История одной любви. Окончание

Глава 1

Нужно на законодательном уровне запретить ядерные взрывы в черте города, обязательно напишу об этом Президенту в ближайшую «Прямую линию». Ослепшие глаза режет, словно в них капнули кислотой, и мозги текут, как пластилин в микроволновке. Или что это там, за окном? Солнце? Уже утро?

Лицо горело под испепеляющими лучами, в открытое окно сквозило, в результате средняя температура по телу получалась нормальной. Я приподнялся… и схватился за голову. С ощущением, что в черепной коробке построили штамповочный цех, справиться удалось лишь в ванной под холодной струей. От поступавших всю ночь фактов голова пухла, как Выбегалловский кадавр, и появилась опаска за такие же последствия. Фактов было много, но как ни раскладывай, как ни верти в разных плоскостях, от юридически корректных до справедливых, а единственно верного решения не находилось.

На этот раз звук ожившего телефона заставил сердце остановиться: эта мелодия давным-давно выставлена на Гаруна. Номер вновь работал. Из трубки раздалось знакомое:

— Привет, Гвоздопил.

— Сам такой. Где Хадя?

— Думал, порадуешься, что я жив, поинтересуешься здоровьем, новостями…

Я пытался унять пульс и дышать так, чтобы не сдувало мебель:

— Если голос бодрый, то здоров, если звонишь со своего номера — значит, главные проблемы позади. Поэтому спрашиваю то, что интересует меня. Скажи, где она?

Гарун помолчал некоторое время.

— Нужно встретиться.

— Куда подъехать?

— Машина в порядке? Жду в чайхане на овощном рынке. Я временно живу тут, у земляков, пока новую квартиру не найду.

Собраться и прыгнуть за руль — дело минуты. Я не ехал, а летел. Несколько кварталов пронеслись мимо в размытом виде, словно «Лада» преодолела сверхзвук. Состояние менявшихся невесомости и многократных перегрузок, что просто расплескивали по сиденью, прибавляли сходства сравнению.

Машенькины проблемы решим позже, сейчас на кону моя жизнь. Да. Именно жизнь.

Овощной рынок привычно бурлил. В нос шибануло сигаретным дымом, пылью, едким потом и смесью свежих и разложившихся фруктов. Чадили разворачивавшиеся грузовики. Место встречи находилось на задворках, покупатели здесь не появлялись, и продавцы приведением территории в божеский вид себя не утруждали — это же дело дворников, да-а? Когда лавчонки и развалы закроются, здесь промаршируют оранжевые жилеты, и будет шик-блеск-красота, а пока нужно или потерпеть, или не ходить, где посторонним не место.

Сегодня я не был посторонним. Машину пришлось оставить снаружи, у ждавших разгрузки фургончиков. На входе в спрятанную среди складов чайхану, куда местные жители почти не ходили, несколько горячих южных парней обсуждали что-то на своем языке. Появление чужака заставило их умолкнуть, меня проводили пристальные взгляды. Голоса вновь раздались, когда за мной захлопывалась дверь.

Внутри царили тишина и почти пустота, за единственным занятым столиком сидел Гарун. Он привстал. Движения получились замедленные, чувствовалась боль. Мы традиционно обнялись, похлопав ладонями по спинам, но сделали это осторожно. Когда оба уселись, Гарун указал на пузатый чайник со встроенным ситечком и пиалу:

— Наливай. Спасибо, что помог Хаде. Она передает привет.

Он откинулся на спинке стула и перевел дух.

— Где она?

— Кваздик, что с тобой? — На мне с удивлением замер взгляд темных глаз. — Хадижат уехала, и тебе не должно быть до нее дела. Я понимаю твой дружеский порыв, благодарю за помощь сестре, когда она оказалась в трудной ситуации, сам бы так поступил, но родственникам и землякам этого не объяснишь. Мы скрываем от них твое участие. Пришлось сказать, что квартиру, где скрывалась сестра, ты снял по моей просьбе как посредник, потому что хозяева сдавали «только славянам». Хватит об этом, теперь все в прошлом. Начинается новая жизнь, я оклемался, скоро все окончательно заживет. Не все, конечно. — Гарун скривился. — Бегать и прыгать как прежде не буду, качалка и борьба отменяются.

— Не прибедняйся, на кладбище гораздо неуютнее. Для человека с тремя пулями в груди ты выглядишь неплохо. — Я отхлебнул из пиалы и отставил в сторону. — Вернемся к Хаде. Я хочу увидеть ее.

Первоначальное легкое удивление друга сменилось гневливым недоумением, глаза выкатились:

— Что за хрень, Квазд? Это невозможно, сам понимаешь.

— Нет ничего невозможного. Можно хотя бы поговорить с ней? Дай мне ее новый номер.

— Прекрати. За такие слова…

— Я люблю ее!

Прошел миллион лет, пока друг не покачал головой:

— Жаль.

Провисла и потекла каплей сжигающей кислоты новая пауза.

— Это все, что ты можешь ответить?! — не выдержал я. — Я люблю Хадю, я хочу жениться на ней!

Гарун вздохнул. Он смотрел в сторону, глаза следили за полетом снулой мухи, прогревшейся на редком для здешних мест солнышке.

— Вы оба достойные люди, — сказал он, наконец, — но она не может быть твоей женой. И не в том дело, что вы разные, хотя это тоже. Если бы я был уверен, что с тобой она обретет счастье, то помог бы бежать и где-то устроиться. Ты же этот вариант имеешь в виду, когда говоришь о женитьбе?

— Вообще-то…

Гарун перебил:

— Именно этот, потому что понимаешь — обычной свадьбы быть не может. Но, повторяю, не в этом дело. Хадижат сосватали еще при рождении. На Кавказе у нее есть жених, они ждали совершеннолетия.

Ощущение — словно кувалдой в лоб и промеж ног одновременно. Нет, еще одна — в солнечное сплетение, чтобы забыть, как дышать. И по лопаткам, чтобы крылья отвалились, причем с костями и с мясом, навсегда.

— Почему она мне не рассказала?

Я бессмысленно рассматривал носок левой кроссовки. На нем прилипла луковая шелуха, принесенная с улицы. Поднять взгляд было невозможно.

— Зачем? — спросил Гарун.

Я мог бы сказать. Но… не мог. Пришлось обойтись общими словами.

— Гарун, я по-настоящему люблю Хадю, понимаешь? Когда она исчезла, я хотел ехать на Кавказ, искать ее.

— Не вздумай. У нее все нормально, ты все испортишь. На днях будет свадьба.

Мир перевернулся и застыл, как монетка, от которой ждали орла или решки, а она встала на ребро. Впрочем, нет, она провалилась в ливневый сток.

— Мне казалось…

— Вот именно, — перебил Гарун, — казалось. Как у вас говорят, когда кажется — креститься надо. И этим ограничиться. Понимаю твои чувства, моя сестра — чудесная девушка. Но. Забудь о Хадижат, прошу по-хорошему. Ты желаешь ей счастья? По глазам вижу, что да. Если вправду любишь — оставь ее в покое. Будет лучше всем. — Он перевел дух. — И еще, о чем хотелось поговорить. Дело прошлое, но когда о Мадине пошли разговоры, тебя тоже видели в городе наедине с ней. Это правда?

Смысла отпираться не было.

— Да. Она приходила.

— Приходила она? — Гарун выделил последнее слово.

— Если надо, мои сокомнатники подтвердят. Все как раз выходили из дома, когда она разыскивала нужный адрес, и ей подсказали, как пройти.

— Подожди. Если они выходили, то Мадина пришла, когда ты остался один?

Я пожал плечами:

— Ты же знаешь, она сама решала, как поступать.

— Это и сгубило. — Гарун мощно выдохнул перед следующим вопросом. — А она пришла… зачем?

— Жаловаться на тебя. Ей не хватало свободы.

— И ты… — внутри темных глаз собралась гроза, — ты пошел ей навстречу?

— Будь она местной, неважно какой национальности, я бы не сомневался, как поступить. Мадина хотела жить как местная, но у нее другие корни, и она была твоей сестрой. Я выступил на твоей стороне.

— Спасибо. — Плечи Гаруна расслабились, выдвинутая челюсть заняла обычное положение. — Я, конечно, не сомневался… Теперь в семье про Мадину не говорят, вычеркнули, будто не было. Но она была. Если не смогли воспитать правильно, значит, виноваты все, кто окружал, а не только она, верно? Слышал про клуб «Мужские радости»?

Дался им этот клуб. Прежде чем ответить, я перевел дыхание.

— Даже бывал. — Ответ вызвал такое удивление, что пришлось объясняться. — Один раз. Настя попросила составить компанию, потому что я твой друг. Когда ты исчез, она искала тебя. Везде. И в клуб пошла только поэтому.

Гарун мечтательно закатил глаза, затем закушенные губы скривились:

— Хорошая она девка — сдобная, ладная, вкусная, и как женщина такое творит, что без нее мир черно-белым становится. Только навязчивая. И неразборчивая, когда шлея под хвост попадет. Не сомневаюсь, что между делом и тебя оприходовала, если вы с ней вместе пошли. Признайся, было?

«Между делом» покоробило. Я буркнул:

— Настя тебя любит.

— Я ее тоже. Если время выберу, еще полюблю.

В прежние времена такие разговоры меня веселили, сейчас вызвали тошноту.

— Ты говорил о Мадине, — хмуро напомнил я, — и спросил про клуб.

— Да. Меня пригласили друзья, обещали нечто изысканное и необыкновенное. Согласись, «Мурад» от других заведений отличается. Был день бразильских мотивов: карнавал, самба, перья, крылья, блестки, маски, мулатки, откровенные танцы и не менее откровенные конкурсы. Одна девушка привлекла взгляд. Она явно обратила на меня внимание и кого-то напоминала. Я всех в уме перебрал — не мог угадать, кто это. Лицо закрыто, а то, что открыто, жутко размалевано. Голос не слышно. Всегда молчит. Волнение с ее стороны я принял за интерес. Искал встречи. Личности персонала знает только хозяин клуба, но от него слова не добьешься — он столько знает, что одну городскую элиту легко может сменить на другую, а ту на третью, и так до бесконечности. В результате я потратился на членскую карточку. Она стоила бешеных денег. Сначала пришлось участвовать там же в нескольких боях, затем влезть в долги. Когда стал бойцом, я думал, что смогу общаться с сотрудницами. Не получилось. В первый раз прошел фестиваль бодиарта, где мою красавицу профессионалы превращали в инопланетянку, а любители — в чучело огородное. На ринге меня жутко побили, с арены увезла «скорая», и окончания гуляний я не видел. Затем был день Индии с сари, песнями-танцами и праздником Холи, всех осыпали цветными порошками. Здесь мне немного повезло, но до финала тоже не дошел. С работницами пересечься и пообщаться снова не получилось, зато я узнал, что они делятся на постоянный персонал и временный. Особа, которая меня интересовала, была из разовых. Позже прошли дни искусства и арт-инсталляций, а с получением заветной карточки совпало позднее средневековье: парики, кружева, лосины и попугаистые жилеты у мужчин, которые выдавались при входе, и кринолины с высокими прическами у дам. Если ты был там, то знаешь — фантазия у организаторов просто зашкаливает. Не всегда моя избранница присутствовала, но когда она была, неизменным оставалось одно: грудь всегда что-то прикрывало — лифчик, купальник, краска, цветная лента, блестки-звездочки. В других случаях мешало освещение или она вовремя отворачивалась.

Я понимал, что речь идет о Мадине, но не встревал. И про родинку — молчок. Мне про нее узнать неоткуда.

Оказалось, Гарун вел именно к этому.

— Не спросишь почему?

— Почему? — послушно выдал я, глядя в сторону.

— Даже не догадываешься?

— Догадываюсь, что ты говоришь о…

— Правильно, — перебил меня друг, пока с губ не слетело имя. Он не хотел марать его даже в воспоминаниях. — В то время я почти не ночевал дома: шуры-муры, сиськи-миськи, любовь-морковь.

— И что ты сделал? Имею в виду, как наказал, когда узнал?

Гарун вздохнул.

— Убить хотел, но сестра все же. Запер дома. Потом началась учеба… — Он обреченно махнул рукой. — Гору в мешок не положишь. Как я ни старался бывать дома чаще и контролировать, не помогло. Ей навстречу пошел Султан, и ты знаешь, чем все кончилось.

— Сейчас ситуация как-то разрешилась?

Гарун машинально кивнул.

— Был сход старейшин, Шамиль явился к родственникам с повинной, теперь нужно выплатить семье Султана отступные и решить проблему с законом. По Гасану старейшины тоже ищут примирения, но там сложнее, он женщину убил. Если бы Мадина не бросилась на мою защиту…

— Она же сестра, она не могла…

— Именно потому, что сестра, она должна знать свое место! Сейчас была бы жива, а я мог выступать на ринге.

— Моя сестра не смогла бы стоять и смотреть, как меня убивают.

Гарун покачал головой и сменил тему.

— Машина в порядке?

— Летает как ласточка.

— Неужели не сломалась? Ты ее в спирте, что ли, держал?

— Проблемы решались по мере поступления.

— Спасибо, что сохранил. Может, тебе помочь чем-то? Пока я отлеживался, ничего серьезного не произошло? Не смотри, что внешне я не боец, я всегда боец.

Не хотелось взваливать на друга свои заботы, но он сам спросил.

— У сестры проблема.

— Сестра — это серьезно. — Ему ли не знать. — На тормозах спускать нельзя. Выкладывай.

И я выложил — все события ночи, закончившейся для меня лишь к рассвету.

Снимки, которыми шантажируют, вроде бы возвращены и уничтожены, на каком же этапе они попали к вымогателям? По моей просьбе Прохор среди ночи наведался к Аркаше, не забыл и соседа Гришку. Результат отрицательный. Оба временных владельца подтвердили свою непричастность, и Прохор ушел, припугнув на прощание — на всякий случай.

В конечном разговоре со мной сержант указал единственного человека, кто мог, во-первых, сделать копии, а во-вторых, использовать их для криминального заработка.

Я связался с сестренкой.

Сообщение, что вымогателем профессионалы считают ее парня, она приняла в штыки. У меня даже зародилась мысль: а не могли они устроить этот цирк вдвоем, чтобы деньжатами разжиться? Версия имела серьезный минус: у меня или у родителей Машенька денег не просила, она отдавала свои накопления.

В способность Захара пойти на такое сестренка не верила. Они переговорили. Захар, естественно, все отрицал, тогда с ним связался я. Он снова долго отнекивался и божился, и повлиять на работу его всезнающих юных мозгов смогло только утверждение, что полицией в качестве преступника рассматривается исключительно его кандидатура. Красочно расписанные последствия раздавили парня. Умоляя не рассказывать Машеньке, он признался, что в переписке с Данилой хвалился произошедшим, тот смеялся и обзывал фуфлометом, и в качестве подтверждения Захар отослал кое-какие свидетельства — хотелось выглядеть круто перед крутым приятелем.

С появлением второго фигуранта я задал Машеньке резонный вопрос: как получилось, что вымогают именно столько, сколько у нее есть? После эмоциональных переговоров, больше смахивавших на допрос с пристрастием, сестра выдала: о ее сбережениях знали те же двое, Захар и Данила.

В очередной раз разбуженный Захар вспомнил, что про утерю телефона со снимками он с Данилой поделился, а про возвращение — нет.

И все встало на места. Данила захотел на этом заработать, он решил, что подозрение падет на неизвестного вора. Нам осталось придумать, как прищучить вымогателя. Тут Машенька встала в позу: ни морально, ни физически на дворового заводилу давить нельзя, иначе начнется война компроматов, в ней проиграют все. Когда за шторами стало светлее, чем внутри с лампочкой, мы решили, что утро вечера мудренее, и распрощались. Попытка уснуть удалась мне с первого раза, помогло чувство выполненного долга: не выходя из дома, за несколько часов я раскрыл преступление и нашел человека, который угрожал моей семье!

Утро не принесло новых идей, зато вернуло друга, на которого я и вывалил всю историю. Уяснив, что Данила — это известный ему местечковый бугор на ровном месте, с которым ходили на «стрелку» с соседским двором, Гарун сказал, чтобы я больше не беспокоился об этом деле. Он все утрясет.

Я все-таки беспокоился.

— Если не перечислить деньги сегодня, то завтра…

— Ни в коем случае. — Брови приятеля изобразили чайку в полете, только черную. — Вечером с ним поговорят.

— Кто?

— Те, кто находит подход ко всем, от школьников до губернаторов.

— На губернаторов может давить только Президент. Ты его имеешь в виду?

— Любой человек, какой бы пост ни занимал — всего лишь человек, с ним можно поговорить и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться. Ты же с Кавказа, должен понимать это как никто другой. Пусть весь мир будет против тебя, ты должен делать то, что должен. Если ты один против могущественной системы, найди в системе одного, с кем справишься, и вся система будет к твоим услугам. Умея ставить буквой Г любую систему, неужели нельзя найти подход к возомнившему о себе одиночке? В общем, звони сестре, успокой, пусть не волнуется.

— Позвоню, когда все закончится.

— Как хочешь.

Некоторое время мы сидели молча.

— Значит, свадьба? — не выдержал я.

Машенькин вопрос почти решился, меня вновь занимала собственная судьба.

Гарун кивнул:

— Не будь откровений в начале разговора, от которых голова кругом, можно было тебя пригласить. Теперь — сам понимаешь.

— Понимаю. — Я положил на стол ключи и документы и поднялся. — Машина недалеко от входа. Бывай.

— Пока.

Этот день я и Машенька провели как на иголках. Минуты тянулись, как нескончаемый товарняк через переезд, когда ты застрял в ожидающей пробке и опаздываешь. Ближе к вечеру пришло сообщение: «Скажи сестре, что нигде ничего не вылезет, обещаю. Обидчик раскаялся, будет обходить ее за километр. Скоро заскочу с подробностями».

Я просто переслал сообщение. Машенька залилась восторгами по поводу моих возможностей, а меня вновь окунуло в хандру.

Следующие дни были худшими в жизни. Жить, зная, что любимая девушка выходит замуж за другого… разве это жизнь? В голове возникали дикие планы, навеянные кинематографом: поехать и вмешаться, разрушить, похитить, не допустить. И я сделал бы это, но горы Кавказа — отдельный мир, туда нельзя без приглашения. Встретить могут как друга, но выпустят ли после того, что я совершу? Таким путем счастья Хаде не принести. Уйдя от меня, она ушла навсегда. Классическое: «Я другому отдана и буду век ему верна». Вернуть ее, снова оказаться вместе — отныне только через труп мужа. И раскаленные бессонницей мозги накидывали идеи, как это устроить. Руки чесались. Останавливало одно: уход от меня — осознанный выбор. Гарун прав, если я желаю счастья Хаде, а не себе, если действительно люблю — нужно оставить все как есть. Хадю так воспитали, она сможет быть счастлива только в условиях, к которым привыкла. А я? Какая разница. Нужно радоваться за нее. Ничего больше в моей жизни не будет.

Глава 2

Потянулись дни без солнца. Тьма и пустота — снаружи и внутри. Вокруг что-то происходило, со мной разговаривали, куда-то приглашали. Кажется, я даже куда-то ходил. Точнее, меня водили. Не помню.

В очередной непрекрасный день на пороге возник Гарун.

— Кваздапил, тебе посылка от нашего мальчика. — На пол грохнулась огромная коробка. — Держи. Данила очень извиняется и просит принять это в дар как уверение в его самых благих намерениях на будущее. — Гарун поворошил ногой в содержимом раскрытой коробки. — Здесь компьютер, камеры, телефон и листок с паролями. Как добыли — не спрашивай.

— Я что-то должен?

— Обидеть хочешь? Я помогал твоей сестре, а ты мне как брат, значит я делал это для своей сестры. А для своей сестры я сделаю все.

— Твои ребята рисковали. — В голове всплыли начальные события из фильмов про мафию. — Может, надо ответную услугу?

— Если мне что-то понадобится — неужели ты не поможешь без лишних обязательств? Вопрос закрыт. Разбирайся. Если здесь не все — только скажи, и что-то утаивший пацанчик пожалеет, что в прошлый раз не умер. Все, я побежал. До встречи.

Следующие дни я был занят интереснейшим занятием. Сначала оно казалось нескромно-забавным, затем — дурно пахнущим, скоро стало невыносимо противным. Что только не вскрылось. Сестренка рассказывала о безнаказанных посягательствах дворового главаря на каждую, кто жил в его районе. Нашлось все. И нашлось больше, чем я мог представить. Трудно было подавить позыв немедленно найти гаденыша и резать на ремни, наслаждаясь криками. Мало того, что Данила чувствовал себя единственным быком в стаде. С помощью девчонок двора он зарабатывал на подставах. Девчонки-малолетки совращали тех, кто был хотя бы при каких-то деньгах, а местный Робин Гуд изымал энные суммы у любителей сладенького в обмен на молчание. Часть добытого шла исполнительницам, все операции тщательно документировались.

Когда в первый раз всплыли делишки с Данилой, Маша сказала: «Мы с девчонками договорились: если кто-то сможет уничтожить его записи, то со своими обратимся в полицию». Нет, не пошли бы они в полицию, они — соучастницы. Вот чего боялась сестренка, когда не хотела, чтобы я ввязывался в разборки с Данилой. Она тоже принимала участие. У меня волосы встали дыбом. Пусть она только завлекала, а в решающий момент в дело вступали Наташа, Даша или некая похожая на мальчика-подростка Марго, но достаточно и этого. Машка знала, что делает, и все равно делала.

Папки, в которых последние файлы составлял жесткий компромат, начинались с безобидного веселья вроде того, что в день знакомства было у нас в беседке: игра в бутылочку, поцелуйчики, легкий флирт. Затем разгоряченная ватага отправлялась на квартиру Данилы. Той же бутылочкой раздавались задания: поменять всех девочек местами, перенеся на руках, или просидеть по кону на коленях у каждого — если выпало слабому полу. Под дикий хохот девицы прокатывали парням сырое яйцо из штанины в штанину, а те им в ответ через кофточку. Естественно, яйцо билось, испачканные вещи приходилось снимать. Впрочем, снять их — такой проблемы не было, их снимали многими способами. Дело постепенно шло к играм с уединением — в ванной, в шкафу, в соседней комнате. Аппаратура Данилы записывала все. Азарт не давал жертве сосредоточиться ни на чем, кроме плывущего в руки приза, а веселившаяся толпа не оставляла места для мысли, что все это — ради тупого развода на деньги.

Очередные файлы открывали новые лица — не только среди добычи. Данила максимально втягивал в дело окружающих. После того, как все случилось, их не выпускала круговая порука. Главными исполнительницами были Наташа, Даша, упомянутая Марго, стыдливая полненькая Аленка и мелкая, выглядевшая младше Машеньки, при этом неуемно активная Оксана, чье имя сократили не просто до Ксюхи, а еще короче: Ксю. Разово мелькали и другие. Квартира Данилы сменялась номерами отелей, саунами… Одну запись сделали на природе на берегу речки, еще одну — в машине в лесу, другую — в машине в поле. Я знал это место. Ближайшая точка, где можно спрятаться фотографу — едва ли не в километре, для такого нужен невероятный приближающий объектив. И он легко нашелся на дне коробки.

На одной из записей Машенькин одноклассник-негр тоже заработал на желании некой мадам ближе познакомиться с малолетней экзотикой. Данила не брезговал ничем. Отцы семейств на квартирные вечеринки с толпой подростков, естественно, не велись, это дело молодых и рьяных. Таких брали осторожно, за «случайным» знакомством следовали неспешные действия, создавались ситуации, и однажды юной знакомой выбранного объекта требовалась срочная помощь: поводы придумывались разные, а «благодарность» не заставляла себя ждать и фиксировалась техникой. Будь наш городишко побогаче, организатор проекта мог озолотиться. Даниле не повезло с географией. Для расширения возможностей он возводил задел на будущее, «акции» совершались не для денег, а впрок. По аналогии вспомнился «Крестный отец» Марио Пьюзо: дон Корлеоне ежемесячно платил всем судьям и сенаторам, чтобы, если понадобится, те не сомневались, в чью пользу вынести решение. Данила просто копил компромат на людей с хорошим стартом, с которых можно будет спросить потом: «Помните, что вы творили? Могу всем рассказать. Или — за соответствующее вознаграждение — забыть».

В следующий факт сначала не верилось: на меня тоже нашлась папка. Без «клубничного» содержимого, в разделе «Прочее». В пояснении стояли мои данные с пометкой: «Добыть кое-что на братца на случай, если возникнут непонятки с Машей. Она им гордится, за него пойдет на многое».

Получается, что «стрелка» с соседским двором спасла меня от участия в намечавшемся реалити-шоу.

В том же разделе ждали своего часа похожие заготовки на всех ребят и девчонок двора. Их братья, сестры, родители, родственники, друзья — никто не был забыт. Некоторые папки оказались заполнены, другие находились в работе. Папка на отца Захара содержала заметку: «Взять нечего. В подпитии может забить до смерти. Кого? Как использовать? Подумать».

Кроме компромата на близких, которыми дорожат, дворовый умник копил данные на самих исполнительниц. Эти папки пухли от объема, просмотреть все не хватило бы месяца. Одна называлась «Машка». Я стер ее не глядя. Нервы после этого еще долго не могли успокоиться, но решение было верным — потому что на душе стало легче. Если чего-то не знаю, то и не надо. Главное, что больше никто не узнает.

Некоторые дела Данилы получались, как ни странно, добрыми, если судить по внешнему результату. Сожитель Наташиной матери, достаточно молодой человек, частенько подкатывал к смазливой дочке, а подшофе, когда «любимой» мадам не было дома, просто не давал прохода. В его отсутствие Данила пришел с нужной техникой, и Наташа в тот день настойчивому кавалеру не отказала. В нужный момент она заголосила благим матом, стала вырываться и звать на помощь. Ворвался Данила с камерой, передававшей изображение на его домашний компьютер. С тех пор сожитель стал тише воды, ниже травы, а вскоре слинял от греха подальше, но запись Данила любовно хранил — вдруг этот персонаж всплывет где-то в нужном месте или поднимется в финансовом плане?

Или вот еще пример «доброго» дела. Пьяный отчим периодически лупил Аленку, и ему подсунули притворившуюся столь же пьяной малявку Ксю. После угрозы передать запись в нужные органы Алена получила дома абсолютную свободу. Вроде бы все кончилось хорошо. И все же средства, которыми добились цели, были из разряда за гранью. И второе: каким образом Алена воспользовалась обретенной свободой? Ее, как зафиксированную соучастницу одного преступления, насильно втянули в другие, обратного пути не стало. Теперь, если Алена артачилась, ее бил сам Данила. Да и «клиенты» часто не брезговали тем же. Вот такое «добро».

Большой раздел был посвящен суммам, которые получили та или другая девчонка. Деньги отдавались, а строгий учет оставался. Поэтому Данила и просил у Маши чуть меньше, чем у нее есть. Накопленную сумму он знал с точностью до рубля.

И вдруг разом подставы кончились: три месяца назад что-то произошло. Это «что-то» оставило Данилу без дохода, оттого он стал вымогать у своих же. С тех пор не нашлось ни одной записи с соблазнением ради денег.

Итог впечатлял: парень создал и вел дело с размахом. Чтобы отдать все это Гаруну просто так, Даниле надо было висеть вниз головой с крыши небоскреба, а внизу чтобы торчали колья и кто-то замешивал бетон, где легко сгинут лишние полцентнера протоплазмы. Иначе не представляю как.

Лучше и не представлять.

Я еще раз пробежался взглядом по папкам и удалил все, что касалось меня и сестренки, и первым же телефонным звонком обрадовал Машеньку:

— Твой вопрос решен окончательно.

От радости голос в телефоне едва не выскочил наружу:

— Разве такое возможно?! Я думала…

— О, хорошим делом занималась, продолжай в том же духе. Если будешь думать всегда, я уверен, что новых проблем не появится.

— Старая шутка.

— Это не шутка.

Многое хотелось добавить, но — потом. Сейчас могу сорваться, как тогда, с первыми ее снимками. Нервы уже ни к черту, хоть к психиатру иди. Пусть папка с ее особыми художествами стерта, но забыть, что она существовала, не получится. Сейчас я жалел, что не заглянул внутрь. Возможно, отношения с сестренкой стали бы другими. Или их вовсе бы не стало.

Нет, именно это говорит, что я поступил правильно. Меньше знаешь — крепче спишь. Иногда крепкий сон лучше точного знания, а лозунг «знания — сила» лишь отвлекает от веры в людей и в человечество в целом. Во многом знании много печали, и цивилизация знания не сильна, она лишь кажется сильной. На самом деле она опасна. Если нас всех что-то погубит, то именно желание выйти за рамки и узнать больше.

Собственно, оно нас и губит, но пока поодиночке.

Стоило отключиться — пришел новый вызов. С незнакомого номера. Я ответил мгновенно, вдруг это Хадя? Или хотя бы известия о ней.

— Алексантий, он же Кваздапил?

— Кто говорит?

— Выйди, у подъезда машина ждет. — Этот мужской голос я где-то слышал. — Поговорить нужно.

— Кто это?

— Константин.

Настин дружок. Зачем я понадобился парочке со сложными взаимоотношениями? А понадобился, видно, очень, если проследили, прежде чем вызвать. Просят выйти — это констатация факта, что они знают, где я нахожусь. Надеюсь, история с избиением не повторится? Если Настя вновь солгала насчет снимка…

Нет, одна бомба дважды не взрывается. Сегодня другой повод. Когда я отказался от навязываемой «награды», Настя осталась в нелучшем расположении духа. Один раз, обиженная, с помощью снимка она отдала меня на растерзание Теплице с компанией. Что учудит сегодня?

Ожидавшей машиной оказался огромный седан бизнес-класса, задние окна тонированы до беспросветности, номера — просто радость ребенка, который уже выучил одну букву и одну цифру. Водитель, верзила в отутюженном костюме, отворил заднюю дверцу.

Внутри я протянул ладонь для пожатия:

— Привет.

— У тебя проблемы. — Сидевший рядом Костя не пошевелился, руку проигнорировал. Он даже смотрел не на меня, а вперед, словно меня здесь не было. Так смотрят на людей, которые уже списаны со счетов.

Я сжался, как в ожидании удара, и спросил, тоже глядя строго вперед:

— Что Настя придумала на этот раз?

— А что она придумывала в прошлые разы?

Кажется, я сел в лужу. Главное правило выживания: когда не знаешь, что происходит, молчи и слушай. Вдруг осенило:

— Клуб?! — Позвоночник покрылся инеем. — Но я никому ничего…

— По этой линии к тебе претензий нет, я один из администраторов и всегда в курсе событий. Дело в другом. Посмотри сюда.

Экран протянутого планшета вспыхнул, Костя методично листал альбом с фотографиями. Сделанные мной снимки не узнать невозможно: в разных ракурсах — две спящие сокурсницы, крупным планом взяты, так сказать, «холсты», лучшие по будущей версии клуба «Мурад» и по моей личной на тот момент. На прощание — сэлфи на этом фоне, не оставлявшее сомнений в авторстве. Я опустил глаза. Все-таки — Настя, оттуда ноги растут. А непотребные фото еще и показывали в деталях, откуда именно.

Я впал в ступор. Снимки — из моего телефона. Но я же стер эти снимки!!!

Волк, завидевший ягненка, по сравнению с Костей показался бы образцом кротости.

— Насколько мне известно, девушки согласия на съемку не давали. — Зубы собеседника клацнули, губы явили подобие улыбки, от которой хотелось удавиться. — Обе просят принять крайние меры, но однажды, как рассказала Настя, тебе уже досталось авансом, и свою долю гнева она смягчает до простого членовредительства. Что скажешь в свое оправдание?

Собрать взбесившиеся мысли в такой ситуации трудно, но я постарался. Когда от этого зависит жизнь или несколько органов, к которым привык, нужные слова каким-то образом находятся.

— Настя объяснила, откуда взялся тот аванс?

Костя кивнул.

— Эти фото сделаны в противовес, — продолжил я, — как предмет будущего обмена. После того как Настя сказала, что свои художества она удалила, я удалил свои.

— Значит, не все копии удалил.

— Не было копий. Вообще. Никакого противоречия в моих словах нет, сейчас все объясню. Если снимки сохранились, то скопировать их мог единственный человек — сокурсник, который однажды взял мой телефон без спросу…

Перед глазами заплясали пятна, с трудом собравшиеся в слова. «Похоронили». «Машина». «Не нашли». «Не искали».

Я потряс головой. К словесному фейерверку присоседилась недавняя фраза: «Я один из администраторов и всегда в курсе событий».

— Это вы его?!

Только сейчас я заметил, что автомобиль, незаметно тронувшийся с места в пиковый момент разговора, едет все дальше и дальше. Город кончился. Мелькали перелески, вскоре мы пересекли реку. Движение в этом направлении ничего хорошего мне не сулило.

Костя сморщился:

— Судьба, а от нее не уйдешь. У клуба появились проблемы по линии неразглашения. Их решили. В процессе детальной проверки вылезло вот это. — Его идеально выбритый подбородок указал на фото. — Заведения это не касалось, и я, как лицо заинтересованное лично, занялся утечкой, которая однажды могла вылиться в шантаж. Людмила Теплицына жаждет крови, а Настя не понимает, как ты мог лгать ей в лицо. До этого момента она тебе доверяла.

— Я же не знал, что он… — фраза повисла незаконченной. После того, что сделали с Тимохой, чего ожидать по отношению к себе? Спасибо, что разговаривают и даже пока слушают, могли принять меры на опережение. Мне на этого Костю молиться надо.

Но не хотелось.

— Я проверю. — Костя убрал планшет. — Если говоришь правду, и материал больше нигде не всплывет, то жесткой реакции не будет. Твое счастье, что снимков нет в сети, иначе…

Да. Мое счастье, что Тимоха оставил их для личного пользования. Но. Они сбежали от меня, так же незаметно могли укатиться от него, как Колобок от стариков. И какая лиса ждала или ждет впереди — никто не знает.

А ведь я ничуть не умнее сестренки. Та же ошибка — вера в непроницаемость гаджетов и полную сохранность помещаемых в них секретов.

— Телефон, — потребовал Костя, протянув открытую ладонь. — И разблокируй, чтобы не возиться.

— Это обязательно?

— Ты же хочешь, чтобы я поверил?

Пришлось отдать. Пока сосед рылся в моих контактах, сообщениях, альбомах и истории звонков, я следил в лобовое стекло за дорогой — благо, в этой машине обошлись без перегородки между салоном и водителем. Мы ехали по трассе. Костя видел мое волнение, но ничего не говорил. Я не спрашивал. Что будет, то будет, ничего не изменить. В голову приходил вариант наброситься на соседа, взять в заложники… брр, насмотрелся боевиков. Не факт, и даже совсем-совсем не факт, что я справлюсь с плюгавеньким коротышкой, работавшим в сфере безопасности. Если справлюсь — ничего не добьюсь, только усугублю. Я ни в чем не виноват, кроме факта съемки, а она была ответным действием, актом самозащиты. Если это доказать, до серьезных последствий не дойдет. Не должно дойти. Если доказать.

Если.

Костя продолжал поиск, я глядел в окно. Тянулись минута за минутой, и цель маршрута постепенно вырисовывалась. Первые мысли — насчет вывезти меня и закопать, чтобы никаких следов — ушли. Мы ехали в мой родной городок, где обитали родители и сестренка.

Подозрения подтвердились, водитель вел прямо к моему дому, и автомобиль, чья стоимость превышала всю забитую до отказа дворовую автостоянку, вальяжно встал перед подъездом. Из беседки на меня уставились круглые глаза Наташи и Марго, знакомой мне по файлам Данилы.

Костя вышел вместе со мной.

— Если дома кто-то есть — представь меня старым другом, который подвез, а мне как бы приспичило туалетом воспользоваться. Это на всякий случай, поскольку никого быть не должно. Валера, идем.

За нами с дипломатом в руках пошел водитель.

Время выбрано удачно: сестренка выспалась, сколько бы ни спала, и уже гуляет, а папа с мамой на работе. Войдя в квартиру, Костя заглянул в каждое помещение, взгляд остановился на комнате сестры.

— Твоя?

— Уже нет. Когда приезжаю, у меня здесь только спальное место.

— Валера, глянь.

Вошедший за нами водитель сначала что-то проверил с помощью приборчика, затем по вещам сноровисто пробежались пальцы в перчатках. Все приподнималось, затем аккуратно занимало прежнее место. Не знай я про обыск, позже ничего не заметил бы. Особое внимание уделили одежному шкафчику, комоду с бельем и матрасу. Неприятно, когда роются в твоих вещах, еще хуже, когда это вещи твоей несовершеннолетней сестренки. Запретить я не мог. Все равно досмотрят, возможности у них есть. А запрет, если откинуть благородное негодование, которое пришедших не волнует, в их глазах выставит меня неблагонадежным и недоговороспособным. Со всеми вытекающими.

Глубоко под бельем нашлись деньги — завернутая в полиэтилен стопочка купюр. Там же лежали несколько записок с ровными строчками, выглядевшими как стихи. Округлый с красивостями девичий почерк, почти детский, узнался без труда. Слащаво-сопливые писульки серьезного дядю не заинтересовали, он искал мои секреты.

Стихи. Кто бы подумал. Сестренка-то, оказывается, романтик. Сколько всего уживается в одной человеческой голове — просто жуть. И попробуй догадайся, что главное.

Невозможная парочка — неправедные деньги и стихи — вернулись на место.

Ничего криминального опытный Валера не обнаружил. Костя в это время наблюдал за мной, за моими реакциями. Увиденное вопросов не вызвало, ко мне вновь протянулась рука:

— Ключи.

— Что? Какие?

— От городской квартиры. И пароли от всей техники, которая там осталась. Если ты не солгал, а пока мне почему-то верится в это, все закончится хорошо. Для всех. Это наша специальность — решать такие проблемы к всеобщему удовольствию. Ключи вернем, как только закончим. Могли бы войти без разрешения, но зачем, если ты не обманываешь? Проще сотрудничать, тогда и дверные замки останутся целыми, и лица, и внутренние органы.

У меня на миг остановилось сердце. На квартире — техника и файлы Данилы! И все его списки заработка…

Мое лицо окаменело.

Костя это заметил, в углах губ вылезла жесткая улыбочка.

— Кажется, у товарища имеется заявление?

— Вы там кое-что найдете…

— О, это чудненько. Что бы это ни было, для полного соответствия плохому кино тебе осталось сказать: «Это не мое».

— Но это правда не мое.

— Пусть будет так. До выяснения всех обстоятельств просьба квартиру не покидать. Мы позвоним.

Дворовые подружки сработали не хуже бабушек на скамеечке, которым до всего есть дело. Вызванная ими Машка примчалась так быстро, как только смогла, но гостей уже след простыл. Посыпались вопросы:

— Кто? Это к тебе? Твои друзья? — Мы стояли в комнате. Я не мог сесть, в груди клокотало. Машка стояла рядом, неслись почти детские восторги: — У тебя есть такие друзья? Они еще приедут? Девки в шоке! В наш двор метеориты падают чаще, чем заезжают такие машины. Кстати, привет. Какими судьбами? Надолго? Почему не предупредил? Саня, а что у тебя с лицом?

— А что у меня с лицом? — переспросил я, не понимая, о чем она говорит.

— На тебе его нет!

— Ты видела Данилу после… после того, как мои друзья с ним поговорили?

— Он уехал. Родственники сейчас забирают его документы с места учебы, говорят — для перевода в другой город. Никто ничего не знает. Во дворе никто не верил, что на него найдется управа. Это было круто! Теперь ты в тако-ом авторитете, только слово скажи — с тобой любая пойдет!

— Я видел содержание его компьютера.

Словесный поток иссяк, Машенька едва слышно выдавила:

— Нести ремень?

— Если считаешь, что поможет… Впрочем, мне хочется, чтобы нужные мысли у тебя не там отложились. В разное время люди думают разными местами, но отвечает за все голова.

— Саня, что было — не повторится. Обещаю.

— Верю.

Такого сестренка не ожидала.

— Спасибо. — С минуту она молчала. — Ты такой из-за меня?

— Машка, я тоже сел в лужу. В огромную. И мечтаю, чтобы мне тоже кто-то основательно всыпал. Только, боюсь, не поможет. Поздно.

— Давай, колись. — Машенька подошла ближе, почти вплотную, взгляд обрел серьезность. — Что случилось?

— Небольшие проблемы.

— Судя по лицу цвета бледной поганки и выражению сморчка после того, как на него наступили, небольшие — слово неподходящее. Я никогда тебя таким не видела. Даже когда ты вышел из себя, ты был мужчиной, а сейчас — никто. Саня, очнись, что с тобой? И где Надя?

Лучше бы не напоминала. Ноги взбунтовались и объявили забастовку, я опустился на край кровати.

— Все нормально.

— Не ври. — Машка уселась рядом со мной. — Рассказывай. Я пойму. Если не смогу помочь, хотя бы дам совет. Пусть ты считаешь меня дурочкой, совет со стороны для человека, чьи мысли попали в замкнутый круг, всегда полезен. Даже глупый совет. Любое соображение извне может стать отправной точкой. Да что я тебе рассказываю, это ты должен мне такое объяснять, кто из нас лучше косит под взрослого?

— Можно вопрос? — Кое-что давно интересовало, и я решил выяснить, чтобы больше к этому не возвращаться. — У тебя очень дорогой телефон. Родителей развела или из тех заработков?

Сначала раздался тяжкий вздох.

— Родакам сказала, что ты подарил. В ценах они не разбираются, для них все телефоны делятся только по цвету и размеру. А мне его действительно подарили. — Маша отвела взгляд. — Но можешь считать, что заработала. Согласна, дать мне за это ремня — самое мягкое наказание из возможных.

Я молчал. Маша тихо добавила:

— Сейчас, после всего, я бы такого не сделала.

— Тогда забудем. Теперь моя очередь виниться, и хорошо, что ты сидишь. Записи с компьютера Данилы ушли на сторону. Все записи.

Сестренку прошибло:

— И мои?

— Я стер все, что касалось тебя и попыток Данилы подложить мне кого-то, чтобы подцепить на крючок, но остальные девчонки и их разухабистые клиенты… Теперь к каждому из них будет ключик у людей, о которых я не знаю, на что они способны.

По собственной глупости я предоставил Косте огромную связку таких ключей. Гарун говорил: любой человек, какой бы пост ни занимал, это всего лишь человек, с ним можно поговорить и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться — и любая система будет к твоим услугам. Помимо исполнителей и любителей сладенького, один раз уже оплативших отснятые развлечения, я подставил Гаруна и его ребят, добывших эту информацию. Они же как-то договорились с Данилой. Теперь их договор не работает. Если что, то виноватым, как я понимаю, сделают меня.

Мало того, я подставил себя еще с одной стороны.

— Человек, который получил доступ к записям, решит, что организатор съемок — я. Так совпало. Вся записывающая техника вместе с файлами оказалась у меня в квартире, и в качестве пострадавшего я нигде не фигурирую — я стер улики, которые могли быть в мою пользу. И еще в одном похожем деле засветился — у погибшего друга нашли фото, за которые тоже отвечать мне.

— Этот человек, у которого теперь находятся записи — кто он? — На меня поднялся абсолютно взрослый взгляд.

— Неважно.

— Важно. Нужно разобраться и понять, что делать. И не надо мне тут всякие «ля-ля» про то, что он опасен. Это ясно. Хочется понять — насколько.

— Я только что рассказал про погибшего друга. На самом деле его убили. За пару лишних слов. Убил именно этот человек.

— Как в клубе. За пару лишних слов — это их почерк, мне рассказывали. Точнее, запугивали, когда брали на работу. Подожди. — Глаза у Маши округлились. — Натка сказала, что с тобой приезжал низенький хлыщ при параде, а высокий водитель перед ним прямо стелился. И прическа по описанию сходится… В клубе он был под номером один. Первый. Его напарница выиграла конкурс. Он там типа соучредителя. Он нашел Дашку, через него же на пробу устроили меня. Я была столиком в их кабинке, а когда Вторая отправилась на танец победителей, Первый снова выбрал меня.

— Ты танцевала с ним? Мне сказали, что в конце…

— Хватит об этом. Что было, то было. Больше не будет. Сейчас мы с тобой решаем проблему, и я уверена, мы сможем ее решить. Терять тебе, как понимаю, нечего? Тот выбор, когда Первый взял меня в партнерши… — Машу словно подбросило, она вскочила и стала ходить взад-вперед между кроватями. — Понимаешь, что это значит? Я ему нравлюсь. Этим можно воспользоваться. Мы с Дашей… нет, он ее знает, нужно с кем-то другим. Но он теперь всех наших знает по записям и к себе не подпустит.

До меня стало доходить творившееся в голове у сестренки.

— Даже не думай.

— Почему? Совращение несовершеннолетней — единственная статья, на которую можно поймать этого любителя чужих фото.

— Вздорная и очень опасная глупость, даже близко около этой мысли не ходи, чтобы не пришибло. Забудь. А я сделаю вид, что не слышал. Иначе…

— Иначе — что? В любой момент тебя могут убить. Меня это не устраивает. Ты за меня готов был в тюрьму сесть, а потом жизнью рисковал. А от меня тебе только проблемы.

— Неважно, я никогда не соглашусь на…

— А кто тебя спрашивает? До сих пор ты спасал сестру, сейчас я хочу спасти брата. Кто тронул одного из нас, тронул всю семью.

— Рассуждаешь, как Гарун.

Маша насупилась:

— Где в этих рассуждениях ты видишь неувязку?

— Ты девушка.

— Правильно. Поэтому у меня есть возможности, которых нет у тебя.

— Костя знает, что ты моя сестра. Если не знает, узнает в ближайшие часы, сейчас мою жизнь потрошат до момента рождения, а то и дальше. А еще в его руках записи с твоим участием — компромат на Данилу, который оставили в моем планшете. Там стоит пароль, но для специалистов это минута работы. Прости, я думал, что получится перестраховка, а вышло…

— Ты делал для меня все возможное, хотел как лучше. У тебя почти получилось. Теперь я сделаю то же самое.

— То же самое не надо.

Улыбка у меня вышла тусклой и тоскливой.

Разговор прервало возвращение родителей. Мы старались быть веселыми, я сказал, что нашлись дела дома и что я, возможно, поживу здесь немного. Мама обрадовалась, папа пожал плечами.

— А как же… — Мама понизила голос, словно кто-то подслушивал. — Как же Надя? Одну оставил? С ней ничего не случится? Или уже случилось? Материнское сердце не обманешь, я чувствую, ты что-то не договариваешь.

— Я вообще ничего не говорю. Не надо сейчас о моих отношениях, ладно? Придет время, все расскажу. Или не придет. Я же просил.

— Хорошо-хорошо, сынок. Одно добавлю: Надя мне понравилась, Папе я все рассказала…

— Мама! Папа, скажи ей!

— Мать, — подал голос отец. — Оставь сына в покое. Это его жизнь, сам разберется.

— Да, — с пылом поддакнула Машка. — Разберется.

А глаза спрашивали: дескать, правда, а как же Надя?! Ты, братишка, ушел от ответа про нее!

Поздним вечером, когда мы улеглись в своих кроватях, Машка насела:

— Вы с Надей вроде бы так любили друг друга, а в клуб ты ходил с другой. И сюда она с тобой не приехала. Что-то произошло? Вы поссорились? Она узнала, что у тебя есть другая?

— Машенька, не надо.

— Как это не надо?! — Ее вынесло из постели, закутанная в одеяло фигурка присела рядом со мной. — У тебя проблемы, и твоя девушка может пострадать, проще всего давить на человека через любимых. Счастье любимого не может быть разменной монетой в других играх, особенно когда на кону — жизни!

Откуда у Машки эти менторские интонации? Умные книжки читает?

— Надя уже счастлива, — не удержался я.

Машка запнулась.

— Без тебя? — вырвалось, наконец, уточнение.

— Да.

— И ты ничего не делаешь, чтобы вернуть ее?

— Сделал все, что в человеческих силах.

— Значит, не все, если она не с тобой. Обещаю: как только разберемся с Первым, я помогу тебе вернуть Надю.

— Снова ты про Первого? — Я рывком сел, теперь мы сидели рядом и глядели в одну сторону. В стену. — Я объяснил: это невозможно, твоя жертва будет бессмысленна и напрасна.

— Ты четырежды неправ! Не жертва, не бессмысленна, не напрасна, а главное — возможно! И тебе ничего не придется делать, только найти нужную аппаратуру. Я все беру на себя. Как можно назвать напрасным и бессмысленным то, что делается ради родного брата?!

Логика казалась непробиваемой, но именно, что только казалась. Я покрутил тему со всех сторон, и пришло понимание, где искать аргументы.

— Скажи, почему Даниловы игры с подставами резко прекратились?

Машу словно ударили.

— Не хочу.

— Произошло что-то страшное? С кем?

Догадка оказалась верной.

— С Аленой. — Сестренка горестно выдохнула. — Данила требовал, чтобы она липла к одному парню… В общем, несколько раз ее увозили в такие места, где заснять невозможно, а тот парень был не один. Алена вопила, что больше не поедет, а Данила силой заставлял ее продолжать. Однажды у него все получилось: наша территория, камеры предельно замаскированы, еще одна дублирует через окно из соседнего дома… Но шторы закрыли, а замаскированную аппаратуру обнаружили. Алену к утру вернули в таком виде и состоянии, что теперь ей никогда никого не соблазнить, а Даниле сделали морально-физическое внушение — чтобы знал, с кем можно связываться, а с кем нельзя. Когда девчонки увидели Алену после больницы, все собрались и объявили, что больше никаких съемок для вымогательств не будет! Мы все вместе выступили заодно, и Данила ничего не смог поделать.

— И ты не сделала выводов из этой истории?

— Почему же? Все на поверхности: на каждую силу найдется другая сила, а против хитрости — хитрость. Нельзя вечно выигрывать. Но если хитрость применить против силы…

— Стоп, все неправильно. Ты рассматриваешь только финалы. Если само дело не право, то неважно, кто победил в конце. Цель не оправдывает средства.

— Еще как оправдывает. Если цель благородна…

Вот так и появляются террористы.

— Ты и вправду еще ребенок. — Я обнял ее за плечи. — Фраза о цели и средствах — лакмусовая бумажка, ответ отличает зрелого человека от подростка, готового уничтожить мир ради прихоти.

— Глупости. Что может быть важнее жизни, любви, счастья? За это можно и нужно бороться любыми средствами!

— В тебе говорит обиженное дитя. Есть вещи важнее, ты их знаешь. Родина. Семья. Счастье любимого. Еще — долг, честь, совесть. Звучит пафосно, прости. В твоем кругу над этим принято прикалываться. Недавно я сам был таким. Только со временем понимаешь, что в жизни главнее. Только через боль и потери.

Машенька не ответила. Поняла ли? Не важно. Слова сказаны, отношение выражено. Сестренка молчала, щека лежала на моем плече, руки задумчиво крутили свесившийся локон.

Пусть думает, в ее возрасте — самое время.

Мы долго сидели в обнимку, глядя вдаль. Уже не в стену. Впервые Машенька молчала так долго (ну, впервые не во сне), и говорить не требовалось. Говорили души. И отвечали.

Идиллию разрушил звонок телефона. Я оставил его в прихожей, теперь там истошно звенело и тренькало. Вставать, куда-то идти и, тем более, отвечать категорически не хотелось.

— Принести? — предложила Машенька. — Вдруг что-то важное?

— Не поверишь, но самое важное произошло только что. Мы с тобой поговорили по-взрослому. И — главное — поняли друг друга. Мне так кажется.

— И мне. Я все-таки принесу.

Невыносимо орущее чудо человеческой мысли, постепенно заменявшее сами мысли, упало мне в руки. Чтоб не мешать, Машенька тихо вышла на кухню, где все еще сидели папа с мамой.

— Алексантий, — сказал знакомый голос, — это Костя, у меня появилось, что сказать. Тех снимков действительно нет, но зато сколько интересного… Любопытный способ заработка. Среди твоих… или, как ты утверждаешь, не твоих клиентов мелькнули знакомые лица. Я разберусь. Если все это — чужое, твоей жизни ничто не угрожает. Только здоровью, поскольку в опасные игры играешь. Подружки со снимков, с которых все началось, требуют сатисфакции, и если ты вернешься в город, то с большой вероятностью могу предсказать, что с тобой случится нечто нехорошее. Представляешь, как обидно погибнуть, например, от токоприемника троллейбуса, который случайно свалится со штанги именно на тебя? Совсем не героическая кончина. Впрочем, это тебе не грозит, с людьми всегда происходит что-то новое, неожиданное. Так пусть кирпичи остаются на крышах, троллейбусы не ломаются, а у машин не отказывают тормоза. Поживи вдали, пока я закончу с твоими выкрутасами, а девочки успокоятся. Окей?

— Как же учеба?

— Разве учеба важнее жизни и здоровья? Возьми академический, переведись куда подальше или еще что-нибудь придумай. Будут проблемы — можешь обращаться ко мне по номеру, который высветился, на ближайшие пару месяцев это один из рабочих. Надоели мне бабские капризы, но нельзя не обращать внимания на возможную опасность в будущем, я обязать купировать ее заблаговременно. Пока ты далеко, я целиком на твоей стороне. С документами, если решишь забрать для перевода, помогу. Даже с работой помогу, когда все успокоится. На столе у меня лежит отчет о проверках в отношении тебя. Самые лучшие рекомендации. Пусть в отношении везения ты ходячая катастрофа, но чувствуется сильный характер, а остальное можно наладить. Принципиальных сейчас мало. В общем, если не попадешь в новые передряги и выпутаешься из старых, мы обязательно увидимся. Всего наилучшего.

Еще с минуту я смотрел в отключившийся телефон. Есть поговорка: начали за здравие, кончили за упокой. Здесь получилось наоборот. Угрозы жизни и здоровью перешли в комплименты и приглашение на работу. Надо Машеньке сказать, чтобы глупостей без моего ведома не натворила, а то с ее энтузиазмом и абсолютным незнанием жизни…

Мобильник вновь ожил. Мелодия звонка указывала на сокурсников, которых я объединил в одну группу «хороших знакомых, не перешедших в разряд близких». Каждому из близких полагалась собственная мелодия звонка. Нажатая кнопка вызвала к жизни радостный голос Фильки:

— Отлично, а я боялся, что трубку не возьмешь. Ты исчез, и я решил узнать, не случилось ли чего. Что-то на манер, как с Тимохой. Твое право не отвечать, но как думаешь, может, хорошо, что я тогда с тобой не пошел?

Даже до него доползли какие-то слухи.

— Скажу одно: всегда верь интуиции и поступай по совести. И радуйся жизни. — Не знаю, понял ли сокурсник намек, но безопаснее сменить тему. — Про Гаруна слыхал?

— Еще бы. Трижды простреленный везунчик. Оказывается, у дагов такая свистопляска в городе творилась, а мы ни сном, ни духом. Хотя, вы с ним дружите, и ты, наверное, был в курсе.

— Не обо всем. Мы с Гаруном последнее время почти не виделись, новости доходили через третьи руки. Ты не слышал, про его сестер что-то говорят?

— Только про них и говорят.

— Пожалуйста, с этого момента поподробнее.

— Они умерли.

— Что-то путаешь. — Мозг изо всех сил искал подвох или нестыковку. Иначе как поверить в такую чушь? — Ты имеешь в виду Мадину?

— Мое изложение всегда либо факт, либо дословный пересказ версии, которая исходит от людей, никогда не обманывавших меня прежде. Пора уже знать, четыре года общаемся. И если я говорю, что сестры умерли, значит, умерли обе. Старшую убили, когда на Гаруна покушались, а младшая только что умерла.

Жизнь поскользнулась и рассыпалась.

— К… как? — вытолкнуло горло.

— Странно, что ты не знаешь, вы же с Гаруном друзья. Об этом весь город гудит, все, кто хоть как-то знаком или пересекался.

— Откуда знаешь? Это проверенная информация?

Голос в трубке обиженно пробурчал:

— Мне Настя рассказала, а ей кто-то из первых уст.

— Не может быть. Хадя не умерла, она уехала. У нее должна была состояться свадьба — там, на Кавказе.

— Она и состоялась, — подтвердил Филька. — Затем Гарун задержался у родственников, а те, кто ездил с ним, по возвращении поделились новостями. История больше похожа на детектив. Младшая сестра Гаруна вышла замуж за кого-то, с кем давно помолвили родители. В первую же ночь муж ее выгнал. Всяких домыслов полно, подробностей никто не знает. Известно лишь то, что еще по темноте она вернулась в родительский дом, была встречена отцом, а утром по местной традиции ее уже похоронили. В справке — какая-то глупая причина: то ли с сердцем проблемы, то ли еще что-то, молодой девчонке не свойственное. Говорят, врач — родственник, чуть не родной брат отца. Впрочем, у них в селении все друг другу родственники. Отсюда и домыслы.

Когда Филька отключился, я долго сидел, не шевелясь ни телом, ни душой. Глаза тупо глядели в стену.

Пальцы сами собой набрали Гаруна. Длинные гудки, повторившиеся многократно, говорили о его отсутствии либо нежелании разговаривать. Раз за разом, час за часом я продолжал набирать единственный номер, который дал бы ответы.

Глава 3

Где-то могли рушиться империи, свергаться правительства, начинаться войны, а в родном доме все было по-прежнему. Здесь ничего не менялось: тикали часы, на кухне ритмично капало из прохудившегося крана, и медленно полз по квартире яркий фронт: тени массово сдавались победителю, непокорных уничтожали на месте. Как одеяло ни пыжилось в изображении защиты, утренние лучи все равно лезли в глаза, и вновь вспомнились ядерные взрывы из сна. Глаза не удивились бы, окажись за окном выжженная постапокалиптическая пустыня. Настроение соответствовало. Маша, как обычно, упорхнула погулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Не из вредности. Так в нашей семье заведено: настал новый день — отворяй окна. Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином. Тишина радовала, покой нарушало лишь нестерпимое солнце. Вновь заснуть не удастся. Вялое потягивание не взбодрило, и я отправился готовить кофе. В смысле, что растворять в кипятке, другого у родителей не водилось.

Ударная доза кофеина прочистила мозги. Когда я мыл за собой чашку, раздался звонок в дверь.

Ночью Костя успокоил, но до этого хорошо запугал, поэтому бросаться ктотамкать желания не возникло. В прихожей я застыл, не зная, что делать дальше. Если глянуть в глазок, затемнение выдаст, что внутри кто-то есть.

— Кваздапил, это я, — донеслось снаружи.

Никому другому я бы не открыл.

Это был мой друг. Брат Хади. Брат моей любви. Вот так, оказывается, у любви бывают родственники. Любопытное наблюдение. Нужно будет обдумать эту тему детальнее. Вдруг я на пороге эпохального открытия в философии, психологии или хотя бы филологии?

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел. Сам. Настало время чего-то серьезного.

Дверь распахнулась.

— Привет, — сказал я, рука привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Он знает, понял я. После того, что случилось на свадьбе, и после моих признаний нетрудно связать факты. Вывод напрашивался единственный.

Можно все отрицать. Доказательств именно моей вины не существует. Но я не мог отрицать, это было предательством.

Застывшая фигура не двигалась, на меня с болью смотрели черные глаза.

— Я тебе верил как брату. А ты… — В поднятой к поясу руке блеснул нож.

Я глядел спокойно, в голове дул сквозняк. Ничего нигде не всколыхнулось. Нож. Обиженный брат. Все правильно. Я всегда знал, что так будет, просто отгонял это знание. Бесстрастный голос почти без моего участия сообщил:

— Прости.

— Такое не прощают.

— Тогда — сожалею. И все понимаю.

На душе было противно, словно там прорвало отстойник и теперь всюду капали нечистоты. Ноги почему-то задрожали, страшно захотелось сесть. Несколько шагов — и обезволенное тело в позе ждуна раздавило угол дивана.

Гарун нервно бухнулся рядом.

Говорить было не о чем. Он знал, что делать, а я знал, что он сделает. Просить пощады — унижать себя. Пощада традицией не предусмотрена. Пальцы Гаруна крутили острую сталь, черный взгляд прожигал в стене буквы. Мене, Текел, Фарес, как на библейском пиру. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Все пройдет, и это пройдет. И очень скоро. И воздастся каждому по делам его. Кажется, я готов. Аминь.

— Не тяни. Я виноват, и это будет справедливо.

А ведь все не так плохо. Мы с Хадей — жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит. И неважно, что там, за чертой. Главное, там — она, моя при жизни не состоявшаяся любовь. Мы все равно будем вместе. И будем счастливы. По-своему. Возможно. Или не будем. Но — вместе.

Клинок замер в руке бывшего друга. Он выговорил, стараясь не глядеть на меня:

— Слушай… Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. — В паузе он машинально поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. — А почему «Кваздапил»?

Я поморщился.

— Старая история. Совсем мелким я играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ как заору: «Да-аа!» Рядом стояли острые на язык мальчишки. В общем, пророческим это «да» оказалось.

На меня вскинулись темные глаза, Гарун громко фыркнул. Затем что-то внутри него надломилось, и неудержимый заразительный гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так смеются, нельзя не подключиться. Как в старые времена мы с Гаруном захохотали — дружно, в голос, не в силах остановиться. И в то же время глаза боялись встретиться, а сердца грохотали канонадой, о которой заранее известно, что один из снарядов прилетит в цель. Смех напоминал езду на велосипеде: как только перестанут крутиться педали — упадешь. И мы это понимали.

Я сто раз слышал, что смех продлевает жизнь, но даже подумать не мог, настолько это верно.

Смех продлевает жизнь.

Смех — жизнь.

Смех.

Жизнь.

Смех.