Из-за парты — на войну

ЛЕТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Обычно наш летный день начинался с того, что мы запускали в воздух Короленко, и он делал один полет или два, проверяя состояние погоды. Если он находил восходящий воздушный поток, это считалось большой удачей: значит, можно было парить некоторое время в воздухе, не теряя высоты.

После Короленко вылетал Тимоха, который считался у нас лучшим пилотом, а за ним по очереди все остальные. За день каждый из нас успевал сделать несколько полетов.

Как правило, полеты были непродолжительными. Но даже за те несколько минут, когда ты сидишь в кабине и послушный тебе планер как птица в полной тишине летит над землей, когда с высоты все далекое кажется близким, а сердце не может вместить всех ощущений, связанных с полетом, — даже за эти короткие минуты можно было отдать многое.

Однажды Короленко с гордостью сообщил, что на днях к нам приедет известный планерист-рекордсмен Ефименко, который покажет нам высокий класс полета и проверит, как мы летаем.

— Это большой мастер и мой друг. Я специально пригласил его, чтобы вы у него поучились, — сказал с необычной для него скромностью Короленко. — Надеюсь, вы не подкачаете.

Он надел шлем, внимательным взглядом окинул небо, по которому плыли редкие облака, и направился к планеру.

Мы быстренько заняли свои места, чтобы тянуть амортизатор, и привычно двинулись вперед.

Пыхтя от натуги, упираясь в пересохший песок, который уходил из-под ног, мы делали последние шаги. Приближался момент, когда нам следовало остановиться и по команде инструктора запустить планер в воздух. Амортизатор почти уже не удлинялся и, как пружина, растянутая до предела, стремился сжаться, чтобы отбросить нас назад, в исходное положение.

Тимоха нетерпеливо поглядывал на инструктора, каждую секунду ожидая команды, которая почему-то не поступала. Силы наши иссякали. Ладони мои болели, натертые грубым тросом. Хотелось расслабить онемевшие от напряжения руки. Казалось, еще немного — и трос пересилит нас…

И вдруг Короленко, сидевший в кабине, попросил, спокойно поправляя перчатки, которые надевал в полет:

— Давайте-ка еще шагов десять. Сегодня можно посильнее.

Видимо, перед приездом знаменитого планериста инструктор хотел блеснуть своим искусством, и ему нужна была высота побольше. Надо сказать, что полеты Короленко казались нам верхом мастерства, и мы всегда с восхищением следили за тем, как он парит в воздухе, как взлетает, разворачивается, садится, — большего мастерства мы не могли себе представить.

Чувствуя, что Тимоха запаздывает с подачей команды, Лека бодро крикнул:

— А ну, ребятки-и!

— Р-раз-два! Взяли!.. — подхватил Тимоха.

Воодушевленные тем, что Короленко собирается чем-то поразить нас, мы рванули неподдающийся трос изо всех сил, какие только у нас еще оставались…

Дальше произошло что-то непонятное. Раздалось громкое шипенье, как будто сжатый газ с силой вырвался из баллона… Сначала я почувствовала на собственной шкуре, а потом уже догадалась, что это лопнул амортизатор и, сокращаясь, зашуршал по сухому песку. Оборвавшимся концом меня больно ударило пониже спины…

Потеряв равновесие, я упала, все еще крепко держа теперь уже ненужный трос. Все остальные тоже оказались на земле. Вставали, отряхиваясь, потирая ушибы, посмеиваясь над собой.

— Все живы? Ничего, бывает, — сказал Тимоха, который, вскочив с земли первым, теперь заботливо, по-командирски оглядывал каждого. — Трос был уже старый. Ну, зато теперь обязательно получим новый!

Я поднялась, держась за ушибленное место. Вероятно, у меня в этот момент было довольно кислое выражение лица, потому что Виктор, который находился рядом, участливо спросил:

— Что? Здорово досталось?

С трудом разгибаясь, по пытаясь улыбнуться, я попробовала отшутиться:

— Ерунда… Вот только место не очень удобное!

— Ничего, до свадьбы заживет! — успокоил меня Виктор.

Но Тимоха, который мгновенно очутился возле меня, сердито и осуждающе посмотрел на Виктора.

— Что ж это ты! — сказал он так, будто Виктор нарочно все подстроил или, во всяком случае, знал, что так произойдет, и все-таки не уберег меня.

Я поспешила успокоить Тимоху:

— Да все нормально! Уже прошло! Я даже танцевать могу…

Но продемонстрировать, как я могу танцевать, не решилась, так как с трудом стояла на ногах. Еще в течение нескольких дней мне трудно было сидеть…

Через три дня к нам приехал Ефименко. Он появился внезапно, когда наш летный день подходил к концу и мы уже перестали его ждать. В это время на посадку заходил планер, и Ефименко, остановившись, подождал, пока он сядет.

— Молодец, хорошо посадил! — похвалил он пилота, когда планер приземлился, и спросил у Короленко: — Как фамилия?

— Виктор Ганченко, — ответил инструктор.

Небольшого роста, коренастый, с красно-бурым от загара лицом и светлыми зоркими глазами, он поздоровался с инструктором и с нами, отошел в сторонку, постоял один на бугорке, осмотрел холмистую местность, над которой мы летали, взглянул на небо, усеянное пушистыми белыми облаками, и сказал коротко:

— Погодка есть. Что, подбросите меня?

Мы кинулись к амортизатору.

Прежде чем сесть в кабину, знаменитый планерист похлопал рукой по обтекателю, бросил критический взгляд на потрепанный, грязно-серого цвета планер в светлых заплатах и, обернувшись, с хитроватой улыбкой спросил:

— Как он, выдержит? Не развалится?

Мы переглянулись между собой — нам никогда не приходило в голову сомневаться на этот счет.

— Меня выдерживает, — ответил, рисуясь, Короленко, хотя никаких фигур пилотажа на этом планере он не выполнял, кроме разве спирали.

— Посмотрим, — сказал Ефименко и, усевшись, подвигал рулями управления, оглянулся на хвост.

Мы добросовестно натянули новенький амортизатор, и планер взлетел. Спустя несколько минут он уже парил над лесом светлой легкокрылой птицей, набирая высоту. А вскоре мы увидели, как наш старенький планер, поблескивая в солнечных лучах, начал весело кувыркаться и резвиться в небе.

— Вот это да! Классная работа! Я еще не видел такого, — сказал Лека-Длинный и даже языком прищелкнул.

— Сразу видно, мастер своего дела! — подтвердил Виктор. — Внимательно смотрите, хлопцы, это великий момент!

Тимоха молча восторженными глазами следил за планером, который четко и красиво выполнял одну за другой фигуры высшего пилотажа.

— А наш инструктор тоже хорошо летает! — неожиданно заявила Валя, обидевшись за Короленко и желая поддержать его престиж. — Думаете, он так не умеет?

Никто не стал возражать, по и поддержки Валины слова не нашли: слишком впечатляющим было то, что мы сейчас наблюдали. Каждый, конечно, понимал, что не стоит сравнивать нашего инструктора с таким виртуозом, как Ефименко.

— Помолчи, Валюха! — коротко сказал Виктор.

Короленко, который стоял неподалеку, несомненно, слышал этот разговор, и самолюбие его было уязвлено. Он стал нервно теребить перчатки и нетерпеливо ходить в ожидании планера, который уже вошел в круг для посадки.

Сделав последний разворот, Ефименко приземлился точно в том же месте, откуда взлетел, так что нам даже не пришлось подтаскивать планер к старту — он стоял на самой вершине холма.

— Ничего, летать на нем можно, — сказал он, вылезая.

— Конечно, можно! — подтвердил Короленко, и в его голосе, непривычно высоком, прозвучали нотки вызова. — Вот мы сейчас и слетаем на нем!

Ефименко бросил на него быстрый взгляд, но почему-то промолчал.

Мы все еще находились под впечатлением полета, глазами, полными восхищения, смотрели на Ефименко, и, пожалуй, никто из нас, кроме Тимохи, не заметил того возбужденного состояния, в котором находился наш инструктор, а инструктор, в душе, может быть, сознавая нелепость задуманного, не мог сейчас удержаться от того, чтобы не подняться в воздух немедленно и доказать нам, да и самому рекордсмену, что и он, Короленко, кое-что может.

— Тимохин! — позвал он.

— Я, товарищ инструктор!

— Сейчас я тоже слетаю. Натягивайте посильнее, но не перетяните, ясно? — сказал Короленко с видимым спокойствием.

— Есть натягивать посильнее! Только…

— Что только? — резко спросил Короленко.

Тимоха не трогался с места, продолжая в упор смотреть на инструктора: ждал ли он, что тот образумится и передумает, или хотел намекнуть, что сразу после Ефименко ему не следовало бы лететь, только он стоял и на этот раз не спешил выполнять приказание.

— В чем дело, Тимохин? Я же сказал — давай побыстрее! — поторопил его Короленко.

И мы запустили нашего инструктора, который был полон решимости сделать то же, что и Ефименко.

Набрав высоту, Короленко перешел в горизонтальный полет, но счастье не улыбнулось ему — он не попал в восходящий поток, на который так надеялся, и, сделав два разворота, стал быстро снижаться прямо на лес. Чтобы не врезаться в деревья, он резко отвернул в сторону, туда, где лес кончался, и, к нашему ужасу, понесся на высокие сосны, которые росли отдельными группами вблизи от леса. Когда планер был уже у самой земли и разворачиваться было поздно, Короленко, чтобы избежать лобового удара о дерево, направил планер так, чтобы он пролетел между двумя соснами, очевидно, рассчитывая, что ворота для пролета достаточно широки. Однако концы крыльев ударились о стволы сосен, планер резко остановился и, застряв между соснами, замер, как раненая птица, сложив крылья.

Несколько секунд мы еще стояли, не смея поверить в то, что произошло, и смотрели на поломанный планер, прижавшийся к земле. Короленко не было видно.

— Какой ужас! — воскликнула Валя. — А инструктор?

И мы, опомнившись, бросились бежать к планеру через поле. Тем временем Короленко, невредимый, вылез из-под обломков и медленно, согнувшись под тяжестью своей вины, обошел вокруг планера, потрогав рукой отвалившееся крыло, словно желая удостовериться, что все это не сон, а действительность.

Когда мы в полной растерянности остановились у разбитого планера, тяжело дыша и не зная, что сказать в утешение нашему бедному инструктору, он смущенно улыбнулся и еще раз оглядел поломанный планер. Вид у него был жалкий. На лбу вспухла красная царапина, из ссадины на щеке сочилась кровь.

— Ну что…

Он развел руками, потрогал щеку, посмотрел на нас исподлобья и продолжал негромким голосом:

— Вот… сами видите, что произошло… Теперь будете знать, как надо летать и как не надо. А планер… Планер нужно ремонтировать. Своими силами, конечно…

— Ничего, товарищ инструктор! Мы починим! Сами все сделаем, не беспокойтесь… Будет как новенький!

Тимоха смотрел на него с искренним сочувствием, да и мы все очень жалели Короленко, и никто его не осуждал.

Короленко почувствовал это и как-то очень грустно улыбнулся Тимохе, но все сразу поняли, что настроение у него поднялось.

Пока мы стояли у планера, оставшийся в одиночестве Ефименко, о котором все забыли, немного подождал на бугре, убедился, что с Короленко ничего страшного не случилось, и незаметно уехал.

Больше он к нам не приезжал.