Итоги № 36 (2012)

Восточный экспрес / Политика и экономика / В России

Восточный экспрес

/ Политика и экономика / В России

«Российские месторождения нефти и газа к странам АТЭС географически ближе, чем аналогичные запасы ОПЕК», — напоминает министр энергетики России Александр Новак

На этой неделе во Владивостоке проходит саммит стран Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). То, что форум впервые проводится в России, накладывает определенную специфику на его тематику. Речь в первую очередь пойдет о сотрудничестве в топливно-энергетической сфере. О том, сколько нашей нефти, угля и газа может «переварить» Азиатско-Тихоокеанский регион, и о возможности перенаправить российский углеводородный экcпорт на Восток в интервью «Итогам» рассказал министр энергетики России Александр Новак.

— Александр Валентинович, что значит для России восточное направление в энергетике?

— Российские месторождения нефти и газа к странам Азиатско-Тихоокеанского региона географически ближе, чем аналогичные запасы энергоресурсов ОПЕК. За последние 5 лет наше сотрудничество со странами АТЭС существенно расширилось, но потенциал намного больше. В июне я встречался в Санкт-Петербурге с министрами этой региональной организации, так в каждом случае было не менее десятка предложений по расширению взаимодействия!

— Хотят больше нефти и газа?

— Поставка энергоресурсов — лишь часть сотрудничества. Хотя и основная: с 2005 по 2011 год только поставки нефти из России в страны АТЭС увеличились более чем в 4 раза. А недавно принятая стратегия развития угольной отрасли до 2030 года подразумевает увеличение добычи минимум на 150 миллионов тонн. В России потребление угля будет расти невысокими темпами, так что все это — из расчета на экспорт, прежде всего в страны АТР. Наше транспортное плечо короче, поэтому расходы меньше и выше прибыль. Это стратегическое направление, и оно должно развиваться, под него должна строиться инфраструктура в Сибири и на Дальнем Востоке.

Россия и экономики АТЭС могут сотрудничать по многим направлениям. Это и привлечение инвестиций из АТР в освоение наших региональных углеводородных ресурсов — как в геологоразведку и добычу, так и в дальнейшую переработку. И участие стран АТР в инфраструктурных проектах по экспорту нефти и газа, угля и электроэнергии из Сибири и Дальнего Востока, в первую очередь в Китай и Южную Корею. Перспективным является сотрудничество в сфере развития альтернативных и возобновляемых источников энергии. В этой области Китай обладает большим опытом, который может быть крайне полезен для России.

— Что конкретно может предложить Россия?

— Россия уже реализует ряд крупных проектов. В консорциуме с японскими и индийскими компаниями осуществляется разработка месторождений «Сахалин-1» и «Сахалин-2», откуда идет экспорт газа и нефти в страны АТР (в частности, в Японию и Корею). Добычу и экспорт угля в Якутии ведет российско-корейское предприятие «Эрэл». Экспорт угля в страны АТР осуществляют также компании ОАО «СУЭК», «Мечел», «Кузбассразрезуголь», «Сахалинуголь». В апреле 2011 года ОАО «Газпром» и консорциум Japan Far East Gas Co. подписали соглашение о совместной реализации в районе Владивостока проекта строительства СПГ-завода и газохимического комплекса. Предполагается, что он будет запущен до 2017 года. Одним из основных рынков сбыта должна стать Корея.

Идет сотрудничество и в рамках АТЭС. В 2012 году министерство реализовало два самофинансируемых проекта: «Энергетические связи между Россией и Восточной Азией: стратегии развития в XXI веке» и «Использование океанских энергоресурсов прибрежных зон стран АТЭС в качестве стабильного источника экологически чистой электроэнергии в регионе». Во второй половине 2012 года будут реализованы еще четыре проекта, частично финансируемых АТЭС. Важно, что они касаются таких аспектов, как использование возобновляемых источников энергии и энергии моря.

— И все же главный партнер в регионе — Китай?

— Смотря о каком сотрудничестве мы говорим. Мы расширили за последние 7 лет саму географию поставок — было 6 стран, а стало 10. Не говоря уже об объемах. В Китай сегодня идет 21 миллион тонн нефти ежегодно (в 2005 году — 8 миллионов тонн). Выросли объемы поставок в США и Южную Корею. Но каждый из наших партнеров в этом регионе готов купить больше.

— Китай прозрачно намекал о желании забрать себе возможности двух очередей ВСТО — все 80 миллионов тонн. Мы готовы им это продать?

— Зависит от того, будут ли созданы соответствующая инфраструктура и стимулы для разработки новых месторождений Сибири и Дальнего Востока. Мы над этим работаем сейчас.

— Россия располагает такими объемами черного золота, чтобы удовлетворить потребности Китая?

— Согласно данным разведки, располагает. Есть месторождения в Восточной Сибири, которые находятся на стадии проектов. Чтобы начать их освоение, нужна договоренность о будущей цене нефти в долгосрочной перспективе. Сегодня цена на рынке серьезно колеблется, а на переговорах с теми же китайцами мы пока не достигли взаимовыгодного соглашения. Без ясности мы не можем просчитать объем инвестиций, необходимых для освоения месторождений и строительства инфраструктуры. Мы должны знать, будет ли гарантирован сбыт этой нефти по цене не ниже той, что заложена в планах. Когда строили трубопровод на Дацин (ответвление от ВСТО-1), формула будущей цены была зафиксирована в контракте с Китаем, поэтому весь проект получился рентабельным.

— Китайцы — сложные переговорщики...

— Вообще коммерческие переговоры по цене ведут сами компании — Минэнерго в них участвует опосредованно. В отношении Китая это преимущественно «Роснефть» и «Газпром». Правительство же занято решением других проблем, например строительством трубопровода. Будем следить за ситуацией: поставки энергоносителей относятся к разряду стратегических, и мы просто обязаны увязать их с генпланом развития отрасли.

— То есть, по-вашему, паника в отношении нехватки нефти неоправданна?

— Опасения были. Хотя бы потому, что длительное время восточносибирские месторождения практически не осваивались. И понятно почему: в России до недавнего времени действовала довольно косная система налогообложения. Только этой весной были приняты распоряжения правительства по шельфу и по трудноизвлекаемым запасам. Как только они заработают в полную силу, у компаний появится стимул для ввода в эксплуатацию новых месторождений и для высокотехнологичного освоения старых. В постановлениях прописаны принципы предоставления льгот — налоговых, по экспортным пошлинам. С Минфином мы сейчас заканчиваем разработку методик, как это будет делаться. Срок — 1 октября: к этому времени все поправки в законы должны быть разработаны.

— Что это даст?

— Рынок уже положительно оценил эти решения. Признаюсь: давно такого не было, я бы назвал произошедшее прорывом, который позволит изменить ситуацию в корне и начать разработку шельфа.

— Принятых мер для этого достаточно?

— Мы в начале пути. Стратегическая задача — завершить в обозримом будущем реформирование налоговой нагрузки на отрасль, снизить налоговое бремя на нефтедобычу, убрать субсидии для ориентированной на экспорт переработки, выйти на налогообложение финансового результата.

— Почему же этого не сделали до сих пор?

— Задача крайне непростая, особенно с учетом роли нефтяной отрасли по наполнению российского бюджета. Факторов много — и человеческие, и объективно отраслевые. Все это требует времени, но мы четко видим стратегию реформы и двигаемся в таком направлении.

— А что Минфин? Готов потерять в доходах?

— Там есть понимание. Мы с Сергеем Дмитриевичем (Шаталов — замминистра финансов. — «Итоги») знаем друг друга давно — еще со времен моей службы в этом ведомстве. Минфин справедливо вопрошает: в чем объективность критериев? И как «делить» месторождение, если в одной его скважине трудно-, а в другой — легкоизвлекаемая нефть?

— У вас есть ответы?

— Ищем. Например, само применение тех или иных технологий — уже показатель степени сложности извлечения нефти.

— Нефть — основа бюджета. Не боитесь лишить государство доходов?

— Ни в коей мере. Многие восточносибирские месторождения и шельф сейчас разрабатываются. Можно и дальше сохранять нынешние налоги и пошлины, но тогда уже через несколько лет мы потеряем уровень в 500 миллионов тонн добычи нефти. Не говоря уже о приросте.

— В диалоге со странами АТЭС тема разработки шельфа обсуждается?

— А как вы думали, если в их число входят США и Канада? Совсем недавно «Роснефть» подписала соответствующее соглашение с американской ExxonMobil — как раз о совместной разработке шельфа и об обмене технологиями. Заинтересованность проявляют также Китай и Япония.

— До сих пор западные компании, даже подписывая соглашения, технологиями делиться не спешили. Что изменилось?

— Не было стимулов и условий для разработки шельфа. Если бы не появилось распоряжение правительства № 443, то и соглашения с ExxonMobil, Eni, Statoil вряд ли были бы подписаны. Шельф — это огромные затраты и риск. Ведь никто не гарантирует, что реальные запасы соответствуют заявленным. Во всем мире такие риски иногда берет на себя государство — проводит геологоразведку, а уже предварительно оценив запасы, привлекает операторов. В России на геологоразведку выделяется ничтожно мало — 20 миллиардов рублей в год. Из этого на нефтяной сектор приходится только миллиард. А нужно несколько миллиардов долларов! Вот и приходится перекладывать риски на компании. Те, кто приходит на шельф, де-факто консервируют средства на многие годы: сначала проводят разведку, а потом только строят платформы, ведут добычу.

— Отсюда недавнее предложение ФАС и Минприроды по упрощению доступа на шельф для частных компаний?

— Такой доступ есть и сегодня. Западные концерны туда допущены. Но нужно больше игроков: слишком уж сложные эти месторождения и малоизученные.

— До геологоразведки тоже иностранцев допустите?

— Сейчас и в этой сфере все меняется. Раньше не было стабильного заказа, вот и не было геологоразведки. Кадры в России остались, нужно просто создать спрос и стремиться отдать заказ отечественным частным компаниям. Вариантов много. Минприроды, например, предлагает давать гарантии, чтобы в случае обнаружения запасов компания, занимавшаяся геологоразведкой, могла производить добычу.

— Минэнерго предложило оказывать адресную поддержку крупнейшим инвестпроектам в нефтегазовой сфере в случае падения цены на нефть до 60 долларов за баррель. Где деньги возьмете?

— Это прогноз на случай глобального кризиса. И речь шла только о трудных проектах. Например, по тому же шельфу. Ведь при снижении цены на нефть ниже 60 долларов даже при наличии налоговых льгот инвестиции перестают себя оправдывать. Правительство в этом случае должно поддержать инвесторов. Но не деньгами, а четкими стимулами, которые позволят не останавливать эти проекты.

— США благодаря увеличению добычи сланцевого газа свой рынок закрыли, а в Европе с российским газом теперь конкурирует ближневосточный СПГ…

— По моей оценке, только 30 процентов потребностей американского рынка покрывается за счет сланцевого газа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы изменилась структура рынка.

— Зачем же тогда мы тянем «Южный поток»?

— «Южный поток», как и любой другой, нужен нам в первую очередь для диверсификации маршрутов поставки нефти и газа, а также снятия транзитной проблемы. И, безусловно, для выхода на новые рынки.

— Nord Stream был признан стратегическим газопроводом и выведен из-под действия «третьего энергопакета» ЕС...

— Не весь — одно из ответвлений такого статуса не получило. Сейчас мы ведем переговоры по этому вопросу с еврокомиссаром по энергетике Гюнтером Эттингером. На мой взгляд, ситуация вопиющая: «третий энергопакет» появился уже после того, как Nord Stream был начат и строился. Нет никаких правовых оснований распространять на него действие этого документа.

— Почему процесс создания «газовой ОПЕК» затормозился?

— Вы про Форум стран — экспортеров газа? Ни в коей мере! Сейчас мы готовим материалы спецпредставителю президента по взаимодействию с этой организацией Виктору Зубкову, есть немало интересных идей. На саммите АТЭС будем обсуждать и эти вопросы на двухсторонних встречах.

— Цена на газ для российских потребителей подрастет? Это то, чего ждут западные инвесторы и требуют от нас нормы ВТО.

— ВТО этого не требует. Но на равнодоходность по газу, чтобы стимулировать частные компании, конечно, нужно выходить. Хотя вряд ли это произойдет в ближайший год. К чему резкие движения? Кстати, равнодоходность считается за минусом этой пошлины и затрат на транспортировку. Но я разделяю их желание в другом: иметь ясность на долгосрочную перспективу. Им необходимо знать, какие будут цены на энергоносители, стратегия правительства. Это наша извечная проблема — короткий период планирования. Чем он длиннее, тем больше приток инвестиций.

— Поэтому вы разработали план по развитию электроэнергетики аж до 2030 года?

— Да, и еще семилетний краткосрочный план, который мы сейчас корректируем. Я говорил на одном из совещаний правительства: очень важно, чтобы наши компании — не только государственные, но и частные — имели свои инвестпланы не на три, а на семь лет. Мы не можем их обязать, но если они сами это сделают, то малый или средний бизнес мог бы подстроиться под эти программы. Можно предлагать инновации и новые технологии, только когда уверен, что та или иная крупная компания заинтересована и выделяет на это деньги. Разработка технологии занимает минимум два-три года.

— Откуда появилась цифра 30 триллионов рублей на развитие российского ТЭК? Кто их даст?

— Мы взяли инвестпрограммы наших энергетических компаний, сложили и получили эту цифру. Сейчас на ТЭК тратится порядка 70—80 миллиардов долларов ежегодно, значит, из расчета на 10 лет прирост должен составить порядка 300 миллиардов. Другое дело, что триллион долларов — это больше половины ВВП страны. И надо эти средства не «проесть», а влить в те самые новые разработки и технологии. Нужна отдача. А деньги будут и частные, и государственные — в зависимости от вида собственности компании.

— Как идет координация действий между Минэнерго, правительственной и президентской комиссией по ТЭК?

— Президентская комиссия занята разработкой стратегических задач, она так и называется. Правительственная нацелена на решение прежде всего оперативных, текущих вопросов. У Минэнерго есть полномочия, есть сфера нашей ответственности. Вот в этих рамках мы и взаимодействуем.