История России XVIII-XIX веков

§ 1. Структура хозяйства и экономическое районирование

Территория и население. В начале xix в. Российская империя была крупнейшей европейской державой. Благодаря гигантскому напряжению сил, успехам политики Петра I и Екатерины II Россия прочно утвердилась на берегах Балтийского и Черного морей, в орбиту ее влияния постепенно входило Закавказье, за Уралом российские владения простирались до Тихого океана. Победа в наполеоновских войнах привела к стабилизации западной границы, что стало важным условием установления прочных торгово-экономических отношений со странами Центральной и Западной Европы. Последующие территориальные изменения в дореформенный период были сравнительно невелики. Ко времени падения крепостного права страна занимала 19,6 млн кв. км, из них на долю Европейской России, где жила основная масса населения и был сосредоточен экономический потенциал, приходилось 5,5 млн кв. км.

Административно-территориальное деление определялось екатерининской губернской системой, совершенствование которой при Николае I приняло характер административной унификации, что противоречило началам имперской государственности. К началу 1850-х гг. на территории Европейской России была 51 губерния. На особом положении находились 8 губерний Княжества Финляндии и 5 польских. Кавказское наместничество состояло из 5 губерний. По реформе 1822 г. Сибирь была разделена на два генерал-губернаторства — Западно-Сибирское и Восточно-Сибирское. Большинство губерний делилось на уезды, на окраинах были и другие административные единицы. Губернская система управления функционировала успешно и до определенной степени обеспечивала внутриполитическую стабильность. Административные границы не всегда совпадали с этническим расселением и с экономическим районированием. Вместе с тем наблюдалась устойчивая тенденция превращения большинства губернских городов из простых административных в торговые, а нередко торгово-промышленные центры.

Численность народонаселения в дореформенное время определялась при помощи периодически проводимых ревизий, которые учитывали податные души мужского пола. Сведения бывали неполны, но давали представление о картине в целом. Общая численность населения в 1795 г., когда была проведена 5-я ревизия, составляла чуть больше 37 млн человек. К 1857 г., когда прошла последняя, 10-я ревизия, она возросла, в сопоставимых границах, до 59 млн. С учетом населения Закавказья и Северного Кавказа, с польскими губерниями и Финляндией, она доходила до 75 млн.

Увеличение численности населения в первую очередь было связано с его естественным приростом, который объяснялся относительной стабилизацией экономической и политической жизни, отсутствием опустошительных войн и эпидемий. Среднегодовой прирост составлял 1,09 %, что было хорошим показателем. Для Сибири с ее редким населением эта цифра была 2,41 %.

Огромное большинство людей жило в деревне, что определяло аграрный характер экономики. В начале века разные категории крестьян объединяли в совокупности более 90 % жителей; к 1857 г. в деревне сосредоточилось около 84 %. Учет городского населения был затруднен наличием большого числа крестьян-отходников. На исходе дореформенной эпохи в среднем они составляли свыше 20 % населения городов. В Москве доля дворовых и крестьян-отходников превышала 45 %, в Петербурге она составляла свыше трети. Во всех крупных городах дореформенной России численность мужского населения заметно превышала женское.

По данным на 1811 г., в России насчитывалось 630 городов с населением около 3 млн человек, среди которых полноправные городские сословия, купцы и мещане, составляли не более 40 %.

Большинство городов были маленькими и иногда уступали по численности крупным торгово-промышленным селам, среди которых выделялись Иваново, Павлово, Кимры, Ворсма. В таких городах уклад жизни и хозяйственная деятельность мало отличались от деревенской. Всего пять городов имели население свыше 50 тыс., из них Петербург — 336 тыс., Москва — 270 тыс. К концу дореформенного периода было 14 городов с населением каждого свыше 50 тыс. На первом месте по-прежнему стоял Петербург с более чем полумиллионным населением, на втором — Москва, где было 352 тыс. жителей, на третьем — Одесса, где проживало 119 тыс. человек. Городское население увеличивалось крайне неравномерно: наиболее быстро росли южные и поволжские города, такие, как Николаев, Одесса, Ростов-на-Дону, Самара. В процентном отношении городское население увеличивалось быстрее, чем сельское. Удельный вес горожан в начале XIX в. был менее 5 %, а к середине дошел до 9 % всего населения Европейской России. В это число не включалась армия и, как правило, поместное дворянство.

Российская империя была страной, где строго соблюдалось сословное деление общества. Переход из одного сословия в другое был крайне затруднен и регулировался сложной юрисдикцией. К 1858 г. в России насчитывалось 68 сословий и сословных групп, значительная часть которых была представлена лишь на окраинах империи. Численность неподатных сословий, к которым относились дворянство, духовенство, чиновничество, армия, не превышала 10 %. К дворянскому сословию в 1795 г. было отнесено 122 тыс. человек мужского пола, а накануне крестьянской реформы оно возросло до 464 тыс.; даже с учетом женщин дворянство никогда не достигало в общей численности населения 1 %. По статистике 1825 г., в состав белого духовенства входило 102 тыс. человек. Монашествующих и монахинь, послушников и послушниц было около И тыс. Численность представителей клира иных конфессий, включая католическое духовенство польских губерний, была сравнительно невелика.

Численность податных сословий составляла чуть более 90 %. Самым многочисленным сословием были помещичьи крестьяне. В начале века их насчитывалось свыше 15 млн человек обоего пола, по 10-й ревизии — 24,6 млн. В эту категорию были включены дворовые, крестьяне, приписанные к частным заводам, и дворцовые крестьяне. Удельный вес крепостных крестьян в общем составе населения непрерывно снижался. К отмене крепостного права их численность почти сравнялась с численностью государственных крестьян, которое составляло 23,8 млн человек. Среди других сословий заметна была численность казачества, которая доходила до 1,4 млн человек.

Национальный состав населения Российской империи никак не учитывался, поскольку власти принимали во внимание прежде всего вероисповедную принадлежность. Можно говорить о том, что к середине XIX в. русское, украинское и белорусское население, исповедовавшее православие, составляло примерно две трети жителей Российской империи.

Транспортные пути. Большие пространства, рост городов, хозяйственная специализация районов и усиление товарообмена повышали значение путей и средств сообщения. Транспортная проблема играла исключительно важную роль в народно-хозяйственной жизни страны.

В первой половине XIX в. основным видом транспорта в России оставался речной, роль которого в перевозке грузов на дальние расстояния значительно возросла. Это было связано с ростом объема перевозок, который был вызван развитием промышленности и товарного производства в деревне. Вместе с тем речной транспорт не обеспечивал бесперебойной доставки грузов. Долгая и холодная зима, колебания уровня воды от весенних паводков к летнему мелководью препятствовали развитию регулярного судоходства, что особенно сказывалось на доставке грузов в крупные города. Из Нижнего Поволжья в Петербург зерно приходило на второй год после уборки урожая.

Правительство прилагало настойчивые усилия по совершенствованию водных путей сообщения. Равнинный характер страны, отсутствие резких водоразделов вели к тому, что верховья рек подходили близко друг к другу. Это облегчало строительство каналов, значительная часть которых проходила по путям древних волоков. В начале XIX в. была сооружена Мариинская система, соединившая Петербург с Волгой. Она проходила по реке Шексне, Белому озеру, системе шлюзованных каналов, по Вытегре, Онежскому озеру, по реке Свирь, по Ладожскому озеру и Неве. К 1825 г. были закончены каналы для обхода Белого и Онежского озер. В одно время с Мариинской была создана Тихвинская система, соединившая реку Мологу с Ладожским озером. В 1804 г. была достроена Огнинская система между Днепром и Неманом. Тогда же была сооружена Березинская система, соединившая Днепр с Западной Двиной, что позволяло везти лес к Рижскому порту. При Николае I Неман был соединен с Вислой, перестроен и расширен Днепровско-Бугский канал. Для доставки дубового леса в Архангельск Шексна была соединена с Сухоной.

Обслуживание внутренних водных путей требовало значительной рабочей силы, в основном это были занятые тяжелой физической работой бурлаки. В первую половину века их численность доходила до полумиллиона человек. Несовершенство водного транспорта резко повышало стоимость доставляемых грузов. Уральское железо из-за дороговизны не находило сбыта в западных губерниях.

Положение стало меняться с появлением пароходного сообщения. Первый пароход проплыл по Неве в 1815 г., он был построен в Петербурге на машиностроительном заводе Берда. Там же стали создаваться паровые машины для пароходов. Большое народно-хозяйственное значение приобрело пароходство по Волге и Каме, которое заметно усилилось после того, как в середине века был основан Сормовский судостроительный завод. Речной флот России вскоре стал насчитывать свыше 300 пароходов. В середине 1830-х гг. стало развиваться пароходное сообщение на Балтийском и Черном морях, тогда же пароходы стали ходить по Каспийскому и Белому морям. Начатое по почину казны, пароходство и пароходное судостроение быстро стали доходной отраслью частного предпринимательства.

С водным транспортом соперничал гужевой. На гужевых перевозках хлеба летом было занято до 800 тыс., а зимой до 3 млн человек. В отдельных регионах, прежде всего за Уралом, на Кавказе и в Закавказье, гужевые перевозки были главной формой транспортировки грузов. Первые правильно устроенные шоссейные дороги стали строить в Европейской России в 1817 г. К 1861 г. их протяженность составила около 10 тыс. верст. Система грунтовых дорог была хорошо развита, но в распутицу движение по ним замирало.

В николаевское время логика экономического развития поставила перед правительством вопрос о строительстве железных дорог. Правительство долго смотрело на железные дороги как на средство, которое может пагубно сказаться на народной нравственности, приучив крестьян к-легкой смене мест. Убежденным противником железных дорог был министр финансов Е. Ф. Канкрин, опиравшийся на поддержку крупных извозопромышленников. Среди инженеров ведомства путей сообщения мнения разделились, но большинство поддерживало П. П. Мельникова, который настойчиво доказывал экономическую целесообразность и техническую возможность строительства железных дорог в России.

Первая железная дорога, соединившая Петербург и Павловск, стала сооружаться в 1837 г. Экономического значения она не имела. В 1839 г. было начато строительство Варшавско-Венской железной дороги, движение по которой открылось в 1845 г. Она облегчила связи со странами Центральной Европы. Политическими и стратегическими соображениями было продиктовано строительство прямого железнодорожного пути Петербург — Москва, которое было завершено в 1851 г. Тогда же приступили к строительству железной дороги Петербург — Варшава. К 1860 г. протяженность железных дорог в России не превышала 1500 верст. Важнейшие шоссейные и первые железные дороги строились за счет казны, которая не была обеспокоена вопросами их хозяйственной окупаемости.

Хлебопашество. Хозяйственное районирование дореформенной России было простым и определялось в первую очередь особенностями ведения сельского хозяйства. Россия была прежде всего земледельческой страной. В начале XIX в. наибольшая доля пашни приходилась на Центрально-Черноземный, Литовско-Белорусский и Центрально-Нечерноземный регионы, где была давняя культура земледелия и высокая плотность населения. Черноземная полоса по плотности населения превосходила Нечерноземную почти вдвое. На протяжении всего дореформенного периода происходило движение населения из этих регионов на Юг, в Новороссию, степное Предкавказье, Нижнее и Среднее Поволжье. Прежде слабо заселенные, эти территории стали объектом интенсивной земледельческой колонизации. В них происходило расширение пашенных угодий, в сельскохозяйственный оборот вводились большие площади целинных и залежных земель.

В целом в сельском хозяйстве дореформенной России преобладали зерновые культуры, под которые отводилось свыше 95 % всей пахотной земли. В структуре зернового производства преобладали серые хлеба — рожь, овес, ячмень. Под них отводилось до 80 /о посевных площадей. Красные хлеба — прежде всего пшеница — им значительно уступали. Из других культур значительные площади отводились под гречиху. Общая площадь, отводимая под посевы зерновых культур, постоянно увеличивалась. Это было основной причиной роста валовых сборов хлебов, которые с 1801 по 1860 г. увеличились со 155 до 201 млн четвертей. При этом товарность зернового хозяйства возросла примерно вдвое. Хлебный экспорт рос гораздо более быстрыми темпами: с 20 млн пудов в начале века до почти 70 млн пудов к 1861 г. Примерно столько же в это время шло на винокурение; 110 млн пудов хлеба потребляли города, 18 млн — армия. Главным производителем товарной зерновой продукции было дворянство.

Наибольшую долю товарного хлеба давали районы с высокой земледельческой специализацией. Так, из 112 млн пудов хлеба, отправленного в предреформенные годы по речным путям 46 губерний, 68 млн приходилось на губернии Центрально-Черноземного района, Поволжья и Предкавказья.

Суммарный годовой объем товарного зерна, по мнению ученых, мог достигать в 50-е годы XIX в. в среднем 304 млн пудов. Обращение на рынке столь солидной массы продукции независимо от ее происхождения не могло не свидетельствовать об упорядоченности механизма соотношения спроса и предложения зерна. И действительно, изучение динамики хлебных цен на макроуровне в виде среднегодовых цен в рамках целых десятилетий показывает, что во втором десятилетии XIX в. уже структурировалось три огромные региональные рыночные конъюктуры, в каждой из которых был свой механизм колебаний цен. Прежде всего это наметившиеся еще в XVIII в. контуры огромного Волжского рынка, включившего теперь Центр страны, Северо-Запад, Прибалтику и частично Север; затем существующий с XVIII в. Центрально-Черноземный рынок и, наконец, вновь появившийся после экономического освоения территорий, приобретенных Российской империей в итоге русско-турецких войн, огромнейший, но рыхловатый контур Черноморско-Уральского рынка ржи и овса.

К середине XIX в. расширение хлебопашества при огромной роли помещичьего барщинного хозяйства привело к кардинальным изменениям. На месте прежних контуров трех региональных рынков появились пять новых контуров сильно сливающихся друг с другом региональных рынков ржи: Центрально-Северо-Западный, Центрально-Юго-Западный, Западный, Юго-Западный, Поволжский и старый Черноморско-Уральский. Столь сложное переплетение региональных механизмов движения хлебных цен знаменует неизбежное в будущем их слияние в единый механизм колебаний цен, т. е. в единое пространство действия единого закона стоимости. Наконец, в середине XIX в. стало очевидным, что почти полностью сформировался всероссийский рынок овса. Контуры единого макромеханизма движения годовых цен в интервале десятилетия 1846–1855 гг. распространились на гигантское пространство в 40 губерний Европейской России.

Необходимо подчеркнуть, что развитие хлебного рынка было тесно связано с развитием всей экономики страны, особенно с развитием промышленности, транспорта, ростом отходничества огромных масс крестьянства и стремлениями помещиков резко увеличить доходы от продажи зерна. Однако не менее важно понять, какой ценой доставалась крестьянину возможность производить товарную продукцию в условиях господства в основных районах страны далеко не самых благоприятных условий природы и климата.

Прежде всего следует отметить уровень урожайности в первой половине XIX в. в Европейской России. В первом десятилетии средняя валовая урожайность была сам-3,3. По регионам она колебалась от сам-4,3 и сам-4,7 на Юго-Западе, в Южном Степном и в Прибалтике до сам-2,6 на Северо-Западе и в Центрально-Нечерноземном регионах. При высеве в 12 пудов на десятину сбор зерна достигал максимум 52–56 пудов и минимум 31 пуд.

В 50-х г. XIX в. средняя урожайность сохранилась на уровне сам-3,2 при максимуме сам-4,5 и сам-4,2 в Прибалтике и Южном Степном и минимуме сам-2,5 и сам-2,7 в Западном регионе, Северо-Западном и Нечерноземном Центре (это 30–32 пуда). Более существенны данные о чистых сборах (за вычетом семян). Чистый сбор за 50-е гг. XIX в. по Европейской России достигал 2,37 четверти на душу населения (19 пудов). В Нечерноземном Центре он был равен 2 четвертям (16 пудов), в Черноземном Центре — 25 пудов. В неурожайные годы в Нечерноземном и Черноземном Центрах чистые сборы снижались до 12–13 пудов с десятины. А на Средней Волге, в Левобережной Украине и на Нижней Волге — до 8—10 пудов. Наибольший чистый сбор был однажды за 10 лет в Черноземном Центре — 45 пудов, а на Нижней Волге — 51 пуд. Это крайне низкая обеспеченность крестьянской жизни хлебом. В 50-е гг. в среднем по 17 нечерноземным губерниям чистые сборы у помещиков достигали 75 пудов на душу, у помещичьих крестьян — 16,8 пуда, у государственных крестьян — 19 пудов. По 17 черноземным губерниям у помещиков чистые сборы на душу равнялись 172 пудам, у помещичьих крестьян — 20 пудам, у государственных — 19 пудам. Если учесть, что в Черноземном Центре, на Западе, Юго-Западе, в Левобережной Украине высевы помещиков составляли 31 % от всех посевов, а всего в конце 50-х гг. они достигали более 100 млн пудов, то огромная роль их на зерновом рынке будет очевидна, ибо товарность помещичьего хозяйства составляла 57 %.

Посевы помещиков по отношению к посевам их собственных крестьян в Черноземном Центре, Средней и Нижней Волге и в Западном регионе достигали 54–62 %, оставляя крестьянам 38–47 % земли. В 15 черноземных губерниях на 800 пудов крестьянского высева приходилось 700 пудов высева на барском поле. Это был колоссальный рост эксплуатации крепостного труда.

При краткости рабочего периода для сельскохозяйственных работ однотягловый крестьянин, как уже указывалось, не мог обработать пашню в озимом и яровом поле размером более 2,5–3 десятин земли. В черноземных краях он увеличивал запашку до 4–5 десятин только за счет упрощения обработки поля. К этой нагрузке неизбежно добавлялась чуть меньшая по площади барская пашня. В итоге общая площадь пашни увеличивалась до 7–8 десятин, что вело к чудовищно низкому качеству обработки полей. В этих краях, как писал А. Гакстгаузен, «земля обрабатывается слабо, без напряжения сил», т. е. путем однократной поверхностной «скородьбы». Притом овес нередко сеяли и вовсе по непаханому полю. Расчет был лишь на огромное плодородие земли и хорошую погоду. В итоге, как было сказано, в южных районах обильные урожаи — редкий случай, и в среднем общая урожайность была немногим выше, чем в Нечерноземье. Такие же или чуть лучше урожаи были и на помещичьих землях. Тем не менее непосильная по площади пашня в течение веков обрабатывалась с максимальным напряжением сил, и высев в крестьянской семье из четырех человек (одно тягло) удерживался всегда в пределах 5–6 четвертей зерна (40–48 пудов) в двух полях. Что же в конечном счете получал крестьянин после уборки урожая и продажи части зерна? Для этого из суммы чистого сбора по Европейской России (1168 млн пудов) следует вычесть объем товарного зерна (304 млн пудов) и остаток поделить на количество населения за вычетом состава армии, флота и городских жителей (54,2 млн человек). В итоге на душу населения придется 15,9 пуда зерна в год на питание и расходы на фураж, ибо в крестьянском одно-тягловом хозяйстве было 2 лошади, 2 коровы и несколько овец. Напомним, что общепринятая норма расхода на человека в XVIII–XIX вв. равнялась 24 пудам с учетом расхода на фураж. Таким образом, вполне очевидно, что развитие внутреннего зернового рынка парадоксальным образом основывалось на минимальной обеспеченности населения России основным продуктом питания. Как же выживал русский крестьянин? В его рационе огромное место занимали овощи (капуста, репа, редька, пробивающий уже дорогу картофель, грибы и очень редко — мясо). Это была вечная борьба за выживание. Разумеется, был и еще один способ выживания — создание больших неразделенных семей. Эффект очевиден: больше рабочих рук — и побольше пашни. В южных краях жизнь была лучше, так как там легче было с кормами для скота и нередко число овец достигало 20–50 голов. Острый дефицит кормов был в историческом Центре страны и во всем Нечерноземье, так как сезон сенокоса был слишком краток для достаточной заготовки сена на 7 месяцев стойлового содержания скота. Поэтому его кормили соломой, сдабриваемой мукой и мякиной.

Сохранялась традиционная система земледелия — трехполье: яр, озимь, пар. Невысокое поголовье скота и, как следствие, недостаток удобрений вели к истощению почвы. Правда, в южных степных районах, где уже в XVIII в. практиковалось пестрополье, помогавшее расширять площади посева товарных культур зерновых, были попытки введения узкой специализации и отказа от трехполья. Так, в районе Самары земледельческий цикл включал: 1) 4 года подряд посев «белотурецкой» пшеницы, 2) 6–7 лет отдых поля под выгоном (2–3 года) и сенокосом (3–4 года), 3) снова посев в течение двух лет пшеницы, 4) снова шестилетний выгон и сенокос. В районе Липецка и Воронежа был следующий цикл: 1) просо, 2) пар, 3) озимая рожь, 4) пар, 5) греча, 6) пар, 7) просо. Подобная практика помогала становлению специализации земледелия.

В дореформенной деревне из-за истощенности к весне рабочего скота соха продолжала господствовать над плугом. Современник писал: «Нельзя ничего дешевле себе представить, как российское пахотное орудие, но то неудобство, что земледелец такими простыми орудиями может взорать только поверхность пашни и что едва покрывает землею посеянные семена». Урожайность хлебов оставалась низкой (сам-2,5, сам-3) и в редкие годы доходила до сам-4. Периодически возникали обусловленные засухами и другими природными явлениями неурожаи, вызывавшие в огромных регионах голод и падеж скота. В 1840— 1850-е гг. под влиянием нарастающей эксплуатации наблюдается заметное падение производительности крестьянского хозяйства. В Правобережной Украине сборы хлебов и картофеля менее чем за 20 лет сократились на 24 % в пересчете на одну ревизскую душу; на Западе они сократились на 29 %. на Севере — на 15 %. хотя в Южном Степном регионе был рост на 41 %, в Среднем Поволжье — 21 %, а в Левобережной Украине — 13 %. Ограниченные возможности индивидуального крестьянского хозяйства, консервативные приемы ведения хозяйства, господство крепостных отношений, наличие огромных регионов рискованного земледелия вели к низкой эффективности зернового производства, его застою и к определенной деградации.

Тем не менее под влиянием общих тенденций развития намечались определенные новации.

Полевые культуры. Со второй четверти XIX в. полевой культурой стал картофель, который до этого возделывался на огородах. К началу 1840-х гг. его посадка достигала 1 млн четвертей. К 1850 г. она превысила 5 млн четвертей. Картофель стал входить в рацион питания жителей крупных городов, его использовали как сырье при винокурении и для производства крахмала. Большие площади под картофель отводились в Центрально-Нечерноземном районе и в Литовско-Белорусском. Его в основном выращивали в крестьянских хозяйствах, практически насильственно картофель вводился в государственной деревне, реформированной П. Д. Киселевым.

В Северо-Западном районе было развито возделывание льна. Значительными были его посевы в Центрально-Нечерноземном и Приуральском регионах. Льноводство, льнопрядение и производство льняного полотна было уделом крестьян, которые нередко объединялись в артели. В Новороссии с начала века стали культивировать сахарную свеклу, посевы которой быстро распространились на Центрально-Черноземный регион. Сахарная свекла возделывалась на больших площадях в помещичьих хозяйствах и служила сырьем для дворянского винокурения и сахароварения. Имения, где производилась сахарная свекла, относительно легко приспособились к рыночным отношениям. Разбогатевшие на винных откупах помещики охотно использовали новые сельскохозяйственные машины и улучшенный инвентарь, вводили правильную агротехнику.

Ценной технической культурой стал подсолнечник. Крестьяне отводили под него свои наделы в Воронежской, Саратовской губерниях и на Кубани. Подсолнечное масло использовалось в пищевой промышленности, при производстве лаков и постепенно вытесняло конопляное в рационе питания. Конопля высевалась повсеместно в Центральном и Центрально-Нечерноземном районах. На Юге России, в Крыму, Бесарабии и на Кавказе получило развитие виноградарство и правильно устроенное виноделие, продукция которого стала поставляться в города и составлять конкуренцию европейским винам.

Животноводство. Скотоводство из-за дефицита времени на заготовку кормов на длительный период стойлового содержания животных занимало сравнительно скромное место в сельскохозяйственном производстве. Неблагоприятным фактором для его развития было менявшееся соотношение пашни и сенокоса в черноземных и степных районах, что вело к уменьшению лугов и сокращению кормовой базы. К середине века в России насчитывалось около 25 млн голов крупного рогатого скота (основная масса которого располагалась в южных районах), что в соотнесении с общей численностью населения примерно соответствовало уровню европейских государств. В основном незначительная часть животноводческой продукции крестьянского хозяйства шла на рынок. Товарным животноводство было на Юге России. По мере освоения Предкавказья получало развитие овцеводство, в том числе тонкорунное. Если в начале XIX в. в стране насчитывалось немногим более 100 тыс. тонкорунных овец, то к началу 1850-х гг. их было около 9 млн. Сельское хозяйство полностью удовлетворяло незначительные потребности городского населения в мясе, масле и молоке. На экспорт шли кожи и кожевенные изделия, масло и сало.

С конца XVIII столетия в России получило развитие частное коннозаводство. Образцовыми считали Хреновской и Чесменский заводы в Воронежской губернии, основанные А. Г. Орловым, где были выведены две отечественные породы лошадей — орловская верховая и орловская рысистая. В XIX в. верховые орловские производители использовались в десятках конных заводов. В 1814 г. существовало 1339 частных конных заводов, где насчитывалось 280 тыс. маток и свыше 22 тыс. жеребцов-производителей. Это была целиком сфера дворянского предпринимательства. Существовало и государственное коннозаводство, к которому в 1845 г. отошли Хреновской и Чесменский заводы. В последние два предреформенные десятилетия происходило сокращение частных конных заводов, принадлежавших помещикам, одновременно появлялись первые заводы, принадлежавшие купцам и зажиточным крестьянам. Это служило наглядным свидетельством падения экономического влияния дворянства.

Специализация сельскохозяйственного производства, которая была в первую очередь связана с почвенно-климатическими условиями, в своем развитии требовала изменений традиционных приемов обработки земли и совершенствования сельскохозяйственных орудий. В перспективе она вела к общественному разделению труда и была основой товарного производства. Ее результатом в итоге стало возникновение районов торгового земледелия. В дореформенной России специализация сельскохозяйственного производства шла экстенсивным путем, зависела от социальных и демографических факторов, от сложившейся на протяжении веков системы взаимоотношений крестьян и помещиков. Правительственная политика как поощряла освоение новых сельскохозяйственных районов и земледельческую колонизацию, так и препятствовала развитию производительных сил, сохраняя неизменными крепостные отношения. Но и при этих обстоятельствах объективный ход хозяйственного процесса разрушал крепостную систему.

Торговля. Зримым свидетельством развития товарно-денежных отношений был рост торговых оборотов. По подсчетам Министерства финансов, численность гильдейского купечества к середине XIX в. составляла 180 тыс. душ мужского пола, а размер объявленного им капитала достигал 138 млн руб. В его руках в основном находилась оптовая торговля, в которой заметную роль играли ярмарки. При неразвитой системе путей сообщения и технической трудности транспортировки тяжелых грузов ярмарочная торговля позволяла обеспечивать потребности отдельных регионов. В год в России проходило до 4000 ярмарок, в основном сельских. Длившиеся несколько дней сельская или городская ярмарки позволяли крестьянам и горожанам сделать необходимые годовые запасы и втягивали их в товарно-денежные отношения. Крупные ярмарки имели торговые обороты свыше миллиона рублей каждая. Общероссийское значение имели Нижегородская, которая до ее перевода в 1816 г. в город находилась в Макарьеве, Ростовская в Ярославской губернии, Ирбитская, бывшая центром торговли Урала и Зауралья, Контрактовая в Киеве, Курская Коренная, Лебедянская конская.

В начале XIX в. современник восторженно описывал: «Кто видел ярмонку Макарьевскую, не может сомневаться в промышленности России, ни в высокой степени совершенства, до которого доведены изделия всякого рода».

В Петербурге, Москве и крупных губернских городах в дореформенное время росла магазинная торговля. Строились большие гостиные дворы, где купцы торговали круглый год. Магазинная торговля постепенно вытесняла традиционную ярмарочную в Центрально-промышленном районе, что служило свидетельством начавшегося изменения направления товарных потоков и появления новых тенденций развития внутреннего рынка.

Очевидны были успехи внешней торговли, обороты которой, правда, заметно уступали оборотам внутреннего рынка. Из России по-прежнему вывозились лес, кожи, меха, лен, пенька, сало. К концу дореформенного периода около трети всего вывоза стал составлять экспорт хлеба. Одновременно практически прекратился вывоз чугуна и железа.

Развитие промышленности. Промышленные предприятия располагались в Европейской России крайне неравномерно. В Центрально-промышленном районе выделялись две промышленные области. Одна включала Петербург и его окрестности, вторая — гораздо более значительная — местности вокруг Москвы и Владимира. Это были центры текстильной промышленности: хлопчатобумажной, полотняной, шерстяной, шелковой, суконной. В 1814 г. две трети предприятий хлопчатобумажной промышленности находились в Московской и Владимирской губерниях. Бумагопрядильное производство практически удовлетворяло потребностям внутреннего рынка, к середине XIX в. пряжа русской выделки почти полностью вытеснила английскую.

В Московском регионе развивалась кожевенная и деревообрабатывающая промышленность. Росло значение промысловых сел, таких, как Иваново, Павлово, Кимры, Вичуга, которые, как правило, принадлежали крупным помещикам, что обеспечивало их крестьянам определенную защиту от поборов местных властей.

В Петербурге большие казенные заказы способствовали развитию машиностроения и металлообработки. Именно здесь активно и успешно внедрялись новые станки и механизмы, заметно падала доля ручного труда. Развитию Центрально-промышленного района способствовала таможенная политика правительства. После колебаний начала века, вызванных военно-политическими соображениями, в 1822 г. был издан новый таможенный тариф, установивший жесткую протекционистскую систему. Во многом благодаря ему за период от окончания наполеоновских войн до падения крепостного права объем промышленного производства в Петербургском регионе вырос более чем в 6 раз.

Рудники и горные заводы Урала сохраняли монопольное положение в горнодобывающей и горнозаводской промышленности, где полностью господствовал крепостной труд. В 1807 г. на уральских казенных, а вслед за тем и на частных заводах приписные крестьяне были освобождены от обязательных работ. Однако из их числа были выделены «непременные работники», лишенные возможности вести сельское хозяйство и занятые на заводском производстве до 250 дней в году. Реформа 1807 г. обострила и без того напряженные социальные отношения и не решила проблему повышения производительности труда в уральской промышленности.

На Урале были центры производства чугуна, стали и цветных металлов. Здесь размещались основные военные заказы на производство артиллерийских орудий, холодного и легкого стрелкового оружия. Некоторую конкуренцию уральским заводам составляли Сестрорецкий и Тульский оружейные заводы. Вокруг заводов возникали и росли рабочие поселки с особым укладом жизни населения, которое сочетало занятия огородничеством с заводской работой.

Развитие промышленного производства в значительной степени было связано с ростом числа казенных и частных мануфактур и быстрым увеличением численности занятых на них рабочих. В обрабатывающей промышленности в 1799 г. было занято 83 тыс. человек, в 1860-м их стало 565 тыс. В горной промышленности их численность достигла 250 тыс. К отмене крепостного права около 80 % из них относилось к лицам наемного труда, но чаще всего это были крестьяне-отходники.

Обрабатывающая промышленность включала в себя такие отрасли, как текстильная, которую составляли хлопчатобумажная, шерстяная, льняная и пеньковая; металлообработка и машиностроение; сахарная, кожевенная, химическая и пищевая. Именно здесь начались процессы, связанные с промышленным переворотом и свидетельствующие о кризисе крепостной системы. Эти отрасли в значительной мере находились под воздействием частного дворянского, купеческого и крестьянского предпринимательства, развитие которого в дореформенной России сдерживалось, помимо правовых и сословных ограничений, полным отсутствием системы частного кредита.

Особняком стояли рыболовство, которое было развито на всех внутренних водоемах, и рыбные промыслы, преимущественно на Белом море и Каспии. Часть рыбной продукции шла на экспорт. Рыбные промыслы контролировались крупным гильдейским купечеством и приносили огромные доходы.

§ 2. Социально-экономические последствия крепостной системы

Кризис крепостного хозяйства. Крепостная система была основой экономического развития Российской империи в XVIII в., поскольку она вместе с общиной веками служила своеобразным компенсационным механизмом ущербных следствий влияния суровой природы и климата. С конца XVI в. она определяла рост политического и военного могущества государства, с ней было связано расширение территориальной составляющей развития хозяйства страны, и на ее основе были построены существовавшие в стране политический строй и социальные отношения. «Оптимизированное» крепостным правом и общиной традиционное ведение сельского хозяйства обеспечивало основные потребности общества и до времени не ставило под сомнение крепостную зависимость крестьян от помещиков. Крепостная экономика позволяла содержать сильную армию и флот, пополнять их с помощью рекрутской системы. К концу XVIII в. социально-экономические отношения в рамках крепостной системы достигли такого уровня развития, что Россия превратилась в ведущую европейскую державу не только в военно-политическом, но и в экономическом отношении. Европеизация элиты общества способствовала проникновению в Россию западных эталонов социального бытия и заставляла передовое дворянство с затаенным, а потом и открытым гневом смотреть на положение крепостных крестьян. В ту пору и даже позже обществу не было дано понять, что крепостничество — явление вторичное.

Успехи крепостной экономики, ее способность сохранить внутреннюю стабильность, что было особенно важно в годы социальных потрясений, охвативших Европу под влиянием Французской революции, вынуждали правящие круги России отказаться от мысли кардинальной перестройки крепостной системы. Несмотря на неоднократно раздававшиеся в екатерининские и александровские времена призывы к освобождению крепостных крестьян, сложившаяся система не реформировалась, не имела условий для внутренней эволюции, в ней нарастали кризисные явления. Участие в наполеоновских войнах, истощившее государственную казну и поставившее страну на грань финансового банкротства, хозяйственное разорение 1812 г., затронувшее основные западные губернии Европейской России, запоздалое начало промышленного переворота, который был объективной потребностью, своим следствием имели необратимый социально-экономический кризис, который современники понимали как кризис крепостной системы.

Барщина и оброк. Наиболее острые формы кризис крепостного хозяйства принял в районах развития помещичьего товарного производства зерна. Его главным проявлением стало, как уже было указано, расширение барской запашки и барщинных работ, сокращение крестьянских наделов в земледельческих губерниях. Это было связано со стремлением помещиков производить как можно больше зерна на продажу, удовлетворяя растущие потребности внутреннего рынка и получая стабильные доходы от хлебного экспорта. Тем самым под влиянием товарно-денежных отношений разрушалась структура натурального крепостного хозяйства.

Безудержное стремление к повышению норм эксплуатации крепостных крестьян приводило к тому, что помещики практически повсеместно отказались от натурального оброка, повышали денежный оброк и одновременно переводили крестьян на барщинные работы. В оброчных имениях по 16 нечерноземным уездам в среднем с 70—80-х гг. XVIII в. до 50-х гг. XIX в. денежный оброк вырос с 3 до 10,5 руб. серебром, а по 17 черноземным уездам — с 4,4 до 9,5 руб. серебром. Там, где в XVIII в. уровень оброка был высоким, общий рост его был сравнительно меньшим, что свидетельствует о доведении размеров оброка до максимального уровня.

В нечерноземных губерниях две трети крестьян находились на оброке и в основном были заняты отходным промыслом. В Ярославской и Костромской губерниях таких крестьян было уже свыше 90 %. По всей России ходили ярославские офени, в разнос торговавшие мелким галантерейным товаром, в трактирах славились ярославские половые. В дореформенное время помещики постоянно повышали сумму денежного оброка, что в конечном счете вело к усугублению двойственности положения их крепостных, чья «вольность» вне деревни была следствием растущей крепостной эксплуатации. Падение ценности бумажных денег вело к тому, что в номинальном исчислении в дореформенный период оброк нередко возрастал в 5–7 раз, что служило источником постоянных крестьянских жалоб. Нередки были случаи, когда зажиточные крестьяне платили оброк в несколько сот и даже в две-три тысячи рублей с души.

Если денежный оброк был выгоден помещикам нечерноземной полосы, то в целом по России в первую половину XIX в. наблюдалось увеличение числа барщинных крестьян. В начале века их было 56 %, к отмене крепостного права они составляли 71,5 %. Это означало, что помещики черноземных и степных губерний все больше вынуждали крепостных крестьян отказываться от посторонних заработков ради повышения товарности помещичьего хозяйства. Происходило сокращение крестьянского надела с одновременным увеличением барской запашки. В некоторых губерниях Черноземной России в первую половину XIX в. она увеличилась в полтора-два раза. Некоторые помещики еще с XVIII в. делали попытки рационализировать барщину, учитывая не число дней и часов, проведенных на ней крестьянами, но «известное количество работы, произведенное мужчиною, женщиною или лошадью». Данная тенденция хорошо описана декабристом Н. И. Тургеневым: «Некоторые помещики не довольствуются тремя днями в неделю и заставляют иногда, во время уборки хлеба, работать своих крестьян несколько дней поголовно. Иные отдают им только два дня в неделю. Иные оставляют у крестьянина только одни праздники, и в таком случае иногда дают всем крестьянам месячину, так что они беспрестанно работают на господина, не имея ничего, кроме выдаваемого им ежемесячно количества хлеба». Это был своеобразный возврат к практике XV–XVI вв., когда на месячине содержались холопы-страдники, т. е. рабы, работавшие на боярских полях. Таким образом, крайние формы крепостнической эксплуатации в виде месячины становились неотличимы от рабства. Грань, разделяющая эти типы отношений, почти исчезла: юридически помещик не мог лишь убить крепостного.

Разумеется, подобный тупиковый путь не способствовал развитию ни помещичьего, ни крестьянского хозяйства. Месячина была лишенной рационального экономического обоснования попыткой интенсификации барщины и наглядно свидетельствовала о глубоком кризисе крепостных отношений. Перевод крестьян на месячину обычно вел к развалу помещичьего хозяйства.

Работа крепостных на помещика, занимающегося товарным производством зерна, часто была неэффективной. В статье «Охота пуще неволи», где доказывалось преимущество «охотного», вольного труда, славянофил Кошелев писал: «Взглянем на барщинскую работу. Придет крестьянин сколь возможно позже, осматривается и оглядывается сколь возможно чаще и дольше, а работает сколь возможно меньше, — ему не дело делать, а день убить. На господина работает он три дня и на себя также три дня. В свои дни он обрабатывает земли больше, справляет все домашние дела и еще имеет много свободного времени». Кошелев был крупным помещиком, и, по его свидетельству, без «усердного надсмотрщика» барщина была невозможна. И такая практика была распространенной.

Помещичье хозяйство. Поскольку крайне экстенсивная система хозяйства была к тому же жестко ограничена условиями природы и климата, экономически она постоянно испытывала осложнения. Поэтому в дореформенной России лавинообразно росла помещичья задолженность. Если в начале века заложено было не более 6–7 % крепостных душ, то к отмене крепостного права их число возросло до 66 %. Все попытки владельцев резко повысить рентабельность крепостного хозяйства путем его рационализации или простого возвышения норм барщины и оброка заканчивались неудачей. Доходность помещичьих имений падала, и к 1855 г. сумма помещичьего долга составила 425,5 млн руб., что в 2 раза превосходило годовой доход государственного бюджета. Хлебный экспорт рос, но он совпадал с падением хлебных цен на европейских рынках и не решал проблемы дворянской задолженности.

Свидетельством кризиса крепостной системы было изменение структуры дворянского землевладения. Накануне отмены крепостного права почти четвертая часть помещичьих крестьян была сосредоточена всего в 1382 имениях, число владельцев которых было еще меньше, так как многим из них принадлежало несколько имений. Это были крупные землевладельцы, располагавшие значительными денежными и хозяйственными ресурсами, используя которые они могли приспособиться к новым экономическим отношениям. Четвертая часть поместного дворянства владела около 80 % крепостных крестьян. Одновременно шел процесс разорения и хозяйственного вытеснения из деревни мелких помещиков. Владение крепостными душами само по себе уже не гарантировало помещику ни достойный прожиточный минимум, ни тем более не было условием нормального ведения сельского хозяйства. В канун отмены крепостного права помещики усиленно переводили крестьян в дворовые, чтобы тем самым сохранить за собой возможно большее количество земли. По ревизии 1858 г., дворовые составляли немногим менее 7 % от общего числа крепостных, тогда как за 20 лет перед этим их было около 4 %.

Отходничество. Проблема крепостной экономики заключалась в том, что и в сельском хозяйстве, и в промышленности не было ни условий для внедрения вольного труда, ни самих вольных работников, ибо страна производила ограниченный объем продукции, и общество постоянно нуждалось в увеличении рабочих рук в земледелии — рабочих рук крепостных людей. Подобием вольного труда было отходничество, широко распространенное в нечерноземных губерниях. Помещичьи крестьяне, переведенные на денежный оброк, уходили в города, где, как правило, объединялись в артели, занятые в строительстве. Они поступали также рабочими на мануфактуры, нанимались в услужение, работали извозчиками, из них составлялись бурлацкие артели. Крестьяне-отходники вступали в отношения свободного найма со своими работодателями, но их отход от деревни был прежде всего связан с неэкономической зависимостью от помещика, с необходимостью выплатить ему оброк в установленные сроки. Уход из деревни на заработки был обусловлен разрешением владельца и не вел к изменению сословной принадлежности крестьянина-отходника, даже если тому удавалось разбогатеть.

Социальное расслоение. Вплоть до 30-х гг. xix в. имущественная дифференциация крестьянства не выходила за рамки традиционного перемещения хозяйств вверх и вниз по ступеням имущественной состоятельности. Соотношение между собой прослоек по материальной состоятельности, как и в предшествующие века, не нарушалось. Основным слоем было среднее крестьянство, значительным был слой бедняков и небольшим — слой зажиточных крестьян. Однако в предреформенные десятилетия этот баланс был нарушен: бедняцкий слой стал резко увеличиваться за счет остальных. Социальное расслоение, при котором создавалась бы прослойка не просто зажиточных хозяев, а крестьян, ведущих крупное хозяйство с наемными работниками, у земледельческих крестьян было редкостью, поскольку российское земледелие (за исключением южных районов) не составляло прочной основы для появления такого типа хозяйств. Подобные хозяйства появлялись главным образом на основе торгово-промысловой деятельности. В дореформенное время чаще всего в число таких крестьян попадали жители целых торгово-промышленных селений. В 1828 г. московские купцы с завистью констатировали: «Селения тех помещиков, коих крестьяне наиболее занимаются торговлею, по богатству и устройству своему превосходят многие города, а сии последние по упадку торговли граждан становятся беднее деревень». Кроме того, и крепостная зависимость сковывала торгово-промышленную деятельность предприимчивых крестьян.

Помещики оброчного Нечерноземья были прямо заинтересованы в эксплуатации богатых крестьян, препятствовали их выкупу на волю, что вело тех к дополнительным издержкам их предпринимательской деятельности. Дореформенная Россия знала случаи, когда разбогатевшие крепостные, которых называли «капиталистами», покупали крепостных крестьян на имя своего помещика с тем, чтобы использовать их труд на созданных ими мануфактурах. Это было возможно при грубом нарушении норм законодательства, при повальной коррупции местной администрации и свидетельствовало о том, что крепостное право изжило себя.

Крестьянским ответом на усиление крепостной эксплуатации был самовольный уход от помещиков, бегство в Новороссию, степные районы Поволжья и Предкавказье. Беглые в Но-вороссии, которых после Крымской войны было несколько сот тысяч, создавали социальную проблему, которая не имела решения в рамках крепостной системы. Их рабочие руки были нужны на Юге, их возвращение требовало больших денежных затрат и административно-полицейских усилий, а легализация их нового положения противоречила нормам крепостного права.

Характерной чертой экономической и финансовой жизни России была откупная система. Частные лица, откупщики, за определенные суммы получали право сбора с населения той или иной местности косвенных налогов на соль, табак и некоторые другие продукты. Откупа позволяли наживать громадные состояния и одновременно вели к дезорганизации правильной хозяйственной деятельности и местной администрации, которая часто находилась на содержании откупщиков.

Крепостная промышленность. В петровские времена сложилась система государственного попечительства промышленности, точнее — система мобилизационной экономики. Россия была земледельческой страной, бедной капиталами, с ограниченными внутренними возможностями их концентрации, с малыми людскими ресурсами и с высокой долей непроизводительных расходов. Система мобилизационной экономики на основе крепостного труда вывела ее на тот уровень, что западноевропейские морские державы достигли в ходе «революции цен», открывшей дорогу частной инициативе и первоначальному накоплению капитала. Суть системы — жесткий протекционизм, правительственная опека над отдельными отраслями промышленности и отдельными регионами, ускоренное развитие казенных и крепостных мануфактур, где технические новшества сочетались с принудительным трудом, государственные монополии и гарантии, предоставляемые частным лицам.

Благодаря этой системе, тяготы которой всецело легли на податные сословия, Россия к екатерининскому времени достигла высокого, по европейским меркам, уровня промышленного развития, в рамках традиционного общества ее отсталость была преодолена. Государственное попечительство казалось залогом дальнейшего прогресса. В наполеоновском Париже русский путешественник наблюдал: «Какая разница между нашим Монетным двором и парижским: у нас видна опрятность, а там ужасная нечистота; на нашем Монетном дворе действующая сила есть паровая машина, а в парижском, по крайней мере, как я его видел, употреблена была человеческая сила, и работали на оном преступники». Однако успехи мануфактурной промышленности в крепостной стране могли иметь ограниченный характер. Россия почти на полвека запоздала с началом промышленного переворота, и это обрекло ее на новое отставание.

Начало промышленного переворота. Первой страной промышленного переворота была Англия, где в производство быстро внедрялись паровая машина Д. Уатта и построенная в 1765 г. Д. Харгривсом прядильная машина. Промышленный переворот означал скачок в развитии производительных сил и заключался в переходе от мануфактуры к машинному производству, к замене мускульной силы рабочего и энергии падающей воды силой пара. На смену водяному колесу пришла паровая машина. Наряду с технической промышленный переворот имел и социальную сторону. Он был невозможен без рынка свободной наемной рабочей силы, он предполагал наличие свободных рабочих рук, услуги которых предприниматели оплачивали исходя из рыночной конъюнктуры. Социальным последствием промышленного переворота стало формирование двух новых общественных классов — промышленной буржуазии и пролетариата.

Помимо экстенсивного характера земледелия, державшего на пашне почти все население страны, крепостная система, в свою очередь, суживала возможности создания рынка свободных рабочих рук и была главным препятствием на пути промышленного переворота. В России он начался в 1820-е гг., шел крайне медленно и завершился уже после отмены крепостного права, не ранее 1880-х гг., когда закончилась техническая и социальная перестройка уральской горнозаводской промышленности, которая целиком была основана на крепостном труде.

Начиная с 1760-х гг. в Англии, а вслед за ней и в других западноевропейских странах происходил процесс накопления технического опыта и внедрения технических изобретений, которые стали условием перехода к машинному производству. Российские мануфактуристы не выказывали интереса к нововведениям. Лишь в самом конце XVIII в. по инициативе правительства началось обсуждение масштабного проекта использования английских чесальных и прядильных машин. Первый механический ткацкий станок для производства лент внедрил в 1798 г. владелец московской шелкоткацкой мануфактуры И. Шелагин. Однако ручной труд продолжал практически полностью господствовать на российских мануфактурах вплоть до 1840-х гг., когда резко увеличился ввоз в страну машин и станков. В 1841–1845 гг. их ввезли на сумму 668 тыс. руб., в следующее пятилетие эта сумма возросла в 2,5 раза, а в первой половине 1850-х гг. составляла более двух миллионов рублей.

В это время наблюдается кризис мануфактурного производства, начинается процесс вытеснения мануфактуры фабрикой, который протекал крайне неравномерно в разных отраслях и в разных регионах. С начала XIX в. механическое бумагопрядение стало внедряться в хлопчатобумажную промышленность. На построенной в Петербурге Александровской бумагопрядильной мануфактуре в 1805 г. впервые в России был установлен паровой двигатель. Производство здесь было почти полностью механизировано. Мануфактура выпускала и прядильные машины, которыми оснащала большинство российских бумагопрядильных фабрик, что позволило к середине века обеспечить ткацкое производство отечественной пряжей машинного изготовления. Происходила замена ручного труда машинным в ситценабивном производстве, которое перешло на выработку дешевых ситцев, отпечатанных на цилиндрических машинах.

Однако в целом на текстильных мануфактурах дорогое машинное оборудование внедрялось медленно. Оно было ненадежным в эксплуатации, его обслуживание требовало квалифицированных механиков, и поэтому рядом с ним долго соседствовали ручные орудия труда. Дешевый крестьянский труд позволял предпринимателям не вкладывать средства в строительство производственных помещений, их оснащение машинами и механизмами.

С конца XVIII в. широкое распространение, особенно в текстильной отрасли, получила рассеянная мануфактура. Работы выполнялись крестьянами в деревнях по заказу мануфактуриста, который снабжал их необходимым оборудованием и сырьем и непосредственно контролировал лишь отделочные операции. Обычно собственно на фабрике действовало 20–30 станов, а по соседним деревням их число доходило до 300. Рассеянная мануфактура была широко распространена в Центральном промышленном районе, где прирост населения и малая плодородность почвы наряду с увеличением нормы денежных повинностей вынуждали крестьян отказываться от земледельческого труда. Современник признавал: «Начиная от подмосковного села Черкизова ткацкая промышленность разливается, как море, по всем деревням и селам, к Александрову, к Юрьеву-Польскому, Ростову, Ярославлю, до Кинешмы, Шуи и Вязников». Только во Владимирской губернии и в нескольких соседних уездах Костромской ткачеством было занято до 150 тыс. крестьян. Рассеянная мануфактура развивалась и в первые пореформенные десятилетия, что давало основание народническим экономистам говорить об особом пути промышленного развития страны.

На основе централизованной мануфактуры развивались такие отрасли, как бумажная и стекольная, продукция которых в основном обеспечивала потребности страны. В бумажном производстве с начала столетия к отмене крепостного права число предприятий почти утроилось и дошло до 165, с помощью машин здесь производилось около 80 % продукции. В стекольной промышленности большинство стекольных, хрустальных и зеркальных заводов принадлежало дворянам: в начале века свыше 75 %, к 1861 г. — 65 %. Общероссийскую известность получила продукция заводов Мальцевых, на которых паровые двигатели и руки крепостных использовались для изготовления знаменитого цветного стекла. Объем производства отрасли рос, но достигалось это благодаря простому увеличению численности рабочих.

Крепостной труд и наличие собственного сырья и леса не требовали больших вложений средств и препятствовали модернизации техники и технологии. Кроме того, сам процесс производства требовал большой доли ручного труда. Положение дел в крепостной мануфактуре хорошо характеризовал Кошелев: «Инструменты непременно в худом виде, ибо работники их не берегут, они за них не отвечают; можно этих людей наказать, но нельзя прогнать. По этой же самой причине работа производится и дурно, и неотчетливо; что же касается до сработанного количества, то, верно, едва в половину против вольного работника. Какая разница войти в мануфактуру, истинно на коммерческой ноге устроенную! Как там один перед другим боится переработать, так тут они друг друга одушевляют и подстрекают. Вычет заставляет каждого, строже всякого надсмотрщика, наблюдать за чистотою работы. Собственная выгода будит его до света и освещает ему вечером». Тем не менее основные отрасли промышленности России дореформенной поры были адекватны возможностям социума с ограниченным объемом совокупного прибавочного продукта, общества, где ведущую роль играло земледелие, волею судеб втиснутое в «прокрустово ложе» короткого рабочего цикла всех земледельческих работ.

Горнозаводчество. Кризисные явления наблюдались в добывающей промышленности Урала, где мануфактурное производство было основано на монополии и на принудительном труде. В дореформенный период практически не росло число металлургических заводов; незначительно, с 10 млн пудов в начале века до 18 млн пудов к 1861 г., увеличилась выплавка чугуна. В это время в Великобритании выплавка чугуна достигала 240 млн пудов. Если в конце XVIII в. Россия давала около трети мировой выплавки чугуна, то к 1860 г. ее доля не превышала 4 %. Слабая техническая база делала продукцию металлургических заводов неконкурентоспособной. Производительность труда прикрепленных к заводам рабочих была низкой, внедрять паровые машины владельцы горных заводов не спешили, полагаясь на дешевизну ручного труда.

Только в 1850-е гг. устаревший кричный способ выделки железа стал заменяться пудлингованием. Однако заводчики не пошли на использование при пудлинговании каменного угля, что привело к масштабным вырубкам леса, к увеличению затрат на производство и к еще более широкому использованию внеэкономических форм эксплуатации рабочих. Кризис горнозаводской промышленности сказался и на положении казенных военных заводов, где современное металлообрабатывающее и механическое производство все чаще сталкивалось с поставками некачественного сырья. Сами казенные заводы лишь в 1830-е гг. стали переходить на ограниченное использование вольнонаемного труда.

Крепостная система замедляла внедрение в промышленность технических открытий и изобретений. Дешевизна крепостного труда делала невыгодной его замену трудом машинным, основанным на использовании паровых двигателей. Предприниматели не были заинтересованы в повышении квалификации рабочей силы, производительность труда на казенных и частновладельческих мануфактурах росла крайне медленно. Незавершенный промышленный переворот обрекал страну на растущее отставание от промышленно развитых европейских стран. Завершение промышленного переворота и преодоление этого отставания было прямо связано с ликвидацией крепостных отношений, поскольку именно помещичье-крепостное право было главным препятствием появлению в России рынка свободной наемной рабочей силы.

Промышленность, основанная на подневольном труде, не давала возможности внедрению новых технологий, препятствовала переоснащению производства и развитию новых отраслей, росту производительности труда и в конечном счете стояла на пути научно-технического прогресса. Как военная держава, Россия в полной мере ощутила гибельность крепостничества в ходе Крымской войны. Экономическая и социальная несостоятельность крепостных отношений сказалась на положении деревни, где безуспешные попытки помещиков повысить или хотя бы сохранить доходность имений вызывали растущее недовольство крестьян.

В последнее предреформенное десятилетие кризис крепостной системы зашел столь далеко, что его вынуждены были признать как правительство, так и дворянские круги.

§ 1. Правительственный реформизм

Переворот 11 марта 1801 г. В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. в Петербурге в Михайловском замке заговорщиками, среди которых были представители сановной знати, генералы и гвардейские офицеры, был убит император Павел I. Заговор, который привел к дворцовому перевороту и цареубийству, подготовили петербургский военный губернатор П. А. Пален, адмирал О. И. де Рибас и вице-канцлер Н. П. Панин, ближайшие доверенные лица подозрительного и жестокого императора. Непосредственными участниками событий И марта были влиятельный генерал Л. Л. Беннигсен, екатерининские вельможи П. А. и Н. А. Зубовы, командиры гвардейских полков П. А. Талызин, Н. И. Депрерадович, Ф. П. Уваров.

Известие о смерти Павла I с небывалой скоростью распространилось по России. В Петербурге, в Москве, в провинции люди выражали искреннюю радость, сравнивали умершего императора с тиранами прошлого. Никто не верил официальной версии, согласно которой Павел I скончался от апоплексического удара. По современному свидетельству, заговорщики «громко говорили по Петербургу о своих подвигах и хвастались ими, считая это актом справедливости, так как благодаря им настал конец страданиям 20 млн людей». За четыре года своего правления Павел I сумел восстановить против себя не только придворную аристократию и гвардию, но и широкие слои дворянства и чиновничества. Стержнем павловской политики было стремление любой ценой «раздавить гидру революции». Этой цели он подчинил внешнюю политику России, ею же руководился и в делах внутренних. При нем были закрыты границы, усилена цензура, запрещены частные типографии, введен жестокий палочный режим в армии. Его подданных раздражали и тяготили запреты на чтение иностранных книг и ношение модной одежды. Особое недовольство в дворянской среде вызывало постоянное нарушение Павлом I Жалованной грамоты дворянству. Им было ограничено участие дворян в деятельности местных и судебных органов, отменено право созывать губернские дворянские собрания и обращаться к царю с коллективными петициями, он запретил дворянам, служащим в армии, выходить в отставку и, не обращая внимания на екатерининское законодательство, стал вновь подвергать их телесным наказаниям. Будущий декабрист М. А. Фонвизин вспоминал: «Павел всячески унижал дворян, нарушал их привилегии, подвергал телесному наказанию, торговой казни и ссылке в Сибирь без суда».

Сумасбродные выходки императора, неожиданные опалы и немотивированные возвышения, резкие перемены во внешней политике, постоянные нарушения прав дворянства и духовенства давали основание современникам говорить о нестерпимости павловского деспотизма, необходимости утверждения законности и порядка в стране. Восторженно были восприняты слова Манифеста нового императора Александра I, в котором он обещал править «по законам и по сердцу августейшей бабки нашей Екатерины Великой». В дворянском обществе это понимали как обещание возвратить «золотой век» российского дворянства, каким принято было считать екатерининское правление.

В России на молодого императора возлагали огромные надежды. Он идеально соответствовал представлениям о просвещенном монархе, был красив, казался простым и добросердечным. Это было поистине «дней Александровых прекрасное начало». Автор обращенной к Александру I «Песни патриота» хорошо передал общественные ожидания: «Дай нам законы спасительные, утвержденные на самой природе, законы — оплот невинности и добродетели, ужас порока и злодеяний».

Александр как государственный деятель. Любимый внук Екатерины II получил отличное образование, он специально учился ремеслу монарха. Екатерина II не любила своего сына Павла и не доверяла ему, она даже рассматривала вопрос о его отстранении от престолонаследия. С юных лет Александр, росший в атмосфере почти открытой враждебности екатерининского «большого двора» и гатчинского «малого двора», привык утаивать свои истинные мысли и чувства, привык приспосабливаться к людям и обстоятельствам, что окружающие ошибочно принимали за слабохарактерность. Чтобы угодить отцу, он выучился фрунту и стал отличным его знатоком, хотя военного дела не любил. Чтобы угодить бабке, он много читал, что, правда, соответствовало его личным склонностям.

Его наставником императрица сделала женевского аристократа Ф. Лагарпа, который внушал юноше просветительские идеи, учил размышлять о всеобщем равенстве, добродетели и о долге правителя перед подданными. Александр охотно признавался, что «ненавидит деспотизм» и любит свободу, которая есть достояние всех людей. Он считал несправедливой передачу верховной власти по праву рождения и отдавал предпочтение «голосованию народа». Нередко он высказывался за республиканское правление, считая эту форму «единственной, отвечающей желаниям и правилам человечества». Будучи великим князем, он записал для памяти: «К стыду России, рабство еще в ней существует. Не нужно, я думаю, описывать, сколь желательно, чтобы оное прекратилось». В одном из писем к Лагарпу он рисовал программу своих будущих действий: «Если когда-либо придет и мой черед царствовать, то вместо добровольного изгнания себя сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкой каких-либо безумцев. Мне кажется, что это было бы лучшим образцом революции, так как она была бы произведена законной властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация имела бы своих представителей».

Будущий император в совершенстве овладел умением изъясняться «в духе времени», что нередко вводило в заблуждение его собеседников и слушателей, полагавших, что он кроток и нерешителен, тяготится властью и едва ли не разделяет республиканские убеждения. В действительности Александр I был скрытен, умен, проницателен, тверд и при необходимости не боялся принимать на себя ответственность за трудные политические решения. Еще в молодости он проникся твердой верой в благодетельность для России самодержавной инициативы, образцы которой он находил в действиях Петра I и Екатерины II. При всех обстоятельствах он решительно отклонял любые попытки умаления самодержавной власти. Его размышления о свободе и равенстве не были показными, он искренне, особенно в молодости, верил в незыблемость прав человека и гражданина, гарантом которых, по его мнению, в России должна выступать верховная власть в лице императора. Александр I неоднократно провозглашал свои намерения руководствоваться законами, утверждать их власть на благо подданных. Не отвергал он и необходимость серьезных государственных преобразований, которые должны были стать ответом на идеи свободы, равенства и братства, что были написаны на знаменах Французской революции и находили отклик по всей Европе.

Он был прирожденным дипломатом и поистине царил в европейской политике. Став императором, он показал способность выбирать сотрудников, которым не склонен был доверять, но чьи знания и таланты умело использовал. Без преувеличения можно сказать, что император Александр I был крупнейшим государственным деятелем своего времени, достойным соперником и победителем Наполеона.

В павловское царствование положение великого князя Александра было непрочным. Как и остальные подданные, он должен был терпеть тиранию отца, боялся, что его посадят в крепость. Он был посвящен в планы заговорщиков и в общем виде одобрил идею отстранения Павла I от престола, хотя и не давал согласия на цареубийство. Узнав о смерти отца, он плакал, демонстративно не желал принимать власть и вынудил Палена сказать: «Прекратите ребячиться, идите царствовать». Однако заговорщики ошиблись, думая, что возвели на престол слабого молодого человека, которым они могут управлять. Менее чем за год Александр I безжалостно лишил их военных и государственных постов, отправил в отставку и запретил большинству из них пребывание в столицах. Не в последнюю очередь эта мера была вызвана тем, что среди участников дворцового переворота шли неясные толки о необходимости конституционного ограничения власти царя.

Дворянское общество ожидало от Александра I определенных гарантий того, что в России не будет повторения «повсеместного террора», истоки которого связаны с императорским безумием. От монарха хотели не столько милости и мудрости, сколько законности. По свидетельству Н. М. Карамзина, в начале александровского правления «два мнения были господствующими в умах: одни хотели, чтобы Александр взял меры для обуздания неограниченного самовластия, столь бедственного при его родителе; другие, сомневаясь в надежном успехе такого предприятия, хотели единственно, чтоб он восстановил разрушенную систему Екатеринина царствования, столь счастливую и мудрую в сравнении с системою Павла». Александр I, как и сам Карамзин, верил, что самодержавное правление неравнозначно самовластию и потому не является «врагом свободы в гражданском обществе». Александр I твердо отстаивал прерогативы самодержавной власти в России, полагая, что «инициатива сверху» есть лучшее средство преобразования страны. Он сочувственно относился к завету Екатерины II: «Лучше повиноваться законам под единым властелином, нежели угождать многим».

«Дней Александровых прекрасное начало». Некоторое время среди доверенных сотрудников молодого императора обсуждался проект «Всемилостивейшей грамоты, российскому народу жалуемой», где во введении Александр I заявлял: «Всегда первый и единый наш предмет будет благополучие, спокойствие и сохранение целости Российского государства и народа». Помимо подтверждения всех прежних дворянских прав и преимуществ «Грамота» содержала положения о праве подданных на свободу передвижения и местожительства, на неприкосновенность личности. Утверждалось «право собственности движимого и недвижимого имения, поколику оно свойственно в силу законов каждому чиносостоянию в государстве». Сословия сохранялись, но предусматривалось упразднение деления имущества на родовое и благоприобретенное, что, по сути, означало эволюцию в сторону буржуазной частной собственности. В «Жалованную грамоту» был включен пункт: «Каждый российский подданный да пользуется невозбранно свободой мысли, веры и исповедания, богослужения, слова или речи, письма или деяния». После долгих колебаний этот проект, над которым работали В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцев, А. Р. Воронцов и А. Н. Радищев, был отвергнут как слишком радикальный, как преждевременное предвестие российской конституции.

Первые практические шаги Александра I вызвали всеобщее одобрение. Он вернул из ссылки несколько тысяч офицеров и чиновников, которые были наказаны Павлом I чаще всего за мнимые прегрешения, восстановил действие екатерининских Жалованных грамот, данных дворянству и городам, разрешил дворянские выборы, упразднил Тайную экспедицию. Вновь были открыты частные типографии и дозволен свободный въезд и выезд из страны, отменены бессмысленные павловские запреты одеваться по французской моде и читать иностранные газеты и журналы.

Полное восстановление екатерининских принципов государственного управления, обещанное Александром I и ожидаемое дворянством, в действительности было невозможно. Однако в первые месяцы нового царствования предпринимались определенные шаги в этом направлении. Возвращением к екатерининской системе высшего коллегиального руководства стало создание в марте 1801 г. Непременного совета, который включал двенадцать сановников и продолжал традиции законосовещательных учреждений XVIII в., таких, как Императорский совет и Совет при высочайшем дворе. Непременный совет должен был собираться для обсуждения важнейших государственных вопросов, и его мнения должны были определять основы внутренней и внешней политики. На практике Непременный совет не имел серьезного влияния.

По инициативе екатерининского вельможи П. В. Завадовского были подтверждены и расширены полномочия Сената, который становился высшим судебным органом, мог контролировать деятельность гражданской администрации. Указом от 8 сентября 1802 г. Сенату дозволялось делать представления императору на противоречия в его законах, указах и распоряжениях. «Право представления» должно было несколько ограничить самодержавную инициативу. Однако первая же попытка Сената указать Александру I на несоответствие его нового указа российскому законодательству была резко пресечена императором, который усмотрел в этом «сенатский бунт» и разъяснил, что контролю сенаторов подлежат только ранее вышедшие, но никак не новые законы. Больше сенаторы «правом представления» не пользовались.

Демонстративное повышение роли Сената вызвало появление ряда политических проектов и записок, авторами которых были такие видные представители дворянства, как А. Р. и С. Р. Воронцовы, П. А. Зубов, П. В. Завадовский, Д. П. Трощинский, Г. Р. Державин, Н. С. Мордвинов. Расходясь в частностях, авторы проектов настаивали на расширении политических прав дворянства, на превращении Сената в представительный орган, на необходимости положить в основу государственного управления принцип разделения властей. Последнее пожелание противоречило основам российской политической системы и объективно вело к умалению императорской власти.

Императорская Россия, как она сложилась в XVIII в., была неограниченной самодержавной монархией. Ее важнейший принцип — абсолютная верховная власть императора, власть законодательная, исполнительная и судебная. В духе просветительской философии Екатерина II, которая была крупным политическим писателем, рисовала образ самодержавного монарха, чья важнейшая забота — благо подданных, и именно отсюда, из интересов подданных, она выводила необходимость сосредоточения в одних руках и законотворчества, и исполнения законов, и судебной власти.

В начале XIX в. идеи «просвещенного абсолютизма» устарели. Лучшей гарантией против деспотизма и наиболее разумной формой государственного устройства в дворянском обществе стали считать «истинную монархию», как ее определял французский мыслитель Монтескье: правление одного лица, ограниченное законом и основанное на принципе разделения властей. Хотя при самодержавном правлении полное осуществление разделения властей было невозможно, еще Екатерина II провела в 1775 г. губернскую реформу, когда на губернском уровне исполнительная власть была отделена от судебной. В дворянских проектах, получивших хождение в начале александровского правления, предусматривалось превращение Сената в законодательный (А. Р. Воронцов) или исполнительный (Д. П. Трощинский) орган, разделение Сената на несколько ведомств, каждое из которых было бы облечено законодательной, исполнительной или судебной властью (Г. Р. Державин). По сути, шла подготовительная работа по созданию аристократической дворянской конституции.

Александр I не без труда сумел отвергнуть политические притязания дворянской аристократии, но он не мог не учитывать общественных настроений. С первых месяцев своего правления он обдумывал проекты реформ высшего государственного управления, где неизменно присутствовала идея разделения властей. Первоначально император делился своими планами с немногими личными друзьями, которые составили знаменитый Негласный комитет.

Негласный комитет. Если Непременный совет и Сенат должны были олицетворять преемственность екатерининского и нового царствований, то Негласный комитет, возникший к лету 1801 г., стал ответом на вызовы времени и прежде всего на те изменения, что повсеместно происходили в Европе под влиянием идей и войн Французской революции. Формально он не входил в систему государственного управления, но в регулярных беседах его участников, «молодых друзей» императора, обсуждались планы преобразований, общий смысл которых понимался, правда, в духе необходимости укрепления политических позиций Александра I, чей приход к власти в результате дворцового переворота не был полностью легитимен. Правда, ни император, ни его сотрудники не имели четкого представления о глубине и последовательности необходимых реформ и особенно о том, насколько совместимы правовые принципы предполагаемых преобразований с традициями управления и политической культурой России.

В Негласный комитет входили, помимо императора, П. А. Строганов, Н. Н. Новосильцев, В. П. Кочубей и польский вельможа Адам Чарторыйский. Старые сановники называли их «якобинской шайкой», что было несправедливо. На своих встречах члены Негласного комитета обсуждали вопросы, связанные с противодействием планам превращения Сената в исполнительный или законодательный орган, говорили о несвоевременности отмены крепостного права. Волновавший Александра I вопрос о запрещении помещикам продавать крестьян без земли был отложен как несвоевременный, в ходе его обсуждения Новосильцев заявил, что опасно раздражать дворянство. Негласный комитет перестал регулярно собираться в мае 1802 г., когда правительство приступило к практическому осуществлению важнейшей из обсуждавшихся на его собраниях идей — министерской реформе. В 1803 г. Негласный комитет прекратил свою деятельность, а его члены заняли видные посты во вновь образованных министерствах.

Министерская реформа. Суть министерской реформы, которая начата была указом от 8 ноября 1802 г. и продолжалась в два этапа вплоть до царствования Николая I, заключалась в приведении высшего государственного устройства Российской империи в соответствие с принципами «истинной монархии», что подразумевало практическое следование теории разделения властей. Было учреждено восемь министерств: Военно-сухопутное, Морское, Внутренних дел, Иностранных дел, Финансов, Юстиции, Коммерции и Народного просвещения. Со временем министерства должны были заменить старые петровские коллегии, которые не упразднялись, но включались в состав соответствующих ведомств. В отличие от коллегий министерства не обладали судебными функциями, они задумывались как органы исполнительной власти. Важным новым принципом стала единоличная власть министра. Его ответственность перед императором дополнялась необходимостью отчитываться перед Сенатом, особо подчеркивалось, что министр не имеет права в своем ведомстве ни вводить новые законы, ни отменять прежние, его власть была «единственно исполнительная».

Предусматривались совместные заседания министров как некая гарантия от самодержавного произвола, для чего учреждался новый орган — Комитет министров, влияние которого на дела было, правда, ничтожным.

Министерская реформа создавала четкую иерархическую систему: министерства — департаменты — отделения — столы. Вопреки первоначальным правительственным декларациям резко возрастала роль бюрократического аппарата, министерства стали инструментом дальнейшей централизации власти, все нити которой сходились в руках императора. В практике повседневного управления министерская реформа изменила немногое. Неотъемлемыми чертами министерской системы были чиновничий произвол, взяточничество и прямое казнокрадство.

Однако проведение министерской реформы, основанной на принципе разделения властей, давало возможность говорить о глубоком преобразовании основных принципов государственного устройства Российской империи. Александр I продемонстрировал умелое сочетание реформаторских начинаний с твердым отстаиванием принципа неограниченной самодержавной власти. Вновь созданные государственные органы — министерства обеспечивали эффективность управления, нисколько не ограничивая прерогативы императора. В консервативной дворянской среде министерская реформа воспринималась как отход от обещаний править по законам Екатерины Великой, как стремление противопоставить первенствующему сословию всевластное чиновничество. С. Н. Глинка утверждал: «Царствование Екатерины рушилось с 1802 года учреждением министерства. Учреждение министерства безответственного поселило в России гидру олигархического правления, она заслонила престол от народа новыми властелинами, из коих каждый сделался в полном смысле властелином».

Народное просвещение. В духе правительственного реформизма велось назревшее преобразование системы народного образования. Усложнение государственного аппарата, увеличение числа чиновников объективно требовали все большего числа грамотных образованных людей. Александр I и его «молодые друзья» отлично это понимали. Ими была разработана единая система народного просвещения, основанная на принципах преемственности учебных программ и доступности низшего и среднего образования для представителей всех сословий. Россия была разделена на шесть учебных округов, в которых главная роль была отведена университетам. В короткое время были открыты Казанский, Харьковский, преобразованы Дерптский и Виленский университеты. Университеты готовили чиновников для гражданской службы, медиков, учителей. Престиж университетского образования постоянно повышался.

По Университетскому уставу 1804 г. университетам предоставлялась значительная автономия: университетская корпорация выбирала ректора и профессоров, имела собственный суд. Университетские профессора составляли цензурные комитеты, которые должны были осуществлять контроль над книгоиздательской деятельностью. Устав о цензуре, принятый в 1804 г., был мягок и способствовал появлению новых журналов и расширению круга авторов. Постепенно складывалась система среднего образования, основным звеном которой была шестиклассная губернская гимназия. Возникали специальные учебные заведения — Демидовский, Ришельевский и Царскосельский лицеи, Институт инженеров путей сообщения, Московское коммерческое училище. Особое внимание правительство уделяло совершенствованию системы военного образования, где главная роль отводилась кадетским корпусам. На низшей ступени образование давали одноклассные приходские и трехклассные уездные училища. Система народного образования, созданная в первые годы царствования Александра I, доказала свою прочность и просуществовала без серьезных изменений более ста лет.

Крестьянский вопрос. Твердо проводя реформирование государственного аппарата, которое укрепляло его позиции и обессиливало дворянские претензии на политическую власть, Александр I всегда помнил о судьбе отца и не желал ссориться с дворянством. С особой осторожностью он подходил к решению крестьянского вопроса, который приобрел первостепенную значимость еще в екатерининское царствование. Прекращая вопиющие злоупотребления времен Екатерины II и Павла I, Александр I отказался от раздачи казенных крестьян в частные руки. Подобно своему отцу, он пытался регламентировать нормы эксплуатации крестьян, запретил продавать крепостных поодиночке, совершенно в духе показного лицемерия прекратил газетные публикации о продаже дворовых. Важное значение имел указ от 12 декабря 1801 г., согласно которому лица недворянских сословий — купцы, мещане и государственные крестьяне могли покупать земли. Тем самым было положено начало ликвидации давней монополии казны и дворянства на владение землей.

В 1803 г. им был издан указ «о свободных хлебопашцах», по которому помещик мог отпускать своих крепостных крестьян на волю с землей за выкуп. Такое право помещики имели и прежде, но новый указ должен был свидетельствовать о правительственном внимании к крестьянскому вопросу. Создавалось новое сословие свободных хлебопашцев, обязанных платить подати государству и выполнять различные «земские повинности». Практического значения указ не имел, до крестьянской реформы 1861 г. свободными хлебопашцами стали чуть более одного процента от общего числа крепостных крестьян.

В 1803 г. был создан особый комитет «по улучшению быта остзейских крестьян». Результатом его деятельности стал закон 1804 г., который объявлял крестьян Лифляндии и Эстляндии пожизненными и наследственными владельцами их земельных наделов. Крестьянские повинности регламентировались и фиксировались в особых книгах. В Прибалтике Александр I словно намечал возможный путь решения крестьянского вопроса в России в целом. Дворянская общественность следила за правительственными действиями с нескрываемым недовольством.

В 1808 г. было запрещено продавать крестьян на ярмарках, а спустя год отменено право помещиков ссылать крестьян в Сибирь. Несомненно, что действия Александра I в крестьянском вопросе находились в русле правительственного реформизма, однако важнейший вопрос о крепостном праве был далек от его разрешения.

М. М. Сперанский. Своего рода вершиной правительственного реформизма стала деятельность М. М. Сперанского. Сын сельского священника, он благодаря способностям и совершенно исключительному трудолюбию стал выдающимся юристом и сделал крупную административную карьеру. К 1807 г. Сперанский стал ближайшим сотрудником императора, который сделал его товарищем министра юстиции, членом многочисленных комиссий и комитетов. Сперанский почти ежедневно беседовал с императором, обсуждал с ним проекты преобразований, от его мнения в определенной мере зависела текущая правительственная политика, его рекомендация учитывалась при назначении на высшие государственные посты. Современникам он напоминал временщиков XVIII в. Недоброжелатели «поповича» приписывали ему роль злого гения, который овладел волей Александра I и пишет законы и указы, чтобы править Россией ради собственной славы и на погибель дворянства.

В действительности это было преувеличение: Сперанский никогда не выходил из роли послушного, хотя и в высшей степени талантливого и компетентного исполнителя указаний императора. Александру I он был необходим прежде всего как опытный правовед, умевший облекать императорские идеи в юридические формы. Кроме того, в случае необходимости именно на безродного статс-секретаря можно было возложить вину за непопулярные меры. Собственно говоря, так и происходило до начала 1812 г., когда последовала опала Сперанского, столь же немотивированная, как и его возвышение.

Государственно-политические взгляды самого Сперанского не отличались определенностью. Как и Александр I, он разделял екатерининское представление о России как европейской державе, но полагал, что российское общество не подготовлено к глубоким преобразованиям в европейском духе. В повседневном обиходе он был англоман и сторонник английского общественного уклада, основанного на невмешательстве власти в частную жизнь граждан. Одновременно Сперанский преклонялся перед французским императором Наполеоном и созданным по его указанию «Кодексом», который воплотил нормы буржуазного общества. Будучи разночинцем, он ощущал глубинные изменения, происходившие в социальной структуре российского общества и не видел разумных оснований для воскрешения екатерининской правительственной системы, которую много и охотно критиковал. Образ управления, существующий в России, по его мнению, противоречил принципам «истинной монархии», как ее понимал Монтескье. Введение твердой законности было, согласно Сперанскому, неизбежно связано с обращением к теории разделения властей и с реформированием крепостного состояния. Он даже говорил о невозможности истинно монархического управления в стране, где «половина населения находится в совершенном рабстве, где сие рабство связано со всеми почти частями политического устройства и с воинскою системою и где сия воинская система необходима по пространству границ и по политическому положению».

Однако и в крестьянском вопросе, и при проведении рекомендаций теории разделения властей в государственное устройство, и в практике государственного управления Российской империей Сперанский проявлял крайнюю осторожность. Он ясно видел, что в строго правовом смысле реализация принципа разделения властей ведет к ограничению самодержавной власти, что было неприемлемо для Александра I и что сам Сперанский считал преждевременным. Он утверждал: «Первое начало власти в России кажется весьма просто. Государь, соединяющий в особе своей все роды сил, единый законодатель, судия и исполнитель своих законов — вот в чем состоит на первый взгляд вся конституция сего государства».

В 1809 г. по указанию императора он подготовил проект под названием «Введение к Уложению государственных законов», где указывал на неотложность преобразований, связывая их с европейскими революционными потрясениями. Главную задачу преобразования он видел в том, чтобы правление, «доселе самодержавное, постановить и учредить на непременном законе». При решении этой задачи возможны две системы: одна — «облечь правление самодержавное всеми внешними формами закона, оставив в существе его ту же силу»; другая — «учредить державную власть на законе не словами, но самим делом». Сравнивая эти две системы, Сперанский остроумно заметил, что «первая из них имеет только вид закона, а другая — самое существо его; первая под предлогом единства державной власти вводит совершенное самовластие, а другая ищет в самом деле ограничить его и умерить». Проектом предусматривалось последовательное разделение властей, создание законодательного собрания, состоящего из двух палат, ответственность исполнительной власти министерства перед законодательной, создание системы местного управления на началах разделения властей и привлечения к нему выборных представителей. Подчеркивая, что вся полнота власти в империи должна принадлежать монарху, Сперанский выстраивал многоступенчатую систему судебной и исполнительной власти, в основе которой были выборные Волостная, Окружная, Губернская и Государственная думы. Крепостное состояние оставалось без изменений, но все население России план делил на три «состояния»: дворянство, среднее состояние, куда включались купцы, мещане и государственные крестьяне, и «народ рабочий», т. е. крепостные крестьяне, дворовые и рабочие люди. Гражданские и политические права каждого из «состояний» были различны. Политическими правами на основе ценза собственности наделялись дворянство и «люди среднего состояния». «Народ рабочий» не мог иметь политических прав даже при наличии у него собственности.

Исключительную важность имело то обстоятельство, что в основу выборного начала он положил не сословный принцип, хотя внешне он и не покушался на дворянские привилегии, но принцип имущественного ценза (владение недвижимой собственностью или движимым имуществом). Этот, по сути своей буржуазный, принцип противоречил основам сословного строя Российской империи, и стремление к его реализации действительно давало основание видеть в Сперанском противника дворянства.

Работа Сперанского над планом государственных преобразований получила одобрение Александра I, но сам план серьезно не обсуждался. Сперанский верил в скорое осуществление намеченных преобразований. Он писал: «Если Бог благословит все сии начинания, то к 1811 году, к концу десятилетия настоящего царствования, Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется». Однако император, большинство высших сановников и дворянство в целом не разделяли оптимизма Сперанского. Они верили в благодетельность самодержавной власти и не считали нужным ограничивать ее даже внешними формами. Творческие способности самодержавной инициативы не были исчерпаны. Затрагивать прерогативы императорской власти в условиях постоянной внешней опасности казалось неразумным.

Н. М. Карамзин как политический писатель. Выразителем общественного недовольства стал историк Н. М. Карамзин, который в 1811 г. представил царю глубоко продуманную записку «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношении». Воспитанный на просветительской литературе, Карамзин ощущал себя «по чувствам» республиканцем и притом верноподданным царя русского. Он находил в этом противоречие, но только мнимое, ибо полагал возможным соединять убеждение в правильности политической доктрины Монтескье с преклонением перед исторически сложившейся системой власти в России. Он считал невозможным «ограничить самовластие в России, не ослабив спасительной царской власти». С особой силой Карамзин обрушился на предложения Сперанского и некоторых других политических писателей о наделении Сената политическими правами. В разделении властей он усматривал величайшую опасность: «Две власти государственные в одной державе суть два грозные льва в одной клетке, готовые терзать друг друга, а право без власти есть ничто. Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою Государственного Устава ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?»

Систему власти в империи Карамзин рисовал так: «Дворянство и духовенство. Сенат и Синод как хранилище законов, над всеми — государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание российской монархии». Опираясь на свои исторические изыскания, Карамзин дал формулу: «Самодержавие есть Палладиум России: целость его необходима для ее счастья». Дворянство он считал вернейшей опорой трона и отстаивал незыблемость политических прав и привилегий дворянства. Он отвергал конституционные проекты, «какой-нибудь Устав, основанный на правилах общей пользы», и видел один верный способ избежать злоупотребления власти и появления «другого Павла». Обращаясь к Александру I, он восклицал: «Да царствует добродетельно! Да приучит подданных ко благу! Тогда родятся обычаи спасительные, правила, мысли народные, которые лучше всех бренных форм удержат будущих государей в пределах законной власти».

Под пером Карамзина рождалась теория российского консерватизма, склонного к отрицанию не только реформ, но и важности самих государственных установлений. Главную ошибку александровских реформаторов историк видел в «излишнем уважении форм государственной деятельности», тогда как в действительности «не формы, а люди важны». Карамзинский завет правителям России звучал вполне определенно: «Искать людей!» По сути, это была консервативная утопия.

Александр I ловко использовал антидворянскую репутацию Сперанского и поручал ему дела, в необходимости которых был убежден, но которые могли вызвать недовольство дворянства. Император помнил обстоятельства своего восшествия на престол и ни при каких обстоятельствах не желал ссориться с первенствующим сословием. С именем Сперанского связывали непопулярный указ о придворных чинах, которые объявлялись лишь почетными отличиями и не давали служебных преимуществ.

Учреждение Государственного совета. Из крупных предложений Сперанского было осуществлено одно: 1 января 1810 г. был учрежден Государственный совет. Манифест о его создании гласил: «Никакой закон не может быть представлен на утверждение императора помимо Государственного совета». Одновременно был упразднен Непременный совет. Таким образом, речь шла об организации высшего законосовещательного учреждения в России, которое внешне продолжало традиции XVIII в., но в действительности его роль была принципиально иной. В сферу компетенции Государственного совета, который первоначально состоял из двадцати пяти сановников, не входили, в отличие от высших законосовещательных органов екатерининского времени, вопросы исполнительной власти и судопроизводства, его деятельность была организована строго по рекомендациям теории разделения властей.

Создание Государственного совета повлекло за собой совершенствование работы министерств, что выразилось в утвержденном в 1811 г. «Общем учреждении министерств», которое увеличивало число министерств до двенадцати, регламентировало их деятельность и определяло пределы компетенции, прежде достаточно размытые. Следует признать, что практически осуществленные разделы плана государственных преобразований способствовали совершенствованию государственного механизма Российской империи, но никак не выходили за пределы той цели, что действительно важна была для Александра I, — «укрепление самовластия».

Падение Сперанского. Остальные части плана Сперанского остались на бумаге. Большие надежды реформатор возлагал на меры, связанные с созданием Великого княжества Финляндского, когда ради внешнеполитических целей Александр I счел возможным поступиться основополагающими принципами самодержавного правления. Им был дарован конституционный статус Финляндии, присоединенной к Российской империи в 1809 г. Автономия Финляндии и ее конституционное устройство создавали совершенно новую государственно-правовую ситуацию в Российской империи: политические права новых подданных российской короны были четко определены и гарантированы законом, что немыслимо было на остальной территории самодержавной России.

Сперанский и его немногие единомышленники какое-то время надеялись, что финляндский конституционный опыт станет образцом для остальной Российской империи. Однако этого не произошло, и Конституция Великого княжества Финляндского не стала толчком к осуществлению плана государственных преобразований Сперанского. В делах внутренних дарование Финляндии автономии осталось практически незамеченным.

На Сперанского была возложена ответственность за реформирование финансовой системы, которая была расшатана бременем военных расходов и присоединением России к континентальной блокаде. Сперанский предложил план, согласно которому в финансовой сфере последовательно проводился принцип разделения властей. По его инициативе в 1811 г. был создан Государственный контроль, который воплощал власть судебно-ревизионную.

Другие структурные изменения были отложены, а практические действия Сперанского в финансовой области свелись к резкому повышению прямых и косвенных налогов и некоторому сокращению государственных расходов. Были увеличены подушный оклад с крепостных крестьян и оброчная подать, собираемая с казенных крестьян, оклад с мещан, гильдейские сборы с купцов, возросли питейные сборы и цена на соль, которая тогда была универсальным средством консервации продуктов. Меры Сперанского позволили вдвое увеличить государственный доход, но вызвали повсеместное всеобщее недовольство. Реформатор действовал крайне прямолинейно, он мыслил не как экономист, но как фискал. Сильнейшее раздражение дворянства вызвало введение налога на ревизские души, который должны были платить помещики. Для России налог на дворян-землевладельцев был делом необычным, и это переполнило меру дворянского терпения.

Сперанский знал о недовольстве придворных, о дворянском ропоте и еще в феврале 1811 г. просился в отставку, но его просьба была отклонена. Однако к началу 1812 г., когда неизбежность войны с Наполеоном стала очевидна, Александр I не мог не считаться с настроением дворянства, которое составляло костяк офицерского корпуса и которое видело в Сперанском наполеоновского ставленника. Разумеется, это было не так, но Сперанский действительно злоупотреблял доверием царя, читая дипломатическую переписку, что не входило в его служебную компетенцию. В марте 1812 г. Сперанский был отправлен в ссылку, в дворянских кругах его опала была встречена восторженно.

Российский феномен «либеральной бюрократии». Падение Сперанского не означало принципиального отказа Александра I от преобразовательных планов. Сперанский был символом и олицетворением «либеральной бюрократии» своего времени. Само это понятие возникло позже, но оно хорошо выражает повторяющийся феномен российской действительности. Принципиальная отличительная особенность «либеральной бюрократии» — стремление провести крутые кардинальные преобразования, административные, социальные и, гораздо реже, политические реформы, опираясь на послушный бюрократический аппарат, на механизм государственного насилия. Для «либеральной бюрократии» характерно невнимание к отечественной исторической традиции — именно в этом Карамзин обвинял Сперанского, — ориентация на опыт «передовых европейских стран», опора на верховную власть и пренебрежение как общественными настроениями, так и народными массами.

Первоначальные намерения и объективные результаты реформаторской деятельности «либеральных бюрократов» всегда разительно не совпадали. Сперанский, вне зависимости от его теоретических воззрений, был верным слугой самовластия, что вполне оценили в нем и Александр I, через несколько лет после опалы вернувший его на важные посты, и позднее Николай I. К либерализму как учению о политической, гражданской и экономической свободе, которое утверждалось в Европе и в России в период после наполеоновских войн, деятельность «либеральной бюрократии» не имела никакого отношения.

Не имея твердой поддержки ни в дворянском обществе, ни в народе, «либеральные бюрократы» приходили к власти и получали возможность для своих начинаний в такие моменты, когда прежний механизм управления страной давал серьезные сбои, и от них без труда избавлялись, когда положение стабилизировалось. Без особых сожалений пожертвовав реформатором-бюрократом, Александр I продемонстрировал не только политическую волю, но и умение лавировать, преодолевая сопротивление консервативно настроенных придворных кругов и дворянства в целом, а при особых обстоятельствах идя им навстречу. Александр i отнюдь не был более либерален, чем его подданные, но, будучи действительно крупным государственным деятелем, он яснее своего окружения видел невозможность сохранения старых принципов и методов управления, необходимость преобразования государственного организма. Понимая неизбежность реформ, он обсуждал их принципы в кругу «молодых друзей», который был для него убежищем как от устарелой екатерининской знати, так и от цареубийц 11 марта. Однако ни он, ни его друзья не имели навыка государственной деятельности, их планы, теоретически безупречные, с трудом находили воплощение на практике. Александр I доверил проведение реформ опытным бюрократам, в первом ряду которых, рядом со Сперанским, был А. А. Аракчеев.

§ 2. Аракчеевщина. Конституционные начинания

Политические и экономические последствия победы над Наполеоном. 1812 г. был самым трудным годом царствования Александра I. В войну с Наполеоном Россия вступила при самых неблагоприятных условиях. Финансы были расстроены, внутренняя и внешняя торговля страдала от континентальной блокады. Все сословия жаловались на произвол администрации и всевластие чиновников. Начало военных действий выявило недостатки военного командования, отсутствие у него ясного плана кампании. Дворянское общественное мнение винило во всем императора. Александр I должен был идти на уступки. Сначала он, уступая давлению генералов, покинул действующую армию, а затем утвердил решение Чрезвычайного комитета назначить на пост главнокомандующего неприятного ему М. И. Кутузова. Еще раньше он согласился с тем, чтобы генерал-губернатором Москвы стал Ф. В. Ростопчин, павловский фаворит, который был выразителем настроений консервативного дворянства и одновременно умел нравиться простому народу. После оставления Москвы императорский престиж был низок как никогда. Сестра Александра I великая княгиня Екатерина Павловна писала ему: «Недовольство дошло до высшей точки, и Вашу особу далеко не щадят… Вас громко обвиняют в несчастье, постигшем Вашу империю, во всеобщем разорении и разорении частных лиц, наконец, в том, что Вы погубили честь страны и Вашу личную честь. И не один какой-нибудь класс, а все классы объединяются в обвинениях против Вас».

Александр I вышел из трудного положения с гордо поднятой головой. Именно в тяжелых обстоятельствах он умел проявлять свои лучшие качества государственного деятеля. Отказавшись от переговоров с Наполеоном, он довел кампанию 1812 г. до изгнания врагов с территории России, а затем принял непопулярное в консервативных кругах решение о переносе военных действий в Центральную и Западную Европу и ведении их до окончательного разгрома Наполеона. После занятия русскими войсками Парижа император поистине стал «главой царей», самым влиятельным европейским политиком. Послевоенное устройство Европы требовало пристального внимания, однако Александр I не думал отказываться от внутренних преобразований. Как и прежде, для его политики было характерно умелое сочетание реформаторской деятельности с нежеланием менять вековые основы русской жизни — самодержавие и власть поместного дворянства. В знаменательном «Манифесте высокомонаршей признательности к народу за оказанные в продолжении войны подвиги», опубликованном 1 января 1816 г., Александр I подводил итоги многолетней борьбы с Наполеоном и указывал, что именно самодержавие дало возможность торжествовать победу над европейской революцией, которая началась с того, что французский народ, «поправ веру, престол, законы и человечество, впадает в раздор, безначалие, в неистовство, грабит, казнит, терзает самого себя». Законная власть монарха — условие народного благоденствия.

Россия с трудом преодолевала последствия военной разрухи. Требовались значительные средства для восстановления сожженных городов, разоренных мануфактур и фабрик, нищих деревень. Не хватало рабочих рук: рекрутские наборы и ополчения, которые были сформированы в губерниях Европейской России, оторвали от производительного труда значительную часть трудоспособного мужского населения. Крестьяне, охотно записывавшиеся в ополчение, надеялись, что после победы наступит улучшение их правового и имущественного положения. Однако слухи о возможной воле не оправдались. В манифесте по случаю окончания кампании 1812 г. Александр I провозгласил: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от Бога». В 1815 г. был издан указ, который запрещал крестьянам «отыскивать вольность». Тем самым перечеркивался старый елизаветинский закон, согласно которому окончательно закрепощенными признавались лишь те крестьяне и их потомки, что были записаны за помещиками по ревизиям первой половины XVIII в. В 1822 г. помещикам вернули право ссылать крепостных на поселение в Сибирь за «дурные поступки».

Крестьянским ответом стали участившиеся побеги, непослушание владельцам, участились крестьянские волнения, которые приходилось подавлять военной силой. В последние десять лет царствования Александра I ежегодно происходило около 30 серьезных крестьянских выступлений. Большим размахом отличалось крестьянское движение, начавшееся в 1818 г. на Дону и в Приазовье. Оно было вызвано стремлением казацкой старшины Войска Донского обратить крестьян в крепостных. В волнениях приняло участие около 50 тыс. крестьян. Посланный для их усмирения генерал А. И. Чернышов доносил, что «дух непослушания и буйства помещичьих крестьян разлился по всему их населению в пределах Войска Донского и грозил потревожить и соседственные губернии».

Военные поселения. Наряду с крестьянскими Россию охватили волнения военных поселян. Военные поселения были излюбленной идеей Сперанского, который видел в них средство облегчить бремя военных расходов. Организация военных поселений была важнейшим поручением, возложенным царем на Аракчеева. Когда Сперанский предложил эту идею, А. А. Аракчеев был против нее, и первая попытка основания военных поселений в 1810 г. казалась неудачной. Предполагалось, что военные поселяне, в разряд которых наряду с солдатами, которых сажали «на землю», переводили казенных крестьян, могут совмещать строевую службу с ведением сельскохозяйственных работ. Их быт подчинялся воинской дисциплине, все работы осуществлялись под присмотром офицеров. Дети военных поселян предназначались для несения военной службы, для них устраивались особые школы кантонистов, где они готовились к унтер-офицерской службе. Создавая военные поселения, Александр I надеялся сократить расходы на армию и решить вопрос о ее комплектовании, создав некую альтернативу рекрутским наборам.

После войны с Наполеоном император вновь вернулся к этому проекту. Почти повсеместно военные поселения создавались при помощи военной силы. Их хозяйственная организация находилась в противоречии с ходом экономического развития страны. К 1825 г. военные поселения под началом Аракчеева были организованы в Петербургской, Новгородской, Харьковской, Херсонской, Могилевской и других губерниях. Свыше 375 тыс. государственных крестьян были переведены на положение военных поселян, которые составляли более четверти всей армии. Ожидаемого сокращения государственных расходов военные поселения не давали, на устройство образцовых деревень казна тратила большие деньги.

Люди, переведенные в разряд военных поселян и оторванные от привычного уклада жизни, отчаянно сопротивлялись. В 1817 г. в Новгородской губернии и два года спустя в Чугуеве вспыхивали вооруженные восстания, которые жестоко подавлялись регулярной армией. Расправой над поселянами Чугуевского военно-поселенного округа лично руководил Аракчеев. По его приказу было арестовано свыше 2 тыс. человек, 273 были прогнаны сквозь строй тысячи человек 12 раз, что было равнозначно смертной казни.

Аракчеевский режим. Аракчеев стал символом второй половины александровского царствования. Его время было, по свидетельству современника, «время железное, мрачное по своей жестокости. Чуть ли не вся Россия стоном стонала под ударами. Били в войсках, в школах, в городах и деревнях, на торговых площадях и в конюшнях, били и в семьях, считая битье какою-то необходимою наукою, учением».

С именем Аракчеева связывали насаждавшуюся повсюду мелочную регламентацию, всесилие чиновников, возвращение армии — победительницы Наполеона — к палочной дисциплине, к бессмысленному павловскому фрунту. Прирожденный бюрократ, Аракчеев был исключительно работоспособен, памятлив, требователен к подчиненным, какой бы высокий пост они ни занимали, беспощаден к провинившимся. Его отличали маниакальная страсть к порядку, бесчеловечная жестокость и личная трусость — единственный из генералов русской армии, он уклонялся от участия в боевых действиях. В глазах императора эти недостатки компенсировались преданностью, с какой Аракчеев служил сначала Павлу I, а затем и Александру I, его талантом организатора. Такой человек был поистине незаменим для того, чтобы отладить государственную машину и заставить ее бесперебойно работать. Аракчеевский порядок — это беспрекословное повиновение, строжайшая субординация, пресечение всякого своеволия.

В определенном смысле Аракчеева можно считать воплощением механистического идеала человека, который проповедовали рационалисты-просветители, человека, который действует, повинуясь исключительно разуму, но не чувству. Аракчеевщина — это крушение российского просветительства, его последняя, трагическая стадия. Аракчеев, не останавливаясь перед крайним насилием, воплотил в жизнь просветительский утопический идеал: общество, которое функционирует как механизм часов, где человеческой личности с ее правами и надеждами отведено незначительное место. Одновременно аракчеевщина стала свидетельством измельчания самодержавной инициативы, тревожным симптомом ослабления созидательных способностей абсолютизма.

Сын бедного новгородского дворянина, Аракчеев, как и Сперанский, своим возвышением был обязан милости императора, он был чужд сановной аристократии. Но если за Сперанским стояла только набиравшая силу бюрократия, то Аракчеев был кровно связан с дворянством, интересы которого он отстаивал столь же твердо, как и интересы императора. В 1808 г. Аракчеев был назначен военным министром и на этом посту осуществил крупные преобразования, особенно по артиллерийской части. Во многом благодаря этому русская артиллерия в 1812 г. превосходила наполеоновскую.

С конца 1815 г. Аракчеев руководил Комитетом министров, а затем получил право докладов императору по делам Государственного совета и по большинству министерств и ведомств. Аракчеев приобрел огромную власть — во время длительных поездок царя за границу ему фактически подчинялся государственный аппарат, и только вопросы внешней политики находились вне его компетенции. Современники воспринимали его как всесильного временщика, а последний период правления Александра I стал называться аракчеевщиной. Аракчеев и его режим олицетворяли надежды большинства российского дворянства, которое желало не перемен, но стабильности.

Волнения в Семеновском полку. Аракчеевские порядки стали причиной выступления в октябре 1820 г. гвардейского Семеновского полка. Солдаты, недовольные притеснениями и жестокостью нового полкового командира Шварца, отказались служить под его командованием. Они протестовали против телесных наказаний, которым подвергались даже заслуженные ветераны, и против запрета зарабатывать на вольных работах деньги, которые шли на улучшение солдатского довольствия. Действия солдат, желавших обратить на себя внимание высшего командования, были мирными, хотя и нарушали воинскую дисциплину. События в старейшем гвардейском полку вызвали переполох в Петербурге и крайнее ожесточение Александра I. Полк был раскассирован, солдаты разосланы по дальним гарнизонам, на Кавказ и в Сибирь. Некоторые офицеры, хотя никто из них не подстрекал солдат, были арестованы.

Выступление Семеновского полка, по мнению Александра I, свидетельствовало, что «дух зла», который царил над Европой, проникает в Россию. Противостоять ему — священная обязанность государя, освободившего Европу от деспотизма. Особое беспокойство императора вызывало общее состояние умов и народное воспитание, он желал, чтобы «христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения».

Мистицизм и гонения на вольнодумство. Внутренняя и внешняя политика для Александра I обретала религиозный смысл. Идея строения единой европейской христианской нации, положенная в основу Священного союза, в своем развитии вела к созданию политической системы, основанной на христианских началах, на идеалах законности и социальной гармонии. Особое внимание уделялось народной нравственности и народному воспитанию в христианском духе. Исповедовался принцип: «Цель воспитания есть живое познание Бога и праведное христианство. Чрез это единственно распространяется между людьми почитание Бога. Истинно благочестивый человек есть лучший гражданин общества. Без настоящего благочестия все знание, вся мудрость, все мирское образование более вредны, нежели полезны».

В окружении Александра I появились мистики, такие, как Ю. Крюденер и Г. Юнг-Штиллинг, которые говорили о мессианской роли России, о том, что царю суждено стать спасителем страждущего человечества и содействовать установлению Царства Божия на земле. Религиозно-мистические настроения получили широкое распространение. При дворе получили ход прорицатели и религиозные шарлатаны, что вызывало недовольство даже Аракчеева. Тогда же Сперанский заявлял, что он «не знает ни одного государственного вопроса, который нельзя было бы свести к духу Евангелия. Все, до самого тарифа, может быть обработано в этом духе и под его руководством».

Правительственное поощрение религиозно-мистических исканий имело различные формы. В Петербурге открыто действовала секта Е. Ф. Татариновой, члены которой называли себя русскими квакерами и искали способы духовного просветления. К модной секте проявлял интерес император, ее посещали представители высшего общества. Делу воспитания совершенной христианской нравственности должно было служить Библейское общество, которое начало действовать в России в конце 1812 г. В прямую задачу общества входило распространение книг Священного Писания, но в неграмотной крестьянской стране оно превратилось в инструмент правительственной политики воспитания народа. Библейскому обществу покровительствовал Александр I. Его членами были великие князья, видные сановники и церковные иерархи. В нем состояли авторитетные масоны. Фактически Библейское общество превратилось в первую в России общественную организацию, имевшую четкие идеологические принципы и подчиненную государственной власти.

Практические результаты деятельности Библейского общества были невелики, прежде всего к ним следует отнести распространение системы ланкастерского обучения, которое давало возможность в короткие сроки привить неграмотному человеку навыки чтения и арифметического счета. Ланкастерские школы открывались в армии, в городах и помещичьих усадьбах.

Забота о нравственности молодежи, о пресечении вольнодумства, безбожия и «мечтательного философствования» была возложена на личного друга царя князя А. Н, Голицына, который долгие годы был обер-прокурором Синода, а в 1817 г. возглавил вновь учрежденное Министерство духовных дел и народного просвещения. Проникнутый александровскими идеями строения единой европейской христианской нации, Голицын стремился подчинить науку и светское просвещение христианской вере. Православную церковь он желал уравнять с другими христианскими конфессиями, что вызывало недовольство православных иерархов, и одновременно устраивал гонения на учебные заведения. В 1819 г. подвергся погрому Казанский университет, ревизуя который, М. Л. Магницкий, недавний сотрудник Сперанского, сделавшийся обскурантом, нашел столь явные свидетельства религиозного вольнодумства, что предложил «уничтожить» университет. Александр I повелел не разрушать, но исправить, поручив это Магницкому. Уволив часть профессоров и введя казарменную дисциплину, тот вскоре доложил: «Яд вольнодумства окончательно оставил университет, где обитает ныне страх Божий». Магницкий требовал, чтобы все учебные дисциплины, даже математика, физика и астрономия, преподавались на основании истин Священного Писания. Тогда же были уволены некоторые профессора Харьковского университета, а в Петербургском университете по инициативе попечителя Д. П. Рунича был начат процесс против лучших профессоров, обвиненных в «робеспьеризме», в том, что они преподают «в противном христианству духе».

После Семеновской истории во внутренней политике и правительственной идеологии произошли определенные перемены. Мистический обскурантизм и христианский универсализм стали вызывать подозрение как связанные с европейским масонством и тайными антиправительственными обществами. Революции в Испании, Неаполе, Португалии, студенческие волнения в германских государствах, греческое восстание воспринимались Александром I как проявления заговора, направленного против христианских начал Священного союза. Каподистрия утверждал: «Подобные события побудили императора видеть и подозревать везде деятельность какого-то распространенного комитета, который, как полагали, распространял из Парижа свою деятельность по всей Европе с целию низвергнуть существующие правительства и ввести свойственные революции формы и деспотизм. С этой поры все усилия министерства были направлены к тому, чтобы бороться с этим началом беспорядка и буйства».

Александр I пересмотрел свою конфессиональную политику. Долгие годы он подчеркивал важность принципа веротерпимости, в начале царствования снял запреты на деятельность масонских лож, которые рассматривались им как инструменты нравственного совершенствования человека и общества. В отличие от большинства европейских стран в России открыто действовали иезуиты, чье влияние было особенно заметно в привилегированных частных школах и пансионах.

В августе 1822 г. все масонские ложи и тайные общества вообще в России были запрещены. Затем последовало изгнание иезуитов. В гвардии и армии была создана тайная полиция. Было признано, что ланкастерская система дурно действует на солдат и подрывает воинскую дисциплину. В 1824 г. Библейское общество было переведено в ведение Синода, что практически означало прекращение его деятельности.

Уступая требованиям ревнителей православия, чьи взгляды выражал ханжа и фанатик архимандрит Фотий, Александр I отправил в 1824 г. Голицына в отставку и упразднил возглавляемое им министерство. Тем самым окончательно рушились мечты императора о возможности соединения христианских церквей и создании единой европейской христианской нации, о чем он много говорил после Венского конгресса. Новым министром просвещения стал А. С. Шишков, известный ревнитель православной старины. Он заявил: «Науки не составят без веры и без нравственности благоденствия народного. Они столько полезны в благонравном человеке, сколько же вредны в злонравном. Сверх того, науки полезны только тогда, когда, как соль, употребляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и по надобности, какую всякое звание в них имеет».

В последние годы жизни для Александра I были характерны мистицизм, разочарование в людях, он стремился к уединению и говорил о трудных обязанностях государя. На современников это производило впечатление непоследовательности, передовая молодежь подозревала императора в пренебрежении судьбами России. Однако император не думал отказываться от дел правления, он как бы колебался и выжидал, какой из линий внутренней политики отдать предпочтение — аракчеевщине, которая к 1824 г. приобрела характер откровенной реакции, или реформистской, которая оправдала себя в первые годы царствования.

Александровский конституционализм. Победив Наполеона, который для большинства современников олицетворял революционные порядки, Александр I не верил в возможность возврата к «старому режиму» в Европе, полагал необходимым продолжение реформ государственного устройства и управления в России. На необходимость продолжения политики правительственного реформизма, на возвращение к реформам после окончания военных действий Александру I указывали в 1814–1815 гг. его ближайшие сотрудники В. П. Кочубей, А. Д. Гурьев, Н. Н. Новосильцев, Е. Ф. Канкрин, А. Б. Куракин, Н. И. Салтыков. О необходимости приступить к решению крестьянского вопроса говорил Аракчеев. В 1815–1818 гг. крестьянский вопрос оживленно обсуждался на страницах русских журналов. Полемика приобрела столь острый характер, что министр народного просвещения А. Н. Голицын счел необходимым предписать, «дабы ни под каким видом не было печатаемо ничего ни в защищение, ни в опровержение вольности или рабства крестьян не только здешних, но и иностранных».

Александр I предложил нескольким видным сановникам разработать проекты отмены крепостного права для собственно русских губерний. Едва ли не самым интересным стал проект Аракчеева, где предусматривалась покупка помещичьих имений в казну по ценам, которые фактически бы устанавливали сами помещики. Крестьян предполагалось освобождать с землей, передаваемой им на условиях аренды в минимальном размере. Остальные проекты, среди авторов которых были П. Д. Киселев, Н. С. Мордвинов, еще последовательнее отстаивали экономические интересы помещиков. Попытки Александра I лично воздействовать на дворянство отдельных губерний, которых он призывал к участию в решении крестьянского вопроса, остались без ответа.

Более удачен был опыт облегчения участи крестьян в Прибалтике. Подобно тому, как Финляндия и Царство Польское были для Александра I полем конституционных экспериментов, Остзейский край служил полигоном для апробирования подходов к крестьянскому вопросу. Если в 1804 г. крестьяне получили там некоторые права, то в 1816–1819 гг. в Эстляндии, Курляндии и Лифляндии крестьяне получили личную свободу, но лишились земли, которая переходила в собственность помещиков. При этом предусматривалась возможность выкупа крестьянами земли и устанавливался многолетний переходный период, когда власть помещика над крестьянами сохранялась. По сути, впервые в Российской империи были тем самым сформулированы принципы практического освобождения крепостных крестьян. В целом, однако, правительственная политика в крестьянском вопросе отличалась двойственностью и непоследовательностью.

Гораздо увереннее Александр I чувствовал себя в делах, связанных с политическими преобразованиями. Дарование польской конституции, на чем он буквально настоял, давало современникам основание полагать, что и в общегосударственном устройстве Российской империи могут произойти серьезные перемены. Выступая на заседании сейма в Варшаве в марте 1818 г., Александр I как конституционный монарх произнес речь, где вполне определенно высказал намерение распространить «правила свободных учреждений» на все страны, «Провидением попечению моему вверенные». Обращаясь к польским депутатам, он сказал: «Вы мне подали средство явить моему Отечеству то, что я уже с давних лет ему приготовляю и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости». Император говорил о «драгоценных благах» — безопасности личности и собственности, о свободе мнений, о том, что «законно-свободные постановления, коих священные начала смешивают с разрушительным учением, угрожавшим в наше время бедственным падением общественному устройству», являются полезными и спасительными для человечества. Варшавская речь императора была воспринята как твердое обещание дать Российской империи конституционное устройство.

Александр I действительно думал о преобразовании России на принципиально новых основаниях. Ими должны были стать федеративные начала, первым шагом к утверждению которых и было создание конституционных автономий. В сознании императора эти начала не были связаны с проблемой ограничения самодержавной власти. Федерализм рассматривался им лишь как инструмент административного управления страной, который дает империи больше силы и гарантий безопасности, чем расширение границ. Исполняя варшавское обещание, он поручил Н. Н. Новосильцеву подготовить Государственную Уставную грамоту, работа над которой велась в обстановке секретности и была завершена в 1820 г.

Государственная Уставная грамота. Уставная грамота 1820 г. по сути дела была конституционной хартией Российской империи, где провозглашались гражданские свободы: свобода слова, свобода печати, свобода вероисповедания, неприкосновенность личности, равенство всех жителей России перед законом. В ней последовательно проводился принцип разделения властей, были предусмотрены такие учреждения, как представительные учреждения, имущественный ценз, независимость суда и судопроизводства от администрации. Она содержала важнейшую норму буржуазного права: «Всякая собственность, на поверхности ли земли находящаяся, или в недрах оной сокровенная, какого бы рода ни была, в чем бы ни состояла и кому бы ни принадлежала, признается священною и неприкосновенною. Никакая власть и ни под каким предлогом посягнуть на нее не может».

Уставная грамота предусматривала деление государства на несколько крупных областей, наместничеств, которые обладали бы равными правами. При определении границ наместничеств принимались во внимание историко-географические, демографические и экономические факторы. В каждом наместничестве предполагалось создание органов народного представительства, наместнических сеймов, которые должны были созываться каждые три года. Наместничества обладали большой долей самостоятельности в решении местных вопросов земледелия, промышленности, торговли и финансов. Объем прав, которыми наделялись наместничества, и характер их взаимоотношений с императорской властью и общегосударственным двухпалатным сеймом в полной мере соответствовали классическим принципам федерализма. Император оставался главой исполнительной власти, ему подчинялись Государственный совет и министры.

Гордое утверждение Государственной Уставной грамоты: «Да будет российский народ отныне и навсегда иметь народное представительство» стало вершиной александровского конституционализма.

Государственная Уставная грамота не стала политической реальностью. Александра I беспокоили нестабильность режимов во Франции и немецких государствах, революции и народные волнения в Южной Европе, выступление Семеновского полка. Однако главную роль в неудаче александровского конституционализма сыграло то обстоятельство, что в российской действительности не было социальной силы, которая готова была поддержать конституционные преобразования. Объективно осуществление идей Уставной грамоты вело к ослаблению самодержавной власти и тем самым к разрушению исторически сложившихся оснований Российской империи, в чем не были заинтересованы ни дворянство, ни бюрократия. От этого императора предостерегал Карамзин, резко протестовавший против польской конституции. Он верно подметил исторический парадокс: конституция, вводимая по велению самодержавной власти при малой поддержке даже передовой части общества.

Взгляды консервативного дворянства выражал «Дух журналов», когда писал, критикуя александровский реформизм: «Вводимые законы и учреждения в подражание европейским государствам, кроме замешательства, в Российском государстве никогда ничего произвести не могли… потому что все оные противуестественны духу народа русского, его почвенным нравам, обычаям, образу мыслей и склонности».

Для Александра I отказ от немедленного утверждения Уставной грамоты не означал отказа от дальнейших либерально-конституционных начинаний и тем более не был переходом к откровенной реакции, воплощением которой оставался ненавидимый большинством дворянского общества Аракчеев. Император и его сотрудники понимали необходимость обновления государственных устоев Российской империи. Они склонялись к неспешной эволюционной перестройке имперской государственности. Неспешные преобразования — суть екатерининской системы, которая была построена на принципах консервативного реформизма, и Александр I стремился следовать заветам великой бабки. В духе начертаний Уставной грамоты осуществлялись реформы местного управления в специально созданном генерал-губернаторстве или наместничестве, которое возглавил близкий императору А. Д. Балашов и куда вошли пять великорусских губерний — Воронежская, Орловская, Рязанская, Тамбовская и Тульская. Принципиальный отказ от пути реорганизации империи на конституционно-федеративных началах продемонстрировал Николай I, упразднив пост Балашова и отменив конституционную автономию Царства Польского.

Династический кризис. Косвенным свидетельством того, что окончательный выбор между неприкрытой реакцией и продолжением конституционно-реформистских преобразований не был сделан, было беспечное отношение Александра I к вопросу о престолонаследии, который имел огромную важность при самодержавном правлении. Александр I, которому не исполнилось еще и пятидесяти лет и который отличался крепким здоровьем, не думал о подведении итогов своего правления. Император был бездетен, а его наследник, следующий по старшинству брат великий князь Константин Павлович, вторым браком женился на польской аристократке. Неравный брак вызвал недовольство Александра I, который вынудил Константина отречься от прав на престол и подписал Манифест о праве на престол другого брата — великого князя Николая Павловича. Все эти переговоры велись в 1820–1823 гг. в строжайшей тайне, и даже будущий Николай I был посвящен в них в самой общей форме.

После неожиданной смерти Александра I это вызвало династический кризис, называемый междуцарствием. Умер Александр I в ноябре 1825 г. в Таганроге.

§ 1. Общественная мысль

Русское общество и идеи Французской революции. На рубеже XVIII–XIX вв. русское общество находилось под прямым и сильным впечатлением событий и идей Французской революции. Взятие Бастилии 14 июля 1789 г., присяга Людовика XVI конституции, принципы «Декларации прав человека и гражданина» воспринимались в России с интересом, а в некоторой части дворянского общества даже с энтузиазмом, который весьма беспокоил Екатерину II. Она твердо настояла на том, чтобы Париж покинул друг ее внука Александра граф П. А. Строганов, записавшийся в члены Якобинского клуба и восклицавший: «Клич свободы звенит у меня в ушах, и лучшим днем моей жизни будет день, когда я увижу Россию, возрожденною подобной революцией».

Перемена в общественных настроениях началась в январе 1793 г., когда в Россию пришло известие о казни короля. Якобинский террор, массовые казни, вандализм парижской черни вызывали общее неприятие. Будущий александровский вельможа В. П. Кочубей заявлял в 1794 г.: «Если я в прошлом симпатизировал революции, то сейчас я сторонник контрреволюции». Эту точку зрения разделяли практически все слои русского общества, которое исключительно серьезно подошло к осмыслению опыта Французской революции. Насилие и междоусобие осуждал возвращенный при Александре I к активной общественной деятельности А. Н. Радищев. Его последователь И. П. Пнин называл революционную французскую конституцию «ужасной по действиям и соблазнительной по правилам». Общество утратило интерес к «неподготовленным переменам», как тогда именовали революционные перевороты, и к республиканским идеям.

Подводя итог недавним европейским событиям, молодой А. И. Тургенев писал: «Сколько далеко ни простирается история, везде почти показывает она, что, хотя мятежи кой-когда и удавались, всегда почти приносили они с собою больше пагубы и бедствий для народа, нежели бы сколько претерпел он, снося тиранские бедствия». Приход к власти Наполеона не изменил антифранцузского и антиреволюционного настроя. Новый повелитель Франции воспринимался как узурпатор и деспот. При известии о коронации Наполеона Ф. В. Ростопчин воскликнул: «Стоило ли жизни близ двух миллионов людей, потрясения всех властей и произведения непонятных варварств и безбожия то, чтобы сделать из пехотного капитана короля?!»

Тираноборческие настроения. Время Павла I было крайне неблагоприятным для русского общества. Его правление казалось царством террора, который царил повсеместно — в столице, армии и даже в самых отдаленных провинциях государства. Характерно свидетельство осведомленной современницы: «При самом осторожном поведении никто не мог считать себя в безопасности от доноса; никто не мог рассчитывать на следующий день». Именно всеобщая неуверенность сделалась питательной почвой переворота 11 марта и определила эмоциональную атмосферу Петербурга, когда люди со слезами на глазах бросались к незнакомцам, поздравляли их с новым государем. «Весь город походил на дом сумасшедших».

Восторг, с которым было принято известие о воцарении Александра I, был ответной и запоздалой реакцией на павловский произвол. Дворянское общество не простило покойному императору безнаказанного своеволия, с которым он унижал дворян, нарушал их привилегии, подвергал телесным наказаниям и ссылке в Сибирь.

Павла I считали тираном, ему приписывали самые невероятные намерения: заключить в крепость императорскую семью, раскассировать старые гвардейские полки, начать войну с Англией. Его место в истории описывали, используя традиции просветительской литературы XVIII в., ставя в один ряд с Нероном и Калигулой. Цареубийство прославлялось в стихах и прозе и не вызывало общественного осуждения. Как замечала современница, «содеянное преступление всеми прославлялось и не укладывалось в рамки беспристрастного обсуждения. Скандал оказывался крупный: общественное мнение резко расходилось с нравственностью и правосудием».

Событие 11 марта воспринималось как патриотический подвиг и оправдывалось словами: «Тирана истребить есть долг, не преступление». Участники переворота считали себя патриотами и верноподданными. Один из активных участников событий 11 марта, В. М. Яшвиль писал новому императору: «С той минуты, когда несчастный безумец, Ваш отец, вступил на престол, я решился пожертвовать собою, если нужно будет для блага России… Перед государем я спаситель Отечества». Поэты воспевали «паденье Павлово и подвиг россиян».

Общественные настроения, которые царили в России после дворцового переворота, дали основание сановнику А. Ф. Ланжерону проницательно заметить: «Эти страшные катастрофы, повторявшиеся в России три раза в течение столетия, без сомнения, самые убедительные из всех аргументов, какие можно привести против деспотизма: нужно преступление, чтобы избавиться от незаконности, от безумия или тирании».

Павловский произвол и революционный террор французских якобинцев воспринимались современниками как события одного порядка. Против тирании — безразлично, самодержавной или революционной — высказывались все. Как писал Н. М. Карамзин, «ужасы Французской революции излечили Европу от мечтаний гражданской вольности и равенства, но что сделали якобинцы в отношении к республикам, то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного».

Огромные надежды возлагались на нового императора. Россия приветствовала царствование Александра I «как эру освобождения, как зарю прекрасного дня». Однако, усвоив уроки павловской тирании и якобинского террора, дворянское общество искало гарантий от произвола, не ограничиваясь надеждами на добрую волю молодого императора. Переворот 11 марта на короткое время пробудил общественный интерес к конституционным вопросам. По свидетельству современника, «публика вся как бы проснулась; даже и дамы стали вмешиваться в судебные диспуты, рассуждать о законах, бредить о конституциях». У руководителей переворота Палена и Панина, возможно, было намерение ввести умеренную конституцию, однако они не посвящали в него большинство заговорщиков, и Александр I твердо пресек их попытки.

Дворянский конституционализм. Конституционные проекты, которые разрабатывали видные представители аристократии П. А. Зубов, А. Р. Воронцов, П. В. Завадовский, Г. Р. Державин и другие, были прежде всего средством давления на императора. Они не имели сколько-нибудь широкого распространения за пределами узкого круга сановной знати. В этих политических проектах речь шла о соблюдении законности, о реорганизации Сената. Авторы проектов полагали, что российское дворянство способно долго сохранять ведущую политическую роль и монарх должен разделить с ним власть. Вместе с тем политические идеи, лежавшие в основе этих проектов — разделение властей, расширение прав дворянства, конституционные гарантии против самовластия, — получили широкое хождение в дворянском обществе. Дворянству импонировало, что конституционно-правовые представления идеологов аристократии не подразумевали ни равенства граждан перед законом, ни ограничения сословных привилегий.

Лишь у немногих авторов начала века — В. В. Попугаев, В. Ф. Малиновский, В. Н. Каразин — намечался выход за пределы олигархической дворянской конституционности. В своих проектах они предлагали такое представительное правление, которое состояло бы из выборных от разных сословий, в том числе и от «нижних отделений народа». Малиновский полагал: «Вельможи сделаются осторожнее, имея отвечать и государю, и народу… Сии депутаты должны составить непременное собрание, переменяя выборы через 4 года. Все дела общественные подлежат их рассуждению, все налоги и сборы решаются ими и, утверждаемы государем, приводятся в исполнение. Тогда родится общий дух. Публика заниматься будет не безделицами и не пустяками, но делом и суждением о управляющих и деяниях их». В целом, однако, конституционные идеи находили слабый отклик в обществе. Самодержавная инициатива Александра I опережала общественные надежды, толки о конституции прекратились сами собой.

Проблемы самодержавной инициативы. Выразителем взгляда значительной части дворянского общества стал Н. М. Карамзин. В 1802 г. он приступил к изданию журнала «Вестник Европы», который самим названием утверждал идею общности исторических судеб России и европейских народов. Для Карамзина вопрос о Французской революции сводился к вопросу о консервативной традиции, которая одна может исправить «несовершенства гражданских обществ». Обращаясь к читателям журнала, он писал: «Девятый-надесять век должен быть счастливее, уверив народы в необходимости благодетельного, твердого, но отеческого правления». Его журнал утверждал, что «государство обширное и великое не может и не должно быть республикою. Чем оно больше, тем вреднее для него образ республиканского правления».

В 1803 г. Карамзин был назначен официальным историографом для сочинения «полной истории Отечества», работа над которой стала его гражданским подвигом. Свои политические взгляды он изложил в «Записке о древней и новой России», где подвергал критике бюрократические реформы Сперанского и доказывал, что просвещение народа важнее административной стройности, «любезной систематическим умам». «Записка» Карамзина предназначалась для Александра I и осталась неизвестной широкой публике. Однако ее политическая концепция была развернута Карамзиным в его «Истории государства Российского», основная часть которой была написана к 1811 г., когда «Записка» была представлена императору. Для политических представлений Карамзина ключевым было утверждение: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». Особое внимание историограф и политический мыслитель придавал нерасторжимой связи России и остальной Европы. Для него Россия изначально была частью Европы, входила в систему «европейского политического бытия». Удельная система и татарское нашествие отторгли Россию от общего хода европейского развития, обусловили ее промежуточное положение «между европейскими и азиатскими царствованиями». Усилия Петра I и Екатерины Великой вернули страну на путь европейского развития.

Первые тома «Истории государства Российского» вышли в свет в 1818 г. Их выход стал большим общественным событием, современникам казалось, что Древняя Русь была «найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом». Свою «Историю» Карамзин посвятил Александру I и адресовал всем слоям российского общества. Он полагал, что знание истории должно примирить «с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках».

У Карамзина было немало последователей, которые ценили его как преобразователя русского языка и российской словесности, как историка, политического писателя и защитника устоев самодержавия. Среди них были такие влиятельные деятели, как Д. Н. Блудов, П. А. Вяземский, Д. В. Дашков, В. А. Жуковский, С. С. Уваров. В первые годы александровского царствования они вели полемику с А. С. Шишковым в защиту «нового слога», верили в самодержавную инициативу и поддерживали реформаторскую деятельность правительства. В 1815 г. составили литературно-общественное объединение «Арзамас», которое исповедовало умеренную либерально-консервативную программу. Не чураясь политических перемен, арзамасцы полагали, что те «суть медленный плод времени». Считая крепостное право несовместимым с христианской моралью и духом времени, деятели «Арзамаса», например Уваров, выступали против освобождения крестьян, ибо «освобождение души через просвещение должно предшествовать освобождению тела через законодательство». Карамзин и карамзинисты во многом определяли общественную атмосферу александровской эпохи. Некоторые из них — Блудов, Дашков, Уваров — делали успешную служебную карьеру, Вяземский деятельно участвовал в работе над Уставной грамотой 1820 г.

А.С.Шишков. Литературно-общественные противники карамзинистов группировались вокруг адмирала и литератора А. С. Шишкова. В 1803 г. вышла его знаменитая книга «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», где автор выступал против губительных нововведений в области русского языка и культуры, отстаивал «старый слог» и самодержавные устои. Обличая «порчу» родного языка Карамзиным и карамзинистами, он связывал ненавистный ему «новый слог» с французскими нравами и понятиями, с разрушительными революционными идеями. Его возмущала и тревожила галломания дворянского общества: «Дети знатнейших бояр и дворян наших прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели своим». Шишкова беспокоило то, что «ненавидеть свое и любить чужое почитается ныне достоинством».

Шишков был убежденным противником французских просветителей и их российских последователей, которые «под видом таинственных умствований о вере разрушали веру, под видом утверждения власти низлагали власть, под видом закона вводили беззаконие, под видом человечества внушали бесчеловечие». Программное значение имела его работа «Рассуждения о любви к Отечеству», написанная в 1811 г., накануне наполеоновского вторжения. Шишков призывал к патриотическому сплочению, которое одно может «отвратить сию страшную тучу», он напоминал о героизме и подвигах предков и видел в русском народе носителя высших нравственных начал, основанных на христианстве. Крепость русского государства он объяснял верностью православию, которое есть основа любви к Отечеству и государю, верностью русскому языку, который обеспечивает единомыслие, и разумной организацией, где соблюдается иерархия сословий.

В 1812 г. Шишков, после отставки Сперанского, занял пост государственного секретаря. Он был автором патриотических манифестов, с которыми царь обращался к армии и народу. Эти манифесты читались с большим вниманием, они оказывали заметное влияние на национальное сознание, пронизывая его идеями преданности престолу и Отечеству.

Национально-патриотическая тема была основной и для других общественных деятелей. Постоянный оппонент александровских начинаний, обличитель Сперанского и выразитель настроений консервативного дворянства Ф. В. Ростопчин простонародным слогом высмеивал нравы и обычаи французов, которым противопоставлял добрые свойства русского народа. Его «Мысли вслух на красном крыльце» имели огромный успех, их тираж составил 7 тыс. экземпляров, что для того времени было невероятной цифрой.

Патриотизм и европеизм. После Аустерлица наблюдался подъем патриотического чувства, пробуждение интереса к национальной истории и культуре. Особое внимание привлекали события Смутного времени, герои которого — Минин, Пожарский, патриарх Гермоген, Прокопий Ляпунов — становятся символами верного служения Отечеству. В 1807 г. немалый общественный интерес вызвал конкурс на памятник Минину и Пожарскому в Москве.

Тильзитский мир, заключенный с узурпатором, подорвал в обществе репутацию Александра I. В печать и на сцену стали проникать оппозиционные настроения, которые не были ясно сформулированы и представляли собой смесь антифранцузских настроений в духе Шишкова и Ростопчина с критикой царя и преклонением перед народным патриотизмом. В 1808 г. стал издаваться журнал «Русский вестник», редактор которого ОН. Глинка идеализировал патриархальную старину, воспевал деяния предков, их добрые нравы, которые противопоставлял испорченным иноземным. Он высмеивал галломанию, подражание европейским модам, обращал внимание на удобства старой русской одежды. Глинка утверждал: «Все наши упражнения, деяния, чувства и мысли должны иметь целью Отечество, на сем единодушном стремлении основано общее благо». Глинка стремился «исследовать коренные свойства духа народного» и выстроить на его основе идеальную политическую систему. Он считал справедливыми социальную иерархию, дворянское попечение над крестьянами и царское попечение над всеми сословиями. Взгляды Глинки были консервативны, но его пламенный патриотизм привлекал читателей и сыграл заметную роль в патриотическом подъеме 1812 г.

Великая победа над Наполеоном способствовала укреплению чувства национальной гордости. Причастность к европейским делам осознавалась как единство исторических судеб русского и других европейских народов. Одновременно истоки победы усматривали в прошлом России, люди разных убеждений воспевали новгородскую вольность, народные веча, подвиги Минина и Пожарского. Патриотизм объединял всех, что оборотной своей стороной имело нерасчлененность общественных направлений, их размытость. В 1813 г. Уваров писал: «Состояние умов в настоящую минуту таково, что смешение понятий дошло до последних пределов. Одни требуют просвещения без опасности, то есть желают огня, который бы не жег. Другие, и это большинство, сваливают в один мешок Наполеона и Монтескье, французские войска и французские книги… Друг в друга кидают выражениями: религия в опасности, нравственность потрясена, распространитель новых иностранных идей, иллюминат, философ, франкмасон, фанатик и пр. Словом — совершенное безумие».

Среди части дворянского общества прочно утвердилось представление, согласно которому изгнание Наполеона и освобождение Европы от «французского варварства» были предопределены свыше, что России и русскому народу предстоит великая историческая миссия. Известный масон А. Ф. Лабзин утверждал: «Когда Всемогущий избирает в орудия свои какой-либо народ, то, без сомнения, для какой-нибудь важной цели. Когда Он прославляет его так, как прославил ныне Россию во всех концах мира, то, без сомнения, имеет намерение произвести что-либо великое чрез сей народ, может быть, во всех же концах мира».

Национальный подъем 1812 г., активное участие народа в борьбе с завоевателями рассматривались как свидетельство прочности социальных устоев России, как доказательство народной любви к самодержавной власти. Далекий от политического консерватизма А. И. Тургенев полагал, что война принесла стране пользу тем, что вызвала единение сословий: «Отношения помещиков и крестьян (необходимое условие нашего теперешнего гражданского благоустройства) не только не разорваны, но еще более утвердились. Политическая система наша должна принять после сей войны также постоянный характер, и мы будем осторожнее в перемене оной».

После окончания войны, когда Александр I даровал конституционное устройство Польше и был главным инициатором выработки конституционной хартии, которую подписал французский король Людовик XVIII, возобновились разговоры о конституции. Большая часть дворянского общества склонялась к мысли, что введение конституции в России, за которым неизбежно должна была последовать отмена крепостного права, опасно. Конституционное правление признавалось несоответствующим русским нравам и коренным установлениям. Часты были ссылки на авторитет Екатерины II, которая полагала, что по огромности своих пространств Россия не может иметь иной формы правления, кроме самодержавной.

Сдержанно была встречена варшавская речь Александра I. Русский офицер, который находился в 1818 г. в Варшаве, записал в дневнике: «Весьма любопытно было слышать подобные слова из уст самодержца, но надобно будет видеть, приведется ли предположения сии в действие». Сомнение оказалось основательным, хотя часть дворянской молодежи восторженно отнеслась к царскому обещанию дать конституцию. Это обстоятельство тревожило Карамзина: «Варшавские речи сильно отозвались в молодых сердцах. Спят и видят конституцию; судят, рядят, начинают и писать». Варшавскую речь императора восхвалял Уваров. Выступая перед студентами Педагогического института, он говорил о том, что политическая свобода «есть последний и прекраснейший дар Бога», предостерегал нетерпеливых: «Сей дар приобретается медленно, сохраняется неусыпною твердостию, он сопряжен с большими жертвами, с большими утратами».

Близка к уваровской была позиция лицейского преподавателя А. П. Куницына, статья которого «О конституции» воспевала государя-победителя, что дает «свободную конституцию народу, им побежденному». Куницын верил, что «времена варварства миновали, настали веки образования» и следствием этого станет российская конституция. Он указывал на различия между Россией и Европой на пути перехода к политической свободе: «Европейцы добывали политические права силой, русские получат их из рук благодетельного монарха». Вместе с тем Куницын отмечал давнюю включенность России в европейскую политическую традицию: «Вече, боярские думы, третейский и совестной суд, разбирательство дел при посредничестве присяжных, равных званием подсудимому, были еще в древности существенными принадлежностями образа правления в нашем Отечестве».

Уваров и Куницын убедили немногих. Аракчеевские времена были неблагоприятны для тех, кого в обществе называли либералистами, и неудивительно, что вскоре Куницын оказался в числе гонимых петербургских профессоров, а Уваров должен был подать в отставку с поста попечителя Петербургского учебного округа.

После 1820 г. характер общественной жизни существенно изменился. Стало невозможно открытое обсуждение крестьянского вопроса и вопроса о представительном образе правления, гонения на вольнодумство побуждали к осторожности. Радикально настроенная часть дворянской молодежи, видевшая в Александре I «кочующего деспота» и возмущенная аракчеевскими порядками, искала выход в рамках тайных обществ. Для дворянского большинства были характерны настроения общественной апатии и стремления довольствоваться существующим положением.

Глубокие внутренние противоречия были характерны и для отдельных деятелей. Адмирал Н. С. Мордвинов, известный независимостью суждений, в своих экономических сочинениях отстаивал права частной собственности и гражданские свободы, понимаемые в английском духе. Вместе с тем право собственности он трактовал как гарантию сохранения крепостных отношений.

Особенностью александровского времени было то, что консервативные и умеренно-либеральные воззрения приобретали патриотическую окраску, прямо служили делу национального самосознания и порой принимали формы, оппозиционные самодержавной власти. Одновременно, долгое время, вплоть до расцвета аракчеевщины, либерально-конституционные и радикальные идеи, так или иначе ориентированные на западноевропейские образцы, были несамостоятельны и опирались на правительственный реформизм. По словам Пушкина, правительство было «единственным европейцем» и самодержавная инициатива определяла характер политического и общественного развития. Ни народные массы, невежественные и достаточно пассивные, ни те или иные сословия и сословные группы, ни общественное мнение, ни армия и ее офицерский корпус не могли служить ей противовесом.

§ 2. Движение декабристов

Общественные организации. Примечательной чертой общественной жизни александровского времени было исключительное обилие разного рода кружков, литературных и дружеских обществ. В Петербурге, Москве, в некоторых губернских городах возникали клубы и салоны, где обсуждались политические новости и комментировались правительственные действия. Общественные организации, число которых доходило до двухсот, создавались без разрешения властей, которые долгое время сквозь пальцы смотрели на их деятельность. В подавляющем большинстве случаев цели этих организаций не содержали ничего предосудительного, но само их существование свидетельствовало о пробуждении в России навыков общественной самодеятельности. До 1822 г. в России были разрешены масонские ложи, члены которых именовали себя «братьями», исполняли на своих заседаниях сложные обряды, пронизанные мистикой и непонятные для непосвященных. Учение масонов было реакцией на рационализм просветителей, что привлекало к нему многих представителей дворянского общества. Распространенные по всей Европе, масонские ложи объединяли людей самых разных политических убеждений, они воспитывали вкус к общественной жизни. Нередко форма масонской ложи служила прикрытием политического радикализма, что правительство Александра I осознало не сразу.

Иногда правительство оказывало покровительство общественным объединениям. Созданное под председательством близкого друга царя А. Н. Голицына Библейское общество занималось изданием и распространением Священного Писания на языках народов Российской империи. В стране действовало около шестидесяти отделений общества, состоять в котором стремились как гражданские чиновники, так и неслужащие дворяне. Военное ведомство поощряло ланкастерские школы взаимного обучения, где гуманно настроенные офицеры обучали солдат. Некоторые общества отличались исключительной серьезностью своих занятий. В Москве к 1824 г. сложилось Общество любомудрия, куда входили молодые поклонники немецкой философии В. Ф. Одоевский, Д. В. Веневитинов, И. В. Киреевский, М. П. Погодин и др. Толкование книг Шеллинга и Гегеля они связывали с обсуждением положения в России в либеральном духе.

Особое место среди общественных организаций занимали тайные офицерские кружки. Их первоначальные действия не выходили за пределы традиций тайных офицерских обществ, которые возникали в гвардии и армейских полках в конце XVIII — начале XIX в. и цели которых не отличались определенностью. Это были дружеские артели, где литературные, общественные и политические интересы переплетались с веселым времяпрепровождением, которое выходило за рамки воинского устава и не могло быть одобрено начальством. В такого рода кружках в разное время состояли А. П. Ермолов и М. С. Воронцов.

Истоки декабризма. События Отечественной войны 1812 г., участие в заграничных походах оказали огромное воздействие на офицерскую молодежь. Передовые офицеры, будущие декабристы, называли себя «детьми 1812 года». Будучи молодыми офицерами, они принимали участие в Отечественной войне и заграничных походах, охотно вспоминали «день Бородина» и вступление русской армии в Париж. Им была присуща психология победителей, они искренне считали себя причастными к спасению России от иноземного нашествия и к освобождению Европы от тирании. Они имели возможность осознать роль народа в исторических событиях, понять, что именно народ сыграл главную роль в борьбе с Наполеоном. Крепостное состояние казалось им унизительным для народа-победителя. Они не сомневались в необходимости глубокого реформирования русской жизни. Освобождая Европу, они имели возможность сравнить буржуазные порядки, установленные Наполеоном, со «старым режимом», который возвращался на штыках русской армии. Отвергая наполеоновский деспотизм, они равным образом не принимали режим Реставрации, когда предавались забвению дорогие для них понятия свободы, равенства и братства. Политический идеализм сочетался у будущих декабристов со стремлением к активному действию.

Деятели тайных офицерских обществ осознавали себя составной частью передовой европейской общественности. Об этом прекрасно сказал Пестель: «Нынешний век ознаменовывается революционными мыслями, от одного конца Европы до другого видно везде одно и то же, от Португалии до России, не исключая ни единого государства, даже Англии и Турции, сих двух противоположности. То же самое зрелище представляет и Америка. Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать».

Первые организации, условно называемые преддекабристскими, возникли в 1814–1816 гг. среди офицеров рейнской армии. Одна из них называлась орден русских рыцарей, идея которого принадлежала аристократам М. Ф. Орлову и М. А. Дмитриеву-Мамонову. У ордена имелся устав, который был похож на уставы масонских лож. Предполагалось создание православной орденской республики, среди задач которой было закрытие университетов, укрепление армии, завоевательные походы от Греции до Индии. Орден строился на основе слепого повиновения большинства, «посредственностей», меньшинству, «гениям». Серьезного значения эти планы не имели, но высказанная идея — объединить недовольных офицеров — была реализована в 1816 г. в Петербурге, где был создан Союз спасения.

Радикальные молодые офицеры, составившие тайное объединение, которое они со временем назвали «Общество истинных и верных сынов Отечества», находились под воздействием александровских идей единой европейской христианской нации, правительственного конституционализма и масонского ритуала. Большое влияние на них оказало дарование Александром I конституции Польше. Они утверждали, что если царь «одарит отечество твердыми законами и постоянным порядком дел, то мы будем его вернейшими приверженцами и сберегателями». Общество было немногочисленным, среди его членов выделялись А. Н. и Н. М. Муравьевы, С. И. Муравьев-Апостол, П. И. Пестель, С. П. Трубецкой, И. Д. Якушкин. Одной из задач общества провозглашалось сближение дворянства и крестьянства, с тем чтобы «стараться первых склонить к освобождению последних».

Усиление влияния Аракчеева на государственные дела и слухи о намерении Александра I восстановить Польшу, присоединив к ней украинские, белорусские и русские земли, воспринимались членами Союза спасения как национальная катастрофа. Они обсуждали план цареубийства, который вызвался осуществить Якушкин. Тираноборческие настроения быстро сошли на нет, а отсутствие представлений о том, что надлежит делать после устранения Александра I, стало причиной прекращения деятельности Союза.

Союз благоденствия. Ему на смену в 1818 г. пришел Союз благоденствия, среди членов-учредителей которого почти все состояли в предыдущем тайном обществе. Союз благоденствия имел свой устав, который назывался «Зеленая книга» и с «ближней» целью которого знакомили всех вступавших в него. Эта цель формулировалась как «распространение просвещения», подготовка общественного мнения к принятию ожидаемой от императорской власти конституции. Общее число членов Союза благоденствия доходило до двухсот человек. Руководил Союзом Совет Коренного союза, которому подчинялись управы, созданные в Петербурге, Москве, Кишиневе, Смоленске, Тульчине.

Члены Союза благоденствия должны были личным примером воздействовать на общественное мнение, они верили, что «главные язвы отечества могут быть исправлены постепенным улучшением нравов», распространением грамотности, повышением уважения к человеческому достоинству. По их представлениям, просвещенное общественное мнение должно было содействовать правительству «к возведению России на степень величия и благоденствия, к коей она самим Творцом предназначена». Они стремились облегчить положение своих крепостных крестьян, издавали журналы и альманахи, где излагали либерально — конституционные идеи, высказывались против военных поселений и телесного наказания солдат. Единства взглядов в Союзе не было. Генерал М. Ф. Орлов приказом по своей дивизии запретил телесные наказания, а полковник Пестель был известен как сторонник палочной дисциплины.

Со временем была написана вторая часть «Зеленой книги», где излагалась «сокровенная» задача общества: «введение конституции и законно-свободного правления, равенство граждан перед законом, гласность в государственных делах и в судопроизводстве, уничтожение рабства крестьян, рекрутчины и военных поселений». Союз благоденствия не скрывал своей деятельности, в которой доминировали цели благотворительные и просветительные, «сокровенная» задача была известна немногим.

Наибольшие споры вызывал вопрос о путях достижения намеченных целей. Постепенное овладение общественным мнением не обещало скорого успеха и не давало никаких гарантий. Для многих членов Союза благоденствия это стало источником разочарования в тайном обществе. В 1820–1821 гг. многие из них обратились к политическому опыту стран Европы и Южной Америки, где побеждали освободительные и антимонархические движения, руководимые армейскими офицерами. С особым вниманием изучался опыт испанской революции, когда воинские части, подготовленные к отправке в Латинскую Америку для борьбы с врагами испанской короны, перед посадкой на корабли восстали и, двинувшись на Мадрид, свергли реакционную королевскую власть. Узнав о событиях в Испании, Н. И. Тургенев воскликнул: «Слава тебе, славная армия Гиспанская! Слава гиспанскому народу!» Переворот, организованный армией, в глазах передовых офицеров был противоположен кровавым событиям Французской революции, которую совершала чернь.

Повторение пугачевского бунта представлялось им немыслимым. Трубецкой был уверен, что крепостное право «располагает к пугачевщине» и утверждал: «С восстанием крестьян неминуемо соединены будут ужасы, которых никакое воображение представить себе не может, и государство сделается жертвою раздоров и может быть добычею честолюбцев, наконец, может распасться на части, и из одного сильного государства распасться на разные слабые. Вся слава России может погибнуть, если не навсегда, то на многие века».

Передовое офицерство было готово действовать во имя народа и для блага народа, но участие народа, крестьянства категорически отвергалось. Военная революция виделась им залогом быстрого успеха и одновременно гарантией от социальных потрясений.

Первым, кто предложил конкретный план действий с опорой на армию, был генерал М. Ф. Орлов, который в 1814 г. принимал капитуляцию Парижа. В 1821 г. на московском съезде Союза благоденствия он потребовал от соратников права «действовать по своему усмотрению». Ручаясь за свою дивизию, расквартированную на Юге, он был готов поднять ее под предлогом помощи восставшей Греции и начать движение на Москву, чтобы провозгласить там временное правительство. Он верил, что к дивизии примкнут другие части Второй армии и его выступление поддержит ермоловская Кавказская армия. Из Москвы предполагалось двинуть войска на Петербург, гвардейские полки которого, где было сильно влияние офицеров-заговорщиков, могли перейти на сторону восставших. План Орлова был проработан в деталях, которые предусматривали даже заведение тайной типографии для печатания воззваний. Члены Коренной управы отвергли его как преждевременный.

Большинство членов Союза благоденствия беспокоил радикализм Коренной управы, на петербургском совещании которой в начале 1820 г. было принято предложение Пестеля о «выгодах республиканского правления». Многие прекратили свое участие в делах общества. Разногласия привели к тому, что в 1821 г. было принято решение объявить общество распущенным. Для радикального меньшинства за этим стояло решение продолжить тайную деятельность и создать новое общество с более строгими принципами отбора членов, с четкой политической программой и ясными путями ее осуществления.

Южное и Северное общества. В 1821–1822 гг. были созданы основные декабристские организации — Южное и Северное общества. Во главе первого, которое охватывало офицеров Второй армии, расквартированной на Юге России, стоял Пестель, республиканец и твердый приверженец идеи революционного насилия. Единомышленники подозревали его в диктаторских намерениях, но ценили ум и организаторские способности. К видным членам Южного общества относились А. П. Юшневский, С. Г. Волконский, С. И. Муравьев-Апостол. Взгляды членов общества выражала написанная Пестелем «Русская правда». Она обсуждалась на тайных собраниях, в нее вносились изменения и дополнения, и наконец она была принята большинством голосов.

Гвардейских офицеров Петербурга объединяло Северное общество, где ведущую роль играли Н. М. Муравьев, Н. И. Тургенев, С. П. Трубецкой, Е. П. Оболенский. Накануне событий 14 декабря в нем на первое место выдвинулся К. Ф. Рылеев, известный поэт и обличитель аракчеевщины. К Северному обществу принадлежала московская управа, где был заметен И. И. Пущин. Идеолог Северного общества Н. М. Муравьев несколько лет работал над «Конституцией», которая обсуждалась членами общества, но не была окончательно завершена.

Южное и Северное общества поддерживали постоянные отношения, намечали планы совместных действий. Переход из одного общества в другое, связанный с переменой места жительства и службы, был предельно облегчен. Формального объединения двух обществ не произошло, хотя в 1824 г. Пестель вел об этом переговоры в Петербурге. У Южного общества были эпизодические контакты с польским Патриотическим обществом, которое возникло в Варшаве и добивалось польской независимости. В 1825 г. к Южному обществу присоединилось небольшое общество Соединенных славян, созданное армейскими офицерами братьями А. И. и П. И. Борисовыми и И. И. Горбачевским. Члены этого общества исповедовали идеи славянского братства, мечтали об освобождении славянских народов от османского и австрийского гнета и о создании республиканской славянской федерации. Предполагалось с точностью определить границы каждого славянского государства и ввести у всех славянских народов «форму демократического представительного правления». Эти идеи были разновидностью политического панславизма, который именно в это время проникает благодаря воздействию польской общественности в Россию.

Политические и социальные идеи декабристов. Программные положения декабристского движения не выходили за пределы политических и социальных представлений александровского времени. На их авторов влияли как устаревшие к тому времени труды просветителей, так и новейшие доктрины либерализма. Вслед за теоретиком французского либерализма Б. Констаном декабристы отделяли социальные проблемы от борьбы за достижение политических и гражданских свобод, выступали против прямого участия народа в делах правления, с особым вниманием относились к конституционным гарантиям. Для них были характерны и идеализированные представления о древней русской вольности, восходившие к карамзинской традиции.

Программные документы зрелого периода декабристского движения — «Русская правда» Пестеля, «Конституция» Н. М. Муравьева, «Правила Соединенных славян», «Манифест к русскому народу», написанный накануне 14 декабря, — отличало глубокое внутреннее единство и общность исходных позиций. Все они предполагали ликвидацию крепостного права, установление представительного правления, гарантии гражданских прав и свобод, ограничение сословных привилегий. Их роднило признание незыблемости принципа частной собственности, который они распространяли прежде всего на помещичье землевладение. Исторически на долю декабристов выпало осмысление тех задач, которые в ходе Французской революции решались третьим сословием, буржуазией, для чего в России еще не созрели условия. По-своему прав был Ростопчин, когда после 14 декабря сострил: «Обыкновенно сапожники делают революцию, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели сделаться сапожниками».

Как и Александра I, декабристов занимало преобразование имперской государственности, что было назревшим и объективно неизбежным. Потенциал традиционного общества в России был исчерпан, крепостное хозяйство не обеспечивало потребности страны, в которой начался промышленный переворот, отношения между сословиями и политический статус отдельных исторических областей империи нуждались в современном правовом регулировании. Пути обновления Российской империи вполне очевидно выявились ко второй половине александровского правления. Один из них, намеченный в Государственной Уставной грамоте, был привлекателен как для императора и его сотрудников, так и для создателя «Конституции» Н. М. Муравьева. Этот путь предусматривал преобразование государства на федеративных началах. Другой путь, предложенный Пестелем, был путь унификации и централизации, создания унитарного государства.

Примечательной особенностью декабристских программ было сохранение неприкосновенности помещичьего землевладения. По Муравьеву, «земли помещиков остаются за ними». Идеологи декабризма, будучи дальновидными представителями своего сословия, готовы были расстаться с большинством дворянских привилегий, но твердо отстаивали помещичью земельную собственность. Рассуждая о всеобщем равенстве, декабристы имели в виду политические и гражданские права и никогда не подвергали сомнению неизбежность социального неравенства. Пестель подчеркивал: «Богатые всегда будут существовать, и это очень хорошо». Правда, он считал, что недопустимо присоединять к богатству особые политические права. Резкую неприязнь вызывала у него императорская фамилия: «Народ российский не есть принадлежность или собственность какого-либо лица или семейства. Напротив того, правительство есть принадлежность народа, и оно учреждено для блага народного, а не народ существует для блага правительства».

Решая аграрный вопрос, Пестель настаивал на передаче государству земельных владений императорской фамилии и предполагал возможность частичной конфискации земли у крупных землевладельцев, каких в России было немного. Эта земля, наряду с казенной и монастырской, должна была составить общественный фонд, откуда каждый мог получить в безвозмездное пользование участок земли. В этом он видел гарантию от обнищания. Остальная земля должна была оставаться в частных руках и служить «доставлению изобилия».

Для Муравьева помещичьи права на землю представлялись незыблемыми. В «Конституции» было записано: «Крепостное состояние и рабство отменяются. Раб, прикоснувшийся земле Русской, становится свободным». О том же писал Пестель: «Рабство крестьян должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми». И у Пестеля, и у Муравьева крестьяне получали личную свободу, однако первоначальный муравьевский проект предусматривал безземельное освобождение крестьян. Согласившись позднее на предоставление освобожденным крестьянам земли, Муравьев полагал достаточным выделить две десятины на двор, что закладывало основы крестьянской экономической зависимости от помещиков.

Аграрные проекты декабристов не могли преодолеть глубокий социальный антагонизм, который существовал в российской деревне. При сохранении помещичьего землевладения проблема крестьянской собственности на землю не имела решения, удовлетворяющего крестьян.

С наибольшей полнотой в программных документах декабристского движения были разработаны вопросы государственного устройства, гражданских прав и политических свобод. «Конституция» и «Русская правда» предусматривали упразднение сословий, свободу слова, печати, совести и собраний, равенство граждан перед законом. Признавалось право на общественные объединения. Избирать и быть избранными могли граждане мужского пола, имевшие постоянное место жительства и собственность, недвижимую или движимую. Имущественный ценз был, как в проектах Сперанского, указанием на принципы раннего буржуазного общества.

В решении вопроса будущего государственного устройства Пестель и Муравьев решительно расходились. «Конституция» учитывала европейский и американский правовой опыт и сложным образом пыталась соединить его с традицией российской государственности. В противовес Пестелю руководитель Северного общества был последовательным сторонником федерализма. Под впечатлением успешного функционирования федеративных принципов в малых странах Европы и на Американском континенте он считал возможным примирить эти принципы с екатерининским постулатом, согласно которому пространство России и ее величие диктуют необходимость сильной монархической власти. Он размышлял о том, какой образ правления приличен русскому народу: «Народы малочисленные бывают обыкновенно добычею соседей — и не пользуются независимостию. Народы многочисленные пользуются внешнею независимостью, но обыкновенно страждут от внутреннего утеснения и бывают в руках деспота орудием притеснения и гибели соседних народов. Обширность земель, многочисленное войско препятствуют одним быть свободными; те, которые не имеют сих неудобств, страждут от своего бессилия. Федеральное или Союзное правление одно разрешило сию задачу, удовлетворило всем условиям и согласило величие народа и свободу граждан». Муравьев надеялся соединить федеративные принципы с «величием народа». Он не придавал значения национальному вопросу и желал не «свободы народов», а «свободы граждан».

Муравьев знал государственно-правовые принципы Уставной грамоты 1820 г. и использовал их в своих планах. «Конституция» (ее полное название — «Конституционный Устав России») предусматривала деление страны «в законодательном и исполнительном отношении» на тринадцать держав и две области. Характерны названия держав, отражающие историко-географический принцип: Ботническая, Волховская, Балтийская, Западная, Днепровская, Черноморская, Кавказская, Украинская, Заволжская, Камская, Низовская, Обийская, Ленская. Две особые области — Московская и Донская. Каждая из держав должна была иметь свою столицу, где располагалось «правительное собрание» с широкими полномочиями, среди которых было право: «Учреждать налоги для собственного управления державы и потребностей оной, как-то: дорог, каналов, строений, издержек на правительственное собрание, плату чиновников исполнительной власти, на судебную часть и прочее, зависят от правительственного собрания каждой державы».

Четко были прописаны права союзного Народного веча, которое должно было состоять из Верховной думы и палаты народных представителей, избираемых достаточно сложным образом. Народное вече облекалось «всею законодательною властию». Оно имело право издавать законы, определять правила судоустройства и судопроизводства, «распускать правительные собрания держав в случае, если б оные преступали пределы своей власти», избирать правителей держав, объявлять войну. В его компетенцию входили «налоги, займы, поверка расходов, пенсии, жалованья, все сборы и издержки, одним словом, все финансовые меры», а также «все меры правительства о промышленности и о богатстве народном».

В сфере федеративных отношений Муравьев предусматривал необходимые ограничения полномочий между державами и органами центральной власти, используя для этого механизм разделения властей. Менее ясны его представления о взаимоотношениях союзного Народного веча и императора. Муравьев считал монархическое правление полезным для России. Всю полноту верховной исполнительной власти он предоставлял императору, власть которого передавалась по наследству. Видя в императоре «верховного чиновника российского правительства», Муравьев наделял его полномочиями верховного надзора над всеми союзными и местными органами законодательной и судебной власти. Император имел право «останавливать действия законодательной власти», назначать и смещать судебных чиновников, как «верховный начальник сухопутной и морской силы», он ведал вопросами внешней политики, император был неподсуден и фактически неподотчетен.

В противовес Муравьеву Пестель усматривал в федеративном устройстве «пагубнейший вред и величайшее зло» для России. Первым из русских политических писателей Пестель дал определение федеративного государства и указал «общие невыгоды федеративного образования»:

«1. Верховная власть по существу дела в федеративном государстве не законы дает, но только советы… Ежели же область не захочет повиноваться, то дабы к повиновению ее принудить, надобно междоусобную войну завести.

2. На верховную же власть будут области смотреть, как на вещь нудную и неприятную, и каждое областное правительство будет рассуждать, что оно бы гораздо лучше устроило государственные дела в отношении к своей области без участия верховной власти. Вот новое семя к разрушению.

3. Каждая область, составляя в федеративном государстве, так сказать, маленькое отдельное государство, слабо к целому привязано будет и даже во время войны может действовать без усердия к общему составу государства.

4. Слово “государство” при таком образовании будет слово пустое, ибо никто нигде не будет видеть государство, но всякий везде только свою частную область; и потому любовь к Отечеству будет ограничиваться любовью к одной своей области».

Пестелю принадлежит знаменитая формула: «Россия есть государство единое и неразделимое». Эти слова он поставил в заглавие специального параграфа первой главы «Русской правды». Здесь он объявлял Российское государство «единым и неразделимым, отвергающим притом совершенно всякое федеративное образование, устройство и существование государства». Отвергал он и право народов, населяющих Россию, пользоваться «самостоятельною политическою независимостью», считая его мнимым и несуществующим и полагая, что для них будет полезнее, когда они «соединятся духом и обществом с большим государством». Он предусматривал одно исключение: политическое самоопределение Польши.

Примечательно, что серьезная критика робких попыток насаждения федерализма на русской почве принадлежала именно Пестелю, наиболее последовательному политическому противнику Александра I, убежденному стороннику революционных преобразований.

В своем проекте Пестель высказывался за республиканское правление, считая, что всякая монархия кончается деспотизмом. По Пестелю, будущая Российская республика состояла из десяти больших областей, которые делились на округа. Была продумана централизованная система законодательной и исполнительной властей, которая включала однопалатное Народное вече и избираемую им Державную думу из пяти человек, которые должны были осуществлять верховное правление. Православию следовало стать «господствующей верою великого государства Российского», что не отменяло свободу совести. Предполагалось, что по достижении совершеннолетия российские граждане будут приносить присягу на верность Отечеству. Деление на сословия упразднялось, все сливались в единое сословие — гражданское. Все граждане России наделялись политическими правами «без всякого изъятия». Гарантировались свобода елова, печати, собраний, занятий и передвижений, неприкосновенность личности и жилища. Запрещались любые общества, «хоть открытые, хоть тайные, потому что первые бесполезны, а вторые вредны». Предусматривалась цензура нравов.

Государственный проект Пестеля — это жесткое, почти тираническое правление, не имеющее иной санкции, кроме успешного революционного переворота. Предложенный им вариант — централизованное государство, православная русская республика — был разновидностью политической утопии, тогда как конституционный проект Никиты Муравьева был свободен от пестелевского радикализма и утопизма.

Для осуществления государственных идей «Русской правды» Пестель полагал возможным создание Временного правительства, которое он наделял диктаторскими полномочиями. В российской политической мысли именно Пестель первым выдвинул идею революционной диктатуры.

Военная революция. Настойчиво стремясь к осуществлению своей политической программы, Пестель проявлял большую активность в разработке планов конкретных действий. По его инициативе Южное и Северное общества вновь вернулись к идее военной революции. Их руководители думали начать выступление — военную революцию или вооруженный мятеж — в Петербурге. Части гвардии и флота должны были установить контроль над правительственными учреждениями, арестовать императорскую фамилию и вынудить Сенат «обнародовать новый порядок вещей». По всей России армейским полкам следовало поддержать перемену власти. Выступление намечалось на лето 1826 г.

Одновременно Васильковская управа Южного общества, где главную роль играли Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин, думала об аресте императора во время смотра частей Южной армии, что дважды откладывалось по настоянию Пестеля, не верившего в успех, а в 1825 г. не состоялось из-за отмены смотра.

Внезапная смерть Александра I в Таганроге создала новую политическую ситуацию — междуцарствие. При тогдашних путях и средствах сообщения власти далеко не сразу приняли решение о наследовании престола великим князем Николаем Павловичем. Шли сложные переговоры между Петербургом, где находился он и высшие правительственные учреждения, Варшавой, где жил Константин Павлович, не желавший ни приезжать в столицу, ни вновь подтверждать свое отречение, и Таганрогом, в котором находились некоторые влиятельные сановники. Вся Россия присягнула новому императору Константину.

В обстановке династической неопределенности находившиеся в Петербурге члены тайного общества решили действовать. У Рылеева шли ежедневные совещания, где Трубецкой настаивал на выступлении гвардейских частей во имя введения представительного правления. Обсуждался состав Временного революционного правительства, куда намечались без их ведома Сперанский, Мордвинов, Ермолов, Киселев.

Решение действовать было принято после того, как на 14 декабря была назначена переприсяга, т. е. присяга новому императору Николаю I, что не могло не вызвать недоумения в простом народе и в армии. На этот день декабристы назначили свое выступление.

Трубецкой написал «Манифест к русскому народу», который намечалось объявить от имени Сената. В нем провозглашалось «уничтожение бывшего правления» и излагалась программа ближайших преобразований: «отмена крепостного права, равенство всех сословий перед законом, гласность судопроизводства, свобода слова, печати, уничтожение рекрутской повинности и военных поселений». Манифест предусматривал «учреждение порядка избрания выборных в палату представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок правления и государственное законоположение».

Гвардии полковник Трубецкой, имевший немалый военный опыт, предложил действовать исходя из имевшегося в наличии небольшого числа офицеров-заговорщиков и с учетом солдатской психологии. Подняв одну гвардейскую часть, он думал повести ее с развернутыми знаменами и под барабанный бой к казармам другой части, затем третьей и четвертой. Он был уверен, что солдаты, не осведомленные о подлинных причинах происходящего, примкнут к своим выступившим товарищам, и верил в конечный успех. План Трубецкого показался более молодым заговорщикам чересчур медленным, и было принято предложение Рылеева, по которому офицеры-участники заговора должны были действовать в своих воинских частях, чтобы поднять их и собрать на Сенатской площади. Рылеев переоценивал влияние тайного общества среди гвардейских офицеров и не понимал действия на солдат команд старших офицеров. Назначенный «диктатором восстания» Трубецкой не протестовал, но 14 декабря на Сенатскую площадь не явился.

14 декабря 1825 г. и его последствия. Декабристское каре возле памятника Петру Великому составили прибывшие первыми солдаты гвардейского Московского полка, которых привели А. А. Бестужев и Д. А. Щепин-Ростовский, матросы Гвардейского экипажа под командованием Н. А. Бестужева и гвардейские гренадеры. Всего их было около трех тысяч. От руководителей выступления требовались решительные действия, но, прибыв на Сенатскую площадь, они узнали, что в Сенате пере-присяга уже совершилась. Несколько часов они бездействовали, что дало возможность властям собраться с силами.

После первоначальной растерянности Николай I приступил к решительным действиям. Он сохранил контроль над большей частью гвардии и, что определило исход событий 14 декабря, над гвардейской артиллерией. Восставших солдат пытался уговаривать генерал-губернатор Петербурга М. А. Милорадович. Герой 1812 г. был убит декабристом П. Г. Каховским. Декабристское каре дважды атаковал конногвардейский полк. Дважды кавалеристов встречали нестройные залпы, направленные поверх их голов, и дважды конногвардейцы отворачивали назад: солдаты и с той, и с другой стороны не желали проливать кровь. Боясь, что «бунт сообщится черни», Николай I приказал стрелять картечью. Декабристское каре было рассеяно, военная революция в Петербурге потерпела поражение. В городе начались аресты.

Зная о неудаче 14 декабря, С. И. Муравьев-Апостол и члены Васильковской управы 29 декабря 1825 г. подняли восстание Черниговского полка. Они полагали бесчестным не выступить, когда выступили их товарищи на севере. К этому времени Южное общество было обезглавлено, 13 декабря были арестованы Пестель и Юшневский. В столкновении с правительственными войсками батальоны Черниговского полка, встреченные картечью, были рассеяны.

Следствие и суд над декабристами должны были показать обществу решимость нового императора покончить с крамолой. События 14 декабря Николай I, как и многие представители дворянского общества, понимал как следствие конституционно-реформаторских заблуждений александровского времени. Сразу после событий об этом с полной определенностью писал В. А. Жуковский: «День был кровавый, но то, что произвело его, не принадлежит новому царствованию, а должно быть отнесено к старому». Арестованные по всей стране члены тайных обществ и лица, косвенно причастные к движению, свозились в Петропавловскую крепость, где у них брали подробные показания. Полагая, что честь офицера и дворянина требует умения держать ответ, они откровенно рассказывали о своих планах. Почти все они не были причастны к событиям 14 декабря, не были повинны ни в военном мятеже, ни в нарушении присяги. Чаще всего их обвиняли в умысле на цареубийство или в знании об этом умысле, что большей частью было произвольной натяжкой.

Сто двадцать один человек был предан Верховному Уголовному суду. Над судебным делопроизводством немало потрудился Сперанский, разбивая осужденных на разряды по степени виновности. По приговору суда оставленные вне разрядов Пестель, Муравьев-Апостол, Рылеев, Бестужев-Рюмин и Каховский были повешены. По словам их единомышленника Александра Муравьева, «они искупили преступление, наиболее ненавистное для толпы: быть проводниками новых идей».

Большинство декабристов было осуждено в каторжные работы, некоторые наказаны без суда заключением в крепость или ссылкой. Из солдат, участвовавших в выступлении, был создан сводный полк, направленный на Кавказ, многие из них были подвергнуты телесным наказаниям. Суровость приговоров потрясла русское общество, навсегда испортила репутацию Николаю I.

По своим политическим представлениям члены тайных обществ были наиболее радикальной частью либерально-реформаторского движения, которое восходило к александровскому реформизму и конституционализму. Но для российского общества принципиальное значение имели не декабристские проекты преобразований, но избранный Пестелем и его соратниками способ достижения политических целей — военная революция. День 14 декабря потому навсегда вошел в общественное сознание, что это был, говоря словами декабриста Г. С. Батенькова, «первый в России опыт революции политической».

Дворянское общество, многие представители которого не скрывали своего сочувствия осужденным и разделяли их политические стремления, в целом отвергло декабристскую попытку добиться насильственного переворота. Осведомленная А. А. Оленина записала в дневнике: «Освободить родину — прекрасно, но проливать реками родную кровь есть первейшее из преступлений… Тот, кто увлекаясь пылкостью воображения, желает дать свободу людям, не понимающим силы слова сего, а воображающим, что она состоит в неограниченном удовлетворении страстей и корыстолюбия, тот, наконец, кто, ослепленный мнимым желанием добра, решается, для собственного величия, предать родину междоусобию, грабежу, неистовству и всем ужасам бунта, тот не должен носить священного имени Русского».

Для самих декабристов опыт 14 декабря был горьким. Они переживали его как личную и национальную трагедию, и когда их позднее пытались поздравлять с годовщиной выступления, отвечали, что «14-е декабря нельзя ни чествовать, ни праздновать; в этот день надо плакать и молиться». Они не усомнились в верности своих основных программных положений, но в своем большинстве отвергли путь военной революции. Как писал позднее декабрист А. П. Беляев, «я и теперь сознаю в душе, что если б можно было одной своею жертвою совершить дело обновления Отечества, то такая жертва была бы высока и свята, но та беда, что революционеры вместе с собой приносят преимущественно в жертву людей, вероятно, большею частью довольных своей судьбой и вовсе не желающих и даже не понимающих тех благодеяний, которые им хотят навязать против их убеждений, верований и желаний… Я вполне убежден, что только с каменным сердцем и духом зла, ослепленным умом можно делать революцию и смотреть хладнокровно на падающие невинные жертвы».

Поражение декабристов оказало глубокое воздействие на российское общество. Надолго было скомпрометировано стремление к политическим преобразованиям, идущее не от верховной власти и ее самодержавной инициативы, но от радикального меньшинства. Более чем на полвека освободительное движение рассталось с республиканской идеей. Главный урок александровского времени, урок 14 декабря — необходимость соизмерять политические идеалы и реформаторские проекты с выработанными десятилетиями политическими навыками и общественными традициями, с уровнем развития народа.

§ 1. Европейская политика Российской империи

Крушение «старого порядка» в Западной Европе и Россия. Последнее десятилетие XVIII в. прошло под знаком Французской революции, в ходе которой была свергнута династия Бурбонов, казнены король и королева, лишены привилегий и собственности аристократы, большая часть которых вынуждена была эмигрировать. Крушение старого режима означало торжество третьего сословия, приход к власти буржуазии. События Французской революции оказали громадное влияние на ход европейской и мировой истории. Революционная Франция вела войны с коалициями европейских монархов, отстаивая идеалы свободы, равенства и братства. В этих войнах получала закалку французская армия, выдвигались талантливые военачальники, среди которых первое место по праву занимал Наполеон Бонапарт.

В 1799 г., совершив государственный переворот, Наполеон стал первым консулом, а спустя пять лет, в 1804 г., провозгласил себя императором Франции. Военный гений Наполеона, в распоряжении которого находилась отлаженная военная машина, стал залогом успешных завоевательных походов, когда свергались неугодные правительства, перекраивались европейские границы. Конечной целью Наполеона было утверждение французской политической и экономической гегемонии в Европе. Его главным соперником была Англия, чей флот господствовал на море и чье промышленное и торговое превосходство губительно действовало на французскую экономику. Остальные европейские государства так или иначе были вовлечены в англо-французское противостояние. Европа вступила в период наполеоновских войн, где России было отведено особое место. Европейские дела, как и прежде, оставались главным направлением внешней политики России в начале XIX в. В системе европейских международных отношений российская дипломатия, опиравшаяся на общепризнанную мощь русской армии и на внутриполитическую стабильность, которая резко контрастировала с потрясениями, происходившими в других странах континента, играла роль главного противовеса агрессивной наполеоновской политики.

При Екатерине II российская дипломатия избегала прямого военного участия в защите старого порядка. Императрица прежде всего была озабочена тем, чтобы не допустить проникновения передовых идей в Россию, в чем и преуспела. Российское общество осталось равнодушным к революционному призыву Радищева, расправа с Новиковым и его единомышленниками дискредитировала просветительские идеи. На исходе екатерининского правления Россия виделась оплотом старого режима, на который с надеждой взирала европейская аристократия.

Внешняя политика Павла I была принципиально иной. Проследить ее внутреннюю логику невозможно. Сначала он послал русские войска в Центральную Европу, где они, даже руководимые А. В. Суворовым, не имели успеха. Обвинив в вероломстве своих союзников, англичан и австрийцев, император отозвал войска и взял курс на сближение с первым консулом Франции. Отношения с Англией обострились до такой степени, что английский посланник в Петербурге поддерживал заговорщиков 11 марта.

Внешнеполитические приоритеты Александра I. Воцарение Александра I изменило характер российской внешней политики. Как и в екатерининские времена, ее стали отличать последовательность и целеустремленность, что не исключало гибкости и тактической изворотливости. Александр I был лучшим дипломатом своего времени. Его наставницей была Екатерина II, он учился у А. А. Безбородко и А. Р. Воронцова. Именно в сфере внешней политики внук сдержал обещание следовать «законам и сердцу» бабки. Ни на минуту не забывая о собственной безопасности и о необходимости поддержания устоев самодержавия, Александр I умело проводил политику, которая в конечном счете соответствовала национальным интересам России и привела страну к вершине ее европейского могущества.

Свою главную задачу молодой монарх видел в борьбе с «революционной заразой», которую для него символизировали императорская Франция и Наполеон. Здесь царь был принципиален и тверд, хотя нередко ему приходилось встречать непонимание и преодолевать изоляционистские настроения даже в ближайшем своем окружении. В Негласном комитете В. П. Кочубей доказывал, что России не стоит «беспокоиться тем, какой оборот примут дипломатические дела Европы». Сходные суждения высказывали канцлер А. Р. Воронцов и, позднее, А. А. Аракчеев. Александровская внешняя политика, особенно после Тильзита, резко осуждалась и широкими кругами дворянства, императора упрекали в слабости, в излишней уступчивости Наполеону. Современники ошибались. Обстоятельства иногда вынуждали Александра I идти на компромисс с французским императором, но о подлинном согласии не могло быть и речи. В нарастании русско-французских противоречий, которые в конце концов привели к кампании 1812 г., не последнюю роль играла личная вражда Александра I и Наполеона. Из борьбы с величайшим полководцем нового времени русский царь вышел победителем, чему в немалой степени способствовала его умелая внешняя политика.

Природный дар дипломата Александр I продемонстрировал уже в первые часы своего царствования. В суматохе дворцового переворота он не забыл отдать приказ о прекращении движения казачьих частей, которые Павел I направил на поиски дороги в Индию. Бессмысленная демонстрация враждебности к Англии была оставлена. Озабоченный своим укреплением на престоле, Александр I проводил осторожную внешнюю политику, авантюры были не в его характере. Он исповедовал «свободу рук», что было разновидностью политики нейтралитета, уклонялся от участия в обязывающих военных союзах и коалициях. Помирившись с Англией, царь заявлял, что стремится к европейскому миру. Он не порвал с Францией, с которой в 1801 г. в Париже была подписана секретная конвенция о необходимости совместно решать немецкие и итальянские дела. Однако Наполеон быстро сумел отодвинуть Россию на второй план, обещав свое покровительство южногерманским государствам — Бадену, Вюртембергу, Баварии, чьи правители прежде ориентировались на Россию. В 1803 г. им был оккупирован Ганновер, что нарушало нейтралитет Северной Германии. Одновременно наполеоновская дипломатия стремилась разрушить русско-турецкое сотрудничество, провоцируя беспорядки и военные угрозы на Ионических островах, где были расположены русские войска.

Александр I и его ближайшее окружение вынуждены были пересмотреть политику «свободных рук». Возглавлявший ведомство иностранных дел канцлер А. Р. Воронцов был убежден, что «поправление внутреннего состояния государства важнее, конечно, для нас, всяких новых приобретений». Одновременно он был убежден в необходимости тесного союза с Англией для противостояния наполеоновской угрозе. Его всецело поддерживал брат С. Р. Воронцов, занимавший пост посла в Лондоне. Антинаполеоновские настроения выражали и «молодые друзья» императора, среди которых наибольшим влиянием во внешнеполитических вопросах пользовался Адам Чарторыйский. Они были убеждены в неизбежности войны с наполеоновской Францией и в необходимости тесного союза с Англией. Чарторыйский, занимавший пост товарища министра иностранных дел, верил, что данный политический курс приведет к восстановлению независимости Польши, что, разумеется, было иллюзией.

Противниками активного участия в европейских делах были такие влиятельные вельможи, как Ф. В. Ростопчин, П. В. Завадовский, Н. П. Румянцев, А. Б. Куракин. Они полагали, что англо-французские противоречия лежат вне национально-государственных интересов России, что Наполеон вовсе не является олицетворением революционного начала и военное вмешательство в европейские дела обременительно для российских финансов.

Россия и антифранцузские коалиции 1805–1807 гг. Внешнеполитические разногласия в правящей среде были разрешены Александром I, для которого отказ от политики «свободных рук» был в значительной степени вынужденным и диктовался усилением наполеоновского могущества. Наполеон буквально провоцировал русского царя, которого недооценивал, считая безвольным и слабым. В 1805 г. Россия наряду с Англией, Австрией, Швецией и Неаполитанским королевством составила третью антифранцузскую коалицию. Для Александра I участие в коалиции было средством воспрепятствовать наполеоновской гегемонии в германских землях, в какой-то мере он разделял взгляды Чарторыйского, который мечтал о создании федерации славянских народов, где роль «старшего брата» играли бы поляки.

Стратегические планы, разработанные союзниками, оказались бесплодными. Адмирал Нельсон победил при Трафальгаре, что вынудило Наполеона отказаться от мысли о вторжении в Англию. Однако на суше третья коалиция потерпела сокрушительное поражение. Наполеон действовал быстро и решительно. В октябре 1805 г. австрийская армия была окружена в Ульме и капитулировала. 2 декабря 1805 г. в битве под Аустерлицем (Моравия) союзные русско-австрийские войска под общим командованием М. И. Кутузова были наголову разбиты. Александр I был при армии и под огнем, но продемонстрировал полное отсутствие качеств военачальника. Общественное мнение возлагало вину за небывалое со времен Нарвы поражение на него и на Кутузова. Слава досталось генералу П. И. Багратиону, который отличился под Шенграбеном, а после Аустерлица прикрывал отступление. Австрия вышла из войны, третья коалиция развалилась.

Противники войны с Наполеоном демонстративно порицали «молодых друзей» императора, указывали на необходимость нейтралитета в европейских делах. Ростопчин утверждал, что императору «не следовало путаться не в свое дело», В дворянских кругах нарастала тревога, вызванная внутриполитическим положением, о котором тот же Ростопчин говорил: «Все рушится, все падает и задавит лишь Россию».

Однако Александр 1 отказался идти на сближение с Францией, и в следующем году стал инициатором создания четвертой антифранцузской коалиции, куда вошли Пруссия, Англия и Швеция. Россия не могла координировать действия союзников, Пруссия первой начала военные действия и в течение месяца была разбита. Наполеон вошел в Берлин, где подписал декрет о континентальной блокаде. Декрет запрещал всем союзным и подвластным Франции государствам торговать с Англией, покупать где бы то ни было ее товары и поддерживать с ней любые сношения. Английским судам закрывался доступ в европейские порты. Континентальная блокада должна была сокрушить экономическое могущество Англии.

Оставшись без союзников на континенте, Россия продолжала войну, бои шли в Восточной Пруссии. Наполеон, обращаясь к польской шляхте, обещал восстановление независимой Польши, что давало ему возможность дополнительного воздействия на Россию. Влиятельная придворная группировка, возглавляемая императрицей-матерью Марией Федоровной и А. Б. Куракиным, настоятельно высказывалась за прекращение войны, которую Россия фактически вела в одиночестве.

Тильзит. В июне 1807 г. под Фридландом русская армия потерпела поражение, французы вышли к границе России. Александр I вынужден был пойти на переговоры, которые состоялись в июне 1807 г. в Тильзите. Посреди Немана, который был пограничной рекой, был построен плот, где встретились русский царь и французский император. В ходе их бесед Александр I отверг предложение Наполеона быть императором Востока, предоставив тому оставаться императором Запада. На практике это означало бы вытеснение России из участия в европейских делах.

В Тильзите был подписан мирный договор и соглашение о наступательном и оборонительном союзе между двумя империями. По условиям мира создавалось Герцогство Варшавское, внешняя и внутренняя политика которого контролировалась Наполеоном и которое было средством давления на Россию. Россия также теряла свои позиции в Средиземном море, соглашаясь на занятие Францией Ионических островов. Однако главным и наиболее тяжелым следствием тильзитского свидания двух императоров стало присоединение страны к континентальной блокаде. Эта мера при сколько-нибудь последовательном ее проведении вела к быстрому разорению как поместного дворянства, которое экспортировало в Англию сельскохозяйственную продукцию, так и купечества, торговавшего английскими товарами. Присоединение к континентальной блокаде вело к полному расстройству финансовой системы России, резкому понижению покупательной способности рубля. Тильзитский мир вызвал возмущение в России, Александр I сделался крайне непопулярен, он не был уверен даже в ближайшем своем сановном окружении и именно тогда приблизил к себе Сперанского и Аракчеева.

Русско-шведская война 1808–1809 гг. и ее последствия. Одним из решений, принятых в Тильзите, было начало Россией военных действий против Швеции, которая отказалась присоединиться к континентальной блокаде. Наполеон ссорил Александра I с недавним союзником и достигал своей цели чужими руками. Русско-шведская война, начавшаяся в марте 1808 г., вызывала недовольство в дворянстве и, что особенно беспокоило царя, в гвардии, Однако ход военных действий был успешен. Два корпуса русской армии, которыми командовали М. Б. Барклай де Толли и П. И. Багратион, совершили Ледовый поход через Ботнический залив и вынудили противника к подписанию в сентябре 1809 г. Фридрихсгамского мирного договора, по которому Финляндия отходила к России на правах особого Великого княжества.

Обустраивая Великое княжество Финляндское, Александр I умело использовал ситуацию для укрепления своего пошатнувшегося международного престижа. Далекая и мало кому известная тогда окраина Европы не имела прежде собственной государственности. По воле императора Финляндия получила Конституцию, которая гарантировала незыблемость религии, коренных законов, прав и преимуществ финского народа. В пределах Великого княжества Финляндского российский самодержец выступал как конституционный правитель, опиравшийся на выборный сейм.

Подчеркнутое уважение Александра I к коренным законам Финляндии проистекало не из внутреннего положения этой страны и не было вызвано требованием финского общества. Главным было его желание утвердить свою репутацию в глазах европейского общественного мнения как монарха, который правит, опираясь на законы, на политическую традицию и в согласии с народными желаниями. Тем самым он противопоставлял себя Наполеону, который не считается с правами народа и действует, используя грубую силу. Александр I наставлял близкого ему Новосильцева: «Самое могучее оружие, каким пользовались французы и которым они еще грозят всем странам, это общее убеждение, которое они сумели распространить, что их дело есть дело свободы и счастья народов». Император полагал необходимым вырвать у французов «это столь опасное оружие, и, усвоив его себе, воспользоваться им против них же самих». Особое внимание он уделял «нравственной силе, которая называется общественным мнением». Внешнеполитический расчет Александра I вполне оправдался — именно с ним народы Европы стали связывать надежды на свое освобождение от наполеоновского владычества, видеть в русском царе оплот законности и порядка.

Обострение отношений между Россией и Францией. На этом фоне происходило ухудшение русско-французских отношений. Новая встреча Александра I и Наполеона в 1808 г. в Эрфурте зафиксировала противоречия, которые не находили разрешения. Россия отказывалась воевать против Англии и Австрии, Наполеон не желал выводить свои войска из Пруссии и Герцогства Варшавского. Одновременно он был раздражен ростом английского контрабандного экспорта в Россию, чему попустительствовало русское правительство. Когда в 1809 г. Наполеон начал войну против Австрии, союзная ему Россия фактически демонстративно соблюдала нейтралитет.

После Эрфурта дело все очевиднее шло к войне. Наполеон сколачивал общеевропейскую коалицию, которая объединяла самые разные государства, от Испании до Пруссии и Австрийской империи, он демонстративно оккупировал Герцогство Ольденбургское, принадлежавшее российской императорской фамилии. Александр I не дал согласия на брак своей сестры с французским императором, в 1811 г. установил таможенный тариф, невыгодный для французских товаров. Обе стороны наращивали военные силы, в Герцогстве Варшавском Наполеон концентрировал «Великую армию», предназначенную для вторжения в Россию. Русская военная агентура во Франции своевременно узнавала обо всех достойных внимания передвижениях наполеоновских войск. Особого внимания заслуживали политические планы императора, который в 1811 г. заявлял: «Через пять лет я буду господином мира; остается одна Россия, но я раздавлю ее». Наполеоновская дипломатия не скупилась на планы раздела России, которые именно в это время стали достоянием европейской общественности. Российский посол в Париже А. Б. Куракин был уверен, что французский император стремится «поставить Россию в то положение, в котором она находилась до царствования Петра Великого, сделать ее азиатской державой, лишить того значения, которое она имеет в Европе».

§ 2. Отечественная война 1812 г.

Наполеоновское вторжение в Россию. Готовя нападение на Россию, Наполеон сумел мобилизовать военные силы фактически всей континентальной Европы. Однако добиться полной изоляции России ему не удалось. Весной 1812 г. Россия подписала со Швецией договор о нейтралитете и заключила мир с Османской империей, который высвобождал силы русской армии. Одновременно, в предвидении войны, были объявлены дополнительные рекрутские наборы.

Вторжение Наполеона в пределы Российской империи началось в ночь на 12 июня 1812 г. Наполеоновские войска форсировали Неман, заняли Ковно. Русская армия стала отступать. Войска французов и их союзников имели значительный численный перевес, непосредственно во вторжении участвовало свыше 400 тыс. человек. Всего в кампании 1812 г. на стороне Наполеона действовало около 600 тыс. человек, что давало основание говорить о «Великой армии» как крупнейшей армии мира. Помимо французских частей, которые были ее главной ударной силой, в состав «Великой армии» входили войска Пруссии, Австрии, германских государств, итальянские, польские, испанские, голландские части. Это было подлинное нашествие двунадесяти языков. Многоплеменность наполеоновской армии была ее слабостью, солдаты не представляли себе политических целей кампании, их поддерживала воинская дисциплина и надежды поживиться в «богатой боярской Московии». Первоначально Наполеон рассчитывал разбить русскую армию в большом приграничном сражении и навязать Александру I выгодные для Франции условия мира. Он провозглашал: «Надо покончить этот поход одним громовым ударом». Вместе с тем он не отрицал возможности затяжной кампании, говоря: «Если я возьму Киев, я возьму Россию за ноги; если я овладею Петербургом, я возьму ее за голову; заняв Москву, я поражу ее в сердце».

Наполеон рассматривал войну с Россией как заключительный этап установления своей гегемонии на Европейском континенте. Он не думал всерьез о мировом господстве, но твердо рассчитывал на победу в русской кампании, которая открывала бы перед ним возможность полностью перестроить систему международных отношений, поставив на колени не только Россию, но и Англию.

Против России, по сути, выступила коалиция европейских государств, правители которых зависели от Наполеона либо были его прямыми ставленниками. Однако международное положение России было отнюдь не безнадежным. Подписав накануне войны мирные трактаты с Турцией и Швецией, русское правительство обезопасило фланги. Оно могло рассчитывать на финансовую помощь Англии, что имело немаловажное значение при расстроенных финансах. Наполеону не удалось изолировать Россию, что во многом объяснялось исключительно умелыми действиями российских дипломатов. С началом кампании 1812 г. Александр I форсировал заключение союза трех стран — России, Англии и Швеции, — направленного против императора французов. Союз содержал в себе мощный потенциал, реализованный в ходе освободительных походов русской армии 1813–1814 гг. Союзный договор был подписан и с законным испанским правительством, которое организовывало сопротивление французской оккупации на Пиренейском полуострове.

Если предпринимаемые дипломатические усилия соответствовали драматизму происходивших событий, то много хуже обстояло дело с планом кампании. В предвидении войны ни император, ни военное министерство не приняли однозначного решения о том, как вести военные действия, хотя было отлично известно, что излюбленная тактика Наполеона состоит в навязывании противнику генерального сражения, ожидаемая победа в котором гарантирует французскому императору выгодные условия мира. Александр I не верил в стратегические способности российских генералов, он недооценивал боевые качества русской армии. Главным поводом для беспокойства было то, что, хотя Россия почти постоянно вела пограничные войны, ее армия не имела опыта большой затяжной кампании. К началу 1812 г. около половины всех русских офицеров, в основном младших обер-офицеров, не имело боевого опыта. Основная часть офицерского корпуса (более трех четвертей) была молода, не старше тридцати лет, и недавно вступила в военную службу. Недостаточно хорошо было обучено и недавнее рекрутское пополнение. В этом отношении русская армия, бесспорно, уступала закаленным в боях французским ветеранам.

В начале войны русские войска были рассредоточены вдоль западной границы. 1-я армия Барклая де Толли прикрывала петербургское направление и насчитывала до 120 тыс. человек. Во 2-й армии Багратиона было немногим более 50 тыс., она действовала в центре, имея за спиной направление Смоленск — Москва. Между 1-й и 2-й армиями был разрыв в сто верст. Южнее располагалась Третья армия А. П. Тормасова, которая насчитывала свыше 40 тыс. человек. Александр I находился при армии, но ни он, ни Барклай де Толли, который одновременно занимал пост военного министра, действия войск не координировали. При известии о начале вторжения Александр I направил к Наполеону генерала А. Д. Балашова, предлагая мирное разрешение конфликта при условии отвода французских войск за Неман. Уверенный в победе, император французов отверг эти предложения, и миссия Балашова осталась безрезультатной.

Русская армия начала отступление от границы. По настоянию авторитетных генералов Александр I отклонил первоначально одобренный им план, разработанный генералом К. Ф. Фулем, который предполагал сосредоточение армии Барклая де Толли на берегу Западной Двины в Дрисском укрепленном лагере. Сознавая свою неподготовленность в военных вопросах, Александр I покинул армию. После его отъезда Барклай де Толли принял решение уклоняться от генерального сражения и отступать на восток. Стратегически верное, это решение вызвало недовольство солдат и офицеров, а в генералитете сложилась «русская партия», которая интриговала против «немца Барклая». Ее представители поддерживали Багратиона, который считался учеником Суворова, а по старшинству производства в генеральский чин был выше Барклая де Толли. Багратион подчеркивал, что «война теперь не обыкновенная, а национальная», и до решения вопроса о главнокомандующем уклонялся от соединения с 1-й армией.

Смоленское сражение. Наполеону не удалось ни навязать пограничное генеральное сражение, ни разбить русские армии поодиночке. После изматывающего отступления 22 июля 1-я и 2-я армии соединились у Смоленска. Их общая численность составляла свыше 120 тыс. человек, заметно уступая силам французов, которые сосредоточили на главном направлении до 200 тыс. Под Смоленском произошло ожесточенное сражение, в котором отличились части под командованием генералов Д. П. Неверовского, Н. Н. Раевского, Д. С. Дохтурова. Город был разрушен наполеоновской артиллерией, русские войска продолжили отступление. Наполеон полагал, что кампания 1812 г. кончена, и сделал попытку завязать с Александром I переговоры о мире. Его предложение, переданное через генерала Н. А. Тучкова, осталось без ответа. Сохранив в своих руках всю полноту политического руководства, Александр I твердо решил вести военные действия до полного изгнания наполеоновской армии.

После Смоленска отступление 1-й и 2-й армий вызывало в войсках все большее недоумение. Общее руководство было ослаблено постоянными разногласиями между Барклаем де Толли и Багратионом. 5 августа Александр I был вынужден созвать чрезвычайный комитет, где высшие сановники империи высказались за назначение главнокомандующим М. И. Кутузова. Это стало победой общественного мнения, недовольного ходом кампании и демонстративно поддерживавшего старого генерала, о котором было известно, что его не любит император. 17 августа Кутузов прибыл в Царево-Займище, где находилась Ставка русской армии. Прибыв в Ставку, Кутузов, обращаясь к солдатам, воскликнул: «С такими богатырями да отступать!» Тем самым он как бы выносил неодобрение действиям Барклая де Толли. Однако само отступление продолжалось. Стратегически оно было неизбежно. Кутузову было ясно, что целью Наполеона стала Москва, занятие которой противоречило его первоначальным планам, но было навязано ему отступлением русской армии.

Бородино. Не желая идти наперекор общему настроению армии, Кутузов принял решение о генеральном сражении, место для которого он выбрал у села Бородина близ Можайска. Здесь сближались две основные дороги на Москву и был удобный рельеф местности, который затруднял маневры больших масс кавалерии и позволял выгодно расположить артиллерийские батареи. Кутузов характеризовал эту позицию как одну «из наилучших, которую только на плоских местах найти можно». Правым флангом русской армии, где было сосредоточено две трети сил, командовал Барклай де Толли, именно его части прикрывали прямую дорогу на Москву. В центре позиций саперы оборудовали Курганную высоту, которая потом получила название батареи Раевского, по имени генерала, что командовал оборонявшими ее частями. Именно здесь шли наиболее ожесточенные бои. На левом фланге располагались войска Багратиона. Перед ними у деревни Шевардино был построен редут, к которому французская армия подошла утром 24 августа. Бои за Шевардинский редут продолжались весь день и задержали перегруппировку наполеоновских войск. Только ночью Шевардинский редут был оставлен.

Рано утром 26 августа началось Бородинское сражение. Наполеон рассматривал его как желанное завершение кампании, как возможность уничтожить основные военные силы России. В этот день солдаты, офицеры и генералы наполеоновской армии отважно стремились к победе, их действия вызвали одобрение самого Багратиона. Но все их усилия разбились о стойкость русской армии. Для Кутузова генеральное сражение было средством обескровить французов, лишить их инициативы. Одновременно он стремился сохранить боеспособность русской армии, предвидя продолжение военных действий. В своем воззвании к армии он провозгласил: «Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас: она доставит нам все нужное, удобные квартиры и скорое возвращение в Отечество».

Соотношение сил противников было в пользу русских: примерно 150 тыс. против 135 тыс. французов, у русских было 640 орудий, у французов 587. Почти всю свою артиллерию Наполеон сосредоточил против Багратионовых флешей, которые были взяты, потом отбиты, потом вновь захвачены французами под командованием маршала Нея. Во время контратаки был смертельно ранен Багратион. Генерал П. П. Коновницын, принявший на себя командование, отвел войска за Семеновский овраг. Среди дня началась борьба за батарею Раевского, которой французы сумели овладеть к вечеру. В разгар этой борьбы кавалерия Ф. П. Уварова и М. И. Платова совершила рейд в тыл французов. Наполеону нигде не удалось прорвать фронт русской армии. Исключительно упорно сражались части Барклая де Толли, который был в самых опасных местах.

Битва прекратилась в сумерках, когда силы противников были истощены. Об упорстве боев говорят огромные цифры потерь: не менее 30 тыс. у французов, более 40 тыс. у русских. Потери офицерского корпуса французской армии более чем в два раза превосходили потери русской стороны. Восполнить эти потери, равно как и убыль лучших генералов, Наполеон не мог ни при каких обстоятельствах. Позднее он отзывался о Бородинском сражении: «Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».

Оставление Москвы. Итогом сражения стало дальнейшее отступление русской армии, которая, однако, сохранила боеспособность и могла рассчитывать на значительное подкрепление. Французы продолжили движение к Москве и после того, как на Совете в Филях Кутузовым было принято решение оставить город, 2 сентября вошли в нее. Здесь наполеоновских солдат ждало разочарование. Не было ни покорных бояр, ни богатой добычи. Город был пустынен. Жители покинули его вместе с армией. Принимая трудное решение об оставлении Москвы, Кутузов указывал: «Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор имею сохранить надежду благополучно довершить войну, но когда уничтожится армия, то погибнут и Москва, и Россия. Приказываю отступать». Вступление в Москву привело к резкому падению дисциплины среди французов и особенно их союзников. Начались грабежи и мародерство, которые не могли остановить старшие офицеры. В разных концах города поджигались дома. Виновниками поджогов французы считали русских, русские — французов. Ясно одно: большой деревянный город, захваченный измученной вражеской армией, был обречен. В огне сгорели и запасы провианта, на который рассчитывал Наполеон. Из Москвы он трижды обращался к Александру I и Кутузову с предложениями о начале переговоров, что было оставлено без ответа. Несмотря на советы Аракчеева и министра иностранных дел Н. П. Румянцева, царь сдержал свое обещание вести войну до полной победы над французами.

Партизанское движение. По мере продвижения наполеоновской армии в глубь страны возрастающее влияние на ход кампании оказывало партизанское движение. Имея растянутые коммуникации, французы не справлялись с их охраной, и у них в тылу успешно действовали казачьи отряды и части легкой кавалерии. Эти партизанские отряды строго подчинялись приказам командования и вели «малую войну», которой Кутузов придавал большое значение и которая наносила противнику серьезный урон. Во главе их стояли опытные офицеры — Д. В. Давыдов, И. М. Вадбольский, В. В. Орлов-Денисов, А. Н. Се-славин, А. С. Фигнер, А. И. Чернышев. Среди задач, которые ставил перед ними Кутузов, было и развертывание народного партизанского движения: «Отобранным у неприятеля оружием вооружить крестьян. Мужиков ободрять подвигами». Наряду с частями регулярной армии в тылу французов стихийно возникало крестьянское сопротивление врагу, который мародерствовал, угонял скот, грабил и сжигал деревни. В Богородском уезде Московской губернии в сентябре — октябре действовал отряд под руководством крепостного крестьянина Г. М. Курина, куда входило свыше 5500 человек, их них до 500 конных. Отряд вооружался оружием, захваченным у французов. Герои крестьянского сопротивления большей частью неизвестны, но оно свидетельствовало о том, что война действительно стала народной. Один из русских офицеров подчеркивал, что «солдаты и мужики лучше согласятся погребстись под развалинами Отечества своего, нежели слышать о мире». Правда, есть и обратные примеры. Смоленский помещик Н. И. Энгельгардт, пытавшийся организовать партизанский отряд, был выдан своими крестьянами и расстрелян французами.

Тарутинский маневр. Наполеоновская армия пробыла в Москве более месяца. За это время стратегическая инициатива полностью перешла в руки Кутузова, который показал себя мудрым и дальновидным полководцем. По его инициативе был совершен блистательный Тарутинский маневр, когда, оставив Москву и отступая по Рязанской дороге, русская армия резко повернула на запад и перешла на Калужскую дорогу, где стала лагерем у деревни Тарутино. Лишь небольшой арьергард М. М. Милорадовича продолжал прежнее движение, вводя в заблуждение французский авангард, которым командовал Мюрат. Маршал более чем на сутки потерял основные части русской армии, и этой ошибки Наполеон не мог ему простить. Став в Тарутинском лагере, русская армия прикрывала тульские оружейные заводы, преграждала французам путь к отступлению через неразоренные южные губернии. Сюда постоянно поступали подкрепления, как регулярные части, так и ополченцы. За время пребывания в Тарутинском лагере русская армия увеличилась до 120 тыс. И численный состав русской армии, и ее основные качественные показатели стали заметно превосходить французские силы. Кутузов готовил контрнаступление.

7 октября Наполеон отдал приказ об отступлении из Москвы. При этом он, правда безуспешно, пытался взорвать Кремль и кремлевские соборы. Французы пошли по Калужской дороге, думая прорваться к югу. 12 октября под Малоярославцем произошел кровопролитный бой, город несколько раз переходил из рук в руки. Исход сражения вынудил Наполеона отступать по разоренной Смоленской дороге. Части отступающей армии еще сохраняли боеспособность, но полностью потеряли маневренность, они превратились в огромный обоз, где перемешаны были больные и раненые, провиант и награбленное добро. От бескормицы происходил непрерывный падеж лошадей, французы лишались кавалерии и вынуждены были бросать артиллерийские орудия. В Смоленске Наполеон рассчитывал, основываясь на донесениях своих интендантов, пополнить запасы фуража и продовольствия, но интенданты обманули.

Изгнание наполеоновских войск из России. Русские войска настойчиво преследовали Наполеона, постоянно нанося ему урон. В сражении под селом Красное генерал М. А. Милорадович уничтожил основные части арьергардного корпуса Нея. Кутузов поощрял активные действия, но должен был считаться и с крайней усталостью солдат, и с тем, что наступать приходилось по совершенно разоренной местности, где дважды прошла война. Он должен был беречь солдат. Главнокомандующий понимал, что с изгнанием неприятеля военные действия не прекратятся, он строил свои планы, думая об освобождении народов Европы.

Затянувшаяся кампания погубила основные силы «Великой армии». Ей грозило полное окружение. С юга двигалась Дунайская армия П. В. Чичагова, с севера наступал П. X. Витгенштейн, который, прикрывая петербургское направление, разбил Сен-Сира и Удино. Важным естественным рубежом для отступавших стала река Березина, через которую Наполеон, обманув Чичагова, успел 14–16 ноября переправить более 20 тыс. человек. По дороге к Вильно, куда остатки армии пришли в декабре, французы жестоко страдали от наступивших холодов. 14 декабря последний наполеоновский солдат покинул пределы России. Еще раньше император бросил войска и уехал в Париж. «Великая армия» перестала существовать. Из Вильно Кутузов писал императору: «Война закончилась за полным истреблением неприятеля».

Кампанию 1812 г. современники назвали Отечественной войной. Это действительно была война русского народа, всех народов Российской империи за свободу и независимость. Вторжение Наполеона поставило под угрозу само существование государства, и это на время сплотило все слои российского общества, все сословия. Они действовали сообща и ощущали свою силу и свое единство. Народ стал активной, деятельной силой исторического процесса. Война, которую он вел, стала поистине народной. Отечественная война 1812 г. поразительно отличалась от тех военных кампаний, где действовали профессиональные армии и в которых Наполеон привык побеждать. Патриотический порыв одушевлял солдат, офицеров и генералов русской армии, и они во всех отношениях превосходили противника. Таланты полководцев, героизм солдат и офицеров, твердое политическое руководство стали слагаемыми великой победы.

Достигнута победа была дорогой ценой. За время боевых действий армия потеряла около 300 тыс. человек. Были полностью разорены основные сельскохозяйственные районы страны, пострадали как помещичьи имения, так и крестьянские хозяйства. Разрушены мосты, дороги и водные переправы, общий размер материального ущерба составил более одного миллиарда рублей, огромная для того времени сумма. От хозяйственного разорения 1812 г. крепостная Россия так и не сумела оправиться.

С исторической точки зрения война России Александра I и наполеоновской Франции может рассматриваться как столкновение двух социальных систем — отсталой крепостнической и передовой буржуазной. В этом столкновении безоговорочную военную победу одержала система, потенциал которой был почти исчерпан. Здесь нет никакого исторического парадокса: победил народ, для которого целостность и независимость государства были высшей ценностью.

Проекты европейского переустройства. Победоносное окончание кампании 1812 г. создало предпосылки для решающего влияния России в европейских делах. Стремясь утвердить гегемонию России на Европейском континенте, государственные деятели и дипломаты александровского времени не чувствовали себя связанными традициями и правовыми нормами «старого порядка», они ощущали себя не только освободителями, но и объединителями Европы, и предлагали решения, которые намного опережали свое время. На исходе кампании 1812 г. Александр I и его ближайшие политические советники разрабатывали план послевоенного устройства единой Европы, которая виделась им христианской и монархической. Они детально обсуждали не только общие принципы европейского единства, но и конкретные финансово-экономические программы. Наибольший интерес в данном контексте представлял «Проект федеративной системы финансов и торговли с учреждением соответствующего банка», составленный Н. Н. Новосильцевым к началу 1813 г. Проект предусматривал создание общей для России и союзных ей держав «федеративной системы финансов и торговли». Предполагался выпуск для военных нужд «федеративных бумажных денег», гарантированных всеми державами антинаполеоновской коалиции. В Петербурге должен был быть создан центральный торговый банк, со времени учреждения которого отменялись все запрещения на ввоз в Россию товаров стран, участвовавших в «федеративной системе финансов». Билеты банка были обязательны к приему по нарицательной стоимости на всей территории Российской империи.

Министр финансов Д. А. Гурьев в докладе Александру I предлагал на период пребывания за границей русских войск выпуск специальных бумажных «федеративных денег» согласовывать с правительством той страны, на территории которой ведутся военные действия. Гурьев полагал, что Россия без промедления должна ввести в Пруссии «федеративные деньги» и договориться с Великобританией, какую часть всей суммы «федеративных денег», пущенных в обращение, она пожелает изъять после заключения мира за счет своей казны. Гурьев считал возможным условиться с союзными державами об их участии в выпуске «федеративных денег» и о способах последующего коллективного изъятия этих денег, которое можно было бы осуществлять или при помощи займа, или по заключении мира путем обмена «федеративных денег» на деньги каждой из держав. План Гурьева и Новосильцева был одобрен Александром I, но не получил поддержки союзников. России пришлось нести основное финансовое бремя войны, хотя в тогдашних условиях проект европейской «федеративной системы финансов и торговли» был вполне реален.

§ 3. Россия и создание Венской системы

Освободительные походы русской армии 1813–1814 гг. Изгнание Наполеона из России дало мощный толчок европейскому освободительному движению. Народы Европы поверили в возможность свержения чужеземного гнета, созданная для вторжения в Россию европейская коалиция стала распадаться. Ведущую роль в подъеме освободительной борьбы европейских народов и государств играла российская дипломатия. Уже в декабре 1812 г. по ее инициативе была подписана Таурогенская конвенция, по которой прусский генерал Йорк, чей корпус воевал на стороне французов, заявлял о своем нейтралитете. В Пруссии и в германских землях начиналась освободительная война.

1 января 1813 г. русские войска перешли Неман. Кутузов начал кампанию 1813 г. В воззвании к немецкому народу он подчеркивал, что его войска «шествуют, преисполненны упования исполнить и для целого света, а наипаче и для Германии то, что оне совершили уже столь благоуспешно для своего Отечества, освободя оное от постыдного ига, коим оно угрожалось». В феврале был подписан Калишский договор с Пруссией о наступательном и оборонительном союзе. Вскоре русские войска освободили Берлин. Дальнейшее продвижение армии остановила смерть Кутузова в апреле 1813 г. На посту главнокомандующего его сменили Витгенштейн, а затем Барклай де Толли. Союзные русско-прусские войска действовали неудачно при Люцене и при Бауцене, отступали, и в мае было заключено перемирие.

Военные действия прекратились, но резко возросли дипломатические усилия Александра I по укреплению антинаполеоновской коалиции. Его достижением стал Теплицкий в августе союзный договор с Австрией, которая тем самым порывала с Наполеоном. Союзники были согласны в своем стремлении вернуть Францию к границам 1792 г., упразднить Герцогство Варшавское и Рейнский союз.

Возобновление военных действий показало изменение сил в пользу антинаполеоновской коалиции. На севере Германии высадились шведские войска. Наполеон не был уверен в своих ближайших союзниках. В августе произошло сражение под Дрезденом, где он одержал верх над союзной армией К. Шварценберга. В сражении отличились гродненские гусары, которые изрубили каре французской гвардии. Отход Богемской армии прикрывал отряд А. И. Остермана-Толстого, который занял оборонительную позицию возле Кульма. В бою отличился гвардейский Семеновский полк, где из строя выбыли почти все офицеры. Когда подошли основные силы под командованием Барклая де Толли, замкнулось кольцо окружения, прорвать которое смогла только французская кавалерия.

4—6 октября 1813 г. в сражении у Лейпцига, которое получило название «Битва народов», Наполеон потерпел тяжелое поражение. В начале боя мощный удар французов приняла на себя русская гвардия, стойкость которой дала возможность перегруппировать силы Богемской и Силезской армий и дождаться подхода Северной и Польской армий. В разгар битвы на сторону коалиции перешла армия саксонского короля, давнего сторонника французского императора. Сам король был взят в плен. Русские войска первыми вошли в Лейпциг. Война приближалась к границам Франции, на территорию которой союзники вступили в январе 1814 г. Среди победителей постоянно возникали разногласия, которые александровская дипломатия улаживала не без труда. Австрия угрожала выходом из коалиции, и лишь Россия и Англия стояли за безусловное продолжение войны и за мирные переговоры, если Франция согласится на границы 1792 г. Наполеон лишился всех своих германских союзников, но склонен был к продолжению войны. Однако он был не в силах одолеть стремление европейских народов к независимости.

В феврале Россия, Австрия, Англия и Пруссия подписали Четверной трактат, где рассматривали вопросы послевоенного урегулирования. 18 марта 1814 г. Париж капитулировал. Капитуляцию принял русский генерал М. Ф. Орлов. На следующий день союзные войска во главе с Александром I вошли в город. Русский царь достойно нес славу победителя Наполеона и освободителя Европы. Наполеон отрекся и был сослан на остров Эльба.

Венский конгресс. Перед победителями стояла сложная проблема: восстановление и укрепление по всей Европе монархического принципа, установление новых европейских границ и определение статуса посленаполеоновской Франции. В конечном счете речь шла о создании такой политической системы, которая гарантировала бы европейский мир и безопасность и одновременно служила препятствием развитию революционных и национально-освободительных идей. Ведущая роль в решении этой задачи выпала Александру I и руководимой им российской дипломатии, главными деятелями которой были К. В. Нессельроде и Иоанн Каподистрия, знатный грек, перешедший на русскую службу. Без преувеличения можно сказать, что именно Александр I определял судьбы народов и государств в послевоенной Европе.

Основы новой политической системы, которая должна была гарантировать европейских монархов от повторения революционных потрясений, были заложены на Венском конгрессе. Душой и главной движущей силой конгресса, который начал работать осенью 1814 г., был Александр 1. В рескрипте русскому послу в Лондоне X. А. Ливену он следующим образом рисовал взаимоотношения народов и правительств в новой, освобожденной им от Наполеона Европе: «Прежняя европейская система ниспровергнута революцией, то есть влиянием новых мнений на нравы и устаревшие порядки, расшатанные злоупотреблениями. Последствия революции уже не могут быть уничтожены и смениться внезапным возвратом к прежним установлениям. Отныне могут существовать лишь порядки, основанные на гармонии интересов наций и правительств. Всякая другая система привела бы к разобщенности между правителями и народами».

К началу работы Венского конгресса державы-победительницы согласились с тем, что во Франции должна быть восстановлена власть Бурбонов, и французским королем был провозглашен Людовик XVIII, брат казненного Людовика XVI. Александр I отнюдь не был безусловным сторонником восстановления старого режима и полагал, что народ Франции должен сам решать свою судьбу. Вынужденный уступить настояниям союзников, желавших возвращения Бурбонов, он инициировал подписание французским королем Людовиком XVIII конституционной Хартии. В европейских делах царь охотно использовал конституционную дипломатию как инструмент утверждения российской гегемонии. Под его влиянием Венский конгресс гарантировал конституцию Швейцарии, подтвердил конституцию Нидерландов, содействовал принятию конституций отдельными германскими государствами. Александр I верил, что для европейских народов конституционное устройство является удобной формой поддержания внутреннего равновесия, смягчения социальной напряженности. Одновременно он полагал, что любое конституционное правление обречено на внешнеполитическую слабость и тем самым легко подвержено российскому влиянию.

Общие постановления Венского конгресса были основаны на принципах легитимизма (законности), которые подразумевали возвращение в Европе к порядкам, существовавшим до Французской революции и периода наполеоновских войн. По мере возможности восстанавливались старые государственные границы, возвращались к власти законные династии, реставрировались политические и, в ограниченной степени, социальные порядки. Режим Реставрации определял политическое развитие посленаполеоновской Франции, в которой был оставлен русский оккупационный корпус под командованием М. С. Воронцова. Защита принципов легитимизма предусматривала возможность интервенции, которую обязаны были осуществлять европейские монархи, если в той или иной стране, по их мнению, происходили возмущения, грозившие законным властям. Это было возведенное в норму международного права вмешательство во внутренние дела других государств.

Венская система европейской безопасности. Идеи легитимизма, поддержки законности в Европе и противодействия революционным потрясениям легли в основу внешней политики Александра I. Он по праву должен считаться создателем Венской системы, которую радикальные современники называли «заговором монархов» против народов Европы, но несомненным достоинством которой был принцип политического равновесия, обеспечивший после длительного периода войн и революционных потрясений сорок лет мирного развития старой Европы. Высшим гарантом Венской системы выступал ее творец российский император Александр I, а сама система в первые годы своего существования была инструментом российской гегемонии на Европейском континенте.

Для России решения Венского конгресса, которые касались европейского государственно-политического устройства, были благоприятны. Среди всех проблем послевоенного урегулирования Александра I больше всего интересовало Герцогство Варшавское, на передаче которого России он безусловно настаивал. Польский вопрос стал, наряду с саксонским, главным на Венском конгрессе. Российская дипломатия не встречала здесь поддержки союзников и оказалась в фактической изоляции. Англия, Австрия и даже Франция, представленная на конгрессе Талейраном, грозили России военным столкновением и утверждали, что присоединение Польши к российской короне угрожает делу мира в Европе.

На время споры были прекращены бегством Наполеона с Эльбы и возвращением его к власти во Франции. Наполеоновские «сто дней» завершились его поражением под Ватерлоо в июне 1815 г. и новым вступлением союзников в Париж. В сентябре 1815 г. там по настоянию Александра I был подписан знаменитый акт о Священном союзе, который стал основополагающим идеологическим обоснованием новой политической системы. Еще прежде, в конце мая, был подписан заключительный акт Венского конгресса, согласно которому карта Европы была радикально перекроена. Россия в частности получала бо'льшую часть Герцогства Варшавского, которое могло иметь народных представителей и национальные государственные учреждения, «согласно тому образу политического устройства», что предоставит ему российское правительство. Именно опираясь на это решение Венского конгресса, Александр I предоставил Польше конституцию.

На Венском конгрессе была определена западная граница Российской империи, которая на протяжении столетия — до Первой мировой войны — оставалась стабильной и, несмотря на многочисленные военные и дипломатические угрозы, мирной.

Объективно это был главный исторический итог Отечественной войны 1812 г. и освободительных походов 1813–1814 гг., великое следствие победы над Наполеоном.

В мае 1815 г. польские земли, отошедшие к России, получили статус автономного Царства Польского, населению которого были дарованы либеральная конституция, самоуправление, собственная армия и свобода печати. Российский император провозглашался царем (королем польским), его власть законодательно ограничивалась конституционной хартией. В Царстве Польском действовал двухпалатный сейм, нижняя палата которого избиралась прямым голосованием на основе имущественного ценза. Появление в составе Российской империи двух автономий — Великого княжества Финляндского и Царства Польского, наделенных конституцией, не было вызвано ни международной обстановкой, ни соображениями удобства внешней политики, ни, особенно в первом случае, характером их внутреннего политического развития. Александр i буквально настоял на даровании полякам конституции, не без труда преодолев сопротивление Каподистрии. Для него польский вопрос переставал быть вопросом внешнеполитическим, конституционная дипломатия перерастала в проблему будущего политического переустройства Российской империи.

Механизмом, который обеспечивал действие Венской системы и поддерживал основы Священного союза, были периодически созываемые международные конгрессы, где вырабатывались согласованные принципы европейской политики. Участие в этих конгрессах, как и их подготовка, вынуждали Александра I подолгу отсутствовать в России. Его постоянные путешествия заслужили ему репутацию «кочующего деспота». Если на первом конгрессе в Аахене в 1818 г. решались общие вопросы поддержания международного права и спокойствия, то в 1820 г. в Троппау европейские монархи столкнулись с проблемой революции, которая охватила Испанию, Португалию, итальянские государства. Во время работы конгресса было получено известие о восстании Семеновского полка, что было использовано австрийской и английской дипломатией для умаления роли Александра I как европейского арбитра. Последний конгресс состоялся в 1822 г. в Вероне. Уступая давлению союзных держав, Александр I отказался от дипломатического урегулирования конфликтов. В борьбе с испанской революцией был использован принцип интервенции, и в Испанию были посланы французские войска. Это была цена, которую российская дипломатия согласна была заплатить за сохранение Венской системы.

Александр I как идеолог единой христианской Европы. Планы Александра I простирались много дальше послевоенного обустройства Европы. Священный союз, созданный по его инициативе, должен был объединить монархов России, Австрии и Пруссии как для борьбы с революционной опасностью, так и для повсеместного утверждения христианских ценностей. В конечном счете речь шла о создании единой европейской христианской цивилизации, о политическом, религиозном и культурном объединении Европы. Для того времени, когда повсеместно народы стремились к созданию национальных государств, мысль о единой Европе звучала утопично, но это была поистине великая утопия. В акте о Священном союзе, написанном лично Александром I,содержалось обязательство трех христианских монархов и подвластных им народов: «Почитать всем себя как бы членами единого народа под именем христианской нации, поелику три союзные государя почитают себя аки постановленными от провидения для управления тремя областями сего одного народа, а именно: Австриею, Пруссиею и Россиею, исповедуя таким образом, что самодержец народа христианского, во многом единого, не иной есть, как тот, кому собственно принадлежит держава, поелику в нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечные, т. е. наш Божественный Спаситель, Иисус Христос».

Принципы единой христианской нации, не связанной церковными различиями и созданной во имя охраны христианской веры и европейского мира, воспринимались в Европе упрощенно как провозглашение борьбы с революционным духом эпохи, начало превращения России в «жандарма Европы». Об этом много писали английские и германские газеты того времени, для которых тема «русской опасности» стала одной из ведущих. Объективно это отражало стремление ослабить российскую гегемонию на Европейском континенте.

§ 4. Восточный вопрос

Османская империя и европейские державы. В начале XIX в, во внешней политике России Восточный вопрос не играл заметной роли. Греческий проект Екатерины II, который предусматривал изгнание турок из Европы и создание на Балканах христианской империи, главой которой императрица видела своего внука Константина, был оставлен. При Павле I Российская и Османская империи объединились для борьбы с революционной Францией. Босфор и Дарданеллы были открыты для русских военных кораблей, и эскадра Ф. Ф. Ушакова успешно действовала в Средиземном море. Ионические острова находились под протекторатом России, их портовые города служили базой для русских военных кораблей. Для Александра I и его «молодых друзей» Восточный вопрос был предметом серьезного обсуждения в Негласном комитете. Итогом этого обсуждения стало решение о сохранении целостности Османской империи, об отказе от планов ее раздела. Это противоречило екатерининской традиции, но было вполне оправданно в новых международных условиях. Совместные действия правительств Российской и Османской империй обеспечивали относительную стабильность в Причерноморье, на Балканах и Кавказе, что было немаловажно на общем фоне европейских потрясений. Характерно, что противниками взвешенного курса в Восточном вопросе выступали выдвинувшиеся при Павле I Ф. В. Ростопчин, предлагавший детальные проекты раздела Османской империи, и слывший передовым Н. М. Карамзин, который считал распад Османской империи «благодетельным для разума и человечества».

В начале XIX в. для западноевропейских держав восточный вопрос сводился к проблеме «больного человека» Европы, каким считалась Османская империя. Со дня на день ожидали ее смерти, и речь шла о разделе турецкого наследства. Особенную активность в Восточном вопросе проявляли Англия, наполеоновская Франция и Австрийская империя. Интересы этих государств находились в прямом и остром противоречии, но в одном они были едины, стремясь ослабить растущее влияние России на дела в Османской империи и в регионе в целом. Для России Восточный вопрос состоял из следующих аспектов: окончательное политическое и экономическое утверждение в Северном Причерноморье, которое в основном было достигнуто при Екатерине II; признание ее прав как покровительницы христианских и славянских народов Османской империи и прежде всего Балканского полуострова; благоприятный режим черноморских проливов Босфора и Дарданелл, что обеспечивало ее торговые и военные интересы. В широком смысле Восточный вопрос касался и российской политики в Закавказье.

Присоединение Грузии к России. Осторожный подход Александра I к Восточному вопросу в определенной мере был связан с тем, что с первых шагов своего правления он должен был решать давнюю проблему: присоединение Грузии к России. Провозглашенный в 1783 г. протекторат России над Восточной Грузией носил в значительной мере формальный характер. Жестоко пострадавшая от персидского нашествия в 1795 г., Восточная Грузия, которая составляла Картли-Кахетинское царство, была заинтересована в русском покровительстве, в военной защите. По просьбе царя Георгия XII в Грузии находились российские войска, в Петербург было отправлено посольство, которое должно было добиваться, чтобы Картли-Кахетинское царство «считалось принадлежащим державе Российской». В начале 1801 г. Павел I издал Манифест о присоединении Восточной Грузии к России на особых правах. После определенных колебаний, вызванных разногласиями в Непременном совете и в Негласном комитете, Александр I подтвердил решение отца и 12 сентября 1801 г. подписал Манифест к грузинскому народу, который ликвидировал Картли-Кахетинское царство и присоединял Восточную Грузию к России. Династия Багратионов отстранялась от власти, и в Тифлисе создавалось Верховное правительство, составленное из российских военных и гражданских лиц.

П. Д. Цицианов и его кавказская политика. Главноуправляющим Грузии в 1802 г. был назначен генерал П. Д. Цицианов, по происхождению грузин. Мечтой Цицианова было освобождение народов Закавказья от османской и персидской угрозы и объединение их в федерацию под эгидой России. Действуя энергично и целеустремленно, он в короткое время добился согласия правителей Восточного Закавказья на присоединение подвластных им территорий к России. На покровительство русского царя согласились Дербентский, Талышский, Кубинский, Дагестанский владетели. Против Гянджинского ханства в 1804 г. Цицианов предпринял успешный поход. Им были начаты переговоры с имеретинским царем, которые позднее завершились включением Имеретии в состав Российской империи. Под протекторат России в 1803 г. перешел владетель Мегрелии.

Успешные действия Цицианова вызвали недовольство Персии. Шах потребовал вывода российских войск за пределы Грузии и Азербайджана, что было оставлено без внимания. В 1804 г. Персия начала войну против России. Цицианов, несмотря на нехватку сил, вел активные наступательные действия — к России были присоединены Карабахское, Шекинское и Ширванское ханства. Когда Цицианов принимал капитуляцию бакинского хана, он был предательски убит, что не сказалось на ходе персидской кампании. В 1812 г. персидский наследный принц Аббас-мирза был наголову разбит генералом П. С. Котляревским под Асландузом. Персы должны были очистить все Закавказье и пойти на переговоры. В октябре 1813 г. был подписан Гюлистанский мирный договор, по которому Персия признавала российские приобретения в Закавказье. Россия получала исключительное право держать военные суда на Каспийском море. Мирный договор создавал совершенно новое международно-правовое положение, что означало утверждение русской границы по Куре и Араксу и вхождение народов Закавказья в состав Российской империи.

Русско-турецкая война 1806–1812 гг. Активные действия Цицианова в Закавказье настороженно воспринимались в Константинополе, где заметно усилилось французское влияние. Наполеон готов был обещать султану возвращение под его власть Крыма и некоторых закавказских территорий. Россия сочла необходимым согласиться на предложение турецкого правительства о досрочном возобновлении союзного договора. В сентябре 1805 г. между двумя империями был заключен новый договор о союзе и взаимопомощи. Важное значение имели статьи договора о режиме черноморских проливов, которые во время военных действий Турция обязалась держать открытыми для русского военного флота, одновременно не пропуская в Черное море военные суда других государств. Действие договора продолжалось недолго. В 1806 г., подстрекаемый наполеоновской дипломатией, султан сменил пророссийски настроенных господарей Валахии и Молдавии, на что Россия готова была ответить вводом в эти княжества своих войск. Султанское правительство объявило войну России.

Война, начатая турками в расчете на ослабление России после Аустерлица, велась с переменным успехом. В 1807 г., одержав победу под Арпачаем, русские войска отразили попытку турок вторгнуться в Грузию. Черноморский флот вынудил к сдаче турецкую крепость Анапа. В 1811 г. Котляревский штурмом взял турецкую крепость Ахалкалаки. На Дунае военные действия приняли затяжной характер до тех пор, пока в 1811 г. командующим Дунайской армией не был назначен М. И. Кутузов. Он разбил турецкие силы под Рущуком и у Слободзеи и вынудил Порту к заключению мира. Это была первая громадная услуга, оказанная Кутузовым России в 1812 г. По условиям Бухарестского мира Россия получила права гаранта автономии Сербии, что укрепляло ее позиции на Балканах. Кроме того, она получала морские базы на Черноморском побережье Кавказа и к ней отходила часть Молдавии между реками Днестр и Прут.

Греческий вопрос. Система европейского равновесия, установленная на Венском конгрессе, не распространялась на Османскую империю, что неизбежно вело к обострению Восточного вопроса. Священный союз подразумевал единение европейских христианских монархов против неверных, их изгнание из Европы. В действительности европейские державы вели ожесточенную борьбу за влияние в Константинополе, используя как средство давления на султанское правительство рост освободительного движения балканских народов. Россия широко пользовалась своими возможностями оказывать покровительство христианским подданным султана — грекам, сербам, болгарам. Особую остроту приобрел греческий вопрос. С ведома русских властей в Одессе, Молдавии, Валахии, Греции и Болгарии греческие патриоты подготавливали восстание, целью которого была независимость Греции. В своей борьбе они пользовались широкой поддержкой передовой европейской общественности, которая рассматривала Грецию как колыбель европейской цивилизации. Александр I проявлял колебания. Исходя из принципа легитимизма, он не одобрял идею греческой независимости, но не находил поддержки ни в русском обществе, ни даже в Министерстве иностранных дел, где видную роль играл И. Каподистрия, будущий первый президент независимой Греции. Кроме того, царю импонировала мысль о торжестве креста над полумесяцем, о расширении сферы влияния европейской христианской цивилизации. О своих сомнениях он говорил на Веронском конгрессе: «Ничто без сомнения не казалось более отвечающим общественному мнению страны, как религиозная война с Турцией, но в волнениях Пелопоннеса я усмотрел признаки революции. И воздержался».

В 1821 г. началась греческая национально-освободительная революция, которую возглавил генерал русской службы аристократ Александр Ипсиланти. Александр I осудил греческую революцию как бунт против законного монарха и настаивал на урегулировании греческого вопроса путем переговоров. Вместо независимости он предлагал грекам автономию в составе Османской империи. Восставшие, которые надеялись на прямую помощь европейской общественности, отвергли этот план. Не приняли его и османские власти. Силы были явно неравны, отряд Ипсиланти был разбит, османское правительство закрыло проливы для русского торгового флота, выдвинуло войска к русской границе. Для урегулирования греческого вопроса в начале 1825 г. в Петербурге собралась конференция великих держав, где Англия и Австрия отвергли российскую программу совместных действий. После того как султан отказался от посредничества участников конференции, Александр I принял решение о концентрации войск на турецкой границе. Тем самым он перечеркивал политику легитимизма и переходил к открытой поддержке греческого национально-освободительного движения. Русское общество приветствовало решимость императора. Твердый курс в греческом и, шире, Восточном вопросе отстаивали такие влиятельные сановники, как В. П. Кочубей, М. С. Воронцов, А. И. Чернышов, П. Д. Киселев. Их заботило возможное ослабление российского влияния среди христианского и славянского населения Балканского полуострова. А. П. Ермолов утверждал: «Иностранные кабинеты, особенно английский, нас виновными терпеливостию и бездействием поставляют пред всеми народами в невыгодном виде. Кончится тем, что в греках, нам приверженных, оставим мы справедливое на нас озлобление».

А. П. Ермолов на Кавказе. С именем А. П. Ермолова связано резкое усиление военно-политического присутствия России на Северном Кавказе, территории, которая была этнически разнородна и народы которой находились на самых разных уровнях социально-экономического и политического развития. Там существовали относительно устойчивые государственные образования — Аварское и Казикумыкское ханства, шамхальство Тарковское, в горных районах господствовали патриархальные «вольные общества», благоденствие которых в значительной степени зависело от удачных набегов на равнинных соседей, занимавшихся земледелием.

Во второй половине XVIII в. Северное Предкавказье, бывшее объектом крестьянской и казачьей колонизации, отделяла от горных районов Кавказская линия, которая простиралась от Черного до Каспийского моря и шла по берегам рек Кубани и Терека. Вдоль этой линии была проложена почтовая дорога, считавшаяся почти безопасной. В 1817 г. Кавказская кордонная линия была перенесена с Терека на Сунжу, что вызвало недовольство горских народов, ибо тем самым они были отрезаны от Кумыкской равнины, куда перегонялся скот на зимние пастбища. Для русских властей включение кавказских народов в орбиту имперского влияния было естественным следствием успешного утверждения России в Закавказье. В военном и торгово-экономическом отношении власти были заинтересованы в устранении угроз, что таила в себе набеговая система горцев. Поддержка, которую горцы получали со стороны Османской империи, оправдывала военное вмешательство России в дела Северного Кавказа.

Назначенный в 1816 г. на пост главноуправляющего гражданской части в Грузии и на Кавказе и одновременно командующего Отдельным корпусом генерал А. П. Ермолов считал своей главной задачей обеспечение безопасности Закавказья и включение в состав Российской империи территории горного Дагестана, Чечни и Северо-Западного Кавказа. От политики Цицианова, в которой сочетались угрозы и денежные посулы, он перешел к крутому пресечению набеговой системы, для чего широко применял вырубку лесов и уничтожение непокорных аулов. Ермолов ощущал себя «проконсулом Кавказа» и не стеснялся в применении военной силы. Именно при нем проводилась военно-экономическая и политическая блокада горных районов, он считал демонстрацию силы и военные экспедиции лучшим средством давления на горские народы. По инициативе Ермолова были построены крепости Грозная, Внезапная, Бурная, которые стали опорными пунктами русских войск.

Военные экспедиции Ермолова привели к противодействию горцев Чечни и Кабарды. Ермоловская политика вызывала отпор «вольных обществ», идейной основой сплочения которых стал мюридизм, разновидность ислама, приспособленная к понятиям горских народов. Учение мюридизма требовало от каждого правоверного постоянного духовного совершенствования и слепого повиновения наставнику, учеником, мюридом которого он становился. Роль наставника была исключительно велика, он соединял в своей особе духовную и светскую власть. Мюридизм накладывал на своих последователей обязанность вести «священную войну», газават, против неверных до их обращения в мусульманство или полного истребления. Призывы к газавату, адресованные всем горским народам, что исповедовали ислам, были мощным стимулом сопротивления действиям Ермолова и одновременно способствовали преодолению разобщенности народов, населявших Северный Кавказ.

Один из первых идеологов мюридизма Мухаммед Ярагский проповедовал перенесение жестких религиозно-нравственных норм и запретов в область социальных и правовых отношений. Следствием этого было неизбежное столкновение мюридизма, опиравшегося на шариат, свод мусульманского права, сравнительно новый для кавказских народов, с адатом, нормами обычного права, которые на протяжении веков определяли жизнь «вольных обществ». Светские владетели настороженно относились к фанатичной проповеди мусульманского духовенства, что нередко вело к междоусобиям и кровавой резне. Для ряда народов Кавказа, исповедовавших ислам, мюридизм остался чужд.

В 1820-е гг. противодействие прежде разрозненных «вольных обществ» прямолинейным и недальновидным действиям Ермолова переросло в организованное военно-политическое сопротивление, идеологией которого стал мюридизм. Можно говорить о том, что при Ермолове начались события, которые современники называли Кавказской войной. В действительности это были лишенные общего плана разновременные действия отдельных воинских отрядов, которые либо стремились пресечь нападения горцев, либо предпринимали экспедиции в глубь горных районов, не представляя силы противника и не преследуя никаких политических целей. Военные действия на Кавказе приняли затяжной характер.

§ 1. Николаевское самодержавие

Политические представления Николая I. Вступив на престол, Николай I свою главную задачу в области внутренней политики видел в укреплении самодержавной власти. События 14 декабря, которые произвели на него огромное впечатление, он связывал со слабостью покойного императора, с его конституционно-реформаторскими начинаниями. Николая I беспокоило состояние умов в России, брожение, охватившее разные общественные слои, он связывал с влиянием европейского радикализма. Ему приписывали слова: «Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока, Божиею милостью, я буду императором».

Не обладая ни способностями Александра I, ни его политическим кругозором, он, став императором в тридцать лет, без колебаний принял на себя бремя правления, полагая, что их с избытком заменят твердая воля и работоспособность. У него был ясный систематический ум, отличная память, он хорошо разбирался в инженерном деле и, как все сыновья Павла I, был знатоком фрунта. В науке он ценил ее прикладную сторону, к просвещению относился подозрительно, презирая беспокойный «дух времени». Ему было присуще бездушное рационально-механистическое восприятие мира, правильное государственное устройство он понимал как работу хорошо налаженного механизма, которому подчинены дела и помыслы всех людей. Образцом для него была военная служба: «Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого, никто не приказывает, прежде чем сам не научится повиноваться. Я смотрю на всю человеческую жизнь, только как на службу, так как каждый служит». Милитаризм был внутренней потребностью царя. По свидетельству его личного друга А. X. Бенкендорфа, «развлечения государя со своими войсками, по собственному его признанию, единственное и истинное для него наслаждение».

Николай I искренне считал себя помазанником Божиим и твердо защищал самодержавную власть от любых посягательств. При нем самодержавие достигло своего апогея, когда весь ход государственных дел определялся лично императором, все нити государственного управления находились в его руках. Утверждая прерогативы самодержавия, Николай I следовал политическим наставлениям Карамзина, которого он высоко ценил. Царь верил в самодержавную инициативу, но упрощенно представлял ее единственно как гарантию внутреннего спокойствия. Когда в 1830 г. во Франции началась революция и была свергнута династия Бурбонов, он рассуждал о том, что «Россию наиболее ограждает от бедствий революции то обстоятельство, что у нас со времен Петра Великого всегда впереди нации стояли ее монархи». Самодержавную власть он понимал как безграничное самовластное вмешательство в ход даже самых мелких государственных дел, как право распоряжаться судьбами подданных. Он сам определял мундирные цвета полков, редактировал сочинения Пушкина, указывал, какими должны быть построения кордебалета на императорской сцене.

Манифест 13 июля 1826 г . Николай I не простил декабристам их выступления. Он покарал их с «примерной жестокостью», не желая при этом знать, что расправа над ними противоречила российскому законодательству и давней политической традиции, которая обязывала монарха править, опираясь на первенствующее сословие. В день казни декабристов 13 июля 1826 г. был издан написанный Сперанским Высочайший манифест, который возвещал о суде над государственными преступниками: «Дело, которое мы всегда считали делом всей России, окончено; преступники восприяли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся». Важнейший документ николаевской эпохи, Манифест 13 июля утверждал незыблемость вековых устоев России: «В государстве, где любовь к монархам и преданность престолу основаны на природных свойствах народа, где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении отверженные общим негодованием они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и спокойный в настоящем может прозирать с надеждою в будущее. Не от дерзностных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления».

В Манифесте 13 июля впервые были официально высказаны догматы, которые спустя несколько лет развил С. С. Уваров. Их важнейшей составной частью стало противопоставление России и Европы, русских и европейских политических, общественных и культурных идеалов: «Не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел. Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. Сердце России для него было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству». События «мгновенного мятежа», говорилось в Манифесте, соединили все сословия в преданности государю, «тайна зла долголетнего» раскрылась, «туча мятежа» была рассеяна. Единодушное соединение всех верных сынов отечества укротило зло, «в других нравах неукротимое». Манифест провозглашал: «Горестные происшествия, смутившие покой России, миновали и, как мы при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно».

Манифест обращал внимание российских подданных на нравственное воспитание детей: «Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, — недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец — погибель. Тщетны будут все усилия, все пожертвования правительства, если домашнее воспитание не будет приуготовлять нравы и содействовать его видам». Дворянству — «ограде престола и чести народной» — предлагалось стать «примером всем другим состояниям» и предпринять «подвиг к усовершенствованию отечественного, не чужеземного воспитания». Высказанный дворянству упрек знаменателен: император считал, что недовольное жестокой расправой над декабристами дворянское общество с ним в ссоре.

Манифест 13 июля заложил идейные основы николаевского самодержавия. В историю России оно вошло как первая попытка идеократического правления, когда целостная, повсеместно насаждаемая и жестко контролируемая система воззрений определяла основы внутренней и внешней политики, развитие просвещения и культуры, частную жизнь граждан. Поддержание социальной и политической стабильности, противостояние разрушительным европейским учениям требовали возведения «умственных плотин» и создания универсальной идеологической доктрины. Решать эту задачу выпало С. С. Уварову, который принадлежал к тем немногим николаевским сановникам, кто никогда не служил в военной службе. Однако царь ценил его политический кругозор, умение обращать на пользу самодержавию достижения европейской мысли.

Николаевская идеократия. Уваров был умен, прекрасно образован. В александровское время он был попечителем Петербургского учебного округа, в 1818 г. стал президентом Академии наук. В общественной жизни слыл последователем Карамзина, входил в «Арзамас». В разгар борьбы с Наполеоном Уваров написал несколько французских брошюр, обращенных к европейскому общественному мнению, где идейно обосновал необходимость противостояния деспотизму. Он выражал надежду, что «цари, народы на могиле Бонапарта совместно принесут в жертву деспотизм и народную анархию». Революция была для него «грудой преступлений и бесполезных несчастий». Убежденный монархист, Уваров полагал, что республиканский строй «неприменим к современной системе великих европейских государств». Общеевропейским идеалом он считал легитимное правление, где «мощные барьеры обеспечивают гражданские свободы личности».

После 14 декабря арзамасский либерализм Уварова улетучился. В 1832 г. он был назначен на пост товарища министра народного просвещения. Его первым шагом стало очищение Петербургского университета, выразившееся в увольнении неугодных профессоров, вторым — ревизия Московского университета, где было раскрыто «дело Сунгурова»: студенты обвинялись в сочувствии польским повстанцам. Изучив причины «своевольства» студентов, он пришел к выводу: «Не ученость составляет доброго гражданина, верноподданного своему государю, а нравственность его и добродетели». Благодаря Уварову нравственность и добродетель стали категориями николаевской внутренней политики.

Стержнем уваровского отчета о ревизии Московского университета стала мысль привести всю культурную и общественную жизнь России «к той точке, где сольются твердые и глубокие знания с убеждением и теплою верою в истинно русские хранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего Отечества». Отчет получил одобрение императора, Уваров стал министром народного просвещения. Находясь на этом посту, он окончательно систематизировал те воззрения, что стали основой николаевской идеократии и сводились к доктрине превосходства православной и самодержавной России над европейским Западом. Эти идеи лежали в основе манифестов Сперанского и Блудова, начала были изложены в поздних политических сочинениях Карамзина. Цель доктрины Уваров формулировал четко: «Изгладить противоборство так называемого европейского образования с потребностями нашими; исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к поверхностному и иноземному, распространяя в оных душах радушное уважение к Отечеству».

Призванный императором к решению задачи, которая была тесно связана «с самою судьбою Отечества» и заключалась в том, чтобы «найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие», Уваров провозгласил национальными началами православие, самодержавие и народность. Он утверждал: «Искренно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастья общественного и семейственного. Без любви к вере предков народ, как и частный человек, должен погибнуть… Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия». Следование основам православия и самодержавия отвечало давним традициям консервативной общественной мысли. Народность, понимаемая как особые свойства русского народа — покорность, смирение, долготерпение, потребовала пояснений: «Относительно народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий; но народность не заставляет идти назад или останавливаться, она не требует неподвижности в идеях».

Доктрина Уварова идеально соответствовала представлениям Николая I о русском народе, о России и ее месте в мире. Внешнеполитические успехи, прочное внутреннее положение Российской империи как бы подчеркивали ее особое место в Европе, служили подтверждением правоты доктрины. Это была теория казенного патриотизма победоносной военной империи. Из нее вовсе не вытекала необходимость политической и экономической изоляции России, но весьма желательной представлялась изоляция идейная. Основанная на идее национальной исключительности и имперского превосходства, она стала необходимым и важным компонентом внутренней политики Николая I. Уваровская триада, которую иногда называют «теорией официальной народности», обеспечивала стабильность николаевской системы.

Доктрина Уварова претендовала на универсальность, она была обращена ко всем сословиям. По распоряжению Николая I в 1833 г. композитор А. Ф. Львов создал народный гимн на слова В. А. Жуковского. Львов вспоминал: «Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, годный для войск, годный для народа — от ученого до невежды». В этих словах отражено стремление николаевской идеократии к всеохватности и общедоступности. Однако проповедь казенного патриотизма, православия и народности, понимаемой в «русском духе», была заведомо неприемлема для значительной части российских подданных, которые не были русскими и принадлежали к иной конфессии. Естественным ответом на нее стал национализм нерусских народов.

Преобразование императорской канцелярии. При воцарении неопытный Николай i не представлял хода работы государственной машины, но твердо знал, что ему не нужен первый министр. Впавший в глубокую депрессию Аракчеев был отстранен от «общегосударственных дел», что не означало отказа от основных принципов аракчеевщины. Вслед за Аракчеевым вскоре оказался не у дел популярный в армии А. П. Ермолов. Император доверял немногим, среди которых были лично ему близкие А. X. Бенкендорф, И. Ф. Паскевич, А. Ф. Орлов. Влияние на дела сохранили начальник Главного штаба И. И. Дибич, министр финансов Е. Ф. Канкрин и министр иностранных дел К. В. Нессельроде.

Стремясь увеличить свое влияние на государственные дела, Николай I провел общее преобразование императорской канцелярии. Созданная в 1812 г. Собственная его императорского величества канцелярия первоначально занималась всеми делами, требовавшими решения императора. В январе 1826 г. прежняя канцелярия была переименована в I Отделение, и было образовано II Отделение, предназначенное для сборов и систематизации законов Российской империи. В июле того же года возникло III Отделение, затем их число увеличилось до шести.

В I Отделение все центральные ведомства должны были каждое утро доставлять сведения о своей деятельности и особо представлять дела, которые требовали личного рассмотрения царя. У Николая I возникала иллюзия, что государственные дела постоянно находятся под его контролем. Для повседневного вмешательства во все сферы правительственной деятельности и общественной жизни он использовал офицеров свиты. Генерал-адъютанты и флигель-адъютанты исполняли самые разные поручения. К примеру, С. Г. Строганов в 1826 г. ревизовал Московский университет, и по его представлению было запрещено преподавание философии.

Чтобы глубже разобраться во внутреннем состоянии империи, царь приказал делопроизводителю Следственного комитета А. Д. Боровкову составить свод мнений декабристов, высказанных ими в период следствия. Он часто их просматривал и оттуда «черпал много дельного». Для изучения возможности государственных преобразований 6 декабря 1826 г. был образован Секретный комитет во главе с давним сотрудником Александра I В. П. Кочубеем. Комитет должен был разобрать бумаги, оставшиеся в кабинете Александра I, где было немало проектов конституционных преобразований и решения крестьянского вопроса. Туда же был передан свод показаний декабристов. Первостепенную роль в Комитете играл Сперанский, в котором Николай I нашел «самого верного и ревностного слугу с огромными сведениями, с огромною опытностию». Более всего членов Комитета занимали сословный вопрос и административные преобразования. Кочубей считал полезным обратить внимание правительства на «рабство» помещичьих крестьян, но призвал к осторожности, «удаляя всякую мысль о даровании мгновенно свободы».

По мнению членов Комитета, следовало освободить Государственный совет от административных и судебных дел, оставив в его ведении составление законов. Предлагалось разделить Сенат на Сенат правительствующий, куда входили бы министры, и Сенат судебный. Тем самым последовательно проводился принцип разделения властей. В низших местных учреждениях, волостных и сельских, усиливалось коллегиальное начало и допускались выборные должности, что могло служить ограничению чиновничьего произвола. Сословная реформа призвана была укрепить права дворянства. Главный принцип преобразований, предложенный Комитетом 6 декабря 1826 г., заключался «не в полном изменении существующего порядка управления, но в его усовершенствовании посредством некоторых частных перемен и дополнений, соответствующих истинным нуждам государства». Проработав более трех лет, Комитет прекратил свои заседания. План административных и сословных преобразований был отложен.

Кодификация законов. Важное место в системе николаевской идеократии было отведено II Отделению. Оно должно было заниматься кодификацией законов, ему же «в порядке верховного управления» вменялось в обязанность разрешать отступления от законов. Благодаря II Отделению император контролировал всю законотворческую деятельность. Отвергнув конституционные начинания Александра I, Николай I противопоставил им систему, которая давала возможность упорядочить российское законодательство и, как ему казалось, ограничить судебный и административный произвол местных властей. Он придавал важное значение кодификации законов, что подразумевало систематизацию действующего законодательства. Со времен Соборного уложения царя Алексея Михайловича накопилось много противоречивых установлений, что делало актуальной задачу создания нового всеобъемлющего законодательства, своего рода нового Уложения.

Отказавшись от мысли разработать новый юридический кодекс, Николай I поручил II Отделению, в работе которого главную роль играл Сперанский, распределить в хронологическом порядке и подготовить к печати законы Российской империи от 1649 г. до конца царствования Александра I. Так возникло «Полное собрание законов Российской империи». Затем Сперанским и его сотрудниками были выбраны и распределены по соответствующим разделам те законы, которые должны были составить действующее законодательство. К 1832 г. был подготовлен знаменитый «Свод законов Российской империи», который начал действовать как «положительный закон» с 1 января 1835 г.

Николай I не поощрял стремление Сперанского вносить дополнения и изменения в действующее законодательство. Ему органически было чуждо творческое начало. Свод законов выполнял регламентирующую и стабилизирующую роль, но с его появлением ничего нового в административную и судебную практику самодержавия внесено не было. Объективно он укреплял всевластие бюрократии.

Первый раздел первого тома Свода законов носил название: «О священных правах и преимуществах верховной самодержавной власти». Здесь были изложены правовые понятия, определявшие объем полномочий царя. Первая статья этого раздела гласила: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной его власти не токмо за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает». Это была апелляция к теории божественного права, которая в XIX в. давно устарела. Согласно дальнейшим статьям Российская империя управлялась на «твердых основаниях положительных законов, исходивших от самодержавной власти». Император становился единственным источником законности.

Свод законов знал принцип разделения властей, который особо тщательно оговаривался в отношении прав и обязанностей министерств. Власть законодательная, как составляющая ведение Государственного совета, и власть судебная, как принадлежащая Сенату и судебным местам, были исключены из их функций: «Существо власти, вверяемой министрам, принадлежит единственно к порядку исполнительному: никакой новый закон, никакое новое учреждение или отмена прежнего не могут быть установляемы властию министра». Особо подчеркивалось: «Никакое министерство само собою никого судить и никаких тяжб решить не может». Министерствам принадлежала исполнительная власть: «В порядке государственных сил министерства представляют установление, посредством коего верховная исполнительная власть действует на все части управления». Функциональное разделение властей, установленное Сводом законов, упорядочивало работу государственного механизма, но не могло заменить отсутствия политической системы независимых и взаимно уравновешивающих ветвей власти. Император не только непосредственно осуществлял законодательные и исполнительные функции, но и постоянно вмешивался в решения судебных инстанций. Субъективное стремление Николая I к справедливости в таких случаях нередко вело к актам монаршего произвола.

III Отделение. В январе 1826 г. Бенкендорф подал царю проект «Об устройстве высшей полиции». Он предлагал создать политическую полицию, построенную на основах «строгой централизации» и простирающуюся на «все пункты империи». Реализация проекта была возложена на самого Бенкендорфа, который вскоре возглавил III Отделение собственной его императорского величества канцелярии. Одновременно он был шефом Отдельного корпуса жандармов. Штат III Отделения был немногочисленным, но его деятельность была эффективна. Оно располагало сетью тайных агентов в России и за границей.

На III Отделение было возложено наблюдение «за общим мнением и народным духом», сыск по политическим делам, надзор за общественными деятелями, писателями и учеными. Ему подчинялись секретные политические тюрьмы. Одновременно оно следило за иностранными подданными в России, осуществляя функции контрразведки, ловило фальшивомонетчиков, ведало расколом и сектантством, надзирало за действиями администрации, вело статистику крестьянских волнений. III Отделение должно было составлять ежегодные отчеты о состоянии умов в империи, представляемые императору. Призванное обеспечивать «безопасность престола и спокойствие государства», III Отделение было органом, который позволял императору контролировать полицейско-карательные функции. Его деятельность укрепляла личную власть Николая I, но объективно ослабляла государство, так как возникал чреватый конфликтами параллелизм в действиях III Отделения и Министерства внутренних дел.

IV, V и VI Отделения императорской канцелярии ведали воспитательными и благотворительными учреждениями, подготовкой реформы в государственной деревне, кавказскими делами. В целом императорская канцелярия, выполняя не только надзорные функции, подменяла собой соответствующие ведомства, ее деятельность неизбежно вносила дезорганизацию в работу государственного аппарата. Достигавшаяся при этом предельная централизация управления давала кратковременный эффект.

Цензура и образование. Цензура была важной частью николаевской идеократии. Именно на цензурные инстанции возлагалась ответственность за состояние дел в литературе и театре, за общее состояние умов и народную нравственность. В 1826 г. император утвердил Цензурный устав, который современники назвали «чугунным». Был учрежден Главный цензурный комитет, который подчинялся Министерству народного просвещения. Цензурный контроль, помимо Цензурного комитета, осуществляли самые разные ведомства: Синод, Академия наук, Министерство императорского двора, университеты. Была цензура театральная, духовная, военная. Верховный надзор был обязанностью III Отделения, для которого общественное безмолвие было свидетельством успеха в овладении умами.

Цензурный устав 1826 г. требовал от цензоров «ограждения святыни престола, постановленных от него властей, законов отечественных, нравов и чести народной и личной от всякого, не только злонамеренного и преступного, но и неумышленного на них покушения». Цензоры обязаны были действовать согласно «политическим обстоятельствам и видам правительства», не пропускать сочинений, колеблющих христианскую веру и порицающих монархический образ правления или содержащих «предположения о преобразованиях каких-либо частей государственного управления». Для Николая I это был естественный ответ на реформаторские настроения прошлого царствования.

Устав 1826 г. требовал от цензоров контролировать не только политическую, но и литературную сторону сочинений, «ибо разврат нравов приуготовляется развратом вкусов». Произвол был столь велик, что два года спустя правительство вынуждено было дать новый Цензурный устав, где цензорам рекомендовалось не придираться к словам и отдельным выражениям.

Николай I охотно играл роль покровителя науки и высшего образования, хотя и полагал, что университеты являются рассадниками вольнодумства. Он понимал, что для государственной службы требуются подготовленные чиновники. В его царствование были открыты Технологический и Межевой институты, Училище правоведения, Военно-морская академия и другие специальные учебные учреждения. По университетскому Уставу 1835 г. лица, окончившие университет, получали чин 10-го или 12-го класса по Табели о рангах. Уваров наладил систему подготовки отечественной профессуры, способствовал заграничным командировкам молодых ученых, открывал новые кафедры.

Народные выступления и национальные движения. Серьезным испытанием для николаевского режима стали европейские революционные потрясения 1830–1831 гг., восстание в Царстве Польском, холерные бунты в России, выступления матросов в Севастополе и военных поселян Новгородской губернии.

В июне 1830 г. недовольные карантинными мерами, установленными для предотвращения заболевания чумой, но сопровождавшимися грубыми злоупотреблениями властей, восстали матросы флотских и рабочих экипажей Севастополя. Военный начальник города Столыпин был убит, власти подавили выступление спустя несколько дней, стянув к городу крупные воинские части. Карантинные меры против эпидемии холеры в 1830–1831 гг. вызвали бунты в Тамбове и Петербурге, возбужденные толпы громили больницы, убивали врачей, которых считали виновниками эпидемии. Летом 1831 г. карантин стал поводом для восстания военных поселян в Старой Руссе. Восставшие убили нескольких офицеров, арестовали остальных и стали назначать командиров из своей среды. Волнения охватили почти все поселенные округа Новгородской губернии. Николай I заявил: «Бунт в Новгороде важнее, чем бунт в Литве, ибо последствия могут быть страшные». Беспорядки были подавлены военной силой, свыше четырех с половиной тысяч поселян были преданы суду. События 1830–1831 гг. были показателем острой социальной напряженности. Вяземский заметил: «Любопытно изучать наш народ в таких кризисах. Недоверчивость к правительству, недоверчивость совершенной неволи к воле всемогущей оказывается здесь решительно. Изо всего, изо всех слухов, доходящих до черни, видно, что и в холере находит она более недуг политический, чем естественный».

В ноябре 1830 г. началось восстание в Варшаве, которое Николай I воспринял как личное оскорбление. За полтора года до этого, в мае 1829 г., он как польский король исполнил неприятный ему обряд коронации и присягнул на верность конституции. Против повстанцев, которые объявили о свержении династии Романовых с польского престола, были направлены войска И. И. Дибича, которого затем сменил И. Ф. Паскевич. К осени 1831 г. восстание было подавлено, что дало возможность Николаю I покончить с главным конституционным начинанием Александра I, с общественными надеждами на возвращение правительственного реформизма. В феврале 1832 г. был издан Органический статут, по которому Царство Польское объявлялось неотъемлемой частью Российской империи. Российский император делался наследственным обладателем польской короны, и отпадала необходимость отдельной коронации. Польский сейм был ликвидирован, польская армия распущена.

В 1847 г. на Украине было раскрыто тайное Кирилло-Мефодиевское общество, организаторами которого были литераторы и историки Н. И. Костомаров, П. А. Кулиш, Н. И. Гулак, близок к обществу был поэт Т. Г. Шевченко. Правила общества были основаны на идеалах христианской нравственности, они предусматривали отмену крепостного права, равенство граждан и, главное, создание федерации славянских народов с центром в Киеве. Влияние его идей было незначительно. Однако глава III Отделения А. Ф. Орлов потребовал, чтобы цензура с особым вниманием следила за теми учеными и литературными сочинениями, «где дело идет о народности или о языке Малороссии и других подвластных России земель, не давая любви к родине перевеса над любовью к Отечеству, империи и изгоняя все, что может вредить последней любви, особенно о мнимых настоящих бедствиях и о прежнем, будто бы необыкновенно счастливом, положении подвластных племен».

Николаевское правительство и европейская «весна народов» 1848 г. Поводом для дальнейшего усиления цензурного гнета стала европейская «весна народов» 1848 г. Уже в феврале был создан Секретный комитет под председательством А. С. Меншикова для пересмотра издающихся в России журналов. От журналистов требовалось содействовать «правительству в охранении публики от заражения идеями, вредными нравственности и общественному порядку». По рекомендации этого комитета 2 апреля был учрежден Комитет для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений. Во главе его был поставлен генерал Д. П. Бутурлин. Задачей его комитета был сплошной просмотр всех печатных изданий, выходивших в России, надзор за цензорами, редакторами и издателями. Деятельность Комитета давала основание современникам говорить о стремлении правительства ввести в России единомыслие. Создание Комитета означало дальнейшее развитие идеократии. Последние годы царствования Николая I вошли в историю как «мрачное семилетие».

Действия правительства оправдали предсказание историка С. М. Соловьева: «Нам, русским ученым, достанется за эту революцию». Попытка Уварова выступить с благонамеренной защитой университетского преподавания привела к тому, что он был отправлен в отставку. Новый министр П. А. Ширинский-Шихматов ограничил преподавание политической экономии, философии и правовых дисциплин, поощрял занятия богословием. Резко сократилось число студентов, была повышена плата за обучение. Отлаженная образовательная система оказалась на грани развала. Соловьев констатировал: «Что же было следствием? Все остановилось, заглохло, загнило. Русское просвещение, которое еще надобно было продолжать взращать в теплицах, вынесенное на мороз, свернулось». Реакция торжествовала.

На протяжении всего правления Николая I основной опорой самодержавия были доведенный до предела милитаризм, безграничная регламентация, бюрократическая централизация, они определяли прочность режима, которая долгое время удивляла Европу и внушала чувство бессилия его подданным. Такая политика создавала иллюзию стабильности, но в действительности обрекала страну на застой, на экономическое и социальное отставание от передовых европейских государств.

При Николае I самодержавная инициатива, измельчавшая во время аракчеевщины, перестала определять развитие страны. Передовое общество не шло за властью, как в екатерининские времена и в первые годы александровского правления, но находилось в постоянной к ней оппозиции. Присущее императору стремление сохранить незыблемыми устои самодержавия обрекало страну на консервацию обветшавшего сословного строя и крепостных отношений. Самодержавие из творческой силы исторического развития превратилось в режим личной власти, внешне могущественный, но безответственный и губительный для России.

§ 2. Социальная политика

Сословная регламентация. В николаевское время важнейшие решения по вопросам внутренней и внешней политики вырабатывались и принимались в обстановке строгой секретности, что соответствовало как личным склонностям царя, так и его пониманию хода государственных дел. Николай I с подозрением относился к любым проявлениям общественного мнения, не доверял он и корпоративным представлениям, даже когда они были облечены в верноподданническую форму и исходили от дворянства. Для него естественным было обсуждение серьезных тем в кругу доверенных сановников, огражденное канцелярской тайной. Само обсуждение происходило в Секретных комитетах, которые создавались по высочайшему распоряжению вне обычных государственных институтов. Членами комитетов были высшие государственные сановники по выбору императора, обязанные подпиской о неразглашении сведений о своих занятиях. Не допуская и тени гласности, Николай I ставил перед Секретными комитетами вопросы, связанные как с выработкой общих принципов государственного переустройства, так и с созданием частных законодательных актов, в основном касавшихся социальной политики. Секретные комитеты возникали по усмотрению императора, и деятельность большинства из них была бесплодной.

С особой силой стремление опереться на высшую бюрократию сказалось при обсуждении сословной реформы, которая была поставлена в повестку работы Комитета 6 декабря 1826 г. Сохраняя незыблемыми самодержавие и крепостное право, Комитет предложил упорядочить сословную иерархию, оградить права дворянства и укрепить его имущественное положение. Для лиц, выдвинувшихся благодаря государственной службе, полученному образованию или приобретенным капиталам, предлагалось создать новые сословия — чиновных граждан, именитых граждан и почетных граждан. Новые сословия освобождались от подушного оклада, от телесных наказаний и рекрутского набора. Эта мера призвана была предотвратить проникновение в дворянское сословие чуждых ему элементов. Комитет 6 декабря планировал создать сословие «вольноотпущенных земледельцев» для крестьян, освобожденных помещиками с землей или без земли. Предложения Комитета в определенной мере легли в основу социальной политики Николая I.

Усмирив польское восстание, видя себя оплотом легитимизма в Европе, Николай I сделал попытку укрепить российское дворянство. В декабре 1831 г. было обнародовано Положение «о порядке дворянских собраний, выборах и службы по оным». По нему повышался имущественный ценз, необходимый для участия в дворянских выборах. Избирательным голосом обладали дворяне, имевшие не менее ста душ крестьян в пределах данной губернии или 3 тыс. десятин незаселенной земли. Мелкопоместные дворяне должны были объединяться, чтобы послать своего представителя для участия в голосовании. Состоятельные представители поместного дворянства получали преимущества при занятии выборных должностей в дворянских обществах. Губернские дворянские собрания наделялись правом делать представления правительству как о дворянских нуждах, так и по общим местным вопросам.

Ограничивался доступ в ряды дворянства, для чего в 1832 г. было учреждено новое сословие — потомственных почетных граждан, какими могли стать богатые купцы, ученые и лица свободных профессий. Создавалось сословие личных почетных граждан, куда входили низшие чиновники и лица, окончившие высшие учебные заведения. Потомственные и личные почетные граждане освобождались от телесных наказаний, подушной подати и рекрутской повинности. Мера, выдержанная в духе сословной регламентации XVIII в., отнюдь не снижала социальной напряженности, скорее она подчеркивала привилегированное положение дворянства. Вопреки мнению Комитета 6 декабря 1826 г., Николай I не отменил права выслуги, но ограничил проникновение в дворянство выходцев из податных сословий.

Звание потомственного дворянина по закону 1845 г. приобреталось чинами 5-го класса, а не 8-го, как прежде, обер-офицерские чины и чины гражданской службы начиная с 9-го давали только личное дворянство.

Укреплению положения дворянства должен был служить Закон 1845 г. о майоратах, который разрешал превращать имения, где было свыше тысячи душ, в заповедные и передавать их в наследство старшему сыну. Это противоречило давним традициям дворянских разделов и не привилось. В целом действия Николая I по возвышению дворянства носили ограниченный характер, мелочная регламентация не могла остановить ослабления помещичьего хозяйства и в конечном счете была безрезультатна.

Крестьянский вопрос. Важное место в социальной политике Николая I занимал крестьянский вопрос, который император понимал прежде всего как вопрос об отмене крепостного права. На него обращал внимание царя уже глава Комитета 6 декабря 1826 г. Кочубей, который подчеркивал необходимость преемственности в подходе к его решению. Он напоминал о проектах предшествующего царствования, когда «направление умов и часто являвшиеся признаки нетерпеливого перенесения помещичьими крестьянами их рабства обращали внимание правительства к сему важному предмету». Николай I оставил напоминание Кочубея без последствий, но некоторые из тех, кто по поручению Александра I составлял записки по крестьянскому вопросу, принимали активное участие в его обсуждении и в новое царствование. Среди них выделялись генерал П. Д. Киселев и министр финансов Е. Ф. Канкрин. Само обсуждение крестьянского вопроса велось на протяжении всего николаевского правления в Секретных комитетах 1828, 1830, 1835, 1839, 1840, 1844, 1846 и 1848 гг. Последние два Комитета работали под председательством наследника престола великого князя Александра Николаевича.

Правительство не могло бесконечно испытывать долготерпение крепостных и дворовых людей. Статистика III Отделения свидетельствовала о неуклонном росте крестьянских волнений, которые в ряде случаев приходилось усмирять с помощью воинских команд, особенно тревожили учащавшиеся случаи расправ крепостных со своими помещиками. В поисках воли помещичьи крестьяне бежали в Новороссию и Предкавказье, уходили в города, в деревне упорно распространялись слухи о близких переменах, которые не мог прекратить даже высочайший Манифест. По неполной статистике, число крестьянских волнений в 1820—1840-е гг. выросло в полтора раза. На тревожную тенденцию обращал внимание Бенкендорф, когда в секретном отчете за 1839 г. писал: «Дело опасное, и скрывать эту опасность было бы преступлением. Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет перед сим. Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же». Демонстрируя подлинно государственный подход, шеф III Отделения предлагал: «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа».

Николай I был вполне согласен со своим ближайшим сотрудником. В частных беседах он говорил о своем желании начать «процесс против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян по всей империи». Выступая на заседании Государственного совета в 1842 г., он официально заявил: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным, и всякий помысел о даровании свободы крепостным людям был бы преступным посягательством на спокойствие государства». Суть дела изложена исключительно точно. Принципы, которыми руководствовался Николай I, были просты: невозможно игнорировать борьбу крепостных за волю, но действовать следует неспешно, ограждая интересы поместного дворянства, которое было первенствующим сословием и для которого владение крепостными душами было главной политической привилегией и основой экономического благосостояния. Самодержавие выступало в роли верховного арбитра, демонстрируя свое всевластие и зависимость от его инициатив любого сословия.

Главным инструментом смягчения социальной напряженности стала мелочная регламентация отношений между помещиками и крепостными крестьянами. На протяжении всего николаевского царствования выстраивалась система законодательных запретов, призванная показать правительственную заботу о крестьянах и ограничить помещичий произвол. В разные годы правительство последовательно запретило отдавать крепостных крестьян на заводы, продавать крепостных без земли или землю без крепостных, ограничило право помещиков ссылать крестьян в Сибирь, продавать их с публичного торга с раздроблением семейств, платить ими частные долги. По обоюдному соглашению помещики могли отпускать на волю дворовых без земли.

Среди Секретных комитетов, где обсуждали крестьянский вопрос, выделялся комитет 1835 г., который возглавлял председатель Государственного совета И. В. Васильчиков и куда вошли министр юстиции Д. В. Дашков, министр финансов Е. Ф. Канкрин, М. М. Сперанский и П. Д. Киселев. Комитет должен был рассмотреть положение всего земледельческого населения России, обратив особое внимание на крепостных крестьян, чтобы решить задачу «нечувствительного возведения их от состояния крепостного до состояния свободы». В комитете столкнулись два подхода. Один, изложенный Канкриным, предлагал сосредоточить внимание на создании новых правительственных учреждений для управления казенными крестьянами. Иными словами, намечалась бюрократическая реформа, оставлявшая в стороне вопрос о крепостном праве. Другим был подход Сперанского, которого поддерживал Киселев. Они полагали, что за переменами в положении государственных крестьян должно последовать изменение в положении крепостных. Намечены были три этапа реформирования крепостной деревни. На первом работа крестьян на помещиков ограничивалась тремя днями в неделю, о чем говорилось еще в павловском законодательстве. На втором точно определялись крестьянские повинности, на третьем — крестьяне получали личную свободу, но без наделения землей. Временные рамки этапов не намечались. Это был вариант безземельного освобождения, в александровское время опробованный в Остзейском крае.

П. Д. Киселев и реформа государственной деревни. Практического значения для решения вопроса о крепостных крестьянах работа комитета 1835 г. не имела. Было принято предложение Канкрина начать преобразование с государственных крестьян. Однако останавливаться на этом Николай I не намеревался. Он одобрил позицию Киселева, которому заявил: «Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части». Было образовано V Отделение императорской канцелярии для разработки проекта реформы государственной деревни. Во главе его был поставлен Киселев, который имел репутацию способного администратора, в александровское время считался либералом и полагал, что «гражданская свобода есть основание народного благосостояния». Декабристы прочили его в состав временного правительства, что после личных объяснений с генералом Николай I оставил без последствий. В ходе русско-турецкой войны 1828–1829 гг. войска, которыми он командовал, форсировали Дунай и заняли Шипкинский перевал.

Назначение Киселева свидетельствовало о серьезности намерений правительства начать преобразования в государственной деревне. В тот период всех категорий государственных крестьян насчитывалось свыше 8 млн душ мужского пола, что составляло более 34 % всего податного сельского населения. Их положение весьма различалось в зависимости от местности и особенностей административного управления, но в целом оно было лучше, чем положение крепостных. После ревизии, проведенной в разных губерниях, по представлению Киселева в 1837 г. было создано Министерство государственных имуществ. Его попечительство распространялось на всех свободных сельских обывателей, которые объединялись в одно сословие государственных крестьян. Министерство должно было увеличить наделы в государственной деревне, что предусматривало наделение крестьян землей из государственного резерва и организацию их планомерного переселения; упорядочить оброчное обложение; улучшить приемы земледелия. Министром был назначен Киселев.

В короткое время он создал новую систему управления государственной деревней, которая строилась по вертикали: губерния — округ — волость — сельское общество. Вводилось выборное сельское и волостное самоуправление, создавались сельские и волостные судебные расправы для разбора мелких крестьянских тяжб. Все выборные из крестьян находились под опекой чиновников, для чего в каждой губернии учреждалась Палата государственных имуществ. Сохранялось общинное землепользование и периодические переделы земли. Была проведена реорганизация оброчной повинности, которая стала соотноситься с доходностью крестьянского надела. В деревне создавались кредитные кассы, которые выдавали нуждавшимся крестьянам ссуды на льготных условиях. Обязательной стала общественная запашка, которая должна была способствовать созданию зерновых резервов на случай неурожая. По России было создано свыше 3300 хлебных запасных магазинов. Эта разумная мера вызывала, однако, особое возмущение крестьян, недовольных принудительным изъятием зерна для складирования в хлебных магазинах.

Часть общественной запашки в обязательном порядке отводилась под посевы картофеля. Впервые эта мера была опробована после неурожая начала 1830-х гг. и привела к недовольству крестьян, у которых под картофель изымались лучшие земли. За неисполнение указаний властей им грозили телесные наказания и штрафы. В 1834 г. в некоторых губерниях начались волнения, которые были названы картофельными бунтами. Власти объясняли их крестьянским невежеством и незнанием приемов возделывания и уборки картофеля. В 1840–1843 гг. картофельные бунты повторились на Урале и в Поволжье. Происходили столкновения государственных крестьян с войсками, в Оренбургской губернии по деревням расходились рукописные прокламации с призывами к неповиновению. В столкновениях с войсками крестьяне оказывали вооруженное сопротивление, были убитые и раненые. Тысячи крестьян были подвергнуты телесным наказаниям, многие сосланы в Сибирь. Картофельные бунты, в которых участвовало до полумиллиона крестьян, вынудили власти пойти на уступки. Обязательные посевы картофеля были отменены. Для Киселева это была неудача, которая свидетельствовала о невозможности полной регламентации крестьянской жизни.

С большим успехом решались вопросы народного образования и медицинской помощи в государственной деревне. В течение двадцати лет было заведено свыше 2,4 тыс. сельских приходских училищ, что способствовало повышению уровня крестьянской грамотности. По настоянию Киселева открывались училища для крестьянских девочек. В деревне организовывались медицинские и ветеринарные пункты. Под присмотром чиновников создавались образцовые государственные фермы, где крестьяне могли получить новые агротехнические навыки. Киселев как бы воплощал в жизнь рационалистические представления просветителей прошлого века. Он руководствовался такими категориями, как «разум» и «общая польза», пренебрегая экономическими соображениями.

В целом реформа Киселева улучшила положение государственной деревни, внесла позитивные изменения в быт государственных крестьян. Однако она не стала, как на то надеялся ее инициатор, первым шагом к преобразованию крепостной деревни, где помещичьи интересы резко ограничивали возможность бюрократического вмешательства.

Указ об «обязанных крестьянах». Большие надежды на решение вопроса о крепостных крестьянах Киселев возлагал на Комитет 1839 г. Обстановка секретности, окружавшая деятельность комитета, была столь велика, что он носил не идущее к его занятиям название — Комитет о повинностях в казенных имениях западных губерний. Итогом деятельности Комитета стал указ об «обязанных крестьянах», изданный в 1842 г. Его инициатором был Киселев, который развил и дополнил александровский указ о «вольных хлебопашцах». По указу 1803 г., отпуская крестьян на волю, помещик был должен наделить их землей. Киселев опасался, что последовательное применение этого закона может привести к переходу значительной части помещичьих земель в руки крестьянства. Он предостерегал: «Последствием сей меры было бы уничтожение самостоятельности дворянства и образование демократии из людей, перешедших из крепостного состояния, мера сия противна государственному устройству, в котором дворянство, составляя необходимое звено, соединяющее верховную власть с народом, должно исключительно пользоваться правом владения заселенными землями».

Указ об «обязанных крестьянах» исходил из принципа нерушимости помещичьей собственности на землю: «Вся без исключения земля принадлежит помещику; это вещь святая, и никто к ней прикасаться не может». Указ сохранял за помещиками полное право «вотчинной собственности на землю», крестьяне же получали от помещика участки земли в пользование за повинности, которые они были обязаны исполнять и нормы которых устанавливали помещики. Отсюда и их название — «обязанные крестьяне».

Хотя указ отдавал все на усмотрение помещиков, он вызвал в их среде беспокойство, прежде всего потому, что в крепостной деревне его восприняли как обещание воли. В нескольких губерниях даже произошли крестьянские волнения. Николай I снял беспокойство, заявив, что земля останется «навсегда неприкосновенной в руках дворянства». Практическое значение указа об «обязанных крестьянах» было невелико. До крестьянской реформы по нему было освобождено около 27 тыс. душ мужского пола.

В 1847 г. помещичьи крестьяне получили право выкупа при продаже имений за долги с публичных торгов. Это право было обставлено рядом условий, среди которых главным было внесение всей выкупной суммы сразу в месячный срок. Купившие волю крестьяне делались государственными, а выкупленная земля предоставлялась в пользование всей общине. Такие крестьяне назывались «безоброчными», поскольку не платили оброка за землю, обязательного для государственных крестьян. Указ 1847 г. вызвал интерес среди крестьян тех местностей, где были развиты промыслы и имелись наличные средства. К этому времени значительная часть помещичьих имений была заложена, и их продажа с торгов была вполне возможна. Уступая недовольству дворянства, правительство почти сразу ограничило действие указа необходимостью получить согласие помещика. Выкупиться на волю по указу смогло не более тысячи крестьян мужского пола. Столь же ограниченный характер носил закон 1848 г., по которому помещичьи крестьяне могли покупать недвижимую собственность. Стать владельцем земли крестьянин мог только с согласия своего помещика. Все эти меры не касались основ крепостного строя и затрагивали ничтожное меньшинство крепостных крестьян.

Инвентари. Осторожный подход был характерен для правительства и при составлении так называемых инвентарей, которое велось с 1844 г. в западных губерниях. Здесь, на территории Правобережной Украины и Белоруссии помещиками были в основном представители польской шляхты, многие из которых были замешаны в восстании 1830—1831 гг. Стремясь ослабить их экономически, власти подготовили и провели инвентарную реформу, согласно которой правительственными чиновниками проводилось описание имений и четкое определение повинностей и земельных наделов крестьян. Сведения, занесенные в инвентари, в дальнейшем не подлежали изменению. Инвентарные правила не улучшили положение украинского и белорусского крестьянства, но они определили направление правительственного вмешательства в отношения между помещиками и крепостными. Дворянство восприняло инвентари как нарушение владельческого права, под его давлением они не были введены в Северо-Западном крае.

Итог правительственной политики в крестьянском вопросе был подведен Секретным комитетом 1848 г., где были отвергнуты все предложения о реформировании крепостной деревни и подчеркнута важность сохранения помещичьего землевладения, которое связывалось с существовавшими в стране политическими институтами: «Основанием России было и должно быть самодержавие, власть помещика как поземельного владельца есть орудие и опора самодержавной власти». Неспособность решить назревший крестьянский вопрос свидетельствовала о кризисе самодержавной инициативы, она предопределила конечную неудачу всей внутренней политики Николая I.

Городское самоуправление. Неудачной попыткой сословной регламентации стало преобразование городского самоуправления в 1846 г. Было разработано Положение об общественном управлении Петербурга, которое противоречило екатерининской Жалованной грамоте городам. В соответствии со строгим сословие-иерархическим принципом городское общество делилось на пять сословий. Высшим сословием считалось потомственное дворянство, что усиливало его позиции в органах городского самоуправления. Закон получил одобрение дворянства, которое ходатайствовало о его распространении и на другие крупные города, прежде всего на Москву. Одновременно он вызвал многочисленные нарекания купцов, мещан и ремесленников, которые усмотрели в нем стремление дворянства контролировать торговлю и промышленность.

В целом социальная политика Николая I была последовательна, но недальновидна. Она противоречила объективному ходу экономического и общественного развития России. Стремление сохранить и укрепить сословное деление общества выявило узость социальной базы самодержавия, расширение которой было проблематично. Внутриполитическая стабильность обеспечивалась военно-полицейскими мерами и вела к резкому повышению роли бюрократического аппарата в управлении страной. Герцен писал: «Казарма и канцелярия стали главной опорой николаевской политической науки. Слепая, лишенная здравого смысла дисциплина, в сочетании с бездушным формализмом… таковы пружины знаменитого механизма сильной власти в России. Какая скудость правительственной мысли, какая проза самодержавия, какая жалкая пошлость!»

Следствием внутренней политики николаевского самодержавия стали политический и социальный застой, экономическая отсталость, падение престижа верховной власти внутри страны и изоляция России на международной арене. Подводя итоги николаевскому царствованию, его современник ОМ. Соловьев писал: «Фрунтовики воссели на всех правительственных местах, и с ними воцарились невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки. Смотр стал целью общественной и государственной жизни. Вся Россия 30 лет была на смотру у державного фельдфебеля».

§ 1. Воззрения Чаадаева

Русское общество после 14 декабря. Правление Николая I началось картечными выстрелами на Сенатской площади, арестами передовых представителей дворянского общества. По свидетельству современника, в Москве аресты навели «всюду и на всех такой ужас, что почти всякий ожидал быть схваченным и отправленным в Петербург». В дворянском обществе царили испуг, стремление оправдаться. Оно, по словам Герцена, «при первом ударе грома, разразившегося над его головой после 14 декабря, растеряло слабо усвоенные понятия о чести и достоинстве». После расправы над декабристами, говоря словами Ю. Самарина, «в развитии нашей общественности последовал насильственный перерыв».

Немногие сохранили достоинство и верность принципам. Общественным подвигом стал отъезд жен декабристов в Сибирь, чему резко противилось правительство, но что соответствовало давнему обычаю, согласно которому жена разделяла судьбу мужа. Женщины выступали в роли хранительниц духовных и этических традиций. Хозяйка литературного салона А. П. Елагина благоговейно чтила имя сослуживца ее мужа Г. С. Батенькова. Дом Елагиных, «республика у Красных ворот», был средоточием умственной жизни Москвы, в нем царили свободомыслие и терпимость.

По итогам следствия по делу декабристов правительство опубликовало «Донесение Следственной комиссии». Составитель «Донесения» недавний либерал Д. Н. Блудов называл тайные общества «скопищем кровожадных цареубийц», а в планах заговорщиков находил «едва вероятное и смешное невежество». Он тщательно проследил воздействие на декабристов передовой европейской мысли и обвинил их в подражательности. Движение понималось как «зараза извне привнесенная». «Донесение» призвано было убедить общественное мнение в случайности появления в России тайных обществ, в оторванности декабристов от российской действительности, в непатриотичности.

Николаевские идеологи охотно вспоминали национальный подъем 1812 г., патриотический энтузиазм эпохи наполеоновских войн. В действительности казенный патриотизм, возведенный в ранг правительственной политики, был противоположен, прямо враждебен общественным настроениям александровского времени, когда все — и петербургские сановники, и члены московского Английского клуба, и военная молодежь — верили в единство исторических судеб русского и других европейских народов, чуждались идеи русской исключительности. Заграничные походы русской армии освобождали Европу от наполеоновского владычества. Высокий патриотизм солдат и офицеров переплетался с осознанием общеевропейского единства. Об этом тонко писал Пушкин: «Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове “отечество”!»

Николай I и его сановники никогда публично не признавали закономерности освободительных идей в России. Однако более прав был князь П. А. Вяземский, который вошел в историю как «декабрист без декабря». Разделяя конституционные устремления декабристов, он не входил в тайные общества, не верил в успех заговора и полагал, что «оппозиция у нас бесплодное и пустое ремесло». После 14 декабря Вяземский прозорливо заметил, что «ограниченное число заговорщиков ничего не доказывает, единомышленников у них немало, а через десять — пятнадцать лет новое поколение придет им на помощь». Мнение Вяземского подтверждали нравственно-политические отчеты III Отделения, которые отмечали недовольство дворянской молодежи, «самой гангренозной части империи», настоящим порядком вещей: «Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разных формах и чаще всего прикрывающийся маской русского патриотизма». Молодежь мечтала о конституции, уничтожении рангов и о свободе. Опасным казалось возвращение к «идеям Рылеева» — объединение «в кружки под флагом нравственной философии и теософии».

Такого рода кружок составили члены Общества любомудрия, после 14 декабря прекратившие свои тайные собрания, но объединившиеся вокруг журнала «Московский вестник». Среди них были живы настроения политического либерализма александровского времени, что давало основания III Отделению характеризовать их как «истинно бешеных либералов», чьи суждения отзываются «явным карбонаризмом». Подозреваемый в сочувствии к декабристам любомудр и поэт Д. В. Веневитинов был подвергнут кратковременному аресту. Когда в 1832 г. бывший любомудр И. В. Киреевский начал издавать журнал «Европеец», который уже названием своим утверждал мысль об общности путей русской и европейской культуры, то его программная статья «Девятнадцатый век» обратила на себя внимание Николая I. В статье И. В. Киреевский воспевал либеральные ценности, на что император заметил: «Под словом “просвещение” он понимает свободу, деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная середина не что иное, как конституция». Журнал был запрещен, однако философские искания, начатые любомудрами, были продолжены.

Кружок Н. В. Станкевича. Огромное значение в истории русского общества имел кружок Н. В. Станкевича, который возник в среде студентов Московского университета в 1831 г. и просуществовал, подвергаясь постоянным изменениям, до 1840 г. Он объединил талантливых представителей после декабристского поколения, интересовавшихся немецкой философией. Углубление в системы Шеллинга и Гегеля не было для них самоцелью, смысл обращения к классической немецкой философии объяснял И. В. Киреевский, чье влияние на молодежь в ту пору было значительно: «Чужие мысли полезны только для развития собственных. Философия немецкая вкорениться у нас не может. Наша философия должна развиваться из нашей жизни, создаться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта». В философии искали ключ к познанию российской действительности, занятия ею были естественной формой отхода от политической проблематики декабристского времени и ступенью на пути к социальным вопросам, которые стали играть ведущую роль в общественной мысли 1840-х гг.

Общественно-политические представления членов кружка отличались неясностью, хотя, как утверждал позднее К. С. Аксаков, они держались направления «большею частью отрицательного». Свидетельством размытости возникавших общественных направлений, их слабой дифференциации было то, что кружок Станкевича дал таких разных деятелей, как радикальный демократ, в конце жизни пришедший к идеям социализма, В. Г. Белинский, славянофил К. С. Аксаков, западник и будущий идеолог самодержавия М. Н. Катков, теоретик анархизма и идеолог революционного народничества М. А. Бакунин. Характерно, что, будучи членами кружка, Белинский и Аксаков были связаны тесной дружбой, в основе которой лежала общность воззрений «на Россию, на жизнь, на литературу, на мир».

Расправа над декабристами, оставившая по себе долгую память, всеобъемлющий и эффективный контроль III Отделения над состоянием умов дали возможность николаевскому правительству изменить характер и формы общественной жизни в России. Если для александровского времени было характерно существование разного рода общественных организаций, чье возникновение и деятельность не всегда отвечали намерениям властей, то после 14 декабря их численность резко уменьшается, а возникающие вновь обречены на безвестность, вовлекают в свою орбиту немногих единомышленников и быстро распадаются. Общественное движение практически замирает. В отношении литературы и особенно журналистики Николай I был сторонником твердых мер, исполнителями которых были А. X. Бенкендорф и С. С. Уваров. По настоянию Уварова в 1834 г. был запрещен журнал Н. А. Полевого «Московский телеграф», который пытался следовать либеральным традициям александровского времени. Уваров докладывал царю: «Революционное направление мысли, которое справедливо можно назвать нравственною заразою, очевидно обнаруживается в сем журнале». Он обвинял Полевого в нелюбви к России и утверждал: «Декабристы не истреблены: Полевой хотел быть органом их». Крайне редко выдавались разрешения на новые периодические издания, в журналистике тон задавали Ф. В. Булгарин и Н. И. Греч, которые следовали указаниям III Отделения.

Утверждение николаевской идеократии вело к тому, что в общественной жизни России мысль стала доминировать над делом.

Студенческие кружки. Подтверждением этому были слабые попытки следовать примеру декабристов. В 1827 г. несколько студентов Московского университета, возглавляемые тремя братьями Критскими, вели разговоры о своем «отвращении к монархическому правлению», которое возникло у них под воздействием сочинений Пушкина и Рылеева. Они говорили о желательности создания тайной организации, ближайшей задачей которой было бы составление прокламации, обличавшей преступление царя перед русским народом. Деятельность кружка была быстро раскрыта, а его члены посажены в крепость. Бенкендорф счел необходимым донести императору, что Московский университет служит «очагом заразы».

Серьезным испытанием для николаевского режима стали события 1830–1831 гг. Июльская революция во Франции, революция в Бельгии, волнения в германских и итальянских землях, польское восстание и холерные бунты всколыхнули общественность. Это было время вновь возникшего интереса к политике, мечтаний о перемене правительственного курса. Московский студент Я. Костенецкий свидетельствовал, что он и его товарищи расправу с восставшей Польшей считали «несправедливою, варварскою и жестокою: в поляках видели страдальцев за родину, а в правительстве нашем — жестоких тиранов, деспотов». Костенецкий и его единомышленники составили кружок, который возглавил Н. П. Сунгуров. Молодые люди считали себя преемниками дела декабристов и «для возбуждения ненависти к государю и правительству» предполагали «разослать по всем губерниям прокламации к народу». Они строили планы восстания, возмущения «черни московской» и захвата арсенала. В 1831 г. все члены кружка были арестованы и судимы. Некоторые из них были приговорены к смертной казни, замененной каторгой и ссылкой.

Недовольство вышло далеко за пределы небольшого кружка. III Отделение отмечало стремление московских студентов «овладеть общественным мнением, вступить в связь с военной молодежью». Среди недовольных были те, кто ориентировался на опыт Западной Европы, и их оппоненты, мечтавшие о реформах в русском духе. Правительство ответило распространением слухов об угрозе военной интервенции западных держав, о необходимости сохранить целостность империи. Волна национализма и казенного патриотизма захлестнула общество. Высочайшие манифесты о событиях в Царстве Польском, писал Блудов, который, по замечанию Вяземского, «получил литературную известность прологами своими к действиям палачей». Взятие Варшавы в августе 1831 г., которое совпало с Бородинской годовщиной, царь и его окружение восприняли как знаменательное совпадение, как повод для патриотических манифестаций.

Казенное противопоставление России и Европы. Уваровская идеология казенного патриотизма, положенная в основу николаевской идеократии, довела до предела принципиальное политическое и идейно-культурное противопоставление России и Европы, присущее манифестам М. М. Сперанского и Д. Н. Блудова. Она была универсальна и предназначалась разным слоям русского общества. Казенные идеи усердно утверждались журналистами и университетскими профессорами, они излагались в школьных учебниках и звучали на театральной сцене. Герой пьесы знаменитого тогда драматурга Нестора Кукольника восклицал: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, / Что если Русь восстанет на войну, / То вам почудится седое море, / Что буря гонит на берег противный!»

В сентябре 1832 г., начиная курс лекций в Московском университет, историк М. П. Погодин, который прочно связал свою ученую карьеру и общественную репутацию с идеями казенного патриотизма, использовал победу над Наполеоном как аргумент, доказывающий превосходство России над Европой: «Отразив победоносно такое нападение, освободив Европу от такого врага, низложив его с такой высоты, обладая такими средствами, не нуждаясь ни в ком и нужная всем, может ли чего-нибудь опасаться Россия? Кто осмелится оспаривать ее первенство, кто помешает ей решать судьбу Европы и судьбу всего человечества, если только она сего пожелает?» Погодин утверждал, что александровским царствованием завершился европейский период русской истории, а Николай I начал ее «своенародный», национальный период.

Это было предельно ясно выраженный разрыв с традициями екатерининского и александровского времени, когда Россия понималась как неотъемлемая и притом важная в политическом отношении часть Европы. Воздействие казенного патриотизма, утверждавшего превосходство самодержавной России над Европой, на российское общество было глубоким. Ушло в прошлое привычное для общественного сознания историко-культурное сопоставление российских и европейских порядков. Ему на смену пришло и прочно укоренилось противопоставление российских и европейских политических и социальных институтов, идея особого русского пути.

Внедряемая николаевскими идеологами, эта идея была воспринята и теми, кто не склонен был безоговорочно следовать уваровским восхвалениям православия, самодержавия и народности. Но в противовес казенному тезису о превосходстве России над Европой в идейно слабой и организационно разрозненной либеральной среде николаевского времени возникает концепция об отсталости России, отсталости изначальной, метафизической. Первоначально эта концепция была формой противостояния официальной идеологии. В известной мере она способствовала осмыслению причин реального отставания крепостной России от буржуазных государств Европы. Споры о российском превосходстве или отсталости в 1830-е гг. стали главным содержанием идейной жизни, на долгие годы они определили характер русской общественной мысли.

«Философическое письмо» П. Я. Чаадаева. Прологом великого спора о прошлом, настоящем и будущем России, о ее месте в семье просвещенных европейских государств, о русском народе и его роли в мировой истории, об истинном и казенном патриотизме стало «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, опубликованное в журнале «Телескоп» в 1836 г. Боевой офицер 1812 г., друг Пушкина и декабристов Чаадаев был ключевой фигурой общественной жизни николаевского времени, более четверти века он был зачинателем идейных споров и их непременным участником, до конца жизни оставаясь, по его словам, противником «разнузданного патриотизма». Русскому обществу остался неизвестен весь цикл «Философических писем», над которыми Чаадаев работал во второй половине 1820-х гг., следствием чего стало неполное и искаженное восприятие его целостной философско-политической системы.

Исключительное влияние на русское общество оказали идеи, высказанные в знаменитом первом «Философическом письме», авторская дата которого 1 декабря 1829 г. В этом письме Чаадаев провозгласил разрыв России и Европы. Он писал об убожестве русского прошлого и настоящего, о величии Европы, признав тем самым основное положение уваровской идеологии.

Его позиция была зеркальным отражением официальных воззрений. Он как бы вывернул наизнанку формулу Бенкендорфа: «Прошлое России было блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение». Идея единства исторических судеб России и Европы Чаадаевым была утрачена. Его «Философическое письмо» свидетельствовало о том, что давление николаевской идеократии на русское общество давало плоды.

В первом «Философическом письме» Чаадаев писал: «Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя… Исторический опыт для нас не существует, поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили». Причины отсталости России он усматривал во влиянии православия, унаследованного от «жалкой, глубоко презираемой» европейскими народами Византии.

Чаадаев как религиозный мыслитель. Чаадаев называл себя христианским философом, был увлечен идеями католицизма. Согласно Чаадаеву прогресс человечества связан исключительно с христианством: «Одно только христианское общество действительно руководимо интересами мысли и души. В этом и состоит способность к усовершенствованию новых народов, в этом и заключается тайна их цивилизации. Здесь, в какой бы мере ни проявлялся другой интерес, всегда окажется, что он подчинен этой могучей силе, которая в христианском обществе овладевает всеми свойствами человека, подчиняет себе все способности его разума, не оставляет ничего в стороне, заставляет все служить осуществлению своего назначения. И этот интерес никогда не может быть удовлетворен до конца: он беспределен по самой своей природе; поэтому христианские народы должны постоянно идти вперед».

Христианство Чаадаев ставил выше ислама или буддизма не с точки зрения догматической, но отдавая должное его роли в стирании национальных различий и создания предпосылок единения народов. Он всецело разделял идею христианского единства и в этом отношении был последователем александровской мечты о создании единой европейской христианской нации. Правда, в отличие от Александра I, под христианством Чаадаев понимал прежде всего католическую веру. Протестантизм он считал возвращением мира «в разобщенность язычества», а на православие возлагал ответственность в бесплодности русской истории и культуры, упрекал его в порабощении народа: «И сколько различных сторон, сколько ужасов заключает в себе одно слово: раб! Вот заколдованный круг, в нем все мы гибнем, бессильные выйти из него. Вот проклятая действительность, о нее мы все разбиваемся. Вот что превращает у нас в ничто самые благородные усилия, самые великодушные порывы. Вот что парализует волю всех нас, вот что пятнает все наши добродетели. Эта ужасная язва, которая нас изводит, в чем же ее причина? Не знаю, но мне кажется, одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся».

Противопоставление католичества и православия служило Чаадаеву для выявления противопоставления общественно более важного — свободы и рабства. Утверждая религиозное и культурно-историческое различие России и Западной Европы, он искал пути его преодоления, намечая для русского общества своеобразно понимаемый путь к свободе. Более ясно он писал об этом в адресованной Бенкендорфу записке: «Мы должны приложить наши старания к тому, чтобы создать себе общественную нравственность, которой у нас еще не имеется. Если нам удастся утвердить ее на религиозном базисе, как это первоначально было сделано во всех странах христианского мира, и перестроить всю нашу цивилизацию на этих новых основах, мы в таком случае окажемся на истинных путях, по коим человечество шествует к выполнению своих судеб».

Присоединение России к духовной общности европейских народов осуществимо, по Чаадаеву, только на религиозной основе. В общем цикле «Философических писем» Чаадаев выдвинул идею воссоединения церквей, которую он понимал как идею Вселенской Церкви: «Ничего не понимает в христианстве тот, кто не замечает его чисто исторической стороны, составляющей столь существенную часть вероучения, что в ней до некоторой степени заключается вся философия христианства, так как именно здесь обнаруживается, что оно сделало для людей и что ему предстоит сделать для них в будущем. В этом смысле христианская религия раскрывается не только как система нравственности, воспринятая в преходящих формах человеческого разума, но еще как божественная вечная сила, действующая всеобщим образом в мире сознаний, так что ее видимое проявление должно служить нам постоянным поучением. В этом и заключается смысл догмата символа веры о единой Вселенской Церкви». Намного опережая свое время, Чаадаев формулировал идеи экуменизма, далекие от интересов русского общества.

Оживление общественной жизни. Будучи опубликованным, первое «Философическое письмо» потрясло мыслящую Россию. Герцен сравнивал его с выстрелом, прозвучавшим в ночи и разбудившим целое поколение. Читателей привлекали общественно-политические идеи Чаадаева, который сурово судил николаевскую Россию, с обидным для национального чувства скептицизмом отзывался о ее будущем. В политическом плане его концепция была направлена против самодержавия, он стремился показать ничтожество николаевской России в сравнении со странами Западной Европы. Именно эта сторона чаадаевской статьи вызвала наибольшие споры, возмущение дворянского общества и гонения властей. По докладу Уварова Николай I объявил Чаадаева сумасшедшим, редактор журнала «Телескоп» Н. И. Надеждин был сослан. Упоминать в печати о статье было запрещено.

В литературных салонах Москвы первое «Философическое письмо» вызвало споры, которые привели к оживлению общественной жизни, к возникновению на рубеже 1830—1840-х гг. новых идейных течений, славянофильства и западничества. Прямых последователей у него было мало, немногие принимали безотрадный чаадаевский пессимизм, неверие в творческие силы русского народа, католические симпатии. Однако постепенно, под влиянием неустанной чаадаевской проповеди, сформировалось особое направление русской мысли — русский католицизм. Его последователи восприняли ту сторону чаадаевского учения, которая была обращена к будущему. Самым известным из них был И. С. Гагарин, который перешел в католичество, эмигрировал и был основателем Славянской библиотеки в Париже. В 1840—1860-е гг. он деятельно стремился к практическому воплощению чаадаевских экуменистических идей.

В передовом русском обществе очень немногие сохранили невосприимчивость к идее особого русского пути, к учению о превосходстве или, напротив, отсталости России. Среди тех, кто не принимал внеевропейской судьбы России, были Пушкин, решительно возражавший Чаадаеву, и будущий славянофил П. В. Киреевский, которого бесила «проклятая чаадаевщина». Он пытался найти путь, что позволил бы соединить неприятие казенного патриотизма с чувством национальной гордости. Деятельным утверждением идей истинного патриотизма, вкладом П. В. Киреевского в сокровищницу национальной памяти стало собирание народных песен, к которому он приступил в начале 1830-х гг.

Многие, подобно Чаадаеву, приняли навязанный николаевскими идеологами тезис о противоположности России и Европы, который был достаточно характерен для времени в целом. Трактовали его по-разному, чаще всего, следуя за Погодиным. Недавний любомудр В. Ф. Одоевский утверждал: «Осмелимся же выговорить слово, которое, может быть, теперь многим покажется странным и через несколько времени слишком простым: Запад гибнет! Девятнадцатый век принадлежит России».

Со временем эволюционировали взгляды на будущую роль России и самого Чаадаева. Со второй половины 1830-х гг. он не склонен был считать николаевскую систему неустранимой помехой на пути превращения России в центр европейской цивилизации: «Мы призваны, напротив, обучить Европу бесконечному множеству вещей, которых ей не понять без этого. Не смейтесь: вы знаете, что это мое глубокое убеждение. Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся ее политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу».

К началу 1840-х гг. такой подход, свидетельствовавший о сближении погодинской и чаадаевской позиции, стал неприемлем для той части передовой общественности, которая сохранила верность либеральным традициям александровского времени.

§ 2. Славянофильство и западничество

«Замечательное десятилетие». В историю русского общества 1840-е гг. вошли как «замечательное десятилетие», как время обостренных духовных исканий и идейных споров. Передовые деятели, чьи убеждения сформировались в те годы, называли себя «людьми сороковых годов» и гордились этим наименованием. Это было поколение либералов-идеалистов, которое действовало в атмосфере более живой, чем в предшествующее десятилетие. Средоточием общественной жизни была Москва, где в литературных гостиных блистали П. Я. Чаадаев, А. С. Хомяков, А. И. Герцен. Заметная роль принадлежала воспитанникам Московского университета, для которого «замечательное десятилетие» было блестящей эпохой. Именно в Москве спустя несколько лет после публикации «Философического письма» были высказаны принципиально новые воззрения на характер русского исторического развития, на его взаимосвязь с европейским.

Участники московских споров соединились в два кружка, названия которых имели полемический характер: кружок западников и кружок славянофилов. В этих кружках были разработаны воззрения, которые принято именовать славянофильством и западничеством и которые в действительности были разновидностями раннего российского либерализма.

Западники и славянофилы много спорили. Эти споры были парадоксальным отражением их глубокого внутреннего единства, на которое указал Герцен: «Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но неодинакая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно».

Московские споры в конечном счете сводились к обсуждению вопроса о положении народа, о крепостном праве. Они сыграли исключительную роль в пробуждении общественного внимания к судьбе русской деревни. В крепостном состоянии люди сороковых годов единодушно видели врага русского народа. И. С. Тургенев вспоминал: «В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был — крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решил бороться до конца — с чем я поклялся никогда не мириться… Это была моя Аннибаловская клятва; и не я один дал ее себе тогда. Я и на Запад ушел для того, чтобы лучше ее исполнить».

Тургенев принадлежал к западникам, однако с ним вполне был согласен А. С. Хомяков, который писал Ю. Ф. Самарину: «Наша эпоха, может быть, по преимуществу зовет и требует к практическому приложению. Вопросы подняты, и так как это вопросы исторические, то они могут быть разрешены не иначе, как путем историческим, т. е. реальным проявлением в жизни. Для нас, русских, теперь один вопрос всех важнее, всех настойчивее. Вы его поняли и поняли верно». Вопрос этот — крестьянский, вопрос о крепостном праве в России. Враг был общим.

Исторический смысл споров западников и славянофилов раскрыл их современник П. В. Анненков: «Между партиями таилась, однако же, одна связь, одна примиряющая мысль, более чем достаточная для того, чтоб открыть им глаза на общность цели, к которой они стремились с разных сторон… Связь заключалась в одинаковом сочувствии к порабощенному классу русских людей и в одинаковом стремлении к упразднению строя жизни, допускающего это порабощение или даже именно на нем и основанного».

Славянофильство и западничество, возникшие в условиях кризиса крепостных отношений, отразили попытки деятелей раннего российского либерализма создать целостные концепции преобразования страны. В основе своей спор западников и славянофилов был спором о выборе пути предстоящих буржуазных преобразований: европейском, который понимался западниками как универсальный, либо особом, русском, в возможность которого верили славянофилы.

Возникновение западничества и славянофильства было подготовлено всем ходом общественного развития после 14 декабря, к их окончательной кристаллизации привела публикация «Философического письма». Вслед за Чаадаевым славянофилы и западники приняли утверждение официальной идеологии о том, что «Россия — вне Европы». Даже Белинский, который стоял на позициях радикального западничества, писал: «Россию нечего сравнивать с старыми государствами Европы, в которых история шла диаметрально противоположно нашей, и давно уже дала и цвет, и плод».

Западники и славянофилы были близки в подходе к русскому прошлому, которое они считали отличным от прошлого европейских народов. При этом славянофилы воспевали светлый идеал Древней Руси, а западники отрицали саму мысль о сравнении древнерусского прошлого с великим европейским Средневековьем. Одни идеализировали старую Русь, другие рисовали ее одной черной краской.

Острые споры шли о будущем. Западники верили в европейское будущее России, восхищались делом Петра I и мечтали о дальнейшей европеизации страны. Россия не Европа, но она должна стремиться ею стать — примерный ход их рассуждений. Славянофилы порицали Петра I за раздор и насилие, внесенные в русскую жизнь, внимательно изучали общину, в которой видели залог русского решения социальных вопросов, гарантию от «язвы пролетариатства». Россия не Европа, и до тех пор, пока это так, в ней невозможна революция, полагали славянофилы.

Не принимая крепостные порядки, славянофилы и западники единодушно подвергали сомнению и другие стороны николаевской системы, ее внутреннюю и внешнюю политику. Они отстаивали свободу совести, слова, печати, общественного мнения, принципиально отрицали революционные преобразования и верили в реформы, проведенные сверху. Для их общественных представлений было характерно стремление жить, как писал славянофил Самарин, «повернувшись спиной к вопросам политическим». Политическим интересам передового общества александровского времени — конституция, республика, военная революция — они противопоставляли социальные проблемы — крестьянская реформа, согласие сословий, общественное воспитание. Главным своим делом они считали прекращение крепостных отношений.

А. С. Хомяков и его единомышленники. Хомяков утверждал: «Глупо с нашей стороны давать себе вид политических действователей. По сущности мысли своей мы не только выше политики, но даже выше социализма». Хомяков исходил из представления о несправедливости общественного устройства как в Европе, так и в России. Вместе с тем он указывал на принципиальное отличие русского уклада жизни от европейского и это отличие он видел в «хлебопашественной общине». Согласно Хомякову английская и французская формы гражданского быта обрекают большинство населения на «вечное пролетарство», доводят «язву пролетарства до бесчеловечной и непременно разрушительной крайности». И тогда впереди «страшные страдания и революция».

Для России этот путь неприемлем и, по мнению Хомякова, невозможен, поскольку наличие общины позволяет избежать европейской борьбы «капитала и труда». Все члены общины «суть товарищи и пайщики», взаимопомощь является для них общественной обязанностью. Социальная борьба внутри общины исключена. Славянофильские представления об общине — социальная идиллия, во многом связанная с идеалами европейского социализма, и не случайно воззрения Хомякова и его единомышленников оказали заметное воздействие на герценовское учение о «русском социализме».

Исходная общность воззрений не препятствовала принципиальным спорам, начало которым было положено в 1839 г., когда И. В. Киреевский и А. С. Хомяков, поэт и философ, когда-то убеждавший Рылеева в недопустимости военной революции, обменялись посланиями, где содержался ответ и Чаадаеву, и сторонникам официальной идеологии. Вместо противопоставления России и Европы Хомяков ставил вопрос по-иному: «Что лучше, старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в ее теперешнюю организацию? Приличны ли ей эти стихии? Много ли утратила она своих коренных начал, и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?» Соглашаясь с Хомяковым, И. В. Киреевский заметил: «Если старое было лучше теперешнего, из этого еще не следует, чтобы оно было лучше теперь».

С этого обмена посланиями началась история славянофильства и славянофильского кружка. Зачинатели славянофильства пытались в форме историко-философских размышлений наметить программу российского либерализма. Хомяков указывал на прекрасное и святое значение слова «государство»; подчеркивал необходимость для России сильной центральной власти, но мечтал о времени, когда в «просвещенных и стройных размерах, в оригинальной красоте общества, соединяющего патриархальность быта областного с глубоким смыслом государства, представляющего нравственное и христианское лицо, воскреснет Древняя Русь». Называя достоинства старой Руси, которые следует воскресить, Хомяков не столько идеализировал прошлое, сколько перечислял преобразования, необходимые николаевской России: «грамотность и организация в селах»; городской порядок, распределение должностей между гражданами; заведения, которые облегчали бы «низшим доступ к высшим судилищам»; суд присяжных, суд словесный и публичный. В допетровской Руси, считал Хомяков, не существовало крепостного права, «если только можно назвать правом такое наглое нарушение всех прав»; было равенство, почти совершенное, всех сословий, «в которых люди могли переходить все степени службы государственной и достигать высших званий и почестей». Не нарушалась свобода церкви. Власти собирали «депутатов всех сословий для обсуждения важнейших вопросов государственных». Хомяков излагал программу либеральных перемен, переведенную на язык исторических воспоминаний.

Вокруг А. С. Хомякова и И. В. Киреевского сложился славянофильский кружок, который объединял представителей дворянской общественности, получивших сходное образование и воспитание. Просуществовал кружок почти четверть века, его члены были хранителями либеральной традиции, играли роль общественной оппозиции правительству. Среди славянофилов были поэты, историки, экономисты, литературные критики, почти все они были связаны с Москвой и Московским университетом. Помимо зачинателей славянофильства, видную роль в кружке играли К. С. и И. С. Аксаковы, П. В. Киреевский, A. И. Кошелев, Д. А. Валуев, Ю. Ф. Самарин, В. А. Черкасский. Замечательной особенностью кружка было активное и равноправное участие в его делах женщин — А. П. Елагиной, Е. А. Свербеевой, Н. П. Киреевской, Е. М. Хомяковой, B. С. Аксаковой.

Признанным вождем славянофилов был А. С. Хомяков, который главной задачей считал воспитание общества на началах, указанных славянофилами. Эти начала он угадал в русском народе, отыскал в русской истории. Доказательством самобытности России он считал крестьянскую общину, которую понимал как союз людей, основанный на нравственном начале. Он утверждал: «Община есть одно уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории. Отними его — не останется ничего; из его же развития может развиться целый гражданский мир». Он был устремлен в будущее и писал, обращаясь к «приятелю»: «Сделай одолжение, отстрани всякую мысль о том, будто возвращение к старине сделалось нашею мечтою. Одно дело: советовать, чтобы корней не отрубать от дерева и чтобы залечить неосторожно сделанные нарубы, и другое дело: советовать оставить только корни и, так сказать, снова вколотить дерево в землю. История светит назад, а не вперед, говорил ты; но путь пройденный должен определить и будущее направление. Если с дороги сбились, первая задача — воротиться на дорогу».

Огромное значение А. С. Хомяков, как и И. В. Киреевский, придавал православию — вере русского народа.

Из кружка Станкевича пришел к славянофильству К. С. Аксаков, чьи историко-публицистические работы богаты размышлениями о народе и народности, призывами «погрузиться в глубину русского духа». Он питал искреннюю неприязнь к «бесплодно-разрушительным революциям Европы», «безобразной бури Европейского Запада» противопоставлял «красоту тишины Европейского Востока». Он критиковал западную моду, делал попытки переодеться в русское платье. Одновременно он подчеркивал необходимость свободного развития всех народов, восклицая: «Да здравствует каждая народность!»

По его мнению, со времен Петра I самодержавие вело страну к революции. Сохранение петровской правительственной системы, которая делает из подданного раба, вызывает «революционные попытки, которые сокрушат, наконец, Россию, когда она перестанет быть Россией». Он обличал иго николаевского полицейского государства и рисовал идеальные отношения правительства и народа: «Правительству — неограниченная свобода правления, исключительно ему принадлежащая, народу — полная свобода жизни и внешней, и внутренней, которую охраняет правительство. Правительству — право действия и, следовательно, закона; народу — право мнения и, следовательно, слова. Вот русское гражданское устройство! Вот единое истинное гражданское устройство!» По воззрениям К. С. Аксакова, народу принадлежали «неполитические» права: свобода слова, печати, общественного мнения, которому он придавал огромное значение: «Общественное мнение — вот чем самостоятельно может и должен служить народ своему правительству». Для выяснения общественного мнения власть обязана созывать Земские соборы.

В защите свободы слова К. С. Аксаков далеко превзошел всех деятелей раннего российского либерализма. Он писал брату Ивану: «Лучшее средство уничтожить всякую вредность слова — есть полная свобода слова… Какой недостойный страх свободы! Все злое исчерпывается одним словом: рабство. Всякое благо исчерпывается одним словом: свобода. Надо, наконец, понять, что рабство и бунт неразлучны, это два вида одного и того же. Надо понять, что спасение от бунта — свобода».

Западники. Московский кружок западников сложился к 1842 г. Во главе его стоял Т. Н. Грановский. В университете он читал курс истории Средних веков и, по выражению Герцена, «думал историей, учился историей и историей впоследствии делал пропаганду». Он был кумиром московского студенчества, которое учил «сочувствию к Европе». Он воспитывал молодое поколение для «долгого служения нашей великой России, России, преобразованной Петром, России, идущей вперед и с равным презрением внимающей и клеветам иноземцев, которые видят в нас только легкомысленных подражателей западным формам, и старческим жалобам людей, которые любят не живую Русь, а ветхий призрак, вызванный ими из могилы». На его публичные лекции собирались лучшие представители дворянского общества. Чтения Грановского отличали здравый подход к вопросу о национальном достоинстве, внимание к правам личности и к общественным условиям, обеспечивающим эти права. Он рассказывал о конституционных гарантиях и парламентском устройстве европейских стран, не скрывал своего неприятия казенного патриотизма, противостоящего европейскому просвещению. Обращение Грановского и его единомышленников к историческому опыту Западной Европы проистекало из неприятия крепостной действительности николаевской России. Идеал западников, писал И. С. Тургенев, «был свойства весьма определенного и однородного, хотя именовался и именуется доселе различно: наукой, прогрессом, гуманностью, цивилизацией — Западом, наконец».

В университете вокруг Грановского объединились молодые профессора С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, П. Г. Редкий, П. Н. Кудрявцев, А. И. Чивилев, чья общественная деятельность стала естественным продолжением научных занятий. Кроме коллег по университету к нему тяготели литераторы И. П. Галахов, В. П. Боткин, Н. X. Кетчер, актер М. С. Щепкин. Во второй половине 1840 — начале 1850-х гг. московский кружок западников пополнили В. Ф. Корш, М. Н. Катков, И. К. Бабст, И. В, Вернадский, П. М. Леонтьев, Б. Н. Чичерин — фигуры, заметные в научном и общественном мире, но внутреннее единство оказалось нарушенным.

В спорах со славянофилами западники ощущали поддержку А. И. Герцена и Н. П. Огарева, но в их отношениях всегда дремали «зачатки злых споров 1846 года», когда герценовский материализм и атеизм был отвергнут Грановским. В следующем году Герцен уехал за границу.

Заметную роль играл петербургский кружок западников, который возглавлял Белинский, чье ближайшее окружение составляли литераторы П. В. Анненков, И. И. Панаев, И. Д. Галахов. Петербургское западничество отличалось от московского принципиальностью и бескомпромиссностью. Если Белинский постоянно обличал и высмеивал славянофилов, то Грановский высказывался за согласие западников и славянофилов. Его соратник Н, А. Мельгунов ждал даже появления третьей, высшей партии, которая признает необходимость и равнозначность обоих направлений и неоспоримо докажет, что «Россия есть Россия, но вместе и часть Европы».

К петербургским западникам примыкали писатели И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, И. А. Гончаров, Д. В. Григорович, А. Ф. Писемский, В. А. Соллогуб, М. Е. Салтыков-Щедрин, литературные критики А. В. Никитенко, А. В. Дружинин, В. Н. Майков, экономист В. А. Милютин, издатель журнала «Отечественные записки» А. А. Краевский. Влияние литераторов-западников на русских читателей было исключительно велико. Западнические «Отечественные записки» и «Современник», где сотрудничал Белинский, широко расходились по России. Салтыков-Щедрин вспоминал, как, «воспитанный на статьях Белинского», он «естественно примкнул к западникам».

Славянофилы в николаевское время постоянного печатного органа не имели, и образованная Россия судила об их учении из вторых рук, в пересказе, часто недоброжелательном. III Отделение поощряло Краевского к «помещению в его журнале статей в опровержение славянофильских бредней».

Общественное мнение и крепостной строй. Славянофилы и западники постоянно стремились к возбуждению в общественном мнении вопроса о крепостных отношениях. В 1841 г. западник А. П. Заблоцкий-Десетовский составил записку «О крепостном состоянии в России», в 1847 г. славянофил А. И. Кошелев опубликовал в «Земледельческой газете» статью, где доказывал преимущества «охотного», вольного труда перед трудом невольным.

Размышления над социальными вопросами подготовили славянофилов к зрелому восприятию событий 1848 г. Замечателен отклик Ю. Ф. Самарина на Февральскую революцию во Франции. Ученик Хомякова писал, что «в основе своей революция не есть политическая, а социальная», что «не столько форма правления вызвала против себя восстание, сколько слишком долго непризнанные требования рабочего класса». Утверждая, что европейская борьба «между представителями капитала и представителями труда» не касается России, он вместе с тем делал вывод: «нельзя сидеть сложа руки, лучше признать чистосердечно необходимость коренного преобразования и совершить его правомерным путем. Это, по-моему, лучшее и единственно возможное средство обессилить и победить коммунизм». Такой взвешенный либеральный подход Ю. Ф. Самарин пытался провести в жизнь, долгие годы работая над освобождением крестьян в России.

Крымскую войну люди сороковых годов восприняли как воплощение в николаевской внешней политике казенного тезиса об изначальной противоположности интересов России и Европы. Многих из них пугала мысль о возможности победы Николая I. Западник Е. М. Феоктистов вспоминал о настроениях в кружке Грановского: «Конечно, только изверг мог бы радоваться бедствиям России, но Россия была неразрывно связана с императором Николаем, а одна мысль, что Николай выйдет из борьбы победителем, приводила в трепет. Торжество его было бы торжеством системы, которая глубоко оскорбляла все лучшие чувства и помыслы образованных людей и с каждым днем становилась невыносимее. Ненависть к Николаю не имела границ».

В годы войны славянофилы и западники занялись разработкой конкретных проектов освобождения крепостных крестьян. Над обстоятельными записками о будущей реформе работали Самарин, Кавелин, Кошелев, Черкасский. Они чутко реагировали на нарастающее недовольство народа, на военные поражения и хозяйственные неурядицы и были озабочены тем, чтобы найти выход из политического и экономического кризиса, предотвратить социальный взрыв.

После воцарения Александра II отношение западников и славянофилов к правительству изменилось. Подчеркивая, что почин в осуществлении реформ — прерогатива самодержавной власти, они взяли курс на сотрудничество с ней. Специальным органом, где обсуждались вопросы крестьянской реформы, стал издаваемый Кошелевым журнал «Сельское благоустройство». Самарин, Кавелин, Кошелев, Чичерин, Черкасский искали пути реализации тех идей, которые были высказаны в недавних московских спорах. Многие из них участвовали в работе губернских по крестьянскому делу комитетов и в Редакционных комиссиях, они показали себя умелыми и опытными практическими деятелями. «Человеком реформы» называли современники Ю. Ф. Самарина, чей вклад в дело освобождения крестьян был исключительным.

На почве практической работы в канун крестьянской реформы позиции западников и славянофилов неуклонно сближались. Они обретали единство, недоступное в николаевское время. В предреформенные годы они решительно отмежевались от Герцена и его антиправительственных призывов. Кавелин и Чичерин обратились к создателю Вольной русской типографии с программным письмом, где высказали уверенность, что «только через правительство у нас можно действовать и достигнуть каких-нибудь результатов». Разрыв между демократией и либерализмом, который в Соколовских спорах 1846 г. обозначился как разногласия по религиозно-философским вопросам, требовал четкого определения общественно-политической позиции. Кавелин и Чичерин сделали свой выбор, обратившись к А. И. Герцену со словами: «Ваши революционные теории никогда не найдут у нас отзыва, и ваше кровавое знамя, развевающееся над ораторской трибуной, возбуждает у нас лишь негодование и отвращение».

После 19 февраля 1861 г. кружки западников и славянофилов окончательно прекратили свое существование. Мнение остававшихся в живых участников споров сороковых годов выразил Черкасский: «В настоящую минуту и прежнее славянофильство, и прежнее западничество суть уже отжитые моменты, и возобновление прежних споров и прежних причитаний было бы чистым византизмом».

§ 3. Зарождение «русского социализма»

Европейские социалистические идеи и русское общество. Вторая четверть XIX в. была временем быстрого распространения в Европе социалистических идей, которые обретали силу во Франции, Англии и в германских землях. Разновидности социализма находили выражение в сочинениях мыслителей, политиков и модных писателей. Труды Сен-Симона, Ф. Р. Ламеннэ, Ш. Фурье, В. Консидерана, Э. Кабэ, Б. Дизраэли, Р. Оуэна, Жорж Санд, позднее К. Маркса и П. Ж. Прудона входили в круг чтения просвещенной публики. Социалистическая идея была проста и привлекательна. В ее основе лежали отрицание принципа частной собственности, критика буржуазных отношений и вера в возможность построения общества, где не будет эксплуатации человека человеком. Такое общество именовалось коммунистическим. Объективной основой интереса к социализму были глубокие противоречия, характерные для раннебуржуазного общества, где свободная конкуренция не имела социальных ограничений, что порождало глубочайший антагонизм между богатыми и бедными. Кризис традиционного общества и повсеместное крушение «старого порядка» с их сословной определенностью воспринимались многими современниками как убедительное свидетельство необходимости новых общественных отношений.

Идеи социализма проникали и в Россию. Обличая подражательность дворянского общества, которое петровскими реформами было оторвано от русского народа, Хомяков высмеивал переменчивость общественных настроений от екатерининского к николаевскому времени. Он верно писал о том, как на смену энциклопедистам французского толка пришли немецко-мистические гуманисты, которых в настоящую минуту готовы потеснить «тридцатилетние социалисты». Зачинатель славянофильства заключал: «Грустно только видеть, что эта шаткость всегда готова брать на себя изготовление умственной пищи для народа. Это грустно и смешно, да, к счастью, оно же и мертво, и по тому самому не прививается к жизни». Хомяковское утверждение о том, что социализм в России мертв, что его идеи чужды простому народу, было опрометчиво. Более прав был обладавший поразительной социальной зоркостью Чаадаев, когда утверждал: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники».

Зарождение интереса к социалистическим учениям относится к началу 1830-х гг. и было связано с тем вниманием, с каким передовые слои русского общества следили за революционными переменами 1830–1831 гг. в Западной Европе, когда впервые социализм вышел на политическую арену. В 1831 г. среди студентов Московского университета сложился кружок, где главную роль играли А. И. Герцен и Н. П. Огарев. Взгляды молодых людей, среди которых были Н. И. Сазонов, В. В. Пассек, Н. X. Кетчер, Н. М Сатин, не отличались определенностью, они проповедовали «свободу и борьбу во все четыре стороны». Члены кружка исповедовали преклонение перед идеалами декабристов и Французской революции, отвергали казенный патриотизм, сочувствовали восставшим полякам, читали западноевропейскую политическую литературу. Через три года после возникновения кружка его члены, обвиненные в пении «пасквильных песен», каковыми власти считали свободолюбивые песни Беранже, были арестованы и сосланы. Кружок Герцена и Огарева стал первым, где вполне определенно проявился интерес к идеям социализма, которые понимались как «целый мир новых отношений между людьми». Члены кружка обсуждали сочинения Фурье и Сен-Симона и, по словам Огарева, клялись: «посвятим всю жизнь народу и его освобожденью, основою положим социализм».

Молодые студенты были далеки от самостоятельной разработки социалистических идей. Столь же далеки от этого были многочисленные русские почитатели романов Жорж Санд, которая воспевала социальное равенство и равноправие женщин. Вместе с тем в обществе постепенно происходили перемены, которые дали основание И. В. Киреевскому заявить, что вопросы политические, занимавшие людей предшествующего поколения, удаляются на второй план и что передовые мыслители «переступили в область вопросов общественных».

В. Г. Белинский. Выдающуюся роль в этом процессе сыграл В. Г. Белинский. Литературный критик, чей журнальный дебют пришелся на середину тридцатых годов, он был подлинным властителем дум молодежи. На его статьях воспитывалось не одно поколение. И. С. Аксаков признавал: «Много я ездил по России: имя Белинского известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше, всякому, жаждущему свежего воздуха среди вонючего болота провинциальной жизни». В подцензурной печати Белинский умел отстаивать идеи подлинного демократизма, социальной справедливости и личной свободы. Он первым из русских публицистов заговорил о значении социальных вопросов, будущее решение которых он увязывал с отстаиванием прав свободной личности: «Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность».

Идейная эволюция Белинского была непростой, для него были характерны крайности, переход из одной стадии развития в другую. Общественные перемены, необходимость которых была для него очевидна, он связывал то с просвещением народа, то с самодержавной инициативой, то с революционными переворотами. В разное время он восторженно писал о якобинцах и Николае I. Сила Белинского заключалась в его искренности и умении убеждать. Начало «замечательного десятилетия» он встретил, примирившись с николаевской действительностью, которую он оправдывал, неверно понимая формулу Гегеля «все действительное разумно». Преодолев «насильственное примирение», Белинский пришел к идее «воспитания в социальности». Его девизом в 1840-е гг. стали слова: «Социальность, социальность — или смерть!» Отсюда Белинский делал вывод: «Но смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови». Критика общественных отношений прошлого и настоящего — «отрицание — мой Бог» — связана у него с верой в золотой век будущего. Эта вера естественным образом вела к идее социализма, которая, как он признавал, «стала для меня идеей идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания. Все из нее, для нее и к ней».

Социализм Белинского — мечта о великой и свободной России, где нет ни крепостного права, ни самодержавного произвола. Его социалистическая идея заключала в себе и критику буржуазного общества, которую он вел с демократических и патриотических позиций: «Не годится государству быть в руках капиталистов, а теперь прибавлю: горе государству, которое в руках капиталистов, это люди без патриотизма. Для них война или мир значит только возвышение и упадок фондов — далее этого они ничего не видят».

Большое влияние на Белинского оказали идеи христианского социализма. Он писал: «Не будет богатых, не будет бедных, ни царей и подданных, но будут братья, будут люди, и, по глаголу апостола Павла, Христос сдаст свою власть Отцу, а Отец-Разум снова воцарится, но уже в новом небе и над новою землею».

В 1847 г., незадолго до смерти, Белинский написал знаменитое зальцбруннское письмо к Гоголю, которое стало его политическим завещанием. Критикуя «фантастическую книгу» Гоголя, его «Выбранные места из переписки с друзьями», содержавшую оправдание деспотизма и крепостничества, Белинский говорил о почетной роли русских писателей, в которых общество видит «своих единственных вождей, защитников и спасителей от мрака самодержавия, православия и народности». Он описывал николаевскую Россию как страну, где «люди торгуют людьми», где «нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей». Отвергая религиозно-политические наставления Гоголя, он писал, что России «нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение».

За чтение вслух этого письма Достоевский был приговорен к смертной казни. Итоговый вывод Белинского дает основание видеть в нем прежде всего твердого защитника права и гражданского достоинства, тех ценностей, что соединяли российский либерализм и российскую демократию: «Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение, по возможности, строгого исполнения хотя тех законов, которые уже есть».

Белинский был беспощадным обличителем не только официальной идеологии, но и славянофильства. Западники причисляли его к «нашим». Но примечательно признание Герцена: «Кроме Белинского, я расходился со всеми». В философских спорах, которые вели люди сороковых годов, Белинский уступал многим, но его убежденность в необходимости стремиться к практическим действиям делала его, по словам И. С. Тургенева, «центральной натурой» своего времени. Под воздействием общения с Белинским Герцен писал: «Я было затерялся (по примеру XIX века) в сфере мышления, а теперь снова стал действующим и живым до ногтей, самая злоба моя восстановила меня во всей практической доблести, и, что забавно, на самой этой точке мы встретились с Виссарионом и сделались партизанами друг друга. Никогда живее я не чувствовал необходимости перевода, — нет — развития в жизнь философии». В общественной жизни России Герцен и Белинский действительно занимали особую позицию, выступая провозвестниками идей социализма. Прямых последователей у них было немного. К ним можно отнести Н. П. Огарева и М. А. Бакунина.

Кружок петрашевцев. Утверждению социалистических идей в России способствовал М. В. Буташевич-Петрашевский, воспитанник Царскосельского лицея, служивший переводчиком на петербургской таможне. В его обязанности входил досмотр иностранных книг, ввозимых в Россию, что дало ему возможность составить богатую библиотеку, которая включала социалистическую литературу. В середине 1840-х гг. в его квартире стала собираться передовая молодежь — чиновники, офицеры, студенты, литераторы. Они читали книги, некоторые из которых были запрещены в России, обсуждали их и делали попытки приложить прочитанное к российской действительности. На «пятницах» Петрашевского побывало немало известных людей: литераторы М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, А. Н. Майков, А. Н. Плещеев, Н. Г. Чернышевский, художник П. А. Федотов. Помимо Петрашевского видную роль играли люди из его ближайшего окружения: С. Ф. Дуров, Н. А. Спешнев, Д. Д. Ахшарумов, Н. С. Кашкин. Пропаганду социалистических идей среди студентов петербургского университета вел Н. Я. Данилевский, будущий автор книги «Россия и Европа».

Распространению передовых идей служил «Карманный словарь иностранных слов», который задумал Петрашевский. В нем объяснялись слова, ключевые для понимания систем Фурье и Сен-Симона, растолковывались идеалы Французской революции. Один из петрашевцев вспоминал: «Петрашевский с жадностью схватился за случай распространить свои идеи при помощи книги, на вид совершенно незначительной; он расширил весь ее план, прибавив к обычным существительным имена собственные, ввел своей властью в русский язык такие иностранные слова, которых до тех пор никто не употреблял, — все это для того, чтобы под разными заголовками изложить основания социалистических учений, перечислить главные статьи конституции, предложенной первым французским учредительным собранием, сделать ядовитую критику современного состояния России и указать заглавия некоторых сочинений таких писателей, как Сен-Симон, Фурье, Гольбах, Кабэ, Луи Блан».

Направление кружка Петрашевского было социалистическим. Глава кружка, как позднее отмечала следственная комиссия, «доводил посетителей своих до того, что они если и не все делались социалистами, то уже получали на многое новые взгляды и убеждения и оставляли собрания его более или менее потрясенными в своих верованиях и наклонными к преступному направлению».

Для Петрашевского социализм был не «прихотливой выдумкой нескольких причудливых голов, но результатом развития всего человечества». Среди социалистических систем он отдавал предпочтение учению Фурье, где основной упор делался на общественной организации труда, социальной гармонии и полном удовлетворении материальных и духовных потребностей личности. Фурье верил в силу примера и в мирный переход к социалистическим отношениям. Он пропагандировал фаланстер — ячейку будущего, и петрашевцы делали попытки введения фаланстеров в России. Русские фурьеристы были радикальнее Фурье, и на обеде, посвященном его памяти, Петрашевский говорил: «Мы осудили на смерть настоящий быт общественный, надо приговор наш исполнить». Там же выступил Ахшарумов, причудливо соединив красивую утопию, разрушительные принципы и убеждение в близости социалистических перемен, начало которым будет положено в России: «Разрушить столицы, города и все материалы их употребить для других зданий, и всю эту жизнь мучений, бедствий, нищеты, стыда, срама превратить в жизнь роскошную, стройную, веселья, богатства, счастья, и всю землю нищую покрыть дворцами, плодами и разукрасить в цветах — вот цель наша. Мы здесь, в нашей стране начнем преобразование, а кончит его вся земля. Скоро избавлен будет род человеческий от невыносимых страданий».

Среди участников «пятниц» шли неопределенные разговоры о необходимости преобразований, под которыми понимались как «перемена правительства», так и усовершенствование суда, отмена сословных привилегий. Они говорили об устройстве России на федеративных началах, когда отдельные народы будут жить, основываясь на своих «законах, обычаях и правах».

Петрашевцы отвергали казенный патриотизм, порицали страну, где жизнь и воздух «отравлены рабством и деспотизмом». Особую ненависть вызывал Николай I — «не человек, а изверг». Петрашевцы критиковали все: правительство и бюрократический аппарат, законодательство и судебную систему. Они полагали, что «Россию по справедливости называют классической страной взяточничества». Главным злом русской жизни они считали крепостное право, когда «десятки миллионов страдают, тяготятся жизнью, лишены прав человечества». Отмена крепостного права виделась ими как мера, на которую обязано пойти само правительство. Петрашевский стоял за реформы, проведенные сверху, но в кружке допускались разговоры и о «всеобщем взрыве». Петрашевцы полагали, что все «зависит от народа». Радикально настроенный Спешнев утверждал, что будущая революция будет народным крестьянским восстанием и вызовет его крепостное право. Он даже разрабатывал план, как «произвести бунт внутри России через восстание крестьян». Его точку зрения разделяли немногие.

Под впечатлением европейских событий 1848 г. некоторые члены кружка, «пятницы» которого носили открытый характер, задумали создание тайного общества. Свою цель они видели в том, чтобы «не щадя себя, принять полное открытое участие в восстании и драке». Дальше разговоров дело не пошло, и позднее следствие признало, что «собрания Петрашевского не представляли собой организованного тайного общества».

Весной 1849 г. основных участников собраний у Петрашевского арестовали. Власти были хорошо информированы о том, что происходило на «пятницах», и решили положить предел опасным разговорам. Следствие по делу петрашевцев выявило столкновение интересов двух ведомств: Министерства внутренних дел, которое настаивало на раскрытии серьезного антиправительственного заговора, и III Отделения, чины которого говорили о «заговоре идей». Приговор военного суда был суров: 21 человек, в том числе Петрашевский и Достоевский, были приговорены к расстрелу, который в последнюю минуту заменили каторжными работами. Главными пунктами обвинения были замыслы на ниспровержение государственного устройства и на «совершенное преобразование быта общественного». Любопытно, что Данилевский, не скрывавший своего участия в пропаганде фурьеризма, был наказан мягко, поскольку избегал разговоров на политические темы. Сами по себе идеи социализма не казались николаевским властям опасными.

Духовная драма А. И. Герцена. После 1848 г. интерес русского общества к идеям социализма не уменьшился. Герцен был непосредственным свидетелем революционных событий во Франции: свержение короля Луи-Филиппа, провозглашение республики, приход к власти последовательных выразителей интересов того класса, который он называл «мещанством» и который в действительности был буржуазией. Он приветствовал крушение старого порядка в Европе, гарантами которого были Николай I и Меттерних. Однако дальнейшее развитие революции стало для Герцена потрясением, его духовной драмой. Он видел, как новые власти ограничивали права простого народа, как республиканский генерал Кавеньяк расстрелял мирную демонстрацию парижских рабочих, выдвигавших социальные требования. Герцен пришел к разочарованию в политической революции и в «мещанской цивилизации» Запада, он утвердился в представлении о противоположности путей развития России и Европы. Духовная драма не означала разочарования в идеалах социализма.

Для Герцена европейские революционные потрясения стали прологом, репетицией будущего. В 1850 г. он обращался к славянофилам как бы от имени западников: «Любой день может опрокинуть ветхое социальное здание Европы и увлечь Россию в бурный поток огромной революции. Время ли длить семейную ссору и дожидаться, чтобы события опередили нас, потому что мы не приготовили ни советов, ни слов, которых, быть может, от нас ожидают? Да разве нет у нас открытого поля для примирения? А социализм, который так решительно, так глубоко разделяет Европу на два враждебных лагеря, — разве не признан он славянофилами так же, как нами? Это мост, на котором мы можем подать друг другу руку».

Строя здание «русского социализма», Герцен, оторванный от России, заблуждался относительно западников и славянофилов. Социализм был чужд Хомякову и Грановскому, Самарину и Кавелину. Крестьянская община, «открытая» славянофилами, была для них не предпосылкой социализма, как для Герцена, но условием, исключающим появление в России пролетариата. Герцена и славянофилов роднила вера в незыблемость общинных устоев. Герцен был уверен: «Уничтожить сельскую общину в России невозможно, если только правительство не решится сослать или казнить несколько миллионов человек».

Общинный социализм. Об этом он писал в статье «Россия», в цикле работ, созданных в разгар николаевского «мрачного семилетия». Немало позаимствовав у славянофилов, Герцен обратился к общине, которая существует в России «с незапамятного времени» и благодаря которой русский народ стоит ближе к социализму, чем народы европейские: «Я не вижу причин, почему Россия должна непременно претерпеть все фазы европейского развития, не вижу я также, почему цивилизация будущего должна непременно подчиняться тем же условиям существования, что и цивилизация прошлого». В этом утверждении суть герценовского «русского», или общинного, социализма. Для Герцена крестьянская община была залогом нравственного здоровья русского народа и условием его великого будущего. Русский народ «сохранил лишь одну крепость, оставшуюся неприступной в веках, — свою земельную общину, и в силу этого он находится ближе к социальной революции, чем к революции политической. Россия приходит к жизни как народ, последний в ряду других, еще полный юности и деятельности, в эпоху, когда другие народы мечтают о покое; он появляется гордый своей силой, в эпоху, когда другие народы чувствуют себя усталыми и на закате».

Герцен писал: «Мы русским социализмом называем тот социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владенья и общинного управления, — и идет вместе с работ — ничьей артелью навстречу той экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще и которую подтверждает наука».

Экономические принципы крестьянской поземельной общины он понимал, вслед за славянофилами, как равенство и взаимопомощь, отсутствие эксплуатации, как гарантию того, что «сельский пролетариат в России невозможен». Он особо подчеркивал, что общинное землевладение противостоит принципу частной собственности и, стало быть, может быть основой построения социалистического общества. Он писал: «Сельская община представляет собой, так сказать, общественную единицу, нравственную личность; государству никогда не следовало посягать на нее; община является собственником и объектом обложения; она ответственна за всех и каждого в отдельности, а потому автономна во всем, что касается ее внутренних дел». Принципы общинного самоуправления Герцен полагал возможным распространить на городских жителей и на государство в целом. Он исходил из того, что общинные права не будут ограничивать права частных лиц. Герцен строил социальную утопию, это была разновидность европейского утопического сознания. Вместе с тем это была попытка разработать оригинальное социалистическое учение, основанное на абсолютизации исторических и социально-политических особенностей России. Со временем на основе построений Герцена развились теории русского, или общинного, социализма, которые стали сутью народнических воззрений.

Особое внимание Герцен обращал на уничтожение препятствий, которые мешают идти «навстречу социализму». Под ними он понимал императорскую власть, которая со времен Петра I вносит политический и социальный антагонизм в русскую жизнь, и помещичье крепостное право, «позорный бич», тяготеющий над русским народом. Первостепенной задачей он считал освобождение крестьян при условии сохранения и укрепления общинного землевладения. Инициативу в освобождении он предлагал проявить то российскому дворянству, то правительству, но чаще он говорил об освободительном характере будущей социальной революции. Здесь его взгляды не отличались последовательностью.

Вольная русская типография. В 1853 г. им была основана в Лондоне Вольная русская типография. Он говорил: «Если я ничего не сделаю больше, то эта инициатива русской гласности когда-нибудь будет оценена». Первым изданием этой типографии стало обращение к русскому дворянству «Юрьев день! Юрьев день!», в котором Герцен провозглашал необходимость освобождения крестьян. Его страшила пугачевщина и, обращаясь к дворянам, он предлагал им подумать о выгодности «освобождения крестьян с землею и с вашим участием». Он писал: «Предупредите большие бедствия, пока это в вашей воле. Спасите себя от крепостного права и крестьян от той крови, которую они должны будут пролить. Пожалейте детей своих, пожалейте совесть бедного народа русского».

Излагая основы нового учения — общинного социализма, Герцен пояснял: «Слово социализм неизвестно нашему народу, но смысл его близок душе русского человека, изживающего век свой в сельской общине и в работнической артели». В первом произведении вольной русской прессы было высказано предвидение: «В социализме встретится Русь с революцией». В те годы сам Герцен был далек от веры в скорое наступление революционных событий в России, еще меньше об этом думал его адресат — российское дворянство. В другой листовке «Братьям на Руси» он призывал дворянское общество и всех передовых людей принять участие в общем деле освобождения. В николаевское время этот неопределенный призыв не был услышан.

Герцен был первым, кто заявил о возможности победы в России социалистической революции, которую он понимал как народную, крестьянскую революцию. Он же первым указал на то, что именно России суждено возглавить путь к социализму, по которому, как он верил, вслед за ней пойдут и остальные европейские народы. В основе герценовского предвидения: неприятие западного «мещанства» и идеализация русской общины. Его учение, основы которого он изложил в последние годы николаевского царствования, было заметным этапом в развитии европейской социалистической мысли. Оно свидетельствовало как об общности тех идейных исканий, что происходили в России и в Западной Европе, так и о тщетности усилий николаевских идеологов, о крахе николаевской идеократии.

В исторической перспективе стремление Николая I и его идеологов установить полный контроль над обществом было безрезультатным. Именно в его царствование возникли и идейно оформились либеральное и революционно-социалистическое направления освободительного движения, развитие и взаимодействие которых вскоре стали определять судьбу русской мысли, состояние общественной жизни и, в конечном итоге, судьбу России.

§ 1. Россия в системе европейских международных отношений

Охранение принципов легитимизма. Воцарение Николая I не привело к изменению международного положения России. Империя сохраняла первенствующее положение на континенте, она была желанным партнером и союзником для всех великих и малых государств Европы. Сильнейшая армия и отлаженная дипломатическая служба превращали российского самодержца в гаранта европейского мира и в опору монархических режимов Реставрации. События 14 декабря были восприняты европейскими роялистами как досадная случайность, они не поколебали их уверенности в прочности российского самодержавия. Высокопоставленные представители европейских монархов были посланы в Петербург, чтобы поздравить нового императора с твердостью и мужеством, проявленными при подавлении военного мятежа. Лорд А. Веллингтон утверждал, что Николай I «заслужил признательность всех иностранных государств и оказал самую большую услугу делу всех тронов».

Внешнеполитические представления Николая I не отличались глубиной и дальновидностью. Он верил в монархическую солидарность, основанную на принципах Священного союза, и полагал, что само Провидение назначило его охранять Европу от революционной опасности. Идеологические пристрастия и прямолинейная верность принципам легитимизма значили для него больше, чем здраво понимаемые государственные интересы Российской империи.

В отличие от старшего брата Николай I не имел вкуса к дипломатической интриге, никогда лично не участвовал в международных конгрессах. Ведение текущих дел он возложил на министра иностранных дел К. В. Нессельроде, на знания и исполнительность которого полагался. Информацию о политике европейских кабинетов он черпал из донесений, которые поступали от послов из Вены, Лондона, Парижа, Берлина. Эти посты занимали опытные дипломаты, прошедшие выучку при Александре I. Их суждениям царь, как правило, доверял. Специальные дипломатические поручения выполняли люди, лично ему близкие — И. И. Дибич, А. Ф. Орлов, А. С. Меншиков.

Когда возникала необходимость непосредственного участия в делах внешней политики, Николай I предпочитал вести двусторонние переговоры на высшем уровне, где он неизменно демонстрировал твердость, которая не всегда диктовалась необходимостью. Для императора была характерна вера в значительность его исторической миссии, что в международных делах выражалось в непреклонности и отсутствии дипломатической гибкости. Задачи внешней политики он подчинял идеократической утопии, что с особой силой проявилось во второй половине его царствования, когда угрозы и бряцание оружием подменили активную дипломатию.

Николай I в основном оставил без изменения внешнеполитические приоритеты последнего десятилетия александровского царствования. Как и прежде, главные дипломатические усилия были сосредоточены на европейском направлении, где вызывала озабоченность освободительная борьба народов, подрывавшая принципы легитимизма. Для российской дипломатии европейские дела естественным образом были связаны с решением Восточного вопроса, с необходимостью определить отношение к Османской империи, на которую не распространялись христианско-монархические идеи Священного союза.

Венская система, где Россия играла ведущую роль, обеспечивала европейское равновесие и вполне устраивала императора. Как и Александр I, он стремился закрепить добрые отношения с монархами Австрийской империи и Пруссии, видя в этом основу политической стабильности в Европе. Вскоре после воцарения он убеждал австрийского посла: «Вы можете смело уверить его императорское величество, что, как только он испытает нужду в моей помощи, силы мои будут постоянно в его распоряжении, как то было при покойном брате. Император Франц всегда найдет во мне усердного и верного союзника и искреннего друга».

К середине 1820-х гг. мечты Александра I о создании европейской христианской нации были окончательно забыты, но взаимодействие трех континентальных монархов оставалось обязательным условием сохранения легитимного порядка вещей. Священный союз не стал инструментом полной перестройки международных отношений, отошли в прошлое его периодически созываемые конгрессы, но система европейского равновесия продолжала работать. Главная роль в ее поддержании перешла к австрийскому канцлеру Меттерниху. Постоянной заботой российской дипломатии было поддержание ровных отношений с Великобританией: от взаимодействия двух великих держав — сухопутной и морской — зависел мир в Европе. Английская дипломатия подчеркнуто дистанцировалась от политики держав Священного союза, основанной на принципах легитимизма, и Меттерних даже называл ее руководителя Д. Каннинга «носителем идей революции».

Решение греческого вопроса. Вступив на престол, Николай I унаследовал приобретший крайнюю остроту греческий вопрос, при решении которого он надеялся на укрепление русско-английского сотрудничества. Греческие дела он обсуждал с лордом А. Веллингтоном, который задавал тон в британском кабинете. Переговоры велись в Петербурге весной 1826 г. и завершились подписанием протокола, согласно которому Греция должна была получить автономию, а ее граждане — право на свободную торговлю, гарантии собственности и безопасности. Россия соглашалась на английское посредничество в греко-турецких переговорах. Для императора переговоры с победителем при Ватерлоо были успешным дипломатическим дебютом: он добился признания того, что при определенных условиях возможно не только совместное вооруженное выступление двух держав в поддержку греческой свободы, но и единоличное вмешательство России во внутренние дела Османской империи. Тем самым заложены были основы российской политики «свободы рук» на Балканах. Оценивая петербургские переговоры, Каннинг должен был признать, что Веллингтон позволил царю одурачить себя.

В июле 1827 г. Россия, Англия и Франция заключили Лондонскую конвенцию, где подтвердили принцип греческой автономии и заявили о возможности открытия военных действий, если Турция отвергнет их условия. К берегам Греции была послана союзная эскадра, которая разгромила флот Османской империи в битве при Наварине в октябре 1827 г. В ответ Порта закрыла проливы для русских торговых судов, что стало прологом русско-турецкой войны.

В европейских делах следствием Наваринской победы стал распад союза России с Англией и Францией. Фактически в одиночестве Россия добилась сначала широкой автономии для Греции, что закреплено было в Адрианопольском мирном договоре, а в 1830 г. поддержала провозглашение греками полной независимости. Для Николая I трудность греческого вопроса заключалась в том, что, поддерживая борьбу христианского народа за независимость и против османского гнета, он, с одной стороны, опирался на фундаментальные начала Священного союза, с другой — нарушал принципы легитимизма, против чего обычно он резко протестовал.

Революционные потрясения 1830–1831 гг. В 1830 г. пал режим Реставрации во Франции. Июльская революция свергла династию Бурбонов и привела к власти короля Луи-Филиппа. Николай I счел восшествие на престол представителя Орлеанской ветви королевского дома узурпацией, продолжением «французского безумия», которое началось 14 июля 1789 г. Его брат великий князь Константин Павлович прямо заявил: «Мы отброшены на сорок один год назад».

Для Николая I Луи-Филипп навсегда остался «королем баррикад». Первоначально царь думал о военной интервенции и в беседе с французским послом заявил: «Никогда, никогда не смогу я признать того, что случилось во Франции». В Вену и в Берлин были посланы А. Ф. Орлов и И. И. Дибич для ведения переговоров о совместном военном выступлении. Однако их миссия не привела к успеху. Нового французского короля поддержали великие европейские державы, и Николай I отказался от мысли об интервенции. Россия признала Луи-Филиппа главой французского государства, однако статус российского представительства в Париже был понижен, Николай I не удостоил короля обращением «брат», и тем самым русско-французские отношения были надолго испорчены.

Вслед за революцией в Париже началось народное выступление в Брюсселе, которое привело к созданию временного правительства и провозглашению независимости Бельгии от Нидерландского королевства. Для Николая I бельгийская революция была личным оскорблением, поскольку его сестра была замужем за наследником голландского престола. Он вновь обратился к мысли «положить военной силою предел революции, всем угрожающей». По его убеждению, явное нарушение принципов легитимизма требовало совместного выступления европейских держав, он активно, хотя и безуспешно, склонял к этому Пруссию и Англию. Царь говорил: «Ни Бельгию желаю я там побороть, но всеобщую революцию, которая постепенно и скорее, чем думают, угрожает нам самим». Войска на западных границах империи были приведены в состояние боевой готовности, великий князь Константин Павлович начал мобилизацию находившейся под его командованием польской армии.

Осенью 1830 г. началось восстание в Царстве Польском, следствием чего стал более умеренный подход Николая I к европейским делам — сил на вооруженную интервенцию против революционной Европы у него не было. Он лишь оказал дипломатическую поддержку Австрии, когда начались волнения в подвластных ей итальянских землях. Независимость Бельгии получила международное признание, а Россию передовая европейская общественность стала воспринимать как «жандарма Европы», что было справедливо не столько в отношении действий, сколько в отношении намерений российского императора.

Определенную роль в смягчении интервенционистской позиции императора сыграл И. Ф. Паскевич, который стал наместником в Польше. Под началом Паскевича царь служил в военной службе, звал того «отцом-командиром» и прислушивался к его политическим советам. Паскевич справедливо полагал, что спокойствие на западных границах Российской империи стоит неизмеримо выше, чем поддержание начал легитимизма.

Кризис Венской системы. После революционных потрясений 1830–1831 гг. Священный союз как целостная система утратил свое значение. Тем большую важность приобрели союзнические отношения России с Пруссией и Австрией. Российская дипломатия стремилась к созданию отлаженной системы взаимной помощи, основанной на согласии между тремя «северными монархами». В 1833 г. этими странами были подписаны Берлинские статьи, по которым они обязывались совместно действовать в бельгийских делах и защищать права Нидерландов. В том же году между Россией и Австрией была подписана так называемая вторая Мюнхенгрецкая конвенция о взаимной гарантии неприкосновенности польских владений двух империй. Конвенция содержала положения о военной помощи в случае нового восстания поляков. Оценивая итоги переговоров в Мюнхенгреце, А. X. Бенкендорф говорил: «Кабинеты Венский и Петербургский совершенно соединились в своей охранительной политике».

Вслед за этим в Берлине три великие монархические державы заключили тайное соглашение, где обязались поддерживать друг друга в борьбе с внутренними врагами и внешней опасностью. Этот договор воспроизводил знаменитый принцип Священного союза — право на интервенцию. Правда, провозглашенный принцип взаимопомощи трех монархов не распространялся на «дела Востока».

Соглашения 1833 г. служили укреплению Венской системы европейского равновесия. Объективно они были выгодны прежде всего Австрии, которую современники называли «тюрьмой народов» и власти которой были обеспокоены проблемой целостности империи. Верный принципам легитимизма, Николай I исключал возможность использовать слабость западного соседа России для поддержки освободительных движений славянских народов, к чему призывали чешские и хорватские идеологи панславизма. В русском обществе панславистские воззрения, идеи славянской солидарности разделяли немногие. К ним прежде всего можно было отнести представителя радикальной мысли М. А. Бакунина и умеренного консерватора М. П. Погодина. Их влияние было невелико, и правительство могло не обращать на них внимания. Проавстрийская ориентация российской внешней политики к началу 1840-х гг. стала столь заметна, что в русском обществе, где гласное обсуждение международных вопросов не допускалось, стали объяснять чин вице-канцлера Нессельроде тем, что он состоит при канцлере Меттернихе. В действительности Нессельроде послушно выполнял волю императора и даже сожалел об ухудшении отношений с Англией, что объяснялось разногласиями по Восточному вопросу.

Для России союзные отношения с Австрией и Пруссией, в основе которых лежали не национально-государственные интересы, а идейные пристрастия императора, означали постепенное умаление ее роли в европейских международных делах. Николай I не доверял союзникам, обвинял их в слабости и даже заявлял: «Прежде нас было трое, а теперь осталось только полтора, потому что Пруссию я не считаю совсем, а Австрию не считаю более чем за половину». Это было сказано в 1846 г. после того, как австрийские власти с трудом подавили восстание поляков в Кракове.

Николаевская идеократия как оплот европейской реакции. Венская система окончательно рухнула в 1848 г., который стал годом европейских революций. В феврале пал режим Луи-Филиппа, во Франции установилась республика. Начались революционные волнения в германских государствах, в Пруссии, в итальянских землях и в Дунайских княжествах. Восстание рабочих и студентов в Вене покончило с министерством Меттерниха, который воспринимался как символ Венской системы. Одним из руководителей восстания в Дрездене был русский эмигрант Бакунин. Окончательно европейское равновесие было нарушено венгерской революцией, в ходе которой была провозглашена независимость Венгрии от Габсбургской империи. Европа переживала «весну народов», когда идеи национального освобождения соединялись с борьбой против абсолютизма и с выступлениями под лозунгами социального равенства и справедливости.

Европа старого порядка все свои надежды связывала с Николаем I. Первой реакцией Николая I при получении известий о февральской революции было обращение к гвардейским офицерам: «Седлайте коней, господа, во Франции провозглашена республика». Именно в 1848 г. царизм стал олицетворением европейской реакции, предметом ненависти передовой общественности, которая воспринимала Россию как оплот реакции и контрреволюции. Однако легитимное право на интервенцию было нелегко осуществить. У самодержавия не было ни одного надежного союзника в Европе; в самой Российской империи, особенно в Польше, было неспокойно.

По мере приближения революционных потрясений к границам России Николай I все большее внимание уделял превентивным мерам. По соглашению с турецким правительством он в июне 1848 г. ввел войска в Молдавию, а два месяца спустя подавил революцию в Валахии. В Петербурге был разгромлен кружок Петрашевского, на Украине — Кирилло-Мефодиевское общество. III Отделение арестовало и допросило славянофилов Ю. Ф. Самарина и И. С. Аксакова, которых подозревали в панславистских замыслах.

Ослабление революционного натиска, которое следовало за утверждением нового буржуазного правопорядка, способствовало активизации внешней политики Николая I. Весной 1849 г. по просьбе австрийского императора Франца-Иосифа он принял решение реализовать право на интервенцию в отношении Венгерской Республики. Царь полагал, что он не только сокрушит мятежников и покончит с революционной опасностью у границ России, но и заслужит благодарность австрийских властей, что должно было, по его мнению, укрепить первенство России в Европе.

Венгерский поход был грубым политическим просчетом Николая I. Вступив на территорию Венгрии, армия под командованием Паскевича в короткое время вынудила республиканские войска сдаться. Австрийская империя была спасена от распада, но вместо благодарности ее правящие круги стали проводить антироссийскую политику, что в годы Крымской войны Николай I интерпретировал как «австрийскую измену». Венгерская кампания вызвала недовольство солдат и офицеров, особенно возмущенных поведением австрийских союзников. Один из участников похода вспоминал: «Почти каждый из нас, русских солдат и офицеров, чувствовал в то время себя участником общего несчастья венгерцев. Всем нам было грустно, тяжело». Передовая общественность восприняла победу реакции болезненно. И. С. Аксаков писал: «Гнусно и грустно. Всякая честная мысль клеймится названием якобинства, и торжество старого порядка вещей в Европе дает торжествовать и нашему гнилому обществу».

События 1848–1849 гг. покончили с Венской системой и создали новую расстановку сил. Паскевич предостерегал царя: «Направление умов в Европе отделило Россию от прочих государств. Россия остается одна постоянной в идеях монархических, в идеях порядка». Твердое противостояние Николая I революционным и освободительным процессам не могло остановить ход европейского политического и социального развития. Его следствием стала изоляция николаевской России, которая с очевидностью выявилась в канун и в ходе Крымской войны. Итоги европейской внешней политики Николая I были плачевны: от былой гегемонии России в Европе не осталось и следа.

§ 2. Восточный вопрос. Россия на Кавказе

Проблема черноморских проливов. Опираясь на Петербургский протокол 1826 г., российская дипломатия вынудила османские власти подписать в октябре того же года Аккерманскую конвенцию, согласно которой все государства получали право свободного прохода торговых кораблей через Босфор и Дарданеллы, что было исключительно важно для экономического развития Новороссии. Кроме того, Турция обязалась соблюдать установленные прежде привилегии Дунайских княжеств и не вмешиваться во внутренние дела Сербии. Однако греческий вопрос не был решен.

Николай I и его окружение не имели ясной программы ни в отношении Османской империи, ни в Восточном вопросе. Для экономики Юга России большую важность имел благоприятный режим проливов Босфор и Дарданеллы. В эти годы многократно увеличился вывоз товаров, прежде всего зерна, за границу из Одессы, Николаева, Херсона и Таганрога. Экономические интересы дворянства черноземных и новороссийских губерний диктовали необходимость контроля над морскими коммуникациями, но у правительства отсутствовало представление о путях достижения этой цели. Обретенная «свобода рук» на Балканах и в отношении Османской империи в целом, где Россия традиционно покровительствовала христианским народам, входила в противоречие с верностью принципам легитимизма и с неприятием панславистской агитации.

Русско-турецкая война 1828–1829 гг. Закрытие Турцией черноморских проливов для русских торговых судов побудило Николая Iк активным действиям. Русско-турецкая война, которая началась весной 1828 г., была прежде всего вызвана противоречиями в греческих делах. Однако царь не мог не обращать внимания на доклады Бенкендорфа, что землевладельцы жалуются на трудности «сбыта продуктов земледелия», а «застой торговли в Одессе лишает соседние губернии всяких доходов». Николай I признавал, что дело заключается не только «в умиротворении Греции», но и в том, что, не имея возможности свободно сбывать свою продукцию через черноморские портовые города, помещики потеряли на этом уже несколько миллионов рублей.

Вступая в войну, царь с осторожностью думал о ее последствиях. В день обнародования манифеста о начале войны Нессельроде разослал в европейские столицы декларацию, где подчеркивалось, что Россия «с прискорбием» прибегает к войне и «не умышляет разрушения» Османской империи. Декларация не успокоила недавних союзников, и Веллингтон заявил, что «отныне не может быть речи об общих действиях Англии и Франции с Россиею».

Основные военные действия шли на территории Европейской Турции. Русская армия испытывала недостаток в продовольствии и обмундировании, страдала от эпидемических заболеваний. Форсировав Дунай, войска под командованием П. X. Витгенштейна осадили крепости Шумла и Силистрия, осенью 1828 г. была взята Варна. Летом следующего года русская армия перешла Балканы и в августе заняла Адрианополь. Путь на Константинополь был открыт, но войска были остановлены, и начались переговоры о мире. Вопрос о занятии Константинополя обсуждался на заседании Секретного комитета под председательством Кочубея, который пришел к выводу, что «выгоды сохранения Оттоманской империи в Европе превышают ее невыгоды». К этому времени на Кавказском театре военных действий русская армия под командованием Паскевича, опираясь на поддержку местного христианского населения, взяла мощные крепости Каре, Баязет и Эрзерум, заняла портовые города Анапу и Поти. Турки повсюду терпели поражение.

Адрианопольский мирный договор был подписан в сентябре 1829 г. Россия получала дельту Дуная, за ней закреплялось Черноморское побережье Кавказа от Анапы до Поти. Османская империя признавала присоединение Грузии и Восточной Армении к России, что служило основой для решения пограничных вопросов. Договор провозглашал свободу торговой навигации в проливах, подтверждал автономию Сербии и Дунайских княжеств, давал автономию Греции. Он закреплял политическое присутствие России на Балканах и одновременно служил основой стабилизации отношений с Портой. По Адрианополь-скому миру Турции были возвращены Каре, Баязет, Эрзерум и часть Ахалцихского пашалыка. Стабилизировалась граница между двумя странами, что дало возможность русскому правительству приступить к планомерной организации внутреннего управления Закавказья. Однако оставалось неурегулированным международно-правовое положение горных районов Северо-Западного Кавказа, которые по Адрианопольскому договору переходили к России, что оспаривалось Великобританией, находившей поддержку в Константинополе. Сложным было положение в горном Дагестане и Чечне. Все это превращало Северный Кавказ в объект постоянных разногласий между Россией и Османской империей.

Россия и Персия. Исход русско-турецкой войны окончательно определил западную часть границы Российской империи в Закавказье. Ее восточная часть стабилизировалась после войны, которую летом 1826 г. Персия объявила России. Власти Персии находились под сильным влиянием британских агентов, которые целенаправленно стремились к ослаблению российского влияния в Закавказье. Характеризуя их деятельность, А. П. Ермолов писал: «Англичан прикрепляют к персиянам деньги, кои они большими суммами расточают между корыстолюбивыми министрами и вельможами, а сии, во зло употребляя слабость шаха, наклоняют его в их пользу».

Наследник персидского престола Аббас-мирза возглавил армию, которая перешла Араке, захватила Елизаветполь и угрожала Тифлису Главнокомандующий русскими войсками Ермолов переоценил мощь персов и проявил нерешительность. С воцарением Николая I прочность его позиций на Кавказе оказалась под сомнением. Известна была взаимная нелюбовь нового императора и кавказского повелителя, который, кроме того, оставался под подозрением в причастности к движению декабристов. Повелением царя он был смещен, и на его пост назначен Паскевич, который перешел к наступательным действиям. Он разбил во много раз превосходящую персидскую армию под Елизаветполем, перенес военные действия на территории, которые находились под контролем Персии.

В 1827 г. русские войска взяли Эривань и Тавриз, после чего начались мирные переговоры. В феврале 1828 г. был подписан Туркманчайский мирный договор, по которому к России отходили Эриванское и Нахичеванское ханства, определялась русско-персидская граница по Араксу и подтверждалось исключительное право России иметь военный флот на Каспийском море. Выдающуюся роль в выработке условий Туркманчайского трактата сыграл А. С. Грибоедов, вскоре затем назначенный министром-посланником в Персию. В январе 1829 г. толпы мусульманских фанатиков разгромили российское посольство в Тегеране, погибли Грибоедов и сотрудники посольства.

Туркманчайский мир, за который была заплачена столь высокая цена, способствовал освобождению армянского народа, юридически закрепил за Российской империей стратегически важные территории Закавказья, а в исторической перспективе способствовал стабилизации отношений с Персией. После его заключения и подписания Адрианопольского трактата началось административное переустройство грузинских, армянских и азербайджанских земель, которое продолжалось несколько десятилетий.

Имперская политика социальной ассимиляции. Это переустройство шло в рамках обычной имперской политики, когда ограничение прав отдельных властителей сочеталось с социальной ассимиляцией верхних слоев закавказских народов. Повсеместно правительство подтверждало права знати на владение землей и крестьянами, привилегии духовенства, включая мусульманское, сохранение местных обычаев и правовых норм. Суть имперской политики хорошо сформулировал кавказский наместник М. С. Воронцов: «Не только не посягать на права высшего сословия, но всеми мерами стараться об ограждении и укреплении оного». При Воронцове процедура признания княжеского и дворянского достоинства в Грузии была облегчена настолько, что в этих званиях было утверждено около 30 тыс. человек. По его инициативе и вопреки первоначальному намерению Николая I в 1846 г. все земли, находившиеся в распоряжении азербайджанской знати к моменту присоединения ханств к России, были признаны ее безусловным и наследственным владением.

Успех политики социальной ассимиляции в Закавказье был очевиден. Армянская, грузинская и азербайджанская знать вошла в состав российского дворянства, сделалась незаменимой частью правительственной системы и без долгих колебаний отдала свои знания, опыт и авторитет укреплению российской государственности. К середине XIX в. в административно-территориальном отношении Закавказье, будучи разделено на губернии, немногим отличалось от Центральной России. Уже при Александре II была ликвидирована автономия Сванетии, Мегрелии и Абхазии.

На Северном Кавказе имперская политика социальной ассимиляции долгое время не приносила успеха главным образом потому, что в «вольных обществах» имущественная дифференциация была невелика и не выработалось четкого иерархического представления о знатности. Ситуация стала меняться по мере распространения мюридизма. Первые проповедники мюридизма объявляли себя шейхами и пророками, их проповедь не выходила за пределы нескольких аулов, и российские власти не воспринимали ее серьезно. Но уже в 1828 г. Мухаммед Ярагский провозгласил своего последователя Гази-Магомеда имамом, чья духовная и светская власть должна была распространяться на Дагестан и Чечню. Первый имам начал активные военные действия против неверных, напав на крепость Внезапная. России и ее многочисленным сторонникам среди горских народов был объявлен газават, что можно расценивать как призыв к широкомасштабной кавказской войне.

Мюридизм на Северном Кавказе. Ответом Паскевича стало обращение к населению Дагестана, где Гази-Магомед обвинялся в возмущении спокойствия. Имаму объявлялась война, в которой кавказские генералы рассчитывали на скорый успех. Паскевич отказался от ермоловского плана покорения Кавказа и считал достаточным проведение отдельных военных экспедиций и строительство опорных пунктов. Войска Паскевича блокировали Гимры, один из центров мюридизма. После набега Гази-Магомеда на Кизляр, который был жестоко разграблен, Гимры в 1832 г. были взяты штурмом, имам погиб в сражении. К этому времени Паскевича уже не было на Кавказе, а действия его преемников не отличались ни военной предприимчивостью, ни стратегической дальновидностью. Кавказский корпус пополнялся медленно, его численности не хватало для контроля над большими горными территориями. Набеговая система, которую практиковали горцы, не встречала серьезного сопротивления, приводила к деморализации населения, жившего на равнине. Успешные набеги создавали преувеличенное представление о военных силах последователей мюридизма.

Второй имам Гамзат-Бек предпринял поход против Аварского ханства, земли которого он рассчитывал включить в состав своего государственного образования. Он предательски расправился с семьей аварских ханов и, в свою очередь, был убит. В 1834 г. третьим имамом стал Шамиль, чье долгое правление привело к созданию в горной части Чечни и в северных районах Дагестана имамата — теократического государства, где вся верховная власть, светская и духовная, была сосредоточена в руках имама. Шамиль был удачливый военный, умелый администратор, он пользовался огромным авторитетом как истинный правоверный. Он разделил имамат на округа, которыми управляли наибы. Его резиденцией был аул Ахульго. Основной силой Шамиля были мюриды, на чью верность и храбрость он полагался. Их число не превышало трех-четырех сотен. Но всего под свои знамена Шамиль мог собрать до 20–30 тыс. человек. Он получал поддержку деньгами и оружием от Османской империи, власти которой заверял в верности султану. Ему покровительствовал лондонский кабинет, и на английских судах нередко доставлялось оружие.

Внутренняя жизнь имамата определялась законами шариата и распоряжениями имама. Шамиль искоренял адат, беспощадно карал ослушников, широко использовал заложничество и постепенно разрушал старые «вольные общества» и традиционную горскую систему ценностей. Его наибы и мюриды обогащались за счет военных набегов и благодаря поборам, тяжесть которых ложилась на простой народ. Придворный историограф Шамиля признавал: «Наибы его оказались наибами порока. Подлинно были они бедствием для народа. Имам называл их верными управителями и поэтому делал вид, что не слышит жалоб тех, кому были причинены обиды».

Ведя газават, Шамиль до времени сдерживал недовольство своих подданных, переключая его на неверных. Но в конечном итоге ни его личная популярность, ни его безмерная жестокость не могли предотвратить процесс внутреннего разложения имамата, основным фактором которого стало социально-имущественное расслоение.

Николай I придавал большое значение делам на Северном Кавказе. Поздравляя Паскевича с завершением русско-турецкой войны, он писал: «Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее — усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных».

Военные действия на Северном Кавказе не были активными и шли с переменным успехом. Не последнюю роль в этом играли постоянные перемещения в командовании Кавказского корпуса, некомпетентное вмешательство чинов Военного министерства и то обстоятельство, что для части старших офицеров война была средством материального обогащения. Отдельные командиры действовали самостоятельно, стремясь к частным победам и военным отличиям. В 1834 г. отряд генерала Ф. К. Клюге-фон-Клюгенау предпринял наступление против Шамиля и вытеснил того из Аварии в Северный Дагестан. Командование решило, что движение горцев в основном подавлено.

Ункяр-Искелесийский договор. Окончательное утверждение на Северном Кавказе Николай I связывал с успехами в Восточном вопросе, долгосрочную политику в котором определили военные и дипломатические победы России. После 1829 г. петербургский кабинет поверил в слабость Османской империи и стал рассматривать ее как удобного соседа, чье существование не вредит интересам России. Демонстрируя добрые намерения, правительство досрочно вывело войска из Дунайских княжеств, сократило размеры турецкой контрибуции. Вскоре появилась новая возможность показать изменившееся отношение к Порте, целостность которой поставил под сомнение мятеж египетского паши. Египетские войска в 1832 г. разгромили султанскую армию, что заставило турецкие власти просить европейские кабинеты о помощи. Великие державы выступали за сохранение Османской империи, но только Россия оказала ей прямую действенную помощь. На восточном берегу Босфора был высажен тридцатитысячный русский десант, а генерал Н. Н. Муравьев был послан в Александрию, чтобы вручить ультиматум египетскому паше. Николай I наставлял Муравьева: «Помни же как можно более вселять турецкому султану доверенности, а египетскому паше страху». Демонстрация силы принесла успех, и движение египетских войск на Константинополь было остановлено.

Со специальной миссией в турецкую столицу был послан А. Ф. Орлов, который в июне 1833 г. подписал в местечке Ункяр-Искелеси союзный договор о российской военной помощи султану в случае нового конфликта с египетским пашой. Россия выступала гарантом целостности Османской империи. Взамен она получала выгодный режим черноморских проливов, султан обязался закрыть Дарданеллы для военных кораблей европейских держав. Для флота России проливы оставались открыты. Закрытие Дарданелл обеспечивало безопасность Черноморского побережья России, а провозглашенный принцип совместной обороны проливов позволял контролировать их в случае военных действий. Это была блестящая победа российской дипломатии, немалый вклад в которую внес лично Николай I. Он проявил уместную твердость, отвергнув попытки Англии, Франции и Австрии пересмотреть Ункяр-Искелесийский договор.

Соотношение сил на Востоке изменилось. В 1833 г. была подписана секретная Мюнхенгрецкая конвенция (первая), по которой Россия и Австрия обязались поддерживать неприкосновенность Османской империи и действовать совместно в случае возникающих угроз на Востоке. Это соглашение давало возможность использовать противоречия между великими державами, противопоставляя Австрию ее недавним партнерам. Одновременно оно показало, что России трудно обходиться без союзников. Нессельроде был доволен тем, что в случае обострения Восточного вопроса «мы будем видеть Австрию с нами, а не против нас».

Главным противником России в Восточном вопросе была Англия, чьи экономические позиции на Ближнем Востоке постоянно укреплялись. В 1839 г. новый турецко-египетский конфликт вовлек все великие державы в дела Османской империи. Англия и Австрия поддержали султана, Франция — египетского пашу. Локальный конфликт превратился благодаря участию в нем великих держав в европейский кризис, который лишил Россию «свободы рук». Понимая, что режим проливов больше не зависит от двусторонних русско-турецких соглашений, Николай I встал на сторону султана, тем самым примкнув к лондонскому и венскому кабинетам. Это был противоречивый союз, продиктованный как данным ранее обещанием сохранить целостность Османской империи, так и идеологическим неприятием «короля баррикад» и его политики.

Лондонские конвенции. В 1840 г, в Лондоне была подписана конвенция, где Россия, Англия, Австрия и Пруссия гарантировали нерушимость турецких границ и выступали против египетской независимости. Великие европейские державы провозгласили международный принцип закрытия в мирное время проливов для военных кораблей как России, так и других государств. Это был отход от соглашений 1833 г., но Николай I наиболее важным считал достигнутую дипломатическую изоляцию Франции. Он полагал, что закрытие проливов, «доколе Порта будет находиться в мире», выгодно России, хотя к этому времени ее действительное влияние на политику Константинопольского кабинета ослабло.

Спустя год была подписана вторая Лондонская конвенция с участием французов. Она выявила одиночество российской дипломатии, чьи успехи ревниво воспринимались другими странами. Судоходство в проливах ставилось под международный контроль, их режим Россия не могла определять путем двусторонних соглашений с Турцией. Проход военных кораблей через проливы в мирное время запрещался, и, таким образом, Черноморский флот лишался оперативного простора.

Конвенция 1841 г. означала отказ от принципов Ункяр-Искелесийского договора, она не обеспечивала безопасности южных рубежей Российской империи и была серьезной неудачей николаевской дипломатии. Ее следствием стало ослабление русского влияния на Балканах, особенно в Сербии и Греции. Попытки пересмотреть условия Лондонской конвенции 1841 г., оказав давление на английское правительство, успеха не имели и лишь привели к сближению позиций Англии и Франции, обеспокоенных демаршами России. Одновременно в этих странах крепли антирусские настроения. Быстро ухудшались отношения с Османской империей, власти которой умело использовали русско-британские и русско-французские противоречия. В короткое время Россия утратила свое громадное влияние на политику Порты, ее первенствующая роль в Восточном вопросе перестала быть бесспорной.

В 1844 г. Николай I посетил Лондон, где пытался добиться англо-русского соглашения по Восточному вопросу. Он убеждал своих собеседников, что Османская империя — «умирающий человек», что близится новый восточный кризис и Россия и Англия должны договориться о разделе сфер влияния, чтобы не допустить преобладания Франции. Он заявлял, что не хочет «ни единого вершка турецкой территории». Это звучало неубедительно. Лондонские переговоры не привели к успеху.

Военные действия на Северном Кавказе. Обострение англо-российских противоречий отразилось на ходе кавказских дел, которые рассматривались противоборствующими великими державами в контексте Восточного вопроса. К началу 1840-х гг. Шамиль, умело используя предоставленную ему военными властями передышку, сумел восстановить свои позиции. Далось это не без труда. В 1837 г. имам потерпел поражение от генерала К. К. Фези. Он должен был заключить перемирие, принял российское подданство и выдал заложников, однако через год вновь поднял восстание. В 1839 г. отрядом генерала П. X. Граббе штурмом был взят аул Ахульго, но раненому Шамилю удалось скрыться. Благодаря бездействию кавказского командования он вновь подчинил своей власти Аварию и некоторые районы Дагестана, увеличив территорию имамата почти вдвое. Попытка Шамиля перенести военные действия на равнину Северного Дагестана была пресечена, но общее положение вызывало беспокойство Николая I. По его личному указанию новый кавказский наместник М. С. Воронцов в 1845 г. предпринял Даргинскую экспедицию с целью овладеть резиденцией имама — аулом Дарго. Отряд в составе 11 пехотных батальонов занял аул, но затем попал в засаду и вышел из окружения после жестокого боя, потеряв свыше полутора тысяч человек. Следствием Даргинской экспедиция стала перемена тактики: Воронцов вернулся к цициановской политике сочетания военных угроз, лести и прямого подкупа. Одновременно в лесах предгорий рубились просеки, что резко уменьшало возможность внезапных набегов. Шамиль был оттеснен в горы Дагестана и фактически оказался в осаде. Участились измены среди наибов, открытые формы приняло недовольство простых горцев.

§ 3. Крымская война

Дипломатическая изоляция. Крымская, или Восточная, война стала следствием противоречий между великими державами, которые выявились в 1840-е гг. Тогда определилась и основная расстановка сил, где на одной стороне были Османская империя, Англия и Франция, на другой — Россия. Действия николаевской дипломатии не отличались последовательностью. Она то шла на уступки, которые не были вынужденными, то не умела использовать выгодную для себя ситуацию. Со времен Лондонской конвенции 1841 г. Россия все чаще оказывалась в изоляции, что особенно наглядно проявилось после 1848 г. Иллюзорными оказались надежды Николая I на «австрийскую благодарность» и на внешнеполитическую слабость республиканской Франции. Когда в 1851 г. Луи-Наполеон Бонапарт совершил государственный переворот, а затем и провозгласил себя императором, стало ясно, что избежать столкновения с Францией не удастся: Наполеон III готовился взять реванш за поражение своего дяди, Наполеона I.

В начале 1850-х гг. разгорелся спор о Святых местах, суть которого заключалась в определении права православного или католического духовенства контролировать христианские святыни в Палестине. Поскольку решение зависело от султана, во владениях которого находились палестинские святыни, то спор вскоре приобрел характер международного конфликта, где противостояли Россия и Франция. В 1851 г., уступая настоянию французского посла, султан отдал предпочтение католикам. Для Николая I защита прав православной церкви была важна сама по себе как свидетельство его покровительства христианскому населению Османской империи. Одновременно он не мог допустить дальнейшего роста французского влияния в Константинополе. В начале 1853 г. в беседе с английским посланником он повторил свои прежние предложения о разделе части османских владений между Россией и Англией без участия Франции: «Я повторяю вам, что “больной человек” умирает, и мы ни в коем случае не должны позволить, чтобы такое событие застало нас врасплох. Мы должны прийти к какому-нибудь соглашению». Он говорил, что не претендует на занятие Константинополя, который «никогда не попадет в руки ни англичан, ни французов, ни какой-либо другой великой нации». Одновременно он вел речь о том, что Сербия, Болгария, Молдавия и Валахия должны стать самостоятельными, но «под моим протекторатом». Император не понимал глубины англо-русских противоречий, преувеличивал англо-французские разногласия. Прийти к соглашению с Англией ему не удалось, и он занял в Восточном вопросе непримиримую позицию. Взяв курс на развязывание войны, царь полагал, что речь идет о противостоянии со слабой, как ему казалось, в военном отношении Францией, которая не решится воевать против России. Еще менее его беспокоили военные силы Турции.

Стратегические просчеты. Цели войны определялись николаевским правительством достаточно расплывчато. Исходя из того, что Турция будет действовать в одиночестве, полагали возможным разбить ее военные силы на Балканах и в Закавказье, «наказать» султана и вынудить его к подписанию выгодного для России мира. Важное место занимали соображения повышения престижа Николая I среди христианского и славянского населения Османской империи, грядущее освобождение которого от мусульманского рабства воспевалось официальными публицистами. Вместе с тем вопрос о расчленении Османской империи не ставился.

В оценке ситуации император и его окружение допустили два главных просчета: преувеличение военной и в особенности военно-морской мощи России и непонимание масштабов международной изоляции страны. Если неверная картина мира основывалась на принципах идеократии, то ошибки в оценке военного потенциала имели иное происхождение. Милитаризм, положенный в основу государственной политики, создавал иллюзию силы, которую поддерживали парады и маневры. Русская армия была вымуштрована и обладала отличным офицерским корпусом. Однако этого было недостаточно в условиях, когда под влиянием промышленной революции западноевропейские армии переходили на принципиально новые образцы вооружения — нарезное стрелковое оружие, которое, уступая гладкоствольному в скорострельности, превосходило его в дальности и прицельной точности стрельбы, полевые пушки, заряжавшиеся с казенной части. Военный флот Англии и Франции оснащался паровыми судами с винтовыми двигателями, что резко повышало их скорость и маневренность.

Связи возможностей вести успешные боевые действия с экономическим положением страны Николай I и его генералитет не видели. Россия не обладала развитой системой внутренних коммуникаций, не вела серьезного железнодорожного строительства, техническое оснащение военной промышленности было недостаточным, не было стратегических запасов сырья и военного снаряжения, армия и флот не имели подготовленных резервов. Большая доля вины лежала на А. И. Чернышеве, который занимал пост военного министра до 1852 г. Молодым офицером он блестяще показал себя, будучи военным агентом в Париже, где добывал ценнейшую информацию о подготовке Наполеоном нападения на Россию, в кампанию 1812 г. был храбрым кавалерийским начальником. Однако двадцатилетие его министерства стали временем рутины и застоя, он готовил армию не к войне, но к высочайшим смотрам.

Начало войны. Неуступчивость Франции в споре о Святых местах побудила Николая I спровоцировать конфликт. В 1853 г. была объявлена частичная мобилизация, а в Константинополь направлен со специальной миссией Меншиков. Ему было поручено в ультимативной форме требовать от султанского правительства признания привилегий православной церкви. Меншиков должен был предложить султану заключить оборонительный союз против Франции. В Константинополе царский посланец вел себя дерзко и, когда турецкое правительство, опираясь на закулисную поддержку лондонского и парижского кабинетов, отвергло его ультимативные требования, демонстративно прервал переговоры.

Россия ввела войска в Дунайские княжества, началась подготовка к форсированию Дуная. Стремясь предотвратить войну, великие державы — Англия, Франция, Австрия и Пруссия — подготовили так называемую Венскую ноту, призывая Порту соблюдать все прошлые русско-турецкие договоренности. Султан отверг Венскую ноту и потребовал вывести войска из Дунайских княжеств. В октябре Османская империя объявила войну России. В ответ Николай I обнародовал Манифест о войне с Оттоманскою Портою.

В ноябре 1853 г. Черноморский флот под командованием П. С. Нахимова наголову разбил турецкую эскадру в Синопской бухте. Это было последнее в военно-морской истории крупное сражение двух парусных флотов. Офицеры и матросы показали прекрасную боевую выучку, однако господство русского флота на Черном море было недолгим. В начале 1854 г. туда вошла англо-французская эскадра, что стало прологом войны России с европейской коалицией. Николай I разорвал дипломатические отношения с Англией и Францией и одновременно не сумел получить подтверждение нейтралитета Пруссии и Австрии. Изоляция России стала очевидным фактом.

Весной 1854 г. русская армия под командованием Паскевича перешла Дунай и осадила Силистрию. В ответ Франция и Англия объявили России войну. Союзная эскадра блокировала Балтийское побережье и крейсировала в Финском заливе. В апреле союзная эскадра подвергла бомбардировке Одессу. В болгарском портовом городе Варна сосредотачивался десант союзников, что побудило царя вывести войска из Дунайских княжеств, куда немедленно вступили австрийские части. Венский кабинет разработал «четыре пункта», которые предлагали России признать протекторат великих держав над Дунайскими княжествами, согласиться на международный контроль над устьем Дуная и на пересмотр Лондонской конвенции 1841 г., а также отказаться от исключительного права на покровительство христианским подданным султана. Все это должно было служить интересам европейского равновесия, о поддержании которого долгие годы заботилась российская дипломатия.

«Четыре пункта» могли стать основой для переговоров, на которые Николай I дал согласие. В ответ союзники потребовали ликвидации Севастополя как военно-морской базы и сокращения численности Черноморского флота до четырех военных кораблей. Русский флот — 14 линейных кораблей, 6 фрегатов и 4 пароходофрегата — был блокирован в Севастополе. Англичане провели вызывающе бессмысленные бомбардировки Петропавловска-Камчатского и Соловецкого монастыря. Переговоры между воюющими сторонами, которые при посредничестве Австрии велись в Вене с июля 1854 г., в апреле следующего года были прерваны. Россия вынуждена была продолжать войну, утратив инициативу на суше и на море и при неблагоприятной дипломатической обстановке.

Оборона Севастополя. В сентябре 1854 г. началась высадка союзного десанта, основу которого составляли английские и французские части, в Крыму, в районе Евпатории. Первоначально общая численность армии вторжения составляла более 60 тыс. человек, что почти вдвое превосходило русские силы, находившиеся в Крыму. Назначенный главнокомандующим Меншиков недооценивал решимость и технические возможности союзников и за два дня до начала операции утверждал: «Неприятель никогда не мог осмелиться сделать высадку, а по настоящему позднему времени высадка невозможна». Высадившись, союзники начали движение на Севастополь. Меншиков пытался остановить их на реке Альма, но потерпел поражение. Русская армия отступила в глубь Крыма, к Бахчисараю, что Меншиков объяснял необходимостью сохранить связи с внутренними губерниями России.

Севастополь был оставлен под защитой частей гарнизона и военных моряков. По приказу Нахимова Черноморский флот был затоплен в Севастопольской бухте, что должно было осложнить действия кораблей противника. В конце сентября союзные войска приступили к осаде города. Защитники города в короткий срок создали на подступах к нему мощную систему укреплений, разработанную под наблюдением военного инженера Э. И. Тотлебена. После гибели фактического руководителя обороны адмирала В. А. Корнилова в начале октября во время первого штурма крепости общее командование принял на себя Нахимов. Стремясь помочь осажденным, полевая армия подошла к городу, однако октябрьские бои под Балаклавой, где была почти полностью уничтожена бригада английской легкой кавалерии, и Инкерманом не принесли удачи.

В феврале 1855 г. Меншикова сменил генерал М. Д. Горчаков, под чьим командованием русские войска в августе потерпели тяжелое поражение на Черной речке. Судьба Севастополя была предрешена. К началу лета против 40 тыс. севастопольского гарнизона действовала насчитывавшая 140 тыс. армия союзников. В июне, в день годовщины битвы при Ватерлоо, союзники предприняли решительный штурм севастопольских укреплений, который был отбит с большими для них потерями. Душой обороны был Нахимов, который несколько дней спустя был смертельно ранен. 27 августа союзники предприняли очередной штурм Севастополя, в ходе которого был взят господствовавший над городом Малахов курган. По приказу Горчакова гарнизон оставил Севастополь, затопив последние корабли и взорвав укрепления. С падением Севастополя военные действия в Крыму прекратились.

Героическая оборона Севастополя показала стойкость солдат, матросов и офицеров и одновременно выявила военно-техническую отсталость армии и флота, неготовность России к современной войне. Не только севастопольский гарнизон, но и полевая армия были фактически отрезаны от источников пополнения, испытывали острый недостаток вооружения, боеприпасов и продовольствия: снабжение велось с использованием фур, в которые были запряжены волы, в распутицу оно прекращалось. Неслыханных размеров достигли интендантские злоупотребления. В войсках была велика эпидемическая смертность.

В определенной мере тяжесть военного поражения смягчали успешные действия русской армии на Кавказском театре, где еще в ноябре 1853 г. генерал В. О. Бебутов разгромил втрое превосходящие турецкие части при Башкадыкларе. Это означало предотвращение угрозы турецкого вторжения в Закавказье. На следующий год попытки турок перейти в наступление были отбиты. Русские войска взяли крепость Баязет и нанесли в октябре сокрушительное поражение главным объединениям противника при Кюрюк-Даре, после чего турецкая армия на Кавказе как боевая сила перестала существовать. Весной 1855 г. войска Н. Н. Муравьева блокировали Каре, гарнизон которого, руководимый английским генералом, в ноябре капитулировал. Современники сопоставляли взятие мощной крепости Карса с обороной Севастополя. Победы Кавказской армии создавали благоприятный фон для того, чтобы Россия дала официальное согласие на возобновление мирных переговоров.

Парижский мир. В разгар войны, 18 февраля 1855 г. умер Николай I, сказав перед смертью: «Сдаю тебе мою команду, но, к сожалению, не в том порядке, как желал». На престол взошел его сын Александр II, который постепенно осознал бесперспективность ведения войны. После получения известия о взятии Карса он принял новые австрийские предложения и пошел на уступки. В феврале 1856 г. в Париже началась работа конгресса, в которой участвовали Россия, Австрия, Англия, Франция, Турция и воевавшая на стороне союзников Сардиния. Вскоре к ним присоединилась Пруссия. Русскую делегацию возглавлял А. Ф. Орлов, верный друг покойного императора, на долю которого выпало подвести итог николаевскому правлению. Во многом благодаря твердости и дипломатическому искусству Орлова условия Парижского мира, подписанного в марте, не отражали всей глубины военного и дипломатического поражения России.

Парижский трактат объявлял о нейтрализации Черного моря, что для России означало запрет иметь там военный флот и необходимость ликвидации крепостных сооружений и арсеналов. Фактически это вело к тому, что над ее южными границами повисла опасность нового вторжения, поскольку Османская империя и ее союзники могли провести через проливы свои военные эскадры, находившиеся в Средиземном море. Орлову удалось отстоять нерушимость российской границы в Закавказье, но южная часть Бессарабии и устье Дуная от нее отходили. Каре возвращался под власть Турции, но полностью восстанавливалась довоенная граница на Западном Кавказе. Турция признавала все Кавказское побережье Черного моря российским владением. Россия была лишена права единоличного покровительства Сербии, что подорвало ее позиции на Балканах. Дунайские княжества — Молдавия и Валахия, оставаясь под верховной властью Порты, сохраняли «независимое и национальное управление, а равно и полную свободу вероисповедания, законодательства, торговли и судоходства». Особая конвенция о проливах подтверждала их закрытие для военных кораблей в мирное время, что можно рассматривать как небольшой успех российской дипломатии.

На Парижском конгрессе сложилась расстановка сил, которая получила название Крымской системы. Если Венская система определяла механизм доминирования России на континенте, то новая система имела антироссийскую направленность и подчеркивала политическую изоляцию страны. В результате недальновидности Николая I,дипломатических просчетов и военных неудач, Российская империя потеряла почти все, что было приобретено ею при Екатерине II и Александре I. Завершив работу конгресса, Англия, Франция и Австрия подписали Тройственный союз, который гарантировал целостность Османской империи и выполнение Россией условий Парижского мирного договора. Государства-гаранты Парижского мира присвоили себе право вмешиваться во внутренние дела России. Национальное унижение стало закономерным финалом николаевской внешней политики.

В ходе Крымской войны русская армия потеряла убитыми, ранеными и ставшими жертвами эпидемических болезней до полумиллиона человек. Россия лишилась флота и мощной военно-морской базы на Черном море. Военные расходы легли непосильным бременем на бюджет страны, дефицит которого вырос в шесть раз. Рекрутские наборы и чрезвычайные налоги обескровили народное хозяйство. Среди крестьян выросло недовольство крепостным правом, что в ряде губерний привело к серьезным волнениям. При наборе государственного ополчения по деревням распространялись слухи о том, что записавшиеся в ратники будут освобождены от крепостной зависимости и получат в новороссийских губерниях земли и имущество. В результате целые волости шли в ополчение, крестьяне деревнями снимались с обжитых мест и бежали на юг, где, как они верили, их ждала воля. Военное поражение сопровождалось хозяйственным разорением и резким ростом социальной напряженности.

А.И. Барятинский на Кавказе. Одним из итогов Крымской войны стала активизация военных действий против Шамиля. В ходе войны не оправдались расчеты турецких и английских политиков на то, что Шамиль оттянет на себя значительные силы Кавказской армии. Он предпочитал укрываться в горах. Окончание войны привело к активизации военных действий против имамата. Россия и ее армия нуждались в победе, чтобы поскорее забыть бесславную Крымскую кампанию.

Главнокомандующим на Кавказе в 1856 г. был назначен А. И. Барятинский, чей боевой опыт был приобретен в стычках с горцами. Его отличали бесстрашие и благородство — командуя полком, он потратил немалые личные средства на оснащение его новейшим стрелковым оружием. Он был исключительно популярен не только среди солдат и офицеров, но и среди народов Северного Кавказа. Барятинский считал себя учеником Воронцова и не отказывался от его политики привлечения местной знати на сторону России. Говорили, что если за Шамилем идет палач, то за Барятинским — казначей. По свидетельству мусульманского наблюдателя, и простой народ, и особенно недавние приближенные Шамиля стали относиться к русским «с послушанием и повиновением». В горах царила страшная бедность и росла ненависть к Шамилю, который, как говорили, уничтожил больше своих соотечественников, чем солдат противника.

Новый главнокомандующий стратегически подавил Шамиля: русские войска решительно двинулись в глубь Чечни и Дагестана, где Барятинского встречали восторженно. Ему и его офицерам женщины подносили виноград, в его честь устраивали скачки. По свидетельству генерала Н. И. Евдокимова, чеченцы, «как дети, освободившиеся от жестокого надзирателя, с увлечением бросаются на все, что только запрещено мусульманским уставом». Копившаяся внутри горского общества социальная напряженность находила выход в избиении знати. Барятинский формировал отряды из чеченцев-добровольцев, которые боролись против Шамиля. Штурмом был взят аул Ведено, откуда Шамиль с небольшим отрядом перебрался в Гуниб, где был плотно окружен. Ни жители аула, ни мюриды имама не желали сражаться. Отказ от газавата сулил им больше, нежели продолжение борьбы. Русский офицер Н. Волконский писал: «С той минуты, как закоснелые мюриды преображались в наших подданных, мюридизм улетал от них, словно пух на ветру». В августе 1859 г. Барятинский принял капитуляцию Шамиля. Война в Дагестане и Чечне завершилась. Имамат распался.

На Северо-Западном Кавказе стычки с черкесами шли до весны 1864 г., хотя почти сразу после пленения Шамиля на верность России присягнул один из главных предводителей черкесов Мухаммед-Эмин.

Военные действия на Северном Кавказе, продолжавшиеся несколько десятилетий, привели к существенным социальным и политическим переменам, которые затронули все горские народы. В меньшей степени перемены коснулись хозяйственной стороны их жизни и бытового уклада. Включение в состав России и необходимость подчинения требованиям российской администрации создавало для кавказских народов новую ситуацию, исходом из которой стала как адаптация к реалиям новой жизни, так и массовая эмиграция в пределы Османской империи. Для России «замирение Кавказа» означало облегчение бремени военных расходов и создание нормальных условий экономического развития региона.

§ 1. Отмена крепостного права

Военные поражения и русское общество. Воцарение Александра II знаменовало перелом в настроении правительственных кругов и общественности. Неудачи в Крымской войне, дипломатическая изоляция, крестьянские волнения, экономический и финансовый кризис вызывали всеобщее недовольство и внушали беспокойство за прочность внутреннего положения России. Главным виновником военных поражений и социальных потрясений общественное мнение считало Николая I, чья политика в новое царствование стала подвергаться всеобщему осуждению. М. П. Погодин, который в николаевское время следовал идеологии казенного патриотизма, писал, обращаясь к новому императору: «Прежняя система отжила свой век. Сам Бог, взяв с поприща действий покойного государя, показал нам, что для России теперь нужна другая система». Видный чиновник П. А. Валуев написал записку «Дума русского», где характеризовал прошедшее царствование как время «всеобщей фальши» и доказывал необходимость свободы слова, совести и общественного мнения. В валуевской записке содержалась афористичная оценка системы николаевской администрации: «Сверху — блеск, внизу — гниль».

С первых дней царствования Александр II стал получать немало проектов, писем и записок, которые содержали призывы к проведению реформ. Главным мотивом всех обращений было настоятельное указание на необходимость скорейшей отмены крепостного права. В годы Крымской войны на крестьян легли тяжесть внеочередных рекрутских наборов и призыв в ополчение, разорительные повинности, которые они выполняли для нужд армии. Одновременно, стремясь остановить падение своих доходов, помещики повышали оброки, увеличивали нормы барщины. Массовое бегство стало обычной формой протеста крепостных крестьян, их социальная активность возрастала. В стране ежегодно происходило более 100 значительных крестьянских волнений. О нестерпимых «тяготах поселян» царь читал в отчетах Министерства внутренних дел, об «умножении нужды и бедности» ему писал глава III Отделения А. Ф. Орлов.

Погодин, чьи «Историко-политические письма» расходились по России во время Крымской войны, предсказывал наступление новой пугачевщины: «Мирабо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев. Ледрю Роллен со всеми коммунистами не найдут у нас себе приверженцев, а перед Никитой Пустосвятом разинет рот любая деревня. На сторону к Мадзини не перешатнется никто, а Стенька Разин лишь кликни клич! Вот где кроется наша революция, вот откуда грозят нам опасности, вот с которой стороны стена наша представляет проломы, — перестаньте же возиться около западной, почти совершенно твердой, и принимайтесь чинить восточную, которая почти без присмотра валится и грозит падением!»

С консерватором Погодиным был согласен эмигрант Герцен, который в письме к императору, опубликованному в «Полярной звезде», восклицал: «Дайте землю крестьянам, она и так им принадлежит. Смойте с России позорное пятно крепостного состояния».

Приступить к отмене крепостного права правительство вынуждала и тяжесть военного поражения. Новый министр иностранных дел А. М. Горчаков говорил Александру II: «Хорошо, что мы заключили мир, дальше мы воевать не в силах. Мир дает нам возможность заняться внутренними делами, и этим должно воспользоваться. Первое дело — нужно освободить крестьян, потому что здесь узел всяких зол». Военно-техническая отсталость страны была очевидна, а ее основная причина, по общему мнению, коренилась в крепостной системе. Неотложные меры по крестьянскому вопросу должны были успокоить страну, стабилизировать народное хозяйство и создать условия для модернизации армии и флота. По сути, речь шла о дальнейшей европеизации страны. Выражая настроения либеральной общественности, К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин писали: «Мы с горестью сознаем, что, несмотря на внешнее наше величие, мы перед народами европейскими все еще ученики; мы видим, что еще много и много нам предстоит работы прежде, нежели мы в состоянии будем померяться с этими могучими бойцами, владеющими всеми средствами образованного мира… Видно, еще не совсем они сгнили, это мы слишком больно чувствуем на своих боках».

Александр II как реформатор. Александр II не сразу решился начать реформировать крепостную деревню. Он не был склонен к поспешным действиям, в государственных делах придерживался принципа постепенности, говоря: «Не все делать вдруг». В отличие от отца Александр II не любил вникать в мелочи, избегал рутинной работы, но в критические моменты он проявлял недюжинную политическую волю и не боялся брать на себя ответственность за судьбу страны. Его кругозор был широк, он был разносторонне образован и умел вникать в суть трудных государственных вопросов. Несомненным достоинством императора было умение выбирать сотрудников. Он был внимателен к советам, терпим к чужим мнениям, решения принимал, обстоятельно все взвесив, но всегда при этом исходил из твердо усвоенных представлений о незыблемости самодержавной власти. Александр II говорил: «Прежде всего я желаю, чтобы Правительственная власть была властью и не допускала никаких послаблений и чтобы всякий исполнял свято лежащую на нем обязанность. Вторая же обязанность: стремиться к постепенному исправлению тех недостатков в нашей администрации, которые все чувствуют, но при этом не касаясь коренных основ Монархического и Самодержавного правительства».

В трудные для России годы он стал воплощением возродившейся самодержавной инициативы. Либерально настроенный Н. А. Мельгунов в марте 1855 г. восклицал: «Мы все простираем руки к престолу и молим: простору нам, державный царь! Наши члены онемели; мы отвыкли дышать свободно. Простор нам нужен, как воздух, как хлеб, как свет Божий! Он нужен для каждого из нас, нужен для всей России, для ее процветания внутри, для ее ограждения и крепости извне». Славянофил А. И. Кошелев утверждал: «Все мы глубоко убеждены, что в обширной Российской империи одно самодержавие может удержать связь между ее различными частями, хранить в ней порядок и равно благоволить ко всем состояниям в государстве». Позднее, подводя итоги эпохи Великих реформ, западник К. Д. Кавелин напоминал, что в вопросе освобождения крестьян «высшее правительство стало с самого начала на гораздо более либеральную, верную и патриотическую точку зрения, чем вся масса дворянства», и что так называемая интеллигенция «постаралась испортить эмансипацию, насколько в ту минуту могла».

Сознавая глубину кризиса, в котором оказалась Россия, император предвидел сопротивление поместного дворянства, для которого разрушение крепостной системы означало потерю преобладающего влияния в политической и экономической жизни. Он говорил: «Мы не должны от себя скрывать, что Россия входит в новую, еще небывалую эру, и потому на будущее преступно было бы правительству смотреть, так сказать, сложа руки».

В период подготовки и проведения крестьянской реформы в окружении Александра II видную роль играли представители либеральной бюрократии, которые группировались вокруг его брата великого князя Константина Николаевича, который стоял во главе Морского министерства. Великий князь использовал свое административное положение и принадлежность к императорской фамилии для того, чтобы расширять пределы гласности в крестьянском вопросе, смягчать прямые нападки поместного дворянства на либеральную бюрократию. Его приказы по Морскому министерству как бы выражали настроения в верхах и с восторгом читались передовыми людьми. Консерваторы называли его «главой революционной партии в России». Для него, как и для большинства либеральных бюрократов, была характерна при подготовке реформ ориентация на западные образцы, невнимание к тому обстоятельству, что Россия огромная крестьянская страна, традиции и социокультурный уровень которой резко отличают ее от небольших европейских стран, где значительна доля городского населения.

Со временем многие либеральные бюрократы из окружения Константина Николаевича заняли министерские посты. Традиции либеральной бюрократии восходили ко временам Сперанского. В николаевское время питомником либеральных бюрократов было Министерство государственных имуществ, которое возглавлял просвещенный бюрократ-реформатор П. Д. Киселев. Его племянниками были братья Н. А. и Д. А. Милютины. Его ближайшим помощником — А. П. Заблоцкий-Десятоес кий, подготовивший обстоятельную записку о необходимости уничтожения крепостного права.

При Сперанском и Киселеве либеральные бюрократы готовили государственные преобразования скрытно от глаз непосвященных и не чувствовали потребности в общественном внимании. В предреформенные годы атмосфера резко изменилась, возрос иакал политической борьбы, и гласность стала необходимым элементом реформаторской деятельности. Либеральная бюрократия нередко опиралась на поддержку общественности, вместе с тем ее представители не ставили под сомнение руководящую роль правительственных инстанций в разработке основ крестьянской реформы. Это признавалось и принималось общественными деятелями, и в 1858 г. И. С. Тургенев писал: «Всем в России известно, что в этом важном вопросе правительство идет в ногу с общественной мыслью всей страны».

Начало подготовки крестьянской реформы. Первое официальное заявление о желании правительства приступить к подготовке крестьянского освобождения было сделано Александром II в речи, произнесенной 30 марта 1856 г. перед представителями московского дворянства. Император заявил: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастью, существует, и от этого уже было несколько случаев неповиновения к помещикам». Царь указал на опасность бесконечно долгого сохранения крепостного права. Он сказал, что его «лучше отменить сверху, чем ждать, когда оно само будет отменено снизу». Это было точное выражение альтернативы, стоявшей перед правительством: либо реформирование деревни и решение крестьянского вопроса, либо ожидание народного возмущения.

Волеизъявление императора, понимаемое как ясное выражение самодержавной инициативы, вызвало появление проектов отмены крепостного права, написанных в основном дворянами и сходных в признании неизбежности крестьянского освобождения. Расхождения зависели от местных условий и размеров помещичьего хозяйства. В черноземных губерниях, где главную ценность представляла земля, предполагалось сохранить ее в руках дворянства при назначении небольшого выкупа за крестьянскую свободу. Проект полтавского помещика М. П. Позена доказывал, что крестьянское малоземелье обеспечит помещичье хозяйство дешевой рабочей силой и вместе с тем будет служить препятствием для ухода крестьян из деревни. В нечерноземных губерниях помещики готовы были предоставить крестьянам максимально возможное количество малоплодородной земли, но проявляли заинтересованность в больших размерах выкупа. Об этом говорилось в записке тверского помещика и общественного деятеля А. М. Унковского. Он и его единомышленники настаивали на скорейшем решении крестьянского вопроса, что считалось признаком либерализма, тогда как Позен отдавал предпочтение постепенности. В сохранении значительного переходного периода были заинтересованы помещики степной полосы, где преобладали крупные хозяйства и где не хватало рабочих рук. В проекте самарского помещика, славянофила и реформатора Ю. Ф. Самарина предусматривалось освобождение крестьян с землей при сохранении на десятилетний период обязательных барщинных работ. Сумма выкупа для степных помещиков была безразлична. Важную роль сыграла составленная Н. А. Милютиным записка об освобождении крестьян в имении великой княгини Елены Павловны. Проект предлагал освобождение крестьян сразу, с землей и за выкуп. Это были три составляющие будущей реформы.

Крестьянский вопрос обсуждался и в периодической печати, где задавала тон либеральная общественность. Общим здесь было признание ведущей роли правительства и взгляд на крестьянина как на «младшего брата», которого нужно постепенно поднять до понимания им его гражданских прав и свобод. Особую позицию занимал Н. Г. Чернышевский, который на страницах «Современника» настаивал на немедленном освобождении крестьян с землей и без всякого выкупа. В основе такого взгляда лежала вера в то, что крестьянское освобождение откроет России путь к социализму.

В январе 1857 г. был образован Секретный комитет «для обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян». По составу и характеру деятельности он мало чем отличался от тех секретных комитетов, что создавались в николаевское царствование. Осенью того же года виленский генерал-губернатор и личный друг императора В. И. Назимов сумел уговорить дворянство вверенного ему края обратиться к верховной власти с просьбой об отмене крепостного права. Тем самым дворянство брало на себя инициативу подготовки реформы. Ответный высочайший рескрипт на имя Назимова от 20 ноября 1857 г. излагал первую правительственную программу реформы. Она сохраняла за помещиками право собственности на всю землю, предоставляя крестьянам в пользование земельные наделы за определенные повинности и предусматривая возможность выкупа усадьбы. Для подготовки реформы рескрипт предлагал учредить дворянские комитеты в Виленской, Ковенской и Гродненской губерниях. Рескрипт Назимову был разослан всем губернаторам и губернским предводителям дворянства и месяц спустя опубликован. Его появление означало гласно заявленное стремление правительства в возможно короткие сроки решить крестьянский вопрос. Вскоре, 5 декабря 1857 г., последовал аналогичный рескрипт на имя петербургского генерал-губернатора П. Н. Игнатьева. Это было прямое поощрение собственно великорусского дворянства за высказанное им желание приступить к обсуждению условий освобождения крестьян. Вслед за этим навстречу ясно выраженной самодержавной воле пошло дворянство остальных губерний.

Главный комитет по крестьянскому делу и Редакционные комиссии. В феврале 1858 г. Секретный комитет был переименован в Главный комитет по крестьянскому делу, которому Александр II предложил руководствоваться следующими основами: «а) чтобы крестьянин немедленно почувствовал, что быт его улучшен; б) чтобы помещик немедленно успокоился, что интересы его ограждены; в) чтобы сильная власть ни на минуту на месте не колебалась, отчего ни на минуту же общественный порядок не нарушался».

В течение года в Европейской России было создано 46 губернских комитетов по крестьянскому делу. Они состояли из выборных представителей дворянства и назначенных членов от правительства, председательствовал в них губернский предводитель дворянства. В задачу комитетов входила подготовка проекта реформы для своих губерний. Губернские комитеты вынуждены были следовать самодержавной инициативе, но их большинство составляли крепостники, не готовые расстаться с дворянскими привилегиями. Нередко в комитетах возникали ожесточенные споры между ними и представителями либерального меньшинства. Однако при всей резкости столкновений российское дворянство было едино в стремлении сохранить свои сословные права и оградить имущественные интересы.

При Главном комитете в марте 1859 г. были учреждены Редакционные комиссии. Они должны были рассматривать материалы, присланные из губернских комитетов и составлять проекты общих законов об освобождении крестьян. В сущности, это была одна комиссия, которую возглавил генерал Я. И. Ростовцев; твердо проводивший волю императора. Заметное влияние на решение крестьянского вопроса оказывал министр внутренних дел С. О. Ланской. После смерти Ростовцева в феврале 1860 г. новым председателем Редакционных комиссий был назначен крепостник В. Н. Панин. Однако к тому времени исход крестьянской реформы не вызывал сомнений. Выдающуюся роль в Редакционных комиссиях играли либеральные бюрократы Н. А. Милютин, П. П. Семенов, Н. X. Бунге, с ними деятельно сотрудничали включенные в состав комиссий славянофилы Ю. Ф. Самарин и В. А. Черкасский. Ставший членом-экспертом Ю. Ф. Самарин писал в марте 1859 г. Н. А. Милютину: «Я придаю великую важность этому первому шагу допущения совершенно свободного совещательного элемента в государственном вопросе. Если дело поведено будет удачно и благоразумно, то может приохотить и на будущее время обращаться к этому же способу».

Разработанный Редакционными комиссиями проект «Положений о крестьянах» обсуждался депутатами от губернских комиссий, которые специально были вызваны в Петербург в августе 1859 г. и в феврале 1860 г. Депутаты «первого» и «второго» приглашений подвергли проект острой критике, смысл которой сводился к недовольству нарушениями прав дворянской собственности. Выражая дворянские настроения, Кошелев писал: «И прежде дворянство было недовольно некоторыми действиями правительства по крестьянскому вопросу, но, по крайней мере, просвещенное меньшинство помещиков стояло на стороне правительства и сильно ратовало в его пользу. Теперь и этим последним зажат рот, ибо нечего сказать в оправдание власти. Сама она действует почти революционно, от других требует слепого, безответного повиновения». Некоторые депутаты увязывали будущую реформу с преобразованиями местной администрации и судебной системы, среди них зрела мысль о возможности конституционного ограничения самодержавной власти в интересах дворянства. Александр II отверг дворянские притязания.

В октябре 1860 г, редакционные комиссии завершили работу над проектом «Положений», и он поступил на обсуждение в Главный комитет, а затем и Государственный совет. Александр II был настроен решительно и, открывая заседание Государственного совета, заявил: «Всякое дальнейшее промедление может быть пагубно для государства». В Государственном совете было принято предложение П. П. Гагарина о «дарственном наделе», которое предусматривало передачу помещиком по взаимному соглашению крестьянам даром четверти душевого надела, что вело к сохранению земельного фонда за дворянством.

Отмена крепостного права. 19 февраля 1861 г. Александр II подписал Высочайший Манифест, где возвестил, что «крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей». Автором первого варианта Манифеста был Ю. Ф. Самарин, затем он был отредактирован московским митрополитом Филаретом (Дроздовым). Наряду с Манифестом было подписано «Положение 19 февраля о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», которое включало в себя 17 законодательных актов. Манифест был прочитан в церквах Российской империи 5 марта 1861 г.

На началах «Положения 19 февраля» в 1863–1866 гг. были проведены крестьянские реформы в Закавказье, Царстве Польском и в Бесарабии, осуществлено поземельное устройство государственных и удельных крестьян.

По «Положению 19 февраля» крестьяне получали личную свободу и право распоряжаться своим имуществом. В течение двух лет они обязаны были отбывать практически те же повинности, что и прежде. Они оставались на положении временнообязанных до тех пор, пока не переходили на выкуп. Помещики сохраняли право собственности на всю принадлежавшую им землю, однако были обязаны предоставить крестьянам «усадебную оседлость» за выкуп, а также полевой надел в постоянное пользование. С точки зрения поместного дворянства, фактически речь шла о насильственном отчуждении части принадлежавшей ему земельной собственности. Дворянство не простило этого либеральной бюрократии.

Поземельные отношения крестьян и помещиков фиксировались уставными грамотами, добровольное подписание которых с обеих сторон было непременным условием перехода на выкуп. Для разбора споров между крестьянами и помещиками и надзора за возникавшими органами крестьянского самоуправления назначались мировые посредники из числа дворян данной губернии. Мировые посредники по-разному понимали свои задачи, среди них было немало либерально настроенных людей, но в целом они отстаивали дворянские интересы.

Крестьянское землепользование. Главным предметом споров в большинстве губерний был размер крестьянского надела. При подготовке реформы по настоянию Ю. Ф. Самарина и В. А. Черкасского было отвергнуто безземельное освобождение крестьян, которое могло привести к появлению сельского пролетариата. Земельный надел рассматривался как гарантия привязанности крестьянина к деревне, и одновременно он должен был удовлетворять вековое крестьянское требование земли.

Реформа 19 февраля решала земельный вопрос чрезвычайно запутанно. Нарушая право частной собственности помещиков на землю, она одновременно отвергала традиционное крестьянское воззрение, согласно которому вся земля, обрабатываемая крестьянином, принадлежала ему. Крестьяне получали надельную землю на правах общинного пользования, а после выкупа она становилась общинной собственностью. Выход из общины был предельно затруднен, отказаться от надела крестьянин не мог.

Нормы земельных наделов устанавливали в зависимости от местных условий, прежде всего от плодородия почвы. Европейская Россия была поделена на три полосы — нечерноземную, черноземную и степную. Внутри каждой из полос было еще более дробное деление. Для нечерноземной и черноземной полос устанавливались «высшая» и «низшая» нормы земельных наделов, для степной предусматривалась одна, «указная» норма. Если до освобождения крестьяне обрабатывали земли больше, чем им полагалось по нормам высшего душевого надела, то земля у них отрезалась. Если их фактические наделы не достигали низшей нормы, то земля к ним прирезалась. В черноземных губерниях отрезка доходила до 40–60 % крестьянского землепользования и справедливо рассматривалась крестьянами как их жестокое обезземеливание. В целом по России отрезка составила свыше 20 %. Прирезка, в основном в лесных районах Нечерноземья, не превышала 3 %. Возвращение отрезков было главным требованием крестьян на протяжении всего пореформенного времени.

Особенно тяжелым было положение тех крестьян, кто согласился на получение бесплатного четвертного гагаринского надела. В основном это были крестьяне степных поволжских губерний, где была невысока арендная плата за землю. Крестьяне рассчитывали, что недостающую для правильного ведения хозяйства землю они будут арендовать у прежнего господина. В действительности арендная плата на землю стремительно росла, и крестьяне-дарственники оказывались в безвыходном положении. В целом крестьянская реформа привела к масштабному перераспределению земельного фонда, основная часть которого осталась за поместным дворянством, к обезземеливанию крестьянства и надолго сделала аграрный вопрос, вопрос о земле, главным вопросом русской жизни.

Выкупная операция. Важнейшей частью крестьянской реформы была выкупная операция. Сроки ее завершения не устанавливались, и переход крестьян на выкуп закончился лишь к концу XIX в. Правда, большинство крестьян вышло из категории временнообязанных раньше, чаще всего по одностороннему требованию помещиков. Содержание выкупной операции заключалось в установлении той суммы, которую крестьяне должны были платить за надельную землю и личную свободу. Эта сумма прямо не соотносилась с рыночной ценой земли. Она определялась со слов помещика, который указывал доходность своего имения за последние годы. Годовой доход, рассчитанный по максимуму, приравнивался к 6 %. Далее вычислялась такая сумма, которая, будучи положена в банк из расчета 6 % годовых, ежегодно приносила бы помещику его прежний доход.

При переходе на выкуп крестьяне должны были выплатить помещику сразу или, что бывало редко, в рассрочку около 20 % исчисленной выкупной суммы. Это были реальные деньги, которые помещик получал при любых обстоятельствах. Остальную сумму казна выплачивала поместному дворянству ценными бумагами, беря небольшой процент за техническое проведение выкупной операции. Реальная стоимость ценных бумаг — акций, государственных облигаций — при их массовом появлении на рынке не соответствовала номинальной. Она резко понижалась, и в действительности помещики в редчайших случаях и лишь спустя много лет могли получить всю выкупную сумму. Кроме того, правительство вычитало из нее всю помещичью задолженность казне.

Смысл выкупной операции заключался в сохранении благоприятных условий ведения хозяйства за теми помещиками, чьи хозяйства не находились в залоге, велись рационально и могли, используя полученные средства, приспособиться к новым социально-экономическим отношениям. Мелкопоместное дворянство обрекалось на вытеснение из хозяйственной жизни и было вынуждено, получив на руки сравнительно большие для себя суммы, искать выход в военной или статской службе.

Кредитуя поместное дворянство, казна не оставалась в проигрыше. Крестьяне обязаны были выплачивать всю исчисленную выкупную сумму государству ежегодно в течение 49 лет. Выкупные платежи легли тяжелым финансовым бременем на крестьянское хозяйство, а сложное исчисление процентов на крестьянские недоимки привело к тому, что к моменту прекращения выкупных платежей в разгар Первой русской революции крестьяне выплатили сумму, которая примерно вдвое превышала расчетную и втрое — рыночную цену земли на момент освобождения. Долговременное финансовое закабаление крестьянства препятствовало развитию рыночных отношений в деревне, до предела обостряло социальные противоречия и было главной ошибкой проводившей крестьянскую реформу либеральной бюрократии.

Община и крестьянское самоуправление. «Положение 19 февраля» сохраняло общину, укрепляло общинное землевладение и вводило крестьянское самоуправление. На сохранении общины особо настаивали, исходя из славянофильских представлений, Ю. Ф. Самарин и В. А. Черкасский. В общине они видели средство, которое может предотвратить обнищание и пролетаризацию крестьянства, даст возможность избежать социального взрыва. Общинные порядки должны были заменить собой прежнюю попечительную власть помещика над крестьянами. Общинная круговая порука облегчала сбор платежей и исполнение повинностей.

Крестьянское самоуправление начиналось с сельского схода, на котором крестьяне-дворовладельцы избирали сельского старосту и представителей на волостной сход. Сельский сход устанавливал правила общинного землепользования, определял сроки передела земли. Волостной сход ведал составлением рекрутских списков и очередностью рекрутской повинности. Он же избирал старшину и создавал выборный волостной суд, действовавший на основе обычного права. Крестьянское самоуправление не было гарантией от помещичьего произвола, но в определенной мере служило росту крестьянского самосознания.

Крестьянские волнения. Получив свободу, крепостные крестьяне были крайне недовольны условиями «воли». Для борьбы с крестьянским недовольством использовались военные команды. Крестьяне отказывались от составления и подписания уставных грамот, веря, что взамен «подложной воли», которую им даровали помещики, они скоро услышат о подлинной «царской воле». Эта вера породила идею «слушного часа», наступление которого ожидали к 19 февраля 1863 г. — именно так крестьяне понимали двухлетний срок введения в действие «Положения 19 февраля». Произвольное толкование этого документа крестьянином Антоном Петровым вызвало в апреле 1861 г. многотысячное выступление крестьян, центром которого было село Бездна Казанской губернии. При усмирении восставших воинской командой погибло, по официальным данным, около 100 человек. А. Петров был расстрелян по приговору военно-полевого суда. В 1862–1863 гг. крестьянам приходилось силой навязывать уставные грамоты, их сопротивление было сломлено после того, как они убедились, что никакой новой воли не будет, и разуверились в «слушном часе». Размах крестьянских волнений после отмены крепостного права оказался меньшим, чем опасались власти. Однако потенциал крестьянского недовольства был громаден и нашел свой исход в событиях начала XX в.

19 февраля 1861 г. было важнейшим событием в жизни России XIX в. Падение крепостной системы изменило традиционные основы российской государственности. Освобождение крестьян вело за собой преобразование всех социально-экономических отношений, меняло социальную структуру и правовые отношения. Его ближайшим следствием стали другие реформы, проведенные правительством Александра И. Значение крестьянской реформы отлично понимали современники. Славянофильская газета «День» писала: «19-м февраля 1861 года начинается новое летосчисление русской истории».

§ 2. Административно-правовая модернизация

Планы преобразований. Отмена крепостного права неизбежно влекла за собой преобразование в сфере центральной и местной администрации, судебной системы и норм права. В первую очередь требовались коренные изменения тех сфер государственного устройства и управления, что были основаны на крепостном труде и на полной полицейской зависимости крестьян от помещиков. Модернизация социальных отношений ставила в повестку дня вопрос о преобразовании сословной структуры российского общества, отказа от исключительных политических и хозяйственных привилегий отдельных сословий, утверждение объективно буржуазных начал всесословности и бессословности. Свобода предпринимательства, которая стала условием экономического развития страны, диктовала необходимость совершенствования финансовых институтов, отказ от мелочной регламентации.

В период подготовки крестьянской реформы ни правительство, ни активно действовавшие либеральные бюрократы, ни представители общества не поднимали вопроса о целостной системе реформ, о последовательном, поэтапном проведении преобразований. В среде либеральной бюрократии связь крестьянской реформы с необходимыми преобразованиями внутренней жизни страны понималась в самой общей форме. Ближайший помощник великого князя Константина Николаевича А. В. Головнин составил неполный перечень неотложных преобразований: веротерпимость, реформа суда и полиции, уменьшение государственных расходов, отмена откупов, децентрализация административного управления. По мере развертывания реформаторской деятельности сфера преобразования расширялась. Россия переживала полосу административно-правовой модернизации.

После 19 февраля 1861 г. главной заботой правительства было успокоение сословий, которые в наибольшей степени затронула реформа. Уступкой поместному дворянству стала отставка главных правительственных деятелей по крестьянской реформе — министра внутренних дел С. С. Ланского и товарища министра Н. А. Милютина. Новым министром внутренних дел был назначен П. А. Валуев, умелый и образованный администратор. В сентябре 1861 г. он представил императору отчет об итогах первых шести месяцев проведения крестьянской реформы. Он отмечал, что «почти во всех губерниях» для наказания крестьян были использованы войска, но подчеркивал, что «в настоящее время общественный порядок водворен повсеместно». Валуев писал императору: «Двинув крестьянский вопрос, надлежало вместе с ним или вслед за ним двинуть и все другие». Записка получила высочайшее одобрение.

Ее первым следствием стало определение обязанностей Совета министров, который должен был стать местом обсуждения важнейших государственных вопросов. Совет работал под председательством царя, его заседания были похожи на заседания европейских кабинетов, ответственных перед представительными учреждениями.

В январе 1862 г. Валуев напечатал официальное сообщение о том, что готовятся реформы суда, земской и городской полиции, народного образования, государственной и удельной деревни. Важную роль в подготовке дальнейших реформ сыграли назначения на ответственные министерские посты видных представителей либеральной бюрократии: военным министром стал Д. А. Милютин, финансов — М. X. Рейтерн, юстиции — Д. Н. Замятнин, народного просвещения — А. В. Головнин. Им и их сотрудникам надлежало приступить к практической разработке намеченных реформ. Общий контроль над их подготовкой император оставил за собой.

Стабилизация финансовой системы. Важным свидетельством намерения правительства продолжать реформаторскую деятельность стало опубликование в январе 1862 г. росписи доходов и расходов Российской империи, которая до этого составляла государственную тайну. Публикация росписи воспринималась как торжество гласности в государственных делах, она была призвана восстановить доверие иностранных финансовых кругов к российскому правительству, поколебленное Крымской войной и слухами о громадном размере государственного долга. Обесценение рубля, отказ европейских денежных рынков предоставлять займы русскому правительству, расходы на проведение крестьянской реформы диктовали неотложность финансовых преобразований.

В 1860 г. был основан Государственный банк. Он заменил прежние казенные банковские учреждения — «сохранные казны», Государственный заемный и Государственный коммерческий банки. Задачей Государственного банка было централизовать кредитно-денежную политику. Деятельность банка должна была способствовать оживлению промышленности, торговли и сельского хозяйства. Однако этому мешало отсутствие средств на кредитование. Первым управляющим Государственного банка стал придворный банкир А. Л. Штиглиц, которого спустя шесть лет заменил представитель либеральной бюрократии Е. И. Ламанский. В 1862 г. Штиглиц удачно провел переговоры в Париже и Лондоне о предоставлении займов, но грандиозные петербургские пожары летом того же года, которые связывали с антиправительственной деятельностью нигилистов, восстание в Польше, вспыхнувшее в январе 1863 г., сделали заем на выгодных условиях невозможным. Ключевой финансовой мерой должна была стать денежная реформа, одобренная весной 1862 г. Она предусматривала введение свободного обмена бумажных денег на золотые и серебряные монеты. Отказ в кредитах привел к тому, что начавшийся обмен бумажных денег был прекращен. К идее денежной реформы правительство вернулось только в конце XIX в.

Крупную роль в стабилизации российской финансовой системы играл В. А. Татаринов, с 1863 г. занимавший пост государственного контролера. Он реформировал Государственный контроль — самостоятельное ведомство, которое следило за законностью поступления доходов, учитывало расход средств всеми государственными учреждениями. Государственный контроль получил право внезапных ревизий, кассовых и фактических, практически всех ведомств за исключением Министерства императорского двора. Татаринов настоял на гласности бюджета, осуществил «единство кассы», что означало проведение всех государственных выплат и поступлений через одну структуру — Министерство финансов. Ведомства утратили право перебрасывать средства из одной статьи расходов в другую и скрывать источники доходов.

Была сделана попытка усовершенствовать налоговую систему. Правительство не решилось на предполагавшуюся отмену подушной подати и на то, чтобы переложить часть налогового бремени на плечи дворянства. Определенную дезорганизацию в систему финансовых поступлений вносили выкупные платежи. В условиях оскудения деревни и промышленного застоя повышать прямые налоги было бессмысленно и опасно.

Для улучшения сбора косвенных налогов была проведена отмена откупной системы. Особую ненависть населения вызывали винные откупа, повышая доходность которых откупщики производили и продавали водку низкого качества. В 1858–1859 гг. по стране прошло стихийное «трезвенное движение». Крестьяне более чем 30 губерний Европейской России на деревенских сходах принимали решение не пить вина, громили питейные заведения. «Трезвенное движение» давало выход социальной напряженности и свидетельствовало об определенных элементах сознательности в крестьянской среде, где отказ от пьянства стал рассматриваться как необходимое условие «лучшей доли». Правительство было напугано размахом «трезвенного движения», использовало для его усмирения войска, понизило цену на продукцию винокурения, ограничило злоупотребления откупщиков. С 1863 г. вместо откупной системы вводилась акцизная, что означало свободную продажу вина при условии выплаты акцизного сбора, который взимался специально созданными государственными акцизными учреждениями.

Земская реформа. Важнейшим событием в жизни России стало утверждение Александром II 1 января 1864 г. Положения о губернских и уездных земских учреждениях. Вопрос о местном управлении несколько лет рассматривался в Министерстве внутренних дел в комиссии под председательством Н. А. Милютина. Комиссия выработала проект организации управления в уездах, основанный на началах выборности и всесословности. При Валуеве разработка реформы местного управления была продолжена. Основные положения земской реформы были опубликованы в 1862 г. Идея оживления земской жизни была привлекательна, в ней видели средство противостоять административному произволу на местах, преодолеть культурную и экономическую отсталость провинции.

Закон 1864 г. провозглашал создание земских учреждений в уездах и губерниях. Их распорядительными органами были уездные и губернские земские собрания, которые раз в год должны были решать организационные и финансовые дела. Постоянно действовали исполнительные уездная и губернская земские управы. В основе всей деятельности земских учреждений лежало право устанавливать местные сборы на текущие и особые нужды. К компетенции земств относились дела, связанные с «местными хозяйственными пользами и нуждами». Земские учреждения ведали вопросами благоустройства городов и сел, народного просвещения, медицины и здравоохранения, ветеринарного дела, социального призрения, страхования. Земствам надлежало осуществлять попечение о местной торговле и промышленности, устраивать местные пути и средства сообщения — дороги, мосты и паромные переправы, ведать пополнением хлебных магазинов, постройкой церквей и содержанием тюрем.

Земские учреждения переизбирались каждые три года, и земские выборы стали важным элементом общественной жизни. Проводились они по куриям, что означало деление избирателей на разряды, курии. Первую курию составляли дворяне-помещики, имевшие не менее 200 десятин земли, или лица, имевшие другую крупную недвижимую собственность. Во вторую курию входили гильдейские купцы, владельцы торгово-промышленных заведений и городские домовладельцы. Самая многочисленная третья курия была крестьянской. К ней принадлежали все крестьяне-дворовладельцы. Выборы по двум первым куриям были прямыми, по третьей — многоступенчатые: сельский сход — волостной сход — уездный съезд выборщиков. В число уездных и губернских гласных от третьей курии могли избираться представители дворянства и духовенства. От первой, очень немногочисленной курии избиралось столько же гласных, сколько и от двух других. Куриальная система отражала нежелание самодержавной власти и поместного дворянства терять контроль над местной жизнью. В итоге, будучи всесословными органами, земские учреждения в действительности находились под дворянской опекой. Дворянство было наиболее широко представлено в губернских и уездных земских управах, ведало распределением земских средств и принятием решений. В губернских земских управах дворян было около 90 %, крестьян только 1,5 %.

Многосторонняя административно-хозяйственная деятельность земств понималась правительством как дополнение к работе бюрократической государственной машины и жестко регламентировалась. Земские учреждения были поставлены под контроль местной администрации, губернатор имел право «остановить исполнение всякого постановления земских учреждений, противного законам или общим пользам». Создав двухступенчатую структуру земских учреждений на уровне уезд — губерния, власти категорически отвергали идею «увенчания здания», т. е. создания общероссийского земского представительства. Многолетняя борьба земских деятелей, которые считали «увенчание здания» своей главной общественной задачей, не имела успеха.

С особым вниманием центральные и местные власти следили за деятельностью земских служащих, к которым относились врачи, учителя, ветеринары, статистики. Они составляли так называемый третий элемент и были наиболее общественно активны. Первыми двумя элементами считались земские гласные и члены управ. Земские служащие в массе своей были бескорыстны и искренне преданы делу служения народу, были проникнуты идеями просвещения и прогресса. Среди них было немало выдающихся местных деятелей, оставивших по себе благодарную память. Земства проделали огромную работу по развитию школьного и медицинского дела, по созданию системы страхования и кредита.

Первоначально земские учреждения вводились в великорусских губерниях, где преобладало русское дворянство. Только 34 губернии Центральной России попали в число тех, где создавались земства. Из сферы их деятельности была исключена Сибирь и те губернии Европейской России, где не было дворянского землевладения, а также национальные окраины. Опасение, что земские учреждения могут притязать на политическую роль, нашло отражение не только в географической ограниченности земской реформы. Специальными циркулярами запрещались контакты между земствами, публикация отчетов о земских собраниях.

Валуев пытался связать земскую реформу с реформой Государственного совета. Он разработал проект, согласно которому Государственный совет преобразовывался в двухпалатное представительное учреждение. Однако валуевская идея общенационального представительства была отвергнута императором как конституционная. Не был принят и сходный проект великого князя Константина Николаевича, который видел в создании «полупредставительных собраний» средство противостоять олигархическим дворянским притязаниям.

Городское самоуправление. Дополнением к земской реформе стало Городовое положение 1870 г. Оно готовилось более 10 лет и должно было преобразовать городское самоуправление. Необходимость в такой реформе была вызвана бурным развитием городов как центров промышленности и торговли, ростом городского населения. В более чем 500 городах России вводились всесословные органы городского управления, распорядительные Городские думы и исполнительные Городские управы. Они избирались на 4 года, и во главе их стоял городской голова. Избирательное право предоставлялось мужчинам старше 25 лет, платившим городские налоги и сборы. Избиратели делились на 3 разряда, курии, по размерам уплачиваемых налогов. Большинство городского населения — рабочие, мелкие служащие, разночинная интеллигенция, — не имевшее собственности и не платившее налогов, в выборах не участвовало. Нормы представительства от курий были таковы, что в городских думах господствовали капиталисты-промышленники, купцы и дворяне-домовладельцы.

Органы городского самоуправления решали, как и земства, административно-хозяйственные вопросы: освещение, отопление и водоснабжение городов, городской транспорт, благоустройство улиц, очистка от мусора. Они строили школы, больницы, приюты для детей и престарелых, учреждения культуры. На свои средства городские думы должны были содержать пожарную охрану, городскую полицию, следить за благоустройством тюрем и казарм. В своей повседневной деятельности они были относительно независимы от местной администрации, заинтересованной в том, чтобы значительные денежные средства, получаемые от налоговых поступлений, служили развитию городского хозяйства. Любые политические инициативы органов городского самоуправления жестко пресекались. Когда в 1870 г. Московская городская дума обратилась к Александру II с адресом, где заявляла о своей поддержке дипломатических усилий Горчакова по отмене условий Парижского мира, то такое обращение было отвергнуто. Власти сочли содержавшиеся в адресе робкие пожелания свободы слова, совести и печати неприличным требованием конституции, городской голова В, А. Черкасский должен был уйти в отставку.

Судебная реформа. С особым вниманием современники следили за перестройкой российского судоустройства и судопроизводства. Создание современного суда было настоятельным требованием, которое стояло в одном ряду с отменой крепостного права. Старая судебная система вызывала всеобщее недовольство запутанностью судопроизводства, которое велось в атмосфере канцелярской тайны, мздоимством судейских чиновников, медленностью прохождения дел, множественностью инстанций, которые решали дела разных сословий и ведомств. Правовед К. П. Победоносцев, впоследствии ставший оплотом правительственной реакции, писал в герценовских «Голосах из России»: «У нас нет никакого правосудия».

Главные начала судебной реформы разрабатывались юристами, среди которых выделялся С. И. Зарудный. После рассмотрения в Государственном совете Судебные уставы 20 ноября 1864 г. были утверждены Александром II. В указе Сенату, который должен был следить за их проведением в жизнь, император отмечал основные начала судебной реформы: «суд скорый, правый, милостивый, равный», «надлежащая самостоятельность» судебных учреждений. Задача заключалась в том, чтобы утвердить в народе «уважение к закону».

Новое судоустройство вводило равенство всех граждан перед законом, провозглашало принцип независимости судебной власти, гласность и состязательность судопроизводства. Вводились новые правовые институты: присяжные заседатели и присяжные поверенные. Суд состоял из нескольких инстанций. Для разбора малозначительных дел и мелких гражданских исков создавался выборный мировой суд, где мировой судья без участия адвокатов должен был обеспечить скорое решение дел с учетом «местных условий». Мировые судьи избирались уездными земскими собраниями, в крупных городах — городскими думами; там, где не было земств, назначались местной администрацией. Мировой судья должен был удовлетворять имущественному и образовательному цензу. Приговор мирового суда мог быть пересмотрен уездным съездом мировых судей, что случалось редко.

Большинство дел решал коронный суд. Его низшей инстанцией был окружной суд, верхней — судебная палата, одна на несколько губерний. Председатели и члены судебных палат и окружных судов утверждались императором, они были несменяемы, что должно было гарантировать их от воздействия местной администрации. Отстранить их от должности можно было, только обвинив в уголовном преступлении. Независимы и несменяемы были судебные следователи, особые чиновники, которые вели предварительное следствие по уголовным делам. Все кандидаты на занятие судейских должностей должны были иметь юридическое образование. Значительная часть гражданских и уголовных дел решалась коронным судом с участием присяжных заседателей, которые выбирались из числа добропорядочных граждан мужского пола, не находящихся в услужении. Присяжными заседателями могли быть крестьяне-дворовладельцы, но в их число не попадали ни рабочие, ни прислуга. Присяжные заседатели, числом 12 человек, олицетворяли независимое общественное мнение и должны были высказаться о виновности или невиновности обвиняемого или ответчика. Меру наказания определял судья. Судебные приговоры могли быть обжалованы в судебной палате либо в Сенате, который имел право отмены или пересмотра судебных решений.

Важной частью новой судебной системы стали присяжные поверенные, адвокаты. Они участвовали в процессе и в устном состязании со стороной обвинения, которую представлял прокурор, стремились смягчить участь своих подзащитных либо доказать их невиновность.

Действие судебных уставов 1864 г. не было распространено на окраины империи — на Прибалтику, Польшу, Сибирь, Среднюю Азию, север Европейской России. Новые судебные учреждения вводились постепенно, этот процесс завершился к концу XIX в. Судебная реформа 1864 г. утверждала нормы буржуазного права, ее подготовка и проведение выдвинули плеяду выдающихся судебных деятелей, она сумела изменить отношение общества к суду, превратив судебные заседания в общественное событие и средство воспитания правосознания. Вместе с тем судебная реформа не была последовательной, и суд, созданный на ее основе, не был подлинно бессословным.

По-прежнему особым порядком решались дела по военному ведомству и в среде духовенства. На основе обычного права и в самых разных инстанциях рассматривались дела среди народов, населявших окраины. Все это далеко отстояло от нормы равенства всех граждан перед законом и отражало правительственное стремление сохранить сословную структуру общества. Российское крестьянство, составлявшее громадное большинство населения России, свои гражданские тяжбы и значительную часть мелких уголовных дел решало в волостных судах, которые были органами сословного крестьянского самоуправления, где судьи из крестьян судили только крестьян. Волостные суды руководствовались нормами обычного права, традиционными представлениями о справедливости и выносили решения на основе здравого смысла. Подготавливая судебную реформу, правительство в 1863 г. отменило телесные наказания по приговорам гражданских и военных судов. Однако они сохранились для крестьян по приговору волостных судов. Юридическая неполноправность крестьянского населения была очевидной.

Тем не менее позитивные изменения были заметны. Известный земский деятель Г. Е. Львов свидетельствовал: «Личность крестьянина была умалена, принижена, ограничена в своих правах, не была подчинена общему суду и закону, не пользовалась правами личной свободы, ее не уравняли с лицами других сословий. Так и жили мужики особым своим миром в исключительном положении. Не создали им прочного юридического положения, окончательной свободы они так и не получили, и тем не менее крестьянство в массе своей преодолевало все трудности, сумело расширить приложение своего труда в подсобных промыслах, в заработке по сторонам, пробираясь туда, куда ему были поставлены и законом, и социальными условиями непроходимые препятствия, и в общем, в пределах своего надела, с ограниченными потребностями своего быта, жило, в сущности, в достатке». Правда, следует признать, что суждение Львова исходило из представлений, характерных для традиционного общества.

Реформа системы народного образования. В 1863 г. был принят новый университетский устав. Он стал частью реформы системы народного образования, видную роль в проведении которой играл министр народного просвещения А. В. Головнин. Новые социально-экономические условия вызвали резкий рост потребности в образованных, профессионально подготовленных специалистах, и правительство должно было пойти на отмену ограничительных мер, принятых после 1848 г. Университетский устав 1863 г. был разработан комиссией с участием либеральной профессуры. Он восстанавливал основы университетской автономии, которая была дарована еще Александром I, при этом Варшавский, Дерптский и Гельсингфорсский имели особые уставы.

Каждый из пяти российских университетов — Московский, Казанский, Петербургский, Харьковский и Киевский — должен был иметь четыре факультета: медицинский, физико-математический, юридический и историко-филологический. Устав устанавливал выборность профессорского и преподавательского состава, определял руководящую роль Совета университета в учебных и ученых делах. Обучение было платным, проступки студентов должны были рассматриваться особым университетским судом. Университеты получали право иметь собственную цензуру, выписывать без таможенного досмотра иностранную научную литературу. Устав повышал почти вдвое профессорское жалованье, а также статус университетских должностей в Табели о рангах. Эти меры должны были показать правительственную заботу о высшей школе.

В 1864 г. были разработаны положения, регламентирующие начальное и среднее образование. Инициатива открытия начальных школ передавалась общественным силам. В значительной степени это диктовалось ограниченными финансовыми возможностями казны. Правительство оставляло за собой право контроля за преподаванием, для чего в уездных и губернских городах создавались училищные советы, возглавляемые архиереем и включавшие директоров училищ и представителей земств. Земские учреждения взяли на себя главную роль в создании системы начального образования. Земства выделяли средства на постройку школьных зданий, оплату труда учителей, на покупку пособий и учебников.

Наряду с земскими школами существовали частные начальные школы, казенные и министерские школы, входившие в систему Министерства народного просвещения, и церковно-приходские, находившиеся в ведении Синода. Начальные школы давали навыки чтения, письма и устного счета, в них преподавались Закон Божий и элементарные естественно-научные представления об окружающем мире. Начальная школа была бесплатной, классы были смешанными, в них одновременно учились крестьянские девочки и мальчики. Срок обучения колебался от двух до четырех лет.

Гимназический устав предусматривал создание всесословных семиклассных мужских гимназий, обучение в которых было платным. Гимназии делились на классические и реальные. Выпускники классических гимназий в значительном объеме изучали древние языки, латинский и греческий. Они имели право без экзаменов поступать в университет своего учебного округа. Власти полагали, что классическое образование препятствует усвоению материалистических идей. В реальных гимназиях, которые позднее были преобразованы в реальные училища, большее внимание уделялось точным наукам. Их выпускники пользовались льготами при поступлении в технические учебные заведения. Несмотря на декларированную общедоступность среднего образования, оно оставалось привилегией зажиточных слоев общества, способных вносить высокую плату за обучение.

Постепенно складывалась система женского образования, которой Россия прежде не имела. В губернских городах были открыты женские училища, дававшие среднее образование и аналогичные мужским гимназиям. Это были учебные заведения открытого типа для приходящих учениц. В 1870 г. они были превращены в женские гимназии. Женское образование должно было служить воспитанию будущих жен и матерей семейства. Число женских гимназий в России росло очень быстро. Сложнее обстояло дело с высшим женским образованием. К нему не были готовы ни профессура, ни студенчество. Допустив в 1861 г. свободное посещение женщинами университетских лекций на правах вольнослушательниц, правительство вскоре запретило его. Взамен стали создаваться высшие женские курсы. Это были частные учебные заведения, имевшие университетские программы. Определенную стройность система женских курсов приобрела к 1876 г. Частный характер системы высшего женского образования и недостаток средств препятствовали его развитию. Кроме того, выпускницы курсов не имели доступа на государственную службу. Между тем в новых социально-экономических условиях росла потребность женщин в самостоятельном и гарантированном заработке. В 1864 г. женщины были допущены к работе телеграфистками в пределах княжества Финляндского. В начале 1870-х гг. правительство расширило сферу женского труда на государственной службе. Речь шла о занятиях счетоводством, воспитанием детей и медициной.

Цензурная реформа. В 1865 г. была проведена цензурная реформа. Старая система, которая требовала предварительного цензурного просмотра любой печатной продукции, препятствовала нормальной журнально-газетной деятельности, ориентированной на получение прибыли, делало невозможным издание ежедневных газет, сообщающих свежие новости и рассчитанных на массового читателя. Разработка цензурной реформы велась комиссией Д. А. Оболенского, которая полностью отвергала любые предложения общественных деятелей, основанные на требованиях гласности и свободы слова. Правительство не решилось полностью отменить предварительную цензуру, но ввело, первоначально только для столичной печати, цензуру карательную. На практике это означало, что периодические издания могли выходить без предварительного просмотра их цензорами, но в случае, если в напечатанных статьях содержались предосудительные материалы, то на редактора и издателя накладывались денежные штрафы и административные кары. В определенных случаях периодическое издание могло быть закрыто либо временно приостановлено. Карательная цензура давала возможность динамичного развития газет и журналов, но обрекала их сотрудников на строгую самоцензуру.

Военная реформа. На много лет растянулось преобразование военного ведомства и реорганизация армии, настоятельная потребность в которых диктовалась поражением в Крымской войне. Большая часть преобразований была связана с деятельностью военного министра Д. А. Милютина. Исходя из необходимости облегчить бремя финансовых расходов, он уменьшил срок солдатской службы до 15 лет, предоставив солдатам после выслуженных семи лет уходить в отпуск, что привело к существенному сокращению армии в мирное время. При Милютине изменились условия службы нижних чинов: отменены телесные наказания, строго расследовались случаи побоев солдат, было введено систематическое обучение солдат грамоте в ротных школах.

В 1864 г. им была проведена реформа местного военного управления, которая разделила территорию империи на военные округа. Военно-окружная система позволяла приблизить управление к войскам, обеспечивала быстрое проведение мобилизации и стала основой стабильности русской армии. В 1865 г. был учрежден Главный штаб, который стал центральным органом управления войсками. Была кардинально перестроена система подготовки офицеров: существовавшие прежде кадетские корпуса преобразовывались в военные гимназии, создавались военные училища, готовившие офицеров. Были созданы юнкерские училища, поступление в которые открывало доступ в офицерский корпус лицам недворянского происхождения. Создание стройной системы военного образования потребовало пересмотра программ и курсов Академии Генерального штаба и других академий.

Большое внимание уделялось боевой подготовке. Войска были разделены на полевые и местные, были упразднены армии и корпуса, пехота и кавалерия оснащены винтовками Бердана. Артиллерия получила первые нарезные орудия, заряжаемые с казенной части. Все эти мероприятия создали основу для введения всеобщей воинской повинности.

По Уставу о воинской повинности, утвержденному Александром II 1 января 1874 г., военную службу должны были отбывать все лица мужского пола в возрасте от 21 года до 40 лет. Срок действительной службы устанавливался в армии шесть, а на флоте семь лет с последующим пребыванием в запасе армии девять лет, флота — три года. После этого военнообязанные переводились в государственное ополчение, куда зачислялись и все, освобожденные от призыва. Реальный срок действительной военной службы зависел от образовательного ценза, что было проявлением сословных предпочтений. Окончившие начальную школу служили четыре года, гимназию — полтора, а лица, получившие высшее образование — полгода. Максимальный срок службы предусматривался для неграмотных, которые в армии обучались чтению, письму и счету. Воинская повинность способствовала резкому повышению грамотности мужского населения страны.

Военная повинность была всеобщей и всесословной, буржуазный принцип равенства был выражен в ней последовательнее, чем в любой другой реформе Александра И. Вместе с тем исполнение всеобщей воинской повинности предусматривало многочисленные льготы и изъятия, значительная часть которых была связана с сословным происхождением и имущественным положением призывника. По религиозным и национальным мотивам освобождались от военной службы некоторые народы Кавказа, Средней Азии, Казахстана, Крайнего Севера и Дальнего Востока.

Поскольку штат армии мирного времени был меньше, чем общее число подлежащих призыву, то на действительную службу попадали далеко не все. В 1884 г. из 725 тыс. молодых мужчин было призвано 150 тыс., в 1900 г. из 1500 тыс. — 315 тыс. В целом действительную службу проходили 20–30 % лиц призывного возраста. Часть призывников освобождалась от военной службы по состоянию здоровья. Кроме того, не призывались: единственный кормилец малолетних братьев и сестер, единственный сын у родителей и те, чей старший брат служил на действительной службе. Таким образом, освобождалось до половины призывников. Остальные должны были тянуть жребий. Такая сложная система призыва создавала возможности для злоупотреблений.

Проведение военных реформ наталкивалось на сопротивление части генералитета, которую возглавлял фельдмаршал А. И. Барятинский. Милютина упрекали в ослаблении роли командного состава, в бюрократизации армии. События русско-турецкой войны 1877–1878 гг. показали высокую боеспособность частей и соединений, хорошую выучку солдат и офицеров. Военная реформа сделала армию современной, хотя и не изменила сословного характера офицерского корпуса. Недостатком милютинских преобразований было невнимание к интендантской части, что проявилось уже в русско-турецкую войну.

Великие реформы Александра II и прежде всего отмена крепостного права, даровавшая крестьянам личную свободу, создали условия для экономических и социальных перемен. Они стали предпосылкой всесторонней модернизации страны. В ходе реформ были внесены существенные изменения в организацию местного управления, в систему народного образования, была полностью перестроена судебная система. Вместе с тем современники отмечали «недостроенность здания реформ». Великие реформы не затронули высших органов государственного управления, они не изменили сословной организации общества и не ослабили политической власти поместного дворянства. После реформ Александра II Россия оставалась единственной неограниченной самодержавной монархией в Европе.

§ 1. Пореформенная деревня

Экономические последствия крестьянской реформы 19 февраля 1861 г. Экономическое развитие пореформенной России по-разному проходило в промышленности и в сельском хозяйстве, в городе и в деревне, в центре и на окраинах. На пореформенный период, под которым принято понимать временной отрезок от падения крепостного права до конца XIX в., приходится два этапа становления раннеиндустриального общества: первые двадцать лет после реформы, когда завершился промышленный переворот и вместе с тем почти не изменились хозяйственные связи и социальные отношения в деревне, и второе двадцатилетие, время серьезных перемен во всем укладе российской экономики. Объективный характер перемен, их необратимость давали основание современникам на исходе пореформенного периода делать вывод об утверждении капиталистических отношений в России.

Решающее влияние на ход социально-экономического развития России оказала крестьянская реформа 1861 г. Ее главным непосредственным результатом стало освобождение крестьян от крепостной зависимости. Личная свобода была непременным условием перехода от традиционного общества, которое существовало в России на протяжении веков, к новым общественным отношениям. Освободившись от помещичьей опеки, крестьяне, даже ограниченные рамками мирской круговой поруки, получили относительную свободу передвижения, в определенной степени они могли располагать своим временем и выбирать род занятий. Крестьянское освобождение вело к глубоким социальным изменениям в деревне. Характер этих изменений определялся как взаимной экономической зависимостью крестьян и помещиков, их давними и устойчивыми хозяйственными отношениями, так и факторами внеэкономическими, главным из которых была не менее давняя взаимосвязь поместного дворянства и самодержавной власти.

Главным содержанием социальной жизни России был антагонизм двух основных сословий общества — крестьянства и поместного дворянства. Их противостояние уходило в глубину столетий и было вызвано прежде всего принципиально разным подходом к вопросу о праве собственности на землю. Вековая традиция выживания каждого крестьянского двора при активном участии общины укрепляла общинное землевладение и землепользование, специфику ведения земледельческого хозяйства, обусловленную природно-климатическими факторами, что не способствовало вызреванию в крестьянской среде сколько-нибудь твердых традиций частной собственности на землю. Вдумчивый наблюдатель пореформенной деревни смоленский помещик А. Н. Энгельгардт писал: «У мужиков, даже самых нацивилизованных посредниками, все-таки остается, где-то в мозгу, тайничок (по этому тайничку легко узнать, что он русский человек), из которого нет-нет да и выскочит мужицкое понятие, что земля может быть только общинной собственностью». Этот ментальный архаизм опирался на вековые традиции взаимопомощи общинников в критический момент жизни того или иного крестьянина. И после реформы широко распространены были «помочи», спасавшие земледельца от внезапной напасти. Община помогала и в противостоянии с помещиком и с местной властью.

Поземельная община. Частнокапиталистические отношения, нормы буржуазного права крайне медленно проникали в пореформенную деревню, их влияния было недостаточно, чтобы изменить или тем более ускорить процесс ломки старого традиционного общества. Отмена крепостного права, обезземелившая крестьян, но сохранившая поземельную общину, лишь обострила социальную борьбу в деревне.

Общинное землевладение полностью господствовало в Центрально-Черноземном регионе и частично в Центрально — Нечерноземных губерниях и на Юге России. Лишь в польских губерниях благодаря крестьянской реформе 1864 г. преобладало подворное землевладение. Правда, усилилось неравенство самих общин. Стремительно богатели селения, оказавшиеся вблизи железнодорожных станций, растущих торговых центров и т. п. Общинная чересполосица по-прежнему была причиной принудительного севооборота и одинакового для всех крестьянских хозяйств трехполья. Вместе с тем фискальные тяготы, лежавшие на общине, и неуклонное разорение части крестьянских хозяйств вели к внутриобщинной социальной дифференциации. При наделении землей во время общинных переделов в ряде районов вошел в обычай учет состоятельности и платежеспособности двора, а не простого числа мужских душ. Для многих крестьянских семей получение земли на новых членов было существенным стимулом к активизации рождаемости. Земельные переделы теряли уравнительный характер, на смену общинному равенству шло имущественное и земельное неравенство. На территории исторического ядра Российского государства процесс расслоения привел к созданию в 60—70-е гг. XIX в. огромного слоя безлошадных и однолошадных крестьянских хозяйств, составлявших от 50 до 60 % всех крестьянских дворов. Круговая порука вела к тому, что неисправный плательщик попадал в кабалу к своим зажиточным односельчанам.

Имущественное неравенство внутри общины стало заметным, в повседневный обиход вошли такие понятия, как «кулаки-мироеды», «батраки». По данным земской статистики конца XIX в., у 20 % зажиточных крестьян было около 50 % посевной площади, в то время как у 50 % бедных дворов она составляла около 18 %. На один крестьянский двор у зажиточных крестьян приходилось 20 десятин земли, находившейся в пользовании, у бедных — около 3,5 десятины. У зажиточных крестьян было не только больше посевных площадей, но и больше лошадей, домашнего скота, инвентаря, сельскохозяйственных машин. Треть зажиточных крестьян нанимала батраков. Однако весь этот набор новаций не увеличивал короткое лето, ставящее жесткие ограничения на пути прогресса.

В пореформенное время разрушалась, несмотря на сопротивление правительства и дворянства, традиционная сословная структура общества, которая перестала соответствовать новым имущественным, правовым и социальным отношениям. Формально-юридическое сохранение сословных перегородок тормозило образование классов буржуазного общества. Тем не менее они неизбежно возникали в ходе противостояния труда и капитала. Однако эти процессы все еще затрагивали значительное меньшинство населения. Россия оставалась страной крестьянской и земледельческой.

Демографическая сословная структура. По сравнительно полным данным полицейского учета за 1867 г., в Российской империи жило 81,7 млн человек. В январе 1897 г. в России была проведена первая всеобщая перепись населения. Ее сведения вполне достоверны и дают возможность судить об основных демографических процессах, проходивших в пореформенное время. Общая численность населения страны составила 128 млн человек; без польских губерний и Финляндии — 116 млн. В сопоставимых границах Европейской России среднегодовой прирост в пореформенный период составлял 1,31 %, что было значительно выше показателей дореформенного времени. Увеличение происходило не за счет повышения рождаемости, которая оставалась примерно на одном уровне, а в результате снижения смертности. Однако средняя продолжительность жизни оставалась низкой и составляла 34 года, что в первую очередь было связано с высокой детской смертностью. По демографической структуре Россия была страной молодых, где дети до 14 лет составляли примерно треть населения, а лиц старше 60 насчитывалось менее 7 %.

Перепись 1897 г. не знала вопроса о национальности. Вместо него был вопрос о родном языке. Около 47 % назвали родным языком русский. Вместе с теми, кто выбрал в качестве родного языка украинский и белорусский, они составляли 71 % населения. Примерно по 3 % указали в качестве родного языка казахский, еврейский и татарский. На уровне 1 % было число лиц, назвавших своим родным языком немецкий, армянский, башкирский, латышский и молдавский. Сведения о родном языке не были равнозначны этнической принадлежности.

В Европейской России жило около 80 % всего населения. Перепись 1897 г. зафиксировала относительно слабую миграцию населения. Всего только около 10 млн человек проживало не в тех губерниях, где они родились, что свидетельствовало о невысоком уровне социальной мобильности. Почти исключительно речь шла о крестьянской миграции. По-прежнему основной приток населения приходился на Юг России и степное Предкавказье; увеличивался поток переселенцев в Сибирь, где в рассматриваемый период среднегодовой рост населения превышал 4 %. Г. Е. Львов подчеркивал: «Сибирь под силу только мужику, оттого-то, несмотря на ее богатства и приволье, несмотря на то, что правительство продавало там на самых льготных условиях дворянам свободные земли, ни одного случая переселения из дворянского сословия туда не было. Дворянство искало другое, где полегче».

Рост населения страны в пореформенные десятилетия в полтора раза — хороший демографический показатель, который свидетельствовал об улучшении качества жизни основных категорий населения, хотя бедность, низкая бытовая культура и отсутствие элементарной медицинской помощи были неотъемлемой принадлежностью жизни крестьянства и городских низов.

Городское население росло опережающими темпами и увеличилось в два с половиной раза. Удельный вес горожан, согласно переписи, возрос до 13 %. В действительности в городах и фабрично-заводских поселениях жило значительно больше человек, но составители переписи не учитывали социальной динамики, придерживаясь устарелых сословно-правовых норм. По сравнению с периодом отмены крепостного права с 3 до 15 увеличилось число городов, население которых превышало 100 тыс. человек, Петербург и Москва стали городами с миллионным населением. Процесс урбанизации быстро (в сравнении с прошлым) набирал силу и объективно свидетельствовал о размывании основ традиционного общества. Однако до европейских масштабов урбанизации России было еще далеко.

Крестьяне разных категорий вместе с казаками составляли свыше 80 % населения. Большинство из них постоянно жило в деревне и занималось сельским хозяйством. В конце XIX в. в России было около 525 тыс. сел и деревень, из них в Европейской России располагалось 93 %.

Сельскохозяйственное производство. В пореформенное время Россия сохраняла позиции ведущей аграрной державы. По общему объему сельскохозяйственного производства она находилась на первом месте в мире. В конце XIX в. доход от сельского хозяйства более чем в два раза превышал доход от промышленности. На рубеже XIX–XX вв. российское сельское хозяйство давало около четверти мирового производства хлебов, при этом до 50 % ржи и около 35 % ячменя. В России производилось 80 % льна и 17 % картофеля.

В пореформенное время структура сельскохозяйственного производства не претерпела существенных изменений. Сохраняли свое значение сложившиеся ранее районы торгового земледелия. Важно отметить, что к 80-м гг. XIX в. в Европейской России образовался единый аграрный рынок на основные виды товарных культур — рожь и овес. В рамках гигантской территории на макроуровне колебаний годовых цен в рамках 10-летнего цикла существовал единый механизм колебаний цен под действием закона стоимости.

К концу XIX в. изменилось соотношение площадей, занятых под посевы важнейших зерновых культур. До 22 % увеличились посевы пшеницы, заметно снизились посевы ржи и ячменя. В 1860—1870-е гг. в основных земледельческих районах Европейской России наблюдалось небольшое, до 6 %, увеличение посевов хлебов в крестьянских хозяйствах и сокращение их почти на 10 % у помещиков, что было свидетельством кризиса помещичьего хозяйства и отсутствия каких-либо принципиальных изменений в положении пореформенной деревни. Наблюдался медленный, но неуклонный рост валового производства хлебов как в помещичьем, так и в крестьянском хозяйстве. Почти на треть увеличились посадки картофеля крестьянами, что почти всегда было связано с его продажей на рынке.

Росла урожайность хлебов, причем на частновладельческих землях заметно быстрее, чем на крестьянских надельных. В целом урожайность зерновых по Европейской России составляла в 70-е гг. XIX в. сам-3,6, в 80-е гг. — сам-4,1, а в 90-е гг. — сам-4,8. Рост урожайности в определенной мере был связан с совершенствованием сельскохозяйственной техники и агротехнических приемов, отчасти с влиянием новых производственных отношений, что вело к сокращению затрат труда. Сборы хлебов на душу сельского населения с 70-х по 90-е гг. XIX в. выросли в Северном регионе с 9,5 до 13 пудов; в Северо-Западном — с 13 до 14 пудов; в Центрально-Промышленном регионе — с 13 до 15 пудов; в Приуралье — с 21 пуда до 28 пудов; а всего в Нечерноземье — с 16 до 18 пудов. В Западном регионе Европейской России сборы не выросли. В пореформенное время стала более существенной роль картофеля. С учетом его (в переводе на зерно из расчета 3 пуда за 1 пуд зерна) душевой сбор в Нечерноземье вырос с 17 пудов до 20,4 пуда (зерновой сбор по-прежнему не превысил 18 пудов). В целом по Европейской России душевой сбор с учетом картофеля вырос с 21 пуда до 25 пудов. Для всего населения он вырос с 19 пудов до 21,5 пуда. Можно констатировать, что, несмотря на некоторый рост объема зерновой продукции, кардинальных изменений в пореформенный период не произошло. К концу века чистый сбор зерна (с вычетом посева), включая картофель, на душу населения едва достиг 3 четвертей (24 пудов).

Как и прежде, частыми были неурожаи, которые в иные годы принимали характер подлинных бедствий, поражавших целые регионы. Их основной причиной были природно-климатические факторы, которые делали большинство районов Европейской России зоной рискованного земледелия. На Юге России происходила эрозия почв, в Поволжье и Предкавказье — их запустынивание и засоление. В 1873 г. «самарским голодом» были охвачены губернии Среднего Поволжья, неурожайными были 1879, 1881, 1883, 1885 гг., засуха и неурожай стали причинами страшного голода 1891 г.

Крестьянское и помещичье хозяйство. В крестьянском хозяйстве сохранялось преобладание деревянной сохи (44 % от общего числа орудий подъема почвы) над стальным плугом (34 %) и деревянным плугом с железными лемехами (17 %). Ситуация усугублялась повсеместным сохранением устаревших приемов земледелия, что делало крестьянскую работу крайне тяжелой и малопроизводительной. Г. Е. Львов утверждал: «Едва ли в какой-либо другой стране земледельцы знают такой труд, как русские. Да и не только рядовые земледельцы, но и колонисты на новых диких землях, труд которых превышает обычные нормы, и те не сравняются с рядовым русским мужиком. Я видел жизнь земледельца в Европе, в Америке, Японии, Маньчжурии, колониста в Канаде, в канадской тайге, знаю работу русского мужика во всех частях Европейской России, Западной Сибири и на Дальнем Востоке, и впечатления юных лет и последующие в ближайшем соприкосновении с мужицкой работой и в личном участии в ней говорят одно: такой тяжелой работы, как у нас, нигде нет».

Только в 1880-е гг. по инициативе земских агрономов началась постепенная смена систем земледелия. Стремление к отказу от традиционного трехполья было вызвано тем, что в Европейской России были почти исчерпаны возможности посевных площадей, что ставило вопрос об отказе от экстенсивного земледелия. Во многих помещичьих, а отчасти и крестьянских хозяйствах переходили к посевам трав и кормовых культур, вводили клеверное поле в трехпольную систему, в передовых хозяйствах устанавливалась многопольная система земледелия.

Отмена крепостного права изменила правовое положение помещичьих крестьян. Сохранялась их сословная неполноправность, но они получили личную свободу и некоторые гражданские права: они могли заключать торговые сделки, открывать промышленные и торговые заведения, покупать на свое имя землю и другую недвижимость. Проведенное вслед за крестьянской реформой 1861 г. поземельное устройство удельных и государственных крестьян в основном уравняло их правовое положение с положением бывших помещичьих. Официально считалось, что в ходе реформы крестьяне получили в собственность свои земельные наделы. Однако общинное владение землей ограничивало крестьян, они были лишены права свободного распоряжения наделом, не могли продать его, и, по сути, речь шла об условном и временном держании. В пореформенное время площадь надельной земли в Европейской России выросла на 8 %,что намного уступало росту сельского населения.

Социальное расслоение деревни вело к ее «раскрестьяниванию». Создавался рынок рабочей силы. Бедняки были вынуждены наниматься сельскохозяйственными рабочими к помещикам, занимались промыслами, уходили в город на заработки. Число батраков в 1897 г. составило 3,5 млн человек. Малоземелье и невозможность прожить с надела вело к росту крестьянских промыслов, особенно развитых в нечерноземных губерниях. Промыслы давали в среднем до четверти дохода крестьянских хозяйств; у бедняков эта цифра превышала 30 %. Были целые нечерноземные уезды, особенно возле крупных промышленных центров, где нормальное земледелие пришло в полный упадок. Любопытно свидетельство земского статистика, служившего в самом конце XIX в. во Владимирской губернии: «Со словом “крестьянин” у нас связано представление о земледельце, в поте лица добывающем хлеб свой. Каково же удивление наблюдателя, когда он в целых округах не увидит ни одного лица мужского пола, умеющего взяться за соху, даже просто запрячь в телегу лошадь. Что ни мужик, то или плотник, или каменщик, или фабричный, приходящий домой только отдохнуть и имеющий самое смутное представление о своей земле, которую обрабатывают женщины».

Помещичье хозяйство двух первых пореформенных десятилетий находилось в кризисе. Для его рационального ведения не хватало оборотных средств, рабочих рук, и, кроме того, у дворян почти полностью отсутствовали навыки частнопредпринимательской деятельности. Не везде были размежеваны крестьянские и помещичьи угодья, у помещиков сохранялась привычка использовать меры внеэкономического принуждения.

Малоземелье вынуждало крестьян входить с помещиком в соглашения, суть которых мало чем отличалась от старой барщинной системы. Это были отработки, когда помещичью землю крестьяне обрабатывали своим инвентарем и используя свой рабочий скот, взамен арендуя у помещика пашню и другие угодья. Иногда они просто отрабатывали помещику взятые взаймы денежные или зерновые ссуды. Свидетельством примитивных попыток приспособиться к новым товарно-денежным отношениям в условиях, когда наличных денежных средств в деревне было явно недостаточно, были издольщина и испольщина. При повсеместно распространенной издольщине крестьянская арендная плата за землю уплачивалась помещику обусловленной долей урожая. Разновидностью издольщины была испольщина, при которой арендная плата составляла половину урожая, каждый второй сноп. В неурожайные годы, когда издольщина не оправдывала ожиданий помещика, на крестьянина делался начет, отработать который он был должен, собрав следующий урожай.

Таким образом, крестьянская зависимость от помещика увеличивалась.

Отработки не регулировались отношениями свободного найма, это была кабала, в которую крестьянин вынужден был идти, поскольку помещик фактически обладал монополией земельной собственности. Крестьянская бедность, тяжесть выкупных платежей, низкая товарность крестьянского хозяйства фактически не давали надежды на улучшение положения: «прикупить земли» крестьянин не мог. Особенно охотно помещики сдавали в аренду отрезки, т. е. землю, которую крестьяне привыкли считать своей. В черноземной полосе это была самая привычная форма ведения и помещичьего, и крестьянского хозяйства, фактически продолжавшая крепостное право. Отработочная система обуславливала низкую производительность труда и в конечном счете вела к неконкурентоспособности помещичьего хозяйства. Такое положение продолжалось достаточно долго, особенно в черноземных губерниях, хотя уже в 1880-е гг. выявилась ясная тенденция к уменьшению числа губерний, где господствовала отработочная система и увеличение числа тех, где в помещичьих хозяйствах утвердился вольный найм. В 1883 г. все крестьяне должны были быть переведены на выкупные платежи, которые с 1881 г. были снижены. В 1896 г. был вдвое снижен поземельный налог. Вместе с тем резко возросли косвенные налоги (на соль и т. п.) ив итоге сумма всех платежей крестьян достигала 71 % их чистого дохода, а у бедняков она превышала все доходы. Отсюда их голодное и полуголодное существование.

Переход на вольнонаемный труд с использованием помещичьего инвентаря начался в нечерноземных губерниях в первые пореформенные десятилетия. Близость к рынкам сбыта — Петербург, Москва, Нижний Новгород — определяла географию этого перехода. В черноземной полосе система вольного найма стала укрепляться позже и первоначально в тех уездах, что имели удобную транспортную связь с портовыми городами Причерноморья. Отказ от отработочной системы редко был окончательным. Неурожаи и плохая экономическая конъюнктура вели к тому, что помещики отказывались от использования наемных рабочих и возвращались к отработкам.

В структуре личной частной собственности на землю в Европейской России дворянское землевладение неуклонно сокращалось: от 80 % в 1877 г. до 61 % в 1905 г. Мелкое дворянство составляло свыше половины дворян-землевладельцев, а на его долю приходилось всего 3 % дворянского землевладения. Шел процесс дворянского оскудения. Его оборотной стороной была высокая степень концентрации дворянского землевладения. На долю крупных земельных собственников, у каждого из которых площадь имения превышала 1000 десятин, приходилось три четверти всех дворянских земель. Таких собственников в дворянском сословии в конце XIX в. насчитывалось около 8 %. Средний размер крупной помещичьей латифундии в пореформенное время практически не менялся и составлял свыше 4100 десятин. Крупное помещичье хозяйство играло главную роль в производстве товарной сельскохозяйственной продукции и в первую очередь товарного зерна. Помещики были главными экспортерами зерна на европейский рынок.

Аграрный кризис. В начале 1880-х гг. благодаря развитию пароходного сообщения в Европу хлынул поток дешевого заокеанского зерна из Северной Америки, Аргентины и Южной Африки. Произошло резкое падение хлебных цен, что привело к европейскому аграрному кризису. Россию аграрный кризис затронул самым непосредственным образом, поскольку в 1880-е гг. она занимала первое место среди стран-экспортеров зерна и на ее долю приходилось свыше 35 % мирового вывоза.

За годы аграрного кризиса, который продолжался до середины 1890-х гг., цены на рожь упали почти вдвое — с 82 копеек за пуд в 1883 г. до 44 копеек в 1895 г. За этот период цены на озимую пшеницу упали со 109 до 57 копеек за пуд. Почти повсеместно производство ржи, которое занимало более трети всей площади посевов, стало убыточным. В годы кризиса продолжалось начавшееся еще в предреформенное время смещение центра зернового производства на Юг России и в степное Предкавказье. В Херсонской, Таврической, Бессарабской, Екатеринославской, Донской, Саратовской и Оренбургской губерниях собиралось более половины всех сборов пшеницы и 25 % всех зерновых. Одновременно в Центрально-Черноземном и Центрально-Нечерноземном районах происходило сокращение площади посевов под хлеба, что деликатно именовалось оскудением центра.

Прибыльным оставалось выращивание ржи и особенно пшеницы на Юге России, который стал главным центром зернового производства. В годы аграрного кризиса быстро росли площади, занятые под картофель, в Европейской России они увеличились на 60 %. Один из путей преодоления кризиса заключался в развитии скотоводства. Поголовье скота в пересчете на крупный рогатый скот увеличилось в кризисные годы в целом по Европейской России почти на треть. В итоге в Западном, Северо-Западном и Прибалтийском регионах сосредоточилось около 60 % производства молока.

Социальным следствием аграрного кризиса стало увеличение масштабов отработок, издольщины и испольщины, крестьянского отхода. К концу века резко возросло среднегодовое число переселенцев: в 1885 г. оно не превышало 15 тыс. человек, к 1900 г. составило более 180 тыс. В годы аграрного кризиса росли крестьянские недоимки. В Центрально-Нечерноземном районе они превысили размер крестьянского налогообложения. Увеличилось крестьянское малоземелье. В наименьшей степени аграрный кризис затронул крупные помещичьи хозяйства, где увеличились посевы сахарной свеклы, технических культур, развивалось винокурение и животноводство. В частности за 40 лет посевы сахарной свеклы выросли в 5 раз. Процесс разорения мелких и средних помещичьих хозяйств в черноземной и в нечерноземной полосе принял необратимый характер. За период аграрного кризиса помещичье землевладение сократилось на четверть. К 1895 г. в Курской губернии было продано 88 % мелких и средних поместий, в Екатеринославской — 70 %. Общая дворянская задолженность кредитным учреждениям к концу XIX в. составила 1,25 млрд руб.

После 1895 г. цены на зерно стали расти, аграрный кризис остался позади. Стабилизации положения способствовал промышленный подъем 1890-х гг., сопровождавшийся развитием железнодорожного транспорта, ростом городов и городского населения, ускорением денежного обращения, повышением спроса на сельскохозяйственную продукцию на внутреннем рынке. Приток капиталов в деревню и новые технические возможности вели к постройке сети элеваторов и постоянных зернохранилищ, что давало возможность производителям хлеба дожидаться выгодной рыночной конъюнктуры.

Однако деревня не вышла из глубочайшего социально-экономического кризиса. Российская деревня не знала после 19 февраля 1861 г. сколько-нибудь долгого периода спокойствия. Долгий и объективно трудный процесс экономической модернизации сельского хозяйства замедлялся наличием внеэкономических факторов: сохранением сословной структуры традиционного общества и политической власти поместного дворянства, сословной и правовой неравноправностью крестьянства. Серьезное дестабилизирующее влияние на положение помещичьего и крестьянского хозяйства, а следовательно, и на социальные отношения в деревне, оказал аграрный кризис 1880—1890-х гг. Раскрестьянивание и дворянское оскудение, уменьшение дворянского землевладения и крестьянское малоземелье оказывали решающее воздействие не только на социально-экономическую, но и на политическую жизнь страны. На исходе XIX в. положение в деревне обострилось настолько, что социальный взрыв стал неизбежен.

§ 2. Пореформенная промышленность

Промышленный капитализм. Представляя собой единый народно-хозяйственный комплекс, российская экономика всецело зависела от взаимодействия промышленности и сельского хозяйства. Основанное на праве частной собственности владение средствами фабрично-заводского производства и наем хозяевами предприятий вольных рабочих составляли суть промышленного капитализма. В пореформенное время развитие капиталистических отношений в промышленности шло быстрыми темпами и вело к превращению недавних выходцев из деревни, вчерашних крестьян, в «рабочих с наделом». Их дети, выросшие в городе и не знавшие иной жизни, кроме жизни фабрично-заводской, становились потомственными пролетариями. Столь же быстро шло превращение гильдейского купечества, «капиталистах» крестьян и мелких торговцев в торгово-промышленную буржуазию. Этот двуединый процесс означал появление в России основных классов капиталистического общества: пролетариата и буржуазии.

Новые классы не находили места в сословной структуре традиционного общества, и динамика их численности трудно поддавалась учету. Неполные статистические данные свидетельствуют, что к концу XIX в. число квалифицированных наемных рабочих, занятых в крупном промышленном производстве и на железнодорожном транспорте, возросло вдвое по сравнению с первыми пореформенными годами. Эта категория пролетариата насчитывала к 1900 г. около 1,5 млн человек. Не менее миллиона рабочих было занято в строительстве, около 2 млн выполняли неквалифицированную работу, числясь чернорабочими. Большинство фабрично-заводских рабочих были выходцами из деревни, окончательно порвавшими с крестьянским трудом. Постоянные наемные рабочие составляли три четверти всех фабрично-заводских рабочих. В крестьянской стране промышленность долго зависела от сезонных сельскохозяйственных работ, и около четверти занятых в производстве составляли «рабочие с наделом», которые сохраняли связь с деревней.

Характерной чертой российской промышленности был высокий уровень концентрации рабочих на крупных предприятиях. В значительной мере это объяснялось запоздалым завершением промышленного переворота и высокой долей неквалифицированного ручного труда. В конце XIX в. около 70 % фабрично-заводских рабочих было занято на предприятиях, где насчитывалось не менее 100 человек.

По роду занятий к торгово-промышленным кругам перепись 1897 г. относила около 17 % населения. Однако в своем большинстве это были мелкие ремесленники и торговцы, чье положение не отличалось устойчивостью. В этой среде была высока степень социальной мобильности. К крупной торгово-промышленной буржуазии можно было отнести не более 25 тыс. семейств, или около 150 тыс. человек, что составляло 0,1 % населения страны.

Торгово-промышленная буржуазия имела разные источники пополнения. Помимо выходцев из разных сословий российского общества, в ее состав входили иностранные предприниматели, со временем принимавшие российское гражданство. Возникали династии промышленников-капиталистов — Морозовы, Прохоровы, Гарелины, Алексеевы, Коншины, Гучковы, Коноваловы, Бобринские, Гукасовы, Терещенко, Поляковы, Гинц-бурги, Брокар, Абрикосовы, Катуар, Бродские. Российская буржуазия была многонациональной, но имела региональную специфику. Московская состояла из потомков великорусских «капиталистах крестьян» и купцов-старообрядцев, в Варшавско-Лодзинском районе господствовал немецкий и еврейский капитал.

Промышленный переворот. В пореформенное время в России завершился промышленный переворот. Освобождение крестьян привело к созданию рынка свободной наемной рабочей силы. После 1861 г. возникли все предпосылки для окончательного превращения мануфактурного производства в фабричное, для замены мускульной силы рабочего силой пара, для перехода к машинному производству и, как следствие, для утверждения и развития капиталистической промышленности.

К началу 1880-х гг. основная промышленная продукция стала производиться на фабриках и заводах с использованием машин и механизмов, приводимых в движение силой пара. К концу века завершался процесс превращения промысловых ткацких сел и деревень в фабрично-заводские поселки. В 1890 г. в 329 таких поселениях работала 451 тыс. рабочих, 52 % рабочих крупной промышленности. Фабричное производство на основе вольнонаемного труда оттеснило на второй план мануфактурное во всех ведущих отраслях. В конце 70-х гг. XIX в. на 50 тыс. механических ткацких станков производилось 58 % продукции текстильной отрасли. Фабрики давали три четверти текстильной и более 80 % металлообрабатывающей продукции, около 90 % продукции сахароварения (за 30 лет потребление сахара выросло втрое — до 6 фунтов в год на душу населения). Две трети необходимых для металлургии энергетических мощностей давали паровые машины и турбины. Ручной труд занимал ведущие позиции лишь в кожевенной, мебельной и в некоторых отраслях пищевой промышленности.

Железнодорожное строительство. Развитие пореформенной промышленности находилось в тесной связи с развитием транспорта и было в значительной степени им обусловлено. Поражение в Крымской войне, одной из причин которого была неразвитая транспортная сеть, показало необходимость широкого внедрения железных дорог по военно-стратегическим соображениям. Рост хлебного экспорта и внутреннего товарооборота также требовал создания современного транспорта, который был менее подвержен влиянию природно-климатических факторов, чем водный. В 1860—1870-е гг. строительство железных дорог было вызвано потребностями сельского хозяйства и обеспечением стратегических интересов России. Железнодорожные линии должны были связать земледельческие районы с основными потребителями хлеба внутри страны и крупными портовыми городами на Балтийском и Черном морях.

В 1857 г. было создано Главное общество российских железных дорог, учредителями которого были крупные банкиры А. Л. Штиглиц, С. А. Френкель и др. Общество ставило задачей с помощью международного банковского капитала ускорить строительство. Им были к 1862 г. построены стратегическая Петербургско-Варшавская дорога и Московско-Нижегородская, которая связала два главных торговых центра. Железнодорожное строительство требовало больших капиталов. На частные средства строились железные дороги Москва — Ярославль и Москва — Саратов. Казна строила дорогу Москва — Курск. В 1860-е гг. Москва стала крупнейшим железнодорожным узлом страны. Для помощи частному железнодорожному строительству был образован в 1867 г. Железнодорожный фонд, куда вошли средства от продажи Аляски, а также от передачи в частные руки Николаевской, Одесской и Московско-Курской железных дорог. Позднее к ним добавились средства, полученные от размещения за границей акций российских железных дорог.

В 1860—1870-е гг. правительство выдавало частным лицам и земствам концессии на постройку и эксплуатацию железных дорог. Известными железнодорожными дельцами стали П. Г. фон Дервиз, К. Ф. фон Мекк, П. И. Губонин, С. С. Поляков. Казна предоставляла частному капиталу значительные льготы и гарантировала железнодорожным дельцам ежегодную 5-процентную прибыль. Нередко это вело к злоупотреблениям, когда строились ветки, не имевшие ни экономического, ни иного значения. Разрешения на их продажу выдавались высшими государственными сановниками и лицами, близкими к Александру II, за крупные взятки. Продажа земли под железнодорожное строительство по ценам значительно выше рыночных была важным источником дохода как земских учреждений, так и представителей сановной аристократии. В эти годы пост министра путей сообщения последовательно занимали потомки Екатерины II и Г. Г. Орлова — А. П. и В. А. Бобринские.

Железнодорожный бум, в основе которого лежали неслыханные льготы, предоставляемые частным концессионерам, привел к тому, что к 1880 г. была построена железнодорожная сеть протяженностью 23 тыс. км, которая охватила около половины территории Европейской России. Уже к 1871 г. почти все железные дороги перешли в частные руки. Эксплуатировались они небрежно, и к 1880 г. их долг казне составил один миллиард рублей. Железнодорожные «короли», тесно связанные с правительственным аппаратом и придворными кругами, строили быстро и много дешевле, чем казна, постоянно и грубо нарушали правила производства работ, не соблюдали технические условия, возводили дешевые деревянные мосты и укладывали рельсы, которые могли выдержать только легкие составы. Большинство железных дорог России не были оснащены необходимым для безопасного движения оборудованием, следствием чего были частые катастрофы. Скорость движения составов, как товарных, так и пассажирских, была много ниже расчетной. В 1873 г. министр путей сообщения А. П. Бобринский так определил состояние железнодорожного дела в стране: «Существование многих наших железнодорожных обществ — мнимо; фирмы их — фальшивы; правления их — неправильны; акционеры их — подставные; акции их — не реализованы, а Министерство путей сообщения вынуждено оставаться безвластным свидетелем действий, прикрытых законными формами, но противных целям правительства, предприятия и казны».

Вопиющие злоупотребления в строительстве и эксплуатации железных дорог вызывали постоянную критику общественности, но лишь в годы Восточного кризиса власти вынуждены были признать нетерпимость создавшегося положения. В канун русско-турецкой войны военный министр Д. А. Милютин констатировал, что железные дороги страны находятся в кризисном состоянии и «при введении армии на военное положение они окажутся решительно несостоятельными и поставят государство и армию в весьма большие затруднения». Министр усматривал в этом «большую национальную опасность». Среди железных дорог, состояние которых вызывало наибольшее беспокойство, были такие важнейшие в стратегическом и экономическом отношении магистрали, как Петербургско-Варшавская, Московско-Брестская, Одесская, Лозово-Севастопольская и некоторые другие, чья совокупная протяженность составляла около 12 тыс. км. Во время военных действий 1877–1878 гг. заторы на юго-западных дорогах делали невозможной быструю переброску войск, вынуждали военные ведомства отправлять не только кавалерийские, но и пехотные части походным порядком.

Недовольство военных кругов и экономический кризис начала 1880-х гг. вынудили правительство изменить железнодорожную политику и начать выкуп железных дорог в казну, оптимизируя и функции железных дорог и экономику в целом. Одновременно предполагалось вернуться к опыту постройки новых дорог за счет казны. На этом настаивал министр финансов А. А. Абаза, с которым был согласен Александр II. В 1880 г. императором был утвержден Общий Устав российских железных дорог, что должно было упорядочить технико-эксплуатационные условия железнодорожного дела и поставить его под жесткий правительственный контроль. По сути, это означало начало серьезных преобразований. При Александре III в 1889 г. в Министерстве финансов был создан Департамент железнодорожных дел, среди функций которого был финансовый надзор за деятельностью всех частных железных дорог. Важную роль в упорядочении положения сыграла тарифная реформа 1889 г., которая превратила железнодорожные тарифы в инструмент государственной экономической и социальной политики. Гибкие тарифы давали возможность ускоренного развития отдельных регионов и отдельных отраслей народного хозяйства. Все более возрастало понимание военно-стратегического значения железнодорожного транспорта. Военный министр П. С. Ванновский докладывал Александру III: «Железные дороги составляют ныне наиболее могущественный и решающий элемент войны. Поэтому, несмотря даже на финансовые затруднения, желательно подравнять нашу рельсовую сеть с силой противника».

В 1880—1890-е гг. велось значительное казенное железнодорожное строительство на окраинах империи, обусловленное политическими, военно-стратегическими и в последнюю очередь экономическими соображениями. Были построены Закаспийская и Закавказские линии, начато строительство Сибирской. Общая протяженность введенных тогда в эксплуатацию казенных дорог составила 10,5 тыс. км. Крупными акционерными обществами были построены Московско-Казанская, Юго-Восточная, Московско-Киево-Воронежская, Владикавказская и другие дороги, протяженностью 12,5 тыс. км. Большое внимание уделялось строительству сети подъездных узкоколейных путей, обеспечивающих потребности заводов и фабрик. К концу XIX в. заметную роль в строительстве и эксплуатации железных дорог стал играть финансовый капитал, представленный Петербургским Международным и Русско-Азиатским банками. В эти годы железные дороги строились в Донбассе, Крыму, на Урале, в Западной Сибири, Средней Азии, на Северном Кавказе и в Закавказье. Железнодорожная сеть охватила практически все губернии Европейской России.

Железные дороги изменили лицо страны, уклад жизни городского и сельского населения. Они служили преодолению провинциальной замкнутости, их сеть скрепляла единую народно-хозяйственную систему страны. Их строительство и эксплуатация были главным двигателем промышленного развития. Для России с ее пространствами железнодорожное строительство имело исключительное значение, оно способствовало хозяйственному освоению территорий с огромным экономическим потенциалом, стимулировало переход к крупным формам организации производства. Главным железнодорожным центром была Москва, куда сходилось 18 линий железных дорог. Этот центр оставлял далеко позади остальные железнодорожные узлы.

В конце XIX в. железные дороги потребляли свыше трети добываемого в стране угля, почти половину нефтепродуктов, около 40 % продукции черной металлургии. Объем железнодорожных перевозок рос значительно быстрее, чем длина железных дорог. До начала XX в. основным грузом был хлеб, в 1860-е гг. он занимал свыше 40 % грузовых перевозок, затем эта цифра снизилась до 25 %. К концу XIX в. в железнодорожных перевозках возросла доля каменного угля, руды, металлов, нефти и нефтепродуктов. Перевоз этих хозяйственных грузов был главным делом железных дорог. Пассажирское железнодорожное движение было невелико и долгие годы оставалось малодоступным для деревенской и городской бедноты. Нередко крестьяне-отходники и мастеровые, проехав одну-две станции в дешевых вагонах третьего класса, выходили и шли пешком, чтобы, пройдя две-три станции, вновь сесть в поезд.

В пореформенный период завершилось техническое перевооружение водного транспорта. К концу века число пароходов превысило 2,5 тыс. Объем грузов, перевезенных по речным путям Европейской России, в 1862 г. составлял 365 млн пудов; к концу XIX в. он вырос в семь раз. На долю водного транспорта приходилось около трети груза, перевозимого по железнодорожным и водным путям. Основной транспортной системой речного судоходства оставалась Волга и ее притоки. На них приходилось около половины всех речных перевозок. По рекам везли хлеб, нефть, соль, на севере сплавляли лес.

Сохранял свое значение гужевой транспорт. На Кавказе, в Средней Азии и в Сибири он был основным средством транспортировки грузов. При неразвитой местной инфраструктуре он оставался важным фактором внутригубернских и внутриуездных перевозок.

Промышленное районирование. Районирование и структура промышленного производства в пореформенное время существенно изменились, что в значительной степени было связано с развитием железнодорожного транспорта. В 1870-е гг. начался быстрый рост Донецкого, или Южного, промышленного района. Железные дороги предъявляли спрос на каменный уголь, который добывался в Донецком каменноугольном бассейне, и осуществляли вывоз продукции в другие районы. Помимо каменного угля, Донецкий район располагал богатыми запасами руды Кривого Рога, что обеспечивало развитие здесь металлургического производства. Центром Донбасса стал горнорудный поселок Юзовка. Добыча угля в Донбассе в 1870 г. составляла всего 15 млн пудов, к 1913 г. она возросла более чем в сто раз. Доля Донбасса в добыче каменного угля в целом по России составляла в конце XIX в. свыше 90 %.

Потребности железнодорожного строительства и близость угольных шахт привели к быстрому росту черной металлургии Юга. В 1880—1890-е гг. здесь были построены два десятка хорошо оснащенных металлургических заводов. На них производилась выплавка мартеновской стали, были сооружены прокатные станы. На некоторых заводах вырабатывался высококачественный полосовой и сортовой металл, находивший широкий сбыт в России и шедший на экспорт. Заводы располагались в районе города Екатеринослава и непосредственно на угольных месторождениях. К концу XIX в. Юг стал основным поставщиком металла. Если в 1880 г. он давал всего 5 % выплавлявшегося в России чугуна, то к 1900 г. на его долю приходилось свыше 50 %. В абсолютных цифрах производство чугуна за эти годы выросло с 1,8 млн пудов до почти 50 млн. В развитии каменноугольной и металлургической промышленности Юга России заметную роль играл иностранный, преимущественно английский капитал, а также французский и бельгийский. Пролетариат Донецкого промышленного района в большинстве своем состоял из русских и украинцев.

Тяжелая промышленность Донбасса оттеснила на второй план уральские горные заводы, которые утратили доминирующее положение к 1890-м гг. На Урале поздно завершился промышленный переворот, его заводы отставали в технической оснащенности, здесь долго отсутствовало горячее дутье в домнах, бесконечно ремонтировалась изношенная техника. Такое же положение было и в ряде других центров (Алтайские, Луганские, Мальцовские, Олонецкие заводы за 1860–1877 гг. увеличили выпуск продукции всего на 10 %). Только со второй половины 80-х гг. техническая модернизация стала реальностью (внедрение бессемеровских конверторов, мартенов и т. п.). В итоге технического перевооружения на Урале рост производства в 1885–1899 гг. достиг 218 %, и около 70 % продукции шло на строительство Транссибирской магистрали.

Новым промышленным районом стал Бакинский, где началась промышленная добыча нефти. Развитие нефтяного производства шло исключительно быстрыми темпами. В 1864 г. здесь было добыто 538 тыс. пудов, в 1901 г. — 673 млн пудов. На рубеже веков Бакинские нефтепромыслы давали до 95 % добычи нефти в России и около 50 % — мировой. Уже в конце 1870-х гг. здесь стали строиться нефтепроводы, нефтеперегонные заводы, в начале XX в. Баку был соединен нефтепроводом с Батуми. Бакинская нефть привлекала как местный, так и иностранный капитал, в частности шведский и английский. В нефтедобыче были заняты Нобели, Ротшильды, Мирзоевы, Манташевы. Бакинский пролетариат был интернационален, примерно половину его составляли азербайджанцы, велика была доля русских и армян.

Центром текстильной промышленности стал Варшавско-Лодзинский район, продукция которого успешно конкурировала с занимавшей ведущие позиции текстильной промышленностью Центрально-промышленного района. Показательна судьба Лодзи. Благодаря промышленному производству, город развивался исключительно бурными темпами: в 1820-е гг. небольшое местечко Царства Польского насчитывало около 1000 человек, к концу XIX в. численность населения дошла почти до полумиллиона. Такого роста не знал ни один европейский город. Последовательно проводя имперский принцип национальной и конфессиональной терпимости, российская администрация сделала Лодзь местом, привлекательным для предпринимателей, ремесленников и мастеровых из Саксонии, Силезии, Чехии и Моравии. Протекционистская политика правительства, приток немецких технологий и еврейского капитала, дешевая рабочая сила превратили город во «второй Манчестер», где были построены современные хлопчатобумажные, шелкоткацкие, шерстяные, суконные фабрики, товар которых шел на внутренний рынок Российской империи. Лодзинский пролетариат был многонационален, его составляли поляки, немцы и евреи.

В пореформенное время сохранил и укрепил свои позиции Центрально-промышленный район. На его долю приходилось более 4/5 производства хлопчатобумажной и около 3/5 шерстяной и льняной промышленности, в которой работало 4/5 всех рабочих текстильной промышленности. Рост текстильного производства в существенной мере базировался на ввозе зарубежного оборудования. До 60 % его шло из Англии и Германии. Общий рост текстильной промышленности был близок к концу века к удвоению (в хлопчатобумажной промышленности — на 85 %, а в шелковой — на 95 %). В центре России были расположены такие ведущие паровозостроительные заводы, как Коломенский, Брянский и Сормовский. К концу века в России было семь таких заводов, ежегодно выпускавших 1200 паровозов (во Франции выпускалось 800, в Германии — 1400 паровозов в год). В Центральном районе производилась значительная часть продукции российского машиностроения. На его предприятиях работала почти половина всех фабрично-заводских рабочих страны. Пролетариат Центрально-промышленного района в основном составляли русские. В развитии новых отраслей производства — электротехнической, электрохимической — принимал участие германский капитал.

Во второй половине 80-х гг. и вплоть до конца столетия форсированными темпами развивалась прежде всего тяжелая промышленность, объем продукции которой увеличился в 4 раза, а численность рабочих — вдвое. В конце века вновь построенные предприятия насчитывали тысячи рабочих. В легкой промышленности кардинальные изменения произошли в самом конце столетия и в годы кризиса. Если в 80-е гг. крупные механизированные предприятия были редкостью среди огромной массы кустарного производства, то в конце XIX — начале XX в. во всех главных отраслях господствующее положение занимали крупные и крупнейшие предприятия.

В целом в ходе модернизации наметилась тенденция к созданию многопрофильных концернов. Вслед за этим развивались и множились акционерные общества и компании. К 1900 г. число их возросло до 1,5 тыс. с капиталом 2,5 млрд руб. Рост таких монопольных объединений четко наметился еще в 80-е гг. В тяжелой промышленности это картели (в отраслях металлообработки, горной, нефтяной промышленности, в стекольной отрасли и производстве стройматериалов). Экономическая независимость заводов-участников таких объединений была стеснена. В 90-е гг. картели выходили из тени через создание структур по продаже продукции, образование торговых домов и т. п. Для сбытовых монополий стали практикой организации синдикатов. Активную роль в этом процессе играли банки.

В области торговли по-прежнему ведущую роль играли ярмарки, число которых достигло 16 тыс. На 87 % это была торговля сельскохозяйственной продукцией. Однако крупнейшие ярмарки с оборотом более 100 тыс. руб. составляли около 1 % от их общего числа. В то же время в городах быстро прогрессировала стационарная магазинная торговля.

Противоречия капиталистического развития. В конце XIX в. Россия по основным промышленным показателям — темпам роста производства, объему промышленной продукции, энерговооруженности, концентрации производства — входила в число четырех-пяти ведущих капиталистических государств тогдашнего мира. Однако уровень ее сельского хозяйства (а это более 80 % населения) заметно отставал от уровня развития промышленности и существенно тормозил общий процесс модернизации страны. Налицо было неравномерное, диспропорциональное экономическое развитие, последствием которого стал глубочайший социальный кризис начала XX в.

Для промышленного развития пореформенной России была характерна предельная концентрация производства в отдельных регионах, что было обусловлено историческими и природохозяйственными факторами. Развитие этих регионов происходило бурными темпами. В них росли города, увеличивалась плотность населения, происходило накопление капиталов. Однако большая часть территории страны в промышленном отношении была развита крайне слабо. Практически полностью отсутствовала промышленность за Уралом и в Средней Азии. В Европейской России некоторые центры крупной промышленности, например Тула и Брянск, находились в окружении земледельческих районов с бедным крестьянским населением. Неравномерность в размещении промышленного производства усугубляла социальные диспропорции.

Пореформенная промышленность развивалась в условиях избыточного предложения дешевой и неквалифицированной рабочей силы, которую поставляла деревня. Для предпринимателей это означало возможность снижения издержек производства путем назначения низкой заработной платы рабочим и широкого применения ручного труда, что удручающе сказывалось на темпах технического перевооружения. Одновременно возрастала роль немногочисленных рядов квалифицированных промышленных рабочих, которые не встречали конкуренции на рынке рабочей силы и выступали с требованиями улучшения условий и повышения оплаты труда. Для этой категории рабочих была характерна повышенная активность в защите своих экономических интересов.

Рабочее движение вынуждало правительство идти на некоторую регламентацию отношений между фабрикантами и рабочими. В 1886 г. появился закон о штрафах, который регламентировал их взимание, определял их максимальный размер, запрещал расплачиваться купонами, хлебом и товарами. Расширялись права казенной фабричной инспекции, которая должна была утверждать правила внутреннего распорядка на заводах и фабриках. Была запрещена ночная работа для подростков и женщин. Фабричное законодательство вызвало недовольство предпринимателей, и его инициатор, министр финансов Н. X. Бунге, вынужден был уйти в отставку. Идеолог реакции М. Н. Катков увидел в его фабричном законодательстве «едва ли не социализм».

В пореформенное время российская промышленность стала органической частью международной хозяйственной системы. В ее развитии прослеживалась характерная для капиталистической экономики цикличность производства. В первые пореформенные годы промышленность переживала естественный спад, связанный с крушением крепостных отношений и перестройкой всего социально-экономического комплекса страны. Затем последовал короткий период грюндерства конца 1860—1870-х гг., когда железнодорожное и фабрично-заводское строительство шло рука об руку с лихорадочным учреждением акционерных обществ, частных банков и обществ взаимного кредита. Это было время масштабных биржевых спекуляций, создания дутых предприятий и быстрого падения котировки ценных бумаг. На рубеже 1870—1880-х гг. последовали финансовый кризис и спад промышленного производства, что было связано с европейским промышленным кризисом. Период грюндерства закончился массовым разорением банковских вкладчиков и держателей ценных бумаг.

Промышленное развитие 1880-х гг. отличалось крайней региональной и отраслевой неравномерностью. В конце десятилетия оно завершилось новым системным кризисом, который был частью спада мирового промышленного производства и сопровождался аграрным кризисом. В поисках выхода из тяжелой ситуации правительство предприняло целенаправленные усилия, которые привели к небывалому промышленному подъему, начавшемуся в 1893 г. Годы этого подъема были временем экономической модернизации России под эгидой государства.

§ 3. Экономическая модернизация конца XIX в.

Государственное регулирование экономики. Запоздалый, неполный и непоследовательный отказ от экономики, основанной на крепостном праве и регулируемой государством, предельно сократил в России стадию капитализма свободной конкуренции. Последние два десятилетия XIX в. в экономике России происходили изменения, означавшие переход на новую, более высокую стадию развития. Одним из проявлений этого перехода было усиление государственного регулирования экономики, что в российских условиях не вызывало затруднений, поскольку имелись давние традиции государственного вмешательства в экономическую жизнь, правительственного попечения о нуждах промышленности и сельского хозяйства. На этом была построена политика ускоренной экономической модернизации, проводившейся в конце XIX в.

Историческая традиция и объективные условия — огромные российские расстояния и продиктованная этим необходимость эффективного государственного контроля над путями и средствами сообщения, крайняя неравномерность регионального экономического развития, избыточность населения в одних районах и малая плотность в других, а главное, бедность капиталами, вынуждавшая правительство их аккумулировать и перераспределять, — диктовали принципиально иной путь модернизации экономики, принципиально иную схему взаимоотношений государства и предпринимателей, чем в западноевропейских странах. Российское государство в лице Министерства финансов играло главную роль в проведении экономической модернизации.

На протяжении более двадцати лет три последовательно сменявших друг друга министра финансов — Н. X. Бунге, И. А. Вышнеградский и С. Ю. Витте — целенаправленно проводили политику всемерного поощрения и протекционизма национальной промышленности. Ими был взят курс на форсированную индустриализацию, успех которой должен был привести к модернизации всей экономики. Преобразование сельского хозяйства, изменение социальной структуры общества выступали как необходимое следствие экономической модернизации. В перспективе экономическая модернизация требовала обновления государственных институтов. Объясняя смысл деятельности своей и своих предшественников, С. Ю. Витте писал: «Создание своей собственной промышленности — это и есть та коренная, не только экономическая, но и политическая задача, которая составляет краеугольное основание нашей протекционной системы».

Министерство финансов контролировало практически все сферы российской экономики. В его распоряжении были громадные возможности: финансовая и тарифная политика, правительственная опека над отдельными отраслями промышленности и отдельными регионами, гарантии частному, в том числе иностранному, капиталу, регламентация отношений между фабрикантами и рабочими, ускоренное развитие государственных предприятий, где новейшие технические достижения сочетались с элементами давних нерыночных отношений. Государство выступало инициатором и единственным гарантом свободного предпринимательства, сфера действия подлинно частной инициативы была предельно сужена.

Вместе с тем министры финансов были против чрезмерного и некомпетентного вмешательства государства в экономическую и частную жизнь. Бунге предостерегал от опасности воззрений, согласно которым «государству следует пахать, сеять и жать, а затем издавать все газеты и журналы, писать повести и романы, подвизаться на поприще искусств и науки».

Н. X. Бунге. Назначенный на пост министра финансов в 1881 г., Бунге имел репутацию компетентного ученого-экономиста и безукоризненно честного человека. Он принадлежал к либеральной бюрократии, но при Александре III, которого привлекала идея развития национальной промышленности, сохранил и укрепил свои позиции. Бунге считал, что для успеха промышленной деятельности требуется «не столько материальная поддержка, сколько установление лучшего порядка посредством издания законов, примененных к современному развитию хозяйства. Россия отстала от всей Западной Европы в этом отношении на полстолетия». Он разработал и осуществил программу фабричного законодательства, с ним были связаны основные постановления правительства Александра III, регламентировавшие аграрные отношения. Он исходил из того, что «сила и влияние господствующих классов могут быть прочно основаны лишь на благосостоянии рабочего сословия». Он высказывался за установление более тесной связи между интересами рабочих и фабрикантов и считал, что участие рабочих в прибылях позволит решить социальный вопрос.

Одним из важнейших мероприятий Бунге стала отмена подушной подати (1886). Эта мера стала шагом на пути к отказу от сословного налогообложения, к замене его налогом на имущество. Бунге надеялся, что с отменой подушной подати повысится благосостояние крестьян, а казна восполнит убыль косвенными налогами и акцизами с вина, пива, сахара и табака. Однако его надежды не сбылись. Еще до его вступления на пост министра государственный долг составлял около 6 млрд руб., происходило обесценение рубля. Неурожаи 1883 и 1885 гг. подорвали непрочную финансовую систему, резко возрос бюджетный дефицит. Отставка Бунге была предрешена; он не мог противодействовать ухудшению состояния российских финансов и подвергался нападкам со стороны Победоносцева и Каткова.

И. А.Вышнеградский и его программа стабилизации. На его место был назначен Вышнеградский, ученый-технолог с мировым именем, удачливый делец-предприниматель. Своей главной задачей на посту министра Вышнеградский считал устранение бюджетного дефицита. Стремясь к бюджетному равновесию, он настаивал на сокращении расходов, особенно военных.

Он разработал программу стабилизации, целью которой было достижение положительного сальдо расчетного баланса путем сокращения платежей по внешним долгам, сокращения импорта и увеличения экспорта. Он повысил ввозные пошлины на чугун и сталь, железную руду, паровые суда и сельскохозяйственные машины, на продукцию химической промышленности. Улучшая расчетный баланс, эти меры стимулировали отечественную промышленность и лежали в русле политики протекционизма, начало которой заложил Бунге. Смысл политики протекционизма позднее определил С. Ю. Витте: «Благодаря систематическому проведению протекционной системы и приливу иностранных капиталов, промышленность у нас быстро начала развиваться, и в мое управление министерством, можно сказать, прочно установилась национальная русская промышленность».

При Вышнеградском была разработана новая тарифная система, получившая название «менделеевской», поскольку в ее создании принимал участие Д. И. Менделеев. Были резко, иногда почти до запрета ввоза отдельных товаров, подняты таможенные ставки. Эти меры стали прологом длительной таможенной войны с Германией. Победа в этой войне была одержана при Витте, который объявил новые таможенные ставки минимальными для стран, проводивших режим благоприятствования по отношению к России. Ставки на германский экспорт еще более повышались. Опираясь на поддержку Александра III, Витте вынудил Германию к уступкам, которые были зафиксированы в торговом договоре 1894 г. Главным итогом жесткого контроля над импортом стало создание условий для ускоренного развития таких отраслей отечественной тяжелой индустрии, как черная металлургия, металлообрабатывающая промышленность, машиностроение, химическая промышленность.

Стабилизационная программа предусматривала форсирование российского экспорта, основу которого составляли хлеб, лес, лен, семена масличных растений. Ведущую роль играл хлебный экспорт, в Европу вывозились пшеница, рожь, ячмень и овес. В конце XIX в. Россия обеспечивала до одной трети пшеничного импорта Западной Европы. Вышнеградский создавал льготные условия кредитования производителям хлеба, прежде всего помещикам и зажиточным крестьянам черноземной и степной полосы. В их интересах он пересмотрел железнодорожные тарифы. Специальная комиссия занималась вопросами качества хлебной продукции, что повлекло за собой строительство сети элеваторов, хлебных платформ, оборудованных перегрузочных станций. Доля муки в хлебном экспорте долго не превышала 1 %, и Вышнеградский стал поощрять развитие мукомольной промышленности.

Усилия Вышнеградского дали плоды. Если до его прихода в Министерство финансов среднегодовой вывоз хлеба составлял 296 млн руб., то он сумел его увеличить до 342 млн. Меры Вышнеградского позволили удержать за русским хлебом европейский рынок, смягчить влияние аграрного кризиса на отечественное сельское хозяйство и достичь главного — положительного сальдо расчетного баланса России.

Если в 1886 г., накануне прихода Вышнеградского в Министерство финансов, сальдо расчетного баланса сводилось с дефицитом 152 млн руб., то в 1891 г. превышение доходов над расходами составило 42 млн руб. В эти же годы растет производство отечественного чугуна и стали: чугуна — 32 тыс. пудов в 1886 г. и 56 тыс. пудов в 1890 г., выплавка стали увеличилась с 36 тыс. пудов до 49 тыс.

Успех программы стабилизации Вышнеградского зависел не только от финансовых и экономических мер, но и от общественно-политической ситуации в стране. Это наглядно продемонстрировали события 1891 г., когда неурожай поразил восточные степные районы и принял форму бедствия, затронувшего территорию с населением около 40 млн человек. От голода и холеры умерло до полумиллиона жителей деревни. Голод 1891 г. выявил непрочность стабилизационных мер Вышнеградского, односторонность его надежд на форсирование хлебного экспорта. Общероссийский сбор пшеницы в 1891 г. был лишь на 1,7 % ниже, чем сбор благополучного 1886 г. Но южные и западные губернии, ориентированные на вывоз зерна в Западную Европу, продавали туда не только излишки, но и часть необходимого, тогда как Поволжье голодало. Министра обвинили в том, что его политика довела крестьян до голода, ему напомнили фразу, которая действительно звучала ужасно: «Недоедим, а вывезем».

Положение в деревне усугублялось тем. что Вышнеградский жестко взыскивал с крестьян недоимки.

Голод 1891 г. показал, что ни хлебный экспорт при невысоком уровне урожайности, ни ускоренное освоение степных и южнорусских районов рискованного земледелия, где создавались новые сельскохозяйственные центры России, не решают задачи подлинной экономической стабилизации в деревне. Помещичье землевладение и обусловленная природно-климатическим фактором крестьянская поземельная община предопределяли развитие сельскохозяйственного производства по экстенсивному пути. Однако и интенсивный путь не лишал сельское хозяйство прокрустова ложа короткого лета и засух. Так или иначе в 1892 г. Вышнеградский должен был оставить свой пост.

Реформы С. Ю. Витте. Министром финансов стал С. Ю. Витте, видный деятель железнодорожной отрасли. Его государственная карьера началась при Вышнеградском. На посту министра Витте пробыл до 1903 г. Он с успехом продолжал модернизацию промышленности, начатую его предшественниками. Витте создавал условия для притока в Россию иностранного капитала как в виде займов, так и в форме прямых вложений. Сырьевые и энергетические ресурсы страны, дешевая рабочая сила, устойчивая денежно-финансовая система и преувеличенные представления о социально-политической стабильности самодержавного строя делали Россию исключительно выгодной сферой приложения иностранного капитала. Его доля в акционерном капитале горной, металлообрабатывающей и машиностроительной отраслей превышала долю российского капитала. Иностранный капитал преобладал в тяжелой промышленности Юга России, разработке бакинской нефти, в золотопромышленности. Французские капиталы были в угледобыче, добыче и перегонке нефти, металлургии, машиностроении, в цементной промышленности. Английские капиталы — это нефть, цветные металлы, текстиль и строительство военных кораблей. Германские инвестиции шли в химическую промышленность, металлургию, железные дороги, добычу газа, кредитование. На иностранные (немецкие) деньги развивались такие новые отрасли, как электрохимическая, электротехническая, городское коммунальное хозяйство, производство новейших средств связи. Если в 1893 г. доля иностранного капитала по отношению ко всему акционерному капиталу составляла 27 %, то к 1900 г. она возросла до 45 %.

Этот курс на привлечение иностранного капитала был экономически оправдан, в его основе лежал тот факт, что Россия была страной, бедной капиталами, с ограниченными внутренними возможностями их концентрации и с высокой долей непроизводительных расходов. Попытки Вышнеградского и Витте использовать доходы сельскохозяйственного производства для нужд промышленной модернизации наталкивались на сопротивление поместного дворянства.

Воздействие иностранного капитала на том этапе не сказывалось на самостоятельности российской внешней и внутренней политики, хотя государственные и частные займы, делавшиеся во Франции, укрепляли прочность русско-французского союза. В итоге в 1881–1900 гг. в счет погашения процентов по займам и дивидендов за рубеж было вывезено 2,5 млрд руб., что в 1,5 раза больше объема всего иностранного капитала в России. Тем не менее казна выжала из крестьян ресурс для экономики (выкуп земли и т. д.). Витте подчеркивал: «Я совсем не боюсь иностранных капиталов, почитая их за благо для нашего отечества, но я боюсь совершенно обратного, что наши порядки обладают такими специфическими, необычными в цивилизованных странах свойствами, что немного иностранцев пожелают иметь с нами дело». Однако европейцам были выгодны инвестиции в Россию…

Важным делом Витте стало введение винной монополии. Задуманная еще Вышнеградским в целях резкого увеличения поступлений в казну, винная монополия включала в себя розничную и оптовую торговлю крепкими спиртными напитками и очистку спирта. В 1894 г. винная монополия стала постепенно вводиться в губерниях Российской империи. К концу министерства Витте она охватила практически всю территорию страны. Она давала более 10 % бюджетных доходов.

Витте завершил конверсию российских внешних займов, которая была задумана еще Бунге и начала осуществляться при Вышнеградском. С 1888 г. на Парижской бирже обменивались 5-процентные и 6-процентные российские государственные облигации на облигации с более низким процентом и более длительными сроками погашения. Конверсия внешних займов России привела к переходу русских ценных бумаг на французский денежный рынок и к увеличению государственного долга. При Витте усилился рост частной и общественной задолженности зарубежным банкам, к 1903 г. внешнегосударственная задолженность достигла огромной по тем временам цифры 5800 млн руб.

Увеличение внешней задолженности на время решало финансовые проблемы страны, что дало возможность стабилизировать положение рубля и провести в 1897 г. денежную реформу, которая устанавливала золотой монометаллизм. Рост налоговых поступлений, добыча и покупка золота позволили Государственному банку увеличить золотую наличность до размера, который почти соответствовал сумме обращавшихся кредитных билетов. Кредитные билеты стали обмениваться на золото без ограничений. Денежная реформа Витте укрепила внешний и внутренний курс рубля, но в ее основе лежали финансовые и фискальные мероприятия, а не подлинная экономическая стабилизация.

Особенности российской экономической модернизации. С 1893 г. российская промышленность развивалась невиданно бурными темпами, за неполных семь лет объем промышленного производства более чем удвоился. Подъем сопровождался техническим перевооружением основных отраслей промышленности. Особенно быстро развивались отрасли тяжелой промышленности: металлургическая, машиностроительная, горнозаводская. Их доля в общем объеме промышленной продукции менее чем за десять лет возросла с 30 до 46 %. Успехи экономической модернизации были очевидны. Возрастающая роль России в мировой системе хозяйства вполне соответствовала ее политическому авторитету и военному могуществу.

Однако экономическая модернизация носила ограниченный характер и практически не затронула сферу сельского хозяйства. При Вышнеградском и Витте возросли товарность и экспортные возможности российской деревни, но рост товарной продукции обеспечивался в основном ценой вовлечения в оборот новых земель и роста товарной продукции в силу вынужденных продаж и экономией на питании крестьянского хозяйства. Позиции поместного дворянства оставались непоколебленными, и важнейший вопрос русской жизни — земельный — не был решен.

Противоречивы были политические и социальные последствия экономической модернизации. Ее успех не был успехом частнопредпринимательской деятельности. Государственное покровительство национальной промышленности, стимулируя рост экономики, тем не менее привело к тому, что стихией российских предпринимателей был не свободный рынок, а монопольные права, которые им предоставляло правительство. С особой силой это проявлялось в сфере взаимоотношений труда и капитала. Опираясь на правительственный аппарат, деятели российской промышленности извлекали сверхприбыли из эксплуатации рабочих. За исключением сравнительно небольших групп, сконцентрированных на государственных военных заводах, промышленные рабочие России зарабатывали меньше, чем в любой другой промышленно развитой стране.

Зрелость рабочего движения, совпавшая с периодом модернизации, не была по-настоящему осознана фабрикантами. Особенности становления и развития российского капитализма делали его представителей невосприимчивыми к идеям и практике социального реформизма и компромисса. Следствием этого была радикализация рабочего класса, а несомненная связь самодержавных институтов и капитала способствовала выдвижению рабочими не только экономических, но и политических требований. Ценой экономической модернизации стал возросший антагонизм между промышленным пролетариатом и буржуазией.

В конце 1899 г. российская промышленность ощутила первые симптомы кризиса, который в 1900 г. стал всеобщим, охватив все мировое хозяйство. Для экономики России он оказался особенно длительным и тяжелым. Первым предвестником спада стал европейский денежный кризис, что вынудило Государственный банк, а за ним и частные банки сократить кредиты предприятиям, повысить ставки учетного процента. За этим последовало сокращение товарного кредита, массовые закрытия мелких и средних производств. Предприниматели искали выход в резком снижении заработной платы и в локаутах. Безработица в отдельных отраслях промышленности и в некоторых регионах достигала 40–50 %, что предопределило неизбежность грядущего острого и жестокого социального столкновения.

Кризис выявил неполноту экономической модернизации. Объективная потребность модернизации общества исторически была реализована прежде всего в варианте своего рода точечно-го развития промышленности в районах, щедро обеспеченных минеральным сырьем, рудой, и местах с готовой базой в виде очагов старинного мануфактурного производства. У российского социума, подавляющая часть которого была в цепких объятиях экстенсивного земледелия, не было ни сил, ни средств на повсеместный промышленный прорыв. Слабость крестьянского хозяйства, зажатого историческими судьбами в прокрустово ложе короткого лета, резко ограничивала пахотные возможности индивидуального хозяйства на огромной части государства, не говоря уже о капризах климата, что лишало страну перспективы стремительного и многократного роста урожайности. А только последнее обстоятельство могло бы дать промышленности огромный резерв рабочей силы, позволив ей в конкурентной борьбе достигнуть масштабов, достойных великой державы Европы. Тяжелые вериги аграрного вопроса опосредованно влияли на всю экономику России. В частности, исторически реальный отток населения из сельского хозяйства давал преимущественно неквалифицированную рабочую силу, «расхолаживая» темпы технического прогресса.

Таким образом, бурный подъем экономики конца XIX в., несмотря на беспрецедентные темпы развития, имел исторически ограниченный характер. Развитие производства, структурные изменения в промышленности не сопровождались социальными переменами. Экономическая модернизация оказалась ненужной поместному дворянству, располагавшему всей полнотой политической власти в стране, поскольку ее дальнейшее проведение требовало кардинального изменения существующих социальных отношений, модернизации политического строя. Изменить застой и рутину, царившие в верхах, оказалось не под силу даже энергичным министрам финансов. Бунге, Вышнеградский и Витте не сумели преодолеть косность, некомпетентность и безволие людей, которые решали судьбу России на рубеже XIX–XX вв.

§ 1. Русское общество эпохи великих реформ

Оттепель. Смерть Николая I и воцарение Александра II резко изменили характер общественной жизни в стране. Отличавшийся тонкой наблюдательностью поэт Ф. И. Тютчев, который после событий 14 декабря писал: «зима железная дохнула», время, наступившее после 19 февраля 1855 г., назвал «оттепелью».

В обществе, пережившем тридцатилетний застой, с восторгом были восприняты первые шаги нового императора, которые свидетельствовали о стремлении правительства к переменам. Были сняты запреты на выезд за границу, упразднен Бутурлинский комитет, было дано дозволение на издание новых журналов — славянофильской «Русской беседы» под редакцией А. И. Кошелева и западнического «Русского вестника», который стал редактировать М. Н. Катков. Важным общественным событием стало чествование в Москве героев Севастопольской обороны, на котором славянофил К. С. Аксаков произнес знаменитый тост во славу общественного мнения. Всеобщей потребностью стало ослабление цензурных запретов и та особая открытость в обсуждении наболевших вопросов, которую именовали гласностью. Гласность и свобода общественного мнения стали символами преодоления николаевской реакции, свидетельством стремления к прогрессивному развитию.

Настроения, которые были характерны для русского общества, хорошо передал И. С. Аксаков: «Кто не был свидетелем этой поры, тому и не представить себе, каким движением внезапно была объята Россия. Откуда ни возьмись, “общественное мнение”, — которого и существования не подозревали, и в принципе не признавали, — явилось такою неодолимой нравственной силой, которой никакая в мире живая, личная власть не могла сопротивляться. Словно неистовством вешних вод прорвало плотину, и помчался бурный мутный поток, неся на хребте — вместо льдин и мусора — протесты, укоры, беспощадную критику прошлого тридцатилетия и бесчисленные предположения реформ».

Разночинцы-шестидесятники. Общественное оживление, которое в России сопровождало начало каждого царствования, в это время имело ясно выраженную реформаторскую направленность. Оно охватило не только столичное и провинциальное дворянство, но и разночинную интеллигенцию, роль которой в общественной жизни становилась все заметнее. Со временем эта часть русского общества стала именоваться шестидесятниками, отделяя себя тем самым от людей сороковых годов. По мнению шестидесятников, та полоса русской жизни, когда они играли важную общественную роль, началась в первый день царствования Александр II, 19 февраля 1855 г., и продолжалась до каракозовского выстрела 4 апреля 1866 г. У современников возникло представление о существовании особого явления общественной мысли — шестидесятничества, к которому принято было относить разнообразные стремления к радикальным переменам в политической и социально-экономической областях. Наиболее крайние шестидесятники нередко назывались нигилистами.

Для разночинной интеллигенции был характерен радикализм суждений, нетерпимость к чужим мнениям, неприятие старых бытовых и семейных традиций. Характеризуя шестидесятников, либеральный литератор А. В. Никитенко писал, что они «и не подозревают, какие они сами деспоты и тираны: как эти желают, чтобы никто не смел шагу сделать без их ведома или противу их воли, так и они желают, чтобы никто не осмелился думать иначе, чем они думают. А из этих тираний самая ужасная и тирания мысли».

Вольное слово Герцена. Огромную роль в переломе общественных настроений, наступившем с воцарением Александра II, сыграл А. И. Герцен, Вольная типография которого открыла доступ к свободному слову. В 1855 г. Герцен приступил в Лондоне к изданию альманаха «Полярная звезда», названием которого он утверждал преемственную связь и свое «кровное родство» с декабристами. Вслед за тем, в 1856 г., он стал печатать «Голоса из России», где находили место самые разные материалы, написанные на злобу дня. В 1857 г. совместно с Н. П. Огаревым А. И. Герцен стал издавать газету «Колокол», где события, происходившие в стране, «ловились на лету» и тотчас же обсуждались. «Колокол» имел в России множество тайных корреспондентов, среди которых были И. С. Тургенев, К. Д. Кавелин, бр. К. С. и И. С. Аксаковы, А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин. Он был самым информированным изданием, влияние которого распространялось на правительственные круги. Чтение «Колокола» входило в распорядок дня Александра II. Первоначальная программа издателей «Колокола» была выражена призывом: «Освобождение слова от цензуры! Освобождение крестьян от помещиков! Освобождение податного состояния от побоев!»

Герцен призывал к единению всех передовых людей, и либералов-идеалистов прошлого царствования, и разночинной молодежи: «Не завидуя смотрим мы на свежую рать, идущую обновить нас, а дружески ее приветствуем. Ей радостные праздники освобождения, нам благовест, которым мы зовем живых на похороны всего дряхлого, отжившего, безобразного, рабского, невежественного в России».

При начале издания «Колокола» Герцен верил в просвещенную инициативу дворянства, полагал, что Александр II станет преобразователем, подобным Петру I, и подчеркивал, что предпочитает «путь мирного, человеческого развития пути развития кровавого». Его поддерживал Огарев, который возлагал надежды на самодержавную инициативу: «В наше время Петр Великий с неутомимой деятельностью и гениальной быстротою уничтожил бы крепостное право, преобразовал бы чиновничество и возвысил бы значение науки. Тогда бы Россия отдохнула и ожила бы к новой, великой умственной и промышленной деятельности, правительство блистательно стало бы в уровень с современной задачей русского развития».

Либеральные идеи. Издания Герцена создали свободную трибуну для всех слоев образованного общества. Помимо настоятельных призывов к отмене крепостного права самые разные авторы писали в них о необходимости ослабления цензуры, об искоренении административного произвола. Чичерин обличал аристократию и утверждал, что «государство нуждается не в аристократах, а в людях». Ему принадлежало программное положение российского либерализма: «Надобно, чтобы каждый человек мог сознавать себя гражданином, призванным содействовать общему делу, а не рабом, могущим служить только орудием чужой воли; надобно, чтобы он не трепетал за каждое смело сказанное слово, а мог бы свободно высказывать мнение, которое считает полезным для отечества, не боясь быть за то призванным в III Отделение или сосланным в отдаленные губернии. Не прав мы желаем, ибо во всем полагаемся на царя, а просим только позволения возвысить голос и обсуждать то, что ближе всего касается нашего сердца, — благоденствие нашего Отечества».

Его единомышленник Кавелин убедительно доказывал, что «при казенном управлении никакая отрасль промышленности хорошо идти не может», и выступал за развитие свободного предпринимательства. Чичерину принадлежал знаменитый призыв: «Либерализм! Это лозунг всякого образованного и здравомыслящего человека в России. Это знамя, которое может соединить около себя людей всех сфер, всех сословий, всех направлений». Либеральные идеи требовалось облечь в форму конкретных мер, которые, по мнению Чичерина, «необходимы для благоденствия России». Он перечислял их: свобода от крепостного состояния; свобода общественного мнения; свобода книгопечатания; свобода преподавания; публичность всех правительственных действий; публичность и гласность судопроизводства.

Все это звучало ново и способствовало распространению либеральных и освободительных идей в России, куда герценов-ские издания проникали почти беспрепятственно.

Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов. Наряду с издателями «Колокола» большую роль в демократизации общественных настроений играли Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов, ведущие сотрудники некрасовского журнала «Современник». На страницах подцензурной печати они развивали идеи общинного социализма со смелостью, которая была недоступна распространенной тогда «обличительной литературе», понимавшей гласность как сведение счетов с отдельными представителями местной администрации. Чернышевский считал, что Россия могла учесть богатый опыт западноевропейского развития и, основываясь на нем, разумно использовать сохранившиеся общинные традиции крестьянства. У русского народа в середине века появились определенные преимущества при выборе путей социального развития. «Те привычки, проведение которых в народную жизнь кажется делом неизмеримой трудности англичанину и французу, существуют у русского как факт его народной жизни».

Добролюбов обличал «темное царство» социального неравенства, ждал наступления «настоящего дня» и почти открыто проповедовал борьбу против «внутреннего врага». Его литературно-критические статьи напоминали читателям о заветах Белинского. Пафос добролюбовских статей, их разночинский радикализм вскоре стали поводом для разрыва между шестидесятниками и либералами-идеалистами. Крупные русские писатели, прежде постоянно сотрудничавшие в журнале — И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, И. А. Гончаров, — прекратили печататься в «Современнике» и перешли в «Русский вестник», который наиболее последовательно выражал взгляды либеральной общественности.

Герцен вступился за «людей сороковых годов», что привело к долгой полемике между «Колоколом» и «Современником». Эта полемика отражала неопределенность, характерную для предреформенных лет, когда инициатива освобождения крестьян принадлежала правительству, а радикальная общественность проявляла нетерпимость и неумение найти основу для совместных действий. Герцен верил в Александра II, а Чернышевский исподволь пропагандировал неизбежность крестьянской революции. В 1859 г. Чернышевский ездил в Лондон для встречи с Герценом, но результатом их объяснений стало дальнейшее расхождение их позиций.

Противоположные тенденции наблюдались в либеральной среде, где происходило сближение позиций западников и славянофилов, идейной основой которого стала формула Б. Н. Чичерина: «В настоящее время в России потребны две вещи: либеральные меры и сильная власть». Либеральная общественность признала преимущество самодержавной инициативы, отказалась от попыток самодеятельности и пошла на сотрудничество с правительством.

После 19 февраля 1861 г. произошла радикализация общественных настроений. Первоначально Герцен приветствовал освобождение крестьян, назвав Александра II Освободителем. Однако детальный разбор положения в сочетании с известиями о расправах над крестьянами дали основание Н. П. Огареву сделать вывод: «Старое крепостное право заменено новым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царем обманут». В крестьянских волнениях весны 1861 г. Герцен и Огарев видели «начальный рев» будущей бури и призывали разночинную молодежь «заводить» нелегальные типографии для ведения революционной агитации. Обращаясь к студентам, изгнанным из университетов, Герцен выдвинул лозунг: «В народ! К народу!» Этот призыв был услышан и лег в основу образа действий шестидесятников.

Программный характер приобрели слова из статьи Огарева, где, отвечая на вопрос, что нужно народу, автор писал: «Земля, воля, образование». Огаревский совет народу и разночинной молодежи звучал просто и понятно: «Шуметь без толку и лезть под пулю вразбивку нечего; а надо молча сбираться с силами, искать людей преданных, которые помогали бы и советом, и руководством, и словом, и делом, и казной, и жизнью, чтоб можно было умно, твердо, спокойно, дружно и сильно отстоять против царя и вельмож землю мирскую, волю народную да правду человеческую». Исходя из представлений о близости крестьянского выступления, Огарев разрабатывал планы создания общероссийской революционной организации.

Заметно оживилось студенческое движение. Восприимчивая и отзывчивая часть общества — студенчество отстаивало свои корпоративные права и одновременно демонстрировало солидарность с крестьянством. Политическую окраску приобрела панихида, устроенная казанскими студентами в апреле 1861 г. по крестьянам, расстрелянным в селе Бездна. Возле церкви собралось несколько сот учащихся, к которым с речью обратился профессор университета А. П. Щапов. Он говорил, что безд-ненские крестьяне «разрушили своей инициативой наше несправедливое сомнение, будто народ наш не способен к инициативе политических движений». Он обращался к погибшим крестьянам: «Земля, которую вы возделывали, плодами которой питали нас, которую желали приобресть в собственность и которая приняла вас мучениками в свои недра, — эта земля воззовет народ к восстанию и свободе». Свою речь он закончил словами: «Да здравствует демократическая конституция!» Отданный под надзор полиции, Щапов был позднее обвинен в связи с «лондонскими пропагандистами» и сослан в Сибирь.

В середине 1861 г. были введены «Временные правила», имевшие целью ограничить доступ в университеты. Отменялось освобождение бедных студентов от платы за обучение, запрещались студенческие сходки и депутации. В ответ студенты Петербургского, Московского и Казанского университетов прекратили занятия. 25 сентября в Петербурге студенты провели первую в России уличную демонстрацию. Студенческие волнения были серьезно восприняты правительством. Были проведены аресты вожаков студенчества и массовые исключения из университетов, наряду с этим уволены в отставку некоторые чиновники Министерства просвещения, что дало возможность молодежи осознать свою силу.

Выразителем ее настроений стал Н. Г. Чернышевский. Его идеи были изложены летом 1861 г. в прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», где содержался обращенный к крестьянам призыв не губить себя до времени и ждать, когда «доброжелатели» объявят, что «пора, люди русские, доброе дело начинать». От имени «доброжелателей» сообщалось: «Мы уж увидим, когда пора будет, и объявление сделаем. Ведь у нас по всем местам свои люди есть, отовсюду нам вести приходят… А мы все люди русские и промеж вас находимся, только до поры до времени не открываемся, потому что на доброе дело себя бережем, как и вас просим, чтобы вы себя берегли». Авторство прокламации по доносу провокатора было приписано Чернышевскому, его арестовали и посадили в Петропавловскую крепость. Через два года без всяких юридических доказательств он был осужден на каторжные работы.

Прокламационная кампания. Именно Чернышевский и его единомышленники стояли в центре прокламационной кампании, которая охватила Россию. Авторы прокламаций верили в близость крестьянской революции. Они обращались к разным слоям населения с призывами неповиновения властям, предсказывали неизбежное народное восстание, предотвратить которое, как говорилось в листке «Великорусе», «патриоты не будут в силах и должны будут позаботиться только о том, чтобы оно направилось благотворным для нации образом». В лондонской типографии Герцена была напечатана прокламация «К молодому поколению», автор которой Н. В. Шелгунов утверждал, что если царь не согласится на глубокие преобразования, то «вспыхнет всеобщее восстание» и восставшие «придут к крайним мерам». Молодому поколению предлагалось составлять «кружки единомыслящих людей», искать союза с народом и солдатами. В духе идей «крестьянского социализма» прокламация утверждала, что России «нужен не царь, не император, не помазанник Божий, не Горностаева мантия, прикрывающая наследственную неспособность; мы хотим иметь главой простого смертного, человека земли, понимающего жизнь и народ, его избравший. Нам нужен не император, помазанный маслом в Успенском соборе, а выборный старшина, получающий за свою службу жалованье».

Огромное впечатление на современников произвела прокламация «Молодая Россия», появившаяся летом 1862 г. Ее автором был московский студент П. Г. Заичневский. Прокламация утверждала неизбежность революции «кровавой и неумолимой», которая «должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка». Будущее страны «Молодая Россия» представляла как «республиканско-федеративный союз областей», состоящих из самоуправляющихся общин. Экономической основой будущего строя должны были стать земледельческая община и общественная фабрика. Заичневский разделял взгляды французского революционера О. Бланки, исповедовал тактику заговора и обещал от имени революционеров истребить императорскую партию и пролить, если потребуется, «втрое больше крови, чем пролито якобинцами». «Молодая Россия» обещала: «Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и с громким криком: да здравствует социальная и демократическая республика Русская; двинемся на Зимний дворец истребить живущих там».

Власти не сумели установить авторство Заичневского и охотно приписывали ее кровожадный экстремизм всему освободительному движению. Провокационные призывы «Молодой России» совпали с грандиозными пожарами в Петербурге, что дало возможность обвинять в поджогах студентов-нигилистов и дискредитировать представителей передовой общественности. В июне были закрыты журналы «Современник» и «Русское слово», запрещены воскресные школы, служившие для агитации в народе, учреждена следственная комиссия по делам о политических преступлениях. Наряду с Чернышевским были арестованы Н. А. Серно-Соловьевич, Д. И. Писарев, ряд видных шестидесятников должен был эмигрировать.

Первая «Земля и воля». Неудачей закончилась попытка объединения подпольных кружков, разбросанных по стране. Начатая по инициативе Чернышевского, она привела к созданию общества «Земля и воля», которое осенью 1862 г. заявило о создании Русского центрального народного комитета. Им руководили вожак студенческой молодежи Н. И. Утин и редактор радикально-разночинного журнала «Русское слово» Г. Е. Благосветлов. Взгляды участников организации совпадали в желании общественных перемен, но в остальном были различны. Н. А. Серно-Соловьевич говорил: «У нас такая разноголосица, что нет двух человек, согласных в принципах или цели». Деятели «Земли и воли» через Герцена и Огарева вели переговоры с польскими революционерами о возможности совместного выступления. Весной 1863 г., по их расчетам, в России ожидалось крестьянское восстание. Когда эти надежды рухнули, общество, так и не раскрытое властями, объявило о самороспуске.

Оказать содействие польским повстанцам в 1863 г. радикальные шестидесятники не смогли. Создатель тайной офицерской организации А. А. Потебня перешел на сторону восставших, был схвачен и расстрелян. Провалилась попытка М. А. Бакунина доставить морем в Польшу оружие и добровольцев. Авантюрой был «казанский заговор», когда группа поляков и русской молодежи попыталась поднять восстание в Казанской губернии. Заговор был раскрыт, его организаторы казнены. Выступления Герцена против «гнусного умиротворения» Польши были отвергнуты подавляющим большинством российского общества и привели к полному падению влияния «Колокола». Мало кто разделял позицию Герцена: «Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимость Польше, потому что мы хотим свободы России».

Либеральная оппозиция. Первые признаки общественного спада стали заметны в 1862 г., когда правительство обрело уверенность в том, что разрозненные крестьянские выступления не перерастут в общероссийское крестьянское восстание. Тогда же выявилась неудача радикальной прокламационной кампании. Изменение общественных настроений сказалось на позиции либералов, группировавшихся вокруг «Русского вестника». В их среде возникает идея обратиться к Александру II с просьбой о введении в стране конституционного правления и даровании политических свобод. Эта мера должна была, как считали Катков, Тургенев и их единомышленники, успокоить студенческую молодежь, смягчить дворянское недовольство крестьянской реформой и способствовать дальнейшей европеизации России. Сбором подписей под обращением занимался британский подданный А. Бенни, чья неумелая конспирация дала основание подозревать его в связях с III Отделением.

Много дальше либерально-западнической редакции «Русского вестника» шел издатель славянофильской газеты «День» И. С. Аксаков. В январе 1862 г. во время московских дворянских выборов он выдвинул проект самоупразднения дворянства как сословия. Он исходил из того, что после «великого дела 19 февраля» дворянство утратило старое сословное значение и потому должно вернуться в «земство», где произойдет его соединение с народом. В форме обращения дворянства к правительству Аксаков писал: «Дворянство, убеждаясь, что отмена крепостного права непреложно-логически приводит к отмене всех искусственных разделений сословий, считает долгом выразить правительству свое единодушное и решительное желание: чтобы дворянству было позволено торжественно, пред лицом всей России совершить торжественный акт уничтожения себя как сословия; чтобы дворянские привилегии были видоизменены и распространены на все сословия в России». Против этих последовательно либеральных идей бессословности выступили Чичерин, Кавелин, Катков. Правительство сочло необходимым официально отвергнуть предложение Аксакова.

Под влиянием аксаковского призыва в феврале того же года тверское дворянское собрание приняло постановление, в котором констатировало несостоятельность правительства. На экстренном собрании тверских дворян, говорилось, что осуществление реформ невозможно путем правительственных мер: «Свободные учреждения, к которым ведут эти реформы, могут выйти только из самого народа, а иначе будут одною только мертвою буквою и поставят общество в еще более натянутое положение». Тверские дворяне заявляли об отказе от своих сословных привилегий, требовали уравнения всех сословий и, идя в своем либерализме дальше Аксакова, выступали за созыв «собрания выборных всего народа без различия сословий». Одновременно они повторяли общелиберальные пожелания создания независимого суда, преобразования финансовой системы и введения гласности в административном управлении. Тверские мировые посредники приняли решение руководствоваться в своей деятельности не указаниями правительства, а постановлением дворянского собрания. Возникло дело о «тверских посредниках», по которому 13 человек было посажено в Петропавловскую крепость. Тверской адрес 1862 г. стал высшей точкой либеральной оппозиционности эпохи Великих реформ.

Точку зрения И. С. Аксакова и тверских либералов разделяли немногие. Против либеральных толков о конституции, связанных с инициативой Бенни, выступил Самарин. Он перечислял необходимые для России преобразования: прекращение полицейского гонения раскольников, веротерпимость, гласность и независимость суда, свобода книгопечатания, упрощение местной администрации, преобразование налоговой системы, доступ всех сословий к просвещению. По его словам, «все это не только возможно без ограничения самодержавия, но скорее легче совершится при самодержавной воле». В глазах Самарина именно самодержавная инициатива выступала ускорителем прогрессивного развития России. Выгодная и понятная дворянскому меньшинству, конституция, по его мнению, могла лишить самодержавие его «народного» характера, посеять рознь между образованными классами и простым народом.

Позиция славянофила Ю. С. Самарина была близка его давнему оппоненту западнику К. Д. Кавелину. Он писал: «Мы уверены, что если бы каким-нибудь чудом политическая конституция досталась теперь в руки дворянства, то это была бы, конечно, самая горькая ирония над нынешним жалким его состоянием; она обнаружила бы вполне всю его несостоятельность и скоро бы пала и была забыта, как много конституций в Европе, не имевших твердых оснований в народе».

Дворянский конституционализм. Главным объектом кавелинских нападок была не провалившаяся инициатива Бенни, а возродившиеся в дворянском обществе планы конституционного ограничения самодержавия, которое, как считало большинство дворян, провело крестьянскую реформу с нарушением их прав. При этом, как правило, главная вина возлагалась на либеральную бюрократию.

К губернским дворянским съездам начала 1862 г. был приурочен выход в Лейпциге брошюры А. И. Кошелева, который обрушивался на бюрократию, «источник происшедших, настоящих и будущих бедствий для России». В традициях славянофильства он требовал созыва Земской думы «в Москве — в сердце России, поодаль от бюрократического центра». Политические идеалы Кошелева были использованы представителями консервативно настроенного дворянства. Вожди крепостнической фронды Н. А. Безобразов, В. П. Орлов-Давыдов, А. П. Платонов выступали с притязаниями на ограничение самодержавия и были убеждены, что правительство, отменив крепостное право и тем самым лишив помещиков собственности и важных привилегий, должно поступиться частью своей власти. Они мечтали об «исправлении ошибки 19 февраля 1861 года» и отстаивали идею узкосословной дворянской конституции. В новых исторических условиях он повторяли олигархические дворянские проекты начала XIX в. Их целью было закрепление преобладания дворянства в политической жизни страны. Взгляды дворян-конституционалистов выражала газета «Весть», выходившая с 1863 г.

Дворянский конституционализм играл заметную роль в общественной жизни. В 1862–1865 гг. предложения Орлова-Давыдова и Платонова не раз сочувственно обсуждались в губернских собраниях петербургского и московского дворянства, в дворянских собраниях других губерний. В январе 1865 г. московское Дворянское собрание значительным большинством голосов приняло предложенный Орловым-Давыдовым адрес на высочайшее имя, который содержал пожелания олигархической конституции. В адресе говорилось: «Призванному вами, государь, к новой жизни земству, при полном его развитии, суждено навеки упрочить основу и крепость России. Довершите же, государь, основанное вами государственное здание созванием общего собрания выборных людей от земли русской для обсуждения нужд, общих всему государству. Повелите вашему верному дворянству с этой же целью избрать из среды себя лучших людей». За опубликование этого адреса «Весть» была закрыта, Орлов-Давыдов выслан из Москвы. Настроение дворянства было таково, что Александр II в беседе с молодым лидером московских дворян Д. П. Голохвастовым в сентябре 1865 г. был готов обещать в скором времени конституцию. Вместе с тем он пояснял свою позицию: «И теперь вы, конечно, уверены, что я из мелочного тщеславия не хочу поступиться своими правами! Я даю вам слово, что сейчас на этом столе я готов подписать какую угодно конституцию, если бы я был убежден, что это полезно для России. Но я знаю, что сделай я это сегодня — и завтра Россия распадется на куски. А ведь этого и вы не хотите».

Идеологи самодержавной власти. Здесь Александр II был прав. Польское восстание 1863 г. обратило внимание российской общественности на вопрос о государственном единстве империи, которое в либеральных и консервативных кругах стало пониматься как высшая ценность. Выразителем этих общественных настроений стал Катков. На страницах «Русского вестника» и редактируемой им газеты «Московские ведомости» он доказывал благодетельность самодержавной власти и самодержавной инициативы, отстаивал идею особого пути политического и социального развития России, обличал Герцена и Бакунина, в которых он видел «изменников русскому делу». Перемена во взглядах недавнего западника-англомана и сторонника конституции была разительна, но она отвечала эволюции большинства российского общества. После каракозовского выстрела и представители олигархического дворянства «помирились» с верховной властью.

Идейно-теоретическое обоснование российский консерватизм получил в сочинении бывшего петрашевца Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», над которым он работал в середине 1860-х гг. Книга Данилевского содержала изложение оригинальной исторической концепции, в основе которой лежало представление о смене культурно-исторических типов, высшим из которых признавался славянский. Данилевский последовательно отстаивал идеи политического панславизма, писал о необходимости освобождения славянских народов силой русского оружия. Он мечтал о создании Всеславянской федерации «с Россией во главе, со столицею в Царьграде». Самодержавие он понимал как органичную форму государственной власти в России. Он утверждал, что Россия «составляет единственное обширное государство, имеющее под ногами твердую почву, в котором нет обезземеленной массы, в котором, следовательно, общественное здание зиждется не на нужде большинства граждан, не на необеспеченности их положения, где нет противоречия между идеалами политическими и экономическими». Основа российского экономического консерватизма, подчеркивал он, заключается «в крестьянском наделе и в общинном землевладении». Последнее утверждение — дань, которую российский консерватизм платил распространенной в обществе вере в особый путь развития России, основанный на крестьянской общине.

Нигилизм. В радикально-разночинной среде изменение общественных настроений нашло выражение в публицистике Писарева. Сидя в Петропавловской крепости, Д. И. Писарев помещал статьи в подцензурной печати, где учил, что долг честного человека состоит в разрешении вопроса «о голодных и раздетых людях». Он верил в социальное переустройство общества, которое будут осуществлять «мыслящие реалисты», вооруженные последними достижениями науки. Под его влиянием разночинная молодежь увлеченно занималась естествознанием, стремилась к распространению в народе грамотности и элементарных знаний о мире. Писарев проповедовал отрицание старых общественных норм, связывая утверждение нового порядка вещей как с мирной пропагандой, так и с возможностью радикального переворота.

Писарев был кумиром тех, кого именовали нигилистами и о ком говорили, что они «волос не стригут и в баню не ходят». Нигилистки, напротив, ходили коротко стриженными. Нигилисты демонстративно презирали общественные условности, жили коммунами, отвергали собственность и традиционную мораль. Нигилизм был формой молодежного протеста. Последователей Писарева и сторонников Чернышевского разделял вопрос о роли народа в исторических событиях. Нигилисты недооценивали народные массы и верили в сильную личность, которую считали двигателем прогресса, тогда как разночинцы-шестидесятники сохраняли надежду на крестьянскую революцию. Споры между ними, шедшие на страницах «Современника» и «Русского слова», издание которых было возобновлено в 1863 г., вызвали «раскол в нигилистах» и свидетельствовали о необходимости выработки новых идей, объединяющих передовую молодежь. Знамением времени стал написанный в крепости роман Чернышевского «Что делать?» Опубликованный в «Современнике», он рисовал социалистические идеалы будущего, приближению которого должны были содействовать кружки и артели, создаваемые на общинных началах. Хрустальные дворцы, о которых мечтали герои романа, стали символом утопического сознания.

Идейный «раскол в нигилистах» отразился в деятельности студенческого кружка, возникшего в 1863 г. в Москве сначала как пензенское землячество. Руководил им студент Н. А. Ишу-тин. По примеру героев Чернышевского ишутинцы организовывали разного рода артели и производственные ассоциации, что неизменно кончалось неудачей. В 1865 г. среди них выделилась группа, именовавшая себя по названию низкопробного трактира, где она собиралась, группой «Ада». Она установила связи с петербургским подпольем, которое возглавлял И. А. Худяков. Члены группы уповали на героизм отдельной личности, способной на «поступок». Из «Ада» вышел Д. В. Каракозов, который, стремясь изменить ход истории, 4 апреля 1866 г. в Петербурге стрелял в Александра II. Покушение было неудачным, Каракозов был казнен, ишутинский кружок разгромлен.

В стране началась, по тогдашнему выражению, полоса «белого террора», за которой последовал спад общественной активности. Были окончательно закрыты «Современник» и «Русское слово», выражавшие взгляды радикальных шестидесятников. Правительственные репрессии в значительной степени предопределили судьбу идей социализма в России. Еще недавно излагаемые в подцензурной печати, они подверглись преследованию и запрещению и стали исключительным достоянием революционного подполья. В общественном сознании их стали связывать с насилием и террором.

Эпоха шестидесятых годов пришла к своему завершению.

§ 2. Народничество

Особый путь развития России. В первое пореформенное десятилетие происходило оформление идей русского социализма в стройную систему воззрений, которая получила название «народничества». Само понятие не отличалось определенностью и допускало различные толкования. Самые разные явления, объединенные интересом к народу и сочувствием к его тяжелой доле, именовались народничеством, которое было и идейным течением, и стилем эпохи. Сердцевину народничества составляли идеализированные представления о простом народе, о социальных отношениях в русской деревне. Народничество выросло из формулы Герцена: «Человек будущего в России — мужик».

Наибольшим влиянием в народнической среде пользовалось учение, которое связывало воедино особый характер русского общественного развития, основанного на существовании крестьянской поземельной общины, с верой в возможность благодаря этому прийти к установлению в России справедливых общественных отношений. Эти отношения понимались как социалистические. Народники постоянно вели споры о том, какие средства необходимо использовать для достижения социалистического идеала. Многие из них верили в эффективность революционного преобразования общества. Именно к ним приложима формула Г. В. Плеханова: «Под социалистами-народниками мы понимаем всех тех социалистов, по мнению которых община должна составлять главный экономический базис социалистической революции в России».

Наряду с революционным народничеством, временем расцвета которого стали 1870-е гг., всегда существовало мирное, либеральное народничество, особенно заметное в эпоху Александра III. Общей для всех народников была вера в самобытный путь развития России, в огромный социальный и экономический потенциал крестьянской поземельной общины, их объединяло неприятие капиталистических отношений. Все они были убеждены, что тем или иным путем Россия придет к социализму.

В эпоху Великих реформ действия разночинцев-нигилистов определяли идеи Герцена и Чернышевского. Представители радикально-демократической интеллигенции в своем большинстве разделяли надежды на близость народного восстания, с уверенностью смотрели в будущее и готовили себя к революции. Их идеалом был Рахметов, герой романа Чернышевского «Что делать?». Своей непосредственной задачей радикальные шестидесятники считали создание подпольной организации, которая могла бы в нужный момент возглавить крестьянское выступление. По мере разочарования в близости крестьянской революции, в готовности народа подняться на борьбу с угнетателями, которая стала нарастать после 1863 г., в разночинной среде росло преклонение перед сильной личностью, для части нигилистически настроенной молодежи все больший интерес стали представлять идеи революционного терроризма. Первым практическим воплощением этих идей стал выстрел Каракозова.

Вслед за Бакуниным и Огаревым последователи русского социализма были непримиримыми противниками самодержавия и российской государственности. Для них свержение самодержавия было обязательным, хотя и не главным условием утверждения идеи социализма. Они склонны были недооценивать значение повседневной политической борьбы, с презрением относились к либеральной общественности. Неразрывно связанное с идеями социальной революции, народничество порождало нигилистическое отношение к правовому строю, конституционным гарантиям, вело к пренебрежению и прямому отрицанию гражданских свобод, к утрате навыков политической борьбы, и без того слабых в русском обществе.

Нечаевщина. С полной определенностью это выявилось в годы «белого террора». Волнения среди петербургских студентов в 1869 г. принесли известность С. Г. Нечаеву, малообразованному разночинцу, который сочетал беспредельную ненависть к самодержавию с политическим авантюризмом, склонностью ко лжи и провокации. Бежав за границу, он предстал перед Огаревым и Бакуниным как руководитель революционного комитета, якобы существующего в России. Совместно с Бакуниным он напечатал от имени мифической организации «Народная расправа» ряд листков и воззваний, обращенных к студенческой молодежи. Им был составлен получивший одобрение Бакунина «Катехизис революционера», который оправдывал все, самые грязные средства борьбы. Революционер, учил Нечаев, «знает только одну науку — науку разрушения, он презирает и ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все то, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все то, что помешает ему».

Вернувшись в Россию, Нечаев, широко используя методы провокации, попытался создать в Москве и Петербурге ячейки «Народной расправы». Добиваясь слепого подчинения, он методами шантажа вынудил московскую ячейку убить студента И. И. Иванова, который выразил сомнение в нечаевских полномочиях. После убийства Нечаев вновь скрылся за границу. Процесс по делу нечаевцев проходил в 1871 г. и должен был, по мнению властей, дискредитировать революционное движение. Широкая публикация пропагандистских материалов нечаевцев дала обратный эффект: новое поколение молодежи обратилось к идеям революционного подполья, прониклось верой в русский социализм. Самого Нечаева, выданного Швейцарией как уголовного преступника, судили и заточили в Петропавловскую крепость, где он и умер.

М. А. Бакунин как идеолог народничества. Осудив нечаевщину за безнравственность, деятели революционного подполья не подвергли сомнению нечаевское стремление создать тайную организацию. К этому стремились члены возглавляемого Г. А. Лопатиным «Рублевого общества», названного так по размеру вступительного взноса, и «долгушинцы», объединившиеся вокруг петербургского студента А. В. Долгушина. В начале 1870-х гг. в Петербурге возник кружок «чайковцев», где главную роль играли М. А. Натансон и Н. В. Чайковский. Члены кружка вели постоянную народническую пропаганду среди студентов, считая своей главной задачей подготовку кадров для революционного движения.

В 1871 г. чайковцы объединились с кружком С. Л. Перовской, составив «Большое общество пропаганды». Среди деятелей общества были П. А. Кропоткин, А. И. Желябов, Н. А. Морозов, Д. А. Клеменс, СМ. Кравчинский, С. Л. Перовская, С. С. Синегуб. Они читали нелегальную литературу, мечтали вести пропаганду в деревне. Внутри общества царила атмосфера нравственной чистоты и преданности делу революции. Почти все члены «Большого общества пропаганды» разделяли взгляды Бакунина, которые в то время господствовали в народнической среде.

М. А. Бакунин играл исключительную роль в революционно-социалистическом движении. В 1840-е гг., уехав за границу, он обосновал необходимость «полного уничтожения существующего политического и социального строя» и выдвинул положение, которое легло в основу программы революционного анархизма: «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть». Бакунин принял деятельное участие в событиях европейской «весны народов» 1848 г. На Славянском съезде в Праге он отстаивал идею революционного решения славянского вопроса, призывал к созданию свободной всеславянской федерации, к разрушению исторических угнетателей славянства — монархий России, Пруссии, Австрии и Турции. Возникшая в результате победоносной революции угнетенного славянства (крестьян-общинников) и западноевропейского пролетариата «великая, вольная славянская федерация, основанная на принципах общего равенства, свободы и братской любви», должна была решить как национальный, так и социальный вопросы, уравнять всех граждан и обеспечить их наделами земли, перешедшей в общенародное владение.

После разгрома Дрезденского восстания, Бакунин был выдан царскому правительству. Несколько лет он провел в крепости, где написал «Исповедь», предназначенную для Николая I.

В ней он каялся в своих революционных поступках, объясняя их заблуждениями молодости. Сосланный в Сибирь, Бакунин бежал через Японию и Америку в Европу, где стал видным деятелем революционного движения и идеологом анархизма. Его анархистское мировоззрение окончательно сложилось под впечатлением поражения польского восстания 1863 г., когда он разочаровался в революционном панславизме. Обращаясь к своим последователям, он утверждал: «У нас нет отечества. Наше отечество — всемирная революция».

В теории Бакунина главным было учение о государстве, которое он понимал как «исторически необходимое зло». Грядущая революция, по его мнению, должна была привести к разрушению любых форм государственного устройства. Он верил в «великий, спасительный принцип федерализма», противопоставлял государственному социализму Маркса свой общинный социализм. Решающую роль в борьбе за переустройство мира он отводил народу, «на Западе — фабричным и городским рабочим, у нас в России, в Польше и в большинстве славянских земель — крестьянам». Народам, полагал Бакунин, присущ инстинкт свободы, который толкает их на борьбу: «Учить народ? Это было бы глупо. Народ сам и лучше нас знает, что ему надо». Согласно Бакунину «каждая община составляет в себе замкнутое целое и не чувствует надобности иметь с другими общинами никакой самостоятельной органической связи». Отсюда делался вывод о важности общинного самоуправления и о «решительно враждебном» отношении общины к государству.

Бакунин отмечал: «Нужно быть ослом, невеждою, сумасшедшим, чтобы вообразить себе, что какая-нибудь конституция, даже самая либеральная и самая демократическая, могла бы изменить к лучшему это отношение государства к народу; ухудшить, сделать его еще более обременительным, разорительным, пожалуй — хотя это и трудно, потому что зло доведено до конца, но освободить народ, улучшить его состояние — это просто нелепость! Пока существует империя, она будет заедать наш народ. Полезная конституция для народа может быть только одна — разрушение империи».

В Европе Бакунин повсюду имел немало сторонников, в России они назывались «бунтарями» и составляли большинство в революционном народничестве. Свои взгляды на задачи русского революционного движения Бакунин изложил в «Прибавлении А» к книге «Государство и анархия», изданной в 1873 г. Он обличал самодержавие и писал: «Народ наш глубоко и страстно ненавидит государство, ненавидит всех представителей его». Путь, который он предлагал и от которого ждал спасения, — «путь боевой, бунтовской». Он учил, что «всякий бунт, как бы неудачен он ни был, всегда полезен». Молодежь должна была взять на себя пропаганду революционных идей, ей предстояло идти в народ, звать к бунту, устанавливать «живую бунтовскую связь между разъединенными общинами». По его мнению, в народе был жив дух «Стеньки-Разинской и Пугачевской революции», неизбежность и близость новой народной революции казалась ему очевидной.

Революция в России понималась Бакуниным как составная часть мировой «Социальной Революции», ибо «в настоящее время существует для всех стран цивилизованного мира только один всемирный вопрос, один мировой интерес — полнейшее и окончательное освобождение пролетариата от экономической эксплуатации и от государственного гнета». Этот вопрос, учил Бакунин, не может решиться «без кровавой, ужасной борьбы».

Революционная этика П. Л. Лаврова. Бакунизм был привлекателен для радикальной студенческой молодежи. Очень немногие ее представители не разделяли бакунинского революционного оптимизма и отдавали предпочтение лавризму, течению, названному по имени его идеолога. П. Л. Лавров был видным представителем шестидесятников, автором популярных среди молодежи «Исторических писем», где он дал знаменитое определение: «Развитие личности в физическом, умственном и нравственном отношении, воплощение в общественных формах истины и справедливости — вот краткая формула, обнимающая, как мне кажется, все, что можно считать прогрессом». Выведенная Лавровым «формула прогресса» воспринималась радикальной молодежью как непререкаемый социологический закон. Лавров утверждал, что самое важное значение для развития общества имеет человеческая потребность лучшего, «влечение к расширению знаний, к постановке себе высшей цели, потребность изменить все данное извне сообразно своему желанию, своему пониманию, своему нравственному идеалу, влечение перестроить мыслимый мир по требованиям истины, реальный мир — по требованиям справедливости».

После выстрела Каракозова Лавров был сослан в Вологодскую губернию, откуда с помощью Лопатина бежал за границу. Там он издавал журнал «Вперед!», который сыграл большую роль в организации «хождения в народ». Лавров учил, что интеллигенция находится в «неоплатном долгу» перед народом, просвещению которого и пробуждению к будущей революции она должна отдать все свои силы: «Нужно не только слово, нужно дело. Нужны энергичные, фанатические люди, рискующие всем и готовые жертвовать всем. Нужны мученики, легенда о которых переросла бы далеко их истинное достоинство, их истинную заслугу».

Постепенная пропаганда лавристов не сулила быстрого успеха, и они составляли меньшинство в революционном движении, но идея жертвенности стала важной составляющей революционной этики.

«Хождение в народ». Весной 1874 г. объединенные призывом «идти и бунтовать народ», который впервые провозгласил Герцен, бакунисты и лавристы предприняли массовую попытку «хождения в народ». Лишенное организационного единства, стихийное по характеру, оно стало проявлением жертвенного порыва молодежи. Степняк-Кравчинский вспоминал: «Движение это едва ли можно назвать политическим. Оно было скорее каким-то крестовым походом, отличаясь вполне поразительным и всепоглощающим характером религиозных движений». Молодежь университетских центров покидала города, ехала на Дон, в Поволжье, где, по ее расчетам, были живы традиции Разина и Пугачева. Пропагандой было охвачено около 40 губерний.

Молодые люди переходили из деревни в деревню, звали крестьян к неповиновению властям, проповедовали идеи социализма. Прямые призывы к бунту чаще всего воспринимались крестьянами враждебно, социальную справедливость они воспринимали как призыв к переделу помещичьих земель. К осени движение было разгромлено, было арестовано более тысячи человек. Власти устроили над участниками «хождения в народ» процесс «193-х», который способствовал популяризации революционно-социалистических идей.

«Хождение в народ» выявило невозможность осуществления бунтарских идей Бакунина на практике, следствием чего стали попытки ведения длительной оседлой пропаганды, когда революционеры под видом учителей, фельдшеров, писарей селились в деревне.

Вторая «Земля и воля». К 1876 г. разрозненные подпольные группы объединились в организацию, названную «Земля и воля». Это было крупнейшее тайное общество революционных народников. В Николин день, 6 декабря члены организации после молебна, который отслужили в Казанском соборе Петербурга за здравие Николая Чернышевского, устроили на площади демонстрацию, где подняли красное знамя с надписью «Земля и воля».

Программные требования землевольцев заключались в передаче всей земли общинам, в разделении Российской империи на части, «соответственно местным желаниям», в развитии общинного самоуправления. Достичь этого они надеялись «только посредство^! насильственного переворота», который они готовили, возбуждая народ к бунтам и стачкам и осуществляя «дезорганизацию власти». Их конечным идеалом была анархия и коллективизм. Особое внимание они уделяли выработке уставных требований, которые включали централизм, конспирацию, взаимный товарищеский контроль, подчинение меньшинства большинству. Душой организации был А. Д. Михайлов, который утверждал: «Если у нас не будет единства взглядов на наши взаимные отношения — это будет невыносимо и пагубно. Я первый постараюсь разрушить такой шаткий, жалкий и бессильный союз».

«Земля и воля» вела работу в деревне, создавая поселения своих последователей, однако крестьяне были глухи к пропаганде революционеров. Попытка Я. В. Стефановича и Л. Г. Дейча поднять в 1877 г. бунт среди крестьян Чигиринского уезда с помощью подложной царской грамоты провалилась и дискредитировала организацию. Дезорганизаторские акты «Земли и воли» первоначально носили характер мести и самообороны. В январе 1878 г. давняя участница народнического движения В. И. Засулич стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, приказавшего подвергнуть телесному наказанию политического заключенного. Суд присяжных оправдал Засулич, что с энтузиазмом было воспринято либеральной общественностью.

Для части революционеров-народников вердикт суда стал показателем общественного сочувствия к их деятельности и подтолкнул на путь политической борьбы и индивидуального террора. Они стали устраивать покушения на правительственных чиновников, в августе 1878 г. Кравчинский убил кинжалом на улице Петербурга главу III Отделения Н. В. Мезенцова. Землевольцы стали рассматривать террор как средство воздействия на народ. Листок «Земли и воли» утверждал: «Следует поставить революционную партию в глазах крестьянства на то место, какое занимает у него его мифический царь». 2 апреля 1879 г. землеволец А. К. Соловьев стрелял в Александра II. Покушение оказалось неудачным, Соловьев был повешен.

В рядах «Земли и воли» назрел кризис. Сторонникам террора, «политикам», противостояли его противники, «деревенщики», отрицавшие значимость политической борьбы и готовившие социальную революцию. В июне 1879 г. состоялся съезд в Воронеже, который привел к компромиссу. Он оставил неизменной программу организации, но признал террор методом ведения политической борьбы. Участники съезда высказались за цареубийство. Последовательным противником террора был Г. В. Плеханов, который, оставшись в одиночестве, покинул съезд и вышел из организации. Вскоре на петербургском съезде произошел полный раскол. «Деревенщики» составили общество «Черный передел», а «политики» — «Народную волю».

Чернопередельцы не принимали террор, отказывались от ведения политической борьбы; они продолжали пропагандистскую деятельность в деревне, что не давало никаких видимых результатов и обрекало их начинания на неуспех. Спустя несколько лет организация распалась.

«Народная воля» и теория захвата власти П. Н.Ткачева. «Народная воля» объявила беспощадную войну самодержавию. Орган партии писал: «Из этой ожесточенной схватки нет другого исхода: либо правительство сломит движение, либо революционеры низвергнут правительство».

Народовольцы следовали теории Ткачева, революционера, который был осужден по делу нечаевцев, бежал за границу, где издавал журнал «Набат». Ткачев был идеологом русского бланкизма и доказывал, что с помощью заговора группа революционеров может захватить власть и, опираясь на нее, начать социалистические преобразования. «Только обладая властью, меньшинство может заставить большинство — то косное, рутинное большинство, которое не доросло еще до понимания необходимости революции и не уяснило себе ее цели и задачи, — заставить это большинство переустраивать свою жизнь сообразно с его истинными потребностями, сообразно с идеалом наилучшего и наисправедливейшего общежития».

Ткачев учил, что самодержавие «не имеет ничего общего с существующим социальным строем», оно «висит в воздухе», что дает возможность русским революционерам нанести несколько решительных ударов по «всеми покинутому правительству». Для успеха переворота нужна крепкая, сплоченная и дисциплинированная организация революционеров: «Только при такой организации революционеры, захватив власть, будут в состоянии защитить ее от притязания враждебных партий, интриганов, политических честолюбцев, только она даст им возможность подавить консервативные и реакционные элементы общества, только она одна вполне отвечает потребностям борьбы, вполне соответствует типу боевой организации».

Считая, что русский крестьянин «коммунист по инстинкту, по традиции», он полагал осуществление идеалов социализма делом нетрудным, хотя и подчеркивал, что в недрах общинного строя быстро развиваются новые формы — «формы буржуазной жизни, развивается кулачество, мироедство; воцаряется принцип индивидуализма, экономической анархии, бессердечного, алчного эгоизма».

Ткачев писал: «Непосредственная цель революции должна заключаться ни в чем ином, как только в том, чтобы овладеть правительственною властью и превратить данное, консервативное государство в государство революционное». Расчет на самостоятельное творчество народных масс означал, по Ткачеву, фактический отказ от революции: «Народ не в состоянии построить на развалинах старого мира такой новый мир, который был бы способен прогрессировать, развиваться в направлении коммунистического идеала; потому при построении этого нового мира он не может и не должен играть никакой выдающейся, первенствующей роли».

Вслед за Ткачевым теоретики «Народной воли» считали возможным организацию политического переворота и свержение самодержавия. Они заявляли: «Именно устранившись от политической деятельности, мы загребаем жар для других, именно устранившись от политической борьбы, мы подготовляем победу для враждебных народу элементов, потому что при такой системе действий просто дарим им власть, которую были бы обязаны отстоять для народа».

Воля народа должна была быть объявлена Учредительным собранием, которое, как они верили, не могло не быть социалистическим по составу. Индивидуальный террор был для них главным средством борьбы за власть. Они скептически относились к крестьянству, которое при «всех усилиях со стороны партии поддержать и организовать его не в состоянии совладать с централизованным и прекрасно вооруженным врагом».

Народовольческий террор. Народовольцами была создана сильная, боеспособная организация, во главе которой стоял Исполнительный комитет. Вокруг него существовала система местных революционных групп, рабочих кружков и офицерских организаций. Революционный терроризм «Народной воли» сочувственно воспринимался западноевропейской общественностью, которую увлекал пафос героической борьбы с самодержавным деспотизмом. Российская либеральная общественность склонна была оправдывать террористическую деятельность народовольцев тем, что в России нет условий для легальной политической борьбы.

Члены Исполнительного комитета были профессиональными революционерами, ведущую роль среди них играли А. Д. Михайлов, А. И. Желябов, Н. А. Морозов, С. Л. Перовская, Н. Е. Суханов, Л. А. Тихомиров, В. Н. Фигнер, М. Ф. Фроленко. Свои силы они сосредоточили на подготовке цареубийства, с осуществлением которого они связывали надежды на захват власти. В августе 1879 г. Исполнительный комитет вынес смертный приговор Александру II. В ноябре под Москвой был взорван царский поезд, в феврале следующего года устроен взрыв в Зимнем дворце. Покушения были неудачны, но создали преувеличенное представление о возможностях организации и вызвали кризис власти.

Энергия получившего диктаторские полномочия М. Т. Лорис-Меликова позволила правительству переломить ситуацию, изолировать народовольцев, лишив их общественного сочувствия, и приступить к планомерным арестам революционеров. В январе 1881 г. был разоблачен Н. В. Клеточников, который еще по заданию «Земли и воли» поступил на службу в III Отделение, а затем стал заведовать секретной частью в Департаменте полиции. Он не раз предупреждал народовольцев об опасности. Затем был схвачен Желябов, главный организатор всех покушений.

1 марта 1881 г. группа террористов, руководимая Перовской, убила Александра И. Несмотря на предостережения, император после большого перерыва покинул Зимний дворец, чтобы принять участие в разводе гвардейского караула. В его карету на Екатерининском канале была брошена бомба, взрыв не задел царя, но плохая организация охраны привела к тому, что в вышедшего из кареты Александра II была брошена вторая бомба, взрывом которой он был смертельно ранен.

Исполнительный комитет обратился к новому царю с письмом, где требовал созыва «представителей от всего русского народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни». Народовольцы перечислили условия, на которых они были согласны прекратить террор: общая амнистия по «политическим преступлениям», всеобщееизбирательное право, свобода слова, печати, сходок. Письмо было оставлено без ответа, основные силы «Народной воли» разгромлены, участники покушения казнены.

Попытки Фигнер и Лопатина сохранить «Народную волю» оказались неудачными. В 1882 г. провокатор С. П. Дегаев выдал военную организацию партии. После ареста в октябре 1884 г. Лопатина «Народная воля» практически прекратила свое существование. С ней завершилась история революционного народничества, которое со временем превратилось в социально-революционное направление освободительного движения.

Либеральное народничество долгие годы находилось на периферии общественного внимания. Его сторонники ориентировались на сочинения В. П. Воронцова, Н. Ф. Даниельсона, Н. К. Михайловского, которые отстаивали мирный путь общественного преобразования. Михайловский развивал теорию «героев и толпы», истоки которой находились в сочинениях Писарева, и проповедовал освобождение личности. Он утверждал: «Предоставьте русской интеллигенции свободу мысли и слова, и, может быть, русская буржуазия не съест русского народа; наложите на уста интеллигенции печать молчания — и народ будет наверное съеден».

Экономисты-народники внесли большой вклад в изучение пореформенной России. Они указывали на ухудшение положения крестьянства, писали о «вымирании деревни» и призывали «спасти общину». Воронцов доказывал «мертворожденность русского капитализма», насаждаемого правительством, идеализировал «народное производство». Им была выдвинута программа государственного регулирования экономики, благодаря которой крестьянство должно было повысить свое благосостояние, опираясь на кустарное производство. Даниельсон в 1892 г. уверял, что капитализм привел страну «к кризису, который подрывает все наше социальное и экономическое существование. Капитализм не в состоянии найти выход из него, выход этот может быть найден только в развитии тех основ, которые мы унаследовали от нашей прежней истории».

Под впечатлением разгрома «Народной воли» либеральное народничество выдвинуло теорию «малых дел», которую отстаивал Я. В. Абрамов. Он считал главной задачей разночинной интеллигенции повседневную работу в земских учреждениях, где можно быть близким к народу, просвещать его и помогать ему преодолевать хозяйственные трудности. Теория «малых дел» получила большую популярность в середине 1880-х гг. и вовлекла в культурную работу в деревне значительные слои молодежи. Эта сторона воззрений либеральных народников была близка влиятельному журналу «Русская мысль» и редакции ведущей газеты «Русские ведомости»: в конце XIX в. либеральные народники, среди которых к тому времени главную роль играл Михайловский, использовали свой авторитет для опровержения в подцензурной печати русского марксизма.

§ 3. Русский марксизм и рабочее движение

Положение фабричных рабочих. Пореформенная эпоха стала временем создания нового класса общества — потомственных пролетариев. Исследователь быта русских рабочих врач-гигиенист Ф. Ф. Эрисман свидетельствовал, что «прядильные и ткацкие отделения наших мануфактур выработали тип настоящего фабричного рабочего, часто родившегося на фабрике, выросшего в фабричных казармах, с ранних лет поступившего в качестве рабочего в фабричные мастерские и ни к чему, кроме фабричной работы, не приспособленного». Условия труда и быта рабочих были невероятно тяжелыми. Аграрное перенаселение обусловливало наличие огромной резервной армии труда и вело к дешевизне рабочей силы.

Продолжительность рабочего дня не регламентировалась и составляла 13–15 часов. Велика была доля женского и детского труда, которая на некоторых производствах доходила до 50 %. За свой труд женщины и дети получали половину, а порой и треть заработной платы рабочих. Высок был процент детского травматизма, нередки были смертные случаи. Только в 1882 г. правительство издало закон, который ограничивал продолжительность рабочего дня детей и запрещал их использовать на вредных производствах. Но даже эта скромная мера вызвала недовольство фабрикантов, которые привыкли быть полными хозяевами. Эрисман писал: «Наши фабрики представляли ни для кого не доступные государства в государстве». Чрезвычайно низкой была заработная плата рабочих. По свидетельству санитарного инспектора Е. М. Дементьева, она составляла минимум, обеспечивающий от голода, и давала «только возможность существовать полуживотной жизнью». Рабочие страдали от штрафов, которые достигали 40 % заработка, часто они обязаны были брать продукты в фабричной лавке по ценам выше рыночных. Жили они в перенаселенных бараках, нередко вынуждены были ночевать на рабочих местах. Они были лишены медицинской помощи, среди них был высок процент смертности.

Стачечное движение. Недавние выходцы из деревни, рабочие в первом поколении не умели отстаивать свои права. Недовольные притеснениями, они, не получив полного расчета, уходили с завода, подавали прошения властям, иногда громили фабричное оборудование и избивали заводскую администрацию. Однако уже в первое пореформенное десятилетие возникло стачечное движение, специфически рабочее средство борьбы за свои права, характерное для капиталистической экономики и требовавшее определенной организации и сознательности. Около половины стачек того времени было связано с требованием повышения заработной платы.

Общественный резонанс получила стачка на Невской бумагопрядильной фабрике в Петербурге в 1870 г., когда бастовало около 800 рабочих. Власти отдали рабочих под суд, надеясь тем самым пресечь «самоуправные домогательства». На суде выявилась столь мрачная картина эксплуатации рабочих, что лишь несколько зачинщиков были приговорены к 3–7 дням ареста. Александр II остался недоволен мягким приговором, написав на докладе: «Весьма слабо». Два года спустя в стачке на Кренгольмской мануфактуре в Нарве участвовало до 6000 рабочих, против которых были использованы воинские части. Зачинщики были преданы суду и приговорены к каторжным работам.

Постепенно в рабочей среде стали выделяться настоящие вожаки, которыми руководило стремление к знаниям, к осмыслению причин своего тяжелого положения. Народнический публицист В. В. Берви-Флеровский отмечал: «Как ни велики страдания промышленной России, а все-таки это самая цивилизованная часть нашего отечества. Нигде рабочий не отличается в такой степени умственным и нравственным развитием».

Некоторые рабочие были связаны с народническими кружками и оставили заметный след в революционном движении. Речь рабочего П. А. Алексеева, которую он произнес на «процессе 50-ти» в 1877 г., в виде листовок расходилась по стране и, по признанию полиции, долгие годы служила «излюбленным орудием пропаганды». Алексеев предсказывал приближение времени, когда «подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!».

Рабочие организации. Народническое движение оказало влияние на первые рабочие организации. В 1875 г. по инициативе пропагандиста-народника Е. О. Заславского в Одессе возник Южнороссийский союз рабочих, объединивший до 200 человек. Союз имел устав, написанный Заславским, и действовал конспиративно. В уставе утверждалось, что «рабочие могут достигнуть признания своих прав только посредством насильственного переворота, который уничтожит всякие привилегии и преимущества». Члены Союза должны были вести пропаганду «идей освобождения рабочих из-под гнета капитала и привилегированных классов» и стремиться к объединению всех рабочих Южнороссийского края. Просуществовал Союз недолго и был разгромлен полицией.

Другая рабочая организация возникла в Петербурге в 1878 г. Она объединила несколько рабочих кружков и получила название Северный союз русских рабочих. Видную роль в его создании сыграл В. П. Обнорский, который несколько лет проработал за границей, где познакомился с рабочим движением и деятельностью I Интернационала. У Союза была программа, которая предусматривала «ниспровержение существующего политического и экономического строя государства, как строя крайне несправедливого». Она требовала свободы слова, печати, права собраний и сходок. Обращаясь к русским рабочим, Обнорский, который был автором программы, писал: «В вас заключается вся сила и значение страны, вы — плоть и кровь государства, и без вас не существовало бы других классов, сосущих теперь вашу кровь. За вами, рабочие, последнее слово, от вас зависит успех социальной революции в России!» Примечательной особенностью рабочей программы было неприятие народнического отрицания политической борьбы, она особо подчеркивала, что именно «политическая свобода обеспечивает за каждым человеком самостоятельность убеждений и действия». Союз прекратил свое существование после того, как его активисты были арестованы.

Из среды Союза вышел С. Н. Халтурин, который, примкнув к народовольцам, осуществил в феврале 1880 г. взрыв в Зимнем дворце. После неудачного покушения на царя Халтурин скрылся и в течение двух лет состоял членом Исполнительного комитета «Народной воли». В 1882 г. он был казнен за участие в убийстве одесского прокурора. Судьба Халтурина — свидетельство того, что даже передовые революционно настроенные рабочие были далеки от социал-демократических взглядов, присущих западноевропейскому пролетариату этого времени. Борьба рабочих развивалась в общем русле народнического освободительного движения.

Морозовская стачка. Промышленный кризис начала 1880-х гг. вызвал массовые увольнения рабочих, снижение заработной платы на 40–50 %. Ответом рабочих стало массовое стачечное движение, в котором за годы с 1880 по 1884-й приняло участие больше человек, чем за предшествующее десятилетие. В следующие 5 лет в стачечном движении участвовало более 220 тыс. рабочих. Многие стачки отличала высокая степень организованности и наступательный характер. Журнал «Дело» констатировал: «Долго замалчиваемый у нас рабочий вопрос как будто вырос из земли и предстал перед нашими глазами».

Крупным событием в жизни России стала стачка на Никольской мануфактуре в Орехово-Зуеве, которая принадлежала Т. С. Морозову. Она началась в январе 1885 г. разгромом фабричной лавки и квартир администрации, однако ее руководители — П. А. Моисеенко, Л. И Иванов, В. С. Волков — сумели придать стачке организованный характер. Владимирскому губернатору были вручены требования, выработанные по общему согласию рабочих. Главным было требование о государственном контроле заработной платы и условий найма. Администрация на уступки не пошла, по личному указанию Александра III были произведены массовые аресты. Произошло несколько столкновений с войсками. Преданные суду рабочие лидеры были оправданы. На 101 вопрос о виновности обвиняемых присяжные дали 101 отрицательный ответ. Катковские «Московские ведомости» прокомментировали это решение присяжных: «Вчера, в старом богоспасаемом граде Владимире раздался сто один салютационный выстрел в честь показавшегося на Руси рабочего вопроса». На суде выяснилось, что, хотя Морозовы и принадлежали к просвещенной части купцов-предпринимателей, жизнь трудящихся на их фабрике была безрадостна. В газетах писали, что Морозовскую стачку надо понимать «не как единичное явление, а как звено громадного движения рабочих, охватившего за последнее время русские фабрики и коснувшегося почти всех центров нашей фабричной жизни».

Непонимание капиталистами важности социальных вопросов, стремление получать сверхприбыли за счет простого повышения норм эксплуатации вели к росту радикальных настроений в рабочей среде. Уже на ранних стадиях рабочего движения отстаивание профессиональных интересов сочеталось в нем с выдвижением политических требований. Власти и предприниматели недооценивали фабрично-заводских рабочих, не видели их огромной потенциальной силы. Между тем положение быстро и кардинально менялось. Позднее Плеханов писал: «В продолжение царствования Александра III ни в одном из наших общественных классов не происходило такой живой работы мысли, ни один из них не обнаружил такой огромной жажды знания, такого лихорадочного стремления к свету, как именно рабочий класс. Восьмидесятые годы были временем упадка нашей интеллигенции. Но эти же годы были временем умственного подъема русского народа и прежде всего передового отряда этого народа, наших промышленных рабочих. Одного этого довольно, чтобы ободрить всех истинных друзей народа и показать им, что их дело теперь гораздо ближе к своему торжеству, чем оно было когда-либо прежде».

Недооценка рабочего движения была характерна и для народников. Ситуация изменилась после того, как ряд деятелей «Черного передела» оказался в эмиграции, где они познакомились с социал-демократической литературой и стали свидетелями успехов социал-демократии в рабочей среде.

Г. В. Плеханов и русский марксизм. В 1883 г. в Женеве Г. В. Плеханов и его единомышленники — В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. Н. Игнатов — создали первую русскую социал-демократическую организацию — группу «Освобождение труда». Задачи группы состояли в «распространении идей научного социализма путем перевода на русский язык важнейших произведений школы Маркса и Энгельса» и в разработке «важнейших вопросов русской общественной жизни с точки зрения научного социализма». Такими вопросами члены группы считали разрыв с анархическими представлениями народников, признание необходимости политической борьбы с абсолютизмом и организацию русского рабочего класса «в особую партию с определенной политической программой».

Плеханов стал видным теоретиком марксизма и играл заметную роль в европейском социалистическом движении, он стоял у истоков марксистского направления освободительного движения. Позднее он вспоминал: «Лично о себе могу сказать, что чтение “Коммунистического манифеста” составляет эпоху в моей жизни. Я был вдохновлен “Манифестом” и тотчас же решил перевести его на русский язык». Для него теория Маркса навсегда осталась «ариадниной нитью», которая вывела его из лабиринта народнических противоречий. Работы Плеханова были посвящены творческому применению марксизма к российским условиям. «Социализм и политическая борьба», «Наши разногласия» содержали критику народничества, обоснование важности политической борьбы. Плеханов критиковал народническую теорию захвата власти и шедший от О. Бланки лозунг «диктатуры меньшинства», противопоставляя им диктатуру пролетариата. Он писал: «Диктатура класса, как небо от земли, далека от диктатуры группы революционеров-разночинцев». Огромное значение он придавал правильной революционной теории: «Революционная по своему внутреннему содержанию идея есть своего рода динамит, которого не заменят никакие взрывчатые вещества в мире».

Плеханов не разделял народнической надежды на самобытный путь социального развития России, отмечал факт разложения поземельной общины и развития капиталистических отношений. Его соратница Засулич утверждала, что надежды на социалистические качества русской общины лишены оснований и положение русских социалистов-народников безотрадно. Им остается лишь «заниматься более или менее обоснованными вычислениями, чтобы определить, через сколько десятков лет земля русского крестьянина перейдет в руки буржуазии, через сколько сотен лет, быть может, капитализм достигнет в России такого развития, как в Западной Европе».

Говоря о задачах русских социалистов-марксистов, Плеханов писал: «Возможно, более скорое образование рабочей партии есть единственное средство разрешения всех экономических и политических противоречий современной России. На этой дороге нас ждут успех и победа; все другие ведут к поражению и бессилию». Плеханов верил в созидательные силы рабочего движения: «Именно эти элементы его силы и подлежат воздействию нашей социалистической интеллигенции. Она должна стать руководительницей рабочего класса в предстоящем освободительном движении, выяснить ему его политические и экономические интересы, равно как и взаимную связь этих интересов, должна подготовить его к самостоятельной роли в общественной жизни России».

В 1889 г. он выступил с речью на Парижском конгрессе II Интернационала, где заявил, что революционная интеллигенция должна «усвоить взгляды современного научного социализма, распространить их в рабочей среде и с помощью рабочих приступом взять твердыню самодержавия. Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих».

Марксистские работы Плеханова расчищали почву для возникновения социал-демократического движения в России, в них были сформулированы цели, достижение которых определяло деятельность марксистов первого поколения. Главная из них — соединение марксизма с рабочим движением.

Программные положения русских марксистов были изложены Плехановым в 1885 г. В них содержались положения об исторической миссии рабочего класса, о низвержении абсолютизма как его первоочередной задачи. Они сочетали требования социальных реформ в интересах рабочих с указанием на необходимость общедемократических преобразований — введения конституции и всеобщего избирательного права, свободы слова, печати, совести, собраний и ассоциаций.

Деятельность группы «Освобождение труда» способствовала распространению марксистских произведений, вела к возникновению первых марксистских кружков в самой России. В 1884 г. студент Петербургского университета болгарин Д. Благоев создал группу, которая приняла название «Партия русских социалистов-демократов». Благоевцы предприняли попытку нелегального издания социал-демократической газеты, их взгляды были смесью марксизма и народничества. Несколько позже в Петербурге существовали марксистские кружки П. В. Точисского и М. И. Бруснева. Точисский утверждал, что «в России может быть пригоден для революции только пролетариат». Группа Бруснева в 1891 г. провела первую маёвку. Маёвки, собрания и митинги рабочих, проводимые 1 мая, быстро получили распространение и стали главной формой демонстрации солидарности трудящихся. Первые марксистские кружки в России существовали недолго, их участники преследовались полицией, но само марксистское движение ширилось и крепло. В одном из провинциальных кружков, в Казани, к марксизму приобщился В. И. Ульянов (Ленин).

§ 1. Внешняя политика и территориальная экспансия

Внешнеполитическая программа А.М. Горчакова. Поражение в Крымской войне и условия Парижского мира, которые привели к созданию Крымской системы, ограничили влияние России на европейские дела. Петербург перестал быть дипломатической столицей Европы. Весной 1856 г. Александр II отправил в отставку Нессельроде, на которого общественное мнение возлагало вину за внешнеполитические неудачи. Новым министром иностранных дел стал А. М. Горчаков. Опытный дипломат, он был известен в николаевское время своими выступлениями против проавстрийской ориентации, что долгое время мешало его карьере. Горчаков был умен, дальновиден и, в отличие от своего предшественника, склонен к принятию самостоятельных решений.

Возглавив Министерство иностранных дел, он разработал внешнеполитическую программу, одобренную императором.

Исходя из признания экономической и военной слабости страны, ее дипломатической изоляции, Горчаков говорил о необходимости преимущественного внимания к внутренним делам России, о ее стремлении к миру и о том, что она свободна в выборе союзников и средств для защиты своих национальных интересов. Он заявлял: «Россия не сердится, Россия сосредотачивается в себе». В сфере внешней политики это означало внимание к отношениям с соседними государствами и отказ от активной европейской политики.

Своей ближайшей задачей Горчаков считал расшатывание Крымской системы. Не обремененный союзническими обязательствами, он начал сближение с Францией. Во время коронации Александра II в августе 1856 г. он дал понять французским дипломатам, что Россия готова согласиться «на любое увеличение территории Франции». Стороны сближало неприятие австрийской политики и стремление к совместным действиям на Востоке. В сентябре 1857 г. в Штутгарте произошла встреча Александра II и Наполеона III,которая рассматривалась российскими дипломатами как выход из изоляции. Одним из результатов русско-французского взаимодействия стало согласие на объединение Дунайских княжеств, в результате чего в 1859 г. возникло новое государство — Румыния. В том же году был подписан секретный договор о дружбе и сотрудничестве между двумя странами. Россия соглашалась поддержать политику Наполеона III в итальянском вопросе: французский император стремился играть ведущую роль в процессе объединения Италии, что объективно означало ослабление позиций Австрийской империи. Дальнейшего развития связи России и Франции не получили. Этому мешали давний спор о Святых местах, нежелание Парижа пересматривать нейтральный статус Черного моря и польский вопрос.

Польское восстание 1863 г. Воцарение Александра II привело к оживлению польского национального движения. По стране прошла волна патриотических манифестаций, одна из которых в феврале 1861 г. в Варшаве была разогнана силой. Вместе с тем власти провозгласили политику примирения, которую пытался проводить назначенный наместником великий князь Константин Николаевич. Он поручил разработку программы реформ влиятельному польскому аристократу А. Велёпольскому. Тот подготовил указы об облегчении положения крепостных крестьян, о школьном образовании на польском языке, о восстановлении Варшавского университета. Это был отказ от николаевской политики, попытка предотвратить восстание, которое готовили «белые» и «красные».

«Белые» были связаны с польской эмиграцией. К ним принадлежала преимущественно шляхта, готовая сражаться во имя национальной независимости, но не желавшая решать крестьянский вопрос. Свои расчеты «белые» строили на ожидании дипломатической и военной помощи Англии и Франции. Партия «красных» состояла из людей демократических убеждений, которые понимали важность социальных вопросов. В октябре 1862 г. Велёпольский объявил о рекрутском наборе: по заранее составленным именным спискам в армию должны были призвать политически неблагонадежную молодежь. Это решение спровоцировало заговорщиков на открытое выступление, которое началось в январе 1863 г. внезапным нападением на военные гарнизоны небольших городов и местечек. Руководители восстания объявили о создании временного правительства и провозгласили независимость Польши. Политика примирения великого князя Константина Николаевича себя не оправдала.

Польское восстание 1863 г. серьезно повлияло на политику великих держав. Англия и Франция расценили польское восстание как предлог для вмешательства в дела России. Правительства двух стран предложили восстановить польскую конституцию и дать амнистию восставшим. Горчаков отверг эти предложения. Он исходил из того, что польский вопрос есть внутреннее дело России, и блокировал предложение Наполеона III о созыве международного конгресса. Горчаков признавал, что польский вопрос является «камнем преткновения для всех держав», он предлагал российским дипломатам за границей прекратить любые обсуждения положения в Польше, но считал, что, избежав открытого вмешательства Англии и Франции, он укрепил позиции России в Европе и создал условия для ведения более активной внешней политики.

Для борьбы с восставшими правительство использовало военную силу. В августе 1863 г. Константин Николаевич был лишен всех постов в Царстве Польском, где подавлением восстания руководил генерал Ф. Ф. Берг. В Северо-Западном крае против восставших действовал генерал-губернатор М. Н. Муравьев. Надежды польских повстанцев на действенную помощь западных держав не оправдались, обострились противоречия между «белыми» и «красными», которые не могли прийти к согласию в крестьянском вопросе. Провозглашенный в сентябре 1863 г. диктатором Р. Траугутт не смог поднять крестьян на борьбу, и к лету 1864 г. восстание было подавлено.

Поддержку России в польском вопросе оказала Пруссия. В январе 1863 г. в Петербурге была подписана конвенция, которая предусматривала, что для восстановления порядка и спокойствия воинские части двух стран могут переходить через государственную границу, если это нужно для преследования повстанцев. Этим соглашением прусское правительство надеялось предотвратить распространение польского освободительного движения на своей территории и наладить добрые отношения с Петербургом, от позиции которого в немалой степени зависело объединение Германии.

Нота Горчакова и отмена ограничительных статей Парижского трактата. Во второй половине 1860-х гг. германский вопрос играл главную роль в европейской политике. После определенных колебаний Александр II и Горчаков поддержали претензии прусского министра-президента О. Бисмарка, стремившегося к его решению «железом и кровью». Были оставлены без внимания предостережения об опасности создания на западной границе Российской империи мощного военного государства. Горчаков полагал, что Россия выиграет, получив согласие Пруссии на пересмотр ограничительных статей Парижского мира.

В июле 1870 г. началась война между Францией и Пруссией. Ее исход перекроил карту Европы. Окончательно пала Крымская система. Поражение Франции привело к крушению режима Наполеона III и образованию Парижской Коммуны. Победители провозгласили создание Германской империи, которая объединила многочисленные немецкие государства под эгидой Пруссии.

Российская дипломатия умело использовала поражение Франции, которая была главным гарантом Парижского трактата. В разгар военных действий осенью 1870 г. Горчаков разослал правительствам всех государств, подписавших трактат, ноту, где были названы многочисленные случаи нарушения договора 1856 г. Он заявлял, что Россия более не считает себя связанной обязательствами, которые касались нейтрализации Черного моря. Прежде всего речь шла о тягостном запрещении иметь там военный флот. Нота Горчакова вызвала недовольство в Англии, Австро-Венгрии и Турции. Франция была бессильна, ставший германским канцлером Бисмарк предложил созвать конференцию, которая начала работу в Лондоне в 1871 г. На ней была подписана конвенция, которая отменяла статьи о нейтрализации Черного моря, что стало дипломатической победой Горчакова. Россия получила право иметь военный флот на Черном море, укреплять южную границу. Началось возрождение Севастополя как главной военно-морской базы. Конвенция подтверждала принцип закрытия черноморских проливов в мирное время для военных судов всех государств, одновременного оговаривая право султана открывать их для дружественных и союзных держав. Отмена ограничительных статей Парижского трактата свидетельствовала о выходе из дипломатической изоляции. Она укрепила международное положение страны, повысила авторитет России на Балканах.

Союз трех императоров. Возникновение на западной границе Германской империи, правящие круги которой исповедовали идею нехватки жизненного пространства и необходимости «движения на Восток», представляло потенциальную опасность для России. Однако первоначально отношения между двумя странами складывались успешно. Александр II доброжелательно отнесся к германскому объединению и заслужил благодарность Бисмарка. В 1873 г. между странами была подписана военная конвенция о взаимопомощи. Она определяла, что если третья держава нападет на одну из договаривающихся сторон, то другая «в возможно кратчайший срок получит помощь в виде армии из двухсот тысяч человек боеспособного войска». Бисмарк рассчитывал использовать конвенцию против Франции, российская дипломатия видела в ней опору в противостоянии с Англией.

В том же году после интенсивных переговоров между Россией, Германией и Австро-Венгрией был подписан акт, который получил название «Союз трех императоров». Британские дипломаты называли его «северным заговором». Это было соглашение династических монархов, которые объединились для борьбы с республиканскими и революционно-социалистическими идеями. Акт не содержал союзных обязательств, не снимал давних противоречий между Россией и Австро-Венгрией на Балканах и не предотвращал германскую политическую и экономическую экспансию на Восток. «Союз трех императоров» подчеркивал изоляцию Парижа, который недавно доминировал в европейских делах. Однако Горчаков высказывался против дальнейшего ослабления французских позиций и заявлял: «Нам нужна сильная Франция».

«Союз трех императоров» не выдержал первого испытания на прочность, когда Бисмарк попытался спровоцировать новую войну с Францией, что привело к «военной тревоге 1875 года». Александр II и Горчаков выступили против милитаристских устремлений Германии. После переговоров в Берлине Горчаков известил российские посольства, что «император покидает Берлин вполне уверенный в господствующих здесь миролюбивых намерениях. Сохранение мира обеспечено». Посланная из Эмса телеграмма проникла в европейскую печать в кратком виде: «Теперь мир обеспечен». Эмская депеша подчеркивала, что Россия возвращает себе ведущую роль в европейских делах.

Начало Восточного кризиса. Противоречия внутри «Союза трех императоров» выявились в период Восточного кризиса, начало которому было положено в 1875 г. В это время главной заботой российской дипломатии стало положение на Балканах и в Османской империи. Основой политики России было поддержание мира и стабильности на Востоке, для чего, по мнению Горчакова, было необходимо единство великих держав. Россия быстро восстанавливала свое политическое влияние среди балканского славянского и христианского населения. Горчаков говорил: «Я занят только христианами». Однако Россия не была готова к военному решению Восточного вопроса. Она не завершила модернизации армии, ее силы на Черном море были незначительны. Между тем недовольство христианского населения Боснии и Герцеговины дало толчок национальному и освободительному движению, которое привело к Восточному кризису.

Первой реакцией на события правительств России, Германии и Австро-Венгрии стало стремление показать единство трех держав в роли умиротворителей. Горчаков говорил о необходимости придерживаться принципа невмешательства. По его инициативе австро-венгерский министр Д. Андраши вручил султану ноту о необходимости проведения административных реформ в Боснии, Герцеговине и Болгарии. Свидетельством миротворческих усилий России и ее партнеров стал Берлинский меморандум мая 1876 г. Султану предлагалось облегчить положение балканских народов, гарантировать права христиан и прекратить преследования повстанцев. Опираясь на поддержку английского правительства, Порта отвергла эти предложения и жестоко подавила апрельское восстание 1876 г. в Болгарии.

«Болгарские ужасы» вызвали возмущение в России. Общественность требовала решительных действий, под которыми подразумевалась война. Горчаков, несмотря на поддержку Александра II и министра финансов М. X. Рейтерна, постепенно утрачивал контроль над событиями. В правительственных кругах образовалась «партия войны», представленная наследником престола великим князем Александром Александровичем, великим князем Константином Николаевичем, послом в Константинополе Н. П. Игнатьевым. К ней примкнул военный министр Д. А. Милютин, который заявлял, что «нам нужен мир, но мир не во что бы то ни стало, а мир почетный, хотя бы его и пришлось добывать войной».

В июне 1876 г. Сербия и Черногория объявили войну Османской империи. Во главе сербской армии стал отставной генерал М. Г. Черняев. В России начался мощный подъем движения солидарности со славянскими братьями. Реальным выражением славянской солидарности стали отправка добровольцев в сербскую армию и всероссийский сбор пожертвований, на которые покупались продовольствие, оружие, боеприпасы и амуниция. Это стало стихийным откликом на известия о трагической участи болгарского и сербского населения. Кружки для сборов устанавливались в церквях, на станциях железных дорог, в театрах и в магазинах. Широкое распространение получили благотворительные концерты, вечера и гулянья, на которых выступали известные артисты. Эти действия координировали Славянские комитеты Москвы, Петербурга, Одессы. Добровольческое движение приобрело всенародный характер, и один из руководителей московского Славянского комитета И. С. Аксаков говорил: «Войну ведет помимо правительства сам русский народ». Либерально-консервативная общественность подталкивала правительство к войне.

Осенью по ультимативному настоянию российской дипломатии Порта согласилась приостановить военные действия против Сербии, которая терпела поражения. Тем самым было предотвращено занятие Белграда турецкими войсками. Однако общее развитие событий вело к большой войне на Балканах. В сентябре — октябре 1876 г. в Ливадии император провел ряд совещаний, чтобы определить цель и предмет военных действий. Правительство готовилось к самостоятельным шагам в Восточном кризисе. К этому времени оно вынуждено было согласиться на требования венского кабинета удовлетворить его территориальные претензии на Балканах и не создавать там большого славянского государства.

В Константинополе шли непрерывные заседания конференции держав, подписавших Парижский мир. Обсуждались новый статус балканских стран, реформы в обеспечение прав христианских подданных Турции. В ответ султан в декабре 1876 г. обнародовал конституцию, которая уравнивала в правах христиан и мусульман, и отказался рассматривать предложения великих держав. Работа Константинопольской конференции стала излишней. Новый этап переговоров привел к подписанию в марте 1877 г. Лондонского протокола, где от Турции требовалось принять константинопольские предложения. Султан расценил это как вмешательство в дела Османской империи. Фактически это был ответ российскому императору, который выступал главным защитником балканских христианских народов.

Русско-турецкая война 1877–1878 гг. Правительство Александра ii было вынуждено отказаться от переговоров и перейти к активным действиям, которые не соответствовали государственным интересам Российской империи. Сделанные страной первые шаги в направлении социальной модернизации требовали сосредоточения усилий на внутренних делах. Однако вопреки первоначальным намерениям Александра II и Горчакова Восточный кризис не был решен методами традиционной дипломатии. Под давлением Славянских комитетов и их панславистских лидеров, призывавших к решению «векового вопроса», возмущение либерально-консервативной общественности, недовольной дипломатической уступчивостью, и главное — под впечатлением народной солидарности со славянскими братьями правительство решилось на войну.

12 апреля 1877 г. Александр II подписал манифест о войне с Османской империей. Политические цели войны не были ясно определены и сводились к облегчению участи христианских народов Балканского полуострова и к уничтожению там турецкого владычества. Особое внимание придавалось решению болгарского вопроса. План войны предусматривал наступательные действия на Балканах и возможное занятие Константинополя.

Главным театром военных действий был Балканский, где численность турецкой армии заметно превосходила русскую. Назначенный главнокомандующим великий князь Николай Николаевич (старший) не верил в боеспособность турецких войск и рассчитывал на быстрый успех. В начале лета была осуществлена блестяще организованная переправа через Дунай, во время которой отличились генералы И. И. Драгомиров и Ф. Ф. Радецкий. Затем войска разделились, и отряд генерала И. В. Гурко начал движение в направлении Тырново — Адрианополь. В штабе армии полагали, что война «скоро перенесется к окрестностям Царь-града». Русские части и болгарские ополченцы вышли к Шипкинскому перевалу, который после ожесточенного боя был взят частями Гурко и Радецкого. В августе они были контратакованы турецкой армией Сулеймана-паши. Гурко должен был отступить за Балканы, оставив на Шипке небольшие части, которые под командованием генерала Н. Г. Столетова несколько месяцев держали героическую оборону, что предотвратило турецкое вторжение в Северную Болгарию.

С июля основные военные действия велись возле хорошо укрепленной Плевны, которую обороняли войска Осман-паши к которой были прикованы главные силы Дунайской армии. Под Плевной наряду с русскими действовали и румынские части. В боях участвовала гвардия. Три штурма Плевны не принесли успеха. Не имея тяжелой артиллерии, войска несли большие потери. Военный министр Милютин писал царю: «Если будем по-прежнему рассчитывать на одно беспредельное самоотвержение и храбрость русского солдата, то в короткое время истребим всю нашу великолепную армию».

Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (старший) отказался от нового штурма и начал блокаду крепости. Военно-инженерные работы возглавил герой севастопольской обороны генерал Э. И. Тотлебен. Попытка Осман-паши вырваться из окружения потерпела неудачу, и в декабре он отдал приказ о капитуляции.

Взятие Плевны предопределило исход кампании. Пройдя по зимним балканским перевалам, части Гурко вступили в Софию. В районе Шипки в деревне Шейново Радецкий разбил и взял в плен армию Вессель-паши. Исход боя решили действия колонны генерала М. Д. Скобелева. Болгария была освобождена, турецкая армия прекратила активное сопротивление. Передовые отряды русских войск в январе 1878 г. без боя заняли Адрианополь, кавалерийские разъезды вышли к предместьям Константинополя.

К этому времени определился исход военных действий на Кавказском театре. В октябре 1877 г. русские войска разгромили турецкую армию у Аладжинских высот и осадили Каре, который турки, руководимые английскими военными инженерами, превратили в мощную крепость. В ноябре после ночного штурма Каре был взят.

Сан-Стефанский договор. В безнадежной ситуации султанское правительство прекратило военные действия и перешло к переговорам. В Адрианополе было подписано перемирие, неясность условий которого не помешала протестам Англии и Австро-Венгрии. Английские корабли вошли в Мраморное море. 19 февраля 1878 г. недалеко от Константинополя, в Сан-Стефано, был заключен прелиминарный мирный договор, который завершил русско-турецкую войну. С русской стороны его подписал Н. П. Игнатьев. Согласно Сан-Стефанскому договору Сербия, Черногория и Румыния получали независимость, провозглашалась автономия Болгарии, Боснии и Герцеговины. Границы Болгарии определялись таким образом, что она получала выход и в Черное, и в Эгейское моря. Предусматривалась выработка конституции нового княжества под наблюдением комиссара от России. Автономная Болгария получала христианское правительство и князя, который утверждался Портою с согласия европейских держав. России возвращалась Южная Бессарабия и отходили крепости на Кавказе — Каре, Ардаган, Баязет и Батум. Турция обязывалась уплатить значительную контрибуцию. Сан-Стефанский договор свидетельствовал, что Россия возвращала себе первенство на Балканах. По отношению к балканским христианским народам она выступала как держава-освободительница.

Берлинский конгресс. Против условий Сан-Стефано выступили Англия и Австро-Венгрия. Они требовали их пересмотра с участием всех великих держав. Бисмарк играл роль посредника. Россия вынуждена была согласиться на созыв конгресса в Берлине, который начал работать в июне 1878 г. Накануне велись интенсивные переговоры российских дипломатов в Лондоне и Вене, где стороны пришли к некоторому компромиссу. По секретному русско-английскому соглашению Россия отказывалась от плана создания Великой Болгарии. На Берлинском конгрессе российскую делегацию возглавляли А. М. Горчаков и посол в Лондоне П. А. Шувалов. Опасаясь оказаться в изоляции, они по многим вопросам вынуждены были согласиться на пересмотр условий Сан-Стефанского договора.

Решения Берлинского конгресса были оформлены в июле 1878 г. в трактате, который определил расстановку сил на Балканах и в Центральной Европе. Великие державы подтверждали статьи Сан-Стефано о независимости Румынии, Сербии и Черногории и об автономии Болгарии. К северу от Балканского хребта создавалось вассальное княжество с христианским правительством и национальной армией. Временное управление им сохранялось за российским комиссаром, пребывание там русских войск ограничивалось девятью месяцами. Области к югу от Балканского хребта превращались в автономную турецкую провинцию Восточная Румелия. Македонские земли отходили под власть Порты. Российская дипломатия не имела сил в одиночестве отстаивать идею Великой Болгарии. Австро-Венгрия получала право на оккупацию и административное управление Боснии и Герцеговины, гарантировалась свобода плавания торговых судов по Дунаю. Россия закрепляла за собой часть Бессарабии, Каре, Ардаган и Батум. Подтверждались положения Парижского мира 1856 г. и Лондонской конвенции 1871 г., не затронутые новым соглашением.

Для Александра II и Горчакова день подписания Берлинского трактата стал, по их собственному признанию, самым черным днем в карьере. Протест панславистской общественности против уступчивости российской дипломатии выразил И. С. Аксаков, который на заседании Славянского общества произнес речь, где обрушился на тех, кто готов «по живому телу» расчленить Болгарию: «Нет таких и слов, чтоб заклеймить по достоинству это предательство, эту измену историческому завету, призванию и долгу России». Конгресс он понимал как открытый заговор против русского народа и видел в нем доказательство того, что «кривде и наглости Запада по отношению к России и вообще к Европе Восточной нет ни предела, ни меры». По указанию Александра II Аксаков был выслан из Москвы, московское Славянское общество упразднено.

По выходе из Восточного кризиса Россия получила ослабленную экономику и расстроенные финансы, опасность новой европейской изоляции и революционное брожение внутри страны. Позднее, став императором, Александр III сказал: «Нашим несчастьем в 1876–1877 гг. было то, что мы шли вместе с народами, вместо того чтобы идти с правительствами, русский император всегда должен идти только с правительствами».

В царствование Александра II получил завершение процесс строительства империи, определение ее азиатской и дальневосточной границ. Территориальная экспансия на Восток отвечала призыву Горчакова о необходимости для России «сосредоточиться в себе».

Среднеазиатская политика. Особое внимание дипломатия Горчакова обращала на Среднюю Азию. По мнению министра, Россия не могла допустить там роста английского влияния. Важная роль отводилась налаживанию торгово-экономических отношений с Бухарским эмиратом, с Кокандским и Хивинским ханствами. Безопасность границ и благоприятный режим торговли стали главными приоритетами горчаковской среднеазиатской политики, которая была составной частью русско-английского противостояния. В Министерстве иностранных дел считали, что «торговля есть основной клапан всей нашей политики в Средней Азии». Русские купцы были поставлены там в заведомо неравные условия, будучи вынужденными платить торговые пошлины в два-четыре раза выше, чем мусульмане. Дипломатические представители России отстаивали их интересы, оказывая давление на среднеазиатских правителей.

Горчаковскую политику неуклонного давления не разделяли власти Оренбургского и Туркестанского генерал-губернаторств, Военное министерство и особенно местные воинские начальники в Закаспии. Постоянно сталкиваясь с набегами кочевых племен на российские территории, с угоном пленных на невольничьи рынки Средней Азии, они стремились к военному решению вопроса. О военной помощи во время междоусобиц просили местные владетели. Нередко они проявляли инициативу, ставя Петербург перед свершившимися фактами. В николаевское время при Оренбургском генерал-губернаторе В. А. Перовском по берегам Сырдарьи были построены укрепления — Сырдарьинская военная линия. Тогда же был заложен город Верный, от которого до Семипалатинска шла Сибирская укрепленная линия, решение о соединении которых было принято в 1854 г. Перовский успешно отражал нападения кокандского хана, за которым стояла британская дипломатия.

В 1863 г. Александр II утвердил предложение военного министра о переходе к активным действиям в Средней Азии. Основой этого решения был фактор российско-британского соперничества. Сыграло роль и стремление установить границы империи по естественным рубежам. Русские части возглавил генерал М. Г. Черняев, направив главный удар против Кокандского ханства. Силы были неравны: при взятии Ташкента в 1865 г. русские войска потеряли убитыми 25 человек. В 1867 г. было образовано Туркестанское генерал-губернаторство, которое включало Сырдарьинскую и Семиреченскую области. Генерал-губернатором был назначен опытный администратор К. П. Кауфман, который получил право самостоятельного ведения военных действий и дипломатических переговоров со среднеазиатскими правителями.

Система управления Кауфмана основывалась на началах постепенности и осторожности. Он избегал применять силу и полагал, что «всякая крутая мера принесет более вреда, чем пользы, и вызовет фанатизм и упорство народа». Кауфман надеялся «ввести внешний порядок и спокойствие, обеспечить необходимые государству средства от взимания податей, установить мир с соседями и постепенно ввести население в состав Российской империи». Российские власти охраняли права мусульманского духовенства, не вмешивались в местные правоотношения. Огромное значение имело повсеместное запрещение всех форм рабства. Со временем потребности русской легкой промышленности привели к распространению посевов хлопчатника, что в свою очередь способствовало совершенствованию ирригации.

Кокандское ханство и Бухарский эмират, войска которого были разбиты в 1868 г. под Самаркандом, сохранили автономию, но их внешняя политика находилась под полным контролем России.

Дальнейшее проникновение в Среднюю Азию было связано с действиями против Хивинского ханства, чьи отряды совершали постоянные нападения на торговые караваны. В 1869 г. генералом Н. Г. Столетовым был заложен город Красноводск, откуда спустя четыре года началось наступление на Хиву. Хивинский хан вынужден был признать вассальную зависимость от России. Российские власти объявили о ликвидации рабства и работорговли, освободив до 40 тыс. невольников. Приведя, как он выражался, Хиву, Бухару и Коканд «к одному знаменателю», Кауфман на этом не остановился. В 1876 г. Кокандское ханство было упразднено и преобразовано в Ферганскую область.

Российско-британские противоречия. Продвижение России в Средней Азии крайне остро воспринималось правящими кругами Великобритании, которые усматривали в этом угрозу своим индийским владениям. Военный министр Милютин был сторонником наступательных действий, которые могли бы остановить англичан в Закаспии. Он предложил занять Ахалтекинский оазис и крепость Геок-Тепе. Выполнение задачи было возложено на генерала М. Д. Скобелева. В 1881 г. крепость была взята. В том же году в Тегеране была подписана конвенция о границах между Россией и Ираном. Фактически это был союзный договор, направленный против Англии. Иранский шах отказывался от претензий на Мерв, следствием чего стало добровольное присоединение жителей Мервского оазиса к России в 1884 г.

Это событие вызвало обострение русско-английских противоречий, которое привело к вооруженному конфликту. В 1885 г. войска афганского эмира, где ключевые позиции занимали английские офицеры, вышли на левый берег реки Кушка, где находились русские части. Эмир заявил о своих претензиях на туркменские земли. Произошло столкновение, которое закончилось отступлением афганской армии. Россия одержала важную военно-политическую победу. Ее следствием стало подписание ряда соглашений, по которым устанавливалась российско-афганская граница по естественным водным рубежам. События 1885 г. укрепили престиж России в Средней Азии, ослабили там позиции Великобритании и способствовали тому, что в отношениях двух стран наметилась тенденция к смягчению противостояния. Ими спустя десять лет, в 1895 г., было заключено новое русско-английское соглашение, которое разграничивало сферы влияния на Памире. К Бухарскому эмирату, который находился в вассальной зависимости от России, отошли небольшие территории на правом берегу Пянджа. Присоединение Средней Азии к России завершилось.

Дальневосточная политика. Определенное внимание Министерство иностранных дел уделяло Дальнему Востоку. В 1858 г. в Айгуне был подписан договор с Китаем о возвращении России территорий по левому берегу Амура, плавание по которому разрешалось только русским и китайским судам. Создавались предпосылки для урегулирования пограничных вопросов, которые долгие годы оставались нерешенными. В том же году был заключен Тяньцзиньский договор о торговых и дипломатических отношениях между странами. Китайское правительство, опасавшееся колониальной экспансии Англии и Франции, было заинтересовано в добрых отношениях с Россией. В 1860 г. в Пекине по инициативе Н. П. Игнатьева было подписано новое соглашение, которое закрепило за Россией Уссурийский край. После этого началось быстрое освоение Приморья и Приамурья: был основан Владивостокский порт, стали строиться города Благовещенск и Хабаровск, расширилась русско-китайская торговля.

В 1867 г. Россия согласилась на предложение правительства США продать русскую часть Аляски и Алеутские острова. Это был акт доброй воли, вызванный желанием продемонстрировать дружественные отношения к стране, где недавно было отменено рабство. Во время Гражданской войны в Америке российские власти и общественность поддерживали северян и охотно проводили параллели между судьбами двух стран. На Аляске у России не было ни экономических, ни военно-политических интересов, и ее уступка получила общее одобрение.

В те же годы велись русско-японские переговоры о статусе Сахалина, который находился в совместном владении двух стран. Они завершились в 1875 г. подписанием Петербургского договора, по которому Япония соглашалась на переход Сахалина в полное владение России в обмен на передачу ей Курильских островов.

Россия как Тихоокеанская держава. Двусторонние соглашения, подписанные с Китаем и Японией, надолго определили политику России на Дальнем Востоке, которая была осторожной и взвешенной. На Амур шло переселение крестьян из европейских губерний, в хозяйственный оборот вовлекались громадные природные ресурсы края, освоение которого сдерживалось недостатком рабочих рук и неразвитостью путей сообщения. Промышленный лов рыбы, производство древесины и добыча минерального сырья сулили огромные прибыли и привлекали внимание российских дельцов. В печати высказывались суждения, что будущее России связано с ее превращением в великую Тихоокеанскую державу.

В 1891 г. правительство приняло решение о начале строительства Сибирской железной дороги, которая должна была связать Петербург и Дальний Восток. В короткий срок предстояло построить отрезок магистрали от Челябинска до Владивостока протяженностью около 7 тыс. верст, возвести мосты на великих сибирских реках, преодолеть горы и болота. Это было уникальное инженерное сооружение, гордость русской технической мысли. Народно-хозяйственное и военно-стратегическое значение Великой Сибирской магистрали было исключительно велико. Она создавала условия для ускорения экономического развития края, позволяла наращивать военное присутствие в Тихоокеанском регионе.

В конце XIX в. царское правительство стало рассматривать этот регион как сферу своих интересов. Военные и военно-морские силы России на Дальнем Востоке были крайне незначительны, что до определенного времени не внушало беспокойства. Главным соперником России в борьбе за влияние на Дальнем Востоке считалась Япония, силы которой недооценивались.

В 1896 г. был заключен русско-китайский оборонительный союз, направленный против Японии. Россия получила концессию на строительство Китайско-Восточной железной дороги. Переговоры о концессии вел министр финансов Витте, что подчеркивало важность дальневосточной окраины в экономическом отношении. Было создано акционерное общество, которое должно было построить одноколейный участок Сибирской магистрали, проходивший по территории Маньчжурии до Владивостока, Порт-Артура и Дальнего. Общая протяженность КВЖД составляла свыше 2,5 тыс. км. Концессия была выгодна России. Маньчжурский вариант не только спрямлял Сибирскую магистраль и ускорял ее строительство, но и создавал предпосылки для российского утверждения в Северо-Восточном Китае.

В 1898 г. по инициативе Николая II с Китаем был заключен договор о долгосрочной аренде Ляодунского полуострова. Незамерзающий Порт-Артур становился базой Тихоокеанского флота. Царь рассматривал аренду Порт-Артура как ответ на планы Японии, Англии и Германии по разделу Китая. Политическая цена этого решения была высока — Россия признала преобладание японских экономических интересов в Корее и соглашалась на превращение китайских портовых городов в военно-морские базы немцев и англичан.

Россия и становление болгарской государственности. После Берлинского конгресса русское правительство не возражало против возобновления «Союза трех императоров». После продолжительных переговоров в 1881 г. между тремя странами был подписан новый договор о благожелательном нейтралитете. К нему был приложен специальный протокол о разграничении сфер влияния России и Австро-Венгрии на Балканах. Княжество Болгария и Восточная Румелия (Южная Болгария) были отнесены к русской сфере влияния, Босния, Герцеговина и Македония — к австро-венгерской.

Болгарские дела занимали важное место во внешней политике Александра III, непосредственное руководство которой осуществлял министр иностранных дел Н. К. Гире. В 1885 г. болгарский князь Александр Баттенберг провозгласил воссоединение Северной и Южной Болгарии, что стало неожиданностью для российских дипломатов. События приобрели характер кризиса, следствием которого стало свержение Александра Баттенберга. Попытки грубого давления на правительство С. Стамболова привели к разрыву дипломатических отношений между Россией и Болгарией. В 1887 г., несмотря на противодействие российской дипломатии, болгарский престол занял Фердинанд Кобург. Россия утратила влияние на болгарские дела.

Болгарский кризис и обострение русско-австрийских противоречий делали излишним «Союз трех императоров». Последней попыткой его сохранения стал перестраховочный договор 1887 г., по которому Россия и Германия обязывались соблюдать благожелательный нейтралитет в случае войны одной из них с третьей державой. С точки зрения канцлера Бисмарка, договор должен был помешать наметившемуся русско-французскому сближению. Для России он не имел принципиального значения и не помешал ведению таможенной войны, в ходе которой Витте добился существенных уступок от германского правительства. В 1891 г. был возобновлен Тройственный австро-германо-итальянский союз, первоначально заключенный в 1882 г. Это соглашение ограничивало влияние России на Балканах и стало главной побудительной причиной заключения русско-французского союза.

Русско-французский союз. В конце XIX в. отношения России и Франции во многом определяли положение в Европе. Долгие годы соглашению двух стран, которые одинаково были заинтересованы в восстановлении европейского равновесия, мешали идеологические разногласия: Франция давала прибежище борцам с самодержавием, революционерам-террористам, российское правительство отвергало республиканские идеалы свободы, равенства и братства. Предубеждения преодолел Александр III.

Принимая эскадру французских военных кораблей в Кронштадте, он, стоя и отдавая честь, выслушал «Марсельезу» — гимн Франции и Великой французской революции. На современников это произвело громадное впечатление. В 1892 г. начальники генеральных штабов двух стран подписали военную конвенцию, которая носила оборонительный характер. В случае, если Германия нападет на Францию или Австрия на Россию, стороны, подписавшие соглашение, обязаны были оказать военную помощь, размеры которой были строго определены. В 1894 г. после обмена дипломатическими нотами русско-французский союз получил политическое оформление.

§ 2. Кризис имперской государственности

Эпоха «белого террора». Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г. привело к изменению внутриполитического курса. Правительство использовало действия террориста-одиночки для последовательного ограничения гласности, для полицейских репрессий против шестидесятников, для внедрения в общественное сознание идей незыблемости вековых устоев самодержавной России и необходимости сохранения единства и целостности Российской империи. Предпосылки нового правительственного курса намечались событиями 1862–1863 гг., когда страну потрясли петербургские пожары и польское восстание. Не прекращая разработки намеченных реформ, власти встали на путь «белого террора».

Чудесное избавление государя, которого спас, отведя руку террориста, простой мещанин, вызвало волну народного и общественного энтузиазма. По стране шли патриотические манифестации, сословия демонстрировали свою преданность престолу. Одновременно и в правящих верхах и в обществе происходило осмысление небывалого в русской истории события — революционно-террористического акта, совершенного в столице империи среди дня и направленного против Царя-Освободителя.

Для выяснения всех обстоятельств покушения была создана Верховная следственная комиссия, во главе которой встал М. Н. Муравьев, усмиритель Северо-Западного края. Катковские «Московские ведомости» охотно подчеркивали его заслуги «в усмирении мятежа и прочном водворении там русского элемента», на него возлагали надежды, связанные «с восстановлением значения русского правительства». Пообещав не щадить никого и добраться до самых «корней заговора», Муравьев не смог выявить связи студенческого ишутинского кружка с оппозиционным движением. Однако само покушение подрывало позиции либеральной бюрократии, «константиновской партии». После того как следствие установило, что Каракозов был студентом, в отставку был отправлен министр народного просвещения А. Е. Головнин, который долгие годы был ближайшим сотрудником великого князя Константина Николаевича. Ему на смену пришел граф Д. А. Толстой. Новый министр должен был пресечь студенческие волнения и поставить университеты под полный правительственный контроль. Ушел в отставку и глава III Отделения, шеф жандармов князь В. А. Долгоруков.

П. А. Шувалов. Главой III Отделения стал молодой аристократ П. А. Шувалов. Современники сравнивали его с Аракчеевым и говорили о том, что с назначением Шувалова начинается вторая половина царствования — реакция и аракчеевщина. Военный министр Д. А. Милютин отмечал: «Все делается под исключительным влиянием гр. Шувалова, который запугал государя ежедневными своими докладами о страшных опасностях, которым будто бы подвергаются и государство, и лично сам государь. Вся сила Шувалова опирается на это пугало».

Шувалов восемь лет был ближайшим советником Александра II. Назначение Шувалова ограничивало влияние в правительстве великого князя Константина Николаевича и либеральных бюрократов. Его приход к власти символизировал иссякание самодержавной инициативы, которая играла главную роль в проведении реформ. Шувалов был тесно связан с олигархическим дворянством и в определенной мере разделял конституционные воззрения газеты «Весть». Его назначение на высокий пост подчеркивало стремление самодержавия помириться с поместным дворянством.

Реформаторские усилия либеральной бюрократии, сплотившейся вокруг великого князя Константина Николаевича, ослабли задолго до 4 апреля, натолкнувшись на упорное сопротивление дворянского сословия, не желавшего лишаться полноты политической власти в стране. Намеченные реформы разрабатывались и вступали в действие благодаря огромной инерционной силе бюрократического аппарата.

Шувалов не имел программы внутриполитических преобразований и не стремился к ним. Он считал, что опора на просвещенные слои дворянства обеспечит государственной власти необходимую крепость: «Нужно энергически поддерживать и восстанавливать дворянство и землевладение, так как без этих элементов, консервативных и здоровых, не может существовать правильно организованное общество».

Шувалов желал сохранить крупное поместное дворянство как политическое сословие, сделать его влияние в губернской и уездной жизни определяющим. Он видел свою задачу в упразднении общины или хотя бы в поощрении выхода из нее зажиточных крестьян, которые могли бы стать крупными арендаторами помещичьей земли. Однако он не проявлял настойчивости в проведении этих планов в жизнь и достиг немногого. Пытаясь вместе с фельдмаршалом А. И. Барятинским воспрепятствовать проведению милютинской военной реформы, он настаивал на уменьшении роли военного министра, что было отвергнуто Александром II. Не удалось провести через Комитет министров и идею представительства в Государственном совете крупных землевладельцев для защиты дворянских интересов.

Административная унификация и русификация. Выдвижение Шувалова совпало с заметным усилением в правительственной политике тенденций к административной унификации и русификации, проявление которых стало очевидно еще входе подавления польского восстания. Восстание 1863 г. поддержали шляхта, радикальная интеллигенция и католическая церковь, но польское крестьянство осталось в стороне. Для скорейшего успокоения Польши правительство 19 февраля 1864 г. издало указ о крестьянской реформе. В основу указа легли предложения Ю. Ф. Самарина, развитые Н. А. Милютиным и В. А. Черкасским. Польские крестьяне без выкупа получали всю землю, что находилась в их пользовании, и становились земельными собственниками. Поместья, принадлежавшие участникам восстания, конфисковывались, земля передавалась в распоряжение правительственных чиновников. Шляхетское землевладение ограничивалось, помещики были лишены полицейской власти над крестьянами, что было продиктовано желанием ослабить шляхту, игравшую главную роль в восстании. Крестьянская реформа в Польше, принципы которой были противоположны началам крестьянской реформы 19 февраля 1861 г., достигла своей цели: был создан слой собственников, заинтересованных в политической и социальной стабильности. Одновременно правительство стремилось ограничить влияние католической церкви, усилило политику русификации в области судопроизводства и народного образования. Унифицировалось административное устройство Царства Польского, которое было разделено на десять губерний и стало называться Привислинским краем.

Административная унификация проводилась при Александре II и на других национальных окраинах — в Прибалтике, Финляндии, Бессарабии, Закавказье. Она сопровождалась более или менее последовательной русификацией школьного дела, насаждением русского языка не только в государственных учреждениях, но и в органах местного самоуправления.

Русификация и административная унификация не были эффективным инструментом управления и противоречили давним традициям управления империей. Фундаментальный принцип российской имперской государственности — принцип многообразия, что означало полное отсутствие какой-либо административно-политической, правовой, национальной, культурной или конфессиональной унификации. В период своего расцвета Российская империя гарантировала своим подданным, особенно тем из них, что стали подвластны ей сравнительно недавно, все те права, привилегии и преимущества, какими они обладали прежде. Именно так обстояло дело в Остзейском крае, в Закавказье, где правительство столкнулось с давней политической культурой Грузии, азербайджанских и армянских земель, в Финляндии, а также на территориях, которые отошли к России после разделов Польши, и на большей части Кавказа.

Российская имперская политика — политика национальной и конфессиональной терпимости. Именно она делала Российскую империю столь притягательной для выходцев из других стран — немцев, сербов, греков, болгар, армян, евреев, которые большими группами селились в стране и принимали участие в ее хозяйственном развитии.

При Александре I предпринимались попытки совершенствования имперской государственности. Одна из них была связана с идеями федерализма и легла в основу Государственной Уставной грамоты, другая содержалась в проекте П. И. Пестеля, где проводились принципы административной унификации и централизации. События 14 декабря 1825 г. и воцарение Николая I привели к тому, что были отвергнуты оба пути переустройства российской государственности. Император полностью отказался от александровской идеи эволюционного федерализма и вместе с тем не решился следовать по пути скорой и последовательной централизации.

Основой николаевской идеократии стала триада «православие, самодержавие, народность». Правительство поощряло разнообразные проявления «русского духа», что означало распад сложившегося в екатерининские времена российского имперского сознания. Николай I и его преемники сознательно порвали с имперской традицией национальной и конфессиональной терпимости, что на исходе XIX в. было облечено в формулу «Россия — для русских».

При Николае I началась административная и правовая унификация, которая сопровождалась ограничением прав католиков, мусульман, иудаистов и представителей других конфессий, а также насильственной русификацией нерусских народов. Одновременно осуществлялась дискриминация и сегрегация отдельных народов — евреев, кочевых «инородцев» Сибири и Туркестана. Эту политику последовательно продолжали Александр II (особенно в Царстве Польском) и Александр III, при котором кризис имперской государственности принял необратимый характер. Следование ей исключало возможность модернизации политических институтов и социальных отношений и обрекало Российскую империю на несостоятельность.

Политика русификации была неэффективна и провокационна, естественным ответом на нее стал рост национализма нерусских народов. Н. Е. Врангель, в 1860-е гг. служивший в Польше, позднее утверждал: «Нужно сознаться, что наша политика, не только в Польше, но на всех окраинах, ни мудра, ни тактична не была. Мы гнетом и насилием стремились достичь того, что достижимо лишь хорошим управлением, и в результате мы не примиряли с нами инородцев, входящих в состав империи, а только их ожесточали, и они нас отталкивали. И чем ближе к нашим дням, тем решительнее и безрассуднее мы шли по этому направлению. Увлекаясь навеянной московскими псевдопатриотами идеей русификации, мы мало-помалу восстановили против себя Литву, Балтийский край, Малороссию, Кавказ, Закавказье, с которыми до того никаких трений не имели, и даже из лояльно с нами в унии пребывающей Финляндии искусно создали себе врага».

Внутриполитический кризис. В середине 1870-х гг. в России начался глубокий внутренний кризис. Его симптомами стали брожение в деревне, активизация действий революционеров, экономический и финансовый кризис. Разуверившись в Шувалове, Александр II в 1874 г. отправил его послом в Лондон. Либеральная общественность и немногие остававшиеся у власти либеральные бюрократы восприняли это как знак возвращения на путь реформ, что вовсе не входило в планы императора. Отстраненный от власти Шувалов констатировал бессилие власти: «Правительственные органы не в состоянии более поддерживать порядок». Александр II пытался преодолеть правительственный кризис путем смены министров. Он отправил в отставку министра юстиции К. И. Палена, поставив тому в вину оправдательный приговор по делу Засулич. Ушел со своего поста министр финансов М. X. Рейтерн, который противился войне на Балканах, давшей огромный бюджетный дефицит. Министром внутренних дел был назначен Л. С. Маков, боровшийся с крестьянскими волнениями путем циркуляров губернаторам, где требовал разъяснять крестьянам необоснованность их надежд на новый передел земли. Министерские перестановки не исправили положения, которое усугубил неурожай 1879 г. и мировой экономический кризис.

Обстановка в стране требовала неотложного решения двух вопросов: аграрного и конституционного. Необходимо было сократить обременительные крестьянские платежи, организовать предоставление крестьянам кредитов для покупки земли и их переселение на свободные казенные земли, что отчасти решало проблему малоземелья. Разработка российской администрацией во главе с А. М. Дондуковым-Корсаковым конституции для Болгарии широко обсуждалась в земских кругах, где были уверены, что Россия «созрела для конституционных учреждений» никак не меньше Болгарии. В обращенном к императору адресе харьковских земцев, говорилось: «Дай своему верному народу право самоопределения, которое свойственно ему от природы, дай ему милостиво то, что ты дал болгарам!»

Программные требования либеральных земских деятелей были изложены в 1879 г. в записке их лидера И. И. Петрункевича «Очередные задачи земства». Их составляли: свобода слова и печати, неприкосновенность личности, уничтожение административного произвола, создание льготной для народа налоговой системы, строгое соблюдение законов, в том числе самой властью. Все эти демократические новации, по словам Петрун-кевича, нельзя получить от действующего режима: «Поэтому мы не должны быть фигурантами в конституционной комедии, а, отвергнув всякую конституцию, данную сверху, будем настаивать на созыве Учредительного собрания». Земство «должно написать на своем знамени три положения: свобода слова и печати, гарантия личности и созыв Учредительного собрания».

Олигархическое дворянство в лице П. Д. Голохвастова в противовес земским требованиям конституции выдвигало давнюю славянофильскую идею о созыве Земского собора. Валуев вновь предложил реформировать Государственный совет, учредив при нем выборную нижнюю палату. Консерватор Р. А. Фадеев напоминал, что самодержавие — это «краеугольный камень русской истории в настоящем и будущем», что оно, в сущности, представляет собой «наше родовое определение власти». Он предостерегал от возвращения к власти либеральной бюрократии: «Возможно ли помыслить, чтобы верховная власть, пожертвовавшая в сознании своей всесословности и потребностей будущего такою силою, как дворянская, захотела снова сузить под собой почву и основаться, хотя бы временно, на такой своей силе, каково нынешнее полукрасное и несвязное чиновничество? Есть ошибки, невозможные для вековых правительств». Его политическая программа была проста: «Весь устой русского государства исчерпывается ныне четырьмя словами: народная вера в царскую власть».

Диктатура Лорис-Меликова. Взрыв в Зимнем дворце, произведенный С. Халтуриным, привел к созданию 12 февраля 1880 г. Верховной распределительной комиссии, наделенной чрезвычайными полномочиями для борьбы с революционным терроризмом. Во главе комиссии был поставлен боевой кавказский генерал М. Т. Лорис-Меликов. После войны он хорошо зарекомендовал себя энергичной борьбой со вспышками чумы в Поволжье и решительными действиями против народовольцев на посту харьковского генерал-губернатора. Лорис-Меликов получил фактически диктаторские полномочия. Одновременно он отправил в отставку одиозного министра просвещения Д. А. Толстого, упразднил III Отделение, ослабил цензуру и лично объяснялся с влиятельными редакторами газет и журналов. Функции III Отделения он передал Департаменту полиции при Министерстве внутренних дел, инициировал сенаторские ревизии земских учреждений и настоял на отмене тяжелого для простых людей косвенного налога на соль. В августе 1880 г. Верховная распределительная комиссия была упразднена, и Лорис-Меликов стал министром внутренних дел. На этом посту он настойчиво стал проводить в жизнь программу, где значилось: «Возвышение нравственного уровня духовенства, реформа податная, дарование прав раскольникам, пересмотр паспортной системы, облегчение крестьянских переселений в малоземельных губерниях; преобразование губернских административных учреждений, установление отношений нанимателей к рабочим, наконец, надлежащее руководство периодической печатью».

Он был твердо убежден в необходимости для власти действовать в тесном согласии с «людьми благомыслящими». В обращении к жителям столицы он призывал их объединить усилия в борьбе с террористическими выступлениями, что дало основание говорить о лорис-меликовской «диктатуре сердца». Действуя жестоко и в полной мере используя возможности полицейского аппарата, он менее чем за год сумел разгромить основные силы «Народной воли».

Лорис-Меликов убеждал императора: «Вывести Россию из переживаемого ею кризиса может только твердая самодержавная воля, но эта задача не может быть выполнена одними карательными и полицейскими мерами». Сочетание возрожденной самодержавной инициативы и либеральных мер должно было, по его мнению, умиротворить страну.

Александр II доверял Лорис-Меликову и ценил его усилия. Он одобрил представленный министром проект создания двух временных подготовительных комиссий из правительственных чиновников и сведущих лиц от дворянства и земства. Эти комиссии — административно-хозяйственная и финансовая — должны были рассматривать законопроекты до их внесения в Государственный совет. Это означало привлечение общественности к законотворческой деятельности.

Лорис-Меликов подготовил правительственное сообщение о созыве в Петербурге временных комиссий. Утром 1 марта 1881 г. Александр II сказал наследнику и великим князьям, что им сделан «первый шаг к конституции». Тогда же он распорядился обсудить проект на заседании Совета министров 4 марта. Вслед за этим он, вопреки возражениям Лорис-Меликова, выехал из дворца.

Взрыв на Екатерининском канале стал национальной трагедией.

Крах либеральной бюрократии. Обсуждение проекта Лорис-Меликова состоялось 8 марта на заседании Совета министров под председательством нового императора Александра III. Престарелый консерватор С. Г. Строганов заявил, что проект «ведет прямо к конституции». Программную речь произнес обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев. Он говорил о несостоятельности политики реформ, называл либеральных бюрократов болтунами и предостерегал от введения в России конституции: «В такое ужасное время, государь, надо думать не об учреждении новой говорильни, в которой произносились бы новые растлевающие речи, а о деле. Нужно действовать». Лорис-Меликова поддержали министры просвещения, финансов и военный — А. А. Сабуров, А. А. Абаза и Д. А. Милютин.

Лорис-Меликов 12 апреля подал царю доклад, где намечались меры по улучшению положения крестьян, предлагались реформы местной администрации, высшей и начальной школы. Министр считал необходимым обеспечить «единство правительства и программы внутренней политики», привлечь к разработке и выполнению реформ общественных представителей. Император обсудил доклад на совещании с министрами, но решения не принял. Победоносцеву он написал: «Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убежден, что для счастья России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу».

Победоносцев написал текст манифеста, который был опубликован 29 апреля. Александр III объявлял своим подданным о возложенном на него «священном долге самодержавного правления» и заявлял: «Но посреди великой Нашей скорби глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления в уповании на Божественный промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».

Н.П. Игнатьев. Манифест «об охране самодержавия» вызвал отставку Лорис-Меликова и его единомышленников. Министром внутренних дел стал бывший посол в Константинополе Н. П. Игнатьев, который считал необходимым продолжать искоренение крамолы при содействии общественных сил. Игнатьев понизил выкупные платежи, снял крестьянские недоимки, перевел временнообязанных крестьян на обязательный выкуп. Все это должно было служить улучшению экономического положения крестьян. В то же время было принято Положение о мерах к охранению государственного порядка, согласно которому та или иная местность могла быть объявлена властями на чрезвычайном положении, что давало возможность арестовывать и ссылать без суда любого российского гражданина.

В поисках средства политического преобразования России Игнатьев принял предложение обратившегося к нему И. С. Аксакова, который находил, что единственный выход из положения, «способный посрамить все конституции мира», — это Земский собор с прямыми выборами от сословий. Разработанный Аксаковым и Голохвастовым проект созыва в Москве в дни коронации Александра III совещательного Земского собора должен был показать единение царя с народом. Предполагалось, что общая численность избранных членов Собора составит три — три с половиной тысячи человек, из них около двух тысяч крестьян. Был подготовлен манифест, опубликование которого было намечено на 6 мая 1882 г. и приурочено к 200-летию последнего Земского собора. Узнав об этом, Победоносцев в ужасе писал царю: «Если воля и распоряжение перейдут от правительства на какое бы то ни было народное собрание — это будет революция, гибель правительства и гибель России». Катков на страницах «Московских ведомостей» поддержал Победоносцева. Игнатьева обвинили в покушении на основы самодержавной власти и в намерении стать конституционным премьер-министром. Его проект был отвергнут, он получил отставку, и на пост министра внутренних дел был назначен Д. А. Толстой.

До известной степени карьера этого в прошлом либерального бюрократа повторяла путь, пройденный Сперанским, хотя Толстой и не обладал способностями и широтой кругозора последнего. В царствование Александра III он стал главным двигателем политики, направленной на пересмотр основных начинаний Александра II. Его усилия способствовали проведению целого ряда мероприятий, которые получили название «контрреформы» и должны были укрепить самодержавную власть и оградить привилегии поместного дворянства. Толстой действовал, опираясь на поддержку императора, однако контрреформы, имевшие откровенно продворянский характер, не составляли всего содержания внутренней политики Александра III.

Политический идеал Александра III. Воспитанник Победоносцева и знаменитого историка Соловьева, император любил и знал русскую историю, искренне верил в нерасторжимую связь монарха и простого народа. Его радовало прозвание «мужицкий царь». Однако подданных своих он ставил невысоко и самодержавное отношение к ним выразил фразой: «Конституция? Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?» В повседневном обиходе он был неприхотлив, отличался здравым смыслом, был по характеру тверд и ценил твердость в других. Он был убежден в самобытности России, основу которой составляло «народное самодержавие». В государственных делах он был прямолинеен и смотрел на Российскую империю как на вотчину Романовых. Важнейшие решения по внутриполитическим вопросам принимались при его активном участии. К делам внешней политики царь испытывал нерасположение, не доверял великим европейским державам. Его правление Катков описывал следующими словами: «Из долгих блужданий мы наконец возвращаемся в нашу родную, православную, самодержавную Русь. Призраки бледнеют и исчезают. Мы чувствуем пробуждение».

Наряду с Победоносцевым Катков казался столпом нового царствования. Катковские статьи в «Московских ведомостях» нередко имели программный характер. Катков охотно выступал как рупор дворянской общественности, бесцеремонно критиковал либеральную бюрократию, прежний курс реформ и отдельных министров. Он сыграл заметную роль в подготовке сближения самодержавной России и республиканской Франции, утверждая, что германская экспансия угрожает государственному единству России.

С подчеркнутым уважением Александр III относился к Победоносцеву, который когда-то давал ему уроки правоведения. О Победоносцеве говорили, что он хорошо знает, как не следует поступать, но не знает, что следует делать. Величайшей ложью своего времени он считал конституцию и утверждал, что любые конституционные изменения грозят российскому государству распадом: «Провидение хранило нашу Россию от подобного бедствия, при ее разноплеменном составе. Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар — всероссийский парламент. Да не будет». В разгар борьбы с Лорис-Меликовым он внушал своему высочайшему ученику: «…лучше уж революция русская и безобразная смута, нежели конституция. Первую еще можно побороть вскоре и водворить порядок в земле; последняя есть яд для всего организма, разъедающий его постоянною ложью, которой русская душа не принимает». Синодальное управление Победоносцева вело к полному подчинению православной церкви государству, он быстро вызвал неприязнь к себе как церковных иерархов, так и православной общественности. Сложившееся положение Ф. М. Достоевский охарактеризовал словами: «русская церковь в параличе».

Эпоха контрреформ. Как «мужицкий царь», Александр III проявлял неподдельное внимание к положению в деревне. По его настоянию проводились мероприятия, направленные на облегчение условий хозяйственной деятельности крестьян. В 1882 г. был учрежден Крестьянский поземельный банк. Для смягчения остроты аграрного вопроса он выдавал ссуды на покупку земли отдельным крестьянам и крестьянским товариществам. Банк регулировал переход части помещичьих земель крестьянам, которые менее чем за двадцать лет купили при его посредничестве около 5 млн десятин земли. В 1886 г. была отменена подушная подать, установленная во времена Петра I. Стремясь сохранить патриархальные устои в деревне, правительство препятствовало семейным разделам, содействовало укреплению поземельной общины, запрещая частые общинные переделы земли, не разрешало залог и продажу надельных земель. Было отменено право крестьянина досрочно выкупить свой надел и выделиться из общины.

Эти меры носили ограниченный характер и не решали проблемы малоземелья и общего обеднения деревни. Они находились в противоречии с попытками укрепления помещичьего хозяйства. В 1885 г., к столетию Жалованной грамоты дворянству, был учрежден Дворянский банк, который на льготных условиях давал ссуды под залог помещичьих земель. Возвращение ссуд контролировалось нестрого. К концу XIX в. общая сумма выданных ссуд превысила один миллиард рублей. В интересах помещиков власти ограничили возможность крестьянского переселения и наказывали самовольных переселенцев.

Важнейшим мероприятием эпохи контрреформ было введение в 1889 г. института земских начальников. Земский участковый начальник назначался из местных потомственных дворян, он должен был обладать определенным имущественным и образовательным цензом, в его функции входил надзор за деятельностью крестьянских сельских и волостных учреждений. Он мог отменить постановление сельского схода, подвергнуть крестьян телесным наказаниям, аресту и штрафам. Его решения не подлежали обжалованию. Фактически речь шла о восстановлении полицейской власти помещиков над крестьянами, отмена которой была важнейшей частью Положения 19 февраля 1861 г. Правительство видело в земских начальниках «близкую к народу» твердую власть.

В 1890 г. была проведена одна из основных контрреформ — земская. Ее инициатором был Д. А. Толстой. Эта контрреформа обеспечила преобладание дворян в земских учреждениях, вдвое сокращала число избирателей по городской курии, ограничивала выборное представительство для крестьян. В губернских земских собраниях число дворян возросло до 90 %, а в губернских земских управах — до 94 %. Деятельность земских учреждений ставилась под полный контроль губернатора. Председатель и члены земских управ стали считаться состоящими на государственной службе.

Укреплению «государственного элемента» служила и городская контрреформа 1892 г. Она устраняла от участия в городском самоуправлении городские низы, значительно повышая имущественный ценз. В Петербурге и Москве в выборах могло участвовать менее 1 % населения. Были города, где число гласных городской думы равнялось числу участвовавших в выборах. Городские думы контролировались губернскими властями. Городская контрреформа находилась в вопиющем противоречии с проходившим процессом бурной урбанизации.

Правительство предпринимало некоторые шаги в направлении судебной контрреформы, оно ограничивало гласность судопроизводства по политическим делам, нарушало принцип несменяемости судей и судебных следователей, сужало круг дел, подлежащих рассмотрению присяжными заседателями. Однако на полный пересмотр судебных уставов 1864 г. власти не решились.

Увереннее действовали Толстой и его соратники в области народного просвещения. По инициативе Каткова был введен в 1884 г. новый университетский устав, который, по сути, ликвидировал автономию университета. Ношение студентами форменной одежды сделалось обязательным, значительно повышалась плата за обучение. Министр народного просвещения И. Д. Делянов настоял на закрытии большинства высших женских курсов, он же в 1887 г. издал циркуляр, известный как циркуляр о «кухаркиных детях», где запрещал принимать в гимназии «детей кучеров, лакеев, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей».

В целом контрреформы не привели к принципиальным политическим и социальным изменениям. Меры, направленные на слом установившейся после реформ Александра II общественной структуры, не отличались последовательностью, их продворянский характер противоречил ходу экономического развития. В конечном счете они создавали обманчивое впечатление незыблемости самодержавного строя.

Обострение национального вопроса. Составной частью политики «народного самодержавия» было ограничение прав отдельных народов, обрусение окраин. В административных учреждениях Привислинского края и Финляндии насаждался русский язык, повсеместно делались попытки вести на нем преподавание в школах. Дерпт был переименован в Юрьев, и в Юрьевском университете русский язык вытеснил немецкий. Была введена процентная норма приема евреев в высшие и средние учебные заведения. Широкие масштабы получило наступление на конституционные права Финляндии. В 1890 г. был введен обязательный прием в Великом княжестве русской монеты, упразднена самостоятельность финляндской почты. При Николае II был изменен порядок издания законов и уничтожены самостоятельные финские войска.

Политика правительства в национальном вопросе поддерживалась консервативной общественностью, особенно газетой «Московские ведомости», где ведущую роль играл В. А. Грингмут. Идейный преемник Каткова, он утверждал, что при Александре III Россия «вернула себе политическую и духовную самостоятельность и укрепилась на своих истинно русских религиозных, государственных и национальных основах». Знамением времени стало ренегатство одного из вождей «Народной воли», идеолога революционного терроризма Л. А. Тихомирова, который после нескольких лет эмиграции раскаялся, подал прошение о помиловании, был прощен и вернулся в Россию. Он стал деятельным сотрудником «Московских ведомостей» и посвятил свой талант развитию идей «народного самодержавия».

В. С. Соловьев. О том, что «тираническая русификация», проводимая Александром III, губительна для России, которую нельзя представлять иначе, как «многонародное целое», много писал В. С. Соловьев, знаменитый философ и ведущий публицист либерального журнала «Вестник Европы». Он не уставал напоминать обществу, проникнутому идеями казенного патриотизма: «Патриотизм требует, чтобы мы хотели действительно практически помочь своему народу в его бедах». Выступая против политики русификации, он высказывал «два желания»: «1) чтобы все народы не только в Российской империи, но и вне ее читали Пушкина и других наших великих писателей на русском языке и 2) чтобы никто не мешал насильно какому бы то ни было народу нашей империи читать и всероссийских и местных писателей на своем родном языке».

Соловьевский идеал: Россия — «христианская семья народов». Соловьев предостерегал от «ненависти к инородцам и иноверцам» и подчеркивал: «Христианская семья народов не есть непременно семья христианских народов». Объективно Соловьев отстаивал давнюю традицию имперской терпимости, которой противоречила политика русификации и унификации. Власти оставили без внимания предостережение либерального мыслителя. Следствием их близорукой политики стало развитие национальных движений на окраинах империи, которые со временем получили антиправительственный и антигосударственный характер.

В последние годы царствования Александра III заметно оживилось общественное движение. Голод 1891 г. показал неэффективность бюрократическо-полицейских мер по предотвращению бедствия и по борьбе с его последствиями. Работа на голоде стала главным делом для интеллигенции, особенно провинциальной. Принимались меры внеправительственной помощи голодающим, велась большая разъяснительная работа о необходимости препятствовать запустыниванию, обмелению рек, истреблению лесов, что было следствием примитивных навыков хозяйственной деятельности. Несмотря на официальные запреты, земские деятели обменивались информацией, оказывали посильное содействие крестьянству пострадавших уездов.

Воцарение Николая II. Александр III умер в октябре 1894 г. Ему наследовал его старший 26-летний сын Николай II. О новом императоре было известно немного, но его молодость, ровный, спокойный характер и воспитанность первоначально вселяли надежды. Его восшествие на престол дало повод для целого ряда земских адресов и ходатайств, которые содержали призыв ввести конституционную форму правления. Для Николая II это было неприемлемо. Отец всерьез не приобщал его к государственным делам, но внушил ему почти мистическую веру в то, что если «рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним и Россия рухнет». Его представления об окружающем мире и о своей роли в нем были просты и укладывались в формулу: «хозяин земли русской». В государственных делах Николай II был несчастлив, и символом его царствования стала Ходынская катастрофа, когда в мае 1896 г. во время коронационных торжеств в Москве на Ходынском поле из-за халатности властей произошла давка, в которой погибло, по официальным данным, 1389 человек и сотни были изувечены.

С вступлением Николая II на престол вновь возросло влияние Победоносцева, чьи взгляды определяли фанатичная нетерпимость к западным идеям прогресса и непонимание процессов, происходящих в России. Он внушал молодому царю, что самодержавная власть «не только необходима России, она не только есть залог внутреннего спокойствия, но и существенное условие национального единства и политического могущества государства». В специальной записке он предостерегал императора от попыток усовершенствования той «народной» системы управления, что была создана Александром III. Николай II последовал совету. В своей первой публичной речи в январе 1895 г. счел необходимым пресечь надежды на либеральные перемены и заявить о своей верности заветам отца: «Мне известно, что в последнее время слышались в нескольких земских собраниях голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начала самодержавия также твердо и неуклонно, как охранял мой незабвенный покойный родитель». Политическое заявление Николая II о бессмысленных мечтаниях означало принципиальный отказ от перемен в российской политической системе. В XX в. Россия вступала единственным европейским государством с самодержавной формой правления.

§ 1. Культура дореформенной России

Культура и национальное самосознание. В культуре первой половины XIX в. нашли завершение процессы, начало которым было положено в екатерининскую и даже Петровскую эпоху. Это была культура, выросшая на высоких идеалах Просвещения. Творцы культуры, художники, писатели, архитекторы, композиторы верили в ее высокое предназначение, в способность произведений искусства воспитывать человека — добродетельного гражданина и патриота. В творчестве деятелей искусства и культуры видны были отчетливые следы переклички с античными образцами; культура была неотделима от просвещения; во всех своих проявлениях она носила светский характер, культурные явления основывались на вере в преобразующую силу разума. В первой половине XIX в. произошли события, определившие дальнейшее развитие культуры: усилиями Н. М. Карамзина, И. А. Крылова, А. С. Пушкина был выработан современный русский литературный язык, развитие и совершенствование которого стало основой формирования национального сознания. В то же время, обогащаясь достижениями западноевропейской культуры, формировались национальные школы в литературе, живописи, музыке, театре.

Огромную роль в становлении русского национального самосознания и в познании прошлого сыграла 12-томная «История государства Российского» Н. М. Карамзина. Свой труд Карамзин предназначал всем слоям российского общества. Он посвятил «Историю» Александру I, но писал ее «для русских, для купцов ростовских, для владельцев калмыцких, для крестьян Шереметева». Историк воспевал добродетели народа, славу прошедших веков, он учил понимать преемственность поколений. А. И. Тургенев писал: «История его послужит нам краеугольным камнем для православия, народного воспитания, монархического управления и, Бог даст, русской возможной конституции. Она разъяснит нам понятия о России или, лучше, даст нам оные». Первые восемь томов «Истории государства Российского» вышли в 1818 г. небывалым для того времени тиражом — 3 тыс. экземпляров, и уже месяц спустя потребовалось новое издание. Пушкин утверждал, что именно Карамзин открыл для русской публики историю ее отечества. Бытовала шутка, что на улицах пустынно потому, что все сидят по домам и читают «Историю» Карамзина. Прежде в России не было подобной исторической литературы, одновременно и научной, и художественной, написанной столь увлекательно, умно, ново и смело.

Важнейшими событиями, определившими общественно-культурную жизнь России, были Великая французская революция, провозгласившая идеалы свободы, равенства и братства, восславившая права человека и гражданина, и Отечественная война 1812 г., народный и освободительный характер которой в полной мере осознавался современниками. Генерал М. Ф. Орлов, принимавший капитуляцию Парижа, говорил: «Мы сражались против целой Европы, но целая Европа ожидала от наших усилий своего освобождения». Патриотический подъем 1812 г. выявил глубинную связь народной и дворянской культуры, поставил вопрос об освобождении крепостных, которые, как учил Карамзин, «тоже чувствовать умеют». Передовым людям России, которые определяли лицо эпохи, было унизительно видеть возвращение победителей Наполеона «под палку своего господина». Именно поэтому антикрепостнические настроения во многом определяли характер и содержание русской дореформенной культуры. Наконец, огромное воздействие на сознание современников и на ход культурных процессов оказали события 14 декабря 1825 г.

Народная культура. Дореформенная культура носила сословный характер. Крестьянство, составлявшее огромное большинство населения России, сохраняло верность традиционной культуре, содержание которой складывалось веками и было связано с повседневным бытом крестьянина, с его верованиями и обрядами, с навыками хозяйственной деятельности. Народная культура находила свое выражение в фольклоре, деревянном зодчестве, в традиционных народных промыслах, произведения которых нередко были подлинными шедеврами. Огромные пространства России, разнообразие природно-климатических и хозяйственных условий жизни определяли исключительное разнообразие форм традиционной культуры, которые находились в процессе постоянного взаимообогащения и вместе с тем именно в это время испытывали несомненное и прямое воздействие европейской культурной традиции, шедшей из столичных и губернских городов.

На народную культуру первой половины XIX в. накладывало отпечаток быстро растущее отходничество, когда массы крестьян перемещались в города, перенимали новые для сельской среды привычки, вкусы и внешний облик и переносили их в деревню. Очень медленно, нередко благодаря возвращавшимся на родину отставным солдатам, в деревню стала проникать грамотность. В деревне стали появляться фабричные изделия, прежде всего ткани и мелкая домашняя утварь, традиционная мебель в богатых селах менялась на городскую, изменялись прически, головные уборы — так, в предреформенное время из обихода быстро исчезли тяжелые кички и кокошники, сменившиеся платками и косынками. В зажиточных крестьянских семьях мужчины стали носить одежду, приближенную к городской: «рубашку красную навыпуск, плисовые штаны, сапоги козловые, тонкого светло-синего сукна кафтан». В сельских домах стали появляться зеркала и лубочные картинки, женщины из зажиточных и среднего достатка семей приобретали привычку к покупным румянам, белилам, краскам для волос, душистому мылу, городским тканям. В селе распространился чай, вытеснивший традиционные напитки — взвары, сбитни.

Постепенно менялся внешний облик купцов и мещан. Если мещане продолжали носить кафтаны из цветного сукна, то купцы со второй четверти XIX в. стали предпочитать кафтанам длиннополые сюртуки. Облик купца дополняли «русские сапоги» с высокими голенищами. Смелым нововведением казались попытки молодых купцов, часто имевших богатый опыт общения с иностранными партнерами, носить галстук и стричь бороду. Городские женщины купеческого сословия решительно сменили традиционные русские головные уборы на шляпки. Внутреннее убранство городского русского жилища стало дополняться персидскими коврами разного качества, картинами, зеркалами. Перемены в купеческом и мещанском быту несколько нивелировали бытовые и сословные различия, усредняли вкусы городского обывателя, создавая тем самым предпосылки для возникновения единой городской культуры.

Рост градостроительства, оживление торговли и промышленности в первые десятилетия XIX в. стимулировали дальнейшее развитие народного декоративного искусства, в частности декоративную резьбу по дереву и камню. И в городах, и в деревнях получила широкое распространение богатая и разнообразная резная отделка фасадов жилых домов. Благодаря внедрению в обиход токарного станка стала более совершенной традиционная обработка деревянной домашней утвари, многие образцы которой представляли собой истинные произведения искусства. Совершенствовалась роспись по дереву, прежде характерная для северных — архангельских и вологодских — кустарей, а в первой половине XIX в. перешедшая к нижегородским, костромским, ярославским мастерам, усложнявшим орнамент. Деревянная скульптура малых форм, изображавшая, часто сатирически, представителей разных сословий общества, стала отличительным промыслом подмосковного села Богородское. Тематически близкими богородским куклам стали статуэтки из фарфора, фаянса, терракоты, наиболее известными производителями которых были подмосковные мастера из села Гжель, достигшие совершенства в тонкости отделки и многоцветной росписи тонкой майолики. Широко прославились близкие к народным промыслам чугунное литье Каслинского завода, резьба по камню уральской Екатеринбургской, алтайской Колыванской, Петергофской гранильных фабрик.

Русская народная культура, особенно на Севере, хранила верность вековым традициям, огромную роль в поддержании которых играли песенное творчество, особенно духовные песни, и фольклор в целом. Крестьянин, его труд, его мировосприятие определяли содержание сказок, былин, поверий. Вместе с тем немалую роль в народных представлениях играли новые социальные образы: солдата, мастерового. Именно традиционная культура служила той добротной основой, на которую опиралась в своих лучших проявлениях русская культура дореформенного времени.

Золотой век российской культуры. Первая половина XIX в. была временем расцвета дворянской культуры, ее подлинным золотым веком. Она продолжала традиции российской имперской культуры и удовлетворяла потребностям всего дворянского общества, для которого знание русского языка было непременным условием социальной идентификации и успешной карьеры. Вместе с тем именно в этот период российская культура превращается в русскую, что связано с ростом национального самосознания и начавшейся демократизацией общества. Развиваясь в рамках единой европейской культуры, следуя ее лучшим образцам, она достигла той степени зрелости, которая вела к рождению шедевров мирового значения, к появлению гениальных мастеров, чье творчество и поныне остается недосягаемым. Процессы, определявшие развитие дворянской культуры, были тесно связаны с идейными исканиями и повседневной жизнью общества дореформенного времени. Культура золотого века была элитарной, обращенной к тонкому слою образованных людей. Творцы культуры и ее потребители находились в постоянном и тесном духовном общении, что многократно усиливало творческое начало, лежавшее в основе культурного процесса. Именно этим и объясняется высочайший взлет культуры золотого века.

Дворянская культура была городской и усадебной. В городах были сосредоточены редкие учреждения культуры — театры, музеи, художественные коллекции, библиотеки; в них находились типографии, где издавались книги, журналы и альманахи; размещались университеты, специальные высшие учебные заведения и гимназии. Принципиально новым явлением городской жизни с начала XIX в. стала быстро расширявшаяся розничная торговля, совершенно изменившая облик городских улиц, Так, з Москве после войны с Наполеоном множились магазины на Кузнецком мосту, Петровке, Неглинной, Появлялись огромные крытые пассажи Улицы застраивались продовольственными магазинами, ларьками, зеленными лавками, а также кофейнями и трактирами. Повседневная городская жизнь все больше приобретала характер публичности, некоторые трактиры и кофейни превращались в своеобразные клубы по интересам.

Городская «чистая» публика была главным потребителем печатной продукции, она посещала театры, и на нее были рассчитаны повсеместно организуемые гулянья и праздничные торжества. Явлением городской дворянской культуры были литературно-музыкальные салоны. Наиболее известными и оставившими яркий след в русской культуре были салоны 3. А. Волконской и А. О. Смирновой-Россет. Там в свободном общении избранная публика обсуждала политические и светские новости, перед ней выступали приглашенные в Россию европейские знаменитости — певцы и музыканты, среди которых был Ф. Лист. Специфической функцией салонов и закрытых дворянских клубов, например Английского клуба в Москве, была выработка общественного мнения, выражение которого в печати часто было затруднено по цензурным соображениям. Там, по словам кн. П. А. Вяземского, «все носило отпечаток служения искусству и мысли».

Упадок крепостного хозяйства не отразился на судьбе усадебной культуры. Продолжалось усадебное строительство и развитие парковой архитектуры, хотя поместное дворянство утратило размах, присущий вельможам минувшего века.

Дворянские гнезда в интеллектуально-культурном отношении переживали эпоху расцвета. Для многих представителей дворянства усадьба была естественной средой обитания, деревенская жизнь располагала к досугу, который они занимали чтением, домашними спектаклями, иногда художественным творчеством или научными исследованиями. В эти годы достиг совершенства эпистолярный жанр. Установившаяся регулярность почтовых сообщений делала частные письма не только незаменимым источником информации, но и явлением культуры. Получение и чтение письма составляло событие в провинциальной жизни, что не раз было описано в классической русской литературе, например в гоголевском «Ревизоре».

Грамотность в крепостной России оставалась почти исключительно уделом привилегированных сословий — дворянства и духовенства, она была необходима чиновникам, офицерам, купцам и предпринимателям. В первой половине XIX в. в России было 3–4 % грамотных. У женщин уровень грамотности был существенно ниже. Если в дворянских семьях девочек стало принято учить наравне с мальчиками, то среди духовенства к особенно среди купечества грамотная женщина смотрелась «белой вороной». Постоянны были сетования на безграмотность сельского духовенства, на невозможность найти приказчиков и лавочных сидельцев, умеющих вести простые амбарные книги. С воцарением Александра I под воздействием общеевропейских политических и культурных процессов и благодаря целенаправленным усилиям правительства положение стало быстро меняться. В. Г. Белинский утверждал, что если к началу века к европейскому просвещению и образованности было причастно лишь высшее дворянство, то в первой четверти XIX в. — уже более многочисленное среднее дворянство, а в 1830—1840-е гг. «просвещение и образованность заметно распространились не только между средним сословием, но и между низшими классами; теперь не редкость образованные и даже просвещенные люди из купеческого и мещанского сословия».

Ланкастерские школы взаимного обучения, распространенные в армии в декабристское время и служившие обучению солдат, крестьянские школы, открытые в государственной деревне в ходе реформы Киселева, и потребности технических ремесел и городской магазинной торговли — все это способствовало усвоению навыков чтения, письма и счета выходцами из податных сословий. В начале XIX в. была создана единая система народного образования, которая предусматривала государственное попечение над начальной, средней и высшей школой. Возникли первые технические учебные заведения: Петербургский практический технологический институт, знаменитое Московское ремесленное училище.

Высшее образование было доступно немногим, и это обстоятельство во многом определяло общий культурный уровень эпохи. В начале века в стране средоточием университетского образования был Московский университет. Благодаря целенаправленным усилиям Александра I и его «молодых друзей» были открыты Казанский к Харьковский, преобразованы Дерптский и Виленский университеты. В 1819 г. на базе Главного педагогического института был открыт Петербургский университет. Близкими к университетам по учебным планам были лицеи — Царскосельский, Демидовский (Ярославль), Нежинский, Ришельевский (Одесса). Однако лицеи имели исключительно сословный, дворянский, характер и весь дореформенный период оставались привилегированными учебными заведениями. Воспитанниками лицеев были А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, А. М. Горчаков. Серьезное внимание стало обращаться на повышение уровня военного образования, которое сохраняло кастово-сословную направленность.

Университеты были более демократичны. В 1830-е гг., по свидетельству современника, в Московском университете не редкостью было, что «модный изящный сюртук или полуфрак безразлично усаживался с фризовой шинелью или выцвелым демикотоновым сюртуком или казакином». Росло число выпускников университетов, а среди них — число разночинцев с высшим образованием. Удельный вес разночинцев в общей массе учащихся к середине XIX в. в Пензенской гимназии, к примеру, составлял одну треть, в Нижегородской был гораздо выше — две трети. Среди студентов Петербургского университета разночинцы составляли 38 %, Казанского — 56 %, Московского — 57 %. Возросшая потребность в педагогах и образованных чиновниках привела к тому, что в 1840-х гг. в стране было 20 тыс. учителей, врачей и мелких служащих из разночинцев. Встречались отдельные не просто грамотные, но достаточно хорошо образованные крестьяне. Так, известны случаи, когда в крестьянских домах собирались личные библиотеки в 2–3 тыс. томов; некий бывший крепостной определил сына в гимназию и даже послал поступать в Ришельевский лицей, но подобные явления носили единичный характер.

С началом XIX в. стали возникать возможности для женского образования. Кроме закрытых институтов благородных девиц, предназначавшихся для девочек из дворянского и духовного сословий, открылись училища для «девиц обер-офицерского звания» в Петербурге и Москве, а также для дочерей гвардейских солдат и матросов Черноморского флота. Для солдатских дочерей в 1820-х гг. были открыты два училища в Петербурге, для дочерей матросов — в Севастополе и Николаеве. Росло число частных женских пансионов и школ, куда был широко открыт доступ для дочерей как дворян, так и состоятельных разночинцев.

Издательское дело. В дореформенное время происходили изменения в издательском деле. Росла книготорговля. В книжных лавках Петербурга и Москвы в начале XIX в. продавались сочинения Г. Р. Державина, М. М. Хераскова, Ж.-Ж. Руссо, Ф. Шиллера. В 1801 г. в Москве была открыта книжная лавка П. Бекетова, ставшая своеобразным клубом московских писателей. Множилось число читателей не только среди столичных, но и среди провинциальных дворян, купцов и мещан. В начале века главную роль играли казенные типографии, численность которых доходила до 55. В 1830-е гг. появляются крупные частные книгоиздатели, среди которых был прославленный А. Ф. Смирдин. В своей книгоиздательской деятельности Смирдин ориентировался на широкий слой читателей, его дешевые книги предназначались для небогатых людей. Он один из первых стал платить гонорары авторам. Литературный труд становится постоянным занятием и источником получения постоянного дохода. Смирдин был издателем журнала «Библиотека для чтения», тираж которого достигал 4–5 тыс. Журнал расходился по всей стране, в среднем на одну книжку журнала приходилось 10–15 читателей, что в совокупности было значительной читательской аудиторией. Спрос на периодическую печать постоянно увеличивался. В журналах появлялись новые произведения российских прозаиков и поэтов, печатались переводы. Звание «российский литератор» стало восприниматься как почетное.

Периодическая печать. По сравнению с XVIII в. значительно возросло число газет и журналов. Повысились тиражи, что было связано не просто с увеличением спроса, но, главным образом, с ростом технических возможностей печати. В начале XIX в. один из самых популярных журналов, карамзинский «Вестник Европы», выходил тиражом 1500 экземпляров. Менялся состав читателей, наряду с дворянством в круг подписчиков журналов входят разночинцы. Менялся и внешний облик журналов: вместо небольших изящных книжечек стали выходить объемистые тома «Современника» и «Отечественных записок». Интересным явлением культурной жизни стало появление, наряду с литературно-политическими, специализированных журналов по разным отраслям науки: «Горный журнал», «Военный журнал», «Русский земледелец» и др. С 1838 г. началось издание местных «Губернских ведомостей». Возникли и особые детские и женские периодические издания.

Журналистика привлекала внимание крупнейших литераторов. Основателем «Вестника Европы» в 1802 г. был Карамзин, которого на посту редактора сменил Жуковский. Журнал освещал политическую и культурную жизнь как России, так и Западной Европы, публиковал переводы первостепенных европейских литераторов. В 1808 г. С. Н. Глинкой был основан журнал «Русский вестник», который отличался патриотической направленностью, обличал галломанию и воспевал достославные подвиги предков. Позднее Николай I с удовольствием вспоминал, что он учился русскому языку, читая журнал Глинки. Близкий к декабристским кругам «Сын Отечества» издавался Н. И. Гречем. В нем было напечатано знаменитое «Послание к русским» известного профессора А. П. Куницына о народном характере войны 1812 г., здесь же появилась резкая антинаполеоновская басня И. А. Крылова «Волк на псарне». Короткое время — 1823–1825 гг. — выходила «Полярная звезда», в которой печатался молодой Пушкин, были впервые обнародованы переводы из Шиллера В. А. Жуковского и поэма К. Ф. Рылеева «Исповедь Наливайки». «Полярной звезде» было суждено стать символом декабристского времени, это название стало преемственным в журналистике освободительного движения, его в разные годы переняли А. И. Герцен и П. Б. Струве.

Николай I и его министр С. С. Уваров резко ограничили возможность возникновения новых органов периодической печати, усилили цензурный контроль. Приметой николаевского времени стал журнальный триумвират, который составили стремившиеся к монополии на читательском рынке Ф. В. Булгарин, Н. И. Греч и О. И. Сенковский. В 1834 г. был основан журнал «Библиотека для чтения», который долгие годы редактировал талантливый, но беспринципный Сенковский, известный под псевдонимом «Барон Брамбеус». Он стремился к занимательности и общедоступности журнала, публиковал самые разнообразные материалы — от романтических повестей до медицинских рекомендаций — и был ориентирован на массового провинциального читателя.

После 1825 г., в период жесткой цензуры николаевского времени, среди той части дворянского общества, где оставались неизжиты околодекабристские настроения, наиболее популярны были «Московский телеграф» Н. А. Полевого и «Телескоп» Н. И. Надеждина. Обвиненный в пропаганде европейского «революционаризма», «Московский телеграф» был запрещен по инициативе Уварова в 1834 г., что стало идейным и жизненным крушением для одаренного литератора и историка, выходца из купеческой среды Полевого. Спустя два года был закрыт «Телескоп», напечатавший первое «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева.

В противовес рептильной проправительственной журналистике в 1836 г. Пушкин предпринял издание журнала «Современник», который позднее перешел в руки Н. А. Некрасова и И. И. Панаева. В 1840-е гг. этот журнал был основным органом демократического направления, где печатались произведения «натуральной школы». Наряду с «Современником» заметную роль в пропаганде передовых идей играл журнал А. А. Краевского «Отечественные записки». Его ведущим сотрудником был В. Г. Белинский, который стал кумиром и властителем дум молодого поколения.

Доступ к журналам и книгам облегчали публичные библиотеки, которые возникали в губернских и некоторых уездных городах. В 1814 г. была открыта Императорская Публичная библиотека в Петербурге. Появились коммерческие библиотеки, крупнейшей из которых была Смирдинская. В стране стала возникать сеть книжной магазинной торговли, что было свидетельством роста культурных запросов.

Наука и просвещение. Главными центрами науки и просвещения были Академия наук и университеты. В 1841 г. к Императорской Академии наук была присоединена Российская академия, что закрепило организационное единство всей системы научных исследований в России. Огромную роль в собирании российских древностей играли археографические экспедиции Академии наук, руководимые П. М. Строевым. Важные открытия были сделаны в исследованиях физических явлений. В 1802 г. В. В. Петров описал свойства электрической дуги и показал возможность ее применения в освещении и металлургии. Академик Б. С. Якоби много сделал для развития электротехники, мировую славу ему принесло изобретение гальванопластики. Совместно с П. Л. Шиллингом он работал над усовершенствованием электромагнитного телеграфа. В 1839 г. стала действовать подземная телеграфная линия Петербург — Царское Село. В том же году была основана хорошо оснащенная Пулковская обсерватория, где долгие годы работал выдающийся астроном академик В. Я. Струве.

Учеными России были сделаны замечательные открытия. Ректором Казанского университета был гениальный Н. И. Лобачевский, чья система неевклидовой геометрии была подлинным переворотом в математике. Крупный вклад в развитие математических знаний внесли академики М. В. Остроградский и В. Я. Буняковский. В Московском университете работали выдающиеся ученые — историки М. П. Погодин, С. М. Соловьев, зоолог К. Ф. Рулье, историк права К. Д. Кавелин, основоположник терапии и военной гигиены М. Я. Мудров.

В 1830-е гг. создается система подготовки университетской профессуры, которая предусматривала посылку молодых ученых за границу на стажировку. При университетах читаются публичные лекции. Так, еще с 1803 г, пристальным вниманием общества пользовались лекции профессоров Московского университета. Н. М. Карамзин отмечал, что там можно встретить знатных московских дам, купцов, студентов Заиконоспасской академии и людей всякого звания, которые «в глубокой тишине и со вниманием устремляют глаза на профессорскую кафедру». Прославленными лекторами были Т. Н. Грановский, С. П. Шевы-рев. В начале века при Московском университете возникло Общество испытателей природы, задачей которого было содействие успехам естественных наук. Вслед за ним появились Общество истории и древностей российских и Общество любителей российской словесности. Открытые заседания этих обществ были важным событием научно-культурной жизни.

Центром изучения растительного и животного мира, проведения научных исследований стал Никитский ботанический сад в Крыму, начало которого относится к 1812 г. В Москве были открыты Ботанический и Зоологический музеи, заложен Ботанический сад.

В 1845 г. в Петербурге было создано Русское географическое общество, которое стало одним из самых авторитетных в научном мире. В его работе принимали участие Ф. П. Литке, П. П. Семенов-Тян-Шанский, возглавлявший Общество в течение десятилетий. Семенов занимался географией, геологией, ботаникой, энтомологией; он особенно прославился исследованием Тянь-Шаня, предпринятым им в 1856–1857 гг. Оно явилось толчком к целой серии исследований Средней и Центральной Азии.

По инициативе Академии наук организуются многочисленные географические, гидрографические и геофизические экспедиции, которые исследуют огромные территории России — побережье Северного Ледовитого океана, Западную и Восточную Сибирь, Дальний Восток. В ходе полярных экспедиций была доказана возможность Северного морского пути, под руководством Ф. П. Литке составлено подробное описание труднодоступных районов.

Открытия, сделанные русскими путешественниками, во многом изменили картину мира. В 1803–1806 гг. было совершено первое российское кругосветное путешествие на кораблях, которыми командовали И. Ф. Крузенштерн и Ю. Ф. Лисянский. В 1821 г. кругосветная экспедиция под командованием Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева открыла Антарктиду. В ходе экспедиции Г. И. Невельского в 1840–1850 гг. была доказана судоходность устья Амура и то, что Сахалин является островом.

Сентиментализм и романтизм. В дореформенное время происходила быстрая смена форм художественного сознания, творческих методов, художественных и стилевых направлений. Эта смена была обусловлена внутренними законами развития искусства, но одновременно находилась в прямой связи с изменениями общественной атмосферы. На рубеже XVIII–XIX веков наметился отход от рационализма просветителей, который регулировал нормы классицизма. В Россию проникает сентиментализм, вершиной которого стала «Бедная Лиза» Карамзина. Сентиментальная литература противопоставляла разуму чувства, писала о «естественном человеке» и о богатстве его духовного мира. В своеобразной форме сентименталисты утверждали идеалы равенства, создавая некую идиллическую картину взаимоотношений помещиков и крестьян. Сентименталисты в своих произведениях использовали традиции живого русского разговорного языка. Они, как писал В. Г. Белинский, преобразовали русский литературный язык, «совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины» и приблизили к естественной русской речи. Острым оппонентом литературного новаторства сентименталистов выступало общество «Беседа любителей русского слова» под председательством А. С. Шишкова. Участниками «Беседы» были известнейшие деятели культуры А. А. Шаховской, Н. С. Мордвинов, министр просвещения A. К. Разумовский. Сторонники Карамзина создали в противовес «Беседе» общество «Арзамас», где пропагандировали необходимость преодоления отживших канонов классицизма. В «Арзамас» входили Д. Н. Блудов, П. А. Вяземский, B. А. Жуковский, А. С. Пушкин и другие выдающиеся литераторы. К середине 1810-х гг. с изменением общественно-культурной обстановки, под влиянием тревожных событий войны 1812 г., с уходом идей сентиментализма с европейской литературной сцены идейное размежевание в русской литературе между сторонниками и противниками современного языка переросло в новое литературно-культурное течение — романтизм. Писатель-декабрист А. А. Бестужев так объяснял его появление: «Воображение, недовольное сущностью, алчет вымыслов».

Нежная чувствительность сентиментализма преодолевалась в произведениях романтической школы, особенно в поэтическом творчестве В. А. Жуковского, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева. Романтизм воспевал свободу и независимость личности. Однако общая для романтиков неудовлетворенность реальностью воплощалась в творчестве по-разному. Представители одного направления романтизма жаждали борьбы и подвигов, в основе многих романтических произведений лежала героизация бунтаря, человека сильных и глубоких страстей. Романтический идеал подчеркнуто отталкивался от повседневности, у некоторых романтиков протест против мирового зла принимал формы сочувствия освободительным идеям. Так, литераторы-романтики К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев-Марлинский, В. К. Кюхельбекер играли видную роль в декабристском движении. Иная идейная концепция вызвала к жизни приглаженный, салонный романтизм. Его эпигоны искали выход в идеализации прошлого, в мистических размышлениях. Представленные поэзией В. Г. Бенедиктова и драматургическими творениями Н. В. Кукольника, идеи пассивного ухода от действительности были необычайно популярными в николаевское время.

С романтической литературой связана постановка проблемы народности, что имело принципиальное значение для процесса формирования национального самосознания. От первоначальных представлений о народности как простонародности, самобытности, что было характерно для творчества С. Н. Глинки, М. Н. Загоскина, литература пришла к утверждению народности как системы духовных ценностей, созданных ходом русской истории и постоянно находящихся в развитии. С обращением к народности было связано собирание фольклора П. В. Киреевским и В. И. Далем.

Великая русская литература. Невозможно переоценить значение творчества А. С. Пушкина, который утвердил первенствующую роль литературы в национальной культуре. Поэт мятежного романтизма, проводник революционных идей декабризма, Пушкин в своем творчестве последовательно прошел все этапы развития русской словесности: его ранние произведения созданы в классицистическом духе, от романтических творений, в которых, как писал А. А. Бестужев о поэме «Цыганы», «сверкают молнийные очерки вольной жизни и глубоких страстей», он перешел к реалистическому направлению и стал у истоков русского реализма. Его «Евгений Онегин» был, по словам Белинского, «в высшей степени народным произведением». Реализм Пушкина с особой силой проявился при его обращении к историческим сюжетам, в которых он ставил вопрос о роли народных масс в политической истории страны. Поэзия и проза Пушкина завершили процесс преобразования и формирования русского литературного языка.

Развитие русской драматургии предопределили пушкинский «Борис Годунов» и гениальная комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума», Грибоедов был первым автором, для которого условность сцены не стала препятствием при обращении к живому разговорному русскому языку. Не случайно «Горе от ума», по выражению Пушкина, разошлось на пословицы.

От предельного романтического индивидуализма «Демона» с его гимном гордому одиночеству непокоренной личности к психологическому реализму «Героя нашего времени», в котором нашла выражение трагедия мыслящего русского человека 1830-х гг., лишенного возможности плодотворно применить свои силы, знания, ум и энергию, прошел путь М. Ю. Лермонтов. Жизнь поэта была трагически коротка, но он оставил величайшие образцы мировой лирической поэзии.

Реалистическая проза и драматургия были представлены в творчестве Н. В. Гоголя, который придал русскому реализму резко выраженную критическую направленность. В комедии «Ревизор» он зло высмеивал порочность, невежество и продажность бюрократии. Его «Мертвые души» были и лирической поэмой, и сатирой на николаевскую Россию, он достиг совершенства в типизации художественных образов. Поэма вызвала большую литературную и общественную полемику, карикатурное изображение русской действительности — отчаянную критику. «Многие помещики считают вас своим смертельным, личным врагом», — писал Гоголю С. Т. Аксаков. В. Г. Белинский, возражая литераторам, утверждавшим, что натуральная школа, у истоков который стоял Гоголь, является результатом влияния французской литературы и не имеет почвы в русских условиях, писал, что «в лице писателей натуральной школы русская литература пошла по пути истинному и настоящему, обратилась к самобытным источникам вдохновения и идеалов, и стоит теперь на первом плане».

В 1840-е гг. русская литература ответила на запросы времени, обратившись к реалистическому изображению жизни крепостной деревни, провозглашая гуманистические и антикрепостнические идеи. Окончательно утвердилась натуральная школа, лучшими представителями которой были Д. В. Григорович, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, И. А. Гончаров. Гоголевская тема «маленького человека» получила развитие в ранних произведениях Ф. М. Достоевского.

Русская поэзия и проза первой половины XIX в. была беспредельно многообразной — от философско-романтической лирики Ф. И. Тютчева до грустных песен А. В. Кольцова. Главной тенденцией дореформенной литературы было утверждение реализма.

Русская сцена. В начале XIX в. еще сохраняли свое значение домашние театры богатых вельмож. Только в Москве их было около 20. Наиболее известны были театры гр. Н. П. Шереметева в Кускове и Останкине, гр. С. П. Апраксина на Знаменке, кн. Н. П. Юсупова в Харитоньевском переулке. Однако постепенно закрытые крепостные театры пришли в упадок и под влиянием растущего общественного интереса уступили место открытому общедоступному театру. В провинции получила развитие частная антреприза. К 1820-м гг. не только в столицах, но и во многих губернских городах существовали постоянные театральные коллективы. Наиболее известны были театры Г. В. Гладкова в Пензе, П. В. Есипова в Казани. В роли антрепренеров выступали помещики, они комплектовали труппы из собственных и приглашенных крепостных актеров. Расширение числа участников театральною действа и зрителей играло важную роль в культурной жизни городского населения.

Однако театральная культура первой половины XIX в. в первую очередь была связана с деятельностью императорских театров. Они определяли репертуарную политику, формировали вкусы публики. В Петербурге это были Александрийский и Мариинский театры, где долгое время господствовали каноны классицизма. На петербургской сцене блистали классические трагические актеры В. А. Каратыгин и Е. С. Семенова. В Москве спектакли шли в Большом театре и в открывшемся в 1825 г. Малом. По признанию современников, спектакли Малого театра значили для москвичей больше, чем университетские лекции, — они просвещали и воспитывали.

Начало XIX в. было отмечено ожесточенной борьбой новых направлений в искусстве против классицизма. Основанный в 1808 г. первый русский театральный журнал «Драматический вестник» резко выступал против входящей в моду сентиментальной драмы и ратовал за сохранение незамутненной чистоты канонов театрального классицизма. На страницах журнала развертывалась бурная полемика, в которой участвовал И. А. Крылов, чьи театральные рецензии были направлены против условностей традиционных классицистических форм. Его соратником был известный театральный деятель П. А. Плавильщиков, драматург, в пьесах которого впервые была сделана попытка вывести образы простых людей русской деревни. Он был и талантливым актером, стремившимся, по его словам, «поймать в трагедии природу», т. е. вникнуть в глубины человеческой души, воплощая на сцене образы героев не в канонической декламационной манере, а исходя из психологической трактовки роли. Подобный подход был поистине новаторским.

К реалистическому исполнению стремились многие актеры начала XIX в.: блестящий С. Н. Сандунов, исполнитель роли мольеровского Скапена; поборник «мещанской драмы» В. П. Померанцев; знаменитая трагическая актриса Е. С. Семенова и ее партнер А. С. Яковлев, создавший великолепного Карла Моора из «Разбойников» И. Ф. Шиллера.

Славой русской сцены стали П. С. Мочалов, занятый в романтическом репертуаре, и М. С. Щепкин, с именем которого связано становление реализма на русской сцене. Романтические, сильные образы Мочалова вызывали полемические дискуссии на страницах журналов 1830-х гг., в ходе которых его игра сравнивалась с игрой другого выдающегося актера начала XIX в… трагика В. А. Каратыгина, которого Белинский упрекал в том, что у него все «подделано, придумано, изыскано и получено прилежным изучением». Петербургская актерская школа, представителем которой был Каратыгин, постоянно сравнивалась с московской, которую наряду с Мочаловым олицетворял Щепкин. Гениальный актер Малого театра, он, по выражению Герцена, «создал правду на русской сцене». Кредо Щепкина — идейность театрального искусства — побуждало его ставить перед зрителями актуальные жизненные проблемы. Созданные им образы Фамусова («Горе от ума») и Городничего («Ревизор») стали шедеврами театрального искусства.

Музыка. Тенденции перехода от сентиментализма к романтизму и реализму, характерные для всего искусства первой половины XIX в., проявлялись и в русской музыке. Недосягаемые образцы романтического балета были даны в постановках Ш. Дидло. В императорских театрах ставились балеты на музыку К. А. Кавоса, А. А. Алябьева, романтические оперы А. Н. Верстовского. Его опера «Аскольдова могила» выражала характерное для романтизма обращение к историческим сюжетам и эпосу, в котором зафиксированы народные представления о своем прошлом. Под влиянием сентиментализма в начале XIX в. создавалась уникальная школа русского романса, часто корнями уходившего в народное песенное творчество. Необычайная популярность романсов Алябьева («Соловей»), А. Е. Варламова («Красный сарафан»), А. Л. Гурилева («Матушка-голубушка») была вызвана глубокой связью с песенным народным творчеством. Традиции русского романса, заложенные Алябьевым, Варламовым и другими, были продолжены А. С. Даргомыжским. Опера Даргомыжского «Русалка» стала музыкальной интерпретацией темы «маленького человека». Он смело вводил в музыкальные произведения сюжеты из обыденной жизни, широко пользовался народными песенными мелодиями; его новаторский подход проявился в использовании мелодического речитатива, в котором он достиг высокого мастерства.

Создание национальной русской музыки связано с именем М. И. Глинки, опера которого «Иван Сусанин» (в последующей редакции «Жизнь за царя») заложила основы народной музыкальной драмы и стала событием культурной жизни страны. Он, по словам ценителя музыки В. Ф. Одоевского, возвысил «народный напев до трагедии». Творчество Глинки поражало современников разнообразием музыкальных форм, им была написана сказочно-эпическая опера «Руслан и Людмила», оркестровые сочинения, вокальные циклы. Он стал первым русским музыкальным классиком, его творчество получило европейское признание.

Архитектура. Величие и могущество Российской империи с огромным размахом отразила архитектура. На рубеже XVIII и XIX вв. наряду с усилением хозяйственной и политической роли возрастало культурное значение городов. Приток населения в города вызвал активное градостроительство. Многие здания надстраивались, украшались; создавались новые большие кварталы жилых домов. Монументальные здания часто сооружались казной, поскольку должны были грандиозным внешним видом олицетворять уважение к размещавшимся в них государственным учреждениям. Почти во всех губернских городах воздвигались массивные каменные «присутственные места», располагавшиеся обычно в центре рядом с внушительными губернаторскими домами. В первые годы XIX в. особенное внимание уделялось столице империи — Петербургу, который приобрел воспетый А. С. Пушкиным «строгий, стройный вид». Значительная часть набережных Невы, Мойки, каналов, особенно в центральных частях города, были отделаны гранитом.

Особенностью российской градостроительной концепции второй половины 1810—1820-х гг. была идея единого ансамблевого строительства. Особенно удачно она была осуществлена в Петербурге, что резко выделило его среди большинства городов Российской империи. В начале XIX в. создаются непревзойденные ансамбли Дворцовой площади с аркой Главного штаба, Стрелки Васильевского острова, где Тома де Томон воздвиг Биржу с мощной колоннадой. По проектам гениального К. И. Росси сооружается комплекс зданий Сената и Синода, возле которых по планам А. Монферрана возводится Исаакиевский собор; ансамбль зданий Александрийского театра с прилегающей к нему улицей, идущей невообразимо стройной и четкой дугой. Традиции позднего классицизма нашли совершенное выражение в архитектуре русского ампира, которая воплотилась в творчестве А. Д. Захарова, построившего здание Адмиралтейства, призванное связать в один градостроительный узел главные парадные магистрали столицы, и создателя Казанского собора А. Н. Воронихина. Развернулось строительство Казарм для императорской гвардии. Был построен классицистический Манеж для конногвардейцев. Особое внимание градостроители Петербурга уделяли незаселенным тогда островам невской дельты. Тысячи людей были брошены на осушение болот и расчистку лесных зарослей; острова застраивались загородными дворцами и дачами, которые быстро превратились в привлекательные места летнего отдыха знати и горожан. Каменноостровский дворец стал, например, излюбленной летней резиденцией Александра I.

Если внешний вид Петербурга во многом определяли творения Росси, то главным архитектором послепожарной Москвы был О. И. Бове, по проектам которого сооружен Манеж с необычно смелыми и совершенными инженерными конструкциями; создан ансамбль Театральной площади со зданиями Большого и Малого театров и замкнутым низкой оградой «плац-парадом»; около Кремля разбит Александровский сад. После 1812 г. Москва не просто восстанавливалась, но преображалась, камень постепенно вытеснял дерево, старый одно-двухэтажный город уходил в прошлое. Было создано украшение города — Бульварное кольцо; река Неглинка, чьи мутные воды не украшали центр, спрятана в подземную каменную трубу. Были восстановлены разрушенные стены и башни Кремля, восстановлен и заново оформлен Д. И. Жилярди Московский университет. Берега Москвы-реки облицевали камнем и оградили решетками; были построены новые мосты, соединившие Замоскворечье с центральной частью города. При этом темпы строительства поражали: город обновился менее чем за десять лет.

Стремление к созданию городских ансамблей было заметно не только в столицах. Так, в Одессе, одном из самых молодых в то время имперских городов, в 1828 г. по проекту А. И. Мельникова в Приморский бульвар, идущий параллельно береговой линии, был вписан строго очерченный комплекс полукруглых зданий, образовавших открытую с моря площадь с памятником герцогу Ришелье в центре. В следующем десятилетии площадь была соединена с берегом моря широкой каменной лестницей и приобрела еще более величественный и парадный облик. Следы пышного ансамблевого строительства можно фрагментарно проследить также в оформлении центральных кварталов Казани, Ярославля, Твери, Симбирска и других городов.

Замена деревянных частновладельческих строений каменными происходила повсеместно, в первую очередь у состоятельных домовладельцев-дворян. Купцы и богатые мещане старались им подражать. Сдвиги в социальном составе городского населения ярко описал А. С. Пушкин: «Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным я одичалым. Но Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность в ней оживилась и развилось с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством».

Облик городов менялся с ростом их хозяйственного или политического значения. Так, с переносом в 1817 г. Макарьевской ярмарки в Нижний Новгород там был воздвигнут огромный Гостиный двор из 60 корпусов; монументальные церковные и гражданские сооружения возводились в городах Поволжья: Троицкий собор в Симбирске и Казанский университет ни в чем не уступали столичным зданиям; бурно развивались города Предкавказья — Ставрополь, Пятигорск, Екатеринодар.

Развитие архитектуры николаевского времени в значительной мере определили личные вкусы императора, его пристрастие к мелочной регламентации. Был разработан Альбом фасадов, по образцам которого должны были строиться каменные здания в губернских и уездных городах. Смешение стилей привело к появлению особого русско-византийского стиля, который был воплощен архитектором К. А. Тоном при строительстве Большого Кремлевского дворца и храма Христа Спасителя.

Изобразительное искусство. Тесным образом с идеями имперского величия была связана монументальная скульптура, которая была ориентирована на традиции классицизма. В 1818 г. по проекту И. П. Мартоса на Красной площади в Москве был воздвигнут памятник Минину и Пожарскому. Героизации Отечественной войны 1812 г. служили созданные Б. И. Орловским памятники Кутузову и Барклаю де Толли, поставленные перед Казанским собором. Всемирную славу получили работы П. К. Клодта, чьи совершенные композиции украсили Аничков мост в Петербурге.

В области изобразительного искусства в начале века ведущие позиции сохраняла Императорская академия художеств, где было правильно поставлено обучение художников и создана система их профессионального совершенствования. В Академии поддерживались идеи классицизма, прогрессивные для предыдущего века с его требованиями идеальной правильности рисунка и строгой гармонии композиции. На стыке 1810—1820-х гг. академическая эстетика, достигнув вершины в библейско-мифологической тематике, абсолютизировав каноны античного искусства, вынужденно уступала веяниям нового века. Выдающуюся роль в развитии русской живописи сыграл К. П. Брюллов. Чистый представитель традиций академической живописи, автор изысканных парадных портретов, в главном своем произведении «Последний день Помпеи», над которым он работал в начале 1830-х гг., нашел не только новые выразительные средства, но и впервые в русской живописи показал трагическую судьбу не отдельной личности, но народа. Традиционная пластическая форма сочеталась в его громадном полотне с напряженным исканием романтической живописности. Н. В. Гоголь дал творчеству художника исторически верное определение: «Он принадлежит совершенно вкусу нашего времени, который вообще выбирает сильные кризисы, чувствуемые целой массой». Романтическая трактовка образов, созвучная социальному напряжению дореформенного общества, присутствовала во многих портретах Брюллова, например, портрет Ю. П. Самойловой, с яркостью костюмов и мятежностью огненно-красного занавеса.

Романтическое направление в живописи было представлено в портретах О. А. Кипренского, оставившего один из лучших прижизненных портретов А. С. Пушкина, в жанровых сценах А, О. Орловского.

Поиски народности привели А. Г. Венецианова к созданию картин, в которых идеализированная в духе сентиментализма патриархальность крестьянской жизни сочеталась с реализмом в передаче красоты русской природы. Он стал основоположником венециановской школы, его ученики, молодые художники, развивали традиции созданного им бытового жанра, отказавшись от нарочитой стилизации и академических условностей.

Религиозно-нравственные искания А. А. Иванова претворились в его огромном произведении «Явление Христа народу», где типичные для академической живописи евангельские мотивы обрели мощь и выразительность. Над картиной художник работал более 20 лет, ища художественные средства передачи пути личности к духовному прозрению. «Мы живем в эпоху приготовления для человечества лучшей жизни», — считал художник. Полотно попало в Россию накануне крестьянской реформы 1861 г. и было воспринято обществом как призыв к свободе. «Гениальной и самой народной русской картиной» назвал его И. Е. Репин, а И. Н. Крамской писал, что «“Явление Христа народу” укажет многим из молодого поколения их назначение».

Вне стен Академии художеств проходила деятельность В. А. Тропинина, чьи камерные портреты были народными в полном смысле этого слова и стали вехой на пути развития русской живописи от сентиментализма к реализму. Его отличительной чертой была склонность к бытовым мотивам в сочетании с некоторой идеализацией в изображении простых людей, пронизанная искренностью и теплотой. Его портрет Пушкина, более интимный, чем у Кипренского, стал подлинным шедевром.

Своего рода вехой на пути развития русской живописи XIX в. стало творчество П. А. Федотова. Его работы находились в прямой связи с сатирическими произведениями Н. В. Гоголя и писателей натуральной школы. Жанровая живопись была для художника не просто средством передать трагикомедию городской повседневности, но давала возможность постановки больших социальных проблем. Федотов, начав с острых сатирических зарисовок военного быта в пору своей службы в одном из гвардейских полков, позже нашел свою тему в суровом обличении убогой морали и духовной пустоты. Первая выставленная им в 1848 г. на академической выставке картина «Свежий кавалер», изображавшая чиновника, чванившегося только что полученным орденом, который выглядел злой пародией на грязном халате, накинутом подобно античной тоге, произвела сильное впечатление на прославленного к тому времени Брюллова: «Поздравляю вас, вы победили меня». Демократизм и реализм творчестваФедотова оказали впоследствии огромное влияние на живопись передвижников.

§ 2. Культура пореформенной России

Школьное дело и народная грамотность. В пореформенное время значительно выросла потребность в грамотных и образованных людях. Начала создаваться достаточно стройная система народного образования, которое должно было охватить значительные слои населения. Народная неграмотность служила препятствием для экономического и политического развития страны, она ставила под вопрос возможность ее модернизации. Пореформенная эпоха заложила реальное основание начальной сельской школе. В сельских школах, земских и церковно-приходских, к концу 1890-х гг. обучалось около 3,5 млн учащихся, из них около четверти составляли девочки. За сорок лет после отмены крепостного права уровень грамотности населения заметно повысился. Если к 1860 г. доля грамотных во всей массе жителей составляла не более 7 %, то к 1897 г. она поднялась выше 21 %. При этом процент грамотных, находящихся в активном трудовом возрасте, в возрастной категории от 10 до 39 лет, был выше и достигал примерно 25–33 %. Грамотность городского населения к концу XIX в. превышала грамотность сельского примерно в два с половиной раза. В деревне грамотных мужчин было в два с половиной раза больше, чем женщин. В городах среди молодых мужчин грамотных было больше половины, среди женщин — более трети. Вместе с тем только треть крестьянских детей училась в школе, среднее образование имело 4 % населения, а доля лиц с высшим образованием не превышало одного процента. Большую роль в повышении уровня грамотности сыграла военная реформа, в основе которой лежало убеждение, что солдат должен уметь читать, писать и считать.

Среди населения росло убеждение в необходимости быть грамотным, и значительная часть деревенских жителей приобретала грамотность и начатки знаний путем самообразования. В эпоху 1860-х гг. возникла сеть воскресных школ для взрослых, что отвечало народной тяге к знаниям. В деревню все активнее стала проникать книга. В общем потоке книг, шедших к сельскому населению, наряду с лубочными и религиозными изданиями заметное место стала занимать художественная и образовательная литература. Массовые передвижения населения после реформы 1861 г., отходничество, перемещение сельских жителей в город и обратно в деревню размывали разобщенность между отдельными местностями, постепенно меняли культурные привычки и потребности основной массы населения — крестьянства.

Общая динамика преодоления неграмотности, внимание, которое уделялось народной школе, средства, которые выделялись на развитие школьного дела правительством, земскими учреждениями, церковью и частными лицами, давали основание говорить о том, что в области народного образования происходили кардинальные перемены. К концу века успехи в деле народного обучения были очевидны.

Правительство и общество были одинаково заинтересованы в преодолении неграмотности. Была проведена реформа школьного дела, усовершенствована система подготовки учителей для народных школ. Теоретическое и практическое значение имели труды знаменитого педагога К. Д. Ушинского. В 1860— 1880-е гг. в два с половиной — три раза возросло число учащихся гимназий. К середине 1890-х гг. в мужских средних школах всех ведомств было более 150 тыс. учащихся.

Высшее и среднее образование. Развитие промышленности диктовало необходимость серьезных изменений в народном образовании, создании реальных училищ, торгово-коммерческих и профессиональных школ. Развивается сеть высших специальных учебных заведений, где готовились горные и путейские инженеры, инженеры-механики, агрономы и землеустроители. Под давлением общественности правительство пошло на создание средних, а затем и частных высших учебных заведений для женщин. В период крестьянской реформы стали появляться открытые женские училища, преобразованные затем в гимназии. К середине 1890-х гг. в стране насчитывалось около 200 женских гимназий, 30 женских институтов и около 60 епархиальных училищ. В общей сложности в них обучалось более 75 тыс. учащихся. Первые зародыши высшего женского образования появились на рубеже 1860—1870-х гг. Особо выдающуюся роль в становлении высшей школы для женщин сыграли петербургские Бестужевские женские курсы. И. М. Сеченов по праву называл их «настоящим женским университетом». Высшие женские курсы открывались также в Москве, Киеве, Казани.

Число студентов университетов з среднем за период между 1862 и 1895 г. возросло примерно втрое, и к 1900 г. их насчитывалось около 17 тыс. При этом менялся социальный состав студенчества. Так, по данным журнала «Образование» за 1897 г., в Петербургском университете доля детей дворян и чиновников составляла около 70 %, в Харьковском — около 40 %. Университеты стали существенным фактором культурной и научной жизни. Крупную роль в общественном и научном прогрессе играли не только столичные университеты, но и университеты Киевский, Харьковский, Новороссийский (в Одессе), Казанский, Юрьевский (Дерптский); в конце 1880-х гг. был основан университет в Томске.

Интеллигенция как фактор российской культуры. В пореформенное время в России возник и сложился особый слой образованных людей, который получил название «интеллигенция». Первоначально так называли представителей радикального разночинства, стремясь противопоставить их традиционным носителям культуры — крестьянству и дворянству. Одним из первых это возникшее на русской почве слово стал употреблять славянофильский публицист И. С. Аксаков, когда он писал о людях, оторванных от народа и проникнутых преклонением перед западными культурными и общественными ценностями. Со временем под интеллигенцией стали понимать лиц умственного труда, потребность в котором возрастала по мере модернизации России. Интеллигенция была всесословна, что во многом определяло демократизм ее убеждений. К ней относились земская, техническая, творческая, научная интеллигенция, педагоги, врачи, адвокаты и журналисты. Пореформенная интеллигенция, руководствуясь народническими представлениями о необходимости «возвращения долгу» народу, много сделала для народного образования и просвещения, для нее работа в деревне нередко была внутренней необходимостью.

Представители демократической интеллигенции претендовали на роль выразителей интересов народа, на представление его нужд и чаяний в литературе и культуре. Интеллигенция активно участвовала в освободительном движении, где ее демократизм часто принимал крайние формы революционной жертвенности. Для интеллигентского сознания было характерно непременное наличие «властителей дум», чьи идеи были путеводной звездой в служении народу и в повседневной жизни. В разные годы в роли «властителей дум» выступали Н. Г. Чернышевский, Д. И. Писарев, П. Л. Лавров, Л. Н. Толстой, Н. К. Михайловский. Демократизация культуры в пореформенное время, утрата ею специфически дворянских черт во многом была связана с ростом роли и влияния интеллигенции. Отныне именно интеллигенция была как главным создателем, так и потребителем культурных ценностей: художественной и научной литературы, журналов и газет, посетителями выставок, музеев, театров, концертов.

Особое место занимала народная интеллигенция, куда входили грамотные, тянувшиеся к знаниям и культуре представители крестьянства и фабрично-заводских рабочих. Часто именно они были посредниками между «господской» культурой образованных сословий и традиционной культурой народных масс.

Книжное дело. В конце XIX в. Россия стала третьей страной в мире по количеству названий выпускаемой литературы. Важнейшими предпосылками для развития книгоиздательства были рост бумажной промышленности и распространение типографий по всей стране. Книги стали печататься не только в столицах, но и Киеве, Казани, Тифлисе, Риге, Одессе. В стране было свыше 1000 типографий, где выходило до 10 ООО названий книг в год, что в 5,5–6 раз превышало среднегодовой выпуск книг в период 1861–1865 гг. В 1895 г. появилось около 11,5 тыс. книг, из них три четверти на русском языке; к концу века заметно увеличился выпуск книг на латышском, эстонском, грузинском, еврейском, армянском языке. Не редкостью были тиражи в 3–5 тыс. экземпляров. Книги издавались правительственными учреждениями (главным образом это были официальные издания), научными учреждениями и высшими учебными заведениями, общественными организациями и органами местного самоуправления. Главное место в издательском деле принадлежало частным фирмам. Крупными книгоиздателями были И. Д. Сытин и А. С. Суворин. Книгоиздательская фирма А. Ф. Маркса стремилась монополизировать издание и торговлю произведениями русской литературы. Большим спросом пользовалась учебная и естественно-научная литература. Долгие годы ее крупнейшим издателем был Ф. Ф. Павленков. Он ввел в круг читательских интересов целые серии: «Жизнь замечательных людей»; «Популярно-научную библиотеку»; «Пушкинскую библиотеку», дешевую серию произведений классической литературы. Видную роль в книгоиздательском деле России играли также М. О. Вольф, М. М. Стасюлевич, товарищество «Издатель» О. Поповой.

Книги поставлялись читателям разными путями. В городах росла сеть книжных лавок и магазинов. Со второй половины 1860-х гг. до конца 1890-х гг. их число увеличилось почти в шесть раз и составило около 3 тыс. В Петербурге открылся книжный склад «Посредник», чьей задачей было провозглашено распространение в народе книг «возможно лучшего содержания по удешевленной цене». В 1890-е гг. улучшенные и дешевые народные издания заметно обгоняют выпуск лубочных изданий.

В сельской местности книгами торговали земские книжные склады. Долгие десятилетия сохраняли значение странствующие продавцы-разносчики, торговавшие в розницу, так называемые офени. Снабжали деревню книгами и общественные организации, такие, как состоявший при «Вольном экономическом обществе» Петербургский комитет грамотности.

Развивалось библиотечное дело. К концу XIX в. в России была создана широкая библиотечная сеть. Она включала народные библиотеки-читальни, земские библиотеки, библиотеки при книжных складах и магазинах. В начале 1890-х гг. число городских библиотек и читален, учрежденных общественными организациями и органами самоуправления, достигало 700–800. В деревнях земства и крестьянские общества открывали небольшие библиотечки, которых к концу XIX в. насчитывалось несколько тысяч. Пользование библиотеками было по большей части бесплатным. Выдающееся место в культурной и научной жизни России занимали крупнейшие книгохранилища — Публичная библиотека и Библиотека Академии наук в Петербурге и Библиотека Румянцевского музея в Москве.

Появление новых полиграфических машин удешевило издание газет и журналов, способствовало повышению их тиражей. К началу 1870-х гг. выходило около 350 периодических изданий, к 1900 г. их число превысило тысячу. В пореформенное время все более растет издание, распространение и влияние газет. Роль общероссийских газет играли «Московские ведомости» М. Н. Каткова и особенно «Новое время» А. С. Суворина, который обладал монополией на торговлю газетами на станциях железной дороги. В среде либеральной интеллигенции были популярны московские «Русские ведомости». Широкое распространение получила провинциальная печать. Профессия журналиста стала рядовым занятием «интеллигентного труженика».

Периодическая печать. К середине XIX в. окончательно определился специфически русский тип журналов, рассчитанных на вкусы образованного читателя, так называемые толстые журналы, обычно ежемесячные, общественно-политическое направление которых не менялось десятилетиями. Там помещались литературно-художественные, публицистические, научные, критико-библиографические материалы. В 1866 г. возобновился либерально-профессорский «Вестник Европы», выходивший под редакцией М. М. Стасюлевича. Издаваемый Катковым «Русский вестник» печатал на своих страницах ведущих русских писателей, его редактор твердо отстаивал ценности единой и великой самодержавной России. Традиции демократической журналистики поддерживали «Отечественные записки», которые редактировал М. Е. Салтыков-Щедрин, и «Русское богатство», которое издавала артель писателей народнического направления. Периодические издания выходили не только на русском, но и на языках ряда других народов.

Наука. Развитие науки в пореформенной России в значительной степени определялось потребностями промышленности. Наряду с Академией наук и университетами серьезный вклад в ее развитие вносили научные общества, которые существовали на частные и общественные средства. Одним из главных направлений их работы была популяризация естественно-научных знаний, что определялось огромной в те годы верой в могущество науки, в безграничные возможности человека. Активизировался обмен опытом между российской наукой, которая, по словам К. А. Тимирязева, вступила в полосу «блестящего расцвета естествознания», и западноевропейской наукой.

Высшим научным учреждением оставалась Академия наук. В ее состав входили выдающиеся исследователи разных областей знаний, такие, как математики В. Я. Буняковский, П. Л. Че-бышев, А. А. Марков, химик Н. Н. Бекетов, астроном Ф. А Бредихин, биолог А. О. Ковалевский, геолог А. П. Карпинский. Важными центрами научной мысли были университеты. «Современник» в середине 1860-х гг. утверждал, что «во многих отраслях науки представители нашей университетской учености не только не уступают, но даже превосходят своими достоинствами представителей учености академической». Крупную роль в развитии фундаментальной науки играли специальные высшие школы — Медико-хирургическая (Военно-медицинская) академия, Технологический и Горный институты в Петербурге, Петровская сельскохозяйственная академия под Москвой и Московское высшее техническое училище, Харьковский технологический институт, Рижский политехникум и др.

Большую роль в развитии естественно-научной и технической мысли и в пропаганде технических знаний играли научные общества. В дореформенное время их число было невелико: Вольное экономическое общество, Минералогическое и Русское географическое общества, Московское общество испытателей природы, Общество любителей российской словесности при Московском университете. В пореформенную эпоху работа ранее созданных обществ оживилась, одновременно создавались новые. Одно из ведущих мест занимало основанное в 1866 г. Русское техническое общество, имевшее многочисленные отделения. Оно организовывало технические выставки, его члены читали лекции в столицах и в провинциях. В Обществе в разные годы работали Д. И. Менделеев, В. В. Морковников, А. С. Попов, П. Н. Яблочков, Н. Е. Жуковский.

Серьезный вклад в науку внесли Русское химическое общество, Русское астрономическое общество; целый ряд естественно-научных обществ появился на Урале и в Поволжье; в Сибири, Средней Азии и на Кавказе были открыты отделения Географического общества.

Одним из старейших математических обществ Европы было московское Математическое общество, основанное в 1864 г. Мировое признание получили труды математика П. Л. Чебышева, который сделал важнейшие открытия в математическом анализе, теории чисел, теории вероятности. Он одним из первых оформил характерную особенность русской науки — стремление к тесному взаимодействию теории и практики. Чебышев положил начало выдающейся петербургской математической школе, из которой вышли такие прославленные математики, как А. А. Марков, А. М. Ляпунов; с его школой была связана Софья Ковалевская.

В области физических исследований всемирную известность получили труды А. Г. Столетова, автора исследований фотоэлектрических явлений, заложивших основу современной электроники, и Н. А. Умова, который занимался проблемой движения энергии. Ф. А. Бредихин известен как автор учения о ко-метных формах.

Крупные достижения были достигнуты в области геологии. Следствием необходимости освоения огромных пространств России было последовательное и планомерное изучение русскими учеными различных регионов страны. Так, А. А. Иностранцев составил подробные описания Донецкого бассейна, Урала, Кавказа; И. В. Мушкетов — Средней Азии; И. Д. Черский — Сибири. Геологическим прошлым Европейской России и Урала занимался А. П. Карпинский. Крупнейшим минералогом был В. И. Вернадский, положивший начало новой науке — геохимии. Классический труд его учителя В. В. Докучаева — «Русский чернозем», вышедший в 1883 г., лег в основу новой дисциплины — научного почвоведения. Докучаев разработал учение о географических зонах, дал научную классификацию почв. Неоценимое практическое значение имели предложенные им меры борьбы с засухой. Разработка методики постоянных сейсмологических наблюдений, создание сейсмологии как науки связаны с именем Б. Б. Голицына.

В пореформенное время была продолжена традиция крупных географических экспедиций. Несколько из них — на Урал, Тянь-Шань и Памир — возглавлял Г. Н. Потанин. Исследование Центральной Азии принесло известность Н. М. Пржевальскому, который был первым европейцем, побывавшим во многих районах Тибетского нагорья. Составленные им описания его экспедиций 1867–1885 гг. демонстрируют, кроме богатейших научных результатов, незаурядные литературные достоинства. П. А. Кропоткин занимался географическим и геологическим изучением Сибири. Антропологические и этнографические исследования в Юго-Восточной Азии вел Н. Н. Миклухо-Маклай; собранный им материал об Океании и ее населении он трактовал в духе единства видов и родства рас. К числу наиболее крупных деятелей географических наук относится А. И. Воейков, автор капитального исследования «Климаты земного шара, в особенности России», заложившего основы мировой климатологии.

1860–1870-е гг. считаются золотым веком российской химии. Профессорами Казанского университета Н. Н. Зининым и А. М. Бутлеровым была создана научная школа в исследованиях по органической химии. Зинин был первым президентом Русского химического общества, открытого в 1868 г., которое позднее преобразовалось в Русское физико-химическое общество. В 1869 г. великим Д. И. Менделеевым был сформулирован один из фундаментальных законов естествознания, на основе которого создана знаменитая периодическая таблица. Круг исследований Менделеева был энциклопедически разнообразен: он занимался учением о растворах, проблемами воздухоплавания, метрологии и др. Как писал СИ. Вавилов, химия в трудах Менделеева «получила новую основу, реформировавшую все химическое мышление».

Уровень биологической науки определялся трудами И. М. Сеченова и И. П. Павлова, которые получили мировое признание. «Отец русской физиологии» Сеченов напечатал в 1863 г. капитальный труд «Рефлексы головного мозга». Первоначальное название исследования — «Попытка ввести физиологические основы в психические процессы» — было изменено по цензурным соображениям и объясняет его огромный не только научный, но и общественный резонанс. Павлов, крупнейший физиолог, чья деятельность началась в 1870—1880-х гг., был учеником и единомышленником Сеченова. Ему первому из русских ученых была присуждена в 1904 г. Нобелевская премия. В области зоологии прославились А. О. Ковалевский и И. И. Мечников, создавшие сравнительную эволюционную эмбриологию. Позже Мечников стал заниматься сравнительной патологией и микробиологией, достигнув в них выдающихся результатов. Он стал основоположником иммунологии, открыв явление фагоцитоза и обосновав учение о защитных свойствах организма. Эти труды принесли ему Нобелевскую премию. Выдающуюся роль в изучении физиологии растений имели работы К. А. Тимирязева, исследователя процесса фотосинтеза, заложившего основы научной агрономии.

В 1895 г. А. С. Попов на заседании Русского физико-химического общества сообщил об изобретении им радиотелеграфа. Выдающимися электротехниками были П. Н. Яблочков, создавший дуговую лампу и первым осуществивший трансформацию переменного тока, и А. Н. Ладыгин, который изобрел лампу накаливания.

Большое научное значение играли съезды специалистов в различных областях знаний. В 1861 г. по инициативе К. Ф. Кесслера и Н. И. Пирогова состоялся съезд естествоиспытателей, а зимой 1867/68 г. — всероссийский съезд естествоиспытателей и врачей. До конца 1890-х гг. подобных съездов прошло более десяти. Если в первых съездах принимали участие сотни приглашенных, то позднейшие собирали до нескольких тысяч ученых. С 1885 г. проходили медицинские «Пироговские съезды», имевшие большой общественный резонанс. Регулярно созывались археологические съезды, которых с 1869 по 1899 г. состоялось 11. Значительное распространение получили местные и всероссийские сельскохозяйственные съезды, на которые собирались практики земледелия и скотоводства, агрономы, землемеры, мелиораторы, биологи. Съезды периодически издавали «Записки», «Труды», «Протоколы», сообщавшие научной общественности о достижениях науки.

Рост мирового рынка, усложнение народно-хозяйственных связей сопровождался развитием не только экономических, но и научных контактов. Русские ученые совершали длительные поездки в зарубежные научные центры, участвовали в лабораторных и экспериментальных исследованиях, выступали с научными речами и курсами лекций, печатали свои труды в зарубежной научной литературе, где пользовались значительной популярностью. К. Н. Тимирязев говорил в 1894 г.: «Возьмите теперь любую книгу иностранного научного журнала, и вы почти наверное встретите русское имя». Россия не раз становилась местом международных научных съездов, ее представители участвовали в международных конгрессах за границей.

В области гуманитарных наук важное научное и общественно-культурное значение имела публикация составленного В. И. Далем «Толкового словаря живого великорусского языка», над которым он работал почти полвека. В России была сильная школа общего и сравнительного языкознания, представленная именами А. А. Потебни, Ф. Ф. Фортунатова, В. Ф. Миллера, И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. А. Шахматова, оставивших ценные труды по грамматике и синтаксису русского языка, по истории русского народного эпоса, по изучению фольклора и языков народов Прибалтики, Кавказа, Украины.

Сравнительно-историческим литературоведением занимались многие известные русские ученые. Во второй половине XIX в. продолжали исследования древнерусской литературы Ф. И. Буслаев и И. И. Срезневский, а также Н. С. Тихонравов, занимавшийся также изданием сочинений Гоголя. Изучению творчества Пушкина и изданию его произведений посвятил себя П. В. Анненков. Большую известность получили работы С. А. Венгерова, библиографа, который также занимался пушкиноведением. Труды в области сравнительно-исторического литературоведения были созданы А. Н. Веселовским. Литературовед и фольклорист А. Н. Афанасьев, публиковавший в 1850—1860-х гг. знаменитый сборник «Народные русские сказки», а также сборник «Народные русские легенды», в конце 1860-х гг. выпустил трехтомный труд «Поэтические воззрения славян на природу».

Вторая половина XIX в. была необычайно богата историческими исследованиями. Наиболее крупным явлением в пореформенной историографии были труды по русской истории С. М. Соловьева, чья 29-томная «История России с древнейших времен» была наивысшим достижением дореволюционной исторической науки и навсегда вошла в российскую науку и культуру. Ученик и преемник Соловьева на кафедре русской истории Московского университета, В. О. Ключевский занимался проблемами социальной и экономической истории, историей крепостного права и крестьянства, процессом хозяйственного освоения земель. Разнообразные проблемы русской истории разрабатывали Н. И. Костомаров, К. Н. Бестужев-Рюмин, С. Ф. Платонов, В. И. Семевский. Русская наука выдвинула крупных исследователей Древнего мира — египтолога В. С. Голенищева, ассириолога М. В. Никольского, историков античности Ф. Ф. Соколова, В. В. Латышева. Большие достижения мирового уровня были достигнуты в разнообразных вопросах всеобщей истории. Первостепенную роль играл профессор Московского университета В. И. Герье, его учеником был Н. И. Кареев, занимавшийся аграрными отношениями средневековой Франции. Его труды, как и исследования В. И. Лучицкого, получили высочайшую оценку во французской историографии. Целую школу в Англии создал другой ученик Ге-рье, П. Г. Виноградов. Мировое признание получили византинисты В. Г. Васильевский, Ф. И. Успенский; И. П. Минаев стал основателем выдающейся русской индологической школы. В. П. Васильев и Н. Я. Бичурин заложили основы китаеведения.

Особое внимание научной и широкой общественности привлекали работы экономистов и статистиков. Громадный материал был собран Скалдиным (Ф. П. Еленев) в очерках «В захолустье и в столицах», в книге В. В. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России», Ю. Э. Янсона «Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах».

С расширением научной деятельности увеличивалось число периодических научных изданий. Если в 1855 г. в стране выходило 61 научное или специализированное издание, из них 44 в Петербурге, 10 в Москве и 7 в провинции, то к 1900 г. общее их число выросло до 525: 263 в Петербурге, 83 в Москве, 179 в провинции.

Урбанизация. Промышленное развитие ускорило процесс урбанизации. Город стал постоянной средой обитания значительных масс населения, скученность городской жизни и ее ускоренный ритм вели к созданию особой городской культуры, которая до определенной степени противопоставляла себя дворянской усадебной культуре и традиционной народной культуре. Городская жизнь стала заметно отличаться от жизни деревенской. В крупных городах стал развиваться общественный транспорт, первоначально это были конки, линии конно-железной дороги, в конце XIX в. их стал вытеснять трамвай. В таких городах, как Петербург, Москва, Варшава, Рига, Одесса, Баку, строились доходные дома в 5–6 этажей, появились водопровод, канализация, электрическое освещение.

В 1880-е гг. начали создаваться городские телефонные станции. С 1855 г. стали осуществлять прием и передачу частных телеграмм. Телеграфная сеть быстро распространилась по стране, охватывая прежде всего крупные города и промышленные центры. Телеграфное сообщение ускоряло передачу информации, служило преодолению огромных расстояний. Благодаря ему происходила утрата населением эпистолярной культуры, со временем появился особый телеграфный стиль устного и письменного общения. Города были средоточием учреждений науки и культуры, в них проживало большинство грамотного населения страны. Горожанам была прежде всего адресована книгоиздательская продукция, на их внимание была рассчитана периодическая печать.

Делу народного просвещения служили музеи и разнообразные выставки. В 1860-е гг. появились первые общедоступные естественно-научные музеи и выставки. В 1872 г. в Москве были открыты Исторический и Политехнический музеи, первоначальные собрания которых составили материалы проводившейся в тот год Всероссийской политехнической выставки, развернувшие большую научно-просветительскую работу. Промышленные и сельскохозяйственные выставки — всероссийские, в Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде, и местные — организовывались регулярно и привлекали громадное число посетителей. Основные музеи были сосредоточены в Петербурге (в частности музеи Академии наук) и в Москве. Вместе с тем почти во всех губернских и во многих уездных городах появились местные музеи, экспонаты которых давали представление о природных богатствах края и его истории. Были созданы крупные военно-исторические музеи: Артиллерийский, Кавказский, Инженерный, Музей оружия в Туле. В 1898 г. в Петербурге в Михайловском дворце был открыт Русский музей императора Александра III, где была собрана богатейшая коллекция русского искусства.

Возрастает роль крупных и средних предпринимателей и купцов в развитии культуры. К началу 1880-х гг. «Вестник Европы» отмечал появление нового типа буржуа, который начинает поддерживать своими капиталами «умственные и художественные» интересы, учреждает стипендии, покровительствует ученым обществам и культурным объектам. В 1880-е гг. была открыта для посещения Художественная галерея П. М. и ОМ. Третьяковых, которая затем была передана в дар Москве. На средства и по инициативе купца А. А. Бахрушина был создан Литературно-театральный музей. Много сделали для развития искусства и культуры С. И. Мамонтов, М. П. Беляев, К. Т. Солдатенков, Н. А. Варгунин.

Театр. Развитие русской сцены определялось творчеством А. Н. Островского, который начинал еще в николаевское время. Островский создал национальный репертуар, он выступал как новатор-драматург, воспитатель актеров, как организатор театрального дела. Его драмы и комедии играли актеры императорских театров, они шли повсюду в провинции. Оригинальные пьесы Островского, яркие по форме, глубокие по содержанию, впервые многогранно отражавшие русскую жизнь, увлекали и зрителей, и актеров. С 1853 г., когда на сцене впервые проявилась драматургия Островского, началась новая эра русского театра. Островский создал русскую актерскую школу, совершенным воплощением которой был Малый театр. Этот «Дом Щепкина и Островского» занимал ведущее положение в русском драматическом искусстве. Значительная часть крупнейших русских драматических актеров связали свою жизнь с Малым театром. Его называли театром актера. Целую эпоху в истории русского театра составило творчество М. Н. Ермоловой, «героической симфонии русского театра», как назвал ее К. С. Станиславский. Она была величайшей трагической актрисой, актрисой героического пафоса и могучих порывов. Ее игра воспринималась разночинной интеллигенцией как отголосок гражданственных идей. Навсегда вошли в историю театра А. И. Южин-Сумбатов, создававший героико-романтические образы; П. М. Садовский, чье имя неотделимо от имени Островского и о котором «Современник» писал: «Счастлив писатель, нашедший такого истолкователя и исполнителя своих произведений, счастлив и актер, нашедший писателя, доставившего ему возможность обнаружить всю силу, великость и разнообразие своего таланта»; Г. Н. Федотова, выдающаяся актриса высокой комедии и одновременно трагедии и драмы; О. О. Садовская, А. П. Ленский, многие другие. Это был театр демократической интеллигенции, лучшие актеры России считали честью выступить на его подмостках.

В Петербурге крупнейшим драматическим театром был Александрийский. Его столичное местоположение несколько сковывало связи с общественностью, но и на его подмостках блистали замечательные актеры. Самые последние предреформенные годы были временем триумфа крупнейшего драматического актера А. Е. Мартынова, прославившегося исполнением ролей в пьесах Островского и Тургенева. Он оставил целую школу петербургских актеров — М. Г. Савину, величайшую комедийную актрису, прославившуюся одновременно и в ряде драматических ролей; П. А. Стрепетову, о которой Островский, считая ее феноменальной исполнительницей, писал: «Ее среда — женщина низшего и среднего классов общества, ее пафос — простые, сильные страсти». Особое место в театре занимали великие актеры К. А. Варламов, переигравший более тысячи комических и драматических ролей, артист интуиции, и В. Н. Давыдов, в котором видели достойного наследника Щепкина и Мартынова.

Малый и Александрийский театры сыграли крупную роль в утверждении национального репертуара, в развитии русской сценической культуры.

В пореформенное время окрепла и оживилась провинциальная сцена. Этому способствовало как развитие антрепренерской деятельности, так и возрастающие культурные запросы публики. Одновременно повышался общественный престиж актерской профессии. Быстро росло число тех, кто посвятил себя служению сцене. Важную роль в развитии театрального дела играли актерские биржи в Москве и некоторых других городах, куда ежегодно стекались служители театра в поисках более выгодных контрактов. Уже в первые пореформенные годы в стране было более 100 городов, где гастролировали театральные труппы. Большинство торгово-промышленных губернских городов к концу XIX в. имело более или менее постоянные театры в зимний сезон. Хорошими устойчивыми театрами славились Харьков, Киев, Тифлис, Ростов-на-Дону, Воронеж, Казань, Самара. На провинциальной сцене не было равных Н. X. Рыбакову, замечательному трагику, блестящему исполнителю пьес Шекспира и Островского. Выдающимися актерами были В. Н. Андреев-Бурлак, М. Т. Иванов-Козельский, Н. П. Рощин-Инсаров, Е. Я. Неделин.

Значительную культурную роль играли театральные общества. В Москве с конца 1860-х гг. серьезное значение приобрела деятельность театра при «Артистическом кружке» — объединении деятелей искусства, которое возникло по инициативе А. Н. Островского и Н. Г. Рубинштейна. Широко известны были «Народный театр», устроенный в 1872 г. при Всероссийской политехнической выставке в Москве; «Пушкинский» театр А. А. Бренко, актрисы Малого театра, основавшей театральное товарищество, его преемник, «Русский драматический театр» Ф. А. Корша. В 1888 г. состоялся первый спектакль любительской труппы «Общества искусства и литературы», организатором и режиссером которого был К. С. Станиславский. В первые годы 1890-х гг. началась преподавательская деятельность В. И. Немировича-Данченко, который вместе со Станиславским, руководствуясь идеей новаторства театра и актерского творчества, на исходе XIX в. создали Московский Художественный театр, открывший новый этап в развитии мирового театрального искусства.

Национальный музыкальный театр развивался несколько медленнее драматического. В Петербурге до конца 1880-х гг. первенствовала постоянная итальянская опера. Русская оперная музыка при поддержке нового пореформенного зрителя завоевывала себе место постепенно, но неуклонно. Два крупнейших театра — Большой в Москве и Мариинский в Петербурге — живо привлекали общественное мнение своими постановками опер Римского-Корсакова, Даргомыжского, Мусоргского, Рубинштейна. В Петербурге блистали О. А. Петров (бас), Д. М. Леонова (контральто), Ф. П. Комисаржевский (тенор), Ф. И. Стравинский (бас), многие другие. Гордостью Москвы второй половины XIX в. были А. Д. Александрова-Кочетова и ее ученица Е. П. Кадмина, в 1860—1870-е гг. несшие на себе почти весь репертуар Большого театра. Публика и критики любили и ценили П. А. Хохлова и Б. Б. Корсова (оба — баритон). Одновременно как антипод казенного оперного театра возникло новое музыкальное объединение — «Московская русская частная опера» под покровительством мецената С. И. Морозова и при участии художников В. М. Васнецова, В. Д. Поленова, В. А. Серова, К. А. Коровина и др. Труппа формировалась из восприимчивой к новаторству молодежи, на сцене мамонтовской оперы были открыты таланты Ф. И. Шаляпина, Н. И. Забелы-Врубель, А. В. Секара-Рожанского.

Со второй половины XIX в. заметно активизировалась провинциальная оперная сцена. Прекрасные оперные спектакли пользовались громадной популярностью в Киеве («третьей музыкальной столице России»), Одессе, Харькове, Тифлисе, Риге, Саратове.

Музыкальное искусство. Вторая половина XIX в. стала вершиной творчества русских композиторов, развития музыкальной критики и теории музыки. Наступил перелом в организации музыкального образования в России, и поддержке национальной музыки служила деятельность Русского музыкального общества, основанного в Петербурге в 1859 г. по инициативе А. Г. Рубинштейна. В пореформенное время отделения Общества были открыты в Москве, Киеве и других городах. В 1862 г. была создана Петербургская консерватория, в 1866 г. — Московская. Музыкальная культура пореформенного времени определялась композиторами Могучей кучки, кружком, где ведущую роль играл М. А. Балакирев. С ним были тесно связаны М. П. Мусоргский, Ц. А. Кюи, Н. А. Римский-Корсаков, А. П. Бородин. Продолжая традиции Глинки, они утвердили национальную школу в музыке. Ими были созданы такие великие произведения, как «Борис Годунов» и «Хованщина» Мусоргского, «Князь Игорь» Бородина, «Снегурочка» Римского-Корсакова. Новая русская музыкальная школа (Могучая кучка) исповедовала, по словам Стасова, «отсутствие предрассудков и слепой веры, стремление к национальности и крайнюю наклонность к программной музыке». Она призывала обращаться к народному мелосу, к сюжетам и мотивам из отечественной истории и современного народного быта. В определенной оппозиции к Могучей кучке стоял А. Г. Рубинштейн, который отвергал крайности новаторских дерзаний и указывал на необходимость преемственного развития музыки, считая русскую музыку составной частью общеевропейской.

Вершиной мировой музыкальной культуры стало творчество П. И. Чайковского. Он был гениальным художником-реалистом, порой не чуждым романтических мотивов. Ему принадлежали шедевры балетного, оперного, симфонического и камерного музыкального искусства. Классикой лирической оперы явились «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», балеты «Лебединое озеро», «Спящая красавица» и «Щелкунчик», поставленные главным балетмейстером петербургского Императорского театра М. И. Петипа, стали образцами хореографического искусства.

Уровень музыкальной культуры в России в значительной степени определялся той легкостью, с какой давали согласие на гастроли крупнейшие европейские дирижеры и исполнители. Охотно и подолгу в России выступал И. Штраус.

Реалистическая литература. В пореформенное время литература по-прежнему продолжала играть первенствующую роль в национальной культуре. Господствующим идейным и художественным направлением в культуре пореформенной России был реализм. Реалистическое отображение действительности было тем требованием, которое интеллигенция предъявляла искусству. В разночинной среде господствовало убеждение, что искусство должно следовать за жизнью, непосредственно служить делу улучшения материальных условий жизни людей и совершенствованию социальных отношений. Упрощенное, утилитарное понимание роли искусства проповедовалось Д. И. Писаревым и охотно принималось нигилистами. Борясь с таким толкованием искусства, Достоевский имел основание сказать, что его апологеты ставят «сапоги выше Шекспира». Как противовес утилитарному направлению возникло «чистое искусство», поклонники которого провозглашали примат эстетики над социальностью.

Стремление к объективному отображению жизни в сочетании с высокими идеалами нравственности и общественного служения определяло художественное творчество великих реалистов и вело к созданию произведений мирового значения. Русский роман, русская опера и балет во второй половине XIX в. определяли уровень европейского искусства.

Творчество И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, И. А. Гончарова вызывало всеобщий интерес, находилось в самом ядре общественных споров. Образы, созданные великими реалистами, вошли в читательское сознание. Русские писатели умели соединять жизненную достоверность изображения с глубокой силой художественного обобщения. Их творчество было тесным образом связано с постановкой и решением общественных задач. Они осуждали обломовщину и нигилизм, обличали зло и неправду русской жизни, отстаивали идеалы прогресса и христианскую нравственность. Тургенев находился в центре европейской художественной жизни, его творчество воспринимали как эталон Г. Флобер, Г. Джеймс, Г. Мопассан, для которых он являлся признанным авторитетом и учителем. Тургенев был блестящим мастером построения сюжета, поэтичности речи, жизненности характеристик и лиричности героев. Он заявил о себе как великий мастер социально-психологического романа и близкой к роману большой повести, где неповторимо яркими штрихами отражена судьба дворянской и разночинной интеллигенции 1840—1870-х гг.

Выдающимся мастером реалистического романа был И. А. Гончаров. Первый роман его своеобразной трилогии, связанной, по мысли автора, с идеей перехода «от одной эпохи русской жизни к другой», — «Обыкновенная история», — появился еще в конце 1840-х гг. и нанес, как говорил Белинский, страшный удар по романтизму, мечтательности, сентиментализму, провинциализму. «Обломов», вышедший в 1859 г., и «Обрыв» (1869) звучали как беспощадный приговор феодально-крепостнической России, но одновременно противопоставляли порочную мораль новых людей старой дворянской морали.

Напряженный психологизм Достоевского, мастера социально-философского романа, предопределил развитие европейской прозы XX в. Исповедуемое Л. Н. Толстым учение о непротивлении злу насилием вышло далеко за пределы России и Европы, ему следовали в Индии, Китае и Японии. Под влияние Толстого подпало творчество многих западных литераторов, таких, как Р. Роллан, А. Франс, Т. Манн, Д. Голсуорси, Б. Прус.

Рядом с великими реалистами были такие художники слова, как Н. С. Лесков и А. Ф. Писемский, которые в эпоху 60-х гг. активно противостояли «новой морали» Н. Г. Чернышевского и его героев. Создателем новой формы литературного произведения стал А. И. Герцен, «Былое и думы» которого во многом предвосхитили поиски М. Пруста.

Последняя четверть XIX в. стала временем расцвета малой литературной формы. В это время выдвинулись Д. Н. Мамин-Сибиряк, В. М. Гаршин, В. Г. Короленко, А. П. Чехов. В 1890-е гг. наряду с реалистическим направлением в литературе стало развиваться новое, непривычное массовому демократическому читателю, получившее название «символизм» и окончательно оформившееся в начале XX в.

Живопись и скульптура. После Федотова реализм стал определять развитие изобразительного искусства. В эпоху шестидесятых годов завершилось формирование национальной школы живописи. Общественный отклик получил «бунт 14-ти»: выпускников Императорской академии художеств, которые в 1863 г. отказались писать работу на заданную тему. Молодое поколение художников начало борьбу с парадной живописью академизма, с превалированием библейских и мифологических сюжетов, за свободу творчества. Возглавляемые И. Н. Крамским, они пошли на разрыв с академическим искусством. Уйдя из Академии, они объединились в «Артель петербургских художников», которая стала профессиональным обществом, выполнявшим разнообразные заказы, и одновременно подобием трудовых коммун, которые возникали в то время под влиянием идей Чернышевского. В 1870 г. «Артель» составила основу Товарищества передвижных художественных выставок, целью которого была демонстрация в городах России реалистических полотен. Масштабы деятельности Товарищества расширялись год от года, к 1886 г. 15-я выставка передвижников объездила 14 городов. Наиболее удачные передвижные выставки становились крупными общественными событиями. Среди первых передвижников выделялись В. Г. Перов, Н. Н. Ге, Г. Г. Мясоедов. Для передвижников было характерно внимание к социально-бытовому жанру, сочувственная трактовка крестьянской тематики. Многие художники работали в городском жанре, уделяли пристальное внимание судьбе «маленького человека», — В. Е. Маковский, Н. А. Ярошенко.

Частью национального сознания стала пейзажная живопись передвижников, представленная работами И. И. Шишкина, Ф. А. Васильева, А. К. Саврасова, И. И. Левитана. В трактовке передвижников пейзаж достиг подлинного реализма, утверждал национальную тему, раскрывал красоту родины. Особое место в русской живописи занимал И. К. Айвазовский. Более полувека он изображал на своих романтических полотнах море и морскую стихию, достигнув в этом непревзойденного совершенства.

Подлинным новатором, автором монументальных полотен и психологически изощренных портретов был И. И. Репин. Великолепное мастерство сочеталось у художника с вниманием к запросам современности. Всемирную славу принесла ему картина «Бурлаки на Волге», впервые выставленная в 1872 г. Она была воспринята обществом как подлинно народное эпическое полотно. Громадный психологический дар Репина проявился в обширной галерее созданных им портретов Стасова, Писемского, Толстого, Мусоргского и др.

В области исторической живописи прославился В. И. Суриков, для которого было характерно внимание к переломным моментам русской истории — «Утро стрелецкой казни», «Боярыня Морозова», «Покорение Сибири Ермаком». Мастером батальной живописи был В. В. Верещагин, создавший цикл картин о русско-турецкой войне. Его творчество отметило новый этап в русской и мировой батальной живописи, он отрицал парадное изображение войны, его неприкрашенная истина демонстрировала явную антивоенную направленность. Особый тип исторической живописи создал В. М. Васнецов, художник русского народного эпоса, былины, сказки. Его работы неизменно привлекали внимание публики, отвечали ее потребности знать русское прошлое и предлагали ответ на вопрос о роли народа в истории.

Замечательным мастером портрета был В. А. Серов, «Девочка с персиками» которого поражала жизненной свежестью, богатством колорита и предвосхищала отход от подчеркнуто прозаической манеры письма передвижников.

Борьба за преодоление академических канонов велась и в скульптуре. Одним из первых обратился к жанровым темам Ф. Ф. Каменский, создавший еще в 1860-х гг. «Мальчика-скульптора», «Вдову с ребенком». Крупнейшим скульптором пореформенного времени был М. М. Антокольский, чьи работы находились в русле реалистической традиции передвижничества. Произведением «Иван Грозный» (1871), которое Тургенев назвал шедевром по историческому проникновению, психологии и выполнению, Антокольский начал серию скульптурных очерков русской истории: «Петр I», «Нестор-летописец», «Ермак» и др. Автор утверждал, что в своих произведениях он воспевает будущность России.

В 1880 г. в Москве был открыт памятник Пушкину, созданный А. М. Опекушиным. Пушкинские торжества, сопровождавшие открытие памятника, собрали в Москве Достоевского, Тургенева, Островского, Аксакова и стали важным общественным событием. С речью на празднике выступил Достоевский, призыв которого смириться, отказаться от противостояния власти и послужить родной земле, привлек всеобщее внимание, но был отвергнут демократической интеллигенцией. Памятник Пушкину стал высшим достижением творчества Опекушина, но ему принадлежат и другие великолепные скульптуры: Суворов, Державин, Румянцев. Прекрасные памятники создал М. О. Микешин, автор «Тысячелетия России» в Великом Новгороде, Богдану Хмельницкому в Киеве.

К концу XIX в. русская наука, литература и искусство в лучших своих проявлениях вышли на мировой уровень, стали неотъемлемой составной частью общеевропейского культурного процесса, их успешное развитие во многом определялось давними устойчивыми традициями служения России и ее народу.