История Варлаама (Скитник)

В скиту встретили появление необычного лосенка с суеверным страхом. Надо сказать, что почти в каждом подворье всегда жило разное зверье. Одни подрастая, другие залечивая раны. Уходили, а на смену мальчишки опять кого-нибудь приносили. Но белых лосят не видел никто даже из стариков. И это пугало скитников. "Выродка принес. Как бы беда не случилась."

Корнея разговоры раскольников не задевали. Он считал, что никакого греха в таком цвете нет и что гораздо больший грех - бросить беспомощного малыша в тайге.

Он возился с ним как самый нежный папаша. Но когда у них на дворе появлялся Лютый лосенок явно отдавал предпочтение коту. Он так и считал его своим родителем и пока кот был рядом никого другого не признавал. Надо сказать что и кот любил малыша и опекал его как мог.

Как-то на лесной полянке лосенок пасся пощипывая мягкими губами сочную траву. Корней лежал неподалеку и жевал дикий чеснок, наблюдая за парящим в восходящих потоках орлом. Тот величаво кружил над гарью поросшей багульником. Круги медленно стягивались все туже и туже. В какой-то момент орел сложил крылья и камнем упал в кусты и почти сразу взлетел. Мерно взмахивая крыльями птица набирала высоту держа в когтях зайца.

Проводив пернатого взглядом Корней приподнялся чтобы взглянуть на лосенка и был поражен, увидев мирно сидящего возле его голенастого друга крупного волка. Тот не проявил ни тени беспокойства при виде уставившегося на него мальчика и продолжил невозмутимо разглядывать их обоих.

Корней пришел в прекрасное расположение духа - "наверное это наш Снежок так хорошо действует на волка", -подумал он и даже рассмеялся от этой мысли.

Лосенок недоуменно покрутил большими ушами и уставился на волка грустными-грустными окаймленными толстыми редкими ресницами, темно-синими глазами.

Серый медленно с достоинством поднялся и не торопясь удалился.

Снежок подрастал - прямо на глазах превращаясь из маленького лосенка в статного великана. Летом, как правило, он пасся неподалеку от скита, а зимой иногда и ночевать приходил в клеть, где специально для него держали сено.

Когда Снежок слышал призывное улюлюканье или пронзительный свист Корнея он сразу же бросался на его зов не разбирая дороги, тараня своей мощной грудью подлесок и легко перепрыгивая через огромные валежины, стремясь опередить Лютого и примчаться первым.

Корней запрыгивал ему на спину и они отправлялись в лес. Эти прогулки им всем троим очень нравились.

Во время таких вылазок Корней, сидя на спине великана Снежка, ласково поглаживал ему бока и почесывал за ушами. В такие минуты лось

замирал от удовольствия, а Корней подгонял его -"давай шагай, шагай, ишь расквасился, от Лютого отстанем!" Мягкая отвислая губа лося обиженно расползалась, но он все же прибавлял шаг.

Постоянное общение со своими дикими друзьями постепенно вырабатывало у Корнея способность по выражению глаз, морды, движению ушей, хвоста, повороту головы и еще чему-то неуловимому понимать мысли и желания сначала только Лютого и Снежка, а потом и других зверей. В его голове все это звучало как слова произносимые ими.

Каждый год, с наступлением звездных и темных августовских ночей, в тайге то здесь, то там слышался низкий трубный рев бородатых лосей беспокойно рыскавших по тайге в поисках застенчивых невест, прячущихся в чаще и только редким нежным фырканьем выдающих себя.

В такие дни Снежок надолго пропадал и сколько не пытался звать его Корней, он не являлся.

Как-то в эту пору Корней, колотивший орехи, задержался и возвращался домой по темноте. Неподалеку раздался рев. Ему откликнулся второй. Корней его сразу узнал - Снежок!

Бесшумной рысцой он пустился к месту ожидаемой встречи быков и вскоре уже слышал не только сухой стук рогов, но и яростное фырканье и храпенье. Потом послышался нарастающий треск ветвей и мимо Корнея по тропе пронесся ,с широко раздутыми ноздрями и свисающей с губ пеной, побежденный.

На вытоптанной полянке стоял белоснежный красавец. Он торжествующе взирал на беглеца и был вдвойне горд собой от того, что есть свидетель его триумфа - стройная важенка тихонько приближалась к нему. Снежок победно хоркнул и она отозвалась ему мычанием. Встав рядом они принялись нежно покусывать друг дружку за уши, за холку. Терлись скулами, пофыркивали, перешептывались и улыбались. Они были счастливы и не замечали ничего вокруг.

Корней, гордясь победой своего питомца и радуясь за него, тихонько, чтобы не мешать влюбленным отправился своей дорогой.

Незаметно подкралась осень. Тонкий запах вянущих листьев пропитал воздух. Спокойные зеленые тона впадины и склонов хребтов сменялись разноцветной мозаикой. Заполыхали багрянцем рябины. Оранжевыми кострами загорелись лиственницы. Кроны берез начали отливать медью. Среди этих разноцветных ковров возвышались густые зеленые сосны, украшенные смолистыми шишками. Выше по склонам и в хитросплетениях ущелий темнели мрачные ели и пихты.

Лиса чрезвычайно легка и проворна в своих движениях. Если волк достигает свою добычу силою и неутомимостью, то лисица - хитростью и сметливостью.

Как-то лиса поймала ежа, он тотчас свернулся в клубок и выставил свою острую щетину. Лиса долго катала ежа по земле, надеясь, что еж ослабеет и раскроется, но бедняга крепился и не поддавался ее уловке. Тогда лиса положила ежа на спину и помочилась на него. Ёж тотчас раскрылся и попал в зубы.

Несколько лет до этого Корнею пришлось наблюдать за другой сметливой кумушкой. Та, будучи ленивой к труду не стала рыть нору, а пользуясь смекалкой поступила неблагородно по отношению к барсуку. Изгнала лесного простачка нагло воспользовавшись его кровавыми трудами.

Так как барсук сильнее лисы, она чтобы изгнать хозяина начала действовать на нервы ему разными способами: подбегала к норе и лаяла, разрывала лапками от норки, а когда барсук уходил на охоту, забиралась в нору и оставляла там свои зловонные испражнения. Барсук животное очень опрятное, любящее чистоту. Он брезгливо, через силу, очищал свою квартиру, но в очередную отлучку лиса повторяла проделку.

Беспокоя таким образом барсука день ото дня лиса достигла своей цели. Барсук, потеряв терпение, раздраженно хрюкая оставил свое прежнее жилище и сделал поодаль новую квартиру.

Бессовестная лиса убедилась, отыскав по следам новую барсучью квартиру, что хозяин оставил старое жилище и преспокойно поселилась в захваченном доме.

В один из зимних солнечных дней, возвращаясь от деда, увидел, что прямо на него, не таясь, бежит острорылая лиса. Он несколько опешил от удивления. "Уж не златогрудка ли это? Да больно красива!"

Красновато-медное пышное веретено, сияя на солнце, не колыхаясь плыло к нему над белоснежной пеленой среди стройных елочек. Невесомый, воздушный хвост кокетливо стелился следом.

От солнца и огнедышащего сияния Корней оглушительно чихнул сшибая иней с бородки. Лиса, ничуть не испугавшись, подбежала и встала рядом стараясь заглянуть ему в глаза. Корней склонился к ней - "Признала, красавица". И стал ласково гладить ее.

Лиса лизнула руки и заходила между ног терясь боками. От радости душа Корнея возликовала.

-Надо же, какая благодарная тварь! Как это хорошо, что мы тогда не дали сгинуть такой красоте!

Выразив свои чувства лиса еще с километр бежала рядом, ставя задние лапы точно в след передних, а потом также неожиданно исчезла.

Заяц почуял непогоду заранее. Не мешает перекусить, а потом спокойно отсидеться в снежной норе.

Косой привстал на задних лапах, пошевелил длинными ушами, нацеленными кверху, покосил выпуклыми глазами по сторонам. Все спокойно. Заяц подпрыгнул и мягкими, короткими скачками направился в осинник отведать любимого лакомства: горьковатой мягкой коры.

Широко опушенные лапы не нарушали утрамбованный на тропке снежный покров. В заячьей столовой уже собралось много приятелей. Они весело потрапезничали, поиграли в догонялки. Потом, сытые и довольные разбежались по укромным уголкам.

Звонко щелкнул промороженный ствол. Заяц вздрогнул. Пробежавшись по дальней тропке несколько раз он сделал скидку, петлю, снова скидку, пробежку и вдруг громадным прыжком сиганул в сторону и погрузился в снег среди торчащих из него верхушек кустарника.

Лютый, часто заглядывавший в осинник за зайчатиной и заодно проведать Снежка с семейством, издали заметил под снегом кончики ушей. Беляк! И стал тихонько подкрадываться.

Чуткий косой услышал легкое похрустывание сминающихся снежинок, выскочил из убежища и припустил так, что за ним потянулся белый снежный шлейф от взбитого задними лапами снега.

Белый комочек домчался до обрыва и покатился с него кубарем. Внезапно его пронзила острая боль- заднюю лапу, угодившую в чуть присыпанную снегом боковую ветвь черемухи, резко дернуло и она выскочила из сустава. Косой беспомощно растянулся на снегу и пронзительно заверещал от боли.

Лютый подбежал и растерянно уставился на жалобную мордашку зайца. Слегка тронул его лапой. Заяц съежился и тоненько заплакал.

Вспомнив, что вот также плакала и не убегала Златогрудка, кот, желая заслужить похвалу от своего друга, осторожно прихватил пастью зайца за загривок и понес его к Корнею. Бедный заяц от ужаса перестал шевелиться и только изредка всхлипывал.

Увидев Лютого с зайцем в пасти Корней решил, что тот решил поделиться с ним очередной добычей, но когда Лютый, положив живого зайца на снег отошел в сторону, Корней с удивлением увидел, что косой жив , но двигаться не может.

-Так ты брат никак в доктора метишь?! Надо же, какой умница!- и ласково обнял кота,- Давай теперь вместе лечить бедняжку.

Кот в ответ, словно соглашаясь, громко заурчал.

В небе играла счастливая пара орлов. Птицы то догоняли один другого, то взмывали под небеса так высоко, что становились чуть видными, то пикировали вниз, пока, устав, не опустились на гору Медведь. Влюбленная пара, тесно прижавшись и оцепенев, подобно каменным изваяниям, надолго замерла на зазубрине скалы и зорко поглядывала вдаль.

На взгорбленном гребне холма громоздились друг на друга серые зубчатые скалы. Когда-то орлам приглянулось это уединенное место и они устроили на вершине одной из этих скал, между двух уступов, гнездо. Это сооружение являло собой огромную кучу из веток вперемежку с перьями и костями. Подстилкой орлам служил мягкий мох и пахучие веточки багульника. Гнездо было расположено достаточно высоко, чтобы обозревать окрестности, но почти не заметно со стороны.

В один из дней в гнезде появилось большое белое яйцо. Через неделю к нему прибавилось второе. Теперь орел парил один. Высмотрев подходящую живность он камнем кидался вниз и, на короткий миг коснувшись земли, поднимался с добычей, мерно взмахивая крыльями и устремлялся к сидящей на гнезде подруге.

Орлица иногда сходила с гнезда и на два белых яйца спешил присесть сменявший ее орел. А она разворачивала огромные крылья-паруса, потягивалась и взмывала в небо немного размяться на просторе.

Настал день, когда скорлупа одного из яиц треснула и мать помогла первенцу выбраться на свет.

Боже! До чего он был жалок и безобразен! Как дрожало его тельце! Но огромный клюв-кулек уже раскрыт и ждет пищи.

Накормив птенца орлица прикрыла его теплой грудью.

Вскоре вылупился и второй.

Птенцы были необычайно прожорливы и беспрерывно требовали новых порций мяса. Чтобы заполнить их бездонную утробу один из родителей всегда находился на промысле и без устали таскал то тетеревов, то зайцев и прочую живность. Отдавая куски мяса родители опускали их в постоянно разинутые рты.

Не напрасно так обильно кормили птенцов их заботливые родители. Росли они на радость старшим не по дням , а по часам. Быстро покрывались теплым и густым пухом. Чем они становились крупнее, тем требовательней тянули шеи с разинутыми ртами, выпрашивая добавки. Уставшие родители увертывались, уклонялись, но уступая настойчивости птенцов, отправлялись на поиски добычи уже вдвоем.

Когда солнце пекло особенно сильно. один из орлов вынужден был оставаться в гнезде, и, расправляя зонтом крылья, делал на птенцов тень. Таким же способом родители укрывали их и от дождя.

Готовясь к первому полету почти оперившиеся орлята вставали на ноги и, издавая разбойный крик, безпрестанно хлопали крыльями. Один, осмелев, выскочил из гнезда на край уступа, но не удержавшись, то планируя, то беспорядочно кувыркаясь скатился к его подножию

Подросшие волчата бежали пригнув голову к земле. Они нюхали следы оленей, крепкий дух их помета, запах разнообразной пернатой дичи рассеянный повсюду.

Остромордый волчонок рыскал как охотничья собака, туда-сюда, туда-сюда, приближаясь к упавшему птенцу. Встревожившаяся орлица. сидящая на камне неподалеку от дитеныша, предостерегающе защелкала клювом. Молодой волк замедлил бег. Густой подлесок не позволял орлице атаковать, она лишь грозно хлопала крыльями и время от времени устрашающе клекотала.

Перепуганный неожиданной встречей волчонок ощетинился, оскалил клыки и заскулил, призывая на помощь родителей. Волк с волчицей подоспели вовремя. Вдвоем они смело атаковали с разных сторон грозную птицу и разящим ударом клыков ополовинили ей крыло.

Неловко взмахивая покалеченным крылом орлица пыталась взлететь, но только подскакивала и неуклюже заваливалась на бок.

Волки опять ринулись на нее. Птица что было силы забила здоровым крылом и отлетела-отползла на две три сажени. Боясь упустить добычу хищники кинулись следом.

Неспособная к бегству орлица опрокинулась через хвост на спину и растопырила страшные когти-крючки. При этом она все время клекотала призывая на помощь орла. Грозная поза на мгновение остановила атаку разбойников и они быстро обежали ее, чтобы напасть с головы.

Наконец, услышавший призыв подруги , орел черным вихрем упал на спину одного из волков. Восемь скрюченных кинжалов вонзились в загривок и опрокинули его наземь. В этот момент, успевший покончить с орлицей, второй волк мгновенным ударом мощных клыков откусил орлу голову.

Оправившаяся волчица подозвала испуганных волчат и вскоре от величественных птиц остались лишь груды перьев.

Отец, рыскавший вокруг, обнаружил затаившегося птенца. Не помогли тому ни хранимое им молчание, ни полная неподвижность. Волк, прихватив птенца клыками, отнес живую добычу волчатам для забавы.

Мать Корнея, ходившая с бабами по грибы, поведала сыну о виденных у горы Медведь грудах орлиных перьев. Корней, в надежде, что птенцы живы, помчался туда и, вскорабкавшись на скалу, обнаружил совсем сникшего от жажды и голода осиротевшего птенца. Но, тем не менее, увидев человека он сразу открыл клюв.

Через две недели орленок вскормленный мальчиком встал на крыло, но Корней еще долго подкармливал своего очередного питомца, подзывая к себе свистом.

Орленок ел обычно прямо из рук устраиваясь на плече. В последствии, завидя с высоты своего кормильца, он трепещущей тучей налетал на него и довольный произведенным эффектом внезапности привычно садился на плечо; складывал крылья, демонстрируя мощную белую грудь и черную, как смоль, спину. Повернув голову к Корнею и собрав на ней перья в великолепный хохолок, он игриво сверкал желтыми глазищами и щелкал клювом. Парнишка гладил его и ласково шептал нежные слова. Если в котомке не находилось чего-нибудь съедобного, он капризно взъерошивал перья и обиженно отворачивался.

СВОРА

(глава из повести "Скитник")

В один из долгих летних вечеров волки, обитавшие в окрестностях Каскада томились под скалистым утесом среди сумрачного леса в ожидании сигнала своих разведчиков.

Наконец, от подножья Южного Хребта донесся вой, густой и немного расхлябанный, возвещавший - "чую добычу". Он не срывался на последней ноте, а завершался плавно гаснущим звуком. Спустя некоторое время этот вой, наводя на все живое безотчетную тоску, вновь полетел над тайгой.

Вразброд потянулись ввысь голоса встрепенувшихся хищников:

-Слышим, жди!

"Видящие" носом лучше и намного дальше, чем глазами, волки с опущенными хвостами, затрусили цепочкой, то припадая носами к земле, то вскидывая морды, стремясь не пропустить ни единого значимого запаха.

Перепрыгивая через поваленные стволы и рытвины, проскальзывая сквозь таежные заросли -- хищники почти не производили шума. Их движения были мягки, выверены - в любую минуту они были готовы замереть или молнией кинуться на жертву.

Тучи надоедливой , звенящей мошкары преследовали волков. Сильные звери беспомощно вертели головами и на ходу совали их то в траву, то в еловый лапник, чтобы согнать впивающихся в морду кровососов.

Вел дружную стаю матерый волчище - Дед. Он даже издали заметно выделялся среди прочих более мощным загривком, широкой грудью и проседью в шерсти..

Поначалу волки шли часто семеня лапами, но, учуяв вожделенный запах, перешли в намет. Густой лес нисколько не замедлял их бега: помогая хвостом -правилом они ловко маневрировали среди стволов и кустарников. Мошкара наконец отстала.

Горбоносый лось, дремавший в "нише" обрыва, заслышав вой поводил ушами, вскочил, беспокойно затоптался на месте. Заметив множество приближающихся огоньков он понял, что схватки ему не избежать и самое разумное - поберечь силы. Встав задом к выворотню и опустив рога, лось приготовился к бою.

Опытные волки взяли быка в полукольцо. Дальше все должно было бы развиваться по хорошо отработанному сценарию: вожак, отвлекая жертву, всем своим видом должен демонстрировать готовность вцепиться ему в глотку, а остальные, в это время, нападать с боков и резать сухожилия задних ног. Но, разгоряченный Дед почему-то прыгнул на быка сходу, угодив под встречный удар - острое копыто пробило ему грудную клетку. Хорошо хоть боковые волки успели сработать: лось с перерезанными сухожилиями повалился на землю. Опередивший всех Смельчак сомкнул мощные челюсти на глотке быка и дождавшись, когда тот, захлебываясь хлынувшей кровью, перестанет бить ногами, взобрался на поверженного гиганта. Мельком глянув на раненного Деда, Смельчак определил, что предводитель не жилец и, сразу осмелев, победно вскинул голову:

-Надеюсь всем понятно, что отныне я вожак!?- красноречиво говорила его поза.

Выделяясь несомненной отвагой и умом, он и в самом деле был прирожденным лидером, а ловкость Смельчака была столь велика, что позволяла прямо на ходу вырывать куски мяса от бегущей жертвы. Ко всему прочему он обладал феноменальной способностью подчинять всех своей воле. И вот, наконец, пробил его час!

Власть и заметное превосходство над другими членами стаи, к сожалению, очень быстро развратили Смельчака.

С его воцарением справедливые порядки, устоявшиеся в стае за годы предводительства Деда, стал подменять закон:"Как хочу, так и ворочу!". И что удивительно, он безоговорочно, по крайней мере внешне, соблюдался всеми.

Уступчивости стаи в немалой степени способствовало то, что в первые два года правления Смельчака сложились очень благоприятные условия для сытой спокойной жизни. Северных оленей во Впадине расплодилось такое множество, что хищники безо всяких усилий резали их каждый день. Богатая и постоянная добыча упрочила власть Смельчака и приближенных к нему волков. Со временем и вовсе выделилась как бы стая в стае.

Предпочитая, чтобы, высунув языки, рыскали и охотились рядовые волки, приятели Смельчака выходили из-за деревьев только тогда, когда поверженная жертва уже дымила кровью. Поначалу прихвостни отнимали добычу силой, но мало по малу жившая прежде в согласии стая свыклась с таким беспределом и, завершив охоту, вставала поодаль в ожидании своей очереди быть допущенными сворой избранных к добытому мясу. Изредка, когда охота предвиделась особенно легкой, прихвостни, чтобы размяться, участвовали в ней сами. Питалась они так хорошо, что шерсть приобрела особый блеск, от чего при свете луны казалась серебрянно-белой.

Пиратская шайка, возомнив себя хозяевами всей Впадины, порой бесцеремонно промышляла и в непосредственной близости от скита, тем более, что запуганные олени, чувствуя в людях защиту, тяготели к его окрестностям. Постепенно и часть рядовых волков, войдя во вкус жестоких побоищ, стала находить усладу в самом процессе резни безо всякой нужды в пище.

Скитники то и дело натыкались в лесу на зарезанных, но не тронутых оленей. Как-то обнаружили растерзанного волками медвежонка. Рядом, уткнув морду в живот, сидела оглушенная горем медведица. Безвольно опустив передние лапы вниз, она раскачивалась из стороны в сторону, тяжело вздыхая и горестно поскуливая.

Мужики, хотя и крепко ругали серых, в тоже время полагали, что "на все воля Божья".

Однажды стадо оленей, видимо надеясь, что волки не посмеют подойти вплотную к скиту, расположились на ночь прямо под бревенчатым частоколом. Не успели они задремать, как тревожно зафыркал престарелый рогач. Олени испуганно вскочили и прижались друг к другу. Один из них начал с силой лягать воздух, словно отгоняя кого-то. Но сколько олени ни всматривались в безмолвный мрак, они не видели ничего, кроме черных теней от стволов деревьев. Между тем, самый крайний олень, взвившись на дыбы, упал и стал, хрипя, кататься по траве,воздух наполнился запахом крови.

Серые тени, теперь не таясь, выныривали из мрака со всех сторон и уже через несколько секунд стадо превратилось в скопище бьющихся тел: обезумевшие олени лягались, падали, хрипели, обливаясь кровью. Все это продолжалось не дольше двух минут.

Утром, при виде множества мертвых тел, лежащих на примятой, почерневшей от крови траве, потрясенные скитники окаменели. Их охватило негодование и омерзение к столь безжалостным чудовищам. Даже белоголовые горы с немым укором смотрели на эту картину бессмысленного зверства.

-Сие проделки дьявола в волчьем обличьи! Пора остановить их!-решительно провозгласил наставник Маркел.

Корней давно заметил, что в стае стал верховодить умный и кровожадный тиран. Необъяснимая податливость волков его безрассудным и жестоким желаниям удивляла и возмущала молодого скитника, поэтому он, не колеблясь, первым присоединился к святому делу восстановления справедливости и покоя в их Впадине.

Хорошо зная район обитания волков и наиболее часто посещаемые ими места, скитники устроили ночью засады на всех возможных проходах. Корнею с отцом определили место возле ключа, отделявшего кедрач от осинника.

Натеревшись хвоей они просидели в кустах не сомкнув глаз и держа ружья наготове до самого утра. Корней видел мирно пасшихся оленей, наблюдал, как, сопя и пыхтя, карабкается на пригорок жирный барсук, как забавляются бесшабашные зайцы. И только волков не было не слышно и не видно, хотя на самом деле стая все это время бродила неподалеку, искусно минуя засады.

Даже, великолепно разбирающийся в лесных звуках Корней не слышал, как Смельчак несколько секунд стоял буквально за их спиной и, недобро ухмыльнувшись, незаметно растворился в предрассветной мгле, уведя стаю в безопасное место. В этот момент Корней почувствовал мимолетную тревогу, но не придал ей значения.

Последующие засады также не дали желаемого результата. Решили настороживать самострелы. Одного из волков стрела пробила насквозь. Живучий зверь еще с четверть версты бежал, временами ложась на землю и пытаясь вытащить стрелу, но рана была смертельной и он вскоре околел. Скитники нашли его по голосу ворона-вещуна, каркающего в таких случаях особенным образом. Шкуру снимали на открытом месте, на ветру, так как вонь от нее исходила невыносимая.

-Питаются хорошим мясом, а пахнут дурно,-удивлялся Тихон.

-Они же продались дьяволу, в них нет ничего чистого,- пояснил Корней.

После гибели сородича стая словно испарилась. Ставшие уже забывать о ее существовании люди через год вновь были потрясены бандитским набегом на оленей, но волки и в этот раз бесследно затерялись в путанной сети отрогов и распадков. Повторно организованные облавы, пасти, луки на тропах и на привадах теперь вообще не давали результата. Надо полагать, предыдущий урок не прошел даром. Стая , благодаря необыкновенному уму вожака, запросто разгадывала тайные замыслы людей и всегда обходила опасные места.

Его смекалка проявлялась порой самым неожиданным образом. Он, например, додумался, а потом научил всех остальных, как избавляться от постоянно мучивших волков паразитов.

Как-то, переплывая речку Смельчак заметил, что сотни блох, спасаясь от воды, сгрудились у него на носу. Выйдя на берег, волк взял в зубы обломок ветки и стал медленно погружаться с ним в воду. Дождавшись, когда все блохи переберутся на деревяшку, Смельчак выплюнул ее и вернулся на берег.

Или другой пример. Случилось это зимой. Стая, обежав в поисках оленей все распадки и хребты, обнаружила, наконец-то, небольшой табун, но никак не могла подкрасться к нему для успешной атаки: бдительные олени не подпускали, а догнать их по глубокому снегу узколапые волки не могли. Вот если бы весной, да по насту!

Смельчак понимал, что их выдает резкий неприятный запах. И вот что он придумал... Перед нападением волки, следуя примеру главаря, долго терлись о мочу и свежий помет оленей. Эта немудреная процедура позволила подойти к табуну настолько близко, что им удалось зарезать сразу двух оленух. Хищники попировали и залегли на долгожданный отдых. Наткнувшиеся на место трапезы охотники вспугнули зверей. Переевшие волки убегали сначала непозволительно медленно и тяжело, но , когда меткий выстрел уложил одного из них, они изрыгнули съеденные куски мяса на снег и быстро оторвались от преследователей. Но пущеная вдогонку пуля настигла еше одного, замыкавшего цепочку, волка. Раненный зверь побежал шатаясь, часто падая. Промокшая от снега шерсть страшно всклокочилась. Изнемогая, бедолага повернулся к бегущим на снегоступах стрелкам и достойно встретил смерть. Остальные члены стаи укрылись в окрестностях пещерного скита, куда охотники заходить не смели.

Корней, как никто изучивший Смельчака, был полностью согласен с утверждением Маркела, что вожак и его прихвостни - слуги дьявола.

-Не мог же Господь наделить столь выдающимися способностями до такой степени бездушное существо!

Но и Смельчак тоже досконально изучил своего противника. Он ненавидел и одновременно остерегался Корнея, чуя в нем более высшее, независимое создание. Особенно зверь тушевался от взгляда его проницательных глаз. Волк привык видеть в глубине зрачков любого существа затаившийся, порой панический страх, в глазах же Корнея горел особый огонь, а взгляд был смелый и неустрашимый. Он смущал Смельчака даже в те минуты, когда взор скитника не был устремлен непосредственно на него.

Осмотрительно избегая прямой стычки с Корнеем, он, желая хоть чем-то навредить ему, замыслил прикончить его верного друга - Лютого. Волки и без того давно точили клыки на слишком самостоятельного и ловкого кота, но Лютый был не дурак: спал только на деревьях, а уж бдительности у него было несравненно больше, чем у волков. Тем не менее удобный случай им вскоре представился.

По следам волки поняли, что он повредил лапу и сильно хромает. Не воспользоваться таким шансом было глупо и вожак со своими ближайшими прихвостиями пустились в погоню. Через час они увидели рысь, бредущую по склону высокого отрога. Спасаясь от появившихся волков, кот побежал, заметно припадая на переднюю лапу, к горе Башне, при этом даже дважды неловко растянулся на камнях. Вдохновленная близостью жертвы, свора прибавила ходу и уже предвкушала скорую расправу, но, почти настигнутый, Лютый успел заскочить на узкую горную тропу и, скрылся за скалистым ребром, где их уже поджидал Корней с дубиной. Он пропустил рысь, а затем по очереди молча сшиб в пропасть всех выродков, выбегавших из-за скалы.

Благодаря понятливости и бесстрашию кота рискованный план удался на славу! Лютый, весьма гордый убедительной игрой, подошел к другу. На дне пропасти лежала груда окровавленных тел. Смерть выродков дала надежду на воцарение покоя и Божьей благодати во Впадине.

Но самое невероятное во всей этой истории было то, что Смельчак остался внизу, затаившись в кустах. Увидев улыбающегося Корнея, спускавшегося с абсолютно здоровым Лютым , он понял, что предчувствие и в этот раз его не подвело. Проводив "артистов" взглядом полным ненависти, Смельчак осторожно поднялся на гору и увидел, что все его подельники погибли.

Утрата верной шайки была для Смельчака сильнейшим ударом. Оправившись от потрясения, он на следующий день догнал основную стаю. Волки дремали, лениво развалясь в самых немыслимых позах, в тени деревьев. Заметив вожака, они по привычке встали, но смотрели на него напряженно, даже враждебно. Во время его отсутствия в стае верховодил Широколобый и теперь, увидев, что Смельчак один, без своей свиты, он демонстративно игнорировал предводителя. Назревала схватка.

Смельчак понимал, что нужно осадить самозванца, но праздный образ жизни последних лет не прошел даром : он утратил былую силу и ловкость.

Склонив набок голову Широколобый зорко следил за каждым движением вожака. Чуть приоткрытая пасть придавала его морде выражение абсолютной уверенности в победе. Взбешенный Смельчак подскочил к нему. Соперники, ощерившись, встали друг против друга, демонстрируя свою мощь и твердую решимость отстоять право на стаю.

Уже были показаны белые, как снег, клыки, поднята дыбом шерсть, наморщен нос, неоднократно прозвучало устрашающее рычание, а они все стояли, не двигаясь с места. Вдруг Широколобый неуловимым боковым ударом сбил противника с ног и, нависнув над ним, принялся остервенело трепать загривок.

Смельчак вырвался, метнулся в чащу, ударился о дерево и, шатаясь пошел прочь. Его фигура выражала безнадежное отчаяние: еще никогда он не чувствовал себя таким униженным. Власть Смельчака держалась на страхе и силе. Как только тиран лишился этих опор -- она рухнула и никто, даже его волчица, не последовал за ним, чтобы выразить сочувствие.

Уже давно заглохли последние верховые запахи стаи, а Смельчак все брел и брел, кипя от бессильной ярости. Наконец, он добрался до участка Северного хребта, вдоль которого зияли темные лазы пещер. Эта окраина Впадины была богата зверьем, а следы пребывания людей вообще отсутствовали и волки часто укрывались в этих местах от опасности.

Постепенно, свыкаясь с участью изгоя, Смельчак успокоился и жил тихо. Иногда, правда, наваливалась невыносимая тоска, но, не желая выдавать себя, он воздерживался от исполнения заунывных песен о своей обиде на предавших его сородичей. Чтобы облегчить душу, он в такие минуты лишь уныло и жалобно скулил, сунув морду в мох.

Как-то , стая Широколобого, перемещаясь по Впадине за оленями, случайно столкнулась со Смельчаком. Волки с полным безразличием прошли мимо свергнутого тирана -вожака. А бывшая подруга даже не скрывала своего предпочтения Широколобому. "Ты уж , Смельчак, не серчай, но твое время прошло,"- говорили ее глаза.

От повторного унижения и позора Смельчак так стиснул клыки, что на одном из них скололась эмаль. Ему, всю жизнь одержимому стремлением к главенству, жаждой превзойти других, видеть такое демонстративное предательство было невыносимой мукой, но приходилось терпеть. Сразу же вспомнилась волчица Деда: та не отходила от смертельно раненного ударом копыта суженного ни на шаг и, когда тот околел, еще долго тихо лежала, обняв лапами его остывающее тело.

Разучившись за время царствования скрадывать добычу и неутомимо гнать ее, волк поначалу вынужден был довольствоваться мелкой, как правило, случайной добычей. Зато хорошо разбираясь в мотивах голоса ворона- вещуна, Смельчак легко определял, когда тот находил падаль, и не гнушался сбегать к ней покормиться.

Однажды переев чрезмерно протухшего мяса, волк сам чуть не сдох. А после поправки уже не мог даже подходить к падали - его тут же рвало. Не будучи в состоянии быстро бегать, он приноровился размеренно и упорно, с присущей волкам выносливостью ходить за добычей часами, а порой и сутками. Безостановочно шел и шел, не давая возможности жертве передохнуть, подкрепиться. Поначалу она бежала резво, металась с перепугу, напрасно тратила силы. Постепенно у нее тяжелели ноги, голова клонилась к земле. Расстояние между ними медленно, но верно сокращалось. Страх близкой смерти лишал жертву последних сил, а у Смельчака близость добычи наоборот их прибавляла. Наступал момент, когда вконец измотанный, загнанный зверь, чуя неизбежную погибель, смирялся и останавливался равнодушный уже ко всему. Смельчак, переведя дух, подходил к еще живой добыче, которая даже не пыталась сопротивлятся. Так он потихоньку восстанавливал форму. К концу лета волк стал налегать и на ягоды, поедая их в огромных количествах, отдавая предпочтение голубике и бруснике.

Однажды, подняв морду, он уловил в воздухе почти неприметную примесь постороннего для здешних мест запаха. Пометавшись по лесу и внюхиваясь в следы, он, обнаружив искомую нить, побежал по ней размеренным плавным махом, поднимаясь по склону хребта к скалистой стене, изрытой пугающими своей таинственностью черными дырами пещер. Из них тянуло тленом, промозглой сыростью. Откуда-то из земной глыби, из-под камней, доносились далекие, сдавленные, нечленораздельные звуки. Порывшись у входа одной из них, он обнаружил так необычно пахнущий странный деревянный предмет из щелей которого и шел этот волнующий запах.

В один из ласковых майских дней, дремавший на лесине, отощавший за зиму, Смельчак был разбужен хрустом гальки и плеском воды: кто-то переходил речку. Похватав налетные запахи, волк уловил аромат лосихи. Точно! Брюхатая корова осторожно брела по перекату прямо на него. Волк сглотнул слюну, в голову ударила кровь.

Когда будущая мать остановилась под обрывом, чтобы дать стечь воде, Смельчак выверенным прыжком оседлал ее, вонзив клыки в шею. Очумевшая от неожиданного нападения лосиха, оберегая бесценное содержимое живота, опрокинулась на спину и, задрав ноги, с ожесточением принялась кататься по волку. Тот, разжав челюсти, чуть живой, отполз к воде, а потрясенная мамаша поплелась в глубь леса.

Выполняя просьбу травозная-деда, Корней шел по высокому берегу речки, что-то мурлыча в кудрявую бороду в поисках мать и мачехи, необходимой для приготовления лекарственных сборов. Обнаружив очередную плантацию, он присел на корточки и стал с именем Христовым, да с именем Пресвятой Богородицы аккуратно срывать листья. Складывая их в котомку, Корней ощутил на себе до боли знакомый взгляд. По спине даже озноб пробежал. Человек резко обернулся и внизу у воды увидел...Смельчака! Правильнее сказать, его жалкое подобие, но глаза, точнее, один незаплывший глаз, сразу выдал его.

-Вот так встреча! Так ты, старый вурдалак, оказывается жив!?

Волк вздрогнул, еще сильнее прижал к затылку уши и втиснул голову в речную гальку. В темном зрачке засквозили испуг, тоска, чувство полной беспомощности. Он не желал мириться с участью обреченной жертвы, но и реально предпринять что-либо был не в состоянии. У него не осталось сил даже оскалить знаменитые когда-то клыки. Уцелевший глаз тихонечко заслезился: то ли от жалости к самому себе, толи от страха, что настал час расплаты.

А Корней глядел на старого, с обильной проседью в шерсти, зверя сочувственно, можно сказать с грустью. Пристыженный Смельчак отвел взгляд, тяжело вздохнул. Они поняли друг друга без слов, по выражению глаз. Со стороны это выглядело как разговор давних знакомых. В какой-то момент у Корнея, вместе с сочувствием, невольно мелькнула мстительная удовлетворенность.

-Нечего плакаться. Получил ты брат по заслугам,- сказал он взглядом, нацеленным прямо в душу волка.

Смельчак едва слышно заскулил. Просьба о пощаде была настолько открыто выражена, что человек даже смутился. Корней спрыгнул с обрыва на прибрежную полосу гальки и направился к волку. Тот совсем сжался, дернул грязным, как метелка, хвостом и всхлипнул от ужаса.

-Не бойся, лежачих не бьют,- Корней склонился над зверем и отпрянул, наткнувшись на потухающий взгляд ... Волк был мертв.

(вариант для повести)

Корней унес волка в скит. Когда Серый оправился он как-то сам собой остался у Корнея жить. Все отмечали, что он переменился. Добрым его назвать было нельзя, но признательность к людям за спасение и хорошее отношение смягчили его жестокий нрав.

У молодой суки Белки от него родились четыре щенка. Корней оставил себе самого крупного и мохнатого получившего имя Космач, а остальных раздал. В тот же год Серый умер. Лег под крыльцом и затих навеки.

Космач стал любимцем и помощником.

Тонет в горном озере

Впадину в которой находился скит обрамляли два хребта: Северный и Южный. Южный более пологий. а Северный высокий и весь в изломах и трещинах с остроконечными снежными пиками в центре.

Бывая у деда, жившего в предгорьях Северного хребта, Корней много раз заговаривал с ним о своей мечте подняться на хребет, но Никодим строжайше запретил даже думать об этом.

-Деда, почему нельзя в горы? Я уже большой! В долине знаю каждую тропку. Нехорошо хвастать, но лучше меня никто долины не знает.

Видя, что одними запретами трудно будет удержать любознательного парнишку, Никодим поведал внуку про монаха, про страшный мор в пещерном скиту расположенном на склоне Северного хребта. Ты не должен про эти пещеры никому говорить. Об этом знаем только я, да Маркел, ты будешь третьим, кому сия великая тайна открыта. Люди, сам знаешь, зело любопытны, кое-кто может и ослушаться, а результат может быть самый плачевный - весь скит вымрет. Потому и наложили мы с Маркелом запрет на места эти не объясняя причины. А ты действительно уже большой -Никодим с нескрываемой гордостью смотрел на внука- дозволю пойти тебе в горы. Но про пещеры ты помни, и не приближайся к ним.

Совершенно кстати установилась хорошая погода. Готовясь к подъему Корней взбирался на скалу возле дедовой обители и изучал, насколько это было возможно, склоны хребта. изъеденные лабиринтами узких ущелий, ветвящиеся на еще более тесные , но короткие распадки, намечая самый удобный и безопасный маршрут к пикам.

Дед говорил, что с них безгрешной душе может открыться обитель Бога.

-Эх, увидеть бы хотя бы тень Господа!- размечтался Корней,- Увижу и попрошу, чтобы....

Предгорные уступы преодолел быстро. Чем выше поднимался он, тем большее пространство становилось подвластно взору, тем сильнее в нем просыпалось чувство хозяина этой земли.

Предгорная терраса представляла собой высокое плато, упирающееся в круто вздыбленный горный хаос: высоченные гольцы, нехоженые отроги, скалы, трещины, ниши, стрельчатые шпили, угловатые обломки. Все это совершенно лишено деревьев, лишь местами поля низкорослого кедрового стланика. А само плато покрывала густая, тучная трава.

У границы этой горной империи на самом краю плато спряталось в глубоком провале небольшое озерко. Хребет нависал над ним загнутым клювом стервятника. Поодаль на плато стояла еще крепкая часовня и лиственный крест, заваленный снизу высокой грудой камней. Часовня и крест придавали этому месту особенную таинственность.

В старые времена. в пору рассвета первых скитов, древние скитожители приходили сюда общаться с Господом и выполнять обряды крещения и омовения возле Ока Господня. Усердными молитвами они давали знать всем святым, что чтут их и веру старую почитают.

Возле креста, на камнях, Корней с удивлением обнаружил довольно свежий букетик из альпийских цветов.

-Ангелы видно принесли, - подумал он.

Корней с трепетом осмотрел часовню, долго молился подле креста, полюбовался на неподвижное зеркало озера с утонувшими в нем парусами облаков.

Пора было подниматься по круче непосредственно на хребет. Для этого надо было обойти озеро по берегу, но неугомонный дух приключений и любовь к острым ощущениям остановили его и он, четко понимая, что поступает неразумно, и что потом горько пожалеет о содеянном, снял одежду и нырнул с высокого утеса в небесную синь между отражениями двух облаков.

Вода была ледяной, но Корнею было безразлично - он не боялся холода. Проплыв озеро поперек. взбодрившийся искатель приключений стал приглядываться, где лучше подняться на берег. С воды обманчивые берега выглядели совершенно по-иному: пологих участков не было вовсе. Базальтовые стены в три человеческих роста стояли гладкие и голые, покрытые к тому же у воды скользким и черным как сажа налетом.

Похоже, что выбраться отсюда было невозможно. Корнея охватило сознание полной беспомощности. Голые. неприступные стены вокруг и неровный кусок бездонного неба над головой с проплывающим к его кромке крохотным облачком.

-Неужели я всего этого больше не увижу? Нет, не может быть!- сказал он себе.

От звонкого плеска воды по озеру гуляло гулкое эхо.

Самое верное в его положении закрыть глаза, выдохнуть воздух и погрузиться в многометровую толщу, чтобы найти покой на дне. Но не таков Корней, чтобы сдаваться без борьбы, даже безнадежной и бессмысленной, тем более, что добровольная смерть неугодна Богу.

Пленник еще раз проплыл вдоль всего берега, но ничего подходящего не заметил. Чтобы отдохнуть и обдумать свое положение он лег на спину и тихонько лежал глядя в небо и моля у Господа милости.

Вода была так холодна, что даже наш "морозостойкий" стал чувствовать озноб проникающий все глубже и глубже. Вдруг спину что-то царапнуло. Рукой он нащупал под собой камни. Полоса тянулась несколько метров и резко понижалась теряясь в глубине. Подавленные на время чувства сразу пробудились. Перекатывая тяжелые камни в одно место он соорудил небольшую каменную горку. Взобравшись на нее согрелся на солнце.

-Благодарю тебя Всемилостивый, не оставь и дальше раба твоего неразумного Отче Наш,вразуми меня грешного, спаси и сохрани, молю Тебя.

Хотя Корней и понимал, что надежд на спасение почти нет, но надеялся на волю божью и сдаваться не собирался.

Солнце скрылось, настала холодная мучительная ночь. Ледяной холод и сырость проникли до костей. Что же придумать? Где спасение? Зачем я искал столь глупую смерть?

Напрягая всю силу воли Корней с трудом поддерживал в себе спокойствие и равновесие духа. Отчаяние уже готово было овладеть им. Он молился и молился, укрепляясь в вере, в том ,что Господь пошлет спасение, ведь он уже дал ему небольшой шанс.

Понимая, что самому отсюда не выбраться, он сосредоточил свое внимание на краях колодца и блюдце неба над головой.

Прошло несколько дней. Корней уже почти не приходил в сознание. Сердце из последних сил поддерживало жизнь в скрюченном на камнях теле.

Белогрудый с наслаждением парил в восходящих со склонов воздушных потоках, гордый своей способностью подниматься в поднебесье выше горных вершин и облаков, не прилагая никаких усилий. Было приятно царить в беспредельных небесах в безмолвном одиночестве.

В голубом зеркале озера рядом со своим плывущим отражением он увидел островок, которого прежде не было и лежащего на камнях человека. Ого! Так это мой кормилец!

Орел взволнованно заклекотал и круто спикировав опустился у тела друга. Подергал его клювом за волосы. В ответ донесся только тихий хрип.

Белогрудый решительно расправил крылья и одним великолепным взмахом поднялся в воздух. К скиту он летел так быстро, как никогда еще в жизни не летал.

Шумно опустившись у ног Елисея орел тревожно заклекотал и, хватая за штаны, стал тянуть его в сторону хребта.

-Уймись! Чего тебе? Мяса?- Елисей вынес с ледника свежую рыбу, но орел сердито пощелкал клювом и еще требовательней потянул за штаны. Такое небывалое упорство насторожило Елисея.

-Неужто с Корнюхой что-то стряслось? Неймется ему дома как все хозяйничать.

Елисей кликнул соседа и скоренько собрав в заплечные мешки немного еды, привязав к кушакам веревки, засунув за них топоры они, не мешкая отправились вслед за беспокойной птицей.

Когда они поняли, что орел ведет их в сторону пещер мужики несколько оробели и замедлили шаг. Но орел криками и яростным щелканьем клюва требовал продолжить путь.

С трудом поднявшись на плато они с удивлением увидели, что орел сидит на верхушке ветхой часовни. Ничего не понимающие скитники, не сговариваясь, бухнулись на колени и начали истово креститься и класть поклоны

-Неужто Господь в древний скит ведет? Что им от нас надобно?

Они двинулись было к часовне, но орел с тревожным клекотом слетел с нее и завис рядом с гранитными лбами вздымающегося хребта значительно правее часовни, давая понять, что путникам следует идти именно в этом направлении.

Мужики со страхом переглянулись, но пошли за орлом. Не пройдя и сотни шагов они увидели, что плато перед ними обрывается провалом, на краю которого лежат вещи Корнея.

-Господи, помилуй! Сынок, где ты! Корней, отзовись!

Елисей бросился к краю колодца. Его взору открылось лежащее в провале озеро и посреди него неподвижное тело его непутевого любимого сыночка распластанное на груде камней.

Понимая, что дорога каждая минута, Елисей взял один конец веревки, обвязался ею и спустился к воде. Добравшись до сына, обвязал этой веревкой теперь его и, придерживая голову Корнея над водой, подплыл к краю провала. Мужики подняли сначала парнишку, а следом и, уже успевшего основательно замерзнуть, Елисея.

Втроем они принялись растирать едва дышавшего холодного Корнея. Наконец на его лбу выступила испарина, он начал дышать ровнее и слегка приоткрыл глаза.

-Отец, ты!? Откуда?

-На все воля Божья! Молчи сынок пока. Молчи и молись... Доброе сердце у тебя, потому Господь и послал за нами Белогрудого. А не то и свидеться не довелось бы,- ответил отец и прослезившись крепко прижал к груди своего сына-бродягу.

Елисей горячо любил первенца, но внешне чувств никогда не проявлял. Но тут прорвало...

-Ты, вот что, сынок - не ходи больше один в горы. Звери зверями, но ты и о нас с матерью подумай. Какого нам тебя потерять!?

Накормив парня и перекусив, скитники долго возносили благодарственные молитвы Вседержителю.

-Корнюша, а что это за чело темное в береге?- вспомнил Елисей когда уже спускались по склону вниз.

-Понятия не имею. Снизу никаких дыр в берегах не видно.

-Ее с воды и не увидеть - выступ скрывает. Интересная дыра. Когда меня поднимали вроде как лестницу в ней углядел. А может и привиделось просто. Вообще место тут не простое, -задумчиво произнес отец.

Снежный (Белый) дух.

В скиту долго обсуждали удивительное спасение Корнея.

-Оказывается зверью помогать дело весьма богоугодное.

-А они сами-то какие благодарные!

-Птица, а с понятием!

Но в то же время пошли разговоры и о том, что Маркел не зря не велит в те места забираться. Многие полагали, что этот вечный странник Корнюшка наконец-то остепенится, а может даже и женится.

И действительно, парень после спасения работал по хозяйству с особым усердием и рвением.

Но Корней, он и есть Корней! Живущий в нем неукротимый дух бродяги был все же неистребим. Пожалуй только смерть была в силах удержать его на месте.

Осенью, гонимый духом первооткрывателя, Корней снова отправился в горы. Отцу же сказал, что пойдет поживет немного у деда.

Воспользовавшись тем, что тому понадобилось мумие и корни растений растущих только в горах, он пробыл у деда всего один день и уже на следующее утро, спозаранку, несмотря на то, что вершины гор за ночь покрылись снегом, отправился в путь, радуясь, что нашелся-таки уважительный повод. Уж больно ему запали в душу слова отца про черную дыру в отвесной стене нависающей над озером.

Добравшись до озера он задержался там. Обошел озеро вокруг и действительно увидел в отвесной стене берега, на одной линии с часовней, зияющее таинственной темнотой отверстие. Сколь ни зорко было его зрение он не смог разглядеть во мраке никакой лестницы. Решив, что сейчас не стоит задерживаться и отвлекаться от намеченной цели, он начал трудный подъем к далеким вершинам плотно скучившимися на головокружительной высоте. Путь лежал по ломанным граням изрезанными ломанными ребрами и лежащими между ними снежными карманами.

Короткого осеннего дня не хватало.

Расщелины, пропасти, гремучие потоки задерживали и вечер застал его еще только у нижней кромки снежного покрова. Корней огляделся. Глаза и сердце возликовали от впервые виденного им великолепия удивительного по красоте, насыщенности и роскошности красок заката солнца в горах.

Мысленно отметив место, где скрылось светило ,Корней подумал:"Завтра с горы увижу, наконец, куда оно прячется."

В сгущающейся мгле постепенно растворялось, исчезало неисчерпаемое богатство форм пиков, ущелий, отрогов. На хребет опустилась ночь.

Утром вершины скрыли облака, но Корней упрямо полез к цели ,с волнением ожидая того момента, когда сумеет потрогать их бугристые края рукой.

Интересно, а можно ли на них сесть и прокатиться до следующей вершины. Вот было бы здорово пролететь над скитом и помахать братии или пролить на них дождик, а то и покидать градом.

Добравшись, наконец, до облака Корней был крайне раздосадован: оно оказалось обычным туманом, чуть более плотным и холодным.

Пройдя сквозь толщу облаков он вновь увидел синее небо, яркое солнце и слепящий снег.

По мере того как он поднимался, хрустальный купол неба вопреки его ожиданиям не приближался, а напротив, темнея удалялся, становился еще более недосягаемым.

В низу в пади под волнистыми сугробами тумана сейчас пасмурно, а здесь сияют снега, на ярком, нестерпимо -голубом небе полыхает ярило(1). Все погружено в первозданный покой, все необычно. И впрямь мир богов и святых.

(1)Ярило- старинное славянское название солнца.

Главный пик оказался не двух, а трехглавым. По снежным граням и перемычкам словно серые пряди, струилась поземка. Черные лысинки вершин стояли голые, промерзшие. Уперевшись в небеса, они подставили свои острые макушки под горячие лучи солнца, но те никак не могли отогреть их.

Чтобы подняться на самую высокую, обвитую лентой легкого облачка вершину Корней перешел по ледяному мосту через гремящий поток, чувствуя все более усиливающийся ледяной ветер, и стал подниматься к ней мимо гудевшего на ветру частокола скал-останцев шеренгой корявых пальцев указывающих дорогу к трехглавой цели. Злой ветер крепчал, пытаясь сбросить одинокого путника с ледника. Корней утер рукавом мокрый от тающего снега лоб и оглядел расстилавшуюся между вершин панораму. Невероятно, но и здесь в белой пустыне, где казалось бы все давно выметено, вычищено ветром вечности, была жизнь. Справа от Большого пика, между маячившими в белой мути высокими голыми скалами медленно двигалось темным пятном какое-то существо. Корнея даже оторопь взяла: неужто святой дух? Но почему такой черный? Святые должны быть в белых одеждах.

Никогда ничего и никого не боявшийся Корней прибавил шаг, чтобы подойти ближе и получше разглядеть обитателя заоблачного царства, но злой встречный ветер разыгрался не на шутку. Вихри белых косм, срываемых с гребней снежных надувов, сосвистом носились по склонам. Все потонуло в мутной коловерти.

Неожиданно из нее совсем рядом вынырнуло заросшее чудовище.

-Дьявол!!!- Корней осенил себя крестным знамением. Чудовище в тот же миг исчезло. -Воистинно дьявол! Чур меня!

Решив, что он очутился в обители дьявола ,Корней ,ничего вокруг не видя и не ведая где на самом деле он находится, бросился бежать куда глаза глядят. Не заметив нависший каменный карниз врезался в его острый выступ, упал и , превозмогая боль, на карачках заполз под защиту каменной глыбы. Здесь лютая свирепая пурга была не властна.

Корней сел на котомку и блаженно привалился к снежному надуву. "Гневаются святые духи, что ослушался отца" -вяло шевельнулась мысль.

Боль от удара стихла, успокоилась. Корней ужался в плотный комочек, что бы усилить ощущение тепла и покоя. Незаметно подкралась дрема, приятная и неподвластная воле человека.

Ему привиделась вершина. Он стоял на ней и гладил руками щеки солнца. Хорошо-то как! Солнце то оказывается вовсе и не горячее, а теплое и ласковое!

Очнулся Корней от острой боли в ступнях. Над ним склонился косматый дьявол, он сильно и больно растирал его тело жесткими ладонями, разминал ноги.

-Господи, неужто я в аду? За что, Господи?

Корней попытался осенить себя крестным знамением, но рука не подчинилась.

"Дьявол",заметив, что парень очнулся, поспешил успокоить его.

-А еще "морозостйкий"! Эх, ты! Да не боись, это ведь я- Лука. Лука горбатый. Что, не признаешь? Вспоминай, вспоминай! Ты еще мальцом был, землю тогда трясло сильно. В тот год я и ушел из скита. Ты должен помнить!

-Да, да, дядя Лука, вас тогда еще долго искали, думали, что потонули вы. Простите, Христа ради, что сразу не признал, да и мудрено признать вас уж больно вид одичалый. По- первости, каюсь, за дьявола принял.

Согревшийся молодой скитник встал, оделся. Они находились в сухом низком гроте. В трех саженях темнел выход, через который были слегка видны озаренные луной скалы. У стены лежали вороха сена. Слабый колеблющийся свет жирового светильника гонял по стенам длинные причудливые тени.

Очага нигде не было. Удивленный Корней спросил:

-Дядя Лука, отчего у вас так тепло здесь? Снаружи морозище, а у вас теплынь.

-Пойдем, сынок, покажу кое-что...

Лука запалил факел и они прошли из "прихожей" в еще более теплый огромный зал. То, что Корней увидел, потрясло его и лишило дара речи. Затаив дух он молча созерцал фантастические отполированные волнистые колонны, свешивающиеся с потолка сверкающие белые непрозрачные сосульки, лежащие на полу каменные букеты пышных цветов. Стены зала были покрыты словно изморозью странными белоснежными и розовыми кристаллами. Откуда-то сбоку лилась струя горячей, парящей воды. Под ней был небольшой водоем, а на его дне лежали гладко отполированные с янтарным свечением шарики самых разных размеров: от голубиного яйца, до булавочной головки. Все они были совершенной сферической формы.

-Что это, дядя Лука?

-О, это большая редкость - пещерный жемчуг! Нравится? Я уж сколько лет любуюсь, а все налюбоваться не могу. Я благодарен Господу, что он надоумил меня в свое время уйти из скита. Обитель указал. Земным теплом одарил. Так тут и живу, грехи свои замаливаю, да за ваши души милости прошу. Отсюда Господь лучше слышит. Здесь ближе к нему. А как твой дед Никодим поживает? Жив ли Маркел?

Так, вспоминая всех ,они долго проговорили вернувшись в грот.

Наконец Корней спросил:

-А как вы сумели отыскать меня? Такая ведь круговерть была!

-Сам не вполне ведаю. Прост чувствовал и все. Чую там ты должен быть, пошел - и впрямь ты там. А сейчас вот и не соображу как нашел. Будто вижу я... и не вижу...

По слегка посветлевшему выходу из пещеры они поняли, что стало светать. Подойдя к выходу увидели, что буран не стихает.

-Ну, теперь это на дня три, - заключил Лука, - вот и хорошо, поживешь немного со мной.

-Неужто на три дня. Опять на вершину не попаду. Второй раз уже, Корней сильно опечалился, - Да и дед волноваться будет. Я уж сегодня вернуться с горной смолой обещал. И корней рассказал Луке о том, что с ним случилось на озере.

-Это Господь тебя испытывал. Теперь тебе надобно осмыслить все что видел и испытал. Дело не в самой вершине, а в укреплении духа. Человек сильный духом все может. Тело ведь просто служанка. Ты заметил- в горах разум человека очищается, пробуждает светлые, чистые помыслы. а душа стяжает небесные радости. Почему? Господь с Серафимами и с Херувимами близко и вознесшиеся души праведников, да святых кругом витают. Вот разум и душа и очищаются, начинаешь постигать высшие истины и счастье Богом даруется. Вот вернешься вниз и обдумай, что видел. Указание Господа правильно истолкуй. Жаль, конечно, что уходить тебе надо. Хорошо с тобой. Попробую помочь тебе, только не сказывай никому о том. что увидел и еще увидишь. А горной смолы я тебе дам. ее у меня полно. Собирайся, провожу тебя!

-Может немного подождем, авось метель утихнет, - в замешательстве предложил Корней.

-Не бойся! Там, где мы пойдем, метели нет.

Совсем растерявшийся Корней одел свою котомку. Лука запалил факел, дал два запасных Корнею и скомандовал - "пошли"!.

В зале, за волнистыми отполированными колоннами оказался довольно широкий и высокий проход полого уходящий вниз. Они долго шли по нему сворачивая то влево, то вправо, то как бы поднимались, то резко опускались, но ни разу за время пути им не попалось ни одного ответвления. Только однажды проход раздвоился. В право уходил более широкий, но Лука пошел по левому.

-Дядя Лука, а куда ведет правая ветвь?

-Много будешь знать - скоро состаришься! Хотя тебе-то наверно Никодим говорил про пещерный скит, а?

-Да, дед сказывал.

-Так вот, это ход к тем пещерам, только ходить туда никак нельзя.

-А вы откуда тогда знаете, что там пещерный скит?

-Да ходил я туда. М не можно, я старый и так помирать пора. А тебе не можно! Тебе жить, да жить. Там, сынок, смерть притаилась.

-А мы тогда куда идем?

-Потерпи, скоро сам увидишь.

Проход сужался. Корнею приходилось идти согнувшись и он, из-за света факела, не сразу заметил, что в проходе становиться светлее. Только когда Лука остановился подле лежащей на каменном полу лестницы из жердей, молодой скитник понял, что пришли.

Корней направился к белеющему выходу.

-Смотри еще раз не утони,- с улыбкой вслед сказал Лука.

Осторожно подойдя к кромке пещеры Корней обомлел - под его ногами лежало столь памятное ему озеро. "Так вот, что это за отверстие в стене" подумал он.

Лука зацепил свою Г-образную лестницу за край берега и они споро выбрались на плато. На удивление, здесь хоть и было пасмурно. но не было ни метели ,ни снега.

Корней повернулся лицом к озеру, заглянул в провал и сказал - "Озеро, я тебя не боюсь!"

Лука молча провел Корнея в часовенку и также молча они помолились.

-Ну что, пора расставаться, дядя Лука.

-Да, я-то уж отсюда никуда. Привык к уединению Да и обет не могу нарушить. Обо мне и о том, что видел никому не говори. Трудно будет, приходи, а я за тебя молиться буду. Прощай, сынок!

-Спасибо, дядя Лука вам за все. Бог даст наведаюсь.

Внизу молодой скитник постоянно задумывался и пытался осмыслить все то, что произошло с ним в горах, что видел и слышал. И понял он, что Господь приоткрыл для него новый мир, как будто хотел сказать: "Посмотри, каким чистым и красивым должен быть мир. Также чист и красив должен быть и человек. И не стоит замыкаться только в скорлупе Впадины. На свете так много нового и интересного. А чистоту веры можно хранить везде. Для этого не обязательно зарываться в норы подобно муравьям. Укрепи душу, очисти от всякой скверны тело и смело живи с верой и правдой там, где тебе велит твоя душа."

Перелом

Унылая долгая зима наконец-то закончилась. Пронеслась и бурная, яркая весна.

В тот злополучный летний день неутомимый бродяга Корней отправился к озеру, которое обнаружил в юго-восточной части впадины еще весной, два месяца назад в пору массового пролета птиц. Он очень гордился этим открытием.

В скиту все были удивлены узнав о существовании озера: "Столько лет живем тут и не ведаем о нем." Если учесть, что водоем имел почти полверсты в диаметре это действительно было удивительно.

Оно было надежно скрыто между трех холмов и питалось тремя небольшими ручьями, стекавшими с них.

Обнаружить озеро Корнею помогла его природная наблюдательность: очутившись весной невдалеке от одного из холмов он обратил внимание, что стаи птиц садятся и взлетают где-то прямо за ним с одного и того же места. Поднимаясь по склону холма до него стали долетать крики множества птиц и вскоре из-за деревьев он увидел зеркало озера просто кишащее водоплавающими. Птиц было такое множество, что от их разнородного крика, свиста, писка и хлопков крыльев ,от взлетающих и садящихся стай, над озером стоял беспрерывный, радостно-ликующий стон. Несмотря на разноголосицу все они воспевали весну, пробуждение нового круга жизни.

Сейчас же бурливая, клокочущая весенняя жизнь сменилась размеренным летним спокойствием. Синяя поверхность озера с опрокинутой в него небесной ширью и затонувшими облаками блестела как отполированная. Отдельные крупные льдины-останцы точно гладкие плоские тени облаков блуждали по ней.

Он шел по обрывистому берегу озера вдоль которого с металлическим скрежетом проносились чайки, когда его взгляд отвлекло одинокое дерево на скалистом островке.

-Вроде бы весной его не было, - подумал Корней... И в тот же момент зацепился за рогатую корягу и, не удержав равновесия сорвался с обрыва вниз. Обо что-то ударился. Раздался жуткий хруст кости.

Когда в голове прояснилось, Корней увидел, что положение его весьма плачевно: кость левой голени сломана и нога в этом месте гнется так, словно там появился дополнительный сустав.

И чем яснее осознавал Корней свое положение, тем сильнее стыла кровь в его жилах и им овладевали растерянность и отчаяние каких он никогда еще не испытывал.

Не привыкший отступать Корней лихорадочно размышлял, что можно предпринять. Идти он явно не мог.

Корней поулюлюкал, призывая Великана, но тот не откликался. Скорее всего он сейчас, оберегая еще не совсем окостеневшие рога ушел в горы.

От деда он слышал, что лисы при переломе закапывают ногу в мягкий грунт и неподвижно сидят, пока кость не срастется. "Может попробовать?" - подумал скитник и, корчась от боли в волокущейся ноге ,сполз поближе к воде. Снял с поврежденной ноги обувь. Выкопал рукой в жирном прибрежном иле углубление по длине ноги и бережно уложил ее туда. Крепко стиснув зубы, преодолевая боль, он состыковал на ощупь сломанные кости так, чтобы они не шатались при покачивании. Затем завалив ногу толстым слоем ила н ладонями плотно утрамбовал его. А чтобы удобнее было лежать подгреб под спину сухой береговой хлам , под голову сунул котомку с припасами.

Взмокший, измученный Корней с облегчением откинулся на спину. Его лицо пронилось. Ему не оставалось ничего другого, как набраться терпения и ждать.

Передохнув, он еще несколько раз поулюлюкал Снежка, но кроме двух ворон, давно вглядывавшихся, приоткрыв от волнения клювы, в одиноко лежащего человека, да хорошенького подтянутого куличка беззвучно семенившего по влажному илу и при встрече с Корнеем подолгу смешно кланявшемся ему, на его крик никто не обращал внимания.

Неподвижного Корнея стало донимать обрадовавшееся неожиданной поживе комарье. Они повисли словно нимбы над головой .Пока скитник возился с ногой, они не очень беспокоили, но на неподвижного набросились с таким остервенением словно в окрестностях он был единственным живым существом. Пришлось доставать из котомки банку с мазью из дегтя и какими-то еще известными только деду добавками, и нанести ее на руки, шею и лицо. Кровопийцы с сердитым писком кружились вокруг, но кусать перестали. Под этот привычный звон Корней задремал.

Вскоре он почувствовал осторожный влажный толчок в щеку.

-Лютый, это ты?

В ответ шершавый язык еще раз осторожно лизнул его.

Скитник открыл глаза и обнял друга, потрепал его за бакенбарды.

-Умница! Молодец, что пришел! Давай дружок выручай! Видишь, я теперь не ходячий. Беги в скит, приведи наших... Давай, дружок, иди, иди... Ну же, чего ты стоишь? Ты не понял? Иди в скит. Приведи отца.

Лютый же, всем своим видом изображая непонимание, отвернул морду и бесстрастно наблюдал за ноившимися над озером чайками.

Корней , наконец, сообразил, что кот в скит не пойдет даже по такому чрезвычайному поводу. После того. как у Маркела с Лютым произошла стычка, он в скит не заходил.

Эту историю и стычкой-то даже нельзя назвать. Так, обычное недоразумение. Но кот почему-то затаил сильную обиду.

Как-то. в начале марта, Маркел вышел на припек и, водя замусоленным пальцем по строчкам, читал слабыми глазами при свете солнца любимые "Златоструи". Это была та единственная книга, которую Маркел не доверял никому. Положив ее на порог, он ненадолго отошел подбросить дров в баню. А Скиталец, лежавший рядом, обратил внимание на шелест страниц, тихонько перелистываемых ветерком. Рысь подошла и, гася бег страниц, нерасчетливо махнула лапой. Две вырванные страницы понеслись по снегу.

Маркел все это видел и. закричав от ужаса, уронил охапку дров и схватив полено кинулся за Лютым с воплями.

От незаслуженной обиды кота аж передернуло, он возмущенно оскалился: "Я ведь как лучше хотел" - и сузив зрачки в темные, непроницаемые щели ушел прочь из скита. С того дня он ни разу не появлялся в нем. С характером был кот.

-Помоги хоть попить, Лютик. Пить, пить хочется. Придумай что-нибудь, и он показал на озеро.

Лютый выслушал все это с самым глубокомысленным видом и вошел в воду. Шлепая лапой по поверхности воды он освежал Корнея брызгами, но капли до головы не долетали.

-Спасибо дружок, но я пить хочу, а не купаться, - Корней выразительно изобразил как он глотает воду и как ему от этого становиться хорошо.

Лютый отряхнулся от воды и забегал по берегу, взбежал наверх, вернулся и стал нервно швырять когтями по земле. Тут его похоже осенило. Он прорыл вдоль Корнея канавку - вода заполнила ее и Корней смочил рот, а через некоторое время, когда муть осела, напился из ладошки.

У Лютого на морде угадывалась самодовольная улыбка. Он был счастлив от своей сообразительности.

-Лютый тоже умный, как Корней. Я твой друг и ты можешь на меня рассчитывать. Нам хорошо вместе. Я люблю тебя, - говорили его глаза и мимика. Кот прилег рядом, довольно урча, но как только наползающая с востока ночь погасила своей чернотой пурпурное сияние одиноких облаков и по небу разбежалось мерцание первых звезд, он ушел в лес.

Первый "больничный" день закончился - сколько ему еще предстоит пролежать? Самолюбивый Лютый в скит не пойдет, а отец, привыкший к отлучкам сына раньше чем через два-три дня его не хватится. Хорошо еще, что предупредил куда пошел.

Корней достал из котомки вяленной рыбы и стал жевать. Послышалось громкое шуршание. Скитник огляделся. Никого!. Мир окутанный мраком казался пустынным и безжизненным. Хотя Корней хорошо знал, что ночью жизнь замирает только у дневных животных и птиц, а с вечера ее постепенно замещает несуетливая жизнь ночных обитателей, кажущаяся таинственной и непонятной лишь из-за того, что она скрыта от глаз. А в принципе текла она обычным порядком: кто-то выслеживал , кто-то любил, кто-то утолял голод, кто-то чистил логово. Между тем каких либо явных звуков не было слышно. Ночная тайга любит покой и бесшумность во всем.

Взошла полная луна. Пользуясь ночным покоем засуетились лесные мыши. Интересно было смотреть как крохотные серые призраки они, неслышно топоча лапками по земле, играли в одни им понятные игры при этом весело попискивая от удовольствия.

Под утро от испарины воды поверхность озера заплыла плотным туманом. С рассветом с берега потянул легкий ветерок. По неподвижному глянцу поползла рябь. Туман стало отжимать к дальнему берегу. Вскоре проявились очертания острова. Они зашевелились как диковинное чудовище мгновенно размываясь в белом хаосе и вновь воскресая.

С первыми лучами солнца появился Лютый. Увидев, что Корней в порядке и спит, опять удалился. Днем он несколько раз наведывался, ненадолго ложился мурлыча лесные новости и уходил. В один из приходов принес куропатку. Тронутый Корней ласково погладил кота за заботу

Вынужденное заточение на берегу озера имело и свои достоинства. Корней никогда бы не увидел столько любопытных сцен из жизни обитателей тайги, если бы не был прикован к своему идеальному "наблюдательному пункту". Тем более, что водоем это всегда место сосредоточения всего живого.

На озере обитало множество пернатой братии: утки, гуси, цапли, кулики, чайки. С утра и до вечера птицы парили, кувыркались, скользили, выделывали сложные пируэты и закладывали крутые виражи. Куда-то торопливо улетали, возвращались. По водной глади плавали семьями выводки уток, гусей. Сильный гомон стихал только к ночи. (Совершенно непонятная вставка)

Ястреб торжествующе заклекотал. Поднялась огромная стая. Она парила в воздухе закручивая гигантскую спираль.

Удалось увидеть сцены купания медведицы с медвежатами, скоростной спуск на спине по глинистым и скользким от сочившейся воды береговым желобам семейства выдр.

Но были и трагические сцены. Как-то на второй вечер его зоркие глаза издали заметили робкую мордочку зайца, выглядывавшего из-за моховой кочки, покрытой листьями и ягодами морошки. Филин. расстилаясь серым лоскутом над землей внезапно появлся перед ним. Сжатый смертоносными когтями зверек отчаянно завопил, но тут же получил мощный удар клювом.

Пернатый хищник, как будто устыдившись своего вероломного нападения ,торопливо заграбаздал добычу и унес в лесную чащу.

Спустилась с обрыва попить воды и поискать на берегу чего-нибудь съестного россомаха. Зверь был очень стар, е. зубы желты, шерсть посивела и местами вылезла.

Над озером все дни кружили белохвостые орланы и упав к воде выдергивали с поверхности жирных моксунов.

К обеду четвертого дня до Корнея донеслись голоса людей. Он окликнул искавших его мужиков. Соорудив носилки они унесли покалеченного парня в скит.

Перелом оказался сложным, кость срасталась медленно. Вынуждены были призвать на помощь деда. Но, тем не менее, только к исходу осени Корней начал вставать и ходить по двору с палочкой.

Все это время, пока Корней лежал дед с любовью ухаживал за ним. В один из дней он сказал : "ты сынок прошел много испытаний. Сейчас Господь дал время для пополнения знаний". эти долгие дни вынужденного лежания не пропали даром. Дед посвящал внука не только во все тонкости лекарского искуства, а большей частью они беседовали о предназначении человека, о старой вере, о Боге.

Именно в эти дни дед подробно рассказывал Корнею о своей юности, о завещании святого Варлаама, о бесценных реликвиях спасенных князем Константином.

Во время одной из таких задушевных бесед Корней поделилися с дедом , который во всем понимал его, своей сокровенной думой - перевалить хребет и отъискать свою эвенкийскую родню.

-Дело доброе, но трудноразрешимое. Ты же знаешь у нас запрещено покидать Впадину. Сколько раз наши люди покидали впадину, столько же раз Господь посулал нам наказание. Поэтому и установили мы с Маркелом запрет.

-Так деда не будь этих отлучек и я бы на свет не появился.

Отшельник от такого неожиданного высказывания надолго замолк, видимо вспоминая историю женитьбы своего сына.

Когда Корней уже решил, что дед не желает говорить на эту тему, Никодим неожиданно произнес

-И то верно. Своих предков забывать не гоже. Как же тут поступить? Пожалуй поговорю я с Маркелом. Может он и даст тебе благословления.

Первое путешествие.

Долгой студеной зимой у уже порядочно обматеревшего Корнея вызревал план как он перевалит хребет и разыщет хоть кого-нибудь из эвенкийской родни. Мать много рассказывала про то, как она в детстве кочевала вместе со своим родо на оленях, про веселые ярмарки у казачьего острога.

Свое благословление Маркел дал не сразу. Он несколько раз подолгу беседовал с отцом Корнея. Наконец, призвал к себе парня.

-Дело ты задумал доброе, богоугодное. Предков верно, грех забывать. Ступай, просвети их словом Божьим. Но если где в пути встретятся христопродавцы- ни в какие разговоры с ними не вступай, обходи за версту.

Весна, перевал.

Когда теплый плодородный ветер весны примчался во Впадину и пробудил ото сна все живое, по жилам деревьев двинулась призрачная древесная кровь, а зима горько оплакивала свой конец обильной капелью, Корней уже был готов в путь , и каждый день стремясь узнать все полезные подробности, расспрашивал отца с матерью про эвенков, дорогу к ним, про походы в острог.

Елисей нарисовал сыну карту. Указал на ней тайную тропу через хребет, расстояния и главные ориентиры к кочевью деда Митчены. Мать собрала подарки. Эти приготовления доставляли Корнею великую радость.

Когда закончился месяц пролета птиц Корней спозаранку вышел в свой первый дальний поход. В этот раз он направился на восток мимо каскада водопадов к месту, где смыкались Южный и Северный хребты.

До водопадов он доехал в сопровоздении Лютого верхом на Снежке, там они с ними расстались.

Чтобы выйти на перевал, Корнею пришлось много часов продираться по склону, покрытому трудно проходимыми зелеными чащобами стелющегося кедрового стланника. Стланник кишел мелким зверьем. Соболя, белки жировали на прошлогодних орешках кедрового стланника. И, хотя они мельче обычных кедровых орехов, но их так много, что хватает всем и надолго.

Корней в таких густых зарослях оказался впервые и не знал, что идти по ним так тяжело, иначе он не прельстился бы этой короткой дорогой, а обошел бы этот участок. Но когда он понял свою промашку, возвращаться было поздно ."Правильно дед говорит, что только вороны прямо летают".

К исходу второго дня по узкой тропке набитой за многие столетия горными баранами, скитник достиг вершины перевала и на мгновение оцепенел.

Отсюда открывалась изумительная панорама величественная и строгая. Все охватываемое взглядом пространство покрывали почти непрерываемые цепи хребтов с обширнейшими, непроходимыми , можно сказать, девственными без начала и конца лесами и марями. На Юго-Востоке, между хребтов виднелось широкое горное ущелье, а на Северо-Востоке вздымались друг за другом мощные неприветливые громады хребтов лишенные какой бы то ни было растительности.

-Боже милостивый! Да ведь там горам нет конца! - воскликнул Корней, потрясенный грандиозной чередой сверкающих на солнце снежных пиков.

Несмотря на прозрачность воздуха, белеющие вершины легко было спутать с облаками. Чистое и бездонное небо над головой такой нежной синевы, какая бывает лишь в благодатную пору ранней осени.

Только здесь, стоя на вершине перевала Корней осознал бесконечность горного края, в котором ,теряя очертания и как бы растворяясь, исчезали скалистые пики дальних хребтов.

На вершины хребтов лето приходит с опозданием. В низу, в долинах ,уже блекнет трава, грубеет на деревьях листва, а здесь, на высоте, жизнь только начиналась. Корней долго стоял над одним единственным одуванчиком, прилепившимся среди серого курумника, не в силах отвести взгляд от его ярко-желтой шапочки. Это была как встреча с ушедшей весной.

Вообще же растительность на перевале скудная. Тощими зелеными языками растекались кое-где заросли кедрового стланника, жадно вцепилась в каменистую почву карликовая береза и только изредка, где-нибудь в затишке, можно увидеть невысокую скрюченную суровыми ветрами, морозами и туманами лиственницу.

А прямо перед ним , на гребне увала. среди огромных валунов и сплошных утесов паслась красивая семейка снежных баранов - толсторогов. Вожак, высоко подняв голову с круто загнутыми ребристыми рогами эффектно выделялся на фоне алого заката. Сколько городой силы и грации в его напряженной фигуре. Рядом с вожаком остановились две овечки, такие же высокие и бурые, как самец. Головы самок украшали маленькие дугообразные рожки. Тут же и маленький ягненок, едва по колено отцу. Он повторял все движения барана. Тот притопнул ногой, и ягненок тоже.

Скитник, видевший этих животных впервые. долго с удовольствием наблюдал за ними и все не мог насладиться их красотой и грацией.

Переночевав под укрытием каменных сомкнувшихся плит Корней встал с первыми лучами солнца. Ему предстояло спуститься с перевала на дно ущелья, которое должно вывести его на обширную равнину с оленьими пастбищами деда Митчены.

Когда отец объяснял дорогу он посоветовал сыну, чтобы быстрее и легче было найти кочевье, после выхода из ущелья подняться на боковой склон последнего отрога и оттуда ,с высоты, поискать на равнине столбы дымокуров. При хорошей погоде их издалека видно. Корней стал спускаться по крутому склону осторожно перебирая ногами чтобы не скатиться .Мелкие камушки так и сыпались из под ног и надо было следить в оба, чтобы каждый раз ставить ногу в надежное место.

Перевальная седловина и крутой спуск с нее были испещрены слабо заметными на каменной почве тропами баранов, соединяющие скальные уступы один с другим. Только эти грациозные создания, нарушали покой безмолвного царства скал.

Чем ниже спускался Корней, тем чаще попадались деревья. Некоторые из них прилепились прямо к отвесным стенам. Корней с восхищением взирал на неприхотливых храбрецов вцепившихся корнями в плоть скал. Причудливо изгибаясь корявыми стволами они упрямо тянулись в небесную высь, бодро топорщились хвоей и вовсе не горевали, что так неказисты и уродливы.

Ближе ко дну ущелья появились крупноствольные ельники. Смеркалось, на небе вызревали первые звездочки. Опустившаяся ночь потушила багровый закат. Горы помрачнели.

Корней высек кресалом огонь, разжег костер. Под колеблющимся светом пламени деревья то выбегали из темноты, то вновь скрывались из глаз. Где-то в стороне звонко-звонко журчал бегущий под камнями ручей.

Уткнув подбородок в колени он задумчиво глядел на пламя костра. Корней был доволен началом экспедиции. Столько новых впечатлений! Впервые он видел горных баранов и сразу столько много. Полюбовался невиданными ранее хребтами. Все так здорово!

-Наверное действительно счастье в открытиях! - подумал скитник, обращаясь к старому спутнику и проверенному красноязыкому другу. Вечерами он всегда вел долгие задушевные беседы с костром.

Костер, по представлению Корнея был преданной, лежащей у ног, пламеннорыжей собакой. Та же собака, только в необычном виде. Когда она была рядом Корней чувствовал себя уверенней и уютней. При первой возможности он вытаскивал кремень и вызывал ударом огонь и после того, как костер оближет его руки и лицо горячими языками все проблемы сразу как-то разрешались.

Проснулся от бодрящего холода. Слабые, синюшные языки устало блуждали по черным головешкам. Слегка подкрепившись у вновь разгоревшегося костерка он продолжал путь.

По дну ущелья идти было намного легче. Дорогу выбирать не приходилось, так как наторенная зверовая тропа, мотаясь с одного берега ручья на другой, сама подсказывала путь.

Ближе к вечеру следующего дня наш путешественник уже подходил к широко раскрытому устью ущелья, за которым раскинулась мрачная, девственная темнохвойная тайга. Корней, памятуя совет отца, оценивающе поглядел на зависшее над горизонтом светило: успею ли я до темноты подняться на склон отрога и обозреть равнину? Если поторопиться, то можно успеть.

Скитник побежал легкой трусцой вдоль берега речки, тараня, чтобы не останавливаться, для скорости прибрежные заросли. Вдруг земля под ногами исчезла и он полетел вниз. И, не успев что-либо предпринять, погрузился в холодную воду. От холода и неожиданности у него перехватило дыхание. Отчаянно работая руками он вынырнул на поверхность, избавился от мешавшей заплечной котомки, но, увидев, что она хорошо держится на плаву и вовсе не тонет, вцепился в нее.

Напрягая все силы, он поплыл поперек течения к берегу, но стремительный поток уносил все дальше от места, где буквально за час до его появления обвалился берег.

Его несло к грохочущим водобоинам порогов, где поджидала неминуемая гибель. Выбиваясь из сил Корней предпринял отчаянную попытку достичь спасительного берега, но приблизился к нему не более чем на сажень. Он уже с трудом удерживал голову над водой и если бы не котомка-"поплавок", то давно нахлебался бы воды. Казалось, что ничто не может спасти его , как вдруг Корней врезался лицом в пружинящую гущу листьев и веток. Цепляясь за них он взобрался на вибрирующее под напором воды дерево лежавшее на камнях поперек бурного потока.

-Господи, благодарю тебя за ниспосланное спасение!

Мокрый, продрогший, Корней перебрался по стволу на берег и огляделся. Оказывается унесло его не так уж и далеко, но о подъеме на отрог уже не могло быть и речи. Надо срочно перебрать припасы, проверить не попортила ли вода что в котомке.

Опытный таежник все что могло пострадать от воды упаковал в специально обработанные оленьи мочевые пузыри и завязал их горловины сухожилиями. Чтобы пузыри не пересыхали и не трескались, он держал их в отдельном берестяном коробе и прокладывал влажным мхом.

Уже впотьмах, разложив все у костра, скитник с удовлетворением отметил, что ничего не пострадало.

-Опыт предков -великое дело, -сказал он, обращаясь к проверенному спутнику и единственному слушателю в его странствиях - красноязыкому костру, приходящему к нему по первому зову.

Костер, по представлению Корнея, был преданной пламенно-рыжей собакой. Та же собака, только в необычном обличьи. Когда она лежала горяче дыша у ног, Корней чувствовал себя более сильным и уверенным.

При первой необходимости он вызывал его к себе ударом кремня и после того как оживший спутник оближет его руки и лицо горячими языками сразу все вокруг преображалось, душа погружалась в состояние благостного покоя, беспокойные мысли уносились прочь.

Поутру его ожидал приятный сюрприз - проснувшийся вездесущий сплетник ветер нанес едва уловимый запах дыма. Воодушевленный Корней пошел против ветра. Запах усиливался. Послышался отдаленный лай. Через пару верст он увидел колокола остроконечных обителей эвенков - чумы, оленей возле дымарей из сырых валежин, нарты.

Собаки, а среди них были настоящие волкодавы, первыми заметили чужого и бросились навстречу с предупредительным лаем. Корней, не останавливаясь, прошел мимо них к ближнему чуму, возле которого стояли пустобородые тщедушные эвенки в оленьих кафтанах с коротко, по летнему, остриженной шерстью и сыромятных чунях на ногах. Они крайне удивились неожиданному явлению огромного русского с поклажей на спине.

-Наверное совсем бедный - даже одну олешку не мог купить груз возить.

-Конечно бедный, ружья нет, одна палка, - обсуждали они меж собой.

Корней поклонился в пояс, поздоровался. Встретившиеся с жарким любопытством разглядывали друг друга. Скитнику показалось чудным, что у них у всех одно лицо: плотное с продубленной кожей, узкие прорези глаз, широкая переносица, как продавленный след от пальца и все приветливо одинаково улыбаются.

Вдруг один из стариков с быстрыми живыми глазами вытянув сухую морщинистую шею с далеко выпиравшим кадыком, возбужденно закричал, точнее почти заверещал:

-Есейка! Есейка! Все смотрите! Мой зять Есейка пришел!

Он суетливо подбежал к Корнею и, не доставая до плеч, обнял за пояс дорогого гостя. Корней, догадавшись, что перед ним его дед, оторвал того от земли и закружил, как пушинку.

-О, какой сильный Есейка! Настоящий медведь! Как живешь? Как моя дочь? Почто с собой не взял? Скучаю ведь. Страшное дело!

-Деда, я ведь не зять твой, а внук. Корнеем меня кличут.

-И то гляжу, молодой больно. Я старел, а зять не старел. Вот дурень , совсем ум потерял. Хороший внук, хороший, большой! Корней! Корни значит крепкие- это хорошо! Пойдем, мы оленя варили. Духи правильно сказали, что оленя надо варить. Гулять будем, страшное дело!

Окружавшие их эвенки радостно похлопывали то гостя, то старика, возбужденно лопотали на непонятном языке.

Согнувшись по очереди вошли в чум. Крепко пахло шкурами, мехами, потом, дымом и ароматным мясом. Посреди дымящий очаг, над ним большой котел. В красных бликах пламени угольками любопытства блестят глаза женщин.

-Тут моя старуха, сын и невестка с детьми живет.

Корнея усадили у низкого столика со светильником - каменной чашей с жиром посреди которого пылал фитиль из скрученного мха.

Женщины подали большое блюдо с грудой благоухающего светящегося янтарным жиром мяса. Во время еды никто не проронил ни слова. Мерно работали челюсти, мелькали длинные ножи. Довольно урчали желудки: праздник еды царил в чуме. Масленные от сытости глаза эвенков сладко щурились и превращались в узкие щелочки. Корней, заразившись поэзией первобытного довольства подчинился всеобщему священодействию над едой.

Женщины несколько раз заполняли блюдо вареной олениной доверху, но старик все еще был не доволен. Наконец все наелись и вместо блюда с обглоданными костями тонко сипел большущий закоптелый чайник.

Корней с маху опорожнил несколько чашек ароматного напитка. Такой чай он пил впервые. Ароматный вкус чая ему очень понравился.

Только после окончания чаепития Митчена, подправив камни открытого очага произнес первые слова:

-Давай внук, говори теперь, как живете. Все Говори. Страшное дело много говори.

Гость с начала раздал всем подарки и подробно поведал про житье бытье в скиту, про мать, отца, своих друзей зверей.

-Почему долго не ходили. Старика забыли.

-Нам никак нельзя за хребет ходить. Господь прогневается и опять мор нашлет. Мне дед помог уговорить скитского главу отпустить к вам ибо грех забывать своих предков.

Отец сказывал, что в 100 верстах от вас христопродавцы в отроге живут, вот их мне велено за версту обходить.

-Острог нету. Острог далеко стал. Одни тут теперь кочуем. Дальше тоже эвенки кочуют. Русских близко совсем нет. Худо теперь эвенку. За чаем далеко ходить. Язык забывать стали - говорить не с кем. Страшное дело.

-Дедушка, а сами-то почему к нам за хребет не ходите? Там ведь тоже богатых ягельных пастбищ много.

-Тихо, тихо! Что ты говоришь! Туда нам ходить никак нельзя. Там Главный Дух живет. Пойдешь туда- темно становится. Дух сердится. Холодный ветер, дождь гонит. Страшное дело. В тех горах яма есть глубокая. Со дна звезды днем видно. Кто пойдет в горы, того Дух в ту яму посадит. Страшное дело... Хватит об этом. Пойдем. стадо покажу.

Уже было далеко за полдень. Олени наелись любимого ягеля и волнистым, серо-белым потоком ломились сквозь лес к речке. Хорошо слышно шумное дыхание, шлепание широких копыт, густое похрапывание важенок. В такт шагам шерстистые рога вскидывались и опускались напоминая раскачиваемые ветром оголенные ветки.

При виде этой несметной рати серых тел и густого леса рогов Корнея охватила гордость за деда, который управляется с таким большим стадом. Митчена же, довольный произведенным эффектом, сказал:

-Своим скажи- хорошо живем. Олешков много у Митчены.

Напившиеся олени, спасаясь от гнуса и оводов, заходили по самые уши в воду и стояли, наслаждаясь обволакивающей их тела струистой прохладой.

Поскольку ягельные поля вокруг стойбища уже истощились оленеводы на следующий день свернули закоптелые меховые покрышки с чумов, связали жерди и аккуратно сложили на грузовые нарты и откочевали на десять верст ниже по реке.

На пути им попался медведь. Митчена, проезжая мимо него уважительно приветствовал его:

-Здравствуй брат Ниха! Как дела? У меня внук гостит. Дочь хорошо живет. В стаде олешки прибыли.

А Корнею пояснил:

-Медведь тоже люди. Только у него рубаха другая. Этот на моего умершего брата шибко похож.

-Простой народ эти эвенки, хотя и нехристи дикие,-подумал скитник.

Корней никогда не занимался оленеводством. Поэтому он старательно помогал деду Митчене и вникал во все тонкости кочевой жизни.

Осмотрев оленей он, первым делом, занялся лечением выявленных больных.Надо было избавить их от лишая,язв, заболеваний копыт, глаз. Эта работа требовала много времени и сил. Дед Никодим научил его готовить снадобья из трав, листьев,корневищ от самых разных болезней. Через полтора месяца настойчивых процедур больные олени преобразились.

Счастливый Митчена похлопывал себя по засаленным штанам и всем в кочевье гордо сообщал несколько раз на дню:

-Внук какой ученый! Страшное дело!

А Корней уже стал подумывать, что пора возвращаться. Но на небесах решили по иному. Случилось непредвиденное. Сын Митчены ночью стрелял по волкам из своей берданки и один патрон дал осечку. Утром, когда оленевод менял бракованный капсюль, неразряженный патрон выстрелил прямо в пах.

Рана была неглубокой, но очень болезненной и бедняга не мог передвигаться ни пешком, ни верхом на олене. В этой ситуации у Корнея язык не поворачивался заговорить об отъезде. Надо было выручать дядю.

За лето они еще шесть раз откочевывали на свежие пастбища. У подножья круто вздымающихся гор недалеко от берега посреди тайги стояла брошенная с покосившимися стенами крепость - казачий острог.

Народившиеся весной олешки заметно подросли. Среди взрослых оленей не пало ни одного, хотя и волки тоже сильно беспокоили, но собаки стадо в обиду не давали.

Возле одной из стоянок в береговом обнажении у подножья гор Корней обнаружил в вечной мерзлоте крупные кости вперемежку с огромными клыками неизвестного исполинского чудища.

Дедушка при первой возможности съездил на эвенкийское святилище, где оставил голову рогача для духов, чтобы они помогли сыну побыстрее оправиться от раны. На этом святилище за многие десятилетия собралась уже гора ветвистых рогов с черепами оленей.

Застигнутый ранним снегом Корней остался у деда на зиму и со временем стал восхищать эвенков умением на равных с ними ловить арканом оленей, делать легкие нарты, править упряжкой.

наконец, когда хвоя лиственниц стала отливать тусклым золотом, кочевье вышло на южную границу пастбищ Митчены. Дальше простирались пастбища его соседа Нихи. Здесь они каждый год встречались и несколько дней пировали и судачили. Как любил говорить Митчена:"Отмечали дружбу".

От старика Нихи узнали невероятную новость о том, что Великого Начальника Николая убили и сейчас вместо него государством правит какой-то Совет, а царевы слуги не согласны и стреляют в этот Совет. Люди поднялись друг на друга, полилась кровь. Появились в южной тайге вооруженные люди. Какие-то "Красные" ищут каких-то "Белых", а "Белые" - "Красных". Люди смотрят друг на друга дулами винтовок.

Южные эвенки в ужасе метались по тайге. Многие откочевали на север, ближе к Митчене. Здесь больно тихо, спокойно. Жизнь течет своим чередом, без неразберихи и страхов революции гудевшей где-то на Большой земле.

-Совсем как во времена раскола,-подумал Корней,-опять будут все отнимать, людей с родных мест сгонять. Как хорошо, что никому неведома дорога в наш скит.

У соседа было несколько сыновей. Все с семьями кроме высокого в белой меховой куртке. Для эвенка он был настоящим великаном: почти такого же роста, что и Корней. Жилистый, чернобровый, с острыми скулами, глазами цвета густого чая и темными, как безлунная ночь, волосами.

Он был охотником и в стой бище появлялся редко. Все разъезжал на упряжке и, заготовляя птицу на зиму, охотился на ожиревших к перелету гусей и уток.

Услышав свист крыльев, он вскидывал ружье и не глядя стрелял. Птица падала и он подбирал ее в нарты. Для охотника это обычное дело, но то, что делал этот парень в белой меховой куртке вызывало восхищение потому, что он был слеп с пятилетнего возраста.

-У него уши, руки и ноги вместе видят лучше наших глаз,- уважительно говорили про него.

Что любопытно, у слепого охотника тоже был верный друг - крепкий, как камень, сокол.

Когда утром слепой охотник выходил из чума, сокол слетал с дерева ему на плечо. Доверительно приспускал крылья и тихо клекотал в ухо. Охотник спрашивал его:

-Куда сегодня, Клюк?

В ответ сокол, взмахнув сильными серповидными крыльями, в крутом вираже проносился над кочевьем и скрывался каждый день в разных направлениях.

Слепой охотник, "видя", что Корней все еще ходит в летней одежде подарил ему свою кухлянку. Это был очень своевременный подарок.

Морозы крепчали. Красные, будто от стыда, что плохо греет, октябрьское солнце низко плыло над рекой в ожидании ледостава. Шуга, шурша и потрескивая, двигалась по реке сплошной массой с каждым часом замедляя движение. Редкие просветы воды парили. Все тише и тише движение и, наконец, замерло - река встала!

Обратно на северные пастбища возвращались по реке. Неслись под негреющими лучами солнца в клубах оленьего пара и залпах снежных комьев из-под копыт всхрапывающих оленей. На шее вожака гремели гирлянды белых костей. Провожать их вышло все кочевье Нихи. Они долго стояли на берегу и махали руками: следующая встреча через год.

Снегу выпало еще не много и оленеводы за четыре дня добрались до места. Могли бы быстрее, но необходимо было останавливаться на кормежку стада, что замедляло переходы.

-Ну и морозище,"-Корней поежился и накрыл голову меховым капюшоном. Напрасно он, сидя на нартах, вглядывался в проносившиеся склоны гор и пойму реки. Все живое словно вымерло, в трескучем безмолвии ничто не намекало на присутствие жизни в тайге. Казалось, что все исчезло под под глубоким промороженным савоном.

Но отнюдь! Это было обманчивое впечатление. Неистребимая жизнь копошилась повсюду. Только она стала как бы невидимой и неслышимой для поверхностного взгляда. Следы, едва видимые на спрессовавшемся вечном снеге и редкие рубиновые капли застывшей крови свидетельствовали об этом.

Вот туманной тенью промелькнул по снегу заяц беляк, а за ним неторопливым бесшумным голопцем проследовал неприметный соболь, только перекатившийся волной мех сверкнул серебристой изморозью. А вон там ловкие белки весело носятся по деревьям взад вперед, забавляясь на гибких ветках. Рискованные прыжки завершились восторженным цвирканьем всей компании.

Но вот в разгар воздушных упражнений по склону горы пронеслась приближающаяяся тень другого соболя. Раздался сигнал тревоги самой бдительной товарки и через две секунды все исчезли. Можно было подумать, что в этом лесу вдруг перестало водиться это радостное племя.

Корней с удивлением отмечал, что здесь намного больше чем в их Впадине драгоценных соболей.Эвенки, зная любовь русских к соболям посмеивались между собой:

-Руссие люди - глупые люди. Соболя любят, а оленей нет. Соболь какой толк. Мех слабый, мясо вонючий. Олень - много мяса, много меха.

В разгар зимней стужи, когда река местами промерзла насквозь и от натуги лопался лед, из нижнего кочевья примчалась упряжка. Зять Нихи умирает. Шаман каждый вечер шаманит, но ему все хуже и хуже. Кричит от боли.

-Отпусти Митчена своего внука. Жалко если помрет. Молодой еще.

Быстро снарядили Корнея в дорогу и упряжка понеслась обратно.

Терпевшего страшные муки эвенка молодой лекарь травами и кореньями, заговорами с крестом да молитвою поставил на ноги в три дня.

Расстроганный Нихи подарил ему свою лучшую упряжку из пяти оленей и проводил с великим почетом.

-Счастье в заботе о других,-подумал Корней, глядя на ожившего больного.

Скитник поехал обратно знакомой уже дорогой. Глубокий снеговой саван покрывал всю тайгу. Бык Хорей послушно исполнял все его команды. На второй день пути нарты пересекли медвежий след. Когда до Корнея дошло, что это прошел медведь он, удивленный остановил оленей. Точно! След голой медвежьей ступни! Что это он в разгар зимы вместо того чтобы спать в теплой берлоге , шастать по морозу вздумал?!

Удивленный Корней пошел вдоль следа. След повел по склону горы. Преодолев полсклона медведь встал. Сделал несколько шагов и снова стоял, оледенив следы голой ступней. Затем крадучись перевалив гребень спустился в соседний распадок. Подолгу стоял в нескольких местах за валежинами и выворотнями, осторожно выглядывая кого-то из-за них. От последнего укрытия к кустарникам протянулась длинная борозда взрыхленного до сухих листьев снега - шатун полз.

А вот и следы огромных прыжков к кормившимся лосям. Сплошь истоптанное место кровавой схватки и две его жертвы.

Уткнувшаяся головой в снег лосиха и сам , уже застывший клубком, медведь весь в ранах от множества ударов копыт.

По следам Корней восстановил , что медведь напал на годовалую лосиху. Могучим ударом переломил хребет. Стадо бросилось в рассыпную. Но смелый и сильный вожак бросился на защиту упавшей лосихи и ударами копыт изрешетил исхудавшего и больного медведя, так и не сумевшего из-за худобы и болезни залечь в берлогу.

Когда Корней вернулся обратно олени, не дождавшись его, ушли обратно. Ладно что при повороте нарты перевернулись и его котомка осталась лежать на снегу.

Скитнику оставалось радоваться хотя бы тому, что осталась его котомка. У Корнея был небогатый выбор решений по выходу из сложившейся ситуации: либо вернуться обратно в стойбище Нихи, либо пробиваться в стойбище деда.

Корней выбрал второй вариант, так как до стойбища Митчены было ближе верст шестдесят, если считать по реке, а напрямик, через отрог, не более двадцати.

Пройти по глубокому рыхлому снегу без лыж шестдесят верст даже Корнею было не под силу и он выбрал прямую дорогу через невысокий отрог.

Рукава малицы пришлось отрвать и одеть на чуни. Благодаря этой хитрости подошва чуней стала намного шире и ноги теперь не так глубоко проваливались в снег, а жесткие волосы облегчили подъем на отрог по крутому распадку.

Шел всю ночь напролет. Первые три версты дались легко, но дальше, когда начался подъем по распадку на отрог путь неожиданно преградил застывший мраморными наплывами широкий ледопад, из трещин которого сочилась, клубясь паром, грунтовая вода. Чтобы преодолеть его Корнею пришлось под каждый шаг вырубать топором ступеньку. Меховые рукава на ногах от парящих родничков оледенели и он мог в любую секунду сорваться и тогда подъем пришлось бы повторять с самого низа.

Одолев ледопад скитник стал карабкаться по заснеженному склону. Оледеневший мех скользил и подъем на отрог отнимал много сил.

От напряженной работы скитник взмок. Вокруг все трещит от крепчающего мороза и злого ветра, а от человека пар валит так, как будто он только что из бани.

С почерневшего неба звезды с любопытством приглядывались к нему, удивляясь его вынослтвости и упорству.

-Ну зачем он лезел в гору, Чего он тут возле нас ищет,- наверное недоумевали они.

Ночь зимой мучительно длинна. Казалось прошла целая вечность, прежде чем на востоке появились еле приметные признаки рассвета.

Здвезды растворились на посветлевшем небе и теперь пришла очередь удивиться тусклому солнцу. Ему навстречу , с вершины отрога, лихо несся на меховой одежде, как на санях, взбивая ногами снежные вихри, человек. Через десять минут он был у подножья отрога, а там уже недалеко оставалось до стойбища Митчены.

Эвенки удивленно цокали языками и качали головой. разглядывая то, что осталось от малицы Корнея после скоростного спуска. Они поверили в то, что он вернулся к ним через отрог только после того, как сами по следам убедились в этом.

-Корней не только ученый. Он еще и лось, страшное дело,- уточнил Митчена свое определение внука.

Весна. Возвращение в скит.

Весна пришла рано и неудержимо. Под теплыми лучами оседали, таяли сугробы, загремели ручьи. Обнажилась мокрая сверху, но еще мерзлая внутри земля. Подобревшее солнце щедро отдавало скопившееся за долгую зиму тепло. Купаясь в ласковых лучах солнца летели на родной Север нескончаемые вереницы крылатых путешественников. Радость и ликование от весны звучало в их надсадном крике и в бодрящем ароматным дыхании лиственниц, выпускающих нежную молодую зелень хвои.

Река, собирая талую воду, готовилась сбросить тяжелый панцирь, сковывавший ее всю долгую зиму. Ледяное поле местами уже разошлось трещинами и угловатые обломки начинали шевелиться расталкивая соседей - "пронитесь". И через некоторое время ледяные оковы не устояли и река тронулась разом по всей ширине.

С начала степенно, чинно, но вскоре на излучинах появились первые заторы ... И тут началось! Льдины ударяясь, наезжали одна на другую, переворачивались и бултыхались в воде как купающиеся звери. Вставшие на дыбы зеленоватые громады истекали прозрачной водой. Она падала с саженной высоты звенящей капелью и собираясь переливчатыми водопадиками пробивала извилистые цели, колодцы в недолговечных хрустальных замках.

Когда напор с верховьев возрастал, крайние льдины выползали на берег и, наезжая друг на друга, крошились как стекло и словно ножи срезали до земли все, что стояло на их пути.

Через пару недель речка вошла в берега и Корней, провожаемый всем кочевьем от мала до велика переправился на свой берег и по притоку, вытекавшему из широкого ущелья, пошел в свой скит, на ходу читая послания ветра.

Неровные склоны ущелья, по мере продвижения Корнея к перевалу, сходились все ближе и ниспадали к речке довольно круто, почти отвесно. В их глубоких морщинах-трещинах еще лежали языками пласты снега. От них, ощютимо даже на расстоянии, веяло промозглым холодом.

Дорога домой всегда короче, чем из дома.

Не стану описывать, сколько радости в скиту вызвало возвращение всеобщего любимца, сколько было расспросов. Отмечу только, что всех удивила и вместе с тем успокоила весть, что казачий острог опустел, а в то, что царя убили и теперь правит не царь, а самозванцы нехристи из Совета, не поверили.

-Брешут всякое. И прежде царей убивали, а заместо всякий раз другой садился. Как же без царя? России без царя нельзя!

Больше всего радовались возвращению Корнея охотники - он принес немного боеприпасов от эвенков. Луки хороши в сухие летние дни или в сильный мороз, но как только в воздухе появлялась сырость, они подводили: тетива вытягивалась и стрелы летят задумавшись. Тетива из скрученных жил понадежнее, но все равно сами луки в сырости теряют упругость.

После возвращения в скит Корней первым делом направился проведать деда отшельника. По дороге он досвистелся, наконец, Лютого.( Снежок услышал и примчался на его клич еще когда Корней спускался с перевала к каскаду водопадов и парень даже въехал в скит верхом на лосе.) Лютый выскочил наперерез ему и смешно виляя коротким мускулистым хвостом, взглядом говоря:

-Привет, я рад видеть тебя! Неплохо бы по такому случаю почесаться!

Ласково урча потерся головой о ноги и получив ответную порцию ласк, удалился.

Старец сидел под деревом и смотрел на тропинку.

-Чуял, что ты сегодня придешь. Возмужал! Долго ходил. Тебя там темные нехристи в свою веру языческую случаем не завлекли,

-Они может и темные, но люди честные, добрые и бесхитростные.

И он в подробностях поведал деду об этом небольшом народе. О их простых нравах, обычаях, о том, как они живут в ладу с природой. Особенно поразил деда рассказ о слепом охотнике.

-Вам, деда, они премного благодарны за те премудрости лекарские которым вы меня обучили.

-Душа радуется, что наука моя на пользу людям пошла.

Что-то нежное, теплое коснулось ноги Корнея. Космач! Уже лежит рядом, легонько бьет по земле хвостом и внимательно смотрит на друга.

-Тоже послушать хочет. Я ему тут за зиму всю летопись нашего скита прочитал. Так что он теперь тоже нашей веры и язык понимает совсем как человек. Я как запою псалмы, так он нота в ноту подпевает. Чисто дьякон!.

Я вам деда привез диковенный камень. У вас такого еще нет,- Корней достал из кармана красивый, гладко отполированный водой зеленый окатыш весь перевитый причудливыми разноцветными прожилками.

-Красивая штучка. Спасибо! Я рад, что ты доволен походом, что достойно перенес испытания, ощутил ценность и прелесть жизни. Каждый человек, сознающий бесценность данного ему Господом таинственного дара жизни не может не понимать, что дар этот непродолжителен во времени и надо попытаться успеть употребить его наилучшим образом и со значимым для всего человечества смыслом, чтобы через его осуществление продлить свое присутствие на земле.

Корней прогостил у отшельника три дня. Разговаривали они мало. Старец в одиночестве отвык от многословья. Скажет слово, улыбнется и опять длинно молчит. Зато улыбка у него была удивительная. Одна такая улыбка стоила хорошего сердечного разговора. А когда старец молчал, если смотреть ему в глаза, возникало ощущение, что он продолжает молча говорить.

Не надолго хватило Корнею спокойной, размеренной жизни в скиту. В нем ведь текла не только кровь оседлых основательных старообрядцев, но и кровь вечных лесных бродяг - эвенков.

Его путешествие принесло живущим без исхода во Впадине скитникам определенную пользу. Во первых, они узнали последние мирские новости, а во вторых, и это было самое главное, он принес боеприпасы, которых они не имели уже много лет.

Корней рвался отправиться еще куда-нибудь, но дозволения старца Маркела на новый дальний поход удалось получить только через три года благодаря тому, что на общем сходе решили искать ближние скиты единоверцев. Из-за родственных браков могло захиреть нарождающееся потомство и, чтобы не допустить этого, нужна была свежая кровь.

Кроме Корнея не было в скиту человека способного исполнить эту трудную миссию. Он, к тому же, теперь немного знал эвенкийский язык и мог, в случае необходимости, пораспрашивать на кочевьях где стоят староверские скиты.

Поскольку на востоке и юго-востоке от Впадины про скиты эвенки ничего не говорили решили, что Корнею лучше обследовать земли за Южным хребтом.

Новый поход.

Рано утром, перебравшись по галечному перекату через речку, Корней начал подъем по склону Южного хребта, с другой стороны хребта ему навстречу поднималось солнце. Подобие тропы ввело его в тесную ложбину с довольно крутым подъемом загроможденным щербатыми камнями. Большие скопления обломков черных пород напоминали крепости воздвигнутые для защиты подступов к перевалу. На гребне хребта путник и солнце встретились и радостно улыбнулись друг другу. Голый от земли гребень хребта покрывала мелкая щебенка каменной трухи и разбросанные тут и там бесформенные обломки гранита. В сравнении с речными валунами сразу бросалась в глаза разница между ними. В горах камни все острые, угловатые; поверхность у них шершавая, покрытая узорчатым лишайником, а на речке камни гладкие и все совершенно голые. Оно и понятно: вода веками шлифует их друг о друга, волоча по дну.

Не успел Корней хорошенько оглядеться и спланировать маршрут, как черным вороньем надвинулись брюхатые тучи на хребет стремительно поглотили все вокруг. В памяти скитника осталась только общая картина: широкие просторы таежного плато, испещренного темными прорезями ущелий.

Спускаться пришлось по межгорной расщелине, полагаясь только на интуицию, без четкого представления о местности. Но черные грозовые тучи, проседая все ниже и ниже, догоняли его. Корней двигался при видимости не более пяти сажен, надеясь, что скоро минует нижнюю размытую границу туч и сможет определиться с месторасположением.

Вопреки его ожиданиям, чем ниже он спускался, тем гуще становилась серо-фиолетовая влажная муть и вскоре он пробирался уже почти на ощупь, ориентируясь только на сердитое ворчание ключа. Рисковый, но не лишенный осторожности Корней понимал, что дальше, при такой видимости, идти становиться опасным, а главное, бессмысленным, из-за малой скорости передвижения. Поэтому он воспользовался для временного привала удобной скальной нишей. Выгреб из угла ниши нанесенный весенним паводком древесный хлам и вместе с красноязыким другом приготовился спокойно переждать непогоду.

Когда совсем стемнело он вызвал огнивом костерок. Маленькие язычки затрещали по сухим веткам и слились в трепещущую от радости встречи огненно-рыжую собаку. Вокруг сразу стало еще темней. Послушав энергичный треск возившегося в хворосте друга и баюкающий рокот горного ключа Корней, помолившись перед сном, пробормотал:"Извини, друг, я устал", и свернулся калачиком. Уснул сразу и крепко.

Но то, что началось вскоре могло поднять на ноги и покойника. Дело в том, что скитник имел несчастье расположиться на отдых в самом чреве вызревшей к тому времени грозы.

Первые же грозовые раскаты грома были настолько мощными, что оглушили его. Он подскочил на сотряснувшимся под ним гранитном монолите и ошалело завертел головой. Мутная чернота перед ним озарялась белыми вспышками. Они следовали одна за другой: то ослепительно яркие, то чуть видимые. Раскаты грома не затихали ни на секунду. Хлынул ливень. а по склонам застучали то ли смываемые ливневыми потоками, то ли срывавшиеся от сильных раскатов грома, камни.

Внезапно, прямо в трех саженях от Корнея муть раскололась слепящей стрелой толщиной в руку и тут же раздался такой резкий и оглушительный треск. что после этого все остальные звуки уже воспринимались как чуть различимые.

Эта вакханалия света, грома, ливня и камнепада длилась в течении двух часов. Потом гроза пошла на убыль, но ливень не ослабевал. Грозовые раскаты сменились все более нарастающим рокотом вышедшего из берегов ключа. Судя по исторгаемым им звукам он превратился в неукротимый клокочущий поток. Корнея все чаще стали обдавать невидимые брызги подступающих бурунов. Он содрогнулся от ужаса:" Если так дело пойдет , то меня скоро смоет и так измолотит в этой адской мешанине. что даже ворону на поживу ничего не останется. Пока не поздно надо выбираться из этой ловушки".

Скитник, определив до куда дошла вода, мысленно представил форму ниши и понял, что он спохватился позновато и, чтобы выбраться из ловушки, в которой он оказался, придется зайти в воду. Надев котомку он стал осторожно, не отрывая ступней от покатого пола, передвигаться вдоль боковой стенки ниши держась за нее рукой. Пока вода еще не достигла колен он уверенно противостоял бешенному потоку, но свод ниши никак не кончался и ему приходилось заходить в воду все глубже и глубже. Поток уже почти отрывал ноги от скалы, к тому же по ним то и дело довольно чувствительно били несущиеся в потоке воды камни и обломки валежин, но Господь, наконец, смилостивился и край ниши, плавно заворачиваясь, исчез из-под руки открыв дорогу наверх..

По ступенчатым уступам "скалолаз поневоле" осторожно поднялся на несколько саженей и остановился, поскольку не смог нащупать проход ,по которому можно было бы подняться еще выше.

Насквозь мокрый он много часов провел в темноте на неуютном склоне слушая неутихающий грозный рев воды, молясь о спасении:

-Отче наш Всемогущий! Молю тебя о милости Твоей! Ты, Господи, столько раз посылавший спасение рабу твоему, обрати взоры Свои на бедственное положение раба твоего. Не о себе молю, а лишь о братьях и сестрах пославших меня в дальнюю дорогу с единственной надеждой найти других сестер и братьев столь же крепких в нашей вере тебе. Молю тебя о милости, помоги пройти этот трудный путь, не дай погибнуть рабу божьему, помоги найти тех, кого ищу. Укрепи мой дух. Вера моя крепка и нерушима! Аминь! Господи! Может тебе угодно, чтобы я прекратил путешествие и вернулся в скит, Так помоги же его преодолеть. Я должен исполнить волю братьев моих. Помоги мне, Господи! Если я исполню сие поручение и если моя нога вновь ступит на землю родной Впадины, обещаю Тебе больше никогда не покинуть ее."

Наконец ливень утих, муть рассеялась и над головой засияло солнце. О, это Великое Солнце! Как ты сразу преображаешь Жизнь и меняешь настрой мыслей и чувств человека!