Эпилог

Так я тогда кричала.

Я очень хорошо помню, как я кричала, глядя в небо, подняв руки, и тело мое разрывала боль. Я выла, как львица воет на луну: «Яхве, помоги мне! Помоги мне!»

Я обращалась к Всевышнему Богу Аврама. Я не верила, что он слышит меня, я просто выла.

Тогда я еще была Сарой.

Мне было трудно и тяжело.

Сегодня, ожидая пока Яхве остановит мое дыхание, я улыбаюсь при этом воспоминании. Потому что тогда Яхве услышал меня.

Ручей, в котором я стояла, находится неподалеку отсюда, где я сижу, рядом с гротом, который будет моей могилой, я вижу растущие вдоль его берега кусты. В ту ночь я еще долго стояла в темноте, среди холодных камней, ожидая смерти. Но Яхве не захотел моей смерти!

Рано утром я пришла к Авраму.

— Мне слишком тяжело, мой супруг. Моя ревность неизбывна. Но я не хочу позорить тебя, не хочу отравлять счастье, которое дает тебе сын. Позволь мне поставить шатер наверху, под теребинтовыми деревьями, вдали от лагеря.

Я хотела рассказать ему, как я взывала к Яхве, как я стояла в ледяном ручье. Но зачем? Все и так уже считали меня безумной. Я не хотела умножать его печаль.

Аврам молча выслушал меня. Сейчас, когда Исмаил прыгал у него на коленях, ему было все равно, буду я далеко или близко. Он поцеловал меня и отпустил.

В своем шатре, вдали от всех, в полном одиночестве, я наконец уснула. Я спала два или три дня, просыпаясь лишь для того, чтобы выпить немного молока.

Сон мой был сладок, как ласка. Я успокоилась. Я даже смогла посмеяться над собой. Зачем все время бороться, зачем постоянно возвращаться к тому, что было сделано так давно? Зачем столько криков, столько страданий, когда у Аврама родился ребенок, и у него уже есть настоящее потомство? Разве не этого я желала? Пусть матерью ребенка была Агарь, но разве это имеет значение? Исмаил вырастет, и все будут называть его сыном Аврама. Никто не будет интересоваться, из какого чрева он вышел.

Я думала обо всем этом с улыбкой, стараясь успокоить себя, но это мне не удавалось. Так уж я устроена. Я так и не смогла привыкнуть к тому бремени, которое так давно несла в себе.

Однажды утром, когда я стирала белье в реке, я заметила на руках небольшие темные пятна, похожие на корки. Вечером я проверила еще раз, мне показалось, что пятна потемнели. Наутро, едва проснувшись, я стала рассматривать свои руки в слабом предрассветном свете. Пятна не исчезли!

Через несколько дней я заметила, что мускулы на моих руках и бедрах стали дряхлеть. Мое тело изменялось! Ощупывая себя, я заметила на животе складки, которых раньше не было. Назавтра на нем появились новые складки. Мой живот дряхлел! Я проверила свои груди. Они показались мне не такими высокими, не такими круглыми. Они еще не стали дряблыми, как козье вымя, но уже были не такими твердыми, как раньше. Я побежала к реке, набрала кувшин воды и посмотрела на свое отражение. Морщины! Вокруг моих глаз, на скулах, вокруг носа, вокруг рта появились десятки маленьких морщин! Щеки и шея слегка обвисли.

Мое лицо становилось лицом женщины моего возраста. Я старела.

Я вскочила, закричала от радости. Я плясала и прыгала от счастья, как молоденькая девушка от первого поцелуя. Я старела! Пришел конец той юной красоте, которая так долго цеплялась за мои кости и заслоняла меня своим поддельным блеском!

Еще целую луну я, не переставая, ощупывала себя, смотрела на свое отражение в воде, считала свои морщины, измеряла, как опускались мои груди и появлялись новые складки на моем животе. И каждый раз, убеждаясь, что это происходило на самом деле, я пьянела от счастья.

Если кто-нибудь видел меня из шатров Аврама, то они, должно быть, думали, что Сара, такая одинокая на своей вершине со своей ревностью, наконец, по-настоящему лишилась рассудка!

Но мне было все равно, что обо мне думали. Время наконец вернулось в мое тело. Как новорожденного укладывают в колыбель, время укладывало меня в мой возраст. И вместе с моей старостью, с этим телом, должны прекратиться мои страдания из-за того, что я не могу родить ребенка. Первый раз с моей встречи с кассаптю в нижнем городе Ура, у меня по праву между ног не текли женские крови.

О! Облегчение!

Может быть, Яхве все же услышал меня? Услышал мои стенания. Он не мог изменить моего чрева, но он сломал это чудо моей красоты и дал мне покой старости.

Так я думала тогда! В своей дерзости я встала во весь рост, открыла ладони, как это делал Аврам, обращая к Яхве свою благодарность. Первый раз я молилась Ему, называя Его моим Всевышним Богом. Какая гордыня!

Вскоре на мой холм поднялся Аврам с серьезным и взволнованным лицом. Я подумала, не случилось ли чего с Агарью или с его сыном Исмаилом. Может быть, он хочет, чтобы я ушла еще дальше? Я была готова. Я была готова и к его удивлению при виде меня.

Но нет. Он остановился, нахмурился, взглянул на мою шею и на мой лоб с легким удивлением, не сказав, однако, ни слова. Не задав ни одного вопроса. Да и как удивить такого человека, как Аврам, у которого под глазами висели мешки, щеки были дряблыми, а спина, хоть и слегка, но сгорбилась?

Я усадила его, принесла ему еду и питье. Когда он наконец посмотрел мне в глаза, я сказала:

— Слушаю тебя, мой супруг.

— Сегодня утром Яхве говорил со мной. Он объявил мне: «Я поставлю Завет между Мной и тобой. Ты будешь поручителем этого Завета, и твои потомки, и их потомки. И вы будете соблюдать этот Завет, и вы будете обрезать на восьмой день крайнюю плоть всех младенцев мужского пола в знак Завета между Мною и вами. И это будет знамением Моего завета в вашей плоти».

Аврам остановился, приподнял бровь и ждал, что я скажу. Но я молчала. О потомстве Аврама я уже сказала даже больше, чем следовало.

Он улыбнулся. Это была первая улыбка с той минуты, как он пришел. Думая, что я чего-то не поняла, Аврам добавил:

— Всевышний отдает Себя нам.

Я подумала о своих морщинах и тоже улыбнулась, но Аврам не понял моей улыбки. Он положил свою большую руку на мое колено и дрогнувшим голосом сказал:

— О да! Больше, чем ты думаешь! Слушай дальше. Яхве сказал мне: «Твое имя отныне будет не Аврам, а Авраам, и ты будешь отцом множества народов. Жену твою не называй Сарой, но Саррой. Я благословлю и ее, Я дам тебе от нее сына, его имя будет Исаак».

Я думаю, что небо задрожало, когда Аврам произнес эти слова. Или это задрожало мое чрево. Мой губы тоже дрожали. Я вспомнила, как я кричала в ручье, вспомнила о чуде своего возраста, которое произошло со мной в последнюю луну, уничтожив чудо моей красоты. Да, наверное, я подумала обо всем этом, полагая, что Аврам говорит правду, и что его бог на этот раз действительно пришел мне на помощь и поддержал меня.

Я ничем не выдала своих мыслей. После всего пережитого мне трудно было принять эту надежду. И потом, мы оба постарели, чтобы представить себя в постели, и более того, представить, что у меня родится ребенок!

Нет, я не хотела ничего слышать о надежде в словах Яхве.

Я положила руку на руку Аврама.

— Я согласна на Сарру. Мне все равно. Авраам, что ж, это имя приятно произносить. Пусть так и будет.

Авраам вздохнул, словно был молодым. Глаза его насмешливо сверкнули под веками. Губы вытянулись, напомнив мне губы, которые я полюбила когда-то на берегу Евфрата.

— Ты не веришь?

— Чему?

— Не упрямься, как ослица! Ты знаешь! Ты слышала, что я сказал.

— Авраам, раз теперь это твое имя, ты заметил, что я постарела?

— Постарела? Нет. Мне просто кажется, что у тебя лицо твоего возраста, и я рад за тебя! Сарра, любовь моя, Яхве сказал: Он благословляет тебя, и имя твоего сына будет Исаак. Чего ты еще хочешь?

— Перестать грезить, Авраам, мой милый супруг. Из какого чрева выйдет этот сын? Этот Исаак?

— Из твоего! Из чрева Сарры. Из какого же еще?

— И из чьего семени?

— Что за вопрос? Конечно, из моего! А, я понимаю! Ты не веришь, что я еще способен, а?

Я не смогла удержаться от хохота.

— О да, я верю. Ты способен на все. Но для меня уже все кончено. Мне недостаточно стать Саррой, чтобы родить тебе сына. Я вся в морщинах, и я бесплодна. Женщина есть женщина, Авраам, даже я.

— Чушь! Ты не слушаешь того, что говорит Яхве. Я тоже сомневался. Я тоже рассмеялся. Яхве рассердился. «Ты думаешь, это слишком трудно для Яхве?» — сказал Он. Сарра, нам достаточно только… Да перестань же ты смеяться!

Но я не перестала. Я обняла моего старого мужа. Я взяла его голову в свои руки, я поцеловала его глаза, прижала его голову к своей щеке.

— Тебе не нужно тратить столько слов, чтобы забраться в мою постель, Авраам. Но бойся разочарований. Ты не знаешь ту, которую ты найдешь. Она не выдержит сравнения с Агарью.

Он нашел мои губы и проворчал:

— Ты Сарра, я Авраам. Больше ничего не имеет значения, и я докажу это тебе с помощью Всевышнего.

Что он и сделал.

Он наполнил меня наслаждением, которого я не знала, спокойным и нежным. Я вспомнила слова моей дорогой Силили: «Я еще не видела мужчину, которому бы это наскучило. Даже уже шатаясь и заикаясь, они считают себя рубаками, если еще могут приподнять свой топор!» Это относится и к женщинам даже тогда, когда их тело становится лишь воспоминанием об их молодости.

Потом мы заснули глубоким сном. Особенно я, потому что я не слышала, как Авраам встал, хотя уже был день. Меня разбудил его голос:

— Учитель! Учитель! Не проходите мимо своего слуги. Вот вода, чтобы обмыть ноги. Садитесь в тень теребинтового дерева, под его раскидистую крону. Я принесу хлеба, лепешек, пока вы отдыхаете.

Я услышала, как незнакомые странники благодарили его:

— Делай, как тебе удобно.

Авраам усадил их под теребинтом и вошел в шатер:

— Быстрей! Приготовь кислого молока и фрукты.

— Кто эти странники, Авраам?

Он посмотрел на меня, словно не понимая моего вопроса.

— Почему такая поспешность? — снова спросила я.

— Это Он их прислал. Это ангелы Яхве.

Он так же поспешно вышел из шатра. Я услышала голос одного из странников:

— Где Сарра, твоя жена?

Я не двигалась от волнения. Так они знали мое новое имя, хотя Авраам сказал мне его только накануне вечером.

— Она в шатре, — ответил Авраам.

— В будущем году в это время у твоей жены Сарры родится сын.

Это было сильнее меня. Я подумала о ночи, которую я провела в объятиях Авраама, и рассмеялась. Это был тихий веселый смех, каким я не смеялась никогда в жизни. Я смеялась, веря и не веря словам Яхве. Смех сотрясал меня с головы до ног, растекся по моей крови, проник в мое сердце, затопил мою грудь и свернулся в моем чреве, словно вздрогнувшая жизнь.

Этот смех опечалил Яхве, потому что странники спросили сухо:

— Почему ты смеешься?

И я, стоя за занавесом, попробовала солгать:

— Я не смеюсь.

— Ты смеешься.

От Бога невозможно скрыть свой смех, ему невозможно солгать.

Но сегодня я знаю, что Яхве уступил мне этот смех, я заслужила его. После стольких лет, когда я была только Сарой с пустым чревом, женой Аврама, я стала Саррой, дающей жизнь! Сарра родит потомство Аврама, Исаака, своего сына! Как же мне было не смеяться?

Нет, я не смеялась над Яхве. Кто посмел бы смеяться над Ним? Я смеялась над собой, над странностью своей жизни. Над своими страхами, над своим утешением и над своим упоением.

Потому что все приходит и проходит.

Пришел мой черед ходить с округлившимся животом и отяжелевшими бедрами. Я наконец увидела, как Авраам встал на колени и прижался ухом к моему животу, и, дрожа, восклицал:

— Он двигается, он двигается!

Настал мой черед бояться, лежать ночью с открытыми глазами и страшными мыслями. Я вспомнила Лекку и всех тех женщин, которые умирали, давая жизнь.

Пришел мой черед испытать безграничную гордость, показывая свой большой живот всей долине Хеврона, и говорить:

— Кто бы мог подумать? Сарра и Авраам ждут сына, который родится из их собственной плоти. Они оба состарились, но такова воля Яхве.

И все смеялись.

Как и предсказали странники, настал мой черед лечь на родильные кирпичи. Лицо мое покрылось потом, бедра разрывала боль и из моего рта несся крик. Но ум мой был ясен, и я предупредила повитух, чтобы они, не колеблясь, вскрыли мой живот и спасли ребенка, если дела пойдут плохо. Я свою жизнь прожила.

Но Яхве не покинул моего тела. К удивлению повитух, боли оказались короткими и не сильнее, чем у матери двенадцати детей. Исаак родился красивым и круглым, мягким, как медовый хлебец. Мой Исаак, самый дивный ребенок из всех, пришедших в этот мир!

С самого рождения у него были губы Авраама, его глаза проникали вам в самое сердце. В нем чувствовалось, каким он вырастет сильным и прозорливым, грациозным и красивым, как его мать Сарра.

Со всех концов долины люди приходили посмотреть на нас и громко удивлялись:

— Кто мог подумать? Сарра кормит сына на старость Аврааму.

И они уходили, удивляясь величию Яхве, преклоняясь перед Его могуществом и верностью Своим обещаниям.

Даже Элиезер из Дамаска бродил вокруг моего шатра. Он не изменился. У него были такие же слишком тяжелые веки, падавшие на глаза. Увидев его, я подумала о красивых, покрытых серой цветах, растущих на берегах Соленого моря. Ты хочешь их собрать, и разбиваешь себе ноги об острые углы расселин, которые они скрывают.

Убедившись в том, что Исаак такой красивый и такой сильный, как ему говорили, он сказал мне разочарованно:

— Твой племянник Лот плохо ведет себя в Содоме. Он не почитает Яхве. Он напивается, спит с кем попало, с молодыми, старыми, с женщинами и с мальчиками. Люди говорят, что он даже спит со своими дочерьми.

— «Говорят…», — сказала я. — Ты сам это видел? Ты держал свечу в его шатре?

Он желчно засмеялся:

— Люди говорят, и я верю им. Видел ли я сам? Это не имеет значения. Всевышний Бог, Он видит все, что делает Лот. И Он разгневается, можешь не сомневаться.

— Авраам любит Лота, даже если это тебе не нравится, Элиезер. Он не оставит его. Если придется, он отстоит жизнь Лота у Яхве.

Так и случилось. Яхве разрушил Содом, но Авраам умолил его сохранить жизнь Лота. Он сказал Яхве: «Не убивай праведника вместе с грешником!» И Всевышний услышал его. Элиезер был недоволен. И я больше никогда не видела его. Небольшая потеря. О нем можно забыть навсегда.

После того как Авраам еще раз отстоял его жизнь благодаря справедливости Яхве, Лот прислал мне теленка и благовония и велел передать через своего слугу, что он счастлив моему счастью и, что он ушел в пустыню Негев, чтобы жить со своей семьей.

Бедный Лот! Я любила его меньше, чем он того желал, и больше, чем следовало. Я плохо любила его, и он стал жертвой той удивительной красоты, которую мне так трудно было считать своею. Он тень на моей жизни, как и Агарь.

После рождения Исаака она пришла ко мне с Исмаилом. Пришла раз, другой, потом стала приходить все чаще. Нам не о чем было говорить. Она ловила смех своего сына, а я следила за ее беспокойным сыном, как всегда, боясь за Исаака. Однажды она воскликнула:

— Смотри, как мой сын ласкает твоего сына. Они будут счастливы вместе, два брата!

— Не думаю, — ответила я.

— Что ты хочешь сказать?

— Тебе лучше удалиться. Ты больше мне не служанка, и Исааку не нужен брат. Твой сын вырос. Теперь вы можете найти себе свое место.

— Но почему, Сарра? Я всегда любила тебя больше, чем любят свою госпожу. Я любила тебя, как сестра…

Я жестом прервала ее.

— Нет, Агарь. Моя ревность еще жива. И я хочу, чтобы Исаак был единственным наследником Авраама. Будь благоразумна. Мы не любим друг друга. Наши сыновья тоже не будут любить друг друга, они будут чувствовать неприязнь между своими матерями. Я могу сказать тебе: «Уходи!», потому что это в моей власти. И я говорю это.

Я не поддалась ее слезам и мольбам.

Еще сегодня некоторые гневаются на меня за это.

Я была неправа? Откуда мне было знать. Я гордилась своим счастьем и не хотела никакой тени в своем смехе.

Но Яхве сам решил обратить его в плач и преподать мне урок смирения.

Это случилось утром. Небо стояло низко, но дождя не было. Я искала Исаака, но не находила его. Я спустилась к шатру Авраама и увидела их обоих, они грузили дрова на спину осла. Лицо Авраама было мрачным. Мне даже показалось, что бледность на его лице проступила под загаром. Исаак был, как обычно, веселым и безмятежным. Только на нем была надета новая туника, и я не помнила, чтобы это я ему дала ее.

Удивленная, я, не приближаясь, наблюдала за ними. Авраам сел на спину осла и взял Исаака на руки. Он ударил осла ногой, который затрусил по дороге в Морийа.

Вначале я смотрела, как они удалялись. Вдруг у меня все сжалось от дурного предчувствия. Сердце и руки похолодели. Я ничего не думала, я просто знала, что не могу оставлять Исаака. И я побежала за ними. Я бежала так быстро, как мне позволяли мои старые ноги и короткое дыхание. В этот миг я пожалела о своем возрасте.

Не переставая бежать, я вспомнила, что Авраам обычно приносил Яхве в жертву овец, ягнят и баранов. Может быть, он взял своего сына с собой, чтобы научить его делать жертвоприношения, обращаясь к Всевышнему Богу?

Я вспомнила его мрачное лицо, новую тунику Исаака. Дрова для жертвоприношения лежали в мешках, свисавших с боков осла. Где баран, ягненок или овца?

Мне было больно дышать, я не могла угнаться за ними. Тревога душила меня, отнимая последнее дыхание. Я уговаривала себя, пытаясь успокоиться: «О чем ты думаешь? Это невозможно. Откуда у тебя такие мысли?»

Но у меня были такие мысли.

Добравшись наконец до вершины хребта рядом с плато Морийа, я увидела их в ста шагах от себя.

Исаак аккуратно клал дрова в жертвенник. Авраам стоял рядом с ним с потерянным видом. Я увидела, как он достал из-за пояса свой длинный нож, и поняла, что не ошиблась.

Я хотела закричать и броситься к ним.

«Исаак, Исаак, иди ко мне! Что ты делаешь, Авраам? Ты потерял разум?»

Но ни один звук не вырвался из моего горла. Мои вопли остались молчанием. Я не могла бежать, не могла сделать ни одного шага. Я держалась за скалу, за которой стояла. Я видела, как Авраам подозвал Исаака, погладил его по щеке, связал ему руки веревкой, которой была связана вязанка дров для жертвоприношения. Я упала на колени в пыль. Я была бессильна, у меня были только глаза, чтобы видеть.

О, Исаак, сын мой! Беги, беги, не протягивай ему руки!

Но Авраам уже поднял его, понес к костру.

Я ненавижу тебя, Авраам, как ты можешь, как ты смеешь?

Твой сын, твой единственный сын! Моя единственная жизнь.

Но Авраам сделал это. Он положил Исаака, который не плакал, только глаза у него были удивленные. Авраам погладил его по лицу. Поцеловал его. Приподнял руку, в которой он держал нож. Его рука стала медленно подниматься, в ней блестело лезвие.

И тогда я, Сарра, закричала:

«Яхве, бог Авраама, слушай мой голос. Голос матери. Ты не можешь. Нет, ты не можешь требовать жизни моего сына, жизни Исаака. Только не ты. Не ты, Бог справедливости.

Слушай мой крик. Если ты позволишь Аврааму обрушить его нож, пусть небо потемнеет навсегда, пусть воды зальют Землю, пусть Твое творение исчезнет, разобьется, как идолы Фарры, которые Авраам разбил в Харране.

Мне понадобилась вся моя жизнь, чтобы родить Исаака. Мне понадобилась Твоя воля, Твое дыхание для того, чтобы он родился. Какого другого доказательства Твоего могущества Ты требуешь? Дав моему старому телу родить Исаака, Ты стал для нас всех, мужчин и женщин, богом чуда жизни, О, Яхве! Сохрани эту жизнь! Кто поверит богу, который забирает жизнь невинного ребенка? Кто поверит богу, который сеет смерть и убивает слабого?

О, Яхве! Я была молодой, и я молилась богам Ура, которые любили кровь. Я отказалась от них, и я постарела рядом с Авраамом, и никогда не видела, чтобы Ты покинул Праведника. Ты спас Лота. Разве Исаак заслуживает этого меньше, чем Праведники Содома?

Твой голос прозвучал в тишине, и Авраам сказал Тебе: Вот я! И не проходило ни дня, чтобы он не показывал Тебе, что Ты — наше благословение. Если Ты погубишь Исаака, Ты станешь нашим проклятием.

Что это за бог, который убивает, Яхве? Какой порядок ты хочешь установить в мире? Я, я говорю Тебе, что мать сильнее такого бога. Ничего, никакой порядок, никакая справедливость не может отнять ребенка у своей матери.

О, Яхве! Останови руку Авраама. Брось его нож! Твоя слава найдет место в моем сердце и в сердцах всех матерей Ханаана. Не отталкивай мою мольбу, подумай о нас, женщинах, благодаря которым твой Завет принесет будущее, из поколения в поколение. Я взываю к тебе, Яхве: Да будет Твоя верность мне равна моей надежде на Тебя!»

По правде говоря, я не уверена, что я кричала. Но в тот момент, когда я произносила свою мольбу, облака пролились дождем, тучи разразились громом, и я увидела бегущую овцу.

Я закричала:

— Авраам! Авраам! Овца, смотри за тобой овца!

На этот раз в воздухе звучал мой крик. Авраам говорит, что он услышал голос Яхве, а не мой. Значит, мы кричали оба.

Какая разница. Все было кончено. Нож перерезал лишь веревки, стягивавшие руки Исаака. Мой сын увидел меня и бросился ко мне.

Тогда я не смеялась от своего счастья. Я плакала. Долго и с ужасом.

Сегодня я сижу одна перед гротом Макпела и смотрю, как заканчивается моя жизнь. Я одна, потому что я уже давно не видела лица своего сына. Он вырос и отдалился от меня. Он стал мужчиной, он занят своими любовными делами и своей ролью рядом с Авраамом. Такова жизнь, и это хорошо.

Ждать и вспоминать — это все, что мне осталось. У меня мало времени.

Ветра нет, но листья тополя над моей головой дрожат. Они наполняют воздух шумом дождя. Под кипарисами и акациями свет танцует, словно поток воздуха, и напоминает мне кожу Фараона. Воспоминание, которое стирается с запахом лилий и мяты, и ложится на мои губы. Ласточки играют над обрывом. Мне хорошо.

О, я вижу, что я ошиблась. Я не буду одна перед моим последним путешествием. Я вижу толпу, которая идет из долины. Весь народ поднимается по тропе на холм. Мне кажется, что я вижу Исаака, за ним идет Исмаил. Рядом с ними идет Авраам.

О, мой нежный муж, какие у тебя медленные шаги. Шаги старого человека. Человека, которого я так любила и который идет, чтобы взять меня за руку, прежде чем Яхве остановит мое дыхание.

Положи меня, мой возлюбленный, меня, Мать верующих, в грот Макпела. Моли Всевышнего, чтобы не забыли Сарру и Авраама.

Загрузка...