Из-за парты — на войну

ТИМОХА

Поезд стоял на станции уже минут десять, но немецкие часовые все не открывали дверь вагона. Тимоха слышал, как снаружи, возле поезда, ходили люди, что-то перетаскивали, гремели ящиками, выкрикивали по-немецки.

Прикинув, сколько сейчас может быть времени, Тимоха решил, что, вероятнее всего, уже полночь. Какая-то крупная станция. Но какая? Куда идет поезд? И сколько времени они проехали?

Он лежал на полу, подложив под голову свернутую рубаху. В вагоне-теплушке смешались запахи пота, табака, пропитанных гноем бинтов. Было жарко и душно.

У двери негромко ругнулся Степан:

— Сволочи! Откроют или нет?

Пока шел поезд, Степан с остервенением работал перочинным ножом, вырезая отверстие в стенке вагона, через которое можно будет рукой открыть запертую снаружи дверь. Крепкое дерево не поддавалось, Степан весь взмок, работая, и теперь ему хотелось глотнуть хоть немного свежего воздуха, охладиться.

Прильнув к двери, он прислушался, потом обернулся к Тимохе:

— Ты спишь?

— Кто ж тебе откроет ночью? — сказал Тимоха. — Да и ни к чему: заметить могут.

— Не заметят. Темно сейчас.

— Этот рыжий такая собака — все видит.

Степан сел на пол и вытянул ноги, опершись спиной о дверь: во время остановки следовало отдохнуть. Да и шум, даже слабый, мог привлечь внимание часовых. Как ни трудно было долбить стенку тупым ножом, Степан никому не хотел доверить эту работу.

В углу вагона мерцал желтоватый огонек коптилки, и неверный свет его освещал лежащих на полу людей. Многие спали, изредка тревожно вскрикивая во сне, раненые тихо кряхтели. Все это были летчики со сбитых самолетов, взятые немцами в плен. Сначала немцы держали их вместе с другими пленными во временном лагере в прифронтовой полосе, где сортировали всех по группам, но потом, отобрав отдельно летчиков, которых оказалось пятнадцать человек, привели их однажды вечером на вокзал, посадили в поезд и теперь везли куда-то на запад в специальный лагерь.

Тимоха никак не мог смириться, что он в плену, что его увозят все дальше, в глубокий тыл к немцам. Он задумал бежать и среди летчиков быстро нашел себе товарищей, которые поддержали его план и согласились бежать вместе с ним. Собственно, над планом особенно думать не пришлось: главное — выбраться из поезда, а там уже оставалось действовать соответственно с обстановкой. Могло случиться так, что беглецов схватят сразу же. Если же им удастся каким-то чудом продержаться некоторое время, то и в этом случае добраться до линии фронта и перейти ее было делом почти невозможным. Однако Тимоха и его товарищи твердо решили бежать, независимо от того, чем это кончится.

Многие хотели присоединиться к ним, по большинство летчиков были ранены и слишком слабы физически. Прежде всего они были не в состоянии прыгнуть с поезда на полном ходу…

— Тронется поезд — я буду долбить. Моя очередь, — сказал Тимоха.

— Лежи. Я сам справлюсь, — решительно возразил Степан и, словно извиняясь перед Тимохой, добавил: — Силу приложить хочется. Понимаешь, такая энергия появилась — не могу ждать, на волю хочется!

Тимоха не возражал: Степан был крупным, сильным, а точнее выразиться, могучим человеком. Летал он на бомбардировщике СБ, а до войны на тяжелом четырехмоторном ТБ-3. Дважды его подбивали, по первый раз он посадил самолет на своей территории, а во второй, когда его бомбардировщик загорелся в районе Киева, он прыгнул с парашютом, но, неудачно приземлившись на лес, ударился головой о дерево и потерял сознание. Немцы быстро нашли его…

— Надо успеть до рассвета. Успеешь? — спросил Тимоха.

— Успею. Ты же сам знаешь, быстрее меня никто не сможет.

В этот момент послышался свисток, стукнули буфера, и поезд тронулся, постепенно набирая скорость. Степан поплевал на руки и, не теряя времени, принялся за работу.

Вагон слегка покачивало, и Тимоха закрыл глаза. Мысли его вновь и вновь возвращались к прошлому, к тому дню, когда он погнался за «рамой». Он легко мог тогда сбить ее, если бы не те два «мессера», которые неожиданно выскочили из облака. Сначала, отрезав Тимоху от «рамы», они повредили его самолет. Но он мог еще драться и дрался до последнего! Когда же кончились боеприпасы, немцы решили посадить его на свой аэродром… Сверху они все больше прижимали его к земле, зажав в клещи, но Тимоха не хотел садиться и бросил свой «Як» прямо на «мессера». Ударив немца, «Як» резко пошел к земле, но прыгать с парашютом было уже поздно: не оставалось высоты… Перед посадкой Тимоха успел только выровнять самолет и отбросить фонарь кабины.

Очнулся он на земле. Тело ныло, словно после жестоких побоев. Лежал Тимоха на боку, в неудобной позе, придавив руку, но шевельнуться боялся. Первое, что он увидел, был сапог. Большой черный сапог у самого лица, а рядом высились тонкие травинки, сквозь которые он рассмотрел хвост самолета. Как показалось Тимохе, хвост торчал прямо из земли. Фюзеляжа не было видно — его скрывала густая трава. Тимоха сразу узнал хвост своего истребителя, сообразив, что его самого выбросило из кабины при ударе о землю.

Он прислушался: за его спиной говорили по-немецки. Немцы… Они сейчас уведут его. И он ничего не может поделать.

Скрывая, что очнулся, Тимоха опять закрыл глаза и, замерев, напряженно ждал, что будет дальше. Тупо болел затылок, думать было тяжело. Хотелось шевельнуться, освободить затекшую руку, которую он прижал своим телом, но он решил лежать так, не двигаясь, пока было возможно.

Немец, стоявший рядом, заметил, что Тимоха пришел в сознание, что-то крикнул, и в тот же миг Тимоха почувствовал удар в живот. Дернувшись, он невольно издал короткий стон и тут же прикусил губу… Его снова ударили, и он открыл глаза.

Немец, которого в следующий момент увидел Тимоха, был в серо-зеленой форме с расстегнутым воротником и почему-то держал фуражку под мышкой. Может быть, так было удобнее бить…

Повелительным жестом он приказал Тимохе подняться. Отойдя в сторону, смотрел, как Тимоха, пытаясь встать, падал на землю. Наконец, когда тот остался стоять, подал знак обыскать его.

Тимоха, пошатываясь, стоял, пока два немца обыскивали его. В голове гудело, левое плечо болело, рука отекла, и он почти не чувствовал ее. Правое колено было разбито, кровь пропитала брюки…

Было еще темно, когда Степан разбудил Тимоху.

— Вставай. Все готово.

Тимоха сел, растер обеими руками колено, которое все еще болело, вопросительно посмотрел на Степана:

— Всех разбудил?

— Всех. Четверо нас. Семен отказался: опять рана открылась. Говорит, обузой будет…

— Значит, четверо, — машинально повторил расстроенный Тимоха и посмотрел в ту сторону, где лежал Семен.

Илья и Василий поспешно надевали рубахи, завязывали шнурки на ботинках. К этому времени все в вагоне проснулись, чтобы попрощаться с теми, кто собрался бежать. Огонек коптилки нервно вспыхивал, и в полутьме вагона резкие тени на лицах придавали им фантастический вид: впавшие глаза, провалившиеся рты…

Больной Семен лежал в дальнем углу, отвернувшись к степе, безучастный ко всему. Зная, что сейчас ему особенно плохо от сознания своего бессилия и обреченности, Тимоха подошел к нему, тронул осторожно за плечо.

— Семен, что — передумал?

Тот молча повернулся, печально кивнул головой. Бледное и худое лицо его показалось Тимохе еще более худым, чем всегда.

— А может, все-таки попробуешь? — спросил Тимоха неуверенно, сознавая в душе, что совершенно больной Семен долго не протянет и говорить о побеге бессмысленно. — Может, попробуешь?

Семен отрицательно качнул головой, вздохнул и хотел сказать что-то, но закашлялся и безнадежно махнул рукой. Кашлял долго, а когда отдышался, через силу сказал:

— Желаю всем… дойти до своих… А я… — Он опять махнул рукой. — Всего доброго! Прощай, Володя…

Горячая волна обожгла Тимоху — ему было до слез жаль Семена.

— Не-ет! Не прощай!.. Держись, Семен, я тебя найду! — убежденно воскликнул он, стараясь вселить надежду в сердце Семена.

В ответ Семен слабо улыбнулся, и у Тимохи защемило сердце: нет, никогда им не увидеться больше, потому что у Семена, с которым Тимоха подружился в лагере, кроме всего прочего, открылась чахотка. Покидая друга, Тимоха чувствовал себя так, будто совершал предательство. На душе было скверно.

У двери ждали Тимоху Степан, Илья и Василий. Черноглазый, подвижный Илья Барковский и спокойный, уравновешенный Василий Горбачев летали вместе с самого начала войны и давно дружили. Илья был штурманом, а Василий стрелком на бомбардировщике Пе-2. Случилось так, что над целью их самолет загорелся. Командир экипажа, приказав обоим прыгнуть с парашютом, сам не успел сделать то же самое и сгорел вместе с самолетом. То, что они остались живы, а летчик погиб, мучило обоих, и они чувствовали за собой вину, которой, в сущности, не было: командир экипажа всегда покидает самолет последним…

— Прыгать будем быстро, один за другим. Чтобы не растягиваться. Ясно? — распорядился Тимоха.

— Ясно! — весело ответил Илья, смотревший на все оптимистически и веривший в удачу. — Кто первый?

— Сначала прыгну я, — сказал Тимоха. — Потом Илья, за ним Василий и Степан. Собираемся в обратном порядке.

— Вася, не отрывайся от меня, держись за мою штанину! — пошутил Илья. — Погибать — так вместе!

Степан уже взялся за дверь, нетерпеливо поглядывая на Тимоху.

— Давай открывай! — скомандовал Тимоха, стараясь скрыть волнение.

Сильным движением руки Степан отодвинул дверь, и в вагон ворвался свежий ночной воздух. На звездном небе рядом с поездом плыл двурогий месяц. Все молча стояли, глядя перед собой: там, за дверью вагона, открывался новый мир.

Повернувшись к летчикам, которые оставались, Тимоха, прощаясь, поднял руку.

— Ну… если выживем, встретимся!

— Счастливого пути! Дай вам бог!.. — послышалось со всех сторон. — Ни пуха…

Поезд замедлил ход на подъеме, и Тимоха, высунувшись из вагона, посмотрел вперед. Не обнаружив в темноте ни столбов, ни деревьев, которые могли бы помешать прыгать, предупредил:

— Приготовиться! Ну, пора…

Он присел, держась рукой за край двери, с силой откинулся назад и соскользнул вниз, в темноту. Последняя мысль перед прыжком была: «Колено… Только бы не повредить ногу…»

Скатившись со склона, Тимоха замер. Мимо, громыхая, мчался поезд. Дрожала земля, вагоны, словно спотыкаясь, стучали на стыках рельсов. Приземлился Тимоха удачно, однако волнение только усилилось.

Поезд прошел, и Тимоха, жадно вглядываясь в темноту, прислушался. Все ли прыгнули? И сразу ли?

Было тихо. Как условились, Тимоха посвистел, подражая птице. Никто не ответил. Он свистнул еще несколько раз — никакого ответа. Видно, следовало просто подождать немного.

В небе висел серп луны, и, хотя слабый свет его почти не достигал земли, темнота, к которой Тимоха постепенно привык, уже не казалась сплошной. Вдалеке тускло мерцали огоньки — там было селение.

Тимоха не представлял себе, где находится. Знал только, что это еще Украина — дальше поезд просто не успел отъехать.

Прошло еще некоторое время, и пора бы уже появиться Илье, но никто не приходил. Тимоха свистел все чаще. Наконец издалека донесся условный свист, и вскоре из темноты появился Илья. Одной рукой он раздвигал кусты, другая была прижата к виску.

— Вася пришел? Нет? — поспешно спросил он.

— Пока ты один. Что с головой?

Илья отнял руку от виска — на ладони темнела кровь, но он не обратил на это внимания.

— Я ждал его… Где же он? Где?

Говорил он торопливо, встревоженным голосом, словно знал наверняка, что с другом что-то случилось.

— Постой, Илья, Степана тоже нет. Придут, — успокаивал его Тимоха, который и сам тревожился. — Давай перевяжу голову.

Из кармана Тимоха достал кусок старого бинта и стал перевязывать Илью.

— Бочка попалась какая-то. Одна-единственная… Специально для меня. Слушай, надо их искать!

— Пошли! — сразу согласился Тимоха, не выносивший неопределенности.

Время от времени посвистывая, они тихо пошли вдоль железнодорожного полотна. Но вот раздался ответный свист. Степан шел один, тяжело дыша.

— А Вася? Где Вася?! — почти крикнул Илья.

Степан перевел дыхание.

— Василий там… Разбился…

— Как?! Не может быть! Не верю!

— Объясни толком, Степан, — сказал Тимоха.

— Трубы там сложены. Прямо в них врезался. Похоронить надо.

— Похоронить надо, — как эхо, отозвался Илья.

Не в силах сдержать своего горя, он застонал.

Когда Степан отыскал место, где лежал Василий, все трое стали рыть могилу. Песок разрывали чем придется: палками, камнями, голыми руками. Выкопав достаточно глубокую яму, опустили туда тело Василия и могилу забросали песком.

Приближался рассвет. Нужно было решать, как действовать дальше. Каждый понимал, что без еды, без какого-то убежища им долго не продержаться. Раньше ими двигало одно-единственное желание — бежать, скорей бежать из плена, чего бы это ни стоило, а о том, что будет дальше, они особенно не задумывались, теперь же, очутившись во вражеском тылу, без еды, без оружия, с одной лишь надеждой на спасение, они поняли, в каком трудном положении оказались.

Степан вспомнил, что, прыгнув с поезда, он скатился в небольшой овражек. Для начала можно было спрятаться в этом овражке, отойдя немного от железнодорожного полотна.

Минут пять шли они по дну овражка, который затем сворачивал в сторону селения. Когда-то здесь бежала неглубокая речка, она пересохла, от нее остался лишь светлый песчаный след.

Настроение у всех было подавленное. Илья, обычно говорливый и веселый, молча брел сзади, отставая и спотыкаясь.

— Возьми себя в руки, Илья, — сказал Тимоха. — Впереди, знаешь, еще много такого…

Кивнув, Илья не ответил.

Прошли еще немного по оврагу, глубина которого здесь была чуть больше человеческого роста. Тимоха поднялся наверх.

Стояла тишина. Только далекий лай собак доносило ветром из поселка. Тимоха вглядывался в сероватую даль, решая, стоит ли подходить близко к селению. Постепенно светлело.

— Я думаю, не в ту сторону мы подались. Не угадали в темноте, — раздался рядом голос Степана, неслышно приблизившегося к Тимохе. — Вон туда посмотри! — Степан показал рукой в противоположную от селения сторону, где за железной дорогой темнела гора, вся поросшая лесом.

— Лес! — воскликнул Тимоха.

— То-то. А тут же голое место: переловят как щенят.

Теперь уже хорошо было видно, что лес не только покрывает всю гору, но тянется дальше, к востоку, подходя почти вплотную к железной дороге.

Не теряя времени, они повернули обратно и вскоре пересекли железнодорожное полотно. Спустя четверть часа вошли в лес.

Прошел день, другой. Забравшись в глубь леса, они двигались то на север, то на восток, ориентируясь по солнцу, по северной стороне деревьев, покрытой мхом, по звездам. Шли осторожно, стараясь не приближаться к изредка попадавшимся по пути лесным хуторам.

К концу третьего дня, измучившись, изголодавшись, решили подойти к небольшому хутору. Оставив друзей в кустарнике на опушке леса, Тимоха пошел в село один. В огороде у крайнего домика он увидел пожилую женщину и, убедившись, что она одна, заговорил с пей.

Женщина недоверчиво смотрела на Тимоху, грязного, заросшего. На вопросы отвечала односложно, неохотно. О партизанах ничего не знала или просто не хотела говорить. Сказала только, что немцев в хуторе нет, но были полицаи, — это единственное, чего смог добиться от нее Тимоха. Правда, она дала ему хлеба и картофельных лепешек.

От хутора они не ушли, а решили переночевать поблизости. На следующий день опять попытались порасспросить женщину о партизанах, но женщина упорно отмалчивалась, однако снова накормила их. Прощаясь, Тимоха сказал:

— Вы, мамаша, все же шепнули бы про нас хорошим людям… Пропадаем…

Потеряв надежду найти партизан, Тимоха и его товарищи собрались уже отправиться дальше, как вдруг под вечер увидели подводу на лесной дороге. Рядом с подводой шел, держа вожжи, пожилой мужчина в картузе, старом пиджаке, сапогах. Подвода ехала в лес.

Все трое притаились в кустарнике, наблюдая за ней. Мужчина спокойно шагал, тяжело ступая по траве, и, дойдя до поворота, остановился, кого-то, видно, поджидая.

Жадно следивший за ним Тимоха неожиданно услышал сзади шорох и резко обернулся: в двух шагах стояли трое парней с автоматами.

— Руки вверх! Быстрее! — крикнул парень в кубанке набекрень.

— Кто такие? — спросил другой.

Тимоха не спешил отвечать. «Не полицаи ли? — мелькнула мысль. — Или партизаны? Тетка сообщила…» Однако из осторожности продолжал молчать.

— Ну? Как сюда попали?

— Может, это фрицы? Не понимают…

— Пойму-ут! — уверенно сказал тот, что в кубанке. — Отведем их куда следует, там разберутся!

…Около четырех месяцев воевал Тимоха в партизанском отряде. Без него не обходилась ни одна операция. Однажды во время вылазки он был тяжело ранен в бедро. Самолетом его перебросили через линию фронта в госпиталь, а когда он выписался, стал разыскивать свою часть. С большим трудом добился Тимоха, чтобы его направили на фронт, в ту же эскадрилью, где он воевал раньше, где остались его боевые друзья. Тимоху радостно встретили летчики, но Леки среди них уже не было…