Из глубины глубин

Уильям X. Ходжсон ТРОПИЧЕСКИЙ УЖАС

Мы в ста тридцати днях плавания от Мельбурна и уже три недели лежим в этом мертвом, раскаленном штиле.

Полночь. Наша вахта на палубе продолжится до четырех утра. Я сажусь на крышку люка. Через минуту ко мне присоединяется Джоки, самый младший из юнг. Ему хочется поболтать. Много часов мы просидели так, разговаривая, во время ночных вахт. Правда, говорит один Джоки. С меня довольно курить и слушать. Время от времени я хмыкаю, давая понять, что не утратил нить разговора.

Джоки замолчал и склонил голову, о чем-то задумавшись. Внезапно он поднимает глаза, хочет что-то сказать, и лицо его искажает гримаса неописуемого страха. Он отшатывается. Его глаза глядят мимо меня на какой-то невидимый мне ужас. Затем его рот открывается. Он издает сдавленный крик, падает с люка и ударяется головой о палубу. Боясь неизвестно чего, я оборачиваюсь.

Святые небеса! Над фальшбортом в ярком свете луны вздымается громадная, истекающая слюной пасть в сажень шириной. С огромных мокрых губ свисают колоссальные щупальца. Я все смотрю, а Тварь вздымается над бортом. Она поднимается, поднимается, все выше и выше. Глаз не видно — одна страшная слюнявая пасть на исполинской, похожей на древесный ствол шее. На моих глазах Тварь заползает на палубу с бесшумным проворством колоссального угря. Тянутся громадные тяжелые складки. Тело так и будет тянуться без конца? Под его весом корабль медленно и тяжело заваливается на правый борт. И после хвост, широкая плоская масса, переваливается через тиковый планширь и с гулким ударом падает на палубу.

Несколько секунд жуткое существо лежит, как гора извивающихся, склизких колец. Затем чудовищная голова стремительными бросками скользит по палубе. У задней грот- мачты стоят бочки с провизией, рядом недавно открытый бочонок солонины с приоткрытой крышкой. Запах мяса, как видно, влечет чудовище. Я слышу, как оно громко вдыхает и нюхает воздух. Губы открываются, показывая четыре гигантских клыка. Голова быстро дергается вперед, слышится внезапный треск и хруст. Мясо и бочонок исчезают. На шум из кубрика выскакивает один из матросов. Он выходит в ночь и ничего не видит. Идет к корме. Теперь он видит и с криками ужаса бросается бежать. Слишком поздно! Из пасти Твари молниеносно вылетает длинное, широкое, сверкающе-белое лезвие, усеянное острыми зубами. Я отвожу глаза, но не могу заглушить тошнотворное чавканье.

Дозорный с носа услышал шум и видел трагическую гибель товарища. Он ищет спасения в кубрике и захлопывает за собой тяжелую железную дверь.

Плотник и парусный мастер бегут со шканцев в одном исподнем. Видя ужасающую Тварь, они кричат от страха и кидаются в кормовую каюту. Второй помощник, бросив один взгляд с юта, мчится вниз по трапу, рулевой за ним. Я слышу, как их ноги громыхают по ступеням, и вдруг понимаю, что остался на палубе один.

До сих пор я не думал об опасности. Последние несколько минут казались дурным сном. Но теперь я осознаю свое положение, стряхиваю леденящий ужас и поворачиваюсь, собираясь бежать. Замечаю Джоки: он лежит там, где упал, скорчившись и не помня себя от страха. Я не могу оставить его там. Рядом пустой ученический кубрик — маленькое строение из стали с железной дверью. Дверь с подветренного борта приоткрыта. Внутри я буду в безопасности.

Тварь прежде меня не замечала. Но теперь ее громадная бочкообразная голова поворачивается в мою сторону; раздается глухой рев и существо, вытягивая и втягивая огромный язык, кидается ко мне. Я понимаю, что нельзя терять ни секунды, хватаю беспомощного юнгу и бегу к открытой двери. До нее всего несколько ярдов, но это жуткое существо скользит ближе по палубе громадными извивающимися кольцами. Я добегаю и вваливаюсь внутрь со своей ношей. И снова на палубу — сбрасываю дверь с крюка и закрываю. Что-то белое выползает в это время из-за угла кубрика. Я прыгаю внутрь. Дверь закрыта и заперта. Сквозь толстое стекло иллюминаторов я вижу, как Тварь обвивается вокруг кубрика в тщетной попытке меня найти.

Джоки не двигается. Я опускаюсь на колени, расстегиваю его воротник и брызгаю на лицо воду из бочонка. Слышу, как Морган что-то кричит. После — громкий крик ужаса и снова это тошнотворное чавканье.

Джоки беспокойно шевелится, протирает глаза и вдруг садится.

— Это кричал Морган? — захлебывается он. — Где мы? Мне снился такой страшный сон!

В эту минуту на палубе раздается топот бегущих ног. Я слышу у двери голос Моргана:

— Том, открой!

Он внезапно замолкает. Жуткий крик отчаяния. Затем я слышу, как он бежит дальше. Гляжу в иллюминатор: Морган прыгнул на фор-ванты и бешено карабкается вверх. Что- то бросается вслед за ним. В лунном свете оно отливает белым. Белое обвивается вокруг его правой лодыжки. Морган застывает, выхватывает складной нож и яростно полосует лезвием адское щупальце. Оно отпускает ногу. Миг спустя он уже наверху, карабкается по вантам изо всех сил.

Наступает тишина. Начинает светать. Не слышно ни звука, кроме тяжелого судорожного дыхания Твари. Солнце поднимается выше, и существо растягивается на палубе. Кажется, ему нравится тепло. Все еще ни звука — молчат и матросы в носовом кубрике, и офицеры на корме. Могу только предположить, что они боятся привлечь внимание Твари. Но чуть позже я слышу пистолетный выстрел где-то на корме. Змей поднимает голову и словно прислушивается. Мне удается хорошо рассмотреть его голову, и при свете дня я вижу то, что скрывала ночь.

Прямо над пастью виднеется пара маленьких свинячьих глазок. В них будто светится дьявольский разум. Змей медленно поводит головой из стороны в сторону. Неожиданно он быстро поворачивается и заглядывает в иллюминатор. Я пытаюсь скрыться от его взгляда, но не успеваю. Он видит меня и кидается с раскрытой пастью на стекло.

«Боже! — думаю я. — Что, если он разобьет стекло?» Я весь сжимаюсь. Затем я вспоминаю о железных заслонках, которыми закрывают иллюминаторы во время шторма. Не теряя ни минуты, я вскакиваю и закрываю иллюминатор крышкой. После проделываю то же с остальными. Теперь мы в темноте, и я шепотом прошу Джоки зажечь лампу. Он копошится в темноте, и появляется свет.

За час до полуночи я засыпаю. Через несколько часов меня внезапно будит отчаянный крик и грохот черпака. Слышатся негромкие звуки борьбы, потом отвратное чавканье.

Я догадываюсь, что произошло. Один из матросов на носу решил выбраться из кубрика и принести воды. Наверное, он надеялся, что в темноте проскользнет незамеченным. Бедняга! Он заплатил жизнью за эту попытку.

Я больше не могу заснуть, хотя остаток ночи проходит спокойно. К утру я впадаю в дремоту, но каждые несколько минут вздрагиваю и просыпаюсь. Джоки мирно спит. Жуткое напряжение последних суток совсем его обессилило. Часов в восемь утра я бужу его, и мы завтракаем. Завтрак легкий: галеты и вода. К счастью, воды у нас достаточно. Джоки приходит в себя и даже начинает понемногу болтать — возможно, слишком громко. Пока он гадает, чем все это закончится, что-то с громадной силой ударяет в боковую стену. Все вокруг гудит. Джоки испуганно замолкает и больше не пытается заговорить. Мы сидим молча, и я невольно думаю о том, что поделывают сейчас остальные и каково приходится несчастным, оставшимся, как выяснилось ночью, без воды.

Около полудня я слышу гулкий звук выстрела и яростный рев. Затем раздается треск дерева, люди кричат от боли. Я тщетно спрашиваю себя, что случилось. Начинаю соображать. Звук был громче выстрела из ружья или пистолета и, судя по безумному реву Твари, выстрел этот ранил ее. Я продолжаю раздумывать и прихожу к выводу, что люди на носу каким-то образом добрались до нашей маленькой сигнальной пушки. Я понимаю, что некоторые из них были ранены, возможно, даже убиты, и все же при реве Твари меня охватывает ликование. Видимо, существо было тяжело или, не исключено, смертельно ранено. Но через некоторое время рев смолкает и Тварь лишь изредка взрыкивает — скорее от злости, чем от боли.

Корабль накреняется на правый борт. Видимо, существо перебралось туда. Я радуюсь проблеску надежды: быть может, мы ему надоели и оно вот-вот перевалится через борт и нырнет в море. Некоторое время ничего не слышно. Моя надежда крепчает. Я наклоняюсь и толкаю Джоки — он заснул, положив голову на стол. Он резко вздрагивает и громко вскрикивает.

— Тише! — хрипло шепчу я. — Не уверен, но кажется, оно ушло.

Лицо Джоки на глазах светлеет, и он жадно осыпает меня вопросами. Мы ждем еще час или около того. Надежда не оставляет нас, к нам быстро возвращается уверенность в себе. Не слышно ни звука, даже дыхания Зверя. Я достаю галеты, а Джоки, покопавшись в шкафчике — небольшой кусок свинины и бутылку с уксусом. Мы набрасываемся на еду. После долгого воздержания еда опьяняет нас, как вино. Нужно открыть дверь и убедиться, что Тварь исчезла, настаивает Джоки. Я не позволяю ему это сделать и говорю, что будет безопаснее сперва открыть заслонки и поглядеть в иллюминаторы. Джоки начинает спорить. Я непреклонен. Он приходит в возбуждение. Кажется, парень не в себе. Когда я начинаю открывать одну из крышек, он бросается к двери. Пока он возится с засовом, я хватаю его и после короткой борьбы усаживаю на место. Пытаюсь его успокоить, и тут со стороны правой двери — той самой, что Джоки пытался открыть — доносится резкое и громкое сопение и сразу вслед за ним громоподобный хриплый вой. Зловонное дыхание, пахнущее разложением, заполняет кубрик. Я дрожу с головы до ног, машинально опираюсь рукой на ящик с плотницкими инструментами — иначе я бы упал. Джоки бледнеет, как полотно, у него начинается неудержимая рвота, после он разражается горькими рыданиями.

Проходит час за часом. До смерти устав, я ложусь на ящик и пытаюсь заснуть.

Меня будит дикий шум на носу. Кажется, половина второго. Люди кричат, изрыгают проклятия, молятся. Но, несмотря на страх, голоса их звучат слабо, немощно, а посреди всего этого, время от времени прерываясь адским чавканьем, раздается жуткий рев Твари. Воплощенный ужас воцаряется во мне. Я могу лишь упасть на колени и молиться. Я хорошо понимаю, что происходит.

Джоки, хвала небесам, все это время спит.

Под дверью проступает узкая полоска света. Я понимаю, что наступил второй день нашего заточения. Я не бужу Джоки. Пусть мирно спит, пока можно. Проходит час за часом, но я мало что замечаю. Тварь затихла и, видимо, спит. Около полудня я съедаю несколько галет и запиваю их глотком воды. Джоки все еще спит. Лучше так.

Тишину прорезает звук. Корабль чуть покачивается, и я сразу осознаю, что Тварь снова проснулась. Она ползает по палубе, и корабль качается сильнее. Ползет на нос — вероятно, собирается вновь забраться в кубрик. Очевидно, ничего не находит и почти сейчас же возвращается. На минуту останавливается у нашего кубрика, ползет дальше на корму. Сверху, откуда-то с фок-мачты, доносится безумный смех. Он кажется тихим и далеким. Ужасное существо внезапно замирает. Я внимательно прислушиваюсь, но не слышу ничего, кроме резкого потрескивания со стороны заднего торца кубрика, точно что-то тянет за грот-ванты.

Минуту спустя я слышу крик, за ним почти мгновенно следует громкий удар о палубу. Корабль сотрясается. Я жду, затаив от страха дыхание. Что случилось? Медленно тянутся минуты. Еще один испуганный крик. Он внезапно обрывается. Напряжение становится невыносимым, и я больше не в силах терпеть. С большой осторожностью открываю одну из заслонок, выглядываю и вижу жуткое зрелище. Чудовище, опираясь хвостом о палубу, обвилось вокруг задней грот-мачты. Его голова тянется к марса-рею, огромное клыкастое щупальце разрезает воздух. Впервые я могу разглядеть Тварь целиком. Святые небеса! В ней, должно быть, не меньше ста тонн! Понимая, что времени спрятаться хватит, я открываю иллюминатор, высовываюсь и смотрю вверх. Там, на самом конце марса-рея, сидит один из старших матросов. Даже отсюда я вижу ужас, написанный на его лице. Он замечает меня и слабым, хриплым голосом зовет на помощь. Я ничем не могу ему помочь. Я вижу, как громадный язык высовывается из пасти и слизывает его с рея, как собака слизала бы муху с подоконника.

Еще выше и, к счастью, вне пределов досягаемости чудовища, я вижу еще двоих. Насколько я могу судить, они привязались к мачте над бом-брам-реем. Тварь пытается дотянуться до них. Это ей не удается, и она начинает скользить вниз, на палубу, спираль за спиралью. Я замечаю на ее теле, футах в двадцати от хвоста, большую кровоточащую рану.

Я перевожу взгляд на нос. Дверь кубрика сорвана с петель, переборки — тиковые, в отличие от нашего убежища — частью сломаны. Я с дрожью осознаю причину криков, которые доносились с носа после пушечного выстрела. Я поворачиваю голову и пытаюсь разглядеть фок-мачту, но ее мне не видно. Замечаю, что солнце стоит низко и начинает темнеть. Убираю голову и закрываю иллюминатор и заслонку.

Чем все это кончится? О Боже! Что с нами будет?

Джоки через некоторое время просыпается. Он очень беспокоен. Весь день он ничего не ел, но я не могу заставить его притронуться к еде.

Наступает ночь. Мы слишком устали, слишком отчаялись, чтобы разговаривать. Я ложусь, но не сплю… А время идет.

Где-то на палубе гремит вентилятор. Постоянно слышится какой-то глухой, скрежещущий звук. Позже доносится полный боли вопль кота — и снова тишина. Потом громкий всплеск у борта. Несколько часов все тихо, как в могиле. Время от времени я приподнимаюсь и прислушиваюсь. Ни звука, ни шепота. Полная тишина, стихло даже монотонное потрескивание дерева. Во мне снова оживает надежда. Этот всплеск, эта тишина — есть причины надеяться. Я решаю не будить на этот раз Джоки. Прежде я сам должен убедиться, что мы в безопасности. Я жду. Незачем попусту рисковать. Через некоторое время я на цыпочках подбираюсь к задней переборке и прислушиваюсь. Ни звука. Я поднимаю руку, нащупываю заслонку и все еще медлю. Но не слишком долго. Начинаю медленно открывать. Тяжелая крышка поворачивается на петлях, я отодвигаю ее и выглядываю. Сердце прерывисто стучит. Там, снаружи, полная темнота. Возможно, луна зашла за тучи. В иллюминатор вдруг заглядывает на миг лунный луч и так же быстро исчезает. Я продолжаю смотреть. Снова свет. Я словно заглядываю в колоссальную пещеру. На дне ее дрожит и извивается что-то мучнисто-белое.

Мое сердце замирает. Это он, это Ужас! Я отшатываюсь, пытаюсь захлопнуть тяжелую железную крышку. Что-то бьет в стекло, как паровой молот, стекло разлетается на мелкие осколки. Что-то скользит мимо меня в кубрик. Я вскрикиваю и отскакиваю. Это заполняет весь иллюминатор и тускло отсвечивает в свете лампы. Оно извивается и дергается, толстое, как ствол дерева, покрытое гладкой слизистой кожей. На конце громадная клешня, как у лобстера, но в тысячу раз больше.

Я отступаю в дальний угол. Одним щелчком этой ужасной клешни оно разносит в щепы ящик с инструментами. Джоки заползает под койку. Тварь тянется ко мне. Я чувствую, как по лицу медленно стекает капля пота. На вкус она соленая. Жуткая смерть все приближается… Я с грохотом падаю на спину. Бочонок с водой, на который я опирался спиной, перевернулся, и теперь я оказываюсь на полу в луже воды. Клешня поднимается вверх, опускается быстрым, но неуверенным движением и с глухим тяжелым ударом обрушивается на пол в футе от моей головы. Джоки тихо вскрикивает от ужаса. Тварь поднимает клешню и начинает медленно ощупывать кубрик. Переворачивает койку, вытаскивает брус, перекусывает пополам, роняет и движется дальше. Ощупывает пол. Наталкивается на обломок бруса, хватает его и вытаскивает через иллюминатор…

Волна зловония окатывает кубрик. Что-то скрежещет, что-то вновь проникает сквозь иллюминатор — что-то белое, коническое, усеянное зубами. Оно разматывается все дальше и дальше, скользит по койкам, потолку и полу и скрежещет, как двуручная пила во время работы. Дважды оно скользит над моей головой, и я закрываю глаза. Затем оно снова скользит дальше. Теперь оно в противоположном конце кубрика и ближе к Джоки. Внезапно резкий скрипучий звук становится глуше, словно зубы попадают на мягкое. Джоки издает жуткий короткий крик, переходящий в захлебывающийся, свистящий звук. Я открываю глаза. Кончик громадного языка плотно обвивается вокруг чего-то капающего, после быстро исчезает в иллюминаторе. Кубрик вновь заливает лунный свет. Я поднимаюсь на ноги. Оглядываюсь и непонимающе смотрю на разоренный кубрик, вижу сломанные ящики, перевернутые койки, вижу…

— Джоки! — кричу я.

В иллюминаторе снова показывается эта жуткая Тварь. Я оглядываюсь в поисках оружия. Я отомщу за Джоки. Ага! Вон там, прямо под лампой, в обломках разбитого ящика с плотницкими инструментами лежит топорик. Я бросаюсь вперед и хватаю его. Он маленький, но такой удобный — такой удобный! Я любовно ощупываю острый, как бритва, край лезвия. Возвращаюсь к иллюминатору. Становлюсь сбоку и поднимаю свое оружие. Громадный язык подбирается к страшным останкам. Нащупывает их. И тогда я с криком «Джоки! Джоки!» яростно бью снова, и снова, и снова, выдыхая при каждом ударе. Еще один удар, и чудовищная масса падает на пол, корчась, как ужасающий угорь. Из иллюминатора льется теплый поток. Слышен громовой рев и звон ломающейся стали. В ушах у меня гудит, все громче и громче. Кубрик расплывается и все внезапно темнеет.

Извлечение из судового журнала парохода «Испаньола»:

24 июня…градусов…минут северной широты…градусов…минут восточной долготы. Замечен четырехмачтовый барк по румбу Н.-В. На мачте сигнал бедствия. Подошли и спустили шлюпку. Это оказался «Глен Дун», возвращающийся в Лондон из Мельбурна. Корабль в ужасном состоянии. Палуба покрыта кровью и слизью. Стальной учебный кубрик разбит. Сломали дверь и нашли юношу лет девятнадцати в последней стадии истощения, а также часть останков мальчика лет четырнадцати. В одном месте на полу много крови и громадная изогнутая масса беловатой плоти весом около полутонны, один конец которой кажется обрубленным острым инструментом. Дверь носового кубрика распахнута и висит на одной петле. Косяки разбиты, словно что-то протискивалось внутрь. Вошли и осмотрелись. Картина ужасная, повсюду кровь, разбитые сундуки, изорванные подвесные койки. Ни матросов, ни останков. Вернулись в малый кубрик и увидели, что юноша начал приходить в себя. Очнувшись, он назвался Томпсоном. Сказал, что на корабль напала громадная змея — видимо, имелся в виду морской змей. Он был очень слаб и не сумел много рассказать, но сообщил, что на грот-мачте есть люди. Послали матроса наверх. Он нашел двоих, привязанных к мачте. Они были мертвы. Осмотрели каюты на корме. Все разбито в щепы, дверь капитанской каюты лежит на палубе у ахтерлюка. Нашли в кладовой тело капитана. Офицеров нет. Среди обломков обнаружили осколок снаряда малой пушки. Вернулись на борт.

Второй помощник с шестью матросами отправлены на барк с распоряжением привести судно в порт. Томпсон с нами. Он записал свою версию событий. Мы безусловно считаем, что состояние корабля, установленное нами при осмотре, во всем согласуется с его рассказом.

(Подписано)

Уильям Нортон (капитан)

Том Бриггс (первый помощник)

1905

Пер. А. Шермана