Итоги № 32 (2012)

Преступление с наказанием / Общество и наука / Культурно выражаясь

Преступление с наказанием

/ Общество и наука / Культурно выражаясь

Очередное преступление педофила всколыхнуло общество. Одни требуют возвращения смертной казни. Другие предостерегают, что государство вернется к практике большого террора. Писатель Сергей Шаргунов считает: смертная казнь может применяться лишь в виде редчайшего исключения, а главным является не тяжесть, а неотвратимость наказания

Вопрос о смертной казни вызывает резкую поляризацию общества. В принципе я не сторонник столь жесткой меры. Но если речь идет о тяжелейших, изуверских поступках, эмоциональное отношение к ним порой перевешивает. К таким относится преступление педофила, который изнасиловал и убил девятилетнюю девочку. Согласитесь, невозможно выступать против и одновременно смотреть в глаза родителям этого ребенка.

Смертная казнь не может применяться регулярно. Но когда мы имеем дело с извращенцами и серийными убийцами, она напрашивается в виде исключения. Существует смертная казнь в США, в Китае. Не думаю, что эти страны принципиально проигрывают в моральном плане, имея такие законы. Глядя на Америку, где в отдельных штатах сажают на электрический стул, начинаешь думать, что для террористов и прочих изуверов смертная казнь с моральной точки зрения допустима. И кого-то способна останавливать. Ну а мы с вами родились в стране, которая живет в основном по понятиям. И смертный приговор у нас осуществляется неофициально.

Житель одного хорошо известного мне поселка до полусмерти избивал своих детей. Потом убил свою жену. А мать жены выкинул со второго этажа, и та сломала позвоночник. Его посадили, но он вскоре вернулся и вновь стал творить беспредел. В итоге этого убийцу пристрелил сосед и бросил тело прямо в лужу посреди улицы. Милиция появилась быстро. Они подумали-подумали и сказали этому стрелку: «Молодец, мужик! Все правильно сделал». И дело заводить не стали. Дикая история, правда?

Вроде бы она не про закон о смертной казни, а про самосуд. Но проблема в том, что, если не карать так, как требует тяжесть содеянного, найдутся те, кто начнет карать сам. Сколько было историй, когда полиция отпускала педофилов, а люди приходили и требовали расправы!

«Им же и так будет плохо в местах заключения», — говорят иные правоохранители о педофилах, кивая на неписаные правила зэков, которые с педофилами обращаются жестко. Да, наши лагеря — страшная школа для нормального человека. Но как раз педофилы — люди ненормальные — в 80—90 процентах случаев выходят на свободу и берутся за прежнее. «Им будет плохо» — не аргумент. Должно работать право, а не понятия.

Противников смертной казни в нашей стране хватает, как и сторонников. Это связано в первую очередь с недоверием к судам. Когда одни просят вернуть смертную казнь, другие сетуют на то, что «сажают ни за что». Люди знают, что от любого дела можно откупиться. Одного за деньги могут признать невменяемым, а другого посадить за мешок картошки. А что если смертная казнь станет дубиной для «условных» террористов, каковыми будут объявлены политические оппоненты власти?

Фабриковать процессы очень легко. Мы же видим, что на Кавказе смертная казнь де-факто существует. Есть негласная установка: федералы не берут в плен тех, кого окружают в дагестанских и ингушских домах. Бывает, что эти люди не при делах, их уничтожают для галочки. Бесконечное разжигание гражданской войны на Кавказе нужно коррумпированным элитам, чтобы сводить счеты друг с другом.

Другой пример: на Урале сейчас судят группу отставных полковников. Их вина состоит в том, что они под водочку вели разговоры о том, как их достала наша система. А следствие утверждает, что пытались свергнуть действующую власть. При Сталине их бы расстреляли. Говорят, сегодня в тюрьмах России сидит больше людей, чем раньше во всем СССР. Только где сегодня больше преступников — в тюрьме или на свободе? Главный вопрос в справедливости суда. Ведь важнейшим фактором страха для преступника является неотвратимость наказания: это азы криминалистики. Хотя и суровость расплаты тоже важна. Животный страх парализует.

И еще. В проблему смертной казни у нас часто вкладывают политические смыслы. Это скорее общественный символ, попытка в очередной раз выяснить отношения с прошлым. Изживание исторической травмы. Спорящие нетерпимы и инфантильны. Любой их разговор сводится к попытке хлестко вмазать своему оппоненту. Одних представить адвокатами воров и педофилов, а других — сторонниками кровопусканий. У этих людей нет образа будущего, счеты с прошлым порой закрывают для них перспективу.

Наше отношение к смертной казни — это эвфемизм отношения к теме репрессий. Но надо понимать, что главным мотором репрессий были не конкретные статьи УК, а бездоказательность следствия, насаждение в общества страха и взаимного доносительства. Не напишешь ты — напишут на тебя. Рядом с моей мамой в Лаврушинском переулке жила писательская жена тетя Гутя. К ее квартире пригляделся сотрудник НКВД — и однажды мама увидела, как тетю Гутю ведет конвой. Ее отправили в лагеря за «шпионаж на английскую разведку»! Она вернулась, но в ее квартиру уже въехал этот энкавэдэшник.

Cистема государственного насилия есть и сегодня. Где-то ниже пропорции и дозировки, где-то карают изощреннее. Но я очень надеюсь, что мы избежим режима управления с помощью страха, который в итоге калечит не только тела, но и души. Только вот настоящие преступники должны и впрямь бояться.