Избранное

Тобой сожжен, моя луна, вконец тобою посрамлен,

Любовью одержим я стал.

Вся грудь любовью сожжена, но что тебе мой горький стон!

Как мотылек, палим я стал.

Едва лишь твой прекрасный лик луной передо мной возник,

Я изнемог в единый миг:

От кар соперников я сник и, божьей карою казнен,

Тебе совсем чужим я стал.

Я — раб печалей и обид, несчастный, плачу я навзрыд,

Ты мне — прибежище и щит:

О, сжалься, горем я убит, я потерял покой и сон —

Надеждою томим я стал.

Влачусь в разлуке день и ночь, и мне от мук моих невмочь,

Я в степь скорбей отторгнут прочь,

Страданий мне не превозмочь: стенаю я, бедой сражен, —

Измучен, нелюдим я стал.

О, сколь, Машраб, ты одинок! Где друг твоих лихих тревог,

И кто б тебе в беде помог?

Разрушил сердце грозный рок — увы, никем не навещен,

Хмелен собой самим я стал!

Я встретился с той ладной, как кипарис, прекрасной, —

Лишь бровью повела.

С повадкою усладной ты зов послала страстный —

Пойдем, мол, и — ушла!

Ей — дерзкой, огнесловой, как самоцвет пунцовой,

Дарован взор бедовый,

И я, на все готовый, смятенным стал, несчастный, —

Мой ум сгорел дотла.

За локон ее черный, за нрав ее задорный

С хвалою непритворной

Сто жизней бы покорно я отдал бы безгласно, —

Она меня сожгла.

Блестя красою статной, она ушла обратно —

Грудь мне пронзив стократно,

Презрев тысячекратно, она повадкой властной

Жизнь у меня взяла.

Машраба волей рока сгубила ты жестоко, —

О, сколь ты грозноока!

Ты речь ведешь — далеко всем слышен ежечасно

Твой зов, что злее зла!

Мечтаю свидеться с тобой, об этом вся печаль моя

Уже немалый срок.

С тобою разлучен судьбой, томлюсь я, в сердце боль тая,

Душой я изнемог.

Взываю я: «О, где Лейли?» и страсть к тебе меня томит,

Но ты, увы, молчишь.

Печален сердцем я, — внемли, страна невзгод — мои края,

Зол без тебя мой рок.

То, как Меджнун, чей рок суров, я одинок среди пустынь,

Лишь лани — мне друзья.

То, как Лейли, среди лугов вкушаю радость бытия,

И сам я — что цветок.

То я с венцом над головой властителен, как грозный шах, —

Мне счастье — быть с тобой.

И, странно, голью горевой тогда всевластно правлю я

И славой я высок.

Когда стезю любви найдешь, молитва — благо и добро,

И в том сомнений нет.

Но я стыжу ханжей-святош, — поверь, они мне не друзья,

Мой путь от них далек.

Когда Лейли узрел я вдруг, всю жизнь мою я отдал ей, —

О благе я мечтал.

Язвят Меджнуна в доле мук лихих страданий острия, —

О, путь любви жесток!

Я говорю ей: «О, постой, хотя бы миг со мной побудь!»

Она в ответ: «Терпи,

Другие, — говорит, — со мной, от них и так мне нет житья.

Узнают — гнев их строг!»

Всегда един, а не двояк всей сокровенной правды знак,

Клянусь, велик аллах,

А вот с людьми я — так и сяк: к ним двуязычна речь моя, —

Вот скрытых тайн клубок!

Стремлюсь к тебе я, и невмочь Машрабу муки одолеть,

Он изнемог в борьбе.

Рыдаю я и день и ночь, от мук не зная забытья, —

Я кровью весь истек.

Ты властвуешь над миром, ты всех земель владыка,

Превыше всех ты властна.

Влюблен я сердцем сирым, как я смятен, — взгляни-ка,

Чело твое так ясно!

О, заступи стопою мой прах, помилуй, сжалься,

Приди в мой дом убогий.

Во прахе пред тобою лежу я, горемыка, —

Краса твоя прекрасна.

В любви к тебе влачиться дано мне в муке смертной,

Ты — жизнь моя, весь мир мой.

Узреть бы, чаровница, мне свет твоего лика, —

В тебя влюблен я страстно.

Все таинства земные одна лишь ты постигла,

Ты властвуешь над всеми.

Лжецы — все остальные, притворство — их улика,

Их злая суть опасна.

Отверг я все земное, страдает одержимо

Машраб, скиталец горький.

Лишь мой танбур со мною, в нем боль моего крика,

А ночь разлук ненастна!

Увы, любовью страстной сжигает мне все тело

Твой локон непокорный.

Как соловей стогласный, я льну осиротело

К той розе животворной.

Моей беде безмерной, увы, не сострадала.

Та, что подобна розе.

Нет, не дано быть верной ей, лгущей столь умело

Обманщице притворной.

Как мотылек спаленный, в огне любви горел я

От безысходной муки.

А ею, непреклонной, охота жечь владела, —

О, что за нрав упорный!

Сожжен я страстью лютой к твоей красе чудесной,

Невмочь терпеть страданья.

Весь мир ты полнишь смутой, но до других нет дела

Красе твоей задорной.

Мне душу мука гложет — как в мире жить мне сиро,

Томясь по луноликой?

Открыться ей — быть может, меня бы пожалела, —

Я жертвой пал покорной.

Сколь тяжек путь Машраба: открыл он тайну сердца,

Измученный скитаньем.

Хоть раз ко мне пришла бы! Нет, видно, нет предела

Немилости той черной.

Ее увидел я опять — души моей беду,

Ее уста — бутон.

Ей любо сердце мое взять — пощады я не жду,

Увы, всего лишен.

Но если мне еще узреть жестокую дано, —

Поймите же, друзья:

Погибший, как о ней я впредь рассказ-то поведу!

Лик ее — свет пламен!

Я умираю, перестань разлукою терзать,

Помилуй, пощади.

Хоть раз на муки мои глянь, забудь ко мне вражду,

Жизнь моя — тяжкий сон.

Ты — шах, а я с бедой знаком: бессильный, чуть влачусь,

Мечтая о тебе.

Я бесприютным бедняком, от мук согбен, бреду,

Всегда смущен, смятен.

Любовь к тебе огнем невзгод все сердце мне сожгла, —

О боже, как мне быть?

Кто стоны мук моих сочтет, поймет мою страду —

Мой неизбывный стон?

Томясь от тьмы кудрей твоих, я помраченным стал,

И сил нет никаких.

Тяжелый гнет смятенья лих — кричу я, как в бреду,

В пустыню отрешен.

Я, сердце мукою губя, мечусь, не зная сна,

Я жизнь тебе вручил.

Помилуй: может, у тебя лекарство я найду,

О диво всех времен.

Безмерен моей муки жар, — о, исцели меня

Вином желанных встреч.

Спаси меня от этих кар — быть каждый миг в аду, —

Я весь окровавлен.

Печаль и боль тебе даны, о горестный Машраб, —

Стезя твоя грустна.

Скиталец чуждой стороны, я торжищем иду,

Отвержен испокон.

Она меня совсем сожгла своей лукавой красотой,

Прелестен стан ее — самшит.

Серебряной красой чела и статью, светом залитой,

Она всех райских дев затмит.

Ее уста — живой родник для всех соперников моих,

А вот что мне сулит она:

Сто жизней у меня за миг отнимет нрав ее крутой,

И я от мук кричу навзрыд.

И рать разлук со всех сторон тебе, душа, грозит враждой, —

В неведенье не будь о том.

Как лук, согбен мой стан, а стон — пускай он, как стрела, взвитой,

Во вражескую рать летит.

И пусть в любой чертог уйдет, сокрывшись от моих очей,

Спеша покинуть сей предел:

Кто сказочно прекрасен, тот умчится горней высотой,

Как будто быстрым ветром взвит.

И ежели и чист и благ Машраба просветленный слог,

Тут удивленью места нет:

Дан богом его сердцу знак, и ты смирись пред тайной той,

Вовек не ведая обид.

Сладкогласна, прекрасна, красива,

Ты красивее всех людей.

Но ко мне ты жестока на диво,

Словно алчущий жертв злодей.

Помрачен я, терзается страстью

Сердце горестное мое.

Стрелы мук в меня мечет гневливо

Та, что всех суровей и злей.

Если ищешь ты верного друга,

Знай: таких, как я, не найти.

Кто еще, как я, терпеливо

Все сносил от любви твоей?

Я, смиренно согнувшись, склонился:

Словно свиток, твой лик — коран.

И видны мне меж строк два извива —

Оба лука твоих бровей.

Свет чела, тьма кудрей ее — братья, —

Так весь люд вселенский решил, —

Хиндустан и Хитай столь ревниво

Равно чтут их в любви своей.

Что ни миг, луки-брови пронзают

Грудь мою тучей стрел-ресниц,

Но меня не слабей их порыва

Создал зодчий — рок-чудодей.

То не молнии, не грохотанье

Обожженных грозой небес, —

Нет, то стон мой ударит в огниво —

В небе гром и всполох огней.

Много лет о свиданье мечтая,

Я скитаюсь, убог и сир.

Я в разлуке стенаю тоскливо

И рыдаю я все сильней.

Мотыльком опаленным кружился

Я у жара твоей красы, —

Не открыла ты лик, и призыва

Не послала светом очей.

Полетай к ней, жестокой, о ветер,

Передай от меня поклон, —

Что все сердце мое — боль нарыва,

Весть снеси любимой моей.

«Как безумцем ты стал?» — меня спросят,

И тогда я скажу в ответ:

«Все — от той, что пленительна, льстива,

Чьи уста слаще всех сластей!»

Разве странно, что, сломлен разлукой,

Жертвой лягу я, как Машраб?

Ведь за розу — и нет в этом дива —

Жизнь свою отдает соловей.

Увидел я красавицу, что красотой красна, —

Спешит, возбуждена.

Мне облик ее нравится, прекрасней всех она,

Изящна и стройна.

Лукавой, сребротелою предстала она мне —

Смущающей весь мир.

Что с бедствием я сделаю? Она меж всех — одна,

Весь мир взбурлен до дна.

О, как меня встревожило нежданною бедой —

Жестокою красой.

Взглянула — уничтожила, всю жизнь отняв сполна, —

Как хороша она!

О, как пред ней я выстою: стройна, красив наряд,

Весь в золоте убор.

Легла волной душистою кос черных пелена,

Она — сама луна!

Лицо — как роза рдяная, и сладко льется речь,

А бровь — что серп луны.

Уста ее — медвяные, а взор — хмельней вина,

И вся — озарена.

Едва я ту прекрасную — мою беду узрел,

Любовью истомлен,

Объят я мукой страстною — томлюсь, не зная сна, —

Сколь тяжки времена!

Я ей сказал: «Немеющих очей моих коснись!» —

И был мне злой ответ:

«А на тюльпанах рдеющих не кровь ли ран видна?

От терна боль сильна!»

Объято сердце мукою в силках ее кудрей —

Ее — самой беды.

Измучен я разлукою, печаль мне суждена, —

Лачуга бед темна!

В сердце, тобой разбитое, зарыл я клад любви,

Он глубоко сокрыт.

Ведь тайна, глубже скрытая, верней утаена

От взора болтуна.

«Пади во прах — помилую!» — сказала мне, смеясь, —

О горестный Машраб,

Спеши скорей быть с милою, пади пред ней — она

Пока еще верна.

Как о муках молвлю слово я —

Вникни думой сокровенною:

К моим стонам не суровая,

Пожалей, о несравненная!

О друзья, в тяжелой думе я:

Нет страдальца, мне подобного, —

Ей понять бы: от безумия,

Как Меджнун, в неволе пленной я.

Смерть тяжка, но как иначе я

Тягость страсти моей выплачу?

Так влюблен, что кровью плачу я, —

Соловей самозабвенный я.

От тебя, моей возлюбленной,

Все стерплю — как мне забыть тебя?

Не забыть: любовью сгубленный,

Суд терплю молвы презренной я.

Если бессловесной жертвою

Я сгорю — ну что ж поделаешь:

Сердце, душу тебе жертвую, —

То, Машраб, — судьба блаженная!

Лишь увижу ее, красивую,

Мучусь мукою я кровавой.

В дол разлуки бреду пугливо я, —

Ей привычен обман лукавый.

Горько плача, влачусь за нею я, —

Хоть бы раз мена пожалела!

Но жестокой моей и лживою

Я покаран злою расправой.

Днем и ночью горю в страданьях я,

Ты ж веселый утехам рада, —

Если будешь ты справедливою,

Что случится с твоею славой?

За тобой мотыльком летаю я,

А едва лишь тебя найду я —

Не обласкан тобой, счастливою,

Становлюсь я тебе забавой.

А на розы, красой цветущие,

Даже я и взглянуть не в силах:

Для неверных их глаз — пожива я, —

Точат меч на меня неправый!

Распростился, Машраб, ты с верою —

Той неверной ты душу продал,

Стал брахманом ты сутью льстивою,

Нечестивой сражен отравой!