Из-под снега

Глава 15

Ромига остался один и тут же засадил в стену «эльфийскую стрелу». Как и ожидал, на чужой энергии получилось убого. Поспешно натянутый комбинезон не добавил ни тепла, ни уверенности в своих силах. Безымянный легкомысленно оставил наву оружие, но даже верные катаны казались сейчас бесполезными подвесками к поясу. Ромига присел на лежанку, потом лёг, свернувшись клубком. Он чувствовал себя едва ли не хуже, чем в сугробе у тракта, хотя объективно, был гораздо целее. Попытался уснуть, но почему-то не смог, впал в полузабытье без эмоций и мыслей. Пребывал в нём, кажется, несколько часов, пока не почуял голод. Поднялся и доел остатки бедолаги, которого угораздило после смерти достаться не белым зверям, как принято среди охотников, а пойти на закуску в доме у фиорда.

Кстати, не здесь ли когда-то родилась Вильяра? Дом у Синего фиорда, да? Конечно, аноним мог утащить Ромигу с колдуньей вовсе на другой континент, и мало ли на Голкья фиордов? Но наву показалось, что время суток и пурга у обоих Зачарованных Камней были одинаковые, значит, скорее всего, не слишком далеко.

Дожёвывая последний кусок, Ромига пронзительно-ярко вспомнил совет в доме кузнеца, обезумевшую от горя женщину с окровавленной головой в руках, выражение лица Лембы… Возможно, Великому Безымянному подали, красиво сервировав на нескольких блюдах, того самого охотника… Аппетит у нава от этой мысли не исчез, зато злость и воля к сопротивлению, наконец, пробудились.

Ромига встал и попробовал откатить дверь — тщетно. Заперто было каким-то заклятием, и запечатано надёжно: вся комната внутри замкнутого контура. Делать нечего, и нав принялся методично опробовать все взломщицкие приёмы, которым его учили. Начал с простого механического воздействия: навская сталь не пострадала, камень, к сожалению, тоже. Порталы, «технические дырки» и прочее подобное не строилось ни сквозь дверь, ни сквозь стены. Нав быстро дошёл до весьма изощрённых арканов и понял, что энергия закончится раньше, чем он испытает все. Решил поберечь силы до встречи с мудрым или другими визитёрами. Дверь-то они сами откроют, никуда не денутся…

Когда из коридора донеслись шаги, дыхание, шорох по камню и короткая песенка, нав насторожился. Шебуршали там, минимум, трое. По рокоту откатываемой двери Ромига сразу понял: пришёл не Безымянный, тот предпочитает обходиться без пошлых бытовых шумов. Неприятным сюрпризом стало то, что сторожевое заклятье не разомкнулось, а сжалось вокруг Ромиги, сковав движения едва ли не до полной неподвижности. Нав как встал у притолоки, так и застыл столбом. И магия оказалась связана, будто кто-то предусмотрительно нацепил на пленника брошку с акулой. Как бы зря энергию берёг…

В комнату с опаской зашли две уже знакомые женщины. Сейчас ничто не мешало рассмотреть их во всех подробностях, и нав с интересом вглядывался в немолодые, угрюмые, напряжённые лица. Вероятно, зиму-другую назад они были, на местный вкус, весьма хороши. Разрез глаз, форма носа и губ, заметная рыжина по ости пышных белых грив отличали обеих охотниц ото всех виденных прежде. Но не настолько отличали, чтобы с уверенностью определить, племенные это черты или яркие фамильные? А сёстрами рыжули могли оказаться, слишком много общего в облике и повадках. Встречаться взглядами с чужаком они упорно избегали, даже искоса и мельком. Если переговаривались, то только безмолвной речью.

Скорее всего, женщины занимали в своём доме далеко не последнее место. Даже добротные меховые штаны были щедро изукрашены бисерными висюльками вдоль швов и у пояса. Это, не считая тяжёлых серёг, забавно оттягивающих уши, сложносочинённых ожерелий, и широких браслетов на запястьях. Но подо всей мишурой сами охотницы выглядели измождёнными и зашуганными. У Лембы даже младшие служанки глядели веселее!

Когда женщины уже подхватили столик и двинулись на выход, Ромига спросил:

— Хорошо ли живётся в доме у фиорда, красавицы? Не тревожат ли дурные сны?

Эффект вышел, как если бы вдруг заговорила посуда. Стол уронили — с грохотом и дребезгом разлетевшихся черепков — и остолбенели, вытаращив одинаковые изжелта-зелёные глаза, зажав себе ладонями рты. Потом одна женщина заполошно всплеснула руками и опрометью сбежала, вторая выскользнула в коридор с оглядкой, по стеночке. Там случился короткий разговор на повышенных тонах, после чего в комнату вразвалочку зашёл очень знакомый на рожу охотник.

С прошлой встречи эта рожа украсилась двумя роскошными фингалами, перебитым носом и рассечённой, грубо зашитой бровью. Однако не узнать Арайю было трудно. И как ни заполировать красоту (даже любопытно, кто его так отделал?) парой «эльфийских стрел»: в лоб и в сердце?

Увы, пустая затея, даже не сверкнуло. Арайя ухмыльнулся, продемонстрировав дырку от недавно выбитого клыка. Выволок в коридор стол, вернулся, распинывая из-под ног черепки вместе с устилающими пол шкурами и недвусмысленно поддёргивая рукава обтрёпанной куртки:

— Вот ты и попался в силок, никчёмный колдунишка! Помнишь, погань, за что я тебе сейчас всыплю? Или опять всё забыл?

Ромига ничего не забыл, но убитых беззаконников ему было ничуточки не жаль. Не полезли бы они обманом захватывать чужой дом, жили бы! Он ответил широкой, нахальной улыбкой, глядя в заплывшие глазки беззаконника.

— Да неужто, за тарелки, разбитые двумя трусихами?

Хрясь! Нав попытался уклониться от прямого в челюсть и вмазать в ответ, но еле дёрнулся. Град ударов, стремительных, сильных, хлёстких, ни увернуться, ни заблокировать, только терпеть, изображая тренировочный манекен. Ромига быстро «поплыл», несмотря на высокий болевой порог, хвалёную навскую живучесть и то, что колотили его не смертным боем, а скорее, чесали кулаки. Наконец, Арайя выдохся, отступил, зализывая сбитые костяшки, отплёвываясь от чёрной и красной крови. С удовольствием осмотрел дело своих рук — незримая сеть так и держала избитого нава в вертикальном положении. Арайя ещё раз брезгливо сплюнул:

— Вот же погань! Жаль, мудрый запретил убивать тебя до смерти, а то выпустил бы тебе кишки, да ими же удавил! — пустая угроза, беззаконник явно боялся мудрого сильнее, чем ненавидел нава.

— Как же его зовут-то, твоего мудрого? Кому кланяться за спасение? — говорить трудно, губы разбиты, а говорить внятно — почти невозможно, однако Ромига старался изо всех сил. Он хотел знать имя, это казалось важным, важнее боли.

Арайя поморщился, передёрнул плечами.

— Его зовут мудрый, просто мудрый.

Вытянул из ножен чёрный в рыжую крапину обсидиановый нож, подул на лезвие, примерился к неподвижному наву так и эдак, будто перед разделкой туши.

— У-у-у, каких же охотников ты загубил, навозный выползок! За единого из них всей твоей поганой крови не хватит расплатиться! А уж за всех…

Сиплый голос Арайи дрогнул, и прорвалось вдруг наружу такое горе, такая дикая, невыносимая тоска и отчаяние, что Ромига позабыл даже о неприятном соседстве обсидиана. Нет, наву по-прежнему не жаль было ни убитых, ни выжившего, он с удовольствием воссоединил бы их… А нож мелькнул в опасной близости от лица, намечая удары в глаза, потом, ощутимо царапая, подпёр подбородок:

— Знай, погань! Когда мудрый позволит, я спрошу с тебя за них, как за весь мой дом. Дом Арайи, славный мастерами, дом Каменных Клинков! До сих пор вся Арха Голкья пользуется нашими изделиями, а дóма — дóма больше нет. Поганый сосунок Рийра гостил у нас полторы луны, жрал за четверых, валял женщин по шкурам. Он был там в ночь, когда всё рухнуло, и даже не вывел никого, выскочил один. Я потом поднял его на нож, но мудрые, погань, ужасно живучие. Он даже простил меня, не стал объявлять вне закона… Мои четверо были последние, понимаешь? Больше у меня никого и ничего не осталось!

Возможно ли от всего сердца посочувствовать тому, кто тебя бьёт, тычет в тебя ножиком и грозится убить? Да запросто, если приглушить одни эмоции, дать волю другим и чуть ослабить контроль рассудка. Можно ли обратить себе на пользу это вредное и опасное, разлагающее волю сочувствие к мучителю, сделать его обоюдоострым оружием? Ромига тяжело, горестно вздохнул, откашлялся, харкнув в сторону чёрными хлопьями крови. Магическая сеть не препятствовала.

— Арайя, я не в силах исправить содеянное, а ты вправе мне отомстить. Но поверь, я сожалею, что так вышло с твоими друзьями, — нав скорбел сейчас вместе с беззаконником и сам себе почти верил. — Я здесь тоже один, как былинка на ветру. Когда мы с тобой встретились, я был не в себе и долго выбирал, на чью сторону встать. Тебе достаточно было сказать десяток слов, и я был бы с вами, а не с кузнецом.

Беззаконник глухо зарычал, муки запоздалых сожалений гримасой перековеркали лицо. Ловя его настроение, старательно подстраиваясь, Ромига не сразу заметил, что обсидиан больше не врезается в кожу, а потом Арайя вовсе спрятал клинок. Ромига продолжал говорить:

— Не знаю, что было бы дальше со всеми нами. И что ты собирался делать с захваченным домом…

Арайя яростно мотнул башкой, будто пытался вытрясти оттуда какие-то нежеланные, назойливые мысли.

— Что-что! Взял бы под свою руку, встал бы вровень с поганцем Вильгрином… Нет, я встал бы выше, потому что клятый выскочка получил пустой дом из рук своего мудрого, а я взял бы сам. Веришь ли, эти щуровы Наритья с самого начала принимали нас только младшими слугами. Или зимуйте в норах у Ярмарки! Вилья мне хотя бы на макушку не плевали. Даже когда посылали от порога в белые снега, один за другим.

Теперь охотника корёжил жгучий, из последних сил подавляемый стыд. Ромига напомнил:

— Ага! Лемба всего-навсего поставил нас грести навоз.

Нет, Арайе не полегчало, и он сразу объяснил, почему:

— В своём доме я поступал с новичками точно так же. Потом уже, если хорошо себя покажут, давал работу почище, ставил над другими работниками. А если кто на охоте отличится, тех принимал в старшие слуги. Иные мне потом любезнее кровной родни были-и-и…

Заплывшие, обведённые синяками глазки Арайи затуманились, заблестели непрошенной слезой. Он люто тосковал по дому, по своим и не думал это скрывать. Он уже почти не боролся с ужасом осознания, что беззаконная авантюра, попытка завоевать себе новый дом, стала фатальной ошибкой и отняла у него последних близких. Он раскис от сочувствия собеседника и безоглядно выворачивал душу, напрочь позабыв, что перед ним недруг. Ромига вспомнил рассказ Лембы: с каким достоинством бездомный беженец Арайя просился в младшие слуги, какое впечатление произвёл тогда на умного и проницательного, хотя, местами, простоватого кузнеца. Сам нав запомнил младшего слугу Арайю хитрым, хватким и предельно собранным вожаком маленькой, но смертельно опасной стаи-банды. Сейчас от прежнего остались какие-то жалкие руины: очередная неудача Арайю так подкосила, гибель последних из его дома, или что-то ещё? Кто и за что его бил: гораздо сильнее, чем он — нава? Ответов на вопросы пока не было, но Ромига надеялся их получить. А если особенно повезёт, так и завербовать себе в доме у фиорда какого-никакого союзника. Сказал:

— Мне говорили, Лемба возвышает достойных слуг так же, как возвышал ты. Слушай, а зачем тогда было беззаконничать? Бить в спину хозяевам дома? Ну, перетерпели бы вы луну-другую, зима длинная…

Арайя выщерил свои три клыка, но оскал получился страдальческий, а не грозный.

— Да затем, что всё равно эти Вилья уже не хозяева своим домам и угодьям! А многие — не жильцы! Мудрый так сказал! Ну и зачем гнуть спину перед каким-то Рыньи, когда решалось, кто возьмёт дом кузнеца: я, или Чунк? Или Вильгрин опять поставит кого-то своего, из Наритья? Мы и заключили между собою договор. Если я займу дом, мне им владеть, а Чунку с братом — трудиться старшими слугами в кузнице, они знают железо и сталь. Если же меня убьют, а другим повезёт больше… Ладно, чего уж теперь, оборачивать дни вспять не умеют даже мудрые, — беззаконник закончил фразу тихо и смертельно устало.

Ромига поддакнул:

— Правда, не умеют, но иногда так хочется! Помог бы я тебе в доме у Лембы, может, не сидели бы мы сейчас оба в навозном колодце. Уж точно — не бросила бы меня Вильяра в зубы твоему мудрому, которого нельзя называть по имени. Кстати, почему? Он что, покойник?

Арайя вяло мотнул головой:

— Нет, это мы с тобой покойники, Нимрин. В неведомом клане, в бездомном доме ошибок не прощают. А уж в доме у фиорда… — беззаконник почесал шов на брови, поморщился.

Ромига нашёл повод уточнить:

— У Синего фиорда?

— Да, Вилья, которые жили тут прежде и все передохли, называли эту нору — дом углежогов у Синего фиорда.

Нав отметил, что история вымершего дома совсем не радует беззаконника, бередит боль его собственной потери. Кто бы мог подумать, что Арайя способен жалеть не только своих? Жалеет, и тут же сам на себя злится. Вообще никакой магии не нужно, чтобы его читать — всё на лице и в языке тела.

— Арайя, а от чего они передохли-то?

— Вильгрин хвастал, будто бы от проклятия, которое его папаша наложил на его мамашу. Когда она сбежала, а после вышла замуж за главу углежогов. Мудрый услыхал — смеялся так, что стены тряслись. Потом вмазал Вильгрину по уху и велел не выдумывать ерунды. Сказал, что старый Поджа, конечно, силён, но не настолько. А беглая знахарка сама уморила тут всех: нечаянно или по умыслу, кто её разберёт. Сама-то она выжила, хотя спятила и сгинула потом. И отродье её от углежога выжило. То самое, которое теперь — Вильяра мудрая.

Вот Ромига и услышал историю Вильяриного семейства с другой стороны. Интересно, как среагирует мудрая, узнав про такую свою родню? Единоутробный братец — беззаконник и живоед. Или Вильгрин добывает и готовит двуногих исключительно для Великого Безымянного, а сам — ни-ни?

— Арайя, слушай, получается, Вильяра, как и ты, последняя из своего дома?

— Дурак ты, Нимрин! Она — мудрая. Поганая порода! Без них — пропадёшь, а с ними — тем более. Ты говорил, она кинула тебя нашему в зубы? А скажи-ка, брала она тебя в круг Зачарованных Камней?

На последних словах беззаконника так перекорёжило ужасом и отвращением, что Ромига не усомнился: Арайю — брали, и лучше не спрашивать, в каких именно позах, и какие следы он прячет под одеждой. Безымянный же ясно сказал: «В круге любая подстилка кажется мягкой!» Видать, немало разных перепробовал.

Опасения за собственное будущее Ромига заглушил приятными воспоминаниями, протянув с мечтательной улыбкой:

— Вильяра красивая, сладкая и горячая. С ней везде хорошо, а в круге — особенно. Плохо без неё!

Совсем, было, потухшие глазки Арайи полыхнули лютой злобой, он мигом собрался и закрылся. Всё-таки нав недостаточно хорошо знал охотников вообще и этого конкретного: как ни старался держаться с собеседником «на одной волне», а допустил ошибку. Однако, это не повод для прекращения разговора. Даже если беззаконник снова пустит в ход кулаки, попутно он может выболтать ещё много интересного.

— А как думаешь, Арайя, сможет ли Вильяра заломать этого вашего мудрого? Вот выгонит она его из своих угодий, а то и убьёт. И где окажется тогда вся ваша беззаконная стая?

Арайя расправил плечи, глянул свысока, как на дурного.

— Даже не надейся! Сеголетка не сдюжит против матёрого зверя. А уж против троих — тем более. Я думаю, не увидишь ты её больше. Если только мудрый поймает её и захочет как-нибудь особенно проучить, с твоим участием. Он — может! Живоеды из сказок того не делали, что он делает и других учит… Заставляет.

Беззаконника передёрнуло, Ромигу — тоже. Арайя, заметив это, зло ухмыльнулся, Ромига ответил таким же оскалом:

— И что же он заставлял тебя делать, о глава дома Каменных Клинков?

— Ничего! — выкрикнул Арайя, побагровев лицом, и спешно сменил тему. — Ты всё допытываешься, чужак, как его зовут. Наш мудрый — он мудрый над всеми мудрыми, над всеми кланами. Назовёшь его Голкирой, Великим Голкирой, и не ошибёшься. Только он сам не велит, говорит, пока рано. Прежнего главу Совета никто не видел мёртвым, и сроки не вышли.

Нав фыркнул, не сдержав иронии:

— А мне казалось, быть скромным и соблюдать закон — это не про вашего мудрого. И какой же клан породил будущего Великого Голкиру? Не твои ли горячо любимые Наритья? Небось, ради них он и старается! А прочие, вроде тебя, налипли им снегом на сапогах? Он — Наритьяра, да? Скажи, Арайя, который из трёх? Младший? Средний?

Беззаконник ощерился, схватил нава за шею, встряхнул:

— Вот же ты болтливая, живучая чёрная зверина! Мало я тебе вломил? Ты угадал, да. Сред…

Судорога скрючила пальцы, сжатые на Ромигином горле, так что наву стало временно ни до чего. Гортань смята, ещё чуть-чуть, и захрустят позвонки. А беззаконник забился, дико выпучив глаза, пуская изо рта пену. Бросил Ромигу, вцепился обеими руками себе в голову, завертелся волчком и рухнул, содрогаясь в конвульсиях.

Когда Арайя, наконец, затих на сбитых шкурах, кто-то спешно закатил дверь, и сразу после этого магическая сеть отпустила нава, замкнув контур по границам комнаты. Ромига осел на пол: полуживой рядом с облёванным, обгадившимся трупом. Некоторое время собственное состояние заботило его гораздо сильнее зловонного соседства, а также всех чувств и мыслей по поводу разговора.

Но всё-таки, крепко же Безымянный — если верить последним словам покойника, Наритьяра Средний — заклинает своих на молчание! Неужели, он ещё надеется утаить в мешке шило таких размеров, как претензия на мировое господство? Хотя, когда Арайя в доме кузнеца скрывал имя мудрого, стоящего за беззаконниками, это имело смысл. Да и сейчас… Ромига призадумался о своих шансах остаться живым свидетелем. Нет, от побоев и последней хватки Арайи он скоро оклемается, но что дальше? Лёгкость, с которой колдун подчинил нава, до сих пор не укладывалась в голове, пугала и злила до острых ушей. А всё равно проблемы следует решать по очереди! Побыстрее привести себя в порядок, обыскать труп — не найдётся ли чего полезного — и терпеливо, вдумчиво ковырять сторожевое заклятье. Пока рядом нет живых, оно слабеет, не блокирует магию наглухо. А значит, у пленника есть надежда. Тот не нав, кто в заточении просто садится ждать подмоги. Вильяре с Латирой Ромига, конечно, пожелает удачи. Но рассчитывать, что мудрые придут и спасут его, не будет. Вот сейчас он ещё немного отдышится, и…