История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 1

Упадок римской республики. Эпоха гражданских войн

Стремительная римская экспансия вызвала ответную реакцию не только почти во всех областях экономики и общества, но также в политике, культуре и религии. Процесс больших изменений, наблюдаемый со времен Пунических войн, не объясняется одной причиной. Взаимодействовали различные явления нового структурирования. Только комплекс кризисных симптомов может объяснить падение и безвыходность общественной и политической системы Римской республики в ее последней фазе.

Из всех отраслей экономики большим изменениям был подвергнут аграрный сектор — базис всей римской экономики. По словам Катона, предки в свое время превозносили того, кого считали достойным звания хорошего землепашца и помещика. Катон утверждал: «Сыновья землепашцев самые мужественные люди и самые выносливые солдаты, доход от землепашества является самым честным и верным и меньше всего подвержен зависти. Те, кто занят этой работой, не знают дурных мыслей» (Катон. «О сельском хозяйстве»).

Разница в образе жизни правящего слоя и мелкого крестьянства была сначала очень незначительной. О самом Катоне рассказывали, что он часто навещал хижину Мания Курия Дентата (консул в 290, 275, 274 гг. до н.э.), которая находилась по соседству с его имением. «Он часто приходил туда, смотрел на небольшой клочок земли и бедность жилища и представлял себе, как этот величайший из римлян человек, победивший воинственнейшие народы, изгнавший Пирра из Италии после трех триумфов сам обрабатывал это именьице и жил в этой хижине» (Плутарх. «Катон Старший»).

Может быть, этот рассказ Плутарха был навеян более поздней идеализацией первоначальных форм жизни римского правящего слоя, однако факт заключается в том, что римские сенаторы того поколения своими руками обрабатывали имения и лично руководили сельскохозяйственным производством.

После II Пунической войны положение изменилось. Представители правящего слоя, владеющие к тому времени значительными капиталами, перестраивали производство по выращиванию хлеба в рационально организованное загородное хозяйство. Эти хозяйства специализировались на посадке оливковых деревьев и виноградников, выращивании овощей и фруктов, а иногда и на рыбоводстве. После превращения Италии в общесредиземноморское экономическое пространство эта новая форма производства показала себя более выгодной, чем традиционный способ ведения хозяйства. Теперь стали преобладать средние крестьянские хозяйства, в которых работало несколько дюжин рабов, одновременно вытеснялось мелкое крестьянство.

При этом следует отметить, что именно мелкое крестьянство издавна представляло собой опору римской государственности. В малых хозяйствах, которые редко превышали 10 югеров (2,5 га), выращивались злаки, в садах — овощи и травы, содержалось несколько голов скота, преимущественно овцы и свиньи. Доходы от этого хозяйства едва перекрывали прожиточный минимум семьи. Грабежи и разбои во время войны, бури, долгое отсутствие хозяина из-за его участия в военных походах, долги и болезни часто разоряли эти мелкие хозяйства. В любом случае они не могли конкурировать с современными методами владельцев больших имений. В отличие от крупного загородного хозяйства, которое располагалось вблизи от рынков сбыта, удобных коммуникаций и обладало достаточным потенциалом рабочей силы, мелкие крестьяне большей частью жили в удаленных от рынка районах, но тем не менее добивались успеха, благодаря низкой себестоимости производства.

Мелкое крестьянство было парализовано не столько стратегией «выжженной земли» Ганнибала или стремлением владельцев крупных имений округлить свои владения, сколько многолетними походами Рима на эллинистический восток в течение II в. до н,э., а также в Северную Африку и в Испанию. Во время этих походов погибли десятки тысяч крестьян. Показательно, что соображения о сохранении военной мощи Рима послужили для Тиберия Гракха поводом для проведения реформы, которая должна была снова усилить мелкое крестьянство. Но многочисленные «аграрные законы», которые действовали во все времена поздней республики вплоть до Цезаря, и наконец, расселение ветеранов, не смогли помочь этому сектору экономики. Остановить структурные изменения в области сельского хозяйства было невозможно.

Во времена поздней Римской республики, как никогда раньше, были благоприятными условия для ремесел, торговли, транспортного промысла и денежных операций. Из-за постоянных войн резко возросли потребности, поднялись объемы производства и возможности сбыта. Так как в Римской республике не существовало непосредственно государственной экономики, она была вынуждена передать арендным союзам откупщиков заказы на вооружение, транспорт, строительство, а также поручить им сбор налогов. Все это стало движущей силой экономического развития, но одновременно и официальной эксплуатацией провинций. Так как откупщики должны были первоначально ссужать значительные средства, их последующая прибыль была огромной, а главное — санкционированной государством.

Даже «певец» сельского хозяйства Катон научился давать в рост свои деньги. «Когда он начал зарабатывать деньги, он обнаружил, что земледелие является больше времяпрепровождением, чем доходным денежным источником. Он вкладывал свой капитал в верные, лишенные риска предприятия, покупал пруды, горячие источники, места для сукновален, приспособления для смоловарения, естественные пастбища, из чего извлекал большую выгоду... Он не пренебрег даже сомнительной ролью заимодавца для избежания морской подати и поступал следующим образом: побудил нуждающихся в деньгах создать общество кредиторов. Они совместно владели 50 или более кораблями, он через посредничество своего вольноотпущенника Квинтиона брал себе пай. Квинтион наблюдал за должниками и плавал вместе с ними. Таким образом, риску подвергались не все, а только небольшая часть кораблей, прибыль же была большой» (Плутарх. «Катон Старший»). Благодаря интеграции Рима в денежное хозяйство Средиземноморья, обогащался относительно небольшой слой всадников и вольноотпущенников. Само же развитие города Рима протекало крайне трудно. Во II в. до н.э. туда хлынули такие свободные граждане, как италики, много иностранцев, а также и рабы самых различных профессий и происхождения. При широкомасштабном строительстве города часть из них находила там работу, другие нанимались в услужение в богатые дома аристократов. Но Рим мог обеспечить только ограниченное число рабочих мест, поэтому резко возросло обнищание городского плебса, который влачил жалкое существование. Условия жизни народных масс столицы заметно ухудшились из-за постоянных пожаров, эпидемий, отсутствия жилья, долгов, зависимости от подвоза хлеба.

Со времен Гракхов не прекращались попытки унять недовольство с помощью введения нового порядка использования общественной земельной собственности, привлечения бедных свободных граждан к службе в легионах, распределения дешевого зерна и всякого рода пожертвований, однако основные проблемы не были решены. Старые связи клиентелы тоже не устояли перед лицом массового обнищания, городской плебс постоянно возрастал до непомерных величин. Его подстрекали как бессовестные демагоги, так и представители старых родов. Плебс приветствовал Мария так же, как и Суллу, Помпея, Клодия, Цицерона и Цезаря.

Тем не менее обнищание возросшего городского плебса не было решающим явлением для общественных изменений поздней республики, им стало образование войсковой клиентелы. Вследствие непрекращающихся военных кампаний во II в. до н.э. старая система гражданской милиции уже давно себя изжила. Напряженное военное положение ко времени югуртинской войны и последующей борьбы с кимбрами и тевтонами вынудило провести реорганизацию рекрутирования и набора войска. Но это не значит, что была отменена старая система конскрипций и снижен необходимый для службы в легионах минимальный ценз. Гораздо важнее был тот факт, что теперь в армию на долгосрочную службу призывалось большое число вольноотпущенников и бедных крестьян, людей, которые после окончания службы возвращались к своим прежним занятиям.

Более важными, чем расширение рекрутского набора и чем все тактические и дисциплинарные изменения, введенные реформой Мария, были социальные связи, возникшие в связи с этим, а именно личные обоюдные отношения верности между солдатами и командирами, которые позволяют говорить о войсковой клиентеле. Она превзошла прежнюю систему социальных связей между аристократическими семьями и их клиентами. Теперь такие люди, как Марий, благодаря своим высоким воинским качествам, могли не только конкурировать с большой аристократической клиентелой, но даже и превзойти ее. Войсковая клиентела все больше превращалась в инструмент политической власти.

Важной предпосылкой этого развития являлось понимание того, что имперские задачи военного руководства и политики не могли больше осуществляться под ежегодно меняющимся командованием аристократических любителей. После долгосрочного командования Сципиона Старшего во время II Пунической войны и после продления полномочий Мария в борьбе против кимбров и тевтонов было положено начало долгосрочной власти, что со времен Помпея стало уже обычным. Войсковая клиентела и выдающаяся личность — первооснова этого нового для республики явления. В поздней фазе Римской республики выяснилось, что политики, не имеющие собственной войсковой клиентелы, такие, как Цицерон и Клодий, были обречены на неудачу и, наоборот, большие войсковые соединения, например, такие, как были позже у Лепида на Сицилии, не могли отстоять свои интересы без способного военачальника. Войсковая клиентела и «колоссальная индивидуальность», по выражению Гегеля, постоянно шли рука об руку, но никогда это не проявилось столь ярко, как в случае с Цезарем.

Все вышеописанные процессы не могли осуществиться без постоянного притока рабов в римскую экономику и общество. По современным оценкам общее число рабов в Италии между Ганнибалом и Августом поднялось с 0,6 до 3 миллионов, причем в эпоху Августа общее население Италии составляло приблизительно 7,5 миллионов. Не нужно забывать, что среди многих свободных граждан различных правовых категорий содержался большой процент бывших рабов, которые получили право римского гражданства после освобождения из рабства. В любом случае после Пунических войн из-за массового обращения в рабство военнопленных, организованного рынка рабочей силы, связанного с пиратством в Средиземном море, в различные сферы римской экономики и общества влились десятки тысяч рабов.

Судьба этих рабов была различной и зависела от их квалификации и выполняемой работы. Она являлась наиболее удачной, когда рабы выдвигались на ответственные должности или интегрировались в семью. Судьба была сносной, когда они совместно работали на малых предприятиях своего хозяина и нередко превосходили его знаниями и сноровкой. Судьба их была также терпимой, когда они, работая пастухами, располагали большей свободой действий. Совершенно невыносимой она становилась тогда, когда они работали в шахтах, в рудниках, каменоломнях, на латифундиях или на галерах. На галерах им приходилось выполнять тяжелейшую работу, а в качестве гладиаторов ежедневно смотреть в глаза смерти.

Великие восстания рабов в эпоху поздней республики, особенно сицилийские войны рабов (135—132, 104—100 гг. до н.э.) и восстание Спартака (73—71 гг. до н.э.) подтверждают, что эту огромную массу рабов не сразу удалось интегрировать в римско-италийские структуры. Обычные репрессии не помогали справиться с этой проблемой. Она не решалась и после насильственного подавления восстаний. Не решалась также с помощью гуманного отношения, усиленного надзора и организации работ. Когда во время проскрипций Суллы рабов призвали доносить на своих преследуемых по политическим причинам хозяев, была поставлена под вопрос сама солидарность и общность интересов рабовладельцев. В гражданских войнах много рабов получили свободу, потому что вовремя примкнули к победителю. При Сексте Помпее наконец стало ясно, что политизированные и милитаризированные толпы рабов Италии могли отстаивать свои интересы даже перед триумвирами Марком Антонием, Октавианом и Лепидом.

Как и в случае с рабами, не удалась интеграция союзников и жителей провинций. Вспышки союзнической войны 391—83 гг. до н.э. были следствием пренебрежения вопросом о союзничестве, результатом чрезмерного обременения союзников постоянными военными походами в интересах Рима при одновременном причинении политического и морального ущерба. Едва ли было лучше положение в провинциях. Крах римского господства во всей Малой Азии и Греции во время первой войны с Митридатом показал, как ненавистен был римский распорядок и как легко его можно было сбросить. В то время, как в Италии по требованию восставших союзников были осуществлены политическо-правовые нововведения, римские провинции, как и прежде, оставались объектом систематической эксплуатации и со всеми своими ресурсами были арсеналом гражданских войн.

Для объяснения всеобъемлющего кризиса поздней Римской республики современная историческая наука использовала ошибочное представление о развитии политики, экономики и общества. Недостаточность конституции и политического инструментария «города-общины» для задач государства стала столь очевидной, столь очевидными были изменения общественных и экономических структур, что анализ, предусматривающий только эту сферу, является явно недостаточным. Для времени поздней Римской республики гораздо важнее понять новые процессы в духовной жизни, культуре, религии и менталитете.

Поздняя республика ничего не привнесла не только для малочисленного правящего слоя, но для римских солдат, торговцев и купцов, которые непосредственно сталкивались с греко-эллинистической культурой и религией. Одновременно эти чуждые формы и иной духовный мир распространялись и в самом Риме, Так называемое вакхическое преступление 186 г. до н.э., эксцесс культа Диониса, было пресечено. Высылка греческих риторов и философов в 161 г. до н.э., аллергическая реакция Катона на так называемое посольство философов в 155 г. до н.э., когда великие греческие философы — Карнеад, Диоген, Критолай — своей диалектикой сбивали с толку молодых римлян, свидетельствуют о том, что консервативный правящий слой видел в этих явлениях угрозу традиционным ценностям и нормам.

С другой стороны, именно аристократы и всадники украшали свои виллы греческими произведениями искусства. Украшение городских и загородных домов статуями, мозаиками и портиками было широко распространено, но редко кто читал греческую литературу и философию. Однако сама латинская литература выросла на греческих образцах, только сатира отличалась оригинальностью. Драматургия по греческому образцу, комедии Плавта и Теренция очаровывали тысячи людей, но еще больше было тех, кто обращался к новому культу греческого и восточного происхождения.

Воспитание личности на различных видах литературы и искусства стало характерным для римского мира II и I вв. до н.э., выражалось ли оно в расцвете портрета, в сатирах Люцилия или в любовной лирике Катулла. Возрастающая потребность в личном религиозном удовлетворении отвращала от прежних культовых норм и заставляли искать прямого общения с божеством. Естественно, абсолютизация личности, заложенная в большинстве эллинистических течений, могла привести к полному агностицизму, философскому скепсису или же к приверженности астрологии и магии. Эмансипация индивида охватила Рим, и без учета этих духовных и религиозных предпосылок нельзя понять поведение таких политиков, как Сулла и Цезарь.

Эпоха поздней Римской республики характеризовалась сначала медленным, а потом крайне динамичным процессом распространения власти на обширную часть Средиземноморья. Эта эпоха характеризуется также расслоением римского общества, изменением экономических структур, усилением антагонизма внутри отдельных общественных групп. Относительная однородность правящего слоя была утрачена. Начиная с II в. до н.э. наряду с сенаторским сословием начинает формироваться новое сословие всадников, которые хотя и не получали должностей магистратов, но приобретали все большее значение сначала в экономической, а потом и в политической сферах. 300—600 римским сенаторам противостояло в I в. до н.э. приблизительно 10—20 тысяч всадников.

Сам сенат уже не был корпорацией аристократов одинакового ранга. Главным являлась не принадлежность к старой аристократии, то есть к 25 старым аристократическим фамилиям, а наличие и концентрация богатства в руках небольшого количества семей. Когда-то собственностью сенатора было одно-два загородных поместья, к тому времени уже были известны сенаторы, имеющие более шести поместий.

К тому же начали быстро возникать политические группы, объединявшиеся по личным или политическим мотивам, их ни в коем случае нельзя отождествлять с оптиматами и популярами. Некоторые из членов этих групп заседали в сенате, сохраняя традиционные конституционные нормы, другие опирались на народные собрания и действительно хотели реформ внутри системы. Совершенно очевидно, что за действиями обеих сторон скрывались личные амбиции.

Интересы городского плебса и деревенского, городского римского пролетариата и римско-италийского крестьянства перестали совпадать по многим позициям. К этому же нужно добавить рост владеющей собственностью буржуазии в италийских городах, которая пользовалась полным римским гражданским правом. Муниципальный слой городских советов, удачливые помещики, торговцы и производители уже давно отождествляли свои интересы с интересами Рима и принадлежали к привилегированной муниципальной аристократии. Они извлекали пользу из империи и были ее верной опорой. Бесспорно, что представители этих слоев сначала в Италии, а позже и в провинции жертвовали своими местными традициями ради восхождения по социальной лестнице. К ним примкнули многие вольноотпущенники, удачливые купцы, которым неподконтрольная государству экономическая система предоставляла огромные возможности.

Нарастающая поляризация между оптиматами и популярами, рабовладельцами и рабами, римлянами и союзниками, италиками и жителями провинций должна была вызвать и вызвала противостояние, напряженную обстановку и конфликты, которые потрясали позднюю Римскую республику. Часто можно наблюдать пересечение политических и общественных интересов, и формулировка «страшные симплификаторы» мало чем помогает в понимании реальности. Кризис Римской республики не является результатом классовой борьбы или дезинтеграции общества, потому что большие группы общества в него вообще не были интегрированы. Их интеграция стала одним из величайших достижений принципата.

В соответствии с уже упомянутыми традициями, взглядами и нормами римского правящего слоя и широкого круга римских граждан сложный процесс изменений, начавшийся после окончания II Пунической войны, часто оценивается как упадок и кризис. С одной стороны, значительная несвобода, с другой же ориентация на идеализированные республиканские ценности мешают признать объективность социального угнетения, Продолжают преобладать основные нравственные ценности общества, поэтому II в. до н.э. рассматривается, как «падение нравов».

Этот факт имел далеко идущие последствия: даже неизбежные реформы шли по старому пути и были сориентированы на старые модели и структуры. Например, считалось, что кризис аграрного сектора можно ликвидировать с помощью воспроизводства мелкого крестьянства, хотя давно уже была замечена ненадежность подобного существования. В области администрации и военного руководства также крепко держались за старые традиции, хотя уже давно было ясно, что возросшие задачи больше не могли выполняться с помощью старого инструментария и прежних форм.

Среди многочисленных факторов и явлений кризис поздней республики еще раз подтверждает старую основную черту римской политики: в ней никогда не было альтернативных политических и общественных программ. В ней никогда не шла речь о выборе между различными структурами и системами, о долгосрочных программах и об установлении определенного политического или общественного курса, но постоянно говорилось о единичных конкретных вопросах, о случайных решениях или о выборе между определенными лицами. Постановления сената и народного собрания предлагали конкретные меры и давали узко ограниченные указания. Не выполнялись никакие планы, не было осуществлено ни одной программы, решения принимались для определенного случая, что свидетельствовало о совпадении интересов правящего слоя и граждан, а также о внутренней закрытости и когерентности системы.

Итак, понятно, что даже в драматической фазе римской истории, в период между Гракхами и Августом, политические конфликты возникали вокруг отдельных законодательных предложений и прошений, вокруг власти, которая была представлена отдельными лицами, но не вокруг отдельных программ или альтернативных решений. Даже у начинаний Тиберия Гракха, Мария, Сатурнина, Цезаря или Августа в центре стояли конкретные, отдельные решения. Фокусирование на единичных краткосрочных мерах и стремление к их выполнению в пределах нескольких месяцев всегда были признаками эскалации кризиса. Законы Лициния—Секста от 367—366 гг. до н.э. в этом отношении были такими же, как инициативы Гая Гракха, энергичные реставрационные законы Суллы. Это был водопад единичных мер в различных областях, позже такие же меры характеризовали диктатуру Цезаря и не менее важные по своему значению распоряжения Августа.

Имея в виду эти традиции, полным анахронизмом является ожидание сформулированной политической программы от оптиматов, популяров и отдельных римских политиков. Характерным признаком римской политики в этот период было как раз то, что за высокопарными словами скрывались конкретные цели. Короче говоря, кто занимался политикой, произносил громкие слова: одни якобы защищали права народа, другие оберегали авторитет сената. На самом же деле они все «боролись только за свою власть» (Саллюстий. «Катилина»).

Политика Рима I века до н.э. все больше и больше становилась вопросом власти. Изменения в структурах сами по себе не объясняли упадка Римской республики. Только благодаря сосредоточению власти внутри правящего слоя и мобилизации войсковой клиентелы и плебса, влияние отдельных лиц распространялось на все большие группы людей. Возобновляющиеся политические конвульсии привели в конце концов к хаотическому состоянию императорской эпохи, после того как республика распалась в результате радикализации борьбы отдельных групп. Отрекаться от власти представители олигархии не умели, их нужно было уничтожить политическими и психологическими методами.

История ранней и классической Римской республики, с одной стороны, знает целый ряд героизированных политиков и военных, с другой же, все эти люди были полностью интегрированы в общество и государство. Даже для такого особенно важного периода времени, как I Пуническая война, античные источники не называют ни одной личности, которая определяла бы римскую политику, а скорее создают впечатление коллективного руководства. Когда Катон Старший в своем историческом труде «Древнейшая история» не называет имен действующих лиц, а обозначает их, например, «консул», то это, видимо, уже более поздний симптом.

Очевидно, Катон уже почувствовал, что в лице его крупного политического противника Сципиона Африканского начинается новый процесс, который в конечном итоге приведет к абсолютизации отдельных личностей. Именно Сципион Африканский открывает ряд «выдающихся индивидуальностей», которые, по Гегелю, характеризовали позднюю фазу Римской республики. «Их несчастье состоит в том, что они не смогли сохранить нравственное начало, потому что то, что они делали, являлось преступлением и было направлено против сущего. Даже самые благородные из них — Гракхи — не только сами подвергались несправедливости, но и были вовлечены в общий разврат и несправедливость. Но то, что эти индивиды делали и хотели, имело высшее оправдание и приносило победу» («Лекции по философии истории». Штутгарт, 1961).

Сципион Африканский, молодой представитель знатного римского рода, во время II Пунической войны вместо обыкновенной чиновничьей карьеры выбрал военное поприще, поднялся до главнокомандующего, взял на себя политическое и военное руководство, достиг потрясающих успехов и, наконец, разгромил самого Ганнибала. Его личность соответствовала старым римским представлениям об удаче и была окружена харизматической аурой. Как избранный, одаренный счастьем человек, он открыл целый список имен, в котором за ним следовали Сулла и Цезарь, люди, имеющие те же убеждения и те же самооценки.

Нет необходимости подробно характеризовать здесь выдающихся римских политиков II и I вв. до н.э., тех людей, которые внесли личный вклад в руководство римской политикой. Достаточно упомянуть самых выдающихся. Ни в коем случае не идеализированного «освободителя» Греции Тита Квинция Фламинина, крайне стилизованного в античных источниках Сципиона Эмилиана, победителя Карфагена и Нуманции, Тиберия Гракха, открывшего эру реформистских начинаний и смут, его брата Гая, о котором Моммзен однажды сказал: «Этот величайший из политических преступников является также и человеком, возродившим свою страну» («Римская история», т. II. Берлин, 1903).

Список политически одаренных личностей этого века очень длинный. К уже названным именам нужно добавить военного реформатора и военачальника Мария, который явно не преуспел в политическом секторе, а также в 100 г., затем идут имена бескомпромиссного, всеми силами стремящегося к власти Сатурнина и Главция и таких людей, как народный трибун Марк Ливий Друз. Наконец, следует упомянуть имя самого Суллы.

После поражения союзнической войны 91—89 гг. до н.э., в которой Рим вынужден был устранить хронические недоразумения со своими италийскими союзниками и уравнять в гражданско-правовом отношении свою власть, Сулла стал доминирующей фигурой римской политики. В 80-х гг. I в. до н.э. именно от него исходят политические импульсы и решающие инициативы. Достойным упоминания парадоксом является тот факт, что именно этот решительный борец против римской олигархии последовательно и беззастенчиво использовал в качестве инструмента власти общественный организм войсковой клиентелы, созданный Марием против законного, с точки зрения государственного права, но выдержанного в популистских традициях Мария правительства Рима.

Благодаря рискованному, но вынужденному компромиссу с Митридатом VI Понтийским Сулла смог успешно закончить гражданскую войну и после массового уничтожения своих противников в проскрипциях, еще на одну ступень поднявших систему политического террора, достиг неограниченной власти диктатора и в этом качестве попытался провести реставрацию традиционной политической системы. Серией отдельных законов он стремился снова укрепить власть сенаторской аристократии и оградить администрацию и юрисдикцию от посягательств цензоров и народных трибунов. Какими бы прогрессивными ни казались многие из бесчисленных единичных мер, по существу своему Сулла оставался в плену римских традиций. Было бы иллюзией предположить, что традиционные законодательные средства могли быть достаточными для преодоления всеобщего кризиса.

Последний шанс правящей олигархии был упущен не потому, что она не сконцентрировала свои усилия на реформах Суллы по преобразованию правящего слоя и его главенствующего положения в администрации и политике, а потому, что не было обеспечено постоянное и достаточное укрепление системы. Консолидация общества и государства не могла быть достигнута одними законодательными актами и организационными преобразованиями. Могло помочь только долгосрочное функционирование власти, долгосрочная ответственность и отождествление ведущих политиков с реорганизацией системы. Учитывая это, разрыв со старыми традиционными республиканскими обычаями был неизбежен, но Сулла не был к этому готов. Реставрация при Сулле по праву относится к одной из немногочисленных и едва ли превзойденных по своей систематике реставраций мировой истории. Она так быстро потерпела неудачу, потому что последовательно противостояла давно возникшим политическим процессам, возводила в абсолют интересы одного общественного и политического слоя и тем самым бросала вызов широкому фронту противодействующих сил.

Недостатки реставрации Суллы проявились уже в 70-е гг., когда молодой Помпей мобилизовал большую клиентелу своего отца и с ее помощью стал одним из видных соратников Суллы в Италии, когда Лепид готовил новый поход на Рим, когда старые противники, такие, как Серторий, годами управляли Испанией и когда, наконец, в конце семидесятых годов восстание Спартака потрясло всю Италию и одновременно доказало, что тяжелые общественные недостатки не были устранены.

Исходя из первоисточников 63 г. до н.э., год консульства Цицерона, год заговора катилинариев, а также год рождения Октавиана, стал эпохальным для римской истории. Даже если не принимать во внимание речи Цицерона и не переоценивать достижения Рима за эти месяцы, этот год представляет увертюру того «ускоренного процесса», который привел к кризису и упадку Римской республики и к ее долгой агонии в 60—44 гг. до н.э. В лице Красса, Цезаря, Катона и Цицерона уже в 63 г. до н.э. столкнулись друг с другом протагонисты радикального крыла Римской политики, по одну сторону были динамичные бескомпромиссные и честолюбивые реалисты, по другую — косные, по рукам связанные собственной идеологией, разные по своему потенциалу защитники старых аристократических традиций. Неурядицы этого года еще раз обнажили кризисные симптомы того времени, те симптомы, которые придали процессу брожения ожесточение и силу: долги большей части населения и правящего слоя, возрастающее недовольство старых марианцев и их потомков, нищета ветеранов Суллы, поразительно большое число потерпевших крушение в политике и социально неинтегрированных молодых аристократов и многое другое.

В 63 г. до н.э. решающим фактором оставалось только беспрекословное повиновение войск, которые собрал вокруг себя Помпей во время своей запоздалой, но успешной борьбы со средиземноморскими пиратами и во время борьбы с Митридатом VI и покорения Римского Востока. Как когда-то Сулла, Помпей был теперь в состоянии задействовать преданное ему и материально от него зависящее войско и весь военный потенциал Малой Азии и Сирии против Рима. Этот молодой человек, окрыленный мифами об Александре Великом, один из блестящих организаторов, распоряжался Римом и полностью подчинил себе римский сенат.

Когда Помпей, носивший прозвище «Великий», главнокомандующий по милости Суллы, обладающий полной властью в войне против пиратов и Митридата, после своего возвращения из Малой Азии и роспуска войска столкнулся с мелочной политикой сената, он быстро приступил к перегруппировке политических сил Рима и к эскалации внутренних разногласий. Так как Помпей один был слишком слаб, он в 60 г. до н.э. заключил с Крассом и Цезарем так называемый I триумвират.

Это были очень разные люди, объединившиеся для совместных действий, но они являлись одновременно и тремя типичными представителями римского правящего слоя поздней республики. Марк Лициний Красс еще при Сулле проявил себя, как способный и добросовестный военачальник, однако потом он скандальным образом извлек материальную выгоду от проскрипций. Быстро стал одним из богатейших людей города и вкладывал свои огромные средства в политику и в новые инвестиции. Он участвовал во всех планах и заговорах в качестве влиятельного кредитора и открыто признавал себя сторонником тезиса: кто хочет быть первым в Риме, должен иметь столько денег, чтобы быть в состоянии набрать на них войско.

Но насколько Красс был удачлив во всех сферах деятельности, настолько он был неудачлив в политике. Он не смог достичь неоспоримого главенствующего положения в государстве, и союз с Цезарем и Помпеем был для него единственным выходом для достижения какого-то влияния. Но будучи честолюбивым соперником Цезаря и Помпея, он не мог довольствоваться экономическими и внутриполитическими успехами. Он тоже жаждал славы великого полководца и поэтому возложил на себя власть над Востоком, чтобы это дало ему возможность развязать рискованный поход против парфян. Этот поход кончился катастрофой при Карре в 53 г. до н.э. Это неудачное сражение, в котором он погиб, десятилетиями довлело над событиями на восточной границе Римского государства. Последствиями этого урона для римской политики пришлось заняться Цезарю, Антонию и Августу.

Гай Юлий Цезарь был самой выдающейся личностью среди триумвиров. Высокообразованный беспощадный молодой политик в этот момент не мог соревноваться с Помпеем или Крассом. У него не было ни престижа Помпея, ни такой большой клиентелы, ни финансовых возможностей и многочисленных политических связей Красса. Но Цезарь, тем не менее, добился консульства в 59 г, до н.э., и поэтому триумвиры могли надеяться осуществить свои намерения с помощью его законного положения высшего магистрата. Их договоренность «ничего не предпринимать в политике, что повредит одному из трех», конечно выполнялась не всегда. Они тоже не выработали никакой долгосрочной программы, но подготовили конкретные законопроекты и решения, которые, кроме специальных целей, должны были укрепить ведущее положение трех политиков.

Эти инициативы могли иметь успех только при нейтрализации сенатской оппозиции, и как раз образование триумвирата послужило сигналом к ее активизации. Но объединенные сильные политики прекратили противоречия внутри сенатской олигархии. Из Катона Младшего, приверженца старой республики, вырос бескомпромиссный, подчас излишне суровый, но морально безупречный политик высокого ранга и большого авторитета, сознательно обостряющий противостояние. В политике триумвирата было новшеством то, что триумвиры решили собрать себе клиентелу из разных слоев населения не только для достижения краткосрочных целей, но и для того, чтобы на этой основе диктовать все важнейшие политические решения. Катон сразу заметил в этом опасность для республики.

Несмотря на ожесточенное сопротивление сенатской аристократии, триумвирам удалось достичь своей цели. Самую большую выгоду извлек из этого Цезарь, который уже исчерпал возможности своего наместничества в Галлии. Он смог ослабить критику в свой адрес благодаря своим впечатляющим военным успехам. В Галлии он прежде всего обеспечил себе повиновение войска, а также средства, которые позволили ему стать по власти равным Помпею.

Было бы ошибочным отождествлять римскую политику 50-х и начала 40-х гг. до н.э. с развитием личных отношений между Цезарем и Помпеем. Более того, после гибели Красса началась поляризация политических сил, потому что «испорченность» клиентелы уже давно достигла предела, когда их патрон мог пользоваться поддержкой только в том случае, если сохранял свой политический престиж при всех обстоятельствах и любыми средствами. Так как Помпей в 50-е гг. возложил на себя новую власть и новую ответственность и наконец стал в 52 г. до н.э. единственным консулом (обычно их было по два), он разрушил все конституционные структуры и, казалось, давно сделал выводы по поводу критического положения республики. Фактически его организационные и конституционные модели открывали путь принципату Августа. Например, он управлял своими провинциями через легатов, сам же никогда там не был.

Рис. Цезарь.

Однако Помпей не решался нарушить рамки законности. Он всегда хотел, чтобы его просили, и наконец стал исполнителем воли сенатского большинства. В конфликтных случаях он уступал, потому что в отличие от Цезаря интересы государства для него были превыше всего. Помпей потерпел неудачу из-за внутренних противоречий между его политическими убеждениями и претензиями на положение первого человека в государстве. Такая ситуация не могла интегрироваться в старые структуры республики.

У Цезаря не было сомнений Помпея. Начиная со времени своего консульства в 59 г. до н.э., он приступил к беззастенчивому созданию собственной власти, причем свое личное достоинство он возвел в абсолют. Обструкция противников побудила его к новым атакам на дух и букву старой конституции, пока он не установил пожизненную диктаторскую власть. Сначала он возродил традиции популяров и мобилизовал клиентелу Мария. Но скоро стал лидером всех общественных движений в Риме, Италии и провинциях. Несмотря на то, что его семья принадлежала к старейшей патрицианской аристократии, Цезарь нуждался в новых силах в сенате, в честолюбивых всадниках, в активных членах городских администраций Италии, даже в способных жителях провинций и, наконец, в клиентеле.

Помпей был способнейшим организатором и администратором. Он доказал это своими преобразованиями на римском Востоке после окончания войны с пиратами и с Митридатом VI Понтийским.

Рис. Помпей Магн.

У Цезаря же на переднем плане всегда стояли персоналии. Будь то во время похода в Галлию, на западе империи, в гражданской войне против Помпея и сил старой республики в 49—46 гг. до н.э. или во внутренней политике: сила и власть Цезаря основывались на личных связях и гораздо меньше на государственных институтах. Благодаря личным связям он создавал новые союзы, себя же ставил в них на первое место, не обращая внимания на реакцию старых сил. Поэтому приверженцы старой системы клеймили его, как тирана, и призывали к его убийству.

После апофеоза Цезаря, сделанного Т.Моммзеном, который называл диктатора демократическим монархом, но одновременно дистанцировался от любого современного «цезаризма», и после идеализации Цезаря Матиасом Гельцером стало неизбежным снова попытаться критически оценить личность Цезаря. За Цезарем категорически не признавали качеств государственного деятеля, у него не видели никакой политической и социальной программы, а также концепции той «мировой монархии», о которой так много было сказано. Снова и снова односторонне освещались нравственные недостатки его личности, спешка и противоречивость его реформ, короче, вообще не признавалось «величие» Цезаря.

Однозначно односторонний взгляд на личность Цезаря, в течение 15 лет не дававшего передохнуть всему римскому миру и уже два века удерживавшего за собой одно из первых мест в европейской истории, одинаково проблематичен, как и прежний апофеоз. Никаких сомнений не вызывает его колоссальная энергия, гениальность полководца, широта натуры и большой ум политика, но не вызывает сомнения и тот факт, что римское общество и римское государство не могли принять личную власть в форме диктатуры. Не диктаторское решение Цезаря предопределило приход диктатуры, а его крах повлиял на будущие процессы принципата, Август позже попытался отчасти воспользоваться синтезом модели Цезаря и Помпея.

У Теодора Моммзена в его идеализированном изображении Цезаря есть фраза: «Если у столь гармонической личности есть единственная черта, которая может называться характерной, то это та, что этой личности чужда всякая идеология и фантазия» («Римская история». Т. III. Берлин, 1904, с. 462). Эта фраза может привести к неправильным выводам, если отождествлять понимание идеологии у Моммзена с современным ее пониманием. На первый взгляд, Цезарь рассматривал политику как вопрос власти. Он часто пренебрегал нормами конституции и традициями, презирал бездеятельный сенат, ограниченных политических противников и даже полностью коррумпированный народ, в интересах которого он якобы действовал. С другой же стороны, он был вынужден оправдывать свои действия как во время своего первого консульства, так и во время наместничества в Галлии и, разумеется, во время гражданской войны. Изображения на монетах прославляют его победы. Он был первым римским политиком, который еще при жизни разрешил выбить свое крайне реалистическое изображение на монетах. Блестящий оратор, он умел выставить в выгодном свете свои взгляды на политическое положение и на военную необходимость. Великий застройщик Рима, он сумел создать в репрезентативных формах монументальное отражение своей власти.

«Достоинство» было для Цезаря ключевым понятием, идентичным врожденным аристократическим претензиям. Так как в Риме каждый «достойный» отличался своими трудами в интересах общества, то в соответствии с ними он был достоин уважения. После своих успехов в Галлии Цезарь был одержим значимостью собственной личности. Цезарь и Август были ведущими римскими политиками, которые владели литературным мастерством, а также мастерством сознательного влияния на общественное мнение. Естественно, «Записки о Галльской войне» Цезаря не идут ни в какое сравнение с совершенно другой традицией и другим жанром «Автобиографии» Августа. Однако вряд ли можно спорить с тем, что в обоих случаях присутствует сознательная стилизация происходящего, сознательный акцент на политические и военные заслуги действующих политиков. В обоих случаях подвергалось влиянию общественное мнение современников, в обоих случаях они вызвали резкую критику в настоящее время.

«Галльская война» показывает, насколько умело Цезарь уловил элементы позднереспубликанской идеологии римского правящего слоя и как ловко он манипулировал такими понятиями, как «империя, дружба, обычаи и достоинство», когда шла речь о его собственных интересах. Кульминационным пунктом его влияния на общественное мнение являются попытки оправдаться в начале гражданской войны 49 г. до н.э., когда он, с одной стороны, утверждал, что покинул свою провинцию не со злым умыслом, а для того, чтобы защитить себя от оскорблений врагов, восстановить трибунам их прежнее «достоинство» и освободить угнетенный небольшой группой народ. С другой же стороны, он написал в одном письме, что не хочет подражать Сулле, а новым способом побеждать должна стать жалость и широта натуры. Часто восхваляемое милосердие Цезаря вошло в поговорку, и это тоже доказывает признание его превосходства, силы и подчинение его личности.

Если эти сознательно распространяемые Цезарем идеологемы и не объединялись в одну систему, то все равно они были эффективными. Они привели к такой реакции, которую диктатор вряд ли предполагал. Естественно, его милосердие было не только идеологией, но засвидетельствованным фактом, который вынужден был признать и сам Цицерон. Но это милосердие часто было опасным, потому что помилованные противники не думали о примирении с единовластием диктатора, которому они были обязаны жизнью. Они ненавидели его еще сильнее.

В 46—44 гг. до н.э. римской общественности и сенату был брошен вызов преувеличенными и массированными почестями диктатору, а особенно прославлению его в религиозных культах и во всех сферах религиозного почитания. Чем сильнее Цезарь абсолютизировал свою личность, тем шире становился фронт противодействия, который теперь полностью сконцентрировался на его устранении. Цезарь умел завоевывать расположение людей и производить на них впечатление. Ему не хватило времени и терпения для полной интеграции всех политических группировок в новую политическую систему. Не доставало ему и готовности к компромиссу и уважения к еще сильным традициям и к достоинству своих противников.

Кроме клиентелы, верности войска и, конечно, идеологии, нужна была также и материальная база для долгосрочной единоличной власти в рамках поздней Римской республики, ему не нужно было учиться у Красса: его вряд ли можно было превзойти по вложению финансовых средств. Он полностью растратил свое состояние необдуманными вложениями в политическую карьеру. Но во время похода в Галлию он исправил это положение. Десятки сенаторов зависели от него материально, влиятельные политики были подкуплены, не долго думая, к концу похода в Галлию он удвоил жалование войскам. К этому нужно прибавить большие расходы на строительство, игры и подарки римскому народу. В использовании подобных методов Цезарь не был одинок. Помпей вел себя точно так же. Галльская война предоставила Цезарю те же возможности, какие позже предоставила Октавиану египетская война.