История о высоком напряжении

Искушение Мисько

— Оставьте меня в покое, — сказал Осецкий повышенным тоном репортеру, который выскочил из-за угла как раз в тот момент, когда инженер садился в автомобиль. — У вас есть сенсация, была милиция, обыск, протоколы; напишите об этом и успокойтесь.

Молодой человек слегка обиделся.

— Демократическая пресса не занимается распространением бульварных сообщений. А впрочем, ничего особенного и не случилось. Ваш шофер — дебошир, ударил солдата и…

— Кто дебошир, кто? — вмешался в разговор Мисько, высовывая голову в окно. — Вали отсюда, борзописец, а то как добавлю тебе газа, так будешь носом тормозить.

Репортер презрительно пожал плечами и удалился с величественностью августейшей особы.

— Что за непоседа! Сам ничего не делает и другим не дает, — ворчал Осецкий, усаживаясь в машину. — Пан Мисько, едем на электростанцию.

Проехали несколько улиц, прежде чем инженер отважился начать:

— Ну как там… вы спрашивали? И что?

— Насчет этого электричества? Конечно. Есть тут два деловых типа, посредники в распродаже мародерских вещей. Знаете, они сидят на бриллиантах как курица на яйцах. Один вытащил портфель, чтоб расплатиться, так там, чтоб мне провалиться, было столько денег, сколько я никогда не видел.

— Это не важно.

Осецкий лихорадочно записывал что-то в блокноте, потом положил на колени чертеж дизеля и стал рисовать на нем красным карандашом.

— Так что с этими посредниками?

— Господин инженер, я вот не знаю, мы будем с ними в открытую вести переговоры или нет?

— Что это значит?

— Ну, если договоримся с теми, у кого есть эти вещи, то заплатим или оставим его с носом?

— Где я возьму деньги? Заплатить? Никогда не думал об этом. Может, просто показать бумаги? У меня есть полномочия от Энергетической централи, я главный руководитель работ, и только. А если они не согласятся, то нужно будет обратиться в милицию. Но это лишь в крайнем случае, как вы думаете?

Осецкий все больше проникался уважением к ненаучным психо- и социологическим познаниям шофера.

— Нет, вы знаете, обманывать даже и вора некрасиво. Уж лучше в морду, и всех делов. А что касается бумаг, то вы что, с луны свалились? Кто же испугается ваших полномочий?

— Так что же делать?

На этот раз Мисько не мог удержаться от поучений:

— Сидеть у чертежной доски и мелом рисовать — это одно. А нужное оборудование, спрятанное у людей, раздобыть — совсем другое дело. А, господин инженер? Тут надо хитрость применить, чтобы они не сообразили, что их дурят. Я скажу, что знаю специалиста по таким вещам. Приведу вас, водки выпьем, потом вы посмотрите и скажете так: «Так это же рухлядь, все сгорело, никуда не годится. Только на свалку». Они в расстройстве, а вы идете к дверям: ауфвидерзеен — и будто уходите. Тогда я хватаю вас за рукав и говорю: «Господин директор, а может, вы все-таки что-нибудь возьмете, может, пригодится». А вы — нет. И так мы, и этак; наконец, как бы из милости, нехотя что-нибудь им заплатим, и ходу.

— Но это что-нибудь должно быть очень небольшой суммой. Впрочем, не знаю, смогу ли я разыграть такое представление. — Осецкий улыбнулся, ему понравилась эта история.

Он уже видел в своем воображении щиты, указатели, переключатели, распределители, шины и весь этот распрекрасный комплект встроенным в мраморные плиты.

— И еще… Они могут и не поверить… Эти устройства красиво выглядят, знаете. Такие щитки, там много меди, контактов, никеля…

— Чтоб их черти взяли, — согласился Мисько.

Они подъехали к электростанции. Навстречу им выехал грузовой «фиат», который вывозил мусор со двора. Инженер оставил «опель» у ворот и побежал внутрь. Мисько видел, как его потрепанное пальтишко развевается уже на внутренней лестнице зала.

— Господин шофер…

Довольно грязный субъект в надвинутой на глаза фуражке приблизился к «опелю», некоторое время критически изучал восстановленный и отремонтированный автомобиль, затем оперся о крыло.

— Чего это? Это тебе что, трамвайная остановка? — деловито спросил Мисько. — Обопрись о свою тетку, а еще лучше купи себе палку.

— Господин шофер, — произнес субъект тихим и кротким голосом. При этом ветер принес крепкий запах самогонного перегара.

— Чего?

— Запчасти к машине нужны… я хорошо заплачу, — бурчал мужчина, и из-за поднятого воротника на Мисько глянул большой, светящийся глаз.

— Ну-ка отвали вприпрыжку от приличного человека, а то я тебя так поглажу рукояткой, что у тебя и дух через абшпервентиль[4] вылетит!

— А может, самогонки?.. А?..

Мисько долго смотрел на говорящего, потом очень изящно сплюнул и сказал:

— Я пью монопольку.

Но оборванец не отставал.

— Есть тут одна машина, — начал он как бы сам себе, — «вандерер», чистое золото, сорок четвертый год, прекрасные бумаги, а?

— Очень рад, — сказал Мисько, но его это невольно заинтересовало. Он прислушался.

— Вы ведь неплохой механик, да? — сказал тот.

— Ну, я думаю.

— Надо бы, — он понизил голос, — номерок на блоке цилиндров забить, новый красиво выбить, ну и колодку приварить.

Мисько присвистнул.

— А, вон оно как!

— Так что?.. За работу — десять кусков. Пять даю сразу.

Мисько почесал шею. На душе у него было тяжело.

Вдруг в отдалении показалось светлое, развевающееся на ветру пальто Осецкого, и сразу же ветер донес его голос.

— Туда складывайте, туда! — кричал он. — Тысячу раз говорил! А сейчас давайте все заказы, я еду на станцию получать траверсы.

И уже садясь в автомобиль, угостил Мисько сигаретой, засовывая бумаги во внутренний карман.

— Вы знаете… тут есть одна краденая машина, хотели меня втянуть, — признался Мисько шефу, переключая скорости, как прима-балерина. Инженер не слышал, потому что у него из кармана вылетела логарифмическая линейка. В погоне за этим бесценным инструментом он залез под сиденье. Через минуту появился. Глаза у него блестели.

— Пан Мисько, я вам скажу, я вам одно скажу. Пока есть такие люди, как этот Вензек, то… я не знаю, но… — Он замолк и задумался.

— Вензек, из рабочих? Это который? Это не тот маленький, немного кривой?

— Да-да, он.

— Так что он сделал?

— Вы его все-таки знаете?

— Нет, не очень. Он водку никогда не пьет, и ни жены у него нет, ни девушки. Говорят, он в священники собирался пойти, но не вышло у него почему-то. Стал слесарем.

— Какой там священник, — махнул рукой Осецкий. — Вы представляете, что это за человек? Я не верил, ей-богу, но мне все рассказали. Он сегодня принес целую корзину еды и раздал тем парням, что нам помогают. Те, что из лагеря вернулись, вы знаете.

— Ага.

— Я хотел заметить, что не очень хорошо, если он приторговывает среди товарищей. Оказывается, он не продавал, так отдавал, угощал. Но столько? Спрашиваю, это родственники? Нет. Знакомые? Нет. Так почему? Из милости к ближнему? Представьте себе, и на это отвечает: нет. Просто, говорит, не может, если у кого-то нет, а у него есть. Только потом Конопка рассказал мне неслыханную историю. Этот Вензек был квалифицированным слесарем-механиком и первым специалистом по сейфам еще перед войной. Такие работники получают большие деньги, но обычно пьют. Он не пьет, но даже приличного костюма у него не было. Все до копейки отдавал. Увидел, что у товарища нет, — отдавал. Не взаймы. Просто давал. «Я, — говорит, — не даю взаймы, потому что все равно не отдаст, только еще на меня обидится. Лучше так». Какого-то парня, сына своего напарника, обучал в университете и давал деньги. Но как только стал давать деньги, его начали обманывать. Поначалу. Потому что потом он стал осторожнее, и сначала присматривался к тому, кого, как ему казалось, нужно поддержать. Если решал, что заслуживает, давал.

— Да-да, я это знаю, — сказал Мисько. — У нас на Сикстуской был такой сторож, маленький, черный, с такими красными глазками. А когда наши артиллеристы из Цитадели шли в плен, то на улицах остались пушки, кони — все. Мы стояли с другом в воротах и плакали. Так слезы у нас прямо ручьем лились. Никто не стыдился. А нарядно одетые женщины снимали с коней войлочные попоны, срезали упряжь, все сдирали. Вдруг я смотрю и говорю: «Юзька, — это мой друг, — глянь, Валентий идет». Это тот сторож. А он пошел в эту сумятицу, открывает мешки с овсом, которые в ящиках были, и дает лошадям: одной, второй, третьей. Его сын — такой маленький оторва — через минуту притащил какой-то патронташ или чего там, так он его по заднице отшлепал и приказал отнести обратно. «Не буду, — говорит, — на чужой беде наживаться».

— И что с ним стало?

— Попал на Лонцкого[5], там его немцы расстреляли, потому что прятал еврея в подполье.

Они замолчали, словно от этих последних слов пала какая-то холодная тень. Автомобиль свернул к вокзалу.

— Пока есть такие люди, можно жить.

— Все меньше их, потому что мрут как те куры. Как куры, — повторил Мисько и ловко остановился у самого бордюра.