Поэма «Ганц Кюхельгартен». Первые годы в Петербурге


Окончив гимназию в 1828 г., Гоголь вместе с другим выпускником Нежинской гимназии А. С. Данилевским уезжает в Петербург. Испытывая денежные затруднения, хлопоча о месте, свои надежды Гоголь почти сразу же возлагает на литературные опыты и после успешной публикации стихотворения «Италия» издает весной 1829 г. поэму «Ганц Кюхельгартен. Идиллия в картинах» (именно такое жанровое обозначение дал произведению Гоголь в подзаголовке) с пометою «писано в 1827 г.».

Как писал издатель и один из первых комментаторов Гоголя Н. С. Тихонравов, «Автор «идиллии» вложил в своего героя те же мечты, стремления и надежды, которыми исполнен был сам в последнее время пребывания своего в Нежинском лицее и которые он поверял в 1827 г., под строгою тайною, немногим из своих родных и близких»[102]. Также и В. И. Шенрок, сопоставивший в книге «Ученические годы Гоголя» письма Гоголя еще нежинского периода к Петру Косяровскому, показал, «до каких мелочей, до буквального почти сходства» доходили отдельные совпадения с поэмой[103].

Но помимо серьезного автобиографического подтекста поэма обнаруживала и серьезный круг литературных пристрастий Гоголя, поскольку его излюбленные авторы получили то или иное отражение в «Ганце Кюхельгартене». Так, здесь присутствовали реминисценции из «Евгения Онегина», причем из тех глав, которые Гоголь мог прочесть еще в нежинскую пору (например, описание могилы пастора в шестнадцатой картине поэмы носило на себе очевидное влияние пушкинских строф, в которых изображены могилы Дмитрия Ларина и Ленского). Мотивы пушкинских же «Цыган» (в частности, монолог Алеко, повествующий о любви Земфиры: «Как она любила! Как нежно преклонясь ко мне Она в пустынной тишине Часы ночные проводила!») просматривались в гоголевском повествовании о любви Луизы к Ганцу («О, как она тебя любила! С каким восторгом чувств живым Простые речи говорила!»). Большую группу составляли в поэме, в особенности в картине «Ночных видений», реминисценции из Жуковского, в частности, из его баллады «Людмила» (1808). Из западных источников очевидно было воздействие поэмы Томаса Мура «Свет Гарема» – последней вставной поэмы из его «восточной повести» «Лалла Рук» (1817). Сцены из жизни Древней Греции в «Ганце» обнаруживали влияние очерка Н. М. Карамзина «Афинская жизнь» и т. д. Но традиционно самым непосредственным литературным источником «Ганца Кюхельгартена» считается идиллия немецкого поэта XVIII в. И. Фосса «Луиза».

Именно на последнем моменте стоит остановиться подробнее, поскольку он имеет отношение также и к последующему творчеству Гоголя. Дело в том, что, вполне сознательно ориентируясь на идиллический жанр, и, как уже было сказано, дав своей поэме жанровый подзаголовок «идиллические картины», Гоголь одновременно во многом разрушал каноны идиллии. Как писал немецкий эстетик, романтик Жан Поль (И. П. Рихтер), «идиллия – это эпическое изображение полноты счастья в ограничении». Идиллия Фосса «Луиза», послужившая жанровой моделью для «Ганца Кюхельгартена», действительно была изображением полноты счастья, предполагавшего более покой, нежели поступательное движение. Гоголь, создавая идиллию, вводит в нее новые, элегические мотивы, неизбежно наполняющие идиллию предчувствием конца (кульминация этой тенденции в русской литературе выразилась в идиллии Дельвига с говорящим названием «Конец золотого века», что характерно, появившейся почти одновременно с гоголевским произведением – в 1829 г.). И потому в «Ганце Кюхельгартене» мы видим столкновение замкнутого, «ограниченного» идиллического мира с большим миром, откуда исходят разнообразные и чреватые непредвиденными последствиями импульсы. Так, в шестой картине поэмы обитатели идиллического уголка обсуждают темы, казалось бы, вовсе не идиллические: «дела войны», «и бедствия и мятежи в Мадрите» и проч. А упоминание, например, Миссолунги было весьма значащим для современников Гоголя: и потому, что здесь совершил свой подвиг греческий гарнизон, и потому, что здесь заболел лихорадкой и скончался 19 апреля 1824 г. великий английский поэт лорд Байрон.

Таким образом, казалось бы, весьма скромное по своим художественным достоинствам гоголевское произведение заключало в себе глубокие возможности, которые вели и к романтизму, и далее – к постромантическим художественным формам. Ибо «тема разрушения идиллии (понятой в широком смысле) становится одной из основных тем литературы в конце XVIII и в первой половине XIX века»[104]. Гоголь впоследствии и сам это продемонстрировал, сделав шаг от «Ганца Кюхельгартна» к «Старосветским помещикам».

Впрочем, обо всем этом мы можем говорить лишь в историко-литературной перспективе. В реальности же дело обстояло иначе. По выходе книги, отпечатанной к тому же на собственные деньги сочинителя, Гоголь отправил инкогнито один экземпляр петербуржцу П. А. Плетневу, издателю «пушкинского» «Современника», а другой – москвичу М. П. Погодину, издателю журнала «Московский вестник». Оба литератора оставили «подарок» без всякого внимания (впоследствии, когда Гоголь лично познакомился с ними, он «ни одним словом не дал им понять, от кого была прислана книжка»). В течение месяца с небольшим книга находилась в продаже, вызвав два резко отрицательных отзыва – вначале в 12-й книжке «Московского телеграфа», а затем в номере булгаринской газеты «Северная пчела» (1829, № 87). В последней писалось: «В «Ганце Кюхельгартене» столь много несообразностей, картины часто так чудовищны, и авторская смелость в поэтических украшениях, в слоге и даже в стихосложении так безотчетлива, что свет ничего бы не потерял, когда бы сия первая попытка юного таланта залежалась под спудом. Не лучше ли б было дождаться от сочинителя чего-нибудь более зрелого, обдуманного и обработанного».

Все это подтолкнуло Гоголя к решительному шагу. «Он понял, – писал П. Кулиш, – что это не его род сочинений, бросился со своим верным слугой Якимом по книжным лавкам, отобрал у книгопродавцев все экземпляры, нанял в гостинице нумер и сжег все до одного». Эта гостиница, по сведениям друга Гоголя Прокоповича, находилась в Вознесенской улице, на углу, у Вознесенского моста» (здание не сохранилось). Впоследствии Гоголь никогда не включал поэму в издания своих сочинений. Более того, впервые о принадлежности «Ганца Кюхельгартена» Гоголю печатно сообщил П. А. Кулиш лишь в 1852 г., на основе указания все того же Н. Я. Прокоповича, проживавшего вместе с Гоголем первые годы в Петербурге[105].

После сожжения нераспроданных экземпляров поэмы Гоголь внезапно уезжает за границу, в Германию (Любек, Травемунде, Гамбург), а около 22 сентября 1829 г. столь же внезапно возвращается в Петербург. Сам он в письме к матери объясняет свой отъезд как бегство от неожиданно овладевшего им любовного чувства к какой-то неведомой красавице, встреча с которой заставляет его «бежать от самого себя». Поскольку неделю спустя он в следующем письме матери объясняет свой отъезд теперь уже предписанием врачей лечиться за границей, обеспокоенная М. И. Гоголь, сопоставив оба письма, решает: причиной болезни была встреча с дурной женщиной. Насколько эта версия была правдоподобной, трудно судить (сам Гоголь, опять-таки в письме матери, опровергнул ее с негодованием). Впрочем, некоторые критики и по сей день склонны усматривать в этом полулегендарном эпизоде источник гоголевского образа падшей красавицы в «Невском проспекте»[106].

После возвращения в Петербург Гоголь пережил еще одну неудачу: безуспешной оказалась в октябре 1829 г. его попытка поступить на сцену в качестве драматического актера, в то время, как живший с Гоголем в Петербурге Н. Я. Прокопович тогда же избрал театральную карьеру[107]. В конце 1829 г. Гоголь, наконец, сумел определиться на службу в департамент государственного хозяйства и публичных зданий Министерства внутренних дел. С апреля 1830 г. до марта 1831 г. он служит в департаменте уделов: сначала писцом, затем помощником столоначальника под началом известного поэта-идиллика и новеллиста В. И. Панаева. Служба в канцелярии, вызвав глубокое разочарование Гоголя в «службе государственной», дала ему вместе с тем богатый материал для будущих произведений, в которых отразились чиновничий быт и функционирование государственной бюрократической машины. Параллельно все больше времени Гоголь уделял литературной работе: в 1830 г. в журнале «Отечественные записки» вышла его повесть «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала» (без подписи), в альманахе Дельвига «Северные цветы» на 1831 г. (СПб., 1830) была напечатана «Глава из исторического романа» (подписано: 0000); в пушкинской «Литературный газете» 1 января 1831 г. появился его текст «Учитель. Из малороссийской повести «Страшный кабан»» (за подписью: П. Глечик). Наконец, 16 января 1831 г. в «Литературной газете» Гоголь выпустил первое свое произведение под собственным именем – эссе «Женщина».

Таким образом, постепенно Гоголю удается войти в литературные круги. Существует версия, что первоначально он «достал от кого-то рекомендательное письмо к В. А. Жуковскому, который сдал молодого человека на руки П. А. Плетневу с просьбою позаботиться о нем»[108]. До сих пор неясно, у кого мог Гоголь взять такое письмо; существует другое предположение, что ввести Гоголя в круг «Литературной газеты» мог соотечественник Гоголя О. Сомов, сочувственно отозвавшийся о его «Бисаврюке». Но во всяком случае с конца 1830 г. Гоголь уже активно общается с В. А. Жуковским, П. А. Плетневым, А. Дельвигом, 20 мая 1831 г. на вечере у Плетнева его представляют Пушкину. К лету 1831 г. отношения с пушкинским кружком становятся еще более тесными: живя на даче в Павловске у Лонгиновых, в доме которых он дает частные уроки, Гоголь часто бывает в Царском Селе у Пушкина и Жуковского и даже выполняет отдельные поручения по изданию «Повестей Белкина». С марта 1831 г., по ходатайству Плетнева, Гоголь получает место преподавателя истории в Патриотическом институте. А 20 марта 1831 г. в цензуру поступает рукопись первой книжки под названием «Вечера на хуторе близ Диканьки. Повести, изданные Пасичником Рудым Паньком», «от Студента Гоголя. Число страниц – 36»), издание которой осенью того же года приносит Гоголю литературную известность и окончательно определяет его жизненную судьбу. В первую «книжку» «Вечеров» вошли повести: «Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала» (переработанная редакция уже опубликованного в «Отечественных записках» «Бисаврюка»), «Майская ночь» и «Пропавшая грамота». Не прошло и года, как за ней последовала вторая «книжка» – повести «Ночь перед Рождеством», «Страшная месть», «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» и «Заколдованное место». Обе книжки составили первый прозаический цикл Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки», авторство которого, впрочем, было вновь приписано Гоголем условному вымышленному рассказчику «пасичнику Рудому Паньку», под именем которого Гоголь и вошел в литературу.


Загрузка...