История Варлаама (Скитник)

Камиль Зиганшин

История Варлаама (Скитник)

"Человечество медленно, но

верно, сходит с ума."

Василий Шмурьев, хотя и был потомком старинного княжеского рода, с малых лет рос в захолустном поместье близ Твери, куда он был отправлен знатными родителями, не желавшими обременять себя лишними хлопотами, на воспитание старенькой одинокой тетки по материнской линии.

Жизнь в поместье с патриархальным укладом способствовала тому, что в мальчике развивались и крепли лишь добродетельные черты. Тетя, будучи глубоко верующей, образованной и умной женщиной, всячески поддерживала в племяннике первородную чистоту. Более того, огражденный от пороков своего сословия он рос одним из тех редких и необычных людей, у которых напрочь отсутствует самолюбие. Василию были неведомы чувства обиды и ненависти. Его смиренная душа любила всех и каждому желала только блага.

Стройный, с густой шевелюрой и шелковистым пушком над пухлыми губами, юноша, приехав в столицу попал в совершенно иной мир. Роскошь и блеск, властовавшие на светских приемах, поначалу, конечно, потрясли и восхитили его. Но постепенно у Василия открывались глаза и он понял, что за внешним блеском аристократического общества скрывается хитрословие, чванливость, притворство, блуд, неумеренность в еде и мотовство.

Это поколебало его наивную веру в высокое предназначение аристократии. Будучи кротким и в высшей степени набожным человеком он, сознавая бессмысленность борьбы с царившими нравами, отказался от всех даруемых высоким происхождением благ и, приняв постриг, удалился в монастырь. Это первое самостоятельное решение определило дальнейшую судьбу Василия.

Изучая православие по старинным дониконовской поры книгам, коих в хранилище монастыря было великое множество, он, поначалу, был весьма доволен размеренной и чинной монастырской жизнью, ладил с игумном и всей братией, но и здесь постепенно он стал замечать все ту же, лишь более умело утаиваимую греховность и завуалированную борьбу за власть притворных благочестивцев. У Варлаама подспудно вызревало желание уединиться и жить по сложившимся у него понятиям. Чтобы никто не мешал ему разобраться в собственных мыслях и чувствах, поразмыслить в естественной тишине, он через год покинул пределы монастыря и отправился странствовать по местам диким, малолюдным, вдали от мрачных полчищ серых изб.

И первое, что его поразило, это то, что на природе, в лесу, даже самый неприхотливый обед, кажется удивительно вкусным. Аппетит разыгравшийся на свежем воздухе, смолистый лесной аромат, дым костра - все это было изысканными и восхитительными приправами к обеду. Простой обед на природе давал столько наслаждения.

Лежа под гигантской сосной он рассеянно подобрал шишку, из которой выпало некрупное семечко.

Варлаам взял его в руки и смотрел то на огромное дерево, то на семечко. Такой гигант вырос из такого малого слабого семени. А оно, в свою очередь даст начало жизни другого нового гиганта. И в тот момент Варлаам ясно понял, что главная сила в мире - сила жизни, а не материальная. Все сотворяется вечным источником силы данной Господом для продления непроходящего круговорота. Оглядевшись, Варлаам увидел присутствие Господа во всем. Он сотворил из семени огромное дерево, породил восхитительные цветы, одарил их ароматом и нектаром.

Солнце медленно опускалось к гооризонту и Варлаам задумался о благотворном воздействии светила. Без солнца семя не смогло бы превратиться в сосну, без солнца прозрачная вода ручья навсегда осталась бы прикованной к морю и жизнь на земле не возникла бы.

Эти мысли Варлаам воспринял как чудодейственную проповедь, прочитанную им самой Природой и ее Создателем. Они настолько поразили его, что он замер на месте.

Ему открылась великая истина : в жизни есть свой закон и порядок определенный законами Божьими. Никогда еще он так остро не ощущал никчемность материальных богатств, званий в сравнении с значимостью законов Божьих, их великого смысла и их великой цели, едва доступной человеческому разумению, сколь гибельно стяжательство предметов и вещей, которые на самом деле, мечущейся под безжалостным мечом цивилизации, толпе людей на самом деле совсем не нужны. Никогда еще он не ощущал себя в такой близости к Господу Богу. Здесь, среди деревьев и ручьев, на лоне матери природы ему было явлено прекрасное откровение открывшее глаза и душу. Его усталая душа получила отдохновение и опору. Варлаам впервые ясно осознал до конца, что Господь действительно существует и служение ему и природа - это его земной рай.

Прежде Варлаам верил в Господа не осознанно, все верят и он верил. И в планах жизни он больше полагался на деяния людей, на человеческие отношения, на материальные вещи. Теперь он обнаружил, что вера в незыблемом покое природы, во всех ее проявлениях. Теперь он не сомневался, что Господь присутствует во всем и слышим только в тишине, а не в суете и сутолоке погони за земными богатствами. Варлаам открыл для себя в Господе источник силы такой же неисчерпаемый, как воздух, которым он дышал.

Наблюдение за природой привело его к мысли о том, что нет ничего величественнее духовной силы, которая проявляется в очень простых вещах, окружающих нас повседневно.

Душа с этого дня полностью контролировала разум, мощь которого возросла многократно.

Вера Господня осеняят лишь тех, чей ум направлен к добру, правде и справедливости. Вера питает разум.

В поисках спокойного места, соответствующего его внутреннему призванию, жизни в ладу с природой и самим собой, он, на реке Вятке, набрел на красивый медвежий угол. Издавна старообрядцы, люди сильные и непокорные, здесь селились. Пришли они сюда вскоре после раскола от "Никоновых новшеств".

Приглянулись Василию раскольники с их усердием православию, святому почитанию старых заветов и обрядов. Не признавали они ни гражданской, ни духовной власти. Каждый день, кроме двунадесятых праздников, в скитах кипела работа с утра до ночи. Пряли лен и шерсть, ткали новины, холсты, сукно; шили золотом, переписывали разные книги духовного содержания, искусно писали иконы. Но никто на себя работать не смел, все поступало в общину. Не знали в этих поселениях ни ревизий, ни податей и никаких других повинностей.

Принял Василий старообрядство всем сердцем. Глядя на ладную, строгую, здоровую жизнь, почитание к старшим, лад в семье, он уверовался в мысли, что там, где живо древнее православие, там живет и дышит земля Святорусская. Про себя они говорили - "Мы староверы хранители истинного православия ,мы не подчиняемся царю-антихристу."

На приглянувшемся месте, недалеко от скита, под сенью дремучего леса вырыл он поначалу небольшую землянку, а вскоре перебрался жить в дупло громадной сосны, обнаруженной им неподалеку. Дерево было столь громадным и толстым, что чрево у комля казалось пещерой. Одновременно ставил сруб и к Рождеству Богородицы* перебрался в сухое смолистое жилище.

Чтобы совсем расстаться со своим прошлым Василий взял себе имя Варлаам.

Обитатели скита долгое время сторонились его, не позволяли заходить в скит пока, наконец, не убедились в том, какую праведную и благочестивую жизнь он ведет.

Удаление от мира и его греховной суеты, полной соблазнов и искушений, молитвы, земные поклоны до изнурения, строгий пост, чтение "Добролюбия", "Пролога", "Жития" и других книг аскетического содержания, беседы со старцами скита мало-помалу покрывали благодатным покоем былое.

Любимыми занятиями стало погружаться в размышления о Боге, либо, удалясь в глубь тайги, созерцать жизнь лесных тварей и растений. Чем дольше он наблюдал, тем больше дивился совершенству и разумности устройства созданного Вседержителем мира.

Это полное слияние с природой, ощущение себя ее неотделимой частицей давало непостижимое наслаждение и очищение, вытеснявшее из души остатки грязных помыслов. Природа доставляла ему радости, о которых он раньше и понятия не имел.

Первое время его хижина стояла в одиночестве, но скит рос и с годами возле его жилья появились избы молодых боголюбцев. Он часто вел беседы с ними, читал душеполезные книги и даже лечил, кстати весьма успешно, хворых и увечных.

Богатые природные дарования, чистота души, сосредоточенность над укреплением духа, склонность обобщать случайности, уложить во все объясняющее стройное русло правил, позволили ему достичь в духовном развитии результатов необыкновенных.

Отречение Василия от мирской жизни, укрепление нравственной твердости в долгой борьбе со слабостями ветхого человека было видно угодно самому небу, ибо вскоре на это место снизошла святость. Дух этой святости был столь могуществен, что от поселян отступили болезни, греховные помыслы и ссоры. Глаза этих суровых людей засияли чистым божественным огнем добромыслия.

*Рождество Богородицы - христианский праздник относящийся к двунадесятым праздникам. Отмечается 8 сентября в день рождения Божьей матери.

Несмотря на то, что скит распологался в глухом, потаенном углу, добрая молва оказалась с крыльями и за сотни верст вокруг разнеслась весть о человеке исцеляющем недуги души и тела.

Строгая, честная жизнь, непоколебимая нравственная твердость, терпеливое внимание к людским нуждам, обходительность, мудрые наставления и проповеди, привлекали простой люд. Исцеленные разносили все дальше молву о необыкновенном лекаре тел и душ человеческих.

Поселение возле скита разрасталось.

Со временем Варлаама стало тяготить шумное окружение и верный духу строгой, уединенной жизни, он перебрался глубже в тайгу на четыре версты от поселения, получившего в народе имя Варлаамовка.

Непоколебимый Варлаам своей приверженностью истинному православию стал известен на весь край, пошла добрая молва про него по всему старообрядству. Заговорили о редком ревнителе древнего благочестия, о мудром наставнике с великим даром убеждения. Его сильный, густой голос казалось проникал в самую глубину души и ронял там слова верные. Даже сама наружность праведника вызывала доверие и любовь.

Шли годы. С неослабным рвением праведник помогал людям. Отказа никто не знал, каждому он по мере сил рад был сделать добро. Людей приходило к нему множество, тем не менее никто не осмеливался селиться рядом с ним.

Когда Варлааму перевалило за шестьдесят он приютил забредшего к нему сироту - Никодимку. Принял он его, богоданного, за сына. Да они и похожи были. Оба сухопарые, с длинными жилистыми руками, сверкающими черными глазами и густыми волнистыми волосами.

Бренная жизнь на земле близилась к закату и Варлаам в богоданном отроке узрел существо способное нести его идеи людям.

Восприимчивый и любознательный мальчик увлекся учебой и быстро освоил не только грамоту, но и божественное писание. Познал от праведника премудрости истинного православия, строго сохраняемого в немногочисленных скитах.

За три года постиг Часослов, Катехизис Часовник, Октоих. Наизусть знал все двадцать кафизм Псалтыря. Отеческие книги старославянские читать полюбил. Особенно "Житие" и "Книгу бесед" написанные протопопом Аввакумом.

-Умница!- часто хвалил и гладил его по голове за прилежание Варлаам, и счастливая улыбка озаряла его строгое лицо. "Как непостижимо велик мир отмеченного Богом человека. Он словно живет в другом измерении времени, и там, где простой человек его бездарно теряет, он без пользы для своего учения не потратит ни минуты",-думал он, наблюдая за переменами в Никодиме,-"сколько в этом ребенке добра, разума, насколько он созвучен природе и вере нашей."

Однажды, поздним вечером, у заимки остановились две повозки с парой лошадей каждая. В сгущающейся тьме было слышно как во рту лошадей щелкает железо и шуршат их хвосты, отмахивающиеся от наглых комаров. Старший извозчик передал милостивую просьбу настоятеля монастыря, что возле города Вятка, приехать к нему по срочному делу, захватив с собой лекарственные снадобья.

Выехали чуть только рассвело, под шепот начавшегося мелкого, но довольно частого дождя. Деревья стояли с мокрыми черными стволами, сиротливо опустив седые от влаги ветви. От всего этого на душе было неприютно. На третий день, когда после затяжного ненастья наметился, наконец, перелом в погоде - тучи расползлись и в просветах обнажилось небо бездонной синевы, путники добрались- таки до монастыря. Стоял он на холме, в удалении от реки. За белокаменной стеной сияли мокрые позолоченные купола.

Остановившись у ворот, дернули веревку. Вдали послышался звон колокольчика. Залаяли собаки, послышалось ржание стоялых лошадей. Через некоторое время голос спросил:

-Кого господь дарует?

-Молви князю, старца Варлаам привезли.

Въехали в глухой уютный дворик поросший мягкой травой. Из узких окон доносилось стройное пение монахов. Остановились у отдельно стоящей постройки.

Варлаама провели во внутрь. Перед иконами отвесили обычные входные поклоны.

Потом завели в келью. Справа на постели, полулежал весь в подушках подушках чернобородый изможденный мужчина средних лет в серой рубахе с расстегнутым косым воротом - князь Константин.

Из-под кустистых бровей сверкали запавшие карие глаза.

В перерыве между приступами кашля, поправив взлохмаченную бороду , он произнес густым, но ослабленным голосом:

-Облегчи, святой отец мои страдания. Ты, говорят, обладаешь даром чудотворения, многое можешь. Ноги уже не ходят, видать недруги порчу навели. Помоги, Христа ради, от хвори избавиться.

Варлаам, омывши руки и лицо, не мешкая, приступил к обследованию больного и доверенному делу: бороться с хворью заговором, втираниями жгучих снадобий, вливаниями травяных настоев.

-Это верно: на вашу светлость лиходеи порчу наслали. Все болезни Ваши от нее. Порчу снимем и болезнь покинет тело,- приговаривал Варлаам растирая князя жесткими ладонями и потихоньку бормоча заговоры.

Надо заметить, что преподобный* Константин был выходцем рода Салтыковых Смоленской губернии и самым влиятельным и почитаемым в монастыре за праведную жизнь. Когда новая Никоновская церковь избавлялась от бесценных святынь знатных допетровских родов, уничтожала их, заменяя драгоценную многовековую старину на утварь в новом стиле, предки князя не жалея денег спасали от истребления поруганные сокровища древней Руси и собирали их в потаенных местах.

*Преподобный - святой из монашествующих, который прославился святыми свершениями и строгой жизнью в монастыре.

После очередного строгого царского наказа "скиты порешить, старообрядцев силой в новую веру крестить", государевы люди силой брали непокорных, заковывали в кандалы и держали под караулом до следствия. Строптивые церкви безжалостно грабили.

Салтыковых Бог берег. Сумели переправить с верными людьми тайно в глухой монастырь все сохраненное богатство и укрыть в недрах секретных хранилищ.

На радость и удивление всем князь Константин быстро выздоравливал и набирался сил. Держался он с Варлаамом ровно и не величался перед ним. Стал выходить во двор на прогулку, как правило, в его сопровождении. Князь оказался из числа самых истовых раскольников и общая преданность старозаветному православию сблизила их. Они подолгу услаждали души нескончаемыми беседами, словесными спорами.

Иногда они забирались в глухой угол двора и, сидя там в прохладе тенистых дубов, читали, обсуждали, толковали божественные книги, сказания старорусские, особенно дотошно разбирали "Златоструи".

Как-то, во время одной из бесед, начался сильный дождь. Тут-же прибежал враз промокший Никодим и принес плотной рогожи укрыться.

- Почтительный у тебя ученик! А то известно, каковы молодые стали! Старую веру покинули, возлюбили новую. Бороды побрили, парики надели, и забыли отцовы и дедовы заветы.

-Да ладно бы только бороды брили. Не много в том ереси. Бог ведь не на одежду смотрит, а на душу, но и косички - это уж тоже чересчур. Воин в женском обличии! Срамота! Зелье проклятое курить чуть не все принялись, да еще за достоинство сей грех выставляют,- поддержал Варлаам.

-Сам-то табак зелье не проклятое, а такая же божья травка как и всякая другая, а вот табачный дым - это точно, от дьявола. Создатель для дыхания воздух нам дал. Своеволие и непослушание - с Никоновых новшеств! Известно, народ у нас испокон веку дюже неприхотливый и добрый, но больно уж незрелый и потому слабостям подвержен. О будущем теперь забот не имеет. Что есть враз пропьет, али в кости проиграет. Иной детям малым крошки не оставит. Трудиться своей волей разлюбил. Только из-под палки. Завистливые и вороватые народились. И все это от них, порушивших истинную веру началось. Ушли от истинного православия и растлело общество! Встарь на Руси не ведали столько воровства и пьянства, - с болью продолжал князь.

-А коснись нас, беспоповцев - живем мы сами по себе в мире со всеми, зла никому не делаем, верой своей прочих не смущаем. Оне сами по себе, мы сами по себе - оставить бы пора в покое наши общины. Так ведь нет, все сильнее и сильнее теснят Никонианцы нашего брата, загоняют в трущобные леса. Кто на островах речных спрятался, кто в пещеры тайные, словно кроты зарылся, кто в самые дальние , людям не доступные, скиты ушел, - с горечью высказался Варлаам.

-Ведь из-за чего, по моему разумению, еще воспротивились новшествам предки наши : ведь что главное - верить, а в церковь ходить необязательно. С Создателем общаться можно и без посредников - церковники ведь тоже люди и могут исказить суть молитвы, исповеди. Да и сами обряды старые были куда благочестивей. Это же надо придумать - кукишем крестное знамение творить! Срам, да и только!

- И то верно, двоеперстие свято! Это как жизнь человеческая - завсегда борьба двух начал: добра и зла, провидения и диавола. Это ведь так очевидно, что от того за кем человек пойдет, зависит жить ему по чести или брести по заросшим бурьяном окольным дорогам и себя не найти, а после смерти - быть ему в раю либо в аду. Третьего не дано. А коли он решит быть с Богом, мы должны помочь человеку, наставить его на путь истинный, Богом предначертанный. Человек должен опираться на заповеди божьи, дабы противостоять соблазнам и искушениям диавола. Но, если что доброе и богоугодное, не надо стыдиться изучать со стороны у чужих, даже от своих врагов, дабы в последствии стать еще во сто крат сильнее и при этом не отходить от заветов старой веры.

-Перенимать-то, перенимать, да все не то что-то перенимаем. Хотя у России все есть для процветания, но не хватает, не достает русским благородной гордости, чувства личного и народного достоинства. В этом, я полагаю, основная причина переживаемых бедствий и несчастий. - подъитожил князь.

Такие беседы происходили почти ежедневно, постепенно сблизив их родственные души настолько, что Варлаам стал у князя особо доверенным лицом - духовником и князь открыл ему потайное место в подземелье, где в кованных железом сундуках хранились святыни старой веры, в их числе главная - икона Чудотворная.

-Молчи и слушай: чует душа погибель близкую. Ежели и вправду вперед тебя Господь приберет - сбереги все это. Есть здесь один надежный ревнитель нашей веры - Маркел, ты его знаешь, на него можешь целиком рассчитывать. За буграми Уральскими, в Забайкальском крае в свое время много нашего люду осело. Если сбудуться мои самые худшие предчувствия, то только в той глухомани удасться схоронить наши святыни. Боюсь в монастыре есть ненадежные люди, но в ком я абсолютно уверен, так это в Маркеле. Прошу тебя, если что, отправь в то место людей верных и стойких во главе с ним, да и Никодим твой не подведет. А чтобы не угас огонь нашей веры вместе с нашей смертью, пусть живут они там не по монастырскому уставу, а мирным поселением, но в жены пусть берут девиц только из семей единоверцев.

--------------

Варлаам обитал в боковой келье возле покоев князя. Спустя три дня, после той тайной беседы, он проснулся ночью от невнятной тревоги. Приглушенные, сердитые голоса что-то настойчиво требовали. Почуяв неладное, старец бросился к двери, но она не открывалась. Он принялся стучать и звать на помощь.

Когда, наконец, на поднятый им шум собрались монахи, они с удивлением обнаружили, что дверь в келью старца подперта колом,но еще больше они удивились, когда освобожденный, растолкав их, бросился в покои князя. Осторожно заглянув следом, монахи увидели залитого кровью преподобного Константина лежащим на полу. Рядом валялся топор. Ящики в столах выдвинуты, повсюду в беспорядке разбросаны вещи, бумаги.

У старца сердце остановилось, перехватило дыхание. Не в силах сдержать слез, осенив себя крестным знамением, упал на колени подле князя:

- Господи помилуй! Не уберегли мы тебя сердечного!

В жизни никогда никого не проклинал Варлаам, но тут он не смог сдержать негодования:

-Господи, накажи извергов, сгубивших этого святого человека, муками вечными в смоле кипучей, на огне негасимом!

В часовне отпели убиенного и похоронили в одном ряду с настоятелями монастыря.

Все, как один, кручинились о смерти благодетеля отдавшего все свое состояние на поддержание достойной жизни монастыря.

На следующий день, после заутрени Варлаам призвал к себе Никодима. Долго вглядывался он в очи воспитанника и, подчеркивая важность момента, положил руку ему на плечо.

-Сын мой, среди нас нашелся человек переметнувшийся в стан антихристов. Место здесь теперь ненадежное, расчитывать на него не приходится. Того и гляди царевы прислужники заявятся. А в тайниках подземелья хранится множество святых реликвий Руси Московской и Киевской и главная из них икона Чудотворная. Боюсь, не сберечь нам долго те святыни в этом монастыре. Выведают, разграбят, уничтожат. И веру нашу здесь в чистоте не сохранить. Обложили кругом. Одно спасение - вывезти святыни в страну Забайкальскую, безлюдную, почитателям древнего благочестия полюбившуюся, как мученник Константин завещал. Готов ли ты, чадо мое, сообща с сотоварищами исполнить дело сие, опасное и многотрудное, аль не зрел еще? -Варлаам испытывающе всматривался в глаза воспитанника

За годы, прожитые у старца, Никодим сильно переменился. От прежднего щуплого отрока сохранился только вихрастый смоляной чуб. Был он теперь высок ростом, крепок в плечах. Но выделяли его не эти внешние достоинства, а сила духа, исходившая от него.

-Батюшка, твоя воля - святая воля. Все исполню в точности, как велишь. Не посрамлю. Реликвии бесценные, с Божьей помощью, хранить будем живота своего не жалея.

Никодим встал перед старцем на колени, горячо поцеловал его руку и положил ладонь на дорогую книгу Ветхого Завета в бархатном переплете с золотыми тисненными наугольниками и прочными пергаментными страницами из тонко выделанной телячьей кожи. Из красного угла на них внимательно и строго взирал лик Христа.

Варлаам довольный и растроганный , что не ошибся в ученике, продолжил:

-Сам я стар для дальней дороги. Да и вам трогаться сейчас не время, отправитесь весной. А покудова надобно подбирать людей и готовиться в путь. Наставником *, по наказу князя, у вас благочестивый Маркел будет. Он известный защитник истинного православия. Один на своем веку семь попов в раскол сманил. Да и добродетелями наделен безмерно. Хочу чтобы он тебе заместо старшего брата стал. В глуши Забайкальской ждите знамения небесного. Тогда востребуются святые реликвии и икона Чудотворная для воскрешения истинной веры.

*Наставник - служитель культа в беспоповском старообрядчестве.

Весна пришла поздно, но пронеслась быстро и неудержимо.Окна келий,еще недавно обросшие толстым слоем льда, протаяли. Сразу после того, как спала вешняя вода и подсохли дороги, ночью тайно погрузили на подводы скарб, инструмент, провиант, сундуки со святынями, отслужили напутственный молебен и ранним утром двинулись.

Напоследок Варлаам, в который раз, наставлял любимое чадо:

-Храни, сынок, веру в чистоте сынок. Заповеди "Пятикнижья" и заветы прадедов исполняй и за них стой непоколебимо. Бог сполна одарит своей милостью. Настанет час, прояснятся умы и потомки наши возродят веру истинную на всех обширных пределах государства Российского.

Любому, кого в нужде встретите, помогите. Чем больше благих дел свершите, тем больше счастия воздасться. Но со всяким скобленным, табачным рылом не водитесь, не поганьтесь. Делай, как должно православному и Господь даст тебе силу и милость. Да поможет вам Бог, Аминь...

Долго стоял у ворот одинокий старец провожая божьих слуг тревожным взглядом.

Впереди обоза на коне неторопливо ехал статный красавец Никодим. Он как-то враз преобразился. Стал озабоченным и суровым. Казалось, что его курчавая юношеская бороденка еще более загустела и стала жестче. Молодой годами, Никодим очень гордился. что она у него длиннее и гуще, чем у сверстников. Ведь известно, что староверы любого толка дорожат бородой и ни один из них, достойный этого имени, добровольно не расстанется с ней.

-Безмерна милость Божья, спаси и помилуй вас Исус*, дети мои,беспрестанно шевеля губами молил старик им во след, - Все мои думы и молитвы теперь о вас.

Спазмы сдавили горло, слезы застлали его глаза. Новая скорбная морщина прорезала лоб. Варлаам отчетливо понимал, что никогда больше не увидит этих, столь дорогих ему, людей. Лишь моления и беспокойство за их судьбу остались на долю старца, но он, как никто другой, сознавал, что столь великая цель стоила и более значимых жертв.

*Исус - по старым первоначальным книгам имя Христа пишется с одним "и", а не, как повелел в последствии исправить Никон, с двумя - Иисус.

------------------------

Путь предстоял долгий, окольный, вдали от большака и царских застав, по глухим чащам заваленным буреломом, усеянным гнилыми пнями,по тропам потаенным, окольным. Двигались медленно, осторожно. Людей избегать старались: опасались преследований, да и вера не дозволяла с чужаками общаться.

Но все равно встечали в дороге и беглых варнаков в кандалах, и вольных промысловиков, и обиженный заводской работный люд, и горе людское, и радость нечаянную. Иные смущали вопросом:"Какого рожна вам не хватает в Расеиматушке?" У единоверцев узнавали безопасные тропы к Камню.*

Наконец, к концу августа показались оплывшие от старости мягкие предгорья, а за ними темно-синие зазубрины Уральского хребта.

Незаметно вошли в невиданное ими ранее горное царство, покрытое крепкоствольным хвойным лесом. Время изрубцевало эти горы шрамами, осыпями, промоинами. Вздыбленные хребты, отроги, унизанные, словно пасть хищного зверя, огромными потрескавшимися зубьями, как-бы предупреждали об опасностях и лишениях, которые ожидают путников впереди. На самых высоких гольцах уже белели шапки свежего снега. Неповоротливые, грузные облака осторожно почесывали свои жирные бугристые животы об острые пики.

*Камень - старинное название Уральского Хребта.

Разыскав, запрятанный в хитросплетениях гор, небольшой беспоповский скит остановились в нем на неделю. Ремонтировали одежду, обувь и приводили в порядок снаряжение. Некоторых. не привыкших к дальним переходам, Маркел заставил ежедневно "дубить" нежную кожу ног. опуская их на 10-15 минут в отвар из дубовой коры. Соорудили вместо телег узкие волокуши и, перегрузив весь груз на них, в сопровождении здешнего схимника*, двинулись на восток к водоразделу отделяющему Европу от Азии

Недалеко от скита их облаяла косуля

-Чего это она браниться?

-Шумим сильно, вот намек и дает, потише мол надо в тайге-то.

По мере подъема глубокий разлом, узким клином прорезавший горы, ветвился на более тесные и короткие ущелья и распадки. По дну одного из таких ущелий, северный склон которого украшали живописные руины разрушенных скал, поднялись на главный водораздел.

Перевальная седловина была гладкой, словно вылизанной переползавшими через нее облаками. Лишь под одиноким лобастым останцем каменным обручем лежали обломки шершавых глыб.

На восток, насколько хватало глаз волновался зеленокудрый океан с витееватыми прожилками сверкающих на солнце рек и перламутровыми слезинками множества озер. По изумрудной ряби неспеша плыли серые тени облаков. Торжественное спокойствие природы внушало чувство граничащее с благоговением. Какое приволье! Сибирь!

Но как только стемнело, настрой у всех переменился - охватила безотчетная тревога.

Взбудораженные (возбужденные) путники спали вполглаза, видимо действовало непривычное для обитателей низких холмистых лесов высокое месторасположение их лагеря. Оно давало ощущщение приближенности к Господу. Все ожидали чего-то сверхестественного. Но здесь, на километровой высоте все было как внизу. Высыпали теже звезды с Большой Медведицей во главе. Луна, недолго поскитавшись меж звезд, закатилась за горы. Стало темно - хоть глаз выколи. Эти несколько часов были особенно неприятными и тревожными.

Под утро небо, не начав светать, стало как будто подмокать снизу кроью. Краснота незаметно поднималась все выше и разгоралась, но диск солнца еще долго не появлялся из-за горизонта. Наконец, над черной чертой проклюнулась красная капля и от нее робко брызнули длинные лучи. Капля на глазах раскалялась и наливалась светом, оживляя и согревая все вокруг. В какое-то неуловимое мгновеие она оторвалась от обугленной кромки и поплыла над миром зарождая новый день. В воздухе стояла нежная тишина и только гнусавый крик высоко летящего ворона ненадолго нарушил сладкий покой наступившего утра.

Выполосканный в небесной синеве и профильтрованный хвоей деревьев горный воздух стал настолько прозрачным, что утратил обычную, густеющую в дали сизую дымчатость и путникам удалось обозреть восточные земли на много верст далее, чем давеча. Но и там тянулась все та же тайга без конца и края, без края и конца...

Никодим, впервые оказавшийся высоко в горах, упивался окружавшей красотой будто ключевой водой в жаркий день, как-то сразу полюбив эту суровую красоту и резкие грани отрогов, испещренные шрамами осыпей и скальные обнажения, и глубокие ущелья с бурливыми студеными ручьями, и бьющую в глаза яркую зелень хвои, и бездонную синеву неба с усыхающими на ветру рваными простынями облаков

Сознание того, что дальше до Тихого океана многие тысячи верст почти безлюдной, дикой тайги будоражило и волновало воображение..

Дух немой угрозы витал вокруг. Все понимали, что здесь граница, последняя черта отделяющая их от преждней жизни. На западе оставался привычный, но враждебный к ним мир, на бескрайнем востоке неведомая страна Сибирская мало похожая на Русь, в которой можно надежно укрыться и строить жизнь по заветам отцов.

Когда спустились в долину, Маркел, переговорив с Никодимом, остановил обоз на красивой излучине безвестной речки на высоком берегу плавно переходящим в отлогую косу. На перекате тихонько постукивала по дну мелкая галька, трепетно играли и приветливо скользили по воде солнечные блики, между которых прыгала рыбешка. Это место,защищенное от северных ветров и ненастий отвесной стеной поперечног отрога , идеально подходило для устройства зимовки.

Но, спустя месяц, путники поняли, что место по неопытности они выбрали опрометчиво.

Была уже поздняя унылая осень. Дождь, мрак, сырость, но успевшие наладить свой быт раскольники нетужили. В один из ветренных и промозглых вечеров их всполошил нарастающий гул, перешедший в грохот. Не успели люди что-либо сообразить, как на землю, чуть выше лагеря, посыпались каменные глыбы, комья земли. От ударов камней катящихся по скальным уступам сыпались искры. От грохота заложило уши.

Все перепугались до беспамятства. К счастью, никто не пострадал. Засыпало лишь навес из корья под которым вялили наловленную рыбу. Поглядев днем на первородный хаос огромной груды камней скатившихся по крутой ложбине скальной стены, все невольно ежились и содрогались: поставь они лагерь саженей тридцать левее, то мало кто бы уцелел.

-То бесовские проделки, но Бог нас хранит и дает урок на будущее,решила братия.

Выбирая безопасное место для нового лагеря и все последующие годы староверы теперь всегда недоверчиво посматривали на скалы и кручи, располагаясь на безопасном удалении от возможного камнепада.

В этих краях, за Каменным поясом, в почти нетронутом Российском тайнике , в удалении от тракта местами таились разрозненные обители раскольниковстароверов. Но наставник, исполняя волю князя, должен был вести людей еще несколько тысяч верст, за озеро Байкал, в недоступные и глухие урочища, в коих только и возможно сохранить порядки общины в непорочной чистоте - "по старой вере". Поэтому весной они вновь тронулись дальше, через чащобы хвойные, непролазные, немеренные; камни дикие, обросшие мхами и лишайниками; реки полноводные, рыбой богатые.

Сколько уж поколений русских людей входит в эту Сибирскую страну, да все пустынна она - до того необъятно, огромно ее пространство.

Провидение и непрестанные молитвы-послания святого старца Варлаама помогали им находить потаенные скиты гостеприимных единоверцев.

Сибирское гостеприимство и взаимовыручка! Об этом надо сказать особо! Едва ли можно сравнить его с чем-нибудь. Терпишь бедствие - все бросятся спасать тебя. Голоден - едва ли не каждый разделит с тобой последний ломоть хлеба. Гостеприимство -непреложный закон суровых таежных мест. Казалось бы темные, малограмотные люди, но сколько в душах их хранится непочатых сокровищ участия и доброты.

Останавливаясь в скитах на зиму, помогая хозяевам чем могли, чтобы не быть в обузу, весной они трогались и все дальше и дальше на восток на встречу солнцу, начинающему новый день с неведомыхпока им окраин Российского государства великого.

Жизнь есть жизнь и на каждой зимовке один, а то двое или трое обзаводились семьями. И что примечательно, первым женился самый молодой из них - Никодим.

Путникам не единожды пришлось менять изъезженых коней, прежде чем миновав по ямистому бездорожью многие сотни верст монотонности равнинного пространства и преодолев на плотах немало могучих рек, кипевших водоворотами так, словно в глубине их пучин беспрестанно ворочались гиганские чудища, добрались они , наконец , к исходу четвертого лета в стрельчатые горы Забайкальского края - новой столицы старой веры, и отыскали кондовое место для поселения.

Натерпелись раскольники в дороге всевозможных лишений и страшных болезней. Те, кто послабже, остались лежать под могильными холмиками. Дошли самые крепкие духом и телом. К счастью, в пути не померла ни одна из семи молодух - супружниц староверов. Видно сам Бог Хранил их для продления рода.

Только достигнув цели путники по-настоящему, с гордостью, осознали, сколь рискованное и тяжелое предприятие они завершили, и прочувствовали бесконечность Сибирской стороны: на ее просторах могли бы без следа раствориться десятки иноземных государств.

Место для скита подобралось как-то само собой. Когда пройдя между нагромождением колосальных валунов и обломков скал, перекрывавших вход в широкое ущелье, они вдруг увидели среди мрачного хвойного леса радующую взор рощицу белоствольных берез, на ветвях которых чинно-важно сидели тетерева. Все невольно заулыбались, оживились - настолько взгляд путников устал от окружавшей их хмурости свойственной забайкальской тайге. Да и речушка с прозрачной водой текла тут же под боком.

Теперь новоселам предстояла большая, тяжелая работа. Но все они понимали, что на голом камне трава не вырастает, будешь трудиться - все будет, руки опустишь - пропадешь.

- Не гоже божьим послушникам ютится в сырых землянках,- провозгласил Маркел.- Избы ставить добротные, чтобы потомство наше вольное здоровьем и духом крепло. Рыбы в достатке ловить, мясо вялить, орехи бить с избытком следует, дров, сена заготовлять с запасом, для чаю земляничного и смородинного побольше листьев насушить. По всему видно, зимы здешние еще суровей, потому готовиться следует основательно.

Освятили место, отслужили молебен. Мастеровые и дружные, с детства привыкшие к любому труду, старообрядцы споро взялись за дело. На расчищенном от леса пологом увале в пятидесяти саженях от речушки, через месяц поднялись первые белостенные постройки. Но еще до них у студеного ключа, впадавшего в речку, выросла густо пахнущая смолой и березовым дегтярным дымом курная баня, с каменкой для томления в жарком пару - первейшая отрада русского человека. После ее посещения, исхлеставши тело свежим березовым веником, каждый молодел, светлел, морщины на лицах разглаживались, заразу изгоняли, хворь всяку мигом одолевали. Недаром на Руси говорят:"Кто парится, тот не старится".

-Не гоже русскому человеку несмотря на византийские проклятия, от бани отрекаться. Баня - святое дело!- поучал всякий раз, собираясь в баню Маркел. В одной очень древней книге старого письма он вычитал, что мытье в бане с обнажением тела - великий грех, и каждый раз как бы оправдывался перед богом и давал убедительное объяснение, что мол Бог чист и бел, ангелы чисты, чтоже мы с грязных, нечистых бесов пример брать будем.

А уже через год внутри полуторасаженной ограды из врытых стоймя в землю и заостренных сверху толстых бревен, стояли крепкие рубленные дома из кондового дерева соединенные между собой крытыми переходами. В каждой избе был хитрый тайник, запасной выход. Избы-крепости покоились на высоких подклетях. У крайних к ограде изб торчали смотрильные вышки. Посреди поселения стоял молельный дом, часовня с золоченным иконостасом и "билом" подвешенным над крыльцом заместо колокола: для призыва на службу.

Снаружи частокола, опоясывавшего поселение , расчистили первые клочки пашни защищенные от набегов диких зверей лесными засеками. Каждый год их всем миром расширяли, поднимали рыхлый пар.

Самый возвышенный лоскут земли был отделен от пашни и на нем содержались под охраной собак лошади и несколько коров, купленных в конце пути у казаков.Возле дома Маркела рылись под приглядом петуха три курицы приобретенные там же.

Скит разрастался. Приверженцы старых обрядов обрели, наконец, желанное убежище от скверны. Появились дети - жизнь брала свое.

Сразу как сходил снег и подсыхала земля начиналась полевая страда. Староверы, необыкновенно дружный, работящий народ. Трудились в эту пору всем миром. Бабы в огородах, на подворье, а мужики дружно пахали на пашне, отваливая борозда за бороздой черные, темные от влаги комья остро пахнущей земли. Потом боронили рыхло вспаханную зябь, и приступали к севу. Тут уж и подрастающей детворе приходилось бегать по полю пугать грачей, чтобы те не успели поклевать зерно. Засеяв, снова боронили заваливая семена поглубже.

Интересы общины были сосредоточены на обеспечении достойной жизни и твердом поддержании чистоты веры. Заняты были в основном тем, чтобы вовремя посеять и убрать хлеб и картошку с отвоеванной у тайги пашни, починить промысловое снаряжение и утварь, в достатке заготовить дров, сена, мяса, рыбы, ягод, грибов, орехов. Без устали молились они каждую свободную минуту, строго соблюдали посты, учили и воспитывали детей в исключительном уважении к старшим , выхаживали хворых.

В пору редких посещений торговых ярмарок они воочию видели падение нравов и непочтение к насаждаемым чинами порядках, что только укрепляло веру поселян в разумности изоляции и праведности их вероисповедания.

Так прожили они, немало лет и стали воспринимать угрюмую забайкальскую тайгу и горы как отчий дом. Политая потом земля благодарно кормила их и стала родной.

Налетела беда-напасть нежданно-негаданно. Удалой люд проведал в горах забайкальских богатые россыпи золота на галечных косах студеных речушек. И край в однолетье охватила золотая лихорадка*.

Потянулся сюда разношерстный лихой народ. Кто мыть золото, кто скупать, кто, собравшись в шайки, грабить и тех и других. По золотоносным ключам стали возникать стихийные поселения. Следом, для поддержания порядка и сбора налогов пришли и государевы люди.

*Описываемые события относятся к концу 19 века.

Добрались они с описью в начале весны, по последнему снегу, и до Маркелова скита.

- Отворяй ворота, ревизия по приказу генерал-губернатора,- зычно проревел подъехавший в санях становой.

За ограду вышли Маркел, Никодим и трое из братии.

- К нам в скит чужим не можно. Мы под Богом живем. С властью дел не имеем,- твердо отчеканил Маркел.

- Я тебе покажу чертова образина "неможно",- заора л взбешенный становой, приставив острую саблю к горлу ослушника.- Прочь с дороги!

Стоявший сбоку Колода, человек медвежьей силы, не стерпев прилюдного оскорбления нанесенного наставнику, так хватил увесистым кулаком обидчика по голове, что сломал ему шею и становой рухнул на снег замертво. Перепуганные полицейские подхватили тело начальника и, не мешкая, ускакали прочь.

- Вы еще пожалеете, что на свет родились, отродье недобитое,- пригрозил один из них, обернувшись.

Маркел, сильно огорченный происшедшим наградил Колоду увесистым подзатыльником.

-Не лезь поперед батьки!

Детина воспринял такое внушение как должное и не посмел даже оправдываться.

Никто и не заметил,как во время этого переполоха с дальних саней скатился и заполз под развесистую ель связанный мужик.

Когда ржание коней и топот копыт стихли, беглец подал голос:

- Эгей-гей!Почтенные!

Притихшая братия , подавленная происшедшим, невольно вздрогнула:

- Спаси Иисусе и помилуй! Кто это?

- Мы люди темные, еловой шишкой чешемся. Лешак я. Развяжите, благодетели.

Колода опасливо подошел и, перекрестившись двумя перстами, сня ремни с рук и ног лежащего.

Перед ним встал крепкотелый, строгий с виду мужик. На медный от загара лоб из-под плотно надетой шапки во все стороны выбивались пряди густых темно-рыжих волос. Разлапистая борода, красновато поблескивая в лучах заходящего солнца, укрывала грудь. Над глазами нависали мохнатые бровищи.

- Воистину лешак! Чей будешь?

- Без роду я и племени. Вольный человек.Теперича вот в старателях счастья пытаю.

- За что ж тебя повязали?

Дело то непочтенное. Золотишко немного при мне было, хозяин кабака по бражному делу обобрал, а утром сам же предерзостно указал на меня, яко на беглого колодника, холера ему в дыхло. Правды-то, как известно, в наших чащобах не сыщешь - поди дятлу жалуйся. Да господь милостив - вас, благодетелей, послал. Благодарствую, люди добрые!- и Лешак отвесил всей братии низкий земной поклон,- А станового ты крепко двинул! Силища!уважительно добавил он, обращаясь к Колоде.- Только таперича они от вас не отвяжутся. Сматываться надобно. Не то быть смертной казни без всякого милосердия и пощады, а скит-то уж наверняка в раззор пустят. Им ведь только повод дай.

-Грех свершен великий, да ,видит господь, не по злому умыслу. Молитвой и покаянием искупим сей невольный грех. А страшиться не стоит, мы не холопы ихние. Скоро они не придут : через три четыре дня пути не станет, распутица. Но уходить придется. Жаль, конечно, сниматься с обжитого места, но и оставаться не след - житья эти кукишники не дадут,- подвел черту Маркел.

Тяжело и горько было покидать соленым потом политый, руками мозолистыми возделанный, благословенный уголок земли уже ставший для них родиной.

Уже на следующее утро мужики принялись готовить лес для лодок. Никодим, выбирая подходящие для роспуска на доски деревья, столкнулся в тайге с Лешаком, который все эти дни кружил неподалеку от скита.

-Дозволь совет дать, - вместо приветствия произнес тот,- хотя и не след мне учить вас, но есть один монах,как и вы старообрядец, души кроткой, ангельской, его сам Господь хранит. Так вот,знаю я, что ведом ему один скит заветный, крепкий, вашим братом-старовером заселенный. Могу привести этого монаха к вам, но с условием, что возьмете меня с собой до богатого золотом места. Я с краями теми тоже слегка знаком, с казаками из Алдана ходил в тамошний острог, а скит тот далекий, от него повыше где-то в верстах стапятидесяти будет.

-Надо с мужиками обсудить,-сдержанно ответил Никодим,- коли дело говоришь и дорогу тот человек и впрямь знает, то почему и не взять тебя.

Вечером на общем сходе братия долго кумекала над предложением Лешака, взвешивая все "за" и "против". Сошлись на том, что идти на обум никак нельзя - слишком опасно да и времени в обрез. Казаки того и гляди нагрянут.

Поутру позвали терпеливо ожидавшего у ворот Лешака.

-Вези своего монаха, послушаем, что он сам расскажет.Только вот как ты его доставишь? Снег-то поплыл, того и гляди вода хлынет!

-Пустячное дело!. Коли дадите коня и хлеба каравай, то я мигом обернусь.

Через день он действительно привез обещанного монаха. Им оказался худой и высокий человек неопределенного возраста с голубыми доверчивыми глазами на прозрачном, точно у херувима, лице в драной рясе и длиннополой сибирке поверх.

Мужики тотчас навалились с вопросами.

-Правда-ли, что есть есть на севере старинный скит? Бывал-ли ты сам в нем? Безпоповская ли там вера? Далеко-ли до него отсюда? Верно ли говорят, что место крепкое? А сам ты какого толка?

-Святая правда, есть такой безпоповский скит. Заветы дедов и прадедов сохранены там в целости и чистоте первородной. Бывал я там неоднократно - я ведь тоже безпоповец, только бегунского толка.* Сторона та чудная ,недоступная, Богом укрытая. Воистину

*Бегунский толк - течение в беспоповском старообрядчестве возникшее в 18 веке. "Спасение души" для бегунов - это "вечное странствие".

заповедник первородного православия. Верст 900 туда будет.Только дороги я вам не укажу.

Братия опешила. Воцарилось неловкое молчание.Никодим встал, попросил пустынника пройти с ним в его комнату.

Пробыли они там долго. О чем говорили неизвестно, но, когда они вышли, душевно обнялись на прощание и пустынник, так и не проронив ни слова, не медля отправился обратно на подаренной ему Никодимом лошади.

Когда Никодим, проводив гостя, вернулся в дом, мужики бросились к нему с расспросами.

-Ну что, разузнал?

- Слава Богу! Поверил он в чистоту наших помыслов. Карту подробную изобразил. Наставления дорожные дал. Теперь за работу. Лодки надо срочно доделывать, грузы паковать. Нет в оный скит иного пути кроме водного, через пороги ревучие.

Покамест одни делали лодки, другие перенесли на Большую реку провиант, весь необходимый скарб и сундуки с реликвиями. Потом волоком перетащили туда же лодки.

Никодим с Маркелом покинули скит последними , когда из-за горы стала вытягиваться длинная вереница всадников. Ясно разглядев казачьи пики и папахи, они многозначительно переглянулись, жаль мол, но не оставлять же добро христопродавцам, запалили избы и растворились в лесных дебрях.

Караван плоскодонок растянулся по кипящей стремнине реки. Ее поверхность сплошь покрывали беловерхие искристые буруны, которые, разбиваясь о борта, то и дело обдавали беглецов студеными брызгами.

Плыли вниз по реке маневрируя среди мокрых спин хаотично разбросанных по руслу каменных глыб.

На каждой стоянке шебутной Лешак бегал по ручьям, моя, в поисках знаков золота, песок. Но ничего интересного в этих пробах не находил.

Беспрестанно собирала река притоки. После впадения Учура она уже стала широкой и мощной. Но и местность изменилась. Горы расступились, а через день и вовсе исчезли. Течение стало ровным, неторопливым. Можно было смело поднимать паруса. Хлебнув ветра они стремительно повлекли суденышки на север по широкой неоглядной пойме мимо унылых марей заросших травами, пружинистыми мхами, багульником и чахлым редколесьем. Обгоняя лодки белой метелицей вдоль зеленого берега пронеслась огромная стая лебедей.

Как будто догоняя их поднялся резкий ветер. По воде побежала колючая рябь. Надвинулось долгое ненастье. Река потемнела и нахмурилась. Тяжелые черные тучи лениво ползли над угрюмыми берегами непрерывно кропя холодными каплями. Воздух наполнился шумом от их ударов по воде. Дожди шли не переставая трое суток. Спасаясь от сырости выбрались на берег, сложили шалаши и томились в них ожидая перемены погоды.

Вода в реке на второй день стала резко прибывать, а здешние реки в паводок представляют собой неукротимую стихию. Могучие потоки воды воды смывают целые острова, громоздят поперек русла сотни стволов, сооружая плотные многометровые заломы, промывают себе новые русла прямо через лес с многовековыми деревьями, оставляя старые русла превращатся в тихие и мелкие протоки, пересыхающие в последствии.

Бивак староверов распологался на излучине реки, на красивом возвышении и, казалось, ничто не могло угрожать ему. Каково же было их удивление, когда утром они обнаружили себя на острове. Сильно поднявшаяся вода пошла, минуя излучину, пошла через перешеек и за ночь промыла в нем новое русло, укоротив свой путь к морю на пол версты.

К счастью в этот день распогодилось и они вновь двинулись в путь.

Наконец, на двадцать седьмой день пути, впереди, в речном просвете показались острозубые волны хребтов. И люди сразу зашевелились: значит скоро, по дорожному наставлению пустынника, сворачивать вправо, а там вверх по течению придется на шестах подниматься. Вот когда придется попотеть !

Проплыв вплотную подступавший к реке отрог, караван свернул в крупный правый приток, где путники увидели на узкой галечной полосе, у самой воды медведя. Коренастый, черный громила настороженно встал на задние лапы, а передние приложил к глазам, чтобы получше разглядеть диковенные белоснежные громады, вторгшиеся в его владения. Приняв их за припозднившиеся ледяные торосы, он успокоился и принялся переворачивать валуны в поисках личинок ручейников.

Караван упрямо поднимался по воде меж хребтов изрезанных лабиринтами скалистых ущелий. Все здесь было необычно. Дико, очень дико и голо кругом. На участках где русло прорезало хребты, скалистые берега вздымались вверх на высоту до стапятидесети сажен и были так близки друг к дружке, что солнце в этих теснинах было недолгим гостем. Сдавлеваемая с двух сторон горными кряжами, река становилась все напористей и бурунистей.

Сила течения местами была столь велика, что казалось даже таким сильным и выносливым мужикам невозможно преодолеть его и подниматься дальше вверх. Но было в этих людях еще нечто кроме силы мускулов - это сила духа, позволяющая делать непосильное для простого смертного.

С утра шлось полегче. Но к полудню просыпался дремавший в верховьях ветер и, набирая разгон в узкой трубе долины, вместе с течением гнал лодки обратно. Но изо всех сил разом наваливаясь на шесты мужики рывками все же толкали лодки вперед. Соленый пот заливал глаза, рубахи липли к спинам. От усталости иные валились с ног. Приходилось делать частые остановки для отдыха.

Чем выше поднимались, тем уже и быстрее становилась река. Кипя и пенясь среди огромных валунов и плит катила она воды по каменному ложу. Даже сквозь шум воды слышно было как по отполированному дну реки гремит крупная галька.

С почти отвесных берегов срывались жемчужными лентами большие и малые ручьи , питаемые тающим в горах снегом.

Русло реки то и дело перегораживали труднопроходимые гряды крупных камней - "сундуков" выставивших из воды свои отполированные крышки.

Сквозь беспрерывный гул воды слышались глухие удары сносимых течением камней, на волнах, бешено подпрыгивая, металось слепящее солнце. От всего этого нестойкий простолюдин впал бы в отчаяние, но непреклонные староверы упорно шли вверх.

Далее река начала подниматься ступенчатыми уступами и превращалась в каскад порогов, следующих один за другим на расстоянии 10-20 саженей. Гладкий, лоснящийся поток с ревом , сотрясавшим всю округу, падал с уступа на уступ и каждый раз упираясь в каменное дно бился в гигантском котле. Над всей этой грохочущей, бурлящей стихией стояла переменчивая мутная стена влажной пыли. Медленно перемещаясь, она поднималась вверх, орошая скалистые склоны гор. А над каждым порогом полыхала праздничная сочная радуга, как ворота в таинственный, но недоступный мир. От туда то и дело выпрыгивали красавцы хариусы с цветистыми плавниками на спине словно окрашенными радугой.

Берегов как таковых нет - сразу отвесные черные стены, в которых нескончаемым эхо метался рев от клокочущей как крутой кипяток воды.

Все - дальше не пройти.

Хотя берег тянулся скалистой острозубой стеной, все же кое-где к реке выходили узкие расщелины с небольшими ручьями пенными веерами впадавшими в речку.

-Придется это буйное место по горам обходить.Надобно поискать удобный подъем. Я с Колодой пройдусь по правой стороне, а Никодим с Тихоном идите по левой. Вернемся, решим где лучше,- распорядился Маркел.

Лешак тем временем уже успел промыть в лотке песок. В шлихе оказалось довольно много знаков золота. Около 70 крупных зерен пластинчатой формы сгрудившись в головку, испускали волнующий тускло-желтый свет, как угли затухающего костра в вечерних сумерках. Глаза Лешака азартно заблестели.

-Вы уж простите меня ребятушки, вы топайте туда, куда вас Бог ведет, а мне и здесь премного радостно будет. На всю жизнь теперь хватит счастья.Благодарствую, что уговор соблюли и желаю вам на новом месте благодати.

-Ну что ж, хозяин-барин,- дивясь и в то же время тайно радуясь,ответил Маркел,-может еще и свидемся когда. Отделите ему Марфа припасу без обиды.

Чтобы выйти на покатый волок пришлось подниматься по боковому ручью, а затем три версты тащить лодки по пологому склону до грандиозного снежника образовавшегося между невысоких разбросанных по кругу горных вершин. Вся эта чаша сколько хватало глаз была до отказа забита оледеневшим снегом. Лодки скользили по нему как по маслу. Из лета люди сразу попали в зиму.

Снежник языком спускался к реке и путешественники буквально съехали по нему на берег, обманув таким образом страшные пороги.

Река приняла их приветливо, кипучая толчея воды угомонилась, и в первый же день они сразу поднялись на 14 верст. Но радость была не долгой : вошли в очередной мощный горный узел и застряли в мрачном ущелье, скаты которого унизывали угрожающе нависшие каменные зубья. Казалось, что они вот- вот рухнут на путников. А русло вновь перегородили непроходимые пороги.

В этом глухом закоулке планеты на каменных берегах не росло ни единого кустика. Только лишайники, да редкие былинки травы прижились на них. Даже много повидавшие в тяжкой дороге мужики растерялись, приуныли.

-Не выбраться нам отсель. Может тот монах со злым умыслом нас сюда отправил? Да и Лешак похоже неспроста отстал!

-Успокойтесь, братцы. Это Господь нас испытывает. До нас люди прошли? Прошли. Так неужто мы не сдюжим, отступимся? Мы уже почти у цели. Молитесь и терпите.- Маркел сказал это так твердо и убежденно , что все сразу уверовали, что пройдут и заметно приободрились.

На шестах подниматься было немыслимо - тащили лодки на веревках , привязанных к носу. Еще одна веревка крепилась к корме, для облегчения маневров.

Бородачей здорово выручало то, что река за лето обмелела и всегда находился неглубокий проход по одному из берегов.

Сколько еще так мучится? Время-то летит! Вон кое-где уже появились легкие мазки осени. Да и силы на исходе.

Наконец, на пятый день бечевания * река, огибая отрог, неожиданно круто повернула на юг и ...

О радость!! - истерзанные путники увидели перед собой обширную впадину, обрамленную с севера и юга двумя высоченными хребтами увенчанными цепью белоснежных шапок.

*Бечевание - протягивание судна по реке веревками.

Здесь речка угомонилась и дальже уже шли на шестах. На радостях и не заметили как миновали пару верст. Возле склона пологого холма путники пристали в длинной заводи перед широкой песчанной косой.

На холме, покрытом светлым кедровым лесом куда они поднялись, было удивительно тихо и тепло. Не слышно ни малейшего дуновения ветерка. Все погружено в покой и блаженство.

Эта сказочная тишина породила у всех ощущение, что мир здесь только что сотворен : такая удивительная первозданность и новоявленное величие царило вокруг.

Речка, берущая начало с мощного ледника на восточном, дальнем от них, стыке хребтов , набрав силу в высокогорье , бурливым потоком устремлялась по ступеням предгорий в уютную котловину. По мере спуска она успокаивалась и рокот воды возле кедрового бора был почти не слышен.

- Лепота-то какая! Давайте тут пару дней передохнем ,а там разберемся как дале быть,-предложил Никодим.

Путники измученные(надорванные) тяжелым переходом, с нескрываемой радостью поддержали Никодима.

Довольные люди разбрелись по Кедровой пади. Земля пред ними открывалась богатая. Изумляло обилие следов и помета дикого зверя, с деревьев то и дело слетали стаи тетеревов, бестолковых рябчиков, спесивых глухарей. Прогретый неподвижный воздух был полон всевозможных насекомых, порхающих птиц. По ветвям кедра сновали ватаги белок. Время от времени от порывов верхового ветра слетали с ветвей и шлепались в траву смолистые шишки. На холмистой земле низкие заросли голубики чередовались с черникой. Небо чистое, ни единой тучки.

Понимая, что искомый скит где-то поблизости Маркел подошел к Никодиму:

-Благодать-то какая вокруг. Может нам здесь и обосноваться? Или ты считаешь, нужно искать местную братию? Ведь они где-то рядом, верно?

Никодим долго вздыхал, молчал, растирал зачем-то пальцами кедровую хвою.

-Что хошь делай со мной, Маркел,да только скрыл я от всех вас , что та община поголовно вымерла. Одного пустынника Бог уберег. С ярмарки заразу завезли, тут, на грех, еще пурга . Так и перемерли один за другим. Подальше нам держаться надо от ихнего скита. Пустынник сказывал, что сто лет не должна ступать туда нога человека. А обитали они вон на той горе. Видишь на склоне дыры чернеют? Это их пещерный скит. А ты, Маркел , прости Христа ради и не держи на меня зла. Грех взял на душу, обманул , но решился на это от того,что за все годы царевы слуги не смогли найти этот скит, стало быть и нас не сыщут.

В этот момент с небес полились торжественные, переливчатые, берущие за самое сердце звуки. Они заполнили собой весь воздушный океан. Собеседники подняли головы и увидели высоко-высоко прямо над собой летящую лебединую стаю.

-Господь знак подает,- взволновано произнес Маркел.

Собравшись вечером у костра братия взахлеб обсуждала прелести и достоинства Кедрового урочища.

-Еще день набираемся сил и за дело. Скит здесь будем ставить. Место всем по нраву, да и Господь благословил.- прервал разговоры Маркел.

-Верно Маркел, лучше земли не сыскать, а чужой скит - он и есть чужой.

-Почто нам те, кого не знаем. Да и крепка ли их вера?

Всем им как-то странно было сознавать, что уже ставшая привычной бесконечная и изнурительная дорога кончилась. Они даже несколько потерялись и слегка опешили от того, что больше идти никуда не надо. Мужики, приходя в себя, принялись наперебой увлеченно обсуждать планы обустройства нового скита и эти обсуждения воспринимались как приятный сон.

В то же время было радостно от того, что в этой тяжелой дороге не потеряли ни единого человека, даже малого дитяти. Значит и в правду шли Богом ведомые.

Утром отслужили большой молебен и принялись за работу.

В саженях ста от берега, где кедрач редел, присмотрели на покрытой багульником поляне подходящее место.

Поскольку до снега оставался месяц с небольшим, решили пока вырыть несколько общих землянок, а сосредоточится главным образом на заготовке припасов на зимовку.

Бабы и дети разбрелись по окрестным лесам заготовлять ягоды, грибы, колотить орехи. Промысловики бить зверя, ловить рыбу. Оставшиеся рыли землянки, вмуровывали котлы для пищи, делали подтопки.

Всю зиму, даже в самые морозные дни, готовили лес для построек. Материал для срубов подбирали бревно к бревну. Волочить их приходилось из далека, поскольку саму поляну обступали величественные свечи кедров в 1,5-2 обхвата и такие высокие, что задерешь голову на вершину поглядеть шапка валится. Вот и приходилось рубить стволы потоньше в глубине кедрача.

С приходом весны и стройка закипела.

Семейным рубили отдельные ладные избы. Братии поставили общий просторный дом с украшением в виде конской головы на охлупе.

Конопатили мхом. Оконца затягивали оленьими пузырями. В передней половине избы клали из дикого камня и глины большие печи. Возле них подвешивали перекладины для сушки одежды и обуви. А под потолком, за печью, устраивати полати. Вдоль стен тянулись широкие лавки. Перед ними стоял длинный стол.

Жили поселенцы не зная ни бедности, ни богатства. Время проводили в молитвах и на работах.

Находясь в постоянной изоляции, среди глухой тайги, в окружении диких зверей , полагаясь только на свои силы и силы общины они приобрели удивительную сноровку и выносливость. А строгое следование заветам старой веры укрепляло добросердечие, отзывчивость и взаимовыручку.

После работ, как правило, собирались в доме Маркела. Беседовали о священном писании, о житие святых, по Часослову* читали молитвы и пели псалмы во славу Господа.

*Часослов - богослужебная книга, содержащая псалмы, молитвы, песнопения и другие тексты суточного богослужения.

К осени воздвигли красивую высокую часовню. Внутри установили небольшой старинный иконостас привезенный в одном из сундуков.

Скит постепенно приобретал облик патриархальной русской деревни. В пору обживания нового пристанища в мир не выбирались. Научились шить меховые одежды, выращивать за короткое, но жаркое лето рожь и картошку.

Громада безлюдного пространства и непроходимые горы надежно укрыли новый скит от всего мира. Многие годы раскольники не покидали полюбившейся Впадины, не мыслили они иной жизни, кроме как в этом щедром кедровом урочище.

Но на пятый год все же пришлось снарядить бригаду в острог* за мануфактурой, утварью, боеприпасами. Готовясь к ярмарке скитники все лето собирали самородки, мыли золотоносный песок, с осени промышляли пушнину.

Из впадины к острогу пробирались на снегоступах через перевал, о котором в свое время рассказал Никодиму направивший их сюда монах. Шли по снежной тропе набитой горными баранами. Тропа эта лепилась по отвесным кручам, вилась над утесами, нередко висела над страшными безднами : вниз глянешь и невольная дрожь пробегает по всему телу.

*Острог - казенная деревянная крепость обнесенная крепким бревенчатым частоколом.

Распологался острог у подножья выветренных гор на приметном береговом куполе. Начиная с 17 века здесь находился казачий пост, разросшийся со временем до деревянной крепости с двумя сторожевыми башенками : " воротной" с выходом к реке и "тынной" с бойницей в сторону леса.

Острог был известен во всей округе. Сюда, в конце зимы, по снегу, съезжались на оленьих упряжках все окрестные инородцы и прямо на льду, перед крепостью, проходила ежегодная шумная ярмарка.

К десятку ровных столбов печного дыма из труб в остроге прибавлялось в дни торга до сотни дымовых столбов от очагов в чумах эвенков. Они подпирали остекленевший от мороза небесный свод высокими белыми колоннами, которые, сравнявшись ростом с окружающими острог сопками, ломались потоком воздуха и смешивались в одну теплую облачную крышу, неподвижно висящую над остогом, словно оберегая участников великого торжища от мороза.

Пойма реки перед острогом заполнялось нартами, чумами, мешками с мягкой, радующую глаз богатыми искорками в мехах, рухлядью* ,тюками чая и табака, котлами и сковородками, топорами, ружьями и боеприпасами.

Тут же ходили поп с дьячком. Читали проповеди, беседы вели, завлекали эвенков крестится в православие.

Торговые люди тоже времени даром не теряли. Поили водочкой доверчивых инородцев и скупали у захмелевших охотников товар за бесценок.

Глядя на этот грабеж скитники брезгливо отворачивались:

-Экая срамота, не по совести поступают, а еще с крестом и молитвой. Ровно басурмане какие. В старые времена такого нечестия и в мыслях не допускалось.

От обилия народу, многоголосого гомона и пестроты у непривычных скитников даже закружилась голова. Поменяв золото и меха на приглянувшийся товар ушли от острога кругами : следы путали. На вопрос откуда они и где мыли золотишко , отвечали, что мол проходом из Аяна.

После посещения ярмарки вернувшиеся скитники, не заходя в избы, долго парились в бане, стирали одежды - скверну смывали.

Через два года для похода в острог выбрали и уже повзрослевшего сына Никодима Елисея.

На обратном пути, когда проходили по руслу реки мимо устья ключа, Елисей заметил:

-Вроде парит, не лучше ли обойти - прямо только вороны летают.

Но старшие решили экономить силы. Истончившийся под покровом снега лед не выдержал тяжело нагруженных скитников и они разом очутились в воде. Сильное течение затянуло людей под ледяной панцырь. Выбраться удалось лишь одному Елисею.

Замерзающего парня подобрал ехавший с ярмарки эвенк Митчена. Его дочь, статная смуглоликая красавица , выходила Елисея. Они полюбили друг друга. Елисей, в плену нахлынувших чувств, вернувшись в скит, вымолил у родителей благословения и дозволение у наставника Маркела венчаться на возлюбленной.

Посовещавшись, Никодим с Маркелом дали согласие, но с обязательным условием : невеста должна принять их веру через таинство крещения.

Елисей с отцом, сосватав молодую невесту, привезли вновь обращенную Ольгу в скит. Повенчавшись по старому обряду, съиграли скромную свадьбу. Молодые были переведены жить в сделанный накануне пристрой под крышей отцова дома.

Поскольку весь товар, что несли с ярмарки утонул, на следующий год пришлось вновь снаряжать ходоков в острог.

На ярмарке, пока приценивались к товару, один из скитников по имени Тихон неосторожно высказался в адрес церковника склонявшего эвенков принять христианскую веру, услышал :

-Кукишем молится, а Христа поминает!

Эта, казалось не столь значительнок замечание отозвалось в дальнейшем самым плачевным образом. Казаки, по мстительному доносу, взяли голубчиков под стражу и увели в крепость.

-Сколь можно с этими раскольниками возиться.Давно бесноватых упрямцев по сырболотам надоть разогнать, чтоб в трясинах зыбких, бездонных они сгинули . - ворчали служаки.

После допроса казачьим старшиной золото и мягкую рухлядь изъяли в государеву казну, а самих староверов заперли в темной.

Отвыкшие в скиту от коварства и вероломства кряжистые бородачи растерялись.

-Что в скиту скажем? Елисеев товар утонул. У нас и того хуже случай.

-Не о том голова у тебя болит. Нас в скит еще никто не отпустил. Сперва придумать надо как бы отсель выбраться.

-Может нам понарошке покаяться, веру их принять, а как освободят, в скит тикать?- осторожно предложил Филимон.

-Охолонь! Диавол тебя искушает! Укрепи свой дух молитвой! Не можно так даже помыслить, великий то грех перед Господом!- пристыдил в ответ Тихон.

На следующий день казаки забражничали по случаю именин старшины и арестантам, оставленным без присмотра, удалось, сдвинув дверную задвижку бежать. В дороге Матвей с Филимоном захворали и померли в мучениях страшных.

Тихон же все превозмог, преодолел. Один в Кедровое урочище возвращался. После страшной смерти его спутников он пуще прежднего укрепился в вере и ни единым помыслом не допускал сомнений в ней.

К скиту подходил в поздних сумерках, пошатываясь от усталости. В кедраче было уже темно, но над небольшими лоскутами пашен, укрытых уже просевшим крупнозернистым снегом, еще стоял бледно-серый свет. У тропы в незамерзающем роднике как всегда услужливо качался берестяной ковш. Волнующе пахнуло дымом родных очагов. Среди стволов проступили темные очертания скитских построек. Прошел вдоль ограды к воротам.

От часовни донеслось родное, извещавшее о завершении вечерней службы : "Алилуйя. Алилуйя.Слава тебе Боже. Аминь".

И вскоре всревоженные скитники обступили худого, понурого Тихона.

-Остальные-то где?

-Бог прибрал,- отозвался Тихон, виновато опустив голову и перекосив плечи, словно стыдясь того, что сам вернулся живой.

-Господи, да что же это за наказание такое?

Все дружно принялись креститься:- Да будет им вечная память из роду в род, из века в век.

-Недобрый знак. Второй раз Господь указует : нельзя покидать охранного места до знамения небесного,- заключил Никодим.

Эти события подтвердили прозорливость наставления праведника Варлаама :" Жить уединенно, за веру стоять непоколебимо и с миром до срока не общаться".

Но нашлись среди братии и не согласные.

-Крот и тот на свет божий выбирается, а мы все по норам прячемся, от мира хоронимся,-возроптал младший брат Филимона Лука.

Глава Варлаамовского скита праведник Маркел всегда спокойный и чинный вспыхнул от негодования. Он устремил на богохульника испепеляющий взор, от которого тому стало жарко как от огня.

-Поразмысли, человече, что из твоих крамольных мыслей проистекает!? С нечистью познаться возжелал? От истинного православия, от веры предков отрекаешься?

Побелевший Лука онемел под гипнотическим, проникающим в самую душу, взглядом.

-В яму нечестивца! Для вразумления! Пусть остудится, грех свой замолит. В нашем скиту сроду ереси не водилось.

Маркел хотел сказать еще что-то, но от сильного волнения запнулся, а овладев собой только воскликнул:

-В том миру одна скверна! Не к добру все это!

Богобоязненная братия одобрительно загудела, закивала.

-Житие у нас, конечно, строгое, а как же иначе. Одному ослабу дай, другому - соблазнам поддадутся, про веру, про Бога забудут, в ополон к диаволу попадут.

Из глубокой земляной ямы весь день доносились жалостливые просьбы и причитания раскаевшегося "отступника":

- Смилуйтесь, братцы, не злобьтесь! Молюсь без устали, прошу прощения у Господа! Простите и вы меня! Без сомнения человеку века не прожить. Пожалейте братцы, околею!

Сострадая, сбросили ему, ворох сена и рогожу. После этого богохульник притих. В первые дни к нему приходила жена, приносила еду и воду, а потом и она пропала. Лука не ведал, что пророческие слова Маркела сбылись : в скиту начался страшный мор и его Прасковья, вместе со своей сестрой, женой Никодима, умерли первыми.

Хворь уносила по нескольку человек в день. Крестов на кладбище все прибавлялось. Здоровые денно и нощьно молились:

-Боже милосердный, исцели от всякого недуга плотского и душевного, рабов твоих, отведи греховные соблазны от душ наших. Смилуйся, господи, даруй спасение, искупим прегрешения нечаянные.

Праведник Маркел собрав оставшихся в живых в часовне, объявил:

- Все видите: общение с христопродавцами приносит только несчастья. Господь устал нас предупреждать. Боле Впадину никому не покидать! Запрещаю даже думать о том! Кто ослушается - тому кара смертная!

Меж тем, забытый всеми Лука окончательно застудился в земляной яме. Пытаясь докричаться, он давно сорвал голос, и теперь лишь шептал что-то невнятное синими губами, а голод довел его до того, что принудил есть сено. Не понимая такого жестокосердия, не ведая, что происходит наверху, Лука целыми днями дыханием отогревал землю и выковыривал в ней ступеньки, чтобы выбраться на свет божий. Но ему не повезло. Когда до кромки ямы оставалось четверть сажени, он сорвался и упал столь неловко, что повредил позвоночник.

Когда его, наконец, спохватились, он чуть дышал. Никодим забрал Луку к себе и по нескольку раз на дню поил его целебными и очень питательными сливками из кедровых орешков. Несчастный живо пошел на поправку , но ходить начал лишь через год. При этом поврежденную спину согнуло так, что при хотьбе он касался перстами земли.

За долгие месяцы он, обездвиженный, мучимый угрызениями совести, необыкновенно укрепился в вере, выучил наизусть свод книг, составляющих святое писание христианства - Библию. Особенно проникся он божественными откровениями первой части - Ветхого завета. Сей библейский текст стал для него источником абсолютной и непогрешимой истины. Прозревая, перечитал он все имевшиеся в скиту староверческие книги, иные по нескольку раз. Многое осмыслил и, в результате, сделался самым ревностным поборником старого вероисповедания.

Господь вознаградил его за осознанную в муках веру и иступленные молитвы наделив способностью к ясной и точной трактовке библейских текстов. Даже праведник Маркел стал порой обращаться к нему за толкованием мудреных понятий, высказываний и сюжетов как в старом писании, так и в современных трудах проповедников старообрядства. Вот, например, как трактовал Лука понятие о праведной скитской жизни:

"Скитская жизнь - это сосредоточенная, внутренняя работа человека над самим собой, состоящая в том, чтобы умом охранять сердце от страстей диаволом извне навеваемых или возникающих из несовершенства природы человеческой. Лучшее оружие в борьбе с ними - мысленная молитва и безмолвие, постоянное наблюдение за своим умом.

Этим достигается такое воспитание ума и сердца, силой которого случайные, мимолетные порывы верующей души складываются в устойчивое равновесие, настроение, делающее ее неприступной для житейских тревог и соблазнов.

Истинное соблюдение заповедей не в том, чтобы соблюдать их , а в том, чтобы и в уме не помышлять о возможности их нарушения. Так достигается особое состояние, когда разум теряет власть над собой и, направляемый высшей силой, переходит в состояние вечного блаженства и гармонии.

Как раз в ту пору, когда Лука лежал обезноженный в доме Никодима, у Елисея народился сын . Нарекли его Корнеем, но уже через год к мальчонке прилипло прозвище Головешка. Он и в самом деле напоминал головешку. С черными как смоль волосами, малец к тому же не боялся мороза : бегал босиком по снегу ни чуть не замерзая, а став постарше на удивление всем купался зимой в промоинах. С годами он все больше походил на отца и деда, лишь прямые черные волосы выдавали текущую в нем эвенкийскую кровь.

Оставшийся жить в доме у Никодима бездетный горбун любил возиться с шустрым, любознательным малышом. Несмотря на непоседливый нрав маленький Корнейка открыв рот слушал рассказы Луки о житиях святых, хотя может быть и не все понимал. Как-то летом, Лука неожиданно исчез, не сказав никому ни слова. Первые дни его усердно искали, но потом решили, что несчастный калека сорвался в речку и бедолагу унесло быстрым потоком. Пожалели, помолились за него, но жизнь не терпит долгой остановки. Повседневные заботы отодвинули это трагическое событие на задний план.

Часть 2

Корней.

Дружная весна 1919 года пронеслась быстро и неудержимо и, щедро одарив скопившимся за долгую зиму теплом, умчалась на крыльях нескончаемых птичьих верениц дальше на Север. Таежный край на глазах ожил, гостеприимно зазеленел молодой листвой и травой, наполнился ликующим гомоном птиц.

Ожило и унылое моховое болото, поросшее корявым лесом. По мере удаления от речки к чахлым елочкам примешивались молодые березки, худосочные сосенки. Сюда, при первых намеках на рассвет, слетались с клохтаньем, пугая тишину треском тугих крыльев, глухари и глухарки. Сюда же медленно брели, по освободившемуся от снега зеленому ковру украшенному кружевной вышивкой цветущей морощки, олени. Они то и дело ципали седые кудри ягеля.

В зорко наблюдавшем за стадом босоногом огольце без труда можно было признать внука Никодима.

От деда и отца он взял и рост, и силу, и сноровку, и покладистый нрав, а от матери эвенкийки способность легко переносить морозы, понимать язык зверей, птиц, растений, развитое чувство ориентировки. Это счастливое сочетание позволяло Корнею чувствовать себя в тайге также уверенно и свободно как у себя дома.

Еще мальцом шустрый Корней облазил впадину вдоль и поперек. Одно из мест, где он не бывал - западный край Северного хребта.

Оно манило его зияющими глазницами пещер рассыпанных по склону, но в скиту даже малыши, делавшие первые шаги , уже знали, что то место запретное. Тот кто туда ступит - тотчас умрет.

Нынче у Корнея первая самостоятельная охота. Ему очень хотелось, чтобы его признали настоящим промысловиком, а поэтому он должен обязательно вернуться в скит с добычей.

До этого он, представляя себя охотником, несколько лет тренировался в выслеживании и скрадывании зверя и настолько преуспел в этом, что мог подходить незамеченным к нему на расстояние нескольких шагов.

Задержавшиеся на нетронутом ягельнике олени, остерегаясь нападения, поочередно отрывали головы от лакомых букетов и осматривались кругом.

Как тень, переходил Корней от дерева к дереву под прикрытием кустов можжевельника.Он старался зайти с подветренной стороны, чтобы не выдать себя запахом. Табун был уже совсем близко. Слышалось чавканье сырой почвы под копытами оленей, их шумное дыхание, звук отрываемого ягеля.

Теперь главное не дать обнаружить себя. С этой минуты все движения паренька сделались так медленны, что стали едва заметны. В то же время мускулы от напряжения вибрировали, сердце билось учащенно. Между охотником и крайним оленем оставались лишь два поваленных друг на друга обомшелых ствола,но клочки тумана, ползущае по склону вверх , мешали целиться.

Нервы напряглись до предела. И в эту самую минуту под ногой чуть треснула ветка. Табун всполошился, отбежал, к счастью, недалеко. А охотник замер в неудобной позе, затаив дыхание.

Потревоженные олени, дружно поводив носом по ветру и не обнаружив опастности, понемногу успокоились. Наступило самое решительное мгновение. Пользуясь тем, что баловник ветер, качнув ветви, зашелестел листвой, человек бесшумно, как змея, скользнул через завал и очутился в семи саженях от крайнего бычка.

Осторожно раздвинув ветки куста, Корней натянул тугую тетиву, тщательно прицелился и лишь только рогач опустил голову, чтобы отщипнуть травы, выпустил стрелу. Олень, жалобно охнув, упал на колени не сделав ни шагу стрела пронзила сердце.

Его удивленные товарищи не понимая, что произошло сначала стояли неподвижно, насторожив уши и оглядываясь, и вдруг, словно подхваченные внезапным порывом ветра, унеслись в чащу.

Олень оказался довольно упитанным для этого времени года. Огорчало лишь то, что шкура была вся в дырочках проеденных верткими личинками оводов. Широко раскрытые красивые глаза оленя, как показалось Корнею, смотрели с немым упреком:

-Как мог ты, такой добрый и сильный, лишить меня права жить?

За спиной склонившегося над трофеем охотника, расстроенного прочтенным в глазах оленя укором, послышалось хриплое сопение. Корней резко обернулся. К нему приближался большелобый бурый медведь, который тоже скрадывал этот табун и был не на шутку разъярен тем, что его опередил прямоходячий.

Косолапый устрашающе рыкнул, давая понять, что готовится к нападению, но человек стоял как вкопанный не сводя со зверя спокойного и уверенного взгляда. Это несколько остудило медведя и он сменил законную ярость на разумную осторожность: а стоит ли нападать на существо способное с такой легкостью повалить оленя даже не прикасаясь к нему?

Растерявшийся хозяин тайги, с обидой рявкнул и, подавляя гордость, повернул назад. Но, даже удаляясь, он то и дело угрожающе ревел видимо все еще надеясь, что человек испугается и оставит добычу ему.

Тем временем, не обращая внимания на угрозы медведя, Корней закинул оленя на плечи и пошел в скит.

Несмотря на душевный разлад, ему не терпелось похвалиться знатным трофеем. Теперь праведник Маркел три дня никому не даст благословения бить зверя: добытого мяса общине вполне хватит на этот срок.

В дороге у парнишки возникло ощущение,что его кто-то сопровождает. Но сколько бы раз он не останавливался на тропе, прощупывая цепким взглядом кусты и деревья, всякий раз убеждался, что вокруг нет ничего подозрительного. И все же чувство, что за ним следят, не покидало его.

-Вряд ли это медведь надумал отнять добычу - тот свой выбор сделал. Корней уже достаточно хорошо изучил повадки и нравы обитателей тайги и мог почти безошибочно предвидеть их поведение в той или иной ситуации. И еще он хорошо знал, что ни один зверь не будет без крайней нужды ссорится с человеком, так как они признают его особое превосходство зачастую даже не в силе, а в чем-то им самим недоступном и непонятном. Кто же это тогда?

Хотя до самого скита Корнея не покинуло ощущение взгляда таинственного существа- невидимки, он так и не обнаружил, что его всю дорогу, замечательно маскируясь, сопровождал волк.

А у того вдруг появилось странное желание понаблюдать за человеком. И, надо признать, проделал он это мастерски.

В восточной части впадины речка, сбегая с гор, образовывала восхитительный по красоте каскад мощных водопадов, состоящий из семи уступов соединенных между собой короткими кусками пологого русла сплошь покрытого крупными глыбами. Корней обнаружил этот каскад еще будучи малолеткой и стемился сюда не столько с целью искупаться (были места и поближе), сколько полюбоваться на это фантастическое , особенно в солнечную погоду, зрелище. Вода здесь была настолько холодна, что никто из скитских, кроме него, не отваживался купаться здесь.

И вот сейчас, выполнив все задания отца по хозяйству,Корней с удовольствием побежал на глубокие водобойные котлы освежиться. Хотя до них было верст двенадцать легкий на ноги парнишка добрался туда всего за час.

Сначала от водопадов доносился только монотонный шум, а когда до них оставалось четверть версты воздух уже начинал сотрясать утробный многоголосый гул.

Над самым буйным вторым водопадом, где седеющий поток, точно разъяренный зверь, бросался на каменные глыбы круто торчащие из воды, всегда висели искристые клубы водяной пыли. На солнце в них весь день трепетала живая многоцветная радуга. Шершавые скалистые берега не просыхали от влаги.

Когда ветер задувал со стороны речки, Корнея освежали волны влажной мороси, от которой висевшие рядом в воздухе стрекозы испуганно вздрагивали и отлетали на безопасное расстояние. Над остальными водопадами каскада стояли радуги помельче.

Более высокий, противоположный от Корнея берег был в круглых дырочках стрижинных гнезд. Привычные к шумному соседу птицы деловито носились в воздухе, охотясь за насекомыми. Но из-за рева воды их стрекочущих криков совсем не было слышно. Корнею даже казалось, что это не птицы, а черные молнии беззучно нарезают из разноцветных радуг цветистые ломти.

Соревнуясь со стайкой форелей Корней поплыл по стремительному потоку к следующему водопаду и, не доплыв до его слива пять-шесть саженей, лег на прогретый солнцем широкий плоский валун и стал наблюдать за этими дружными рыбками затаившимися тут же за камнем.

Вечерело.Пора было возвращаться. Выйдя на берег он чуть не наступил на белый комочек. Отдернув ногу Корней разглядел в высокой густой траве сначала маленького пушистого рысенка, а потом и его мамашу.

Его несколько удивило, что та никак не отреагировала на появление человека. Даже не подняла головы. Такое безразличие встревожило его. Корней осторожно наклонился к ней и понял, что рысь мертва.

Что же делать с котенком? Пропадет ведь! А может он не один? Мальчик обшарил вокруг траву, но больше никого не нашел.

Когда он протянул руку к малышу, тот зашипел и острые, как иглы, зубки котенка впились в палец.

-Ишь, ты, какой лютый!

Рысенок, поняв, что его уносят от матери отчаянно завопил. Но вскоре успокоился, прижатый теплой ладонью к груди. Корнею было приятно держать этот крохотный, с мягкой шерсткой на тельце, живой комочек пахнущий молоком.

Во дворе он подсунул котенка ощенившейся собаке. Рысенок быстро освоился и вскоре воспринимал щенят как своих братьев( но особенно подружился и чаще всего затевал возню с щенком по имени Простак). По началу Лютый своим поведением мало отличался от щенят, но к осени у него все явственней стали проявляться повадки дикой рыси. Он любил затаиться на крыше сарая или на нижней ветке дерева и спрыгнуть на ничего не подозревавшего "брата", прокалывая при этом когтями шкуру до мяса. Бедные собачата ходили по двору с опаской поглядывая вверх.

После зимы, в один из весенних дней Корней обратил внимание, что Лютого не видать на подворье. С начала он не придал этому особого значения предполагая, что тот как всегда где-то затаился. Но подросшая рысь не появилась ни на второй, ни на третий день. Мать, успокаивая сына, сказала:

-Не расстраивайся , сынок. Это же зверь. Его место в лесу.

Рысь взобралась на склонившуюся над заячьей тропой лесину и распласталась на ней суковатым наростом. Бежавший заяц во-время распознал в наросте хищника и метнулся в сторону. Рысь, в отчаянном прыжке силясь достать его , угодила головой в узкую развилку молодой березы и застряла в ней. Попытка развести упругие ветки лапами привела к тому, что шею защемило еще сильнее. Зверь захрипел от удушья.

Корней, привлеченный шумом, незаметно подкрался и... О ужас! Увидел подвешенного за голову Лютого. Полузадушенный кот узнал запах подошедшего юноши и слабыми движениями хвоста запросил помощи. Тот немедленно бросился спасать воспитанника. Отрубив топором одну ветку , вытащил Лютого из западни.

Рысь тяжело дыша лежала на земле и не сводила благодарных слезящихся глаз от избавителя. Корней присел на корточки рядом и, успокаивая, гладил по спине.

Отдышавшись, Лютый поднялся и, всячески стараясь выразить свои чувства, принялся лизать ему руки, тереться об ноги.

-Ну, вот и замечательно, дружок, вижу ты ожил. Давай отдыхай, а мне пора домой.

Однако преисполненный признательности кот счел своим долгом проводить спасителя до скита.

Через несколько дней они вновь встретились и Корнею показалось, что Лютый поджидал его у тропы специально.

С тех пор они виделись довольно часто и Корней даже постепенно приучил зверя являться на свист. Кот оказался существом весьма разумным. Иногда они беседовали. Внимательно слушая мальчика ,кот басовито мурлыкал, как бы соглашаясь со всем сказанным. Но чаще всего им и не было необходимости разговаривать: они понимали друг друга по выражению глаз, движению тела. С каждым днем Корней все больше привязывался к Лютому, ценя его за сообразительность и преданность.

В один из дней, Лютый задрал молодую лосиху и, желая поделиться с другом крупной добычей, привел его к мясу.Неподалеку от лосихи ,за кустами, кто-то шевельнулся. Раздвинув ветви Корней обомлел. Перед ним лежал неуклюжий новорожденный лосенок очень странного цвета. Лосята, виденные им ранее, были буровато-коричневые. Этот же был совершенно особенный - его покрывала белая как снег шерстка, которую, судя по всему, мать даже не успела как следует облизать.

Увидев человека, малыш обрадованно вскочил на нескладные ножки и уставился на него громадными доверчивыми глазами.

Рассерженный Корней накинулся на Лютого.

-Ну и чем ты хвалишься, паразит окаянный?! Видишь, что натворил? Дите без матери осталось! Кто растить будет? Ты что-ли? Да и куда тебе столько мяса? Ел бы своих зайцев!

А про себя невольно подумал:" Неспроста Господь мне двух дитенышей звериных присылает. Видно быть нам одной семьей."

Обиженно прижав уши кот отошел и хмуро поблескивал изподлобья глазами. Но через несколько минут все же тихонько приблизился к Корнею, поглаживавшему лосенка, тщательно обнюхал малыша и лизнул его в морду. Тот, слегка покачиваясь на длинных ножках-ходулях, потянулся к Лютому. И тот, как бы прося у лосенка прощения, чисто вылизал его белую шерстку красной теркой своего языка.

В скиту встретили появление необычного лосенка с суеверным страхом. Надо сказать, что в скиту часто жило какое-нибудь зверье. Одни подрастая, другие залечивая раны.Уходили, а на смену детвора опять кого-нибудь приносила. Но белых лосят не видели даже старики. Необычный цвет пугал людей. "Выродка принес. Как бы не накликал беды."

Корнея эти опасения удивляли. Он считал, что греха в цвете шерсти нет, а что настоящий грех - оставить беспомощного малыша в тайге.

Он возился с лосенком как самый нежный папаша. Но когда у них на дворе появлялся Лютый малыш явно отдавал предпочтение коту. Снежок так и считал его своим родителем и пока кот был рядом на остальных не обращал внимания. Надо сказать, что и кот любил малыша и опекал его как мог.

В один из летних дней лосенок пасся на лесной полянке пощипывая мягкими губами сочную траву. Корней лежал тут же, неподалеку, в тени березки и жевал дикий чеснок, наблюдая за парящим в восходящих потоках орлом. Тот лениво кружил над гарью поросшей багульником. Круги постененно стягивались все туже и туже. В какой-то момент орел сложил крылья, камнем упал в кусты и почти сразу взлетел. Птица плавно набирала высоту держа в когтях зайца.

Проводив пернатого добытчика взглядом Корней приподнялся, чтобы посмотреть, где лосенок и был поражен, увидев возле его голенастого друга мирно сидящего крупного волка. Тот, поняв, что обнаружен человеком, не проявил ни тени беспокойства и продолжал дружелюбно разглядывать теперь их обоих.

Корней пришел в прекрасное расположение духа - "наверное это наш Снежок так благотворно действует на волка", -подумал он и даже рассмеялся от этой мысли.

Лосенок недоуменно покрутил большими ушами и поочередно смотрел то на волка, то на человека своими грустными темно-синими глазами окаймленными толстыми редкими ресницами.

Серый, польщенный вниманием, с достоинством поднялся и не торопясь удалился.

Снежок подрастал - прямо на глазах превращаясь из нескладного малыша в статного великана. Летом, как правило, он пасся неподалеку от скита, а зимой иногда и ночевать приходил в клеть, где специально для него держали душистое сено.

Когда лось слышал призывное улюлюканье или пронзительный свист Корнея, он сразу же бросался на его зов не разбирая дороги, тараня мощной грудью подлесок и легко перепрыгивая через огромные валежины, стремясь опередить Лютого и примчаться первым.

Корней запрыгивал ему на спину и они отправлялись гулять по лесу . Эти прогулки всем троим друзьям очень нравились. Со стороны они выглядели весьма эффектно и трогательно: огромный белый лось с черноголовым всадником на спине под охраной рыси свирепого вида.

Во время их вылазок Корней, сидя на спине великана Снежка, обычно ласково поглаживал ему бока и почесывал за ушами. В такие минуты сохатый, замирая от удовольствия, останавливался и Корней подгонял его -"давай шагай, шагай, ишь расквасился, развесил губы, так мы от Лютого отстанем!" Мягкая отвислая губа лося обиженно поджималась, но он все же прибавлял шаг.

Постоянное общение со своими дикими друзьями еще сильнее развило у Корнея способность по выражению глаз, морды, движению ушей, хвоста, повороту головы и еще чему-то неуловимому понимать не только Лютого и Снежка, но и других зверей. В его голове все эти движения и мимика звучали как слова.

Каждый год, с наступлением темных и звездных августовских ночей, в тайге то здесь, то там слышался низкий трубный рев бородатых лосей беспокойно рыскающих в поисках застенчивых невест, прячущихся в чаще и только редким нежным фырканьем выдающих себя.

В такие дни Снежок надолго пропадал и сколько не звал его Корней, он не являлся.

Как-то в эту пору молодой скитник, колотивший орехи, задержался и возвращался домой по темноте. Неподалеку, с предгорья, раздался страстный рев. Ему тут же откликнулся другой. Корней его сразу узнал - Снежок!

Бесшумной рысцой скитник пустился вверх по склону к месту предполагаемой встречи быков и вскоре уже слышал не только сухой стук рогов, но и яростное храпение драчунов. Потом послышался нарастающий треск ветвей и мимо Корнея по тропе пробежал, тряся бородой и досадливо фыркая, побежденный.

На вытоптанной полянке стоял красавец Снежок. Он торжествующе взирал на мир и был вдвойне горд от того, что есть свидетельница его триумфа стройная важенка тихонько приближалась к нему. Снежок нетерпеливо хоркнул. Она отозвалась мычанием. Встав рядом они принялись нежно покусывать друг дружку за уши, за холку. Терлись скулами, пофыркивали, перешептывались и улыбались. Снежок положил громадную голову на холку ее трепещущей шеи. Что это были за сладчайшие минуты! Он чувствовал как под нежной шкуркой ее шеи пульсирует горячая кровь. Эта теплота передавалась Снежку и он ощущал как по всему телу растекается блаженство. Они были счастливы и не замечали ничего вокруг.

Корней, радуясь счастью своего питомца, тихонько, чтобы не потревожить влюбленных, удалился.

Незаметно подкралась осень. Тонкий запах вянущих листьев и травы пропитывал воздух. Спокойные зеленые тона Впадины и склонов хребтов сменялись разноцветной мозаикой. Заполыхали багрянцем рябины. Оранжевыми кострами загорелись лиственницы. Кроны берез начали отливать золотом. Среди этих разноцветных ковров царили зеленые сосны, украшенные смолистыми шишками. Выше по склонам и в хитросплетениях ущелий темнели мрачные ели и пихты, равнодушно наблюдавшие за лесным маскарадом. Они сами никогда не принимали в этом празднике цвета участия.

Многопросвященный Никодим, человек необыкновенной преданности старой вере, после смерти жены и рождения внука испросил праведника Маркела благословения жить отшельником в стороне от общины. Праведник, ценивший его просвещенность и умение наставлять молодых пытался уговорить остаться в скиту, но Никодим был тверд. (Придумать объяснение: стар годами, хотел посвятить жизнь общению с богом, написанию книг и т.д.}

Он был неприхотлив в быту и приладил лачугу у подножья хребта на горном ключе под серой, покрытой лишайниками скалой. Место это в скиту называли Верхи. Было оно в трех верстах, считая по полету птицы.

Половину стен обители занимали полки с книгами старинного письма завещанные Варлааму князем Константином, а вторая половина была заставлена его собственными рукописями о взаимосвязи явлений природы, способах изгнании хвори, укрепления духа и тела.

Обитель свою отшельник держал в чистоте и опрятности.

Заключившись в тесном мирке он усмирял плоть, возвышал душу. Ходил босым, мороза не боялся. Не ел неделями. Часами молился, погружаясь в созерцательное богомыслие.

Он так овладел своим телом, что, сидя на ледяном ветру, не чувствовал холода. Даже наоборот - добивался такого состояния при котором ощущал тепло, а снег вокруг него начинал подтаивать. В скиту, где его очень почитали, стали поговаривать, что сие доступно только снятым.

Живя к уединении, он имел возможность гораздо больше времени посвящать наблюдениям за различными явлениями природы и, обладая богатыми знаниями, имел склонность обобщать. Наперед знал каким будет лето, осень, зима, на что будет урожай. когда сеять рожь.

Но полного уединения не получалось. Скитожители часто приходили к нему: кто за советом, кто за снадобьями, кто укрепиться в вере.

Самым желанным посетителем для Никодима был его любимый внук частенько наведывавшийся к деду в последние годы как правило на белоснежном лосе.

Размышляя о смысле жизни человека на земле отшельник пришел к пониманию того. что он достаточно прост и заключается в том, чтобы оставить после себя просвещенное потомство, воспитанное в строгом следовании заповедям Христа.

Поэтому Никодим посвящал воспитанию и просвещению внука много времени. Вначале, пока тот был помладше учил его читать, писать - потом стал давать уроки.

С грустно-задумчивым выражением лица едва уловимым сквозь густые заросли бороды он рассказывал внуку о Христе, о заповедях, о расколе и сметном времени.

- Мир донельзя изалчился сынок. Бога в людях не стало. Совесть потеряли. Ты не забывай: все бренно - и плоть и творения людей. Одна душа бессмертна. Держи ее в чистоте, не пятнай, чтобы не гореть в аду за грехи, а вечно блаженствовать в царствии небесном.

- Вот бы взглянуть хоть одним глазком на это царствие.

- Чтобы исполнить сие желание в Христово Крещение на небо гляди, глаз не спускай. Как насупит момент самого Крещения, так небо на один миг растворится. Не пропусти. Молись Богу и проси чего желаешь - все покажет, все даст.

Малыш усердно корпел над старыми книгами. Он любил разглядывать темные кожаные корешки, трогать медные и серебренные пластины и накладки дорогих напрестольных Евангелий, вдыхать ни на что не похожий запах кожаных переплетов. Он с малых лет полюбил ходить к "деду Никодиму". Относился к нему с детским обожанием, считая деда самым мудрым, самым бесстрашным, самым всесильным.

Простота и непринужденность отношений способствовали их крепкой дружбе. Корней помогают поддерживать хозяйство и быт деда - главным образом помогал заготовлять на зиму дрова, орехи, ягоды, копать корни, собирать лекарственные травы, а сам получал уроки миропонимания, истории предков. Учил грамоту, лечения людей, зверей.

В одно из посещений подарил любимому деду щенка.

Старец сидел у входа в лачугу и, услаждая душу созерцанием протекавшей жизни, прел на солнце.

К нему, по лежащему на земле стволу громадной лиственницы, подбежал коричневый с черными полосками на спине симпатяга бурундучок и, попискивая, принялся клянчить угощение.

Отшельник вывалил ему горку кедровых орешков и с улыбкой наблюдал как зверек торопливо набивал защечные мешки орешками. Он набил их так туго, что растянувшиеся отяжелевшие мешочки тянули головку вниз, а бурундук все продолжал запихивать лакомство до тех пор пока орешки не стали сами вываливаться изо рта. Только после этого он смешно, ковыляя, понес драгоценный груз к своей норке.

Прибежавший в гости ловкий мальчуган сбил камнем одного рябчика. Запек на костре вкусную тушку и подсел к деду.

-Перекусим, деда, - предложил он.

Отшельник так поглядел, что у Луки одеревенели руки и голову в жар бросило.

-Чего ты. деда?

-Почто тварь божью заглубил? Оне нам суть братья. Целыми днями взор радуют, а ты удаль свою ненужную показываешь.

-Так пометь ведь надо.

-Хочешь есть - вона орехов в бочке возьми или голубики с брусникой из ямы достань. Не хватит, так нолей сливок из кедровых орешков - вчера приготовил. И больше у меня не безобразничай! Все жить рождены и только Господь вправе жизни лишить.

В молодости я тоже ловким добытчиком был. Но как-то, лет сорок тому назад, сидел я на зорьке в кустах на берегу озера. В Расеи это еще было. Прилетела парочка крякв: самец с самочкой. И так они нежно обхаживали друг дружку, такая радость и любовь была в их плескании, такое счастье, что подниму ружье - а стрелять не могу. Этот случай глубоко запал в душу: внутри словно все перевернулось. Охоту бросил. Не могу живую тварь убивать. Лучше глядеть на них. До чего некоторые твари красивые и умные! У каждого зверя свой характер, свой порядок, привычки. У волков особенно строго н разумно все построено.

Ты внимательней гляди - многое увидишь и поймешь! Под живот жизнь не подлаживай, - плавно и мерно наставлял Никодим.

Всевышний всякому человеку дает предостережение и вразумление. Надобно только уметь замечать и понимать их. Не строй жизнь на корысти и тогда многое тебе откроется. Меня самого в младые годы Господь неединожды вразумлял, наставлял на путь истинный, да я не слушал и не слышал. Много бед повлекло это. Слава Богу святой Варлаам глаза открыл.

Ты, главное, имей терпение, в я научу тебя в травах разбираться, снадобья от болезней готовить, правильно их применять. Вот сейчас, к примеру, после Тихона, в пору когда солнышко по дольше всего по небу катится и певчие пташки затихают, травы собирать в самый раз. От долгого солнца и дневного света господня все они полных соком наливаются и вплоть до Иванова дня п целебном соку стоят. Лучше всего по росс травы рвать, корни копать, цветы собирать - высшая мера целебности тогда в них наложена.

Нет на земле ни единой былиночки, которая бы на пользу человеку не была создана. Во всякой травке, во всяком цветочке великая сила заложена Создателем. Когда будешь те травы собирать, корни копать пренепременно поблагодари Господа за милость.

Со стороны давеча скатившейся со склона каменной осыпи доносилось тоненькое поскуливание. Первым его уловил чуткий Лютый. Он остановился и покроив ушами подбежал к камням. Подошедший следом Корней начал разбирать груду обломков. Между камней показалась рыжая шерстка.

Освободив скорчившуюся от боли бедную кумушку из плена Корней положил ее на траву, погладил но спине, - "Ну, беги, рыжая!"

Лиса попыталась встать, но, сморщив морду от боли, снова легла: лисы, подобно волкам, переносят боль молча.

Мальчик с рысью переглянулись - надо выручать. И понесли жалобно постанывающего зверька в скит.

3олотогрудка оказалась на редкость живучей. Прошла неделя или немногим более, как она практически поправилась: поврежденные кости срослись, ушибы зажили.

Она выловила всех мышей сначала в сарае, а потом на всем подворье.

-----------

До этого он, представляя себя охотником, постоянно тренировался в выслеживании и скрадывании дичи и настолько преуспел в этом, что мог подходить незамеченным к зверю на расстояние нескольких шагов.

Чуткие олени, остерегаясь нападения, поочередно отрывали головы от сочного корма и осматривались кругом.

Корней, стараясь не спугнуть их, крадучись зашел с подветренной стороны и бесшумно, как тень, переходил от дерева к дереву под прикрытием кустов можжевельника. Табун был уже совсем близко.

Теперь главное не обнаружить себя. С этой минуты все движения мальчика сделались так медленны, что стали едва заметны. В то же время мускулы от напряжения вибрировали, сердце билось учащенно. Между охотником и крайнем оленем оставались лишь два поваленных друг на друга обомшелых ствола, но полоса тумана, ползущая по склону, мешала целиться.

Нервы напряглись до предела. И в эту самую минуту невдалеке раздался треск ветки. Олени встревожились. Охотник замер в неудобной позе, затаив дыхание.

Табун, дружно поводив носом по ветру и не обнаружив ничего тревожного, понемногу успокоился. Наступило самое решительное мгновение. Пользуясь тем, что баловник ветер, качнув ветви, зашелестел листвой, человек бесшумно, как змея, скользнул через завал и очутился в 10 саженях от цели.

Осторожно выглянув из-за куста, натянул тугую тетиву, тщательно прицелился и лишь только косуля опустила голову, чтобы отщипнуть травы, выпустил стрелу. Олень упал не сделав ни шагу - стрела пронзила сердце.

Растерявшийся табун в течении какого-то времени стоял неподвижно, насторожив уши и оглядываясь, и вдруг, словно подхваченный внезапным порывом ветра, унесся в чащу.

Добытый олень был довольно упитанным, но шкура оказалась вся в дырочках проеденных верткими личинками оводов.

За спиной склонившегося над добычей охотника послышалось хриплое сопение. Корней резко обернулся. На него шел медведь, который, как оказалось, тоже скрадывал оленей и был разъярен тем, что его добычу перехватил прямоходячий.

Он угрожающе рыкнул, давая понять, что готовится к нападению, но человек стоял как вкопанный не сводя со зверя спокойного и уверенного взгляда. Это несколько остудило косолапого и он сменил ярость на более разумную осторожность: стоит ли нападать на существо способное с такой легкостью поразить оленя даже не приблизившись к нему.

Смешавшийся медведь, раздраженно рявкнув, повернул назад. Но, даже удаляясь, он то и дело с вызывающим видом оглядывался видимо все еще надеясь, что человек испугается и оставит добычу ему.

Гордый двойной победой Корней закинул оленя на плечи и пошел в скит.

Ему не терпелось похвалиться перед всеми своим трофеем. Теперь праведник Маркел три дня никому не даст благословения бить зверя: добытого мяса вполне хватит на этот срок.

Всю дорогу парнишка чувствовал, что его кто-то преследует. В очередной раз остановившись на тропе он прощупывал цепким взглядом кусты и деревья и, убедившись, что вокруг ничего подозрительного, продолжил путь. И все же уверенность, что за ним следят, не покинула его.

-Неужто медведь надумал отнять оленя? Вряд ли. Корней неплохо знал повадки и нравы обитателей тайги и мог почти безошибочно предвидеть их поведение в той или иной ситуации. Поэтому он нисколько не сомневался, что это не медведь - тот свой выбор уже сделал. Тогда кто же? И еще он хорошо знал, что ни один зверь не будет без крайней нужды ссорится с человеком, так как они признают его особое превосходство зачастую даже не в силе, а в чем-то им самим недоступном.

До самого скита Корнея не покидало ощущение взгляда невидимки, но он так и не узнал, что за ним всю дорогу следовал волк.

А у того вдруг появилось странное желание последить за человеком. И, надо признать, проделал он это с замечательной осторожностью.

Было очень жарко. В восточной части впадины речка, сбегая с гор, образовывала восхитительный по красоте каскад мощных водопадов. Прорываясь сквозь щель в горном плато она породила этот каскад состоящий из семи чаш с клокочущей водой соединенных между собой короткими кусками пологого каменного русла сплошь покрытого крупными обломками камня.

И сейчас, выполнив все задания отца по хозяйству, Корней побежал на глубокие водобойные ямы покупаться. Хотя они были очень далеко ,парнишка с удовольствием уходил туда как только предоставлялась возможность.

Еще будучи малолеткой он обнаружил этот каскад. Вода здесь была настолько холодна, что никто из скитских купаться в ней не отваживался. Корней ходил сюда не столько даже купаться(были места и поближе), сколько полюбоваться на это фантастическое, особенно в солнечную погоду, зрелище.

Уже за версту от него доносился шум, а когда до каскада оставалось полверсты воздух уже начинал сотрясать утробный многоголосый гул. Отполированные скалистые берега речки не просыхали от влаги.

Над самым буйным верхним водопадом стояли вытянутые вдоль русла клубы водяной пыли. В них весь день трепетала живая многоцветная радуга.

Когда ветер задувал с речки, Корнея обдавало влажной пылью, вздрагивали висевшие рядом в воздухе стрекозы. Дальше, вниз по течению над остальными водопадами каскада сверкали радуги.

Более высокий, противоположный от Корнея берег весь в круглых дырочках стрижиных гнезд. Но их криков не слышно в этом реве. Только черные молнии красиво резали круто загнутую разноцветную дугу.

Соревнуясь со стайкой форелей Корней переплывал по бурному потоку из одной каменной чаши в другую. Утомившись, лег на обласканный солнцем широкий плоский валун и продолжал наблюдать за этой неутомимой стайкой форели.

Пора было возвращаться. Выходя на берег он чуть не наступил на белый пушистый комочек. Отдернув ногу Корней разглядел в траве сначала рысенка, а потом и его маму.

Его удивило, что мать никак не отреагировала на него. Даже не подняла головы. Такое безразличие показалось ему странным. Корней наклонился и понял, что рысь мертва.

Что же делать с котенком? Пропадет ведь. Может он не один? Мальчик обшарил вокруг траву, но больше никого не обнаружил.

Когда он стал брать малыша тот зашипел и острые, как иглы, зубки котенка впились в палец.

-Ишь, ты, какой лютый!

Приятно было держать в руках это крохотное создание, живой комочек пахнущий молоком и травой с мягкой шерстью на тельце. Рысенок, поняв, что его уносят от матери отчаянно завопил.

Во дворе Корней подсунул котенка ощенившейся собаке с щенками. Рысенок быстро освоился и воспринимал щенят как братьев, но особенно подружился и чаще всего затевал возню с Простаком. В начале своим поведением он мало отличался от щенят, но к зиме у него все чаще стали проявляться повадки дикой рыси. Он мог затаиться на крыше сарая или на нижней ветке дерева и спрыгнуть на ничего не подозревавшего "брата", проколов при этом шкуру до мяса. Собачата стали ходить по двору с опаской поглядывая вверх.

В один из весенних дней Корней обратил внимание что Лютого не видно во дворе. С начала он не придал этому особого значения предполагая, что тот как всегда где-то затаился. Но рысенок не появился ни на второй, ни на третий день. Расстроенному Корнею мать сказала:

-Успокойся, сынок. Это же зверь. Его место в лесу.

Рысь взобралась на склонившуюся над заячьей тропой лесину и распласталась на ней суковатым наростом. Бежавший заяц вовремя распознал в наросте хищника и метнулся в сторону. Рысь, в отчаянном прыжке пытаясь достать его ,попала головой в узкую, упругую развилку молодой березы и застряла. Попытка освободиться лапами привела к тому, что шее защемило еще сильнее. Зверь едва переводил дыхание.

Корней, привлеченный шумом, незаметно подкрался и ,о ужас! Увидел подвешенного за голову Лютого. Полузадушенный кот уловил запах приближающегося мальчика и лишь слабыми движениями хвоста просил о помощи. Тот немедленно бросился спасать воспитанника. Отрубив топором боковую ветвь вытащил Лютого из западни.

Рысь тяжело дыша лежала на земле и не сводила благодарных слезящихся глаз от спасителя. Корней сидел на корточках рядом и успокаивая гладил по спине.

Наконец, придя в себя Лютый поднялся и, всячески стараясь выказать свои чувства, принялся облизывать ему руки, тереться об ноги.

-Ну, ладно, дружок, вижу ты ожил. Я пойду домой, а ты давай отдыхай.

Но преисполненный благодарностью кот все-таки проводил Корнея.

Через несколько дней они вновь встретились и Корнею показалось, что Лютый поджидал его специально.

С тех пор они виделись довольно часто и Корней даже постепенно приучил зверя приходить на свист. Кот оказался существом весьма разумным. Они часто беседовали. Внимательно слушая мальчика ,кот басовито мурлыкал, как бы соглашаясь со всем сказанным. Иногда им и не было необходимости разговаривать: они понимали друг друга по выражению глаз, движению тела. С каждым днем Корней все больше ценил Лютого за сообразительность и преданность.

В один из дней, удачно поохотившись, Лютый задрал лосиху и, гордый крупной добычей, привел друга к мясу. Неподалеку от лосихи ,за кустами, кто-то шевельнулся. Раздвинув ветви Корней обомлел. Перед ним был новорожденный лосенок очень странного цвета. Лосята, которых он видел до этого были одинаково буровато-коричневые. Этот же совершенно особенный - его покрывала белая как снег шерстка которую, судя по всему ,мать даже не успела как следует облизать.

Увидев мальчика лосенок обрадованно вскочил и уставился на него своими громадными доверчивыми глазами.

Корней накинулся на Лютого.

-Ну и чем ты хвалишься, паразит окаянный?! Видишь, что натворил? Дите без матери осталось! Кто растить будет? Ты что ли? Да и куда тебе столько мяса? Ел бы своих зайцев!

Обиженно прижав уши кот отошел и хмуро поблескивал исподлобья глазами. Но через несколько минут все же тихонько приблизился к Корнею возившемуся с лосенком, тщательно обнюхал малыша и лизнул его в морду. Малыш, слегка покачиваясь на своих тоненьких ножках, потянулся к Лютому. И тот, как бы прося у лосенка прощения, своей красной теркой языка чисто вылизал нежную шерстку.