Избранное из избранного

По-моему, мало быть пышно одетым,

Транжирить червонцы, как медь,

По-моему, много полезнее — это

Веселый характер иметь.

Веселый характер со смелыми дружен,

От разных недугов далек.

В труде и походе он ценен и нужен,

Как будто в золе уголек.

И лучше уж жить в небогатых хоромах,

Не зная изысканных благ,

Чем грусть наводить на друзей и знакомых,—

По-моему, именно так.

Хотелось бы мне до последнего вздоха

Не хныкать ни в стужу, ни в зной,

Работать и знать, что живу я неплохо,

Что людям не скучно со мной.

Я помню сказку:

В ней была царевна,

Она в богатом тереме жила.

Она в саду гуляла ежедневно,

А по ночам царевича ждала.

И вот, когда в лесу темнели елки,

А месяц выплывал из-за берез,

Пришел царевич и на сером волке

Царевну эту самую увез.

И точно так же чуть не каждый день я

Мечтал такого волка завести

И точно так же, всем на удивленье,

Из терема царевну увезти.

Но серый волк пришел однажды ночью,

Мою собаку звал на все лады,

И вызвал, и оставил только клочья,

Да красный снег, да темные следы.

И я узнал, что друга-волка нету,

Что не нужны царевичи совсем.

И стало ясно, что царевна эта

Живет напротив, в доме номер семь.

И сколько лет прошло—

Гляжу и просто

От слова удержаться не могу:

Прощайте вы, считающие до ста,

Друзья мои, я к вам не прибегу!

Прощайте, сказки! Я вам долго верил.

Прощайте, самопалы и галдеж,

И школьные захватанные двери,

В которые обратно не войдешь.

Кто идет к заветной цели,

Тот повсюду замечал:

Огонек во всяком деле

Есть начало всех начал.

Рвется к бою, жаждет бури

Каждый парень-паренек,

Если есть в его натуре

Этот самый огонек.

Не теряя слов напрасно,

Мы не прочь сказать тайком:

— Эта девушка прекрасна,

Потому что — с огоньком!

С огоньком сдаем зачеты,

Строим, сеем с, огоньком

И владеем пулеметом,

Как отбойным молотком.

Пусть над миром тьма густая,

Огонек — наш верный друг.

Нам велит

Одна Шестая

Не ронять его из рук,

Жить, шагая в ногу с веком,

Делать вещи на века

И являться человеком,

Не лишенным огонька!

Не говоря о тезках новых,

В родной деревне у меня

Живет четырнадцать Смирновых,

Моя родня и не родня.

А школа сельская! И снова

В уме проходят ярче снов

Сперва Смирнов, потом Смирнова,

Потом еще один Смирнов.

И где, скажите, нет Смирновых?!

Они в полях, они в садах,

В лесах сосновых, не сосновых,

Во всех союзных городах.

Они заведуют цехами,

Рисуют, пашут, и куют,

И занимаются стихами,

И даже арии поют.

И вдруг конфуз такого рода:

Я из газеты узнаю,

Что недруг нашего народа

Носил фамилию мою.

Губитель дел и жизней новых,

Смирнов, развенчанный судом,

Мою фамилию Смирновых

Покрыл позором и стыдом.

Я это чувствовал не просто:

Я замышлял, не утаю,

Из-за него, из-за прохвоста,

Менять фамилию свою.

Но предо мной возникли снова—

Они возникли ярче снов—

Сперва Смирнов, потом Смирнова,

Потом еще один Смирнов.

Родня возникла постепенно,

Мой дед, когда-то полный сил,

Который гордо и степенно

Мою фамилию носил.

Он жито сеял, избы ставил,

Он первый был на молотьбе

И только светлые оставил

Воспоминанья о себе.

И моментально стало ясно,

Чего сперва не мог понять,

Что я хотел совсем напрасно

Свою фамилию менять.

Случись такая перемена,

И было б ясно до конца,

Что это явная измена

Отцу и родичам отца.

Нет, всеми силами своими

Клянусь на будущие. дни

Хранить фамилию во имя

Моей родни и не родни.

Во имя вас, собратьев новых,

Хранящих Родину, как дом,

Во имя армии Смирновых,

Живущих праведным трудом!

Я не лобызаю дамских ручек,

Как медведь, пожму — и был таков.

Но природа вежливости учит

Даже нас, типичных мужиков.

Накопал червей, наладил донки,

Прихватил подобие весла

И плыву на лодке-плоскодонке

По реке, где щукам нет числа.

Для меня посвистывают птицы

И тепло струится по земле.

Так и тянет низко поклониться

Низко наклонившейся ветле.

Так и хочешь подозвать березку,

Расспросить: откуда ты и чья?

Подарить ей модную расческу

И достать кувшинку из ручья.

Впереди бобровая запруда,

А над нею яблонька в цвету.

«С добрым утром, маленькое чудо!

Где взяла ты эту чистоту?»

Обернулась яблонька-дикарка,

Отразилась в медленной волне

И, дороже всякого подарка,

Потянулась веткою ко мне.

Видимо, ее не пригибали,

Ну, а я дерзнул не по летам

И припал шершавыми губами

К молодым нетронутым цветам.

И поплыл с веселостью нахала,

А она без лишней суеты

Мне прелестной ручкой помахала,

Облаченной в белые цветы.

Узрела Купидона— и ни с места

Девчонка на высоких каблуках.

Эй, будь поосмотрительней, невеста,—

Веселый бог проворен и лукав!

Он сохраняет милое молчанье,

Но достает свой лук из-под крыла.

И жаждет цели, светится в колчане

Не знающая промаха стрела.

Есть же девушки на свете,

Поглядишь — и… ты в плену.

Нам пришлось такую встретить

По дороге на войну.

У крыльца она сидела,

Вроде кружево плела.

Увидав такое дело,

Мы спросили: «Как дела?»

«Ничего», — она сказала,

Улыбнулась только раз.

Но еще приятней стало

Мне и каждому из нас.

Косу пепельного цвета

Так поправила она,

Что вздохнул в ответ на это

Сам товарищ старшина.

И, хотя привал короток,

Каждый вытер свой значок.

Все одиннадцать пилоток

Стали больше набочок.

Не хотелось торопиться,

Но сидеть приказа нет…

«До свиданья, мастерица!»

«До свиданья!» — был ответ.

Вот и все, что мы сказали

На прощанье у крыльца.

Но, как будто на вокзале,

Что-то тронуло сердца.

Вышли в поле мы… А там уж

Затянул товарищ мой:

«Не спешите, девки, замуж,

Мы воротимся домой!»

Обронил я во время похода

Котелок на одной из дорог.

Набежавшая сзади подвода

Исковеркала мой котелок.

Пострадал неизменный товарищ,

Превратился в бесформенный ком.

Это значило — каши не сваришь,

Не согреешь себя кипятком.

Котелок никуда не годится,

Но его я исправил как мог.

И задумали мы убедиться,

Подведет или нет котелок.

Первым долгом картошку сварили,

В котелке разварилась она.

После этого чай смастерили,

Котелок осушили до дна.

И в наплыве табачного дыма

Сделал вывод бывалый стрелок,

Что для воина все достижимо,

Лишь бы только «варил котелок»!

Я тебе поведаю историю

Об одной избраннице, которая

Для меня светлей и неизменнее,

Чем дыханье,

Чем сердцебиение:

Ей, наивной и послушной дочери,

Жениха божественного прочили.

Он ее, на иждивенье взятую,

Ослепил бы заработной платою;

Одарил бы шляпами, платками ли,

Спеленал бы импортными тканями.

Но она (о ветреность невестина!)

Поступила противоестественно.

Почему-то выбрала не этого,

А другого, кое-как одетого.

У него, весьма невидной личности,

Только муки творчества в наличности.

Ходит молча, хмурится, печалится…

«Что с тобой?»

«Строка не получается…»

А невеста, как звезда-попутчица,

«Не печалься, — говорит, — получится!»

Он губами губ ее касается:

«Ой, спасибо, девица-красавица!»—

И среди полночного затишия

Создает свои четверостишия.

Без труда,

как говорит пословица,

Даже рыбка из пруда

не ловится…

Он устанет, он душой изранится.

«Отдохни», — советует избранница.

В трудной роли первого ценителя

Принимает строки сочинителя.

Для него лучатся очи серые:

«Я в тебя, непризнанного, верую!..»

Пусть друзья глядят не без иронии.

Пусть судачат люди посторонние,

Но спокойно всем оповещается:

«Не мешайте!..

Строго воспрещается!..»

Мы ничьих заслуг не преуменьшим,

Коль совместно скажем: «Это — да!»

Новый год назвали Годом женщин,

А у нас такие все года.

С давних пор отметку загса свято

Я храню (другие не нужны!)

И приемлю власть матриархата

В перманентном образе жены.

Ты мое естественное чудо,

Ценишь все способности мои:

Сам порой варю любые блюда,

Сам готовлю кофе да чаи.

Ты меня воспитываешь зрело,

Как сердечный друг, жена и мать.

Я твои критические стрелы

Не хочу из сердца вынимать.

Всё у нас на редкость совместимо.

Не нужны ни ложь, ни ложный стыд.

Ты мне столько всякого простила,

Сколько сам всевышний не простит.

И за все за то, что ты такая,

Что тебе все ноши по плечу,

Я, худым делам не потакая,

Стать завзятым рыцарем хочу.

Я тебе, с минорностью и шуткой,

Предан весь, от головы до пят.

Будь же вечно женственной и чуткой,

Дорогой ты мой матриархат!

Ночь.

Температура нулевая.

Город все огни свои зажег.

Дворникам пощады не давая,

Неустанно падает снежок.

На глазах у милиционера

Он в трамвай садится на ходу.

Я по незатоптанному скверу

Со своей единственной иду.

А она сердито мнет перчатки

И упреки сыплет то и знай:

Мол, примчался чуть ли не с Камчатки

И опять готов хоть на Дунай.

Дескать, я оседлости не знаю

И теряю к дому интерес.

То меня уводит посевная,

То огни какой-то дальней ГРЭС.

И выходит, будто путь далекий

Мне дороже нежности любой…

Милый друг, подобные упреки

Не имеют почвы под собой.

Чем шуметь и омрачать свиданье,

Улыбнись и выслушай меня:

Человек без нового заданья—

Все равно что печка без огня.

И давай запомним, друг мой милый:

Нынче мало Родину любить—

Надо,

чтоб она тебя любила,

А таким не просто стать и быть!

Ах, Наташа, Наташа, еще не вчера ли

Подходящее имя тебе выбирали,

С необычными справками шли в учрежденья,

Чтоб скорее твое узаконить рожденье!

Сколько званий присвоила ты домочадцам!

Молодой человек стал отцом величаться,

А отец молодого того человека

Сразу в деды шагнул, не прожив и полвека.

Стала бабушкой мама, а дочь ее — мамой,

Стал двоюродным братом мальчишка упрямый…

Ты пришла

в относительно мирное время,

Подрастай, егоза, да знакомься со всеми!

…Если в детстве с тобой ничего не случится,

Ты, во-первых, должна на «отлично» учиться,

Во-вторых, не играть на родительских нервах,

В-третьих…

Ладно… Пожалуйста, помни во-первых!..

Не заметишь, Наташа, как станешь невестой.

Но по-прежнему к знаньям любовь свою пестуй,

Ибо знанья,

Согласно теперешним данным,

Для невесты являются лучшим приданым!

Понимаешь,

Отец не имеет в излишке

Ни добра в сундуке, ни рублей на сберкнижке.

Но державу

На тысячи верст протяженьем

Он считает своим основным сбереженьем!

Распростерлась она, себе равных не зная,

От Курильской гряды до холмов на Дунае.

Развернулась под солнцем и в дыме-тумане

От Гольфштрема до синих ущелий Тянь-Шаня.

Ты получишь ее,

Как хозяйство хозяйка,

Как безбрежную даль острокрылая чайка.

И живи на здоровье

Просторно и ярко.

Если будешь достойна

Такого подарка!

Есть у нас в Кремле на видном плане

Пушка бесподобная одна.

Не грозит,

не бредит полем брани,

Не стремится властвовать она.

Не подвластна воле бомбардира,

Не причастна к буйству канонад.

Русская

царь-пушка — Пушка мира,

Вековой

Наглядный экспонат!

Расскажу вам по секрету,

Да простит меня аллах,

Как я стал авторитетом

В заседательских делах.

Началось довольно просто:

Люди умные вполне

Искру творческого роста

Обнаружили во мне.

Похвалили за натуру,

За веселое перо

И мою кандидатуру

Дружно двинули в бюро.

И, лиха беда начало,

Был я выдвинут потом

В редколлегию журнала,

В три комиссии притом.

Наступила жизнь другая:

Я повсюду на виду—

То в президиум шагаю,

То с трибуны речь веду.

Представительный мужчина,

Я — в числе секретарей.

…Персональная машина,

Секретарши у дверей;

Встречи, речи, даже тосты,

Стал как яблочко ранет…

Но для творческого роста

Никаких просветов нет.

Тут набрался я отваги

И при помощи пера

На простом листе бумаги

Выдал правду на-гора,

Мол, служу я неохотно

И решительно готов

Отказаться от почетных

Занимаемых постов.

Мол, противиться не надо,

И прошу иметь в виду:

Как в отставшую бригаду,

Я в Поэзию иду…

Пусть в певучем нашем цехе

Нет гагановских бригад,

Пусть не те еще успехи

Да и опыт небогат,

Но сюда приходит Муза—

От зари и до зари:

«Эй, товарищ, член Союза,

Зажигайся!.. И твори!..»

Больше нет унынья злого.

Жизнь трудна и хороша.

И ударной силой слова

Снова полнится душа!

Соперничество есть соперничество.

А если ты опережен,—

Легко

насупиться,

разнервничаться,

«Полезть в бутыль» и на рожон.

Нет!

Подтянись духовно, качественно.

Все компоненты взвесь,

прозри.

И обскачи

победно скачущего,

Будь первым,

Хоть на полноздри!

Хоть кручинься, хоть печалься,

Здесь — в отечестве своем—

К вам, товарищ медначальство,

Я стремился на прием.

То ли помом, то ли замом

Принят был накоротке,

Рассказал, что в этом самом

Я родился в городке,

Что спустя почти полвека

Вновь увидел город наш:

Разрешите человеку

Посещать «лечебный пляж».

Врач, как свойственно вельможам,

Величаво произнес:

Мол, ничем помочь не можем…

И уткнул в газету нос.

Вышел я из кабинета,

Плюнул в урну и ворчу:

Ну и встреча, бога нету,

Как не совестно врачу?!

Ведь сюда, где все родное,

Я давным-давно влеком.

Ведь оно воспето мною,

Как поэтом-земляком.

Сел я около акаций,

Снял с себя свое рядно

И купаюсь, где купаться

И лежать запрещено.

Тут блаженствую со всеми,

Загораю до зари.

Тут базируется племя

Под названьем «дикари».

И, друг другу свет не застя,

Мы вопросы задаем:

Для чего разбит на части

Черноморский водоем?

Пляж шахтера, пляж актера

Или вот — «лечебный» ваш…

Эх, сломать бы все заборы

Да создать единый пляж!

Пусть по берегу проляжет

Средь таврических красот

Мировой лечебный пляжик

Километров на пятьсот.

Он же куплен нашей кровью.

Пусть сюда со всех широт

Приезжает на здоровье

Весь трудящийся народ.

Пусть сольется воедино

Море мизерных морей.

Пусть товарищ медицина

Станет

Чутче и добрей!

Перечтешь,

и сердцу станет жарко

(Кипень чувств, сверканье, гром и гул!):

Так влюблялись Данте и Петрарка

Или тот же «бешеный Катулл».

Всепланетно здравствует их гений,

То земной, а то и неземной,—

Чуть не все собранье сочинений—

Даме сердца! — избранно-одной!..

А заглянешь в сборники,

что ныне

Публикует кое-кто из нас:

Дама сердца?! — нет такой в помине,

Персонально «списана в запас».

Вот пиит, беспечно сбросив бремя

Собственной супруги и семьи,

Как в воображаемом гареме,

Дарит всем симпатии свои.

Он в стихах любого габарита

Прямо-таки лезет на рожон:

— Я люблю вас, женщины! — открыто

Режет слух несметным тиражом.

Можно бы пройти с улыбкой мимо,

На такую блажь махнуть рукой,

Но певец безбрежного интима

Знать не знает меры никакой.

В роли многолюбца-перестарка

Он поет, морщинист и сутул…

И вздыхают

Данте и Петрарка,

И немеет

Бешеный Катулл!

Не сочтешь людских усилий,

А природа-то одна:

Ох, уж это—

— Покорили!..

— Покорен!..

— Покорена!..

Если хочешь год от году

Украшать за краем край,

По-людски люби природу,

А не только покоряй!

День рыбалки.

Рыбинское море.

Результаты явно неплохи.

Общими усилиями вскоре

Полведра сварганили ухи.

Боже правый,

Юшка просто чудо!

В перлах звезд — янтарна да сладка.

Под такое фирменное блюдо

Пропустить бы внутрь по полглотка!

Сразу — чай, индийская заварка,

Чашки-кружки — строем под струю.

А костер, аж небу стало жарко.

Ветеранский отдых, как в раю.

Спели песню, памятную с детства.

Помахали белым птицам в такт.

Пообщались с лесом по соседству.

С пасекой наладили контакт.

Прилегли на круглом хрусте сена

Слушать море, каждый всплеск и дых.

Не сама ли молодость присела

Возле нас, таких немолодых?..

…Ой, развейся

возрастное иго

И вот так — чаруй по временам:

Вся земля, как адресная книга,—

Вечность…

До востребованья…

Нам!..

Пусть порой причины те иль эти

Омрачают сферу бытия—

Есть резон счастливо жить на свете,

Как сказал не кто-нибудь, а я.

Есть резон

с готовностью и весом

Подтверждать, что все нам по плечу.

В пику литбогам и литповесам

Сам себя иронией лечу.

Пусть в энциклопедии ни слова

О тебе, умельце наших дней:

Для коллег главреда А. Суркова,

Видно, что-то видного видней.

Пусть в СП лихая секретарша

Нам речет:

— Вот Пушкин — это да!..

Но и мы стремимся быть на марше.

Время — не инертная среда.

Впасть в минор?

О нет, ни в коем разе!

Здесь оптимистичинка нужна.

Ты на стрежне лет — не Стенька Разин,

Муза — не персидская княжна.

Пусть тебя возвысит и пронижет

Приближенье личных круглых дат.

Пусть из «ста твоих партийных книжек»

Сводный том издаст Гослитиздат.

Пусть роднятся строки те и эти.

Пусть растет их знатная семья.

Есть резон счастливо жить на свете!—

Вот она,

Религия моя.

Не первой молодости оба,

Не героиня,

не герой…

Вот так мы, скромные особы,

Иронизируем порой.

Иронизируем во имя

Того, что здравы до сих пор,

Что, как герой и героиня,

Ведем с судьбиной вечный спор.

Ведем и рушим все напасти.

Союз сердец прочней брони.

И вновь Бюро Прогнозов Счастья

Сулит нам вёдреные дни.

А ну, ответь, какого черта

Ты сник на поприще стиха?

Коль жизнь, как пашня, распростерта,

Светли стальные лемеха!

Опять пора за рифмы браться,

Стремить полет карандаша.

Пора излить, хотя бы вкратце,

Все то, чем полнится душа.

У нас поэты есть, и даже

Их речь по-своему нова.

Но так, как ты, никто не скажет.

Итак — ищи свои слова.

Твори, соперничай и снова

Командуй собственной судьбой.

В добыче строк — всему основа—

Лишь ты,

Да я,

Да мы с тобой!

Стал стареть, вздыхаю через силу:

Где ты, юность?

Как твои дела?

«Господи,

хотя бы позвонила

Или к телефону подошла!»

Но, увы, ушла она куда-то.

Ни ее, ни отзвука извне…

За ненахожденьем адресата

Вздохи возвращаются ко мне.

Юность — это все, что сердцу мило.

Юность — два распахнутых крыла!

«Господи, хотя бы позвонила

Или к телефону подошла!»

Я живу и не шикую,

Сочиняю не спеша

И ценю строку такую,

Где пульсирует душа,

Где раздумье не угрюмо,

А скорей наоборот,

Где наличествует юмор,

Как в природе кислород.

Но пороешься в журнале,

Юмор, юмор, где же ты?!

Почему тебя загнали

На последние листы?..

И, улыбке зная цену,

Я сочувственно вздохну

И припомню неизменно

Ситуацию одну.

Шумный цирк.

И в шумном цирке—

Рыжий клоун у ковра.

Экивоки, подковырки

Выдавал он на-гора,

Наблюдал за дамой сердца,

Опускал курносый нос.

Он ей сердце цвета перца

Персонально преподнес.

Он терялся перед нею,

Забывая о себе.

Но аренная Психея

Не вняла его мольбе.

Вроде павы суверенной

Вышла с зонтиком она,

Где канат над всей ареной

Был натянут как струна.

Оторвалась от помоста

В наступившей тишине

И давай легко и просто

Танцевать на той струне.

По трибунам — гул стоустый.

Восхищенье. Гром ладош.

Бесподобное искусство!

Лучше нет и не найдешь!..

А затем поднялся клоун

На канат — и хоть бы хны:

Вскинул ногу, как весло, он,

Ухватился за… штаны.

И не робкого десятка

Оказался мужичок—

Подмигнул, пошел вприсядку,

Сдвинул кепку набочок.

Поскользнулся и моментом

На штиблетине повис…

Сразу гром аплодисментов,

Хохот, вызовы на «бис».

И тогда он сверх программы

С тонкой тросточкой в руке

На канате том же самом

Полежал, как в гамаке.

Пересмешник и задира,

Он спустился прямо в зал.

«Вот вам юмор и сатира!»—

Как бы каждому сказал.

И с хорошим чувством:

«Нате!» —

Просиял среди огней,

Мол, на том же на канате

Наше дело посложней!..