История маленького лорда

10. ВНЕЗАПНАЯ ТРЕВОГА

Посещая бедных в селении Эрлкорт, миссис Эррол открыла много печальных фактов. Селение издали казалось очень живописным, но не так было вблизи. Бедность, невежество и леность царствовали всюду. Она узнала, что Эрлкорт считался самым плохим селением во всей окрестности. Священник говорил ей о своем напрасном усилии помочь его жителям, и она сама в этом убедилась. Управляющие старались нравиться своему властелину и не обращали внимания на нищету и страдания людей. Из года в год все приходило в еще больший упадок.

Ужасно, постыдно было состояние Эрлкорта! Миссис Эррол содрогнулась при виде этой нищеты. Глядя на грязных, заброшенных детей, растущих среди порока и жестокого равнодушия, она невольно вспоминала своего мальчика, окруженного роскошью, живущего, как принц крови, в большом роскошном замке с многочисленной прислугой. Смелая мысль закралась в ее сердце. Она давно заметила, что мальчик горячо полюбился деду и что старик ни в чем ему не отказывает.

— Граф готов исполнить каждое желание Седрика, — сказала она однажды мистеру Мордэну. — Отчего бы нам не использовать это чувство во благо ближнего?

Миссис Эррол подробно описала сыну нищету фермеров, уверенная, что Седрик передаст деду ее слова, и возлагала на него большие надежды.

Надежды эти осуществились. Более всего повлияло на графа полное доверие к нему мальчика и его непоколебимая вера в благородство и великодушие деда. Ему не хотелось в глазах внука оказаться жестоким и равнодушным к чужому горю.

Мальчик считал его благодетелем народа, цветом дворянства, и это нравилось старику; он хотел поддержать такое лестное мнение и, втайне подтрунивая над собой, послал за главным управляющим, долго обсуждал с ним вопрос и решил выстроить новые дома для фермеров.

— Лорд Фаунтлерой этого требует, — сказал сухо старик граф. — Лорд думает, что этим улучшит поместье. Так и объявите фермерам.

Говоря это, граф взглянул на маленького лорда, который, лежа на ковре, играл с огромной собакой, неразлучным своим товарищем.

Люди, конечно, скоро узнали о предстоящих улучшениях; но тогда только поверили, когда явилась артель рабочих и начала ломать полу развалившиеся лачуги.

Все поняли, что это опять делается по милости маленького лорда. Если бы он только знал, что о нем говорили, как его превозносили и предсказывали ему блестящую будущность! Но мальчик не подозревал ничего. Он жил счастливой, беспечной детской жизнью: шалил в парке, гонялся за кроликами или лежал в траве или на ковре в библиотеке и читал удивительные книги, рассказывая о прочитанном деду, а потом матери; писал длинные письма мистеру Гоббсу и Дику, которые отвечали ему очень оригинально.

Маленький лорд продолжал прогулки верхом с дедом.

Когда они проезжали, народ снимал шапки и оглядывался на него с приветливой улыбкой, но Седрик думал, что эти приветствия относятся к деду, и, гордясь им, говорил:

— Смотрите, дедушка, как вас все любят! Как они рады вас видеть! Надеюсь, что со временем и меня полюбят. Так приятно, когда вас любят!

Когда стали строить новые дома, он вместе с графом беспрестанно ездил в Эрлкорт смотреть на строительство, которое его очень занимало. Он сходил с лошади, знакомился с плотниками, расспрашивал, как что делается, рассказывал им про Америку и, возвращаясь домой, дорогой объяснял деду, как строят дома и кладут печи.

— Мне нравится обо всем знать, — говорил мальчик, — потому что никогда не знаешь, что может случиться в жизни.

После его отъезда рабочие смеялись, передавая друг другу его наивные слова, и с любовью говорили:

— Это редкостный ребенок, в нем нет чванства его породы.

Придя домой, рабочие рассказывали про маленького лорда женам и детям, по всей округе стало известно, что наконец-то нашелся человек, которого полюбил грешный граф, и что его черствое старое сердце согрето этим до сих пор незнакомым ему чувством.

Но никто все-таки не знал, до какой степени старик со дня на день привязывался к внуку. Он только и думал что о будущем Седрика, мечтал видеть его взрослым, красивым и сильным, всеми уважаемым, всеми любимым. Он часто засматривался на ребенка, когда тот лежал на ковре, листая книгу, и глаза старика искрились радостью.

«Какой способный мальчик!» — думал он.

С посторонними он говорил о Седрике не иначе как с сухой улыбкой. Но мальчик чувствовал, что дед его любит и ему нравится, чтоб Седрик всегда был при нем — в библиотеке, за столом и на прогулке.

— Помните, дедушка, — сказал Седрик однажды, лежа на ковре перед камином, — помните, что я вам сказал в день моего приезда? Я говорил, что мы будем большими друзьями. Трудно быть лучшими друзьями, чем мы с вами!

— Да, мы, кажется, хорошие приятели, — отвечал граф. — Поди-ка сюда!..

Фаунтлерой вскочил и подошел.

— Не хочешь ли ты чего-нибудь? Чего тебе недостает?

Мальчик вопросительно взглянул на деда.

— Только одного… — отвечал он.

— А именно?

Мальчик молчал.

— Да говори же, — повторил старик, — чего тебе не хватает?

— Мамы… — тихо отвечал Седрик.

Граф быстро заморгал.

— Ты ее видишь почти каждый день, — сказал он, — разве этого недостаточно?

— Раньше я ее видел целый день, — отвечал ребенок. — Она меня целовала перед сном, а утром мы всегда были вместе, могли говорить, когда хотели и что хотели…

Дед и внук глядели молча друг другу в глаза. Граф сердито сдвинул брови.

— Ты никогда не забываешь о своей матери?

— Никогда, — отвечал маленький лорд. — И она всегда обо мне думает. Если бы я не жил с вами, я бы вас тоже никогда не забывал и еще больше бы, может, о вас думал.

— Честное слово! Я верю тебе! — сказал граф, внимательно глядя на внука.

И чувство ревности защемило сердце старика, который все сильнее и сильнее любил внука.

Новые заботы вскоре обрушились на старого графа и заставили его забыть, что он когда-то ненавидел жену покойного сына. Все это случилось странным, неожиданным образом.

Накануне окончания работ в Эрлкорте граф созвал гостей на парадный обед. Уже давно в замке не было такого званого пиршества. За несколько дней до этого приехала единственная сестра графа, леди Лорридэйл, с мужем. Это было целое происшествие, так как с тех пор, как леди Лорридэйл вышла замуж тридцать пять лет тому назад, она один только раз навестила брата в Доринкорте. Это была красивая пожилая женщина с белыми волосами и золотым характером. Она никогда не одобряла поведения брата и, высказав ему однажды свое мнение, перестала совсем ездить в замок.

Она часто слышала очень нелестные отзывы посторонних о графе, слышала, что он плохо обращается с женой, что бедняжка умерла, что граф был равнодушен к своим детям. Ей передавали, как его старшие сыновья срамили имя отца. Двух старших своих племянников, Бевиса и Мориса, старая леди никогда не видела, только младший — Седрик Эррол, проезжая мимо поместья тетки, заехал однажды к ней. Ему было тогда лет восемнадцать. Он ей очень понравился, и она надеялась его часто видеть, но граф, узнав об этом посещении, в минуту гнева запретил сыну бывать у тетки.

Леди Лорридэйл всегда с нежностью о нем вспоминала, и хотя она не одобряла его женитьбы в Америке, однако все-таки осуждала графа за его суровость к младшему сыну. А потом она узнала о смерти всех троих племянников и о том, что единственного наследника Доринкортов, маленького еще мальчика, привезли из Нью-Йорка.

— Его погубят, как погубили всех других, — говорила она своему мужу, — разве вот мать сумеет сберечь…

Но когда ей стало известно, что Седрика разлучили с матерью, она была вне себя от негодования.

— Это ужасно! — говорила она мужу. — Разлучать ребенка с матерью и сделать из него товарища такого человека, как мой брат! Он или будет жесток к мальчику, или избалует его донельзя, сделает из него изверга. Не написать ли мне брату… как ты думаешь, мой друг?

— Это будет совершенно напрасно, Констанция! — ответил сэр Лорридэйл.

— Конечно, напрасно, я знаю своего брата! Но это меня возмущает.

Леди Лорридэйл передали историю о Хиггинсе, о хромом мальчике и о строительстве новых домов для фермеров. Ей очень захотелось увидеть мальчика. Пока она думала, как это сделать, к великому своему удивлению, она получила от брата приглашение приехать в Доринкорт.

— Невероятно! — воскликнула она. — Я слышала, что в замке происходят чудеса, и я начинаю этому верить. Говорят, что брат обожает внука и глаз с него не спускает, гордится им: он, видно, хочет им похвастать перед нами. — И она приняла приглашение.

Приехав с мужем в замок Доринкорт, леди Лорридэйл, не заходя к брату, прошла прямо в свою комнату, чтобы переодеться. Она сошла только к обеду и, войдя в гостиную, увидела графа перед камином: он стоял гордо и величаво, как всегда, а около него вертелся мальчик в бархатном костюме с большим воротником из дорогих кружев. Ребенок был так хорош собой, что леди Лорридэйл чуть не вскрикнула от удивления.

Она поздоровалась с братом и назвала его по имени, как не называла уже многие годы.

— Молино, — спросила она, — это твой внук?

— Да, Констанция, — отвечал граф. — Фаунтлерой, это твоя двоюродная бабушка, леди Лорридэйл.

— Здравствуйте, бабушка, — сказал, подойдя к ней, маленький лорд.

Она положила ему руку на плечо, посмотрела в карие глаза и поцеловала.

— Называй меня тетя Констанция. Я очень любила твоего бедного отца, и ты очень на него похож.

— Я всегда рад, тетя Констанция, когда говорят, что я похож на моего папу, — отвечал Седрик. — Кажется, все его здесь любили, как и дорогую мою.

Леди Лорридэйл была в восторге. Она расцеловала мальчика, и с этой минуты они сделались друзьями.

Когда маленький лорд отошел, она сказала брату вполголоса:

— Какой прелестный ребенок, Молино!

— Да, — сухо отвечал граф, — он славный мальчик, и мы большие приятели. Он себе думает, что я добрейший филантроп. Признаюсь тебе, Констанция, что я, как старый дурак, к нему привязался.

— А что его мать о тебе думает? — прямо спросила леди Лорридэйл.

— Я ее не спрашивал, — угрюмо отвечал граф.

— Так я буду с тобой откровенна, — продолжала леди Лорридэйл, — и скажу, что не одобряю тебя. Я намерена навестить миссис Эррол, и если тебе это неприятно, давай ссориться сейчас! Все, что я слышала про нее, доказывает, что ребенок всем обязан ей. Говорят, что бедняки твоего поместья ее обожают.

— Его обожают, — отвечал граф, указывая на Фаунтлероя. — А что касается миссис Эррол, ты увидишь, что она хорошенькая женщина: сын весь в нее. Ты можешь ее навестить, если хочешь. Но прошу об одном: убеди ее не выезжать из Корт-Лоджа и не требуй, чтобы я к ней ездил.

После этого разговора леди Лорридэйл заметила мужу:

— Ясно, что брат уже не ненавидит невестку, как прежде, и вообще мне кажется, что он сильно переменился в лучшую сторону. По-моему, он становится человеком — все потому, что привязался к внуку. И представь себе, мальчик любит его: приходит в кабинет, кладет руку ему на колено и даже прислоняется к его креслу. Собственные его дети никогда не осмелились бы этого сделать: они скорее подошли бы к тигру.

На другой день леди Лорридэйл поехала к миссис Эррол с визитом и, возвратясь от нее, сказала брату:

— Молино! Это прелестнейшая женщина! Ты можешь ее благодарить за воспитание, которое она дала сыну. Она передала ему не только свою красоту, и ты очень ошибаешься, что не зовешь ее к себе в замок. Я непременно приглашу ее к нам в Лорридэйл.

— Она не согласится уехать от сына, — отвечал граф.

— Я хочу видеть их обоих у себя, — возразила, смеясь, леди Лорридэйл.

Она знала, конечно, что граф ни за что не отпустит к ней мальчика, но ей просто хотелось подразнить старого эгоиста. Она очень хорошо понимала, что граф дает парадный обед с единственной целью — показать свету наследника и внука и доказать всем, что мальчик, о котором так много говорили и которым все восторгались, на самом деле еще лучше. А гости, в свою очередь, приезжали большей частью из любопытства, чтобы посмотреть на маленького лорда и убедиться самим в правдивости слухов.

И вот наконец маленький лорд вошел в гостиную.

— Мальчик хорошо воспитан, — заранее сказал граф гостям, — он никому надоедать не будет. Дети обыкновенно или идиоты, или очень назойливы — мои были и то и другое. А внук совсем другой, он отвечает, когда его спросят, и молчит, когда следует. Первый никогда не заговорит.

Маленькому лорду не пришлось, однако, молчать, потому что всем хотелось услышать, что он скажет. Дамы ласкали его и забрасывали вопросами, мужчины шутили с ним, как, бывало, пассажиры на пароходе. Маленький лорд не понимал, почему это они смеются его ответам, но его радовало, что все довольны и что званый вечер дедушки так удался. Приемные комнаты замка сверкали огнями, было множество цветов, мужчины казались такими веселыми, а дамы были все такие нарядные, с бриллиантами на шее и в волосах! Седрику очень понравилась одна девушка — высокая, красивая, с голубыми глазами, напоминавшими незабудки. Она была в белом платье с жемчугом на шее. Около толпились молодые люди, каждый старался понравиться ей, и маленький лорд решил, что это принцесса. Он не спускал с нее глаз, невольно продвигаясь все ближе и ближе к ней. Наконец она обернулась к нему.

— Подойдите ко мне, Фаунтлерой, — сказала она, улыбаясь. — Почему вы на меня так смотрите?

— Я думал о том, какая вы красивая, — отвечал маленький лорд.

Мужчины засмеялись, и мисс Вивиан Герберт (так звали девушку) тоже. Ее розовые щеки стали еще румянее.

— Я никого не видел красивее вас, — сказал Седрик, глядя на нее с восторгом, — только, конечно, дорогая еще красивее. Я думаю, она красивее всех на свете.

— Я в этом уверена, — отвечала мисс Вивиан.

Она его удерживала около себя большую часть вечера, и не прошло получаса, как он уже рассказывал ей про Америку, про мистера Гоббса и Дика и наконец вынул из кармана платок, подаренный Диком, и с гордостью показывал его.

— Я положил его сегодня в карман, — сказал он, — потому что, я думаю, Дику будет приятно знать, что он у меня в кармане на званом вечере.

Столько было нежности в глазах мальчика в эту минуту, что присутствующие были очень тронуты.

Несмотря на то что все им много занимались, Седрик, как и предполагал граф, никому не мешал: он умел слушать молча, когда другие говорят. Г ости улыбались, видя, как Седрик несколько раз за вечер подходил к деду, становился рядом с его креслом и впитывал каждое его слово. Раз он даже слегка коснулся щекой плеча старика. Граф про себя радовался, что все видят взаимную любовь внука и деда.

Мистера Хэвишема ожидали к обеду, но, как ни странно, он опаздывал. Никогда такого не случалось. Он вошел, когда все поднялись, чтобы идти к столу. Г раф посмотрел на него с удивлением: Хэвишем был бледен и взволнован.

— Меня задержало странное происшествие, — тихо сказал он.

За обедом он почти ничего не ел, а когда к нему обращались, видно было, что мысли его далеко. Во время десерта, когда Фаунтлерой вошел в столовую ^{8}, мистер Хэвишем взглянул на него с беспокойством и даже не улыбнулся, как обыкновенно, здороваясь с ним.

Старый поверенный забыл обо всем на свете, кроме удручающего известия, которое должен был сообщить графу, — известие, что изменит все. Глядя на освещенные комнаты, на гостей, на кудрявого мальчика рядом с гордым старым графом, он думал о том, какой ужасный удар готовится всей семье.

Хэвишем не помнил, долго ли длился обед, он сидел как во сне, но видел, что старый граф несколько раз взглядывал на него с удивлением.

Но вот обед наконец кончился, и все перешли в гостиную.

Маленький лорд сел около мисс Вивиан на диване, и они вместе разглядывали картинки.

— Я вам очень благодарен, — говорил маленький лорд, — я никогда не был на большом вечере. Мне сегодня очень понравилось!

Молодые люди собрались около мисс Вивиан и стали с ней разговаривать. Седрик слушал, старался понять их, но понемногу его глаза начали слипаться и наконец совсем закрылись, голова опустилась на желтую атласную подушку — и он заснул…

Сквозь сон слышалось ему, что мисс Вивиан с ним прощается. Она уезжала.

— Прощайте, Фаунтлерой, — говорила она, целуя его. — Спокойной ночи!

Седрик старался открыть глаза, но не мог и сонно пробормотал:

— Доброй ночи! Я так рад, что увидел вас… — и крепко заснул.

Как только все гости разъехались, мистер Хэвишем подошел к безмятежно спящему мальчику. Поверенный долго глядел на него с озабоченным видом и усиленно тер себе подбородок.

— Ну, Хэвишем, что случилось? — раздался вдруг за спиной резкий голос графа. — Что за странное происшествие?

Мистер Хэвишем обернулся, продолжая тереть себе подбородок.

— К сожалению, я должен сообщить вам, милорд, очень неприятное известие… Мне очень жаль, что принес его я…

Граф еще раньше заметил мрачное настроение поверенного и находился в отвратительном расположении духа.

— Зачем вы смотрите так упорно на мальчика? — раздраженно крикнул он. — Весь вечер вы глаз с него не спускали, точно ворон какой!.. Какое отношение может иметь ваше известие к лорду Фаунтлерою?

— Оно именно к нему-то и относится, милорд! — отвечал мистер Хэвишем. — Если верить тому, что я услышал, то перед нами спит не лорд Фаунтлерой, а только сын капитана Эррола. Настоящий же лорд Фаунтлерой — сын вашего старшего сына Бевиса — в эту минуту находится в Лондоне, в гостинице.

Граф вцепился в ручку кресла, так что выступили вены на руках, его старое суровое лицо покрылось мертвенной бледностью.

— Это ложь! — закричал он. — Вы с ума сошли! Кто это вам наврал?

— Нет, это не ложь, — возразил мистер Хэвишем, — к несчастью, это правда. Нынче утром явилась ко мне какая-то женщина. Она сказала, что Бевис тайно женился на ней в Лондоне шесть лет тому назад. Она показывала даже брачное свидетельство. Через год после свадьбы они поссорились, он дал ей денег, чтобы она оставила его. У нее есть от него сын пяти лет. Она американка и очень низкого сословия, совершенно необразованная и недавно только узнала о правах своего сына. Она обратилась к адвокату и выяснила, что ее сын настоящий лорд Фаунтлерой и наследник Доринкорта. И она, конечно, требует, чтобы его права были признаны.

Кудрявая головка зашевелилась на подушке, но Седрик не проснулся. Он повернулся лицом к графу как будто для того, чтобы дед мог лучше его видеть.

Горькая улыбка тронула губы графа.

— Я не поверил бы ни единому слову из всей этой сплетни, если бы не знал, что Бевис был способен на всякую подлость: это на него похоже, он всегда меня позорил. Вы говорите, это вульгарная, необразованная особа?

— Она вряд ли в состоянии написать свое имя. Она абсолютная невежда и, видимо, заботится только о деньгах. Она чрезвычайно хороша собой, но… — Старого поверенного передернуло.

Вены на висках графа вздулись, холодный пот выступил на лбу. Он вынул платок, обтер себе лицо и горько сказал:

— А я… я еще возмущался другой женщиной… матерью этого ребенка! Я отказывался признавать ее… а она умеет подписать свое имя… Поделом мне!

Граф вскочил и начал ходить взад и вперед по комнате, ожесточенно ругаясь. Его трясло от бешенства, на старика было страшно смотреть. Но мистера Хэвишема поразило, что, несмотря на сильный приступ ярости, он ни на мгновенье не забывал о присутствии спящего ребенка и ни разу не повысил голоса, чтобы не разбудить его.

— Я должен был этого ожидать, — повторял он. — Они всегда меня позорили, Я не верю этой сказке… Буду бороться до последней возможности… Но как это похоже на Бевиса!

Старик как-то разом осунулся и казался сломленным и растерянным. Он подошел к спящему ребенку и остановился перед ним.

— Кто бы мог подумать, — произнес он глухо, — что я так привяжусь к мальчику? Я сам этого не ожидал. Я всегда терпеть не мог детей, а своих собственных еще больше, чем чужих. Меня никто в жизни не любил… — прибавил граф с горькой улыбкой, — а Седрик любит, он не боится меня, доверяет мне… Он с достоинством занял бы мое место, он сделал бы честь нашему имени…

Старик нагнулся и с минуту смотрел на спокойное, счастливое лицо спящего мальчика. Он сурово сдвинул брови, но взгляд его не был суров. Откинув волосы со лба Седрика, граф отвернулся и позвонил.

— Возьмите, — сказал он изменившимся голосом вошедшему лакею, — лорда Фаунтлероя, осторожнее на руки и отнесите в спальню…