История одной девочки

ВРЕМЯ И ВРЕМЕНА

Время! Когда Галя была совсем маленькой, она часто задумывалась над этой удивительной вещью: маме её всегда не хватало, а у папы совсем не было! На просьбу мамы куда-нибудь зайти он обычно отвечал:

«Охотно зашёл бы, да совершенно времени нет!»

Всего непонятнее говорила няня, когда была недовольна папой или мамой:

«Опять ребёнку молока дали безо времени! И спать безо времени уложили! Ребёнок (это, значит, Галя) должен своё время знать».

А когда однажды мама заболела, а к ним в гости неожиданно приехала из чужого города чужая тётя (с четырьмя чемоданами), няня тихонько поварчивала у себя в кухне:

«Уж вот заявилась-то, матушка, не ко времени!»

Когда в одно прекрасное (точнее говоря, дождливое) утро оказалось, что с чердака украли папино бельё, няня несколько дней вздыхала и охала, повторяя:

«Ох, и что же это за время за такое, что всё крадут! Что тут поделать — ума не приложишь! Потому время такое — крадут и крадут!»

И Галя тогда твёрдо запомнила, что бывает такое время, когда все крадут бельё.

Потом были ещё «времена». Папа часто говорил:

«Сыграла бы ты, Марусенька, «Времена года»!»

Мама тогда садилась за рояль и играла — и эти «Времена» Галя могла бы слушать без конца.

Потом ещё удивительное дело: бабушка часто говорила:

«Ну, в моё время иначе было!»

И няня говорила про то же самое:

«И не слыхали про такие дела в моё-то время!»

Значит, у них с бабушкой было своё собственное время, которого не было у мамы. А мама часто говорила, что у неё «никогда ничего не было», — значит и времени своего не было.

Как-то в сумерки няня с озабоченным видом вошла в столовую и, ни на кого не глядя, остановилась перед большими стенными часами, которых Галя немножко побаивалась оттого, что они шипели.

— Вы что, няня? — спрашивает мама.

— Время поглядеть! Часы-то здесь идут али нет? У меня на кухне с самого с утра как стали, так и стоят — что хошь с ними делай!

— Сейчас половина шестого, — говорит мама.

— Значит, обедать надо. А вы вот накормили ребёнка сладким-то безо времени, она и будет за обедом только в тарелку глядеть!

Чтобы не сердить няню, Галя старается за обедом совсем не смотреть в тарелку, а смотреть только на горчицу, которой ей и попробовать не дают. Но вечером няня опять подошла к часам и, посмотрев на них, сказала:

— Галенька, спать время!

— А ты его видишь? — спросила Галя.

— Кого-о?

— Время! Ты его на часах видишь?

— Ведь это чего только не спросит! — засмеялась няня. — Иди-ка, я тебе покажу.

Она взяла Галю на руки и подошла к часам.

— Гляди-ко: обозначаются здесь во всей своей видимости часы. Вот тебе час… вот тебе два…

Няня водила пальцем по циферблату и, проведя по всему кругу, остановилась:

— А вот тебе двенадцать!

— А потом? — спросила Галя.

— А потом время сызнова пойдёт. Это час последний, за ним и нет ничего. И идёт себе сызнова час, идёт два, и вот тебе девять. Видишь, стрелка обозначает? Значит, время тебе спать! Все дети во всём доме спят.

Ну, если это показывала стрелка, Галя не решилась возражать; значит, часам всё известно: когда надо спать, когда обедать, когда гулять идти.

Но отношение Гали к этим часам совершенно изменилось после того как папа, вернувшись на другой день к обеду, сказал сердито, что большим стенным часам верить невозможно, постоянно они врут. То бежали вперёд, а теперь так отстали, что он из-за них на репетицию опоздал.

Галя покосилась на часы. Но они тикали себе да тикали как ни в чём не бывало… и вдруг зашипели, точно рассердились, а потом медленно пробили несколько раз. Галя не могла сосчитать сколько. Но всё равно, сколько бы они ни пробили и как бы ни шипели — все теперь знали про них: они врут.

Вернувшись как-то вечером домой вместе с Лидией Петровной, мама сказала папе и няне, что бедному Василию Петровичу больше ничего не надо. Ехали они с Лидией Петровной, ехали, а когда приехали в больницу у них уже не приняли ни бульона, ни даже варенья.

— Всё кончено! — сказала мама вздохнув. — Талантливый был артист и хороший человек. Бедная, бедная Юленька!

— К счастью, Юленька ещё молода… — Лидия Петровна вытерла глаза платочком. — Надо надеяться на время! Время — лучший врач!

После этих слов Галя остановилась перед часами как вкопанная и так пристально начала смотреть на циферблат, что даже больно стало глазам и на них выступили слёзы. А папа спросил:

— Что ты там увидела?

На этот вопрос Галя ничего не ответила и молча отправилась на нянин сундук, в свою комнату, — оттуда была видна и столовая и на стенке часы с двумя стрелками, по которым взрослые узнают время.

Где же бывают эти стрелки, когда время делается лучшим врачом?!

До сих пор мама всегда говорила, что Лазарь Данилыч, лечивший Галю от всех болезней, — лучший врач на свете.

Он и в самом деле лучший, потому что в кармане у него всегда был припрятан замечательный «ячменный сахар», который он давал Гале сосать от кашля. За Галей даже водился маленький грешок: она была не прочь лишний раз покашлять в присутствии Лазаря Данилыча, чтобы получить от него добавочный леденец — целую золотистую палочку «ячменного сахара».

И что же выходит?

Выходит теперь, что непонятное «время» лучше, чем Лазарь Данилыч!

Одно только знала теперь Галя твёрдо — она знала, что время может делать всё, что ему захочется: оно может ходить и проходить, может стоять на одном месте, и идти назад, и идти вперёд, оно может бежать, может врать и даже… даже лечить!

Вот какая это удивительная вещь!..

Стрелки часов бежали да бежали по циферблату бесчисленное количество раз. Галя не однажды напрасно пыталась сосчитать, сколько они делают кругов от утра до вечера и с вечера до утра. Что касается числа тех оборотов, которые они делают за неделю, то этого никто, конечно, не мог сосчитать.

Они бежали своей однообразной дорогой, а время, бежавшее вместе с ними, незаметно меняло всё вокруг, и сменяли друг друга «Времена года» не только на рояле, но и за окном, на улице, на Неве — во всём городе.

Теперь Галя понимала, что это значит. «Времена года» бывали тогда, когда за окнами лил дождь, а тусклое небо делалось туманным, и мама, глядя на него, говорила:

«Всё-таки печальное время года эта наша осень!»

Осенью, после привольного деревенского житья, Галю привозили обратно в город. Возвращались откуда-то все папины и мамины гости и гостьи и, оставляя в передней раскрытые мокрые зонтики, садились пить чай.

Потом стрелки бежали-бежали, и няня говорила:

«Ну, Галенька, с первым морозцем тебя, с первым снежком!»

Это значило, что наступило новое время года — пришла зима и устроилась так прочно и надолго, что солнышко с трудом могло её прогнать. Она уходила только тогда, когда со всех сторон уже текли вдоль тротуаров ручьи, когда чирикали воробьи и мама с няней убирали папину шубу и шапку в сундук.

Весна прилетала к ним в город откуда-то из тёплых краёв. А потом наступало самое весёлое время года. Все жаловались на жару и говорили о дачах и о разных других местах, названия которых Галя никак не могла запомнить. И вот наконец наступал день переезда на дачу, после которого начиналась ни с чем не сравнимая чудная жизнь — в саду и в лесу, около воды и среди цветов, когда город и улицы уходили из памяти и казалось, что больше они не вернутся.

Но они обязательно возвращались неизвестно для чего! Времена года менялись, и теперь Галя сама просила маму сыграть про них на рояле. Особенно любила она то время года, которое называлось «Подснежник». Ей даже трудно было слушать его, сидя на стуле. Ей хотелось двигаться вместе с этими лёгкими, нежными звуками. И однажды она попробовала это сделать. Мама, сидевшая у рояля, не видела того, что делается за её спиной. Галя встала на цыпочки и, подняв руки, тихонько сделала несколько шагов. Это было очень приятно, но раздавшийся в передней звонок папы, возвращавшегося домой, положил конец этому занятию.