Избранное

В пустыне Иудейской,

На базе, где служу,

Звучит язык еврейский,

Куда ни погляжу.

И носятся завзято,

Как будто во хмелю,

Еврейские ребята,

А я их так люблю.

Рассар[1]

их чуть с приветом,

И что ни час — миздар[2],

А я у них при этом

Еврейский санитар:

Заботу и сердечность

Яви и будь им друг.

А по пустыне вечность

Раскинулась вокруг.

Еврейская природа,

Еврейская еда.

Хоть не дана свобода

Солдату — не беда.

Над головой повисли

Густые звезды. Ночь.

Безрадостные мысли

Я прогоняю прочь.

Свободы, верно, нету,

Но, плакать не спеша,

Еврейские сонеты

Творит моя душа.

Пронзительно мечтает

И весело поет,

А по небу летает

Еврейский самолет.

И гордо сердце бьется:

Моя, моя страна!..

Но в небесах смеется

Скептически луна.

Смеется с укоризной

И словно бы в укор.

Безумной жаждой жизни

Я полон до сих пор.

Забывши, что однажды,

Как все вокруг, умру,

Я полон этой жажды,

Особо поутру.

Мне дух дороже хлеба,

Я холоден к вещам,

Но что-то колет слева,

Особо по ночам.

Не век, не без предела

Нам по земле скакать —

Мне часто стало тело

На это намекать.

Однажды, мол, устанет

Резвиться, горячась,

И неизбежно грянет

Его последний час.

И сгину в бездорожье

И невозвратной мгле.

Но мне при этом все же

Лежать в Святой земле.

Здесь, где цветет весною

Любимая страна.

Не смейся надо мною

Скептически, луна!