История Гарнета (ЛП)

Глава 6

Следующие несколько дней я вообще не встречаюсь с суррогатом, но мне удается чаще видеться с Аннабель.

Она рассказывает мне, что Мать дала девушке разрешение свободно гулять по всему дворцу. Это в копилку Люсьена. Но есть кое-что, о чем она мне не рассказывает — я всегда знаю, если Аннабель либо скрывает что-то, либо ей запретили говорить, потому что она сжимает губы и чешет под правым ухом. Я и не настаиваю. Я не собираюсь доставлять Аннабель неприятности.

Хотя я заметил, что была доставлена новая виолончель, поэтому мне интересно, что случилось с первой. Наказание, а затем вознаграждение? Это похоже на Мать.

Однажды после обеда я бездельничал в гостиной наверху, когда она меня нашла.

— Я ничего не сделал, — протестую я.

Она лишь слегка улыбается, и я вижу свой пиджак, перекинутый через ее руку. Я тут же насторожился.

— Что? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами, ее глаза опущены вниз.

— Очередная потенциальная жена? — спрашиваю я с тревогой.

Она снова пожимает плечами.

— Знаю, знаю, — говорю я. Если я опоздаю, Мать, скорее всего, обвинит Аннабель. Она протягивает пиджак и набрасывает мне на плечи, стряхивая пушок с отворота.

— А я бываю не милым? — говорю я, хлопая ресницами. Ответом служит широкая улыбка.

По пути вниз я прохожу мимо концертного зала. Сквозь закрытые двери явно доносятся звуки виолончели. Я останавливаюсь, задумываясь, не подглядеть ли. Но музыка останавливается, и я беру себя в руки и спускаюсь по главной лестнице в фойе.

— Куда на этот раз? — спрашиваю я Мать, пока автомобиль едет по подъездной дорожке.

— Дом Пера, — отрывисто отвечает она.

— Корал? — говорю я. Я видел ее на всех балах и некоторых вечеринках, конечно, и она не ужасна. Но и она не кажется такой уж интересной.

— Я не потерплю претензий. Не сегодня, — резко заявляет Мать.

— Отец снова причиняет тебе головную боль? — спрашиваю я. — Или теперь это суррогат?

— Оба.

Я поражен, что она действительно на это ответила. Я решаю испытать удачу.

— Как дела? Со всем… этим? — Я не знаю, как это назвать. Создание ребенка? Звучит отвратительно.

Мать бросает на меня пронзительный взгляд. — Почему ты спрашиваешь?

— Без причины, — говорю я быстро. — Просто… будет необычно иметь ребенка в этом доме.

К моему абсолютному потрясению она улыбается. Подлинной, настоящей улыбкой, не так, как обычно, когда можно чувствовать, будто с зубов капает яд.

— Да, — говорит она. — Я представляю себе, что так и будет.

В ее искреннем энтузиазме есть что-то тревожащее.

— Значит, она беременна? — спрашиваю я.

— Она будет, — говорит мама. — Очень скоро.

Мы едем остаток пути в тишине.

Перед Дворцом Пера имеется озеро с лебедями — великолепными, белоснежными созданиями, которые мирно плавают, не подозревая о моих личных мучениях. Теперь я им завидую. Их не заставляют жениться в нежном девятнадцатилетнем возрасте.

Во Дворце Пера все напоминает о птицах. Все. Лампы, вазы, картины, подсвечники, подушки… даже люстра в столовой выполнена в форме сотен ласточек в полете. Концы вилок сделаны в виде голов диких уток.

Леди Пера бурно нас приветствует, целуя Мать в обе щеки и милосердно пожимая мне руку. Корал выглядит очень хорошенькой в бледно-розовом одеянии, ее завитые белокурые волосы ниспадают на спину и на плечи.

Обед проходит неплохо, лучше, чем я ожидал, потому что в основном говорят Мать и Леди. И еще потому что они подают жареного фазана — одного из моих любимых, в сливовом соусе и с пюре — поэтому, если мне позволено есть и не разговаривать, я полностью доволен. Корал откусывает мелкими кусочками и каждый раз вытирает рот салфеткой. Я продолжаю на нее поглядывать, размышляя, каково будет ее целовать. У меня не появляется никаких сильных эмоций, кроме умеренного любопытства.

— Но Перл, его репутацию нельзя не учитывать, — говорит Леди Пера.

— У твоей дочери тоже есть репутация, — парирует Мать.

— Мне нравится, когда они говорят о нас, будто нас тут и нет, — шутливо говорю я Корал. Ее глаза расширяются, и она быстро кладет в рот идеальный кусок фазана и картофеля, а затем вытирает губы салфеткой. — Ты пропустила пятно, — шепчу я, и, можно подумать, будто я сказал ей, что у нее выросла бородавка — она начинает вытирать рот с удвоенной яростью. — Прости, уже все, — говорю я, переводя внимание на свою тарелку.

Думается, я могу исключить чувство юмора из списка ее потенциальных достоинств.

— И какая же репутация у моей дочери? — требовательно спрашивает Леди Пера.

— Она простушка, — небрежно говорит Мать, делая большой глоток вина. — Она… ничем не выделяется.

— Она красива.

— О, я вас умоляю. Как и мой сын.

— С ней приятно находиться рядом.

— Правда? — Мать приподнимает бровь и смотрит на Корал, которая уменьшается на несколько дюймов на своем стуле. Не могу ее винить, она не росла под этим взглядом. — Я не вижу ничего особенно приятного в ее компании. Она так же безмолвна, как и птицы, плавающие в вашем пруду снаружи.

— Она…

— Лапис, давай не будем заниматься этими утомительными обсуждениями того, чье потомство привлекательнее. Мы обе знаем, что я выиграю в этом споре. Мой Дом — Дом-Основатель. Союз будет выгоден вам, не мне. Я выбрала вас для воссоединения с моей семьей. Ваши внуки будут следующими Графом или Графиней Дома Озера. Что еще тут обсуждать?

— Курфюрстина, — говорит Леди Пера. — Ты знаешь, что она… чувствует к тебе.

Леди Пера храбрее, чем я думал. Я бы никогда не упоминал Курфюстину при Матери. Корал застыла на своем стуле, двигая только глазами — то на одну, то на другую женщину.

Мать смеется высоким злобным смехом. — Думаешь, я боюсь этого ничтожества из Банка?

Корал роняет свою вилку и вздыхает. Мать поворачивается к ней.

— Да, — говорит она. — Я называю ее ничтожеством из Банка. Она меня не пугает. Ты боишься меня, дитя?

Корал молча кивает. Мать усмехается.

— Хорошо. — Она поворачивается к Леди Пера. — Я довольна этой парой, если и вы тоже. Это укрепит и ваш Дом, и…, — она явно колеблется, — …мой. Она снова обращается к Корал. — Что ты думаешь, дорогая моя? Хотела бы стать следующей Герцогиней Озера?

— О… о да, Ваша Милость. Очень даже, Ваша Милость. — Голова Корал кивает вверх-вниз, будто она на веревке.

— Можно ли мне выразить свое мнение по данному вопросу? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Мать, даже не взглянув на меня. Она встает, а я запихиваю последний вкусный кусок фазана в рот, прежде чем она хватает меня за локоть и толкает к двери.

Она очень драматично останавливается и говорит, — Мы будем ждать ответа на наше предложение до 11 часов вечера этого дня. Опоздаете — предложение будет расторгнуто.

Я адресую Корал что-то вроде виноватого кивка, прежде чем Мать выталкивает меня за дверь.

— Ты и твоя проклятая репутация, — бормочет она, пока шофер открывает дверь автомобиля. Я знаю, что мы думаем об одном — все могло быть гораздо хуже. Все, что известно Жемчужине — это то, что я взбалмошный королевский тусовщик. Если бы кто-то из них наложил лапы на историю с Циан… мне пришел бы конец. Меня бы даже дочь Дома Пера не захотела.

— Люсьен сдержал слово, — отмечаю я, пока мы выезжаем на главную дорогу.

— Слава Курфюрсту. — Мимо проносятся дворцы; Мать достает пудреницу и припудривает немного под глазами. — Если Лапис на это не соглашается, нам придется пробовать второсортные Дома. Поэтому давай понадеемся, что ты произвел хорошее впечатление.

— Я почти ничего не сказал.

— Это я и имею в виду.

Этим вечером я решаю поужинать у себя в комнате.

За один день с меня достаточно приемов пищи с Матерью. Но, когда дверь моей гостиной открывается, поднос вносит не Джордж. Это снова Аннабель.

— Эй, — говорю я, чувствуя, как поднимается настроение. — Ты свободна от суррогата этим вечером?

Она кивает. Затем я вижу, что ее глаза немного слезятся.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Аннабель ставит поднос на мой столик для завтрака и передает мне плотный конверт кремового цвета. Печать сломана, но я без сомнения могу видеть изображенное на ней перо, символ Дома Пера.

Я опускаюсь на диван, едва осознавая, что Аннабель сидит рядом. Комната кружится. Мне не хватает воздуха. Этого не может быть.

Я частично надеялся, что это был какой-то план матери по наказанию меня. Я думал, что найти того, кто захочет меня, займет больше времени. Я думал…

Я не замечаю, что Аннабель держит меня за руку, пока не чувствую тепло на своей ладони. Ей не нужно использовать свою доску — я все могу прочитать по ее глазам, и они говорят мне, что ей очень жаль.

— Я… это все правда?

Аннабель кивает. Я читаю письмо еще раз. Оно даже не от Корал. Мы даже особенно друг с другом не общались. Я ничего о ней не знаю. И теперь мне предназначено провести с ней остаток жизни?

— Я этого не хочу, — признаюсь я слабым голосом, совсем непохожим на мой.

Аннабель кладет голову мне на плечо; она делала так, когда мне было десять — я порезал руку, и доктору пришлось ее зашивать.

— Я не могу жениться, — говорю я, внезапно вставая и начиная ходить взад-вперед по комнате. — Ни на ней. Ни на ком. Мне всего лишь девятнадцать! — Не то чтобы это имеет значение в Жемчужине — мать Джаспера пытается договориться о помолвке уже год, и я знаю, что Мать вышла замуж за Отца, когда ей было всего шестнадцать. Но есть разница между тем, когда ты знаешь о своем будущем, и тем, когда твое будущее смотрит тебе прямо в лицо. — Она не может заставить меня. Она не может.

Я знаю. Конечно, я знаю. Она может делать все, что захочет. Она Герцогиня Озера.

— Я могу притвориться, что у меня какая-то ужасная болезнь, — говорю я, пока в моей голове появляются всевозможные дикие идеи. — Что-то очень заразное. Может, тогда…

Но Аннабель сурово смотрит на меня.

— Мне нужно что-то сделать, — говорю я. — Она отнимает у меня свободу, Аннабель!

Аннабель вздыхает и склоняется над своей доской. Она яростно пишет несколько секунд, затем поднимает ее.

— Ну, по крайней мере у меня была иллюзия свободы, — ворчу я.

Она грустно мне улыбается.

— Хочешь поменяться местами? — предлагаю я.

Это заставляет ее рассмеяться, хотя по ее щеке катится слеза. Она смахивает ее, смутившись.

Я вынужден улыбнуться на это. Я сажусь рядом с ней и снова смотрю на конверт.

Следует долгое молчание.

— Так… — говорю я, вертя конверт в руках, — мы можем его сжечь?

Аннабель охотно идет разжигать камин. Она берет конверт, а я беру письмо. Когда пламя за решеткой высоко поднимается, мы бросаем в него дорогую бумагу и смотрим, как она съеживается и дымит.

Я вздыхаю. Сожжение письма не меняет его предназначения.

— Ты можешь остаться ненадолго? — спрашиваю я.

Она застенчиво улыбается и кивает. Затем ее глаза проясняются.

Я испускаю тяжелый стон. — Хорошо, ладно. Но я клянусь, что побью тебя в этот раз. Поэтому берегись.

Аннабель ухмыляется.