Июльская горячка = Неуловимый [СИ]

Глава 46

Когда первый шок прошел, Юрий решил, что надо что-то делать. До обостренного слуха донеслись какие-то отдаленные голоса, смех и что-то еще, до боли знакомое. А, радио! Этот звук напомнил ему детство, и Астафьев все понял.

— Стрелять не советую, — сказал он своему палачу, — рядом пионерский лагерь, могут услышать. А там есть телефон.

Пахомов чуть скосил глаза, прислушался и усмехнулся:

— А ты что думаешь, я тебя по-другому убить не смогу? Это просто, Юра, очень просто. Чтобы убить человека, порой не нужно никакого оружия, просто надо иметь большое желание и кое-какие навыки.

Астафьев, содрогаясь, вспомнил, как его собеседник одним движением руки свернул шею Антонине, и холодный озноб пробежал по спине. Пахомов, похоже, понял его состояние и снова усмехнулся. Неизвестно, что бы произошло далее, но в этот момент где-то совсем рядом прорезался гомон детских голосов. Висок Юрия перестал ощущать холод жесткого дула, и тут же на другом конце небольшой полянки показался целый выводок детворы, человек двадцать. Всем им было лет по десять. Судя по панамам, тощим рюкзакам и счастливым лицам, отряд возвращался из похода. Вела детей хрупкая, русоволосая девушка.

— Не растягиваться! — звонко крикнула она, оборачиваясь. — Юдин, ты, что там копаешься? Догоняй! Лена, не отходи никуда, ты что, васильков не видела?

— Юра, не дури, — сквозь зубы сказал Пахомов. — Дернешься, я всех их тут положу.

— Обижаете, Иван Матвеевич! "Деточкин тоже очень любил детей", — так же в полголоса процитировал Астафьев.

Пахомов спрятал автомат за спину.

— И откуда это идет такой дружный отряд? — весело спросил он. Его голос снова зазвучал добродушными, стариковскими интонациями.

— Из похода! — разноголосо загомонили потомки пионеров. — На Березовое озеро ходили! Там так здорово! И вода теплая! Лучше, чем на реке!

— А-а, вон вы откуда! Да, там здорово, — подтвердил Пахомов. — А что ж без песен?

— Устали все, — засмеялась девушка. — Вот к лагерю выйдем, тогда и запоем.

Курносая, с зелеными глазами и редкими веснушками на лице, в смешной белой панаме, она буквально светилась молодостью и беззаботностью. Юрий невольно забыл о своей гиблой ситуации и засмотрелся на юного вожатого. Да и девушка с большим интересом взглянула на симпатичного, высокого парня с глазами разного цвета, отнюдь, впрочем, его не портившими.

"Отец с сыном, — подумала она. — Хорошие люди, добрые, сразу видно".

На опушке она оглянулась, помахала рукой. Юрий также махнул в ответ, а его попутчик только улыбался, но, искоса посмотрев на эту улыбку, Юрий спустился с небес на землю. Это был уже взгляд жестокого волка.

— Хорошая девушка, правда, Юрий? — как бы с сожалением, а на самом деле с сарказмом заметил Пахомов. — Зажать бы ее одну где-нибудь в темном уголке.

— Что? — поразился Астафьев. — Вас и сейчас на прежнее тянет?

— Тянет, Юра, тянет. Ты даже и не представляешь, как тянет.

На этом Пахомов прервался и неожиданно сказал:

— Нет, парень, я тебя пока убивать не буду. Вдруг эта дура сейчас стуканет про нас, не со зла, так, просто из женской болтливости. Ты у меня будешь запасным вариантом на чрезвычайный случай. Поработаешь разменной монетой. Вперед! — И он толкнул Юрия стволом в спину.

Шли они так довольно долго. Пару раз Пахомов его останавливал, прислушивался и, по только ему понятным мотивам, сворачивал в другую сторону. Астафьев уже не понимал, где они и куда идут. В Лугах он бывал часто, но только там, где могла проехать машина, и рядом всегда находились люди. А сейчас их окружали какие-то совсем глухие, необжитые места. Так и хотелось сказать: "Куда не ступала нога человека". Дорог не было, одни тропы. Правда, пару раз где-то вдалеке протарахтел трактор да донесся до ушей путников дикий современный музон. Юрий устал, да и Пахомов за его спиной дышал тяжело и часто. Астафьев присматривался к местности, прикидывал возможности побега, но ничего подходящего на ум не приходило.

— Привал, — наконец прохрипел «грибник».

Они устроились на берегу небольшого ручья. Пахомов кивнул в сторону:

— Там внизу ключи бьют, сходи попей, потом я.

В самом деле, на берегу, под большой корягой, из-под земли пробивалась чистая, родниковая вода. Спугнув устроившегося в самом центре ключа лягушонка, Астафьев вволю напился холодной, удивительно вкусной воды и уступил место своему конвоиру.

— Отойди подальше, — велел тот, но стоило Юрию подняться вверх, как Пахомов остановил его: — Стой! Куда разбежался! Сядь там.

Иван Матвеевич пил долго, жадно, часто поглядывая в сторону пленника. Потом он смочил лысину, поднялся наверх и лег на траву метрах в трех от Юрия.

— Устал я, — признался он, — жарко, да и годы берут свое.

— Да, пора бы вам остепениться, — поддержал его Астафьев. — В вашем возрасте такие походы чреваты для здоровья.

— Что ты знаешь о возрасте, сопляк?! — внезапно рассердился Пахомов. — Тебе не понять. Возраст — это самое страшное в жизни.

Он откинулся назад, пристроил голову на подвернувшуюся корягу и уже расслабленным голосом продолжал:

— Время — это самая подлая штука, Юра. Оно идет незаметно. Кажется, недавно еще был бравым курсантом, всех девок на танцах в училище сводил с ума. Звездочки лейтенанта, и сразу Африка, Ангола, бои, кровь, кубинский ром с братьями по оружию, медсестры в медсанбате. И вскоре ты уже капитан, ордена, выправка, снова девки вешаются на шею. А жена, дура, не понимает ничего, ревность, сцены, развод!

— Вы ее тоже убили? — не выдержал Астафьев.

Пахомов воспринял это на удивление спокойно, только поморщился. Несмотря на экстремальность ситуации, он продолжал играть из себя этакого "господина офицера", не позволял себе материться.

— Да надо было бы, сколько крови у меня выпила. Карьеру сломала, я уже в академию готовился поступать, а тут она со своими скандалами и разводом. Жалко, что не придушил эту стерву, но я тогда этим еще не занимался.

— И когда же вы начали? — спросил Юрий, не слишком рассчитывая на ответ.

— Все-то ты хочешь знать, — сказал Пахомов без злобы.

— Ну а как же, профессия у меня такая, Иван Матвеевич. Понять преступника — в нашем деле главное.

Пахомов пристально посмотрел на него.

— Понять? — переспросил он. — Нет, Юра, понять ты меня все равно не сможешь. Тогда тебе надо в мою шкуру влезть, хоть одного человека задушить, да еще и кайф от этого поймать.

Он говорил тихо, глядя в глаза Астафьеву. От этого взгляда по коже лейтенанта пробежал неприятный холодок.

— Может быть, я сам себя понять не могу. Я ведь не зверем родился, а сделать с собой ничего не могу. После каждого убийства зарекался, слово сам себе давал, и никак. Как увижу дамочку одну в лесу, словно что-то внутри пробуждается нечеловеческое. Это страшно! И зверь этот рвется изнутри. Выслеживаешь ее, выжидаешь, чтобы не заметила раньше времени, чтобы шуму не подняла. А потом подойдешь на расстояние вытянутой руки, и все! Голова отказывает полностью, и ни на что уже внимания не обращаешь, уже все равно, видит кто или нет! Очнешься — она лежит мертвая, а тело твое будто звенит, отходит от наслаждения. Отъедешь подальше, сунешься в траву лицом и спишь без снов и кошмаров.

Он замолк. Астафьев, выдержав паузу, спросил:

— И давно это с вами? С Байдукова?

— Да нет, — засмеялся Пахомов. — Что Байдуково! Это так, последки… Началось все, когда я еще служил под Иркутском. Гульнули мы как-то хорошо с сослуживцами по случаю моего перевода на другое место службы, такой отвальной мальчишник. Дело было на даче одного полковника, золотой был мужик, погиб недавно в автокатастрофе. Они там все отключились, а я в военный городок пошел через лес, напрямую. Тут я ее и встретил, девчонка лет шестнадцати, джинсы в обтяжку, попка круглая, сиськи торчат как два яблочка… Знал я ее хорошо — городок маленький, все как на ладони. Люда — дочь подполковника-авиатора. Молодая, да ранняя, слухом земля полнится. Трахалась со всеми подряд, вплоть до солдат из стройбата. Был бы трезвым, прошел бы мимо. А тут заиграло ретивое, давай предлагать ей обширную развлекательную программу. А она фыркнула и говорит: "Вот еще! Со стариками мне еще не хватало!" А я-то тогда себя еще стариком не считал, что там, сорок не стукнуло. Взбеленился, скрутил ее, потащил в кусты. Она вырываться стала, кричать. Я ее невзначай, со злости, и придушил. И такое вдруг почувствовал, ты не представляешь! Содрал с нее джинсы, трахнул уже мертвую. Потом, конечно, очухался, испугался. Бегом назад, притворился, что никуда не уходил. Прошло, никто ничего не заметил. Через три дня мы со второй женой, Ириной, уехали. Потом слышал вроде посадили там даже за нее кого-то, пацана какого-то приплели из стройбата, точно не знаю. Но для меня все проскочило.

Пахомов было замолк, Юрий подумал, что исповедь окончена, но тот вскоре заговорил снова:

— Лет пять я потом мучился. По ночам мне все это снилось, как наяву, а потом сорвался, уже перед самым дембелем. Все было точно так же: лес, одинокая дама в джинсах в обтяжку, продавщица из военторга, на подхвате, честная давалка. Кого-то она там ждала, но я пришел раньше. Тогда я уже перестраховался, никогда никто ее не найдет до Страшного суда, за это ручаюсь. А потом через месяц авария, перевернувшийся «Урал» с офицерами из военного городка, полтора года на больничной койке. Ногу мою местные коновалы так и не смогли собрать. Ишаки! Пришлось в запас уйти. После аварии что-то с обменом веществ пошло. Никогда проблем с весом не было, меня еще с училища с волком сравнивали, сухопарый был. А тут попер вширь. Никакие нагрузки не помогают, хотя гирями каждый день до сих пор машу. Уехали на родину Ирины, в Байдуково. К женщинам меня тянуло по-прежнему, Ирины было мало. Но кто будет обращать внимание на старого, толстого, хромого старика? Вот там я и развернулся.

— А за что вы Ирину-то, жену свою, убили? — спросил Юрий. — Надоела?

Пахомов усмехнулся:

— Да нет, как хозяйка она меня устраивала. Но у них всех один бзик — ревность. Ревновала сильно, житья не давала. Все бабы собственницы. С этого все и началось. Подозревать меня начала. Следила, записывала, когда где был, что делал, все хотела в изменах уличить. Так, невзначай, она меня и вычислила, не хуже тебя. Хотела уж в милицию идти. Тогда я ее встретил после второй смены, там лесок такой небольшой, и все, — Пахомов посмотрел на часы, на солнце и поднялся. — Ладно, пошли, нам еще долго топать.

Юрий хотел спросить куда, но передумал. Судя по нахмуренному лицу конвоира, тот уже пребывал в неразговорчивом настроении. Они шли еще час, потом Пахомов остановился.

— Давай лезь наверх, — велел он, кивая на здоровенный многовековой дуб.

— Зачем? — удивился Юрий.

— Лезь, говорю! — прикрикнул Иван Матвеевич.

Пожав плечами, Астафьев начал карабкаться на дерево. Это было несложно, и вскоре он добрался до развилки.

— Смотри! — крикнул снизу «грибник». — Прямо перед тобой, на левом стволе, ниже!

Юрий присмотрелся, потрогал кору, она прогнулась, и стало ясно, что это и есть тайник Пахомова. Большое дупло было заделано полиэтиленом, сверху помазанным каким-то клеем, на который насыпали измельченную кору.

— Сдирай, не бойся!

Юрий начал раздирать маскировку, под ней оказалась еще одна толстая полиэтиленовая пленка. Раскурочив и ее, Астафьев с усилием вытащил из дупла объемный пакет.

— Кидай его вниз и вытаскивай второй! — снова скомандовал Пахомов.

Юрий вытащил и сбросил вниз и второй пакет. Когда он спустился на землю, Пахомов успел распотрошить оба схрона. С довольным видом он показал пистолет Макарова.

— Армейская еще заначка. Просто грех было не запастись.

Кроме этого он извлек и повесил на ремень большой, в ножнах, охотничий нож, фляжку. Все остальное уложил в рюкзак и кинул его Астафьеву.

— Бери и пошли дальше.

Рюкзак не показался Юрию тяжелым, судя по весу, там была одежда. Теперь они резко изменили направление, и Пахомов начал прикрикивать. Астафьев догадался, что убийца стремится успеть куда-то до захода солнца.

"Но перед этим он меня убьет, — подумал опять Юрий. — Не будет же он сторожить меня всю ночь".

Чувство безысходности овладело им. Он шел автоматически, не соображая, куда и зачем. Вскоре они подошли к глубокому, но неширокому оврагу, прошли вдоль метров двести и остановились у большого дерева, лежащего поперек словно мостик. Пахомов снял автомат, передернул затвор и кивнул Астафьеву:

— Иди, лейтенант, и без всяких там штучек, понял?

Юрий пожал плечами и спокойно ступил на дерево. Он старался не смотреть вниз и, лишь пройдя две трети дороги, оглянулся. Пахомов стоял, держа автомат на уровне бедра, и Юрий был готов поклясться, что из этой позиции старый вояка не промахнется. Астафьев перевел взгляд вниз и присвистнул.

"Глубоко, метров десять", — подумал он.

— Давай-давай, двигай! — крикнул «грибник». — Быстрее!

— Я двигаюсь, — буркнул Астафьев.

Пройдя импровизированный мосток, Юрий скинул с плеч рюкзак и сел на землю. Вытащив из кармана пачку, увидел, что там осталась последняя сигарета, но все-таки закурил. За его действиями настороженно наблюдал уже ступивший на дерево Пахомов. Автомат он по-прежнему держал у бедра, хотя это удавалось ему с трудом. Искореженная нога доставляла массу хлопот, и двигался бывший спецназовец медленно и осторожно, лоб его покрылся испариной. Юрий терпеливо ждал и, наконец, уловил момент, когда конвоир про него забыл — переправа инвалиду давалась тяжело. Астафьев осторожно протянул руку вправо, нащупал суковатую, толстую палку и резко бросил ее в сторону Пахомова. Коряга пролетела в полуметре от спецназовца, но этого было достаточно, чтобы тот вздрогнул, попытался поймать на мушку Астафьева, но в итоге окончательно потерял равновесие. Падая, он машинально нажал на спуск, и автоматная очередь прошила склон оврага.

Юрий не стал задерживаться, подхватил рюкзак, и, со всех ног, кинулся бежать в сторону ближайшего леска. Лишь оказавшись под защитой деревьев, он упал на землю и долго переводил дух. Оглянувшись, он увидел, как его «напарник» неуклюжим крабом выползает из оврага. Судя по движениям Пахомова, тот не собирался бросаться в погоню, скорее всего, просто не мог.

Астафьев начал перебирать содержимое рюкзака. Там оказался котелок, кружка, завернутая в полиэтилен упаковка спичек, теплая камуфляжная куртка, что-то вроде самодельной палатки и небольшой полевой бинокль. Поразмыслив, Юрий повесил на шею бинокль, оставил на месте котелок и кружку, правда, перед этим смял их несколькими ударами ноги. Один коробок спичек положил себе в карман, а остальные поджег, уложив на палатку и рюкзак. В этот импровизированный костер бросил и куртку. Похоже, он чересчур обнаглел, потому что со стороны оврага снова загремели выстрелы, и Юрий бросился на землю. Выглянув из-за дерева, он убедился, что Пахомов преодолел уже половину дистанции до рощи. Юрий начал отползать в глубь леса, а затем поднялся и припустился бежать. Похоже, Иван Матвеевич его все же заметил, потому что опять зазвучали выстрелы. Этот звук очень способствовал резвости бега Астафьева. Проскочив небольшую прогалину между дубравами, Юрий остановился за большим деревом и вскоре услышал что-то похожее на рев разъяренного тигра. Он был готов поклясться, что до него донеслись отдельные матерные слова.

"Прорвало мужика, — с удовлетворением подумал он. — Достал я его, вразнос, наконец-то, пошел, господин майор!"

Что будет дальше делать Пахомов? Но кругом стояла тишина. Посмотрев в бинокль, Юрий заметил между деревьев какое-то движение. «Грибник» уходил куда-то в сторону, и это удивило Астафьева.

"Опять, поди, ловушку готовит", — решил он, но все же последовал за ним, лесной массив надежно укрывал заложника. Вскоре он шел практически след в след за Пахомовым.

Неожиданно Юрий остановился как вкопанный: спина старика больше не маячила в бинокле. Астафьев залег за очередное дерево и затаился. Время от времени он смотрел на часы. Солнце неумолимо клонилось к закату. Лишь спустя долгие минуты, Юрий, покрутив верньер настройки, убедился, что перед ним снова широкая спина в камуфляже. Тихо подобравшись к месту отдыха «грибника», Юрий замедлил шаг и огляделся. Он был наслышан о всяких ловушках, которые могут расставить спецы. Сначала он ничего не увидел, потом заметил какую-то странную выпуклость лесного дерна.

"Мину, что ли, поставил? — недоумевал он. — Но откуда у него мина?"

Решившись, он разгреб руками землю и обнаружил автомат. Сначала Астафьев обрадовался, но, отстегнув магазин, убедился, что тот пуст.

"Вот почему он от него избавился! — понял Юрий. — Не хочет тащить на себе такую тяжесть", — и отправил АКМС на свое место. После чего бросился догонять своего подопечного и скоро сократил дистанцию. Его удивило, что Пахомов шел даже медленней, чем прежде. Вскоре тот вышел на небольшую полянку, и Юрий понял, в чем дело. Похоже, старик, падая в овраг, повредил себе и здоровую ногу и теперь почти не мог передвигаться, хотя и опирался на сучковатую палку. Минут через десять он просто выдохся, сел на упавшее дерево и стал ждать Юрия. Но тот не спешил. Тогда Пахомов крикнул:

— Юра! Оставь меня в покое, иначе я вынужден буду тебя убить! Уходи, я тебя отпускаю!

— Спасибо, конечно. Но мне хочется побыть с вами. Да и убить меня будет сложно, Иван Матвеевич!

— Почему?

— Потому что я этого не хочу!

Пахомов засмеялся.

— Парень, если ты думаешь, что я слабак, то ошибаешься. Впереди ночь, Юра, и это мое время. Уходи, пока я тебе разрешаю. Возьми влево, и через час ты выберешься на дорогу. Она ведет в Кривов.

— Спасибо, Иван Матвеевич, вы всегда были ко мне добры. Но я лучше останусь. У меня есть другое предложение. Кидайте сюда ваш пистолет, и мы пойдем вместе в город. Вам все равно нужна медицинская помощь.

Несколько секунд Пахомов молчал, затем до ушей Юрия донесся его приглушенный возглас:

— Ну, ты и нахал!

— Что делать, Иван Матвеевич, — согласился Астафьев. — Работа у меня такая. Я люблю доводить дело до конца.

Минут через пять Пахомов с трудом двинулся вперед. Шел он по-прежнему медленно, но более уверенно. За ним последовал не расстававшийся с биноклем Астафьев. Время от времени он поглядывал то на часы, то на солнце. Оно уже склонилось за лес и наполнило его первыми, будто неуверенными сумерками. Луна, весь вечер скромно висевшая на небе серебряным диском, сейчас засияла в чернеющем небе включенным прожектором. Ночная прохлада не принесла облегчения, а выпустила на охоту комаров. Еще одно луговое несчастье! В этих местах, обильных озерами и протоками, они водились просто в неисчислимых количествах.

"Да, а ночью придется совсем хреново, — подумал Юрий, тщетно отмахиваясь от очередной эскадрильи кровососущих. — Знал бы, хоть какой-нибудь репеллент с собой взял. А то до утра от меня одни кости останутся. Костер бы развести. Да, это было бы здорово, — Астафьев уже издевался над собой. — Этот хитрый змей может сделать в темноте что угодно, подкрасться и убить или вообще ползком, втихаря оторваться. Наверняка их такому обучали".

В поисках выхода из создавшегося положения Юрий просто сломал голову. Он посматривал на деревья, прикидывая, не забраться ли ему на ночь на одно из них. Но ничего похожего на вековой дуб, хранивший в своем чреве пожитки Пахомова, не попадалось. После долгих раздумий Астафьев решил, что, вряд ли он высидит на ветке всю ночь, не петух ведь на насесте. "Привязаться ремнем, но как? Глупость какая-то лезет в голову".

Все разрешилось само собой. Уже почти в полной темноте он осторожно пробирался вперед, когда неожиданно за частоколом деревьев увидел блеснувшую в лунном свете серебряную полоску воды. Юрий прижался к ближайшему дереву, так прошла минута, другая. От напряжения в висках пульсировала кровь. Лицо продолжали нещадно кусать комары, но он перестал обращать на них внимание. И, наконец, он услышал треск сухой ветки. Пахомов прошел где-то рядом, Юрий даже хорошо рассмотрел его в лунном свете. Он с ужасом подумал о том, как все сложилось, если бы его преследователь не был инвалидом. Они с Колодниковым и Шалимовым, конечно, это не могли просчитать, прикидывая портрет «грибника». Лишь теперь все стало ясно — хромой пожилой человек собирает грибы, что его бояться? Ну, а дальше у женщин шансов просто не было. Как не было бы их сейчас и у Астафьева, попади он в руки своего хромого палача.

Когда Пахомов удалился в темноту и озноб страха прошел, Юрий начал думать о своих дальнейших действиях. Увы, очень немногое приходило ему на ум. Он знал одно: он не пойдет вслед за этим человеком, это верная смерть. И осторожно, буквально по сантиметру, Юрий начал продвигаться к воде. Больше всего он боялся сухих веток и, ставя ногу, сначала осторожно нащупывал, что под ней, а потом уже переносил тяжесть всего тела. Время как бы перестало существовать. Сколько он шел до берега, Юрий не знал, может, десять минут, а может, час.

Но лишь очутившись на берегу, Астафьев понял, в какую ловушку его заманил старик. Это была не то протока, не то залив, плавной дугой огибающий небольшой полуостров. Он не мог уйти ни вправо, ни влево — кругом вода. Трагедия Юрия была в том, что он не умел плавать. Где-то позади маячил Пахомов, а впереди доводящая его до панического ужаса стихия воды. Несколько минут Астафьев, остолбенев, стоял на берегу, потом сообразил, что сейчас, как никогда, хорошо виден на лунной дорожке, и плашмя упал на мягкий, илистый берег.

"Вот сука! Как ловко он меня сюда заманил! — подумал лейтенант. — Но откуда он мог знать, что я боюсь воды?!"

И тут он вспомнил! Когда-то, едва ли не при первой их встрече, Пахомов рассказал очередную байку о несчастном случае при высадке морского десанта. И вот тогда Астафьев чистосердечно признался в своем страхе перед водой.

— Нет, я так не могу. Я лет в пять тонул, сам уже не помню, родители рассказывали, а страх остался. Недалеко от берега поплескаться, это да. Но стоит зайти в воду по грудь, как такой страх нападает…

— Бывает, — кивнул тогда Пахомов. — Встречал я таких несчастных. Это называется аквафобия. Практически неизлечимо. Одного солдатика при мне так и перевели из десанта в стройбат только из-за этого. Так что советую близко к воде не подходить. Разве что дома, к ванне.

"Неужели он помнил этот разговор и целенаправленно вел меня именно сюда?" — недоумевал Юрий. Словно подслушав его мысли, где-то в темноте сухо треснула ветка. Астафьева словно током ударило.

"Идет!" — подумал он. Страх прибавил ему силы и решительности. Ужас перед этим человеком оказался сильнее врожденной фобии, и Юрий начал ногами вперед вползать в теплую, парную воду. Скорее всего, это было озеро или пруд, ни малейшего намека на течение. Его руки неприятно проваливались в мягкий ил, и он с трудом вытаскивал их из чмокающей жижи, упрямо продвигаясь все глубже и глубже. Но, как назло, в этом месте было мелководье, тогда он развернулся и почему-то все так же ногами вперед начал двигаться в сторону ближайших камышовых зарослей. Скоро он почувствовал их упругую преграду и, встав на четвереньки, двинулся дальше. Делал это осторожно, но, видно, не получилось, потому что когда он остановился, то услышал на берегу тяжелые шаги своего врага, сопровождающиеся тихим стоном. Пахомов силой воли мог справиться с болью на полчаса, на час, но потом она прорывалось с еще большей силой. Юрий услышал, как его преследователь остановился, он был совсем близок, метрах в пяти, не более.

Астафьев сидел в воде по самую шею, и над поверхностью торчала одна голова. На его счастье, луна скрылась, и тьма плотно укрыла его от глаз преследователя. Время тянулось бесконечно, но судьба была благосклонна к Юрию. Рядом, в камышах, что-то зашевелилось. И сразу со стороны берега блеснула вспышка выстрела. Юрий вздрогнул и еле удержался, чтобы не вскрикнуть. А из кустов раздалось надрывное, болезненное, затихающее кряканье.

"Утка! — понял Астафьев. — Но как точно он стреляет на звук, боже мой!"

Автор выстрела приглушенно выругался, и обостренный слух Юрия вскоре различил его удаляющиеся шаги. Лейтенант расслабился и чуть прилег на упругие камыши. Несколько минут он находился в какой-то прострации, и только следующее неприятное происшествие заставило его встрепенуться. Что-то холодное и скользкое проползло по его щиколотке. Подпрыгнув, Астафьев чуть не заорал от ужаса. Может, это был уж, может, просто лягушонок-головастик, но дрожь пробила лейтенанта с ног до головы.

"Блин, тут, поди, змей полно! А может, это пиявки?"

От этих мыслей Юрию стало совсем жутко, и он едва не запаниковал. От рывка на берег его спасло все то же чувство страха перед старым спецназовцем.

"Надо что-то делать, — решил он, — просижу тут до утра, а потом что? Он меня вычислит и пристрелит, как эту утку. Кстати, а за уткой он наверняка притащится, не оставит такую добычу. Может, попробовать пробраться вдоль берега и обойти его? А что, попытка не пытка!"

Юрий так же, на четвереньках, осторожно начал пролезать сквозь камыши. Добравшись до чистой воды, он встал, погрузившись по самую грудь. Сначала страх привычно остановил дыхание, но волевым усилием Астафьев поборол его, и потихоньку тронулся вдоль берега. Метров через пять он нащупал уткнувшийся в берег ствол дерева, и это подвигло его на героические действия. Стянув с мели длинное бревно, Юрий убедился, что это не топляк, значит, хорошо держится на плаву. Лейтенант толкнул его вперед, сам уцепился за одну из уцелевших веток и начал интенсивно отталкиваться ногами. Получилось! Теперь он плыл! До другого берега было метров пятьдесят, и Юрий уже преодолел большую часть пути, когда сзади снова зазвучали выстрелы. Пули противно свистели над головой, одна стукнула в дерево перед самым носом, но лейтенант, не обращая внимания на обстрел, продолжал отчаянно работать ногами. На короткое время стрельба прекратилась, потом снова загремели выстрелы.

"Вторую обойму поставил!" — понял Юрий. До берега оставалось совсем немного, когда случилось непоправимое. С громким треском отломилась ветка, за которую держался Астафьев. Он попытался уцепиться за ствол, но тот крутанулся под его ладонью, пальцы корябнули по склизкому боку, и Юрий остался один на один с чуждой ему стихией. Через секунду он почувствовал, что неизбежно идет на дно, и заорал от ужаса…