История хитрого плута, лиса Рейнарда

Как Лис Рейнард отправился ко двору во второй раз

«А теперь, милый племянник, выброси все это из головы и входи в дом. Смотри-ка, чем я буду тебя угощать, — вот парочка жирных голубков, лучше еды и не сыщешь. А мясо такое нежное, что просто тает во рту, и костей-то почти нет. Я отдаю предпочтение именно такой, легкой пище, потому что не люблю чувствовать тяжесть в желудке. Моя жена Эрмелина будет рада тебя видеть, но только не говори ей ничего о том, зачем ты здесь. У нее такое чувствительное сердце! От волнений она может даже заболеть, бедняжка, пугается любого пустяка! А завтра поутру мы с тобой отправимся ко двору. И если только дадут мне высказаться и станут меня слушать, вот тут-то я отвечу на все вопросы! А ты, племянник, ты ведь не оставишь меня и будешь помогать, как это положено настоящим друзьям?»

«Разумеется, милый дядя, — отвечал Гримберт, — мое добро, моя жизнь — все в твоем распоряжении».

«Да хранит тебя Бог! — сказал Лис. — Приятно слушать такие речи. Когда-нибудь я отплачу тебе добром за добро».

«Дядя, — сказал Гримберт, — смело отправляйся к ним на суд и предстань перед королем. Ты сумеешь оправдать себя, так что никто не рискнет тебя арестовать или задержать. Главное — говори смелее. Королева и Леопард тебе сочувствуют».

«Ну вот, — ответил Лис, — значит, все в порядке. А все остальные меня ни капельки не интересуют. Я сумею оправдаться».

Больше они об этом не говорили, а вошли в дом, где сидела Эрмелина в окружении своего потомства. Все поднялись и радостно приветствовали гостя. Гримберт ласковым словом приветствовал свою тетушку и ее детей. Голубей, которых поймал Рейнард, приготовили и подалина ужин. Каждый съел свою долю до последней крошки. И если бы им предложили еще столько же, объедков бы не осталось.

«Милый племянник, — обратился к Барсуку Лис, — как ты нашел моих детишек, Роселя и Рейнардина? Мне кажется, что они делают честь всему нашему роду. Они уже добились изрядных успехов: один может поймать цыпленка, а второй — и молодую курицу. И ныряют отлично, могут добыть и уточку, и чибиса. Я бы уже и посылал их за добычей, но хочу сперва, чтобы они хорошенько усвоили, как не попасться в силки, как обхитрить охотников и удрать от собак. Далеко от дому нельзя уходить, если не изучишь эту науку как следует. Смею надеяться, что со временем они будут добывать для нас самое вкуснейшее и разнообразнейшее мясо. Нам сейчас очень этого не хватает! А как они на меня похожи! Такие же озорники и притворщики — смотрят ласково, а сами зубки точат. Это чтобы подобраться поближе, а потом горло перекусить. Лисы все таковы. А какой у них прыжок! В общем, детишки меня радуют».

«Дядя, — ответил ему Гримберт, — ты по праву можешь гордиться такими детьми, и я буду ими гордиться, потому что они из нашего рода».

«Гримберт, — сказал Лис, — ты весь вспотел, ты устал. Тебе давно пора прилечь и отдохнуть».

«С твоего позволения, дядюшка, я бы с удовольствием».

И вот все они улеглись на соломенную подстилку — Лис, его жена, их дети. Все быстро заснули, но Лис спал плохо. Он вздыхал и думал, как ему лучше оправдаться перед королем.

Рано поутру он оставил замок и вместе с Гримбертом отправился ко двору. Но прежде он простился со своей госпожой Эрмелиной и с детьми.

«Не грустите обо мне понапрасну, — сказал он, — я отправляюсь ко двору с кузеном Гримбертом, а если немного задержусь, не волнуйтесь. Дурных вестей не слушайте. Берегите себя и охраняйте наш замок, а я сделаю так, что все будет хорошо».

«Увы, Рейнард, — отвечала ему жена, — как же ты решился вновь отправиться ко двору? Когда ты был там в последний раз, твоей жизни грозила ужасная опасность. И ты сказал, что никогда больше там не появишься».

«Госпожа моя, — сказал Лис, — в мире не все происходит так, как мы ожидаем. Многие жаждут заполучить то, с чем потом приходится расстаться. Я иду туда не по своей воле, но утешайся тем, что в моем сердце нет страха. Надеюсь, что не задержусь более пяти дней».

С этими словами он покинул дом и вместе с Гримбертом отправился во дворец. Когда они шли лугом, Лис обратился к своему спутнику:

«Послушай, со времени моей последней исповеди я натворил много хитрых козней, и мне хотелось бы, чтобы ты опять выслушал мой рассказ обо всех прегрешениях. По моему наущению с Медведя содрали кусок шкуры, из которой потом сшили для меня котомку, а Волк и его жена лишились своих сапожек. Я совсем заморочил королю голову байками о том, что Волк с Медведем замыслили против него заговор и хотели его убить, отчего он, конечно, впал в ярость и разгневался на них. А они-то этого вовсе не заслуживают. Еще я рассказал королю про богатейший клад, спрятанный в Гюльстерло, от которого, правда, ему не будет пользы, потому что клада-то никакого нет. Потом я повел с собой Барана Беллина и Зайца Киварта, Зайца загрыз, а его голову отдал Барану и велел передать королю. А еще я поймал Кролика, вцепившись ему между ушами, да так, что тот чуть жизни не лишился. Но ему все-таки удалось вырваться и сбежать. Очень уж он прыткий. И у Ворона со мной свои счеты, потому что я проглотил его жену Шарпебек.

Когда я в прошлый раз облегчал перед тобой душу, я совсем позабыл кое-что, и с тех пор это не дает мне покоя. Слушай, я расскажу тебе сейчас еще об одном великом обмане. Однажды прогуливались мы с Волком где-то между Хутхульстом и Эльвердингом, вдруг видим: пасется рыжая Кобыла, а с ней Жеребенок трех месяцев от роду, славненький и жирненький. Изегрим, как всегда, был до смерти голоден и послал меня спросить Кобылу, не продаст ли она своего Жеребенка и сколько за него попросит. Я сделал, как было велено, и пошел к Кобыле. Она сказала, что отдаст Жеребенка за хорошие деньги. А когда я поинтересовался, сколько она хочет, Кобыла ответила, что цена написана у нее на заднем копыте.

„Коли ты учен и грамотен, пойди и сам прочти".

Я сразу смекнул, что к чему, и говорю ей:

„Нет, я грамоте не обучен, да и вообще мне Жеребенок твой не нужен. Это меня Изегрим послал спросить цену".

„Ну что же, — сказала тогда Кобыла, — пусть идет сюда и сам прочитает, что там написано".

Я бросился назад к Изегриму и говорю ему:

„Дядюшка, коли ты хочешь набить свое брюхо, ступай сейчас к Кобыле — она уже ждет тебя — и прочитай, что написано у нее под задним копытом. Тогда узнаешь, сколько стоит Жеребенок. Я бы и сам прочел, но не знаю ни одной буквы, к великому моему огорчению. Я ведь не ходил в школу. Ну как, дядя, купишь ты этого Жеребенка? Ты ведь обучен грамоте?"

„Конечно, племянничек, мне это не составит труда. Ведь я понимаю по-английски, по-французски, по-латыни и по-голландски. Я прошел курс наук в Оксфорде, я слушал лекции достопочтенных докторов и сам дискутировал с ними. Я могу с легкостью прочесть любое научное сочинение. Разумеется, я сейчас же отправляюсь к ней и выясню, какую плату она хочет".

Он велел мне дожидаться его на том же месте, а сам бросился к Кобыле. Когда он спросил, за какую же цену она отдаст своего Жеребенка, она ответила, что сумма проставлена на ее копыте. Тогда Волк попросил разрешения взглянуть, и она приподняла свою заднюю ногу с железной подковой, которая держалась на шести крепких гвоздях, и со всей силы ударила его прямо по голове, да так, что он свалился замертво. Можно было проехать целую милю за то время, что он пролежал без сознания. Оставив раненого Изегрима валяться на траве, Кобыла с Жеребенком пошли прочь. А он лежал, истекая кровью, и завывал как собака. Я тогда подошел к нему и сказал:

„Милый дядюшка, сир Изегрим, как твои дела? Наелся ли ты жеребятины? Твой желудок полон? Почему же ты не отдал моей доли, ведь я сделал все, как ты просил. Твой послеобеденный сон уже закончен? Тогда расскажи мне, умоляю, что же было написано на ее копыте? Проза или стихи? Я просто умираю от любопытства. Наверное, это был хорал? Мне послышалось, как будто ты пел. Ты ведь такой мудрый и ученый, что же там написано?"

„Увы, Рейнард, перестань надо мной насмехаться. Я так пострадал и так изранен, что и самое жестокое сердце могло бы сжалиться надо мной. Эта длинноногая дрянь так ударила меня своим железным копытом, что я думал, моя голова разлетится на куски. А буквы — это, наверное, шесть гвоздей, от которых у меня в черепе остались огромные раны. Не хотелось бы мне больше читать такие надписи"».

«Неужели, любезный дядюшка, все так и было? Не могу не удивляться этому. Потому что знаю тебя как одного из величайших ныне живущих ученых мужей. Выходит, правду люди говорят, будто ученейшие из мужей не всегда самые мудрые и бывает так, что их обманывают и обычные простаки. А все потому, что эти ученые заняты только своей наукой да премудростью, так недолго и с пути сбиться».

«Вот так я ввел Изегрима в величайшее несчастье, и он едва не лишился тогда жизни. Вот, любезный племянник, я рассказал тебе обо всех своих грехах, какие только мог вспомнить. Как-то сложатся мои дела при дворе… Но страха у меня нет, ведь я облегчил душу. Я буду счастлив понести кару, какую ты мне назначишь, и получить от тебя отпущение».

«Да, велики твои прегрешения, — сказал Гримберт, — однако что было, то быльем поросло. Посему отпускаю тебе все твои грехи. Тебе, возможно, еще придется за них страдать, и неизвестно, удастся ли оправдаться. Так что я тебя прощаю. Больше всего тебе, верно, достанется за голову Зайца, которую ты отослал ко двору, да еще за те выдумки, которыми ты потчевал короля. Это тяжкие проступки, дядюшка».

«Подумай сам, любезный племянник, — отвечал ему Лис, — в этом мире все, кто имеет уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы говорить, не могут оставаться безгрешными. Точно так же как нельзя лакомиться медом, не испачкав пальцев. И меня порой мучают угрызения совести, ведь Господа и своих собратьев-христиан надобно возлюбить превыше всего, как завещано нам Богом и прописано в Его законе. Но смотри, эти правила противоречат нашей жизни. И стань я в самом деле праведником, все решили бы, что я совсем ума лишился. Иногда, оставшись один, я забываю все свои проказы и грехи, думаю лишь о возвышенном и пребываю в размышлениях о Божьих заповедях и милости. Но проходит время, и жизнь опять берет свое. А на моем пути встречается такое множество камней, что ноги собьешь. И я вижу этих распутных прелатов, богатеев священников — в общем, мир во всей его красе. Плоть торжествует и открывает такое множество соблазнов, что я забываю обо всех своих благих мыслях и намерениях. Я слышу пение и смех, вижу игры и всеобщее веселье. А богатые священники и прелаты проповедуют вовсе не ту жизнь, какую ведут сами. Вот где я обучаюсь лжи и обману, потому что главные лжецы — это господа, лорды, леди и прелаты. Нигде не найдешь ты большего обмана, чем при дворе. И нет таких, кто решился бы сказать господам правду. И мне приходится делать то же самое — лгать и изворачиваться, а иначе меня попросту выставят за дверь. Часто слышал я, как человек начинает говорить правду, а потом все равно собьется на выдумку, чтобы только доказать свою правоту. И доказывает, потому что выдумка всегда выглядит красивее. Ложь и выдумка приходят непрошеными, будто бы по собственной воле, и они ничуть не хуже правды, стоит лишь правильно подать. Так что, милый племянник, людям часто приходится прибегать ко лжи. Правда мешается с выдумкой, а молитва, с проклятиями. И самые слабые и ничтожные из людей тоже стремятся завладеть миром, для чего изобретают искусную ложь и, облачив в прекрасные одежды, выдают за правду. В этом-то и состоит высшая премудрость. И те, кто освоит науку самой искусной и тонкой лжи, кто сможет лгать уверенно и без запинки, вот того-то люди и услышат. Знай, племянничек, именно они достигнут больших высот и будут носить пурпур и горностай, такие всегда побеждают и в гражданском суде, и в церковном и достигают успеха в любом своем начинании.

Но встречаются и другие лгуны, они — птицы невысокого полета и жестоко завидуют тем счастливчикам, что получают от своей лжи большую выгоду. Эти-то другие ведь тоже мастера приврать, поэтому рассчитывают и они получить свой лакомый кусочек. Но их почему-то никто не слушает и никто им не верит. Много попадается таких глупцов и простофиль. Едва только захочет он представить свой рассказ в выгодном свете и изящно завершить свою мысль, как тут же спотыкается и теряет нить рассуждений. И сам уже не может разобраться, о чем же он говорил, и никому не понятно, где начало и где конец, — и, разумеется, все начинают считать его полным дураком и глупцом. И насмехаются над ним. Вот если ты складно рассказываешь от начала и до конца, если читаешь как по писаному, а не заикаешься и не бормочешь что-то невнятно, тогда люди поверят твоей выдумке больше, чем самой правде. Таков уж человек. Не много надо мудрости, чтобы высказать очевидную истину. А хитрые да искусные выдумщики только посмеиваются, выдавая ложь за правду и обман — за истину. Они-то заправляют всем миром, они составляют законы и придумывают такие порядки, о которых добрые люди и слыхом не слыхивали, и приходится человеку смотреть на все это сквозь пальцы. А все для чего? Все ради наживы да ради новых, еще более изощренных выдумок. Вот так, племянничек, от такой мудрости легко может произойти вред и несчастье.

И в пустяках, случается, люди прибегают ко лжи, когда шутят или придумывают разные небылицы. Ведь если кто говорит одну только правду, то немногого он добьется в жизни. Лесть и выдумка необходимы, если хочешь идти вперед. А те, кто всегда говорит правду, встречают многие препятствия на своем пути. Человек лжет, когда есть в том нужда, а после кается и получает прощение. Не согрешишь — не покаешься. И мало таких, кто живет иначе».

«Ну, милый дядюшка, — сказал Гримберт, — как тонко ты во всем разобрался, и ни одна мелочь от тебя не ускользнула! Я чувствую себя рядом с тобой настоящим невежей, потому что нить твоих рассуждений то и дело ускользает от моего понимания. И зачем тебе мое отпущение? Тебе бы самому стать священником, а мы все, бедные овечки, приходили бык тебе на исповедь. Ты так хорошо разбираешься в жизни, что тебя-то, я думаю, никто не обманет».

За этой беседой они пришли ко двору. Лис в глубине души был несколько встревожен, но он тем не менее подавил страх и волнение и смело прошествовал мимо придворных прямо к королю. Гримберт не отставал от него ни на шаг, все время повторяя:

«Не бойся, дядя, гляди веселей! Провидение помогает смельчакам, и иногда один только день значит в жизни больше, нежели целый год».

«Спасибо тебе, племянник, за твои слова, — отвечал ему Лис. — Ты меня очень утешил».

Тогда пошел он вперед, поглядывая исподлобья по сторонам. Одни его спрашивали, зачем он явился сюда. Увидел там Лис и многих из своих родичей, которые, как, например, Бобр или Выдра, вовсе не желали ему добра, да и прочие тоже, которых числом было десять, но я назову их позже. Все-таки были и такие, кто все еще любил его. Лис вышел вперед, бросился ниц перед королем и начал свою речь.