Избранные детективы. Книги 1-20

1

Уже давно рассвело, но странные молочно-белые уличные фонари Парижа еще светились за окном гостиничного номера Красавчика Шермана. В его комнате тоже горел свет, а сам он готовился к отъезду со скоростью курьерского поезда. Билет на пароход лежал в конверте на комоде. Выдвинутые ящики комода чудом удерживались в корпусе. В середине комнаты зиял здоровенный шкаф-сундук с откинутой крышкой. Красавчик сновал между комодом и сундуком и собирал вещи.

Красавчик Шерман, естественно, красавец. Если, конечно, вам такой тип красоты по душе. Женщины обычно на его внешность весьма падки. И это часто приводит к тяжкому разочарованию. В итоге они, конечно, понимают, что жестоко ошиблись, но поезд уже ушел. Унося с собой Красавчика Шермана. Однако и он от них натерпелся. Путаются в ногах, бестолочи, того и гляди, выкинут какой-нибудь финт… Вот хотя бы эта коротышка… как ее… черт… Да какая разница, как ее зовут! Он ее все равно больше не увидит. Вовремя она подвернулась — как раз, когда он освободился в отеле «Лоншан» — точнее, не она, а ее сбережения. И ее работа у ювелира на Рю-де-ла-Пэ. Красавчик криво усмехнулся, вспомнив все свои усилия: звонки утром и вечером, рестораны, всякое там донкихотство да донжуанство… Что ж, добыча того стоит. Он вытащил из нагрудного кармана небольшой сверток, развернул его и поднял к свету жемчужное ожерелье. Жемчуг был калиброван по размеру и застегивался пряжкой с бриллиантом. В Нью-Йорке он эту штуковинку пристроит, благо и каналы свои имеются.

А какую лапшу он вешал ей на уши, чтобы она показала ему эти побрякушки!

— Позволь, я лучше посмотрю на тебя, дорогая… — Этак с замиранием сердца. И не отрывая от нее взгляда. Пока наконец не почувствовал, что дело в шляпе. — Очень неплохой жемчуг. Давай прикинем на твоей милой шейке.

— Что ты, что ты, мне это запрещено! Я имею право продавать только золото: портсигары, зажигалки…

Но разве могла она устоять перед его просьбой! Бросив беглый взгляд в сторону закрытой двери кабинета мсье хозяина, она поднесла ожерелье к своей шее.

— Позволь, я застегну застежку… Повернись к зеркалу… Вот так…

— Нет-нет, не надо…

Как-то получилось, что ожерелье упало, он поднял его и вручил своей даме. Они стояли у конца длинной витрины с разных сторон. Когда ожерелье вернулось на бархатный лоток, дельце было обтяпано. Всего делов!

Красавчик уже полностью оделся, натянул даже шляпу, только башмаки не нацепил. Расхаживал в носках, стало быть, бесшумно. И вовсе не потому, что хотел смыться из этой дешевой ночлежки, не заплатив. И не из-за какой-нибудь дурацкой щепетильности. Сколько раз он удирал из гостиниц под носом у сонных тетерь, которых они называли консьержами! Но в этот раз Красавчик расплатился с улыбочками и прибауточками. Надо провернуть отъезд без сучка без задоринки. Семьдесят пять тысяч больше, чем гостиничный счет. Во франках вообще звучит как номер телефона. Кроме того, Красавчику здешние тюрьмы не приглянулись. От них за квартал разит. И еще одно. Здесь не взойдешь на борт, как в Нью-Йорке. Пять часов на поезде, не хотите? А телеграмма прибудет в Шербур намного раньше. Так что лучше расстаться друзьями. С кем можно, во всяком случае. Конечно, администрация отеля вряд ли сообразит, что его надо ловить в Шербуре, но в полиции, куда они могут обратиться, наверняка сопоставят с его исчезновением случившуюся одновременно кражу жемчугов.

Шерман присел на край кровати и подобрал правый башмак. Вытащил из-под матраса крохотную отвертку, отвинтил каблук. Полый укрепленный каблук оказался тайником. Красавчик засунул туда ожерелье. На этом берегу таможня ему не угрожает, а до Нью-Йорка он придумает что-нибудь понадежнее.

Шерман приладил каблук, но завинтить его не успел. В дверь постучали! Красавчик замер, но тут же вспомнил, что заказал переноску сундука. Облегченно вздохнув, Шерман прошерстил свой запас французских слов и скроил фразу:

— Рано, еще десять минут!

Но стук возобновился. Не громче, но чаще, лихорадочнее.

— Бебе, это я, открой!

Красавчик похолодел и мгновенно взмок. Если б он промолчал, она помолотила бы в дверь да ушла. Черт его дернул за язык!.. Теперь попался. Если не открыть, она, чего доброго, поднимет на ноги весь отель. Ни к чему Красавчику такая реклама. А эта девка, даже если бы Шерман не стибрил жемчуга, все равно могла стать опасной. Он ведь прикарманил ее денежки.

Что же делать? Надо как-то от нее отмазаться, протянуть время… Красавчик спрятал отвертку, сунул ноги в башмаки и, не зашнуровав их, подошел к двери. Открыв ее, он встал в дверях так, чтобы загородить комнату.

Конечно, она в истерике, в глазах слезы.

— Бебе, почему ты не пришел, что случилось? Я чем-то провинилась перед тобой?

— Зачем ты сюда приперлась? — зло зашипел Красавчик. — Я говорил тебе — в гостиницу не заявляться!

— Меня никто не видел, консьерж спит. Я по лестнице поднялась… — Она смолкла. — Ты одет? В такой час? Куда ты собираешься?

— Я только что вошел, — попытался сблефовать Шерман, но она уже заглянула в комнату, возможно, в поисках подлой разлучницы. Вместо женщины увидела сундук и тихо ахнула. Красавчик мгновенно зажал ей рот и втащил в номер, захлопнув за собой дверь.

Тут он ее выпустил и спокойно произнес:

— И не с чего паниковать. Небольшая деловая поездка. Послезавтра вернусь.

Но она уже прыгнула к комоду и схватила конверт. Он выдернул конверт из ее руки, но девушка уже поняла, что к чему.

— Послезавтра? Из Нью-Йорка?

Другой на месте Красавчика Шермана, возможно, смутился бы. Но не Красавчик.

— Нью-Йорк. Ну и что? Может, ты думала, что я на тебе женюсь? Мы даже разговариваем на разных языках.

Она покачнулась, но тут же пришла в себя.

— Чтобы выкачать мои деньги, тебе хватило французских слов. Вернешь до последнего су! Какой подлец! Я иду в полицию!

Она бросилась к двери. Он кинулся за ней, споткнулся о ковер, но все же догнал и схватил. Из ее руки выпал ключ, и Красавчик пнул его под кровать.

— Иди, иди… — прошипел он.

Он снова отпустил ее, но она, казалось, примерзла к месту. Проследив за ее взглядом, Красавчик увидел, что каблук отскочил, и жемчуг предательски вывалился на пол. Женщина быстро нагнулась, но он и тут ее опередил, отбросив ожерелье ногой. Все же она успела заметить что-то для него неприятное.

— Номер двадцать девять, тот, что я тебе показала! Боже мой, когда тебя поймают, меня обвинят в соучастии! Меня посадят в Сен-Дазар!

Красавчик в жизни никого не убивал. Но куда тут денешься? Может быть, она еще спасла бы свою жизнь, притворившись послушным барашком. Может быть, он сумел бы выпутаться, будь он спокойнее и рассудительнее. Но они оба обезумели, попав в эту непредвиденную ситуацию. Она сделала то, что решило ее судьбу: рванулась к двери с криком о помощи. И он сделал то, чем легче всего можно было оборвать ее вопль. Взмахнув ожерельем, он накинул его на ее шею и сдавил. Нанизанные на прочную платиновую проволоку жемчужины вдавились в шею. Она задергалась, принялась дико извиваться, размахивать руками, пытаясь оторвать от шеи смертную удавку… Жемчужины так глубоко вдавились в горло, что стали размером с булавочную головку. Он опомнился, стал разжимать пальцы. Поздно. Она рухнула к его ногам. Лицо черное, глаза выпучены, язык вывалился… Зрелище не для слабонервных. Готова. Убита предметом роскоши, украшением, предназначенным для того, чтобы доставлять радость.

2

Красавчик Шерман, конечно, скотина, но скотина, твердо стоящая на земле, — реалист. Он сразу понял, что дама отдала богу душу, даже и наклоняться к ней не пришлось… Пульс там проверить… Какой пульс? Глаза, так страшно выпученные, уже никогда ничего не увидят. Приятного, конечно, мало.

«Ну спасибо!.. Стерва! Хорошенькое дельце… Довесочек к краже… Этого мне только и не хватало…» — пронеслось у него в голове.

Сначала Шерман подскочил к двери. Прислушался. Возились они недолго, стены в старых парижских домах-бастионах толстенные. Вопль ее… Хорошо, что не тонкий, пронзительный, скорее хриплый, краткий, как будто и не женский. Снаружи все спокойно. Он перешел к окну, бросил взгляд вправо-влево сквозь убогие шторы… Ничего подозрительного, напротив сплошь занавешенные окна. На всякий случай плотнее задернул шторы на своем высоком французском окне.

Красавчик вернулся к покойнице, обошел ее. На этот раз его посетила мысль «по случаю»: «И как это я умудрился раньше никого не кокнуть? Везло. До сегодня». Конечно, Красавчик не был столь спокоен, как казался, но и психовать не собирался. Если бы такое довелось совершить порядочному человеку, тот бы, конечно, переживал. Но Красавчик понятия не имел, что такое совесть, и не ему испытывать какие-то ее угрызения.

Он наконец нагнулся, но не над трупом, а над ожерельем. Безнадега. Без инструмента ничего не сделать, а откуда у него инструмент?

— Жемчуг хотела? Ну вот, получила. Рада? Дура… — проворчал он, нарушив наконец тишину. Подбодрил себя звуками родного голоса. На память вдруг впервые с момента их знакомства пришло ее имя. — Манон, стерва, Манон…

Он прыгнул к двери, чуть заслышав стук. Проверил, заперто ли. На этот раз пришли за багажом.

— Мсье, ваш багаж…

— Минутку! Подойдите через минутку.

Но этот тип не отставал.

— Мсье, времени остается немного. Поезд отправляется через четверть часа. Успеть бы до вокзала доехать…

— Сейчас, сейчас…

— Ну, если мсье согласен опоздать…

Нет, ни в коем случае не согласен. Опоздаешь на поезд — успеешь на гильотину. Он не может ее отсюда убрать, но не может и оставить. Через десять минут после его отъезда эти олухи припрутся прибирать в номере — и в Шербур полетит телеграмма, опережая поезд. Красавчик заметался по комнате, рыча себе под нос… И замер. Вот он, ответ, прямо под носом. Консьерж дрыхнул, ее не видел. Кто-нибудь, домохозяин или работодатель, заявят в полицию об исчезновении. Объявят розыск. Вот и пусть ищут. Она уже будет лежать на дне, а им останется муляж ожерелья. Родственников в Париже у нее нет. А сундук приглашающе распахнут.

Красавчик пригнулся к замочной скважине. Тот тип дышал за дверью, сопел и перетаптывался.

Итак, сундук. Сундук-шкаф, одна сторона его сквозная, чтобы вешать всякие костюмы, другая заполнена отделениями, ящиками и ящичками для башмаков, рубашек и иной мелкой дряни. Не слишком шикарный сундук, конечно, да и куплен не новым.

Красавчик быстро выпотрошил содержимое, вынул ящики и перегородки, которые вынимались, выломал неразборные. Черт с ним, с шумом.

Человек имеет право сломать принадлежащий ему сундук.

Порядок! Он перетащил ее к сундуку, засунул внутрь, подогнул ноги, закрыл. Крышка закрылась без заминки, без сопротивления. Много там места. Слишком много. Он снова открыл крышку-дверцу, принялся запихивать туда рубашки, костюмы, ящики и обломки перегородок. Все влезло! Закрыл, запер сундук, утер лоб. Схватил билет, скопировал номер каюты на багажный ярлык: «42А». На ярлыке надпечатка: «Багаж в каюту». Вот и хорошо. Лизнул ярлык, приклеил к сундуку.

Еще раз обвел взглядом комнату. Ничего. Ни крови, ни следов борьбы. Подобрал полый каблук, сунул его в карман. Все.

Красавчик открыл дверь, впустил носильщика в синей блузе.

— Это со мной в машину, — ткнул он пальцем в сундук.

— Шофер сдерет полторы таксы, — предупредил носильщик.

— Ничего, не разорюсь.

Красавчик уселся на край кровати, зашнуровал башмаки, а носильщик тем временем перекантовал сундук в коридор. Красавчик догнал его в конце коридора. Он не собирался слишком отдаляться от своего ценного имущества — ценою в жизнь. Чуть волновался, конечно, но в пределах нормы. Чего ради волноваться? Эта макака для него ничего не значила, да и мало ли он нагадил на своем веку!

Французским лифтам с их кабинками-клеточками он не доверял с самого начала. Но лестница не лучше, в пролетах не развернуться.

— Лифт выдержит?

— Конечно, если багаж отправится без нас, — заверил Жак.

Клетка лифта затряслась, закачалась, сердце у Красавчика екнуло.

— Ни разу не застревал, — заверил Жак.

«Одного раза хватит», — подумал Красавчик и, скрестив средний и указательный пальцы, начал спуск по лестнице, обегающей лифтовую шахту. Жак задвинул лифтовую решетку, просунул сквозь нее руку, нажал на кнопку и тоже направился вниз. Они спустились на полпролета, когда лифт дрогнул, взвыл, застонал и ринулся вдогонку.

Красавчику показалось, что внизу они ждали прибытия чертова лифта с полчаса. Он уже успел выскочить на улицу и убедиться, что такси фырчит мотором возле входа. Глянув на консьержа, можно было понять, что он не только спал, но и, пожалуй, продолжает сон на ходу.

Носильщик выволок сундук на улицу, на Рю-л'Эклюз, и началась типично французская свара, как раз такая, какие всегда развлекали Красавчика. Но сейчас было не до развлечений. Водитель ничего против сундука не имел, но только если пристегнуть его ремнями к заду, верху либо боку его колымаги. Представляющий клиента носильщик требовал принять сундук внутрь. Вперед, разумеется, сундук не влезал, там бы он смял рычаги управления и водителя.

— Плачу вдвое! — заорал Шерман. — Живо, черт возьми, на Северный вокзал.

В спор включились хлебопек из соседней пекарни и оказавшийся рядом точильщик ножей и ножниц. Навострил уши жандарм с перекрестка.

Водителя удалось уломать за две с половиной таксы. Сундук едва не вышиб дверь, обильно ее расцарапав. Жандарм вернулся на перекресток. Шерман втиснулся рядом с сундуком, захлопнул дверцу. Носильщику он сунул пять франков.

— Счастливого пути! — расшаркался проснувшийся наконец консьерж.

— Ждите, скоро вернусь! — оскалив зубы, помахал ему ладошкой Красавчик и сказал себе: — Первый барьер пройден. Осталось преодолеть второй в Шербуре — и я в море.

Он забыл о Северном вокзале. В поезде есть багажный вагон, и нельзя сказать, что Красавчик не доверял этому скромного вида вагону. Ничего бы не случилось там с его сундуком за пять часов пути. Но он боялся того, что сундук из багажного вагона отправится прямиком в багажный трюм судна, откуда его уже никакими силами не выудишь.

Фактор времени: помеха или союзник? Поезду пора отправляться. Купе целиком уже не выкупить, там сидит какой-то мерзкий янки, свои права знающий не хуже таблицы умножения.

Водитель подкатил к вокзалу с парижским шиком, на двух колесах и с воем тормозов. Пассажиров уже дважды попросили занять места. Дежурный по станции со свистком во рту не сводил глаз с хронометра. Свисток взревет — и самый скорый поезд в Старом Свете рванет к океану, а Красавчик Шерман останется куковать на платформе с трупом в сундуке и гарантированным смертным приговором.

3

Шерман скакал, как одержимый, между своим купе и ручной тележкой с сундуком, ругался, отчаянно жестикулировал, а с ним в том же темпе перемещались вагонный и багажный кондукторы.

— Ну в проходе возле двери, — умолял Красавчик. — Ну в тамбуре!

— Строжайше возбраняется, мсье! — И тут же — вот он, зловещий вопрос: — Почему вы так настаиваете, мсье?

— Потому что я уже потерял один! — взвизгнул Красавчик.

Свисток! Захлопали двери, вагоны дернулись, поползли. Багажный кондуктор понесся к своему вагону.

— Поздно! — крикнул он напоследок и успокоил: — Вышлют за вами!

Шерман выхватил бумажник, почти опустошил его. Здоровенные французские банкноты, скатерти какие-то, — остатки сбережений покойницы, около сорока баксов в переводе на нормальные деньги. Хорошо, что он их вчера не обменял.

— Жак, милый, выручай! Спасай! Его же не успеют доставить на пароход, если я не привезу его с собой на поезде. — Колеса поезда между тем медленно вращались, как будто наезжая на Красавчика.

Кондуктор быстро зыркнул вправо-влево. Платформа была пуста. Деньги манили, и деньги неплохие. Кондуктор кивнул тележечнику. Понятливый тележечник двинулся за поездом. Красавчик схватился за поручень тамбура, махнул на лесенку, кондуктор за ним.

— Поддержи! — крикнул кондуктор.

Красавчик обхватил его за пояс, кондуктор нагнулся, схватил поданный снизу тележечником сундук, легко, без усилий проскользнувший в тамбур. Они задвинули сундук к противоположной двери.

— С работы могу вылететь! — буркнул кондуктор.

— Ты ничего не видел, ничего не знаешь, — заклинал Красавчик. — Просто смотри в другую сторону, а я с ним в Шербуре сам справлюсь.

Чтобы развеять сомнения кондуктора, Красавчик вытряхнул ему на ладонь последние банкноты из бумажника, оставив себе лишь мелочь.

— Ты парень что надо, Жак! — Он похлопал проводника по плечу и бодро проследовал к своему купе.

Барьер номер два позади. Еще один… Но весь этот шум, черт бы его подрал… Шерман слишком заметен со своим дурацким сундуком. Бросается в глаза, запоминается. Но что поделаешь…

Сосед по купе встретил Красавчика взглядом не слишком дружелюбным. Шерман рассматривал соседа, пытаясь определиться, кто он, а тот, в свою очередь, разглядывал Красавчика.

— Ну и как? — небрежно бросил сосед наконец.

Вот так, запросто. Тоже, старый приятель выискался.

— Никак! — огрызнулся Красавчик. — С чего такой интерес? Я тебя не знаю.

— А я тебя? — спросил наглый пассажир. — Я ведь ясновидящий. Казенный дом, дальняя дорога… Сюрте Женераль,[1] понимаешь… Рискованные игры. — Он изобразил руками пассы карточной игры и издал ртом какой-то вульгарный и в высшей степени неприятный «чпок». — Одинокий волк…

Красавчик сжал кулаки, едва сдерживая гнев.

— Раскинь-ка лучше карты для себя. Может, там и тебе кое-что уготовано.

Пассажир не обиделся на агрессивный тон Красавчика. Он вздохнул и перевел взор в парижскую «Геральд». А чего ему обижаться, реакция Красавчика оказалась в точности такой, как он и ожидал.

— Ну что ж, дражайший, понадоблюсь — вы знаете, где меня искать. В каюте 42А.

Замечание пассажира вызвало в мозгу Красавчика вспышку: багажная метка на его сундуке. Он подавил ругательство, закрыл глаза, попытался успокоиться. Когда Шерман снова открыл глаза, он невольно уставился на башмаки незнакомца. Тупые башмаки… Тупые брюки тупого костюма… Проклятая тупая морда… Но он один. Почему он один? Эта публика водится парами. В отпуск ездил? Эта публика не ездит в отпуск за три тысячи миль, кишка тонка. Они вообще в отпуска не ездят, нет у них отпусков! Может, он и не охотится ни за кем, просто ездил в какую-нибудь европейскую полицию за какими-нибудь данными… о ком-нибудь, а вовсе не о нем, не о Красавчике Шермане… И здесь оказался случайно…

Сосед уставился в растянутую между ладонями газету, Красавчика вообще не видел… Только читал он сейчас не «Геральд», а этикетку прачечной на рубахе Красавчика, неприятно подмокшей от нервного пота! «Федерал? Городской? Черт его знает! Да нет, на федерала не тянет. А какого черта он передо мной раскрылся внаглую?» — возмутился Красавчик. И внутренне себя поздравил: «Значит, едешь ты не только с трупом в сундуке, а еще и с копом на соседней койке. Прелестно!» Красавчик вышел из купе, наведался к сундуку. Выходя, бросил взгляд на соседа. Тот по-прежнему сверлил глазами дырку в странице. Гм, нормальный человек обычно провожает взглядом выходящего…

С сундуком все было в порядке. Красавчик постоял в тамбуре, выкурил сигарету. Поезд несся на северо-запад. Пепел сигареты упал на сундук — как горсть земли на гроб. В ювелирном салоне на Рю-де-ла-Пэ, вероятно, уже хватились пропавшей сотрудницы, названивали домой, выясняли. А может, и покупатель какой-нибудь на его муляж за номером 29 нашелся… Хотя, глядишь, он и месяц пролежит без внимания, если повезет.

Красавчик исполненным достоинства шагом вернулся в купе, сел, при помощи карманного складного ножа очистил ногти. Через полчаса снова вышел проверить. Ох, далеко еще до Шербура! Третья инспекция принесла неприятный сюрприз. На сундуке сидела какая-то мелкая потаскушка, бодро жевала сэндвич. Что в этом страшного? Но Шерману почему-то не понравилось. Девица одарила Красавчика широкой улыбкой, но он не торопился отвечать ей тем же.

— Эй, слезай живо! Расселась тут, крошки повсюду.

Девица не стала спорить.

— Пардон, мсье президент! — расшаркалась она, спрыгнув на пол и не переставая улыбаться.

Не замечая ее улыбок, он отправился к проклятому шпику в купе. Уж лучше с ним общаться, чем с этой…

Наконец за окнами замаячил Шербур. Поезд еще не замедлил бег, а Красавчик уже дежурил возле своего походного гроба. Поезд подкатил к двухэтажному причалу. Друг-кондуктор завершил свою многотрудную задачу не замечать присутствия сундука и поспешил к следующему тамбуру. Красавчик высунул голову и обнаружил, что теперь задача упростилась. Ему больше не нужен француз-посредник, команда судна уже выстроилась вдоль платформы, готовая помочь пассажирам с ручным багажом. Один из матросов — или как они там называются — подскочил к Шерману.

— Погоди немного, — попросил его Красавчик. Надо пропустить пассажиров.

Пассажиры покинули вагон. Все, кроме шпика из его купе.

А вот и третий барьер — и, надо признать, высокий.

— В каюту? — почесал затылок морской волк. — Да что вы! Ни в какую каюту не влезет. Только в трюм.

Потекли драгоценные минуты. К торгу присоединились еще два члена экипажа, подошел офицер — и никакого толку.

— Ну хоть на денек, — взмолился Красавчик наконец. — Я его разгружу, рассортирую, а потом в трюм, на здоровье. — Красавчик раскуривал сигареты одну от другой и, не докурив, вышвыривал. Естественно, он снова взмок.

— К сожалению, это невозможно, — отрезал офицер. — Трюм мы загружаем не через верхнюю палубу, а через бортовые люки, и в море перегрузки не допускаются.

Неожиданно Красавчик получил поддержку.

— Слушайте, ребята, этот парень при мне, а мне есть что сказать. Вы не хотите тащить эту штуку в каюту, потому что она стеснит соседа? Сосед — я, и плевать мне на удобства. Тащите в каюту.

4

Красавчик не оборачивался. Он и затылком видел, что произошло за его спиной, почему этот грубый голос оказался столь убедительным. Судовые трудящиеся ни словом не возразили. Они вообще не пикнули. И не надо было вертеть головой, чтобы всматриваться, что он там такое интересное им показывает. Бляху, конечно! Звезду свою коповскую!

Чего бы не отдал теперь Красавчик, чтобы сбагрить свой импровизированный гроб в трюм! Поздно. Он сглотнул, не оборачиваясь, не благодаря. Так чувствует себя связанный по рукам и ногам, когда на грудь ему сваливается гремучая змея.

Красавчик выскочил, матросы запрыгнули в тамбур. Шерман поплелся к трапу предъявлять билет, чувствуя, как сосед шагает рядом.

— Чего это ради? — процедил Красавчик сквозь зубы голосом весьма неприязненным.

— Жест великодушия. — В ответе звучала явная насмешка, если не издевка. — Могу и с таможенной декларацией помочь…

Красавчик споткнулся, хотя непонятно, как это ему удалось на абсолютно ровном покрытии пирса. Чтоб ему издохнуть, этому легавому!

Офицер у трапа проверил паспорт, билет. Красавчик окинул взглядом палубные надстройки. Судно называлось «Америкен Стейтсмен». «Ну, хорошего тебе плавания, — пожелал себе Красавчик саркастически. — Встретят тебя как родного. Этот коп теперь меня из своих когтей не выпустит».

Сундук пролез по трапам и коридорам, но, как говорят, со скрипом, едва-едва. В каюте он, разумеется, ни под какую койку поместиться не мог. Койки вытянулись вдоль двух стен, в третьей была устроена дверь, а четвертую занимал складной умывальник. Сундук саркофагом замер в середине каюты, превратившейся как бы в обрамление этого монументального сооружения.

То, что его сосед, сложением не хрупкий, примирился с таким стеснением личной свободы, вызывало у Красавчика зубную боль. У иных из этих паразитов какое-то чутье, шестое чувство на преступление. Шерман ощутил на шее удавку. Срочно, срочно нужно что-то предпринимать! Лето, июль, жара, и их двое с этой мертвой куклой в тесной каюте…

Красавчик закинул удочку насчет перемещения сундука в трюм — пустой номер! Хотя это была бы лишь отсрочка, как будто из голого пламени он перепрыгнул на раскаленную сковородку. Сундук пришлось бы снова вытаскивать на палубу, оттуда стаскивать на пирс и толкать в трюм. Да и времени уже не оставалось. Своими капризами Красавчик добился того, что команда уже шепталась о нем. На него тайком показывали пальцем. Сосед где-то задержался, но чемоданы его прибыли, и Шерман впился в ярлыки: «Е. М. Фаулер, Нью-Йорк». Красавчик глянул в иллюминатор и уличил себя в еще одной ошибке. Он купил место на палубе А, средней из трех, как раз под прогулочной. Купил бы С — и не было б забот! А здесь вместо забортной воды под окном чисто выдраенная палуба. Откуда ж ему было знать, что обратно он попрется с трупом! А на ее денежки ему захотелось купить лучшее, не экономить, не отказывать себе. И теперь ему придется волочь ее на себе по всему коридору, по лестнице, да еще по нижней палубе. Красавчик пыхтел от натуги, лихорадочно соображая. Сменить каюту! Оторваться от этого бульдога. Наверняка кто-то не смог поехать, отказался в последний момент, всегда так случается.

Всегда, но не когда ему в этом нужда. Пассажирский помощник, готовый услужить, раскрыл перед ним свою книгу, и у Красавчика Шермана уже отлегло от сердца, но вдруг офицер как будто что-то вспомнил.

— Мистер Шерман, 42А?

Красавчик кивнул.

— К сожалению, ничего не могу сделать. Придется вам остаться на месте.

Спорить бесполезно. Фаулер и здесь уже помахал своей бляхой. Он предусмотрел этот ход и заблокировал его. Провидец-ясновидец, дьявол ему в глотку! Но не может же он знать, что у Красавчика в сундуке… А с чего тогда все эти манипуляции? Простое подозрение, подстегнутое дурацкой возней Красавчика с сундуком при посадке в поезд? Чертовы ищейки любую встречную задницу примеряют к электрическому стулу. Что ж, Красавчик, за что боролся, на то и напоролся. Но пусть этот проклятый плоскоступ не радуется прежде времени, еще посмотрим, кто кого!

Шерман направился в бар, более французской юрисдикции не подчиняющийся, где оказался в компании пузана с золотыми пуговицами, капитана судна. Красавчик принял благородный напиток бренди, и настроение его значительно улучшилось. Вот только он ее сбудет — и пусть пыжатся, как хотят. Ничего ему не навесить, не пришить. Вода скрывает все следы, уж как ты к ней ни подойди. Красавчик совершил несколько рейдов из бара в каюту, чтобы убедиться, что презренный шпик не пытается вскрыть его мавзолей с помощью долота либо отмычки. Но мистер Фаулер в каюту вообще не заявлялся. Солнце уже садилось, однако еще сильно припекало. Шерман распахнул окно на всю ширину, включил электрический вентилятор над дверью. Да-да, не давать застаиваться воздуху в этом помещении, ни в коем случае.

По палубам прошелся стюард с переносным гонгом, приглашая к столу. Шерман снова направился в каюту, в основном чтобы не выпускать из вида Фаулера. Наверняка тот придет освежиться перед трапезой. Переодеться Красавчик не надеялся, вся одежда осталась в сундуке с покойницей.

Фаулер вошел бодрым шагом, обогнул сундук со своей стороны, разделся по пояс. Шорох, щелчок — и вот уже окно затянуто планками жалюзи, а вентилятор выключен.

— В чем дело? — взвился Красавчик. — Боитесь простудиться в июле?

Фаулер ответил долгим взглядом из-под нахмуренных бровей — поверх сундука.

— Похоже, вам очень нужна вентиляция, — тихо промурлыкал он.

Как и все произносимое этим типом, сказанное им сейчас задело Шермана так, что он совершенно растерялся. Красавчик по привычке смочил волосы, лишь после этого вспомнив, что расческу тоже сунул в сундук. Он растопырил пальцы, попытался справиться рукой, но ничего не получилось.

Фаулер с интересом наблюдал за его манипуляциями, потом вытащил небольшую бутылочку жидкой ваксы для башмаков, отвернул пробку, поставил ее на самый край сундука. Затем, став вдруг очень неуклюжим, полез между сундуком и дверью, на которой висела рубаха Красавчика.

Неловко выставленным локтем он зацепил рубаху, и та, увлекая бутылочку, соскользнула на пол. Содержимое бутылочки естественным образом вылилось на рубаху.

Фаулер тут же снова обрел ловкость, подхватил рубаху с пола, принялся извиняться.

— О, пардон, тысяча извинений! Экий я растяпа! Ничего, я выстираю.

До Шермана лишь теперь дошло, что его хотят заставить залезть в сундук за чистой рубашкой — или отказаться лезть в сундук и остаться без ужина, ибо выйти в этом свежесостряпанном шедевре абстракциониста, разумеется, невозможно. Он вырвал изгаженную рубаху из руки детектива, оттолкнул его и чуть было не врезал по физиономии.

— Я все видел! Ты это нарочно устроил! — проскрипел Красавчик, еле сдерживаясь. — Давай свою, чистую!

Фаулер тоже едва сдержался — от улыбки, обозначенной уголками рта.

— Рад бы, да не могу. Никогда никому не даю своих вещей. — Он полез в бумажник. — Я заплачу или постираю… — и почти нежно удивился, слегка кивнув в сторону сундука: — Неужто в таком многоэтажном особняке не нашлось комнатки для рубашек?

Не удостоив его ответом, Шерман дернул звонок и уселся на краю своей койки.

— Принесите мне еду сюда, я не могу идти в ресторан, — велел он появившемуся стюарду.

Фаулер, как будто бы несколько скисший, напялил пиджак и удалился. Красавчику победа особой радости не принесла, ибо, по сути, добился он лишь отсрочки, причем усилив подозрения против себя. Так что и не победа это вовсе. А есть с подноса, поставленного на этот сундук — больше его тут некуда поставить, — кусок в горло не полезет! Шерман высунул голову в окно, часто и глубоко дыша, пытаясь вытеснить из головы малоаппетитные детали: выпученные глаза, вывалившийся язык…

— Кисейная барышня… — обругал он себя.

Надо было заняться кое-какими мелочами, пока коп отвалил на ужин. Вернется, снова примется донимать, так что лучше не тратить времени даром.

5

Красавчик закрыл окно, чтобы занавески не раздувались ветром, сунул нетронутый поднос с едой за дверь и заперся. Судно было довоенное, отремонтированное, вентиляционные решетки шли вдоль потолка по всем внутренним переборкам, с трех сторон, кроме борта. Ничего лучшего в 1914–м они не могли придумать, чтобы хоть как-то заставить воздух двигаться. Радости мало, но решетка все же располагалась намного выше человеческого роста.

Красавчик вытащил ключи, развернул сундук так, чтобы он открывался от двери. Шерман присел, глубоко вдохнул, вставил ключ в замок и открыл… Не глядя внутрь, он вытащил платок, развернул его, накинул на лицо покойницы. Достал пару рубашек, лежавших подальше от нее, отделенных другими вещами, вынул расческу, достал напильник.

Надо попробовать снять жемчуг. Но трудно даже раздвинуть две жемчужины так, чтобы подобраться с напильником к платиновой проволоке, не повредив жемчуга. Красавчик все же сдвинул три шарика, ближайших к застежке, чуть выпиравшей наружу из-за особенностей конструкции. С проволокой справиться оказалось легче, через пять минут она лопнула на месте надпила. Три жемчужины выпали и куда-то закатились. Он не обратил на них внимания, отложил напильник, чтобы взяться поудобнее и выкрутить ожерелье, — и услышал спокойный голос Фаулера:

— Очень своевременная идея запереться. Я могу войти?

Под потолком возникла физиономия сыщика, заглядывающего в каюту сквозь наддверную вентиляционную решетку. Фаулер улыбался, но улыбка его ничего доброго не предвещала.

Внутри Шермана что-то умерло, что-то, чему уже не суждено умереть ни в Венсенне, если бы ему на роду написано было преклонить колени перед нависшим ножом гильотины, ни в Оссининге, если бы судьба привела его на тамошний электрический стул. Что-то внутри него лопнуло. Но, поскольку Красавчик еще не попал ни на гильотину, ни на электрический стул, он продолжил дышать и соображать. Шерман провел глазами прямую от физиономии Фаулера до сундука. Нет-нет, коп с той позиции ничего не в состоянии разглядеть. Да и не скалил бы он зубы, если бы что-нибудь разглядел. Однако решетка идет и далее под потолком. Этот тип на чем-то стоит там, за дверью, на какой-то подставке. Что мешает ему спрыгнуть со своей табуретки да передвинуть ее подальше? И сделает он это гораздо быстрее, чем Красавчик успеет захлопнуть сундук. «Не сообразил, слава Марии и Иосифу! Надо ему зубы заговорить, отвлечь…» — молниеносно пронеслось в мозгу Красавчика. Он пристально, «магнетически» уставился в глаза соседу.

— Была причина запереться, — медленно проговорил он. — Минуту назад…

Хлоп! И сундук закрыт. Еще одна победа. Щелкнул замок, Красавчик поднялся, тяжело дыша, и направился к двери. Фаулер не спеша слез со складной скамеечки. Разочарования своего — если он был разочарован — Фаулер ничем не выказал. Красавчик старался скрыть дрожь в голосе и в коленках.

— Я не слышал никакого стука, — с ходу отперся Красавчик.

— А чего стучать, если наперед известно, что закрыто?

— Еще один сеанс ясновидения? — Красавчик пытался корректировать на ходу линию поведения, не зарываясь, но и не уступая. — Мне это начинает на нервы действовать.

Он увидел одну из жемчужин, быстро подобрал, прежде чем ее успел заметить сосед, спрятал.

— Рубаху вчистую изгадил, а тут еще и подсматривает. — Красавчик, как бы нервничая, шагал по оставшейся площади каюты, внимательно рассматривая пол в поисках жемчужин. Засек вторую, подобрать ее удалось так же незаметно. Подпустил в голос праведного негодования: — Я тебе что, подопытный кролик?

— Пара таких пустяков вряд ли подействуют на нервы человеку, — назидательно заметил Фаулер, — если на них не подействовало уже что-то более серьезное.

На это Шерман ничего не ответил, потому что не нашел подходящего ответа. Не нашел он и третьей жемчужины, начал даже сомневаться, три свалились или две. Может, все же две? Он рухнул на свою койку, принялся пускать в потолок кольца дыма. Скрытый сундуком Фаулер рыгнул, поворочался и зашуршал каким-то иллюстрированным журналом. Судовые трубы плевались дымом, судно стремилось на запад. Фаулер и Шерман лежали и ждали…

Шум снаружи постепенно стихал, затем наружные огни вдруг погасли. Наступила полночь. Фаулер встал и удалился. Красавчик уселся. Пиджак, жилетка, галстук здесь. Должно быть, пошел в туалет. Шаги Фаулера затихли в коридоре. Не беспокоясь на этот раз о двери — ночная тишина давала возможность услышать шаги издалека, — Красавчик махнул к оставленной копом одежде. Вспомнил молодость карманника, резво обшарил карманы. Ага, бляха полиции Нью-Йорка. Шерман с собой оружия не носил, но у этого наверняка где-то спрятано. Надо найти… Конечно, не для того, чтобы использовать, — шуму много. Для того чтобы против тебя не использовали. Этот олух оставил один из своих чемоданов открытым, чтобы достать пижаму.

Быстро и аккуратно, ничего не переворошив, Шерман исследовал чемодан. Нету. Может быть, во втором чемодане… Или с собой носит… Тут на него что-то нашло, и Красавчик сунул руку под матрас. Вот он! Шерман вытащил магазин, высыпал патроны. Засунув пустой пистолет обратно, он услышал шарканье шагов в коридоре.

«С чем тебя и поздравляю!» — злорадно подумал он в адрес Фаулера.

Вернувшись, Фаулер переоделся и влез под одеяло.

— Ну и духота здесь! — проворчал он себе под нос. — Какой-то гнилью несет, с камбуза, что ли?

— Сейчас сбегаю на лужок, фиалок нарву, — ухмыльнулся Красавчик, поднялся и для виду тоже вышел, однако никуда не двинулся, а замер за дверью. Нет, Фаулер не делал попыток влезть в его сундук, да и вообще не покинул койку. Шерман прицелился в открытое окошко закутка между двумя каютами — и запустил туда горсть патронов. Одной заботой меньше.

Красавчик вернулся в каюту. Фаулер якобы уже спал. Скорее всего, притворялся.

Шерман снял пиджак и башмаки, улегся на койку. Движение судна, шум судовых двигателей, шум и мелькание вентилятора на фоне коридорного света… и дыхание двух смертельных врагов, преследуемого и преследователя.

Шерман, проклявший вентилятор за фокус с подсматривающим Фаулером, обнаружил в нем нечто полезное. Решетка пропускала достаточно света. Не то пришлось бы полночи искать замочную скважину.

Красавчик почувствовал прилив энергии и оптимизма. Он лежал и ковал планы. Сначала Манон, потом коп. Девушка ждать не может, коп подождет. Шесть дней еще впереди. Если он сейчас вдруг исчезнет, это вызовет нездоровый интерес. А там, глядишь, нагрянет непогода, да как-нибудь ненастным вечерком… Даже можно потом заорать: «Человек за бортом!» Нет, лучше первым сообщить о загадочном исчезновении соседа по каюте.

Итак, занимаемся девушкой.

По ночам в конце каждого коридора дежурит ночной стюард, на случай если пассажирам что-нибудь в голову взбредет. От него следует избавиться. Но не стоит его сюда звать, чтобы он стуком не разбудил соседа. И надо отослать его достаточно надолго, чтобы он не застал самого Красавчика с прекрасной дамой в обнимку. Или даже одного. Ну, это еще куда ни шло… Человеку в любой момент может по нужде приспичить. Всего, конечно, не предусмотришь, но все надо обдумать.

6

По тому, как человек дышит, можно сказать, спит он или притворяется. И Шерман в этом искусстве собаку съел. Есть, правда, и другие искусники, которые умеют дышать так, чтобы их принимали за спящих. И Красавчик, как ни старался, не мог решить, не с таким ли искусником он имеет дело. Дыхание Фаулера углублялось медленно, постепенно, ритмично. Оно стало размеренным, размашистым, в нем проявились характерные побулькивания, очень артистично исполненные. Ни в коем случае не грубый халтурный храп, а лишь легонькие зацепочки в носоглотке.

«Спит, — заключил Шерман. — Так долго он бы не вытянул, слишком велико напряжение».

Он сполз с койки, натянул пиджак, чтобы прикрыть белую рубаху. Подобрал рубашку испачканную, скомкал ее в кулаке. Ключ от сундука положил на пол перед собой. Напустив слюны в ладонь, Красавчик постарался как следует увлажнить замок и обе наружные пряжки, чтобы устранить возможные скрипы. Замок отперся тихо, но в пряжки вделаны звучные пружинки, которые ничем не заглушить, хоть заплюйся. Красавчик осторожно отстегнул каждую из пряжек, зажимая их скомканной рубашкой и сведя щелчок к скрипу колена кузнечика-подагрика. Затем тяжким взглядом смерил соседа. Фаулер пребывал в той же позиции, все так же мерно функционировала его дыхательная механика.

Сундук открылся практически бесшумно, если не считать шороха шмоток внутри, и Красавчик снова перевел взгляд на Фаулера — вернее, невольно отвел взгляд от трупа. Некогда трусить, некогда! Тем более что просто так ее не выдернешь оттуда, сразу посыплются всякие деревяшки, сломанные и несломанные. Такой поднимется грохот! Красавчик осторожно удалил все, что мешало. Девушку вытащил последней. Слава всем святым, не тяжелая.

Пришла пора вызывать на сцену стюарда с его небольшой, но важной ролькой. Конечно, можно попытаться незаметно прокрасться мимо него, но риск слишком велик. Вдруг этому дурню взбредет в голову высунуться из своей ниши-дежурки. Другой вариант — оставить покойницу в каюте и пойти побеседовать со стюардом в коридоре. Но и здесь риск недопустим. Фаулера какая-нибудь муха укусит, он проснется и завопит с перепугу. Значит, нужно вынести ее в коридор, засунуть в щель между каютами и не дать стюарду завернуть за поворот. И — главное — четко рассчитать время.

Красавчик подволок труп к двери, прижимая к себе, как чревовещатель прижимает куклу, открыл и придержал дверь, чтобы не дать качке громыхнуть ею о переборку. Дверь не издала ни звука, но хлынувший из коридора поток яркого желто-оранжевого света заставил Шермана покрыться холодным потом. Свет не попадал на Фаулера, но оказался очень уж ярок. Опустив труп за порогом, Красавчик вернулся в каюту и вызвал стюарда. Тут Фаулер его испугал. Он как будто вдруг замер, перестал сопеть, грудь его тоже замерла. Но нет, ему, наверное, примерещилось это со страху и от перенапряжения. Примерещилось или нет, надо шевелиться. Звонок стюарда в каюте не слышен, Шерман это знал. Он снова выскочил в коридор, прислушался. Едва заслышав шаги, направился навстречу.

Волоча ноги, Красавчик завернул за угол, зашаркал к стюарду.

— Вызывали, сэр? — спросил стюард.

Шерман привалился лбом к плечу ночного дежурного.

— Ох, худо мне, — просипел Красавчик, как будто из последних сил. — Чашечку черного кофе покрепче, если можно. Перебрал я за ужином чуток…

— Разумеется, сэр, — бодренько отозвался стюард, но вместо того, чтобы развернуться и удалиться, сделал шаг в сторону, чтобы обогнуть Шермана и продолжить путь.

— Куда? — ахнул посеревший Красавчик. — Разве кухня…

— Главный камбуз ночью закрыт, сэр, — охотно пояснил стюард. — Но вы не беспокойтесь, у нас при курительном салоне имеется отличный бар с буфетом…

«Вот тебе и кофе!» — мелькнуло у Шермана в голове. Морская посудина бешено взвилась и ухнула в какой-то водоворот. Язык Красавчика, однако, молол, а тело двигалось, подчиняясь каким-то неясным рефлексам. Не соображая, что он делает, Шерман компанейски подвалил к стюарду, чуть не подмял его под себя, полуобнял, сопровождая по коридору и загораживая неэстетичное зрелище. К счастью, сотрудник пароходной компании гвардейским ростом не отличался.

— Зря я бренди залил шампанским, — бормотал Красавчик. — А какую бурду выдают за кофе в Париже!.. Ну, мою каюту найти нетрудно…

Стюард исчез в другом конце коридора, а Шерман не выдержал, рухнул. Как стоял, так и сел, обливаясь потом, слезами и соплями.

«И все это ради того, чтобы не помереть двумя десятками лет раньше положенного!» — злобно подумал он.

Некогда рассиживаться! Красавчик заставил себя подняться на ноги и, подхватив тело убитой ювелирши, поволок ее к выходу. Впереди никого, над головой фонарь, здесь развилка. Можно, конечно, подняться, спуститься — а зачем? Чтобы привлечь внимание дежурного стюарда верхней или нижней палубы? Ни к чему эти изыски, и отсюда нырнет, главное — пробраться подальше к корме.

Он снова опустил труп, на этот раз усадил его в плетеное кресло; выглянул.

Никого. И тьма кромешная.

Красавчик дрожащими руками подхватил тело, и вот уже зловещая парочка заковыляла во тьму. Но еще надо было снять ожерелье! Впереди белая стена, в ней виднелись черные четырехугольники окон… Вот и штабель складных палубных шезлонгов, рядом три разложенных, очевидно, остались от засидевшихся допоздна пассажиров. На одном из них даже плед валялся.

Красавчик положил труп на шезлонг, склонился над шеей покойницы. Платок с лица почему-то до сих пор не свалился… Прилип, что ли? Бр-р… Это его платок, большой, ей аж до плеч достает. Красавчик приподнял платок, и им тотчас завладел порыв ветра, унес и зашвырнул неведомо куда.

Красавчик нащупал конец проволоки, распиленной им возле пряжки, и замер в отчаянии.

Проволока была на месте, куда ж ей деться. Но голая, невидимая в темноте. Весь жемчуг верхнего ряда исчез! Должно быть, рассыпался, пока Шерман ее тащил, тряс да перехватывал. То есть Красавчик устроил жемчужную тропу к себе. Прямо мальчик-с-пальчик какой-то… Только сказочка мрачная получается.

Конечно, жемчужины не лежали на месте, закатывались куда-нибудь, но… Рассыпался жемчуг только верхнего ряда, остальные два слишком вжаты в покойницу.

Лишь только он успел осознать это открытие, сделанное не глазами, а кончиками пальцев, как тьма перед ним сгустилась, и он услышал голос Фаулера:

— Ну, давай остальные, что ли, для комплекта. У меня тут, видишь ли, не хватает…

Шерман автоматически набросил на покойницу одеяло и пружинистым шагом направился к Фаулеру, собираясь для прыжка. Он скорее чувствовал, чем видел вытянутую к нему руку с пистолетом. Вопрос в том, пуст ли его магазин, сообразил ли сыщик проверить его и перезарядить.

7

Шерман обходил Фаулера по дуге, стараясь прижать его к борту. Шезлонг с покойницей оказался, таким образом, ближе к нью-йоркскому сыщику, но тот смотрел лишь в сторону Красавчика, не отворачиваясь. До Шермана дошло, что коп не знал всей правды. А на шезлонге ничего не приметил, в лучшем случае скомканный плед.

Конечно! Иначе б уже все сирены выли и прожекторы сияли. Фаулер не видел Шермана с ношей, воображал, что напал на след какого-то жулика или воришки.

«Но сейчас он ее увидит, недолго осталось», — подумал Красавчик и ускорил шаг.

— Дать? — пробормотал он. — Дать? Сейчас получишь!

— Но-но, крутой больно! — Фаулер вытянул перед собой левую руку с бляхой, не убирая правую с пистолетом. — Полиция города Нью-Йорка! — веско проронил он, как козырного туза бросил.

Перезарядил или не перезарядил? Теперь Красавчика Шермана мучил только этот вопрос. Что ж, пора проверить.

Он рванулся вперед, вложив в удар всю массу тела. Ненавистный шпик рухнул, Шерман плюхнулся на него сверху, продолжая обрабатывать кулаками. Еще падая, Красавчик ощутил животом дуло пистолета и услышал щелчок спускового крючка. Вместо грохота выстрела, однако, последовал глухой удар затылка Фаулера о палубу. Фаулер обмяк. Ненадолго, всего на минуту. Но этого времени хватило, чтобы дотащить сыщика до ограждения, перебросить через него, как половую тряпку, и спихнуть вниз. Пистолет вывалился из разжатой ладони полицейского, тело рванулось вниз, но как раз в этот момент сознание вернулось к нему, и левой рукой он успел схватиться за фальшборт. Вес падающего тела чуть не разорвал сухожилия, инерция развернула Фаулера, на краткий миг он встретился глазами со своим убийцей. Жалкая гримаса на физиономии исторгла бы слезы сострадания из глаз самого дьявола, но на смерть его обрекал современник и согражданин.

— Не-е-е-ет! — завопил он отчаянно.

Однако нога Шермана, просунувшись через прутья ограждения, уже поставила точку в судьбе Фаулера. Физиономия его исчезла. Единственное, что от него осталось на палубе, — бляха полиции города Нью-Йорка.

Красавчик подобрал бляху, взвесил ее в руке.

— Возьми с собой, коп, на том свете пригодится! — И бляха полетела за борт.

Выполнить то, для чего Красавчик сюда, собственно, и притащился, оказалось теперь как бы бесплатным приложением к основной работе. Он, можно сказать, просто прогулялся до шезлонга и обратно. Засунул в карман изуродованное ожерелье.

«Дорого оно мне досталось», — подумал он и замер.

Палубу залил яркий свет. Шерман дернулся, сжался, выпрямился… Бежать некуда.

Со всех сторон стояли стюарды, моряки, офицеры. Все смотрели на него, на Красавчика Шермана, и смотрели неласково. Да и снизу доносился шум, туда тоже не удерешь. «Разве что в воду…» — подумал Шерман, но тотчас обругал себя за глупость. Черт дернул этого шпика орать, не мог помереть спокойно, с достоинством!

«Они ничего не видели, ничего! — уговаривал он себя. — Опоздали, свет включили позже…»

Люди подходили к нему не торопясь, готовые к сюрпризам с его стороны. Первый помощник держал в руке пистолет, направленный должным образом и сопутствуемый надлежащим взглядом. Серьезный господин. Засветились прямоугольники окон. Это уже не барьер, это, пожалуй, тупик. Последняя остановка, чуял Шерман, несмотря на попытки самоутешения.

В мозгу внезапно замигал сигнал тревоги. Сеть смыкалась. Сейчас они возьмут его, и ничего уже нельзя будет сделать. Надо без промедления оторваться от того, первого преступления.

Красавчик небрежно оперся спиной о стойку ограждения, как будто поджидая приближающихся к нему. Столь же небрежно, как бы скучая, сунул руки в карманы. Когда они подошли вплотную, он вытащил руки и незаметно, прикрыв руку телом, сделал движение в сторону ограждения. И ожерелье отправилось догонять Манон.

Какой убыток!.. Но шкура дороже.

Глаза первого помощника сверкали сталью. Сталь в его руке гипнотизировала грудь Красавчика Шермана.

— Что вы сделали с Фаулером?

— Я? С Фаулером? Позвольте, он дрыхнет у себя в каюте 42А. Мы с ним не сиамские близнецы. Что, разве судовые правила запрещают размять ноги на свежем воздухе?

Следующим высказался старый знакомый Шермана, судовой стюард:

— Меня сразу насторожило, как он кофе заказал, сэр. А когда я принес кофе, в каюте никого не оказалось. Только распотрошенный сундук. Они дрались, должно быть…

Тут раздался истерический женский вопль из иллюминатора:

— Офицер, офицер! Кто-то упал на палубу напротив моего окошка, крича «Не-е-е-ет!» во все горло… Я вскочила… — Она всхлипнула.

Первый помощник внимательно слушал, но ни ствола, ни глаз с Шермана не спускал.

— А его сверху — ногой по голове, прямо в лицо! Я… я сразу потеряла сознание… — Женщина зарыдала, послышалось утешающее ее негромкое мужское воркование.

Сеть затягивалась все туже.

— Крик все слышали, — высказался наконец первый помощник. — А теперь и свидетель нашелся.

К первому помощнику подбежал капитан, на ходу заправляя рубаху в штаны. Они обменялись несколькими фразами, но ствол так и буравил грудь Шермана, рядом с которым уже выросли два здоровенных типа в морской форме. Пистолет сменили наручники.

— Я арестую вас по подозрению в убийстве, — провозгласил капитан. — Руки вперед! Мистер Моултон, займитесь им, прошу.

Парни с боков помогли Шерману вытянуть вперед руки. Все уставились на ссадину на костяшках Красавчика, оставленную железной челюстью Фаулера.

Красавчик вздрогнул от прикосновения стали к запястьям.

— Я тут ни при чем! — заявил он наконец. — Он сам свалился. И я его не трогал. Мало ли, что ей привиделось!

Но в таких условиях не поборешься за справедливость. Даже и голоса твоего не услышат. Бас капитана гудел, как барабанная дробь у эшафота. Первые из сотен, тысяч вопросов, которые с этого момента будут кусать его, как бешеные слепни.

— У вас был мотив для убийства этого человека?

Отвечать, не отвечать? Но мстительные боги искореженной судьбы знали, что и когда сделать. Они ответили за него, послав с нижней палубы еще одного стюарда. В обеих вытянутых вперед руках этот чертов сын волок, как будто боясь обжечься, бляху Фаулера и искореженное ожерелье.

— Я только что обнаружил это на палубе В, сэр. Услышал крик, пошел проверить, и тут этот значок упал прямо мне под ноги, ветром скинуло. Я включил свет и нашел еще это ожерелье, намотало на поручень, тоже ветром.

Шерман уставился на два предмета.

Ветер… Ветер судьбы. Две достаточные улики. Вот и выбирай: острый нож Венсеннской гильотины или электрокресло одной из федеральных тюрем. Точнее, гадай на кофейной гуще, выберут за тебя другие. Умереть-то он, конечно, сможет только один раз, но утешит ли его то, что одной смертью он обманул другую?

— Запереть и охранять, — приказал капитан. — В карантине сдадим федеральным властям.

Шерман безвольно поплелся в указанном направлении, полагая, что ниже падать некуда, но тут же понял, что заблуждался. Капитан показал первому помощнику желтый бланк принятой радиограммы:

— Получена четверть часа назад. Полиция Нью-Йорка просит задержать мистера Фаулера за мошенничество, шантаж, обман пассажиров поездов и судов, имитацию детектива…

Шерман больше ничего не слышал. В ушах бухнула кровь, послышался визгливый смех фурий, перед глазами засверкали их когти. Умереть за убийство, которого можно было запросто избежать, — совершенное для сокрытия второго убийства, которого наверняка никто никогда бы не обнаружил!