около 200 монастырей, к началу IX века их число выросло до 600. Карл, как мы видели на примере Сен-Мартен де Тур, требовал для себя права назначения аббатов, и его выбор, даже если он падал на мирянина, был, как правило, оправдан. Его особой заботой, продиктованной постоянным стремлением к наведению должного порядка в обществе, была проблема унификации норм поведения по образцу святого Бенедикта. Он даже спросил как-то на заседании генеральной ассамблеи в мае 811 года: «Можно ли быть монахом, не соблюдая правил святого Бенедикта?» И в этой области он пользовался помощью опорных монастырей: монастыря в Аниане, основанного в 782 году на Hire Лангедока Витизой, сыном готского графа из Магелона. Витиза получил образование при дворе и под именем Бенуа сумел благодаря своей неустанной деятельности склонить к признанию «Правил» многие аббатства Аквитании, Септимании и Прованса. Другой монастырь — Центула или Сен-Рикье, расположенный в устье Соммы. Стараниями аббата Ангильбера, в 789 году назначенного на этот пост, он был превращен при поддержке Карла в подлинную лабораторию каролингского монастырскою дела, сложившуюся вокруг трех церквей (посвященных Спасителю, Богоматери и святому Бенедикту), здесь в ходе литургий и римских псалмопений читали молитвы 300 монахов, здесь был основан настоящий святой городок, населенный мастерами всех ремесел, работавшими во славу монастыря, империи и Бога.

Дело в том, что реформированные Карлом монастыри не оставляли молитву как свое главное призвание, но были широко открыты миру и вовлечены в решение таких задач, как освоение целины и мелиорация полей в завоеванной Германии, организация гостиниц и сбора милостыни для обездоленных, о чем свидетельствует появление в знаменитом плане монастыря Сен-Галлен (820 год) отелей для почетных гостей и гостиниц для бедных, а также больницы; покровительство школам и искусству, о которых Карл проявлял огромную заботу.

Культура и искусство во славу бога и империи

Карл был убежден, что для построения града Божьего на земле и спасения христианского общества в мире ином необходимо было поднять его моральный и интеллектуальный уровень. Предварительным условием являлось, естественно, повышение образованности священнослужителей, «чтобы таким образом Ваш свет заблистал на лицах людей», воспроизводит строки из Евангелия его «Admonitio» 789 года. «Нам кажемся полезным, — добавляет Карл в циркуляре, изданном несколько позднее, — чтобы епископства и монастыри, руководство которыми нам доверено по милости Христа, занимаясь упорядочением текущей жизни и поведения, отвечающего святой религии, посвящали бы также свое время изучению Священного Писания и служению тем, кто с Божьей помощью готов отдать себя этим занятиям». После необратимого упадка античных школ, где изучались, в частности, грамматикаи риторика, необходимые для усвоения и разъяснения Священного Писания, только церковь, в особенности монастыри, наиболее подверженные влиянию островных традиций, продолжали распространять начала латинской грамматики, без которых не могли бы появиться замечательные студии письма, скриптории, которые начали возникать повсюду, например, в Корби. Флери-сюр-Луар, Сен-Мартен де Тур.

Карл и его советники из дворцовой Академии, особенно Алкуин, стремились к увеличению количества школ, нормализации обучения в них и их открытости в мир повседневной действительности. Уже в 789 году в «Admonitio», этом настоящем структурном чаконе, была изложена своеобразная программа: «Пусть существуют школы, чтобы учить детей читать, пусть и каждом монастыре, в каждой епархии обучают псалмам, нотам, пению, счету, грамматике; пусть святые книги пройдут тщательное корректирование, так как часто те, кто хотел бы молиться Богу, не могут сделать этого из-за ошибок, которыми кишат книги». Хотелось бы более точно показать результаты этих законодательных актов, изложенных и развитых во многих капитуляриях, постановлениях, решениях провинциальных соборов, принятых до 813 года. Тот факт, что многие новые епископы и аббаты получили образование в так называемой «дворцовой школе», — по сути дела, неформальном институте, дававшем своим питомцам основы грамматики, религиозных знаний и науки управления, позволяет думать, что именно они стали добровольными проводниками реформ. Так, Лейдрад сообщает, что он создал школу певчих, большинство из которых смогли бы в свою очередь учить новых певчих, и школу чтецов, способных «упражняться на уроках богослужения и умело интерпретировать прочитанные священные книги». Теодульф, назначенный в 798 году епископом в Орлеан, упоминает о школе при кафедральной церкви и монастырях Сент-Эниан, Сент-Лифар и Флери; он распорядился даже открыть в деревнях приходские школы… Надо сказать, что такие епископы являлись элитой королевской интеллигенции.

Одной из фундаментальных целей реформы, если судить по начальному ее проекту, было улучшение графического и грамматического исполнения священных книг, чтобы облегчить их духовное осмысление. И нельзя не признать успеха этого мероприятия. Для начала Карл поощрил распространение каллиграфии, разработанной в некоторых скрипториях Северной Галлии, в Туре, Корби и самом Ахене, которые, порывая с традиционными арабесками, непомерными остриями и затейливыми завитушками, противопоставили им совершенно ровные буквы, с замечательной четкостью очертаний, гармоничностью тонких и толстых линий, образующие новые высокочитабельные шрифты. Они получили название «каролингский минускул» и стали прообразом наших типографских шрифтов. Эта письменность сделала доступными и привлекательными тексты, которые и каролингские времена размножались бесчисленными копиями в монастырских скрипториях. К старым библиотечным фондам, состоявшим в основном из книг Библии и литургических произведений, стали прибавляться труды современников — анналы, жития святых, эпические поэмы, расширение производства которых при Карле Великом стало провозвестником расцвета предстоящих десятилетий. Особое значение имели новые манускрипты старых трудов, скопированных и перекопированных с редких экземпляров, привезённых из Ирландии, Англии, Испании, Италии, то есть из тех кругов, ставших носителями обновления христианской культуры, из которых Карл вербовал выдающихся деятелей своего ученого окружения. Таким образом, библиотеки Корби, Сен-Рикье, Жюмьежа, Фонтенеля, Флери и Сен-Дени обогатились трудами отцов церкви, латинских грамматиков, энциклопедистов поздней античности и даже — уступка мирской культуре, благодаря которой до нас дошли многие шедевры, — авторов классической латыни.

В то же время Священное Писание и литургические тексты копировались и оформлялись в виде великолепных книг, в переплетах, украшенных золотом, слоновой костью и драгоценными каменьями (как настоящие раки, хранилища Божественного Снова, чем они фактически и были) со страницами, иллюстрированными роскошными рисунками. Миниатюры, которыми был украшен молитвенник, подаренный королеве Хильдегарде (незадолго до ее смерти в 783 году) верным слугой короля монахом Годескальком, прекрасно демонстрируют, каким перекрестком влияний стала в то время Северная Галлия: в них четко видны как плетеные узоры и орнаментальные инициалы ирландских манускриптов, так и разноцветные пальметты и цветовые переходы средиземноморского искусства. Но как знамение времени здесь появилась — а в те годы Западная империя готовится вступить в соперничество с Восточной — фигуры, занимающие целые страницы и написанные с иконографических образцов Византии (Христос на троне) и Иерусалима (источник жизни). Этой книгой было положено начало существованию так называемой дворцовой мастерской, из которой вышли другие молитвенники (молитвенник Аббевиля, вероятно, подаренный Карлом Ангильберу по случаю визита короля в Сен-Рикье в 800 году; или молитвенник Сеп-Медар де Суассон, подаренный этому монастырю в 827 году Людовиком Благочестивым), в которых проявляется, в соответствии с античными образцами, поиск модели, объемов, перспективы, всем этим будет отличаться продукция крупных мастерских — из Шампани и Тура, представлявших великое каролингское возрождение IX века.

Это было возрождение через вторичное открытие античного искусства. Возрождение в форме необычного расцвета архитектуры, особенно церковной, творцы которой, черпая модели и частично материалы в старинной архитектуре, сумели построить, как когда-то Пипин и Фулрад, цельные, обобщающие колоссальный опыт здания, ставшие образцами романского искусства. При правлении Карла Великого было построено и восстановлено огромное количество зданий: сам Лейдрад гордился тем, что восстановил церкви Сен-Жан-Батист, Сент-Этьен, Сен-Низье, Сент-Мари, Сент-Элали, Сен-Поль де Лион… Всего с 768 по 814 год было построено примерно 27 соборов, 232 монастыря, 65 дворцовых ансамблей, не считая простых молелен, таких, как часовня Теофильда, трехлопастная в плане и украшенная мозаикой в духе римских моделей, построенная им в Жермини-де-Пре недалеко от его новой резиденции в Орлеане.

Одним из главных нововведений было преимущественное исполнение литургий в ограниченных пространствах. Вспомним, что и в самом деле монастыри и кафедральные группы, унаследованные от древнехристианских и меровингских времен (времен Жюмьежа и Меца), отличались множественностью культовых зданий, одни были базиликального плана, другие тяготели к центру, между ними и распределялись богослужения литургического года. В Сен-Рикье, детище Карла и Ангильбера, имелось, как мы знаем, три церкви. Однако сохранившиеся до наших дней гравюры XVII века, копии и миниатюры XI века показывают, что одна из них — церковь Спасителя (Сен-Совёр) превосходила остальные своим великолепием: на каждой оконечности нефа, ориентированного с запада на восток, поднимаются два трансепта и две огромные башни, имитирующие античные ротонды. На нижнем и последующих этажах башен находились алтари, в связи с чем эти части здания становились своеобразными церквями в церкви, между которыми и перемещалось богослужение в соответствии с литургическим календарем. Так, на втором этаже западной башни, над великолепным ковчегом, где хранились реликвии Христа, привезенные из святых земель, все монастырское сообщество отмечало главные Христовы праздники: Рождество, Пасху, Вознесение. Таким образом, осуществлялся синтез, объединявший в единое целое центральный план и план базиликальный, как бы удлинявший здание, следуя тройному ритму (западный массив, откуда вышли приход и башни наших римских церквей, неф и восточные хоры) и придавая единый строй всем празднествам литургического года. В проекте монастыря Сен-Галлен, построенного лет двадцать спустя, заложена лишь одна церковь, спланированная также согласно тройному ритму и также украшенная множеством алтарей.

Как когда-то Пипин III в Сен-Дени, Ангильбер повелел, чтобы после смерти его погребли у западной паперти новой монастырской церкви. Этот человек, один из немногих франков, участвовавших в обновлении литературы и искусства при дворе в Ахене, явился истинным сыном каролингского возрождения. Он был другом Пипина Молодого, короля Италии, и любовником Бертрады, дочери Карла, от которой у него был сын Нитгард, в будущем историк, описавший борьбу между сыновьями Людовика Благочестивого, приходившимися ему двоюродными братьями. Прозванный в дворцовой Академии Гомером, Ангильбер оставил после себя несколько поэм, полных напыщенной риторики, что было также характерно для этого поколения выскочек от культуры. Став аббатом Сен-Рикье в 789 году, он не принял духовного сана и не отказался от посещений двора и Бертрады. И все же он оказался превосходным аббатом не только в своих земных делах, но и в духовном творчестве: написанный им труд «Institutio de diversitate officiorum» является настоящим трактатом по проблемам литургии. Этот человек, оказавшийся между двумя жизнями, двумя сословиями и двумя мирами, мог шокировать своих современников, но Карл Великий до конца дней сохранил дружеские чувства к тому, кто в 800 году сопровождал его в Рим, а в 811 году был одним из подписавших его завещание. Дело в том, что государственный интерес и интерес личный, тесно переплетенные в мозгу Карла, требовали, чтобы во главе монастыря, который он хотел превратить в лабораторию нового монашества, стоял близкий ему человек, неважно, монах или мирянин, пользующийся его полным доверием.

Однако цель, которую ставил себе Карл на протяжении всего своего правления, состояла в наведении порядка, хочется даже сказать порядков, в христианском обществе. Августинская идея о божественном порядке, согласно которой каждый из людей поставлен Богом на свое место на земле и должен выполнить выпавшую на его долю миссию, пробила себе дорогу с тех пор, как она стала основой ответа папы Захария Пипину III. Отныне было условлено, как это сформулировал Геодульф в своей поэме «О лицемерии», что «лоно церкви несет в себе три рода, отличающихся по своему порядку, но объединенных одной верой: священнослужитель на поле Господа, монах в уединении и мирянин на мельнице». Карл сделал максимум возможного, чтобы каждый был на своем месте и чтобы место каждого было ясно определено. Но будучи представителем Бога на земле, имел ли он в действительности средства, материальные и интеллектуальные, чтобы прийти к успеху?

Загрузка...