Из сумрака веков

Глава 29. Мечта сбылась

Щеку обожгло — Катя дернулась, и едва не задохнулась. В висках трещало, лицо горело, руки и ноги затекли перетянутые веревками, врезающимися в кожу, сильнее колючей проволоки. Они же сдавливали шею не позволяя выгнуться из сидячего положения — спина онемела. Катя подняла отяжелевшие веки. Очередная каменная комната с тусклым огнем догорающей свечи притаившейся на стене. Сырость и затхлость почти полностью заглушали вонь ламии.

— Доченька, проснись, — сладко протягивал до боли знакомый женский голос. Мать присела рядом на корточки. Заправила прядь ей за ухо и мило улыбнулась: — Сколько повторять? Волосы должны быть прибранными. Нехорошо лахудрой ходить. Ты же будущая леди! Лицо грязное, одежда порванная — неряха, одни словом, — приторно ласково понукала она и наиграно качала головой. — И это моя дочь! Кто бы поверил? Кстати, брюнетка из тебя не очень! Ну, чего так смотришь? — мать, как ни в чем не бывало, хлопала длинными ресницами — вид самый, что ни на есть ангельский. — Рада встрече? Хм… — она скривилась, будто лимон укусила и наморщила нос: — Вот я не очень. Знаешь как обидно? Живешь, никого не трогаешь. Муж — убогая серость: ни рожа, ни кожа, характер — тряпка. Ужас — беспросветные будни. Дочь с внешностью простушки. Ничего выдающегося — сплошное разочарование и тут, на тебе, еще из-за таких ничтожеств меня убивают?! Я тебя еще не простила за это. Но, единственный плюс все же есть. Жизнь, красота и молодость вечные, чтобы не делала… Отрыв по полной!

Слова застряли поперек горла, за это спасибо природе, ведь в ответ лезли сопливые оправдания и неуверенные блеянья — разговор не клеился как всегда. Материнское лицо исказилось в ламийское, голубые глаза почернели:

— Опять молчишь? — сорвалась она на крик. Ее рука вжикнула и вновь опалила щеку: — Дрянь!

— Ма… — Катя вновь дернулась — стул покачнулся и жалобно заскрипел. Горло опять передавило веревкой, и Катя зашлась кашлем: — Я не хотела… чтобы так… получилось. Прости!

— Простить? — взъелась мать. — Сука! Ты хоть знаешь, как меня убивали? Ублюдок меня выпотрошил! И даже не это страшно. Омерзительно то, что даже после смерти я должна постоянно видеть рожу твоего отца! Этот урод со мной на вечность. Настоящее проклятие и ты за него ответишь!

Катя ахнула — мать ухватила за волосы и швырнула, будто пылинку. Треск дерева смешался с хрустом костей — по руке прострелила боль. Стул сломался, путы ослабли, но сил выбраться нет. Катя, скорчившись, стонала, катаясь по полу. Уловила сверхбыстрое движение и дернулась, уворачиваясь от ноги на высоком каблуке, прорезавшей воздух. Порция боли расползалась по боку — ребра заныли от тупого удара.

— Мечтала попасть в лабиринт? — взбешенная мать пинала с остервенением — Катя подтянула колени, закрывая живот. — Все к твоим ногам, моя ненаглядная!

— Ма… — сорвался крик-стон, — ты не можешь убить! Я нужна…

Удары прекратились — мать замерла, на лице застыло хладнокровие:

— Мне плевать! Я Ламию тоже ненавижу, и это будет моя первая месть ей! Хм… помнится очень удачное изречение: «Я тебе породил, я тебя и убью!» Королева ждала твоего появления несколько тысячелетий. Что ж, подождет следующего!

Мать снова схватила за волосы и потащила — макушку будто снимали заживо. Катя сжала зубы, во рту появилась сладость: приторная и тошнотворная.

— Тогда скажи… — еле выдавила и сплюнула, — зачем я ей нужна?

— Я что дура? — мать остановилась, скрипнула металлическая дверь, и Катю дернуло вперед — она пролетела несколько метров и воткнулась в каменную стену. Кости вновь хрустнули, и боль новым разрядом прострелила по оживающему телу. — Хоть ее ненавижу сильнее тебя, но тайны не выдам. Мне, знаешь ли, начинает нравиться быть ламией. Познаю вкус такой жизни, смакую новых мужчин. Развлечения каждый день. Это не грядки в Сноевке окучивать или в задрыпанном Ростове дни коротать! Королева не знает, что ты тут… А раз тебя здесь не было, я могу делать все, что пожелаю!

— Но если сдашь, она тебя может наградить.

— Кто? — взорвалась мать. — Ламия? Она тотчас уберет меня как ненужную шваль. Ей нужен отец, ты, и Кхорн!

— Отец?

— Этот придурок всю жизнь с мензурками возится. Ему и тогда до меня дела не было, а тут столько денег, времени. Вот он и упивается счастьем в лабораториях королевы.

Катя опустила голову — правда жгла больнее раскаленного металла. Слова ведьмы из леса: «Правда откроет глаза» обретали смысл. Но появился новый вопрос:

— Откуда взяться Кхорну? Он же мертв…

Мать бросила взгляд, полный сожаления, но от него стало не по себе, ведь он больше походил на сочувствие идиотке.

— Ты всегда была дуррой, — она покачала головой. — Боюсь этого уже не изменить. В общем, как только соберется ваша «великолепная тройка», она избавится от всего ненужного. Я особой ценности для нее не представляю, поэтом, думаю, в очереди на вылет окажусь одной из первых. А это не входит в мои планы на дальнейшее существование. Как, пожалуй, ты и отец! — Она расхохоталась, и ее леденящий кровь смех наполнил темную комнату. Катя поднялась на колени и вскинула голову — тусклое свечение угасло в закрывающемся дверном проеме — мать ее закрыла. Заскрежетал тяжелый засов. — Желаю удачи, доча, — стихал едкий голос матери. — Она тебе, ой, как пригодится. И… береги внуков…

— Где девка? — прорезался сквозь звон в ушах голос Бурусовой. В голове гудело, во рту сухость. Легкие будто в огне — Варгр зашелся кашлем. Дернулся, схватиться за горло, но руки не слушались. Он распахнул глаза: каменная комната точь-в-точь, как до провала в темноту — та же сырость и холодность. Скудное освещение пары свечей. Прикован по рукам и ногам к стене металлическими цепями. Оголенное тело изрезано будто ножами — кровь застыла, раны покрылись корочками.

Рядом прохаживалась Татьяна, у противоположной стены притаилась другая женщина. Редкостной красоты. Схожести нет, но руку на отсечение, это мать Кати! Она рассматривала его с живейшим интересом, во взгляде мелькало то разочарование, то недоумение.

— Дочь там, куда мечтала попасть, — протягивала она задумчиво.

— Молодец! — усмехнулась Бурусова и подбоченилась. — Бримир будет доволен. Жаль, у пса порезы быстро заживают. Наши старожилы хорошо реагируют на свежую кровь, а у этого вмиг коркой покрываются.

Блондинка отлепилась от стены и медленно подошла, голубые глаза заволакивались чернотой, клыки удлинились:

— Дочь — убожество! Но, что нельзя не отметить, вкус на мужчин у нее всегда был отменный, — она остановилась напротив. Варгр сжал зубы — она, с хладнокровием прорезала его кожу, будто желе вилкой: — Катя не говорила о своих бывших?

— Нет, — шумно выдохнул и застонал: — Она не разговорчивая.

— Да, — блондинка вновь похорошела, глаза сверкнули озерами, бровь взмыла: — Замкнутая дрянь! Сколько я в нее душу вкладывала. Так хотелось, чтобы она была как Барби: утонченная и сказочно красивая. Не вышло, — она скривилась, губы поджались в узкую полосу. — Хотя парней вилось столько, что я начинала завидовать…

— Свет, — протянула неодобрительно Татьяна. — Заканчивай свои комплексы выливать на пса. У нас другая миссия. От дочери избавилась, сейчас нужно и от этого… Пусть друг друга ищут. Хотя, не думаю, что осталось, что искать. — Она откинула голову и расхохоталась. По спине побежала струйка пота, льдом сковывало мышцы. Варгр дернулся — цепи зазвенели и штыри, вбитые в стену, сдвинулись:

— Ш-ш-ш, — пролетел шепот Светланы, она впилась в рот. Ее мягкие и податливые губы сорвали поцелуй: — Какой шустрый. Не уж-то и впрямь дочь тебя так зацепила? Серость убогая! Я ревную. Мне, подобных тебе, не попадалось. Жаль, вмиг бы окрутила. Впервые гордость за своего выродка появилась. Тяга к прекрасному! Хоть, это Катька от меня переняла.

— Где она?

— Ты — тугодум? — она поморщилась. — Понятно, даже у идеальных мужчин есть изъяны. Хм, — Светлана заговорила, растягивая слова, будто объясняла ребенку: — Вы же сами хотели попасть в лабиринт. Поиски страницы из книги, помнишь? — она ухватила его за подбородок и толкнула — Варгр ударился затылком об стену, в голове гулко застучала кровь, отдаваясь эхом в висках.

— Как вычислили? — процедил сквозь зубы.

— Новоиспеченная прима — Вин Истен. Ох, прости, Лилит Ингерер. Помнишь такую? Она вас сдала. Взамен просила убежища.

— Чушь! Она не могла, — огорошено прошептал Варгр.

— Откуда, по-твоему мы знаем о вас и том, что вам нужно?

— Она… Что ты сделала с Катей? — зарычал он.

— Я? — она наигранно распахнула глаза. — Что ты, я — ее мать! Причинить вред не могу. Я ее отпустила. Даже больше, сделала самое трудное, почти невыполнимое — исполнила желание, проведя в лабиринт. Так сказать, помогла в поиске листа из книги. От Кати теперь зависит самая малость — бродить по темным коридорам, отбиваясь от чудовищ и найти заветную страницу.

— А Дориан?

— Там же! Это было одно из условий, выдвинутых Лилит. У нее оказалась схожая проблема с моей — мужчина не тот рядом. Как я ее понимаю! — наигранно сочувствовала она. — У меня взыграла женская солидарность, как не помочь горю? Поэтому, не волнуйся, Мареш тоже в лабиринте, правда, в другой стороне. Но ничего, главное я знаю, что дочка не одна! Греет, знаешь ли, душу, а то ведь она — молодая, беспечная, как бы опять чего не случилось?!

— Сомневаюсь, что у тебя и Кати одна кровь!

— Да? Хм… я то же постоянно терзаюсь сомнениями. Думаешь, мне ее подменили в родильном доме? Возможно… Это бы многое объяснило. С другой стороны, уж очень она на отца похожа. Те же глаза, нос, худоба.

— Я сочувствую Кате. С матерью не повезло…

Лицо вновь опалило — тонкая рука Светланы вжикнула по щеке и там защипало:

— Меня жалеть надо, идиот! Убить тебя мало.

— Убить? Моя смерть Ламию, слабо сказать, взбесит и разъярит. Вы не боитесь мести? — выдавил он и сплюнул. Светлана вновь замахнулась — ладонь, прорезала воздух и звонко ударила по лицу:

— Нет! Она не знает о том, что вы здесь. А мы все будем немы как рыбы. Никто из посвященных и слова не скажет. Нам это выгодно!

— Ты обещала раскрыть тайну, — Варгр кивнул Бурусовой — она со скучающим видом ковырялась с ногтями. Татьяна подняла глаза и воздела их к потолку:

— И это наш долгожданный бог? Пес, ты тупой, как пень! Ну, раз уж обещала, окей! Но расскажу не я. Бримир! И это последнее, что ты узнаешь! Смерть, она такая, — философски поучала она, — поджидает на каждом шагу. Ей плевать кто ты: насекомое, человек или бог. Зазеваешься — утащит в небытие! — Дверь заскрежетала и Бурусова умолкла. В подземелье вошел Шарк, следом, сладко улыбаясь, вплыла Лилит и остановилась позади него.