Из-под снега

Глава 19

Ромига шёл по коридору сторожким шагом разведчика. В доме было нехорошо. Нет, обострённые чувства нава не улавливали присутствия в ближайших пещерах кого-то живого и недружелюбно настроенного. Если где-то и был переполох, то далеко, отсюда не слышно. Что именно не так, понять пока не удавалось. Мули тоже ощущала неладное: снова приникла к Ромиге, мелко дрожала и не пыталась высвободиться.

Он не стал возвращаться в комнату, где его держали взаперти, и где остался труп Арайи. Девчонка, вероятно, ужаснётся виду мертвеца, а она и так в панике. Ромига искал место, чтобы поговорить с Мули в комфортной обстановке. Лучшие покои, по логике вещей, должны принадлежать хозяину, и там же может найтись немало любопытного. А защита, скорее всего, сдохла вместе с беззаконным колдуном.

— Мули, в какой комнате жил Великий Безымянный?

— З-зачем, зачем тебе, оборотень, покои мудрых?

— Затем, чтобы узнать больше о том, кого я убил, и воздать должное его памяти, — Ромига поймал боязливо-недоуменный взгляд и добавил. — Так полагается по нашему, оборотнёвскому обычаю… Ты говоришь, покои мудрых, а не мудрого? Там жил не только Наритьяра Средний?

— Там жили трое, трое мудрых нашего клана. Иди вперёд, оборотень, пятая дверь по левой стороне.

Первая из пяти дверей была Ромиге знакома: именно туда он не хотел возвращаться. Идя мимо, спросил девушку:

— Что за этими дверями, Мули?

— Здесь жили гости, гости мудрых. А может, и сейчас живут.

— Они пришли и остались здесь по доброй воле?

— Я не знаю, оборотень, тётки служили им. Тётки и бездомный Арайя. Я приходила к Великому со стороны жилых покоев, мне не велено, не велено было заглядывать дальше, — говорить девчонке явно было легче, чем молчать, тишина в доме неприятно давила.

— Твои тётки не говорили, есть ли здесь кто-то сейчас?

— Есть, есть, точно есть, но я не знаю, где именно. Они кого-то лечили, мои тётки, они наши лучшие знахарки. Потом ещё кому-то они носили еду, самую лучшую еду, самую почётную. Мули тоже добыла себе такую, Мули — воительница.

Ромига переспросил, не меняя доброжелательно-любопытного тона:

— Воительница, не охотница?

Мули от гордости разрумянилась и почти перестала двоить слова:

— Да, я воительница клана Наритья, дома Вильгрина! Моя первая дичь была разумной, она далась мне нелегко. Трудно было сначала убить двуногого, только потом — его зверей. Но Мули одарённая колдунья, никто ничего не почуял, пока я своим маленьким острым ножичком не зарезала их всех-всех-всех! Странник был большой, я ела его в снегах три дня, остальное потом отвезла домой.

Девчонка хвасталась живоедством так самозабвенно, что Ромига снова готов был усомниться в её вменяемости:

— Мне говорили, охотники Голкья не добывают себе подобных на еду?

Мули охотно пояснила:

— Так было, было, пока наш мудрый не провозгласил новый закон. Кто кого ест, тот над тем и господин! Прежде охотники господствовали над всеми живыми, кроме белых зверей, которых держали почти за равных. Но ныне Наритья, достойнейшие из охотников, призваны встать выше других двуногих и принять силу, подобную силе мудрых, дабы сотворить на Голкья вечное лето. Устами Великого Безымянного само Солнце повелевает нам подтверждать нашу избранность каждый раз, когда мы садимся за трапезу. Разделив её с нами, любой одарённый может присоединиться к клану избранных, но сперва, конечно, он станет младшим слугой в домах Наритья. Скоро, скоро мы обретём силу, и зима отступит…

Ромига не единожды наблюдал этот пламенный взор и пафос в исполнении человских фанатиков или масанов Саббат. Да, девчонка верила всему, что вещала, безрассудно и безоглядно повторяя чужие слова. Она следовала новому учению с жаром юности. Она готова была убивать за провозглашённую анонимом «истину». Вот что с такой делать? Прирезать самому из жалости, или отдать на суд мудрых? Голосок Мули звенел под сводами, потом она вдруг осеклась, её затрясло, глазища наполнились слезами.

— Ой, нет! Не отступит больше зима, не отступит! Ты же убил, убил, убил наше Солнце, оборотень. Теперь зима — до самого конца, ужасного, жуткого конца. Стихии встанут на дыбы и всех-всех-всех затопчут, как вспугнутые шерстолапы…

Девчонка снова рыдала и билась в истерике, нав прилагал немалые усилия, чтобы удержать её и при том не помять.

— Мули! — резкий окрик и чуть-чуть магии. — А кто за этой дверью?

— Не знаю.

— Тише, я буду слушать.

Мули замерла. За второй, третьей, четвёртой дверью — никого живого. Ромига сперва слушал и сканировал, потом откатывал каменные заслонки, заходил внутрь. Нигде не заперто и не зачаровано: уже? Из одной комнаты недавно кто-то смылся, похоже, по изнанке сна. Очевидно, лечили именно его: каменная клетушка насквозь просмердела нездоровьем и снадобьями. Задерживаться здесь нав не стал.

Пятая комната оказалась запертой. Неприятный сюрприз, хотя на снизке Арайи нашёлся подходящий ключ. Но либо убитый Наритьяра умел создавать заклятья, не исчезающие со смертью колдуна, либо над дверью ворожил кто-то другой, пока живой. Могли поставить и защиту от незваных гостей.

— Мули, кто зачаровывал ключи в этой части дома?

— Трое мудрых, трое Наритьяр. Отцу и тёткам они не доверяли, — что и следовало доказать! — Мне Великий не велел ходить в эти покои, когда его нет дома. Сказал, будет плохо, и посмеялся, посмеялся. Я боюсь, очень боюсь, когда он так смеётся.

— Не бойся, больше он не будет смеяться!

— Ничего, ничего больше не будет, — печальным эхом отозвалась девушка и обмякла, прикрыв глаза. Из-под белых пушистых ресниц градом катились слёзы.

Ромига мог расспрашивать Мули дальше и наверняка выведал бы много любопытного. Мог оставить девчонку в одной из пустых комнат и заняться запертой дверью. Но кажется, ошибкой было вообще заходить в дом. Нав опасался пурги и беззаконников, а остерегаться-то, похоже, следовало самого этого места. Кто и как проклял дом у фиорда, пусть разбираются мудрые, а его дело — уйти отсюда живым и унести… Ладно, выразимся мягко, живую свидетельницу беззаконий. Выжав из себя последние остатки энергии, Ромига сделал портал на тропу, по которой недавно спускался… Всё равно опасность близко, слишком близко!

Бежать в гору — не то, что с горы. Впрочем, даже вверх, по глубокому снегу, с грузом в три четверти собственного веса, нав бежал быстро. Почему выбрал путь к Зачарованным Камням? Потянуло, будто магнитом, но вовсе не на место преступления, как язвительно подумал про себя Ромига, и даже не к самим Камням. Откуда-то взялась уверенность: именно в той стороне он встретит Вильяру, и это — спасение. Будто кто-то протянул ему путеводную нить сквозь белую мглу пурги. Тропа виляла по склону, терялась под снежными заносами, но вела примерно в нужном направлении, и нав держался её. Можно было не тащить Мули на руках, а погнать впереди, но нести самому быстрее. Девчонка дрожала и тихонько подвывала — Ромига узнал детскую песенку от всяческих страхов и препятствовать не стал…

«Нимрин! Где ты?» — будто кувалдой по черепу.

Он поскользнулся на зализанных метелью каменных ступеньках, чуть не навернулся кувырком с горы. Устремив мысль по той же путеводной нити, выдал задушевное: «Эсть'ейпнхар!».

Новой вспышкой боли получил в ответ недоумённое: «Нимрин, что ты сказал?»

«Вильяра, я на тропе смертных над домом у фиорда, иду к Зачарованным Камням. А где ты?»

Нет, этого колдунья уже не услышит! Ромига, наконец, уловил разницу между внутренним монологом и безмолвной речью, но ругнулся-то он сгоряча, от сердца, уйдя даже не в ноль — в минус, до дурноты. Вот теперь он поставил Мули на снег и рявкнул:

— Слёзы подтёрла! К Зачарованным Камням — бегом!

Девчонка лишь глянула ему в лицо — припустила вверх, будто от дикой стаи. Выдохшийся нав едва поспевал за шустрой бегуньей, зря он не ссадил паршивку с рук полсклона назад!

Чем выше в гору, тем сильнее ветер, и не диво, что он завихрил метель двумя смерчами. Хуже — смерчи идут прямиком сюда: целеустремлённо и быстро. Мули метнула через плечо взгляд, полный ужаса и какого-то шалого торжества:

— Вот и мудрые! Мудрые пришли за тобою, оборотень.

— Мули, стой! — командным голосом, а дальше — тише, с улыбкой облегчения садясь на тропу. — Я знаю, кто это. Да, это за мной.

Две фигурки на тропе. Одна — Нимрин. А вторая кто? Стиснуть в метельных объятиях, закружить, завертеть — родственная кровь, яркий дар, колдовская сила вычерпана до дна, ужас, отчаяние, попытка сопротивляться, хотя нечем… Снежный вихрь по имени Вильяра различает такие вещи гораздо отчётливее лиц, а лицо тоже хочется рассмотреть. Мудрая возвращает себе двуногий облик, ловит яростный взгляд жёлто-зелёных глаз, перехватывает тонкую руку на полпути к ножнам — пустым.

Говорит ласково, с улыбочкой:

— Ну, здравствуй, племянница! Любопытно, ты мне родная или двоюродная? Меня зовут Вильярой мудрой, а тебя?

Девушка-подросток трясёт головой, кривится, щерится:

— Я во… во… воительница Мули, дочь Вильгрина купца из клана Наритья. Не желаю знать тебя, дочь проклятой беглянки и вонючего углежога, да извергнут тебя стихии, стихии посвящения!

Вот так родственная встреча! Вильяра, раскрыв объятия, запевает песнь умиротворения — и отшатывается от хлёсткого удара по глазам. Нет, после житья на ярмарке ей такие финты нипочём, и уложить буйную мелочь носом в сугроб, вывернув шаловливую ручонку до хруста в суставах — проще, чем на пальцах сосчитать. А Мули шипит:

— Великий учил нас не петь, не слушать глупых старых песен! Нет у тебя власти надо мною, ведьма, ведьма проклятущая!

Вильяра, сидя верхом на спине отчаянно и безнадёжно сопротивляющейся противницы, шепчет ей ласково:

— Я, в отличие от твоего Великого, ненавижу ворожбой ломать волю. Я предложила тебе мир, Мули, ты его отвергла. А теперь просто заметь, насколько я сильнее…

— Сдохнешь, сдохнешь, сдохнешь вместе со всеми, щурова ведьма! Голкья не сберегла, не сберегла Великого Голкиру. Голкья отвергла Солнце и теперь умрёт! Поделом! Поделом!

Мудрая отвечает нарочито спокойно:

— Если так, то и говорить нам не о чем. А будем живы, побеседуем ещё, дорогая племянница. Извини, я всё-таки сделаю то, чего не люблю, ради твоей и нашей безопасности.

Короткая песнь, и Вильяра отпустила девчонку. Обе встали, отряхнулись, поправили одежду: колдунья — мрачно, Мули — с видом сомнамбулы. В двух шагах Латира о чём-то расспрашивал Нимрина, оба тревожно посматривали вниз по тропе. Вильяра сама вгляделась в метельное марево, вслушалась в голоса стихий — ругнулась щурами на четыре колена и резко, подражая Нимрину, скомандовала:

— Латира, Нимрин, Мули, быстро к Камням и ждите меня! Я вижу это. Я попытаюсь это остановить!

Трое подскочили, как ошпаренные, только Латира вдруг остановил всех, растопырившись на тропе:

— Малая, шалишь! Расприказывалась! Нельмара сейчас подтвердил, что дом проклят. Все там умрут, самое позднее, до полудня. Ты в самом деле собралась петь малую Усмиряющую ради толпы беззаконников?

— Нет! Ради того, чтобы посмотреть в глаза своему единоутробному братцу.

— Беззаконнику и живоеду Вильгрину? — с недобрым прищуром уточнил Нимрин.

— Да! Я хочу, чтобы Совет судил всех виновных. Живыми! А ещё… Мули, в доме у Синего фиорда есть дети?

Зачарованная девушка безучастно ответила:

— Во всех домах Наритья много детей, у нас — тоже.

Вильяра сжала кулаки, так что ногти вонзились в ладони.

— Я вынесла из этого дома достаточно детских трупов. Да не будет! — она выкрикнула это, уже обращаясь в снежный вихрь и устремляясь с горы. Она заметила, как устало понурился Латира, но что именно старик сказал Нимрину, не расслышала.

Тяжкий вздох:

— Иди-ка ты, Иули, куда она сказала. Если сможешь, возьми у Камня силу. Если нет, просто ждите нас там.

— А ты, мудрый Латира?

— А я — с ней, не распутает она одна такой клубок. Вдвоём бы управиться! — сказал мудрый и умчался следом за Вильярой.

Ромига проводил взглядом два смерча, быстро затерявшихся в снежной заверти. Щурясь от ветра, глянул вверх по склону, ругнулся и пошёл догонять Мули. Девчонка утопала уже довольно далеко, ещё чуть-чуть, и спина в мохнатой куртке тоже растворится в белой мгле. Зачарованная Вильярой, Мули больше не бежала — шла, куда её послала колдунья, экономным, размеренным шагом голема. Ромига тоже не стал надсаживаться: острое чувство опасности притупилось где-то на середине подъёма, а мимо Камня они точно не промахнутся, хотя спешить туда нав совершенно не желал.

Чужой Источник фонил неровно, словно его лихорадило. Мучил головной болью, манил, дразнил силой, не давая ни капли. Повторив по третьему кругу приветственную песнь, Ромига стал чередовать её то с детскими исцеляющими и успокаивающими, то с исконными навскими формулами медитации. Какая разница: колдовать всё равно нечем, а в ритм шагов ложится — самое то…

Однако, пришли! Сперва ощущение близкого присутствия, потом силуэт в снежной мгле. Какой же он огромный! Не просто валун или обломок скалы — высокий менгир удивительного, тёпло-золотистого цвета, особенно заметного на фоне окружающей белизны. Ни малейшего желания прикасаться к этой красоте нав не испытывал, но каменный монолит немного защищал от ветра. Мули уже рыла снежную пещерку в наддуве у его основания.

— Копай на двоих!

Девчонка огрызнулась:

— Так помогай, помогай!

Вышла из големоподобного состояния? Значит, нужно с ней поосторожнее. Вот же придумала: на мудрую — с кулаками! И сейчас командует. Однако дело знает: очень скоро двое забились в снежную нору, прижавшись друг к другу тесно, как не всякие любовники. Вовремя! Мороз уже кусал Ромигу за пальцы, полз под комбинезон, тянулся к сердцу и мозгу. Без магической энергии даже навское тело неприятно уязвимо… Нет, наву совершенно ненормально замерзать так быстро и не согреться в убежище рядом с тёплой девчонкой!

Да это же камень, к которому они привалились спинами! Он, словно в издёвку, холодит сильнее снега. Или то не холод — нестерпимый жар? Померещились руки убитого колдуна на плечах, ленивые толчки бёдрами… Резкий вдох-выдох прогнал наваждение, но Ромига «плыл» и ничего не мог с собой поделать. Ему нужна была его Вильяра, а Вильяре нужно было… Или не Вильяре — Голкья?

— Эй, оборотень, ты что, уже помираешь? Не помирай, пожалуйста, не помирай раньше Мули! Страшно, страшно одной! — сквозь обморочную муть.

— Я не собира…

Вот зачем они бродили по морозу туда-сюда? Можно было остаться в доме, конец один. Мир стремительно тонет в потоках ослепительного, жестокого, убивающего света. Нав — крошечная тёмная заплатка, чужеродная, никчёмная…

Руки на Камне. Его руки!

— Именем Вильяры мудрой, хранительницы клана и угодий, повелеваю, откройся!

И Камень раздаётся, разделяется надвое. Потеряв опору, Ромига падает вперёд и не может встать. Ползёт в круг на четвереньках, ранясь об острые грани ледяных кристаллов, отмечая путь чёрными каплями крови. «Сам почувствуешь, когда дойдёшь до середины. Ляг в снег и прими силу…» Ага, щаз! Ничком в колючее белое крошево, и дух вон… Нет, странно, пока живой! Поднялся на колени, потом на ноги. Дал волю рвущейся из горла песни, а с нею — силе, готовой разодрать, смять, уничтожить хрупкое двуногое существо, хотя лишь малая толика хлынула сквозь него, большая часть — мимо, будто в канале «навского аркана»… Только поэтому он ещё кое-как жив, поёт и должен допеть, иначе даже начинать не стоило!

Латира был уверен: Вильяра не единожды пожалеет, что полезла спасать дом у фиорда. Однако мудрая — в своих угодьях, в своём праве, и старый колдун прекрасно понимал, почему знахаркина дочь не может поступить иначе. Оставалось помогать ей, отдавая старые долги.

— Малая, осторожно!

— Я вижу! Тут, только тронь, вообще всё посыплется. Скажи, старый, как им это удалось?

— Это была защита, малая. Отличная защита от любых напастей и врагов. Возможно, в этом коконе даже «качели смерти» можно было пересидеть живыми. Только пели это вместе трое мудрых, а когда двое умерли, заклятья перекрутило вот таким узлом. Зная того, кто остался в живых, я допускаю расчет: чтобы поменьше осталось свидетелей. Но обвинять его в этом не стану.

— Почему… А, ладно! Как ты думаешь, что вся эта погань делает с теми, кто сейчас внутри?

— Думаю, пока все живые просто спят: очень крепким, глухим сном. Когда узел затянется окончательно, заклятье начнёт разрушать тела, потом стены дома. Смотри, если подправить здесь и здесь, оно замрёт, и мы сможем распутать его позже. Или пусть распутывает, кто накрутил? Может, позовёшь его на помощь, малая?

— Нет, старый! Это мои угодья! Охотники в доме у Синего фиорда… Кто из них чист от беззакония, те станут Вилья, либо пусть уходят прочь. Домов Наритья у себя в угодьях я не потерплю!

Латира улыбнулся: знахаркина дочь в очередной раз подтвердила, что умеет не только колдовать, но и думать наперёд. Склонил голову в знак согласия.

— Так ты говоришь, заклятье замрёт, старый? — переспросила Вильяра. — Но равновесие получится слишком шатким, а стихии бушуют. Я уверена, лучше порвать и развеять этот узел. Сразу и насовсем! Лучше никакой защиты, или пусть обитатели дома сами наворожат себе чего-нибудь.

— Хорошая мысль, малая. Как раз и заняты будут, и сразу увидишь, что у них за колдуны.

— Я решила, о мудрый Латира: развеиваем. До полудня мы должны успеть. Я начну вон оттуда, ты придержишь…

Некоторое время двое мудрых обсуждали будущие песни. Наконец, Вильяра выставила ладонь, Латира приложил свою. Переплели пальцы, помолчали — глаза в глаза. Чужие заклятья хуже ледовых заторов: тоньше, сложнее, опаснее!

Осторожно, мало-помалу, медленно, но верно…

Нет!!!

Вильяра поспешила? Латира недодал капельку силы? Нагромождение чар рухнуло, разом захлестнув обоих колдунов. Латира даже не успел подумать, что это тоже могло быть ловушкой: двое мудрых отчаянно сражались за жизнь уже не обитателей дома — свою, друг друга. Латира был опытен, Вильяра — сильна, но им не хватало, не хватало… Кто сумел дотянуться до Зачарованных Камней, перебросил с них тугие нити силы, дал ворожбе надёжную опору? Вильяра, но как? Не раздвоилась же она? Или…

Закончили.

Тишина.

— Старый? — Вильяра сорвала голос, в лице — ни кровинки, черные от боли глаза.

— Что, малая? Хорошая новость: мы с тобой живы. Ещё новость, так себе: дом у Синего фиорда стоит целёхонек, беззаконную погань внутри можно будить, или скоро проснётся сама. Хочешь, я пошлю зов Вильгрину?

Мудрая медленно качает головой:

— Нет, старый, я — к Зачарованным Камням. Там мой Нимрин умирает. Это он дал нам опору на круг, понимаешь?

— Не понимаю, но верю. Вы с ним друг друга стоите! Идём.