Из старых записных книжек (1924-1947)

Алексей Иванович Пантелеев

(Л.Пантелеев)

Из старых записных книжек

1924-1947

{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.

СОДЕРЖАНИЕ

1924-1931

1932-1937

1938

1939

1940

1941

1942

1943

1944

1945

1946

1947

Примечания

Недавно перелистал второй том Краткой литературной энциклопедии и крайне удивился, не обнаружив там объяснения такого понятия, как записная книжка. В толковом словаре объяснение есть: маленькая тетрадь для заметок. Да, совершенно верно, маленькая тетрадь, но ведь кроме того записная книжка - это еще и литературный жанр. В собраниях сочинений им отводится особое место. Мы знаем записные книжки Пушкина, Чехова, Стивенсона, Уитмена, Блока, Ильи Ильфа, Мих.Пришвина, Юрия Олеши... Однако не могу сейчас вспомнить случая, когда записная книжка публиковалась хотя бы в выдержках при жизни автора. Исключение, пожалуй, одно: публикация "Выдержек из записных книжек" П.Вяземского.

Обычно, если речь идет о записной книжке писателя-классика, ее печатают полностью, в других случаях друзья и наследники отбирают то, что, по их представлениям, заслуживает внимания читателя. Но и в том и в другом случае делается это уже после смерти автора, то есть без его участия.

А ведь, пожалуй, жаль.

Записная книжка ведется, как правило, для себя, в нее заносится то, что, по мнению автора, может пригодиться ему в работе: увиденное, услышанное, подсмотренное, наблюденное. Так называемые сценки с натуры. Сюжеты. Характеры. Характерные словечки и выражения. Пейзажные зарисовки. И наряду с этим - выдуманное, сочиненное, вымышленное. А также и выдержки из чужих книг, цитаты.

Далеко не все из накопленного таким образом идет в дело. Даже у такого мастера, такого блестящего профессионала, каким был Чехов, в его записных книжках осталось очень много невычеркнутого, то есть не использованного в работе. Кое-что просто не пригодилось. А есть заметки, которые и не могли быть использованы. Они живут сами по себе, как особый жанр наимельчайшего, микроскопического рассказа. Например, в 1897 году Чехов записал:

"Гимназист угощает даму обедом в ресторане. Денег у него 1 р. 20 к. Счет 4 р. 30 к. Денег нет, он заплакал. Содержатель выдрал за уши.

С дамой разговор об Абиссинии".

Это - сюжет, который невозможно развить. Заметка эта - уже готовый рассказ. Каждое новое слово, междометие, запятая окажутся тут лишними.

Много таких заметок и в записных книжках Ильфа. Это не заготовки, не эскизы, а уже законченные миниатюры. И сама книга Ильфа меньше всего похожа на черновик, этюдник, набросок. Думаю, что тут сыграло роль то, что в отборе материала, в составлении и редактировании этой прекрасной книги принял участие очень близкий Ильфу человек, его бывший соавтор.

На материале записных книжек талантливой рукой составителя - М.Громова - сделана (лучшая на мой взгляд) книга Ю.К.Олеши "Ни дня без строчки".

Записные книжки ведут далеко не все писатели. Например, никогда не делал никаких записей, заготовок И.А.Бунин. Где-то я уже говорил, что не могу представить за ведением дневника или записной книжки моего друга и учителя С.Я.Маршака.

Сам я пользуюсь записными книжками с семнадцати лет, то есть теперь уже больше полустолетия. За эти годы у меня скопилось, как я недавно подсчитал (разумеется, весьма приблизительно), около двадцати тысяч заметок. Из них, вероятно, больше половины - выдержки из чужих книг. Остальное - то самое, о чем говорилось выше. Наблюдения. Зарисовки. Сюжеты. Путевые заметки.

В прошлом году я впервые за много лет стал читать свои записки подряд. И как-то незаметно сама собой моя рука стала ставить на полях птички и крестики... В результате стало вырисовываться нечто такое, что, на мой взгляд, может представить интерес не только для автора, его друзей и близких, но и для читателя широкого.

Показалось, что можно сделать книгу.

Но сделать ее было не легко и не просто. За полтора года я несколько раз "перепахивал" рукопись. Вымарывалось все, что вызывает хоть какое-нибудь сомнение. Выдержки из чужих книг я беру в очень редких случаях и только те, которые мною комментируются или оцениваются, подтверждают что-нибудь, подчеркивают или, наоборот, берут под сомнение.

На первый раз я предлагаю вниманию читателя записи предвоенных, военных и первых послевоенных лет: 1924-1947 гг.

1924-1931

"Тупому ножу трудно резать".

В.Хлебников{265}

* * *

Современный автор на каждой странице щеголяет такими симпатичными метафорами:

"Прыщавое звездами небо".

"Барахолка кишела людьми, как рубище беспризорника кишит вшами".

Роман его назывался: "Вшивый самум".

* * *

- Девочка симпатичного формата.

* * *

Маленькая Ляля просит:

- Мамочка, сыграй "Умирающий гусь"!..

Она же просила мать сыграть на рояле "сатану Бетховена".

* * *

Гришина мама - тетя Люба:

- Все справедливо на свете, только люди живут несправедливо.

* * *

Человек с лицом карточного валета.

* * *

Гришина бабушка, показывая гостю маленький фаянсовый чайник для заварки:

- Этот чайничек - хорошенький чайничек. Мне его покойный Иван Сидорович подарил.

И, помолчав, подумав, добавила:

- За пять копеек.

* * *

Любимое слово Жоры Ионина: мистика.

Разносчик несет лоток на голове:

- Мистика!..

Он же:

- Единственная хорошая фраза, написанная Луи Буссенаром: "Крокодил самое жестокое животное после человека".

* * *

От подушки пахло псиной.

* * *

Жорж К-н со времен гражданской войны страдает бессонницей. Неврастеник. Приехал с Кавказа, поселился у родственников жены на Васильевском острове. Ночью, часа в четыре, будит всех:

- Где у вас бритва? Хочу бриться.

И в самом деле бреется.

Другой раз - тоже ночью - явился с Васильевского острова на канал Грибоедова к матери.

Оглушительный звонок. Мать испуганная открывает:

- В чем дело, Жоржинька?

- Дай стакан воды.

Выпивает и уходит.

* * *

Призыв Шуры К. в армию. 1919 год. Тамбовщина. Тетя Зина, акушерка, единственный представитель медицины в комиссии военкомата. Но Шура ее единственный сын. Спекулянт. Мешочник. Смотрит на мать наглыми улыбающимися глазами. У него легкое плоскостопие. Мать пишет: годен.

* * *

По дворам ходит чернобородый мужик с черным клеенчатым чемоданчиком. Отрывистым голосом кричит:

- Вылегчаю котов! Кота подрезать кому не надо ли? Кастрация котиков!

* * *

Он шел высокий, сутулый. Седую бороду его трепал ветер, очки закрывали его глаза, а сыновья - Шурка, моряк и комсомолец, и младший Колька, только что выпущенный из тюрьмы, оставили его, отреклись от него.

Брючник. Торгует вразнос брюками на Александровском рынке.

* * *

- Ты слишком мало жил, если тебе надоело жить.

* * *

В мясной лавке. Пожилая дама в трауре обращается к девушке в платочке и с двумя провизионными сумками в руках:

- Будьте любезны, понюхайте этот кусок мяса. Я не могу различать запахи - стара.

Девушка услужливо нагибается, но в эту минуту ее обрывает, набрасывается на нее накрашенная и расфуфыренная барыня:

- Даша! Не смейте! Это еще что!

И обращаясь к старухе в трауре:

- Что еще за новости! Нюхайте сами. Прошло ваше времечко - не при старом режиме чужих прислуг нюхать заставлять!..

* * *

Инженер карманной тяги.

* * *

Мать кричит из окна сыну:

- Лёвик, не бегай так!

- Почему?

- Скоро захочешь кушать.

* * *

- Ребята! Аэропуп летит!

* * *

- Бородка а ля Анри Катарр.

* * *

Когда мы в 1919 году приехали из Ярославской губернии в Мензелинск, первым делом отправились в коммунальную столовую. Там нам навалили полные миски гречневой каши. Ели, ели и не могли доесть. Изголодавшись за полтора года, мы уже хорошо знали цену такой вещи, как гречневая каша. Не доели надо взять с собой. Но - как, в чем? Елена Ивановна, бывшая наша бонна, снимает с пятилетней Ляли панталончики, завязывает каждую штанину узелком и - кашу туда.

* * *

На лекциях студенты-медики заигрывают с курсистками. Перебрасываются шейными позвонками и скуловыми косточками.

* * *

Его усыпанное прыщами лицо напоминало те лица, которые изображают на журнальных объявлениях и на аптекарских плакатах с надписью: "До употребления".

* * *

Купил на толкучке "Полный словарь-толкователь иностранных слов" и учит их одно за другим.

Выражается так:

- Читал одну книжку. Ничего не понял. Какая-то невралгистика, мораль.

- Он был не в своем интеллекте.

* * *

Фамилия: Вселенный. Жена его - Аделаида Матвеевна Вселенная.

* * *

- Какие у тебя узкоколейные взгляды!..

* * *

Генеральша Соколова с февральской революции и до самой смерти не мыла рук. Объясняла знакомым:

- Вспомните, милая, Великую французскую революцию. Тогда аристократов узнавали по рукам. Белоручек отправляли на гильотину. Я не хочу, ма шер, на гильотину!..

* * *

- Как называется столица Соединенных Штатов? - спросили барышню.

Пожала плечами:

- Голливуд?

* * *

Он не закричал только потому, что был нем, как сорок тысяч кинематографов.

* * *

В дни юности нашей мамы за ней ухаживал некий юноша, сын крупного сенновского мясоторговца, Вася П. В письме к маме он написал:

"Ваше милое бытие не дает мне покоя".

* * *

Крепкое имя:

Варвара Романовна.

* * *

Рабфаковец, читая вслух Тургенева, всюду, где нужно было прочесть: "г.Кирсанов", произносил:

- Гражданин Кирсанов.

* * *

На рабфаке. Преподаватель говорит о Толстом:

- По Толстому бог в каждом из нас. Вот в этом товарище бог, и в этом товарище бог, и во мне бог.

* * *

Какими путями приходит в наше сердце радость? Неясны, загадочны эти пути.

В сумерках сидел у открытого окна, пробовал читать. Непонятная, глухая тоска душила меня.

Вдруг на улице бабий звонкий голос крикнул:

- Иван Ягорыч!

И стало вдруг радостно, легко, весело и светло на душе.

* * *

Дети прозвали большой граненый стакан: двухспальный стакан.

* * *

Детство запомнилось ему лишь одной-единственной фразой из давно забытой книжки:

"Эге, малыш, да ты на лыжах?!"

* * *

- Лицо, у него бэж-цвет.

* * *

Рыночная поговорка:

- Цена не стена, ее подвинуть можно. Нынче и стены двигают.

* * *

Прелестная испанская поговорка:

- Кое-кто может сказать о себе - я был храбр, но никто - я храбр.

* * *

Колька Маргарита в разговоре с барышнями - на каждом шагу:

- Разговор исчерёпан.

* * *

У отца был товарищ - офицер, который признался ему, что носит всегда два кошелька: один, с деньгами, для себя и другой, пустой, для друзей, которые могут попросить в долг. Отец перестал здороваться с этим Ш.

* * *

Одесса.

В Дитячому мiстечку (детском городке) имени III Интернационала. Иду по Тополевой улице. Слышу за забором:

- Хлопци! Хлопци! Письменник иде!

* * *

- Дядя, правда, что у вас в Ленинграде только два раза в пятидневку бывает солнце?

* * *

Вечером девочки в обнимку гуляют по аллее.

* * *

- Ша! Зашейте рты!

* * *

И здесь идет дождь. И здесь ребята прыгают и кричат:

Дождик, дождик, перестань...

Это заклинание путешествует по всей России. Но в каждом новом месте ребята заканчивают его по-своему. В раннем детстве, где-нибудь в Петергофе или в Островках, мы кричали:

Дождик, дождик, перестань,

Я поеду в Иордань!

В Мензелинске ехали, помнится, уже "во Казань".

Одесские ребята громче других кричат:

Дождик, дождик, перестань,

Я поеду на Фонтан.

* * *

На Ришельевской парикмахерская "ДВА БРАТА". Где-то на другой улице другая "перукарня":

"БАСТИЛИЯ"

Очень симпатичная традиция.

* * *

Поезд "Батум - Тифлис" отходит в девятом часу вечера. В сумерках проплывают низенькие станционные постройки, пестрый батумский базар, низкорослый, одноэтажный и двухэтажный, город. Милый город с его субтропической флорой, с пальмами, кипарисами, с запахами моря, угля, кофе, пеньки, машинного масла, - город, скорее, какой-то южно-американский, чем черноморский. Не хватает только королей и капусты.

* * *

Задавили осла, ишака. Стояли в степи минут двадцать. Я видел, как мальчик-азербайджанец, рыдая навзрыд, нес отрезанную колесами паровоза голову осла. Держал ее за ухо, нес как ведро с водой, припадая на одну ногу, семеня мелкими шажками...

* * *

В поезде, спасаясь от скуки, показывают фокусы, рассказывают анекдоты, загадывают загадки, вроде такой:

- Из Тифлиса вышел скорый поезд, делающий семьдесят верст в час. А из Москвы вылетела муха, летящая со скоростью три версты в час. Где они встретятся?

* * *

Сухопарая девушка в красном платье на глазах у всех чистит молоком свои белые туфли-спортсменки. Через минуту ее пожилой сосед вдруг начинает черные свои штиблеты чистить помидором. Скучно, наверно, очень.

* * *

У бабушки в Боровске. Здесь я не был шесть лет. В 1924 году, по пути "к Перестиани", когда мы направлялись с Гришей на поиски кинематографического счастья, мы заходили сюда дня на три. Были еще совсем мальчики. Курили потихоньку - во дворе, в уборной.

- Думаешь, мы не видели? - говорит, улыбаясь, бабушка. - Войдете в уборную - оттуда из всех щелей дым как на хорошем пожаре!

* * *

Закрытый и запущенный, разрушающийся Пафнутьевский монастырь. Святой Пафнутий Боровский жил, если не ошибаюсь, в XVI веке. В деревне Высокая сохранилась (и, кажется, действует) церковь, построенная этим святителем. Оттуда же берет начало река Текижа. Предание гласит, что Св.Пафнутий, ударив жезлом о землю, воскликнул:

- Теки же!

И возник источник, и забил ключ, и потекла река Текижа.

* * *

У бабушкиных знакомых - швейная машина, которая не будет работать, если ее не подержать полчаса в русской печке или в духовке.

* * *

В 1919 году приезжали в Боровск из окрестных деревень мужики, ходили по домам, спрашивали:

- А не продается ли тут комод с белыми зубами?

- Что за комод с зубами?

- А на котором ребятишкам побренчать можно.

Имелся в виду рояль.

Был, говорят, случай. Купил - выменял на муку и картошку - один мужичок рояль. А рояль был большой, полуконцертный, ни за что не лезет в избу. Пришлось пропиливать стену. Белые зубы оказались в горенке, а хвост - в сенях. Заменял стол. На нем стояли горшки, чугуны, крынки...

* * *

За чаем бабушка рассказывала:

- Жил-был в купеческой Москве Савва Никитич, фабрикант, владелец кирпичных заводов. Богатырь, силач и росту как Петр Великий или Гулливер. И при том этот Савва Никитич был чудак первой гильдии.

Зимой у Кацеповых собрались гости. Вздумали после чая играть в снежки. Вышли во двор и стали кидаться снегом.

У Кацеповых жила гувернантка Ольга Егоровна, маленькая, шустрая старушоночка. Она все старалась подскочить и кинуть Савве Никитичу за шиворот снега. Все бегает вокруг и никак не может допрыгнуть до его великанской шеи.

А ему надоело так... Он взял уважаемую Ольгу Егоровну за талию, поднял, перевернул и сунул ее вверх ногами в снег.

Так она и дрыгала своими коротенькими ножками в полосатых чулках.

* * *

Боровский водовоз. Крепкий немолодой мужичок в вытертой кожаной фуражке. Развозит воду по хозяевам. Его ждут, не уходят гулять, чтобы не остаться без воды.

Взволнованный голос у соседей:

- Водовоз приехал!

Первого числа каждого месяца, когда водовоз получает с хозяев деньги, он напивается. Но и пьяный развозит воду.

Как частника, его лишили избирательного голоса. Очень обиделся, хлопотал:

- Какой же я частник? Я на общество работаю!

Наконец вернули голос.

На радостях крепко выпил и пьяный возил свою бочку по городу. Подошел к милиционеру:

- Милиционер! Я право голоса получил! Могу я петь?

- Пой.

И он шел рядом с коричневой своей, дубового цвета, бочкой, лихо крутил в воздухе вожжами, будто на свадьбу ехал, и пел.

* * *

Настоящая московская речь:

- Жира стояла уж-жасная.

- Шилун ты какой!

- Два шига сделал и стаит.

* * *

Бабушка:

- Юлию Николаевну не узнать. Старенькая, согнутенькая ходит.

* * *

Бабушкин муж Аркапур. Отчим нашего отца. Читает Библию. Книгу Притчей Соломоновых. На полях делает карандашом пометки, некоторые стихи подчеркивает. Например:

"Лучше жить в углу на кровле, чем со сварливой женою в пространном доме".

"Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него".

"Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней".

"Удали неправедного от царя и престол его утвердится правдою".

На полях: Распутин.

"Непрестанная капель в дождливый день и сварливая жена - равны".

"Соблюдающий закон - блажен".

"Розга и обличение дают мудрость".

"Где слово царя, там - власть; и кто скажет ему: что ты делаешь?"

"Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака - тому не жать".

Приписано: колхозы.

Вот так и вырисовывается, как на фотографической пластинке, весь характер человека и взгляды его...

У Аркапура трое детей. Дочь Лёлю в семнадцатом году он проклял. Да, проклял самым настоящим, классическим образом. Узнав за обедом от старшего сына Сергея, что Лелин жених Леонид Гельфенбейн - не русский немец, за которого он себя выдавал, а крещеный еврей, Аркапур задрожал, поднялся над столом, вытянул руку и страшным голосом возгласил:

- Проклинаю!..

Леля и жених ее уехали в Москву, там венчались (вчетвером, две пары, потому что брат Леонида Анатолий влюбился по фотографической карточке в Лелину кузину Настю Кацепову) и уехали в Симферополь к Гельфенбейнам старшим. После Перекопа и прочего оказались в Константинополе.

Теперь они в Сербии. Леонид - королевский судья.

Бабушка украдкой от мужа переписывается с Лелей.

* * *

Аркапур - член Русского собрания. Монархист. Шовинист. Патриот из тех, кого называют квасными.

Хорошо помню отпечатанные в типографии плакатики, висевшие на каждой площадке парадной лестницы пурышевского дома на Фонтанке, 54:

"По-немецки говорить запрещается".

Я и тогда, маленький, удивлялся: кому придет в голову говорить по-немецки на лестнице!

Для Леонида Аркапур сделал исключение. Очень уж приглянулся, понравился ему этот молодой, белозубый, статный и веселый немчик в русской земгусарской форме. И при этом какой ум, какая деловая хватка! Тот еще не стал женихом, еще обручения не было, а Аркапур уже дня не мог провести без него.

Старший сын Аркапура Сергей, помогавший отцу в делах, испытывал ревность совершенно женскую.

Возникли у него подозрения. Уговорил сводную сестру Тэну, и они вместе поехали на Васильевский остров в университет. За синенькую бумажку канцелярист разыскал бумаги братьев Гельфенбейнов и подтвердил:

- Да, крещеные евреи.

В тот же день, за обедом, как бы между прочим Сергей сказал:

- А вы знаете, папаша, ведь Леонид - жид?

Тут вот и затряслась седая патриаршая борода Аркадия Константиновича. Тут он и побагровел, и поднялся над столом, и протянул задрожавшую руку в сторону Лели:

- Проклинаю!..

* * *

Аркапур - внутренний эмигрант. Он живет в своем медвежьем углу и слышать не хочет о возвращении в Ленинград до тех пор, пока тот снова не станет Петроградом.

Борода его бела. Ноги плохо слушают его. Память изменяет ему. Но он мечтает прожить сто лет и твердо уверен, что проживет.

* * *

Судьба Аркапура, его жизненная и деловая карьера типичны для целого круга моих родственников. Две линии Спехиных, семья Кацеповых, семья Сидоровых, Носановы... Капиталисты первого поколения. Дедушка Василий мальчиком приехал из своей холмогорской глуши буквально с пятачком в кармане. Перед революцией был владельцем пятиэтажного универсального магазина на Садовой.

Мальчиком из родной Устюжны приехал в Петербург и Аркаша Пурышев. "Мальчиком" работал он в чайных магазинах - на Васильевском острове, у Владимирской церкви, на Невском. Потом поступил на счетоводные курсы Езерского, где познакомился и подружился с другим учеником - Петром Сойкиным. Впоследствии строил для Сойкина дом на Стремянной, 12 - адрес, известный многим любителям книги.

Окончив курсы, работал какое-то время у Езерского помощником. Потом получил приглашение в Ташкент, в только что завоеванные области.

* * *

В Петрограде, в Полюстрове, у него был куплен еще в 1915 году большой пустырь. И вот у всякого приезжающего из Ленинграда он спрашивает:

- Не знаете, там не построили ничего?

Потому что по законам Российской империи здания и предприятия, самочинно возведенные на чужой земле, переходят в собственность владельца участка.

* * *

Газет не выписывает. "Не хочу обогащать Советское государство", говорит он. Но это неправда, на самом деле газету не выписывают из экономии. Берут ее у хозяев, а на сэкономленные за год 12 рублей покупают ведро меда.

* * *

Пьет чай с медом, отсчитывает и глотает каждые два часа гомеопатические шарики, утром и вечером подолгу молится, гуляет в саду и ждет... ждет, что его позовут.

А сын Сергей уже восьмой год не пишет ему.

А в Белграде, в Сербии, у него растет внучка Таня, и он не знает об этом. Не знает о ее существовании.

* * *

В поезде "Калуга - Москва".

Народу еще не много. Почти все спят. Типично для времени: из каждых трех пассажиров два - строители. С топорами, пилами, фуганками, желтыми "футиками" за голенищем...

* * *

Молочницы садятся тем больше, чем ближе к Москве.

* * *

Парень ходит по вагонам, торгует яблоками. Продал корзину, сходил в свой вагон, принес еще.

- Угощаю коричневыми! А вот замечательные коричневые!

* * *

Прибыли в Москву ранним дождливым утром.

Вокзал уже понемногу оживал. Ждали прибытия одесского поезда.

В киоске продавали свежие, сегодняшние "Известия".

На улице лил дождь.

* * *

Москва 5.IХ.30.

На четвертом номере добрался до Николаевского вокзала, отдал на хранение вещи, в буфете выпил чаю с бабушкиными пирожками.

На той же четверке проехал на Центральную городскую станцию. Билетов на сегодня нет. Пошел на станцию международных вагонов. Простоял в очереди два часа, билет получил.

Весь день в Москве. В Третьяковке, на Сухаревке, в часовне Владимирской Божьей Матери, в ЦПКиО. Там поужинал.

Сейчас на вокзале.

Поезд должен был уйти в 21. 30, но опаздывает на пять часов, уйдет, дай бог, в четыре.

Сижу, пью чай, любуюсь молодой американкой.

Был на почтамте в смутной надежде поймать Катю, но, как и следовало ожидать, Катю не поймал.

Москва по-прежнему неуютная.

"В муках рождается новый мир".

Спать хочется.

Предыдущую ночь спал два с половиной часа. А перед тем несколько ночей тоже недосыпал. Сознательно.

Без десяти два.

В буфете со столов убрали скатерти, и люди спят, положив головы на грязные доски.

Пьют чай в стаканах без блюдечек. Напоминает девятнадцатый год. Ярославль, Рыбинск, ст. Лютово...

Болел зуб. Сейчас, слава богу, утих.

Американка познакомилась с молодым американцем, этаким киногероем, вроде... не скажу вроде кого, не вспомнить.

Их много таких.

В белом клеенчатом пальто, в широкополой шляпе.

* * *

Может быть, она и не американка. Нет, американка. Кричит на весь вокзал.

Привела отца, седого, морганистого, пирпонтистого, но еще здорово крепкого господина из Сан-Франциско. Только, пожалуй, этот чуть-чуть повыше, чем тот господин.

Познакомила отца с фрайером. Отец долго тряс фрайеру руку.

Молодые ушли.

Старик поблескивает золотым пенсне. Лицо красное. Волосы серебряно-белые.

Боюсь, как бы не хватил и этого господина удар.

Чего они лезут в Эсэсэсэр?

Сегодня из-за них чуть не остался без билета.

* * *

Впрочем, кто его знает, может быть, старик тоже не американец. Может быть, он Макдональд{275}. Похож на Макдональда.

Курит, конечно, трубку.

Слева сидит Мейерхольд{275}. Похож на Мейерхольда.

У меня все люди похожи на кого-нибудь. Только Зощенко ни на кого не похож. И на него нет похожих.

* * *

Видел на Рождественке негра. Этакий солидный негр.

Купил книгу немецкого психиатра Молле "Пророчества и ясновидения". Этакая "разоблачающая" книжица.

К американцу пришел шофер. Присел, стал что-то говорить. Старик засуетился, вынул бумажник, стал совать ему деньги. Тот не взял: "Но, Но". Говорит: пора ехать. Ждать не могу. Морган в восторге: "Русский отказывается от денег!" Угощает его папиросами "Люкс". Шофер снял свою кожаную перчатку, взял деликатно папироску, закурил, затянулся, встал и протянул миллионеру руку.

Тот руку пожал. Потом вскочил, похлопал парня по плечу.

Небось будет писать или рассказывать о "прекраснодушии и бескорыстии" русских.

Ну, и правильно.

Откуда я взял, что он миллионер? Может быть, он Вандервельде. Или профлидер какой-нибудь.

Черт их знает, этих иностранцев!

Пришел 28-й поезд.

Молодые не возвращаются.

Зал опустел.

Миллионер сидел, сидел и захотел пить.

Подошел к буфету, знаками попросил чаю. Буфетчица налила.

- Ложку, - попросил он, помешав в воздухе пальцем.

- Возьмите, - буркнула она и показала на груду мокрых, почему-то лоснящихся, неаппетитных ложек. Морган взял ложечку, подцепил двумя пальцами стаканчик и пошел к своему месту.

Смешно очень.

* * *

Какое-то революционное настроение: попили нашей кровушки. Не мальчики вам стаканы носить. Сами поносите.

* * *

Жалким выглядел господин из Сан-Франциско в своих кремовых ботинках, в мятом костюме.

* * *

Следующий день (6.IX.30).

В четыре часа утра в буфет пришел носильщик и объявил:

- Международный вагон двадцать второго поезда подан. Занимайте места.

Я побежал, думая, что уже отправляется поезд.

Миллионер, не поняв русской речи, продолжал сидеть, сжимая в руке зеленоватый граненый стакан с чаем.

Вагон я с трудом нашел. Он был прицеплен почему-то к 28-му поезду.

В пять часов утра поезд ушел. Но так как до пяти часов утра не явилось четверо пассажиров, наш вагон отцепили и 28-й поезд ушел без нас.

В нашем купе - трое. Кроме меня два молодых "спеца". Кажется, ленинградские инженеры. Один - коротышка - очень горячий и смешной.

* * *

Американца в шестом часу утра привел какой-то сердобольный человек. Оказывается, Вандервельде все сидел и сидел в буфете за стаканом холодного чая, помешивая его грязной ложкой.

Уморительная сцена произошла у него с проводником.

- Где ваши вещи? - спрашивает проводник. - Багаж! Багаж! - поясняет он.

Тот сует ему "чеки", квитанции на хранение багажа.

- Сам, сам иди, - кричит проводник. И бедняге, уже начавшему раздеваться, пришлось опять идти на вокзал.

Пожалел акулу, пошел вместе.

Камера хранения была закрыта. На трех или четырех языках, а также с помощью пальцев, я объяснил гидре, что откроется она в 6 часов.

В глазах американца горел самый настоящий ужас.

В шесть часов, перед самым отходом поезда, снова побежали в камеру. Американец не волновался, волновался я. И напрасно. Поезд наш отошел от платформы ровно в 9.30 утра. Опоздал ровно на двенадцать часов. Пунктуальность исключительная!

Перед сном читал Молле о ясновидцах.

* * *

Молодой человек называет цветы душистый горошек - "душистый горшочек". Барышни краснеют.

* * *

Человек постоянно интересуется, у всех спрашивает:

- Сколько Иуда получил на наши деньги?

* * *

- Меня худо воспитывали. У других там всякие няньки и гуверняньки, а у меня - Везенбергская улица и Балтийский вокзал.

* * *

Старуха 93 лет:

- Аннушка, ты с мужем живешь, ай как?

- Что вы, Марья Артемьевна! Мой муж тридцать два года как помер.

- Помер? Ах ты, несчастье какое!

* * *

На первомайской демонстрации несли большую куклу, на животе которой было написано:

ПАПА ПИЙ.

Какой-то человек на тротуаре с добродушным, но искренним злорадством:

- А он и не пьет!..

1932-1937

Трамваи. Запомнить! Как я шел по Вознесенскому и по Садовой, и как в каждом следующем вагоне событие (задавили человека) отдалялось, бледнело, становилось все более далеким, абстрактным, неинтересным. В первых трамваях люди плакали, в следующих сидели нахмурившись. А у какого-нибудь одиннадцатого или пятнадцатого вагона стояли и сердились: долго ли еще будут задерживать?!

* * *

Отдал в починку замок от велосипеда. Прихожу через два дня в мастерскую, мне слесарь говорит:

- Ничего не выходит с вашим замочком. Закрывается он хорошо, но открывается - еще лучше, без ключа. Потяни за дужку, он и откроется.

Я говорю:

- Зачем же мне такой замок?

- Да, - говорит, - совершенно верно. Это замок только на честного человека.

* * *

На барахолке:

- А вот у кого собака имеется, овчарка! Медаль продам...

* * *

У Д-х собаке от расстройства желудка дают пить ессентуки и славяновскую.

* * *

В Москве на Дарогомиловском кладбище.

Деревянный, аккуратно покрашенный крест. Дощечка:

Под сим крестом покоются

младенец Сережа, жития ему было

10 месяцев и отрок Василий,

жития ему было 9 лет

ЖУРАВЛЕВЫ,

не захотевшие беспокоить родителей

об их воспитании.

Кладбище православное, никонианское, но на питерские не похоже. У нас на Смоленском - лютеранский дух Васильевского острова.

Далеко внизу, под обрывом, причудливо извиваясь, течет Москва-река.

* * *

Кто-то говорит:

- Человек вообще по природе своей приспособленец. Посудите сами. Что стало, скажем, с ихтиозавром? Один скелет в музее остался. Вымер ихтиозавр. И мастодонт вымер. И мамонты. А человек приспособился и живет себе как миленький...

* * *

Люблю разбирать надписи на полях библиотечных или купленных у букинистов книг. Вот Г.Форд{279} "Моя жизнь". Первые страницы испещрены вопросительными и восклицательными знаками, пометками "ого!", "паразит!", "еще вопрос", "ты такого сознания не имеешь", "заливай", "врешь", "а безработные где?"...

Но талант остается талантом. Он, как известно, покоряет. Сердитый читатель увлекся, пометки встречаются все реже и реже... И вдруг - на 158-й странице, где Форд рассказывает о вовлечении в производство "слабых и увечных", - тем же почерком, тем же химическим карандашом - надпись: "молодец!"

* * *

На партчистке в городе Данилове на вопрос, что такое государство, заведующий горкомхозом Горчаков ответил:

- Государство - это та или другая страна, где существует та или иная власть.

Секретарь исполкома Малков ответил иначе:

- Государство - это есть страна, где имеются земля, воздух и живые люди.

(См.: ЦО "Правда", № 151, 1984)

* * *

Лисий Нос. Подслушанные "экикики".

Из трубы шел густой дым. Какой-то мальчик сказал:

- Дом горит, никто не видит.

И вот - человек шесть пятилетних ребятишек добрых полчаса с наслаждением орут у меня под окном:

Дом горит - никто не видит!

Дом горит - никто не видит!

Там же. Из двух противоположных окон, через улицу, дуэт двух мальчишек:

Голуби пугаются,

Дворники ругаются...

Тоже минут на десять. И тоже с наслаждением, с каким поет зяблик или кричит по утрам петух.

* * *

Странные попадаются у букинистов книги.

Иоганн Кеплер "Стереометрия винных бочек".

* * *

- От Дедубе до Авлабара, - говорят в Тифлисе. Все равно, что "от аза до ижицы", "от альфы до омеги", "von A bis Z". Противоположные концы города.

* * *

В Тифлисе тряпичники ходят по дворам и кричат:

- Бутылк-банка меняем на бада-буды!

Бада-буды - жареное кукурузное зерно.

* * *

Утром ворвались ко мне в номер шесть человек. Три горничные и три полотера. Я не успел подняться и застегнуть тужурку, как горничные запорхали с метелочками и тряпками, а полотеры принялись откалывать на паркете какую-то невероятную лезгинку. Минута не прошла - комната убрана. Прямо балет какой-то, "грузинский ансамбль песни и пляски", а не работа.

* * *

Прейскурант батумской парикмахерской.

Бритье бороды плюс шея = 75 коп.

* * *

В Батуме, в "Турецкой кофейне" плакатик на стене:

"Обращайтесь с кельнершами вежливо и требуйте взаимности".

* * *

Широкая грудь моряка. Татуировка: сердце в тисках чешуйчатой синей змеи. Два кинжала. Якорь и крест. На сердце надпись:

"Не трожь его, оно и так разбито".

* * *

Познакомились на теплоходе.

Тимоша. Фабричный питерский паренек. Косоворотка, высокие сапоги, жиденький чубик. Закоптелый "от рождения". Работает помначполитотдела в Верхнеудинске. Трепло невозможное. Без шуточки слова не скажет.

- Я благородного происхождения. У меня отец на сыроваренном заводе работал - дырки в сыру делал. А дед - на арбузолитейном. Старшим подмастером.

* * *

Одесса. По Ришельевской улице едет извозчик. В пролетке сидит инвалид, безногий человек. Вместо ног у него деревянные, обитые кожей культи. А на плечах висят новенькие, с иголочки ноги (протезы). На лице инвалида сияние.

Страшновато...

* * *

Ребята жестоко побили товарища. Идет, плачет, из носа капает кровь.

Спрашиваю:

- За что вы его?

- Он - белый, а мы красные.

- Глупёхи! С чего вы взяли, что он белый?

- Дык у него ж все штаны в крейде.

* * *

- Если он мне так глубоко безразличен, зачем я, скажите, буду так остро реагировать?!.

* * *

Вечером сидел в сквере на Екатерининской площади. Вдруг - на улице шум, крики. Бегут люди. Женский отчаянный вопль. Верещит свисток.

- Что такое?

Рядом на скамейке старушка. Русская. Зевнула сладко и, зевая, махнула рукой.

- Тут часто убивают, - сказала она успокоительно.

* * *

Одесситка в столовой:

- Борщ абсолютно невкусный, но я так соскучилась за жидким...

* * *

На Дерибасовской подошел ко мне худенький, синий от холода пацаненок лет десяти-одиннадцати.

- Дядя, дайте пять копеек, я вам заспиваю за это.

Я не понял, в чем дело. Дал ему двугривенный.

- Заспиваты вам? - спросил он робко.

У меня не хватило мужества попросить его "заспиваты". Отказался. И, пожалуй, напрасно. Какие песни мог петь этот десятилетний малорос в латаном пальтишке и в рваной барашковой шапке?

* * *

Джентльмен в "Лондонской" гостинице. Развязен, напомажен, накрахмален. Приходит ужинать неизменно с толстенной книгой в ярчайшей суперобложке. Неестественно хохочет. Стучит ножом по стакану:

- Э-э-э! Любезный!..

Разговаривая с метрдотелем, вертит пуговицу на его, метрдотеля, фраке. Слушает музыку, "переживая", отбивая такт всеми десятью пальцами, на четырех из которых - перстни.

Позже встретил его на лестнице. Уезжает. Коридорный несет за ним маленький клеенчатый саквояжик. А казалось, что у него десятки сундуков и чемоданов - из свиной, крокодильей и прочих кож. Одних книг пять чемоданов. Одних суперобложек - два.

Чем не мистер Джингль из "Посмертных записок Пиквикского клуба"?

* * *

Теплоход "Чайка". Зима. Черное море не похоже на себя - оно и в самом деле черное. Вороненая сталь. Теплоход маленький. Пассажиров мало. На каждого пассажира - четыре матроса. В Одессе грузили самшит - драгоценное, ароматно пахучее дерево, крохотные полешки, похожие на корни хрена. Грузчики - евреи, симпатичные ребята. Говорят по-еврейски, но ругаются на изысканном русском. На перекуре курят немногие. Шамают хлеб, натирая огромный ломоть долькой чеснока.

* * *

Феодосия. Археологический музей. Скифские игрушки. Тележка (из глины), удивительно похожая на трактор.

* * *

Документы времен гражданской войны. 1919 год.

"г.Феодосия.

ПРИКАЗ

1. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

2. Всем жителям и учреждениям города Феодосии немедленно перевести стрелку на 2 часа 20 минут. Свериться по телеграфу. Старое время объявляю недействительным.

Начальник гарнизона: Шагаев.

Адъютант: Красотка".

Приказ того же, девятнадцатого года:

"К неуклонному руководству и исполнению.

(По учреждениям Феодосийского Наробраза)

1. В часы занятий в школах как учащие, так и учащиеся обязаны находиться в стенах учебного заведения".

Подпись. И больше ничего. Точка. Напечатано в типографии на голубой афишной бумаге.

* * *

На теплоходе авральными темпами идет погрузка. Крановщик Леня, сорокалетний дядька, брюзга, ругатель и лодырь, изнемогает от усталости и от закипающего внутри возмущения. А возмущает его то, что приходится без отдыха работать вторую смену, что некогда распить припасенные пол-литра, что даже сухую тарань, которая лежит, серебрится рядом, на ящике, он пожевать не может.

Стоит в своей негнущейся брезентовой робе и с таким остервенением дергает рычаг лебедки, что страшно делается за груз, который она поднимает.

Наконец Леня не выдерживает, садится на ящик и - к черту все! - лезет в карман за кисетом.

Из трюма кричат:

- Вира!

Он вскакивает и - чуть не в слезы:

- Что ж вы, мать вашу, в самом деле! И покурить человеку нельзя?

И вдруг Леня что-то увидел - внизу, на дебаркадере. Там отъезжает к воротам пустая подвода.

Крановщик оборвал ругань. Заволновался. Перегнулся через поручень.

- Эй! А маленький стропик иде? - закричал он совсем другим, деловым, каким-то хозяйским голосом. - Наш маленький стропик! Возьмите у них наш стропик!..

Почему-то меня это тронуло - его забота о маленьком стропике.

* * *

Древние вавилоняне начинали день с вечера. Вот, говорили они, наступает вечер и начинается новый день.

* * *

У зубного врача. Долго нажимал кнопку звонка. Домработница открыла, извинилась:

- У нас к вечеру звонок хрипатый делается.

* * *

Объявление:

"Машинистка-мужчина ищет место на оклад или сдельно".

* * *

Холостяцкая поговорка:

- Не тронь пыль, и она тебя не тронет.

* * *

Прелестная молитва канадских духоборов. Когда сеют или сажают дерево, говорят:

- Зароди, господи, на всякую живую тварь, на зверя, на птицу, на нищего, если попросит, и на вора, если захочет украсть.

* * *

Провинциальная булочная. Деревянные ставни с отверстиями, похожими на ванильные сухари.

* * *

Петергофское кладбище:

"Мир праху твоему,

Василий Петрович КАРАСИК".

И больше ничего.

Там же:

Младенец

Игорь СОКОЛОВ

род. 3 марта 1920 г.

сконч. 18 ноября 1921 г.

Кого так горячо любили,

Кем жизнь наша была полна,

С кем все мы радости делили

Его! Бог отнял навсегда.

Помчался наш голубчик

С невинною душой.

Небесная голубка

Взяла его с собой.

* * *

А вот редчайший пример таланта, фантазии, причудливости воображения, проявленных городской администрацией. В Новом Петергофе улица, ведущая к местному кладбищу, издавна называлась Троицкой - по имени кладбищенской церкви. Недавно иду и вижу - на угловом доме, рядом со старой порыжелой жестянкой, висит новенькая, эмалированная, синяя с белым, дощечка:

УЛИЦА БЕЗВОЗВРАТА

* * *

Разговоры, подслушанные в петергофских музеях.

В Коттедже:

- Ой, как все-таки в мирное время хорошо цари жили!

В Монплезире, в жилых комнатах Петра:

- Боже ж ти мiй. Яким злиднем жил!

- Он парень был деловой. У него разврата не полагалось.

* * *

Объявление в "Вечорке":

"Молодой инженер с мамой ищет комнату".

* * *

Петергофская гостиница "Интернационал". Старый официант Власыч:

- Извиняюсь, Алексей Иванович, я вам яйца подал, а соль забыл подать. А яйца без соли некрасиво кушать.

* * *

Коринфская ваза.

Экскурсия школьников в Эрмитаже. Мальчик. Смеялся, балагурил, толкал товарищей. И вдруг задел плечом, уронил и разбил античную вазу.

Побледнел, стал заикаться.

- Я склею. Я заплачу...

Ему говорят, что ваза стоит 12000 золотом.

- Золотом я не могу. Вы на наши деньги скажите сколько.

* * *

В трамвае.

Старуха:

- Куда прешь, комиссар? Тебе не в транвае, тебе бы на автомобиле надо ездить!

Военный (вежливо улыбаясь):

- А вам, гражданочка, вы знаете, на помеле бы ездить.

* * *

Марию-Антуанетту обвиняли в авторстве издевательской фразы:

- Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожное.

Но автор этой фразы - сам народ. В Новгородской деревне говорит:

- Хлеба не станет - будем пряники есть.

И еще:

- Что нам хлеб - были бы пироги.

* * *

"Человек, стоящий на цыпочках, не может долго стоять".

Лао-Тсе

* * *

Старый еврей:

- Ты знаешь, как сказано в Талмуде?{285} В Талмуде сказано так: если слово стоит полтинник, то молчание стоит минимум два пятьдесят.

* * *

Хорошая, достойная поговорка:

- Вино ремеслу не товарищ.

* * *

Неискушенный рабочий паренек пришел на занятия литературного кружка. Там читали стихи:

Он загорячился.

Кто?

Заер или Нугер?

Ан нет.

Кто?

Кто! То-то.

Хар!

Хар или Ха?

Че...

Вы хотите сказать: пу

и прибавить хес?

Чехес!

Чепухес!

Стихам аплодировали. Паренек покраснел и захлопал тоже.

* * *

"Падает камень на кувшин - горе кувшину, падает кувшин на камень - горе кувшину, - так или иначе - все горе кувшину".

Талмуд

* * *

"Когда пастух сердится на свое стадо, он дает ему в предводители слепого барана".

Там же

* * *

Женщина говорит в нос:

- Набрасно. Совершенно набрасно.

* * *

Кладбище.

Красная пирамидка. Дощечка:

"Последний приют дорогому сыну!

Е.С.Кузьмичев".

А внизу, маленький, приколотый канцелярскими кнопками крестик, сделанный из лучины. Мать сделала? Бабушка?

* * *

Режиссер X. снимал под Белоостровом очень ответственную "натуру". После съемок, отпустив актеров, возвращался вместе с оператором на станцию. На мосту их задержал часовой, пограничник. Отвел на заставу. Дежурному показались подозрительными молодые люди в заграничных костюмах, да еще с аппаратом за спиной. Он их задержал. Они клялись и божились, что не снимали никаких "объектов", что очень спешат в Ленинград, чтобы проявить отснятые кадры. Им объявили, что "нужно выяснить". Аппарат отобрали, задержанных посадили в Красный уголок.

Через двадцать минут является дежурный.

- Извиняюсь. Можете идти. Все в порядке.

- А как вы, простите, узнали, что все в порядке?

- А мы - как полагается - досмотр сделали.

- Какой досмотр?

- А пленку вашу проверили. Действительно - чистенькая, не придерешься. Мы даже на свет смотрели.

* * *

"Привычка находить во всем только смешную сторону есть самый верный признак мелкой души, ибо смешное лежит всегда на поверхности".

Аристотель

* * *

Т.Г.Габбе предстояла очень сложная операция. Ее положили на операционный стол. Приготовились хлороформировать. В эту минуту она, по ее словам, прощалась с жизнью.

Хлороформировал ее молодой врач, красивый блондин с усиками. В последнюю минуту он нагибается и томным, светским голосом спрашивает:

- Вы танцуете?

Словно приглашает на вальс или румбу.

Потом выяснилось, что вопрос не был праздным. У танцующих лучше развиты брюшные мышцы.

* * *

- Сказал бы словечко, да волк недалечко.

- Какой волк?

- Это понимать надо.

* * *

Домработница Лиза, когда приехала из деревни, к телефону и подступиться не умела. А недели через две-три слышу, ведет такой разговор:

- Алё! Нюрка, это вы? Здравствуй.

* * *

"...Носилки (кардинала Ришелье) были так велики, что пришлось не раз расширять для них дорогу, ломать стены в городах и деревнях, где они не могли пройти. Вот таким образом, по словам тогдашних летописцев, приведенных в неподдельный восторг всей этой роскошью, передвигался кардинал, проходя точно завоеватель сквозь пробитую брешь крепости.

Мы весьма старательно, но, увы, тщетно, искали выражений того же восторга в манускриптах, оставленных владельцами и жильцами пострадавших домов".

Альфред де Виньи{287}. "Сен-Мар".

* * *

- Я сегодня в городе была, кино смотрела.

- Какую картину?

- "Под крышами в Париже".

- Ничего?

- Мне не пондравилось. Чересчур вульгарно.

* * *

Играли в карты.

- Не смеши, - говорит. - Мне больно смеяться.

А через два часа - операция. Гнойный аппендицит.

* * *

Пасторальный роман Оноре Дюрфе (1568-1625) "Астрея", посвященный истории любви пастушки Астреи и пастуха Селадона, занимал свыше 6000 страниц.

Умели товарищи писать! И читатель был не тот - терпеливый, выдержанный.

* * *

В поезде. Средних лет человек, одессит, забравшись с ногами на лавку, читает. Это страшно увлекательное и вместе с тем чертовски трудное занятие для него. Он сопит, двигает неестественно густыми бровями. Шевелюра у него тоже густая. Волосы будто мочала из матраса. Читает, засунув в рот палец. Выворачивает нижнюю губу. По всему видно, что человек выучился читать недавно. Читая, шевелит губами. Некоторые слова произносит вслух.

- Гревс, Гревс, - шепчет он.

* * *

В ресторане пожилой одессит с актерской внешностью.

- Это какой портвейн?

- Десятый номер.

- Похоже, что от него кто-то помер.

Подают жаркое.

- Это сделано из свиньи, умершей естественной смертью на почве недоедания.

* * *

"С винцом в груди".

* * *

В санаторной столовой.

Заигрывает с подавальщицами.

- Зиночка, вы меня не любите?

- Нет.

- Через почему?

* * *

- Прекрасненько.

* * *

Инспектор бригады одесского уголовного розыска Гукайло начинает рассказывать один из случаев своей розыскной практики:

- Шикарная женщина с легким уклоном выходит замуж за стильного капитана дальнего плавания. Она не красавица. Нет. У нее не классическая, а, я бы сказал, бытовая красота...

* * *

Мать этой женщины - "старуха с гулящим уклоном".

* * *

Сегодня (9.XI) чудесный, совершенно весенний день. На улицах пахнет землей, свежими булками, красками: так отчетливо слышатся оттенки запахов. Зашел в магазин - аптекарский. И вдруг понял: да, пахнет аптекарским магазином. Вспомнилось детство и магазинчик Васильевой на Лермонтовском. Долго сидел на Французской набережной, на бульваре. Море и гавань отсюда хороши бесподобно. Я несколько раз щелкнул своей "лейкой", но разве передаст фотография всю прелесть оттенков цвета и света, прозрачность воздуха, чуть видное трепыхание паруса и, наконец, гудок парохода, который тоже органически входит в эту картину, как и запахи моря, угля, машинного масла и - весны. Да, трудно, поверить, что осень, что в России - уже зима. Такой в детстве бывала Страстная неделя, конец марта, начало апреля...

* * *

На бульваре подошла ко мне дряхлая старушка, нищая. Я дал ей три рубля, которые нашел еще в Ленинграде на улице и держал в жилетном кармане "до первого случая". Старушка обрадовалась, конечно. Всхлипнула. Поблагодарила. Перекрестилась.

- Спаси тебя бог! Порадовал старушку. Ведь восемьдесят пять лет, сказала она и пошла дальше. Потом остановилась, повернулась лицом к морю и стала молиться, кланяясь и крестясь. Она повернулась к морю, как поворачиваются, входя в избу или вставая из-за стола, к углу, где висят иконы.

* * *

Ю.К. пьяный вошел в одесский трамвай. Сел. Поднялся. Торжественно поднял руку.

- Граждане! Все отменяется. Объявляю себя мэром города Одессы. Валюта будет возвращена.

Будто бы. Легенды "русского Марселя".

* * *

Последние дни на море не утихает шторм. Третьего дня у нашего берега сел на мель большой пароход, возвращавшийся из загранплавания. Я в первый раз видел эту картину: огромное чудовище стоит недалеко от берега, стоит не совсем неподвижно - ветер заставляет его поворачиваться то вправо, то влево. Но киль его плотно врезался в песчаное дно. Это видно по некоторому неестественному наклону, который сохраняет он даже в наиболее спокойные минуты.

Весь день он дымил и ворочался, словно дворник, топтаньем на месте спасающийся от холода. Вечером на пароходе зажглись огни. Утром он стоял на том же месте. Сейчас его сняли... Шторм слегка поутих. На море много судов. Они спешат - со всех концов - из Севастополя, Батума, Херсона, Констанцы и Стамбула, - спешат перебежать широкую морскую площадь, пока море дает передышку, пока не грянул новый ливень и не зашумел новый шторм. Так пешеходы перебегают улицу во время грозы - от молнии до молнии.

* * *

Сегодня (22.XI) холодный, но не очень ветреный день. Небо петербургское, серенькое. По морю, над самой водой, плывет огромное ватообразное облако. Сгустившийся пар хлопьями ползет по воде, как папиросный дым по сукну ломберного стола.

* * *

В санатории. Горела оранжерея. Приехали пожарные. Достали из своей красной машины лопату и вилы ослепительного блеска и чистоты. Старый санаторный врач подошел, покачал головой.

- Вы посмотрите, это же хирургический инструментарий!

Подошли еще врачи. И долго, не без зависти, разглядывали эти огромные ланцеты и пинцеты.

* * *

Начало большого стихотворения, напечатанного в курортной газете "Кузница здоровья". Записать все, к сожалению, не успел.

У дивных брегов Черноморья,

Где гордый раскинулся порт,

К игривым волнам притаился

Гигант - пролетарский курорт.

* * *

Инвентарная опись моей комнаты у Горвицев.

Кафельная печь. И рядом небольшая - тоже изразцовая - времянка. Это переродившаяся за пятнадцать лет знаменитая одесская "румынка" (у нас их называли "буржуйками"). Она красивая, даже изящная, но выглядит совершенно нелепо по соседству с настоящей, существующей от сотворения дома печью. Рядом - буфет. За стеклянными дверцами посуда: графины, рюмки, бокалы, блюда, тарелки, вазочки для варенья... Все с бору да с сосенки. Присутствует в буфете и новый быт: на двух огромных блюдах, на которых подается в праздники фаршированная рыба, - мальчик и девочка в красных галстуках дуют в позолоченные фанфары.

На буфете - китайская ваза с воткнутыми в нее пыльными бумажными цветами... Два мельхиоровых подсвечника, состоящие из четырех мельхиоровых купидонов. Белый молочный кувшин, в который напиханы те же пересохшие и от рождения увядшие бумажные хризантемы и розы.

У буфета - самоварный столик. Самовар, полоскательница, чайник. На самоварной крышке вместо деревянных шишечек-ручек - фаянсовые ролики для электрической проводки. За самоваром - электрический утюг, новый быт, техника в быту. Перед самоваром - квадратная салфеточка с вышитым на ней лозунгом:

"Любовь слепа - не верь любви!"

Аппарат плывет дальше. Дверь в соседнюю комнату, завешанная очень дрянным машинотканым ковром.

В углу - гостиная. Круглый столик. На столике - декадентская керосиновая лампа. Вокруг - диваны и кресла в чехлах. На стене часы, отстающие в день на 2 часа 35 минут.

Окно с тюлевой занавесью и со внутренними, как и повсюду в Одессе, ставнями (ставни эти закрываются изнутри, в комнате).

В левом от окна углу - трюмо с порыжелым рябым зеркалом.

На стене - разбитая скрипка.

Комнатный ледник, купленный в девятнадцатом году у какого-нибудь потомка Ришелье или Дерибаса{290}. На леднике - новая ваза с теми же шикарными хризантемами. За вазой - прислоненная к стене большая фотография. На ней - изящна выведенная на заднем плане поясняющая надпись:

"Группа сотрудников одесской конторы Государственного банка во главе с юбиляром управляющим конторой X.С.Грингофом по случаю 50-летия его рождения".

В "группе сотрудников" - Н.Н.Горвиц.

На этой же стене - целая картинная галерея.

Папа и мама мадам Горвиц. Увеличенные фотографии - почтенной благообразной еврейки в черной кружевной шали и худощавого еврея в очках и крахмальном воротничке.

Фотографии родных и знакомых. И - запечатленная фотоаппаратом история жизни и любви Н.Н. и Р.3.Горвицев.

Вот двадцатилетняя Роза - в белом маркизетовом платье и в белых парусиновых туфлях сидит на бутафорском камне, изящно прислонив к бутафорской скале стриженую, как у мальчика, головку. Это не дань молодости и моде. Это - девятнадцатый год, вероятно. Вероятно, Розочка перенесла сыпной, а может быть, и возвратный тиф. Чудные волосы пришлось снять. Но это ее не обезобразило. Наоборот, она очень похорошели. Кокетливая, привлекательная улыбка и носовой платок, зажатый комочком в руке, и скромные бусики на шее - все это очень мило. Стриженая голова не помешала Розочке именно в это время заполучить жениха.

На следующей фотографии она уже невеста. Она сидит на спинке роскошного канапе, прислонив стриженую (волосы чуть-чуть подлиннее) голову к алебастровой тумбе, на которой стоят вазы с бумажными розами и хризантемами. Улыбка ее по-прежнему привлекательная, но это уже не такая наивная улыбка. Это горделивая улыбка невесты: посмотрите, какого я буду иметь себе мужа! А он - очень милый молодой человек, чуть-чуть близорукий, в крахмальном воротничке, сидит на канапе, сложив на груди руки и прислонив голову к плечу милой.

Вот - нэп. Он в соломенной шляпе канотье, она уже с двойным подбородком.

Вот групповой семейный снимок - в Лермонтовском парке собралось человек пятнадцать - двадцать Горвицев. Розалия Зиновьевна - уже с тройным подбородком, с накрашенными губами и двенадцатилетним сыном, который сидит у ее подножия на земле.

Среди фотографий несколько теряются две миниатюрные полочки, на каждой из которых стоит по фаянсовой подставке для яиц. В каждой подставочке - по цветочку. На цветах - пыль.

Под картинной галереей стоит огромный мраморный умывальный стол, под столом - еще одна, совсем маленькая, вазочка, и бумажный цветок, воткнутый в нее.

Последняя достопримечательность комнаты - широченная оттоманка, которая от подножия до вершины была завалена кружевными подушками, подушечками и подушонками... Устраиваясь в комнате, я попросил убрать эту мировую коллекцию и оставить лишь одну, чтобы можно было приклонить голову. Мне дали какую-то огромную, двухспальную подушку странных размеров (приблизительно 2 метра на 4). Эту неудобную подушку все время хочется разрезать пополам.

Над оттоманкой висел ковер. Недели две тому назад его сняли и унесли вместе со многими другими предметами, украшавшими комнату. Вероятно, я сам виноват. Я был непростительно равнодушен и ни одним словом не показал, какой эффект произвела на меня шикарная обстановка комнаты.

* * *

До чего же неодинаков, разнообразен морской пейзаж! Даже наблюдая море с одного и того же места, каждый день находишь что-нибудь новое, прекрасное и неповторимое. Четыре или пять стихий: вода, ветер, солнце, луна и облачное небо - создают бесчисленные комбинации, одна другой лучше. Даже в густом тумане море не всегда одинаковое. Вот проскользнул где-то солнечный луч, и картина оживилась. Вот проступили очертания берега, острого мыса, который саженей на двести уходит в море. В тумане этот берег выглядит совершенно сказочным. Там чудятся башни и замки, шатры и укрепленные бастионы. Турецкие фелюги бесшумно подкрадываются к берегу. Беспощадные оттоманцы прыгают один за другим на каменистый берег. Серпообразные сабли их потеют и не блестят в этом чертовском тумане. Сыны Магомета ползут наверх, где за каменными стенами засели гяуры. Вот-вот с укрепленного бастиона грохнет картечью фальконет. И туман озарится молнией. Закачаются на волнах фелюги. И закричав "во имя Аллаха", ринутся наверх беспощадные оттоманцы...

...А в ясный день этот берег выглядит совершенно мирным, дачным.

...Ночью в тумане идет пароход. В ясную ночь он идет как созвездие. А в тумане - как млечный путь.

...Даже волны бывают самые разнообразные. Бывают и штормы, и шквалы, и штили, и все это измеряется метеорологическими баллами. Но недавно я подглядел на море совершенно необыкновенную картину. Было довольно тихо. Светило солнце. Но волны шли на берег огромные. Шли они медленно, не спеша и разбивались тоже неторопливо и как-то особенно грациозно. Так разбиваются волны в кинематографе, когда их снимают ускоренной съемкой. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, я нашел объяснение этой необыкновенной, балетной походке волны. Сталкивались два ветра. С берега тоже слегка поддувало. И волны шли как бы на тормозах.

* * *

В солнечный день на берегу, в санаторном парке целый день толпятся "больные" и "отдыхающие". В такой день всегда есть что посмотреть на море. Проходят пароходы. И каждый пароход - и большой и маленький - дает пищу для разговоров. Одесситы - те знают в лицо каждую паршивую шаланду. Им известны не только названия и маршруты судов, но и тот груз, который они везут, и возраст парохода, и фамилия капитана и старшего помощника. А здесь, в санатории, собираются большей частью приезжие. И большей частью люди из сухопутных районов. Познания в навигации у них самые жалкие. Но молчать они тоже не могут. И вот возникают споры: какой, например, тоннаж у этого парохода и какой у этого?

- Двенадцать тысяч тонн, - говорит один.

- Нет, пожалуй, и все восемнадцать потянет, - не соглашается другой.

А третий считает, что не больше десяти-одиннадцати тысяч тонн. Самое большее, с грехом пополам, двенадцать "потянет".

Моя морская фуражка вводит людей в заблуждение. За разрешением вопроса очень часто обращаются ко мне. Не прямо обращаются, - а так поспорят, поспорят, а потом посмотрят в мою сторону: дескать, что скажет компетентный товарищ? И я, не желая срамить свою знаменитую фуражку и поддерживая авторитет флота, никогда не отказываюсь разрешить спор. Люди не виноваты, что они любопытны и что им не привелось обучаться в судостроительных институтах и морских академиях.

Я прищуриваю глаз, прикидываю, подсчитываю и объявляю:

- Шестнадцать с половиной тысяч тонн.

Это, конечно, смело с моей стороны. Я не уверен, что этот пароход вмещает в себя так много угля или сахара. Быть может, там всего одна-единственная тонна. Но - что же поделаешь! Если я скажу "не знаю", людей постигнет двойное разочарование. Во-первых, они лишатся приятного общества старого морского волка. А во-вторых - и это самое важное - пароход уйдет в Турцию, скроется за горизонтом без точно установленного тоннажа. А это - совершеннейшее безобразие, для которого не найдешь прецедента в истории мореплавания...

* * *

В Лермонтовском курорте я принимаю искусственные солнечные ванны. "Высокогорное солнце Баха" называется это жалкое подобие светила, созданного господом богом. Правда, под этим баховским солнцем я загорел. И бронхит мой беспокоит меня несколько меньше. Но загар - какой-то ненастоящий. Вроде румян. Вымылся - и снова разгуливаешь бледный и зеленый. Да и в самом деле где уж Баху тягаться с живым, всамделишным солнцем...

В кабинете, который называется "фототерапическим", лечатся не только люди, не только двуногие. Каждый день из санаторного совхоза приносят сюда кроликов. Жалкие отпрыски зайца, страдающие ревматизмом. Их тоже лечат тем же баховским солнцем. Тут же, где лечат нас: шахтеров, писателей, машинистов и директоров банков. И надо сказать, это не очень приятно. Быть может, это и трогательно, когда рядом с тобой, на соседнем диване лежит привязанный кролик и тихо поскуливает и стонет, точно так же как стонешь ты, когда у тебя разыгрывается колит или режет в печени. Но это "трогательное" настроение быстро исчезает, когда подумаешь о том, что Царь Природы, как видно, не так уж далеко ушел от такого жалкого существа, как серый красноглазый кролик. И кролик, пожалуй, даже выигрывает от такого сопоставления. Потому что он мужественнее тебя. В глубине своей кроличьей души он плюет на всякие колиты и ревматизмы, и его приходится привязывать к этому электрическому стулу. А ты - сам снимаешь штаны и подштанники, развязываешь галстук и - без всякой надежды - ложишься все-таки под это, тобою же самим выдуманное солнце.

* * *

В республиканской газете "Вiстi" напечатана заметка колхозника Зиновия Черного, мужа пятисотницы Христи Черной, награжденной орденом Ленина. Этот человек работает конюхом в том же колхозе, что и его "дружина". Ему нечем особенно похвастаться. И вот он ставит себе в заслугу, что он является мужем такой знаменитой жинки, что в свое время он женился на ней, бесприданнице и сироте. Это было бы смешно и даже глупо, если бы не было трогательно. Черный рассказывает, как жил он до революции. Сам он тоже рано остался сиротой. Ему было шестнадцать лет, а на его попечении находились братья и сестры.

Приходилось "переносити гiрши злиднi, як моiй дружинi. Не було кому нi зварити, нi сорочек постирати". И никак он не мог ожениться. Никто не хотел идти за него. Говорили:

- Та що там iти, як там у хатi, ще такiй старiй та поганiй, тiльки стiни i голих дiтей повно.

"Де б не пiшов, де б не приговорив - усюди, як то кажуть, гарбуз дають".

И у Христи такая же точно судьба. Осталась сиротой в пятнадцать лет. И тоже - когда умерла Христина мати, "залишилось iх семеро сирiт".

Работала она "у курклiв", в батрачках, содержала себя и свое семейство, братишек и сестренок.

Христя была из другого села. Она не знала, что у Зиновия такое богатое наследство. Когда Зиновий собрался жениться, он сказал своим сиротам:

- Ви з пiчки не злiзайте, бо як побачут вас люди, то заберуть вiд нас маму.

До чего же это трогательно.

И вот - "одруживсь я. I треба дiтей з пiчки здiймати. Коли вона подивилась на них, почала горенько плакати: "Що я, з добрих злиднiв вийшла, а ще в кращi увiйшла".

"Та вона, спасибо, не падала духом"...

Ей тяжело жилось с сиротами (и своими и мужними), однако "вона iх не кидала, вирастила"...

Теперь все братья и сестры "дуже гарно живуть": один в Луганске, в железнодорожной майстерне, другой в Красной Армии, третий в Крыму инспектор милиции...

* * *

Шестилетняя девочка, дочь соседки:

- Куда же это папа ушел? Ах, чтоб он помер!..

* * *

В Одессе очень несовершенный узкоколейный трамвай. Вагоны (еще дореволюционные, бельгийские) настолько изношены, что страшно бывает влезать в этот деревянный, расползающийся по швам ящик. Через дырявую крышу просачивается не только дождь. Электрический ток, не сдерживаемый прохудившейся проводкой, свободно гуляет по вагону, по всем его металлическим частям. В таком вагоне нельзя прислониться к решетчатой двери, взяться рукой за поручень или за скобу у окна. А браться приходится, так как - давят, гнетут, прижимают. То и дело в вагоне вскрикивают:

- Ой, черт, - кусается!

- Кондуктриса! Что вы смотрите, у вас же не вагон, а электрический стул!

- А вы галоши на руки наденьте, - советует какой-то благодушный джентльмен.

* * *

В кофейне при гостинице "Бристоль" сидели три иностранных матроса. Турки. Два молодых и один маленький пожилой, пожалуй даже старый. Машинист, вероятно. Пили пиво.

В кофейне играло радио. Какие-то европейские или американские джазы, "мимми" и тому подобное. Турок сердило радио. И вместе с тем интриговало. Как видно, у себя на родине они не слишком часто слушают эту механическую музыку. Один из них - молодой - встал, подошел к замаскированному в стене "динамику" и долго разглядывал его и даже ощупывал. Потом вернулся к товарищам, сел и вдруг - затянул прекрасную турецкую песню. Товарищ его, тот, что помоложе, подхватил. Потом, откашлявшись, запел и старичок машинист.

Это было совершенно замечательно. Я жалел, что не имею никакой музыкальной памяти, не знаю нот и не могу записать этот турецкий народный напев.

А впрочем, дело не в том. Как бы хороша ни была эта песня, трогательнее всего был этот наивный протест против дурацких европейских штучек и та задушевность, с какой пели эти нищие, плохо одетые люди.

Одеты они были, действительно, очень плохо. Наши совторгфлотовцы одеваются куда шикарнее.

Выпили они три бутылки пива, посовещались и заказали еще "дрей бир". Но потом, посовещавшись еще, подсчитали деньги и заявили, что "бир нет" - не надо.

Подзывая кельнершу, они употребляли единственное известное им русское слово: товарищ!

Прежде чем покинуть кафе, обошли всех кельнерш и официантов и за руку попрощались с ними.

- Ох, какие глупые, - сказала белокурая кельнерша, убирая за ними со стола. Но турки ее растрогали. Еще долго после этого она ходила улыбаясь...

* * *

Жан Ло рассказывал мне о французском художнике (и показывал его рисунки), который дал обещание любимой девушке Марго - на каждом рисунке изображать в ее честь маргаритку. Он иллюстратор, карикатурист. И в самом деле, у него нет ни одной работы, где бы, кстати или некстати, не фигурировала маргаритка.

* * *

На улице подошла ко мне нищая старуха. Я подал ей 20 копеек. Она заплакала:

- Спасибо, сынок! Спаси тебя бог! Чтобы твоей маме так подали!..

* * *

Сегодня играл во дворе с девочками - Аней и Валей. Им вместе одиннадцать лет. Обе они одесситки. Очень разговорчивые, не по летам солидные и - смешные. Играли мы так. Один остается, а двое уходят и договариваются: что будем делать? Будем, к примеру, рвать яблоки в саду. Возвращаемся и говорим:

- Здравствуйте, дедушка король!

- Здравствуйте, ребятки. Где вы были?

- В саду.

- Что вы делали?

И вот мы начинаем подпрыгивать и срывать воображаемые яблоки с воображаемого дерева. А дедушка король должен угадать, что мы делаем.

- Вишни рвали?

- Нет.

- Сливы?

- Нет.

- Абрикосы?

- Нет.

- Яблоки?!!

И вот мы срываемся с места и бежим, а дедушка король должен нас поймать. И кого поймает, тот превращается сам в дедушку короля.

Фантазия у девочек не очень богатая. Впрочем, они еще очень маленькие. Они еще "играют в игру" - подражают старшим детям, которые в их присутствии играли "в короля". Поэтому они загадывают из раза в раз одно и то же: рвут яблоки, стирают белье, опять рвут яблоки и снова - до дыр - застирывают бельишко.

Я пытаюсь внести некоторое разнообразие в игру. Я катаюсь на лошади, печатаю на пишущей машинке, растапливаю печь. Девочки догадываются, в чем дело, но протестуют:

- Так не играют!

Внезапно игра наша прекращается. Аня вспомнила, что мама запретила ей бегать, - она без галош, а во дворе сыро. Мы переходим к стене, где серая полоска сухого асфальта, и довольно долго разговариваем, болтаем обо всем на свете.

- Вы заметили, - спрашивает у меня Аня, - что когда Валя говорит, она прибавляет к каждому слову букву "у"?

- Нет, - говорю, - не заметил. А как же это она говорит?

- Ну, например: у квартире, у саду, у лесу.

- А ты как говоришь?

- Я говорю: в лесу, в квартире...

- Ну это потому, что ты говоришь по-русски, а Валя по-украински.

Тут вмешивается в разговор сама Валя.

- А у нас есть одна девочка. Так она говорит только по-украински. Потому что у нее два зуба выпало.

- Интересно! - говорю я. - А если у нее три зуба выпадут, что ж она по-немецки говорить начнет?

Но девочки не понимают моего остроумия. Обе они вежливо улыбаются и молчат.

Потом Аня открывает рот и показывает:

- Посмотрите, у меня два зуба качается.

Зубки совсем мышиные, маленькие, острые.

- А когда мама с базара пришла, так у меня целых три качалось, хвастается она.

- Ишь ты какая, - говорю я с завистью.

Наша беседа привлекает внимание домохозяек. В окнах появляются любопытные. Женщины таращат глаза, смеются. Но я не обращаю на них внимания. Я предлагаю девочкам сыграть еще как-нибудь. Однако любопытных и в окнах и во дворе прибавляется. Играть же на забаву толпе я не привык. Я не шарманщик и не уличный певец. Играл я для себя, для души. И вот я раскланиваюсь с девочками, пожимаю их маленькие ручки и шагаю домой, где ждет меня чрезвычайно срочная и неинтересная работа.

* * *

Жанр, от которого пахнет сургучом: заявка.

* * *

На днях я вернулся домой и не мог достучаться. Хозяйка ушла на базар, оставила ключ Анечке и приказала ей сидеть во дворе на скамейке и караулить меня. Девочка заигралась и не заметила, как я прошел в подъезд. Я долго и безрезультатно стучался. Наконец открывается соседняя дверь и на пороге появляется девочка шести-семи лет, стриженная по-мальчишески, в вязаном свитере. Это та самая девочка, которая сказала про своего папу: "чтоб он помер". Ее оставили дома караулить квартиру, она услыхала стук на лестнице и не вытерпела, вышла. Мы долго беседовали с нею. Она сбегала в квартиру, принесла ключ, пыталась открыть мою дверь - не удалось. Девочка не по летам солидна, как, впрочем, и большинство одесских детей.

- Вы представьте, у нас вчера вязанку украли!

В передней висела вязанка - вязаная мамина кофта, - кто-то зашел с лестницы и стащил ее.

- Как же ты не боишься открывать дверь?

Тогда она, спохватившись, удаляется за порог и захлопывает дверь перед самым моим носом. Но через минуту, не выдержав, появляется снова.

Мы болтаем с нею о разных вещах. Девочка мне не нравится. Она хвастлива, врет на каждом шагу, говорит, например, что у нее три собаки, и вообще всячески пытается вызвать во мне зависть.

- Папа дарит мне страшно много игрушек. У нас есть телефон. У меня около тыщи книг...

- Не простудишься ты? - спрашиваю я, чтобы оборвать эту надоевшую мне болтовню.

Но девочка не уходит.

Вдруг внизу на лестнице раздаются шаги.

- Это с кем ты там? - слышится испуганный и возмущенный голос. Возвращается мама. Зина захлопывает дверь и убегает.

- Я вот тебе... Наказание ты мое!

Женщина стучит. Дверь не отворяется. Она звонит. Звонит еще раз. Наконец за дверью раздаются торопливые шаги и голос:

- Кто там?

Не желая участвовать в развязке этой драмы, соучастником которой до некоторой степени привелось быть и мне, я поспешно удаляюсь. Через десять минут услужливые соседки помогают мне разыскать ключ.

Сегодня я встретил на лестнице Зину.

- Ну, как вы - попали все-таки тогда в квартиру? - спрашивает она.

- Конечно, попал, - говорю я. - Что ж я, по-твоему, ночевать на лестнице буду? Я не такой дурак, как ты думаешь. А тебе что, попало от мамы?

- Хе! Велико несчастье! - говорит, усмехаясь, эта шестилетняя одесситка и удаляется - без поклона и без малейших признаков уважения к взрослому человеку, который удостоил ее чести беседовать с нею.

* * *

На Дерибасовской милиционер и дворник подняли загулявшего капитана дальнего плавания, взяли его под ручки и повлекли в район. Кто-то в собравшейся толпе:

- Ну, теперь поплыл. Прямым рейсом! Одесса - Херсон!

* * *

Заключив не очень охотно договор на сценарий с Одесской кинофабрикой, я послал в Ленинград Т.Г. такую телеграмму:

"Продал душу возвращаюсь в Ленинград".

Пожилая телеграфистка читает и перечитывает телеграмму и наконец говорит:

- Тут написано "душу"?

- Да, душу.

- Простите, а где же вы ее продали?

- Э, - говорю, - вы знаете, это было еще давно - еще Торгсин существовал.

* * *

Покупаю у старухи торговки папиросы. Она всучивает мне старую, засиженную мухами коробку тифлисского "Рекорда". Я говорю, что мне такую не надо. Она показывает мне коробку тыльной стороной, где следов, действительно, меньше. Плюет в кулак, пытается смыть следы. Я говорю: нет, засиженную мухами коробку я не возьму.

Старуха багровеет от негодования.

- Чтоб я так была здорова, как она засижена мухами! - восклицает она. Докричалась до того, что - купил.

* * *

В уголовном суде. Третий день идет процесс чумаков-конокрадов. Их много. В большинстве своем это молодые парни, евреи.

В кулуарах говорят:

- Вот до чего дошло! Евреи занялись конским делом. Это же не еврейская профессия!..

1938

Тридцать первого декабря поздно вечером шел по Дерибасовской. Меня нагоняет человек, молодой одессит в круглых очках и в котиковой шапке, какие у нас на севере называют "чухонками". Поравнявшись со мной, он шагает рядом и говорит:

- Вы можете себе представить, какое дело? Мой шурин - директор областного банка в Днепропетровске. И он ничего не прислал мне к Новому году...

Я машинально лезу в карман и думаю, что навряд ли я смогу возместить понесенные молодым человеком потери. Ведь он ждал, вероятно, от своего знаменитого шурина не рубль и не два. Может быть, он рассчитывал получить сумму, которой я в настоящее время не располагаю. Но - нет, оказалось, что молодой человек не имел никакой корыстной цели, заговорив со мной. Он просто сказал вслух то, о чем так горестно думалось ему накануне Нового года. Не дожидаясь ответа, он грустно усмехнулся и, обогнав меня, зашагал дальше.

* * *

Был приглашен на новогоднюю елку в детском саду. Первая елка чуть ли не за двадцать лет. До сих пор это был буржуазный предрассудок...

Ужасно унылая елка. Маленькие девочки и мальчики ведут хоровод вокруг плохо и неумело украшенного дерева и жиденькими голосами поют под гармонь:

Раз, два, три, четыре,

Уж пора, ребята, знать,

Раз, два, три, четыре,

Как культурно отдыхать.

SOS (Save Our Souls)

Спасите наши души!

* * *

В поезде "Одесса - Москва" в одном купе со мной едет молодая красивая дама, одесситка. У нее роскошное модное платье, усыпанное белыми пуговицами (18 пуговиц впереди, 11 сзади и по 4 на бедрах), и при этом рваные, как у беспризорника, рукава.

Дама достает иголку и нитки и пришивает, "подрубает" свои лохматые рукава. Я замечаю, что это плохая примета - шить на себе. Она улыбается, завязывается знакомство. Узнаю, что рукава оборвал ее четырехлетний племянник.

- Представьте себе, какой Отелло! Ревнует меня к своему трехлетнему брату. Заливается слезами, если мне стоит приласкать малыша. Я собираюсь ехать на вокзал - с ним истерика. "Нет, ты не уедешь! Я сделаю так, что ты не уедешь!" За пять минут до отъезда я переодеваюсь и вдруг вижу, что он оторвал на моем дорожном платье манжеты. И забросил их бог знает куда... И вот я еду с такими рукавами. Хорошо еще, что теперь модно - рукава на три четверти.

* * *

В купе кроме меня и моей визави ехал молодой рыжий близорукий украинец-кооператор. В Киеве сел военный инженер, заика, армейский остряк и болтун.

Идет светский разговор.

Военный:

- М-м-можно п-посмотреть, что у вас в п-пакете? Р-р-рамочка? П-пп-ортрет?

Дама:

- Ах, оставьте! Интересно то, что прикрыто.

Военный:

- Н-ну, я с вввами не согласен. В к-кор-не.

Кооператор:

- А я согласен. Лучше не смотреть. Вот вас интересует, что в пакете. А посмотрите - может быть, там самый обыкновенный петушок нарисован.

* * *

Бедный глупый кооператор имел несчастье влюбиться в соседку. Она игнорировала его.

Утром, когда дама ушла мыться, он говорит мне:

- Вы знаете, я не спал всю ночь.

- Плохо, - говорю. - Бессонница?

Задвигает плотнее дверь и сообщает мне зловещим шепотом:

- Вы знаете, она же спала совсем голая.

- Кто?

- Наша соседка. Совсем без ничего.

- Так вы поэтому и не спали?

- А что ж, - говорит он, опуская глаза. - Ведь человек тоже, вы знаете, живое существо.

* * *

Такая большая и важная собака, что ей неудобно говорить "ты".

* * *

- Бутылец.

* * *

Таня Белых (три-четыре года):

- Мама, задуши электричество.

* * *

Забавно звучит в наши дни строка "Илиады" в переводе Гнедича:

Влажного луга питомец, при блате великом возросший...

Неужели уже и тогда был блат? Нет, блата, по-видимому, все-таки не было, было блато, то есть болото.

* * *

Любящий брат зовет сестру "Шкурка".

* * *

Часа полтора-два сидел в одном ленинградском учреждении, ждал, пока выпишут справку. От нечего делать наблюдал за одним из служащих. Это еще молодой человек - слегка за тридцать. Невысокого роста, лысеющий, чистенько одетый, в пенсне, с черными коленкоровыми нарукавниками. Какую он исполняет должность - не знаю, но делать ему, как и мне, абсолютно нечего. И вот он бродит, зевая, по комнате и ищет для себя занятия. Подошел к настенному календарю, оторвал сразу три листочка - за вчера, за сегодня и за завтра. Внимательно читает все три странички. Какую-то пищу для ума находит даже на той стороне листка, где стоит дата, название месяца и дня. Потом складывает листки пополам и прячет их в задний брючный карман. Задница у него блестит проерзал на стуле.

Опять бродит, опять зевает. Да так еще зевает, что страшно за его скулы.

Потом подходит к телефону, звонит домой, вызывает домработницу. Спрашивает - есть ли солнце в комнате? И сколько градусов? Ждет, пока домработница сходит и посмотрит.

Снова погуливает, посвистывает, почесывает щеку. Снова звонит по телефону:

- Дайте справочную.

Просит сказать номер телефона вегетарианской столовой. Точного адреса не знает, но нужного добивается настойчиво - звонит по разным номерам, в разные учреждения. Наконец дозванивается до вегетарианской столовой:

- Какое сегодня меню?

Там, по-видимому, интересуются, кто спрашивает.

И он, прикрыв ладонью трубку, негромко говорит:

- Управление милиции.

Снова гуляет по департаменту. Вегетарианское меню вызвало аппетит и жажду. Наливает из графина воды, но сразу не пьет, а ставит стакан на батарею парового отопления.

Заходит посетитель, обращается к нему с вопросом. Он усаживается за стол, выдвигает ящик и, не глядя на просителя, глухо говорит:

- Простите, мне некогда.

В эту минуту мне приносят нужную бумагу, и я лишаюсь удовольствия продолжать наблюдения за этой крысой.

* * *

"Если я умру, дорогая Мария, то это ведь входит в мою профессию", писал своей жене генерал Клаузевиц{302}. Между прочим, Клаузевиц, как и его штатский современник Гегель{302}, умер от холеры.

* * *

Хорошо сказал М.М.Антокольский-скульптор:

"Художник только тот, кто столько же страстно любит человека, как и свое искусство".

* * *

Подмосковный писательский дачный поселок называют:

- Неясная Поляна.

* * *

Скобарь (псковитянин) говорит:

- Обманул кондуктора: купил билет, а сам пешком пошел.

* * *

Экспромт Маршака:

У нас на Шварцвальде

Покой и тоска.

Остались Шварц, Вальде,

И нет Маршака.

* * *

Вчера выступал в школе. После чтения рассказов меня окружили ребята. Просят:

- Напишите книгу о нас! О нашей школе.

- Хорошо, - говорю. - Напишу. С удовольствием. Только если вы мне поможете.

- Поможем, поможем!

- Ну, давайте расскажите что-нибудь интересное...

Стали припоминать. Ничего интересного как будто и нет. Подрались. Прозвище у мальчика: Сосиськин. Ходили на экскурсию в порт...

Через полчаса я вышел на улицу. Направляюсь к остановке и чувствую кто-то идет следом. Два парня, шестиклассники. Идут в некотором отдалении, подталкивают один другого:

- А ну, расскажи!

- Вали лучше ты расскажи.

Наконец один из них, похрабрее, догоняет меня, - останавливается и говорит:

- Товарищ Пантелеев, можно вам рассказать один случай?

- Пожалуйста. Сделай одолжение. Буду рад.

- Только вы дадите слово, что никому не расскажете?

- Конечно. Не расскажу. Никому.

- Даете слово?

- Даю клятву.

- А напишете об этом?

- Если интересно, то, может быть, и напишу.

- А наши фамилии укажете?

- Как вы хотите...

- Нет, пожалуйста, не указывайте, - испугался мальчик.

- Хорошо. Не укажу. А что это, интересно, за тайна у вас такая?

Мальчик оглянулся. Товарищ его стоял на углу и тоже, как мне показалось, волновался и оглядывался.

- Что, - я говорю, - за страшная история, о которой вы не решаетесь рассказать?

- А история вот какая: мы с товарищем печатали и распространяли листовки.

Ничего не скажу - опешил. Почувствовал себя дурак дураком. И даже хуже.

Не сразу даже нашелся, что сказать.

- Гм. Какие же это такие листовки вы печатали?

- Ой, только очень прошу вас: никому не рассказывайте! Нам и так ужасно попало. Нас исключать хотели. Тут целая буза была. На нас один мальчик донес, и у меня в парте нашли около двадцати экземпляров листовки.

- Что же, - я спрашиваю, - вы там писали?

- В общем, это была такая сатирическая прокламация. У нас есть учительница французского языка - Мадлена Карловна.

- Ну?

- Она ходит в очках. Уже пожилая.

- Ну, ну?

- Без очков она, в общем, ничего не видит.

- Понятно.

- Так вот - мы с товарищем и сочинили такую листовку: "Что было бы, если бы Мадлена Карловна потеряла очки?"

Я засмеялся - может быть, слишком громко и слишком нервически.

- Очень интересно. Замечательно! - сказал я.

- Только я умоляю вас, никому не рассказывайте!

- Ну, что ты. Конечно. Я же понимаю: конспирация - штука тонкая...

Шел к трамвайной остановке и чувствовал себя не самым лучшим образом.

* * *

В кафе. Музыкант-подхалим. Проходит мимо стола, где сидят иностранцы, кланяется:

- Гут абенд.

Подходит к другому столу.

- Добрый вечер, приятного аппетита, весело сидеть!.. А я тоже пирожные люблю.

* * *

Руководители бойскаутского движения уверяют, что их организация беспартийная, аполитичная. А вот что писал в своей книге "Юный разведчик" шеф бойскаутов генерал Баден Поуэлл:

"Пчелы представляют из себя образцовую общину, так как уважают свою королеву-матку и убивают безработных".

Ничего не скажешь, аполитичность стопроцентная!

* * *

"...Если б царь Иван Васильевич вместо Казани взял Лиссабон, то в Португалии было бы теперь что-нибудь другое".

А.И.Герцен

* * *

Маршак угощал меня ликером эвкалиптин, флакон которого он привез пять лет назад из Италии. Ликер этот производят монахи ордена траппистов, тех самых, устав которых предписывает полное молчание.

* * *

Люблю ходить ночью по тротуару, когда слышишь собственные шаги.

* * *

Петергоф. Вечером ходил гулять по Самсониевой аллее к Розовому павильону - по дороге на Бабигонские высоты. Чудесная белая ночь. Отцветающее небо. Луна. Пруды, подернутые тиной, заброшенные, заболачивающиеся. На островке - щелкает соловей, квакают лягушки. Тихо. В кустах раздаются голоса. Мелькает огонек папироски. Девушка проехала бесшумно на велосипеде. Деревья отражены в воде. И - розовая башня, превращающаяся в руины, что, однако, никак не портит пейзажа, а, наоборот, украшает его.

* * *

В парке. Подошла гадалка.

- Дай погадаю, молодец. Дай, золотой. Бедная сербиянка тебе не соврет. Скажу правду, что пятнадцатого числа с тобой будет.

Лицо у нее - славянское, отцветающее, но очень красивое. Губы подкрашены. Говорит с цыганским акцентом. Черные русские сапожки, красная юбка, шаль.

Просит не обижаться, если скажет дурное. И действительно, ничего хорошего не говорит. Неприятности, каверзы, собирается гадить трефовый король. И казенного дома не миновать, если не поможет "благородный король"...

- А трефу, молодец, пальца в рот не суй - отгрызет начисто. От тебя зависит большого несчастья миновать. А пятнадцатого числа - ожидай радость. Все дело счастливо кончится, и сердце успокоится.

- Как же, - я говорю, - счастливо? Ведь казенный дом - туз пик выпадает в конец.

- Ха! Ну что ж. А рядом - красная радость. И казенный дом, золотой, может счастье принести.

Эта кабалистическая дискуссия тянулась недолго. Я отказался принять талисман "для любви", хотя благородная сербиянка уверяла, что "денег от меня не возьмет". Она ушла, выкурив папиросу и наградив меня такой характеристикой:

- Пить не пьешь, а чокнуться не откажешься, - полную рюмку на стол не ставишь. Дама-блондинка об тебе сохнет. Все, что сказала, - сбудется. Прощай. Вспомнишь меня, бедную сербиянку.

Карты у нее - маленькие, старинные, полуистлевшие, но с яркими еще красками.

* * *

На кладбище. Три маленькие девочки убирают мамину могилу. Ходят по очереди на море, приносят песок, ракушки, гальку; выпололи вокруг могилы траву, посидели на лавочке, помолчали, вспомнили маму и пошли домой.

* * *

Там же.

Славянская вязь на большом металлическом (оцинкованном) кресте:

Во имя Отца и Сына

и Святаго Духа

аминь.

Здъсь покоится тъло

раба Божьяго

медицинского фельдшера

92-го пъхотнаго

Печорскаго

полка

Сергея Никитича

ГРОШЕВА

род. 27 iюня 1885 г.

ум. 17 авг. 1906 г.

Двадцать один год было рабу божьему Грошеву. Почему-то весь день думал о нем.

* * *

Восемнадцатого мая в Петергофе традиционный праздник, открытие фонтанов.

С утра за окном гвалт духовой музыки. Днем я работал, вышел в парк под вечер. Шумно, многолюдно, празднично, но - не весело. Много пьяных. И целые тучи продавцов "эскимо". Много моряков, военных. Девочки в долгополых шелковых платьях. Самсон, раздирающий пасть свейскому льву, только что вызолочен. Львиная пасть изрыгает водяной столб.

Небо над заливом - старинное, акварельно-гравюрное. Дымит пароход, открывающий навигацию.

В глубине парка повизгивает гармоника...

Картинно красивый матрос в компании товарищей шагает с гармонью на ремне, наигрывает и поет:

Три-четыре взгляда

И будешь ты моя...

За ним идут рядами, как на демонстрации. Песня, даже такая, облагораживает толпу. Здесь меньше похабщины, ругани и просто - тише.

* * *

Мальчиком я верил, что есть такая должность:

- Замкомпоморде.

То есть заместитель комиссара по морским делам.

* * *

Люблю бывать на кладбищах. Характеры людей и тут - в надписях, эпитафиях, в цветах, которые сажают на могиле, в самом надгробии.

Еще в Старой Руссе, кажется, заметил, что больше всего надписей мистического характера не на крестах, а на столбиках и пирамидках.

На могиле летчика витиеватая надпись:

Мой милый комсомолец!

Котик, я не выживу одна.

Возьми меня с собой.

Другой столбик:

С.И.СИНЮХИН

Воентехник 2 ранга

21 30

19 -- 12 - 19 -- 36

IX VIII

И химическим карандашом вокруг этой скупой справки:

"Сергей не забудь меня прими меня к себе твой любящий брат Вася Синюхин".

* * *

У дяди Коли болезнь, которая называется циклопия. Он то возбужден, неимоверно разговорчив, а то, наоборот, мрачен и угрюм, лежит часами с мокрым полотенцем на голове.

- Циклопишка навалилась, - говорит он.

Чаще же он все-таки в хорошем настроении. Тогда он говорит:

- Вкуснянский супец!

- Кислянское вино!

Про хитрого человека не скажет "хитрый", а:

- Хитрянский сорт!

* * *

В салоне гостиницы "Интернационал" необычное оживление. Там сегодня общее собрание служащих. Идет разговор о тушении капусты, о калькуляции третьих блюд, об охране труда судомоек. Позже прихожу в ресторан - зал разгорожен пополам большой скатертью. Заглянул туда. На маленькой эстраде, где обычно восседает убогий салонный оркестр, - детский самодеятельный концерт. Девочка танцует лезгинку, другая читает стихи о Чапаеве, два мальчика играют на мандолине и гитаре песенку Роберта. Под конец выступает даже "цыганский табор"... Зрители - официанты, повара, портье, горничные, судомойки, буфетчица, швейцар... Очень приятное проявление демократизма. Обедал я с опозданием, но детские голоса, доносившиеся из-за скатерти, поднимали и настроение и аппетит лучше всяких салонных оркестров.

* * *

В Петергофском дворце.

- Это что?! Вот дворец Кшесинской - знаете? - на Петроградской, - вот это да! Вот это дворец действительно оборудован. Входите, например, в столовую. Столовая как столовая, а столов нет. Представляете? Нет столов. Чистенько. Стулья стоят в большом количестве, а стола нет. Гости садятся, кто-нибудь нажимает незаметным образом кнопку, и - представьте - стол сам вылезает.

- Неужто сам?

- Сам! Видел своими глазами...

- А что на столе?

- Вот этого нам не показали...

* * *

На даче дети трех-четырех лет играют в магазин.

- Дайте мне, пожалуйста, сахарного песка.

- У нас нет сахарного песка.

- Тогда дайте - жирного.

- У нас жирного нет. У нас только один сорт.

- Дайте тогда один сорт.

- Дайте килограмм блюдечков.

* * *

Добрая гегелевская старуха, которая говорила:

- Ну, что ж, что плохая погода. Все лучше, чем если бы совсем никакой не было.

* * *

Что есть Бог?

Алкоран{307} отвечает:

- Бог есть Бог.

* * *

Иринке четыре года. Ее спрашивают:

- Ты откуда?

- На рынок ходила.

- Что купила?

- Капусту.

- Много?

- Два кило пять копеек.

* * *

Я рассказывал Иринке про какую-то девочку - какая она была добрая, умная, веселая.

- А какого она была личика?

* * *

К А.Н.Толстому пришел переводчик Н. Говорит:

- Что за страна, что за люди! Ехал сегодня в трамвае - унылые, испуганные физиономии, ни шутки, ни смеха, ни веселого слова!

- Не знаю, - отвечает Алексей Николаевич. - Не замечал. Наоборот, всегда видел веселые, довольные лица, всюду смех, улыбки, оживление...

Помолчал и добавил:

- Так и передайте.

* * *

Суворов очень верно заметил:

- Трусы жестокосерды.

* * *

- Война будет?

- Боюсь, будет. Сену с огнем не улежаться.

* * *

Киноартистка Зоя Федорова приехала в Одессу лечиться. Принимала морские ванны. Ее соседкой по ванне оказалась полная молодая дама, потомственная одесситка. Она долго, прищурившись, смотрела на Федорову, наконец говорит:

- Скажите, я не ошибаюсь, вы, кажется, актриса?

- Да, актриса.

- Я долго не могла вспомнить. А когда вы разделись, я мгновенно вас узнала.

Потом говорит:

- Можно вам задать вопрос?

- Прошу вас.

- Сколько вы имеете со своей профессии?

- Достаточно.

- Тысячу имеете?

- Да.

- Знаете, простите меня, но все-таки на вашем месте я бы не стала трудиться за такие деньги. Я знаю, что это за профессия. Я на ВУФКУ снималась. Вот еще: глаза портить! Мы с мужем сходим утром на колхозный базар, продадим немного яичек, немного молока и имеем ту же тысячу.

Помолчала и говорит:

- Я никому не сказала бы. Но вам, как актрисе, я могу сказать: мы не колхозники.

Рассказывая о своем красавце муже, разоткровенничалась еще больше:

- Тело у него гладкое, белое, как плюш. Вы представляете? Я часто лежу около него и говорю: "Беня! Кто из нас девушка - ты или я?"

* * *

- День лафовый.

* * *

- Автомобильное сопрано.

* * *

Одесса. Подрались детдомовцы.

- Ты что горловишь, паразит советской власти?!

* * *

Рассказывают, будто одесский режиссер Билинский, поставив неважную картину "Казнь", признанную, однако, в местных кругах гениальной, послал телеграмму в Москву Эйзенштейну:

"Поставил казнь иду на вы".

Эйзенштейн будто бы ответил ему - тоже телеграммой:

"Идите вы".

* * *

- Работаешь много?

- Сморкнуться некогда.

* * *

- Во весь мах.

* * *

На Одесской кинофабрике работал легендарный администратор Исай Исаевич. Когда ему сказали, что для фильма "Медвежья свадьба" нужно достать живого медведя, он обиделся и ответил:

- Я имел свою свадьбу еще в мирное время и, слава богу, никаких медведей не требовалось.

Он же, составляя расходную смету по литературному сценарию, прочел:

"Небо покрыто черными плащами туч..."

- Черт подери, сколько же нужно плащей! - воскликнул он. - А в крайнем случае рогожными мешками обойтись нельзя?

* * *

Гнусноватая персидская поговорка:

"Будь смелым, но не слишком".

* * *

На школьном вечере. На сцене маленькие девочки пляшут "русскую". Внезапно одна из балерин останавливается и, показав пальцем в зрительный зал, говорит:

- Георгий Иванович, Ишимов все время дразнится!

* * *

Гостила у нас Иринка (4 г. 10 м.). Я спрашиваю:

- Ты когда к нам опять приедешь?

- Не знаю, дядя Ленечка. Может быть, я к вам совсем не приеду.

- Почему?

- Меня мама не берет.

- Ну, хочешь, я приеду и возьму тебя.

Кокетливо:

- А я не возьмусь.

- Ах, так?!

- Возьмусь, возьмусь!

* * *

Ей же кто-то рассказал о двух девочках, сгоревших на школьной елке. Она пересказала мне эту историю и говорит:

- Как жалко? Правда?

Потом вздохнула и говорит:

- Поживешь, поживешь и опять...

- Что опять?

- Опять не живешь.

* * *

Святой Алексий митрополит Московский, именем которого я окрещен, пришел, по преданию, в Нижний Новгород - больной, плохо одетый. Его нигде не приняли, не дали ночлега. И он будто бы сказал:

- Город каменный, люди железные!

* * *

Купил на барахолке старый холмушинский "Толкователь снов". Слова там по алфавиту. Первое слово - "Авктор" (то есть автор, писатель):

"Авктора видеть во сне худо".

* * *

Мама рассказывает, что у дедушки Василия был приказчик, который писал романы из великосветской жизни. В одном из этих романов давалось описание бала:

"Комнаты были спрыснуты одеколоном".

* * *

Когда мы ругаем радио, звуковое кино (а я - еще и электрический локомотив), в нас говорит, во-первых, консерватизм, а во-вторых, несовершенство технической новинки. Пушкин неодобрительно относился к идее постройки железной дороги в России. А вот что писал в 1843 году Гейне:

"Небесные силы подарили нам еще более ужасное художественное наслаждение. Я имею в виду фортепиано, от которого сейчас уже некуда скрыться, так как его звуки слышатся во всех домах, в любом обществе, днем и ночью... Распространение игры на фортепиано и триумфальные поездки пианистов-виртуозов весьма показательны для нашего времени и ясно свидетельствуют о победе машины над духом!"

Как это чудовищно несправедливо, до смешного пристрастно и - как понятно!

* * *

В двадцатых годах директором Института сценических искусств, где учился покойный Жора Ионин, была некая Легран. Японец ее ненавидел, как до этого ненавидел нашего шкидского президента Викниксора, а позже своего театрального руководителя, режиссера Вивьена ("Вивьен оказался вторым Викниксором", - писал он мне).

Язык у Японца был - не приведи бог. Он преследовал эту Легран, устраивал обструкции, издевался над ней как только мог.

Легран читала у них обществоведение. Однажды во время лекции Ионин перебивает ее, просит разрешения задать вопрос.

- Да, прошу вас.

- Скажите, пожалуйста, такая-то и такая-то (скажем, Екатерина Степановна), не можете ли вы напомнить мне, что сказал Владимир Ильич Ленин о Легран?

- Ионин, будьте любезны дурака не валять. Сядьте.

- Нет, я вас прошу ответить.

- А я вас прошу сесть.

- Интересно! Значит, вы, преподаватель, не знаете Ленина!

- Ионин... в конце концов... я буду ставить вопрос...

- А я вам задаю тот же вопрос: что сказал Ленин о Легран? Не знаете?

- Нет, не знаю.

- А вы не можете не знать. Стыдно вам не знать.

Несчастная багровеет, бледнеет, синеет, холодеет.

- Хорошо. Напомните мне. Скажите, если вы знаете.

- Ага! Забыли! Значит, вы хотите знать, что сказал Владимир Ильич Ленин о вас, о Легран? Владимир Ильич Ленин сказал: "Каждая кухарка должна научиться управлять государством"!

* * *

В царствование Павла I слово "отечество" было запрещено. Его заменило слово "государство". Полковник Тарасов, не зная об этом, в письме к императору написал "отечество наше", за что отсидел в крепости...

Для меня, когда я сегодня прочел об этом, по-новому прозвучала пушкинская строка:

Отечество нам Царское Село!..

Я услышал его как бы ушами мальчика Пушкина - это слово. Тогда оно звучало как совсем недавно вернувшееся в разговорный обиход - свежо и смело.

* * *

Латынь - мать языков. Неужели и блатного тоже? Fur - по-латыни вор. На блатном языке старый вор, вор-пенсионер - фурик. Старая хипесница - фуриха. Впрочем, и греческое влияние тоже есть: микренький - маленький.

- Микренький фурик, микренький шкет, микренький пацаненок.

* * *

Разговор за спиной:

- Я органически не перевариваю галоши.

* * *

Партизан времен гражданской войны вместо плаща носит старинный ковер или гобелен (с амурами и пастушками). Посередине прорезана дырка, в дырку просовывается голова. На голове смушковая шапка.

* * *

Дождливый осенний вечер в Одессе. Под мостом сидят два гопника, бродяги, нищие. Один из них гол и наг, у другого на плечах рваный мешок из-под картофеля. Кутаясь в эту рванину, наслаждаясь теплом, сибаритствуя, он говорит:

- Подумать только!.. Ведь было время, когда я тоже не имел что надеть!..

* * *

Детский голос в автобусе:

- Бабушка, а Дед Мороз - он где работает?

* * *

Две русские женщины в отпускное время путешествовали по Кавказу. Шли по дороге. В каком-то ущелье их нагоняет всадник. Обогнал, натянул поводья, остановился.

- Давай мешок подвезу.

Женщина, к которой он обратился, думает:

"Если вор - то и так возьмет, силой".

Отдала.

Он положил рюкзак на лошадиную холку и говорит:

- У той не возьму - пускай сама несет. Я у тебя взял, потому что ты старуха, а та - молодая, пускай несет.

Тридцатилетняя "старуха" от горского комплимента пришла в восторг. Но дальше восторгов было еще больше.

Женщины разговорились с попутчиком.

- Откуда вы так хорошо знаете русский язык?

- Га! Я в Москве жил.

- Долго?

- Четыре года.

- Учились?

- Га! Я в тюрьме сидел.

- За что?

- Га! Я человека убил.

* * *

Вывески:

"Продажа трикотажа по коммерческой цене".

"Бытовая часовая мастерская ЖАКТа".

Такие вывески хочется петь.

* * *

- Тебе сколько лет, Леня?

- Еще пятёх нет.

* * *

Иринка:

- Тетя Шурочка, положи мне, пожалуйста, в чай песочка.

- Я тебе только что три куска сахара положила.

- Так они уже растаяли.

* * *

Писатель, ездивший в Тбилиси на руставелиевские торжества, отчитывается перед собратьями:

- Шота пили, шота ели, шота руставели...

* * *

- Он как-то говорит - не поймешь что. И присвистывает, и причмокивает, и носом еще в это время гудит.

* * *

Иринке пять лет. Учимся с нею читать. Никак не может запомнить букву "я".

- Какая это буква?

- Буква "ты".

- Нарисовал яблоко. И написал: "яблоко".

Читает:

- Тыблоко.

* * *

Л.Н.Толстой, заканчивая одно из писем нововременцу А.С.Суворину{313}, желает ему "разориться материально и богатеть духовно".

* * *

За стеной молится старуха:

- Батюшка ты наш! Иисус Христос! Долготерпеливый, многомилостивый! Дорогой ты наш! Золотой ты наш! Прости меня, батюшка, Иисус Христос, прости меня грешную, окаянную... Золотой ты наш...

* * *

В 1849 году был арестован молодой И.С.Аксаков{313}. На протоколе допроса - обращенная к графу Орлову{313} резолюция Николая I:

"Призови. Прочти. Вразуми. Отпусти".

* * *

С.Я.Маршак рассказывал, что с ним в клинике лежал какой-то человек, выдававший себя за крупного работника, страшный врун и хвастун. Он говорил, что правительство наградило его орденом, но он будто бы, на что-то обидевшись, не захотел его получать. Тогда правительство прибегло к хитрости. Зная, что товарищ - знаток и болельщик автомобильного дела, его пригласили в Кремль - показать какую-то редкостную машину. И - раз! наградили орденом.

* * *

Заключительные слова письма князя Андрея Курбского{313} Иоанну:

"Кладу перст на уста, изумляюсь и плачу".

* * *

Полтавский губернатор N жестоко преследовал толстовцев, считая, что "эти евангелики самые зловещие революционеры". Вот его доподлинные слова (обращенные к земскому врачу А.А.Волькенштейну):

- Говорю вам, что если бы теперь в наши дни сюда, в Полтаву, прибыл Христос и начал бы свою проповедь о перемене жизни, я принужден был бы отдать приказ полицеймейстеру Иванову арестовать Христа. И он был бы арестован.

* * *

Эпиграф для "Кати"*:

______________

* Условное название ненаписанной семейной хроники.

"Домби и сын часто имели дело с кожей, но никогда с сердцем".

* * *

Дзе читает сыну нотации, ставит ему в пример Юрочку Лихтенштейна:

- Вот у моего друга Кости есть сын - Юрочка. Вот это мальчик! Твой ровесник, одиннадцать лет, а играет на виолончели, как артист.

- Пхе! А что он еще умеет делать?

- Играть на виолончели - это уже много.

- Пхе. Пусть он лучше приедет ко мне играть в перышки. Пожалуй и виолончель свою проиграет.

* * *

Прошатанное время, прошатанные часы.

* * *

Бабушка Александра Ивановна, собираясь на вокзал, всегда выезжала на полчаса раньше. Эти полчаса, как она объясняла, были положены у нее "на войско", то есть на тот случай, если движение задержат проходящие войска.

* * *

- Работал я буквально, как трактор, а получил ломаный грош.

* * *

Вывеска:

"Ателье моментальной реставрации обуви".

Раньше это называлось несколько проще: холодный сапожник.

* * *

Сестры X. Деятельницы и поборницы художественного воспитания детей. Обе, как на подбор, не миловидны.

Выступали на каком-то детском утреннике, устраивали "живые шарады". Выходят на эстраду, закрыв платочками лица, выделывают что-то ногами. Это должно обозначать: па. Потом быстро отбрасывают платки и, улыбаясь, вытягивают голову вперед. Разгадка шарады: па-лица.

Но дети, на вопрос, что означает эта шарада, будто бы хором, в один голос закричали:

- Пахари! Пахари!..

* * *

В зоопарке.

Иринка, 5 лет 2 месяца, увидев не в воде, а на суше бегемота, воскликнула:

- Ой, какой хорошенький!

Вообще, давно заметил, что бегемот - любимец детей. Чем же он привлекает к себе маленького человека? Несокрушимым добродушием? Комичностью? Беспомощностью? Огромностью своей?

И огромностью тоже. Колоссальное и мизерное одинаково привлекает ребенка. Слон и медвежонок, бегемот и мартышки, жираф и мышата - вот где чаще всего и больше всего толпится несовершеннолетняя публика.

* * *

У вольера, где неподвижно стоит, распластав веером хвост, павлин, этот сказочный красивейшина, как нарек его Велемир Хлебников, накрашенная стерва лет 19-20 вцепилась наманикюренными когтями в проволочную сетку, вытаращила глаза и мечтает вслух:

- Убить бы его и повесить над кроватью, вместо коврика! А? Вот красота-то!

* * *

Откуда в русском языке слово "вокзал"? Заимствование? Да, но ни в одной стране мира здание, куда прибывают и откуда отбывают поезда, так не называется.

Воксал (Vauxhall) - пригород Лондона. С давних пор там устраивались всякие увеселительные гулянья. В начале XIX века так стали называть и в России подобные увеселительные сады. А нарицательным для станционных зданий на железной дороге слово "вокзал" стало потому, что в "Павловском музыкальном воксале" под Петербургом был устроен по совместительству и первый в России Bahnhof, то есть то, что сейчас называется вокзалом железнодорожным.

Теперь для меня немного прояснился смысл идиотского романса, записанного мною восемь лет назад в новгородском колхозе от десятилетних девочек:

Сидел я на балконе,

Курил сигару

И видел на вокзале

Красоток пару...

* * *

Рассказывал маляр, бывший матрос ("восемь лет отгрохал на флоте"):

- После Кронштадтского мятежа, - не помню, в двадцать первом или в двадцать втором году, - гуляли мы с товарищем по Конно-гвардейскому бульвару. Вот видим - идет мимо курсант, Шапочка-лодочка набок, сапоги блестят, масалка внакидку надета, - идет, на нас не глядит, а сам поет:

Эх, вы, клёшники,

Да что наделали,

Были красные,

Да стали белые...

Я товарища толкнул, говорю:

- А ну, давай, принимай его.

Товарищ сбоку зашел, идет, нажимает. А я рукав засучил, ка-ак развернусь.

Отволохали, одним словом, курсантика.

- Вот тебе, говорим, за клешников, вот тебе за белых, вот тебе за красных...

* * *

Домработница Аня, финка, показала однажды необыкновенную, прямо-таки шерлок-холмсовскую наблюдательность. Они с мамой работали на кухне, а я был у себя в комнате. Вдруг Аня говорит:

- Алексей Иванович уходит.

- Почему вы думаете? - удивилась мама.

- Он стал пистро-пистро ходить.

Ведь приметила то, что я и сам не замечал: что перед уходом из дому я начинаю ходить быстрее. Объясняется это просто: засиживаюсь за столом дольше, чем можно, потом спохватываюсь: опаздываю! И, действительно, перехожу на другой темп. Собираюсь даже не на ходу, а на бегу.

* * *

Сказал как-то Маршаку, что в прекрасном громокипящем, органном "Обвале" Пушкина слабой кажется мне последняя рифма: купец - жилец, что это рифма для глаза, а не для уха. Самуил Яковлевич огорчился - и за Пушкина и еще больше - за меня:

- Что ты говоришь?! Прекрасная рифма!

А мне, грешному человеку, и сейчас она не кажется хорошей. В чем же дело? Ведь знаю, что там, где дело касается стихов, у С.Я. абсолютный слух. Думаю, тут - возраст. Я воспитывался не только на Пушкине, но и на Маяковском с его изощренно точной рифмовкой. На мое ухо "купец - купе" или "жилец - желе" лучше, чем "купец - небес жилец".

Да простят мне и Маршак и Пушкин!

* * *

В коммунальной квартире живет похожая на ведьму бородатая старуха. Скандалит со всеми. Дети, заслышав ее шаги, прячутся по комнатам. Любимая прибаутка ее:

- Всех убью, одна останусь!

* * *

Покойный Японец посоветовал мне как-то прочесть роман Стриндберга "Волосы Авессолома". Я записал название на бумажке, через неделю прихожу в библиотеку, мне говорят, что такого романа нет. И в других библиотеках тоже. Встречаю Жору Ионина, он говорит:

- Не может быть! Может быть, ты неправильно название записал?

Я показал ему записку, он взглядывает на нее и начинает дико хохотать. Название романа было записано у меня так:

"Волосы, овес, солома".

Подобное название меня не удивило. В те годы - у немецких экспрессионистов, например, - такие названия были в моде. У Эдшмида есть роман "Баски, быки, арабы".

* * *

Такой же невольный каламбур, игра созвучий.

В тридцатом году Ляля спрашивает у меня:

- Скажи, пожалуйста, я давно хотела тебя спросить. Что такое ит?

- Какой ит? Что за ит?

- А вот у Маяковского в предсмертных стихах сказано: любовная лодка разбилась об ит...

* * *

Медленно, с бесконечными томительными остановками тащится трамвай.

Усатый мастеровой:

- За такую дорогу можно пьяным напиться и выспаться.

* * *

Надпись на солнечных часах - где-то, кажется, в окрестностях Венеции:

"Horas non numero serenas".

(Считаю только светлые часы.)

* * *

"Катя".

Старообрядческое великопостное угощение гостей: икра, балык, разное соленье, орехи, пряники, пастила, финики и винные ягоды.

* * *

До Николая I в России действовал "византийский" закон, записанный в Кормчую, по которому вступать в брак можно было мужчинам четырнадцати, а женщинам двенадцати лет. Старообрядцы и позже держались этого правила и венчали "по-византийски" мальчиков и девочек. Бабушка моя пошла под венец по шестнадцатому году. "Еще в куклы играла".

* * *

Петербургские финки (чухонки) любят яркие платья. Но это не цыганская и не испанская яркость. Все цвета у них: и желтый, и синий, и красный, и зеленый - как бы разбавлены молоком.

* * *

Часто за одно столетие диаметрально меняется смысл слова. И.Козлов{317}, посвящая стихи графине Потоцкой, писал, что стихи эти "нелестные" (сейчас сказали бы нельстивые).

* * *

Старая дама уверяет, что холода нынешнего лета стоят потому, что большевики открыли полюс.

* * *

Иринка (5 лет 7 месяцев):

- У ней папа красноармеец. Он на войне работает.

* * *

Льюис Мумфорд в прекрасной книге "От блокгауза до небоскреба" пишет, что американская "вертикальная" (небоскребная) архитектура - это архитектура не для людей, а для ангелов и авиаторов.

* * *

Древние читали вслух (даже наедине). Первое упоминание о чтении про себя относится к концу IV века - у Блаженного Августина.

* * *

- Шакалы, шакалы вокруг... Давайте сохраним в себе чуточку - если не человеческого, то хоть собачьего, что ли!..

* * *

Кладбище в Горской - за Лисьим Носом. Большой деревянный крест. Полустертая надпись:

Помяни, Господи, в царствии Твоем

души, убиенных раб Твоих

Серафиму, Виктора, Германа,

Михаила, Петра

и 3-х воинов, погибших

в Кронштадте

Имен нет. Где погибли? На чьей стороне?

* * *

Там же - на одной могиле два деревянных креста, поставленные вплотную один к другому и вдобавок еще накрепко связанные проволокой. Никакой надписи нет. И не было.

Муж и жена? Возлюбленные? Некому ответить на этот вопрос. А ведь кто-то связывал, вкапывал кресты, добывал проволоку. Кто-то знает.

* * *

- Превосходство арийской расы я могу признать только в отношении лошадей Арийские (или, как их называют, восточные) лошади, действительно, превосходны. Но лучшие из них находятся все же у арабов, у народа семитического племени.

* * *

Декарт{318} работал лежа в постели, закрывая окна занавесями и ставнями. Считал, что при свете лампы "ум имеет больше силы". В постели он пролеживал по 16 часов в сутки. А Шекспир говорил, что "светлые мысли рождаются только при солнечном свете".

Вот и пойми!

* * *

Ночью возвращались из Пулкова. Над городом черное небо и только на севере - чуть заметная проседь, серебристая прядь. Не то отраженный на облаке электрический свет, не то северное сияние.

* * *

Иринка (5 лет 7 месяцев) до сих пор верит, что маленьких покупают в лавке. На днях спрашиваю у нее:

- Приедешь к нам гостить?

- Нет.

- Почему?

- У вас скучно.

Потом обращается к моей маме - тете Шуре:

- Если дядя Леня купит маленького, тогда приеду.

И при этом ужасно смутилась, покраснела. Знает ведь, что просить, клянчить нехорошо.

* * *

Ночью в конце октября стоял на углу Литейного и Бассейной, ждал трамвая. Накрапывал дождь. Из-за угла, ослепив своими фарами, вынырнул автомобиль. Я отскочил с мостовой на тротуар. Одновременно со мной отшатнулся какой-то человек бездомного вида, в потертой кожаной тужурке, с забинтованными ногами, обутыми поверх бинтов в рваные галоши. Лицо обросло рыжеватой щетиной. Ему лет 35-36, может быть, чуть больше.

Усмехнулся и говорит:

- Смерти не боишься, а вот от машины все-таки отскакиваешь.

Я говорю:

- Так уж и не боитесь?

- Чего ж ее бояться. И жизнь не такая уж отличная.

От него как-то несильно, но очень грустно попахивало водкой.

- Ночевать, - сказал он, - конечно, будем в каком-нибудь подъезде.

Потом посмотрел мне в глаза.

- Ты человек благородный?

- Не знаю.

- Гривенник есть?

- Есть.

Дал ему рубль. Он не сразу его взял. Как-то еще пристальнее вгляделся в меня.

- Это зачем?

Отошел на два шага, слегка приподнял мятую фуражечку.

- Шапки ни перед кем не снимал, но спасибо!

Кивнул и пошел. Потом обернулся и крикнул:

- А ты там не очень гордись. Между прочим, так и надо!..

* * *

Приехал известный дирижер, разучивает с оркестром Бетховена. Все ничего, только первая скрипка почему-то все время морщится.

- Что с вами? - спрашивает у старика дирижер. - Вам не нравится эта вещь?

- Почему не нравится? - уныло отвечает старик. - Бетховен! Как может не нравиться Бетховен?

- Может быть, вас не устраивает моя трактовка?

- Почему не устраивает? Устраивает.

- Так в чем же дело? Почему вы морщитесь?

- Ну, что вы, маэстро: почему да почему? Просто я не люблю музыку.

Рассказывал Шостакович.

* * *

Фанерный плакат на строительстве моста:

ТОВАРИЩ!

ЗАГНИ ТОРЧАЩИЙ ГВОЗДЬ

Трогает.

* * *

Были с Иринкой в Эрмитаже. Она там впервые. Вернулась, кинулась к тете:

- Тетя Шура! Тетя Шура! А мы с дядей Леней ходили старые вещи смотреть!

* * *

Московский вокзал. Пришел севастопольский поезд. На дворе ноябрь, люди в теплых пальто, кашне, галошах. И вдруг - необыкновенная пара: он в светло-сиреневом летнем костюме, без шляпы, она - в белом платье. В руках у нее детский трехколесный велосипед. Говорит встречающему ее пятилетнему сыну:

- На. Получи. Мама за своими тряпками не уследила, а уж твой велосипед сберегла.

Где-то под Лозовой эту милую супружескую пару обокрали.

* * *

Судят Машу Шувалову, журналистку из "Смены". Обвиняют ее в клевете. Она напечатала в газете статью "Остерегайтесь проходимцев" - в мою защиту.

Судья-женщина ведет опрос.

- Сколько лет?

- Тысяча девятьсот шестого года рождения.

- Семейное положение: замужем, одинокая?

- Сейчас одинокая.

- Беспартийная?

- Член группы сочувствующих.

Судья (секретарю):

- Беспартийная. (К Шуваловой.) Где работали в момент совершения преступления?

- В редакции газеты.

- После совершения преступления?

- Там же.

Покорно отвечает бедная Маша. "До совершения... после совершения". Покорно жду своей очереди и я - единственный свидетель защиты.