Неузнаваемы и новы стали для Гали репетиции, когда все вместе вернулись они в город и начали каждый свою работу.
Теперь она знала, чего хотела: ей хотелось овладеть живым образом своей роли так, чтобы, танцуя Аврору и танцуя Ледяную деву, одни и те же движения наполнить разным содержанием.
Теперь в свободный вечер она мчалась радостно в шумную квартиру Терновых, здесь, в городе, всегда наполненную актёрами и их учениками.
Екатерина Ивановна, выслушав рассказы Гали о работе и о каких-нибудь новых сомнениях, говорила, увлекаясь и сверкая глазами:
— Чтобы овладеть ролью, надо почувствовать образ, как чувствуешь собственную жизнь.
— И эпоху соответствующую нужно знать, — добавлял Николай Сергеевич, — начиная от архитектуры и музыки, вплоть до мелочей костюма. Много, очень много нужно знать, Галюша!
Работа над каждой ролью приобретала новый смысл.
Их было так много — балетов, в которых она танцевала в первые же годы своей артистической работы: «Раймонда», «Спящая красавица», «Лебединое озеро», «Ледяная дева». И она видела много раз, как их танцевали другие. Когда она была девочкой и ученицей, её восхищали и танцы и костюмы главных героинь. Но, по мере того как она вырастала, это начинало не удовлетворять её. И теперь она поняла почему.
Она вдруг представила себе, что было бы, если бы все эти роли танцевала одна и та же балерина, в одном и том же простом рабочем платье для тренировки. Можно ли было бы тогда отличить одну роль от другой? Нет, не отличить тогда «Раймонду» от «Ледяной девы», Аврору в «Спящей красавице» от Тао Хоа в «Красном цветке»! Что же меняется в танцовщице, когда после одной роли она начинает танцевать другую?
Изменятся причёска, грим и костюм, но эта внешняя часть сценического образа должна отвечать его внутреннему характеру. Именно этот внутренний характер и интересовал её, но он оставался как бы вне поля зрения у тех танцовщиц, которым был важен только технический блеск выполнения.
На первой репетиции «Спящей красавицы» с оркестром Уланова стояла у самой сцены, ожидая своего выхода и музыки, начинающей её танец. Его построение, его рисунок были ею давно усвоены и исполнялись не в первый раз.
Но теперь впервые она думала не о том, как она танцует, а о том, кого она танцует. Образ Авроры, раньше бывший только именем роли, теперь облекался в её сознании живой плотью и кровью, полной огня и веселья. Аврора точно выплывала из тумана; она сливалась с существом и с сердцем самой Гали. И вот это уже не только Галя Уланова, это ещё и Аврора. И сейчас, вот сейчас, когда в скрипках уже слышится где-то тема её танца, она, Галя Уланова, превратится в шестнадцатилетнюю принцессу, полную радости и веселья, потому что сегодня день её рождения и на этот праздник съехались гости и женихи со всей страны, и с тем, который лучше всех, она будет сейчас танцевать. Радость переполняет сердце юной Авроры (и Гали) до того рокового мгновения, когда веретено укололо ей палец и она заснула на сто лет.
Так Аврора стала точно частью её существа.
И вот «Ледяная дева». Неужели это её, Галино, тело словно скользит над землёй и каждое движение его полно такой чёткости и холодной чистоты, с какой светится тонкий лунный серп в морозном небе? Как далека она теперь от ликующей, весёлой Авроры! Но и Аврора и Ледяная дева равно живут в Гале, они созданы ею. И это её, Галины, руки поднимаются и протягиваются в воздух, как крылья, несущие её над дощатым полом сцены, точно над снежной землёй.
Все образы, все роли стали теперь для Гали живыми существами, и танец стал выразителем внутреннего характера этих образов.
Но самым замечательным и самым важным было то, что Галя начинала теперь сознавать и чувствовать свою собственную художественную личность.