Избранные произведения

Для чего стремится Гектор к бою,

Где Ахилл безжалостной рукою

За Патрокла грозно мстит врагам?

Если Орк угрюмый нас разлучит,

Кто малютку твоего научит

Дрот метать и угождать богам?

Слез не лей, супруга дорогая!

В поле битвы пыл свой устремляя,

Этой дланью я храню Пергам.

За богов священную обитель

Я паду и — родины спаситель —

Отойду к стигийским берегам.

Не греметь твоим доспехам боле;

Ржавый меч твой пролежит в неволе,

И Приама оскудеет кровь.

В область мрака ты сойдешь отныне,

Где Коцит слезится по пустыне.

Канет в Лету Гектора любовь!

Весь мой пыл, все мысли и стремленья

Я залью волной реки забвенья,

Но, не пламенник любви.

Чу! Дикарь у стен уж кличет к бою.

Дай мне меч и не томись тоскою!

Леты нет для Гектора любви.

О Лаура, как назвать ту силу,

Что сближает и роднит тела, —

Как назвать, когда в волшебном вихре

Две души в одну она слила?

Посмотри: планеты мчатся в безднах, —

Что велит им вечный круг свершать?

Что влечет их в пляску круговую,

Как детей, приветствующих мать?

В золотых потоках света греясь,

Их лучистый хоровод

Черплет жизнь из огненной амфоры, —

Так из мозга тело жизнь берет.

Если атом к атому стремится,

Если строй миров ненарушим,

Если сфер мелодии созвучны —

Эту связь любовь дарует им.

Изыми любовь из сил природы —

Естество рассыплется во прах,

Все поглотит дикий древний хаос, —

Плачь, о Ньютон, о былых мирах!

Изыми из сонма душ богиню —

И, как телу, смерть им суждена.

Без любви не станет жизни,

Без любви не расцветет весна.

И какою силой, о Лаура,

Пламень в сердце поцелуй твой льет,

Заставляет вспыхнуть щеки,

Устремляет смелый дух в полет?

Крови тесно в берегах природных,

Чувствам тесно в алчущей груди, —

Две души в одном огне сгорают,

Тело в тело жаждет перейти.

В вечных сменах неживой природы

Ту же власть любви вручил творец,

Что и в тонкой арахнейской ткани

Чутко внемлющих сердец.

Посмотри, Лаура, тьму страданий

Озаряет радостью любовь,

Холоду отчаянья враждебна,

Льет надежду пламенную в кровь.

В роковую ночь угрюмой скорби

Брызнет счастья кроткий луч —

И уже сквозь золотые слезы

Взор блестит, как солнце из-за туч.

Да, есть зло. Но страстному влеченью

Разве силы зла не подлежат?

Если небу наш порок враждебен —

Разве с ним не дружен ад?

Вслед греху послали Евмениды

Лютых змей — раскаянье и стыд.

Дан орлиный взлет величью,

Но за ним предательство следит.

Гордости грозит паденье,

Счастью зависть преграждает путь,

Сладострастье, как сестру родную,

Привлекает смерть к себе на грудь.

И, любви грядущего покорно,

Прошлое встает из темных урн,

Но свою невесту — Вечность —

Долго ищет сумрачный Сатурн.

Час пробьет, — так возвестил оракул, —

Вспыхнет брачным факелом весь мир.

Время Вечность приведет на тризну —

Это будет свадебный их пир.

Новый день не сменит брачной ночи,

Не смутит блаженные сердца.

И любовь меж нами будет длиться —

Радуйся, Лаура! — без конца.

Чуть коснешься ты струны послушной —

Чудо! — то, как статуя, бездушный,

То бесплотный, молча я стою.

Смертью, жизнью — всем ты завладела.

Словно Филадельфиа, из тела

Душу исторгаешь ты мою.

Мир, как будто зачарован,

К звукам сладостным прикован,

Обрывая дней полет,

Полноту блаженства пьет.

Самый воздух, замирая,

Чутко внемлет песням рая.

Как меня твой дивный взор —

Все пленяет звуков хор.

Вот они, как в сладострастной буро,

Гимном счастью вознеслись, —

Так новорожденные, в лазури,

Ангелы стремятся ввысь,

Так из тьмы, где Хаоса владенья,

В грозовую ночь миротворенья

Роем огненных шаров

Извергались тысячи миров.

Звуки льются, то журча украдкой,

Словно ключ по гальке гладкой,

То сильны, как бурный вал,

Бьющий в твердь гранитных скал,

Грозны, как гром, что в оркестр урагана

Мощно врывается гулом органа,

Смутны, как ветер весной

В липовой чаще,

Дышащий негой ночной,

Томный, пьянящий.

Горестны, как полный грустных пеней

Ропот сожалений в той ночи, где тени

Бродят плача, где Коцит

Волны слез в глухую даль стремит.

Дева, молви! Не сошла ль ты с неба,

Вестница возвышенная Феба?

Не в Элизии ль возник

Твой божественный язык?

Монумент, возникший злым укором

Нашим дням и Франции — позором,

Гроб Руссо, склоняюсь пред тобой!

Мир тебе, мудрец уже безгласный!

Мира в жизни ты искал напрасно:

Мир нашел ты, но в земле сырой.

Язвы мира ввек не заживали:

Встарь был мрак — и мудрых убивали,

Нынче — свет, а меньше ль палачей?

Пал Сократ от рук невежд суровых,

Пал Руссо — но от рабов Христовых,

За порыв создать из них людей.

Слышишь: полночь в колокол забила,

Кончен стрелок кругооборот.

Значит, с богом!.. Время наступило!

Стражники толпятся у ворот.

Жизнь, прощай! Любовь мою возьми ты,

Слезы, чувства, сны, последний взгляд.

Мир весенний, мы с тобою квиты,

Бесконечно сладок был твой яд.

Луч горячий солнца золотого,

В мрак могилы не проникнешь ты,

Никогда не встретимся мы снова,

Радужные девичьи мечты.

Я прощаюсь с вами в час печали,

Дети рая — грезы юных лет;

Не успев родиться, вы увяли

И вовек не явитесь на свет.

А давно ли девушкой невинной

Я была и пурпур алых роз

Оттенял наряд мой лебединый,

Вились розы в золоте волос?

Я сегодня в том же белом платье —

Жертва ада — здесь стою, нема.

Только вместо роз — как знак проклятья —

Смерти черная тесьма.

Плачьте ж надо мной, кто непорочно

Лилию невинности хранит, —

Девы, сочетающие прочно

Твердость воли с нежностью ланит.

Моему позору оправданье —

Это сердце, полное огня,

Злого искусителя лобзанья,

Усыпившие меня.

Ах, быть может, со змеиной лаской

Он к другой красавице прильнет

В страшный миг, когда дорогой тряской

Повезут меня на эшафот.

И когда в глухой предсмертной муке

Вскрикну я и ливнем хлынет кровь,

Будет он, другой целуя руки,

Пить блаженство и любовь.

Нет, Иосиф! Где б ты ни скрывался,

Знай — тебя найдет Луизы стон.

Слышишь: гул колоколов раздался.

Пусть в твой слух ворвется этот звон,

Пусть твое спокойствие отравит,

В час, когда "люблю" шепнет она,

Пусть мой голос рану пробуравит

В голубых картинах сна.

О изменник! Иль тебе нет дела,

Как страдала молодая мать?

Это горе — горе без предела —

Тигра бы заставило дрожать!

Парус поднят — ты ушел надменно.

Вслед тебе смотрела я в слезах.

Девушкам на побережье Сены

Ты скулишь фальшивейшее "ах!"

А ребенок, милый мой ребенок,

Мирно спал, не зная ни о чем,

Улыбался ласково спросонок,

Пробужденный утренним лучом.

И душа на части разрывалась,

Глядя на святое существо,

И любовь отчаяньем сменялась

В сердце матери его.

"Женщина! Где мой отец?" — безмолвный

Лепет сына громом грохотал.

"Женщина! Где муж твой?" — боли полный,

Каждый угол сердца вопрошал.

Нет, мой мальчик! Звать отца не время, —

Он других голубит сыновей.

Проклянешь ты, презираем всеми,

Наслажденья матери своей.

Адский жар в груди моей пылает,

В целом мире я теперь одна.

Так зачем твой взор напоминает

Канувшие в бездну времена?

Детский смех твой воскрешает снова

Счастья дни, огонь любви былой,

Входит в душу, разорвав покровы,

Горькою, смертельною стрелой.

Ад мне, ад жить без тебя на свете!

Быть с тобою рядом — трижды ад!

Поцелуи ласковые эти

Об иных лобзаньях говорят.

Вопиют они о ложной клятве мужа,

Каждый звук той клятвы не забыт.

Сердце сжалось, и петля все туже...

Так был мною сын убит.

Но, Иосиф, где б ты ни был, помни:

Гневный призрак за тобой придет,

Сладкий сон развеет ночью темной,

Хладными руками обовьет.

Будь в раю, — но и в пределы рая,

В звездную полуночную тишь

Явится — провижу, умирая, —

Матерью удавленный малыш.

Здесь он, здесь, сынок мой бездыханный,

Я его сквозь сумрак узнаю.

Кровь струится из открытой раны

И с собой уносит жизнь мою...

Вот палач стучит. Бьет в сердце молот.

Радостно на казнь спеши!

Пусть скорей погасит смерти холод

Пламень мук истерзанной души.

Знай, Иосиф! Я тебя простила.

Да простит тебя господь!

Ты свободен: письма поглотило

Пламя, что ничем не побороть.

Ложные пылают обещанья,

Поцелуи корчатся в огне, —

Все, что столько сладкого страданья

Принесло в минуты счастья мне.

Сестры! Розам юности не верьте,

Не поддайтесь лжи мужских речей!

На пороге неизбежной смерти

Шлю проклятья юности своей!

Слезы? Слезы палача?! Не надо!

Жалость не нужна мне. Так не плачь!

Лилию ломая без пощады,

Не бледней, руби, палач!

И я на свет в Аркадии родился,

И я, как все кругом,

Лишь в колыбели счастьем насладился;

И я на свет в Аркадии родился,

Но сколько слез пролил потом.

Май жизни только раз цветет, прекрасный,

И мой отцвел давно.

Благой господь-о, плачь, мой брат несчастный!-

Благой господь задул мой светоч ясный,

И вот — вокруг темно.

О Вечность жуткая, стою, вздыхаю

У входа твоего.

Свидетельство на счастье я вручаю,

Его тебе я целым возвращаю,

О счастье я не ведал ничего.

Вот, справедливая, с мольбою трудной

У ног твоих, я тут.

На той звезде я верил сказке чудной,

Что, царствуя, ты судишь правосудно, —

Все Мстительницей там тебя зовут.

Здесь, говорят, ты грешников караешь

И праведным отраду, шлешь,

Все муки сердца здесь ты исцеляешь,

Извечные загадки разрешаешь

И за страданья честно разочтешь.

Сюда изгнанник как домой вернется,

Здесь всех дорог страдальческих концы.

Дитя богов, что Истиной зовется,

Что всех бежит, немногим достается,

Мою судьбу схватило под уздцы:

"С тобой я рассчитаюсь в жизни новой,

Взяв молодость твою.

Дать векселя я не могу иного".

Беру я вексель, жду я жизни новой,

А молодость взамен даю.

"Отдай мне ту, кого так любишь нежно,

Лауру дай твою.

Ты в барыше здесь будешь неизбежно".

И вот я ту, кого люблю так нежно,

С рыданьем громким отдаю.

"Расписка, выданная трупу, — мненье

Свое с усмешкой высказал мне свет.-

Та лгунья, у тиранов в услуженье,

Не истиной манит тебя, а тенью.

Срок векселю, а уж тебя и нет".

Шипят везде насмешки дерзновенно:

"Такой пустой ты тешишься мечтой?

Фальшивые спасители вселенной,

Как могут божества помочь мгновенно

Людскою выдумкой нужде людской?

Какое будущее за гробами?

Что Вечность чванная твоя?

Она, нас разлучившая с телами, —

Наш ужас, отраженный зеркалами

Пугливой совести, наш страх небытия.

Как мумию времен, как призрак хилый,

Живою притворившуюся ложь,

Которую Надежда из могилы,

Набальзамировав, к нам притащила, —

Вот это ты бессмертием зовешь?

Надеждам — ложь их тленье покарало —

Кто подлинные блага отдает?

Шесть тысяч лет все мертвое молчало,

И вдруг мертвец, из гроба встав сначала,

Вручает Мстительнице счет?"

Я видел: Время на крылах стремилось

К тебе, к твоим брегам.

Природа, вялый труп, за ним влачилась.

Мертвец не встал, могила не открылась.

И я доверился богам.

Тебе отдавший все свои услады,

Я пред тобою распростерт в мольбе.

Презрев толпы насмешки без досады,

Я, Мстительница, требую награды.

Я всем пожертвовал одной тебе.

"Всех чад своих люблю без исключенья! —

Вскричал незримый некий дух.-

Есть два цветка, они полны значенья,

Есть два цветка — Надежда, Наслажденье,

И мудрый выберет один из двух.

Избрав один, другим не соблазняйся,

Искать другой — напрасный труд!

Кто не имеет веры, наслаждайся,

А верующий — благ земных лишайся!

История и есть всемирный суд.

Надеявшийся награжден не мало, —

Награду вера всю в себе несет.

Тебе недаром мудрость подсказала:

Что у тебя Минута отобрала,

То никакая Вечность не вернет".

Радость, пламя неземное,

Райский дух, слетевший к нам,

Опьяненные тобою,

Мы вошли в твой светлый храм.

Ты сближаешь без усилья

Всех разрозненных враждой,

Там, где ты раскинешь крылья,

Люди — братья меж собой.

Обнимитесь, миллионы!

Слейтесь в радости одной!

Там, над звездною страной, —

Бог, в любовь пресуществленный.

Кто сберег в житейской вьюго

Дружбу друга своего,

Верен был своей подруге, —

Влейся в наше торжество!

Кто презрел в земной юдоли

Теплоту душевных уз,

Тот в слезах, по доброй воле,

Пусть покинет наш союз!

Все, что в мире обитает,

Вечной дружбе присягай!

Путь ее — в надзвездный кран,

Где Неведомый витает.

Мать-природа все живое

Соком радости поит.

Все — и доброе и злое —

К ней влечение таит.

Нам дает лозу и счастье

И друзей в предсмертный миг,

Малой твари сладострастье,

Херувиму божий лик...

Ниц простерлись вы в смиренье?

Мир! Ты видишь божество?

Выше звезд ищи его;

В небесах его селенья.

Радость двигает колеса

Вечных мировых часов,

Свет рождает из хаоса,

Плод рождает из цветов.

С мировым круговоротом

Состязаясь в быстроте,

Водит солнца в звездочетам

Недоступной высоте.

Как миры без колебаний

Путь свершают круговой,

Братья, в путь идите свой,

Как герой на поле брани.

С ней мудрец читает сферы,

Пишет правды письмена,

На крутых высотах веры

Страстотерпца ждет она.

Там парят ее знамена

Средь сияющих светил,

Здесь стоит она склоненной

У разверзшихся могил.

Выше огненных созвездий,

Братья, есть блаженный мир.

Претерпи, кто слаб и сир, —

Там награда и возмездье!

Не нужны богам рыданья!

Будем равны им в одном:

К общей чаше ликованья

Всех скорбящих созовем.

Прочь и распри и угрозы!

Не считай врагу обид!

Пусть его не душат слезы

И печаль не тяготит.

В пламя, книга долговая!

Мир и радость — путь из тьмы.

Братья, как судили мы,

Судит бог в надзвездном крае.

Радость льется по бокалам.

Золотая кровь лозы

Дарит кротость каннибалам,

Робким силу в час грозы.

Братья, встаньте, пусть, играя,

Брызжет пена выше звезд!

Выше, чаша круговая!

Духу света этот тост!

Вознесем ему хваленья

С хором ангелов и звезд.

Духу света этот тост

Ввысь, в надзвездные селенья!

Стойкость в муке нестерпимой,

Помощь тем, кто угнетен,

Сила клятвы нерушимой —

Вот священный наш закон!

Гордость пред лицом тирана

(Пусть то жизни стоит нам),

Смерть служителям обмана,

Слава праведным делам!

Братья, в тесный круг сомкнитесь

И над чашею с вином

Слово соблюдать во всем

Звездным судией клянитесь!

В дни, когда вы светлый мир. учили

Безмятежной поступи весны,

Над блаженным пламенем царили

Властелины сказочной страны, —

Ах, счастливой верою владея,

Жизнь была совсем, совсем иной

В дни, когда цветами, Киферея,

Храм увенчивали твой!

В дни, когда покров воображенья

Вдохновенно правду облекал,

Жизнь струилась полнотой творенья,

И бездушный камень ощущал.

Благородней этот мир казался,

И любовь к нему была жива;

Вещим взорам всюду открывался

След священный божества.

Где теперь, как нас мудрец наставил,

Мертвый шар в пространстве раскален,

Там в тиши величественной правил

Колесницей светлой Аполлон.

Здесь, на высях, жили ореады,

Этот лес был сенью для дриад,

Там из урны молодой наяды

Бил сребристый водопад.

Этот лавр был нимфою молящей,

В той скале дочь Тантала молчит,

Филомела плачет в темной чаще,

Стон Сиринкса в тростнике звучит;

Этот ключ унес слезу Деметры

К Персефоне, у подземных рек;

Зов Киприды мчали эти ветры

Вслед отшедшему навек.

В те года сынов Девкалиона

Из богов не презирал никто;

К дщерям Пирры с высей Геликона

Пастухом спускался сын Лето.

И богов, и смертных, и героев

Нежной связью Эрос обвивал,

Он богов, и смертных, и героев

К аматунтской жертве звал.

Не печаль учила вас молиться,

Хмурый подвиг был не нужен вам;

Все сердца могли блаженно биться,

И блаженный был сродни богам.

Было все лишь красотою свято,

Не стыдился радостей никто

Там, где пела нежная Эрато,

Там, где правила Пейто.

Как дворцы, смеялись ваши храмы;

На истмийских пышных торжествах

В вашу честь курились фимиамы,

Колесницы подымали прах.

Стройной пляской, легкой и живою,

Оплеталось пламя алтарей;

Вы венчали свежею листвою

Благовонный лен кудрей.

Тирсоносцев радостные клики

И пантер великолепный мех

Возвещали шествие владыки:

Пьяный Фавн опережает всех;

Перед Вакхом буйствуют менады,

Прославляя плясками вино;

Смуглый чашник льет волну отрады

Всем, в чьем кубке сухо дно.

Охранял предсмертное страданье

Не костяк ужасный. С губ снимал

Поцелуй последнее дыханье,

Тихий гений факел опускал.

Даже в глуби Орка неизбежной

Строгий суд внук женщины творил,

И фракиец жалобою нежной

Слух эринний покорил.

В Елисейских рощах ожидала

Сонмы теней радость прежних дней;

Там любовь любимого встречала,

И возничий обретал коней;

Лин, как встарь, былую песнь заводит,

Алкестиду к сердцу жмет Адмет,

Вновь Орест товарища находит,

Лук и стрелы — Филоктет.

Выспренней награды ждал воитель

На пройденном доблестно пути,

Славных дел торжественный свершитель

В круг блаженных смело мог войти.

Перед тем, кто смерть одолевает,

Преклонялся тихий сонм богов;

Путь пловцам с Олимпа озаряет

Луч бессмертных близнецов.

Где ты светлый мир? Вернись, воскресни,

Дня земного ласковый расцвет!

Только в небывалом царстве песни

Жив еще твой баснословный след.

Вымерли печальные равнины,

Божество не явится очам;

Ах, от знойно-жизненной картины

Только тень осталась нам.

Все цветы исчезли, облетая

В жутком вихре северных ветров;

Одного из всех обогащая,

Должен был погибнуть мир богов.

Я ищу печально в тверди звездной:

Там тебя, Селена, больше нет;

Я зову в лесах, над водной бездной:

Пуст и гулок их ответ!

Безучастно радость расточая,

Не гордясь величием своим,

К духу, в ней живущему, глухая,

Не счастлива счастием моим,

К своему поэту равнодушна,

Бег минут, как маятник, деля,

Лишь закону тяжести послушна,

Обезбожена земля.

Чтобы завтра сызнова родиться,

Белый саван ткет себе она,

Все на той же прялке будет виться

За луною новая луна.

В царство сказок возвратились боги,

Покидая мир, который сам,

Возмужав, уже без их подмоги

Может плыть по небесам.

Да, ушли, и все, что вдохновенно,

Что прекрасно, унесли с собой, —

Все цветы, всю полноту вселенной, —

Нам оставив только звук пустой.

Высей Пинда, их блаженных сеней,

Не зальет времен водоворот:

Что бессмертно в мире песнопений,

В смертном мире не живет.

Бог лучезарный, спустись! — жаждут долины

Вновь освежиться росой; люди томятся;

Медлят усталые кони, —

Спустись в золотой колеснице!

Кто, посмотри, там манит из светлого моря

Милой улыбкой тебя! Узнало ли сердце?

Кони помчались быстрее,

Манит Тефида тебя.

Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,

Спрянул возничий; Эрот держит за узды;

Будто вкопаны, кони

Пьют прохладную влагу.

Ночь по своду небес, прохладою вея,

Легкой стопою идет с подругой-любовью.

Люди, покойтесь, любите!

Феб влюбленный почил.

Вот, грохоча по кручам горным,

Потоки ливня пролились,

Деревья вырывая с корнем

И скалы скатывая вниз.

И, страхом сладостным объятый.

Внимает путник шуму вод.

Он слышит громкие раскаты,

Но где исток их — не поймет.

Так льются волны песнопенья,

Но тайной скрыто их рожденье.

Кто из покорных вещим девам,

Что тянут жизни нить в тиши,

К волшебным не склонял напевам

Певцом разбуженной души.

Одной лишь силой вдохновенья

Он, как божественным жезлом,

Свергает в адские селенья,

Возносит к небу с торжеством,

Сердцами чуткими играя

Меж скорбью и блаженством рая.

Как в мир ликующих нежданно,

Виденьем страшным, на порог

Стопою тяжкой великана

Необоримый всходит рок,

И вмиг смолкают гул и крики

Под грозным взором пришлеца,

И ниц склоняются владыки,

И маски падают с лица,

И перед правдой непроложной

Бледнеет мир пустой и ложный, —

Так человек: едва лишь слуха

Коснется песни властный зов,

Он воспаряет в царство духа,

Вседневных отрешась оков.

Там, вечным божествам подобный,

Земных не знает он забот,

И рок ему не страшен злобный,

И власть земная не гнетет,

И расправляются морщины —

Следы раздумий и кручины.

Как сын, изведав боль разлуки

И совершив обратный путь,

В слезах протягивает руки,

Чтоб к сердцу матери прильнуть, —

Так странник, песнею ведомый,

Спешит, покинув чуждый свет,

Под тихий кров родного дома,

К отрадам юношеских лет,

От леденящих правил моды

В объятья жаркие природы.

"Ого! Высоко я залез!

Людишек суетню я еле вижу с крыши.

Да, ремесло мое, что всех ремесел выше,

Меня взметнуло до небес!" —

Так, с башни глядя гордым взором,

Кичился кровельщик. Так, карлик-великан,

Ганс-Метафизикус за письменным прибором

Вопит... О карлик-великан,

Та башня, с высоты которой ты взираешь,

На чем она стоит? Как сам ты полагаешь?

Зачем такая высь нужна тебе, ответь? —

Чтоб просто сверху вниз на публику глядеть!

Далее, смелый пловец! Пускай невежды смеются;

Пусть, утомившийся, руль выпустит кормчий из рук,

Далее, далее к западу! Должен там берег явиться:

Ясно видится он мысли твоей вдалеке!

Веруй вожатаю — разуму! Бодро плыви океаном!

Если земли там и нет — выйдет она из пучин.

В тесном союзе и были и будут природа и гений:

Что обещает нам он — верно исполнит она!

Женщинам слава! Искусно вплетая

В жизнь эту розы небесного рая,

Узы любви они сладостно вьют.

В туники граций одевшись стыдливо,

Женщины бережно и терпеливо

Чувства извечный огонь стерегут.

Сила буйная мужчины

Век блуждает без путей,

Мысль уносится в пучины

Необузданных страстей.

Не нашедшему покоя

Сердцу вечно вдаль нестись,

За крылатою мечтою

Уноситься к звездам ввысь.

Женщина теплым, колдующим взглядом

Манит безумца к домашним усладам,

В тихие будни, от призраков прочь.

Нравом застенчива, в хижине отчей

Путника днем поджидает и ночью

Доброй природы покорная дочь.

Но мужчина в рвенье рьяном

Беспощаден и упрям,

В жизнь врываясь ураганом,

Рушит все, что создал сам.

Страсти вспыхивают снова,

Укрощенные едва,

Так у гидры стоголовой

Отрастает голова.

Женщина к славе не рвется спесиво,

Робко срывает, хранит бережливо

Быстротекущих мгновений цветы;

Много свободней, хоть связаны руки,

Много богаче мужчин, что в науке

Ищут познаний, свершений мечты.

Род мужской в душе бесстрастен,

Сам собою горд всегда,

К нежным чувствам не причастен,

Близость душ ему чужда.

Не прильнет к груди с повинной,

Ливнем слез не изойдет, —

Закален в боях мужчина,

Дух суровый в нем живет.

Женские души со струнами схожи.

Ветер Эолову арфу тревожит,

Тихо в отзывчивых струнах дыша.

Райской росою при виде страданий

Слезы сверкают у нежных созданий,

Чуткая, в страхе трепещет душа.

Сила властвует над правом,

Нрав мужской ожесточив.

Перс — в цепях. Мечом кровавым

Потрясает грозный скиф.

Налетают страсти бурей,

Дух вражды в сердцах горит,

Слышен хриплый голос фурий,

Где умолкнул зов харит.

Мягкою просьбой, простым уговором

Женщина путь преграждает раздорам,

Властью любви пересиливши гнев;

В тихое русло враждебные силы

Вводит, в порыве сердечного пыла

Непримиримость страстей одолев.

Вечно юны и прекрасны боги.

Там, в блаженном их чертоге,

Жизнь чиста, безбурна и светла.

Что им бег времен и поколений!

Неизменны в этой вечной смене

Розы их бессмертного чела.

Мир души иль чувственное счастье —

Люди могут выбрать лишь одно.

В полноте изведать обе части

Лишь жильцам небес дано.

Хочешь быть подобен им, блаженным,

Стать свободным в мире бренном —

Не срывай манящего плода!

Взор насыть отрадой созерцанья:

Прежде срока все убьет желанья

Наслаждений беглых пестрота.

Дочери Цереры не преграда

Даже Стикса многокружный бег,

Но сорвавшей яблоко — из ада

Ей не вырваться вовек.

Лишь над телом властвуют жестоко

Силы гибельного рока,

Но, с косой Сатурна незнаком,

Однодомец духом совершенных,

Первообраз там, в кругах блаженных,

Меж богов сияет божеством.

Всем пожертвуй, что тебя связало,

Если крылья силятся в полет, —

Возлети в державу идеала,

Сбросив жизни душной гнет!

Там блистает чистотой от века

Первосущность человека

С нимбом совершенства вкруг чела, —

Так в сени Элизия безгласной

Чисты тени жизни той прекрасной,

Что в надмирной тишине цвела

До поры, как в бренные селенья

Низошла бессмертная с высот.

От живого скрыт исход боренья,

Здесь — его победа ждет.

Не затем, чтоб вывести из боя,

Дать усталым час покоя,

Им победа поднесет венок.

Пусть бойцы предаться жаждут негам,

Жизнь умчит их мощным водобегом,

Увлечет их времени поток.

Если ж духа иссякает сила

И в оковах тщетно бьешься ты,

Вспомни цель, что взор твой поразила

С горних высей красоты.

В жажде славы, золота иль власти

Гибельно бушуют страсти,

И боец кровавой сече рад.

Мужество летит навстречу силе,

Колесницы мчатся в тучах пыли,

И, гремя, ломается булат.

Только самым смелым удается

Выдержать великую борьбу.

Там, где слабый в ужасе сдается,

Сильный победит судьбу.

Но, утесы миновав, где волны

Бились, ярым гневом полны,

По цветущим землям красоты

Жизнь рекою плавного струится,

И в нее с улыбкою глядится

Хор светил с небесной высоты.

Враг исчез: покорны нежным узам,

Позабыв кровавый свой разлад,

Братским примиренные союзом,

Все желанья мирно спят.

Мертвый камень оживляя смело,

Создает богини тело

Вдохновенья пламенный порыв,

Но художник лишь в борьбе упорной

Побеждает мрамор непокорный,

Разуму стихию подчинив.

Только труд, не знавший отступлений,

Истину постигнет до конца,

И над глыбой торжествует гений

Непреклонностью резца.

Но своим последним, мощным взмахом

Он свершает чудо с прахом:

След усилий тщетно ищешь ты.

Массы и материи не стало,

Стройный, легкий, сходит с пьедестала

Образ воплощенной красоты.

Больше нет борьбы и колебаний,

Здесь победы высшей торжество.

Смолк раздор бытийственных желаний

Пред гармонией его.

Если ты в бессилии исконном

Предстоишь перед законом

И вина святыню лицезрит, —

Перед высшей правдой идеала

Все отринь, что дух твой увлекало,

Что питало повседневный быт.

Этой цели женщиной рожденный

Никогда еще не достигал,

Здесь зияет гибельный, бездонный,

Неизведанный провал.

Но едва, раздвинув чувств пределы,

К солнцу мысли выйдет смелый,

Страшный призрак скроется, как сон,

Вечной бездны ты не видишь боле, —

Высший долг сверши по доброй воле,

И покинет бог свой горний трон.

Пред лицом закона поникает

Дух, смиренный рабством. Но едва

Человек воспрял, он низвергает

Неприступность божества.

Если в горе стонут люди-братья,

Если к небу крик проклятья,

Корчась в муках, шлет Лаокоон,

Человек восстань! Пусть эти крики

Сотрясут надмирный трон владыки,

Пусть ответит им твой скорбный стон,

Пусть от щек в смятенье кровь отхлынет

И, земной покорствуя судьбе,

Пред священным состраданьем сгинет

Все бессмертное в тебе.

Лишь в высоких образах искусства

Гармоничны бури чувства,

Боль не ранит сердце никому,

Не смутят покой ничьи рыданья,

Скорбь ни в ком не вызовет страданья-

Дух противоборствует ему.

Чистый, словно радуга Ириды

В поздних каплях тучи грозовой,

Там, сквозь боль и муки, сквозь обиды,

Блещет купол голубой.

Брошен в жизнь, как в вечное сраженье,

В беспримерном униженье

Был слугой ничтожного Алкид,

С вепрем бился, с Гидрою сражался,

Чтоб друзей спасти, не убоялся

К мертвецам, живой, сойти в Аид.

Тяжесть мук, которыми герою

Мстила Зевса грозная жена,

Добровольно, собственной рукою

Возложил на рамена.

И свершив земное, роковое,

Мощно сбросил все людское

Чрез огонь очистившийся бог

И, полету радуясь впервые,

Устремился в выси голубые,

Кинув долу груз земных тревог.

Встречен там гармониями неба,

Входит, светлый, он в Кронидов зал.

И ему сияющая Геба

Полный подает фиал.

Из года в год в начале мая,

Когда не молкнет птичий гам,

Являлась дева молодая

В долину к бедным пастухам.

Она жила в стране нездешней,

В краю, куда дороги нет.

Уйдет она — ив дымке вешней

Растает девы легкий след.

Она с собою приносила

Цветы и сочные плоды.

Их солнце юга золотило,

Растили пышные сады.

И отрок и старик с клюкою —

Навстречу ей спешили все,*

Хоть что-то чудилось чужое

В ее чарующей красе.

Она дарила прихотливо

Цветы одним, плоды другим,

И каждый уходил счастливый

Домой с подарком дорогим.

И все довольны; но, бывало,

Чета влюбленных к ней придет, —

С улыбкой дева выбирала

Им лучший цвет и лучший плод.

Снова гений жизни веет;

Возвратилася весна;

Холм на солнце зеленеет;

Лед разрушила .волна;

Распустившийся дымится

Благовониями лес,

И безоблачен глядится

В воды зеркальны Зевес;

Все цветет — лишь мой единый

Не взойдет прекрасный цвет;

Прозерпины, Прозерпины

На земле моей уж нет.

Я везде ее искала,

В дневном свете и в ночи;

Все за ней я посылала

Аполлоновы лучи;

Но ее под сводом неба

Не нашел всезрящий бог,

А подземной тьмы Эреба

Луч его пронзить не мог:

Те брега недостижимы,

И богам их страшен вид...

Там она! неумолимый

Ею властвует Аид.

Кто ж мое во мрак Плутона

Слово к ней перенесет?

Вечно ходит челн Харона,

Но лишь тени он берет.

Жизнь подземного страшится;

Недоступен ад и тих;

И с тех пор, как он стремится,

Стикс не видывал живых;

Тьма дорог туда низводит,

Ни одной оттуда нет;

И отшедший не приходит

Никогда опять на свет.

Сколь завидна мне, печальной,

Участь смертных матерей!

Легкий пламень погребальный

Возвращает им детей;

А для нас, богов нетленных,

Что усладою утрат?

Нас, безрадостно-блаженных,

Парки строгие щадят...

Парки, парки, поспешите

С неба в ад меня послать;

Прав-богини не щадите:

Вы обрадуете мать.

В тот предел — где, утешенью

И веселию чужда,

Дочь живет, — свободной тенью

Полетела б я тогда;

Близ супруга, на престоле,

Мне предстала бы она,

Грустной думою о воле

И о матери полна;

И ко мне бы взор склонился,

И меня узнал бы он,

И над нами б прослезился

Сам безжалостный Плутон.

Тщетный призрак! стон напрасный!

Все одним путем небес

Ходит Гелиос прекрасный;

Все навек решил Зевес;

Ненавидя адску ночь,

Он и сам отдать неволен

Мне утраченную дочь.

Там ей быть, доколь Аида

Не осветит Аполлон

Или радугой Ирида

Не сойдет на Ахерон!

Нет ли ж мне чего от милой

В сладкопамятный завет:

Что осталось все, как было,

Что для нас разлуки нет?

Нет ли тайных уз, чтоб ими

Снова сблизить мать и дочь,

Мертвых с милыми живыми,

С светлым днем подземну ночь?.

Так, не все следы пропали!

К ней дойдет мой нежный клик:

Нам святые боги дали

Усладительный язык.

В те часы, как хлад Борея

Губит нежных чад весны,

Листья падают, желтея,

И леса обнажены:

Из руки Вертумна щедрой

Семя жизни взять спешу

И, его в земное недро

Бросив, Стиксу приношу;

Сердцу дочери вверяю

Тайный дар моей руки

И, скорбя, в нем посылаю

Весть любви, залог тоски.

Но когда с небес слетает

Вслед за бурями весна:

В мертвом снова жизнь играет,

Солнце греет семена;

И, умершие для взора,

Вняв они весны привет

Из подземного затвора

Рвутся радостно на свет:

Лист выходит в область неба,

Корень ищет тьмы ночной;

Лист живет лучами Феба,

Корень — Стиксовой струей.

Ими та́инственно слита

Область тьмы с страною дня,

И приходят от Коцита

С ними вести для меня;

И ко мне в живом дыханье

Молодых цветов весны

Подымается признанье,

Глас родной из глубины;

Он разлуку услаждает,

Он душе моей твердит:

Что любовь не умирает

И в отшедших за Коцит.

О! приветствую вас, чада

Расцветающих полей;

Вы тоски моей услада,

Образ дочери моей;

Вас налью благоуханьем,

Напою живой росой

И с Аврориным сияньем

Поравняю красотой;

Пусть весной природы младость,

Пусть осенний мрак полей

И мою вещают радость

И печаль души моей.

Вот сидит он на цыновке,

Выстлавшей вигвам,

Как живой, посажен ловко,

Величав и прям.

Но кулак уж не сожмется,

На устах — замок.

К горним духам не взовьется

Трубочный дымок.

Где, скажите, взор соколий,

Что, на след напав,

Не терял его в раздолье,

В колыханье трав.

Ноги скрещены покорно —

Не пуститься в бег

С быстротой косули горной

Сквозь буран и снег.

Жизнь ушла из этих вяло

Свесившихся рук,

Не согнуть уж, как бывало,

Им упругий лук.

Он ушел для лучшей доли

В край бесснежный тот,

Где маис на тучном поле

Сам собой растет.

Где леса богаты дичью,

Реки рыб полны,

С каждой ветки песни птичьи

Звонкие слышны.

Духи с ним пируют вместе

В солнечной дали.

Нас оставил он, чтоб с честью

Тело погребли!

Все, что может быть отрадой

Воину в пути,

С похоронным плачем надо

В дар ему снести.

Сложим здесь, у изголовья;-

Путь его далек, —

Мы топор, облитый кровью,

И медвежий бок.

Острый нож положим с краю,

Он сверкал не раз,

С головы врага сдирая

Скальп в возмездья час.

Горстку краски в руку вложим, —

С нею погребен,

Пусть предстанет краснокожим

В мире духов он.

Дубы расшумелись,

И туча летит;

В траве над водою

Пастушка сидит.

У ног ее плещет волна, волна,

И во мраке печально вздыхает она,

Ей взоры слеза затемнила.

"И сердце разбито,

И пуст весь свет,

И больше желаний

Не будет и нет.

Позвать свою дочь, богоматерь, вели,

Уже я изведала счастье земли,

Уже отжила, отлюбила".

"Бессильные слезы,

Напрасен их бег,

Твой стон не разбудит

Умерших вовек;

Но ты утешенье мне назови,

Скажи, чем помочь от несчастной любви, —

И я помогу благосклонно".

"Пусть слезы бессильны,

Напрасен их бег,

Пусть стон не разбудит

Умерших вовек —

Но знай, богоматерь, и всем объяви.

Что слаще всего при погибшей любви

Любовные муки и стоны!"

Свивайте венцы из колосьев златых;

Цианы лазурные в них заплетайте;

Сбирайтесь плясать на коврах луговых

И пеньем благую Цереру встречайте.

Церера сдружила враждебных людей,

Жестокие нравы смягчила

И в дом постоянный меж нив и полей

Шатер подвижной обратила.

Робок, наг и дик, скрывался

Троглодит в пещерах скал;

По полям номад скитался

И поля опустошал;

Зверолов с копьем, стрелами,

Грозен, бегал по лесам...

Горе брошенным волнами

К неприютным их брегам!

С Олимпийския вершины

Сходит мать Церера вслед

Похищенной Прозерпины.

Дик лежит пред нею свет:

Ни угла, ни угощенья

Нет нигде богине там;

И нигде богопочтенья

Не свидетельствует храм.

Плод полей и грозды сладки

Не блистают на пирах,

Лишь дымятся там остатки

На кровавых, алтарях;

И куда печальным оком

Там Церера не глядит:

В унижении глубоком

Человека всюду зрит.

"Ты ль, Зевесовой рукою

Сотворенный человек?

Для того ль тебя красою

Олимпийскою облек

Бог богов и во владенье

Мир земной тебе отдал,

Чтоб ты в нем, как в заточенье

Узник брошенный, страдал?

Иль ни в ком между богами

Сожаленья к людям нет

И могучими руками

Ни один из бездны бед

Их не вырвет? Знать, к блаженным

Скорбь земная не дошла?

Знать, одна я огорченным

Сердцем горе поняла?

Чтоб из низости душою

Мог подняться человек,

С древней матерью-землею

Он вступил в союз навек;

Чти закон времен спокойной,

Знай теченье лун и лет,

Знай, как движется под стройной

Их гармониею свет".

И мгновенно, расступилась

Тьма, лежавшая на ней,

И небесная явилась

Божеством пред дикарей.

Кончив бой, они, как тигры,

Из черепьев вражьих пьют

И ее на зверски игры

И на страшный пир зовут.

Но богиня, с содроганьем

Отвратясь, рекла: "Богам

Кровь противна; с сим даяньем

Вы, как звери, чужды нам.

Чистым чистое угодно;

Дар, достойнейший небес:

Нивы голос первородной

Сок оливы, плод древес".

Тут богиня исторгает

Тяжкий дротик у стрелка,

Острием его пронзает

Грудь земли ее рука;

И берет она живое

Из венца главы зерно,

И в пронзенное земное

Лоно брошено оно.

И выводит молодые

Класы тучная земля;

И повсюду, как златые

Волны, зыблются поля;

Их она благословляет

И, колосья в сноп сложив,

На смиренный возлагает

Камень жертву первых нив.

И гласит: "Прими даянье,

Царь Зевес, и с высоты

Нам подай знаменованье,

Что доволен жертвой ты.

Вечный бог, сними завесу

С них, не знающих тебя:

Да поклонятся Зевесу,

Сердцем правду возлюбя".

Чистой жертвы не отринул

На Олимпе царь Зевес;

Он во знамение кинул

Гром излучистый о небес.

Вмиг алтарь воспламенился,

К небу жертвы дым взлетел;

И над ней горе явился

Зевсов пламенный орел.

И чудо проникло в сердца дикарей;

Упали во прах перед дивной Церерой;

Исторгнулись слезы из грубых очей,

И сладкой сердца растворилися верой.

Оружие кинув, теснятся толпой

И ей воздают поклоненье,

И с видом смиренным, покорной душой

Приемлют ее поученье.

С высоты небес нисходит

Олимпийцев светлый сонм;

И Фемида их предводит,

И своим она жезлом

Ставит грани юных, жатвой

О златившихся полей

И скрепляет первой клятвой

Узы первые людей.

И приходит благ податель,

Друг пиров, веселый Ком;

Бог, ремесл изобретатель.

Он людей дружит с огнем;

Учит их владеть клещами;

Движет мехом, млатом бьет

И искусными руками

Первый плуг им создает.

И вослед ему Паллада

Копьеносная идет

И богов к строенью града

Крепкостенного зовет:

Чтоб приютно-безопасный

Кров толпам бродящим дать

И в один союз согласный

Мир рассеянный собрать.

И богиня утверждает

Града нового чертеж;

Ей покорный, означает

Термин камнями рубеж.

Цепью смерена равнина,

Холм глубоким рвом обвит;

И могучая плотина

Гранью бурных вод стоит.

Мчатся Нимфы, Ореады

(За Дианой, по лесам,

Чрез потоки, водопады,

По долинам, по холмам,

С звонким скачущие луком);

Блещет в их руках топор;

И обрушился со стуком

Побежденный ими бор.

И, Палладою призванный,

Из зеленых вод встает

Бог, осокою венчанный,

И тяжелый строит плот;

И, сияя, низлетают

Орлы легкие с небес

И в колонну округляют

Суковатый ствол древес.

И во грудь горы вонзает

Свой трезубец Посидон,

Слой гранитный отторгает

От ребра земного он;

И в руке своей громаду

Как песчинку он несет

И огромную ограду

Во мгновенье создает.

И вливает в струны пенье

Светлоглавый Аполлон:

Пробуждает вдохновенье

Их согласно-мерный звон;

И веселые Камены

Сладким хором с ним поют;

И красивых зданий стены

Под напев их восстают.

И творит рука Цибелы

Створы врат городовых:

Держат петли их дебелы,

Утвержден замок на них;

И чудесное творенье

Довершает, в честь богам,

Совокупное творенье

Всех богов, великий храм.

И Юнона, с оком ясным,

Низлетев от высоты,

Сводит с юношей прекрасным

В храме деву красоты;

И Киприда обвивает

Их гирляндою цветов,

И с небес благословляет

Первый брак отец богов.

И с торжественной игрою

Сладких лир, поющих в лад,

Вводят боги за собою

Новых граждан в новый град;

В храме Зевсовом царица,

Мать Церера там стоит,

Шжет курения, как жрица,

И пришельцам говорит:

"В лесе ищет зверь свободы,

Правит всем свободно бог,

Их закон — закон природы.

Человек, прияв в залог

Зоркий ум — звено меж ними, —

Для гражданства сотворен:

Здесь лишь нравами одними

Может быть свободен он".

Свивайте венцы из колосьев златых,

Цианы лазурные в них заплетайте;

Сбирайтесь плясать на коврах луговых

И с пеньем благую Цереру встречайте!

Всю землю богинин приход изменил:

Признавши ее руководство,

В союз человек с человеком вступил

И жизни постиг благородство.

Вот уж форма затвердела,

Обожженная огнем.

Веселей, друзья, за дело —

Выльем колокол! Начнем!

Пусть горячий пот

По лицу течет, —

Труд наш, если бог поможет,

Славу мастера умножит.

В счастливый миг, с дерзаньем новым

И речи мудрые придут:

Ведь, сдобренный разумным словом,

Живей и радостнее труд.

Итак, все вдумчиво обсудим,

Чтоб не трудиться наугад.

Презренье тем ничтожным людям,

Что необдуманно творят.

В том человеку украшенье

И честь, живущая века,

Что сердцем чует он значенье

Того, что делает рука.

Больше в яму положите

Дров сосновых, дров сухих,

Чтобы сжатое в укрытье

Пламя охватило их.

Медь сперва расплавь,

Олова прибавь,

Чтобы к вящей нашей славе

Все слилось в едином сплаве!

И то, что ныне в яме темной

Рука усердная вершит,

С высокой башни в мир огромный

О нашей славе возвестит;

И, трогая сердца людские,

Потомков звоном будет звать,

Сливаться с хором литургии,

В груди скорбящего рыдать;

И что сынам земли в наследье

Во мгле готовит рок слепой,

Все отзовется в гулкой медц

Тысячекратною волной.

Цель все ближе час от часу:

Плавка в блестках пузырей.

Поташу прибавьте в массу,

Чтобы плавилась быстрей.

Живо, не зевай!

Пену всю снимай!.

Чтоб металл и наших внуков

Трогал чистотою звуков.

Пусть колокол, зовя к веселью.

Пошлет к младенцу свой привет,

Когда, склонясь над колыбелью,

Мать сторожит его рассвет,

Пока в объятьях сладкой дремы

Он мир встречает незнакомый

И дремлют в золотом тумане

Его надежды и желанья.

Но год за годом мчится вслед,

И, верный доброму завету,

Уходит отрок, вдаль влеком;

Он бродит с посохом по свету

И вновь вступает в отчий дом.

И здесь, как неземное диво,

Вдруг видит юный пилигрим:

Ресницы опустив стыдливо,

Подруга детства перед ним.

И вот, с тоской невыразимой

В глуби встревоженной души,

Он ловит каждый взгляд любимой

И тайно слезы льет в тиши;

Вздыхая, бродит вслед за нею,

Покинув шумный круг друзей;

В полях срывает он лилею

И молча преподносит ей.

О грезы счастья, трепет тайный!

Любови первый светлый сон!

Душе открылся мир бескрайний,

И взор блаженством озарен!

О, если б, вечно расцветая,

Сияла нам пора златая!

Смесь бурлит водоворотом,

Стержень опущу в струю:

Чуть покроется налетом —

Время приступать к литью

А теперь ковшом

Пробу зачерпнем

И проверим живо, все ли

Там слилось по нашей воле.

Где сила с лаской в дружной смеси,

Тепло и строгость в равновесье,

Там звук отменно чист всегда.

И тот, кто друга выбирает,

Пусть сердцем сердце проверяет, —

Ведь грезам — день, слезам — года.

Вот невеста молодая,

Вкруг чела венок лежит.

В божий храм людей скликая,

Медный колокол гудит.

Ах, мгновенье золотое!

Праздник счастья и весны!

Вместе с поясом, с фатою

Неземные тают сны.

Жар сердца пройдет,

Любовь остается.

Цветок опадет,

Но плод разовьется.

Муж выйдет в простор

Житейского поля;

Чтоб радостной доли

И счастья добиться,

Он будет трудиться,

С людьми состязаться,

В борьбе изощряться,

За благом гоняться.

И вот уж добро без конца и без края

В амбары течет, наполняет сараи;

И множатся службы, и ширится двор.

И всюду хозяйка

Царит молодая,

Мать нежных малюток:

И правит с уменьем

Семьею, именьем,

И девочек учит,

И мальчиков школит,

И вечно в заботе,

В движенье, в работе,

И дом бережет,

И множит доход,

И в ларчик душистый сбирает пожитки,

И крутит на прялке немолкнущей нитки,

И прячет в сундук стародавних времен

Волнистую шерсть и мерцающий лен,

И мир охраняет семейного круга,

Не зная досуга.

И с балкона дома отец,

Все хозяйство взглядом окинув —

В новом доме каждый венец,

Двор, сараи из свежих бревен,

Скирды хлеба с крышей вровень,

Скот в задворье жирный, сытый,

В поле волны зрелого жита, —

Молвит, гордый собой:

"Создан моим трудом,

Против беды любой

Век устоит мой дом!"

Но судьба хитра и лжива,

Краток с ней союз счастливый:

Срок пришел — и горе в дом.

Смесь уже давно поспела:

Весь в зазубринах излом.

Подставляйте желоб смело,

И с молитвою начнем.

Краны открывай!

Боже, счастья дай!

Дай нам счастья и удачи

В форму слить металл горячий!

Огонь священный! Испокон

Великих благ источник он.

За все, что строим, что творим,

В душе огонь благодарим.

Но страшен этот дар богов,

Когда, свободный от оков,

Лавиной с каменных вершин

Летит он, неба вольный сын.

Горе, если невозбранно

Мчится он, неудержим,

С дикой силой урагана

По строеньям городским:

Ведь стихии обуяны

Злобою к делам людским.

Вот из тучи

Льется щедро

Дождь могучий.

Но из тех же черных туч —

Молний луч.

Чу, набат на башне бьют!

Все бегут!

Багровеет

Небосвод!

То не солнечный восход:

Гарью веет.

Дым столбом.

Гул кругом.

Клокоча и свирепея,

Смерча дикого быстрее

Вьются огненные змеи.

Пышет жар; огнем объятый,

Рухнул дом; трещат накаты;

Душен воздух раскаленный.

Плачут дети, плачут жены,

С воем звери

Бьются в двери,

Люди мечутся, как тени, —

Все бежит, ища спасенья.

Ночь светла, как день весенний.

По рукам легко и бодро

Мчатся ведра,

В небо бьют воды потоки...

Вдруг сорвался вихрь жестокий,

Закружился, и, стеня,

Подхватил он столб огня;

И, сдружившись, две стихии

В бревна бросились сухие,

На дощатые сараи.

Будто в ярости желая

Закружить весь шар земной

В страшной вьюге огневой,

Вверх поднялся коловертью

ИСПОЛИН!

Средь руин,

Отступив пред высшей силой,

Человек стоит уныло,

Видя все в объятьях смерти.

Стихло все.

В пепелище

Сиротливо ветер свищет,

Бродит ужас,

И в оконницы слепые

Смотрят тучи грозовые

С высоты.

Бросив взор,

Взор прощальный,

На печальный,

Черный, опустевший двор,

Хозяин в путь собрался дальний.

Пусть все под пеплом, все мертво, —

Он тем утешен, слава богу,

Что, сосчитав родных с тревогой,

Увидел — все вокруг него.

Форма налита, как чаша.

Славно потрудились мы!

Но каким созданье наше

Выйдет в божий свет из тьмы?

Вдруг да сплав не тот?

Вдруг да газ пройдет?

И пока работа длится,

В двери к нам беда стучится.

В родной земли святое лоно

Мы льем горячий сплав, равно

Как пахарь лучшее зерно

Бросает с верой непреклонной,

Что в добрый час взойдет оно.

Как плод, что жизни нам дороже,

Земле мы с верой предаем,

Что встанет с гробового ложа

Он в мире радостном, ином..

С башни дальной

В небосвод

Погребальный

Звон плывет.

Провожает колокол сурово

В путь последний странника земного.

Ах, то верная супруга,

Мать малюток неутешных,

Отошла в долину смерти

От любви и ласки друга,

От хозяйства, от детей,

Что росли на радость ей

День за днем, за годом год

Под лучом ее забот.

Ах, судьба без сожаленья

Дома связь разорвала,

Обитает в царстве теней

Та, что матерью была!

Вместе с ней любовь святая,

Кротость нежная ушла.

Скоро в дом войдет чужая —

Без любви и без тепла.

Что ж, пока не остудится

Медь, чтоб колоколом стать,

Беззаботен, словно птица,

Каждый может отдыхать.

Звездочки горят.

Подмастерье рад:

Звон его вечерний манит.

Только мастер вечно занят.

Одиноко в роще темной

Путник весело шагает

К хижине своей укромной.

У ворот толпятся овцы,

И вразвалку

Крутолобые коровы

В стойло сумрачное входят.

Воз тяжелый

Со снопами

Подъезжает.

Он венками

И цветами

Весь повит.

Вот идут с веселой песней

Толпы жниц.

СТИХЛИ улицы и рынок;

Собралась вокруг лампады

Вся семья; и городские,

Скрипнув, заперлись ворота.

Ночь ложится.

Но спокойный,

Мирный житель не боится

Тьмы густой:

В ней, быть может, зло таится,

Но не спит закон святой.

О святой порядок — дивный

Сын богов, что в неразрывный

Круг связует всех, кто равны,

Городов зиждитель славный,

Что с полей ли, из лесов ли

Дикарей собрал под кровли,

Их спаял в единой речи,

Нрав привил им человечий,

Дал им для совместной жизни

Высший дар — любовь к отчизне!

Сотни душ в одном порыве,

В сопряженье дружных рук

Трудятся на мирной ниве,

Охраняют общий круг.

Каждый счастлив, каждый волен,

И, как равный средь людей,

Кто работает, доволен

Скромной участью своей.

Труд — народов украшенье

И ограда от нужды.

Королю за трон почтенье,

Нам почтенье — за труды!

Мир блаженный,

Дух единства,

Охраняйте

Стражей. верной город наш!

Пусть отныне не ворвутся

Злые вражеские толпы

В эту тихую долину,

Где извечно

В синей чаше поднебесья

Тишина.

Пусть же города и веси

Кровью не зальет война!

Разберите бревна сруба:

Отслужил — долой его!

Ах, как сердцу видеть любо

Смелой мысли торжество!

Бей по форме, бей!

Смело, не робей!

Чтобы мира вестник новый

Нам явился без покрова!

Разбить ее имеет право

Лишь мастер мудрою рукой.

Но горе, если хлынет лава,

Прорвавшись огненной рекой!

С громовым грохотом на части

Она взрывает хрупкий дом

И, словно пламя адской пасти,

Все губит на пути своем!

Где диких сил поток развязан,

Там путь к искусству нам заказан;

Где торжествует своеволье,

Нет ничего святого боле.

И горе, если накопится

Огонь восстанья в городах,

И сам народ крушит темницы

И цепи разбивает в прах.

И меди грозные раскаты

Раскалывают небосвод:

То колокол — любви глашатай —

Призыв к насилью подает.

Бегут с оружьем горожане,

"Свобода! Равенство!" — орут.

Кипит на площади восстанье,

Вершит свой беспощадный суд.

И жены в этот час суровый,

Свирепей тигров и волков,

Зубами разрывать готовы

Сердца испуганных врагов.

Здесь все забыто: благочестье,

Добро и дружба: вместо них —

Разгул вражды и черной мести

И пиршество пороков злых.

Опасен тигр, сломавший двери,

Опасно встретиться со львом, —

Но человек любого зверя

Страшней в безумии своем.

И горе тем, кто поручает

Светильник благостный слепым:

Огонь его не светит им,

Лишь стогны в пепел превращает.

Боже, радость нам какая!

Вот по милости творца

Колокол стоит, сверкая

От ушка и до венца.

Зорькой золотой

Блещет шлем литой,

И в гербе горит реченье,

Славя новое творенье.

Друзья, кольцом

Вкруг колокола тесно станем

И, верные благим желаньям,

Его Согласьем наречем.

К единству, дружбе, благостыпе

Пусть он людей зовет отныне;

И в мире то исполнит он,

Чему он нами посвящен.

Пусть, в небесах паря над нами,

Над жизнью жалкою земной,

Перекликается с громами,

С далекой звездною страной,

И свой глагол вольет по праву

В хорал блуждающих планет,

Создателю поющих славу,

Ведущих вереницу лет.

И пусть, рожденный в темной яме,

О светлом вечном учит нас.

И Время легкими крылами

Его тревожит каждый час.

Велениям судьбы послушный

И сам к страданьям глух и слеп,

Пусть отражает равнодушно

Игру изменчивых судеб.

И звуком, тающим в эфире,

В свой мир последний возвестит,

Что все непрочно в этом мире,

Что все земное отзвучит.

Ну-ка, дружно за канаты!

Вознесем его в простор,

В царство звуков, под богатый

Голубых небес шатер!

Взяли! Разом! В ход!

Тронулся! Идет!

Пусть раздастся громче, шире

Первый звон его о Мире!

Не ты ли, кто от гнета ложных правил

К природе нас и правде возвратил

И, с колыбели богатырь, заставил

Смириться змея, что наш дух сдавил,

Кто взоры толп к божественной направил

И жреческие ризы обновил, —

Пред рухнувшими служишь алтарями

Порочной музе, что не чтится нами?

Родным искусствам царствовать довлеет

На этой сцене, не чужим богам.

И указать на лавр, что зеленеет

На нашем Пинде, уж нетрудно нам.

Германский гений, не смущаясь, смеет

В искусств святилище спускаться сам,

И, вслед за греком и британцем, вправе

Он шествовать навстречу высшей славе.

Там, где рабы дрожат, тираны правят,

Где ложный блеск тщеславиться привык —

Творить свой мир искусство не заставят, —

Иль гений при Людовиках возник?

На ремесло свои богатства плавит

Художник, не сокровища владык;

Лишь с правдою обручено искусство,

Лишь в вольных душах загорится чувство.

Не для того, чтоб вновь надеть оковы,

Ты старую игру возобновил,

Не для того, чтоб к дням вернуть нас снова

Младенчески-несовершенных сил.

Ты встретил бы отпор судеб суровый,

Когда бы колесо остановил

Времен, бегущих обручем крылатым:

Восходит новь, былому нет возврата.

Перед театром ширятся просторы,

Он целый мир шумливый охватил;

Не пышных слов блестящие уборы —

Природы точный образ сердцу мил;

Не чопорные нравы, разговоры —

Герой людские чувства затвердил,

Язык страстей гремит свободным взрывом,

И красота нам видится в правдивом.

Но плохо слажен был возок феспийский,

Он с утлой лодкой Ахерона схож:

Лишь тени встретишь на волне стигийской;

Когда же ты живых в ладью возьмешь?

Ей кладь не вынести на берег близкий,

Одних лишь духов в ней перевезешь.

Пусть плоти зыбкий мир не обретает:

Где жизнь груба — искусство увядает.

Ведь на подмостках деревянной сцены

Нас идеальный мир спешит объять,

Здесь подлинны лишь чувств живые смены.

Растроганность ужель безумством звать!

Но дышит правдой голос Мельпомены,

Спешащий небылицу передать;

И эта сказка часто былью мнилась,

Обманщица живою притворилась.

Грозит искусство сцену бросить ныне.

Свой дикий мир фантазия творит —

С театром жизнь смешать, в своей гордыне,

С возвышеннейшим низкое спешит.

Один француз не изменил богине,

Хоть он и вровень с высшим не стоит,

И, взяв искусство в жесткие оковы,

Не даст поколебать его основы.

Ему подмостки шаткие священны,

И изгонять он издавна привык

Болтливой жизни шум несовершенный, —

Здесь песней стал суровый наш язык.

Да, это мир -- в величье неизменный!

Здесь замысел звеном к звену приник,

Здесь строгий свод священный храм венчает

И жест у танца прелесть занимает.

Французу мы не поклонимся снова,

В его вещах живой не веет дух,

Приличием чувств и пышным взлетом слова

Привыкший к правде не прельстится слух.

Но пусть зовет он в лучший мир былого,

Пусть явится, как отошедший дух, —

Вернуть величье оскверненной сцене, —

В приют достойный, к древней Мельпомепе.

Века Августа блистанье,

Гордых Медичей вниманье

Не пришлось на долю ей:

Не обласкана приветом,

Распустилась пышным цветом

Не от княжеских лучей.

Ей из отческого лона,

Ей от Фридрихова трона

Не курился фимиам.

Может сердце гордо биться,

Может немец возгордиться:

Он искусство создал сам.

Вот и льнет к дуге небесной,

Вот и бьет волной чудесной

Наших песен вольный взлет;

И в своем же изобилье

Песнь от сердца без усилья

Разбивает правил гнет.

Где приют для мира уготован?

Где найдет свободу человек?

Старый век грозой ознаменован,

И в крови родился новый век.

Сокрушались старых форм основы,

Связь племен разорвалась; бог Нил,

Старый Рейн и океан суровый —

Кто из них войне преградой был?

Два народа, молнии бросая

И трезубцем двигая, шумят,

И, дележ всемирный совершая,

Над свободой страшный суд творят.

Злато им, как дань, несут народы,

И, в слепой гордыне буйных сил,

Франк свой меч, как Бренн в былые годы,

На весы закона положил.

Как полип тысячерукий, бритты

Цепкий флот раскинули кругом

И владенья вольной Амфитриты

Запереть мечтают, как свой дом.

След до звезд полярных пролагая,

Захватили, смелые, везде

Острова и берега, но рая

Не нашли и не найдут нигде.

Нет на карте той страны счастливой,

Где цветет златой свободы век,

Зим не зная, зеленеют нивы,

Вечно свеж и молод человек.

Пред тобою мир необозримый!

Мореходу не объехать свет!

Но на всей земле неизмеримой

Десяти счастливцам места нет.

Заключись в святом уединенье,

В мире сердца, чуждом суеты!

Красота цветет лишь в песнопенье,

А свобода — в области мечты.

Озарися, дол туманный,

Расступися, мрак густой;

Где найду исход желанный?

Где воскресну я душой?

Испещренные цветами,

Красны холмы вижу там...

Ах! зачем я не с крылами?

Полетел бы я к холмам.

Там поют согласны лиры,

Там обитель тишины;

Мчат ко мне оттоль зефиры

Благовония весны;

Там блестят плоды златые

На сенистых деревах,

Там не слышны вихри злые

На пригорках, на лугах.

О предел очарованья!

Как прелестна там весна!

Как от юных роз дыханья

Там душа оживлена!

Полечу туда... напрасно!

Нет путей к сим берегам:

Предо мной поток ужасной

Грозно, мчится по скалам.

Лодку вижу... где ж вожатый?

Едем!.. Будь, что суждено!..

Паруса ее крылаты,

И весло оживлено.

Верь тому, что сердце скажет,

Нет залогов от небес;

Нам лишь чудо путь укажет

В сей волшебный край чудес.

Лучше было встарь, чем в наше время,

Это, други, признается всеми;

Благородней был и род людской.

Если б мы истории не знали,

Нам о том бы камни рассказали,

Вырытые из груди земной.

Но те радостные поколенья

Все исчезли, головы сложив.

Мы, мы живы! Наши все мгновенья!

А ведь прав лишь тот, кто жив.

Есть и край, друзья, счастливей края,

Где живем мы с вами прозябая, —

Странники твердят нам без конца.

Нас природа многого лишила,

Но зато искусство наградило:

Греются в его лучах сердца.

Лавров здесь не сыщешь, вот досада,

С миртом зимы обошлись бы зло,

Но растут здесь лозы винограда, —

Ими увенчай чело.

Как хорош богатый и обширный

В устье шумной Темзы торг всемирный,

С четырех стран света корабли

Появляются и исчезают,

Все богатства мира там сверкают,

Царствуют там деньги — бог земли.

Но не в том ручье, который несся

После ливня, мутен, шумен, дик, —

В ясной водной глади, в тихом плесе

Отразился солнца лик.

Северян богаче несравнимо

Нищий в Ангельских воротах Рима:

Ибо созерцает вечный Рим,

Ибо весь он окружен прекрасным;

Как второе небо в небе ясном,

Высится собор Петра над ним.

Да, но Рим, при всем своем сверканье,

Лишь гробница сгинувших веков.

Любит жизнь вдыхать благоуханье

Расцветающих цветов.

Лучше нас живет, быть может, всякий,

Наша жизнь тиха, скромна; однако

Новым солнца не видал никто;

Мы ж времен величье, ближних, дальних,

Видим на подмостках театральных,

Чувств и смысла полное, зато

Все исчезло, скрылось, миновало,

Лишь, фантазия, ты молода,

То, чего на свете не бывало,

Не стареет никогда.

Голос духа

Где теперь я, что теперь со мною,

Как тебе мелькает тень моя?

Я ль не все покончила с землею,

Не любила, не жила ли я?

Спросишь ты о соловьях залетных,

Для тебя мелодии свои

Расточавших в песнях беззаботных?

Отлюбив, исчезли соловьи.

Я нашла ль потерянного снова?

Верь, я с ним соединилась там,

Где не рознят ничего родного,

Там, где места нет уже слезам.

Там и ты увидишь наши тени,

Если любишь, как любила я;

Там отец мой, чист от преступлений,

Защищен от бедствий бытия.

Там его не обманула вера

В роковые таинства светил,

Там всему по силе веры мера:

Тот, кто верил, к правде близок был.

Есть в пространствах оных бесконечных

Упованьям каждого ответ.

Ройся ты в своих сомненьях вечных:

Смысл глубокий в грезах детских лет.

Вновь наш круг, как прежде, тесен

И унынья минул срок

Заплетем же свежих песен

Зеленеющий венок!

Кто из всех богов вселенной

Первым должен быть воспет?

Тот, кто силой вдохновенной

Порождает счастья свет.

Пусть Церера нам в усладу

За плодом приносит плод,

Сок пурпурный винограда

Бахус щедро в чаши льет.

Если гром с небес не грянет,

Чтоб алтарь воспламенить,

Дух в веселье не воспрянет,

Сердцу мрака не избыть.

Боги нам даруют счастье,

И любой из них велик,

Но в природе высшей властью

Наделен властитель миг.

С той поры, когда с землею

Разлучился звездный рой,

В мире самое святое —

Вспышка мысли огневой,

В беге дней неотвратимом

Чуть пластов заметен сдвиг,

Но творенье ощутимым

Стать стремится в краткий миг.

Солнца луч в мгновенье ока

Ткет ковер цветистый свой,

Вмиг Церера мост высоко

Воздвигает над землей.

Так и каждый дар прекрасный,

Отодвинув тени прочь,

Проблеснет зарницей ясной,

Безвозвратно канет в ночь.

Внутренней связью

Сил четырех

Держится стройно

Мира чертог.

Звезды лимона

В чашу на дно!

Горько и жгуче

Жизни зерно.

Но растопите

Сахар в огне:

Где эта жгучесть

В горьком зерне?

Воду струями

Лейте сюда:

Все обтекает

Мирно вода.

Каплю по капле

Лейте вино:

Жизнь обновляет

Только оно!

Выпьем, покамест

Кубок наш жгуч:

Только кипучий

Сладостен ключ!

Дней моих еще весною

Отчий дом покинул я:

Все забыто было мною —

И семейство и друзья.

В ризе странника убогой,

С детской в сердце простотой,

Я пошел путем-дорогой —

Вера был вожатый мой.

И в надежде, в уверенье

Путь казался недалек,

"Странник, — слышалось, — терпенье!

Прямо, прямо на восток.

Ты увидишь храм чудесной;

Ты в святилище войдешь;

Там в нетленности небесной

Все земное обретешь".

Утро вечером сменялось,

Вечер утру уступал;

Неизвестное скрывалось:

Я искал — не обретал.

Там встречались мне пучины;

Здесь высоких гор хребты,

Я взбирался на стремнины,

Чрез потоки стлал мосты.

Вдруг река передо мною —

Вод склоненье на восток;

Вижу зыблемый струею

Подле берега челнок.

Я в надежде, я в смятенье,

Предаю себя волнам;

Счастье вижу в отдаленье:

Все, что мило, — мнится — там!

Ах! в безвестном океане

Очутился мой челнок;

Даль попрежнему в тумане,

Брег невидим и далек.

И вовеки надо мною

Не сольется, как поднесь,

Небо светлое с землею...

Там не будет вечно здесь.