Избранные произведения

Надменный временщик, и подлый и коварный,

Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,

Неистовый тиран родной страны своей,

Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!

Ты на меня взирать с презрением дерзаешь

И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!

Твоим вниманием не дорожу, подлец;

Из уст твоих хула — достойных хвал венец!

Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!

Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,

Коль сам с презрением я на тебя гляжу

И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?

Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?

Что власть ужасная и сан твой величавый?

Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,

Чем с низкими страстьми и подлою душой

Себя, для строгого своих сограждан взора,

На суд их выставлять, как будто для позора!

Когда во мне, когда нет доблестей прямых,

Что пользы в сане мне и в почестях моих?

Не сан, не род — одни достоинства почтенны;

Сеян! и самые цари без них — презренны,

И в Цицероне мной не консул — сам он чтим

За то, что им спасен от Каталины Рим...

О муж, достойный муж! почто не можешь, снова

Родившись, сограждан спасти от рока злого?

Тиран, вострепещи! родиться может он.

Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!

О, как на лире я потщусь того прославить,

Отечество мое кто от тебя избавит!

Под лицемерием ты мыслишь, может быть,

От взора общего причины зла укрыть...

Не зная о своем ужасном положеньи,

Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи,

Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,

Но свойства злобные души не утаишь.

Твои дела тебя изобличат народу;

Познает он — что ты стеснил его свободу,

Налогом тягостным довел до нищеты,

Селения лишил их прежней красоты...

Тогда вострепещи, о временщик надменный!

Народ тиранствами ужасен разъяренный!

Но если злобный рок, злодея полюбя,

От справедливой мзды и сохранит тебя,

Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство

Тебе свой приговор произнесет потомство!

Смотри, о Делия, как вянет сей цветочек;

С какой свирепостью со стебелька

Вслед за листочком рвет листочек

Суровой осени рука!

Ах! скоро, скоро он красы своей лишится,

Не станет более благоухать;

Последний скоро лист свалится,

Зефир не будет с ним играть.

Угрюмый Аквилон нагонит тучи мрачны,

В уныние природу приведет,

Оденет снегом долы злачны, —

Твой взор и стебля не найдет...

Так точно, Делия, дни жизни скоротечной

Умчит Сатурн завистливый и злой

И блага юности беспечной

Ссечет губительной косой...

Всё изменяется под дланью Крона хладной

Остынет младости кипящей кровь;

Но скука жизни безотрадной

Под старость к злу родит любовь!

Тогда, жестокая, познаешь, как ужасно

Любовью тщетною в душе пылать

И на очах не пламень страстный,

Но хлад презрения встречать.

Давно мне сердце говорило:

Пора, младый певец, пора,

Оставив шумный град Петра,

Лететь к своей подруге милой,

Чтоб оживить и дух унылый,

И смутный сон младой души

На лоне неги и свободы,

И расцветающей природы

Прогнать с заботами в тиши.

Настал желанный час — и с тройкой

Извозчик ухарской предстал,

Залился колокольчик звонкой —

И юный друг твой поскакал...

Едва заставу Петрограда

Певец унылый миновал,

Как разлилась в душе отрада,

И я дышать свободней стал,

Как будто вырвался из ада...

Когда от русского меча

Легли моголы в прах, стеная,

Россию бог карать не преставая,

Столь многочисленный, как саранча,

Приказных род в странах ее обширных

Повсюду расселил,

Чтобы сердца сограждан мирных

Он завсегда, как червь, точил...

Кто не слыхал из нас о хищных печенегах,

О лютых половцах иль о татарах злых,

О их неистовых набегах

И о хищеньях их?

Давно ль сей край, где Дон и Сосна протекают

Средь тучных пажитей и бархатных лугов

И их холодными струями напояют,

Был достояньем сих врагов?

Давно ли крымские наездники толпами

Из отческой земли

И старцев, и детей, и жен, тягча цепями,

В Тавриду дальнюю влекли?

Благодаря творцу, Россия покорила

Врагов надменных всех

И лет за несколько со славой отразила

Разбойника славнейшего набег...

Теперь лишь только при наездах

Свирепствуют одни исправники в уездах.

Ты разленился уж некстати,

Беглец Парнаса молодой!

Скажи, что сделалось с тобой?

В своем болотистом Кронштадте

Ты позабыл совсем о брате

И о поэте — что порой,

Сидя, как труженик, в Палате,

Чтоб свой исполнить долг святой,

Забыл и негу и покой...

Но тщетны все его порывы:

Укоренившееся зло

Свое презренное чело,

Как кедр Ливана горделивый,

Превыше правды вознесло.

Так... сделавшись жрецом Фемиды,

Я о Парнасе позабыл...

К тому ж боюсь, чтоб Аониды

За то, что я им изменил,

Певцу не сделали обиды.

Хоть я и некрасив собой,

Но музы исстари ревнивы.

А я — любовник боязливый...

И вот что, друг мой молодой,

В столице вкуса прихотливой

Молчанью моему виной.

Твое ж молчанье непонятно!..

Драгун ты хоть куда лихой,

Остришься ловко и приятно

И, приголубив нежных муз,

Их так пленить умел собою —

Что, в детстве соверша союз,

Они вертлявою толпою

Везде порхают за тобою

И не изменят никогда,

Пока ты всем им не изменишь;

Но кажется, что иногда

Ты ласковость их худо ценишь.

Так, например: прошел здесь слух,

Не знаю я, по чьей огласке,

Что будто Мейеровой глазки

Твой возмутили твердый дух,

И верность к девам песнопений

Поработил свободный гений,

Поколебал любви недуг...

А между тем как очарован

Ты юной прелестию глаз,

Пафосских шалостью проказ

К Кронштадту скучному прикован,

Забвенью предаешь Парнас,

Один пигмей литературный,

Из грязи выникнув главой,

Дерзнул взглянуть на свод лазурный

И вызывать тебя на бой.

Кто этот дивный великан,

Одеян светлою бронею,

Чело покойно, стройный стан,

И весь сияет красотою?

Кто сей, украшенный венком,

С мечом, весами и щитом,

Презрев врагов и горделивость,

Стоит гранитною скалой

И давит сильною пятой

¹⁰ Коварную несправедливость?

Не ты ль, о мужество граждан,

Неколебимых, благородных,

Не ты ли гений древних стран,

Не ты ли сила душ свободных,

О доблесть, дар благих небес,

Героев мать, вина чудес,

Не ты ль прославила Катонов,

От Каталины Рим спасла

И в наши дни всегда была

²⁰ Опорой твердою законов.

Одушевленные тобой,

Презрев врагов, презрев обиды,

От бед спасали край родной,

Сияя славой, Аристиды;

В изгнании, в чужих краях

Не погасали в их сердцах

Любовь к общественному благу,

Любовь к согражданам своим:

Они благотворили им

³⁰ И там, на стыд ареопагу.

Ты, ты, которая везде

Была народных благ порукой;

Которой славны на суде

И Панин наш и Долгорукой:

Один, как твердый страж добра,

Дерзал оспоривать Петра;

Другой, презревши гнев судьбины

И вопль и клевету врагов,

Совет опровергал льстецов

⁴⁰ И был столпом Екатерины.

Велик, кто честь в боях снискал

И, страхом став для чуждых воев,

К своим знаменам приковал

Победу, спутницу героев!

Отчизны щит, гроза врагов,

Он достояние веков;

Певцов возвышенные звуки

Прославят подвиги вождя,

И, юношам об них твердя,

⁵⁰ В восторге затрепещут внуки.

Как полная луна порой,

Покрыта облаками ночи,

Пробьет внезапно мрак густой

И путникам заблещет в очи —

Так будет вождь, сквозь мрак времен,

Сиять для будущих племен;

Но подвиг воина гигантский

И стыд сраженных им врагов

В суде ума, в суде веков —

⁶⁰ Ничто пред доблестью гражданской.

Где славных не было вождей,

К вреду законов и свободы?

От древних лет до наших дней

Гордились ими все народы;

Под их убийственным мечом

Везде лилася кровь ручьем.

Увы, Аттил, Наполеонов

Зрел каждый век своей чредой:

Они являлися толпой...

⁷⁰ Но много ль было Цицеронов?..

Лишь Рим, вселенной властелин,

Сей край свободы и законов,

Возмог произвести один

И Брутов двух и двух Катонов.

Но нам ли унывать душой,

Когда еще в стране родной,

Один из дивных исполинов

Екатерины славных дней,

Средь сонма избранных мужей

⁸⁰ В совете бодрствует Мордвинов?

О, так, сограждане, не нам

В наш век роптать на провиденье —

Благодаренье небесам

За их святое снисхожденье!

От них, для блага русских стран,

Муж добродетельный нам дан;

Уже полвека он Россию

Гражданским мужеством дивит;

Вотще коварство вкруг шипит —

⁹⁰ Он наступил ему на выю.

Вотще неправый глас страстей

И с злобой зависть, козни строя,

В безумной дерзости своей

Чернят деяния героя.

Он тверд, покоен, невредим,

С презрением внимая им,

Души возвышенной свободу

Хранит в советах и суде

И гордым мужеством везде

¹⁰⁰ Подпорой власти и народу.

Так в грозной красоте стоит

Седой Эльбрус в тумане мглистом:

Вкруг буря, град, и гром гремит,

И ветр в ущельях воет с свистом,

Внизу несутся облака,

Шумят ручьи, ревет река;

Но тщетны дерзкие порывы:

Эльбрус, кавказских гор краса,

Невозмутим, под небеса

¹¹⁰ Возносит верх свой горделивый.

Земли минутный поселенец,

Земли минутная краса,

Зачем так рано, мой младенец,

Ты улетел на небеса?

Зачем в юдоли сей мятежной,

О ангел чистой красоты,

Среди печали безнадежной

Отца и мать покинул ты?

Я ль буду в роковое время

Позорить гражданина сан

И подражать тебе, изнеженное племя

Переродившихся славян?

Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,

В постыдной праздности влачить свой век младой

И изнывать кипящею душой

Под тяжким игом самовластья.

Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,

Постигнуть не хотят предназначенье века

И не готовятся для будущей борьбы

За угнетенную свободу человека.

Пусть с хладною душой бросают хладный взор

На бедствия своей отчизны

И не читают в них грядущий свой позор

И справедливые потомков укоризны.

Они раскаются, когда народ, восстав,

Застанет их в объятьях праздной неги

И, в бурном мятеже ища свободных прав,

В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

Не сбылись, мой друг, пророчества

Пылкой юности моей:

Горький жребий одиночества

Мне сужден в кругу людей.

Слишком рано мрак таинственный

Опыт грозный разогнал,

Слишком рано, друг единственный,

Я сердца людей узнал.

Страшно дней не ведать радостных,

Быть чужим среди своих,

Но ужасней истин тягостных

Быть сосудом с дней младых.

С тяжкой грустью, с черной думою

Я с тех пор один брожу

И могилою угрюмою

Мир печальный нахожу.

Всюду встречи безотрадные!

Ищешь, суетный, людей,

А встречаешь трупы хладные

Иль бессмысленных детей...

Исполнились мои желанья,

Сбылись давнишние мечты:

Мои жестокие страданья,

Мою любовь узнала ты.

Напрасно я себя тревожил,

За страсть вполне я награжден:

Я вновь для счастья сердцем ожил,

Исчезла грусть, как смутный сон.

Так, окроплен росой отрадной,

В тот час, когда горит восток,

Вновь воскресает — ночью хладной

Полузавялый василек.

Покинь меня, мой юный друг, —

Твой взор, твой голос мне опасен:

Я испытал любви недуг,

И знаю я, как он ужасен...

Но что, безумный, я сказал?

К чему укоры и упреки?

Уж я твой узник, друг жестокий,

Твой взор меня очаровал.

Я увлечен своей судьбою,

Я сам к погибели бегу.

Боюся встретиться с тобою,

А не встречаться не могу.

Когда душа изнемогала

В борьбе с болезнью роковой,

Ты посетить, мой друг, желала

Уединенный угол мой.

Твой голос нежный, взор волшебный

Хотел страдальца оживить,

Хотела ты покой целебный

В взволнованную душу влить.

Сие отрадное участье,

Сие вниманье, милый друг,

Мне снова возвратили счастье

И исцелили мой недуг.

С одра недуга рокового

Я встал и бодр и весел вновь,

И в сердце запылала снова

К тебе давнишняя любовь.

Так мотылек, порхая в поле

И крылья опалив огнем,

Опять стремится поневоле

К костру, в безумии слепом.

Ты посетить, мой друг, желала

Уединенный угол мой,

Когда душа изнемогала

В борьбе с болезнью роковой.

Твой милый взор, твой взор волшебный

Хотел страдальца оживить,

Хотела ты покой целебный

В взволнованную душу влить.

Твое отрадное участье,

Твое вниманье, милый друг,

Мне снова возвращают счастье

И исцеляют мой недуг.

Я не хочу любви твоей,

Я не могу ее присвоить;

Я отвечать не в силах ей,

Моя душа твоей не стоит.

Полна душа твоя всегда

Одних прекрасных ощущений,

Ты бурных чувств моих чужда,

Чужда моих суровых мнений.

Прощаешь ты врагам своим —

Я не знаком с сим чувством нежным

И оскорбителям моим

Плачу отмщеньем неизбежным.

Лишь временно кажусь я слаб,

Движеньями души владею;

Не христианин и не раб,

Прощать обид я не умею.

Мне не любовь твоя нужна,

Занятья нужны мне иные:

Отрадна мне одна война,

Одни тревоги боевые.

Любовь никак нейдет на ум:

Увы! моя отчизна страждет, —

Душа в волненьи тяжких дум

Теперь одной свободы жаждет.

Не отравляй души тоскою,

Не убивай себя: ты мать;

Священный долг перед тобою

Прекрасных чад образовать.

Пусть их сограждане увидят

Готовых пасть за край родной,

Пускай они возненавидят

Неправду пламенной душой,

Пусть в сонме юных исполинов

На ужас гордых их узрим

И смело скажем: знайте, им

Отец Столыпин, дед Мордвинов.

Хоть Пушкин суд мне строгий произнес

И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,

Но от того, Бестужев, еще нос

Я недругам в угоду не повесил.

Моя душа до гроба сохранит

Высоких дум кипящую отвагу;

Мой друг! Недаром в юноше горит

Любовь к общественному благу!

В чью грудь порой теснится целый свет,

Кого с земли восторг души уносит,

Назло врагам тот завсегда поэт,

Тот славы требует, не просит.

Так и ко мне, храня со мной союз,

С улыбкою и с ласковым приветом

Слетит порой толпа вертлявых муз,

И я вдруг делаюсь поэтом.

Тюрьма мне в честь, не в укоризну,

За дело правое я в ней,

И мне ль стыдиться сих цепей,

Коли ношу их за Отчизну.