Избранные произведения. II том

Пролог

Не думайте, я вовсе не жду, что кто-то поверит этой истории. В этом я убедился, когда во время недавней поездки в Лондон, полный энтузиазма и наивный до глупости, принялся излагать ее суть члену Королевского Геологического Общества.

Если бы вы видели, как он при этом смотрел на меня, то наверняка решили бы, что я замешан в таких чудовищных преступлениях, как похищение из Тауэра королевских драгоценностей и попытка подсыпать яд в кофе Его Величества. Уже на середине моего рассказа ученый джентльмен крайне холодно прервал меня, и я понял, что мои розовые мечты о почетной мантии, золотой медали и бюсте в Зале Славы растаяли как туман в ледяной атмосфере полного недоверия.

Но я верю этой истории, как поверили бы и вы, и даже ученый член КГО, если бы услышали ее из уст человека, который поведал ее мне. Если бы вы видели его сверкающий взгляд, взволнованное лицо, слышали убежденность и пафос, звучащие в его голосе, то поверили бы ему без всякого сомнения.

Вам даже не понадобилось бы для этого осматривать вещественное доказательство правдивости его рассказа — невероятное, фантастическое существо. Он привез его с собой из «внутреннего» мира, о котором вы узнаете несколько позже.

Я столкнулся с ним совершенно неожиданно на окраине великой пустыни Сахары. Он стоял возле палатки из козьих шкур, раскинутой под тенью финиковых пальм в небольшом оазисе. Поблизости было еще восемь или десять шатров арабов-кочевников.

Я двигался с севера, рассчитывая поохотиться на львов. В моем сафари меня сопровождала дюжина «детей пустыни», я же был единственным «белым».

Приближаясь к маленькому островку растительности, я заметил, что вышедший из палатки человек, приставив руку козырьком к глазам, пристально вглядывается в меня. Затем он бросился мне навстречу.

— Белый человек! — воскликнул он, — Благодарение Богу! Я уже час слежу за вашим приближением, моля небо и надеясь на чудо, что хотя бы на этот раз появится белый человек. Скажите мне скорее, какое сегодня число! И какой сейчас год?

Узнав, он зашатался, словно от удара в лицо, и вынужден был, чтобы не упасть, ухватиться за мое стремя.

— Этого не может быть! — воскликнул он в отчаянии. — Не может быть! Скажите мне, что вы ошиблись или шутите.

— Я говорю вам чистую правду, друг мой, — ответил я. — Ну зачем мне обманывать незнакомого человека или пытаться подшутить над ним по такому незначительному поводу?

Некоторое время он стоял молча, склонив голову.

— Десять лет! — пробормотал он наконец. — Десять лет, а мне казалось, что прошло не больше года.

Этой ночью он поведал мне свою историю, которую я и рассказываю вам, стараясь, по возможности, точно передать слова незнакомца.

Глава 1

Я родился в Коннектикуте почти тридцать лет назад. Меня зовут Дэвид Иннес. Мой отец был богатым шахтовладельцем он умер, когда мне было девятнадцать лет. Все его состояние должно было перейти ко мне в день моего совершеннолетия при условии, что два оставшихся года я посвящу глубокому изучению доставшегося мне в наследство крупного дела.

Я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы исполнить последнюю волю покойного. И не столько из-за наследства, сколько из чувства глубокого уважения и любви, которое я питал к своему отцу. Шесть месяцев я провел в шахте и конторе, стремясь детально изучить все тонкости дела.

А потом случилось так, что я сильно увлекся изобретением Перри. Он был уже стар и большую часть своей жизни посвятил разработке механического подземного разведчика. В свободное время он занимался палеонтологией. Я посмотрел его чертежи, выслушал его доводы, увидел в работе модель и распорядился выделить необходимые средства для постройки действующего аппарата.

Мне нет нужды подробно описывать созданную машину — она находится в паре миль отсюда. Завтра, если пожелаете, мы можем отправиться и посмотреть ее. Это стальной цилиндр длиной в сто футов. Корпус его состоит из частей, соединенных между собой таким образом, что при движении он может изгибаться в разные стороны наподобие гусеницы. На носу имеется мощный бур, приводимый в движение двигателем, который, по словам Перри, способен развивать большую мощность в расчете на кубический дюйм объема, чем любой другой на кубический фут. Я помню, как он любил повторять, что один этот двигатель способен озолотить нас. После первого ходового испытания, в случае успеха, мы собирались запатентовать его, но, увы, Перри уже больше никогда не вернется на землю. Да и сам я смог вернуться на нее лишь через десять лет.

Я помню все детали этого события так ясно, словно это было вчера. Близилась полночь, когда мы с Перри поднялись в высокую башню, в которой собирался «железный крот», как окрестил он свое изобретение. Нос машины упирался в землю. Мы вошли внутрь аппарата, задраили за собой люки, спустились в рубку управления, где находились приборы, и включили электрическое освещение.

Перри проверил генератор, контейнеры с химическими реактивами для получения необходимого кислорода, тщательно осмотрел приборную панель с указателями температуры, скорости, пройденного расстояния, анализатором проходимых пород и еще множеством датчиков. Затем он проверил рули управления и могучие зубчатые шестерни, передающие энергию двигателя к буру.

Наши кресла, к которым мы пристегнулись, были установлены таким образом, что могли сохранять вертикальное положение независимо от угла наклона подземного «разведчика».

Наконец, все было готово. Перри склонил голову в молитве. Несколько секунд мы молча сидели в своих креслах, затем рука старика решительно потянула рычаг на себя. Раздался ужасный рев, стальные стены завибрировали, послышался характерный звук от проходящей между внутренней и внешней оболочками аппарата земли — мы тронулись в путь!

Оглушающий шум и тряска подействовали на нас так, что первые минуты мы только и могли судорожно цепляться за подлокотники наших раскачивающихся кресел. Но тут взгляд Перри упал на термометр.

— Боже! — воскликнул он. — Не может быть! Скорее посмотри на указатель пройденного расстояния!

Этот прибор вместе со спидометром находился на моей стороне. Повернувшись к нему, чтобы снять показания, я заметил, как Перри бормочет себе под нос:

— Десять градусов — невозможно!

С этими словами он начал отчаянно дергать рычаги управления. Как только я разобрался в тускло освещенных циферблатах приборов, мне стала понятна причина волнения старика. Сердце у меня упало, но я постарался не подавать вида, что боюсь.

— Семьсот футов, Перри, — как можно спокойнее сообщил я ему, — прежде чем мы сможем перейти в горизонтальное положение.

— Тебе придется помочь мне, парень, — ответил он, — потому что я один никак не могу вывести машину из вертикали. Дай Бог, чтобы мы сумели сделать это вдвоем, иначе мы пропали.

Я пробрался к креслу Перри, ни секунды не сомневаясь, что моей силы будет более чем достаточно для поворота рычага. Я имел все основания для подобной уверенности: моя физическая сила с детства была предметом зависти и восхищения моих товарищей, что заставляло меня всеми доступными средствами еще больше развивать и без того мощные мускулы. С детства я преуспевал в таких видах спорта, как бокс, футбол и бейсбол. Вот почему я с такой уверенностью ухватился за рычаг. И был жестоко посрамлен. Моей силы оказалось недостаточно, чтобы стронуть с места этот бесчувственный проклятый железный стержень, прочно удерживающий нас на прямом пути к смерти!

Наконец я прекратил бесполезные попытки и молча вернулся в свое кресло. Да и что тут можно было сказать?

Я не сомневался, что Перри начнет молиться. В этом я был совершенно уверен, потому что он никогда не упускал такой возможности. Старик молился, когда вставал с постели, перед едой и после еды; перед тем как лечь спать, он опять молился. Кроме этого, он всегда находил предлог помолиться еще раз десять на дню. Так что теперь, когда нам грозила гибель, я был уверен, что стану свидетелем непрерывной молитвенной оргии, если, конечно, позволительно применять подобный термин к такому серьезному делу,

К моему полнейшему изумлению близость смерти превратила Эбнера Перри в совершенно другого человека. С губ его срывался непрерывный поток неразбавленного сквернословия, направленный на упрямую железяку.

— Не ожидал, Перри, — с упреком обратился я к нему, — что человек твоих лет и глубоко верующий к тому же станет вместо молитвы изрыгать ругательства перед лицом неизбежной смерти.

— Смерть! — воскликнул он. — Да это же ничто по сравнению с той потерей, которую понесет человечество. Послушай, Дэвид, внутри этого цилиндра заключены такие возможности, о которых наука не смеет и мечтать. В этой стальной машине сила десятка тысяч человек. Две жизни — ерунда, куда страшней, что в земном чреве останутся похороненными все мои открытия и теории, позволившие создать этот аппарат, который уносит нас все ближе и ближе к вечному огню земного ядра.

Должен признаться, что в тот момент я был куда больше озабочен собственным будущим, чем возможным уроном для человечества, которое оставалось в полном неведении относительно ожидавшей его потери.

— Можно ли что-нибудь сделать? — спросил я, стараясь говорить спокойно и не показывать внутреннего напряжения.

— Мы можем остановиться здесь и умереть от удушья, когда истощатся запасы химических реактивов, — ответил Перри. — Или будем продолжать двигаться в надежде на то, что нам удастся повернуть аппарат хотя бы на несколько градусов. Тогда мы сможем, описав дугу, вернуться на поверхность. Если мы сделаем это прежде, чем температура в аппарате достигнет опасных пределов, то у нас есть шанс остаться в живых. Но на такой поворот у нас не больше одного шанса из миллиона. Двигаясь же вертикально, мы умрем несколько быстрее, чем оставшись на месте и корчась от удушья, но умрем все равно.

Я взглянул на термометр. Он показывал 110°. Пока мы беседовали, могучий стальной крот углубился более чем на милю в толщу земной коры.

— Ну что ж, тогда продолжим, — сказал я, — тем более, что продвигаясь такими темпами, нам недолго придется ждать конца. Кстати, Перри, вы никогда не говорили мне, что эта штука будет двигаться с такой скоростью. Или вы и сами этого не знали?

— Нет, — ответил он, — я не мог точно рассчитать скорость, потому что у меня не было инструмента для измерения мощности двигателя. Я только предполагал, что мы сможем делать около пятисот футов в час.

— А делаем семь миль, — закончил я вместо него, глядя на указатель пройденного расстояния. — А какова толщина земной коры? — поинтересовался я.

— Ну, на этот счет существует столько же теорий, сколько и ученых, последовал ответ. — Одни определяют ее в тридцать миль, указывая, что на этой глубине, учитывая повышение температуры на один градус каждые шестьдесят или семьдесят футов, могут существовать только расплавы. Другие считают, что вращение Земли и возникающие напряжения от центробежных сил исключают эту теорию, и земная кора должна быть сплошной на глубину от восьмисот до тысячи миль. Так что можешь выбирать любую.

— А что, если она сплошная? — спросил я.

— Нам это не поможет, Дэвид, — ответил Перри. — В лучшем случае, горючего нам хватит на три-четыре дня, а воздуха не хватит и на три. Так что мы не можем надеяться пройти восемь тысяч миль и добраться до антиподов.

— Выходит, если, конечно, вторая теория верна, мы остановимся на глубине шести или семи сотен миль, причем во время прохода последних полутора сотен миль мы уже будем трупами? Так? — спросил я.

— Совершенно верно, Дэвид. Тебе не страшно?

— Не знаю.

Все это случилось так неожиданно, что я, наверное, еще не до конца осознал весь ужас нашего положения и, должно быть, поэтому оставался спокоен. Видимо, шок несколько притупил все мои чувства.

Я снова посмотрел на термометр. Ртутный столбик продолжал подниматься, но уже медленнее. Он показывал всего 140°, хотя мы углубились почти на четыре мили. Я сказал об этом Перри, а тот усмехнулся.

— Ну вот мы и развенчали, по крайней мере, одну теорию, — прокомментировал он мое сообщение, а затем продолжил осыпать проклятиями застрявший рычаг.

Я однажды слышал ругань пьяного шкипера, но по сравнению с изобретательными и разнообразными выражениями Перри, она представлялась мне теперь лишь лепетом жалкого дилетанта.

Я снова попробовал сдвинуть рычаг — с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть земную ось. По моему предложению Перри остановил двигатель, и я взялся за рычаг еще раз, но результат оказался тем же. Я печально покачал головой. Перри пустил машину, и мы продолжили свой путь к вечности со скоростью семь миль в час. Я сидел, не отводя глаз от термометра и указателя пройденного расстояния. Ртуть поднималась, но все медленнее и медленнее. При 145° жара в нашем металлическом гробу стала почти невыносимой.

К полудню, через двенадцать часов после старта, мы находились на глубине восьмидесяти четырех миль. Термометр показывал 153°.

Перри заметно повеселел, но убей меня Бог, если я понимал причину его оптимизма. Он прекратил ругаться и принялся что-то напевать себе под нос. Неужели напряжение последних часов заставило его слегка повредиться рассудком? Я же все это время предавался бесплодным сожалениям, вспоминая многочисленные поступки в своей жизни, которые мне хотелось бы как-то искупить. Например, тот случай в Эндовере, когда мы с Колхауном подложили пороховой заряд в печку и один из мастеров чуть не поплатился жизнью; потом еще… Но что проку вспоминать, если я скоро умру и разом расплачусь за все свои прегрешения. Жара в кабине была адской; еще несколько градусов — и мы потеряем сознание.

— Какие показания, Дэвид? — оторвал меня от мрачных размышлений голос Перри.

— Девяносто миль и 153°, — ответил я.

— Клянусь Богом, мы камня на камне не оставили от этой пресловутой тридцатимильной теории! — злорадно захихикал Перри.

— Но нам-то от этого не легче! — угрюмо отозвался я.

— Мальчик мой, неужели ты не обратил внимания на то, что последние шесть миль температура больше не повышается? — удивленно спросил он. — Подумай об этом, сынок.

— Я-то подумал! — огрызнулся я. — Но абсолютно не вижу разницы: не все ли равно, какая будет температура — 153° или 153000°, когда у нас кончится воздух. Так и так мы погибнем, и никто никогда об этом не узнает.

Должен признаться, однако, что в глубине души у меня тоже затеплилась какая-то надежда. Я, правда, не смог бы, да и не пытался вразумительно объяснить, на что я надеюсь, но сам факт, как подчеркнул Перри, опровержения научных теорий в ходе нашего путешествия очевидно доказывал полную непредсказуемость действительного строения Земли. А это вселяло некоторую надежду, по крайней мере до тех пор, пока мы продолжали оставаться в живых.

На отметке сто миль температура упала на полградуса! Когда я сообщил об этом Перри, тот восторженно заключил меня в свои объятия.

До полудня следующего дня температура продолжала неуклонно падать, пока в кабине не стало столь же холодно, как перед этим было невыносимо жарко. На глубине двухсот сорока миль в кабине резко запахло аммиаком, а температура упала до минус 10°. Почти два часа мы страдали от ужасного холода. На глубине двухсот сорока пяти миль мы вошли в мощный ледяной пласт, и температура резко подскочила до плюс 32°. Последующие три часа мы пробивались через лед, а затем вновь началась насыщенная аммиаком порода и опять резко похолодало.

Через какое-то время температура снова стала подниматься, пока мы окончательно не уверились, что приближаемся к расплавленным слоям земной коры. На глубине четырехсот миль температура достигла 152°. Я лихорадочно наблюдал за неуклонно ползущим вверх ртутным столбиком. Перри наконец-то прекратил напевать и начал молиться.

Нашим надеждам был нанесен такой удар, что нарастающая жара казалась нам куда сильнее, чем была на самом деле. В последующий час столбик поднялся лишь на один градус и на глубине четырехсот десяти миль достиг максимальной пока отметки в 153°. Теперь мы уже оба следили за термометром, затаив дыхание. Остановится ли он на этой черте или будет безжалостно ползти вверх? Понимая, что обречены, мы все же с упорством утопающих цеплялись за последние обрывки надежды.

Указатель кислорода уже приближался к критической черте — воздуха оставалось не более чем на двенадцать часов, хотя непохоже было, что мы проживем эти часы.

На отметке в четыреста двадцать миль я снова посмотрел на термометр и не поверил своим глазам.

— Перри! — закричал я, — Перри, старина, он опускается! Опускается! Опять 152°!

— Черт побери! — недоумевающе воскликнул он. — Неужели в центре Земли находится холодное ядро?

— Понятия не имею, — ответил я, — но, слава Богу, что мы не изжаримся на медленном огне. Я готов принять любую другую смерть, но только не такую.

А ртутный столбик опускался все ниже, пока не достиг того же уровня, что и на глубине семи миль в caмом начале нашего пути. В это время перед нами встала другая проблема — истощение запасов кислорода. Перри первым почувствовал это. Он судорожно стал нажимать кнопки, регулирующие его подачу, а через несколько секунд и я ощутил, как тяжело стало дышать. Голова у меня закружилась, руки и ноги налились свинцом.

Голова Перри беспомощно упала на грудь, но он тут же пришел в себя, выпрямился в своем кресле и повернулся ко мне.

— Прощай, Дэвид, — сказал он, — это, наверное конец.

С этими словами он улыбнулся и закрыл глаза.

— Счастливо, Перри! — улыбнулся я в ответ.

Но я не впал в беспамятство. Я был молод и хотел жить. Целый час я сопротивлялся надвигающемуся удушью. Почти сразу я обнаружил, что поднимаясь выше по направлению к корме, я могу продолжать дышать. Примерно час я еще протянул на этих скудных остатках живительного газа, но всему приходит конец. Я понял, что на дальнейшее сопротивление неизбежному у меня просто нет сил. В последнем проблеске сознания я устремил взгляд на указатель расстояния. Он стоял на отметке ровно пятисот миль от поверхности земли. И в этот самый момент машина внезапно остановилась. Непрерывный скрежет от проходящих меж стенок обломков измельченной породы прекратился. Изменившийся звук от работы бура неопровержимо свидетельствовал, что теперь он вращается вхолостую. И тут меня осенило. Нос железного крота находился НАД моей головой. Я смутно припомнил, что такое положение возникло при проходе через ледяной пласт. Тогда мы как-то не обратили на это внимания, но сейчас я без труда нашел объяснение этому феномену: каким-то образом мы ухитрились развернуться во льду на 180° и теперь снова добрались до поверхности. Благодарение Богу, мы спасены!

Я приложил нос к заборной трубе, через которую предполагалось брать образцы породы, и с восторгом понял, что мои рассуждения оказались верны — сквозь трубу в кабину вливался поток свежего воздуха. Реакция на это открытие оказалась слишком сильной, и я потерял сознание.

Глава 2

Без сознания я находился не больше секунды. Падение на железный пол кабины моментально привело меня в чувство.

Первым делом я бросился к Перри. Мысль о том, что он умер на пороге спасения, ужаснула. Разорвав рубаху у него на груди, я приложил ухо к сердцу и чуть не завопил от радости оно билось медленно, но ровно.

Я намочил водой платок и несколько раз похлопал им по лбу и щекам Перри. Мои усилия привели к результату — он раскрыл глаза. Некоторое время старик тупо глядел на меня широко раскрытыми глазами, но постепенно взгляд его становился все более осмысленным. Он приподнялся и сел, удивленно втягивая носом воздух.

— Послушай, Дэвид, — обратился он ко мне, — я не ошибаюсь, это действительно свежий воздух? Что все это значит и где, черт побери, мы находимся? Что произошло?

— А то, что мы снова на поверхности, Перри! Сказал он, — это, наверное радостно объявил я, — но вот где именно, не имею представления. Я еще не открывал люки, потому что был слишком занят вашим «оживлением». Ей-Богу, ваша жизнь висела на волоске!

— Говоришь, мы снова на поверхности, Дэвид? Как же это возможно? Я давно потерял сознание?

— Недавно. Вероятно, мы сделали разворот во льду. Вы помните, как наши кресла вдруг перевернулись? После этого нос машины оказался у нас над головой. Тогда мы не обратили на это внимания, но сейчас я все четко вспомнил.

— Ты хочешь уверить меня, что мы развернулись в толще льда? Дэвид, это невозможно! Мой аппарат не может повернуть, пока нос его не отклонился от прямой линии. А если это случилось под воздействием каких-то неизвестных сил, то неизбежно должно было привести к изменению положения рычага поворота, который, как ты сам видел, не сдвинулся ни на дюйм с момента старта.

Все это я, конечно, знал, но чем тогда объяснить работу бура вхолостую и чистый воздух в кабине?

— Я понимаю не хуже вас, Перри, что мы не могли повернуть. Но факты упрямая вещь: мы на поверхности, и я собираюсь выйти наружу посмотреть, где именно.

— Лучше подождать до утра, Дэвид, сейчас ведь ночь.

Я взглянул на хронометр.

— Половина первого. В пути мы находились семьдесят два часа, так что снаружи, действительно, ночь. Но я все равно выйду, хотя бы для того, чтобы посмотреть на небо и звезды, которые я не надеялся снова увидеть.

С этими словами я отодвинул засов внутреннего люка и открыл его. Между стенками цилиндра находилась измельченная порода, и мне пришлось поработать лопатой, прежде чем я добрался до внешнего люка, сваливая землю и камни прямо на пол кабины. Когда я, наконец, освободил крышку внешнего люка и отодвинул засов, Перри стоял у меня за спиной. Отверстие открытого люка более чем наполовину находилось над поверхностью. Нас с Перри изумил яркий дневной свет, вливающийся в него.

— Кажется, хронометр врет, сказал он, — это, наверное сказал я.

Перри со странным выражением на лице отрицательно покачал головой.

— Давай-ка лучше поглядим, что там снаружи, Дэвид, — предложил он.

Мы вместе вышли наружу и удивленно уставились на окружающий нас ландшафт, столь же прекрасный, сколь и необычный. Прямо перед нами к спокойному морю полого спускался ровный берег. До самого горизонта морская гладь была усеяна бесчисленными маленькими островками, часть которых представляла собой безжизненные гранитные скалы, торчащие из воды, а другая была покрыта великолепной тропической растительностью и мириадами пестрых цветов.

За нашей спиной высился могучий лес гигантских древовидных папоротников, растущих вперемежку с обычными видами тропических деревьев. С них свисали пучки толстых лиан. Высокая густая трава скрывала сухие сучья и гниющие стволы упавших великанов. Вдоль опушки стелился такой же великолепный ковер из цветов, что и на островах, но в самом лесу было темно и неуютно.

В безоблачном небе сияло полуденное солнце.

— Не могу понять, в какой точке Земли мы находимся? — спросил я, повернувшись к Перри.

Некоторое время старик не отвечал. Глубоко задумавшись, он стоял, опустив голову. Наконец он заговорил.

— Дэвид, сказал он, — это, наверное сказал он, сказал он, — это, наверное я не уверен, что мы находимся на Земле.

— Что вы имеете в виду, Перри? — воскликнул я. — Уж не хотите ли вы сказать, что мы умерли и находимся на небесах?

Он улыбнулся и, повернувшись, указал на торчащий из земли нос нашего «разведчика».

— Если бы не это, мой мальчик, я и вправду мог бы так сказать. Но мой «железный крот» своим присутствием опровергает такое предположение. Уж в небеса-то он в любом случае не смог бы подняться. Однако я готов допустить, что мы попали в другой мир. И если мы находимся не на Земле, у меня есть веские причины полагать, что мы находимся внутри нее.

— А не могло случиться так, что мы вышли наружу где-нибудь в Вест-Индии? Предположил я.

Но Перри покачал головой.

— Давай подождем делать выводы, — ответил он, — а пока займемся разведкой. Пойдем вдоль берега; может, встретим кого-то из местных жителей и что-нибудь узнаем.

Шагая по берегу, Перри подолгу вглядывался вдаль. Похоже, его мучила какая-то проблема.

— Дэвид, — внезапно обратился он ко мне, — тебе не кажется странной линия горизонта?

Приглядевшись, я начал понимать, почему все окружающее с самого начала вызывало у меня ощущение нереальности, — в этом мире не было линии горизонта! Куда ни кинь взгляд, простирались бескрайние морские просторы, испещренные островками. Те, что были далеко от берега, казались просто черными точками, но за ними снова было море, пока у наблюдателя не складывалось впечатление, что море продолжается все дальше и выше, оказываясь чуть ли не над головой. Расстояние скрадывалось расстоянием, но четкой линии горизонта, характеризующей шаровидность нашей планеты, здесь не было!

— Я, кажется, могу теперь просветить тебя, мой мальчик, — продолжил Перри, вытаскивая из кармана часы. — Я разгадал эту загадку, по крайней мере частично. Когда мы вышли наружу, солнце стояло прямо над головой. Где оно сейчас?

Я поднял голову и обнаружил, что светило продолжает оставаться в самом центре небосвода. И какое светило! Сперва я не обратил на него внимание, но теперь с удивлением увидел, что оно втрое больше по размеру, чем то, которое я привык видеть каждый день. Вдобавок, оно так низко висело над головой, что казалось, протяни руку — и дотронешься.

— О Боже, Перри! Где мы? — воскликнул я. — Все эти чудеса начинают действовать мне на нервы.

— Я думаю, что с полной уверенностью могу заявить о… — начал было Перри, но закончить фразу ему не удалось. Откуда-то сзади, где находился наш аппарат, раздался рев, до такой степени громкий, что все вокруг затряслось. Как по команде, мы оба обернулись, чтобы посмотреть на источник столь фантастически мощного звука.

Если у меня еще и оставались сомнения относительно того, на Земле мы или нет, то один брошенный назад взгляд окончательно развеял их. На опушке леса стояло колоссальных размеров животное, схожее по внешнему виду с медведем, но по размерам больше самого крупного слона. Его передние лапы были вооружены длинными острыми когтями. Нос, или скорее, рыло, напоминающее рудиментарный хобот, свисало почти на фут ниже нижней челюсти. Все тело было покрыто густой свалявшейся шерстью.

Угрожающе рыча, чудовище вперевалку двигалось прямо на нас. Я повернулся к Перри, чтобы предложить ему поискать какое-нибудь другое место, но тот уже находился в сотне шагов от меня и с каждой секундой увеличивал это расстояние, передвигаясь огромными прыжками. Я никогда не подозревал, что в тщедушном теле старого джентльмена таятся такие способности к спринту.

Впереди нас лес подходил совсем близко к воде; туда-то и устремился Перри. Поскольку чудовище, один вид которого вдохновил моего приятеля на спортивные подвиги, было уже совсем близко от меня, я последовал за Перри, хотя и не столь поспешно. Было очевидно, что массивное тело нашего преследователя плохо приспособлено для быстрого передвижения. Поэтому я мог без труда опередить его и вовремя добраться до спасительных деревьев. Перри уже достиг цели. Я, невзирая на опасность, не мог удержаться от смеха при виде его отчаянных попыток взобраться на нижний сук огромного дерева. До него было не меньше пятнадцати футов, но, видимо, толщина и прочность ствола внушили Перри, что только здесь он сможет обрести безопасное убежище. Раз десять он принимался карабкаться по толстенному стволу, подобно большому коту, но каждый раз срывался и шлепался на землю, постоянно оглядываясь на приближающееся чудовище и издавая жалобные испуганные крики, эхом отдающиеся в сумраке чащи.

Наконец, ему на глаза попалась свисающая сверху лиана в руку толщиной, и когда я достиг деревьев, он уже проворно карабкался по ней, перебирая руками. Однако лиана, не выдержав его веса, оборвалась, и Перри, почти добравшийся до нижних ветвей, в очередной раз шлепнулся оземь у самых моих ног.

Теперь нам было уже не до смеха — зверь был совсем близко. Схватив за плечо своего незадачливого компаньона, я рывком поднял его на ноги и подвел к дереву поменьше, ствол которого он без труда мог обхватить руками и ногами. Я подсадил его как можно выше и предоставил собственной судьбе, поскольку понял, что чудовище вот-вот настигнет меня.

Помогли мне спастись огромные размеры существа и его неуклюжесть. Куда ему было тягаться с моей реакцией спортсмена! Я легко увернулся от его лап и, пока он медленно соображал, что же случилось, сумел оказаться за его спиной. Выигранные таким образом секунды дали мне возможность обрести безопасность на ветвях дерева по соседству с тем, на котором уже находился Перри».

Я сказал «безопасность» и был полностью уверен в этом, так же как и Перри. Он, кстати говоря, был, по обыкновению, занят любимым делом — громким голосом возносил благодарственную молитву за наше счастливое избавление. И вот, как только он закончил благодарить Бога за то, что эта зверюга не может лазать по деревьям, тварь поднялась на задние лапы, опираясь на мощный толстый хвост, и передними лапами почти достала до ветви, за которую цеплялся Перри.

Раздавшийся при этом рык начисто заглушил вопль ужаса бедняги. Он с такой быстротой поспешил покинуть свое «безопасное» местечко, что в спешке чуть не свалился прямо в раскрытую пасть. Я с облегчением вздохнул, когда он благополучно добрался до верхних ветвей дерева.

Но тут произошло совсем неожиданное, что заставило меня вновь задрожать от страха за жизнь моего друга: обхватив ствол обеими лапами, зверь начал пригибать его к земле. Медленно, но верно ствол склонялся все ниже, уступая огромной массе и могучим мышцам чудовища. Дюйм за дюймом наклонялся лесной великан, все дальше и дальше перехватывали когтистые лапы его ствол. Перри в панике карабкался все выше и выше, но верхушка дерева с угрожающей быстротой все ниже склонялась к земле.

Теперь я понял назначение мощных, хорошо развитых передних лап нашего преследователя. То, чем он сейчас занимался, было для него естественным способом добывать себе пропитание. Массивные размеры этого существа не оставляли сомнений в том, что оно было травоядным и питалось нежными листьями на вершинах сгибаемых подобным образом деревьев. Его нападение на нас можно было легко объяснить плохим настроением, как это часто случается с африканскими носорогами. Но все эти соображения пришли мне в голову несколько позже. Пока же я был слишком озабочен отчаянным положением Перри, чтобы думать о чем-то другом, кроме спасения его от неминуемой гибели.

Прикинув, что я легко ускользну на земле от неповоротливого чудовища, я спустился вниз, собираясь отвлечь его внимание на себя и дать возможность Перри найти убежище на более толстом дереве, которых поблизости росло немало, а даже такой титан не смог бы согнуть их.

Оказавшись на земле, я схватил сломанную ветку, валявшуюся под деревом среди кучи хвороста. Незаметно подкрался к чудовищу со спины и изо всех сил ударил его. Мой план сработал. Куда делись неуклюжесть и медлительность зверя! Честно признаться, не ожидал я от него такой прыти. Выпустив ствол, он спустился на четвереньки и взмахнул своим толстым закругленным хвостом с такой силой, что, попади он по мне, у меня вряд ли осталась в теле хотя бы одна целая косточка. К счастью, я бросился наутек сразу же после своего удара по хребту зверя. Но при этом я допустил серьезную ошибку: вместо того, чтобы броситься на открытое место к берегу, я побежал по лесу. Уже через несколько шагов я начал почти по колено проваливаться в гниющую массу листьев, травы и хвороста, а мой преследователь тем временем быстро настигал меня. В довершение ко всему, я поскользнулся и упал. Тут же вскочив на ноги, я залез на толстый ствол упавшего дерева, с него перепрыгнул на соседний, затем на следующий. Таким образом я избегал предательского зеленого ковра, но поневоле двигался зигзагом. Мой же преследователь шел напролом и находился уже совсем близко.

Тут где-то сзади послышался вой, рычание и резкий отрывистый лай. Все эти звуки живо напомнили мне стаю волков, преследующих добычу. Невольно оглянувшись назад, чтобы определить источник этих звуков, я был немедленно наказан — поскользнувшись, свалился лицом вниз прямо в трясину.

К этому моменту зверь был уже так близко, что я с содроганием ждал удара когтистой лапы прежде, чем успею подняться на ноги, но, к моему удивлению, этого не произошло. Лай, вой и лязганье челюстей раздавались теперь прямо за моей спиной. Приподнявшись и оглядевшись вокруг, я понял, почему дирайт (так называлось это животное, как мне стало известно впоследствии) свернул со своего пути.

Он был со всех сторон окружен стаей из сотни волко-подобных зверей, или диких собак. Они осаждали его по всем правилам медвежьей травли. Пока одни отвлекали его спереди, другие сзади и с боков вонзали в него свои острые клыки и тут же отскакивали в сторону, используя медлительность и неповоротливость дирайта.

Но не это зрелище поразило меня сильнее всего. Среди деревьев, окружающих эту сцену, появились человекоподобные существа. Ухая и вереща на все лады, они, похоже, натравливали диких собак на добычу. Обличьем эти существа разительно напоминали африканских негров. Кожа их была черной и блестящей, черты лица явно негроидного типа. Лишь низко скошенный череп и почти полное отсутствие лба говорили об их низкой ступени развития. Руки были длиннее, а ноги короче, чем у человека. Позже я заметил, что большие пальцы на ногах отстоят почти под прямым углом, несомненно, вследствие древесного образа жизни. Помимо всего прочего, они обладали длинными гибкими хвостами, помогающими передвигаться по деревьям.

Поднявшись на ноги, я привлек к себе внимание. Несколько диких собак начали подбираться ко мне, рыча и скаля клыки. Я ринулся было бежать, собираясь забраться на одно из близлежащих деревьев, но все они уже были заняты полулюдьми-полуобезьянами.

Оказавшись между двух огней, я решил все же сделать выбор в пользу человекообразных, потому что от диких собак ждать пощады не приходилось. С этой мыслью я бросился к стоявшему несколько в стороне дереву, на котором не было еще ни одного из этих существ, являвших собой пародию на человека. Когда я пробегал под одним из занятых деревьев, чувствуя за спиной дыхание настигающих собак, один из человекообразных, уцепившись хвостом за толстый нижний сук, свесился вниз, подхватил меня и втащил на дерево, где я оказался в компании его собратьев.

Мое появление вызвало всеобщее оживление и любопытство. Меня принялись исследовать, как редкостную диковину. Ощупывали одежду, волосы, кожу. Отсутствие у меня хвоста вызвало оглушительный взрыв хохота, что дало мне возможность ближе рассмотреть их зубы. Они были крупными, белыми и ровными. Лишь на верхней челюсти вперед выдавались клыки.

Тем временем один из любопытных сделал открытие, что моя одежда не является частью моего тела. Это послужило причиной моего немедленного освобождения от нее. Предмет за предметом они срывали с меня, тут же примеряя на себя, подобно обезьянам, и заливались диким смехом, но все попытки что-либо надеть оказывались безрезультатными.

Все это время я с тревогой смотрел в направлении опушки, пытаясь обнаружить Перри, но его не было видно, хотя группа деревьев, среди которых мы спасались от дирайта, была видна, как на ладони. Я несколько раз громко прокричал его имя, но ответа не было.

Устав забавляться с моей одеждой, человекообразные побросали ее на землю и, подхватив меня под руки, пустились в головокружительное путешествие по верхушкам деревьев. Ни прежде, ни потом не испытывал я подобных ощущений. Даже сейчас я иногда просыпаюсь в холодном поту от приснившихся мне жутких его подробностей.

Подобно белкам, эти существа перелетали с дерева на дерево; я же, затаив дыхание, дрожа, вглядывался в такую далекую от меня землю. Малейший неверный шаг моих «носильщиков» — и я буду валяться искалеченный среди хвороста у подножия лесных гигантов. Все время в мозгу у меня возникало множество вопросов, на которые не было ответа. Что случилось с Перри? Увижу ли я его еще? Что собираются со мной сделать эти полулюди, в чьи лапы я угодил? Неужели они обитают в одном мире со мной? Нет! Этого не может быть! Но где тогда? Я был уверен, что все еще нахожусь на родной планете, но никак не мог объяснить все увиденное и пережитое. Со вздохом я решил отдаться на волю Провидения.

Глава 3

Преодолев несколько миль по темным мрачным джунглям, мы оказались в поселении человекообразных. Мои пленители разразились дикими криками, на которые почти сразу последовал ответ со стороны стойбища. Вслед за этим масса существ такого же обличья высыпала наружу. Я вновь оказался в центре внимания верещавшей орды. Они щипали, толкали и били меня, пока все мое тело не превратилось в сплошной синяк. Я не думаю, что подобное обращение было вызвано злобой или жестокостью, скорее это походило на поведение ребенка, получившего новую игрушку, которому мало иметь ее перед глазами, но необходимо обязательно потрогать, чтобы убедиться в ее реальности.

Мы находились в центре стойбища. Оно состояло из нескольких сотен грубых сооружений из веток и листьев, укрепленных на сучьях деревьев. Между «хижинами» были проложены примитивные мостки из сучьев и тонких сухих стволов, образующих подобие кривых улочек и переулков на высоте футов пятидесяти над землей. Эти мостки представляли собой почти сплошной настил, что вызвало у меня немалое удивление, так как плохо увязывалось со способом передвижения этих существ. Лишь позже, когда я познакомился с разнообразием полуручных-полудиких домашних животных, также обитавших здесь, мне стала ясна необходимость такого помоста. В частности, я сразу обратил внимание на обилие диких собак, стая которых так вовремя отвлекла от меня внимание дирайта, и на многочисленных представительниц козьего племени, чьи раздутые соски лучше всяких слов объясняли причину их присутствия здесь.

Наконец меня поставили на ноги перед одной из хижин и бесцеремонно втолкнули внутрь. Двое чернокожих уселись перед входом снаружи, наверное, чтобы предотвратить попытку бегства с моей стороны, хотя я не имел ни малейшего представления, куда бежать, появись даже у меня такая возможность.

Едва оказавшись в полумраке внутреннего помещения, я сразу услышал до боли знакомый голос, читающий молитву.

— Перри! — заорал я. — Перри, старина! Слава Богу, что вы живы и здоровы!

— Дэвид! Неужели ты спасся? — радостно воскликнул он и бросился мне на шею.

Оказывается, он успел увидеть мое падение перед догоняющим меня дирайтом, но в тот же момент оказался пленником стаи обезьяноподобных, которые и доставили его сюда. Его пленители оказались столь же любопытны, как и мои, что сильно отразилось на состоянии его одежды. Оглядев друг друга, мы рассмеялись.

— Будь у тебя хвост, Дэвид, сказал он, — это, наверное заметил Перри, ты, наверняка, считался бы красавчиком среди обезьян.

— Я думаю, мы сумеем где-нибудь одолжить парочку, — отозвался я. — Похоже, хвосты — гвоздь сезона в этих краях. Кстати, Перри, как вы думаете, что эти типы собираются с нами делать? На вид они не очень свирепы. Интересно, что они собой представляют? Помнится, вы что-то начали мне объяснять, когда та волосатая тварь налетела на нас. Вы действительно знаете, где мы?

— Да, Дэвид, — ответил он, — я совершенно точно знаю, где мы находимся. Мы с тобой совершили потрясающее открытие, мой мальчик! Земная сфера является полой! Мы прошли сквозь ее оболочку и теперь находимся на ее внутренней стороне.

— Вы сошли с ума, Перри!

— Ничуть, Дэвид. Слушай. Первые двести пятьдесят миль мы двигались перпендикулярно внешней поверхности Земли. На этом рубеже мы достигли центра тяготения полой сферы с толщиной оболочки в пятьсот миль. До этой отметки мы двигались вниз, хотя всякое направление относительно. Когда же мы прошли ее, наши кресла повернулись на сто восемьдесят градусов, что и заставило тебя думать, что аппарат каким-то образом развернулся и пошел обратно. На самом деле, направление движения не изменилось, но по отношению к нам с тобой разведчик начал подниматься наверх, но наверх к поверхности внутреннего мира. Разве не убеждает тебя окружающая флора и фауна, что этот мир резко отличается от того, где мы родились? А горизонт? Чем еще можно объяснить его отсутствие, как не тем, что мы находимся внутри нашей планеты?

— А солнце? — продолжал настаивать я. — Как может солнце светить сквозь пятисотмильную толщу земли?

— Это не наше солнце, Дэвид. Это совершенно другое солнце, которое постоянно расположено в зените и освещает этот мир, не знающий ночи. Посмотри на него, Дэвид, выгляни наружу — оно до сих пор в центре небосвода, хотя мы уже много часов находимся здесь. Что же касается его физической природы, то это очень просто. Первоначально Земля представляла собой раскаленную газообразную массу. Постепенно охлаждаясь, она уменьшалась в размерах, и на ее поверхности образовывалась твердая оболочка, наподобие ореховой скорлупы. Что же произошло при дальнейшем охлаждении? А вот что. По мере затвердевания частицы раскаленного ядра под действием центробежных сил оседали на внутреннюю поверхность. Ты, наверняка, наблюдал нечто подобное, следя за работой обыкновенного сепаратора. Этот процесс привел к тому, что в центре образовавшейся полости осталось лишь облако сжатых газов, раскаленных до сверхвысоких температур. Равномерность притяжения со всех сторон позволяла этому светящемуся ядру прочно удерживаться в центре. То, что от него осталось, и представляет собой здешнее солнце. В сущности, это звезда небольших размеров в самом центре Земли, дарящая свет и тепло каждому уголку этого мира.

Внутренний мир охладился в достаточной для возникновения жизни степени много позже внешнего, но совершенно очевидно, что развитие его шло по тем же законам. На это указывает сходство как животного, так и растительного мира. Взять, например, того великана, что напал на нас. Без всякого сомнения, это мегатерий из позднего плиоцена, чьи окаменевшие останки были обнаружены наверху в Южной Америке.

— А эти уродцы? — кивнул я головой в сторону выхода. — В земной истории, им, по-моему, нет аналогов.

— Кто знает? — отозвался Перри. — А вдруг они — то самое исчезнувшее звено между человеком и обезьяной? Ведь никаких следов переходного существа так и не было найдено, что немудрено, если учитывать геологические процессы в земной коре. Но может быть и так, что здесь эволюция шла немного другим путем — такой вариант тоже не исключается.

Дальнейшие рассуждения были прерваны появлением нескольких человекообразных перед входом в нашу хижину. Двое из них вошли и вытащили нас наружу. Настилы, ветки деревьев были усыпаны чернокожими дикарями, их самками и детенышами. Ни на одном из них не было ни клочка одежды и ни единого украшения.

— Очень низкая стадия развития, — заметил Перри.

— Достаточно высокая, чтобы позабавиться с нами, — отозвался я. — Как вы думаете, для чего собралась вся эта банда?

Нам недолго пришлось томиться в неведении. Как и раньше, каждый из нас был подхвачен двумя чернокожими, и мы вновь понеслись с дерева на дерево, сопровождаемые орущей стаей. Те, что тащили меня, дважды срывались, я обмирал от ужаса, но каждый раз им удавалось зацепиться хвостами за ветви и остановить падение. При этом ни на секунду они не выпустили моих рук из своих лап. Похоже было, что подобные моменты беспокоят их не больше, чем попавший под ноги пешеходу камень при переходе улицы. Оба раза единственной реакцией на это был залп оглушительного хохота, а затем прерванное путешествие возобновлялось.

Какое-то время мы неслись по лесу. Как долго это продолжалось, я сказать не могу, потому что уже тогда я начал смутно осознавать то, к чему пришел лишь значительно позже: время перестает иметь значение, как только исчезает возможность для его измерения. Часы наши пропали, солнце стояло неподвижно в зените. Я уже не смог бы даже приблизительно определить время, прошедшее с момента нашего появления на внутренней стороне земной коры. В стране, где вечный полдень, время определить сложно. Если судить по солнцу, прошли минуты, но здравый смысл подсказывал мне, что мы здесь уже много часов.

Наконец лес закончился, и мы оказались на равнине. Неподалеку поднималась невысокая скалистая гряда. Подталкиваемые в спину, мы двинулись в том направлении и, пройдя через узкое ущелье, очутились в маленькой круглой долине. Очень скоро стало ясно, что нам предстоит разделить судьбу римских гладиаторов и умереть на арене, хотя смысл такого использования пленников был пока непонятен. Отношение к нам резко изменилось, едва мы ступили на арену этого естественного амфитеатра. Вопли и хохот прекратились, на лицах появилось свирепое выражение, со всех сторон угрожающе оскалились обнаженные клыки.

Нас оставили в центре арены. Не меньше тысячи зрителей окружили ее плотным кольцом. Затем привели и спустили на нас здоровенного дикого пса — гиенодона, как назвал его Перри. Этот зверь был размером со взрослого мастиффа, с короткими сильными лапами и мощными челюстями. Густая темная шерсть покрывала спину и бока; грудь же и брюхо были белыми. Он начал подкрадываться к нам, угрожающе рыча.

Перри опустился на колени и начал молиться. Я нагнулся и поднял камень. Гиенодон сразу же отскочил в сторону и начал обходить нас с фланга. Очевидно, он был неплохо знаком с камнями и не раз бывал мишенью для них. Собравшаяся толпа начала вопить, подбадривая гиенодона, и тот, видя, что я ничего не бросаю в него, решился, наконец, на атаку.

В Эндовере, а позже — в Йеле я много занимался футболом. Моя точность и реакция всегда были выше среднего уровня, а в последний год учебы в колледже я добился таких успехов, что получил предложение от одного из ведущих клубов высшей лиги. Но ни разу еще я не попадал в ситуацию, где точность и реакция были необходимы в большей степени, чем в этот момент.

Я размахнулся для броска, стараясь сохранить полное хладнокровие, хотя оскаленная пасть зверя приближалась ко мне с ужасающей скоростью. Я вложил в этот бросок всю свою силу и умение. Камень со свистом разрезал воздух и угодил в кончик носа гиенодона. С жалобным воем он повалился набок. В то же мгновение толпа зрителей разразилась криками и воплями. Сначала я подумал, что весь этот шум вызван посрамлением их признанного борца, но быстро понял, что ошибаюсь. Оглядевшись, я увидел, что чернокожие люди-обезьяны разбегаются во все стороны. Причина бегства выяснилась сразу — по узкому проходу, ведущему к амфитеатру, двигался большой отряд волосатых гориллоподобных существ, вооруженных копьями и топорами и защищенных длинными овальными щитами.

Подобно демонам, накинулись они на хвостатых, и даже гиенодон, снова поднявшийся на лапы, бросился наутек под этим натиском. Волна нападавших пронеслась мимо нас, преследуя разбегающихся людей-обезьян. На нас же никто не обращал внимания. Лишь когда арена оказалась полностью очищенной от публики, один из волосатых, видимо вожак, дал знак прихватить нас с собой.

Выйдя на равнину, мы увидели вереницу мужчин и женщин — таких же людей, как и мы. Облегчение и надежда наполнили мое сердце, и я чуть было не закричал от радости. Полуголые и странно выглядевшие, они были все же обыкновенными людьми, в их облике не было ничего ужасного и гротескного в отличие от Других существ, населяющих этот мир. Но подойдя ближе, мы с горечью обнаружили, что они были скованы между собой в цепочку, а люди-гориллы являются надсмотрщиками и охранниками. Без всяких церемоний нас с Перри приковали к концу каравана невольников, и прерванный марш возобновился.

Вплоть до этого момента быстрая смена обстановки не давала нам передышки, и монотонный переход по выжженной солнцем пустыне заставил нас мучительно страдать от усталости и невозможности заснуть. Спотыкаясь и на ходу засыпая, мы брели под лучами ненавистного полуденного светила. Если мы падали, нас поднимали уколами острых копий. Но во всем караване так передвигались только мы. Остальные невольники держались прямо и с достоинством, время от времени обмениваясь короткими фразами. Судя по внешнему виду, они принадлежали к высокоразвитой расе, о чем свидетельствовали их благородные черты лица и безупречное телосложение. Мужчины были высоки, мускулисты и бородаты. Женщины — пониже ростом, изящны, с пышными черными волосами, заплетенными в косы. И те и другие были на редкость красивы — среди пленников я не увидел ни одного, кого можно было бы считать малопривлекательным, если судить по принятым в США меркам. На них не было никаких украшений, хотя позже выяснилось, что у них просто-напросто отобрали все ценные вещи. В качестве одежды женщины использовали шкуру какого-то пятнистого зверя, напоминающую леопардовую, но более светлого оттенка. Ее они носили либо как юбку, перехватив ремешком на талии, либо как тунику, перекинутую через плечо. На ногах были кожаные сандалии. На мужчинах были набедренные повязки из шкур какого-то длинношерстного зверя. Концы их свисали спереди и сзади почти до самой земли, у некоторых они были оторочены клыками животных.

Охранники, как я уже говорил, походили на горилл, хотя и уступали им в размерах. Это были очень сильные существа. Строение их тел и конечности напоминали человеческие, но густая шерсть и звериное выражение на лицах ассоциировались у меня с чучелом гориллы, как-то виденным мной в музее.

Единственным существенным отличием от обычной гориллы была форма черепа, не уступавшая человеческой. Одеты они были в подобие туник из легкой ткани и носили набедренные повязки из той же ткани, а на ногах — тяжелые сандалии из очень толстой кожи, вероятно, одного из местных гигантов типа мамонта или носорога.

Шею и запястья украшали браслеты со сложным чеканным узором, преимущественно серебряные. На туниках были вышиты изображения змеиных голов. Они переговаривались между собой, шагая по бокам колонны, но их язык, насколько мне удалось разобрать, отличался от языка пленников. Когда же они обращались к ним, то в ход пускалось третье наречие, как я потом узнал, подобие ломаного английского китайских кули.

Сколько мы прошли, не знал ни я, ни Перри. Последние часы перед привалом мы спали на ходу и ничего не соображали. Когда же объявили отдых, мы упали, как подкошенные, и тут же уснули. Я сказал «часы», но как можно говорить о времени в мире, где его не существует? Когда мы отправились в путь, солнце стояло в зените, когда мы остановились, наша тень по-прежнему покрывала лишь узкий пятачок под ногами. Кто может сказать, секунда прошла или вечность? Этот переход мог продолжаться девять лет и одиннадцать месяцев из десяти лет, проведенных мной здесь, а мог длиться и долю секунды. Кто знает? С тех пор, как я выяснил, что прошло целых десять лет, я потерял всякое уважение ко времени и даже начал сомневаться, существует ли оно вообще, или это порождение слабого и ограниченного человеческого мозга.

Глава 4

Когда охранники разбудили нас, мы чувствовали себя значительно лучше. Нас накормили. Пусть это были всего несколько обрезков вяленого мяса, они все же влили новую энергию в наши измученные тела. Теперь мы тоже двигались уверенной походкой с высоко поднятой головой. По крайней мере я, потому что был молод. Что касается Перри, то он не любил ходить пешком. Дома я не раз видел, как он берет такси, чтобы перебраться через площадь. Теперь старик за это расплачивался, и мне не раз приходилось поддерживать его и даже тащить на себе в продолжение всех этих изнурительных переходов.

Ландшафт начал меняться. Равнина уступила место горам с могучими гранитными пиками. Тропическая растительность приобрела вид более умеренных поясов, но и здесь жара и хорошая освещенность способствовали ее росту. Со скал срывались кристально чистые ручьи, питаемые вечными снегами на вершинах. Над их снеговыми шапками нависали густые темные облака. По мнению Перри, эти облачные массы имели двойное назначение: восполняли потерянную от таяния снегов влагу и защищали снега от прямых лучей солнца.

К этому времени мы оба уже начали понемногу понимать жаргон, на котором конвоиры общались с рабами, и одновременно продвигались в изучении мелодичного и приятного на слух языка наших невольных попутчиков. Случилось так, что я оказался прикованным рядом с молодой девушкой. Нас разделяло лишь три фута цепи, но для меня эта навязанная нам близость вовсе не была в тягость. Она, как учительница, не только охотно обучала меня языку своего племени, но и много рассказывала о жизни и обычаях этого мира, насколько сама была с ними знакома.

Она назвала мне свое имя — Диан, и поведала, что принадлежит к племени Амоза, обитающему среди скалистых гор на берегу Дарель-Аза, или Мелкого моря.

— А как ты попала сюда? Сказал он, — это, наверное спросил я.

— Я убегала от Джубала-Урода, — ответила она таким тоном, словно этого было вполне достаточно для объяснения.

— А кто такой Джубал-Урод? — спросил я. — И почему ты от него убегала?

Она с удивлением уставилась на меня.

— Почему женщина убегает от мужчины? — ответила она вопросом на вопрос.

— Там, откуда я родом, они этого не делают, — ответил я и добавил, — а иногда происходит наоборот.

Но это для нее было совершенно непонятно, как и то, что я попал сюда из другого мира. Она была абсолютно убеждена, как, впрочем, и многие мои сограждане, в существовании только того мира, в котором находится она и все, что ее окружает.

— Ну хорошо, — не стал я настаивать, — скажи мне хотя бы, кто такой Джубал и почему ты предпочла ему цепь на шее и палящее солнце над головой.

— Джубал-Урод положил свой трофей перед домом моего отца. Это была голова могучего тандора. Она находилась там долго, но никто так и не положил рядом более ценной добычи. Я поняла, что теперь мне придется стать женщиной Джубала, потому что ни один из других сильных охотников не пожелал меня. Иначе они убили бы еще более сильного, чем тандор, зверя и перекрыли бы трофей Джубала. Мой отец теперь уже не тот великий охотник, которым был когда-то. Его помял садок, и с тех пор он плохо владеет правой рукой. А мой брат — Дакор-Силач отправился в страну Сари, чтобы добыть там себе подругу. Таким образом, меня некому было защитить от Джубала-Урода. Пришлось мне убежать. Я пряталась среди холмов на границе земель моего племени, но меня поймали вот эти саготы и взяли в плен.

— А что они собираются с нами делать и куда ведут? — спросил я.

Она снова удивленно посмотрела на меня.

— Вот теперь я готова поверить, что ты из другого мира, — заявила она, иначе не задавал бы таких глупых вопросов. Ты что, в самом деле не знаешь, что саготы служат махарам, могучим махарам, считающим себя владыками Пеллюсидара и всего живого, что растет или ходит по его поверхности, ползает по ней, плавает в воде рек, озер и морей или летает по воздуху? А сейчас ты еще скажешь, что не знаешь, кто такие махары!

Мне очень не хотелось признаваться в полном своем неведении на этот счет, но должен же я был разобраться в обстановке. Рискуя вызвать недоверие со стороны моей прекрасной учительницы, я все же сознался, что в самом деле не знаю, кто такие махары. Она была очень удивлена, но потом все же постаралась объяснить, хотя многое из того, что она говорила, звучало для меня, как китайская грамота. Начнем с того, что в своем описании она прибегала к незнакомым для меня сравнениям, уподобляя махар то каким-то типдарам, то безволосым лиди. Короче говоря, я понял, что махары — ужасные на вид крылатые существа с перепончатыми лапами; живут они в подземных городах, могут долго находиться под водой и очень-очень мудрые. Саготов они считают своим оружием, а племена людей — своими руками и ногами, используя их для тяжелой работы в качестве рабов. Себя же махары считают головой, точнее мозгом, всего мира. Мне вдруг захотелось поглядеть на представителей этой суперрасы.

Перри изучал чужой язык одновременно со мной. Во время редких остановок иногда казалось, что между ними проходят века, — он присоединялся к нашей беседе. Четвертый в нашей компании был Гак-Волосатый, прикованный перед Диан. Рядом с Гаком находился Худжа-Проныра. Он тоже иногда вступал в разговор. Большая часть его слов была обращена к красавице Диан, и нужно было быть слепым, чтобы не видеть овладевшей им страсти. Девушка, однако, не обращала ни малейшего внимания на его плохо замаскированное ухаживание. Я сказал «плохо замаскированное»? Так вот, не помню уж где, кажется, в Новой Зеландии или Австралии, есть племя, где влюбленный мужчина выражает свои симпатии ударом дубины по голове предмета своего обожания. По сравнению с этим, ухаживание Худжи можно было, пожалуй, считать плохо замаскированным, но меня его слова каждый раз заставляли краснеть от стыда и неловкости, хотя я и немало повидал в злачных заведениях у себя дома, в Нью-Йорке на Бродвее, а также в Вене и Гамбурге.

А вот девушка вела себя просто великолепно. Всем своим видом она выражала абсолютное превосходство над окружающими. Это была королева, и рабский ошейник ни на йоту не умалял ее достоинства. Она снисходила до разговоров со мной, с Перри, с молчаливым Гаком, потому что мы относились к ней с уважением, но она полностью игнорировала Худжу-Проныру и пропускала мимо ушей все его высказывания, приводя его тем самым в бессильную ярость. Он пытался было уговорить одного из саготов переместить девушку так, чтобы она находилась перед ним, но тот только кольнул его копьем и заявил, что выбрал эту рабыню для себя и собирается выкупить ее у махар, как только караван достигнет Футры. Эта Футра и была, похоже, конечным пунктом нашего путешествия.

Преодолев горный хребет, мы двигались теперь вдоль берега соленого моря, чьи воды кишели множеством жутких существ. Я видел чудовищ с телом тюленя, шеей более десяти футов и маленькой змеиной головой с пастью, полной зубов. Среди этих рептилий, которых Перри называл плезиозаврами, плавали черепахи фантастических размеров. Местное их название, по словам Диан, было тандораз, или морской тандор, а других, еще более свирепых, что поднимались из глубин и дрались с плезиозаврами, — дирайтаз, или морской дирайт. Перри же называл их ихтиозаврами. Они напоминали китов с головой аллигатора.

Я успел позабыть школьные уроки по древней истории. Все, что осталось в памяти, это кошмарные существа на картинках и убеждение в том, что любой кретин с кисточкой в руке способен «восстановить» облик любого доисторического монстра и прослыть первоклассным палеонтологом. Но когда я воочию увидел, как, блестя на солнце, появляются из глубин гибкие могучие тела, как каскадами стекает вода с выплывших на поверхность титанов, как легко разрезают морскую гладь эти огромные твари, как, издавая немыслимые звуки, дерутся они между собой, я осознал, насколько самая богатая человеческая фантазия уступает невероятному разнообразию Матери-Природы. А Перри! Тот вообще был просто ошеломлен, и сам в этом признался.

— Дэвид, — обратился он ко мне, когда мы шли по берегу моря, — я ведь преподавал геологию в свое время и верил в то, чему учил других. Но теперь понимаю, что на самом деле никогда не был в этом убежден. Человек не может поверить в существование подобных животных, пока не увидит их своими глазами. Мы часто принимаем за истину многое, особенно если бездоказательно твердят об этом снова и снова. Взять, например, религию. На самом деле мы вовсе не верим, а только думаем, что верим. Если ты когда-нибудь вернешься домой, геологи и палеонтологи первыми ославят тебя лжецом, потому что они знают — таких животных не существует. Нетрудно заставить себя поверить в их существование в какую-то отдаленную эпоху, но только не в наше время! Увольте!

На следующем привале Худжа-Проныра ухитрился подобраться совсем близко, насколько позволяла цепь, к красавице Диан. Когда он оказался с ней рядом, девушка отвернулась от него. Эта чисто женская уловка вызвала у меня улыбку, но она тут же исчезла, когда Проныра грубо схватил девушку за плечо и развернул лицом к себе.

Я был не очень знаком с обычаями и нравами местного населения, но все равно счел необходимым вмешаться. Брошенный на меня взгляд прекрасных глаз Диан не имел никакого отношения к моим последующим действиям. Не задаваясь вопросом о намерениях Проныры, я сильнейшим ударом в челюсть уложил его на месте.

Раздались одобрительные возгласы как со стороны других пленников, так и саготов, наблюдавших за этим эпизодом. Причем вызваны они были вовсе не моим благородным поступком в защиту девушки, а тем аккуратным и точным ударом, которым я расправился с Пронырой.

А что же девушка? Сначала она уставилась на меня широко раскрытыми от удивления глазами, потом опустила голову и отвернулась, словно желая скрыть краску смущения, покрывшую ее нежные щеки. Несколько секунд она стояла в этом положении, а затем решительно повернулась ко мне спиной, так же как перед этим к Худже, вызвав смех окружающих нас пленников. Но Гак-Волосатый не смеялся. Его лицо потемнело, и он тяжело уставился на меня. Я видел, как при этом краска на лице Диан сменилась бледностью.

Вскоре наш поход возобновился. Я понимал, что каким-то непонятным образом оскорбил Диан, но, как ни старался, не мог заставить ее объяснить мне, в чем была моя ошибка. Сказать по правде, я с тем же успехом мог пытаться разговорить сфинкса, судя по достигнутым результатам. Наконец, я тоже обиделся и прекратил свои расспросы. Таким образом нашим дружеским непринужденным отношениям, которые с недавних пор стали очень многое для меня значить, был положен конец. Я переключил свое внимание на Перри и теперь общался только с ним. Худжа прекратил свои приставания к девушке и больше не осмеливался подходить к ней близко.

Утомительный нескончаемый поход сильно действовал мне на нервы. К тому же, я все яснее осознавал, чем было для меня общение с Диан, но глупое упрямство и уязвленное самолюбие не позволяли вновь наладить дружеские отношения. Я был еще очень молод и поэтому не стал спрашивать у Гака о причинах нашей размолвки, которую он, без сомнения, легко бы объяснил.

Ни во время движения, ни на привалах Диан больше не замечала меня. Если все же мы встречались взглядами, она отводила глаза в сторону или смотрела на меня, как на пустое место. Придя в полное отчаяние, я решил, наконец, забыть свое самолюбие и умолить Диан объяснить ее поведение, надеясь на следующем привале все же выяснить, чем я так ее обидел и каким образом смогу загладить свою вину. В этот момент мы находились у подножия другого горного хребта, но вместо того, чтобы подниматься наверх к перевалу, мы углубились в туннель, представляющий собой цепь связанных между собой подземных гротов. Темно здесь было, как в преисподней.

У охранников не было ни факелов, ни каких-либо других приспособлений, чтобы освещать дорогу. Кстати говоря, с момента нашего появления в Пеллюсидаре я ни разу не видел зажженного огня. Понятно, что на поверхности огонь не нужен, но тот факт, что охранники не додумались освещать дорогу в подземном туннеле, вызвал у меня немалое удивление. Движение в темноте резко замедлилось. Мы брели со скоростью черепахи, поминутно спотыкаясь и падая. Шедшие впереди охранники затянули заунывную мелодию, время от времени издавая звуки на более высокой ноте, что, как я заметил, каждый раз предупреждало о поворотах или труднопроходимых местах.

Остановки теперь следовали чаще, но я не хотел пока заговаривать с Диан. Я должен был видеть выражение ее лица, принося ей свои извинения.

Наконец впереди забрезжил слабый свет, означающий конец туннеля, за что я был бесконечно благодарен судьбе. Последний поворот, и мы вновь оказались на залитой солнцем поверхности земли.

Но солнечные лучи высветили и другое — Диан исчезла, а вместе с ней еще полдюжины пленников. Конвоиры тоже обнаружили пропажу и пришли в неописуемую ярость. Со зверскими, искаженными от гнева лицами, они обвиняли один другого в недостаточной бдительности. Всласть наругавшись, они накинулись на нас и стали избивать древками копий и рукоятками топоров. Они уже прикончили двоих пленников в начале колонны и собирались, похоже, сделать то же самое с остальными, но их вожак прекратил, наконец, эту зверскую расправу. Никогда в жизни не приходилось мне прежде наблюдать такого ужасного взрыва животной ярости, и я возблагодарил Бога за то, что Диан исчезла.

Из двенадцати пленников, прикованных впереди меня, исчез каждый второй, начиная с Диан: Худжа пропал, Гак остался. Чтобы это могло означать? Каким образом удалось им освободиться? Занявшись осмотром, старшина охранников вскоре установил, что примитивные замки на колодках были взломаны, точнее, открыты чьей-то ловкой рукой.

— Худжа-Проныра! — пробормотал Гак, который теперь находился прямо передо мной. — Смылся сам и прихватил девушку, от которой отказался ты, — продолжил он, глядя на меня.

— Отказался? — воскликнул я. — Что ты имеешь в виду?

Он пристально вгляделся мне в лицо.

— Я не верил, что ты из другого мира, — сказал он после паузы, — но не представляю, чем еще можно объяснить такое незнание обычаев Пеллюсидара. Ты хочешь сказать, что не знаешь, как ты обидел Диан?

— Я и правда не знаю, Гак! — ответил я.

— Тогда я тебе объясню. По обычаю Пеллюсидара, если мужчина вмешивается в отношения между другим мужчиной и выбранной им женщиной, женщина принадлежит победителю. Диан принадлежит тебе. Но ты должен был либо признать ее, либо освободить. Если бы взял ее за руку, то тем самым объявил бы своей подругой, а если бы ты поднял ее над головой и отпустил, ты показал бы, что освобождаешь ее от всех обязанностей по отношению к тебе. Но не сделав ни того, ни другого, ты нанес ей величайшее оскорбление, какое только мужчина может нанести женщине. Теперь она — твоя рабыня. С этого времени она не может найти себе другого мужчину, если тот не победит тебя в поединке. Но в Пеллюсидаре мужчины не вступают в поединок из-за рабыни. Теперь ты понял?

— Но я же не знал, Гак! — воскликнул я в отчаянии — Я же не знал! Да я бы за все сокровища мира не причинил бы Диан никакого вреда. Я вовсе не хочу, чтобы она была моей рабыней и не хочу, чтобы она была…

Но тут я прикусил язык. Перед моими глазами предстало ее нежное прекрасное лицо, и я понял, что не смогу выговорить ужасную фразу о, якобы, моем нежелании видеть Диан моей подругой, моей женой, хотя еще секунду назад был уверен, что сожалею лишь о размолвке, омрачившей нашу дружбу. Я и сейчас сомневался, что люблю ее, но сказать об этом вслух показалось мне вдруг кощунством и предательством по отношению к единственному человеку в этом мире, которая проявила ко мне внимание.

Должно быть, Гак сам разобрался в том, что происходит у меня в душе. Он положил мне руку на плечо и сказал:

— Человек из другого мира, я тебе верю. Язык может лгать, но когда глаза говорят на языке сердца, они говорят правду! Твое сердце говорит со мной, и я верю, что ты не хотел обидеть Диан. Хоть она и не моего племени, но ее мать моя сестра. Она этого не знает. Ее мать была похищена отцом Диан, когда он и другие охотники племени Амоза сражались с нами за наших Женщин, прекраснейших во всем Пеллюсидаре. Ее отец был тогда королем племени Амоза, а мать — дочерью короля племени Сари, чей трон теперь унаследовал я. Диан — королевской крови, хотя ее отец уже не король. Когда садок покалечил его, Джубал-Урод отнял у него королевскую власть. Ее высокое происхождение еще более усилило нанесенное ей тобой оскорбление в глазах всех свидетелей. Теперь она никогда тебя не простит.

— Как же мне все-таки освободить девушку из ее ужасного положения, в которое ввергла ее моя собственная неосведомленность? — спросил я Гака.

— Это нетрудно, если ты только найдешь ее, — ответил он. — Достаточно поднять ее руку над головой и отпустить в присутствии свидетелей. Но как ты собираешься ее найти, если ты обречен всю жизнь быть рабом в подземном городе Футре.

— А сбежать нельзя? — спросил я.

— Худжа-Проныра смог и не один, — ответил Гак, — но по дороге к Футре подобных темных мест больше не будет. А сбежать из города совсем непросто. Махары очень мудры. К тому же у них есть типдары. Даже если ты сумеешь скрыться, они отыщут тебя и тогда… — он содрогнулся и закончил: — Нет, тебе не убежать от махар.

Да, и попал же я в историю… Я сунулся было к Перри со своими тревогами, но он только пожал плечами, продолжая бормотать нескончаемую молитву себе под нос. Он как-то заявил мне, что единственное его утешение в нашем положении это возможность сочинять новые молитвы. У него на этой почве вообще бзик. Даже саготы стали обращать на него внимание. Один из них подошел к Перри и поинтересовался, с кем это он беседует. У меня возникла идея и я вмешался в разговор.

— Не прерывай его, — сказал я саготу, — это очень святой человек в той стране, откуда мы родом. Он говорит с духами, которых ты не можешь увидеть. Не мешай ему, или эти духи могут наброситься на тебя и разорвать на кусочки вот так, — с этими словами я громко крикнул: «Бу-у!» и шагнул к охраннику. Тот в испуге отшатнулся.

Я, конечно, рисковал, но можно было попытаться использовать это невинное чудачество старины Перри в наших интересах, и именно сейчас, пока не поздно. Моя идея сработала безотказно. Весь остаток пути саготы относились к нам с подчеркнутым уважением и даже послали известие о «святом» своим хозяевам махарам.

Вскоре мы прибыли в город Футра. Вход в него стерегли высокие гранитные башни, между которыми начиналась длинная лестница, ведущая в подземный город. Гарнизон этих башен, как и сотен других, разбросанных по равнине, состоял из вооруженных саготов.

Глава 5

Спускаясь по широкой лестнице, ведущей на главную улицу Футры, я впервые увидел представителей господствующей во внутреннем мире расы. Когда один из них приблизился, чтобы осмотреть нас, я непроизвольно отшатнулся — более омерзительное существо вряд ли можно себе представить.

Всемогущие владыки Пеллюсидара — махары — крупные рептилии, от шести до восьми футов длиной, с узкой удлиненной головой и большими круглыми глазами. Вместо рта у них клюв, усеянный острыми белыми зубами. На спине, от шеи до кончика хвоста, роговой пластинчатый гребень. Передние конечности заканчиваются трехпалой перепончатой лапой. У основания гребня, ближе к шее, расположены кожистые крылья, торчащие за спиной под углом в 45° и на несколько футов возвышающиеся в верхней заостренной части над туловищем.

Я искоса поглядел на Перри, когда махара начала изучать его. Он с не меньшим интересом и удивлением тоже рассматривал махару. Когда любопытство обеих сторон оказалось удовлетворенным, Перри повернулся ко мне.

— Рамфоринкс из мезолита, Дэвид, — сообщил он, — но какой же огромный! Самые крупные из ископаемых останков не превышали по размерам вороны.

Продолжая путь по главной улице, мы видели тысячи этих существ, снующих туда-сюда, занимающихся повседневными делами и не обращающих ни малейшего внимания на нас. Сам подземный город Футра представлял собой чудо архитектуры и инженерной мысли. Он Целиком был высечен в мягкой горной породе, кажется песчанике. Ровные широкие улицы-туннели, все стандартной, около двадцати футов, высоты, пронизывали толщу породы. На равных интервалах крышу подземного города прорезали колодцы, сквозь которые при помощи линз и зеркал поступал солнечный свет, мягкий и рассеянный, но вполне пригодный для освещения. Те же колодцы служили и для вентиляции.

Перри, я и Гак-Волосатый были отведены в какое-то общественное здание, где один из саготов-охранников объяснил чиновнице махаре обстоятельства нашего пленения. Интересно, что общались они исключительно знаками. Как я узнал позже, махары не способны ни слышать, ни произносить слова. Перри считает, что способ их общения как-то связан с четвертым измерением и шестым чувством.

Должен сказать, что я далеко не всегда понимаю его, даже когда он снисходит до объяснений. Я спросил, не имеет ли он в виду телепатию, но Перри объяснил, что пользуйся махары телепатией, они могли бы общаться и с другими обитателями Пеллюсидара. Они же общались только между собой и только в присутствии друг друга.

— Махары, — сказал Перри, — посылают свои мысли в четвертое измерение, где они воспринимаются шестым чувством их собеседников. Я понятно объясняю?

— Нет! — признался я.

Перри пожал плечами и вернулся к прерванному занятию.

Забыл сказать, что махары приставили нас к работе. Мы перетаскивали массу махарской литературы из одного помещения в другое и расставляли ее на полки. Сначала мы думали, что это библиотека, но позже, когда Перри начал понимать письменность махар, он сказал мне, что мы разбираем очень древний архив.

Все это время я неотступно думал о Диан. Я был, конечно, рад, что ей удалось убежать и избегнуть участи стать рабыней собиравшегося выкупить ее сагота, и часто гадал, удалось ли кучке беглецов спастись от преследования конвоиров, а порой начинал желать, чтобы Диан лучше уж оказалась в Футре, чем во власти Худжи-Проныры.

Гак, Перри и я часто вели разговоры о побеге, но сарианин, с молоком матери впитавший непоколебимое убеждение, что от махар скрыться невозможно, был плохим советчиком. В этом отношении он напоминал человека, лежащего под яблоней и ожидающего, когда яблоко свалится ему в рот.

По моему предложению, мы с Перри тайком изготовили себе кинжалы из найденных среди мусора железных полос. Надо сказать, что в пределах здания архива мы имели полную свободу передвижения. Вообще в Футре было так много рабов, что никто не был особенно перегружен работой, да и хозяева — махары никогда не проявляли излишней строгости. Мы спрятали кинжалы под шкурами, служившими нам постелью, а Перри задумал еще сделать луки со стрелами оружие, совершенно незнакомое для обитателей Пеллюсидара. Затем очередь дошла до щитов, но я решил, что их проще украсть из комнаты охраны, где на стенах висело множество оружия.

Когда мы уже закончили все приготовления к побегу, вернулись саготы, посланные на поиски беглецов из нашего каравана. Они привели четверых, в том числе и Проныру. Диан и еще двоим удалось ускользнуть. Случилось так, что Худжа попал в нашу бригаду рабов. Он поведал Гаку, что с тех пор, как освободил Диан от оков в темном туннеле, больше ее не видел. Что стало с ней и двумя другими пленниками, он не имел ни малейшего представления. Они и сейчас могли продолжать бродить по лабиринту подземных пещер, умирая от голода и жажды.

Теперь судьба девушки беспокоила меня еще сильнее, к тому же в это время я уже начал понимать, что это не просто дружеское чувство. Когда я бодрствовал, мои мысли вертелись только вокруг нее, а когда спал, ее образ постоянно являлся мне во сне. Более чем когда-либо я был полон решимости совершить побег.

— Перри, — поделился я со стариком своими мыслями, — я просто обязан отыскать Диан и исправить свою невольную ошибку, пусть даже для этого мне придется обшарить каждый дюйм этого мира.

— Ха! — презрительно отозвался он. — Ты не знаешь, о чем говоришь, мой мальчик.

С этими словами он развернул передо мной карту Пеллюсидара, недавно найденную им среди древних рукописей.

— Посмотри! — показал он мне на карту. — Вот это — суша, а это — водное пространство. Тебе ничего не напоминают очертания материков и океанов? Здесь, в Пеллюсидаре, под океанами внешней оболочки находится суша, и наоборот. А теперь прикинь, мы знаем, что толщина земной коры 500 миль. Таким образом, внутренний диаметр составляет около 7000 миль, а поверхность внутренней сферы — 165480000 квадратных миль. И три четверти этой площади — суша! Подумай об этом. 124110000 квадратных миль суши. Да в нашем мире там, наверху, вся суша занимает лишь 53 миллиона квадратных миль. Так что, если сравнивать размеры, мы имеем парадоксальный случай — внутренний мир куда больше внешнего. И где, интересно, на таком огромном пространстве ты собираешься искать свою Диан? Как ты будешь ориентироваться без звезд, луны и сторон света? Да ты не сможешь найти ее, даже если будешь знать, где она находится.

Его рассуждения были весьма убедительны и логичны, но я твердо намеревался найти ее несмотря ни на что.

— Если Гак пойдет с нами, у нас будет больше шансов, — высказал я здравую мысль.

Разыскав его, мы, как говорится, поставили вопрос ребром.

— Гак, — сказал я, — мы твердо решили бежать отсюда. Ты пойдешь с нами?

— Они пошлют за нами типдаров, — ответил он, — а те убьют нас, но… — тут он помедлил, — я бы рискнул, если бы знал, что есть возможность вернуться к моему племени.

— А ты сможешь найти обратную дорогу в свою страну, — спросил Перри, — и помочь Дэвиду найти Диан?

— Да, — просто ответил Гак.

— Но как? — продолжал настаивать Перри. — Каким образом ты собираешься идти по незнакомой местности без компаса и ориентиров?

Гак не понял, что такое ориентиры и компас, но заверил нас, что любой человек в Пеллюсидаре даже с завязанными глазами найдет кратчайшую дорогу домой с другого конца света. Его даже удивило наше незнание такой простой вещи. Перри объяснил это тем, что у местных обитателей, должно быть, хорошо развито чувство направления, своего рода домашний инстинкт, свойственный, например, почтовым голубям.

Я не знал, так это или нет, но непроизвольно спросил у Гака:

— Значит, Диан тоже может найти дорогу к своему племени?

— Без сомнения, — ответил Гак, — если только не попадется в лапы какому-нибудь хищному зверю.

Я настаивал на немедленном побеге, но Гак и Перри благоразумно предпочли подождать подходящего случая, способного повысить шансы на успех. Я не мог представить себе, какого еще случая они ждут, если в этом мире вечного полудня его обитатели не имели обыкновения спать в определенные часы. Да что говорить, если я сам видел, что махары вообще не спят. Перри уверяет, что махары могут не спать по три года и больше, а потом на целый год впадают в спячку, разом отыгрываясь за все. Может, это и так, но я еще никогда не видел спящих махар, кроме тех троих, которых я и решил использовать в своем плане бегства.

Из любопытства я как-то забрался глубоко вниз, футов на пятьдесят ниже уровня, где мы обычно работали. И там, бродя по многочисленным коридорам и темным комнатам, я неожиданно наткнулся на троих махар, свернувшихся калачиком на постелях из шкур. Сперва мне показалось, что они мертвы, но их ровное дыхание убедило меня в обратном. Подобно молнии, меня озарила мысль о том, что эти трое спящих могут пригодиться для нашего побега.

Я поспешил вернуться к Перри, занятому посреди кучи пыльных бумаг расшифровкой иероглифов, и объяснил ему мой план. К моему изумлению, он пришел в ужас.

— Но это же убийство, Дэвид! — воскликнул он.

— Что? Избавиться от ящероподобного монстра вы называете убийством? — в свою очередь изумленно спросил я.

— Но здесь же вовсе не монстры, а господствующая раса, — ответил он. — Это мы с тобой монстры, низшая раса. В Пеллюсидаре эволюция пошла не совсем так, как наверху. Там геологические катаклизмы уничтожь ли динозавров, а не будь их, я не поручился бы за то, что сейчас на Земле не доминировали бы рептилии. Здесь мы лишь наблюдаем то, что вполне могло произойти и во внешнем мире. Жизнь на Пеллюсидаре зародилась намного позднее, чем наверху. Здесь человек еще находится на уровне каменного века, а рептилии развивались миллионы лет. Может быть, махарам позволило занять господствующее положение по сравнению с их более крупными собратьями их шестое чувство, в существовании которого я уверен, или что-то другое, не знаю. На людей они смотрят так же, как мы смотрим на домашний скот. Между прочим, я прочитал, что в прежние времена махары даже питались людьми. Они содержали их в загонах, как скотину, и откармливали, а затем забивали и ели.

Я содрогнулся от отвращения.

— Но что здесь ужасного, Дэвид? — спросил старик. — Они всего лишь воспринимают нас, как животных. Мы ведь тоже не считаем за равных себе наших домашних животных. Я тут наткнулся на любопытную полемику ученых-махар относительно того, могут ли гилоки, то есть люди, общаться между собой. Один из авторов заявляет, что мы не способны мыслить, и все наши действия подчинены инстинкту. Все очень просто, Дэвид. Господствующая на Пеллюсидаре раса до сих пор не знает, что люди могут рассуждать и обмениваться мыслями между собой. Они просто не в состоянии понять, что для этого существуют другие методы общения кроме тех, которые используют они. Но разве не так же рассуждаем и мы в отношении земных животных? Махары лишены слуха. Они знают, что саготы способны общаться между собой, но считают, что они делают это, лишь двигая губами. Что же касается способности саготов контактировать с людьми, то это вообще выше понимания махар. Так что, Дэвид, это все-таки убийство, — заключил он.

— Ну что ж, Перри, — ответил я, — в таком случае я готов стать убийцей.

Он заставил меня еще раз изложить мой план во всех подробностях, особенно заострив внимание, по непонятной мне причине, на детальном описании коридоров и помещений на том уровне, где я побывал.

— Хотелось бы знать, Дэвид, — задумчиво произнес он напоследок, — не согласился бы ты, раз уж так твердо решил осуществить свой безумный план, заодно облагодетельствовать человеческие племена Пеллюсидара? Послушай, из архива махар я почерпнул немало весьма удивительных сведений. Чтобы тебе было понятней, я вкратце расскажу о них. Некогда в обществе махар верховодили самцы, но много веков назад самки постепенно добились главенствующего положения. Все последующие за этим века ничего не менялось. Раса махар продолжала процветать и развиваться при матриархате. Наука достигла поразительных успехов — Особенно это коснулось тех областей, которые известны нам как биология и евгеника. Это привело к тому, что в конце концов одна ученая леди объявила, что нашла метод искусственного оплодотворения яиц химическим способом. Как тебе, может быть, известно, мой мальчик, рептилии откладывают яйца. Что же случилось? А случилось то, что необходимость в самцах исчезла — существование вида больше от них не зависело. Прошли еще века, и вот теперь мы с тобой имеем дело с расой, состоящей исключительно из особей женского пола. Но перейдем к главному. Секрет химической формулы хранят махары Футры. Все остальные махары Пеллюсидара зависят от них. И если я не ошибаюсь, тайник находится в одном из помещений, которые я так подробно заставил тебя описывать. Они прячут и охраняют эту формулу по двум причинам: во-первых, от нее зависит существование всей расы, а во-вторых, в первое время после открытия она использовалась так интенсивно, что возникла угроза перенаселения. Дэвид, как ты думаешь, если мы сумеем убежать и одновременно унесем с собой секрет махар, не сослужим ли мы добрую службу всем человеческим племенам Пеллюсидара?

Одна только мысль об этом наполнила меня чувством гордости. Мы двое возведем людей внутреннего мира на принадлежащее им место среди его обитателей. Тогда только саготы останутся препятствием на пути к господству людей над своим миром, но я не очень опасался саготов, которые были всего лишь послушными орудиями в руках куда более разумных махар. Вряд ли эти гориллы могли превосходить в умственном отношении человеческие племена Пеллюсидара.

— Черт побери, Перри! — воскликнул я, — да ведь мы можем завоевать весь этот мир! Сможем вырвать человеческую расу из невежества и привести к вершинам цивилизации. Мы шагнем от каменного века сразу к двадцатому. Это великолепно! Даже думать об этом просто замечательно.

— Дэвид, — серьезно заявил мне старина Перри, — я верю, что Бог послал нас сюда именно с такой целью. Я готов положить свою жизнь на алтарь служения Ему и привести этих дикарей под сень Божьей благодати, просветляя их сердца и укрепляя их дух.

— Вы правы, Перри, — отозвался я, — и пока вы будете нести им слово Божье, я буду учить их сражаться. А вдвоем мы сделаем из них такой народ, которым можно будет гордиться!

Гак вошел в комнату и пожелал узнать, чем мы так взволнованы. Перри счел нужным пока не посвящать его в наши планы до конца, и я только объяснил ему, что готовлю побег. Когда я сообщил ему детали, он ужаснулся так же сильно, как и Перри, но по другой причине. Он представил себе страшный конец, ожидающий всех нас в случае неудачи, но мне все же удалось убедить его, что мой план почти без изъянов, к тому же я пообещал в случае провала взять всю вину на себя. Скрепя сердце, Гак-Волосатый согласился присоединиться к нам и идти до конца.

Глава 6

В Пеллюсидаре время стоит на месте. Здесь нет ночной тьмы, помогающей беглецам. Все приходилось делать при свете дня, исключая кое-какие приготовления в подвале нашего здания. Мы твердо решили осуществить мой план как можно скорее, пока, не дай Бог, не проснулись махары, от которых во многом зависела

судьба побега. Но в тот самый момент, когда мы уже были готовы начать и собирались спуститься вниз, фортуна от нас отвернулась. Едва выйдя в главный коридор, мы столкнулись с толпой рабов, сопровождаемых конвоем саготов. Все они направлялись к выходу на улицу. Еще несколько саготов обшаривали внутренние помещения в поисках замешкавшихся. Нет нужды говорить, что нас троих немедленно присоединили к общей массе. Сначала мы не знали причины происходящего, но из обрывков разговоров в толпе стало ясно, что еще двое из бежавших рабов — мужчина и женщина — были пойманы, а нас всех ведут наблюдать за их наказанием, потому что мужчина убил одного из преследовавших его саготов.

При этой новости мое сердце готово было выскочить из груди. Я был уверен, что женщиной может быть только Диан. Так же думали и Гак с Перри.

— Нам никак ее не спасти? — спросил я Гака.

— Никак! — ответил он.

Ведя нас по улице, саготы очень жестоко с нами обращались, словно мы тоже несли ответственность за смерть их соплеменника. Но поскольку предстоящая экзекуция должна была послужить наглядным уроком всем остальным рабам и показать им, что пытаться бежать, а тем более покушаться на жизнь существ высшей расы чревато последствиями, саготы, очевидно, считали себя вправе преподать нам несколько весьма болезненных и неприятных уроков. За малейшую провинность, а то и просто так, они пускали в ход острия копий, рукояти топоров, так что мы провели очень неприятные полчаса, пока не оказались, наконец, внутри круглого сооружения с большой ареной в центре. С трех сторон ее окружали ряды каменных сидений, а с четвертой вместо сидений к потолку поднимались ряды огромных камней.

Сначала я не мог определить назначение этих скальных обломков и посчитал было их за декоративную деталь интерьера, но когда все сиденья оказались заполненными людьми и саготами, я понял, что ошибаюсь. Через входной проем стали появляться махары. Они пересекли арену и каждая из них заняла место на одном из обломков скал. Это были, как оказалось, ложи Для избранных. Грубая поверхность камня для пресмыкающихся не хуже, чем плюш и бархат для нас с вами. Так что госпожи устроились с комфортом, раскинув крылья, мигая большими круглыми глазами и, несомненно, переговариваясь между собой на своем языке шестого чувства через четвертое измерение.

Здесь я впервые увидел королеву махар. Внешне она ничем не отличалась от остальных, да и вообще я так и не научился отличать махар друг от друга, но когда она пересекала арену последней, вслед за уже занявшими свои места ее подданными, перед ней шествовал отряд из двадцати вооруженных до зубов саготов на редкость крупных размеров, а по бокам вперевалку топали два огромных типдара. Еще два десятка саготов шли сзади нее.

Забравшись на барьер с поистине обезьяньей ловкостью, конвой саготов занял позицию вдоль него, а королева вместе со своими драконами расположилась на самом высоком камне — королевской ложе. Надо сказать, что вряд ли кому приходилось видеть более отвратительную особу, хотя она, без сомнения, считала себя не менее красивой и достойной трона, чем любой из монархов внешнего мира.

Когда все расселись по местам, заиграл «оркестр». Но что это была за музыка! Махары не имеют слуха, поэтому трубы и барабаны им неизвестны. «Оркестр» состоял из двух десятков махар. Они собрались в центре арены и минут двадцать «играли». Исполнение их заключалось в ритмичном движении голов и подергивании хвостов. Очевидно, эти синхронные движения действовали на махар так же, как нормальная музыка действует на людей. Время от времени весь «оркестр» в такт делал несколько шагов в ту или иную сторону, потом вперед, потом снова назад. На мой взгляд, все это было довольно глупо и бессмысленно, но когда закончился первый номер программы, я с удивлением увидел явное проявление чувств со стороны казавшихся бесстрастными махар. Они хлопали крыльями и молотили по каменным сидениям могучими хвостами с такой силой, что дрожала земля. Когда же «оркестр» заиграл снова, то, как по мановению волшебной палочки, воцарилась мертвая тишина. Что меня больше всего привлекало в музыке махар — так это возможность закрыть глаза, если вам не нравится манера исполнения.

Когда репертуар был исчерпан, «музыканты» покинули арену и заняли свои места среди зрителей. Затем началась основная программа. Пара вооруженных саготов вывела на арену мужчину и женщину. В волнении я сильно наклонился вперед, стараясь разглядеть черты лица женщины, все еще надеясь, что это не Диан. Она стояла ко мне спиной, и вид ее роскошных черных волос наполнил мою душу мучительной тревогой.

Вскоре на противоположной стороне арены открылась дверь, и на арену выскочил огромный волосатый бык.

— Бос, это бос! — в волнении зашептал Перри, сжимая мою руку. — Это же современник мамонта и пещерного медведя! Мы перенеслись в прошлое на миллион лет, Дэвид, в детство нашей планеты. Ну разве это не чудо?

Но я видел лишь черные, как смоль, распущенные волосы полуобнаженной девушки, и сердце мое застыло в тупом отчаянии. Мне было не до палеонтологии. Если бы не Перри и Гак, я спрыгнул бы на арену и разделил свою судьбу с той, что была самым драгоценным сокровищем каменного века.

Вслед за появлением на арене боса — здесь в Пеллюсидаре это животное носит имя «таг» — к ногам пленников были брошены два копья. На мой взгляд, эти копья в сражении с таким противником могли принести не больше пользы, чем детская рогатка.

С утробным ревом, роя копытами землю, таг двинулся к застывшим в центре арены фигуркам двух людей. Но в этот момент растворилась другая дверь, уже под нашей трибуной, и арена огласилась таким могучим рыком, которого прежде мне никогда не доводилось слышать. Столь ужасный рык заставил обоих несчастных круто повернуться на звук. Вот тогда я и увидел лицо девушки. Это была не Диан! Я с облегчением вздохнул и чуть не зарыдал от радости.

Обладатель столь могучего голоса, крадучись, приближался к застывшим в отчаянии жертвам в центре арены. Это был гигантский тигр, один из тех, что охотился на боса в дни, когда мир был еще юным. По сложению и окраске он походил на бенгальского тигра, но был намного крупнее и его расцветка просто поражала — Бело-желто-черные тона переливались на солнце.

Длинная и густая шерсть, как у ангорских коз, придавала необыкновенную красоту этому зверю. Но в первую очередь, он был свирепой и безжалостной машиной для уничтожения всего живого. Здесь, в Пеллюсидаре, подобные твари являются врагами не только человека: они готовы сожрать любое животное, чтобы поддерживать жизнь и энергию в своих могучих телах.

Итак, с одной стороны на несчастную парочку наступал могучий таг, а с другой — подкрадывался еще более могучий и опасный тараг с оскаленными клыками.

Нагнувшись, мужчина поднял оба копья и вручил одно из них женщине. С появлением на арене грозно рычащего тарага, рев тага стал заметно громче. Никогда в жизни я не слыхал подобной «симфонии». И только целая трибуна махар не в состоянии была оценить производимого этими двумя тварями шумового эффекта.

Стоящие между двумя нападавшими чудовищами люди, казалось, уже потеряли всякую надежду, но в тот самый момент, когда оба зверя были уже совсем рядом, мужчина резко дернул женщину за руку и вместе с ней оказался в стороне от наступающих противников. Таг и тараг столкнулись лоб в лоб, как два курьерских поезда, и занялись выяснением собственных отношений. Последовавшая за этим битва была свирепой и ожесточенной. Это невозможно описать. Снова и снова подхваченный рогами тараг взлетал в воздух, но каждый раз эта огромная кошка, ничуть не обескураженная, приземлялась на все четыре лапы и возобновляла атаки.

Тем временем мужчина и женщина старались держаться в стороне от опьяненных схваткой зверей. Каждый из них, крадучись, занял позицию вблизи одного из соперников. В этот момент тигр, или тараг, сумел вспрыгнуть на спину тага и впился ему в шею своими острыми клыками, одновременно когтями превращая шкуру последнего в клочья. На секунду таг застыл в неподвижности, издав отчаянный рев от боли и ярости, а затем пустился вскачь по арене, брыкаясь и пытаясь сбросить тарага. Девушка с большим трудом сумела увернуться из-под его копыт.

Все попытки тага избавиться от оседлавшего его противника оказались тщетными. Наконец, он в отчаянии бросился на землю и начал крутиться на спине. Это очень не понравилось тарагу. Оказавшись под огромной тушей, он сразу же ослабил хватку. В мгновение ока таг вскочил на ноги и пригвоздил своими рогами распростертого тарага к земле.

Однако огромная кошка еще продолжала сопротивляться. Ее передние лапы с острыми, как бритва, когтями, продолжали рвать морду тага, пока на черепе последнего не осталось ни ушей, ни глаз. Покуда тараг в последних судорогах наносил эти ужасные раны тагу, тот недвижимо стоял над распростертым телом своего соперника. Но вот в битву вмешался мужчина. Посчитав, что слепой таг будет представлять наименьшую угрозу, он изо всех сил вонзил свое копье в сердце тарага.

Почувствовав, что его противник затих, таг вырвал из тела тарага окровавленные рога и с ревом устремился вдоль арены. Брыкаясь и подпрыгивая, он едва не столкнулся с барьером и застыл, осев на задние ноги. Но тут в него словно вселился дьявол: могучим прыжком таг преодолел барьер и очутился среди рабов и саготов, занимавших первые ряды амфитеатра.

Бодая направо и налево своими окровавленными рогами, таг проложил себе широкий путь сквозь толпу зрителей и был уже совсем близко от наших мест. Люди-гориллы, не щадя соплеменников, отчаянно дрались за возможность увернуться от охваченного агонией тага. Позабыв о рабах, охранники толпой ринулись к выходу. В суматохе Перри, Гак и я оказались отделенными друг от друга. Я видел, как толпы рабов и саготов, давя друг друга, пытаются протиснуться в узкие выходы, чтобы убежать не от одного слепого, умирающего тага, а по крайней мере от целого стада их. Ну что тут можно сказать — таков уж эффект людской паники.

Глава 7

Оказавшись в стороне от мечущегося животного, я перестал обращать на него внимание. Я решил воспользоваться неразберихой и улизнуть.

Не скрою, что мысль о Перри чуть было не остановила меня, но я рассудил, что, оказавшись на свободе, смогу скорее способствовать его освобождению. Поэтому и принялся за поиски выхода, стараясь найти такой, где поблизости не было бы саготов. Вскоре я обнаружил то, что было нужно, — неприметное низкое отверстие в стене трибуны, ведущее в темный коридор.

Не думая о последствиях, я юркнул во мрак туннеля. Первое время мне пришлось пробираться наощупь. Шум амфитеатра доносился все слабее и слабее, пока не затих совсем. Меня окружала теперь могильная тишина. Слабый свет, просачивающийся сверху через редкие вентиляционные колодцы, почти не освещал дороги, и мне приходилось все время двигаться с предельной осторожностью, держась за стену и тщательно выверяя каждый следующий шаг.

Вскоре стало светлее, а еще несколько секунд спустя я с радостью увидел прямо перед собой ведущие наверх ступени и льющийся яркий дневной свет.

Осторожно я поднялся по ступеням и выглянул наружу. Прямо передо мной простиралась долина Футры с многочисленными сторожевыми башнями, сзади меня ровная местность с близлежащей грядой холмов. Мне здорово повезло — я попал на самую окраину города, и мои шансы на удачное бегство теперь выглядели совсем неплохо.

Первым моим намерением было спрятаться в туннеле и дождаться ночи, таков уж стереотип человеческого мышления. Но я вовремя вспомнил, что нахожусь в стране вечного полудня, и с улыбкой вышел на поверхность.

Вся долина Футры была покрыта высокой, до пояса, травой — замечательной цветущей травой Пеллюсидара. Каждая травинка заканчивалась миниатюрным пятилепестковым цветком, чьи разноцветные звездочки среди моря зелени придавали своеобразное очарование окружающему ландшафту. Но меня все же сильнее привлекали близлежащие холмы, к ним я и поспешил, варварски топча при этом столь редкостную красоту.

Перри утверждает, что сила тяжести во внутреннем мире меньше, чем во внешнем. Он даже как-то объяснял мне, почему, но я в таких делах никогда особенно не разбирался и большую часть его пояснений забыл. Помню только, что эта разница зависит в какой-то степени от силы притяжения со стороны внешней части земной коры, находящейся прямо напротив наблюдателя на другой стороне внутренней сферы. Но как бы то ни было, я всегда двигался с большей ловкостью во внутреннем мире, чем во внешнем, испытывая при этом божественное чувство легкости и безупречного владения всем телом. Нечто подобное иногда бывает во сне. Поэтому, мчась по долине Футры, я не просто бежал, а скорее летел. И все же, с каждым шагом к свободе, мысль о Перри все больше лишала привлекательности эту самую, едва обретенную волю. Я знал, что смогу считать себя свободным лишь в том случае, если выручу из беды и старика. Лишь надежда на то, что я принесу ему большую пользу, оказавшись на свободе, удержала меня от возвращения в Футру.

Чем можно было помочь Перри, я пока не представлял, но рассчитывал, что в будущем могут возникнуть какие-нибудь благоприятные обстоятельства для этого. Впрочем, уже тогда было очевидно, что ждать можно только чуда. Ну что я, голый и безоружный, мог предпринять в этом чужом мире? Я сомневался даже, что сумею вернуться в Футру, покинув равнину, а если и найду обратную дорогу, все равно не смогу прийти на помощь Перри.

Чем дольше я размышлял, тем безнадежнее казалось мне мое положение, но я упрямо двигался в направлении окружавших равнину холмов. Признаков погони у меня за спиной пока не наблюдалось, впереди тоже не было видно ни единого живого существа. Я шел словно по вымершей пустыне.

Само собой разумеется, я не имел представления, как долго брел по равнине, но наконец достиг холмов и углубился в них, следуя по красивейшему каньону, ведущему в сторону гор. По соседству журчал и веселился быстрый ручей. В его заводях я обнаружил множество рыб, на глаз четырех-пяти фунтов веса каждая. Наружностью они на удивление напоминали наших китов, отличаясь от них только расцветкой и размерами. Наблюдая за их повадками, я заметил, что они время от времени поднимаются на поверхность подышать воздухом и утолить голод местными водорослями и лишайником непривычной алой окраски, покрывавшим в изобилии камни над водой. Это позволило мне изловить одного из травоядных китообразных и с аппетитом утолить голод сырым, теплым мясом. К тому времени я уже привык питаться мясом в его естественном виде, брезгуя только внутренностями и глазами, к удовольствию Гака, которому я всегда отдавал подобные «деликатесы».

Потом я напился из прозрачной заводи, вымыл лицо и руки и продолжил свой путь. Добравшись до верховья ручья, я нашел что-то вроде подобия тропы, ведущей на гребень длинной скалистой гряды, за которой ступенчатый склон спускался к неподвижному внутреннему морю. На его поверхности можно было разглядеть несколько живописных островов.

Местность выглядела привлекательно, ни люди, ни хищники пока не покушались на мою вновь обретенную свободу. Я почти кувырком съехал по гладкому скользкому склону и очутился в чудесной долине, казавшейся единственным мирным пристанищем в этом жестоком мире.

Полого спускающийся к воде берег, по которому я шел, был усеян раковинами причудливых форм и расцветок. Одни из них были пусты, в других еще обитал тот или иной моллюск, которые во множестве разновидностей водились в прибрежных водах.

Необыкновенная тишина и красота нетронутой первобытной природы невольно наводили на мысль об Эдеме. Я чувствовал себя новым Адамом, в одиночестве отыскивающим свою Еву в дебрях юного мира. При одной этой мысли перед глазами вновь всплыли безупречные черты прекрасного лица в ореоле распущенных волос цвета воронова крыла.

Шагая по берегу, я больше смотрел под ноги, чем по сторонам. Неожиданная находка вмиг рассеяла мои романтические мечтания об одиночестве и покое в этом райском уголке, единственным властелином которого я себя ощутил, увы, на короткое время. Прямо передо мной на берегу лежала грубо выдолбленная из цельного ствола дерева пирога. На дне ее валялось примитивное весло.

Вернувшись к прозаической действительности, я немедленно осознал, что по-прежнему нахожусь в опасности, подстерегающей меня на каждом шагу. Очень скоро мне пришлось в этом убедиться. Со стороны склона донесся шум скатывающихся камней, а обернувшись в том направлении, я увидел и виновника этого шума — здоровенного меднокожего воина, со всех ног бегущего ко мне.

В поспешности, с которой он стремился сократить разделяющее нас расстояние, уже таилась угроза, поэтому поднятое над головой копье и зверски перекошенная физиономия ничего нового о его намерениях мне не сообщили. Осталось решить только один вопрос — куда бежать?

Краснокожий парень несся так быстро, что я сразу отбросил мысль соревноваться с ним в беге по пустынному пляжу. Оставался единственный выход пирога. Со скоростью, едва не превосходящей резвость моего противника, я столкнул ее в воду и прыгнул в нее.

Хозяин лодки разразился яростным криком, а секунду спустя, тяжелое копье с каменным наконечником, слегка задев мое плечо, глубоко вонзилось в корму. Но я уже схватил весло и лихорадочно заработал им, уводя пирогу как можно дальше от берега.

Оглянувшись назад, я увидел, что мой преследователь бросился в воду и поплыл за мной. Его могучие гребки сулили очень скоро сократить дистанцию между нами; как я ни старался, незнакомое в управлении судно упорно не желало меня слушаться и двигалось во все стороны, кроме той, которая была мне нужна. Все мои силы уходили на поддерживание курса.

Когда мы удалились от берега на несколько сот ярдов, мне стало ясно, что через полдюжины гребков мой соперник сможет ухватиться за корму пироги. В отчаянии, я с удвоенной энергией заработал этим прадедушкой всех весел, но ограбленный воин все равно неуклонно продолжал настигать меня.

Его рука уже нависла над кормой, когда из глубины поднялось гладкое гибкое тело. Он заметил его, а ужас, появившийся в его глазах, и исказившееся в смертельном испуге лицо уверили меня, что с его стороны мне больше опасаться нечего.

Вскипела вода, и вокруг тела воина обвились скользкие кольца ужасного чудовища — доисторического морского змея. Он раскрыл пасть с острыми клыками и длинным раздвоенным языком. Глаза выпукло сидели на страшной голове, покрытой костяными наростами, образующими подобие рогов.

Следя за этой безнадежной схваткой, я поймал на себе взгляд обреченного и готов был поклясться, что прочел в нем немую мольбу о помощи. Меня вдруг охватила волна сострадания к несчастному. В конце концов, он был таким же человеком, как и я, а то, что еще минуту назад он с удовольствием прикончил бы меня, стало не главным перед лицом угрожающей ему опасности.

Бессознательно я перестал грести, как только из воды показалось чудовище, и теперь пирога покачивалась на волнах в непосредственной близости от сплетенных тел. Змей, казалось, забавлялся с жертвой, прежде чем сомкнуть свои челюсти и увлечь добычу на дно. Массивное змеиное тело то расслабляло, то снова сжимало стальные кольца вокруг воина. Уродливая, широко раскрытая пасть угрожающе нависала над лицом человека, а раздвоенный язык то и дело касался медной кожи, молниеносно вылетая из-за острых клыков.

Обвитый змеем великан упорно сражался за свою жизнь. Каменным топором он наносил удары по роговой броне, покрывающей все тело животного, но с таким же успехом он мог бы стучать по ней кулаком.

Я не мог больше сидеть в бездействии и смотреть, как мой ближний становится добычей ужасной рептилии. В корме лодки все еще торчало вонзившееся в нее копье, пущенное тем, кого мне предстояло спасти. Сильным рывком я выдернул копье, с трудом поднялся на ноги в раскачивающейся пироге и изо всех сил вогнал его глубоко в раскрытую пасть морского змея. С громким шипением он отпустил свою жертву и бросился в мою сторону, но копье, застрявшее в горле, помешало ему схватить меня, хотя в попытке сделать это он чуть не перевернул лодку.

Глава 8

Абориген, очевидно невредимый, быстро забрался в лодку и, ухватившись за копье, торчащее из страшной пасти, помог мне сдержать натиск разъяренного монстра. Кровь раненого змея окрасила воду. По его слабеющим атакам я понял, что нанес ему смертельную рану. Вскоре змей прекратил свои попытки добраться до нас, задергался в конвульсиях и перевернулся кверху брюхом.

Только тут я осознал, в какую опасную ситуацию попал, причем по своей собственной воле. Ведь теперь я находился в полной власти меднокожего гиганта, у которого украл его пирогу. Продолжая сжимать копье, я перевел взгляд на его лицо — он внимательно разглядывал меня. Вот так, не выпуская из рук единственного копья, мы несколько минут с любопытством изучали друг друга.

О чем думал он, не знаю, у меня же в голове вертелась только одна мысль: как скоро этот дикарь возобновит военные действия против меня?

Но он вдруг обратился ко мне с речью на незнакомом языке. Я покачал головой, показывая, что не понимаю его, и, в свою очередь, сказал ему несколько слов, с помощью которых саготы общаются с рабами махар. К моей радости, он понял меня и заговорил на том же жаргоне.

— Зачем ты держишься за мое копье? — спросил он.

— Только для того, чтобы помешать тебе воткнуть его в меня, — признался я.

— Я не стану этого делать, ведь ты только что спас мне жизнь! — с этими словами он отпустил копье и присел на корточки на дне пироги.

— Кто ты и из какой страны? — продолжил он свои расспросы.

Я тоже присел на корточки, положил копье на дно между нами и попытался объяснить, каким образом очутился в Пеллюсидаре, но боюсь, что он не понял моих объяснений и не поверил моему рассказу, точно так же, как обитатель внешней оболочки Земли не поверил бы в существование внутренней.

Ему показалась очень забавной мысль о существовании далеко внизу, у него под ногами, другого мира, населенного схожими с ним человеческими существами, и чем больше он вникал в мой рассказ, тем громче и веселее становился его смех. Так всегда бывает. Если что-то лежит за пределами нашего опыта, ограниченный человеческий мозг отказывается признать существование подобных фактов или явлений. Привыкнув к окружающей обстановке, мы забываем, что наша Земля — это маленвусая песчинка в безбрежном океане космоса, и с гордостью зовем ее Вселенной. Так что я прекратил бесполезные разъяснения и начал расспрашивать нового знакомца о нем самом. Он сообщил мне, что принадлежит к племени мезопов, а зовут его Джа.

— Кто такие мезопы и где они живут? — спросил я. Он с удивлением уставился на меня.

— Вот теперь я действительно готов поверить, что ты из другого мира, раз не знаешь того, что известно всему Пеллюсидару. Мезопы живут на островах в океане. До сих пор я не слышал, чтобы мезопы жили где-то еще, как не слышал, чтобы на островах обитали не мезопы. Так ли это и в других местах, лежащих далеко отсюда, не знаю, но в этом море и соседних с ним все острова заняты только людьми моего племени.

Мы рыбаки, хотя и охотимся тоже, высаживаясь для этого на материк. На островах, кроме самых крупных, дичи почти нет. А еще мы великие воины, — с гордостью добавил Джа. — Даже саготы, слуги махар, боятся нас. Давным-давно, когда Пеллюсидар был еще юным, саготы охотились за нами и уводили в рабство, как они делают это со всеми остальными племенами и сейчас. Я знаю, что так было — предания о тех событиях передаются из поколения в поколение. Мезопы, однако, сражались настолько отчаянно и перебили такое множество саготов, а попавшие в рабство убили столько махар в их собственных городах, что нас было решено оставить в покое. Кроме того, махары настолько обленились, что перестали ловить рыбу для своего пропитания, занимаясь этим только изредка и то Для развлечения. Они заключили мир с мезопами и договорились, что те будут снабжать их рыбой. За это они платят нам вещами, которых мы не умеем делать. Таким образом, мезопы и махары живут в согласии и не трогают друг друга. Великие махары даже посещают наши острова, где они спокойно, не опасаясь глаз своих слуг — саготов, совершают религиозные обряды в храмах, построенных для них с нашей помощью. Если ты поживешь среди нас, тебе, несомненно, представится случай увидеть эти храмы и обряды махар, хотя я должен предупредить, что они могут показаться тебе отвратительными, особенно по отношению к рабам.

Пока Джа говорил, я близко рассмотрел его. Это был очень крупный мужчина, ростом шесть футов и шесть или семь дюймов, с хорошо развитой мускулатурой, кожей медного цвета и чертами лица напоминающий северо-американского индейца. Орлиный нос, скулы, черные глаза и волосы еще более усиливали сходство. Короче говоря, Джа был удивительно красив и мужествен, да и речь его отличалась образностью, несмотря на примитивный жаргон, на котором велась беседа.

Не прекращая разговора, Джа взялся за весло и принялся энергично и умело грести, направив нос пироги в сторону большого острова в полумиле от берега. Вспоминая свои недавние жалкие потуги, я с восхищением следил, с каким искусством он управляет этим неповоротливым и неустойчивым суденышком.

Как только пирога коснулась берега, Джа выпрыгнул из нее. Я последовал за ним. Вдвоем мы втащили лодку в прибрежные кусты.

— Мы всегда прячем свои лодки, — объяснил мне Джа, — потому что мезопы с Луаны, с которыми мы постоянно воюем, обязательно украдут их, если найдут при этих словах он кивнул в сторону соседнего острова, лежащего далеко в море и казавшегося на таком расстоянии цветным пятнышком, расплывающимся в небе.

В который раз вогнутая поверхность Пеллюсидара, позволяющая видеть так далеко, как это было бы невозможно на внешней стороне, поразила меня. Вдали земля и вода загибались вверх, вставая почти вертикально и теряясь в небесной голубизне. Ощущение того, что над твоей головой нависают моря, реки и горы, было непривычным и переворачивало все представления о мире, а порой даже вызывало головокружение.

Едва мы спрятали лодку, Джа увлек меня в джунгли, и вскоре мы вышли на узкую, хорошо утоптанную тропу. Она то и дело сворачивала под неожиданными углами, как это обычно бывает у примитивных племен. Однако у этой тропы была одна особенность, насколько мне известно, не встречающаяся больше нигде, кроме как в местах обитания мезопов.

Тропа, четко различимая под ногами, вдруг обрывалась в гуще непроходимых зарослей. Тогда Джа поворачивал назад, шел несколько шагов в обратном направлении, забирался по нависавшему над тропой суку на дерево, перебирался на его противоположную сторону и также по суку спускался на землю, перепрыгивал через низкий кустарник и оказывался на другой тропе. По ней он снова шел вперед, потом эта тропа тоже упиралась в джунгли и все повторялось. Руководствуясь ему одному известными признаками, он отыскивал эти тропинки одну за другой.

Когда до меня, наконец, дошло, что он делает, я не мог не восхититься природной сметкой и хитростью далекого предка Джа, придумавшего такой способ маскировки стойбища и задержки возможных врагов.

Жителю внешнего мира такой утомительный и долгий способ передвижения по джунглям может показаться не слишком привлекательным, но для обитателей Пеллюсидара, где понятия времени не существует, он вполне годится. Этот лабиринт лесных тропинок настолько разветвлен и запутан, что мезопы часто до достижения зрелости успевают выучить всего лишь одну дорогу от своего города до моря.

По сути дела, образование молодого мезопа на три четверти состоит из знакомства с тайными тропами, а авторитет взрослого во многом зависит от количества известных ему ходов на своем острове. Женщин мезопы в эти тайны не посвящают. С рождения до смерти они не покидают своей деревни, кроме тех случаев, когда выходят замуж за мужчин соседнего селения или оказываются пленницами в результате вражеского набега.

Пропетляв по джунглям миль пять в общей сложности, мы оказались на огромной поляне, в центре которой находилась деревня необычной постройки. На высоте пятнадцати или двадцати футов самые толстые деревья были обрублены, а на них из глины и прутьев были сооружены сферические хижины. Под каждым из таких шарообразных домов был вырезан узор, указывающий, по словам Джа, на личность владельца.

Окнами служили горизонтальные прорези шести дюймов высотой и двух-трех футов шириной, входом — отверстия в дереве, откуда в жилище вела примитивная лестница, находящаяся внутри выдолбленного ствола. Такие дома-гнезда заметно различались по размерам и имели от двух до семи комнат каждый. Самый большой из тех, что мне удалось увидеть, был разделен на два этажа и имел восемь комнат.

Деревню до самой опушки леса окружали тщательно возделанные поля, на которых мезопы выращивали необходимые им злаки, овощи и фрукты.

По пути в селение мы видели множество работающих в поле женщин и детей. С Джа они почтительно здоровались, на меня же не обращали ни малейшего внимания. Вдоль опушки несли охрану вооруженные воины. Они тоже приветствовали Джа, касаясь в знак уважения остриями копий земли.

Джа подвел меня к большому дому в центре деревни — тому самому, с восемью комнатами, — провел наверх и угостил обедом. Там я познакомился с его женой, симпатичной женщиной с грудным ребенком на руках. Джа рассказал ей, как я спас ему жизнь, после чего она окружила меня всяческой заботой и вниманием и даже позволила подержать на руках и поиграть с ее младенцем, который, по словам Джа, когда-нибудь станет править племенем, так как сам Джа, оказывается, был его вождем.

Мы поели и отдохнули с дороги, я еще и поспал, вызвав этим немалое удивление хозяев, которые, кажется, либо вовсе не спали, либо делали это крайне редко. После этого мой краснокожий приятель предложил мне прогуляться и посмотреть храм махар, расположенный неподалеку от деревни.

— Вообще-то нам не полагается этого делать, — объяснил он, — но Великие не могут слышать, так что если не попадаться им на глаза, они ничего не узнают.

Я их всегда ненавидел и ненавижу теперь, но другие вожди почитают за лучшее сохранять установившиеся между нами мирные отношения. Не будь этого, я бы с превеликим удовольствием повел своих воинов против этих мерзких тварей. Поверь мне, без них Пеллюсидар стал бы куда более лучшим местом для жизни.

Я полностью разделял убеждения Джа, хотя несколько сомневался в реальности таких планов — избавить Пеллюсидар от господствующей расы. Обмениваясь соображениями по этому поводу, мы оказались вскоре на небольшой поляне, окруженной гигантскими деревьями, произраставшими на внешней оболочке, вероятно, в каменноугольный период.

На ней стоял величественный храм из тесаного камня, построенный в форме овала с несколькими большими отверстиями в крыше. Ни окон, ни дверей в стенах сооружения не было. Махары в них не нуждались; обладая способностью летать, они проникали в храм через крышу.

— Но есть еще один выход, — сказал Джа, — о котором махары даже не подозревают. Идем.

Он подвел меня к куче огромных камней, сваленных рядом с храмом, откатил в сторону пару из них и открыл лаз, ведущий внутрь здания. Пробираясь ползком вперед, мы очень скоро очутились в кромешной тьме.

— Мы внутри стены, — послышался голос Джа. — Она полая. Следуй за мной.

Преодолев еще несколько метров, он выпрямился и начал подниматься по примитивной лестнице, схожей с теми, что используют мезопы в своих домах. Мы поднялись футов на сорок, когда вокруг стало светлеть, и вскоре добрались до отверстия в стене, через которое было отлично видно все внутреннее устройство храма.

Нижняя его часть представляла собой огромный бассейн, в нем лениво плавали или ныряли множество махар. Посреди бассейна возвышалось несколько искусственных островков из гранитных обломков. На некоторых из них стояли и сидели кучками мужчины и женщины, такие же, как мы.

— Что делают здесь люди? — спросил я.

— Потерпи и ты все увидишь, как только прилетит королева, — отозвался Джа. — И скажи спасибо, что находишься по другую сторону стены от этих несчастных.

Едва он проговорил эти слова, сверху раздалось хлопанье крыльев, и, секунду спустя, сквозь отверстие в крыше показалась вереница крылатых рептилий.

Первыми появились несколько махар, затем десятка два птеродактилей, или типдаров, как их здесь называют. Следом за ними последовала окруженная типдарами королева, точно так же, как это было в амфитеатре Футры.

Три раза рептилии облетели овальный зал, а затем расселись по влажным, холодным глыбам, расставленным по периметру бассейна. Как всегда, самая большая предназначалась королеве. Она заняла свое место в окружении стражи и замерла.

Несколько минут, пока все усаживались по местам, стояла тишина. Несчастные рабы на островках во все глаза следили за противными тварями. Большинство мужчин стояло в гордой позе, скрестив на груди руки и всем видом показывая презрение к ожидающей их участи. А вот женщины и дети в страхе обнимали друг друга и пытались укрыться за спинами мужчин. Должен сказать, что пещерные люди Пеллюсидара выглядят очень благородно и внушительно. Если у нас с ними были когда-то общие предки, то думаю, что обитатели внешней оболочки скорее выродились со временем, чем преуспели в своем развитии.

Но вот королева подняла свою уродливую голову и огляделась вокруг. Потом очень медленно подползла к краю сиденья и соскользнула в воду. Она то ныряла на дно, то, вертясь в воде, как это делают дельфины и тюлени в океанариумах, снова поднималась на поверхность. Все это время она постепенно приближалась к островкам с рабами, пока не остановилась напротив самого большого из них. Высунув из воды голову, она уставилась своими круглыми неподвижными глазами на пленников. Все они были хорошо упитаны, будучи доставлены сюда из одного отдаленного города, где рабов специально откармливали, как мы делаем это со скотом.

Королева остановила свой взор на пухлой молоденькой девушке. Ее жертва попробовала отвернуться, прикрыла лицо руками и спряталась за спиной другой женщины. Но королева продолжала пристально глядеть на нее немигающим взглядом, проникая, я готов был поклясться, в самый центр ее мозга.

Голова рептилии начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, а глаза по-прежнему были неотрывно прикованы к девушке. Наконец, до смерти напуганная жертва ответила на безмолвный приказ. Она встретилась взглядом с королевой махар и, словно в трансе, подчиняясь невидимой силе, пошла к воде, не сводя с рептилии остекленевших глаз.

Она дошла до края островка и, не останавливаясь, вошла в воду. Королева тем временем начала потихоньку отступать, увлекая жертву на глубину. Вода поднялась девушке до колен, потом до пояса, до подмышек, но она все шла и шла, не отрывая взгляда от чудовища. Ее товарищи по несчастью в бессильном страхе наблюдали за происходящим, предвидя ту же участь в скором времени и для себя.

Королева погрузилась глубже, оставив на поверхности только глаза и роговой гребень. Девушка уже почти вплотную приблизилась к ее ужасной морде, так и не отводя от нее взгляда. Вода уже скрыла ее рот и нос, только глаза и лоб были еще видны, но она продолжала идти вперед, следом за отступающей королевой. Затем девушка исчезла под водой, тут же нырнула под воду и рептилия. Только ширящиеся круги на поверхности отметили то место, где они скрылись.

Некоторое время в храме стояла тишина. Рабы безмолвно застыли в ужасе, а сидящие махары терпеливо ожидали появления своей владычицы. Вскоре на дальнем конце бассейна показалась ее голова: остановившиеся глаза королевы были в том же положении, что и прежде, когда она увлекала под воду свою жертву.

И тут к моему величайшему изумлению я увидел, как из воды появляются сначала лоб, потом глаза и нос девушки, по-прежнему прикованной взглядом к королеве. Она продолжала выходить из воды, пока не оказалась стоящей в ней по колено. Девушка провела под водой столько времени, что можно было уже утонуть. Но кроме мокрых волос и тела, ничто не указывало на ее длительное погружение.

Снова и снова королева махар уводила девушку в глубину и выводила обратно, пока невыносимая жуть этой сцены не начала действовать мне на нервы. Я готов был уже спрыгнуть в воду и броситься спасать несчастную, только сильное волевое усилие помогло мне удержаться от подобного безрассудства.

Но вот они пробыли под водой заметно дольше прежнего, когда же снова появились, я увидел, что у девушки нет одной руки. Она была откушена до плеча, но бедняжка, видимо, не ощущала боли, только ужас в ее глазах стал сильнее, если только это было возможно.

В следующий раз жертва лишилась второй руки, потом грудей, потом половины лица. Это было душераздирающее зрелище. Остальные рабы пытались не смотреть на страдания несчастной, но и они уже подпали под гипнотическое влияние зрелища и, как ни старались, не могли отвести глаз от страшного представления.

Королева нырнула в последний раз. Она пробыла под водой много дольше обычного и появилась из воды уже одна. Когда она с сонным видом вылезла на берег и взгромоздилась на свой тронный камень, это послужило сигналом для остальных махар. Одна за другой они ныряли в бассейн, и только что виденная нами сцена разыгралась снова, но в более крупном масштабе.

Только женщины и дети пали жертвой чудовищ. Они были слабее мужчин и, по-видимому, их мясо было более нежное и вкусное. Когда же махары утолили свой аппетит человеческой плотью, а многие из них съедали по две, некоторые даже по три жертвы, в живых осталось только десятка два взрослых мужчин. Я почему-то решил, что их пощадят, но такое великодушие оказалось не в обычае махар. Как только последняя из них заняла свое место на одной из скал по краям бассейна, королевские типдары взмыли в воздух и с оглушительным шипением спикировали на беззащитных пленников.

Тут уже никаким гипнозом и не пахло. Это была самая настоящая примитивная резня. Крылатые хищники когтями и зубами рвали свою добычу, заглатывая теплые кровавые куски мяса. К тому времени, как типдары покончили со своей трапезой, махары уже погрузились в сонное оцепенение. Один за другим крылатые ящеры взмывали в воздух, садились на свои места вокруг королевы и тоже погружались в сон.

— А я считал, что махары почти не спят, — обратился я к Джа.

— В этом храме они творят многое, чего не делают в других местах, отозвался тот. — Считается, что махары Футры не едят человеческого мяса, но сюда привозят тысячи рабов, и всегда находятся махары, готовые полакомиться ими. Лично я думаю, что они стыдятся своих саготов, так как подобная практика свойственна только самым отсталым из махар. Но я ставлю свою пирогу против сломанного весла, что в мире нет такой махары, которая отказалась бы при случае от человечины.

— Но почему они должны стыдиться такого обычая, если считают нас всего лишь животными?

— Вовсе не потому, что они принимают нас за равных себе, а из-за того, что мы теплокровные существа. Взять, например, мясо тага, — пояснил Джа свой ответ. — Мы с тобой едим его с удовольствием, но ни одна махара ни за что к нему не притронется, так же как я ни за что в жизни не стал бы есть змеиного мяса. Честно говоря, я и сам толком не могу объяснить, почему у них существуют подобные предрассудки.

— Интересно, не осталось ли кого-нибудь в живых, — вслух произнес я и высунул голову из отверстия, чтобы получше оглядеть храм.

Прямо подо мной о стену легонько плескалась вода. В этом месте, как почти и на протяжении всей стены, каменных насестов не было. Я стоял, опираясь руками на обломок гранита, составляющий часть кладки. Но, не выдержав моего веса, обломок выскочил у меня из-под руки и полетел вниз. Я сорвался вслед за ним. Ухватиться за что-либо никакой возможности не было, и я с разгону врезался головой в воду бассейна.

К счастью, в этом месте было достаточно глубоко, и я не получил никаких повреждений. Однако, поднимаясь на поверхность, я с ужасом представил себе всю опасность моего положения и незавидную свою участь, как только эти чудовища меня увидят. Я решил как можно дольше оставаться под водой и плыть к ближайшему из островков, где я мог хотя бы надеяться на укрытие. Я держался, сколько мог, но в конце концов недостаток воздуха заставил меня вынырнуть. В страхе я бросил взгляд в сторону махар, но с радостью обнаружил, что на скалах никого не было. Я обшарил взглядом весь храм, но он был пуст.

В первое мгновение я ничего не понял, но потом сообразил, что махары, будучи глухи от природы, не могли слышать шума от моего падения в воду, а поскольку понятия времени в Пеллюсидаре не существует, невозможно определить, как долго я оставался под водой. По нормальным земным меркам все это довольно трудно понять, а еще труднее привыкнуть к этому. Я мог находиться под водой секунду, месяц или вообще нулевой промежуток времени. Поверьте мне на слово, потому что вы все равно не сможете представить себе множества противоречий, проистекающих от невозможности измерить время в этом мире.

Я уже готов был поздравить себя с чудесным спасением, когда в голову мне пришла страшная догадка: что, если махары вновь воспользовались своей способностью к гипнозу и теперь внушили мне мысль, что я один в храме? От такой жуткой перспективы меня прошиб холодный пот. Выбираясь из воды на один из островков, я дрожал, как осиновый лист. Вы не поверите, каким бесконечным ужасом наполняют эти отвратительные создания душу любого, кто с ними соприкасается. Меня просто наизнанку выворачивало от одной мысли, что эти холодные скользкие твари могут сейчас подкрадываться ко мне, чтобы утащить в воду и там сожрать. Это было невыносимо!

Но никто ко мне не подкрался, и мало-помалу я успокоился, поверив, что я все-таки один. Теперь меня начал всерьез беспокоить другой вопрос — как долго храм будет еще оставаться пустым? Я лихорадочно стал искать выход из этого страшного места.

Несколько раз я принимался звать Джа, но он, должно быть, уже покинул наше убежище, потому что я не услышал ответа на мой призыв. Вероятно, он счел меня погибшим, когда я упал в воду, и поспешил вернуться в свою деревню, прежде чем его тоже обнаружат.

Я был уверен, что кроме потайного прохода, по которому сюда проникли мы, в храме должен был существовать еще один выход. Казалось маловероятным, что тысячи рабов доставлялись в храм по воздуху через отверстия в куполе. Я возобновил свои поиски и был вознагражден находкой: в храме находилось несколько неплотно пригнанных плит. Небольшое усилие позволило мне отодвинуть одну из них, и, секунду спустя, я уже был на поляне и со всех ног улепетывал в джунгли, окружавшие храм.

Дрожа и тяжело дыша, я бросился на густую траву под одним из лесных великанов, чувствуя себя вырвавшимся из лап смерти или вставшим из собственной могилы.

Что бы ни ждало меня в незнакомых зарослях, никакая опасность не пугала меня сильнее, чем та, которой я чудом избежал. Я знал, что готов смело взглянуть в лицо смерти, если она будет грозить мне в образе хищного зверя или человека, но только не в образе отвратительной махары!

Глава 9

Наверное, я уснул от усталости и пережитых потрясений. Когда я проснулся, то ощутил зверский голод. Набрав фруктов, подкрепился и тронулся в джунгли с целью добраться до берега моря. Я знал, что остров по размерам невелик, так что мне достаточно было двигаться по прямой, чтобы выйти к цели. Главная сложность состояла в другом — у меня не было никаких ориентиров следовать этой самой прямой линии. Солнце, как всегда, неподвижно висело над головой, а заросли были столь густы, что нельзя было разглядеть ни одного сколько-нибудь отдаленного объекта.

Как бы то ни было, я отшагал порядочно, четырежды поев и дважды поспав, пока не добрался, наконец, до моря. Моя радость многократно возросла, когда в кустах на берегу я случайно наткнулся на спрятанную лодку.

Признаюсь сразу, что я не медлил ни секунды. Встреча с Джа успела научить меня простой истине: если ты крадешь чужую пирогу, делай это как можно быстрее и убирайся как можно дальше от ее хозяина. Что я и сделал, поспешив направить непослушное суденышко подальше от берега.

Выйдя из леса, я оказался, должно быть, на стороне, противоположной той, где мы с Джа высадились, потому что берегов материка видно не было. Мне пришлось довольно долго грести вдоль береговой линии острова, сохраняя, впрочем, почтительное расстояние от нее, прежде чем вдали показалась желанная полоска суши. Увидев ее, я решительно направил лодку туда, так как уже задолго до этого решил, что обязан вернуться в футру и сдаться махарам, чтобы вновь разделить участь Перри и Гака-Волосатого.

Теперь я убедился, какую совершил глупость, убежав один, тем более, что к тому моменту наши планы были уже достаточно разработаны. Я понимал, что без Перри свобода будет мне не мила. К тому же я пришел к выводу, что шансов вызволить его из неволи, находясь на свободе, гораздо меньше.

Будь Перри мертв, я употребил бы свой разум и силу на то, чтобы выжить в этом страшном мире, в котором оказался. Я мог бы найти себе достаточно уединенное убежище где-нибудь в скалах, изготовить там примитивное оружие, а затем пуститься на поиски той, чей образ неотступно стоял пред глазами в часы бодрствования и наполнял пленительными любовными сценами мои сны.

Но Перри, по моим соображениям, все еще был жив, поэтому моим первым долгом было присоединиться к нему и разделить с ним все опасности и тяготы этого странного мира. Не мог я бросить и Гака — волосатый великан прочно занял свое место в сердцах нас обоих. Он был настоящий мужчина и к тому же король. Пускай порой он бывал неопрятен и груб, если судить по стандартам изнеженного двадцатого столетия, но зато был благородным, достойным, отважным и очень симпатичным парнем.

По странному совпадению, я высадился на берег точно в том месте, где нашел пирогу, вытащенную на песок Джа. Без долгих размышлений я полез вверх по склону, чтобы вернуться в Футру тем же путем. Но я рано радовался. Едва перевалив через гребень, я обнаружил не одну, а несколько долин, ведущих к городу, а по какой из них проходил в первый раз, хоть убей, не мог вспомнить.

Я решил положиться на случай и выбрал тот каньон, который показался мне самым легкопроходимым, совершив при этом ту же ошибку, что и миллионы других, выбирающих в жизни дорогу полегче, — путь наименьшего сопротивления далеко не всегда приводит к цели.

Восемь раз поев и дважды поспав, я убедился в неверности выбранного пути, потому что в прошлый раз между Футрой и берегом моря я вовсе не спал, а ел лишь однажды. Единственным способом исправить ошибку — было вернуться назад и пойти по другому каньону, но к этому моменту долина значительно расширилась и перестала опускаться, поэтому я решил еще немного проследовать вперед и осмотреться.

За следующим поворотом я обнаружил выход из каньона. Слева от меня стены каньона обрывались, открывая небольшую равнину, ведущую к морю, а справа продолжались, врезаясь в воду и образуя широкий ровный пляж.

Купы незнакомых деревьев усеивали местность, доходя почти до самой воды. Меж ними в изобилии росли папоротники и высокая жесткая трава. Судя по растительности, местность была заболочена, хотя прямо передо мной вплоть до кромки берега было достаточно сухо, чтобы пройти.

Из любопытства я решил прогуляться вдоль берега и полюбоваться окрестностями. Минуя заросли кустарника, я заметил, как мне показалось, шевеление веток и листьев папоротника слева по ходу и даже остановился на секунду. Но все было тихо, а если кто и таился в зарослях, их густая листва надежно скрывала его от моего взгляда.

Остановившись, я обвел взором пустынные воды океана, по чьему лону еще никогда не устремлялись дерзкие мореходы в поисках неведомых земель и сказочных богатств или просто в поисках приключений. Кто знает, какие племена и фантастические животные могут ожидать на далеком противоположном берегу? Чьи глаза будут вот так же всматриваться в набегающие на песок волны? И как далеко простирается это необозримое водное пространство? Перри как-то говорил мне, что по сравнению с нашими моря Пеллюсидара невелики, но и в этом случае они могли быть размерами в тысячи миль. Вот так веками накатывались эти волны на никем не исследованные берега, до сих пор абсолютно неведомые, если не считать ничтожного пространства, видимого с суши.

Я вообразил себя перенесенным во время, когда зарождался земной мир, и смотрящим на его воды и земли еще до того, как появился первый человек, рискнувший бросить вызов стихиям. Передо мной лежал девственный, нетронутый мир. Он звал меня, будя воображение и горяча кровь ожиданием приключений, в случае, если мы с Перри сумеем выбраться из плена в Футре. Но тут за спиной послышался легкий звук, заставивший меня обернуться.

Как только я это сделал, все романтические мечты мгновенно вылетели у меня из головы. Абстрактные приключения сменились конкретным в образе наступающего на меня животного.

С виду оно напоминало гигантскую жабу, такую же противную и скользкую, как настоящая, но в отличие от нее, вооруженную челюстями гигантского аллигатора. Вес его туши, вероятно, измерялся тоннами, но двигалось оно быстро и уверенно прямо на меня. По одну сторону в море врезалась стена каньона, по другую лежало болото, из которого и выбралась эта тварь. За спиной была только вода, а единственный путь к отступлению преграждало чудовище.

Одного взгляда на монстра оказалось достаточно, чтобы опознать его. Передо мной стоял давно вымерший в моем мире гигантский лабиринтодон, чьи окаменевшие останки геологи находят в триасовых отложениях. А я, безоружный и голый, если не считать набедренной повязки, стоял на его пути и чувствовал себя примерно так, как мой далекий предок, оказавшийся в сходной ситуации в дни, когда подобные существа населяли Землю.

Моему предку, без сомнения, удалось каким-то образом выпутаться из передряги, иначе меня бы здесь не было. Как я желал в этот момент позаимствовать у него кое-какие качества, типа звериной реакции и чутья, которые помогли ему спастись от ожидающей его гибели.

Искать спасения в болоте или морских волнах было все равно, что броситься в львиный загон. И болото, и море, несомненно, кишели подобными тварями, к тому же мой враг без труда был способен преследовать меня в любой из этих сред.

Похоже, мне оставалось только покорно ожидать своей участи, оставаясь на месте. Я с грустью подумал о Перри, о своих друзьях — все они будут жить дальше, так и не узнав никогда о моей ужасной гибели и сопровождающих ее фантастических обстоятельствах. А вместе с этими мыслями пришло осознание бренности жизни и безразличия окружающего нас мира к чьей-то отдельно взятой человеческой судьбе. Любой из нас может однажды прекратить свое существование. И что же? День-другой друзья будут понижать голос, упоминая имя покойного, но уже на следующее утро, когда первый червяк начнет проедать крышку гроба, срезавшийся мяч для гольфа расстроит их куда сильнее, чем безвременный уход из жизни бывшего приятеля.

Лабиринтодон несколько замедлил свое приближение. Он, похоже, понимал, что мне некуда деться, и я готов был поклясться, что его маленькие свинячьи глазки злорадно заблестели от мысли о безвыходности моего положения и предвкушения лакомства, обещающего вскорости захрустеть на его внушительных зубах.

Он был в футах пятидесяти от меня, когда со стороны скал По левую сторону раздался чей-то голос, окликающий меня. Я поднял голову и чуть не закричал от радости, увидев стоящего на крутом склоне Джа. Он отчаянно размахивал руками, показывая, что я должен бежать к подножию скалы, на которой он находился.

Я очень сомневался, что мне удастся удрать от лабиринтодона, явно не желавшего отказываться от обеда, но попытаться в любом случае стоило. В конце концов, если я умру, то не в одиночестве — будет хоть один свидетель моей гибели. Слабое утешение, согласен, но все же оно в какой-то степени меня подбодрило.

Я припустился к этим неприступным скалам, совершенно не надеясь, что смогу забраться хотя бы на несколько футов. На бегу я с удивлением отметил, что

Джа, с ловкостью обезьяны, быстро спускается по отвесной стене, цепляясь за мелкие выступы и свисающие корни.

Лабиринтодон, очевидно, решил, что Джа собирается стать добавкой к его обеду, поэтому не спеша погонял меня, чтобы не отпугнуть другую добычу, лезшую ему в пасть. Неторопливой трусцой он следовал за мной к нависающим скалам.

Приблизившись к основанию утеса, я понял, что хотел предпринять Джа, но у меня тут же возникли серьезные сомнения в осуществимости его плана. К этому времени он уже находился не более чем в двадцати футах над подножием утеса. Ухватившись одной рукой за выступ и опираясь ногами на чудом выросший на бесплодной поверхности куст, он свесил другой рукой свое длинное копье так, что конец его был теперь всего в шести футах от земли.

Я не представлял себе, как я смогу взобраться по копью наверх, не стянув при этом вниз моего краснокожего друга, о чем не преминул сообщить ему, едва оказавшись в непосредственной близости от спасительного древка. Я крикнул, что не стану подвергать риску его жизнь, пытаясь спасти свою, но Джа резко оборвал меня и, в свою очередь, заявил, что он знает, что делает, и ничем не рискует.

— Это ты погибнешь, — добавил он, — если не будешь шевелиться. Ты забываешь, что ситик (так звали здесь лабиринтодона) способен подняться на задние лапы и достать почти до того места, где нахожусь я. Бели ты сейчас же не полезешь вверх, то опоздаешь.

Послушавшись Джа, я ухватился за древко и со всей возможной поспешностью начал карабкаться, жалея только об одном: что я так далеко отстаю в физическом развитии от своих обезьяноподобных предков. К этому времени тугодум-ситик сообразил, наконец, что рискует остаться вовсе без обеда, вместо удвоенной порции, как ему мечталось.

Увидев меня взбирающимся по копью, он испустил пронзительное шипение и с ужасающей скоростью ринулся ко мне. Я уже почти долез до другого конца копья; еще шесть дюймов — и я смогу ухватиться за друга, по тут последовал неожиданный рывок. С ужасом глянув вниз, я увидел, что чудовище вцепилось клыками в наконечник копья. Я ринулся вверх, пытаясь в последнем усилии дотянуться до руки Джа, но ситик с такой силой рванул копье на себя, что оно вырвалось из рук мезопа, едва не сорвавшегося со скалы, а я, все еще цепляясь за древко, полетел вниз, прямо в раскрытую пасть зверюги. Надеясь, видимо, схватить меня зубами, ситик забыл, что острый конец копья все еще находится у него во рту. В результате, под тяжестью моего тела, копье пронзило ему нижнюю челюсть. От боли ситик захлопнул пасть, я же, выпустив из рук копье, шлепнулся ему на морду, прокатился по голове, шее и широкой спине и свалился на землю.

Едва коснувшись земли, я вскочил на ноги и со всех ног помчался назад по дороге, приведшей меня в это ужасное болото. Брошенный через плечо на бегу взгляд убедил меня, что ситик занят только копьем, застрявшим в его челюсти, причем занят настолько, что я могу без опасения добраться до вершины утеса. Когда лабиринтодон, наконец, освободился и обнаружил мое отсутствие, он злобно и негодующе зашипел и удалился в камыши. Больше я его не видел.

Глава 10

Первым делом я поспешил к повисшему на стене утеса Джа и помог ему спуститься. Он даже слушать не захотел моих благодарных излияний за его попытку спасти меня, чуть-чуть не закончившуюся трагически.

— Я распрощался с надеждой снова увидеть тебя живым, когда ты свалился в бассейн в храме махар. Даже я не смог бы вырвать тебя из их когтей. Вообрази же мое удивление, когда я нашел на берегу твои следы, идущие от вытащенной на берег пироги. Я сразу бросился искать тебя, зная о том, что у тебя нет оружия и ты полностью беззащитен. Я без труда разобрался в твоих следах и успел, как видишь, вовремя.

— Но чего ради ты так себя утруждал? — спросил я, несколько удивленный таким проявлением дружеских чувств со стороны человека другого мира, другой расы и другого цвета кожи.

— Но ты же спас мне жизнь! — ответил он. — С этого момента я считал своим долгом заботиться о тебе и всячески помогать. Любой истинный мезоп на моем месте поступил бы точно так же. Но надо признаться, мною двигало не только чувство благодарности, но и чувство привязанности к тебе. Ты мне нравишься, и я бы хотел, чтобы ты жил с нами. Ты можешь стать членом моего племени. Я обещаю тебе лучшую охоту и рыбалку во всем Пеллюсидаре, а если ты задумаешь выбрать себе подругу, мы вместе найдем ее среди прекраснейших девушек этого мира. Ты не хочешь отправиться со мной?

Тогда я поведал ему о Перри, Диан и о долге, заставляющем меня отказаться от его лестного предложения. Еще я обещал, что обязательно вернусь, если только сумею отыскать его остров.

— Ну, это очень просто, друг мой, — сказал Джа. — Тебе достаточно для этого выйти к подножию высочайшего пика в Туманных горах. Там ты найдешь реку, впадающую в Люрель-Аз. Напротив ее устья лежат три больших острова. Крайний слева называется Анорок, там живет племя Анорок, вождем которого я являюсь.

— А как мне найти Туманные горы? — поинтересовался я.

— Люди говорят, что их вершины видны чуть ли не отовсюду в Пеллюсидаре.

— А каковы размеры Пеллюсидара? — спросил я из любопытства, желая выяснить, имеется ли у этих дикарей сколько-нибудь правдоподобная географическая теория.

— Махары считают, что он круглый и вогнутый, как внутренняя сторона скорлупы ореха толы, — ответил Джа. — Но я лично в это не верю; будь это правдой, мы непременно упали бы обратно, случись нам пройти значительное расстояние, а все моря и реки слились бы в один большой океан, и все мы давно утонули бы. Нет, Пеллюсидар — это плоская равнина, простирающаяся во все стороны до неведомых пределов. Если верить легендам и преданиям, по краям Пеллюсидар огражден великой стеной, которая не дает водам излиться в окружающее его огненное море, в котором находится наш мир. Сам я никогда не забирался так далеко от Анорока, чтобы увидеть эту стену своими глазами. Однако логично предположить, что она существует, в то время как верить в глупые бредни махар просто смешно. Ну сам посуди, если они правы, значит, те люди, что живут на другой стороне Пеллюсидара, должны ходить вниз головой! При этих словах Джа разразился хохотом.

Мне стало ясно, что люди в этом мире недалеко ушли в области наук, а мерзкие махары, наоборот, продвинулись далеко за пределы человеческого опыта и понимания. Мне стало грустно от мысли, какой многовековой путь еще предстоит пройти этому народу, чтобы преодолеть вопиющее невежество, даже если мы с Перри сможем им в этом помочь. Скорее всего, нас ждет смерть, как многих других подвижников и просветителей в истории нашего общества, осмелившихся бросить вызов суеверию и невежеству в прошлом. Но я твердо решил рискнуть, если для этого представится хоть малейшая возможность.

Тут мне пришло в голову проверить свои педагогические способности на Джа, который все же был моим другом, а значит, должен был выслушать меня с большим вниманием, чем любой другой обитатель Пеллюсидара.

— Джа, — начал я, — а что бы ты сказал, если бы я заявил, что махары правы во всем, что касается формы Пеллюсидара?

— Я бы сказал, — ответил он, — что ты либо сам дурак, либо меня считаешь дураком.

— Но Джа, — продолжал убеждать его я, — как же тогда ты объяснишь мне мое появление в этом мире? Ведь я прошел сквозь земную оболочку с ее внешней стороны на внутреннюю. Если бы Пеллюсидар плавал в огненном море, люди не смогли бы жить за его пределами, разве не так? Но я — то явился сюда из огромного мира, населенного людьми и животными, птицами и рыбами, покрытого сушей и могучими океанами.

— Ты уверяешь меня, что жил на другой стороне Пеллюсидара, то есть у меня под ногами? Тогда ты должен был ходить вниз головой. Ты что, думаешь, я сумасшедший, чтобы поверить в такое?

Я попытался объяснить ему физические законы тяготения, используя для наглядности плоды с деревьев, чтобы показать полнейшую невозможность для любого тела улететь с земли прочь. Джа слушал меня так внимательно, что я даже обрадовался, решив, что мои слова заставили его по-новому взглянуть на мироздание. Но я ошибся.

— Твой собственный пример, — сказал он после раздумья, — доказывает ложность твоей теории. Он уронил один из фруктов на землю.

— Видишь? Пока нет сопротивления, он летит, но как только встречает преграду, сразу останавливается. Если бы Пеллюсидар не опирался на огненное море, он тоже упал бы, как и этот фрукт. Ты сам это доказал!

Мне больше нечего было ему возразить, я понял это по его глазам и отложил безнадежное дело до лучших времен, рассудив, что невозможно объяснить человеку, никогда не видевшему Солнца, Луны и звезд, закон всемирного тяготения. Обитатели внутреннего мира так же не способны понять это, как обитатели внешнего не могут осознать, скажем, вечность и бесконечность Вселенной.

— Ну ладно, Джа, — засмеялся я, — оставим в покое вопросы, как лучше ходить — на голове или на ногах, кто и откуда явился, а решим пока, куда нам теперь идти. Мне бы очень хотелось, чтобы ты проводил меня в Футру, где я собираюсь отдаться в руки махар. Я должен присоединиться к своим друзьям и вместе с ними осуществить план побега, сорвавшийся из-за того, что саготы повели нас всех на арену наблюдать за наказанием рабов, посмевших убить охранника. Я так жалею, что убежал один, ведь я уже мог бы быть на свободе вместе с друзьями. А сейчас я даже не знаю, сможем ли мы снова осуществить наш план с помощью спящих трех махар в одной из подвальных комнат здания, в котором мы работали.

— Неужели ты сам хочешь снова попасть в рабство — в изумлении воскликнул Джа.

— Но там мои друзья! Единственные в Пеллюсидаре, не считая тебя. В сложившейся ситуации я не вижу другого выхода.

Несколько секунд Джа молча обдумывал мои слова, а потом с сожалением покачал головой.

— Если ты это сделаешь, ты совершишь поступок, достойный настоящего мужчины и верного друга, но вместе с тем, крайне неразумный. Махары обязательно приговорят тебя к смерти за бегство, и ты все равно ничем не сможешь помочь своим друзьям. За всю свою жизнь я ни разу не слышал, чтобы кто-то добровольно вернулся в рабство к махарам. Сбежать от них очень трудно, а те немногие, кому это удалось, предпочтут смерть повторному плену.

— У меня нет выбора, Джа, хотя, уверяю тебя, я с большим удовольствием отправился бы выручать Перри из ада, чем из Футры. Сомневаюсь, правда, что моему другу при его набожности грозит когда-нибудь там оказаться.

Джа спросил меня, что такое ад, а когда я постарался объяснить, по мере возможности, он уверенно заявил:

— Ты описываешь Молоп-Аз, огненное море, в котором плавает Пеллюсидар. Туда попадают все мертвые, похороненные в земле. Маленькие демоны, обитатели Молоп-Аза, по кусочкам переносят туда их тела. Я знаю, что это так, потому что, когда разрывают могилу, оказывается, что мертвые тела частично или полностью исчезли. В моем племени мы хороним своих мертвых на вершинах деревьев, чтобы птицы унесли их по частям в Мир Смерти, расположенный над Страной Вечной Тени. А когда мы хороним тело убитого врага, то зарываем его в землю, чтобы он попал прямиком в огненную пучину.

Разговаривая, мы все это время двигались по тому же ущелью, которым я вышел к берегу океана, к месту встречи с ситиком, но уже в обратном направлении. Джа приложил много усилий, чтобы отговорить меня от возвращения в Футру, но, видя их бесполезность, согласился проводить до границ равнины, на которой расположен город махар. К моему удивлению, мы добрались туда очень быстро. Я мог только предположить, что избранный мной каньон сильно петлял среди скал, хотя достаточно было взойти на гребень, чтобы снова увидеть Футру, совсем рядом с которой я, сам того не подозревая, проходил несколько раз.

Когда мы поднялись на гребень и увидели перед собой гранитные сторожевые башни среди моря цветов, мой друг в последний раз попытался отговорить меня от моей безумной затеи и предложил вернуться вместе с ним на остров Анорок. Но я оставался тверд в своем решении; тогда он с сожалением попрощался со мной, несомненно уверенный, что видит меня в последний раз.

Мне тоже страшно жаль было расставаться с Джа, которого я успел полюбить. Его хорошо замаскированная деревня на острове и отважные воины нам с Перри могли бы во многом помочь. Я только надеялся, в случае удачного бегства, что мы снова встретимся.

Но прежде мне предстояло еще одно очень важное дело, важное для меня, во всяком случае: я должен был отыскать прекрасную Диан. Во что бы то ни стало, я был обязан загладить нанесенное мною, пусть невольно, оскорбление. А еще я хотел… да просто хотел видеть ее и быть с нею рядом.

Спустившись по склону, я зашагал по великолепному зеленому ковру, усыпанному пестрыми цветами, в направлении торчащих посреди равнины башен. В четверти мили от ближайшей из них я был замечен стражей, охраняющей вход в подземный город. В ту же секунду четверо саготов выскочили наружу и бросились ко мне.

Хотя они потрясали над головами копьями и вопили, как целое племя команчей, я не обращал на них ни малейшего внимания, продолжая спокойно идти прогулочным шагом им навстречу. Моя манера поведения подействовала на них именно так, как и я надеялся: по мере сближения, они прекратили орать и недоуменно замедлили свой бег. Было очевидно, что они ожидали моего отступления и рассчитывали позабавиться охотой на безоружную добычу — любимым развлечением людей-горилл.

— Ты что здесь делаешь? — воскликнул один из них — Эй, да это же тот раб, который уверяет всех, что он из другого мира. Он сбежал, когда на арене взбесился таг. Но зачем ты вернулся, если уж тебе удалось убежать?

— А я вовсе не убегал, — спокойно возразил я. — Я только бросился бежать от разъяренного тага, как и многие другие, но попал в какой-то подземный туннель, заблудился и долго бродил среди холмов, окружающих Футру. Только теперь я сумел найти дорогу назад.

— Ты хочешь сказать, что вернулся по доброй воле? — недоверчиво спросил стражник.

— А куда мне еще идти? Я чужой в Пеллюсидаре и, кроме Футры, больше ничего не знаю. Почему же я не должен был вернуться обратно? Разве здесь меня плохо кормят или грубо со мной обращаются? Разве я здесь не счастлив? Да какой человек пожелает себе лучшей участи?

Сагот почесал затылок. Такой взгляд на вещи раньше явно не приходил ему в голову. Будучи довольно тупыми тварями, саготы решили отвести меня к своим хозяевам, чтобы те сами разобрались с загадкой добровольного возвращения ненормального раба.

Я нарочно говорил с саготами подобным образом, чтобы меня не обвинили в преднамеренном бегстве и не заподозрили в будущем. В самом деле, кто станет подозревать человека, настолько довольного жизнью в Футре, что он предпочел добровольное рабство прекрасной возможности для бегства.

Итак, меня привели и поставили перед одной из махар, возлежавшей на мокрой и скользкой скале посреди большой комнаты, служившей ей чем-то вроде кабинета. Уставившись на меня холодным змеиным взглядом, махара словно пыталась просверлить им оболочку моего черепа и проникнуть в глубины моего мозга. Она бесстрастно «выслушала» доклад саготов о моем возвращении, следя за движениями их губ и пальцев, а затем обратилась ко мне, используя одного из саготов в качестве переводчика.

— Ты утверждаешь, что вернулся в Футру, потому что считаешь себя здесь в большей безопасности и комфорте, чем где-то еще? А известно ли тебе, что в любой момент ты можешь оказаться избранным для научных опытов и принести свою жизнь на алтарь удивительных исследований, которые ведут наши ученые?

Я никогда не слышал о таких исследованиях, но счел за лучшее не упоминать об этом.

— Все равно, — сказал я, — здесь я нахожусь в большей безопасности, чем в степях и джунглях среди страшных хищников. Я еле уцелел перед самым своим возвращением, встретившись неподалеку отсюда с огромным ситиком. Нет, я уверен, что под властью мудрых повелителей Пеллюсидара мне будет гораздо лучше И безопаснее. По крайней мере, так было в моем мире, где господствующая раса такие же люди, как и я. В наших обычаях оказывать незнакомцу гостеприимство и покровительство, поэтому, будучи чужестранцем, я надеялся встретить такое же отношение к себе и здесь.

После того как сагот закончил переводить мои слова, махара надолго задумалась. Через некоторое время она знаками отдала какой-то приказ. Сагот-переводчик повернулся и жестом приказал мне следовать за ним. Остальные охранники окружили меня сзади и с боков.

— Что они собираются со мной сделать? — спросил я ближайшего из них

— Тебя приказано отвести к ученым, которые должны допросить тебя и узнать все о странном мире, из которого ты, по твоим словам, явился.

Пока я переваривал эту информацию, он снова заговорил.

— Известно ли тебе, что делают махары с теми рабами, которые им лгут?

— Нет, — ответил я, — да меня это и не интересует, поскольку у меня нет ни малейшего желания обманывать таких милых хозяев.

— Ну, тогда хорошенько подумай, прежде чем повторять эти невероятные сказки, которые ты только что рассказывал, — дал он мне «дружеский» совет. Подумать только, другой мир, да еще такой, где правят поганые гилоки!

— Но это же чистая правда. Подумай сам, откуда еще я мог взяться? Ведь далее слепому ребенку ясно, что я не из Пеллюсидара.

— В таком случае, тебе не повезло, потому что судить тебя будет не слепой ребенок, — сухо подвел итог охранник.

— Ну хорошо, а что они со мной сделают, если им придет в голову не поверить мне?

— Тебя могут приговорить к выступлению на арене или отправить в подвалы, где содержатся рабы для ученых экспериментов.

— А что это за опыты? — продолжил я расспросы.

— Об этом знают только сами махары и те рабы, на которых эти опыты они ставят. Но рабы никогда не возвращаются, поэтому они тебе ничего не скажут. Я слышал, правда, что ученые-повелительницы любят резать своих подопытных живьем, потому что так их легче изучать, хотя я не думаю, что тому, кого режут, от этого легче. Но все это только слухи. Я полагаю, что ты очень скоро узнаешь об этих вещах гораздо больше меня, — при этих словах он оскалил зубы в ухмылке, демонстрируя, что и саготам не чуждо чувство юмора.

— А если я попаду на арену? — не отставал я. — Что тогда?

— Ты видел тех двоих, которых выпустили против тага и тарага?

— Да.

— Ну так вот, на арене с тобой будет примерно то же самое, хотя животные могут оказаться другими.

— Значит, в любом случае меня ждет смерть?

— Что касается тех, кого отправляют к ученым, об их судьбе никому ничего неизвестно, — ответил сагот. — А вот на арене люди, случается, выживают. Тогда они обретают свободу, как это случилось с теми двумя, которых ты видел.

— Они обрели свободу? Как это?

— По обычаю, махары даруют свободу всем, кто остается в живых после того, как на арене больше не остается зверей. Нескольким могучим воинам из дальних стран, попавшим в плен во время наших экспедиций за рабами, удалось убить выпущенных против них хищников и получить свободу. В том случае, который тебе удалось наблюдать, оба животных прикончили друг друга, но результат все равно остался тот же — мужчину и женщину освободили, снабдили оружием и отправили домой. На левом плече у них выжгли особое клеймо — знак махар, который защитит их; в случае вторичного пленения таких людей сразу же отпускают.

— Если я правильно понял, на арене у меня есть хотя бы маленький шанс, а из лап ученых вырваться невозможно?

— Ты правильно понял, — ответил охранник, — но не очень-то радуйся, если попадешь на арену: в живых остается едва ли один из тысячи.

К моему удивлению меня привели в то же самое здание, где я работал раньше, и сдали охране. Сагот-переводчик предупредил стражников, что за мной должны скоро прислать для допроса, поэтому я должен быть наготове. Стражники же, узнав о моем неслыханном поступке — добровольном возвращении в рабство, рассудили, что такой человек вполне безопасен, и предоставили мне полную свободу передвижения по всему зданию, как это было до моего побега. Мне было ведено отправляться на мое старое место и исполнять ту же работу.

Первым делом я бросился искать Перри и нашел его, как всегда, в архиве, погруженным в чтение толстых фолиантов, с которых ему, по идее, полагалось только стирать пыль.

Когда я ворвался в комнату, он поднял голову, приветливо кивнул мне и снова погрузился в чтение, как будто расстался со мной пять минут назад. Я был одновременно поражен и уязвлен подобным безразличием. Подумать только, я рисковал жизнью, чтобы вернуться к нему, из чувства долга и привязанности отказался от свободы, а он так себя ведет.

— Послушай, Перри! — воскликнул я. — Неужели после столь долгой разлуки у тебя не найдется для меня даже словечка?

— Долгой разлуки? — повторил он изумленно. — Что ты имеешь в виду?

— Перри, старина, ты в своем уме? Ты что, хочешь сказать, что даже не обратил внимания на мое отсутствие с тех пор, как мы потеряли друг друга в толпе, когда взбесившийся таг вырвался с арены?

— С тех пор? — снова недоуменно повторил он мои слова. — Но я только что вернулся с арены, а почти сразу же явился и ты. Если бы ты задержался немного Дольше, я, конечно, начал бы беспокоиться. Но честное слово, я и сам хотел тебя спросить, как тебе удалось убежать от этого дикого тага, вот только я собирался сначала перевести очень любопытный отрывок…

— Перри, ты определенно сошел с ума! — воскликнул я. — Меня не было Бог знает сколько. Я побывал во множестве мест, открыл новое племя, видел махар в их тайном храме и едва унес оттуда ноги, потом чуть не достался на обед огромному лабиринтодону. Прошло несколько месяцев, Перри, а ты хочешь меня уверить, что мы с тобой только что расстались. Разве так поступают с друзьями? Не ожидал от тебя. Да знай я, что ты ко мне так отнесешься, нипочем не стал бы снова рисковать жизнью и возвращаться ради тебя в рабство к махарам!

Прежде чем заговорить, Перри долгое время печально вглядывался в мое лицо. В его глазах светились боль и незаслуженная обида.

— Дэвид, мальчик мой, — произнес он наконец, — как ты можешь сомневаться в моей любви и преданности? Во всем этом есть какая-то загадка, которая мне пока непонятна. Я уверен, что нахожусь в здравом рассудке, и готов присягнуть, что и ты находишься в своем уме. Но объяснить столь различное восприятие нами течения времени, прошедшего с момента разлуки, я пока не могу. Ты уверен, что прошли месяцы, а я точно так же уверен, что минуло не больше часа с тех пор, как мы с тобой сидели рядом на скамье амфитеатра. А не может ли быть так, что мы с тобой оба одинаково правы или неправы? Давай так: скажи мне, что такое время, а я постараюсь разрешить наши противоречия. Ты чувствуешь, куда я клоню?

Как всегда, старик был прав, и я вынужден был это признать.

— Выходит, — продолжал он, — мы с тобой оба говорим правду. Для меня, склонившегося над книгой, время как бы замедлило свой ход. Я почти ничего не делал, не тратил энергию и не нуждался поэтому в еде и сне. Ты же, напротив, много двигался, сражался, тратил силу и энергию, нуждающиеся в восстановлении; естественно, что тебе много раз пришлось отдыхать и принимать пищу. Поскольку другой меры у тебя нет, ты бессознательно, по привычке, продолжал измерять время промежутками между сном или едой. Отсюда такое различие в нашем восприятии. Честно сказать, Дэвид, я все чаще склоняюсь к убеждению, что такого понятия, как время, просто не существует, тем более в Пеллюсидаре, где его невозможно измерить или хотя бы отметить его прохождение. Между прочим, сами махары тоже не имеют понятия о времени. Я просмотрел массу их литературы — везде употребляется только настоящее время. Я подозреваю, что они даже не имеют таких понятий, как прошлое и будущее. Я понимаю, как трудно нашим земным мозгам привыкнуть к такому, но ты должен согласиться, что факты говорят сами за себя.

Для меня обсуждение столь высоких материй было сложным, в чем я и признался Перри, но тот всегда любил порассуждать на отвлеченные темы, поэтому, едва выслушав рассказ о моих приключениях, он снова вернулся к вопросу о времени и с жаром возобновил свои теоретические выкладки. Но в этот момент его прервал появившийся сагот.

— Идем! — скомандовал он, обращаясь ко мне. — Великие требуют тебя на допрос.

— Прощай, Перри! — сказал я, пожимая его руку. — Может быть, существует одно только настоящее и нет никакого другого времени, но у меня такое ощущение, что мне предстоит поездка в один конец, из которой я уже не вернусь. Если вы с Гаком сумеете освободиться, пообещай мне, что вы отыщете красавицу Диан и передадите ей мои последние слова. Скажите ей, что я прошу у нее прощения за то невольное зло, которое я ей причинил, и что единственным моим желанием перед смертью было загладить свою вину перед ней.

Слезы навернулись на глаза старика.

— Я верю, что ты вернешься, Дэвид. Мне было бы невыносимо больно провести остаток жизни одному, без тебя, среди этих ненавистных и омерзительных тварей. Без тебя я даже пытаться бежать не стану, ведь в этом мире я нигде не найду лучшего пристанища, чем здесь. Прощай, мой мальчик! Прощай! — голос его сорвался, и он спрятал лицо в ладони.

Ожидавший сагот грубо схватил меня за плечо и вывел из комнаты.

Глава 11

Несколько минут спустя я уже стоял перед дюжиной махар, как будто перед местным судом присяжных. Через сагота-переводчика они задали мне кучу вопросов. Я на все отвечал правдиво. Кажется, их больше всего заинтересовало мое описание внешнего мира и того аппарата, который доставил нас с Перри в Пеллюсидар. Мне показалось, что они поверили моему рассказу, и рассчитывал после их обсуждения получить разрешение вернуться на свое старое место.

Довольно долго они в молчании переговаривались между собой, посредством своих непостижимых способностей, обсуждая в подробностях мои слова. Наконец, глава этого суда объявила вынесенный мне приговор через старшего стражника.

— Идем, — обратился он ко мне, — ты приговорен к опытам в лабораториях за то, что осмелился оскорбить светлый разум повелителей своей невероятной историей, которую ты имел наглость им сообщить.

— Ты хочешь сказать, что они мне не поверили? — удивленно воскликнул я.

— Поверили! Xa! — саркастически засмеялся сагот. — Неужели ты всерьез считаешь, что хоть кто-то способен поверить в твои сказки?

Я понял, что надеяться мне не на что, и весь дальнейший путь по узким лестницам и темным переходам проделал молча. Спустившись довольно глубоко вниз, мы оказались в коридоре с рядом освещенных помещений вдоль стен. В них я увидел множество махар, занятых разнообразной деятельностью. В одну из таких комнат привели и меня и приковали к стене. Здесь уже находилось несколько так же прикованных рабов. Когда меня ввели в комнату, я с ужасом увидел посреди нее длинный стол, над которым склонились пять или шесть махар, привязывающих к нему ремнями распростертое тело жертвы. Когда бедняга оказался в полной неподвижности, одна из махар, зажав острый нож в своей трехпалой передней конечности, сделала глубокий надрез, вскрыв тем самым грудную клетку и живот. Все это сопровождалось истошными воплями и стонами подвергаемого пытке раба. Холодный пот выступил у меня на лбу, когда я представил себе, что скоро настанет и моя очередь. В этом мире, где не существует времени, мои мучения могут длиться месяцами, не приводя к избавляющей от страданий смерти!

Махары не обратили на меня ни малейшего внимания. Они были настолько погружены в свое жестокое занятие, что, я уверен, даже не заметили приведших меня саготов. Я был прикован к стене рядом с дверью. О, если бы мне только удалось добраться до нее! Но тяжелая цепь исключала, казалось, эту возможность. Я осмотрелся вокруг в надежде отыскать хоть что-то, способное помочь мне. На полу, между мной и толпившимися у операционного стола махарами, я углядел миниатюрный хирургический инструмент, оброненный кем-то из них. Он походил с виду на вязальный крючок, но был много меньше и с заостренным концом. Сотни раз в детстве я развлекался, открывая замки вязальным крючком. Сумей я заполучить этот блестящий стальной инструмент, я мог бы надеяться на побег из этих застенков.

Я осторожно приблизился к нему на всю длину цепи, но как ни вытягивал руку, до спасительного кусочка железа еще оставался дюйм-два. Я испытывал неимоверные муки, извиваясь и напрягаясь всем телом, но не мог дотянуться. Что же делать? Я решил изменить тактику. Повернувшись спиной, я попробовал вытянуть ногу. Сердце мое бешено забилось. Я коснулся босыми пальцами желанной добычи! Но что, если я в попытке придвинуть его к себе случайно оттолкнул крючок за пределы досягаемости? Сама мысль об этом была непереносима. Весь в поту, медленно и осторожно я, не дыша, вытягивал ногу как можно дальше, пока не ощутил, наконец, холодный металл под большим пальцем правой ноги. Медленно передвигал я его по полу, пока не смог дотянуться рукой. Еще мгновение — и драгоценный инструмент был надежно зажат у меня в кулаке.

Я тут же занялся замком, запирающим мою цепь. Он оказался до крайности прост. Даже ребенок без труда открыл бы его. Несколько секунд, и дело было сделано. Махары тем временем, очевидно, закончили свою работу на столе. — Одна из них отошла от него и осматривала других рабов, с целью подобрать новый объект для вивисекции.

Махары, стоящие у стола, располагались ко мне спиной. Если бы не выбирающая новую жертву, я мог бы уже скрыться. Однако она все ближе подбиралась ко мне, но тут ее внимание привлекла богатырская фигура раба, прикованного к стене в нескольких ярдах от меня. Махара остановилась и принялась детально обследовать его. Воспользовавшись тем, что она на мгновение оказалась ко мне спиной, я сбросил цепи, в два прыжка очутился в коридоре и понесся по нему со всех ног.

Где я находился и куда бежал, я не имел ни малейшего понятия. Единственным моим желанием было оказаться как можно дальше от зловещей «камеры пыток».

Очень скоро я сменил бег на быстрый шаг, а потом и вовсе пошел своей обычной походкой. Осторожно двигаясь по темным коридорам, я наткнулся на проход, показавшийся мне знакомым. Свернув в него, я вскоре набрел на ту самую комнату, где спали в сонном оцепенении на постелях из шкур трое махар, которым предназначалась столь важная роль в плане нашего бегства из Футры. Я чуть не закричал от радости. Провидение оказалось милостивым ко мне: все трое по-прежнему безмятежно спали.

Теперь мне предстояло с риском для жизни подняться наверх и отыскать Перри с Гаком. Не видя другого выхода, я положился на судьбу и поспешил туда. Оказавшись на одном из сравнительно населенных этажей, я наткнулся на кипу шкур, сваленных в углу. Взвалив их себе на спину так, чтобы свисающие концы прикрывали мне лицо, я продолжил свой путь. Перри и Гака я нашел в камере, служившей нам троим спальней и столовой.

Не стоит говорить, как обрадовались оба, снова меня увидев, хотя им еще не был известен ужасный приговор, вынесенный мне «трибуналом» махар. Мы быстро договорились, не теряя времени, приступить к осуществлению моего плана, так как я не мог долго избегать внимания стражи или вечно таскать на голове вонючие шкуры. Рассудив, однако, что они могут сослужить мне службу еще раз, мы отправились вниз: Гак и Перри налегке, а я — задыхаясь под тяжестью и вонью своего маскировочного костюма.

На пути к цели мы встречали множество махар, саротов и рабов, но никто не обращал на нас внимания. Для окружающих мы были частицей повседневной жизни и не вызывали подозрений. Единственным охраняемым местом был выход на улицу, где стояли вооруженные саготы. Туда без специального пропуска не мог проникнуть ни один раб. Что же касается подвальных помещений, то там рабам запрещалось находиться без дела. Но этот запрет соблюдался не так строго, к тому же рабов часто посылали в подвалы с различными поручениями. Кроме того, люди-рабы считаются здесь крайне бестолковыми существами, мало на что способными. Поэтому мы были пропущены в коридор, ведущий вниз, без лишних расспросов и задержек.

С собой у меня были три кинжала и два лука со стрелами. Все это я завернул в шкуры. Моя ноша не привлекала к себе внимания: такие «пакеты» рабы постоянно носили туда-сюда. Оставив Гака и Перри в укромном месте, где поблизости никого не было, я вынул один кинжал, передал остальное Гаку и отправился вниз.

Добравшись до помещения со спящими махарами, я на цыпочках вошел в него, совершенно позабыв, что они глухи и не могут меня услышать. Быстрым ударом в сердце я избавился от первой из них, а вот со второй меня постигла неудача. Мой выпад оказался неточен, и прежде чем умереть, вторая махара в судорогах и конвульсиях свалилась на третью и разбудила ее. Та мгновенно вскочила и угрожающе раскрыла зубастую пасть. Но махары — плохие вояки; когда третья увидела мертвые тела своих соплеменниц и окровавленный кинжал у меня в руках, она струсила и бросилась мимо меня к двери, надеясь убежать. Но я не мог позволить ей уйти, так как это означало бы крушение всех планов и почти верную смерть. Хлопая крыльями и подпрыгивая, махара сумела выскочить в коридор, но я не отставал от нее ни на дюйм, хотя сделать с ней пока ничего не мог. Неожиданно она свернула в одну из комнат. Преследуя ее, я оказался лицом к лицу с двумя махарами. Та, что находилась в ней до нашего появления, была занята какими-то химическими опытами. Перед ней стояло несколько металлических емкостей, в которые она по очереди высыпала порошки или выливала жидкости из расставленных на широкой скамье сосудов. Мне хватило секунды, чтобы осознать, как невероятно мне повезло. Это была та самая лаборатория, на поисках которой так настаивал Перри, давший мне на всякий случай подробные инструкции, что делать, когда я ее обнаружу. Именно здесь, в толще породы, хранился Великий Секрет махар — переплетенная в кожу книга, существующая в единственном экземпляре, которую я должен был отыскать и унести после того, как разделаюсь со спящими. Сейчас она лежала раскрытая на скамье среди банок с химикатами.

Эта комната имела единственный выход, тот, в котором сейчас стоял я с обнаженным кинжалом, а передо мной находились две махары. Я знал, что, загнанные в угол, они будут драться, как демоны. Это они умели, хотя и не любили. Они одновременно набросились на меня с двух сторон; одну мне сразу же удалось поразить кинжалом в сердце, но вторая вцепилась мне в правую руку повыше локтя своими острыми зубами, а когтями принялась рвать и царапать мое тело, очевидно, надеясь выпустить мне кишки. Я сразу понял, что мне не освободить руки из челюстей рептилии, сжатых бульдожьей хваткой. Я испытывал страшную боль, но в то же время она подстегивала меня и заставляла искать способ быстрее расправиться со своим противником.

Мы сцепились в жестокой схватке. Махара постоянно наносила мне удары передними лапами, я с трудом парировал их свободной левой рукой, стараясь улучить момент и переложить свое оружие из бесполезной правой руки в левую. Наконец, мне это удалось, и из последних сил я вонзил кинжал в омерзительное тело рептилии.

Она умерла молча, так же, как и сражалась. Я сильно ослабел от боли и потери крови, но меня переполняло чувство гордости за одержанную победу. Я переступил через подрагивающее в предсмертных конвульсиях тело и взял в руки книгу, хранящую самую важную тайну внутреннего мира.

О чем же я думал в тот момент, когда книга оказалась у меня? Может быть, я представлял себе исторические последствия этого события для расы людей? Или воображал, как будут преклоняться перед моим подвигом еще не родившиеся поколения? Черта с два! Вместо этих возвышенных мыслей перед глазами всплыло милое, прекрасное лицо, черные, как смоль, волосы, лучистые глаза и алые губы, самой природой созданные для поцелуев. И вдруг, вне всякой связи с происходящим, стоя один в святая святых махар, я осознал, что всем сердцем люблю мою прекрасную Диан.

Глава 12

Всего мгновение позволил я мыслям о Диан отвлечь меня от действительности. Затем, со вздохом засунув книгу за набедренную повязку, я повернулся и вышел в коридор. В конце его, где начиналась лестница, ведущая наверх, я остановился и свистнул условленным образом, дав тем самым понять Перри и Гаку, что моя миссия увенчалась успехом. Через несколько секунд они спустились ко мне, но к моему величайшему изумлению вместе с ними оказался не кто иной, как мой старый знакомый Худжа-Проныра.

— Он привязался к нам, как репей, — объяснил Перри, — и не было никакой возможности от него отделаться. Этот парень чует побег, как лисица. Я решил не рисковать на этой стадии и сказал ему, что ты сам решишь, брать его или нет.

Я не питал особой любви к Проныре и не слишком ему доверял. Больше того, я был уверен, что он предаст нас, если это будет ему выгодно. Но в данной ситуации я не видел способа избавиться от непрошеного попутчика, тем более что четверо убитых махар вместо троих давали возможность взять с собой и Худжу.

— Ну хорошо, — сказал я, — мы берем тебя с нами. Но предупреждаю сразу: попытаешься нас предать, первым умрешь от моего кинжала.

Спустя некоторое время мы сняли шкуры с четверых убитых и влезли в них сами. Маскировка получилась на редкость удачной, и я решил, что в таком виде мы имеем отличные шансы на побег. Основная трудность состояла в том, чтобы скрыть разрезы, образовавшиеся при снятии шкур. Мне пришлось сначала зашить их в «костюмах» моей троицы, а затем Перри зашил мою шкуру, высунув руки в оставленные для этой цели отверстия. Все получилось даже лучше, чем я мог надеяться. Кинжалы мы укрепили в головах махар. Эти головы мы могли удерживать в поднятом виде и даже покачивать их из стороны в сторону, как при ходьбе. Еще одна проблема возникла с перепончатыми лапами, но и ее мы сумели решить. Словом, когда все было готово, мы выглядели вполне естественно и ничем не отличались от настоящих рептилий. Небольшие дырочки, проделанные в кожистых складках на горле, позволяли достаточно хорошо видеть, чтобы найти дорогу.

Вот так мы и отправились к главному выходу из здания. Первым шел Гак, за ним Перри и Худжа, а я замыкал процессию, предварительно еще раз предупредив Проныру, что держу свой кинжал наготове и всажу его ему в спину, если только замечу что-то неладное.

Когда топот множества ног предупредил нас о приближении к главному коридору, я почувствовал, как душа у меня уходит в пятки. Я не стыжусь признаться — никогда в жизни, ни прежде, ни после, не испытывал я такого всепоглощающего ужаса. Если бы на теле человека мог выступить кровавый пот, в тот момент такой пот покрыл бы меня с ног до головы.

Медленно и вперевалку, в свойственной этим тварям манере, когда они не пользуются крыльями, мы пробирались сквозь массу снующих рабов, саготов и махар. Мне показалось, прошла вечность, прежде чем мы достигли главного выхода, ведущего на центральную улицу Футры. Возле него находилось довольно много саготов-охранников. Они проводили взглядами прошествовавшего мимо Гака, затем Перри и Худжу. Настала моя очередь, и тут я с ужасом ощутил, что кровь из раны у меня на руке стекает по ноге и просачивается через мертвую кожу ступни махары, оставляя на земле кровавые следы. Один из саготов уже заметил их и привлек ко мне внимание остальных стражников.

Стражник встал у меня на пути и заговорил на языке знаков, который используется для общения между Двумя этими расами, указывая то и дело на мою, по его мнению, раненую ногу. Даже если бы я был знаком с этим языком, мне все равно не удалось бы воспользоваться им в теперешнем своем обличье. И тут мне на память вдруг пришел один эпизод, когда махара одним взглядом заставила застыть на месте и замолчать не в меру усердного или просто нахального сагота. У меня был единственный шанс, и я решил им воспользоваться. Остановившись на месте, я кинжалом повернул голову так, чтобы мертвые, бесстрастные глаза рептилии уставились прямо в глаза ретивому охраннику. Долгие секунды я стоял на месте, удерживая «взгляд» махары на саготе, затем опустил голову и неторопливо заковылял дальше, прямо на него. Моя жизнь висела на волоске, но в последний момент сагот отскочил в сторону, я прошел мимо него и оказался на улице.

Теперь дорога перед нами значительно расширилась, а опасность уменьшилась, так как нас окружало огромное число махар. Этому способствовал тот факт, что в Футре в тот момент собралось большое количество махар из других городов. Они прибыли, чтобы принять участие в игрищах на большом мелком озере, лежащем в миле от города. Махары забавляются там, ныряя за мелкой рыбешкой и нежась в холодной воде, как это делали их далекие предки. В этом озере пресная вода, что делает его недоступным для гигантских морских ящеров и позволяет плавать в нем в полной безопасности, чего нельзя сказать о большинстве водоемов Пеллюсидара.

Затесавшись в толпу и следуя вместе с ней к озеру, мы очутились на равнине. Какое-то время Гак держался вместе с паломниками, но достигнув небольшой лощины, он остановился. Мы подождали, пока не пройдут последние махары, а затем круто изменили направление и пустились к границе равнины Футры.

Безжалостные лучи висящего над головой светила очень скоро сделали пребывание в наших маскировочных костюмах совершенно невыносимым. Перевалив через невысокую гряду и войдя в лес, мы с наслаждением сбросили вонючие окровавленные шкуры, обеспечившие успех нашего побега.

Я не стану утомлять вас подробностями нашего бегства: как мы бежали трусцой сколько хватило сил, пока не свалились с ног от усталости; как на нас нападали невиданные и страшные хищники; как нам удалось избежать когтей и зубов львов и тигров.

Мы упорно двигались вперед и вперед, стремясь как можно дальше уйти от ненавистной Футры. Гак вел нас в свою страну — Сари. Пока мы не замечали признаков погони, но все были уверены, что где-то сзади неутомимые саготы, как ищейки, идут по нашим следам. Гак уверил меня, что саготы никогда не теряют однажды взятого следа. Они либо настигают свою добычу, либо отступают перед превосходящими силами. По его словам, наша единственная надежда на спасение состояла в том, чтобы добраться до его племени раньше, чем саготы доберутся до нас. Когда же мы окажемся среди сильных воинов в неприступных горных крепостях, нам можно будет не опасаться любого числа саготов.

Наконец, после долгих недель или месяцев пути, которые, как я теперь понимаю, вполне могли оказаться и годами, мы увидели вдали земляной вал у подножия холмистой гряды на границе Сари. В тот же момент Худжа, который всю дорогу постоянно оглядывался, объявил нам, что видит большой отряд, спускающийся по склону у нас в тылу. То была давно ожидаемая погоня.

Я прямо спросил у Гака, успеем ли мы достичь Сари раньше наших преследователей.

— Мы могли бы, — ответил он. — Правда, саготы очень быстро бегают. Они устают куда меньше людей, а значит, сил у них остается больше, чем у нас. Но… — тут он остановился и многозначительно посмотрел в сторону Перри.

Я понял, что он имеет в виду. Старик настолько выдохся, что едва держался на ногах. Большую часть пути нам с Гаком приходилось поддерживать его с двух сторон. С таким бременем не только быстрые саготы, но и куда более медлительные преследователи сумели бы догнать нас раньше, чем мы одолеем полпути до спасительных гор.

— Вы с Худжой идите вперед, а я останусь с Перри — предложил я. — Если нам повезет, мы вас догоним. Мы не можем двигаться так быстро, как вы двое, а я не вижу причин погибать всем, если кому-то можно спастись.

— Я еще никогда не бросал друзей в беде, — просто ответил Гак.

Да, в глубине души этого огромного волосатого дикаря таилось истинное благородство. Я всегда любил Гака, теперь к этой любви прибавилось еще и уважение. Но я продолжал уговаривать его, настаивая на том, что чем раньше он доберется до своих, тем быстрее сможет выслать воинов нам на помощь. Гак наотрез отказался слушать меня, но, в свою очередь, предложил пустить вперед с этой целью быстроногого Проныру. Тот вполне мог вовремя достичь Сари и предупредить воинов об опасности, угрожающей их королю. Худжу долго уговаривать не пришлось. С нескрываемым облегчением он, как заяц, бросился бежать и через несколько секунд скрылся среди холмов, подножия которых мы как раз достигли.

Перри тоже начал приставать к нам с Гаком и требовать, чтобы мы бросили его и не подвергали опасности свои жизни, хотя я прекрасно знал, что старик буквально дрожит внутри от ужаса при одной только мысли снова попасть в лапы к саготам. Устав от его уговоров, Гак, в конце концов, очень просто разрешил проблему: он легко поднял Перри своими могучими ручищами и взвалил его себе на плечи.

Глава 13

Из последних сил мы пробирались по узкому ущелью, выбранному Гаком как кратчайший путь к укреплениям его племени. По обе стороны ущелья возвышались отвесные скалы, сверкая великолепием красок. Густая горная трава под ногами представляла собой мягкий, пружинящий ковер, совершенно заглушающий шаги. С момента входа в теснину мы еще ни разу не видели своих преследователей. Я уже начал надеяться, что они сбились со следа, и мы успеем забраться на показавшиеся впереди скалы прежде, чем погоня нас настигнет.

Впереди не было видно никаких признаков того, что Худжа выполнил возложенную на него миссию. А ведь мы уже почти добрались до передовых укреплений сариан и должны были, по крайней мере, слышать боевой клич воинов, собирающихся на помощь своему вождю. По моим расчетам хмуро высящиеся впереди скалы должны были быть усеяны фигурами воинов, но ничего этого не было подлый Проныра нас предал. В тот самый момент, когда мы ожидали увидеть спешащих на выручку соплеменников Гака и услышать их боевой клич, этот мерзавец, прячась от всех, огибал деревню племени, чтобы потом, когда уже будет поздно, войти в нее с другой стороны и объявить, что он заблудился в горах.

Оказывается, Худжа все это время таил в душе ненависть ко мне за тот удар, что я нанес ему, защищая прекрасную Диан; эта ненависть была настолько сильна, что он, не задумываясь, решил принести в жертву всех нас, чтобы отомстить мне.

Мы все ближе подходили к скальному барьеру, но долгожданная помощь так и не появлялась. Гак с каждой минутой становился мрачнее и злее. Когда же до наших ушей донеслись ясно различимые звуки погони, он обернулся ко мне и крикнул, что теперь мы пропали.

Я оглянулся назад. Последний отрезок пути был относительно прямым, и теперь, в самом начале его, я увидел первого сагота, только что выскочившего из-за поворота. Мгновение спустя я круто свернул за скалу, но громкие торжествующие крики за спиной безошибочно свидетельствовали о том, что нас успели заметить.

Каньон в этом месте разветвлялся. Тропа, ведущая налево, была шире, другая тропа хоть и была уже, но шла в нужном нам направлении, так что она показалась нам более подходящей. Саготы были почти в двухстах пятидесяти ярдах от нас. Положение казалось безнадежным, но мне в голову пришла отчаянная мысль. Можно было попытаться спасти Гака и Перри. Достигнув развилки, я решил рискнуть.

Я задержался на распутье и подождал, пока из-за поворота не покажется первый сагот. Тем временем Гак и Перри успели скрыться за поворотом в правом проходе. Увидев меня, саготы снова разразились торжествующим ревом, а я повернулся и бросился налево. Моя уловка удалась: весь отряд, очертя голову, бросился за мной, а Перри с Гаком могли теперь спокойно добраться до безопасного убежища.

Бег никогда не был в числе моих любимых видов спорта. Даже сейчас, когда от быстроты ног зависела моя жизнь, я не могу сказать, что бежал быстрее, чем в те дни, когда мои скоростные качества вызывали свист болельщиков и насмешливые возгласы типа «вызови такси, парень!»

Саготы быстро нагоняли меня. Один из них вырвался далеко вперед и буквально наступал мне на пятки. Ущелье превратилось теперь в узкую расщелину, круто поднимающуюся вверх к перевалу между двумя горными вершинами. Что лежало за перевалом, этого я не мог даже предположить: может быть, отвесная пропасть глубиной в сотни футов. Неужели я попал в тупик?

Понимая, что мне не удастся добраться до конца ущелья раньше, чем меня догонят, я решился на отчаянную попытку задержать их хотя бы ненадолго.

На бегу я сорвал с плеча собственноручно изготовленный примитивный лук и вытащил из колчана за спиной стрелу. Наложив ее на тетиву, я резко остановился и обернулся к настигающему меня саготу. У себя дома мне ни разу в жизни не доводилось держать в руках лука, но на пути в Сари мне волей-неволей приходилось снабжать товарищей всякой мелкой дичью, так что я понемногу достиг приличных успехов в стрельбе. За время нашего бегства я даже сменил тетиву, изготовив ее из кишок тигра, убитого Гаком и мною с помощью копий, кинжалов и стрел. Древко лука, сделанное из очень упругого дерева, и новая тетива позволяли надеяться на достаточную убойную силу моего оружия. Никогда прежде не нуждался я так сильно в твердой руке и крепких нервах, как сейчас, и никогда прежде не требовалось мне таких волевых усилий, чтобы держать их под контролем. Я целился так же спокойно и аккуратно, как если бы передо мной была мишень из соломы. Сагот никогда раньше не видел ни лука, ни стрел, но даже до него дошло, что у меня в руках не просто палка с веревкой, а какое-то невиданное оружие. Он резко затормозил, выхватил свой каменный топор и замахнулся для броска. Я должен признать, что саготы, даже из неудобного положения, способны метать топор с фантастической точностью.

Я натянул тетиву на всю длину стрелы и прицелился в левую сторону груди сагота; в тот же миг, когда я пустил стрелу, мой противник метнул топор. Едва отпустив тетиву, я резко метнулся в сторону, а сагот прыгнул вперед, потрясая копьем. В результате его топор только скользнул у меня по волосам, а моя стрела пробила сердце человека-гориллы. Издав короткий сдавленный стон, сраженный насмерть сагот свалился к моим ногам.

Следом за ним приближались еще двое. Они были ярдах в пятидесяти от меня, и эта дистанция дала мне возможность схватить щит убитого — воспоминание о просвистевшем над моей головой топоре было слишком свежо в моей памяти. В щите я сейчас нуждался, пожалуй, больше всего. Те щиты, что я позаимствовал в арсенале Футры, нам пришлось с сожалением оставить — их размеры не позволяли завернуть щиты в шкуры, как это мы сделали с другим оружием.

Повесив трофейный щит на левую руку, я выпустил вторую стрелу, поразившую одного из саготов, и тут же отразил щитом брошенный топор. Затем я выхватил третью стрелу, но мой преследователь не стал ждать дальнейшего развития событий, развернулся и побежал со всех ног к главным силам. Очевидно, мой вид отбил у него желание познакомиться со мной поближе.

Я возобновил свой бег вверх по ущелью, саготы все так же неотступно следовали за мной, но я не заметил в их рядах чрезмерного стремления сократить разделяющую нас дистанцию. Я беспрепятственно добрался до конца расщелины, но наткнулся там, как и предполагал, на отвесную пропасть глубиной в две-три сотни футов, на дне которой угрожающе чернели острые скалы. К счастью, слева от меня нависала огромная скала, по краю которой проходил узкий карниз. Я ступил на него и через несколько шагов обнаружил, что он заметно расширяется и ведет к большой пещере.

Я сразу сообразил, что в узкой части карниза могу в одиночку сдерживать натиск целой армии. В этом месте по нему мог пройти только один человек. К тому же приближающийся враг не будет знать, что его поджидает смерть, так как площадка перед пещерой находилась за выступом скалы и не была видна от начала карниза. Вокруг меня было разбросано множество каменных обломков самых различных размеров и форм, сорвавшихся, очевидно, с нависших над головой утесов. Я собрал кучу подходящих по размеру камней, чтобы не расходовать понапрасну свои драгоценные стрелы, и приготовился к отражению атаки.

Пока я стоял, напряженно вслушиваясь, не идут ли мои враги, со стороны пещеры послышался легкий шум, привлекший мое внимание. Это вполне мог быть какой-нибудь крупный зверь, собирающийся покинуть свое логово. В то же мгновение мне показалось, что я слышу шорох кожаных сандалий, осторожно ступающих по карнизу. Таким образом, в самый критический момент мне пришлось вести наблюдение сразу в двух направлениях.

Но тут в темном провале пещеры зажглись два огонька чьих-то глаз. Они находились примерно на два фута выше моих собственных. Конечно, обитатель пещеры мог стоять на высоком уступе внутри логова или подняться на задние лапы, но я уже достаточно повидал в Пеллюсидаре, чтобы питать иллюзии относительно действительных размеров и свирепости каждого очередного гиганта.

Кто бы там ни был, он не спешил выходить на свет, а только негромко, но угрожающе рычал. Мне было не время спорить с обладателем подобного голоса за право владеть площадкой перед пещерой и я миновал вход в нее и больше не видел горящих глаз животного, зато в следующее мгновение встретился взглядом с возглавляющим погоню саготом, вынырнувшим из-за поворота на площадку перед пещерой. Он настороженно сделал еще шаг вперед и лицом к лицу столкнулся с выбравшимся, наконец, хозяином пещеры.

Им оказался гигантский пещерный медведь. Стоя на задних лапах, он возвышался больше чем на восемь футов, а от кончика носа до кончика короткого хвоста было все двенадцать. Узрев саготов, разъяренный медведь зарычал и с оскаленной пастью перешел в атаку. С ужасным криком передний сагот бросился наутек, но натолкнулся на своих же сородичей.

Я просто не в состоянии описать последовавшую за этим кровавую сцену. Самый первый сагот, видя, что путь отрезан с обеих сторон, предпочел броситься в пропасть, где нашел свою смерть на острых скалах. Медведь же схватил зубами следующего. Раздался отвратительный хруст костей, и изуродованное тело полетело в пропасть вслед за первым. Могучий зверь, между тем, продвигался по карнизу, словно на его пути никого не было. С пронзительными воплями саготы прыгали в пропасть или становились жертвами лап и мощных челюстей пещерного великана. Даже после того, как медведь скрылся за поворотом, долго еще до меня доносилось его свирепое рычание, сопровождаемое криками и стонами преследуемых им саготов, пока, наконец, звуки кровавой бойни не отдалились и не затихли.

Позднее я узнал от Гака, который, кстати говоря, благополучно вернулся домой и тут же отправился со спасательным отрядом искать меня, что разъяренный райт, как его здесь называют, преследовал бежавших саготов до тех пор, пока от них не осталось никого. Понятно, что узнав о случившемся, Гак распорядился прекратить поиски, уверенный, что я пал жертвой ужасного хищника, который в Пеллюсидаре воистину может считаться царем зверей.

Решив не возвращаться обратно в ущелье, где можно было легко стать добычей пещерного медведя или столкнуться с саготами, я продолжил свой путь по карнизу, рассчитывая обогнуть скалы и войти в Сари с другой стороны. Но я заблудился среди множества каньонов, долин и перевалов и не попал тогда в Сари, посетив эту чудесную страну лишь значительно позже.

Глава 14

Нет ничего удивительного в том, что я, не имея привычных ориентиров, сразу же запутался в лабиринте многочисленных холмов и могучих вершин. В конечном итоге я прошел насквозь весь этот горный массив и оказался на другой его стороне над расстилающейся внизу Долиной. Я знаю, что бродил по горам очень долго, пока не набрел на небольшую пещеру в отложениях песчаника, сменившего гранитные образования, встречавшиеся ранее.

Привлекшая мое внимание пещера находилась в стене выветрившегося утеса, примерно на полпути к вершине. К ней можно было подобраться по такой узкой тропе, что я сразу понял: ни один сколько-нибудь опасный хищник никогда не сумеет этого сделать. Впридачу, пещера оказалась невелика по размерам и могла служить обиталищем только мелким животным или змеям. Но я уже познал на опыте, как обманчиво первое впечатление, и приблизился к ней, приняв все меры предосторожности.

Протиснувшись в узкое отверстие входа, я оказался в довольно большом помещении, освещаемом дневным светом через трещину в стене. Трещина была узкой, свет слабым и рассеянным, но все же это было лучше кромешной тьмы, которую я ожидал встретить внутри. Пещера была пуста, и никаких признаков недавнего обитания я не заметил. Отверстие входа было сравнительно невелико, и после долгих хлопот мне удалось доставить из долины подходящих размеров валун, чтобы наглухо закупорить вход.

Отправившись за травой для своей постели, я сумел подстрелить «ортопи» карликовую лошадь размером с фокстерьера, обитающую в Пеллюсидаре почти повсеместно. Обеспечив себя едой и постелью, я забрался в пещеру, загородил вход валуном, пообедал сырым мясом ортопи и завалился спать на охапке травы: голый, примитивный пещерный человек, я был такой же, в сущности, дикарь, как и мои отдаленные предки.

Я проснулся посвежевшим и отдохнувшим, но снова голодным. Отодвинув от входа камень, я выполз наружу и улегся на небольшом скальном пятачке, служившем мне наблюдательным пунктом и одновременно прихожей. Внизу лежала восхитительная маленькая долина, через которую протекал кристальный ручей, несущий свои воды во внутреннее море, едва различимо голубеющее в просвете меж двух горных гряд, служащих естественным барьером, ограждающим этот райский уголок. Склоны окружающих холмов поросли темно-зеленым лесом, доходящим до самых вершин, увенчанных голыми камнями и утесами причудливой красно-оранжево-медно-зеленой окраски от рудных обнажений. Сама долина была покрыта великолепным травяным покровом с пестрым узором цветов. По всей долине были разбросаны маленькие группы — по три-четыре, не больше, — пальмообразных деревьев. В их тени нежились стада антилоп. Одни паслись на траве, другие спускались напиться воды к ручью. Я насчитал несколько разновидностей этого великолепного животного, самая красивая из них напоминала гигантского эланда южно-африканских саванн. Основное отличие от их сородичей во внешнем мире заключалось в форме рогов и размерах. Концы спирально закручивающихся, как у эланда, рогов были прямыми и выступали фута на два вперед, являя собой крайне опасное оружие. По размеру эти животные не уступали чистокровному херфордскому быку, но далеко превосходили его в подвижности и скорости. Широкие желтые полосы от холки до брюха на темной шкуре заставили меня поначалу ошибиться и принять их за зебр. Одним словом, вот та прекрасная картина, открывшаяся мне с порога моего нового дома.

Я решил сделать пещеру своей временной базой и начать систематическое изучение окружающей местности. Первым делом я собирался найти Сари. Доев оставшееся от «ужина» мясо ортопи, я спрятал «Великий Секрет» в самом темном углу своего жилища, снова завалил валуном вход в пещеру и начал спускаться вниз, в мирную долину, до зубов вооруженный копьем, кинжалом и луком со стрелами.

Пасущиеся антилопы только отходили в сторону, давая мне пройти и не прерывая своего занятия. Маленькие ортопи проявляли большую осторожность и при моем приближении галопом уносились прочь. Но большинство животных, завидев меня, отодвигались на безопасную дистанцию и оттуда рассматривали меня своими большими серьезными глазами, настороженно поводя ушами. Один старый бык из стада похожих на зебр антилоп даже угрожающе замычал и, нагнув голову, сделал несколько шагов в мою сторону, словно собираясь напасть. Но когда я прошел мимо и начал удаляться, он, как ни в чем не бывало, снова принялся жевать траву.

В нижней части долины я встретил стадо тапиров, а на другом берегу ручья заметил огромного садока — предка современного носорога, но вооруженного двумя рогами. Естественный скальный барьер в этом месте уходил в море. Таким образом, обойти его, как я надеялся, было невозможно. Чтобы перебраться на другую сторону, необходимо было заняться скалолазанием. Футах в пятидесяти от основания я наткнулся на площадку, от которой начинался вполне проходимый карниз, огибающий стену со стороны моря. Не долго думая, я двинулся вперед.

Вскоре карниз начал круто загибаться и уходить вверх к гребню. Очевидно, он был границей разлома в эпоху горообразования. Осторожно карабкаясь вверх, я вдруг услышал непонятные звуки, напоминающие шипение и хлопанье крыльев. Я поднял голову и в ужасе узрел самое страшное чудовище, встреченное мною в Пеллюсидаре с момента моего появления здесь. То был огромный дракон, словно сошедший с картинки в книжке сказок или народных преданий. Его массивное тело достигало в длину сорока футов, а размах перепончатых, как у летучей мыши, крыльев, поддерживающих мощное тело в воздухе, не менее тридцати. Широко раскрытые челюсти были усеяны длинными острыми зубами, а лапы заканчивались криво изогнутыми когтями.

Шипящие звуки, привлекшие мое внимание, вырывались из его горла, но были обращены не ко мне, а к кому-то другому, находящемуся ниже и правей меня и скрытого за поворотом. Через несколько шагов карниз внезапно оборвался, но к этому времени я уже видел, что вызвало возбуждение и ярость дракона.

В незапамятные времена в этом месте вследствие землетрясения или другого процесса, вероятно, произошел сдвиг пластов. В результате, продолжение моего карниза оказалось смещенным футов на двадцать вниз, начинаясь там так же внезапно, как оборвалось с моего конца.

Там, очевидно, остановленная этим непреодолимым препятствием, стояла девушка, на которой и сосредоточилось внимание сказочного монстра. Она застыла на узкой площадке, в страхе прикрыв лицо руками, как будто надеясь таким способом избавиться от смертельной угрозы.

Дракон тем временем спустился ниже и уже приготовился схватить свою жертву. Терять времени было нельзя. У меня оставалось не больше секунды, чтобы взвесить свои шансы против смертоносной твари. Но при виде беспомощной и перепуганной девушки меня захлестнула волна благородных чувств и тот инстинкт, побуждающий мужчин во все времена к защите слабого пола, во все времена столь же естественный, как и инстинкт самосохранения. И еще что-то властно и непреодолимо заставляло меня как можно скорее прийти на помощь этой девушке.

Я прыгнул с высоты двадцати футов на крохотный пятачок внизу. В тот же момент дракон вытянул шею, намереваясь ухватить жертву раскрытой пастью, но мое неожиданное появление напугало его, он отлетел в сторону, взмыл вверх и пошел на следующий заход.

Когда я с шумом приземлился рядом с ней, бедняжка вздрогнула, подумав, наверное, что я и есть дракон; но когда ни зубы, ни когти не вонзились в ее тело, она опустила руки и удивленно открыла глаза. И тут в них отразилась такая гамма чувств, что я затрудняюсь их описать. Впрочем, примерно такие же непередаваемые ощущения испытывал и я сам — та, чьи глаза только что встретились с моими, была моя прекрасная Диан.

— Диан! — воскликнул я. — Диан! Слава Богу, что я успел вовремя.

— Ты? — прошептала она и снова спрятала лицо в ладонях, так что я так и не смог понять, рада она моему появлению или нет.

Дракон снова спикировал на нас, да так быстро, что я даже не успел сорвать с плеча лук. Схватив валяющийся под ногами камень, я изо всех сил запустил его в приближающуюся морду чудовища.

Прицел оказался точным: зашипев от боли, крылатая тварь резко метнулась в сторону и закружилась в воздухе.

Я тут же выхватил стрелу и приладил ее, чтобы быть наготове к следующей атаке. Сделав это, я перевел взгляд на девушку и застал ее врасплох — она тоже смотрела на меня, но, поймав мой взгляд, тут же снова прикрыла лицо.

— Взгляни на меня, Диан, — сказал я. — Разве ты не рада нашей встрече?

— Я тебя ненавижу! — твердо произнесла она, глядя мне прямо в глаза.

Я был готов начать оправдываться перед нею, но она отвернулась и указала пальцем в сторону.

— Типдар летит, — сказала она, пресекая разговор и заставляя меня подумать об обороне.

Итак, это был типдар. Мне следовало бы раньше узнать его. Так вот каков в природных условиях кровавый сторожевой пес махар, давно вымерший птеродактиль внешнего мира! Ну что ж, у меня в руках было оружие, с которым ему еще не доводилось иметь дело. Выбрав самую длинную стрелу, я изо всех сил натянул тетиву, так что наконечник стрелы коснулся большого пальца на правой руке, выждал, пока типдар приблизится, и пустил ее прямо в грудь чудовищу.

Стрела глубоко вошла в тело типдара. Он зашипел, как предохранительный клапан локомотива, закувыркался в воздухе и свалился в море. Я повернулся к Диан. Было похоже, что она не пропустила ни одной детали моей расправы с типдаром.

— Диан, — снова обратился я к ней, — прошу тебя, не говори мне, что ты не рада тому, что я тебя нашел.

— Я тебя ненавижу! — последовал тот же ответ, но мне показалось, что он звучал менее страстно и уверенно, чем в первый раз, хотя, возможно, я принимал желаемое за действительное.

— За что ты ненавидишь меня, Диан? — спросил я, но ответа не последовало.

— Скажи тогда, что ты здесь делаешь? — сменил я тему. — И что случилось с тобой после того, как Худжа освободил тебя от саготов?

Сначала я подумал, что она решила игнорировать все мои вопросы, но после некоторого раздумья она все же заговорила, сообразив, видимо, что так себя вести неразумно.

— Я снова прячусь от Джубала-Урода, — начала она. — После того, как я убежала от саготов, я отправилась одна в свою страну, но из-за Джубала не решилась вернуться в племя или дать знать о себе моим друзьям, потому что он мог об этом узнать. Я тайно следила за деревней и узнала, что мой брат до сих пор не вернулся, поэтому стала жить в пещере в дальней долине, где охотники моего племени бывают редко, и там ждать возвращения брата, который сможет защитить меня от Джубала. Но однажды меня заметил один из его охотников. Это было, когда я подобралась поближе к пещере моего отца, чтобы посмотреть, не вернулся ли брат. Охотник поднял тревогу, и Джубал погнался за мной. Он уже давно преследует меня, да и сейчас, наверное, где-то поблизости. Когда он нас найдет, то убьет тебя, а меня уведет в свою пещеру. Это страшный человек. А я больше не могу бороться. И выхода не вижу, — грустно добавила она, безнадежно глядя на обрывающуюся полоску карниза и его продолжение на недосягаемой высоте двадцати футов.

— Но он никогда не получит меня! — вскричала она вдруг с неожиданной страстью в голосе. — Там внизу море. Пусть я лучше достанусь морю, чем Джубалу.

— Ты никому не достанешься, Диан, кроме меня! — воскликнул я. — Ни Джубал, ни кто иной не посмеет тебя тронуть, потому что ты моя! — с этими словами я взял ее за руку, но не стал поднимать над головой и отпускать в знак освобождения.

Она подошла ко мне и посмотрела в глаза долгим взглядом.

— Нет. Я не верю тебе, — сказала она. — Если бы ты хотел, то сделал бы это сразу и при свидетелях, тогда я могла бы на самом деле считать себя твоей женщиной. А теперь, когда рядом никого нет, твой поступок ничего не значит, и ты сам об этом прекрасно знаешь!

Она вырвала у меня руку и отвернулась. Я принялся убеждать ее в своей искренности, но она отказывалась слушать; видимо, мое невольное оскорбление слишком сильно задело ее самолюбие.

— Если твои слова не лживы, — сказала она наконец, — ты имеешь прекрасную возможность их доказать. Если, конечно, тебя не поймает и не убьет Джубал, язвительно добавила Диан. — А пока запомни: я не твоя, я тебя ненавижу и с радостью никогда бы больше не видела!

Ну что ж, в словах Диан сомневаться было трудно. По правде говоря, прямота — отличительная черта подавляющего большинства пещерных жителей Пеллюсидара. Я предложил ей попытаться добраться до моей пещеры, где мы могли бы спрятаться от Джубала, которого, честно признаюсь, я не имел особого желания встретить. Диан мне и раньше рассказывала о его силе и свирепости. Это он ножом убил в рукопашной схватке пещерного медведя. Он же броском копья пробивал насквозь в пятидесяти шагах огромного садока. И это он раздробил череп нападающего дирайта одним ударом каменного топора. Нет, я не хотел встречи с Уродом и вовсе не собирался его искать, но очень скоро случилось так, что все разрешилось само собой по не зависящим от меня обстоятельствам. Так всегда и бывает. Меньше всего на свете я желал встретить Джубала — и столкнулся с ним буквально нос к носу!

Мы с Диан решили обойти скалы по нижней части карниза и поискать проход в долину или хотя бы на вершину гряды, так как оттуда я наверняка нашел бы способ спуститься. Проходя по узкому козырьку, я объяснил Диан, как найти мою пещеру на тот случай, если со мной что-нибудь случится. Я был убежден, что в ней она сможет в безопасности переждать любую погоню, а дичь в долине была практически неиссякаемым источником пищи.

Меня ужасно угнетало ее неприязненное отношение ко мне. На сердце у меня было тяжело и тоскливо (поэтому я и завел разговор, что могу попасть в беду и даже погибнуть. Вы думаете, ее это тронуло? Нисколько! Она просто пожала своими великолепными плечами и пробормотала что-то вроде «мне бы твои проблемы».

На время я замолчал. Я был морально совершенно раздавлен. Подумать только, ведь я дважды спас эту девушку от крупных неприятностей, причем последний раз, рискуя жизнью. Неужели дамы, пусть даже каменного века, могут быть столь бессердечны и неблагодарны? Или ее сердце соответствует названию эпохи?

Немного погодя мы нашли расщелину в скале, очевидно, возникшую под воздействием стекающей по ней воды с плато наверху. По ней мы смогли, хотя и не без труда, достичь вершины. Дальше, на несколько миль вперед, простиралось ровное плато, переходящее в горный массив, а сзади синела широкая гладь внутреннего моря, закругляющаяся и уходящая в неразличимую дымку. Если окинуть взглядом всю картину одновременно, создавалось впечатление, что море за спиной каким-то непостижимым образом переходит за горные вершины. Подобные курьезы перспективы в Пеллюсидаре встречаются нередко, особенно вблизи моря.

Направо чернел непроходимый лес, налево, до самого конца плато, лежала ровная, открытая местность. Собираясь уже тронуться в ее направлении, я почувствовал, как Диан взяла меня за руку. Я повернулся к ней, подумав, что она, может быть, собирается начать мирные переговоры, но ошибся.

— Джубал! — произнесла она одно-единственное слово, указывая рукой в сторону леса.

Я взглянул в ту сторону. Из густых зарослей только что появился мужчина совершенно невероятных размеров. Он был семи футов роста и соответствующего телосложения. Черты лица и другие детали разобрать на таком расстоянии было невозможно.

— Беги, — приказал я Диан, — а я задержу его. Может быть, ты успеешь спрятаться, пока он будет возиться со мной.

И не оглядываясь, я зашагал навстречу Уроду. Я надеялся, конечно, на доброе слово с ее стороны, ведь она не могла не знать, что я отправляюсь почти на верную смерть ради нее. Но я не услышал даже простого «прощай». Да, на сердце у меня скребли кошки, когда, ступая по пестрому зеленому ковру, я шел навстречу собственной гибели.

Подойдя достаточно близко, я понял, почему Джубал получил такое прозвище. Какой-то дикий зверь страшно изувечил половину его лица. У него не было носа, одного глаза, с щеки и челюсти было сорвано почти все мясо; обнаженные зубы придавали ему сходство со скелетом.

Если судить по второй половине лица, когда-то он был достаточно привлекателен, может быть, даже красив, как и большинство людей этой расы. И кто знает, не этот ли несчастный случай сделал Джубала таким жестоким, нелюдимым и свирепым? Как бы то ни было, красавцем его назвать было нельзя, тем более сейчас, когда его и без того уродливое лицо было перекошено гримасой ярости при виде Диан в компании с неизвестным мужчиной. Джубал был ужасен обличьем и, наверное, не менее страшен в бою.

Он уже перешел на бег, замахиваясь на ходу тяжелым копьем. Я взялся за лук, остановился и стал прицеливаться. Это заняло больше времени, чем обычно. Должен признаться, что вид этого человека так подействовал на мои и без того расшатанные нервы, что я, как ни старался, не мог унять дрожь в коленях. Ну какой из меня соперник могучему воину, выходящему один на один с пещерным медведем? Как мне сражаться с ним, способным одним ударом уложить на месте дирайта или садока? Мне стало страшно, хотя, сказать правду, за Диан я боялся куда больше, чем за себя.

И тут великан со страшной силой метнул в меня свое копье. Оно пролетело с огромной скоростью и ударилось о щит, которым я успел загородиться, с такой силой, что я не устоял на ногах и упал на колени. К счастью, щит выдержал удар, и я остался невредим. Но Джубал был уже в нескольких шагах от меня. На бегу он размахивал здоровенным ножом — единственным оставшимся у него оружием. Он был слишком близко — я не успел прицелиться и выстрелил, почти не глядя. Стрела вонзилась ему в ляжку, нанеся болезненную, но не опасную рану. Сразу же вслед за этим Джубал бросился на меня.

Меня спасла только моя ловкость и реакция. Поднырнув под его занесенную руку, я оказался за его спиной, а когда он развернулся, я уже успел выхватить кинжал и нанес ему довольно глубокую рану в мякоть правой руки. Этот удар несколько отрезвил Джубала и заставил его действовать осторожнее. Теперь наша дуэль перешла в позиционную стадию. Джубал старался войти в клинч, где он мог пустить в ход свои страшные ручищи, я же старался изо всех сил держать дистанцию. Трижды он наносил удар, и трижды я отражал его нож своим щитом. Но каждый раз мой кинжал поражал его тело; последняя рана оказалась тяжелой — я продырявил ему легкое. Он зашелся в кашле, выхаркивая кровь изо рта, которая покрывала все его лицо и грудь. Выглядел он чудовищно, но отнюдь не казался умирающим — до смерти было еще далеко.

Чем дольше продолжалась наша схватка, тем увереннее я себя чувствовал. Теперь уже можно признаться — я не рассчитывал остаться в живых после первого же натиска этой неистовой машины разрушения и убийства, да и Джубал, похоже, начал понимать, что явно недооценил меня. Сначала он считал меня слишком слабым соперником, потом понял, что это не так, а вот сейчас, кажется, до него дошло, что он встретил превосходящего по силам бойца, и сам находится в смертельной опасности.

Во всяком случае, следующий его поступок более всего напоминал жест отчаяния, который мог сделать только человек, уверенный в том, что если не убьет он, убьют его самого. Это произошло во время очередной его атаки. Вместо того чтобы нанести удар ножом, он отбросил его в сторону, схватился руками за лезвие моего кинжала и с легкостью вырвал его из моих рук. Отшвырнув его через плечо, он мгновение стоял передо мной во весь рост с выражением такого дьявольского торжества на обезображенном лице, что мне стало не по себе. И тут, расставив огромные руки, он прыгнул на меня. Боюсь, Джубалу в этот день пришлось столкнуться со слишком многими новыми для него методами ведения боя. Сначала лук со стрелами, потом железный кинжал, которых он прежде никогда не видел, и вот теперь ему предстояло на собственной шкуре узнать, что может сделать человек, умеющий владеть кулаками.

Напоминая разъяренного медведя, он попытался облапить меня, но я легко уклонился от захвата нырком под его вытянутую руку и тут же нанес ему великолепный прямой в челюсть. Всей своей массой Джубал грохнулся наземь. Он был настолько удивлен, что несколько секунд лежал на спине, тупо глядя в небо и даже не пытаясь встать. Я стоял наготове над распростертым телом, намереваясь угостить его очередной порцией, как только он встанет.

И он встал, рыча от гнева и унижения, но ему недолго пришлось оставаться на ногах. На этот раз я провел крюк слева и снова застыл в ожидании над прилегшим отдохнуть соперником. Я думаю, Джубал к этому моменту совсем спятил от боли и ненависти, потому что ни один человек в своем уме не стал бы столько раз подряд возвращаться за очередной дозой. Раз за разом он вскакивал, чтобы тут же снова оказаться на земле, но под конец он начал слабеть и дольше отлеживаться на «ринге» в промежутках между ударами. К тому же, у него открылось сильное кровотечение из раны в легком. Когда я нанес ему сильнейший удар в грудь в область сердца» он упал в очередной раз, но я вдруг почувствовал, что Джубал-Урод больше уже никогда не поднимется. Стоя над телом, пугающе огромным и устрашающим даже в смерти, я с трудом верил в случившееся. Неужели это я, в одиночку, уложил этого свирепого убийцу чудовищ, этого циклопа каменного века?

Я поднял свой кинжал и немного постоял над трупом бывшего врага. Прокручивая в памяти выигранную схватку, я вдруг вспомнил предложение Перри, сделанное им в Футре. У меня возникла замечательная идея. Если умение вести бой помогло одолеть такого Голиафа мне, пигмею в сравнении с ним, то чего смогут добиться, обладая подобным, его соплеменники? Да весь Пеллюсидар будет у наших ног! Я смогу стать его королем, и Диан сделаю королевой.

Диан! У меня в голове зашевелились сомнения. С нее станется отвергнуть меня, даже если я сделаюсь королем. Я в жизни не встречал еще подобного высокомерия. Она без труда найдет способ показать любому свое превосходство. Я решил, что лучше всего мне вернуться в пещеру и сказать Диан, что я убил Джубала. Может, она после этого станет со мной помягче? Все-таки я ее избавил от человека, долгое время отравлявшего ей жизнь. Я надеялся, что она уже нашла пещеру и не заблудилась. Было бы невыносимо снова потерять ее, едва успев найти. Я повернулся, чтобы поднять щит, и к моему величайшему изумлению увидел ее в десяти шагах от меня.

— Женщина! — воскликнул я. — Что ты здесь делаешь? Я же велел тебе идти в пещеру и думал, что ты уже там.

Она гордо вскинула голову и бросила на меня такой взгляд, что с меня мигом слетело обретенное в мечтах королевское величие. Я почувствовал себя, скорее, королевским швейцаром, если только у королей во дворцах есть швейцары.

— Он мне велел! — топнула она своей маленькой ножкой. — Я делаю то, что хочу. Я дочь короля, и не забывай, что ненавижу тебя.

Я не поверил своим ушам. И это вместо благодарности за спасение от Джубала! Я повернулся к мертвому телу и произнес: «Не держи зла, старина, кажется, я избавил тебя от худшей участи».

Боюсь, однако, что до Диан моя ирония не дошла, она, похоже, просто пропустила эти слова мимо ушей.

— Пошли в пещеру, — обреченно сказал я. — Я страшно устал и хочу есть.

Всю дорогу она держалась на шаг позади меня. Оба мы не проронили больше ни слова. Я был слишком зол, а она, по-видимому, не снисходила до беседы с представителем низшей расы. Я просто кипел от негодования, чувствуя себя незаслуженно обиженным. Даже доброго слова у нее для меня не нашлось, а ведь я, и по местным понятиям, совершил настоящий подвиг, убив в рукопашной схватке пресловутого Джубала.

Мы без труда добрались до моего убежища, потом я спустился в долину и подстрелил там небольшую антилопу, которую поднял наверх и бросил на площадку перед входом. Ели мы молча. Я поглядывал на Диан, надеясь, что то, как она зубами и ногтями рвет сырое окровавленное мясо, вызовет у меня отвращение и излечит от глупой романтической влюбленности. А вместо этого я увидел, что она ест с подчеркнутой аккуратностью и изяществом, как самая благовоспитанная английская леди. Кончилось все тем, что я забыл про еду и с телячьим восторгом, глупо разинув рот, следил за ее очаровательными белыми зубками. Вот что делает с человеком любовь!

После еды мы оба спустились в долину и умылись в ручье. Затем напились и вернулись в пещеру. Ни слова не говоря, я забрался в самый дальний угол, свернулся калачиком и мгновенно уснул.

Когда я проснулся, Диан сидела у входа и смотрела в долину. Я выполз наружу, она молча отодвинулась в сторону и освободила для меня место. Я должен был бы ненавидеть ее, но не мог. Каждый раз, когда я на нее смотрел, что-то комом подкатывало к горлу и дыхание прерывалось. Я никогда прежде не был влюблен, но мог без труда поставить себе диагноз — очень тяжелый случай. О, Боже, как я любил ее! Как я любил это прекрасное, взбалмошное и недоступное доисторическое создание.

Мы еще раз поели, и я спросил Диан, не собирается ли она вернуться к своим родным, раз ей теперь больше не надо бояться Джубала. Она печально покачала головой и сказала, что не осмеливается это делать, потому что у Джубала остались братья.

— А они-то здесь при чем? — спросил я. — Кто-то из них тоже хочет взять тебя в жены? У них на тебя преимущественное право, вроде как на семейную реликвию, что передается по наследству из поколения в поколение?

Она, кажется, не очень-то поняла мои слова, но все же снизошла до объяснений.

— Скорее всего, они будут мстить за смерть Джубала. Их семеро братьев, и они такие же сильные и страшные, как и он. Чтобы я вернулась в свое племя, кто-то должен сначала убить всех семерых.

Да, дело начинало выглядеть так, будто я надел ботинки не по ноге, на семь размеров больше, если быть точным.

— А двоюродных братьев у Джубала нет? — поинтересовался я. — Давай уж, вали все сразу.

— Есть, — серьезно ответила она. — Но они не в счет, а кроме того, у них уже есть женщины. А у братьев Джубала женщин нет, потому что он был таким страшным, что женщины отказывались иметь с ним дело и убегали, а некоторые даже бросались в Дарель-Аз с утесов, чтобы только не принадлежать Джубалу.

— При чем же здесь его братья?

— Я все забываю, что ты не из Пеллюсидара, — сказала Диан, глядя на меня с жалостью, смешанной пополам с презрением.

Последнего было, на мой взгляд, многовато, и она почему-то старалась, чтобы я это пренебрежение заметил и почувствовал.

— Видишь ли, по нашим обычаям, младший брат не может взять себе подругу, пока этого не сделает старший, если только старший сам не согласится уступить очередь. А Джубал никогда на это не соглашался, прекрасно понимая, что братья изо всех сил будут помогать ему добыть подругу.

Заметив, что Диан разговорилась, у меня затеплилась надежда, что она теперь будет со мной поласковей, но очень скоро увидел, на каком тоненьком волоске эта надежда висела.

— Но если ты не можешь вернуться в Амоз, — отважился я на вопрос, — что ты станешь делать? Ты же не можешь быть моей подругой, если так меня ненавидишь.

— Я готова потерпеть твое присутствие, — холодно заявила она, — пока ты не сообразишь своей пустой головой, что тебе пора куда-нибудь убраться и оставить меня в покое. А я могу отлично обойтись без тебя.

Я потерял от изумления дар речи. Это казалось чудовищным и невероятным, что женщина, пусть доисторическая, может оказаться такой расчетливо-холодной и жестокой. Я вскочил на ноги.

— Я оставлю тебя в покое! — надменно произнес я. — И я сделаю это сию же минуту! Хватит с меня твоей неблагодарности и оскорблений.

Я оставил ее и гордо зашагал по ведущей в долину тропке. Шагов сто я прошел в тишине, а потом раздался голос Диан.

— Ненавижу тебя! — крикнула она вслед, но тут голос ее задрожал и умолк, наверное, от злости, решил я.

Чувствовал я себя на редкость паршиво. Не успев еще отойти далеко, я начал сознавать, что не имею права вот так простой уйти и бросить ее одну без защиты, среди опасностей и ужасов этого дикого мира. Она может ненавидеть меня, оскорблять, презирать, как она уже с успехом это продемонстрировала; я даже могу сам возненавидеть ее, но факт есть факт: я люблю ее и не могу покинуть.

Чем больше я размышлял, тем злее становился. Когда же я достиг долины, то готов был взорваться от злости. Кончилось тем, что я повернул обратно и взобрался по тропе вверх вдвое быстрее, чем спускался. Диан перед входом уже не было, она ушла в пещеру. Я влетел туда следом за ней. Она лежала лицом вниз на постели из травы, которую я собрал для нее. Услышав мои шаги, она с кошачьей легкостью вскочила на ноги.

— Ненавижу! — крикнула она.

Оказавшись после яркого света в полумраке пещеры, я не мог разглядеть ее лица и был рад этому, не желая лишний раз увидеть на нем ненависть.

Ни слова не говоря, я шагнул к ней и схватил за запястья. Она начала вырываться. Я обнял ее и прижал к себе. Она сопротивлялась, как тигрица. Но я уже не соображал, я превратился в дикаря, в пещерного человека, я вернулся на миллион лет назад и… прижался губами к ее губам в страстном поцелуе.

— Диан! — воскликнул я, грубо встряхнув ее. — Я люблю тебя! Неужели ты не понимаешь, что я тебя люблю?! Еще никто никого так сильно не любил ни в твоем, ни в моем мире. Ты моя, Диан!

Глаза мои понемногу привыкли к темноте, и я с удивлением заметил, что Диан не только перестала вырываться из моих объятий, но и улыбается — улыбается счастливо и довольно. Меня будто громом ударило. Тут я почувствовал, что она мягко, но настойчиво, пытается освободить свои прижатые руки, и поспешил отпустить их. Они медленно скользнули вверх и обвились вокруг моей шеи; теперь уже она прижала свои губы к моим и долго-долго не отрывала их.

— Ну почему ты не сделал этого с самого начала, Дэвид? — с нежным упреком прошептала она. — Я так устала ждать!

— Как? — воскликнул я. — Ты же только что клялась, что ненавидишь меня.

— Неужели ты всерьез думал, что я брошусь в твои объятия, не убедившись в твоей любви?

— Но я же сразу признался, что люблю тебя.

— Настоящая любовь проявляется в поступках, — ответила Диан. — Ты мог заставить свой язык произнести все что угодно, а вот когда ты вернулся и обнял меня, тогда говорило твое сердце, и на том языке, который женское сердце всегда поймет. Какой же ты все-таки глупый, Дэвид!

— Значит, ты меня вовсе не ненавидела, Диан?

— Я тебя всегда любила, — прошептала она, — еще с самой первой встречи, хотя сама не знала об этом до того момента, когда ты защитил меня от Проныры и тут же оттолкнул и опозорил.

— Да я же не хотел обидеть тебя, родная! — воскликнул я. — Просто я тогда еще не знал ваших обычаев, да и сейчас сомневаюсь, что знаю их. Мне до сих пор кажется невероятным, что ты могла с таким презрением относиться ко мне и в то же время любить.

— Между прочим, ты мог бы и сам догадаться, — лукаво сказала она, — когда я не убежала от тебя, что я не питаю к тебе ненависти. Во время твоей битвы с Джубалом я легко могла спрятаться на опушке леса, дождаться исхода, а потом спокойно вернуться к своему племени.

— А как же семеро братьев и прочие Джубаловы родственники? — напомнил я.

Она улыбнулась и спрятала лицо у меня на плече.

— Ну я же должна была что-то тебе сказать, Дэвид? — шепнула она мне на ухо. — Не могла же я оставаться рядом с тобой, не имея хоть какого-нибудь предлога.

— Ах ты, маленькая плутовка! — воскликнул я в шутливом гневе. — Заставила меня столько пережить и ради чего?

— А мне каково было, Дэвид? — серьезно напомнила мне она. — Ведь я — то была почти уверена, что ты меня не любишь. Я же не могла схватить тебя и потребовать, чтобы ты ответил на мою любовь, как это только что сделал ты. Знаешь, когда ты ушел, вместе с тобой ушла и надежда. Мне было так плохо и страшно без тебя; сердце мое было разбито, и я даже плакала — впервые после смерти моей мамы.

Только теперь я заметил, что глаза ее были мокрыми от слез. Я сам чуть не заплакал при мысли о тех страданиях, через которые пришлось пройти этой девушке. Лишенная материнской ласки и отцовской защиты, преследуемая жестоким дикарем, ежеминутно рискующая подвергнуться нападению одного из свирепых хищников, будь то в горах, на равнине или в джунглях, — это же просто чудо, что она вообще выжила!

Для меня это стало хорошим уроком, позволившим до конца осознать, через какие трудности пришлось пройти моим отдаленным предкам, чтобы человеческая раса на внешней оболочке Земли смогла не просто выжить, но и достичь высот цивилизации. Меня наполняла гордость при одной мысли, что я сумел завоевать любовь такой женщины. Пусть она не умела читать и писать, а ее манеры и культура далеко не соответствовали обывательскому представлению о них — для меня она была воплощением всего самого лучшего, что только может быть в Женщине: доброты, отваги, благородства и целомудрия; и это при том, что ей неимоверно трудно было сохранить эти качества при ее полной опасностей и страданий жизни.

Насколько проще было бы для нее покориться Джубалу и сделаться его законной супругой. Тогда она по праву могла бы стать королевой в своей стране, а быть королевой, поверьте мне, для пещерной девушки значит не меньше, чем для нашей с вами современницы. Все познается в сравнении. Будь внешняя оболочка Земли населена одними только полуголыми дикарями, любая белая девушка наверняка сочла бы за честь сделаться женой, скажем, дагомейского вождя.

Я не мог не сравнить поведение Диан с поступком одной моей знакомой по Нью-Йорку девицы, столь же великолепной внешности, как у Диан. Она была по уши влюблена в одного моего приятеля — симпатичного молодого парня, а вышла замуж за разорившегося старого развратника с сомнительной репутацией, исключительно потому, что тот имел титул графа в каком-то европейском княжестве, которое даже в большом атласе Рэнда Мак-Налли найти было невероятно трудно.

Теперь вы понимаете, почему я имел все основания гордиться Диан и ее любовью?

Все обсудив, мы решили сначала отправиться в Сари, так как я очень беспокоился о Перри и хотел убедиться, что с ним все в порядке. Я уже поделился с Диан нашими планами освобождения Пеллюсидара, точнее говоря, человеческих племен, его населяющих, и она с восторгом одобрила их. Она сообщила мне, что ее брат Дакор, как только вернется, сможет без труда стать королем Амоза и заключить союз с Гаком. Это позволит нам иметь мощный плацдарм, так как оба племени были одними из самых многочисленных и могущественных. Стоит только вооружить их воинов мечами, луками и стрелами и обучить их пользоваться ими, тогда, мы были уверены, ни одно племя не сможет противостоять объединенным силам конфедератов. Им придется либо погибнуть, либо присоединиться к армии союзных королевств, которую мы собирались двинуть против махар.

Я рассказал Диан о вооружении, которое мы с Перри могли бы изготовить: порох, ружья, пушки и тому подобное; она каждый раз принималась хлопать в ладоши, потом бросалась мне на шею и начинала уверять, что я самый замечательный на свете человек. Боюсь, она слишком рано уверовала в мое всемогущество, поскольку пока я мог только болтать языком. Перри любил повторять, что будь каждый мужчина хоть на одну десятую обладателем приписываемых ему женой или матерью качеств, он без труда сделался бы властелином мира.

Едва мы начали путешествие в Сари, случилось следующее: я наступил ногой в змеиное гнездо и какой-то змееныш успел меня укусить. Диан настояла, чтобы мы вернулись в пещеру. Она сказала, что мне нужен покой и что мне повезло, так как укуси меня взрослая змея, я и шагу не успел бы ступить и умер на месте, таков яд у этих змей. Мне пришлось пролежать довольно долго. Диан лечила меня отварами и мазями из трав, пока опухоль, наконец, не рассосалась.

В определенном смысле этот эпизод оказался благоприятным для нас, так как подал мне идею сделать наше оружие в тысячу раз смертоносней прежнего. Как только я начал вставать, я наловил несколько взрослых змей того вида, что и укусивший меня змееныш, и их ядом смазал наконечники своих стрел. Позднее одной из этих стрел я убил гиенодона. Хотя рана и не была смертельной, дикий пес скончался на месте через несколько секунд.

Мы снова отправились в путь, не без сожаления расставаясь с гостеприимной долиной, которую я окрестил Эдемом и где мы провели в мире и согласии самые лучшие часы нашей жизни. Как долго длилось это блаженство, я не знал. Время не существует в Пеллюсидаре — это мог быть час, месяц или вечность; знаю одно никогда еще я не был так счастлив.

Глава 15

Перейдя через ручей, мы углубились в окружающие долину горы и после долгого перехода вышли на огромную, поистине бескрайнюю равнину. Я не смог бы указать вам направление при всем моем желании, потому что для Пеллюсидара не существует классических методов его определения. Здесь нет сторон света. Единственное определенное направление здесь — это «верх», ну а для тех, кто обитает на внешней стороне, это, естественно, «низ». Солнце здесь никогда не заходит. Только горные массивы, моря и большие озера могут хоть как-то служить для определения местонахождения.

Равнина, лежащая за белыми скалами побережья Дарель-Аза на ближней к Облачным горам стороне, — вот пример определения координат в Пеллюсидаре. Точнее характеристики вам не сможет дать ни один местный житель. Если же вам никогда не приходилось слышать об Облачных горах и белых скалах на берегу Дарель-Аза, вы начнете с тоской вспоминать старые, добрые понятия: юго-запад или северо-восток.

Едва ступив на равнину, мы с тревогой заметили двух животных огромных размеров, движущихся в нашем направлении. Они были слишком далеко, чтобы разглядеть их. Когда же они приблизились, оказалось, что это четвероногие существа длиной от восьмидесяти до ста футов с очень маленькой головкой на конце длинной гибкой шеи. Головы возвышались над землей не менее чем на сорок футов. Движения животных казались замедленными из-за массивности тел, но каждый шаг покрывал значительное расстояние, так что в действительности они передвигались намного быстрее человека.

Но самым удивительным было то, что на спине каждого сидело по наезднику. Диан сразу же определила скакунов, хотя прежде их никогда не видела.

— Это турианские лиди, — воскликнула она. — Турин граничит со Страной Вечной Тени, и только туриане ездят верхом на лиди, которые живут исключительно в тех местах.

— А где находится Страна Вечной Тени? — поинтересовался я.

— Она лежит под Мертвым Миром, — пояснила Диан. — Мертвый Мир висит между солнцем и Пеллюсидаром и отбрасывает тень. Вот то место и называется Страной Вечной Тени.

Я не очень понял ее тогда и не уверен, что лучше понимаю сейчас, потому что сам никогда не бывал в тех краях. Перри же уверяет, что Мертвый Мир — это луна Пеллюсидара, крохотная планета, период обращения которой вокруг внутреннего солнца совпадает с периодом вращения Земли и таким образом позволяет ей оставаться над одним и тем же местом на поверхности Пеллюсидара.

Когда двое наездников оказались совсем близко, мы увидели, что это мужчина и женщина. Мужчина поднял вверх обе руки ладонями к нам в знак мирных намерений. Я ответил ему тем же. Но тут он внезапно издал радостный крик, соскользнул на землю и с распростертыми объятиями кинулся к Диан.

На мгновение я побелел от ревности, но только на мгновение, потому что Диан сразу же схватила мужчину за руку, подвела ко мне и поспешила представить как своего брата Дакора, а меня — как своего мужа.

Выяснилось, что женщина на лиди — подруга Дакора. Он не нашел никого, кто бы ему понравился, ни в Сари, ни в землях других племен, пока не добрался до далекой Турий. Там он с боем добыл эту прекрасную девушку и теперь возвращался с ней домой.

Когда они услышали нашу историю и узнали о наших планах, было решено вместе отправиться в Сари и договориться с Гаком о военном союзе обоих племен: Дакор с энтузиазмом отнесся к идее уничтожения всех махар и саготов.

Дальнейшее путешествие оказалось довольно спокойным, и вскоре мы достигли первой из пограничных деревень, или стойбищ, племени Сари. Она представляла собой, как и все прочие, сотню или две пещер, высеченных в стене мелового утеса. К моей великой радости, мы нашли здесь Перри вместе с Гаком. Старик страшно обрадовался, успев за это время оплакать меня, будучи уверенным в моей гибели.

Когда я представил ему Диан в качестве моей жены, он сначала ничего не сказал, но потом потихоньку признался, что в обоих мирах я не смог бы сделать лучшего выбора.

Тем временем Гак и Дакор достигли весьма дружественного соглашения. На Совете Вождей всех племен и кланов, населяющих Сари, было решено несколько изменить существующую форму правления в Пеллюсидаре. Все племена или королевства, вошедшие в союз, должны оставаться независимыми, но над всеми ними должен стоять один верховный правитель — император. По всеобщему согласию первым императором Пеллюсидара был избран я, Дэвид Иннес.

Подготовка к уничтожению махар началась с обучения женщин изготовлению луков, стрел и сосудов для яда. Молодежь охотилась за змеями, добывала железную руду и занималась под руководством Перри производством холодного оружия. Новости о грядущем возмездии распространялись со скоростью лесного пожара, и вскоре к нам начали прибывать представители столь отдаленных племен, о которых в Сари никогда даже не слышали. Они приносили клятву верности императору и обучались методам производства и владения новыми видами оружия.

Спешно подготовленные «инструкторы» из числа молодых воинов рассылались во все страны, присоединившиеся к федерации. Движение за независимость разрослось до колоссальных размеров, прежде чем махары о нем узнали.

Первым предупреждением махарам стало последовательное уничтожение трех экспедиций, направленных за рабами. Но даже это не смогло заставить махар понять в полной мере, что «низшие» в прошлом существа превратились теперь в могучую силу, с которой следовало считаться.

В одной из стычек с невольничьим караваном сариане захватили в плен нескольких саготов, в том числе двоих из тех, что охраняли прежде здание в Футре, где мы с Перри и Гаком содержались рабами. Они рассказали нам, что махары буквально взбесились от ярости, обнаружив трупы убитых в подвале. Саготы догадывались, что их хозяев постигла какая-то страшная беда, но махары постарались, чтобы слухи о настоящих масштабах катастрофы не распространились за пределы их собственной расы. Никто пока не знал, долго ли протянут махары, ясно было только одно — дни их сочтены.

Между прочим, они объявили колоссальную награду за поимку живьем любого из нас, угрожая страшными карами тому, кто осмелится при этом причинить нам вред. Глупые саготы не могли, естественно, понять смысла столь парадоксальных инструкций, но мне все стало сразу же ясно. Им нужен был «Великий Секрет», и они прекрасно понимали, что только живыми мы сможем им помочь.

К сожалению, опыты Перри по производству огнестрельного оружия и пороха продвигались медленно и без особого успеха. Оказалось, что даже он не знает всех тонкостей этого искусства. Мы оба были уверены, что наш успех одним махом ускорил бы развитие цивилизации на целые тысячелетия. Помимо производства оружия, была еще масса полезных начинаний, чье введение в повседневную жизнь тормозилось из-за отсутствия у нас с Перри необходимой информации. Нас просто приводило в отчаяние порой незнание какой-нибудь мелкой, но существенной детали, без чего самая гениальная и полезная идея ничего не стоила в практическом плане.

— Послушай, Дэвид, — обратился ко мне Перри после очередной попытки изготовить порох, не пожелавший даже гореть, — один из нас должен вернуться обратно и привезти с собой необходимую нам литературу. Здесь у нас есть все: материалы и рабочая сила. Недостает лишь технологий и специальных знаний. Если доставить сюда и то и другое в виде книг, мы с тобой в два счета поставим этот мир на ноги и научим ходить.

На том мы и порешили. Я должен был вернуться обратно в нашем «разведчике», так и лежавшем до сих пор на берегу моря, где мы впервые ступили на землю Пеллюсидара. Диан отказалась даже обсуждать планы экспедиции, не включавшие ее в состав участников, а я не слишком бурно протестовал, в глубине души радуясь ее желанию увидеть мой мир и возможности показать ее моему миру.

Взяв помощников, мы отправились на поиски «железного крота». Перри довольно быстро сумел вытащить его и установить в вертикальном положении носом вниз, в направлении земной поверхности. Он лично проверил все механизмы, пополнил запасы кислорода и изготовил из сырой нефти горючее для двигателя. Все было готово к старту, и мы собирались занять места в кабине, когда от выставленных по периметру лагеря часовых было получено сообщение о приближении со стороны Футры целой армии саготов и махар.

Диан и я были готовы к отправке, но я хотел сначала лично убедиться, что происходит первое по-настоящему крупное военное столкновение двух противоборствующих рас Пеллюсидара. Я прекрасно понимал, что эта битва знаменует начало исторической борьбы за власть, и, как первый император этого мира, чувствовал себя обязанным быть в этот момент в гуще событий.

В рядах наступающей на нас армии было необычайно много махар, что само по себе служило свидетельством огромной важности этой битвы для властителей Пеллюсидара. Никогда прежде сами махары не появлялись на полях сражений, предоставляя право расправляться с «низшими» своим слугам-саготам.

Гак и Дакор тоже находились рядом с нами, оказавшись здесь, главным образом, из любопытства и желая посмотреть в действии подземный аппарат. Я назначил Гака командовать сарианами на правом фланге, а Дакора отправил на левый. Сам я принял на себя центр и общее руководство. В тылу я оставил достаточно крупные резервы под командой одного из вождей племени Гака. Выставив вперед копья, саготы стеной надвигались на нас. Я позволил им приблизиться на расстояние полета стрелы и только тогда отдал приказ открыть огонь.

После первого залпа отравленные стрелы начисто выкосили передние шеренги нападающих, но следующие ряды, несмотря на трупы, с дикими криками ринулись вперед. Второй залп лишь на мгновение остановил эту волну. Но тут, по мановению моей руки, в промежутки между лучниками бросились вооруженные мечами воины и скрестили их с копьями саготов. Тяжелые и примитивные копья оказались бессильными против мечей сариан и амозитов. Легко парируя удары противника щитами, наши воины сеяли смерть своим удобным оружием.

Гак тем временем вывел во фланг лучников, и они осыпали врагов смертоносными стрелами. Махары хоть и не принимали в бою активного участия, временами ухитрялись вонзить зубы в руку или ногу человека.

В общей сложности, битва продолжалась недолго. Когда я и Дакор ввели в бой свежие силы в центре и на левом фланге, саготы были уже настолько деморализованы, что многие из них обратились в бегство, даже не вступая в сражение. Какое-то время мы преследовали их, взяв множество пленных и освободив почти сотню рабов, среди которых оказался и Худжа-Проныра.

Он сказал нам, что попал в плен, когда пробирался в свою страну, и что его пощадили в надежде узнать через него местонахождение драгоценной книги. Мы с Гаком предполагали, что Проныра врет и что он служил проводником у врагов, направляющихся в Сари, где должна была, по их мнению, храниться книга.

К сожалению, у нас не было доказательств, поэтому мы были вынуждены принять его как своего товарища, хотя особенно доверять ему никто не собирался.

А сейчас я перехожу к рассказу, как Худжа отплатил мне за мое великодушие.

Среди пленных оказалось немало махар. Как ни странно, большинство победителей по-прежнему до ужаса боялись их и не осмеливались приближаться, иначе как завернув лицо в кусок ткани или шкуры.

Даже Диан разделяла общее суеверие относительно их «дурного глаза». Хоть я и посмеялся над ней, но не стал препятствовать, когда она завернулась в шкуру и уселась в стороне от «крота», рядом с которым находились пленные махары. Я же вместе с Перри еще раз занялся проверкой узлов аппарата.

Наконец, я устроился у рычагов и крикнул одному из людей, чтобы привели Диан. Как оказалось, ближе всех к люку стоял Проныра, и именно он отправился за ней. Я до сих пор не представляю себе, каким образом ему удалось осуществить свой дьявольский замысел. Может быть, у него были сообщники? Нет, в это я отказывался верить — все наши люди были глубоко преданы мне, и узнай они о плане Худжи, с ним бы моментально расправились. Да и времени у него не было, чтобы успеть с кем-то договориться. Скорее всего, он совершил свое бесчеловечное деяние под влиянием момента, а удалось ему это сделать из-за всеобщей неразберихи и суматохи, неизбежных в подобных случаях.

Одно я знаю твердо: именно Худжа привел к люку закутанную с ног до головы в огромную шкуру пещерного льва фигуру. Я ни на секунду не сомневался, что вижу Диан, так как эта шкура покрывала ее с момента появления взятых в плен махар. Проныра заботливо усадил ее в сиденье рядом с моим и поспешил ретироваться. Я не стал медлить — все слова прощания уже были сказаны. Пожав напоследок руку Перри, я задраил оба люка — внешний и внутренний, уселся в кресло и двинул рычаг хода.

Как и в ту далекую ночь первого испытания, стальное чудовище задрожало, завибрировало, внизу раздался оглушительный рев и мы тронулись в путь.

В этот момент аппарат резко тряхнуло, и я едва не вылетел из своего кресла. Я не сразу сообразил, что случилось, но вскоре понял, что стальное веретено, начав входить в землю, соскользнуло с одной из удерживающих его опор и в результате вошло не под прямым углом. К чему это приведет и в какой точке земной поверхности закончится наш маршрут, можно было только гадать.

Я повернулся к Диан, чтобы убедиться, не случилось ли с ней чего после внезапного толчка. Она по-прежнему неподвижно сидела в своей шкуре, окутывающей ее с ног до головы.

— Эй, вылезай! — смеясь воскликнул я. — Вылезай из своей раковины. Можно уже не бояться ни махар, ни их дурного глаза.

Я наклонился и сдернул шкуру с головы своей соседки, но тут же в ужасе отшатнулся.

Под львиной шкурой было вовсе не прекрасное личико Диан, а отвратительная морда махары. Только теперь до меня дошел зловещий смысл содеянного Пронырой. Избавившись от меня, Худжа, несомненно, надеялся заполучить Диан. В отчаянии я схватился за рычаг, но, как и в первый раз, мне не удалось сдвинуть его ни на дюйм.

Не стану утруждать вас описанием обратного путешествия — оно почти не отличалось от предыдущего. Вследствие изменения угла наклона аппарата, оно лишь заняло почти на день больше времени. А окончилось оно здесь, в песках Сахары, вместо Соединенных Штатов, как я надеялся.

Несколько месяцев мне пришлось проторчать в этой дыре в ожидании белого человека. Я просто не мог рискнуть оставить своего «крота» — первая же песчаная буря скроет его так, что никто и никогда его больше не найдет, а все мои надежды вернуться в Пеллюсидар и спасти Диан исчезнут навеки.

Но мне и так представляется весьма проблематичным возвращение во внутренний мир. Я не могу даже предположить, в какую часть Пеллюсидара может меня забросить, и как, не имея возможности ориентироваться по сторонам света, сумею я разыскать свою утраченную любовь?

Вот такую историю поведал мне Дэвид Иннес в шатре из козьих шкур на краю Великой пустыни Сахары. На следующий день мы с ним отправились посмотреть на его удивительную машину. Все оказалось именно так, как он рассказывал. Да я и сам видел, что доставить сюда металлического монстра таких размеров в это Богом забытое место было невозможно. Приходилось признать, что аппарат мог очутиться здесь только таким образом, как описал Дэвид Иннес.

Я провел с ним неделю, а потом, позабыв про львиную охоту, спешно вернулся на побережье, а оттуда в Лондон. Там я приобрел большую часть снаряжения, которое мой новый друг собирался взять с собой в Пеллюсидар. Это были книги, ружья, револьверы, боеприпасы, фотокамеры, химикалии, телефонное и телеграфное оборудование, проволока, инструменты и опять книги — целое море книг по всем областям знаний. Он сказал, что ему нужна библиотека, способная помочь воссоздать в каменном веке все чудеса двадцатого. Что ж, я его желание выполнил.

Я сам доставил груз в Алжир и проследил за его погрузкой на железную дорогу, но, к сожалению, был вынужден спешно вернуться в Америку по важному делу. Однако мне удалось найти верного человека для сопровождения груза — того самого проводника, который уже был со мной во время сафари. Я вручил ему длинное письмо для Дэвида Иннеса с моим американским адресом и проводил в путь.

Среди прочего снаряжения, отправленного мной Дэвиду, было пятьсот миль двойного изолированного кабеля, удивительно тонкого и прочного. Он был намотан на сделанную по специальному заказу катушку. По мысли Дэвида Иннеса, ее предполагалось установить на корме разведчика, предварительно закрепив один конец на земле. Таким образом он рассчитывал наладить телеграфное сообщение между нашим миром и Пеллюсидаром. В своем письме я просил его отметить терминал телеграфной линии высокой пирамидой из камней, чтобы ее можно было без труда найти в том случае, если я не успею вернуться до его отбытия. Имея двустороннюю связь, я надеялся узнать от него много интересного.

Уже в Америке я получил от мистера Иннеса несколько писем, так как тот пользовался каждой оказией, чтобы передать почту с попутным караваном. Последнее письмо было написано за день до отправления. Я привожу его полностью.

«Мой дорогой друг!

Завтра я отправляюсь на поиски Пеллюсидара и Диан, если, конечно, в дело не вмешаются бедуины. Последнее время они совсем обнаглели. Понятия не имею, чем я им не угодил, но они уже дважды покушались на мою жизнь. Один из них, более дружески настроенный, предупредил меня, что сегодня ночью на меня готовится нападение. Мне крайне неприятно сознавать, что это может произойти в самый канун моего отъезда.

Однако такой поворот событий вряд ли изменит мою судьбу: с каждым часом, приближающим старт, я все меньше и меньше надеюсь на успех.

Вот идет знакомый араб, обещавший доставить это письмо, так что я прощаюсь, друг мой, и призываю на Вас Божье благословение за ту доброту и участие, что Вы проявили ко мне.

Мой почтальон просит меня поторопиться, так как видит на горизонте тучу пыли. Он считает, что эта пыль означает появление банды, собирающейся меня прикончить, а ему очень не хочется при этом присутствовать. Итак, прощайте еще раз,

Преданный Вам, Дэвид Иннес».

Спустя год я снова оказался в этих краях и поспешил разыскать то место, где впервые встретился с Дэвидом Иннесом. Первое разочарование постигло меня, когда я узнал о кончине моего старого проводника всего за несколько недель до моего возвращения. Как я ни старался, мне больше не удалось разыскать ни одного участника моего прошлогоднего сафари, кто мог бы отвести меня туда. Я убил месяцы на бесплодные поиски в раскаленных песках. Опрашивал десятки шейхов в надежде найти хотя бы одного, слышавшего о Дэвиде Иннесе и его «железном кроте». Глазами я неустанно обшаривал пустынный горизонт в поисках сложенной из камня пирамидки, которой Дэвид обещал отметить терминал кабеля, ведущего в Пеллюсидар. Все тщетно, я так и не смог ничего найти.

Неужели арабы убили его в канун отъезда? Или ему все же удалось опередить их и отправиться в путь? А если так, то достиг ли он цели? Не застрял ли он где-то на полпути в таинственных глубинах земной коры? А если он все же достиг Пеллюсидара, не закончилась ли его отчаянная попытка на дне одного из морей? Или он угодил к свирепым дикарям, обитающим за тысячи миль от дорогих его сердцу людей?

Может быть, ответы на эти вопросы лежат среди бескрайней Сахары, там, где под грудой камней и песка кончаются два тонких провода, идущих из сердца Земли.

Пролог

Несколько лет я уже не мог выбраться на настоящую, большую охоту. Наконец мне удалось завершить свои дела, и у меня появилась реальная возможность отправиться на свои старые стоянки в Африке, где я охотился на львов.

День моего отъезда уже был назначен. Школьник, считающий часы, остающиеся до начала летних каникул, вряд ли мог сравниться со мной нетерпением. Но тут случилось нечто, что спутало все мои планы, и в итоге я отправился в Африку двенадцатью днями раньше, чем предполагал.

Надо сказать, я часто получаю письма от не знакомых мне людей. Прочитав мою книгу, они спешат выразить свою благодарность или свое негодование. Мне нравится получать такие письма. Вот и тогда, увидев одно из них, подписанное незнакомой рукой, я вскрыл конверт в предвкушении удовольствия. Помимо всего прочего, на нем стоял алжирский штемпель, что естественно, возбудило мое любопытство, так как именно Алжир был конечным пунктом моего путешествия.

Но это письмо было особенным. Еще до того, как я дочитал до последней строки, и охота, и львы были уже совершенно забыты.

Впрочем, думаю, нет смысла пересказывать написанное, так как у меня сохранился сам текст. Итак, вот он:

«Дорогой сэр,

Думаю, что я столкнулся с наиболее замечательным совпадением современной литературы и реальной жизни. Впрочем, лучше начать с самого начала.

Прежде всего должен сообщить вам, что у меня ни профессии, ни других увлечений, кроме любви к путешествиям, нет. Какой-то отдаленный предок наградил меня жаждой приключений, а от своего отца я унаследовал сумму денег, достаточную, чтобы эту жажду утолять.

Меня очень заинтересовала ваша книга «В сердце Земли». Не потому, правда, что я поверил описаному вами, а потому, что меня всегда удивляло желание читателей платить деньги за абсолютную белиберду. Я надеюсь, вы простите резкость моих высказываний.

Не так давно я отправился в путешествие по Сахаре с целью найти довольно редкую особь антилопы, встречающуюся только в определенных местах и в определенное время года. Поиски завели меня довольно далеко от мест, где жили люди, но антилопу найти так и не удалось.

Однажды, ночью я лежал, призывая сон, и вдруг услышал странный звук. Он раздавался из-под земли у моего изголовья. Ни одно известное мне животное или насекомое не смогло бы издать подобного — это было прерывистое пощелкивание. В течение часа, не двигаясь, я напряженно прислушивался к этому загадочному звуку.

В конце концов, мое любопытство заставило меня предпринять поиск источника звука. Моя постель была разостлана на подстилке, брошенной прямо на теплый песок. Мне казалось, что звучание исходит прямо из-под нее. Я засветил фонарь и поднял подстилку. Там ничего не было, а пощелкивание раздавалось по-прежнему. Охотничьим ножом я стал рыть песок. Через несколько дюймов лезвие уперлось в твердую поверхность, похожую на деревянную.

Я продолжал копать, и вскоре моим глазам предстал небольшой деревянный ящичек, из которого и доносилось странное пощелкивание, которое мешало мне уснуть.

Как это сюда попало? Что находится внутри?

Я сделал попытку извлечь ящик из выкопанной ямы, но безуспешно. Пригнувшись, я увидел, что от ящика тянется провод, уходящий в глубь песка. Сначала я хотел оборвать его, но, немного подумав, решил исследовать сам ящик.

Через несколько минут мне удалось открыть крышку, и я замер в удивлении. Передо мной был работающий телеграфный аппарат. «Черт возьми, — пробормотал я, — что эта штука здесь делает?»

Первая мысль моя была, что аппарат поставили французы, но, учитывая удаленность и уединенность места, это было маловероятно. Я сидел и тупо смотрел на свою находку, а она, не переставая, выстукивала какое-то послание, которое я не в силах был понять. Вдруг мне на глаза попался клочок бумаги, лежащий на дне ящика. Я взял его и внимательно осмотрел. На нем были написаны всего две буквы: Д. И.

Это ни в коей мере не прояснило ситуацию, и я по-прежнему оставался в недоумении.

Неожиданно аппарат замолк. Я взялся за передающий ключ и подвигал его вверх-вниз. В ответ раздалось яростное пощелкивание.

Попытки вспомнить хоть что-нибудь из азбуки Морзе ни к чему не привели. Я был в отчаянии. Зачем в пустыне телеграф? Может быть, кому-то в эту минуту нужна срочная помощь, а я не могу понять, что от меня требуется.

И тут меня озарило. У меня в памяти всплыли последние строчки вашей книги: «Может быть, ответ лежит где-то среди бескрайней Сахары, там, где под грудой камней и песка кончаются два тонких провода, идущие из сердца Земли».

Мысль казалась безумной. Опыт и здравый смысл подсказывали, что в фантастической истории, рассказанной вами, не может быть и капли правды. И все-таки, где же кончались эти провода? Да и сам этот телеграфный аппарат, работающий в центре Сахары, был ничем иным, как насмешкой над здравым смыслом. Поверил бы я в это, если бы не видел все собственными глазами? И инициалы на этом клочке бумаги! Д. И. — Дэвид Иннес.

Я рассмеялся. Немыслимо предположить, чтобы эти провода проходили сквозь земную поверхность и вели во внутренний мир, в Пеллюсидар. И все же…

Я сидел на этом проклятом месте всю ночь, слушая непрерывное щелканье и надавливая время от времени на передающий ключ. Утром я засыпал яму песком и поспешно отправился в Алжир.

Я приехал только сегодня. Пишу это письмо и чувствую себя полным идиотом.

Нет и никогда не было никакого Дэвида Иннеса! Нет и никогда не было Диан Прекрасной! Нет и не может быть никакого внутреннего мира! Пеллюсидар — плод вашей фантазии и ничего больше. И все же…

Все же моя находка — это слишком для такого совпадения.

Сам не понимаю уже, зачем я пишу вам. Может, странный звук так подействовал мне на нервы, что я уже не владею собой? Я не слышу сейчас рядом навязчивого щелканья, но я знаю, что далеко на юге, скрытый под песком телеграфный аппарат продолжает издавать призыв о помощи.

Это сводит меня с ума!

Вы должны освободить меня от этого наваждения. Телеграфируйте немедленно, что ваш роман «В сердце Земли» не имел под собой реальной основы.

Искренне ваш, Когден Нестор,

… и… Клуб

Алжир 1 июня 18… года»

Закончив читать письмо, я отправил мистеру Нестору краткую телеграмму следующего содержания: «Все чистая правда. Ждите меня в Алжире».

Со всей возможной скоростью я устремился в Алжир. Несмотря на мое нетерпение, дорога заняла несколько дней, и все это время то страх, то надежда перемежались в моем сердце.

Находка телеграфного аппарата означала, что Дэвиду удалось пробить земную поверхность на «железном кроте» и попасть в Пеллюсидар, но какие приключения ждали его там?

Нашел ли он свою Диан или Худжа-Проныра ухитрился все-таки похитить ее?

Жив ли еще Эбнер Перри, старый изобретатель и палеонтолог?

Сумели ли объединившиеся племена людей, населяющие Пеллюсидар, свергнуть гнет махар — чудовищных рептилий и их подручных — гориллоподобных саготов?

Должен признаться, что я находился в состоянии, близком к нервной прострации, когда переступал порог… и… Клуба в Алжире. Я осведомился о мистере Несторе и через несколько минут уже обменивался с ним рукопожатиями.

Передо мной стоял симпатичный мужчина лет тридцати, крепко сбитый и загорелый настолько, что на расстоянии нескольких шагов его можно было принять за араба. Мне он понравился в первую же минуту, и я надеюсь, что после трех месяцев совместной жизни в пустыне он понял, что автор «абсолютной белиберды» может, тем не менее, обладать рядом полезных качеств.

На следующий день мы отправились на юг — к центру Сахары. Помимо местных проводников, нас сопровождал телеграфист Фрэнк Дауне. Ничего выдающегося в пути не произошло, и мы без приключений добрались до места, того самого, где я когда-то впервые увидел Дэвида.

Никаких следов, указывающих на то, что кто-то обнаружил передатчик, видно не было. Если бы Когден Нестор не расстелил свою постель именно на этом месте, то кто знает, может, передатчик работал бы еще много лет впустую, пока не замолчал бы совсем.

Мы извлекли аппарат из песка. Он не подавал признаков жизни и не отзывался на сигналы, передаваемые Фрэнком. После трех дней бесплодных усилий мы начали терять надежду. И тем не менее, я был уверен, что провод соединяет нас с внутренним миром, так же твердо, как в том, что сейчас, когда я пишу эти строки, сижу в своем кабинете. В полночь четвертого дня нашего пребывания в пустыне я был разбужен стрекотанием телеграфного аппарата.

Вскочив на ноги, я грубо растолкал Даунса и потащил его к ожившему прибору. Мне не пришлось объяснять причину моего возбуждения. Едва придя в себя и услышав долгожданные звуки, он радостно вскрикнул и немедленно склонился над аппаратом.

Нестор поднялся одновременно со мной, и сейчас мы все трое пожирали деревянный ящик глазами.

Дауне прервал стрекотание аппарата, взявшись за передающий ключ.

— Дауне, спросите, кто это, — сказал я. Он отстучал мой вопрос, и мы, затаив дыхание, ждали ответа.

— Он говорит, что он — Дэвид Иннес, — объявил Дауне, — и хочет знать, кто мы такие.

— Передайте ему, — ответил я, — а также спросите, что с ним произошло с тех пор, как я видел его в последний раз.

В течение двух месяцев я разговаривал с Дэвидом почти каждый день, и когда Дауне переводил закодированное послание, мы с Нестором тщательно записывали ответы. Расположив их в хронологическом порядке, я получил полное повествование о приключениях Дэвида Иннеса в сердце Земли, записанное с его слов.

Глава 1

Арабы, о которых я писал тебе в своем последнем письме (так начал Иннес), оказались, вопреки моим предположениям, очень дружелюбными и милыми людьми. Собственно говоря, они охотились не за мной, а за той бандой мародеров, которая угрожала моему существованию. Они были сильно удивлены в напуганы, когда увидели огромную рептилию, которую я привез с собой из внутреннего мира. Ее мне подсунул Худжа-Проныра вместо Диан.

Громадное впечатление на них произвел и мой «подземный разведчик», которого я оставил в двух милях от лагеря.

С их помощью мне удалось установить аппарат в вертикальное положение: нос в яме, выкопанной специально для этой цели в песке, а корма в воздухе — мы ее подперли стволами пальм, срубленных поблизости. Все это было довольно трудоемко, но арабы со своими выносливыми лошадьми выполнили работу грузового крана, и все прошло благополучно.

Честно говоря, я сомневался, брать ли махару обратно в Пеллюсидар. Впрочем, она была очень покорна и послушна с тех пор, как поняла, что она пленница на борту «железного крота». Общаться с ней, как ты понимаешь, я не мог, потому что у нее нет обычных для нас органов восприятия.

В общем, все кончилось тем, что я счел бесчеловечным оставить даже эту мерзкую тварь во враждебном, незнакомом ей мире, и взял ее с собой в обратный путь. По всей видимости, она поняла, что мы возвращаемся в Пеллюсидар, так как едва мы очутились внутри «крота», настроение махары улучшилось и она развеселилась.

Наше путешествие сквозь поверхность Земли было лишь повторением двух предыдущих. Но в этот раз удалось добиться более отвесного положения «разведчика», и мы прибыли на место на несколько минут быстрее, чем это удавалось раньше. Не прошло и семидесяти двух часов с момента нашего старта, как мы оказались в Пеллюсидаре.

Фортуна благоволила мне и в этот раз. Когда я выбрался из «крота», то увидел, что мы чуть не просверлили дно моря.

Я не имел ни малейшего представления о том, в каком именно месте мы очутились. Ярко светило полуденное солнце, как, впрочем оно всегда светит здесь. Вдаль, насколько хватало глаз, простиралось безбрежное море, сливающееся у горизонта с небом. Как разительно все это отличалось от покинутого только что мною внешнего мира!

Я понял, что потерялся в бескрайних просторах Пеллюсидара и могу провести всю жизнь в скитаниях по ним, так и не найдя никого из своих друзей: ни милого старину Перри, ни Гака Волосатого, ни Дакора Сильного, ни мою любимую и благородную подругу Диан.

И все-таки я был рад, что снова имею возможность ходить по земле Пеллюсидара. Я полюбил этот таинственный и пугающий мир. Даже его дикость была мне мила, ибо это была дикость нетронутой природы. Величие тропических красот Пеллюсидара покоряло. Все здесь дышало первобытной свободой.

Ни на мгновение не пожалел я о том мире, который оставил позади. Я был в Пеллюсидаре. Я был дома. Я был спокоен, счастлив и уверен в себе.

Так стоял я, задумавшись, рядом со своим «кротом», который доставил меня в этот затерянный мир. Тем временем махара выбралась наружу и устроилась вблизи меня. Долгое время она сидела неподвижно. Не знаю, какие мысли мелькали в это время в ее чудовищной голове. Она была представителем высшей расы Пеллюсидара. В силу какого-то каприза природы именно эти гигантские рептилии первые получили способность мыслить.

Люди были для них низшим классом. Как выяснил Перри, махары до сих пор обсуждали вопрос, могут ли люди тоже мыслить.

Махары считали, что Вселенная имеет твердую оболочку, внутри которой расположен единственный обитаемый мир Пеллюсидар. Они были совершенно уверены в том, что этот мир был создан специально для их процветания и размножения.

Мне было очень интересно, о чем думала моя спутница. Я получал колоссальное удовольствие, представляя себе, какое впечатление на нее должен был произвести мир, о существовании которого она и не подозревала. Что думала она о маленьком солнце внешнего мира? Что она почувствовала, увидев луну и мириады звезд в чистом африканском небе? Как объяснила себе их существование?

Какой ужас она должна была испытать, впервые в жизни наблюдая, как солнце клонится к горизонту, а потом исчезает, оставляя после себя зарево заката, сменяемое темнотой ночи, которую махара не видела никогда! Ведь в Пеллюсидаре не бывает ночи — солнце всегда в зените.

Ее должен был потрясти «разведчик», который перенес ее из одного мира в другой и обратно. Должна же она была понять, что аппаратом управляет разумное существо.

Она видела, как я общался с людьми там, во внешнем мире. Она видела прибытие каравана с книгами, оружием и амуницией, что я приготовил для перевозки в Пеллюсидар. Она видела все возможные проявления цивилизации, сложные устройства, подобных которым не было у махар. И она не увидела ни одного существа, подобного себе.

Мне казалось, что единственный вывод, к которому могла прийти эта гигантская рептилия, заключался в осознании факта множественности миров и разумности гилока.

Махара зашевелилась и начала медленно двигаться к воде. У меня на поясе висел длинноствольный шестизарядный револьвер, который я предпочитаю всем этим новомодным автоматическим штучкам. Я понимал, что мерзкая рептилия пытается улизнуть, но не сделал попытки пристрелить ее.

Мне думалось, что если она вернется к своим соплеменницам и расскажет им о своих приключениях, то отношение к человеку в этом мире сильно изменится, и он займет достойное место в глазах махар.

Остановившись у берега, моя пленница повернулась и посмотрела в мою сторону. Я не шевелился, и через минуту она исчезла в толще воды. Ярдах в ста от берега она вынырнула и некоторое время скользила по поверхности. В конце концов, она расправила крылья и взмыла в воздух. Я проводил ее взглядом, пока она не скрылась в немеркнущей синей дали.

Я остался один. В первую очередь мне было необходимо установить, где именно я нахожусь и в какой стороне располагается Сари, страна, где правит Гак Волосатый.

Но эта цель не могла быть достигнута так же легко, как поставлена. Если даже мне удастся найти дорогу туда, то смогу ли я вернуться обратно, к «разведчику», битком набитому сокровищами знаний внешнего мира.

Оставаться, впрочем, у этого «склада» тоже было бессмысленно. В одиночку я не смог бы ничего добиться.

Проблема казалась неразрешимой. В мире, где нет привычных нам сторон света, времени, луны и звезд, ориентироваться в пространстве просто невозможно.

Довольно долго я стоял так, погруженный в свои невеселые мысли. Внезапно я решил испробовать один из привезенных компасов. Я залез в «крота», извлек компас и, отойдя подальше, освободил стрелку. Трудно описать мою радость, когда я обнаружил, что в любом положении стрелка указывает в одном и том же направлении — на большой остров, находящийся милях в десяти от меня. В той стороне, очевидно, был север.

Я достал из кармана записную книжку и тщательно изобразил на листке местность, окружавшую меня.

Мой наблюдательный пункт пришелся на верхушку огромного валуна, возвышающегося над землей на шесть-семь футов. Я назвал его «Королевской Обсерваторией», а саму площадку я окрестил «Гринвичем».

Что ж, начало было положено! Не могу передать, какое я получил наслаждение, когда нанес на карту кружочек и написал под ним: «Гринвич». Теперь я мог отправляться в путь с некоторой гарантией того, что смогу вернуться к своему «разведчику».

Я решил, что буду двигаться на юг до тех пор, пока не достигну знакомых мне мест или не упрусь в стену.

Помимо всего прочего, я захватил из внешнего мира несколько педометров. Я взял три штуки и рассовал их по карманам. С их помощью я буду наносить на свою карту столько-то шагов на юг, столько-то на север и так далее. Когда я решу вернуться к своему «кроту», то смогу сделать это без особых затруднений.

Я навьючил на себя различную амуницию, прицепил к поясу котелок и небольшой чайник и вскоре был полностью готов к дальнему походу.

Полный решимости обшарить 124110000 квадратных миль, чтобы найти свою возлюбленную, старину Перри и своих друзей, я запер люк «разведчика» и отправился в дорогу.

Путь мой пролегал через долины, заросшие сочной травой, и густые чащи тропического леса. Приходилось мне карабкаться и на скалы. Мало-помалу я продвигался на юг.

Проблем с едой у меня не было — мне удалось подстрелить горного козла и мускусную овцу. В лесах было много дичи, я не знал недостатка и в ягодах.

Иногда мне приходилось прибегать к винтовке, но, как правило, удавалось обходиться револьвером.

Судьба хранила меня, и мне удалось выйти невредимым из встреч с пещерными медведями и саблезубыми тиграми.

Не знаю, как долго я шел на юг, — мои часы сломались, и я оказался вновь во власти безвременья, в котором застыл весь этот мир. Правда, я много раз ел и спал, и по всей видимости, я шел много дней, а может быть, и месяцев, так и не встретив знакомого глазу пейзажа.

Мне не попадались люди, не встречал я и следов их деятельности. Это, впрочем, меня не удивляло, ибо человечество Пеллюсидара было еще молодо и малочисленно.

Наверное, я был первым человеком, нога которого ступила на эту девственную землю. Эта мысль развлекала меня безмерно, и я часто к ней возвращался.

Ничто не указывало на присутствие человека, но в один прекрасный день мое одиночество было нарушено. Я не спеша шел по ущелью и остановился в его конце, чтобы получше рассмотреть прекрасную долину, представшую перед моими глазами. С одной стороны ее окаймлял густой лес, а прямо передо мной была небольшая речушка. Я стоял, наслаждаясь этой картиной, в который раз изумляясь чудесам Природы. Внезапно из леса послышались крики и треск ломаемых сучьев. В том, что эти звуки издают человеческие существа, у меня не было сомнений.

Я осмотрелся и, увидев огромный валун, спрятался за ним. Треск раздавался все сильнее и ближе, и вскоре преследуемый и преследователи — а я в этом не сомневался — вылетели из чащи.

Я замер в ожидании. Через несколько секунд затравленное животное окажется в поле моего зрения, а мгновениями позже я увижу полуголых дикарей, размахивающих дубинами, копьями и каменными ножами.

Я много раз наблюдал подобную сцену за время моей жизни в Пеллюсидаре и сейчас с нетерпением ожидал ее повторения. Я надеялся, что охотники будут дружественно настроены и покажут мне дорогу в Сари.

Пока я думал об этом, «добыча» появилась в пределах видимости. Я замер от изумления. Это было не загнанное животное, а испуганный старый человек, бегущий от страшной опасности.

Убегая от настигающих его охотников, он устремился в моем направлении. Человек успел преодолеть лишь несколько метров, когда из леса появились его преследователи, — это были саготы — гориллоподобные воины махар, охотники за рабами, каратели, послушные воле своих хозяев.

Дюжина огромных саготов преследовала охваченного ужасом человека! Один из них был уже совсем близко от своей жертвы. Он что-то торжествующе закричал. И тут меня как громом ударило — я начал узнавать бегущего человека — это был Перри! Перри, мой лучший друг, должен был погибнуть у меня на глазах, а я не мог ничего сделать.

В отчаянии я совершенно забыл об оружии, которым был увешан. Но, согласитесь, трудно одновременно мыслить категориями XX века и палеолита. Я мыслил категориями каменного века, а в нем не было огнестрельного оружия.

Огромный сагот уже настиг Перри, когда я случайно положил руку на револьвер. Прикосновение холодного металла вывело меня из оцепенения, и, сорвав с плеча тяжелую винтовку, из которой можно убить пещерного медведя или даже мамонта, я тщательно прицелился в грудь звероподобному человеку и спустил курок.

Выстрел отбросил сагота назад, он выронил копье и медленно стал оседать на землю. Однако смерть предводителя не остановила преследователей. Они были просто не в состоянии связать раздавшийся гром выстрела и падение одного из них. Только Перри мог понять смысл этих событий. Саготы лишь на мгновение задержались у трупа своего товарища, а затем с удвоенной яростью припустили за жертвой.

В этот момент я выскочил из-за валуна, служившего мне укрытием, и выстрелил еще раз, но уже из револьвера, чтобы сберечь более ценные винтовочные патроны.

Еще один сагот упал на землю. Теперь все внимание оставшихся было приковано к моей персоне. В ту же минуту они бросились ко мне, горя мщением. Я, впрочем, тоже не терял времени и, устремившись на выручку к Перри, четырьмя выстрелами свалил еще трех противников, что заставило оставшихся задуматься. Это было уже слишком — грохочущая, невидимая смерть, поражающая с огромного расстояния.

Пока они пребывали в недоумении, я успел добежать до Перри. Никогда в жизни я не видел такого выражения лица, какое было у Перри в момент, когда он узнал меня. Это невозможно описать. Я сунул ему в руку заряженный револьвер и выпустил последний заряд из своего оружия. Теперь нас было двое против шестерых.

Посовещавшись, саготы снова бросились к нам, хотя видно было, что они сильно напуганы. Им так и не удалось достичь цели — спустя мгновение трое из них, что остались в живых, бежали со всех ног по направлению к лесу.

Когда последний сагот скрылся в лесной чаще, Перри повернулся ко мне, крепко обнял меня за шею и, уткнувшись своим старым лицом в мою рубашку, заплакал, как малое дитя.

Глава 2

Мы разбили лагерь там же, на берегу тихой реки. Здесь Перри и рассказал мне обо всем случившемся с ним со дня моего отъезда.

Выяснилось, что Худжа-Проныра распространил слухи о том, что я намеренно не взял Диан с собой и, более того, не собираюсь вернуться в Пеллюсидар. Он рассказывал всем, будто я устал от этого чуждого мне мира и от его обитателей.

Диан он объяснил, что во внешнем мире у меня осталась жена и что я, мол, никогда не помышлял взять Диан Прекрасную с собой.

Вскоре после этого Диан исчезла из лагеря, и Перри ничего не знал о ее судьбе.

Он не имел ни малейшего представления о времени, прошедшем со дня моего отъезда, но предполагал, что с тех пор минуло уже несколько лет.

Худжа исчез вскоре после Диан. Жители Сари под предводительством Гака Волосатого и амозиты, чьим вождем был Дакор Сильный, брат Диан, затеяли гражданскую войну, поводом к которой послужило мое предполагаемое дезертирство, — Гак не желал верить в мое предательство.

В результате два самых сильных племени находились сейчас в состоянии войны, с успехом применяя то оружие, которым мы с Перри научили их пользоваться. Более малочисленные племена не смогли остаться в стороне и тоже разделились на два враждебных лагеря. Итак, все, что мы с таким трудом создавали, было разрушено.

Махары, воспользовавшись этой междоусобицей, собрали саготов и, следуя принципу «разделяй и властвуй», довели разрозненные племена до надлежащего (с их точки зрения) уровня.

Только племена Сари и Амоза сохраняли относительную независимость от властителей этого мира, но они были разъединены, и, как заметил Перри, вряд ли ими будут сделаны попытки к воссоединению.

— Итак, Ваше императорское величество, — закончил Перри, — ушла в небытие наша прекрасная мечта, а с ней и первая Империя Пеллюсидара.

Мы оба рассмеялись при упоминании моего императорского титула, но ведь я действительно был Императором Пеллюсидара и верил, что когда-нибудь мне удастся восстановить то, что было разрушено из-за коварства Проныры.

Но прежде всего я собирался найти свою Императрицу. Для меня она была дороже сорока империй, вместе взятых.

— Слушай, старина, как ты думаешь, где сейчас находится Диан? — спросил я.

— У меня нет ни одной подходящей мысли, с сожалением ответил Перри. Собственно говоря, я последнее время и занимался тем, что искал ее, и влип в историю, из которой ты, слава Богу, меня вытащил. Понимаешь, я был абсолютно уверен, что ты не мог бросить Диан и совсем покинуть Пеллюсидар. Ну и поскольку других вариантов не было, я догадался, что за всем этим, скорее всего, стоит Худжа. Тогда, не долго думая, я отправился в Амоз, где по моим предположениям должна была находиться Диан. Я думал убедить ее, а с ее помощью и Дакора, в том, что все мы стали жертвами заговора.

Я добрался до Амоза после длительного и очень тяжелого путешествия, но выяснилось, что Диан там даже не появлялась.

Я повидался с Дакором. Он пытался рассуждать здраво, но его печаль по поводу исчезновения сестры и прочих несчастий была так велика, что он готов был поверить в твою честность, если только ты вернешься в Пеллюсидар. Я, может, и остался бы там ненадолго, но в Амозе объявился какой-то человек — я думаю, что его подослал Худжа, — он так восстановил против меня местных жителей, что мне пришлось бежать оттуда, спасая свою жизнь.

По дороге в Сари я заблудился. Тут-то саготы и напали на мой след. Довольно долго мне удавалось водить их за нос. Я блуждал по совершенно незнакомым местам, питался ягодами и корешками, но надежды на спасение у меня не было — это не могло продолжаться вечно. В конце концов, как я и предвидел, они настигли меня, и если бы не ты, то сам знаешь, чем бы все это закончилось.

Мы не трогались с места до тех пор, пока Перри не восстановил силы. Все это время мы много разговаривали, строили различные планы, но больше всего обсуждали планы поисков Диан.

Я не мог поверить в то, что она мертва, но где искать ее в этом диком мире и какие испытания выпали на ее Долю, я не мог себе представить.

Когда Перри отдохнул и пришел в себя, мы вернулись к нашему «разведчику». Я выдал ему все, что полагается иметь нормальному белому человеку: белье, носки, ботинки, хаки и крепкие обмотки. Когда я встретил Перри, он был одет в шкуру тага, а на ногах у него были грубые сандалии. Теперь он был одет, как подобает цивилизованному человеку.

Перепоясанный лентой, набитой патронами, с двумя револьверами на поясе и винтовкой в руках передо мной стоял вполне обновленный и посвежевший Перри.

Он разительно отличался от того немощного старика, который десять или одиннадцать лет тому назад залезал в чрево «железного крота». Приключения, пережитые им в этом диковинном мире, пошли ему на пользу. Он распрямился, его мышцы, почти атрофированные от бездействия во внешнем мире, налились силой. В глазах появился задорный огонек.

За эти десять лет он не постарел, а помолодел на этот срок. Дикая, полная опасностей жизнь сотворила из него нового человека. Впрочем, так и должно было быть. У него было только два пути: выжить или умереть. Он выжил.

Перри сильно заинтересовали моя карта и Королевская Обсерватория в «Гринвиче», а также педометры, с помощью которых мы с такой легкостью нашли дорогу к «разведчику».

Теперь, когда мы были вместе, мы отправились в новый путь в надежде найти знакомые места.

Я не буду утомлять вас рассказом о наших приключениях. Встречи с дикими зверями происходили ежедневно, но, благодаря нашим винтовкам, это было скорее забавно, чем опасно.

Мы ели и спали много раз — так много, что сбились со счета, — поэтому я не знаю, сколько времени мы блуждали по неизведанным местам, хотя наша карта довольно точно показывает все расстояния. Видимо, мы обошли несколько тысяч квадратных миль, так и не найдя ни одного знакомого ориентира.

Но вот однажды, вскарабкавшись на очередную скалу, я вскричал от радости: вдалеке клубились массивы облаков. Мне было прекрасно известно, что в Пеллюсидаре есть только одно место, где можно найти облака. Я схватил Перри за руку и прокричал:

— Облачные Горы!

— Ну да, а там, неподалеку, если мне помнится, находится Футра, где живут эти милейшие махары, — без особого энтузиазма отозвался Перри.

— Да знаю я, но пойми же, это ведь ориентир, и мы можем, наконец, прекратить бессмысленные блуждания и заняться разумным поиском, — ответил я, более того, неподалеку от Облачных Гор живет мой друг Джамезоп. Ты с ним не знаком, но прекрасно знаешь, что он уже сделал для меня и что еще сделает. И уж по меньшей мере он сможет нам помочь добраться до Сари.

— Но Облачные Горы занимают колоссальную территорию, — с сомнением ответил Перри, — как ты собираешься там отыскать своего друга?

— Ну это-то просто, — отозвался я. — Джа подробно все объяснил. Я помню его указания почти дословно: «Дойдешь до подножия высочайшей вершины Облачных Гор. Там увидишь реку, текущую в Люрель-Аз. Напротив места впадения реки увидишь три острова, крайний слева Анорок. Он-то тебе и нужен».

Передохнув немного, мы отправились в путь и через несколько дней достигли отрогов Облачных Гор. Один из пиков был значительно выше, чем все остальные, но у его подножия не было никакой реки.

— По всей видимости, река находится с другой стороны, — сказал Перри, с содроганием глядя на неприступные вершины, — а мы не можем перебраться туда. Это займет много времени, и мы просто замерзнем. А чтобы обойти горы кругом, потребуется не меньше года.

— Что ж, — настаивал я, — значит, мы должны перелезть через них.

Перри даже передернуло.

— Послушай, Дэвид, — повторил он, — мы не сможем этого сделать. Наша одежда подходит лишь для тропиков. Мы просто замерзнем прежде, чем найдем дорогу, ведущую на ту сторону.

— Нет, Перри, — снова повторил я, — мы должны их пересечь и мы их пересечем.

У меня родился план, я поделился им с Перри, и мы принялись за его осуществление. Это заняло немного времени. В первую очередь мы разбили лагерь на одном из склонов гор, где был источник с хорошей водой. После этого мы пустились на поиски огромного пещерного медведя, обитающего на большей высоте. Это могучее животное лишь немногим превосходит по величине своего младшего брата — медведя холмов, но он значительно яростней и опасней последнего. Нас, впрочем, это не могло остановить, так как нам была необходима его шкура.

Мы встретились с ним совершенно неожиданно. Я карабкался по горной тропе, вытоптанной поколениями диких зверей, когда вдруг он появился из-за поворота. Я шел на поиски его шкуры, а он искал, чем бы закусить, — мы нашли друг друга.

С устрашающим ревом медведь бросился ко мне. Справа от меня была неприступная скала, слева — каньон. Спереди меня атаковал разъяренный зверь, а сзади был Перри. Я успел предупредить его, после чего вскинул винтовку и, почти не целясь (благо медведь был совсем близко), всадил пулю в мохнатую грудь Титана.

Я попал в него. Это было понятно по тому реву, полному боли, который сотряс стены ущелья. Это, впрочем, его не остановило. Я выстрелил еще раз, но тут раненый медведь навалился на меня всей своей тушей. Я решил уже, что мне пришел конец. Помню только, что меня охватило совершенно неуместное в этот момент чувство жалости к Перри, остающемуся в одиночестве в этом диком, негостеприимном мире.

Придя в себя, я вдруг понял, что медведя больше нет, а я жив и невредим. Вскочив на ноги, я осмотрелся в поисках Титана.

Думая, что увижу его приканчивающим Перри, я устремился к нему со всех ног. Но, к своему удивлению, я обнаружил совершенно невредимого Перри, укрывшегося за обломком скалы, и не заметил никаких следов медведя.

Завидев меня, Перри выскочил из своего укрытия и спросил:

— Где он, куда он делся?

— Он разве не здесь прошел? — осведомился я.

— Да нет же, — ответил Перри, — я только слышал, как он ревел. Он, должно быть, большой, как слон.

— Ну да, — подтвердил я, — но только я хотел бы знать, куда он запропастился.

Тут мне в голову пришло возможное объяснение. Я подошел к месту нашей схватки и склонился над пропастью.

Там, в самом низу, виднелось небольшое коричневое пятно. Это был медведь. Мой второй выстрел, по всей видимости, убил его, и мертвый зверь, опрокинув меня на тропу, сорвался в пропасть. Я содрогнулся при одной мысли о том, насколько близко я был от того, чтобы разделить участь своего противника.

Мы потратили много времени, чтобы спуститься на дно каньона, и еще больше, чтобы освежевать эту огромную тушу и поднять шкуру наверх.

В конце концов, дело было сделано, и мы отправились к нашему лагерю, волоча за собой тяжелый трофей.

В лагере мы отскребли и вычистили добытую шкуру. После того, как она достигла нашими стараниями нужного состояния, мы сшили из нее теплые унты, штаны, куртки и шапки с наушниками.

Таким образом, мы были теперь хорошо подготовлены для перехода через Облачные Горы.

Наш поход мы начали с того, что перебазировали лагерь выше по склону и построили небольшую, но надежную хижину, в которой сложили часть запасов и заготовленные впрок дрова. Используя эту хижину как точку отсчета, мы начали медленно продвигаться вперед, тщательно нанося каждый маршрут на карту, по экземпляру которой имел каждый из нас.

Систематически мы исследовали все возможные пути, отходящие от нашей базы. Как только находился Доступный маршрут, мы следовали по нему и перетаскивали свои пожитки на новое место. Это была нелегкая работа. Мы сдирали руки в кровь, мерзли под порывами ледяного ветра.

Довольно часто нам приходилось сталкиваться с представителями здешней фауны: то из своих укрытий выходили огромные пещерные медведи, то гигантские одинокие волки, вдвое превосходящие своих канадских собратьев, делали попытки напасть на нас. Как-то раз по нашему следу долго шли голодные белые медведи.

Одна из характерных особенностей жизни в Пеллюсидаре — человек чаще бывает добычей, чем охотником. Этот мир густо населен прожорливыми хищниками, и человек в своей первобытной стадии развития представляет для них легкую добычу, ибо он медленно бегает, слаб и не имеет того арсенала, которым Природа щедро наградила его врагов.

Те белые медведи, в частности, были уверены, что им удастся закусить нами без особых хлопот, и только наши тяжелые винтовки спасли нас от этой печальной участи. Бедняга Перри, он никогда не отличался особой отвагой, и я убежден, что ужасы, пережитые нами тогда, оставили в его душе неизгладимый след.

Мы упорно шли вперед, не зная, из-за какого поворота нас встретит смерть.

Грохот наших выстрелов постоянно разрывал густую, вековечную тишину этого мира, где не ступала прежде нога человека. А иногда, лежа без сна, мы с тревогой слушали, как за стенами нашего убежища беснуются огромные звери, пытаясь повалить стены или сорвать дверь. Наше убежище содрогалось под их мощным напором.

Да, это была «веселая» жизнь!

Перри завел обычай проводить инвентаризацию оставшихся запасов каждый раз, как мы возвращались в наш импровизированный дом. Это стало почти манией.

Он пересчитывал патроны по одному, а затем пытался сообразить, когда они закончатся, умрем ли мы от голода, оставаясь в хижине, либо составим завтрак какому-нибудь хищнику, пробиваясь безоружными дальше к нашей цели.

Должен признаться, что и меня мучили подобные мысли, так как наше продвижение было крайне медленным, а запасы были не бесконечны. Обсудив эту проблему, мы с Перри решили сжечь все мосты и, взяв с собой необходимую амуницию, попытаться одним усилием достичь цели нашего путешествия. Это означало, что нам придется провести много времени без сна, и если усталость все же возьмет свое, то нас ждет верная смерть от холода или от хищников, что впрочем, уже не будет иметь значения.

И все-таки, решив попытать счастья, мы собрали все самое необходимое и отправились в переход, который мог стать последним для нас. Медведи в этот день казались особенно злобными и полными решимости покончить с нами. По мере того как мы карабкались все выше и выше, холод становился все невыносимее.

В конце концов, сопровождаемые двумя наиболее упрямыми медведями, мы вошли в полосу тумана и достигли вершин, которые обычно закрыты облаками. Разглядеть что-либо было невозможно: все, что находилось дальше трех шагов, терялось в густом, как патока, тумане.

Мы не могли уже повернуть назад из боязни попасть в лапы к медведям, которых мы не видели, но чье рычание слышали очень отчетливо.

Перри совершенно сник и, упав на колени, начал горячо молиться. Впервые со дня моего возвращения в Пеллюсидар я видел его молящимся. Грешным делом я подумывал уже, что он давно оставил эту привычку.

Я не беспокоил его некоторое время, но в тот момент, когда я решил предложить ему продолжить наш путь, раздался медвежий рев, от которого содрогнулась земля.

Перри, охваченный ужасом, вскочил на ноги и, как безумный, ринулся, не разбирая дороги, вперед. Я понимал, что эта гонка может кончиться только его смертью. Даже в ясную погоду эти места не годились для передвижения в таком темпе. Меня охватила неуемная дрожь при мысли о страшном конце, ожидающем моего друга.

Я крикнул ему во весь голос, чтобы он остановился, но зов мой остался гласом вопиющего в пустыне. Я ринулся в туман, двигаясь примерно в том же направлении, в котором исчез Перри.

Первое время мне казалось, что я слышу его шаги впереди, но остановившись и прислушавшись, я не различил уже ничего, даже рычания медведей — они остались далеко позади. Я был опять один. Меня окружала могильная тишина. Впереди густой пеленой колыхался непроницаемый туман. Да, я опять остался один; Перри, вне всяких сомнений, погиб.

Глава 3

Постоянно сверяясь с компасом, я медленно брел в густом тумане, не слыша уже больше рева медведей и не сталкиваясь ни с одним из них. Уже значительно позже я узнал, что эти чудовищные хищники ужасно боятся тумана и, едва попав в него, стремятся выбраться из его объятий. Должен признаться, что я испытывал похожие чувства.

Мне было грустно и одиноко. Собственные трудности не заботили меня так, как гибель Перри, — я был очень привязан к нему.

Я уже начал сомневаться, что мне когда-либо удастся преодолеть перевал. Несмотря на природный оптимизм, испытания, выпавшие на мою долю, надломили мой дух, и я был близок к отчаянию.

Серые гряды облаков действовали на меня угнетающе. Надежда, по всей видимости, питается солнечным светом, в тумане же она чахнет. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее надежды. Ничто не может подавить его — даже угроза ужасной смерти. Вот и теперь, подталкиваемый этим всемогущим инстинктом, я шел и шел вперед.

По мере моего продвижения туман становился все непроницаемей. Даже снег и лед, по которым я ступал, оставались вне видимости. Казалось, я плыл в море пара.

Двигаться в таких условиях было равносильно самоубийству, но я не мог бы остановиться, даже если бы знал, что смерть подстерегает меня через два шага. Во-первых, было слишком холодно, чтобы остановиться, а во-вторых, мне доставляло своеобразное удовольствие не покидающее меня чувство смертельной опасности.

Вскоре ледник кончился. Сверившись в очередной раз с компасом, я убедился, что не сбился с дороги, и продолжил свой путь. Сделав несколько шагов, я неожиданно провалился в пустоту. Падая, я попытался схватиться за что-либо, но под руками был лишь гладкий лед, зацепиться было не за что, чтобы хоть как-то затормозить падение. Мгновением позже моя скорость была уже так велика, что ничто не смогло бы остановить меня.

Как ядро, выпущенное из пушки, я пробил туман и впервые за много дней увидел солнечный свет. Скорость моего падения была такова, что все сливалось в моих глазах в одно неясное расплывчатое пятно.

Таким образом я пролетел по склону несколько тысяч футов, пока спуск плавно не перешел в огромное заснеженное плато. Я несся по нему с постепенно уменьшающейся скоростью и вскоре начал различать отдельные предметы.

Далеко впереди я увидел огромную долину, могучий лес и широкую сверкающую гладь водного простора. Чуть ближе, на белом снегу, отчетливо виднелось бурое пятно.

«Медведь», — подумал я и поблагодарил всемогущий инстинкт, не позволивший мне потерять винтовку в момент моего падения.

Продолжая двигаться с той же скоростью, не меняя направления, я очень скоро должен был оказаться в непосредственной близости от зверя.

Вскоре я и в самом деле остановился шагах в двадцати от объекта моего внимания. Он стоял на задних лапах и с удивительным терпением ждал моего приближения.

Едва вскочив на ноги, я вскинул винтовку, но тут Же отбросил ее и сложился вдвое от хохота.

Это был Перри!

Я был счастлив увидеть его живым и невредимым, но неожиданность нашей встречи и нервный стресс, который я пережил, вызвали такую вот реакцию.

— Дэвид, — буквально прорычал он. — Дэвид, мальчик мой! Господь смилостивился надо мной и внял Моим молитвам!

Как выяснилось, Перри, убегая от медведей, полностью повторил мой путь и свалился почти в том же месте, где и я. Итак, случай довершил то, чего мы так долго не могли добиться своими силами.

Мы перешли перевал и оказались на нужной стороне Облачных Гор.

Мы осмотрелись. Внизу виднелись зеленые деревья тропического леса, а за ними раскинулась бескрайняя морская гладь.

— Люрель-Аз, — сказал я, указывая в ту сторону.

Перри, как оказалось, тоже не потерял свою винтовку, что доставило мне большую радость. Никто из нас не пострадал от падения, и мы продолжили наш путь.

Идти было сравнительно легко. Нам, конечно, приходилось время от времени сталкиваться с хищниками, но, благодаря нашему мощному арсеналу, у нас не было причин особенно тревожиться по этому поводу.

Прежде чем устроить привал, мы постояли немного, жадно вглядываясь в зелень листвы и с наслаждением вдыхая напоенный лесным ароматом воздух.

Мы повалили несколько невысоких деревьев и соорудили из них небольшую надежную хижину для защиты от зверей. Мы так обессилили, что не стали есть, а сразу же легли спать.

Не знаю, сколько мы проспали — во внешнем мире мог пройти за это время как один месяц, так и одно мгновение. Могу сказать лишь с уверенностью, что когда мы закончили строительство нашего убежища, некоторые ободранные ветки оказались присыпанными землей, а когда мы проснулись, они уже дали новые побеги. Так что, я думаю, мы проспали по меньшей мере месяц.

Как бы то ни было, проснувшись, я почувствовал, что голоден. Думаю, что и проснулся-то я от сосущей пустоты в желудке. Не прошло и десяти минут с момента пробуждения, как мне удалось подстрелить куропатку и дикого кабана. Перри к этому времени уже развел огонь, и мы с аппетитом поели. Насытившись, мы решили отправиться в путь немедленно. Мы предполагали, что следуя по течению ручья, рядом с которым расположились, рано или поздно нам удастся достичь той

большой реки, впадающей в Люрель-Аз, о которой мне говорил Джа.

Мы не ошиблись. Через несколько дней приятного путешествия — а какое путешествие не показалось бы приятным после перенесенных испытаний — нашим глазам предстала широкая река, величественно несущая свои воды в направлении моря, которое мы видели с заснеженных склонов Облачных Гор.

Еще через три перехода мы вышли к месту, откуда было видно, как могучая река сливается с морем. Вдали расположились три острова. Крайний слева остров Анорок — и был целью нашего путешествия.

На протяжении всего пути у нас не было недостатка в трудностях. Теперь мы столкнулись еще с одной — как добраться до Анорока? Нам была необходима лодка.

Надо сказать, что Перри — уникальная личность. Во всех жизненных ситуациях он следует аксиоме: если что-то когда-то было сделано одним человеком, то другой может это повторить.

Как-то раз, например, он взялся за изготовление пороха. Это произошло вскоре после нашего побега из Футры. Перри сказал, что поскольку один человек, смешивая различные вещества, случайно получил порох, то нет ничего невозможного в том, что другой человек (то есть Перри), знающий о порохе все, кроме того, как его делать, получит его еще раз.

Он долго возился, смешивая все, что попадалось под руку, и, в конце концов, получил порошок, по виду напоминающий порох. Перри просто раздувало от гордости и, ссыпав порошок в коробочку, он отправился к местным жителям и каждому встречному сообщал о своем открытии и о том, какой чудовищной силой он обладает. Он так перепугал своими россказнями туземцев, что вскоре, при виде его, они стали бросаться врассыпную.

Я долго наблюдал за этим спектаклем и, в конце концов, предложил провести эксперимент. Перри разложил костер, вытащил оттуда раскаленный уголек и ткнул им в горку своего порошка, насыпанного на безопасном расстоянии. Каково же было его удивление, когда уголек немедленно погас!

Мы повторили опыт несколько раз — с тем же результатом. Я понял, что Перри пытаясь создать порох, изобрел огнетушащее средство, которое, живи мы во внешнем мире, могло бы обогатить его.

Теперь Перри принялся за сооружение совершенного плав-средства. Я было предложил просто выдолбить сердцевину дерева и отправиться в путь на этом примитивном судне, но он с негодованием отверг мой план, сказав, что мы должны построить нечто, более соответствующее интеллекту цивилизованных людей.

— Мы должны потрясти туземцев своим превосходством, — объяснил он. — Не забывай, что ты — Император Пеллюсидара. А раз так, то ты не можешь появиться в водах иностранного государства на убогом корыте.

Я заметил, что если Императору не пристало путешествовать в каноэ, то еще менее пристало его премьеру собственноручно заниматься грязной работой.

Перри ничего не оставалось, как рассмеяться, но он крепко стоял на своем и сказал, что все премьеры всегда уделяли самое пристальное внимание строительству императорского флота. «А это и есть императорский флот Его Величества Дэвида I, Императора Объединенных королевств Пеллюсидара», завершил он.

Должен сказать, что мысль о моем величии мне всегда казалось довольно забавной, но все-таки моя императорская власть была вполне реальной во время моего недолгого правления. Двадцать племен вступило в союз, а их вожди поклялись в вечной дружбе и верности мне. Среди этих племен было много могущественных, воинственных народов. Их вождей мы произвели в короли, а земли, принадлежащие этим племенам, сделали королевствами.

Мы научили их пользоваться луками и мечами. Я обучил их военному делу, пользуясь знаниями, почерпнутыми из описаний военных кампаний Наполеона, фон Мольтке, Гранта и полководцев древности.

Были проведены границы между различными королевствами, и мы строго следили за тем, чтобы они не нарушались. Не раз и не два мы сталкивались с махарами и саготами и каждый раз одерживали победы. В общем, мы доказали наши права на Империю, и вскоре она была признана и за ее пределами. Но мой отъезд и предательство Худжи разрушили все.

Теперь я вернулся. Вернулся, чтобы восстановить величие и мощь первой Империи Пеллюсидара, и хотя меня разбирал смех при упоминании о моем императорском достоинстве, я, тем не менее, хорошо понимал, какой груз ответственности лежит на моих плечах.

Строительство «императорского флота» двигалось к концу. Корабль был великолепен, но у меня были определенные сомнения, касающиеся его мореходных качеств. Когда я сказал об этом Перри, он тактично заметил, что поскольку среди моих родственников не было судостроителей, то трудно ожидать, чтобы я хорошо разбирался в этом деле. После этого разговора я решил больше не вмешиваться.

Надо сказать, что Перри очень лихо справлялся с этой непростой работой, несмотря на примитивность наших инструментов. У нас было лишь два топора да два охотничьих ножа. С их помощью мы валили деревья, разделывали стволы и скрепляли их.

Императорский флагман получился сорока футов в длину и десяти в ширину. Борта его возвышались почти отвесно на десять футов.

— Это для большего достоинства, — пояснил Перри, — и чтобы было невозможно нас взять на абордаж.

Я прекрасно понимал стремление Перри сделать экипаж неуязвимым для копий врагов. Изнутри наш корабль напоминал плавающее корыто, впрочем, уместным было бы сравнение и с огромным гробом.

Все в этом судне было сделано для произведения наибольшего впечатления на туземцев. Но поскольку та часть корабля, что находилась под водой, естественно, видна не была, то Перри ею пренебрег, и ниже ватерлинии корабля просто не было — Перри сделал плоское дно. Собственно говоря, именно этот факт и вызывал мое беспокойство.

Впрочем, был еще один момент. Высокие борта не позволяли пользоваться веслами. Перри предложил использовать шесты, но я объяснил ему, что это будет не очень удобно при столкновении с противником, не говоря уже о том, что достать шесты, которыми можно было бы пользоваться в море, задача неразрешимая.

В конце концов я предложил сделать наш корабль парусным. Идея полностью захватила Перри, и он не соглашался ни на что меньшее, чем четырехмачтовый полностью оснащенный корабль.

Все попытки переубедить его ни к чему не привели. Он просто бредил эффектом, который произведет появление этого могучего необычного судна на дикарей.

Ни одному из нас никогда не доводилось ходить под парусами, но меня это не смущало, поскольку я был уверен, что нам не придется поднимать все паруса.

Строительство велось на берегу реки, близко к месту впадения ее в море, где прилив достигал своей наивысшей отметки. Для того чтобы обеспечить спуск нашего детища на воду, мы построили стапель из бревен. На нем и располагался наш корабль. Перри настоял, чтобы все паруса были подняты до того, как мы спустим его на воду, и корабль являл собой впечатляющее зрелище.

В последнюю минуту мы заспорили о названии. Я настаивал на том, чтобы увековечить имя Перри, как создателя этого чуда, но он из скромности отказался.

В конце концов, мы решили создать систему наименований кораблей будущего флота. Корабли первого класса будут носить названия королевств, канонерки имена королей и так далее. В соответствии с этой системой мы решили назвать наш корабль «Сари» в честь первого королевства, вступившего в федерацию.

Спуск на воду прошел проще, чем я ожидал. Перри предложил мне взойти на корабль и, согласно морской традиции, сломать что-нибудь над его носом, но я отказался, сказав, что хотел бы сначала убедиться в том, поплывет ли он вообще.

Я видел, что мои слова его уязвили, но поскольку Перри сам выявил желание стать первым пассажиром, то я не чувствовал особой вины.

Когда мы перерезали веревки и вышибли подпорки, удерживающие «Сари» на месте, корабль стремительно понесся к воде по намазанным жиром бревнам.

В тот момент, когда он с шумом врезался в воду, его скорость достигла двадцати миль в час. «Сари» проплыл некоторое расстояние по инерции, но вскоре остановился, натянув веревку, предусмотрительно привязанную нами к толстому дереву.

Как только произошла остановка, наш корабль немедленно перевернулся. Перри был так огорчен, что у меня не хватило духу напомнить ему о моих опасениях. Хотя, должен признаться, искушение было велико.

— Ладно, старина, не расстраивайся, — сказал я ему, — сейчас мы подтянем его поближе, а когда прилив спадет, мы попробуем действовать по-другому. Я думаю, что все еще можно исправить.

Нам удалось вытащить «Сари» на мелководье, и, когда схлынул прилив, он остался лежать на боку, весь покрытый грязью, нимало не отвечая гордому названию «ужас морей», как окрестил его Перри, пока не было придумано настоящее имя.

Мы принялись за работу: у нас было времени только до следующего прилива. Нам пришлось снять все паруса и мачты и нагрузить корабль камнями.

С огромным напряжением мы ждали начала прилива. Здешние приливы мало похожи на те, что бывают во внешнем мире, но, по моим расчетам, наш корабль должен был принять требуемое положение.

Я не ошибся. Томительное ожидание закончилось, и мы увидели, как «Сари» медленно встает из грязи и поднимается вместе с приливом. Когда уровень воды спал, мы подтянули «Сари» ближе к берегу и поднялись на борт.

Корабль устойчиво покачивался на волнах. Особенно нас порадовало отсутствие течи — мы потратили много времени, чтобы заткнуть все щели.

Поставив один парус, настелив поверх камней доски, чтобы образовать палубу, мы вышли с помощью пары весел на стремнину и, бросив каменный якорь, стали ожидать отлива, который вынес бы нас в открытое море.

Обнаружив, что наша палуба находится слишком низко, мы принялись сооружать верхнюю палубу четырьмя футами выше, предусмотрев в ней люк для прохода на нижнюю палубу.

Хотя миссия наша была мирной, мы знали, что можем встретить врагов и нам придется защищаться. В этом смысле конструкция корабля была исключительно Удачна: борта возвышались над верхней палубой на три фута, в них были проделаны бойницы, из которых, невидимые для врага, мы могли вести огонь.

Наконец, начался отлив. Мы подняли якорь и медленно двинулись по реке в направлении моря.

Вокруг нашего корабля шныряли огромные обитатели водных стихий плезиозавры, ихтиозавры и какие-то их родственники, чьи названия так хорошо знакомы Перри и которые я забываю через час после того, как услышу.

И вот мы отправились в долгожданное путешествие, которое так много значило для меня.

Глава 4

«Сари» оказался крайне непокорным и ненадежным кораблем. На нем хорошо было бы устраивать прогулки на тихом пруду, но в огромном море он оставлял желать много лучшего.

Конечно, он плыл, когда дул ветер, но стоило тому стихнуть, корабль начинал дрейфовать, и нам не удавалось следовать намеченному курсу. Наше продвижение было крайне медленно.

В результате, вместо того, чтобы приблизиться к Анороку, мы оказались намного правее. Вскоре уже было очевидно, что нам придется проплыть между двумя островами, находящимися справа от него, и попытаться подойти к Анороку с другой стороны.

Наконец мы добрались до островов. Перри был совершенно очарован их красотой. Я, впрочем, тоже не мог остаться безразличным — это была поистине величественная картина.

В тот самый момент, когда Перри разразился цветистым панегириком в честь красоты этих мест, с ближайшего острова в нашем направлении выскочило каноэ, битком набитое вооруженными туземцами. За ним последовало второе, а затем и третье. Их намерения были очевидны.

Перри предложил взяться за весла и уйти от каноэ, но мне удалось убедить его, что любая скорость, которую мы сможем развить, будет недостаточной для того, чтобы не дать легким суденышкам туземцев догнать нас.

Я подождал, пока они приблизятся, и окликнул их, сказав, что мы друзья мезопов и сейчас собираемся навестить Джа с Анорока. В ответ на это туземцы заявили нам, что находятся в состоянии войны с Джа, и возьмут наш корабль на абордаж, а наши трупы выкинут за борт на корм рыбам.

Я предупредил, что для их же собственного блага было бы лучше оставить нас в покое, но в ответ услышал брань и участившиеся удары весел. Наши противники, конечно, были ошеломлены видом «Сари», но поскольку они не знают страха, это не убивало их решимости.

Видя, что дикари собираются нас атаковать, я впервые в истории Пеллюсидара пустил в ход «императорскую морскую артиллерию». Попросту говоря, я выстрелил из револьвера по ближайшему каноэ.

Эффект был потрясающий! Увидев, как один из воинов привстал с коленей, выронил весло, на мгновение замер и упал за борт, остальные перестали грести и с ужасом смотрели то на меня, то на поверхность воды, где морские твари дрались за труп их товарища. Им должно было показаться чудом то, что стоя на расстоянии втрое большем, чем полет копья, я сумел поразить одного из них с помощью громкого шума и легкого дымка.

Но пауза длилась недолго — с дикими криками навалившись на весла, они продолжили движение.

Я стрелял снова и снова, и с каждым выстрелом один из воинов ронял со стоном свое весло.

Когда нос первого каноэ коснулся борта «Сари», то в лодке были только мертвые и умирающие. Два других суденышка стремительно приближались, и я переключил внимание на них.

Думаю, что у них зародились сомнения по поводу Целесообразности дальнейшей битвы, ибо когда погиб первый человек, эти две лодки остановились, и их экипажи долго о чем-то совещались.

Сейчас, увидев уничтожение первого экипажа, они снова прекратили грести и, сблизив свои каноэ, устроили совещание.

Воспользовавшись этим затишьем, я вновь призвал туземцев прекратить бессмысленное сражение и вернуться на берег.

— Я не хочу воевать с вами! — прокричал я им. — Возвращайтесь домой и передайте своему народу, что вы видели Дэвида I, Императора Объединенных Королевств Пеллюсидара, и что он одолел вас, как собирается одолеть и махар с саготами и любой другой народ Пеллюсидара, который будет угрожать миру и спокойствию его Империи.

Медленно они повернули свои каноэ в сторону берега. Было очевидно, что они потрясены, и все же им было чертовски неприятно допустить мысль о моем морском превосходстве — я видел, как некоторые из них уговаривали своих товарищей предпринять еще одну попытку.

Тем не менее они уплыли восвояси, а «Сари», так и не замедлив своего хода во время этого инцидента, продолжал свой путь.

Перри высунул голову из отверстия люка и спросил:

— Что, эти мерзавцы бежали? Или ты их всех поубивал?

— Те, кого не убил, бежали, — ответил я.

Он выбрался на верхнюю палубу и, перегнувшись через борт, увидел первое каноэ с его кровавым грузом.

— Дэвид, — сказал он наконец, — это выдающееся событие. Этот день должен войти в анналы истории Пеллюсидара. Мы одержали славную победу. На флот Вашего Величеста напал втрое больший флот противника и был разгромлен.

Я с трудом удержался от улыбки, услышав, с какой гордостью Перри употребил местоимение «мы».

Перри — единственный трус мужского пола, которого, несмотря на это, я люблю и уважаю. Он просто не создан для сражений, но не сомневаюсь, что если когда-нибудь возникнет такая необходимость, он, не задумываясь, отдаст жизнь за меня.

Мы потратили много времени, прежде чем приблизились к Анороку. В редкие минуты досуга, дополняя нашу карту, нам с помощью компаса удалось нанести береговую линию и три острова с довольно высокой точностью.

Скрещенные сабли на карте отметили место, где произошло первое в этом мире крупное морское сражение. В записную книжку были занесены подробности, имеющие несомненное историческое значение.

Мы не стали причаливать к берегу, а бросили якорь неподалеку. Я был знаком с этим островом, но понимал, что никогда в жизни не найду дорогу, ведущую к селению моего друга Джа. Поэтому мы остались на борту «Сари» и принялись палить из наших тяжелых винтовок, чтобы привлечь внимание туземцев.

Примерно после десяти выстрелов на берегу появился отряд раскрашенных воинов. Они внимательно рассматривали нас. Я спросил у них о местонахождении моего старого друга Джа.

Воины ничего не ответили, собрались в одну кучку и углубились в серьезное и оживленное обсуждение. Время от времени они бросали удивленные взгляды в сторону нашего корабля. Было очевидно, что они озадачены нашим боевым видом и не могут понять природы громких звуков, привлекших их внимание. В конце концов, один из воинов вышел вперед и обратился к нам.

— Кто вы такие? — осведомился он. — И что вам нужно от нашего вождя?

— Мы друзья, — ответил я, — передай Джа, что Дэвид, которого он спас от ситика, снова пришел к нему за помощью. Если вы вышлете за нами каноэ, то мы сойдем на берег, а иначе нам не подплыть ближе на нашем корабле.

Они вновь посовещались, затем вытащили из потайного места в зарослях лодку. Два воина сели в нее, взялись за весла, и легкое суденышко стремительно заскользило в направлении нашего корабля.

Теперь у нас была возможность рассмотреть их поближе. Перри никогда раньше не видел представителей краснокожей расы. Он был потрясен их красотой и тем интеллектуальным потенциалом, что, как ему казалось, был заложен в их черепах совершенной формы.

Тем временем каноэ уже стукнулось о борт нашего корабля, и воины пригласили нас занять в нем места. На мой вопрос о Джа они ответили, что его не было в деревне, но гонцы, отправленные за ним, вне всякого сомнения, уже передали ему новость, и вскоре он появится на берегу.

Один из туземцев видел меня во время моего визита на остров и, узнав, стал крайне доброжелателен. Он уверил нас, что Джа будет рад встрече и что племя Анорока счастливо принять человека, о котором слышало так много хорошего.

На берегу нам были оказаны все возможные почести. Пока мы стояли и беседовали с новыми друзьями, из джунглей бесшумно выскользнул еще один воин высокого роста.

Это был Джа. Когда он заметил меня, его лицо просияло от удовольствия. Он подошел и поприветствовал меня и Перри, который тут же влюбился в этого славного гиганта. Джа возглавил колонну и запутанными тропами провел нас к своей затерянной деревне, где предоставил нам с Перри один из домов.

Перри был сильно заинтересован этим необычным жилищем, которое больше всего напоминало гнездо огромной птицы, построенное довольно высоко над землей.

После того как мы утолили голод и отдохнули, Джа пришел к нам в сопровождении старших воинов. Они внимательно выслушали мою историю, начиная от образования федерации независимых королевств и кончая моим путешествием во внешний мир и возвращением в Пеллюсидар.

Джа сказал, что мезопы слышали о федерации и слухи эти заинтересовали их настолько, что группа воинов была отправлена в Сари для выяснения всех обстоятельств. В случае, если бы эти слухи оправдались, то племя Анорока немедленно вступило бы в эту федерацию. Однако воины встретили в пути саготов. Поскольку на протяжении многих поколений мезопы и махары поддерживали вооруженный нейтралитет, делегация краснокожих воинов встала лагерем вместе с саготами, которые и рассказали о крушении федерации. Узнав об этом, отряд вернулся на Анорок.

Когда я показал Джа нашу карту и объяснил ее смысл, он сильно заинтересовался ею. Анорок, Облачные Горы, река и очертание побережья — все это было знакомо ему. Он показал, где должно находиться внутреннее море и расположенный неподалеку от него крупнейший город махар — Футра. С легкостью, удивительной для дикаря, Джа обозначил на карте направление на Сари и продолжил береговую линию на север и на юг так далеко, как только мог.

Его дополнения убедили нас в том, что «Гринвич» находится на берегу этого самого моря и до него значительно проще было бы добраться водным путем, чем подвергать себя опасному переходу через горы.

Если Сари омывается теми же водами, то береговая линия должна загибаться к юго-западу от «Гринвича», — это предположение, как выяснилось впоследствии, вполне отвечало действительности.

Джа также объяснил, где находится Амоз: он лежит строго к северу от «Гринвича», неподалеку от устья пролива, где расположена Сари.

Как я уже не раз отмечал, чувство расстояния и направления у обитателей Пеллюсидара развито чрезвычайно. Любой из них, оказавшись в совершенно незнакомом месте, без карты, компаса и даже звезд безошибочно найдет кратчайшую дорогу домой. Он будет обходить моря и горы, пробиваться через непролазные джунгли, но никогда не собьется с верного пути. Помимо удивительного чувства дома, эти дикари никогда не забывают положение места, где они хоть раз побывали.

Короче говоря, каждый житель Пеллюсидара — ходячая географическая карта какого-либо участка этого мира. Для нас с Перри это было большим подспорьем, поскольку нам хотелось сделать нашу карту как можно более полной.

Посовещавшись, мы решили, что Перри в сопровождении большого отряда мезопов вернется к нашему «разведчику» и заберет оттуда груз, доставленный из внешнего мира. Джа и его воины были потрясены нашим оружием и горели желанием строить парусные суда.

Поскольку я взял с собой достаточное количество оружия, а на борту «железного крота» были книги по судостроению, мы решили, что было бы прекрасно, если бы этот народ начал строить настоящий, хорошо оснащенный флот. Я был уверен, что имея все необходимые сведения, Перри смог бы успешно руководить строительством. Я, впрочем, предупредил его, чтобы он, хотя бы на первое время, позабыл свои фантастические мечты о дредноутах и фрегатах, а занялся бы небольшими суденышками, рассчитанными на экипаж из четырех-пяти человек.

Сам же я решил идти в Сари и, продолжая поиски Диан, приложить все усилия к восстановлению федерации.

Джа выделил мне в качестве сопровождающих пару своих воинов, и я отправился в дорогу. Мы решили не пересекать гряду Облачных Гор и выбрали путь, пролегающий южнее Футры. Мы ели четыре раза и один раз спали и находились, как сказали мне мои спутники, в непосредственной близости от крупнейшего города махар, когда неожиданно столкнулись с большим отрядом саготов.

Они не напали на нас, соблюдая действующее перемирие, но поглядывали на меня с нескрываемым подозрением. Мои друзья сказали, что я путешественник из далекой страны, а я сделал вид, будто не понимаю языка, на котором мезопы объяснялись с гориллоподобными солдатами махар.

Не без внутреннего содрогания я заметил, что предводитель саготов разглядывает меня, как будто что-то припоминая. Возможно, он видел меня во время моего пребывания в Футре и пытался сейчас сообразить, кто же я такой на самом деле.

Меня это сильно беспокоило, и я вздохнул с облегчением, когда мы распрощались с саготами и продолжили свое путешествие.

Несколько раз во время наших последующих переходов я чувствовал, что за нами следят, но не поделился своими подозрениями со спутниками, о чем потом не раз пожалел. Впрочем, лучше рассказать все по порядку.

Мы убили антилопу, и, насытившись, я прилег отдохнуть. Мои друзья, как и все обитатели Пеллюсидара, редко испытывали потребность во сне, но на этот раз они присоединились ко мне, поскольку предыдущий переход отнял у нас много сил.

Проснулся я от того, что на меня навалились два огромных сагота. Крепко прижав меня к земле так, что я не мог не то что пошевелиться, но даже дышать, они проворно связали мне руки за спиной, после чего грубо поставили на ноги.

Тут только я увидел своих сопровождающих — они лежали, застигнутые смертью во сне. Саготы закололи их копьями. Я пришел в ярость и проклинал предводителя саготов на все лады, используя тот язык, знание которого скрывал при нашей встрече. Сагот лишь усмехнулся в ответ на мои бессильные угрозы, как бы говоря: «Я так и думал!»

Они не отняли у меня ни револьвер, ни патроны, поскольку не знали, что это такое, но винтовки тем не менее я лишился — она просто осталась лежать там, где саготы предательски напали на нас. Они были настолько глупы, что даже не поинтересовались этим странным предметом.

По направлению нашего движения я понял, что саготы ведут меня в Футру. Мне не нужно было напрягать свои умственные способности, чтобы понять, что меня ожидает в логове врага. Это будет либо арена с диким тагом, либо лаборатории махар.

Во втором случае мой конец будет столь же неизбежным, сколь и в первом, но несопоставимо более мучительным. Как-то раз я имел возможность посмотреть опыты над людьми в этих лабораториях и, честно говоря, предпочитал быть растерзанным диким зверем.

По прибытии в подземный город меня немедленно доставили пред ясные очи древней, туго обтянутой кожей рептилии. Ее глаза, обращенные на меня, пылали злобой и ненавистью, все более усиливавшейся по мере того, как сагот докладывал обо мне.

Я догадался, что сомнений в том, кто я такой, у моих врагов не осталось. С волнением, необычным для правящей расы Пеллюсидара, махара отправила меня под стражей в одно из главных зданий города. Меня ввели в просторный зал, уже битком набитый махарами всех рангов.

Они беседовали в полном молчании, ибо махары лишены устной речи. Перри когда-то говорил мне про шестое чувство и четвертое измерение, используя которые, они общаются, но я ничего не понял из его объяснений.

Как бы то ни было, предметом их разговора являлась моя скромная персона, и судя по взглядам, которые эти твари метали в мою сторону, он был не очень приятным для меня.

Не знаю точно, сколько времени я стоял так, ожидая их решения, но, думаю, довольно долго. В конце концов, один из саготов обратился ко мне — он выполнял роль переводчика.

— Махары готовы сохранить тебе жизнь и подарить свободу при одном условии, — сказал он.

— И что же это за условие? — спросил я, хотя догадывался, о чем идет речь.

— Ты должен вернуть то, что украл из пещер Футры, убив четырех махар, ответил сагот.

Я так и думал. Секрет, от которого зависело размножение махар, был надежно спрятан, и только я и Диан знали, где находится это место.

«Предположим, они дадут мне свободу, чтобы получить свой секрет, — думал я, — я верну его, а дальше? Сдержат ли они свое обещание?» Я в этом сильно сомневался. Вновь заполучив рецепт искусственного размножения, они заполонят весь Пеллюсидар, и не останется никакой надежды на победу человека. Дело, которому я посвятил все свои силы, за которое я готов отдать жизнь, погибнет!

Ну что ж! В этот момент, стоя перед жестоким трибуналом, я понял, что моя жизнь — это очень небольшая цена за благополучие человеческой расы Пеллюсидара, ибо не получив своего секрета, чудовищные рептилии рано или поздно вымрут, и человек станет господствовать в Пеллюсидаре.

— Ну, — подтолкнул меня сагот, — великие махары ждут твоего ответа.

— Можешь передать им, — четко произнес я, — что я не скажу им, где спрятан «Великий секрет».

Когда этот ответ был доведен до сведения моих судей, в зале поднялся невообразимый шум: хлопанье крыльев и ужасающее шипение раздавалось со всех сторон. Я уже было подумал, что сейчас они кинутся на меня, и положил руки на револьверы, решив подороже продать свою жизнь. Но тут шум прекратился, и, по всей видимости, саготам была дана какая-то команда, так как их предводитель положил мне руку на плечо и грубо подтолкнул к выходу. Они поместили меня в темную комнату и не спускали с меня глаз. Я был уверен, что скоро за мной придут и отведут меня в вивисекционную лабораторию, и мне потребовались все мои душевные силы, чтобы подготовиться к этой ужасной смерти. В Пеллюсидаре, где нет времени, ожидание смерти может тянуться бесконечно.

Так я лежал на полу темницы и ожидал своего конца.

Глава 5

Наконец пришел момент, которого я ждал в безвременье этого мира и к которому тщетно пытался подготовиться.

Огромный сагот прорычал слова приказа стражникам, и те, вытащив меня из темницы, поволокли меня наверх.

Я оказался среди толпы махар, саготов и связанных рабов. Меня вели по широкой улице в том направлении, куда двигалась вся эта масса. Однажды я уже видел такое скопление людей в Футре, и поэтому мне не составило труда сообразить, что мы двигаемся к арене, на которой приговоренные к смерти рабы встречают свой конец.

В огромном амфитеатре меня провели к дальнему концу арены. Вошла королева махар, сопровождаемая свитой. Все места были заняты. Развлечение должно было вот-вот начаться.

Из небольшой двери, выходящей прямо на арену, саготы вывели девушку. Расстояние между нами было слишком велико, и я не мог разглядеть ее лица.

Какая судьба ожидает эту несчастную жертву хладнокровных чудищ, глазеющих на нас, и почему она должна погибнуть вместе со мной? Мне было так жалко бедняжку, что на минуту я даже забыл о своей судьбе. Какое преступление она совершила, что махары решили лишить ее жизни таким образом?

Пока я размышлял о своей подруге по несчастью, открылась другая дверь, и на арену выскользнул тараг — огромный пещерный тигр каменного века. На поясе у меня по-прежнему висели два револьвера, так как саготы, не понимая их истинного назначения, приняли их за подобие дубин, а поскольку приговоренным к смерти на арене разрешают использовать оружие, то их у меня не отобрали.

У девушки в руках было копье. Впрочем, против этого страшного зверя, что был выпущен на арену, с таким же успехом можно было бы использовать булавку.

Тараг огляделся по сторонам. Казалось, он не заметил меня, все его внимание было приковано к девушке. Чудовищный рев вырвался из его груди — рев, завершившийся криком, похожим на крик умирающей женщины. Меня пробрала дрожь при одной мысли о том, что сейчас должно произойти.

Зверь медленно и как бы нехотя направился к жертве. Только в этот момент я опомнился и решил действовать. Быстро и насколько мог бесшумно я устремился за тарагом. На бегу я выхватил из кобуры револьвер, но… Ах! Если бы только в моих руках была моя винтовка. Одного хорошего выстрела было бы достаточно, чтобы покончить с этим чудовищем. Единственное, на что я мог рассчитывать, это отвлечь внимание тарага от беззащитной девушки и затем стрелять в него до тех пор, пока он не разорвет меня на части.

Здесь существовал неписаный закон: победитель получает жизнь и свободу, неважно, будь то зверь или человек, что, кстати говоря, было для махар совершенно безразлично. Как я уже упоминал, они относились к людям, как к низшей расе, стоящей на одной ступени развития с дикими зверями. По крайней мере, так было до нашего с Перри появления в Пеллюсидаре, ибо с тех пор, как мне кажется, махары начали понимать, что гилок — так они называли людей высокоорганизованное, мыслящее существо, с которым им придется считаться.

Но, судя по всему, выиграть от этого неписаного закона мог сегодня только тараг — он находился в нескольких шагах от девушки, и я понимал, что в считанные мгновения она будет растерзана в клочья. Я поднял револьвер и выстрелил. Пуля попала ему в левую заднюю ногу. Мой выстрел и не мог убить его на месте, но звук заставил тарага повернуться ко мне.

Я думаю, что вид разъяренного огромного саблезубого тигра — это одно из наиболее ужасных зрелищ в мире. Особенно, если этот тигр рычит на тебя, и ничего не разделяет вас, кроме нескольких метров песка.

Невольный крик сорвался с губ девушки, и это отвлекло мое внимание от тарага. И тут я видел ее лицо достаточно близко, чтобы разглядеть его. Глаза девушку были прикованы ко мне и в них было безграничное, неописуемое удивление, надежда и страх.

— Диан! — вырвалось у меня. — Боже милостивый, Диан!

Я увидел, что ее губы сложились для того, чтобы произнести мое имя. Сжав копье, она бросилась к тигру. В этот момент она сама была подобна тигрице первобытная женщина, готовая отдать жизнь за своего возлюбленного. Прежде чем она смогла добежать до чудовища, стоявшего между нами, я снова выстрелил, целясь в место, где шея зверя соединялась с левым плечом. «О! Если бы у меня в руках была винтовка», — вновь подумалось мне, ибо пуля, выпущенная из револьвера, не могла достичь сердца огромного хищника, хотя и остановила его на мгновение.

Вот тут-то и произошла странная вещь. Я услышал громкое шипение, раздавшееся с мест, где сидели махары, поднял голову и увидел, что три могучих дракона, охраняющих королеву (Перри называл их, по-моему, птеродактилями), снялись со своих насестов и с огромной скоростью устремились к центру арены. Эти драковы — могучие создания, они благодаря своим крыльям могут вступать в единоборство с тарагом или с пещерным медведем и выходить из него победителями.

К моему изумлению, эти птеродактили налетели на тарага в тот самый момент, когда он готовился расправиться со мной, вонзили свои когти в его густую шкуру и, легко подняв в воздух, унесли с собой, как ястреб унес бы цыпленка.

Что все это могло значить?

Я был совершенно ошарашен, но, осознав, что тараг больше не угрожает нам, кинулся к Диан. Со слезами на глазах моя возлюбленная бросилась мне на грудь. Мы были так счастливы в тот момент, так заняты друг другом, что судьба зверя, которому мы были предназначены, нас не интересовала.

Мы пришли в себя, лишь услышав грубые голоса саготов, окруживших нас. Их предводитель отрывисто приказал нам следовать за ним. Мы прошли через арену и попали на широкую улицу. Вскоре мы очутились в том же помещении, где меня уже допрашивали и вынесли приговор. И вновь на нас смотрели холодные глаза наших жестокосердных судей. Заговорил сагот-переводчик. Он сказал, что нам спасли жизнь благодаря вмешательству высокородной Ту-аль-са, только что вернувшейся в Футру и узнавшей меня на арене.

— Кто такая Ту-аль-са? — спросил я.

— Много веков назад ее предок был последним правителем махар мужского пола, — последовал ответ.

— А с чего это она решила подарить мне жизнь? — полюбопытствовал я.

Сагот пожал плечами и перевел мой вопрос. Главная махара, используя язык знаков, ответила толмачу. Он вновь повернулся ко мне:

— В течение долгого времени ты держал Ту-аль-са в своей власти. Ты мог убить ее или оставить в незнакомом мире — но не сделал ни того ни другого. Ты не причинил ей вреда, взял ее с собой в Пеллюсидар и отпустил ее. Это твоя награда.

Тут я понял. Та махара, что была моей спутницей поневоле во время путешествия во внешний мир, и была Ту-аль-са. Сегодня я впервые узнал имя этой благородной леди. Слава Богу, что я не оставил ее в песках Сахары и не пристрелил, хотя, должен сказать, искушение было очень велико. Я был удивлен, что благодарность свойственна махарам. Я всегда думал о них, как о хладнокровных, безмозглых тварях, хотя Перри и потратил много времени, пытаясь объяснить мне, что по капризу эволюции животных форм, именно эти рептилии заняли во внутреннем мире то же положение, что и человеческий род во внешнем.

Он часто говорил мне, что на основании их письменных документов, которые Перри изучил пока мы были в Футре, можно сделать вывод о том, что мах ары справедливая раса, достигшая больших успехов в генетике, метафизике, механике и архитектуре.

Короче говоря, хотя я всегда и считал, что махары — просто отвратительные летающие крокодилы, на которых они, кстати говоря, совершенно непохожи, я пришел к выводу, что нахожусь в руках не простых омерзительных рептилий. Ибо их справедливость и благодарность — безусловные характеристики разума и культуры.

Впрочем, я отвлекся. В тот момент меня больше всего интересовало, что же будет с нами дальше. Они могли спасти нас от тарага, но это вовсе не означало, что мы будем свободны.

До некоторой степени махары еще принимали нас за существа низшего порядка и, по всей видимости, считали, что они смогут сами позаботиться о нашей безопасности. Я осведомился о том, что нас с Диан ждет в будущем.

В ответ мне сообщили, что, сохранив мою жизнь, Ту-аль-са считает свой долг благодарности выполненным. Все вернулось на круги своя — я по-прежнему был для них врагом, совершившим самое тяжкое преступление, похитив их «Великий секрет». Они решили держать меня и Диан в плену до тех пор, пока рукопись не будет возвращена ее владельцам.

Условия махар были просты: я в сопровождении саготов отправляюсь за документом, а Диан остается в Футре в качестве заложницы. Когда я верну бесценный документ королеве, мы оба будем отпущены на волю.

Да, они могли диктовать мне условия, но на карту было поставлено значительно больше, чем наши с Диан жизни и свобода.

Лишенные своего секрета, махары рано или поздно вымрут. Веками они размножались искусственным способом, тайна которого была надежно сокрыта в небольшой пещере в той долине, где мы с Диан провели свой медовый месяц. Я не был уверен, что мне удастся найти ее, впрочем, это меня не беспокоило. Пока махары будут плодиться и размножаться, люди не смогут занять подобающее им место.

Я поведал о своих сомнениях Диан.

— Ты часто рассказывал мне, — ответила она, — о том могуществе, которое даруют людям изобретения твоего мира. Теперь все эти удивительные вещи здесь, в Пеллюсидаре. Ты говорил мне об огромных орудиях уничтожения, выплевывающих железные шары, сеющие смерть. Ты говорил мне о неприступных каменных крепостях, в которых тысяча хорошо вооруженных человек может сражаться с миллионом саготов. Рассказывал ты мне и о больших каноэ, движущихся без весел. Все это может принадлежать людям Пеллюсидара. Нам не надо теперь бояться махар. Пусть размножаются! Даже стань их миллионы — все равно они будут бессильны против мощи Императора Пеллюсидара. Но если ты останешься в плену или погибнешь, то не будет ни огромных каноэ, ни крепостей, ничего! Что люди Пеллюсидара смогут без тебя? Они станут воевать между собой, а махары уничтожать их безнаказанно. Да, махары вымрут, но чего будет стоить свобода человечества без знаний, которыми ты обладаешь? Кто поведет их путем цивилизации? Нет, Дэвид, махары не смогут повредить нам, если ты будешь на свободе. Пусть они получат секрет размножения, а мы — свободу, обладая которой, поведем наш народ к завоеванию Пеллюсидара.

Я знал, что Диан своенравна, но ее характер ни в коей мере не влиял на ее способность мыслить логически. Она была совершенно права. Мы не сможем ничего добиться, если останемся до конца своих дней заточенными в Футре.

Конечно, Перри мог многое сделать, используя груз железного «крота», но он всегда был мирным человеком. Я понимал, что ему не удастся примирить враждующие племена и присоединить новые к Империи. Он будет возиться с производством пороха и улучшать его до тех пор, пока кто-нибудь не расправится с ним с помощью его же изобретения. Перри никогда не был практичен. Ему нужен кто-то, кто смог бы направлять его энергию в нужное русло. Если мы собираемся сделать что-то для Пеллюсидара, то мы сможем это сделать только вместе.

В общем, результатом всех этих размышлений явилось мое согласие с условиями махар. Они пообещали, что во время моего отсутствия с Диан будут хорошо обращаться и оберегать ее.

Вскоре в сопровождении сотни саготов я отправился на поиски затерянной долины, которую когда-то обнаружил совершенно случайно и мог не найти во второй раз. Мы шли по направлению к Сари. Один из наших привалов пришелся на то место, где мои друзья-мезопы и я были застигнуты саготами. С большой радостью я обнаружил, что моя винтовка лежит на том же месте, где я ее и оставил. Не долго думая, я вновь вступил во владение этим оружием, без которого, признаюсь, чувствовал себя довольно беззащитным.

По пути я дорисовывал нашу карту: занятие, не привлекшее ни малейшего внимания саготов. Я понял, что людям Пеллюсидара нечего бояться этих гориллоподобных существ. Они были солдатами, только и всего. Их мыслительный аппарат был фактически не развит, и впоследствии мы смогли бы их использовать к своей собственной выгоде.

После довольно продолжительного путешествия мы подошли к месту, которое, как мне показалось, было недалеко от искомой долины. С каждым шагом я все больше и больше убеждался в этом. Меня окружала знакомая местность, и я был уверен, что с легкостью смогу отыскать нужную пещеру.

Внезапно из чащи леса показался отряд полуобнаженных вооруженных людей. Завидев нас, они остановились. У меня не было ни малейших сомнений в том, что сейчас начнется «охота». Саготы вряд ли упустят возможность захватить еще нескольких рабов для своих хозяев.

Я заметил, что люди были вооружены луками и мечами, и предположил, что они принадлежали к одному из королевств федерации, ибо только подданные моей Империи были оснащены подобным образом.

Саготы разразились дикими криками при виде своих врагов и, не теряя ни минуты, ринулись на них. Но тут произошла странная вещь. Один из вооруженных людей внезапно выступил вперед и поднял руки в мирном жесте. Саготы затихли и стали осторожно приближаться к нему. Между предводителем саготов и этим человеком завязалась оживленная беседа, предметом которой, по всей видимости, являлся я, так как сагот и его собеседник часто поворачивались и смотрели в мою сторону. Я заметил, что сагот показывал в сторону долины, как бы объясняя человеку цель нашего путешествия. Все это было мне непонятно. Кто из людей может быть в таких замечательных отношениях с саготами?

Я пытался разглядеть эту загадочную личность, но из предосторожности саготы оттащили меня в сторону, и расстояние между нами было слишком велико.

Тем временем беседа закончилась, и люди продолжили свой путь, а моя охрана решила устроить привал и поесть. Саготы не сказали мне, кого мы встретили, а я не стал спрашивать, хотя мое любопытство было сильно возбуждено.

Мне было позволено поспать, а когда я проснулся, мы отправились в последний переход, ибо цель была уже близко. Я с легкостью нашел долину и без особых затруднений привел своих спутников к пещере. У ее входа саготы остановились, а я вошел внутрь. Когда мои глаза привыкли к окружавшему меня полумраку, я заметил на полу горку свежей земли и камней, но поначалу не придал этому значения. Вскоре я нашел то, что искал — небольшую полость, в которую я аккуратно положил рукопись. Покрывшись холодным потом, я замер рукописи там не было.

В отчаянии я обыскал всю пещеру, но — увы — тщетно. Кто-то побывал здесь прежде меня и выкрал бесценный документ.

Единственная вещь, которая могла нам с Диан помочь получить свободу, исчезла и, по всей видимости, безвозвратно. Если ее нашла махара, что, впрочем, маловероятно, скорее всего будет скрыт сам факт находки. Если же на мой тайник набрел пещерный человек, то, по всей видимости, документ уже уничтожен или потерян.

Все мои надежды рухнули. С щемящим сердцем вышел я из пещеры и рассказал предводителю саготов о своем открытии. Это не произвело на него особого впечатления, потому что о содержании документа он ничего не знал. Однако понимая, что я не выполнил возложенной на меня миссии, он постарался сделать наше обратное путешествие как можно более неприятным для меня. Я не протестовал, хотя у меня, благодаря моему оружию, была возможность протестовать достаточно убедительно. Я просто не осмеливался на открытое выражение недовольства, так как опасался за Диан. Я предполагал потребовать ее освобождения по моему возвращению в Футру. Хоть мне и не удалось вернуть документ, это ни в коей мере не умаляло моего желания найти его, и поэтому невиновная в моем провале Диан должна быть освобождена.

Я только об этом и думал, когда предстал перед большой аудиторией махар в том же зале, где я уже не раз бывал. Махары выслушали доклад предводителя саготов. Не понимая языка этих рептилий, невозможно узнать, что они думают или чувствуют, и у меня мурашки бегали по коже, когда я думал о том, во что выльется их ярость после этого доклада.

Две рептилии что-то прошипели саготу-переводчику, по всей видимости, это был мой приговор. Но меня значительно больше интересовала судьба Диан. Я решил, что если они не освободят ее, то я воспользуюсь своим оружием. В общем-то, думал я, мне, может, удастся бежать, а зная, где находится Диан, возможно освободить и ее. Ход моих мыслей был прерван переводчиком.

— Великие махары, — сказал он, — не понимают смысл твоих слов и поступков. Ты сказал, что не нашел документ, но послал гонца, принесшего его в Футру. Великие махары хотят знать, забыл ли ты, что было на самом деле, или просто пытаешься скрыть правду.

— Я не посылал им никакого документа! — в изумлении вскричал я. — Спроси, что они имеют в виду.

— Они говорят, — после непродолжительного диалога с одной из махар начал переводчик, — что незадолго до твоего возвращения в Футру гилок по имени Худжа-Проныра принес «Великий секрет». Он сказал, что ты послал его и просил отдать документ махарам, а твою девушку забрать и отвести ее в Сари.

— Диан? — опешил я. — Махары отдали Диан Худже?

— Ну да. Так что с того? Ведь она всего-навсего гилок, — невозмутимо произнес сагот, как если бы я или вы сказали: «Это же всего-навсего корова».

Глава 6

Махары, как и обещали, освободили меня, но предупредили, чтобы я не появлялся вблизи Футры и других городов. Мне дали понять, что они считают меня опасным врагом.

Махары не сказали мне, в каком направлении ушел Худжа-Проныра с моей возлюбленной, и я покинул Футру, полный горечи и ярости против того, кто в очередной раз лишил меня самого драгоценного сокровища.

Сначала я решил идти в Анорок, но, поразмыслив, отправился в сторону Сари; я чувствовал, что где-то в тех краях должен встретиться с Худжей, ибо именно в том направлении находилась его собственная страна.

О своем путешествии в Сари я могу сказать лишь, что оно не отличалось от моих прочих путешествий, а приключения и опасности, выпавшие на мою долю, были обычны для этого дикого мира. Впрочем, по-настоящему опасных приключений мне удавалось избегать благодаря моему оружию.

Я до сих пор не могу понять, как в первые десять лет жизни во внутреннем мире, вооруженный лишь первобытной дубиной, я не погиб от когтей какого-нибудь хищника во время одного из своих переходов.

С помощью моей карты я достиг, наконец, Сари. Когда я вскарабкался на плато, где обитала основная часть племени, заметившие меня люди подняли крик. Как пчелы из растревоженного улья, вылетали воины из своих пещер, на ходу натягивая луки. Стрелы, наконечники которых были смазаны смертоносным ядом, были нацелены в мою сторону. Мечи из кованого железа — другое мое изобретение — угрожающе покачивались перед моим носом. Толпа окружила меня со всех сторон.

Это был критический момент. Я мог быть убит до того, как кто-нибудь узнает меня. Я понял, что с моим исчезновением пропало и всякое подобие цивилизованных отношений, которые я так старательно насаждал. В мое отсутствие они быстро вернулись к состоянию, в котором я их застал во время своего появления в Пеллюсидаре — подозрительная ненависть ко всякому незнакомцу.

Опустив на землю винтовку, я поднял руки — жест, который понимают все разумные существа Пеллюсидара. Шум вокруг меня затих — воины чуть опустили свои луки, чтобы получше рассмотреть меня. Я же лихорадочно озирался вокруг, пытаясь обнаружить своего друга Гака Волосатого — короля Сари, и, к своей радости, увидел его. Как приятно было вновь встретить этого волосатого исполина, моего настоящего друга.

Гак проложил себе дорогу через толпу воинов и вскоре оказался в одном шаге от меня. Я не произнес ни слова. Я даже не улыбнулся. Узнает ли меня Гак, мой старший лейтенант? Некоторое время он стоял неподвижно, внимательно разглядывая меня с ног до головы. Он обозрел мой пробковый шлем, защитный костюм, револьверы и винтовку. Его взгляд вернулся к моему лицу, и я увидел, что он начинает узнавать меня. Не говоря ни слова, Гак схватил мою правую руку и, опустившись на колени, поднес ее к своим губам. Этому в свое время обучил их Перри, и я думаю, что ни одному, даже самому вышколенному европейскому придворному не удалось бы выполнить этот акт с большей грацией и достоинством.

Я велел Гаку встать на ноги и крепко пожал его волосатые руки. Я не мог говорить от переполнявших меня чувств, думаю даже, что в эту минуту в глазах у меня были слезы.

Король Сари повернулся к своим воинам и объявил: «Наш Император вернулся. Подойдите ближе и…» Но последующие его слова были покрыты криком, вырвавшимся разом из многих диких глоток. Я и не предполагал, что моя персона так много значила для этих людей. Они толкались, шумели и чуть не дрались за право поцеловать кончики моих пальцев, а перед моими глазами вновь замаячил призрак Империи.

С ними я смогу и завоюю весь мир! Если жители Сари остались верны мне, то и обитатели Амоза, Кали и другие великие племена, по всей видимости, должны поддержать меня в борьбе за господство людей в Пеллюсидаре.

Что ж, все складывалось пока неплохо: Перри был с нашими друзьями мезопами, я в целости и сохранности достиг Сари; для полного счастья мне не хватало только Диан.

Вкратце я поведал Гаку о своих приключениях, начиная с возвращения в Пеллюсидар, и перешел к вопросу поисков Диан, который, откровенно говоря, был для меня важнее, чем вся Империя Пеллюсидара. Когда я дошел до рассказа о том, как Худже удалось обманом похитить Диан, Гак не смог сдержать своего негодования.

— Опять Проныра! — вскричал он. — Это ведь Худжа в свое время поссорил вас, это он предал нас саготам, когда мы бежали из Футры. Это Худжа провел тебя и отправил с тобой махару вместо Диан во внешний мир. И это он своей ложью и предательством довел нашу Империю до краха. Мы сделали глупость, сохранив ему жизнь, когда он был в наших руках. В следующий раз…

Гаку не было смысла продолжать далее, я хорошо знал, что ожидает врага, попавшего в его волосатые руки.

— Теперь Худжа очень опасен и силен, — ответил я, — ему удалось как-то договориться с махарами, это очевидно. Ведь это его я встретил, когда шел с саготами на поиски «Великого секрета» махар. Саготы не напали на него, а, напротив, рассказали ему о нашей миссии, и он успел в ту затерянную долину раньше нас и похитил документ. Да, он вполне оправдал свое прозвище.

Несколько раз Гак созывал совет. В конце концов мы пришли к решению объединить поиск Диан с усилиями по воссозданию распавшейся федерации. Двадцать воинов, разбитые на пары, были отправлены в главные королевства с этой целью.

Гак решил остаться в Сари и ждать возвращения гонцов и делегаций других племен. Четыреста воинов были немедленно отправлены в Анорок, чтобы перевезти Перри и груз «крота» в столицу Империи.

Сначала предполагалось, что я останусь в Сари, чтобы, получив известия о Диан, мог немедленно отправиться в путь, но ожидание и бездействие были столь томительны, а деятельность окружающих столь активна, что я решил тоже отправиться на поиски.

Гак, узнав о моих намерениях, пытался отговорить меня, но я твердо стоял на своем. В самый разгар нашей дискуссии в деревню вошел человек, высоко держа поднятые руки. Его окружили воины и немедленно доставили к Гаку.

Это был типичный пещерный человек — приземистый, мускулистый и волосатый. Черты лица, впрочем, были очень хороши, как и у всех первобытных людей Пеллюсидара. Его вооружение состояло из каменного топора, ножа и огромной деревянной дубины.

— Кто ты и откуда? — спросил Гак.

— Я Колк, сын Гурка, вождя народа Турий, — ответил незнакомец. — Я иду из Турий в Амоз, где живет Дакор Сильный, похитивший мою сестру Канду и сделавший ее своей женой. Мы у себя в Турий слышали о великом вожде, объединившем много племен, и мой отец послал меня к Дакору, чтобы узнать, правда ли это, и если все это действительно так, предложить наши услуги этому человеку, которого все называют Императором.

— Это все чистая правда, — ответил Гак, — и вот перед тобой стоит Император, о котором вы слышали. Можешь не ходить дальше, ты нашел, кого искал.

Колк был доволен. Он долго рассказывал нам о Турий — Стране Вечной Тени и о своем путешествии в Амоз.

— А почему, — спросил я, — Гурк, твой отец, хочет присоединить свое королевство к Империи?

— По двум причинам, — ответил молодой человек, — во-первых, махары, что живут за равниной Ли-ди, обложили наш народ тяжелой данью, а людей обращают в рабство или скармливают своим зверям. Мы слышали, что великий Император ведет войну с маха-рами, и с радостью приняли бы в ней участие. Во-вторых, недалеко от наших берегов, на острове в Соджар-Азе, поселился человек, собравший в свой отряд бандитов из всех племен. Там даже есть саготы. Говорят, их послали махары помогать этому человеку. Они делают частые набеги на наши деревни. Численность этого отряда постоянно растет, так как махары отпускают на волю любого, кто пообещает сражаться вместе с этими людьми. Махары хотят, чтобы Империя, о которой я пришел разузнать, была разрушена руками нам подобных. Все это мы узнали от одного воина, который был в этой банде, но при первой же возможности бежал.

— Интересно, что это за человек, — спросил я у Гака, — который ведет войну на стороне махар против людей?

Я не ждал ответа и вздрогнул, когда раздался спокойный голос Колка.

— Его зовут Худжа, — просто сказал он.

Мы с Гаком переглянулись. Меня охватило радостное волнение. Наконец мы узнали, где скрывается Худжа, да еще заполучили проводника!

Но когда я рассказал про все Колку, он не загорелся желанием быть нашим проводником. Помимо сведений, которые ему надо было собрать, он хотел повидаться с сестрой и объясниться с Дакором, кроме того, отец дал ему дополнительные инструкции, которые он не мог не выполнить. Впрочем, Колк сказал, что он показал бы мне дорогу к острову, если бы из этого похода могло получиться что-либо путное.

— Но вы не справитесь с ним, сейчас по крайней мере, — говорил он. — У Худжи тысячи воинов, а по его первому зову махары пришлют ему подкрепление. Вы должны сначала собрать большое войско и только тогда, может быть, вам удастся разгромить его. Кроме того, вам нужно заставить его отойти подальше от моря, чтобы он не смог воспользоваться этими странными штуками, с помощью которых его люди перемещаются по воде.

Мне не удалось уговорить его на большее, чем просто объяснить мне дорогу. Я показал ему карту, на которую уже были нанесены довольно обширные территории от Анорока до Сари и от Облачных Гор до Амоза. Когда я объяснил Колку смысл всех обозначений, он уверенно прочертил линию морского побережья Сари и обозначил границы Турий в Стране Вечной Тени.

Эта Земля простиралась на юго-восток от побережья и заканчивалась на полпути к острову, где обитал Худжа. На северо-западе находилась равнина Лиди, на границе которой располагался город махар. Глядя на карту, мне становилось понятней, почему жители Турий послали за помощью, — они оказались меж двух огней: Худжа с одной стороны и махары с другой.

Гак и Колк в два голоса уговаривали меня остаться, но я был полон решимости отправиться не медля ни минуты. Единственное, что меня задержало, это необходимость снять для Перри копию карты. Я оставил ему письмо, в котором, помимо всего прочего, выдвинул гипотезу о том, что Соджар-Аз, или Великое Море, омывает южное побережье континента и простирается далеко на север. Я предположил также, что оно соединено с огромным проливом, на берегах которого находятся Сари, Амоз и «Гринвич». Я просил Перри поторопиться со строительством флота, дабы им можно было воспользоваться в борьбе против Худжи.

Рассказав содержание письма Гаку и попросив его отправить в Турию сильное войско, как только ему удастся достигнуть соглашения с другими королевствами, я начал собираться.

Колк дал мне опознавательный знак для своего отца — кость с изображением лиди (турианского вьючного животного). Ниже лиди был изображен человек с цветком.

Лиди — это животное, которое используют только жители Турий, а изображение человека с цветком несло двоякий смысл: говоря о мирных намерениях подателя, оно выполняло также функцию личной подписи Колка.

Тщательно осмотрев свое снаряжение, я отправился в путь — на поиски самого дорогого для меня человека.

Перед выходом Колк дал мне пространные пояснения, но, впрочем, это было лишним: я куда больше рассчитывал на свою карту, чем на память. Собственно говоря, карта мне была тоже не очень нужна, так как моим главным ориентиром служила огромная горная вершина, которая была видна даже из Сари, несмотря на расстояние в сотни миль.

У южного подножья этой горы брала начало река, которая текла на запад, затем поворачивала на юг и впадала в Соджар-Аз в сорока милях северо-восточнее Турий. Все, что от меня требовалось, это идти вдоль этой реки до моря, а потом по побережью прямо в Турию.

Двести сорок миль диких гор, первобытных джунглей, нехоженых равнин, безымянных рек, зловонных болот и диких лесов лежало впереди, но это не пугало меня. Никогда в жизни мне так сильно не хотелось отправиться в столь опасное путешествие — слишком многое зависело от его успеха.

Не удивлю вас, если скажу, что не знаю, сколько времени продолжалось мое путешествие. Меня не занимали те удивительные вещи, которые попадались на моем пути — перед моими глазами стояло лицо Диан, которую я любил и к которой стремился всем сердцем.

Я вышел из этого состояния, лишь когда миновал высокую гору и впервые увидел небольшой спутник, низко висящий над поверхностью Пеллюсидара. Он-то и отбрасывал ту тень, в которой обитали жители Турий.

С моего места было видно, что одна сторона этой полуденной луны ярко освещена, а другая погружена в тень. Издалека мне казалось, что эта своеобразная луна почти касается земли, но впоследствии я узнал, что она висит на расстоянии мили.

Следуя течению реки, я вскоре потерял из виду маленький спутник, так как углубился в заросли дремучего леса. В течение нескольких переходов он был скрыт от меня. Но по мере моего приближения к морю небо темнело, а растительность становилась все менее пышной. Было такое ощущение, будто кто-то всемогущий решил: «Там цветы и травы, деревья и кустарники будут расти пышным цветом, благоухать и радовать глаз, а здесь они будут бледны, редки и невзрачны».

Я поднял голову и осмотрелся, надеясь увидеть облака — это довольно редкое явление, но каково же было мое удивление, когда я просто не увидел солнца! Впрочем, причину этого я установил довольно быстро. Прямо над моей головой висел другой мир. Я мог разглядеть его горы и долины, океаны, озера, реки, цветущие равнины и густые леса.

Вид этого мира, такого близкого и такого недостижимого, поднял во мне бурю мыслей. Вопросы рождались и оставались без ответа.

Живет ли там кто-нибудь? А если да, то кто? Были ли люди, населяющие, возможно, этот мир, карликами, пропорционально самому миру, или они были великанами, благодаря меньшей силе притяжения?

Пока я думал так, я неотрывно смотрел вверх и заметил, что этот огромный шар вращается вокруг своей оси, расположенной параллельно поверхности Пеллюсидара. Таким образом, одна часть этой планеты была повернута в мою сторону, а другая в это самое время согревалась жарким полуденным солнцем. В этом мире было то, чего был лишен Пеллюсидар, день и ночь, а значит и время.

Тут мне пришла в голову идея, как дать Пеллюсидару возможность отсчитывать время. Надо построить обсерваторию, с которой, используя эти дневные часы, не нуждающиеся в подзаводке, один раз в день передавать по радио точное время во все концы Империи.

Тут я спохватился. Я должен был продолжить свой путь. Некоторое время я шел в тени, следуя течению реки. Наконец, я достиг места ее впадения в Соджар-Аз и повернул на юг, туда, где, по моим сведениям, была Турия.

Отойдя от устья реки на некоторое расстояние, я разглядел вдалеке огромный остров. По всей видимости, это и был оплот Худжи. Сердце мое забилось сильнее. У меня не было сомнений в том, что именно там находится сейчас моя Диан.

Идти было довольно тяжело, и я продвигался медленно, ибо мне приходилось все время карабкаться по холмам, изрезанным фиордами, преодоление которых требовало немало сил и времени. Если провести прямую линию от устья реки до Турий, не будет и двадцати миль, но я прошел лишь половину этого расстояния и чувствовал себя крайне изнуренным. Кроме того, я был сильно голоден — на скалах не росло знакомых мне фруктовых деревьев, и не знаю, что бы я делал, если бы откуда ни возьмись на меня не выскочил заяц. Луком воспользоваться я не успел (я захватил его для экономии патронов), и заяц уже спокойно прыгал в сотне ярдов от меня. Я плюнул на экономию и, достав револьвер, уложил зверька на месте. Быстро освежевав тушку, я приготовил себе обед, который получился на славу.

Поев, я улегся и заснул, а проснувшись, был так доволен собой, что не сразу заметил стоящих передо мной с высунутыми языками и оскаленными зубами нескольких похожих на волков собак, которых Перри упорно называл гиенодонами. Впрочем, мне не было никакого дела до их названия — я обнаружил, что все мое оружие исчезло.

Стая хищников приготовилась к нападению.

Глава 7

Я как-то уже говорил, что плохо бегаю. Собственно говоря, я просто ненавижу это занятие, но если и существовал человек, побивший все мировые рекорды, то это был я в тот день, когда несся по узкой скалистой тропинке, спасаясь от ужасных тварей, преследовавших меня. Мне некуда было деваться, и я бежал в сторону моря. Едва я достиг скалистого утеса, один из гиенодонов прыгнул мне на спину и вонзил зубы в мое плечо. Я не устоял под тяжестью его тела, пошатнулся, и минутой позже мы летели вниз с отвесного обрыва. В падении мы еще раз ударились о камни и с шумом рухнули в соленую воду. Лишь в этот момент гиенодон отцепился от меня.

Вынырнув на поверхность и отдышавшись, я осмотрелся в надежде найти какой-нибудь уступ, за который я мог бы уцепиться и прийти в себя. Утес, как я уже говорил, был отвесен и почти гладок, и я поплыл к устью фиорда.

Там я увидел, что вода вымыла достаточное количество породы, и в результате образовалось что-то вроде каменистого пляжа. Туда-то я и поплыл, напрягая последние силы. Несмотря на то, что лишние движения сильно ослабляли меня, я часто оглядывался, опасаясь нападения. В конце концов я добрался до берега и выбрался на пляж. Теперь у меня была возможность относительно спокойно осмотреться. Гиенодон медленно и с большими усилиями плыл в мою сторону.

Я долго наблюдал за ним и удивлялся, что столь похожее на собаку животное так плохо плавает. Когда он поравнялся со мной, я заметил, что гиенодон быстро слабеет. Я подготовился к продолжению схватки и набрал побольше крупных камней, но они мне не пригодились. Было очевидно, что он либо не приспособлен к плаванию, либо получил тяжелые увечья во время нашего падения: он почти не продвигался, ему даже было трудно держать голову над поверхностью воды.

Вдруг гиенодон ушел под воду. Я подождал и через несколько мгновений увидел, что ему удалось вынырнуть. Необъяснимое чувство сострадания охватило меня. Я мог хорошо рассмотреть его глаза — он был не больше, чем в пятидесяти ярдах он меня. В них читался ужас, и они были похожи на глаза моего колли Раджи. Я забыл о том, что передо мной кровожадный, опасный хищник, а думал только о том, что сейчас он больше всего похож на несчастную, страдающую собаку, а собак я люблю.

Я не раздумывал больше, очертя голову бросился в воду и поплыл к тонущему зверю. При моем приближении он оскалил зубы, но у нас не было возможности выяснить отношения, так как он немедленно ушел под воду во второй раз, и мне пришлось нырять за ним.

Я ухватил гиенодона за шкирку и, хотя он был тяжел, как шотландский пони, умудрился доплыть с ним до берега и вытащить на пляж. Там я обнаружил, что одна из его передних лап сломана.

К этому времени у утопленника пропала всякая охота к борьбе, и я, подобрав несколько веток, упавших с чахлых деревьев, росших в трещинах скал, вернулся к нему и наложил на его лапу фиксирующую повязку. На бинты мне пришлось пустить собственную рубашку. После этого я сел рядом и начал поглаживать лохматую голову и говорить с ним так, как люди обычно разговаривают с собаками.

Когда он выздоровеет, думал я, возможно, он попытается напасть и сожрать меня. И на всякий случай я насобирал обломков камней и приступил к изготовлению каменного ножа. На этом пляже мы были изолированы от остального мира больше, чем если бы сидели в тюрьме: с одной стороны перед нами плескалось море, с трех других нас окружали неприступные скалы. К счастью, с одной из скал стекал маленький ручеек пресной воды, так что смерть от жажды нам не грозила. Я набрал воды в одну из больших раковин, валявшихся среди обломков породы, и поставил ее перед гиенодоном.

С едой у нас тоже не было проблем благодаря обилию крабов. Время от времени мне удавалось подбить какую-нибудь неосторожную птицу, ловко бросив камень, — в школе я хорошо научился бросать в цель всякие подходящие и не очень подходящие для этого предметы.

Вскоре гиенодон смог вставать и ковылять потихоньку на трех лапах. Никогда не забуду, с каким интересом я впервые наблюдал эту картину. Рядом со мной лежала горка камней. Гиенодон медленно поднялся и с трудом утвердился на трех здоровых лапах. С трудом он наклонился, жадно попил воды, посмотрел на меня, а затем медленно заковылял к утесу.

Он трижды обходил участок суши, на котором мы ютились, пытаясь, по всей видимости, найти какую-нибудь лазейку. Не обнаружив выхода, он вернулся ко мне, обнюхал мои ботинки, обмотки, руки и, прохромав чуть дальше, снова улегся на землю.

Теперь, когда он более или менее свободно мог перемещаться, я начал сомневаться в разумности своего порыва великодушия. Как я могу спать спокойно, когда этот дикий зверь находится в непосредственной близости от меня? Где гарантия, что в один прекрасный день я не проснусь от того, что могучие челюсти сомкнутся у меня на шее? По меньшей мере, я чувствовал себя неуютно.

У меня был довольно большой опыт общения с животными, и я не тешил себя, подобно многим, мыслями о чувстве благодарности, якобы присущем и бессловесным тварям. Я верю в то, что некоторые животные любят своих хозяев, но сомневаюсь, что это чувство проистекает из благодарности.

И все-таки я заснул. Природа брала свое. Я просто отключился, хотя и был в сидячем положении. Это понятно — я был ужасно измотан. Проснулся я, почувствовав, что на меня навалилось тяжелое тело. В первую минуту я решил, что это гиенодон, но когда я окончательно стряхнул с себя сон и попытался подняться, то увидел человека. Впрочем, если быть точнее, я увидел четверых людей, но лишь один из них навалился на меня, а остальные стояли чуть поодаль.

Без ложной скромности должен сказать, что я не слабак и никогда им не был. Суровая жизнь в Пеллюсидаре закалила меня, и даже такой силач, как Гак Волосатый, был высокого мнения о моих возможностях. Впрочем, к моей природной силе добавлялось то, чего были лишены эти дикие люди, — знание.

Напавший на меня человек неловко обхватил меня, так неловко, что этим было грех не воспользоваться. Поднимаясь на ноги, я, прежде чем нападающий успел опомниться, обхватил его и бросил через себя. Он упал на камни и остался лежать там недвижимым.

Когда я вскочил, то заметил гиенодона, спящего у большого валуна. Его шкура по цвету сливалась с камнем, и пришельцы его не заметили.

Едва я расправился с одним из этой теплой компании, остальные накинулись на меня. Теперь не было смысла таиться и молчать, и они разразились дикими криками. Это было их ошибкой. Судя по тому, что нападавшие не доставали оружия, они хотели взять меня живым, но я отбивался так, как если бы мне угрожала немедленная смерть.

Битва была короткой, ибо как только дикари огласили своими криками ущелье, на их спины обрушилась огромная мохнатая масса.

Это был гиенодон! В мгновение ока он повалил одного из людей и, легко встряхнув его, сломал ему шею. Расправившись с одним, тут же накинулся на другого. Пытаясь отделаться от разъяренного зверя, дикари позабыли обо мне, чем я и воспользовался, вытащив нож у поверженного мной человека. Из двух оставшихся один рухнул, как подкошенный, под ударом моего ножа, другой почти одновременно был загрызен моим четвероногим союзником.

Бой был окончен — если только почуявший залах крови зверь не считал и меня подходящей добычей. Я выждал несколько минут, держа наготове нож и подобранную мной дубину, но гиенодон, не обращая на меня ни малейшего внимания, принялся пожирать один из трупов.

Животное не пострадало во время схватки; поев, оно улеглось и стало рвать бинт зубами. Я сидел чуть поодаль и внимательно следил за ним, поедая краба. Эта пища, кстати говоря, мне смертельно надоела.

Гиенодон встал и подошел ко мне. Я не шевелился. Он остановился передо мной и, подняв свою перевязанную лапу, ткнул меня в колено. Его действия были не менее понятны, чем слова — он хотел, чтобы я снял повязку.

Я взял огромную лапу одной рукой, а другой размотал бинт и снял ветки. После этого я ощупал ее. Было похоже, что кость полностью срослась. Сустав, по всей видимости, немного закостенел, и когда я попытался согнуть лапу в колене, зверь вздрогнул, но не зарычал и не отдернул ее. В течение нескольких минут я осторожно массировал сустав и, в конце концов, отпустил мохнатую лапу.

Гиенодон несколько раз прошелся вокруг меня, потом лег рядом. Его шкура приятно щекотала мое голое тело. Я положил руку ему на голову. Зверь не пошевелился. Осторожно я начал почесывать его за ушами и под нижней челюстью. Гиенодон лишь чуть приподнял голову, чтобы я мог лучше ласкать его.

Этого было достаточно! С этого момента я преисполнился доверием к Радже, как я немедленно назвал гиенодона. Неожиданно чувство одиночества покинуло меня — у меня была собака! Мне никогда не приходило в голову, чего именно не хватало в Пеллюсидаре. В нем не было домашних животных.

Люди еще не дошли до той стадии, когда у них появилось бы время заниматься приручением диких зверей. По крайней мере, так обстояло дело в племенах, с жизнью которых я был знаком лучше всего. А вот жители Турий, например, используют лиди и на спинах этих животных пересекают свои бескрайние равнины. Это племя обрабатывает землю, а земледелие, по моему глубокому убеждению, первый шаг к цивилизации. Приручение диких животных — второй.

Перри утверждает, что дикие собаки были впервые одомашнены для охоты, но я с ним не согласен. Я уверен, что если это не было делом случая, как в истории с моим зверем, то приручить дикую собаку первыми должны были племена, занимающиеся, скажем, птицеводством: им просто был необходим грозный сторож для охраны их птиц. Впрочем, я более склонен к теории случая.

Тем временем я сидел на берегу и с отвращением пережевывал единственное и неизменное блюдо своего меню. Меня сильно интересовало, каким образом четыре дикаря сумели пробраться ко мне — ведь я не нашел ни одной лазейки, ведущей на волю. Я огляделся в поисках ответа. Вскоре я обнаружил нос каноэ, упиравшийся в огромный валун, наполовину лежащий в воде.

Сделав это неожиданное открытие, я так внезапно поднялся, что Раджа зарычал, оскалил зубы и начал озираться в поисках врага. Меня его рычание больше не беспокоило. Он увидел, куда я иду, догнал меня и затрусил рядом.

Каноэ почти не отличалось от тех, что я видел у мезонов. Надо ли говорить, какую радость я ощутил при виде этого утлого суденышка, — ведь это была прямая дорога к освобождению из моей природной тюрьмы.

Я столкнул лодку в воду и, забравшись туда, позвал Раджу. Вначале он, казалось, не понимал, чего я хочу, но когда я отгреб на несколько ярдов от берега, он спохватился, прыгнул в воду и поплыл. Когда он поравнялся со мной, я перегнулся через борт и, рискуя оказаться в воде и перевернуть лодку, затащил его в каноэ. Раджа отряхнулся и пристроился рядом со мной.

Выбравшись из фиорда, я направился вдоль побережья на юг, где огромные утесы сменялись более равнинной местностью. Там должно было находиться главное селение Турий. Через некоторое время я заметил вдалеке строения, похожие на хижины, и быстро причалил в первом же месте, которое мне показалось подходящим. Сделал я это из осторожности: хотя у меня и был с собой знак, данный мне Колком, я не знал, что из себя представляют люди, к которым я иду, и какой прием они мне окажут. В любом случае мне хотелось быть уверенным, что мое каноэ надежно спрятано.

В месте, где я причалил, берег был довольно низкий. У самой воды рос кустарник. В нем-то я и укрыл свою лодку, а неподалеку сложил пирамиду из камней, чтобы отметить это место. Затем я отправился в селение.

Пока шел, я думал о том, каковы будут действия Раджи, когда мы окажемся среди людей. Зверь мягко ступал рядом со мной, зорко оглядывался по сторонам и принюхивался к незнакомым запахам. Я не хотел, чтобы Раджа напал на людей, от которых так много зависело для меня и чьей дружбы я собирался добиться. Боялся я и того, что люди могут убить его.

Мне пришла в голову мысль о поводке. Когда он шел рядом со мной, его голова была на уровне моего бедра. Я положил руку на его затылок, и он немедленно повернулся ко мне, открыв пасть и высунув язык, в точности так, как это сделала бы собака.

— Ну что, старина? Всю жизнь только и ждал, чтобы тебя кто-нибудь приручил и любил, а? — спросил я. — Ты просто замечательный пес, а того, кто обозвал тебя гиеной, следовало бы посадить за клевету.

Раджа распахнул свою пасть еще шире, обнажив свои мощные клыки, и лизнул меня в руку.

— Да ты еще смеешься, мошенник этакий! — с изумлением воскликнул я. — Попробуй только сказать, что это не так, и я съем тебя вместе со шкурой. Ставлю вчерашний пирожок на то, что ты всего-навсего комнатная собака какого-нибудь маленького мальчика и только притворяешься настоящим людоедом.

Раджа заурчал. Так мы и шли в сторону Турий — я нес всякую ахинею, а Раджа бежал рядом и наслаждался моей компанией, судя по всему, ничуть не меньше, чем я его. Может, все это и выглядело странно, но попробуйте сами в одиночестве побродить по Пеллюсидару и вы будете рады и не такому обществу. Мне значительно веселее было идти в компании вымершего во внешнем мире гиенодона, который охотился на огромного ыка во времена, когда мастодонт свободно ходил по огромному континенту, а Британские острова еще не были островами.

Раджа внезапно зарычал, затем замер на месте, шерсть на его спине встала дыбом. Взгляд его был устремлен в джунгли, справа от нас. Я опустил руку ему на шею и посмотрел в ту сторону. Вначале я ничего не заметил, но затем легкое покачивание ветвей кустарника привлекло мое внимание. Я подумал, что это хищник, и был рад, что у меня с собой было хоть какое-то оружие. Присмотревшись, я заметил два глаза, внимательно следящие за мной. Но едва я успел сделать шаг в направлении зарослей, как оттуда выскочил юноша и стремительно помчался в сторону селения. Раджа рванулся с места, но я крепко держал его, и это ему не понравилось. Он повернулся ко мне, оскалил зубы и глухо зарычал. Это был подходящий момент, чтобы определить, насколько сильна его привязанность ко мне. Сейчас должно было решиться, кто из нас хозяин. Раджа продолжал рычать. Я поднял руку и резко хлестнул его по носу, он дернулся и зарычал громче. Я хлестнул его еще раз, думая, что он бросится на меня, но ой заскулил и жалобно заморгал. Раджа подчинился! Я нагнулся и приласкал его. В моем снаряжении был кусок крепкой веревки, я достал его и, соорудив поводок, надел на покорного Раджу.

После этого мы продолжили свой путь. Юноша, которого мы встретили, был, вне всяких сомнений, местным жителем. Когда мы приблизились к селению настолько, что были уже хорошо различимы отдельные предметы, я понял, что он не терял времени зря и уже предупредил туземцев о моем появлении. Это была настоящая деревня, зрелище тем более удивительное, что я впервые видел такие строения, сделанные людьми Пеллюсидара. Дома были огорожены частоколом из бревен, в котором не было ворот — жители перелезали через него по лестницам, убирающимся внутрь на ночь.

Перед частоколом стояло несколько вооруженных мужчин, а головы любопытных выглядывали из-за забора. Чуть поодаль виднелись огромные лиди, покачивающие своими длинными шеями. Как я уже говорил, Жители Турий используют лиди в качестве вьючных животных. Эти огромные четвероногие существа обладают длинной гибкой шеей и крошечной головкой. Передвигаются они с большим достоинством, но, тем не менее, очень быстро.

Перри говорил как-то, что лиди почти не отличаются от диплодока юрского периода. Я в этом ничего не понимаю и верю ему на слово, впрочем, это не имеет особого значения.

Когда воины заметили меня, поднялся большой шум. Такая бурная реакция, по всей видимости, была вызвана не только странной, на их взгляд, одеждой, но и тем, что меня сопровождал джалок (так обитатели Пеллюсидара называли гиенодонов).

Раджа заметался на своем поводке, грозно рыча и скаля зубы. Было очевидно, что он просто изнывает от желания накинуться на стоящих перед нами людей, и мне стоило большого труда удержать его одной рукой, так как вторую я держал высоко над головой в знак своих мирных намерений.

В первых рядах стоял мальчик, преисполненный чувства собственной значимости, я узнал его — это он сообщил о нашем появлении. Воины Турий были красивы, как и все представители человеческой расы Пеллюсидара, разве что немного приземистее, чем жители Сари и Амоза. Цвет их кожи бледнее, чем у представителей других племен, по всей видимости, из-за вечной тени, царящей на их земле.

Немного впереди остальных стоял невысокий бородатый человек, чья одежда отличалась особенной пышностью. Я без труда догадался, что это и был вождь племени Турий, отец Колка — Гурк. К нему я и обратился.

— Я Дэвид, Император Объединенных Королевств Пеллюсидара, — сказал я, думаю, что ты слышал обо мне?

Он неспешно кивнул.

— Я пришел из Сари, — продолжал я, — где и встретился с Колком, сыном Гурка. Он дал мне знак для своего отца…

Воин вновь кивнул головой и произнес:

— Я Гурк. Где знак?

— Здесь, — ответил я и засунул руку в ягдташ, где хранил полученный от Колка обломок кости.

Вдруг сердце у меня провалилось куда-то вниз — ягдташ был пуст, знака не было. Его украли вместе с моим оружием!

Глава 8

Когда Гурк и его люди поняли, что у меня нет знака, они дружно накинулись на меня: «Тебя послал не Колк! Ты шпион Проныры! Убирайся, пока мы не вышибли из тебя дух!»

Я попытался было объяснить, что меня обокрали, но они даже не стали слушать. Кто-то заметил, что мое оружие украшено так, как это делают люди Худжи, после этого мне просто не дали сказать ни слова. Они кричали, что хорошие люди не водят компанию с джалоками, и распалялись еще больше от собственного оранья.

Я видел, что это не воинственный народ, поскольку они предпочли просто прогнать меня из своей деревни, и меня сильно порадовало то, что на их месте не оказались жители Сари, которые сначала пускают стрелы, а потом задают вопросы.

Похоже было, что Раджа чувствовал накаленность обстановки, ибо он натягивал поводок и не переставал рычать. Его вид явно пугал воинов, и они старались держаться от него на безопасном расстоянии. На их лицах было удивление — они не могли понять, почему этот дикий зверь не сожрет меня.

Я потратил много времени, пытаясь урезонить Гурка, но он был непреклонен. Он лишь согласился дать мне небольшой запас продуктов и указать место на острове, куда можно было причалить. В конце концов, я ушел из Турий. Я был сильно обескуражен, так как рассчитывал набрать там отряд, достаточный, чтобы разбить Худжу и освободить Диан. Мы с Раджой медленно брели обратно к спрятанному каноэ. Когда мы, наконец, достигли места, к которому причалили несколько раньше, я совершенно выбился из сил — сказалось напряжение последних дней. Я рухнул на песок и тут же заснул, чувствуя себя в безопасности под охраной Раджи, примостившегося рядом.

Сон сильно освежил меня. Проснувшись, я заметил, что Раджа пристально на меня смотрит. Увидев, что я встал, он тоже вскочил, потянулся и, внезапно сорвавшись с места, побежал в джунгли. Какое-то время было слышно, как он продирается сквозь густой кустарник, потом все стихло.

Я подумал, что Раджа вернулся к своим диким сородичам, и вспомнил поговорку о волке, который всегда смотрит в лес. Но это не принесло мне никакого облегчения — я чувствовал себя ужасно одиноким, более одиноким, чем когда-либо. Со вздохом я пошел извлекать каноэ из укрытия. Навстречу мне выскочил заяц, и я его прикончил метким ударом копья. Только сейчас я понял, насколько голоден. Я уселся рядом с лодкой и наскоро перекусил. Закончив с едой, я занялся подготовкой к путешествию на остров.

Я не знал наверняка, находилась ли там Диан, но мне очень хотелось верить в это. Не думал я и о препятствиях, которые могут мне помешать освободить ее. Подтащив каноэ к воде, я еще некоторое время побродил по берегу в надежде, что Раджа вернется, но я не мог ждать его вечно и, столкнув свою лодку в воду, залез в нее и отправился в путь.

Я был сильно опечален потерей своего нового друга, хотя и пытался успокоить себя, говоря, что трудно было ожидать чего-либо другого. Я очень привык к нему, он спас мне жизнь или, по крайней мере, свободу, так же, как я спас его. Надо сказать, что особенно сильно привязываешься к существам, которые обязаны тебе чем-то. Впрочем, вздохнул я, что было — того не вернешь.

Путешествие на остров прошло без приключений. Я был рад снова оказаться на солнце, пройдя полпути; меня ужасно утомил вечный полумрак Турий. Лучи солнца сильно подняли мой дух — на мой взгляд, нет ничего более угнетающего, нем отсутствие солнечного света.

Вскоре я доплыл до того места на юго-западе, которое мне Гурк указал, как наиболее редко посещаемое островитянами, — он ни разу не видел, чтобы оттуда отплыла лодка. Я очень быстро понял, почему туземцы не использовали эту часть острова. Подход к ней был затруднен большим рифом, а берега были высокие и каменистые. Впрочем, через некоторое время, промокнув до нитки, я умудрился причалить лодку и вскарабкаться на береговой утес.

Вдали виднелась гряда не очень высоких гор, вид которых напомнил мне ландшафт Нью-Мехико. Все было очень красиво и дышало покоем. Я насчитал не менее дюжины ручейков, сливающихся в чудесную реку, текущую на северо-восток, в глубь острова.

Вдруг я заметил какое-то шевеление на вершине отдаленного холма. Я напряг свое зрение, но не смог с уверенностью определить, был ли то зверь или человек. В любом случае это было живое существо, и я решил начать поиски селения Худжи в этом направлении. Спуск в долину не составил особого труда, и я продолжил свой путь среди трав и невиданных цветов. В руке я крепко сжимал дубину, копье тоже было под рукой, и я чувствовал себя готовым к любым опасностям и неожиданностям.

Я прошел немного и вступил в небольшой лесок, раскинувшийся у подножья одного из холмов, когда почувствовал, что за мной следят. Годы, проведенные в Пеллюсидаре, сильно обострили мои чувства и возродили к жизни первобытные инстинкты, почти утерянные в цивилизованном мире. Я был уверен, что за мной наблюдают, хотя и не заметил ни одного живого существа, кроме ярких птиц и обезьян, резвящихся в ветвях деревьев.

Вам может показаться, что это ощущение было плодом воспаленного воображения и было порождено любопытными взглядами обезьян. Мне трудно объяснить разницу между чувствами, которые вызывают случайный взгляд и пристальное наблюдение. Вы ничего не испытаете, если на вас будет смотреть овца, но если вы не совсем лишены инстинкта самосохранения, то взгляд тигра, притаившегося в засаде, заставит вас обернуться и посеет в вашей душе необъяснимый, казалось бы, ужас.

Именно это и происходило сейчас со мной. Я покрепче сжал дубину и поудобнее перехватил копье. Я постоянно озирался по сторонам, но так ничего и не заметил. Внезапно мои плечи, руки и шею обвили веревки. В мгновение ока я был буквально спеленут ими. Одна из веревок сползла мне на колени, и кто-то рванул за нее с такой силой, что я немедленно перевернулся лицом вниз. В ту же секунду кто-то тяжелый и мохнатый оказался у меня на спине. Я попытался было достать свой нож, но мой противник выкрутил мне руки и связал их у меня за спиной. Так же быстро и ловко были связаны и мои ноги. После окончания этой неприятной операции я оказался на спине, и у меня, наконец, появилась возможность увидеть лица своих противников.

И какие лица! Представьте себе гориллу, скрещенную с овцой, именно этот гибрид напоминали лица полудюжины существ, склонившихся надо мной. От овец им достались огромные глаза и вытянутое лицо, а от горилл — клыки и мощные шеи. Туловища и конечности напоминали человеческие.

Я прислушался к их разговору. Они пользовались односложным языком, который я хорошо понимал. Это был упрощенный язык, в котором не было других частей речи, кроме глаголов и существительных, но эти слова были очень похожи на те, что использовали люди Пеллюсидара. Недостаток словарного запаса компенсировался обильной жестикуляцией.

Я спросил, что они собираются делать со мной, но эти существа, подобно северо-американским индейцам, сделали вид, что не понимают моего языка. В конце концов один из них вскинул меня на плечо с такой легкостью, будто я ничего не весил. Мой носильщик, как и остальные, был около семи футов роста и крепко стоял на своих коротких ногах.

Двое шли впереди нас, трое сзади. В таком порядке мы прошли лес и оказались у подножия холма, где скалистые утесы преградили нам путь. Но мой эскорт не задержался ни на мгновение. Подобно муравьям, эти существа начали карабкаться вверх по неприступным скалам, где не за что было даже ухватиться. Должен признаться, что большую часть этого короткого восхождения я проделал с закрытыми глазами и дрожа от страха. В конце концов, мы добрались до вершины и очутились на плоской площадке.

Тут же на нее выскочило огромное количество соплеменников моих носильщиков. Они кричали что-то, напирали на нас и протягивали ко мне руки. Не знаю, делали ли они это из любопытства или из желания как-то навредить мне, мой эскорт усердно отгонял самых назойливых.

Мы прошли через всю площадку и оказались перед большой пещерой. Здесь меня поставили на ноги, и один из моих сопровождающих крикнул что-то, прозвучавшее как «Гр-гр-гр». Как я впоследствии узнал, это было имя их короля.

Из пещеры появилось почти лысое одноглазое создание огромных размеров, чье лицо и тело были испещрены глубокими шрамами — следами несчетных битв. Надо сказать, что этот единственный овечий глаз смотрелся довольно забавно, учитывая чудовищную внешность его обладателя.

Глядя на него, я вспомнил черных длиннохвостых безволосых обезьян. Перри предполагал, что они представляют собой промежуточное звено между человекообразными обезьянами и людьми. Наличие на Пеллюсидаре существ, к которым я попал сейчас, если не опровергало эту теорию, то по крайней мере, ставило ее под сомнение. Черные обезьяны строили дома на деревьях и приручали животных, они были безволосы, имели длинные подвижные хвосты, но не обладали даром речи.

С другой стороны, зверолюди, в плен к которым я попал, не жили на деревьях, не имели хвостов, были волосаты и там, где шерсть росла менее густо, можно было разглядеть совершенно белую кожу, а главное, у них был язык, похожий на язык людей Пеллюсидара.

Не знаю, как эти факты объясняет современная наука, но на их основании, а также на основании других наблюдений, которые я сделал за время жизни в Пеллюсидаре, я пришел к следующему выводу и в его справедливости уверен: эволюция — не постепенный переход от одних форм жизни к другим, а скорее игра случая, каприз природы, и человек, по моему глубокому убеждению, был вот таким капризом природы.

Гр-гр-гр уселся на плоский обломок скалы, служивший ему троном, и, облокотившись на колени, принялся внимательно разглядывать меня своим единственным глазом, одновременно слушая рассказ одного из своих подчиненных о моем пленении.

Когда рассказ был закончен, Гр-гр-гр устроил мне допрос. Я не буду приводить его здесь дословно, так как современному читателю было бы трудно понять этот своеобразный язык. Попробую передать его содержание, как я бы изложил его сам.

— Ты враг, — заявил Гр-гр-гр, — ты из племени Худжи.

Ага! Они знают Худжу, и он их враг! Отлично!

— Ты не прав. Я враг Худжи, — ответил я. — Он похитил мою жену, и я пришел, чтобы вернуть ее и наказать его.

— Ну и как ты собирался сделать это один?

— Я не знаю, — ответил я, — но я попытался бы что-нибудь предпринять, если бы вы меня не схватили. Кстати, что вы собираетесь делать со мной?

— Ты будешь работать на нас.

— Вы не убьете меня? — спросил я.

— Мы убиваем, только защищаясь или наказывая, — ответил он, — мы убиваем тех, кто убивает нас и вредит нам. Если бы ты был из банды Худжи, то мы убили бы тебя, ибо все его люди — дурные люди; но ты говоришь, что ты его враг, впрочем, ты мог солгать, но мы не тронем тебя, пока не убедимся, что ты солгал нам. А до тех пор ты будешь работать.

— Послушайте, — настаивал я, — если вы так ненавидите Худжу, почему бы вам не отпустить меня и не позволить мне наказать его?

Но Гр-гр-гр уже не слушал меня, он подозвал моих стражников и приказал им отвести меня к месту работы. Я понял, что приговор окончателен, а Гр-гр-гр, как бы желая подчеркнуть это, повернулся ко мне спиной и медленно зашел в пещеру. Мои стражники повели меня дальше, и вскоре мы дошли до небольшой низины.

То, что представилось моим глазам, было более удивительным, чем все, что мне приходилось до сих пор видеть. На площади в несколько сот акров раскинулись поля, густо засаженные какой-то растительностью. То тут, то там виднелись фигуры зверолюдей, обрабатывающих своими первобытными орудиями эту землю.

Меня направили пропалывать грядки с дынями. Я никогда не занимался сельским хозяйством и, по всей видимости, был лишен того особого дара, которым природа награждает настоящих фермеров. Никогда время не тянулось так томительно долго для меня, как в те проклятые дни или месяцы, что я провел на этих чертовых грядках.

Зверолюди, работавшие на соседних участках, были настроены дружелюбно, и с некоторыми из них мне удалось завязать приятельские отношения. Один из них оказался ни больше, ни меньше, как сыном Гр-гр-гр, нарушившим какую-то традицию племени и отрабатывающим сейчас свою провинность. Он рассказал мне, что их племя всегда жило на вершине этого холма, но на соседних холмах жили племена их сородичей. Они никогда не воевали и жили в мире и спокойствии, пока не появились люди, которыми предводительствовал Худжа. Бандиты нападали на зверолюдей и убивали их, когда те выбирались из своей природной крепости и отправлялись в гости к соседям.

Сейчас, говорил мне мой новый друг, их племя затаилось, но в один прекрасный день они соберутся, нападут на Худжу и его людей и перебьют их всех.

Я объяснил ему, что сам ненавижу Худжу, и спросил, когда они собираются в поход. Я надеялся, что мне позволят отправиться с отрядом зверолюдей, а может быть, пойти вперед и провести разведку. Сын Гр-гр-гр отнесся к моему предложению весьма серьезно и сказал, что как только его отпустят с полей, он обсудит этот вопрос с отцом.

Вскоре после нашего разговора в поле появился Гр-гр-гр, и его сын бросился к нему и начал излагать содержание разговора. Но старый джентльмен был явно не в духе, и наградив своего отпрыска увесистой оплеухой, повернулся ко мне и сказал, что он убежден в моей принадлежности к банде Худжи, а посему я должен умереть.

— Мы убьем тебя, — заверил он, — как только ты закончишь обрабатывать дыни. Так что поторопись.

И я поторопился. Я приложил все усилия к возделыванию сорняков, росших в междурядьях. Если мне попадалось одно заморенное сорное растение, я на его месте выращивал два здоровых. Как только мне на глаза попадались отдельно растущие сорняки, я немедленно их выкапывал и пересаживал к своим дыням.

Мои хозяева не замечали весьма специфического характера моей деятельности. Они видели, что я весь день усердно копошусь на вверенной мне грядке, а поскольку в Пеллюсидаре ни звери, ни люди не имеют представления о времени, то я мог бы бесконечно заниматься своими дынями, или, вернее, сорняками, если бы не произошло событие, вырвавшее меня из этого довольно унизительного существования.

Глава 9

Невдалеке от места работы я выстроил из обломков камней и веток убежище, где спал, укрываясь от ярких лучей солнца. Как только я чувствовал голод или меня клонило в сон, я немедленно удалялся в свое жилище.

Мои хозяева не препятствовали мне в этом. Справедливости ради должен отметить, что они относились ко мне хорошо. И вообще это были очень милые, добрые и простые существа, при условии, конечно, что ничто не угрожало их благополучию. Их внушительные размеры, чудовищная сила и пугающая внешность были результатом той борьбы за существование, которую вели поколения их предков. Надо сказать, что эти качества они умели применять по назначению в случае необходимости. Они употребляли в пищу мясо только травоядных животных. Такой выбор не был, как вы понимаете, следствием недостатка силы — один мужчина, вооруженный лишь веревкой, спокойно убивал могучего дикого быка.

Как я уже сказал, у меня было убежище, в котором я отдыхал после праведных трудов. Как-то раз, лежа у себя в хижине, я услышал со стороны селения страшный шум. Вскоре я увидел огромного самца, бегущего и взволнованно что-то кричащего. Когда он приблизился, я вылез наружу, сгорая от желания узнать причину такого необычного смятения. Я с гордостью всегда считал, что лишен чувства праздного любопытства, но монотонность моего существования среди дынь и сорняков развила во мне зачатки этого чувства, свойственного большинству людей.

Остальные рабочие тоже выбежали навстречу гонцу, и он немедленно выложил им какие-то сведения, после чего повернулся и, не теряя времени, помчался обратно. Когда эти зверолюди бегут, они опускаются на все четыре лапы, что помогает им с легкостью преодолевать препятствия, которые помешали бы человеку. В результате они развивают поистине удивительную скорость. И на этот раз, прежде чем я успел подробно вникнуть в суть дела, мои сотоварищи резво снялись с места и устремились в сторону деревни.

Я остался один! Впервые со дня моего пленения рядом со мной не было ни одного зверочеловека. Я был один, а все мои стражники были в деревне, отражая нападение бандитов Худжи.

Насколько я сумел понять из рассказа гонца, два самца, возвращавшихся с охоты, были атакованы полудюжиной головорезов. Эти двое вернулись домой без единой царапины, а из бандитов улизнуть сумел только один. Он-то и сообщил своему главарю об исходе схватки. Теперь Худжа собирался наказать народ Гр-гр-гр. Я боялся, что зверолюди, даже учитывая их огромную силу, не смогут противостоять напору армии Худжи, хорошо вооруженной и обученной.

Наконец у меня появилась возможность, о которой я мог до сих пор только мечтать! Я мог сейчас бежать, найти дорогу в долину и, пока два войска будут вести битву, продолжить поиски селения Худжи, о местоположении которого я знал значительно больше, благодаря рассказам зверолюдей.

Когда я был уже готов претворить в жизнь свой план, со стороны деревни до меня донесся шум яростной битвы.

Я остановился. Поддавшись острому желанию немедленно нанести удар, пусть и слабый, ненавистному Худже, я повернулся и побежал к селению. Добежав до края плато, я застыл в удивлении — трудно было ожидать от зверолюдей такого четкого боевого порядка. На краю каждого утеса стояла цепочка могучих самцов — лучших метателей веревок. В нескольких футах позади них располагались остальные самцы, за исключением двадцати, которые охраняли самок и детенышей.

Меня в основном интересовали действия первой линии обороны. Приспешники Проныры — большой отряд саготов и пещерных людей — карабкались наверх, лишь немногим уступая в ловкости зверолюдям.

Атакующие задерживались у каждого выступа, на котором можно было закрепиться, и, остановившись, пускали стрелы в обороняющихся. Обе стороны непрерывно обменивались оскорблениями, но люди, со всей очевидностью, значительно превосходили своих противников в этом искусстве.

У передней цепочки обороняющихся не было другого оружия, кроме веревок, и когда враги приближались достаточно близко, то тут, то там в воздух взмывало первобытное лассо, и петля безошибочно падала на плечи или шею врага, таща его наверх. Те, кто успевал перерезать веревку, немедленно падали в пропасть, другие же наверху перебрасывались во вторую шеренгу и погибали от могучих клыков самцов.

Но стрелы атакующих вносили значительно больший урон в ряды обороняющихся, и было ясно, что победа Худжи была лишь делом времени.

Гр-гр-гр стоял в середине первой линии, где беспорядочно громоздились обломки скал и громадные валуны. Не говоря ни слова, я приблизился к нему, взял один из камней и сбросил вниз. Бросок был удачный — камень убил на месте одного лучника, и тот в падении увлек за собой еще троих.

Гр-гр-гр повернулся ко мне в немом изумлении. Он, казалось, сомневался в искренности моих намерений. Он протянул ко мне свою мохнатую лапу, и я решил было, что мне пришел конец. Но я отскочил в сторону, схватил другой камень, отправил его вслед за первым, И на этот раз не промахнувшись. Затем я, насобирав несколько небольших осколков камней, со всей возможной точностью (а я уже, помнится, говорил, что очень неплохо метаю в цель различные предметы) начал закидывать ими саготов и людей, сея в их рядах панику и смерть.

Гр-гр-гр вновь приблизился ко мне. Я ткнул рукой в гору камней, лежащую на вершине утеса.

— Это все надо скинуть им на головы, — прокричал я, — прикажи своим воинам!

Услышав мои слова, самцы из первой шеренги, до сих пор с интересом следившие за моими действиями, схватили огромные булыжники и, не ожидая приказа, обрушили на пещерных людей град камней. Через несколько мгновений на скале не осталось ни одного человека — деревня зверолюдей была спасена.

Гр-гр-гр стоял рядом со мной и с угрюмой радостью наблюдал, как остатки отряда бандитов скрываются из глаз. Затем он повернулся ко мне.

— Ведь это твои друзья, — сказал он. — Почему ты убивал их?

— Они никогда не были моими друзьями, — отозвался я. — Я уже говорил тебе об этом, но ты мне не поверил. Ну а теперь, теперь ты веришь, что я ненавижу Худжу и его племя не меньше, чем вы? Веришь, что я хочу быть другом Гр-гр-гр?

Некоторое время он стоял в нерешительности, почесывая в голове. Ему было не легче изменить свое мнение, чем любому из нас, но, в конце концов, он сделал это, что человек мог и не сделать.

— Гилок, — сказал он, — мне стыдно за себя. Я мог убить тебя. Как я могу тебя отблагодарить?

— Отпусти меня, — ответил я быстро.

— Ты свободен, — сказал он. — Ты можешь идти, а можешь остаться, но если ты уйдешь, ты всегда можешь вернуться. Мы будем рады тебе.

Я, понятное дело, решил идти. Мне пришлось вновь рассказать свою историю Гр-гр-гр, он выслушал меня внимательно и предложил мне в проводники нескольких своих воинов. Я, естественно, не стал отказываться.

Перед моим отходом было решено поесть. Охотники, на которых напали люди Худжи, принесли богатую добычу, и Гр-гр-гр решил устроить торжественную трапезу в честь нашей победы с танцами.

Мне никогда прежде не доводилось видеть ритуальных плясок звериного народа, хотя я часто слушал странные звуки, доносившиеся из деревни. Теперь я сам принимал участие в таком празднике.

Я никогда этого не забуду. Удивительное сочетание звериного и человеческого начал в этих плясках вносило в них то элемент патетики, то гротеска, а порой было просто пугающим. Под палящим солнцем Пеллюсидара огромные волосатые создания собирались в большой круг и снова расходились. Они сматывали свои веревки и затем бросали их, выкрикивая яростные оскорбления в адрес воображаемого врага; они наваливались на тушу быка и буквально рвали ее на части и поедали до тех пор, пока, насытившись, не могли больше двигаться.

Мне пришлось ждать: мои проводники должны были переварить то, что съели за этой трапезой. Некоторые наелись так, что я боялся, как бы они не лопнули, ведь кроме убитого быка, была еще сотня антилоп различных размеров — хозяева доставали их из примитивных погребов для праздничного стола.

В конце концов, мы были готовы к выходу — шесть громадных самцов и я. Гр-гр-гр вернул мне мое оружие, и я снова отправился в так часто прерываемый путь к заветной цели. Я не знал, удастся ли мне найти Диан, но, тем не менее, бездействие томило меня и я стремился в дорогу. В данном случае я считал, что даже плохие новости лучше неизвестности.

Честно говоря, мне не верилось, что моя гордая подруга еще жива; но время в Пеллюсидаре не течет для всех одинаково, и для Диан и Худжи могло пройти лишь несколько минут с того момента, когда он хитростью увел ее из Футры. А может, она нашла возможность защититься от его посягательств или просто бежала от него.

Когда мы спустились с утеса, то спугнули большую стаю гиеноподобных тварей, которые жадно пожирали трупы пещерных людей, погибших в битве. Эти уродливые твари вовсе не были трусливы, что, как говорят, характерно для внешнего мира. Они не отошли ни на шаг от своей добычи и ждали нас, оскалив пасти. Но, как я узнал уже позже, редкий хищник преградит дорогу зверочеловеку — так ужасен один его вид. Гиены не были в этом случае исключением и посторонились, давая нам дорогу.

Мы шли вдоль чудесной реки, пересекающей весь остров, и вскоре попали в такой густой лес, какого мне еще не приходилось видеть. Мои проводники остановились.

— Там! — сказал один из них, указывая в сторону леса. — Мы не сможем идти дальше.

Здесь они оставили меня, а я продолжил свой путь. Сквозь деревья виднелось подножие холма, туда-то я и устремился. Лес доходил до самого основания горы, содержащей множество пещер. На первый взгляд они казались необитаемыми, но я, на всякий случай, решил понаблюдать за ними некоторое время. Большое ветвистое дерево, росшее поблизости, представляло собой прекрасный наблюдательный пункт, и я, не теряя времени, вскарабкался на него и приготовился к длительному наблюдению.

Едва я устроился поудобнее на своем насесте, как из одного отверстия, футах в пятидесяти от основания скалы, появилась группа пещерных людей. Они спустились в лес и исчезли. Вскоре после этого из той же дыры появилось еще несколько мужчин, а за ними последовали женщины с детьми. Не одна группа людей еще прошла туда и обратно. Я был ошарашен: пещера не могла бы вместить столько народа.

Довольно долго я наблюдал за перемещениями пещерных людей. Одни появлялись из пещеры, другие исчезали в ней.

Что же это за пещера, думал я, если там может поместиться целое племя? Для выяснения этого я вскарабкался повыше. Отсюда, где я сидел теперь, была хорошо видна вершина горы, подобная той, на которой жило племя Гр-гр-гр. На самом краю этой вершины появилась фигурка девушки, в ее волосы был воткнут пышный цветок какого-то растения. Я уже видел эту девушку, она вышла из леса несколько раньше и вошла в загадочную пещеру.

Тайна, наконец, была раскрыта. Пещера была лишь проходом, который, в силу каприза природы, вел на вершину горы. Он соединял их селение с долиной.

Как только я это понял, мне пришло в голову, что попасть в селение через этот проход незамеченным мне не удастся и, следовательно, я должен поискать другой путь. Я посмотрел вниз — ни одного человека не было поблизости, и я со всей возможной осторожностью соскользнул со своего наблюдательного пункта на землю и начал продвигаться вправо с намерением обогнуть холм и найти место, где я мог бы незаметно вскарабкаться на вершину.

Я украдкой перебегал от одного дерева к другому и внимательно осматривал поверхность холма, но не увидел другого входа.

Вскоре я услышал шум моря. Через несколько минут я стоял уже на его берегу. Море омывало основание природной крепости, в которой обосновался Худжа и его головорезы.

Я уже собирался вскарабкаться на груду камней, наваленную у подножия утеса, и поискать там какой-нибудь путь наверх, но заметил, как из-за него выскочило каноэ. Я укрылся за валуном и стал наблюдать за дальнейшими действиями воинов, сидящих в лодке.

Они проплыли еще немного по направлению ко мне, затем, не доплыв примерно ста ярдов до моего убежища, направили лодку прямо на скалы. Мне казалось, что они сошли с ума и плывут навстречу гибели, ибо волны, с шумом бьющие в подножье отвесной скалы, несли с собой разрушение и смерть.

Так велико было мое возбуждение, что, рискуя быть замеченным сверху, я высунулся из-за валуна и стал с нетерпением ждать, как откатывающиеся волны вынесут обломки утлого суденышка.

Я выглянул как раз в тот момент, когда каноэ, проплыв между двумя скалами, вошло в небольшую спокойную гавань.

Я вернулся в свое убежище и стал наблюдать за дальнейшим развитием событий. Каноэ подплыло вплотную к скале, и гребцы сноровисто ошвартовали его.

Два воина, покончив с этим, подошли к отвесной стене и начали быстро карабкаться наверх. Признаюсь, что я наблюдал эту сцену с изумлением: пещерные люди Пеллюсидара великолепные скалолазы, но никогда прежде мне не приходилось видеть, чтобы какое-нибудь живое существо взбиралось по отвесной стене с такой скоростью.

Я выждал несколько минут, и когда был совершенно уверен, что никого нет поблизости, выбрался из своего убежища и с риском для жизни пробрался к месту, где было причалено каноэ.

Если они смогли взобраться наверх, то и я смогу, — подумал я, — а если нет, то лучше умереть, пытаясь совершить невозможное, чем бездействовать.

Впрочем, когда я внимательно осмотрел поверхность скал, то обнаружил, что задача не так сложна, как казалось в самом начале — вплоть до самой вершины были высечены ступени, — образуя грубую лестницу.

В конце концов, я добрался до вершины. Осторожно приподнял голову и осмотрелся: передо мной располагалась площадка, на которой местами громоздились вековые валуны. Мне не было видно деревни, не заметил я и ни одного живого существа.

Я встал. Несколько деревьев росло между валунами. Стараясь оставаться незамеченным, я перебегал от одного дерева к другому, от валуна к валуну, постепенно приближаясь к тому месту, где, по моим расчетам, должна быть деревня.

Как я жалел сейчас об утрате револьверов и винтовки! Мне не нужно было бы красться подобно испуганной кошке, будь они при мне. Я не мог себе позволить играть в открытую — моя героическая смерть вряд ли помогла бы чем-нибудь Диан.

Я прополз что-то около мили, стирая локти и коленки, так и не заметив ни одной живой души, когда огибая очередной валун, я буквально врезался в человека, ползущего мне навстречу.

Глава 10

Этот человек не сразу отреагировал на мое появление: его внимание было поглощено тем, что происходило за его спиной. Я никогда не забуду того почти нечеловеческого изумления, которое было написано на его лице при виде меня. Я не стал дожидаться, пока он крикнет или поднимет тревогу, а попросту схватил его за горло и утащил за валун. Там я прижал его к земле И стал думать о том, что делать дальше.

Он некоторое время пытался сопротивляться, а затем перестал, и я ослабил хватку на его горле. По-моему, он был благодарен мне за это.

Человеческая жизнь в Пеллюсидаре стоит довольно дешево, и все же мне не хотелось совершать хладнокровное убийство, но что оставалось делать: отпустить его — означало оповестить всю деревню о моем появлении. Наконец мужчина заговорил.

— Я видел тебя, — сказал он, — на арене в Футре, когда типдары оттащили тарага от тебя и твоей подруги. Я так и не понял, что произошло. Потом махары выпустили драться меня. Моими противниками были два воина из Гомбала.

Тут он слабо улыбнулся.

— Их могло быть и десять — это ничего бы не изменило. Я убил тех двоих и получил свободу. Смотри!

Он чуть приподнял свое левое плечо и показал мне свежую отметину подживающую рану от клейма махар.

— А когда я возвращался, — продолжал он, — я встретил людей из своего племени, которые сказали мне, что Худжа-Проныра напал на нашу деревню, захватил ее, а жителей обратил в рабство. Я решил прийти сюда и узнать все сам. Я увидел, что здесь хозяйничают люди Худжи, а народ моего отца томится в неволе. Меня схватили, но Худжа не убил меня. Я — сын вождя, и он рассчитывал с моей помощью заставить наших воинов вернуться в деревню и принять участие в войне, которую Проныра собирается начать. Тут в плену находится и Диан Прекрасная, чей брат Да-кор Сильный, вождь Амоза, спас мне жизнь, когда пришел в Турию похитить себе жену. Я помогал ему в этом деле, и мы с ним хорошие друзья. Поэтому, когда я узнал, что Худжа держит в плену Диан, то я сказал Проныре, что не буду помогать ему, если он причинит ей вред. Недавно один из стражников подслушал, как я разговаривал с другим пленным и предлагал всем нам собраться вместе, найти оружие и, дождавшись ухода основных сил Худжи, перебить оставшихся воинов и захватить деревню. Удерживать мы ее не смогли бы долго — к ней только два подступа.

Но когда Худжа узнал об этом разговоре, он решил убить меня. Они связали меня по рукам и ногам и бросили в пещеру — моя казнь должна была быть публично, но не все воины были в деревне. Так я лежал и ждал смерти, как вдруг услышал приглушенный голос, окликавший меня. Когда я отозвался, женщина, а это был женский голос, сказала, что она знает все, что со мной произошло, и что она — сестра Дакора и попробует помочь мне. Тут же в стене, откуда раздавался голос, образовалось отверстие, и вскоре я увидел лицо женщины, копающей проход обломком камня. Чуть позже она уже была в моей пещере и перерезала мне путы. Мы поговорили с ней, и я предложил попытаться пробиться вместе в Сари, где она надеялась получить известия о своем муже. Как раз сейчас я пробирался на другой конец острова, чтобы посмотреть, есть ли там лодка. Большая часть лодок сейчас отсутствует, так как Худжа, его люди и рабы находятся на Острове Деревьев, где он строит много новых лодок, чтобы доплыть до устья огромной реки, впадающей в море там, — тут он показал на северо-восток. — Эту реку он нашел, когда возвращался из Футры, она широка, быстра и течет почти до самой земли Сари.

Я выпустил своего пленника, как только понял, что он враг Худжи, и теперь мы мирно сидели рядом, опираясь на валун.

— А где сейчас Диан? — спросил я.

— Она вернулась в свою пещеру и ждет меня там, — ответил он.

— А может Худжа объявиться до твоего возвращения?

— Худжа на Острове Деревьев, — повторил он.

— Объясни мне, как добраться до пещеры Диан, — попросил я.

Мой собеседник в странной, но абсолютно доступной манере, присущей всем жителям Пеллюсидара, объяснил мне, как найти пещеру, в которой был заключен он, и где найти дыру в стене, ведущую к Диан.

Я решил, что будет лучше, если один из нас останется, пока другой пойдет за Диан. Идти вдвоем не было смысла — риск быть обнаруженными увеличивался, а пользы не было никакой. Один из нас тем временем мог заняться лодкой.

Я сказал моему новому другу, чтобы он ждал меня на вершине скалы, а если Диан вернется одна — силой втолкнуть ее в лодку и отправиться в Сари. Я понимал, что в случае, если нас обнаружат, мне придется прикрывать отход Диан.

На этом мы и разошлись, он отправился на место, откуда ему были бы видны и лодка и Диан, я пополз в сторону пещер. Мне не составило труда найти верную дорогу, следуя указаниям Джуага, — так звали моего нового друга. Вначале я должен был миновать наклоненное дерево, затем обогнуть огромный валун, чудом удерживающийся на крошечном основании.

Именно оттуда я впервые увидел пещерную деревню. Пещера, в которой был заключен Джуаг, находилась в дальнем конце ближайшей ко мне скалы. Используя в качестве прикрытия земляную насыпь, мне удалось подобраться к входу незамеченным. Неподалеку стояло несколько человек, но они были так увлечены разговором, что я не боялся быть обнаруженным ими. Дождавшись момента, когда никто не смотрел в мою сторону, я пулей влетел в пещеру.

Подобно большинству пещер Пеллюсидара, созданных людьми, эта состояла из трех помещений, расположенных друг за другом. Освещения не было никакого, кроме солнечного света, проникавшего через вход, и темнота сгущалась вокруг меня по мере моего продвижения.

В последнем помещении я с трудом различал очертания предметов. Внезапно, пока я ощупывал стены в поисках отверстия, ведущего в темницу к Диан, совсем близко раздался мужской голос.

Говоривший, по всей видимости, только что вошел, поскольку громко осведомился о местонахождении человека, которого он искал.

— Где ты, женщина? — прокричал он. — Худжа послал за тобой.

Женский голос ответил:

— А что хочет от меня Худжа?

Это был голос Диан. Я с удвоенным вниманием продолжил ощупывать стену, из-за которой доносился разговор.

— Он хочет, чтобы тебя доставили на Остров Деревьев, — ответил мужчина, он готов взять тебя в жены.

— Я не пойду, — твердо сказала Диан, — лучше умереть.

— Меня послали доставить тебя, и я это выполню, — последовал ответ.

Я слышал, как он сделал несколько шагов в ее сторону.

В отчаянии я заколотил по стене, отделявшей меня от моей возлюбленной. До меня донеслись звуки борьбы. Неожиданно стена поддалась. В мгновение ока я понял, почему не мог найти дыру в стене, когда лишь легко ощупывал ее, — Диан заделала ее после побега Джуага.

Навалившись всем телом на рыхлую массу, я выдавил ее в пустоту соседней пещеры. Вместе с кучей земли и камней туда ввалился я, Дэвид I, Император Пеллюсидара. Сомневаюсь, что царственная особа когда-либо совершала менее величественный вход. Я приземлился на четвереньки, но успел вскочить на ноги, прежде чем мужчина сообразил, что именно случилось.

Когда я встал, он заметил меня и, предполагая, что я вряд ли вломился таким образом с дружественными намерениями, повернулся как раз вовремя, чтобы отразить мое нападение. В руках у нас были ножи. В кромешной тьме трудно проявить настоящее мастерство, но, смею вас уверить, у нас получилась неплохая дуэль.

До появления в Пеллюсидаре я ни разу не видел каменного ножа, и мне никогда прежде не приходилось драться на ножах любого вида, но теперь, после нескольких лет жизни в диком мире, я вряд ли уступаю туземцам в этом искусстве.

Я видел лишь смутный силуэт на месте, где стояла Диан, и знал, что она не предполагает, кто я, и не может разглядеть мое лицо. Даже в эти страшные минуты я с волнением ожидал мгновения, когда она поймет, кто же ее спаситель.

Мой противник был огромный сильный мужчина, расчетливо владеющий своим грубым, но смертоносным оружием; один раз он нанес мне хороший удар в плечо, след от которого я унесу с собой в могилу. Тут, несмотря на свое мастерство, он совершил ошибку. Заметив, что я отпрянул после удара, он бросился ко мне, забыв о своем ноже, желая задавить меня голыми руками. Увидев это, я изо всех сил ударил его в подбородок.

Не проронив ни звука, он рухнул на землю. Прежде чем он пришел в себя, я навалился на него и вонзил нож в его сердце. Пошатываясь, я встал; в двух шагах от меня стояла Диан, тщетно пытаясь разглядеть мое лицо.

— Ты не Джуаг! — воскликнула она. — Кто ты? Я приблизился, протянув к ней руки.

— Это я, — срывающимся голосом сказал я, — это я, Дэвид.

Услышав мой голос, она вскрикнула. В голосе ее звучали долго сдерживаемые слезы и радость. Она бросилась ко мне и замерла у меня на груди. Я покрывал ее лицо поцелуями, гладил ее чудесные волосы и снова и снова говорил ей то, что она и так знала: что она мне дороже всех сокровищ обоих миров.

Но мы не могли долго задерживаться на этом месте из страха быть обнаруженными врагами и выбрались наружу. Не увидев ни одной живой души, мы с Диан отправились туда, где нас ждал Джуаг.

Пока мы шли, Диан рассказала мне, что ее тюремщики сообщали ей о моем продвижении. Она слышала, что я был в Земле Вечной Тени. Там меня видел человек, знавший меня в лицо. Он дождался, пока я заснул, и ограбил меня. Худжа проведал об этом и послал нескольких воинов схватить меня, но они не вернулись, по крайней мере Диан о них больше ничего не известно.

— И не мудрено, — сказал я ей, — они сейчас находятся в стране, откуда никто не возвращается.

Мы уже почти добрались до места, когда заметили, что с другой стороны туда спешат два человека. Ойи не видели ни нас, ни Джуага, который прятался в кустарнике. Пытаясь оставаться незамеченными, мы побежали к Джуагу, надеясь добежать до него прежде двух воинов, но они его обнаружили раньше и немедленно напали на него. Один из воинов был стражником Джуага, он с товарищем отправился на его поиски, так как побег раба был обнаружен еще до того, как я попал в пещеру. По всей видимости, до сих пор они пытались его найти в других частях плато.

Когда я увидел, что они бросились на Джуага, то громко крикнул, пытаясь привлечь их внимание. Они немедленно остановились и стали оглядываться.

Обнаружив нас с Диан, они разделились, и один побежал к Джуагу, а другой повернул в нашу сторону. Когда он приблизился, я увидел, что в руках он держит один из моих револьверов. Держал он его, правда, за дуло, принимая его, по всей видимости, за небольшую дубину.

Я не мог удержаться от усмешки, подумав о том, что револьвер будет использован таким образом. Ведь стоило моему противнику взять эту «дубину» за рукоятку и опустить курок, то погиб бы я, а он остался бы жив; впрочем, может, он и остался жив, не знаю, удар, который я нанес ему, не был смертельным. Когда он находился в двадцати футах от меня, я с силой метнул копье, но он успел отклониться, и оно вместо того, чтобы поразить его в сердце, ударило его в голову. Воин обмяк и рухнул на землю. Я взглянул в сторону Джуага. Бедняге приходилось туго. Напавший на него воин огромного роста наседал на бедного раба, размахивая чудовищным ножом, предназначенным, по-моему, для разделки туш мастодонта. Шаг за шагом он оттеснял Джуага к краю обрыва. Я видел, что через несколько мгновений Джуаг неминуемо погибнет.

Нагнувшись к телу моего поверженного противника, я быстро поднял револьвер. Я понимал, что шансов очень мало, но выхода не было — Джуаг был всего на волосок от падения, и я выстрелил почти наугад. Гигант схватился за голову, повернулся вокруг своей оси и рухнул с обрыва.

Джуаг бросил на меня взгляд, полный ужаса, — он никогда прежде не слышал выстрелов — с диким криком повернулся и прыгнул с обрыва. Я подбежал к краю пропасти и увидел далеко внизу два всплеска.

К моему удивлению, через несколько мгновений голова Джуага показалась над поверхностью воды, и он быстро поплыл к лодке. Он нырнул с такой чудовищной высоты и остался невредим!

Я окликнул его и попросил подождать нас в лодке, уверяя, что мое оружие не причинит вреда. В ответ он замотал головой и что-то забормотал, но расстояние было слишком велико, и я не расслышал, что именно. Я продолжал убеждать его, и, наконец, он согласился оставаться на месте. В то же мгновение Диан резко дернула меня за руку. Я обернулся и увидел, что со стороны деревни к нам приближается толпа дикарей — их потревожил звук выстрела.

Воин, которого я оглушил ударом копья, пришел в себя, и сейчас со всех ног бежал к своим. Это все могло кончиться плохо — впереди был долгий, тяжелый спуск, а нас с Диан настигала толпа дикарей.

Я видел только один выход — прикрыть спуск Диан. Я обнял ее, чувствуя, что это могут быть последние мои минуты с ней, и спросил, не боится ли она спускаться одна. Она улыбнулась и пожала плечами. Она боится?! Диан так прекрасна, что я часто забываю, что она дикая пещерная девушка, и думаю о ней, как о хрупкой девушке внешнего мира.

— А ты? — спросила она.

— Я последую за тобой, как только разберусь с нашими «друзьями», — ответил я, — мне хочется, чтобы они отведали нового лекарства, которое вскоре вылечит Пеллюсидар от всех болезней. Я думаю, что это их задержит достаточно долго, чтобы я успел спуститься. Поторопись и передай Джуагу, чтобы он был наготове. Если со мной что-нибудь случится, ты должна сама добраться до Сари и помочь Перри в осуществлении наших планов. Пообещай, что сделаешь это.

Диан отказалась дать мне обещание. Более того, она остановилась и сказала, что не бросит меня. Дикари стремительно приближались к нам. Джуаг кричал нам что-то снизу. Он, по всей видимости, догадался, что я уговариваю Диан спуститься без меня и что нам угрожает опасность.

— Ныряйте! — кричал он. — Ныряйте!

Я посмотрел на Диан, а потом вниз. Пролив был не больше блюдца. Я не понимал, как Джуаг попал в него.

— Ныряйте! — опять крикнул Джуаг. — Вы не успеете спуститься!

Глава 11

Диан тоже посмотрела вниз и невольно вздрогнула. Она была из племени, люди которого не привычны к воде. Ее пугал даже не прыжок, а огромное таинственное водное пространство.

Мне самому казалось невозможным сделать этот сумасшедший прыжок. Единственное, что могло меня заставить прыгнуть, — это желание совершить самоубийство.

— Быстро! — крикнул я Диан. — Ты не можешь нырнуть, но я попридержу их, пока ты будешь спускаться.

— А ты? — снова спросила она. — Ты сможешь нырнуть? Ведь иначе тебе не удастся уйти от них, если ты будешь ждать, пока я доберусь вниз.

Я понял, что она не уйдет, пока не будет уверена, что я смогу нырнуть. Я еще раз взглянул вниз и, с трудом сдержав дрожь, сказал, что нырну, как только она доберется до лодки. Удовлетворенно кивнув головой, Диан начала осторожно, но быстро спускаться вниз.

Только теперь я повернулся к приближающимся бандитам. Они бежали изо всех сил. Я поднял револьвер, тщательно прицелился в ближайшего ко мне воина и спустил курок. Человек подпрыгнул и упал. Прежде чем окончательно замереть, он два или три раза перекатился и, наконец, остался лежать среди прекрасных диких цветов.

Бежавшие за ним остановились. Один из них бросил в меня копье, но оно не долетело — я стоял слишком далеко. Среди этой толпы было два лучника, с них я не спускал глаз. Все были охвачены ужасом от звука выстрела и последовавшей за ним смертью их товарища.

Они смотрели то на меня, то на труп и о чем-то переговаривались.

Я воспользовался замешательством в рядах противника и посмотрел вниз. Диан уже преодолела полпути. Я опять повернулся к своим врагам. Один из лучников натягивал тетиву лука. Я поднял руку.

— Остановитесь! — крикнул я. — Тот, кто сделает шаг в мою сторону или выстрелит в меня, умрет так, как умер этот человек, — и я указал на мертвеца.

Воин опустил свой лук. Вновь завязался оживленный разговор. Я видел, как воины без луков в чем-то горячо убеждали лучников.

Мнение большинства, в конце концов, взяло верх. Оба лучника одновременно подняли свои луки. В то же мгновение я выстрелил в одного из них, и он упал, выронив лук. Второй успел выпустить стрелу, но звук выстрела так испугал его, что рука у него дрогнула, и стрела пролетела над моей головой. Секундой позже он лег рядом со своим товарищем, получив между глаз аккуратное отверстие.

Я еще раз посмотрел вниз. Диан уже почти добралась до цели. Я видел, что Джуаг стоит чуть ниже ее, протянув руки, чтобы помочь ей.

Крики, раздавшиеся позади меня, вернули меня к действительности. Воины стояли на том же месте, потрясая кулаками и выкрикивая оскорбления. Со стороны деревни к толпе приближался огромный человек. По его поведению я догадался, что он был предводителем этих людей. Он выслушал рассказ воинов о событиях последних минут, отдал команду и с диким ревом ринулся в мою сторону. Остальные последовали за ним.

У меня оставалось всего лишь два патрона. Предводитель получил один из них. Я предполагал, что его смерть остановит всех, но они уже дошли до той стадии яростного исступления, когда ничто не могло их остановить. Как бы то ни было, они лишь заорали еще громче и побежали быстрее. Последним выстрелом я прикончил еще одного.

Они были уже совсем близко. Какой-то верзила замахнулся дубиной, но я опередил его и нанес ему удар Рукояткой револьвера. После этого я добежал до обрыва и очертя голову прыгнул. Я знаю кое-что о технике ныряния. В этот прыжок я вложил все, что умел.

Около двухсот футов я летел в горизонтальном положении. Скорость моего падения была настолько велика, что воздух казался твердым телом Я чуть пошевелился, перешел в вертикальное положение и, соединив руки над головой, вошел в воду. Одновременно со мной в воду попадало несколько копий. Чудом ни одно не задело меня.

Не думаю, что я ушел очень глубоко под воду, но мне казалось, что погружение никогда не прекратится. Когда, наконец, я начал всплывать на поверхность, то почувствовал, что сейчас лопну от недостатка воздуха Но в конце концов я вынырнул и с наслаждением наполнил легкие кислородом.

Прямо передо мной была лодка, из которой вылезали Диан и Джуаг. Вначале я не понял, почему они оставляют ее, но когда я подплыл поближе, то увидел два тяжелых копья пронзили насквозь наше судно — теперь оно было непригодно для использования.

Джуаг, выбравшись на берег, протянул мне руку, и, ухватившись за нее, я вылез из воды. Мы прижались спинами к скале и, таким образом, нам не грозили копья, продолжавшие падать сверху.

Посовещавшись, мы решили, что должны идти на другой конец острова, к месту, где я спрятал свою лодку, и отправиться в ней на материк. Мы не могли терять времени. Поэтому, подобрав с земли три наименее поврежденных копья, мы немедленно отправились в дорогу. Наш путь лежал на юг, так как Джуаг сказал, что ту часть острова люди Худжи навещают редко. Я думаю, что это сбило врагов с нашего следа, так как мы их больше не видели и не слышали шума погони.

Но путь, указанный Джуагом, имел существенный недостаток — он был значительно длиннее, чем тот, которым отправились наши преследователи. Это-то нас и погубило. Когда мы наконец вышли к реке невдалеке от цели нашего путешествия, на нас из кустов высыпал отряд воинов, устроивших там засаду. Они разоружили и связали нас.

Это был последний удар! Надежда покинула меня. Нас с Джуагом ждала неминуемая смерть, но не менее ужасная судьба ожидала Диан.

Бедное дитя! Какие тяжелые испытания выпали на ее долю! С того самого дня, когда я впервые увидел ее, закованную в цепи в караване рабов, и до сего момента, я могу вспомнить лишь недолгие промежутки счастья и покоя в ее жизни. До того как я познакомился с ней, ее преследовал Джубал-Урод. Ей удавалось ускользать от него, и, в конце концов, я убил его. Теперь Джубала сменил Худжа, преследующий ее с не меньшим упорством. Признаюсь, я уже мечтал о том, чтобы смерть даровала ей покой, которого она была лишена в жизни. Я завел с Диан разговор на эту тему и предложил умереть вместе.

— Не бойся, Дэвид, — ответила моя храбрая подруга, — я умру до того, как Худжа дотронется до меня, но сначала я увижу, как умрет он.

Сказав это, она достала небольшой мешочек.

— Что это? — спросил я.

— Помнишь, ты как-то наступил на змею? — спросила Диан.

Я кивнул в ответ.

— И это привело тебя к мысли об отравленных стрелах, которыми мы вооружили всех воинов нашей Империи, — продолжала она. — У меня тоже есть идея. В этом мешочке лежит ядовитый зуб гадюки. Я ношу его давно. Он дал мне силы переносить многие опасности, потому что я знала, что смогу оградить себя от последнего унижения. Я еще не готова умереть. Первым умрет Худжа.

Итак, мы не умерли вместе, и я рад, что этого не случилось. Самоубийство — глупая вещь. Неважно, что сегодня все кажется безнадежным. Завтрашний день может принести облегчение. С того памятного разговора я всегда жду завтрашнего дня в момент отчаяния.

В Пеллюсидаре, где всегда — сегодня, можно ждать любого чуда. Так случилось и в этот раз. Когда мы проходили лесом мимо холма с плоской вершиной, нашу стражу опутали вылетевшие из ниоткуда веревки. Мгновением позже я увидел отряд зверолюдей.

Это была захватывающая битва. Я и по сей день жалею, что был связан и не мог принять участия в ней. Я мог только подбадривать своих друзей и шумно ликовать, когда их предводитель Гр-гр-гр вышибал дух из очередного бандита. Когда бой был окончен, мы обнаружили, что лишь нескольким людям удалось бежать — остальные были мертвы.

Гр-гр-гр обернулся ко мне.

— Гр-гр-гр и его народ — твои друзья, — сказал он, — один из моих воинов заметил людей Проныры и следил за ними. Он видел, как они схватили тебя, и сообщил об этом в деревню. Остальное ты знаешь. Ты сделал для нас очень много, мы всегда будем рады тебе помочь.

Я поблагодарил его и вкратце рассказал ему о последних событиях и цели нашего путешествия. Выслушав меня, Гр-гр-гр предложил отправить с нами отряд своих воинов для пущей безопасности. Мы с радостью приняли это предложение.

Вскоре мы добрались до места, где было спрятано мое каноэ, и попрощавшись со зверолюдьми, направились на материк. Я поинтересовался у Джуага, возможно ли пересечь устье реки, ведущей, по его словам, почти до Сари. Но он сказал, что было бы безумием пытаться сделать это, не имея запасов воды и еды. Я был вынужден согласиться с его замечанием, но желание исследовать водный путь было очень велико, и я решил его осуществить, как только нам удастся пополнить запасы.

Мы причалили в небольшом проливчике несколькими милями севернее Турий. Тут я изложил моим спутникам свои планы. Я предложил установить на нашей лодке парус, назначение которого пришлось растолковывать Диан и Джуагу, а затем запастись продовольствием.

Мои предложения были приняты, хотя Джуаг и ворчал что-то по поводу паруса и ветра. Вся затея вызывала у него сомнение — он не верил в то, что с помощью ветра можно плыть по воде.

Вначале мы охотились вблизи побережья, но удача нам не сопутствовала. В результате, мы решили спрятать каноэ и углубиться дальше. Лодку по предложению Джуага мы закопали и отправились в глубь материка. В путешествии по Земле Вечной Тени были свои приятные моменты, главный из которых — отсутствие палящего солнца. Но тут же крылась и неприятность — вечный полумрак, царивший в этих краях, ужасно действовал на нервы.

Чем дальше мы шли, тем темнее становилось. Растительности было немного, все выглядело бесцветным. Временами нам попадались огромные лиди, питающиеся этими странными растениями или пьющие воду из рек, берущих начало на равнине Лиди и впадающих в море.

Мы искали либо тага — огромного быка, либо антилопу, ее мясо прекрасно вялится на солнце. Из желудка тага могла бы получиться прекрасная бутыль для воды, из шкуры — парус. Наше путешествие продолжалось долго. Мы полностью пересекли Землю Вечной Тени и, наконец, вышли в то место равнины Лиди, которое освещалось солнцем.

Перед нами простирались бескрайние просторы Пеллюсидара. Вдали я различал башни далекого города махар, охотящихся за жителями Турий.

Джуаг предложил отправиться на северо-восток, где лежала лесистая местность. Он предполагал, что там нам удастся напасть на след тага. Мы последовали его совету. Вскоре мы вошли в густой лес, который во всех направлениях пересекали звериные тропы. Через некоторое время мы набрели на свежий след тага, приведший нас к стоянке небольшого стада. Выбрав огромного быка, мы с Джуагом метнули в него копья. Раненый зверь вскочил на ноги, озираясь в поисках врага, а остальное стадо, снявшись с места, мгновенно исчезло из вида.

Джуаг вышел из нашего укрытия и показался тагу — это часть охотничьей тактики — пока я оставался в кустах. В тот момент, когда таг увидел своего противника, он немедленно атаковал его. Джуаг повернулся и побежал так, чтобы бык обязательно промчался мимо моего куста.

Таг стремительно надвигался. Диан стояла рядом со мной, крепко сжимая копье, — она не побоялась бы в случае необходимости выйти один на один с разъяренным зверем.

Огромный бык поравнялся с нами. В то же мгновение я ухватился за густую шерсть у него на шее и вскочил ему на спину.

Такой метод охоты был придуман очень давно. Кто-то заметил, что пока таг видит объект своей ярости, он не остановится, не настигнув его. На человека же, который цепляется за его гриву, он не обращает никакого внимания, предполагая, по всей видимости, что тот пытается удержать его. От этого лишь увеличивается его желание догнать свою жертву.

Я устроился поудобнее на спине тага. Джуаг несся впереди нас лишь немного медленнее разъяренного зверя. Жители Пеллюсидара удивительные бегуны. Кстати, мое неумение бегать и было причиной того, что меня ставили на охоте в засаду. Я бы не смог бежать впереди тага достаточно долго, чтобы дать возможность охотнику, сидящему на спине у животного, сделать свое дело. Один раз, впрочем, я попробовал — этого опыта мне хватило на всю жизнь.

Тем временем я уже добрался до шеи быка, достал свой нож и, выбрав место, всадил его туда обеими руками, после чего соскользнул на землю. Ни одно животное не может передвигаться с перебитым позвоночником, и таг не был исключением. На полном ходу он рухнул на землю, забившись в судорогах. Мы с Джуагом осторожно приблизились и, улучив мгновение, вытащили из его тела до сих пор торчащие там копья. Через несколько минут все было кончено — мы добили тага, вонзив наше оружие в его левый бок.

За время гонки таг убежал довольно далеко от того места, где осталась Диан. Расправившись с быком, я посмотрел туда, но не увидел ее. Я покричал немного и, не получив ответа, побежал к месту нашей засады — Диан там не было. Вновь и вновь я выкрикивал ее имя, пока не охрип, но не услышал в ответ ни звука. Где она могла быть? Что случилось с ней за тот короткий промежуток времени, пока я был занят тагом?

Глава 12

Я тщательно осмотрел окрестности, и вскоре мои поиски были вознаграждены я нашел ее копье, лежащее в нескольких ярдах от куста, где мы устроили засаду. На примятой траве были видны следы борьбы. Я прошел по этим следам около ста ярдов, пока не наткнулся на огромные следы лиди.

Теперь все было понятно. Пока мы с Джуагом были поглощены охотой, кто-то напал на нее и утащил с собой. Обнаружив все это, я побежал к месту, где Джуаг разделывал тушу тага. Еще издали я заметил что-то неладное — островитянин стоял над тушей быка, высоко подняв готовое для удара копье.

Приблизившись, я увидел стоящих перед Джуагом двух джалоков — самца и самку. Вели он себя довольно странно, ибо было видно, что они не собираются нападать на него.

Джуаг, услышав шаги, повернулся, и я увидел его лицо. Было заметно, что ситуация доставляет ему удовольствие. Эти дикари любят опасность, и Джуаг не был исключением. Но ему не пришлось воспользоваться своим копьем, так как я попросил его не предпринимать никаких действий, увидев обрывок веревки, свисающий с шеи самца.

Джуаг обернулся ко мне вновь, но на этот раз с удивлением. Я прошел мимо него и направился прямо к джалокам. При моем приближении самка оскалила зубы и напружинилась для прыжка. Самец же бросился ко мне и, подбежав, начал тереться о мои ноги.

Это был Раджа — джалок, которому я спас жизнь и потом приручил. Не было никаких сомнений, что он рад видеть меня. Я думаю, что когда он оставил меня на берегу, он собирался лишь привести свою подругу.

Когда Джуаг увидел, что я ласкаю грозного хищника, он был сильно ошарашен и испуган, но у меня не было времени заниматься Раджой — я был слишком опечален своей утратой. Я был рад видеть моего «пса» я позвал его к Джуагу для знакомства. Раджа быстро понял, что Джуаг свой, и отнесся к нему дружелюбно. Сложнее дело обстояло с самкой, но Раджа грозно рычал на нее каждый раз при попытке проявить ею свой дикий нрав, и она вскоре успокоилась.

Я рассказал Джуагу об исчезновении Диан и о своих предположениях. Он предложил немедленно отправиться по следу, но я решил, что с собакой я обойдусь без помощи островитянина, а он тем временем освежует и заготовит тушу тага и будет ждать нас. Я показал Джуагу на озеро, видневшееся на поверхности висевшего у вас над головами спутника, и сказал, что если я не вернусь после того, как это озеро появится четыре раза, то Джуаг должен будет немедленно отправиться в Сари и вызвать сюда Гака и его воинов. Дав эти указания, я позвал Раджу, и мы отправились на поиски Диан. Прежде всего я подвел Раджу к месту, откуда была похищена Диан. В нескольких шагах позади нас трусила самка. Я указал на землю, где еще были видны следы отчаянной схватки, и где, по моему представлению, запах был особенно силен.

Затем я ухватился за остатки поводка, свисавшего с шеи джалока, и приказал ему взять след. Раджа понял, чего я от него хочу, опустил голову и помчался вперед. Волоча меня за собой, он выскочил на равнину Лиди и повернул в сторону селения Турий.

Позади нас бежала самка. Через некоторое время она догнала нас и побежала бок о бок с Раджой. Вскоре она вполне освоилась в моем обществе и чувствовала себя не хуже, чем ее повелитель.

Перемещаясь таким образом, мы покрыли довольно большое расстояние и, едва вновь попав в тень, увидели чуть впереди огромного лиди, неспешно вышагивающего по равнине. На его спине виднелись две фигуры. Если бы я был уверен, что джалоки не повредят Диан, я бы спустил их на лиди немедленно, но так как у меня были сомнения, я решил не рисковать.

Впрочем, было уже поздно. Заметив свою добычу, Раджа рванул у меня из рук поводок с такой силой, что я растянулся на земле, и устремился вслед за лиди. Рядом с ним по-прежнему бежала его подруга.

Джалоки не подавали голоса, пока лиди сам не обнаружил их и не перешел на стремительный, хотя и неуклюжий галоп. Только тогда джалоки начали издавать звуки, отдаленно похожие на лай собак внешнего мира. Я боялся, что это может быть охотничьим кличем всей стаи; появись она здесь, вряд ли удастся уцелеть кому-либо из нас. Эта мысль подстегнула меня, и я побежал быстрее, но с таким же успехом я мог бы попытаться поймать на лету птицу; как я уже говорил, бегун из меня никакой. Впрочем, в этот раз это было к лучшему. Если бы я бежал быстрее, я, возможно, потерял бы Диан навсегда.

Лиди, по бокам которого бежали джалоки, почти скрылся из виду, когда я заметил, что он сильно забирает вправо. Это объяснялось тем, что Раджа, бегущий слева от лиди, все время подпрыгивал и покусывал его за плечо.

В результате лиди все время поворачивал направо, и чем дольше я наблюдал эту картину, тем больше убеждался в том, что Раджа и его подруга действуют по какому-то заранее обдуманному плану.

Я видел, как охотится стая джалоков, и вспомнил, что обычно они делятся на две группы, и загонщики гонят добычу в сторону остальных. Насколько я понимал, именно это сейчас они и делали — гнали лиди на меня. То есть, гнал, собственно, только Раджа, самка бежала справа от лиди и не принимала в охоте активного участия, не понимая, по всей видимости, чего же именно добивается ее супруг.

Как бы то ни было, я решил остановиться и ждать, так как отчетливо понимал две вещи. Первая — что я не смогу их остановить, если они завалят лиди прямо сейчас, и вторая — что лиди обязательно выбежит на меня, так как он бежал фактически по кругу.

Так все и случилось. На несколько мгновений они исчезли из вида, потом появились вновь, на этот раз значительно правее. Они приближались ко мне. Я уже начал прикидывать, где мне лучше будет встретить лиди, как вдруг заметил, что он взял слишком сильно вправо, но тут в воздух взвилась самка джалока и, лязгнув зубами, повернула лиди в нужном направлении. Когда же лиди забирал слишком сильно влево, в игру вновь вступал Раджа. Таким образом, они гнали лиди и его всадников прямо на меня. Это была великолепная картина!

Впрочем, я предпочел бы наблюдать ее со стороны, это я понял, когда огромное животное надвигалось на меня, подобно приближению скорого поезда. Но слишком многое было поставлено на карту. Все зависело от того, смогу ли я нанести этому гиганту смертельный удар. Я покрепче перехватил копье.

Лиди был примерно в ста ярдах от меня, когда Раджа издал лай, отличный от обычного охотничьего клича. Он и его подруга немедленно взвились в воздух и повисли на длинной шее своей жертвы. Расчет был верен — их тяжелые тела тянули голову лиди к земле, и в нескольких шагах от меня он остановился, пытаясь освободиться от двух джалоков, причиняющих ему страдания.

Диан, увидев меня, начала вырываться из рук державшего ее воина. Это сильно сковывало свободу его действий, и он не мог использовать свое оружие против джалоков.

Заметив меня, воин отпустил Диан и спрыгнул на землю, держа наготове свою пику. Мое копье было теперь почти бесполезно. Стоило мне промахнуться, а это было весьма вероятно, учитывая, что мой противник был готов к нападению, и я остался бы лишь с каменным ножом против длинной пики.

Увидев мое замешательство, он стремительно побежал в мою сторону, рассчитывая быстро покончить со мной. Ему и в голову не могло прийти, что джалоки, с которыми он собирался разобраться после меня, охотились вместе со мной и для меня.

Раджа, увидев, что дикарь приблизился ко мне, оторвался от лиди и устремился за ним. За Раджой последовала его подруга. Человек крикнул мне, чтобы я помог ему, иначе мы оба погибнем. В ответ я лишь рассмеялся и побежал к Диан.

Оба джалока прыгнули одновременно. Дикарь, думаю, был мертв еще до того, как его тело коснулось земли. Самка тут же повернулась в сторону Диан. Я уже стоял рядом с ней, занеся копье.

Но Раджа опередил меня. Не зная о характере моих отношений с Диан, он решил, что его подруга угрожает мне, и, не долго думая, прыгнул ей на спину. За этим последовала яростная схватка. Трудно было что-либо разобрать в этом клубке мохнатых тел, но я был уверен, что звери рвут друг друга на части. Когда самка перестала отбиваться и перекатилась на спину, безвольно сложив передние лапы, я решил было, что она мертва. Раджа стоял над ней, грозно рыча и приблизив свои обнаженные клыки к ее горлу. Только тут я разглядел, что ни на одном из джалоков не было ни царапины. Самец просто вздул свою самку, чтобы она раз и навсегда поняла, что моя особа священна.

Раджа, наконец, отошел от поверженной подруги. Она немедленно поднялась и стала приглаживать взъерошенную шерсть, а он подошел ко мне. Я обнял Диан одной рукой, а другой начал почесывать Раджу, попросив Диан тоже погладить его. Вскоре он, казалось, понял, что Диан неприкосновенна не в меньшей степени, чем я.

Первое время он сторонился ее и невольно скалил зубы при ее приближении, и прошло еще много времени, прежде чем его подруга тоже привыкла к нам.

Сопровождаемые двумя джалоками, мы вернулись туда, где нас ждал Джуаг. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы удержать самку от покушений на жизнь нашего товарища. Если вы меня попросите назвать самое жестокое, хищное и коварное существо, встреченное мною в двух мирах, то я без колебаний скажу, что это самка гиенодона.

В конце концов все уладилось, и мы впятером отправились к побережью Джуаг как раз успел закончить все свои дела незадолго до нашего появления. Перед выходом мы поели, накормили животных и, нагрузившись до предела добычей, отправились в путь.

По дороге с каноэ не произошло никаких неожиданностей. Диан рассказала, что ее похититель напал на нее, когда все звуки в округе были заглушены ревом разъяренного быка. Прежде чем она опомнилась, воин разоружил ее и оттащил туда, где его ждал лиди. К моменту, когда закончилась охота, он успел отъехать уже довольно далеко. Закричать она не могла, так как он зажал ей рот.

— Я уже подумывала, — завершила она, — о том, что пришло время зуба змеи.

Добравшись до побережья, мы откопали каноэ и занялись с Джуагом изготовлением мачты и паруса, пока Диан разрезала на узкие полосы и сушила на солнце мясо тага.

Наконец мы были готовы к путешествию. Мне не составило труда убедить Раджу забраться в лодку, но Рани — так мы назвали его подругу после того, как я объяснил Диан смысл имени Раджи, — отказывалась последовать за ним. Мы уже решили плыть без нее, когда она вдруг прыгнула в воду. Мы дождались, пока она подплыла поближе, а затем втащили ее на борт. Она при этом яростно отбивалась, но, оказавшись в лодке, не сделала попытки напасть на нас.

Каноэ очень хорошо вело себя под парусом — гораздо лучше, чем наша с Перри «Сари», и мы уже значительно продвинулись на запад, ближе к тому берегу пролива, где я надеялся найти реку, о которой мне говорил Джуаг.

Островитянин был потрясен плаванием под парусом. Когда мы занимались подготовкой к путешествию, он не мог никак понять смысл этого сооружения, но увидев, что наше судно движется по воде без помощи весел, радовался, как дитя. Плыли мы довольно быстро, и вскоре перед нашими глазами замаячила земля.

Джуаг пришел в ужас, узнав, что я намереваюсь пересечь водное пространство, и когда берег скрылся из вида, он впал в прострацию. Он сказал, что никогда прежде не слышал о подобном путешествии, и был абсолютно уверен в том, что те, кто уходил далеко в море, никогда не возвращались: ведь как они нашли бы дорогу, не видя земли?

Я попытался растолковать ему устройство компаса, и хотя он так ничего и не понял, пользоваться им научился. По дороге мы проплыли мимо нескольких островов, которые, как сказал Джуаг, были совершенно незнакомы его народу. Я думаю, что мы вообще были первыми людьми, увидевшими эти острова. Было бы неплохо, конечно, осмотреть их, но мы решили отложить это до времени, когда не будем так заняты.

Я спросил Джуага, как Худжа собирался попасть в устье реки, которую мы искали, не пересекая пролива, и островитянин сказал, что Худжа, вероятно, собирался следовать вдоль побережья. Некоторое время мы плыли вдоль берега и, в конце концов, нашли то, что искали. Перед нами несла воды огромная река! По берегам росли мощные деревья, колыхались сочные травы. Корни ближайших к воде деревьев были распростерты над поверхностью реки, подобно рукам чудовищных исполинов, между деревьями, удаленными от берега, время от времени мелькали тени животных.

Мы уже собирались направить наше судно в русло этой реки, как вдруг на нас обрушился настоящий шторм — явление крайне редкое в Пеллюсидаре. Он налетел так внезапно, что было уже поздно причаливать наше каноэ к берегу, и мы, ослепшие и оглохшие, лишь пытались удержать его на плаву. Джуаг был в ужасе. Диан, если и была напугана, то не подавала вида: любое проявление слабости было бы ниже ее достоинства, ведь она была дочерью великого вождя, сестрой короля и женой Императора.

Раджа и Рани испугались не меньше Джуага. Раджа прижался ко мне и уткнул свою морду мне в колени. Даже Рани перед лицом неведомой опасности искала сочувствия у человека — она прижалась к Диан, и храбрая девушка гладила ее и разговаривала с ней так же, как я говорил с Раджой.

Стихия бушевала довольно долго, и ветер, дувший с неубывающей силой, унес нас, по моим расчетам, на сотни миль в просторы неизвестного моря.

Наконец, шторм прекратился так же неожиданно, как и начался. Ветер стих и перешел в легкий бриз. Я попросил Джуага уточнить наш курс, и он послушно потянулся за компасом. Но вдруг лицо его выразило крайнюю степень ужаса кожаный ремешок, на котором висел компас, был порван. Компас пропал!

Мы оказались в открытом море, не имея звезд, чтобы руководствоваться ими, не видя берега, и даже спутник не был нам виден.

Положение было безнадежное, но я не хотел расстраивать своих друзей. Впрочем, Джуаг не хуже моего понимал сложившуюся ситуацию: из преданий своего народа он вынес боязнь водных пространств, и единственное, что как-то его успокаивало, был компас. Он видел, как с его помощью я направлял наш корабль в нужную сторону. Потеря же компаса окончательно лишила его надежды.

Нам оставалось покориться воле ветра и нестись по волнам, пока не увидим землю. Если это окажется материк — прекрасно, если остров, что ж, мы смогли бы прожить и на острове. Любой клочок земли был бы сейчас лучше нашей лодки, так как провизия была на исходе.

Неожиданно мне пришла в голову мысль. Я даже удивился, что такое простое решение всех наших проблем не возникло у меня раньше. Я повернулся к Джуагу.

— Вы, жители Пеллюсидара, обладаете удивительным инстинктом, — сказал я. Вы можете находить дорогу к своему дому, неважно как далеко находясь от него. Пусть Диан укажет нам дорогу в Амоз, и через некоторое время мы окажемся там, откуда нас унес шторм.

Я с надежной смотрел на своих спутников, но увидел, что мои слова не будят в них ответную надежду

— Мы можем находить дорогу только на суше, — сказала Диан — на воде эта способность отказывает нам. Не знаю почему, но это так. Лишь в море может заблудиться житель Пеллюсидара. Поэтому все мы боимся океана. Даже те, кто плавают на каноэ, стараются не удаляться от берега.

Во время шторма мы ослабили парус и сейчас медленно дрейфовали. Закончив говорить, Диан устремила взгляд в море. Огромная волна подняла нас на своем гребне, Диан издала удивленное восклицание и указала за корму.

— Лодки! — крикнула она. — Лодки! Много лодок!

Мы с Джуагом вскочили на ноги, но судно уже опустилось в провал между двумя валами и было невозможно разглядеть что-либо. Мы дождались следующей волны и в полумиле от нас, в самом деле, увидели множество лодок. В этих лодках были люди!

Глава 13

Море успокоилось, и мы смогли получше рассмотреть армаду маленьких лодок. Джуаг сказал, что никогда в жизни ему не приходилось видеть столько лодок одновременно — за нами плыло около двух сотен суденышек. Откуда все они плыли? Джуаг первым выдвинул гипотезу.

— Худжа, — сказал он, — собирался построить много лодок, чтобы переправить своих воинов по реке в Сари. Он и почти все его воины занимались их строительством на Острове Деревьев. Говорят, что никто и никогда не строил столько лодок. Думаю, что это лодки Худжи.

— Пожалуй, что так, — согласилась Диан, — вероятно, их вынесло в море тем же штормом, что и нас.

— Это похоже на правду, — согласился и я.

— Что будем делать? — спросил Джуаг.

— Может, нам стоит все-таки убедиться, что это действительно лодки Худжи, — предложила Диан, — если мы уплывем, не выяснив этого, то мы уплывем и от шанса добраться до материка. Ведь это, может быть, представители совершенно неизвестного нам народа, и они могли бы помочь нам, если конечно, знают дорогу на материк.

— Ну-у, это вряд ли, — протянул Джуаг.

— Ладно, — вмешался я, — думаю, что теперь нам действительно стоит дождаться их приближения, тем более, что они все равно плывут в нашу сторону. Похоже, что они заметили наш парус

— Они, наверное, сами хотят спросить у нас дорогу на материк, — сказал Джуаг, который, как я уже успел убедиться, был отъявленным пессимистом.

— Если они захотят схватить нас, то смогут это сделать при условии, что будут грести быстрее, чем нас несет ветер, — сказал я. — Почему бы нам не подпустить их достаточно близко, чтобы понять, кто они такие. Наш парус лучше их весел, мы так или иначе сможем удрать от них. Так что давайте-ка подождем.

К моменту, когда первая лодка была от нас в пятистах ярдах, мы могли разглядеть весь флот без затруднений. Лодки были во много раз длиннее обычных каноэ, и в каждой из них сидело по двадцать гребцов — по десять у каждого борта. Рядом с гребцами в каждой лодке находилось по двадцать пять воинов.

Когда первая лодка приблизилась к нам на сто ярдов, Диан разглядела в ее экипаже саготов. Теперь у нас не оставалось никаких сомнений в том, что это была флотилия Худжи.

Я велел Джуагу попытаться расспросить экипажи лодок, пока мы с Диан будем лежать на дне нашего каноэ.

— Кто вы? — крикнул Джуаг, приложив руки ко рту.

На носу первой лодки выпрямился человек, которого я узнал до того, как он открыл рот.

— Я Худжа, — прокричал он Джуагу.

Джуага, своего бывшего пленника, Худжа почему-то не узнал. Может быть, потому, что у него было слишком много невольников.

— Я плыву от Острова Деревьев, — продолжал он, — во время бури я потерял сто лодок, а их экипажи утонули. Мы сбились с пути. Где земля? Кто ты и что это за странная штука свисает с дерева, растущего в вашем каноэ?

Он, очевидно, имел в виду мачту и парус.

— Мы тоже заблудились, — прокричал в ответ Джуаг — мы не знаем, где земля.

Во время разговора он продолжал держать нос нашего каноэ по ветру, пока я, лежа на дне, расправлял парус. Мы решили, что пришла пора уносить ноги.

Веял легкий ветерок, и наша лодка двигалась медленно, а судно Худжи продвигалось вперед значительно быстрее. Конечно, их лодка была гораздо тяжелее, но, тем не менее, она плыла с хорошей скоростью. Мы с Диан по-прежнему лежали, притаившись, поскольку теперь расстояние между нашими лодками не превышало полета стрелы, а у Худжи были лучники.

Когда Худжа увидел, что наше судно движется, то приказал Джуагу остановиться. Он очень заинтересовался нашим парусом и хотел рассмотреть его поближе. Приподняв голову над бортом, я увидел своего врага. В который раз я пожалел о том, что у меня не было с собой хотя бы револьвера.

Парус наш окончательно расправился, и мы набирали скорость. Расстояние между нами перестало уменьшаться. В результате вопросы Худжи перешли в приказы — он понял, что мы пытаемся улизнуть.

— Остановитесь! — прокричал он. — Остановитесь, или я прикажу стрелять!

Но Джуаг покрепче перехватил весло и начал помогать ветру яростными гребками. Я услышал, как Худжа приказал своим лучникам стрелять. Я не мог оставаться далее в укрытии, подставив Джуага под стрелы. Я поднялся, схватил другое весло и принялся помогать ему. Диан присоединилась ко мне, хотя я и просил ее не вставать; она, как любая женщина, захотела все сделать по-своему.

Худжа, увидев нас, издал крик дикой радости — он не сомневался в том, что ему удастся схватить нас. Ливень стрел обрушился на нас. Худжа приказал прекратить стрельбу — он хотел взять нас живыми. Ни одна из стрел нас не коснулась — лучники Худжи владели своим оружием куда хуже, чем мои друзья в Сари или Амозе.

За это время мы достаточно опередили гребцов Худжи, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности. Но как мы ни напрягали силы, расстояние между нами не увеличивалось, впрочем, оно и не уменьшалось.

Ни разу нам на глаза не попался участок суши, что, надо сказать, сильно удивило меня, — в тех морях, которые я видел на своем веку, было множество островов и островков. Наши запасы почти кончились, и неплохо было бы постараться набрать воды. Правда, людям Худжи приходилось еще хуже, чем нам: у них вообще не было ни еды, ни воды.

Позади нас, насколько хватало глаз, растянулась огромная флотилия Худжи. Последние лодки были едва видны, но чтобы покончить с нами, достаточно было одной. Мы продолжали плыть примерно в пятидесяти ярдах друг от друга. Люди Худжи, сменявшие друг друга на веслах, начали проявлять первые признаки усталости. Сказывалось отсутствие еды и питья. Думаю, это помогало нам не меньше, чем усиливающийся ветер.

Худжа понял, что мы уходим от него, и вновь приказал лучникам стрелять. Но расстояние на этот раз было слишком велико, и стрелы не долетали до нас, те же, что достигали нашей лодки, мы отбивали веслами.

Худжа стоял на носу своего судна и понукал людей, одновременно выкрикивая оскорбления в наш адрес. Но мы продолжали удаляться. Вскоре подул настоящий ветер, наполнивший наш парус, и мы помчались вперед, оставив далеко позади преследователей. Джуаг совершенно обезумел от радости. Он скакал, раскачивая нашу лодку, и выкрикивал бессвязные слова. Он до последнего момента не верил в парус и считал, что гребцы настигнут нас. Но теперь он был преисполнен величайшего доверия и уважения к нашему способу передвижения.

Ветер держался долго, и мы уже потеряли из виду флотилию Худжи, когда Диан вскочила и закричала: «Земля!»

И действительно, прямо по курсу лежала земля. Мы были довольно далеко от нее и поэтому не могли сказать с уверенностью, был ли то остров или материк, но это была земля! Теперь я понимал радость потерпевших кораблекрушение моряков при виде размытой полоски на горизонте. Раджа и Рани очень страдали от недостатка воды и пищи и, могу поклясться, что Рани, в отличие от своего супруга, метала в нашу сторону голодные взгляды.

Впрочем, мы внимательно следили за оголодавшими джалоками. Однажды я привязал Рани к борту лодки, чем существенно ограничил ее свободу передвижения. После этого я вздохнул спокойнее. В общем, не могу сказать, что путешествие в компании голодных собак-людоедов доставляло кому-либо из нас удовольствие, но я с негодованием отверг предложение Джуага убить и съесть Раджу и Рани.

Когда мы находились лишь в нескольких милях от земли, ветер стих. Это был тяжелый удар — мысленно мы все уже были на твердой земле. Положение еще усугублялось и тем, что мы не знали, откуда будет ветер в следующий раз. Мы с Джуагом взялись за весла.

Тут же поднялся ветер, дующий прямо в противоположном направлении, и стоило большого труда с ним бороться. Затем ветер сменился вновь, и нам пришлось развернуться и плыть параллельно берегу, дабы не быть унесенными обратно в открытое море. И в это самое время на горизонте вновь появилась флотилия Худжи.

Судя по тому, что они оказались почти позади нас, они здорово забрали влево. Но мы не боялись быть настигнутыми ими: только бы продержался ветер. Он усиливался, но дул порывами, и наш парус то надувался, то безвольно обвисал. Один из таких порывов и вызвал катастрофу. Прежде чем я успел перерезать веревки, крепящие парус, мачта треснула и переломилась. Ветер к этому времени стих. Нам ничего не оставалось, как схватиться за весла, но Худжа был ближе к берегу, чем мы, и было похоже, что он успеет перехватить нас. Мы напрягали все силы, Диан тоже взялась за весло.

Мы уже были близки к спасению, когда из лесочка на берег выскочила толпа кричащих и раскрашенных дикарей, размахивающих оружием. Настроены они были отнюдь не мирно, и мы не рискнули причалить.

Худжа приближался. Без паруса мы не могли оторваться от него. И словно в насмешку, над нами задул легкий бриз. Но мы не желали покориться судьбе и налегали изо всех сил на весла, держась параллельно берегу. Я до сих пор вспоминаю о тех мгновениях с ужасом. Силы покидали нас. Мы страдали от жажды. Сзади нас настигали враги. Положение, впрочем, не было уж совсем безнадежным. Наше каноэ все-таки было значительно легче, чем лодки Худжи, и втроем мы гребли со скоростью не меньшей, чем двадцать гребцов на лодке Проныры.

Так мы плыли минуты или часы, не знаю, когда я заметил невдалеке какой-то пролив. Я подумал, что было бы неплохо попасть туда, но Худжа был слишком близко, а по берегу бежали вопящие дикари, и я не осмелился сделать это.

Мы плыли довольно близко от берега и, несмотря на опасность, я находил возможность озираться по сторонам. Время от времени я смотрел на бегущих дикарей. По их жестикуляции и виду оружия я понял, что они принадлежали к какому-то воинственному племени, и был рад, что мы не пристали к этому берегу.

Флот Худжи подтянулся, и последние лодки сейчас плыли, самое большее, на расстоянии одной мили от первой. Пять ледок находились не более чем в двухстах ярдах от нас. Когда я оглянулся, то увидел, что лучники уже приготовили свои луки: они ждали лишь момента, когда расстояние между нами сократится на длину полета стрелы.

Я потерял всякую надежду на спасение. Расстояние между нами и нашими преследователями стремительно сокращалось — они постоянно сменялись на веслах, а мы уже совсем выбились из сил.

Тут меня окликнул Джуаг и показал в сторону, где находился пролив, в который я не решился направить нашу лодку. Там я увидел нечто, движущееся в открытое море, нечто, что наполнило мою душу удивлением.

Глава 14

Это нечто было двухмачтовой фелукой под косыми парусами. На ее борту разместилось человек пятьдесят, тридцать из которых сидели на веслах. Я был поражен.

Неужели эти дикари, скакавшие по берегу, умели строить столь совершенные суда? Это было непостижимо. Вслед за первым кораблем выплыл второй. Мое изумление возрастало. Но и это было еще не все. Один за другим в море выплыло пятьдесят великолепных кораблей. Они шли наперерез флотилии Худжи, оттирая ее от нашего каноэ. Когда корабли немного приблизились, на палубе одного из них я заметил человека, рассматривающего нас в подзорную трубу. Я терялся в догадках. Кто эти люди? Неужели в Пеллюсидаре была высокоразвитая цивилизация, о которой никто и слыхом не слыхивал? Это казалось маловероятным.

Человек с подзорной трубой опустил ее и начал что-то кричать нам. Я не мог разобрать его слов, но заметил, что он возбужденно указывает куда-то наверх. Я поднял голову и увидел, что на мачте фелуки развевается красно-бело-синее полотнище с огромной белой звездой на голубом поле. Мне трудно выразить словами то, что я почувствовал в ту минуту. Это был флот! Это был флот Империи Пеллюсидара, строительство которого я поручил Перри. Это был мой флот.

Я выронил весло, вскочил на ноги и начал кричать что-то в ответ. Джуаг и Диан, очевидно, решили, что я не выдержал испытаний и повредился рассудком, но я на мгновение остановился и растолковал им суть происходящего. После этого уже трудно было сказать, кто из нас более сумасшедший.

Но Худжа тем временем приближался, и даже ближняя фелука вряд ли могла бы опередить его. Думаю, что он был поражен не меньше нашего, когда заметил загадочный флот, но увидев, что я подаю ему приветственные знаки, догадался, что кто бы это ни был, это были наши друзья, и принялся с удвоенной яростью подгонять своих людей.

Я услышал, как он передал остальным лодкам своей флотилии приказ сблизиться с фелуками и взять их на абордаж. Было понятно, что он нисколько не сомневается в выполнимости своих планов, — в его распоряжении было около десяти тысяч воинов, а в моем флоте не более трех.

Пока остальные лодки принялись выполнять его приказ, сам он направил свое каноэ вслед за нашим. Должен признаться, что в эту минуту кровь застыла у меня в жилах. Я понимал, какая судьба ждет нас в руках Худжи, если Перри не удастся разбить его флотилию, — в чем, кстати сказать, я нимало не сомневался: я был уверен, что мезопы взяли с собой все оружие, которое было в нашем «железном кроте». Но того, что случилось в следующую минуту, я не мог предвидеть.

Когда Худжа был от нас не более, чем в двадцати ярдах, облако дыма взвилось над носом ближайшей фелуки, раздался страшный взрыв, и ядро, пролетев над головами бандитов, рухнуло в море.

Перри все-таки сделал порох и построил пушку! Это было прекрасно! Диан и Джуаг, потрясенные не меньше Худжи, вопросительно поглядели на меня. Вновь раздался пушечный выстрел. Конечно, по сравнению с гигантскими орудиями внешнего мира, эта пушечка являла жалкое зрелище, но здесь, в Пеллюсидаре, было сложно представить себе какое-либо другое оружие, наводящее больший ужас.

Железное ядро примерно пяти дюймов в диаметре пробило дыру на уровне ватерлинии в лодке Худжи, перевернуло ее, и весь экипаж оказался в воде.

Четыре каноэ приближались к флагману с намерением атаковать его. Даже случившаяся с их предводителем катастрофа не остановила этих бесстрашных от природы воинов.

В этих лодках было около двухсот человек, на флагмане — лишь пятьдесят. Командир фелуки — им был Джа — подпустил врагов поближе и приказал открыть огонь из стрелкового оружия. Мезопы стреляли так быстро и метко, что в считанные секунды выбили половину экипажей каноэ. Те, кто не был убит или ранен, побросали свои луки и копья, взялись за весла и попытались бежать, но фелука преследовала их по пятам, а ее экипаж ни на минуту не прекращал вести огонь.

Вскоре я услышал, как Джа предложил оставшимся бандитам сдаться, обещая сохранить им жизнь. Рядом с Джа стоял Перри, и я понял, что это была его идея, так как ни одному воину в Пеллюсидаре не придет в голову пощадить поверженного врага.

Поскольку у людей Худжи не было альтернативы, они подчинились и минутой позже были подняты на борт «Амоза» — так назывался этот корабль. Название было начертано на борту громадными буквами, но никто, кроме нас с Перри, не мог понять смысл этих знаков.

Когда пленные оказались на борту, Джа направил корабль к нашему каноэ. Множество рук помогало нам подняться на корабль. Лица мезопов сияли, а Перри был просто вне себя от радости.

Диан поднялась первой, за ней Джуаг, а я задержался немного, помогая вытащить наверх Раджу и Рани, поскольку понимал, что никому это не удастся сделать. Появление джалоков на палубе вызвало легкую панику среди моих друзей, так как никто из мезопов не видел, чтобы человек дружил с хищниками.

Меня распирало от вопросов, которые я хотел задать Перри, но мне пришлось сдержаться, так как битва еще не была закончена. Пушки Перри, установленные на верхних палубах, изрыгали клубы дыма, сея смерть и разрушение. Воздух дрожал от их грохота. Уцелевшие лодки Худжи упрямо продолжали идти на сближение с фелуками.

Должен сказать, что наши краснокожие друзья управлялись с кораблями не лучшим образом. Было ясно, что их обучение было кратким. Во время маневра корабли часто сталкивались, а некоторые фелуки чуть не были потоплены неудачно направленными выстрелами из пушек.

Впрочем, как только я оказался на борту флагмана, я приложил все усилия к тому, чтобы как-то выправить положение, и изрядно надсадив голос, в конце концов, сумел придать нашему флоту некое подобие боевого порядка. Теперь фелуки выстроились в одну линию, возглавляемую моим кораблем. Двигаясь таким образом, мы начали окружать остатки вражеской флотилии. Воины Худжи по-прежнему пытались сблизиться с нами для рукопашной схватки, но наш боевой порядок позволял нам вести прицельный огонь, не угрожающий нашим кораблям, и удерживать противника на расстоянии.

Я выбрал минуту и с любопытством осмотрел судно, на борту которого я находился. Я не мог не отдать должное таланту Перри — корабль был великолепен. Однако меня удивило, что Перри выбрал именно фелуку. Я предполагал, что он захочет построить что-нибудь более внушительное, дабы потрясти туземцев. Впрочем, это занятие неблагодарное: их можно удивить новым оружием, но напугать — нет.

Как я узнал позже, фелуку на самом деле выбрал Джа. Он тщательно следил за созданием флота и заставлял Перри рассказывать ему про каждый тип корабля. Перри делал чертежи на песке, потом строил модели и рассказывал о судоходных качествах каждого, а Джа внимательно его слушал. Это было прекрасно, что был такой мощный противовес грандиозным планам старины Перри, — он, как я и предполагал, собирался создать огромный фрегат, вроде того, на котором плавал Нельсон.

Впоследствии Джа сказал мне, что фелука привлекла его внимание из-за весел — он прекрасно понимал, что необученные воины вряд ли смогут управляться с парусами достаточно ловко. Как только строительство первой фелуки было завершено, Джа приказал спустить ее на воду и сменял на ней экипажи до тех пор, пока две тысячи воинов не научились управляться с длинными веслами, которыми они никогда раньше не пользовались. Затем были поставлены паруса, и начался следующий этап обучения.

Битва тем временем не затихала. Лодки Худжи продолжали свои атаки на наши корабли и откатывались назад, неся огромные потери. Это была настоящая бойня. Вновь и вновь я предлагал нашим врагам сдаться, обещая сохранить им жизнь. Наконец, на поверхности воды осталось лишь десять лодок с экипажами. Эти уже не выдержали и обратились в бегство. Они рассчитывали уйти от нас на веслах жалкое зрелище! Я отдал приказ прекратить истребление (иначе я не могу это назвать) и открывать только ответный огонь. После этого мы устремились в погоню. Дул легкий бриз, и наши фелуки, подобно огромным лебедям, скользили по воде. Когда мы догнали лодки, я окликнул воинов, находящихся в ближайшей из них.

— Бросьте оружие и поднимайтесь на борт! — крикнул я. — Вам не причинят вреда. Мы накормим вас и доставим на материк… Там мы отпустим вас, если вы поклянетесь никогда больше не поднимать оружие на Императора Пеллюсидара.

Думаю, что больше всего на них подействовало обещание накормить. Вряд ли они поверили, что мы их не тронем. Но когда я приказал вывести на борт других пленников, живых и невредимых, в одной из лодок поднялся огромный сагот и спросил, какие гарантии я могу дать, что все будет так, как я сказал.

— Никаких, — ответил я, — я даю вам слово, думаю, что этого достаточно.

Дикари, надо сказать, довольно щепетильны в вопросах чести, и сагот поверил мне. Правда, они не могли понять, почему мы дарим им жизнь, если не собираемся обратить их в рабство. Джа, впрочем, тоже не очень понимал мои намерения. Он предлагал потопить все лодки вместе с их экипажами, но я настаивал на своем.

— Пойми ты, — объяснял я, — эти люди вернутся на остров Худжи, в города махар, в свои земли и расскажут о наших победах и о нашей мощи. Это прекрасная возможность, о которой можно только мечтать.

Перри согласился со мной. Впрочем, он согласился бы с чем угодно, лишь бы прекратить избиение. Он был единственным среди нас, кто мог изобрести порох или сконструировать пушку, но когда дело доходило до использования этих изобретений, он совершенно терялся.

Сагот, ведущий со мной переговоры, совещался со своими товарищами. Я вновь обратился к ним.

— Что станет с вами, если вы не сдадитесь? Те, кого мы не потопим, будут блуждать по этому морю и умрут от голода и жажды. Вы не можете пристать к ближайшему берегу — вы сами видели, чем это может кончиться. Подумайте.

Моя речь, похоже, произвела на них впечатление, ибо они бросили оружие и были немедленно подняты на борт. Их примеру последовали и остальные. Все пленники были распределены между кораблями нашего флота. Так закончился первый настоящий морской бой в Пеллюсидаре. Хотя Перри по-прежнему настаивает, что столкновение, в котором участвовал корабль «Сари», надо считать сражением первой величины.

Все корабли моего флота собрались вокруг флагмана, и я, с достоинством средневекового властителя, принял командиров сорока девяти фелук. Рядом со мной стояла Диан — Императрица Пеллюсидара.

Это было великолепное зрелище. Дикие краснокожие воины держались как искушенные придворные. Впоследствии я узнал, что Перри, не покладая рук, растолковывал мезопам смысл и значение императорской власти и при каждом удобном случае напоминал, что все, что они делают, — они делают к большей славе Дэвида — Императора Пеллюсидара. Похоже, что Перри здорово преуспел в этом деле, потому что воины чуть не передрались за право первыми преклонить передо мной колени и поцеловать мне руку.

Когда к моей руке подошел Джа, счастливая мысль осенила меня. Я вынул из ножен, висящих у него на поясе, его меч и, слегка коснувшись им его плеча, провозгласил Джа королем Анорока. Капитанов остальных фелук я одарил герцогскими титулами.

Во время церемонии Раджа и Рани стояли рядом со мной. Желудки их были плотно набиты, хотя им было, наверное, трудно смириться с тем, что такое количество вкусной добычи уходит у них из-под носа. Как бы то ни было, участие в битве было для них хорошей школой, и впоследствии у них больше не возникало проблем при общении с людьми.

Когда торжественная часть была окончена, я уединился с Перри и Джа. Они рассказали мне, что Гак прислал им мое письмо с гонцом, и они, завершив строительство флота, решили немедленно проверить справедливость моего предположения о том, что Люрель-Аз, где находится Анорок, и Соджар-Аз, омывающее берега Турий, составляли единое целое.

Их целью был остров, где укрылся Худжа. Буря, захватившая и наше каноэ, снесла их флот далеко на юг. Вскоре после этого они заметили нас и преследующую нас флотилию.

Я спросил у Перри, знает ли он, где мы находимся. В ответ он достал карту и объяснил, что весь их маршрут был аккуратно нанесен на карту. Он с гордостью отметил, что карта в точности соответствует действительности, так как при ее составлении он использовал все доступные ему инструменты. Более того, на четырех фелуках у капитанов были те же инструменты, и они управлялись с ними с удивительной легкостью, что вызвало мое восхищение.

Я был очень удивлен тем, что за столь короткое время моего отсутствия моим друзьям удалось быстро сделать так много: построить флот, вооружить и обучить воинов.

— Быстро! — воскликнул Перри. — Дэвид, как ты думаешь, сколько времени прошло с тех пор, как ты оставил Анорок, до момента, когда мы подобрали вас в Соджар-Азе?

Это был хороший вопрос. Я не имел ни малейшего представления об этом. Перри, впрочем, тоже.

— Понимаешь, Дэвид, — продолжал он, — в моем распоряжении были неограниченные ресурсы. Численность племени мезопов — миллионы, и большая их часть — союзники Джа. Он лишь кинул клич, и мужчины, женщины, дети — все принялись за работу. Они не только хотели приблизить день свержения махар, они оказались очень восприимчивы к новому. То, что было в «разведчике», разбудило их воображение и жажду знаний. Ну и потом время, вернее, полное его отсутствие, тоже играло мне на руку. Не было ночей — не было перерывов. Мезопы лишь изредка отрывались от работы, чтобы поесть и иногда поспать. Едва мы нашли первые залежи железа, они добыли его столько, что хватило бы на тысячу пушек. Как только было создано первое ружье, три тысячи человек принялись за изготовление оружия. Сам понимаешь, вначале не обошлось и без суеты, но Джа взял организацию в свои руки, и вскоре все пошло как по маслу. Теперь у нас есть сотня прекрасных оружейников, рядом с рудником выстроена плавильня, на берегу — верфь. Мы построили форпосты, охраняющие подступы к острову. Ты будешь поражен, когда увидишь Анорок. Я и сам удивлен. Все это слишком похоже на чудо.

— Да, это чудо, — сказал я, — иначе это не назовешь — перетащить в каменный век все изобретения двадцатого столетия. Представить только, что две эпохи разделяет лишь пятьсот миль земли и песка. Это поразительно, Перри! Для этих людей мы теперь что-то вроде всесильных богов, и мы должны дать им все самое лучшее!

— Да, — согласился он, — должны. Я уже подумывал о шрапнели или о чем-то в этом роде. Потом эти допотопные шомпольные ружья можно будет заменить на карабины и…

— Перри, остановись! — закричал я. — Я совсем не это имел в виду. Я сказал, что мы должны дать этому миру лучшее, но до сих пор мы давали лишь худшее. Мы принесли им войну и средства вести ее. В один день мы превратили их войны в бойни, куда более жестокие, чем те, что они видели раньше. За два земных часа наш флот уничтожил огромную флотилию, которую когда-либо видел Пеллюсидар. С помощью наших «даров» мы перебили около восьми тысяч человек. Да у них раньше столько гибло в десятках войн! Нет, Перри, я имел в виду не оружие.

Перри ошеломленно взглянул на меня. В глазах его была обида.

— Но Дэвид! — с грустью произнес он. — Я думал, ты одобришь то, что я создал. Мы ведь все планировали вместе, и все это, — тут он развел руками, предложил сделать ты. Я только осуществил твой замысел.

Я положил руку на плечо своего друга.

— Черт бы тебя побрал, Перри! — воскликнул я. — Ты просто совершил чудо. Ты гораздо лучше сделал то, что сделал бы я сам. Я не говорю, что ты совершил ошибку, нет, я лишь хочу, чтобы было ясно: эта битва, эти смерти — лишь начало настоящей работы. Мы не могли поступить иначе — сперва надо было обезопасить нашу Империю, но теперь… Перри, я жду не дождусь, когда мы будем выпускать ткацкие станки вместо боевых кораблей, жатки вместо пушек, плуги и телефоны, печатающие станки и бумагу, строить школы и колледжи! Наши торговые суда будут бороздить океан, распространяя наши товары по всему Пеллюсидару!

— Аминь! — с волнением сказал Перри, а Диан крепче сжала мою руку.

Глава 15

Наш флот направился на остров Худжи и встал на якорь у его северо-восточного побережья, как раз напротив холма, где укрылись остатки когда-то огромной армии. Я послал на берег одного из пленников, чтобы тот передал осажденным предложение о сдаче, но, вернувшись, он сказал мне, что ему не поверили. И в самом деле, с вершины холма лучники пускали свои бессильные стрелы, падающие в воду на полпути к нашим кораблям. В ответ я приказал пяти фелукам открыть огонь. Когда дым от выстрелов рассеялся, я высадил на берег десант из ста воинов и лично повел их в поход. Мы легко сломили сопротивление, и вскоре остатки отряда Худжи сдались. Джуаг был все время со мной, и как только бой кончился, я ввел его во владение землей, которую у его народа отняли бандиты Худжи, и провозгласил королем. Перед отплытием я нанес визит Гр-гр-гр, взяв с собой и Джуага. Там мы составили свод законов, который был призван обеспечить мир и дружбу между звериным народом и людьми острова. Гр-гр-гр послал своего сына со мной в Сари, чтобы тот поближе познакомился с людьми. Я был рад этому, так как рассчитывал на то, что зверолюди в будущем будут обеспечивать мою Империю продуктами сельского хозяйства.

Когда я вернулся на корабль, меня там ждал один из соплеменников Джуага, только что вернувшийся с материка. Он сообщил, что огромная армия стала лагерем в Земле Вечной Тени и собирается напасть на Турию. Мы не стали терять времени и немедленно отправились на континент.

С палубы «Амоза» я рассматривал берег в бинокль, который захватил с собой Перри. Островитянин не ошибся: вокруг селения Гурка действительно собралась огромная армия. Когда мы приблизились настолько, что я смог различать отдельные объекты, я обнаружил, что над армией осаждающих развиваются флаги. Я подозвал Перри и передал ему бинокль.

— Это Гак, — сказал я.

Перри взглянул на берег и повернулся ко мне с улыбкой.

— Красный, белый и синий — это цвета Империи Пеллюсидара, — сказал он, это действительно армия Вашего Величества.

С берега нас заметили, и большие группы воинов стали собираться у самой воды. Мы бросили якорь так близко к берегу, как только могли, и находились теперь в пределах слышимости армии Гака. Сам он тоже был среди воинов. Потом Гак рассказывал, что никогда в жизни не был так удивлен, как в тот день, когда увидел наш флот. Он знал, что это должны быть корабли, строительством которых занимался Перри, но то, что предстало его взору, было столь грандиозно, что он отказывался верить свои глазам.

Для придания торжественности нашей встрече, я приказал салютовать Его Величеству Гаку, королю Сари, двадцатью одним залпом из наших пушек. Некоторые канониры из энтузиазма стреляли настоящими ядрами, но у них, к счастью, хватило здравого смысла отвернуть пушки в сторону открытого моря.

От Гака я узнал, что Гурк повел себя крайне нелюбезно и сказал, что никогда меня не видел и видеть не желает. Впрочем, вид моего флота и грохот орудий произвел на него впечатление, и вскоре он выслал ко мне делегацию с приглашением. Он долго извинялся передо мной за прием, оказанный мне в нашу первую встречу, и с радостью присягнул на верность, когда я ему предложил это сделать. В награду я сделал его королем.

Мы задержались в Турий, чтобы заключить договор с Турком, по которому он, помимо всего прочего, должен был поставить императорской армии тысячу лиди вместе с наездниками. Они отправлялись с Гаком обратно в Сари. Флот же направился к устью реки, откуда меня, Диан и Джуага унес шторм.

Путешествие обошлось без неприятных сюрпризов. Мы с легкостью нашли реку и плыли, любуясь прекрасными видами. Ближе к концу маршрута мы оставили фелуки под надежной охраной и проделали оставшуюся часть пути пешком.

Гак, чье войско состояло из воинов почти всех племен Империи (ему удалось возродить федерацию), пришел в Сари вскоре после нас. С ним прибыла обещанная Турком тысяча лиди.

На большом совете было решено немедленно начать войну с махарами. Я предложил план кампании, который был с энтузиазмом встречен королями. Согласно этому плану, я передал пятьдесят лиди морским силам для доставки пятидесяти пушек в Сари. Я также приказал флоту немедленно отплыть к Анороку, забрать там все изготовленное оружие и, пополнив экипажи, плыть вдоль побережья с целью найти проход во внутреннее море, на берегу которого находилась Футра.

Джа был уверен, что внутреннее море соединено с Люрель-Азом рекой и что флот будет у Футры не позже сухопутных войск.

В конце концов все вопросы были решены, и огромная армия отправилась в путь. В ней были воины из всех объединенных королевств. Они были вооружены луками и стрелами, а некоторые даже ружьями. Я разделил армию на дивизии, полки, батальоны, роты, взводы и даже отделения, назначив командиров, которых обучал во время марша. Как только один усваивал премудрости военной науки, я отсылал его учить остальных.

Каждый полк состоял из лучников и был усилен небольшим отрядом мушкетеров и артиллерийской батареей. Наши пушки были навьючены на спины лиди. Был также один полк мушкетеров и один — копьеносцев. Лиди, не занятые артиллерией, были приписаны к обозу.

Прежде чем мы достигли равнины Футры, нам встретился отряд саготов. Они хотели было вступить в бой, но, увидев огромную армию, бежали в сторону Футры. В результате, когда мы добрались до города, на подходах к нему нас ждала огромная армия саготов и махар.

Мы остановились в тысяче ярдов от них и, заняв боевую позицию, открыли огонь. Артиллерией заведовал Джа, и мезопы под его командой наносили чувствительный урон врагам. Саготы, не понимая, что происходит, кинулись к нам с дикими криками. Мы подпустили их поближе, после чего в бой вступили мушкетеры. Саготы гибли сотнями, но некоторые все-таки добежали до наших рядов. Тут пригодились и копьеносцы. Мы, впрочем, понесли значительные потери, но саготы были истреблены полностью. Махары, увидев эту картину, поспешили укрыться в городе. Мы последовали за ними, но те, кто успел ворваться в подземелье, немедленно выскочили наружу, задыхаясь от ядовитого газа, который напустили туда махары. Несколько человек погибло. Тогда я послал за Перри, остававшимся в тылу. Под моим руководством он начинил одну пушку порохом, пулями и камнями до самого жерла, после чего заткнул ей дуло. Мы приспособили к ней длинный запал, и несколько человек, сняв ее с лафета, закатили пушку в подземелье и подожгли шнур. Мы застыли в ожидании. Ничего не происходило. Мы уже решили, что либо запал погас, либо его успели потушить махары, как вдруг земля вздыбилась, и раздался чудовищной силы взрыв.

Мы взорвали еще две такие гигантские бомбы у разных входов. Махары, не выдержав, повылезали из своих дыр и, расправив крылья, устремились на север. Их преследовали вооруженные воины верхом на лиди. Предположив, что махары направлялись к внутреннему морю, я последовал за ними, лично возглавив два полка. Море отделено от равнины Футры скалистой грядой, и лишь когда мы одолели эту гряду, нашим глазам предстала ярко освещенная солнцем гладь.

На берегу стояли стрелки-мезопы, а в воде, в сотне ярдах от берега, чернели головы махар. Все взоры были устремлены в открытое море. Я посмотрел в том же направлении, и сердце мое радостно забилось — к махарам приближалось двадцать фелук. Это зрелище должно было наполнить души рептилий ужасом, ибо никогда прежде не видели они кораблей. Некоторое время они не шевелились, но когда мезопы открыли по ним огонь из своих ружий, махары, решив, что от кораблей будет легче уйти, поплыли в сторону фелук. Командир флота подпустил их поближе, а потом приказал открыть огонь изо всех орудий.

Множество рептилий погибло, остальные нырнули и вынырнули уже довольно далеко от берега. Корабли пустились вдогонку, и махары, оставив водную стихию, взмыли в воздух, взяв курс на север.

После падения Футры я отправился в Анорок, где множество людей работало на верфях и фабриках. Впрочем, я обнаружил нечто гораздо более многообещающее, чем все фабрики, вместе взятые, — это был молодой мезоп, пытающийся читать книги, привезенные мной из внешнего мира. Юноша был так увлечен этим занятием, что даже не заметил нас. Увидев мое изумление, Перри рассмеялся.

— Я начал учить его азбуке, как только мы добрались до «разведчика», сказал мой друг, — он очень заинтересовался книгами и захотел узнать, что в них написано. Когда я объяснил ему, что к чему, он попросил меня научить его читать, ну а я, естественно, был только рад. Он очень разумен и все быстро схватывает. Если дело и дальше так пойдет, то скоро сам сможет учить остальных. Сначала, правда, было трудновато, все приходилось переводить на их язык, но как только достаточно много людей научатся читать и писать по-английски, можно будет попробовать придумать им письменность.

Итак, была заложена основа будущих школ и колледжей Пеллюсидара — этот полуголый краснокожий воин, сидящий в домике Перри и с трудом разбирающий слова в книге по интенсивному сельскому хозяйству.

Пока мы были на Анороке, Джа предпринял экспедицию на Южный остров анорокской группы — так Пери назвал те острова, что находились в непосредственной близости к Анороку — там он заключил мирный договор с местным племенем, которое не только отказалось от старинной вражды, но с радостью вступило в федерацию. Оттуда мы поплыли на Луану, главный остров другой группы, где обитали самые грозные и непримиримые враги Анорока. Наш флот уже состоял из шестидесяти пяти кораблей.

Двадцать пять из них были новой конструкции и отличались от тех, на которых Перри и Джа плыли, когда встретили меня и Диан. Они были длиннее, шли под большими парусами и были гораздо маневреннее. На каждом было установлено по четыре пушки, а не по две, и расположены они были таким образом, что могли стрелять в любом направлении.

Луанская группа островов находится далеко в море, и с материка она не видна. С Анорока можно разглядеть только самый крупный остров. Когда мы приблизились к Луане, то увидели, что группу составляет еще и большое количество маленьких густонаселенных островков. Их обитателям было известно, что происходило в море. Знали они и о наших кораблях и оружии — отдельные их отряды сталкивались с нами. Но их старый вождь, до сих пор не имевший возможности убедиться в мощи нашей армии, увидев наш флот, решил дать бой. По его приказу на воду было спущено около сотни больших боевых каноэ, битком набитых воинами, вооруженными копьями. Я с грустью думал о том, что через несколько минут все они или почти все погибнут и было бы жестоко устраивать кровавую бойню, о чем я и сказал Джа.

К моему удивлению, Джа полностью со мной согласился. Он сказал, что не испытывает особого удовольствия от братоубийственной войны с мезопами, тогда как вокруг так много настоящих врагов. В результате, мы решили окликнуть приближавшиеся каноэ и предложить договориться. Мы так и сделали, но старый вождь счел это признаком слабости и приказал своим воинам налечь на весла.

У нас не оставалось выбора. Мы открыли огонь, по моему приказу сосредоточив его на каноэ вождя. Это привело к тому, что через тридцать секунд на поверхности воды плавали лишь щепки от лодки, а оставшиеся в живых воины отчаянно отбивались от морских тварей, напавших на них.

Некоторых из воинов нам удалось спасти, большинство же, к сожалению, погибло.

Мы вновь призвали нападавших вступить в переговоры, но среди них был сын вождя, видевший смерть отца. Он горел жаждой мести и приказал воинам продолжать атаку. Мы были вынуждены вновь открыть огонь. На этот раз нам не пришлось истреблять всех воинов, так как среди них нашлись головы более рассудительные, чем вождь и его сын. В конце концов, старый воин, командовавший одним из каноэ, решил сдаться. За ним, после короткого раздумья, последовали и остальные.

После этого на флагмане я собрал старейшин Луаны. Мы победили их, и они стояли в ожидании смерти или рабства, но я сказал, что они не заслуживают ни того, ни другого. За время своей жизни в Пеллюсидаре я приложил много усилий, чтобы убедить дикарей в том, что милосердие — достоинство не меньшее, чем отвага. Я учил их уважать не только друга, но и отважного врага.

Придерживаясь этой политики, я сохранил жизнь многим благородным и отважным людям, которые неминуемо погибли бы, живи этот мир по своим старым законам. Так произошло и с жителями Луаны. Я подарил им свободу и вернул оружие после того, как они поклялись в верности мне и в дружеском отношении к Джа. Старого воина, сдавшегося первым, я сделал королем Луаны, поскольку и вождь, и его сын погибли в битве.

Когда я отплыл из Луаны, она уже была включена в федерацию и, таким образом, территория моей Империи увеличилась на несколько сот квадратных миль.

Мы вернулись в Анорок, а оттуда отплыли на материк, где я возобновил военную кампанию против махар. Наша армия шла от одного подземного города к другому, оттесняя махар, пока мы не оказались в совершенно незнакомых местах севернее Амоза.

Я заметил, что махары всегда удалялись на север. Саготы, которых мы брали в плен, как я и предполагал когда-то, с готовностью отрекались от своих прежних хозяев и переходили на службу к нам. Они в своем развитии ушли недалеко от диких зверей — им нужно было лишь есть и драться. Многие из них сражались с нами в городах махар против своих же соплеменников.

Так, продвигаясь с боями по всему Пеллюсидару, мы описали огромный полукруг и оказались на равнине Лиди к северу от Турий. Здесь мы напали на город махар, издавна терроризировавших население Турий, и разрушили его. Оттуда ускоренным маршем двинулись в Турию и сообщили Гурку и его народу о свержении махар.

За время наших походов мы прошли через семь стран и присоединили населявшие их дикие племена к Империи. Примечательно, что неподалеку от каждого крупного селения находился город махар, куда саготы угоняли пленников. Махары наводили такой ужас на людей, что не было такой легенды, такого сказания, где бы так или иначе не присутствовал их образ.

В каждой из этих стран я оставил по гарнизону с целью обучить местных жителей военной дисциплине и научить их пользоваться оружием, которое намеревался поставлять им. Я, может быть, и не стал бы этого делать, но все мы понимали, что пройдет еще много времени, прежде чем удастся окончательно избавиться от махар. Было понятно, что на севере у них временное убежище, где они укрылись, дожидаясь лишь ухода моей армии.

Не думаю, что будет легко совсем освободиться от махар, так как огромное количество их городов может находиться в отдаленных землях, о которых даже не слышал ни один человек в моей Империи. Но, по крайней мере, я был уверен в том, что на территории, подвластной мне, не осталось ни одной рептилии.

Оставив Турию, я вернулся в Сари — столицу Империи. На большом плато мы начали строительство огромного города. Здесь возводились мельницы и фабрики, учили мужчин и женщин правилам ведения сельского хозяйства. Здесь Перри построил первый печатный станок, и дюжина молодых туземцев теперь обучает своих соплеменников читать и писать на языке Пеллюсидара.

У нас мало законов, но все они в высшей степени справедливы. У нас нет денег, а также никакого их эквивалента. Мы с Перри решили, что не допустим этот источник зла в Пеллюсидар, пока живы. Наши люди обменивают свою продукцию путем натурального обмена. Но мы ввели одно правило. Товар теряет свою меновую стоимость, как только он переходит из рук производителя в руки покупателя. Все излишки сдаются правительству, которое их распределяет или обменивает. Таким образом, у нас существует и внешняя торговля, прибыль от которой расходуется на улучшение жизни нашего народа — на строительство новых фабрик по производству сельскохозяйственных орудий и других машин, пользоваться которыми мы учим туземцев. Центры кораблестроения находятся на Анороке и Луане. Два эти острова соревнуются в качестве выпускаемых кораблей, на каждом построено несколько крупных верфей. На Анороке производится порох и добывается железная руда, которая морским путем доставляется в Турию, Сари и Амоз. Жители Турий по-прежнему разводят лиди.

В Сари и Амозе люди приручили полосатых антилоп, мясо которых очень приятно на вкус. Думаю, что недалеко то время, когда их начнут приучать к седлу и поводьям. Лошади в Пеллюсидаре еще не развиты как вид, самые крупные из них в холке не выше, чем фокстерьер.

Мы с Диан живем в большом «дворце» с видом на залив. В наших окнах нет стекол, собственно, и окон у нас тоже нет. Стены в нашем доме поднимаются лишь на несколько футов от земли — остальное пространство не закрыто, но крыша у нас есть — мы решили построить ее для защиты от вечного солнца Пеллюсидара. Уже многие строят дома подобно нашему, но некоторые все еще предпочитают оставаться в пещерах — этому мы не препятствуем.

В «Гринвиче» мы построили город и обсерваторию, хотя оттуда и нечего наблюдать, кроме неподвижного солнца. На границе Земли Вечной Тени устроена другая обсерватория, из которой время передается по радио во все уголки Империи двадцать четыре раза в день. В добавок к радио мы прокладываем сейчас телефонную линию. С помощью научных достижений мы быстро идем вперед. У нас есть одно преимущество перед внешним миром — мы хорошо изучили его ошибки. Не повторяя их, надеюсь, мы создадим новую Утопию в недрах Земли.

Перри сейчас нет со мной — он руководит строительством железной дороги от Сари до Амоза. В Сари были обнаружены залежи угля, он-то и будет топливом наших паровозов. Некоторые из наших подручных уже занимаются локомотивом. Это будет странное и величественное зрелище: железное чудище, мчащееся по первобытным джунглям на глазах у изумленных саблезубых тигров, пещерных медведей и мастодонтов.

Мы с Диан очень счастливы, и я не соглашусь вернуться во внешний мир за все сокровища земные. Я доволен своей жизнью. Даже если завтра я лишусь своей императорской власти, я все равно буду счастлив, потому что я обладаю величайшим сокровищем в мире — любовью Диан Прекрасной.

Пролог

Джейсон Гридли — радиофанат. Не будь он им, эта история никогда не появилась бы на свет. Джейсону всего двадцать три и он до неприличия красив. Глядя на молодого человека, настолько красивого, никогда не подумаешь, что он вообще может оказаться фанатом в какой-либо области. Помимо радио, он разбирается во многих других вещах, в частности в аэронавтике. Кроме того, он увлекается гольфом, теннисом и поло.

Однако, я не собираюсь рассказывать здесь о Джейсоне Гридли — он только инструмент в моей истории, хотя и важный, поскольку без него ее просто не было бы. Поэтому я вкратце дам необходимые пояснения, после чего оставлю Джейсона с его лампами, волнами и усилителями, о которых ему известно все, а мне ничего.

Джейсон — сирота, но с приличной рентой. После окончания Стенфорда он решил осесть на одном месте и купил пару акров земли в Тарзане. Тогда-то мы с ним и познакомились.

На время строительства я любезно предоставил ему возможность пользоваться своим офисом, и он частенько захаживал в мой кабинет. Позже я тоже не раз бывал у него в гостях. Он показал мне свою «лабораторию», как он ее называет, — огромное помещение в задней части дома. Там было тихо и уютно, как, впрочем, и во всем доме, выстроенном по типу испано-американской фермы. Мы сдружились, и часто в утреннее время устраивали прогулки по горным тропинкам Санта-Моники.

Джейсон экспериментирует с каким-то новым способом радиосвязи. Заботясь о своей репутации, я предпочел бы ничего об этом способе не говорить, так как ничего в нем не понял и вряд ли когда пойму.

Может быть, я слишком стар и туп, а может, мне просто неинтересно, во всяком случае, свое безграничное невежество в области радио я предпочитаю объяснять именно последней причиной — не так обидно для самолюбия. Но одно я знаю твердо, потому что об этом мне сказал сам Джейсон, — он открыл совершенно новый вид связи, который для простоты я буду называть «волной Гридли». По его словам, идея возникла у него, когда он пытался придумать приспособление, позволяющее избавиться от помех при приеме. В ходе работы ему удалось обнаружить в эфире некое течение, свойства которого нельзя было объяснить известными физическими законами.

Он установил одну радиостанцию в своем доме, а другую на моем маленьком ранчо в нескольких милях отсюда. С тех пор мы может переговариваться посредством странного эфирного течения, не воспринимаемого никакими другими станциями и не оказывающего на их работу ни малейшего воздействия. Даже на радиоустановку в доме Джейсона, работающую, кстати, от той же антенны, волны Гридли не влияют.

Все эти подробности, интересные, без сомнения, только Джейсону и ему подобным, я излагаю здесь лишь для того, чтобы объяснить, каким образом до меня дошла удивительная история Танара, юноши из Пеллюсидара.

Как-то вечером мы сидели с Гридли в его «лаборатории», споря обо всем на свете — от королей до капусты — каждый раз возвращаясь к любимому предмету

Джейсона — волне Гридли. Большую часть времени хозяин дома проводил в наушниках. Не знаю, как вы, но я еще не встречал более радикального способа прекратить беседу. Меня, впрочем, такая манера не слишком раздражала. За свою жизнь мне пришлось столько выслушать, что я научился любить тишину и собственные мысли. Внезапно Джейсон сорвал наушники.

— Черт побери! — воскликнул он. — Да тут без выпивки не разберешься!

— В чем дело? — поинтересовался я.

— В который раз одно и то же. Я слышу голоса, очень далекие, но человеческие голоса. Говорят на неизвестном языке. Меня это с ума сводит.

— Может быть, передача идет с Марса? — предположил я. — Или с Венеры?

Он нахмурил брови, но тут его лицо озарилось мимолетной улыбкой.

— А может, говорит Пеллюсидар? Я пожал плечами.

— Вы знаете, адмирал, — сказал он (так меня называют за мою любимую морскую фуражку), — когда я был ребенком, то верил каждому слову в ваших историях о Марсе и Пеллюсидаре. Мир на внутренней оболочке земной коры был для меня столь же реален, как Высокая Съерра, Сан-Хоакин Вэлли и Золотые Ворота, а двойной город Гелиум я знал, наверное, лучше, чем Лос-Анджелес. Я не видел ничего невероятного в путешествии Дэвида Иннеса и Эбнера Перри сквозь земную кору в Пеллюсидар. Я верил каждому вашему слову как Священному Писанию.

— Ну конечно, — как бы закончил я за него, улыбаясь, — теперь вам двадцать три, и вы точно знаете, что всего этого не может быть, потому что это просто невозможно.

— Надеюсь, вы не станете уверять меня, что писали чистую правду? — со смехом проговорил он.

— Я никогда и никого ни в чем не уверял, — отозвался я. — Каждый человек имеет право думать и иметь собственное мнение, и я в этом не исключение.

— Но вы же прекрасно понимаете, что никакому железному «кроту» не под силу преодолеть пятьсот миль в толще земли, что нет никакого внутреннего миpa, населенного динозаврами и людьми каменного века, и что нет, наконец, никакого Императора Пеллюсидара, — Джейсон заметно заволновался.

— Мне все же хочется верить, что Диан Прекрасная существует на самом деле, — заметил я.

Тут ему на помощь пришло чувство юмора, и он от души расхохотался.

— Да, — согласился он, — жаль только, что вы прикончили Худжу-Проныру. Очень колоритный злодей.

— В мире всегда хватало злодеев, — напомнил я ему.

— Которые помогают девушкам сохранить фигуру, — подхватил Джейсон.

— Как это?

— Ну как же, ведь им постоянно приходится упражняться в беге.

— Вы зря смеетесь, — мягко упрекнул я своего друга. — Я только историк, и если девицы убегают от злодеев, я обязан зафиксировать этот факт.

— Белиберда! — воскликнул он с замечательным университетским акцентом и снова надел наушники.

Я принялся раздумывать над дилеммой: что лучше — говорить правду и прослыть лжецом или сделать вид, что лжешь, и заработать себе на жизнь. Так мы и сидели некоторое время, пока Джейсон снова не сорвал наушники.

— Теперь я слышал музыку, — сообщил он, — странную, фантастическую музыку. А потом раздались громкие крики, звуки ударов и, кажется, выстрелы.

— Но вы же в курсе, что Перри занимался в Пеллюсидаре производством пороха, — напомнил я с усмешкой.

Но на этот раз он не принял предложенного шутливого тона, и сказал:

— А вы, наверное, в курсе, что уже много лет существует гипотеза, допускающая существование внутреннего мира.

— Конечно, — ответил я. — Мне довелось прочесть немало работ, развивающих и поддерживающих такую теорию.

— Вы обратили внимание на предполагаемое наличие в полярных районах отверстий или воронок, соединяющих наш мир с внутренним?

— Естественно. И это подтверждается множеством фактов, которые иначе просто невозможно объяснить. Напоминаю: открытое море в высоких широтах, потепление воды ближе к полюсу, стволы тропических деревьев, находимые в северных водах, северные сияния, наличие магнитного полюса, упорные утверждения эскимосов, что они произошли от расы, обитающей далеко на севере в теплой стране.

— Что ж, я не прочь проникнуть в одно из таких отверстий, — заявил Джейсон, снова надевая свою любимую игрушку.

Последовала долгая пауза, прерванная, наконец, резким восклицанием молодого инженера. Он пододвинул мне один из запасных наушников.

— Слушайте!

Прижав наушники к ушам, я с изумлением уловил треск морзянки, чего мы никогда не слышали прежде на волне Гридли. Неудивительно, что Джейсон пришел в такое» возбуждение, ведь он был уверен в существовании на Земле лишь одной станции, настроенной на эту волну, — его собственной.

Морзянка! Что бы это значило? Я разрывался между противоречивыми желаниями: сорвать наушники и обсудить случившееся с Гридли или продолжить слушать неведомого корреспондента.

Не считая себя экспертом в этой области, я все же без труда разобрал троекратную комбинацию из двух букв, повторяющуюся раз за разом после небольшой паузы: Д. И., Д. И., Д. И., пауза, Д. И., Д. И., Д. И., пауза.

Мы встретились глазами с Джейсоном, и я прочитал в его взгляде тот же вопрос, вертевшийся у меня в голове: что все это значит?

Передача закончилась, Джейсон схватился за ключ и начал передавать в той же манере свои инициалы: Д. Г., Д. Г., Д. Г., пауза и опять Д. Г., Д. Г., Д. Г. Почти сразу его передача была прервана нашим явно волнующимся собеседником:

Д. И., Д. И., Д. И., Пеллюсидар — пулеметной очередью ударило по нашим ушам. Мы застыли на месте, в немом изумлении тараща друг на друга глаза.

— Да это розыгрыш! — воскликнул я.

Но Джейсон, прочитав мои слова по губам, покачал головой:

— Какой розыгрыш, когда на Земле нет ни одной станции, способной принимать или передавать волны Гридли. Нас просто некому разыгрывать.

Таинственный передатчик заработал снова:

— Если вы меня слышите, повторите мой сигнал: Д. И., Д. И., Д. И.

— Дэвид Иннес, — вслух произнес Джейсон.

— Император Пеллюсидара, — не без ехидства напомнил я.

Джейсон трижды отстучал Д. И., а затем вопрос:

— Что за станция и кто у аппарата?

— Императорская Обсерватория, Гринвич, Пеллюсидар. У аппарата Эбнер Перри. С кем я говорю? — было ему ответом.

— Частная исследовательская лаборатория Джейсона Гридли, Тарзана, Калифорния. Гридли у аппарата, — ответил Джейсон.

— Мне необходимо связаться с Эдгаром Райсом Берроузом. Вы его знаете?

— Он сидит рядом и слушает вас вместе со мной.

— Слава Богу, если это правда, но могу ли я вам верить?

Я поспешно написал записку и передал ее моему молодому другу: «Спросите его, помнит ли он, как на его пороховой фабрике начался пожар, который они затушили, засыпав огонь изготовленным порохом?»

Улыбаясь, Джейсон прочитал записку и застучал ключом.

— Со стороны Дэвида было не слишком вежливо упоминать об этом инциденте, последовал ответ, — но теперь я убедился, что мистер Берроуз в самом деле с вами. У меня для него очень длинное сообщение. Готовы к приему?

— Да, — отстучал Джейсон.

— Тогда слушайте.

Вот его сообщение, переданное из глубины земных недр, из Империи Пеллюсидара.

Введение

Прошло уже, наверное, лет пятнадцать с тех пор, как мы с Дэвидом Иннесом прошли насквозь земную оболочку и оказались в первобытном Пеллюсидаре. В этом мире, где незаходящее светило всегда стоит в зените, где нет ни луны, ни звезд, время не поддается измерению, так что с одинаковым успехом могло пройти и сто лет и один год. Кто знает?

Правда, Дэвид совершил рейс на поверхность Земли и обратно и доставил в числе других благ цивилизации инструменты для измерения времени, но народу это не понравилось. Люди обнаружили, что время налагает на них определенные обязательства и ограничения, сковывая прежнюю свободу, и очень быстро возненавидели все, что было с ним связано. Видя это, Дэвид издал указ, отменяющий время. Тогда мне показалось, что такой шаг противоречит прогрессу, но сейчас я смирился и даже, пожалуй, доволен. Что ни говори, время — суровый судья и хозяин, как хорошо известно вам, обитателям внешнего мира и рабам периодов движения своего светила.

Здесь, в Пеллюсидаре, мы едим, когда проголодаемся; спим, когда устаем; отправляемся в путь, когда выходим; прибываем, когда добираемся до цели. И мы не считаем себя стариками только оттого, что Земля семьдесят раз обернулась вокруг Солнца, поскольку не имеем представления о таком факте.

Что с того, что я здесь уже, возможно, пятнадцать лет? Когда я попал сюда, мне ничего не было известно о радио — мои собственные исследования шли в других направлениях. Однако, когда Дэвид вернулся с грузом, среди множества привезенных им учебных пособий я обнаружил книги по этой проблеме, из которых почерпнул достаточно, чтобы устроить две действующие радиостанции: одну здесь, в Гринвиче, а другую — в столице Пеллюсидара. Но, как я ни старался, связаться с внешним миром не удалось. Некоторое время спустя я прекратил попытки, придя к выводу, что земная кора непроницаема для радиоволн. В принципе, мы редко пользуемся радио. В конце концов, Пеллюсидар еще только начинает подниматься к вершинам цивилизации из каменного века, а в те времена, как известно, на радио особого спроса не было. Но я иногда забавляюсь им и несколько раз ловил, а может, мне только показалось, смутные голоса и сигналы, настолько отдаленные, что они вполне могли оказаться игрой воображения. Тем не менее, само их присутствие не оставляло меня в покое. На досуге я принялся копаться в аппаратуре, проверяя кое-какие идеи и усовершенствования, пока, наконец, не случилось того, что только сейчас произошло.

Моя радость от общения с вами уступает лишь радости, вызванной возможностью обратиться с просьбой о помощи к людям, способным ее оказать. Дело в том, что Дэвид попал в беду. Он находится в плену на севере, точнее сказать, в тех местах, которые можно условно назвать севером, так как в Пеллюсидаре нет сторон света.

К счастью, мне удалось получить от него весточку. В своем послании Дэвид выдвигает очень оригинальную теорию. Если она верна, мы можем получить подмогу с внешней оболочки планеты. Но об этом позже, а теперь позвольте мне поведать вам все подробности случившегося с Дэвидом Иннесом несчастья. Надеюсь, тогда вы сможете оценить свои шансы помощи Дэвиду.

Эта история началась вскоре после завершения победоносной войны с махарами — господствовавшей в Пеллюсидаре расой. Наши мобильные, хорошо обученные и вооруженные огнестрельным и другим, неизвестным махарам и их слугам саготам, оружием войска разбили орды ящероподобных мерзких тварей, изгнали их за пределы Империи, и впервые в истории этого мира человек занял по праву принадлежащее ему место.

Однако наши победы послужили причиной постигшей нас беды. Первое время по окончании военных действий о махарах ничего не было слышно. Потом стали поступать сообщения о мелких группах, селящихся по берегам озер и морей. Они избегали человеческих поселений и не доставляли нам никаких хлопот. Их прежняя мощь была окончательно сломлена, а их бывшие слуги — саготы — теперь служили в войсках Империи. Махары ничем больше не могли повредить нам, и все же мы не хотели иметь их по соседству. Дело в том, что махары — большие любители человеческого мяса, а мы вовсе не желали, чтобы одинокий охотник или кто-то еще стал жертвой, их каннибальских наклонностей. Поэтому было решено окончательно избавиться от соседства рептилий, и Дэвид отправил с этой целью вооруженную экспедицию, приказав, однако, добиться мирного исхода, чтобы не ввергать страну снова в войну.

В отряд были включены и саготы, потому что только они могли общаться с махарами на языке знаков. Вернувшись, экспедиция доставила сведения, вызвавшие одновременно жалость в добром сердце Императора к поверженному врагу и тревогу перед новой и неизвестной угрозой.

После того, как махары были выдворены за пределы Империи, они стали искать для себя мирное прибежище. По их уверениям, они восприняли свое поражение философски, как неизбежное зло, и не питали намерений возобновить военные действия против человеческой расы и попытаться вернуть утерянное господство. Они нашли себе тихую гавань на далеком океанском берегу и принялись обустраивать ее. Но мирная жизнь их длилась недолго. У берегов появился большой корабль, напомнивший махарам суда построенного нами флота — первые настоящие корабли, как мы тогда думали, в морях Пеллюсидара. Известие о существовании расы, способной строить корабли, было для всех новостью, но нас ждал еще один сюрприз. Махары клялись, что эти люди пользовались огнестрельным оружием, столь же смертоносным, как и наше. К тому же, они были свирепы и жестоки, убивая всех подряд просто из спортивного интереса.

Когда первый корабль уплыл, махары решили, что их оставят в покое, но это оказалось лишь мечтой. Корабль вернулся, а с ним много других кораблей и тысячи кровожадных убийц, против оружия которых разумные рептилии не имели никакой защиты.

Спасаясь от новой угрозы, махары покинули берег и отступили в глубь материка. Но было уже поздно. Новый враг продолжал преследовать их, охотясь на махар и полностью истребляя обнаруженные поселения. Вынужденные отступать все дальше перед свирепым и безжалостным противником, махары, в конце концов, достигли границ Империи и нашли себе убежище на нашей территории.

Едва экспедиция завершилась, принеся все эти сведения, до нас дошли совсем уже тревожные вести. Наши северные границы подверглись нападению неизвестного племени белых людей. От Гурка, короля Турий, лежащей в Стране Вечной Тени, пришло отчаянное сообщение. Сначала нападению подверглись охотничьи отряды. Большинство охотников были убиты, а остальные захвачены в плен. Высланные против агрессоров воины столкнулись с превосходящими силами и подверглись той же участи. Тогда Гурк в панике отправил гонца к Императору с просьбой срочно прислать на помощь регулярные войска.

Не успел первый гонец сообщить эту новость, как явился второй с известием о падении и разграблении столицы Турий. Еще через некоторое время прибыл третий гонец, уже от командующего захватчиков. В его послании было наглое требование Дэвиду прислать выкуп, иначе он угрожал стереть с лица земли все деревни Турий и убить всех пленников и заложников.

В ответ Дэвид отправил Танара, сына Гака Волосатого, с контртребованием: отпустить всех пленных и убираться восвояси. В то же время во все королевства были посланы гонцы с приказом о мобилизации. Танар находился еще только на полпути в Страну Вечной Тени, а вслед за ним уже двинулись форсированным маршем десять тысяч отборных воинов, чтобы силой подкрепить требования Императора и изгнать наглого врага за пределы его владений.

На подступах к Турий глазам Дэвида и его воинов открылись клубы черного дыма, поднимающиеся высоко в небо к огромному спутнику внутреннего светила. Эта картина придала новые силы утомленным воинам. Всем было ясно, что захватчики зажгли еще одну деревню и сейчас грабят и убивают мирных людей.

Затем стали встречаться беженцы: женщины и дети. За их спинами тонкая цепочка уцелевших воинов из последних сил сдерживала натиск коренастых, бородатых нападающих, вооруженных невиданным оружием. Оно напоминало средневековые аркебузы с расширяющимся дулом. Эти тяжелые и неудобные железки в дыму и пламени изрыгали мелкие камни и осколки металла. Незнакомцы раз в десять превосходили численностью воинов Турий. Единственной причиной того, что те еще сопротивлялись, а не были давно уничтожены, явилось наличие у половины из них современного огнестрельного оружия, которое мы с Дэвидом им вручили и которым научили пользоваться.

Появление нашей армии было встречено беженцами и воинами громкими радостными криками. Прежде Гурк и его подданные, как и еще несколько вождей отдаленных королевств, сомневались в необходимости централизованного государства. Теперь, после демонстрации взаимовыручки, эти сомнения должны были отпасть сами собой. Более того, с тех пор у Дэвида Иннеса не было столь преданных ему подданных, как жители Турий.

Появление десятитысячного войска произвело на врагов желаемый эффект. Они начали отступать, но следует отдать им должное: отступая, они дрались отчаянно.

Дэвида ожидало тяжелое известие: Гурк и Танар были захвачены в плен. Он предпринял несколько попыток договориться об обмене, так как немало воинов противника попало в плен, но ему ничего не удалось добиться. Тем временем, агрессоры были вытеснены за границы Империи и прижаты к берегу моря, где они в спешке и с большими потерями сумели все же погрузиться на свои корабли, столь же древней конструкции, как и аркебузы.

Нос и корма этих судов поднимались высоко над водой, особенно кормовые надстройки, которые были высотой в несколько этажей, или жилых палуб. Корабли были богато изукрашены замысловатой резьбой от самой, ватерлинии, а обязательным атрибутом на носу каждого корабля была вырезанная из дерева и ярко раскрашенная фигура либо обнаженной женщины, либо русалки.

Экипаж тоже представлял собой весьма живописную картину. Люди носили пестрые головные платки, широкие цветные кушаки и огромные сапоги с ботфортами, хотя большинство пиратов ходило босиком и полуголыми. Кроме аркебуз на вооружении у них имелись здоровенные пистолеты и ножи, а также тесаки. Одним словом, вся эта банда волосатых и свирепых рож производила пугающее впечатление и в то же время вызывала ощущение карнавала или маскарада.

От пленников, взятых в последнем сражении на берегу, Дэвиду удалось узнать, что Танар еще жив и что предводитель собирается отвезти его в свою страну и выпытать у него секрет нашего оружия, столь превосходящего допотопные аркебузы. Кроме того, его интересовал способ изготовления бездымного пороха. Признавая прошлые неудачи, я могу теперь с гордостью сообщить, что мне все же удалось изготовить такой порох, который не только горел, но и взрывался со страшной силой. Сейчас я заканчиваю опыты по изготовлению бесшумного пороха, хотя должен признать, что мои первые эксперименты не совсем оправдали возлагаемые на них надежды: порох взрывался так, что у меня закладывало уши, а глаза слезились от дыма.

Когда Дэвид увидел, как скрываются в мареве корабли, уносящие в неволю Танара, он страшно расстроился. Танар всегда был любимцем Императора и его божественной Императрицы Диан Прекрасной. Они оба относились к нему, как к собственному сыну.

В этом море у нас не было кораблей, и Дэвид не мог преследовать врага большими силами. Но и оставить сына своего лучшего друга в лапах врагов он тоже не мог, не исчерпав прежде всех возможностей для его спасения.

Кроме пленных, была захвачена одна из шлюпок, перевозивших вражеский экипаж с берега на корабль. Эта шлюпка и толкнула Дэвида на исполнение безумного замысла, созревшего у него в голове. Шлюпка была шестнадцати футов длиной и оборудована парусом и парой весел. На вид она казалась устойчивой и надежной, хотя слишком маленькой и утлой, чтобы пускаться навстречу всем опасностям длительного путешествия, тем более здесь, в Пеллюсидаре, где в морях обитают страшные чудовища с плохим характером, но хорошим аппетитом.

Стоя на берегу и провожая взглядом удаляющуюся эскадру, Дэвид пришел к твердому решению. Его окружали короли и генералы Соединенных Королевств, за спиной у него ждали приказа десять тысяч отборных солдат, а в сторонке сбилась в кучку горстка угрюмых пленников под надежной охраной. Они тоже смотрели вслед уплывающим судам с завистью и безнадежным отчаянием во взорах.

Дэвид повернулся лицом к окружающим его людям.

— На этих кораблях, уплывающих неведомо куда, находится Танар, сын Гака, и еще несколько десятков молодых людей Пеллюсидара. Бессмысленно надеяться, что наши враги привезут их обратно, и легко предугадать, что ждет наших братьев на чужбине среди этих свирепых и кровожадных чужеземцев. Мы не можем бросить их на произвол судьбы, пока остается хоть один путь к их спасению. Вот этот путь! — указал он на необъятные просторы океана. — А вот и способ преодолеть его, повернулся он в сторону шлюпки.

— Но она же не выдержит и двух десятков человек! — воскликнул один из приближенных.

— Достаточно, чтобы она выдержала троих, — ответил Император. — Спасти пленных поможет не сила, а разум и хитрость. Сумей мы найти вражеский город, можно было бы вернуться и освободить их силой, снарядив для этого, если потребуется, целый флот. Я отправлюсь на этой шлюпке. Кто поплывет со мной?

В ту же секунду все, кто стоял рядом и слышал слова Императора, исключая пленных, выхватили мечи и взметнули их над головой в знак готовности присоединиться к своему повелителю. Дэвид улыбнулся.

— Я знал, что так и будет, — сказал он, — но я не могу взять с собой всех. Мне нужен только один попутчик, и я выбираю Джа, короля Анорока, лучшего моряка во всем Пеллюсидаре.

Раздался одобрительный ропот, поскольку Джа, будучи королем Анорока и адмиралом флота, был очень популярен и любим всеми.

— Двое — это слишком мало, чтобы надеяться на успех, — заспорил Гак. Разве я, как отец Танара, не имею права присоединиться к вам?

— Числом мы ничего не добьемся, — возразил Дэвид. — Зачем подвергать риску лишнюю жизнь? Там, где пройдут двадцать человек, сумеют проскользнуть и двое. Кроме того, двоим потребуется гораздо меньше пищи и воды, следовательно, мы сможем взять большие запасы. Неизвестно ведь, как далеко лежит вражеская страна. К тому же, мы можем попасть в долгий штиль или нас может далеко отнести штормом.

— Все равно, двоих недостаточно для управления шлюпкой, — заметил один из стоящих рядом. — Гак прав. Он отец Танара и имеет право на участие в его поисках.

— Гак нужен Империи, — объяснил Дэвид. — Он останется здесь и будет в мое отсутствие Верховным Главнокомандующим. Но мы все же отправимся втроем, как я уже говорил.

— Кто третий? — ревниво спросил Гак.

— Один из пленников. Я думаю, что в обмен на свободу любой из них согласится проводить нас в свою страну.

С этой стороны действительно не возникло препятствий, так как все пленники, узнав о предложении, изъявили желание присоединиться к экспедиции. Дэвид выбрал молодого парня по имени Фитт, показавшегося ему наиболее приветливым из захваченных разбойников.

Вслед за этим наступил черед загружать лодку припасами. Бурдюки с водой, крупы, вяленая рыба и мясо, овощи и фрукты — все было упаковано и погружено в шлюпку, пока не стало казаться, что она вот-вот уйдет под воду от тяжести. Такого запаса троим морякам с успехом хватило бы на годичное путешествие в водах внешнего мира, где фактор времени имеет существенное значение.

Фитт, вызвавшийся служить проводником и лоцманом Дэвиду и Джа, заверил их, что на дорогу им хватит четверти продуктов, и что по пути у них будет возможность пополнить запасы пресной воды и поохотиться, а также набрать достаточно свежих овощей и фруктов. Но Дэвид наотрез отказался уменьшить хоть на унцию погруженные припасы. Перед самым отправлением Дэвид отвел Гака в сторону и обменялся с ним последними напутствиями.

— Ты уже имеешь представление о размерах и оснастке вражеских судов, сказал он Гаку. — Приказываю тебе немедленно приступить к постройке флота, способного успешно сражаться с такими кораблями. А пока строится флот строить его, кстати, предстоит на этом берегу, — отправь экспедицию на поиски пролива, соединяющего этот океан с нашим морем. Если такой пролив существует, мы сможем резко усилить новый флот за счет уже существующего. Кроме того, тогда мы сможем загрузить работой судоверфи Анорока. Когда построишь пятьдесят кораблей, отправляйся на выручку, если мы к тому времени не вернемся. Этих пленных береги, только они смогут показать дорогу в логово врага.

После этого Дэвид Первый, Император Пеллюсидара, Джа, король Анорока, и пират Фитт уселись в хрупкое суденышко. Сильные дружеские руки оттолкнули шлюпку от берега в ленивую зыбь Пеллюсидарского океана, десять тысяч глоток пожелали счастливого пути и десять тысяч пар глаз грустно проводили растаявший в туманной дымке одинокий парус.

Дэвид Иннес отправился в рискованное путешествие, а в далекой столице осталась ждать и надеяться его прекрасная супруга Диан.

Глава 1

Громадное судно содрогалось от орудийных залпов и треска мушкетной пальбы. Канонада собственных пушек корабля и соседних с ним судов разрывала барабанные перепонки. Межпалубное пространство было заполнено едким дымом от пороховых зарядов.

Танар из Пеллюсидара, закованный в цепи, сидел в трюме с остальными пленниками. Он слышал эти звуки и обонял эти запахи. Звон якорной цепи, поскрипывание мачты, к которой он был прикован, начавшаяся качка, — все это свидетельствовало о том, что корабль отправился в путь. Прекратившаяся стрельба и равномерность покачивания судна дали понять юноше, что корабль лег на курс. В темноте трюма ничего нельзя было разглядеть. Время от времени среди пленников возникал разговор, но большей частью они молчали, погруженные в невеселые думы и будто чего-то ожидающие. Но чего?

Через некоторое время пленников стали терзать муки голода и жажды, из чего они сделали вывод, что находятся далеко в открытом море. У них не было способов измерения времени. Лишь усиливающиеся страдания пустого желудка напоминали о том, что они все дальше уплывают от родных берегов в незнакомые воды к неизвестной гавани.

Но вот над головой откинулась крышка люка, и в трюм спустилось несколько человек. Они принесли пищу и воду — грубую, пищу и омерзительную воду, которая имела ужасный запах и еще более ужасный вкус. Но все же это была вода, а пленники страшно страдали от жажды.

Покончив с раздачей, один из спустившихся спросил:

— Кого из вас зовут Танаром?

— Я Танар, — ответил сын Гака.

— Тебя требуют на палубу, — объяснил матрос и открыл большим ключом замок на железных кандалах грубой ручной работы, соединенных массивной цепью с мачтой. — Следуй за мной.

Яркий свет незаходящего светила ослепил юношу, выбравшегося на палубу из мрачной дыры зловонного трюма. Необходимо был немного времени, чтобы глаза привыкли к свету, но охранник не стал ждать и, грубо толкая в спину спотыкающегося Танара, погнал его вверх по длинному трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Только на самой верхней палубе к молодому человеку полностью вернулось зрение, и он увидел собравшихся там корсарских предводителей, среди которых находились две женщины. Одна из них была стара и некрасива, зато другая молода и восхитительна. Но Танару было не до них; с жадным вниманием он разглядывал, как ему показалось, вражеских вождей. Перед ним были враги, с которыми можно было сражаться и которых можно было убивать, — единственное, что интересовало молодого сарианина. Так уж он был воспитан; ну а с женщинами Танар не сражался, он их просто презирал и не обращал внимания.

Танар оказался стоящим перед здоровенным верзилой. Голова его была повязана алым платком, а лицо едва можно было разглядеть в обрамлении густой бороды и косматых бакенбардов. Кроме расшитого жилета, распахнутого на груди, верзила был облачен в штаны с широким красным кушаком, за который были засунуты два пистолета и два ножа. Сбоку в ножнах висел огромный тесак, рукоять которого была богато украшена перламутром и самоцветами.

Это и был Сид, глава корсаров, — могучий, хвастливый и жестокий пират, который только этим и мог завоевать и удержать свое положение среди бесшабашной и с трудом управляемой корсарской вольницы. Его окружала группа сходно одетых корсаров со столь же разбойничьими физиономиями, а на нижних палубах занимались своими делами головорезы рангом пониже — простые матросы, радующиеся окончанию рейда и возможности отдохнуть.

Всех этих полуголых, кроме коротких штанов и неизбежного кушака не имеющих на себе никакой одежды людей отличало и объединяло ярко выраженное животное начало и безжалостная жестокость. Одним словом, неприятная компания, хотя и живописная.

Рядом с Сидом стоял молодой человек настолько зверской наружности, что второго такого было бы непросто отыскать в обоих мирах. По всему лицу, которого и без того, должно быть, пугалась в детстве мать, проходил ужасный шрам, начинающийся над левым глазом и заканчивающийся под правым уголком рта, рассекая при этом нос багровой глубокой бороздой. Веко левого глаза отсутствовало, отчего он производил впечатление искусственного, вращающегося во все стороны без видимой цели. Верхняя губа справа была наполовину отрублена, обнажая единственный желтый клык, оскаленный в постоянной злобной усмешке. Да, Бохара Кровавого трудно было назвать красавцем. Именно эти двое, Сид и Бохар, приступили теперь к допросу приведенного к ним Танара.

— Тебя зовут Танар? — проревел Сид. Танар кивнул.

— И ты сын короля? — захохотал пират. — Да я с одним кораблем могу завоевать все королевство твоего отца и сделать его самого своим рабом, как я уже сделал рабом его сына.

— У тебя было много кораблей, — возразил юноша — но я что-то не видел пока, чтобы хоть один из них завоевал или уничтожил королевство Сари. Наоборот, это вас сбросила в море армия под командованием Императора и моего отца.

— Да я за меньшее отправлял людей прогуляться по доске! — зарычал уязвленный пират.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — спокойно ответил Танар.

— Скоро поймешь! — рявкнул Сид. — Тогда, клянусь бородой морского бога, ты задумаешься, прежде чем распускать свой грязный язык. Эй! — он обратился к одному из офицеров. — Пусть приведут пленника и перекинут доску. Сейчас мы покажем этому королевскому сыночку, кто такой Сид и с какими людьми он имеет дело.

— А зачем нам еще один пленник? — картинно удивился Бохар Кровавый. — Мы ведь можем одновременно показать доску этому парню и преподать ему урок вежливости.

— В этом случае урок не пойдет ему на пользу, — проворчал Сид.

— С каких это пор ты, Сид, превратился в няньку для пленных? — ехидно осведомился Бохар.

Без долгих разговоров Сид развернулся и нанес Бохару страшный удар в челюсть. Тот без звука повалился на спину, а вожак корсаров выхватил из-за пояса пистолет и навел его на распростертого Бохара.

— Я надеюсь, что это немного выправит твою кривую рожу или хотя бы вобьет немного мозгов в твою пустую голову, — прорычал Сид.

Лежа в беспомощной позе, Бохар мог только скалиться в бессильной ярости на своего капитана.

— Кто твой хозяин? — потребовал ответа корсар.

— Ты, — нехотя выдавил из себя Бохар.

— Тогда вставай и в следующий раз будь повежливее, — приказал Сид.

Поднимаясь на ноги, Бохар метнул на Танара угрожающий взгляд. Молодому сарианину показалось, что в нем слились воедино вся ненависть, гнев и уязвленное самолюбие порочной натуры пирата. Не имея возможности отомстить своему начальнику, он перенес эти чувства на ставшего невольной причиной его унижения юношу. Всего секунду глядели они друг на друга, но Танар успел понять, что с этого момента Бохар стал его смертельным врагом, чья ненависть далеко превосходит обычную естественную антипатию к чужеземцам и противникам в войне.

Тем временем матросы на палубе, весело смеясь, притащили длинную широкую доску и перекинули ее через борт, предварительно привязав к нему ее ближний конец. Вслед за этим из открытого люка трюма вывели связанного пленника. Это был один из туриан, захваченный корсарами в начале их рейда в Страну Вечной Тени. Он шел с высоко поднятой головой, ни единым движением не показывая своего страха перед жестокими корсарами. Глядя на него с верхней палубы, Танар почувствовал гордость за его поведение. Сид, видимо, тоже обратил на это внимание, потому что пробурчал сквозь зубы:

— Это племя нуждается в укрощении.

Младшая из двух женщин, отступивших в это время к ограждению палубы и следивших за сценой внизу, вдруг повернулась к Сиду.

— Все эти пленники кажутся мне смелыми людьми, — сказала она. — Стоит ли убивать одного из них без всякой необходимости?

— Молчи, девчонка! — воскликнул Сид. — Что ты можешь понимать в таких делах? Это в тебе говорит материнская кровь. Клянусь бородой морского бога, как бы я хотел, чтобы в твоих жилах текло побольше отцовской!

— В крови моей матери больше отваги и смелости! — возразила девушка. Благодаря ей я не боюсь стоять лицом к лицу с мужчинами. Что же касается отцовской крови, она может только заставлять хвастаться своей смелостью, чтобы скрыть трусость, и не позволяет проявить милосердие из боязни насмешек.

Сид разразился витиеватыми проклятиями.

— Ты пользуешься моим добрым отношением к тебе, Стеллара, но помни, что существует предел, который даже тебе не следует переходить. Сид не прощает оскорблений.

— Можешь сказать это другим, которые тебя боятся, но не мне! — с презрительным смехом ответила девушка.

Во время их диалога стоящий рядом Танар мог хорошо рассмотреть неожиданную защитницу, привлеченный к этому ее словами и независимым поведением. Он впервые обратил внимание на ее волосы, цвета золотого теплого солнечного сияния, и был поражен их красотой, привыкнув с детства видеть лишь темные и черные волосы своих соплеменниц. Эта красота заставила его по-новому взглянуть на девушку и оценить ее своеобразную, необыкновенную привлекательность. Она вся словно излучала мягкий солнечный свет, как бы идущий из глубины ее сердца. И еще в ней была незнакомая Танару нежность и женственность, столь несвойственная грубоватым, умеющим постоять за себя женщинам его племени. Но в ней эти качества не переходили в слабость и изнеженность, что проявилось в ее бесстрашии по отношению к Сиду. Глаза ее горели решительностью и отвагой.

Но тут интерес Танара увял при мысли, что эта женщина без сомнения, принадлежала грубому и невежественному пирату с бычьими мускулами, железной рукой правящему своими бородатыми подданными и корсарской эскадрой. Сам Сид упомянул в разговоре с ней некие особые отношения, а какие еще могли быть отношения, кроме тех, что существуют между пиратом и его любовницей?

Общее внимание было теперь приковано к разыгрывающейся внизу трагедии. Несчастного пленника подвели к доске и завязали глаза.

— Смотри внимательно, сын короля, — злорадно обратился к Танару Сид, — и ты поймешь, то значит «прогуляться по доске».

— Я смотрю очень внимательно, — отозвался юноша — но пока вижу только одно: требуется целая куча твоих воинов, чтобы заставить одного из пленников «прогуляться по доске», что бы это ни значило.

Девушка засмеялась, Сид нахмурился, а Бохар снова метнул на Танара убийственный взгляд. Тем временем внизу, по обе стороны доски, выстроились корсары с обнаженными ножами и острыми пиками. Связанную жертву поставили на лежащий на палубе конец доски, направив его лицом в сторону другого конца, выдвинутого далеко за борт и нависающего над морскими волнами, в которых резвились сопровождающие корабль морские ящеры. Подталкивая беспомощного пленника остриями своего оружия, корсары заставляли его все дальше продвигаться по доске под грубые шутки, непристойную ругань и одобрительный гогот всех присутствующих зрителей. Но они не услышали от бесстрашного воина ни одного слова. С высоко поднятой головой он прошел по доске и не проронил ни звука даже тогда, когда нога его, не встретив опоры при очередном шаге, провалилась в пустоту, а сам он вниз головой полетел в воду навстречу неминуемой ужасной смерти.

Танар отвернулся, чтобы не видеть конца, и случайно встретился глазами с девушкой. К его удивлению, она тоже отвернулась в этот момент от обреченного пленника, а на ее лице юноша прочел сострадание и сочувствие к несчастному. Но могла ли женщина жестокого племени корсаров быть способна на подобные чувства? Танару это показалось невероятным.

— Ну что, — спросил Сид, — теперь ты понял, что такое «прогуляться по доске», и что я могу с тобой сделать, если захочу?

Танар пожал плечами.

— Я только надеюсь, что сумею вести себя столь же доблестно, как мой товарищ, который, боюсь, доставил вам слишком мало развлечения.

— Если я отдам тебя Бохару, развлечения хватит на всех с избытком, злобно пообещал Сид. — У него есть масса способов разогнать скуку плавания, каждый из которых куда веселее прогулки по доске.

— Ты не сделаешь этого! — гневно воскликнула девушка, поворачиваясь к пирату. — Ты поклялся мне, что не станешь пытать пленников, пока я нахожусь на борту твоего корабля.

— А я и не собираюсь этого делать, если он будет себя хорошо вести, сказал Сид, — но если он будет вести себя плохо, я отдам его Бохару. Не забывай, что я глава корсаров, и даже ты не можешь вмешиваться в мои действия под страхом наказания.

— Ты можешь пугать других, глава корсаров, — снова обидно засмеялась девушка, — но не меня.

— Будь ты моей… — угрожающе пробормотал Бохар, но девушка не дала ему закончить фразу.

— Я не твоя и никогда не стану твоей! — решительно заявила она.

— Не будь в этом так уверена, — прорычал Сид, — я могу отдать тебя, кому пожелаю, но хватит об этом, — он снова повернулся к юноше. — Как тебя зовут, сын короля?

— Танар.

— Слушай меня внимательно, Танар, — внушительно произнес пират. — Жизнь наших пленников зависит от их полезности для нас. Я покажу их своему народу в качестве военных трофеев, после чего они перестанут представлять для меня интерес. Но ты — другое дело. Если ты пожелаешь, то сможешь приобрести жизнь, а может, и свободу.

— Каким образом? — спросил Танар.

— Ваши воины имеют на вооружении ружья и пистолеты, далеко превосходящие наши, — пояснил Сид, — а ваш порох надежнее нашего и большей взрывной силы. Наш же в половине случаев дает осечку.

— Это, должно быть, очень неприятно — посочувствовал Таран.

— Не то слово! — воскликнул корсар.

— Ну хорошо, а при чем здесь я? — осведомился юноша.

— Если ты научишь нас изготавливать такое же оружие и порох, как в вашей армии, ты получишь жизнь и свободу.

Танар ничего не ответил, лихорадочно размышляя о том преимуществе, которое давало его соплеменникам применение скорострельного современного вооружения, и о печальной судьбе, ожидающей его самого и ни в чем не повинных пленников в глубине затхлого трюма.

— Я жду, — напомнил Сид.

— А ты пощадишь остальных? — спросил Танар.

— Зачем это? — подозрительно поинтересовался cap.

— Мне понадобится их помощь. Я не знаю всех тонкостей производства оружия и пороха.

Честно признаться, Танар ничего не смыслил в производстве того и другого, но он увидел перед собой шанс, если не спасти своих товарищей по несчастью, то хотя бы отсрочить их гибель. Кто знает, вдруг им удастся бежать? Что же до обмана, то он считал себя вправе на любые хитрости в отношении врага.

— Ну ладно, — согласился пиратский вожак, — если будете себя хорошо вести, всем сохраню жизнь. При условии, конечно, что вы научите нас делать свое оружие.

— Но мы не можем жить в той вонючей дыре, куда нас засунули. И без пищи и воды мы тоже не можем жить. Если ничего не изменится, мы очень скоро все заболеем и умрем. Мы привыкли к широким просторам и не можем существовать без света и воздуха в тесном трюме среди вшей и мокриц.

— Ты можешь не возвращаться в трюм, — милостиво разрешил Сид. — Все равно тебе некуда отсюда бежать.

— А остальные?

— Они останутся там, где сидят!

— Но тогда они обязательно заболеют и погибнут, а один я не смогу приготовить порох и сделать оружие, — напомнил Танар.

— Ты думаешь, я позволю вражеским воинам свободно разгуливать по моему кораблю? — рассердился Сид.

— Они же безоружны.

— Тогда они подохнут еще быстрее, чем в трюме. Безоружный человек на моем корабле и среди моих людей долго не протянет, — он указал на полуголую банду на нижней палубе.

— Хорошо, тогда прикажи открыть люки и по-человечески кормить и поить пленных.

— На это я могу согласиться, — ответил Сид и тут же дал команду: — Бохар, прикажи открыть носовые люки и поставь охрану; распорядись стрелять в каждого пленника, вздумавшего выбраться на палубу, и в любого члена команды, пожелавшего спуститься вниз без приказа; и позаботься, чтобы пленных кормили из матросского котла.

Танар удовлетворенно проводил взглядом отправившегося выполнять приказ Бохара. Ему было хорошо известно, что его люди не смогут долго выдерживать заточение и ужасную кормежку. Здесь он ни в чем не солгал пирату — в прежних условиях все они были обречены на скорую гибель.

Вскоре Сид удалился в свою каюту, оставив Танара предоставленным самому себе. Он прошел на корму, перегнулся через поручень и с тоской уставился вдаль, где за уходящей в небо закругляющейся морской гладью лежала в туманной дымке его родина — Сари.

Далеко позади карабкалась с волны на волну маленькая шлюпка. Ей постоянно угрожали свирепые обитатели морских глубин, первый же шторм мог отправить ее на дно, но она упрямо следовала по пятам за пиратской армадой, подчиняясь несгибаемой воле троих членов ее экипажа.

Но Танар не мог видеть шлюпку, она была слишком далеко от него и скрыта в тумане. А как бы порадовало его известие, что сам Император рискует жизнью ради его спасения!

Задумчиво вглядываясь в просторы океана, Танар внезапно ощутил, что кто-то стоит рядом с ним, но даже не повернул головы, справедливо полагая, что на борту пиратского судна, да еще на верхней палубе, он не встретит друзей, с которыми можно было бы поговорить.

Однако раздавшийся у него за плечом голос, мягкий и нежный, не принадлежал ни одному из офицеров Сида. Резко повернувшись, Танар увидел перед собой золотоволосую девушку.

— Ты надеешься разглядеть свою страну? — участливо спросила она.

— Да.

— Ты больше никогда ее не увидишь, — сказала она с ноткой печали в голосе, словно понимая его переживания и сочувствуя его горю.

— Может быть, но почему тебя это волнует? Я же твой враг.

— Я сама не знаю, — призналась девушка. — А как тебя зовут?

— Танар.

— И все?

— Нет, меня еще зовут Танар Быстроногий.

— А почему?

— Потому что во всем королевстве Сари меня никто не может обогнать.

— Сари — это имя твоей страны?

— Да

— А какая она? Расскажи.

— Сари — это большое горное плато. Моя страна очень красива, в ней множество горных рек и ручьев, огромные леса, полные дичи. Мы охотимся на райта и тарага для пропитания и просто для развлечения. Кроме этого, в лесах и на равнине полно животных помельче, дающих нам мясо для еды и шкуры для одежды.

— И у вас нет врагов? Я хотела сказать, твое племя не такое воинственное, как корсары?

— Не забывай, что мы победили воинственных корсаров, — напомнил юноша.

— На твоем месте я не стала бы об этом громко говорить, — заметила девушка. — У корсаров короткое терпение, и они очень любят убивать.

— Тогда почему же ты этого не сделала? Ведь у тебя за поясом нож и пистолет, как у всех прочих. Девушка только улыбнулась.

— Может быть, ты другого племени? — воскликнул Танар. — Ты, наверное, пленница, как и я?

— Я не пленница, — ответила девушка.

— Но ты не из племени корсаров, — настаивал юноша, — я же вижу.

— Спроси об этом Сида, если желаешь поближе познакомиться с его тесаком. Но почему ты так решил?

— Ты слишком прекрасна и совсем на них не похожа. Ты способна на сострадание, а такое недоступно ни одному корсару. Эти тупые твари…

— Эй, поосторожнее, враг. Откуда тебе известно, вдруг я все же из их племени?

— Никогда в это не поверю! — с жаром воскликнул Танар.

— Мне плевать, раб, во что ты веришь или не веришь! — надменным тоном проговорила девушка, и в тот же миг за их спинами раздался грубый голос.

— Что здесь происходит? Что эта мразь осмелилась сказать тебе, Стеллара?

Танар развернулся и очутился лицом к лицу с Бохаром Кровавым.

— Я только спросил ее, одного ли она с тобой племени, — ответил Танар, прежде чем девушка успела вмешаться. — Мне, например, кажется совершенно невероятным, что такая красавица может быть с тобой одной крови.

С побагровевшим от гнева лицом Бохар положил руку на рукоять своего длинного кривого ножа и шагнул к сарианину.

— За оскорбление дочери Великого Сида полагается смерть! — прошипел он и размахнулся, чтобы нанести удар ножом в живот беззащитному Танару.

Но юноша, недаром прозванный Быстроногим, был с детства натренирован в тонкостях рукопашного боя. Он мгновенно отступил в сторону, изящно развернулся, и Бохар второй раз распростерся на палубе от точного и сильного удара в челюсть.

С пеной у рта разъяренный Бохар выхватил из-за кушака тяжелый кремневый пистолет, навел его на Танара, все еще продолжая лежать на палубе, и спустил курок. В ту же секунду девушка метнулась вперед, словно желая прикрыть собой беззащитного пленника.

Все это случилось так быстро, что Танар не успел даже сообразить, что она сделала. Он понял только, что пистолет Бохара дал осечку, когда не последовало выстрела. С издевательским смехом он обратился к поверженному пирату.

— Тебе лучше подождать, пока я не научу вас делать порох, Бохар. А до тех пор тебе лучше воздержаться от попыток убить меня.

Бохар с трудом поднялся на ноги. Танар стоял наготове, ожидая нового нападения, но между ними решительно шагнула девушка.

— Довольно! — повелительно произнесла она. — Сид желает сохранить жизнь этому человеку. Или ты хочешь, Бохар, чтобы Сид узнал о твоей попытке застрелить его?

Несколько секунд Бохар стоял, злобно глядя на улыбающегося Танара, затем резко повернулся и бросился прочь без единого слова.

— Похоже, Бохар не питает ко мне теплых чувств, — заметил Танар.

— Он ни к кому не питает теплых чувств, — ответила Стеллара, — но тебя он теперь ненавидит.

— За то, что я сбил его с ног? Я его не виню — удар был неплохой.

— Настоящая причина в другом, — сказала девушка.

— В чем же?

Она замялась, потом со смехом призналась:

— Он очень ревнив. Бохар хочет взять меня в жены.

— Ты хочешь сказать, что он ревнует ко мне? Стеллара оглядела Танара с ног до головы и снова рассмеялась.

— Не думаю. Рядом с корсарами ты не очень-то похож на мужчину. Бороды у тебя нет, талия — тонкая. Да любой из корсаров в два раза больше тебя!

Танару ее тон показался очень обидным, а самое интересное, что он не мог понять, почему слова этой дикой красотки из племени кровожадных пиратов так глубоко его задели. Только что он узнал со слов Бохара, что Стелара была дочерью пиратского вождя, а не женой или любовницей. Эта новость заставила его испытать потрясающее облегчение, но он пока сам не отдавал себе в этом отчета и даже не пытался анализировать свои чувства. Скорее всего, необыкновенная красота девушки вызвала у него законное чувство омерзения при мысли, что она может принадлежать отвратительному негодяю и убийце, а ее внешнее мягкосердечие выглядело искренним только на фоне всеобщей злобы и жестокости. Теперь же она показала свое настоящее лицо, проявив утонченную жестокость и издевку. А чего еще мог он ожидать от дочери предводителя самых страшных разбойников во всем Пеллюсидаре? И все же ее слова настолько уязвили юношу, что он решился выпустить стрелу сарказма и в ее адрес, в надежде хоть немного отомстить.

— Конечно, Бохар знает тебя лучше, чем я, — скромно начал он, — возможно, у него есть основания тебя ревновать, как ты считаешь?

— Возможно, — загадочно произнесла Стеллара. — Но об этом никто и никогда не узнает, потому что Бохар убьет тебя. Я достаточно хорошо знаю его, чтобы быть в этом уверенной.

Глава 2

В безвременье пеллюсидарских морей путешествие может длиться час или год, причем зависит это не от расстояния, а от важности и количества происходящих событий.

Карабкаясь вверх по дуге большого круга, корсарский флот преодолевал неспокойные морские просторы. Попутные ветры неуклонно гнали его к намеченной цели. Полуденное солнце неизменно находилось в зените. Испытывая чувство голода, люди ели, устав — спали, а иногда спали впрок, накапливая резерв на будущее. В этом проявлялась любопытная особенность, свойственная обитателям Пеллюсидара, позволяющая им в спокойное время как бы запасаться сном, чтобы потом при необходимости долгое время бодрствовать. То же самое относилось и к питанию, хотя в меньшей степени.

С момента стычки с Бохаром Танар успел несколько раз поесть и поспать. Все это время он только издали видел своего врага, но близко с ним не сталкивался. Похоже было, что мстительный пират выжидал удобного случая. Стеллара больше не показывалась на палубе, проводя все время в каюте с пожилой женщиной, которую Танар посчитал ее матерью. Он с содроганием подумал, что с возрастом Стеллара неизбежно станет походить либо на мать, либо на отца. Почему-то эта мысль была ему очень неприятна.

Пока он стоял и размышлял об этих и других вещах, внимание его привлекла какая-то возня матросов на нижней палубе. Они столпились на носу, всматриваясь вдаль. Проследив взглядом в том же направлении, Танар увидел крайне редкое явление — большую тучу на ясном небе.

Кто-то, видимо, оповестил об этом капитана, потому что он тоже вышел из своей каюты, пристально уставился в небеса и почти сразу же принялся громогласно отдавать распоряжения. Его свирепая команда в мгновение ока разбежалась по местам, часть полезла на мачты, подобно обезьянам. Все основные паруса были спущены, а остальные зарифлены. Прочие суда, разбросанные на довольно большом пространстве, поспешили последовать примеру флагмана. Туча тем временем неумолимо приближалась, на глазах увеличиваясь в размерах. Это было уже не маленькое облачко, а огромная угрожающе набухающая черная масса, нависшая над океаном и изменившая своей тенью цвет его вод с лазурного на свинцово-серый.

Легкий попутный ветерок внезапно стих. Корабль остановился и закачался на волнах мертвой зыби. В наступившей тишине таилось что-то дьявольское, вселяющее ужас и панику даже в бесшабашных головорезов.

Все это не укрылось от наблюдательного юноши, и он пришел к справедливому выводу, что опасность и в самом деле велика, раз уж даже испытанные морские волки ощущают такой страх. Уроженец горной страны Сари, Танар плохо знал море. Если в этом мире и было что-то, чего он боялся, так это было именно оно. Вид охваченных ужасом бесстрашных корсаров подействовал на него в высшей степени угнетающе.

Кто-то подошел сзади и остановился рядом с ним.

— Когда все кончится, — раздался знакомый голос, — в корсарском флоте недосчитаются многих кораблей, и множество моряков уже никогда не встретятся со своими женами.

Он повернулся и увидел вглядывающуюся в небо Стеллару.

— Тебя это, кажется, не пугает? — спросил Танар.

— Тебя, Кажется, тоже, — ответила девушка. Похожее, мы с тобой единственные люди на борту, не испытывающие страха.

— Посмотри на пленников, — посоветовал юноша. — На их лицах ты не найдешь и тени страха.

— Почему?

— Потому что они настоящие дети Пеллюсидара, — с гордостью пояснил Танар.

— Мы все — дети Пеллюсидара, — напомнила девушка.

— Я имею в виду Империю, — поправился сарианин.

— А ты почему не боишься? Неужели ты настолько храбрее корсаров? — на этот раз в голосе Стеллары не было сарказма.

— Я ужасно боюсь! — признался Танар. — Мы ведь горцы и не разбираемся в морских делах.

— Но ты же не показываешь своего страха, — продолжала допрос Стеллара.

— Это другое дело. Наследственность и воспитание не позволяют мне проявлять подобные чувства.

— А корсары своего страха не скрывают, — задумчиво произнесла девушка, словно сама не принадлежала к тому же племени. — Они любят хвастаться своей храбростью, — продолжала она размышлять вслух, — но когда небо хмурится, они не стыдятся показать свой страх.

Теперь в ее словах сквозило неприкрытое презрение.

— Смотри! — воскликнула она вдруг. — Начинается!

Туча стремительно опускалась прямо на них. Море вокруг словно взбесилось. Клочья облаков со страшной скоростью кружились по краям нависшей черной массы. Обрывки пены срывались с гребней бушующих волн. Сокрушительный порыв ветра ударил в борт корабля и наклонил его почти горизонтально к поверхности воды. Все последующие события показались молодому горцу, никогда прежде не сталкивавшемуся с разбушевавшейся стихией, одним сплошным, непрерывным кошмаром. Хаос гигантских валов, безжалостно швыряющих во все стороны корабль, завывающий в снастях ураган, слепящие глаза соленые брызги, обезумевшая от страха команда, уже ничем не напоминающая прежних хвастливых забияк, — все смешалось перед взором отважного молодого человека.

Цепляясь за ограждение и поминутно спотыкаясь, на палубе показался Бохар Кровавый. Он прошел совсем рядом с тем местом, где Танар одной рукой держался за столбик ограждения, а другой прижимал к себе Стеллару, неминуемо оказавшейся бы смытой за борт, не прояви сарианин быстроты реакции и цепкости рук. Пепельное от страха лицо Бохара резко контрастировало с багровой бороздой ужасного шрама. Он прекрасно видел, в каком положении они находятся, но, не задерживаясь, прошел мимо, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. За спиной молодых людей бесновался Сид. Он все еще выкрикивал команды, которые никто не слышал и не смог бы выполнить. К нему-то и пробирался Бохар. Даже сквозь рев урагана до Танара донесся его пронзительный, умоляющий крик.

— Спаси! Спаси меня! — вопил он. — Шлюпки! Спускай шлюпки! Корабль сейчас погибнет!

Даже сухопутной крысе с первого взгляда было ясно, что ни одна шлюпка не продержится и минуты на плаву, даже если ее и удастся спустить. Поэтому Сид только отмахнулся от своего помощника и, цепляясь за ванты, продолжал выкрикивать бессмысленные команды.

Прямо по носу корабля показалась громадной высоты волна. Она нависла над ним и многотонной массой обрушилась на нижнюю палубу, давя и смывая обезумевшую команду. Только высокие надстройки на носу и на корме остались над водой. Корабль содрогнулся и затрещал, в последних судорогах продолжая борьбу со стихией.

— Это конец! — воскликнула Стеллара.

Бохар закричал, как смертельно раненный зверь. Сид встал на колени и спрятал лицо в ладонях. Танар старался не упустить из вида ни одной детали открывшегося ему зрелища, словно завороженный размахом разбушевавшейся стихии. При мысли, как жалко может выглядеть человек перед лицом бури, по его лицу скользнула презрительная усмешка.

Волна схлынула, и корабль с трудом, скрипя и натужно содрогаясь, все же сумел снова обрести прежнее положение. Но улыбка мигом слетела с лица юноши, когда он увидел страшное опустошение, произведенное могучим валом на нижней палубе. Она была почти безлюдна. Несколько скрюченных, изломанных тел застряло по углам, да дюжина еще живых матросов продолжали цепляться за снасти. Всех остальных, не успевших убраться в трюм, смыло за борт.

Стеллара тесно прижалась к Танару.

— Я не ожидала, что корабль выдержит, — призналась она.

— Я тоже, — согласился Танар.

— Но ты не боялся! Ты один не подавал вида, что тебе страшно.

— А разве Бохару помогли его вопли о спасении? — осведомился юноша.

— Значит, тебе было все-таки страшно?

— Может быть, — он пожал плечами, — скажем лучше, что я не хотел умирать. Я думаю, тебе это будет понятней.

— Еще одна! — воскликнула Стеллара и, задрожав, еще теснее прижалась к Танару, который чисто инстинктивно, в свою очередь, обнял ее и прижал к себе, как это сделал бы любой мужчина на его месте.

— Не бойся, — сказал он.

— Теперь я ничего не боюсь, — ответила девушка.

В тот самый момент, когда гребень набегающей волны захлестнул судно, ураган внезапно изменил направление и обрушился на пиратский корабль под новым углом. Мачты, несущие только необходимый минимум парусов, позволяющий удерживать судно по ветру, переломились, как спички, и повалились на палубу в сплетении перепутавшихся снастей. Носовая фигура с треском отвалилась и исчезла в волнах. Теперь корабль являл собой беспомощную, неуправляемую игрушку, находящуюся целиком во власти ветра и волн. Только пронзительные вопли Бохара перекрывали шум моря и рев урагана.

— Шлюпки! Шлюпки! — повторял он снова и снова, как спятивший попугай.

Словно утолив жажду разрушения и устав от собственных усилий, шторм несколько утих, но высокие водяные валы по-прежнему швыряли гибнущее судно во все стороны. Снова и снова нависали над ним пенистые гребни серо-зеленых волн, грозя захлестнуть и увлечь в пучину; каждая новая волна заставляла сжиматься сердце в ожидании неминуемой гибели.

Одержимый навязчивой идеей Бохар сумел спуститься на нижнюю палубу. Обнаружив там еще живых матросов и присоединив к ним прятавшихся в трюме, он пинками и угрозами заставил их подготовить шлюпку к спуску на воду. Их было человек двадцать, и покровительствующие им боги или дьяволы, должно быть, находились в этот момент где-то рядом. Не потеряв ни единого человека, они ухитрились спустить шлюпку и отплыть от гибнущего флагмана.

Заметив намерения Бохара, Сид попытался помешать осуществлению его самоубийственных, как ему казалось, планов. Он бушевал и осыпал проклятиями непокорного помощника, но все без толку. Тогда Сид сам решил спуститься вниз, но было уже поздно. Теперь он изумленно следил за скользящей по волнам шлюпкой, кажущейся в полной безопасности, в то время как его корабль, обремененный обломками мачт, готов был в любой момент развалиться и затонуть.

Изо всех углов на палубу высыпали остальные уцелевшие члены экипажа. Убедившись, что Бохару и его команде вроде бы ничего не угрожает, они бросились к оставшимся шлюпкам и лихорадочно принялись спускать их на воду. Как всегда в подобных ситуациях, за места в лодках развернулась настоящая драка, хотя их без труда хватило бы на всех. Но такова уж была натура этих зверей в человеческом облике.

— Скорее! — воскликнула Стеллара, схватив Танара за руку. — Мы должны поторопиться, иначе они отчалят без нас.

С этими словами она бросилась к трапу, но Танар удержал ее.

— Посмотри на них, — сказал он. — Не кажется ли тебе, что во власти шторма и моря мы будем в большей безопасности?

Стеллара вернулась и, прижавшись к юноше, с ужасом наблюдала, как озверевшие корсары ножами расчищают себе путь к спасительным шлюпкам, чтобы тут же пасть самим под ударами в спину. Пираты силой вытаскивали на палубу успевших захватить места и убивали их на месте. Стеллара собственными глазами видела, как Сид выстрелил в спину одного из матросов, швырнул труп за борт и занял его место в шлюпке. Это была первая из спущенных на воду. Она видела, как прыгают в воду пираты в безумной надежде вплавь добраться до нее и как их безжалостно отталкивают те, кто уже захватил места.

Она следила, как спускали остальные шлюпки, как гибли раздавленные ими о борт корабля люди, ей открылись глубины падения, до которых может опуститься человек, поддавшийся страху. Она с горечью наблюдала, как не попавшие в последнюю шлюпку корсары в отчаянии прыгают в воду и гибнут в ревущей пучине.

Оставшись вдвоем на верхней палубе угрожающе кренящегося корабля, Танар и Стеллара следили за отчаянными усилиями гребцов в переполненных утлых лодках. Вот одна из них наскочила на другую, и обе перевернулись, оставив на поверхности тонущие экипажи, теперь дерущиеся за право схватиться за край перевернутой лодки. До них доносились крики и проклятия обреченных пиратов, заглушаемые ревом моря и вновь налетевшего урагана, словно вернувшегося проследить, не избежал ли кто его ярости.

— Мы остались одни. На борту больше никого нет, — сказала Стеллара.

— Вот и хорошо. Честно говоря, я не поменялся бы местами ни с одним из них, — ответил Танар.

— Но нам здесь не на что надеяться.

— Ну и что? Они в такой же ситуации. Разница только в одном — здесь больше места и нет рядом этих отвратительных головорезов.

— Неужели ты боишься людей больше, чем стихии? — удивленно спросила девушка.

— Я боюсь не за себя.

— А почему, интересно, ты должен бояться за меня? — лукаво спросила Стеллара. — Разве ты не считаешь меня своим врагом?

Танар повернулся к девушке и удивленно посмотрел ей в глаза.

— Вообще-то ты права, — сказал он, — но я как-то совсем об этом позабыл. Ты знаешь, мне почему-то кажется, что ты мне не враг. Ты совсем другая, не такая, как они.

Держась одной рукой за поручень, а другой прижимая к себе Стеллару, Танар вынужден был говорить ей на ухо, чтобы перекричать шум бури и волн. От нее исходил пленительный аромат тонких духов — аромат, который навсегда остался в его памяти, как неотъемлемая принадлежность этой девушки. Набежавшая волна с силой ударила в борт, бросив Танара на девушку, так что его щека прижалась к ее щеке. В этот момент она повернула голову, и губы юноши скользнули по ее губам. Каждый понимал, что это лишь случайное прикосновение, но на обоих эта случайность произвела поразительное впечатление. Танар впервые в жизни вдруг осознал, что сжимает в объятиях живое, теплое девичье тело. Должно быть, это отразилось в его глазах, потому что Стеллара в страхе отшатнулась от него.

Танар прочитал страх в глазах женщины вражеского племени, но почему-то это его совсем не обрадовало. Он попытался представить себе, какой участи подверглась бы среди корсаров женщина его племени, но и такой вариант ему не понравился. Не мог же он, в самом деле, поставить себя на одну доску с негодяями и разбойниками.

Какие бы мысли ни кружились сейчас в головах Танара и Стеллары, они были моментально вытеснены суровой действительностью. На корабль надвигалась волна невиданных прежде размеров. Поднимающаяся чуть ли не до самого неба зеленая стена воды обрушилась всей своей мощью на несчастное судно. Танар был уверен, что настал конец. Казалось невероятным, что расшатанный, разбитый корпус сможет еще раз всплыть на поверхность после такого удара. Волна захлестнула на этот раз все судно целиком, включая и верхнюю палубу, где еще цеплялись за жизнь две жалкие человеческие фигурки. Но вот вода схлынула, и медленно, как выдохшийся пловец, деревянный остов бывшего гордого флагмана выплыл на поверхность.

Как только нижняя палуба нехотя выступила из-под воды, Танар сразу же обратил внимание на чрезвычайно низкую осадку судна. Проникшая в трюмы вода понижала сопротивляемость корабля и делала его крайне уязвимым для крупных валов. Но это беспокоило его куда меньше, чем открывшаяся ему картина свободно перекатывающихся через люк носового трюма волн. Именно там томились его товарищи.

Мысль о них поддерживала его в течение всего шторма. Он надеялся на их помощь и живо представлял себе их радость, если корабль выдержит и останется на плаву. Два десятка сплоченных единомышленников способны на чудеса. Они вполне могли поставить временную мачту и добраться до материка, откуда были увезены. Но скрывающийся под водой люк заставлял его отказаться от своей мечты и свидетельствовал о почти верной гибели его друзей и соратников. Только чудом могли они быть еще живые. Неужели они остались лишь вдвоем на тонущем корабле?

Голос девушки, вглядывающейся в царящий внизу хаос, оторвал Танара от мрачных мыслей.

— Должно быть, они все захлебнулись, — сказала она. — Это были твои сородичи. Мне очень жаль.

— Я думаю, они предпочли бы такой исход ожидавшей их участи в вашей стране.

— Боюсь, что и нас очень скоро ждет та же судьба, — проговорила Стеллара. — Ты обратил внимание, как судно низко сидит в воде? В трюме должно быть полно воды. Еще один такой вал, и мы прямым ходом отправимся на дно.

Некоторое время они стояли молча, погруженные в невеселые мысли. Отяжелевший корпус корабля теперь с большим трудом ухитрялся переваливать с гребня на гребень, ежеминутно проваливаясь вниз, откуда, казалось, ему уже не подняться, но каждый раз натужно выбираясь на поверхность из цепких лап голодной стихии.

— Шторм, похоже, стих, — заметил Танар.

— Да, ветер спал, и таких больших волн, как та, залившая трюм, уже, наверное, не будет, — отозвалась девушка.

Из-за черной тучи вынырнул диск полуденного светила, и море сразу преобразилось, снова засияв серебром и лазурью. Шторм кончился, волнение улеглось. Деревянный корпус тяжело покачивался на все еще крупной волне, но непосредственной опасности уже не было.

Спустившись по трапу на нижнюю палубу, Танар подошел к носовому люку. Одного взгляда оказалось достаточно: в трюме плавали только трупы, покачиваясь вместе с кораблем. Со вздохом он отвернулся и снова поднялся наверх.

Стеллара ни о чем не спросила его, прочитав печальное известие у него на лице.

— Теперь мы с тобой — весь экипаж, — сказал Танар.

Девушка обвела рукой вокруг. На поверхности моря не было ни единого пятнышка.

— Без сомнения, мы с тобой единственные на этом судне, кто остался в живых, — сказала она. — Я не вижу никаких следов шлюпок или других кораблей.

Танар пристально оглядел водное пространство.

— Да, вокруг ничего не видно, хотя кто-то мог и спастись.

— Очень сомневаюсь, — покачала головой Стеллара.

— Ты тоже понесла тяжелую утрату, — сочувственно произнес Танар. — Ведь ты потеряла не только своих сородичей, но и отца с матерью.

Стеллара бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц.

— Это не мои сородичи, — сухо отрезала она.

— Как же так? Разве ты не из племени корсаров? А как же тогда Сид, глава корсаров и твой отец?

— Он не мой отец, — последовал ответ.

— А женщина? Это твоя мать?

— Спаси меня бог от такой матери! — воскликнула Девушка.

— Но почему же тогда Сид относился к тебе как к родной дочери?

— Он думает, что я его дочь, но на самом деле это не так.

— Ничего не понимаю, — признался Танар, — но все равно я очень рад, что ты не их породы. Я с самого начала не мог понять, как такая девушка могла оказаться среди корсаров.

— Моя мать была родом с острова Амиокап. Ее захватили корсары во время набега, и она досталась Сиду. Она не раз рассказывала мне об этом, когда была жива. Во время набега ее муж охотился на тандора на другом конце острова. Она его так больше и не увидела. — Когда я родилась, Сид посчитал меня своей дочерью, но мать знала лучше. На левом плече у меня есть маленькая красная родинка. Точно такая же была на левом плече мужа моей матери, ушедшего на охоту, когда ее похитили корсары. Он — мой настоящий отец. Мать никогда не открывала Сиду этой тайны, потому что по обычаям корсаров любой ребенок, рожденный рабыней, должен быть убит, если только его отец не корсар.

— Значит, та женщина, что была с тобой, не твоя мать?

— Нет. Она — вторая жена Сида. Моя мать умерла.

Танара очень обрадовала новость, что Стеллара не имеет с корсарами ничего общего. Почему это его обрадовало, он не знал, да и не задумывался. Просто ему было хорошо.

— Я очень рад, — признался он.

— Чему? — спросила Стеллара.

— Теперь нам больше нет нужды быть врагами.

— А разве мы были ими?

Танар замялся, но не выдержал и расхохотался.

— Я-то нет, но ты мне не раз напоминала, что ты мне враг.

— Не обижайся, я так говорила просто по привычке, ведь я всю жизнь думала о себе, как о женщине из племени корсаров. Но я никогда не питала к тебе враждебности.

— Вот и прекрасно, я надеюсь, что мы станем друзьями. В нашем положении это единственный выход.

— А это уже зависит только от тебя! — лукаво улыбнулась девушка.

Глава 3

Среди обширных просторов синего моря, известного как Корсар-Аз, или Корсарское море, лежит зеленый остров. Он расположен далеко от материка и представляет собой длинную узкую полоску суши с сильно изрезанной береговой линией и множеством мысов и природных гаваней. Это Амиокап — остров загадочный и романтический.

На расстоянии или в тумане его можно принять за два, настолько узок в середине острова связывающий обе его половины перешеек. С обеих сторон море глубоко вдается в этом месте в сушу, и волны едва не перехлестывают через узкую пуповину. Таким предстал он перед взором двух уцелевших людей на палубе беспомощно дрейфующего остова корсарского судна.

Танар не задумывался о времени. Они со Стелларой уже много раз ели, но молодого воина это не беспокоило — запасы провизии на судне были достаточно велики и для более многочисленного экипажа, а вот воды оставалось совсем мало. Содержимое большинства бочек с пресной водой при проверке оказалось непригодным для питья. Спали они тоже много, запасаясь в период вынужденного безделья энергией на будущее. Вот и момент появления острова оба проспали. Первой заметила его Стеллара. Выйдя на палубу из своей каюты, соседней с капитанской, она поискала глазами Танара, не обнаружила его и стала осматриваться вокруг. Лазурь моря, закругляясь вверх в туманной дали, плавно переходила в голубизну безоблачного неба, в центре которого неотлучно сиял диск светила. Но тут девушка увидела нечто, резко диссонирующее с окружающей ее синевой. Она радостно вскрикнула и бросилась к каюте, где спал Танар.

— Танар! Танар! — кричала она в возбуждении, колотя кулаком в дверь каюты. — Проснись! Земля!

Дверь распахнулась, и Танар выскочил на палубу. Девушка уже успела подбежать к борту и теперь указывала рукой направление. Совсем близко, на многие мили в обе стороны, раскинулась береговая линия, но острова или материка, сказать пока было трудно.

— Земля! — выдохнул Танар. — Как хорошо снова видеть землю и зелень.

— Не забывай, что за зеленью леса могут скрываться свирепые хищники и еще более свирепые люди, — напомнила ему Стеллара.

— Этих я не боюсь, — засмеялся Танар, — к ним я привык. А вот к морю еще не привык, поэтому опасаюсь. Я не моряк.

— Ты ненавидишь море?

— Нет, я бы так не сказал. Я не понимаю его, вот и все. Зато в этом я разбираюсь отлично, — указал он в сторону лесистых холмов открывшейся суши.

Тон голоса юноши изменился, и это насторожило девушку. Бросив быстрый взгляд в сторону берега, она сразу же все поняла.

— Люди! — воскликнула она.

— Воины, — поправил ее Танар.

— В этом каноэ их человек двадцать.

— Да, а следом еще одно.

— Ой, да сколько же их? — удивленно воскликнула Стеллара.

Из-за узкого мыса одно за другим выплывали в открытое море полные вооруженных воинов длинные лодки. Их было десятка два. Они растянулись в длинную цепочку и двигались к покачивающемуся на волнах пиратскому кораблю. Когда они приблизились, юноша и девушка смогли подробно рассмотреть сидящих в них воинов. Их одежду составляли одни только набедренные повязки. Короткие, массивные копья с костяными наконечниками, каменные ножи и топоры представляли все их вооружение. На всякий случай Танар сходил в каюту и вернулся с двумя тяжелыми кремневыми пистолетами, забытыми корсарами в панике, когда они покидали гибнущее судно.

— Ты что, собираешься разогнать четыре сотни воинов? — недоверчиво спросила девушка. Танар пожал плечами.

— Если они незнакомы с огнестрельным оружием, несколько выстрелов могут напугать их и отогнать, хотя бы на время, — объяснил он, — а течение унесет нас за пределы досягаемости.

— А если они не испугаются, что тогда?

— Тогда я постараюсь сделать, что смогу. Хотя с этим примитивным корсарским оружием… — он критически взвесил на ладони один из пистолетов с видом знатока, совсем забыв, видимо, что его соплеменники, да и он сам, в пылу боя частенько забывали о назначении револьверов и принимались дубасить врагов рукоятками, как дубиной.

— Может быть, они не станут нападать на нас? — предположила Стеллара.

— В таком случае, — засмеялся Танар, — я решу, что мы с тобой не в Пеллюсидаре, а в чудесной стране, населенной ангелами, как их называет Перри.

— А кто такой Перри? — заинтересовалась девушка. — Я никогда о нем не слышала.

— Один сумасшедший, который утверждает, что Пеллюсидар лежит на внутренней поверхности полого шара, и что он такой же круглый, как и небесный камень, висящий над Страной Вечной Тени. Еще он говорит, что на внешней стороне этого шара тоже есть моря, горы, долины и множество людей. Перри уверяет, что и сам он родом оттуда.

— Он, должно быть, совсем спятил, — сочувственно сказала девушка.

— А с другой стороны, он вместе с Дэвидом — это наш Император — научил нас многим полезным вещам, неизвестным прежде в Пеллюсидаре. Теперь в одной битве мы можем убить больше врагов, чем раньше за всю войну. Перри называет это цивилизацией, и я согласен с ним, что цивилизация — удивительная вещь.

— Может быть, он прибыл сюда из ледяного мира, откуда пришли предки корсаров? — высказала предположение Стеллара. — Говорят, этот мир лежит за пределами Пеллюсидара.

— А вот и гости, — прервал ее Танар. — Начнем, пожалуй, с того здоровенного воина, что стоит на носу передней лодки.

Он поднял тяжелый пистолет и прицелился, но девушка остановила его, положив ладонь поверх его руки.

— Давай подождем, — попросила она, — вдруг они нам не враги, а друзья. Выстрелить ты всегда успеешь, а я так ненавижу кровопролитие.

— Вот теперь я окончательно поверил, что ты не из породы корсаров, улыбнулся юноша, опуская пистолет.

Высокий воин, стоящий на носу переднего каноэ, поднял руку.

— Мы готовы встретить вас, корсары! — воскликнул он. — Вас мало, а нас много. Ваше большое каноэ — бесполезная развалина, а наши быстры, надежны и несут по двадцать воинов в каждом. Вы слабы, а мы сильны. Нечасто бывает такой расклад, но в этот раз не мы, а вы будете взяты в плен и обращены в рабство, если попытаетесь высадиться на нашу землю. Мы не такие, как вы, корсары. Мы не любим убивать людей и захватывать рабов. Убирайтесь отсюда прочь, и мы вас не тронем.

— Мы не можем убраться прочь, — ответил Танар. — Наш корабль неуправляем. Нас всего двое, и мы нуждаемся в пресной воде и провизии. Позвольте нам высадиться и пополнить наши запасы.

Высокий воин посовещался с остальными и снова повернулся лицом к юноше.

— Нет, никогда мои люди не позволят корсарам попирать их землю. Мы не верим ни одному вашему слову. Если вы не уберетесь, мы возьмем вас в плен, а Совет Вождей решит вашу судьбу.

— Но мы вовсе не корсары! — объяснил Танар.

— Ты лжешь! — рассмеялся воин. — Ты думаешь, нам неизвестно, как выглядят корсарские корабли?

— Судно корсарское, согласен, — возразил Танар, — но мы не корсары. Мы их пленники. Они бросили нас, а сами покинули корабль во время шторма.

Последовало новое совещание, в котором приняли участие экипажи других каноэ, подтянувшихся к первому.

— Тогда кто же вы? — спросил высокий вождь.

— Я Танар из Пеллюсидара. Мой отец — король Сари.

— Мы все из Пеллюсидара, — парировал вождь. — Но мы впервые слышим о существовании Сари. А это кто с тобой — твоя жена?

— Нет! — надменно воскликнула Стеллара. — Я ему не жена!

— Кто ты тогда? Ты тоже родом из Сари?

— Нет. Мои родители родом с острова Амиокап. Воины снова заговорили между собой, о чем-то споря.

— А тебе известно название этой страны? — указал на берег высокий вождь.

— Нет.

— Мы как раз хотели вас об этом спросить, — вмешался Танар.

— Значит, вы утверждаете, что девушка родом с Амиокапа? — уклонился от ответа вождь.

— В моих жилах нет другой крови! — гордо ответила Стеллара.

— Тогда почему же ты не узнаешь свою страну и свое племя, бесстыжая лгунья?! — гневно воскликнул вождь, потрясая копьем. — Это и есть остров Амиокап!

— Амиокап! — зачарованно прошептала Стеллара, восторженно вглядываясь в панораму острова.

В ее голосе звучало неподдельное чувство радости и благоговения, но воины в лодках не могли этого разобрать, находясь слишком далеко от девушки. Они решили, что ее молчание и возбужденный вид свидетельствуют о раскрытом обмане.

— Убирайтесь прочь! — снова раздались негодующие крики.

— Но как вы можете прогонять меня с земли моих предков? — изумленно воскликнула девушка.

— Ты обманула нас, — ответил высокий вождь. — Ты не с нашего острова. Ты не узнаешь нас, а мы никогда не видели тебя.

— Послушайте! — вмешался Танар. — Я не корсар, я был пленником на борту этого корабля. Поэтому девушка поведала мне свою историю. Это было задолго до того, как мы увидели ваш остров. Она не могла знать, что мы приближаемся к нему. Она даже не знает, где находится Амиокап, но ее слова, тем не менее, совершенно правдивы. Обратите внимание, она ни разу не сказала вам, что родилась здесь, она только сообщила, что ее родители родом с Амиокапа, сама же она никогда прежде не видела его, потому что мать родила ее уже в неволе, после того, как была похищена корсарами.

Это заявление заставило воинов опять начать обсуждение. Вскоре их предводитель выпрямился и обратился к Стелларе.

— Скажи мне тогда имена твоей матери и твоего отца, — потребовал он.

— Мою мать звали Аллара. Отца я никогда не видела, но мать говорила мне, что он был великим вождем и лучшим охотником на тандоров. Его звали Федол.

Услышав эти слова, предводитель дал знак гребцам, и каноэ медленно приблизилось к кораблю. Танар и Стеллара спустились с верхней палубы на нижнюю, которая уже едва выступала над поверхностью воды. Поравнявшись с бортом, воины в каноэ опустили весла и взяли наизготовку свои короткие копья с костяными наконечниками.

Высокий вождь, стоящий на носу каноэ, оказался почти лицом к лицу с юношей и девушкой. Это был хорошо сложенный мужчина, с лишенным бороды и усов лицом, на котором выделялись ясные серые глаза, светившиеся умом и отвагой. Он изучающе впился взглядом в Стеллару, словно пытаясь проникнуть в глубины ее души, чтобы получить доказательства правдивости ее заявления.

— Да, ты могла быть ее дочерью, — признался он наконец, — сходство просто поразительное.

— Ты знал мою мать?! — обрадованно воскликнула девушка.

— Меня зовут Вулхан. Твоя мать когда-нибудь говорила обо мне?

— Ну конечно! Ты брат моей матери! — радостно ответила Стеллара, но на суровом лице воина по-прежнему не проявлялось ответных эмоций. — А где мой отец? Он жив?

— Вот в этом-то вся и загвоздка, — серьезно ответил Вулхан. — Мы пока еще не знаем, кто твой отец. Твоя мать была похищена корсарами. Твоим отцом мог быть один из них, а в этом случае ты принадлежишь к их племени.

— Мой отец не корсар! Отведите меня к моему отцу, и мы сразу же узнаем друг друга, хотя он меня никогда не видел.

— Вреда от этого не будет, — заметил стоящий рядом воин. — Если девушка из корсаров, мы знаем, как с ней поступить.

— Да, если она отродье того мерзавца, что похитил Аллару, Вулхан и Федол знают, как с ней обращаться, — согласился Вулхан.

— Мне нечего бояться! — гордо заявила Стеллара.

— Ладно. А с этим что делать? — кивнул он в сторону Танара.

— Он был взят в плен. Корсары собирались отвезти его в свою страну. Позвольте ему остаться. Его племя не знакомо с морем, и он не выживет, если вы его прогоните.

— А ты уверена, что это не корсар?

— Да вы посмотрите на него! — горячо воскликнула девушка. — Неужели воины Амиокапа не в состоянии определить корсара с первого взгляда? Разве он похож на корсара?

Вулхан был вынужден признать, что на корсара Танар и в самом деле не походил.

— Ну что ж, — согласился он, — мы готовы взять его с сбой, но с условием, что он разделит твою судьбу, какой бы она ни оказалась.

— С радостью, — согласился Танар.

Вместе с девушкой он покинул палубу изувеченного пиратского судна и спустился в каноэ, где потеснившиеся гребцы освободили для них два места. Сидя в быстро приближающемся к берегу каноэ, они не испытывали ни малейшего сожаления от расставания с кораблем, столько времени служившим им домом. Последний взгляд, брошенный на него перед входом в бухту, откуда появилась вся флотилия, отметил, что останки пиратского корабля лениво движутся параллельно берегу по течению, омывающему Амиокап.

Достигнув берега бухты, воины вытащили свои лодки на сушу и спрятали их в близлежащих зарослях. Их перевернули вверх дном и укрыли ветками и травой. Вслед за этим весь отряд углубился в джунгли, начинающиеся почти от самой кромки прибоя. Первое время воины вынуждены были продираться и прорубаться сквозь густые заросли пышной тропической растительности, по счастью свободной от шипов и колючек, но вскоре они вышли на широкую, хорошо утоптанную тропу. Отряд двинулся по ней, стараясь не производить ни малейшего шума.

За время пути Танар имел возможность вблизи разглядеть представителей населявшего Амиокап племени. Практически без исключения это были отлично сложенные люди с хорошо развитой мускулатурой и правильными чертами лица. Среди них трудно было найти хотя бы одного, кого можно было бы назвать некрасивым. В целом они казались скорее открытыми и добродушными, чем свирепыми и коварными, несмотря на множество шрамов на телах воинов. Грубое, но удобное оружие, хранящее на себе следы постоянного применения, свидетельствовало, что перед юношей опытные охотники и отважные воины. Держались они с врожденным достоинством и сдержанностью, что сразу же понравилось молодому сарианину, так как в его стране воины тоже не любили пустых разговоров.

Шагающая рядом с ним Стеллара выглядела необыкновенно счастливой: на лице у нее было выражение полного удовлетворения, чего юноша прежде никогда не видел. Она тоже наблюдала за окружающими их воинами и прошептала на ухо Танару:

— Как тебе нравится мое племя? Разве они не молодцы?

— Замечательные парни, — ответил он, — надеюсь, они нам поверят.

— Все происходит так, как я уже много раз видела во сне, — со счастливым вздохом призналась девушка. — Я всегда знала, что рано или поздно вернусь на Амиокап, и он будет точно таким, каким представал в рассказах матери: огромные деревья, гигантские папоротники, лианы, зелень и цветы. Здесь гораздо меньше свирепых хищников, чем в других местах Пеллюсидара, а люди миролюбивы и редко воюют между собой. Жизнь здесь протекает в мире и согласии, только набеги корсаров омрачают ее, да еще потравы полей и садов могучими тандорами. Тебе известно, Танар, что это за животные? В твоей стране они тоже встречаются?

— Я слышал о них в Амозе, но у нас в Сари они очень редки.

— На острове Амиокап тысячи тандоров, — сказала девушка, — а люди моего племени — лучшие охотники на тандоров во всем мире.

На этом диалог прервался. Шагая рядом с девушкой, Танар размышлял, каким будет отношение к ним обитателей острова? Но даже если им удастся завоевать дружбу и доверие островитян, смогут ли они помочь ему добраться до материка и его далекой родины — Сари? Бесхитростному горцу такая перспектива казалась совершенно безнадежной. Морские просторы пугали его до глубины души, не говоря уже о его полной беспомощности в навигации или управлении судном, если таковое удастся отыскать. Однако в любом уроженце Пеллюсидара заложено от рождения чувство направления к дому, поэтому Танар не сомневался, что рано или поздно сумеет отыскать дорогу; во всяком случае, будет пытаться, даже если для этого потребуется весь остаток жизни.

Он был доволен, что ему больше не надо беспокоиться о Стелларе: если девушка действительно обрела свою родину и близких, она, безусловно, останется здесь, сняв с него тем самым всякую ответственность за ее судьбу. Другое дело, если островитяне отвергнут ее. Тогда Танару волей-неволей придется искать способ бегства от недружественного племени, причем Стеллару необходимо будет тоже взять с собой.

Здесь цепь размышлений молодого воина была прервана неожиданным восклицанием девушки:

— Посмотри скорее! Там деревня. Может быть, это Деревня моей матери?

— Что ты сказала? — спросил идущий рядом воин.

— Я сказала, что впереди деревня, может быть, та самая, в которой жила моя мать перед тем, как ее похитили корсары.

— Ты, кажется, говорила, что твою мать звали Аллара? — уточнил воин.

— Да.

— Что ж, Аллара действительно жила когда-то в этой деревне, но ты напрасно надеешься, что тебя примут здесь как свою. По нашим обычаям, ты будешь считаться уроженкой Амиокапа только в том случае, если твой отец тоже отсюда. Боюсь, тебе будет нелегко убедить людей, что ты не дочь корсара, а значит, и сама принадлежишь к этому племени.

— Но вы же не можете знать наверняка, кем был мой отец! — возмущенно воскликнула Стеллара.

— А нам и не надо это знать, — последовал ответ. — Достаточно того, что мы тебе не верим. В любом случае решать будет Зурал — вождь деревни Лар.

— Лар, — повторила девушка. — Да, я помню, так называлась деревня моей матери. Так это и есть Лар?

— Она самая, — кивнул воин, — а скоро ты встретишься и с Зуралом.

Деревня Лар состояла примерно из сотни крытых хижин, каждая из которых была разделена на два или три помещения. Одно из них представляло собой открытую веранду с очагом в центре, сложенным из камней. Остальные комнаты служили исключительно для сна и поэтому были без окон.

Больше всего поразила Танара окружающая деревню изгородь. Ее опорные столбы, вместо того, чтобы быть вкопанными в землю, были подвешены на толстенном канате, протянутом между деревьями по всему периметру. При этом столбы покачивались футах в четырех над землей. В каждом из столбов с интервалом в двенадцать-восемнадцать дюймов были просверлены дыры, а в них вставлены деревянные колья четырех-пяти футов длиной, заостренные с двух концов. Эти колья торчали во все стороны параллельно земле. Опорные столбы находились друг от друга на таком расстоянии, что между ближайшими остриями кольев все равно оставался проход шириной от двух до четырех футов. Если эта изгородь предназначалась для защиты от врагов, Танару было совершенно непонятно, каким образом она могла их остановить. Он вспомнил, что входя в деревню, отряд миновал изгородь, не потревожив ни одного колышка.

В этот момент все его мысли относительно непонятного ограждения деревни вылетели у него из головы, вытесненные куда более интересными событиями. Едва появившись в деревне, оба пленника оказались окруженными толпой мужчин, женщин и детей.

— Кто они такие? — слышалось со всех сторон.

— Они утверждают, что друзья, — ответил Вулхан, — но мы думаем, что это корсары.

— Корсары! — негодующе закричали жители деревни.

— Это неправда! — возмущенно воскликнула Стеллара. — Я дочь Аллары, сестры Вулхана!

— Расскажи это Зуралу! — насмешливо отозвался кто-то. — Это его дело разбираться с самозванцами. Уж он-то знает, что делать с корсарами. Разве не корсары украли его дочь и убили его сына?

— Да, отведем их к Зуралу! — подхватил другой.

— А куда, по-вашему, я их веду? — проворчал Вулхан.

Толпа расступилась и позволила воинам и пленникам пройти. Они двигались по импровизированному проходу, сопровождаемые злобными взглядами и угрозами, но дальше этого дело не заходило. Вскоре юноша и девушка оказались перед большой хижиной в самом центре деревни. Как и остальные жилища, она была примерно на фут приподнята над уровнем земли. Огромная крытая веранда, служащая одновременно гостиной, являла собой незабываемое зрелище. Вместо деревянных столбиков опорой для крыши служили гигантские бивни могучих тандоров. Пол, покрытый необожженной черепицей, почти полностью был устлан великолепными шкурами диких зверей. Вдоль стен стояло множество низких деревянных стульев, а в центре — один высокий, чуть-чуть не дотягивающий до звания кресла.

На этом «кресле» сидел мужчина со строгим лицом аскета.

Он внимательно оглядел вошедших, особенно пленников, в течение нескольких секунд не произнося ни слова. Затем повернулся к Вулхану.

— Кто эти люди и что они делают в нашей деревне? — требовательно спросил он.

— Мы сняли их с разбитого дрейфующего корсарского корабля, — ответил Вулкан. — А сюда привели для того, чтобы Зурал, мудрый вождь деревни Лар, вы слушал их рассказ и рассудил, друзья они нам, как они утверждают, или корсары, а значит, враги, как полагаем мы все. Между прочим, эта девушка уверяет, что она дочь Аллары.

— Я на самом деле дочь Аллары! — гордо заявила Стеллара.

— А как звали твоего отца? — спросил Зурал.

— Его звали Федол.

— Откуда тебе это известно?

— Мне сказала моя мать.

— А где ты родилась?

— Я родилась в корсарском городе Аллабане.

— В таком случае, ты из племени корсаров, — убежденно объявил Зурал. — А это кто такой? — кивнул он в сторону Танара. — И что он может сказать в свое оправдание?

— Он утверждает, что был взят в плен корсарами. Сам же он из далекого королевства, которое зовется Сари.

— Мне не знакомо такое королевство, — заявил Зурал. — Кто-нибудь слышал о стране Сари? — повысил он голос, вопросительно обводя глазами ряды воинов. Если есть такой, пусть выскажется в защиту пленника, мы люди справедливые.

К сожалению, среди воинов не нашлось ни одного человека, знавшего что-либо о Сари.

Зурал немного подождал, а затем продолжил:

— Все ясно. Перед нами враги, пытающиеся ложью и коварством войти к нам в доверие. Если в одном из них течет кровь народа Амиокапа, мне очень жаль этой крови, но помочь я ничем не могу. Уведи их, Вулхан, и запри покрепче, пока мы не решим, каким образом следует их казнить.

— Моя мать уверяла меня, что на острове Амиокап живут добрые и справедливые люди, — с горечью проговорила Стеллара. — Но разве это так, если вы обрекаете на смерть этого юношу только за то, что никто никогда не слышал о его стране! Я клянусь вам, что он говорит правду. Я сама видела его в числе пленников, когда их поднимали на борт. И собственными ушами слышала, как Сид и Бохар допрашивали его. Я уверена, что он не корсар, а сарианин. Даже они не сомневались в правдивости его слов, так неужели вы, мои земляки, хуже и недоверчивее корсаров?! Если вы добры и справедливы, как вы можете казнить меня, даже не дав мне возможности увидеться и поговорить с Федолом, моим отцом? Он поверит мне, он сразу узнает во мне свою родную дочь!

— Боги не одобряют чрезмерно долгого присутствия врагов в нашей деревне, пояснил Зурал. — Как всем известно, враги в деревне — плохая примета. Нам не будет удачи на охоте, дикие тандоры вытопчут наши посевы или разорят наши хижины. А хуже всего, могут появиться корсары и освободить вас. Что же касается Федола, никто не знает, где он сейчас находится. Он не из нашей деревни, но и его односельчане не видели его уже много снов с тех пор, как он отправился на охоту. Может быть, тандоры отомстили ему, наконец, за гибель от его руки множества своих собратьев. А может быть, Федол попался в лапы к пещерникам. Нам неизвестно, что с ним. Мы знаем только, что он отправился охотиться на тандоров и до сих пор не вернулся. Поэтому веди их, Вулхан, и прикажи собрать Совет Вождей, на котором мы решим, что сделать с этими самозванцами.

— Ты злой и жестокий человек, Зурал! — воскликнула Стеллара в гневе. — Ты ничем не лучше самих корсаров!

— Это бесполезно, Стеллара, — негромко проговорил Танар, кладя свою руку на плечо девушки, — давай не будем возмущаться и спокойно подчинимся силе. Не надо злить их, у нас еще остается надежда на Совет Вождей.

Девушка послушалась и не произнесла больше ни слова. Дюжина воинов окружила их и вывела из дома оурала, вождя деревни Лар.

Глава 4

Вооруженный конвой отвел Стеллару и Танара в маленькую хижину на окраине деревни. Она состояла всего из двух помещений; большой открытой веранды с очагом в центре и маленькой темной спальни. Именно в нее и поместили пленников, оставив снаружи для охраны всего одного вооруженного часового.

В мире вечного полудня не существует ни сумерек, ни темноты, следовательно, бегство значительно осложняется. Тем не менее, мысль о побеге ни на минуту не оставляла молодого воина. Он внимательно следил за сменой часовых и пытался завязать разговор с каждым новым стражем, впрочем, без особого успеха — часовые просто игнорировали эти попытки. Иногда часовой начинал дремать, но вокруг сновало слишком много людей, чтобы можно было воспользоваться подобной оплошностью.

Сменялась стража, пленникам приносили пищу, они спали, если чувствовали такую потребность. Других способов измерения времени у них не было, да они и не ощущали никакой необходимости в этом. Они много беседовали, а временами Стеллара принималась петь. Она пела песни жителей Амиокапа, которым научила ее мать. Одним словом, они чувствовали себя вполне удобно и даже счастливо, если бы не призрак смерти, неотвратимо маячивший у них за спиной. Они знали, что рано или поздно им не избежать казни, но старались не думать об этом, а просто наслаждались каждой минутой.

— Когда я был подростком, — рассказал как-то Танар, — я попал в плен к чернокожим хвостатым людям. Они строят свои жилища в кронах лесных великанов на огромной высоте. Они заперли меня в почти такой же хижине. Она тоже была без окон, только там было ужасно грязно и воняло. Помню, я чувствовал себя очень несчастным, ведь я всегда был свободен и не выносил заключения. И вот теперь я снова взаперти, ожидаю смерти, хотя мне очень не хочется умирать, но я вовсе не чувствую себя несчастным. Почему это так, ты не знаешь, Стеллара?

_ Я сама не раз над этим задумывалась, — призналась девушка. — Не знаю почему, но я еще никогда прежде не чувствовала себя такой счастливой.

Они сидели рядышком на плетеной циновке, расстеленной рядом с дверью, чтобы быть поближе к солнечному свету и свежему воздуху. Нежный взор Стеллары был устремлен наружу, в большой мир, ограниченный для них прямоугольным дверным проемом. Рука ее упала на циновку. Танар не отрывал глаз от прекрасного профиля девушки. Его рука медленно придвинулась и накрыла ее руку.

— Я думаю, — сказал он, — что без тебя я не был бы счастлив в этой тюрьме.

В глазах девушки мелькнул испуг, и она поспешно высвободила свою руку.

— Не надо, — попросила она.

— Почему? — спросил юноша.

— Сама не знаю, но мне страшно.

Танар хотел было что-то ответить, но в этот момент дверной проем заслонила чья-то фигура. Им принесли еду. На этот раз ее принесла девушка, хотя обычно еду доставлял мужчина — неразговорчивый, мрачный тип, ни разу не ответивший ни на один из вопросов Танара. В отличие от него, девушка не показалась ему ни мрачной, ни неразговорчивой. Напротив, ее симпатичное, улыбающееся лицо сразу располагало к себе.

— Я принесла вам поесть, — объявила она, — вы, наверное, проголодались.

— Когда больше нечем заняться, я всегда голоден, — подхватил Танар предложенный веселый тон. — А где же тот мужчина, что приносил нам еду раньше?

— Это мой отец, — ответила девушка. — Он пошел на охоту, а я осталась вместо него.

— Надеюсь, он никогда не вернется с охоты, — заявил Танар.

— Это почему? — хмурясь, спросила девушка. — Мой отец — хороший человек. Зачем ты желаешь ему зла?

— Да я вовсе не желаю ему ничего плохого, — смеясь ответил юноша, — я только желаю, чтобы его дочь и дальше заботилась о нашем столе. Она куда симпатичнее и не отказывается разговаривать с бедными пленниками.

Девушка вспыхнула от смущения, но видно было, что комплимент ей приятен.

— Я и раньше хотела этим заняться, — призналась она, — но отец мне не позволял. Я видела тебя, когда вы появились в деревне, и с тех пор все время хочу увидеть опять. Я еще ни разу не видела такого, как ты. Ты очень отличаешься от наших воинов. Скажи, в Сари все мужчины такие красивые?

— Вот уж никогда не задумывался над такими вещами! — расхохотался Танар. В моей стране судят о мужчине по его делам, а не по внешнему виду.

— Ты, наверное, великий охотник? — продолжала девушка. — Ты выглядишь, как великий охотник.

— Ты так хорошо разбираешься в великих охотниках? — не без яда в голосе поинтересовалась Стеллара.

— Да. Они все похожи на этого юношу, — бесхитростно ответила девушка. — А ты знаешь, — продолжала она, — ты много раз приходил ко мне в сновидениях.

— Как тебя зовут? — перевел разговор Танар.

— Летари.

— Летари, — повторил он. — Красивое имя. Я надеюсь, Летари, что ты еще не раз будешь приносить нам еду

— Я больше никогда не буду приносить вам еду, — печально сказала девушка.

— Это еще почему?

— Потому что больше никто не будет приносить вам еду.

— То есть как? Они что, хотят уморить нас голодом?

— Нет, просто Совет Вождей решил, что вы оба — корсары, и приговорил вас к смерти.

— И когда же нас казнят? — спросила Стеллара.

— Как только вернутся охотники. Будет большой пир и танцы, но я не буду веселиться. Я чувствую себя несчастной от одной мысли, что Танару придется умереть.

— А как они собираются нас убить? — поинтересовался юноша.

— Взгляни туда, — сделала Летари жест в сторону двери.

Пленные подняли глаза и увидели, как в некотором отдалении несколько человек устанавливают толстые деревянные столбы в выкопанные в земле ямы.

— Сначала они хотели отдать вас пещерникам, — сказала девушка, — но Зурал напомнил, что у нас уже очень давно не было пира и танцев. Чем доставлять удовольствие пещерникам, лучше самим отпраздновать казнь двух корсаров. Они привяжут вас к этим столбам, обложат дровами и хворостом и сожгут заживо.

Стеллара содрогнулась.

— Подумать только, — горько прошептала она, — а ведь мать всегда говорила мне, что ее соплеменники добры и справедливы.

— Она говорила правду, мы вовсе не злые люди, — поспешила уверить ее Летари, — просто корсары всегда обращались с нами со звериной жестокостью. Зурал считает, что если весть о вашей казни дойдет до корсаров, они в дальнейшем будут остерегаться чересчур свирепствовать и не станут так часто нападать на Амиокап.

Танар поднялся на ноги и выпрямился во весь рост. Только теперь он осознал весь ужас их положения. Он перевел взгляд на золотые волосы Стеллары и внутренне содрогнулся.

— Ты хочешь сказать, — обратился он к Летари, — что добрые жители вашей деревни не остановятся перед тем, чтобы заживо сжечь эту невинную девушку?

— А как же иначе? — искренне удивилась Летари — Если ее перед сожжением убить, тогда ее дух не сможет сказать богам, что ее сожгли, а те, в свою очередь, не смогут передать это корсарам и никакого толку от всей этой затеи не будет.

— Это же отвратительно! — воскликнул Танар. — Летари, ты же сама девушка, такая же, как Стеллара. Неужели тебе не жаль ее? Неужели у тебя нет сердца?

— Мне жаль, что они собираются сжечь тебя, — ответила Летари. — Что же касается ее, в моем сердце нет жалости. Она принадлежит к проклятому племени корсаров, к которым я могу чувствовать только ненависть и отвращение. Ты другое дело. Я уверена, что ты не корсар, и спасла бы тебя, если бы могла.

— Правда? — задумчиво спросил Танар.

— Конечно. Только это невозможно.

Весь разговор, особенно последние фразы, велся приглушенно, чтобы не привлекать внимания часового. Однако он что-то все же заподозрил, и, поднявшись со своего места, приблизился к двери.

— О чем это вы беседуете? — грубо спросил он. — А ты, Летари, что-то слишком долго возишься с этими корсарами. Я слышал твои слова. Ты, часом, не влюбилась в этого парня?

— А если и влюбилась, что с того? — оскорбленно воскликнула девушка. Разве наши боги не учат нас любить? Разве наш Амиокап не создан богами для любви?

— Но боги не учат нас любить наших врагов.

— Но и не запрещают нам этого делать! — парировала Летари. — Если мне захотелось влюбиться в Танара, это мое личное дело.

— Убирайся отсюда! — потребовал часовой. — У нас в деревне масса мужчин, куда более достойных любви.

— Ах, — вздохнула девушка, — ни один из них не может сравниться с Танаром, — произнесла она, выскальзывая в дверь.

— Противная маленькая распутница! — воскликнула Стеллара, когда Летари скрылась из виду.

— Она всего лишь искренне говорит о том, что у нее на сердце, — пожал плечами Танар. — У нас в Сари девушки так себя не ведут. Они скорее умрут, чем признаются в любви первыми. Летари очень молода и может не совсем разбираться в своих чувствах и поступках.

— Ну как же, невинный ребенок! — гневно возразила Стеллара. — Она прекрасно отдавала себе отчет в своих словах; больше того, тебе ее слова, как мне показалось, доставили большое удовольствие. Очень хорошо, вот и отправляйся с ней, когда она прибежит тебя спасать!

— Не думаешь ли ты, что я способен бежать один, даже если с ее помощью у меня появится такая возможность?

— Она же сама сказала, что мне она помогать не станет, разве не так? Напомнила Стеллара.

— Я помню. Но я соглашусь принять ее помощь только в том случае, если при этом сможешь бежать и ты.

— Да я скорее соглашусь десять раз сгореть заживо, чем приму помощь от этой развратной девчонки! — в запальчивости воскликнула Стеллара.

В ее голосе звучала такая злоба и ненависть, что Танар, никогда прежде не слышавший от нее подобного тона, изумленно поднял глаза на девушку.

— Я перестал понимать тебя, Стеллара, — сказал он.

— Я сама перестала понимать себя! — ответила она, спрятала лицо в ладони и разразилась рыданиями.

Танар опустился на колени рядом с плачущей девушкой и осторожно обнял ее за плечи.

— Не надо. Ну пожалуйста, не надо.

— Убирайся прочь! — она резко оттолкнула его руку. — Не прикасайся ко мне. Я тебя ненавижу!

Танар собрался что-то сказать, но тут его внимание было отвлечено какой-то сумятицей возле деревенской изгороди. Оттуда доносились крики людей, сотрясающий землю топот и барабанный бой. Те люди, что устанавливали столбы для предстоящей казни, оставили свою работу, похватали лежащее на земле оружие и бросились бежать в направлении приближающегося шума. На глазах пленников все население деревни, включая женщин и детей, выскакивало из хижин и устремлялось в ту же сторону. Их страж тоже вскочил на ноги. Несколько секунд он глядел на бегущих, затем без звука или предупреждения ринулся следом.

Танар понял пока только одно: они оба остались без охраны. Он выскочил из темной комнаты на освещенную веранду и бросил взгляд в направлении бегущих жителей деревни. Только сейчас ему стала ясна причина внезапной паники, а заодно и назначение необычной конструкции окружающей деревню изгороди.

Сразу за изгородью высились две исполинские туши мамонтов, или тандоров, как их здесь называют. Они достигали в высоту более шестнадцати футов. Их маленькие свинячьи глазки горели злобой и ненавистью, могучие бивни влажно поблескивали в лучах солнца. Своими длинными хоботами они пытались разломать ощетинившиеся острыми кольями опорные столбы. На другой, внутренней стороне изгороди собралась толпа воинов, женщин и детей. Они издавали ужасающие вопли, заглушаемые только мерным боем боевых барабанов.

Всякий раз, когда тандоры пытались преодолеть изгородь, заостренные колья вонзались им в самые уязвимые места: хобот и уши, а из толпы охотников и воинов в них летели копья и дротики.

Зрелище было на редкость впечатляющим, но Танар не стал дожидаться исхода. Обернувшись к Стелларе, он схватил ее за руку.

— Идем скорее! — воскликнул он. — Сейчас или никогда. Другого шанса у нас не будет.

И пока жители деревни были поглощены отражением нападения тандоров, никем не замеченные Танар и Стеллара покинули хижину, выскользнули за ограду и скрылись в буйной тропической растительности окружающих джунглей.

К сожалению, передвижение по тропическим зарослям без дороги или хотя бы тропинки сопряжено со значительными трудностями. Пройдя небольшое расстояние, Танар был вынужден остановиться.

— Так мы далеко не уйдем, — объявил он. — Мы оставляем за собой такой след, что нас моментально поймают. Посмотри — он виден не хуже, чем след дирайта после дождя.

— Что же делать? — беспомощно спросила Стеллара.

Танар вместо ответа поднял голову и начал внимательно разглядывать верхушки деревьев. Наконец он заговорил.

— Когда я был в плену у чернокожих с длинными хвостами, я волей-неволей должен был научиться передвигаться по деревьям подобно им, — пояснил он. Позже эта наука не раз спасала мне жизнь. Я думаю, она и сейчас сослужит нам службу.

— Тогда не медли и спасайся, — сказала Стеллара, — поскольку я не умею путешествовать по деревьям. Но это не причина, чтобы мы оба попали в руки палачей. Я буду рада, если хотя бы ты избежишь костра.

— Ты же знаешь, что я никогда так не поступлю, — улыбнулся Танар.

— Но я не вижу другого выхода. Ты же сам сказал, что по нашему следу нас тут же найдут и поймают.

— А мы не будем оставлять следов.

С этими словами Танар с легкостью взлетел на нижнюю ветку огромного дерева, протянул стоящей внизу девушке руку и, секунду спустя, втащил ее наверх. Затем он выпрямился и уверенно встал на ноги, крепко держа испуганную Стеллару. Вокруг них простиралось зеленое море; переплетенные между собой ветви деревьев образовывали настоящий лабиринт.

— Здесь мы не оставим следов, — повторил Танар.

— Я боюсь, — жалобно проговорила Стеллара. — Держи меня крепче.

— Ты скоро привыкнешь, — успокоил ее Танар, — и перестанешь бояться. Мне сначала тоже было страшновато, а потом я научился передвигаться почти так же быстро, как мои чернокожие учителя.

— Но я и шагу не смогу сделать, — взмолилась девушка, — я обязательно упаду.

— А тебе и не придется ничего делать, — засмеялся Танар. — Обними меня за шею и держись покрепче.

Он нагнулся и легко взвалил Стеллару на спину. Ее нежные руки крепко обхватили его шею.

— Какой ты сильный, — прошептала она. — Ты так легко поднял меня. Но я не могу поверить, что ты сможешь передвигаться со мной на плечах и не упасть.

Танар ничего не ответил. Вместо этого он уверенно пустился вперед, привычно цепляясь руками за ветви и твердо ступая по толстым сучьям. Нежное тело девушки доверчиво прижималось к нему.

Танар без видимых усилий несся над землей по джунглям, вызывая восхищение девушки своей силой и ловкостью. До этого она привыкла смотреть на него как на слабака, особенно если сравнивать с плотными и высокими корсарами, но сейчас она не могла не признать, что в его гладких и неприметных с виду мускулах таится сверхчеловеческая сила. Она зачарованно следила за юношей. Как легко он движется! Неужели он не чувствует никакой усталости? Она склонила голову ему на плечо и позволила своим губам прижаться к его жестким черным волосам. Затем она чуть-чуть, еле заметно, сжала кольцо рук, обхвативших его шею. Она ощущала себя такой счастливой, но тут ей в голову снова пришла мысль о Летари, заставившая ее сразу ослабить объятия.

— Мерзкая распутница! — воскликнула она в гневе.

— Кто? — встрепенулся Танар. — О чем это ты говоришь?

— Об этой негодяйке Летари, — ответила Стеллара.

— Она вовсе не мерзкая и уж конечно не негодяйка, — заступился за Летари Танар. — Наоборот, она очень приятная и симпатичная особа.

— Уж не влюбился ли ты в эту приятную особу? — ядовито осведомилась Стеллара.

— В нее нетрудно влюбиться, — признал Танар, — она словно самой природой создана для любви.

— Так ты ее любишь?

— А что, я не должен ее любить?

— Нет, ты мне ответь.

— А если да, тебя это огорчит? — мягко спросил Танар.

— Ни в коем случае! — надменно отрезала Стеллара.

— Тогда почему ты задаешь мне эти вопросы?

— А я вовсе не задаю тебе никаких вопросов. «И вообще, наплевать мне на нее.

— Ах так, — сказал Танар, — значит, я тебя просто неправильно понял.

Больше он ничего ей не сказал и продолжал дальнейший путь молча. Сариане не любят понапрасну трепать языком, а мыслей его Стеллара прочитать не могла. Лицо же молодого воина ничем не выдавало того, что в мыслях он от души веселился, тем более, что и лица его она тоже не могла видеть.

Между тем Танар неуклонно двигался в одном направлении, а именно туда, куда вел его путеводный инстинкт, — по направлению к Сари. Находясь на суше, он, как и любой уроженец Пеллюсидара, мог безошибочно определить, в какой стороне лежит его страна. А вот на море эта способность почему-то начисто исчезает, оставляя человека беспомощным, как мы с вами, уроженцы внешнего мира, беспомощны в мире внутреннем, где нет ни луны, ни звезд, а солнце вечно находится в зените. Но в настоящий момент Танар стремился лишь отдалиться на возможно большее расстояние от негостеприимной деревни Лар. Он знал, что рано или поздно доберется до берега моря, поскольку они находились на острове. Что делать потом, он пока не решил, да и особо не задумывался. В голове у него мелькали обрывки мыслей о постройке лодки, спуске ее на воду и прочей ерунде, хотя в глубине души он прекрасно понимал, что для горца все это — несбыточная мечта. Наконец он здорово проголодался и понял, что они уже достаточно далеко ушли от возможной погони.

Танар привык измерять расстояние количеством шагов. Эта привычка настолько въелась в него, что подсчет шагов велся как бы автоматически, не мешая ни мыслям, ни занятиям. Среди ветвей, однако, этот способ был неприемлем, поэтому он не стал себя утруждать и о пройденном пути мог судить только по степени овладевшего им голода. Во время бегства он видел множество птиц и мелких обезьян, несколько раз путь их пересекали звериные тропы, но у юноши не было никакого оружия. Сейчас можно было сделать привал и попытаться изготовить лук со стрелами и копье. Как ему не хватало его копья! Он с детства не расставался с этим любимым своим оружием, чувствуя себя без него голым и беззащитным. Он так до конца и не привык к огнестрельному оружию, храня в глубине души любовь и верность старому доброму копью с каменным наконечником. Впрочем, лук и стрелы, делать которые научили его Перри и Дэвид Иннес, ему тоже нравились. В конце концов, стрелы — те же копья, только маленькие. Их хотя бы видно в полете, а как увидеть пулю, в грохоте и дыме вылетающую из дула этих новейших игрушек? Что ни говори, а в огнестрельном оружии есть что-то неестественное и нездоровое.

Но не эти мысли волновали сейчас Танара. С каждой минутой проблема пищи приобретала все большую остроту. В этот момент внизу показалась небольшая поляна с протекающим через нее прозрачным ручьем. Без колебаний Танар легко спрыгнул на землю.

— Устроим здесь привал, — объявил он, — а я пока изготовлю оружие и попробую раздобыть что-нибудь поесть.

Обретя твердую почву под ногами, Стеллара почувствовала себя снова самостоятельной.

— Я вовсе не голодна, — заявила она.

— Зато я голоден, — отрезал Танар.

— Кругом полно фруктов и ягод, — настаивала Стеллара, — а здесь нас может настичь погоня.

— Мы останемся здесь, пока я не сделаю себе оружие, — веско сказал юноша тогда я не только смогу добыть нам еду, но и буду в состоянии защитить тебя от возможной опасности со стороны воинов Зурала.

— А я не хочу оставаться здесь. Я хочу идти дальше! — с этими словами Стеллара гневно топнула своей маленькой ножкой.

Танар изумленно уставился на нее.

— Да что с тобой случилось, Стеллара? Ты никогда еще не вела себя так странно.

— Я сама не знаю, что со мной, — ответила девушка. — Я только знаю, что хотела бы сейчас оказаться в Корсарии, в доме Сида. Там, по крайней мере, я буду среди друзей, а здесь меня окружают одни враги.

— Не забудь, что там тебе пришлось бы стать женой Бохара Кровавого, а если он не пережил шторма, другого корсара ему под стать, — напомнил ей Танар.

— Бохар меня во всяком случае любил.

— А ты его?

— Может быть.

Танар разглядывал девушку со странным выражением на лице. Он никак не мог до конца понять ее, хотя очень старался и временами, как ему казалось, был близок к этому. Ее взгляд был устремлен куда-то мимо него. Юноша заметил выражение тревоги в ее глазах. Она вдруг издала возглас испуга и указала рукой на что-то за его спиной.

— Посмотри! — воскликнула она. — Нет, ты только посмотри. О, Боже!

Глава 5

В голосе Стеллары звучал такой непередаваемый ужас, что Танар почувствовал, как волосы у него на голове встают дыбом. Он резко обернулся в сторону чудовища, внушившего девушке столь сильный страх. Будь у него даже время дать волю своей фантазии, все равно ему вряд ли удалось бы представить себе более отвратительное страшилище, чем приближающееся к ним существо.

По своему строению фигура его напоминала человеческую, но на этом сходство заканчивалось. У него были руки и ноги, оно было явно прямоходящим, но Боже, какие это были руки и ноги! Огромные плоские ступни ног с короткими торчащими пальцами без ногтей, соединенными между собой перепонками; короткие толстые руки, вместо пальцев заканчивающиеся тремя устрашающего вида когтями. В высоту существо достигало пяти футов; на коренастом теле не было ни единого волоска; бледная, как у трупа, кожа поблескивала на свету. Но все эти атрибуты не шли ни в какое сравнение по внушаемому отвращению с головой и лицом ужасной твари. Ушей у нее не было вовсе, только два грубо очерченных отверстия темнели по обе стороны черепа, где обычно располагаются органы слуха. Толстые слюнявые губы были раздвинуты в оскале., обнажая два ряда крупных клыков. Вместо носа надо ртом находились две маленькие дырочки, а в довершение всего существо было безглазым, если только не считать две заметные выпуклости, обтянутые кожей на том месте, где должны находиться глаза. Эти выпуклости были в постоянном движении, словно под кожей и в самом деле были спрятаны два вращающихся глазных яблока. Это безглазое, безносое и безбровое лицо потрясло даже стальные нервы обычно невозмутимого Танара.

Никакого оружия у существа не было, да оно в нем и не нуждалось, имея на вооружении внушительные клыки и когти. Под бледной, болезненного цвета кожей перекатывались могучие мускулы, свидетельствующие о незаурядной физической силе, а оскаленная пасть способна была вызвать опасение у любого, даже самого свирепого, противника.

— Беги, беги, Танар! — закричала Стеллара. — Лезь на дерево, это один из пещерников!

Ее предупреждение запоздало, существо уже было совсем рядом. Да Танар никогда и не стал бы спасаться бегством в одиночку, оставив девушку на произвол судьбы. Поэтому он только отступил на шаг и остановился, спокойно ожидая дальнейшего развития событий. И в этот момент к его несказанному изумлению и ужасу из уст пещерника послышались звуки человеческой речи. Неуклюжие слюнявые губы не позволяли ему в полной мере отчетливо произносить слова, но все же речь его была вполне понятна обоим беглецам.

— Мне нужна только женщина, — прошамкал пещерник, — отдай мне женщину и можешь убираться живым.

Для Танара это выглядело примерно так же, как если бы из могилы вдруг восстал давно похороненный и к тому же изуродованный труп и обратился к нему с несусветным предложением. Если молодой воин когда-нибудь в жизни и испытывал страх, то в этот момент он был, пожалуй, ближе всего к этому ощущению. Он даже отступил еще на один шаг назад.

— Никакой женщины ты не получишь! — решительно заявил юноша. — Убирайся прочь, или я убью тебя.

С губ пещерника сорвался жуткий звук — нечто среднее между ревом и хохотом.

— Умри же! — вскричал он и ринулся на Танара.

В момент атаки мерзкая тварь вытянула вперед одну из своих когтистых лап, намереваясь сразу же распороть живот своему сопернику, но легкий и быстрый сарианин без труда увернулся от этой опасности. В свою очередь, он бросился на пещерника, обхватил его шею сзади в борцовском захвате и неожиданным броском тяжело швырнул его на землю. Но этот маневр, казалось, не произвел на того никакого впечатления. Мгновение спустя он вскочил на ноги и с яростным воплем снова бросился на юношу. С пеной у рта пещерник размахивал своими смертоносными когтями, но Танар не зря в свое время научился от Дэвида Иннеса некоторым приемам самозащиты, неизвестным доселе в каменном веке. Преподанные ему Императором элементы бокса, борьбы и джиу-джитсу теперь очень пригодились молодому воину. Уже не в первый раз за свою недолгую жизнь он имел основание помянуть добрым словом своего старшего друга и тот счастливый случай, который занес его в недра Земли и позволил изменить в корне всю жизнь внутреннего мира.

В соединении с незаурядной физической силой владение всеми этими приемами позволяло Танару без особого труда избегать смертоносных лап пещерника и парировать его атаки чувствительными ударами, удивляющими и обескураживающими его противника, никак не ожидавшего встретить равного себе по силам бойца. Еще больше удивляла и приводила в ярость пещерника та кажущаяся легкость и постоянство, с которыми Танар продолжал наносить удары, сам оставаясь практически неприкосновенным. Неуклюжая тварь так ни разу и не смогла ответить ни на один из множества нанесенных ей ударов в корпус и в голову.

В стороне от противников, следя за схваткой, призом в которой служила она сама, стояла Стеллара. Она имела прекрасную возможность убежать и спрятаться, но даже мысль о подобных действиях ни разу не посетила ее головки. Для нее было так же невозможно покинуть в беде своего спутника, как для него оставить ее в лапах ужасного пещерника и спастись самому. Верная чувству долга, она наблюдала за схваткой, беспомощно ожидая ее исхода.

Оба бойца между тем метались по всей поляне, вытаптывая густую траву, местами столь сильно разросшуюся, что она даже мешала движениям. К этому времени как Танару, так и Стелларе стало ясно по тяжелому дыханию и замедленности движений пещерника, что тот, уступая в выносливости своему сопернику, находится на пределе своих сил и возможностей. Почувствовав, очевидно, то же самое, пещерник в отчаянном порыве бросился в безоглядную атаку. Но Танар к этому моменту успел нащупать уязвимое место в обороне противника. Один из его ранних ударов попал в одну из выпуклостей на лице пещерника в том месте, где должны были находиться глаза. Удар был не слишком силен, тем не менее пещерник с жалобным воплем отпрянул назад и, словно защищаясь, поднес одну из когтистых лап к пораженному месту. После этого Танар старался сосредоточить свои удары именно в области отсутствующих органов зрения пещерника. Вот теперь ему удалось нанести сокрушительный прямой удар точно в псевдоглаз чудовища. С болезненным воплем пещерник отпрянул назад и обеими лапами схватился за пораженное место.

Соперники уже почти вплотную приблизились к напряженно следящей за боем Стелларе. Спина пещерника находилась от нее на расстоянии протянутой руки, так что она могла бы даже коснуться его, приди такое желание ей в голову. Она видела, как размахнулся Танар для очередного удара, и в эту же секунду пещерник, нагнув голову, словно бык, с ужасающим ревом ринулся на юношу. Он словно обрел на миг свою первоначальную силу и свирепость, решив, видимо, попытаться завершить битву в этой стремительной атаке, пока окончательно не выдохся. Танар с его прекрасной координацией и природной грацией, позволяющей ему без особого труда ускользать от неуклюжего соперника и с точностью до дюйма наносить ответные удары, счел за лучшее отступить перед мчащейся на него тушей. Он отпрыгнул назад и в сторону, но в этот момент зацепился пяткой за скрытую в траве кочку и тяжело шлепнулся на спину. Беспомощно распростертый на земле, он представлял собой легкую добычу для клыков и когтей разъяренного пещерника. Это понял сам Танар, понял ринувшийся на него пещерник, но то же самое поняла и стоявшая совсем рядом Стеллара. Она действовала с такой быстротой, что не успел еще Танар очутиться на земле, как девушка, словно лесная кошка, бросилась на пещерника сзади и обхватила его за шею. Подобно футбольному защитнику, стремящемуся остановить рвущегося к воротам форварда любой ценой, она сумела задержать его на несколько драгоценный мгновений. Отпустив скользкую толстую шею, она уцепилась за ноги пещерника. Как он не брыкался, она мертвой хваткой вцепилась в одну из жилистых ног чуть выше колена. Обремененное таким образом чудовище проскочило мимо лежащего на земле Танара, но тут же с яростным воплем занесло свою когтистую лапу над Стелларой, явно намереваясь разорвать ее беззащитное тело. Но этих коротких мгновений оказалось достаточно, чтобы ее могучий защитник вновь оказался на ногах. Прежде чем стальные когти вонзились в нежную плоть девушки, Танар прыгнул на спину своего соперника и железной хваткой сжал его горло. Как ни извивался пещерник, как ни размахивал он во все стороны когтистыми лапами, он был совершенно беспомощен в объятиях юного атлета. Медленно и неотвратимо сарианин по капле выжимал остатки жизни из задыхающегося противника. Наконец, тот прекратил сопротивление. С выражением отвращения на лице юноша отшвырнул тело в сторону и озабоченно повернулся к Стелларе, с трудом поднимающейся на ноги. Он обнял ее и прижал к груди. Девушка уткнулась лицом ему в плечо и разрыдалась.

— Не бойся, — успокаивающе проговорил юноша, — он уже мертв и ничего нам не сделает.

— Уйдем скорее отсюда! — умоляюще проговорила Стеллара, подняв к нему заплаканные глаза. — Я так боюсь. Мы можем встретить и других пещерников. Где-то здесь, наверное, находится один из входов в их подземный мир. Они обычно не отходят от них далеко, если появляются на поверхности.

— Да, — согласился Танар, — не хотел бы я встретиться с подобной тварью еще раз и к тому же безоружным.

— Это ужасные существа, ужасные. Будь их двое, никто из нас не остался бы в живых.

— А что это за твари? — поинтересовался Танар. — Ты, кажется, знакома с их обычаями? Ты раньше встречалась с ними?

— Слава Богу, до сих пор ни одного не видела! — с чувством ответила Стеллара. — Но я знаю о них по рассказам матери. Все островитяне страшно боятся их. Они называют себя корипаями, но мои сородичи зовут их пещерниками, потоку что они обитают в подземных пещерах и пустотах глубоко под землей. Они питаются мясом, поэтому отваживаются выходить наверх, где собирают остатки добычи наших охотников и трупы погибших диких зверей. Они боятся вооруженных воинов и стараются не отходить далеко от своих нор, чтобы успеть в случае чего нырнуть обратно в свой темный мир. Иногда им удается подстеречь одинокого охотника, реже — женщину или ребенка, хотя к деревням они обычно не рискуют подходить близко. До сих пор ни один человек, попавший к ним в лапы, не вернулся поведать, что происходит в их подземных владениях. Вот почему я думаю, что большая часть рассказов моей матери — просто выдумки. Еще ни один воин не отважился пройти по туннелям пещерников, а если такой и существовал, он никому не успел рассказать о своих впечатлениях.

— Значит, — заметил Танар, — твои добрые и справедливые сородичи, если бы не решили нас сжечь, отдали бы нас этим милым пещерникам?

— Совершенно верно. Они привязали бы нас к деревьям близ одного из известных входов под землю. Но ты не должен строго судить моих соплеменников, Танар. Они поступают так лишь потому, что подобным образом поступали многие поколения их предков. Они считают свое поведение правильным и справедливым.

— Готов признать доброту твоего народа, — усмехнулся Танар, — поскольку сожжение заживо несравненно более добрый поступок, чем приношение в жертву на обед этим корипаям. А теперь, я думаю, нам пора возобновить прерванное путешествие. Что-то мне эта полянка совершенно разонравилась, а ведь какая была симпатичная на первый взгляд.

Беглецы снова пустились в свой опасный путь под зеленым куполом леса. Когда накопившаяся усталость заставила их, наконец, подумать об отдыхе и сне, Танар заметил внизу небольшую антилопу на оленьей тропе. Прикончив добычу, они с девушкой утолили голод, а затем юноша соорудил из веток и сучьев подобие платформы в кроне одного из деревьев. На ней он уложил спать Стеллару, а сам охранял ее сон; когда же она проснулась, он тоже немного поспал. Затем они опять двинулись вперед. Сон и еда укрепили силы беглецов и в значительной степени подняли их дух и надежды. Деревня Лар осталась далеко позади, а отсутствие признаков погони позволяло надеяться на то, что их след потерян.

Пока Стеллара спала, Танар, не тратя времени даром, занимался изготовлением примитивного оружия из подручного материала, надеясь при случае смастерить или позаимствовать что-либо более подходящее. Длинная прямая ветка, ошкуренная им главным образом с помощью собственных зубов, могла при необходимости послужить копьем. Другая ветка была согнута и скреплена тетивой из сухожилий только что убитой антилопы. Стрелы были сделаны из веток гибкого и прочного кустарника, в изобилии произраставшего в лесу. Для Стеллары он смастерил еще одно копье, несколько меньше и легче своего собственного. Теперь они были хоть и плохо, но вооружены, что тоже придало им уверенности и чувства безопасности, отсутствовавшего прежде.

Все дальше и дальше пробирались они по бесконечному зеленому морю. Уже трижды они утоляли голод, один раз поспали, а желанного морского берега так и не достигли. По-прежнему прямо над головой висел огненный шар светила; легкий освежающий ветерок колыхал листву; среди ветвей носились птицы с пестрым оперением и маленькие обезьянки, по большей части неизвестных на внешней поверхности Земли видов, сердито крича и вереща, когда юноша и девушка тревожили их покой. Для Танара, привыкшего к крупным плотоядным хищникам, в изобилии водившимся на материке, этот уголок природы представлялся неестественно мирным и пресным, но он все равно был доволен, что пока ничто не препятствовало их бегству.

Стеллара больше ни единым словом не упоминала о намерении возвратиться в Корсарию, а в мозгу юноши неуклонно вызревала мысль постараться вернуться в

Сари вместе с ней. Однако столь мирное и приятное течение мыслей было внезапно прервано громкими трубными звуками. Они раздавались совсем близко, чуть ли не под самыми ногами. Танар раздвинул ветви, посмотрел вниз и сразу же оценил сложившуюся ситуацию. Они находились на самом краю джунглей. Дальше простирался обширный луг, кое-где поросший мелкими купами деревьев. Вдоль опушки неслись две фигуры: одинокий воин и разъяренный тандор. Воин мчался со всех ног, спасая свою жизнь, тандор же бежал всего на трех ногах. И все равно Танар с первого взгляда понял, что охотник долго не сможет соперничать в скорости со своим преследователем. Суть происходящего тоже не укрылась от его взора: перед ним был классический случай — одинокий охотник на тандоров, не сумевший поразить сразу обе задние ноги толстокожего великана. Следует пояснить, что на тандоров крайне редко охотятся в одиночку. На это способны лишь очень смелые или очень безрассудные охотники. Как правило, на охоту идут несколько человек, двое из которых вооружены тяжелыми каменными топорами. Пока остальные отвлекают тандора, эти двое подкрадываются к нему сзади. Когда же они оказываются в непосредственной близости от задних ног тандора, они наносят одновременный удар по сухожилиям животного. Обездвиженный таким образом тандор становится легкой добычей остальных охотников.

Если же человек охотится на тандора в одиночку, он должен обладать не только силой и отвагой, но и быть способным нанести два удара топором по ногам животного в такой быстрой последовательности, чтобы раненый тандор не успел среагировать. Сам охотник, Танар сразу сообразил, что убегающий человек не сумел нанести второй удар достаточно быстро и теперь должен был поплатиться за это жизнью.

С тех пор как Стеллара впервые познакомилась с новым для нее способом путешествия, она успела многому научиться и теперь передвигалась уже самостоятельно, позабыв о прежних страхах и почти не прибегая к помощи Танара. Она лишь немного отстала от юноши и вот сейчас появилась рядом с ним, наблюдая за разворачивающейся внизу трагедией.

— Он же погибнет! — воскликнула она. — Мы никак не сможем его спасти?

Такая мысль как-то не приходила в голову молодому воину. Ведь перед ним был представитель местного населения, а следовательно, его враг. И все же, в голосе девушки было нечто такое, что заставило его, позабыв о здравом смысле, немедленно ринуться на помощь незадачливому незнакомцу. Кто знает, что подвигло его на этот в общем-то безрассудный поступок? Был ли это тот извечный инстинкт, толкающий мужчин на подвиги перед глазами дамы? Или сыграло свою роль врожденное благородство и великодушие? А может, его толкнуло на это присутствие рядом именно Стеллары, а не любой другой женщины? Кто знает? Боюсь, что и сам Танар вряд ли бы сумел ответить на этот вопрос.

Он спрыгнул на землю, выкрикнув при этом одно единственное слово, знакомое всем, кто хоть раз охотился на тандора. В грубом переводе на английский оно означает «развернись». Одновременно Танар с силой размахнулся и вонзил свое копье в бок бегущего великана, прямо под левое плечо. Затем он сразу же бросился обратно в чащу, рассчитывая, что тандор поведет себя именно так, как всегда в подобных случаях. Так оно и произошло: с трубным криком боли и ярости животное ринулось следом за новым мучителем.

Охотник-островитянин, не бросивший своего топора, услышав знакомый до боли возглас, решил, должно быть, что спасение ниспослано ему самими небесами. Ему не нужно было объяснять, как следует поступить, и он сделал именно то, на что надеялся его непрошеный спаситель. В тот самый момент, когда раненый исполин свернул в чащу, он уже был наготове. Огромный топор взлетел в воздух, подобно перышку, и молниеносно перерубил сухожилия на второй задней ноге. Могучее животное беспомощно осело на землю и повалилось на бок.

— Готов! — радостно воскликнул охотник, одновременно сообщая Танару, что его маневр оказался успешным.

Танар вернулся на опушку и вдвоем они прикончили раненого зверя. Стеллара же все это время оставалась наверху под прикрытием зеленого полога. Женщины Пеллюсидара, как правило, ведут себя осторожно и стараются лишний раз не привлекать к себе внимания со стороны незнакомых мужчин. Вот и сейчас она сочла за лучшее подождать и выяснить прежде, как поведет себя спасенный охотник в отношении своего спасителя. Он мог, конечно, быть преисполнен благодарности, но мог и схватиться за оружие.

Покончив с тандором, оба с интересом уставились друг на друга.

— Кто ты, столь отважно пришедший на помощь незнакомцу? — спросил охотник. — Я тебя не знаю, и по виду ты не с Амиокапа.

— Меня зовут Танар, а родом я из страны Сари, лежащей очень далеко отсюда на материке. Меня взяли в плен корсары, напавшие на нашу Империю, частью которой является королевство Сари. Меня и других пленников везли в Корсарию, когда разразилась сильная буря. Корабль, на котором я находился, был превращен штормом в жалкую развалину. Команда покинула его. Сделавшись игрушкой ветра и волн, он достиг берегов Амиокапа, где мы были взяты в плен воинами деревни Лар. Они не поверили нашему рассказу, сочли корсарами и собирались предать смерти. К счастью, нам удалось бежать. Если ты тоже не веришь мне, — добавил юноша, — одному из нас придется умереть, потому что мы не вернемся в Лар ни под каким видом, — там нас ждет сожжение заживо.

— Даже если бы я не верил ни одному твоему слову, — ответил охотник на тандоров, — я посчитал бы себя последним мерзавцем, достойным всяческого презрения, позволь я причинить вред тому, кто с риском для собственной жизни только что спас мою.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Танар. — Значит, мы можем спокойно продолжать свой путь, не опасаясь, что весть о нас дойдет до жителей деревни?

— Ты все время говоришь «мы», — вместо ответа сказал охотник, — значит ли это, что ты не один?

— Да, у меня есть спутник.

— Думаю, что смогу вам помочь. В конце концов, это мой долг. Куда вы направляетесь и что собираетесь предпринять?

— Мы хотим добраться до берега моря, построить лодку и попытаться достичь материка, — ответил Танар.

— Очень трудно, — покачал головой охотник, — нет, просто невозможно.

— Но у нас нет другого выхода, — пояснил Танар, — потому что мы не можем оставаться здесь, на острове, где нас считают корсарами.

— Ты совсем не похож на корсара! — убежденно заявил охотник. — А где твой спутник? Может быть, он похож на корсара?

— Мой спутник — девушка, — признался Танар.

— Если она так же похожа на корсара, как и ты, я с готовностью поверю в правдивость твоего рассказа. Больше того, я приложу все свои силы, чтобы помочь вам. На острове есть другие деревни, кроме Лара, и другие вожди, не похожие на Зурала. Никто из нас не питает к корсарам теплых чувств, но мы не позволяем этой ненависти ослепить нас, как это произошло с Зуралом. Покажи мне свою спутницу. Если она не похожа на женщину корсаров, я отведу вас в мою деревню и обещаю гостеприимство и помощь. Если же у меня возникнут сомнения, я позволю вам идти своей дорогой и не стану никому говорить о нашей встрече.

— Вполне справедливо, — согласился Танар. Он поднял голову и позвал девушку.

— Спускайся, Стеллара. Этот человек желает убедиться, что ты не корсарская женщина.

Легко цепляясь за ветви, девушка спустилась на землю и оказалась лицом к лицу с незнакомцем. Едва его взор упал на лицо девушка, он отшатнулся назад с изумленным возгласом на устах.

— О боги Амиокапа! — воскликнул он. — Аллара! Теперь настал черед изумиться молодым людям.

— Нет, ее зовут Стеллара, — сказал Танар, — Аллара была ее матерью. Но кто же тогда ты, сразу узнавший ее черты?

— Меня зовут Федол, — ответил тот, — а Аллара была моей женой.

— Тогда познакомься со своей дочерью, Федол, — любезно предложил Танар.

Но тот только печально покачал головой.

— Нет, я еще могу поверить, что Аллара была ее матерью, но отцом мог быть только корсар. Ведь моя Аллара была похищена во время корсарского рейда. По обычаю, она тоже принадлежит этому проклятому племени. Мое сердце призывает признать эту девушку своей дочерью, но законы Амиокапа не позволяют мне сделать этого. Идите же своей дорогой. Я постараюсь помочь вам, чем смогу, но принять вас в свою деревню не имею права.

Стеллара подошла вплотную и впилась глазами в загорелую кожу на левом плече Федола.

— Да, ты Федол, — торжествующе произнесла она, указывая пальцем на красное родимое пятно, — а вот доказательство того, что я твоя дочь, как мне и говорила моя мать. Смотри!

С этими словами она обнажила свое левое плечо, на белой коже которого краснело родимое пятно точно такого же размера и формы, что и на плече Федола.

Несколько секунд тот стоял молча, пожирая глазами неопровержимое доказательство их родства, затем шагнул вперед и нежно прижал к груди девушку.

— Доченька! — прошептал он. — Моя Аллара снова вернулась ко мне, воплотившись в тебе, кровиночка ты моя!

Глава 6

Полуденное солнце Пеллюсидара освещало счастливую троицу, пробирающуюся по лесным тропам в деревню Парат, где Федол был главным вождем.

— Скажи, отец, — обратилась к нему Стеллара, — как, по-твоему, примут нас твои люди? Отнесутся ли они к нам по-дружески или пожелают расправиться с нами, как это было в деревне Лар?

— Пока я вождь, вам нечего бояться, — ответил Федол. — Если кто-то и будет сомневаться, моего слова Достаточно, чтобы заткнуть рот любым недоброжелателям. Но я уверен, что в этом не будет нужды — доказательства нашего родства неоспоримы. Мои соплеменники с радостью примут дочь Аллары и Федола, как уже сделал это я сам.

— А как же Танар? — не отставала Стеллара. — Ты сумеешь защитить его в случае необходимости?

— Достаточно будет твоего честного слова, что он не корсар, — ответил Федол. — Он может оставаться с нами, сколько пожелает.

— А что скажет на это Зурал? — поинтересовался Танар. — Ведь он приговорил нас к смерти и может потребовать исполнения этого приговора.

— На нашем острове деревни редко воюют между собой, — ответил охотник, но если Зурал пожелает вас сжечь, ему придется сначала воевать с нами. Этот слепой безумец никогда не получит ни тебя, ни мою дочь!

Велика была радость жителей Парата от возвращения их вождя, которого они уже не чаяли увидеть живым. Его обступили со всех сторон с радостными криками и приветственными возгласами. Но когда они увидели Стеллару и Танара, настроение толпы резко изменилось. Послышались крики: «Корсары! Корсары!»

— Кто посмел кричать «корсары»? — в гневе обратился к толпе Федол. — Что вы можете знать об этих людях?

— Я знаю их! — выступил вперед высокий воин. — Я прибыл из Лара. Со мной еще шестеро воинов, и мы ищем этих двоих корсаров, сбежавших из нашей деревни перед самой их казнью — сожжением на костре. Мы доставим их обратно в Лар, а ты, о вождь, получишь вечную признательность Зурала за поимку пленников.

— Вы никуда их не доставите! — отрезал Федол. — Они не корсары. Вот эта девушка, — положил он руку на плечо Стелл ары, — моя родная дочь, а этот юноша — воин из далекой страны Сари. Он сын короля этой страны, которая лежит далеко на материке и поэтому неизвестна никому среди местных жителей.

— То же самое они рассказали и Зуралу, — согласился воин, — но мы им не поверили. Никто им не поверил. Я сам был в отряде Вулхана, когда мы сняли этих двоих с разбитого штормом корсарского корабля, прибитого к берегу Амиокапа.

— Я тоже не сразу поверил им, — пояснил Федол, — но Стеллара сумела доказать, что является мне родной дочерью, в чем; я уверен, очень скоро убедитесь и вы все.

— Каким образом? — спросил воин.

— Посмотрите на родимое пятно у нее на левом плече, — предложил Федол. — А теперь сравните его с родимым пятном на моем левом плече. Убедились? Эта девушка очень похожа на Аллару, мою украденную корсарами жену, и вряд ли кто посмеет сомневаться, что Стеллара — ее дочь. Что же касается отцовства, от кого, кроме меня, она могла унаследовать эту отличительную метку на плече?

Прибывшие из Лара воины смущенно зачесали головы.

— Что ж, скорее всего, других доказательств и не потребуется, — вынужден был признать их предводитель.

— Мне-то уж точно не потребуется, — подтвердил Федол, — так же, как и всем жителям Парата. Расскажите обо всем Зуралу и жителям Лара. Я надеюсь, они отнесутся к моей дочери и ее спутнику так же, как и все мы, а в случае нужды придут им на помощь, как это положено по обычаям Амиокапа.

— Я передам твои слова Зуралу, — церемонно ответил высокий воин и, некоторое время спустя, отбыл со спутниками в свою деревню.

Федол поместил Стеллару в лучшей комнате своего дома, а Танару предложил временно поселиться в жилище для молодых воинов, еще не выбравших себе подруги, а проще сказать, в общежитии для деревенских холостяков. Одновременно Федол распорядился готовить большой праздник и пиршество по случаю обретения им родной дочери. Сотня воинов отправилась за бивнями и мясом убитого Федолом и Танаром тандора. Для будущего праздника вождь нарядил Стеллару в свои лучшие меха и украсил ее наряд украшениями из золота и слоновой кости, а также перьями редчайших и красивейших тропических птиц. Ее красота и обаяние сразу же завоевали симпатию и любовь всех жителей деревни. Стеллара была по-настоящему счастлива, может быть, впервые в жизни.

Поначалу Танар испытывал двойственное отношение со стороны воинов и охотников. Они приняли его в свою среду, подчиняясь приказу вождя, но у многих при этом оставались сомнения. Лишь позже, особенно побывав вместе на охоте и проявив там свои лучшие качества, Танар сумел растопить холодок недоверия в сердцах людей и был окончательно принят ими как свой.

При первом знакомстве сами островитяне и многие их обычаи показались молодому сарианину загадкой. Взять хотя бы тот факт, что изначально все обычаи и законы имели в своей основе любовь и доброту. Среди жителей Амиокапа практически никогда не использовались грубые ругательства, попреки; они почти никогда не ссорились между собой. Сначала Танар расценил такое поведение островитян как свидетельство их слабости и изнеженности, но позже, когда ему удалось оценить его в сочетании с редкостной отвагой и недюжинной силой своих новых друзей, он начал восхищаться ими и уважать их. Жизненная философия и мораль островитян настолько повлияли на образ мыслей наследного принца Сари, что он даже загорелся мечтой распространить подобные обычаи среди своего народа, если ему будет суждено когда-нибудь вернуться.

Жители острова Амиокап любовь считают священным даром богов и самым могучим инструментом для творения добра. Поэтому на острове царит свободная любовь без каких-либо ограничений. Здесь не подчиняются надуманным и бессмысленным законам, идущим вразрез с законами божьими и требованиями матери-природы. Вместе с тем, островитяне во многих отношениях гораздо чище и добродетельнее любого другого известного народа.

Жизнь тем временем шла своим чередом. Охота сменялась танцами и пиршествами, те, в свою очередь, уступали место состязаниям в силе, ловкости и меткости, до которых молодые воины Амиокапа были большими охотниками. Одним словом, это была идеальная жизнь для Танара и Стеллары. Никогда прежде они не были так счастливы.

Молодой сарианин все реже и реже вспоминал о возвращении на родину. Он понимал, что когда-нибудь ему придется построить лодку и пуститься на ней в опасное плавание к родным берегам, но спешить было незачем, лодка вполне могла подождать, а вокруг было столько неотложных дел, что даже редкие мысли о возвращении постепенно перестали посещать его голову. Немало способствовал этому и тот факт, что большую часть свободного времени Танар проводил вместе со Стелларой. В обществе друг друга молодые люди испытывали невыразимое чувство покоя и довольства, никогда не возникающее в одиночестве или в обществе других людей. Но ни разу Танар не заговорил о любви. Трудно сказать, чем это было вызвано. Возможно, мысль о любви просто не приходила ему в голову, особенно если учесть, что у него постоянно находилось какое-либо занятие, будь то охота или очередной турнир среди молодых воинов. Эти занятия требовали как физических, так и умственных усилий — состояние, мало соответствующее любовным грезам. Впрочем, следует признать, что в мыслях юноши, куда бы он ни шел и чем бы он ни занимался, неизменно присутствовали прекрасное лицо и изящная фигурка Стеллары, пускай даже и не всегда на первом плане. Он сам мог не осознавать этого, но каждый жест, каждый поступок молодого человека был отмечен печатью нежного образа красавицы Стеллары. Танар был уверен в ее дружбе, он высоко ценил ее и считал величайшим счастьем, но ни слова любви не слетало пока с его уст. Другое дело Стеллара. Ведь она была женщиной, а для любой женщины любовь — это жизнь. Живя в деревне, она постоянно имела перед глазами пример местных девушек, без стеснения выражавших свои чувства к понравившимся им молодым людям. Но Стеллара, воспитанная в куда более строгих обычаях корсаров, скорее умерла бы, чем позволила себе первой сказать о любви своему избраннику. А поскольку Танар не спешил делать этого шага, ей тоже приходилось пока довольствоваться его дружбой. Не исключено, правда, что и она помышляла о любви не больше, чем сам Танар.

Но среди молодых воинов деревни был один, который питал к дочери вождя совершенно определенные чувства. Его звали Доваль, и он, по общему признанию, был первым красавцем в деревне. На всем острове нельзя было отыскать другого юноши такой красоты. Не одна девушка предлагала ему свою любовь, но сердце этого Адониса оставалось холодным, пока взор его не упал на Стеллару.

Доваль стал в доме вождя постоянным гостем. В каждый свой визит он преподносил его прекрасной дочери дорогие подарки: меха, украшения, слоновую кость. Все больше времени Стеллара стала проводить с ним. Танара, отодвинутого на второй план, такой поворот событий сильно обеспокоил, хотя в причине такого беспокойства он вряд ли отдавал себе отчет.

Множество снов прошло с момента появления в Парате Танара и Стеллары, а от Зурала, вождя деревни Лар, все еще не было ответа на послание Федола. И вот однажды в Парат вошел отряд воинов из Лара. Вождь принял их на веранде своего дома, восседая в массивном кресле, чем-то напоминающем трон.

— Приветствую вас, воины Лара, — обратился он к прибывшим. — Я, Федол, рад видеть у себя посланцев моего друга Зурала и с нетерпением ожидаю услышать из ваших уст его ответ на мое послание.

— Мы прибыли в качестве послов от жителей деревни Лар и ее вождя Зурала, объявил предводитель воинов. — Мы принесли вам послание мира и дружбы. Зурал, наш вождь, поручил нам передать тебе, Федол, свои глубокие сожаления по поводу неумышленно причиненного зла твоей дочери и ее спутнику, воину из Сари. Он готов признать, что эти молодые люди не являются корсарами. Если ты, вождь, убежден в их невиновности, этого вполне достаточно для Зурала. Он посылает подарки им обоим и тебе тоже, о Федол, и приглашает вас в гости в Лар, где в вашу честь и во искупление досадного недоразумения будет устроено пиршество.

Федол и молодые люди с благодарностью приняли дружеское послание, после чего для гостей было приготовлено пиршество. Пока шла подготовка к празднику, в деревню со стороны джунглей вошла молодая девушка необыкновенной красоты. Ее черные волосы растрепались, нежная кожа была покрыта ссадинами и царапинами от долгого путешествия в лесной чаще, но глаза ее сияли счастьем, а ослепительно белые зубы блестели в торжествующей улыбке.

Она направилась прямиком к дому вождя, вызвав своим появлением бурю изумления со стороны прибывших послов.

— Летари! — воскликнул один из них. — Откуда ты взялась и что ты делаешь здесь, в Парате?

Летари ничего не ответила. Вместо этого она подошла к Танару и остановилась перед ним.

— Я пришла к тебе, — бесхитростно сообщила она. — С тех пор как ты убежал, я готова была много раз умереть от тоски и одиночества. Но когда наши воины вернулись из Параты и принесли известие, что ты жив, я твердо решила отыскать тебя. Когда Зурал послал к Федолу этих воинов, я последовала за ними. Мой путь был тяжел и опасен. Я старалась держаться как можно ближе к отряду, но все равно несколько раз с трудом избежала смерти от диких зверей. Я так боялась, что больше не увижу тебя, но боги оказались милостивы ко мне, и вот я здесь.

— Но что тебе от меня нужно? — спросил Танар.

— Я люблю тебя! — ответила Летари. — Я объявляю о своей любви перед этими воинами из Лара и всеми жителями Парата.

От смущения Танар весь покрылся краской. Впервые в жизни он оказался в таком щекотливом положении. К нему были обращены взоры всех присутствующих, а самое главное — Стеллары.

— Что скажешь? — спросил Федол.

— Да она с ума сошла! — беспомощно воскликнул юноша. — Как она могла меня полюбить, если она меня совсем не знает? Мы с ней и встречались-то лишь однажды, когда она приносила нам со Стелларой еду во время нашего заключения.

— Я не сошла с ума, и я тебя люблю, — упрямо повторила Летари.

— Согласен ли ты взять эту девушку в жены? — обратился к Танару Федол.

— Но я же не люблю ее, — ответил тот.

— Мы можем прихватить ее с собой, когда отправимся обратно в Лар, предложил один из послов.

— Я никуда отсюда не уйду! — закричала девушка. — Я люблю его и навсегда останусь рядом с ним.

Судя по реакции окружающих, такое поведение Летари удивило лишь самого Танара. Островитяне давно привыкли к подобным изъявлениям чувств, за исключением, может быть, Стеллары, и они не вызывали ни насмешек, ни особых пересудов. Для людей, родившихся на острове любви, признание в своих чувствах к персоне противоположного пола давно уже стало самым простым и естественным событием в жизни. Нельзя также было не признать, что столь либеральное отношение к данному предмету отнюдь не привело к сколько-нибудь пагубным последствиям. Напротив, красота и великолепные физические данные, редкостная сила и непревзойденная отвага населяющей Амиокап расы красноречиво свидетельствовали об обратном. И вряд ли кто осмелится оспаривать утверждение, что законы, господствующие на большей части нашего внешнего мира, во многом являются причиной умственных, моральных и физических недостатков у миллионов появляющихся на свет детей, а также множества разбитых сердец и страданий миллионов взрослых.

Впрочем, все эти высокие мысли мало занимали голову Летари. В данный момент она помышляла только о своей любви к красивому чужеземцу из далекой страны и о своем неодолимом стремлении быть рядом с ним. Она приблизилась к нему почти вплотную и умоляюще заглянула ему в глаза.

— Ну почему ты не хочешь полюбить меня? — жалобно спросила она. — Разве я не красива?

— Ты очень красива, Летари, — заверил ее юноша, — но нельзя любить по заказу. Я не умею этого делать. Никто не знает, какие причины способствуют взаимной любви — влечение ли умов или тяга сердец.

— Но ведь мое сердце тянется к твоему, — удивилась девушка, — почему же тогда не отвечает твое?

Танар только головой покачал. Ну что мог он ответить этой влюбленной простушке, если он и сам не знал, почему так происходит? Больше всего на свете он желал в эту минуту, чтобы Летари убралась куда-нибудь подальше и оставила его в покое. Он и так не знал, куда деваться от стыда и смущения за весь этот спектакль. Летари, однако, не испытывала ни малейшего желания расставаться с ним. Раз уж ей удалось добраться до любимого, она собиралась в дальнейшем оставаться как можно ближе к нему, если только ее не оторвут от него силой. Но даже если послы против ее воли заберут ее с собой обратно в Лар, она твердо решила сбежать на первом же привале и вернуться к Танару.

— Давай поговорим, — обратилась она к юноше, — может быть, тогда ты сможешь меня полюбить.

— Давай, — согласился Танар, — хотя я очень сомневаюсь, что смогу когда-нибудь полюбить тебя.

— Только давай уйдем куда-нибудь от всех этих людей, а по дороге поговорим.

— Согласен, — ответил Танар, больше всего на свете желавший скрыться подальше от любопытных и, как ему казалось, насмешливых взоров.

Летари подхватила его под руку и повлекла за собой по деревенской улице.

— Я буду тебе хорошей подругой, — щебетала она, — и я обещаю любить только тебя одного. Может быть, мы с тобой попробуем? А если я тебе не понравлюсь, ты всегда можешь отослать меня обратно в Лар. Ты же знаешь, что по обычаям Амиокапа тот из супругов, который перестает любить другого, имеет право на немедленный развод.

— Все это так, — согласился Танар, — только ты забываешь, что люди не становятся супругами, если они не любят друг друга.

— Это правда, — признала Летари, — но я убеждена, что ты очень скоро полюбишь меня. Я уверена в этом, ведь все мужчины и юноши Лара домогались моей любви. Я могла выбрать любого из них, если бы пожелала.

— Да, в избытке скромности тебя упрекнуть трудно, — усмехнулся Танар.

— А почему я должна скромничать? — удивилась девушка. — Разве я не молода и не прекрасна?

Стеллара, стоя на веранде отцовского дома, провожала взглядом идущую по улице пару. Она видела, как прижимается к юноше девушка, как она о чем-то оживленно говорит и как внимательно, на ее взгляд, прислушивается к ее словам Танар. Рядом со Стелларой, как всегда, отирался Доваль. Она повернулась к нему.

— Здесь очень шумно, — обратилась она к своему прекрасному поклоннику, все эти люди утомляют меня. Давай пройдемся с тобой по деревне до околицы.

Это был первый случай, когда Стеллара пожелала побыть с ним наедине. Немудрено, что Доваль почувствовал себя на седьмом небе от радости.

— Я готов идти с тобой, Стеллара, — напыщенно произнес он, — не только до околицы, но и до самого края света, потому что я люблю тебя навеки и всем сердцем.

Со вздохом девушка пожала плечами.

— Не говори мне, пожалуйста, о любви, — попросила она, — все, что я хотела, это прогуляться до околицы. Ты просто оказался рядом, вот я и обратилась к тебе с этой просьбой.

— Но почему ты не хочешь ответить на мою любовь? — спросил Доваль, когда они оказались на улице. — Ты любишь другого?

— Нет! — с неожиданной яростью воскликнула Стеллара. — Я никого не люблю, я ненавижу всех мужчин!

— Ничего не понимаю, — недоуменно заговорил Доваль, — множество девушек признавалось мне в любви, я мог выбрать любую из них себе в подруги; ты же, которой я сам признался в любви, не хочешь иметь со мной ничего общего. Ничего не понимаю! — повторил он.

Его слова заставили девушку о чем-то задуматься. Несколько мгновений она молчала, потом обратилась к своему спутнику.

— Не кажется ли тебе, Доваль, что ты переоцениваешь свои возможности? Держу пари, что смогу назвать имя девушки, которая откажется от твоей любви, как бы ты ни старался уговорить ее.

— Ты, наверное, имеешь ввиду себя? — спросил Доваль. — Во всяком случае, я уверен, что больше ни одна из девушек не стала бы себя так со мной вести.

— Нет, стала бы! — упрямо заявила Стеллара.

— И кто же это чудо? — насмешливо поинтересовался Доваль.

— Летари из деревни Л ар, вот кто, ответила Стеллара.

Доваль разразился громким смехом.

— Да она готова броситься на шею первому встречному чужеземцу, которого занесло на наш остров. Не говори мне о ней, ее и уговаривать не надо.

— Тем не менее я уверена, что тебе не удастся завоевать ее любовь.

— Да я и не собираюсь, — пожал плечами Доваль, — зачем она мне? Я не люблю ее, я люблю тебя. Если же я заставлю ее влюбиться в меня, скажи на милость, как это может помочь мне добиться твоей любви? Зачем же я буду тратить время на подобные глупости?

— Ты просто испугался! — подзадорила его Стеллара. — Ты же прекрасно понимаешь, что с ней у тебя ничего не выйдет.

— Выйдет, только я никак не пойму, какая мне от этого выгода?

— А вот какая, — ответила Стеллара. — Если ты добьешься ее любви, я стану относиться к тебе гораздо лучше, чем сейчас.

— Правда? — недоверчиво спросил Доваль.

— Обещаю! — заверила его Стеллара.

— Ну тогда я заставлю ее полюбить меня. А когда я этого добьюсь, ты станешь моей, как обещала?

— Я тебе ничего подобного не обещала, — сказала девушка, — я только обещала, что буду относиться к тебе гораздо лучше, чем сейчас.

— Ну что ж, — произнес, поразмыслив, Доваль, — Это уже кое-что. Если ты и правда будешь относиться ко мне гораздо лучше, значит, я на правильном пути.

— Все это — пустые разговоры. Тебе ни за что не удастся добиться любви Летари.

— Поживем — увидим! — ответил Доваль.

Дойдя до конца улицы, Танар и Летари повернули обратно и чуть не столкнулись с прогуливающимися рука об руку Довалем и Стелларой. Танар обратил внимание на то, как близко прижалась к своему кавалеру Стеллара и как заинтересованно слушает его речи. Танар нахмурился и совершенно неожиданно для себя почувствовал вдруг, что ненавидит Доваля черной ненавистью, хотя до этого всегда считал его прекрасным парнем. Немного подумав, он понял, чем вызвана перемена в его чувствах: на его взгляд, Доваль был явно недостоин Стеллары. А вдруг, Стеллара сама влюблена в этого красавца? От одной этой мысли Танара охватил приступ бессильной ярости. Ну что, скажите, она нашла в этом напыщенном павлине, и какое он, собственно, имеет право вот так вот под ручку прогуливаться с ней по деревенской улице? Раньше она позволяла гулять с собой только ему, Танару, и никто из мужчин даже не пытался встревать в их отношения, хотя Стеллара, и Танар прекрасно знал это, нравилась очень многим. Ну хорошо же! Если она предпочитает этого расфуфыренного выскочку Доваля, он ей покажет! Он, Танар, сын Гака Волосатого, короля Сари, докажет этой взбалмошной девчонке, что не родилась еще та женщина, которой удастся выставить его на всеобщее посмешище. С этой мыслью он демонстративно положил руку на узкие плечи Летари и привлек ее еще ближе к себе, продолжал одновременно неспешно шагать по пыльной деревенской улице. Этот жест не укрылся от внимания Стеллары.

На пиру в честь посланцев Зурала Стеллара сидела рядом с Довалем, а Летари рядом с Танаром, причем можно с уверенностью сказать, что Доваль и Летари были самыми счастливыми из всех участников пиршества.

По окончании празднества большинство жителей разошлись по домам и легли спать. Танар же, чувствуя себя крайне несчастным, не мог усидеть на месте, а тем более заснуть. Он собрал все свое оружие: тяжелое копье с костяным наконечником, лук со стрелами, каменный нож с рукоятью из бивня тандора подарок Федола, и в одиночку отправился поохотиться в джунгли.

Как долго спали жители деревни — час или год — значения не имеет, раз нет возможности для измерения времени. Важно другое: когда они проснулись и занялись своими делами, Летари стала искать Танара, но его нигде не было, зато она лицом к лицу столкнулась с Довалем.

— Какая ты красавица! — с восхищением обратился он к девушке.

— Я знаю, — согласилась Летари.

— Я еще никогда не встречал такой красивой девушки, — не отставал Доваль.

Его слова заставили Летари присмотреться повнимательнее к непрошеному ухажеру.

— Странно, что я тебя раньше не замечала, — сказала она. — Ты тоже очень красив. Должна признаться, что и я раньше не встречала таких красивых мужчин.

— Все так говорят, — самодовольно подтвердил Доваль. — Если бы ты знала, сколько девушек признавались мне в любви… Но я так и не нашел для себя подходящей подруги.

— Кроме красоты, женщине требуется от будущего супруга кое-что еще, кокетливо заметила Летари.

— А еще я очень храбр, — напыжился Доваль, — кроме того, я великий охотник. Знаешь, ты мне нравишься. Может, погуляем немного?

И не дожидаясь ответа, он обнял девушку за плечи, и вместе они двинулись по улице вдоль длинного ряда хижин. Спрятавшись за дверью своей спальни, Стеллара внимательно наблюдала за этой сценой. Когда же она увидела, как они в обнимку идут по улице, на губах ее заиграла торжествующая усмешка.

Под мирным небом Амиокапа в лучах немеркнущего светила деревня Парат выглядела оплотом покоя и безопасности. В тени разбросанных по всей деревне сохранившихся от вырубки деревьев играли в свои игры дети; женщины дубили шкуры, нанизывали бусы или готовили обед; мужчины осматривали и чинили оружие для предстоящей охоты или просто спали в своих постелях после обильных пиршественных возлияний. Вождь прощался с посланцами из Лара, вручая им напоследок подарки для Зурала. Одним словом, ничто не предвещало грозы. И вот в одно мгновение вся эта идиллия была развеяна раздавшимися со всех сторон хриплыми воинственными криками и треском мушкетной пальбы.

Паника мгновенно охватила всю деревню. Изо всех Домов на улицу выскакивали их обитатели; вопли, проклятия, плач наполняли все вокруг. Леденящий душу крик «Корсары! Корсары!» прокатился по несчастной Деревне, когда из-за ограды показались первые бородатые физиономии морских разбойников, сумевших незаметно высадиться на берег и воспользоваться быстротой и внезапностью своего нападения.

Глава 7

Танар осторожно пробирался сквозь густые заросли лесной чащи. Его охотничьи успехи уже успели создать ему высокую репутацию среди деревенских охотников, но сейчас он охотился вовсе не для того, чтобы поддержать ее или добавить новый подвиг к уже совершенным. Он хотел только избавиться от неприятного беспокойства и раздражительности, не позволивших ему уснуть после пира. Сам не зная почему, он чувствовал себя обиженным и несчастным. Даже сейчас он никак не мог сосредоточиться на охоте — мысли его витали где-то совсем в другой области. Постоянно перед глазами юноши являлся образ Стеллары. Солнце играло в ее золотых волосах, но тут же рядом с ней вдруг появлялся этот смазливый нахал Доваль и хозяйским жестом клал руку ей на плечи. Танар зажмуривал глаза, стискивал зубы, тряс головой, чтобы избавиться от ненавистного видения, но оно снова и снова возникало. Он пытался думать о Летари, черноволосой красавице из Лара, он вспоминал ее лицо, глаза, ее любовь к нему. Может быть, ему и в самом деле следовало бы сделать эту девушку своей подругой и навсегда остаться на острове? Но в следующий момент он начинал сравнивать Летари со Стелларой и убеждался в том, что последняя во всех отношениях превосходит очаровательную, но недалекую девушку из Лара. Ни силой характера, ни умом, ни выдержкой та не могла даже близко сравниться с прекрасной дочерью Федола. Танар прекрасно понимал, что Летари никогда не сможет сделать его таким же счастливым, каким бывал он во время своего общения со Стелларой. Но что же ему делать, если Доваль и Стеллара любят друг друга? Эта мысль так поразила его, что он даже застыл на миг посреди звериной тропы. Глаза юноши изумленно расширились.

Наконец-то до его сознания дошла та простая и непреложная истина, которую он прежде почему-то никогда не принимал во внимание.

— О, Боже! — громко воскликнул он. — Каким же я был идиотом! Ведь я любил ее с самого начала, но сам этого не подозревал!

Развернувшись на месте, Танар рысью бросился обратно в деревню. Все мысли об охоте начисто вылетели у него из головы. Сам того не заметив, он довольно далеко углубился в джунгли, поэтому обратный путь оказался дольше, чем он рассчитывал. Но вот наконец и деревня. Первыми, кого он встретил, пройдя висячую изгородь Парата, были Летари и Доваль. Они под руки прогуливались по главной улице, очень близко прижимаясь при этом друг к дружке. Узнав Танара, Летари воскликнула в изумлении:

— Это ты! А мы думали, что тебя взяли в плен корсары.

— Корсары? Какие корсары? — удивился Танар.

— Они устроили набег на деревню, — пояснил Доваль, — но нам удалось отбиться с небольшими потерями. В этот раз их было немного. А ты где был?

— После пира я отправился в лес на охоту, — ответил Танар. — Я даже не подозревал, что на остров высадились корсары.

— Это, наверное, к лучшему, — сказала Летари, — потому что, пока тебя не было, я поняла, что люблю не тебя, а Доваля.

— А где Стеллара? — тревожно спросил юноша.

— Ее похитили корсары, — просто ответил Доваль. — Слава богам, что на ее месте не оказалась ты, дорогая, — добавил он, нежно целуя Летари в губы.

Испустив крик гнева и отчаяния, Танар бросился бежать к дому вождя.

— Где Стеллара? — требовательно воскликнул он, бесцеремонно вбежав на веранду.

В углу сидела на стуле рыдающая старуха. Она подняла голову и увидела Танара. Больше в доме никого не было.

— Корсары увели ее, — прошамкала старуха.

— А где Федол?

— Он собрал воинов и погнался за ними, чтобы спасти ее. Но это бесполезно. Попавшие в лапы корсаров никогда не возвращаются.

— Куда они пошли? — спросил юноша.

Старуха снова зарыдала и рукой указала ему направление, в котором скрылись разбойники, после чего опять склонила голову в ладони, оплакивая злую судьбу, вновь осиротившую дом Федола.

Благодаря отпечаткам кованых сапог, Танар без труда нашел следы корсарского отряда. В то же время он заметил, что Федол с воинами почему-то пошел в другом направлении. Ему стало ясно, что от них ждать помощи бесполезно. Сердце молодого воина сжималось от тревожных предчувствий; он был сам не свой от горя и ненависти, когда в одиночку пустился вслед коварным похитителям. Но проводницей ему была любовь, а в груди горел жар справедливой мести, удесятерявший его силу.

На поляне, окруженной холмами, остановился на привал небольшой отряд оборванных, бородатых людей. На краю поляны у основания холма был ключ с прозрачной водой. Из него вытекал тонкий ручеек, стекающий в естественный колодец в центре поляны. Он был очень глубок, этот колодец, глубок и темен. Чем-то таинственным и мрачным веяло из черного провала, но расположившиеся на отдых бородатые грабители не обращали внимания на подобные мелочи.

Здоровенный детина со свирепым лицом, обезображенным огромным уродливым шрамом, стоял, подбоченясь, напротив тоненькой девушки, сидящей на траве. Она сидела спиной к дереву, лица ее не было видно из-за прижатых к нему ладоней.

— Ты думала, меня уже нет? — говорил пират. — Ты думала, Бохар Кровавый вот так вот просто умрет? Нет, от меня так легко не отделаешься! Наша шлюпка уцелела в шторм. Нас пригнало к Амиокапу и здесь мы наткнулись на обломки корабля Сида, выброшенные на берег. Я знал, что ты и пленники еще оставались на борту, и правильно догадался, что тебя надо искать где-нибудь на острове. Как видишь, Стеллара, я оказался прав. Бохар Кровавый редко ошибается. Мы спрятались близ деревни Лар и при первой же возможности взяли «языка». Это была женщина. От нее мы узнали, что ты и в самом деле на острове, только в другом месте — в деревне своего отца. Тогда мы заставили ее проводить нас туда. Остальное тебе уже известно. А теперь, крошка, гляди веселее. Ты должна радоваться, что станешь все-таки женой Бохара Кровавого и вернешься в Корсарию.

— Скорее я соглашусь умереть! — воскликнула девушка.

— Как, интересно? — издевательски захохотал Бохар. — Оружия у тебя нет. А может, ты сама себя задушишь? — и он снова захохотал над собственной шуткой.

— Я найду способ! — крикнула Стеллара и, прежде чем кто-нибудь успел догадаться о ее намерении и остановить, вскочила на ноги, увернулась от Бохара и бросилась к колодцу.

— Скорее! — заорал Бохар. — Остановите ее!

Мгновенно вся банда бросилась за девушкой. Но Стеллара бегала куда быстрее этих неуклюжих мужланов в тяжелых сапожищах и наверняка оказалась бы у колодца раньше, если бы не счастливый для Бохара случай. В нескольких ярдах от цели девушка запуталась одной ногой в густой траве и упала на землю лицом вниз. Прежде чем ей удалось подняться, ближайший преследователь догнал ее и крепко схватил. Подбежавший Бохар грубо взял ее за плечи и сильно встряхнул.

— Бешеная кошка! — выругался он в сердцах. — Ты за это поплатишься. Я сделаю так, что ты больше никогда не сможешь от меня убежать. Дай мне только добраться до берега и до нашей шлюпки. Я тебе отрежу ногу, чтобы ты навсегда запомнила, как бегать от Бохара!

И он снова немилосердно встряхнул свою пленницу.

В этот момент на краю поляны появился молодой воин в полном вооружении. Вся сцена у края колодца разыгралась у него на глазах. Он понял только одно: Стеллару убивают. Эта мысль наполнила его таким бешенством, что он окончательно обезумел. Немало способствовало этому и то, что в посягнувшем на жизнь девушки Танар узнал ненавистного Бохара.

С яростным ревом, держа копье наготове, молодой воин ринулся на врага. В эту секунду он не думал о том, что ему противостояли два десятка вооруженных огнестрельным оружием пиратов. Он видел только Стеллару, бившуюся в злобных объятиях своего бывшего жениха.

Услышав крик, Бохар обернулся и тут же узнал сарианина.

— Смотри-ка, Стеллара, — ухмыльнулся он, — твой любовник прибежал тебя спасать. Как удачно! Вот теперь, без любовника и одной ноги, у тебя не останется ни повода, ни возможности сбежать от меня.

Дюжина аркебуз нацелилась в грудь подбегавшему Танару. Корсары ждали только сигнала, поглядывая на своего предводителя. Танар уже достиг противоположного края колодца. Всего несколько ярдов отделяли его от цели, когда по кивку Бохара прогремел ружейный залп. Клубы дыма от выстрелов на несколько секунд скрыли от стрелявших движущуюся им навстречу мишень. Чуть живая от ужаса и боли Стеллара со страхом вглядывалась в плотную завесу. Когда же она рассеялась, на земле не оказалось, ко всеобщему удивлению, никаких следов Танара.

— Молодцы! — похвалил стрелявших Бохар. — Либо вы разорвали его своими пулями на мелкие кусочки, либо он свалился в эту дыру.

С этими словам — и Бохар подошел к краю колодца и осторожно заглянул внутрь. Там было очень темно, и ему не удалось ничего разглядеть.

— Как бы то ни было, — философски заключил Бохар, — а ему конец. Жаль, конечно, что я не задушил его собственными руками, но он хотя бы умер по моему приказу. Теперь я могу считать, что отплатил ему за тот удар. А вы запомните, что Бохар никогда ничего не прощает и всегда расплачивается за оскорбления.

Отдохнув, корсары возобновили свой марш к океану. Склонив голову, с заплаканными глазами, ничего не видя перед собой, брела среди них Стеллара. Она то и дело спотыкалась, но всякий раз грубые руки поднимали ее и ставили на место. Злобные ругательства конвоиров вызывали у нее чувство омерзения.

До берега было еще не близко, но Стеллара уже перестала что-либо соображать. У нее началась тропическая лихорадка. Добравшись до цели, Бохар вынужден был устроить на берегу лагерь, потому что пускаться в плавание с метавшейся в жару девушкой было равносильно ее убийству. Но корсары не теряли времени даром. Они решили построить более надежный корабль, чем их полуразбитая шлюпка.

Бросившись вперед, чтобы вырвать девушку из лап Бохара, Танар не видел перед собой ничего, кроме фигурки Стеллары. Он даже не подозревал о существовании колодца, и в тот самый момент, когда корсары дали по нему залп, ноги его встретили пустоту, и он полетел вниз, в плещущуюся глубоко в темноте воду.

Падение не только не причинило ему никакого вреда, но даже не оглушило. Вынырнув на поверхность, он обнаружил, что находится перед отверстием в известняковой стене колодца, в конце которого что-то слабо светилось. Проплыв немного по туннелю, Танар оказался в огромной подземной пещере, стены которой слабо фосфоресцировали. Он выбрался из воды и огляделся. Все вокруг было завалено разнообразным мусором: костями людей и животных, обломками оружия, обрывками кожи и меха. Юноше показалось, что он попал в какой-то гигантский склеп. Внимательно обследовав отверстие в стене, через которое вливался в пещеру подземный поток, он никакой возможности выбраться наружу не увидел, даже когда снова вошел в воду и доплыл против течения до колодца. Его стены были настолько гладкими, что без специальных приспособлений нечего было и думать вскарабкаться по ним. Тогда Танар вернулся в пещеру и принялся шаг за шагом осматривать ее стены и пол, но лишь в одном месте обнаружил он выход там, где подземная река вытекала из пещеры. Он представлял собой естественную арку, футов шести высотой над поверхностью воды. Ступив на узкий карниз, Танар смог заглянуть в отверстие. Перед ним лежал слабо освещенный туннель, конец которого терялся во мраке. Не видя другого выхода, юноша, держась за стену, осторожно вошел в воду и двинулся по течению струящейся под ногами реки. В отличие от пещеры, стены туннеля светились лишь в отдельных местах, едва рассеивая мрак. Но и это слабое освещение давало Танару возможность довольно уверенно пробираться вперед.

Танар не имел ни малейшего представления, как далеко он углубился в туннель. Он шел и шел, пока не наткнулся на узкое отверстие в стене. Заглянув в него, он увидел впереди довольно яркий свет. Отверстие было слишком маленьким, поэтому ему пришлось продвигаться на четвереньках. Едва он высунул голову из отверстия, оказавшегося входом в большую освещенную пещеру, как сверху на него обрушилось чье-то тяжелое тело. Еще двое неведомых противников вцепились в него с обеих сторон. Холодные когтистые лапы обхватили его руки и ноги, а другие такие же лапы цепко схватили за горло. Эти прикосновения вызвали у Танара дрожь от омерзения. Он словно очутился в объятиях мертвецов.

Он попытался сопротивляться, но врагов было слишком много. Они связали его по рукам и ногам, забрали оружие и перевернули на спину. Только теперь, увидев перед собой отвратительные морды пещерников, Танар понял, что попал к корипаям, внушающим ужас всем жителям Амиокапа.

Их безжизненные тупые лица, трупная кожа, кожистые выпуклости на месте глаз, безволосые тела и руки с когтями вместо пальцев способны были заставить дрогнуть сердце самого отважного воина. А уж когда они заговорили, омерзительно шепелявя и скаля желтые клыки, надежда окончательно умерла в груди сарианина. Он понял, что ему пришел конец, и конец этот будет ужасен. Если верить легендам и рассказам островитян, еще ни одному человеку не удавалось вырваться живым из лап этих отвратительных существ.

Корипаи тем временем явно пытались что-то ему сказать. Прислушавшись к звукам их речи, больше напоминавшей мяуканье, Танар начал понемногу разбирать знакомые слова.

— Как ты попал в страну корипаев? — спросил один из них.

— Я свалился в колодец, — ответил юноша. — Я вовсе не собирался попадать сюда. Если вы меня выведете наружу, я вас щедро вознагражу.

— А чем еще, кроме своей плоти, можешь ты вознаградить корипаев? — спросил другой.

— Не надейся выбраться отсюда, тебе это никогда не удастся! — добавил третий.

Покончив с разговорами, двое пещерников легко подняли связанного сарианина и взвалили его на спину третьего. Даже с такой ношей тот двигался поразительно легко. В который раз Танар удивился про себя, что сумел одолеть пещерника в единоборстве при первой встрече во время бегства из Лара.

Несший его пещерник петлял и петлял по подземным переходам. Одни из них были совсем темными, другие — частично освещенными. Временами они проходили по большим пещерам изумительной красоты или поднимались по крутым ступеням, высеченным в мягком известняке неизвестно кем, возможно, самими пещерниками. Их сменяли другие пещеры и другие ступени, но ведущие уже вниз. Танар совсем запутался в этом лабиринте, и ему начало казаться, что путешествие никогда не закончится.

Но все когда-нибудь заканчивается, и Танар оказался в конце концов в огромной пещере, потолок которой достигал высоты не менее двухсот футов. Этот фантастических размеров грот был освещен ярче, чем любой другой уголок подземного мира, где уже успел побывать Танар. Стены грота чернели множеством отверстий несколькими футами в диаметре каждое, к которым вели высеченные прямо в стене ступени. По всей видимости, эти отверстия служили входами в жилища пещерников. На всем обширном пространстве сидели, ходили или стояли сотни пещерников различного возраста и пола. В конце зала, в высеченной в стене нише, сидел на возвышении пещерник гигантских размеров. Его кожа имела отвратительный пурпурный оттенок, как у начавшего разлагаться трупа. Выпуклости на месте глаз были значительно больших размеров, чем у любого из его сородичей. Соответственно, он был наиболее омерзительным и страшным из всей этой жуткой орды.

Поблизости от ниши расположилась группа пещерников. Это были только самцы. Вот к ним-то и притащили Танара его пленители. Едва Танар появился в подземном зале, его подозрение, что пещерники все же обладают зрением, переросло в уверенность. Его появление вызвало немедленную реакцию собравшихся, выразившуюся в возбужденных криках и странных, свистящих звуках. Из отверстий в стенах показались головы других пещерников, причем выпуклости на их лицах были направлены прямо на него, как если бы это были обычные человеческие глаза.

Перекрывая все остальные звуки, по залу катился, все нарастая, один-единственный всеобщий клич: «Мясо! Мясо!» Танар внутренне содрогнулся от столь откровенного и отвратительного выражения низменного инстинкта толпы.

«Мясо!» Он знал, конечно, что пещерники питаются человеческим мясом. Неужели они все сейчас набросятся на него и разорвут на клочки? Один из них и в самом деле кинулся к Танару, но в то же мгновение сидящий в нише пещерник издал резкий гневный крик, и виновник тут же вернулся на свое место. Впрочем, двое из тех, что взяли его в плен, заслонили Танара и были готовы отразить нападение.

Но вот толпа голодных корипаев благополучно осталась позади, а Танара поставили на ноги, и он оказался лицом к лицу с восседающим на возвышении в нише вождем. Следя за движением обтянутых кожей полушарий на его лице, Танар понял, что подвергается тщательному и холодному осмотру, хотя по-прежнему не мог найти на лице пещерника ничего, напоминающего глаза.

— Откуда он взялся? — обратился наконец вождь к доставившим юношу пещерникам.

— Он свалился в Звенящий Колодец, — ответил один из них.

— Откуда вам это известно?

— Он сам сказал.

— И вы ему поверили?

— В том месте нет другого выхода, — сказал второй.

— А если он привел с собой вооруженных воинов, посланных уничтожить нас? Идите и обыщите все пещеры и туннели вблизи Звенящего Колодца. А этого отведите к остальным. Мы еще не набрали необходимого количества.

Корипай, тащивший Танара, опять взвалил его на спину, отнес в противоположный конец зала и стал подниматься по высеченным в стене ступеням. Поднявшись на несколько ярдов, он нырнул в одно из отверстий, и Танар очутился в узком извилистом туннеле.

Внешний вид подземных переходов и сооружений вызвал у Танара ощущение глубокой древности этого мира. Было очевидно, что весь запутанный лабиринт пещер и туннелей был высечен в толще известняка. В тех же местах, где пустоты являлись природными, все равно были видны следы деятельности их обитателей. В то же время у корипаев никаких орудий труда, если не считать внушительных когтей, юноша не заметил. Здесь было какое-то несоответствие. Но даже если предположить, что вся эта работа была проделана с помощью одних только когтей, на ее выполнение требовались тысячи лет и миллионы жизней. Танар, естественно, не умел рассуждать категориями лет и веков. Понятие глубокой древности отождествлялось в его голове с бесчисленным количеством периодов сна и принятия пищи, потребовавшихся создателям подземного царства для осуществления их замыслов.

Помимо этих, достаточно смутных мыслей, Танара занимали главным образом последние слова вождя корипаев. Что его собираются поместить в заключение, было понятно. А вот что означали слова «необходимое количество»? Что он имел в виду? Количество чего? Пленников? А что будет, когда они наберут «необходимое количество»? Но главной мыслью у него в голове была все-таки мысль о судьбе Стеллары. Он был крайне обеспокоен ее будущим и горько сожалел, что не смог спасти ее от корсаров. Кроме Стеллары, мысли его, с самого момента пленения, были, естественно, заняты поиском выхода из сложившейся ситуации. Но чем дальше углублялся тащивший его пещерник, тем безнадежней казались Танару шансы на побег. Он решил пока ничего не предпринимать, но держать глаза открытыми и ждать, пока не попадет в свою темницу. Там, на месте, у него еще будет возможность что-нибудь придумать.

Куда тащил его не выказывающий признаков усталости пещерник, Танар не знал. Но вот, наконец, очередной туннель кончился, и они оказались в тускло освещенной пещере. Перед входом находились десять или двенадцать корипаев, а внутри еще два десятка.

Вместе с ними, к удивлению Танара, там был и обыкновенный человек. У него были соломенного цвета волосы, близко посаженные глазки, а выражение лица свидетельствовало о хитрости и коварстве его обладателя. Он с первого взгляда страшно не понравился молодому воину.

— Принимайте еще одного, — обратился принесший Танара пещерник к охранявшим вход и бесцеремонно свалил связанного пленника на каменный пол у их ног.

Зубами и когтями они развязали его путы, переговариваясь между собой.

— Как медленно они прибавляются, — проворчал один из стражников, — сколько еще можно ждать!

— Старый Закс хочет, наверное, побить рекорд, — поддержал его другой.

— Наше терпение тоже может лопнуть, — отозвался первый. — Если он заставит нас ждать слишком долго, он рискует сам увеличить число пленников.

— Будь осторожен, — предупредил его третий, — если Закс узнает о твоих словах, число пленников, конечно, увеличится, но за твой счет, а не за его.

Как только узлы оказались развязанными, юношу грубо втолкнули в пещеру к остальным пленникам. Первым, как и следовало ожидать, к нему подошел тот самый тип с соломенными волосами и бегающим взглядом.

— Еще один, — констатировал он. — Наши ряды растут, хотя и медленно. Жаль только, что каждый вновь прибывший приближает наш конец, поэтому я сам не знаю, что мне делать — горевать или радоваться. Должен признать, однако, что я очень рад снова оказаться в обществе себе подобного. Я много раз ел и спал с тех пор, как попал в это проклятое место, но мне не с кем было даже поговорить, кроме этих отвратительных тварей. О, боги, как же я их ненавижу, хотя нельзя не признать, что нас с ними ожидает одинаковая участь.

— Какая же? — спросил Танар.

— А ты разве не знаешь?

— Я могу только догадываться.

— Тогда слушай. Эти твари очень любят свежее мясо, но видят его крайне редко. Питаются они, в основном, рыбой, которую ловят в подземных водоемах. Кроме рыбы, не брезгуют жабами и ящерицами. Вылазки на поверхность редко приносят что-нибудь приличное, кроме падали, а они, не забывай, любят свежатинку. Прежде они сразу убивали и съедали пленников, но при этом им доставалось по маленькому кусочку, да и то не всем. И вот в голову старика Закса пришла великолепная идея: копить пленников с поверхности и собственных преступников, пока не наберется необходимое количество, чтобы как следует накормить всех его подданных хотя бы один раз. Никто не знает, какое именно количество он считает необходимым, но число пленников растет. Я полагаю, скоро их наберется достаточно, чтобы насытить все племя Закса.

— Закс, — повторил Танар. — Не то ли это чудовище, что сидит в нише на возвышении в пещере, где живет все племя?

— Тот самый. Эта пещера и все окружающие ее находятся под его властью. А вообще-то здесь живет много племен корипаев, каждое из которых занимает большую пещеру, схожую с той, что ты уже видел. Эти племена часто враждуют между собой, поэтому большинство пленников здесь были взяты во время войны. Но хватает и местных, которых Закс приговорил к смерти за различные преступления.

— А есть хоть один шанс сбежать? — спросил Танар.

— Ни единого! Но скажи мне лучше, кто ты такой и откуда явился? Ясно одно — ты не с этого острова, потому что ни один местный уроженец не станет задавать столько вопросов о пещерниках.

— Ты прав, — сказал Танар, — я родом из Сари. Моя страна лежит очень далеко, на материке.

— Сари? Никогда не слышал. А как тебя зовут?

— Танар. А тебя?

— Джад из Хайма. Хайм — это остров неподалеку от Амиокапа.

— Хайм? Никогда не слышал. А как ты сюда попал?

— Я рыбачил на своей лодке близ берега, но налетевший шторм унес меня в открытое море и выбросил на берег Амиокапа. Я отправился в лес на охоту и наткнулся на троих пещерников. Они схватили меня и утащили под землю.

— Так ты уверен, что бежать невозможно?

— Абсолютно уверен! — с чувством ответил Джад.

Глава 8

Длительное заключение в слабо освещенной, плохо проветриваемой пещере угнетающе действовало на Танара. Он знал, что сидит в тюрьме уже долго, потому что много раз ел и спал. Количество пленников посте пенно возрастало. Все новички оказывались пещерниками, но их все еще было недостаточно, чтобы удовлетворить кровавые аппетиты Закса и его приближенных.

Танар был рад обществу Джада, хотя так и не сумел до конца разобраться в его скрытном, противоречивом и зачастую злобном характере, столь непохожем на его собственный. Судя по всему, Джад ненавидел весь мир и не доверял ни единой живой душе. Даже рассказывая о своей жизни на острове Хайм, он не нашел доброго слова ни для кого из своих соплеменников. Все они, по его словам, были скверными людьми, достойными лишь ненависти и презрения. Подобное отношение Танар отнес на счет длительного заключения в обществе отвратительных пещерников и, будучи человеком великодушным, даже пожалел своего товарища по несчастью. Общительный от природы, в отличие от Джада, сарианин сумел найти общий язык даже с корипаями, делившими с ним тюремные тяготы. Особенно теплые отношения, временами напоминающие Дружеские, возникли у него с молодым пещерником по имени May. May был родом из грота Иктля и ненавидел лютой ненавистью все племя Закса. К пленникам из других гротов он относился с плохо скрываемым подозрением.

Хотя пещерники мало напоминали людей, наблюдая за ними, Танар подметил, что они так же не переносят одиночества, как и люди. May же, в силу своих врожденных антипатий, был среди других пленников чем-то вроде белой вороны. Вот почему он все чаще старался проводить время в обществе Танара, ненавидеть которого у него не было причин, и чей жизнерадостный характер невольно делал его центром притяжения этого маленького мирка.

Что касается Джада, то он не желал иметь с May и другими корипаями ничего общего и сурово порицал Танара за его дружеские отношения с ними.

— Но мы же все в одинаковом положении, — защищался Танар, — и всех нас ждет одинаковая судьба, Разве кому-нибудь станет лучше, если мы все здесь перессоримся? Вдобавок, мне интересно с ними беседовать — они рассказывают столько чудесных вещей о своем удивительном подземном мире.

Он и в самом деле узнал массу любопытного о подземном мире и его обитателях. От May, например, ему стало известно, что пещерники видят сквозь кожу, обтягивающую их огромные глазные яблоки, но что при этом они не способны различать цвета, кроме белого и черного. Еще он узнал, что ограниченные пищевые ресурсы вынуждают пещерников поддерживать численность каждого племени на строго определенном уровне. Для поддержания такого порядка самок, рождающих слишком много детенышей, предают смерти. Рождение третьего автоматически означает смертный приговор матери. В чем-то эти несчастные создания, вынужденные жить под землей, вызывали даже некоторое сочувствие у молодого воина. У них не было в жизни ни высоких идеалов, ни благородных целей. Пределом мечтаний любого пещерника было досыта набить себе брюхо, а противная повседневная диета из рыб и яще риц делала предстоящее пиршество и возможность полакомиться свежим мясом величайшим событием в их жизни.

В словаре May не было таких понятий, как «любовь» и «дружба». Из бесед с ним Танару удалось выяснить, что его соплеменники вообще чужды какой-либо сентиментальности. Мать, например, рассматривала каждого ребенка как прямую угрозу своему собственному существованию, результатом чего было соответствующее отношение к детям с самого их рождения. Самцы старались выбирать себе подруг возможно более отталкивающей наружности и скверного характера: все равно с ней приходилось навек расставаться после рождения третьего ребенка. Ужасный обычай, сдерживающий рождаемость, все переворачивал с ног на голову, заменяя любовь ненавистью. Происходила явная деградация. Все свободное от охоты и рыболовства время пещерники проводили в главном гроте или в своих пещерах, сидя на корточках и тупо глядя в пол или на стену. Потрясенный услышанным, Танар откровенно заявил May:

— Я не понимаю, как вы можете выносить такую жизнь? На твоем месте я приветствовал бы смерть в любой форме.

— Я не хочу умирать, — покачал головой корипай.

— Почему?

— Я не знаю, — признался May, — просто я хочу жить.

— В таком случае, ты не отказался бы бежать отсюда? — спросил Танар.

— Конечно же, не отказался бы. Но если я попытаюсь бежать, охрана может поймать меня и убить.

— Но мы все обречены на смерть, — напомнил ему юноша.

— Правда, — согласился May, — все равно нас всех убьют. Об этом я как-то не подумал.

— А ты мог бы убежать? — осторожно спросил сарианин.

— Мог, если бы у меня был напарник.

— Неужели в этой камере смертников ты не можешь отыскать себе напарника?

— Корипай из грота Закса мне помогать не станут, — объяснил May, — если кто-нибудь из них сбежит, ему просто некуда будет идти. Если такого беглеца поймает Закс, его убьют; если он попадет в лапы любому другому вождю, его ждет та же участь.

— Но среди пленников есть корипай из других гротов, — напомнил Танар, — а кроме них, есть еще мы с Джадом.

May снова покачал головой.

— Я не стану спасать корипаев из других гротов. Я ненавижу их всех. Они мои враги.

— А как насчет меня и Джада? — спросил Танар. — Мы бы с радостью помогли тебе.

— Мне нужен только один напарник, — упрямо сказал May, — но ни один из вас не подойдет. Мне нужен очень сильный напарник.

— И насколько же он должен быть силен?

— Настолько, чтобы суметь поднять меня на вытянутых руках, — ответил May.

— Ну так смотри! — воскликнул Танар и, схватив May, легко поднял его высоко над головой.

Когда он снова поставил корипая на землю, тот некоторое время пристально смотрел на юношу, потом присел на корточки и объявил:

— Ты сильный. Ты можешь быть моим напарником.

— Тогда рассказывай, как мы можем бежать?

— Только вдвоем, — предупредил May.

— Нет. Джад пойдет с нами.

— Ладно, — уступил May. — Это не имеет значения. Он даже сможет нам пригодиться, если мы проголодаемся и больше ничего не найдем.

Танар благоразумно воздержался от комментариев. Он был уверен, в случае необходимости они с Джадом сумеют заставить May воздержаться от его кровожадных замашек.

— Ты обратил внимание, — спросил вдруг May, — в дальнем конце пещеры совсем темно, и даже отсюда почти невозможно разглядеть, есть там кто-нибудь или нет?

— Да, — ответил Танар, — а что?

— А то, — терпеливо объяснил May, — что в потолке есть отверстие, хотя его не видно из-за темноты. Это отверстие ведет в туннель, о котором никто не знает.

— А откуда об этом знаешь ты?

— Однажды я охотился в этих местах на поверхности, а когда снова спустился под землю, случайно обнаружил незнакомый туннель, идущий параллельно тому, которым я выбрался наверх. Я решил посмотреть, куда он ведет, и он привел меня к отверстию в потолке этой самой пещеры. Я долго наблюдал за происходящим здесь, сам оставаясь незамеченным. А когда попал сюда пленником, сразу же узнал это место. Вот почему я могу бежать, если у меня будет напарник.

— Объясни подробнее, — попросил Танар.

— Я заметил, что под отверстием стена не отвесная, а наклонная. К тому же она не гладкая, так что по ней нетрудно будет забраться почти до самого потолка. А под отверстием находится небольшой карниз. Один я не смогу достать с этого карниза до отверстия, но если у меня будет напарник, я смогу сначала подсадить его, а он, в свою очередь, сможет потом втащить меня.

— Но как мы сможем скрыться от глаз стражи? — растерянно спросил Танар.

— Это самое трудное, — признался May, — но там очень темно, а у меня есть план. Мы должны будем дождаться появления очередного пленника, а когда стражники станут его принимать, мы незаметно постараемся залезть на карниз и проникнуть в туннель. Если мы там окажемся, о дальнейшем можно не беспокоиться: они нас уже не поймают.

Танар обсудил план бегства с Джадом. Тот был настолько обрадован возможным избавлением от смерти, что впервые за все время на его постном лице появилась счастливая улыбка.

Вслед за этим последовало томительное ожидание нового поступления в камеру смертников. Трое соучастников старались большую часть времени проводить в темном углу пещеры, чтобы приучить к этому стражу. Поскольку, кроме заговорщиков, о туннеле никто больше не знал, стражники довольно спокойно отнеслись к их действиям, будучи вполне уверены, что другого выхода из пещеры нет.

Танар, Джад и May уже несколько раз спали и принимали пищу, а новых пленников все не поступало. Вместо пленников до них дошли новости, наполнившие их сердца такой тревогой, что они решили бежать немедленно, поставив на карту свои жизни против свободы.

Новости эти заключались в следующем. Последнее время Заксу с трудом удавалось успокаивать недовольных, многие из которых были убеждены, что старый хитрец собирается сам съесть всех заключенных. Результатом такого брожения умов явилось коллективное требование немедленно устроить всеобщее пиршество, не дожидаясь никому не известного «необходимого количества». Если Закс не внял «гласу народа», в пещере в любой момент могла появиться жаждущая крови толпа и разорвать их всех на кусочки. Если же внял, конечный результат менялся мало.

Очень скоро подтвердились худшие опасения заговорщиков. Не успели пленники в очередной раз поесть, как перед входом в пещеру появился большой отряд корипаев с требованием доставить всех заключенных в главный грот племени Закса.

— Пора! — шепнул Танар Джаду и May, видя, что стражники вступили в какие-то переговоры с новоприбывшими. Без дальнейших колебаний все трое полезли вверх по наклонной стене к заветной цели. Добравшись до карниза на высоте примерно двадцати пяти футов над полом, Танар остановился. Мгновение спустя Джад и May заняли свои места рядом с ним. Без лишних слов May легко поднял Танара на плечи, и тот зашарил в темноте руками, ища заветное отверстие. Он почти сразу нашел его, легко подтянулся и очутился в туннеле. Его неровные стены давали идеальную возможность без труда выполнить и вторую часть плана. Зацепившись ногами, Танар высунулся далеко наружу и схватился за протянутую руку Джада, уже стоявшего на плечах May, и втащил его в туннель.

В этот момент внизу раздались громкие крики. Глянув вниз, Танар с ужасом увидел, что прямо под ними стоит орущий во все горло стражник, а на его крик уже бегут все остальные, включая и самих пленников.

Танар снова высунулся наружу и вытянул руку, пытаясь достать May, к которому уже карабкались несколько охранников. May заколебался, оглянулся и сорвался вниз. То ли карниз оказался слишком узок для его ног, то ли он потерял равновесие или самообладание; как бы то ни было, он все же не смог удержаться. С болью в сердце Танар проводил глазами скользящее вниз тело. В падении May сшиб троих стражников со стены; с глухим стуком тело его ударилось о каменный пол пещеры и неподвижно застыло на месте.

Танар встал и повернулся к Джаду.

— Мы ему уже больше ничем не сможем помочь, — печально сказал он. — Идем, нам лучше поскорее убраться отсюда.

В туннеле совсем не было света, и беглецы двигались в темноте наощупь.

— Ты знаешь дорогу наверх? — спросил Джад.

— Нет, — признался Танар, — я надеялся, что May нас выведет.

— В таком случае нам остается только вернуться обратно, — уныло произнес Джад.

— Ну уж нет, только не я! — с чувством заявил Танар. — Здесь меня, по крайней мере, эти твари не сожрут.

В кромешной тьме туннеля беглецы могли полагаться только на осязание и слух. Танар шел первым, Джад за ним по пятам. Туннель казался бесконечным. Оба успели сильно проголодаться, но утолить голод было нечем, хотя сейчас они проглотили бы даже ту тухлую рыбу, которой корипаи кормили своих пленников.

— Я бы сейчас слопал даже жабу, — признался Танар.

Дойдя до крайнего изнеможения, они повалились на каменный пол и уснули, а проснувшись, снова тронулись вперед, спотыкаясь и падая, в поисках выхода. Большую часть пути туннель сохранял горизонтальное положение, но временами круто спускался вниз, так что беглецы с трудом удерживались на ногах, а иногда начинал вилять во все стороны, словно его строители сами не знали, куда пробиваются.

Но двое людей упорно продвигались вперед и только вперед. Их снова свалил сон, но произошло ли это от того, что они преодолели значительное расстояние или просто от слабости, вызванной голодом, они определить не могли.

Проснувшись, они продолжили свой путь, но сон на этот раз не смог восстановить их силы. Очень скоро Джад в изнеможении остановился.

— Я больше не могу, — прохрипел он, — и зачем только я позволил тебе втянуть меня в эту безумную затею!

— Тебя никто насильно не тащил, — напомнил ему Танар, — а кроме того, не забывай, что сейчас ты уже должен был бы перевариваться в желудках пещерников племени Закса.

Джад содрогнулся от омерзения.

— Знаешь, — сказал он, — я не очень боюсь смерти, но быть заживо сожранным этими тварями… бр-р-р.

— Ничего, — успокоил его Танар, — та смерть, что ожидает нас, будет легкой и приятной. Мы с тобой просто заснем и больше не проснемся.

— Но я вообще не хочу умирать! — жалобно простонал Джад.

— Но ведь ты всегда всем был недоволен, особенно своей жизнью. Неужели тебе ее так жаль?

— Ты ничего не понимаешь, — сказал Джад, — дело в том, что я счастлив, когда мне плохо и я чувствую себя несчастным и всем недовольным. А если мне хорошо, я чувствую себя просто ужасно. Поэтому я предпочитаю быть живым и несчастным, чем мертвым и счастливым.

— Ладно, соберись с силами, — засмеялся Танар, — я уверен, что конец туннеля уже близок. May уже проходил по нему и ничего не говорил мне, что он чрезмерно длинный. К тому же он прошел по нему до пещеры и обратно, а мы с тобой еще и половины его пути не проделали.

— Да, — снова заныл Джад, — пещерники едят мало, они привыкли голодать, а спят они реже, чем мы.

— В этом ты прав, — согласился Танар, — но у меня предчувствие, что скоро туннель все же кончится.

— Это я скоро кончусь, — ответил Джад, — хотя я никогда не мечтал о таком конце.

Обмениваясь мнениями, они продолжали медленно продвигаться вперед. Первым заметил забрезживший далеко впереди свет Танар.

— Смотри! — воскликнул он. — Я был прав, мы приближаемся к выходу.

Это открытие придало беглецам новые силы, они ускорили шаг, стремясь побыстрее добраться до источника маячившего впереди света. Чем ближе они подходили, тем ярче он становился. Наконец перед ними возник широкий проход. Но как ни вглядывались они вдаль, ни единого намека на дневной свет заметить не удалось.

— Куда теперь? — растерянно огляделся по сторонам Джад.

— Понятия не имею, — пожал плечами Танар.

— Эх, все равно помирать, так хоть при свете! — махнул рукой Джад.

В самом деле, темнота была, пожалуй, самым тягостным для обоих, привыкших с рождения к вечному дню и яркому солнцу. Для жителя Пеллюсидара темнота всегда представляется чем-то жутким и неестественным, настолько редка она в этом мире.

— Ну нет, — возразил Танар, раз уж мы вышли на свет, мы не умрем. Теперь я точно уверен, что мы вырвемся на свободу.

— А куда пойдем? — снова спросил Джад.

— Я предлагаю направо. Джад замотал головой.

— Я уверен, что ты ошибаешься.

— Если ты в этом уверен, пойдем налево, — не стал спорить Танар.

— Ничего я не знаю! — закричал Джад. — Я уверен только в одном: куда бы мы ни пошли, до добра это не доведет.

— Ясно, толку от тебя нет! — засмеялся Танар. — Ладно, иди за мной.

Без дальнейших рассуждений сарианин повернул направо и уверенным шагом двинулся по тускло освещенному коридору.

— Ты ничего не чуешь, Джад? — спросил он некоторое время спустя.

— Нет. А что?

— А я, кажется, чую свежий воздух. Думаю, мы сейчас очень близко от выхода на поверхность.

Танар почти бежал; усталость и голод отошли куда-то в сторону перед неожиданной перспективой обрести вскоре желанную свободу. О, как прекрасно снова увидеть дневной свет и вдохнуть насыщенный ароматами воздух! Как здорово оставить за спиной каннибалов-пещерников и не бояться больше снова попасть им в лапы! Но и к этим светлым надеждам примешивалась горькая мысль о возможном разочаровании. Что если свежий воздух с поверхности, который так дурманяще вливался сейчас в его ноздри, поступает сквозь какую-нибудь узкую горловину с гладкими недоступными стенами, вроде Звенящего Колодца, через который он сам попал в подземный мир пещерников? Или им вдруг у самого выхода встретится охотничья партия корипаев? Эти мрачные мысли так подействовали на Танара, что он невольно замедлил темп и перешел на шаг.

— Что случилось? — тревожно спросил Джад. — Только что ты бежал, а теперь еле ползешь. Только не говори мне, что ты ошибся и мы идем не к выходу. Я этого не переживу!

— Сам не знаю, что со мной, — признался Танар. — Наверное, я просто боюсь какого-нибудь непредвиденного осложнения. Согласись, это было бы ужасно жестоко и несправедливо именно сейчас, на пороге свободы, увидеть крушение всех надежд.

— Это было бы ужасно, — согласился Джад, — но я, например, ничего другого и не ожидаю.

— Ну конечно, — с сарказмом отозвался Танар, — ты даже из неудачи готов извлечь удовлетворение.

— Такая уж у меня натура, — уныло кивнул Джад. — Я ничего не могу с собой поделать.

— Ну тогда приготовься к самому печальному событию в своей жизни! — вдруг весело воскликнул Танар. — Вот он, выход!

Он произнес эти слова сразу же после того, как свернул за поворот. Как только приотставший Джад оказался рядом со своим спутником, он увидел впереди отверстие, через которое в туннель пробивался дневной свет. А самое главное сквозь него виднелись стволы могучих деревьев и кусочек синего неба Пеллюсидара.

Снова появившись после долгого подземного заточения на свету, беглецы были вынуждены прищурить глаза и прикрыть их ладонями. Яркие лучи полуденного светила ослепили их и сделали временно беспомощными. Но постепенно глаза их привыкли к свету, и они смогли, наконец, оглядеться вокруг. Подземный туннель вывел их на крутой склон довольно высокой горы.

Внизу заросшие лесом ущелья плавно переходили в могучие джунгли, за которыми сверкали на солнце воды океана, закругленно сливаясь с небом и теряясь в голубоватой дымке. Далеко впереди из морских вод поднимались размытые контуры какого-то острова.

— Смотри, — вытянул руку Джад, — это и есть Хайм, мой родной остров.

— Эх, — вздохнул Танар, — как бы я хотел увидеть отсюда свою родину. Тогда я смог бы по-настоящему считать себя счастливым; я так завидую тебе, Джад.

— Ты что, серьезно думаешь, что я рад видеть Хайм? — недоуменно спросил тот. — Да я ненавижу эту проклятую дыру!

— И ты не собираешься туда возвращаться?

— Собираюсь.

— Но почему?

— А куда мне еще податься? — проворчал Джад. — Там, на Хайме, меня хотя бы не попытается убить первый встречный, как это обязательно произойдет в любом другом месте.

Но тут внимание Джада привлекло какое-то движение ниже по склону. Там, у входа в ущелье, на небольшой поляне появились какие-то люди.

— Гляди! — толкнул он Танара. — Там кто-то есть.

Танар перевел взгляд в направлении, указанном Джадом. Когда же он разглядел появившиеся внизу человеческие фигурки, глаза его сначала расширились от изумления, а потом сузились от бешенства.

— Боже! — воскликнул он и со всех ног бросился бежать вниз по склону к людям на поляне.

Глава 9

Стеллара лежала на сплетенной из травы циновке в тени большого дерева и следила за корсарами на берегу, завершающими постройку судна, которое должно было Доставить их к берегам Корсарии. Лихорадка и жар давно оставили ее, а потерянные за время болезни силы быстро восстанавливались. Но девушка не торопилась ставить об этом в известность ухаживавших за нею корсаров. Она давно поняла, что только ее болезнь и тяжелое состояние, неважно, реальное или притворное, ограждают ее от назойливых приставаний Бохара. Она решила, что для нее будет лучше, если тот станет по-прежнему считать ее опасно больной. Она неустанно строила различные планы побега, но пока не спешила приводить их в исполнение, отчетливо понимая, что сначала ей необходимо восстановить силы. Но и откладывать бегство надолго было крайне опасно. Она знала, что корабль скоро будет готов, и тогда никакие приказы Бохара не удержат на берегу его необузданную команду. С одной стороны, они не станут разыскивать ее в джунглях, когда постройка корабля будет завершена, и уплывут без нее и даже без Бохара, если до этого дойдет. А с другой — они не позволят своему предводителю задерживать отплытие из-за ее болезни. Значит, ей необходимо было очень точно выбрать момент для бегства. Но в лагере постоянно находились двое корсаров. Один занимался стряпней, а второй стоял на часах. Этот порядок соблюдался неуклонно и являлся основным препятствием для осуществления ее планов. Но Стеллара твердо решила в душе, что попытается бежать, несмотря ни на что.

Все ее надежды основывались на предстоящем спуске на воду построенного судна. Выросшая в портовом городе, Стеллара была хорошо знакома с методами кораблестроения и прекрасно знала, что спуск корабля на воду — очень непростое дело, которое потребует, несомненно, объединенных усилий всей команды.

Из подслушанных разговоров ей стало известно, что Бохар намеревался спустить корабль на воду, как только будут завершены работы над его корпусом. Все остальное — оснастку и тому подобное — было решено осуществить уже на плаву. Эта работа не должна была занять много времени, так как все части такелажа: мачты, паруса, снасти, — были давно готовы и сложены на берегу. Там же находились пузыри и мехи для питьевой воды и большие запасы вяленого мяса, упакованные в шкуры. Все они хранились в специально выкопанном для этой цели глубоком прохладном погребе.

Итак, со своей травяной циновки Стеллара наблюдала за Бохаром и его командой, суетящимися вокруг почти готового корабля, а в ее головке вертелись различные планы бегства.

Сразу от бухты, где строилось судно, поднимались вверх крутые горные склоны, густо поросшие лесом. Для возвращения в Парат Стелларе предстояло в одиночку пересечь этот лесной массив. Близ берега деревья росли сравнительно редко, но выше по склону заросли выглядели почти непроходимыми. Если ей удастся добраться до них, она могла считать себя вне опасности. Там, в густых джунглях, ее спасет обретенная недавно способность передвигаться под куполом леса. Как благодарна была она Танару за его уроки! Теперь она могла, подобно обезьяне, скользить среди лиан и ветвей, не оставляя никаких следов, в полной безопасности от нападения наземных хищников, которые тоже попадались в лесах Амиокапа, хотя и в гораздо меньших количествах, чем на материке. Самым опасным из них был тараг — огромная саблезубая кошка, давно вымершая во внешнем мире. Тандоров девушка не боялась — они редко нападали на людей, если их не трогали. Наибольшую опасность на горных склонах представляли тараг и райт — гигантский пещерный медведь. Людей она также не боялась — населяющие Амиокап племена почти не враждовали между собой. А вот при мысли о страшных корипаях, питающихся человеческим мясом, девушка внутренне содрогнулась. Для нее эти твари были опаснее всех остальных вместе взятых.

Мысли о предстоящем побеге и возвращении к отцу и друзьям наполнили ее душу радостными предчувствиями. Одна только мысль омрачала ее поднявшееся настроение — среди родных и друзей не будет Танара. Она была уверена в смерти юноши, и черное облако печали окутывало ее сердце. Как горько было сознавать, что она никогда его больше не увидит и никогда не услышит из его уст так и не высказанных им слов любви. А как мечтала она услышать эти слова! Тогда у нее в утешение осталось бы по крайней мере воспоминание о счастливых минутах. А сейчас… сейчас у нее ничего не оставалось.

Закончив, наконец, все работы над корпусом, голодная толпа корсаров шумно вернулась к месту стоянки.

Все были в приподнятом настроении и говорили только о скором возвращении в Корсарию. Бохар отделился от остальных и подошел к Стелларе. С минуту он, хмурясь, разглядывал больную девушку. Лицо его было перекошено зловещей гримасой.

— Сколько еще ты собираешься здесь валяться? — рявкнул он. — Ты давно уже сама ешь и пьешь, а лоб твой уже не горячий. Я склонен подозревать, что ты просто притворяешься, чтобы избежать выполнения своих супружеских обязанностей. Если это так, ты за это поплатишься. А ну вставай!

— Я слишком слаба, — жалобно простонала Стеллара. — Я не в силах подняться.

— Ничего, я тебе помогу, — усмехнулся Бохар; он нагнулся, схватил девушку за волосы, стащил ее с ложа и рывком поставил на ноги.

Но как только он отпустил ее, Стеллара покачнулась, взмахнула руками, колени ее подогнулись, и она так натурально повалилась навзничь на свою циновку, что сумела обмануть даже недоверчивого Бохара.

— Эй, Бохар! — крикнул один из корсаров. — Ну чего ты с ней возишься? Она же совсем больна и вот-вот отдаст концы. На кой дьявол брать ее с собой, когда у нас и так мало места, да и продуктов не очень много. Может статься, кому-то из нас не хватит как раз того куска мяса и глотка воды, что съест или выпьет эта девчонка.

— Точно! — поддержал его второй. — Бросим ее здесь, зачем нам лишний рот.

— Нож ей в глотку! — заорал третий. — Женщина на судне — это к беде.

— А ну заткнуться всем! — заревел Бохар. — Она будет моей женой и отправится с нами.

Он выхватил из-за пояса два тяжелых пистолета.

— Если кто-то против, он может остаться здесь вместо нее с пулей в брюхе. А теперь жрите быстрее, грязные псы, и все на берег. Сейчас будем спускать корабль и мне потребуются все ваши руки и вся ваша сила.

Услышав эту новость, Стеллара затрепетала от возбуждения. Приближался решительный момент. Она с нетерпением ожидала, когда же проголодавшиеся корсары закончат поглощать пищу. Наевшись, кое-кто из корсаров хотел было прикорнуть где-нибудь в тенечке, но Бохар живо пресек эти попытки пинками своих кованых сапожищ. Он снова вытащил свои пистолеты и под угрозой расправы погнал зевающих пиратов обратно к бухте, где должен был происходить спуск. Он забрал с собой всех, впервые за все время оставив Стеллару одну и без охраны.

Она стала следить за спуском банды к бухте, дождалась, пока настал самый главный момент спуска, во время которого пираты были слишком заняты, чтобы обращать на нее внимание; и только тогда поднялась со своего ложа и, как испуганная серна, бросилась бежать вверх по склону к спасительным джунглям.

Судьба каждого человека зависит порой от незначительных мелочей, но именно эти мелочи определяют успех или неудачу задуманного предприятия, позволяют сбыться или не сбыться самым радужным надеждам. Подобно богам, мелочи могут даже изменять будущее. Вот одной из таких мелочей и стал случайный взгляд, брошенный Бохаром Кровавым в сторону их места стоянки как раз в тот момент, когда Стеллара встала на ноги и бросилась бежать.

Изрыгнув страшное проклятие, Бохар приказал своим людям остановиться и следовать за ним, а сам, выхватив пистолет, бросился за убегающей девушкой. Пираты, однако, не спешили исполнять приказание своего главаря.

— Пускай он сам гоняется за своей девкой, — проворчал один.

— Точно, — поддержал его второй, а если он не вернется к отплытию, мы и без него прекрасно справимся.

— Согласен! — весело заорал третий. — За работу, ребята! Сделаем ему сюрприз — закончим работу поскорее.

Вот как получилось, что Бохар, не поддержанный своей командой, вынужден был преследовать беглянку в одиночестве. Ей это давало дополнительный шанс, так как среди корсаров были куда более быстроногие, чем склонный к чревоугодию Бохар.

Стеллара не долго оставалась в неведении, что ее попытка не прошла незамеченной. Бохар на бегу сыпал проклятиями и приказывал ей сейчас же остановиться, но его слова только подстегивали девушку и побуждали бежать еще быстрее. Она довольно далеко опередила своего преследователя и первой добежала до лесной чащи, скрывшей ее от Бохара. Она тут же взобралась на дерево и продолжила свой путь, перелетая с ветки на ветку. Скорость ее несколько снизилась, но она надеялась, что таким образом у нее будет больше шансов остаться незамеченной. Она слышала, как он продирается сквозь заросли и валежник, отчаянно ругаясь при этом. Он явно настигал ее, но это ее не очень волновало — она была уверена, что Бохар в жизни не догадается, где ее искать. Пока она оставалась скрытой в густой листве лесных гигантов, он мог находиться под тем же деревом, на котором была и она, и даже не подозревать о ее присутствии. Примерно так оно и произошло на самом деле. Ломясь, словно бык, сквозь молодую поросль, Бохар сначала догнал девушку, потом перегнал и попер дальше, вверх по склону, не разбирая дороги.

Стеллара спокойно проводила его взглядом, а затем возобновила свой путь, повернув направо, под прямым углом к тому направлению, которое избрал для погони Бохар. Когда треск ломающихся веток и хруст валежника под его сапогами совсем затихли, она снова повернула, теперь уже в направлении Парата, деревни своего отца.

Бег по пересеченной местности, да еще в гору, — занятие довольно утомительное. Бохар весь покрылся потом, начал задыхаться и вскоре почувствовал, что больше не в состоянии сделать ни одного шага. Он нашел небольшую поляну и как убитый свалился под кустом. Его листва не только защищала от солнца, но и надежно скрывала пирата от чужих глаз. Не следует забывать, что в Пеллюсидаре первым делом надо позаботиться об укрытии.

Немного отдышавшись, Бохар предался невеселым размышлениям. Он проклинал себя за то, что оставил девушку в лагере одну без охраны; он проклинал девушку за то, что она посмела сбежать; он проклинал судьбу за то, что ему пришлось понапрасну взбираться на эту проклятую гору; но больше всего он проклинал свою команду, которая, как теперь ему стало ясно, вовсе не собиралась выполнять его приказание и следовать за ним. Он прекрасно понимал, что девушка для него потеряна. Найти ее в этом лесу было равносильно поискам иголки в стогу сена. Он уже решил было возвращаться на берег, но тут его внимание привлек какой-то шорох, донесшийся с другого конца поляны. Автоматически его рука потянулась к одному из пистолетов, но к своему ужасу он обнаружил, что за поясом ничего нет. Должно быть, он где-то обронил их, когда ломился напролом сквозь заросли.

Несмотря на свой зверский вид и напускную браваду, Бохар Кровавый вовсе не был храбрецом, а без пистолетов он превратился попросту в жалкого труса. Скорчившись под кустом, он с замирающим сердцем ждал появления какого-нибудь страшного хищника, бывшего источником услышанного им шума. Он чуть высунулся из-за куста, и тут же с ним произошла поразительная метаморфоза. На губах заиграла злорадная улыбка, выражение испуга на лице сменилось злобной радостью. Он увидел, как в дальнем конце поляны раздвинулась листва одного из деревьев, и оттуда на землю легко спрыгнула Стеллара и зашагала в направлении его укрытия. Когда девушка поравнялась с ним, Бохар выступил из-за куста и преградил ей дорогу. С возгласом испуга и досады девушка рванулась в сторону, но пират был слишком близко. Быстрым движением руки он поймал ее за волосы и грубо притянул к себе.

— Когда же ты, интересно, поймешь, крошка, что от Бохара Кровавого невозможно убежать? — злорадно спросил он. — Ты принадлежишь мне, поняла? А за эту маленькую проделку я отрежу тебе не одну, как обещал, а обе ноги по колено. Как только мы вернемся на берег, я исполню свое обещание и велю перенести тебя на корабль, чтобы ты уже никуда не смогла убежать. Но если ты прямо сейчас добровольно согласишься стать моей, я могу передумать и не подвергать тебя такому жестокому наказанию. Ну иди же ко мне! — и он схватил девушку в объятия и попытался поцеловать.

— Никогда! — воскликнула Стеллара и изо всей силы треснула его по лицу обоими кулаками.

Бохар выругался, схватил девушку за горло и затряс в ярости.

— Бешеная кошка! Если бы я так страстно не желал тебя, ты поплатилась бы жизнью за это оскорбление. Но запомни: если ты еще раз посмеешь поднять на меня руку, я тебя убью.

— Можешь сразу меня убить, — гордо ответила Стеллара, потому что я никогда не буду твоей. Я лучше умру.

С этими словами она снова размахнулась и влепила Бохару звонкую пощечину. Бохар побелел от ярости и сжал пальцы на горле девушки.

— Умри же тогда, ты, проклятая…

Слова застряли у него в горле, когда прямо за спиной раздался яростный мужской крик. Он резко обернулся и увидел, как заросли на краю поляны раздвинулись, и оттуда выскочил какой-то человек. Он бросился прямо на Бохара. Тот страшно побледнел, словно увидел привидение, отшвырнул девушку в сторону и приготовился к драке. Бохар не хотел драться и с удовольствием убежал бы, но он прекрасно знал, что будет настигнут и что выбора у него нет.

— Убирайся прочь! — крикнул Бохар. — Убирайся и оставь нас в покое. Эта девушка — моя жена.

— Ты лжешь! — прорычал Танар и прыгнул на корсара.

Оба повалились на землю и попытались схватить друг друга за горло, но не сумев сделать этого, принялись осыпать друг друга беспорядочными ударами. Танар был вне себя от ярости. Сейчас он дрался как дикий зверь, начисто позабыв все уроки рукопашного боя, преподанные ему Дэвидом Иннесом. Его обуяла жажда убийства и ему было все равно, каким образом покончить со своим врагом. Бохар тоже почувствовал это. Он знал, что дерется за свою жизнь, и сопротивлялся с отчаянием загнанной в угол крысы. Его преимуществом был больший вес и длинные руки, а на стороне Танара были сила, ловкость и отвага.

Стеллара медленно открыла глаза, с трудом приходя в сознание. Бохар чуть не задушил ее. Сначала она не узнала Танара в одном из сражающихся рядом с ней мужчин, но справедливо рассудила, что дерутся они из-за нее. И тут она, наконец, разглядела лицо противника Бохара.

— Танар! — радостно закричала она. — Слава Богу, ты жив! Я думала, что ты погиб, но Бог оказался милостив ко мне и вернул мне тебя!

Услышав эти слова, Танар удвоил свои усилия, но в этот момент Бохару удалось-таки добраться до горла молодого воина и сжать его отчаянной хваткой. Стеллара в ужасе принялась оглядываться по сторонам в поисках какого-нибудь камня, но ее помощь не потребовалась. Титаническим усилием сарианин оторвал от своего горла пальцы пирата и вскочил на ноги. Мгновение спустя на ногах оказался и Бохар. Нагнув голову и выставив вперед кулаки, он бросился на юношу, словно раненый буйвол. Но Танар уже успел немного остыть. Прежнее бешенство уступило место холодному расчету. Едва Бохар достиг того места, где стоял сарианин, тот легко уклонился от грузного тела пирата, провел ловкий захват за голову и через плечо швырнул его оземь. Потом стал ждать.

Тряся головой, Бохар тяжело поднялся на ноги. Используя ту же тактику, он снова ринулся на противника и снова оказался на земле после броска через голову. На этот раз ему потребовалось гораздо больше времени, чтобы подняться. Голова его дергалась, из носа текла кровь.

— Приготовься к смерти! — крикнул ему Танар. — Ты умрешь за все то зло, что причинил Стелларе.

С хриплым воплем боли и ярости Бохар повернулся к ненавистному врагу. В него словно вселился дьявол. Но его грузное тело взвилось в воздух в третий раз, и больше он уже не поднялся. У Бохара Кровавого оказалась сломанной шея.

Несколько мгновений Танар стоял над распростертым телом пирата наготове, пока не понял, что тот мертв. С отвращением сплюнув, он отвернулся.

Перед ним стояла Стеллара, ее прекрасные глаза были полны слез и счастья.

— Танар! — прошептала она, и это единственное слово сказало ему больше, чем он когда-либо надеялся услышать. Сладкая истома охватила все его тело.

— Стеллара! — воскликнул он, нежно обнимая девушку. — Я люблю тебя, Стеллара!

Ее мягкие руки сплелись у него за плечами. Она притянула его к себе. Губы их соприкоснулись, уста слились в долгом поцелуе. Когда же Танар нашел в себе силы оторваться, чтобы посмотреть в лицо любимой, с ее полураскрытых губ сорвался полушепот-полустон: «О Боже, как хорошо», а в открывшихся навстречу его взгляду глазах юноша увидел такую бездну любви и обожания, о которой никогда не мог и мечтать.

— Жена моя! — прошептал он, снова обнимая Стеллару.

— Муж мой! — выдохнула Стеллара. — Клянусь любить тебя до смерти и после смерти, в этом мире и мире загробном, навеки!

Тут она испуганно вздрогнула и отстранилась.

— Кто это?

Танар обернулся и увидел появившегося на поляне Джада.

— Не бойся, — успокоил он девушку, — это Джад. Мы с ним вместе бежали от пещерников.

Джад подошел к молодой паре. Как всегда, лицо его хмурилось и на нем было написано бесконечное страдание, а близко посаженные глазки так и бегали во все стороны.

— Я боюсь его, — прошептала Стеллара, теснее прижимаясь к Танару.

— Напрасно ты его боишься. Он от природы такой мрачный. К тому же он мой друг.

— Он мне все равно очень не нравится, — заявила Стеллара шепотом.

Джад между тем внимательно осмотрелся по сторонам, постоял над телом мертвого Бохара и нахально уставился на Стеллару, оглядев ее несколько раз с головы до ног. В его взгляде была какая-то нехорошая двусмысленность, которая сильно обеспокоила девушку и еще сильнее напугала.

— Кто эта женщина? — грубо спросил он, не сводя глаз с ее лица.

— Это моя жена, — ответил Танар.

— Она пойдет с нами?

— Конечно.

— А куда пойдем мы?

— Мы со Стелларой пойдем в Парат, где вождем ее отец, Федол, — ответил Танар, — если хочешь, можешь идти с нами. Мы окажем тебе гостеприимство и поможем вернуться на Хайм.

— Так он с Хайма? — со страхом спросила Стеллара, и Танар почувствовал, как по телу ее пробежала дрожь.

— Да, я с Хайма, — ответил Джад, — но я вовсе не хочу туда возвращаться и остался бы жить вместе с вами.

— Этот вопрос могут решить только Федол и жители Парата, — сказал Танар, но я обещаю тебе, что ты в любом случае сможешь гостить у нас сколько захочешь. А теперь я предлагаю подкрепиться, прежде чем мы тронемся в путь.

Безоружному человеку не так-то просто найти добычу. Прошло немало времени, прежде чем Джаду и Танару удалось подбить камнями несколько горных куропаток, которые размерами, правда, были ближе к индейке. Поиски добычи завели их на широкое плато, расположенное несколько ниже водораздела. Это была плоская, как стол, равнина, поросшая высокой, до пояса, травой и редкими деревьями, в тени которых можно было укрыться от палящих лучей полуденного светила. Путники расположились под большим деревом на берегу ручья, несущего свои воды к морю. Джад набрал дров для костра, а Танар добыл огонь тем примитивным способом, который заключается в быстром вращении заостренной палочки, вставленной в обложенное сухим мхом отверстие в дощечке.

Утолив голод, все трое почувствовали сильную тягу ко сну. Джад настоял, что первым нести дежурство должен именно он, так как, в отличие от Танара, ни с кем не сражался и поэтому меньше устал. Не став спорить, Танар и Стеллара улеглись на мягкую траву под деревом и мгновенно уснули, доверившись хмурому Джаду.

Даже на Амиокапе, где мало хищников, следует внимательно следить за окружающим. Но хмурый часовой вместо этого присел на корточки перед спящей Стелларой, буквально пожирая глазами ее прекрасное лицо. Время от времени он настороженно поглядывал и на Танара, но каждый раз его неподвижность и равномерное дыхание убеждали Джада, что тот крепко спит.

Какие бы мысли ни обуревали Джада, наблюдающего за спящей красавицей, они никак не отражались на его вечно угрюмой и недовольной физиономии. Внезапно он поднялся на ноги и бесшумно отошел в сторону.

Там он нарвал несколько пучков травы, тщательно скатал их в шарик и вернулся к спящим. Снова опустившись на корточки рядом со Стелларой, он вдруг быстрым движением обхватил ее одной рукой за горло, а вторую, с зажатым в ней травяным шариком, прижал ко рту девушки.

Разбуженная столь бесцеремонным образом Стеллара, увидев прямо над собой унылое лицо Джада, открыла рот, чтобы закричать, но в тот же момент Джад запихнул ей в рот травяной шарик. Затем он поднял ее на ноги, перекинул через плечо и бросился бежать в направлении морского берега.

Стеллара сопротивлялась как могла, но Джад был очень силен, и все ее попытки освободиться ни к чему не привели. К тому же он нес ее таким образом, что она не имела возможности освободить руки. Травяной шарик у нее во рту разбух, и она никак не могла вытолкнуть его наружу одним только языком. Она знала — стоит ей закричать, Танар тут же примчится на помощь, но закричать она как раз и не могла. Все ниже и ниже спускался к морю Джад вместе со своей ношей. Добравшись до подножия высокой скалы, нависшей над узким, глубоко вдающимся в сушу заливом, Джад поставил девушку на ноги, но продолжал крепко сжимать ее запястья.

— А теперь слушай, женщина, — прорычал он. — Ты отправишься со мной на Хайм и там станешь моей женой. Если ты пойдешь со мной добровольно и обещаешь не поднимать шума, я не причиню тебе вреда и позволю вытащить изо рта травяной шарик. Ты обещаешь?

Стеллара гневно замотала головой и снова забилась в руках Джада, пытаясь вырваться. Тот злобно ощерился и нанес ей кулаком сильный удар по голове, Стеллара потеряла сознание.

Пока она лежала без чувств, ее похититель сплел из травы длинную и прочную веревку, связал девушку по рукам и ногам и снова взвалил ее на плечи. Оглядевшись по сторонам, он начал осторожно спускаться по узкой тропинке, начинающейся у подножия скалы. По его поведению можно было судить, что эта тропинка и эта местность ему знакомы. Его уверенная походка только подтверждала такую догадку. Спустившись по тропинке примерно на сотню футов, Джад оказался на небольшом карнизе, нависающем над берегом почти у самой воды.

Стеллара пришла в себя. Открыв глаза, она увидела, что находится в небольшой пещере, вымытой морем в прибрежной скале. В этой пещере, куда принес ее Джад, были спрятаны полдюжины легких быстроходных каноэ, которыми всегда славился остров Хайм. В одну из этих лодок Джад погрузил связанную девушку, оттолкнул лодку от берега, забрался в нее сам, схватил весло и начал лихорадочно грести, направляясь прямо в открытое море.

Глава 10

Пробудившись от глубокого, освежающего сна, Танар открыл глаза и некоторое время лежал не двигаясь, глядя на листву возвышающегося над ним дерева. Счастье наполняло его мысли и сердце, ласковая улыбка тронула его губы, когда он повернул голову, чтобы снова увидеть лицо и фигуру своей любимой. Но ее почему-то не было на том месте, где, он видел, она прилегла отдохнуть, но этот факт пока еще не вызвал тревоги у молодого человека. Он решил, что она просто уже проснулась и встала. Он медленно, лениво обвел взглядом место привала и вдруг вскочил, как ужаленный: рядом не было не только Стеллары, но и Джада. Он снова осмотрел окрестности, на этот раз очень тщательно, но по-прежнему не обнаружил никаких признаков своих исчезнувших спутников. Он начал громко звать их по именам, но никто не отозвался. Тогда юноша решил исследовать все следы вокруг лагеря. Первым делом он осмотрел то место, где спала девушка, и обнаружил у ее изголовья отчетливые следы коленей Джада. Тогда он начал обследовать все вокруг. Из лагеря вел только один след — след Джада. Но его глубина, примятая трава и другие мелочи рассказали опытному взору охотника все о случившемся, как если бы он видел это собственными глазами. Сейчас ему было ясно главное: Джад похитил Стеллару и сделал это против ее воли.

Не теряя времени, он бросился по отчетливо видному в высокой луговой траве следу похитителя. В голове у него билась одна мысль: вернуть девушку и отомстить предателю. Одержимый этой идеей, юноша не обращал внимания на окружающее и поэтому не заметил зловещей фигуры хищника, следующего за ним по пятам. Танар быстрым шагом спускался с плато; не отставая ни на шаг, крался за ним на мягких лапах свирепый зверь.

След привел молодого воина к подножию высокой скалы, нависшей над узким заливом. Здесь он остановился перевести дыхание и оглядеться. Далеко от берега в открытом море его зоркие глаза обнаружили одинокую лодку. Насколько он мог судить, это было рыбачье каноэ. В нем сидели двое, но на таком расстоянии юноша не мог разглядеть с уверенностью, были ли это те, кого он искал.

Пока Танар стоял и вглядывался в даль океана, не очень хорошо соображая, что делать дальше, за спиной у него послышался какой-то шорох. Этот звук мгновенно привел его в чувство. Все его природные инстинкты сразу же вернулись к нему. Он мгновенно развернулся и с ужасом увидел всего в десяти шагах от себя полосатую шкуру и оскаленную пасть огромного тарага. Его могучие клыки блестели на солнце, шерсть на морде злобно топорщилась, длинный хвост вдруг перестал извиваться и застыл; только самый кончик его конвульсивно подрагивал. Зверь прижался к земле и замер. Танар понял, что сейчас он прыгнет на него. Человек был один и без оружия, представляя таким образом легкую добычу для тарага. Бежать ему тоже было некуда. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Танара, но не смогли до конца вытеснить стоящую перед глазами картину: двое в каноэ в открытом море и гладь узкой бухты под нависающей скалой в сотне футов ниже того места, где он находился. И в этот момент тараг бросился на свою жертву. Из горла зверя вырвался ужасающий рык, гибкое тело стремительно взвилось в воздух. Всего два прыжка понадобилось огромной кошке, чтобы преодолеть разделявшее их расстояние, но Танар не стал дожидаться, пока стальные когти вонзятся в его тело. Тараг не успел еще прыгнуть во второй раз, как юноша уже бросился вниз головой в воды синеющей далеко внизу бухты. Собственно говоря, выбора у него не было. Тараг растерзал бы его наверняка, а воды залива представляли собой хоть крохотный, но все же шанс к спасению. Он не мог знать, что ждет его внизу: острые, торчащие скалы, мелководье или спасительная глубина, он мог только надеяться на лучшее. В любом случае, на милосердие тарага рассчитывать было трудно.

В своем втором прыжке тараг вместо тела предполагаемой добычи встретил только пустоту и по инерции полетел следом за Танаром, спрыгнувшим со скалы на долю секунды раньше. Оба они — человек и тараг — вошли в воду практически одновременно и всего в нескольких ярдах друг от друга.

Войдя в воду, юноша развернулся на глубине и начал подниматься на поверхность, но когда голова его показалась наконец над водой, он с ужасом обнаружил совсем рядом с собой все ту же полосатую шкуру и оскаленные клыки своего преследователя.

Увидев ускользнувшую добычу, тараг зарычал и рванулся к сарианину. Танар был уверен, что в воде легко обгонит плохо плавающего зверя, но понимал: стоит только тому выбраться на берег, как ситуация резко изменится. Решение пришло мгновенно. Тараг уже протянул к лицу юноши когтистую лапу, но в ту же секунду Танар ушел под воду. Несколько сильных гребков руками, и вот уже он вынырнул за спиной хищника. Еще мгновение, и юноша крепко вцепился в шею тарага. Тот попытался извернуться и сбросить непрошеного седока, но Танар своей тяжестью заставил морду зверя скрыться под водой. Хрипя и задыхаясь, тараг вовсю старался достать своего противника когтями, но в воде тот легко уворачивался. Сообразив, наконец, что ему угрожает смерть от удушья, если он как можно быстрее не обретет твердой почвы под ногами, тараг устремился к берегу, а Танар всячески старался этому воспрепятствовать. Его сильные пальцы скользнули по шее тарага и сомкнулись на горле, пытаясь задушить зверя. Теперь тараг уже не рычал, да и Танар сражался молча. То был странный и жуткий поединок, свирепая схватка не на жизнь, а на смерть между противниками, привыкшими сражаться до последнего дыхания, до последней капли крови.

Теперь человека и зверя окутывал полумрак. Отчаянные усилия тарага все же позволили ему несколько приблизиться к берегу в том месте, где каменный козырек скрывал вымытую в скале пещеру. Чуя близость берега, тараг из последних сил рвался к нему, а человек старался не дать ему добраться до земли или хотя бы до мелководья. И человек победил. Зверь начал понемногу ослабевать, но Танар все еще не мог быть уверенным в своей безопасности. Стоило только его противнику коснуться лапами дна, он даже в своем полузадушенном состоянии разорвал бы его в мгновение ока. Поэтому Танар собрал все свои силы, еще сильнее сдавил горло хищника, соскользнул с его спины, продолжая удерживать его морду под водой, и постарался развернуться в противоположном берегу направлении. Это не обошлось ему даром. В последнем усилии тараг все же сумел достать юношу своими когтями, но вот его полосатое тело вздрогнуло, по нему прошла последняя конвульсия, и оно обмякло в руках молодого воина.

Танар из последних сил доплыл до берега, повалился на мелкую гальку и в изнеможении застыл, тяжело и хрипло дыша. Но лежал он недолго, мысль о похищенной девушке заставила его подняться на ноги. Он огляделся вокруг. В дальнем углу пещеры виднелось несколько каноэ незнакомой ему формы. В каждом были весла, аккуратно сложенные, словно их владельцы должны были вот-вот вернуться. Откуда взялись эти каноэ и кто оставил их в этом укромном месте, Танар мог только догадываться. Одно было ясно: эти каноэ не с Амиокапа. Может быть, они были сделаны на одном из близлежащих островов или даже на материке? Но этот вопрос не очень волновал сейчас юношу. Здесь были лодки, с помощью которых он мог догнать тех двоих, которых он видел в открытом море. Он был убежден, что это Джад и Стеллара.

Выбрав самое маленькое каноэ, Танар подтащил его к воде и столкнул в нее. Затем прыгнул в лодку сам, взял весло и поплыл к узкой горловине, соединяющей бухту с открытым морем. Сейчас у него появилась возможность поближе познакомиться со своим суденышком. Оно было выдолблено из цельного ствола очень легкого, но прочного дерева и могло вместить троих человек. Он постучал веслом по палубному настилу. Внутри была пустота. Судя по тщательности, с которой доски палубы были пригнаны друг к другу, каноэ было непотопляемым. Взгляд сарианина упал на большой кожаный сверток, лежавший в носу лодки. Он развернул его. По бокам были привязаны кожаные тесемки. Ломая голову над предназначением этого странного предмета, Танар вдруг обратил внимание на дырочки, проделанные у самого края борта каноэ и расположенные на равном расстоянии друг от друга. Ясно было, что кожаное покрытие стелилось поверх каноэ и привязывалось к бортам тесемками, продетыми в отверстия. Продолжая исследовать обнаруженный сверток, Танар заметил, что в середине у него имеется отверстие диаметром, соответствующим диаметру человеческого тела. Теперь все стало на свои места. Затянутое в кожаный чехол каноэ и сидящий внутри него человек могли не бояться ни волн, ни брызг. Да, такой кораблик мог вполне совладать даже с серьезным штормом.

Поскольку Танар никогда не считал себя опытным мореходом, он поспешил воспользоваться найденной кожей, чтобы подстраховаться на всякий случай. Он тщательно привязал покрытие к борту, не пропуская ни одной дырочки, и, наконец, туго обвязал края отверстия вокруг собственной талии. Проделав всю эту несложную работу, он ощутил вдруг такую уверенность в своей полной безопасности среди морских просторов, которой не чувствовал даже на огромном корабле Сида.

Теперь оставалось только догнать похитителя. Выйдя в открытое море, Танар направил свою лодку в ту сторону, где, по его расчетам, должно было находиться замеченное им со скалы каноэ. Вскоре ему удалось снова увидеть его, но на таком далеком расстоянии, что оно казалось не более чем маленьким черным пятнышком. Впереди же, прямо по курсу, вставала из морских вод окутанная дымкой земля. Это был остров Хайм, и теперь Танар уже не сомневался, что те, кого он ищет, находятся именно в преследуемом им каноэ.

Моря и океаны Пеллюсидара плохо приспособлены для плавания по ним на маленьком каноэ, причем главную опасность представляют вовсе не ветры и течения, а обитающие в их глубинах морские ящеры, давно вымершие на внешней поверхности Земли. Немудрено поэтому, что молодой горец, никогда прежде не видевший моря, больше всего опасался столкнуться именно с этими обитателями океана, тем более, что у него не было с собой никакого оружия. Он заметил, правда, что его весло заканчивалось заостренным наконечником, вырезанным из бивня тандора, но на его взгляд, такое оружие вряд ли могло оказаться полезным против, скажем, дирайт-аза или тандор-аза, самых могучих и страшных ящеров из всех, что населяют моря Пеллюсидара. Пока, впрочем, на него никто не нападал, да и морская гладь вокруг казалась совершенно безжизненной.

Отчетливо сознавая, что как гребец он не в состоянии соперничать с Джадом, Танар даже не стремился догнать его каноэ. Лучшее, на что он мог надеяться, это не терять его из вида и заметить место, где он пристанет к берегу. А уж когда он очутится на твердой земле, Танар знал, что найдет способ преодолеть любые препятствия и справиться с любым врагом.

Чем ближе подходил он к Хайму, тем отчетливее вырисовывались его контуры. Маленькое пятнышко впереди по-прежнему плясало на волнах. Танару казалось, что все вокруг застыло, даже остров перестал приближаться. Он страшно хотел есть и еще больше пить, но у него не было ни пищи, ни воды. Оставалось только грести и грести, до изнеможения.

Но вот, наконец, усилия его начали приносить плоды; стали заметнее отдельные детали береговой линии, бухты, лесистые склоны холмов. Шедшее впереди каноэ пока еще не пристало к берегу. Следивший за ним Танар заметил, что оно повернуло в небольшую бухту и скрылось из вида. Юноша постарался запомнить это место и удвоил свои усилия, стремясь поскорее оказаться на берегу. Именно этот момент выбрала судьба, чтобы нанести сокрушительный удар всем его планам и надеждам. Внезапно возникшая на поверхности моря рябь справа по борту была только первым предупреждением. А затем безжалостная рука внезапно налетевшего шторма подхватила легкое каноэ и понесла его перпендикулярно намеченному курсу вдоль берега острову, все дальше и дальше унося от места высадки Джада и Стеллары. Вздымались волны, свистел ветер. Шторм разыгрался не на шутку, нечего было и думать противостоять его ярости. Танар, отдавшись воле ветра, все же старался, по мере возможности, хотя бы приблизиться к берегу.

Шторм между тем отнес его уже чуть ли не к оконечности острова. Если он унесет его еще дальше в открытое море за пределы видимости земли, он никогда не сможет высадиться на Хайме или вернуться на Амиокап и наверняка умрет от голода и жажды в бескрайних морских просторах. Танар напряг все свои силы, чтобы попытаться пристать к берегу. Рискуя перевернуться, он греб изо всех сил. Берег приближался, но слишком медленно. Танар понял, что сейчас его пронесет мимо острова, и тогда все погибло.

Когда он поравнялся с оконечностью Хайма, до берега оставалось еще сотня ярдов. Казалось бы, все потеряно, но тут Танар заметил, что сразу за островом находится сравнительно спокойная от волнения акватория, не захваченная штормом. Здесь лежала его последняя надежда.

Напрягая могучие мускулы, сарианин налег на весло. Ярд, еще ярд, еще… И вдруг все кончилось. Ветер стих, и легкое каноэ оказалось в спокойной воде, в защищенной островным массивом от шторма зоне. Но Танар не снизил темпа гребли, пока нос каноэ не ткнулся в песок прибрежной отмели.

Выпрыгнув на берег, юноша затащил каноэ в кусты и замаскировал. Он сомневался, что ему еще раз придется им воспользоваться, но такая возможность все же не исключалась. Покончив с этим, один и без оружия в незнакомой стране, Танар бесстрашно пустился на поиски любимой девушки. Каким бы безнадежным ни казалось ему это предприятие, он знал, что иначе поступить не может.

Для начала Танар решил следовать вдоль берега до той бухты, куда вошло каноэ с Джадом и Стелларой, а дальше действовать уже сообразно обстоятельствам. План его был достаточно прост, но в незнакомом месте требовал от безоружного чужеземца особой осторожности. В то же время, любовь и жажда мести призывали его спешить, а выбранный маршрут, как назло, изобиловал естественными препятствиями. Вначале ему преградила путь неприступная скалистая стена, протянувшаяся далеко в море, которую ему пришлось обходить, сделав порядочный крюк в глубь острова. За скалистой преградой открылось широкое плато, поросшее редкими купами деревьев. Стадо тагов мирно паслось на залитом солнцем лугу. Завидев человека, они пришли в беспокойство. Один старый бык угрожающе замычал и начал рыть землю копытом. Танар стал уже подыскивать подходящее дерево, но все обошлось, едва он удалился от тага на несколько десятков ярдов. На этом, однако, его злоключения не кончились. Хотя юноша и старался держаться подальше от тагов, но они, как известно, имеют очень скверный характер. Несколько молодых быков, решив, видимо, проучить непрошеного гостя, сбились в кучу и начали наступать на него, грозно мыча и мотая головами. Танар смерил взглядом расстояние. У него оставался еще шанс проскочить — между быками пока сохранялся довольно широкий промежуток. Решив рискнуть, юноша со всех ног бросился бежать. Но в этот момент один из быков тоже решил приступить к активным действиям. Он нагнул голову, выставил вперед рога и понесся на сарианина. Следом за ним, пыхтя как паровозы, бросились и все остальные. Теперь оставалось только надеяться на ближайшее дерево, к которому и бросился незадачливый путник, преследуемый со всех сторон разъяренными животными.

Только успел он взлететь на нижний сук, как пронесшийся прямо под ним таг едва не коснулся его ног кончиками рогов. Еще несколько мгновений спустя под деревом собралось почти все стадо. Некоторые из тагов ограничились ревом и рытьем земли, но другие разозлились не на шутку. Несколько быков уперлись головами в дерево и стали раскачивать его, пытаясь свалить. К счастью для Танара, ему подвернулся мощный дуб, способный выдержать и не такую осаду. Но убедившись в тщетности своих стараний, таги, похоже, не собирались прекращать «военных» действий. Несколько быков улеглись под деревом, всем своим видом показывая, что они никуда отсюда не уйдут.

Для нас с вами, привыкших к чередованию дня и ночи, такая ситуация разрешилась бы просто — стоило только дождаться темноты и под ее покровом благополучно улизнуть. Но в мире, где солнце вечно находится в зените, а время, как таковое, просто не существует, вынужденное бездействие, да еще по собственной неосторожности, способно просто свести с ума. К счастью, молодой человек, будучи истинным сыном своего века, обладал практическим складом ума. Покорившись неизбежности, он решил на досуге заняться изготовлением столь необходимого ему оружия. Дуб, на котором он сидел, предоставил ему все нужные материалы. Не хватало только тетивы для лука. Ее Танар сделал из узкой полоски сыромятной кожи, служившей ему для подпоясывания его набедренной повязки. Он долго жевал эту кожу, пока вся она не пропиталась слюной. Потом согнул древко лука, приладил тетиву и отложил его в сторону сушиться. Стрелы для лука юноше пришлось заострять зубами. Тетива из сыромятной кожи тем временем высохла и так натянулась, что звенела при малейшем прикосновении.

Покончив с оружием, Танар по-прежнему оставался в осаде. Таги не собирались ее снимать, а Джад в это время мог уже утащить Стеллару в такие дебри, где ее никогда никто не найдет. И снова случайность изменила всю ситуацию. Разозленный долгим бездействием Танар начал обдумывать, как ему избавиться от карауливших его тагов, и не придумал ничего лучшего, как кидать в них сучки и при этом громко орать. Метод сработал, но не полностью. Часть тагов действительно удалилась, но недалеко, зато остальные, наоборот, собрались под деревом и с любопытством подняли вверх свои рогатые головы. Исчерпав весь свой запас метательных снарядов, Танар повис на одной из нижних ветвей и начал раскачиваться на ней так, чтобы ее концом хлестать оказывающихся под ней животных. Прямо под этой веткой находился один из самых крупных быков стада. Совершенно неожиданно как для Танара, так и для быка, ветка обломилась у основания, и юноша оказался вдруг верхом на огромном волосатом таге. Инстинктивно он изо всех сил вцепился в густую шерсть на загривке, а перепуганный до смерти таг с утробным ревом бросился бежать. Как и следовало ожидать, он побежал к основному стаду. Стадо же, завидев своего собрата со странным седоком на спине, тоже перепугалось и пустилось в бегство. Сейчас Танар мог легко избавиться от надоевших ему тагов, спрыгнув на землю и предоставив им бежать куда угодно, но как раз этого ему делать было нельзя, так как следом за ним бросились и те животные, которые паслись в отдалении. Если бы он сейчас соскочил на землю, он неминуемо был бы растоптан. Поэтому юноше оставалось только положиться на судьбу и постараться не упасть.

А испуганный таг, все ускоряя свой бег, очутился тем временем уже в середине мчащегося напролом стада. Впереди показался лес. Теперь Танар встревожился не на шутку, ведь в лесу его сразу же буквально сметет со спины тага и он тут же будет растоптан. Но сделать он все равно ничего не мог, оставалось только ждать, чем закончится его опасное приключение.

При виде показавшихся впереди зарослей надежда вновь затеплилась в груди сарианина. Кусты были настолько густы» а деревья стояли так близко друг к другу, что бежать быстро здесь было просто невозможно. Как только передние ряды животных углубились в заросли, они вынуждены были резко сбавить скорость, а следующие за ними затоптались чуть ли не на месте. В результате всего этого Танар въехал в лес со скоростью черепахи. Добравшись до первого же дерева, он отпустил шерсть тага, ухватился за сук и оказался в привычной ему среде. Копье он, правда, потерял, но лук и стрелы, закрепленные за спиной, по-прежнему оставались с ним. Он подождал, пока стадо не скрылось в чаще, облегченно вздохнул и возобновил прерванный путь. Вынужденная прогулка верхом заставила его довольно далеко уклониться от побережья в глубь острова и теперь он решил срезать дорогу обратно, чтобы хоть как-то наверстать упущенное время.

Не успев еще выбраться из леса, юноша услыхал вдруг поблизости чье-то возбужденное рычание. Ему показалось, что он узнает в этом звуке кодона. Он достал стрелу, приладил ее и с оружием наготове начал осторожно пробираться в направлении шума. По счастью, ветер дул по направлению к Танару, и животное не могло его учуять, зато до ноздрей юноши очень скоро донесся характерный запах, подтвердивший его догадку, но вместе с запахом кодона он почуял и другой запах человека.

Не опасаясь привлечь внимание зверя своим запахом, Танар должен был только не поднимать шума, чтобы остаться незамеченным. Но это было для него самым привычным делом — умение бесшумно передвигаться было одним из важнейших навыков для примитивного дикаря из каменного века.

Как он и ожидал, увидев зверя, это оказался кодон — доисторический предок лесного волка, но значительно превосходящий последнего величиной и свирепостью. В отличие от наших волков, кодоны Пеллюсидара почти никогда не охотятся стаей. Размеры, свирепость и хитрость делают этого хищника достойным противником для любого обитателя джунглей. Лишь во время травли тандора кодоны иногда объединяются в стаю, которая распадается сразу же по окончании охоты.

Кодон сидел, рыча, под большим деревом и неотрывно смотрел вверх. Время от времени он вставал, подходил к стволу дерева и, опираясь о него передними лапами, вытягивался во всю длину, словно пытаясь достать спрятавшуюся среди ветвей добычу. Танар подкрался поближе и теперь мог разглядеть в листве дерева дрожащую фигурку мальчика, судорожно вцепившегося в толстый сук. С первого взгляда можно было понять, что мальчик смертельно напуган, но Танар с удивлением отметил, что тот почему-то чаще поглядывает наверх, чем вниз. Очевидно, в густой кроне таилась еще какая-то угроза. Сочувственно поглядывая на оказавшегося между двух огней ребенка, Танар с сомнением осмотрел свое нехитрое снаряжение. Его стрелы могли только разъярить такого крупного зверя, как кодон, и заставить его перенести свое внимание уже на стрелка. Он очень сомневался, что без наконечников его стрелы способны пробить хотя бы шкуру. Он мог надеяться на успех только в одном случае: если очень сильно и очень точно попадет прямо в сердце.

По-прежнему не привлекая внимания ни кодона, ни мальчика, Танар осторожно переменил позицию. С нового места он лучше видел дерево и теперь мог оценить, насколько действительно опасным было положение несчастного. В нескольких футах над ним, опускаясь все ниже, раскачивалась голова огромной змеи. В ее широко раскрытой пасти сверкали угрожающего вида клыки.

Танар собирался все же рискнуть и попытаться спасти мальчика от смерти по двум причинам. Во-первых, ему стало жаль его, а во-вторых, в случае успеха он мог надеяться, что в благодарность за спасение мальчик не откажется указать ему дорогу и послужить посредником в случае встречи с воинами его племени.

Танар находился уже не более чем в семи шагах от сидящего к нему спиной кодона, от глаз которого его скрывал густой куст. Мальчик его тоже не видел все его внимание было поглощено змеей наверху и кодоном внизу.

Наложив стрелу и зажав еще четыре в левой руке, Танар бесшумно поднялся из-за своего укрытия, натянул тетиву и пустил стрелу под левую лопатку зверя. Взревев от боли и ярости, тот подпрыгнул и развернулся, но тут же получил еще одну стрелу в грудь. Его горящие злобой желтые глаза остановились на молодом воине, из горла вырвался ужасающий рык, и кодон бросился вперед.

На самом деле все это происходило с такой быстротой, что заняло во много раз меньше времени, чем потребовалось на описание этого эпизода. Раненый волк способен покрыть семь шагов с невероятной быстротой. Но как бы быстр он ни был, Танар успел за это время выпустить еще три стрелы, ни одна из которых не пролетела мимо. Последняя настигла волка уже в воздухе. Затем тяжелое тело хищника обрушилось на Танара, сбило его с ног и откатилось в сторону. Кодон был мертв.

Мальчик, наблюдавший за происходящим с дерева, тут же спрыгнул на землю и, без сомнения, убежал бы без оглядки, если бы Танар не достал еще одну стрелу и не направил оружие на него, повелительным тоном приказывая остановиться.

Змея же, увидев еще одного человека, сообразила, очевидно, что ситуация резко изменилась, помедлила немного и с шипением уползла обратно. Танар подошел поближе к дрожащему мальчику.

— Кто ты? — спросил сарианин.

— Меня зовут Болал, — ответил тот, — я сын Скерфа, вождя нашей деревни.

— А где находится ваша деревня?

— Здесь, неподалеку, — ответил Болал.

— Ты можешь отвести меня туда? — спросил Танар.

— Конечно.

— А твой отец примет меня хорошо?

— Еще бы! Ведь ты спас мою жизнь. Не бойся, отец окажет тебе гостеприимство, хотя у нас в Гарбе не любят чужаков и обычно их убивают.

— Ну тогда веди, — приказал Танар.

Глава 11

Болал уверенно вел юношу по лесу. Вскоре они вышли на край отвесной скалистой стены, судя по всему, той самой, которую Танару пришлось незадолго до этого обходить. Близко от края обрыва стояло разбитое молнией и сильно обгоревшее дерево. Остатки толстенного ствола достигали десяти футов в высоту. Из почерневшего ствола торчали обломки таких же обгоревших сучьев.

— Следуй за мной, — сказал Болал и полез на дерево, цепляясь руками за торчащие обломки. Он залез на вершину ствола и куда-то исчез. Танар последовал его примеру и обнаружил наверху отверстие в три фута диаметром, ведущее вниз. В стены этой своеобразной шахты были вбиты деревянные колышки, позволявшие спускаться как по лестнице. Отвесные лучи солнца вначале освещали спуск, но по мере продвижения вниз становилось все темнее, и Танар двигался только наощупь. Он не очень-то доверял мальчишке, поэтому следовал за ним по пятам, чтобы держать его в пределах досягаемости.

Деревянный ствол закончился, перейдя в земляной туннель, довольно крутой и ведущий куда-то вниз. Пройдя по нему до конца, Болал и Танар очутились в пещере, слабо освещенной посредством небольшого отверстия в противоположной от них стене. Болал без колебаний лег на живот и пополз через это отверстие, имевшее в диаметре не более двух футов. Танар последовал за ним. Выбравшись наружу, он огляделся и увидел, что его спутник и он сам находятся на нешироком карнизе близ вершины отвесной стены.

— Вот это, — сказал Болал, — и есть наша деревня Гарб.

— Но я не вижу здесь ни жилищ, ни людей, — удивился Танар.

— Сейчас все увидишь. Следуй за мной.

Болал уверенно зашагал по карнизу, Танар за ним. Местами карниз настолько сужался, что приходилось буквально прилипать к скале, чтобы не сорваться в пропасть. Пройдя так небольшое расстояние, они вышли на широкую площадку. Здесь карниз заканчивался. Болал лег на край, затем, уцепившись за него руками, осторожно сполз вниз и повис над пропастью. Потом разжал руки. Танар заглянул вниз и увидел, что мальчик приземлился на другой узкий карниз десятью футами ниже. Даже для горца и опытного скалолаза, каким был Танар, такой акробатический трюк был в новинку. Но выбора не было. Следуя примеру своего проводника, он тоже повис на краю, глубоко вздохнул и разжал руки.

Он приземлился рядом с Болалом и собрался уже что-то сказать тому относительно трудностей проникновения в его деревню, но понял вдруг, что для мальчика все это так же привычно и естественно, как, скажем, есть, пить или дышать. Он просто жил здесь и не видел ничего особенного в том, что любой другой счел бы чудесами ловкости. Поэтому Танар не стал ничего говорить, а вместо этого решил лучше осмотреться. Карниз, на котором они стояли, был заметно шире предыдущего и на него выходило несколько пещер. Местами карниз расширялся до шести или восьми футов.

— Разве не прекрасная у нас деревня? — с гордостью спросил Болал и указал пальцем куда-то вниз, не дожидаясь ответа. — Смотри!

Следуя взглядом в направлении пальца Болала, Танар только теперь увидел целую лестницу карнизов, усеивающих стену снизу доверху. И на каждом из них находились люди и, несомненно, пещеры, хотя последних сверху видно не было.

— А теперь идем, — прервал его созерцание Болал, — я отведу тебя к моему отцу.

Первые же встреченные ими воины, увидев Танара, схватились за оружие, но Болал, загородив юношу собой, объяснил им, что это его друг и он ведет его к вождю. Воины нехотя расступились.

Каждый карниз, или уровень, соединялся со следующим посредством закрепленного бревна с вбитыми в него колышками. Спускаться по ним было довольно легко. Миновав больше десятка уровней, Болал и Танар оказались на широком карнизе, находящемся где-то на полпути от вершины до подножия. Болал остановился у входа в одну из пещер. Перед ним сидели мужчина, женщина и двое детей: юная девушка, примерно одного возраста с Болалом, и маленький мальчик. Подобно остальным жителям деревни, эти тоже вскочили на ноги при виде незнакомца. Мужчина схватился за копье.

— Не трогайте его! — поспешил успокоить их Болал. — Я привел его к тебе, отец, потому что этот юноша спас мне жизнь. Мне с двух сторон угрожали огромная змея и свирепый кодон. За это я обещал ему добрый прием и гостеприимство от твоего имени, отец.

Скерф подозрительно уставился на Танара, не выпуская из рук копья. Даже известие о спасении сына не смягчило выражения враждебности на его хмуром лице.

— Кто ты такой и что ты делаешь в нашей стране? — грубо спросил он.

— Я разыскиваю некоего Джада, — ответил Танар.

— Что тебе известно о Джаде? Он твой друг?

В тоне вождя было что-то такое, что сразу отбило у Танара охоту называть Джада своим другом, хотя вначале такая мысль у него была.

— Нет, ответил он, — мы просто знакомы. Мы вместе с ним бежали от корипаев Амиокапа.

— Так ты с Амиокапа?

— Нет. Я из Сари, горной страны, расположенной на материке очень далеко отсюда.

— А что ты делал на Амиокапе? — не отставал Скерф.

— Я был взят в плен корсарами, но их корабль потерпел крушение близ Амиокапа. Послушай меня, вождь, мне ничего от вас не нужно. Дай мне только немного еды и расскажи, как мне найти Джада.

— Я не знаю, как тебе найти Джада, — проворчал вождь. — Наши деревни воюют между собой.

— Но ты хотя бы можешь показать мне, где находится его деревня?

— Могу, конечно, но я не уверен, что ты найдешь там Джада.

— Вы собираетесь его кормить? — вмешался Бодал. — И как насчет того, чтобы оказать ему обещанное гостеприимство?

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Скерф, но в голосе его не было искренности, а глазки так и забегали во все стороны.

Перед входом в пещеру был сложен небольшой очаг. На углях стоял глиняный горшок, зажатый для устойчивости тремя камнями. Перед очагом сидела на корточках женщина. В юности она могла быть красавицей, но сейчас ее лицо, покрытое морщинами, не выражало ничего, кроме злобы и ненависти. Она помешивала варево в горшке реберной костью какого-то животного.

— Танар очень голоден, Слоо, — обратился к ней Болал. — Еда скоро будет готова?

— Мало мне всю жизнь дубить шкуры и готовить на всех вас, чтобы я еще угождала всякому подозрительному чужаку, которого тебе вздумается привести домой, — сварливо отозвалась женщина.

— Но я же никогда прежде никого не приводил, — попытался возразить ей Болал.

— И начинать не надо было! — отрезала Слоо.

— Заткнись, женщина! — прикрикнул Скерф. — И поспеши с едой.

Женщина вскочила на ноги и угрожающе занесла руку с зажатым в ней ребром над головой.

— А ты не указывай, что мне делать! — завопила она. — Я уже по горло сыта твоими указками!

— Врежь ему, матушка! — заорал мальчик лет одиннадцати. Он даже пританцовывал от возбуждения, а на лице у него было выражение живейшего восторга перед семейной сценой.

Болал перепрыгнул через очаг и отвесил своему брату здоровенную оплеуху. Тот отлетел в сторону и врезался в стену.

— А ну заткни свою пасть, Данг, если не хочешь, чтобы я тебя скинул в пропасть, — угрожающе прошипел Болал.

Только последний член семьи — юная девушка, едва начавшая превращаться в женщину, — не принимала участия в возникшей сваре. Она сидела, прижавшись к скале, и молча глядела на разыгрывающуюся сцену.

— Почему ты сидишь здесь и ничего не делаешь, Гура? — обратилась вдруг к ней женщина. — Ты позволяешь им нападать на свою мать и даже пальцем не хочешь шевельнуть в ее защиту!

— Но на тебя же никто не нападает, матушка, — со вздохом отозвалась девушка.

— А вот я сейчас нападу! — в бешенстве заорал Скерф, хватая лежащую рядом с ним дубину. — Я сейчас башку ей расшибу, если она не поторопится с едой! И если не заткнет свою грязную пасть! — добавил он, вращая дубинку над головой.

В этот момент перед входом в соседнюю пещеру раздался истошный вопль. Семейство вождя, забыв на мгновение о своих раздорах, как по команде обернулось на крик. Там разыгрывалась другая семейная сцена. Мужчина держал женщину за волосы и безжалостно лупил ее палкой. Женщина истошно орала. Несколько детей, стоя в отдалении, бросали камни сначала в своих родителей, а потом друг в друга.

— Эй, врежь ей как следует! — закричал Скерф.

— Выцарапай ему глаза! — вторила ему Слоо.

Семейные передряги отошли на второй план, и все теперь с интересом наблюдали за соседней дракой. Танар тоже наблюдал за происходящим, но на душе у него была горечь и отвращение. За всю свою жизнь он никогда не сталкивался в своей стране с подобными семейными отношениями. А в сравнении с жителями Амиокапа, недаром прозванного островом любви, эти аборигены выглядели просто какими-то дикарями.

— Не обращай внимания, — посоветовал Болал, следивший за выражением лица юноши. — Поживешь среди нас, привыкнешь и не к такому. Здесь всегда так себя ведут. Пойдем лучше есть, все уже готово.

С этими словами он вытащил каменный нож, потыкал им в горшок и выудил оттуда кусок вареного мяса. У Танара не было ножа, поэтому он воспользовался одной из своих стрел, которая ничуть не хуже подходила для этой цели. Увидев, чем они занимаются, у горшка собрались и остальные члены семейства. Как ни в чем не бывало, они с аппетитом набросились на вареное мясо. Во время трапезы никто не разговаривал. Только в тех случаях, когда два ножа одновременно вонзались в один и тот же кусок, возникала легкая перебранка, в ходе которой милые родственники осыпали друг друга грязными оскорблениями.

Едва горшок опустел, Скерф и Слоо забрались в пещеру и тут же уснули. Немного погодя к ним присоединился и Болал.

Гура, дочь Скерфа и Слоо, взяла горшок и стала спускаться вниз по скале к текущему у ее подножия ручью, чтобы вымыть его и принести свежей воды. Пока она спускалась по колышкам, вбитым в бревна, ее младший брат Данг забавлялся тем, что швырял в нее камни.

— Прекрати немедленно! — приказал Танар. — Ты же можешь попасть в нее.

— А зачем, по-твоему, я кидаю в нее камни? — удивился маленький сорванец. — Чтобы промахнуться?

Он схватил новый камень, замахнулся, но бросить не успел, Танар перехватил занесенную руку, сильно сжал ее у запястья и заставил мальчишку выронить камень.

Данг испустил вопль, способный разбудить мертвого и слышный, наверное, даже на Амиокапе. Из пещеры с растрепанными волосами вылетела Слоо.

— Он хотел меня убить! — завопил Данг.

Слоо, как разъяренная тигрица, бросилась на юношу.

— Постой, — спокойно сказал Танар, — я не сделал твоему сыну ничего плохого. Он начал швырять камни в свою сестру, а я только остановил его.

— А какое ты имел право его останавливать! Это его сестра, и он может швырять в нее чем угодно и когда угодно.

— Но он же мог попасть в нее, и тогда она могла упасть и разбиться насмерть.

— Ну и разбилась бы, невелика потеря. А ты, чужеземец, не лезь не в свое дело.

С этими словами Слоо схватила своего младшего в охапку, надрала ему уши и утащила в пещеру, откуда еще долго доносились крики, звуки ударов, проклятья и рев Данга. Когда же все стихло, до ушей юноши стали доноситься со всех сторон звуки аналогичных ссор справа и слева, сверху и снизу. Он посмотрел вниз. Там у ручья копошилась хрупкая фигурка Гуры. Она вымыла горшок, наполнила его свежей водой и поставила тяжелую ношу себе на голову. Любуясь изяществом девушки и легкостью, с которой она несла свою кладь, Танар все же недоумевал: как, интересно, собирается она подниматься наверх с горшком, полным воды. Но, к его величайшему удивлению, она забралась на первый уровень с такой легкостью, словно на голове у нее ничего не было. Все выше и выше поднималась девушка; горшок у нее на голове находился все время в строго вертикальном положении.

Наблюдая за Гурой, Танар обратил внимание на поднимающегося по той же лестнице мужчину, который находился выше девушки на несколько уровней. Он продвигался очень быстро и совершенно бесшумно. Достигнув карниза, где стоял Танар, мужчина, не обращая никакого внимания на сарианина, подкрался к соседней пещере, вынул нож и нырнул внутрь. Мгновение спустя из пещеры донеслись громкие крики и проклятия, а вслед за этим на карниз выкатились двое сцепившихся мужчин. Один из них был только что вошедший. Его соперник был моложе, ниже ростом и явно слабее. Оба размахивали ножами и орали, но шума пока что было больше, чем крови. Тут из пещеры выскочила женщина. В руках у нее была берцовая кость тага. Этой костью она принялась лупить старшего из дерущихся, стараясь попасть ему по голове или по рукам. Ее нападение привело мужчину в дикую ярость и, вместо того, чтобы его ослабить, только придало дополнительных сил. Ему удалось перехватить правую руку своего противника, и с торжествующим воплем он вонзил свой нож тому в сердце.

Издав горестный вопль, женщина опять попыталась ударить убийцу костью по голове, но промахнулась. Кость ударилась о камень и раскололась вдребезги. Победитель же, схватив тело поверженного врага, поднял его над головой и с размаху швырнул в пропасть. Потом он схватил женщину за волосы, швырнул ее наземь и начал бегать вокруг в поисках палки, волоча ее за собой. Женщина вопила дурным голосом и осыпала мужчину проклятиями.

Наблюдая за разыгравшейся трагедией, Танар вдруг почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Он повернул голову и увидел Гуру. Она стояла перед ним, прямая, как стрела, а полный горшок неподвижно застыл у нее на голове.

— Какой кошмар! — сказал Танар, кивая в сторону соседней пещеры.

— Ничего особенного, — пожала плечами Гура, — просто муж вернулся домой раньше обычного. Вот и все.

— Ты хочешь сказать, — начал Танар, — что этот тип, который таскает ее за волосы, ее муж?

— Конечно, — ответила Гура. — Все женщины в деревне ведут себя так. Да и что можно ожидать, если во всех семьях царит всеобщая ненависть.

Она подошла к входу в пещеру и заботливо поставила горшок с водой в темный уголок. Потом присела на камень, прислонилась спиной к скале и уставилась вдаль, не обращая больше внимания на семейные неурядицы соседей.

Впервые за все время Танар получил возможность внимательно разглядеть девушку. В отличие от сородичей, лицо ее не было отмечено печатью хитрости, лицемерия и недовольства всем окружающим. Это было красивое и благородное лицо, но очень печальное. Танар вдруг подумал, что Слоо, мать Гуры, в молодости могла выглядеть точно так же. Он подошел к девушке и уселся рядом с ней.

— Твои соплеменники всегда так себя ведут? — спросил юноша.

— Всегда, — ответила Гура.

— Но почему?

— Я не знаю. Наши обычаи позволяют мужчине иметь только одну жену, и выбор этот на всю жизнь. Разойтись они уже не могут. Хотя каждый сам выбирает себе пару, в большинстве случаев вскоре после свадьбы начинаются ссоры, побои и даже убийства. Чаще всего раздоры возникают из-за неверности одного из супругов. А в твоей стране мужья и жены тоже ссорятся между собой?

— Бывает, — сказал Танар, — но не так, как здесь. Если бы они позволили себе вести себя подобным образом, их просто изгнали бы из племени.

— А если вдруг муж и жена обнаружат, что больше не любят друг друга, что тогда?

— В этом случае никто не станет заставлять их продолжать жить вместе. Они просто разойдутся, и каждый может найти себе, если пожелает, новую пару.

— Как же так можно? — испугалась девушка. — У нас за такое одно наказание — смерть.

— Ну не знаю, рассмеялся Танар, — у каждого народа свои обычаи. Скажу одно: мы у себя в горах живем счастливо и мирно, чего никак нельзя сказать о твоем племени. А ведь человек должен в первую очередь быть счастливым. Иначе для чего ему вообще жить?

Девушка задумалась над последними словами сарианина. По ее лицу было видно, что раньше ей ничего подобного никто не говорил.

— Может быть, ты и прав, — нарушила она, наконец, затянувшееся молчание. Это просто невыносимо жить так, как живем мы. Раньше мать была совсем другой, и она рассказывала мне, что в ее стране совсем другие обычаи. Но теперь она тоже стала такой же, как все остальные.

— Так твоя мать не с Хайма? — спросил Танар.

— Нет, она с Амиокапа. Она была совсем еще юной девушкой, когда отец похитил ее.

— Теперь мне все понятно, — задумчиво пробормотал юноша.

— Что тебе понятно? — удивилась Гура. — О чем ты говоришь?

— Я имел в виду, — пояснил Танар, — что мне понятно теперь, почему ты так сильно отличаешься от остальных. Ты и твой брат Болал выглядите иначе и ведете себя иначе, совсем не так, как другие.

— Это от матери, — согласилась Гура, — а кроме того, мы еще очень молоды и у нас пока нет пары. Когда же мы с братом заведем собственные семьи, тогда, боюсь, мы со временем тоже перестанем отличаться от прочих, как это уже случилось с нашей матерью.

— А ваши воины часто привозят невест с Амиокапа? — заинтересованно спросил сарианин.

— Пытаются многие, но лишь единицам удается вернуться с девушкой. На Амиокапе наших не любят, и поэтому им приходится действовать очень осторожно. В пещере, скрытой на берегу маленькой бухты, воины Хайма устроили на Амиокапе тайный лагерь. Оттуда они совершают набеги за девушками. Но из каждых десяти воинов домой возвращается лишь один, да и тот не всегда с невестой. Между прочим, на берегу нашего острова есть одна деревня, жители которой живут тем, что плавают на Амиокап и забирают оставшиеся без хозяев каноэ, чьи владельцы погибли во время набегов от рук воинов Амиокапа.

Она снова задумалась, потом подняла голову и мечтательно улыбнулась.

— Ах, как бы я хотела хоть разочек побывать на Амиокапе! — прошептала она.

— Почему? — спросил Танар.

— А вдруг я встречу там такого человека, с которым буду счастлива всю жизнь?

— Это невозможно, Гура, — печально покачал головой юноша.

— Невозможно? Почему? Разве я не красива? Или молодые люди на Амиокапе не любят красивых девушек?

— Ты очень красива, Гура, но если ты окажешься на Амиокапе, тебя ждет только смерть.

— Но почему? — снова спросила девушка.

— Дело в том, — печально ответил Танар, — что твой отец родом с Хайма, хотя мать и с Амиокапа.

— У них такой обычай? — догадалась Гура.

— Да.

— Ну что ж, — вздохнула девушка, — значит, мне придется остаться здесь, выйти замуж за человека, которого я буду ненавидеть, и нарожать ему детей, которые будут ненавидеть нас обоих.

— Да, не очень приятная перспектива, — согласился Танар.

— Не очень, — кивнула девушка, — если только…

— Если что? — спросил сарианин.

— Да нет, ничего, — ответила Гура.

Снова воцарилось молчание. Каждый думал о чем-то своем. Танар, например, погрузился в сладостные воспоминания о своей любимой Стелларе.

Внезапно Гура подняла голову и взглянула на юношу.

— А что ты собираешься делать, когда найдешь своего Джада? — спросила она.

— Я собираюсь его убить, — честно признался Танар.

— А потом?

— Пока не знаю. Если я сумею найти еще одного человека, который должен быть вместе с Джадом, мы с ним постараемся вернуться на Амиокап.

— А почему бы тебе не остаться здесь? — осторожно спросила Гура. — Я была бы очень рада, если бы ты так поступил.

Танар содрогнулся.

— Да я скорее спрыгну со скалы!

— Я понимаю тебя, — сказала девушка, — но мне кажется, я знаю, как можно устроить так, чтобы ты остался на Хайме и был бы при этом счастлив.

— И как же это? — подозрительно спросил Танар.

Девушка ничего не ответила. Глаза ее наполнились слезами, она поспешно вскочила с места и скрылась в пещере.

Танар сидел и ждал, когда же проснется Скерф. Он хотел договориться с ним о проводнике, который сможет отвести его в деревню Джада. Но вместо Скерфа из пещеры вышла его жена.

— Ты все еще здесь? — недовольно проворчала она.

— Я жду Скерфа, чтобы он дал мне проводника до деревни Джада, — пояснил сарианин. — Как только он это сделает, я сразу же уйду.

— Глаза б мои тебя не видели! — буркнула Слоо и снова вернулась в пещеру.

Вышел Болал, протирая кулаком глаза.

— Когда же твой отец даст мне проводника? — с упреком обратился к нему Танар. — Он ведь обещал мне помочь.

— Я не знаю, — ответил подросток, — он только что проснулся. Когда он выйдет, ты можешь сам с ним поговорить. Он послал меня за шкурой убитого тобой кодона. Он очень рассердился, когда узнал, что я бросил его в лесу.

Болал отправился за шкурой, а Танар снова остался наедине со своими невеселыми раздумьями.

Из пещеры вышла Гура. Она выглядела взволнованной и испуганной. Подойдя к юноше, она опустилась на колени и приложила губы к его уху.

— Ты должен немедленно бежать, — прошептала она. — Скерф собирается тебя убить, поэтому он отослал Болала.

— Но почему он хочет убить меня? — удивился Танар. — Я спас жизнь его сыну и прошу только показать мне дорогу в деревню Джада.

— Он ревнует тебя к Слоо, — объяснила девушка, — потому что, когда он проснулся, ее не было в пещере. Она была здесь, наедине с тобой.

— Действительно была, — рассмеялся Танар, — и очень недвусмысленно дала мне понять, что мое присутствие здесь более чем нежелательно.

— Я-то тебе верю, — сказала Гура, — но отец настолько ревнив и подозрителен, что готов поверить чему угодно в отношении матери. Если он что-то вобьет себе в голову, его уже невозможно разубедить. Я повторяю: единственная твоя надежда — немедленное бегство.

— Спасибо тебе, Гура, — сказал юноша. — Я отправляюсь тотчас же.

— Так не пойдет, — остановила его девушка. — Скерф сейчас выйдет. Если тебя здесь не будет, он тут же соберет сотню воинов, которые бросятся, за тобой в погоню. А у тебя даже оружия приличного нет. Как, интересно, ты собираешься убить своего Джада, если вообще до него доберешься?

— Если я правильно понял, у тебя есть план получше?

— Есть! — сказала девушка. — Слушай! Ты видишь это место, где ручей пропадает в джунглях?

— Вижу.

— Я сейчас спущусь вниз и спрячусь на большом дереве рядом с этим местом. Когда Скерф выйдет, ты скажешь ему, что заметил внизу большую антилопу, и попросишь у него оружие для охоты. Мясо у нас бывает редко, поэтому он с радостью ухватится за твое предложение и подождет тебя убивать, пока ты не вернешься с добычей. Но он будет очень разочарован, потому что больше ты сюда не вернешься. Когда войдешь в лес, я буду ждать тебя и отведу в деревню Джада.

— Но почему ты решилась помочь мне, Гура? — спросил Танар.

— Неважно, — ответила девушка. — Делай все, как я сказала. Нельзя терять времени, Скерф вот-вот выйдет.

Не тратя больше слов, Гура бросилась прочь и принялась быстро спускаться вниз. Танар зачарованно следил за гибкой фигуркой, с ловкостью и грацией серны спускающейся по ненадежной и примитивной лестнице и легко прыгающей с карниза на карниз. Вот она уже очутилась на земле и во всю прыть помчалась к темнеющей вдали чаще. В этот момент из пещеры появился глава семейства. Следом за ним выбрались на свет Слоо и Данг. Танар обратил внимание, что все трое были вооружены увесистыми дубинками.

— Как хорошо, что вы уже проснулись! — воскликнул юноша, стараясь предупредить немедленное нападение.

— С чего это ты радуешься? — подозрительно проворчал Скерф.

— Я только что видел большую антилопу на краю леса. Если ты одолжишь мне оружие, я буду рад расплатиться за гостеприимство мясом этой антилопы.

Скерф почесал в затылке и задумался. Его неповоротливый ум не мог так быстро перестроиться, зато Слоо тут же оценила все выгоды предложения, сделанного молодым воином. Она сразу сообразила, что расправу следует отложить до тех пор, пока этот непрошеный гость не вернется с мясом.

— Принеси оружие для нашего гостя, приказала она Дангу, — он отправляется на охоту.

Скерф снова зачесал голову, все еще находясь в затруднении. Но пока он думал, как поступить, Данг уже вернулся, неся копье и каменный нож, которые он, вместо того, чтобы просто отдать, с силой швырнул в Танара. Но юноша ловко поймал в воздухе то и другое и без долгих слов поспешил к ближайшему спуску. Кое-кто из жителей деревни, увидев спускающегося чужака, кинулся остановить его, но Скерф повелительным голосом скомандовал им пропустить юношу. Благополучно преодолев трудный спуск, сарианин поспешил к лесу. Пройдя всего несколько шагов по течению ручья, он встретил поджидавшую его Гуру. Она спрыгнула с ветвей большого дерева на тропинку прямо перед ним.

— Ты вовремя предупредила меня, — с благодарностью обратился к ней Танар, — они вышли из пещеры следом за тобой. Все трое были вооружены, и если бы не ты, мне был бы конец.

— Я знала, что так будет, — сказала девушка, — и я очень рада, что они остались с носом. Особенно Данг, это маленькое чудовище. Он упрашивал мать с отцом, чтобы они позволили ему перед смертью подвергнуть тебя пытке.

— Даже не верится, что это твой родной брат, — с чувством сказал Танар.

— Он пошел в бабку, мать Скерфа, — пояснила девушка, — я ее хорошо знала. Это была жуткая старуха, и поделом, что ее убили. А Данг унаследовал от нее все самое плохое. У него в жилах не кровь течет, а змеиный яд. От матери в нем ничего нет.

— А теперь покажи мне дорогу в деревню Джада, — попросил юноша, — и я пойду. Но знай, Гура, что я навечно сохраню в сердце твою доброту. Мне нечем тебя отблагодарить, да и чем можно заплатить за спасение жизни? Я ведь так и не знаю, почему ты мне помогла.

Я думаю, в тебе заговорила кровь матери, кровь Амиокапа, острова любви и дружбы. Я никогда больше не увижу тебя, Гура, но ты навсегда останешься в моей памяти. А теперь прощай.

— Я иду с тобой, — прервала его излияния девушка.

— Но ты не можешь этого сделать! — возразил Танар.

— А как же ты доберешься до деревни Джада?

— Для этого тебе вовсе не обязательно идти со мной. Ты только покажи мне, куда идти, а дальше я сам разберусь.

— Я пойду с тобой! — упрямо заявила Гура. — Я ненавижу пещеру моего отца и всю его семью. Я больше туда не вернусь. Лучше я пойду с тобой.

— Ты напрасно хочешь пойти со мной, ничего хорошего из этого не выйдет, сказал юноша.

— А если я вернусь к отцу и матери, они сразу же заподозрят, что это я помогла тебе бежать. Если они не убьют меня, то наверняка изобьют до потери сознания. Давай лучше двигаться, пока Скерф не опомнился и не выслал за нами погоню.

Решительно повернувшись, Гура зашагала вперед по лесной тропе.

— Хорошо, Гура, — согласился Танар, — пусть будет так, как ты хочешь. Но я предупреждаю тебя, берегись, как бы потом ты не раскаялась в своем поступке. У меня такое предчувствие, что нам обоим очень скоро придется пожалеть о твоем решении.

— Ну и пусть! — упрямо тряхнула головой девушка. — Зато у меня в жизни будет хотя бы кусочек счастья и свободы. За это и умереть не жалко.

— Постой, — сказал Танар, — покажи мне лучше, в каком направлении лежит деревня Джада. Девушка рукой указала направление.

— Вот и прекрасно, — сказал сарианин, — а сейчас мы с тобой продолжим наш путь по деревьям. Согласись, что это гораздо удобнее. И следов не останется, если Скерф вышлет погоню. Я наблюдал за тобой, Гура, когда ты с такой легкостью спускалась и поднималась по скале, и я уверен, что ты сможешь передвигаться в лесу с такой же быстротой и ловкостью. Это совсем не трудно, я покажу тебе.

— Я никогда не пробовала скакать по деревьям, — призналась Гура, — но я готова следовать за тобой, куда бы ты ни пошел.

Хотя Танар и питал определенные сомнения в разумности своего решения взять девушку с собой, очень скоро он вынужден был признать, что она оказалась верной и приятной спутницей в его почти безнадежном предприятии.

Глава 12

После того как Бохар Кровавый бросился в погоню за Стелларой, его команда, не пожелавшая следовать за ним, поспешила вместо этого к построенному судну. Погрузив в трюм провизию и пресную воду, они не стали дожидаться возвращения своего предводителя, которого люто ненавидели, и отплыли к родным берегам без него.

Тот самый шторм, что едва не пронес Танара мимо Хайма, пригнал пиратский корабль к противоположному концу острова, сорвал парус и выбросил разбитое судно на прибрежные скалы. Потеря корабля, всех запасов провизии и, вдобавок, одного из членов команды, ударившегося о скалу и утонувшего, привела пиратов в состояние дикого озлобления на весь мир. Ситуация усугублялась еще тем, что поблизости от места кораблекрушения не росло подходящего для ремонта или постройки нового судна леса. Им ничего не оставалось делать теперь, как отправиться на другой конец острова, где такой лес рос. Им предстояло пройти десятки миль по незнакомой стране, где они могли встретить только врагов. У них не было еды. В довершение всех несчастий, у них промокли последние запасы пороха, и теперь корсары могли рассчитывать только на свои ножи и тесаки, как при охоте, так и при самообороне.

Большинство корсаров составляли опытные моряки, хорошо знакомые с местностью и обычаями островитян по прежним рейдам. Главной целью набегов на этот остров являлись кожи и меха. В их выделке женщины Хайма не знали себе равных. На рынках Корсарии за меха и кожи с Хайма платили двойную цену.

Пока уставшие и упавшие духом пираты устало плелись по острову, Джад вел упирающуюся Стеллару в свою деревню, а Гура вела туда же Танара. Джад был вынужден двигаться кружным путем, чтобы обойти недружественные деревни. Стеллара тоже не способствовала его быстрому продвижению. Она постоянно отставала, несколько раз пыталась бежать, так что Джаду пришлось в конце концов обвязать ей вокруг шеи кожаный поводок и тащить за собой, как собачонку. Но и в этом положении девушка еле передвигала ноги. Она то и дело останавливалась, садилась на землю и начинала уверять Джада, что она страшно устала и не может дальше сделать ни шагу. В глубине души она была абсолютно уверена, что Танар обязательно ее спасет, и поэтому старалась, по мере возможности, помочь ему в этом. Она словно видела, как он спешит по ее следу, и надеялась, что юноша догонит их прежде, чем Джад доберется до своей деревни, где на его защиту встанут все его соплеменники.

Гура была счастлива. Она никогда еще за всю свою жизнь не была так счастлива, как сейчас. Она знала, что счастье ее недолговечно, что все кончится, когда они доберутся до цели. Поэтому она пустилась на маленькую хитрость. Она вела Танара к деревне Джада, но вела его кружным путем, каждый раз находя подходящий предлог для изменения маршрута. Каждое лишнее мгновение, проведенное в обществе молодого воина, было для нее драгоценным подарком. Еще ни в одном человеке не встречала она столько доброты, заботы и понимания. Ее чувство к Танару пока еще нельзя было назвать любовью, это, скорее, было обожание. Но обожание легко могло перерасти в глубокую страсть, если бы сам Танар дал понять девушке, что она ему небезразлична. Но любовь к Стелларе всецело владела всем его существом. Гура ему тоже нравилась, ее общество вполне устраивало сарианина, но все его помыслы были направлены на одно: добраться до Джада и вырвать из его рук любимое существо.

Гарн, деревня, в которой жил Джад, сильно отличалась от Гарба. Ее жители обитали не в пещерах, а в обычных домах, сложенных из камня и обмазанных глиной. Деревню окружала высокая каменная стена, а расположена она была на высоком плато с неприступными отвесными склонами. С трех сторон плато окружали леса и холмы, а с четвертой — Корсар-Аз, или Корсарское море.

Единственная тропинка в Гарн проходила по труднодоступным горным кручам, и пройти по ней мог только опытный скалолаз. По этой тропинке и поднимался Джад, таща за собой уже на самом деле обессилевшую девушку. Добравшись до гребня, он решил сделать привал. Джад и сам сильно устал, а кроме того, ему надо было кое-что обдумать. Дело в том, что в деревне Гарн у Джада осталась жена. Теперь он ломал голову, как ему от нее избавиться, но не смог придумать ничего лучшего, как незаметно пробраться в деревню и убить ее. Но что ему делать со Стелларой, пока он еще не осуществил свой план? И тут он кое-что вспомнил. Неподалеку от того места, где они расположились на привал, ниже по склону существовала небольшая пещера. К этой пещере Джад привел Стеллару, связал ее по рукам и ногам и усадил на землю.

— Я сейчас уйду, — сказал он, — но скоро вернусь за тобой и отведу в Гарн, где ты станешь моей женой. Не бойся ничего. В этих местах водятся дикие звери, но их немного, и я надеюсь, что вернусь раньше, чем они тебя найдут.

— Не торопись, — посоветовала ему Стеллара. — Я предпочитаю иметь дело с дикими зверями.

— Когда ты станешь женой Джада, ты изменишь свое мнение, — ответил он и поспешил в деревню.

Извиваясь всем телом, Стеллара подползла к выходу и выглянула наружу. Отсюда была видна вся окружающая местность. Снизу, от подножия скалы, простиралась голая каменистая равнина, а за ней чернел лес. Девушка увидела, как из леса вышли двое — мужчина и женщина. Сердце ее замерло, так как она тут же узнала в мужчине своего Танара. Радостный призывный крик готов был уже сорваться с ее губ. Но что это за девушка была с Танаром? Стеллара не могла на таком расстоянии разглядеть ни ее глаз, ни черт лица, но она видела, как близко от юноши шла его спутница, и ей показалось, что она просто льнет к нему, а Танару это нравится. Горькие слезы ревности хлынули из глаз Стеллары, она отвернулась, закрыла лицо руками и зарыдала.

Гура указала на вершину плато.

— Там, за гребнем, находится Гарн, деревня твоего Джада. Но на твоем месте я бы не торопилась. Если мы туда просто войдем, нас обоих тут же убьют.

Танар, осматривающий какие-то следы на земле, казалось, не обратил на эти слова никакого внимания.

— Кто-то уже прошел здесь перед нами, — сказал он наконец, — и это были мужчина и женщина. Вот отпечатки их ног. Смотри, трава еще не успела расправиться с тех пор, как они здесь прошли. Я уже видел эти следы раньше, и уверен, что они принадлежат Джаду и Стелларе.

— А кто такая Стеллара? — спросила Гура.

— Моя жена, — просто ответил Танар.

Лицо девушки, только что сияющее от радости и счастья, вдруг потускнело и обрело обычное печальное выражение. Глаза ее наполнились слезами, из горла вырвался похожий на рыдание звук, но Танар ничего не заметил, он был слишком поглощен оставленными на земле следами. А в пещере, высоко над их головами, такие же слезы наполняли глаза Стеллары и ручейками стекали по мокрым щекам. Она вспомнила, что Танар совсем недавно поклялся ей в своей любви, и снова выглянула из пещеры. Но в этот самый момент Танар повернулся к Гуре, чтобы показать ей следы. Он сразу же обратил внимание на печальное выражение ее лица и слезы в ее глазах.

— Гура! — воскликнул он. — Что случилось? Почему ты плачешь?

И подчиняясь извечному мужскому инстинкту, он ласково положил руку ей на плечо. Рыдающая девушка даже сама не успела понять, как очутилась в его объятиях. Она прижалась к его широкой груди, а слезы неудержимо катились у нее из глаз. В таком положении и увидела их Стеллара. Остальное дорисовали ей ревность и оскорбленное самолюбие. Глаза Стеллары вспыхнули гневом.

— Почему ты плачешь, Гура? — повторил свой вопрос Танар.

— Не спрашивай меня ни о чем, — умоляюще прошептала девушка, — не обращай внимания, я, наверное, просто устала и мне страшно. Сейчас все пройдет. Давай лучше подумаем, как перехватить Джада, пока он не добрался с твоей женой до деревни.

— Ты права! — воскликнул Танар. — Нам нельзя терять ни секунды.

И он бросился по следу, оставленному Джадом и Стелларой. Гура последовала за ним. Следы привели их к основанию скалы, откуда Джад начал свое трудное и опасное восхождение на гребень. А в это время за каждым их движением следили из леса чьи-то злые глаза.

Очутившись на гребне, Танар потерял след. На каменистой почве нельзя было разглядеть ничего, что указывало бы на проходивших здесь людей. К счастью, шагах в двадцати Танар обнаружил участок с мягким грунтом, где отчетливо были видны отпечатки сандалий.

— Посмотри, Гура, — позвал он свою спутницу, — здесь следы одного Джада. Как ты думаешь, что могло случиться?

— Может быть, — предположила Гура — твоя жена отказалась идти дальше, и Джаду пришлось нести ее?

— Да, так оно скорее всего и было, — согласился Танар и поспешил дальше по следам похитителя.

К деревне вела узкая, но хорошо утоптанная тропа. По обе стороны от нее росли высокие, выше роста человека, кусты, ограничивающие видимость только коротким участком тропы впереди. Но Танар не обращал на это никакого внимания, стремясь поскорее настичь ненавистного Джада.

Как только Танар и Гура поднялись на гребень и скрылись из вида, из лесу вышли восемнадцать бородатых корсаров и направились к подножию скалы. Они были коренасты, волосаты, у каждого на поясе был красный кушак, а на голове красный платок. За пояса были заткнуты ножи и пистолеты, а сбоку у каждого висел длинный тесак. Судьба привела этих уцелевших пиратов на подступы к деревне Гарн почти одновременно с Танаром. Это за ним и девушкой следили они из леса. Надо сказать, что пираты, будучи людьми суеверными, сначала не поверили своим глазам, увидев человека, которого они сами отправили на тот свет ружейным залпом у Звенящего Колодца на Амиокапе. Когда же они убедились, что видят перед собой не призрак, в их тупых головах возникла идея захватить его в плен или убить. С этой целью они и дожидались в лесу, пока Танар с Гурой не поднимутся на гребень. Теперь же, когда они были вне пределов видимости, пираты возобновили преследование.

Деревня Гарн расположена почти на самом краю плато. В безвременье Пеллюсидара часто бывает так, что многие события, вроде бы значительно разделенные во времени, происходят на самом деле одно за другим, практически без перерыва. Никто не может сказать, как долго пробыл в Гарне Джад. Доподлинно известно только одно: когда Танар и Гура увидели перед собой белеющие стены Гарна, одновременно они заметили и украдкой выбирающегося оттуда Джада. Если бы в этот момент они видели его лицо, они прочитали бы на нем злобное ликование и торжествующую усмешку. А если бы они знали, что привело его в деревню, им без труда удалось бы восстановить цепочку событий, закончившуюся кровавым убийством в доме самого Джада. Но Танар видел только своего врага, беззаботно идущего прямо ему навстречу. И Джад был один, без Стеллары.

Быстрым движением сарианин толкнул девушку в кусты и нырнул туда же следом за ней. Ни о чем не подозревающий Джад приближался к засаде. Корсары, пыхтя и ругаясь, поднимались на гребень. В пещере на крутом горном склоне сидела, прислонясь к холодной стене, несчастная, заплаканная Стеллара. Джад, не ведая об опасности, спешил вернуться в пещеру за Стелларой. Когда он поравнялся с Танаром, тот бросился на него из-за кустов, как коршун на цыпленка. Джад выхватил нож, но стальные пальцы сарианина стиснули его запястье с такой силой, что он закричал от боли, а нож сам выпал из разжавшихся пальцев.

— Что тебе надо от меня? — закричал он, кривясь от боли. — Почему ты на меня набросился?

— Где Стеллара?

— Откуда мне знать, я ее не видел.

— Ты нагло лжешь! — воскликнул Танар. — Я шел по вашим следам до самого гребня. Говори, где она, или сейчас умрешь! — и он выхватил нож.

— Она там, в пещере, — испуганно зачастил Джад, — я только сбегал в деревню, чтобы приготовить ей достойную встречу. Я ничего плохого не сделал, я только старался защитить ее. Ты еще не знаешь, Танар, что она хотела вернуться в Корсарию и просила меня помочь ей.

— Ты снова лжешь, — спокойно сказал юноша, — но я готов тебе поверить, если услышу это самое из ее уст. Веди меня к пещере.

Затравленно озираясь, Джад попятился назад, но тут же почувствовал кончик ножа Танара у себя под ребрами.

— Ну хорошо, — сдался он, — я отведу тебя к ней, если ты дашь клятву не убивать меня и отпустишь в мою деревню.

— Никаких клятв, пока я не узнаю от нее самой, как ты с ней обращался, отрезал Танар.

— Клянусь, я ничего плохого ей не сделал!

— Тогда веди меня к ней и хватит разговоров!

Джад неохотно повел Танара и Гуру в обратном направлении к пещере, где он оставил Стеллару. Заслышав их шаги, шедшие им навстречу корсары остановились, прислушались и исчезли в кустах по обе стороны тропинки. Из своего укрытия корсары видели всех троих, но не стали на них пока нападать, решив сначала проследить, куда и зачем они направляются. Не доходя до спуска в долину, Танар и его спутники начали спускаться с гребня и скрылись из вида. Корсары тут же последовали за ними, стараясь не производить никакого шума.

Когда Танар увидел заплаканное лицо Стеллары, туго завязанные веревками лодыжки и запястья, он бросил на Джада испепеляющий взгляд, кинулся к девушке и схватил ее в объятия.

— Стеллара! Моя дорогая Стеллара! — воскликнул он, но та с отвращением отвернулась от него.

— Не прикасайся ко мне! — проговорила она ледяным тоном. — Я тебя ненавижу!

— Что случилось, любимая? — изумленно воскликнул юноша, но прежде чем он услышал ее ответ, снаружи раздались хриплые голоса и смех. Повернувшись, он увидел, что они окружены целым отрядом корсаров

— Сдавайся, сарианин! — крикнул предводитель.

Обнаженные тесаки и пистолеты в руках пиратов, половина из которых была к тому же наведена на Стеллару и Гуру, не оставляли другого выбора, и Танар счел необходимым подчиниться благоразумию.

— А что вы собираетесь с нами делать, если мы сдадимся без боя? — спросил он на всякий случай.

— Это мы решим позже, — ответил вожак.

— Вы собираетесь вернуться в Корсарию?

— А тебе какое дело? — грубо спросил пират.

— Большое, — ответил сарианин. — От этого зависит, сдадимся мы добровольно или будем драться. Вы уже пытались убить меня однажды, и вам должно быть хорошо известно, что меня очень нелегко убить. Я кое-что знаю о вашем оружии и вашем порохе и не очень их боюсь, поэтому сразу предупреждаю, что прихвачу с собой в страну мертвых одного-двух ваших. Но если вы честно ответите на мой вопрос и ваш ответ меня устроит, я обещаю не сопротивляться.

Упоминание Танаром пороха заставило корсаров подумать, что ему все известно об их безнадежно подмокшем огневом припасе, хотя тот имел в виду лишь его низкое качество. Поэтому вожак счел за лучшее не рисковать и сказал правду.

— Как только мы построим судно, мы постараемся добраться до Корсарии, если только раньше не встретим какой-нибудь корсарский корабль у этих берегов.

— Отлично, — сказал юноша, — я готов сдаться, если вы пообещаете вернуть дочь Сида ее отцу сразу же по возвращении домой целой и невредимой. Еще вы должны обещать, что не причините вреда второй девушке и позволите ей либо отправиться с вами, если она этого пожелает, либо остаться здесь.

— А как насчет этого типа? — спросил вожак, указывая на Джада.

— Его вы можете убить вместе со мной, — ответил Танар.

Услышав эти слова, Стеллара задрожала от страха. Ревность мгновенно улетучилась, осталась только страшная тревога за любимого.

— Согласен! — сказал пират. — Женщин мы забираем с собой, а вас двоих сейчас прикончим.

— Не убивайте меня! — взмолился Джад. — Я не хочу умирать. Я живу рядом, в деревне Гарн. Вы же с нами торгуете. Если вы пощадите меня, я обещаю набить трюм вашего корабля, когда вы его построите, самыми лучшими шкурами.

Вожак пиратов расхохотался ему в лицо.

— Ты что, принимаешь нас за идиотов? Если мы тебя отпустим, ты тут же поднимешь на ноги всех своих соплеменников.

— Тогда возьмите меня с собой в качестве пленника, — предложил Джад.

— Тогда тебя придется все время стеречь и кормить. Нет, от мертвого нам будет больше пользы, чем от живого.

Пока Джад торговался с пиратами, он незаметно перемещался в глубь пещеры. Сейчас он уже находился наполовину за спиной Стеллары, словно желая прикрыться ею, как щитом, от смертоносных пуль корсаров.

Презрительно отвернувшись от этого жалкого труса, Танар обратился к корсарам.

— Ну, хватит, — нетерпеливо заговорил он, — если вы согласны, больше обсуждать нечего. Кончайте с нами и забирайте девушек. Но помните, вы обещали им безопасность!

Едва Танар закончил говорить, Джад повернулся и бросился внутрь пещеры. Несколько корсаров кинулись за ним, а остальные остались сторожить пленников и ожидать погнавшихся за Джадом. Ко всеобщему удивлению, корсары вернулись с пустыми руками.

— Он сбежал от нас, — хмуро пояснил один из них. — Эта пещера ведет глубоко под гору и разделяется на несколько коридоров. Там страшно и ничего не видно. Мы побоялись заблудиться и решили вернуться.

Я думаю, теперь его бесполезно искать. Он, как местный житель, наверняка знает здесь все ходы. Я предлагаю прикончить этого, пока он тоже не сбежал, и поскорее сматываться, пока тот не поднял тревогу.

С этими словами пират вынул пистолет и навел его на Танара, надеясь, должно быть, что его порох уже высох и снова пригоден в дело.

— Стойте! — закричала Стеллара, бросаясь вперед и заслоняя собой юношу. Вам известно, что я дочь Сида. Если вы меня доставите к отцу, вас всех ждет большая награда. Я обещаю вам об этом позаботиться лично. Вы знаете, что Сид хотел доставить этого человека в Корсарию, но вы еще не знаете, почему он этого хотел.

— А почему он этого хотел? — спросил один из корсаров, которые, будучи простыми матросами, действительно не могли знать планов начальника.

— Этот человек знает секрет изготовления оружия и пороха, далеко превосходящих наши. Сид вез его в Корсарию, чтобы он наладил там производство. Если вы его убьете, Сид придет в ярость, а вы все хорошо знаете, чем это грозит. Но если вы доставите его Сиду, ваша награда удвоится.

— Но мы даже не знаем, остался ли Сид в живых, — заметил один из пиратов, — а если он мертв, тогда кто же нам заплатит?

— Сид хороший моряк, — ответила Стеллара, — куда лучше, чем был Бохар. А если уж даже Бохар сумел благополучно привести вашу шлюпку к Амиокапу, будьте уверены, Сид тоже добрался до Корсарии. Но даже если это не так, и Сид погиб, вы все равно получите свою награду, если доставите нас обоих домой.

— А кто же будет платить? — спросил один из матросов.

— Бульф, — ответила Стеллара.

— А с какой стати этот скупердяй станет платить за твое возвращение? Недоверчиво спросил пират.

— Потому что он мой жених. Об этом они давно договорились с моим отцом.

Ничто не отразилось на лице сарианина при этом известии, но в сердце он почувствовал такую боль, словно его пронзили ножом. Он даже не шевельнулся, продолжая молча стоять на месте и смотреть прямо перед собой. Гура же широко раскрытыми от удивления глазами непонимающе взирала то на юношу, то на девушку. Ведь Танар сказал ей, что Стеллара его жена, а женская интуиция подсказывала ей, что это правда. Она была поражена и опечалена словами Стеллары, потому что знала, как сильно Танар ее любит и какую рану она ему нанесла. Не зная, как ему помочь, она придвинулась ближе к юноше и ласково взяла его за руку в знак сочувствия и симпатии.

Корсары отошли в сторонку и стали обсуждать предложение Стеллары. Потом заговорил вожак.

— Если Сид мертв, за сарианина нам никто не заплатит. Нам лучше убить его сразу, а не тащить с собой через море лишнего едока.

— Во-первых, вы еще не знаете, жив он или мертв, — ответила Стеллара, — а во-вторых, если даже и мертв, кто еще, по-вашему, мог стать предводителем корсаров, кроме Бульфа? А если вождем стал Бульф, он тоже заплатит за этого человека, как только я объясню ему его ценность.

— Да, — признал пират, почесывая в затылке, — похоже, ты права. Живой, он стоит дороже, чем мертвый. Ладно, если он согласится нам помочь в постройке корабля и обещает не пытаться бежать, мы возьмем его с собой. А что нам делать с этой девчонкой? — показал он на Гуру.

— Побудет с нами до отплытия, — предложил другой пират, — а потом пусть катится на все четыре стороны.

— Если вы хотите получить свою награду, — строго одернула его Стеллара, вы к ней и пальцем не прикоснетесь. Я сама решу, что с ней делать. Ты куда хотела бы отправиться? — холодно обратилась она к Гуре.

— Куда Танар, туда и я, — просто ответила девушка.

В глазах Стеллары на миг вспыхнули гневные огоньки, но она тут же смягчилась и лицо ее приобрело прежнее выражение, мягкое и доброе.

— Очень хорошо, — повысила она голос, обращаясь к пиратам, — эта девушка отправится вместе с нами.

Это ее решение тоже потребовало обсуждения, потому что многие были против, но когда Стеллара пообещала им дополнительное вознаграждение, все решилось положительно.

Не скрываясь, пираты проследовали мимо стен Гарна, держа наготове свои аркебузы. Они были уверены, что местные жители, наученные горьким опытом предыдущих стычек, не осмелятся напасть на них. Но и сами корсары воздерживались от грабежа и требований дани, так как знали, что их порох бесполезен. Когда они добрались до противоположного края плато и увидели внизу гладь океана, изо всех глоток вырвался радостный крик. Там, в бухте, стояло на якоре большое корсарское судно. Забыв об осторожности, пираты спешили как можно скорее спуститься вниз по крутым склонам, на которые в любое другое время даже ступить не решились бы. Но тут у них выбора не было — корабль в любой момент мог сняться с якоря и уйти, оставив их на произвол судьбы. А с высоких стен Гарна следили за ними местные жители, весьма удивленные таким странным поведением грозных пришельцев.

Добравшись до берега, пираты попытались выстрелами из своих аркебуз привлечь внимание команды. К счастью для них, заряды в паре ружей успели высохнуть или оказались неподмоченными и сработали. На палубе появились люди. Срывая с голов платки, корсары принялись размахивать ими в воздухе, подавая сигнал бедствия, и вскоре были вознаграждены: с корабля на воду спускали шлюпку.

Не доходя до берега, шлюпка остановилась, и командующий ею офицер обратился к собравшимся на берегу.

— Кто вы такие? — требовательно спросил он. — И что вы здесь делаете?

— Мы часть команды флагманского корабля Сида, — ответил вожак. — Наш корабль потерпел крушение во время шторма. Мы добрались на шлюпке до Амиокапа, а оттуда до Хайма. Но снова попали в шторм и потеряли свое судно.

Офицер, убедившись, что имеет дело со своими, приказал причалить к берегу. После краткого обмена информацией и приветствиями все погрузились в шлюпку, и вскоре Танар второй раз в жизни ступил на палубу военного корабля Корсарии. Капитан хорошо знал Стеллару. Обстоятельно расспросив ее и пленников, он согласился с ее доводами и взялся доставить в Корсарию Танара и Гуру. Когда допрос у капитана закончился, Танар на минуту оказался наедине со Стелларой.

— Стеллара! — взмолился он. — Что случилось? Почему ты так изменилась?

Девушка холодно смерила его взглядом.

— Ты мог еще сойти для Амиокапа, но в Корсарии полным полно таких голых и грязных варваров. Ты меня больше не интересуешь.

Она отвернулась и ушла, не сказав оглушенному Танару больше ни единого слова.

Глава 13

Плавание оказалось спокойным и скучным. За все время Танар ни разу не видел ни одной из девушек. Хотя его и не посадили в трюм, но на верхнюю палубу подниматься не разрешили. Он не раз поглядывал на офицерскую палубу, но ни Стеллара, ни Гура там не появлялись. Он решил, что Гура, должно быть, сидит под замком в одной из кают, а Стеллара нарочно старается не показываться ему на глаза.

Когда корабль приблизился к берегам Корсарии, Танар увидел перед собой необъятную равнину, края которой закруглялись кверху и терялись в далекой дымке. Ему показалось, что в отдалении высится горная цепь, но не был в этом уверен. Корабль шел вдоль побережья. Танар видел обработанные поля, сменяющиеся лесами, зеленые луга и, наконец, широкую реку, в устье которой лежал большой город. Танар думал сначала, что порт находится на берегу океана, но корабль вошел прямо в устье реки и направился к городу. По мере приближения к нему юноше становилось все яснее, что на всем Пеллюсидаре нет ничего больше и величественнее, включая даже новую столицу Империи, которую начал строить Дэвид Иннес.

Большинство городских зданий были выкрашены в белый цвет и покрыты красной черепицей. Некоторые из них венчали высокие минареты и купола различных цветов: синего, красного и золотого. Последние сияли в лучах солнца, подобно драгоценностям короны императрицы Диан Прекрасной.

Перед впадением в океан река сильно расширялась. Вот в этом месте и был выстроен город. Танар увидел стоящий на приколе огромный флот. Помимо большого числа военных судов, здесь виднелось множество шлюпок, барж и рыбачьих лодок. Длинная набережная была полна торгующих лавок и усеяна людьми.

При входе в порт корабль приветствовали пушечным залпом все стоящие на рейде военные корабли, а капитан распорядился ответить тем же. Наконец, судно бросило якорь в середине рейда, прямо напротив города. С берега к нему устремились сразу десятки небольших лодок. С корабля тоже спустили шлюпки, в одну из которых приказали спуститься Танару. В сопровождение ему дали офицера и пару матросов. Его отвезли на берег и повели по улице. Его появление среди горожан сразу привлекло внимание, так как в нем тут же узнали варвара из далекой и незнакомой страны.

Все это время Танар так и не видел ни одной из девушек и склонен был подозревать, что вряд ли когда увидит их еще раз. Его занимали все те же печальные мысли, что и в плавании. Хорошенько поразмыслив, он пришел к выводу, что до сих пор просто не знал настоящей Стеллары и что истинная сущность ее проявилась в том коротком разговоре на палубе, когда они отплывали с Хайма. Как ни горько было юноше, но в глубине души он готов был признать правоту ее слов. На Амиокапе он еще мог на что-то надеяться, но здесь, среди этого великолепия, он и вправду всего лишь еще один голый дикарь. Поведение глазеющих на него зевак только подтверждало этот неутешительный для самолюбия вывод. Но больнее всего ранили уязвленную гордость молодого воина не любопытные взгляды и грубые насмешки толпы, а мысли о циничном обмане и предательстве со стороны той, кому он отдал свою душу и свою любовь. Танар готов был жизнью поручиться, что другой такой чистой, нежной и верной женщины нет во всем мире, поэтому нанесенный ему удар оказался тяжел вдвойне. Одно утешало его: как бы ни ошибался он в девушке, которую любил, он твердо знал, что другая девушка, Гура, никогда его не предаст. В ее преданности и дружбе можно было не сомневаться.

Все эти мысли вертелись в голове сарианина, когда его привели в одно из зданий на набережной, представляющее собой нечто вроде казармы или караульного помещения. Здесь его передали старшему по команде, кратко допросили и отвели в соседнюю комнату. Один из караульных поднял тяжелый люк в полу и приказал ему спуститься вниз по деревянной лестнице, ведущей куда-то в темноту.

Выполнив приказ караульного, Танар очутился на каменном полу. Он слышал, как над его головой захлопнулась крышка люка и заскрипели ржавые железные засовы. Потом простучали сапоги покидающих комнату охранников, и наступила тишина. Когда глаза сарианина несколько привыкли к темноте, он обнаружил, что из маленького зарешеченного окошечка под самым потолком в камеру поступает свет. Оглядевшись вокруг, он понял, что посажен в одиночку.

В противоположной окошечку стене Танар заметил проем, но без двери. Он осторожно приблизился и заглянул в него. За ним начинался длинный темный коридор, но кое-где на полу виднелись освещенные полоски, указывая на наличие других дверей и комнат. Юноша уже собрался войти и обследовать это место, но его внимание привлек шорох чьих-то лап в дальнем конце коридора. Шорох приближался, и теперь Танар уже мог различить смутные очертания какого-то животного, явно подкрадывающегося к нему. Оно было около фута высотой и фута три длиной, но что это такое, в темноте определить было невозможно. Зато хорошо были видны два горящих глаза, направленные прямо на пленника. Существо уверенно приближалось, и Танар отступил обратно в свою камеру, предпочитая иметь дело с незнакомым противником здесь, где было существенно светлее, чем в коридоре. Ближе и ближе слышался стук лап по каменному полу, и вот уже неведомый зверь замер на пороге и уставился на Танара. У себя на родине юноша не раз сталкивался с лесными крысами и всегда считал, что в горах Сари живут самые крупные экземпляры на всем Пеллюсидаре. Но ему и в кошмарном сне не могло присниться, что крысы могут достигать таких чудовищных размеров, как эта сидящая на пороге и разглядывающая его своими желтыми глазами тварь.

Хотя оружие у Танара отобрали еще на борту корабля, крысы он не боялся. Даже если та рискнет наброситься на него, в чем он сомневался, ему хватит сил справиться с ней голыми руками. Но размеры и свирепый вид непрошеной гостьи невольно заставили его задуматься, а что с ним будет, если на него одновременно набросится целая стая. Словно прочитав его мысли, крыса, все еще сидящая на пороге, громко запищала. Откуда-то издали послышался ответный писк, за ним еще один и еще… Танар с содроганием понял, что мерзкая гадина созывает на пир своих собратьев. Он лихорадочно огляделся вокруг в поисках хоть какого-нибудь оружия для защиты, но кроме голых стен и пола в камере ничего не было. А в коридоре уже слышался топот лап приближающейся крысиной стаи. Крыса-разведчица по-прежнему сидела неподвижно.

Танар решил не ждать нападения, а перейти в атаку самому. Что толку сидеть на месте. Если ему суждено умереть, он умрет сражаясь. Он будет расправляться с крысами поодиночке, и даже если не одолеет, заставит их дорого заплатить за свой обед. Приняв решение, сарианин молниеносно бросился на первую крысу. Его атака была столь внезапной и быстрой, что крыса не успела даже увернуться. Железные пальцы юноши схватили ее за горло. С отчаянным писком крыса попыталась вонзить в него клыки, но ей этого не удалось. Резким движением Танар сломал ей шею и швырнул агонизирующее тело навстречу приближающейся стае, которую уже можно было различить в темноте коридора по множеству горящих глаз. Встав в середине прохода, сарианин приготовился к бою, рассчитывая сражаться до последнего вздоха.

В этот момент за спиной у него раздался чей-то голос. Обернувшись, Танар с изумлением увидел выступившую, словно из ниоткуда, человеческую фигуру. Очевидно, тот появился откуда-то из тех помещений, что были расположены по бокам коридора.

— Сюда! — крикнул незнакомец. — Здесь ты будешь в безопасности.

Танар не заставил себя долго упрашивать и со всех ног кинулся на голос, так как крысиная стая уже была совсем рядом.

— Скорее! — крикнул нежданный спаситель. — Давай сюда!

Он схватил Танара за руку и втащил сквозь темный проем в большое помещение, в котором находилось около дюжины людей.

Крысы остановились на пороге, пища и скаля клыки, но не осмеливаясь через него переступить.

Эта камера была освещена гораздо лучше. Свет проникал через два больших окна, тоже, правда, забранных решетками, но зато Танар ясно мог разглядеть своего спасителя. Это был меднокожий гигант с красивым и выразительным лицом. Когда он чуть повернулся и свет из окна упал на его лицо, Танар не мог сдержать радостного и удивленного возгласа.

— Джа! — закричал юноша.

Но прежде чем тот успел ответить, из другого конца камеры к ним бросился еще один человек.

— Танар! — воскликнул он. — Танар, сын Гака!

Обернувшись к этому человеку, Танар очутился лицом к лицу с Дэвидом Иннесом, первым Императором Пеллюсидара.

— Джа, король Анорока, и Дэвид Иннес, Император Пеллюсидара! — изумленно проговорил юноша. — Что произошло? Почему вы оба оказались здесь?

— Твое счастье, что мы оказались здесь, и что я вовремя услышал крысиный писк, — весело отозвался Джа. — Эти балбесы, — кивнул он в сторону остальных пленников, — не имеют достаточно мозгов, чтобы попытаться спасти новых заключенных. Мы с Дэвидом много раз пытались вдолбить в их пустые головы, что чем больше нас здесь будет, тем в большей безопасности от крыс все мы окажемся. Но им хорошо, а на остальных этим тупицам наплевать. Они просто не в состоянии сообразить, что кого-то могут увести, кто-то может умереть, и тогда оставшиеся уже не смогут сдерживать натиск этих тварей. Но скажи нам лучше, Танар, где ты был и как попал сюда?

— Это долгая история, — ответил Танар, — и я хотел бы сначала послушать вашу.

— Наша история вряд ли покажется тебе особенно интересной, — начал Дэвид, — хотя из бесед с корсарами мне удалось узнать немало любопытных вещей, проливающих свет на то, что ставило меня прежде в тупик. Когда эскадра корсаров отплыла, увозя тебя и других пленников, мы все страшно переживали это и не знали, что делать для вашего спасения. И тогда мне пришла в голову рискованная идея, осуществление которой привело нас в эту вонючую тюрьму. Я решил попытаться спасти тебя и выбрал в попутчики Джа, а в проводники одного из пленных пиратов по имени Фитт. В плавание мы отправились на трофейной шлюпке, и все шло хорошо, если бы не этот ужасный шторм, подобного которому мне еще не приходилось видеть.

— Тот самый, должно быть, что разметал и потопил все корсарские корабли, заметил Танар.

— Несомненно, — согласился Дэвид, — и ты сейчас узнаешь, почему я так думаю. Штормом унесло все наши снасти, мачта сломалась, осталась только пара весел. Как ты, наверное, знаешь, эти весла настолько тяжелы, что на одно весло сажают обычно троих гребцов. Ну а нас всего-то было трое, поэтому грести мы могли только полегоньку. Гребли по очереди: двое гребут, третий на подмене. И то пришлось весла обрезать чуть ли не вполовину, иначе их и поднять нельзя было. Фитт проложил курс, соответствующий курсу на север по моему компасу. Туда мы потихоньку и двинулись, когда шторм утих.

Мы много раз ели и спали, но вот Фитт объявил, что мы приближаемся к острову Амиокап, который лежит, представь себе, на полпути между материком и Корсарией. Будь у нас парус, мы могли бы не останавливаться там: провизии и пресной воды нам должно было хватить до конца плавания. Но при наличии одних только весел оно грозило затянуться. Взвесив все обстоятельства, мы решили зайти на Амиокап, пополнить припасы и попытаться переоснастить нашу шлюпку. Но нам не повезло: близ острова нас заметили с корсарского корабля. Скрыться от них мы не могли, они нас сразу догнали и взяли в плен. Этот корабль оказался из эскадры Сида. Его команда была уверена, что их судно было единственным уцелевшим во время шторма. Между прочим, перед встречей с нами они уже встретили одну из шлюпок с остатками команды флагманского корабля, включая самого адмирала Сида. От него мы и узнали, что ты и другие пленники остались на борту гибнущего судна. Он сообщил нам, что корабль наверняка утонул. К моему удивлению, я узнал, что на этом же корабле осталась дочь Сида, брошенная им на произвол судьбы. Я думаю, что этот трусливый поступок сильно повлиял на него, потому что на протяжении всего плавания он был очень угрюм, почти не показывался на палубе и избегал даже своих офицеров.

— Она не погибла, — сообщил Танар, — мы спаслись с ней вместе. Все остальные погибли, включая и наших товарищей. Они утонули в трюме. А мы с ней позже были захвачены пиратами с другой уцелевшей шлюпки того же корабля и привезены сюда, в Корсарию.

— В разговорах с Сидом и другими офицерами, — сказал Дэвид Иннес, — я узнал интересные факты относительно этого океана, который они называют Корсар-Аз. Кроме того, мне удалось выяснить, что корсары умеют пользоваться компасом. Оказывается, им еще не удалось добраться до западных берегов. По их утверждению, в этом направлении море не имеет конца. А вот к востоку береговая линия исследована довольно подробно. Если верить корсарам, следуя вдоль побережья Корсарии на восток, можно доплыть до места высадки их эскадры на нашей земле. А это, в свою очередь, означает, что Корсария и Империя находятся на одном материке, и если нам удастся сбежать, мы можем вернуться домой по суше.

— Вот именно, «если», — проворчал Джа. — Мы уже много раз ели и спали с тех пор как попали в эту темницу, но до сих пор не приблизились к свободе ни на шаг. Мы даже не знаем, что они собираются с нами сделать.

— По словам других пленников, — вмешался Дэвид, — сам факт, что нас оставили в живых, свидетельствует о многом. Как правило, корсары сразу убивают своих пленников; если же они этого не сделали, значит, мы им для чего-то нужны, хотя я и представить себе не могу, для чего.

— А я могу, — сказал Танар, — более того, я это точно знаю.

— И что же ты знаешь? — спросил Джа.

— Они хотят иметь такое же оружие и порох, как у нас, и они рассчитывают, что мы осчастливим их этим подарком, — ответил сарианин. — Но меня вот что интересует: откуда у них самих взялось огнестрельное оружие?

— Да, и еще их корабли, — поддержал юношу Джа, — которые гораздо больше тех, что строим мы? Ведь до появления в Пеллюсидаре Дэвида и Перри все эти чудеса были неизвестны.

— У меня есть одна гипотеза, — задумчиво проговорил Дэвид, — но она настолько безумна, что я даже боюсь ее высказывать.

— Но нам-то можно сказать, мы не будем считать тебя сумасшедшим! Засмеялся Танар.

— Она возникла у меня после бесед с корсарами, — начал Император. — Все они, без исключения, уверяли меня, что их предки явились сюда из другого мира — мира, где солнце не стоит на месте, а движется по небосводу, периодически погружая весь мир во тьму. По преданиям, часть этого мира состоит изо льда. Корабли предков теперешних корсаров были затерты льдами. Их компасы указывали только в одном направлении и стали бесполезными. Когда же они вырвались из ледяного плена и поплыли, как они думали, на юг, они оказались в Пеллюсидаре, где жили тогда только свирепые звери и голые дикари. Их предки построили здесь город, стали делать корабли, причем ряды их время от времени пополнялись другими такими же пришельцами из внешнего мира, попадавшими сюда по воле волн, ветра и течений. Они брали себе женщин из племен, населяющих эти земли, которые находились и находятся в этой части Пеллюсидара на очень низкой ступени развития…

Дэвид помедлил.

— Ну и что все это значит? — спросил Танар.

— А значит это вот что, — ответил Дэвид. — Если в этих преданиях есть доля правды, предки корсаров попали сюда из того же мира, откуда явились и мы с Перри. Вопрос только один: каким путем?

Еще не раз за время своего заключения трое друзей возвращались к этой проблеме, но так и не сумели найти правдоподобного объяснения.

Они спали и ели много раз, прежде чем спустившиеся в подземелье стражники не приказали всем троим следовать за ними.

Их отвели во дворец Сида, архитектура которого поразила Дэвида Иннеса и еще больше запутала, потому что во всех деталях постройки и отделки отчетливо просматривался мавританский средневековый стиль. В самом дворце пленников провели в большой зал, полный разодетых в пух и прах корсаров с бородами и пышными бакенбардами. Их нарядные одежды, сверкающие золотом и драгоценностями, ничем не напоминали те лохмотья, которыми они щеголяли на палубах своих кораблей. На возвышении в конце зала в глубоком резном кресле с высокой спинкой сидел человек. Это был Сид, и когда Дэвид увидел его, в голове у него вдруг словно что-то щелкнуло и ему открылся тайный смысл имени и титула главы корсаров. До этого момента имя «Сид» было для Дэвида пустым звуком и не вызывало никаких ассоциаций, но теперь, в сочетании с мавританским стилем архитектуры, оно натолкнуло его на совершенно определенные выводы. Сид! Родриго Диас де Бивар — Эль Кампеадор — национальный герой Испании одиннадцатого столетия. Что могло это означать? Он вспомнил корсарские корабли, их пестрые экипажи с аркебузами и тесаками, пиратские романы, которыми зачитывался в детстве. Могло ли все это быть простым совпадением? Как могла возникнуть в Пеллюсидаре целая страна, нравы и обычаи которой в деталях совпадали с нравами и обычаями буканьеров семнадцатого века? Неужели предки корсаров в самом деле проникли сюда из внешнего мира? Все эти вопросы возбуждали у Императора жгучее любопытство, но ответа на них пока не было. Но вот их всех подвели к подножию трона Сида. Стало ясно, что теперь им предстоит серьезное испытание.

Сид поочередно смерил всех троих своим злобным хитрым взглядом.

— Император Пеллюсидара! — произнес он издевательским тоном. — Король Анорока! Сын короля Сари!

Он коротко рассмеялся, поднял руку, растопырил пальцы и ловким хватательным движением сжал их в кулак, словно муху поймал.

— Император! Король! Принц! — вот вы где все у меня! — потряс он сжатым кулаком. — Император… тьфу. Это я, Сид, — Император Пеллюсидара, а не ты, со своими голыми дикарями. Да кто ты такой, что осмелился присвоить себе этот титул? Да я всех вас в бараний рог согну! Если захочу, конечно, — добавил он с едкой ухмылкой. — Но я вовсе не такой кровожадный, как обо мне думают. Вы увидите, что Сид может быть щедрым и милосердным повелителем. Я даже могу даровать вам свободу! Не бесплатно, разумеется, но вы легко сможете уплатить мне мою цену, если пожелаете.

Он замолчал, словно давая возможность высказаться кому-нибудь из пленников, но те молчали. Внезапно Сид привстал с кресла и устремил яростный взор на Дэвида Иннеса.

— Откуда взялось ваше огнестрельное оружие и порох, почти не дающий дыма? Кто изготовил для вас все это?

— Мы делаем все это сами, — спокойно ответил Дэвид.

— А кто научил вас этому? — не отставал Сид. — Впрочем, это уже неважно. С меня достаточно, что вы знаете, как делать оружие. А значит, можем узнать и мы. Теперь ты знаешь цену вашей свободы.

Дэвид знал, как изготовить порох, но отнюдь не был уверен, что его качество будет выше, чем у корсарского. Всеми оружейными делами занимался Перри с обученными им помощниками, и Дэвид был не в курсе последних достижений в этой области. Что же касается производства нарезного оружия: современных винтовок и пистолетов, — то здесь он вообще ничего не понимал. Он прекрасно знал, что не сможет изготовить такое оружие, не имея ни чертежей, ни материала, ни нужных механизмов. И он понимал, что этого не знает Сид. Более того, им представлялась великолепная возможность обрести относительную свободу, а там — кто знает. Он не мог не ухватиться за чудесный шанс, а заодно немного поморочить голову жадному и недалекому пирату.

— Я жду, — нетерпеливо напомнил Сид, — что ты скажешь на мое предложение?

— Я не фокусник, — пожал плечами Дэвид Иннес, — и не могу сделать оружие или порох прямо сейчас, на твоих глазах. Не могу я сделать их и из воздуха или пустых разговоров. Прежде мы должны найти необходимые материалы, построить мастерские, обучить людей. Много снов пройдет, прежде чем ты возьмешь в руки винтовку. Готов ли ты ждать?

— А сколько пройдет снов, пока ты не обучишь всему этому моих людей? Решил уточнить пират.

— Откуда я знаю? — удивился Дэвид. — Сначала я должен иметь все необходимые материалы.

— Материалы у нас есть, — перебил его Сид, — и все составляющие пороха тоже. Все, что от вас требуется, это лучший способ соединения уже имеющихся частей. Я не понимаю, почему это должно отнять столько снов?

— А ты уверен в высоком качестве ваших «составных частей»? — перешел в атаку Дэвид. — Взять хотя бы порох. Откуда я знаю, какую вы используете селитру? А если у вас сера с примесями? Или вы уголь неправильно пережигаете? А само оружие! Вы же свои пистолеты из железа делаете, а мне сталь нужна.

— Хорошо, хорошо, — успокоил его уставший от технических подробностей Сид, — я не стану вас, торопить.

Он обратился к стоящему рядом с троном человеку.

— Приставь к ним надежного офицера, чтобы он глаз с них не спускал. Пусть эти трое делают все, что угодно. Разрешаю им свободно передвигаться везде и требовать любые материалы для выполнения моего приказа. Если понадобится, обеспечь их рабочей силой. Но проследи, чтобы они не теряли понапрасну времени, а главное, чтоб не сбежали. Сбегут — головой ответишь!

На этом аудиенция у Сида закончилась.

Случилось так, что надсмотрщиком к троим друзьям был приставлен Фитт, тот самый пират, которого Дэвид выбрал в качестве проводника, когда вместе с Джа отправился в погоню за корсарской эскадрой. За время плавания Фитт успел в известной степени привязаться к своим спутникам, всегда дружелюбно относившихся к нему. Поэтому он не слишком обременял их своим присутствием и не изводил мелкими придирками, хотя сам был, как и все остальные корсары, достаточно жесток и груб.

Приближаясь к выходу из дворца, пленники заметили в одной из комнат девичью фигуру. Фитт, пыжась от важности за порученное ему дело, вел себя, как рекламный агент, демонстрируя этим невежественным, как он полагал, дикарям все красоты дворца и называя попутно имя и звание каждого мало-мальски важного корсара, попадавшегося им на пути. Вот и сейчас он кивнул в сторону оставшейся уже позади комнаты, в которой они видели девушку.

— Это, — сказал он, — покои дочери Сида. Танар остановился как вкопанный.

— Могу я поговорить с ней? — обратился он к Фитту.

— Ты?! — расхохотался Фитт ему в лицо. — Ты хочешь поговорить с дочерью Сида! Не смеши меня.

— Но я ее хорошо знаю, — не уступал Танар. — Мы с ней вдвоем спаслись с разбитого корабля, покинутого командой. Пойди спроси ее, не хочет ли она со мной поговорить?

Фитт замялся.

— Сиду это может не понравиться, — сказал он наконец.

— Послушай, — вмешался Дэвид. — Сид приказал тебе только сопровождать нас, но не мешать нам разговаривать с людьми. Как же иначе мы сможем выполнить его приказ? В любом случае, ты не будешь в ответе, если кто-то из нас перемолвится парой слов пусть даже и с дочерью Сида. В конце концов, если она согласится, с нее и спрос.

— Да, ты, пожалуй, прав, — согласился Фитт. — Ладно, пойду спрошу ее.

Он повернулся и вошел в апартаменты Стеллары. Кроме нее, там были Гура и какой-то мужчина, которого Фитт сразу узнал. Это был Бульф, самый приближенный к Сиду человек после гибели Бохара Кровавого. Все трое уставились на вошедшего.

— Один человек желает поговорить с вами, госпожа, — сказал Фитт, обращаясь к Стелларе.

— Какой еще человек? — насторожился Бульф.

— Танар, пленный варвар из Сари.

— Передай ему, — ответила Стеллара, — что дочь Сида не припоминает такого имени и не может уделить ему внимания.

Когда Фитт повернулся и вышел из комнаты, обычно спокойная и печальная Гура вскочила с места и метнула в сторону Стеллары гневный, испепеляющий взгляд.

Глава 14

Дэвид, Джа и Танар разместились в пустующей казарме внутри дворцовых стен и немедленно приступили к осуществлению намеченного Дэвидом плана. Он включал в себя на первом этапе детальное обследование не только оружейных мастерских, пороховой фабрики и арсенала, но и загородные визиты в места добычи серы, селитры, железной руды и древесного угля. Эти многочисленные экскурсии, якобы для исследования качества добываемого сырья и разведки новых месторождений, не вызывали у корсаров никаких подозрений, хотя преследовали совсем иную цель.

Следует заметить, что Дэвид Иннес с самого начала не имел намерения помочь корсарам улучшить качество производимого ими пороха и тем самым значительно усилить их мощь в предстоящей войне с Империей. Его вполне устраивало настоящее положение вещей, когда из-за низкого качества пороха оружие пиратов давало осечку в половине случаев, если вообще не разрывалось в руках. Эти частые отлучки к местам разработок полезных ископаемых позволяли выиграть время и разработать план бегства. Кроме того, эти путешествия, иногда очень отдаленные, давали возможность изучить окрестности, что опять же должно было пригодиться в случае побега. Они изучали дороги, знакомились с обычаями местных племен, старались, на всякий случай, завоевать расположение их вождей. Эти несчастные аборигены уже много поколений жили под пятой корсаров и использовались ими для самых тяжелых работ на полях, рудниках и каменоломнях.

Попутно они узнали, что все корсары жили в одном городе, который назывался Корсарией, как и вся эта страна. Их было около полумиллиона. Поскольку все виды физического труда выполнялись рабами, каждый корсар мужского пола примерно с пятнадцатилетнего возраста, по меркам внешнего мира, разумеется, подлежал обязательному призыву на военную службу. На самом деле служба начиналась еще раньше, лет с десяти, только называлась она подготовкой к службе и не влекла дисциплинарной ответственности за провинность. Понятно, что учились будущие пираты только одному: как управлять кораблем в бою и как лучше грабить мирное население. Дэвид Иннес вскоре пришел к выводу, что главную угрозу Империи представляет не количество корсаров, а их природная свирепость и жестокость. Он был уверен, что на равных условиях воины его Империи без труда одолеют этих хвастливых забияк. Теперь он уже не жалел, что ввязался в опасную авантюру и попал в плен, так как близкое знакомство с городом и его окрестностями убедило друзей, что побег отсюда вполне возможен.

Местные племена, порабощенные корсарами, были настолько примитивны и стояли на таком низком уровне развития, что Дэвид был уверен — корсарам никогда не превратить их в солдат, чего он до этого сильно опасался. Эти племена по численности раз в десять превосходили корсаров. Если верить корсарам, их поселения простирались по всей необъятной равнине, кончавшейся неведомо где.

Местные жители в разговорах тоже упоминали холодные необитаемые земли далеко на севере, а на востоке и юго-востоке лежали, по их словам, непроходимые леса и могучие горы, простиравшиеся вплоть до Молоплегендарного огненного моря, в котором плавает Пеллюсидар. Последнее утверждение туземцев косвенным образом подтверждало догадку Дэвида, что Корсария и Империя лежат на одном материке. Другим подтверждением стало обретенное друзьями чувство направления, снова возникшее, едва они ступили на твердую землю. Точнее сказать, обрели его лишь Джа и Танар, поскольку Дэвид, как уроженец внешнего мира, этого чувства был лишен. Оба клялись Дэвиду, что острота чувства направления значительно притупилась бы, разделяй их с Империей сколько-нибудь значительное водное пространство.

Чем чаще посещали трое друзей различные объекты, расположенные за городом, тем больше слабела ретивость их надсмотрщика Фитта. Доходило даже до того, что он отпускал их в поездки одних, предпочитая в это время развлекаться. Такое положение устраивало обе стороны.

Танар, глубоко уязвленный поведением уже дважды оттолкнувшей его Стеллары, безуспешно пытался выбросить ее из головы. Он сотни раз твердил себе, что эта жестокая, двуличная предательница не заслуживает, чтобы ее любили, но каждый раз только заставлял себя еще сильнее страдать. Все эти мысли о девушке оставались тайной для его друзей. Внешне он вел себя обычно и принимал активное участие в разработке планов бегства, хотя сама мысль о разлуке с любимой заставляла сжиматься его сердце. Он прекрасно понимал, что ему не на что рассчитывать — слухи о скорой свадьбе дочери Сида и Бульфа разнеслись уже по всему городу, — но он ничего не мог с собой поделать.

Окна отведенной юноше комнаты выходили в сад Сида — чудесный зеленый уголок с посыпанными гравием дорожками и миниатюрным озером в центре. Танар редко бывал в своей комнате, а когда это случалось, почти не обращал внимания на происходящее за окном. Но как-то раз, вернувшись из поездки на железный рудник, он присел у окна и погрузился в невеселые думы, не замечая зеленого великолепия сада. Внезапно в поле его зрения возникла девичья фигурка. Она быстро пробежала по дорожке, остановилась под его окном и подняла голову. Глаза их встретились, и Танар с удивлением и радостью узнал Гуру.

Приложив палец к губам в знак молчания, она приблизилась к окну.

— В конце вашей казармы есть дверь, которая выходит в сад, — прошептала она. — Иди туда, я буду ждать.

Судя по голосу и манере поведения, Гура была чем-то встревожена и очень торопилась. Поэтому Танар, не задавая лишних вопросов, тут же вышел из комнаты и направился к двери в сад. Вокруг ходили корсары, но они уже успели привыкнуть к его виду и не обращали внимания. Добравшись до конца коридора, он обнаружил там небольшую окованную железом дверцу. Едва он подошел, дверь распахнулась, и он оказался в саду. Гура тут же захлопнула за ним дверь.

— Наконец-то мне удалось тебя поймать! — облегченно воскликнула она. — А то я уже совсем потеряла надежду. Я пыталась увидеться с тобой с того момента, когда Фитт увел вас из дворца. Я разузнала от рабов, куда вас поместили, и проводила все свободное время под твоим окном. Дважды я видела тебя, но оба раза мне не удавалось привлечь твоего внимания. Теперь удалось, но я очень опасаюсь, что мы опоздали.

— Опоздали? Куда опоздали? — недоуменно спросил юноша.

— Опоздали спасти Стеллару, — ответила Гура.

— Она в опасности? — тревожно воскликнул Танар.

— Все приготовления к ее свадьбе с Бульфом закончены. Она больше не может ее откладывать.

— А почему, собственно, она должна ее откладывать? — с горечью спросил сарианин. — Разве она не выходит замуж за человека, которого сама выбрала?

— Как и все мужчины, ты полный идиот в тех случаях, когда дело касается женского сердца, — насмешливо заявила Гура.

— Но я своими ушами слышал ее слова! — упрямо проговорил Танар.

— И после всех ваших совместных мытарств, после ее признаний в любви к тебе ты мог всерьез поверить, что она любит другого? — недоверчиво спросила Гура

— Ты хочешь сказать, что она не любит Бульфа?

— Конечно же, не любит. Бульф — отвратительное чудовище.

— И что она снова любит меня?

— Да она никогда и не переставала тебя любить, глупец!

— Почему же тогда она так вела себя со мной? Почему говорила мне все эти ужасные слова? Не понимаю.

— Она ревновала.

— Ревновала? К кому же, интересно?

— Ко мне, — прошептала Гура, краснея и опуская голову. Танар тупо уставился на стоящую перед ним девушку с черными, как смоль, волосами. Он словно впервые обратил внимание на ее тонкую фигурку, опущенные плечи и выражение безысходной печали на ее лице. К горлу у него подступил комок.

— Гура, — спросил он наконец, справившись с волнением, — скажи, я хоть раз говорил тебе о своей любви? Разве я давал своим поведением повод Стелларе, тебе или кому-нибудь еще думать, что я люблю тебя?

— Нет, — покачала головой девушка, — и я то же самое сказала Стелларе, когда узнала о ее мыслях. Я много говорила с ней о тебе, и мне удалось убедить ее, что она не права. Только тогда она попросила меня разыскать тебя и передать, что она тебя по-прежнему любит. У меня есть и еще одно послание для тебя. Я ведь тоже неплохо тебя изучила и уверена, что ты не собираешься оставаться пленником корсаров до конца жизни. Ты наверняка попытаешься бежать, и я прошу тебя об одном: возьми с собой Стеллару, иначе она убьет себя перед свадьбой, но никогда не станет женой Бульфа.

— Бежать, — задумчиво проговорил Танар, — но как можно бежать отсюда, из самого сердца корсарской державы?

— А это уже мужское дело, — заметила Гура, — это ты должен придумать, как.

— А как же ты? Ты хочешь бежать с нами?

— Не думай обо мне, — ответила девушка. — Для меня главное, чтобы спаслись вы со Стелларой.

— Как же я могу не думать о тебе? — удивился юноша. — Разве ты хочешь навсегда остаться в Корсарии?

— Нет, я вовсе не хочу здесь оставаться, — ответила Гура, — особенно сейчас, когда Сид начал вовсю ухаживать за мной.

— Ты бы хотела вернуться на Хайм?

— Я была счастлива, хоть и недолго, — ответила девушка, — и я не смогу вернуться к прежней жизни, наполненной скандалами, ненавистью и убийствами, которой живут Скерф и его соплеменники.

— Тогда идем с нами, — предложил Танар.

— С радостью! — воскликнула Гура.

— Значит, решено! — заключил юноша. — Ты отправишься с нами, а когда мы доберемся до Сари, я обещаю тебе мир и счастье до конца твоей жизни.

— Все это похоже на сон, — зачарованно прошептала девушка, но я боюсь проснуться и вновь очутиться в пещере Скерфа.

— Я постараюсь, чтобы ты не просыпалась, — засмеялся Танар, — а теперь давай подумаем, как вам со Стелларой выбраться из дворца Сида в нужный момент.

— Это будет непросто, — сказала Гура.

— Я знаю, — согласился Танар, — это самый трудный момент в плане побега. Но деваться некуда, и я думаю, чем проще и нахальней будем мы себя вести, тем больше у нас шансов на успех.

— Начинать придется немедленно, — предупредила Гура, — все готово для брачной церемонии, и Бульф уже ожидает свою невесту.

Танар задумался, пытаясь на ходу разработать приемлемую схему. Потом поднял голову и посмотрел на Гуру.

— Ты можешь привести сюда Стеллару? — спросил он.

— Да, если она одна.

— Тогда иди за ней. Ждите здесь, пока я не вернусь. Я подам сигнал свистом. Как только услышишь его, сразу откроешь мне эту дверь.

— Я постараюсь побыстрее, — промолвила Гура, закрывая дверь за удалившимся в коридор казармы юношей.

Сарианин осторожно огляделся, но никто, похоже, не заметил его появления из сада. Он вышел из казармы и направился к воротам дворца. Ему необходимо было проверить, сможет ли он покинуть дворцовую территорию беспрепятственно.

Танар отказался одеваться в одежду корсаров и сильно выделялся среди толпы своим «варварским» нарядом, а точнее сказать, почти полным его отсутствием. Его фигура, облаченная в одну лишь набедренную повязку, сделалась уже привычной для стражников, но прежде он никогда не выходил из ворот в одиночку.

Приближаясь к воротам, юноша постарался идти обычным ровным шагом и держаться совершенно естественно. Как всегда, через ворота выходило и входило множество корсаров. Последние, как и следовало ожидать, вызывали пристальный интерес у стражи, а на выходивших почти не обращали внимания. Никем не остановленный, Танар миновал ворота и оказался на улице. Его встретила знакомая и уже привычная картина: узкая пыльная улочка, открытые лавки по одну сторону, прогуливающиеся корсары в кушаках и головных платках и снующие взад-вперед рабы, сгибающиеся под тяжестью своей ноши. Чего только не было на их спинах: корзины с фруктами, туши убитых животных, кипы шкур и других товаров. Часть всего этого добра поступала от окрестных племен, а другая часть вывозилась из города в качестве платы за доставленное. В город привозили, главным образом, продовольствие, а дикари получали в уплату яркие материи и прочие безделушки, столь любимые дикарями в любом мире. Некоторые тюки с товарами достигали внушительных размеров и требовали для переноски четверых носильщиков. Длинные цепочки рабов тянулись к причалу, доставляя снаряжение и провизию на корсарские корабли, готовящиеся выйти в море для очередного пиратского набега. Другая цепочка рабов выгружала из трюма причалившего корабля награбленное добро. Стороннему наблюдателю такая картина могла показаться настоящим бедламом, что усугублялось громкими голосами купцов, наперебой зазывающих покупателей в свои многочисленные лавки и еще более громкими голосами торгующихся с ними покупателей.

Продираясь сквозь эту пеструю и шумную толпу, сарианин обошел дворец и вышел к задним воротам, расположенным вблизи казарм и бараков для прислуги. Поскольку он чаще всего пользовался именно этими воротами, его впустили без звука. Оказавшись на территории дворца, он сразу же поспешил разыскать Дэвида

Иннеса. Тот оказался в своей комнате. Вместе с ним был и Джа. Быстрым шепотом Танар изложил друзьям свой план, который к этому моменту уже окончательно сложился у него в голове.

— А теперь, — сказал он, — прежде чем вы станете обсуждать мой план, я должен пояснить, что вы вправе отказаться идти со мной, если считаете его слишком рискованным. Но у меня выбора нет, и с вами или без вас, я просто обязан спасти Стелл ару и Гуру. Но я не могу, не имею права ставить под угрозу вас двоих.

— У тебя неплохо варит котелок, парень, — похвалил его Дэвид, — из всех придуманных нами схем бегства твой вариант нравится мне больше всех. А если ты считаешь нас способными бросить в трудный момент тебя и твоих девушек, ты очень ошибаешься и даже обижаешь нас. Мы с тобой, Танар, и я смело могу сказать тебе то же самое от имени Джа.

— Я был уверен в вашем ответе, — сказал юноша, — но я не мог не предупредить вас. Прости, если обидел, Дэвид. А теперь пора претворять мой план в жизнь.

— Отлично! — отозвался Дэвид. — Иди за своими покупками, а потом сразу возвращайся в сад. Джа и я займемся нашей половиной работы.

Все трое тут же покинули казарму и направились к задним воротам, где были остановлены стражей.

— Куда направляетесь? — спросил начальник караула.

— Мы идем на базар, чтобы купить все необходимое для экспедиции. Мы хотим разведать новые месторождения железной руды на севере. Поход будет долгим, и нам потребуются большие запасы различных товаров.

— А где же Фитт? — не отставал офицер.

— Его вызвал к себе Сид, а Фитт разрешил нам все купить самим.

— Ну ладно, — проворчал удовлетворенный таким объяснением стражник, можете идти.

— Мы скоро вернемся с носильщиками, — предупредил его Дэвид, — чтобы забрать свои вещи отсюда, а потом отправимся за остальным снаряжением. Я хотел просить вас, капитан, передать смене караула, чтобы нас пропустили.

— Я сам буду здесь, мы только что сменились, — ответил начальник, — а что вы собираетесь взять с собой на север?

— Мы рассчитываем на дальнюю экспедицию. Те места слабо исследованы и местные племена могут ничего не знать о Сиде и о корсарах. Чтобы привлечь их на свою сторону, мы хотим взять с собой товары для обмена: материю, бусы и тому подобное, потому что нас будет слишком мало, чтобы забрать у них необходимые нам вещи и еду силой.

— Понятно, — сказал стражник, — непонятно только, почему Сид не пошлет с вами вооруженный отряд, чтобы взять силой то, за что вы собираетесь платить?

— Да, — согласился Дэвид, — мне это тоже кажется странным.

Закончив на этом любезную беседу, все трое вышли на улицу. За воротами Дэвид и Джа свернули направо, к базарной площади, а Танар перешел улицу и вошел в одну из многочисленных лавок. Здесь он приобрел два больших мешка из хорошо выделанных кож и сразу же вернулся со своей покупкой во дворец. Вскоре он очутился перед дверью в сад и тихонько свистнул. Дверь тут же отворилась, и Танар быстро прошмыгнул в нее. Гура осталась запирать дверь, а Танар оказался лицом к лицу со Стелларой. Глаза ее были заплаканы, губы дрожали. Не говоря ни слова, юноша нежно обнял ее и прижал к груди.

Городской базар Корсарии расположен на большой открытой площади. Дикари из окрестных деревень меняют здесь фрукты и овощи со своих огородов, мясо и шкуры убитых на охоте животных на всякие необходимые им товары. Овощи, фрукты и другие продукты доставляются на базар в больших коробах, сделанных из камыша и травы. Размером они около четырех футов в каждом измерении, а переносят их вдвоем или вчетвером, как носилки.

Дэвид и Джа быстро обнаружили группу туземцев, уже опустошивших свои короба и собиравшихся возвращаться домой. Поговорив с ними, они выяснили, что двое живут в отдаленной деревне на севере. По приказу

Сида Фитт снабдил пленников значительной суммой денег, чтобы они могли сами приобретать необходимые им для производства вооружения товары. Эти деньги представляли собой золотые монеты самых разных размеров и веса. На одной стороне каждой был отчеканен отдаленно напоминающий оригинал профиль Сида, а на обратной — корсарский корабль. В течение многих поколений золотые монеты настолько прочно вошли в обиход, что охотно принимались в уплату даже живущими на границах владений корсаров племенами. Поэтому Дэвид без труда нанял восьмерых носильщиков с двумя коробами, чтобы нести все снаряжение экспедиции до их деревни, хотя на самом деле он планировал использовать их очень непродолжительное время. Вместе с носильщиками Дэвид и Джа вернулись во дворец. Капитан стражников, узнав их, кивнул и приказал пропустить.

Подходя к своей казарме, оба молились, чтобы Фитт еще не вернулся от Сида. Если сейчас он увидит их и начнет расспрашивать, все пропало. Затаив дыхание, оба заговорщика вошли в казарму, где Фитт квартировал вместе с ними. Но он так и не появился, задержавшись, очевидно, во дворце.

Возле двери, ведущей в сад, Дэвид приказал носильщикам остановиться, поставить короба около двери и ждать. Затем он тихо свистнул. Дверь отворилась. За ней стоял Танар. По знаку Дэвида носильщики вошли в сад, забрали два больших кожаных мешка и погрузили их в короба, накрыв крышками. Затем носильщики взвалили импровизированные носилки на плечи и направились обратно к воротам. Снова оба друга с замиранием сердца шли по коридору, опасаясь нарваться на Фитта, но и в этот раз все обошлось. У ворот их опять остановил все тот же офицер.

— Быстро вы управились, — сказал он, — а что у вас там в коробах?

— Там только наши личные вещи, объяснил Дэвид. — Когда мы вернемся, то принесем и все остальное снаряжение. Вы хотите осмотреть наши вещи сейчас или потом, вместе с остальным?

Капитан открыл крышку одного из коробов, глянул на кожаный мешок на дне и махнул рукой.

— Ладно, потом осмотрю все сразу, — сказал он, опуская крышку.

Хотя сердце его отчаянно билось, Дэвид заставил себя говорить обычным голосом, обратившись к начальнику.

— Когда Фитт вернется, господин капитан, — вежливо попросил он, передайте ему, пожалуйста, мою просьбу подождать нас в моей комнате. Мне очень нужно кое-что с ним обсудить.

Корсар нехотя кивнул в знак согласия и махнул рукой солдатам, чтобы те пропустили всю компанию.

Дэвид и его спутники сразу же повернули направо, но не доходя до базара, свернули в узкий переулок и вскоре очутились на параллельной улице. Лавки здесь были победней, народу поменьше и носильщики могли двигаться гораздо быстрее. Через некоторое время они уже были за пределами городской черты. Частью угрозами, частью обещаниями дополнительного вознаграждения друзья заставили носильщиков бежать трусцой.

Таким манером они довольно далеко отошли от города, прежде чем вынуждены были остановиться в полном изнеможении. После короткого отдыха и еды они возобновили свой путь и не снижали темпа, пока не добрались до лесистых предгорий далеко к северу от корсарской столицы.

Углубившись в лес, Дэвид объявил привал. Уставшие носильщики повалились на землю, а Танар и Дэвид достали из коробов кожаные мешки, развязали их и на глазах изумленных носильщиков выпустили оттуда двух девушек. От долгого пребывания в скрюченном положении они едва могли стоять на ногах. Танар обратился к носильщикам.

— Вы знаете, кто это? — спросил он, указывая на Стеллару.

— Не знаем, — ответили те.

— Ее зовут Стеллара и она дочь самого Сида. Вы помогли похитить ее из дворца ее отца. Вы знаете, что вас ожидает в случае поимки?

— Но мы же не знали, что мы несем! — закричал один из носильщиков, дрожа от страха. — Мы здесь ни при чем, это вы ее украли.

— И вы думаете, что корсары вам поверят? — насмешливо спросил Танар. — А что будет, когда они узнают, сколько золота вы от нас получили? Нет, они вам не поверят, и не мне говорить, какая судьба вас тогда ожидает. Но вы можете избежать этой печальной участи, если поступите так, как я прикажу.

— Говори, что делать? — взмолились носильщики.

— Забирайте свои короба и возвращайтесь по домам. Не говорите ни слова о том, что произошло. Никто не должен об этом знать, даже ваши жены. Если вы будете держать язык за зубами, никто ничего не узнает. А мы вас не выдадим, если вы обещаете молчать.

— Мы будем молчать! — в один голос закричали обрадованные таким исходом дикари.

— Даже друг с другом вы не должны обсуждать случившееся, — предупредил их Дэвид, — ведь и деревья могут иметь уши. А если корсары придут в вашу деревню и начнут задавать вопросы, скажите им, что видели трех мужчин и двух женщин, направляющихся на восток. Скажите, что вы их не узнали, но это вполне могли быть те, кого они ищут.

— Мы все сделаем, как ты говоришь, — пообещали носильщики.

— Тогда можете быть свободны! — разрешил Дэвид, и вся восьмерка вместе с коробами мгновенно скрылась из виду.

Когда обе девушки достаточно отдохнули и оправились от вынужденного заточения, маленький отряд снова двинулся в дорогу. Сначала они следовали на восток, но вскоре круто повернули к северу. Часть плана, разработанного Танаром, заключалась именно в том, чтобы сбить погоню со следа, отправившись на север, а не на юг или восток, как этого требовала логика вещей. Позже они смогут повернуть на восток, обойти возможный район поисков, а тогда уже двигаться на юг, к дому. Кружный и долгий путь, но зато безопасный, как казалось автору этого плана.

Дальше к северу лиственный лес сменился хвойным: соснами и кедрачом. Все чаще попадались места, поросшие причудливо искривленными карликовыми деревьями. Стало заметно холоднее, а когда дул северный ветер, путники дрожали от холода даже вокруг пылающего костра. Животные попадались все реже и были покрыты густым длинным мехом. Люди не встречались вовсе.

Как-то раз, остановившись на привал, Танар вдруг заметил удивительную вещь.

— Глядите! — воскликнул он. — Моя тень выходит из-под моих ног, а солнце уже не стоит прямо над головой!

— Я давно уже обратил на это внимание, — кивнул головой Дэвид, — но пока еще не могу вразумительно истолковать подобное явление. Я сейчас вспоминаю корсарские легенды и думаю, что скоро сумею все объяснить.

Чем дальше они шли, тем длиннее становились отбрасываемые тени, а свет и тепло солнца быстро ослабевали. Теперь приходилось передвигаться в полутьме и сильно страдать от холода. Хорошо еще, что Дэвид предвидел нечто подобное и заставил своих спутников сшить себе меховые одежды из шкур добытых на охоте животных. Танар и Джа уговаривали Дэвида повернуть на юго-восток, так как их врожденный инстинкт подсказывал им, что они только отдаляются от родных земель, но Дэвид упросил их еще немного пройти с ним на север, чтобы проверить возникшую в его голове фантастическую теорию.

Во время одной из ночевок они легли спать вокруг костра, а когда проснулись, все вокруг было покрыто тонким слоем странного белого вещества, что страшно напугало теплолюбивых детей Пеллюсидара. В холодном воздухе кружились снежинки, а ветер швырял их в лица никогда не видевших снега людей. Только лица еще оставались открытыми; тяжелая меховая одежда, шапки и рукавицы оказались как нельзя кстати.

— Не пора ли нам поворачивать назад? — спросил Джа. — Если мы пойдем дальше, то все пропадем.

— Ты прав, наверное, — согласился Дэвид, — поэтому вы четверо возвращайтесь, а я вас догоню позже. Я хочу пройти еще немного вперед, чтобы окончательно Убедиться в правоте моей теории.

— Ну нет, — решительно запротестовал Танар, — мы не должны разделяться. Мы пойдем с тобой.

— Да, — поддержал его Джа, — мы тебя ни за что не покинем.

— Еще немного пройдем на север, и я буду совершенно уверен, — с благодарностью отозвался Дэвид. — Спасибо вам, друзья!

И они пошли дальше по заснеженной равнине во все более сгущающейся темноте, наполняющей ужасом сердца не знающих тьмы людей. Но вскоре ветер переменил направление и задул с юга. Резко потеплело, снег начал таять. А еще дальше к северу тьма стала понемногу рассеиваться, хотя полуденное солнце Пеллюсидара едва виднелось за спиной путешественников.

— Ничего не понимаю! — пожаловался Джа. — Почему становится светлее, хотя мы удаляемся от солнца?

— Понятия не имею, — отозвался Танар, — спроси Дэвида.

— Я пока могу только догадываться и подожду, пожалуй, с ответом, настолько невероятным он может вам показаться, — загадочно ответил Дэвид.

— Смотрите! — закричала вдруг Стеллара, указывая вперед. — Это же море!

— Да, — сказала Гура, — только оно почему-то серое и совсем не похоже на море.

— А это еще что? — удивился Танар. — Почему море загорелось?

— И почему оно не закругляется вверх? — спросила Стеллара. — Здесь все по-другому, и мне страшно.

Дэвид застыл на месте, пристально вглядываясь в далекое багровое зарево. Все остальные в волнении обступили своего предводителя.

— Что это? — подал, наконец, голос Джа.

— Клянусь Богом, это может быть только одно, — ответил Дэвид, — но это настолько невероятно, что я не могу поверить собственным глазам.

— Так что же это все-таки такое? — повторила вопрос ничего не понявшая Стеллара!

— Это солнце! — ответил Дэвид.

— Но солнце осталось у нас за спиной и его почти не видно отсюда, напомнила ему Гура.

— Я имел в виду не солнце Пеллюсидара, а солнце внешнего мира — моего мира, из которого я явился.

И все пятеро с волнением и восторгом следили за медленно поднимающимся над серой гладью океана багровым диском и за возникшей на поверхности воды сверкающей дорожкой, протянувшейся от берега до странной линии, где море, казалось, сливается с небом.

Глава 15

— Дальше пути нет, — сказала Стеллара.

На восток, на запад и на север простиралось только угрюмое холодное море, на волнах которого покачивались около берега редкие льдины. Дэвид Иннес, Император Пеллюсидара, стоял на берегу, вглядываясь в далекий горизонт.

— Что же там впереди? — пробормотал он себе под нос, потом тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и отвернулся. — Поворачиваем обратно, нас ждет Сари! — отдал он долгожданный приказ.

Его спутники разразились радостными криками. На лицах заиграли счастливые улыбки, сменив тревогу и озабоченность, овладевшие каждым по мере удаления от родного светила. С легким сердцем, смеясь и подшучивая друг над другом, отправились они в обратный путь.

По дороге назад Гура случайно заметила в стороне какой-то объект, чем-то напомнивший ей хижину.

— Пойдем посмотрим, что это такое, — сказал Дэвид, когда она указала ему на странное сооружение.

Подойдя вплотную, путники увидели перед собой огромную плетеную корзину, опутанную обрывками канатов. Она валялась вверх дном на каменистом пригорке. Мужчины перевернули корзину и обнаружили внутри хорошо сохранившееся полотнище из промасленного шелка, обвитое веревочной сеткой.

— Что это? — спросила Стеллара.

— Это корзина и остатки воздушного шара, — ответил Дэвид.

— А что такое воздушный шар и как он сюда попал?

— Я могу объяснить, что такое воздушный шар, сказал Император, — но если бы я знал ответ на вторую часть твоего вопроса, я смог бы разрешить сразу тысячу загадок, терзающих лучшие умы моего мира в течение веков.

И он глубоко задумался, стоя над останками невесть как занесенного сюда продукта деятельности людей его собственной цивилизации. Он словно перестал замечать все окружающее.

— Если бы я знал! — бормотал он еле слышно. — О, если бы я только знал! Но как иначе объяснить его появление здесь? Что еще может означать восход огненного диска над морем? Что это, если не арктическое солнце?

— Да что ты такое бормочешь себе под нос?! — не выдержала Гура.

— Бедняги! — продолжал разговаривать сам с собой Дэвид, словно не слыша слов девушки. — Они сделали величайшее открытие в истории человечества, но я сомневаюсь, что сумели это понять перед смертью.

Он медленно стянул с головы меховую шапку и склонил голову перед разбитой корзиной. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, его спутники тоже обнажили головы и замерли, молча глядя на остатки шара. И долго еще после того, как они возобновили свой путь, Дэвида не покидала глубокая печаль при воспоминании об этой страшной трагедии.

Всеми владело стремление как можно быстрее добраться до знакомых с детства лесов и равнин, где царит вечное лето. Они так спешили, что почти не делали передышек. Хотя никто из них не признался бы в такой слабости, но каждый почувствовал себя в своей тарелке лишь тогда, когда его или ее тень заняла свое привычное место под ногами.

Поскольку Сари находилась не совсем на юге, а скорее на юго-юго-востоке, возвращались они другим путем, несколько отличным от маршрута Корсария-Север-Джа и молодые люди не знали, естественно, ничего о сторонах света. Даже Дэвид Иннес пользовался такими

понятиями, как юг или восток, больше умозрительно, как некоей абстрактной схемой, выдуманной для собственного удобства. Все равно у него не было даже компаса. Впрочем, его спутники не нуждались в подобных вещах. В мире, где нет ни луны, ни звезд, а солнце вечно стоит в зените, природа в процессе эволюции дала человеку другой метод определения направления — путеводный инстинкт, позволяющий любому человеку добраться до родных мест из любой точки Пеллюсидара. Принимая за базу, или основу, прямую линию направления к родным местам, обитатели Пеллюсидара выработали любопытную и простую систему, позволяющую довольно точно определять местоположение других объектов относительно базисного. Предположим, что вы родились в Сари и теперь путешествуете по Пеллюсидару от ледяного моря далеко на севере Корсарии, а вам необходимо как-то определиться. Протяните правую руку ладонью вниз так, чтобы мизинец указывал на Сари. Это направление вам известно от природы. Отставьте большой палец под прямым углом. Теперь положите сверху левую руку и так же отставьте большой палец. Совместите мизинец правой руки с мизинцем левой и растопырьте все пальцы так, чтобы они были примерно на одинаковом расстоянии друг от друга. У вас получился по сути дела полукруг или полукомпас, охватывающий дугу в 180°. Сари лежит на юго-юго-востоке, а Страна Вечной Тени строго на юге, но сарианин, направляющийся в Страну Вечной Тени, никогда не слышал таких слов. Он скажет вам, что держит путь на два пальца левой руки от Сари, так как это направление указывает ему средний палец левой руки. Если же он путешествует в обратном направлении, он добавляет слово «назад». Таким образом, растопыренные пальцы обеих рук представляют подобие компаса, указывающего не только четыре стороны света, но и румбы. Метод, конечно, примитивный и весьма приблизительный, но для жителей Пеллюсидара этого вполне достаточно. Для непривычного уха может показаться странным упоминание в разговоре пальцев левой или правой руки для нахождения какой-нибудь местности, но обитатели внутреннего мира пользуются этой системой вот уже множество поколений и прекрасно понимают друг друга.

Остановившись на очередной привал, Танар занялся определением местонахождения маленького отряда беглецов. По описанной выше системе у него получилось, что столица корсаров лежит на три пальца правой руки назад от Сари, а говоря человеческим языком, — строго на западе. Вокруг них простиралась плодородная субтропическая равнина с пышной растительностью и изобилием разнообразных животных. Мужчины были вооружены, помимо корсарских пистолетов, тяжелыми копьями, ножами и луками со стрелами. У Стеллары и Гуры были лишь легкие копья и ножи. Почти каждый переход приходилось пускать оружие в дело чем теплее становилось, тем больше появлялось вокруг свирепых хищников.

Путники уже давно перестали опасаться преследования со стороны корсаров, хотя путь их и пролегал по границам корсарских владений. Пару раз встреченные туземцы уверили их, что корсаров здесь нет и в помине. Теперь друзья могли без помех наслаждаться обретенной свободой. Даже постоянные нападения страшных зверей, способных повергнуть в отчаяние самых смелых охотников внешнего мира, не омрачали настроения пятерых беглецов. Они давно привыкли к опасностям и воспринимали их философски, как неизбежное зло, от которого нужно поскорее избавиться и тут же забыть.

Джа и Дэвид стремились поскорее вернуться домой, где обоих ждали любимые. Танару и Стелларе везде было хорошо, пока они были вместе, а Гура чувствовала себя счастливой, пребывая рядом с Танаром.

Иногда в ее памяти воскресал брат Болал, который хорошо относился к ней, но Данга и своих родителей она старалась не вспоминать.

Ничто, казалось, не могло омрачить более покоя и счастья пятерых друзей, если бы жестокая судьба, нанесшая им коварный и совершенно неожиданный удар. Они только что перевалили через невысокую гряду и спускались вниз по узкому каменистому гребню, когда из-за скалы прямо перед ними появился большой отряд корсаров, численностью не меньше сотни. Передовые корсары тут же опознали беглецов и разразились торжествующими криками, подхваченными их товарищами.

Дэвид, шедший впереди, сразу понял, что сопротивление бесполезно, и мгновенно выработал план действий.

— Мы должны разделиться, — сказал он. — Танар, ты пойдешь со Стелларой, а Джа возьмет Гуру. Все разбегаемся в разные стороны. Мы не можем допустить, чтобы нас всех схватили. Кто-то один должен добраться до Сари. Если меня схватят, пусть тот из вас, кто останется на свободе, сообщит обо всем Перри и Гаку. Передайте Перри, что я уверен в существовании полярной впадины, соединяющей Пеллюсидар с внешним миром. Если он установит связь по радио, пусть сообщит об этом открытии людям. Скажите Гаку, чтобы атаковал Корсарию одновременно с моря и с суши. А теперь прощайте!

Повернувшись спиной к корсарам, все разбежались в разные стороны. Будучи намного легче и быстрее неповоротливых пиратов, беглецы сумели довольно далеко опередить их. Беспорядочная мушкетная пальба никого, по счастью, не задела.

Танар и Стеллара свернули направо и вскоре очутились в узком ущелье, круто поднимающемся вверх. Джа с Гурой пошли налево, вдоль русла пересохшего ручья. Сам Дэвид Иннес устремился назад, через только что пройденный перевал.

Добравшись до конца теснины, Танар и Стеллара обнаружили, что дальнейшее продвижение невозможно. Путь преградила отвесная скала. Она был невысока, всего футов пятнадцати, но стены ее оказались гладкими и абсолютно неприступными. Взобраться по крутым склонам ущелья они тоже не могли. В этом тупике и обнаружил их корсарский отряд. Бедным беглецам даже спрятаться было негде, и они беспомощно стояли и смотрели, как приближаются к ним торжествующие враги. Вот так, едва обретя свободу, молодые люди вновь попали в лапы корсаров. Танар даже не стал сопротивляться, не желая подвергать жизнь Стеллары риску от шальной пули.

Часть корсаров хотела тут же расправиться с юношей, но командующий ими офицер запретил, напомнив приказ Сида взять беглецов живыми.

— Кстати говоря, — добавил он, — Бульф обещал особую награду, если этого парня приведут живьем.

В течение долгого пути в Корсарию Танару и Стелларе удалось узнать, что встретившийся с ними отряд был лишь одним из многих, разосланных Сидом на поиски беглецов. Он приказал не возвращаться, пока не спасут его дочь и не поймают ее похитителей. Довольные успехом своей миссии, корсары не упустили случая сообщить Танару, почему Сид так настаивал, чтобы его взяли живым.

— Сид и Бульф приготовили тебе такую кару за твое злодейство, что ты еще не раз пожалеешь, что вообще родился на свет, — сказал ему офицер.

Танара сразу же разлучили со Стелларой, но переход был долгим, и ему пару раз удалось с ней переговорить.

— Бедный ты мой, — сказала ему Стеллара, — зачем мы только встретились? Почему нашу любовь все время сопровождают горе, боль и смерть?

— Ты не права, — покачал головой сарианин. — Пусть я умру, пусть они пытают меня вечно, все равно это не будет слишком высокой ценой за счастье любить тебя и быть любимым тобой.

— Но они будут пытать тебя, страшно пытать! — зарыдала девушка. — Одна только мысль об этом разрывает мне сердце. Лиши себя жизни собственной рукой, любимый, не позволяй им издеваться над тобой. Я знаю их, я знаю их методы и я предпочла бы скорее убить тебя своими руками, чем видеть тебя в лапах Сида и Бульфа. Сид — настоящий зверь, а Бульф — еще хуже Бохара Кровавого. Я никогда не буду принадлежать ему, клянусь тебе. Если ты умрешь, я последую за тобой. Не знаю, существует ли загробная жизнь, как уверяли предки корсаров, но если существует, я надеюсь вновь встретить тебя там и вечно любить.

Танар упрямо покачал головой.

— Я знаю только одну жизнь, — сказал он, — я не думаю, что есть еще и другая. Поэтому я все же буду держаться за эту и тебе советую поступить так же.

— Но они же будут тебя пытать! — снова напомнила Стеллара со стоном.

— Никакая пытка не сможет убить нашу любовь, — успел проговорить юноша, но тут его грубо схватили и увели.

Снова потянулись нескончаемые мили пешего марша. Какой унылой выглядела теперь окружающая их местность сквозь призму горя и отчаяния, охватившего души влюбленных, и каким солнечным раем казалась она совсем недавно, когда они рука об руку шли по этим же местам навстречу свободе, с сердцами, полными любви и счастья.

Но всему приходит конец; закончилось и это путешествие. У ворот дворца Танар в последний раз увидел Гтеллару. Ее окружили многочисленные служанки и повели в ее покои, а Танара сразу же препроводили в тронный зал, чтобы показать Сиду.

Едва войдя в зал, сарианин обратил внимание на темное и багровое от злости лицо предводителя корсаров. Рядом с ним на возвышении стоял Бульф. Танар только один раз видел этого негодяя, но и одного раза было вполне достаточно, чтобы на всю жизнь запомнить его зверскую рожу. Но не бандитская физиономия Бульфа потрясла юношу и заставила его похолодеть от ужаса. Перед Сидом находился еще один человек, которого Танар никак не ожидал здесь встретить. Это был Дэвид Иннес, первый Император Пеллюсидара. Увидеть своего любимого повелителя и друга снова в плену было для молодого воина горше и больней самой жестокой пытки.

Танара подвели к трону и поставили рядом с Дэвидом. Он хотел было заговорить с ним, но угрожающий жест Сида заставил его прикусить язык. Им так и не пришлось поговорить друг с другом.

Сид и Бульф уставились на пленников налитыми злобой глазами. Наконец Сид заговорил.

— Вы подло обманули мое доверие и похитили мою дочь. Нет такой смерти и таких мук, которые могли бы послужить для вас достаточным наказанием. Даже я не в силах придумать такой ужасной кары, которая позволила бы мне считать себя отомщенным сполна за нанесенное мне оскорбление. Я думаю выслушать по этому поводу мнение моих приближенных, — закончил он, поочередно обводя взглядом лица окружающих трон придворных.

— Отдай мне этого щенка, — рявкнул Бульф, указывая на Танара, — и ты увидишь такие пытки, которых не видел и не испытывал еще ни один из живущих.

— Но закончатся они чем, смертью? — спросил высокий корсар с бледным, как у мертвеца, лицом.

— Естественно, — ответил Бульф, — но не сразу, нет, не сразу…

— Смерть после долгих пыток становится желанной и радостной, — продолжил свою мысль высокий корсар, — так неужели ты хочешь доставить ему удовольствие и позволить умереть?

— Что же ты предлагаешь? — заинтересовался Сид.

— Подарить им жизнь, но сделать ее хуже смерти.

— Если ты придумал для них пытку похлеще моей, — воскликнул Бульф, — я с радостью отдам в твои руки этого юного наглеца.

— Объясни, — приказал Сид.

— Я имею в виду следующее, — начал похожий на мертвеца корсар, — вы все знаете, как эти люди любят свободу, свет, свежий воздух, чистоту и общение. Под этим дворцом есть холодные и сырые темницы, куда не проникает ни свет, ни звуки. В этих подвалах обитают жуткие безымянные твари. Пусть общение с ними заменит этим преступникам человеческое общество. Одного только следует опасаться — безумия. Если они сойдут с ума, они не будут сознавать своего положения и лишат тем самым нашу месть им ее сладостной завершенности. А в остальном, судите сами: что может быть страшнее пожизненного заключения в одиночке, без света, звуков и надежды? Какая смерть, какая пытка, какое наказание может сравниться с тем ужасным уделом, который ждет этих двоих, если вы примете мое предложение?

Когда он закончил, наступило долгое молчание. Сид и его приближенные обдумывали слова старого садиста. Первым нарушил молчание Сид.

— Бульф, — сказал он, — старик, похоже, прав. Я, например, предпочел бы тысячу раз умереть, чем гнить заживо в подвалах моего дворца.

Бульф медленно наклонил голову.

— Как ни жаль мне моих планов подвергнуть пытке этого паршивца, я вынужден признать, что предложенное наказание значительно превосходит мои самые буйные фантазии.

— Приказываю заключить этих преступников в подземные одиночные камеры пожизненно! — завершил обсуждение Сид. — Стража! Увести!

Под молчаливыми взглядами собравшихся корсаров Дэвиду и Танару завязали глаза. Юноша почувствовал, что с него снимают все его украшения и забирают все личные вещи, бывшие с ним в этот момент. Ему оставили только набедренную повязку. Затем его повели, грубо подталкивая в спину, по извилистым дворцовым коридорам. Только по звуку шагов можно было определить, что они идут по узкому проходу или, наоборот, минуют большой зал. Потом его заставили спуститься по длинной лестнице и снова повели по коридору. Но вот пленника остановили, схватили за руки и опустили в какую-то дыру. В ней пахло сырой землей, плесенью и гнилью. Был еще один запах, совершенно омерзительный, но его Танар не узнал. Опустив его на вытянутых руках в дыру, охранники разжали пальцы, и юноша шлепнулся на холодные скользкие плиты каменного пола. Над головой послышался скрежет, и он понял, что это закрывают люк, через который его спустили в тюрьму. Танар нетерпеливо сорвал с глаз повязку, но с таким же успехом он мог бы оставить ее на месте — вокруг нельзя было ничего разглядеть. Тогда он прислушался, но не уловил ни звука. Даже шаги удаляющейся стражи не проникали сквозь толщу каменных стен. Его мучители хорошо выбрали наказание для вольнолюбивого сарианина. Тьма, безмолвие и одиночество — самая страшная пытка.

Танар надолго застыл на месте в мрачном раздумье. Затем решительно шагнул вперед и начал наощупь обследовать свое жилище. Он прошел вдоль стен и выяснил, что камера имеет шесть шагов в длину и четыре — в ширину. Не так уж плохо для тюрьмы, но Танару она казалась в этот момент теснее могилы.

Он начал размышлять, чем ему заняться в темнице, но тут же вспомнил, что отсюда его может освободить только смерть. Смерть! А что если ускорить ее приход?

Но как? Длина камеры шесть шагов. Если он с разбега ударится головой о стену, разве это не будет выходом? Но тут на память ему пришло его собственное обещание, данное Стелларе, когда та умоляла юношу покончить самоубийством, чтобы избежать пыток: «Я никогда не соглашусь умереть от своей собственной руки!»

Он еще раз обследовал камеру. В голову пришла мысль: как же его будут кормить? Что кормить будут, он не сомневался, иначе вся затея не имела бы смысла. Наоборот, его должны хорошо кормить, чтобы максимально продлить пытку мраком и одиночеством. Ему вспомнилось яркое солнце на зеленых склонах родных гор, где так любят бродить его сверстники — юноши и девушки Сари. Как счастлив был он, когда тоже бродил по холмам и долинам родной страны. Он подумал о Стелларе, которая могла в этот момент быть в десятке футов у него над головой, но которая, тем не менее, была для него не ближе, чем если бы их разделял целый океан. Может быть, на самом деле они снова встретятся после смерти? Нет, только не самоубийство!

Он попытался представить себе будущее — гнетущую, мрачную, безмолвную пустоту длиной в вечность, но обнаружил, что сквозь безнадежность отчаяния откуда-то из глубин души пробивается надежда, даже не надежда, а упрямая уверенность, что он еще обретет свободу, свет и счастье. И тогда Танар принял решение, что не позволит своим тюремщикам потушить светлый луч этой надежды и сделает все, чтобы претворить ее в жизнь.

Он твердо решил, что не сойдет с ума Для этого придется выбросить из головы мысли о мраке и одиночестве, сделать вид, что их просто нет. И еще, он должен находиться в форме, а значит, постоянно заниматься физическими упражнениями. Причем при этом он достигнет двойной цели: сохранит себя в полной готовности к действиям и будет достаточно уставать, чтобы крепко спать. Перед сном он решил предаваться только приятным воспоминаниям, это поможет ему видеть хорошие сны и хоть во сне покидать свою тюрьму. Таков вкратце был план, выработанный Танаром для сохранения в себе человеческого облика даже в этих жутких условиях. Неукоснительно придерживаясь выработанных правил, сарианин убедился в верности собственных рассуждений. Он занимался физическими упражнениями до полного изнеможения, потом ложился и предавался сладким грезам, пока сон не овладевал им. Привыкнув с детства спать на твердой земле, он не испытывал особых неудобств и спокойно засыпал на каменном полу, мечтая о своей любимой Стелларе.

Самым неприятным было пробуждение. Переход от сна к бодрствованию сопровождался навязчивым кошмаром. Вот и сейчас Танар проснулся и почувствовал какой-то животный ужас. До его сознания не сразу дошло, что по его груди ползет какая-то холодная, скользкая тварь. Инстинктивно он схватил ее, чтобы отбросить подальше. Пальцы его сомкнулись вокруг чешуйчатого тела, которое сразу же стало извиваться у него в руке, издавая злобное шипение.

Покрывшись холодным потом, Танар вскочил на ноги. Волосы на голове от ужаса встали дыбом. Он отступил на шаг и ощутил под ногой еще одну змею. Отдернув ногу, он не удержал равновесия и упал, придавив в падении целый клубок сплетенных тел — холодных, омерзительных, извивающихся. Снова вскочив на ноги, Танар бросился к противоположной стене. Но и там были змеи. Весь пол камеры был покрыт этими ужасными рептилиями. Они угрожающе шипели, обвиваясь вокруг его ног. Он отрывал их, отбрасывая в сторону, но тут же их место занимали другие.

Это уже был не сон, а жестокая реальность. Он понял, что нашествие змей в его камеру было частью мучений, уготованных ему корсарами. Но в этом случае они, кажется, перестарались. Змеи сводили сарианина с ума. Он почти физически ощущал, как затуманивается его разум и подступает безумие. Что-то, очевидно, действительно сдвинулось в голове молодого воина, потому что его последующие поступки можно объяснить только кратковременным помешательством.

— Ваше оружие я использую против вас! — выкрикнул он и разразился хриплым, лающим хохотом. Затем он оторвал обвившуюся вокруг его тела змею и поднял перед собой на вытянутую руку. Змея шипела и извивалась. Это была не очень большая змея по масштабам Пеллюсидара — футов пять. В толщину она достигала примерно шести дюймов.

Держа рептилию за горло одной рукой, другой он несколько раз ударил ее по голове, а потом прижал к своей груди ее пасть. Все это время он продолжал истерически хохотать и вопить. Проделав такую операцию несколько раз, Танар добился желаемого — разозленная змея вонзила свои клыки в левую грудь юноши. С торжествующим криком он отбросил гадину в сторону и медленно опустился на пол, не обращая внимания на покрывающие его тело змей.

— Я лишил вас мести вашим же оружием! — выкрикнул он напоследок и потерял сознание.

Кто знает, как долго пролежал он на холодном полу темницы. В Пеллюсидаре времени не существует. Но вот тело сарианина зашевелилось, глаза медленно открылись и сознание снова вернулось. Вспомнив случившееся, Танар зашарил рукой по полу, но он был чист, от змей не осталось и следа. Он сел и потрогал грудь. Как ни странно, он не только был жив и здоров, но даже боли от укуса не ощущал. Даже опухоли не возникло в том месте, где змеиные клыки вонзились в его тело.

Танар тщательно обследовал камеру. Змеи куда-то исчезли. Сон восстановил помрачившийся рассудок, но Танар содрогнулся, вспомнив свое поведение и осознав, как близок он к помешательству. Снова обретя способность здраво рассуждать, он со стыдом вспомнил идиотскую попытку самоубийства, как будто его мучители могли пустить ему ядовитых змей. Ему было стыдно и за свой беспричинный ужас перед безобидными тварями. Зато в его жизни произошло знаменательное событие — Танар впервые познал на своей шкуре значение слова «страх».

Неторопливо расхаживая по камере, он вдруг задел ногой какой-то предмет. До нашествия змей в этом углу ничего не было. Нагнувшись, он поднял с пола железный бачок с тяжелой крышкой. Подняв ее, он ощутил запах пищи. Не задаваясь вопросами, откуда она взялась и из чего приготовлена, юноша жадно набросился на еду.

Глава 16

Постепенно Танар начал привыкать к своему заточению. Он занимался упражнениями, ел, спал, просыпался, и все начиналось сначала. Ему ни разу не удалось подстеречь момент, когда приносили еду, и он прекратил попытки. Змеи продолжали появляться. Обычно это происходило во время сна, но после памятного первого раза он уже не боялся их. А вскоре даже начал с нетерпением ожидать их визита — хоть какое-то развлечение в его одиночестве. Он обнаружил, что змеи успокаиваются, если их гладить и тихонько при этом разговаривать. А одна змея как будто бы даже привязалась к нему. Он не мог, конечно, отличить в темноте одну от другой, но обратил внимание, что пробуждается каждый раз от одного и того же: змеиная морда тычется ему в грудь. Когда он брал эту змею на руки и начинал гладить, она не делала попыток вырваться, а расслабленно замирала, словно мурлыкающая кошка. Кстати сказать, ни одна змея его так ни разу больше и не укусила.

Потребовалось немало времени и усилий, чтобы узнать, откуда появляются эти гости, но в конце концов он все же нашел на высоте трех футов от пола в стене небольшое отверстие восьми дюймов в диаметре. Края его были гладко отполированы бесчисленными чешуйчатыми телами. Просунув в отверстие руку, юноша определил, что стена в этом месте достигает около фута в толщину. За стеной была пустота. Там могло быть все что угодно: такая же камера, колодец со змеями или еще что-нибудь. Чем больше размышлял над этой загадкой Танар, тем сильнее хотелось ему узнать, что же скрывается за этой стеной. Одиночество и монотонность его существования превратили эту загадку в вопрос жизни и смерти. Он больше ни о чем не мог думать. Он всматривался в дыру, надеясь уловить хотя бы отблеск света, но не видел ничего, кроме мрака. Он спросил свою любимую змею, которую пригрел на груди, но змея ничего не ответила. Тогда он спросил дыру и ужасно разгневался, когда дыра тоже не ответила. Он ударил по стене кулаком, и боль отрезвила его. Он в ужасе содрогнулся и поспешил прочь, осознав, что начинает сходить с ума, а ему нельзя было этого допускать.

Но загадка по-прежнему владела всеми его помыслами, хотя теперь он старался контролировать себя и решать ее с позиции здравого рассудка. В голове у него созрел хитрый план.

Когда ему в очередной раз принесли поесть, он снял с бачка тяжелую чугунную крышку и с силой швырнул ее на пол. Хрупкий металл разлетелся на куски. Один из них оказался как раз таким, какой и был нужен узнику — длинным и острым. Этот осколок он спрятал в набедренной повязке, а остальные сложил в пустой бачок. Потом подошел к стене и начал скрести кладку вокруг отверстия. Это была медленная и утомительная работа. Много снов прошло, прежде чем ему удалось вынуть первый камень. За ним последовал второй, отнявший не меньше времени, но какое значение имеет время для осужденного на пожизненное заключение, да еще в мире, где времени не существует.

Танар был почти счастлив, если только в его положении можно быть счастливым; работа отнимала все его время и отвлекала от ужасов заточения; все его помыслы сосредоточились на одном: проделать дыру в стене.

Работая, Танар не забывал о своих упражнениях, но спал гораздо реже. Работа прекращалась только при очередном появлении змей — они постоянно ползали через отверстие и мешали долбить кладку. Его беспокоило теперь больше всего опасение, что приносящие еду охранники каким-то образом обнаружат его занятие. Но поразмыслив, он решил, что увидеть его в темноте они не могут, а услышать через толщу стен тоже невозможно.

Он скреб и долбил бесчувственные камни, пока, наконец, в стене не образовалось отверстие, в которое можно было пролезть. Он долго сидел перед ним, стараясь унять овладевшую им дрожь и собраться с разбегающимися мыслями. Он сознавал, что его рассудок сильно ослаб за время заточения, и очень боялся, как бы он не помрачился. Его работа значила для него колоссально много, и теперь он больше всего боялся разочарования. Вот почему он так долго сидел, не решаясь воспользоваться проделанным лазом и стараясь убедить сам себя, что в любом случае он способен владеть собой и своим рассудком. Умом он понимал, что потратил столько сил и времени только потому, что в нем жила надежда на побег. Он знал, что надежда эта ничтожно мала, но все равно боялся даже представить себе, каким жестоким может оказаться разочарование.

Легким, почти нежным движением юноша пробежал пальцами по краям проделанного отверстия. Потом засунул туда голову и плечи и высунулся наружу. Глаза его видели только мрак, вытянутые вперед руки хватали пустоту. Он вылез обратно и сел у стены, собираясь с силами. Сейчас ему было еще страшней. Он понял, что не перенесет разочарования.

Прошло много времени, прежде чем он овладел собой настолько, чтобы решиться на вторую попытку. Он успел уже немного успокоиться и обдумать все свои последующие действия. Он решил подождать очередной кормежки и только после этого что-то предпринимать. Так у него будет больше времени на разведку. Он то и дело проверял угол, в котором всегда появлялся бачок с едой, но прошла, казалось, целая вечность, прежде чем его рука коснулась металлического предмета. Он поел, поставил бачок обратно и ждал еще одну вечность, пока тот не исчез. Затем он снова пересек камеру и остановился перед лазом. В этот раз он уже не колебался. Он был уверен, что сумеет совладать со своими нервами и со своим рассудком.

Сейчас он полез уже ногами вперед. Извиваясь всем телом, он на животе протиснулся в узкую дыру, ухватился за противоположный край и начал осторожно опускать ноги, так как не знал, далеко ли до пола. Но пол оказался на том же уровне, что и в его собственной камере. Мгновение спустя Танар уже стоял на ногах. Пусть он еще не обрел свободу, зато у него появилось новое поле для исследования.

Дюйм за дюймом продвигался он в кромешной темноте, тщательно ощупывая пол и стены. Эта камера оказалась уже его собственной, но намного длиннее. Расставив руки, он одновременно мог коснуться обеих стен. Покидая свою темницу, сарианин не забыл прихватить с собой зазубренный обломок железа, единственный ключ к свободе, имевшийся в его распоряжении. Обладание этой железкой странным образом придавало ему сил и уверенности, словно он снова держал в руках боевое оружие.

По мере продвижения вперед, Танар начал понимать, что попал в какой-то длинный коридор. Внезапно он натолкнулся на что-то твердое. Ощупав предмет руками, он понял, что это деревянный столб из цельного, даже неошкуренного ствола дерева. Он торчал прямо посреди коридора и служил, догадался Танар, для поддержки ослабевшей потолочной балки.

Миновав столб, он продолжил свой путь, но всего через пару шагов уткнулся в глухую стену. Сердце у него упало. С каждым шагом вперед росли его надежды, и вдруг такой удар. Снова и снова ощупывал он стену, заслонившую ему дорогу к свободе, но его пальцы встречали только сплошную ровную поверхность без единого шва кладки. С понурой головой двинулся он в обратный путь, поклявшись себе, что не позволит отчаянию овладеть им. Пусть сейчас он вернется в свою камеру, позже он продолжит исследование коридора. Ведь куда-то он должен был вести! Даже если не найдется выхода, все равно эти экскурсии внесут некоторое разнообразие в монотонную рутину заключения. К тому же, утешал он себя, его жизненное пространство теперь увеличилось в несколько раз.

Вернувшись, он улегся у стены и решил отоспаться, так как последнее время отказывал себе в сне, стремясь поскорее закончить проход. Когда он проснулся, камера была полна змей, а его подруга тыкалась головой ему в подбородок, свернувшись, как всегда, у него на груди. Снова потянулось унылое существование, скрашиваемое, правда, регулярным обследованием новых его владений. Вскоре он изучил каждый квадратный дюйм темного коридора так же хорошо, как свою собственную темницу. Он разгуливал по нему с такой же уверенностью, как если бы он был залит ярким светом.

Он ел, спал, упражнялся, играл со своими пресмыкающимися гостями и мерил шагами свою дополнительную жилплощадь. И каждый раз, проходя мимо деревянного столба, торчащего посреди коридора, он задумывался над его предназначением. Как-то раз он заснул с мыслью о столбе, а когда проснулся от знакомого прикосновения змеиной головы, вскочил с места так внезапно, что бедная змея от неожиданности даже зашипела, шлепнувшись на пол. Во сне или в полудреме Танару явилась великолепная идея, настолько простая, что он сам не мог понять, как он не додумался до нее раньше.

Дрожа от возбуждения, юноша бросился к заветному лазу. Он был оккупирован змеями, но сейчас даже они не могли его остановить. Раскидав змей, сарианин головой вперед бросился в узкий проход и приземлился на противоположной стороне в настоящий змеиный ковер. Не обращая на них внимания, он поднялся на ноги и бросился бежать по коридору, пока его вытянутые вперед руки не коснулись засохшей коры дерева. Дрожа с ног до головы, он некоторое время стоял неподвижно, обхватив столб руками и прижимаясь к нему всем телом. Успокоившись немного, юноша встряхнул головой и начал карабкаться вверх. Это и была посетившая его во сне идея.

Все выше и выше поднимался он, периодически останавливаясь и шаря вокруг руками. Вскоре ему стало ясно, что столб уходит ввысь по узкому колодцу цилиндрической формы. Забравшись футов на тридцать, Танар уперся головой в каменный потолок. Ощупывая его рукой, он понял, что верхний конец столба вцементирован в плиты потолка. Неужели и здесь он нашел только тупик? Но ведь кто-то же строил этот колодец, а значит, у него должно иметься какое-то предназначение. Танар решил не сдаваться. Осторожно спускаясь, он тщательно ощупывал стены колодца руками и вскоре был вознагражден за свое упорство. Футах в шести ниже потолка ему удалось нащупать в стене отверстие. Он перебрался туда и обнаружил, что находится в узком туннеле, ненамного шире человеческого тела. Вокруг по-прежнему царил мрак, и передвигаться приходилось с большой осторожностью. Но вот туннель резко свернул вправо, и Танар с ликованием увидел впереди забрезживший свет!

Даже смертник, неожиданно получивший помилование, не обрадовался бы сильнее, чем обрадовался юноша этому, ничего еще в сущности не означающему, лучику дневного света. Он едва пробивался сквозь узкую Щель, но это был свет, и это была надежда!

Зачарованно глядя на свет, Танар медленно, как во сне, приблизился к его источнику. Рука его коснулась грубых, некрашеных досок, в щель между которыми и пробивался луч.

Как ни слаб был этот свет, он резал глаза привыкшему к темноте узнику. Он отвернулся в сторону, чтобы свет не попадал в глаза, и немного постоял так, привыкая. Когда он освоился и огляделся, то увидел, что может различать окружающие его предметы. Пробивающийся сквозь щель лучик освещал сырые, серые стены туннеля и тяжелые доски, преградившие путь беглецу. Только теперь он понял, что стоит перед дверью. Осмотрев ее, он обнаружил сбоку подобие засова, изобретения, о котором сарианин даже не подозревал, пока не попал в плен к корсарам, так как в Сари жители не запирают своих жилищ и не знают о существовании замков и запоров. Но теперь Танар был уже достаточно умудрен опытом, чтобы понять, что он видит. Итак, перед ним была дверь, дверь, ведущая к свету и свободе! Но что же ждало его за этой дверью?

Прижавшись к ней ухом, он прислушался. Ни звука. Тогда он занялся запором, пытаясь разобраться, как он действует. После нескольких попыток ему удалось открыть примитивную щеколду. Немного постояв, чтобы успокоить нервы, юноша осторожно приоткрыл тяжелую дверь. Хлынувший в образовавшуюся щель свет ослепил его и заставил прикрыть глаза рукой, но постепенно он привык и к нему, хотя еще долгое время вынужден был постоянно щуриться.

Когда свет перестал резать глаза, Танар приоткрыл дверь пошире и выглянул наружу. За дверью находилось довольно большое помещение, заставленное плетеными коробами, железными и глиняными сосудами, завернутыми в шкуры тюками и прочим добром. Все это барахло стояло вдоль стен штабелями, чуть ли не достигая потолка. На полу в центре комнаты валялись груды различного снаряжения. На всем лежал толстый слой пыли и паутины, красноречиво свидетельствующий, что нога человека сюда не ступала уже давно.

Распахнув дверь, Танар вступил в комнату и внимательно огляделся. На полу среди груд добра и товаров он заметил свертки с корсарской одеждой, тюки кож, судовую оснастку и массу разнообразного оружия.

Все еще держа руку на двери, он шагнул вперед и почувствовал, что рука его к чему-то прилипла. Оторвав пальцы от неструганных досок, он поднес их к глазам и увидел, что они испачканы густой смолой. Он попытался стереть смолу, но та оказалась такой липкой, что устранить ее не удалось. Когда он брал различные предметы, чтобы получше их рассмотреть, те каждый раз прилипали к его рукам. Это было очень неприятно, но он ничего не мог поделать.

В кладовой было несколько окон и еще одна дверь в противоположном конце. Она была снабжена таким же засовом, с каким ему уже пришлось иметь дело. Снаружи его можно было открыть только ключом, а изнутри — голыми руками. Устройство было грубым и примитивным, за что Танар должен был бы благодарить судьбу, знай он, какими сложными и хитрыми могут быть подобные приспособления.

Открыв эту дверь, Танар выглянул в щелку. Перед ним был длинный коридор, ярко освещенный льющимся из многочисленных окон по одной из его сторон светом. По другую сторону он заметил несколько закрытых дверей, ведущих во внутренние помещения. Из одной двери внезапно вышел корсар и пошел по коридору в противоположном от юноши направлении. Потом из другой двери вышла женщина и направилась прямо к нему. Танар поспешно захлопнул дверь и задвинул засов. Ему стало ясно, что здесь он незамеченным не пройдет. В своей темной камере он находился не ближе к свободе, чем в этой ярко освещенной кладовой. Он мог переодеться в корсарские одежды, но его безбородое лицо сразу же привлечет внимание корсаров, и его тут же схватят. Но Танар не привык отступать перед трудностями. Он и так уже забрался гораздо дальше на пути к свободе, чем мог мечтать. Эта мысль весьма бодрила его, а свет, которого он так долго был лишен, просто окрылял. Он чувствовал себя способным свернуть горы, и не сомневался, что рано или поздно сумеет решить все проблемы.

Он тщательно осмотрел всю кладовую, особенно окна, в поисках другого выхода. Окна выходили в сад Си-Да, но там было слишком много прогуливающихся людей, так как эта часть сада примыкала к выходу из дворца. Дальний конец сада был скрыт от него деревьями, и он знал, что его редко посещают, но добраться туда все равно представлялось невозможным.

По левую сторону вдоль садовой ограды сплошной стеной росли деревья. Будь они у него под окном, он без труда смог бы добраться по их ветвям до самых казарм и задних дворцовых ворот, но до деревьев было слишком далеко, и Танар с сожалением отказался от этой заманчивой идеи.

Таким образом, оставался только коридор за дверью, по которому постоянно сновали люди. Надо было что-то решать, потому что в кладовой он тоже не мог оставаться до бесконечности. Здесь не было ни воды, ни пищи, а кроме того, его тюремщики в любой момент могли обнаружить побег и поднять тревогу. Может быть, они как раз сейчас принесли ему неизменный железный бачок с едой. Что будет, когда они заберут его и найдут нетронутым?

Присев на кипу связанных кож, Танар занялся обдумыванием дальнейших действий. Взгляд его упал на ворох одежды и он подумал, что в любом случае для начала не помешает переодеться. Здесь были кожаные штаны и рубашки, корсарские сапоги с ботфортами и их любимые красные кушаки и головные платки. С легкой усмешкой на губах юноша отобрал все необходимое, стряхнул слой пыли с выбранных обновок и не спеша облачился в корсарское одеяние. Но ему не нужно было зеркала, чтобы понимать, как сильно выдает его молодое безбородое лицо. Он выбрал себе пару пистолетов, кортик и тесак, но как ни искал, не нашел ни пороха, ни пуль. Оглядев свое новое облачение, он остался вполне доволен.

— Если бы я только мог повернуться спиной ко всей Корсарии, — произнес он, размышляя вслух, — я бы без труда обеспечил себе свободу, но пока я не научусь отращивать пышные бакенбарды и бороду, мне никого не удастся обмануть.

Пока он предавался размышлениям, за дверью послышались чьи-то громкие голоса. Один был мужской, другой принадлежал женщине.

— Если ты не согласишься быть моей, — прорычал мужчина, — я возьму тебя силой!

Танар не расслышал ответа, хотя и догадался по голосу, что это была молодая женщина.

— Какое мне дело до Сида! — закричал мужчина. — У меня денег и влияния не меньше, чем у него. Да если я только пожелаю, я сам могу захватить трон и сделаться Сидом!

Женщина снова что-то неразборчиво ответила.

— Только пикни, и я тебя задушу собственными руками! — с угрозой произнес мужчина. — А ну пойдем сюда, здесь и поговорим. Там можешь кричать, сколько влезет, все равно никто не услышит.

Танар услышал, как в двери кладовой поворачивается ключ, и поспешил спрятаться за штабелем плетеных коробов.

— А когда ты выйдешь из этой комнаты, — продолжал мужчина, входя, — у тебя больше не будет причин жаловаться.

— Я уже сто раз говорила, — ответила женщина, — что скорее умру, чем буду принадлежать тебе. Но если ты возьмешь меня силой, я сначала убью тебя, а потом себя.

Когда Танар услышал ее голос, сердце у него в груди бешено забилось, словно пытаясь выпрыгнуть наружу. Пальцы его сжались на рукояти тесака. Когда Бульф с презрительным смехом выслушал слова Стеллары и отвернулся, он оказался лицом к лицу с сарианином, сжимающим в правой руке обнаженный тесак.

В первое мгновение Бульф не узнал в одетом в корсарский наряд юноше своего злейшего врага, зато Стеллара узнала его сразу и радостно вскрикнула.

— Танар! Мой Танар!

Когда Танар бросился на него, Бульф отпрыгнул назад и тоже выхватил тесак. Сарианин заметил, что его противник приближается к двери, ведущей в коридор, и тут же атаковал его, чтобы не дать ему возможности улизнуть и позвать подмогу. Пришлось Бульфу забыть о двери и подумать о собственной защите.

— Прекрати немедленно или ты поплатишься за это головой! — попытался он напугать юношу. Танар только расхохотался в ответ, нанеся Бульфу удар по голове, который тот лишь частично сумел парировать. После этого дуэль разгорелась не на шутку. Танар первым ранил своего противника в плечо. Увидев кровь, Бульф начал отчаянно кричать и звать на помощь.

— Ты же сам говорил, что никто не услышит отсюда криков о помощи, напомнил ему Танар, — так чего же ты тогда так надрываешься?

— Отпусти меня! — взмолился Бульф, сообразив, что кричать и в самом деле бесполезно. — Пощади меня, и я верну тебе свободу!

Но Танар, не слушая его, снова взмахнул тесаком и на этот раз отрубил Бульфу ухо.

— Помогите! — завизжал корсар. — Это я, Бульф! Сарианин хочет меня убить! Спасите!

Испугавшись, что крики Бульфа все же могут быть кем-то услышаны, Танар усилил атаку. Отбив клинок соперника, он сильнейшим ударом разрубил череп Бульфа до самой переносицы. С квакающим звуком корсар выронил свой тесак и навзничь свалился на пол. А Танар повернулся к Стелларе и заключил ее в свои объятия.

— Слава Богу, что я подоспел вовремя! — с чувством произнес он.

— Само Провидение привело тебя в эту кладовую, — согласилась девушка. — Но как ты оказался здесь, ведь мне сказали, что тебя казнили?

— Нет, они обманули тебя, — ответил юноша, — меня не казнили, со мной поступили еще хуже — бросили в подземную темницу и приговорили к пожизненному заключению.

— Так ты все время был в одном здании со мной! — воскликнула Стеллара. — А я считала тебя мертвым!

— Поверь мне, — сказал Танар, — лучше умереть, чем сидеть в подвалах Сида. Темнота, безмолвие, одиночество — о Боже! Это будет похуже смерти!

— Но ведь ты сумел сбежать даже оттуда! — восхищенно воскликнула девушка.

— Если бы не ты, я все еще сидел бы там, — признался Танар. — Только воспоминания о тебе и о нашей любви дали мне силу сохранить рассудок и найти способ выбраться из этой дыры. Для меня это урок на всю жизнь. Теперь никакая ситуация больше не покажется мне безнадежной. Всегда есть выход из любого положения, надо только страстно хотеть его отыскать!

— Я рада, что ты так считаешь, любимый, — покачала головой Стеллара, — но я пока не очень понимаю,

как ты собираешься покинуть дворец, где полно корсаров, и выйти из города, где их еще больше?

— Но я же добрался сюда, — ответил Танар, — я уже совершил невозможное. Судьба улыбается нам, и я твердо верю, что обязательно найду способ обрести свободу для нас обоих!

— Но с твоим лицом, Танар, ты не сделаешь и двух шагов, как тебя схватят, — печально сказала девушка, — вот если бы у тебя были бакенбарды, как у Буль-фа… — и она взглянула на распростертое тело убитого корсара.

Танар тоже перевел взгляд на валяющийся на полу в луже крови труп. Лицо его вдруг озарилось, и он повернулся к Стелларе.

— А почему бы и нет! — торжествующе воскликнул он.

Глава 17

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Стеллара.

— Сейчас увидишь! — отозвался Танар, вытаскивая кортик.

Он перевернул тело Бульфа на спину и острым лезвием кортика начал срезать пышные черные бакенбарды мертвого корсара. Стеллара непонимающе следила за этими странными действиями. Расстелив на полу головной платок Бульфа, юноша собрал в него плоды своей парикмахерской деятельности. Закончив, он поднялся и пошел к двери, через которую он выбрался из своей темницы. Открыв ее, он нашел потеки смолы на дверных досках и обмазал свое лицо ею. Потом вернулся к Стелларе.

— Теперь твоя очередь, — обратился он к ней. — Ты должна прилепить все эти волосы к моему лицу, но так, чтобы я был похож на корсара. Ты всю жизнь провела среди них, и я надеюсь, ты сумеешь сделать это.

Как ни противно было Стелларе прикасаться к волосам мертвеца, она вынуждена была признать все достоинства предложения Танара. Взяв себя в руки, она принялась за гримирование своего возлюбленного. Пучок за пучком, очень аккуратно, лепила она волосы Бульфа на обмазанное смолой лицо сарианина. В конце только нос и глаза юноши были свободны от растительности. Но и глаза Танар со Стелларой постарались скрыть, приклеив густые фальшивые брови, изготовленные из волос бороды Бульфа. Для полноты картины Танар обмазал свой нос кровью Бульфа, так как у большинства корсаров, отъявленных пьяниц, носы были красного или даже багрового цвета. Наконец, Стеллара отступила на несколько шагов и критическим взором оглядела дело рук своих.

— Теперь тебя не узнает даже родная мать, — сказала она.

— Значит, я могу сойти за корсара?

— Вполне. Боюсь только, тебя обязательно станут допрашивать при выходе из дворца.

— Мы пойдем вместе, — сообщил ей Танар.

— Но как?

— У меня есть один план. Когда я жил в казарме, то обратил внимание, что моряков, выходящих из дворца, почти никогда не останавливают в воротах, а если и остановят, тем обычно достаточно сказать, что они возвращаются на свой корабль. Да и вообще из дворца куда легче выйти, чем войти. Мы можем попытаться сделать то же самое.

— Я что, похожа на корсарского матроса? — в негодовании осведомилась Стеллара.

— Будешь похожа, не сомневайся! — усмехнувшись, заявил Танар.

— Что ты собираешься делать? — подозрительно спросила девушка.

— Здесь полно корсарской одежды, а в бороде и на голове Бульфа еще много волос.

Стеллара содрогнулась от отвращения.

— Ох, Танар, только не это!

— Ты можешь предложить что-нибудь другое? Нет? Тогда решай, стоит ли наша свобода и счастье временных неудобств?

— Ты прав, — сказала Стеллара, — другого выхода нет.

Когда Танар закончил свою работу, Стеллара превратилась в бородатого корсара, но все его ухищрения не могли скрыть очертаний груди и бедер.

— Ничего не получается, — вынужден был признать юноша, — в тебе любой за милю узнает женщину по твоей фигуре.

— Постой! — воскликнула вдруг Стеллара. — Я кое-что вспомнила! Моряки, особенно в долгие плавания, берут с собой плащи, которыми укрываются во время сна, если становится холодно. Давай посмотрим, не найдется ли здесь такого плаща.

— Я где-то видел нечто подобное, — сказал Танар и, порывшись в куче одежды, извлек оттуда длинный полосатый плащ.

— В нем ты кажешься выше ростом, — оценивающе произнес он, когда девушка примерила его находку. — Но бедра по-прежнему слишком выделяются.

— А давай тогда попробуем сделать пошире плечи, — предложила Стеллара.

С помощью пары длинных кушаков Танар несколько расширил плечи девушки. В конечном итоге она стала походить на коренастого низкорослого пирата, а не на высокую и стройную девушку, какой была еще совсем недавно.

— Вот теперь мы готовы, — удовлетворенно проговорил сарианин, но девушка дернула его за рукав и указала на тело Бульфа.

— Мы не можем оставить его здесь, — сказала она. — В любой момент его могут найти, и тогда поднимется такая тревога, что проверять станут каждого, не только во дворце, но и во всем городе.

Танар оглядел комнату, затем оттащил тело в дальний угол и забросал коробами и тюками сложенных шкур. Следы крови на полу он спрятал под ворохом одежды.

— Ну а теперь, — объявил он, — пора проверить в действии нашу маскировку.

Вместе они подошли к двери.

— Ты лучше знаешь дворец, — сказал юноша, — поэтому иди первой. Выбирай самые безлюдные коридоры. Я хочу пройти через сад к задним воротам. Мы уже сумели один раз бежать через них, будем надеяться, что повезет и во второй.

— Будь по твоему, — ответила Стеллара.

Танар отворил дверь, оглянулся по сторонам, пропустил вперед девушку и выскользнул вслед за ней. Коридор был пуст. Сарианин закрыл дверь и поспешил за своей возлюбленной.

Они прошли всего несколько десятков шагов, когда до их ушей донесся громкий мужской голос из соседней комнаты.

— Где она?

— Откуда мне знать? — ответила ему какая-то женщина. — Только что она была здесь вместе с Бульфом, а потом они куда-то ушли вдвоем.

— Разыщи их, да поживее! — рявкнул мужчина, выходя из комнаты.

Танар и Стеллара чуть не столкнулись с ним. Это был Сид собственной персоной. Сердце Стеллары замерло, когда старый пират подозрительным взглядом впился в их лица.

— Кто такие? — грубо спросил он.

— Мы матросы, — поспешил ответить Танар, не желая, чтобы Стеллара выдала себя голосом.

— А какого дьявола вы делаете в моем дворце?

— Мы только принесли кожи в кладовую, а сейчас возвращаемся на наш корабль.

— Ну так валите отсюда поживее на ваш корабль, — посоветовал Сид. — И чтоб я вас больше не видел, уж больно мне ваши рожи не нравятся.

И он затопал своими сапожищами дальше по коридору. Стеллара покачнулась, и Танар поспешно обнял ее, чтобы поддержать, но девушка уже справилась с волнением и твердой походкой двинулась дальше. Мгновение спустя они повернули направо и вышли к выходу в сад.

— Отлично! — прошептал Танар на ухо своей спутнице, шагая рядом с ней вдоль ограды. — Если уж сам Сид тебя не узнал, значит, наша маскировка удалась.

Стеллара только кивнула в ответ. Она все еще не могла прийти в себя от шока, вызванного столкновением с Сидом.

Ближе к дворцу в саду было много людей, мужчин и женщин. Некоторые бросали на них равнодушные взгляды, но никто не остановил. На всякий случай беглецы углубились в гущу деревьев и кустарника, чья густая листва надежно скрывала их от посторонних взглядов. Пробираясь по тенистым дорожкам, они вскоре добрались до противоположного выхода. Удача опять сопутствовала им, и они вышли, никем не замеченные, во двор казармы, за которой находились заветные ворота. Миновав без приключений дюжину встречных корсаров, они подошли к воротам и без колебаний вошли в них. Все было бы в порядке, но один из стражников с на редкость тупой физиономией вдруг встрепенулся и схватил Танара за плечо.

— Эй, постой-ка! — закричал он. — А вы кто такие и куда направляетесь?

— Мы матросы, — объяснил Танар, — и возвращаемся на свой корабль.

— А что вы делали во дворце? — не отставал стражник.

— Наш капитан послал нас отнести кожи для дворцовой кладовой.

— Что-то не нравится мне ваш вид, — задумчиво произнес стражник. — И вижу я вас впервые.

— Мы только что вернулись из долгого плавания, — поспешил объяснить Танар.

— Может быть, но вам придется подождать начальника. Я думаю, он захочет побеседовать с вами подробнее.

У юноши упало сердце.

— Слушай, — сказал он, — если мы опоздаем на корабль, капитан прикажет нас высечь.

— А мне какое дело! — пожал плечами охранник.

Стеллара между тем порылась у себя в одежде и незаметно вложила в руку Танара два тяжелых диска. Тот мгновенно разгадал ее намерение и, подойдя вплотную к стражнику, так же незаметно вложил ему в ладонь две золотые монеты.

— Наш капитан очень не любит, когда его люди опаздывают, — умоляющим тоном проговорил он.

Почувствовав тяжесть золота, охранник сразу же сменил гнев на милость.

— Ну ладно, — проворчал он, — идите уж. Сам служил во флоте и знаю, что такое капитан.

Не дожидаясь повторного приглашения, молодые люди поспешили смешаться с толпой на улице. Ни один из них не произнес ни слова, а Стеллара, кажется, даже перестала дышать, пока дворцовые ворота не остались далеко позади.

— Куда теперь? — спросила она наконец.

— Мы уходим в море, — ответил юноша.

— На корсарском корабле?! — не поверила она своим ушам.

— На корсарской лодке, — поправил ее Танар, — мы отправляемся на рыбалку.

Вдоль берега реки стояли на приколе многочисленные мелкие суда, но когда Танар увидел, сколько вокруг людей, он понял, что его план украсть рыбачью лодку вряд ли удастся осуществить, не привлекая внимания, и поделился своими сомнениями со Стелларой.

— Украсть лодку практически невозможно, — тут же заявила она. — Во-первых, это одно из самых тяжких преступлений в Корсарии, а во-вторых, ты можешь быть уверен, что или сам хозяин, или его друзья непрерывно наблюдают за лодкой, хотя крадут их крайне редко, ведь наказание — смерть.

— Жаль, — пожал плечами Танар, — значит, придется идти через весь город и попытаться снова ускользнуть по суше. Не знаю только, что мы скажем страже У городских ворот.

— Но мы можем купить лодку, — предложила Стеллара.

— У меня нет денег, — признался Танар.

— Зато у меня есть, — сказала Стеллара, доставая из-под плаща тяжелый кошелек. — Сид никогда не отказывал мне в деньгах на мелкие расходы. Вот, возьми — протянула она юноше горсть золотых монет. — Если этого не хватит, у меня есть еще, но я думаю, что за самую лучшую лодку не запросят и половины.

Остановив первого же встречного рыбака, Танар без труда выяснил, что ниже по реке продается небольшой рыбачий баркас. Спустя немного времени они отыскали хозяина и сделались законными владельцами его лодки.

Уже находясь в лодке и двигаясь по течению к океану, Танар вдруг почувствовал холодок в груди. Им овладело нехорошее предчувствие. Уж слишком легко, как по маслу, прошло их бегство от корсаров. Что-то здесь было не так. Или сердце его обманывает, или их еще ждет серьезное испытание на пути к свободе.

Держась на стремнине с помощью кормового весла, Танар решил не поднимать парус, пока они не выйдут в открытое море. Он прекрасно понимал, что его неумение обращаться с парусом неизбежно вызовет подозрение у многочисленных зевак на обоих берегах реки.

Медленно, страшно медленно удалялись они от города и стоящих на рейде боевых кораблей. Но вот, наконец, настал момент, когда Танар решил, что можно рискнуть поставить парус, тем более, задул попутный береговой бриз. С помощью Стеллары он не без труда поднял тяжелое полотнище на мачте и закрепил удерживающие парус снасти. Лодка сразу же отозвалась резким ускорением хода. И тут позади послышались крики. Обернувшись, молодые люди увидели, что их догоняют сразу три лодки, полные вооруженных корсаров. С ближайшей из них последовал приказ немедленно остановиться.

Преследующие их лодки шли под парусом и сначала быстро догоняли беглецов, но теперь, когда Танар тоже поставил парус, скорости их сравнялись и расстояние до преследователей сохранялось неизменным. Но крики корсаров привлекли внимание команд стоящих на рейде военных кораблей, и вскоре с одного из них донесся пушечный выстрел. Ядро упало в воду совсем рядом, справа по носу лодки беглецов.

Танар сокрушенно покачал головой.

— Слишком близко, — сказал он. — Придется остановиться.

— Почему? — изумленно спросила Стеллара.

— Пусть лучше они снова возьмут меня в плен, — объяснил он, — потому что тебе в этом случае ничего не

грозит. Как только они выяснят, что это ты, тебя никто не тронет. А если они будут стрелять и попадут в лодку, ты можешь оказаться убитой.

— Нет, не останавливайся! — закричала девушка. — Я лучше умру рядом с тобой, чем вернусь к Сиду. Они наверняка убьют тебя, а тогда и мне не для чего будет жить. Держись, любимый, мы еще можем ускользнуть от них. А пушек ты не бойся — наша лодка для них слишком маленькая мишень, да и стрелять они толком не умеют.

Как бы опровергая ее слова, второе ядро упало в воду в нескольких футах за кормой, обдав их брызгами.

— Пристреливаются, — мрачно заметил Танар. Девушка села рядом и прижалась к нему.

— Обними меня, милый, — прошептала она. — Если нам суждено умереть, умрем вместе.

Крепко обняв Стеллару свободной рукой, Танар прижал ее к груди. В то же мгновение с палящего по ним корабля донесся сильный взрыв. Обернувшись на звук, они с первого взгляда поняли, что это разорвалась стрелявшая в них пушка.

— Поспешишь — людей насмешишь! — философски заметил сарианин.

Прошло немало времени, прежде чем пушечный обстрел возобновился, но маленькое рыбачье суденышко уже вышло из зоны поражения, и ядра падали в воду далеко за кормой. Теперь опасность угрожала только со стороны трех лодок, неотступно следующих за беглецами.

— Они нас не догонят, — сказала Стеллара.

— Да, но и мы никак не можем от них оторваться, — ответил Танар.

— Я думаю, мы сумеем это сделать в открытом море, — сказала девушка. Ветер там сильнее, а наша лодка быстроходней и не так тяжело нагружена. Судьба улыбнулась нам, послав именно эту лодку, а не другую, побольше.

На выходе в открытое море преследователи, опасаясь, видимо, именно того, о чем говорила Стеллара, открыли огонь из аркебуз и пистолетов. Время от времени в воду рядом с лодкой шлепались пули, но в целом расстояние было слишком велико для примитивного оружия корсаров и их некачественного пороха.

Все дальше и дальше уходил маленький рыбачий баркас в необъятные просторы Корсар-Аза. Слева от беглецов море глубоко вдавалось в сушу, образуя большой залив, а прямо по ходу в дымке тумана чернела оконечность мыса. Туда-то и направил свое суденышко Танао.

Погоня по-прежнему держалась у них на хвосте. Ясно было, что корсары не намерены упускать добычу, даже если для этого придется переплыть океан. Точно так же и Танар со Стелларой не собирались сдаваться.

Постепенно очертания мыса становились все отчетливее. Уже можно было разглядеть густой лес, спускающийся по склону почти до самого берега моря.

— Ты собираешься высаживаться на сушу? — спросила Стеллара.

— Конечно, — ответил сарианин. — У нас нет ни воды, ни провизии, а я не такой уж хороший моряк, чтобы переплыть на этой скорлупке весь Корсар-Аз.

— Но если мы высадимся, они пойдут по нашим следам.

— Ты забываешь про деревья, — напомнил ей Танар.

— Ну конечно же! — радостно воскликнула девушка. — Как я могла забыть! Да, на деревьях мы без труда скроемся от погони!

Но когда они приблизились к мысу, стало ясно, что радоваться рано. Из воды повсюду торчали острые камни, а огромные валы с грохотом бились о прибрежные скалы.

— Ни одна лодка не сможет здесь пристать, — упавшим голосом проговорила Стеллара.

Танар бросил взгляд на береговую линию, но и дальше не увидел ничего подходящего. Он печально повернулся к своей спутнице.

— Безнадежно, — промолвил юноша. — Будь у нас время, мы могли бы поискать удобное место, но здесь мы, кажется, лучшего не найдем.

— Или худшего, — отозвалась девушка.

— Ничего не поделаешь, возвращаться уже поздно — сказал Танар. — Если же мы сейчас пойдем вдоль берега, они нас легко догонят, срезав угол. У нас только два выхода: либо рискнуть и попытаться прорваться через прибой, либо сдаться.

За спиной у беглецов их преследователи пришли, видимо, к тем же выводам. Они остановились и выжидали, как поведут себя молодые люди в безвыходной ситуации.

— Посмотри на них, — указала рукой Стеллара на корсарские лодки, — они думают, что мы уже у них в руках. Они ждут, что мы пойдем вдоль берега, где они нас легко перехватят. Я предлагаю рискнуть.

Но Танар все еще колебался, хотя и развернул лодку носом к берегу. За линией прибоя лежал песчаный берег и спасительный лес, но между ним и лодкой бушевали волны и торчали острые зубья подводных камней.

— Смотри, смотри! — закричала вдруг Стеллара, указывая рукой вперед. Туда! Скорее! Я вижу проход!

— Я тоже его вижу, — отозвался Танар, — и молюсь только, чтобы мы не ошиблись. Если это и в самом деле проход, мы сейчас об этом узнаем, а если нет…

Он оглянулся на корсарские лодки и увидел, что они снова пустились в погоню, сообразив, видимо, что беглецы решили с риском для жизни все же попытаться высадиться на берег.

Туго натянутый на мачте баркаса парус гудел от малейшего прикосновения. Маленькое суденышко летело прямо на грозные скалы. Танар и Стеллара, сидя на корме, прижались друг к другу. Оба напряженно взирали на бушприт баркаса, нависающий над волнами и со страшной скоростью приближающийся к возможной катастрофе.

И тут огромная волна подхватила утлое суденышко и понесла его на прибрежные скалы. Слева промелькнул зазубренный гранитный выступ, окутанный брызгами и клочьями морской пены. Справа обнажился на мгновение огромный позеленевший валун с блестящей от воды поверхностью. Днище лодки заскрежетало по подводным камням, лодка на миг застряла, но тут же рванулась вперед, подхваченная новой волной, и понеслась к покрытому песком берегу. Они проскочили!

Танар выхватил кортик и обрубил удерживающий парус шкот. Парус упал с мачты, и баркас, потеряв скорость, мягко ткнулся в песок. Подхватив на руки Стеллару, сарианин спрыгнул в воду, прошел несколько шагов по мелководью и выбрался на берег. Он опустил девушку на ноги и оглянулся. К своему величайшему изумлению он увидел, что все три корсарские лодки стремительно несутся к берегу, явно намереваясь последовать за ними, невзирая на риск почти неизбежной гибели.

— Они не осмеливаются вернуться с пустыми руками, — тихо пояснила Стеллара, — иначе они никогда бы не решились на этот отчаянный шаг.

— Значит, Сид догадался, кого он встретил в коридоре, после того, как тебя нигде не нашли, — высказал предположение Танар.

— Они могли также обнаружить твой побег из темницы и связать его с моим отсутствием, — добавила Стеллара. — После этого уже нетрудно было догадаться, откуда взялись двое никому не известных матросов с несуществующего корабля, которые к тому же расплатились золотом за рыбачью лодку.

— Один готов! — воскликнул Танар, когда передняя лодка с треском ударилась о скалу и скрылась в волнах.

Вторую лодку постигла та же участь, но третья благополучно миновала подводные камни и быстро приближалась к берегу. Не дожидаясь, пока она пристанет, беглецы бросились в лес.

За ними кинулись в погоню не меньше дюжины корсаров, на ходу стреляя из пистолетов и аркебуз, но молодые люди уже скрылись среди деревьев в тени доисторического леса.

Повесть об их долгом и опасном путешествии по незнакомым местам от берегов Корсарии до горных вершин королевства Сари и об их многочисленных и невероятных приключениях могла бы, несомненно, заинтересовать любого читателя, но это уже совсем другая история.

Достаточно сказать, что они появились в Сари почти одновременно с Джа и Гурой, которые также благополучно избежали погони и множества опасностей, едва не стоивших им жизни.

Народ Сари восторженно принял прекрасную дочь Амиокапа, ставшую женой наследного принца королевства. Гуре тоже был оказан теплый прием, ведь она спасла жизнь всеми любимому Танару. Впрочем, местные молодые люди готовы были принять ее независимо от этого благородного поступка, и не один из них, очарованный красотой девушки с Хайма, приносил свои охотничьи трофеи к ее хижине. Но она упорно отвергала их всех, храня в сердце единственную любовь, в которой она никогда и никому не призналась бы. Только Стеллара, охваченная таким же чувством, может быть, догадывалась и поэтому всегда относилась к своей подруге с нежным сочувствием и заботой.

Заключение

Когда Перри уже заканчивал свою повесть о приключениях Танара, сигналы стали сначала слабеть, а потом и вовсе прекратились.

Джейсон Гридли снял наушники и повернулся ко мне.

— Мне кажется, — сказал он, — что Перри чего-то не договорил. Он явно пытался что-то еще нам сообщить и о чем-то попросить.

— Джейсон, — произнес я с упреком, — не вы ли говорили мне, что мои рассказы о Пеллюсидаре сплошная выдумка? Что нет никакого внутреннего мира, населенного динозаврами, саблезубыми тиграми и первобытными племенами? Разве не вы настаивали, что не существует никакого Императора Пеллюсидара?

— Да ладно, старина, — отмахнулся он, — если хотите, я готов принести извинения. Признаю, что я был идиотом. Но сейчас не время вспоминать прошлое. Надо срочно решать, что мы будем предпринимать?

— О чем это вы, друг мой? — удивился я.

— А вы что, забыли о Дэвиде Иннесе? — в свою очередь удивился он. Бедняга томится сейчас в подземной темнице этого негодяя Сида, а вы спрашиваете, о чем это я! — воскликнул он с жаром, которого я никогда прежде не замечал в своем обычно хладнокровном друге.

— Ну и что? — спросил я. — Прошу прощения, конечно, но я не понимаю, каким образом мы можем ему помочь?

— Поможем! — убежденно заявил Джейсон.

Должен признаться, что его слова вызвали у меня некоторую тревогу за состояние его рассудка. Он был явно перевозбужден.

— Да вы только подумайте об этом несчастном! — закричал он снова, не дожидаясь моей реплики. — Один, в темноте и безмолвии, среди этих ужасных змей! Бр-р-р. Меня просто дрожь пробирает. Вы только представьте себе этих змей, как они ползают по вашему телу, обвиваются вокруг ног, туловища, шеи… скользкие, противные твари! И ни проблеска света, ни звука человеческого голоса, ни птичьего пения. Нет, надо обязательно что-то делать! Его просто необходимо спасти!

— И кто же будет его спасать? — осведомился я. — Я! — просто ответил Джейсон Гридли.

Предисловие

Пеллюсидар, как это известно каждому школьнику, представляет собой мир, расположенный на внутренней поверхности полой сферы Земли. Он был обнаружен Дэвидом Иннесом и Эбнером Перри во время ходовых испытаний построенного ими подземного механического разведчика. Первоначально они предполагали заняться только поиском новых месторождений каменного угля, но горизонтальные рули аппарата заклинило, и он двинулся под прямым углом в недра земной коры. За семьдесят два часа путешествия позади осталось около пятисот миль. От недостатка кислорода Перри потерял сознание, а Дэвид был близок к этому, но тут нос «железного крота» пробил почву, и в кабину хлынул живительный поток воздуха внутреннего мира.

В последующие годы оба исследователя пережили множество невероятных приключений. Перри так и не вернулся во внешний мир, а вот его младший товарищ однажды совершил туда трудный и опасный рейс на том же разведчике. Это было сделано с целью подарить жителям основанной ими Империи Пеллюсидара, находившимся на уровне каменного века, все блага и достижения цивилизации двадцатого столетия.

Но среди обилия враждебных племен и страшных чудовищ Империя слишком медленно двигалась к процветанию, и даже присутствие Дэвида Иннеса и Эбнера Перри не могло сколько-нибудь существенно повлиять на это. Для пояснения данного факта следует принять во внимание, что доля суши и водной поверхности Пеллюсидара обратно пропорциональна соответствующей доле на внешней поверхности Земли. Если суша в нашем с вами мире занимает около 53 миллионов квадратных миль, или чуть больше четверти от общей площади земной поверхности, то в Пеллюсидаре она занимает три четверти и составляет примерно 124 миллиона квадратных миль. Моря и океаны внутреннего мира, хотя и занимают «всего» 41 миллион квадратных миль, достаточно величественны и не менее опасны, чем моря и океаны внешнего. Таким образом, мы имеем любопытный парадокс: существование большего по размерам мира внутри меньшего. Следует признать, однако, что в Пеллюсидаре вообще масса отклонений, особенно в том, что мы привыкли считать «незыблемыми законами природы».

В самом центре Земли неподвижно висит «солнце» Пеллюсидара — крошечный раскаленный диск, совершенно не сравнимый по размерам с настоящим Солнцем, но вполне пригодный, чтобы дарить свет и живительное тепло каждому уголку пышных тропических джунглей. Здесь никогда не бывает ночи, а солнце постоянно в зените. Нет здесь ни звезд, ни сторон света, да и горизонта, как такового, здесь не увидишь — ведь поверхность закругляется вверх относительно наблюдателя, и самые отдаленные предметы можно разглядеть на очень большом расстоянии, пока их не заволочет далекая дымка. В таком мире не может существовать и времени, во всяком случае в обычном понимании этого слова. Знакомые с пеленок и давно осточертевшие поговорки типа «время — деньги», «трудится все время, как пчелка», «время — соль земли» — для обитателей Пеллюсидара были бы пустым звуком, не несущим никакого смысла.

За истекшие годы мы трижды получали сообщения из внутреннего мира. Из них нам стало известно, что первым большим шагом на пути к цивилизации стало налаженное Перри производство пороха. За ним последовали автоматические ружья и пистолеты, небольшие военные суда, вооруженные артиллерией малых калибров, наконец, радио.

Зная о пристрастии пожилого ученого больше к теоретическим исследованиям, мы не очень удивились, когда узнали, что построенная им радиостанция оказалась способной принимать и передавать сообщения только на одной волне — так называемой «волне Гридли», новейшем изобретении молодого инженера из Тарзаны в Южной Калифорнии. Именно Джейсону Гридли принадлежит честь перехвата радио-послания Эбнера Перри из Пеллюсидара. Последние фразы этого послания, неожиданно прервавшегося из-за каких-то технических неполадок, сообщали о трагической участи Дэвида Иннеса — первого Императора Пеллюсидара, попавшего в плен к корсарам и томившегося в подземельях дворца их кровожадного предводителя в тысячах миль от его любимой страны Сари, расположенной мм горном плато неподалеку от побережья Люрель-Аз.

Глава 1

Тарзан остановился, чтобы прислушаться и понюхать воздух. Будь на его месте обыкновенный человек, он не смог бы ничего услышать, а если бы и смог, все равно ничего бы не понял. И почуять он ничего бы не сумел, за исключением запаха гниющей тропической растительности и дурманящего аромата лесных цветов. Но Тарзан мог слышать на невероятно большом расстоянии. Донесшиеся до его чутких ушей звуки были еще очень слабы и неясны, но человек-обезьяна сразу же понял: приближается большая группа людей.

Буто-носорог, Тантор-слон или Нума-лев могли расхаживать по джунглям, не привлекая ни малейшего внимания Владыки джунглей, зато появление людей всегда вызывало у него самый пристальный интерес. Ведь только человек, единственный из всех живых существ, несет с собой разрушение, беспорядок и раздоры.

Воспитанный племенем огромных человекообразных обезьян, Тарзан довольно поздно узнал о существовании себе подобных. Однако знакомство с ними не прибавило ему уважения к двуногим представителям сварливого и кровожадного человеческого рода. Владыка джунглей имел немало друзей среди самых разных рас и племен, но это не мешало ему каждый раз тщательно расследовать причины появления в его владениях незнакомых пришельцев. Вот и сейчас, неслышно скользя между ветвей, он поспешил навстречу потревожившим его звукам.

По мере приближения, чуткие уши человека-обезьяны все яснее различали топот босых ног по тропе и заунывное пение чернокожих носильщиков, сгибающихся под тяжестью своих вьюков. Вскоре до ноздрей Тарзана долетел характерный запах гомангани, или негров, к которому примешивался другой, более слабый, но явственно различимый, — запах белого человека. Тарзан понял, что наткнулся на сафари, еще до того, как голова отряда показалась на широкой звериной тропе, над которой занимал свою позицию в ветвях человек-обезьяна. Во главе колонны шагал молодой белый. Взгляд Тарзана на мгновение остановился на его лице. Первое впечатление оказалось благоприятным для незнакомца — подобно диким животным и многим примитивным племенам, человек-обезьяна обладал врожденным инстинктом, позволяющим с первого взгляда судить о людях.

Бесшумно двигаясь в гуще листвы, Тарзан опередил отряд, спрыгнул на тропу и стал дожидаться приближающегося сафари. Передние носильщики, увидев его бронзовую неподвижную фигуру, застыли в растерянности и начали оживленно переговариваться между собой. Эти аскари[52] были родом из отдаленной деревни и никогда прежде не видели живого Тарзана.

— Я Тарзан, — объявил человек-обезьяна. — Кто вы и что вам нужно в моих владениях?

Услышав эти слова, молодой человек, остановившийся вместе с носильщиками, с радостной улыбкой на взволнованном лице бросился к Тарзану.

— Вы — лорд Грейсток? — спросил он.

— Да, хотя в этих краях я больше известен как Тарзан из племени обезьян, — ответил приемный сын Калы.

— Значит, мне крупно повезло! — радостно объявил молодой человек. — Я проделал долгий путь из Калифорнии, чтобы только встретиться с вами.

— А кто вы такой и что вам от меня нужно?

— Меня зовут Джейсон Гридли, — ответил незнакомец, — а что касается цели моего визита, то это длинная история. Я надеюсь, у вас найдется немного времени и терпения, чтобы проводить нас до удобного для привала места и выслушать меня?

Тарзан кивнул.

— В джунглях время не имеет особого значения, — сказал он. — Где вы рассчитываете разбить лагерь?

— Проводник, которого я нанял в последней деревне, внезапно заболел, и час назад мне пришлось его отпустить, — признался Гридли, — так что среди моих людей нет ни одного, знакомого с этой местностью и способного указать подходящее место.

— В полумиле отсюда есть удобная поляна с хорошей водой, — предложил Тарзан.

— Отлично! — облегченно воскликнул Гридли. Носильщики по его команде возобновили свой путь.

Они пели и смеялись, предвкушая скорый и незапланированный отдых.

Потягивая вечерний кофе в компании нового знакомого, Тарзан выбрал момент, чтобы вернуться к занимавшему его вопросу — цели визита молодого человека в Африку.

— Так что же привело вас из Южной Калифорнии в сердце тропических лесов? — поинтересовался он.

— Теперь, когда я уже здесь, лицом к лицу с вами, — улыбнулся Гридли, — я даже затрудняюсь начать. Мой рассказ настолько невероятен, что вы с легкостью можете счесть меня сумасшедшим. Вместе с тем, я настолько убежден в его достоверности, что уже потратил массу времени и денег, чтобы добраться до вас и изложить вам свой план. Не буду скрывать: рассчитываю на вашу поддержку, в том числе и финансовую. Со своей стороны я готов по-прежнему вкладывать в задуманное предприятие все свое время и деньги, но моих персональных средств будет явно недостаточно. Впрочем, деньги — не главная цель моего визита к вам. Деньги я в конце концов смог бы, наверное, раздобыть из других источников, но вы, сэр, представляетесь мне самым подходящим человеком, способным возглавить предпринимаемую мной экспедицию.

— Не знаю, что вы затеяли, — задумчиво проговорил Тарзан, — но прибыли, очевидно, обещают быть грандиозными, судя по тому, как много собственных средств вы в это вложили.

— Напротив, — возразил Гридли, — я не ожидаю никаких финансовых выгод для участников.

— Странно слышать подобное из уст американца, — улыбнулся Тарзан.

— Не все американцы помешаны на деньгах, — ответил Гридли.

— Так в чем тогда суть вашего предприятия? Я с нетерпением ожидаю подробностей.

— Вам приходилось когда-нибудь слышать о теории, согласно которой Земля представляет собой полую сферу, а на ее внутренней поверхности существует обитаемый мир?

— Насколько мне известно, эта теория была отвергнута современной наукой, — ответил человек-обезьяна.

— И вы считаете аргументы против этой теории убедительными?

— Для ученых они достаточно убедительны, — пожал плечами Тарзан.

— Я тоже считал их неопровержимыми, — заметил американец, — пока не получил прямое послание из внутреннего мира.

— Удивительно.

— Еще бы! Но факты — упрямая вещь. Я лично разговаривал по радио с Эбнером Перри из Пеллюсидара и привез с собой копию его сообщения, заверенную, кстати говоря, под присягой человеком, имя которого нам хорошо известно. Он был рядом со мной во время приема передачи и слушал ее параллельно со мной. Вот эта копия.

Он извлек из портфеля письмо и переплетенную рукопись солидной толщины.

— Я не стану отнимать у вас время и читать всю историю приключений Танара, — сказал Гридли, — ограничусь только выдержками, которые позволят вам проникнуть в суть предлагаемого мною плана.

— Как вам будет угодно, — отозвался Тарзан. — Я весь внимание.

Последующие полчаса Джейсон Гридли знакомил весьма заинтересованного слушателя с отрывками из толстой рукописи.

— Все это, — заявил он, закончив чтение, — убедило меня в существовании Пеллюсидара, а бедственное положение Дэвида Иннеса побудило явиться к вам с предложением организовать совместную экспедицию для освобождения этого человека из корсарских подземелий.

— А как вы предполагаете осуществить ваш план? — спросил человек-обезьяна. — Вы уверены в правильности гипотезы Иннеса о наличии полярных отверстий, ведущих во внутренний мир?

— Должен признаться, что пока я еще ни в чем не уверен, — ответил американец, — но после радиоконтакта с Перри я занялся кое-какими исследованиями и обнаружил, что теория о существовании населенного мира на внутренней оболочке земной сферы и ведущих к нему полярных проходов, далеко не нова и многим подтверждается. Я нашел очень подробное ее изложение в одной книге, изданной в 1830 году, а также в более поздних научных трудах. Между прочим, эта теория проливает свет на множество загадочных явлений, необъяснимых современной наукой.

— Например? — поинтересовался Тарзан.

— Например, теплые ветры, дующие с севера, или теплые полярные течения, чье существование подтверждается практически всеми полярными исследователями. Те же путешественники неоднократно упоминали о замеченных ими в северных водах сучьях и даже целых стволах деревьев, покрытых зеленой листвой, в таких широтах, где подобные растения просто не могут существовать. А взять северные сияния? По гипотезе Дэвида Иннеса, их феномен легко объясняется свечением внутреннего солнца Пеллюсидара, проникающим сквозь туман и облака над полярными шапками. Не забудьте также о пыли, толстым слоем покрывающей значительные участки льда и снега. Этой пыли просто неоткуда больше взяться, как из внутреннего мира. А можно ли отмахнуться от уверений эскимосов, что их предки пришли из теплой страны, лежащей далеко на севере?

— Но разве Амундсен и Элсуорт не опровергли окончательно гипотезу о существовании отверстия на Северном полюсе? И разве не сделали того же самого многочисленные полеты над неисследованными северными территориями?

— Могу только предположить, что это отверстие имеет колоссальные размеры, и залетавшие в него аэропланы и дирижабли оказались просто не в состоянии оценить его. Лично я, впрочем, считаю, что все исследователи ходили главным образом по краешку отверстия, чем и объясняется странное поведение или отказ компасов и других инструментов в зоне так называемого Северного магнитного полюса. Подобные явления всегда ставили в тупик полярных путешественников.

— Итак, — подвел итог Тарзан, — вы уверены в существовании внутреннего мира и в наличие ведущего туда прохода в районе Северного полюса?

— В первом я убежден, — ответил Гридли, — второе же утверждение еще предстоит доказать, но я считаю, что имеющиеся в нашем распоряжении факты позволяют приступить к подготовке намеченной экспедиции.

— Ну ладно, — сказал Тарзан, — предположим, вы меня убедили, и полярный вход в Пеллюсидар существует на самом деле. А на чем вы собираетесь туда добраться?

— Я думаю, лучше всего на цельнометаллическом дирижабле типа «Цеппелин». Такой корабль, использующий гелий, — самое надежное и безопасное средство передвижения в высоких широтах. На нем мы сумеем достичь полярного отверстия с куда меньшими трудностями, чем встретила на своем пути от Северного полюса к Аляске знаменитая экспедиция на дирижабле «Норвегия». Судя по всему, норвежцы двигались вдоль краев отверстия и покрыли гораздо большее расстояние, чем придется покрыть нам, чтобы добраться до берега холодного полярного моря, которое открыл Дэвид Иннес на севере Корсарии во время своего побега.

Самым серьезным недостатком такого корабля может стать возможная утечка гелия в процессе маневрирования. Тогда мы никогда не вернемся домой, но я не считаю риск большим, чем тот, на который шли сотни других полярных исследователей. Вот если бы было возможно изготовить корпус дирижабля из очень легкого и одновременно прочного материала, способного противостоять атмосферному давлению, то мы смогли бы вообще отказаться как от взрывоопасного водорода, так и от дорогостоящего гелия, и использовать только вакуумные танки для поддержки аппарата в воздухе. Это сразу бы решило и проблему безопасности.

— Что ж, это вовсе не кажется мне таким уж невозможным, — проговорил Тарзан, явно заинтересовавшийся планами Гридли.

— Может быть, в будущем, — покачал головой американец, — но пока человечеству не известны подобные материалы. Любой из существующих материалов, способных выдержать давление атмосферы, слишком тяжел, чтобы служить оболочкой для вакуумных танков.

— Кто знает, — загадочно протянул человек-обезьяна, — не ожидает ли вас приятный сюрприз.

— Что вы имеете в виду?

— Ваши слова напомнили мне о любопытном рассказе одного из моих друзей, — пояснил Тарзан. — Его зовут Эрих фон Харбен. Сам он ученый и путешественник, а беседовал я с ним после его возвращения из второй экспедиции в горы Вирамвази. Там он обнаружил живущее на берегах горного озера племя, изготавливающее свои каноэ из неизвестного науке материала. Этот металл или сплав легче коры пробкового дерева и прочнее легированной стали. Эрих привез с собой несколько образцов. Когда мы виделись с ним в последний раз, он был занят их химическим анализом в небольшой лаборатории, оборудованной при миссии его отца.

— А где сейчас этот человек? — с волнением спросил Гридли.

— Миссия доктора фон Харбена находится в горах Урамби, примерно в четырех днях пути отсюда к западу, — ответил Тарзан.

Новые друзья засиделись далеко за полночь, обсуждая планы осуществления совместной экспедиции, ибо Тарзан безоговорочно поверил всем доводам молодого американца и сделался его самым горячим союзником. Рано утром следующего дня отряд выступил в путь на запад. На четвертый день они достигли гор Урамби, где были с радостью встречены доктором фон Харбеном, его сыном Эрихом и молодой прекрасной женой последнего — Фаванией из Каструм Маре.

Я не стану утомлять вас всеми подробностями подготовки и снаряжения экспедиции в Пеллюсидар, отмечу только, что поиски затерянного в горах месторождения удивительного металла, известного теперь всем как харбенит, были полны поразительных событий и приключений, достойных сами по себе отдельного романа.

Пока Тарзан и Эрих фон Харбен были заняты разработкой рудника и доставкой добытого металла на побережье, Джейсон Гридли вел переговоры во Фридрихсхафене с инженерами дирижаблестроительной фирмы, выбранной им для постройки воздушного корабля, специально сконструированного для спасательной экспедиции во внутренний мир. Привезенные им образцы харбенита прошли тщательный химический анализ; конструкторы и чертежники засели за работу, так что, когда первая партия добытого металла поступила во Фридрихсхафен, все уже было готово для начала постройки. Работы велись в строгом секрете. Когда шесть месяцев спустя корабль под официальным названием «0-220» был полностью готов, широкая публика оставалась в полном неведении относительно его истинного предназначения, считая его всего лишь новым образцом цельнометаллического дирижабля для использования на одной из европейских пассажирских линий.

Сигарообразный корпус корабля имел в длину 997 футов, а в диаметре — 150. Он был разделен на шесть герметических отсеков, три из которых располагались в верхней части, три — в нижней. Промежутки между верхним и нижним рядами вакуумных танков были заняты двигателями, насосами, различными механизмами, а также запасами горючего, смазочных масел и прочего снаряжения. Такое расположение машинного отделения стало возможным вследствие отказа от использования водорода, который является причиной большинства пожаров на воздушных кораблях подобного типа, а также благодаря максимальному соблюдению правил противопожарной безопасности при постройке. Весь дирижабль, исключая мелкие детали и обстановку кают, был изготовлен из харбенита. Кормовые и носовые двигатели соединялись между собой двумя продольными коридорами, прорезанными, в свою очередь, двумя вертикальными колодцами. Носовой колодец заканчивался кабиной наблюдателя, оснащенной мелкокалиберной пушкой. Оттуда, по узкому переходу вдоль корпуса, можно было попасть в кормовую часть, где был установлен на турели крупнокалиберный пулемет. Гондолы, как таковой, не было: рубка управления и каюты экипажа располагались внизу, но составляли одно целое с корпусом, что позволило оснастить дирижабль тремя парами мощных колес на кордовой резине. В специальном кормовом отсеке помещался легкий моноплан-разведчик. При необходимости, запустить его можно было, не прерывая полета корабля-матки.

Восемь мощных двигателей с воздушным охлаждением вращали столько же винтов, размещенных попарно по обе стороны корпуса таким образом, чтобы тяга носовых не мешала нормальной работе кормовых. Эти двигатели, развивающие мощность в 5600 лошадиных сил, способны были сообщить кораблю скорость до 105 миль в час.

Основой корпуса служил полый осевой стержень из харбенита, от которого к оболочке отходили, наподобие спиц, стержни поменьше, образуя таким образом ряд колес с ободами, к которым затем крепилась наружная обшивка, также из харбенита. Благодаря необычайной легкости этого материала, собственный вес «0-220» составлял всего 75 тонн, в то время как подъемная сила его вакуумных танков превышала 225 тонн.

Для изменения высоты полета и посадки каждый из шести вакуумных танков был снабжен восемью воздушными клапанами, управляемыми из рубки на носу, а шесть мощных насосов — три на носу и три на корме служили для быстрой откачки воздуха из герметичных танков. На случай неполадок или аварии, рули управления в носовой рубке дублировались аналогичной системой в кормовом двигательном отсеке.

Середина нижней части корпуса была занята каютами офицеров и матросов, оружейной кладовой, складом провизии, общей палубой и резервными запасами воды и горючего. Водяные цистерны были устроены так, что-бы их можно было при нужде мгновенно опустошить, в бочки с горючим могли быть одним движением рычага сброшены в раскрывшиеся под ними люки.

Таково, вкратце, описание цельнометаллического воздушного корабля, на котором Тарзан из племени обезьян и Джейсон Гридли собирались проникнуть сквозь приполярный проход во внутренний мир и выручить из корсарского плена Дэвида Иннеса, первого императора Пеллюсидара.

Глава 2

Ясным июньским утром «0-220» величественно выплыл из своего ангара. Полностью оснащенный и заправленный, он отправлялся в свой первый испытательный полет — генеральную репетицию предстоящего ему путешествия в северных широтах. Три нижних танка пока были наполнены воздухом, а дополнительные цистерны — водой. Корабль неторопливо скользил невысоко над землей; управлять им оказалось безопасней и проще, чем автомобилем.

Через некоторое время капитан одновременно включил насосы, откачивающие воздух из танков, и привел в действие механизмы, опустошающие балластные цистерны. Корабль начал быстро подниматься.

Управлял кораблем в испытательном полете тот же экипаж, что был подобран для основной экспедиции. Капитаном был назначен Заппнер, бывший главным конструктором «0-220» и принимавший непосредственное участие в его постройке. Двое его помощников, фон Хорст и Дорф, служили прежде офицерами в военно-воздушных силах Кайзеровской армии, так же как и штурман, лейтенант Хайнс. Кроме них в экипаж входили двенадцать инженеров, восемь механиков, кок-негр и два стюарда-филиппинца. Общее руководство экспедицией осуществлял Тарзан, Джейсон Гридли был его заместителем, а десять воинов вазири[53] во главе с Мувиро составляли экспедиционный корпус.

Когда корабль грациозно взмыл над городом, Заппнер, находившийся у рулей управления, не смог сдержать своих эмоций.

— Потрясающий аппарат! — воскликнул он в восторге. — Реагирует на легчайшее прикосновение к рычагам.

— Ничего удивительного, — отозвался Хайнс, — я был уверен, что проблем с управлением у нас не будет. По-моему, мы вполне могли бы обойтись вдвое меньшей командой.

— Вы опять за свое, лейтенант, — рассмеялся Тарзан. — Вам известно, что я настаивал на теперешней численности экипажа вовсе не из-за сомнений в летных качествах нашего корабля. Мы отправляемся в загадочный мир, и никто не знает, сколько времени нам предстоит там провести. Если мы доберемся до места назначения, нам, вероятно, придется сражаться. Все вы — добровольцы и были заранее предупреждены о возможном риске. Сейчас у нас может быть избыток людей, но где гарантия, что их будет достаточно для управления дирижаблем на обратном пути, если, конечно, мы вообще вернемся.

— Вы, безусловно, правы, — смущенно признал Хайнс, — но когда я чувствую, как легко подчиняется аппарат одному движению пальца, когда я вижу внизу мирные поля и луга, риск и возможная гибель кажутся далекими и не слишком реальными.

— Надеюсь, такими они и останутся, — сказал Тарзан, — и мы вернемся, не потеряв ни одного человека.

Но я всегда считал, что ко всему надо готовиться заранее. Вот почему я вместе с Гридли изучал навигацию

— Вот видишь, Хайнс, — засмеялся Заппнер, — ты оказывается, первый претендент в покойники.

— Ничего, — усмехнулся штурман, — пусть даже они оба сравняются со мной в моей профессии, я готов держать пари на обед в лучшем берлинском ресторане, что по возвращении, если, конечно, оно состоится, у нашего корабля по-прежнему будет тот же штурман.

Классический случай, когда один из спорщиков не проигрывает ни при каком варианте, — ехидно заметил Гридли.

— Вернемся лучше к насущным проблемам, — сказал Тарзан. — Капитан, я хотел бы попросить вас позволить моим вазири помогать инженерам и механикам Все они — очень сообразительные ребята и схватывают на лету. В случае какого-нибудь несчастья, люди, знакомые с двигателями и приборами управления, нам не помешают.

— Вы правы, — признал Заппнер, — я немедленно распоряжусь.

Огромный, сверкающий дирижабль величественно плыл на север в безоблачном небе. За кормой остался Равенсбург, а час спустя далеко внизу показалась узкая серая ленточка Дуная. Чем больше длился полет, тем восторженней в своих оценках становился капитан Заппнер.

— Я был уверен в успехе испытательного полета, — заявил он, — но даже мне не снилось, что в наших руках окажется такое чудо совершенства. Этот корабль знаменует начало новой эры в аэронавтике, и я убежден, что задолго до окончания четырехсотмильного перелета до Гамбурга ни у кого из вас не останется ни тени сомнения относительно абсолютной пригодности «0-220» для намеченной цели.

— До Гамбурга и обратно — таков маршрут испытательного полета, — задумчиво проговорил человек-обезьяна. — Но стоит ли нам возвращаться?

Все присутствующие обратили к нему удивленные взоры, не совсем понимая смысл его слов.

— То есть как? — спросил Гридли.

— Корабль полностью оснащен и заправлен, — пожал плечами Заппнер.

— Точно. На кой черт там терять восемьсот миль, возвращаясь во Фридрихсхафен? — поддержал его Хайнс.

— Я вижу, возражений нет, — подвел итог Тарзан. — В таком случае мы продолжаем полет на север.

Вот как случилось, что испытательный полет дирижабля «0-220» стал в действительности началом долгого и трудного путешествия в недра Земли, с соблюдением к тому же полной его секретности. Первоначальный план предполагал движение к Северному полюсу вдоль десятого меридиана к востоку от Гринвича, но его было решено слегка изменить, чтобы не привлекать к аппарату излишнего внимания. Обогнув Гамбург с запада, дирижабль оказался над просторами Северного моря и взял курс на север. Некоторое время спустя за кормой осталась западная оконечность Шпицбергена, а впереди открылись холодные заснеженные земли полярной пустыни.

Двигаясь с крейсерской скоростью 75 миль в час, «0-220» достиг Северного полюса к полуночи второго дня путешествия. Всех охватило радостное возбуждение, когда капитан Заппнер торжественно объявил, что, по его расчетам, корабль находится строго над центром пересечения всех меридианов. По предложению Тарзана дирижабль сделал круг над занесенными снегом ледяными торосами.

— По идее, здесь должны были бы торчать флаги, — словно извиняясь, сказал Заппнер, — но боюсь, что с момента посещения полюса «Норвегией» прошло слишком много бурь и снегопадов, чтобы мы смогли увидеть внизу их следы.

Еще раз облетев безжизненную полярную шапку, корабль повернул на юг. Теперь он двигался вдоль 170 градуса восточной долготы.

С начала движения к югу Джейсон Гридли не покидал рубки и общества Заппнера и Хайнса. Все его внимание было приковано к навигационным инструментам и простиравшейся внизу суровой панораме. Он считал, что северный полярный проход в Пеллюсидар лежал где-то в районе 85 параллели на долготе, по которой уже двигался корабль. На панели управления перед ним поблескивали циферблатами барометры, креномер, альтиметр, указатель скорости, уровень, часы, термометры и масса других приборов, но Джейсона сейчас больше всего интересовали показания компаса — именно на них основывалась его гипотеза, от подтверждения которой во многом зависел успех всего предприятия.

В течение пяти часов корабль неуклонно продвигался к югу, как вдруг компас начал показывать отклонение курса к западу.

— Так держать! — предупредил Гридли капитана. — Если моя догадка верна, мы только что миновали границу полярного отверстия. Отклонение компаса это подтверждает. Нам не следует больше обращать внимания на его показания, которые будут тем меньше соответствовать нашему истинному курсу, чем дальше мы будем углубляться в пределы впадины. Ближе к центру стрелка компаса начнет просто беспорядочно метаться во все стороны, но я думаю, нам не стоит стремиться непременно его достичь. Отклоняясь все время чуть вправо и держась границ входа, мы сможем по спирали медленно спуститься в Пеллюсидар. На протяжении последующих пяти-шести сотен миль компас будет для нас совершенно бесполезен.

— Если погода удержится, — с сомнением покачал головой Заппнер, — может быть нам и удастся это сделать, но в случае даже небольшого шторма я не смогу без компаса удерживать корабль на нужном курсе.

— Ничего, капитан, — подбодрил его Гридли, — мы верим в вас. А в случае сомнения держитесь правее, вот и все.

Последующие несколько часов полета были полны такого томительного напряжения, что все собравшиеся в рубке едва обменялись парой слов.

— Взгляните! — воскликнул вдруг возбужденно Хайнс. — Впереди по курсу открытое море!

— Ну и что? — отозвался Заппнер. — Ничего удивительного даже для этих широт. Что же касается мена, то я по-прежнему продолжаю скептически относиться к теории мистера Гридли о полярных отверстиях.

— Вы знаете, — сказал с улыбкой Джейсон, — я один из всего экипажа верю в свою гипотезу, хотя, пожалуй, вовсе не имею права называть ее своей, но даже я не удивился бы, окажись она ложной. А теперь, господа, если кто-нибудь из вас наблюдал последние часы за поведением солнца, вы должны будете согласиться со мной, что корабль находится если не на подступах к Пеллюсидару, то, во всяком случае, в необыкновенно глубокой впадине. Посмотрите: солнце стоит много ниже над горизонтом, чем ему положено в это время суток, и оно опускается все ниже по мере нашего дальнейшего продвижения. Я убежден, что вскоре оно окончательно пропадет из виду, а на смену ему встанет впереди полуденное солнце Пеллюсидара.

Внезапно зазвенел телефон. Хайнс снял трубку.

— Слушаюсь, сэр, — сказал он через несколько секунд, повесил трубку и обратился к Заппнеру: — Это фон Хорст, сэр, из наблюдательной кабины. Он докладывает, что впереди видна земля.

— Земля?! — недоуменно воскликнул капитан. — Но единственная суша в этом направлении — Сибирь!

— Сибирь отделяет от 85 параллели не меньше тысячи миль, а мы не могли покрыть более трех сотен, — заметил Гридли.

— В таком случае, мы либо открыли новую арктическую землю, либо приближаемся к северной оконечности Пеллюсидара, — откликнулся Хайнс.

— Именно этим мы и занимаемся. Взгляните на термометр, — посоветовал Гридли.

— Черт побери! — выругался Заппнер. — Плюс двадцать по Фаренгейту!

— Я уже довольно хорошо могу разглядеть землю, — вступил в разговор Тарзан. — Там практически нет снега, только мелкие наносы местами.

— Очень похоже на описанное Дэвидом Иннесом северное побережье Корсарии, — сказал Джейсон.

Весь экипаж мгновенно облетела новость, что замеченная впереди земля и есть, скорее всего, тот самый Пеллюсидар. Всех охватило понятное любопытство, и свободная от вахты часть команды высыпала наружу или заняла наблюдательные позиции у иллюминаторов, чтобы хоть краешком глаза увидеть легендарный внутренний мир Земли.

Все дальше продвигался на юг «0-220», и вскоре, как и предсказывал Гридли, полярное солнце окончательно скрылось за кормой, а впереди, все разгораясь, возникло незаходящее светило Пеллюсидара. Ландшафт внизу менялся с калейдоскопической быстротой.

Холодная пустынная равнина осталась позади. Ее сменила длинная гряда покрытых растительностью холмов, за которой во все стороны раскинулось необъятное зеленое море леса. Его границ невозможно было разглядеть. Лесные заросли плавно изгибались кверху и терялись в далекой дымке. Это и в самом деле был Пеллюсидар — тот самый Пеллюсидар, о котором столько грезил и мечтал Джейсон Гридли. Но вот и эта картина осталась за кормой. Теперь под килем корабля простиралась широкая зеленая равнина, поросшая редкими купами деревьев. Здесь не было недостатка в воде: множество мелких ручейков несли свои струи в довольно широкую реку, видневшуюся далеко впереди. По всей равнине паслись многочисленные стада травоядных животных, и не было видно ни малейшего признака присутствия человека.

— Напоминает райские кущи, — заметил Тарзан, обращаясь к капитану. — Не пора ли нам приземлиться, как вы думаете? По приказу Заппнера механики открыли воздухозаборные клапаны, и огромная сигара медленно и мягко опустилась на землю. Был спущен короткий трап, и вскоре весь экипаж, исключая вахтенного офицера и двух вахтенных механиков, оказался по колено в пышной траве Пеллюсидара.

— Я рассчитывал добыть немного свежего мяса, — сказал Тарзан, — но при посадке мы, кажется, распугали всю дичь на милю вокруг.

— Если судить по их количеству в обозримом пространстве, — успокоил его Дорф, — вам не придется долго бродить в поисках добычи.

— Сейчас, пожалуй, нам всем не помешало бы как следует отдохнуть, — сказал человек-обезьяна. — Последние недели перед экспедицией наши люди работали на пределе сил, а за три дня полета вряд ли кто сумел поспать дольше нескольких часов. Я предлагаю остановиться здесь на продолжительный отдых, а уж потом начать систематические поиски корсарской столицы.

Этот план был одобрительно встречен всей командой, которая занялась приготовлениями к длительной стоянке.

— Я полагаю, — обратился Гридли к капитану Заппнеру, — что вам следовало бы отдать распоряжение нашим людям ни при каких обстоятельствах не покидать корабля, точнее сказать, не отходить от него дальше, чем на несколько шагов, без вашего персонального разрешения. И еще, никто не должен покидать лагерь, кроме хорошо вооруженных партий под командованием одного из офицеров. Не забывайте, что в Пеллюсидаре нам придется иметь дело с дикими племенами и еще более дикими и свирепыми хищниками, населяющими эту землю.

— Надеюсь, на меня этот приказ распространяться не будет, — с улыбкой сказал Тарзан.

— Я уверен, что вы способны постоять за себя где угодно, — отозвался Заппнер.

— На охоте, по крайней мере, от меня одного будет куда больше пользы, чем от целого сафари.

— В любом случае, — продолжал Заппнер, — на земле главным начальником являетесь вы, поэтому вы вправе сделать любое исключение из данного приказа, хотя я сильно сомневаюсь, что кому-нибудь из экипажа может прийти в голову блажь путешествовать в здешних краях в одиночку.

Последующие двадцать четыре часа вся команда, кроме вахтенных, отсыпалась за все предыдущие недели напряженного труда.

Тарзан выспался раньше других и решил, что пора ему покинуть корабль и побродить по окрестностям. Он сменил свою одежду, раздражавшую его с момента отъезда из родных джунглей в Европу для участия в постройке дирижабля, на свое привычное снаряжение. Безукоризненно одетый английский джентльмен, вошедший в каюту начальника экспедиции, не имел ничего общего с вышедшим из нее полуобнаженным дикарем в одной лишь набедренной повязке, вооруженным охотничьим ножом, копьем, луком со стрелами и перекинутой через плечо свернутой веревкой. Охотясь, Тарзан всегда предпочитал пользоваться привычным ему с юности оружием вместо шумных ружей и пистолетов современной цивилизации. Лейтенант Дорф, стоявший на вахте, оказался единственным свидетелем ухода человека-обезьяны. С нескрываемым восхищением он проводил глазами могучую бронзовую фигуру, легко и быстро пересекшую открытое пространство и скрывшуюся в лесной чаще.

В этом лесу росли как знакомые Тарзану виды деревьев, так и такие, которых ему прежде не доводилось видеть. Но это все же были джунгли, а одного их вида было достаточно, чтобы увлечь его и заставить забыть проведенные им в так называемом цивилизованном обществе недели. Только удалившись от корабля и очутившись в привычной среде, он смог, наконец, почувствовать себя свободным и счастливым. Нет, он ничего не имел против своих спутников — он прекрасно к ним относился, но был все же несказанно рад на время освободиться от их компании.

Оказавшись в джунглях, человек-обезьяна повел себя вначале, как расшалившийся школьник, отпущенный с уроков. Не стесненный более ненавистными правилами «хорошего тона», вдали от всего, что хоть отчасти напоминало бы о тех шрамах, которые человек оставляет на теле Матери-Природы, он наполнил свои легкие пряным душистым воздухом пеллюсидарских джунглей, радостно рассмеялся, легко запрыгнул на ближайшее дерево и понесся по деревьям, ни о чем не заботясь в этот момент и ощущая только радость бытия каждой клеточкой своего тела. Все дальше и дальше углублялся он в дебри доисторического леса. Невиданные птицы с громкими криками разлетались с его пути, странные животные замирали, прячась в кустарнике подлеска. Но Тарзан не обращал на них внимания. Он не охотился, он даже не исследовал этот новый и незнакомый для него мир — он просто жил!

Пока продолжался этот бездумный, ликующий полет под куполом леса, Тарзан не следил за временем, да и не мог бы сделать этого в странном мире, где застывшее в зените солнце сводит на нет все привычные представления обитателей внешнего мира, жадно стремящихся убыстрить темп своей жизни в тщетной и безумной попытке обмануть регулярное и неотвратимое вращение Земного шара вокруг своей оси. Не следил он также за направлением собственного движения и за пройденным расстоянием, потому что подобные соображения крайне редко занимали его сознание. Человек-обезьяна давно привык, что может в одиночку справиться практически с любыми возникающими проблемами, совсем забыв при этом, что сейчас он уже не в своих родных джунглях с их солнцем и звездами, сменой дня и ночи и еще мириадами привычных и знакомых мелочей, позволяющих ему с легкостью ориентироваться и воспринимаемых им с безотчетным пониманием, доступным только их обитателям.

Когда безудержный порыв, увлекший Тарзана в незнакомые дебри, несколько остыл, он замедлил скорость и вскоре соскочил на землю рядом с хорошо видной звериной тропой. Теперь он уже более внимательно присматривался к окружающему. Его поразили гигантские размеры и древний возраст окружающих его деревьев — в сравнении с ними его собственные джунгли могли показаться детским парком; его восхищение вызвали удивительные цветы, пышно усеивающие все вокруг. Но в этот самый момент что-то туго захлестнуло его тело, и он взвился высоко в воздух.

Владыка джунглей совершил непростительную ошибку. Захваченный массой впечатлений от новой обстановки, он позволил себе на миг расслабиться, что чревато самыми неприятными последствиями, как это хорошо известно диким обитателям тропических лесов. Едва ли не одновременно со случившимся человек-обезьяна успел осознать, что же с ним произошло. Как ни стыдно было ему это признать, он попался в самый примитивный силок, установленный кем-то на звериной тропе. Последствия собственного недосмотра не предвещали для него ничего хорошего, но Тарзан не стал паниковать, а решил оценить сложившуюся ситуацию. Привязанная к нижнему суку огромного дерева веревка из сыромятной кожи была замаскирована землей и листвой посреди тропы. Тарзан задел за сучок, служивший спуском для ловушки, и попался, как глупый кролик. Все могло бы еще закончиться без особых последствий, если бы петля не охватила вместе с туловищем и руки Тарзана, плотно прижав их чуть выше бедер как раз между запястьем и локтем. В довершение всего, он повис вниз головой в нелепой и унизительной позе, в шести футах над землей, раскачиваясь и вращаясь, как детский мячик на резинке.

Он попытался вытащить одну руку, чтобы достать нож и освободиться, но при малейшем его движении петля только сильнее затягивалась. Сделав несколько попыток, Тарзан убедился в полной их тщетности — сыромятная веревка лишь еще глубже врезалась ему в тело.

Он понимал, что ловушка поставлена людьми, которые непременно придут, чтобы ее осмотреть. Знакомство с африканскими племенами подсказывало Тарзану, что местные дикари вряд ли станут долго оставлять свои ловушки без присмотра, поскольку схваченная петлей жертва могла легко стать добычей стервятников или других хищников. Он задумался, что за люди установили эту ловушку? Сумеет ли он с ними договориться? Но как бы то ни было, он надеялся, что люди появятся раньше, чем многочисленные плотоядные, населяющие просторы Пеллюсидара. Пока в голове у него бродили все эти мысли, чуткие уши уловили звук приближающихся шагов, но принадлежали они не человеку. Кто бы это ни был, двигался он против ветра, и Тарзан не мог уловить его запах. С другой стороны, и идущий зверь не мог почуять его, так как ветер дул несколько наискосок. Неизвестное животное неторопливо следовало в его сторону. Теперь Тарзан мог уже ясно различить стук копыт по тропе. Ему стало ясно, что непосредственной опасности животное не представляет, если только оно не принадлежит к какому-нибудь местному виду с непредсказуемыми характеристиками, неизвестными во внешнем мире.

Не успел человек-обезьяна немного успокоиться, как до его ноздрей донесся знакомый запах: волосы у него на голове встали дыбом. Это не был страх, а всего лишь естественная реакция на приближение его извечного и ненавистного врага. Вместе с тем запах этого зверя несколько отличался от привычного запаха Нумы или Шиты-леопарда, хотя, несомненно, принадлежал какому-то представителю семейства кошачьих. Тарзан начал уже различать осторожные, почти бес-шумные шаги. Привлек ли гигантскую кошку запах самого Тарзана или ее интересовало то травоядное, что приближалось с противоположной стороны тропинки. — кто знает? Оставалось только ждать.

Первым появился на тропе могучий бык с широко расставленными рогами, покрытый густой жесткой шерстью. Он не сразу заметил висящего над тропой Тарзана и остановился, только обнаружив перед собой непонятное препятствие. То был таг, один из самых крупных травоядных представителей животного мира Пеллюсидара, давно вымерший на Земле предок современных копытных. Таг впился в Тарзана своими маленькими злобными глазками.

Тарзан старался сохранять полную неподвижность. Он прекрасно знал, что дикая кошка выберет своей жертвой одного из них и не хотел поэтому отпугивать этого доисторического то ли быка, то ли тура. Тот, впрочем, и сам не выказывал ни малейших признаков страха. Вместо этого таг предостерегающе утробно замычал, несколько раз взрыл землю передней ногой и угрожающе нагнул голову, выставив вперед острые массивные рога. Приведя себя подобным образом в состояние возбуждения и ярости, таг устремился на беспомощно покачивающегося в воздухе человека-обезьяну. Тарзан понимал, что одно лишь прикосновение страшных рогов расколет его череп, как яичную скорлупу. Но он был бессилен что-либо предпринять. Затянувшая его члены веревка больше уже не раскачивалась, только слегка крутилась в разные стороны, открывая глазам пленника то приближающегося тага, то противоположную сторону тропы. Полная безнадежность ситуации и собственное бессилие бесили человека-обезьяну даже больше, чем почти неминуемая гибель. С детских лет старуха с косой незримо шагала с ним бок о бок, он привык к смерти в любом ее обличье и не боялся ее. Он знал, что смерть — только последнее переживание для всех земных созданий и что его она ожидает с той же неотвратимостью, как и всех прочих.

Тарзан любил жизнь и не хотел умирать, но умереть без борьбы было бы противоестественным для его натуры. Однако теперь, когда от рогов тага его отделяли считанные футы, судьба распорядилась так, что Тарзан не видел его и не мог даже встретить смерть лицом к лицу.

Но в это последнее мгновение, когда он, замерев, ждал удара, воздух потряс рев такой ужасающей силы, какого человеку-обезьяне не доводилось слышать за всю его богатую событиями жизнь. Утробное мычание тага тоже перешло в яростный рев, лишь немного уступающий по силе звуку рычания гигантской кошки. Как раз в этот момент Тарзан снова развернулся на своей веревке, и глазам его открылось фантастическое зрелище, вот уже сотни поколений недоступное для жителей внешнего мира. На плечах огромного быка сидел тигр таких невероятных размеров, что Тарзан с трудом поверил собственным глазам. Его длинные белые клыки, далеко выступающие из-под верхней челюсти, были глубоко погружены в шею тага. Сам таг, вместо того, чтобы попытаться спастись бегством, застыл на месте, стараясь либо сбросить своего наездника, либо проткнуть его своими рогами. Размахивая головой и брыкаясь, таг все время яростно ревел от боли и гнева.

Вцепившийся мертвой хваткой в загривок своей жертвы саблезубый тигр постепенно, дюйм за дюймом, занял на спине тага удобное положение, чуть приподнялся и нанес передней лапой молниеносный удар сбоку по голове. Этот удар сокрушил толстенный череп тага, как гнилой орех. Могучая туша рухнула на землю, а победитель незамедлительно приступил к своей кровавой трапезе.

Во время схватки саблезубый тигр не замечал человека-обезьяну. Только позже, начав есть, он обратил внимание на беспомощно раскачивающееся в воздухе тело всего в нескольких ярдах от него. Тигр мгновенно замер на месте, нагнул голову, прижал уши, пасть его раскрылась, и из глотки вырвалось низкое угрожающее рычание. Не сводя глаз с Тарзана, злобно помахивая длинным гибким хвостом и не переставая рычать, он сошел с туши убитого тага и двинулся к человеку-обезьяне.

Глава 3

Приливы и отливы мировой войны оставили немало человеческого «мусора» на чужих берегах. Одним из таких «обломков» оказался Роберт Джонс, бывший рядовой строительного батальона. По воле судьбы ему пришлось сменить свой пост на колючую проволоку лагеря для военнопленных. Здесь его добродушный и веселый характер позволил ему обзавестись множеством друзей и определенных привилегий, не позволив одного — обрести свободу. Он словно потерялся в послевоенной неразберихе. Даже после расформирования лагеря ему некуда было податься. Но Роберт Джонс не привык унывать. За годы плена он хорошо выучил немецкий язык и приобрел массу влиятельных знакомых. Один из них нашел ему приличную работу, так что бывший рядовой из штата Алабама не имел оснований сетовать на судьбу. Поднявшись по служебной лестнице от слуги до шеф-повара в офицерском клубе, Роберт Джонс привлек в этом качестве внимание капитана Заппнера и получил персональное приглашение занять место кока на корабле «0-220».

Роберт Джонс зевнул, потянулся, перевернулся на другой бок, открыл глаза и вдруг рывком сел в своей узкой койке с возгласом изумления на устах. Он спрыгнул с постели и высунул голову из иллюминатора.

— Ну и влип же ты, черномазый! — укоризненно воскликнул он. — Это ж надо так проспать.

С минуту он непонимающе глазел на яркие лучи полуденного солнца, врывающиеся в иллюминатор, затем торопливо оделся и выбежал на палубу.

— Странно, — пробормотал он, — они что, тоже все проспали, что ли?

Взгляд его упал на настенные часы. Они показывали шесть. Он наклонил голову, прислушиваясь.

— Нет, не остановились, — снова пробормотал он себе под нос и открыл дверь, ведущую наружу. Высунувшись в нее, он опять внимательно посмотрел на солнце и тряхнул головой.

— Что-то здесь не так, — убежденно произнес он вслух. — Ну что, скажите на милость, должен я сейчас готовить: завтрак, обед или ужин?

В этот момент на палубе появился вышедший из своей каюты Джейсон Гридли.

— Доброе утро, Боб, — приветливо поздоровался он с растерянным коком. — Как у нас сегодня с завтраком?

— Вы сказали «завтрак», сэр? — осведомился Джонс.

— Ну да. Ничего особенного мне не надо — кофе,

тосты и пара яиц, так, на скорую руку.

— Так я и знал, что эти часы не врут! — воскликнул негр — Это его Величество солнце сошло с ума. Гридли рассмеялся.

— Пойду немного прогуляюсь перед завтраком, — сказал он. — Ты не видел, случайно, лорда Грейстока?

— Нет, сэр. Я не видел массу Тарзана с позавчерашнего ужина.

— Странно, — проговорил Гридли, — в каюте его тоже нет.

Минут пятнадцать молодой человек прогуливался близ корабля, потом вернулся, прошел в кают-компанию и застал там проснувшихся Заппнера и Дорфа.

— Доброе утро, господа, — вежливо поздоровался он.

— Не пойму только, это «доброе утро» или «добрый вечер»? — хмуро отозвался Заппнер.

— Мы здесь уже двенадцать часов, — сказал Дорф, — а время словно не сдвинулось с места. Последние четыре часа я нес вахту, и если бы не хронометр, вряд ли смог бы определить, сколько времени я провел на палубе — пятнадцать минут или неделю.

— Да, чувствуешь себя в каком-то нереальном мире, — согласился Гридли.

— А где Грейсток? — спросил Заппнер. — Он обычно рано встает.

— Я только что говорил с Бобом, — сказал Джейсон, — он его не видел.

— Он покинул корабль в самом начале моей вахты, — вмешался Дорф, — я бы сказал, часа три назад. Он пересек равнину и вошел в лес.

— Плохо, что он ушел один, — с сожалением сказал Гридли.

— Он не производит на меня впечатления человека, которому нужна нянька, — заметил Заппнер.

— За последние четыре часа я столького насмотрелся, — задумчиво протянул Дорф, — что начал сомневаться, под силу ли вообще человеку выжить в этом мире, тем более с таким примитивным оружием, какое взял с собой лорд Грейсток.

— Вы хотите сказать, что он не взял с собой огнестрельного оружия? — удивился капитан.

— У него были лук со стрелами, копье, веревка и, кажется, охотничий нож, — сказал Дорф, — но с тем же успехом он мог прихватить с собой детскую рогатку — она поможет не больше, доведись ему встретить парочку зверюг, которых мне удалось заметить на опушке леса.

— Что такое? — забеспокоился Заппнер. — Кого вы видели?

— Честно сказать, капитан, — смущенно улыбнулся Дорф, — я боюсь даже говорить. Вы все равно мне не поверите, да я и сам не верю собственным глазам.

— Выкладывайте, лейтенант, — подбодрил его Заппнер, — обещаю, что отнесусь к вашим словам со снисхождением, учитывая вашу молодость и необычное освещение, несомненно повлиявшее на ваше зрение.

— Час назад, к примеру, в сотне ярдов от корабля прошел медведь, — начал Дорф.

— Не вижу в этом ничего необычного.

— Напротив, это был весьма необычный медведь.

— В каком смысле? — заинтересовался Гридли.

— По размерам он далеко превосходил быка, — ответил Дорф, — и если я когда-нибудь стану охотиться на медведя в этой стране, я прихвачу с собой пару полевых орудий.

— А кроме медведя вы больше никого не видели? — осторожно спросил Заппнер.

— Еще видел парочку тигров, каждый из которых превосходил наших бенгальских примерно в той же степени, что медведь — американского гризли. Это были гигантские кошки, с длинными клыками от восьми дюймов до целого фута. Они напились из ручья, а потом разбрелись в разные стороны, кто к лесу, кто к реке.

— Да, с такими кисками не справиться даже Грейстоку с ружьем, — озабоченно проговорил капитан.

— В лесу он легко сможет избежать встречи с ними. — успокоил его Гридли.

— Все равно мне это не нравится, — покачал головой капитан, — я предпочел бы, чтобы кто-нибудь пошел вместе с ним.

Медведь и тигры, это еще не все, — снова заговорил Дорф. — Я видел кое-кого пострашнее.

Роберт Джонс, пользуясь своим привилегированным положением, вошел в кают-компанию и стоял у стенки, прислушиваясь к разговору, пока Виктор, стюард-филиппинец, сервировал завтрак для офицеров.

— Да, — продолжал Дорф, — я наблюдал очень странное существо. Оно парило в воздухе над кораблем, но мне удалось хорошо рассмотреть его. Сначала я ре-шил, что это просто большая птица, но когда оно опустилось ниже, я понял, что вижу крылатого ящера.

У него была длинная вытянутая голова и пасть, полная острых зубов. Выше глаз на голове было что-то вроде рогового нароста. Само чудовище имело колоссальные размеры, а размах его крыльев составлял не меньше двадцати футов. Пока я следил за ним, оно вдруг сложило крылья, спикировало на землю и вновь взмыло в воздух, унося в когтях какое-то животное, размером с крупную овцу. Причем несло оно свою ношу без видимых усилий. Мне совершенно очевидно, что оно было, во-первых, плотоядным, а во-вторых, вполне могло бы унести и человека.

Роберт Джонс прижал ко рту розовую ладонь, согнулся и, весь дрожа, на цыпочках выскользнул на па-лубу. Здесь он перестал сдерживаться и разразился неудержимым хохотом.

— Да что это с тобой? — спросил удивленный Виктор.

— Боже праведный! — воскликнул кок. — Уж на что здоровы врать некоторые господа из нашего клуба, но чтоб мне провалиться на месте, если лейтенант Дорф всех их не перещеголял. Ты разве не слыхал его рас-сказа про летающую змею, которая ворует овец?

В кают-компании, однако, к словам лейтенанта отнеслись куда более серьезно.

— Должно быть, вы видели птеродактиля, — сказал Заппнер.

— Я бы скорее классифицировал этого ящера как птеранодона, — не согласился Дорф.

— А не кажется ли вам, господа, — осведомился Гридли, — что нам не мешало бы выслать поисковую партию?

— Боюсь, что Грейстоку это не понравится, — заметил Заппнер.

— Придадим ей вид охотничьей экспедиции, — предложил Дорф.

— Ну что ж, если Грейсток не вернется в течение часа, нам придется предпринять что-нибудь в этом роде, — подвел итог капитан.

В кают-компанию вошли Хайнс и фон Хорст. Узнав об отсутствии Тарзана и услышав от Дорфа описания местных чудовищ, они разделили общую тревогу за пропавшего товарища.

— Может быть есть смысл сделать несколько кругов над местностью? — предложил фон Хорст.

— А если он вернется как раз в наше отсутствие? — возразил Гридли.

— Вы сможете снова вернуться на это же место? — спросил Заппнер.

— Очень сомневаюсь, — ответил лейтенант, — в условиях Пеллюсидара наши инструменты практически бесполезны.

— Тогда нам лучше ждать его возвращения здесь, — сказал Гридли.

— А если мы пошлем поисковую партию, то как она найдет без инструментов дорогу обратно к кораблю? — поинтересовался Заппнер.

— Ну, это как раз очень просто, — отозвался Гридли. — Достаточно оставлять по пути приметные ориентиры, тогда мы с легкостью вернемся по ним назад.

— Да, хороший выход, — согласился Заппнер.

— Вношу предложение, — объявил Джейсон. — Позвольте мне и фон Хорсту отправиться вместе с Мувиро и его воинами. Это опытные охотники, могучие воины и все они хорошо знакомы с джунглями.

— Только не с этими! — поежился Дорф.

— Пусть так, — не стал спорить Гридли, — но джунгли они все равно знают во много раз лучше любого из нас.

— Я считаю ваш план вполне приемлемым, — прервал спор Заппнер, — а поскольку вы, в отсутствие Грейстока, являетесь начальником экспедиции, все присутствующие, я думаю, с ним согласятся.

— Мы все находимся в незнакомой и непривычной обстановке, — сказал Джейсон, — поэтому любое предложение, любой совет, от кого бы это ни исходило, должны быть, по-моему, поставлены на обсуждение присутствующих. Ни один из нас не обладает достаточным опытом действий в подобной обстановке, чтобы принимать единоличное решение.

— Грейсток с самого начала постарался поставить все именно таким образом, — поддержал его Заппнер, — вот почему с ним всегда было легко и просто иметь дело. Я полностью согласен с вами, мистер Гридли, но я и в самом деле затрудняюсь предложить какой-либо другой план.

— Очень хорошо, тогда на этом и остановимся. Лейтенант, — обратился Гридли к фон Хорсту, — вы готовы сопровождать меня?

— Готов ли я? — со смехом спросил тот. — Да я вас в жизни не прощу, если вы меня с собой не возьмете!

— Прекрасно, — заявил Джейсон. — В таком случае, всем даю час на подготовку. Чем быстрее мы отправимся, тем лучше. Лейтенант, проследите пожалуйста, чтобы все вазири были накормлены, и передайте Мувиро, чтобы он лично проверил ружья, а то я знаю этих парней — они любой винтовке предпочтут копье и лук со стрелами.

— Да, я тоже об этом слышал, — отозвался лейте-лейтенант — Мувиро сам говорил мне, что его люди считают применение огнестрельного оружия не совсем достойным настоящего мужчины поступком. Они не прочь пострелять по мишени, но для охоты на льва или носорога используют только копья и стрелы, а ружья оставляют дома.

— Когда им своими глазами придется увидеть то, что уже пришлось увидеть мне, они, я уверен, станут совсем по-другому относиться к своим «экспрессам», — сказал Дорф.

— Проверьте, чтобы вазири взяли с собой побольше боеприпасов, лейтенант, — обратился Гридли к фон Хорсту. — Судя по обилию дичи в здешних краях, не стоит обременять людей лишним грузом провизии.

— Да, если уж человек не сможет обеспечить себя пропитанием здесь, ему и в мясной лавке грозит голодная смерть, — поддержал его Заппнер.

Фон Хорст отправился выполнять распоряжения Гридли, а сам Джейсон вернулся в свою каюту, чтобы приготовиться к походу.

Все остающиеся на корабле офицеры и члены экипажа собрались на палубе, чтобы пожелать счастливого пути участникам спасательной партии, отправляющейся на поиски пропавшего Тарзана. Вслед за фон Хорстом и Гридли с трапа сошли десять мускулистых чернокожих воинов. Провожавший их взглядом Роберт Джонс напыжился от гордости.

— Вот это, я понимаю, — настоящие черномазые парни, а всяким там летучим гадюкам лучше убраться куда-нибудь подальше от этих ребят!

Вместе с остальными чернокожий кок следил за удалявшейся от корабля цепочкой людей. Вот они пересекли открытое пространство и скрылись за зеленой стеной леса. Только тогда Роберт поднял глаза, взглянул на застывшее в небе светило, покачал головой, беспомощно махнул рукой и отправился к себе на камбуз.

Сразу же после выхода, Гридли приказал Мувиро занять место во главе отряда и искать следы Тарзана, поскольку негритянский вождь был самым опытным следопытом из всех присутствующих вазири. Он без труда проследил путь Тарзана по равнине и на опушке леса, но под первым же большим деревом след оборвался.

— В этом месте Большой Бвана забрался на дерево, — объявил Мувиро, — и нет в мире человека, который смог бы проследить его путь среди ветвей.

— Что же ты предлагаешь, Мувиро? — спросил Гридли.

— Если бы мы находились в наших родных джунглях, — ответил воин, — Бвана пустился бы с этого места по прямой в направлении нужного ему пункта.

А если он охотился, тогда, конечно, увиденный след или запах добычи могли увлечь его куда угодно.

— Не думаю, что здесь у него могла быть другая цель, кроме охоты, — заметил фон Хорст.

— В этом случае он все равно двинулся бы по прямой, — сказал Мувиро, — пока бы не встретил добычу или не наткнулся на звериную тропу.

— А что он стал бы делать потом? — спросил Гридли.

— Он мог спрятаться над тропой, а мог и пуститься по ней. Я думаю, что в незнакомой местности он избрал бы второе, потому что хозяина всегда интересовали новые места.

— Тогда я предлагаю двигаться отсюда по прямой, пока мы не найдем звериную тропу, а дальше уже следовать по ней, — предложил Гридли.

Мувиро с тремя воинами шел впереди. Они прорубали проход там, где это было необходимо, и делали за-рубки на деревьях через равные интервалы, чтобы по-том без труда найти обратную дорогу к дирижаблю. С помощью карманного компаса Джейсон засек на-правление, которого было бы иначе довольно сложно придерживаться в этом мире, где кроме полуденного солнца не существовало никаких ориентиров.

— Боже, ну и лес! — воскликнул фон Хорст. — Да здесь человека отыскать не легче, чем пресловутую иголку в стоге сена.

— Иголку, я думаю, найти было бы проще, — отозвался Джейсон.

— Может быть, имеет смысл время от времени стрелять в воздух? — высказал предположение фон Хорст.

— Замечательно, — согласился с ним Гридли. — И стрелять лучше из ружей, так как звук ружейного выстрела звучит громче и разносится дальше, чем револьверного.

Предупредив всех о своем намерении, он приказал одному из чернокожих трижды выстрелить из ружья с интервалом в несколько секунд, так как и фон Хорст и он сам не имели ружей, а только по паре «кольтов» сорок пятого калибра. В дальнейшем такие выстрелы повторялись через каждые полчаса, но, по мере углубления в джунгли, членами маленького отряда все сильнее овладевала уверенность в полной бесполезности их розысков. Окружающая растительность начала, между тем, меняться. Деревья теперь росли на большем отдалении друг от друга, да и подлесок, хотя по-прежнему густой, заметно поредел. Здесь-то и обнаружили они широкую звериную тропу, утоптанную бесчисленными копытами и лапами на глубину около двух футов. И надо же было так случиться, что именно здесь Джейсон Гридли допустил непростительную ошибку.

— Не стоит больше делать зарубок, пока мы идем по тропе, — сказал он Мувиро, — кроме тех мест, где тропа будет разветвляться или пересекать другие тропы.

Это была, в сущности, вполне естественная ошибка — в самом деле, зачем делать зарубки на широкой дороге, когда ее и так прекрасно видно. Теперь отряд двигался гораздо быстрей. Вазири прибавили шагу, без устали покрывая милю за милей. Неподвижное полуденное светило загипнотизировало их. Они как бы перестали ощущать движение времени, тем более, что кишащая вокруг разнообразная живность отнимала все внимание как белых, так и черных участников экспедиции.

С деревьев за ними следили многочисленные обезьяны самых разных видов и размеров, в том числе крупные человекообразные. Пестрые птицы с пронзительными криками разлетались при их появлении, чьи-то массивные тени скрывались в листве, и со всех сторон доносились шорохи и странные звуки живущего своей собственной жизнью леса. Некоторые участки тропы пугали прямо-таки кладбищенским безмолвием, а в других местах царил настоящий бедлам воплей, рычания, визга и рева неизвестных животных.

— Хотел бы я хоть краем глаза взглянуть на этих тварей! — заявил фон Хорст после очередной какофонии звуков.

— Я сам удивляюсь, что мы пока почти никого не видели, — отозвался Гридли. — Впрочем, это может объясняться, во-первых, численностью нашего отряда, а во-вторых, тем, что для местных зверей мы сами — полная неизвестность. Наш внешний вид, запах, да и выстрелы из ружей, поневоле заставляют их держаться настороже.

— А вы обратили внимание, — спросил фон Хорст, — что большинство звуков доносится сзади? Я имею в виду угрожающие звуки, типа рычания. Мне показалось, например, что справа, слева и спереди звуки напоминают трубный рев слоновьего стада. Рычания в этих направлениях почти не слышно, или оно доходит с большого расстояния.

— И как же вы это объясняете?

— Да никак я это не объясняю, — признался фон Хорст, — но у меня такое впечатление, что мы находимся посреди какой-то миграции животных, причем самые страшные хищники идут по нашим следам.

В этот момент внимание обоих белых оказалось отвлечено возгласом одного из воинов, идущих в арьергарде.

— Бвана, смотрите! — закричал он, указывая на что-то у себя за спиной.

Проследив взглядом в указанном направлении, Гридли и фон Хорст заметили огромную кошку, осторожно крадущуюся вдоль тропы следом за чернокожими.

— Боже! — воскликнул фон Хорст. — А я то думал, что Дорф преувеличивает.

— Это незаходящее солнце имеет свои преимущества, — заметил Гридли, — по крайней мере нам не придется ночевать в подобной компании. А вообще вы можете себе представить, что в каких-нибудь пятистах милях у нас под ногами по улицам ходят люди, мимо высотных зданий проносятся автомобили, телефон, телеграф и радио не вызывают ни у кого ни малейшего удивления, а миллионы людей проживают свою жизнь, так ни разу и не применив оружия, даже с целью самообороны? И все это происходит в тот самый момент, когда мы с вами встретились лицом к лицу с саблезубым тигром, вымершим там, наверху, не меньше миллиона лет назад.

— А вы только посмотрите! — прервал его философские рассуждения фон Хорст. — Там их уже целая дюжина!

— Стрелять, Бвана? — спросил один из вазири.

— Нет пока, — ответил Гридли. — Подтянуться всем и быть наготове. Они только идут за нами следом, но не нападают.

Отряд медленно отступал по тропе, ружья прикрывающих отход вазири были нацелены на маячивших по обе стороны тигров. Мувиро подбежал к Джейсону.

— Бвана, — сказал он, — на тропе множество слоновьих следов. То есть, это не совсем слоны, но следы похожи. А только что я заметил впереди этих животных. Я пока не могу их как следует разглядеть, но если это не слоны, то их старшие братья.

— Попали, что называется, между молотом и наковальней, — процедил сквозь зубы фон Хорст.

— По обе стороны от нас движутся еще слоны и тигры, — добавил Мувиро. — Я слышу их в зарослях.

У всех в голове вертелась, должно быть, одна мысль: не пора ли спасаться на деревьях, но никто почему-то не высказал ее вслух. Отряд так и продолжал медленно продвигаться по тропе, как вдруг заросли неожиданно раздвинулись, и люди очутились на огромной поляне, покрытой густой травой и редким кустарником. Поляна занимала не меньше сотни акров и была со всех сторон окружена лесом. На эту поляну с многочисленных звериных троп стекались массы самых разнообразных животных, совершенно незнакомых невольным зрителям этого фантастического зрелища. Здесь были гигантские быки с густой шерстью и длинными, широко расставленными рогами. Были красные олени и медведи невероятных размеров. Были мастодонты, мамонты и еще какие-то слоноподобные существа, которые хоть и напоминали слонов, но вместе с тем разительно от них отличались. Эти животные достигали в высоту десяти футов, а в длину всех двадцати. Крупная голова была оснащена мощным коротким хоботом и могучими бивнями, концы которых загибались к телу. Портили сходство со слоном маленькие поросячьи уши. Двое белых, позабыв на мгновение о преследующих их тиграх, с восторгом и изумлением взирали на открывшуюся им картину.

— Вы видели в жизни что-нибудь подобное? — воскликнул Джейсон.

— Конечно нет. Еще ни один человек не видел такого, — ответил фон Хорст.

— Я мог бы классифицировать большинство из этих образчиков, — заметил Гридли, — хотя все они давно вымерли в нашем мире, но что это за зверь с ушами хавроньи, я никак не могу понять.

— Динотерий из миоцена, — информировал его фон Хорст.

Мувиро, занявший позицию рядом с двумя белыми, тем временем с нескрываемым удивлением вглядывался в невиданное зрелище.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь, Мувиро? — спросил Джейсон.

— Мне кажется, Бвана, я понимаю, что здесь происходит. Если мы хотим остаться в живых, нам надо как можно быстрее миновать эту поляну. Тигры загоняют сюда своих жертв, и очень скоро тут начнется такая резня, какой вы в жизни не видывали. Если нас при этом не разорвут кошки, то наверняка растопчут быки и слоны, когда поднимется паника.

— Боюсь, Мувиро, ты прав, — озабоченно проговорил Гридли.

— Впереди есть свободный проход, — закричал фон Хорст.

Гридли подозвал всех людей поближе и указал на деревья в противоположном конце поляны.

— У нас есть единственный шанс, — объявил он, — пересечь открытое место, пока хищники не замкнули кольцо. Они у нас за спиной, поэтому на деревья на этой стороне мы забраться не успеем. Вперед! Держаться вместе и не стрелять без крайней нужды.

— Смотрите! — воскликнул вдруг лейтенант. — Тигры появляются на поляне со всех сторон. Они уже замкнули кольцо. Мы пропали!

— Нет, — возразил ему Мувиро, — впереди еще остался проход, Бвана.

Все это время маленький отряд продолжал ускоренным шагом продвигаться по поляне, полной мечущихся по ней возбужденных животных. До появления тигров они вели себя более или менее спокойно, останавливаясь даже, чтобы пощипать травку или листву с деревьев, но теперь их поведение резко изменилось. Огромный мастодонт поднял хобот и хрипло затрубил. Тут же все животные вокруг пришли в движение. По мере того как все большее число травоядных начинало чуять своих смертельных врагов и присоединять свой голос к общему шуму, паника продолжала нарастать, чему немало способствовало и открытое грозное рычание гигантских кошек.

— Взгляните на тигров, — прокричал фон Хорст, — их здесь уже сотни!

Его слова не были преувеличением: со всех сторон, кроме одной точки прямо напротив, на поляну выбегали полосатые звери и сразу же принимались кружить около своей будущей добычи. Но пока они все еще воздерживались от прямого нападения, что свидетельствовало, с одной стороны, об известной осторожности, а с другой — о недостаточном пока числе собравшихся хищников.

Огромный мамонт-самец, не выдержав напряжения, поднял хобот, задрал хвост и бросился на ближайших врагов. Сразу дюжина кошек встала у него на пути, угрожающе рыча. Мамонт струсил, повернулся и побежал к своему стаду. Если бы ему удалось прорвать эту ощетинившуюся зубами и клыками цепь, образовалась бы брешь, через которую могло бы спастись большинство собравшихся здесь животных.

Напуганные травоядные видели перед собой только тигров и не обращали внимания на такую мелочь, как пробирающиеся мимо них люди, хотя не обошлось и без происшествий. Разъяренный таг, со злобным мычанием роющий землю передними копытами, оказался на пути отряда. Совершенно обезумев от рева и запаха тигром и трубных звуков, издаваемых мамонтами и мастодонтами, он наклонил голову и бросился на людей. Один из воинов приложил к плечу ружье и выстрелил — прародитель современных бизонов и зубров тяжело свалился на землю, наповал убитый маленьким кусочком свинца. Звук выстрела далеко разнесся по окрестностям и заставил животных на мгновение застыть на месте от неожиданности. Теперь все внимание как охотников, так и добычи, сосредоточилось на жалкой кучке людей, выглядевших именно так среди окружающих их монстров давно прошедших эпох. Задрав хвост и растопырив свои поросячьи уши, к ним тяжело двинулся могучий динотерий. За ним последовали другие гиганты, пока людям не начало казаться, что чуть ли не все животные на поляне решили поближе с ними познакомиться. До леса оставалось не меньше сотни ярдов. Джейсон первым осознал всю опасность ситуации.

— Придется драпать со всех ног, — объявил он. — А ну, ребята, один залп по этим тварям и бегом к деревьям. Если их это не остановит, каждый спасается как может. Огонь!

Вазири выстроились полукругом и по команде Гридли дружно выпалили в приближающееся стадо. Выстрелы произвели определенный эффект — животные остановились и начали пятиться, но следом за ними двигались саблезубые тигры. Поневоле им пришлось снова броситься в сторону людей, которых отделяли от спасительных деревьев уже считанные ярды.

— Берегись! — раздался отчаянный вопль фон Хорста.

Оглянувшись назад, Гридли с ужасом увидел, что стадо, до смерти напуганное близостью тигров, с бешеной скоростью мчится прямо на отряд. Скорее всего, люди вовсе не были причиной этого нападения, они просто оказались на пути; да и какая в сущности разница, если всем им сейчас грозила смертельная опасность.

— А ну, ребята, еще один залп по этим толстокожим! — крикнул не потерявший присутствия духа Джейсон.

Вазири снова развернулись на бегу и выстрелили. Динотерий, таг и пара мамонтов свалились замертво, но остальные даже не замедлили бега. Топча тела своих павших собратьев, они неумолимо приближались к незадачливым спасателям. Настало время спасаться «кто как может», согласно последнему приказу Гридли. Многотонные махины были уже так близко, что даже храбрецы вазири побросали свои тяжелые ружья и бросились врассыпную. Несколько оленей, опередивших общую массу, с ходу врезались в кучку людей и еще сильнее усугубили сумятицу. Гридли и фон Хорст с помощью своих кольтов пытались как-то прикрывать беспорядочный отход вазири. Им удалось несколько повернуть в сторону вожаков, но вскоре взбесившийся таг проскочил между ними, заставив обоих белых отскочить с его пути в разные стороны, а хлынувшая за ним масса животных еще больше разделила их.

На краю поляны росло одинокое гигантское дерево. Видя себя оставшимся в полном одиночестве, Джейсон во весь опор ринулся к этому спасительному убежищу, а оттесненному слишком далеко в сторону фон Хорсту ничего больше не оставалось, как искать спасения в уже близких джунглях. Сбитый с ног крупным оленем, Гридли тут же вскочил на ноги, увернулся от набегающего мастодонта и успел спрятаться за толстым стволом как раз в тот момент, когда лавина животных за-хлестнула все вокруг. Его спасла на какое-то мгновение именно толщина дерева, но этого мгновения молодому человеку оказалось достаточно, чтобы забраться на нижний сук и очутиться в густой листве.

Оказавшись в сравнительной безопасности, он первым делом забеспокоился о своих спутниках, но там, где они только что находились, теперь была одна сплошная масса бегущих, прыгающих, топчущих друг друга животных. Никаких человеческих следов разглядеть было невозможно, да Гридли и сам понимал, что ни один человек не в состоянии выжить под натиском этой многотонной лавины. Он надеялся, что хотя бы часть чернокожих воинов сумела благополучно добраться до леса, а вот насчет фон Хорста у него были серьезные опасения, так как тот бросился к лесу позже остальных.

Теперь Гридли мог спокойно оглядеться, и глазам его предстала сцена, какую вряд ли приходилось наблюдать кому-нибудь еще за все тысячелетия человеческой истории. Буквально тысячи больших и малых животных стремились достичь в последнем порыве свободы и безопасности, в то время как сотни свирепых саблезубых тигров теснили их с тылу и с флангов, то и дело выхватывая из общей массы ослабевших и раненых или вступая в схватку с сильными и здоровыми. Увитых тигры оставляли на месте и тут же набрасывались на очередную жертву. Передние ряды, сумевшие добраться до леса, вынуждены были замедлить продвижение и оказались, тем самым, невольным препятствием на пути к спасению следовавших за ними собратьев. А там творилось нечто невообразимое. Стиснутые в общей массе животные вставали на дыбы, выпрыгивали наверх и пытались бежать дальше по головам и спинам. Мелкие антилопы скакали по спинам мамонтов и мастодонтов или пробирались сквозь лабиринт колонноподобных ног, а те, в свою очередь, безжалостно топтали и отшвыривали в стороны слабейших. Белые бивни покраснели от крови, запах которой еще сильнее будоражил их обладателей и доводил до безумия. Зрелище было ужасающим по своей первобытной жестокости, но вместе с тем завораживающим по своим масштабам и мощи. И повсюду мелькали полосатые шкуры огромных свирепых кошек. Они медленно врезались с обеих сторон в беспорядочно сбившееся в кучу стадо, стремясь, очевидно, отрезать и окружить хотя бы его часть. Очень скоро им удалось осуществить этот план и замкнуть кольцо, в котором, впрочем, осталась лишь горстка животных, еще не раненых или не покалеченных. На них-то и обрушилась вся мощь завершающей атаки безжалостных саблезубых. Парами, по трое и даже целыми дюжинами они набрасывались на уцелевших и расправлялись с ними в мгновение ока. В конце этой кровавой вакханалии на ногах остался один только старый мамонт-самец поистине исполинских размеров. Его длинная густая шерсть слиплась от крови, а бивни поменяли свой цвет на красный. Оглушительно трубя, стоял он один посреди врагов, словно величественный монумент, олицетворяющий силу, бесстрашие и презрение к смерти.

В сердце американца проснулось сочувствие к старому воину, трубящему вызов на бой перед лицом неминуемой гибели. Не меньше сотни полосатых кошек окружили одинокого бойца. Шансы были явно не на его стороне, но те не очень-то рвались нападать — старик по-прежнему оставался опасным противником. Рыча и скаля клыки, саблезубые кружили вокруг него, ловя удобный момент. Наконец, сразу трое накинулись на него сбоку, но мамонт с молниеносной быстротой, не уступающей быстроте его противников, успел развернуться и встретить нападение. Двоих он сразу поймал на бивни и подбросил высоко в воздух, но в этот момент сразу два десятка тигров набросились со всех сторон и вцепились в бока и спину. Но и на этот маневр у мамонта нашелся достойный ответ. Как подрубленный, он свалился набок, перекатился через спину на другой бок и снова вскочил на ноги, раздавив насмерть не меньше дюжины нападавших, не успевших вовремя отскочить. Джейсон едва удержался от аплодисментов. Немного погодя, мамонт повторил свою уловку, раздавив еще несколько тигров. Но теперь он уже едва стоял на ногах от полученных ран, а место раздавленных заняли десятки свежих противников. Но старик дрался до конца. Даже свалившись на землю, раздираемый живьем клыками и когтями, он силился подняться и опять вступить в бой.

За этой последней схваткой последовала примитивная грызня победителей из-за добычи. Ее с лихвой хватило бы на всех, но такова уж видно природа этих свирепых хищников, что они даже во время изобилия не могут мирно договориться между собой.

Изобилие, впрочем, было оплачено дорогой ценой — множество полосатых тел бездыханно валялось по всей поляне. Оставшиеся в живых приступили к трапезе, а из лесу появились стаи шакалов, гиенодонов и диких собак, рассчитывающих полакомиться остатками с барского стола.

Глава 4

Когда саблезубая кошка начала медленно подкрадываться к нему, Тарзан понял, что смерть его близка, но даже в этот последний миг жизни он не смог удержаться от восхищения великолепным зверем, готовящимся наброситься на беспомощную жертву. Тарзан из племени обезьян предпочел бы умереть сражаясь, если бы у него был такой выбор, но он не мог не ощущать определенной благодарности судьбе, избравшей для завершения его жизненного пути такой замечательный экземпляр. Он не чувствовал страха, только какое-то смутное беспокойство по поводу того, что его ожидает после смерти. Владыка Джунглей не исповедовал никакой религии, но как и большинство живущих в тесной связи с природой людей, был в известном смысле весьма религиозен. Близкое знакомство с животворящей силой природы, ее чудесами и необъяснимыми явлениями, вызвало у него в душе неистребимое убеждение в существовании некой Силы, непостижимой слабым человеческим сознанием и необъяснимой с точки зрения науки. Когда он размышлял о Боге, он предпочитал думать о нем, как о каком-то ему лично принадлежащем Боге, чуть ли не приятеле. Тарзан прекрасно понимал, что не разбирается в подобных материях, но мысль о загробном существовании казалась ему привлекательной. Если после смерти он обретет новую жизнь, смерти бояться не стоит.

Эти и множество других мыслей успели промелькнуть у него в голове за те считанные секунды, что потребовались зверю на преодоление разделявшего их расстояния. Он не сводил глаз с длинных, влажно поблескивающих передних клыков, которые вот-вот должны были вонзиться в его тело, когда внимание человека-обезьяны было отвлечено непонятными звуками откуда-то сверху. Ясно было, что гигантская кошка тоже услыхала их. Она остановилась и подняла голову, настороженно прислушиваясь. Теперь уже Тарзан отчетливо слышал шорох среди ветвей дерева. Он тоже ухитрился посмотреть наверх и с удивлением увидел над своей головой похожее на гориллу существо с оскаленной пастью. Еще две свирепые морды показались в листве рядом с первой, да и на соседних деревьях замелькали волосатые фигуры. Они были похожи на горилл, но многими чертами больше напоминали людей. В волосатых лапах они сжимали увесистые дубины.

Тарзан снова перевел взгляд на саблезубого тигра — ют стоял на месте, злобно рыча и озираясь по сторонам. Но это замешательство длилось всего несколько мгновений. Издав устрашающий рык, тигр опять двинулся вперед. В этот момент одно из гориллоподобных существ ухватилось за веревку и начало быстро поднимать опутанного ею пленника наверх. После этого одновременно произошло сразу несколько событий. Саблезубый тигр взвился в воздух, чтобы не упустить добычу; целая дюжина тяжелых дубинок полетела с окрестных деревьев прямо ему в голову, произведя желаемый эффект: клыки зверя, которые должны были вонзиться в тело человека-обезьяны, только скользнули по его коже, не причинив ни малейшего вреда. Секунду спустя Тарзана втащили на одну из верхних ветвей вне пределов досягаемости саблезубого, зато его сразу же схватили грубые лапы трех гориллолюдей, что заставило Тарзана усомниться, действительно ли он что-то выиграл, избавившись от общества тигра.

Двое схватили его за руки с обеих сторон, а третий одной рукой обхватил за горло, а другой угрожающе занес над головою свою дубину. Затем с губ занесшего дубину существа сорвался звук, которого человек-обезьяна никак не рассчитывал услышать в подобных обстоятельствах.

— Ка-года? — произнесла горилла.

На языке больших обезьян, населяющих земные джунгли, выражение это может быть грубо истолковано, как требование капитуляции, ее предложение или просто вопрос: «Сдаешься?». Услышанное от одного из обитателей внутреннего мира, это слово наводило на множество самых различных предположений. Всю свою жизнь Тарзан считал язык больших обезьян первоначальным источником всех других языков, уходящим своими корнями в седую древность. На этом языке общались человекообразные обезьяны, гориллы, бабуины, мартышки и другие приматы, с различной степенью сложности, разумеется. Многие слова были понятны и другим обитателям джунглей и даже птицам, хотя в последнем случае больше воспринимались так, как воспринимаются слова и команды человеческого языка домашними животными. Во всяком случае ясно было, что язык больших обезьян сохранился в своем первозданном виде на протяжении бесчисленных поколений.

Объяснить услышанное Тарзан мог либо наличием у приматов внешнего и внутреннего миров общих языковых корней, либо развитием законов эволюции и прогресса в обоих мирах по одним и тем же канонам с жесткими рамками, позволяющими возникнуть и развиться только такому, в определенном смысле, универсальному средству общения. Но Тарзана во всей этой ситуации больше всего привлекала неожиданно открывшаяся возможность попытаться найти общий язык с этими странными существами, вполне возможно, тоже говорящими на языке его детства.

— Ка-года? — снова спросил гориллочеловек.

— Ка-года, — ответил Тарзан из племени обезьян. Здоровенный самец гориллы едва не выронил от удивления занесенную дубину, услышав от белого человека слово на своем языке. Справившись с удивлением, он спросил на языке больших обезьян:

— Кто ты такой?

— Я Тарзан — могучий воин и великий охотник! — ответил тот.

— А что ты делаешь во владениях М’ва-лота?

— Я пришел как друг, — ответил Тарзан. — Я не ссорился с вашим племенем.

Человек-горилла опустил свою дубину. К этому моменту их окружало десятка два таких же существ, перебравшихся с соседних деревьев.

— Откуда тебе известен язык саготов? — спросил все тот же самец, очевидно вожак. — Мы много раз брали в плен гилоков, но ни один из них не умел говорить на нашем языке.

— Это язык и моего народа, — пояснил Тарзан, — когда я был еще совсем маленьким балу, я научился ему от Калы и других обезьян племени Керчака.

— Никогда не слышал о племени Керчака, — сказал вожак.

— Наверное, он нас обманывает, — сказал один из саготов. — Давайте убьем его — все равно он только гилок.

— Нет, — возразил другой. — Давайте отведем его к М’ва-лоту, чтобы все племя приняло участие в его убийстве.

— Это хорошее предложение, — поддержал его третий. — Мы устроим большой праздник и будем плясать вокруг него.

Язык больших обезьян не похож на наш. Для обычного человека речь обезьян звучит как бессмысленный набор рычания, сопения, повизгивания, прерываемого хриплыми воплями. Перевести его на человеческий язык в обычном смысле невозможно, но Тарзан и саго-ты прекрасно общались между собой. Собственно говоря, обезьяний язык, как и любой другой, способен был донести мысль одного собеседника до другого, хотя на этом, пожалуй, сходство его с другими языками заканчивалось.

Решив вопрос относительно пленника, саготы обратили внимание на полосатого хищника, вернувшегося к своей добыче. Тигр лежал на теле убитого им тага, но не спешил приступить к трапезе, он злобно рассматривал расположившихся в ветвях саготов.

Пока трое из них вязали человеку-обезьяне руки за спиной обрывком сыромятного ремня, остальные занялись тигром. Трое или четверо принялись обстреливать его палками и дубинками с такой точностью и расчетом, что тот едва успевал отмахиваться передними лапами от летящих в него предметов. Пока тигр был занят этим делом, другие саготы, заходя с боков или с тыла, успевали подобрать с земли уже использованные дубины. Они проделывали эту опасную операцию с быстротой и ловкостью, свидетельствующей о незаурядной храбрости и уверенности в себе. Некоторые из них осмеливались выхватывать дубинки из-под самой морды своего врага.

Сильно помятый и израненный, зверь дюйм за дюймом отступал под непрерывным обстрелом, рыча и огрызаясь. Наконец, не в силах больше терпеть этого издевательства, он повернулся и скрылся в кустарнике, откуда еще долго доносились звуки его позорного отступления. Избавившись от тигра, люди-гориллы спустились на землю и набросились на тушу мертвого тага. Они рвали мясо своими мощными челюстями, постоянно ссорясь и дерясь между собой, подобно диким зверям, за какой-нибудь особо лакомый кусочек. Но в отличие от многих примитивных человеческих племен саготы не обжирались сверх меры и не стали забирать остатки мяса с собой, когда пиршество закончилось. Они оставили их шакалам и диким псам, которые уже успели собраться поблизости.

Тарзан, единственный молчаливый зритель этой сцены, воспользовался паузой, чтобы получше рассмотреть своих пленителей. Ростом и сложением они существенно уступали гориллам его родных джунглей, но были тем не менее могучими и опасными противниками. Их конечности довольно близко напоминали человеческие, однако, сплошной волосяной покров и зверское выражение лиц делали их еще более неприятными на вид, чем сами Болгани-гориллы. Размеры и форма черепа позволяли предположить достаточно высокий уровень интеллекта, вполне сравнимый с человеческим. Никакой одежды на них не было, как не было и примитивных украшений. Единственным оружием служили тяжелые сучковатые дубины с заметными следами обработки каким-то острым предметом.

Покончив с едой, саготы двинулись по тропе в том же направлении, в каком двигался и Тарзан, когда его захлестнула петля-ловушка. Перед уходом несколько саготов снова насторожили западню, заботливо присыпав петлю землей и листьями. Все их движения отличались точностью и уверенностью, а пальцы оказались настолько развиты, что Тарзану пришлось признать про себя, что эти столь похожие на животных существа по сути давно достигли права называться людьми. Пусть они еще не слишком высоко поднялись по шкале эволюции, это все же были, без сомнения, самые настоящие люди с человеческими мозгами, хотя и в шкуре горилл.

По тропе саготы передвигались так же, как люди, хотя во многих отношениях напоминали Тарзану больших обезьян его родного племени. Они не пели, не смеялись, вступали в разговор только в случае необходимости. Слух и обоняние у них были развиты существенно лучше, чем у человека; на зрение они полагались куда в меньшей степени. По человеческим стандартам, саготы могли выглядеть уродливо и даже отвратительно, но человеку-обезьяне они представлялись вполне достойными уважения собратьями по человеческому роду, пусть даже только-только присоединившимися к нему.

Среди некоторых антропологов бытует стереотипное представление о нашем далеком предке как о жалком запуганном существе, от колыбели до могилы спасающемся бегством от бесчисленных хищников, жаждущих полакомиться человеческим мясом. Тарзан всегда скептически относился к подобным утверждениям. По его мнению, первобытный человек, столь плохо оснащенный природой для борьбы за существование, не мог не обладать смелостью, даже не просто смелостью, а какой-то гипертрофированной отвагой, которая предполагала известную осторожность, но начисто отметала такое понятие как страх. Это был огромный, всепоглощающий человеческий эгоизм, пусть граничащий поначалу с глупостью, но без которого трудно было представить себе существо, охотившееся на бизона, мамонта и пещерного медведя с заостренными палками или каменными топорами.

Саготы Пеллюсидара могли занимать на шкале эволюции место, примерно соответствующее неандертальцам, или даже стоять на ней несколько ниже, но в их поведении не было ни единого намека, что они проводят свою жизнь, постоянно спасаясь от более сильных врагов. Пробираясь сквозь джунгли, они вели себя уверенно и даже агрессивно, как хозяева, ничего не боящиеся в собственном доме. Тарзан гораздо лучше других людей способен был понять такое отношение к жизни, поскольку сам всю жизнь обладал абсолютным бесстрашием, не лишенным, впрочем, разумной осторожности.

Пройдя по тропе сравнительно небольшое расстояние, отряд остановился перед толстым дуплистым стволом упавшего дерева. Один из саготов постучал по стволу своей дубинкой: раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три. Подождав немного, он снова проделал ту же операцию. Усиленный полым стволом сигнал далеко разнесся по лесу. Сигнальщик замер и слегка наклонил голову, прислушиваясь, а все остальные опустились на землю и прижались к ней ушами. Прозвучал ответный сигнал, едва слышно в воздухе, но довольно отчетливо в почве: раз, два, три… раз, два, три. Очень довольные чем-то саготы комфортабельно разместились на ветвях окрестных деревьев и стали ждать. Двое из них с легкостью подняли на дерево своего пленника, так как у того были связаны за спиной руки. С момента пленения Тарзан не раскрывал рта, но теперь он повернулся к одному из своих охранников и заговорил.

— Развяжи мне руки, — сказал он, — я не враг саготам.

— Тар-гаш, — обратился охранник к своему напарнику, — этот гилок хочет, чтобы я его развязал.

Тар-гаш, здоровенный самец с длинными, похожими на волчьи, клыками, злобно уставился на человека-обезьяну. Долгое время он пристально вглядывался в лицо пленника. Чувствовалось, что в его мозгу идет непривычная работа — осмысление новой для него идеи.

Потом он повернулся к охраннику, который передал ему просьбу Тарзана.

— Развяжи его, — приказал он.

— С чего это он должен его развязывать? — вмешался один из саготов. Тон его был вызывающим.

— Потому что это говорю я, Тар-гаш! — прорычал тот в ответ.

— Ты не М’ва-лот. Он — наш вождь, и только он имеет право приказать развязать пленника.

— Я не М’ва-лот, То-яд, я — Тар-гаш! И если я говорю: «Развяжите его», значит его развяжут.

То-яд встал над Тарзаном в угрожающей позе.

— М’ва-лот скоро сам будет здесь, — сказал он, — если он прикажет, я сам развяжу гилока. Но мы не подчиняемся приказам Тар-гаша.

Молниеносно, как пантера, Тар-гаш вцепился в горло То-яда. Это было проделано сразу, без намека на предупреждение. Такое поведение не было характерно для больших обезьян из джунглей внешнего мира, которые, прежде чем схватиться со своим противником в смертельной битве, всегда соблюдали раз и навсегда установленный ритуал. Сначала они подолгу кружили друг против друга, осыпая соперника страшными оскорблениями, хвастаясь своей силой и угрожающе рыча, и только после соблюдения всех формальностей переходили к смертоубийству. Но мозг Тар-гаша достиг, очевидно, в своем развитии вполне человеческих параметров, и слово у него не расходилось с делом ни на секунду.

Под тяжестью тела Тар-гаша То-яд сорвался с ветки, на которой стоял, и оба полетели вниз. Но привычка к древесному образу жизни настолько въелась в обоих, что они не только автоматически зацепились за один и тот же сук и повисли на нем, но и продолжали сражаться, используя для этого челюсти и свободную руку. Сук, однако, не смог долго выдерживать тяжесть сразу двоих, и бойцы свалились на землю, даже в падении не разжимая объятий. Дрались они молча, лишь изредка рыча друг на друга. Тар-гаш старался перегрызть горло своему сопернику, а То-яд, заботящийся только об обороне, старался держаться подальше от его белых, длинных клыков, которым Тар-гаш был обязан своим именем. Внезапно То-яд вывернулся из рук Тар-гаша и бросился бежать, но тот, как профессиональный регбист, взвился в воздух и успел поймать беглеца за лодыжки. То-яд тяжело грохнулся оземь, и, прежде чем он успел опомниться, его противник оказался сидящим у него на спине, а его страшные клыки — в непосредственной близости от сонной артерии побежденного. Тар-гаш не спешил вонзить их в горло поверженному врагу.

— Ка-года? — спросил он спокойно.

— Ка-года, — угрюмо проворчал То-яд, и в ту же секунду Тар-гаш освободил его и с легкостью мартышки взлетел обратно на дерево.

— Развяжи гилока! — снова приказал он охраннику, в то же время озираясь по сторонам, не вздумает ли кто еще бросить ему вызов. Но печальная участь То-яда послужила, видимо, достаточно наглядным уроком любителям бунтовать, так что Тарзан избавился от своих пут без дальнейших приключений.

— Если вздумаешь бежать, — предупредил его Тар-гаш, — тебе смерть!

Когда саготы развязали ему руки, человек-обезьяна думал, что они отберут у него охотничий нож. Копье, лук и большую часть стрел он выронил, когда попался в ловушку. Они так и остались лежать на тропе, не вызвав у саготов ни малейшего интереса. То же самое случилось и с его ножом. Тарзану казалось просто невероятным, что саготам не известно назначение такого древнего орудия как нож. Неужели они считали его, Владыку Джунглей, настолько слабым и не опасным, что даже не потрудились его обезоружить?

То-яд тоже вернулся на дерево, но примостился в сторонке, подальше от своего обидчика. Откуда-то издали донесся слабый шум. Тарзан первым услышал его, но спустя несколько секунд встрепенулись и саготы.

— Идут! — объявил Тар-гаш.

— М’ва-лот идет, — поправил его один из саготов, поглядывая на То-яда.

Теперь Тарзан понял, с какой целью и с кем обменивались сигналами на своеобразном барабане взявшие его в плен люди-гориллы.

Наконец они прибыли. Тарзан без труда узнал вождя М’ва-лота в шедшем во главе племени огромном самце. В густой шерсти, покрывавшей его тело и лицо, было так много седины, что она казалась голубой. Саготы, взявшие в плен Тарзана, убедившись, что приближаются свои, уже все спустились с деревьев на землю и собрались в кучу. Не доходя двадцати шагов, М’ва-лот остановился.

— Я М’ва-лот! — объявил он во всеуслышание. — Со мной идут воины моего племени.

— Я Тар-гаш! — ответил вожак отряда охотников. — Со мной идут воины и охотники племени М’ва-лота.

На этом церемония приветствия закончилась. Все смешались, к самцам присоединились державшиеся в начале сзади самки и детеныши. Внезапно взгляд вождя упал на Тарзана.

— А это еще кто? — удивился он.

— Это гилок, который попался в одну из наших ловушек, — пояснил Тар-гаш.

— Так это из-за него ты заставил все племя тащиться сюда? — раздраженно проворчал М’ва-лот. — Надо было привести его к нам. Он же умеет ходить.

— Когда я передавал сообщение о мясе для племени, я не имел в виду этого гилока, — ответил Тар-гаш. — Недалеко отсюда лежит туша тага, убитого тарагом около ловушки, в которую попал этот гилок.

— Угх, — проворчал М’ва-лот. — В таком случае мы можем съесть гилока позже.

— Может быть устроим пляску, — предложил один из охотников. — Много снов прошло с тех пор, как мы последний раз веселились.

Все племя тронулось следом за Тар-гашем, показывающим дорогу к туше тага. Тарзан тоже пошел вместе со всеми. Он обратил внимание, что самки с детенышами начинали грозно рычать, если их малыши оказывались поблизости от него, да и самцы поглядывали на него с подозрением. В этом отношении саготы весьма сильно напоминали обезьян племени Керчака. Сходство показалось Тарзану настолько поразительным, что он, несмотря на свое положение пленника, почувствовал себя вдруг как дома.

Чуть впереди Тарзана важно шествовал М’ва-лот, а рядом с ним шел То-яд. Оба о чем-то вполголоса беседовали, то и дело кидая неприязненные взгляды в сторону Тар-гаша, шедшего во главе колонны. Разговор определенно касался его персоны и, судя по реакции вождя, не предвещал для Тар-гаша ничего хорошего. Тарзан видел, что М’ва-лот приходит во все большую ярость, а То-яд умело подзуживает его, причем намеренно. Это не укрылось от глаз всех остальных саготов, за исключением самого Тар-гаша, который шел впереди и ни о чем не подозревал. Было очевидно, что все ждали от вождя какого-то вполне определенного действия и предвкушали развлечение, но шторм разразился только тогда, когда саготы достигли тела мертвого тага. Без всякого предупреждения М’ва-лот взмахнул своей дубиной и бросился на Тар-гаша сзади с явным намерением вышибить ему мозги.

Жизнь научила человека-обезьяну не только действовать, но и думать быстро. Он знал, что среди всего племени саготов у него нет ни единого друга. Он знал также, что только Тар-гаш, хотя бы из врожденного упрямства и в пику То-яду, мог бы стать таким другом. А сейчас было похоже, что сам Тар-гаш срочно нуждается в друге, поскольку ни одна рука не поднялась остановить обезумевшего от ярости вождя и ни один голос не раздался, чтобы предупредить ни о чем не подозревающего охотника. И тогда Тарзан, побуждаемый, с одной стороны, собственными интересами, а с другой — врожденной антипатией к подлому убийству, взял дело в свои руки. Приняв решение, он начал действовать с такой быстротой, что никто не успел ему помешать.

— Криг-а, Тар-гаш! — воскликнул он и бросился вперед, на ходу отшвырнув в кусты То-яда одним взмахом могучей руки.

Услышав предупреждающее «криг-а», что на языке обезьян примерно означает «берегись», Тар-гаш развернулся и увидел прямо перед собой набегающего М’ва-лота с занесенной дубиной в руке. А еще он увидел совершенно невероятную вещь, заставившую его застыть в изумлении. Странный гилок, которого он сам вынул из ловушки, прыгнул на спину М’ва-лоту; гибкая бронзовая рука обвилась вокруг горла вождя мертвой хваткой, гилок наклонился, напряг могучие мускулы, сделал какое-то неуловимое движение и перебросил мощное волосатое тело через голову. М’ва-лот взлетел в воздух и тяжело шлепнулся на землю у ног своих пораженных соплеменников. А гилок бросился к Тар-гашу и занял боевую позицию рядом с ним.

Сразу несколько десятков саготов подняли свои дубины, угрожая двум непокорным.

— Будем драться, Тар-гаш? — спросил человек-обезьяна.

— Они убьют нас, — ответил сагот. — Не будь ты гилоком, мы могли бы ускользнуть по деревьям, но ты там не пройдешь, так что придется сражаться и умереть.

— Показывай дорогу, — прервал его Тарзан, — и ты убедишься, что я не отстану, куда бы ты меня не повел.

— Тогда за мной! — воскликнул Тар-гаш, швырнул свою дубину в лица набегающих воинов, повернулся и бросился бежать по тропе. Сделав несколько прыжков, он ухватился за нижний сук большого дерева и в мгновение ока очутился среди ветвей. Безволосый гилок, ни на шаг не отставая, повторял все его действия.

Некоторое время за ними гнались, но погоня вскоре прекратилась, как и ожидал Тарзан. По обычаям его собственного племени всегда считалось достаточным наказанием просто изгнать нарушителя законов, и никто особенно не старался с ним расправиться, если, конечно, преступник не пытался вернуться обратно. Без всякого сомнения, подобный обычай существовал и среди саготов племени М’ва-лота. Как только стало окончательно ясно, что погоня отстала, Тар-гаш остановился.

— Я — Тар-гаш! — объявил он, ударив себя в грудь кулаком.

— Я — Тарзан! — ответил человек-обезьяна.

— Почему ты предупредил меня? — спросил сагот.

— Я уже говорил, что я вам не враг, — ответил Тарзан. — Когда я увидел, что То-яд настроил М’ва-лота убить тебя, я закричал «криг-а», потому что это ты не допустил убить меня, когда вы взяли меня в плен.

— А что ты делал во владениях саготов?

— Я охотился.

— А куда ты собираешься пойти сейчас?

— Я хотел бы вернуться к своим соплеменникам.

— А где они находятся?

Тарзан запнулся. Он поднял голову, посмотрел на неподвижное солнце, пробивающееся сквозь густую листву, и огляделся по сторонам. Во все стороны простиралось зеленое море. Ничто не указывало, в каком направлении лежал покинутый им лагерь экспедиции. Тарзан впервые в жизни безнадежно заблудился.

Глава 5

Джейсон Гридли, сидя среди ветвей на дереве, послужившем ему спасительным убежищем, завороженно следил за насыщением победителей — гигантских саблезубых тигров Пеллюсидара. Увиденные им сцены кровавой массовой резни давали некоторое представление о том, какой, вероятно, была жизнь в его собственном мире на заре человечества. Кроме того, произошедшие на его глазах события позволяли с большой долей уверенности определить одну из главных причин, приведших к исчезновению всех этих видов в процессе эволюции.

Совместные действия саблезубых кошек по загону и окружению такой большой массы травоядных животных неоспоримо свидетельствовали о гораздо более высоком уровне их интеллекта, чем у представителей семейства кошачьих внешнего мира, среди которых такое поведение в столь широких масштабах просто невозможно. Вместе с тем, саблезубые тигры истребили куда больше добычи, чем могли сожрать, до того, как она протухнет и сделается несъедобной даже для этих кошек, которые, как известно, предпочитают мясо с душком. Эта деталь привела Джейсона к выводу, в верности которого он интуитивно не сомневался. Высокая сообразительность и способность к коллективным действиям рано или поздно должна была обратиться против самого вида и привести к его исчезновению. Тигры, одержимые природной свирепостью и жаждой крови, без разбора уничтожали самцов и самок, старых и совсем юных. Если это безудержное истребление длится века и тысячелетия, неизбежно наступает такое время, когда сам источник существования хищников иссякает, а те, оставшись без привычной пищи, начинают истреблять друг друга. Расцвет и закат гигантских кошек занял в естественной истории Земли сравнительно короткий геологический период. Гридли не сомневался, что здесь их ожидает тот же конец.

Таким образом, был очевиден любопытный парадокс: повышение интеллекта особей вело за собой вымирание вида. Невольно напрашивалась аналогия с загадочно вымершими динозаврами юрского периода. Не произошло ли и с динозаврами такой же истории, как с саблезубыми тиграми? Теперь Джейсону Гридли оставалось сделать всего один логический шаг и начать рассматривать с точки зрения только что разработанной им теории историю человечества и его неизбежную гибель от собственных рук. Ему вспомнились статистические выкладки, неопровержимо доказывающие, что всего через пару сотен лет человечество настолько размножится, что не сможет себя прокормить, даже задействовав все природные ресурсы планеты. А последующие поколения будут обречены на голод или каннибализм, если захотят продлить свое существование. Возможно, подумал Джейсон, самой природой каждому типу живых существ уготована определенная ниша в естественной истории, когда именно этот тип становится доминантным. В самом деле, рыбы сменили беспозвоночных, затем уступили место рептилиям, а те, в свою очередь, птицам и млекопитающим, вынужденным склониться перед обретшим разум человеком.

Кто будет следующим? Молодой человек был абсолютно убежден, что на смену человеку обязательно кто-то явится. Ведь что такое в сущности человек, если не самая большая ошибка Создателя? Только человек сохраняет в себе все недостатки и пороки предыдущих типов, от беспозвоночных до млекопитающих, обладая, увы, лишь малой частью их достоинств. Вот какие глубокие мысли внушила Джейсону Гридли увиденная им сцена кровавого побоища. Некоторое время они занимали его, но вскоре оказались вытесненными куда более насущными проблемами, главной из которых было отыскать пропавших спутников.

Никого из членов отряда, живых или мертвых.

Джейсон на поляне не видел. Он попробовал кричать, но никто не отозвался, да и голос его вряд ли мог быть услышан на большом расстоянии, постоянно заглушаемый рычанием и грызней пирующих хищников. Он не очень беспокоился за опытных чернокожих воинов, а вот судьба фон Хорста внушала ему опасения.

Второй серьезной проблемой было его собственное возвращение на корабль. У него возникла идея дождаться темноты и под ее покровом проскользнуть мимо саблезубых тигров. Он даже несколько раз поднимал глаза и смотрел на солнце с целью определить, далеко ли еще до ночи, как вдруг вспомнил, где он находится, и что никакой ночи не наступит, даже если косточки его побелеют на этом проклятом месте. Он начал высчитывать, сколько же прошло времени с тех пор, как его отряд покинул лагерь, но взгляд на часы ничего ему не дал. Часовая стрелка вполне могла описать целый круг или полтора, а сам он совершенно по-терял всякое представление о времени, слишком занятый стремительно разворачивающимися событиями. Одно его успокаивало: рано или поздно должны же бы-ли эти твари нажраться до отвала и куда-нибудь убраться отсюда. Но на смену тиграм появятся шакалы, гиенодоны и дикие псы, которые пока терпеливо сидят по краям поляны, ожидая своей очереди. Гридли присмотрелся к этим пожирателям падали, держащимся на солидном расстоянии от насыщающихся кошек, и сердце у него упало. Он понял, что эти звери могут оказаться столь же непреодолимым препятствием на пути к свободе, как и тигры.

Внешний вид одних только гиенодонов наводил на самые мрачные размышления. Размером они были с крупного мастиффа, а мощные лапы и массивные челюсти внушали невольное уважение. Темная и густая шерсть покрывала спину и бока, а грудь и живот имели грязно-белый окрас.

В животе Джейсона Гридли забурчало от голода. Ему очень хотелось есть и еще больше хотелось спать. С момента выхода спасательного отряда прошло уже, наверное, очень много часов, а собравшиеся внизу звери как-будто и не собирались расходиться.

У подножия дерева, на котором нес свою одинокую вахту молодой американец, лежала туша мертвого тага. Пока еще никто ее не обнаружил и не заявил о своих правах. Ближайший тигр что-то грыз ярдах в пятидесяти. Гридли так проголодался, что не мог глаз оторвать от этой туши. Он огляделся и стал прикидывать, сколько времени может у него отнять вылазка за мясом. Недооценивать саблезубых, даже сытых, не следовало. Он видел их в действии и знал, с какой быстротой они способны передвигаться и на какую высоту прыгать. Рядовой тигр вполне был способен в прыжке достать когтями до сука, на котором сидел Гридли.

Короче говоря, шансы на успех казались несоизмеримыми с риском. Его план мог сработать только в том случае, если ближайший тигр не заинтересуется неожиданной активностью непрошеного нахлебника. Джейсон еще немного потерпел, но голод оказался сильней. Вытащив свой охотничий нож и стараясь не делать резких движений, он осторожно спустился на землю, не сводя глаз с тигра. Нагнувшись над тушей, Джейсон быстро вырезал несколько кусков мяса из задней части. Тигр насторожился и поднял голову. Глядя ему прямо в глаза, молодой человек поспешно вырезал еще один кусок и быстро вскарабкался обратно на дерево. Тигр опустил голову, закрыл глаза и задремал.

Набрав сухих веток и коры, Джейсон развел прямо на дереве маленький костер, на котором с горем пополам зажарил добытое мясо. Оно обуглилось сверху и не прожарилось внутри, но Джейсон Гридли готов был поклясться чем угодно, что он за всю свою жизнь не ел ничего вкуснее.

Занятия кулинарией надолго отвлекли его внимание, так что когда он снова посмотрел вниз, глазам его предстала совсем другая картина. Большинство тигров с набитым до отказа брюхом лениво брели по направлению к лесу, оставив поляну в распоряжение пожирателей падали. Первыми ринулись на остатки пиршества гиенодоны. Джейсон понял, что его ожидание еще не закончилось. После гиенодонов получили свою долю дикие собаки, а вслед за ними — шакалы. Молодой человек решил не дожидаться окончания дележки. Он устроил в ветвях примитивное ложе, улегся на него и мгновенно заснул.

Проснулся он свежим и отдохнувшим, лишь нестерпимая жажда сводила его с ума. К этому времени поляна почти опустела. Последние дикие псы и шакалы покидали ее. Гридли решил, что ждать больше не имеет смысла. Мясо убитых животных уже начало пованивать, что предвещало, возможно, скорое возвращение саблезубых, и он решил не рисковать. Спустившись с дерева, он двинулся по периметру поляны, держась в тени деревьев и разыскивая тропу, по которой его отряд добрался сюда. Завидев человеческую фигуру, дикие псы начинали угрожающе рычать, но Джейсон не обращал на них внимания, зная, что с полным брюхом они не станут на него нападать без особой причины. На шакалов же он всегда смотрел с презрением и даже не удосуживался свернуть, если они попадались на пути.

Отыскать ту самую тропу среди множества ей подобных, тоже выходящих на поляну, оказалось весьма непростым делом. Одна тропа внешне ничем не отличалась от другой, а следы ног маленького отряда, если и были когда-то, оказались безнадежно затоптанными. Он попытался мысленно проследить свой маршрут от выхода на поляну до дерева, послужившего ему убежищем, и после некоторых колебаний остановил свой выбор на одной из тропинок, хотя полной уверенности у него не было. Солнце, неподвижно висящее прямо над головой, словно насмехалось над его дилетантскими попытками отыскать дорогу.

Осторожно пробираясь по пустынной тропе и страшась в любой момент столкнуться лицом к лицу с каким-нибудь ужасным зверем из далекого прошлого, Джейсон недоумевал, как это обезьяноподобные предки человека ухитрились выжить в такой обстановке и даже утвердиться в качестве «царей природы». Сам он сильно сомневался, что доберется до корабля живым, а уж такие вещи, как будущая семья, дети, мирная старость, казались просто несбыточной мечтой. По обе стороны тропы росли вроде бы знакомые деревья, да и сама тропинка казалась правильно выбранной, но в глубине души Джейсон понимал, что все это легко может оказаться фикцией, и горько ругал себя, что не распорядился отмечать путь отряда по тропе зарубками на деревьях. Теперь он понимал, каким оказался идиотом, не способным руководить даже самим собой, а не то что другими людьми, судьба которых лежала на его совести.

Никогда еще Джейсон Гридли не ощущал с такой остротой свою полную беспомощность и незначительность. Его сводила с ума мысль, что он может сейчас удаляться в противоположном от корабля направлении, вместо того, чтобы приближаться к нему. В то же время у него не оставалось другого выбора, кроме как устало брести по нескончаемой тропе и надеяться на лучшее. Он проклинал судьбу, собственную глупость, но больше всего он проклинал это равнодушное, безжалостное солнце, которое могло видеть его корабль, но упрямо отказывалось помочь ему найти его.

Джейсону удалось наконец утолить сжигавшую его жажду в небольшом ручейке, пересекавшем тропу. Здесь он устроил привал, пожарил остатки мяса тага, еще раз напился на дорожку и возобновил свой путь, чувствуя себя значительно лучше.

На борту дирижабля «0-220» царило уныние. Прошло уже много часов, а никаких вестей ни от Грейстока, ни от спасательной экспедиции не поступало. Офицеров и экипаж мучили предчувствия какого-нибудь несчастья, с течением времени перешедшие в уверенность.

— Они отсутствуют уже больше семидесяти двух часов, — сообщил капитан Заппнер собравшимся вместе с ним в наблюдательной кабине Дорфу и Хайнсу.

Последнее время эти трое не покидали кабины, всматриваясь в даль покрасневшими, слезящимися от напряжения глазами.

— Я никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным и не стыжусь признаться, что просто не знаю, как я должен поступить.

— Это только лишний раз подтверждает, — сказал Хайнс, — как сильно мы все зависим от сложившихся стереотипов в выборе плана действия перед лицом исключительных обстоятельств. Стоит только этим стереотипам перестать работать — и мы оказываемся беспомощными, как дети.

— Мы все привыкли полагаться на собственные силы, — подтвердил Дорф, — поэтому вдвойне унизительно сознавать, что в сложившейся ситуации мы, сильные, опытные люди, не можем ничего предпринять.

— Если бы мы находились в нормальном мире, — печально заговорил Заппнер, — этот вопрос вообще не возник бы. Мы просто подняли бы дирижабль в воздух И начали облет окрестностей в поисках пропавших товарищей. Мы могли бы делать челночные рейсы, периодически возвращаясь на базу, но здесь, в Пеллюсидаре, такая тактика неприменима. Стоит нам взлететь и удалиться за пределы видимости, мы больше никогда не отыщем этого места. Поэтому мы не имеем права оставлять лагерь и лишать наших людей надежды на спасение, если они все-таки сюда вернутся.

Ста пятьюдесятью футами ниже наблюдательной кабины бывший рядовой Роберт Джонс высунулся в открытую дверь на палубу и с недоуменным выражением на лице уставился на повисшее в зените светило. Втянув голову обратно, он достал из кармана брюк кроличью лапку, прикоснулся ей по очереди к своим глазам, а затем энергично почесал у себя в затылке, все время что-то неразборчиво бормоча себе под нос.

Лейтенант Хайнс приложил к глазам мощный поле-вой бинокль и в тысячный раз обозрел окрестности. За время наблюдения он успел, наверное, изучить каждый кустик и каждый пучок травы на всем протяжении равнины от леса до большой реки. Фауна Пеллюсидара долгие часы ожидания успела приесться троим офицерам и не вызывала больше никаких эмоций, кроме раздражения. Тем не менее, каждое живое существо, появившееся в поле видимости, внимательно рассматривалось в бинокль, чтобы удостовериться, что это не человек. Внезапно Хайнс выронил бинокль и издал воз-глас радости.

— Что? — жадно спросил Заппнер. — Что вы увидели?

— Человек! — воскликнул Хайнс. — Человек! Я в этом уверен!

— Где? — спросил Дорф, хватаясь за свой бинокль.

— Два градуса левее кормы.

— Теперь вижу, — отозвался Дорф. — Это либо Гридли, либо фон Хорст. Но почему он один?

— Возьмите десять человек команды, лейтенант Хайнс, — распорядился капитан, — и ступайте ему навстречу. Не забудьте проверить, чтобы все были вооружены. И не теряйте времени! — крикнул он вслед Хайнсу, бросившемуся выполнять приказ.

Двое офицеров наблюдали в бинокли за продвижением маленького отряда навстречу одинокому путнику, направляющемуся к кораблю достаточно уверенной походкой. Их разделяла небольшая возвышенность, так что они не могли видеть друг друга, пока расстояние не сократилось до какой-нибудь сотни ярдов. Теперь уже можно было с уверенностью определить личность этого человека — Джейсон Гридли.

Едва успев обменяться рукопожатием с лейтенантом, Джейсон первым делом спросил, не вернулся ли кто-нибудь еще из его отряда.

— Вы пока единственный, — с сожалением ответил тот.

Свет надежды, горевший в глазах американца, погас, он сразу как-то осунулся и постарел. На восторженные приветствия экипажа он отвечал уже механически, без всякого энтузиазма.

— Я уже давно нахожусь в пределах видимости корабля, — рассказал он лейтенанту, — только у меня часы сломались еще в лесу, так что я не знаю точно, сколько прошло времени. Я долго просидел на дереве, спасаясь от тигра, потом пришлось спасаться еще от одного уже здесь, на самой опушке. У меня такое ощущение, что я целую неделю просидел на дереве. Сколько я отсутствовал на самом деле, лейтенант?

— Примерно трое суток по корабельному хронометру.

Лицо Гридли просветлело.

— Ну тогда еще рано отчаиваться, — сказал он, — я-то думал, что скитался не меньше недели. Я несколько раз спал, не знаю как долго, а потом шел дальше без отдыха, пока хватало сил.

По дороге к кораблю Джейсон жадно расспрашивал обо всем, что случилось в лагере с момента его ухода, поэтому о своих собственных приключениях он поведал, только оказавшись в компании остальных офицеров.

— Первым делом, — заявил он, поднявшись на борт, — мне нужна ванна. А пока я буду мыться, прикажите Бобу зажарить для меня пару тучных тельцов.

Я буду их есть и рассказывать о нашей неудачной экспедиции, а то у меня во рту уже давно ничего не было, кроме пары бифштексов из тага и пригоршни диких фруктов.

Спустя полчаса, вымытый и чисто выбритый, в свежем костюме, Гридли появился на пороге кают-компании. Трое офицеров уже сидели за столом, а находившийся тут же Роберт Джонс с восторгом приветствовал своего земляка. Его лунообразное лицо озарила широкая счастливая улыбка.

— Как я рад снова видеть вас, масса Джейсон, сэр, — заговорил он. — Я знал, что Господь не допустит вам пропасть, и я уверен, что нас всех еще ждет удача, а в особенности вас, масса Джейсон.

— Я тоже рад, что вернулся живым, а еще больше рад снова видеть тебя, Боб, старина. Должен признаться, что больше всего мне не хватало именно твоей стряпни. Я только не очень понял, что ты там болтаешь об удаче?

— Моя кроличья лапка предсказала удачу, а этот талисман еще ни разу меня не подводил. Пока он с нами, все в порядке, но не дай Господь мне его потерять!

— Вокруг полно кроликов, Боб, — вмешался Заппнер, — если понадобится, мои ребята притащат тебе целый мешок кроличьих лапок.

— Да, масса капитан, сэр, но кролика надлежит ловить в ночь новолуния, а когда нет ни ночи, ни луны, амулет не имеет никакой силы, сэр.

— В таком случае, нам крупно повезло, Боб, что ты с нами, — засмеялся Гридли. — А еще больше повезло Пеллюсидару. Ручаюсь, твоя кроличья лапка — первый настоящий талисман на этой земле за всю историю ее существования. Но я очень боюсь, что через минуту тебя лично не спасет даже этот могущественный амулет.

— Как так, масса Джейсон? — непонимающе уставился на него кок.

— Духи говорят мне, что через минуту с тобой может произойти несчастный случай, если стол по-прежнему останется таким же пустым.

— Да, сэр, понял, сэр! Я уже бегу, масса Джейсон! — воскликнул негр и испарился из кают-компании.

Пока Гридли поглощал приготовленные заботливым соотечественником специально для него лакомства, он поведал остальным в подробностях историю своих приключений за последние семьдесят два часа. Когда рассказ и трапеза подошли к концу, все задумались, что делать дальше и где искать пропавших людей.

— Как вы полагаете, — озабоченно спросил Заппнер, — вам удастся снова отыскать в лесу эту поляну, где вы расстались с Вазири и фон Хорстом?

— Без труда! — уверенно ответил Гридли. — До звериной тропы наш путь отмечен зарубками, а по тропе мы пошли налево до самой поляны. Собственно говоря, отыскать ее может практически любой. Что же касается меня, я предпочел бы не присоединяться к новому спасательному отряду, если решено будет таковой послать.

Офицеры удивленно уставились на него. Наступила тягостная тишина.

— У меня есть лучший план, — объявил Джейсон, словно не замечая смущения своих собеседников. — Нас осталось двадцать семь человек. В случае необходимости, для управления кораблем достаточно двенадцати. Это позволит включить в состав спасательного отряда пятнадцать человек. Без меня остается четырнадцать. Сейчас я изложу вам свой план. Спасательный отряд отправляется под командой лейтенанта Дорфа, вы же, капитан Заппнер, остаетесь со штурманом Хайнсом на корабле, чтобы дожидаться нас или отправиться на поиски в случае нашего невозвращения.

— Нашего? Но я полагал, что вы не собираетесь присоединиться к отряду, — сказал Заппнер.

— Совершенно верно, — подтвердил Гридли. — Я отправлюсь один на самолете-разведчике, а спасательную экспедицию я советовал бы послать не раньше, чем через двадцать четыре часа после моего вылета. За это время я либо найду пропавших, либо пропаду сам.

Заппнер с сомнением покачал головой.

— Я уже обсуждал с Хайнсом и Дорфом возможность использования разведчика. Хайнс — убежденный сторонник такого полета, хотя он прекрасно понимает, лучше, может быть, любого из нас, что пилот практически не имеет шансов на возвращение, стоит ему только вылететь из пределов прямой видимости корабля. Вы же сами понимаете, что мы ничего не знаем об этой местности, а главное, не имеем на ней никаких ориентиров.

— Я тоже долго размышлял над этой проблемой, и ваши аргументы для меня не новы, — ответил ему Джейсон, — но несмотря на призрачные шансы, я все равно обязан рискнуть.

— У меня самый большой стаж пилотирования среди присутствующих, исключая, конечно, капитана Заппнера, которого мы отпустить не можем. Следовательно, моя кандидатура — единственно верная, — возразил Хайнс.

— Готов согласиться, что любой из вас значительно превосходит меня в технике пилотирования, — заявил Джейсон, — но все же это не освобождает меня от ответственности. Я и только я в ответе, в первую очередь, за то, что мы все здесь оказались. Кроме того, именно я возглавлял пропавший отряд, а значит, именно я отвечаю за судьбу пропавших людей. При сложившихся обстоятельствах я просто не могу позволить кому бы то ни было заменить меня в этом полете. Надеюсь, вы меня понимаете, господа, и буду очень благодарен, если вы больше не будете возражать.

Прошло несколько минут, прежде чем кто-нибудь заговорил. Господа офицеры задумчиво потягивали свой кофе и курили сигареты, делая вид, что больше их ничего не интересует. Молчание нарушил Заппнер.

— Прежде чем я соглашусь вас отпустить, — заговорил он, — вы должны как следует выспаться, а мы пока проверим и подготовим самолет. Все от нас зависящее для успеха вашей миссии будет сделано.

— Благодарю вас, — сказал Гридли. — Насчет сна вы конечно правы. Как ни жаль мне понапрасну терять время, поспать просто необходимо. Но обещайте сразу же разбудить меня, как только самолет будет проверен и подготовлен для старта. Я буду в своей каюте. Всего хорошего.

Пока Джейсон спал, моноплан-разведчик, размещавшийся в кормовой части дирижабля, был спущен на землю, тщательно проверен механиками, заправлен и признан готовым к полету. Но еще до окончания всех этих работ Джейсон Гридли появился на палубе и спустился на землю.

— Вы слишком мало поспали, — упрекнул его Заппнер.

— Не знаю, много или мало, но я чувствую себя бодрым, — заявил Джейсон. — Да и не могу я долго спать, зная о том, что наши парни сейчас в беде и надеются только на нашу поддержку.

— Какой маршрут вы собираетесь избрать и каким образом рассчитываете вернуться? — спросил капитан.

— Я полечу над лесом и постараюсь повторить пройденный ранее маршрут, — пояснил Гридли. — Добравшись до поляны, я постараюсь набрать высоту и найти какой-нибудь заметный ориентир — гору, реку или что-то еще. При дальнейшем продвижении я буду искать другие ориентиры и наносить их на полетную карту. Я надеюсь, что действуя подобным образом, смогу без особого труда найти обратную дорогу к кораблю, тем более, что запас горючего не позволит мне удалиться за пределы круга радиусом в двести пятьдесят миль.

Когда я достигну максимально возможных пределов, которых мог достичь пропавший отряд, я начну барражировать над этими местами, стараясь покрыть как можно большую территорию, и надеясь, что шум мотора привлечет внимание людей. Я думаю, они найдут способ подать мне знак, даже находясь в лесу. В конце концов, они всегда могут развести костер.

— Вы рассчитываете приземлиться? — спросил Заппнер, кивая на крупнокалиберное ружье за плечами Гридли.

— Если я найду их в открытой местности, придется садиться. Но даже если я никого не обнаружу, может возникнуть ситуация, требующая немедленной посадки, а мой, пусть короткий, опыт знакомства с Пеллюсидаром подсказывает, что в здешних угодьях без надежного оружия как-то неуютно.

Лично проверив самолет напоследок, Гридли пожал руки троим офицерам, попрощался с экипажем и занял свое место в пилотском кресле. Механик провернул пропеллер, мотор взревел и завелся. Мгновение спустя из-под колес были выбиты тормозные башмаки, и самолет побежал по зеленой траве равнины, слегка подпрыгивая на кочках и с каждой секундой набирая скорость. Наблюдатели зачарованно следили, как легкий серебристый аппарат оторвался от земли, взмыл в воздух, набрал высоту и сделал большой круг над кораблем. Офицеры поняли, что Гридли ищет надежный ориентир. Еще дважды пролетала железная птица у них над головами, после чего развернулась и удалилась в сторону леса.

Делая первый круг над лагерем, Джейсон Гридли понял, какую шутку сыграло с ним отсутствие линии горизонта в условиях Пеллюсидара. Он рассчитывал найти в качестве ориентира какую-нибудь одинокую вершину, видимую со всех сторон на протяжении всего полета, но никак не предполагал увидеть то, что увидел. Горы-то здесь были, даже в избытке, но отсутствие линии горизонта и туманная дымка делали их похожими друг на друга и совершенно не пригодными для намеченной цели. Они просто сливались с ландшафтом, вместо того, чтобы выделяться на нем. Он сделал еще два круга, пытаясь найти хоть что-нибудь, резко отличающееся от остальной местности, но как ни старался, не смог найти ничего, кроме самой равнины, посреди которой застыл на якоре корабль «0-220».

Он понял, что не имеет смысла тратить время и горючее на поиски несуществующих ориентиров и решил положиться на судьбу и удачу, а в качестве ориентира избрать все-таки эту самую равнину.

С ревом проносясь над плотной зеленой крышей первобытного леса, Джейсон Гридли с сожалением вынужден был признать, что разглядеть что-либо внизу невозможно. Густая тропическая зелень надежно скрывала от глаз наблюдателя свои тайны. А ведь он, быть может, как раз в этот момент пролетал над своими товарищами. Но делать было нечего, и Гридли решил, что на обратном пути он будет двигаться зигзагообразно, в поисках возможного сигнала от услышавших звук мотора людей. Почти два часа он летел прямо. Миновав сначала лес, а затем широкую долину, он оказался наконец над холмистой возвышенностью. По его расчетам бензина теперь оставалось только на обратный путь. На всем протяжении полета Джейсон не заметил никаких следов пропавших товарищей. Пора было возвращаться, тем более, что прямо по курсу высился крупный горный массив, через который он не смог бы перелететь на этом легком самолете. Кроме того, ясно было, что пропавшие члены экспедиции, сумей они сюда добраться, должны были давно понять свою ошибку и повернуть в противоположном направлении.

Ложась на крыло для поворота, Джейсон вдруг заметил краем глаза какую-то тень, мелькнувшую за спиной. Он оглянулся и чуть не выпал из кабины от удивления. Сзади над самолетом парил настоящий дракон. Размах крыльев этого существа едва ли не превышал размах крыльев самолета. Перед глазами молодого человека мелькнула разинутая пасть, полная огромных зубов. Он понял, что крылатое чудовище собирается на него напасть.

Самолет находился на высоте около трех тысяч футов, когда огромный птеранодон спикировал на него. Джейсон попытался уйти от столкновения, заложив крутой вираж, но было уже поздно. Раздался страшный удар, послышался треск ломающегося дерева и скрежет рвущегося металла. Самолет страшно затрясся, когда птеранодон попал под удар лопастей пропеллера. Все последующее случилось так быстро, что у Джейсона сохранились об этом лишь отрывочные воспоминания. Он запомнил только, что самолет перевернулся в воздухе, сам он успел выпрыгнуть из кабины и дернуть кольцо парашюта. Потом что-то с силой ударило его по голове, и он потерял сознание.

Глава 6

— Где твои соплеменники? — снова спросил Тар-гаш.

— Не знаю, — покачал головой Тарзан.

— А где находится твоя страна?

— Далеко отсюда. Я родом не из Пеллюсидара, — пояснил человек-обезьяна. Сагот, как ни старался, не мог понять, как такое может быть. Не мог он понять также, что значит заблудиться, — у него, как и у всех остальных обитателей этого мира, был хорошо развит «домашний инстинкт», а проще сказать, чувство направления, — очень полезная вещь в условиях отсутствия других ориентиров. Окажись Тар-гаш вдруг в любом уголке Пеллюсидара за тысячи миль от родных мест, он безошибочно отыскал бы дорогу домой даже с завязанными глазами. Только на море этот инстинкт не срабатывал. Вот почему Тар-гаш, родившийся с такой способностью, был не в состоянии понять проблему своего спасителя.

— Я знаю, где живет племя гилоков, — сказал Тар-гаш после некоторого раздумья. — Если хочешь, я могу отвести тебя к ним. Вдруг это и есть твои соплеменники.

Поскольку Тарзан не имел ни малейшего представления, в каком направлении следует искать корабль, он решил воспользоваться этим предложением, тем более, что сагот мог иметь в виду членов экспедиции, хотя этот вариант казался маловероятным.

— А ты давно видел этих людей? — спросил он.

— И еще, давно ли они живут там, где ты их видел? От ответа на этот вопрос зависело, может ли человек-обезьяна рассчитывать встретиться со своими. Если бы сагот сказал, что эти люди появились недавно, они, скорее всего, и были бы экипажем «0-220». Но вопрос этот вызвал у Тар-гаша вполне естественное непонимание — он представления не имел о времени. Кончилось все тем, что оба приятеля, не спеша, пустились на поиски известного Тар-гашу племени гилоков.

Надо сказать, что выглядели они довольно странной парой. Один — существо, едва обретшее право претендовать на звание человека, другой — английский лорд, высший продукт цивилизации, хотя и схожий по натуре во многом со своим волосатым приятелем. Первое время Тар-гаш чувствовал легкое презрение к этому безволосому чужаку, который, без сомнения, уступал ему во всем: в силе, ловкости, смелости и умении охотиться, но потребовалось очень немного времени, чтобы это мнение в корне изменилось. Теперь сагот стал относиться к своему спутнику с огромным уважением и безоговорочно признал его превосходство над собой. В силу этого уважения он так привязался к Тарзану, что между ними возникла определенная связь, которую можно было бы назвать дружбой, хотя само это понятие было чуждо свирепой первобытной природе гориллочеловека.

Они вместе охотились и вместе сражались. Когда появлялись саблезубые тигры или другие крупные хищники, они забирались на деревья и продолжали свой путь под куполом леса. Они подкарауливали добычу на звериных тропах и поросших пышными цветами лужайках. Они никогда не испытывали недостатка в пище, потому что оба были прекрасными охотниками. Тарзан смастерил себе новый лук, стрелы и тяжелое копье. На первых порах сагот отказывался даже смотреть на незнакомое ему оружие, но когда он увидел, с какой легкостью эти «палки» убивают добычу, он проявил неожиданный интерес. Пришлось Тарзану научить своего спутника сначала пользоваться, а потом и изготовлять такое же.

Местность, по которой они путешествовали, изобиловала водой и дичью. Лесные массивы перемежались здесь обширными лугами, где паслись бесчисленные стада копытных. Но обилие дичи имело свою оборотную сторону — присутствие многочисленных хищников. И каких хищников! Тарзан привык считать свои джунгли лучшим местом в мире, но чем ближе сталкивался он с чудесами Пеллюсидара, тем сильнее становилось в нем чувство восхищения перед его буйной первобытной природой с невиданным разнообразием жизненных форм. Больше всего его привлекало изобилие диких животных и почти полное отсутствие людей. Последнее всегда служило лучшей рекомендацией для человека-обезьяны. Если бы в этом мире вообще не встречались двуногие существа, печально известные своей жадностью, подлостью и бессмысленной жестокостью, Пеллюсидар вполне мог бы сойти за идеальный образец для Тарзана из племени обезьян.

Между тем, дружба между Тарзаном и Тар-гашем, основанная главным образом на взаимном уважении к достоинствам друг друга, продолжала развиваться и укрепляться. Чем ближе становилось их знакомство, тем большее расположение каждый чувствовал к своему спутнику. Способствовала их сближению и врожденная неразговорчивость обоих. Они прекрасно понимали друг друга без слов и пользовались речью только при крайней необходимости, что происходило довольно редко. Если бы человечество открывало рот только в том случае, когда действительно есть что сказать, девяносто восемь процентов населения могло бы безо всякого ущерба оставаться немыми. Тарзан был абсолютно убежден, что тогда в мире было бы куда больше гармонии и взаимопонимания.

Стоит ли удивляться, что компания Тар-гаша и очарование нового мира, полного незнакомых вещей, звуков и запахов, подействовали на человека-обезьяну как наркотик, наполнив его эйфорией и притупив в нем чувство ответственности. Необходимость отыскать своих хотя и не выветрилась окончательно из его головы, но все же отошла куда-то на второй план. Конечно, знай он, что произошло в лагере после его ухода, он повел бы себя по-другому, но ему ничего не было известно о том положении, в каком оказалась экспедиция, отчасти и по его вине. Собственно говоря, он был уверен, что экспедиция располагает всеми необходимыми ресурсами для выполнения своей задачи и возвращения домой, и что его личное присутствие вовсе не обязательно. Он понимал, конечно, что рано или поздно должен будет разыскать своих товарищей и вернуться с ними к родным и близким, но все эти соображения не слишком волновали человека-обезьяну, пересекавшего в этот момент вместе с Тар-гашем огромную равнину, поросшую редким лесом, в поисках того самого племени, о котором упоминал сагот. В сравнении с другими открытыми местами эта равнина казалась подозрительно пустынной. Трава здесь была совсем короткой, и Тарзан пришел к выводу, что крупные стада копытных куда-то перекочевали, подъев весь корм в этих краях. Но отсутствие жизни все равно действовало угнетающе, и человек-обезьяна с сожалением вспоминал полные животных леса и луга, оставшиеся далеко позади.

Они находились примерно на середине равнины и уже могли различить впереди большой лес, плавно уходящий в голубое марево, когда внимание обоих привлек странный жужжащий звук, идущий откуда-то сверху. Подняв голову и всматриваясь в небо, они вскоре обнаружили источник звука. Им оказалась маленькая черная точка высоко в небе, которая, впрочем, быстро приближалась и увеличивалась в размерах.

— Скорее! — крикнул Тар-гаш. — Это типдар! Бежим.

Он схватил Тарзана за руку и потащил за собой к большому дереву с густой листвой.

— Что такое типдар? — спросил Тарзан, очутившись под прикрытием дерева.

— Типдар, — ответил сагот, — это… это типдар.

И как Тарзан ни старался, большего от своего спутника он добиться не смог, за исключением сомнительной ценности информации, что махары используют типдаров для охраны и охоты.

— Но эти типдары, они хотя бы живые? — продолжил Тарзан расспросы.

— Конечно. Живые, большие и очень, очень свирепые.

— В таком случае, мы имеем дело не с типдаром, — заявил Тарзан.

— А что же это тогда такое? — удивился сагот.

— Это аэроплан, — сказал человек-обезьяна.

— А что такое аэроплан?

— Боюсь, мне будет трудно объяснить, а тебе понять. Эта такая штука, которую умеют делать в моей стране. Она не живая, но может летать по воздуху и нести внутри себя людей.

С этими словами Тарзан покинул спасительную сень и вышел на открытое место, чтобы пилот разведывательного самолета смог его заметить. Он был уверен, что это его разыскивают таким способом.

— Что ты делаешь? — закричал в отчаянии Тар-гаш. — Ты никогда не сможешь в одиночку справиться с типдаром. Он свалится на тебя сверху и унесет в свое гнездо, если ты сейчас же не вернешься под дерево.

— Не волнуйся, — успокоил его Тарзан, — там внутри сидит один из моих друзей.

— Если не вернешься, тоже окажешься внутри, — мрачно пообещал сагот.

Когда самолет оказался у него над головой, Тарзан начал бегать по кругу и размахивать руками с целью привлечь внимание пилота, но тот, очевидно, ничего не заметил, потому что аппарат пролетел мимо и скоро пропал из виду. Провожая его глазами, человек-обезьяна гадал, кто же из его товарищей сидел за штурвалом. Вид пролетевшего аэроплана напомнил ему о долге перед остальными участниками экспедиции. Как-никак, а ведь именно он являлся ее начальником. Слишком поздно до него наконец дошло, что кто-то рискует своей жизнью ради его спасения. Мысленно он поклялся самому себе приложить все усилия, чтобы разыскать «0-220».

Появление аэроплана дало немалую пищу для размышления. Аппарат явно летел по прямой, а не совершал облет местности. Оставалось только выяснить, летел он от корабля или возвращался к нему. На этот вопрос, к сожалению, ответить было некому.

— Это был не типдар, — проговорил Тар-гаш, подходя к Тарзану. — Такого зверя я никогда не видел. Он больше типдара и наверное еще страшнее. Ты заметил, какой он был злой, он все время рычал.

— Это вовсе не зверь, — сказал Тарзан. — Это просто вещь, неживая. В ней сидит один из моих друзей.

Он ищет меня.

Сагот покачал головой.

— В таком случае, я очень рад, что он не опустился на землю. Он так страшно рычал, что наверняка был очень зол и очень голоден.

Тарзану стало ясно, что все его объяснения просто недоступны разуму дикаря. Для него аэроплан был всего лишь новой разновидностью летающего ящера. Но Тар-гаш с его упрямством сейчас не очень интересовал человека-обезьяну. Куда больше заботило его, в каком направлении искать дирижабль? Поразмыслив над этим по просом, он решил следовать за аэропланом, тем более, что это направление совпадало с уже выбранным маршрутом, который должен был привести его, по словам Тар-гаша, к месту обитания человеческого племени. Не исключая возможности ошибки, он посчитал все ко такой курс наиболее разумным.

Гудение мотора уже замерло вдали, когда друзья возобновили прерванный путь. Ровная местность постепенно сменилась невысокой холмистой грядой. Хороню утоптанная тропа вела сквозь холмы по дну неглубокого ущелья. По одну сторону ущелья поднимались скалистые утесы, сильно выветренные и чернеющие отверстиями редких пещер. Дно ущелья было завалено обломками породы самых разных размеров. Растительность практически отсутствовала, а почва казалась удивительно сухой. Судя по всему, в этом месте трудно было рассчитывать утолить жажду или встретить какую-нибудь добычу. Лучше всего следовало поскорее убраться из этого мрачного места.

Вокруг стояла необычная тишина, но Тарзан все равно постоянно прислушивался, не желая пропустить звук мотора, если самолет вдруг вернется. Внезапно тишину прорезал пронзительный хриплый крик, донесшийся откуда-то спереди. Тар-гаш остановился.

— Это дайал, — сказал он.

Тарзан вопросительно поглядел на сагота.

— Это дайал, — повторил тот, — и он сильно сердит.

— Что такое дайал?

— Это очень большая и страшная птица, — пояснил Тар-гаш, — но у нее вкусное мясо, а Тар-гаш проголодался.

Этого объяснения оказалось вполне достаточно. Какая в конце концов разница, что дайал — страшная и сердитая птица, если у нее вкусное мясо, а Тар-гаш голоден? Не сговариваясь, оба охотника начали осторожно продвигаться вперед, используя для прикрытия любые детали рельефа. Легкий ветерок, подувший в лицо, донес до ноздрей человека-обезьяны незнакомый запах. То был, несомненно, птичий запах, чем-то напоминающий запах африканского страуса. Судя по его резкости, он действительно принадлежал очень крупной птице, что, впрочем, подтверждалось еще одним громогласным воплем и оглушительным хлопаньем крыльев.

Тар-гаш шел первым. Прячась за камнями и обломками скал, которыми было усыпано дно ущелья, он подобрался к большому валуну, осторожно высунул голову и тут же спрятал ее обратно, одновременно подзывая к себе Тарзана красноречивым жестом. Когда человек-обезьяна тоже выглянул из-за валуна, взору его предстал виновник всего производимого шума. Будучи по натуре таким же диким зверем, как и другие обитатели джунглей, он ни единой черточкой не выдал своего изумления при виде этого могучего представителя отряда пернатых. Огромная птица, раздраженно крича и хлопая крыльями, смешно подпрыгивала на длинных ногах, пытаясь выцарапать что-то из узкой расщелины в стене каньона.

Для Тарзана это был всего лишь еще один безымянный представитель фауны Пеллюсидара, для Тар-гаша это был просто дайал, но ни один из них не подозревал, что видит перед собой фороракоса — живое ископаемое эпохи миоцена. Для них это была лишь большая птица, футов восьми высотой, с увенчанной гребнем крупной головой, размером побольше лошадиной. Мощный крючковатый клюв был разинут в злобном крике. Короткие бесполезные крылья гневно хлопали, издавая оглуши-тельные звуки, а могучие ноги со страшного вида когтями попеременно старались извлечь что-то или кого-то из трещины в скале. Только теперь Тарзан смог раз-глядеть, что вся ярость птицы обращена на торчащий из трещины конец копья. Ему стало искренне жаль обладателя этого копья, рискнувшего бросить вызов этому Голиафу среди пернатых с таким несовершенным оружием. Одновременно ему стало любопытно, как это, интересно, Тар-гаш, вооруженный вообще одной только дубиной, собирался прикончить эту громадину и полакомиться ее «очень вкусным мясом»? Ответ не заставил себя долго ждать. Пользуясь тем, что внимание дайала было отвлечено, сагот выскочил из-за своего укрытия и спрятался за другим камнем, уже ближе к намеченной добыче. Спустя несколько мгновений, Тарзан, улучив момент, присоединился к своему товарищу. Так, двигаясь короткими перебежками, они сумели подобраться ко все еще не замечающему их фороракосу ближе, чем на пятьдесят футов.

С этой точки сагот уже не считал нужным скрывать свое присутствие. Поудобнее перехватив дубинку, он бросился прямо к гигантской птице. Тарзан, держа лук наготове, последовал за ним. Когда Тар-гаш миновал примерно половину разделяющей их дистанции, дайал, услышав, видимо, звук его шагов, резко повернулся и узрел перед собой парочку нахальных двуногих, осмелившихся помешать ему расправиться с владельцем копья. Дайал, широко разинув клюв, издал воинственный вопль и ринулся в атаку. В тот же момент Тар-гаш остановился и закрутил дубинку у себя над головой, а когда фороракос бросился на него, с силой метнул свое оружие в ногу птицы. Теперь Тарзану стал понятен его метод. Тяжелая дубина, пущенная сильной опытной рукой, должна была, без сомнения, сломать сравнительно тонкую кость птицы, после чего она оказалась бы совершенно беспомощной. А если бы Тар-гаш промахнулся, что тогда? Почти верная смерть, решил Тарзан. Он привык, собственно, к бесшабашности и презрению к смерти своего волосатого приятеля, но такой риск все же показался ему чрезмерным. И надо же было так случиться, что опасения человека-обезьяны сбылись в полной мере — дубинка пролетела мимо цели. Зазвенела спущенная тетива, и в грудь дайала глубоко вонзилась стрела. Это позволило Tap-гашу вовремя отскочить в сторону. Снова запела тетива и еще одна стрела затрепетала рядом с первой. Теперь настал черед самому Тарзану убираться от разъяренного фороракоса, на скорости которого полученные раны пока что никак не сказались.

Прежде чем дайалу удалось остановиться и развернуться для новой атаки, метко пущенный Тар-гашем булыжник угодил ему прямо в голову и оглушил. Это позволило Тарзану выпустить еще две стрелы. Пьяно покачиваясь, дайал повернулся к нему, и в этот момент над плечом человека-обезьяны просвистело тяжелое копье. Оно глубоко вошло в грудь дайала, который в последний раз испустил хриплый вопль и свалился замертво у ног Тарзана. Последний, плохо разбираясь в повадках этой странной птицы, решил не рисковать, выхватил свой охотничий нож и в мгновение ока перерезал толстую жилистую глотку, тут же отскочив в сторону, чтобы не получить случайный удар от забившегося в предсмертных конвульсиях фороракоса. Только после этого он заметил у себя за спиной метнувшего копье человека.

Это был высокий, мужественного вида воин. Он стоял, выпрямившись во весь рост. Его бронзовая кожа мягко блестела в лучах солнца; густая копна черных волос была перехвачена на лбу кожаной лентой. Из оружия при нем, кроме уже упоминавшегося копья, был только каменный нож за кожаным поясом, поддерживающим набедренную повязку. На лице с правильными чертами светились внимательные умные глаза. Сложение у него было безупречным и вызвало восхищение даже у видавшего виды Тарзана.

Тар-гаш, успевший подобрать свою дубину, двинулся к незнакомцу.

— Я — Тар-гаш! — прорычал он. — Сейчас я тебя убью!

Незнакомец выхватил нож и пригнулся, переводя взгляд с Тар-гаша на Тарзана, но не выказывая и тени страха. Человек-обезьяна встал на пути своего спутника.

— Погоди, — сказал он, — почему ты собираешься его убить?

— Потому что он гилок, — последовал ответ.

— Но он только что спас нас обоих от дайала, — напомнил Тарзан. — Мои стрелы только ранили птицу, а уложило ее копье воина. Если бы не он, кто-то из нас, а может и оба, были бы сейчас мертвы.

Сагот в сомнении яростно зачесал свою волосатую макушку.

— Но если я сейчас не убью его, — привел он неопровержимый с его точки зрения аргумент, — тогда он убьет меня.

Тарзан повернулся к незнакомцу.

— Я — Тарзан, — сказал он. — А это — Тар-гаш, — показал он на сагота и замолчал, выжидающе глядя на воина.

— Я — Тоар, — сказал тот после короткой паузы.

— Почему бы нам не стать друзьями? — предложил человек-обезьяна, вызвав недоуменное выражение на лице незнакомца.

— Ты понимаешь язык саготов? — спросил Тарзан, решив, что тот его не понял.

— Немного, — ответил Тоар. — Я только не понимаю, почему мы должны становиться друзьями?

— А разве лучше будет, если мы станем врагами?

— Я не знаю, — покачал головой Тоар. — Я никогда еще ни о чем подобном не слыхал.

— Мы вместе убили дайала, — снова заговорил Тарзан. — Если бы не мы, он убил бы тебя, а если бы не твой удачный бросок, он вполне мог бы убить нас. Поэтому я и предлагаю дружить, а не враждовать. Куда ты держишь путь?

— В свою страну, — ответил Тоар, кивнув в сторону выхода из ущелья.

— Мы идем в ту же сторону, — сказал Тарзан. — Пойдем с нами. Шесть рук лучше, чем четыре.

Тоар ничего не ответил, но посмотрел на сагота.

— Что скажешь, Тар-гаш? Будем дружить?

— Такого еще не бывало, — проворчал Тар-гаш, словно у него за спиной был тысячелетний опыт развития культуры и цивилизации.

— Не было — так будет! — весело воскликнул Тарзан. — Вперед, друзья!

И не дожидаясь согласия остальных, он вытащил свой нож и склонился над тушей мертвого дайала. Тоар и Тар-гаш еще некоторое время пребывали в раздумье, недоверчиво поглядывая друг на друга, потом Тоар, пожав плечами, начал помогать человеку-обезьяне в разделке добычи, а немного погодя к ним присоединился и Тар-гаш.

Тоар проявил живой интерес к стальному ножу, с легкостью резавшему мясо фороракоса и не идущему ни в какое сравнение с его собственным каменным. Тар-гаш же вообще не проявил никакого интереса к инструментам. Он безо всяких церемоний запустил свои клыки в грудину дайала, вырвал здоровенный кусок мяса и начал пожирать его сырым. Тарзан собирался уже последовать его примеру, с детства привыкнув к такой диете, но заметил, что Тоар хочет развести огонь и решил присоединиться к нему. Набрав сухих веток и коры, он добыл огонь самым примитивным способом — трением. Все трое ели в полном молчании, Тар-гаш в некотором отдалении от остальных, возможно потому, что в нем звериные инстинкты сохранились и большей степени, чем в его спутниках.

Покончив с едой, все трое пустились в путь. Ущелье вскоре закончилось перевалом. Дальше тропа начала спускаться. По дороге Тарзан пытался расспросить нового компаньона о его народе и обычаях, но примитивный словарь обезьяньего языка оказался слишком беден для такой беседы, и человек-обезьяна дал себе слово при первой же возможности постараться выучить язык племени Тоара.

Его немалый опыт по изучению новых диалектов и в этот раз сослужил Тарзану хорошую службу. Привыкший всегда доводить до конца задуманное, человек-обезьяна за поразительно короткий срок добился немалых успехов, чему способствовали сравнительная простота нового языка и помощь Тоара, оказавшегося прекрасным учителем. Поднявшись на гребень невысокой холмистой гряды, они увидели впереди высокие горы; смутно вырисовывающиеся в синей дымке.

— Там, — показал рукой Тоар, — лежит Зорам.

— Что такое Зорам? — спросил человек-обезьяна.

— Зорам — моя родная страна. Она лежит в тех горах, которые мы называем Горы Типдаров.

Уже второй раз Тарзан слышал слово «типдар». Сначала Тар-гаш принял за типдара самолет, а вот теперь и Тоар упомянул какие-то Горы Типдаров. Он решил разобраться.

— Что такое типдар? — спросил он своего учителя. Тот посмотрел на него с величайшим изумлением.

— Да откуда ты взялся, если не знаешь, что такое типдар?

— Я не из Пеллюсидара, — признался человек-обезьяна.

— Ты не знаешь таких простых вещей, что я мог бы поверить тебе, — с сомнением проговорил Тоар, — но это невозможно. Если ты не из Пеллюсидара, значит ты живешь в Молоп-Азе — огненном море, омывающем Пеллюсидар. А этого быть не может, так как всем известно, что Молоп-Аз населен маленькими демонами, которые по кусочкам переносят тела зарытых в землю мертвецов в свою страну. Хоть я и никогда не видел демонов, я готов поклясться, что на тебя они не похожи.

— Ты прав, — согласился Тарзан, — я не из Молоп-Аза, хотя временами мне кажется, что мой мир тоже населен демонами, большими и маленькими.

Трое спутников вместе охотились, ели и спали, постепенно проникаясь все большим доверием и уважением друг к другу. В конце концов даже Тар-гаш прекратил смотреть на Тоара с подозрением. Хотя все трое представляли различные периоды развития человечества, разделенные между собой тысячелетиями эволюции, между ними было столько общего, что время и усилия, затраченные природой на путь от Тар-гаша до Тарзана, могли показаться стороннему наблюдателю слишком дорогим удовольствием.

Тарзан даже приблизительно не мог определить, сколько же прошло времени с тех пор, как он покинул корабль. Теперь он был уверен, что ищет его не в том направлении, но поворачивать назад он тоже счел бессмысленным. Единственная его надежда заключалась В возможности обнаружить самолет или быть замеченным его пилотом, который, он был убежден, искал именно его. Кроме того, существовал слабый шанс, что ого заметят с дирижабля, если капитан Заппнер рискнет все-таки покинуть место стоянки. А пока ему лучше было не расставаться со своими спутниками.

После очередного привала, основательно подкрепившись, трое друзей продолжили путь. Поднявшись на вершину небольшой сопки, Тарзан своими зоркими глазами первым заметил что-то необычное посреди раскинувшейся перед ними равнины. Он пока еще не мог разобрать, что конкретно он увидел, но был уверен, что перед ним не природное образование. Чувствовалась в нем некая дисгармония с окружающим ландшафтом, сразу заметная для человека, чьи чувства не притупились под воздействием городской жизни. Любопытство никогда не было чуждо Тарзану, как и его диким сородичам, поэтому он без колебаний решил сделать небольшой крюк, чтобы получше рассмотреть замеченный предмет.

Спустившись с возвышенности, он сразу потерял его из виду, и только подойдя совсем близко, с удивлением и огорчением обнаружил, что перед ним лежат обгоревшие и искореженные остатки того самого аэроплана, на который он возлагал такие надежды.

Глава 7

Джана по прозвищу Красный Цветок Зорама остановилась и оглянулась на оставшиеся позади и внизу скалистые утесы. Она сильно проголодалась и давно не спала, но по ее следам упорно, как дикие псы, неотступно гнались четверо ужасных мужчин из страны Фели, которая лежит у подножия Гор Типдаров и граничит с ее страной — Зорамом.

Всего на секунду позволила она себе выпрямиться, но тут же снова пригнулась, спряталась за выступом и только потом осторожно посмотрела вниз, словно измеряя взглядом пройденный ею путь. Сверху он представлялся беспорядочным нагромождением гранитных глыб и казался совершенно непроходимым. Но Джана недаром прожила всю свою жизнь среди могучих снежных вершин. Она привыкла с презрением относиться к неуклюжим обитателям равнин, к которым принадлежали и преследующие ее мужчины. Вот если они осмелятся последовать за ней сюда, тогда она, может быть, согласится признать, что они тоже обладают некоторой долей храбрости, но даже в этом случае она никогда добровольно не дастся им в руки.

Ненависть и презрение к фелианам девушка впитала с молоком матери. Эти недоумки с равнины постоянно вторгались в пределы маленькой горной страны с единственной целью — похитить как можно больше девушек, справедливо считавшихся прекраснейшими во всем Пеллюсидаре. Слава о них разнеслась очень далеко и привлекала охотников из самых разных стран. Они рисковали жизнью ради обычных девушек, но с радостью рискнули бы сотней жизней, чтобы добыть Красный Цветок, по праву считавшуюся первой красавицей Зорама.

Именно так была похищена Лана, родная сестра Джаны, и еще несколько девушек ее племени. И все это было делом рук проклятых жителей равнины. Страх перед похитителями, имевший, впрочем, под собой серьезные основания, никогда не оставлял юных горянок до самого замужества, а иногда и после. Стать женой фелианина представлялось Джане намного хуже смерти. И не только потому, что такая судьба навеки разлучила бы ее с родственниками и любимыми горами, но еще и потому, что она сама превратилась бы тогда в женщину равнин, и дети ее считались бы равнинными жителями, а большего позора в глазах горцев просто не бывает. Каждая горянка должна выйти замуж только за горца. Это было так принято. Мужчины горных племен Зорама, Клови и Дароза имели право похищать невест на равнине, но попасть на равнину девушке-горянке казалось отвратительным.

Джана вызывала нескрываемый интерес у большинства молодых воинов Зорама. Хотя ее сердце пока оставалось свободным, она знала, что рано или поздно ей придется выбирать себе спутника жизни среди них, если только ее до этого кто-нибудь не похитит. Будь это воин одного из соседних горных племен, она не стала бы особенно протестовать и вполне могла обрести с ним свое счастье, не потеряв при этом чести. Но попасть в лапы фелиан… Нет, лучше умереть!

И зачем только ей пришла в голову мысль отправиться в одиночку на поиски яиц типдара? Она обследовала тогда одну из скал с плоской вершиной, на которых так любят откладывать яйца эти крылатые ящеры, когда из-за поворота вдруг выпрыгнул какой-то волосатый мужчина и попытался ее схватить. Она с легкостью ускользнула от его объятий, но он преградил ой единственную дорогу обратно в деревню, да еще с ним оказались трое других. За время погони они сумели загнать ее очень далеко от Зорама. Здесь тоже были горы, но Джана никогда прежде так далеко не забиралась.

Несколько ниже, на узком каменном карнизе, отдыхали и совещались четверо коренастых и волосатых фелиан.

— Давайте вернемся по домам, — хмуро предложил один из них. — Ты, Скрук, все равно никогда не сможешь поймать ее в этих горах, где она чувствует себя как рыба в воде. Здесь могут жить только горцы и тип-дары, а настоящим мужчинам тут делать нечего.

Скрук упрямо покачал своей вытянутой, похожей на пулю, головой.

— Я видел ее, — сказал он, — и этого достаточно, чтобы гнаться за ней до огненных берегов Молоп-Аза, если придется.

— Наши руки в кровь стерты острыми камнями, — потупил в разговор второй мужчина. — Наши сандалии разодраны в клочья, а ступни покрыты ранами. Мы не можем идти дальше. Мы все здесь погибнем.

— Может и так, — равнодушно пожал плечами Скрук, — но пока вы живы, вы будете идти за мной, потому что я ваш вождь. Я все сказал.

Его спутники недовольно заворчали, но когда Скрук поднялся, чтобы возобновить погоню, они безропотно последовали за ним. Непривычные к разреженной атмосфере горных высот, фелиане быстро уставали. Но не это было главной причиной едва не возникшего бунта: жители равнины до смерти боялись головокружительной высоты и бездонных пропастей на том пути, который специально выбирала преследуемая ими девушка.

Со своего наблюдательного пункта Джана увидела, что ее преследователи все же рискнули начать опасный подъем. Теперь скрываться больше не было смысла. Она выпрямилась во весь рост. Ее короткая меховая накидка, сшитая из шкурок новорожденных детенышей тарага, забилась на ветру, открывая взору очаровательные контуры прекрасного девичьего тела. Полуденное солнце мягко скользило по светлой, покрытой легким загаром коже, обнаженному плечу и волосам, играющим в его лучах всеми оттенками от темно-каштанового до бронзового. Они были свободно уложены на голове девушки и скреплены шпильками из мелких полых косточек диморфодона, маленького длиннохвостого родственника могучего типдара. Концы шпилек были покрыты резьбой и искусно раскрашены. Красивая пестрая лента из мягкой кожи украшала ее лоб. Руки и ноги были охвачены браслетами, сделанными из позвонков мелких животных, нанизанных на кожаные ремешки. Все звенья браслетов также были тщательно отполированы, покрыты резьбой и раскрашены. На ногах были маленькие прочные сандалии из шкуры мастодонта, у бедра висел каменный нож, а в руках девушка сжимала легкое копье.

Она нагнулась, подобрала камень и швырнула его в Скрука и его воинов.

— Убирайтесь в свои болота, грязные шакалы! — крикнула она. — Красный Цветок Зорама цветет не для вас!

С этими словами она повернулась и побежала по каменистой тропе. Зорам лежал слева от нее, но был отделен бездонной пропастью. По краю этой пропасти она сейчас и пробиралась, нисколько не беспокоясь, что рискует в любую минуту сорваться. Все ее внимание сосредоточилось на поисках удобного для спуска места. Если бы ей удалось это сделать, она смогла бы вернуться домой, пусть даже кружным путем. Но стены пропасти отвесно спускались вниз на несколько тысяч футов и были практически гладкими.

Миновав седловину между двумя пиками, девушка увидела далеко внизу обширную равнину. Ей стало ясно, что она перевалила через главный хребет Гор Тип-дара и оказалась на противоположной стороне, где ей прежде никогда не доводилось бывать. Еле заметная козья тропка, по которой она шла, уходила круто вниз и терялась в большом ущелье, ведущем на равнину. Нижние склоны и близлежащие холмы были покрыты лесом. Для Джаны из Зорама это был новый и удивительный мир, но она не чувствовала особого желания оказаться внизу, слишком хорошо представляя себе, какие страшные хищники могут скрываться среди деревьев.

Справа от нее высились могучие вершины пройденного ею горного хребта, слева лежала пропасть, преграждающая путь домой, а за спиной натужно сопели Скрук и трое его спутников. Сначала девушке показалось, что она попала в ловушку, но пройдя еще несколько ярдов, она с облегчением заметила глубокую трещину в гладкой до этого стене пропасти, хотя сказать с первого взгляда, можно ли здесь спуститься, она не могла. Оставалось только надеяться на лучшее, тем более, что она и так потеряла слишком много времени, а ее преследователи были уже совсем близко. Она начала спускаться, бесстрашно прыгая с уступа на уступ. Сзади, послышались радостные крики фелиан, завидевших добычу. Теперь они были уверены, что девушка у них в руках.

Джана посмотрела вниз. Футах в ста под ней находился широкий карниз, заваленный осыпью из нападавших сверху камней. Она оглянулась назад. Скрук уже показался на краю обрыва и тоже начал спускаться, тяжело дыша и поминутно спотыкаясь. Он был слишком близко, и на правильное решение ей оставались считанные мгновения. Собственно говоря, особого выбора у нее и не было. Единственный путь к бегству вел через карниз. Она привязала кожаным ремешком копье и забросила его за спину, а сама легла на живот и стала осторожно сползать по стене. К счастью, в этом месте стена была не отвесная, а располагалась под углом. Теперь все зависело от того, сможет ли она найти опору для рук и ног. Повиснув на руках, девушка нашарила ногой небольшой выступ. Опершись на него ногами, она спустилась чуть ниже и стала искать упоры для рук. Такой метод был неплох, но отнимал слишком много времени, а ей следовало спешить — фелиане были совсем рядом.

Ей удалось нащупать рукой маленький выступ, потом еще один и спуститься на несколько футов. В этот момент над головой раздался какой-то шум. Подняв голову, Джана увидела противное волосатое лицо Скрука.

— Держите меня за ноги, — крикнул он своим спутникам и начал сползать с обрыва вниз головой, в то время как его друзья поспешно выполняли его приказание.

Вот уже к девушке протянулась мускулистая волосатая рука, и Джана приготовилась к смерти. Она твердо решила, что отпустит руки и полетит в пропасть, если только эта страшная лапа коснется ее. Но как ни старался Скрук, он так и не смог дотянуться до девушки, хотя его отделяло от желанной цели всего несколько дюймов. Зато Джане удалось нащупать ногой еще один выступ и опуститься ниже, где ей уже не грозила непосредственная опасность. Скрук пришел в ярость. Но он по-прежнему не собирался отказываться от своих планов. Один взгляд на прекрасное лицо беглянки только укрепил его твердое намерение завладеть этой девушкой. Ее красота произвела на вождя фелиан такое впечатление, что его не остановила бы теперь никакая цена за исполнение своего желания. Его сейчас больше всего волновала безопасность самой девушки. Казалось совершенно невероятным, что она спустилась так далеко и не сорвалась. Сам он ни за что не рискнул бы лезть по этой гладкой стене и знал, что его спутники тоже откажутся. Но эти горцы все сумасшедшие, они могут пройти там, где никогда не пройдет нормальный человек. А пугать девушку тоже опасно. Она может заторопиться и сорваться в пропасть.

Обдумав сложившееся положение, Скрук приказал снова вытащить его наверх и поднялся на ноги.

— Мы сейчас поищем обходной путь, — шепотом обратился он к своим соплеменникам, — а она пусть спокойно спускается.

Сам же Скрук, склонившись над обрывом, громко закричал:

— Эй, горянка! На этот раз ты меня провела. Я возвращаюсь домой, но я еще вернусь, и тогда ты непременно будешь моей. Прощай.

— Чтоб тебя типдар сожрал на обратном пути! — крикнула Джана.

Скрук ничего не ответил. Девушка прислушалась и поняла, что они уходят тем же путем, которым пришли. Она и не подозревала, что это просто отвлекающий маневр, а на самом деле они собираются скрытно спуститься обходным путем и устроить ей засаду внизу. Лживые слова Скрука она приняла за чистую монету и решила, что с его стороны ей больше ничего не угрожает.

Теперь можно было не спешить. Соблюдая все необходимые предосторожности, она неторопливо спустилась на полузасыпанную камнями и гранитной крошкой площадку. Здесь ей крупно повезло: она нашла свежее яйцо типдара и смогла одновременно утолить голод и жажду.

Дальнейший спуск отнял у девушки немало времени и сил, но в конце концов ей удалось достичь дна ущелья. К сожалению, она не знала, что Скруку и его банде тоже удалось найти сравнительно безопасный спуск и что они сейчас находятся всего в нескольких милях от нее.

Очутившись на дне ущелья, Джана остановилась в нерешительности. Инстинкт подсказывал ей повернуть направо и идти вверх по ущелью в направлении Зорама. Это был верный, но длинный и кружный путь. Немного подумав, она решила спуститься в долину и поискать прямую дорогу через перевал. Она пошла налево, не подозревая, что в нескольких милях за ее спиной уже возобновилась погоня, от которой она, как ей казалось, сумела избавиться.

По мере продвижения вперед стены ущелья понемногу понижались, но по-прежнему оставались неприступными. Проще было дойти до конца, а уже потом решать, что делать дальше. На выходе из ущелья глазам девушки открылась очаровательная долина. Она еще ни разу не спускалась так низко и даже представить себе не могла, что здесь может быть так красиво. С детства ей внушали, что равнина — ужасное место, где живут ужасные люди и где нет места для уважающего себя горца. Но чудесная панорама и новизна окружения вместе с природным любопытством и независимостью характера заставили ее углубиться в долину гораздо дальше, чем она предполагала.

Внимание Джаны вдруг привлек какой-то странный рокочущий звук сверху. Она никогда прежде не слышала ничего подобного. Подняв голову, девушка с ужасом увидела в небе большого типдара, который и издавал эти странные звуки. Впрочем, типдар тоже показался ей каким-то странным. Она еще ни разу не встречала такого огромного, хотя повидала их за свою жизнь немало. Внезапно откуда-то появился еще один типдар, много меньше первого. Он взмыл над явно не замечавшим его более крупным собратом, сложил крылья и камнем упал ему на спину. Послышался отдаленный удар и треск, и оба типдара начали падать на землю. И тут Джана увидела совершенно невероятную вещь. От одного из типдаров отделился темный комок и тоже устремился вниз. А затем с ним что-то случилось, потому что он вдруг резко замедлил снижение, а над ним расцвел какой-то странный белый цветок фантастических размеров. Крутясь и раскачиваясь, они медленно опускались.

Когда странный предмет опустился ниже, Джана с изумлением и ужасом узнала в нем человеческое тело, безвольно повисшее на каких-то ремнях и веревках. Ее племя не знало религии, да и по природе своей горцы не особенно склонны к суевериям, но сейчас она наблюдала нечто, никак не объяснимое с точки зрения здравого смысла. Она совершенно определенно видела драку двух типдаров, что само по себе было вполне обычным явлением, но потом из одного из них выпал человек, а это уже было что-то невероятное и вселяющее ужас. Поэтому нет ничего удивительного, что девушка не стала ждать дальнейшего развития событий, а повернулась и бросилась наутек.

Она устремилась обратно в ущелье, но не успела еще преодолеть половины дистанции, как из темнеющего прохода показались четверо фелиан во главе со Скруком. Они тоже оказались свидетелями воздушного сражения и видели странный предмет, плавно опускающийся на землю. Они не могли знать, что это такое, но все равно здорово перепугались и сами были на грани бегства, когда Скрук заметил мчащуюся им навстречу Джану. Ее вид мгновенно вытеснил все остальные соображения. Несколько коротких команд заставили его напуганных спутников следовать за ним. Джана тоже увидела фелиан и попыталась проскользнуть в ущелье на их спиной, сделав отвлекающий маневр. Но Скрук предугадал эту маленькую хитрость и правильно расставил своих людей, надежно отрезав девушку от спасительного прохода. Поскольку попасть в лапы Скрука было для гордой горянки хуже смерти, ей ничего больше не оставалось делать, как опять повернуться и броситься бежать вниз в долину. А по пятам за ней пустились в погоню четверо коренастых и волосатых фелиан.

В тот самый момент, когда Джейсон Гридли дернул за кольцо парашюта, обломок пропеллера вскользь ударил его по голове. Придя в себя, он обнаружил, что лежит на спине в мягкой траве горной долины, а прямо перед ним в некотором отдалении темнеет вход в большое ущелье. Полный досады за неудачный исход своей второй попытки разыскать пропавших товарищей, Джейсон с трудом поднялся на ноги и первым делом освободился от парашютных лямок. Короткий осмотр убедил его, что с ним все в полном порядке, если не считать ссадины на виске. Затем он подумал о самолете. Умом он понимал, что аппарат представляет собой груду металлолома, но в нем все же теплилась слабая надежда спасти из обломков свое ружье и патроны. С этой надеждой он направился к самолету, но раздавшееся откуда-то справа угрожающее рычание заставило американца оглянуться в ту сторону. На небольшой пригорок совсем рядом с ним выскочили четыре гиенодона. Этих крупных и опасных хищников семейства псовых в Пеллюсидаре называли джалоками. Их короткие массивные лапы поддерживали мощное тело величиной с крупного мастиффа, оскаленные пасти были полны крепких острых зубов, из горла каждого доносилось свирепое рычание.

К удивлению Джейсона это рычание относилось вовсе не к нему. Его самого гиенодоны пока что не заметили. Он перевел свой взгляд и с изумлением увидел бегущую к ним девушку, за которой гнались четверо мужчин. Когда девушка услышала рычание джалоков, она замедлила свой бег. Стало ясно, что до этого момента она не подозревала об их присутствии и теперь очутилась меж двух огней.

Неторопливой трусцой гиенодоны пустились ей навстречу. Девушка остановилась, затравленно оглядываясь по сторонам. Теперь у нее оставался один-единственный путь для бегства. Она повернулась, побежала и почти сразу же заметила Джейсона Гридли, растерянно замершего у нее на пути. Она снова замедлила бег, не зная, видимо, чего от него можно ожидать. Ее сомнения не остались загадкой для молодого человека и толкнули его, в общем-то, на естественный поступок для человека его возраста и воспитания. Выкрикивая ободряющие слова, он бросился навстречу девушке, жестами и всем своим видом показывая свои дружеские намерения.

Тем временем Скрук и его спутники почти догнали бедняжку справа, а слева к ней приближались голодные звери. Она задержалась всего на мгновение, а потом решительно бросилась к Джейсону, положившись, очевидно, на судьбу. Собственно говоря, выбора у нее не было. Либо ее ждала участь быть разорванной джалоками, либо еще худшая участь — сделаться пленницей фелиан. А этот незнакомый молодой человек не собирался, кажется, сделать ей ничего плохого.

На бегу Гридли выхватил один из своих револьверов — тяжелый кольт 45 калибра. Гиенодоны уже настигли девушку, и вожак стаи взвился в прыжке. Дальше одновременно произошло сразу несколько событий: Джана поскользнулась и упала, Джейсон выстрелил в переднего джалока, тот перевернулся в воздухе и уже мертвым рухнул на распростертое тело девушки. Звук выстрела заставил замереть на месте как остальных гиенодонов, так и остолбеневших от удивления фелиан, спешивших на помощь беглянке, но собиравшихся взять с нее за это дорогую плату.

Отшвырнув в сторону труп джалока, Джейсон помог девушке подняться на ноги, но едва она оказалась в вертикальном положении, как выхватила из-за пояса каменный нож и угрожающе занесла его над головой. Джейсон Гридли даже не подозревал, что был в этот момент на волосок от смерти. Для Джаны любой муж-чина, не принадлежащий к ее племени, был смертельным врагом. Первый закон природы требовал от нее немедленно убить незнакомца, чтобы остаться самой живой и свободной. И она уже готова была вонзить нож в тело американца, но занесенную для удара руку остановило выражение глаз и лица молодого человека. Джана никогда не видела ничего подобного в глазах и на лицах других мужчин. Она как-будто без слов вдруг поняла, что этот незнакомец озабочен только ее безопасностью, что он никогда не причинит ей вреда, а его поведение ничем ей не угрожает. Напротив, эта странная черная штука у него в руке, из которой вырываются огонь и дым и которая так напугала фелиан, да и ее тоже, если честно признаться, может оказаться тем спасительным средством, которое поможет ей избавиться как от хищников, так и от ее преследователей.

Джана медленно опустила нож, а когда на лице незнакомца заиграла приветливая улыбка, красавица из Зорама улыбнулась ему в ответ.

Они стояли в той же позе — левая рука американца покровительственно лежала на плечах девушки. Он положил ее туда, помогая Джане встать, но почему-то не стал убирать, когда снова повернулся к стоящим чуть поодаль врагам, которые уже немного оправились от страха перед громовым оружием незнакомца. К этому времени расстановка сил несколько изменилась. Два гиенодона решили обратить свое внимание на Скрука и его компанию, и только третий, оскалив пасть, начал подкрадываться к Джане и Джейсону.

Фелиане привычно выстроились в линию для отражения атаки. Как только звери кинулись на них, Скрук и еще один воин с силой метнули свои тяжелые дубинки. Бросок Скрука оказался удачным и перебил одному из джалоков переднюю лапу. В то же мгновение стоявший рядом со своим вождем фелианин прыгнул вперед и обрушил свою дубину на голову раненого хищника. Второй бросок был менее удачен. Он только скользнул по плечу джалока, но не остановил его. Зверь с ходу вцепился в горло незадачливого метателя, у которого для самозащиты теперь оставался только каменный нож. Но его сосед, держащий занесенную дубину как раз на такой случай, оказался начеку и изо всех сил врезал по голове повисшему на шее товарища джалоку. А вскоре на помощь подоспел Скрук, уже покончивший со своим джалоком.

Эта яростная схватка осталась незамеченной Джейсоном, занятым отражением атаки четвертого гиенодона. Джана, от которой не укрылись происходящие вокруг события, сообразила, что настал самый удобный момент для бегства. Правда, на ее плечах по-прежнему лежала рука незнакомца, но ее прикосновение почти не ощущалось, и она могла легко освободиться одним быстрым движением. В то же время эта рука на ее плечах непостижимым образом внушала ей чувство спокойствия и безопасности, какого она не испытывала с тех пор, как покинула пещеры своего народа. Не исключено, что извечный мужской инстинкт, направленный на защиту женщины, каким-то образом сумел повлиять на чувства девушки так сильно, что она предпочла остаться на месте, а не бежать.

Джейсон в это время только что разрядил свой кольт в последнего джалока. Тот покатился по земле, отброшенный пулей, но тут же вскочил на ноги и с кровавой пеной у рта прыгнул на американца, стараясь вцепиться ему в горло. Снова заговорил револьвер, но джалок успел в прыжке достать Джейсона, и они оба повалились на землю. Фелиане тем временем уже прикончили второго из напавших на них зверей.

Когда Джейсон повалился наземь под тяжестью тела гиенодона, он инстинктивно выставил вперед согнутую в локте руку, чтобы не дать этим ужасным клыкам вонзиться ему в горло. К его удивлению, челюсти хищника так и не сомкнулись. Когда же он сбросил с себя мертвое тело и поднялся на ноги, ему стала понятна причина — над трупом джалока стояла девушка и силилась вытащить из него свое глубоко вонзившееся копье. Джейсон не мог знать, что именно послужило причиной смерти животного, — копье девушки или его последний выстрел, но это не помешало ему бросить взгляд восхищения и благодарности на эту великолепную дикарку, замершую рядом с ним в небрежно-спокойной позе, с вытащенным, наконец, копьем в руках.

Четвероногие противники были повержены, но Джейсон понимал, что его основные проблемы еще очень далеки от решения. Как только он поднялся на ноги, девушка схватила его за руку и указала в сторону фелиан.

— Они уже близко! — воскликнула она с отчаянием в голосе. — Они убьют тебя и заберут меня. Ты не должен позволить им забрать меня!

Джейсон, естественно, ни черта не понял, но по тону и выражению лица девушки пришел к выводу, что этих четверых она боится куда сильнее, чем гиенодонов. Как только он повернулся к ним и увидел вблизи их лица и фигуры, поведение девушки перестало его удивлять — фелиане на вид казались не менее свирепыми, чем любой другой обитатель этого мира. Впрочем, их свирепость и первобытная жестокость, написанная на их лицах, казалась отчасти карикатурной и не шла ни в какое сравнение с природной свирепостью диких зверей — факт давно известный и всегда отмечаемый при сравнении человека с так называемыми существами низшего порядка.

Гридли навел свой револьвер на ближайшего фелианина.

— Валите отсюда, ребята, — угрожающе произнес он. — Ваши рожи пугают эту молодую леди.

— Я — Глуф! — отозвался фелианин. — Я тебя убью!

— Если бы я понимал твой язык, то, возможно, согласился бы с тобой, — вежливо ответил Джейсон. — Но эти пышные бакенбарды и низкий лоб заставляют меня в этом сильно сомневаться.

Он не хотел убивать человека, но и не собирался подпускать его вплотную. У девушки, впрочем, подобных колебаний не наблюдалось. Она что-то оживленно говорила, очевидно, пытаясь заставить его что-то предпринять, а когда убедилась, что он ее не понимает, красноречивым жестом коснулась рукой его револьвера и указала ей в сторону фелиан. Теперь их разделяло не больше пятнадцати шагов. Глуф шел первым, а остальные начали обходить Гридли и девушку с двух сторон. Американец понял, что настала пора действовать, и выстрелил поверх голов. Звук выстрела заставил всех четверых замереть на месте, но как только они убедились, что никто не пострадал, наступление возобновилось. Выкрикивая угрозы и оскорбления, Глуф бросился к девушке, и Гридли с сожалением понял, что теперь ему придется стрелять на поражение. Он нажал на курок, и Глуф, занесший над головой дубинку, вдруг изменился в лице, разжал пальцы, развернулся и повалился на землю лицом вниз. Не теряя времени, Джейсон выстрелил второй раз по набегавшим фелианам, прекрасно понимая, что на таком близком расстоянии их дубинки почти так же эффективны, как и его кольт. Еще один фелианин свалился замертво, а оставшиеся в живых повернулись и бросились наутек.

— Да-а, — задумчиво протянул Джейсон, обводя взглядом тела четырех гиенодонов и двоих людей, — веселенькое местечко этот Пеллюсидар. Одно мне непонятно: как это люди ухитряются дожить здесь до такого возраста, когда начинают это понимать?

Джана с нескрываемым восхищением смотрела на стоящего рядом с ней незнакомца. Все в нем было странным, удивительным и возбуждало в ней сильнейшее любопытство. Он ни в чем не походил на знакомых ей мужчин. Ни одеждой, ни снаряжением — ничем он не напоминал воинов ее племени. В особый восторг ее приводило удивительное оружие, изрыгающее гром и огонь, но самым удивительным, хотя она сама не отдавала себе в этом отчета, был тот факт, что она впервые в жизни не испытывала никакого страха перед мужчиной другого племени. С детства она была воспитана в убеждении, что всех других мужчин следует бояться и избегать, как чумы. Может быть, на нее так подействовала славная открытая улыбка незнакомца? Или это было ласковое и дружелюбное выражение его симпатичных глаз? Как бы то ни было, Джана из Зорама по прозвищу Красный Цветок впервые в жизни почувствовала доверие и симпатию к незнакомому мужчине и поэтому даже не попыталась убежать от Джейсона Гридли. А тот, в свою очередь, оказался не в состоянии оценить всю важность и необычность случившегося. Сейчас его больше всего беспокоило то обстоятельство, что он безнадежно заблудился в незнакомой стране, и это, само по себе, было достаточно печально. Поэтому предстоящая перспектива заботиться о безопасности еще и встреченной дикарки, которая не понимала ни слова по-английски и которую он тоже не понимал, не вызывала у него особых восторгов.

Глава 8

Тар-гаш и Тоар с удивлением разглядывали обломки аэроплана, пока Тарзан с тревогой осматривал все вокруг в поисках мертвого тела пилота. Он с облегчением вздохнул, когда не обнаружил трупа, а еще через несколько секунд заметил цепочку следов в траве, ведущих прочь от места катастрофы. Это были следы, оставленные европейской обувью. Человек-обезьяна сразу узнал их. Они принадлежали Джейсону Гридли. Значит, его американский друг не погиб в аварии и даже не получил серьезных ранений, судя по тому, что он мог передвигаться самостоятельно. Только одна деталь вызвала удивление и недоумение у Владыки Джунглей: рядом со следами Гридли он заметил другие следы, принадлежащие либо девушке, либо юноше, оставленные маленькой, обутой в сандалию, ногой. Дальнейшие исследования показали, что Гридли и его спутник или спутница подходили к обломкам самолета, некоторое время провели рядом с ними, а потом удалились в том же направлении, откуда пришли. Следы были совсем свежими и Тарзану оставалось только пуститься по ним.

Общая картина катастрофы позволяла предположить, что Гридли пришлось покинуть самолет и благополучно опуститься на парашюте, но где и каким образом к нему присоединился его спутник, оставалось пока загадкой. Тарзану стоило немалых трудов оторвать Тоара от обломков самолета. Невиданная машина вызвала у того острое любопытство, и он долгое время отказывался покинуть место крушения, засыпая Тарзана тысячами вопросов. Тар-гаш, напротив, обвел кучу дерева и металла равнодушным взглядом и задал всего один вопрос:

— Что это такое?

— Это та самая штука, которая пролетела над нами, — ответил Тарзан. — Ты еще назвал ее типдаром. Я говорил, что в ней летел один из моих друзей. Что-то случилось, и машина разбилась, но мой друг сумел спастись.

— Но у нее нет глаз, — заметил Тар-гаш. — Как же она находила дорогу?

— Она не живая. Это машина, — терпеливо разъяснил Тарзан.

— Но я сам слышал, как она рычала, — упрямо заявил Тар-гаш, и никакие дальнейшие объяснения не смогли убедить его, что самолет — это неодушевленный предмет.

Отойдя от останков аэроплана на небольшое расстояние в направлении движения Гридли и его неизвестного спутника, трое друзей наткнулись на труп крупного птеранодона. Его голова была разбита в кровь и почти отрезана от туловища. В узком черепе застрял какой-то блестящий обломок. Тарзан без труда узнал в нем часть лопасти пропеллера. Теперь ему стало понятно, кто был причиной аварии самолета.

Милей дальше трое друзей обнаружили еще следы пребывания Джейсона Гридли. На небольшом пригорке лежал раскрытый парашют, а чуть поодаль валялись трупы четырех гиенодонов и двоих волосатых людей со зверскими рожами. Короткое обследование показало, что люди и два из четырех гиенодонов были убиты из огнестрельного оружия. Здесь же во множестве Тарзан нашел следы спутника Джейсона, а также следы еще двоих мужчин, принадлежащих, если судить по обуви, к тому же племени, что и убитые. А вот сандалии таинственного спутника Гридли разительно отличались по конфигурации, из чего можно было заключить о принадлежности незнакомца к другому племени.

Исследуя следы дальше, человек-обезьяна пришел к выводу, что двое уцелевших в схватке мужчин убежали и скрылись в ущелье, вход в которое был хорошо виден отсюда, а Джейсон и его спутник возвратились к разбитому самолету. Оттуда они снова вернулись на место битвы и тоже двинулись в горы, но не в ущелье, а направо, вдоль хребта.

Тоар также внимательно и с интересом осмотрел все следы, но не спешил высказывать своего мнения, пока Тарзан не закончил обследование.

— Здесь были четверо мужчин из одного племени, мой друг и девушка или юноша из другого племени, — объявил наконец Тарзан.

— Четверо мужчин были родом из страны Фели, — добавил Тоар, — а девушка — моя соплеменница из Зорама.

— Откуда тебе это известно? — спросил Тарзан, никогда не упускавший случая пополнить свои познания в искусстве распознавания следов.

— Равнинные племена никогда не подгоняют свои сандалии так точно по ноге, как горцы. И подошва у них тоньше, из шкуры тага, как правило. Для равнины и такие годятся, но чтобы ходить по горам, надо что-нибудь попрочнее. Горские племена делают свою обувь из кожи маджа, ближайшего родича могучего тандора. Если ты обратил внимание, сандалии девушки выглядят совсем как новые, а у фелиан — все уже в дырах.

— А мы находимся далеко от Зорама? — спросил Тарзан.

— Нет, — ответил Тоар, — Зорам лежит впереди, сразу за этим хребтом.

— Ты сказал, что эта девушка — твоя соплеменница. Ты, случайно, не узнал ее по следам?

— Конечно узнал! Это же моя сестра!

Тарзан с нескрываемым удивлением поглядел на Тоара.

— И как же ты смог это определить?

— Я нашел один отпечаток в мягкой глине, очень отчетливый. Вот по нему я и опознал сандалии своей сестры. Ее работа мне хорошо знакома. Она особым образом пришивает верх к подошвам, а кроме того, есть еще три бороздки, указывающие на принадлежность к определенному племени. В Зораме мы делаем эти бороздки на подошве под большим пальцем левой ноги.

— А что делала твоя сестра так далеко от дома?

— Все очень просто, — начал Тоар. — Эти четверо фелиан пытались похитить ее. Они преследовали сестру по горам, пока не загнали в эту долину. Здесь на них напали джалоки. Твой друг убил джалоков и двоих фелиан, а остальные испугались и убежали. А моя сестра не сумела убежать и теперь находится во власти твоего друга.

— Что-то я не заметил по следам, что она хотя бы попыталась бежать, — улыбнулся человек-обезьяна.

— Да, в самом деле, — Тоар поскреб в затылке. — Не могу понять, что с ней случилось. Женщины моего племени готовы скорее умереть, чем попасть в лапы мужчин другого племени, а Джана — самая красивая и гордая девушка во всем Зораме. Она не раз говорила мне, что предпочтет смерть участи стать женой обитателя равнины. А я прекрасно знаю мою сестру. Она никогда не говорит пустых слов.

— Мой друг никогда не станет силой принуждать женщину, — серьезно сказал Тарзан. — Можешь быть уверен, если она пошла с ним, то сделала это добровольно. Если мы их догоним, ты поймешь, что мой друг просто решил проводить ее домой. Он из тех людей, которые не способны оставить женщину одну в беде и без помощи.

— Что ж, посмотрим, — хмуро сказал Тоар, — но если твой друг насильно заставил мою сестру следовать за ним, он умрет.

В то самое время, когда Тарзан, Тар-гаш и Тоар двинулись по следам Джаны и Джейсона, милях в пятидесяти от них небольшой отряд измученных людей обогнул восточные отроги Гор Типдаров и вышел на просторы Гиор Корз, или Долины Гиоров.

Этот отряд состоял из десяти чернокожих и одного полого. Они давно и безнадежно заблудились. Мувиро и его вазири, непревзойденные следопыты в своих родных джунглях, в этой странной стране испытывали непередаваемое отчаяние от своей полной неспособности найти обратную дорогу к кораблю. Атака обезумевшего стада чудом не затронула ни одного из них, но все следы оказались безнадежно затоптаны. Сначала они рассчитывали без особого труда отыскать звериную тропу, выведшую спасательный отряд на большую лесную поляну, и по ней добраться до лагеря экспедиции. Но когда они попытались выйти из чащи, куда были загнаны спасающимися от тарагов травоядными, оказалось, что они не способны даже отыскать эту поляну. И вот теперь они сами не знали, как давно бродят по лесу, потеряв всякую надежду. Вазири, правда, старались по предложению фон Хорста держаться открытых мест на случай, если дирижабль станет разыскивать их с воздуха, но на это особенно надеяться было трудно, хотя лейтенант старался убедить всех в обратном.

В лагере же экспедиции происходило следующее. Капитан Заппнер выслал еще один спасательный отряд под командованием Дорфа, который вернулся спустя семьдесят часов по корабельному хронометру, не обнаружив никаких следов пропавших товарищей. Они благополучно добрались до лесной прогалины, где шакалы догладывали остатки гниющего мяса на успевших побелеть костях растерзанных саблезубыми тиграми животных, но дальше след терялся, а обследование поляны оказалось безрезультатным.

Спасательный отряд неоднократно подвергался нападению гигантских кошек. Их свирепость и упорство произвели на Дорфа такое впечатление, что в докладе Заппнеру по возвращении он выразил полную уверенность в безнадежности дальнейших поисков.

— Пока мы не получили убедительных доказательств их гибели, — не согласился с ним Заппнер, — мы не имеем морального права оставлять попытки отыскать их живыми или мертвыми. К сожалению, сидя на месте, мы этого сделать не можем.

Приготовления к отлету не заняли много времени. Собственно говоря, оставалось только поднять якорь и выкачать воздух из вакуумных танков. После того как «0-220» величественно взмыл в воздух и включились двигатели, Роберт Джонс сделал в своем засаленном блокноте, служившем ему дневником, следующую запись: «Отплытие состоялось ровно в полдень».

Когда Скрук и его последний оставшийся в живых спутник покинули поле боя, Джейсон засунул уже не нужный револьвер обратно в кобуру и повернулся к Джане.

— Ну и что дальше? — осведомился он.

— Я не понимаю тебя, — покачала головой девушка. — Почему ты не говоришь на языке гилоков?

Джейсон почесал в затылке.

— Да, так мы далеко не уйдем, если не будем понимать друг друга. Знаешь что, я, пожалуй, взгляну еще разочек на свою машину, а ты молись богам, если они у тебя есть, чтобы мой «экспресс» и патроны к нему уцелели при падении. Не думаю, чтобы самолет сгорел.

Он наверняка упал где-то рядом, а дыма я не видел. Джана очень внимательно выслушала его тираду и снова покачала головой.

— Идем, — сказал Джейсон и зашагал по направлению к тому месту, где должен был, по его расчетам, лежать самолет.

— Нет-нет, не туда! — воскликнула Джана, хватая его за руку и стараясь увлечь за собой в противоположную сторону, где в небо вонзались высокие пики Гор Типдаров и лежал ее родной Зорам.

Джейсон приложил массу усилий, пытаясь знаками объяснить девушке, что он хочет только ненадолго вернуться к своему разбитому самолету. Очень скоро, правда, он понял, что рассказать с помощью знаков о самолете человеку, никогда в жизни ничего подобного не видевшему, занятие совершенно безнадежное. Кончилось все тем, что он взял девушку за руку, ободряюще улыбнулся ей и ласково, но настойчиво потянул за собой. Опять эта чарующая улыбка странным образом подействовала на Джану. Она прекрасно видела, что незнакомец ведет ее прочь от пещер родного племени, но не сделала ни малейшей попытки не подчиниться ему. Она даже лоб нахмурила от напряжения, силясь понять, что с ней происходит и почему она, всю свою жизнь не доверявшая мужчинам, с такой готовностью и безо всякого страха следует за совершенно чужим человеком, который и не гилок вовсе, так как не знает их языка.

Недолгие поиски привели двух молодых людей к потерпевшей крушение машине, которая оказалась повреждена гораздо меньше, чем предполагал Джейсон.

удя по всему, над самой землей аппарат частично вышел из штопора и спланировал при падении. Починить его, разумеется, было невозможно, даже окажись на борту соответствующие инструменты, но багаж остался в целости и сохранности, так что Гридли снова заполучил свой драгоценный «экспресс».

Джану безумно заинтересовали обломки самолета, и она внимательно осмотрела каждую железку. Ее буквально переполняло любопытство, тысячи вопросов так и рвались с ее языка — она ведь впервые в жизни видела подобное чудо. И надо же так случиться, что единственный человек на свете, способный это любопытство удовлетворить, был не в состоянии с ней разговаривать. Она чуть не возненавидела его, но в этот момент он снова улыбнулся ей, и Джана его сразу же простила и улыбнулась в ответ.

— Куда пойдем? — обратился к девушке Джейсон. — Что до меня, так мне совершенно безразлично.

Джейсон не надеялся самостоятельно отыскать дорогу назад и рассчитывал только, что окажется замеченным с воздуха, когда дирижабль отправится на поиски. Шансов, что его вообще отыщут, было немного, и поэтому не имело значения, куда он пойдет: на север, запад или восток. За час «0-220» мог покрыть расстояние, которое ему не пройти и за неделю. Поэтому, даже если бы он двинулся в направлении, противоположном лагерю, он все равно не смог бы уйти достаточно далеко, чтобы дирижабль не мог его догнать за считанные минуты. Джейсон повернулся к девушке и с вопросительным выражением на лице стал указывать в разные стороны, словно давая ей понять, что выбор дороги он предоставляет ей. Джана, сразу разгадав смысл его жестов, без колебаний указала на вершины Гор Типдаров.

— Там, — сказала она, — лежит Зорам, страна моего племени.

— Ваша логика безупречна, мисс, — галантно поклонился Джейсон. — Хотелось бы, конечно, еще и знать, куда вы меня приглашаете, но я уверен, что девушка с такими очаровательными зубками не может совершить ничего неподобающего.

Джана, не понимая его комплимента, зашагала вперед, а рядом с ней зашагал Джейсон Гридли из Южной Калифорнии.

Мысли девушки между тем вертелись вокруг одного и того же. Она чувствовала, что скоро лопнет от любопытства. Но каким образом заставить незнакомца ответить на ее вопросы? Она долго думала и пришла к единственному выводу: для этого она должна научить его своему языку, хотя даже не представляла себе, с какой стороны взяться за это дело. В ее жизненной практике ни ей, ни кому-нибудь из ее родственников или знакомых не приходилось учить кого-либо разговорной речи. Такой необходимости просто не возникало. Джана даже помыслить не могла, что подобная проблема когда-нибудь встанет перед ней. Если вы, читатель, поставите себя на место этой примитивной дикарки каменного века, я очень надеюсь, что вы по достоинству оцените потенциальный уровень ее интеллекта. Ведь ее вывод о необходимости научить другого человека своему языку по степени сложности намного превосходит, скажем, выводы, сделанные из наблюдения над крышкой чайника, приподнимающейся при кипении воды. Собственно говоря, она преодолела не меньшие трудности на пути к своему выводу, чем, например, человек, никогда не слышавший о паре, которого попросили запустить паровую машину. Следует, правда, признать, что у Джаны был могучий стимул. В мире просто не существует таких преград, которых не преодолела бы молодая особа, снедаемая неудовлетворенным любопытством, особенно если объект этого любопытства — интересный молодой человек. Меняться может покрой юбок, но человеческая природа неизменна.

Итак Джана по прозвищу Красный Цветок Зорама ткнула себя в грудь изящным смуглым пальчиком и произнесла: «Джана». Проделав это несколько раз, она повернулась к Джейсону и вопросительно подняла брови.

— Джейсон, — ответил он, моментально поняв ее намерения.

Вот так начался нелегкий процесс обучения американца, продолжавшийся до тех пор, пока они не добрались до подножия гор. Подъем оказался долгим и трудным. Он отнимал много сил и почти не оставлял возможности заниматься чем-либо другим, но даже в таких условиях Джана умудрялась давать уроки на ходу или во время привалов. Бесплодные и угрюмые на первый взгляд горы при ближайшем рассмотрении оказались вполне гостеприимными. Здесь всегда можно было отыскать воду — множество горных ручейков рождалось на этих склонах. Джана научила Джейсона искать и различать съедобные корни, орехи и фрукты, которые в изобилии встречались даже в самых глухих и темных ущельях. Живописные долины были полны дичи, а наличие у Джейсона охотничьего ружья делало охоту достаточно простым занятием.

Изучая по пути в Зорам язык своей спутницы, Джейсон одновременно приглядывался и к ней самой. Очень скоро он пришел к непоколебимому убеждению, что природа произвела на свет идеал физического совершенства и красоты при сотворении этой маленькой дикарки. Каждая линия ее стройного и гибкого тела ласкала взор, а ее прекрасное лицо смело могло считаться ожившим гимном Красоте. Все в нем вызывало восторг у молодого американца. Едва он начинал восхищаться великолепием ее ровных белоснежных зубов, как ему тут же хотелось начать воспевать ее глаза, нос, волосы. А когда он смотрел, как она своим каменным ножом свежует подстреленную добычу, готовит еду, добывает огонь древнейшим на свете способом, с ловкостью серны отыскивает среди неприступных скал птичьи гнезда и делает еще тысячу самых разных вещей, он начинал сознавать, что в этой девушке прекрасны не только лицо и фигура. С каждой минутой, проведенной с ней вместе, в Джейсоне росло желание поскорее выучить ее язык, чтобы, наконец, можно было всласть наговориться. Он отдавал себе отчет, что такой опыт общения может повергнуть его в глубокое разочарование и в корне изменить первоначальное суждение о девушке, но в глубине души он был уверен в обратном.

Когда Джана уставала, она находила тенистое дерево, собирала сухую траву или листья для подстилки и засыпала. Джейсон с винтовкой в руках охранял ее сон. Спать приходилось по очереди. Эта мера была вынужденной, так как даже в горах водилось множество опасных зверей. Большей частью Джейсону приходилось стрелять не для охоты, а для самозащиты. Но со временем встречи с хищниками стали привычными и больше не вызывали эмоций, как это происходит с обычным пешеходом, перебегающим улицу, полную машин. Как и пешеход, Джейсон рисковал жизнью, но прекратил об этом задумываться.

Если спать хотелось Джейсону, вахту несла Джана. Зачастую они совсем не спали, а просто отдыхали где-нибудь под деревом. Деревья были для них благословением и спасением от самых опасных животных во всем Пеллюсидаре — типдаров, от которых пошло название этих гор. Летающие рептилии представляли самую серьезную и постоянную угрозу. По счастью, природа, создав типдаров, позаботилась и о средствах защиты против них. К тому же Джане всегда удавалось услышать хлопанье их крыльев задолго до того, как они сами попадали в поле зрения типдаров.

Джейсону трудно было судить о пройденном расстоянии и затраченном времени, но ясно было, что и то и другое весьма значительно. Ему уже удалось довольно прилично освоить новый язык, и он отваживался на короткие фразы, нередко вызывая веселый смех своей наставницы неправильным произношением или построением предложений. Именно в этот момент судьба поставила у них на пути непреодолимое с виду препятствие. Это была очень глубокая пропасть с отвесными стенами, спуститься по которым не решилась бы даже сама Джана. Джейсон решил, что пропасть образовалась в незапамятные времена при мощном землетрясении и могла тянуться в обе стороны на десятки или даже сотни миль. Долгое время девушка и ее спутник искали удобное для спуска место. Джана не хотела идти налево. Там можно было спуститься, но она помнила, с каким трудом преодолела этот подъем сама, когда спасалась от Скрука. Еще одним фактором против такого маршрута была возможность повстречать там подобные группы похитителей девушек. Вот почему Джана повела Джейсона направо, останавливаясь через каждые несколько сот ярдов и проверяя, нельзя ли попытаться в этом месте спуститься вниз.

Умом Джейсон понимал, что такой способ отнимает очень много времени, но с удивлением отметил, что больше не придает этому прежнего значения. Всю свою жизнь бывший рабом времени, Джейсон Гридли в Пеллюсидаре расслабился, пересмотрел прежние понятия и нашел, что местное безвременье вполне его устраивает. Просто поразительно было наблюдать, как отсутствие необходимости подчиняться этому суровому хозяину — времени — может самым решительным образом изменить все мировоззрение человека.

Отсутствие времени, как понятия, удивительным образом влияло на ответственность человека за свои поступки. Все мы совершаем определенные действия, исходя из будущего вознаграждения или наказания. Но если нет времени, нет и будущего. Подобно Тарзану, Джейсон Гридли почувствовал, как его ответственность за судьбу экспедиции не то чтобы совсем исчезает, но отходит куда-то на второй план, уступая место сиюминутным интересам. Что случилось, то случилось, и ничего изменить он уже не в состоянии. Его товарищи находились далеко отсюда и не могли помочь ему, как и он не мог помочь им. Так стоило ли беспокоиться и ломать голову над нерешаемыми проблемами в этом удивительном мире вечного полудня? Джейсон Гридли тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и занялся изучением классически прекрасного профиля своей спутницы.

— Почему ты так часто на меня смотришь? — не выдержала девушка.

Джейсон покраснел и поспешно отвернулся. Ее вопрос застал его врасплох. Он впервые задумался, что, в самом деле, слишком часто за последнее время смотрит на Джану. Он хотел было что-то ответить, но поперхнулся и закрыл рот. А почему, собственно, он так часто на нее смотрит? Ответ был очевиден, но он даже сам себе боялся признаться, что причина в ее прекрасном облике.

— Почему ты не скажешь об этом вслух? — спросила вдруг Джана.

— О чем это об этом? — глупо осведомился Джейсон.

— О том, что появляется в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на меня, — ответила девушка.

Джейсон изумленно уставился на нее. Только полный идиот не понял бы смысла ее слов, а Джейсона Гридли еще никто не считал идиотом. Неужели он именно так смотрел на нее? Неужели он сошел с ума, позволив себе, пусть даже подсознательно, испытывать нежные чувства к этой маленькой дикарке, которая хватала мясо обеими руками и пожирала его с жадностью дикого зверя, отрывая большие куски своими белоснежными зубами? К этой полуголой особе, знавшей о правилах приличия не больше, чем обитающие здесь животные? Неужели он был настолько неосторожен, что даже эта неопытная девчонка сумела с легкостью разглядеть любовь в его глазах? Его воспитание, основанное на тысячелетней культуре, возмутилось при одной только мысли о подобной возможности.

Перед его мысленным взором встало породистое аристократическое лицо Синтии Фурнуа, дочери знаменитого голливудского режиссера Абеляра Фурнуа, он же — Эйб Финк. Он вспомнил чопорную педантичность Синтии, касавшуюся соблюдения мельчайших деталей гак называемого светского поведения, что, по правде говоря, нередко доводило его до состояния бешенства. Или столь же аристократическое лицо Барбары Грин, дочери старого Джона Грина, крупного торговца недвижимостью из Техаса. Сам Джон не слишком обращал внимание на светские условности и частенько шокировал своим безответственным поведением миссис Грин и Барбару. Последняя, однако, получив образование в Европе и в Англии, умела заставить своего папашу пользоваться за обедом вилками в правильной последовательности. Тут он вспомнил о невыносимом снобизме обеих молодых леди и ему стало не по себе. Если у Барбары снобизм был чем-то напускным и искусственным и можно было надеяться, что с возрастом это пройдет, то Синтия была поражена им до глубины своей мелкой, себялюбивой души. Вместе с тем обе девушки в определенной степени отражали взгляды и мировоззрение светского общества Голливуда, почему Джейсон и вспомнил о них, пытаясь сформулировать ответ на бес-хитростный вопрос Джаны. Он вдруг представил ее на званом ужине в компании Барбары и Синтии и чуть не расхохотался. Нет, Джана была замечательной спутницей в выпавшем на его долю приключении, но он же современный человек и не собирается вечно бродить по мим горам и воевать с допотопными чудовищами. Если Джане заблагорассудилось прочесть в его глазах что-либо, кроме обычных дружеских чувств, то при чем здесь он? Очень жаль, конечно, но давайте все же рассуждать здраво. Ну разве может из всего этого получиться что-то хорошее?

А пока Джейсон медлил с ответом, глаза Джаны не отрывались от его лица, проникая, казалось, в самые глубины его души. Ласковая улыбка, в которой можно было прочитать призыв и обещание, медленно стерлась с ее губ. Пусть она была дикаркой и дочерью каменного века, но она еще была настоящей женщиной и отнюдь не дурочкой.

Величественно выпрямившись во весь рост, она отвернулась от Джейсона и, не проронив больше ни слова, пошла назад, в направлении того самого спуска, где ей с таким трудом удалось ускользнуть от Скрука и его фелиан.

— Куда же ты, Джана? — растерянно крикнул ей вслед Джейсон. — Чем я тебя обидел?

Девушка остановилась, повернула к нему гордо поднятый подбородок и смерила презрительным взглядом.

— Можешь идти своим путем, презренный джалок, — заявила она, — а Джана пойдет своим!

Глава 9

Густая облачность заволокла вершины Гор Типдаров. Черные грозовые тучи начали сползать по северным склонам, распространяясь к западу и востоку.

— Приближается наводнение, — озабоченно объявил Тоар. — Пока что льет над Зорамом, но скоро дойдет и до нас.

Вокруг сильно потемнело, а через некоторое время небо сплошь затянуло тучами. Для Тарзана такая картина была в новинку. Он впервые видел Пеллюсидар не залитым солнцем, а темным и мрачным, и это ему не понравилось. У его спутников перемена погоды также вызывала только отрицательные эмоции. Оба казались не в своей тарелке и поминутно со страхом вглядывались в небо. Но не только люди оказались затронуты предстоящим стихийным бедствием. Склоны гор покрылись множеством животных, стремившихся забраться повыше. Общий страх заставил их временно позабыть прежнюю вражду, так что хищники и травоядные спешили достичь безопасной зоны бок о бок, не обращая друг на друга никакого внимания, равно как и на троих друзей.

— Почему они не нападают на нас, Тоар? — спросил в недоумении человек-обезьяна.

— Они чувствуют наводнение, — ответил тот, — и очень его боятся. Они теперь одинаково незащищены перед лицом общей угрозы.

— Так опасность действительно велика? — спросил Тарзан.

— Наверху нам ничто не грозит, — успокоил его Тоар. — Внизу долины и ущелья могут мгновенно превратиться в ревущие водяные потоки, а высоко в горах главную опасность представляют огненные стрелы, падающие из черных туч. Но и они не очень страшны, если держаться открытых мест и избегать деревьев. Когда из туч падают огненные стрелы, первое правило — не прятаться под деревьями.

Когда солнце скрылось за облаками, резко похолодало, задул пронизывающий ветер, и трое друзей, одетые лишь в набедренные повязки, почувствовали себя очень неуютно.

— Давайте соберем дров и разведем костер, — предложил Тарзан.

Предложение было принято, и скоро все трое уже грелись у огня, подставляя живительному теплу свои озябшие полуобнаженные тела, в то время как с двух сторон их обтекал поток спасающихся зверей.

Пошел дождь, хотя его трудно было бы считать обычным дождем. С неба ниспадала настоящая водяная стена, мгновенно превратившая горные склоны в массу бурных ручьев и рек и заполнившая водой все естественные резервуары. Усилившийся до настоящей бури ветер превращал этот нескончаемый поток воды в слепящий водоворот. Уже в нескольких футах невозможно было ничего разглядеть. Повсюду метались обезумевшие от ужаса животные, представляя наибольшую, пожалуй, угрозу для людей. Беспрерывный блеск молний и оглушительные удары грома еще больше усиливали панику. Перекрывая шум бури, тревожно и грозно кричали над головой чудовищные хозяева этих гор. Не в силах порой совладать со стихией, гигантские птеранодоны вынуждены были опускаться на землю и ковылять по ней на мало приспособленных для этого ногах. А трое людей сидели, скорчившись, вокруг давно погасшего костра, в котором не осталось ни единого живого уголька.

Тарзану казалось, что буря длится уже очень долго, хотя он, как и остальные, давно научился безропотно переносить тяготы и неудобства жизни на природе. Цивилизованный человек в таких условиях уже тысячу раз проклял бы все на свете, но эти трое не были цивилизованными людьми и поэтому сидели молча, со стоическим терпением перенося этот кошмар и прекрасно понимая, что рано или поздно он должен кончиться. В конце концов, стоит ли упрекать судьбу, если ты все равно ничего не можешь сделать?

Тар-гаш, не будь у него перед глазами примера Тарзана и Тоара, тоже мог бы поддаться панике и присоединиться к бегущим от бури животным. Не то чтобы он испытывал больший страх, чем его спутники, просто главным в его поведении оставался все-таки инстинкт, а не разум. Но глядя на своих друзей, он нашел в себе силы остаться на месте и страдать молча, ожидая появления на небе долгожданного солнца.

Ливень стал понемногу утихать, ветер улегся и из-за туч выглянуло солнце. От мокрой земли и травы начал подниматься пар. Трое друзей встали и встряхнулись всем телом, как вылезшие из воды псы.

— Я проголодался, — объявил Тарзан.

Тоар огляделся вокруг. Повсюду валялись мертвые тела мелких животных, раздавленных в панике их более крупными собратьями. В этот раз Тоару пришлось изменить своему пристрастию к жареному мясу и съесть свою порцию сырой, так как на мили в окрестности невозможно было отыскать кусок сухого дерева. Тар-гаш и Тарзан подобных неудобств не испытывали. Поглощая окровавленный кусок мяса, человек-обезьяна с улыбкой вспомнил один случай в своем лондонском клубе, когда обедавшего с ним старого чопорного аристократа едва не хватил удар из-за того, что поданный ему цыпленок оказался слегка непрожаренным.

Основательно подкрепившись, они собирались продолжить поиски Джаны и Джейсона, но оказались не в состоянии сделать это, так как прошедший ливень начисто смыл все следы.

— Придется теперь искать их следы с того места, где они возобновили свой путь после того, как с неба перестала падать вода, — сказал Тоар. — Налево от нас лежит глубокое ущелье с отвесными стенами. Прямо по ходу — широкая трещина, которая далеко тянется в обе стороны. Но направо есть одно место, где мы сможем спуститься. Я уверен, что они выбрали именно этот путь. Там мы скорее всего и отыщем их следы. Так они и поступили, но ни на пути к трещине, ни внутри нее, ни дальше на подъеме им не удалось обнаружить следов. Джана и Джейсон словно растворились в воздухе.

— А они не могли выбрать другую дорогу? — спросил Тарзан у Тоара.

— Могли, конечно, — с сомнением ответил тот. — Я думаю, нам следует идти в Зорам. Здесь мы больше ничего не добьемся, а там можно будет собрать людей и прочесать горы.

Поднимаясь на перевал, Тоар выбирал труднопроходимые звериные тропы или вообще вел своих спутников по голым скалам, рискуя порой на этих головокружительных высотах так, что Тарзан диву давался, как это они еще до сих пор живы. Добравшись наконец до перевала, друзья нашли среди скал гнездо типдара и забрали яйца. Они были так голодны, что съели их прямо возле гнезда. Вдруг Тоар поднял голову и прислушался. Последовав его примеру, человек-обезьяна различил в отдалении странные звуки, напоминающие хлопанье крыльев.

— Это летит типдар, — объявил Тоар, — а нам, как назло, негде спрятаться.

— Но нас трое, — удивился Тарзан. — Чего же нам бояться?

— Ты еще не сталкивался с ними и не знаешь, что это за твари. Их очень трудно убить, и от них невозможно отделаться, пока они живы. У типдаров очень маленький мозг. Иногда мы разрезали им череп и со-всем не находили там мозгов. А безмозглая тварь ничего не боится и ничего не понимает. Ну как можно иметь дело с существом, которое не боится смерти, потому что не знает, что это такое? Боли типдары тоже практически не ощущают. Если его ранить, он только свирепеет. Мы можем попытаться его убить, но лучше, если бы здесь росло какое-нибудь дерево.

— А почему ты так уверен, что он на нас нападет? — спросил Тарзан.

— Он летит прямо на нас и просто не сможет не заметить. А если уж типдар кого-то заметил, он непременно нападет.

— А ты раньше сражался с типдаром? — спросил Тоара человек-обезьяна.

— Да, но только если поблизости не было ни пещеры, ни дерева. Горцы Зорама — смелые воины, но мы не стыдимся признаться, что боимся типдаров.

— Но если тебе приходилось убивать их прежде, почему ты думаешь, что мы не сможем прикончить этого? — не отставал Тарзан.

— Может быть нам и удастся это сделать, — с сомнением проговорил Тоар, — но дело в том, что я никогда не встречался с типдаром в одиночку. Рядом всегда были мои соплеменники. У одинокого охотника почти нет шансов уцелеть в такой схватке. Даже если нас было много, ни одна битва с типдаром еще не обходилась без убитых и раненых.

— Летит! — прервал их Тар-гаш, указывая на небо.

— Летит, — согласился Тоар, поудобнее перехватывая свое копье.

До ушей Тарзана донесся звук, напомнивший ему спуск пара через паровозный клапан.

— Он нас заметил, — прокомментировал Тоар. Тарзан положил копье на землю, достал из колчана сразу несколько стрел и наложил одну из них на тетиву лука. Тар-гаш пару раз взмахнул над головой дубиной и угрожающе зарычал. Над ними появилась летающая рептилия и закружилась в воздухе, время от времени издавая громкое сердитое шипение. Все трое настороженно ждали, слегка пригнувшись к земле и держа оружие наготове.

Неожиданно, безо всякого предупреждения, типдар сложил крылья и камнем упал прямо на маленькую группу людей. Тарзан выпустил стрелу, глубоко вонзившуюся в грудь птеранодону и вызвавшую у того крик боли и ярости, а вслед за первой стрелой еще три подряд. Типдар явно не ожидал столь «теплого» приема. Он взмыл вверх и с шипением закружил над головами отважной троицы. А потом случилось неожиданное. Птеранодон ринулся прочь, словно решив отказаться от добычи, но вдруг изменил направление полета и со страшной скоростью спикировал прямо на спину Тарзана. Все это случилось так быстро, что никто и пошевелиться не успел. Тарзан только почувствовал, как в бока ему вонзаются острые когти, а в следующий момент он уже летел в воздухе, куда-то уносимый крылатой тварью. Тар-гаш замахнулся дубиной, а Тоар изготовился метнуть копье, но ни один из них не осмелился пустить в ход оружие из опасения попасть в своего товарища. Они вынуждены были стоять на месте в пассивном бездействии, провожая печальными взглядами своего друга, уносимого типдаром за только что пройденный ими перевал.

Они стояли и молча смотрели вслед, пока типдар со своей ношей не скрылся из виду. Потом Тар-гаш повернулся к Тоару.

— Тарзан мертв, — сказал сагот.

Тоар печально кивнул. Не говоря больше ни слова, Тар-гаш отвернулся и начал спускаться по тропе в долину, из которой все трое поднялись незадолго до этого. Распалась единственная связь между двумя представителями извечно враждующих племен, и Тар-гаш возвращался домой, к кочующим в тропических лесах стаям своих сородичей. Тоар проводил его взглядом, потом пожал плечами и возобновил свой путь в Зорам.

Пока птеранодон нес свою жертву над горными вершинами и пустынными гранитными склонами, Тарзан старался вести себя смирно и не дергаться. Он знал, что пытаться освободиться от когтей ящера в воздухе означало бы для него верную смерть, и решил положиться на судьбу и подождать дальнейшего развития событий. Сейчас главным для него было сохранить ясное сознание и беречь силы для предстоящей схватки, когда они окажутся на твердой земле. Он боялся только, что тип-дары убивают свою добычу, подобно некоторым видам хищных птиц, сбрасывая ее с высоты на камни, и горячо надеялся, что такой способ им не свойственен.

Наблюдая за раскинувшейся внизу панорамой, Тарзан прикинул, что типдар унес его уже миль за двадцать от места нападения. Миновав обрывистый склон, птеранодон стал кругами спускаться на вершину гранитного утеса. На его плоской макушке Тарзан заметил гнездо с довольно крупными детенышами типдара. Они шипели и разевали пасти в предвкушении свежего мяса, принесенного одним из родителей. Гнездо ютилось на площадке всего в несколько квадратных ярдов, и добраться до него по отвесным стенам утеса было бы нелегким делом даже для опытного скалолаза. Именно эта площадка должна была волей судьбы стать ареной борьбы не на жизнь, а на смерть между человеком-обезьяной и летающей рептилией мезозойской эры.

Стараясь не делать резких движений и не привлекать внимания типдара, Тарзан осторожно достал из ножен свой охотничий нож. Так же осторожно и медленно он переместил свою левую руку и схватился за ногу птеранодона чуть выше когтей. Ящер тем временем спускался все ниже к гнезду. Маленькие птеранодончики буквально заходились от крика, чувствуя скорую кормежку. Свисающие вниз ноги человека-обезьяны несколько раз чудом не попали в полные мелких острых зубов пасти этих исчадий ада. Дальше ждать было нельзя. Тщательно примерившись, Тарзан нанес удар снизу вверх в подбрюшину типдару, распоров ему живот до самой грудины. Это был продуманный и выверенный выпад, ведь от результата этого единственного удара зависела жизнь человека-обезьяны. Огромный птеранодон испустил пронзительный вопль, еще в воздухе по массивному телу прошла судорога, и он тяжело рухнул прямо на свое же гнездо, успев, к счастью, непроизвольно разжать когти.

Удача сопутствовала Тарзану. Детенышей оказалось всего трое, и они пока были совсем молодыми, хотя на остроте зубов и когтей это почти не сказывалось. Несколько точных ударов ножом сделали свое дело, и Тарзан выполз из гнезда, отделавшись всего несколькими царапинами.

Первым делом Тарзан спихнул вниз мертвое тело типдара, занимавшее большую часть площадки. Он проводил его взглядом, пока тяжелая туша не грохнулась о камни тремя сотнями футов ниже. Теперь при-шла пора подумать о собственной судьбе. Особых надежд он не питал, так как вид сверху на утес еще раньше убедил его, что спуститься здесь будет практически невозможно. Но делать все равно что-то надо было, не сидеть же ему на этом утесе остаток жизни. Он улегся на живот, свесился вниз и тщательно осмотрел отвесные стены по всему периметру. Проделав эту операцию несколько раз, Тарзан почувствовал, что закрепил в памяти каждый выступ, каждую трещину и неровность, которые могут служить опорой для рук и ног в предстоящем спуске. Каждый раз он возвращался на одну и ту же точку на краю площадки. В этом месте спуск сулил наибольшие шансы на успех.

Он снял с плеча свернутую в моток веревку, взялся за оба конца и сбросил веревку в пропасть, отметив мысленно ту точку на скале, до которой она достала. Двадцать пять футов! Какой жалкий отрезок по сравнению с тремястами, отделявшими его от подножия. Он выпустил конец веревки и отметил на стене вторую точку. Что ж, он мог рассчитывать по крайней мере на пятьдесят футов и еще на двадцать пять, а уж дальше все зависело от везения, потому что разглядеть с такого расстояния все детали было невозможно. Снова втащив веревку наверх, Тарзан набросил ее на торчащий гранитный выступ, крепко схватил оба конца в руку и начал осторожно сползать по стене. Футах в двадцати под ним располагался выступ, на который можно было встать, а чуть выше — трещина, за которую можно было зацепиться рукой. Прямо перед его глазами торчал еще один выступ, напоминающий по форме опору моста. Насколько он мог судить, такие образования шли по всей стене сверху донизу, и именно на них строился весь план человека-обезьяны.

Он тихонько потянул веревку за один конец. Тот выступ, на котором он стоял, позволял опираться на него только носками. Поэтому Тарзан не осмеливался делать резких движений и тянул на себя веревку не больше, чем по нескольку дюймов зараз. Вытянув ее целиком, он затаил дыхание; при падении даже такой небольшой вес мог нарушить его равновесие. Веревка свалилась ему на голову и на плечи, и снова начался медленный процесс закрепления веревки на новой опоре. Ему приходилось действовать одной рукой, перебирая веревку пальцами дюйм за дюймом, пока он не добрался до ее середины. Только тогда Тарзан сумел перекинуть ее через выступ и начать головокружительный спуск на следующие двадцать пять футов.

Эта вторая стадия оказалась самой трудной, так как веревка каждую секунду грозила соскользнуть с опоры. Только укрепившись на очередном карнизе, человек-обезьяна смог вздохнуть с облегчением. Дальше спуск пошел легче. Поверхность скалы ближе к основанию стала грубее и изобиловала мелкими трещинами, которые трудно было разглядеть с вершины даже орлиному взору Владыки Джунглей. В сравнении с первыми пятьюдесятью футами последующий спуск представлял собой детскую игру, и очень скоро Тарзан снова ощутил под ногами привычную почву. Теперь можно ныло заняться полученными ранами.

Ноги его были покрыты царапинами и укусами детенышей типдара, но все они не шли ни в какое сравнение со страшными ранами на спине и плечах, нанесенными когтями взрослой рептилии. На ощупь он определил, что раны очень глубокие, и вся спина его покрыта засохшей кровью.

Болели раны и болели перенапряженные мышцы, но в целом человек-обезьяна чувствовал себя неплохо. Единственное, что всерьез его беспокоило — опасность заражения крови, хотя и к ней он относился спокойно, с раннего детства привыкнув стоически переносить раны, нанесенные хищниками.

Короткая разведка убедила Тарзана, что он не сможет преодолеть горный хребет, через который он был перенесен на крыльях типдара, и вернуться к своим товарищам. Да и надежд у него практически не было, что те люди, которых обещал показать ему Тар-гаш, имели какое-то отношение к экспедиции или дирижаблю «0-220». Не было поэтому смысла искать бывших спутников среди этого нагромождения скал, перевалов, горных хребтов, ущелий и бездонных пропастей. Для начала Тарзан решил спуститься на равнину, где тропические леса и зеленые луга привлекали его куда в большей степени, чем голые бесплодные горные склоны. Для достижения намеченного он решил следовать по линии наименьшего сопротивления и двигаться только вниз, каждый раз выбирая самый простой и легкий путь.

Далеко внизу призывно темнела стена леса. Туда он и направился. Чем ниже он спускался, тем легче было идти. В нескольких местах ему, правда, пришлось прибегнуть к помощи веревки, чтобы перебраться с одного уровня на другой, но вскоре ущелья и обрывы сменились пологими склонами с плодородной почвой и достаточно обильной растительностью. Сначала это были травы и кустарники, потом искривленные карликовые деревья, а затем и настоящий лес. Едва оказавшись в тени деревьев, человек-обезьяна обнаружил тропу. Это уже было что-то новое. Тарзан решил проверить, куда она ведет. Тропа долгое время петляла по лесу, а затем вывела его на широкий карниз, опоясывающий высокую скалу. С одной стороны карниз обрывался в пропасть. Тарзан не мог видеть далеко перед собой из-за утесов и камней, то и дело заслоняющих тропу, и поэтому удвоил осторожность. Через некоторое время человек-обезьяна вдруг почувствовал, что впереди на тропе есть кто-то еще.

Ветер дул снизу и уносил запах неведомого существа вверх, точно так же, впрочем, как и запах самого Тарзана. Таким образом, ни один не мог почуять другого. Прислушиваясь к звуку шагов, человек-обезьяна пришел к выводу, что впереди него скорее всего не человек, и что оба они движутся в одном направлении. Чем дальше он продвигался по тропе, тем отчетливее становился звук шагов.

Тропа сузилась. Все чаще на пути попадались трещины и сдвиги, где приходилось спускаться или подниматься на несколько футов. Встретить здесь хищного зверя лицом к лицу было бы по меньшей мере досадно. Человек-обезьяна вполне отдавал себе в этом отчет, но он сам выбрал эту тропу, и не в обычаях Владыки Джунглей было уступать дорогу, будь то зверь или человек. В любом случае он имел определенное преимущество: во-первых, он шел следом за возможным противником и мог рассчитывать на внезапность, так как тот пока даже не подозревал о существовании Тарзана, а во-вторых, человек-обезьяна при желании мог двигаться совершенно бесшумно, как ни одно другое животное в джунглях. Вот и сейчас он пробирался по горной тропе, производя не больше шума, чем тень привидения.

Любопытство заставило его увеличить скорость. Теперь шаги впереди звучали достаточно громко для чутких ушей Тарзана, и он смог, наконец, определить, что имеет дело с очень крупным животным, передвигающимся на четырех мохнатых лапах. Кроме этого он не мог пока ничего предположить — изгибы тропы по-прежнему не позволяли увидеть животное. Все дальше и дальше скользил по тропе человек-обезьяна, пока не почувствовал, что его отделяют от цели всего несколько ярдов. И в этот момент из-за ближайшего поворота раздалось громовое рычание разъяренного зверя.

Эти звуки еще сильнее разожгли любопытство Тарзана, так как по их громкости можно было судить, что издает их существо колоссальных размеров. Ему показалось, что даже скалы вокруг затряслись от этого рева. Правильно рассудив, что причиной недовольства обладателя столь впечатляющего голоса является не он сам, о кто-то другой, Тарзан поспешил преодолеть последние ярды разделяющего их расстояния. Как только он обогнул край врезающегося в тропу отвесного утеса, глазам его предстало фантастическое зрелище, заставившее его сразу же действовать.

Футах в ста впереди тропа исчезала в чернеющей дыре входа в пещеру. Рядом с пещерой замер худощавый симпатичный подросток, совсем еще мальчик, лет десяти-двенадцати на вид. А к мальчику, угрожающе рыча, приближался огромный пещерный медведь. Как только подросток заметил появившегося Тарзана, глаза его вспыхнули надеждой, но тут же погасли, едва он понял, что пришелец не принадлежит к его родному племени. Не рассчитывая на победу, он все же не струил и мужественно стоял на пути зверя, сжимая в руках каменный нож и маленькое копье.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о происшедшем. Человек-обезьяна понял это с первого же взгляда. Неожиданно вернувшийся в свое логово медведь обнаружил выходящего из пещеры мальчишку, а тот, столь же неожиданно, оказался отрезанным от путей отступления. По примитивным законам джунглей, которыми привык руководствоваться Тарзан в дни своей юности, он вовсе не был обязан выступать в роли защитника слабых и спасать мальчика, тем более с риском для собственной жизни. Но в жилах человека-обезьяны текла кровь многих поколений его предков-рыцарей, которая уже не раз толкала его на благородные поступки без оглядки на угрожающую ему самому опасность. Этот ребенок из незнакомого племени в чужом мире не мог рассчитывать на пощаду дикого зверя либо на помощь со стороны чужака. Вряд ли Тарзан когда-нибудь согласился в этом признаться, но на самом деле он был заранее обречен прийти на помощь несчастному именно по той причине, что был мужчиной и рыцарем, а нуждающийся в помощи — всего лишь маленьким мальчиком.

Можно подолгу анализировать мотивы поведения человека действия и рассуждать о его методах. Сам человек никогда не тратит времени на эти, бессмысленные с его точки зрения, поступки. Он просто действует. Именно так повел себя Тарзан. Перед ним встала проблема, и он готов был ее решать. Еще с того момента, как он впервые услышал шаги медведя, он предвидел подобную ситуацию и заранее приготовил свое оружие. Годы борьбы с дикими зверями и не менее дикими племенами приучили его держать оружие наготове.

Его травяная веревка удобно висела на сгибе локтя левой руки, пальцы той же руки сжимали копье, лук и три последние стрелы. Четвертая стрела находилась наготове в правой руке. Один взгляд на медведя-исполина убедил Тарзана, что одержать победу над этим чудовищем он сможет, только используя все свое умение, да и то, если ему будет сопутствовать удача. С его примитивным вооружением трудно было надеяться убить зверя, но человек-обезьяна и не собирался этого делать. Свою основную задачу он видел в том, чтобы отвлечь внимание медведя от подростка и дать тому возможность убежать.

С этой целью он и выпустил первую стрелу. Она глубоко вошла в спину зверя рядом с хребтом, и в тот же миг Тарзан испустил громкий боевой клич больших обезьян, чтобы привлечь к себе внимание чудовища. Услышав крик и отождествив его, видимо, с болезненно застрявшей в спине стрелой, зверь поднялся на задние лапы и с поразительной быстротой и легкостью развернулся в сторону нового врага. Владыке Джунглей никогда еще раньше не приходилось видеть выражения столь дьявольской злобы на морде хищника, появившегося, когда его маленькие сверкающие глазки заметили виновника нанесенной ему раны.

С ужасающей силы ревом медведь бросился на чело-пека, но прежде чем он успел сделать несколько шагов, еще три стрелы почти одновременно вонзились ему в грудь. Еще несколько мгновений Тарзан не трогался с места, меряя глазами разделявшее их расстояние. Затем он далеко занес за спину правую руку с копьем и в нужный момент послал его в медведя, вложив в этот бросок всю силу своего могучего тела.

В момент броска медведь находился всего в нескольких футах от человека-обезьяны, поэтому последний, не дожидаясь результата, повернулся и бросился бежать назад по тропе. Разъяренный зверь устремился за ним. Тарзан был уверен, что на узкой тропе он с легкостью обгонит любого преследователя. В его родных джунглях лишь Ара-молния могла соперничать в быстроте с Тарзаном из племени обезьян.

Существовала, правда, вероятность, что навстречу ему могла попасться медведица, но эта вероятность была настолько мала, что Тарзан решил даже не принимать ее во внимание. А пока он был доволен, что сумел нанести своему противнику опасные раны, несомненно сказавшиеся на его скорости и поворотливости, раны, которые, в конце концов, либо прикончат медведя, либо заставят его отказаться от погони.

Однако запасы жизненной энергии в огромном теле зверя казались неистощимыми, он как-будто не ведал усталости. Тарзан и сам не устал, но ему всегда было неприятно убегать, да и медведь ему уже надоел. Он начал на бегу посматривать по сторонам, ища какой-нибудь способ отделаться от непрошеного попутчика. Особенное внимание он уделял нависающим над тропой скалам и вскоре обнаружил то, что искал, — узкий гранитный выступ, торчащий из скалы примерно в двадцати пяти футах над тропой. Остальное было делом техники. Несколько раз взмахнув веревочной петлей у себя над головой, Тарзан с первой попытки сумел набросить ее на выступ. Медведь еще только показался в отдалении из-за поворота. Пока он, рыча и сопя, приближался, Тарзан с ловкостью мартышки Ману взобрался по веревке и оказался в недосягаемости от своего врага.

Глава 10

Не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы не сообразить — Джана сильно рассердилась. Джейсон, конечно, догадался о причинах внезапного гнева. Правда, он полагал, что раздражение девушки вызвано обычным женским непониманием ситуации. Неужели она могла всерьез вообразить, что ее прелести могли покорить его сердце? Но именно в этом Джейсон Гридли глубоко заблуждался. Он судил о поведении Джаны с позиции своих собственных, большей частью воображаемых, познаний в женской психологии. Он знал, что она прекрасна, и знал, что ей это тоже известно. Она не раз рассказывала ему о десятках молодых людей Зорама, стремившихся добиться ее руки и сердца. Да и он сам избавил ее от одного из «женихов», носившегося вслед за ней по чужим горам, ежесекундно рискуя собственной жизнью. Таким образом, не было ничего удивительного в том, что Джана весьма высоко оценивала собственную привлекательность и верила, что ни один мужчина не сможет перед ней устоять. Джейсон только одного не понимал: почему, собственно, она так разозлилась, когда он не поддался на ее кокетство? Ведь им было очень хорошо вдвоем! Он не мог припомнить, было ли ему когда-нибудь так же хорошо в обществе особы противоположного пола, да еще в течение столь продолжительного периода. Он искренне горевал, что их отношения оказались омрачены этой нелепой ссорой и, недолго думая, решил не обращать внимания на ее злость и продолжать идти вместе с ней, пока она не успокоится и не придет в себя. Да и что еще мог он сделать? Не мог же он позволить Джане одной пробираться в свой Зорам, когда вокруг столько опасностей. Нехорошо, конечно, с ее стороны обзывать его джалоком, — самое страшное оскорбление в Пеллюсидаре, — но он готов был забыть об этом, надеясь, что со временем она раскается и попросит прощения.

Решив, как вести себя в дальнейшем, Джейсон Гридли последовал за девушкой. Не успев сделать и дюжими шагов, он был остановлен ее странным поведением. Джана выхватила из-за пояса свой каменный нож и повернулась к нему, как разъяренная тигрица.

— Я же сказала, чтобы ты шел своей дорогой! — воскликнула она. — Я не желаю тебя больше видеть!

Если ты пойдешь за мной, я тебя убью!

— Но я не могу отпустить тебя одну, Джана, — тихо сказал Джейсон.

— Красный Цветок Зорама не нуждается в помощи таких, как ты, — гордо заявила девушка.

— Но мы же были такими хорошими друзьями! — умоляюще проговорил Джейсон. — Позволь мне и дальше сопровождать тебя. Я же не виноват, что я не… — он запнулся и замолчал.

— А мне наплевать, любишь ты меня или нет, — высокомерно сказала Джана. — Я тебя ненавижу. И ненавижу за то, что твои глаза лгут. Когда лгут уста, мы, женщины, не обижаемся, потому что знаем — язык мужчины умеет лгать. Но если лгут глаза, значит лжет и сердце. А такой человек насквозь фальшив. Ты потерял мое доверие, и мне не нужна твоя помощь и дружба Мне вообще больше ничего от тебя не нужно. Убирайся!

— Ну как ты не можешь понять, Джана…

— Это ты должен понять, — оборвала его девушка, — что я тебя убью, если только ты осмелишься пойти за мной.

— Тогда тебе придется меня убить, — упрямо заявил Джейсон, — потому что я в любом случае пойду за тобой. Я не могу оставить тебя одну независимо от того, ненавидишь ты меня или нет.

С этими словами он решительно двинулся к девушке. Та стояла лицом к нему, в занесенной над головой руке был зажат каменный нож. Глаза Джаны сверкали гневом. Не обращая внимания на нож, Джейсон Гридли твердыми шагами шел прямо на нее, словно подставляя грудь для удара. Каменный нож взметнулся над головой и застыл. А в следующий момент Джана повернулась и помчалась прочь вдоль края пропасти.

Она бежала очень быстро и вскоре была уже далеко от Джейсона, которому мешали одежда, оружие и боеприпасы. Пару раз он что-то прокричал ей вслед, но она не разобрала слов, да и не старалась. Все дальше и дальше отрывалась она от своего бывшего спутника, так что тому оставалось только, стиснув зубы, продолжать двигаться следом и надеяться не потерять ее из виду. Джейсон чувствовал злость и обиду, но сильнее всего он ощущал боль и сожаление, что такая замечательная дружба между ними так глупо закончилась.

С каждым шагом он все глубже осознавал, каким счастьем для него было общество Джаны и какое место она занимала во всех его помыслах. Он поймал себя вдруг на мысли, что последнее время совсем не думал о своих товарищах по экспедиции. Забота о безопасности девушки напрочь вытеснила у него из головы все остальные соображения.

— Черт! Да она из меня прямо-таки ручную обезьянку сделала, — проговорил он, размышляя вслух. — Пожалуй, даже Цирцея так не действовала на Одиссея! Сомневаюсь, впрочем, что греческая леди была наполовину так прекрасна, как эта, — добавил он, припоминая лицо и фигуру маленькой дикарки.

А какой темперамент! Это же надо — угрожать ему каменным ножом! Он не мог удержаться от улыбки, вспомнив, как в последний момент она проявила все ту же женскую непоследовательность, потом печально вздохнул и зашагал дальше вслед за Красным Цветком Зорама.

Время от времени он ухитрялся разглядеть впереди мелькающую меж камней девичью фигурку. Она явно сбавила темп, но Джейсон по-прежнему не мог к ней приблизиться. Он никак не мог отделаться от страшной мысли, что на девушку может в любую минуту напасть какой-нибудь страшный хищник и растерзать прежде, чем он успеет прийти к ней на помощь со своим ружьем и револьвером. Эта мысль заставляла его напрягать последние силы. Он надеялся только, что девушка тоже устала и должна остановиться на отдых. Вот тогда он постарается ее догнать и уговорить помириться с ним. А потом все будет по-старому, и он сможет опять наслаждаться ее дружбой и обществом.

Джана, однако, не проявляла никаких признаков усталости и явно не собиралась располагаться на привал. Зато американец тащился из последних сил, и только врожденное упрямство и мужская гордость удерживали его от того, чтобы повалиться на землю и забыться в освежающем сне. Ничего толком не различая перед собой, он упрямо шагал вперед. Рюкзак с боеприпасами гнул ему плечи, а ружье стало весить чуть ли не тяжелее полевого орудия. Мысленно поклявшись не сдаваться, он упорно лез вверх на подъемах и с облегчением сбегал вниз на спусках. Ноги его двигались автоматически, как некая заводная машинка, не зависящая от его воли и доставляющая ему неслыханные муки, но все же перемещающая его все дальше и дальше, как бы ни противилась этому каждая клеточка измученного организма.

К физическим страданиям добавились муки от голода и жажды. Джейсон уже успел разобраться, что в этом мире только промежутки между принятиями пищи могут служить хоть каким-то мерилом прошедшего времени, и сразу понял, как много его протекло между настоящим моментом и последним совместным привалом. В следующую минуту он взошел на вершину очередного подъема и даже не смог удивиться, увидев совсем рядом Джану.

Она стояла на самом краю трещины, превратившейся в этом месте в огромную пропасть и дальше только расширяющуюся. Она явно не знала, что делать дальше. Справа была пропасть, прямо высилась неприступная стена, налево дорога вела вниз через ущелье в ту самую долину, где она уже побывала, а идти назад означало снова столкнуться с Джейсоном.

Джана внимательно разглядывала склоны пропасти, очевидно, ища подходящее место для спуска, как вдруг почувствовала, что уже не одна.

— Убирайся прочь! — закричала она в ярости. — Убирайся, или я сейчас прыгну вниз!

— Ну пожалуйста, Джана, — попытался уговорить ее Джейсон, — позволь мне идти с тобой. Клянусь, я не стану тебе докучать. Я даже разговаривать с тобой не буду, если ты сама не пожелаешь. Я хочу только быть рядом и защищать тебя от диких зверей.

— Ты будешь защищать меня?! — презрительно расхохоталась девушка. — Да ты и себя-то защитить не в состоянии. Без своего странного копья, которое плюется огнем и дымом, ты беспомощнее ребенка. Даже небольшой хищник легко расправится с тобой, а здесь, в Горах Типдаров, живут такие чудовища, которые проглотят тебя вместе с огненным копьем и даже не заметят. Убирайся к своим, человек из другого мира. Тебя ждут слабые и изнеженные женщины, о которых ты мне говорил. Но только настоящий мужчина пройдет там, где цветет Красный Цветок Зорама.

— Ты почти убедила меня, — сказал Джейсон со спокойной улыбкой на губах, — что я ничем не лучше жалкого червяка. Но даже у червяка могут быть свои принципы, поэтому я последую за тобой, Джана, пока какое-нибудь местное лупоглазое чудовище не проглотит меня вместе с моим «экспрессом» и не освободит меня от этой «юдоли слез».

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — отрезала Джана, — но постарайся вбить в свою глупую голову хотя бы одну простую вещь: если ты пойдешь за мной, ты умрешь. Вспомни мои слова: только настоящий мужчина пройдет там, где цветет Красный Цветок Зорама.

И как бы в подтверждение этих слов она схватилась за край скалы и в одно мгновение скрылась из виду. Потрясенный и до смерти напуганный, Джейсон бросился к обрыву и заглянул вниз. Всего в нескольких футах от края на отвесной стене повисла Джана, но не просто повисла — нет, она медленно, но верно, пользуясь едва заметными неровностями и трещинами в скале, спускалась вниз. Джейсон затаил дыхание. Казалось непостижимым, что человеческое существо может не только удержаться на этой гладкой стене, но и передвигаться по ней. От страха за жизнь девушки Джейсон задрожал и покрылся холодным потом. Но он не мог оторвать глаз от ужасного зрелища и, как зачарованный, следил за мучительно медленным и опасным спуском.

Фут за футом преодолевала Джана путь к дну пропасти, а Джейсон все лежал на животе на краю обрыва, боясь проронить хоть слово, чтобы не напугать девушку. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ее нога ступила на твердую почву. Только тогда он заставил себя отползти от края и попытался успокоить свои расшатанные нервы.

— Боже! — прошептал он. — Какая великолепная смесь выдержки и упрямства, смелости и своевольности, умения и бесшабашности!

А Джана даже не оглянулась назад. Она просто продолжила свой путь, на ходу внимательно рассматривая противоположную стену пропасти в поисках удобного места для подъема.

Джейсон Гридли снова заглянул в пропасть.

— Только настоящий мужчина пройдет… — прошептал он.

Он проводил девушку взглядом, пока та не скрылась за каменной осыпью в месте поворота, и вдруг отчетливо осознал, что если он сейчас не спустится вниз и не догонит ее, он потеряет ее навсегда.

— Только настоящий мужчина пройдет там, где пиетет Красный Цветок Зорама!

Джейсон решительно поднялся на ноги. Он подтянул ремень своего ружья так, чтобы оно висело за спи-ной и не мешало движениям, передвинул за спину и обе кобуры с револьверами, потом разулся и сбросил оба башмака в пропасть. Затем он лег на живот и начал осторожно сползать вниз, не подозревая, что со дна пропасти за ним внимательно следит пара девичьих глаз. Сначала в них был гнев, затем сомнение, потом удивление и, наконец, — нескрываемый ужас. Пока Джейсон дюйм за дюймом полз по отвесной стене, широко раскрытые глаза девушки ни на секунду не отрывались от него.

«Только настоящий мужчина пройдет…» — повторил раз за разом, как заклинание, Джейсон Гридли, цепляясь слабеющими пальцами за еле заметные неровности на поверхности скалы и боясь порой даже дышать из страха нарушить хрупкое равновесие и полететь вниз. Голод и жажда были позабыты в этой битве духа со слабым человеческим телом, каждая клеточка которого трепетала от страха.

Крепко прижимаясь всем телом к отвесной стене пропасти, Джейсон не имел возможности посмотреть вниз и поэтому не мог судить, далеко ли ему осталось спускаться до дна. Ему только казалось, что он уже целую вечность ползет по этой скале. Он с самого начала не питал никаких иллюзий относительно исхода этого безумного предприятия, поэтому каждый новый выигрыш в расстоянии нескольких дюймов или футов не вселял в него радости победы и уверенности в себе, а лишь убеждал в том, что следующий шаг обязательно окажется роковым. Наконец он достиг такой точки, где не смог, как ни старался, найти опору для ног. Положение казалось безвыходным, — он не мог двинуться ни направо, ни налево, ни вверх, силы быстро оставляли молодого человека, — но он не собирался сдаваться без борьбы. С трудом поставив свои израненные кровоточащие ступни на предыдущий выступ, он попытался найти опору для рук чуть ниже. Это ему удалось, хотя найденная опора была еле заметна. Уцепившись пальцами за эти гранитные выпуклости, Джейсон медленно-медленно опустил все тело вниз, пока не повис на руках.

Находясь в этой малоприятной позиции и стараясь нащупать ногами хоть какую-то опору, он с горечью упрекал себя за то, что не избавился от своего тяжелого снаряжения перед началом спуска. Он начал анализировать, почему, собственно, он не сбросил оружие и боеприпасы в пропасть вместе с обувью? Ведь они не могли пригодиться ему для защиты на этой отвесной стене. Он пришел к парадоксальному выводу, что подсознательно специально оставил при себе тяжелое снаряжение, чтобы осложнить задачу и, в конце концов, разбиться насмерть, может быть, на глазах этой своевольной девчонки, которая называла себя Красным Цветком Зорама. Примечательно, между прочим, что, вися на одних пальцах в буквальном смысле в преддверии Вечности, Джейсон Гридли ни разу не вспомнил ни о Синтии Фурнуа, ни о Барбаре Грин.

Ослабшие, скользкие от крови пальцы больше не могли удерживать его тело. Развязка наступила внезапно. Сначала сорвалась одна рука, а затем, под увеличившейся тяжестью, и вторая. Джейсон заскользил вниз и… приземлился на ноги. До дна пропасти, как оказалось, оставалось всего лишь несколько дюймов.

Приготовившись к смерти, он не сразу пришел в себя и оценил в полной мере собственную удачу. Подняв кверху глаза, он еле поверил, что действительно сам спустился по этой жуткой круче почти до самого конца. Колени его задрожали и подогнулись, и он опустился на землю совершенно без сил. А следившая за ним девушка, спрятавшаяся за грудой камней, по непонятной причине вдруг разразилась горькими слезами.

Неподалеку от Джейсона из скалы бил источник, образующий маленький ручеек, чьи струи, сверкая в лучах солнца, весело сбегали вниз по ущелью. Разыскав свои башмаки, Джейсон тяжело заковылял к воде. Здесь он утолил жажду, промыл холодной водой многочисленные порезы на ногах, перевязал их, как смог, обрывками носового платка, снова обулся и тронулся вверх по ущелью вслед за Джаной.

В небе над головой Джейсон заметил тревожные грозовые облака, но не придал им значения, отметив только про себя, что это первые грозовые тучи, замеченные им с момента появления в Пеллюсидаре. Он понимал, конечно, что тучи предвещают дождь, но не имел ни малейшего представления о характере и масштабах предстоящего разгула стихии.

Далеко впереди по крутой узкой тропе уже карабкалась наверх по стене Джана из Зорама. По ее расчетам, эта дорога должна была вывести ее через перевал к дальним подступам ее родной страны. Пока она видела Джейсона в смертельной опасности, она проливала слезы, мучаясь от страха и раскаяния, но едва убедившись в его безопасности, с непоследовательностью, вообще свойственной женскому полу, она снова постаралась убежать от него. Джана почти достигла края пропасти, когда налетел шторм и с неба упали первые капли дождя. Она мгновенно сообразила, что следующий за ней Джейсон понятия не имеет о грозящей ему опасности. Ни секунды не колеблясь, девушка повернулась и со всей возможной скоростью стала спускаться по крутой тропке, по которой только что с таким трудом поднялась. Во что бы то ни стало она должна была успеть к нему раньше, чем это сделают бурные водяные потоки. Только она могла сейчас спасти его, указав какое-нибудь возвышенное место, где ему не будет грозить предстоящее наводнение. Что касается дна ущелья, Джана хорошо представляла себе, что через очень короткий промежуток времени оно превратится в ревущую реку глубиной в несколько десятков футов. Вода и так уже появилась на дне пропасти. Пока это был небольшой ручеек, но он постоянно рос, буквально на глазах, за счет стекающих вниз маленьких и больших потоков, грозящих вот-вот превратиться в настоящие водопады. Вместе с водой вниз рушились и мелкие камни, и огромные глыбы, подмытые непрерывными струями ливня. Никогда еще за всю свою жизнь Джана не попадала в такую ужасную бурю. Гремел гром и сверкала молния, завывал ветер, и нескончаемым потоком низвергалась с неба вода. На расстоянии протянутой руки невозможно было что-либо разглядеть, каждый шаг угрожал смертью, но девушка упрямо, на ощупь, пробиралась вниз по тропе, охваченная благородным порывом спасти своего бывшего спутника. Но даже ей очень скоро стало ясно, что ее попытка совершенно безнадежна. Пропасть уже почти на треть заполнилась водой, и уровень ее продолжал быстро подниматься. Уцелеть, в этом бурлящем почти у ее ног кошмаре не мог никто. Приходилось признать, что Джейсона давно унесло волнами.

Неужели Джейсон мертв?! Мгновение Джана стояла, глядя на бушующие волны и борясь с нахлынувшим вдруг желанием самой броситься в них. Ей больше не хотелось жить, хотя что-то, скорее всего, примитивный инстинкт выжить, заложенный в каждом первобытном человеке, останавливало ее от этого безрассудного поступка. Ее соплеменники всю свою жизнь вели тяжкую борьбу за существование и привыкли сражаться до конца и никогда не сдаваться. Сама мысль о самоубийстве показалась бы им кощунственной. Поэтому девушка повернулась и во второй раз стала подниматься наверх, спасаясь от потоков прибывающей снизу воды и рискуя быть смытой потоками, льющимися сверху.

Джейсон Гридли не раз был свидетелем внезапных грозовых штормов в Аризоне и Калифорнии и знал, как быстро могут заполняться водой до того абсолютно сухие впадины, а узкие ручейки превращаться на глазах в бушующие потоки. Он своими глазами видел однажды, как в выжженной пустыне за несколько часов возникла река в милю шириной. Поэтому от него не укрылось появление на дне пропасти потока воды. Он сразу понял, что ни один виденный им прежде шторм не сможет и близко соперничать по силе и размаху с надвигающимся стихийным бедствием и поспешил найти себе убежище как можно выше по склону. Противоположная стена ущелья была не такой уж крутой, но достаточно трудной для подъема. Джейсон с большим усилием ухитрялся опережать быстро поднимающийся уровень воды. Но он не терял надежды, так как всего в нескольких футах над головой разглядел пологую ложбину, ведущую на вершину стены. Однако до нее еще нужно было добраться, а мутные воды бурлящей разлившейся реки уже плескались у самых его ног. Сверху тоже низвергались струйки, ручьи и целые водопады, поминутно угрожая смыть его в пропасть.

Быстро несущиеся воды потока доходили Джейсону уже до колен. На какое-то мгновение он потерял равновесие и почувствовал, что опора ускользает у него из-под ног. Нелепо размахивая руками, он выронил в воду соскользнувшее с плеча ружье, но зато успел ухватиться за торчащий выступ и спустя несколько секунд оказался в сравнительной безопасности. Он карабкался все выше и выше, пока не достиг точки, куда, по его мнению, вода не должна была добраться. Там он забрался под нависающий гранитный козырек и скорчился в этом ненадежном укрытии, испытывая муки голода и холода, точно так же, как испытывали их в нескольких милях от него затерявшиеся в этих же горах Тарзан, Тар-гаш и Тоар. Но сделать ничего было нельзя, оставалось только спокойно сидеть на месте и ждать окончания шторма.

О судьбе Джаны Джейсон особо не беспокоился. Он испытывал искреннее восхищение перед этой вполне самостоятельной молодой дамой и не сомневался в том, что ей, достойной представительнице местного населения, без всяких хлопот удалось избежать наводнения и найти теплое и сухое убежище.

Сидя в темноте и сырости, Джейсон задумался о своем будущем. Больше всего его занимал вопрос, как ему найти Джану в этом хаосе горных хребтов и вершин, долин и ущелий, подъемов и спусков, когда все следы наверняка смыты наводнением, а он даже не знает, в каком направлении следует искать Зорам. Похоже, что ему предстояло идти теперь куда глаза глядят, ведь он не имел понятия не только о том, где искать Зорам, но и не представлял себе, где сейчас может находиться корабль экспедиции.

Дождь кончился, ослепительные лучи солнца сразу же принялись испарять накопившуюся влагу, окутав мир вокруг легкой дымкой тумана. Согревшись и просохнув, Джейсон почувствовал, что не совсем утратил надежду и решил вопреки всему продолжать свои безнадежные поиски.

Прежде всего он постарался припомнить, хотя бы в общих чертах, в какой стороне ему следует искать родину Джаны. Она не раз показывала направление и рассказывала ему о своей стране, и после короткого раздумья Джейсон взял курс на глубокую седловину между двумя могучими вершинами. Жажда его больше не беспокоила, а голод несколько притупился. После потопа трудно было рассчитывать встретить какую-нибудь дичь, но судьба оказалась благосклонной к американцу — он случайно наткнулся в скалах на свежую кладку яиц, неведомо как уцелевшую в разгуле стихии. Кто и когда отложил эти яйца, Джейсон не знал, да и не особо задумывался. Они были свежими, вкусными и такими большими, что двух штук ему хватило, чтобы наесться до отвала.

Неподалеку от того места, где он нашел кладку, росло низкое искривленное дерево с толстыми узловатыми корнями. Утолив голод, Джейсон отнес под дерево оставшиеся три яйца, чтобы укрыть их от стервятников и других охотников до чужих яиц, разделся, развесил мою одежду сушиться на нижних ветвях дерева и спокойно уснул, не испытывая в теплом климате Пеллюсидара никаких неудобств от своей наготы.

Как долго он спал — трудно даже предположить, но проснулся Джейсон Гридли значительно посвежевшим и отдохнувшим. К нему снова вернулась былая уверенность. Он встал, с наслаждением потянулся и протянул руку, чтобы снять с дерева свою одежду. К его удивлению и ужасу одежды на дереве не было. Джейсон поспешно огляделся, надеясь найти ее где-нибудь поблизости или хотя бы обнаружить следы того, кто ее унес, но признаемся сразу: Джейсон Гридли так и не увидел больше своей одежды и не встретился с ее похитителем. Под деревом осталась только рубашка. Очевидно, ее сдуло ветром, пока он спал, и она осталась незамеченной вором. Кроме того, у него сохранились оба револьвера и патронташ с патронами, которые лежали у него под боком.

Климат в Пеллюсидаре таков, что одежда — скорее обуза, чем необходимость. Но не следует забывать, что цивилизованный человек настолько привык к ней в течение многих поколений, что утратил способность обходиться без нее. Снимите с современного мужчины штаны и все остальное и вы получите жалкое, растерянное существо, практически не способное трезво оценивать ситуацию и совершать какие-то решительные действия. Еще никогда в жизни Джейсон Гридли не ощущал с такой остротой свою беспомощность и комичность, как сейчас, когда представил себе, что бредет по Пеллюсидару, одетый лишь в рваную рубашку и патронташ. Вместе с тем он понимал, что, за исключением башмаков, не утратил ничего по-настоящему ценного, хотя в первую очередь его волновал вопрос: имеет ли он моральное право продолжать поиски Джаны и являться ей на глаза столь скудно одетым? Сама Джана не была слишком отягощена одеждой, но это обстоятельство каким-то странным образом нисколько не отражалось на ее скромности и целомудрии в глазах Джейсона. А вот он просто никак не мог себе позволить предстать перед ней в таком неприличном виде. Одна только мысль, что девушка увидит его без штанов, заставила Джейсона густо покраснеть.

В своих снах Джейсону нередко приходилось видеть себя в различных стадиях наготы, но во сне это казалось чем-то само собой разумеющимся. Теперь же, когда сон обратился в явь, он даже пожалел, что никогда прежде не задумывался о влиянии наготы на мораль и самоуважение человека и не сумел заранее подготовиться к преодолению столь нелегкого этического порога.

Смирившись, наконец, с неизбежным, он разорвал свою рубашку на куски и соорудил из них нечто вроде набедренной повязки. Затем обвязался патронташем и вышел в мир — новый Адам, правда, с двумя револьверами за поясом. Возобновив поиски Зорама, Джейсон Гридли очень скоро пришел к убеждению, что башмаки — самое ценное достижение цивилизации. Его бедные ноги, и так израненные чуть ли не до костей перед наводнением, снова болели и кровоточили от ходьбы по каменистому грунту. Эту проблему удалось решить лишь позже, когда в горы вернулись разбежавшиеся от паводка животные и Джейсону удалось подстрелить мелкого ящера и соорудить себе из его кожи примитивные сандалии.

Солнце Пеллюсидара посылало на землю значительно меньше ультрафиолетового излучения, чем Солнце внешнего мира, но кожа американца все равно со временем покрылась слоем бледно-золотого загара. Странным образом этот загар вернул ему часть былой уверенности в себе, которую вселяла прежде утраченная одежда. Поразмыслив над этим фактом, Джейсон пришел к выводу, что беспокоила его главным образом не нагота, а неестественная белизна собственной кожи. Именно она заставляла его ощущать наготу с особенной остротой, как бы символизируя его мягкость и беспомощность в сравнении с другими существами, населяющими этот мир. В нем чуть было не развился комплекс неполноценности, но теперь, когда кожа его приобрела густой загар, а ноги покрылись затвердевшими мозолями и сделались нечувствительными к неровностям почвы, он снова мог шагать по свету с высоко поднятой головой и больше не вспоминать о своей наготе.

Прошло уже немало снов с момента расставания с Джаной, так что Джейсон понимал, какой это долгий срок по земным стандартам. Он по-прежнему не встречал на пути как следов девушки, так и признаков присутствия других людей, хотя не раз подвергался нападениям хищников. Приобретенный опыт позволял ему избегать нежелательных встреч, почти не прибегая к оружию. Он давно решил тратить боеприпасы только в случае крайней необходимости, так как их запас был весьма ограничен и на пополнение его в здешних краях рассчитывать не приходилось.

Тем временем Джейсон перевалил через горный хребет и спустился в более привлекательную местность. Здесь тоже в изобилии встречались непроходимые пропасти и отвесные скалы, но растительность была разнообразней и пышнее, образуя порой целые леса на этих склонах. Воды тоже было больше, чем по ту сторону хребта, а главное, что так радовало Джейсона Гридли, здесь водилась масса мелкой дичи, и он теперь не испытывал никаких проблем с питанием. Все с той же целью экономии боеприпасов, он изготовил примитивное оружие. Копье он постарался сделать похожим на легкое копье Джаны, а лук со стрелами изготовил, вспоминая вооружение Тарзана и его верных Вазири. Самая большая трудность заключалась в том, чтобы научиться владеть этим оружием. Честно говоря, если бы Джейсон рассчитывал только на него, он давно бы умер с голода. Первое время приходилось прибегать к помощи револьверов, но постепенно он достиг во владении атрибутами каменного века определенного совершенства и почти перестал расходовать патроны для пополнения запасов мяса.

Потеряв всякую надежду отыскать корабль или своих пропавших товарищей, Джейсон Гридли понемногу смирился с мыслью, что ему придется провести остаток жизни, скитаясь по Пеллюсидару, сражаясь с местными чудовищами за существование с помощью своего примитивного оружия и утратив возможность вернуться в лоно цивилизации. Больше всего он страдал от одиночества и с волнением ждал того момента, когда отыщет какое-нибудь племя и попытается присоединиться к нему. Из отрывочных сведений о местных племенах, почерпнутых в разговорах с Джаной, Джейсон представлял, какой трудной может оказаться предстоящая ему задача — завоевать доверие полудикого племени, все принципы жизни которого начисто отвергали саму возможность дружелюбного отношения к чужакам. Но Джейсон был молод и с оптимизмом смотрел в будущее, надеясь решить эту проблему, когда она возникнет. А пока он был постоянно начеку в ожидании встретить кого-нибудь, и судьба не заставила его долго ждать.

Судя по всему, Джейсон искал Зорам в неверном направлении. Теперь ему пришлось просто бродить по горам в надежде рано или поздно наткнуться на него. После очередного привала подувший снизу ветер донес до ноздрей американца едкий запах дыма. Он даже задрожал от нахлынувших чувств — ведь дым означал огонь, а значит и человека.

Осторожно спускаясь по склону и стараясь держаться против ветра, Джейсон вскоре различил тонкую струйку дыма, поднимающуюся из ущелья прямо по ходу. Подойдя к краю обрыва, Джейсон обратил внимание, что стена ущелья напротив него была отвесной и гладкой, та же, на краю которой он находился, значительно более низкой, сильно выветренной и вполне доступной для спуска. Осторожно высунув голову, он заглянул вниз. По дну ущелья бежал широкий ручей, по берегам которого через небольшие промежутки рос-ли крупные деревья, придавая открывшейся панораме вид европейского парка, равно как и пышный цветочный ковер, покрывающий все дно каньона.

На берегу ручья у небольшого костерка сидел на корточках бронзовокожий воин, целиком поглощенный поджариванием на углях тушки какой-то птицы. Понаблюдав за поведением воина, Джейсон задумался, каким способом ему лучше будет войти в контакт с незнакомцем. Ему необходимо было убедить воина в своих дружественных намерениях с первых же шагов, так как Джейсону было хорошо известно, с каким недоверием относятся местные жители к чужеземцам. В конце концов он остановился на следующем плане: от-крыто подойти к незнакомцу с протянутыми руками и постараться уговорить того, что он, Джейсон, не собирается причинять ему никакого вреда. Он уже собирался претворить этот план в действие, когда внимание его привлекло какое-то движение на краю противоположной стены ущелья.

Чем был вызван его взгляд — каким-то периферийным видением или пресловутым шестым чувством — Джейсон не знал. Но как бы то ни было, он безошибочно устремил свой взор именно туда, где величественно застыло на краю пропасти фантастическое существо, подобного которому еще не доводилось видеть своими глазами ни одному человеку из внешнего мира. Это был гигантский, покрытый роговой броней, динозавр, словно сошедший со страниц учебника палеонтологии. Огромный ящер достигал в длину от головы до кончика хвоста шестидесяти или семидесяти футов, а изогнутая горбом спина, заканчивающаяся роговым или костяным гребнем, возвышалась над землей не меньше, чем на двадцать пять футов. Сравнительно небольшая голова напоминала голову ящерицы. Пластины на гребне, будучи в толщину не больше дюйма, в высоту и у основания имели около трех футов. Мощный хвост, также увенчанный шипами роговой брони, имел целых два гребня — у основания и ближе к концу, — но существенно меньших размеров, чем спинной. При ходьбе ящер пользовался всеми четырьмя конечностями. Короткие передние лапы заставляли его держать морду близко к земле, создавая впечатление, что он все время что-то вынюхивает.

Внимание рептилии явно было привлечено к одинокому воину у костра. Внезапно, к несказанному изумлению Джейсона, чудовище подобралось и присело на задних ногах, а затем прыгнуло вниз. Первой мыслью Джейсона было, что сейчас оно разобьется в лепешку под собственной тяжестью, но к его удивлению ничего подобного не произошло. Вместо этого спинной гребень динозавра превратился в два коротких крыла, и он начал планировать на дно каньона, наподобие гигантской белки-летяги. Со свистом разрезая воздух, огромная рептилия привлекла, наконец, внимание воина. Он вскочил на ноги и схватился за копье. В ту же секунду, выхватив оба кольта, к нему на помощь бросился по узкой расщелине Джейсон Гридли.

Глава 11

Пока Тарзан поднимался по веревке, выскочивший из-за поворота пещерный медведь с разбегу проскочил мимо, но сумел вовремя затормозить, упираясь в землю задними лапами. Очутившись под повисшим на веревке человеком-обезьяной, он поднялся во весь рост и попытался достать ускользнувшего обидчика своими длинными острыми когтями. Именно в этот момент произошла та самая непредвиденная случайность, от которой никто не застрахован. Край выступа, через который была переброшена веревка, оказался в одном месте острым как бритва. Под тяжестью Тарзана веревка несколько сместилась, попала на этот заостренный край и тут же разошлась, а Владыка Джунглей нежданно-негаданно очутился прямо на спине разъяренного зверя.

Все это произошло с такой быстротой, что невозможно было понять, кто из двоих был больше удивлен столь крутым поворотом событий. Но ни одно дикое животное не может себе позволить долго удивляться — такие в джунглях не выживают. Поэтому оба противника приняли случившееся как объективную реальность и позволили себе отвлечься не более, чем на долю секунды.

Медведь резким движением попытался сбросить непрошеного седока, а Тарзан изо всех сил вцепился в густую шерсть зверя, прекрасно понимая, что его ждет, если он не удержится. Одной рукой ему удалось обхватить медведя за толстую шею, а другая скользнула к охотничьему ножу. Место для схватки, надо сказать, было выбрано не слишком удачно для человека-обезьяны. Слева от тропы высилась отвесная стена, а справа зияла бездонная пропасть. Естественное стремление медведя избавиться от повисшего у него на спине человека одинаково угрожало повергнуть в пропасть обоих.

Оглушительное рычание зверя сотрясало, казалось, самые отдаленные вершины Гор Типдаров, но человек-обезьяна боролся за свою жизнь молча. Раз за разом вонзал он стальной клинок в спину врага, а тот все яростнее рычал, не в силах избавиться от дерзкого надоеды. Вместе с тем медведь сохранял разумную дистанцию между собой и краем обрыва, не желая, видимо, покончить жизнь на острых скалах внизу.

Но битва не могла продолжаться бесконечно. Настал момент, когда нож Тарзана рассек спинной мозг медведя. По телу его прошла судорога, а человек-обезьяна в эту секунду успел соскользнуть со спины зверя и отпрыгнуть в сторону. Туша медведя качнулась и сорвалась с обрыва, а Тарзан печальным взором проводил застрявшие в ней последние стрелы и свое единственное копье.

Подобрав валявшуюся на тропе веревку, Тарзан зашагал обратно к пещере в поисках своего лука, который он бросил, когда пришлось спасаться бегством, а также желая поближе познакомиться со спасенным им мальчиком. Пройдя всего несколько шагов, он лицом к лицу столкнулся с появившимся из-за поворота подростком. Увидев Тарзана, мальчик отпрянул назад и замер в напряженной позе, одной рукой сжимая копье, а другой — каменный нож. Еще он держал в руках лук Тарзана, который сразу же выронил, чтобы иметь руки свободными в случае нападения.

— Я — Тарзан, сын племени обезьян, — представился Владыка Джунглей. — Я пришел с миром и не собираюсь убивать.

— Меня зовут Ован, — ответил мальчик. — Если ты не собираешься убивать, значит ты собираешься украсть одну из наших девушек. Долг каждого воина племени Клови убить похитителя.

— Девушки мне тоже не нужны, — сказал Тарзан.

— Тогда что ты делаешь на землях Клови? — подозрительно спросил Ован.

— Я заблудился, — признался человек-обезьяна. — Я родом не из Пеллюсидара, а из другого мира, расположенного очень далеко отсюда. Я потерял своих друзей и не могу их снова отыскать. Я хотел бы подружиться с воинами Клови.

— Почему ты напал на медведя? — неожиданно задал вопрос Ован.

— Если бы я этого не сделал, медведь убил бы тебя. Ован почесал в затылке.

— Я тоже не вижу другой причины, — вынужден был признать он, — хотя мне все равно непонятно. Так мог поступить любой мужчина из моего племени, но ты-то не из моего племени. Ты — чужак, а значит враг. Или у твоего племени другие обычаи?

— Другие, — подтвердил Тарзан.

Долгое время Ован пристально рассматривал красивого гиганта с бронзовой кожей. Наконец он кивнул головой.

— Я верю тебе, — сказал он, — хотя по-прежнему не понимаю. Я никогда раньше не сталкивался с таким поведением и не уверен, что наши воины поверят моему рассказу. И даже, если мне удастся убедить их, что ты на самом деле спас мне жизнь, тебе все равно будет грозить опасность, так как воины моего племени не привыкли доверять чужакам.

— Далеко до твоей деревни? — спросил человек-обезьяна.

— Не очень, — ответил Ован.

— Я пойду с тобой и сам поговорю с вождем.

— Хорошо, — согласился мальчик. — Обещаю тебе, что вождь выслушает твои слова. Его зовут Аван. Он — мой отец. А если они все-таки решат тебя убить, я постараюсь помочь тебе, потому что ты спас мою жизнь от страшного райта.

— А как тебя вообще занесло в его логово? — поинтересовался Тарзан. — Ведь с первого взгляда можно было понять, что это не место для одинокого ребенка.

— Но ведь и ты тоже шел по той же тропе, — парировал Ован. — Просто ты оказался позади райта, а мне не повезло.

— Но я же не знал, куда ведет тропа.

— Я тоже не знал, — признался Ован. — Прежде я охотился только вместе со старшими, но теперь настала пора, когда я должен в одиночку выйти на охоту и самостоятельно убить добычу. Только таким образом может юноша доказать свое право стать охотником и воином. Я увидел эту тропу и пошел по ней, хотя и не знал, куда она ведет. Когда я увидел, что тропа заканчивается тупиком и услышал за спиной шаги медведя, я понял, что никогда больше не увижу пещер моего народа и не стану великим воином. Увидев меня, райт встал на задние лапы и очень рассердился. У меня не было выбора — я должен был сражаться с ним. Может быть, мне даже удалось бы его убить, хотя и сомнительно. А потом появился ты и с помощью вот этой гнутой палки вонзил в спину райту маленькое копье. Он еще больше рассердился, забыл про меня и погнался за тобой. Ты не мог не знать, что он поступит именно так. В твоем племени должно быть все такие храбрые. Расскажи мне о своей стране. Она далеко отсюда? У вас много охотников? Ваш вождь очень сильный?

Тарзан попытался объяснить мальчику, что сам он родом не из Пеллюсидара, но этот факт оказался непосильным для детского восприятия. Пожав плечами, человек-обезьяна переменил тему разговора и принялся расспрашивать Ована о нем самом и об обычаях его племени. Ован с удовольствием расхваливал силу и смелость воинов Клови и поразительную красоту его женщин.

— Мой отец — Аван — великий вождь, — похвастался он. — Мужчины племени Клови — самые лучшие воины и охотники во всем Пеллюсидаре. Мы постоянно сражаемся с воинами Зорама и даже Дароза, который лежит еще дальше, чем Зорам. Так уж случилось, что в Клови избыток мужчин, а невест на всех не хватает. Поэтому наши молодые воины добывают себе подруг в соседних племенах. Совсем недавно двадцать наших во главе с Карбом отправились за девушками в Зорам. В Зораме очень красивые девушки! Когда я стану воином, тоже пойду в Зорам и украду невесту.

— От Клови далеко до Зорама? — спросил Тарзан.

— По-разному говорят, — пожал плечами мальчик. — Я слышал, что от Клови до Зорама много дальше, чем от Зорама до Клови. За время перехода туда воин принимает пищу пять или шесть раз, а на обратном пути достаточно двух раз.

— Не понимаю, как могут ваши воины тратить на обратный путь втрое меньше времени? — спросил человек-обезьяна.

— На обратном пути наших обычно преследуют воины Зорама, — пояснил мальчик.

Тарзан усмехнулся про себя наивному ответу ребенка, но в то же время в очередной раз задумался над уникальностью местных условий, где обратный путь и в самом деле может оказаться короче или длиннее дороги туда.

За время пути Ован постепенно отбросил свои подозрения в отношении незнакомца и разговаривал с ним, как с членом собственного племени. Заметив глубокие раны от когтей типдара на теле нового друга, он не отставал от Тарзана, пока тот не рассказал ему свою историю. Подвиг человека-обезьяны произвел на него такое впечатление, что всю оставшуюся дорогу мальчик вслух восхвалял отвагу, силу и находчивость человека-обезьяны в такой ситуации, из которой ни один из знакомых ему воинов не мог бы рассчитывать выпутаться живым. Заметив покраснение вокруг ран Тарзана, Ован сообразил, что они, должно быть, причиняют немалую боль, и у первого же попавшегося ручья настоял, чтобы Тарзан позволил ему промыть раны и положить на них лекарственные травы, которые Ован набрал рядом с ручьем. Он разжевал их во рту и приложил к воспаленным местам, уверив Тарзана, что боль скоро пройдет. Боль от ран оказалась жалким подобием той агонии, в которую повергло человека-обезьяну наложение «целебных» трав, но мальчик, хорошо знавший о действии снадобья, как ни старался, не смог заметить даже тени страдания на бесстрастном лице человека-обезьяны. Его восхищение новым знакомым стало еще сильнее.

— Сначала будет больно, — сказал он извиняющимся тоном, — но потом станет легче и заражения можно будет не опасаться.

Мальчик оказался прав. Некоторое время Тарзан испытывал невероятное страдание, но постепенно боль улеглась, и он даже думать забыл о своих ранениях.

По дороге Тарзан задержался в небольшой рощице, чтобы вырезать себе новое копье и сделать дюжину стрел. Ован очень заинтересовался стальным ножом человека-обезьяны, но на стрелы глядел свысока, назвав их «игрушками для грудного младенца». Когда же Тарзан с помощью такой «игрушки» снял со скалы горного барана, мальчик проникся величайшей почтительностью к обладателю столь удобного оружия и чуть ли не со слезами принялся умолять, чтобы Тарзан и его научил им пользоваться.

Юный Ован пришелся по сердцу человеку-обезьяне. Они быстро стали друзьями. В мальчике были налицо все столь дорогие сердцу Владыки Джунглей черты дикого животного, и в то же время в нем не было пороков, свойственных современным детям, в частности, болтливости.

— Вот мы и пришли, — объяснил Ован, остановившись на краю пропасти. — Внизу лежат пещеры Клови. Я надеюсь, что Аван, вождь племени, примет тебя как друга, но обещать я ничего не могу. Для тебя может быть лучше будет пойти своей дорогой и не спускаться к пещерам Клови. Я не хочу быть свидетелем твоей смерти.

— Меня не убьют, — уверенно заявил Тарзан. — Я иду как друг.

Однако, в глубине души, он понимал, что шансов на то, что эти дикари примут его как своего, у него немного.

— Ну что ж, пойдем, — сказал Ован и начал спускаться.

Крутая горная тропка постепенно превратилась в широкую, хорошо ухоженную дорогу, ведущую ко входу в ущелье. Видно было, что к ее благоустройству приложили руки целые поколения людей. Спустя некоторое время Ован негромко свистнул. В ответ послышался такой же свист, а когда двое путников обогнули округлую скалу, глазам Тарзана открылась высокая стена с широким карнизом в основании, усеянная темнеющими отверстиями пещер.

На карнизе, занимавшем площадь не менее двух акров, собралось около сотни мужчин, женщин и детей. Все глаза были повернуты в их сторону. Увидев Тарзана, воины повскакали с мест, хватаясь за копья и ножи. Женщины в тревоге хватали детей и спешили увести их с открытого места в пещеры.

— Не бойтесь! — закричал мальчик. — Это идет Ован со своим другом Тарзаном.

— Убить его! — прорычал один из воинов.

— Где Аван, вождь племени? — громко спросил мальчик, не обращая внимания на недоброжелательные возгласы.

— Вождь Аван слушает тебя, — послышался не громкий, но уверенный голос.

Тарзан повернул голову и увидел стройного загорелого мужчину, появившегося около входа в одну из пещер.

— Кого ты привел к нам, Ован? — спросил вождь. — Если это пленник, то почему он при оружии?

— Он не пленник! — горячо воскликнул Ован. — Он чужеземец, но не питает враждебных чувств к народу Клови. Он пришел с миром.

— Он — чужак, — возразил Аван, — и этого достаточно, чтобы убить его. Он знает теперь дорогу к пещерам Клови, и мы не можем оставить его в живых, иначе он приведет сюда своих соплеменников.

— У него нет соплеменников в Пеллюсидаре, — объяснил Ован, — и он не знает дороги в свою страну.

— В таком случае язык его лжив, — уверенно заявил вождь, — так как все мы знаем, что такое невозможно. Нет такого человека, который не мог бы найти дороги в свою родную страну. Отойди в сторонку, Ован, я сейчас прикончу этого проходимца.

Мальчик не послушался отца. Вместо этого он сделал шаг вперед и загородил грудью своего спасителя.

— Каждый, кто захочет убить друга Ована, должен будет сначала убить самого Ована! — отважно заявил он.

Высокий воин, стоявший рядом с вождем, предостерегающе положил руку ему на плечо.

— Твой сын всегда славился своей рассудительностью, — сказал он, — и всем известно, что он далеко обогнал по уму своих сверстников. Если он называет незнакомца своим другом и готов пожертвовать своей жизнью в его защиту, самое малое, что мы можем сделать, — это выслушать его.

— Хорошо, Улан, — согласился вождь, — давай сперва послушаем моего сына, а там посмотрим. Говори, мой мальчик, и поведай нам, почему нам не следует убивать этого чужака?

— Этот благородный воин спас мою жизнь, рискуя своей, — горячо заговорил Ован. — Он в одиночку сразился с огромным райтом, который готов был разорвать меня на кусочки, и победил. Теперь скажите мне, найдется ли в племенах Зорама или Дароза хоть один воин, способный на такой же поступок? Этот незнакомец обладает не только великим мужеством, но и великодушным сердцем. Племя Клови только выиграет, если примет его как друга.

Аван склонил голову и некоторое время оставался в раздумье.

— Когда вернется Карб, — объявил он свое решение, — мы соберем совет и обсудим, что делать с чужеземцем. А пока он останется среди нас пленником.

— Нет, я не останусь пленником! — решительно заявил Тарзан. — Я пришел к вам с миром и дружбой и останусь только как друг или не останусь вовсе.

— Пусть поживет с нами как друг, — предложил Улан. — Он ведь спас Ована и не причинил ему зла. Почему мы должны бояться его, когда нас много, а он один?

— А если он пришел к нам, чтобы украсть девушку? — предположил Аван.

— Нет, — решительно заявил Ован, — ему не нужны наши девушки. Пусть он останется с нами. Я ручаюсь за него своей жизнью!

— Пусть останется! — поддержали Ована другие воины.

Мальчишка всю свою жизнь был любимцем племени, но никогда не злоупотреблял своим положением, поэтому взрослые не видели особых причин отказывать ему.

— Хорошо, — объявил вождь. — Чужеземец остается. Улан и Ован головой отвечают за него.

Лишь немногие кловиане сумели отнестись к Тарзану без предубеждения. Среди них были Марель и Рола — мать и сестра Ована. Да и они приняли его только потому, что безоговорочно доверяли мальчику. Гораздо важнее для человека-обезьяны была дружба Улана — знаменитого воина и одного из старейшин племени. Привыкший с детства к обычаям примитивных народов, Тарзан без труда вписался в нехитрый уклад кловиан. Он старался не обращать внимания на тех, кто его не трогал, а в отношении всех прочих скрупулезно придерживался местных законов и обычаев. Больше всего ему нравилось общаться с Марель — у нее был открытый характер и неженский интеллект. Она рассказала Тарзану, что в молодости была украдена из Зорама Аваном, тогда еще совсем юным воином. Его поразила ее красота, хотя он уже знал, что изо всех горных племен именно в Зораме живут самые прекрасные девушки.

Улан тоже нравился человеку-обезьяне с самого начала, потому, возможно, что сразу принял его сторону. Но Улан во многом отличался от остальных соплеменников. Судя по всему, он был одним из тех людей, которые привыкли сначала думать, а потом делать. У него был редкий дар для человека каменного века — способность к абстрактному мышлению и фантазии. Придуманные им сказки и истории забавляли, а подчас и поражали многочисленных слушателей. Не чуждо было ему и искусство живописи, которое он как-то раз с нескрываемой гордостью продемонстрировал Тарзану. Проведя однажды его в свою пещеру, Улан осветил факелом сплошь расписанные различными сценами и фигурками животных стены. Кого здесь только не было! Мамонт и саблезубый тигр, пещерный медведь и красный олень, типдар и гиенодон и еще десятки знакомых и незнакомых зверей. Одна из фигур особенно заинтересовала Тарзана, напомнив ему огромного ящера — грифа, — с которым он когда-то столкнулся в Пал-уль-Доне, стране хвостатых людей, затерянной в дебрях Африки. Улан любезно пояснил, что на картинке изображен гиор — очень опасный зверь, который водится в Долине Гиоров, расположенной в предгорьях Гор Типдаров, далеко за пределами Клови. Все рисунки были выполнены четко и свидетельствовали о незаурядном мастерстве автора. Остальные соплеменники Улана считали их чем-то фантастическим, потому что он был единственным, кто занимался настенной живописью, и, как всякий художник, был не до конца понятен окружающим. Будь он хилым и слабым, за свои рисунки он мог бы оказаться изгнанным из племени. Но Улан был знаменитым охотником и великим воином, поэтому художественный дар давал ему дополнительное преимущество в глазах сородичей.

Кроме этих четверых, еще несколько человек спокойно воспринимали чужака, но подавляющее большинство кловиан относились к Тарзану с плохо скрываемым недоверием. На их памяти еще ни разу чужестранца не принимали как друга. Открыто, впрочем, никто не выступал. Все ждали возвращения Карба и его отряда. Тогда на совете с их участием можно будет потребовать казни человека-обезьяны.

А Тарзан тем временем завоевывал себе все больше сторонников — особенно после каждой охоты, где он показывал чудеса отваги, умения и ловкости. Даже его странное вооружение, будучи сначала предметом насмешек и пренебрежения, вскоре вызвало неприкрытое восхищение кловиан. Сам Тарзан только приветствовал подобное изменение общественного мнения в свою пользу и надеялся, что Карб вернется еще не скоро, позволив ему тем самым прочно закрепить свои позиции среди воинов племени, а в дальнейшем, может быть, разыскать с их помощью своих друзей. Он был уверен, что Джейсон Гридли, если только он еще жив, бродит где-то по этим горам. Его следовало разыскать в первую очередь, а уж вдвоем они наверняка что-нибудь придумают, чтобы найти корабль и остальных участников экспедиции.

Тарзан много раз ел, много раз спал и принял участие в нескольких охотничьих вылазках вместе с кловианами. Он прибыл в Клови в полдень. Сейчас тоже был полдень, если судить по положению солнца на небе. Как давно он находится здесь? Месяц? Год? Кто знает? Присев на корточки возле костра, человек-обезьяна непринужденно беседовал с Марель, занятой приготовлением пищи, и Уланом, когда со стороны тропы, ведущей в деревню, раздался свист, свидетельствующий о приближении большой группы дружественных воинов. Мгновение спустя на тропе появился бегущий со всех ног подросток.

— Это Томар, — заметила Марель. — Уж не Карб ни вернулся?

Подросток добежал до середины широкого карниза, над которым располагались пещеры Клови, и остановился. Постояв немного с драматически поднятой вверх рукой, он дождался тишины и заговорил.

— Карб возвращается! Он ведет победоносных воинов Клови, захвативших самую прекрасную девушку Зорама. Слава великому воину Карбу! Слава бесстрашным воинам Клови!

Позабыв про домашние дела, все племя высыпало наружу, чтобы насладиться зрелищем возвращающихся воинов. Вот они показались из-за поворота и вышли на карниз — двадцать вооруженных мужчин во главе с Карбом. Один из воинов вел на кожаном поводке молодую девушку со связанными за спиной руками.

Главный интерес человека-обезьяны привлекла фигура Карба. Именно от него во многом зависела его собственная судьба. Несмотря на молодость, Карб успел прославиться и с его мнением считались в совете старейшин племени. С виду он являл собой образец мужской силы и красоты, свойственной, впрочем, большинству горцев. Лишь тонкие, злые губы, да холодный равнодушный взгляд портили первое впечатление.

Переведя взгляд с лица Карба на лицо плененной девушки, Тарзан был поражен ее красотой. Мальчишка Томар был недалек от истины, когда утверждал, что воины привели с собой самую прекрасную девушку Зорама. Тарзан подумал, что ни в этом, ни во внешнем мирах, ему еще не доводилось встречать столь ослепительной красоты.

Стоя в центре площадки, Аван встречал возвращающихся. Он с одобрением высказался о пленнице и внимательно выслушал рассказ Карба о наиболее важных моментах экспедиции.

— Мы незамедлительно соберем совет, — объявил вождь, — чтобы решить, кому будет принадлежать девушка, а заодно и еще один вопрос, который мы отложили до твоего возвращения, Карб.

— Это еще что такое? — подозрительно осведомился Карб.

Авал указал на Тарзана.

— Этот чужеземец просит принять его в наше племя и считать одним из нас.

Карб холодно глянул в сторону человека-обезьяны. Лицо его омрачилось.

— Почему его сразу не прикончили? — недовольно спросил он. — Если позволишь, я сам с ним сейчас разделаюсь раз и навсегда.

— Не спеши, Карб. Этот вопрос может решить только общий совет воинов.

— Как угодно, — пожал плечами Карб. — Но если совет оставит его в живых, я убью его собственными руками. Я не потерплю чужака в деревне!

— В таком случае, я предлагаю собрать совет немедленно, — высказался Улан и добавил с нескрываемым сарказмом. — Заодно выясним, кто главнее, Карб или совет воинов?

— Мы долгое время ничего не ели и давно не спали, — напомнил Карб. — Мы должны хорошенько подкрепиться и отдохнуть, а то на совете могут возникнуть проблемы, требующие для своего разрешения всех наших сил, — при этих словах Карб многозначительно посмотрел на Улана.

Остальные воины тоже пожелали сначала поесть и отдохнуть, так что Аван вынужден был согласиться с их справедливыми требованиями.

Пленницу, еще не произнесшую ни одного слова с момента ее появления в деревне, передали на попечение Марель с наказом накормить и дать возможность отдохнуть. Ей развязали руки и отвели к костру перед пещерой вождя. Не садясь на землю, девушка с плохо скрываемым высокомерием огляделась вокруг.

Тарзана несколько удивило, что женщины Клови не проявили никакой внешней враждебности в отношении пленницы. У себя дома, в африканских джунглях, он не раз был свидетелем издевательств и побоев со стороны негритянских женщин, когда тем удавалось добраться до беззащитных пленников как мужского, так и женского пола. Когда он высказал эти соображения Марель, та улыбнулась и все объяснила.

— Ну почему мы должны относиться к бедной девочке плохо, если любая из нас может оказаться в таком же положении? Наши дочери в любой момент могут быть похищены воинами другого племени. Представь себе, что им станет известно о жестокости женщин Клови. Ведь тогда они отплатят тем же, а кому от этого будет хорошо? Но есть и еще одна причина. Эта девушка останется с нами до конца своей жизни. В нашем племени не так много женщин, и все мы подруги. Так неужели мы станем обижать такую же женщину, как и мы? Разве станет наша жизнь счастливее, если мы будем ссориться между собой? Скажи, чужеземец, видел ли ты хоть раз среди наших женщин, скандалящих или хотя бы ругающих друг дружку? Правильно, не видел. И не увидишь, даже если проведешь среди нас всю свою жизнь. Я не скажу, что не встречала женщин со скверными характерами, но с ними у нас разговор короткий. Как мы убиваем для блага племени рождающихся калеками детей, так и изгоняем из племени скандалисток и сплетниц.

Она ласково повернулась к пленнице.

— Присаживайся, дочка. Вот мясо в горшке. Поешь, ты наверняка проголодалась. А потом ложись спать и ничего не бойся. Здесь ты среди друзей. Я ведь тоже родом из Зорама.

Девушка с интересом поглядела на Марель.

— Так ты из Зорама? Что ж, тогда ты должна понимать, как я себя чувствую. Я хочу домой. Я скорее умру, чем останусь жить здесь.

— Ничего, это пройдет, — успокоила ее Марель. — Я тоже так думала, когда меня похитили. Но потом привыкла и поняла, что люди племени Клови ничем, в сущности, не отличаются от наших с тобой сородичей. Они были добры ко мне, и они так же отнесутся и к тебе. Так же, как и я, ты познаешь счастье. Когда тебе выберут мужа, ты начнешь смотреть на жизнь по-другому, уж поверь мне.

— Ни один из них не получит меня! — гневно воскликнула девушка, топнув обутой в сандалию ножкой. — Джана — Красный Цветок Зорама — сама выберет себе мужа!

Марель печально покачала головой.

— Когда-то я тоже так говорила. Но я смирилась, и ты тоже смиришься.

— Только не я! Я встретила лишь одного человека, достойного стать моим мужем, и я никогда не буду принадлежать другому!

— Тебя зовут Джана? — вмешался вдруг в разговор человек-обезьяна. — А нет ли у тебя брата по имени Тоар?

Девушка с удивлением посмотрела на него, словно только что заметив.

— А ты, наверное, тот самый чужеземец, которого Карб обещал убить?

— Похоже на то, — согласился Тарзан.

— А откуда ты знаешь моего брата?

— Мы охотились вместе. Когда мы с ним расстались, мы шли в Зорам. Мы шли по следам, оставленным тобой и еще одним человеком, моим другом. К сожалению, после наводнения все следы смыло, и мы вас потеряли.

— А что тебе известно о моем спутнике? — подозрительно спросила Джана.

— Это мой хороший друг, — повторил Тарзан. — Что с ним сталось?

— Наводнение застигло нас в ущелье. Должно быть, он утонул, — печально проговорила Джана, низко склонив голову. — А ты тоже из его страны?

— Да.

— А как ты узнал, что он идет со мной?

— Я опознал следы его обуви, а Тоар узнал твои сандалии.

— Джейсон был великим воином и настоящим мужчиной! — сказала, вздохнув, девушка.

— Но ты уверена, что Гридли мертв? — спросил человек-обезьяна.

— Уверена! — ответила Джана.

Оба замолчали вспоминая, каждый по-своему, Джейсона Гридли.

— Ты был его другом? — прервала, наконец, молчание девушка.

Она подошла ближе и грациозно присела у костра рядом с Тарзаном. Наклонившись к его уху, она быстро зашептала:

— Они собираются убить тебя. Я хорошо знаю этих кловиан, особенно Карба. Он не успокоится, пока не получит свое. Мы оба были друзьями Джейсона. Если мы сможем бежать, я отведу тебя в Зорам. Имея поддержку мою и Тоара, ты будешь принят в нашем племени как свой.

— О чем это вы шепчетесь? — послышался вдруг совсем рядом грубый голос.

Тарзан повернулся и увидел незаметно подошедшего Авана. Не дожидаясь ответа, тот обратился к Марель.

— Отведи девушку в пещеру, — приказал он. — Она останется там, пока не закончится совет и не будет решено, кто станет ее мужем. А я на всякий случай поставлю перед входом часовых. Вдруг ей вздумается удрать.

Марель встала и повела пленницу к пещере. Проходя мимо Тарзана, Джана бросила на него прощальный взгляд, полный мольбы о помощи. Человек-обезьяна неторопливо поднялся на ноги, огляделся. Около сотни кловиан заполняли карниз, а у начала единственной ведущей наружу тропы собралось не меньше дюжины вооруженных воинов. Один он еще мог пробиться на свободу, но вдвоем с девушкой такая попытка была обречена на провал. Он покачал головой, и с губ его сорвалось одно-единственное слово: «Жди». Мгновение спустя Джана в сопровождении Марель скрылась в пещере вождя.

— А ты, чужеземец, — обратился Аван к Тарзану, — побудешь пока пленником. Ты тоже отправляйся в пещеру и жди, что решит совет.

Дюжина воинов, стерегущих тропу, внимательно наблюдала за ним, но явно не предполагала с его стороны никаких неожиданных действий. Теперь или никогда. Тарзан понимал, что приговор совета вряд ли будет в его пользу, значит бежать надо было сейчас, пока охрана не утроена. Но Тарзан вспомнил призыв о помощи в глазах девушки и безропотно зашагал в пещеру. Он не мог бросить в беде сестру Тоара и подругу Джейсона Гридли.

Глава 12

Прыгая по камням, Джейсон Гридли спешил на помощь одинокому воину, которому угрожало нападение огромной планирующей рептилии. Перед его мысленным взором мелькнула давно забытая картинка из учебника по естественной истории. Стегозавр юрского периода! Но как же далека от оригинала оказалась восстановленная по обломкам костей модель!

Молодой воин стоял неподвижно, спокойно ожидая нападения противника и почти верной смерти. На его лице не было и тени страха. В правой руке он сжимал копье, а в левой — каменный нож. Он понимал, что умрет, но готов был дорого отдать свою жизнь.

Стегозавр находился слишком далеко от Джейсона, чтобы можно было надеяться серьезно ранить его револьверным выстрелом, но американец решил попытаться, рассчитывая, по крайней мере, отвлечь на себя внимание ящера. Едва ступив на дно каньона, он дважды выстрелил в гигантскую тушу. Вероятнее всего одна пуля нашла свою цель, заставив рептилию резко изменить направление полета и издать громкий вопль боли.

Очевидно, связав полученную рану с грохотом револьвера и появлением на сцене нового действующего лица, стегозавр с помощью хвостовых пластин изменил угол планирования и теперь несся прямо на Джейсона. Но шум от выстрелов привлек к себе и внимание воина. Он повернулся на звук, увидел бегущего к нему незнакомца и в то же мгновение обратил внимание на изменение направления полета ящера.

Наследственность и собственный опыт давно приучили воина, что каждый незнакомец — это враг. За всю его жизнь этот факт был опровергнут лишь однажды. Поэтому он с трудом мог себе представить, что этот молодой человек, не будучи его соплеменником, добровольно рискует жизнью, чтобы прийти ему на помощь. Но другого объяснения странному поведению незнакомца не было. Решив отложить выяснение отношений на потом, озадаченный воин бросился навстречу Джейсону, чтобы вместе отразить атаку рептилии.

С того момента, как стегозавр ринулся к намеченной жертве, прошло всего несколько мгновений. Однако скорость он набрал такую, что Джейсон Гридли оказался лицом к лицу с чудовищем, не успев толком осознать, к чему приведет его это вмешательство. Широко раскрыв пасть и хрипло крича, стегозавр несся прямо на американца. Но теперь он представлял собой почти идеальную цель, чем не преминул воспользоваться новоявленный ковбой, открыв пальбу сразу с двух рук. Джейсон старался в первую очередь поразить сравнительно небольшой мозг ящера, поэтому все его пули ложились в раскрытую пасть. Ни одно живое существо, по мнению американца, не смогло бы долго выдерживать столь убийственный огонь. Именно это произошло со стегозавром. Грохот, дым, вспышки от выстрелов и разрывающие череп раскаленные кусочки металла оказались рептилии не по нутру. Не долетев до Джейсона всего шести футов, ящер круто свернул и взмыл вверх, получив на прощание еще пару пуль в брюхо.

Злобно шипя и крича от ярости и боли, стегозавр опустился на землю в нескольких ярдах за спиной Джейсона и собрался возобновить нападение. Теперь он приближался уже на четырех ногах, сложив свой планирующий гребень. Но на земле он представлял собой не меньшую опасность, чем в воздухе. Несмотря на огромную массу, двигался ящер легко и очень быстро. Джейсон замер, ожидая нападения. В этот момент рядом с ним появился вооруженный копьем воин.

— Заходи справа, — быстро распорядился он, — а я нападу слева. И возьми в руки копье. Ты что, с ума сошел, если думаешь прикончить диродора с помощью шума из своей палки?

Не считая нужным спорить, Джейсон переместился вправо, но про себя улыбнулся наивности незнакомца, решившего, что его кольт — всего лишь игрушка для того, чтобы напугать ящера. Прыгнув влево, воин уже занес было свое копье для броска, но в этот момент стегозавр остановился, страшно захрипел и повалился набок, не подавая больше признаков жизни.

— Мертвый… Странно… — проговорил незнакомец, подходя ближе к телу рептилии. — Отчего он умер? Ведь ни ты, ни я даже не метнули в него копье. Джейсон выхватил оба револьвера.

— Вот что его убило! — заявил он, демонстрируя свое оружие.

— Шум не может убить, — скептически отозвался воин. — Я никогда не видел, чтобы тявканье джалока или рычание райта нанесли кому-нибудь хоть царапину. Даже шипение типдара не может убивать.

— Шум здесь не при чем, — сказал Джейсон, — осмотри череп и пасть этого зверя и ты поймешь, что происходит, когда говорит мое оружие.

Воин последовал этому совету. Когда он, наконец, оторвался от созерцания множества зияющих ран в голове и брюхе стегозавра, во взгляде его сквозило восхищение.

— Кто ты такой и что делаешь в Зораме? — спросил он.

— О, Господи! — воскликнул Джейсон. — Так это Зорам?

— Совершенно верно.

— А ты сам родом из Зорама?

— Конечно. Но ты еще не назвал себя.

— Скажи сначала, знаешь ли ты одну девушку? Ее зовут Джана, по прозвищу Красный Цветок Зорама.

— Откуда тебе известно это имя, чужеземец? — неожиданно суровым голосом спросил воин. Но тут же в глазах у него промелькнула догадка, и он заговорил совсем другим тоном: — Скажи скорее, как тебя зовут в твоей стране.

— Джейсон Гридли, — недоуменно ответил американец.

— Ну конечно же, Джейсон Гридли! — воскликнул незнакомец. — А теперь ответь мне, Джейсон Гридли, что случилось с Джаной?

— Так ведь я то же самое хотел узнать у тебя. Мы с ней расстались во время наводнения, и с тех пор я разыскиваю ее. Но откуда тебе известно мое имя?

— Я долгое время шел по вашим следам, но потом с неба сошла большая вода и смыла все следы.

— А зачем ты шел за нами?

— Я шел не за тобой, а за Джаной. Тебя я сначала хотел убить, но он сказал, что ты не сделаешь ей ничего плохого. Он сказал, что девушка пошла за тобой по собственной воле. Это правда?

— Правда, — ответил Джейсон. — Сначала она действительно пошла за мной по доброй воле, но потом решила меня бросить, хотя, клянусь, я не сделал ей ничего дурного.

— Наверное он был прав. Я подожду, пожалуй, пока не найдется Джана. Если ты не причинил ей вреда, я не стану тебя убивать.

— А кто такой «он», которого ты постоянно поминаешь? В Пеллюсидаре моего имени, кроме Джаны, не знает никто.

— А разве ты не знаком с Тарзаном?

— Тарзан! — удивленно воскликнул Джейсон. — Ты знаешь Тарзана? Он жив?

— Я знаю его. Мы вместе охотились и вместе шли по вашим следам, но я очень сомневаюсь, что он еще жив.

— Ты хочешь сказать, что Тарзан погиб? Ты уверен?

— Да, почти уверен.

— Как это случилось?

— Мы были на вершине горы, когда налетел типдар и унес его с собой.

Тарзан мертв! Эта мысль не укладывалась в голове, и Джейсон предпочитал даже не думать об этом. Но перед ним стоял живой свидетель. Приходилось признать неизбежное: бронзовокожий гигант со стальными мускулами никогда больше не пожмет ему руку и никогда больше не взглянет на него внимательными серыми глазами.

— Ты любил его? — сочувственно спросил воин, заметив печаль на лице Джейсона.

— Очень!

— Я тоже, — признался незнакомец, — но мы с Тар-гашем не смогли спасти его. Типдар налетел так неожиданно, что мы даже не успели схватиться за оружие.

— Кто это — Тар-гаш?

— Сагот. Один из волосатых людей. Они живут в джунглях и служат махарам.

— И он тоже был в вашей компании? — недоверчиво спросил Гридли.

— Да. Когда я встретил их, они охотились вдвоем.

Но когда Тарзан погиб, Тар-гаш покинул меня и отправился в свою страну, а я пошел искать Джану. Ты спас мою жизнь, чужеземец, но я так и не знаю, не причинил ли ты ей вреда? А может ты ее убил? Я не знаю, как мне поступить.

— Но я тоже ищу Джану, — возразил Джейсон. — Почему бы нам не поискать ее вместе?

— Согласен. А когда мы ее найдем, она сама скажет, убить мне тебя или пощадить.

Джейсон вспомнил, как сильно разозлилась на него девушка, и невольно поежился. Да она сама чуть было не вонзила в него нож! Как бы ей не пришло в голову расправиться с ним руками этого воина. Несомненно, он встретил одного из ее поклонников. Знай он всю правду, вряд ли он стал бы колебаться и ждать, чтобы избавиться от соперника. Но Джейсон постарался ни единой черточкой не показать свое беспокойство и сказал:

— Хорошо, мы будем искать ее вместе. Если она скажет, что я достоин смерти, можешь меня убить.

Кстати, как тебя зовут?

— Тоар, — ответил воин.

Джана не раз рассказывала Джейсону о своем брате, но если и называла его по имени, он уже успел это забыть. Тоар так и остался для американца одним из кавалеров капризной красавицы, а может быть, и чем-то большим. Мысль об этом, как ни странно, будила в нем нехорошие чувства. Чем больше Джейсон об этом думал, тем сильнее крепла в нем уверенность, что Тоар был не просто поклонником, а возлюбленным Джаны, иначе он не стал бы гоняться по горам за незнакомцем с целью отомстить за якобы причиненное девушке зло. Да что там, он был теперь в этом совершенно уверен и жестоко страдал, так как Джана в разговорах с ним даже не намекала, что у нее есть избранник. «Все женщины — бессовестные кокетки, — подумал он с горечью, — и готовы любого выставить дураком ради собственной прихоти». Но уж из него-то ей дурака сделать не удалось. Он, Джейсон Гридли, не поддался обольстительным чарам этой своенравной красотки. Поэтому, наверное, она так и рассердилась на него, что даже убить хотела. Ну и чертовка! Подумать только, пыталась его обольстить, уже имея законного жениха, а может быть и мужа. От этой мысли все внутри Джейсона готово уже было закипеть от гнева и взорваться, как перегретый паровой котел. На помощь пришло врожденное чувство юмора, и через несколько секунд Джейсон уже посмеивался про себя над собственными переживаниями. Вот только где-то глубоко-глубоко, может быть, на самом донышке души, притаился маленький червячок горечи и сожаления.

— Когда и где ты последний раз видел Джану? — спросил Тоар. — Может быть имеет смысл вернуться на то место и поискать ее следы?

— Вряд ли я смогу объяснить, — признался Джейсон, — дело в том, что я с большим трудом ориентируюсь в вашем мире.

— Мы можем начать с того места, где вы с ней встретились, — предложил Тоар.

— Если ты хорошо знаком с местностью по ту сторону хребта, нет необходимости возвращаться, — сказал Джейсон. — Я тебе и так все расскажу. Слева от того места, где я встретил Джану, начинается большое ущелье. Туда побежали двое из ее преследователей. Их было четверо, двоих из них я застрелил. Джана же пыталась выйти на хребет справа, но там нам встретилась глубокая пропасть, тянувшаяся на десятки миль. Пришлось забирать влево и спускаться в ущелье. Последний раз я видел ее карабкающейся вверх по стене этого самого ущелья, а потом началось наводнение. Так что, если ты знаешь, как найти это ущелье, нам нет смысла снова спускаться в долину.

— Я знаю это ущелье, — задумчиво произнес Тоар, — и если двое фелиан побежали туда, они могли захватить Джану. Давай сначала обыщем ущелье, а если никого не найдем, спустимся с гор и поищем ее к Фели.

Их путь лежал через нагромождение острых скал и огромных вершин. Для Тоара понятие времени с детства было пустым звуком, а для Джейсона Гридли оно быстро превращалось в полузабытое воспоминание. Когда они находили добычу, они ели, когда уставали — ложились спать, а просыпаясь, снова двигались сквозь нескончаемый лабиринт гранитных утесов, огромных валунов и бездонных трещин. Американец раньше ни за что бы не поверил, что хрупкая девушка сможет здесь пройти, но он сам был свидетелем и даже спутником легконогой Джаны. Временами им приходилось обходить непреодолимые препятствия и забредать в лесные чащи, поднимающиеся здесь на порядочную высоту. В лесах было значительно больше дичи. С помощью Тоара Джейсон заменил свою вконец изорвавшуюся набедренную повязку на новую, сделанную из прочной шкуры горного козла. Это одеяние было не в пример теплее и оставляло полностью свободными ноги. Сейчас Джейсон сам поражался своим недавним переживаниям по поводу утраты одежды и удивлялся приверженности современного человека к избытку ее даже в тех местах, где климат позволяет ходить совсем голым.

Поближе познакомившись с Тоаром, Джейсон Гридли почувствовал, как его прежние подозрения и неприязнь переходят сначала в открытое восхищение, а затем в искреннюю любовь к этому примитивному дикарю. И это при том, что в глубине души он продолжал питать к нему необъяснимую враждебность. Сам Джейсон, как ни пытался, так и не смог разобраться в своих противоречивых ощущениях. Казалось бы, какое может быть соперничество между цивилизованным человеком и невежественным дикарем? Однако Джейсон вел себя так, как-будто оно существовало, подчеркнуто обращаясь с Тоаром, как с благородным и равным себе соперником. Оба крайне редко упоминали Джану в разговорах, но мысли каждого вращались только вокруг нее. Джейсон не раз ловил себя на том, что ностальгически вспоминает каждый характерный жест, каждую милую улыбку или гримаску на прекрасном лице. Звук ее голоса, очертания великолепной фигуры, прелестный овал лица запечатлелись в его памяти, как на фотографической пластинке. Даже обидные слова, брошенные ею при расставании, не могли вытравить счастливые воспоминания об их дружбе. Никогда прежде он не переживал с такой остротой разлуку с женщиной. Иногда он пытался заглушить мысли о Джане, вспоминая различные эпизоды своего общения с Синтией Фурнуа или Барбарой Грин, но их лица быстро бледнели и отступали на второй план перед ослепительной красотой Красного Цветка Зорама.

Постоянное присутствие образа прекрасной дикарки в его мыслях приводило Джейсона в состояние бешенства и серьезно ранило его самолюбие. Он пытался отвлечься, предаваясь скорбным мыслям о погибшем Тарзане, но как ни старался, никак не мог представить его мертвым. Мертвый Тарзан — это было нечто невообразимое, а потому невозможное.

Еще он пытался прогнать мысли о Джане, размышляя о судьбе фон Хорста, Мувиро и чернокожих воинов вазири или о событиях на борту дирижабля «0-220». Тогда он поднимал глаза к небу и пытался разглядеть там черную точку корабля или напрягал слух, стараясь различить рев моторов. Но куда бы ни обращал он свои мысли, рано или поздно они возвращались к одному предмету — девичьей фигурке первой красавицы Зорама.

Тоар, со своей стороны, тоже полюбил американца. Ему нравился спокойный уравновешенный характер молодого человека, его ответственность и постоянная готовность взять на себя свою долю дорожных забот на полном опасностей и риска пути.

Наконец они добрались до того самого ущелья, облазили его сверху донизу во всех направлениях, но не нашли ни самой Джаны, ни следов ее пребывания здесь.

— Придется спускаться в долину, — сказал Тоар, — если мы и не найдем ее в Фели, по крайней мере, сумеем отомстить.

Идея примитивного правосудия, высказанная Тоаром, как ни странно, не вызвала отвращения у цивилизованного американца. Напротив, она была воспринята им с готовностью, если не с энтузиазмом. Как просто порой слетает с современного человека шелуха образования и культуры, превращая его в жаждущего мести дикаря. Вот так Джейсон Гридли из Калифорнии одним махом преодолел примерно сотню тысяч лет развития, отделяющие его от Тоара из Зорама. Обуреваемые одинаковой ненавистью, спутники спустились с отрогов Гор Типдаров и двинулись в долину Фели. В сердце обоих горела страсть к мщению. Этим двоим для развязывания войны против равнинных жителей не требовался жадный провокатор-фабрикант оружия.

Все дальше и дальше продвигались они, минуя величественные леса и зеленеющие травой холмы. Местность изобиловала дичью всех видов. Здесь встречались огромные тупые травоядные со скверным характером И свирепые хищники, а также гигантские ящеры, под чьими тяжелыми шагами дрожала земля. Лишь превосходство человеческого рассудка, да изрядная доля удачи позволили двоим друзьям в целости и сохранности добраться до болотистой долины, где находится страна Фели. Здесь был мир рептилий. Они кишели в местных болотах и представляли собой бесконечное разнообразие форм и размеров. Сухопутные и амфибии, травоядные и плотоядные — все эти ящеры шипели, вопили, плевались, дрались и пожирали друг друга, так что Джейсон иногда удивлялся, как это у них еще хватает времени на размножение и каким образом умудряются выжить в этом аду травоядные рептилии. Здесь происходила постоянная оргия пожирания одних другими, и в то же время, многие из здешних обитателей, в том числе травоядные, достигали невероятных размеров, что свидетельствовало о солидном возрасте, так как рептилии, в отличие от млекопитающих, не прекращают своего роста до конца жизни.

Обширное болото, в котором, по словам Тоара, скрывались селения фелиан, было окружено высоченным лесом. Ветви деревьев так густо переплелись между собой, что двум друзьям зачастую приходилось путешествовать «на втором этаже». Почва здесь была влажная и предательски хлюпала под ногами. Огромное число ящеров, водившихся в этом месте, не достигали больших размеров. Впрочем, встречались и исключения. Особенное впечатление произвели на Джейсона гигантские змеи. Увидев такой экземпляр в первый раз, он не сразу поверил своим глазам. Они наткнулись на змею, когда та была занята заглатыванием траходона — крупного травоядного динозавра размером со слона. Траходон был еще жив и отчаянно пытался выбраться из пасти змеи, но ни его титаническая сила, ни мощные челюсти — только в нижней насчитывалось больше четырехсот зубов — не помогли ему освободиться от медленно, но верно заглатывающей его рептилии.

То ли сравнительно небольшие размеры, то ли просто удача, а скорее всего непроходимая тупость и медленная реакция встретившихся им чудовищ позволили людям благополучно миновать все преграды. В этих болотах вряд ли выжили бы даже такие страшные хищники Пеллюсидара, как тараги, леопарды и пещерные медведи. Джейсон недоумевал, как же умудряются здесь жить обычные люди? Он начал сомневаться, правильно ли ведет его Тоар.

— Люди не могут жить в таком кошмаре! — высказал он свои сомнения. — Давай поищем фелиан в другом месте.

— Нет, — не согласился с ним Тоар. — Люди моего племени не раз приходили сюда, чтобы отомстить за похищенных девушек. Каждый воин Зорама слышал их рассказы. Сам я ни разу не был здесь, но я точно знаю — это то самое место!

— Может ты и прав, — не стал спорить Джейсон, — но я поверю в присутствие здесь людей только тогда, когда увижу их своими глазами.

— Еще немного, — успокоил его Тоар, — и ты сам увидишь и фелиан, и их деревню.

— Откуда тебе это известно? — спросил Джейсон.

— Посмотри под ноги и ты поймешь, что я искал. Американец внимательно осмотрел поверхность болота, но не увидел ничего необычного, кроме небольшого ручейка, струящегося между кочек.

— Я вижу только этот ручей, — сказал он.

— Правильно. Его-то я и искал, — довольно засмеялся Тоар. — Те воины, что побывали здесь, рассказывали, что фелиане строят свои жилища на берегах большой реки, протекающей через болота. Местами ее берега довольно высоки. Вот на таких возвышенностях они И ставят свои дома. Фелиане не живут в пещерах, как мы. Они делают свои дома из самых больших деревьев, таких толстых, что даже самые крупные рептилии не и состоянии их разрушить.

— Все равно не понимаю, как может человек добровольно согласиться жить в таком жутком месте, — признался Джейсон.

— Ты не прав, — отозвался Тоар, — именно здесь — самое спокойное и безопасное место для жизни во всем Пеллюсидаре. Заметь себе, фелиане — не воины, в отличие от нас, горцев. Они не любят сражаться, предпочитая отсиживаться у себя на болотах, куда ни один настоящий мужчина не полезет без особой необходимости. Двуногие враги, таким образом, их почти не беспокоят, а от остальных их защищают толстые стены домов. Мяса здесь, как ты успел заметить, в избытке. Они живут себе спокойно и процветают, что вряд ли им удалось бы в другом месте.

По мере приближения к деревне приходилось соблюдать все более строгие меры предосторожности. В любую секунду могли показаться дома фелианского поселения. Вскоре Тоар остановился и осторожно отвел в сторону широкую зеленую ветку, одновременно поманив к себе Джейсона. Тот подошел и заглянул в образовавшийся просвет. Впереди виднелся голый склон пологого холма. Было видно по сохранившимся пням, что склон подвергался вырубке человеком. Пока в поле зрения Джейсона попал всего один дом, если только это сооружение можно было назвать домом.

Оно было сложено из бревен не меньше пары футов в обхвате. Несколько таких бревен, горизонтально уложенных одно на другое, составляли стену, на которую и смотрел сейчас Джейсон. Параллельно ей, на расстоянии пяти или шести футов, возвышалась такая же стена. Крыша состояла из двух накатов. Нижний был сделан из сравнительно тонких стволов молодых деревьев, а верхний — из бревен потолще, тщательно промазанных глиной. Фасад здания представлял собой сплошной забор из вкопанных в землю столбов с единственным отверстием, в которое едва мог протиснуться человек. Но самой примечательной особенностью фелианской архитектуры были длинные заостренные колья, торчащие под углом в сорок пять градусов из-под основания стен. Эти колья опоясывали все сооружение и располагались через каждые восемнадцать дюймов. Сами колья достигали шести-восьми дюймов в толщину и десяти футов в длину. Все вместе они образовывали практически непреодолимый барьер для животного любых размеров, у которого хватило бы ума испробовать прочность фелианского жилища на собственной шкуре.

Подкравшись поближе, Джейсон и Тоар увидели еще четыре таких же дома. Остальные, вероятно, находились на другой стороне холма. Сам холм был полностью лишен растительности, хотя сразу от его подножия начинался густой лес. Ясно было, что ни одно живое существо не сможет подобраться к деревне незамеченным.

Джейсон пока не видел ни единой живой души, но Тоара трудно было обмануть. Он справедливо рассудил, что наблюдателям вовсе необязательно дежурить на улице, — многочисленные отверстия в стенах домов позволяли следить за всем происходящим, не выходя из дому.

— Ну вот мы и на месте, — сказал Джейсон, — но что мы будем делать?

Тоар с вожделением бросил взгляд на револьверы американца.

— Ты все время отказываешься тратить понапрасну маленькие кусочки смерти, которые называешь пулями, а ведь с помощью твоих плюющихся огнем и дымом кривых палок мы могли бы очень скоро выяснить, здесь ли Джана, а если нет, то отомстить за нее.

— Тогда вперед! — решительно произнес Джейсон. — Ради Джаны я готов не только истратить все патроны, но и…

Он не договорил, махнул рукой, спрыгнул с дерева, на котором стоял и зашагал к ближайшему фелианскому строению. Следом двинулся Тоар с копьем в руке, но ни один из них не подозревал, что из лесу за каждым их движением следят чьи-то недобрые глаза, угрожающе поблескивающие на густо заросших бородами и бакенбардами физиономиях.

Глава 13

Аван, вождь Клови, поставил часовых у входа в пещеру. Когда Тарзан приблизился к ней, он был остановлен.

— Куда идешь? — грубо спросил один из них.

— Внутрь, — лаконично ответил человек-обезьяна.

— Зачем? — не отставал часовой.

— Спать я хочу! — воскликнул Тарзан, притворившись, что теряет терпение. — Что вообще происходит?

Я десятки раз входил сюда, и никто меня не останавливал!

— Аван распорядился, чтобы никто не входил и не выходил, пока не закончится совет, — пояснил второй часовой.

На шум подоспел сам Аван.

— Пропустите его, — распорядился он, — но не выпускайте без моих распоряжений.

Владыка Джунглей молча шагнул в прохладный полумрак. Дав глазам привыкнуть к темноте, он внимательно огляделся по сторонам. Он находился в самой широкой части подземного коридора. Боковые стены были видны хорошо, а вот самая дальняя терялась во мраке, создавая впечатление, что пещера очень далеко уходит в сердце горы. Вдоль стен лежали матрацы из шкур, набитые высушенной травой. На них во множестве спали или просто валялись отдыхающие кловиане. Неподалеку от входа в пещеру сидела на корточках группа воинов, о чем-то тихо беседуя. Двигаясь бесшумно, по своему обыкновению, Тарзан прошел через всю пещеру, стараясь отыскать глазами девушку из Зорама, но вышло так, что она первой его заметила. Тихонько свистнув, чтобы привлечь его внимание, она схватила Тарзана за руку и утащила в темный угол.

— У тебя есть какой-нибудь план бегства? — спросила она, когда человек-обезьяна расположился рядом с ней на травяном матраце.

— Пока нет, — с сожалением признался он, — придется ждать развития событий и действовать по обстоятельствам.

— Одному тебе было бы нетрудно удрать, — задумчиво проговорила девушка, — к тебе здесь относятся как к своему, даже оружие не забрали.

— Сейчас я тоже пленник, — сообщил Тарзан, — Аван только что приказал часовым не выпускать меня отсюда до тех пор, пока совет не решит мою судьбу.

— Да, твоей судьбе трудно позавидовать, — согласилась Джана, — но и мне ничего хорошего не предстоит. Я твердо решила, что ни Карб, ни кто другой живой меня не получит.

Они еще долго беседовали о разных вещах, но когда разговор коснулся Джейсона Гридли и странного мира, из которого они оба появились, интерес девушки к беседе заметно возрос. Она не давала Тарзану ни секунды передышки, засыпая его вопросами, ответы на которые зачастую лежали за пределами ее понимания. Бесполезно было пытаться объяснить ей действие электричества или пара, а также движение небесных тел или назначение книг и музыкальных инструментов. Большинство достижений цивилизации оставались недоступными ее разуму, но рассуждая о своем собственном мире, Джана проявляла, как не преминул отметить Тарзан, редкостный здравый смысл и высокий интеллект. Спящий рядом с ними воин вдруг проснулся и сел на своем матраце. Потом потянулся, встал и пошел вдоль стен, наклоняясь над спящими и будя воинов.

— Просыпайся, — тихо говорил он каждому, — пора идти на совет воинов.

Обойдя всю пещеру, он вернулся на прежнее место и только тогда заметил Тарзана и Джану.

— Что ты здесь делаешь? — злобно спросил он у человека-обезьяны.

Тарзан тоже поднялся на ноги, но оставил вопрос без ответа.

— Отвечай мне! — зарычал Карб. — Что тебе здесь нужно?

— Ты не вождь, — презрительно бросил Тарзан, — так что можешь задавать свои вопросы женщинам и детям.

Карб от злости потерял дар речи и аж зашипел, но Тарзан уже отвернулся от него, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Карб на мгновение застыл, словно собираясь что-то предпринять, но потом справился с собой и снова занялся обходом.

— Теперь он сделает все, чтобы тебя приговорили к смерти, — тихо сказала Джана.

— Он с самого начала собирался так поступить, — беспечно отмахнулся Тарзан, — так что мне от этого хуже не будет.

Они замолчали. Все воины ушли на совет, а им оставалось только терпеливо ждать решения своей участи. Оба знали, что все воины снаружи собрались в большой круг и теперь бурно обсуждают насущные проблемы. Будет много слов, хвастовства, споров, большей частью ненужных и бесплодных, но все мужчины с незапамятных времен решали свои проблемы именно таким способом, и современные адвокаты и парламентарии отличаются от первобытных ораторов разве что большим словарным запасом.

Неожиданно в пещере появился какой-то подросток с горящим факелом в руке. Он потыкался по темным углам и вскоре заметил Тарзана. Тот тоже узнал мальчика. Это был Ован. Он схватил Тарзана за руку и горячо зашептал ему на ухо:

— Совет вынес свое решение. Они убьют тебя, а девушка достанется Карбу.

Тарзан вскочил на ноги.

— Идем! — обратился он к девушке. — Время настало. Если мы прорвемся к тропе, нас уже никто не сможет догнать. Терять нам нечего. А ты, Ован, если считаешь себя моим другом, как ты не раз мне говорил, позволишь нам спокойно выйти отсюда и никому ничего не скажешь.

— Я твой друг, — ответил подросток, — поэтому-то я и пришел. Ты никогда не сможешь добраться до тропы, слишком много воинов стоят наготове с оружием в руках. Они знают, что ты тоже вооружен и наверняка попытаешься убежать.

— Но другого пути все равно нет, — заметил человек-обезьяна.

— Нет есть, — возразил Ован, — и я пришел, чтобы показать его тебе.

— Где? — спросила Джана, не веря своим ушам.

— Идите за мной, — пригласил их Ован и направился в самый дальний угол пещеры, освещая дорогу высоко поднятым над головой факелом.

Проход начал сужаться и повел куда-то наверх. Наконец Ован остановился, поднял факел над головой и осветил небольшое овальное помещение, в дальней стене которого чернело отверстие.

— Этот ход, — объяснил он, указывая на отверстие, — ведет на вершину горы. Только вождю и его старшему сыну известен секрет хода. Если мой отец узнает, что я показал его тебе, он убьет меня. Но он никогда об этом не узнает, потому что я сейчас вернусь в пещеру и лягу спать. Когда вас станут искать, я скажу, что спал и ничего не видел. А теперь иди. Ты спас мне жизнь, и я только возвращаю долг. Прощай.

С этими словами он повернулся и пошел назад. Ован больше не сказал ни слова, но человек-обезьяна долго еще слышал шорох его шагов. Когда наступила тишина, Тарзан взял Джану за руку и повел к ходу. Тьма была кромешная, идти приходилось на ощупь.

Продвижение по узкому туннелю отняло у беглецов, как им казалось, целую вечность. Они шли и шли, постоянно натыкаясь в темноте на острые гранитные выступы и спотыкаясь о камни, которыми был усыпан пол прохода. Но вот, наконец, впереди забрезжил свет, и через несколько мгновений Тарзан с Джаной очутились на залитом солнцем горном склоне.

— В каком направлении лежит Зорам? — спросил человек-обезьяна.

— Там, — показала рукой девушка. — Но мы не можем идти этим путем. Карб и его воины будут караулить каждую тропинку в горах. Не думай, что нам так легко удастся от них ускользнуть.

— Ты лучше меня знаешь этот мир, — сказал Тарзан. — Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю спуститься с гор на равнину. Там нас никто не станет искать. А внизу мы просто обойдем горный массив и выйдем к Зораму с другой стороны.

Спуск занял довольно много времени, так как ни один из них не бывал прежде в этих краях. Не раз им приходилось возвращаться и обходить стороной непреодолимые препятствия. Они много раз ели и трижды спали.

Временами со склонов открывался вид на простиравшуюся внизу равнину. Она казалась бескрайней и довольно привлекательной на вид. Последний этап спуска проходил по длинному извилистому ущелью, а когда оно закончилось, беглецы очутились на краю обширного, почти безлесного пространства, гладкого, как поеденный стол.

— Это место называется Долина Гиоров, — сообщила Джана, — но лучше бы нам не встретить здесь ни одного гиора.

— Что такое гиор? — заинтересовался Тарзан.

— О, это очень страшный зверь! Я сама не видела гиора, но те наши воины, что побывали здесь, много рассказывали о нем. Он вдвое выше тандора, а в длину достигает четырехкратного роста взрослого мужчины. У гиора на спине гребень, а на голове три огромных рога. Шею и голову его защищает костяной нарост, похожий на воротник. Его невозможно пробить даже копьем. Он не ест мяса, очень раздражителен и нападает на любого, кто попадется ему на глаза. Поэтому в Долине Гиоров живут одни только гиоры.

— Солидные у них владения, — заметил Тарзан, обводя взглядом безграничные зеленые просторы, — да и врагов, наверное, немного, судя по твоему описанию.

— Кроме хорибов, которые охотятся на гиоров из-за их мяса и прочных шкур.

— Хорибы? А это еще кто такие? — удивился человек-обезьяна.

— Люди-змеи, — испуганно прошептала девушка. — Прошу тебя, давай не будем здесь даже упоминать этого названия. Они ужасны, они еще хуже гиоров. В их жилах течет холодная кровь. Говорят, у них нет сердца. Они очень сильно отличаются от людей: им неведомы чувства дружбы, сострадания и любви.

Протекающий по дну последнего ущелья поток сильно размыл толстый слой плодородной равнинной почвы, образовав длинный овраг с довольно крутыми стенами. Беглецы решили пока следовать по течению в поисках удобного подъема. Они прошли не меньше мили, прежде чем стены оврага стали понижаться. По обеим сторонам возвышались пологие холмы, незаметно переходящие в зеленые пастбища — настоящий рай для полчищ огромных травоядных динозавров. Отдельные купы деревьев слегка оживляли ландшафт. Полуденное солнце ярко освещало эту мирную идиллию, но на душе Тарзана отчего-то было неспокойно. Полное отсутствие животных казалось ему крайне подозрительным, тем более, что он интуитивно ощущал вокруг чье-то присутствие. Незнакомые запахи тоже несли с собой предчувствие беды. Это не были обычные запахи, они смутно напоминали о ядовитых гадах и были противны человеческому естеству.

Теперь он желал только одного: поскорее перебраться на ту сторону оврага и повернуть вдоль подножия гор к Зораму. Там, по крайней мере, все будет знакомым и привычным. Но крутые склоны оврага по-прежнему не давали никакой возможности выбраться наверх. Стало ясно, что Долина Гиоров только сверху казалась ровной и гладкой, на самом же деле она была сплошь изрезана оврагами и покрыта возвышенностями, некоторые из них достигали весьма солидных размеров. Мелеющее русло ручья вскоре оказалось перерезано другим оврагом, с еще более крутыми склонами, и путникам пришлось свернуть направо, все больше удаляясь в противоположную Зораму сторону. Пройдя около мили, они нашли, наконец, удобное место, где можно было без труда выбраться наверх, но в этот момент девушка вдруг схватила Тарзана за руку и указала на что-то впереди.

— Гиор, — прошептала она, — нам лучше лечь на землю и спрятаться в траве.

— Пока он нас не видит, — возразил Тарзан, — да и смотрит совсем в другую сторону.

Никакое описание не способно передать словами огромные размеры и устрашающую внешность увиденного ими животного. С первого взгляда Тарзан был поражен удивительным сходством гиора с грифом из Пал-уль-Дона. У него на голове было три больших рога — один на носу и два над глазами; шею и голову, как щит, защищал роговой или костяной воротник, морду и все туловище покрывала солидная роговая броня. Окрас также напоминал расцветку грифа: свинцово-серая спина и бока, грязно-желтое брюхо и горло, синие круги вокруг глаз и красный воротник и гребень вдоль хребта. Внешний вид чудовища, наряду с полученными ОТ Джаны сведениями о его травоядном образе жизни, привели человека-обезьяну к выводу, что перед ними находится живой трицератопс, один из самых крупных динозавров юрского периода.

Не слушая спутника, девушка спряталась в высокой траве и теперь сердитым шепотом призывала Тарзана последовать ее примеру. Тот наклонился ниже, но ложиться на землю не стал, а продолжал свои наблюдения.

— Кажется, он нас почуял, — объявил он, спустя некоторое время, — смотри, он поднял голову и перестал жевать. А сейчас он посмотрел по сторонам и начал бегать кругами. Для своих размеров он очень быстро передвигается. Так, снова что-то почуял, но это не мы, ветер сейчас дует в другую сторону. Кто-то приближается слева от нас, но до него еще далеко. Я его не чую, только слышу слабое движение. Гиор остановился И смотрит в том направлении. Кто-то явно приближается. Звук быстро нарастает… Так, теперь там уже не одно живое существо, а много. Гиор идет туда, хочет проверить. Не бойся, нас он не заметит, мы слишком далеко.

Тарзан продолжал наблюдать за ящером и одновременно прислушиваться к приближению неведомых существ.

— Кто бы это ни был, — прошептал он, — идут они со стороны ручья. Скоро они будут здесь и пройдут под нами.

Джана все это время прижималась к земле, не желая рисковать и выставлять наружу даже макушку.

Гиор приводил ее в ужас.

— Давай куда-нибудь уползем, пока его внимание отвлечено, — умоляюще прошептала она.

— Сейчас они появятся, — не слушая ее, продолжал комментировать события человек-обезьяна, — вот они, только что выскочили из-за поворота. Их много и это люди… О, Боже! На чем это они едут?

Джана на секунду приподняла голову и взглянула в том направлении, куда был устремлен взгляд ее спутника. По ее телу пробежала дрожь ужаса и отвращения.

— Это не люди, а мерзкие хорибы, — в отчаянии сказала она. — Эти твари, на которых они едут, — гороборы. Если они нас заметят, мы пропали. Никто не сможет ускользнуть от гороборов — это самые быстрые животные во всем Пеллюсидаре. Лежи и не двигайся.

Это наш единственный шанс!

Завидев хорибов, гиор издал густое, громоподобное мычание, от которого содрогнулась земля, нагнул голову и ринулся прямо на всадников. Их было около пятидесяти, все верхом, с длинными пиками в руках — не очень подходящим оружием, по мнению человека-обезьяны, для сражения с разъяренным трицератопсом. Но очень скоро ему стало ясно, что хорибы и не собирались атаковать его в лоб. Только теперь он смог оценить молниеносную скорость и отличную дрессировку гороборов — мелких пресмыкающихся, напоминающих пустынных варанов. Отряд мгновенно перестроился и развернулся в цепь. Тактика хорибов в чем-то напоминала методы северо-американских индейцев. Они описывали круги около гиора, заставляя его кидаться в разных направлениях и легко ускользая у него из-под носа. Такая тактика очень скоро себя оправдала. Гиор устал, начал задыхаться и, наконец, остановился. Круг всадников придвинулся ближе и завертелся вокруг трицератопса с такой головокружительной скоростью, что даже у Тарзана в глазах зарябило, хотя он по-прежнему не понимал, каким образом они собираются разделаться с десятитонной махиной, злобно мечущейся в центре.

Один из хорибов на полной скорости проскакал под самым носом гиора. Тот ринулся на всадника, но в этот момент еще две пары всадников одновременно атаковали его с двух сторон. Когда они унеслись прочь, в боках гиора глубоко засели четыре пики, а ярость его достигла невероятного накала. Он снова нагнул голову и бросился на нападавших. На этот раз, правда, гиор не стал бросаться в разные стороны, а побежал в одном направлении, надеясь, видимо, прорвать кольцо осады и избавиться от своих мучителей. К ужасу Тарзана, огромный зверь выбрал не очень удачное направление — прямо на то место, где укрывались в траве Джана и он сам. Если хорибы каким-то образом не смогут повернуть гиора, им обоим конец.

Еще дюжина всадников метнула свои пики с обоих сторон, вызвав новый взрыв ярости со стороны гиора. Он круто затормозил и опять стал кидаться в разные стороны, чтобы отомстить обидчикам. Гиора отделяло от прячущихся в траве беглецов примерно пятьдесят футов. Снова образовав кольцо, всадники могли в любой момент обнаружить их убежище.

Гиор больше не метался. Он стоял с низко склоненной головой, истекая кровью из многочисленных ран. Один из хорибов не спеша начал приближаться к нему спереди. Гиор ждал, не сводя глаз с этого единственного врага. Но это опять был отвлекающий маневр. Воспользовавшись тем, что роговой воротник сильно ограничивал поле зрение трицератопса, еще двое всадников незаметно подкрались к нему с флангов. Оказавшись в непосредственной близости, они пришпорили своих «скакунов» и на полной скорости понеслись на ящера, выставив далеко вперед свои пики. Почти одновременно они вонзили их в тело гиора чуть ли не наполовину. Скорость обоих всадников оказалась так велика, что их гороборы врезались в массивную тушу, но успели во-время отскочить и унестись прочь. Гигант еще несколько мгновений стоял на месте, слегка покачиваясь, затем передние ноги его подогнулись, и он тяжело свалился на землю. Последние двое нападавших сумели пронзить ему сердце.

Тарзан обрадовался скорому завершению битвы, так как опасался быть обнаруженным. Однако радость его оказалась недолгой. Покончив с гиором, хорибы перестроились и через несколько секунд образовали новое кольцо. Только на этот раз в центре кольца находились Тарзан и Джана. Очевидно, люди-змеи заметили их еще раньше, но не стали этого показывать, предпочитая сначала разделаться с более опасным врагом.

— Придется драться, — философски заметил человек-обезьяна, поднимаясь на ноги, так как скрываться уже не имело смысла.

— Да, придется драться, — согласилась Джана, становясь рядом, — хотя конец известен заранее: их пятьдесят, а нас всего двое.

Тарзан вынул из колчана стрелу и натянул тетиву. Хорибы медленно кружили около новой добычи, словно оценивая ее возможности. Кольцо заметно сузилось, а всадники остановились. Только теперь Тарзан смог как следует рассмотреть удивительную внешность змее-людей.

Общее строение их тела напоминало человеческое, но пальцы на руках и ногах имели перепонки и заканчивались острыми когтями, как у рептилий. Голова и лицо походили на змеиные, но торчащие остроконечные уши и короткие рожки придавали им гротескный и одновременно жутковатый вид. Руки были развиты существенно сильнее, чем ноги. Все тело покрывали чешуйки, хотя на руках и лице чешуя была редкой и создавала впечатление обычной блестящей кожи. Эти части тела вообще были много светлее всего остального, напоминая окраской мертвенную бледность рыбьего брюха. Их одежда представляла собой нечто вроде большого фартука, изготовленного из толстой кожи какой-то рептилии. Судя по всему, это одеяние одно-временно служило и щитом. Как позже стало известно Тарзану, передник прикрывал мягкий незащищенный живот хорибов — самое их уязвимое место. На груди каждого красовалась странная эмблема — восьмиконечный крест с кругом в центре. У каждого всадника имелся широкий кожаный пояс, за который был заткнут костяной нож в ножнах. Руки и запястья украшали резные браслеты. Завершали экипировку длинные пики с костяными наконечниками. Восседали хорибы на мелких рептилиях триасового периода, известных палеонтологам как парейозавры. В длину некоторые из них достигали десяти футов и передвигались на коротких мощных лапах.

Завороженно глядя на лица хорибов, «в чьих жилах течет холодная кровь и про которых говорят, что у них нет сердца», Тарзан осознавал, что видит перед собой удивительную побочную ветвь эволюции, которая развилась здесь, в Пеллюсидаре, и вполне могла когда-то существовать на поверхности Земли. Поразмыслив, он не нашел в этом ничего удивительного — ведь рептилии существовали гораздо дольше млекопитающих и имели, следовательно, куда больше шансов развить свой разум.

Все эти мысли успели промелькнуть в голове человека-обезьяны, пока хорибы, в свою очередь, рассматривали его и девушку своими неподвижными рыбьими глазами. Но он испытал самый настоящий шок, когда один из хорибов обратился к ним на нормальном человеческом языке:

— Сложите оружие, — сказал он. — Вы не сможете убежать!

Глава 14

Джейсон Гридли быстро бежал вверх по склону холма, на котором стояла фелианская деревня. Рядом с ним бежал Тоар с копьем в руке, полный решимости отыскать свою сестру или отомстить за ее смерть. А из лесу за ними следило множество глаз коренастых и бородатых людей, одетых в странные пестрые одежды.

К удивлению Джейсона навстречу им не выбежали часовые, да и вообще со стороны деревни не доносилось ни звука, словно все жители ее покинули.

— Будь осторожен и гляди в оба, — бросил он на бегу Тоару, — они могут готовить нам какую-нибудь ловушку.

Оба немного замедлили темп. Они уже достигли крайнего строения, но никаких признаков жизни по-прежнему не наблюдалось. Джейсон остановился у входа и заглянул внутрь.

— Никого, — сообщил он своему спутнику, — все куда-то смылись.

— Пойдем дальше, — пожал плечами Тоар, — может в следующем повезет.

Но ни в следующем доме, ни в доме за ним друзья так никого и не обнаружили. Деревня оказалась пустой.

— Все ушли, — потерянно сказал Джейсон.

— Ничего, — успокоил его Тоар, — они еще вернутся. Пойдем спрячемся в лесу у реки и подождем их возвращения.

Не подозревая об опасности, они беспечно спустились по склону и углубились в густой кустарник, обильно разросшийся по берегу реки. Туда вела узкая тропа, хорошо утоптанная сандалиями фелиан. Но едва за спиной двух неудачливых мстителей сомкнулись ветки кустарника, со всех сторон на них набросились не меньше дюжины человек. В одно мгновение они оказались повержены на землю, обезоружены и связаны. Потом их опять грубо поставили на ноги, и тут Джейсон Гридли впервые в жизни по-настоящему удивился и выпучил глаза.

— Матерь Божья! — воскликнул он. — Я успел привыкнуть к мамонтам, волосатым носорогам, птеродактилям и прочим прелестным ящерам, но я никак не ожидал встретить в самом сердце Пеллюсидара капитанов Кидда, Лафита и сэра Генри Моргана!

От удивления он даже перешел на свой родной язык, который никто из окружающих, естественно, не понял.

— Что это за язык? — подозрительно спросил один из нападавших. — Кто ты такой и из какой страны?

— Старый добрый английский из Соединенных Штатов, — ответил Джейсон, — а вот кто такие вы и какого дьявола связали нас, мне непонятно. На фелиан вы не похожи, не так ли? — вопросительно повернулся он к Тоару.

— Нет, это не фелиане, — покачал головой Тоар. — Я никогда не встречал таких людей.

— Мы знаем, кто вы такие, — грубо оборвал его один из бородачей, — и не пытайтесь нас обмануть.

— Очень хорошо, — отозвался Джейсон, — в таком случае развяжите нам руки и отпустите. Мое племя не воюет с вашим.

— А вот и не угадал, подлый сарианин. Твое племя как раз воюет с Корсарией. Я сразу понял по твоему оружию, кто ты такой. Когда я увидел твои пистолеты, я сразу догадался, что ты из Сари. Сид и Бульф будут очень рады, когда заполучат тебя. А может быть, твое имя Танар? — вкрадчиво спросил корсар. — Эй, ребята, никто не видел в лицо этого Танара, когда он сидел у нас во дворце Сида?

— Я не видел, мы в рейд ходили, — отозвался один из стоявших рядом корсаров, — но если это и правда он, Сид осыплет нас золотом.

— Я думаю, нам пора возвращаться на судно, — заявил другой. — Эти плосконогие болотные жители теперь нескоро покажутся, да и женщины у них — все страхолюдины.

— Ниже по реке нам говорили, что иногда среди них попадаются пленницы из Зорама, — отозвался третий, — так что, может, подождем еще немного.

— Нет, задерживаться больше нельзя, — снова заговорил второй. — Я и сам бы не прочь хоть краем глаза посмотреть на одну из этих хваленых красавиц Зорама, о которых всю жизнь слышал, но никогда не видел. Но эти дикари ни за что не вернутся, пока мы будем поблизости. Мы и так уже задержались, и если я знаю нашего капитана, к нашему возвращению он как раз созреет, чтобы перерезать глотку парочке опоздавших.

Под охраной еще пяти корсаров на воде покачивалась привязанная к дереву большая корабельная шлюпка, словно сошедшая с картинки книжки, прочитанной Джейсоном в далеком детстве, так же как и окружавшие его пираты, с их фантастическими костюмами, тесаками, древними аркебузами и кремневыми пистолетами. Пленников быстренько закинули в шлюпку, гребцы заняли свои места, и шлюпка стремительно понеслась вниз по течению.

Теперь Джейсон мог без помех изучить облик своих пленителей. Более бандитских рож он еще не встречал, даже в портовых кабаках Сан-Франциско. Можно сказать, что они выглядели более пиратами, чем пираты из самых пиратских романов. Уши, а зачастую и носы, украшали массивные золотые кольца или серьги, головы были живописно обвязаны красными головными платками, вокруг талии красовались широченные кушаки с торчащими пистолетами, одним словом, компания собралась пестрая и живописная, особенно если смотреть на нее с порядочного расстояния. Вблизи же сразу бросались в глаза грязная и заплатанная одежда, немытые тела и полная распущенность.

Джейсон, узнав от Перри по радио историю юноши из Сари, Танара, заочно был знаком с нравами и обычаями корсаров Пеллюсидара, но только теперь ему стало ясно, что он воспринимал их так же, как когда-то пиратов из книжек своего детства, а не как людей из плоти и крови, которые сейчас сидели на веслах вокруг него, ругались, отпускали сальные шутки и пахли потом, как обычные мужчины, занятые тяжелой мужской работой.

В облике этих свирепых пиратов, в их одежде, украшениях, вооружении, оснастке шлюпки Джейсон видел неопровержимое доказательство их происхождения от людей внешнего мира. Теперь он понимал, почему Дэвид Иннес был так уверен в существовании полярного прохода в Пеллюсидар. Тоар сильно переживал, что их взяли в плен даже без боя, но Джейсон решил, что этот поворот судьбы может оказаться неожиданно удачным для осуществления первоначальной цели экспедиции и лично для него самого. Из разговоров корсаров он понял, что их собираются доставить в Корсарию, тот самый город, где томился в подземной темнице Дэвид Иннес и который должен был быть основным объектом поисков дирижабля «0-220». Джейсона, естественно, не очень радовало, что в Корсарию его привезут под охраной и безоружного, но, во-первых, это было все-таки лучше, чем бродить без цели и надежды по просторам Пеллюсидара, а во-вторых, он мог надеяться на спасение вместе с Дэвидом Иннесом, когда корабль прилетит, наконец, в пиратское логово и наведет на него свои орудия.

Река струилась сквозь заболоченный лес, местами широко разливаясь и образуя настоящие озера. Здесь царили рептилии, на живом примере демонстрируя, какой должна была быть Земля в эпоху мезозоя. Их количество, разнообразие и размеры поражали взор, одновременно превращая невинную прогулку по реке в нескончаемую битву с теми из местных ящеров, которые были не прочь закусить, пусть даже и пиратами. Корсары были в постоянном напряжении, то и дело разряжая свои аркебузы прямо в оскаленные морды рептилий. Иногда достаточно было одного выстрела, чтобы отогнать или напугать нападавших, но порой попадались исключительно настырные экземпляры, которых приходилось убивать. Кроме того, следовало постоянно быть начеку, чтобы какая-нибудь из особенно крупных и безмозглых тварей случайно не перевернула шлюпку, так как в воде ни один человек не прожил бы дольше минуты.

Джейсона и Тоара поместили на дно лодки в самом центре. Руки их по-прежнему оставались связанными за спиной. Ближе других к Джейсону сидел один корсар, которого его спутники называли Лайо. Что-то в нем такое было, что привлекло внимание молодого американца. На вид он казался более открытым и не таким свирепым, как остальные. Джейсон заметил, что он не поддерживает грубостей и соленых шуток, которыми другие корсары осыпали беззащитных пленников. Он ни на что не обращал внимания, занимаясь главным — отражением непрерывных атак различных гадов на шлюпку. Хотя среди пиратов, похоже, не было единоличного начальника, и все решения принимались коллективно, Гридли засек, что к словам Лайо все остальные прислушиваются с особым вниманием. Говорил он редко, зато всегда по существу и здраво. Оценив все это, Джейсон счел наиболее логичным обратиться к Лайо с насущной просьбой. При первой же возможности он постарался привлечь к себе внимание пирата.

— Что тебе нужно? — обернулся Лайо на его оклик.

— Кто у вас старший? — спросил Джейсон.

— Никого, — коротко ответил корсар и пояснил: — Наш командир погиб по дороге сюда. А почему ты спрашиваешь?

— Я хочу, чтобы нас развязали, — объяснил Джейсон. — Ты сам видишь, что мы безоружны и не можем бежать. Вас в десять раз больше, поэтому мы не сможем вам ничего сделать. Но если лодка перевернется, у нас не будет ни одного шанса спастись со связанными руками.

Лайо вытащил нож.

— Эй, что ты собираешься делать? — вмешался один из корсаров, слышавший разговор Лайо и Гридли.

— Собираюсь перерезать веревки, — ответил Лайо. — Парень прав, нет смысла сейчас и здесь держать их связанными.

— Да кто ты такой, чтобы самолично решать этот вопрос? — угрожающе приподнялся с места корсар.

— А кто ты такой, что собираешься мне это запретить? — спокойно парировал Лайо, склоняясь над пленниками.

— А вот я тебе сейчас покажу, кто я такой! — взревел тот, выхватил нож и шагнул к Лайо.

Не теряя ни секунды, Лайо развернулся с грацией пантеры, одной рукой вышиб нож у противника, а другой вонзил свой прямо ему в сердце. С ужасным воплем несчастный замертво свалился на дно шлюпки. Лайо спокойно вытащил нож из тела жертвы, вытер кровь с лезвия о рубаху покойника и, как ни в чем не бывало, хладнокровно перерезал узлы, стягивающие запястья обоих пленных. Остальные корсары спокойно восприняли смерть своего товарища и даже отпустили в его адрес несколько грубых острот, заодно похвалив Лайо за умение обращаться с ножом.

Сам же Лайо забрал у убитого все оружие, бросил его на корму подальше от пленников и указал им ни труп.

— За борт его, — коротко распорядился он.

— Эй, постойте! — закричал вдруг один из корсаров. — Отдайте мне его сапоги.

— А мне кушак! — крикнул другой.

Несколько мгновений спустя над телом началась Грызня за имущество мертвеца, но Лайо не принимал в ней участия. Очень скоро скромные пожитки погибшего оказались поделенными между сильнейшими, а Тоар и Джейсон уже без помех совместными усилиями выкинули голое тело за борт, где оно стало предметом грызни уже других хищников — земноводных.

Путешествие показалось Джейсону бесконечным. Они ели и спали уже много раз, а река все не кончалась, все текла по такому же нескончаемому заболоченному лесу. Его пышная растительность и роскошный цветочный ковер давно наскучили взорам людей и даже вызывали глухое раздражение своим видом. Шлюп-ка шла по течению, и Джейсон не раз задумывался, какие же сверхчеловеческие усилия требовались от всей команды, когда они поднимались по реке. С таким быстрым течением каждая миля должна была даваться ценой невероятного напряжения сил гребцов, а ведь надо было еще и защищаться от постоянно нападающих рептилий!

Вскоре, однако, картина изменилась. Берега заметно раздвинулись, скорость течения уменьшилась, а опостылевший лес и болота сменились цепью пологих холмов. Деревья все еще покрывали берега, но реже, кустарника тоже поубавилось, а на равнине все чаще стали появляться крупные стада травоядных животных. Джейсон без труда узнавал знакомые формы красных оленей, бизонов, туров и других копытных, как современных, так и давно вымерших. Лес на правом берегу был весь пронизан солнцем и полон жизни и тепла, на левом же возвышался мрачной стеной, почти непроницаемый для солнечных лучей и человеческого взора. Чем-то зловещим веяло оттуда, начисто отбивая охоту даже ступать под мрачную сень лесных великанов. Рептилии встречались реже, и все же корсары заметно нервничали на этом участке реки. До этого они не утруждали себя греблей, отдавшись на волю течения И используя только рулевое весло, чтобы держаться на стремнине. Теперь они добровольно уселись на весла и гребли, как бешеные, заставив, кстати говоря, поступить так же и Джейсона с Тоаром.

Возле каждого гребца лежала заряженная аркебуза, а на носу и корме постоянно несли вахту вооруженные корсары. Они не обращали никакого внимания на правый берег, зато постоянно бросали откровенно боязливые взгляды на левый. Джейсон терялся в догадках, но на все его вопросы гребцы угрюмо отмалчивались. Совмещая скорость течения с дружной греблей, корсары на своей шлюпке буквально летели по водной глади, но далеко ли еще было до выхода из опасной зоны Джейсон не знал, как не знал он и причины угрожающей им опасности.

Оба пленника находились на грани обморока от изнеможения, когда Лайо обратил внимание на их состояние и распорядился сменить их на веслах. Как всегда, невозможно было определить, долго ли они надрывались в роли галерников, но расстояние, насколько мог судить Джейсон, было пройдено весьма значительное. Сам он оценивал его не меньше, чем в сотню миль. Все это время они с Тоаром не выпускали весел из рук и не проглотили ни кусочка пищи, не говоря уже о сне. Но едва они с облегчением опустились на дно лодки, с носа раздался истошный вопль впередсмотрящего.

— Вон они!

Мгновенно все корсары на борту задвигались с удвоенной энергией.

— Налечь на весла! — скомандовал Лайо. — Единственный наш шанс — это прорваться сквозь них!

Джейсон настолько устал, что готов был лечь и умереть на месте, только бы не шевелиться, но любопытство оказалось сильнее. Испытывая нечеловеческие муки от боли и ломоты во всем теле, он с трудом подтянулся на руках и приподнял голову над бортом шлюпки. Сначала он не мог ничего разобрать, но потом разглядел, что корсарскую лодку со всех сторон окружает целая орда каких-то человекоподобных существ, восседающих на спинах жуткого вида ящеров. Они были вооружены длинными пиками и передвигались в воде на своих «скакунах» с поразительной скоростью. Когда шлюпка приблизилась к ним вплотную, Джейсон разглядел, что это вовсе не люди, а какие-то разумные рептилии со змеиными головами. Остроконечные уши и маленькие рожки придавали их облику некую мистическую гротескность.

— О, Боже! — с трудом выдавил он из пересохших губ. — Кто это?

Тоар, который тоже нашел в себе силы поднять голову, сказал с дрожью омерзения:

— Это хорибы. Нам всем лучше умереть, чем попасть им в лапы.

Подгоняемая мощными гребками корсаров, массивная шлюпка легко разметала передние ряды хорибов, а затем заговорили аркебузы на носу. Первые же выстрелы рассеяли зловещую тишину, нависшую над рекой. Хорибы, как по волшебству, все разом вдруг убрались с пути шлюпки, совершили классический разворот и теперь плыли с обеих сторон параллельно курсу. Гремели аркебузы и пистолеты, собирая обильную жатву, но на место каждого убитого хориба вставало сразу же двое других.

Нападавшие временно отступили на безопасное расстояние, но без труда держались за шлюпкой; время от времени пара хорибов вырывались из общей массы, приближались к бортам и метали свои пики, сразу же после броска устремляясь прочь на полной скорости. Такая тактика, и изрядная меткость нападавших привели к тому, что корсары были вынуждены бросить весла и лечь на дно шлюпки. Они могли лишь на несколько секунд высунуться за борт, выстрелить из аркебузы, а затем снова лечь на дно и перезарядить свое оружие. Хорибы, между тем, окружали лодку все плотнее. Долго это продолжаться не могло. Когда нападавшие подобрались совсем близко, так что могли достать пиками ружейные стволы, стало ясно, что близится развязка. Хорибы, казалось, совершенно не испытывали чувства страха. Корсарские пули рвали на части их тела, отрывали конечности, наносили тяжелейшие раны, но они снова и снова бросались на приступ, не считаясь с потерями.

Наконец, одному из них удалось набросить веревочную петлю на торчащий нос шлюпки. За веревку сразу же ухватились несколько нападавших и повлекли шлюпку к берегу со всей скоростью, на какую были способны. Все это время Джейсон и Тоар не принимали никакого участия в отражении нападения, так как были безоружны, да и устали настолько, что почти перестали заботиться о собственной судьбе. Они так и лежали на дне лодки, вперемежку с трупами убитых корсаров. Но над их головами по-прежнему гремели аркебузы, раздавались стоны и проклятия, а над всеми этими звуками стояло непрерывное пронзительное шипение — судя по всему, военный клич хорибов.

Трижды корсары обрубали веревку, и трижды хорибы набрасывали ее снова, пока шлюпка не оказалась у берега, где ее тут же привязали к ближайшему дереву. Лишь несколько человек экипажа оказались в состоянии противостоять последнему штурму. Аркебузы, пистолеты и тесаки пиратов косили змеелюдей десятками, но их все равно оставалось слишком много. Они буквально завалили своими скользкими телами последних защитников шлюпки.

Когда все закончилось, в живых осталось всего трое корсаров, в том числе и Лайо. Остальные были убиты или умирали от тяжких ран. Хорибы связали этих троих и отвели на берег, а сами забрались в лодку и начали выкидывать за борт трупы, предварительно приканчивая раненых костяными ножами. Обнаружив среди трупов невредимых Джейсона и Тоара, они связали их и отвели к остальным.

Как только все мертвые тела оказались выгружены, а пленники надежно связаны, началась ужасная оргия. Хорибы набросились на тела мертвых корсаров и принялись с жадностью пожирать их, пока не обглодали каждую косточку. Оставшиеся в живых были вынуждены, борясь с тошнотой, наблюдать за этим отвратительным зрелищем. Даже жестокие по природе корсары не могли без ужаса следить за омерзительным пиршеством.

— Как вы думаете, почему они не тронули нас? — спросил Джейсон.

— Откуда мне знать, — пожал плечами Лайо.

— Мы предназначены для их женщин и детей, — объяснил Тоар. — Говорят, они сначала хорошенько откармливают пленников…

— Ты знаешь, кто они? — спросил Лайо. — Видел их раньше?

— Я знаю, кто они, но вижу их в первый раз, — ответил Тоар. — Это хорибы, люди-змеи. Они живут в Долине Гиоров и вокруг нее.

Наблюдая за хорибами, Джейсон Гридли не мог не отметить любопытный факт: если в начале пиршества кожа змеелюдей имела бледно-голубоватый оттенок, по мере насыщения она все больше розовела, пока не приобрела у некоторых ярко-алый цвет.

Его поразила внешность и кровожадность этих существ, но изумление американца перешло все границы, когда он впервые услышал из уст хорибов нормальную человеческую речь. Общее строение тела, оружие, состоящее из длинных пик и ножей, подобие одежды, стремление украсить себя, выражавшееся в наличии искусно вырезанных браслетов, все это, наряду с речью, производило одновременно гротескное и омерзительное впечатление, словно какая-то отвратительная пародия на человеческую расу.

Несмотря на свое ужасное занятие, эти странные существа буквально притягивали к себе взор Джейсона. Он отметил, что большинство хорибов имело около шести футов в высоту, хотя попадались и мелкие экземпляры, не больше четырех футов, а один здоровенный малый достигал целых девяти. Однако сложение у всех было пропорциональным. Размеры, похоже, не имели отношения к разнице в возрасте, разве что чешуя у самых крупных была гуще и грубее, чем у остальных. Позже, правда, ему довелось узнать, что он ошибался: развитие хорибов шло по тем же законам, что и у всех рептилий, то есть, чем старше была особь, тем больше были ее размеры, так как рептилии растут всю свою жизнь.

Покончив с обедом, хорибы повалились на землю и заснули, но спали они на самом деле или нет, сказать было невозможно: не имеющие век люди-змеи лежали с открытыми глазами. Джейсон заметил, что розовая и алая окраска тел хорибов постепенно сменилась серо-бурой, под цвет почвы, на которой они лежали. Умирая от усталости после долгой вахты на веслах и отупевший вконец от пережитых ужасов, Джейсон тоже прилег на землю и мгновенно провалился в тяжелый сон. Ему приснилась Джана, бившаяся в цепких лапах хориба, в то время как он сам лежал связанный и ничем не мог ей помочь.

Пробудился он от укола в правое плечо. Открыв глаза, Джейсон увидел над собой одного из хомозавров, как он уже успел окрестить для себя этих разумных ящеров. Тот еще раз ткнул его острием пики в плечо и предостерегающе прошипел:

— Не шуметь!

Джейсон понял, что во сне он, должно быть, сильно кричал и метался.

Змеелюди начали подниматься с земли, издавая при этом своеобразные свистящие звуки. Очень скоро со стороны реки послышался шум и на берег выбралось целое стадо отвратительных рептилий, служивших хорибам для верховой езды.

— Вставай! — толкнул Джейсона разбудивший его хориб. — Я сейчас развяжу тебя, но не вздумай бежать, если тебе жизнь не надоела. Следуй за мной. Освобожденный от пут, Джейсон последовал за своим провожатым в самую гущу стада. Все гороборы выглядели одинаково, но их наездники, очевидно, хорошо умели отличать чужих от своих. Сразу же отыскав своего, хориб жестом указал Джейсону на спину «коня».

— Садись ближе к шее и держись крепче. С нескрываемым отвращением Джейсон подчинился приказу. Холодная влажная кожа горобора заставила его вздрогнуть от омерзения. Хозяин же, без долгих слов, взгромоздился сзади и тронул с места. Остальные пленники заняли свои места на спинах других гороборов. Необычная кавалькада углубилась в мрачный лес по левому берегу реки. Здесь было темно и сыро, а валежник и гниющая листва толстым слоем покрывали землю. Солнце сюда не проникало, в этом лесу царил вечный полумрак и какой-то могильный холод, угнетающе действующий на американца.

— Что вы с нами сделаете? — нарушил затянувшееся молчание Джейсон.

— Вас будут откармливать яйцами, пока вы не станете пригодными в пищу для наших самок и детенышей, — бесстрастно ответил хориб. — Им надоедает рыба и мясо гиоров, а сладкое мясо гилоков удается раздобыть редко. В этот раз нам повезло.

Джейсон прекратил расспросы и снова погрузился в молчание. Слова хориба дали ему достаточную пищу для размышлений. Не то чтобы он так уж боялся умереть, но сама мысль, что его будут откармливать на убой, как скотину, казалась невыносимой.

Трясясь на спине горобора по нескончаемому лесу, Джейсон размышлял о природе происхождения этого удивительного ответвления эволюции. Почему-то ему казалось, что Природа напрасно уделила столько времени и усилий развитию разума в рептилиях. Его собственные сородичи выглядели куда симпатичней.

Время от времени Джейсон ловил взгляды Тоара и Лайо, но перемолвиться с ними словечком так и не удалось. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем мрачный лес уступил место залитой солнцем равнине. Впереди показалось голубое зеркало большого озера. На берегу можно было разглядеть целые полчища хорибов. Одни из них плескались в воде, другие неподвижно лежали на болотистом пляже. Появление отряда с пленниками не вызвало ни у кого никакого интереса, кроме нескольких самок и детенышей.

Хорибы женского пола практически не отличались от мужчин. У них отсутствовали рога, и они ходили голыми, других отличительных признаков за все время пребывания в их селении Джейсон так и не заметил. Ему показалось странным, что на побережье озера нет ни жилищ, ни других следов деятельности, хотя хорибам был присущ довольно высокий уровень культуры, судя по их оружию и украшениям, а также кожаным передникам, прикрывающим в бою мягкие рыбьи животы воинов.

Несколько хорибов заставили пленников спуститься на землю и отвели всех пятерых на высокий берег, расположенный в стороне от места прибытия. По пути Джейсон имел возможность наблюдать, как самки хорибов откладывают яйца в густой ил у самой кромки воды. Они тщательно обмазывали липкой черной грязью каждое яйцо, а затем отмечали колышком место, где оно было закопано. Вдоль всего берега торчали сотни таких колышков, отмечающих кладки. Еще дальше на глаза Джейсону попалась группа миниатюрных хорибов, очевидно, только что вылупившихся. Они с трудом выбирались на берег из вязкого придонного ила, смешно извиваясь всем телом. Никто не помогал им в первые моменты после рождения. Подобно человеческим малышам, эти детеныши первое время передвигались на четвереньках, напоминая юрких варанчиков.

Тоар шел впереди пленников. Как только он оказался на краю обрыва, сопровождавший его воин внезапно зажал ему рот ладонью, одновременно вцепившись в нос указательным и большим пальцами, и без предупреждения бросился вместе с ним в воду.

Джейсон в ужасе следил, как его друг скрывается под водой, оставив за собой только разбегающиеся круги. Секунду спустя та же участь постигла Лайо, а за ним двух других корсаров.

Сделав усилие освободиться, Джейсон забился в руках своего конвоира, но холодные цепкие лапы держали его крепко. В следующее мгновение он почувствовал, что ему зажали нос и рот, а потом над ним сомкнулись теплые мутные воды озера. Все еще пытаясь вырваться, он ощущал, что хориб быстро плывет с ним под водой. Потом ноги Джейсона заскользили по мягкому илу. Его куда-то тащили. Легкие задыхались без воздуха, перед глазами все потемнело, но вот рука на лице куда-то убралась, он судорожно вдохнул и обнаружил, что снова может дышать.

Он лежал в кромешной тьме, в полужидкой грязи, но вокруг был воздух, которым можно было наслаждаться, как драгоценным вином. Чье-то тело задело его, потом еще одно. Раздался громкий плеск, что-то булькнуло, и наступила тишина. Гробовая тишина.

Глава 15

Окруженный в Долине Гиоров превосходящими силами противника, только что доказавшего на деле свои способности, повергнув одного из самых крупных здешних животных, Тарзан из племени обезьян все же медлил признать свое поражение и сложить оружие, как ему было сказано. Сначала надо было кое-что выяснить.

— Скажите сперва, что вы с нами сделаете? — спросил он хориба, не опуская лука.

— Мы отведем вас в наше селение, где вас будут хорошо кормить, — ответил тот. — Но не пытайтесь бежать, еще никому не удавалось бежать от хорибов.

Человек-обезьяна задумался. Джана придвинулась ближе.

— Пойдем с ними, — зашептала она, — сейчас мы все равно не сможем ничего сделать, их слишком много. А потом может подвернуться удобный случай.

Тарзан кивнул и повернулся к хорибу.

— Мы согласны, — сказал он.

Пленников посадили впереди себя на спины гороборов два дюжих воина, и отряд двинулся в путь. Срезав угол Долины Гиоров, они очутились все в том же сумеречном лесу, что и Джейсон с Тоаром, хотя попали в него с другой стороны. Большая река, по которой следовала корсарская экспедиция, берет свое начало в восточных отрогах Гор Типдаров. Оттуда она течет на юго-восток через Лес Хорибов и сливается с Рела-Ам, или Рекой Мрака. Тоар и Джейсон попали в плен к хорибам близ места слияния двух рек, а Тарзан с Джаной в верховьях. Поэтому к озеру, где находилось главное селение этих ужасных существ, они попали разными маршрутами.

Озеро хорибов отстоит от восточных отрогов Гор Типдаров миль на пятьсот, но как измерить это расстояние в мире, где нет времени, а пройденный путь можно лишь приблизительно прикинуть по количеству привалов и трапез. В сущности, расстояние здесь мало чего значит. Человек может пройти пятьсот миль без единой помехи и погибнуть на первой же миле, пытаясь преодолеть дистанцию в пять миль.

Пока Тарзан и Джана мчались на быстрых гороборах через Лес Хорибов, в сотне миль от них Джейсон Гридли приподнялся и сел в луже, окруженный непроглядной тьмой.

— О, Боже! — простонал он.

— Кто это? — раздался из темноты знакомый голос Тоара.

— Это я, Джейсон, — ответил американец.

— Где мы? — послышался голос Лайо.

— Как здесь темно! — раздался голос одного из корсаров. — Уж лучше бы они нас сразу прикончили!

— Не волнуйся, — утешил его второй, — с твоим толстым брюхом тебе-то уж точно не придется долго ждать.

— Значит мы все здесь, — подвел итог переклички Джейсон. — А я думал, вам всем конец, когда эти твари утащили вас под воду.

— Но где мы все-таки находимся? — спросил корсар. — Почему в этой дыре так темно?

— В моем мире, — отозвался Джейсон, — живут крупные рептилии, которых мы называем крокодилами. Они устраивают себе убежища в береговых пещерах выше уровня воды, но попасть в них возможно, только поднырнув снизу. Я думаю, мы сейчас попали как раз в такую дыру.

— А почему бы нам тогда не выплыть отсюда? — предположил Тоар.

— Можно попробовать, — ответил Джейсон, — вот только нас наверняка заметят и снова схватят.

— Так что же нам — сидеть здесь в грязи и ждать, пока нас слопают? — возмутился Лайо.

— Ни в коем случае! — воскликнул Джейсон. — Но сначала надо придумать хороший план. Спешка нас ни к чему дельному не приведет.

Все замолчали и принялись думать. Первым заговорил Гридли.

— Не кажется ли вам, друзья, что мы здесь одни? Я уже давно прислушиваюсь, но не слышу ничего, кроме вашего дыхания.

— Я тоже, — поддержал его Тоар.

— Тогда придвигайтесь ближе, — сказал Джейсон, — и я расскажу вам свой план побега, который только что пришел мне в голову.

Все собрались вокруг американца, едва не касаясь друг друга головами, а тот продолжил:

— Когда нас засунули сюда, я обратил внимание, что лес в этом месте подходит почти вплотную к берегу озера. Если мы сможем прокопать достаточно длинный туннель, у нас появятся шансы на успешное бегство.

— В какой стороне лес? — буркнул Лайо.

— К сожалению, об этом можно только догадываться, — извиняющимся тоном проговорил Джейсон. — Мы можем ошибиться, но попытаться все равно необходимо. Лично я рискнул бы высказать догадку, что лес находится в стороне, противоположной входу в эту пещеру.

— Начнем скорей копать! — нетерпеливо воскликнул один из корсаров.

Подожди, сначала надо определиться со входом, — остановил его Тоар.

Он сам прополз на четвереньках до конца пещеры и вскоре объявил, что нашел отверстие. Ориентируясь на звук его голоса, остальные быстро определили, в каком направлении следует рыть подкоп. Все с энтузиазмом взялись за работу, сулившую скорый успех, но быстро столкнулись с проблемой, как избавиться от вырытой земли и грязи. Джейсон велел Лайо оставаться на месте раскопа, а всех остальных заставил ползти от него вдоль стен пещеры, чтобы хоть как-то определить ее размеры и конфигурацию. В качестве меры измерения расстояния он избрал промежуток между двумя касаниями колена о пол пещеры. С помощью этого нехитрого способа ему удалось установить, что пещера узкая и длинная, лежит под землей параллельно береговой линии и тянется в одну сторону от входа примерно на двадцать футов, а в другую — на пятьдесят. После этого было решено распределять вынутую землю равномерно по всему полу, а после относить ее в дальний от входа угол, чтобы не привлекать внимания тюремщиков.

Рыть землю голыми руками оказалось непросто, но пленники упорно вгрызались в нее, меняясь по очереди. Тот, кто рыл землю, отбрасывал ее назад, а остальные собирали ее и равномерно разбрасывали. Поэтому пол оставался все время ровным, и куча свежевыкопанной земли не могла бы, в случае чего, попасться под ноги навестившему их хорибу. Те посещали пещеру И не раз, но плеск воды всегда успевал предупредить пленников, и они прекращали работу. Приносившие пищу змеелюди ни разу ни в чем не заподозрили пленников. Хотя хорибы и были способны видеть в темноте, они не умели четко различать очертания предметов, видя их размытыми и расплывчатыми. Таким образом, пленники могли беспрепятственно продолжать подкоп, не боясь разоблачения.

Пройдя примерно десять футов, Джейсон случайно откопал большую раковину, и работа ускорилась. Теперь они могли копать вдвое быстрее, но каждому все равно казалось, что подкоп продолжается уже целую вечность, а конца ему все не видать. При этом одна мысль больше всего не давала им покоя: хорибы в любой момент могут появиться в пещере и увести одного из них или даже всех сразу для своего каннибальского пиршества.

Джейсон намеревался подальше углубиться в чащу, прежде чем начать пробиваться на поверхность. В их положении каждый лишний пройденный фут туннеля означал дополнительный шанс остаться незамеченными. Он с нетерпением ждал появления корней деревьев в толще земли.

Пока пятеро пленников медленно прокладывали себе путь к свободе, могучий цельнометаллический корабль бороздил воздушное пространство над северными склонами Гор Типдаров.

— Я думаю, здесь они не появлялись, — заявил капитан Заппнер, — здесь могут пройти только горные козы.

— Согласен с вами, сэр, — сказал Хайнс. — Не пора ли нам двинуться в каком-нибудь другом направлении?

— Боже! — воскликнул Заппнер. — Если бы только знать, в каком именно?

— Какая разница, если не знаешь? — пожал плеча-ми лейтенант.

— Ну что ж… — вздохнул капитан и повернул штурвал.

Дирижабль изменил курс и поплыл на восток параллельно горному массиву над зелеными просторами Долины Гиоров. Измени они курс еще на несколько градусов к югу, и путь экипажа «0-220» мог пересечься с маршрутом Тарзана и Джаны. Но капитан Заппнер итого не знал, и дирижабль полетел своей дорогой.

Двое пленников продолжали мчаться на спинах быстрых гороборов навстречу неведомой судьбе, а может и гибели.

Едва оказавшись в лесу, Тарзан мог освободиться в любой момент. Достаточно было ухватиться за первый же сук, а нижние ветви деревьев то и дело задевали лицо и голову человека-обезьяны, и он очутился бы в родной стихии, где его не нашел бы и не догнал ни один хориб. Вся загвоздка была в том, что он не мог бросить свою спутницу и не мог посвятить ее в свои планы, так как ни разу не оказывался достаточно близко к ней, чтобы поговорить без риска быть услышанным. Да и в любом случае было сомнительно, чтобы Джана сумела последовать за ним и достичь деревьев, прежде чем ее вновь схватят.

Ему бы только приблизиться к ней, схватить, а уж там, он был уверен, сможет скрыться в чаще даже с такой ношей. Тарзан ехал молча, но все его чувства были начеку в ожидании удобного момента. Они уже добрались до северо-западной оконечности озера и сейчас двигались вдоль западного берега. Из отдельных разговоров и замечаний хорибов человек-обезьяна догадался, что отряд приближается к месту своего назначения, а шансы на побег по-прежнему оставались столь же призрачными, как и в начале пути. Сгорая от нетерпения, он готов был решиться на отчаянный шаг: сбросить своего конвоира и в поднявшейся суматохе выиграть те несколько секунд, которые были необходимы, чтобы схватить Джану и вместе с ней скрыться под купоном леса.

Нервы и мышцы Тарзана всегда безоговорочно подчинялись его железной воле. Он никогда не позволял себе ни единым движением выдать свои истинные чувства и намерения, особенно в присутствии врагов, но когда его чуткий нос уловил вдруг знакомый запах, который он больше никогда не надеялся почуять, он так удивился, что чуть было не подпрыгнул.

Отряд хорибов двигался против ветра, значит источник запаха находился прямо по ходу. Теперь надо было соображать и действовать очень быстро, если он хотел извлечь пользу из неожиданных обстоятельств и претворить в жизнь мгновенно созревший в голове план. Главной заботой оставалась безопасность девушки, но следовало позаботиться и о себе, так как без него ей не на что было бы рассчитывать. Бежать вместе по-прежнему было невозможно, но теперь Тарзан мог себе позволить скрыться одному, так как знал, что наверняка сможет освободить девушку позже. За его спиной восседал на спине горобора здоровенный хориб. В одной руке он держал пику, вторая оставалась свободной. Человеку-обезьяне предстояло в последующие мгновения двигаться так быстро, чтобы хориб не успел схватить его свободной рукой раньше, чем он окажется вне досягаемости. Это требовало сверхчеловеческой быстроты, но мало кто мог соперничать в этом плане с Владыкой Джунглей. Совсем рядом мелькали нижние ветви лесных великанов. Тарзан ждал своего момента и скоро дождался. Это был толстый сук, очень удобно расположенный и дающий прекрасную возможность для маневра. Одним словом: маленькая зеленая дверь к свободе. Он чуть пригнулся к шее горобора и легко оперся на нее руками. Когда сук оказался над его головой, Тарзан одним движением подпрыгнул и взлетел на дерево. Это произошло так быстро, что его конвоир не успел ничего понять. А потом было уже поздно: гигант-пленник бесследно исчез в густой листве. Суматоха и поиски ни к чему не привели — зеленый шатер леса надежно укрыл Тарзана.

Джана, ехавшая чуть сзади, видела бегство человека-обезьяны, и сердце ее упало. Теперь она осталась одна среди ненавистных хорибов, которых жутко боялась, хотя никогда и никому не призналась бы в своем страхе. Присутствие всегда уверенного в себе Тарзана внушало ей чувство безопасности, а теперь она ощущала себя такой маленькой и одинокой! Нет, она вовсе но собиралась упрекать своего спутника за его побег, она даже была рада, что он теперь свободен, но перед ее глазами встал облик Джейсона Гридли, который, она была уверена, никогда бы не оставил ее одну.

А Тарзан в это время шел по следу, руководствуясь только своим чувством обоняния. Сначала он высоко забрался под самый купол леса, где его глазам открылся, залитый солнцем незнакомый мир, который населяли неизвестные птицы с пышным оперением, летающие рептилии и огромные пестрые бабочки. Многочисленные змеи обвивали деревья. Тарзан не знал, ядовиты они или нет, поэтому, на всякий случай, держался от них подальше. Это был одновременно восхитительный и опасный мир, самой привлекательной чертой которого была для Тарзана его молчаливость. По странному капризу природы, обитатели верхнего яруса леса были как-будто лишены голоса. Присутствие змей и густая листва не позволяли передвигаться здесь с привычной скоростью, и человек-обезьяна вскоре спустился ниже. Двигаться тут было легче, как и различать знакомый и с детства привычный запах. Ни разу не усомнился он в том, что чувства его не обманывают, хотя запах этот был настолько же чужд Пеллюсидару, как, скажем, запах парижских духов.

Тарзан буквально летел среди ветвей, так как хотел на возможно большее расстояние опередить хорибов. Он надеялся, что его побег несколько задержал их. Так оно и было на самом деле. Весь отряд остановился, и часть воинов полезла на деревья в надежде отыскать спрятавшегося в листве беглеца. На их бесстрастных лицах никак не выражалась овладевшая ими ярость, но сильно посиневшая кожа выдавала в какой-то степени гнев змеелюдей перед неслыханным и дерзким поступком жалкого гилока, самой природой предназначенного для насыщения их желудков. Только убедившись в полной бесполезности дальнейших поисков, возобновили злые и обескураженные хорибы свой путь в родное становище.

А далеко впереди несся по лесу человек-обезьяна; знакомый запах становился все ощутимее, безошибочно предупреждая о близости тех, кого он искал. Еще мгновение и бронзовокожий гигант легко приземлился посреди небольшой группы из десятка чернокожих воинов, настолько изумившихся его появлению, что к ним не сразу вернулась способность к членораздельной речи. Они обступили его со всех сторон, они бросались перед ним на колени и покрывали его руки поцелуями, плача от счастья.

— О, Бвана! Бвана! Неужели это ты? — повторяли они на все лады. — Мулунгу оказался добр к своим детям, он послал им назад их любимого Большого Бвану живым и невредимым!

— А теперь, дети мои, у меня есть для вас работа, — обратился Тарзан к своим верным вазири, когда схлынула первая волна эмоций. — Сюда идут люди-змеи, их много и с ними девушка, которую они взяли в плен. Я вижу, что вы все сохранили свои карабины и не сомневаюсь, что и патронов у вас хватает.

— Да, Бвана, мы берегли патроны и пользовались для охоты только луками и копьями.

— Вы хорошо поступили, дети мои. Теперь они вам пригодятся. Где дирижабль?

— Я не знаю, Бвана, — с убитым видом ответил Мувиро.

— Ты не знаешь? — повторил Тарзан.

— Нет, Бвана. Мы совсем заблудились. Мы уже очень давно заблудились.

— А почему вы оказались здесь одни?

— Нас послали искать тебя, Бвана. Нами командовали белые господа: фон Хорст и Джейсон Гридли.

— А они куда подевались?

— Бвана Гридли потерялся очень давно, в самом начале. А фон Хорст все время был с нами. Мы не знаем, как он пропал. Мы нашли большую пещеру и заснули, а когда проснулись, фон Хорста не было. Мы так его больше и не видели.

— Внимание, они приближаются! — прервал Мувиро Тарзан.

— Я слышу их, Бвана, — почтительно ответил Мувиро.

— Вы с ними еще не встречались? Я имею в виду змеелюдей.

— Нет, Бвана. Мы уже очень давно не встречали никаких людей, только зверей. О, каких ужасных зверей мы встречали!

— Сейчас вам придется встретиться с не менее ужасными людьми, — предупредил его человек-обезьяна, — но вы не пугайтесь их наружности, ваши пули уложат их без проблем.

— Скажи, Бвана, когда ты видел напуганного вазири? — гордо выпрямился во весь рост Мувиро.

Человек-обезьяна улыбнулся.

— Пусть один из вас отдаст мне свое ружье. Я пойду на разведку, а вы пока развернитесь в цепь. Я еще не знаю, какой дорогой они пойдут, но при первом же контакте с противником открывайте огонь на поражение. Следите только, чтобы не задеть девушку, — она едет вместе с одним из этих змеелюдей.

Тарзан не успел осуществить своего намерения, да в этом больше и не было необходимости. Первые хорибы уже показались из-за деревьев. Соединившись с вазири, человек-обезьяна не считал больше нужным прятаться. При виде его фигуры хорибы разразились хриплыми криками удовольствия. Но тут заговорили карабины, ведущий всадник вдруг вылетел из седла и с размаху ткнулся головой в землю, убитый наповал. Остальные, уповая на скорость своих гороборов, не стали задерживаться и выяснять причины смерти товарища, а понеслись во весь опор на маленькую кучку чернокожих, среди которых высилась гигантская фигура сбежавшего пленника. Но как ни быстры были их скакуны, пули из внешнего мира оказались еще быстрее. Под ураганным огнем Тарзана и его воинов хорибы валились наземь, как спелые колосья. Никогда прежде им не приходилось терпеть такого сокрушительного поражения. Они буквально посинели от злости. Синий окрас кожи менялся, впрочем, когда пуля поражала свою цель, и переходил в серо-бурый, под цвет земли, на которую падало тело.

Все эти события заняли всего несколько минут — настолько молниеносным было сражение. Уцелевшие хорибы, сообразив наконец, что шансов одолеть вазири у них нет, а их пики сильно уступают невиданному оружию гилоков, бросились врассыпную, намереваясь позже соединиться в тылу противника и продолжить свой путь.

Тарзан пока не видел Джаны, хотя был уверен, что она находится где-то здесь, в арьергарде наступавшего отряда. Увидел же он ее, когда все уже было практически закончено. Вдали мелькнула белая фигурка девушки, уносимая прочь быстрым горобором. Тарзану не оставалось теперь другого выхода, как стрелять, в надежде поразить быстрого ящера. Он приложил к плечу карабин, но в этот момент сзади на него налетел горобор без всадника и сшиб с ног. Когда же он снова поднялся, Джана была уже вне поля видимости. Хорибы увезли ее с собой и скрылись в лесу.

Вокруг носилось множество беспризорных гороборов. Потеряв своих хозяев, они, похоже, не знали, что им делать дальше. Но вот один из них заметил скрывающихся среди деревьев хорибов и бросился следом. Остальные потянулись за ним. Мувиро и его воины поспешили с дороги «табуна», но в голове человека-обезьяны созрел дерзкий замысел. Недолго думая, он прыгнул на спину одного из гороборов, вызвав крики ужаса со стороны чернокожих воинов. Но Тарзана это уже не могло остановить — ему необходимо было догнать хорибов и освободить Джану. Он обхватил ногами туловище ящера, как это делал его конвоир, и понесся за остальными. Понукать горобора не было нужды — он и так бежал с огромной скоростью и в нужном направлении. Чувствуя на себе непривычного седока, горобор Тарзана сумел даже обогнать всех прочих и теперь быстро настигал остатки разбитого отряда.

Вскоре человек-обезьяна завидел впереди увозившего Джану хориба. Его собственный горобор, не отягощенный двойной тяжестью, вот-вот должен был поравняться с похитителем. Однако скорость все равно была настолько большой, что Тарзан не представлял себе, как он сможет завладеть девушкой без риска для ее жизни. Оставалось последнее — остановить скачущего впереди горобора.

На реализацию этого плана у человека-обезьяны

Пыли лишь считанные секунды. Он приложил к плечу ружье и выстрелил. На скаку трудно было рассчитывать на меткий выстрел, но удача оказалась на стороне стрелка. Пуля угодила как раз туда, куда надо, перебив хребет ящеру. Его передние ноги подогнулись, а оба ездока перелетели через голову и покатились по земле. В ту же секунду Тарзан соскочил со своего горобора, рискуя сломать шею, несколько раз перевернулся через голову и вскочил на ноги, оказавшись лицом к лицу с успевшим тоже подняться хорибом.

Не успел человек-обезьяна сделать шаг к своему противнику, как земля у него под ногами неожиданно раздалась, и он провалился в темную дыру, где его сразу же схватили чьи-то холодные влажные руки и потащили куда-то вглубь.

Глава 16

«0-220» медленно плыл над Долиной Гиоров. Внимательные глаза наблюдателей неотрывно следили за происходящим внизу, но кроме огромных динозавров на зеленой равнине никого не было. Обеспокоенные шумом моторов, животные начинали бегать кругами и гневно реветь. Иногда один из наиболее агрессивных динозавров галопом бросался вслед дирижаблю или яростно атаковал его тень.

— Замечательный характер у этих крошек, — заметил лейтенант Хайнс, наблюдавший за равниной в иллюминатор кают-компании.

— Как звать этих кошмариков? — поинтересовался чернокожий кок Роберт Джонс.

— Трицераптосы, Боб, — просветил его штурман.

— Не хотел бы я повстречаться с таким на узкой дорожке! — заявил кок.

В отсутствие штурмана в рубке, дирижабль несколько уклонился от прежнего курса и теперь двигался в юго-восточном направлении. Вдали терялся в синей дымке могучий горный хребет, а внизу появилась широкая голубая лента реки, пересекающей наискосок Долину Гиоров. Капитан решил следовать над рекой по течению, хорошо зная по опыту, что заблудившемуся человеку лучше всего идти вниз по реке, если конечно посчастливится наткнуться на таковую. Корабль летел над рекой довольно долго, пока в рубке не раздался телефонный звонок с верхнего наблюдательного поста от лейтенанта Дорфа.

— Впереди открытое водное пространство, сэр, — доложил он капитану Заппнеру. — Судя по всему, мы приближаемся к океанскому побережью.

Весь экипаж прилип к иллюминаторам. Вскоре впереди действительно появилось открытое море. Дирижабль обследовал береговую линию, после чего было решено сделать остановку и набрать свежей воды, а также поохотиться. Заппнер выбрал для стоянки место к северу от устья реки. Когда дирижабль мягко опустился на зеленую траву, Робертс Джонс занес в свой дневник следующую фразу: «Приземлились ровно в полдень».

А в это время, за сотни миль от корабля, Джейсон Гридли и его товарищи по плену решили, наконец, пробиваться на поверхность. Джейсон копал, передавая выбранную землю горсть за горстью товарищам у себя за спиной. Все спешили, так как туннель уже достиг такой длины, что не слышно было происходящего в самой пещере, служившей им тюрьмой. А хорибы могли появиться в любой момент и свести на нет все старания.

Неожиданно до ушей Джейсона донесся странный звук, удивительно похожий на винтовочный выстрел. Он вначале не поверил своим ушам, но, с другой стороны, что же еще это могло быть? Он так давно расстался со своими спутниками по экспедиции, что даже забывал временами об их существовании. Сама идея, что кто-то из них мог оказаться сейчас над его головой с винтовкой в руках, показалась ему настолько дикой, что он ее почти сразу же отбросил, приписав звук выстрела какой-нибудь естественной причине. Потом ему пришла в голову мысль, что он мог услышать выстрел из корсарской аркебузы, ведь он знал от Лайо о присутствии в этих краях большого корсарского судна. Несомненно, капитан этого корабля отправил спасательный отряд, не дождавшись возвращения шлюпки. Снова попасть в плен к корсарам выглядело, конечно, не слишком весело, но это все же было куда лучше перспективы послужить обедом для хорибов.

Теперь Джейсон удвоил свои усилия и скреб неподатливую землю у себя над головой, не обращая внимания на усталость. Выстрелы наверху прекратились. Их сменил беспорядочный топот множества чьих-то ног. Джейсон терялся в догадках. Прямо над ним как-будто только что пробежало целое стадо оленей или еще кого-нибудь. Слышно их было так отчетливо, что стало совершенно ясно: от поверхности их отделяют считанные дюймы. Прозвучал еще один выстрел, на этот раз совсем близко, потом послышался тяжелый удар, словно что-то большое упало на землю. Стены туннеля затряслись и начали осыпаться. Джейсон дрожал от возбуждения, лихорадочно орудуя обломком раковины, когда потолок над ним вдруг провалился и прямо ему на голову свалилось тяжелое тело.

Джейсон давно обдумывал план действий на тот случай, если их обнаружат на выходе из туннеля и действовал почти инстинктивно. Первым делом следовало подальше убрать нежелательного свидетеля и сделать это как можно быстрее. Он отпрянул в сторону, крепко вцепился в свалившегося сверху, как он думал, хориба и потащил его в глубь туннеля, не подозревая, что тащит своего друга Тарзана. Ему вряд ли удалось бы справиться со стальными мускулами человека-обезьяны, но тот в момент падения все еще сжимал в руках свой карабин. Однако Джейсону не удалось продвинуться далеко. Тот самый карабин, который держал в руках Владыка Джунглей, застрял поперек отверстия, как перекладина в турнике. Тарзан, естественно, не собирался выпускать эту опору, а Джейсон вдруг ощутил, что все его усилия больше не дают результата. Более того, он почувствовал, что неизвестный сам тянет его за собой на поверхность, и у него теперь два выбора: либо отпустить, либо следовать за ним. Джейсон успел уже разобраться, что держит вовсе не хориба, а обыкновенного человека, но все равно он не мог позволить ему освободиться.

Хориб, собиравшийся сражаться с Тарзаном, немало, должно быть, удивился его внезапному исчезновению, но не стал выяснять причины. Вместо этого он цепко схватил за руку упирающуюся Джану и потащил ее следом за собой.

Тарзану удалось все же вылезти на поверхность, и он успел заметить две фигуры, скрывшиеся за деревьями. В гневе он зарычал, как дикий зверь. Если бы не эта досадная помеха, девушка уже была бы в безопасности. От злости человек-обезьяна изо всей силы пнул неизвестного, продолжающего сжимать его лодыжку, да так удачно, что Джейсон Гридли кубарем свалился обратно в туннель, а освободившийся Тарзан бросился за хорибом и Джаной.

Крикнув своим спутникам следовать за ним, Джейсон поспешно выбрался из туннеля. Он еще успел заметить мощную фигуру полуголого бронзовокожего гиганта за миг до того, как тот скрылся в лесу. Он мгновенно узнал его. Сердце его учащенно забилось. Но как могло такое быть, если Тоар уверял его в смерти Владыки Джунглей? Впрочем, Тарзан или не Тарзан, а что-то подсказывало американцу, что этого человека ему нельзя терять из виду. Не раздумывая, Джейсон Гридли кинулся следом.

Неслышной тенью скользил по сумрачному лесу человек-обезьяна. Его звериное чутье позволяло ему без труда идти по следу утащившего Джану хориба. Но Тарзан понимал, что может столкнуться не только с ним одним, но и с его сородичами, поэтому счел благоразумным продолжить свой путь «на втором этаже». Двигаясь среди ветвей, он очень скоро настиг одинокого хориба, волочащего за собой по-прежнему упирающуюся Джану. Не медля ни секунды, человек-обезьяна прямо с дерева прыгнул на спину ничего не подозревающего похитителя. Оба покатились по земле, но через мгновение Тарзан был уже на ногах, крепко обхватив сзади рукой горло своего противника. Он с легкостью поднял тело хориба над головой и с размаху швырнул его оземь. Потом поднял его и швырнул еще раз, в то время как пораженная таким проявлением геркулесовой мощи девушка наблюдала за этой сценой широко раскрытыми глазами. Проделав эту операцию с хорибом в третий раз, после чего тот перестал шевелиться, Тарзан забрал его пику и костяной нож и повернулся к Джане.

— Идем со мной, — сказал он, — и ничего не бойся. Мы пойдем такой дорогой, где будем в полной безопасности.

Не дожидаясь, пока до нее дойдет смысл его слов, человек-обезьяна легко подхватил девушку, взвалил ее на плечо и взлетел на нижнюю ветку большого дерева.

— Ну вот мы и дома, — обратился он к Джане. — Здесь нас не найдет ни один хориб и не догонит ни один горобор.

— Раньше я думала, что никто не сравнится с воинами Зорама, — задумчиво проговорила девушка. — Но это было до того, как я встретила тебя и Джейсона. Тарзан знал, что в ее устах это признание являлось высшей похвалой, так как для любой дикарки мужчины ее племени всегда служат эталоном.

— Как бы мне хотелось, — продолжала она печальным тоном, — чтобы Джейсон остался в живых. Он был прекрасным человеком и великим воином, но самое главное — он был очень добрым. Мужчины Зорама тоже никогда не обижают своих женщин, но не всегда задумываются, как сделать им хорошо. А вот Джейсон всегда в первую очередь заботился обо мне, следил, чтобы мне всегда было удобно и я была в безопасности.

— Он тебе очень нравился? — участливо спросил Тарзан.

Джана ничего не ответила. Она отвернулась в сторону, и ее прекрасные глаза наполнились слезами.

Тарзан очень скоро обнаружил, что ловкая, как горная коза, девушка вполне способна передвигаться под куполом леса без его помощи. Они не спеша двинулись в том направлении, где, как полагал Тарзан, ждали Мувиро и его воины. К сожалению, ветер дул в спину, так что нельзя было определить их местонахождение по запаху. Но человек-обезьяна постоянно прислушивался к малейшему шороху и вскоре был вознагражден: внизу послышались чьи-то шаги. Тарзан велел девушке затаиться за стволом толстого дерева и спрятался сам, памятуя о том, что не все чужие шаги принадлежат друзьям.

Ждать им пришлось недолго. На тропинке внизу появился полуголый человек, одетый в грязную и рваную набедренную повязку из шкуры козы. Все его тело было до такой степени покрыто грязью, что нельзя было даже понять, какого цвета его кожа. Голову его венчала пышная копна спутанных черных волос. Тарзану и жизни не приходилось встречать такого грязного субъекта, но все же это был не хориб, да и оружия у незнакомца не было. Что он делал в этом лесу, человек-обезьяна не мог даже представить, поэтому спрыгнул вниз и преградил ему дорогу.

Увидев перед собой непонятно откуда взявшегося человека, незнакомец сначала отпрянул, но потом присмотрелся и радостно заорал:

— Тарзан! Господи! Неужели это и правда вы? Слава Богу, что вы живы, а я думал, вы давно погибли.

Прошло несколько секунд, прежде чем Тарзан смог узнать говорившего под толстым покровом грязи. В отличие от него, девушка на дереве опознала незнакомца после первых же его слов по голосу.

Широкая улыбка осветила мужественное лицо Владыки Джунглей.

— Гридли! — воскликнул он. — Джейсон Гридли! А Джана уверяла меня, что вы погибли.

— Джана! — воскликнул Джейсон. — Вы ее знаете?

Вы ее видели? Скажите скорее, где она?

— Она здесь, вместе со мной, — ответил человек-обезьяна.

Джана тем временем успела спуститься с дерева и теперь выступила из-за ствола на тропинку.

— Джана! — радостно закричал Джейсон, бросаясь к ней.

Девушка выпрямилась во весь рост и надменно отвернулась.

— Джалок! — презрительно бросила она. — Сколько раз я должна повторять, чтобы ты не смел приближаться к Красному Цветку Зорама?

Джейсон остановился на полпути, словно пораженный стрелой в самое сердце. Руки его опустились, а на лице появилось выражение безнадежного отчаяния. Удивленный Тарзан молча созерцал эту странную сцену, но он не привык вмешиваться в чужие отношения.

— Пора идти, — сказал он после короткой паузы — нам еще надо найти вазири.

Внезапно впереди раздались громкие голоса и какой-то шум. Тарзан различил знакомые нотки. Это были его вазири. Он поспешил на звуки и оказался свидетелем любопытной сцены, которая, однако, вот-вот могла перерасти в трагедию. Десять чернокожих воинов окружили Тоара и троих корсаров и угрожали им ружьями. Обе стороны громко кричали, но не понимали друг друга. Уроженцы Пеллюсидара, никогда прежде не сталкивавшиеся с чернокожими, естественным образом посчитали их врагами и теперь собирались дорого продать свою жизнь, а Мувиро, считая появление этих людей каким-то образом связанным с исчезновением его любимого хозяина, тоже был настроен крайне агрессивно. Только появление Тарзана, а вслед за ним Джаны и Джейсона, не позволило конфликту перейти за рамки благоразумия.

Тоар был страшно удивлен и обрадован, увидев старого друга, которого успел уже оплакать. Еще больше он обрадовался, когда увидел Джану, а она при виде Тоара радостно завизжала и бросилась ему на шею. Джейсон Гридли стоял в стороне и изо всех сил пытался сохранять безразличное выражение лица. Только сейчас, видя Джану в объятиях Тоара, он понял, наконец, что раньше просто обманывал сам себя, и то чувство, которое он испытывает к этой маленькой дикарке, — самая настоящая любовь. Он испытывал муки ревности, и его страшно бесило, что он, Джейсон Гридли, цивилизованный человек, способен ревновать к невежественному дикарю, пускай даже своему другу.

Тоар, Лайо и двое корсаров могли только приветствовать преображение возможных врагов в друзей и союзников. Услышав рассказ о сражении вазири с хорибами, они поняли, что непосредственная опасность им больше не угрожает, а ружья чернокожих воинов защитят их от любого врага куда лучше, чем даже аркебузы корсаров. Перспектива покинуть в целости эту ужасную страну стала почти реальностью.

Расположившись на привал, друзья поведали друг другу о своих приключениях, после чего встал вопрос, что делать дальше. Здесь мнения разделились. Тоар хотел забрать Джану и вернуться в Зорам, Тарзан и Гридли собирались вплотную заняться поисками экспедиции, а трое корсаров желали вернуться на свой корабль. Тарзан и Джейсон, не желая раскрывать корсарам настоящую цель их пребывания в Пеллюсидаре, рассказали им выдуманную историю, что они друзья Танара и прибыли сюда, чтобы навестить его в Сари. — Сари очень далеко отсюда, — сказал Лайо. — Чтобы добраться туда, сильный воин должен затратить но меньше сотни снов и пройти через массу опасностей. На пути туда лежат неведомые страны, в том числе Страна Вечной Тени. Мало кто может рассчитывать добраться туда живым. К тому же придется переплывать Корсар-Аз, или Море Корсаров.

— А пути по суше нет? — спросил Тарзан.

— Есть, — ответил Лайо, — и будь мы в Корсарии, я мог бы показать его тебе, но и в этом случае придется приложить массу усилий, чтобы добраться до Сари.

— К тому же в Корсарии нас вряд ли примут с распростертыми объятиями, не так ли, Лайо? — заметил Джейсон.

— Да, — кивнул пират, — на дружеский прием можете не рассчитывать.

— И все же я уверен, — шепнул Тарзан Джейсону, — что искать дирижабль следует именно в Корсарии.

Джейсон кивнул в знак согласия.

— Боюсь только, что это не очень согласуется с планами Тоара, — сказал он. — Если я правильно понял, Зорам отсюда гораздо ближе, чем Корсария. Если мы решим отправиться в Корсарию, что будет с Тоаром и Джаной? Без нашей поддержки им нелегко будет вернуться домой живыми, особенно если они пойдут по тому же маршруту, по которому мы с Тоаром добирались сюда.

Тарзан повернулся к Тоару.

— Если вы пойдете с нами и нам удастся найти наш корабль, — сказал он, — я гарантирую тебе очень бы-строе возвращение в Зорам. Если же мы не найдем его, обещаю, что мы все проводим вас туда. В любом случае у вас будут лучшие шансы благополучно вернуться домой.

— Мы согласны пойти с вами, — сказал Тоар.

Потом он вдруг нахмурился, посмотрел на Джану, а затем перевел взгляд на Джейсона.

— Я совсем забыл, — хлопнул он себя ладонью по лбу. — Прежде чем мы пойдем вместе с вами, я должен выяснить, не причинил ли Джейсон какого-нибудь вреда этой девушке, когда они были вместе? Если он виноват, я убью его.

Не убивай его, — быстро сказала Джана, не глядя на Джейсона, — если бы это было необходимо, я сама бы его прикончила.

— Что ж, прекрасно, — облегченно вздохнул Тоар. — Я очень рад, потому что он мой друг и прекрасный парень. Я пойду с ним куда угодно.

— Наша шлюпка наверно так и стоит на том месте, где нас захватили хорибы, — сказал Лайо. — Если мы ее отыщем, то сможем добраться до нашего корабля, который ждет нас в низовьях Рела-Ам.

— Да, и снова оказаться в плену у корсаров, — засмеялся Джейсон. — Нет, Лайо, фортуна переменилась, и теперь вы у нас в плену.

— Мне все равно, — пожал плечами корсар. — Если мы и вернемся на судно, капитан, без сомнения, закатит нам по сотне плетей за неудачный рейд и потерю стольких людей.

В конце концов было решено попытаться найти корсарскую шлюпку, доплыть до корабля и попробовать убедить капитана принять их на борт как друзей и отвезти в Корсарию. На пути к низовьям реки хорибы не беспокоили маленький отряд. Очевидно, им оказалось вполне достаточно одного знакомства с карабинами вазири, чтобы больше не искушать судьбу. Джейсон все это время старался держаться подальше от Джаны. Каждый раз при виде ее прекрасного лица он испытывал невыразимые муки любви и ревности. Ее нескрываемое пренебрежение сводило его с ума, но сильнее всего угнетала его мысль, что несмотря ни на что, он с каждой минутой все сильнее влюбляется в эту жестокосердную красотку.

Он почувствовал огромное облегчение, когда перед его глазами открылись широкие просторы Рела-Ам. Подошла к концу первая стадия их путешествия, оказавшаяся для Джейсона Гридли одним из самых печальных периодов в его жизни. Ко всеобщей радости шлюпку удалось отыскать без особых усилий. Она так и осталась на берегу, привязанная хорибами к дереву. Отряд быстро погрузился на борт и продолжил свой путь по течению к устью Реки Мрака. По мере приближения к морю, река разливалась все шире. Вскоре стало возможно установить мачту и поднять парус. Шлюпка заметно прибавила ход. Единственным препятствием были частые нападения земноводных рептилий, но карабины вазири быстро пресекали все эти попытки. Вскоре река разлилась настолько, что напоминала морской залив. По совету Лайо они держались левого берега, так как именно там должен был стоять на якоре корсарский корабль. Противоположный берег едва можно было различить, да и то в силу оптических особенностей Пеллюсидара. На внешней поверхности Земли он вообще не был бы виден на таком расстоянии. Чем дальше продвигалась шлюпка, тем озабоченней становились лица троих корсаров — их корабля там не было видно.

— Мы уже прошли место стоянки, — объявил наконец Лайо. — Я помню этот лесистый склон. Наше судно стояло как раз напротив. Я уверен, что не ошибаюсь, потому что специально запомнил это место.

— Уплыли без нас, собаки! — зарычал в бессильном гневе один из корсаров, добавив заодно красочный эпитет в адрес капитана.

Спустившись еще ниже, путешественники наткнулись на большой остров, где, по словам Лайо, можно было хорошо поохотиться. Они давно не ели свежего мяса, да и запасы пресной воды нуждались в пополнении, поэтому решено было высадиться на остров и разбить там лагерь. Это было идеальное место для отдыха, тем более, что на острове в изобилии водилась разнообразная дичь и почти начисто отсутствовали крупные хищники. Ничто не указывало на присутствие здесь человека.

После долгого обсуждения было принято решение отправиться в Корсарию на шлюпке. Лайо заверил всех, что это будет нетрудно осуществить, так как Корсария находилась сравнительно недалеко и до нее можно было доплыть, не удаляясь от берега.

— Я не знаю, что находится там, — указал он на юг, — на зато я точно знаю, что Корсария лежит в том направлении, — и он указал рукой на северо-восток. — А вообще-то я плохо знаю эти воды. Наша экспедиция по Рела-Ам была первой.

Готовясь к долгому плаванию, путешественники добыли большое количество мяса, которое разрезали на тонкие полоски и завялили на солнце или закоптили на костре. После этого мясо упаковали в чисто отмытые и высушенные оленьи желудки и сложили в шлюпку. В такие же желудки налили пресную воду. Хотя они и не собирались удаляться от берега, на всякий случай следовало иметь солидный запас воды и провизии. Следовало также не забывать, что в этих местах бывают сильные штормы, которые могут унести хрупкое суденышко неведомо куда.

Наконец все приготовления были завершены, и пестрая компания заняла места на борту шлюпки. Впереди их ждала Корсария.

Джана работала наравне с другими, готовя запасы еды для путешествия. Несколько раз ей приходилось работать бок о бок с Джейсоном, но ни единым жестом не дала она ему понять, что простила его или даже просто замечает его присутствие.

— Ну почему мы не можем быть друзьями, Джана? — спросил он как-то умоляющим голосом. — Тебе не кажется, что тогда мы оба стали бы хоть немного счастливее?

— Я достаточно счастлива, — отрезала девушка, — и буду еще счастливее, когда Тоар и я вернемся в Зорам.

Глава 17

Попутный ветер нес шлюпку по ласковому, залитому солнечным светом морю. Тем же курсом следовал и дирижабль «0-220». Капитан Заппнер вел свой корабль вдоль береговой линии, то и дело останавливаясь и совершая облеты побережья в почти угасшей надежде найти пропавших товарищей. Его экипаж не только не рассчитывал больше увидеть когда-нибудь потерявшихся членов экспедиции, но и серьезно сомневался, что им самим удастся снова отыскать полярный проход и вернуться домой. Даже их огромные запасы провизии и горючего должны были когда-то подойти к концу. Если до этого момента они не сумеют найти выхода, могучий корабль обречен будет навсегда остаться в Пеллюсидаре, а команда будет вынуждена бросить его и приспосабливаться к новым условиям существования.

Штурман Хайнс первым высказал эти соображения капитану. Тот пригласил лейтенанта Дорфа и все трое устроили совет. После долгого обсуждения было решено, пока не кончилось горючее, стать на якорь в каком-нибудь укромном местечке, где можно было бы не опасаться нападения со стороны местных дикарей и крупных хищников. А пока офицеры обсуждали эти волнующие проблемы, дирижабль неспешно и величаво плыл над морскими просторами.

Роберт Джонс из Алабамы заметно нервничал. Он так и не смог до конца приспособиться к непонятному миру, в котором оказался. Он то и дело хмурился, качал головой или начинал что-то бормотать себе под нос, всем своим видом выражая молчаливое неодобрение. Каждый раз, когда взгляд его падал на настенные часы и камбузе, он снимал их, заводил, подносил к уху и долго прислушивался.

А внизу проплывала чудесная панорама морского побережья, затейливо изрезанного многочисленными мысами, бухточками и заливами. Зеленые холмы сменялись могучими лесами или равнинами, полными пасущимися стадами и прорезанными голубыми лентами рек. Этот ландшафт способен был заставить радостно забиться сердце любого любителя природы. Не остался он незамеченным и экипажем «0-220», среди членов которого многие без особых сожалений согласились бы провести здесь остаток жизни, если им так и не суждено будет отсюда выбраться. Но были и другие, кого такая перспектива откровенно пугала, да и дома их ждали родные и близкие. Эти уже начинали втихомолку роптать и обсуждать между собой возникшие проблемы. В большинстве своем, это были высокообразованные люди, профессионалы своего дела, не хуже офицеров понимавшие опасное положение, в котором оказался корабль и они все. Но вместе с тем, это были еще и тщательно отобранные люди, безгранично доверявшие капитану и знавшие, какой бы ни была их судьба, капитан Заппнер разделит ее вместе с ними. Более того, каждый из них был уверен, что если существует способ выбраться отсюда, Заппнер — именно тот человек, который сможет это осуществить. Вот поэтому никто пока не помышлял о бунте, дирижабль величественно плыл по воздуху, и каждый занимался своим делом.

Пока капитан обсуждал со своими офицерами планы на ближайшее будущее, Роберт Джонс поднимался по вертикальной шахте в верхнюю кабину наблюдения, расположенную на сто пятьдесят футов выше его камбуза. Добравшись до цели, он высунул голову в иллюминатор, внимательно оглядел небо, помедлил немного и с ненавистью уставился на яркий диск полуденного светила, как всегда стоявшего прямо над головой. Когда на глаза навернулись слезы, он убрал голову и снова спустился вниз. Он вернулся на камбуз, решительно снял со стены часы, вышел наружу и без сожаления выкинул ни в чем не повинный механизм за борт.

Для экипажа шлюпки, пляшущей на волнах, время тянулось невыносимо медленно. Ничто не нарушало монотонного однообразия плавания. Только мысль о скором завершении путешествия, да редкие нападения обитателей морских глубин позволяли хоть как-то скрасить уныние и скуку. Особенно страдал от скуки Джейсон Гридли. Энергичная деятельная натура молодого американца с трудом мирилась с однообразием плавания. Куда в меньшей степени испытывал нечто подобное Тарзан и его вазири. Остальные же, давно привыкнув к условиям Пеллюсидара, вообще не испытывали никаких неудобств. Обитатели этого мира явно но знали такого понятия, как время. Но оно продолжало идти, расстояние до Корсарии сокращалось, а условия плавания понемногу менялись. Не имея навигационных приборов, путешественники не могли знать, что курс их изменился и теперь они плывут строго на восток, сопровождая изгиб береговой линии. Инстинкт, однако, подсказывал корсарам, что пройдено уже три четверти расстояния, отделявшего их от дома. Попутный ветер наполнял парус, и шлюпка весело и быстро скользила по волнам. Лайо стоял на носу и к чему-то принюхивался, напоминая в этот момент делающего стойку охотничьего пса. Внезапно он обратился к Тарзану.

— Нам следует пристать к берегу, — заявил он. — Приближается сильный шторм.

К сожалению, его предупреждение несколько запоздало. За считанные минуты вокруг потемнело, налетел порывистый ветер, а волны стали достигать невероятных размеров. Ничего не оставалось делать, как спустить парус и отдаться на волю ветра. Самое удивительное, что не было ни грозовых туч, ни грома и молний, — бушевал лишь ветер, временами достигавший ураганной силы.

Вазири дрожали от страха — на море эти бесстрашные воины чувствовали себя не в своей тарелке. Девушка-горянка и ее брат если и боялись, то ничем себя не выдавали. Тарзан и Джейсон были убеждены, что лодка не выдержит. Джейсон с трудом пробрался к тому месту, где сидела Джана. Ветер завывал так, что разговаривать было невозможно, но он все же вплотную приблизил губы к ее уху и попытался перекричать бурю.

— Джана, — сказал он, — мы вряд ли переживем этот шторм, но перед смертью я хочу, чтобы ты знала одно: я тебя люблю. Ты можешь меня ненавидеть, но я должен был тебе это сказать.

Высказав все, что хотел, Джейсон не стал дожидаться ответа девушки, опасаясь услышать очередное оскорбление, и поспешил вернуться на свое место. Он знал, что поступает неправильно, признаваясь в любви к невесте своего друга Тоара, но им двигало чувство более сильное, чем преданность другу, гордость и самолюбие. Он просто не мог поступить иначе. Не будь он так же слеп, как и все остальные влюбленные, он мог бы уже давно заметить чисто платонический характер отношений Джаны и Тоара. Собственно говоря, он и замечал его, но вот в толковании сильно заблуждался. Он видел, что Тоар всегда добр и нежен к Джане, но не проявляет той заботы, какую всегда проявлял он, Джейсон. Поэтому он пришел к заключению, что Тоар не очень сильно любит девушку и вообще ее недостоин. Он не знал, чем объяснить такое довольно странное по-ведение. И Тоар и Джана были совершенно нормальными людьми, поэтому его несколько удивляло отсутствие проявлений любви между ними. Постороннему наблюдателю они вполне могли показаться братом и сестрой.

По странному капризу природы, шторм улегся столь же внезапно, как и налетел. Чудом уцелевшие путешественники жадно вглядывались в морские просторы, но земли нигде не было видно.

— Скажи, Лайо, как нам взять курс на Корсарию, находясь в открытом море? — обратился Тарзан к корсару.

— Это будет нелегко сделать, — признался Лайо. — Единственным проводником может стать для нас ветер. Я хорошо знаю направление господствующих ветров в этой части Корсар-Аза. Если мы будем держаться по ветру, то рано или поздно доберемся до земли, а если повезет, то и до Корсарии.

— А это что такое? — внезапно спросила Джана, указывая вдаль.

— Это парус, — уверенно заявил Лайо через несколько секунд. — Теперь мы спасены.

— А ты уверен, что нас ждет дружеский прием? — спросил Джейсон.

— Это корсарский корабль, — дипломатично ответил Лайо, — других кораблей в этих водах не встретить.

— А вот и еще один! — воскликнула Джана. — И еще. Да их тут целый флот!

— Поворачивай шлюпку, — распорядился Тарзан. — Может быть мы успеем скрыться, пока нас не заметили.

— А зачем нам скрываться? — невинно спросил Лайо.

— А затем, что нас слишком мало, чтобы сражаться. Там могут быть твои друзья, но нам-то они враги.

Лайо пожал плечами, но подчинился. Выбора у него не было — на борту шлюпки было всего трое корсаров против десятка вооруженных вазири.

Корабли между тем неуклонно приближались. Маленькая шлюпка с одним единственным парусом не могла соревноваться в скорости с большими парусника ми. Дистанция все сокращалась, пока не стало ясно, что их преследует большой флот.

— Это не корсары, — объявил вдруг Лайо. — Я не знаю, кто это, но таких кораблей я никогда не видел.

Шлюпка по-прежнему скользила по волнам, но неизвестная армада приближалась к ней с пугающей скоростью. Передовое судно было уже так близко, что его можно было рассмотреть во всех подробностях. Оно было коротким и широким, с высоко поднятым носом. Помимо двух мачт с парусами, оно было оснащено рядом весел, по пятьдесят с каждого борта. Борта над линией весел были защищены щитами воинов.

— О, Боже! — воскликнул Джейсон. — Оказывается в Пеллюсидаре можно встретить не только испанские каравеллы, но и боевые галеры викингов!

— Слегка модернизированные, — заметил Тарзан. — Если я не ошибаюсь, на носу стоит пушка.

— Точно! — согласился Джейсон. — И я думаю, нам пора ложиться в дрейф, а то там какой-то парень кажется собирается в нас выстрелить.

В этот момент на носу корабля появился высокий воин.

— Остановитесь немедленно! — прокричал он, — если не хотите пойти ко дну.

— А кто ты такой? — спросил Джейсон.

— Я Джа, король Анорока и адмирал флота Его Величества Дэвида Первого, Императора Пеллюсидара.

— Лечь в дрейф, — приказал Тарзан Лайо.

— Кто-то из нас родился в воскресенье! — возбужденно воскликнул Джейсон. — Это же надо, чтобы так повезло!

— А вы кто такие? — в свою очередь осведомился Джа.

— Друзья, — ответил Тарзан.

— У Императора не может быть друзей в водах Мори Корсаров.

— Если Эбнер Перри сейчас с вами, мы легко можем доказать обратное, — уверенно заявил Джейсон Гридли.

— Эбнера Перри здесь нет, — сказал Джа, — но от-куда вам известно его имя?

К этому моменту оба судна поравнялись друг с другом. Загорелые мезопы, составлявшие экипаж галеры, с любопытством разглядывали невиданных чернокожих воинов, сидевших в шлюпке.

— Этого человека зовут Джейсон Гридли, — сказал Тарзан, указывая на американца. — Возможно, ты слышал это имя из уст Эбнера Перри. Он организовал экспедицию из внешнего мира для спасения вашего Императора из корсарской темницы.

Джа с подозрением оглядел троих корсаров, но после подробных объяснений успокоился. Когда же он осмотрел современное вооружение вазири, он окончательно убедился в правдивости новых союзников и с радостью приветствовал их на борту адмиральской галеры. К этому моменту вокруг нее собралась большая часть флота. Весть о том, что на борту находятся друзья Дэвида Иннеса, быстро разнеслась по кораблям, и на флагманское судно начали прибывать капитаны и вожди Империи Пеллюсидара. Среди них были: Дакор-Могучий, брат императрицы Диан, Колк, сын Гурка, короля Турии, и Танар, сын Гака-Волосатого, короля Сари.

От них Тарзан и Джейсон узнали, что флот направляется в Корсарию с целью освобождения Императора Дэвида Иннеса. Его постройка отняла очень много времени, да еще к тому же предстояло отыскать дорогу к корсарским берегам от Анорока, где находились судоверфи Империи.

— Нам пришлось долго плыть вдоль берегов Соджар-Аз, мимо Страны Вечной Тени, прежде чем мы нашли пролив, ведущий в Корсар-Аз. Туриане знали об этом проливе и послали туда большой отряд воинов, чтобы произвести разведку. И вот мы здесь и скоро будем под стенами Корсарии, — закончил свой рассказ Джа.

— А как вы собирались спасать Дэвида всего с дюжиной воинов? — спросил у Тарзана Танар.

— Наш отряд — только часть экспедиции, — объяснил человек-обезьяна. — Мы потеряли остальных и больше их не видели. По правде говоря, у нас и так было немного людей. В деле спасения Дэвида Иннеса мы рассчитывали победить не количеством, а иными средствами.

В этот момент на палубе раздались громкие возбужденные крики матросов. Все бросились наверх. Матросы громко кричали и показывали в небо. Кое-кто уже наводил корабельные орудия или целился из ружья. Подняв головы, Тарзан и Джейсон увидели плывущий в небе дирижабль «0-220». С дирижабля, очевидно, тоже заметили флот, и теперь он снижался по спирали.

— Вот теперь я просто уверен, что кому-то из нас посчастливилось родиться в воскресенье! — воскликнул Джейсон. — Вот наш корабль, а на нем наши друзья, — повернулся он к Джа.

Все суда быстро облетела весть, что гигантская сигара в небе — это не разновидность летающего динозавра, а воздушный корабль, в котором находятся друзья Дэвида Иннеса и Эбнера Перри.

Дирижабль медленно опустился и застыл над поверхностью воды. Джейсон позаимствовал у Лайо его головной платок, привязал его к концу копья и, размахивая этим импровизированным флагом, закричал во весь голос: «Алло, на борту. Флот Его Величества Императора Пеллюсидара приветствует экипаж корабля «0-220». Здесь, на флагмане собрались адмирал флота Джа, а также лорд Грейсток, десять вазири и ваш покорный слуга Джейсон Гридли».

Как бы отвечая на эту тираду, выстрелило носовое орудие дирижабля. Впервые в истории Пеллюсидара в честь Императора прозвучал салют из двадцати одного пушечного выстрела. Когда Джа объяснили, что происходит, он собственноручно выстрелил из галерной пушки и отдал приказ салютовать со всех кораблей флота.

— На борту все в порядке? — спросил Тарзан.

— В полном порядке! — прозвучал в ответ зычный голос капитана Заппнера.

— Фон Хорст с вами? — тревожно спросил Джейсон.

— Нет, — ответил Заппнер.

— Итак, он один пропал, — печально произнес Джейсон.

— Вы можете спустить трап и поднять нас на борт? — задал вопрос Тарзан.

Заппнер подвел дирижабль почти вплотную к палубе галеры и спустил веревочную лестницу. Один за другим все поднялись на борт корабля, за исключением троих корсаров, которые остались на борту галеры Джа в качестве военнопленных. Покидая палубу, Тарзан договорился с адмиралом о совместных действиях и предупредил его, что дирижабль отправляется в Корсарию немедленно.

Оказавшись на борту воздушного корабля, Тоар и Джана не могли прийти в себя от изумления. Сама мысль о возможности создания такого огромного аппарата казалась им невозможной. Джана так выразилась позднее по этому поводу: «Я знала, что сплю и вижу сон, и в то же время знала, что не могу видеть такого даже во сне».

Джейсон представил Джану и Тоара капитану Заппнеру и штурману Хайнсу. Лейтенант Дорф был в этот момент занят, поэтому познакомился с пассажирами позже, а представлял их Тарзан.

— Познакомьтесь с моим другом Тоаром, лейтенант, — сказал человек-обезьяна, — и с его очаровательной сестрой Джаной по прозвищу Красный Цветок Зорама.

Когда Джейсон Гридли до конца осознал смысл этих слов, ему показалось, что в него ударила молния. Он сумел довольно быстро взять себя в руки и ничем себя не выдать, но в глубине души он почувствовал обиду: как же так, он знал об этом, но ничего ему не сказал! Он даже разозлился на своего друга, но потом сообразил, что тот вполне мог находиться в полной уверенности, что Джейсону и самому все это известно. К горлу подкатила волна горькой обиды на Джану. Но какое право имел он обижаться на девушку? Какая в сущности разница, кем она приходится Тоару — сестрой или возлюбленной? Ясно одно: она не для него! Своим поведением она достаточно ясно дала ему это понять. Ее пренебрежительное отношение к нему говорило об этом громче всяких слов.

Экипаж «0-220» снова находился в полном составе. Если бы не отсутствие пропавшего фон Хорста, все были бы абсолютно счастливы. Долгие обсуждения дальнейших планов заставили Тарзана отказаться от самостоятельных действий и следовать вместе с флотом. Когда впереди показалось побережье Корсарии, детальная разработка всех планов была завершена. На борт дирижабля поднялся для получения последних инструкций адмирал Джа. После краткой беседы с Тарзаном и остальными офицерами он спустился обратно на свой корабль, а на дирижабль были подняты трое пленных корсаров.

Тарзан и Джейсон лично провели их по всем отсекам, делая особый упор на систему вооружения. Все увиденное привело пиратов в полное изумление, особенно авиационные бомбы, действие которых было им подробно описано.

— Всего одна такая штучка способна поднять дворец Сида на тысячу футов в воздух, — пояснил Джейсон пораженному Лайо. — А у нас, как ты видишь, таких штучек очень много. Мы можем без труда уничтожить весь город и корсарский флот.

По выработанному плану начать боевые действия предстояло только дирижаблю, так как в этом случае сохранялись шансы освободить Дэвида Иннеса без напрасного кровопролития. Одновременно, в случае успешного развития событий, устранялась опасность для жизни самого Императора в результате бомбардировки или артиллерийского обстрела. Корабль быстро преодолел расстояние до корсарской столицы и повис над центром города, улицы которого мгновенно наполнились глазеющими на такое чудо зеваками. Остановив корабль на высоте трех тысяч футов, Тарзан приказал привести троих корсаров.

— Как вам известно, — обратился он к ним, — мы располагаем достаточными средствами, чтобы уничтожить этот город. Вы сами видели, какой огромный флот подходит сейчас к Корсарии. Каждый наш воин вооружен более эффективным оружием, чем лучшие образцы вашего. Их так много, что они способны взять город штурмом, даже не применяя огнестрельного оружия, а довольствуясь копьями, луками со стрелами и мечами. Кроме того, каждый корабль флота располагает мощной артиллерией. Помимо флота есть еще этот воздушный корабль. Он сейчас находится вне досягаемости ваших аркебуз или пушек и может беспрепятственно начать сбрасывать бомбы на беззащитный город.

А теперь ответь мне, Лайо, можем ли мы взять вашу столицу?

— Без сомнения, — не задумываясь ответил корсар.

— Прекрасно. В таком случае я пошлю с тобой послание Сиду. Ты обещаешь, что расскажешь ему всю правду?

— Обещаю.

— Мое послание будет очень простым. Ты скажешь Сиду, что мы прибыли за Императором Пеллюсидара Дэвидом Иннесом. Объясни ему, что у нас достаточно сил, чтобы разрушить город и истребить все его население. Но если он распорядится сразу же посадить Дэвида Иннеса на корабль и отправить его навстречу флоту, мы обещаем воздержаться от боевых действий и тут же повернем назад без единого выстрела. Ты все понял?

— Все, — кратко ответил Лайо.

— Вот и отлично, — Тарзан повернулся к вошедшему Дорфу. — Ваша очередь, лейтенант.

Дорф поднял с пола большой мешок и жестом попросил Лайо повернуться к нему спиной.

— Что это? — подозрительно спросил корсар.

— Это парашют, — ответил Тарзан.

— А что такое парашют?

— Подними руки и надевай, — нетерпеливо оборвал его Дорф.

Секунду спустя, ничего не понимающий корсар почувствовал за спиной тяжесть парашютного ранца, в то время как Дорф суетился вокруг него, затягивая ремни.

— А теперь запомни, — торжественно обратился к Лайо Джейсон, — что тебе выпала великая честь совершить первый в истории Пеллюсидара парашютный прыжок.

— Да объясните же, что происходит? — взмолился несчастный Лайо.

— Сейчас все поймешь, — отмахнулся Джейсон. — Итак, ты должен доставить Сиду послание от лорда Грейстока.

— Но для этого надо сначала опуститься на землю, — заметил корсар.

— Напротив, — возразил Гридли. — Мы останемся на месте, а вот тебе придется прыгнуть вниз.

— Вы что, хотите моей смерти? — воззрился на него Лайо.

— Ни в коем случае! — рассмеялся Джейсон. — Слушай меня внимательно, и все будет в полном порядке. Ты ведь уже повидал немало чудес на этом корабле. Парашют — всего лишь еще одно маленькое чудо. Обещаю тебе, что ты благополучно доберешься до земли, если правильно выполнишь все мои инструкции. Видишь это кольцо? Возьми его в правую руку. Когда спрыгнешь за борт, дерни кольцо изо всех сил. Сзади раздастся сильный хлопок, а потом ты начнешь медленно опускаться, как перышко.

— Я непременно разобьюсь! — продолжал упорствовать Лайо.

— Ну, если ты такой трус, — пожал плечами Джейсон, — может быть, один из твоих приятелей окажется смелее и сговорчивее… Но я даю тебе честное слово, что с тобой ничего не случится.

— Хорошо, я согласен, — выдавил из себя Лайо. — Только не называй меня трусом!

— И не забудь передать Сиду, — напутствовал его напоследок Тарзан, — что если очень скоро из гавани не выйдет корабль с Императором на борту, мы начнем сбрасывать бомбы, а первую сбросим на дворец Сида.

Дорф подвел Лайо к двери и распахнул ее. Тот замялся.

— Не забудь дернуть за кольцо! — сказал Дорф и тут же изо всех сил пнул корсара пониже спины. Тот со сдавленным криком полетел вниз, но уже через несколько секунд под кораблем распустился шелковый купол парашюта. Теперь можно было быть уверенными, что послание-ультиматум наверняка достигнет адресата.

Что на самом деле произошло в городе, об этом можно только догадываться. Но через некоторое время из дворца высыпала большая толпа корсаров и поспешила к гавани, а еще через несколько минут ее покинул одинокий военный корабль и поплыл в направлении приближающегося флота Империи.

«0-220» проводил корсарское судно до места встречи с флагманской галерой и проследил за передачей Дэвида Иннеса на корабль его друга Джа, короля Анорока и адмирала флота Империи Пеллюсидара. После передачи пленника корсарский корабль повернул обратно в гавань, а дирижабль снизился и завис над флагманом. Дэвида Иннеса горячо поздравили с освобождением новые друзья, пришедшие ему на помощь из внешнего мира. Император был страшно грязен и худ от постоянного недоедания, но в целом выглядел вполне здоровым и невредимым. Еще долго не смолкало веселье на кораблях армады, празднующей возвращение любимого повелителя.

Флот повернул на обратный курс. Тарзан принял решение не сопровождать его в Сари, так как его беспокоили тающие запасы горючего. Он уже получил от Дэвида Иннеса подробные инструкции о расположении полярного отверстия и не видел особых причин задерживаться в Пеллюсидаре. Но прежде предстояло исполнить обещание и вернуть Тоара и Джану на их родину — в Зорам.

— Не забудь еще высадить этих двоих корсаров где-нибудь в окрестностях их столицы, — напомнил Джейсон Тарзану. — Для этих миссий у нас вполне достаточно горючего. Что же касается меня, то я прошу высадить меня на адмиральскую галеру. Я остаюсь в Пеллюсидаре.

— Как? — удивился Тарзан. — Вы не возвращаетесь с нами?

— Эта экспедиция была предпринята по моей инициативе, и я несу ответственность за судьбу ее участников. Пока я не выясню, что случилось с лейтенантом фон Хорстом, я не имею морального права вернуться домой.

Но как вы будете искать фон Хорста, если флот возвращается в Сари?

Я попрошу Дэвида Иннеса отправить на его поиски спасательную экспедицию из лучших воинов и охотников, хорошо знающих местные условия. Думаю, у такого предприятия будут все шансы на успех.

Согласен с вами, друг мой, — отозвался человек-обезьяна, — и если вы твердо решили, я сейчас же распоряжусь опустить вас на галеру.

Дирижабль «0-220» завис над флагманским кораблем Джа и подал тому сигнал лечь в дрейф. Джейсон быстро собрал свои пожитки, включая ружья, револьверы и большое количество патронов. Все эти вещи были опущены на палубу, а Джейсон ненадолго задержался, чтобы попрощаться со своими товарищами.

— Прощай, Джана, — обратился он напоследок к стоявшей в стороне девушке.

Та ничего не ответила, а вместо этого повернулась к брату.

— Прощай, Тоар, — сказала она.

— Как это, «прощай»? — удивился Тоар. — Что ты надумала?

— Все очень просто, — улыбнулась Джана. — Красный Цветок Зорама отправляется в Сари с человеком, которого она любит!

Глава 1

Вечное полуденное солнце Пеллюсидара освещало происходившую во внутреннем мире земли картину, которую на внешней ее оболочке можно было бы наблюдать много веков назад.

Сотни саблезубых тигров сгоняли бесчисленное количество травоядных животных на поляну в гигантском лесу; за их охотой наблюдали двое белых людей из внешнего мира и несколько чернокожих воинов из очень далекой теперь Африки.

Это были члены экспедиции, организованной Джейсоном Гридли. Они попали сюда на гигантском дирижабле через отверстие на Северном полюсе.

— Кажется невозможным, — воскликнул Гридли, — что в пятистах милях у нас под ногами автомобили пробираются через переполненные улицы, петляющие вдоль огромных зданий; телеграф, телефон и радио настолько обычны, что не вызывают никакого удивления; миллионы людей живут, ни разу в жизни не использовав оружие для самозащиты, и в то же самое время мы стоим здесь и наблюдаем саблезубых тигров, вымерших во внешнем мире миллионы лет назад.

— Посмотри на них! — воскликнул фон Хорст. — Посмотри, кого они согнали на поляну.

Там были огромные буйволоподобные создания с косматой шерстью и широко расставленными рогами, красные олени и лоси невероятных размеров, мамонты и мастодонты — огромные слоноподобные животные с огромной головой в четыре фута длиной и три фута шириной, коротким мощным хоботом и устрашающего вида бивнями, загибавшимися так, что их острия были направлены на собственное тело. Они возвышались над землей на десять футов, а в длину достигали двадцати.

Но их сходство со слонами нарушали маленькие поросячьи ушки.

Двое белых, забыв про тигров за своей спиной, в изумлении глядели на огромную толпу зверей на поляне. Но вскоре им стало ясно, что если они хотят остаться в живых, то лучше отойти подальше от опушки леса, иначе их схватят саблезубые тигры или растопчут перепуганные травоядные, которые метались вокруг в поисках спасения.

— Нам надо бежать, — сказал Гридли. — Все звери уже движутся в нашем направлении. Дадим по ним залп и бросимся к деревьям. Если они настигнут нас, придется драться поодиночке.

Залп остановил зверей, но когда люди опять увидели перед собой огромных кошек, то бросились к деревьям, которые были для них единственным спасением.

Гридли был сбит с ног огромным лосем; вскочив на ноги, он едва успел отпрыгнуть с пути мчащегося мастодонта и достичь деревьев как раз тогда, когда его настигло основное стадо. Мгновение спустя, находясь в кажущейся безопасности среди ветвей, он огляделся в поисках своих спутников, но никого не увидел. Конечно, никакое существо, не говоря уж о столь слабом создании как человек, не смогло бы выжить под ногами этой огромной массы скачущих, роющих землю, перепуганных животных. Но он надеялся, что его товарищи успели убежать в глубь леса, и даже, возможно, его белый друг фон Хорст, который улепетывал несколько позади чернокожих Вазири. И действительно, лейтенант Вильгельм фон Хорст спасся. На самом деле, он не сразу залез на дерево, а бежал некоторое время по лесу. Он оказался справа от перепуганного стада, которое, достигнув леса, повернуло налево, и слышал, как животные промчались вдали от него, трубя и воя, ревя и рыча.

Измотанный и опустошенный, фон Хорст присел под деревом, чтобы перевести дыхание. Он очень устал и на мгновение закрыл глаза. Солнце находилось прямо над головой. Когда он открыл глаза, солнце все так же стояло над ним. Он понимал, что задремал, но как долго он находился в этом состоянии, не знал. Кто может сказать, сколько? Как измерить время в этом мире, где неподвижное солнце всегда в зените?

В лесу было на удивление тихо. Он больше не слышал воя и трубных звуков травоядных животных, рычания тигров. Он крикнул, чтобы привлечь внимание своих друзей, но ответа не последовало, затем принялся искать их, направившись, как ему казалось, прямо к основному лагерю, где находился дирижабль, куда, он был уверен, пойдут и они. Но вместо того, чтобы идти на север, он двинулся на запад.

Вскоре послышались голоса. Лейтенант остановился и прислушался. Приближались какие-то люди. Он отчетливо слышал их, но не узнавал языка. А вдруг это враги? На всякий случай он сошел с тропы, по которой двигался, и спрятался в густом кустарнике; мгновение спустя он увидел людей. Это был Мувиро — черный вождь вазири и его воины. Они разговаривали на диалекте их африканского племени. Фон Хорст вышел на тропу — и воины радостно приветствовали его. Теперь, если бы они смогли найти Гридли, они были бы совсем счастливы, но они не нашли его, хотя и искали очень долго.

Мувиро и фон Хорст не знали, где находятся и в какой стороне расположен лагерь. Они с огорчением поняли, что заблудились. Сравнив свои пути, они поняли, что с того момента, как разделились, сделали два больших круга в противоположных направлениях.

Только так можно было объяснить их встречу, поскольку каждый из них настаивал, что они не пересекали пути друг друга.

Вазири до этой встречи не смыкали глаз и очень устали. Фон Хорст, наоборот, уже выспался и отдохнул, поэтому, найдя подходящую пещеру, Вазири отправились спать, а фон Хорст сел у входа и попытался составить план на будущее. Вдруг мимо него пробежал большой кабан; зная, что им потребуется мясо, лейтенант вскочил и принялся преследовать его. Кабан исчез в изгибах тропы, и хотя фон Хорсту казалось, что животное совсем недалеко, настигнуть его он так и не смог: тропы и тропинки пересекались, совпадали и снова разделялись и невозможно было разобраться в этом рисунке. Он повернул назад к пещере.

Лейтенант прошел значительное расстояние, прежде чем понял, что заблудился. Он несколько раз позвал Мувиро, но никто не ответил, тогда он остановился и попытался сообразить, в каком направлении должна находиться пещера. По привычке, он посмотрел на солнце, как будто оно могло помочь ему. Оно находилось в зените. Рассчитать направление, дождавшись звезд, он не мог, так как звезд здесь не было.

Он выругался и уселся на землю. Хотя он бродил уже давно, все еще был полдень. Механически, время от времени, он поглядывал на солнце, солнце, которое не давало даже намека на протяженность времени; и, наконец, он возненавидел этот сияющий круг, который, казалось, смеялся над ним.

Лес и джунгли были полны жизнью. Повсюду росли многочисленные фруктовые деревья и цветы, но он не знал, что можно есть, а что нельзя. У него был пистолет и достаточно боеприпасов. В этой дикой стране он всегда добудет себе мясо, но ему нужна была и вода, чтобы утолить жажду. Фон Хорст отправился в путь.

По дороге он подстрелил большого грызуна и выпил его кровь; после этого развел костер и поджарил мясо. Под коркой мясо было полупрожаренным. Лейтенант Вильгельм фон Хорст привык к изысканной, должным образом приготовленной и поданной пище, но сейчас рвал зубами тельце грызуна как голодный волк, ему казалось, что никогда он не пробовал ничего более вкусного. После этого он снова поспал, в этот раз — на дереве, так как заметил в чаще джунглей огромного зверя с чудовищными клыками и горящими глазами.

И вновь, проснувшись, он не знал, сколько проспал; но так как чувствовал себя абсолютно отдохнувшим, то заключил, что спал долго. Ему казалось, что в мире, в котором не было времени, возможно было проспать и день, и целую неделю. Как можно было это узнать? Эта мысль мучила его, как и то, что трудно было определить, как давно он покинул дирижабль. Тот факт, что он не утолял жажду с тех пор, как убегал со своими товарищами от животных, привел его к мысли, что прошло не больше одного-двух дней. Фон Хорста по прежнему мучила жажда. Сейчас вода была ему нужнее, чем товарищи или поиск их лагеря. Если ее не будет, он умрет — умрет здесь, в одиночестве, в этом ужасном лесу, и ни один человек не узнает о месте его последнего упокоения. Фон Хорст не любил одиночества, и, в силу этого, подобная мысль пугала его. Он не боялся умереть, но такой конец казался абсолютно бессмысленным — ведь лейтенант был очень молод, ему шел лишь третий десяток.

Он брел по звериной тропе. Таких троп в лесу было много. Некоторые из них должны были вести к воде, но какие? Он выбрал ту, по которой шел, потому что она была шире и выделялась среди остальных. Видно было, по ней часто ходили животные, так как она была сильно утоптана; фон Хорст заключил, что большинство животных должны были ходить по тропе, которая вела на водопой, а не по другим тропам. Он убедился в своей правоте, когда вышел к небольшой речке. Увидев ее, он издал восторженный крик и, подбежав к берегу, погрузил лицо в воду. Он пил большими глотками. Это была чистая речка, текущая среди холмов по ложу из гравия и несущая с гор, в которых она родилась, прохладу лесу, свежесть равнинам. Фон Хорст чувствовал себя прекрасно. Его проблемы, казалось, остались позади. Теперь все будет хорошо — он у воды, в безопасности!

Наконец лейтенант поднял голову и посмотрел вокруг. На противоположном берегу реки сидело неведомое существо — такого он не видел ни в одной книге, ни в одном музее. Оно напоминало гигантское крылатое кенгуру с головой рептилии и с полными зубов челюстями, как у птеродактиля. Оно внимательно наблюдало за фон Хорстом, и в его холодном неподвижном взгляде было что-то угрожающее. Фон Хорст начал медленно подниматься; тогда это существо внезапно ожило. Со свистящим криком оно одним взмахом пересекло речушку. Лейтенант бросился бежать, одновременно вытаскивая из кобуры пистолет, но прежде чем он вытащил его, существо налетело на него и прижало к земле когтистыми лапами. Сидя прямо на своем широком хвосте, оно возвышалось на пятнадцать футов, а ряды зубов, казалось, могли с легкостью перекусить человека. Фон Хорст подумал, что пришел его конец.

Он был беспомощен в этих мощных лапах, одна из которых прижимала к его боку руку с зажатым в ней пистолетом. А существо, вероятно, размышляло, откуда откусить первый кусок; по крайней мере, так казалось фон Хорсту.

В том месте, где поток пересекал тропу, находился проход в лесной массив, сквозь который пробивались лучи солнца и играли на воде реки, на зелени леса, на огромном животном и его крошечном пленнике. Рептилия, если это была рептилия, подпрыгнула высоко в воздух, расправила крылья и тяжело полетела.

Предчувствие заставило фон Хорста похолодеть. Он вспомнил истории о крупных птицах внешнего мира, которые поднимали свои жертвы ввысь и убивали их, сбрасывая на землю. Он подумал, что это — и его участь, и поблагодарил Создателя за то, что оплакивать его было некому — у него не было ни жены, ни детей, брошенных на произвол судьбы, ни любимой девушки, которая оплакивала бы своего возлюбленного.

Они летели над лесом. Странный ландшафт без линии горизонта простирался внизу. За лесом, по направлению полета существа находилась равнина, гряды холмов и горы. Фон Хорст видел реки и озера и вдали — огромную массу воды, возможно, внутреннее море или огромный океан.

В его положении любование красотами природы не являлось занятием, жизненно необходимым, особенно сейчас, когда существо, которое несло его, внезапно отпустило одну лапу. Фон Хорст подумал, что оно собирается бросить его и что пришел конец. Он пробормотал короткую молитву. Рептилия приподняла его на несколько футов и вдруг опустила в темную, вонючую сумку на животе, как у кенгуру. Лейтенант не сразу понял, где он. Было жарко и он думал, что задохнется, — запах рептилии почти лишил его сознания. Чувствуя, что больше не вынесет, он попытался выбраться из сумки и полез вверх. Он лез до тех пор, пока голова его не вышла наружу.

Теперь обзор фон Хорста ограничивался тем, что лежало прямо под ним. Они все еще находились над лесом. Листва, похожая на изумрудные облака, казалась мягкой и привлекательной. Фон Хорсту было интересно, почему его оставили в живых и куда несли.

Несомненно, в какое-либо гнездо или логово, где он и будет съеден, возможно, детенышами. Он сжал в руке пистолет. Как легко было бы выстрелить в это горячее пульсирующее тело, но что потом? Падение и верная смерть? Он отказался от этой мысли.

Существо летело с хорошей скоростью, если принять во внимание его размеры. Лес исчез; они парили над равниной с разбросанными тут и там одинокими деревьями, где видны были многочисленные животные — огромные красные олени, лоси, вдоль зарослей бамбука у берега реки бродило стадо мамонтов. Там были и другие звери, которых фон Хорст не знал. Потом равнина сменилась низкими холмами конической формы. Внимание фон Хорста привлекла одна особенность этих холмов: на вершинах находились отверстия, что делало их похожими на миниатюрные вулканы. Размерами они были от одной до нескольких сотен футов в высоту. Пока он разглядывал их, его захватчик принялся описывать круги прямо над одним из больших конусов; после этого он быстро нырнул в кратер и приземлился на дно ямы, слегка освещенной падающим в отверстие солнечным светом.

Когда существо вытащило его из сумки, фон Хорст почти ничего не видел, но его глаза быстро привыкли к окружающему мраку, и тогда он заметил тела животных и людей, уложенных в большой круг по периметру полого конуса ногами к центру. Круг не был замкнут, и нем существовал разрыв в несколько ярдов. Между головами людей и стенками конуса находились шарообразные предметы цвета слоновой кости около двух футов в диаметре.

Существо поднесло фон Хорста к своей чудовищной пасти, и он вдруг почувствовал острую боль в шее, у основания мозга. Боль была кратковременной, а потом все его тело как будто онемело. Рептилия разжала свои когтистые лапы и бросила фон Хорста в разомкнутое пространство круга. Он увидел, как она подпрыгнула, расправила крылья и вылетела из отверстия кратера.

Глава 2

Когда фон Хорст, лежа в этой сумрачной пещере смерти, оценил ситуацию, он пожалел, что не покончил жизнь самоубийством, ведь у него была такая возможность. Теперь он был беспомощен. Ужас рос в нем, и он почувствовал, что сходит с ума. Он попытался подвигать рукой, но, казалось, у него нет рук. Он не чувствовал их, впрочем, как и остальные части тела. Только голова была живой. Повернув ее, он увидел, что его положили в разрыв круга. Напротив, с другой стороны разрыва, лежало тело мужчины, и рядом лежал мужчина. Затем его внимание было привлечено треском и стуком. Он покрутил головой, чтобы посмотреть, кто еще был жив в этом зале смерти.

Его взгляд упал на непонятный предмет, лежавший за ним. Он раскачивался взад и вперед и из него доносились какие-то звуки. Они становились все громче и настойчивее, наконец, в нем появилась трещина, и оттуда высунулась голова. Это была миниатюрная копия ужасной головы создания, принесшего его сюда. Загадка непонятных предметов была решена — это были яйца огромной сумчатой рептилии; но для чего в пещере нужны были тела?

Завороженный фон Хорст наблюдал, как ужасное маленькое существо выбиралось из яйца. Наконец, оно выпало на пол кратера, где замерло на некоторое время, как бы набираясь сил. Затем оно встало на четыре ноги, после этого оперлось на хвост и расправило крылья, а потом упало на скорлупу своего яйца и сожрало ее. Съев скорлупу, рептилия направилась к телу, лежавшему с края разрыва, и тут же резкий крик сорвался с губ мужчины, которого фон Хорст посчитал мертвым. Наполненные ужасом глаза и движения мышц лица отражали усилия, которые прилагал этот человек, чтобы заставить свое тело двигаться. Но эта попытка была безуспешной.

Ужасный детеныш набросился на тело и принялся пожирать его, и хотя жертва не могла чувствовать боль, ее крики продолжали сотрясать стены конуса. Другие люди, лежавшие по кругу и дожидавшиеся той же участи, тоже начали истошно вопить. Тут фон Хорст впервые осознал, что все они были живыми и парализованными, подобно ему самому. Он закрыл глаза, чтобы избежать ужасного зрелища, но уши он закрыть не мог.

Он повернул голову к человеку, лежавшему справа от него, и открыл глаза. Он увидел, что этот человек молчит и смотрит на него, не отрывая глаз. Это был молодой мужчина с копной угольно-черных волос, с красивыми глазами и правильными чертами лица. Он излучал силу и тихое достоинство, — это понравилось фон Хорсту; его также привлекло то, что человек не поддался охватившей всех истерии. Лейтенант улыбнулся ему и кивнул. На мгновение изумление коснулось лица мужчины, после этого он тоже улыбнулся и заговорил, обращаясь к фон Хорсту на языке, непонятном для европейца.

— Извини, — сказал фон Хорст, — но я не понимаю тебя.

Собеседник также покачал головой, показывая, что не знает его языка.

Они улыбнулись друг другу; их связывала общая судьба. Фон Хорст чувствовал, что теперь он не один, что рядом с ним надежный товарищ.

Когда он снова взглянул на новорожденную рептилию, ее жертва уже была полностью съедена: не осталось ни одной кости, а существо с набитым брюхом и ползло в круг солнечного света под отверстием кратера и заснуло.

Жертвы умолкли и снова лежали как мертвые. Время шло, но фон Хорст не мог даже представить, сколько все это длилось. Вскоре ему удалось заснуть. Его разбудило хлопанье крыльев, и, подняв глаза, он увидел влетавшую в кратер взрослую рептилию.

Она принесла очередную жертву — антилопу; фон Хорст смог наконец увидеть, что проделывает со своими жертвами это мерзкое существо. Держа животное в когтистых лапах, оно проткнуло шею антилопы острым, похожим на иглу языком, после чего положило беспомощное животное слева от фон Хорста.

Между тем события шли своим чередом. Из яиц, сложенных у стенок конуса, вылуплялись все новые новорожденные, поедали скорлупу, пожирали свои жертвы (причем выбирали ее всегда в конце разрыва справа от фон Хорста), спали на солнечном свету и улетали прочь, очевидно, чтобы уже никогда не вернуться; взрослый тродон — так, оказалось, называли рептилию, прилетал с новыми жертвами, парализовывал их, укладывал их с краю разрыва слева от фон Хорста и улетал. Смерть все ближе подбиралась к лейтенанту.

Время от времени он обменивался улыбками с человеком справа от него, иногда они разговаривали, каждый на своем языке. Сам звук их голосов звучал дружески и успокаивающе. Как фон Хорсту хотелось побеседовать с ним, тогда они были бы избавлены от одиночества. Должно быть, та же мысль приходила в голову и другому, и тот первый постарался преодолеть языковой барьер. Один раз, когда фон Хорст повернулся к нему, он сказал:

— Дангар, — и указал на себя подбородком. Он повторил это несколько раз.

Наконец, фон Хорсту показалось, что он понял значение этого слова.

— Дангар? — уточнил он у собеседника.

Мужчина улыбнулся, кивнул и произнес слово, которое, очевидно, показывало, что собеседник понял его правильно. После этого фон Хорст несколько раз произнес свое имя, указывая на себя так же, как Дангар.

Итак, Дангар учил фон Хорста своему языку; а так как последний уже владел пятью языками внешнего мира, новый давался ему легко, хотя между этим и знакомыми ему языками не было ничего общего.

Обучение продвигалось с удивительной скоростью, как казалось фон Хорсту, пока он не осознал, что в мире без времени они могли провести за этим занятием недели, месяцы или даже годы по земным меркам.

Наконец, они с Дангаром смогли беседовать достаточно легко и быстро. Между тем тродоны продолжали поедать животных и людей. Скорбная очередь приближалась. Первым должен был умереть Дангар; следующим шел фон Хорст.

Наконец, между Дангаром и тем, кто должен был быть съеден, осталось всего две жертвы.

— Мне будет жаль покидать тебя, — сказал пеллюсидарец.

— Я недолго буду оставаться в одиночестве, — напомнил ему фон Хорст.

— Да. Что ж, лучше умереть, чем быть здесь, вдали от своей страны. Я бы хотел, чтобы мы выжили; тогда я смог бы вернуться с тобой в страну Сари. Это прекрасная земля холмов, лесов и плодородных земель; там много дичи; она лежит недалеко от великого Люрель-Аза. Я был там, на острове Анорок, где правит король Джа. Тебе бы понравилась Сари. Девушки там прекрасны. Одна из них ждет меня, но я уже никогда не вернусь к ней. Она будет печалиться, но… — тут он вздохнул, — она переживет это, и кто-то другой возьмет ее в жены.

— Я бы хотел попасть в Сари, — сказал лейтенант.

Внезапно его глаза изумленно раскрылись.

— Дангар! Дангар! — вскричал он.

— Что? — спросил пеллюсидарец. — Что случилось?

— Я чувствую свои пальцы! Я могу двигать ими! — кричал фон Хорст. — И пальцами на ногах тоже.

— Это невозможно, Фон, — недоверчиво воскликнул Дангар.

— Но это так, это так! Хоть и немного, но я могу двигать ими.

— Как же это объяснить? А я не чувствую своего тела.

— Действие яда проходит. Может быть, паралич пройдет совсем.

Дангар покачал головой:

— Пока я нахожусь здесь, я еще не видел, чтобы жертва, которую тродон уколол своим языком, освободилась. А даже если это и так? Будет ли тебе лучше?

— Думаю, будет, — медленно ответил фон Хорст. — С тех пор как меня заточили здесь, у меня было достаточно времени, чтобы подумать о будущем. У меня уже все спланировано.

— Между тобой и смертью всего трое, — напомнил ему Дангар.

— Да, я знаю. Все зависит от того, как скоро я освобожусь.

— Желаю удачи, Фон, хотя, если это и произойдет, я об этом уже не узнаю — между мной и концом всего двое. Смерть подбирается все ближе.

С этого момента фон Хорст полностью сосредоточился на преодолении паралича. Он чувствовал, как жизнь постепенно входила в его члены.

Вылупился еще один тродон, оставив между Дангаром и смертью всего лишь одну жертву; а после Дангара была его очередь. Когда ужасное создание проснулось и вылетело в отверстие кратера, фон Хорст уже мог двигать пальцами рук и ног, но как медленно, как ужасающе медленно к нему возвращались силы. Разве Судьба настолько жестока, чтобы дать ему великую надежду и отнять ее в самый решающий момент? Взвешивая свои шансы, он весь покрылся холодным потом — шансы были невелики.

Если бы только он мог измерить время, измерить интервалы между рождением рептилий и подсчитать, сколько же у него в запасе времени. Он был уверен, что тродоны вылупляются из яйца через определенные интервалы, хотя он и не знал этого наверняка. У него были наручные часы; но они давно уже остановились.

Паралич медленно отступал. Теперь фон Хорст мог сгибать колени и работать локтями. Он чувствовал, что через некоторое время сможет управлять всеми своими мышцами.

Пока он старался разорвать невидимые путы, разбилось еще одно яйцо, и вскоре Дангар оказался крайним справа — следующей жертвой.

— А после тебя, Дангар, моя очередь. Мне кажется, что к этому времени я буду свободен, но хочу освободить и тебя.

— Спасибо, мой друг, — ответил пеллюсидарец, — но я предпочитаю умереть, а не жить так, как сейчас, когда жива одна голова, прикрепленная к мертвому телу.

— Я уверен, что это не продлится долго, — сказал фон Хорст. — Собственный опыт убеждает меня в том, что действие яда должно пройти. Обычно его хватает для того, чтобы жертва оставалась парализованной, пока ее не съест тродон. Если я смогу освободиться, я спасу и тебя, я уверен в этом.

— Давай поговорим о других вещах, — сказал Дангар. — Я не буду живым мертвецом, а бесплодные надежды лишь мучают меня и делают неизбежный конец еще более горьким.

— Как хочешь, — сказал фон Хорст, пожав плечами, — но ты не удержишь меня от попыток.

И они заговорили о Сари и о земле Амоз, родине Диан Прекрасной, о Стране Вечной Тени и о Враждебных островах Соджар-Аза; фон Хорст видел, что эти воспоминания доставляют удовольствие Дангару, хотя когда сарианин описывал жестоких зверей и диких людей, охотящихся за ними, фон Хорст подумал, что эти места не лучшие для жительства.

Во время разговора фон Хорст обнаружил, что он может двигать плечами и бедрами. Лейтенант получил новый заряд жизненных сил. Только он собрался сказать об этом Дангару, как вдруг оба услышали треск ломающейся скорлупы.

— Прощай, мой друг, — сказал Дангар. — Мы в Пеллюсидаре редко заводим друзей не в своем племени.

Все остальные для нас враги, которых надо убить, иначе они убьют тебя. Я рад, что могу назвать тебя другом.

Видишь, приближается конец.

Новорожденный тродон уже сожрал свою скорлупу и смотрел на Дангара, собираясь броситься на него.

Фон Хорст попытался подняться, но что-то, казалось, все еще держало его. А рептилия, распахнув пасть, двинулась к своей жертве.

Глава 3

Фон Хорст снова попытался подняться, и снова бессильно опустился на пол. По всему его телу выступил холодный пот. Он хотел закричать и выругаться, но не смог. Дангар тоже молчал. Он не кричал, как другие, перед смертью. Рептилия подбиралась к нему все ближе и ближе. Фон Хорст приподнялся на левом локте, но тут же упал, падая, попытался дотянуться до пистолета на левом бедре, который он безуспешно пытался достать и до этого. На этот раз у него получилось. Он вытащил пистолет из кобуры и снова приподнялся на локте.

Тродон уже почти добрался до Дангара, когда фон Хорст выстрелил. Издав пронзительный крик и взмахнув крыльями, рептилия замертво рухнула на дно ямы.

Дангар посмотрел на фон Хорста с восхищением и благодарностью.

— Ты сделал это, — сказал он, — и я благодарен тебе, но какой в этом прок? Как сможем мы сбежать из этой камеры? Даже если бы и был способ, я не смог бы им воспользоваться — я даже пальцем не могу пошевелить.

— Посмотрим, — ответил фон Хорст. — Когда ты избавишься от паралича, мы найдем выход. Еще мгновение назад верил ли ты в спасение? Конечно нет; однако же, ты жив, а тродон мертв. Кто сказал, что нельзя совершить невозможное?

— Ты прав, — ответил Дангар. — Больше я никогда не буду сомневаться в тебе.

— Теперь надо выиграть время, — воскликнул фон Хорст. Он поднял Дангара, перенес его через разрыв и, положив рядом с последней жертвой, которую принес взрослый тродон, заметил: — Следующий новорожденный не сможет съесть нас, ведь он пойдет к другой стороне разрыва.

— А что же взрослый, неужели он не заметит, что мы лежим на другом месте, когда принесет новую жертву? — спросил Дангар. — К тому же он увидит тело убитого детеныша; и тогда что он будет делать?

— Я думаю, тродон вообще не заметит нас, — ответил фон Хорст, — но если и заметит, я буду наготове.

У меня есть пистолет и достаточно патронов; а что до мертвого детеныша, я немедленно избавлюсь от него.

Я думаю, мы можем использовать его.

Он встал и оттащил труп на край ямы, спрятав за несколькими яйцами. После этого он внимательно осмотрел его, ощупав шкуру. Удовлетворенный, он вытащил свой охотничий нож и снял шкуру с маленького тродона.

Он работал быстро, но осторожно, все свое внимание направив на то, что делал, поэтому тень, скользнувшая в потоке солнечного света, падавшего в яму, заставила его вздрогнуть от неожиданности.

Взглянув вверх, он увидел тродона, возвращавшегося с новой жертвой; он тут же прижался к стене за несколькими яйцами, которые заранее установил для этой цели, и стал вытаскивать пистолет.

Над яйцами торчали лишь его макушка и глаза, а также холодная, черная мушка его пистолета, направленного на рептилию, которая укладывала свою жертву рядом с Дангаром. Как он и предполагал, существо не обратило на пеллюсидарца никакого внимания; мгновение спустя оно исчезло в отверстии, отправившись на поиски очередной жертвы.

Фон Хорст закончил свежевать детеныша рептилии; после этого он оттащил тродона на то место, где раньше находился Дангар.

Сарианин рассмеялся.

— Хороший способ избавиться от тела, — сказал он, — если только это получится.

— Я думаю, получится, — ответил фон Хорст. — Этими маленькими безмозглыми дьяволами руководит инстинкт. Свою первую еду они всегда ищут на одном и том же месте, и я готов поспорить, что им все равно, что они найдут там.

— Но что ты будешь делать со шкурой?

— Подожди и увидишь. Это самая важная часть моего плана побега, довольно сложного плана, но он — единственное, что я смог придумать, и у нас будут шансы на успех. Теперь мне надо вернуться и снова заняться делом.

Фон Хорст приступил к работе: он так резал шкуру, чтобы получилась одна длинная лента. У него ушло на это много времени. Пока фон Хорст считал примитивным способом сколько в ней футов (прикладывая куски ленты к кончику носа и вытягивая ее до кончиков пальцев), вылупился еще один тродон.

— Шестьдесят шесть, шестьдесят семь, шестьдесят восемь, — считал фон Хорст, глядя на пожиравшую свою скорлупу рептилию. — Около двухсот футов.

Больше, чем достаточно.

Пока шли замеры, тродон приблизился к телу своего брата. И Дангар, и фон Хорст с интересом наблюдали за тем, как безо всяких колебаний рептилия сожрала другую рептилию.

После того как она улетела, фон Хорст пересек круг и лег рядом с Дангаром.

— Ты был прав, — признал последний, — тродон так и не заметил разницы.

— Я думаю, они настолько неразумны, что руководствуются только инстинктом, даже взрослые. Поэтому взрослый и не заметил, что меня нет, а ты находишься и другом месте. Если я прав, у нас неплохие шансы на успех. Ты ничего не чувствуешь, Дангар? Ты не чувствуешь, как жизнь возвращается к тебе?

Сарианин покачал головой.

— Нет, — ответил он удрученно. — боюсь, этого никогда не произойдет, и я не понимаю, как поправился ты. Ты можешь объяснить это?

— Не знаю. У меня есть теория. Видишь ли, жертвы тродона — как правило, толстокожие животные.

Его язык может прокалывать очень толстую кожу, но проникает он на небольшую глубину, впрыскивая яд.

Пока я обдирал детеныша, я снял свою кожаную куртку и обнаружил, что язык тродона прошел через два слоя кожи и через подкладку на воротнике, перед тем как пронзить меня. Смотри: видишь след вокруг отверстия? Значит, или часть яда осталась на куртке, или жало вошло в меня недостаточно глубоко.

Как бы то ни было, я уверен, что сколько бы яда ни получила жертва, если это не смертельная доза, рано или поздно она поправится. Ты, несомненно, получил больше яда, чем я; поэтому выздоровление у тебя займет больше времени.

— Я начинаю надеяться, — ответил Дангар.

— Однако вскоре придется сделать кое-что еще, — сказал фон Хорст. — Теперь, когда паралич прошел, и мой организм работает нормально, я начинаю чувствовать и голод, и жажду. Мой план следует применить при первой же возможности, пока я не слишком ослабел, чтобы выполнить его.

— Да, — сказал Дангар. — Выбирайся, если можешь. Не думай обо мне.

— Я заберу тебя с собой.

— Но это невозможно, даже если ты сможешь выбраться из этой дыры сам, в чем я сомневаюсь.

— Тем не менее, я заберу тебя или останусь здесь.

— Нет, — настаивал Дангар. — Это было бы глупо.

Я не позволю тебе.

— Как ты собираешься предотвратить это? — рассмеялся фон Хорст. — Оставь это мне. В любом случае план может провалиться. Но я хочу начать его выполнение немедленно.

Он пересек яму и взял длинную полосу кожи рептилии, спрятанную за яйцами. После этого на одном ее конце он сделал скользящую петлю и разложил ее на полу вокруг того места, рядом с которым взрослый тродон должен был положить свою следующую жертву.

Осторожно он протянул свободный конец ремня до своего убежища за яйцами. Лишний кусок ленты аккуратно смотал и уложил так, чтобы она могла свободно разматываться. После этого он поудобнее устроился в своем укрытии и принялся ждать.

Конечно, он не знал, сколько времени ждал; но прошла, казалось, вечность. Голод и жажда одолевали его, как и сомнения и страхи в эффективности его плана.

Он старался не заснуть, но все-таки, должно быть, задремал.

Он проснулся как раз в тот момент, когда огромный тродон впрыскивал яд в шею очередной жертве. Внезапно фон Хорст почувствовал сильную слабость. Надо было торопиться. Он сомневался, что продержится до следующего возвращения рептилии. Таким образом, все — и его жизнь, и жизнь Дангара — зависело от исполнения задуманного. Он расстегнул кобуру и взялся за ремень.

Тродон пересек яму, неся парализованную жертву на место в смертельном круге. Одна из его огромных лап попала в петлю. Фон Хорст стал дергать ремень и поднимать петлю на лапе; добившись этого, он быстро затянул петлю. Как он и ожидал, рептилия не обратила на ремень никакого внимания. Она не чувствовала его.

Ее нервная организация была столь низка, думал фон Хорст, что только резкий удар по ноге мог вызвать какую-либо реакцию в мозгу.

После того как тродон положил очередную жертву, он повернулся к центру ямы, подпрыгнул в воздух и расправил крылья. Фон Хорст задержал дыхание. Не спадет ли петля? Небеса были благосклонны к нему: петля держалась. Фон Хорст вскочил и бросился к центру ямы, держа пистолет наготове; и в тот момент, когда рептилия попыталась вылететь из кратера, быстро выстрелил три раза.

Ему не нужно было слышать диких криков раненого существа, чтобы понять, что он не промахнулся, так как он видел, как гигантская рептилия перевернулась и воздухе и исчезла за краем кратера; после этого фон Хорст ухватился за ремень и принялся ждать.

Существовала опасность, что мертвое тело покатится до конца крутого склона холма и вырвет ремень из его рук; поэтому он быстро обмотал ремень вокруг своего тела и завязал его. Он мог погибнуть, но ни в коем случае он не отпустил бы ремень, свою единственную надежду на побег из этой ямы.

Фон Хорст с силой потянул ремень — он натянулся; таким образом, стало ясно, что петля все еще на месте.

В глубине души шевельнулось сомнение: а был ли тродон мертв? Он знал, сколь жизнестойкими могут быть подобные создания. А если он был жив? Что может произойти в этом случае!

Человек потянул за ремень, потом повис на нем всем «поим телом. Ремень не шелохнулся. Тогда фон Хорст подошел к Дангару, который глядел на него, широко раскрыв глаза от изумления.

— Тебе нужно было родиться сарианином, — сказал Дангар с восхищением.

Фон Хорст улыбнулся.

— Давай, — сказал он. — Теперь твоя очередь.

Он наклонился, поднял пеллюсидарца с земли и отнес его к центру ямы под отверстием кратера; после этого он закрепил ремень под мышками Дангара.

— Что ты собираешься делать? — спросил Дангар.

— Сейчас я собираюсь сделать этот мир немного более безопасным для тех, у кого тонкая шкура, — ответил фон Хорст.

Он подошел к краю ямы и начал разбивать яйца рукояткой пистолета. В двух яйцах находились уже готовые вылупиться рептилии; он убил их и вернулся к Дангару.

— Я не хотел бы оставлять здесь всех остальных пленников, — сказал он, указывая на несчастные жертвы, — но другого выхода нет. Я не смогу вытащить всех.

— Тебе повезет, если ты сам выберешься, — заметил Дангар.

Фон Хорст улыбнулся:

— Нам обоим повезет, это наш счастливый день.

В языке внутреннего мира не было понятия, соответствующего слову «день», здесь не было ни дней, ни ночей; фон Хорст употребил слово из языка внешнего мира.

— Наберись терпения, и скоро будешь наверху.

Он ухватился за ремень и принялся взбираться вверх. Дангар лежа наблюдал за ним, восхищение вновь светилось в его глазах. Это был долгий и опасный подъем; но в конце концов фон Хорст достиг края кратера. Поднявшись на ноги, он увидел внизу тело тродона, застрявшее в камнях неподалеку от него. Рептилия была явно мертва. Это было единственное, что интересовало человека, и тогда он стал вытаскивать Дангара из кратера.

Фон Хорст был сильным человеком, но от долгого лежания он ослаб. К тому же склон кратера был крутым. Однако он ни на мгновение не терял уверенности в успехе; и хотя это была медленная работа, он был, в конце концов, вознагражден, когда пеллюсидарец лег на склон рядом с ним.

Теперь он с радостью отдохнул бы, но его небольшой опыт жизни в Пеллюсидаре подсказывал ему, что открытая вершина холма была не самым лучшим местом для отдыха. Ему нужно было спуститься вниз, где виднелись несколько деревьев и небольшой ручей, и найти укрытие. К счастью, склон холма был изрезан выступами и трещинами, что значительно облегчало спуск.

В любом случае, другого пути вниз не было, поэтому фон Хорст перекинул Дангара через свое широкое плечо и начал рискованный спуск. Скользя, спотыкаясь, иногда падая, он медленно двигался вниз по крутому склону, постоянно оставаясь настороже.

Когда он наконец достиг тени деревьев у подножия холма рядом с небольшим источником, он был полностью обессилен. Уложив Дангара на траву, фон Хорст утолил жажду чистой водой из ручья. С тех пор когда он оставил лагерь с дирижаблем «0-220», он пил во второй раз. Лейтенант не мог даже предположить, сколько времени прошло; должно быть, дни, а возможно — недели или даже месяцы.

Освежившись и собравшись с силами, он поднялся и огляделся. Ему нужно было найти место для постоянного лагеря, так как было очевидно, что он не сможет долго нести Дангара. Он чувствовал себя довольно беспомощным, одиноким в незнакомом мире. В каком направлении ему пойти, если бы он мог идти сейчас?

Как мог он хотя бы даже надеяться найти «0-220» и своих спутников в мире, где не было никаких ориентиров? А если бы они и были, он имел лишь самое общее представление о том, где он находился после приземления дирижабля, и еще меньшее — о том пути, которым его нес тродон.

Как только пройдет действие яда и Дангар избавится от последствий паралича, он превратится не только и активного помощника и друга, но и в человека, который сможет отвести его в страну, где лейтенанта ожидает теплый прием и возможность найти свое место в этом диком мире, в котором, как он был уверен, ему придется провести остаток своей жизни. Однако не только эти соображения заставили его остаться с сарианином, но, скорее, сентиментальная привязанность и дружба.

Тщательный осмотр небольшой группы деревьев и местности вокруг убедили его, что это неплохое место для лагеря. Здесь была чистая вода, а вокруг он видел достаточно дичи. На нескольких деревьях росли фрукты и орехи; а что касалось того, съедобны ли они, Дангар уверил его, что все их можно есть.

— Ты собираешься остаться здесь? — спросил сарианин.

— Да, пока ты не избавишься от действия яда.

— Я могу никогда не поправиться. Что тогда?

Фон Хорст пожал плечами.

— Тогда я задержусь здесь надолго, — рассмеялся он.

— Такого я не ждал бы даже от родного брата, — возразил ему Дангар. — Тебе надо идти на поиски своих людей.

— Я могу и не найти их. И уж точно не оставлю тебя здесь одного, беспомощного.

— Тебе не надо будет оставлять меня беспомощным.

— Я не понимаю, — сказал фон Хорст.

— Ты должен убить меня — это будет жестом сострадания.

— Забудь об этом, — бросил фон Хорст. Сама мысль об этом покоробила его.

— Нет, давай договоримся, — настаивал Дангар. — Если после нескольких снов я не поправлюсь, ты убьешь меня.

Он использовал единственную известную ему меру времени — сон. Сколько времени длился сон, или сколько времени проходило между снами, не мог сказать никто.

— Это на будущее, — коротко ответил фон Хорст. — Сейчас меня интересует только устройство лагеря. У тебя есть предложения?

— В пещерах на склонах скал намного безопаснее, — ответил Дангар. — Также неплохи земляные ямы или укрытие на ветвях деревьев.

— Скал здесь нет, — сказал фон Хорст, — отверстий в земле я тоже не вижу, но деревья есть.

— Тогда тебе лучше начать обустройство, — посоветовал Дангар, — ведь в Пеллюсидаре много хищников, а они всегда голодны.

Используя советы и предложения Дангара, фон Хорст сначала соорудил настил на одном из самых больших деревьев, используя тростник, напоминавший бамбук, который рос по берегам ручья. Он срезал его охотничьим ножом и закрепил на ветвях дерева при помощи длинной прочной травы, которую Дангар заметил у подножья одного из холмов.

По совету Дангара, он возвел также стены и крышу для защиты от маленьких хищников, птиц и плотоядных крылатых рептилий.

Он не знал, сколько времени ушло на сооружение хижины, поскольку полностью погрузился в работу и время бежало быстро. Он ел орехи и фрукты, пил несколько раз, но пока убежище не было завершено, он не хотел ложиться спать.

Когда все было закончено, он с трудом поднял Дангара по сделанной им хлипкой лестнице. Наконец-то они оказались в безопасности, на полу хижины. Фон Хорст вытянулся рядом с Дангаром и почти немедленно заснул.

Глава 4

Когда фон Хорст проснулся, он почувствовал дикий голод. Приподнявшись на локте, он заметил, что Дангар с улыбкой наблюдает за ним.

— Ты спал долго, — сказал он, — но тебе это было нужно.

— Очень долго? — спросил фон Хорст.

— Пока ты спал, я успел поспать два раза, — ответил Дангар, — и уже снова хочу спать.

— А я хочу есть, — сказал фон Хорст, — я зверски голоден, но меня уже тошнит от фруктов и орехов.

Я хочу мяса, мне нужно мясо.

— Думаю, спустившись по течению, ты найдешь достаточно дичи, — сказал Дангар. — Я заметил небольшую долину недалеко отсюда, пока ты нес меня вниз.

Там было полно животных.

Фон Хорст поднялся на ноги:

— Пойду и добуду одного из них.

— Будь осторожен, — предупредил его Дангар. — Этот мир чужой для тебя. Ты не знаешь всех опасных животных. Есть такие, которые выглядят довольно безобидно, но это не так. Красный олень и таг могут подцепить тебя на рога или растоптать насмерть, хотя они и не едят мяса. Следи за всеми зверями и за их самками, если у них есть детеныши. Всегда смотри вверх на птиц и рептилий. Хорошо бы идти там, где есть деревья, — в случае опасности на деревьях можно спастись от хищников.

— По крайней мере, одно мне не угрожает, — заметил фон Хорст.

— Что? — спросил Дангар.

— В Пеллюсидаре я никогда не умру от скуки.

— Я не знаю, о чем это ты. Я не знаю, что такое «скука».

— И ни один пеллюсидарец никогда не узнает, — рассмеялся фон Хорст, спускаясь из убежища на землю.

Следуя указаниям Дангара, он пошел вниз по течению ручья в сторону долины, которую заметил сарианин, стараясь держаться как можно ближе к деревьям и оставаясь настороже на случай появления хищников — зверей, птиц и рептилий, которые всегда охотились на более мелких существ.

Отойдя совсем немного, он увидел верхний край долины и стоящего в одиночестве самца антилопы. Однако расстояние было слишком велико для пистолетного выстрела, поэтому фон Хорст решил подобраться поближе, прячась в высокой траве и за зарослями бамбука. Он подбирался все ближе и ближе к своей жертве, рассчитывая обойтись одним выстрелом. У него еще оставался полный патронташ с патронами, но он знал, что когда патроны закончатся, пополнить запас будет негде, поэтому учитывался каждый патрон.

Все свое внимание он сконцентрировал на антилопе, забыв про опасность. Он подобрался на расстояние в несколько шагов до ничего не подозревающего животного, поднял пистолет, чтобы тщательно прицелиться, и в этот момент мрачная тень опустилась на его плечи.

Он взглянул вверх и увидел хищное создание, устремившееся, подобно пуле, из голубизны неба прямо на него. Он подсознательно определил его как птеранодона. Автоматически фон Хорст поднял пистолет, хотя и понимал, что остановить эту разрушительную машину могло бы только чудо, но тут увидел, что не он был целью. Целью была антилопа. Антилопа стояла, не двигаясь, как бы парализованная страхом, потом отскочила в сторону, но было уже поздно. Птеранодон рухнул на нее, сжал могучими когтями и снова поднялся в воздух.

Фон Хорст вздохнул с облегчением и вытер пот со лба.

— Ну и мир! — пробормотал он, изумляясь, как мог выжить человек в этом диком окружении.

Дальше в долине он увидел множество пасущихся животных. Там были антилопы, олени и огромный, лохматый бык (именуемый в Пеллюсидаре тагом), давно исчезнувший во внешнем мире. Между ними бродили маленькие, похожие на лошадь животные, размером не больше лисицы.

Внезапное нападение птеранодона на антилопу напугало других зверей, находившихся поблизости; они бросились прочь, и теперь фон Хорст имел шанс остаться без обеда. Но ему так хотелось мяса, что он тут же двинулся следом, держась поближе к деревьям, росшим вдоль ручья, извивавшегося по краю долины. Но, К несчастью, те животные, которые побежали первыми, внесли панику в стадо пасущихся, и вскоре вся дичь исчезла из вида.

Животные направились на дальний край долины, туда, где она скрывалась за холмами. Только несколько крупных овец забежали в близлежащий каньон, и он решил следовать за ними. Войдя в каньон, он увидел, что тот быстро сужался. Между большими камнями, которые в полном беспорядке были разбросаны вокруг, шла очень узкая тропа.

Овцы бежали быстро, а так как они находились довольно далеко впереди, он знал, что сейчас они его не слышат, поэтому, не маскируясь, двигался быстрым шагом по извивающейся тропе между камней. Наконец, он дошел до точки, где каньон начинал расширяться, и тут отчетливо услышал, что кто-то бежит ему навстречу с верхней части каньона. Потом он услышал крики и рычание. Он уже достаточно познакомился с Пеллюсидаром и его кровожадной фауной и принимал как должное, что почти все здесь являло угрозу.

Он быстро спрятался за большой камень и принялся ждать.

Он едва сдержал восклицание, когда увидел сбегавшего сверху мужчину. Фон Хорсту показалось, что тот бежит так же легко и быстро, как олень. И хорошо, что он был таким быстроногим, поскольку следом за ним мчался огромный, похожий на собаку зверь, такой же гибкий и могучий, как леопард. Как быстро ни бежал мужчина, зверь настигал его; для фон Хорста было очевидно, что он догонит человека до того, как тот пересечет открытое пространство.

Мужчина был вооружен только грубым каменным ножом, который он держал в руке, намереваясь драться за свою жизнь, если не сможет оторваться от своего преследователя; но он, должно быть, как и фон Хорст, понимал, насколько бесполезным было это оружие против преследующего его мощного зверя.

У фон Хорста не возникало вопроса, что делать. Он не мог стоять и смотреть, как человек будет разорван на куски жестокими клыками гиенодона, поэтому он выступил из-за камня, скрывавшего его от человека и от зверя, поднял пистолет, тщательно прицелился и выстрелил. Это был не просто удачный выстрел, это был совершенный выстрел. Пуля вошла в левый бок зверя и попала в сердце. С ревом боли и ярости гиенодон почти допрыгнул до фон Хорста и упал, мертвый, у его ног.

Человек, за которым гнался зверь, остановился. Широко раскрыв глаза от удивления, он стоял и дрожал, глядя на фон Хорста. Когда лейтенант повернулся к нему, он отскочил назад, стиснув в руке нож.

— Уходи! — прорычал он. — Убью!

Он говорил на том же языке, которому Дангар выучил фон Хорста, — на этом языке говорили все в Пеллюсидаре.

— Кого ты убьешь? — спросил фон Хорст.

— Тебя.

— Почему ты хочешь убить меня?

— Чтобы ты не убил меня.

— Зачем мне убивать тебя? — спросил фон Хорст. — Я только что спас тебе жизнь. Если бы я хотел, чтобы ты умер, я не стал бы останавливать зверя.

Мужчина почесал затылок.

— Это так, — признал он после некоторого размышления, — но я все равно не понимаю этого. Я не из твоего племени, поэтому у тебя нет причин жалеть меня.

Я никогда не видел таких, как ты. Все другие чужаки, которых я встречал, пытались убить меня. К тому же твое тело покрыто странными шкурами. Должно быть, ты пришел из далекой страны.

— Да, — сказал фон Хорст, — но вопрос в другом: мы будем друзьями или врагами?

Мужчина снова задумчиво затеребил копну своих черных волос.

— Это непросто, — сказал он. — О таком я раньше никогда не слышал. Зачем нам быть друзьями?

— А зачем нам быть врагами? — возразил фон Хорст. — Ни один из нас не сделал другому ничего плохого. Я из очень далекой страны, здесь я чужой. Если ты придешь в мою страну, с тобой будут обращаться хорошо. Никто не захочет убить тебя. Тебе дадут пищу и убежище. Люди будут добры с тобой, потому что они добры по природе, а не потому, что ты им для чего-нибудь нужен. Так вот, гораздо практичнее быть друзьями; мы окружены дикими зверями, а вдвоем защищаться лучше, чем в одиночку. Однако, если ты хочешь быть моим врагом, — это твое дело. Я пойду своей дорогой, а ты своей; если ты захочешь убить меня, вспомни, как легко я убил этого зверя. Так же легко я расправлюсь с тобой.

— Твои слова правдивы, — сказал мужчина. — Мы будем друзьями. Меня зовут Скраф. Как зовут тебя?

Во время своих бесед с Дангаром фон Хорст заметил, что ни один пеллюсидарец не упоминал больше одного имени, иногда добавляя к нему описательные титулы, такие как Волосатый, Хитрый, Убийца и другие; а так как Дангар обычно называл его Фон, он решил оставить это имя для внутреннего мира; так он и представился Скрафу.

— Что ты делаешь здесь? — спросил мужчина. — Это плохая страна, здесь живут тродоны.

— Я знаю, — ответил фон Хорст, — меня принес сюда тродон.

Скраф скептически посмотрел на него:

— Если бы тебя схватил тродон, ты был бы уже мертв.

— Он схватил меня и отнес в гнездо скормить своим детенышам. Я и еще один человек сбежали.

— А где он?

— У ручья, в лагере. Когда мы с тобой встретились, я охотился. Я шел по этому каньону за овцами. А ты что здесь делал?

— Я убегал от «укротителей мамонтов», — ответил Скраф. — Они поймали меня и вели в свою страну, в рабство, но я сбежал от них. Они гнались за мной, но когда я добежал до этого каньона, то оказался в безопасности — он слишком узкий для мамонтов, на которых они передвигаются.

— А что ты собираешься делать дальше?

— Пережду здесь погоню и вернусь в свою страну.

Фон Хорст предложил Скрафу отправиться с ним в лагерь и подождать, пока они наберутся сил и смогут идти втроем, и пусть дороги их потом разойдутся.

А пока надо было добыть какую-нибудь дичь. Скраф вызвался помочь ему, и, используя его знания об охоте, они вскоре нашли овец. Фон Хорст подстрелил молодого барана. Скрафа очень впечатлил, но нисколько не испугал пистолетный выстрел и его замечательный результат.

Освежевав барана и распределив между собой мясо, они двинулись в лагерь, который нашли без особых проблем. Один раз на них бросился таг, но они взобрались на деревья и подождали, пока он не уйдет; в другой раз их путь пересек саблезубый тигр, но он был сыт и не преследовал их. Так они и вернулись в лагерь.

Дангар был рад, что фон Хорст живой и невредимый, — ему было известно, как много опасностей поджидает охотника в этом диком мире. Он был очень удивлен, увидев Скрафа, но когда ему объяснили, почему так произошло, согласился принять его как друга, хотя такое отношение к чужаку было для него столь же странным, как и для Скрафа.

Скраф был родом из страны Басти, которая находилась в том же направлении, что и Сари, хотя и не так далеко, поэтому они решили вместе идти до страны Скрафа, как только Дангар поправится.

Фон Хорст не мог понять, откуда этим людям было известно, где находятся их страны, если у них не было никаких средств для ориентирования, а они не могли объяснить ему это. Они просто указывали направление, причем оба одно и то же. Они также не знали, какое расстояние им надо преодолеть, чтобы добраться до дома, но, сравнивая путь сюда, они заключили, что Сари находится намного дальше Басти. Фон Хорст еще не понял тогда, что и тот и другой обладали, как и все прочие обитатели Пеллюсидара, хорошо развитым инстинктом направления, которым владеют многие птицы, а в особенности — почтовые голуби.

Они много раз спали и охотились, но это вызывало все большее недовольство Скрафа. Он хотел побыстрее вернуться на родину, но прекрасно сознавал, что в компании это будет намного безопаснее, особенно принимая во внимание оружие фон Хорста, легко убивавшее на большом расстоянии. Он часто спрашивал у Дангара, не лучше ли ему, и никак не мог скрыть свое разочарование, когда сарианин говорил, что все по-прежнему, он пока не чувствует тела.

Однажды, отправившись поохотиться, фон Хорст и Скраф отошли от лагеря дальше, чем обычно, и тут Скраф заговорил о желании поскорее вернуться в свою страну; лейтенант тогда впервые узнал, почему его напарник был столь нетерпелив.

— Я выбрал в жены одну девушку, — объяснил Скраф, — но она потребовала голову тарага — могучего тигра — в доказательство того, что я храбрый человек и великий охотник. Когда я охотился на тарага, меня и захватили «укротители мамонтов». С того времени, как я ушел, прошло много снов. Если я не вернусь в ближайшее время, другой воин принесет голову тарага и положит у входа в ее пещеру; а когда я вернусь, мне придется искать другую жену.

— Ничто не мешает тебе вернуться домой, когда ты захочешь, — успокоил его фон Хорст.

— Можешь ты убить тарага этой своей маленькой штучкой с сильным шумом? — спросил Скраф.

— Могу. — Фон Хорст не был уверен в этом, по крайней мере, он не был уверен в том, что сможет сразу убить тигра, избежав его страшных клыков и могучих лап до того, как тот умрет.

— Та дорога, по которой мы идем сегодня, — ведет в мою страну, — сказал Скраф с некоторым нажимом. — Давай не будем останавливаться.

— И оставим Дангара? — спросил фон Хорст.

Скраф пожал плечами:

— Он никогда не поправится. Мы не можем оставаться с ним вечно. Если ты пойдешь со мной, ты легко убьешь тарага этой штукой, которую ты называешь пистолет; потом я положу его голову у входа в пещеру моей девушки, и она будет думать, что это я убил его.

А за это я сделаю так, чтобы племя приняло тебя. Они не убьют тебя. Ты будешь жить с нами и станешь бастианином. Ты тоже сможешь жениться — в Басти много прекрасных девушек.

— Спасибо, — ответил фон Хорст, — но я останусь с Дангаром. Он скоро поправится. Я уверен, что действие яда пройдет, как это было со мной. Просто он получил большую дозу.

— А если он умрет, ты пойдешь со мной? — спросил Скраф.

Фон Хорсту не понравилось выражение его глаз, когда он спрашивал. Лейтенант никогда не считал, что Скраф лучше Дангара. Его манеры не нравились ему.

Теперь у него появились сомнения в его намерениях и честности, хотя он и понимал, что явных оснований для подозрений у него нет. И он выстроил свой ответ так, чтобы не подвергать риску жизнь Дангара.

— Если он выживет, — сказал фон Хорст, — мы оба пойдем с тобой.

После этого они повернули к лагерю.

Время шло. А сколько его прошло — фон Хорст не мог сказать. Один раз он попытался измерить время, постоянно заводя часы и отмечая прошедшие дни зарубками на дереве; но когда вечный полдень — нелегко помнить, что пора завести часы и сделать очередную зарубку. Он упал духом, или, скорее, потерял интерес к жизни. Какое значение имела протяженность времени? Разве не обходились без всего этого обитатели Пеллюсидара? Несомненно, им было даже лучше, чем если бы они владели временем. Вспоминая внешний мир, он осознавал, что время было жестоким хозяином, всю жизнь подстегивавшим его, делая своим рабом.

Скраф часто проявлял нетерпение, а Дангар убеждал их идти без него. Так они и проводили время в ожидании, сне и охоте.

Фон Хорст старался привыкнуть к неподвижному солнцу, вечно висящему в центре сферы, внутренней поверхностью которой был Пеллюсидар, а внешней — тот мир, который он знал и в котором прожил многие годы; но новый мир он не мог принять так легко, как Скраф или Дангар, не знавшие ничего другого.

Однажды он был разбужен криками сарианина.

— Я могу! — восклицал Дангар. — Я могу двигать пальцами.

Паралич отступал быстро, и вскоре Дангар уже встал на ноги. Для фон Хорста это было зарей нового дня, но Дангар и Скраф не знали, что такое заря. Однако они тоже были счастливы.

— Теперь, — воскликнул Скраф — мы пойдем в Басти. Пойдем со мной, и с вами будут обращаться как с моими братьями. Люди примут вас, и вы останетесь в Басти навсегда.

Глава 5

Дорога, которой шел Скраф из страны черных кратеров в землю Басти, была чрезвычайно запутанной, так как он следовал всем изгибам рек, по берегам которых росли деревья, служившие укрытием от многих хищников в этом мире постоянной угрозы, или преодолевал мрачные леса и узкие каменистые ущелья. Иногда приходилось значительно отступать от маршрута, когда требовалось поспать, а для этого — найти достаточно безопасное место.

Фон Хорст так запутался в самом начале их долгого путешествия, что не имел ни малейшего понятия даже об общем направлении их движения, и часто сомневался в способности Скрафа найти дорогу в свою страну; но ни бастианин, ни Дангар не высказывали никаких сомнений.

Дичи было много — обычно слишком много, и у фон Хорста не возникало проблем с пополнением продовольствия, но постоянное уменьшение количества боеприпасов заставляло его задумываться о будущем. Тогда он решил найти какой-нибудь способ сохранить драгоценные патроны на случай настоящей опасности.

В культурном отношении его спутники находились все еще в каменном веке, не зная более совершенного оружия, чем дубинки, каменные ножи и копья с каменными наконечниками, и, видя легкость, с которой фон Хорст убивал даже очень крупных зверей, они полностью возложили на него заботы об охоте.

По своим собственным соображениям, касающимся лояльности Скрафа, фон Хорст не хотел, чтобы остальные знали, что его оружие будет бесполезным, когда кончатся боеприпасы. Необходимо было найти какую-нибудь убедительную причину, чтобы заставить их охотиться с помощью собственного оружия.

Когда они отправились в путешествие, Скраф был вооружен ножом и копьем; и как только Дангар нашел подходящие материалы, он сделал себе такое же оружие. С его помощью и фон Хорст изготовил собственное копье, а потом принялся мастерить лук со стрелами. Но еще до того, как он закончил, он настоял на том, что они должны охотиться с помощью их примитивного оружия, поскольку грохот пистолета мог привлечь к ним внимание врагов. Так как они шли через местность, в которой, по словам Скрафа, могли встретиться охотники или группы воинов из враждебных племен, и он, и Дангар оценили мудрость предложения фон Хорста и начали устраивать засады на дичь, используя только копья с каменными наконечниками.

Легкость, с которой фон Хорст адаптировался к примитивной жизни своих пещерных спутников, удивляла его самого. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он покинул внешний мир, но он был уверен, что время это измерялось месяцами; за это время с него сошел весь лоск цивилизации, и он как бы вернулся назад на сотню тысяч лет, встав вровень с людьми каменного века. Он охотился так же, как они, ел, как они, и часто ловил себя на том, что и думает подобно людям каменного века.

Постепенно его прежняя одежда и обувь порвались, обветшали и тогда он вынужден был сменить их на другую. Вместо сапог он надел сандалии из шкуры мамонта. Его «верхняя одежда» представляла собой повязку из звериной шкуры, как у его спутников. Теперь он ничем не отличался от человека плейстоцена, если не считать охотничьего ножа, пистолета и патронташа.

Изготовив лук и стрелы, он почувствовал, что сделал определенный шаг вперед. Эта мысль позабавила его. Теперь он на десять-двадцать тысяч лет опередил своих товарищей. Но это не могло продолжаться долго.

Как только он научился пользоваться новым оружием, и Дангар и Скраф захотели иметь такое же. Они радовались ему, как дети — новой игрушке; вскоре они освоились с ним, в особенности Дангар, показавший недюжинные способности. Но пистолет все еще завораживал их. Скраф постоянно просил фон Хорста позволить ему выстрелить, но тот не разрешал даже прикасаться к оружию.

— Никто не может брать его, кроме меня, — объяснил лейтенант. — Он может запросто убить вас.

— Я не боюсь, — отвечал Скраф. — Я видел, как ты пользуешься им. Я тоже могу так. Давай, я покажу тебе.

Но фон Хорст намеревался сохранить то преимущество, которое давал ему пистолет, и позже он оценил мудрость этого решения. Но лучшее свидетельство тому, что с пистолетом может обращаться только фон Хорст, было предоставлено самим Скраф ом.

Скраф все время говорил о своем желании принести домой голову тарага, чтобы завоевать сердце возлюбленной. Он постоянно просил фон Хорста застрелить для него одного из этих хищников. Фон Хорсту и Дангару стало ясно, что его пугала мысль о том, чтобы убить тарага самому. Но Фон Хорст не собирался испытывать судьбу поисками встречи с чудовищем столь огромных размеров, силы и злобы, что оно могло в одиночку задрать самца мастодонта.

Им пока не случалось встретиться на дороге ни с одним из этих зверей; и фон Хорст надеялся, что так будет и дальше, но слепой случай разрушил его надежды. Никто не мог бы обвинить фон Хорста в нежелании сталкиваться с чудовищем, имея в руках столь маломощное оружие как копье. Даже пистолет мог только разъярить зверя. Если ему попасть прямо в сердце, он, конечно, умрет, но, возможно, не слишком быстро, чтобы спастись от его нападения и ужасной смерти.

И вот эта встреча произошла, и столь внезапно и неожиданно, что не было никакой возможности приготовиться к ней. Трое мужчин шли друг за другом по лесной тропе. Первым — фон Хорст, за ним Скраф. Неожиданно прямо перед ними из кустов выскочил тараг. Европейцу он показался размером с буйвола, да так оно и было. Это был чудовищный зверь с широко разинутой пастью и горящими глазами.

Как только он коснулся земли, он прыгнул на фон Хорста. Скраф повернулся и бросился назад, сбив Дангара с ног. У фон Хорста не было времени даже вытащить пистолет, так быстро произошло нападение.

В правой руке фон Хорст держал копье наконечником вперед. Он так и не понял, было ли то, что он сделал, механической реакцией или произошло намеренно. Он опустился на одно колено, упер древко копья в землю и направил наконечник в горло зверю; и тут же тараг обрушился на копье. Фон Хорст удержался. Несмотря на всю свою силу и размеры, зверь не смог дотянуться до человека.

Он взревел и замолотил лапами, в агонии и ярости цепляясь за копье; фон Хорст ожидал, что в любой момент копье переломится, и зверь рухнет на него. Тут подбежал Дангар и, невзирая на опасность, воткнул свое копье в бок тарага — и не один раз, а дважды, трижды. Острый каменный наконечник пробил сердце и легкие громадного тигра. С последним рыком он упал, бездыханный, на землю. А когда все закончилось, Скраф слез с дерева, на котором прятался, и бросился к телу со своим грубым ножом. Пока он не отрезал голову, он не обращал внимания ни на фон Хорста, ни на Дангара. После этого он сплел из длинной травы корзину и прикрепил трофей у себя за спиной. Все это он сделал, даже не поблагодарив людей, которые добыли ему трофей для невесты.

И фон Хорст, и Дангар почувствовали отвращение к нему, но европеец скорее был удивлен, чем зол; как бы то ни было, остаток перехода они прошли в молчании, и в дальнейшем никто из них не говорил о случившемся, хотя вонь от гниющей головы становилась совершенно невыносимой.

Все трое спрятались в пустынной пещере для того, чтобы поспать, но вскоре фон Хорст и Дангар были разбужены звуком выстрела. Вскочив на ноги, они увидели, как Скраф медленно опускается на пол пещеры, откинув от себя пистолет. Фон Хорст бросился к стонущему человеку, но короткий осмотр показал, что тот просто напуган, а не ранен. Его лицо было покрыто следами пороха, а через щеку, в том месте, которое задела пуля, проходила царапина. Таким образом, пострадала только его нервная система; Скраф был в шоке, от которого оправился очень нескоро. Фон Хорст отвернулся и поднял пистолет. Засунув его в кобуру, он снова улегся спать.

— В следующий раз он убьет тебя, Скраф, — сказал лейтенант. Этого было достаточно. Он был уверен, что урок пошел впрок.

Некоторое время после происшествия в пещере Скраф был молчалив и угрюм; несколько раз фон Хорст замечал, что тот разглядывает его с недобрым выражением лица; но обычно его плохое настроение проходило, рано или поздно, а с приближением к Басти он явно повеселел.

— Скоро мы придем, — объявил он после долгого сна. — Вы увидите племя прекрасных людей, и вы будете удивлены оказанным вам приемом. Басти — прекрасная страна; вы никогда не покинете ее.

В этот переход они оставили долину, реку, вдоль которой двигались, и пошли по местности с низкими холмами, за ними высились горы невероятной высоты.

Скраф вел их узким ущельем между меловыми скалами. Это было извилистое ущелье, и они не могли ничего видеть на большом расстоянии впереди или позади себя. Небольшой поток чистой воды играл на солнце, направляясь в сторону загадочного далекого моря. На тонком слое почвы на вершинах холмов росла высокая трава; по берегам потока также была видна какая-то растительность — цветущие кустарники и несколько изогнутых деревьев.

Скраф шел впереди. Он был возбужден, и постоянно повторял, что они уже почти дошли до деревни бастиан.

— За следующим поворотом, — сказал он, — находится сторожевой пост, который поднимет тревогу, когда нас увидят.

Это предсказание подтвердилось: когда они повернули за угол скалы, сверху раздался гулкий голос, эхом прокатившийся по всему ущелью.

— Кто-то идет! — закричал дозорный, а затем обратился к тем, кто шел внизу: — Стойте! Или я убью вас.

Кто вы, пришедшие в землю бастиан?

Фон Хорст посмотрел вверх и увидел человека, стоявшего на обрывистом краю мелового утеса. Рядом с ним находилось несколько валунов, которые легко можно было столкнуть на проходящих внизу.

Скраф посмотрел на человека и ответил:

— Мы друзья. Я — Скраф.

— Тебя я знаю, — сказал дозорный, — но я не знаю остальных. Кто они?

— Я веду их к вождю Фрагу, — ответил Скраф. — Один из них — Дангар из страны, которую он называет Сари; второй — из другой далекой страны.

— Есть ли еще кто-нибудь, кроме вас троих? — спросил дозорный.

— Нет, — ответил Скраф, — нас только трое.

— Веди их к вождю Фрагу, — приказал человек.

Трое продолжили свой путь по ущелью, перешедшему в низину, окруженную скалами, в которых фон Хорст увидел множество пещер. Перед каждой пещерой был устроен выступ, выступы разных уровней соединялись лестницами. На выступах возились женщины и дети, вопросительно уставившиеся на них, очевидно, предупрежденные криком дозорного. Перед тремя путешественниками, шедшими цепочкой, встал ряд воинов. Они также, казалось, ждали их прихода, вне зависимости от того, враги они или друзья.

— Я — Скраф, — закричал достопочтенный проводник. — Я хочу видеть Фрага. Вы все знаете Скрафа.

— Скраф ушел много снов назад, — ответил один воин. — Мы думали, он умер и больше не вернется.

— Но я — Скраф, — настаивал тот.

— Подойдите к нам, но сначала бросьте оружие.

Они сделали, как было приказано; Скраф, шедший впереди, не заметил, что фон Хорст оставил у себя пистолет. Все трое двинулись вперед, и тут же были окружены воинами Басти.

— Да, это Скраф, — приблизившись, сказали некоторые; но в их тоне не было сердечности или хотя бы легкого дружелюбия.

Они остановились перед мощным волосатым мужчиной. На нем было ожерелье из когтей тигров и медведей. Это был Фраг.

— Ты — Скраф, — объявил он. — Я вижу, что ты Скраф, а это кто?

— Это пленники, — ответил Скраф, — я привел их как рабов в Басти. Я также принес голову тарага, которого убил. Я положу ее перед пещерой женщины, и она станет моей женой. Теперь я — великий воин.

Фон Хорст и Дангар смотрели на Скрафа с изумлением.

— Ты лгал нам, Скраф, — сказал сарианин. — Мы верили тебе. Ты сказал, что твои люди будут нам друзьями.

— Мы не дружим с нашими врагами, — прорычал Фраг, — а все небастиане — наши враги.

— Мы не враги, — сказал фон Хорст. — Много снов мы охотились и спали рядом со Скрафом как друзья.

Разве все люди Басти лжецы и обманщики?

— Скраф лжец и обманщик, — сказал Фраг, — но я не обещал, что буду вашим другом, а я — вождь.

Скраф не говорит за Фрага.

— Позвольте нам идти в мою страну, — сказал Дангар. — Вы не в ссоре со мной или моим народом.

Фраг засмеялся.

— Я не ссорюсь с рабами, — сказал он. — Они работают, или я убиваю их. Заберите их и пусть работают, — приказал он окружившим их воинам.

Тут же несколько бастиан подскочили и схватили их. Фон Хорст видел, что сопротивление будет бесполезным. Он мог бы убить нескольких из них, пока в пистолете были патроны, но в конце концов его наверняка бы скрутили или, что более вероятно, проткнули бы дюжиной копий. Даже если бы этого не произошло, и он временно освободился, дозорный в ущелье прикончил бы его парой валунов.

— Думаю, мы попались, — сказал он Дангару.

— Да, — ответил сарианин. — Теперь я вижу, что имел в виду Скраф, говоря, что мы будем удивлены приемом и что мы никогда не покинем Басти.

Охранники привели их к подножию скалы и отправили на самый высокий выступ, где несколько мужчин и женщин ковыряли меловую поверхность каменными ножами, делая новый выступ и дополнительные пещеры. Это были рабы. В тени входа в новую вырубаемую пещеру сидел воин и руководил работой. Фон Хорста и Дангара передали в его распоряжение.

— Это Скраф привел пленников? — спросил охранник. — Мне отсюда показалось, что это был он, но вряд ли такой трус мог сделать это.

— Он обманул их, — объяснил другой. — Он сказал им, что их примут как друзей. Он принес с собой и голову тарага — собирается положить ее у входа в пещеру, где спит рабыня Ла-джа. Он просил ее у Фрага, и вождь сказал, что она будет его, если он убьет тарага.

Фраг думал, что это хорошая шутка.

— Мужчины Басти не женятся на рабынях, — сказал охранник.

— Раньше женились, — напомнил ему второй, — а Фраг дал слово, и он сдержит его — только я сначала хотел бы посмотреть, как Скраф убивает тарага, прежде чем поверить ему.

— Он не убивал его, — сказал Дангар.

Воины с удивлением посмотрели на него.

— А ты откуда знаешь? — спросил охранник.

— Я был там, — ответил Дангар, — когда этот человек, — он указал на фон Хорста, — убил тарага.

Убил его копьем, пока Скраф сидел на дереве. После того как тараг умер, он спустился вниз и отрезал его голову.

— Вот это похоже на Скрафа, — сказал воин, приведший их на уступ. Теперь все внимание они обратили на фон Хорста.

— Значит, ты убил тарага копьем? — уважительно спросил один.

Фон Хорст покачал головой.

— Мы с Дангаром убили, — объяснил он. — Вернее это Дангар убил тарага.

После этого Дангар рассказал им, как фон Хорст столкнулся со зверем лицом к лицу и наколол его на свое копье. Слушая рассказ, воины с уважением смотрели на фон Хорста.

— Надеюсь, мне повезет, и я получу твое сердце, — сказал охранник; после этого он нашел для них инструменты и отправил работать с остальными рабами.

— Как ты думаешь, что он имел в виду, говоря, что надеется получить мое сердце? — спросил фон Хорст, когда охранник отошел.

— Эти люди едят людей, — ответил Дангар. — Я слыхал о них.

Глава 6

В пещере, где работали фон Хорст и Дангар, было прохладно и сумрачно и это принесло им облегчение после долгого пребывания на жаре. Сначала они не знали, что в пещере есть другие люди, но когда их глаза привыкли к полутьме, они увидели нескольких рабов, долбивших стены. Некоторые стояли вверху на грубых лестницах. Большинство рабов были мужчины; но среди них встречались и женщины, а одна из них трудилась рядом с фон Хорстом.

Воин-бастианин, руководивший работой в пещере, несколько мгновений смотрел на фон Хорста, затем остановил его.

— Ты что, ничего не знаешь? — спросил он. — Ты все делаешь не так. Эй! — Он обратился к стоявшей рядом женщине. — Покажи ему, как работать, и следи, чтобы он все делал как надо.

Фон Хорст повернулся к женщине, его глаза уже привыкли к темноте пещеры. Она прекратила работу и посмотрела на него. Он увидел, что это была молодая и очень симпатичная девушка. В отличие от всех виденных им женщин Басти, она была блондинкой.

— Следи за мной, — сказала она. — Делай как я.

Они будут наказывать тебя не за то, что ты медленно работаешь, а за то, что ты трудишься плохо.

Некоторое время фон Хорст следил за ней. Он отметил ее правильные черты, длинные ресницы, прикрывавшие большие, умные глаза, привлекательные очертания ее щек, шеи, маленьких твердых грудей. Он решил, что она выглядит намного лучше, чем ему показалось сначала.

Неожиданно она повернулась к нему.

— Если ты будешь следить за моими руками и инструментами, ты научишься намного быстрее, — сказала она.

Фон Хорст рассмеялся:

— Но в этом нет ничего интересного.

— Если ты хочешь сделать работу плохо и быть избитым, это твое дело.

— Посмотри на меня, — попросил он ее. — Может, глядя на тебя, я стану лучше выполнять свою работу.

Он начал долбить меловую стену с помощью каменного долота и деревянного молотка; затем снова повернулся к ней.

— Ну как теперь? — спросил он.

— Уже лучше, — неохотно признала она, — но должно быть намного лучше. Когда ты пробудешь здесь столько же, сколько я, ты научишься работать очень хорошо.

— А ты здесь давно? — спросил он.

— Столько снов, что я уже потеряла счет. А ты?

— Я только что пришел.

Девушка улыбнулась:

— Пришел! Ты имеешь в виду, что тебя только что привели.

Фон Хорст покачал головой:

— Я пришел сам, как последний дурак. Скраф сказал нам, что нас хорошо примут, что его люди будут обращаться с нами как с друзьями. Он обманул нас.

— Скраф! — передернула плечами девушка. — Скраф — трус и лжец, но для меня хорошо, что он трус. В противном случае он мог бы принести голову тарага и положить ее перед входом в пещеру, в которой я сплю.

Фон Хорст в изумлении распахнул глаза.

— Так ты Ла-джа? — спросил он.

— Я — Ла-джа, но как ты узнал об этом? — В ее устах имя звучало как музыка — протяжное «а», мягкое «дж», и ударение на последнем слоге.

— Охранник сказал, что Фраг разрешил Скрафу взять тебя, если принесет голову тарага. Я запомнил твое имя; может быть, потому что это очень красивое имя.

Она не обратила внимания на комплимент.

— Я все равно в безопасности, — сказала она, — потому что этот великий трус просто убежит от тарага.

— Он так и сделал, — сказал фон Хорст, — но он принес с собой в Басти голову тарага.

Она испуганно спросила:

— Ты хочешь сказать, что Скраф убил тарага?

— Ничего подобного я тебе не говорю. Его убили мы с Дангаром, но Скраф отрезал его голову и принес с собой.

— Он никогда меня не получит, — яростно воскликнула Ла-джа. — Я скорее убью себя.

— Неужели нельзя поступить как-то иначе? Разве ты не можешь отказаться принять его?

— Если бы я не была рабыней, я могла бы; но Фраг пообещал меня ему, а раб не может возражать.

Фон Хорст неожиданно почувствовал сильный личный интерес — почему, ему было трудно объяснить.

Возможно, это была естественная реакция мужчины на страдания беззащитной девушки; возможно, свою роль сыграла и ее красота. Но что бы это ни было, он хотел ей помочь.

— А есть какая-нибудь возможность сбежать? — спросил он. — Мы сможем выбраться отсюда после наступления темноты? Мы с Дангаром помогли бы тебе и убежали бы сами.

— После наступления темноты? — спросила она. — Что такое темнота?

Фон Хорст печально улыбнулся.

— Я все время забываю, — сказал он.

— Что забываешь?

— Что здесь не бывает темноты.

— В пещерах темно, — сказала она.

— В моей стране темно половину времени. Когда темно, мы спим; светло между снами.

— Как странно! — воскликнула она. — Где находится твоя страна и как там может быть темно? Солнце сияет всегда. Никто не слышал о том, чтобы солнце переставало сиять.

— Моя страна очень далеко отсюда, в другом мире.

У нас другое солнце. Когда-нибудь я попробую объяснить тебе.

— Мне кажется, ты не похож на тех мужчин, которых я встречала. Как тебя зовут?

— Фон, — сказал он.

— Фон — какое странное у тебя имя!

— Более странное, чем Скраф или Фраг? — спросил он с улыбкой.

— Ну да, их имена не такие.

— Если бы ты услышала все мои имена, это показалось бы тебе еще более необычным.

— Есть еще, кроме Фона?

— Намного больше.

— Скажи мне их.

— Меня зовут Фридрих Вильгельм Эрик фон Мендельдорф унд фон Хорст.

— О, это я никогда не смогу выговорить. Мне больше нравится Фон.

Почему он сказал ей, что его зовут Фридрих Вильгельм Эрик фон Мендельдорф унд фон Хорст? Конечно, он жил с этим именем так долго, что для него оно звучало нормально; но теперь, когда он не в Германии, ни к чему ему такое длинное имя. Во внутреннем мире это не имело никакого значения. «Фон» было легким именем и отлично запоминалось — значит, он будет Фоном.

Тут девушка зевнула.

— Я хочу спать, — сказала она. — Я пойду в свою пещеру и посплю. Почему бы тебе тоже не поспать? Мы бы проснулись одновременно, и я показала бы тебе, как работать.

— Хорошая мысль, — воскликнул он, — но разрешат ли мне спать? Я ведь только что начал работать.

— Они разрешают нам спать, когда мы хотим, но, проснувшись, мы должны тут же начинать работать.

Женщины спят в отдельной пещере, за нами следит одна из Басти — ужасная старуха.

— А где я буду спать? — спросил он.

— Пойдем, я покажу тебе. В пещере рядом с женской.

Она вывела его на выступ и подвела ко входу в пещеру.

— Здесь спят мужчины, — сказала она. — Я сплю в соседней.

— Что вы здесь делаете? — спросил охранник.

— Мы идем спать, — ответила Ла-джа.

Тот кивнул; девушка пошла к себе, а фон Хорст вошел в пещеру для мужчин. Несколько человек спали на жестком полу, и он улегся рядом с Дангаром, который пришел с ним.

Фон Хорст не знал, сколько проспал. Он проснулся от громких криков, доносившихся снаружи. Сначала он не уловил слов, но когда крики раздались вновь — проснулся окончательно. Он узнал голос кричавшего.

Это был Скраф.

— Выходи, Ла-джа! — вопил он. — Скраф принес тебе голову тарага. Теперь ты принадлежишь ему.

Фон Хорст вскочил на ноги и вышел на выступ. Там, перед входом в соседнюю пещеру, лежала гниющая голова тарага, но Скрафа не было видно.

Сначала фон Хорст подумал, что тот зашел в пещеру в поисках Ла-джа, потом понял, что голос шел снизу.

Заглянув за край выступа, он увидел, что Скраф стоит на лестнице в нескольких футах ниже.

Лейтенант подошел к лестнице, рядом с которой лежала голова тарага, и очутился прямо напротив входа в пещеру Ла-джа. Вскоре оттуда стремительно выбежала девушка, что-то в выражении ее лица напугало его.

Она направилась прямо к краю скалы. Интуитивно он понял, что она собирается сделать, и когда она пробегала мимо, он протянул руку и схватил ее.

— Не надо, Ла-джа, — сказал он тихо.

Она, вздрогнув, пришла в себя. Потом обняла его и разрыдалась.

— Другого выхода нет, — плакала она, — он не должен получить меня.

— Он не получит, — сказал мужчина и, посмотрев вниз на Скрафа, прокричал: — Убирайся отсюда, и забери с собой вонючую голову.

Ногой он подтолкнул гниющую массу к краю выступа, так что она упала прямо на Скрафа, чуть не сбив его с лестницы, но он обладал поистине обезьяньей ловкостью и сумел удержаться.

— Спускайся вниз, — приказал фон Хорст, — и никогда больше не приходи сюда. Эта девушка не для тебя.

— Она принадлежит мне; Фраг сказал, что я получу ее. — У него от злости чуть пена не пошла изо рта.

— Убирайся, или я спущусь и сброшу тебя, — пригрозил фон Хорст.

Кто-то положил руку ему на плечо, обернувшись, он увидел Дангара.

— Сюда идет охранник, — сказал он. — Тебе некуда отступать. Я с тобой. Что будем делать?

Охранник шел по выступу, это был тот самый здоровый парень, который принимал их. Пока только он обратил внимание на происходящее.

— Что ты делаешь, раб? — проревел он. — За работу! Тебе нужно отведать вот это. — Он взмахнул дубинкой, зажатой в волосатой руке.

— Ты не посмеешь ударить меня, — сказал фон Хорст. — Если ты подойдешь ближе, я убью тебя.

— Приготовь свой пистолет, Фон, — прошептал Дангар.

— Я не могу тратить боеприпасы, — ответил тот.

Охранник остановился и внимательно посмотрел на лейтенанта, пытаясь понять, чем же безоружный раб собирается убить его. Наконец, охранник заключил, что фон Хорст просто пугает, и двинулся вперед.

— Ты убьешь меня, да? — прорычал он и поднял над головой дубинку.

Лейтенант прыгнул вперед, чтобы встретить его.

У бастианина была плохая реакция — он не смог вовремя отступить. Фон Хорст поравнялся с ним и изо всех сил ударил охранника в грудь, выведя из равновесия на самом краю выступа. Пока бастианин балансировал на краю, фон Хорст ударил его еще раз — охранник закричал и упал у подножия скалы в сотне футов внизу.

Дангар и девушка застыли с широко открытыми глазами.

— Что ты наделал, Фон! — воскликнула Ла-джа. — Теперь они убьют тебя — и все из-за меня.

Крик сбитого с выступа бастианина привлек внимание других охранников. Они оставили пещеры, в которых наблюдали за работой рабов, и направились к ним.

— Встаньте за моей спиной, — приказал фон Хорст Ла-джа и Дангару, — нам надо отступить к краю выступа. Они не смогут зайти к нам с тыла.

— Тогда они загонят нас в угол, и не останется никакой надежды, — возразила девушка. — Если мы войдем в одну из пещер, где не так светло и где есть камни, которые можно бросать, мы сможем удержать их на расстоянии. Но только на какое-то время. Они все равно доберутся до нас, что бы мы ни делали.

— Делайте, как я сказал, — прикрикнул фон Хорст, — и побыстрее.

— Кто ты такой, чтобы командовать мной? — спросила Ла-джа. — Я — дочь вождя.

Фон Хорст повернулся и толкнул ее в сторону Дангара.

— Веди ее к дальнему краю выступа, — приказал он, и начал отступать вслед за Дангаром, тащившим разъяренную Ла-джа по выступу. Охранники приближались. Они не знали, что произошло, но догадывались: что-то не так.

— Где Джалп? — спросил один из них.

— Там, где будете и вы, если не сделаете то, что я вам скажу, — ответил фон Хорст.

— Что ты имеешь в виду, раб? Где он?

— Я сбросил его с выступа. Посмотрите вниз.

Охранники замолчали, увидев тело Джалпа. У скалы слышались злые голоса тех, кто собирался подниматься к ним. Среди них был и Скраф. Только он знал, отчего упал Джалп, и когда к этой группе подошел Фраг, он как раз громко рассказывал об этом.

— Приведите ко мне этого раба, — закричал Фраг охранникам на выступе.

Трое воинов двинулись вперед, чтобы схватить фон Хорста. Он выхватил пистолет из кобуры.

— Подождите! — приказал он. — Если не хотите умереть, выслушайте меня. Вот лестница. Спускайтесь.

Воины увидели пистолет, но они не знали, что это.

Для них это был всего лишь кусок черного камня. Возможно, они подумали, что фон Хорст собирается бросить его в них или использует как дубинку. Они заулыбались и продолжили наступление.

Охранница, наблюдавшая за рабынями, вышла из женской пещеры и присоединилась к мужчинам. Это было существо неопределенного возраста с жестоким выражением лица. Фон Хорста передернуло от мысли, что, возможно, придется стрелять в женщину. Он никого не хотел убивать, но выбора не было: либо их жизнь, либо жизнь охранников.

— Назад! — закричал он. — Спускайтесь вниз по лестнице. Я не хочу убивать вас.

В ответ охранники только рассмеялись. Тогда фон Хорст выстрелил. Двое мужчин, стоявшие друг за другом, упали и с криками покатились по лестнице. Остальные замерли на месте.

— Спускайтесь, — приказал фон Хорст, — пока я и нас не убил. Другого шанса я вам не дам.

Женщина мялась и сопела, мужчина был проворнее — он подскочил к лестнице и начал быстро спускаться. Мгновение спустя и женщина последовала за ним. Когда они достигли следующей лестницы, фон Хорст подозвал Дангара.

— Помоги мне поднять лестницу, — сказал он. Вместе они затащили ее на выступ, где стояли. — Это остановит их ненадолго, — заметил европеец.

— Пока они не принесут другую лестницу, — сказал Дангар.

— Для этого потребуется время, — ответил фон Хорст, — и много времени, если я буду стрелять в них.

— Ну и что будем делать дальше? — спросил Дангар.

Ла-джа смотрела на фон Хорста из-под насупленных бровей, ее глаза пылали от злости; но она ничего не говорила. Фон Хорст радовался, что она молчит.

Другие рабы в это время испуганно выбирались из пещер. Они увидели, что охранники исчезли, а лестница втащена наверх.

— Что случилось? — спросил один из них.

— Этот дурак убил троих охранников и прогнал остальных, — бросила Ла-джа. — Теперь нам придется или остаться здесь и умереть от голода, или позволить им подняться сюда и убить нас.

Фон Хорст не обратил на ее слова внимания. Он изучал вершину скалы в тридцати футах над ними.

— Он убил троих охранников и прогнал остальных с выступа? — недоверчиво переспросил какой-то раб.

— Да, — подтвердил Дангар, — все это сделал он один.

— Великий воин, — с восхищением сказал раб.

— Ты прав, Торек, — согласился другой. — Но и Ла-джа права: все равно мы умрем.

— Просто смерть придет немного раньше, вот и все, — ответил Торек. — Зато как приятно узнать, что трое людоедов мертвы. Жаль, что не я это сделал.

— Вы собираетесь умереть здесь от голода или ждете, пока они поднимутся и убьют вас? — обратился к ним фон Хорст.

— А что еще можно сделать? — спросил раб из Амдара.

— Нас около пятидесяти, — сказал фон Хорст. — Лучше спуститься вниз и сразиться с бастианами, чем ждать, пока мы умрем от жажды или будем убиты как крысы. Но, может быть, есть и другой выход.

— Это слова мужчины, — воскликнул Торек. — Я спущусь с тобой и буду сражаться.

— А какой другой выход? — спросил человек из Амдара.

— Здесь и в пещерах есть лестницы, — объяснил фон Хорст, — связав несколько лестниц вместе, мы сможем взобраться на вершину скалы. Пока бастиане нагонят нас, мы будем уже далеко, потому что им нужно будет пройти долгий путь по ущелью.

— Он прав, — сказал один из рабов.

— Но они могут догнать нас, — сказал какой-то робкий раб.

— Пускай! — вскричал Торек. — Я из страны «укротителей мамонтов». Неужели я испугаюсь врагов?

Никогда. Всю свою жизнь я дрался с ними. Именно для этого моя мать родила меня, а отец воспитал.

— Мы слишком много говорим, — сказал фон Хорст. — Разговоры не спасут нас. Пусть те, кто хочет, идут со мной; остальные могут остаться. Принесите другие лестницы. Поищите, чем можно связать их.

— Вон идет Фраг! — закричал один раб. — А с ним много воинов.

Фон Хорст посмотрел вниз и увидел, как волосатый вождь поднимается по лестнице к выступу; за ним следовало множество воинов. Человек из внешнего мира ухмыльнулся, так как знал, что его позиция неприступна.

— Торек, — сказал он, — возьми людей и соберите в пещерах скальные обломки, но не бросайте их в бастиан без моего сигнала.

— Я — из Джа-ру, — гордо ответил Торек. — Я не принимаю приказов ни от кого, кроме моего вождя.

— Сейчас я твой вождь, — ответил фон Хорст. — Делай, как тебе сказали. Если каждый из нас захочет быть вождем, если никто не будет выполнять мои приказы, мы останемся здесь, пока не сгнием.

— Я не принимаю приказы от равного себе, — настаивал Торек.

— О чем это он, Дангар? — спросил фон Хорст.

— Он имеет в виду, что тебе придется драться с ним, и если ты победишь, Торек будет слушаться тебя, — объяснил сарианин.

— Все остальные тоже такие же дураки? — спросил фон Хорст. — Мне что, нужно драться с каждым, для того чтобы помочь вам бежать?

— Если ты победишь Торека, я буду слушаться тебя, — сказал человек из Амдара.

— Ну что ж, хорошо, — согласился фон Хорст. — Дангар, пусть кто-нибудь из этих идиотов поможет тебе, нужно принести камней, чтобы удерживать Фрага, пока мы не разберемся. Не давай бастианам прислонить к выступу еще одну лестницу. Торек, мы с тобой пойдем в пещеру и посмотрим, кто главный.

— Хорошо, — согласился Торек, — мне нравится то, что ты говоришь. Если ты победишь, ты будешь великим вождем; но ты не победишь. Я — Торек, и я — из могучего племени.

Фон Хорст был почти поражен гордостью этих примитивных людей. Он видел, какая гордая Ла-джа, да и Торек тоже. Возможно, это даже немного восхищало его — он терпеть не мог покорных рабов, но чувствовал, что этой гордости недоставало здравого смысла.

Однако он понимал, что это было отражением огромного «эго», которым обладала человеческая раса на ранних ступенях своего развития и которое позволяло противостоять силам, угрожавшим самому существованию человечества.

Он повернулся к Тореку.

— Пошли, — сказал он, — закончим спор, а потом займемся нужным делом.

Они вошли в одну из пещер.

— Драться будем голыми руками? — спросил фон Хорст.

«Укротитель мамонта» кивнул.

— Тогда начали.

С детства фон Хорст был поклонником различных видов борьбы — с оружием и без. Он сам был прекрасным боксером-любителем и борцом. До сих пор от этих занятий не было никакой практической пользы. Теперь же он должен был доказать этим грубым людям свое физическое превосходство.

В пещере Торек бросился на него как буйвол. Они были примерно одного роста и обладали одинаковой силой, но Торек выглядел намного мощнее из-за своих бугрящихся мышц. Кроме того, Торек был тяжелее фон Хорста на десять-пятнадцать фунтов и хотел использовать это преимущество — придавить противника к земле и придушить до бесчувствия. Если бы он убил при этом своего противника — что ж, тому бы просто не повезло.

Но когда Торек бросился на фон Хорста, тот поднырнул под раскинутые руки и отступил в сторону, пропустив мимо себя тяжелое тело; после этого сбоку нанес мощный удар в челюсть Тореку, отчего пеллюсидарец, ошеломленно затряс головой. Однако он удержался на ногах, повернулся и снова бросился вперед; и снова получил удар. На этот раз он упал. Торек попытался подняться на ноги, но еще один удар вновь свалил его на пол. У него не было шансов. Каждый раз, когда он пытался привстать, фон Хорст снова отправлял его на землю. Наконец тот сдался и остался лежать там, где упал.

— Кто вождь? — спросил фон Хорст.

— Ты, — сказал Торек.

Глава 7

Когда фон Хорст повернулся и выбежал из пещеры, Торек, покачиваясь, поднялся на ноги и последовал за ним. На краю выступа несколько рабов под руководством Дангара выстроились цепочкой, готовые бросать камни в поднимающихся бастиан. Как заметил фон Хорст, те добрались уже до второго выступа. Скоро они доберутся и до рабов.

Он оглянулся и увидел выходящего из пещеры Торека.

— Возьми людей и принесите лестницы, — приказал фон Хорст бывшему сопернику.

Остальные рабы быстро взглянули на Торека, чтобы посмотреть, подчинится ли он приказу. То, что они увидели, поразило их. Лицо Торека было сильно разбито, от носа к виску шла кровоточащая рана. Тело тоже было покрыто кровью, казалось, что раны его очень серьезны.

Торек повернулся к другим рабам.

— Пойдите по пещерам и принесите лестницы, — сказал он. — Пусть женщины найдут ремни, которыми их можно связать.

— Кто вождь? — спросил один из рабов.

— Он вождь, — ответил Торек, указывая на фон.

Хорста.

— Он не мой вождь, и ты тоже, — воинственно возразил спрашивавший.

Внезапно фон Хорст потерял всякую надежду. Как он мог сделать что-то с этими тупыми эгоистами вокруг себя? Торек, однако, не был обескуражен. Он внезапно бросился на раба и прежде, чем тот пришел в себя, поднял его над головой и сбросил со скалы. После этого он повернулся к остальным.

— Несите лестницы, — сказал он, и все как один бросились исполнять приказ.

Теперь фон Хорст перенес все внимание на Фрага и других воинов внизу. Они были отличной мишенью и, если бы он захотел, их легко можно было бы отбросить назад, но у него наметился другой план. Тихим голосом он дал указания своим товарищам, выстроив их вдоль выступа прямо над взбирающимися вверх бастианами. В это время принесли лестницы; женщины принялись связывать их так, чтобы получились две длинные лестницы.

Ла-джа угрюмо стояла в стороне, глядя на фон Хорста и не делая попытки помочь другим женщинам, но он не обращал на нее никакого внимания, что только усиливало ее негодование и гнев. На нижнем выступе Фраг властно раздавал приказы, а стоявшие у подножия скалы женщины и дети криками подбадривали своих мужчин.

— Отдайте мне человека по имени Фон, — кричал Фраг, — и никого из вас не накажут.

— Поднимись и возьми его, — отвечал Торек.

— Если бы мужчины Басти не были похожи на старых женщин, они придумали бы что-нибудь получше, чем стоять внизу и кричать, — дразнил фон Хорст. Он бросил небольшой камень и попал в плечо Фрагу.

— Смотрите, — воскликнул он, — как легко сражаться со старыми женщинами, у которых не хватает сил докинуть до нас копье.

Это оскорбление переполнило чашу терпения бастиан. В воздух полетели копья, но рабы были готовы к этому, и когда чье-нибудь копье долетало до них, они брали его к себе. Вскоре все рабы были вооружены, как и рассчитывал фон Хорст.

— А теперь кидайте камни, — приказал он.

Рабы начали засыпать противника градом камней.

Бастианам пришлось спрятаться в пещерах на нижнем уровне.

— Не выпускайте их оттуда, — приказал фон Хорст. — Дангар, возьми пять человек и кидайте камни в каждого, кто высунет голову. А мы будем готовить лестницы для побега.

Когда лестницы прислонили к скале, они оказались почти вровень с вершиной, фон Хорст вздохнул с облегчением — теперь его план стал более реальным. Он повернулся к Тореку:

— Возьми троих мужчин и взбирайтесь на вершину скалы. Если путь свободен, скажешь мне; я пошлю наверх женщин и остальных мужчин.

Когда Торек и еще трое мужчин взбирались на скалу, лестницы прогибались и трещали; но они выдержали, и вскоре Торек прокричал сверху, что все в порядке.

— Теперь женщины, — сказал фон Хорст; и все женщины, кроме Ла-джа, полезли по лестницам. Вскоре все, кроме Дангара, фон Хорста, Ла-джа и еще пяти человек, взобрались на вершину. Затем фон Хорст отправил наверх пятерых мужчин, а сам с Дангаром удерживал бастиан в пещерах, чтобы те не видели, что происходит наверху и не смогли атаковать выступ.

Теперь только с Ла-джа были проблемы. Если бы она была мужчиной, лейтенант просто оставил ее здесь, но с женщиной он не мог поступить так.

— Я бы хотел, чтобы ты забралась наверх к остальным, Ла-джа, — сказал фон Хорст. — Если ты не сделаешь этого, нас троих могут схватить.

— Забирайся сам, если хочешь, — ответила она. — Ла-джа останется здесь.

— Не забывай о Скрафе, — напомнил он ей.

— Скраф меня никогда не получит. Я всегда могу умереть, — ответила она.

— Значит, ты не идешь с нами? — спросил он.

— Я скорее останусь со Скрафом, чем пойду с тобой.

Фон Хорст пожал плечами и отвернулся. Девушка внимательно смотрела на него — ей хотелось увидеть, как подействуют на него эти несправедливые слова, но он не выказал обиды, и она вспыхнула от негодования.

— Брось в них еще несколько камней, Дангар, — приказал фон Хорст, — и забирайся на скалу как можно быстрее.

— А ты? — спросил сарианин.

— Я полезу вслед за тобой.

— И оставишь девушку?

— Она отказывается идти, — ответил фон Хорст.

Дангар пожал плечами.

— Ее нужно побить, — сказал он.

— Я убью любого, кто прикоснется ко мне хоть пальцем, — сказала Ла-джа воинственно.

— Все равно, тебя нужно поколотить, — настаивал Дангар, — тогда ты поумнеешь. — Он поднял несколько камней и швырнул их в голову, появившуюся из пещеры внизу; потом повернулся и начал подниматься по одной из лестниц.

Фон Хорст подошел к другой лестнице. Ла-джа стояла поблизости. Внезапно он схватил ее.

— Я собираюсь взять тебя с собой, — сказал он.

— Нет, — закричала она и начала бить и пинать его.

Без особого труда он донес ее до лестницы, но когда попытался подниматься, она вцепилась в нее. Он протащил ее вверх на пару ступенек, но она дралась так зло и отчаянно, что он понял, их захватят, если бастиане доберутся до выступа.

Он уже слышал снизу громкие голоса: бастиане наверняка вышли из пещер. Он слышал, как Фраг приказал поднять лестницу. Через мгновение они будут здесь. Фон Хорст взглянул на прекрасное лицо разозлившейся девушки. Он мог бросить ее, оставив на милость бастиан, и в одиночку быстро достичь вершины скалы. Но он хотел, чтобы спаслись они оба. Поэтому лейтенант размахнулся и ударил ее кулаком в висок.

Ла-джа повисла у него на руках, а он начал взбираться по лестнице, останавливаемый только тяжестью бесчувственного тела. Европеец почти достиг вершины, когда услышал внизу торжествующий вопль. Взглянув вниз, он увидел бастианина, взбиравшегося на выступ, где стояла их лестница. Если враг доберется до лестницы, он сможет стащить их вниз и тогда — смерть или плен. Фон Хорст положил девушку на левое плечо, а освободившейся правой рукой вытащил пистолет.

Он выстрелил как раз в тот момент, когда бастианин собирался ступить с лестницы на выступ. Тот рухнул вниз. Раздались крики и проклятия, и хотя фон Хорст не видел, что произошло, он был уверен, что падающее тело сбило других, поднимавшихся по лестнице.

Он снова полез наверх, и мгновение спустя Дангар и Торек наклонились и втащили его и девушку на скалу.

— Тебе везет, — сказал Торек. — Смотри, они лезут за тобой.

Фон Хорст посмотрел вниз. Бастиане быстро взбирались на выступ. Некоторые из них уже карабкались по лестницам, поставленным рабами. Рабы же стояли рядом с фон Хорстом и наблюдали за бастианами.

— Нам лучше бежать, — сказал один из них. — Они скоро будут здесь.

— Зачем бежать? — спросил Торек. — Разве мы не вооружены лучше, чем они? Смотри, сколько у нас копий.

— У меня есть план получше, — сказал фон Хорст. — Подождем, пока все бастиане не окажутся на лестницах.

Они принялись ждать. Через несколько минут лестницы заполнились карабкающимися вверх бастианами; тогда, по приказу фон Хорста, рабы откинули лестницы назад. Крики ужаса сорвались с губ обреченных бастиан, и они полетели вниз к ногам женщин и детей.

— А теперь, — сказал фон Хорст, — пошли отсюда.

Он посмотрел на девушку, все еще лежавшую на вершине скалы, и внезапно застыл от мысли, что она может быть мертва — его удар убил ее. Он упал на колени и приложил ухо к ее сердцу. Оно билось, и билось сильно. Со вздохом облегчения он вновь водрузил неподвижное тело себе на плечо.

— Куда теперь? — спросил он, обращаясь к толпе рабов.

— Сначала надо выбраться из страны бастиан, — посоветовал Торек. — После этого составим план.

Путь проходил через холмы и горные ущелья, и, наконец, они вышли в прекрасную долину, полную жизни; здесь часто встречались дикие звери, но они ни разу не напали на них.

— Нас слишком много, — объяснил Дангар, когда фон Хорст выразил удивление по этому поводу. — Зверь редко нападает на группу людей.

Между тем Ла-джа пришла в себя.

— Где я? — спросила она. — Что случилось?

Фон Хорст снял ее с плеча и держал, пока не увидел, что она может стоять.

— Я унес тебя из Басти, — объяснил он. — Теперь мы свободны.

Она смотрела на него, нахмурив брови, как будто пытаясь вспомнить что-то.

— Ты нес меня! — сказала она. — Я же сказала, что не пойду с тобой. Как же ты это сделал?

— Я… э-э-э… усыпил тебя, — неуверенно объяснил он. Мысль о том, что он ударил ее, унижала его.

— А, я помню, — сказала она, — ты ударил меня.

— Мне пришлось, — ответил он. — Мне очень жаль, но другого выхода не было. Я не мог оставить тебя этим зверям.

— Но ведь ты ударил меня.

— Да, я ударил тебя.

— А почему ты захотел унести меня? Почему тебя волновало, останусь я со Скрафом или нет?

— Ну, понимаешь… как я мог оставить тебя там?

— Если ты думаешь, что я теперь выйду за тебя замуж, ты ошибаешься, — сказала она с выражением.

Фон Хорст покраснел. Молодая леди приходила к смущающим его заключениям. Она была очень прямолинейна.

— Нет, — ответил он, — после того, что ты сказала мне, у меня нет причин надеяться, что ты станешь моей женой или что я захочу этого.

— Да уж, — бросила она, — я скорее предпочту Скрафа.

— Спасибо, — сказал фон Хорст. — Вроде мы понимаем друг друга.

— А теперь, — сказала Ла-джа, — ты можешь заняться своими делами и оставить меня в покое.

— Конечно, — ответил он жестко, — но ты будешь слушаться меня.

— Я никого не слушаюсь.

— Ты будешь слушаться меня, — сказал он уверенно, — или я снова ударю тебя.

Эти слова удивили его самого больше, чем девушку.

Как он мог сказать такое женщине? Почему он уподобился первобытному человеку? Она отошла от него и присоединилась к женщинам. С ее губ срывалась странная мелодия, возможно такая, которую напевали звездам женщины внешнего мира, когда мир был юным.

Они остались в долине поохотиться. Несколько мужчин отправились за добычей и вскоре все смогли поесть. После этого они устроили совет, обсуждая планы на будущее.

Каждый хотел идти только в свою страну. Дангар обещал дружественный прием в Сари тем, кто захотел бы пойти с ним. Но многие люди не осмеливались на это. И фон Хорст, и Дангар помнили честные обещания Скрафа и то, как их обманули.

Для фон Хорста это был чуждый мир, но он понимал, что этот мир моложе его мира на пятьдесят тысяч лет, а может и на полмиллиона, соответственно другими были и философия и кодекс чести. Эти люди были наивны, простодушны и, несомненно, менее испорчены, но в них проскальзывали все черты современных мужчин и женщин.

Он думал о Ла-джа. Если ее одеть соответствующим образом, то такую красотку заметили бы в любой европейской столице. Никто бы не подумал, что она из плейстоцена. Может быть, только тот, кто разозлил бы ее.

На совете было принято решение каждому возвращаться в свою страну. Несколько человек из Амдара собирались пойти вместе. Среди бежавших были люди из Го-хала; Торек был из Джа-ру, страны «укротителей мамонтов»; Ла-джа — из Ло-гара; Дангар — из Сари.

Эти трое, вместе с фон Хорстом, могли какое-то время идти вместе, так как их страны лежали в одном направлении.

После совета они решили поспать — в пещере в скалах. Проснувшись, все отправились туда, куда их вел инстинкт. Сари была самой далекой страной. Фон Хорст пришел к выводу, что до нее нужно пройти половину этого дикого мира, но что значило расстояние для мира, где отсутствовало понятие времени?

Прощания не было. Люди, пережившие вместе долгое заключение, сражавшиеся и завоевавшие свободу расставались без сожаления. Они знали, что в следующий раз могут встретиться как смертельные враги и будут убивать друг друга. Настоящая дружба связывала только фон Хорста и Дангара, и что-то похожее возникло между ними и Тореком. Кто знал, что думала Ла-джа? Она держалась очень отчужденно. Возможно потому, что она была дочерью вождя, или потому, что была очень красивой гордой женщиной, а может, замкнутой по природе.

Через несколько снов после того, как рабы разошлись, Торек объявил, что их пути расходятся.

— Я бы хотел, чтобы ты пошел со мной в Джа-ру, — сказал он фон Хорсту, — и жил в моем племени. Тебе бы следовало стать «укротителем мамонта». Мы все — великие воины и, если когда-нибудь встретимся, то давайте встретимся как друзья.

— Это пожелание мне нравится, — ответил фон Хорст. — Пусть оно сбудется. — Он посмотрел на Дангара и Ла-джа.

— Сарианин может быть другом любому смелому воину, — сказал Дангар. — Я всегда буду тебе другом.

— Я буду другом Тореку и Дангару, — сказала Ла-джа.

— А как же Фон? — спросил сарианин.

— Я не буду другом Фону, — ответила она.

Фон Хорст пожал плечами и улыбнулся:

— Но я твой друг, Ла-джа, навсегда.

— Мне не нужен такой друг, — ответила она. — Разве я не ясно сказала?

— Я думаю, ты ошибаешься.

— Посмотрим, — сказала она загадочно.

Торек оставил их, и они продолжили свой путь. Фон Хорсту это путешествие казалось безнадежным и бесцельным. Откровенно говоря, он не верил, что Дангар или Ла-джа имеют представление о том, куда они идут.

У него не было инстинкта направления, и ему казалось, что его нет и у других.

Когда дорогу им преграждали высокие горы, они огибали их. Они шли по течению таинственных рек, пока не находили брод, где им угрожали страшные рептилии, давно вымершие во внешнем мире, но никогда не решались переплыть реки.

По низким холмам они вышли в узкую долину, на дальнем краю которой рос густой лес, такого фон Хорст не видел ни разу в жизни. Даже на расстоянии он выглядел мрачным и угрожающим. Проходя по долине, фон Хорст радовался, что их путь лежит в стороне от леса; он знал, как плохо действует на человека мрак лесной чащи.

В этот момент Ла-джа остановилась.

— В какой стороне твоя страна, Дангар? — спросила она.

Он указал в долину:

— Туда, до конца этих высоких холмов; потом я поверну направо.

— Это мне не по пути, — сказала Ла-джа. — Ло-гар к той стороне, — она показала прямо на лес. — Теперь я должна покинуть вас.

— Этот лес слишком мрачен, — сказал Дангар. — Ты можешь не выйти из него. Пойдем в Сари со мной и Фоном. К тебе там отнесутся хорошо.

Девушка покачала головой.

— Я — дочь вождя, — сказала она. — Я должна вернуться в Ло-гар и родить сыновей, потому что у моего отца их нет, иначе в моей стране не будет хорошего вождя после смерти отца.

— Но ты не можешь идти одна, — сказал фон Хорст. — Ты не выживешь. И тогда у тебя не будет никаких сыновей.

— Я должна идти, — настаивала она, — иначе, какая же я дочь вождя?

— Разве тебе не страшно? — спросил фон Хорст.

— Я — дочь вождя, — сказала она, упрямо вздернув подбородок, но фон Хорсту показалось, что ее маленький квадратный подбородок задрожал.

— Прощай, Дангар, — сказала она, и повернула к лесу. Она не попрощалась с фон Хорстом; она даже не взглянула на него.

Человек из внешнего мира смотрел вслед уходившей стройной фигурке. В тысячный раз он отметил посадку светлой головки, королевскую осанку, мягкую и изящную поступь пантеры.

Он не знал, почему вдруг дрогнуло его сердце, и он решил следовать за ней, не думая, не рассуждая, просто подчиняясь этому внезапному порыву.

Повернувшись к Дангару он сказал:

— Прощай!

— Прощай? — удивленно воскликнул Дангар. — Куда ты идешь?

— Я иду в Ло-гар с Ла-джа, — ответил фон Хорст.

Глава 8

Дангар посмотрел на фон Хорста с изумлением.

— Зачем? — спросил он.

Фон Хорст пожал плечами.

— Не знаю, — ответил он. — У меня есть для этого только одна причина — я не могу видеть, как девушка в одиночку путешествует по жестокой стране, по этому страшному лесу. Вероятно, еще что-то, невидимое и необъяснимое как инстинкт, толкает меня на это.

— Я пойду с вами, — сказал Дангар.

Фон Хорст покачал головой.

— Нет. Иди в Сари. Если я выживу, я приду туда позже.

— Ты никогда не найдешь Сари.

— Найду с твоей помощью.

— Как я помогу тебе, если меня с тобой не будет? — спросил Дангар.

— Ты можешь отмечать свой путь. Оставляй метки на деревьях. Устанавливай камни так, чтобы они показывали направление, по которому ты идешь. — Он показал, как это сделать, составив несколько камней в ряд — получилась стрела, указывающая в нужную сторону. — В основном ты будешь идти по звериным тропам, так что тебе нужно будет отмечать те места, где ты сходишь с основной тропы. Если ты сделаешь это, я смогу пройти по твоим следам. Я тоже буду делать зарубки на своем пути и тогда мне будет легко вернуться сюда.

— Мне не хочется оставлять тебя, — сказал Дангар.

— Так будет лучше, — ответил фон Хорст. — Тебя в Сари ждет девушка. Меня никто и нигде не ждет. Мы не знаем, как далеко лежит страна Ла-джа. Мы можем никогда не дойти до нее; мы можем никогда не вернуться назад. Тебе лучше идти в Сари.

— Хорошо, — сказал Дангар. — Я буду ждать тебя там. Прощай. — Он повернулся и пошел по долине.

Фон Хорст какое-то мгновение смотрел на него, думая о тех странных обстоятельствах, которые свели их вместе, и о том, что, хотя их разделяли пятьдесят тысяч лет, у них нашлось много общего и они стали друзьями. Он вздохнул и повернул к лесу.

Девушка уже прошла половину пути до леса, ни разу не обернувшись. На фоне могучих деревьев она выглядела такой маленькой и храброй. Что-то очень похожее на слезы на мгновение затуманило глаза лейтенанта.

Фон Хорст знал, что идет за девушкой в дикую чащу, из которой они могут не выбраться, и что он потерял, возможно навсегда, своего единственного друга в этом диком мире, и добровольно лишает себя возможности пойти в страну, где мог бы жить в относительной безопасности и завести новых друзей — и все это ради девушки, которая постоянно мучила его. Он не знал, что Джейсон Гридли решил остаться во внутреннем мире, когда вся остальная экспедиция поплыла к Северному полюсу, чтобы попасть оттуда во внешний мир, и пошел в Сари, надеясь собрать там людей и отправиться на его поиски. Он не знал, что, вероятно, отказывается от своего единственного шанса на встречу с Гридли; но даже если бы он и знал это, вряд ли изменил свое решение.

Он догнал Ла-джа на краю леса. Она услышала шаги у себя за спиной и обернулась посмотреть, кто идет за ней. Она не удивилась, увидев фон Хорста. Казалось, ничто не может удивить Ла-джа.

— Что тебе надо? — спросила она.

— Я иду с тобой в Ло-гар, — ответил он.

— Воины Ло-гара, вероятно, убьют тебя, — радостно предсказала она.

— Я все равно пойду с тобой, — настаивал он.

— Я не просила тебя об этом. Лучше вернись к Дангару.

— Послушай, Ла-джа, — сказал он. — Я не могу оставить тебя одну, зная о подстерегающих тебя опасностях. Ты можешь встретить диких зверей и жестоких людей. Я должен идти с тобой, раз больше некому это сделать, так почему бы нам не быть друзьями? Почему ты меня так не любишь? Что я сделал?

— Если ты пойдешь со мной, все будет так, как бывает между друзьями, независимо от того, друзья мы или нет, — сказала она, не обращая внимания на два последних вопроса.

— Я понимаю, — ответил он. — Разве я когда-нибудь просил о большем?

— Нет, — выдавила она.

— И не буду. Моя единственная забота — твоя безопасность. Когда ты попадешь к своим людям, я покину тебя.

— Если они не убьют тебя до того, как ты сможешь сбежать, — напомнила она ему.

— Зачем им убивать меня? — спросил он.

— Ты чужак, а мы всегда убиваем чужаков, чтобы они не убили нас. Иногда, если они нам очень нравятся, мы даруем им жизнь, но ты Газу не понравишься.

— Кто такой Газ? Зачем ему убивать меня?

— Газ — великий воин, могучий охотник; однажды он одной рукой убил райта — пещерного медведя.

— Я не райт, и не понимаю, зачем ему убивать меня, — настаивал фон Хорст.

— Ему не понравится, когда он узнает, что мы были вместе так много снов. Он очень ревнив.

— Кто он тебе? — спросил фон Хорст.

— Он надеялся жениться на мне до того, как меня поймали бастиане. Если он не женился на ком-то еще, он захочет меня. У него горячий и плохой нрав. Он убил много людей. Часто он сначала убивает, и только потом выясняет, кто они.

— А ты хочешь за него замуж? — спросил фон Хорст.

Она пожала своими острыми плечами.

— Я должна выйти замуж за кого-нибудь, потому что мне нужно родить сыновей, ведь Ло-гару нужен будет вождь, когда мой отец умрет. Ла-джа выйдет замуж только за сильного мужчину. Газ — сильный мужчина.

— Ты любишь его, Ла-джа?

— Я никого не люблю, — ответила она, — и к тому же, это не твое дело. Ты задаешь много лишних вопросов. Если идешь со мной, иди. Мы не попадем в Ло-гар, если будем стоять и болтать о глупостях.

Они отправились в путь.

— А где твоя страна? — спросила она. — Может, она лежит за Ло-гаром, в той же стороне? Для тебя это было бы прекрасно, если, конечно, ты выберешься из Ло-гара живым.

— Я не знаю, где моя страна, — признался он.

Она нахмурилась и в изумлении посмотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что не можешь найти дороги домой? — спросила она.

— Именно.

— Как странно, — заметила она. — Ты первый, от кого я слышу такое. Правда, есть еще бедные существа, у которых с головой не в порядке. Они вообще ничего не знают. Они стали такими от удара по голове. Однажды один мальчик, которого я знала, упал с дерева на голову. Он так и не вылечился, думал, что он — тараг, ходил везде на четвереньках и рычал, но однажды его отец устал от него и убил.

— Ты думаешь, что я такой же, как этот мальчик? — спросил фон Хорст.

— Я никогда не видела, чтобы ты вел себя как тараг, — признала она, — но ты странный.

Фон Хорст не мог сдержать улыбки, и девушка заметила это. Это рассердило ее.

— Ты думаешь, тут есть над чем смеяться? — спросила она. — Скажи, что ты делаешь? Зачем ты надрезаешь ножом так много деревьев? Этого достаточно для того, чтобы люди думали, что у тебя с головой не в порядке.

— Я делаю зарубки на пути, — объяснил он, — чтобы вернуться назад после того, как провожу тебя.

Казалось, она очень заинтересовалась.

— Возможно, что голова у тебя не так уж и больна, — сказала она. — Даже мой отец никогда не делает ничего подобного.

— Ему это и не нужно, если он умеет находить дорогу, как любой житель Пеллюсидара.

— Не всегда так просто найти дорогу за пределами своей страны, — объяснила она. — Из любого места в Пеллюсидаре мы можем найти свой дом, но мы не можем найти дорогу в то место, где были до этого. Действуя твоим способом, мы сможем. Я должна рассказать об этом моему отцу.

Чем дальше они проникали в лес, тем больше фон Хорста поражала его мрачная атмосфера. Плотная листва деревьев образовывала непроницаемую крышу над их головами, не пропускавшую солнечные лучи, — в результате здесь были постоянные сумерки и низкая температура, значительно ниже, чем на открытом пространстве. На земле не было почти ничего, кроме слоя опавших листьев.

С того момента как они вошли в лес, уровень поверхности быстро повышался, пока не оказалось, что они поднимаются в гору; внезапно они вышли на гребень и спустились в низину, но лес простирался так далеко, насколько видел глаз.

Когда Ла-джа пересекла гребень и начала спуск, фон Хорст спросил ее, почему она не попыталась найти более легкий путь.

— Я иду в Ло-гар по прямой, — ответила она.

— Ну а если встретится море? — спросил он.

— Я обойду его, — ответила она, — но там, где я могу, я иду по прямой.

— Надеюсь, по дороге нам не встретятся Альпы, — сказал он вполголоса.

— Я не знаю, кто такие «альпы», — сказала Ла-джа, — но других зверей здесь достаточно.

— Хорошо, чтобы их было больше, чем нам попалось с тех пор, как мы вошли в лес, если мы хотим поесть, — заметил фон Хорст, — я не увидел здесь птиц.

— Я тоже, — ответила Ла-джа. — Здесь также нет ни фруктов, ни орехов, ни других съедобных плодов.

Мне не нравится этот лес. Возможно, это Лес смерти.

— Что такое Лес смерти?

— Мне рассказывали, что в этом лесу живут ужасные люди, непохожие на других. И находится он недалеко от Ло-гара.

— Ну, пока мы не заметили никакой опасности, — успокоил ее фон Хорст.

Они выбрались из лощины и оказались на более ровной поверхности. Лес стал еще гуще, чем раньше. Темноту разбавлял только тусклый, рассеянный свет.

Неожиданно Ла-джа остановилась.

— Что это было? — прошептала она. — Ты видел?

— Мне показалось — что-то двигалось, — ответил он. — Оно исчезло за деревьями справа.

— Да, прямо вон там, — указала она. — Мне не нравится этот лес. Не знаю почему, но здесь как-то гнусно.

Фон Хорст кивнул:

— Да, здесь жутко. Я буду рад выйти отсюда поскорее.

— Вон! — воскликнула Ла-джа. — Снова. Оно все белое. Что это может быть?

— Не знаю. Думаю, что-то похожее на человека.

Здесь так темно, что издалека ничего не разберешь.

Они продолжили свой путь в молчании, внимательно поглядывая во все стороны; фон Хорст заметил, что девушка держится поближе к нему. Ее плечо часто касалось его груди, как будто такое прикосновение успокаивало ее. Теперь он был рад, что пошел вместе с ней.

Он знал — она не признается ему, что ей страшно. По какой-то необъяснимой причине — необъяснимой для него — он был даже рад, что она боялась. Возможно, это удовлетворяло его инстинкт защитника. Возможно, это делало ее более женственной, а фон Хорсту нравились такие девушки.

Отойдя на небольшое расстояние от того места, где им встретилось странное существо, они неожиданно услышали крики, прерываемые ревом и странным свистящим звуком. Ла-джа остановилась и прижалась к фон Хорсту. Он почувствовал, что она слегка дрожит, и успокаивающе обнял ее. Крики, наполненные отчаянием, становились все громче. И вот показался тот, кто их издавал — обнаженный мужчина с лицом, перекошенным от ужаса. И какой мужчина! Его кожа была мертвенно бледной, волосы — белого цвета; изо рта выглядывали два больших собачьих клыка, загибаясь под подбородок; розовые зрачки, окруженные кроваво-красным белком, делали его еще страшнее.

За ним гнался динозавр. Он был не больше шетлендского пони, но его внешность напугала бы самого храброго мужчину, так как он во всем, кроме размеров, походил на тиранозавра, короля среди плотоядных рептилий мезозойской эры.

При виде Ла-джа и фон Хорста динозавр неожиданно повернул в их сторону и с ревом и свистом бросился на них, подобно локомотиву под парами. Он был так близко, что они не смогли даже спрятаться за дерево.

Фон Хорст обладал почти автоматической реакцией — он выхватил револьвер из кобуры, выстрелил и быстро отпрыгнул от зверя, потянув за собой Ла-джа.

Серьезно раненный динозавр взревел от ярости. Фон Хорст выстрелил еще раз, всадив пулю прямо за левым плечом. Зверь упал, но зная о замечательной жизнестойкости этих животных, фон Хорст не был уверен, что все закончилось. Схватив Ла-джа за руку, он быстро побежал к ближайшему дереву и спрятался за него. Прямо над ними, но вне досягаемости, находились нижние ветви дерева — прекрасное, но недоступное убежище. Если две пули не остановили динозавра, они могли надеяться только на то, что, поднявшись, он побежит в другом направлении и не заметит их.

Стоя за деревом, фон Хорст наблюдал, как динозавр скребет лапами по земле, пытаясь подняться. Рана была сильной, но не смертельной. Ла-джа прижалась к фон Хорсту. Он чувствовал, как бьется ее сердце. Наконец, динозавр встал. Какое-то мгновение казалось, что он снова упадет; потом он повернулся несколько раз, нюхая воздух. После этого двинулся в их направлении, медленно и осторожно. Теперь его вид показался фон Хорсту более угрожающим. Динозавр производил впечатление холодной, расчетливой машины разрушения, ожившего инструмента мести. Он шел прямо к дереву, за которым они прятались.

Это был напряженный момент. На мгновение фон Хорст растерялся, затем, наклонившись к Ла-джа, он прошептал:

— Зверь приближается. Беги к дереву позади нас, но так, чтобы зверь тебя не видел, и перебегай от дерева к дереву, пока не окажешься в безопасности. Когда он умрет, я позову тебя.

— А что будешь делать ты? Ты пойдешь со мной?

— Я подожду здесь, пока он не умрет наверняка, — ответил он. — Если будет надо, я выстрелю еще несколько раз.

Она покачала головой:

— Нет!

— Быстрее! — поторопил он. — Он уже близко. Он ищет нас.

— Я останусь с тобой, — поставила точку Ла-джа.

По ее тону он понял, что она не уступит. Из прошлого опыта он знал свою Ла-джа. Пожав плечами, он прекратил спор и еще раз взглянул на динозавра, который был уже в нескольких шагах от дерева.

Неожиданно фон Хорст выскочил из-за дерева и пробежал прямо перед носом у зверя. Он сделал все так быстро, что Ла-джа застыла от изумления. Но не динозавр. Он сделал то, на что и надеялся фон Хорст — с яростным ревом погнался за ним. Так фон Хорст отвел его от девушки. Сделав это, он повернулся лицом к зверю и, расставив ноги, начал стрелять в широкую грудь динозавра.

Фон Хорст опустошил обойму, но зверь продолжал наступать. Он увидел, как Ла-джа быстро неслась к нему, надеясь поразить динозавра небольшим копьем, которое было у нее в руках. Он попытался отскочить в сторону, но зверь, поднявшись на задние лапы, ударил фон Хорста по голове когтистой передней лапой, сбив его, потерявшего сознание, на землю.

Глава 9

Фон Хорст испытывал ощущение покоя и блаженства. Он осознал, что просыпается после долгого и освежающего сна. Он не открывал глаз. Ему было так удобно, что не хотелось делать это.

Восхитительное состояние длилось недолго — фон Хорст почувствовал головную боль. С возвращением сознания нервная система начала сигнализировать, что с ним далеко не все в порядке. Ощущение покоя уходило вместе со сном. Он открыл глаза и увидел над собой лицо Ла-джа, склонившейся над ним. Его голова лежала у нее на коленях. Она гладила его лоб своей мягкой ладонью.

— Ты в порядке, Фон? — прошептала она. — Ты не умрешь?

Он криво улыбнулся ей.

— О, Смерть! Где твое жало? — процитировал он.

— Он не ужалил тебя, — успокоила его Ла-джа, — он ударил тебя лапой.

Фон Хорст улыбнулся:

— Голова у меня болит так, как будто он ударил меня кузнечным молотом. Где он? Что с ним стало? — Он с трудом повернул голову и увидел лежащего без движения динозавра.

— Он умер, как только ударил тебя, — объяснила девушка. — Ты очень храбрый человек, Фон.

— Ты очень храбрая девушка, — ответил он. — Я видел, как ты бежала ко мне на помощь. Тебе не стоило этого делать.

— Разве я могла стоять и смотреть, как тебя убивают, когда ты вызвал ярость этого зарайта на себя, чтобы спасти меня?

— Так это был зарайт?

— Да, детеныш, — ответила девушка. — Хорошо, что не взрослый, хотя, конечно, взрослого в лесу не встретишь.

— Почему?

— Во-первых, он слишком велик; к тому же, он не найдет здесь еду. Взрослый зарайт в длину в восемь раз больше роста мужчины. Он не сможет легко двигаться среди деревьев, а стоя на задних лапах, он будет стукаться головой о ветви. Они охотятся на тагов и тандоров и другую крупную дичь, которая редко заходит в лес, — по крайней мере, в такой.

Попытавшись представить себе взрослую рептилию, фон Хорст мысленно присвистнул.

— Да, — сказал он, — хорошо, что мы наткнулись на сынка, а не на папашу. А что стало с тем человекоподобным, за которым он гнался?

— Он так и не остановился. Я видела, как он оглянулся после громкого звука из той штуки, которую ты называешь пистолетом, но не остановился. Я считаю, что он должен был вернуться, чтобы помочь тебе; наверное, он думал, что у тебя голова не в порядке, раз ты не убежал. Надо быть очень смелым, чтобы не убежать от зарайта.

— Бежать-то было некуда. Если бы можно было скрыться от него, я бы до сих пор еще бежал.

— Я в это не верю, — сказала Ла-джа. — Газ бы бежал, но не ты.

— Значит, я тебе нравлюсь чуть-чуть больше, чем Газ? — спросил он, рассчитывая на дружбу этой дикой маленькой девушки каменного мира.

— Нет, — с выражением сказала Ла-джа, — ты мне совсем не нравишься, но я узнаю смелого человека, когда вижу его.

— А почему я тебе не нравлюсь, Ла-джа? — спросил он с придыханием. — Ты мне нравишься. Очень нравишься…

— Ты мне не нравишься, потому что у тебя голова не в порядке; к тому же, ты не из моего племени и ты пытался командовать мною, как будто я принадлежу тебе.

— Теперь-то у меня точно голова не в порядке, — признал он, — но это не влияет на мои положительные качества. Правда, я ничего не могу сделать с тем, что я не из твоего племени. Ты не можешь попрекать меня этим. Это — ошибка моих родителей, что они родились не в Пеллюсидаре, и ты не можешь винить их за это, ведь они даже и не слышали о таком месте. А командовал я тобой только для твоего блага.

— А еще мне не нравится, что ты смеешься надо мной, думая, что мир, из которого ты пришел, намного лучше Пеллюсидара, и у людей там больше мозгов.

— Скажи мне, Ла-джа, смогу ли я когда-нибудь понравиться тебе? — спросил он более серьезно.

— Нет, — сказала она, — ты раньше умрешь.

— Я думаю, об этом побеспокоится Газ? — спросил он.

— Газ или кто-нибудь еще из людей моего племени.

Ты уже можешь встать?

— Мне очень хорошо, — сказал он. — У меня никогда не было столь удобной подушки.

Она мягко приподняла его голову и положила на землю, после чего встала.

— Ты всегда смеешься надо мной, — сказала она.

Он поднялся на ноги.

— С тобой, Ла-джа, но никогда над тобой.

Она внимательно посмотрела на него, как бы обдумывая его слова. Она пыталась, несомненно, найти в его словах какой-то двойной смысл, но ничего не сказала.

— Ты сможешь идти? — вот и все, что она произнесла.

— Я еле жив после такого удара, — ответил он, — но я пойду. Давай, веди меня в Ло-гар, в руки к Газу.

Они продолжили свой путь по лесу, изредка перекидываясь словами. Наконец, они подошли к крутой скале, которая загораживала им путь по прямой. Ла-джа повернула налево и пошла вдоль ее подножия. Она без колебаний выбрала направление, и тогда фон Хорст спросил ее, почему она повернула налево, а не направо.

— Если не знаешь и не можешь идти туда, куда указывает твоя голова, надо повернуть налево и идти, куда указывает сердце.

Он кивнул с пониманием.

— Неплохая мысль, — сказал он. — По крайней мере, избавляет от ненужных размышлений. — Он посмотрел на скалу, пытаясь на глаз измерить ее высоту.

Он увидел те же деревья, что и в лесу, и что-то еще — мельком, что-то движущееся, и, как ему показалось, уже знакомое ему.

— За нами следят, — сказал он.

Ла-джа посмотрела вверх.

— Ты что-то видел? — спросила она.

Он кивнул:

— Там наш беловолосый друг, или похожий на него.

— Он не наш друг, — поняла его буквально Ла-джа.

— Я просто шучу, — объяснил он.

— Хотела бы я, чтобы ты мне нравился, — сказала Ла-джа.

Он посмотрел на нее с удивлением.

— Я бы хотела, чтобы мне нравился человек, который может шутить перед лицом опасности, — сказала она.

— Ну, попробуй; но ты на самом деле думаешь, что этот парень опасен? Мне не показалось, что его надо бояться, когда он со всех ног удирал от зарайта.

Она нахмурилась и вопросительно посмотрела на него.

— Иногда ты выглядишь совсем как остальные, — сказала она, — но стоит тебе произнести что-нибудь, и я понимаю: твоя голова очень больна.

Фон Хорст рассмеялся:

— Да, думаю, юмор двадцатого века не очень-то ценится в плейстоцене.

— Ну вот ты опять! — крикнула она. — Даже мой очень мудрый отец не понял бы, о чем ты говоришь половину времени.

Двигаясь вдоль скалы, они постоянно были настороже.

— Почему ты думаешь, что этот беловолосый опасен? — спросил он.

— В одиночку он нам не страшен; но где есть один, там может быть и племя, а любое племя чужаков опасно для нас. Мы находимся в их стране. Им известны места, где они без труда смогут поймать нас и убить.

Мы даже не знаем, что находится, скажем, за поворотом тропы. Если это Лес смерти, люди, живущие здесь, опасны, потому что они не такие, как остальные. От отца к сыну передаются рассказы о странных вещах, происходящих в этом лесу. Мой народ — храбрый народ, но есть такое, с чем не совладать и с помощью оружия. Если это действительно Лес смерти, мы никогда не попадем в Ло-гар.

— Бедный Газ! — воскликнул фон Хорст.

— О чем это ты?

— Мне его жаль, ведь он лишится удовольствия убить меня или взять тебя в жены.

Она посмотрела на него с отвращением и замолчала.

Оба они искали признаки тех, кто шел по их следу; но ни единый звук не нарушал мертвую тишину леса, и они пока не видели ничего, что могло бы усилить их подозрение, поэтому они решили, что никто уже не следит за ними, и успокоились.

Они подошли ко входу в пещеру в скале, а так как они уже давно не спали, фон Хорст предложил зайти внутрь и отдохнуть. У него все еще болела голова, и он чувствовал, что нужно поспать. Вход в пещеру был довольно маленьким, и для того, чтобы проникнуть в нее, фон Хорсту пришлось встать на четвереньки. Он выставил впереди себя копье и несколько раз ткнул в воздух, чтобы проверить, не затаился ли в темноте какой-нибудь зверь.

Убедившись, что все в порядке, он вполз в пещеру; через мгновение Ла-джа присоединилась к нему. Быстрый осмотр показал, что пещера уходила глубоко в скалу, но так как им нужно было только место для сна, они легли неподалеку от входа. Фон Хорст лег головой к отверстию с копьем наготове на случай проникновения какого-нибудь непрошеного гостя. Ла-джа легла в нескольких шагах от него, ближе к центру пещеры.

Было очень темно и тихо. Мягкий поток свежего воздуха проникал через входное отверстие, избавляя пещеру от обычного сырого запаха, к которому уже привык фон Хорст. Вскоре они заснули.

Когда фон Хорст проснулся, голова его уже не болела, и он чувствовал себя значительно посвежевшим. Он повернулся на спину и потянулся, зевая.

Ла-джа тоже проснулась. Фон Хорст, убедившись в этом, спросил ее:

— Есть хочешь?

— Да, и пить тоже.

— Тогда пошли, — предложил он. — Однако нам нужно сперва выбраться из этого леса, а потом уже подумать о еде.

— Хорошо, — сказала она, — но почему снаружи так темно?

Фон Хорст встал на колени и посмотрел туда, где был выход из пещеры. Ничего не было видно. Он подумал, что, возможно, перевернулся во сне и сейчас смотрит в сторону, противоположную выходу, но куда бы он ни поворачивался, везде была непроглядная тьма.

Тогда он пополз вперед, ощупывая путь руками. Там, где должен был быть выход, он почувствовал закругленную поверхность большого валуна. Он ощупал его края и обнаружил засохшую землю.

— Выход заблокирован, Ла-джа, — сказал он.

— Но кто мог это сделать, не разбудив нас? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он, — но каким-то образом выход из пещеры закрыт валуном и засыпан землей.

Сюда не проходит воздух.

Он попробовал столкнуть валун, но не смог даже пошевелить его. Тогда он начал выгребать засохшую землю, но чем больше он выгребал, тем больше ее насыпалось. Ла-джа подошла к нему, и они попробовали сдвинуть камень вдвоем, но тщетно.

— Мы заперты здесь, как крысы в ловушке, — сказал с отвращением фон Хорст.

— Но мы задохнемся, если не найдем какой-нибудь выход, — заволновалась Ла-джа.

— Должно быть еще одно отверстие, — сказал фон Хорст.

— Почему ты так думаешь? — спросила девушка.

— Ты разве не помнишь, что когда мы залезли сюда, здесь сильно сквозило! — спросил он.

— Да, действительно, пещеру продувало.

— Ну, раз воздушный поток входил в одно отверстие, он должен был выходить в другое; и если мы найдем это отверстие, возможно, мы и сами выберемся.

— Вдруг, вход завалил беловолосый со своими людьми? — сказала Ла-джа.

— Скорее всего, это были какие-то люди, — ответил фон Хорст. — Ни одно животное не смогло бы сделать это, не разбудив нас; на землетрясение это тоже не похоже.

— Интересно, зачем они это сделали?

— Вероятно, это самый безопасный и легкий способ убивать чужаков, зашедших в их страну, — предположил фон Хорст.

— Чтобы мы умерли от голода или задохнулись? — с отвращением сказала девушка. — Так поступают только трусы.

— Готов поспорить, что Газ никогда бы так не поступил, — сказал фон Хорст.

— Газ? Он убил множество мужчин голыми руками. Иногда он перекусывает им сонную артерию, и они умирают от потери крови, а однажды он сломал человеку шею.

— Какой игривый парнишка!

— Газ никогда не играет. Он любит убивать — вот его игра.

— Что ж, если я собираюсь с ним встретиться, мне надо выбраться отсюда. Пойдем к задней стене пещеры, может быть, найдем отверстие. Держись за мной и не отставай.

Фон Хорст медленно поднялся на ноги, чтобы измерить высоту пещеры, и обнаружил, что может стоять, выпрямившись; тогда он двинулся вперед, держась одной рукой за стену. Он двигался очень медленно, ногами исследуя пространство перед собой. Они прошли совсем немного, когда фон Хорст почувствовал под ногами листья. Он остановился и потрогал их. Пол пещеры был покрыт толстым слоем сухих веток, листьев и травы.

— Должно быть, здесь спал какой-то зверь или люди, — предположил он. — Жаль, у нас нет огня, мне не нравится пробираться в темноте.

— У меня с собой мои огненные камни, — сказала Ла-джа. — Если бы у нас была растопка, мы могли бы зажечь ветку.

— Я сейчас сделаю ее, — сказал фон Хорст.

Он расчистил место на полу, собрал сухих листьев, растер их в порошок и высыпал в кучку на землю.

— Давай, попробуй, — сказал он, и направил ее руку к растопке.

Ла-джа присела рядом с ним, ударила несколько раз камнем о камень; от искры растопка затлела. Ла-джа нагнулась и осторожно подула. Неожиданно вспыхнуло пламя. Фон Хорст стоял наготове с пучком сухой травы, которую он набрал для этого, и через мгновение в его руке горел яркий факел.

При свете факела они огляделись. Они были в большом помещении — в месте, где пещера расширялась.

Между сухими ветками и травой видны были обглоданные кости. Фон Хорст не мог сказать, были ли на них следы зубов зверей или людей; но так как это было место для сна, он заключил, что здесь жили люди. Однако они не нашли здесь ни обрывков одежды, ни сломанного или брошенного оружия, инструментов или черепков посуды. Если здесь и жили люди, то они стояли на очень низком уровне развития.

Перед тем как факел погас, они набрали побольше травы и сделали еще несколько факелов. Обеспечив себя таким образом огнем, они прошли из большого помещения в узкий извилистый коридор. Он привел их в другое, еще большее помещение. Здесь также имелись свидетельства пребывания людей, но довольно отвратительного свойства. Пол был усыпан человечьими костями и черепами. Жуткий запах разлагающейся плоти наполнял воздух подземного помещения.

— Пойдем отсюда, — сказал фон Хорст.

— Рядом с тем коридором, через который мы вошли в это помещение, еще три отверстия, — сказала Ла-джа. — Через какое пойдем?

Фон Хорст покачал головой:

— Мы можем попробовать все три. Начнем с правого.

Подойдя к отверстию, они чуть не потеряли сознание от исходящего оттуда зловония, но фон Хорст был намерен исследовать все возможные пути спасения, и он вошел через это отверстие в небольшое помещение.

То, что он увидел, заставило его замереть на месте.

У дальней стены комнаты была сложена дюжина человеческих трупов. Фон Хорст сразу увидел, что из этого помещения других выходов не было, и он поскорее отступил.

Одно из двух оставшихся отверстий было в копоти от дыма, а на полу лежали пепел и зола от костров. При виде этого у фон Хорста появилась новая мысль. Он подошел к этому отверстию и подержал около него дымящийся факел, дым начал втягиваться внутрь.

— Это отверстие наверняка ведет к выходу наружу, — сказал он, — его используют как дымоход при приготовлении пищи. Ну и публика населяет эти пещеры. Газ мне намного милее. Давай исследуем этот проход, Ла-джа.

Узкий коридор круто поднимался вверх.

— До верха должно быть недалеко, — сказал фон Хорст. — Высота скалы не больше пятидесяти футов, а мы все время понемногу поднимаемся с тех пор, как вошли в пещеру.

— Впереди виден свет! — воскликнула Ла-джа.

— Да, там отверстие! — подтвердил фон Хорст.

По пути они миновали несколько ответвлений от коридора, по которому шли, но они так спешили на свежий воздух, что не обращали на них никакого внимания. Не заметили они и крадущиеся в темноте тени.

Ла-джа шла следом за фон Хорстом. Она первая обнаружила опасность — но слишком поздно. Она увидела, что как только фон Хорст миновал одно из этих отверстий, оттуда показались руки, схватили его и втащили внутрь. Она крикнула, предупреждая его, и в тот же самый момент ее тоже втащили в отверстие на противоположной стене.

Глава 10

Фон Хорст дрался изо всех сил, стараясь освободиться. Он громко кричал Ла-джа, чтобы она бежала к отверстию, которое они видели впереди. Он не знал, что ее тоже схватили. Казалось, в каждую его руку вцепилось по дюжине рук, и хотя он был мощным человеком, но не мог ни убежать, ни освободить свои руки и вытащить пистолет. Копье выдернули из рук лейтенанта, как только его схватили.

В коридоре, вниз по которому его тащили, было очень темно, и он не видел, кто его пленил, люди или звери. Но хотя они молчали, он был уверен, что это люди. Пройдя крутой поворот, они вошли в подземную комнату, освещенную большим количеством факелов.

И здесь фон Хорст увидел, в чьи руки он попал. Это были представители той же расы, что и тот, который убегал от зарайта, в основном мужчины; но среди них мелькали также женщины и около дюжины детей.

У всех была белая кожа, белые волосы и красные глаза альбиносов, что само по себе не было отталкивающим. Они выглядели столь ужасно из-за зверских, жестоких лиц.

Большинство собравшихся (а их было несколько сотен) сидели или лежали у стен круглого помещения, оставив в центре пустое пространство. В это пространство и втащили фон Хорста; его бросили на землю, связав руки и лодыжки.

Пока он лежал так, осматриваясь по сторонам, из отверстия, противоположного тому, через которое привели сюда его, втащили Ла-джа. Они подтащили ее к нему и тоже связали. Они лежали, глядя в лицо друг другу. Фон Хорст попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Все увиденное им не давало ни малейшей надежды на то, что они смогут избежать участи тех, чьи останки они видели во время странствий по пещерам.

— Похоже, суровая будет зима, — сказал он.

— Зима? Что такое зима? — спросила она.

— Это время года, но ты даже не знаешь, что такое год. Что толку говорить об этом? Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— А зачем нам говорить?

— Не знаю зачем, но надо. Обычно я не болтлив, но сейчас мне надо говорить, или я сойду с ума.

— Тогда говори осторожно, — прошептала она, — если ты собираешься говорить о побеге.

— Ты думаешь, эти типы могут понять нас? — спросил он.

— Да, мы понимаем вас, — сказало одно из стоящих рядом существ пустым замогильным голосом.

— Тогда скажите, зачем вы схватили нас. Что вы собираетесь сделать с нами?

Тот показал свои желтоватые зубы в беззвучном смехе.

— Он спрашивает, что мы собираемся сделать с ними, — объявил он громким голосом.

По залу прокатился тихий смех.

— Что мы собираемся сделать с ними? — повторило это же существо несколько раз, и все принялись беззвучно хохотать.

— Раз они хотят знать, давайте покажем им прямо сейчас, — предложил кто-то.

— Да, Торп, — сказал другой, — сейчас, сейчас.

— Нет, — сказал тот, к кому обращались «Торп», тот, кто первым заговорил с фон Хорстом. — У нас и так хватает, и многие у нас уже давно.

Он приблизился к узникам и потыкал их пальцами под ребра.

— Их надо откормить, — объявил он. — Мы немного их покормим. Побольше орехов и фруктов, и у них на ребрах появится слой сочного жира. — Он облизнулся. — Уведите их в ту маленькую комнату и принесите им орехи и фрукты; и держите их там, пока не растолстеют.

Когда он закончил говорить, в центр помещения вбежало еще одно существо, в сильном возбуждении.

— Что с тобой, Дерг? — спросил Торп.

— За мной гнался зарайт, — воскликнул Дерг, — но это еще не все. Чужой гилок с женщиной сделал много громких звуков маленькой черной палкой, и зарайт упал и умер. Чужой гилок спас жизнь Дергу, но я не знаю, почему.

Мужчины, окружившие фон Хорста и Ла-джа, чтобы отвести их в комнату, в которой их будут откармливать, сняли ремни с лодыжек и уже помогали им подняться, когда Дерг, закончив свой рассказ, увидел их.

— Вот они! — вскричал он возбужденно. — Это тот самый гилок, который спас жизнь Дергу. Что ты собираешься сделать с ними, Торп?

— Их будут откармливать, — ответил Торп, — они слишком худые.

— Ты должен отпустить их, потому что они спасли мне жизнь, — настаивал Дерг.

— Я должен отпустить их, потому что этот гилок — дурак? — спросил Торп. — Если бы у него были мозги, он убил бы тебя и съел. Уведите их.

— Он спас горбуса! — закричал Дерг, обращаясь сразу ко всему племени. — Разве мы должны убить его за это? Я говорю, отпусти их.

— Отпустить! — закричали некоторые, но большинство кричало: — Откормить! Откормить!

Пока их толкали к выходу из комнаты, фон Хорст заметил, что Дерг зло смотрит на Торпа.

— Когда-нибудь я убью тебя, — пригрозил он. — Нам нужен хороший вождь. Ты — плохой вождь.

— Я — вождь, — закричал Торп, — это я тебя убью.

— Ты? — с презрением спросил Дерг. — Ты убиваешь только женщин. Ты убил уже семерых. Ты не убил ни одного мужчины. Я убил четверых.

— Ты отравил их, — прохрипел Торп.

— Нет! — завопил Дерг. — Троих я убил топором, а одного — кинжалом.

— В спину? — спросил Торп.

— Нет, не в спину, ты — убийца женщин.

Когда фон Хорста вытолкали из большой комнаты в маленькую, два горбуса еще спорили; из того, что слышал фон Хорст, больше всего его поразила не мерзость их слов, а то, что Дерг использовал два английских слова — «топор» и «кинжал».

Это было замечательно само по себе, но еще замечательнее было то, что их произнес член племени, которое стояло столь низко на лестнице эволюции, что у него не было никакого оружия. Откуда было Дергу знать, что такое кинжал? Где он мог слышать о топоре?

И где он выучил эти английские слова? Фон Хорст не мог решить эту головоломку.

Горбусы оставили их в маленькой комнате, не позаботившись снова связать им лодыжки, хотя руки у них оставались связанными за спиной. Пол был покрыт листьями и травой, и узники постарались устроиться как можно удобнее. Свет от факелов из большой комнаты бросал тусклые отблески на стены их тюремной камеры, позволяя разглядеть друг друга.

— Что будем делать? — спросила Ла-джа.

— Не представляю, — ответил фон Хорст. — Очевидно, нас съедят — когда мы растолстеем. Если нас будут хорошо кормить, нам надо постараться побыстрее ожиреть. Мы должны оставить о себе хорошее впечатление.

— Это глупо, — оборвала его девушка. — У тебя очень плохо с головой, раз ты думаешь о таких вещах.

— Возможно, «толстеть» прозвучит получше, — засмеялся фон Хорст. — Знаешь, Ла-джа, это очень плохо.

— Что очень плохо?

— То, что у тебя нет чувства юмора, — ответил он. — Если бы оно у тебя было, нам было бы веселее.

— Я никогда не знаю, когда ты серьезен, а когда смеешься надо мной, — сказала она. — Если ты предупредишь меня, что собираешься сказать что-нибудь веселое, я, возможно, тоже посмеюсь.

— Твоя взяла, Ла-джа, — сказал он.

— Что взяла? — спросила она.

— Мои извинения и уважение — у тебя есть чувство юмора, хотя ты об этом и не знаешь.

— Ты хочешь сбежать или ты предпочитаешь остаться здесь и быть съеденным? — спросила Ла-джа.

— Конечно, я предпочел бы побег, — ответил фон Хорст, — но я не представляю, как это можно сделать, пока все эти существа находятся в большой пещере.

— А зачем тогда у тебя эта штука, которую ты называешь пистолет? — спросила Ла-джа без тени улыбки. — Ты убил им зарайта, намного легче будет убить этих горбусов, тогда мы легко убежим.

— Их слишком много, Ла-джа, — ответил он. — Даже если я расстреляю все мои боеприпасы, и тогда я не убью их достаточно, чтобы мы могли сбежать; к тому же, у меня руки связаны за спиной. Но даже будь они свободны, я ждал бы до самого последнего момента. Ты не можешь этого знать, Ла-джа, но если я использую все эти блестящие маленькие штучки у меня на поясе, от пистолета больше не будет толку; мне негде их взять.

Так что нужно тратить их очень расчетливо. Однако ты можешь быть уверена, что прежде чем я позволю им съесть одного из нас, я немножко постреляю. Я надеюсь на то, что они будут так удивлены и напуганы выстрелами, что попадают друг на друга, когда будут убегать.

Когда он закончил говорить, в комнату зашел горбус. Это был Дерг. Он принес маленький факел, осветивший комнату, ее грубые стены, кучи листьев и травы и две фигуры со связанными за спиной руками.

Мгновение он молча смотрел на них, потом опустился на пол рядом.

— Торп — упрямый дурак, — сказал он своим невыразительным голосом. — Ему следовало освободить вас, но он не сделал этого. Он решил, что мы съедим вас, и я думаю, что так и будет. Все плохо. Раньше никто никогда не спасал жизнь горбусу, и никто не слыхал о таком. Если бы я был вождем, я бы отпустил вас.

— Может быть, ты сможешь помочь нам, — сказал фон Хорст.

— Как? — спросил Дерг.

— Помоги нам бежать.

— Вы не сможете убежать, — сказал Дерг.

— Эти люди ведь не сидят в большой пещере все время? — спросил европеец.

— Если они уйдут, Торп оставит охрану.

Фон Хорст немного подумал и спросил их странного гостя:

— Ты хотел бы быть вождем, не так ли?

— Ш-ш-ш! — предупредительно зашипел Дерг. — Никто не должен слышать этого. Но откуда ты знаешь.

— Я многое знаю, — таинственным шепотом ответил фон Хорст.

Дерг испуганно посмотрел на него.

— Я знал, что вы не такие, как остальные гилоки, — сказал он. — Вы другие. Может, вы из другой жизни, из того другого мира, о котором у горбусов есть тени воспоминаний. Да, это уже забыто, но все равно всегда находится что-нибудь, что напоминает нам о нем. Скажите мне, кто вы? Откуда вы пришли?

— Меня зовут Фон, я пришел из внешнего мира, мира, который сильно отличается от вашего.

— Я знал! — воскликнул Дерг. — Другой мир должен существовать. Когда-то мы, горбусы, жили в нем.

Это был счастливый мир, но за то, что мы сделали, нас выслали жить сюда, в этот темный лес.

— Я не понимаю, — сказал фон Хорст. — Вы не из моего мира, там нет таких, как вы.

— Тогда мы были другими, — сказал Дерг. — Мы все чувствуем, что мы были другими. Наши воспоминания расплывчаты. Четко мы помним только тех, кого мы убили, — мы видим их и то, как мы их убили; но мы не видим себя в то время. Это настоящая пытка, она почти сводит нас с ума — не видеть всего, не помнить всего.

Я вижу троих, которых убил топором — моего отца и двух старших братьев, — я сделал это, чтобы получить что-то, что было у них, не знаю, что. Теперь я голый горбус, который питается человеческими телами. Некоторые из нас думают, что мы наказаны.

— Что ты знаешь о топорах? — спросил фон Хорст, заинтересованный этим странным рассказом.

— Я ничего не знаю о топорах кроме того, что я убил топором отца и двух братьев. Кинжалом я зарезал мужчину. Я ясно вижу его перекошенное болью лицо, а остальное — нечетко. На нем была синяя одежда с блестящими пуговицами. Он смотрит на меня. Что за слова я только что сказал? Все ушло, все. Нас мучают расплывчатые картины, которые никак не удается запомнить.

— У вас все страдают от этого? — спросил фон Хорст.

— Да, — сказал Дерг. — Мы все видим тех, кого убили; это единственные воспоминания, которые хранятся в памяти постоянно.

— Вы убийцы?

— Да. Я — один из лучших. Семь женщин Торпа — ничто. Некоторых он убил, когда они занимались с ним любовью — он душил их. Одну он задушил ее собственными волосами. Он всегда хвастается этим.

— Зачем он убивал их? — спросила Ла-джа.

— Он хотел что-то, что было у них. Это так же, как у всех нас. Я не знаю, чего я хотел, когда убивал отца и братьев, и другие тоже не знают. Что бы это ни было, мы этого не получили, ведь здесь у нас ничего нет.

Единственное, чего мы жаждем — еды, и ее у нас достаточно. Ради еды никто не убивал. От этого только голова болит. Мы едим, потому что верим, что если не будем есть, мы умрем и попадем в место, которое еще хуже этого.

— Вам не нравится есть? — спросил фон Хорст. — Что же вам нравится?

— Ничего. В Лесу смерти нет счастья. Здесь только холод, безнадежность, боль и страх. Есть еще ненависть. Мы ненавидим друг друга. Возможно, мы получаем от этого какое-то удовлетворение, но небольшое.

Мы все ненавидим.

Я получил небольшое удовольствие от того, что захотел освободить вас, но это — другое, это что-то необычное. Это — первое удовольствие, которое я получил за все время. Именно так я определил это ощущение, потому что, когда я испытал его, я забыл о холоде, безнадежности, боли и страхе.

— Вы все убийцы? — спросила Ла-джа.

— Все кого-нибудь убили, — ответил Дерг. — Видели ту старуху, которая сидела, закрыв лицо руками?

Она лишила счастья двух людей. Она помнит это довольно отчетливо. Мужчину и женщину. Они очень любили друг друга. Все, о чем они просили — оставить их одних и позволить им быть счастливыми.

Тот мужчина, который стоял у нее за спиной, убил нечто более прекрасное, чем жизнь. Любовь. Он убил любовь своей жены.

Да, каждый из нас — убийца, но я счастлив, что убил людей, а не счастье или любовь.

— Возможно, ты прав, — сказал фон Хорст. — В мире достаточно людей и намного меньше счастья и любви.

Внезапная суматоха в большой пещере прервала их разговор. Дерг вскочил и оставил их, а фон Хорст и Ла-джа, выглянув наружу, увидели, как в пещеру втащили двух пленников.

— Еще пища в кладовую, — заметил фон Хорст.

— И им даже не нравится есть ее, — сказала Ла-джа. — Интересно, а что если Дерг сказал нам правду — я имею в виду эти рассказы об убийствах и о другой жизни, о которой они забыли.

Фон Хорст покачал головой:

— Не знаю, но если это так, — то мы получили ответ на вопрос, который волновал многие поколения людей во внешнем мире.

— Гляди, — сказала Ла-джа, — они волокут пленников сюда.

— В загон для откорма, — сказал фон Хорст с улыбкой.

— Один из них очень крупный мужчина, — заметила Ла-джа, — смотри сколько горбусов тащат его.

Новых пленников притащили в маленькую пещеру и швырнули внутрь с такой силой, что они чуть не упали на тех, кто уже был там. Большой мужчина бушевал и грозил, второй всхлипывал и жаловался. В полутьме пещеры разглядеть их лица было невозможно.

Они не обращали на фон Хорста и Ла-джа никакого внимания, хотя не могли не заметить их. Громкая ругань большого явно была направлена на то, чтобы произвести впечатление на узников, так как горбусы уже ушли, его спутник почти потерял сознание от страха, проклиная судьбу, которая привела его в Лес смерти.

Пока удивленный фон Хорст слушал их, несколько горбусов вошли в пещеру с орехами и фруктами. Один из них нес факел, огонь которого осветил помещение.

В мерцающем свете пленники поглядели друг на друга.

— Ты? — яростно заорал большой мужчина, увидев фон Хорста. Это был Фраг, а его спутник — Скраф.

Глава 11

Когда ситуация прояснилась, фон Хорст не знал, ругаться ему или смеяться. Положение и так было достаточно неприятным, а с появлением этих двух стало бесконечно хуже. Реакция Фрага, когда он узнал их, не предвещала ничего хорошего. Итак, ситуация была и угрожающей, и забавной.

— И девчонка тоже! — воскликнул Скраф.

— Да, — сказал фон Хорст, — это действительно мы. Кому мы обязаны за столь неожиданный визит?

Мы думали, что вы в безопасности, у домашних костров в Басти, где готовится мясо, а вы здесь, ждете, пока кто-нибудь не приготовит мясо из вас! Ах, разве не наполнена наша жизнь сюрпризами? Некоторые из них приятны, другие… м-м… не столь.

— Если бы я мог разорвать эти путы и добраться до тебя! — крикнул Фраг.

— Да? И что бы ты тогда сделал, мой дорогой? — спросил фон Хорст.

— Я бы сломал тебе шею; я бы разукрасил тебе лицо; я бы…

— Подожди, — взмолился фон Хорст. — Позволь мне предложить другой порядок действий. Если ты сначала сломаешь мне шею, как намереваешься, то не получишь никакого удовольствия от того, что разукрасишь мое лицо, так как я буду уже мертв и не смогу оценить то, что ты сделаешь. Да, Фраг, ты не очень-то умен. Я не могу понять, как человек такого ограниченного ума смог стать вождем Басти, но, возможно, тебя выбрали за размеры твоих бицепсов, а не за размеры мозга.

Горбусы вывалили на пол кучу фруктов и орехов и ушли, вновь оставив пещеру в полутьме. Фраг все еще пытался разорвать путы. Скраф рыдал и стонал. Фон Хорст разглядывал еду.

— Мы еще как-то сможем справиться с мягкими фруктами со связанными за спиной руками, — сказал он Ла-джа, — но как мы разобьем скорлупу этих орехов?

— Возможно, мы сможем освободить руки, — сказала девушка. — Повернись ко мне спиной и придвинься поближе; постарайся развязать ремни на моих руках. Если ты сделаешь это, я легко освобожу тебя.

Она говорила тихим шепотом, чтобы Фраг или Скраф не услышали ее и не сделали то же самое раньше них. Фон Хорст придвинулся к ней и занялся узлами на ее запястьях. Это длилось мучительно долго, так как он не видел, что надо делать, к тому же подвижность ого собственных рук была ограничена, но в конце концов он почувствовал, что узел ослаб. Натренировавшись, он стал делать это быстрее, вскоре и второй узел был развязан, а затем остальные — руки Ла-джа освободились. Она была за его спиной, и он почувствовал, как ее маленькие пальцы трогают ремни, пытаясь справиться с узлами. Когда она касалась его рук, он испытывал странное, прежде незнакомое возбуждение.

Он и раньше касался ее плоти, но всегда, когда она злилась или обижалась; и в этом не было ничего приятного. Теперь же все было иначе — она впервые помогала ему по доброй воле.

— Что вы там делаете? — спросил Фраг. — Что-то вы притихли. Если вы думаете, что съедите все одни, вы ошибаетесь. Я убью вас, если вы сделаете это.

— До или после того, как ты сломаешь мне шею? — спросил фон Хорст.

— Конечно, до, — прорычал Фраг. — Нет, потом.

Нет… Да какая разница? Ты разговариваешь, как дурак.

— А после того, как ты убьешь меня и сломаешь шею, или сломаешь мне шею и убьешь, вы со Скрафом, несомненно, все съедите. Так?

— Конечно, — проревел Фраг.

— А вы знаете, для чего предназначена эта еда? — спросил фон Хорст.

— Чтобы мы поели, конечно.

— А почему они заботятся о том, чтобы мы поели? — спросил европеец. — Вы что же, думаете, они озабочены нашим счастьем и удобством?

— Тогда почему принесли еду? — спросил Скраф.

— Чтобы откормить нас, — объяснил фон Хорст. — Они любят жирное мясо.

— Откормить нас? Съесть нас? — прошептал Скраф.

Фраг промолчал, но фон Хорст заметил, что он с удвоенной энергией принялся рвать ремни на руках.

Мгновение спустя Ла-джа удалось развязать последний узел, и фон Хорст почувствовал, как ремень соскользнул с его запястий. Он выпрямился и, взяв горсть фруктов, передал их Ла-джа, после этого он повернулся к Фрагу.

— Мои руки свободны, — сказал он. — Я собираюсь развязать твои, а потом ты освободишь Скрафа. Ты не убьешь меня. Если ты попытаешься, я убью тебя.

У меня есть оружие, которое видел Скраф и которым я убил множество зверей и некоторых из твоих воинов. Я собираюсь освободить тебя по двум причинам.

Во-первых, чтобы ты мог закусить. Вторая причина неважна для тебя, так как у тебя слишком мало мозгов.

— С моими мозгами все в порядке, — пробурчал Фраг. — Какова вторая причина?

— Мы здесь в одинаковом положении, — напомнил ему фон Хорст. — Если мы не убежим, нас убьют и съедят. Действуя вместе, мы сможем сбежать. Если мы будем терять время, пытаясь убить друг друга, никто из нас не спасется. Ну, что вы со Скрафом думаете об этом? Вам решать. Я развяжу вам руки в любом случае; и я убью тебя сразу, как только ты попытаешься поднять на меня руку.

Фраг почесал затылок.

— Я поклялся убить тебя, — сказал он. — Из-за тебя я попал в беду. Если бы ты не сбежал из Басти, меня бы не было здесь. Нас поймали, когда мы шли по твоим следам. Ты убил несколько моих воинов. Ты освободил наших рабов, а теперь ты просишь не убивать тебя!

Фон Хорст пожал плечами.

— Ты передергиваешь факты, — сказал он. — Я не прошу тебя не убивать меня; просто я не хочу никого убивать. Пока у меня есть это оружие, Фраг, у тебя нет ни одного шанса уничтожить меня.

— Пообещай ему, Фраг, — попросил Скраф. — Он прав. Мы не сможем сбежать, если будем сражаться друг с другом. По крайней мере, мы с тобой не сможем.

Я видел, как действует маленькая черная палка. Ему не надо быть рядом с тем, кого он хочет убить.

— Ну хорошо, — наконец согласился Фраг. — Мы не будем пытаться убить друг друга, пока не сбежим от этих людей.

Фон Хорст подошел к вождю Басти и развязал ему руки; после этого Фраг освободил Скрафа. Все принялись за еду, только Скраф сел в стороне, отвернувшись от пищи.

— Почему ты не ешь? — спросил Фраг.

— Чтобы растолстеть? — вскрикнул Скраф. — Когда вы станете толстыми — вас съедят, а меня тощего, никто не захочет.

Время шло, как это должно быть даже в мире без времени. Они ели и спали, но фон Хорст и Ла-джа никогда не ложились одновременно, так как Фраг и Скраф проявляли слишком большой интерес к пистолету. Иногда приходил Дерг поговорить с ними. Он всегда относился к ним по-дружески, но не надеялся, что они смогут избежать приготовленной им Торпом участи.

Фон Хорст часто задумывался, откуда брались орехи и фрукты, которыми их кормили, ведь они не росли в том лесу, где он странствовал с Ла-джа. Это навело его на мысль, что лес заканчивался где-то рядом. Он ни за что не отказался бы от побега. Когда он спросил Дерга, где горбусы собирают фрукты, тот сказал, что они растут на краю Леса смерти. Потом фон Хорст разузнал как туда пройти. Но когда он попытался убедить Дерга помочь им бежать, он натолкнулся на мягкий отказ, и отступил, постаравшись внушить Дергу, что полностью оставил эту затею.

Питательные орехи и отсутствие движения сделали свое дело — все заметно прибавили в весе. Только Скраф оставался худым, постоянно отказываясь есть больше, чем требовалось для поддержания жизни.

Фраг накапливал жир намного быстрее фон Хорста или Ла-джа.

Наконец, Скраф указал ему на это.

— Они съедят тебя первым, — пророчествовал он. — Ты очень жирный.

— Ты думаешь? — спросил вождь, ощупывая талию. Это обеспокоило его.

— Я думал, что мы постараемся убежать, — сказал он фон Хорсту.

— Я надеялся, что горбусы уйдут хотя бы ненадолго, — ответил тот, — но только несколько из них отлучаются одновременно.

— Большинство сейчас спит, — заметила Ла-джа. — Многие факелы потушены.

— Точно, — сказал фон Хорст, заглядывая в другую комнату. — Я никогда еще не видел, чтобы так много горбусов спали одновременно.

— Я думаю, они только что поели, — сказала Ла-джа. — Может, они поэтому такие сонные. Если заснут и остальные, мы сможем выбраться.

Но заснули не все. Один не спал, держа в руках факел. Это был Торп. Наконец он встал и подошел к пещере, в которой содержали пленников. Когда они увидели, что он приближается, они легли на пол в позах, скрывающих их развязанные руки, как они делали раньше, когда в их пещеру приходили горбусы.

Торп вошел, высоко держа факел. Он внимательно осмотрел их. Наконец, пнул Скрафа ногой.

— Нет смысла ждать, пока ты растолстеешь, — проворчал он. — Мы убьем тебя после этого сна, тогда хоть одного не придется больше кормить.

— Сначала убей других, — взмолился Скраф, — они намного жирнее меня. Дай мне возможность, и я растолстею.

Торп зевнул.

— Мы убьем вас всех вместе, — сказал он и повернулся, чтобы выйти из пещеры.

Фон Хорст заметил, что все факелы, кроме факела Торпа, погасли — помещение погрузилось в темноту. Тогда он тихо вскочил на ноги, вытаскивая пистолет, затем со всей силы ударил Торпа рукояткой по голове. Торп беззвучно упал на пол. Фон Хорст поднял его факел.

— Пошли! — прошептал он.

Четверка тихонько пересекла большую пещеру и вышла в круто поднимавшуюся шахту, ведшую к выходу наружу.

Фон Хорст не мог даже предположить, сколько времени они пробыли в заключении, но он чувствовал, что это длилось долго. Они потеряли счет снам, так много их было. Они поспешили в направлении, в котором, по их мнению, лежал край Леса смерти.

Когда пеллюсидарцы в хорошей форме, они могут преодолевать трусцой большие расстояния, но в этот раз все они, за исключением Скрафа, начали быстро выдыхаться — еще одно доказательство того, как долго они находились в заключении. Вскоре им пришлось перейти на шаг.

— Когда мы начнем убивать друг друга, Фраг? — спросил фон Хорст. — Договор действовал до побега, а теперь мы на свободе.

Фраг посмотрел на пистолет в кобуре и задумчиво почесал бороду.

— Давай подождем, пока не выйдем из леса и не разделимся, — предложил он, — тогда, если мы снова встретимся, я убью тебя.

— Для тебя было бы лучше, чтобы мы никогда не встречались, — рассмеялся фон Хорст, — но как я могу быть уверенным, что вы со Скрафом выполните этот договор? У меня нет оснований верить Скрафу.

— Никто не верит Скрафу, — ответил Фраг, — но я дам тебе слово, что не буду убивать вас, пока мы не разделимся, и я предупрежу Скрафа, что убью его, если он это сделает.

Фон Хорст решил, что слову Фрага можно доверять.

Да, он был жесток и дик, но также откровенен и прям.

Если бы он захотел убить — он взобрался бы на крышу дома и проорал это на весь свет. Он был не из тех, кто подкрадывается сзади и наносит удар в спину, — таким, скорее, был Скраф.

И так они двигались, пока лес не начал редеть. Стали появляться совсем иные породы деревьев, и они попали, как им показалось, в новый мир. Снова полуденное солнце освещало пышную растительность, цвели цветы и пели птицы. Они увидели открытую равнину, начинавшуюся прямо от края леса, у которого они стояли. Не было никаких следов погони, и все они были уверены, что горбусы никогда не выйдут из своего мрачного леса под прямые лучи солнца.

— Они не пойдут за нами, — сказал Фраг. — Никто никогда не видел горбуса за границей Леса смерти.

— Тогда поищем место для сна, — предложил фон Хорст. — Нам нужно отдохнуть. Дальше пойдем, когда будем готовы разделиться.

— В какую сторону вы идете? — спросил Фраг.

Фон Хорст вопросительно взглянул на Ла-джа.

— В какую сторону? — спросил он.

Девушка показала через равнину.

— Я тоже иду туда, — сказал фон Хорст.

— Мы поворачиваем в другую сторону, — указал Фраг влево. — Мы обойдем лес по краю. Никогда больше я не войду в Лес смерти.

— Тогда мы разделимся после сна, — сказал фон Хорст.

— Да, — ответил Фраг. — Надеюсь, что мы вскоре встретимся, и я убью тебя.

— Если в твой толстый череп западет какая-нибудь мысль, ты от нее ни за что не откажешься, — заметил фон Хорст с улыбкой.

— Мы поищем место для сна, — заявил бастианин. — В этой скале могут быть пещеры.

Вскоре они нашли подходящую нишу в скале, где могла бы поместиться дюжина мужчин.

— Сначала спи ты, Ла-джа, — сказал фон Хорст, — а я покараулю.

— Я не хочу спать, — ответила она. — Спи ты.

Я после посплю.

Фон Хорст растянулся на голом камне; может быть, пещерный медведь был бы доволен такой постелью, но не европеец, привыкший к благам цивилизации. Однако вскоре сон сковал его, и он заснул, несмотря на жесткое ложе.

Когда он проснулся, он почувствовал, что спал очень долго, так хорошо он отдохнул. Он потянулся перед тем, как повернуться к Ла-джа и посмотреть, не проснулись ли остальные. Когда же он повернулся, то увидел, что никого нет.

Он вышел на выступ перед пещерой и оглядел равнину. Никого не было видно. Сначала он подумал, что Ла-джа сбежала от него, но тут ему пришла в голову мысль, что Фраг и Скраф похитили ее. Злость и обида на нарушившего свое слово вождя бастиан нахлынули на него, но потом он подумал: в конце концов, разве Фраг нарушил свою клятву? Он обещал только не убивать, но не обещал не похищать!

Глава 12

Простиравшаяся от подножья скалы равнина заросла травой высотой по колено. Стоя на скале, фон Хорст увидел протоптанную в траве тропу, уходившую влево. В этом направлении собирались идти Фраг и Скраф, чтобы вернуться в Басти, не проходя через Лес смерти.

В направлении Ло-гара никаких следов видно не было.

Фон Хорст пожалел, что не знает, сколько он спал, чтобы вычислить, как давно ушли похитители; он уже не сомневался, что бастиане похитили Ла-джа. Вряд ли она добровольно пошла с ними обратно в Басти. Сверху след был виден очень четко, но когда он спустился со скалы, искать тропу стало труднее, он находил ее по примятой траве. В некоторых местах трава успела распрямиться. Это означало, что похитители и девушка прошли здесь достаточно давно.

У подножия скалы виднелись следы борьбы. Трава была смята на значительной площади. Можно было представить себе, что здесь происходило. Ла-джа пыталась вырваться из рук бастиан и устроила приличную драку, но в конце концов ее скрутили и унесли. Он стоял и смотрел на этот нечеткий след, который вел в неизвестность. Должен ли он идти по нему? А для чего? Было мало шансов, что он сможет их догнать; а когда они достигнут Басти, девушку уже не спасти.

Зачем ему рисковать жизнью ради ее спасения, если такая попытка обречена на провал? Он ей не нравился.

Она даже и не пыталась это скрыть. И если он спасет ее, то только для того, чтобы быть убитым ее соплеменниками? Он подумал о Газе, который крушил людей голыми руками.

Если он пойдет в противоположном направлении, он может найти след Дангара. Мысли о Дангаре и об ожидающем его в Сари теплом приеме, взбодрили его. Ему нужен был товарищ; он хотел снова почувствовать тепло руки друга, увидеть светлую дружескую улыбку. Он устал от неопределенности, враждебности и ненависти.

Вздохнув, он повернулся и… пошел влево по неясному следу. Где-то там впереди была маленькая фигурка с золотыми волосами, возможно, его злой рок.

— Интересно, почему я делаю это, — сказал он вполголоса, пожал плечами и двинулся в неизвестность.

Помня уроки Дангара и используя собственный опыт, он шел так, чтобы рядом всегда было какое-нибудь убежище на случай появления угрозы, — будь то встреча с огромным пещерным львом, могучим тарагом или какой-нибудь давно забытой во внешнем мире рептилией.

По пути он находил места, где спали Фраг, Скраф и Ла-джа, и тоже спал здесь. Питался он яйцами птиц и рептилий, фруктами, росшими на деревьях и кустарниках вдоль пути, и различными съедобными кореньями, которые он научился распознавать у Дангара и Ла-джа. Он изготовил себе новый лук со стрелами и копье, чтобы не тратить драгоценные пули.

Он старался наверстать упущенное время, двигаясь, пока не падал от усталости. Часто между двумя своими снами он проходил одно-два места их сна; и это свидетельство того, что он нагонял их, согревало и подгоняло его, хотя иногда эта погоня казалась ему абсолютно бессмысленной. Громадный лес казался бесконечным, но в конце концов он оборвался у подножия скалистых холмов. Теперь ему стало труднее идти по следу, так как земля больше не была покрыта зеленым ковром, а была сухой и каменистой.

За холмами простиралась еще одна равнина, по ней бежала большая река. Он увидел ее с вершины холма, который пересекал по старой тропе, протоптанной людьми и животными. Вдоль реки шла полоска леса, и небольшие рощицы были раскиданы по равнине тут и там. Сама равнина простиралась справа от него, переходя вдали в то, что казалось синевой океана. Здесь паслось много животных. На переднем плане были различимы таг и красный олень, антилопы, тапиры, овцы и несколько травоядных динозавров; по краю леса у реки бродили мамонты. Это была сцена такой первозданной красоты, что фон Хорст в течение нескольких минут не мог оторвать глаз, зачарованный ее прелестью. Однако вскоре пустой желудок напомнил ему о реалиях жизни. Он пошел по течению, скрываясь среди деревьев, стоявших по берегам. Он надеялся добыть овцу — хотя знал, что они очень пугливы и охотиться на них тяжело.

Река петляла, и для экономии времени он срезал путь по низким холмам, которые огибал поток, подобно огромной змее ползший к морю.

Взобравшись на один из невысоких холмов, он замер при виде необычного зрелища — огромный мамонт лежал на боку и стонал. Он лежал у воды, где, должно быть, находился водопой или брод.

Муки мамонта наполнили сердце фон Хорста состраданием, хотя он знал, что этот могучий зверь может быть очень опасен. Он не смог противиться желанию подойти поближе и посмотреть. Когда лейтенант подошел, маленькие глазки мамонта остановились на нем; животное подняло голову и зло затрубило, но не смогло подняться. Убедившись в его беспомощности, фон Хорст приблизился к нему и увидел множество острых колышков бамбука, воткнутых вокруг животного в почву; ему пришлось двигаться с огромной осторожностью, чтобы не наступить на них.

Тут же он заметил и причину страданий животного — несколько таких колышков торчали в подошвах его ног, так что мамонт не мог стоять, не испытывая жесточайших мучений. Было очевидно, что эти «иглы» воткнуты людьми — как еще, столь легко, могли люди каменного века, с их примитивным оружием, свалить огромного мамонта и сделать его беспомощным?

Наличие ловушки говорило о присутствии рядом человека, а фон Хорст уже убедился в том, что все люди в этом мире были врагами. Он внимательно посмотрел вокруг, но никого не заметил. Тогда фон Хорст снова обратил внимание на зверя. Что будет, если он вынет эти «иглы» и позволит мамонту встать, как поведет себя ослепленное болью животное? Фон Хорст задумчиво почесал в затылке; тут мамонт застонал так жалобно, что человек решил любым способом облегчить его страдания.

Пробираясь к мамонту, он понял, что как только животное поднимется на ноги, оно снова поранится — вокруг него торчали острые «иглы». Фон Хорст стал вытаскивать их. Пока он работал, мамонт не спускал с него глаз, следя за каждым движением.

На огромной голове животного, на щеке, он заметил полоску белых волос шириной в руку человека. Он видел много мамонтов, но ни разу не встречал животного с такой отметиной. Лейтенант продолжил работу. Некоторые колышки находились в пределах досягаемости могучего хобота, но он собрал и их, не думая о риске.

А маленькие глазки продолжали, не отрываясь, следить за ним.

Наконец, он вынул все колышки, которые заметил, и занялся ступнями животного, вытащив все занозы.

Все это время он находился в опасной близости от хобота и огромных загнутых бивней мамонта. Пока он занимался передними ногами мамонта, мощный хобот извивался над ним, подобно змее. Он коснулся хобота и почувствовал влагу его кончика на своей голой коже.

Хобот обвил его, но он не обращал внимания. Он чувствовал, что при малейшем неверном движении хобот сожмется. Смерть была очень близко.

Вытащив последнюю занозу, он медленно распрямился. Немного подождав, он аккуратно снял с себя хобот. Сопротивления не было. Не торопясь, он начал отходить; однако нервное напряжение еще не отпустило его. Подавив желание бежать, он отходил медленно, не торопясь, постоянно поглядывая назад.

Какое-то время зверь лежал без движения; потом начал медленно подниматься. Перенеся всю тяжесть тела на передние ноги, он постоял так некоторое время; потом поднялся на все четыре ноги. Он сделал несколько шагов. Очевидно, боль была несильной. Он поднял хобот и затрубил; потом двинулся по следу человека.

Сначала фон Хорст убеждал себя, что тот идет не за ним и вскоре повернет, но мамонт быстро нагонял его.

Фон Хорст поежился. Что за сентиментальный дурак!

Ему следовало знать, что у диких зверей отсутствует чувство благодарности. Не надо было проявлять излишнее милосердие. Теперь уже слишком поздно — животное его растопчет. Так думал фон Хорст. Мамонт догнал его. Хобот мягко обернулся вокруг тела и поднял человека в воздух. «Вот и конец», — подумал фон Хорст.

Мамонт остановился и опустил его на землю справа от себя, однако хобот не убрал. То, что увидел фон Хорст, помогло ему оценить смекалку животного, так как весь бок, на котором он лежал, был утыкан бамбуковыми «иглами». Он хотел, чтобы человек вытащил и их.

Фон Хорст вздохнул с облегчением и принялся за дело, закончив, снова двинулся по следу, оставленному беглецами. Краем глаза он заметил, что мамонт двинулся в противоположном направлении. Через несколько мгновений он исчез из виду.

Фон Хорст вновь почувствовал забытое было чувство голода и отправился охотиться на овец. Снова он был примитивным охотником плейстоцена. Только патронташ и пистолет сорок пятого калибра отличали его от предков из каменного века. Со следующего холма он заметил овец, на этот раз намного ближе, однако далеко за рекой он увидел кое-что еще. Сначала он думал, что это просто стадо мамонтов двигалось по равнине от холмов к реке; но оказалось, что на шее каждого мамонта сидело по наезднику.

Зрелище вызвало в его памяти Торека, человека из Джа-ру. Это, должно быть, и были «укротители мамонтов», возможно, он находился в Джа-ру. Однако его дружеские отношения с Тореком не создавали у него иллюзий о том приеме, который он мог ожидать от диких соплеменников его товарища по рабству. Осторожность заставила его спрятаться; он ползком двинулся вниз по холму к реке, где мог скрыться в кустах, наблюдая за приближением наездников.

Добравшись до зарослей, он нашел там еще тлеющие угли в костре; его сердце упало, так как теперь он был совсем близок к Ла-джа и ее похитителям. Куда они пошли потом? Они не могли уйти далеко: как бы не было растянуто время в Пеллюсидаре — дерево здесь горит с такой же быстротой, как и во внешнем мире.

Он осмотрел землю вокруг стоянки («укротители мамонтов» были моментально забыты), вытащил пистолет из кобуры. Он не будет церемониться с похитителями, а просто застрелит как бешеных собак. Теперь для него существовали только те законы, которые устанавливал он сам.

В мягкой прибрежной почве отпечатались следы тех, кого он искал. Он узнал их все — отпечатки тяжелых ног мужчин и легкой поступи Ла-джа. Следы вели к реке. Он понял, что они пересекли реку. Он посмотрел в том направлении и увидел приближающихся «укротителей мамонтов».

Прячась за деревьями, он наблюдал за ними. Лейтенант хотел пересечь реку в погоне за похитителями, но побоялся привлечь к себе внимание «укротителей мамонтов». Осторожно он пошел вниз по реке, скрываясь за зарослями от взглядов приближающихся воинов. Затем, нисколько не заботясь о возможном присутствии рептилий, он бросился в воду. Несколько мощных гребков вынесли его на противоположный берег, где он опять увидел следы тех, за кем гнался. Они вели к равнине, по которой двигались воины на мамонтах. Немедленно пойти по следу значило бы выдать свое присутствие приближающимся воинам, которые, покажись он сейчас, не могли не заметить его, так как находились всего в четверти мили от него. Они несколько изменили направление и сейчас двигались почти параллельно водному потоку. Вскоре они должны были миновать его, и тогда он сможет продолжить поиски Ла-джа. Мамонты двигались строем, монотонно, как армия на марше. Но неожиданно все изменилось. Всадник, смотревший на реку, внезапно остановил мамонта и крикнул что-то своим товарищам, указывая вверх по течению. Одновременно он двинулся в том же направлении, переходя на рысь, за ним последовали все остальные.

Европеец был заинтригован. Что увидел воин? Куда они отправились или кого преследовали? Рискуя обнаружить себя, фон Хорст медленно обогнул куст, за которым прятался, чтобы посмотреть вниз, на долину, в том направлении, куда двигались воины на мамонтах.

Сначала он ничего не увидел. Небольшой холмик загораживал ему обзор. Уверенный в том, что внимание всадников сосредоточено на другой цели, фон Хорст прокрался вперед на холмик. От того, что он увидел, сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди.

Глава 13

Фон Хорст выскочил из своего укрытия и выбежал на открытое место; на бегу он потянулся за пистолетом, но кобура была пуста. Времени возвращаться и искать оружие не было. Он вспомнил, что тяжесть исчезла, когда он бросился в воду. Это была трагическая потеря, но он ничего не мог поделать, к тому же то, что он видел, заставило его забыть обо всем — к реке, преследуемые «укротителями мамонтов», бежали трое, в них он безошибочно узнал Ла-джа и ее похитителей.

Скраф держал Ла-джа за руку и тащил вперед, Фраг бежал сзади, подгоняя ее тычками в спину. Казалось, у них есть шанс добежать до небольшого леса на берегу реки быстрее, чем наездники, хотя расстояние между ними было невелико. Возможно, они бы и убежали, если бы Ла-джа не задерживала их, предпочтя стать пленницей неизвестных людей, но не рабыней бастиан.

Самым сильным желанием фон Хорста было добраться до вождя, который бил девушку. Никогда еще в его жизни желание убить врага не подавляло все другие чувства. Он даже забыл об угрозе со стороны приближающихся воинов на мамонтах.

Он побежал по диагонали на перехват беглецов, но они не обращали на него никакого внимания и заметили его только тогда, когда он почти настиг их и закричал, чтобы Фраг перестал бить девушку. К ужасу, овладевшему Скрафом, добавился новый страх, а в глазах Ла-джа засверкала надежда; с ее губ сорвался радостный крик: «Фон!». Удивление и ярость, охватившие Фрага, вылились в то, что он ударил девушку еще раз.

И тут, на краю леса, фон Хорст прыгнул на него и они покатились по земле в смертельной схватке.

Оба были сильны, но Фраг был явно тяжелее своего соперника — преимущество, которое сводилось на нет гибкостью фон Хорста. Оба были настроены на то, чтобы убить своего соперника. Оба старались ухватить соперника за горло, наносили друг другу страшные удары в лицо. Вождь рычал и ругался; фон Хорст дрался молча. В это время воины приблизились и окружили их. Некоторые соскочили на землю и набросились на дерущихся. Они тоже были сильными мужчинами, поэтому легко растащили их в стороны и взяли в плен.

Только тогда у фон Хорста появилась возможность оглянуться в поисках Ла-джа. Ее нигде не было видно, как и Скрафа. Предводитель воинов — Трог — послал группу за реку на их поиски. Оставшиеся усадили фон Хорста и Фрага на мамонтов перед наездниками и, но дожидаясь поисковой партии, отправились в том направлении, в котором двигались ранее.

Воины эти были очень самоуверенны, так как даже не связали пленникам руки, как бы говоря, что побег невозможен; да и сам фон Хорст в этом не сомневался.

Трог допросил его: узнал, как его зовут, из какой он страны и куда идет. Его соплеменники были грубыми, недружелюбными людьми; они ненавидели чужаков.

Фон Хорст настолько привык к этой особенности Пеллюсидара, что даже не пытался убедить их в том, что он друг, справедливо посчитав это пустой тратой времени.

Двигаясь вдоль реки, они обнаружили впереди огромного мамонта. Он стоял на открытой местности, и они не могли подкрасться к нему, но им явно хотелось этого.

— Это он, — сказал один из воинов. — Я узнал его с первого взгляда.

— Он не попался в ловушку, — заметил предводитель. — Он слишком мудр.

— А что хорошего, если бы мы поймали его? — спросил другой. — Он уже убил десятерых, охотившихся за ним. Теперь его не выдрессировать, он очень стар.

— Мамт желает его, — сказал главный воин. — Этого достаточно; Мамт — вождь. Он использует его в маленьком каньоне. Это будет хорошее зрелище.

Большой мамонт двигался поперек равнины, когда они заметили его; теперь он стоял и смотрел на них — огромное животное, больше любого мамонта в отряде.

— Это точно он, — сказал воин, с которым ехал фон Хорст, — это Ax-Ара, Ма-Рахна.

Тут фон Хорст заметил полосу белых волос на левой стороне головы зверя. «Ax-Ара, Ма-Рахна — Белый Старик, Убийца», — мысленно повторил он. Убийца!

Теперь он понял, как глупо было приближаться к нему.

То, что он остался в живых, — чудо. Возможно, зверь не тронул его из чувства благодарности.

Предводитель отдал приказания, и вся группа растянулась, пытаясь взять Белого Старика, который по прежнему не двигался, в кольцо.

— Трог собирается попробовать захватить его, — сказал воин фон Хорсту. — Если он приведет Ах-Ара, его будут считать великим человеком.

— А он сможет? — спросил фон Хорст.

Воин пожал плечами.

— Высушенные солнцем кости десяти воинов — лучший ответ.

Медленно воины окружили Ах-Ара. Старик смотрел на них. Его глазки горели, голова поворачивалась то влево, то вправо. Воины принялись кричать и размахивать копьями. Они приближались. Но зверь стоял не шелохнувшись. Это казалось невероятным.

Внезапно он задрал хобот и, громко затрубив, рванулся вперед. Он несся прямо туда, где мамонты стояли бок о бок. Ах-Ара наклонил голову и ударил — два мамонта были сбиты с ног. Пробегая мимо них, он схватил одного из наездников и отбросил его на пятьдесят футов, подбежал к упавшему и растоптал его. После этого он, перестав обращать внимание на отряд, царственно двинулся в том направлении, куда шел раньше.

Как показалось фон Хорсту, во всех его манерах сквозило презрение к людишкам, которые посмели задерживать его.

Трог в отчаянии покачал головой и повернул к реке.

Упавшие мамонты поднялись на ноги, один из них — без наездника, но он пошел вместе со всеми. Никто не обращал внимания на раздавленного воина, лежавшего на равнине. Возможно, он был мертв, возможно, — нет. Для фон Хорста было очевидно, что эти люди невысоко ценили человеческую жизнь и им было незнакомо сострадание. Интересно, помнил ли Торек, что он обещал им дружбу, если они снова встретятся, ведь он мог столкнуться с ним сейчас в качестве пленника его товарищей.

— Ты знаешь Торека? — спросил он своего наездника.

— Да, а что ты знаешь о нем?

— Мы друзья.

Воин рассмеялся:

— Чужаки не могут быть друзьями «укротителей мамонтов».

— Торек вернулся из Басти?

— Нет. А как тебя зовут?

— Фон. Если бы Торек был здесь, он сказал бы тебе, что мы друзья.

— Что ж, возможно, Торек твой друг, но другие «укротители мамонтов» ими не будут. Дружба с чужаком — слабость воина. Чужаков надо убивать. Если бы не было чужаков, пришлось бы сражаться со своими людьми, а для племени это плохо. Мы бы быстро поубивали друг друга. Мужчины должны драться и убивать — это жизнь воина.

Они подошли к реке и пересекли ее чуть выше брода; здесь Трог и еще несколько воинов спешились и осмотрели землю на спуске к реке. Они пришли в ярость от того, что увидели. Фон Хорст смотрел на них с изумлением, так как узнал это место.

— Ах-Ара был здесь, — воскликнул Трог, — вот его кровь. Но где бамбук? Его весь убрали!

— Я видел грязь и кровь на правом боку Ах-Ара, когда он атаковал нас, — сказал один из воинов.

— Да, он был здесь, — пробормотал Трог. — Он был наш, но как он сбежал?

— Он очень стар и очень мудр, — сказал кто-то.

— Как бы он ни был мудр, он не мог вытащить бамбук из своего тела и спрятать его, — возразил Трог. — Это мог сделать только человек.

— Здесь следы человека, — воскликнул воин.

— Но кто осмелился приблизиться к Ах-Ара и освободить его? Я не понимаю.

Они нашли бамбук там, где его бросил фон Хорст, и снова установили его на противоположном берегу реки, хорошенько замаскировав. Потом уселись на мамонтов и двинулись к холмам.

— Мы еще достанем его, — сказал воин фон Хорсту.

— Как? — спросил европеец.

— Когда острый бамбук попадет ему в ноги, он не сможет стоять от боли — подошвы тандора очень толсты, но чувствительны. Когда мы вернемся и найдем его уже лежачим, мы обвяжем шею животного ремнем из мамонтовой кожи и привяжем к каждому концу ремня трех специально обученных мамонтов. Потом мы вытащим колышки из земли вокруг него и из подошв и шесть мамонтов будут тащить его, пока он не начнет задыхаться. Возможно, тогда он станет послушным.

— Если вы поймаете Ах-Ара, вы сможете его усмирить? — спросил фон Хорст.

Воин покачал головой:

— Он никогда не будет безопасен. Мамт поставит его в маленький каньон, и мы повеселимся.

— Как?

Воин посмотрел на фон Хорста и ухмыльнулся:

— Я думаю, ты очень скоро узнаешь.

Достигнув холмов и пройдя узким ущельем, отряд выехал в прекрасную долину, окруженную скалами, местами разрезанными небольшими каньонами. По одному из них бежала речка, цвели деревья и кусты, в реке плескалась рыба, от дерева к дереву летали птицы в ярком оперении.

Фон Хорст вздохнул. «Какое чудесное место, — подумал он, — если бы мы с Ла-джа были здесь одни».

Ла-джа! Что с ней? Убежала ли она от Скрафа или все еще была его пленницей? Здесь, с этими людьми ей было бы лучше или, по крайней мерю, не хуже.

Фон Хорст вздохнул. У него было предчувствие, что он никогда больше ее не увидит, и внезапно он понял, что из-за этого мир станет намного хуже. Из его жизни ушло что-то, чему нет замены. Конечно, они часто ссорились, но он не мог забыть ее голос, когда она закричала, узнав его во время погони «укротителей мамонтов».

Пока он был занят этими невеселыми мыслями, отряд свернул в один из маленьких каньонов и вскоре подъехал к пещерам, которые населяли «укротители мамонтов». У подножия скалы стояло множество мужчин, детей и женщин. Некоторые женщины готовили пищу на кострах, другие мастерили сандалии или ткали. При виде прибывших все бросили свои дела и собрались вокруг.

Трог выглядел очень важным.

— Где Мамт? — спросил он.

— В пещере, спит.

— Иди и разбуди его, — приказал Трог.

— Иди сам, — ответила женщина, — я не хочу, чтобы меня убили.

Спешившийся Трог стоял рядом с женщиной; когда она отказалась, он резко поднял копье и ударил ее древком, сбив на землю. Потом обратился к другой женщине:

— Иди и позови Мамта.

Женщина рассмеялась ему в лицо.

— У Гувы нет мужчины, — сказала она, — но у меня есть. Ты не ударишь меня. Ты бы и Гуву не ударил, если бы у нее был мужчина. Иди и сам буди Мамта.

— Я не боюсь твоего мужа, — храбрился Трог.

— Тогда ударь меня, — дразнила его женщина, — ведь я не собираюсь будить Мамта.

Собравшаяся толпа начала смеяться над Трогом, что еще больше разъярило его. Он стоял и озирался по сторонам.

— Кого ты ищешь? Вдов или сирот?

— Вы заплатите за это, — прорычал Трог и повернулся к фон Хорсту. — Иди и разбуди Мамта.

— А где он? — улыбнулся европеец.

Трог указал на вход в пещеру:

— Он там. Давай, иди!

Он поднял копье и замахнулся на фон Хорста; тот перехватил руку и, вырвав копье у Трога, сломал его о колено и бросил под ноги воина.

— Я не женщина и не ребенок, — сказал он и, повернувшись, двинулся к пещере Мамта.

— Убью! — закричал Трог, бросившись следом и вытаскивая нож.

Фон Хорст развернулся и ждал. Трог приблизился к нему, занеся нож над плечом. Тогда фон Хорст схватил его за кисть, быстро повернул, присел и, заведя его руку себе на плечо, бросил его через голову на землю, после чего продолжил свой путь к пещере Мамта. Оглянувшись, он увидел лежащего Трога и дико хохотавшую толпу, довольную поступком фон Хорста.

Он подумал о том, что с ним сделает вождь, если он нарушит его сон, — по услышанному в толпе можно было заключить, что Мамт терпеть не мог, когда его будили. Подойдя к пещере, он прокричал имя вождя и подождал. Ответа не было. Смех внизу прекратился.

Нее застыли в ожидании.

Фон Хорст снова закричал, на этот раз громче; в ответ раздался рев, потом из пещеры вышла гора в человеческом обличье, со встрепанными волосами и затуманенными со сна глазами.

— Ты кто? — спросил он. — Ты зачем разбудил Мамта? Хочешь быть убитым?

— Я пленник, — ответил фон Хорст. — Трог послал меня разбудить тебя, потому что сам боится сделать это, а что до убийства, то из-за этого я и попал в плен.

— Трог послал, говоришь? — спросил Мамт. — Где он?

Фон Хорст показал на подножие скалы, где все еще лежал Трог. Мамт посмотрел вниз.

— Что с ним?

— Он пытался убить меня ножом.

— И ты убил его?

— Не думаю. Он просто без сознания.

— Что он хочет от меня?

— Он хотел показать тебе двух пленников. Один из них — я.

— Из-за этого он нарушил мой сон! — прорычал Мамт. — Теперь я уже не засну. — Он показал на лестницу: — Спускайся.

Они спустились. Трог пришел в себя. Мамт подошел и встал над ним.

— Та-а-ак! — воскликнул он. — Значит, ты побоялся прийти и разбудить Мамта и послал пленника, который мог пробраться в пещеру и убить меня во сне. Ты дурак. И ты позволил пленнику отлупить тебя. Ты — один из лучших! Что случилось?

— Он ударил меня камнем по голове, когда я отвернулся, — сказал Трог.

— Нет, — закричала женщина. — Трог хотел ударить пленника копьем. Пленник забрал копье и сломал пополам. Он лжет. Потом он хотел убить пленника ножом, но тот бросил его через голову.

Они начали смеяться, но в присутствии Мамта делали это не так громко.

Вождь изучающе посмотрел на фон Хорста.

— Значит, ты сломал копье Трога, а потом бросил его через голову! — воскликнул он. — Где второй пленник?

— Здесь! — Один из воинов вытолкнул вперед Фрага.

Мамт посмотрел на бастианина.

— О, он гораздо крупнее, — сказал вождь. — Они нам покажут хорошее представление в маленьком каньоне. Горф, возьми этого в свою пещеру и смотри, чтобы он не убежал. — Он ткнул пальцем в фон Хорста. — Трат, ты позаботься о другом. Пусть будут готовы, когда Мамт захочет. Трог, ты больше не командир.

Мамт назначит кого-нибудь получше.

Глава 14

Горф был маленьким, коренастым мужчиной средних лет с густо заросшим растительностью лицом и маленькими прищуренными глазками. Фон Хорст сразу же счел его подлецом, и тот не замедлил это доказать, ибо как только Мамт дал ему понять, что он должен взять к себе пленника, он шагнул к фон Хорсту, грубо ухватил его за плечо и подтолкнул к подножию утеса, к ближайшей лестнице.

— Ступай, — прорычал он, — и пошевеливайся.

Потом, безо всякой причины, он ткнул своего пленника в спину концом копья — от сильного удара потекла кровь. Негодование и ярость вскипели в груди человека из внешнего мира, неожиданная боль вынудила его действовать. Он повернулся и пригнулся. Горф, предчувствуя нападение, снова ткнул его копьем, но фон Хорст оттолкнул оружие в сторону и, подскочив к Горфу, обхватил правой рукой голову толстяка и начал кружить его, все быстрее и быстрее. Ноги Горфа оторвались от поверхности, его тело вращалось, описывая почти горизонтальные круги; фон Хорст ослабил хватку, и человек упал на землю.

Мамт разразился грубым хохотом, подхваченным остальными зрителями. Горф, пошатываясь, попытался встать, но прежде чем он полностью выпрямился, фон Хорст повторил прием, раскрутив и бросив его.

Когда Горф поднялся на этот раз, одуревший, с кружащейся головой, противник уже стоял перед ним. Кулаки его были сжаты, а рука занесена для удара по заросшему подбородку, удара, который отправил бы толстяка в мир иной, но его ярость погасла так же внезапно, как и нахлынула.

— В следующий раз, если ты сделаешь что-либо подобное, Горф, я убью тебя, — сказал он. — Подбери свое копье и ступай. Я пойду за тобой.

Он понятия не имел, как отреагируют другие члены племени на посрамление одного из их людей, да его это и не волновало, но смех убедил фон Хорста, что они рады поражению Горфа, как, возможно, радовались бы поражению любого существа. Горф на мгновение заколебался. Он слышал смех и издевки своих соплеменников. Он дрожал от негодования, но, взглянув на человека, взявшего над ним верх и готового проделать это снова, понял, что возражать бесполезно.

Он отошел, чтобы подобрать копье, и, проходя мимо фон Хорста, сказал, понизив голос:

— Я с тобой еще посчитаюсь.

Европеец пожал плечами и последовал за ним. Горф подошел к лестнице и начал подниматься.

— Смотри, чтобы с ним ничего не случилось, Горф, — крикнул Мамт. — Он как раз пригодится для малого каньона.

— Вот видишь, — заметил фон Хорст, — и я, и Мамт говорим, что самое лучшее для тебя — обращаться со мной как следует.

Горф, что-то бормоча себе под нос, вскарабкался на третий ярус пещер, фон Хорст следовал за ним. Далее Горф направился к широкому выступу скалы справа и остановился перед большим входом в пещеру, где на корточках сидели три женщины. Одна была средних лет, две другие намного моложе. Та, что постарше, была маленькой и приземистой, как Горф, со злобным выражением лица. Единственной их одеждой были крошечные набедренные повязки.

— Кто это? — спросила женщина.

— Лишний рот, — проворчал Горф, — один из тех пленников, которых привез Трог. Мы будем следить за ним, но если он свалится с утеса, это будет не моя вина.

Старшая из девушек осклабилась.

— Это может случиться, — сказала она.

Мужчина подошел к младшей девушке и ударил ее ногой.

— Принеси мне поесть, — прорычал он, — и пошевеливайся.

Девушка вздрогнула и поспешила в пещеру. Горф опустился на корточки рядом с двумя другими женщинами. Старшая шила сандалии с подошвами из шкуры мамонта; другая просто сидела, глядя в никуда.

Горф хмуро посмотрел на нее.

— Сколько еще я должен охотиться для тебя, Грум? — спросил Горф. — Почему бы тебе не найти мужа? Может, кто-нибудь возьмет тебя?

— Заткнись, — прорычала Грум. — Если они не берут меня, то это потому, что я похожа на тебя. Если бы ты был женщиной, у тебя бы никогда не было мужа.

Я тебя ненавижу.

Горф наклонился и ударил ее по лицу.

— Убирайся отсюда! — закричал он. — Иди и найди себе мужа.

— Оставь ее в покое, — устало сказала старшая женщина.

— Не вмешивайся, — предупредил Горф, — не то я тебе все ребра пересчитаю.

Женщина вздохнула.

— Это все, что Мумал умеет делать, — усмехнулась Грум. — Она все вздыхает и вздыхает. Она и эта обезьяна Лотаи. Иногда мне хочется прибить их обеих.

— Ты плохая дочь, — сказала Мумал. — В недобрый час я родила тебя, это уж точно.

— Убирайся! — рявкнул Горф. — Я велел тебе убраться, — прокричал он, указав на Грум толстым пальцем.

— Попробуй меня выгнать, — огрызнулась девушка. — Я тебе глаза выцарапаю. Если бы ты хоть что-то из себя представлял, ты бы нашел мужей для обеих своих дочерей. Ты трус. Ты боишься сразиться с мужчинами за нас.

— Если бы я заставил мужчину жениться на тебе, он бы подкараулил меня в лесу и убил при первом удобном случае.

— А я бы ему помогла, — сказала Грум.

— Лотаи! — заорал Горф. — Где же еда?

— Иду! — отозвалась девушка из глубины пещеры, и мгновение спустя она появилась, неся в руках куски сушеного мяса. Она бросила его на землю перед Горфом и вернулась в дальний от входа угол, где уселась, съежившись.

Горф, как голодный волк, набросился на мясо, отрывая большие куски своими мощными зубами и заглатывая их целиком.

— Воды! — рявкнул он, закончив есть.

Девушка по имени Лотаи поднялась и поспешила обратно в пещеру. Мгновение спустя она вернулась с сосудом из тыквы, который протянула Горфу.

— Это все, — сказала она, — воды больше нет.

Горф залпом выпил ее и встал.

— А сейчас я иду спать, — сказал он. — Я убью всякого, кто разбудит меня. Мумал и Грум, ступайте за водой. Лотаи, присматривай за пленником. Если он попытается удрать, кричи громче, я приду и…

— И что? — спросил фон Хорст.

— Делайте, что я сказал, — приказал Горф женщинам, не обратив внимания на вопрос фон Хорста; затем он неуклюже заковылял в пещеру.

Две женщины последовали за ним и вскоре вернулись с большим сосудом из тыквы; потом они стали спускаться по лестнице. Фон Хорст взглянул на юную девушку, оставленную, чтобы присматривать за ним.

Теперь, когда все разошлись, напряженное выражение исчезло с ее лица, и она стала красивее, чем прежде.

— Счастливая семья, — заметил пленник.

Она вопросительно взглянула на него.

— Ты так думаешь? — спросила она. — Может быть, остальные и счастливы, хотя непохоже. А я уж точно нет.

Фон Хорст снова убедился в отсутствии чувства юмора у людей каменного века. Он вспомнил Ла-джа.

— Я просто пошутил, — объяснил он.

— А-а, — сказала девушка, — я понимаю. На самом деле ты не думаешь, что мы счастливы?

— У вас всегда так? — спросил он.

— Иногда хуже, но когда Мумал и я одни, мы счастливы. Грум ненавидит меня, потому что я симпатичная, а она — нет. Горф всех ненавидит. Я думаю, он и себя ненавидит.

— Странно, что у тебя нет мужа, — сказал фон Хорст, — ты очень хорошенькая.

— На мне никто не женится, потому что ему пришлось бы жениться на Грум тоже, если бы Горф настоял, — это закон нашей страны. Понимаешь, она старше меня, и должна выйти замуж первой.

— Что Грум имела в виду, когда сказала, что Горф боится сразиться с мужчинами за нее?

— Если мы выбрали понравившегося нам мужчину, он должен жениться на нас при условии, что Горф будет бороться с ним и победит, но я бы не желала выйти замуж таким образом. Мой мужчина должен сам вызвать на поединок любого, чтобы получить меня.

— И только так Грум может найти мужа? — спросил фон Хорст.

— Да, потому что у нее нет ни брата, ни друга, который мог бы сразиться за нее.

— Ты хочешь сказать, что любой мужчина, который сразился бы за нее, нашел бы ей мужа?

— Ну, да, но кто же станет это делать?

— К примеру, друг, — сказал он — или любой мужчина, который достаточно сильно захотел бы тебя.

Она покачала головой.

— Это не так просто. Если мужчина, который ей не отец и не брат, будет сражаться за Грум и проиграет, он должен будет взять ее в жены. А Грум к тому же выбрала себе в мужья Горга. Никто не сможет победить Горга. Он самый большой и сильный мужчина племени.

— Довольно рискованный способ заполучить мужа, — задумчиво сказал фон Хорст. — Если твой мужчина побежден, ты получишь его, но тебе может достаться покойник.

— Нет, — объяснила она. — Они сражаются голыми руками до тех пор, пока один из них не сдастся.

Иногда они получают серьезные раны, но убийства случаются редко.

Они сидели молча, девушка внимательно смотрела на мужчину. Фон Хорст думал о Ла-джа, и о ее дальнейшей судьбе. Ему было грустно сознавать, что она ушла из его жизни навсегда — надменная, властная маленькая рабыня, которая ненавидела его. Так ли это было на самом деле? Бывали времена, когда он сомневался в этом. Фон Хорст покачал головой. Кто и когда понимал женщин?

Лотаи пошевелилась.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Фон, — ответил он.

— Мне кажется, ты очень хороший человек, — сказала она.

— Спасибо. Я так же думаю о тебе.

— Ты не похож ни на кого из мужчин, которых я встречала раньше. Думаю, тебе можно доверять. Ты бы никогда не бил меня, был бы добр и говорил со мной, как мужчина с мужчиной. Вот чего наши мужчины никогда не делают. Сначала, может быть, они и добрые, но вскоре открывают рот только для того, чтобы отдавать приказания или брюзжать. Некоторые из них, правда, не так плохи, как остальные. Мне кажется, что Горф, мой отец, хуже всех. Он ни разу не сказал никому из нас доброго слова, а ко мне относится еще хуже, чем к остальным. Бьет меня и пинает. Думаю, он ненавидит меня. Но это ничего, потому что я тоже ненавижу его. Был один хороший человек. Он мне нравился, но он уехал и не вернулся. Наверное, он умер. Это был великий воин, добрый к женщинам и детям, веселый человек, с ним было хорошо. Все женщины желали бы такого мужа, но он никогда не женился бы ни на ком, потому что не хотел всю жизнь провести в пещере.

Этим Торек и отличался от остальных.

— Торек? — воскликнул фон Хорст. — Он не вернулся в Джа-ру?

— Ты его знаешь? — спросила Лотаи.

— Мы были пленниками бастиан и вместе бежали.

Мы были друзьями. С тех пор как мы расстались, я много путешествовал и много раз спал. С ним, наверное, что-то случилось.

Девушка вздохнула.

— Он был таким добрым, но, в конце концов, какая разница? Он — не для меня. Я выйду замуж за кого-нибудь вроде Горфа, и меня будут бить и пинать всю оставшуюся жизнь.

— Нелегко живется женщинам в Джа-ру, вот что я скажу, — заметил фон Хорст.

— Не всем. Только таким, как Мумал и я. Женщины здесь — большие, сильные и любят драться. Если их ударят, они бьют в ответ. Им хорошо живется.

Мумал и я — другие. Она не из Джа-ру. Горф выкрал ее из другого племени. Я похожа на нее, а Грум — на Горфа. Мы бы убежали и вернулись в страну моей матери, но это очень далеко, и опасности слишком велики. Нас бы убили задолго до того, как мы добрались бы до Сари.

— Сари, — задумчиво сказал фон Хорст. — Это страна, откуда родом Дангар. Вот куда я хотел бы попасть, когда я сбегу отсюда.

— Ты никогда не убежишь, — сказала Лотаи. — Ты попадешь в малый каньон и никогда оттуда не выйдешь.

— Что это за малый каньон, о котором я столько слышал? — спросил мужчина.

— Очень скоро ты узнаешь. Вот идут Мумал и Грум с водой. Мы не должны много говорить друг с другом в присутствии Грум и Горфа. Если они узнают, что я добра к пленнику, они еще больше будут бить и пинать меня.

Внизу, на лестнице, балансируя с тяжелыми сосудами из тыквы на головах, показались две женщины. Мумал выглядела усталой и удрученной, Грум — разгоряченной и раздраженной, ее лицо было нахмурено и искажено злобной гримасой. Она задержалась у входа в пещеру.

— Я иду спать. Смотри, не шуми, — сказала она, и вошла в пещеру.

Мумал, проходя мимо Лотаи, остановилась и погладила ее по волосам.

— Я пойду спать, малышка, — сказала она.

— Я бы и сама хотела поспать, — заметила Лотаи, когда все остальные вошли в пещеру.

— Почему же ты не спишь? — спросил фон Хорст.

— Я должна следить за тобой.

— Я обещаю не уходить, пока ты стережешь меня, — заверил он ее. — Ступай и поспи. Я бы и сам не прочь.

Прежде чем ответить, она долго и внимательно смотрела на него.

— Я верю, что ты не сбежишь, — сказала она, — но если Горф обнаружит, что я сплю в пещере, то мне будет так же плохо, как если бы ты сбежал. Но если ты войдешь в пещеру, пока я сплю, и не будешь выходить, опасности не будет. Мы можем забраться в дальний угол и поспать, и тогда они нас не побеспокоят.

Фон Хорст очень устал и, должно быть, долго спал.

Когда он проснулся, Лотаи рядом не было. Он нашел ее вместе с остальными на уступе перед входом в пещеру.

Они ели вяленую оленину, запивая ее большими глотками воды. Горф и Грум ели шумно, как животные.

Никто не предложил фон Хорсту пищу. Она лежала маленькой кучкой на куске кожи, в которую была завернута, отвратительно выглядела и дурно пахла, но все же это была пища, а фон Хорст сильно проголодался. Он направился к Горфу, где была еда, и наклонился, чтобы взять ее. Но Горф оттолкнул его руку.

— Хорошая еда не для рабов, — прорычал он. — Ступай за пещеру и собери кости и объедки.

По тошнотворному запаху в пещере фон Хорст мог предположить, что за пища предназначалась для него, пища, которую он мог бы есть, лишь действительно голодая. Он знал, что его будущая жизнь среди этих людей, какой бы длинной или короткой она ни оказалась, будет во многом зависеть от того, как он поведет себя.

Он снова потянулся за пищей, и снова Горф оттолкнул его руку, но на этот раз фон Хорст схватил его запястье, рывком поднял его на ноги и нанес сильный удар в челюсть. Горф рухнул наземь. Фон Хорст взял кусок оленины, сосуд с водой и перешел к противоположной стороне входа, где, широко раскрыв глаза и дрожа, сидели Мумал и Лотаи. Тут он расположился и принялся за еду.

Грум не произнесла ни слова, глядя на фон Хорста, но кто знал, что у нее в голове. Была ли она полна ярости от того, что чужак сбил с ног ее отца? Разозлилась ли она, когда чужак забрал пищу? Или же она втайне восхищалась его мужеством, силой и умением?

Вскоре сознание вернулось к Горфу. Он открыл глаза и приподнялся на локте. Казалось, он был в замешательстве и старался сообразить, что же произошло. Он уставился на фон Хорста и оленину, которую тот ел.

Горф потер челюсть, осторожно касаясь ее и как бы опасаясь, что она сломана, а затем принялся за еду.

Больше никто не сказал ни слова, но фон Хорст был удовлетворен — он знал, что не будет лишен еды, и словесное подтверждение этого факта было излишним.

Тянулся бесконечный пеллюсидарский день. Фон Хорст ел и спал. Горф охотился, иногда возвращаясь с целой тушей или с частью добытого с соплеменниками животного, иногда и с пустыми руками. Фон Хорст видел, как по огромным холмам бродили группы людей.

Он говорил с Лотаи и Мумал. Время от времени в разговор вступала Грум, но чаще она молча сидела, глядя на фон Хорста.

Фон Хорст хотел знать, какова будет его судьба и когда он узнает об этом. Безвременье Пеллюсидара не позволяло определить продолжительность событий.

Возможно, именно поэтому пеллюсидарцы часто казались такими медлительными. «Сразу же» здесь могло означать, что прошел час или день по солнечному времени внешнего мира, а, может быть, и больший отрезок времени. Возможно, Мамт думал, что он быстро распорядится судьбой пленников, но фон Хорсту это казалось вечностью. Он ни разу не видел Фрага с тех пор, как они расстались у подножия утеса, и если даже он никогда больше его не увидит, какое это могло иметь значение.

Однажды фон Хорст сидел на уступе перед входом в пещеру, думая о Ла-джа, как он часто делал, и о том, жива ли она. Он был один, поскольку Горф охотился, Мумал и Лотаи отправились в каньон за клубнями, похожими на картофель, а Грум спала в пещере. Он наслаждался одиночеством, не слыша перебранок и ругани этого семейства, возникавших всякий раз в присутствии Грум или Горфа. Он вызывал в себе приятные воспоминания, представляя лица друзей прошедших дней, — друзей, которых он больше никогда не увидит; но эта мысль не слишком огорчала его. Было приятно вспомнить радостные минуты прошлого. Его мечты были прерваны шарканьем сандалий внутри пещеры.

Грум проснулась и вышла на уступ. Девушка постояла с минуту, внимательно глядя на него.

— Ты был бы мне хорошим мужем, — сказала она. — Я хочу тебя.

Фон Хорст рассмеялся.

— Почему ты думаешь, что я был бы хорошим мужем? — спросил он.

— Я видела, как ты справился с Горфом, — ответила она. — И мне рассказали, что ты сделал с Трогом.

Я хочу, чтобы ты на мне женился.

— Но я чужак и пленник. А женщины вашего племени, как я слышал, не могут выходить замуж за мужчин из других племен.

— Я поговорю об этом с Мамтом. Может быть, он согласится. Ты был бы для Мамта хорошим воином.

Фон Хорст усмехнулся. Он чувствовал себя в безопасности.

— Мамт никогда не даст на это согласия, — сказал он.

— Тогда мы убежим, — объявила Грум. — Я устала жить здесь. Я их всех ненавижу.

— Ты уже все обдумала?

— Да. Это решено, — ответила Грум.

— А если я не захочу жениться на тебе? — спросил он.

— Для тебя лучше жениться на мне, чем умереть, — ответила она ему. — Если ты останешься здесь, то отправишься в малый каньон навстречу смерти.

— Мы не сможем убежать. Если бы можно было бежать, я был бы уже далеко. Я все время искал такую возможность.

— Мы можем убежать, — сказала Грум. — Я знаю способ, которого не знаешь ты.

— А как же Горг? — спросил он. — Я думал, тебе нужен Горг.

— Да, но я его не заполучу.

— Если я помогу тебе получить Горга, поможешь ты мне бежать? — спросил он, поскольку в мозгу его неожиданно родилась одна идея.

— Что ты можешь для меня сделать?

— У меня есть план. Если мы пойдем к Мамту вместе, ты попросишь его разрешения выйти за меня замуж. Он наверняка откажет, тогда я мог бы поговорить с ним о Горге.

— Я согласна, — сказала она.

— А ты поможешь мне бежать?

— Да, — пообещала она.

Пока они говорили, фон Хорст заметил людей, возвращающихся в селение. Они приближались, крича и смеясь как воины-победители, а один из них ехал верхом позади другого воина, и едва он спешился, как был окружен огромной толпой говорящих и жестикулирующих людей. Человек из внешнего мира наблюдал за ними без особого интереса, просто из любопытства. Он не мог знать причину их ликования.

Вскоре после возвращения воинов фон Хорст заметил какое-то движение в роще у подножия утеса. На земле сооружались костры для приготовления пищи, что было необычным, поскольку еда готовилась в каждой семье на уступах у входа в пещеры.

— Будет кароо, — сказала Грум. — Мы все спустимся вниз для того, чтобы досыта есть и пить.

— Что такое кароо? — спросил он. Этого слова он никогда раньше не слышал.

Грум пояснила, что это празднество в честь какого-нибудь значительного события, в котором принимают участие все соплеменники. Она не знала причины этого кароо, но предположила, что отмечают нечто важное, совершенное вернувшимся отрядом.

— Мы не можем спуститься, пока Горф не вернется или пока Мамт не пошлет за нами, — сказала она, — потому что мне приказали оставаться здесь и следить за тобой. Из-за тебя я могу пропустить праздник. Ты мне надоел. Хоть бы ты умер!

— Тогда ты не получишь Горга, — напомнил он ей.

— Я в любом случае его не получу. Ты ничего не сможешь сделать, чтобы добыть его для меня. Я бы взяла взамен тебя, но ты не такой, как Горг. Подожди, ты его увидишь. Сравнивать его с тобой — это все равно, что сравнивать тандора с тагом, и, кроме того, у него огромная борода. А у тебя лицо гладкое, как у женщины. Ты всегда соскребаешь бороду странным блестящим ножом, который носишь с собой.

В этот момент в пещеру вернулись Лотаи и Мумал, а вскоре и Горф. Мужчина нес тушу убитой им антилопы, а женщины — запас клубней. После того как они сложили еду в пещеру, Горф приказал всем спуститься.

Внизу у скал собралось много народа: все племя целиком, как заключил фон Хорст.

Они все время говорили и смеялись — собравшимися овладело, казалось, праздничное настроение, что контрастировало с их обычным поведением. Чужой воин все еще был окружен столь плотной толпой, что сначала фон Хорсту не удалось даже мельком взглянуть на него. На пленников не обращали внимания, и Фраг печально сидел на корточках, прислонившись к стволу дерева, в то время как фон Хорст стоял, с интересом наблюдая за толпой.

В это время его заметил Мамт.

— Иди сюда! — закричал он. Затем он повернулся к воину, бывшему в центре внимания. — Вот пленник, каких никто раньше никогда не видел. У него лицо гладкое, как у женщины, и светлые волосы. Трога и Горфа он скрутил, как младенцев. Эй, ты, иди сюда! — снова приказал он фон Хорсту.

Когда пленник приблизился, воин пробрался сквозь толпу, чтобы взглянуть на него, и мгновение спустя они очутились лицом к лицу.

— Торек! — воскликнул фон Хорст.

— Ну и ну! — заорал человек. — Это Фон, разрази меня гром. Так это он скрутил Трога и Горфа? Не удивительно. Я могу справиться с ними обоими, а он может справиться со мной.

— Ты его знаешь? — спросил Мамт.

— Знаю ли я его? Мы друзья. Мы вместе сбежали из Басти, взяв с собой рабов.

— Друзья? — воскликнул Мамт. — Он чужак. «Укротители мамонтов» не заводят дружбу с чужаками.

— А он мой друг, и хороший друг, — отпарировал Торек, — поэтому он должен быть другом всего нашего племени. Он великий воин, ему можно позволить жить среди нас и взять жену из наших женщин, или же беспрепятственно идти своей дорогой.

Мамт мрачно нахмурился.

— Нет! — вскричал он. — Он чужой и наш враг, и он умрет, как все враги. Мамт берег его для малого каньона. Когда Мамт будет готов, он отправится туда.

Мамт все сказал.

Глава 15

Смертный приговор был вынесен, но фон Хорст не очень переживал, поскольку ожидал этого. Он с самого начала знал, что его пленение окончится смертью, если только ему не удастся сбежать. А когда именно это произойдет — в мире без времени не имело особого значения. Торек рассердился, но ничего не мог сделать для опасения друга, ведь Мамт был вождь, а его слово — закон. Он ворчал и жаловался втихомолку, но, когда пир начался, присоединился к остальным, и вскоре, очевидно, забыл о своем горе, наслаждаясь едой и напитками.

Фон Хорсту и Фрагу разрешили участвовать в празднике, и, попробовав немного предложенного напитка, фон Хорст заключил, что с ним и вправду все позабудешь. Напиток готовили женщины из смеси дикой кукурузы, разных трав и меда. Он был недурен на вкус, и такой крепкий, что мог свалить даже лошадь. Его пили вволю и мужчины, и женщины, хотя с разными последствиями. Некоторые стали болтливыми и веселыми, другие, напротив, вздорными и драчливыми; то в одном, то в другом уголке рощи вспыхивали потасовки. Некоторые вообще не пили, и фон Хорст заметил среди них Лотаи и Мумал. Грум, напротив, очевидно, любила выпить, и это обострило черты ее характера — она стала еще более воинственной, властной и самоуверенной.

Фон Хорст не без любопытства наблюдал, как она приблизилась к огромному мужчине и обхватила руками его шею — под влиянием выпитого подавляемые чувства вырвались на волю. Вид Грум, выражающей страсть, был смешным. Гигант грубо разомкнул ее руки и резко оттолкнул, да так, что она растянулась на земле. Грум мгновенно поднялась — настоящая фурия с искаженным от ярости лицом. Фон Хорст подумал, что она собирается броситься на столь нелюбезного кавалера, но вместо этого девушка кинулась к Мамту.

— Я хочу мужа, — взвизгнула она. — Я хочу Горга.

Мамт повернулся к великану.

— Что скажет Горг? — спросил он.

Итак, это был Горг. Фон Хорст вполне оценил этого малого и был рад, что ему не пришлось сражаться с ним ради столь «прекрасной» Грум. Горг был настоящим гигантом. Он, должно быть, весил около трехсот фунтов и поигрывал налитыми мускулами.

Горг громко загоготал.

— Жениться на самке тарага! — рявкнул он. — Я лучше женюсь на махаре.

— Ты слышала, — сказал Мамт. — Возвращайся на кароо и оставь человека в покое. Он не для тебя.

— Он для меня, — взвизгнула Грум. — У меня есть воин, который сразится с Горгом.

Все взглянули на Горфа, и последовал громовой раскат хохота.

— Давай, Горф, — закричал воин, — покажи нам, как ты задашь Горгу, только не убивай его. — Горг шумно захохотал. — Давай, Горф, — продолжил он. — Если ты меня победишь, я заберу Грум, и не стану упрекать тебя за то, что ты хочешь от нее избавиться.

— Она выпила слишком много тумала, — прорычал Горф. — Я никогда не обещал сразиться для нее с Торгом, Горг мой друг, я не хочу его обижать.

Это вызвало новый взрыв хохота, а на взгляд Горга, ситуация была так забавна, что он начал кататься по земле, рыча от восторга. Грум ничего не сказала. Несколько мгновений она молча смотрела на Горга и Горфа, а затем повернулась к Мамту.

— Я не сказала, что Горф будет сражаться с Торгом.

Горф трус. Он ни за что не будет драться, если есть возможность увильнуть. Здесь находится настоящий мужчина, который сразится с Горгом, он сделает это прямо сейчас.

— Кто он? — спросил Мамт.

У фон Хорста засосало под ложечкой. Он знал, что за этим последует.

Грум толстым грязным пальцем указала на него.

— Вот он, — громко закричала она.

— Он чужестранец, — возразил Мамт, — как же он может сражаться за тебя?

— Но ведь никто другой не будет, — заметила Грум.

Мамт покачал головой, но едва он открыл рот, как Горг сказал:

— Пусть он сразится со мной. Это кароо, и нам надо бы развлечься.

— Ты обещаешь не убивать его? — спросил Мамт. — Я берегу его для малого каньона.

— Я не буду его убивать, — пообещал Горг.

Фон Хорст подошел к ним.

— Если я возьму над тобой верх, — спросил он, — ты возьмешь Грум в жены?

— Так принято у нашего народа, — сказал Мамт. — Ему придется взять ее, но ты его не победишь.

— Ну-ка, давай! — заревел Горг. — Дайте мне сразиться с ним!

— Как мы будем бороться? — спросил фон Хорст. — Есть ли какие-то правила?

— Вы должны бороться, как звери, — объяснил Мамт. — Вы не можете использовать ни оружие, ни камни, ни палки. Вы будете бороться, пока один из вас не сможет продолжать или не сдастся.

— Я готов, — сказал фон Хорст.

— А ты, Горг? — спросил Мамт.

Горг беспечно и презрительно расхохотался.

— Да, — объявил он.

— Тогда сражайтесь, — скомандовал Мамт.

Зрители собрались вокруг соперников. Горг был в прекрасном настроении. Отчасти, причиной этого был выпитый тумал, ну и, конечно, легкие победы, одержанные в прошлом. Он со своими друзьями отпускал шутки по адресу фон Хорста и Грум. Шутки эти были довольно грубыми, но чрезвычайно всем нравились — всем, кроме Грум. Она была в ярости.

— Подожди, я до тебя доберусь, — визжала она. — Ты пожалеешь, что вообще родился на свет.

Фон Хорст ухмыльнулся, представив себе, что за жизнь будет уготована Горгу, если он проиграет. Смерть и та казалась краше.

Неожиданно Горг бросился на фон Хорста, намереваясь схватить его своими мускулистыми, похожими на окорока ручищами, но фон Хорст наклонился и проскользнул под ними; затем он повернулся и ударил Горга в челюсть — удар был ошеломляющий. Прежде чем гигант успел опомниться, фон Хорст нанес новый удар, и снова его противник зашатался. Теперь Горг был в бешенстве. Он больше не отпускал шуточки. Он взревел как рассерженный слон и продолжил атаку на европейца. И снова фон Хорст увернулся, а неуклюжий противник, пошатываясь, проковылял еще шагов десять, прежде чем смог остановиться.

Когда Горг повернулся, то увидел, что фон Хорст идет в атаку. Это ему и было нужно. Теперь-то он схватит заносчивого малого и пересчитает ему все кости.

Он стоял, выжидая, широко расставив ноги и раскинув руки. Фон Хорст быстро кинулся к Горгу. Не добежав до него, он подпрыгнул, согнул колени и со всей силы ударил ногами ему в лицо. Результат оказался ошеломляющим. Горг проделал полное сальто назад, приземлился на голову и уткнулся лицом в грязь.

Шатаясь и не вполне сознавая, что происходит, Горг медленно поднялся на ноги. Фон Хорст ждал его.

— Может быть, хватит? — спросил он. Ему не хотелось нападать на человека в таком состоянии. Зрители вопили, подбадривая его, и с непостоянством и жестокостью, присущими толпе, глумились над поверженным чемпионом. Грум, видя, что ее мечты сбываются, громко визжала, призывая фон Хорста прикончить почти беспомощного человека, но Горг не собирался сдаваться. Возможно, он услышал голос Грум и предпочел умереть. Он ринулся на своего более легкого противника, рыча как зверь.

— Убью! — кричал он.

Таким образом, фон Хорст вынужден был продолжить, ибо знал, что Горг не угрожал попусту. Если бы этому молодцу удалось поймать его в свои мощные лапы, ему бы пришел конец. Обеими руками фон Хорст схватился за запястья Горга, быстро повернулся, неожиданно — нагнулся вперед и швырнул великана через голову — это был прием джиу-джитсу, очень простой, но зрители были в восхищении. Горг тяжело рухнул и остался лежать. Фон Хорст подошел поближе и встал над ним.

— Убей его! Убей его! — кричала возбужденная выпитым тумалом толпа дикарей, жаждавших крови.

Фон Хорст повернулся к Мамту.

— Я выиграл? — спросил он.

Вождь кивнул.

— Ты выиграл, — сказал он.

Победитель взглянул на Грум.

— Вот твой муж, — сказал он. — Иди и возьми его.

Женщина подскочила и набросилась на распростертого Горга с ударами и пинками. Фон Хорст поморщился и отвернулся. Остальные, смеясь, вернулись к еде и питью.

Торек подошел и похлопал фон Хорста по спине.

— Я же говорил им, что ты великий воин, — воскликнул он.

— Тебе ли не знать, — сказал фон Хорст с усмешкой.

— Пойдем к нам, — сказал Торек. — Ты ничего не ешь и не пьешь. Так кароо не делается.

— Зачем мне участвовать в кароо? — спросил фон Хорст. — Я даже не знаю по какому поводу праздник.

— Они поймали Белого Старика, Убийцу. Это следует отпраздновать. Никогда еще у нас не было такого умного старого мамонта, к тому же великана. После следующего сна мы начнем его обучать, и, когда он покорится, Мамт будет ездить на нем. Это подходящий мамонт для вождя.

— Хотел бы я посмотреть, как его будут обучать, — заметил фон Хорст. Он подумал, что вряд ли Белый Старик захочет учиться.

— Я спрошу Мамта, можешь ли ты прийти, — сказал Торек. — Наверное, это будет после сна. После кароо всем захочется поспать.

Двое друзей поговорили немного, обменявшись впечатлениями о том, что случилось с ними с тех пор, как они расстались; затем Торек ушел, чтобы выпить с приятелями, а фон Хорст нашел Лотаи. Вместе они наблюдали за празднеством, ставшим к тому времени шумным и буйным. Драк стало больше, а смех сделался оглушительным. Обычно полные достоинства старые воины глупо кривлялись и смеялись сами над собой.

У многих из женщин заплетался язык и затуманился взгляд. Наблюдая за ними, фон Хорст был поражен тем очевидным фактом, что человеческая природа очень мало или совсем не изменилась с каменного века до настоящего времени. Если не считать различий в языке и одежде, это могли бы быть сегодняшние люди из внешнего мира. Он заметил, что к нему нетвердой походкой идет Грум. На мгновение она ослабила присмотр за новоиспеченным супругом. Фон Хорст привлек ее внимание и сделал знак рукой.

— Что тебе нужно? — спросила она.

— Ты не забыла наш уговор? — спросил пленник.

— Какой уговор? — удивилась девушка.

— Если я заполучу для тебя Горга, ты поможешь мне убежать.

— Когда все заснут после кароо, я покажу тебе дорогу, но сейчас ты уйти не сможешь. Тебя схватят тараги. После того как пленников возьмут в большой каньон, тараги уйдут, потом ты сможешь идти.

— Тогда будет слишком поздно, — сказал он, — ведь я пойду в малый каньон, и, если я правильно истолковал то, что слышал, я не вернусь.

— Нет, — согласилась она, пожав плечами, — ты не вернешься. Но я обещала показать тебе, как ты сможешь бежать. Это единственный путь, который я знаю, и если тебе не удастся им воспользоваться, это не моя вина.

Затем она отправилась, покачиваясь, на поиски Горга, а фон Хорст вернулся к Лотаи.

Праздник, как показалось фон Хорсту, продолжался бесконечно, но в конце концов те, кто еще держался на ногах, побрели в пещеры спать.

Горг напился до бесчувствия, и Грум била его палкой по голове, то ли пытаясь поднять его, то ли отомстить, а может и убить, — этого фон Хорст не знал.

Лотаи, Мумал и Горф поднимались в свою пещеру — последний был настолько пьян, что, по мнению фон Хорста, карабкаться по лестнице в таком состоянии было для него равносильно самоубийству.

Европеец подошел поближе к Грум.

— Они все разошлись по пещерам спать, — прошептал он. — Теперь ты можешь мне все рассказать.

— Ступай на уступ перед пещерой Горфа и жди меня там.

Карабкаясь по лестнице в пещеру, он слышал, как Грум бьет и поносит Горга, и улыбнулся, размышляя о людях позднего каменного века и современной цивилизации. Главное различие, похоже, заключалось в манере себя вести, но сущность от этого не менялась. Он был знаком с женщинами из внешнего мира, похожими на Грум, — столь же хищными и кровожадными.

Он сел на уступе и стал ждать. Фон Хорст был совсем один. Остальные ушли спать в пещеру. Он подумал о Лотаи, о печальной жизни ее и Мумал. Он подумал и о Ла-джа, и эти мысли тоже были грустными.

Казалось странным, что эта маленькая дикарка занимала так много места в его жизни, что без нее будущее рисовалось серым и унылым. Могло ли случиться, что он влюбился в нее? Он принялся анализировать свои чувства, но лишь вздохнул и пришел к выводу, что бесполезно бередить прошлое: факт остается фактом — она ушла из его жизни, оставив ранящую пустоту.

Появилась Грум. Ее маленькие глазки налились кровью, нечесаные волосы были грязнее, чем всегда, она источала зловоние.

— Ну, — сказала она, — я думаю, Горг осознал, что у него есть жена.

— Зачем ты его била? — спросил фон Хорст.

— С этого и следует начинать, — объяснила она. — Если им хоть мизинец в рот положишь, они всю руку оттяпают, вот как с Мумал случилось.

Он кивнул в знак того, что понимает ее философию, ибо снова вспомнил женщин из внешнего мира, похожих на нее. Возможно, их приемы были более утонченны, но цель оставалась той же. Брак для них означал борьбу за господство. Они понимали равенство по-своему — захватив половину, требовали и остальное.

— А сейчас, — сказал он, — расскажи мне, как я могу бежать.

— Позади пещеры Горфа есть отверстие, — объяснила Грум. — Оно ведет в туннель. Когда я была маленькой, я очень боялась Горфа — он бил меня. Однажды я вырвалась из его лап и спряталась в этой дыре.

Я знала, что он не осмелится идти за мной, потому что всегда говорил нам, что этот туннель ведет в Молоп-Аз.

Он грозил, что убьет меня, когда я выйду, — если, конечно, не упаду в Молоп-Аз и не сгорю.

Я знала, что если выйду, он и вправду может меня убить, поэтому я решила остаться в дыре, пока он не заснет. Потом я стала думать о Молоп-Аз. Может быть, мне пойти по туннелю, посмотреть, что там, и вернуться невредимой. В конце концов, если я и упаду в него, какал разница. Горф был такой злой, что рано или поздно убил бы меня. В этом я была убеждена, поэтому решила попытать судьбу и взглянуть на Молоп-Аз. Ребенком я была очень любопытна.

— Что такое Молоп-Аз? — спросил фон Хорст.

— Это огненное море, в котором плавает Пеллюсидар. Мы знаем об этом, потому что кое-где дым и огонь выходят из-под земли. В горах есть отверстия, из которых течет расплавленный камень. Покойника, которого похоронили в земле, понемногу уносят демоны и сжигают в Молоп-Аз. Это точно, потому что, когда мы откапываем тело, часть его исчезает, а иногда его и вовсе не оказывается.

— И ты нашла Молоп-Аз?

Она покачала головой.

— Нет. Туннель ведет в малый каньон. Оттуда, если постараешься, ты легко сможешь сбежать из Джа-ру: просто поднимись к краю каньона и вскарабкайся на утес. Тогда ты попадешь в другой каньон, который ведет из нашей страны в другую, где «укротители мамонтов» бывают редко.

— Спасибо, — сказал фон Хорст.

— Но сейчас ты не можешь идти. Тебя схватят тараги. Они в дальнем конце туннеля. Они будут там, пока пленников не заберут в малый каньон.

— Что такое малый каньон? — спросил он.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Что такое малый каньон? Это и есть малый каньон.

— Что там происходит?

— Скоро узнаешь. А сейчас я возвращаюсь к Горгу.

Ты дал его мне, а я сдержала свое слово. Я не знаю, стоило ли для этого так стараться, но, по крайней мере, у меня будет собственная пещера.

Она повернулась и ушла.

«По крайней мере, у меня будет собственная пещера!» — усмехнулся фон Хорст. Очевидно, выйти замуж, чтобы иметь собственную пещеру, — вечный обычай.

Глава 16

Выспавшись, фон Хорст вышел из пещеры. Воздух был чист и свеж, а прохладный ветерок смягчал жар от высоко стоявшего в небе солнца. Он огляделся и увидел, что жизнь в скальном поселении снова кипела. Откуда-то снизу он услышал свое имя и увидел Торека, который подавал ему знаки, приглашая сойти вниз.

Горф еще не вышел из пещеры, и фон Хорст спустился, присоединившись к Тореку у подножия утеса. Собралось много воинов. Там был и Мамт, и хотя он увидел фон Хорста, не обратил на него внимания.

— Мы идем обучать Белого Старика, — сказал Торек. — Мамт разрешил тебе пойти с нами. Ты можешь ехать со мной на моем мамонте.

В эту минуту показалось и стадо, управляемое пастухами, восседавшими на огромных животных. Это были хорошо обученные мамонты, шедшие спокойно и послушно. Когда все воины взобрались на них, Мамт поехал впереди, ведя их к главному каньону. Ущелья, ведущие в каньон, были по большей части узкие, с крутыми скалистыми склонами. Перед входом в одно из них Мамт остановился. Вход был очень узким и закрыт большими бревнами, перевязанными для большей надежности толстым канатом из длинных растений. Воины отвязали канат, и два мамонта, управляемые седоками, подняли и перенесли бревна; затем отряд проник в ущелье. Недалеко от входа оно расширялось, дно было ровным. Проехав совсем немного, фон Хорст заметил огромного мамонта, стоявшего в тени дерева. Он покачивался взад и вперед, ритмично мотая головой и хоботом в такт движению тела. На левой стороне головы у него виднелся пучок белых волос. Это и был Белый Старик, Убийца. Фон Хорст узнал бы это огромное животное среди тысячи его сородичей.

Увидев отряд, зверь поднял хобот и затрубил. От предупреждающего рева этого гиганта задрожали скалы. Он двинулся навстречу людям, и тогда фон Хорст заметил, что к одной из его ног привязана огромная колода. Животное могло двигаться, но колода не давала ему бежать быстро. К Белому Старику с двух сторон подогнали мамонтов с наездниками. Когда он попытался поднять хобот и схватить людей, мамонты задержали его хобот своими, для Чего потребовалась вся их сила.

Еще один воин подъехал поближе и вскарабкался на спину одного из прирученных мамонтов, чтобы пересесть на шею Белого Старика. Близость человека прицела пленника в ярость. С трубным ревом он попытался вырваться от удерживавших его по бокам животных.

Он силился поднять хобот и сбросить с себя человеческое существо, раскачиваясь при этом и таща за собой привязанную к его ноге огромную колоду.

Белый Старик, Убийца, был умудрен прожитыми годами, и, осознав, что силой ему ничего не добиться, неожиданно успокоился и сделался кротким, как ягненок. Тогда началось обучение. Наездник резко хлопнул его по голове и одновременно мамонты, стоявшие сзади и сбоку, подтолкнули его вперед. Удар по голове старика означал, что надо остановиться, и три больших обученных мамонта остановили его. Эти движения повторялись снова и снова; затем его научили поворачивать направо и налево с помощью удара ногой то в правый, то в левый бок. Белый Старик обучался быстро. Мамт выл в восторге.

Это было и в самом деле мощное и умное животное, достойное вождя. Дрессировщики не спускали глаз с Белого Старика, следя за его поведением, но он был покорен и кроток.

— Я никогда не видел, чтобы дикий мамонт так легко подчинялся и так быстро обучался, — воскликнул Мамт. — Он уже обучен, пусть сейчас он идет один, без сопровождения. Чуть позже мы отвяжем колоду.

Наездники отогнали мамонтов от Белого Старика; великан стоял спокойно, мотая хоботом взад и вперед, всем своим видом выказывая послушание. Молодой воин, восседавший на нем, резко хлопнул его по спине, приказывая двигаться вперед. Вдруг Белый Старик согнул хобот и схватил наездника, мгновенно превратившись в настоящего разъяренного дьявола.

Вопя от ярости, он поднял сопротивляющегося воина над головой и с силой швырнул перед собой на землю. Воины, участвовавшие в обучении, повернули своих мамонтов, но было слишком поздно. Белый Старик опустил огромную ножищу и вдавил воина в землю.

Потом он схватил всадника с ближайшего мамонта, швырнул его через все ущелье, не переставая трубить.

Когда Белый Старик потянулся за следующим воином, тот развернул мамонта и отступил, но Белый Старик последовал за ним, волоча тяжелую колоду. На этом обучение могучего пленника закончилось. Мамт, разочарованный и сердитый, приказал покинуть ущелье; бревна у входа были водворены на место и все двинулись обратно в поселок.

Фон Хорст наблюдал за всем с интересом, подогреваемым прошлым его опытом общения с Белым Стариком. Симпатии европейца были на стороне мамонта, и он втайне порадовался тому, как старое мудрое животное разделалось с укротителями, взяв реванш за страдания и унижения, которым подверглось.

Фон Хорст также хотел научиться управлять этими великанами, как люди Джа-ру, поэтому, когда они выехали из ущелья, он попросил Торека дать ему править мамонтом, на котором они ехали, и Торек, удивленный, согласился. Так фон Хорст приобрел навык, казавшийся столь же бесполезным, как и все, чему он когда-либо научился в своей жизни.

— Удастся ли вам когда-нибудь приручить Белого Старика? — спросил он.

Торек покачал головой.

— Если только Мамт не сошел с ума, — ответил он, — он не станет рисковать еще одним воином. Это настоящий убийца. Такого никогда не приручить. Он убил много воинов, и, зная, как легко с нами справиться, он всегда будет опасен.

— Что же вы с ним сделаете?

— Он будет уничтожен, но не раньше, чем доставит племени кое-какое развлечение.

Они ехали молча. Фон Хорст извлек из памяти полузабытые воспоминания. Наиболее свежим, ясным и отчетливым из них была Ла-джа. Он полуобернулся к Тореку.

— Лотаи хорошая девушка, — сказал он.

Торек удивился и нахмурился.

— Что ты знаешь о Лотаи? — спросил он.

— Я живу в пещере Горфа.

Торек что-то промычал.

— Лотаи будет хорошей женой одному из воинов, — рискнул заметить фон Хорст.

— Ему придется сразиться со мной, — сказал Торек.

Фон Хорст улыбнулся.

— У Грум есть муж, — сказал он. — Если кто-то возьмет в жены Лотаи, ему не придется брать и Грум тоже. Ему надо лишь сразиться с тобой. Но я не знал, что тебе она нравится. И Лотаи не знает, что она тебе нравится.

— Откуда тебе это известно?

— Она так сказала.

— Ты ее хочешь? — спросил Торек.

— Она очень привлекательная, но любит другого.

— А ты боишься сразиться с ним?

— Нет, — ответил фон Хорст. — Я не боюсь сразиться с ним. Я уже это сделал и победил.

— И ты на ней женился? — голос Торека прозвучал как звериный рык.

— Нет, я знаю, что она его любит.

— Кто он? Он ее не получит. Я его убью. Кто он?

Скажи мне!

— Ты, — сказал фон Хорст с усмешкой.

Торек, казалось, опешил.

— Ты уверен? — спросил он.

— Совершенно. Это она мне сказала.

— Еще до следующего сна я спрошу Мамта и возьму Лотаи в свою пещеру.

— Ты должен спрашивать разрешения Мамта?

— Да, ведь он вождь.

— Спроси его сейчас, — предложил фон Хорст.

— Почему бы и нет, — согласился Торек. Он погнал своего мамонта вперед, поравнявшись с Мамтом.

— Я хотел бы взять в жены Лотаи, дочь Горфа, — сказал он вождю.

Мамт нахмурился.

— Нет, — сказал он.

— Почему? — спросил Торек. — Я хороший воин.

У меня нет жены. Я люблю Лотаи.

— Я тоже, — сказал Мамт.

Торек вспыхнул. Он уже было собрался возразить, когда фон Хорст предупреждающим жестом приложил палец к губам и придержал мамонта, пока тот не занял прежнее место в шеренге.

— У меня есть один план, — сказал фон Хорст.

— Какой план? — спросил Торек.

— План, по которому ты получишь Лотаи и в то же время сделаешь для нее кое-что, и она будет счастлива.

— И что именно?

— Она и ее мать, Мумал, очень несчастливы здесь.

Мумал хотела бы вернуться в Сари, в страну, откуда Горф похитил ее, а Лотаи хочет пойти с ней.

— Ну и что я могу сделать? — спросил Торек.

— Ты можешь забрать их. Только так ты получишь Лотаи.

— Я не могу забрать их, — сказал Торек. — Я никогда не смог бы вывести их из поселения.

— Ты бы увез их в Сари, если бы мог?

— Люди Сари просто убили бы меня.

— Сариане не убили бы тебя. Мумал — сарианка, а у меня есть друг по имени Дангар, который позаботился бы о том, чтобы тебя приняли в племя. Он сделает все, о чем я его попрошу.

— Это бесполезно, — настаивал Торек, — мне никогда не удалось бы уйти с двумя женщинами.

— А если бы мог, ты бы сделал это? — спросил фон Хорст.

— Да. Если Лотаи пойдет со мной, я покину племя.

— За пещерой Горфа есть туннель.

— Да, я о нем знаю. Он ведет в Молоп-Аз.

— Он ведет в малый каньон. Когда тараги уйдут из другого конца туннеля, вы можете выйти через него с Лотаи и Мумал.

— Откуда ты знаешь, что он ведет в малый каньон? — спросил Торек.

— Я говорил кое с кем, кто ходил по туннелю до того места, где были тараги.

Торек долго ехал молча, прежде чем ответить. Отряд вернулся в поселение и спешился. Пастухи увели мамонтов. Мамт был мрачен и зол. Он повернулся к фон Хорсту.

— Ступай в пещеру Горфа, — приказал он, — и оставайся там. Может быть, после сна мы заберем тебя в малый каньон.

— Это твой конец, мой друг, — сказал Торек. — Мне жаль. Я думал, нам удастся найти способ взять тебя с собой в Сари, но путь будет закрыт, тараги не уйдут, пока тебя не заберут в малый каньон, а тогда будет слишком поздно.

Фон Хорст пожал плечами.

— Тут уж ничего не поделаешь, — сказал он.

— Ничего, — согласился Торек.

Он шел рядом с фон Хорстом, направляясь к лестнице, что вела в пещеру Горфа.

— Может быть, мы разговариваем в последний раз, — сказал он.

— Может быть, — согласился фон Хорст.

— Ты поговоришь обо мне с Лотаи?

— Конечно. Что мне ей сказать?

— Спроси, пойдет ли она со мной в Сари, она и Мумал. Если она пойдет, то укажи правой рукой на солнце в следующий раз, когда увидишь меня. Если нет, подними левую руку. Я буду ждать. Если они будут согласны, скажи им, что, когда остальные отправятся в малый каньон, они должны спрятаться. Я сделаю то же самое. Потом мы сможем войти в туннель и дойти до тарагов. Когда племя уйдет из малого каньона, мы сможем выйти и отправиться на поиски Сари.

— Прощай, — сказал фон Хорст. Они достигли подножия лестницы. — Прощай и желаю удачи. Я поговорю с Лотаи, как только смогу.

Фон Хорст застал Лотаи и Мумал одних перед входом в пещеру, и тотчас же рассказал им о планах Торека. Обе женщины пришли в восторг, потом они долго сидели, мечтая о будущем. Пришел Горф и потребовал есть. Как обычно, он вел себя грубо, орал и рычал на фон Хорста.

— Я не буду тебя больше кормить, — сказал он. — Мамт говорит, что в малом каньоне все готово. Тебя заберут туда вместе с другими пленниками, и ты больше не вернешься.

— Я буду скучать по тебе, Горф, — сказал фон Хорст.

Тот взглянул на него с тупым изумлением.

— А я не буду по тебе скучать, — зло пробурчал он.

— Мне будет не хватать твоих хороших манер и гостеприимства.

— Ты болван, — сказал Горф.

Он сожрал свою пищу и поднялся.

— Я иду в пещеру спать, — объявил он. — Если нас позовут в малый каньон, разбудите меня.

Залезая в пещеру, он намеревался ударить Лотаи ногой, но она увернулась.

— Почему у тебя нет мужа? — спросил он. — Меня от тебя тошнит, я устал тебя кормить, — прокричал он и влез в пещеру.

Все трое молчали. Они не осмеливались обсуждать побег, поскольку боялись, что их могут подслушать.

Женщины думали о счастье, о Сари, о любви. Мужчина думал не о будущем, а о прошлом — о мире, где он родился, о друзьях и семье, о прекрасной девушке, которая лишь ненадолго вошла в его жизнь и все еще наполняла ее. Для него не было будущего — только краткий период неопределенности, а потом — смерть.

По лестнице к уступу перед пещерой Горфа проворно вскарабкался молодой мужчина. Он остановился и окинул взглядом всех троих, задержавшись на Лотаи.

— Ты должна идти в пещеру Мамта, — сказал он. — Он выбрал тебя своей женой.

Лотаи страшно побледнела, в больших глазах застыл ужас. Она хотела что-то сказать, но только хватала ртом воздух, держась рукой за горло.

Фон Хорст взглянул на посланца.

— Передай Мамту, что Лотаи заболела, — сказал он, — но скоро она придет.

— Лучше ей не задерживаться, — предупредил тот, — если она не хочет, чтобы ее побили.

Когда он ушел, все трое некоторое время переговаривались шепотом, затем Лотаи поднялась и вошла в пещеру. Фон Хорст и Мумал оставались какое-то время на месте, а потом и они, захотев спать, покинули уступ.

Фон Хорста разбудили громкие крики снаружи; потом вошел Горф, зовя Лотаи. Ответа не последовало.

Фон Хорст приподнялся.

— Лотаи здесь нет, — сказал он. — Не шумите так, я хочу спать.

— Где она? — спросил Горф. — Она должна быть здесь.

— Может быть, но ее здесь нет. Мамт послал за ней и велел прийти в его пещеру. Ступай и спроси у Мамта, где она.

Двое воинов вошли в пещеру.

— В пещеру Мамта она не пришла, — сказал один из них. — Он послал нас за ней.

— Может, с ней что-то случилось, — предположил фон Хорст.

Воины вместе с Горфом обыскали пещеру. Они расспросили Мумал, но она, как и фон Хорст, ответила, что за Лотаи посылал Мамт. В конце концов они ушли, а обитатели пещеры вышли на уступ. Вскоре фон Хорст заметил, что воины начали поиск в селении. Они обыскали каждую пещеру, но не нашли Лотаи. Среди деревьев у подножия утеса фон Хорст разглядел Мамта, и по его жестам понял, что тот чрезвычайно сердит.

И он не ошибся. Вскоре вождь сам пришел в пещеру Горфа и осмотрел ее; он расспросил Горфа, Мумал и фон Хорста. Ему хотелось бы обвинить кого-нибудь из них или всех сразу, но доказательств у него не было.

Нахмурившись, Мамт остановился перед фон Хорстом.

— Ты приносишь несчастье, — сказал он, — но это не будет продолжаться долго. Мы сейчас идем в малый каньон.

В малый каньон! Конец пеллюсидарских приключений приближался. Ну и что из того? Все умрут. Иногда принять это легче, иногда труднее. Даже безнадежно больной старик упорно цепляется за жизнь. Но это просто один из непреложных законов Природы.

Он спустился вслед за воинами по лестнице к подножию утеса. Там собрался весь клан — мужчины, женщины и дети. В поселение пригнали стадо мамонтов, и огромные животные сажали мужчин, женщин и детей себе на спины.

Фон Хорст огляделся вокруг, ища Торека, но не мог его найти; потом ему приказали сесть на спину мамонта позади воина. На другом животном он увидел Фрага; таким же образом разместились и другие пленники.

Там были люди из Амдара, Го-хала, Ло-гара. Фон Хорст никогда раньше не видел этих пленников, только Фрага, но он слышал о них от Мумал, Грум и Лотаи.

Ему хотелось поговорить с человеком из Ло-гара, потому что он был из страны Ла-джа. От воспоминаний у него потеплело на сердце.

Вскоре он заметил Торека. Тот стоял в стороне среди деревьев, спокойно глядя на фон Хорста, и когда человек из внешнего мира перехватил его взгляд, то поднял правую руку и вытянул ее к солнцу. Торек кивнул и отвернулся. Сразу же после этого Мамт тронул своего мамонта, и за ним последовали остальные. Волосатые воины со своими женщинами и детьми и огромные звери, на которых они восседали, представляли собой картину первобытной дикости, которая могла привести фон Хорста в ужас и не в столь мрачный момент. Это была вдохновляющая прелюдия к смерти. Он огляделся. Рядом с ним оказался Горф, одиноко восседавший на спине мамонта.

— Где Мумал? — спросил фон Хорст.

Горф взглянул на него и нахмурился.

— Она заболела, — сказал он. — Хоть бы она умерла, тогда я мог бы взять хорошую жену. Я не стану охотиться для нее и двух ее отродий.

Вскоре тропа привела к отвесному краю каньона.

Здесь племя спешилось и вернуло мамонтов пастухам, после чего мужчины, женщины и дети расположились как в амфитеатре, вдоль края каньона.

— Это, — сказал воин, с которым ехал фон Хорст, — и есть малый каньон.

Глава 17

На краю малого каньона столпились члены племени, желавшие лучше видеть его дно, расположенное футов на тридцать ниже. С одной стороны каньона был сооружен большой загон, в котором находилось несколько мамонтов, а с противоположной стороны имелась пещера, вход в которую преграждали небольшие бревна. Пока фон Хорст стоял, как и все глядя вниз, к нему подошел Горг, держа в руках веревку, на одном конце которой была петля.

— Просунь сюда ногу, — сказал он фон Хорсту, — и затяни покрепче.

К ним подошли еще два воина и ухватились за веревку вместе с Горгом.

— Спускайся вдоль края, — приказал Горг. — Скоро твои проблемы разрешатся. Как бы я хотел поменяться с тобой местами.

Фон Хорст ухмыльнулся.

— Нет уж, спасибо, — сказал он. — Я знаю, чего я избежал.

— Когда достигнешь дна, отвяжи веревку, — проинструктировал его Горг.

Затем все трое спустили его вниз. Вытянув веревку наверх, они привязали к ней каменный нож и копье с каменным наконечником для фон Хорста и опустили ее вниз. То же они проделали с другим заключенным. Это был Фраг.

Вождь Басти сердито посмотрел на фон Хорста.

— В хорошенькое дельце ты меня втянул, — прорычал он.

— Да, мой друг, — ответил фон Хорст. — И ты тоже валишь с больной головы на здоровую, как говорят мои американские друзья; и все это подтверждает вывод, к которому я недавно пришел — мода на бакенбарды и котелки меняется, но человеческая натура — никогда.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

— Насколько я могу судить, теперь все равно, что мы произнесем или о чем подумаем на дне этого каньона.

Сверху спустили оружие для Фрага, а затем, по очереди, трех оставшихся пленников, которых также вооружили. Кучка обреченных стояла, ожидая смерти и гадая, как будет выглядеть эта костлявая старуха. Они были сильными и решительными людьми, и в глубине души каждый из них намеревался продать свою жизнь как можно дороже. Тот факт, что они были вооружены, оставлял им хоть слабую, но все же надежду отвоевать в сражении жизнь и свободу.

Фон Хорст внимательно рассматривал пленников, которых он раньше не видел.

— Кто из вас родом из Ло-гара? — спросил он.

— Я из Ло-гара, — сказал самый молодой из них. — А почему ты спрашиваешь?

— Я долго был с девушкой из Ло-гара, — ответил фон Хорст. — Мы вместе бежали из Басти, где нас держали в рабстве. Мы были на пути в Ло-гар, когда двое людей из Басти похитили ее, пока я спал.

— Кто была эта девушка? — спросил этот человек.

— Ла-джа.

Тот присвистнул от удивления.

— Дочь Бруна, вождя, — сказал он. — Тебе крупно повезло, что ты не добрался с ней до Ло-гара.

— Почему? — спросил фон Хорст. — Что ты имеешь в виду?

— Что будет с нами здесь — еще неясно, но если бы ты добрался до Ло-гара с Ла-джа, тебя убил бы Газ.

С тех пор как Ла-джа исчезла, он был чрезвычайно воинственно настроен. Бастианам повезло, что он не знал, кто похитил ее. Газ — великий человек. Он одной рукой может уничтожить целое племя таких, как бастиане.

Опять этот Газ! Фон Хорст почти пожалел о том, что ему не пришлось встретиться с этим доблестным воином.

Он повернулся к Фрагу.

— Человек из Ло-гара не слишком-то высокого мнения о вас, бастианах, — насмешливо сказал он.

— Он бастианин? — спросил пленник из Ло-гара.

— Он вождь, — пояснил фон Хорст.

— Я Дай из Ло-гара, — воскликнул молодой воин. — Ты похитил дочь моего вождя, ты, людоед. Я убью тебя!

Он кинулся на Фрага, держа свое копье с каменным наконечником как шпагу. Фраг отскочил назад, парировав первый удар. Из дикой толпы зрителей, стоявшей на краю каньона, послышался крик одобрения.

Итак, двое пленников начали непримиримую дуэль.

Фраг превосходил своего противника в весе фунтов на пятьдесят, но у того было преимущество в возрасте и ловкости. Первый надеялся свалить Дая силой своего веса, но Дай был для него слишком проворен. Каждый раз молодой воин отскакивал в сторону; то же он сделал и при третьей попытке Фрага, а затем быстро развернулся и вонзил копье в бок бастианина.

Люди одобрительно кричали:

— Убей его! Убей!

Фраг зарычал от боли и ярости, развернулся и бросился на Дая. Тот оставался на месте, пока Фраг не приблизился почти вплотную, а затем неожиданно припал к земле и нанес удар своим оружием прямо в живот бастианина. Когда Фраг скорчился, с криком упав на землю, Дай вытащил копье и вонзил его снова прямо в сердце противника. Так нашел смерть Фраг, вождь Басти, — Ла-джа была отомщена одним из воинов своего племени.

Посреди криков и завываний толпы послышался голос воина Амдара:

— Смотрите, тараги! Вон там! — И он указал в ту сторону каньона, где была пещера.

Фон Хорст вместе с остальными посмотрел туда. Решетка из бревен перед входом в пещеру была поднята воинами, и пять огромных тарагов, крадучись, пошли но дну каньона — пять могучих саблезубых тигров.

— Тандоры! — воскликнул человек из Го-хала. — Они выпустили на нас тандоров. Они дали нам копья и ножи, чтобы бороться с тарагами и тандорами.

— Они хорошего мнения о наших бойцовских качествах, — сказал с усмешкой фон Хорст, взглянув на противоположную сторону каньона, где из загона выпустили мамонтов.

Всего было пять мамонтов, пять неприрученных зверей-убийц. Один из них, возвышавшийся, точно гора, над своими сородичами, сердито заревел, увидев тарагов и людей. Все пятеро, тяжело ступая, направились к центру каньона, туда же неслись и огромные кошки.

Пути зверей должны были пересечься. Один из тигров, далеко опередив других, несся в сторону пленников.

Фон Хорст был достаточно знаком с повадками и мамонтов и тигров и знал, что они, будучи непримиримыми врагами, нападут друг на друга, как только встретятся. Чем это могло обернуться для него и его товарищей, оставалось только гадать. Может быть, многие из них ослабнут в грядущей битве, и это даст людям шанс уничтожить тех, кто не будет убит. Но принесет ли это пользу? Возможно, те, кто выживет, будут освобождены. Фон Хорст спросил об этом Дая из Ло-гара.

— «Укротители мамонтов» никогда не позволят пленникам уйти, — ответил Дай. — Если нас не убьют звери, мы будем уничтожены каким-нибудь другим способом.

— Попробуем добраться до края каньона, — сказал фон Хорст. — Может быть, нам удастся бежать. Я видел небольшую тропинку возле загона, которая ведет наверх. Мне сказали, что если мы пойдем этим путем, воины не будут преследовать нас. Этот путь ведет в страну, где, по каким-то причинам, они никогда не бывают.

— Тараги и тандоры никогда не дадут нам добраться туда, — ответил Дай.

Тараг, бежавший впереди, приготовился к нападению. Он низко припал к земле и крался к людям. Его изогнутый хвост нервно подрагивал. Ярко горящие глаза уставились на фон Хорста, стоявшего немного впереди своих товарищей. А в это время каньон уже содрогался от визга и рева напавших друг на друга зверей.

— Бегите, — сказал фон Хорст, обернувшись к остальным. — Может быть, кому-то из вас удастся спастись.

Тараг бросился вперед, издав ужасный рык, разинув пасть и обнажив огромные, похожие на клинки, зубы. Он с ревом атаковал фон Хорста. Лейтенант однажды уже отразил нападение тарага с помощью копья с каменным наконечником. В тот раз судьба была на его стороне. Казалось невероятным, чтобы такая удача повторилась. Но была ли это просто удача? Ловкость, сила и стальные нервы — вот что было решающим в его победе. Не подведут ли они в борьбе и с этим исчадием ада?

Когда тараг прыгнул, фон Хорст упал на одно колено и ткнул копье в землю острием вверх. Он был очень решителен и спокоен, хотя ему и приходилось действовать быстро. Фон Хорст наклонил конец копья вперед, целясь в широкую грудь саблезубого хищника, а затем, когда животное напало, отскочил в сторону и быстро поднялся на ноги. Копье вонзилось глубоко в грудь тарага, и тот с ужасным ревом стал кататься в грязи на дне каньона. Но вскоре он снова поднялся, со свирепым рычанием ища того, кто стал причиной его ранения.

Животное заметило фон Хорста и попыталось добраться до него, но наконечник копья глубоко проник в его тело, и зверь уже не мог напасть. Его рычание было оглушительным, но фон Хорст видел, что это ничем ему не грозит, и оглянулся, оценивая свои шансы добраться до края каньона. Его товарищи продвигались в этом направлении. Тараги и мамонты сошлись в битве гигантов. Три тигра готовились напасть на самого маленького из мамонтов. Остальные мамонты стояли, тесно прижавшись друг к другу, четвертый тараг — самый большой из всех — кружил вокруг них.

Фон Хорст направился к краю каньона. Он надеялся, что звери не заметят его, но огромный тараг, круживший вокруг мамонтов, увидел человека. Он остановился, взглянул на него и бросился в погоню. У фон Хорста не было теперь копья, чтобы встретить атаку хищника, атаку, которая должна была стать в его жизни последней.

Человек прикинул расстояние до края каньона. Мог ли он добраться до него, прежде чем будет схвачен могучим зверем? Он в этом сомневался. Потом он увидел огромного мамонта, который, как он еще раньше заметил, отделился от группы и шел вперед, словно стараясь отсечь тарагу путь. Фон Хорст решил, что тандору показалось, будто огромная кошка пытается уйти от него, и мамонт решил догнать и атаковать.

Теперь у него появился шанс бежать. Если мамонт перехватит саблезубого тигра раньше, чем последний доберется до фон Хорста, или атака тарага обернется против мамонта, он сможет легко добраться до безопасного места, пока все животные в каньоне заняты друг другом. Подгоняемый этой слабой надеждой, он бросился бежать. Но тараг не собирался упускать столь легкую добычу. Он не обратил внимания на мамонта и продолжал преследовать человека. Фон Хорст, бросив взгляд через плечо, пришел в ужас от скорости, с которой мчался огромный мамонт. Он бежал, стремясь преградить хищнику путь. Тигр догонял фон Хорста. Ему было безразлично, кто доберется до него первым. Какая разница в том, умрет ли он от ужасных клыков или будет подброшен высоко в воздух, а затем растоптан ногами доисторической твари?

Дикари, собравшиеся в каньоне, выли от восторга, глядя на эту захватывающую гонку со смертью. Мамт обнаружил, что трое пленников нашли тропу на краю каньона и были близки к свободе. Тропа не охранялась, поскольку «укротители мамонтов» полагали, что никто, кроме них, о ней не знает; к тому же она была протоптана так слабо, что никто бы ее и не обнаружил, если бы не знал о ее существовании.

Но теперь Мамт видел, что пленники добрались до края каньона и начали подъем, и поспешно послал воинов перехватить их. Однако было весьма сомнительно, что воинам удастся вовремя добраться до края каньона и поймать беглецов.

Внизу, на дне каньона, тараг прыгнул, чтобы схватить фон Хорста. Дикая тварь была, очевидно, равнодушна к близости мамонта, который мчался теперь параллельно ей, надеясь, видимо, выиграть гонку и вырвать свою добычу. И тут случилось нечто странное.

Мамонт легко и быстро вытянул хобот и обхватил тело тарага, остановив его прыжок прямо в воздухе. Могучий титан качнул визжащую и царапающую когтями тварь туда и обратно, а затем, со всей своей силой, швырнул ее. Намеренно или случайно, но он бросил тигра на выступ каньона, прямо в зрителей, заставив их броситься врассыпную. Разъяренный и лишь слегка раненный, тараг бросился вслед убегающим людям, кусая их направо и налево.

Но фон Хорст ничего этого не видел. Он был слишком поглощен собственным опасным приключением.

Ибо как только мамонт избавился от тарага, он обвил человека своим мощным хоботом и поднял его высоко в воздух. Для фон Хорста это означало конец. Он прочел про себя молитву, прося о скорой и безболезненной смерти. Когда животное повернулось, он бросил беглый взгляд на развернувшуюся на краю каньона борьбу — обезумевший тараг атаковал вооруженных копьями людей, мужественно пытавшихся ему противостоять; затем он увидел трех тарагов и четырех мамонтов, сошедшихся друг с другом в ужасающей битве, сопровождавшейся трубным ревом, визгом и оглушительным рычанием.

Схвативший его мамонт проворной рысью двинулся вниз по каньону. Фон Хорст не мог понять, почему он не был отброшен или раздавлен. Может быть, это существо играло с ним, намереваясь продлить его мучения?

Что таилось на уме у смышленого гиганта? Он согнул хобот, и, к удивлению фон Хорста, осторожно опустил человека себе на шею. Мамонт некоторое время не разжимал хобота, дав фон Хорсту возможность обрести равновесие, затем хобот был убран.

Миновав отчаянно сражающихся зверей, мамонт понес фон Хорста к нижнему краю малого каньона. Человек поудобнее расположился за большими ушами, используя их в качестве опоры, после чего ему представилась возможность взглянуть вниз.

На левой стороне головы мамонта было пятно из белых волос.

Ах-Ара, Ма-Рахна — Белый Старик, Убийца! Возможно ли, чтобы животное узнало его? Благодарило ли оно за услугу, которую человек ему оказал? Фон Хорст с трудом мог в это поверить, но, с другой стороны, ведь мамонт не убил его? Что же он делал сейчас, как не пытался спасти его?

Фон Хорст хорошо знал, каким умом обладали эти могучие животные и какую необычайную мудрость приписывали Белому Старику люди из Джа-ру; это знание и надежда на лучшее убеждали его, вопреки доводам рассудка, что он нашел верного и могучего союзника. Но какая могла быть от этого польза? Они все еще пересекали малый каньон, в котором насмерть бились звери с налитыми кровью глазами. Если бы он был у края каньона, он мог бы бежать по тропе, но он был совсем не там — его несли к той стороне каньона, которая была перегорожена бревнами.

Вскоре стало очевидным, что Белый Старик пытается бежать из каньона в этом направлении. Бойкой рысью он направлялся прямо к барьеру, и в пятидесяти футах от преграды он пригнул голову и бросился вперед.

Фон Хорста охватил ужас. Впереди их обоих ждала смерть от удара о бревна, преграждавшие выход. Он подумал даже — не соскользнуть ли ему со спины атакующего животного. Но зачем? Смерть от когтей и зубов огромных кошек была бы еще ужаснее, чем та, что ожидала его впереди, — сильный удар и забвение.

Так он по крайней мере не будет страдать.

Мамонт кажется медлительным, неуклюжим животным, но это далеко не так. Белый Старик с силой экспресса на полном ходу сбил заграждение из бревен.

Фон Хорст плотно прижался к нему, ухватившись за уши. Он ожидал конца. С тех пор как он высадился с дирижабля «0-220», он встретился в свирепом Пеллюсидаре со столькими опасностями, что приближение смерти его не беспокоило. Когда он потерял Ла-джа, это было лишь постоянной борьбой за выживание.

В конце концов, стоила ли жизнь таких мук?

Все произошло в мгновение ока. Могучая голова ударилась о тяжелый барьер. Бревна треснули, как сухой хворост, и разлетелись во все стороны. Огромное животное споткнулось о нижние бревна, едва не сбросив человека, затем задержалось на мгновение и вырвалось из малого каньона.

Глава 18

То, что он был свободен, казалось фон Хорсту почти невероятным. Свершилось настоящее чудо. Он получил награду за человеческое отношение к огромному пленнику. Но что ожидало его в будущем? У него было средство передвижения, но что ему было с ним делать? Куда вез его мамонт? Мог ли он управлять им? Мог ли он сбежать от него? А если да, куда следовало ему направиться? Теперь он знал, что надежды добраться до Сари практически нет. Он мог бы вернуться в Лес смерти, чтобы найти след Дангара, хотя фон Хорст сознавал, что войти в этот мрачный и зловещий лес равнозначно самоубийству.

Ему хотелось бы отправиться в Ло-гар, потому что это была страна Ла-джа. С того момента как фон Хорст оставил Лес Смерти, он знал, в каком направлении Ло-гар, и потому решил, что при первой же возможности отправится в страну Ла-джа. По крайней мере, была надежда, что она нашла туда дорогу. Однако, учитывая все ужасы и нелепые приключения, с которыми можно было здесь встретиться, эти шансы были близки к нулю.

Да и как ему добраться туда, даже если судьба и направила его на верный путь? Он безоружен, если не считать грубого каменного ножа, который дали ему «укротители мамонтов», и бесполезного теперь патронташа, с которым он не расставался по причине столь же необъяснимой, как и то, что стражники так и не отобрали его.

Правда, за то время, что фон Хорст провел в Пеллюсидаре, он узнал много обычаев этой страны, что также научило его разумной осторожности. Однако хватит о будущем. Что же ему было делать теперь?

Белый Старик замедлил шаг и легко спускался к главному каньону, обходя поселение «укротителей мамонтов» и малый каньон. Не было никаких признаков погони, и фон Хорст решил, что члены племени были столь поглощены нападением бешеного саблезубого тигра, что даже не заметили неожиданного исчезновения его и Белого Старика.

В этот момент мамонт добрался до предгорья и пошел вдоль реки, на берегу которой фон Хорст и был схвачен людьми Мамта. Гладкий склон впереди был усеян пасущимися животными, при виде которых фон Хорст задался вопросом, как же он добудет себе пищу, используя лишь каменный нож. Он был озабочен и намерениями Белого Старика. Если животное оставит его на открытой равнине, ему никогда не добраться до деревьев на берегу реки из-за огромного стада, а добраться туда необходимо — иначе не спастись. Там он мог найти укрытие и материал для лука, стрел и копья — необходимого оружия в вечной борьбе за жизнь, наполнявшей все существование человека в этом диком мире.

Белый Старик повернул налево и собрался было двигаться параллельно течению реки. Фон Хорст не хотел идти в этом направлении, по открытой равнине, где росли лишь редкие деревья. Он стремился к густым прибрежным зарослям.

Фон Хорст был свидетелем безуспешной попытки обучить Белого Старика. Сейчас он спрашивал себя, помнит ли огромное животное, чему его учили, а если помнит, будет ли подчиняться? Может быть, попытки управлять им вызовут у мамонта воспоминания об унижениях, которым он подвергся, и о том, каким образом он избавился от последнего погонщика?

Фон Хорст мгновение колебался, а затем пожал плечами и подтолкнул Белого Старика левой ногой. Это ни к чему не привело. Он снова несколько раз ударил ногой. И тогда животное пошло к реке. Фон Хорст продолжал толкать его ногой. Затем он остановил мамонта с помощью сигнала, которому научился у «укротителей мамонтов». Фон Хорст резко хлопнул по макушке Белого Старика и соскользнул на землю. Ему было любопытно, что будет теперь делать мамонт. Тот просто послушно стоял, помахивая хвостом. Фон Хорст погладил ему хобот.

— Хороший, хороший мальчик, — сказал он тем тоном, каким обычно обращаются к лошади. Белый Старик нежно обвил его хоботом, а затем отпустил, и фон Хорст направился через лес к реке. Он лег на живот и напился, мамонт тоже подошел и принялся пить рядом с ним.

Фон Хорст не торопился покидать берега реки. Он ловил рыбу, собирал орехи и фрукты, несколько раз ел и спал; он изготовил лук со стрелами и хорошее прочное копье. Копье фон Хорст делал, помня о тарагах. Оно было длиннее прежнего и несколько тяжелее.

Копье это он смастерил из гибкого дерева, и его не так легко было сломать.

Пока фон Хорст жил у реки, он часто видел Белого Старика. Огромное животное кормилось в зарослях бамбука рядом с тем деревом, на котором фон Хорст соорудил примитивное убежище. Встретившись с ним, фон Хорст не забывал погладить мамонта и поговорить с ним, ибо он был в этот момент его единственным товарищем. Когда мамонт долгое время отсутствовал, он ожидал возвращения Белого Старика и беспокоился за него. Это была странная дружба, дружба человека и мамонта, и, как предполагал фон Хорст, в ней было много общего с тем, что происходило во внешнем мире много веков назад, во времена приручения диких животных.

Изготовив оружие, фон Хорст решил отправиться на поиски Ло-гара. То, что он ступит на эту землю, было столь же маловероятно, как и то, что он найдет Сари, но фон Хорст не мог просто оставаться там, где был, ожидая смерти от несчастного случая или от старости.

Кроме того, чувство юмора и любопытство подталкивали его к тому, чтобы увидеть легендарного Газа.

Белый Старик расположился рядом, под деревом, спасаясь от жарких лучей стоявшего в зените солнца, слегка покачивая хоботом, и фон Хорст подошел к нему, чтобы приласкать на прощание, ибо он в самом деле привязался к своему огромному другу.

— Мне будет не хватать тебя, старина, — сказал он. — Мы много чего с тобой повидали. Удачи тебе! — И он похлопал его по косматому хоботу. Затем повернулся и зашагал прочь, в неизвестность.

Глядя в даль, на дорогу, где горизонт расплывался в мягкой дымке, было трудно представить себе, что всего лишь в каких-нибудь пятистах милях под его ногами, под этим примитивным нетронутым миром, может быть город, задыхающийся от уличного движения и заполненный бесчисленным множеством людей, спешащих по своим делам и живущих спокойной, размеренной жизнью. И если им что и угрожает, то лишь неосторожный водитель или банановая кожура, по небрежности брошенная на тротуаре.

Фон Хорсту было любопытно узнать, что сказали бы его друзья, если бы им довелось увидеть элегантного, утонченного лейтенанта Фридриха Вильгельма Эрика фон Мендельдорфа унд фон Хорста одетым лишь в набедренную повязку, настоящего жителя эпохи плейстоцена. А потом его мысли вернулись к Пеллюсидару и Ла-джа. Он спрашивал себя, почему она его так не любила, и неожиданно вздрогнул от внезапного озарения — ведь он любит ее, он любит эту маленькую дикарку, не подозревавшую о существовании таких вещей, как алфавит и светские манеры. Он пытался отбросить эту мысль, спрятать в подсознании, но она настойчиво возвращалась к нему.

Он брел, погруженный в задумчивость, размышляя о том, что в Пеллюсидаре дороги вели в никуда и что здесь тебе либо везет, либо ты — труп. Он не слышал, что происходило у него за спиной — он думал о Ла-джа из Ло-гара, а за ним кто-то шел, шел тяжелым шагом.

Потом он вдруг вернулся к действительности и вновь обрел бдительность, но было слишком поздно. Кто-то обхватил его вокруг талии и поднял над землей. Уже в воздухе он обернулся и увидел мохнатую морду Белого Старика; тот осторожно опустил человека на широкую шею. К фон Хорсту вновь вернулись надежды на будущее — вот что делала с человеком дружба, даже дружба с бессловесным существом.

— Ну, старина, — воскликнул он, — ты чуть не сорвал с меня набедренную повязку, но я рад тебя видеть!

Тебе тоже стало одиноко, правда? Похоже, и у тебя и у меня не так-то много друзей. Ну, что же, мы будем вместе столько, сколько ты пожелаешь.

Белый Старик нес через опасные преграды человека, к которому чувствовал странную привязанность.

Даже могучий тараг сходил с тропы мамонта, на них не напало ни одно животное, мимо которых они проходили.

Однажды над ними кружил типдар, огромный птеранодон, который мог бы унести взрослого быка. Они шли под тенью двадцатифутовых распростертых крыльев, мамонт — спокойно, а человек — полный тревоги, но тот не бросился в атаку.

Они остановились, чтобы утолить жажду, поесть и выспаться. Поскольку время в этом мире ничего не значило, фон Хорст и не пытался вести ему счет. Он знал только, что они, должно быть, ушли далеко от Джа-ру.

Он часто шел пешком, чтобы размять мускулы, и Белый Старик шагал так близко от него, что его волосатый хобот касался обнаженного тела человека.

Чтобы чем-нибудь заняться, фон Хорст обучил животное нескольким трюкам — поднимать его по команде себе на голову и спускать на землю, становиться на колени и ложиться, идти шагом и рысью, атаковать по сигналу, поднимать и переносить предметы, валить дерево, упершись в него головой.

Белый Старик, казалось, учился с удовольствием и гордился своими успехами. То, что он необыкновенно умен, фон Хорст знал давно, но еще он, несомненно, обладал чувством юмора, и порой фон Хорст готов был поклясться, что мамонт посмеивается над своими собственными шутками. Одна из них состояла в том, чтобы обхватить человека сзади за лодыжку и поднять его в воздух, но он ни разу не уронил и не поранил его, всегда чрезвычайно осторожно опуская на землю. Кроме того, если ему казалось, что фон Хорст слишком долго спит, он наступал на него и притворялся, что собирается раздавить; или же наполнял хобот водой и устраивал ему душ. Человек никогда не знал, что его ждет в следующий раз, но скоро понял, что Белый Старик никогда не причинит ему вреда.

Фон Хорст понятия не имел, сколько они прошли, но предполагал, что это было значительное расстояние, однако они не встретили ни одного поселения и не видели ни одного человеческого существа. Его восхищали обширные необитаемые пространства, целиком отданные в распоряжение диких животных. Таким был когда-то и внешний мир. И это казалось чем-то невероятным.

Он мог только гадать, был ли теперь ближе к Ло-гару, чем раньше. Этот поход часто казался ему безрассудным и безнадежным. Но что еще оставалось делать?

Он мог с равной вероятностью идти как в верном направлении, так и в ошибочном. Если бы Ла-джа была с ним, он, может быть, решил бы остаться навсегда в одной из прекрасных долин, которые они пересекали, но о том, чтобы жить всегда одному, нечего было и думать. Итак, он продвигался вперед, открывая для себя мир, о существовании которого и не подозревал.

С каждой новой возвышенностью, на которую ступала его нога, росла и его тяга к неизвестному. Что там, за вершиной? Какие новые горизонты ему откроются?

Однажды, когда Белый Старик, мощно ступая, направлялся к небольшому холму, а человек представлял себе картины, скрывающиеся за его вершиной, он услышал громкий рев, за которым последовал другой.

С этим ревом, казалось, смешивались человеческие голоса.

Для фон Хорста люди были врагами — настолько прочно он усвоил обычаи каменного века, но он решил все же взглянуть на них. Может, это были жители Ло-гара? Может быть, он достиг Ло-гара!

По звукам можно было предположить, что люди гнали стадо, в котором было много быков.

Соскользнув с шеи Белого Старика, фон Хорст приказал гиганту оставаться на месте; затем он осторожно двинулся вперед, надеясь достичь вершины хребта незамеченным. Это ему удалось, и мгновение спустя он уже наблюдал такую сцену, которая заставила его усомниться в своем рассудке.

Он лежал на невысоком утесе, а внизу, под ним, расположились четверо существ, точно возникших из кошмарного сна. У них были приземистые человеческие тела. Лицо, плечи и грудь покрыты длинными коричневыми волосами. На затылке торчали короткие, тяжелые рога, очень похожие на рога бизона. А хвосты были с пушистой кисточкой на конце. Их рев был похож на рев быка, и одновременно они могли говорить по-человечески.

Эти необычные существа пытались приблизиться к скале, но оттуда летели камни и не давали им подойти.

Вероятно, какое-то существо или существа, скрытые от глаз фон Хорста выступом скалы, держали оборону.

Наступавшие всякий раз ревели от бешенства, и время от времени одно из существ било ногой по земле, точно разъяренный бык, поэтому фон Хорст сразу окрестил их людьми-бизонами. Они никак не оборонялись, поскольку никто из четверки ни разу не бросил камень в ответ.

Случайно он уловил одно-два слова из их разговора и обнаружил, что они говорят на общем для всех человеческих существ Пеллюсидара языке. Вскоре один из них повысил голос и закричал, обращаясь к тому, кто держал их у подножия утеса.

— Хватит бросаться камнями, гилок, — сказал он. — Тебе только хуже будет, когда мы тебя поймаем, а мы тебя поймаем, уж будь уверен. У тебя нет ни пищи, ни воды, так что тебе придется выйти либо умереть с голоду.

— Что вам от нас нужно? — спросил голос из глубины скалы.

— Нам нужна женщина, — ответил тот из людей-бизонов, который говорил и раньше.

— А я вам не нужен? — спросил голос.

— Только, чтобы убить тебя; но если ты отдашь нам женщину, мы тебя пощадим.

— Как мне узнать, что вы сдержите слово?

— Мы не лжем, — ответил человек-бизон. — Приведи ее сюда, и мы тебя отпустим.

— Я веду ее, — объявил голос.

— Ах ты свинья! — вырвалось потихоньку у фон Хорста.

Мгновенье спустя он увидел, как мужчина показался из-за выступа скалы, таща женщину за волосы. В ту же секунду он вскочил на ноги, охваченный ужасом и яростью, ибо с первого взгляда узнал их — это были Скраф и Ла-джа.

Некоторое время он приходил в себя, наблюдая за ними; потом приладил к луку стрелу, но Скрафа заслоняла собой девушка. Фон Хорст не мог стрелять, опасаясь ранить ее.

— Ла-джа! — закричал он.

Девушка обернулась на голос. Скраф и люди-бизоны увидели фигуру на вершине утеса.

— Посторонись, Ла-джа! — кричал он. — Посторонись!

Она мгновенно изогнулась, оттолкнув Скрафа, так что он стал прекрасной мишенью для лучника, чья стрела была уже натянута. Раздался звон струны.

Скраф вскрикнул и упал, схватившись за оперение стрелы, глубоко вонзившейся в его тело; падая, он разжал руку, державшую волосы Ла-джа.

— Беги! — приказал фон Хорст. — Беги вдоль скалы, а я побегу за тобой, пока не найду пути вниз.

Люди-бизоны, оправившись от изумления, уже неслись за девушкой, хотя их тяжелые, приземистые тела, казалось, не были приспособлены для бега.

Фон Хорст обернулся и позвал Белого Старика; затем он бросился вдоль гребня утеса. Почти сразу же он понял, что внешность людей-бизонов не соответствовала их проворству — они догоняли девушку. Он снова вытащил стрелу. Остановившись на мгновение, чтобы прицелиться в бежавшего впереди остальных человека-бизона и отпустить тетиву, он бросился вперед. Первый нагонявший ее человек-бизон лежал ничком на земле с торчащей из спины стрелой.

Он снова остановился и выстрелил. Как и раньше, ближайший к девушке преследователь рухнул наземь.

Он начал кататься по земле, но вскоре затих. Теперь их было лишь двое, но фон Хорст снова отстал. В конце концов он послал еще две стрелы в людей-бизонов. Ближайший упал, но другого он упустил. Еще дважды после этого он отпускал тетиву, но не попал, последний человек-бизон теперь был недосягаем для стрел и быстро настигал свою жертву. Впереди перед бегущей девушкой вырисовывался лес, состоявший из огромных деревьев. Только бы ей удалось добраться до него!

Все трое бежали молча. Фон Хорст едва удерживал равновесие, балансируя на гребне скалы. Но вот девушка исчезла за огромными стволами деревьев, а мгновение спустя человек-бизон последовал за ней. Фон Хорст обезумел. Скала казалась бесконечной, а спуска нигде не было. Что же будет с Ла-джа?

От того как неожиданно он ее нашел, как был близко от нее и потерял, у фон Хорста разрывалось сердце.

И в этот момент прямо за спиной он услышал знакомый рев Белого Старика, вскоре волосатый хобот обвился вокруг него и поднял на привычное место на массивной шее.

Сразу же за кромкой леса они достигли расщелины, и здесь мамонт осторожно спустился вниз. Фон Хорст развернул его и направил туда, где исчезла Ла-джа, но у леса он был вынужден спешиться, поскольку деревья росли слишком часто и не позволяли огромному животному войти в него.

Когда фон Хорст оставил Белого Старика, у него было предчувствие, что он в последний раз видит своего верного друга и союзника, и с тяжелым сердцем он углубился в мрачный, пугающий лес.

Но мысли о Белом Старике занимали его лишь мгновение, ибо вдалеке он услышал слабый крик, а затем голос дважды повторил его имя: «Фон! Фон!» — голос женщины, которую он любил.

Глава 19

Фон Хорст продирался сквозь лес. Ему еще никогда не доводилось видеть деревьев такого размера, к тому же росших так густо, что между ними едва можно было протиснуться. Нигде не было ни тропинки, и, двигаясь зигзагом, фон Хорст вскоре практически утратил ориентировку. Дважды он громко окликал Ла-джа, надеясь, что девушка отзовется, но ответа не последовало.

Фон Хорст понимал, что после всего случившегося ее похититель настороже и, продвигаясь так быстро, как только мог, проявлял бдительность.

Чем дальше он углублялся в лес, тем сильнее им овладевало чувство отчаяния и тщетности своих поисков; он опасался, что бесцельно ходит кругами. Кроме того, фон Хорста угнетала мысль о том, что он может так и не найти выхода из этого мрачного лабиринта, не говоря уже о том, чтобы вовремя добраться до Ла-джа и спасти ее. Фон Хорст шел, поглощенный мрачными мыслями, как вдруг лес кончился. Перед ним был вход в неглубокий каньон, и туда вела хорошо заметная тропа.

Со вновь вспыхнувшей надеждой фон Хорст двинулся вперед по тропе, поскольку его опытный глаз сразу определил, что кто-то совсем недавно вошел в каньон: в пыли на тропе он заметил нечеткий след крошечной ступни. Пройдя еще немного, он оказался в другом ущелье, но тропа была четко различима, и фон Хорст продолжал двигаться, будучи теперь уверенным, что вскоре догонит Ла-джа и ее похитителя.

Он уже пробыл в ущелье некоторое время и начал беспокоиться, так и не увидев тех, кого он думал обнаружить впереди него. Его разочарование росло. Вдруг сзади послышался шум. Фон Хорст быстро обернулся и увидел крадущегося за ним человека-бизона. В то мгновение, когда преследователь осознал, что его обнаружили, он издал рев. Вскоре по всему ущелью разнесся ответный рев, и отовсюду появились его сородичи.

Фон Хорст попал в ловушку. Стены каньона были хотя и невысоки, но совершенно неприступны; впереди и сзади него стояли люди-бизоны, преграждая дорогу к бегству. Каменные стены ущелья содрогались от сердитых голосов, полных вызова и угрозы. Люди-бизоны поджидали его. Теперь фон Хорст это понял. Они слышали, как он звал Ла-джа, они знали, что он пойдет этой дорогой, и ждали в укрытии в одном из ущелий, через которые он прошел. Как же легко он попался!

Что ему теперь делать? Люди-бизоны очень медленно приближались. Казалось, он внушает им необыкновенное почтение. Фон Хорст задал себе вопрос, было ли у похитителя Ла-джа время рассказать соплеменникам о том опустошении, которое этот странный гилок произвел в их рядах при первой встрече.

— Что ты делаешь в нашей стране? — спросил человек-бизон, стоявший к нему ближе всех.

— Я пришел за женщиной, — ответил фон Хорст. — Она моя. Где она?

— Кто ты такой? Мы никогда раньше не видели такого гилока, как ты, — гилока, который шлет смерть издалека на длинных палочках.

— Отдай мне женщину, — потребовал фон Хорст, — или я пошлю смерть всем вам.

Он вытащил из колчана стрелу и приладил ее к луку.

— Ты не можешь убить всех нас, — сказало это ужасное создание. — У тебя нет столько палочек, сколько есть ганаков.

— Кто такие ганаки? — спросил фон Хорст.

— Мы — ганаки. Мы отведем тебя к Дровану. Если он велит тебя не убивать, мы оставим тебя в живых.

— А женщина там?

— Да.

— Тогда я пойду. Где она?

— Иди за ганаками вверх по ущелью.

Невдалеке виднелось окруженное частоколом поселение. Люди-бизоны направились к своим жилищам и вскоре очутились в открытой долине, живописно поросшей деревьями.

Подойдя поближе, фон Хорст заметил вокруг поселения возделанные поля, на которых работали люди, — такие же, как он, а не ганаки; множество же ганаков шаталось без дела.

Единственная маленькая калитка вела в поселение, состоявшее из расположенных по окружности грязных хижин, плотно примыкающих друг к другу. Повсюду перед хижинами росли деревья, отбрасывая густую тень. В центре также были хижины и тенистые деревья.

К этим хижинам в центре сопровождающие и привели фон Хорста; там в тени он увидел большого человека-бизона, который хвостом с кисточкой сгонял с ног мух. Перед ним стояли Ла-джа и ее похититель, а дальше полукругом расположилась толпа любопытных ганаков.

Как только они приблизились, огромный бык посмотрел в их сторону. У него были тяжелые рога, а лицо, плечи и грудь — густо поросшие волосами. Его маленькие круглые глазки были широко расставлены и окружены рыжеватыми волосами. Вождь свирепо взглянул на фон Хорста и угрожающе взревел. Его голова была низко опущена, совсем как у быка.

— Кто это? — спросил он, указывая на фон Хорста.

— Это гилок, который убил тех троих, что были со мной, — сказал похититель Ла-джа.

— Расскажи мне снова, как он их убил, — приказал большой бык.

— Он послал маленькие палочки — сказал тот.

— Маленькие палочки не убивают, Трун. Ты или дурак, или лжец.

— Маленькие палочки убили тех троих, что были со мной и еще одного гилока, который там был. Я видел, как их убили, Дрован. Хочешь посмотреть? Эта штука у них в спине.

— Сходите за рабом, — приказал Дрован, — за старым и негодным.

Фон Хорст стоял не сводя глаз с Ла-джа. Он едва слышал то, что о нем говорили. Ла-джа смотрела на него. Ее лицо ничего не выражало.

— Значит, ты еще не умер, — сказала она.

— Я слышал, как ты меня звала, Ла-джа, — сказал он. — Я пришел, как только смог.

Она вскинула подбородок.

— Я тебя не звала, — сказала она высокомерно.

Фон Хорст был ошеломлен. Он слышал ее голос дважды, совершенно отчетливо. Неожиданно фон Хорст разозлился. Его лицо вспыхнуло.

— Ты маленькая дурочка, — сказал он. — К тому же неблагодарная. Тебя и спасать-то не стоило.

Затем он повернулся к ней спиной.

Фон Хорст сразу же пожалел о своих словах, но ему было больно — так больно, как никогда в своей жизни. И он был слишком горд, чтобы взять свои слова обратно.

Подошел человек-бизон, ведя с собой старую женщину-рабыню. Он подтолкнул ее к Дровану. Вождь грубо толкнул ее.

— Иди и встань там, — приказал он.

Старая женщина двигалась медленно — она была горбатой и совершенно беспомощной.

— Вот так, — крикнул Дрован. — Стой там, где стоишь.

— Эй, ты! — заорал он, указывая на фон Хорста. — Как тебя зовут?

Фон Хорст дерзко взглянул на это полуживотное. Он был зол — зол на себя и на весь мир.

— Когда ты со мной говоришь, не реви, — сказал он.

Дрован сердито хлопнул хвостом по ногам и нагнул голову, готовый броситься на человека. Он сделал несколько шагов навстречу фон Хорсту, затем остановился, с ревом ударяя по земле копытом, но человек не отступил и не показал своего страха.

Неожиданно вождь вспомнил о старой рабыне, стоявшей в стороне, там, где он ей указал, затем он снова обернулся к фон Хорсту.

— Если твои палочки убивают, — сказал он, — убей ее. Но я не верю, что они убивают.

— Мои палочки убивают, — сказал он. — Ганаки увидят, что они убивают.

Он сделал несколько шагов к старой рабыне и приложил стрелу к тетиве; затем он обернулся к Дровану и указал на Ла-джа.

— Ты освободишь меня и эту девушку, если я докажу вам, что мои палочки убивают? — спросил он.

— Нет, — прорычал вождь.

Фон Хорст пожал плечами.

— Ты сам виноват, — сказал он, натянул тетиву, и прежде чем кто-либо успел разгадать его намерения и вмешаться, стрела вошла в сердце Дрована.

Толпа мгновенно превратилась в стадо ревущих быков. Они набросились на фон Хорста и повалили его на землю, стараясь поддеть его на рога, но их было слишком много, и они мешали друг другу.

Еще чуть-чуть — и фон Хорсту пришел бы конец, но тут внимание нападающих привлек властный голос.

— Не убивайте его, — приказал он. — Оставьте его в покое. Это я сказал — вождь Кру.

Люди-бизоны немедленно оставили фон Хорста и повернулись к говорившему.

— Кто сказал, что Кру — вождь? — воскликнул один из них. — Это я, Тант, буду вашим вождем теперь, когда Дрован мертв.

Во время спора фон Хорст с трудом поднялся на ноги. Некоторое время он стоял, ошеломленный, но вскоре собрался с мыслями. Европеец быстро нагнулся за своим луком и нашел его. Несколько стрел выпали из колчана во время борьбы, фон Хорст подобрал их и положил на место. Потом огляделся. Все быки столпились вокруг претендентов на роль вождя, одни поддерживали Кру, другие — Танта. Фон Хорсту показалось, что сила на стороне Кру. Он шагнул поближе к тем, кто собрался вокруг Кру.

Незаметно он вынул из колчана стрелу. Рассудок подсказывал фон Хорсту не вмешиваться, но он все еще был зол и ему было безразлично, останется он в живых или нет. Неожиданно фон Хорст выпрямился.

— Кру — вождь! — закричал он и одновременно послал стрелу в грудь Танта. — Еще кто-нибудь не согласен с тем, что Кру — вождь? — спросил он.

Несколько быков, сгрудившихся вокруг Танта, бросились на него, наклонив голову, но те, что были на стороне Кру, ринулись им навстречу, и, пока они дрались, фон Хорст медленно отступил, оказавшись напротив хижины вождя. Ла-джа стояла рядом с ним, но он сделал вид, что не замечает ее, а поглощен странной борьбой этих полуживотных. Если они не входили в клинч, то целились низко опущенной головой в живот противника, стараясь вспороть его тяжелыми рогами.

Часто они ударялись рогами с такой силой, что падали наземь. Сходясь в клинче, противники хватали друг друга за плечи и, напрягшись и толкаясь, пытались головой ударить противника в лицо, шею или грудь.

Это была дикая, яростная драка, рев сражающихся делал ее еще ужаснее; но скоро все было кончено, ибо те, кто противостоял Кру, были побеждены в силу своей немногочисленности и отсутствия вождя, или бежали один за другим.

Новый вождь, опьяненный сознанием своей значительности, важно расхаживал взад и вперед. Он немедленно послал за женщинами Дрована и Танта, которых оказалось около тридцати, и, отобрав половину для себя, отдал остальных своим сторонникам, чтобы распределить по жребию.

Все это время фон Хорст и Ла-джа оставались позади, практически не замечаемые людьми-бизонами. Они и не привлекали к себе внимание, поскольку было очевидно, что быки ошалели от всего только что случившегося, от вида и запаха крови. Вскоре, однако, они попались на глаза старому быку, и тот издал низкий рев и ударил копытом об землю. Приблизившись к ним, бык наклонил голову и приготовился к нападению. Фон Хорст приложил стрелу к тетиве. Бык колебался; затем он повернулся к Кру.

— Мы убьем этих гилоков или пошлем их работать? — сказал он.

Кру оглянулся на говорящего. Фон Хорст ждал ответа вождя. Способен ли грубый и жестокий человек-бизон быть благодарным, если он не дождался ее даже от Ла-джа? Ведь на этом основана надежда на свободу для него и Ла-джа, ибо он все еще думал о благополучии девушки.

— Ну что, — спросил старик-бизон, — мы убьем гилоков или пошлем их работать в поле?

— Убейте их! — кричали ганаки.

— Нет, — прорычал Кру, — женщина не будет убита. Уведите их. Оставьте в хижине и охраняйте. Позже Кру решит, что делать с мужчиной.

Фон Хорста и Ла-джа отвели в грязную хижину. Их не связали. У мужчины не отобрали оружие, и он мог предположить только одно — их тюремщики были слишком глупы и лишены воображения, чтобы принять подобные меры предосторожности. Ла-джа уселась в одном углу хижины, а фон Хорст — в другом.

Они не разговаривали. Фон Хорст даже не смотрел на девушку, но ее взгляд часто устремлялся на него.

Он чувствовал себя несчастным и почти лишенным надежды. Если бы она была добра к нему или, по крайней мере, обошлась с ним вежливо, он мог бы с энтузиазмом смотреть в будущее, но теперь, без надежды добиться ее любви, все казалось ему бессмысленным. Сознание того, что он любит Ла-джа, рождало в нем лишь презрение к себе, вместо того чтобы быть источником гордости. Фон Хорст чувствовал лишь тяжелый долг спасти ее, потому что она была женщиной, и знал, что попытается это сделать.

Скоро он лег и заснул. Ему снилось, что он спал в чистой постели, укрытый прохладной простыней, а когда проснулся, то надел свежее белье, хорошо отглаженный костюм и спустился к роскошному обеду за безупречно накрытым столом. Официант, разнося блюда на серебряном подносе, потряс его за плечо.

Фон Хорст проснулся и увидел, что перед ним стоит женщина. Она трясла его за плечо.

— Проснись, — сказала она. — Вот твой корм.

Она бросила на грязный пол перед ним пучок свежесрезанной травы и немного овощей.

Фон Хорст сел и посмотрел на женщину. Она была не ганаком, а человеческим существом, таким же, как он.

— Для чего нужна трава? — спросил фон Хорст.

— Чтобы есть, — ответила женщина.

— Мы не едим траву, — сказал он, — а овощей здесь и для одного недостаточно.

— Вам придется или есть траву, или голодать, — сказала женщина. — Нам, рабам, много овощей не дают.

— А мясо? — спросил фон Хорст.

— Ганаки не едят мясо, поэтому его нет. Я здесь так давно, что не помню, сколько раз спала, и ни разу не видела, чтобы кто-нибудь ел мясо. Скоро вы привыкнете к траве.

— Они посылают всех пленников работать в поле? — спросил фон Хорст.

— Никогда не знаешь, что они сделают. Обычно они щадят женщин, и те работают в поле, пока не состарятся, потом их убивают. Если у них не хватает рабов, они какое-то время щадят и мужчин, а если их достаточно — немедленно убивают. Они дали мне спать много раз. Я принадлежу Сплею. Они отдадут женщину кому-нибудь, потому что она молодая. А тебя, наверное, убьют, у них сейчас много рабов — больше, чем они могут прокормить.

Когда женщина ушла, фон Хорст собрал овощи и положил их перед Ла-джа. Девушка взглянула на них, и ее глаза вспыхнули.

— Почему ты так поступаешь? — воскликнула она. — Я не хочу, чтобы ты что-то для меня делал.

Я не хочу быть тебе обязанной.

Фон Хорст пожал плечами.

— Ты очень последовательна, — заметил он.

Ла-джа пробормотала что-то, чего он не уловил, и принялась делить овощи на две части.

— Ты съешь свою долю, а я свою, — сказала она.

— Здесь и для меня мало, не говоря уже о двоих.

Лучше бы ты все съела, — настаивал он. — К тому же я не очень-то люблю сырые овощи.

— Тогда оставь их. Я их есть не буду. Если тебе не нравятся овощи, ешь траву.

Фон Хорст снова замолчал и принялся жевать какой-то клубень. Это лучше, чем ничего — вот и все, что он мог бы сказать. Пока девушка ела, она время от времени украдкой бросала на него взгляд, а когда он заметил это, быстро отвела глаза.

— Почему я тебе не нравлюсь, Ла-джа? — спросил фон Хорст. — Что я сделал?

— Я не хочу об этом говорить. Я вообще не хочу с тобой говорить.

— Ты несправедлива, — возразил он. — Если бы я знал, что я сделал, я мог бы это исправить. Было бы намного лучше, если бы мы были друзьями, поскольку нам долго еще придется быть в обществе друг друга — пока не доберемся до Ло-гара.

— Мы никогда не попадем в Ло-гар.

— Не теряй надежды. Эти люди глупы. Мы сможем перехитрить их и бежать.

— Мы не сможем, но, если бы и смогли, ты не пойдешь в Ло-гар.

— Я пойду туда, куда пойдешь ты, — ответил он упрямо.

— Почему ты хочешь идти в Ло-гар? Тебя просто убьют. Газ тебя пополам разорвет. Зачем тебе туда идти?

— Потому что ты идешь, — сказал он почти шепотом, как бы говоря сам с собой.

Она вопросительно взглянула на него. Выражение ее лица едва уловимо изменилось, чего он не заметил, так как не смотрел на девушку. Оно было уже не столь категоричным. Разница примерно та же, что между каменной и ледяной глыбой — лед холодный и твердый, но он, по крайней мере, тает.

— Если бы ты только сказала мне, что я такого сделал, — настаивал он, и почему я тебе не нравлюсь?

— Этого я тебе сказать не могу, — откликнулась она. — Если бы ты не был так глуп, то сам бы понял.

Он покачал головой.

— Извини, — сказал он. — Наверное, я глупый, поэтому объясни мне, в чем дело.

— Нет, — выразительно произнесла она.

— Не могла бы ты дать мне ключ к разгадке? Ну хоть бы намекнуть.

Она немного подумала.

— Может быть, смогу. Ты помнишь, что насильно схватил меня и увел из Басти?

— Я сделал это для твоего же блага, и я извинился, — возразил фон Хорст.

— Но ты это сделал.

— Да.

— И ты не использовал свой шанс, — настаивала она безнадежно. — Если бы я поверила в то, что это не нарочно, я простила бы тебя, но я не верю, что ты настолько глуп.

Он принялся думать, чтобы найти объяснение этой загадке, но, истощив все свои умственные способности, так ничего и не придумал.

— Наверное, — сказала тогда Ла-джа, — мы не понимаем друг друга. Скажи мне прямо, почему ты хочешь идти со мной в Ло-гар, и если это то, о чем я начала было думать, я скажу тебе, почему ты мне не нравишься.

— Вот это другое дело, — воскликнул мужчина. — Я хочу пойти в Ло-гар, потому что…

В хижину вломились люди-бизоны, оборвав его на слове.

— Пошли! — приказали они. — Кру собирается убить тебя.

Глава 20

Двое ганаков жестом велели Ла-джа следовать за ними.

— Кру и за тобой послал, — сказали они, — но он тебя убивать не собирается, — добавили они, ухмыляясь.

Направляясь к хижине вождя, они увидели множество ганаков, лежавших в тени многочисленных деревьев. Некоторые ели траву, скошенную рабами, другие мирно пережевывали жвачку и дремали, полузакрыв глаза. Дети время от времени затевали недолгие игры, но взрослые не играли, не смеялись и не разговаривали. Это были типичные жвачные животные, с таким же интеллектом, как у коров. Они не носили ни украшений, ни одежды и не имели оружия.

Видимо, они не отобрали у него лук потому, что не знали ничего об оружии и были очень глупы. Лук, стрелы и нож все еще были у него при себе, хотя копье он выронил во время драки, последовавшей за убийством Дрована, и не нашел его.

Пленников подвели к Кру, который лежал в тени огромного дерева, заслонявшего его хижину, совсем недавно принадлежавшую Дровану. Он взглянул на них своими обрамленными рыжими волосами глазами, но более всего его интересовала Ла-джа.

— Ты принадлежишь мне, — сказал он ей, — ты принадлежишь вождю. Очень скоро ты пойдешь в хижину, а пока оставайся здесь и смотри, как умрет гилок.

Затем он повернулся к бизону, лежавшему перед ним.

— Сплей, ступай к своим рабам и принеси танцующую воду и дерево смерти.

— В чем дело? — спросил фон Хорст. — Почему ты собираешься меня убить? Если бы не я, ты бы не был вождем.

— Слишком много рабов, — промычал Кру. — Они очень много едят. Танцующая вода — хорошо, дерево смерти — забавно.

— Забавно для кого? Для меня?

— Нет, забавно для ганаков, не для гилока.

Вскоре Сплей вернулся с рабами. Несколько мужчин несли деревянный столб, остальные мужчины и женщины волокли охапки веток, грубо сделанные кувшины и сосуды из тыквы, наполненные какой-то жидкостью.

При виде их люди-бизоны стали стекаться со всех сторон; пришли также и женщины. Все уселись, образовав большой круг возле дерева перед хижиной вождя. Раб передал кувшин одному из сидевших в кругу.

Тот сделал большой глоток и передал его следующему ганаку. Как только кувшин опустошался, тотчас же подавали следующий.

Рабы, принесшие столб, принялись копать яму на открытой площадке между хижиной вождя и воротами. Когда яма стала достаточно глубокой, они воткнули в нее столб и засыпали ее землей. Столб торчал из земли футов на шесть. В это время по кругу прошло уже множество кувшинов. Мужчины и женщины мычали и ревели, и вскоре одна из женщин поднялась и начала прыгать и скакать в некоем неуклюжем подобии танца. Вскоре к ней присоединились все взрослые жители поселка: они прыгали и бродили, шатаясь, по деревне.

— Танцующая вода? — спросил фон Хорст с усмешкой, обращаясь к Ла-джа.

— Да, это вода, которая отбирает у людей разум.

Иногда она превращает трусов в храбрецов, а храбрецов — в животных, но всех людей делает глупцами.

Газ выпивает много этой воды, прежде чем убивать.

— А там, должно быть, дерево смерти, — фон Хорст кивнул в сторону столба, который рабы врыли в землю.

Теперь они набрасывали вокруг него сухую траву, листья и ветки.

— Дерево смерти! — прошептала Ла-джа. — Для чего оно?

— Для меня, — сказал фон Хорст.

— Но как же это? Я не понимаю. Не может быть, чтобы они… О, нет, они не могут.

— Могут, Ла-джа. Странно, правда?

— Что странно?

— Что эти существа, столь близкие к животным, ведут себя как люди, ведь только люди способны мучить ради забавы.

— Я об этом никогда не думала, — сказала она, — но это правда, и правда то, что только человек делает напиток, отбирающий у него разум и превращающий его в животное.

— Не в животное, Ла-джа, — он делает их еще больше людьми, он снимает все запреты и позволяет быть людям самими собой.

Она не ответила, просто стояла, глядя как завороженная на столб в центре поселения. Фон Хорст смотрел на ее нежный профиль, спрашивая себя, что же происходит в голове у этой маленькой дикарки. Он знал, что конец приближается, но и пальцем не пошевелил, чтобы избежать ужасной смерти, которую готовили для него рабы. Если бы речь шла только о нем, он попытался бы выбраться на свободу и умереть сражаясь, но здесь была девушка. Фон Хорсту хотелось спасти ее гораздо больше, чем самого себя.

Повсюду вокруг них танцевали и ревели люди-бизоны. Он услышал, как кричит Кру:

— Воды! Воды! Эй, рабы! Дайте нам еще танцующей воды!

Пока рабы наполняли кувшины и сосуды из тыквы, остальные соорудили вокруг столба большой костер, и ревущее стадо немедленно принялось кружиться вокруг него. Люди-бизоны стали еще более шумными и буйными, все меньше контролировали себя, а приняв еще немного напитка, они отбросили все приличия.

Многие валялись на земле, те же, кто еще держался на ногах, были столь пьяны, что едва переставляли их.

Вдруг кто-то поднял крик:

— Гилок! На дерево смерти его!

Этот возглас был подхвачен всеми, кто мог еще говорить, и Кру, шатаясь, подошел к фон Хорсту.

— На дерево смерти его! — ревел вождь. — Девушка! — воскликнул он, словно только что вспомнив о ее существовании. — Иди со мной. Ты принадлежишь Кру. — И он протянул грязную лапу, намереваясь схватить ее.

— Полегче! — сказал фон Хорст, шагнув между ними. Потом он ударил Кру в лицо, сбив его с ног, схватил Ла-джа за руку и бросился бежать к воротам, которые рабы, пронося столб и дрова для костра, оставили открытыми. Позади них было целое стадо людей-бизонов, взревевших от ярости, как только до их одурманенных мозгов дошло, что пленники собираются бежать. Впереди них были рабы. Помогут ли они им?

Фон Хорст отпустил руку Ла-джа и снял бесполезный теперь патронташ. Бесполезный? Не совсем. Один из рабов попытался остановить его, и фон Хорст, взмахнув снятым поясом, ударил раба в висок, отчего тот упал навзничь.

Это заставило остальных рабов отступить, но люди-бизоны бросились в погоню. Однако фон Хорсту потребовался лишь беглый взгляд через плечо, чтобы понять, что им трудно даже просто держаться на ногах.

Те же, кто мог это сделать, шагали столь неуверенно, что мысль о преследовании казалась смешной. Среди всего племени нашлось лишь около дюжины людей-бизонов, способных преследовать двух беглецов.

— Я им покажу кое-что, что заставит их призадуматься, — сказал фон Хорст, миновав пылающий костер, в который бросил свой пояс-патронташ. Когда они приблизились к воротам, фон Хорст снова заговорил с Ла-джа.

— Беги, — сказал он. — Я попытаюсь задержать их на пару минут.

Затем он повернулся лицом к приближающимся людям-бизонам и выпустил стрелу в ближайшего преследователя. Стрела попала ему в живот, и он с криком и ревом рухнул на землю. За первой стрелой последовала вторая. Однако преследователи были слишком близко, чтобы он мог чувствовать себя в безопасности.

Фон Хорст выстрелил в третий раз, и это на время задержало людей-бизонов. Затем стали взрываться брошенные в костер патроны. После первого же взрыва преследователи обернулись посмотреть, что же было причиной столь удивительного звука, и в этот момент фон Хорст развернулся и бросился к воротам.

Ла-джа, находившаяся недалеко от него, тоже повернулась и побежала в ту же минуту, когда увидела, что он убегает.

— Кажется, я велел тебе бежать, — сказал он.

— Какой в этом был бы смысл, если бы тебя схватили или убили? — спросила она. — Они бы снова поймали меня. Но все равно Кру не получил бы меня.

Он заметил в ее руке каменный нож, и комок подступил у него к горлу от жалости к девушке. Ему так захотелось обнять ее, но попробуй рискни обнять женщину, которая тебя ненавидит.

— Но ты могла бы убежать и добраться до Ло-гара, — возразил фон Хорст.

— На свете много других вещей, кроме поисков Ло-гара, — загадочно ответила она.

Они уже миновали ворота. Позади все нарастал грохот взрывающихся патронов и дикий рев людей-бизонов. Перед ними простиралась открытая холмистая равнина, поросшая деревьями. Слева возвышался лес, справа — скалы.

Фон Хорст свернул вправо.

— Лес ближе, — заметила Ла-джа.

— Но нам в другую сторону, — ответил он. — Ло-гар — там, куда мы идем, не правда ли?

— Да, в этом направлении, — сказала Ла-джа и бросила взгляд назад. — По-моему, они нас нагоняют, — сказала она. — Они очень проворные.

Фон Хорст понимал, что им не удастся добраться до скал раньше их преследователей и что их порыв к свободе лишь отсрочил неизбежное.

— У меня еще осталось несколько стрел, — сказал он. — Мы можем бежать, пока они нас не нагонят.

Может, что-то случится — какое-нибудь чудо, например. Если ничего не произойдет, мы можем сопротивляться. Может, я смогу убить несколько преследователей, чтобы напугать остальных и заставить их отступить, а мы снова побежим к скалам.

— У нас нет ни малейшего шанса, — сказала Ла-джа. — Посмотри, что там делается у деревни.

Фон Хорст присвистнул. Из ворот выходили все новые воины. Очевидно, Кру послал в погоню всех, кто мог держаться на ногах.

— Похоже, зима будет холодная, — заметил он.

— Зима? — удивилась Ла-джа. — Я не вижу никого, кроме ганаков. Где же зима?

Она задыхалась от быстрого бега, и слова давались ей с трудом.

— Ну, неважно. Давай лучше беречь дыхание для бега.

Они приложили все силы, чтобы уйти от людей-бизонов. Хотя и медленно, но они все же приближались к утесам.

Фон Хорст не знал, почему он был так уверен, что у скал их ждет спасение. Он заметил, что люди-бизоны были чрезвычайно озабочены тем, чтобы схватить их побыстрее. Если бы они знали, что пленникам не удастся сбежать, даже если они достигнут скал, то, как разумно было предположить, не спешили бы так и не нервничали.

Неожиданно Ла-джа оступилась и упала. Фон Хорст обернулся и мгновенно очутился возле нее. Он помог девушке встать; она, казалось, была очень слаба.

— Бесполезно, — сказала она. — Я не могу идти.

Я долго убегала от Скрафа, почти без еды и без отдыха. От этого я ослабла. Иди без меня. Ты легко можешь спастись. А для меня ты больше ничего не можешь сделать.

— Не беспокойся, — сказал он. — Мы остановимся здесь и будем защищаться. Нам все равно скоро пришлось бы это сделать.

Он взглянул на приближающихся полузверей-полулюдей. Через минуту они будут достаточно близко, чтобы можно было в них стрелять. Их было девять, а у него осталось только шесть стрел. Если он убьет шестерых, может быть, ему удастся напугать остальных, но что делать с толпой, стекавшейся в долину из поселения?

Пока он размышлял об этом, вдруг что-то заставило его обернуться к Ла-джа. Он в ужасе закричал, рванулся вперед и схватил девушку за запястье правой руки.

— Ла-джа! — произнес он. — Слава богу, что я вовремя обернулся.

Он выхватил из ее пальцев каменный нож, а затем отпустил ее руку. Его прошиб холодный пот, он весь дрожал.

— Как ты могла, Ла-джа, как ты могла?

— Так лучше, — сказала она. — Если я умру, ты сможешь бежать. Они скоро схватят нас, и мы оба умрем, потому что они убьют тебя, а я убью себя. Я не позволю Кру овладеть мной.

— Все это верно, — сказал он, — но подожди, пока не останется никакой надежды.

— Надежды нет. Ты и так уже слишком много для меня сделал. Самое лучшее, чем я могу отблагодарить за это — освободить тебя и дать шанс спастись. Верни мне нож.

Он покачал головой.

— Но если они меня схватят и у меня не будет ножа, как я смогу отбиться от Кру?

— Я отдам тебе нож, — сказал фон Хорст, — если ты пообещаешь не делать этого, пока я не умру. Мы живы, стало быть, есть и надежда.

— Я обещаю, — сказала она. — Я не хочу умирать.

Я только хотела спасти тебя.

— Потому, что ты меня ненавидишь? — спросил он с усмешкой.

— Может быть, — ответила она без всякой улыбки. — Может быть, я не хочу быть обязанной тому, кто мне не нравится, или, может быть…

Он протянул ей нож.

— Ты дала обещание, — напомнил фон Хорст.

— Я сдержу слово. Смотри, они совсем рядом.

Он обернулся и увидел, что люди-бизоны приближаются. Фон Хорст натянул тетиву и замер в ожидании.

Их противники заметили это и стали более осторожны.

Они разбежались в разные стороны, чтобы помешать ему прицелиться. Он и не предполагал, что у ганаков хватит на это воображения.

— Я убью нескольких, — сказал он Ла-джа. — Я хочу, чтобы ты бежала к скалам. Мне кажется, ты сможешь это сделать. Я уверен, что задержу их ненадолго.

Девушка не ответила, а он не мог отвести взгляд от людей-бизонов хотя бы на мгновение, чтобы взглянуть на нее. Тетива лука зазвенела. Один из полулюдей вскрикнул и упал.

— А я неплохо набил руку в этом деле, — отметил он вслух и улыбнулся. Перед лицом смерти им овладела ребяческая гордость. Фон Хорст подумал, что, будь он дома, он мог бы давать представления на городских ярмарках. Может быть, он даже научился бы стрелять, стоя спиной и глядя в зеркало, как это делают снайперы. Фон Хорст представил себе замешательство своих приятелей-офицеров и друзей, когда они увидели бы большую цветную рекламу, сообщающую: «Лейтенант Фридрих Вильгельм Эрик фон Мендельдорф унд фон Хорст, чемпион мира по стрельбе из лука. Вход —

25 пфеннигов».

Все еще улыбаясь, он снова выстрелил.

«Мне кажется, следует повысить плату за вход», — подумал он, когда упал следующий человек-бизон.

Ла-джа прервала ход его мыслей возгласом отчаяния.

— Тандор идет, Фон, — закричала она. — Он идет прямо на нас. Это, наверное, старый мамонт, и он сошел с ума. Такие тандоры очень опасны.

Фон Хорст бросил взгляд через плечо. Да, мамонт приближался. Не было никаких сомнений, что он их видит и собирается напасть. Когда он подбежит поближе, спасения от него не будет! Впереди — люди-бизоны, а с тыла — бешеный мамонт!

— Кажется, день выдался не особенно удачным, — сказал он.

— День? — удивилась Ла-джа. — Что такое день?

Число людей-бизонов, наблюдавших за мамонтом, быстро росло: сзади подходили все новые бизоны. Фон Хорст вновь взглянул на мамонта, и сердце чуть не выскочило у него из груди. Он ясно разглядел на его голове пятно белых волос.

Фон Хорст издал крик, который был так хорошо знаком могучему животному. В ту же минуту огромный хобот поднялся вверх, и землю потряс трубный рев — Белый Старик бросился в атаку.

Фон Хорст крепко обхватил Ла-джа и стоял так на тропе гиганта. Могло ли быть, чтобы Белый Старик не узнал его, или он действительно сошел с ума и хотел убивать все равно кого, просто из желания убивать?

Девушка прильнула к нему, ее руки обхватили его шею, и он забыл обо всем. Если это смерть, он не мог бы выбрать более счастливого конца, чем в объятиях женщины, которую любил.

С яростным воплем Белый Старик промчался мимо них так близко, что чуть не сбил с ног, и кинулся на людей-бизонов. Те бросились врассыпную, но не убежали. И тогда фон Хорст увидел, как они сражаются с могучим тандором.

Отскочив в сторону, они снова сходились, бодая огромного мамонта в бока и живот, когда он проходил мимо. Он отбрасывал их, но вскоре быки опять были на ногах. В то время как одна группа спереди отвлекала Белого Старика около пятидесяти ганаков нападали с флангов и с тыла, пытаясь проткнуть мамонта своими мощными рогами.

Может быть, им и удавалось одолеть таким образом других мамонтов, чувствовалось, что их тактика отработана, но Белый Старик оказался не таким, как остальные. Почувствовав рога на своих крепких боках, он прекратил атаку и больше не позволял никому приблизиться сзади. Он медленно передвигался среди людей-бизонов, напоминая фон Хорсту огромного кота, крадущегося за птицей. Люди-бизоны ожидали нападения, готовые отскочить в сторону, а затем боднуть его, но он не нападал. Он подошел поближе, а затем произвел короткий, быстрый бросок, схватил человека-бизона, поднял его высоко над головой и с ужасной силой швырнул в толпу, разделавшись при этом с дюжиной других. Прежде чем они успели опомниться, Белый Старик был в самой гуще, топча их и расшвыривая, пока те, кому удалось с ним разминуться, не почли за лучшее бежать обратно в деревню так быстро, как только могли.

Мамонт какое-то время преследовал их, подбирая оставшихся и кидая их далеко впереди испуганного, ревущего стада, затем он повернулся и спокойной поступью, чуть покачиваясь, направился к фон Хорсту и девушке.

— Теперь он убьет и нас! — воскликнула она. — Почему мы не убежали, пока была возможность?

Глава 21

— Он нас не тронет, — заверил фон Хорст девушку.

— Откуда ты знаешь? — спросила она. — Ты же видел, что он сделал с ганаками.

— Мы с Белым Стариком друзья.

— Нашел время для шуток, — сказала она. — Это очень смело с твоей стороны, но не смешно.

Мамонт приближался к ним. Ла-джа невольно прижалась к фон Хорсту. Он крепко обнял ее. Фон Хорст понимал, что ее поведение противоречит неоднократно повторяемым заявлениям о нелюбви к нему, и задался вопросом, мог ли страх так быстро сломать ее гордость.

На Ла-джа это было совсем не похоже. Он был сбит с толку, но в конечном итоге обстоятельства, приведшие ее в его объятия, были не столь важны. Самого факта казалось достаточно, и он мог лишь благодарить Белого Старика еще за одну услугу.

Мамонт остановился перед ними. Казалось, его удивило присутствие девушки. Единственным опасением фон Хорста было то, что огромное дикое животное может не принять ее. Мамонт знал лишь одного человека друга. Все остальные были врагами, которых следовало убивать. Фон Хорст заговорил с ним и погладил хобот, вопросительно протянутый в сторону девушки. Затем он подал команду поднять их на спину. Коснувшись чувствительным концом хобота Ла-джа, мамонт на мгновение заколебался. Девушка не отпрянула. За это фон Хорст преисполнился благодарности к ней. Какой же она была храброй! Мамонт обвил их хоботом, и руки девушки снова обняли его. Белый Старик крепко сжал хобот. Фон Хорст повторил команду, и животное, оторвав их от земли, опустило прямо на свою широкую шею. По сигналу человека мамонт двинулся в направлении Ло-гара.

Ла-джа едва дышала, приоткрыв рот от удивления.

— Я не понимаю, — сказала она, — как ты мог заставить дикого тандора выполнять твои приказы?

И тогда фон Хорст рассказал ей о первой встрече с Белым Стариком и обо всем, что случилось с тех пор, — о своем пребывании в плену у «укротителей мамонтов», о малом каньоне и о побеге.

— Я видела, как ты напал на Фрага, — сказала она, — а потом Скраф силой перетащил меня через реку, и я даже не знала, убил ли тебя Фраг или «укротители мамонтов» пленили тебя. Скраф спрятался со мной в пещере у реки. Он вставил мне кляп в рот, чтобы я не кричала и не привлекала внимание «укротителей мамонтов». Мы слышали, как они искали нас.

Я лучше бы позволила им схватить меня, чем вернуться в Басти, и Скраф это знал. Кроме того, я думала, что ты тоже у них в плену.

Она резко прервала свою речь, как будто сказала что-то лишнее.

— Конечно, мне это было неважно. Дело лишь в том, что Джа-ру намного ближе к Ло-гару, чем Басти.

Я не хотела вновь оказаться в Басти. Мы прятались очень долго, а затем двинулись в путь, но во время первого же сна я сбежала. Ремни, которыми он меня связал, были такими слабыми, что я смогла из них выскользнуть.

Я бежала в сторону Ло-гара. Я прошла долгий путь и думала, что я в безопасности. Я спала много раз, и поэтому знала, что ушла далеко. Мне очень везло.

Я встретила лишь нескольких хищников, но в этих случаях всегда было где спрятаться — на дереве или в пещере с узким входом. Я не встречала людей до тех пор, пока однажды не оглянулась с вершины холма и не увидела, что Скраф идет за мной. Он был далеко, но я сразу его узнала. Он меня заметил. Было совершенно очевидно, что он меня видит, потому что он неожиданно остановился и мгновение стоял неподвижно, затем рысью бросился за мной. Я повернулась и побежала.

Я испробовала все, что знала, чтобы сбить его со следа, и через какое-то время решила, что добилась своего. Но это было не так. Он неожиданно напал на меня и силой повел обратно в Басти. Тогда-то нас и обнаружили люди-бизоны. Остальное ты знаешь.

— Нелегко тебе пришлось, Ла-джа, — сказал фон Хорст. — Я не понимаю, как ты прошла через все это и осталась в живых.

— По-моему, мне просто повезло, — ответила она. — Очень немногим девушкам, которых похитили из их племени, удается бежать. Многих из них убивают, остальные вынуждены принадлежать тем, кто им не нравится. Я этого бы не сделала. Я бы лучше убила себя.

Наверное, я очень везучая.

— Но подумай обо всех трудностях и опасностях, с которыми тебе пришлось встретиться, — настаивал он.

— Да, — согласилась она, — нелегко всегда быть одной среди врагов. Это не слишком приятно, но со мной произошло не так уж много плохого. Хуже всего были горбусы. Я их не люблю.

Фон Хорст был поражен. Казалось невероятным, что девушка смогла пройти через все это и не повредиться рассудком, но для Ла-джа это, наверное, было в порядке вещей. Фон Хорсту трудно было удержаться и не сравнить Ла-джа с девушками из своего мира, забыв, в сколь разных условиях они жили. Там, где они чувствовали бы себя уверенно, Ла-джа была бы, вероятно, столь же напугана, как они в Пеллюсидаре, хотя и нелегко было представить себе Ла-джа растерявшейся.

Ему часто доставляло удовольствие размышлять о том, как они вместе попадают во внешний мир. Многие вещи, столь хорошо знакомые фон Хорсту, привели бы ее в изумление — поездка на поезде, автомобиле, самолете; высокие здания, города-гиганты. Он старался представить себе, какая будет реакция у нее, никогда не видевшей всех этих вещей и даже не представлявшей себе, что они существуют, что есть иная цивилизация, их породившая.

Она нашла бы многое глупым и непрактичным — носить туфли на высоком каблуке, которые жмут ногу; одевать меха, когда совсем не холодно; носить теплое платье днем и быть полуобнаженной ночью. Одежда вообще стесняла бы ее; она бы ей не понравилась. Но с ее прекрасным лицом и фигурой, с ее гордостью и женственностью она скоро научилась бы одеваться, в этом он был вполне уверен.

Бедная маленькая Ла-джа! Каким преступлением было бы позволить цивилизации испортить ее. Однако ему не о чем было беспокоиться. Она не достанется ему даже в Пеллюсидаре, и еще менее правдоподобно то, что он сам окажется снова во внешнем мире, не говоря уже о том, чтобы взять с собой кого-либо еще.

За подобными размышлениями и бессвязными разговорами с Ла-джа он проводил время, пока Белый Старик вез их в направлении Ло-гара. Даже самые крупные хищники, встречавшиеся им на пути, сворачивали с дороги огромного мамонта, и их путешествие было легким и приятным.

Поспав три раза и немного поев, Ла-джа объявила, что они приближаются к Ло-гару. Они остановились, чтобы отдохнуть и поспать, — это должен был быть последний сон перед тем, как они достигнут страны Ла-джа. Во время их последнего совместного путешествия девушка была дружелюбна и общительна, и фон Хорст снова начал надеяться, что у них все будет хорошо, хотя и должен был признать, что для этого было мало оснований. Тем не менее, Ла-джа делала его счастливым — более счастливым он не был с тех пор, как попал в этот странный мир, а может быть, и никогда раньше, потому что до этого никого не любил.

Они разбили лагерь, и фон Хорст, отправившись на охоту, подстрелил из лука антилопу. Вскоре они уже запекали мясо на небольшом костре. Белый Старик, тяжело ступая, проковылял к небольшим деревцам, с которых быстро сорвал все листья. На открытой равнине, где они остановились, сияло солнце в зените и мирно паслись огромные животные, не потревоженные пока ни одним хищником.

Фон Хорст чувствовал спокойствие и умиротворение, разлитые в воздухе, точно белые облака над морской гладью, и душа его была в гармонии с миром. Он смотрел на Ла-джа восхищенным взглядом, и с его губ чуть было не сорвалось признание в том, что наполняло все его существо.

Она неожиданно обернулась и поймала его взгляд; несколько мгновений они смотрели друг на друга, затем девушка отвела глаза и показала на равнину.

— Когда мы снова тронемся в путь, — сказала она, — я пойду туда одна.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Эта дорога не в Ло-гар, Ло-гар прямо, там, куда мы шли.

— Слева от нас есть большое озеро, — объяснила Ла-джа. — Нам пришлось сделать крюк, чтобы обогнуть его. Отсюда озеро не видно, оно в низине за скалами.

— Одна ты не пойдешь туда, — сказал фон Хорст, — Я пойду с тобой.

— Разве я не говорила тебе множество раз, что не хочу, чтобы ты шел со мной? Сколько раз нужно повторять, что ты мне не нравишься? Уходи и оставь меня.

Позволь мне спокойно вернуться к своему племени.

Фон Хорст вспыхнул. С его губ уже готовы были сорваться резкие слова, но он проглотил обиду, сказав лишь:

— Я пойду с тобой, потому что я… потому что… ну, потому что ты не можешь идти одна.

Ла-джа встала.

— Ты мне не нужен, и я тебя не хочу, — сказала она, отошла в сторону и легла спать в тени дерева.

Фон Хорст сидел, погруженный в мрачные размышления. Он был безутешен. Белый Старик, закончив трапезу, напился из ручья за лагерем и стоял под ближайшим деревом, покачиваясь. Фон Хорст знал, что он останется там и будет охранять их лучше любого воина, а потому растянулся на земле и вскоре заснул.

Когда он проснулся, Белый Старик все еще стоял в тени, плавно раскачиваясь всем своим косматым туловищем; вечно стоявшее в зените солнце так же безмятежно сияло в вышине. Он, может быть, проспал не более минуты, а может быть, и неделю, по меркам внешнего мира. Фон Хорст поискал взглядом Ла-джа.

Там, где он видел ее в последний раз, девушки не было.

Неожиданно дурное предчувствие заставило его вскочить на ноги. Он быстро огляделся. Девушки нигде не было видно. Он громко позвал ее, но ответа не получил.

Затем фон Хорст бросился туда, где она спала, и осмотрел почву в окрестностях лагеря. Не было никаких признаков того, что кроме них тут были другие люди или животные.

Он скоро отбросил предположение, что девушку схватили люди или дикий зверь. Если бы кто-то попытался это сделать, она позвала бы его на помощь, да и Белый Старик, конечно, защитил бы лагерь от любого пришельца. Объяснение могло быть только одно — Ла-джа ушла, ускользнув от него. Его настойчивость и желание непременно идти с ней не оставили девушке другого выхода — она просто сбежала.

Его гордость была задета, но боль, разрывавшая его сердце, все пересилила. Почва была выбита у него из под ног. Казалось, уже ничто не ждало его в будущем.

Что ему было делать? Куда он мог пойти? Он понятия не имел, где находится Сари, а только в Сари фон Хорст мог надеяться найти друга в этом огромном чуждом мире. Но он колебался лишь мгновение, а затем кликнул Белого Старика, и по его команде животное подняло его на свою спину. Фон Хорст направил его туда, куда указывала Ла-джа, прежде чем они отправились спать.

Мысли его пришли в порядок. Он ехал в Ло-гар. Пока в нем теплится жизнь, он не оставит надежду завоевать девушку, которую любит.

Он подстегивал Белого Старика в надежде догнать беглянку. Не зная, как долго он спал, он не имел представления о том, как далеко она могла уйти. Ла-джа сказала ему, что Ло-гар не далее одного перехода от места их последнего лагеря, но они все шли и шли, фон Хорст чувствовал себя полумертвым от усталости, а Белый Старик в конце концов отказался идти дальше и остановился для отдыха, но не было никаких признаков ни Ла-джа, ни какого-нибудь поселения, ни даже большого озера, которое, как она сказала, они должны были обогнуть.

Он задавал себе вопрос, в том ли направлении идет, вполне возможно, они с Белым Стариком отклонились от маршрута; но казалось странным, что он мог пройти мимо жилья, не заметив присутствия человека. Вокруг деревни всегда бродили группки охотников, и, при виде чужака, они проявили бы любопытство, а может быть, и убили бы его. Фон Хорст, однако, полагался на свое знакомство с Ла-джа, надеясь, что оно обеспечит ему дружелюбную встречу со стороны ее отца, вождя Бруна, ибо он намеревался просить принять его в члены племени.

Во время остановки фон Хорст осознал, как сильно он нуждается и в сне, и в пище. Утолив голод имевшимся у него мясом антилопы, убитой возле последнего лагеря, и фруктами, он заснул.

Должно быть, он проспал довольно долго, поскольку очень устал, и сон его был глубок, охраняемый чутким присутствием Белого Старика. Проснувшись, фон Хорст почувствовал что-то на своей груди, ему показалось что это влажный кончик хобота Белого Старика.

Он не сразу открыл глаза, а просто лежал, наслаждаясь кратким, полным неги мгновением между сном и пробуждением. Но когда он окончательно очнулся от забытья, до его сознания постепенно дошло, что это не был запах Белого Старика. Это был острый едкий запах.

Фон Хорст медленно открыл глаза.

Его вдруг охватило оцепенение, ибо он понял, что за существо стояло над ним, тычась влажной мордой в его тело. Это был самый большой и свирепый из хищников Пеллюсидара — райт, гигантский пещерный медведь, давно исчезнувший из внешнего мира.

Фон Хорст закрыл глаза и притворился мертвым, поскольку слышал, что медведь не трогает мертвую добычу. Он слабо верил в правоту этого утверждения, но ухватился за последнюю и единственную соломинку.

Все, что он мог сделать, — это лежать неподвижно и надеяться на лучшее.

Животное отодвинуло нос от его тела. Не было слышно ни единого звука, кроме его дыхания. Что оно делало? Ожидание было мучительным, и фон Хорст в конце концов не выдержал. Медведь стоял над ним, повернув голову, глядя вдаль, принюхиваясь и прислушиваясь.

Фон Хорст лежал в небольшом углублении под раскидистым деревом. Он не мог далеко видеть. Медведь тоже видел не далее вершины склона, шедшего вдоль ручья, но, должно быть, услышал или учуял чье-то приближение.

Фон Хорст подумал, что возвращается Белый Старик. Видимо, он отошел от лагеря дальше, чем обычно.

Когда он увидит, что райт угрожает его другу, будет страшная битва. Фон Хорст знал, что Белый Старик ничего не боится, но ему был известен нрав могучего пещерного медведя, его бесстрашие и агрессивность.

Ему рассказывали, что такой медведь может убить мамонта одним ударом мощной лапы, но Белый Старик был не простым мамонтом. «Укротители мамонтов» говорили, что никто еще не превзошел его размерами, свирепостью и хитростью. На вершине холма показался человек. Его хорошо видели и медведь, и фон Хорст.

Он что-то искал на склоне холма и потому не смотрел на них, к тому же их скрывала густая листва.

Незнакомец уже достиг середины спуска, и фон Хорст подумал, что медведь собирается дать ему пройти, как вдруг человек их заметил. И в то же мгновение фон Хорст узнал его. Это был Дай, молодой воин из Ло-гара, которого он встретил в малом каньоне в Джа-ру.

Увидев медведя, Дай оглянулся в поисках ближайшего дерева. Только так человек мог спастись от этого существа. Когда воин бросился бежать, медведь оглушительно зарычал и кинулся за ним. Фон Хорст вскочил на ноги. Он был спасен, поскольку мог вскарабкаться на дерево раньше, чем медведь вернется за ним.

Но что будет с Даем? Ближайшее от него дерево было слишком далеко, чтобы добраться до него прежде, чем его догонит медведь, но Дай все же бежал изо всех сил.

Поднявшись, фон Хорст подобрал лук и стрелы, лежавшие рядом с ним на земле. Приложив стрелу, он натянул тетиву, прицелился и выстрелил. Стрела глубоко вонзилась медведю в огузок, и он взревел от боли и ярости, бросившись на поиски дерзкого существа, осмелившегося напасть на него, с такой ловкостью и проворством, какие трудно было подозревать в этом огромном теле. И мгновение спустя хищник бросился в сторону фон Хорста.

Он спас Дая, но, наверное, переоценил безопасность собственного положения — он не ожидал от огромного райта такой изворотливости и скорости.

Выпустив первую стрелу, он тотчас же приладил вторую, которую натянул так, что конец ее уперся в большой палец. Выстрелив, он отбросил оружие и ухватился за ветку, оказавшуюся прямо у него над головой.

Он не знал, попала ли стрела в цель. Медведь не остановился и с ревом мчался к нему. Фон Хорст почувствовал на своих ногах, которые он успел подтянуть, движение воздуха от мощных лап с изогнутыми когтями. Европеец с облегчением вздохнул, осознав, что ему удалось выбраться из казалось бы безнадежной ситуации.

Взглянув вниз, он увидел, что медведь скребет лапой оперение стрелы, торчавшей слева из его груди. Он рычал, но теперь уже не так громко, и изо рта его текла кровь. Фон Хорст понял, что вторая стрела нанесла животному серьезную рану, хотя, может быть, и не смертельную. Эти могучие доисторические твари упорно цеплялись за жизнь.

Медведь с яростью ткнул лапой в стрелу, упал носом вперед, содрогнулся и затих. Фон Хорст предположил, что он вогнал стрелу себе в сердце, но не отважился сразу же спуститься. Он осмотрелся, ища взглядом Дая, но не видел его из-за густой листвы; затем он громко произнес его имя.

— Кто ты? — последовал ответ.

— Люди из Джа-ру звали меня Фон; мы встретились с тобой в малом каньоне. Теперь ты меня вспомнил?

— Да. Благодаря тебе я в тот день избежал смерти.

Я бы не смог тебя забыть. Что случилось с медведем?

Он лежит. Похоже, он мертв, но что же его убило?

— Подожди, пока я не проверю, мертв ли он на самом деле, — предупредил фон Хорст. — Если да, то мы спустимся.

Каменным ножом он срезал с дерева ветку и бросил ее в медведя. Поскольку животное не отреагировало, фон Хорст с удовлетворением решил, что оно мертво, и соскользнул на землю.

Пока он подбирал оружие, к нему с дружелюбной улыбкой подошел Дай.

— Сейчас ты снова спас мою жизнь, — сказал он. — И я не знаю, почему — ведь мы не одного племени.

— Зато мы оба гилоки, — сказал фон Хорст.

Пеллюсидарец пожал плечами.

— Если бы все так думали, в Пеллюсидаре было бы слишком много гилоков, и на всех не хватило бы дичи.

Фон Хорст улыбнулся, подумав об огромных пространствах внутреннего мира с его горсткой обитателей и о переполненных городах мира внешнего.

— На благо гилоков Пеллюсидара, — сказал он, — никогда не доверяй братским чувствам человека.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — откликнулся Дай, — но я хотел бы знать, что убило райта.

Фон Хорст показал ему окровавленные стрелы, вынутые им из туши.

— Одна из них попала в грудь и убила его, — сказал он. — Она пронзила ему сердце.

— Неужели эти маленькие кусочки дерева убили райта?! — воскликнул Дай.

— Не без помощи везения, — допустил фон Хорст. — Но если ты воткнешь одну из них в чье-нибудь сердце, он умрет.

— Да, но как ее воткнуть? Ты не сможешь достаточно близко подойти к райту, чтобы воткнуть ее и не быть убитым, а они слишком легкие, чтобы бросать их, как копье.

Фон Хорст показал Даю свой лук и объяснил, как с ним обращаться, пеллюсидарец очень этим заинтересовался. Несколько минут Дай рассматривал его и затем протянул обратно.

— Лучше бы нам уйти отсюда, — сказал он. — Этот райт охотился на равнине. Его подруга может быть где-то поблизости. Если он не вернется, она пойдет на запах и найдет его. И тогда это будет не слишком приятная встреча.

— Куда ты идешь? — спросил фон Хорст.

— В Ло-гар, — ответил Дай. — Я много раз спал на пути из Джа-ру, но еще через три или четыре сна я буду там.

— Три или четыре? — спросил фон Хорст. — Я думал, что нахожусь совсем близко от Ло-гара.

— Нет, — сказал Дай. — Но куда ты идешь?

— В Ло-гар, — ответил фон Хорст.

— Зачем?

— Мне больше некуда идти. Я из другого мира, в который, может быть, никогда не вернусь. Я знаю одного человека в Сари, он был моим другом, но я не смогу найти дорогу в Сари. В Ло-гаре я знаю двоих, которые хорошо ко мне относятся. Я собираюсь просить Бруна принять меня в племя.

— Кого ты знаешь из Ло-гара? — спросил Дай.

— Тебя и Ла-джа, — ответил фон Хорст.

Дай почесал в затылке.

— Брун, наверное убьет тебя, — сказал он. — А не он, так Газ, но если ты хочешь идти в Ло-гар, я возьму тебя. Ты можешь умереть там, как и в любом другом месте.

Глава 22

Через три долгих перехода фон Хорст и Дай очутились возле лагеря, где Ла-джа бросила фон Хорста, и это убедило его, что девушка умышленно направила его на неверный путь. Осознание этого факта вместе с исчезновением Белого Старика привели фон Хорста в такое уныние, что он собирался прекратить преследование Ла-джа, но когда Дай, поспав, был готов отправиться в путь, фон Хорст пошел с ним.

Еще один долгий переход привел их в карьер из песчаника, где возвышались жилища Ло-гара. Дай был встречен с такой радостью и энтузиазмом, каких фон Хорст не наблюдал раньше со стороны обитателей Пеллюсидара. Но к фон Хорсту они отнеслись настороженно и подозрительно, враждебно разглядывая его, пока Дай уже в который раз объяснял, что незнакомец — друг, освободивший его из плена и дважды спасший ему жизнь.

— Что ему нужно в Ло-гаре? — спросил стражник, первым остановивший их на безопасном расстоянии от деревни, и этот вопрос повторял каждый вновь пришедший.

Дай отвечал на это, что фон Хорст — великий воин из другого мира, который хочет жить в Ло-гаре и стать членом племени, а фон Хорст в это время, не обращая внимания на шум и ропот вокруг него, искал глазами Ла-джа.

— Где Брун? — спросил Дай. — Он решит, может или нет незнакомец остаться.

— Бруна здесь нет, — ответил воин.

— Где же он?

— Наверное, умер. Мы спали много раз с тех пор, как он отправился на поиски Ла-джа, своей дочери.

— Тогда кто же сейчас вождь? — спросил Дай.

— Газ, — ответил тот.

Дай, казалось, пришел в замешательство.

— Его выбрали воины? — спросил он.

Воин покачал головой.

— Нет, он захватил власть, угрожая убить всякого, кто ему помешает. Газ — великий человек. Никто еще не оспорил его права, хотя многие сделали бы это, если бы не боялись, ведь мы несчастливы под его властью.

— Где он? — Дай обвел взглядом деревню.

— Он пошел за Ла-джа.

Фон Хорст все время был настороже.

— Куда она пошла? — спросил он.

Оба — и воин и Дай — вопросительно взглянули на него, ведь Дай ничего не знал о любви фон Хорста к Ла-джа.

— Зачем тебе это знать, незнакомец? — с подозрением спросил воин.

— Если я знаю, куда пошла женщина, я смогу найти и мужчину.

Дай и воин кивнули.

— Это верно, — сказал Дай, и задал вопрос, который хотел задать и фон Хорст, но не осмеливался: — Почему Газ пошел за Ла-джа? Она исчезла давно, а ее отец уже отправился на поиски. Если Газ пошел за ней, почему он не сделал этого раньше?

— Ты не понял, — сказал воин. — Ла-джа недавно вернулась, и Газ объявил ее своей женой, но она не захотела этого. Когда Газ решил взять ее из пещеры силой, Ла-джа обманула его и убежала.

— А Газ? — спросил фон Хорст.

— Он пошел за ней. Сейчас, несомненно, он ее уже настиг, и она стала его женой. Хорошо, когда девушка, особенно дочь вождя, показывает характер. Газ еще больше будет любить ее за это. Тех, кто легко сдается, любят не слишком-то долго. Наверное, Ла-джа просто сбежала из деревни и поджидала Газа. Многие девушки это делали.

— В какую сторону она пошла? — снова спросил фон Хорст хриплым и безжизненным голосом.

— Если бы ты и узнал, какая разница, ты ничего с ним не сделаешь. Если бы я был на твоем месте, незнакомец, я бы убрался подальше из Ло-гара, пока Газ не вернулся.

— Куда он пошел? — повторил фон Хорст.

Воин покачал головой.

— Туда, — сказал он, указывая вверх по каньону. — Там за перевалом на вершине каньона есть прекрасная долина. Как раз такое место, где мужчина может взять свою женщину или женщина соблазнить своего мужчину.

Фон Хорст содрогнулся, затем, не сказав ни слова, направился к вершине каньона в прекрасную долину, где женщина может соблазнить своего мужчину.

Воин и Дай стояли, глядя на него. Дай покачал головой.

— Это очень плохо. — сказал он. — Он великий воин и хороший друг.

Воин пожал плечами.

— Какая разница? — спросил он. — Газ убьет его немного раньше, вот и все.

Пока фон Хорст карабкался по крутой тропе к вершине каньона, в сердце у него кипели любовь и негодование, надежда и страх. Он утратил все свои хорошие манеры и превратился в настоящего пещерного обитателя. Как наши примитивные прародители из внешнего мира много веков назад, он намеревался убить соперника. Что же касается женщины, которую он желает, он возьмет ее, хочет она того или нет.

За вершиной ему открылась самая прекрасная долина, которую он когда-либо видел, но фон Хорст едва бросил на нее взгляд. Он искал какой-нибудь знак, чтобы определить направление, в котором шли эти двое. Скатившись на дно долины, он сразу нашел следы на тропе, шедшей вдоль ручья по направлению к реке, едва различимой в туманной долине. На тропе остались отпечатки крошечных обутых в сандалии ног и перекрывавшие их огромные следы, которые могли принадлежать только крупному мужчине.

Фон Хорст быстро зашагал по тропе. Он хотел громко позвать девушку по имени, но знал, что она не ответит, даже если и услышит его, ибо разве она не дала понять, что его любовь не вызывает у нее ответного чувства? Он напрасно задавал себе вопрос, что случилось с его гордостью, если он мог преследовать женщину, которая ненавидит его, женщину, которую он намеревается взять силой, против ее воли. Фон Хорсту не было стыдно. На мгновение он смешался, но потом вдруг осознал, что он изменился, — что он уже не тот человек, который попал во внутренний мир бог знает сколько времени назад. Окружение изменило его — дикий Пеллюсидар стал для него своим.

Одна мысль о Газе приводила его в ярость. Он почувствовал, что всегда ненавидел этого человека. Фон Хорст не боялся ни его, ни смерти. Наверное, именно поэтому он и не чувствовал страха, ибо по всему, что он слышал, можно было заключить, что встреча с Газом влечет за собой смерть.

Он продвигался вперед быстро и уверенно. Фон Хорст не знал, как далеко они ушли. И он мог только догадываться, насколько правдивы были слова воина, указавшего ему дорогу. Одна мысль приводила его в отчаяние — мысль, что он может не успеть, но еще хуже был навязчивый страх, что Ла-джа ушла добровольно и ждала Газа. Она говорила фон Хорсту, что ее долг — связать свою судьбу с великим воином. Почему бы этим воином не мог быть Газ?

Фон Хорст застонал вслух и ускорил шаг. Если кто-либо и страдал от адских мук, то это был он.

Он добрался до места, где тропа раздваивалась, и маленькая, не слишком заметная тропинка сворачивала направо, к ручью. После внимательного осмотра он решил, что те двое пошли именно по этой узкой тропинке, и в грязи по берегам ручья он снова нашел следы, на этот раз четко обозначенные. Отсюда тропинка вела прямо ко входу в другой каньон, и ему ничего не оставалось, как последовать туда. Вскоре фон Хорст услышал шаги впереди и хриплый крик. Он не мог разобрать слов. Голос доносился из-за поворота, и скала скрывала говорящего из виду.

С этого момента ему следовало бы двигаться осмотрительно, но он этого не сделал. Наоборот фон Хорст пошел еще быстрее, не приняв никаких мер предосторожности, и неожиданно наткнулся прямо на Газа и Ла-джа. Девушка стояла на крошечном уступе на крутом откосе. Ее ноги опирались на узкую кромку, тело было плотно прижато к скале, руки широко раскинуты, пальцами она цеплялась за твердый камень. Газ не мог вскарабкаться на скалу, и, стоя у подножия, кричал, приказывая Ла-джа спуститься к нему. Увидев их и то положение, в котором они находились, красноречиво говорившее обо всем ранее происшедшем, фон Хорст вздохнул с облегчением — он не опоздал!

Неожиданно Газ схватил камень и швырнул его в Ла-джа.

— Спускайся! — заорал он, — или я собью тебя камнями.

Камень ударился о скалу возле головы Ла-джа. Газ нагнулся, чтобы подобрать другой камень.

Фон Хорст закричал, и Газ с удивлением обернулся.

Человек из внешнего мира потянулся за стрелой, чтобы выстрелить из лука. Он не испытывал никаких угрызений совести при мысли о том, что хочет убить человека, вооруженного только грубо сработанным копьем и каменным ножом. К своему удивлению, он обнаружил, что колчан пуст. Куда могли подеваться стрелы? Ведь когда он вошел в деревню, стрелы были на месте. Затем он вспомнил, как жители Ло-гара толпились вокруг него, толкаясь и прижимаясь к нему. Должно быть, именно тогда кто-то и взял стрелы.

Газ воинственно приближался к нему.

— Кто ты? — спросил он. — Что тебе здесь надо?

— Я пришел за тобой, Газ, — ответил фон Хорст. — Я пришел, чтобы убить тебя и забрать себе девушку.

Газ захохотал во все горло и подошел поближе. Он решил, что это грандиозная шутка — еще никто не осмеливался угрожать ему. Ла-джа повернула голову и смогла взглянуть вниз. Что она почувствовала, узнав фон Хорста, — а она, несомненно, сразу же его узнала, — об этом можно было только догадываться. Внешне девушка никак не отреагировала на его присутствие, но мгновение спустя, отведя на секунду взгляд от Газа, фон Хорст увидел, что Ла-джа спускается. Что могло прийти ей в голову? Она, может быть, собиралась помочь в этой приближающейся битве мужчине, которого выбрала, или намеревалась воспользоваться занятостью этих двоих и бежать.

— Кто ты? — спросил Газ. — Я тебя никогда раньше не видел.

— Я фон Хорст, а Ла-джа — моя женщина, — произнес в ответ фон Хорст.

— Ты знаешь, кто я?

— Ты человек, ради которого я прошел полмира, — ответил фон Хорст. — Ты Газ, и я хочу убить тебя.

— Уходи! — закричала Ла-джа. — Уходи, пока Газ не убил тебя. Ты меня не получишь — даже если убьешь тысячу таких, как Газ. Беги! Беги, пока можешь!

Фон Хорст взглянул на Газа. Это был настоящий монстр, огромный, грубый мужчина, который весил, наверное, больше трехсот фунтов, к тому же весьма отталкивающей внешности. Его обломанные зубы обнажились в ухмылке, когда он бросился на фон Хорста.

Тот не испугался. Он уже встречал раньше воинов каменного века. Волосатые, массивные тела некоторых из них были наделены значительно меньшей силой, чем можно было предположить. Фон Хорст обнаружил, что он сильнее всех тех, с кем он встречался. Люди каменного века обладали лишь превосходством в весе, да и это не всегда являлось преимуществом, поскольку уменьшало ловкость.

Терпение фон Хорста по отношению к Ла-джа истощилось. Он хотел как можно скорее разделаться с Газом, чтобы получить девушку. Он даже подумывал хлестко отшлепать ее. По его мнению, она того заслуживала. Фон Хорст теперь размышлял в категориях каменного века.

Когда Газ кинулся на него, фон Хорст отступил с дороги и нанес ему тяжелый удар в лицо. Газ содрогнулся и издал яростный вопль. Снова бросившись на фон Хорста, он выхватил свой каменный нож. Он, очевидно, тоже хотел поскорее покончить с противником, ибо ему было досадно, что этот маленький человек бросил ему вызов и даже нанес удар, — и все это в присутствии женщины, которую он выбрал себе в жены. Если и дальше так пойдет, он станет посмешищем всей деревни.

Фон Хорст заметил оружие в руке Газа и вытащил свое. На этот раз он выжидал, и Газ приближался более осторожно. Оказавшись рядом с фон Хорстом, он взмахнул рукой, намереваясь нанести противнику мощный удар ножом в грудь. Фон Хорст отразил удар левой рукой, воткнув лезвие ножа в бок Газа, и отскочил. Но в этот момент он споткнулся о торчавший из земли камень и упал. Газ мгновенно очутился сверху, придавив своим тяжелым телом поверженного противника. Могучей рукой он схватил фон Хорста за горло, пытаясь другой рукой всадить нож ему в сердце.

Европеец схватил запястье Газа, остановив опускающийся нож, но другой рукой тот продолжал душить его, стараясь в то же время освободить державшую нож руку и вонзить оружие в сердце фон Хорста. Упав, фон Хорст выронил свой нож. Сейчас, удерживая руку Газа, он шарил по земле в поисках оружия. Как только представился случай, он разжал хватку, чтобы нанести Газу сильный удар в лицо, что заставило того разжать пальцы, державшие горло, и фон Хорсту удалось глотнуть немного свежего воздуха; но человек из внешнего мира понимал, что быстро слабеет, и если не найдет свой нож, то конец его близок.

Он снова нанес сильный удар, и когда протянул руку, чтобы найти нож, немедленно нащупал его, как будто кто-то вложил его ему в ладонь. Фон Хорст не задумывался над объяснением этого факта, значение имело лишь то, что он снова заполучил нож.

Он увидел, что Газ оглянулся, и услышал его проклятие в чей-то адрес; в этот момент фон Хорст глубоко вонзил лезвие ножа в левый бок пещерного человека. Газ издал вопль и, ослабив хватку у горла фон Хорста, попытался схватить его руку, державшую нож, но сделать ему этого не удалось, и каменный нож снова и снова вонзался в его кровоточащее тело.

Затем Газ попытался встать и уйти от фон Хорста, но тот схватил его за бороду и безжалостно наносил удар за ударом. Вопли и крики Газа постепенно стихли.

Его тело стало оседать, и, наконец, содрогнувшись, противник упал к ногам победителя.

Фон Хорст оттолкнул его и встал. Задыхающийся, перепачканный кровью, он оглянулся, ища женщину, принадлежавшую теперь ему.

Он увидел ее стоящей неподалеку с широко раскрытыми от удивления глазами. Она медленно подошла к нему.

— Ты убил Газа! — сказала Ла-джа благоговейным шепотом.

— Ну, и что из того? — спросил он.

— Я не надеялась, что ты сможешь это сделать.

Я думала, он убьет тебя.

— Мне жаль, что я тебя разочаровал, — резко ответил фон Хорст. — Интересно, понимаешь ли ты, что это значит.

— Я не разочарована, — сказала она. — А что это значит?

— Это значит, что я собираюсь взять тебя. Ты моя. Понимаешь? Ты моя!

Улыбка, медленно тронувшая ее губы, была точно солнечный луч на затянутом тучами небе.

— Я была твоей с самого начала, — сказала она. — Но ты был слишком глуп, чтобы понять это.

— Что? — вырвалось у него. — Что ты имеешь в виду? Ты ничего другого не делала, как только отталкивала меня и старалась держаться подальше. Пока я спал, ты сбежала и оставила меня, указав неверный путь.

— Да, — ответила она. — Я сделала все это. Я сделала это, потому что люблю тебя. Я знала, что если я скажу, что тоже люблю тебя, ты пойдешь за мной в Ло-гар и, как я думала, если ты придешь сюда, то будешь убит. Как я могла предполагать, что ты убьешь Газа, которого никто раньше не мог убить?

— Ла-джа! — прошептал он, заключая ее в свои объятия.

Они вместе вернулись в Ло-гар. Воины и женщины собрались вокруг них.

— Где Газ? — спрашивали они.

— Газ мертв, — сказала Ла-джа.

— Тогда у нас нет вождя.

— Вот ваш вождь, — ответила девушка, положив руку на плечо фон Хорста.

Некоторые из воинов рассмеялись, другие начали хмуриться.

— Он чужой. Что он сделал, чтобы быть нашим вождем?

— Когда Брун ушел, вы позволили Газу быть вождем, потому что боялись его. Вы его ненавидели, и он был плохим вождем, но никто из вас не отважился попытаться убить его. Фон убил Газа в честной битве с ножами и взял дочь вашего вождя в жены. Пока Брун не вернулся, кто из вас будет лучшим вождем, чем Фон? Если кто-то думает иначе, пусть выйдет вперед и сразится с Фоном голыми руками.

Итак, лейтенант Фридрих Вильгельм Эрик фон Мендельдорф унд фон Хорст стал вождем жителей Ло-гара.

Он был мудрым вождем, поскольку не только изучил психологию пещерных людей, но и использовал все свои предыдущие знания. Он стал для них почти богом, и жители Ло-гара больше не сожалели об утрате Бруна.

А затем, через некоторое время, сюда дошли слухи о странных людях, которые пришли с юга. У них было оружие, против которого не мог устоять ни человек, ни животное, — это оружие создавало много шума, извергало дым и убивало на расстоянии.

Услышав это, фон Хорст задрожал от волнения. Эти люди могли быть только теми, что прибыли из внешнего мира на огромном дирижабле «0-220», — его друзья. Несомненно, они искали его. Он позвал своих воинов.

— Я собираюсь пойти навстречу незнакомцам, о которых ходит столько слухов. Думаю, это мои друзья.

Но если это не мои друзья, они смогут убить многих из нас своим оружием, прежде чем мы подойдем достаточно близко, чтобы убить их. Кто из вас хочет пойти со мной?

Все они вызвались идти с ним, но фон Хорст взял только около пятидесяти воинов. Ла-джа сопровождала их, и они двинулись в путь, ведомые лишь неясными слухами. Но когда они шли на юг и говорили с людьми из других племен, которых встречали по пути, то получали более достоверные сведения. Наконец, воины фон Хорста, ходившие на разведку, вернулись и рассказали, что видели неподалеку группу людей, расположившихся лагерем на берегу реки.

Возглавляемые фон Хорстом, пещерные люди Ло-гара подобрались близко к лагерю незнакомцев. Там фон Хорст увидел вооруженных людей с ружьями и патронташами. Устройство и дисциплина в лагере, часовые, сам военный дух — все это говорило ему о том, что эти люди были связаны с цивилизацией. Но он был еще слишком далеко, чтобы разглядеть лица и понять, знаком ли он с кем-либо из них. Но в одном он был уверен — это не его друзья с «0-220».

Он шепотом посоветовался со своими воинами, затем поднялся и медленно зашагал к лагерю. Фон Хорст прошел лишь несколько шагов по открытой местности, часовой обнаружил его и поднял тревогу. Фон Хорст увидел, что люди во всем лагере поднялись и смотрят на него. Он поднял над головой обе руки в знак того, что пришел с миром. Пока он не подошел к самому лагерю, все молчали, затем кто-то радостно закричал:

— Фон!

Мгновение спустя фон Хорст узнал, кто назвал его имя. Это был Дангар, а с ним были Торек, Лотаи и Мумал. Фон Хорст был поражен. Как все они встретились? Кто были вооруженные люди?

Вперед шагнул высокий симпатичный мужчина.

— Вы лейтенант фон Хорст? — спросил он.

— Да, а Вы?

— Дэвид Иннес. Когда «0-220» отправился во внешний мир, Джейсон Гридли взял с меня обещание, что я снаряжу экспедицию и организую ваш поиск. Я сделал это, как только оказался в Сари. Мне не везло, пока кто-то из моих людей не встретил Дангара, возвратившегося в Сари после долгого отсутствия. Он и привел нас в Лес смерти. Мы понятия не имели, где вас искать, пока не нашли Торека, Лотаи и Мумал, бежавших из страны «укротителей мамонтов».

Они надеялись, что вы бежали, и думали, будто вы отправились в Ло-гар. Мы никогда не слышали о Ло-гаре, но случайно взяли в плен человека, который знал, в каком он направлении. Позже мы наткнулись на человека по имени Скраф, которого вы ранили стрелой.

Мы пообещали ему защиту, и он привел нас в поселение людей-бизонов. Тогда мы были ближе к Ло-гару, но все еще не знали точно, где он. Эти люди знали только направление. Единственной нашей надеждой было взять в плен жителя Ло-гара. И это нам удалось перед прошлым сном. Он теперь с нами, ведет нас в свою страну против воли, потому что думает, будто мы нападем на его народ.

— Кто он? — спросил фон Хорст.

— Их вождь — Брун, — ответил Иннес.

Фон Хорст подал сигнал своим воинам, чтобы те подошли к лагерю, и попросил привести Бруна. Иннес послал за ним, сообщив, что его хотят видеть соплеменники. Но, когда Брун пришел и увидел фон Хорста, он гордо выпрямился и повернулся спиной.

— Я не знаю этого человека, — сказал он. — Он не из Ло-гара.

— Посмотри на тех, кто там идет, Брун, — предложил фон Хорст. — Ты всех их узнаешь, особенно Ла-джа.

— Ла-джа! — воскликнул вождь. — Я считал ее мертвой. Я весь мир обыскал, чтобы найти ее.

Люди из Ло-гара расположились лагерем вместе с людьми из Сари, много говорили, ели и спали два раза, прежде чем собрались в обратный путь.

— Вы отправитесь с нами в Сари, лейтенант? — спросил Иннес. — Гридли может вернуться с экспедицией в любое время. Может быть, это ваш единственный шанс снова оказаться во внешнем мире.

Фон Хорст бросил взгляд на свою светловолосую девушку.

— Я вовсе не уверен, что стремлюсь вернуться во внешний мир, — сказал он.

Глава 1

Когда недавно со мной по радио связался Джейсон Гридли и сказал, что на поверхности Земли уже одна тысяча девятьсот тридцать седьмой год от Рождества Христова, я едва поверил ему, так как мне казалось, что с того момента, когда мы с Эбнером Перри пробились сквозь земную кору во внутренний мир в огромном «железном кроте», изобретенном Перри для разведки полезных ископаемых под поверхностью Земли, прошло совсем мало времени. Меня поставил в тупик тот факт, что мы пробыли с Перри здесь, в Пеллюсидаре, тридцать шесть лет.

Видите ли, в мире, в котором нет ни звезд, ни луны, а находящееся на одном месте солнце постоянно стоит в зените, невозможно вычислить время, и поэтому оно здесь не существует. Ни я, ни Перри не ощущали на себе никакого физического воздействия прошедшего времени. Когда «железный крот» пробился через оболочку Пеллюсидара, мне было двадцать лет, и сейчас я не выгляжу и не чувствую себя намного старше.

Когда я напомнил Перри, что ему теперь сто один год, он чуть не закатил истерику, сказав, что это абсолютно нелепо и что Джейсон Гридли, должно быть, разыграл меня; однако после этого он развеселился и обратил мое внимание на то, что мне теперь пятьдесят шесть. Пятьдесят шесть! Что ж, возможно мне и было бы столько, останься я в Коннектикуте, но здесь, внизу, мне все еще третий десяток.

Оглядываясь на все, случившееся с нами под земной корой, я осознаю, что прошло гораздо больше времени, чем казалось нам. Мы видели так много. Мы жили! На поверхности мы не вместили бы и половины этого в одну жизнь. Мы жили в каменном веке, Перри и я — два человека из двадцатого столетия, — и мы принесли некоторые блага из нашего мира этим людям древнего каменного века. До нашего появления они убивали друг друга каменными топорами и копьями, обработанными при помощи камней, и лишь у нескольких племен были луки со стрелами; а мы научили их изготавливать порох, ружья и пушки, и они начали осознавать преимущества цивилизации.

Однако я никогда не забуду первые эксперименты Перри с порохом. Когда он закончил его изготовление, он был так горд, что его невозможно было удержать от восклицаний.

— Посмотри на него! — кричал он, показывая мне горсть готового пороха. — Запах пороха! Вкус пороха!

Дэвид, это самый достойный день в моей жизни. Это первый шаг к цивилизации, и очень большой шаг.

Да, у порошка действительно были все физические свойства пороха, но чего-то все-таки не хватало, потому что он не горел. За исключением этого, порошок был очень хороший! Перри был раздавлен; но он продолжал свои эксперименты и немного спустя создал порох, который убил бы любого.

После этого произошло зарождение боевого флота.

Первый корабль мы с Перри построили на побережье безымянного моря. Это плоскодонное изобретение до жути напоминало гроб огромных размеров. Перри — ученый. Он ничего не знал о принципах конструирования кораблей, но полагал, что раз он занимается наукой и, следовательно, чрезвычайно умный человек, то может решить любые проблемы. Мы построили корабль на катках и спустили его в воду. Корабль замечательно проплыл пару сотен футов, после чего — перевернулся. Снова Перри был раздавлен; но он был настойчив, и вскоре мы имели флот парусных кораблей, позволивший нам доминировать на морях в нашем уголке этого огромного, загадочного внутреннего мира и нести цивилизацию и неожиданную смерть многим потрясенным туземцам.

Когда я отправился из Сари в экспедицию, о которой и собираюсь рассказать, Перри занимался усовершенствованием отравляющих веществ. Он заявлял, что это еще больше будет способствовать распространению цивилизации среди обитателей каменного века.

Глава 2

Туземцы Пеллюсидара наделены невероятным инстинктом направления, и, уж поверьте мне, он очень нужен им, поскольку никто из них не способен найти дорогу домой, если его перенести в место, где нет знакомых для него примет, без инстинкта направления; и это тем более понятно в мире с неподвижно стоящим в зените солнцем, в мире, где нет ни звезд, ни луны, чтобы указать путешественнику путь, — в мире, в котором по этим причинам нет ни севера, ни юга, ни востока, ни запада. И именно благодаря этому инстинкту направления моих спутников я пережил те приключения, о которых собираюсь рассказать.

Когда мы отправились из Сари на поиски фон Хорста, мы шли по неясным приметам, которые вели нас то туда, то сюда, из одной страны в другую, пока наконец не достигли Ло-гара и не нашли этого человека; однако чтобы вернуться, нам не надо было повторять весь наш путь. Вместо этого мы двигались по прямой, отклоняясь только тогда, когда естественные препятствия казались непреодолимыми.

Для всех нас это был новый мир, и, как обычно, я чувствовал себя очень возбужденным, в первый раз видя девственные места, которые до этого, возможно, не видел ни один человеческий глаз. Это было великолепное зрелище. С восхищением я ощущал себя пионером и исследователем.

Но как это отличалось от моих первых шагов в Пеллюсидаре, когда мы с Перри бесцельно и одиноко бродили в свирепом мире колоссальных бестий, отвратительных рептилий и жестоких людей! Теперь меня сопровождал отряд моих собственных сариан, вооруженных ружьями, изготовленными под руководством Перри в арсенале, который он выстроил в Сари, недалеко от побережья Люрель-Аз. Даже могучий райт, чудовищный пещерный медведь, когда-то бродивший по внешней оболочке доисторической Земли, не пугал нас, и даже самые большие из динозавров ничего не могли противопоставить нашим пулям.

Покинув Ло-гар, мы совершали длинные переходы, поспав много раз, что служило единственным способом хотя бы приблизительно измерить время, и не встретив ни одно человеческое существо. Земля, по которой мы путешествовали, была раем, населенным только дикими зверями. Огромные стада антилоп и красных оленей и могучие волосатые быки (их называли здесь тагами) бродили по плодородным равнинам или лежали в прохладной тени похожих на парки лесов. Мы видели могучего мамонта и огромного маджа[54]. Конечно, там, где было много плоти, были и плотоядные — тараг, могучий саблезубый тигр, огромные пещерные львы и различные динозавры. Это было идеальное место для охотников, но охотились здесь только звери. Человек еще не успел внести разлад в эту идиллию жизни.

Звери абсолютно не боялись людей, и были чрезвычайно любопытны, но иногда окружали нас в таких количествах, что представляли большую угрозу. Это были, естественно, травоядные. Хищники избегали нас, когда были сыты, но в любое другое время они были опасны.

Пройдя через огромную равнину, мы вошли в лес.

Продвигаясь по нему, мы спали два раза, после чего вступили в долину, по которой бежала широкая река, омывавшая подножие виденных нами гор.

Большая река лениво текла мимо нас к какому-то неизвестному морю, и так как нам было необходимо пересечь ее, мои люди принялись строить плот.

Реки Пеллюсидара, особенно широкие, с медленным течением, чрезвычайно опасны при переправе: они населены свирепыми плотоядными рептилиями, давно исчезнувшими на наружной поверхности Земли. Многие из них были достаточно велики, чтобы с легкостью разбить наш плот, и мы внимательно следили за поверхностью воды, шестами направляя наш хлипкий плот к противоположному берегу.

Так как наше внимание было занято все без остатка, мы не заметили приближения нескольких каноэ, заполненных воинами, которые двигались к нам по течению от подножия гор. Один из моих людей обнаружил их и поднял тревогу в то время, когда они находились всего лишь в паре сотен ярдов от нас.

Я надеялся, что они будут дружелюбны, поскольку у меня не было никакого желания убивать их, ведь, будучи вооружены очень примитивно, они были бессильны перед нашими ружьями; и я изобразил знак мира, надеясь, что они поймут его, но они не отвечали.

Они подплывали все ближе и ближе, пока я не смог ясно разглядеть их. Это были крепко скроенные, коренастые воины с кустистыми бородами, что было довольно необычно для Пеллюсидара, где большинство в чистокровных белых племенах безбороды.

Когда их каноэ, плывущие в один ряд, были в сотне футов от нас, воины в лодках поднялись и открыли по нам огонь.

Я сказал «открыли огонь» по привычке. На самом деле они метали в нас некое подобие дротиков при помощи тяжелых пращей. Несколько моих людей упали, и я немедленно приказал стрелять.

По поведению бородатых воинов я понял, как потрясли их звуки и действие ружей, но должен сказать, что они были очень смелы, так как без колебаний двинулись на нас с еще большей скоростью. И тут они сделали то, чего я не видел ни до, ни после этого во всем внутреннем мире. Они зажгли факелы, сделанные, как я позже определил, из смолистого тростника, и разбросали их между нами.

Эти факелы испускали клубы едкого черного дыма, который ослепил нас и вызвал припадки удушья. По тому воздействию, которое дым оказал на меня, я знаю, что чувствовали мои люди, но рассказывать могу только про себя. Ослепленный и задохнувшийся, я был беспомощен. Я не видел врагов и не мог стрелять. Я хотел прыгнуть в реку, чтобы избежать воздействия дыма, но знал, что в воде я буду немедленно разорван безжалостными созданиями, таящимися под ее поверхностью.

Я почувствовал, что теряю сознание, что меня хватают чьи-то руки и куда-то волокут, и тут сознание окончательно оставило меня.

Придя в себя, я обнаружил, что лежу связанным на дне каноэ между волосатыми ногами захвативших меня воинов. С обеих сторон над собой я видел скалистые утесы: значит, мы плыли через узкий проход. Я попробовал сесть, но один из воинов пнул меня в лицо обутой в сандалию ногой и толкнул на дно каноэ.

Они обсуждали битву громкими, грубыми голосами, высказывая при этом свои догадки о странном оружии, которое с грохотом выпускало огонь и дым и убивало на большом расстоянии. Я легко понимал их, так как они разговаривали на языке, общем, насколько мне известно, для всех человеческих существ Пеллюсидара, поскольку какого-либо другого языка я здесь не слышал. Я не знаю, почему все племена, независимо от того, далеко они живут друг от друга или нет, разговаривали на одном языке. Это всегда было загадкой для нас с Перри.

Перри предполагал, что это мог быть основной, примитивный язык, который люди, живущие в одинаковой среде с одинаковыми проблемами, развивали естественным образом для выражения своих мыслей.

Возможно, он прав, и это объяснение ничем не хуже других.

Они продолжали спорить о нашем оружии, так и не приходя к общему мнению, пока пнувший меня в лицо воин не сказал:

— Пленник пришел в себя. Он может рассказать нам, как делать палки, выплевывающие огонь и дым и убивающие воинов, до которых далеко.

— Мы заставим его выдать нам эту тайну, — сказал другой, — а после этого сможем убить всех воинов Гефа и Джулока и забрать себе всех их мужчин.

Я был несколько озадачен этой фразой, так как мне казалось, что, если они убьют всех воинов, не останется мужчин, которых они смогут забрать; но, когда я более внимательно присмотрелся к бородатым и волосатым воинам, захватившим меня в плен, странная и поразительная правда открылась мне. Эти воины не были мужчинами — они были женщинами.

— Кому нужны еще мужчины? — сказала одна из них. — Мне не нужны. У меня достаточно хлопот и с теми, которые у меня есть, — сплетничают, ругаются, работают плохо. После тяжелого дня, проведенного на охоте или в битве, у меня не остается сил отлупить их, когда я возвращаюсь домой.

— Твоя беда, Рамп, — сказала другая, — в том, что ты слишком мягка со своими мужчинами. Ты позволяешь им управлять собой.

Рамп была той самой «леди», которая пнула меня в лицо. Возможно, она и была мягкосердечным созданием, но мне, после нашего короткого с ней знакомства, так не показалось. У нее были ноги профессионального футбольного защитника и уши артиллериста. Я не мог представить ее позволяющей, по доброте душевной, кому-то управлять собой.

— Знаешь, Фудж, — ответила она, — если бы у меня была такая же кучка бесхребетных слабаков, как у тебя, у меня бы тоже не было забот, но мне нравится, что у моих мужчин есть характер.

— Не говори ничего о моих мужчинах, — закричала Фудж, пытаясь ударить Рамп веслом по голове.

Рамп увернулась и стала искать свою пращу, но в это время с носа каноэ раздался зычный голос:

— Сядьте и заткнитесь.

Я посмотрел на обладательницу этого голоса и увидел огромных размеров создание, похожее на животное, с лохматой черной бородой и полуприкрытыми глазами. Один лишь взгляд на нее объяснил, почему Рамп и Фудж немедленно прекратили склоку. Это была Глак, вождь; и я вполне мог представить, чем она могла завоевать верховное положение.

Глак остановила свои налитые кровью глаза на мне.

— Как тебя зовут? — проревела она.

— Дэвид, — ответил я.

— Откуда ты?

— Из земли Сари.

— Как вы делаете палки, которые убивают дымом и громом? — спросила она.

Из их предыдущей беседы я понял, что этот вопрос неизбежно возникнет, и так как я знал, что они никогда не поймут настоящего объяснения, начни я им рассказывать о ружьях и порохе, я ответил:

— Это волшебство, известное только людям Сари.

— Дай ему свое весло, Рамп, — приказала Глак.

Получив весло, я подумал было, что она собирается заставить меня грести, но она имела в виду совершенно другое.

— Давай, — сказала она, — используй свое волшебство и сделай так, чтобы из него появились дым и гром, смотри только не убей кого-нибудь.

— Это неправильная палка, — ответил я. — Я ничего не смогу сделать с ней, — и вернул весло Рамп.

— Тогда какая палка тебе нужна? — спросила она.

— Мне нужен крепкий тростник, который растет только в Сари, — ответил я.

— Я думаю, ты лжешь. После того как мы вернемся в Уг, тебе лучше найти несколько таких палок, если ты желаешь себе добра.

Направляя каноэ по узкому ущелью, они принялись судачить обо мне. Могу сказать, что они были очень сдержанны в своих оценках, решив, что я слишком женоподобен для их идеала мужчины.

— Посмотрите на его руки и ноги, — сказала Фудж. — Он мускулист, как женщина.

— Никакой привлекательности, — добавила Рамп.

— Мы можем отправить его работать вместе с остальными рабами, — сказала Глак. — Он может даже помочь в бою, если на деревню нападут.

Фудж кивнула.

— Кажется, он годится только для этого.

Вскоре мы выплыли из ущелья в большую долину, где я увидел открытое плато и лес, и деревню на правом берегу реки. Это была деревня Уг, конец нашего пути.

Глава 3

Уг была примитивной деревней. Стены хижин представляли собой бамбукообразный тростник, вертикально воткнутый в землю и переплетенный длинной прочной травой. Крышами служил настил из нескольких слоев больших листьев. В центре деревни находилась хижина Глак, она была больше остальных, окружавших ее неровным кольцом. Не было ни заборов, ни других оборонительных сооружений. Как и их деревня, эти люди были крайне примитивны, их культура находилась на очень низком уровне. Они имели несколько глиняных сосудов без всяких украшений и несколько грубо сплетенных корзин. Шедевром их работы служили каноэ, но и те были очень грубы. Их пращи были самой простой конструкции. Несколько каменных топоров и ножей в их хозяйстве считались сокровищем.

Поскольку во время моей жизни с этими людьми я не видел, чтобы кто-либо их изготавливал, я решил, что они были отобраны у пленников, попавших сюда из земель за пределами этой долины. Очевидно, дымовые факелы были их собственным изобретением, так как в других землях я не встречал ничего подобного. Но мог бы я распорядиться тем, что они имели, намного лучше их самих?

Мы с Перри часто обсуждали беспомощность человека двадцатого столетия, оторванного от своих ресурсов. Мы нажимаем на кнопку — загорается свет и даже не задумываемся об этом, но многие ли из нас могут построить генератор для получения этого света? Мы воспринимаем поездку на поезде как должное, но многие ли из нас могут построить паровой двигатель? Многие ли из нас могут делать бумагу, чернила, тысячи других обыденных вещей, которыми мы пользуемся ежедневно? Сможете ли вы переработать руду, даже если узнаете ее, когда найдете? Можете ли вы хотя бы сделать каменный нож, имея в своем распоряжении столько же инструментов, сколько было у людей каменного века, а именно — ничего, кроме собственных рук и других камней?

Если вы думаете, что первый паровой двигатель был чудом изобретательности, то ошибаетесь — насколько больше изобретательности должно было потребоваться для того, чтобы придумать и изготовить первый каменный нож!

Не смотрите с пренебрежением на людей каменного века. Их культура, по сравнению с тем, что было до них, выше, чем ваша! Подумайте, например, о том, каким чудесным должен был быть изобретательский гений, чтобы придумать и успешно создать инструменты для добывания огня. Это безымянное создание забытого века более велико, чем творения Эдисона.

При приближении нашего каноэ к берегу у деревни меня развязали; когда же лодка коснулась земли, меня грубо выбросили из нее. Каноэ были вытащены из воды. Несколько воинов спустились на берег поприветствовать приплывших, за их спинами толпились мужчины и дети; все они, казалось, немного опасались грозных женщин-воинов. Я же вызвал у них лишь легкое любопытство.

Женщины, не видевшие меня до этого, смотрели на меня с презрением.

— Чей он? — спросила одна из них. — Не слишком большая награда за целый потраченный день.

— Он мой, — сказала Глак. — Я знаю, что он может драться, я видела это, и он сможет работать не хуже женщины: он достаточно рослый.

— Можешь оставить его себе, — сказала другая. — В своей хижине я бы места ему не дала.

Глак повернулась к мужчинам.

— Глула, — позвала она, — подойди и забери это.

Его зовут Дэвид. Оно будет работать в поле. Смотри, чтобы его кормили и чтобы оно хорошо работало.

Вперед выступил безволосый, женоподобный, маленький мужчина.

— Да, Глак, — сказал он тонким голоском, — я буду следить, чтобы оно работало.

Я пошел за Глулой по направлению к деревне; когда мы проходили мимо толпы мужчин и детей, трое мужчин и трое детей двинулись за нами, презрительно разглядывая меня.

— Это Румла, Фула и Гила, — сказал Глула, — а это — дети Глак.

— Ты не очень-то похож на мужчину, — сказал Румла, — такой же, как все те, кого мы ловим за долиной. Должно быть, там очень странный мир, где мужчины выглядят как женщины, а женщины выглядят как мужчины, но это, должно быть, чудесно — быть больше и сильнее, чем твоя женщина.

— Да, — сказал Гила, — если бы я был больше и сильнее Глак, я бил бы ее палкой каждый раз, когда видел.

— И я бы тоже, — сказал Глула. — Я бы убил эту здоровую скотину.

— Вам, кажется, не очень по душе Глак? — спросил я.

— Ты когда-нибудь видел мужчину, которому была бы по душе женщина? — ответил Фула. — Мы ненавидим этих животных.

— А почему же тогда вы не сделаете чего-нибудь? — спросил я.

— А что мы можем сделать? — сказал он. — Что мы, бедные мужчины, можем с ними сделать? Даже за попытку заговорить с ними, они избивают нас.

Они отвели меня в хижину Глак, и Глула указал на место у самой двери.

— Можешь спать здесь, — сказал он.

Мне показалось, что лучшими считались места в дальнем от двери конце хижины, потому что, как я узнал позже, все мужчины боялись спать рядом с ней из страха, что при налете на деревню их могут похитить, а это их пугало больше всего. Они знали свои невзгоды и беды в Уге, но не будет ли им еще хуже в Гефе или Джулоке, двух других деревнях долины, которые постоянно совершали набеги за мужчинами и рабами.

Постелью в хижине служили простые охапки травы. Глула помог мне устроить место для отдыха, а потом вывел меня за деревню в сад, принадлежавший Глак. В нем работал еще один мужчина. Это был высокий парень, явно пленник из-за пределов долины. Он ковырял землю заостренной палкой. Глула протянул мне похожее грубое орудие и поставил работать рядом с рабом. После этого он вернулся в деревню.

Как только он ушел, мой напарник повернулся ко мне.

— Меня зовут Зор, — сказал он.

— А меня — Дэвид, — ответил я. — Я из Сари.

— Я слышал про Сари. Она лежит за Люрель-Азом.

Я из Зорама.

— Я много слышал про Зорам, — сказал я. — Он находится за теми горами, где живут крылатые ящеры — типдары.

— От кого ты слышал про Зорам? — спросил он.

— От Джаны, Красного Цветка Зорама, — ответил я, — и от Тоара, ее брата.

— Тоар — мой близкий друг, — сказал Зор. — Джана ушла в другой мир со своим мужчиной.

— Много раз ты спал здесь? — спросил я.

— Много, — ответил он.

— Отсюда нельзя убежать?

— Они внимательно следят за нами. Вокруг деревни всегда расставлена стража.

— Со стражей или без стражи, — сказал я, — я не собираюсь оставаться здесь до конца жизни. Когда-нибудь нам представится возможность сбежать.

Он пожал плечами.

— Возможно, — сказал он. — Но я сомневаюсь. Однако, если когда-нибудь получится, я убегу вместе с тобой.

— Хорошо. Будем как можно ближе держаться друг к другу, спать в одно время, чтобы и бодрствовать в одно время. Кому из женщин ты принадлежишь?

— Рамп. Она зла, как самка джалока[55]. А ты?

— Я принадлежу Глак.

— Она хуже. Держись от ее хижины как можно дальше, когда она дома. Спи, когда она на охоте. Кажется, она думает, что рабам вообще не нужен сон. Если она обнаружит тебя спящим, изобьет до полусмерти.

— Милый характер, — заметил я.

— Да они все одинаковы, — ответил Зор. — У них нет никакой женской чувствительности, только черты самых низких и жестоких типов мужчин.

— А как их мужчины? — спросил я.

— О, они порядочные ребята, но боятся даже собственной тени. Впрочем, ты очень скоро поймешь, что у них есть на это основания.

Во время разговора мы продолжали работать, так как почти все время стражницы смотрели на нас. Они были расставлены вокруг деревни таким образом, чтобы все ее части были прикрыты от внезапной атаки, и при этом все работавшие в садах рабы находились под постоянным их присмотром. Стражницы были отличные надсмотрщики, не позволявшие нам ни на секунду сбиться с ритма работы. Если раб хотел пойти в хижину своей хозяйки, чтобы поспать, он должен был сначала спросить разрешение у одной из стражниц, и чаще всего получал отказ.

Я не знаю, как долго я проработал в саду вождя Глак. Мне ни разу не удалось выспаться; из-за этого я постоянно находился в полуобморочном состоянии от усталости. Пища была грубой и не сытной, а выдавали ее рабам далеко не щедрыми порциями.

Однажды работая в саду, я, будучи полуголодным, нашел в земле тубер и, повернувшись спиной к ближайшей стражнице, принялся грызть его. Несмотря на все мои старания делать это незаметно, стражница увидела, что я ем, и бросилась ко мне. Она вырвала у меня тубер и сунула его в свой огромный рот, после чего попыталась отвесить мне такую затрещину, которая наверняка свалила бы меня с ног, не поднырни я под ее руку. Это взбесило ее, и она снова попыталась ударить меня. И снова я заставил ее промахнуться; к этому времени она была переполнена яростью и выла, как апач, употребляя в мой адрес все гнуснейшие ругательства Пеллюсидара.

Она так шумела, что это привлекло внимание других стражниц и женщин из деревни. Вдруг она выхватила костяной нож и двинулась на меня с горящими от жажды убийства глазами. До этого момента я просто старался избегать ее ударов, ведь нападение на одну из этих женщин, как мне сказал Зор, означало верную смерть. Но сейчас все было иначе — она явно намеревалась убить меня, и я должен был что-то предпринять.

Как и большинство женщин племени, она была неуклюжей, медлительной, с массивными мышцами; любое движение, которое она собиралась сделать, легко предугадывалось, и для меня не составило никакой сложности увернуться от нее, но на этот раз я не остановился на этом. Изо всех сил я ударил ее правой рукой в челюсть, она упала и осталась лежать неподвижно.

— Тебе лучше бежать, — прошептал Зор. — Конечно, твой побег обречен, но, по крайней мере, ты можешь попытаться, а если ты останешься, тебя точно убьют.

Я быстро оглянулся, оценивая свои шансы, но шансов не было никаких. Женщины, бежавшие из деревни, уже приближались. Они могли сбить меня с ног своими пращами задолго до того, как я выбежал бы из радиуса их действия, поэтому я остался на месте; увидев во главе толпы Глак, я понял, что перспективы мои довольно унылы.

Женщина, сбитая мною с ног, пришла в себя и, покачиваясь, поднималась на ноги, когда Глак остановилась перед нами и потребовала объяснений.

— Я ел тубер, — сказал я, — когда эта женщина подошла ко мне, отняла его и попыталась избить меня.

Я увернулся от ее ударов, но она вышла из себя и едва не убила меня.

Глак повернулась к сбитой мною с ног женщине.

— Ты пыталась избить одного из моих мужчин? — грозно спросила она.

— Он украл еду из сада, — ответила женщина.

— Неважно, что он сделал, — прорычала Глак. — Никто не может избить одного из моих мужчин и не быть наказанным за это. Если я хочу, чтобы они были избиты, я делаю это сама. Может быть, это научит тебя не трогать моих мужчин, — с этими словами она размахнулась и сбила стражницу с ног. После этого она принялась пинать распростертую на земле женщину в лицо и живот.

Стражница, которую звали Ганг, схватила Глак за ногу и свалила ее на землю. За этим последовала одна из самых жестоких драк, которые я когда-либо видел.

Они толкались, пинались, царапались и кусались, как две фурии. От такой жестокости меня затошнило. Если это было результатом освобождения женщин из рабства и попытки сделать их равными мужчинам, то, как мне казалось, возврат в рабство был бы наилучшим выходом и для них, и для всего мира. Один из полов должен править, и мужчины по темпераменту лучше женщин подходят для этой работы. Конечно же, если полная власть над мужчинами приводит к подобной развращенности и ожесточению женщин, мы должны следить, чтобы они всегда находились в подчиненном положении по отношению к мужчинам.

Драка продолжалась еще какое-то время с переменным успехом. С самого начала Ганг знала, что стоит вопрос о том, кто останется жить, она или Глак, поэтому она дралась с яростью загнанного зверя.

Я не буду дальше описывать это унизительное зрелище. Достаточно сказать, что с самого начала у Ганг не было никаких шансов осилить жестокую Глак; и она, побежденная, наконец замерла.

Глак, уверенная в смерти своей соперницы, поднялась и повернулась ко мне.

— Это все из-за тебя, — сказала она. — Ганг была хорошим воином и отличным охотником, а теперь она мертва. Ни один мужчина не стоит этого. Мне нужно было позволить ей убить тебя, но я исправлю эту ошибку.

Она повернулась к Зору.

— Принеси мне несколько палок, раб, — приказала она.

— Что ты собираешься делать? — спросил я.

— Я собираюсь забить тебя до смерти.

— Ты глупа, Глак, — сказал я. — Если бы у тебя была хоть капелька мозгов, ты бы поняла, что это — твоя вина. Ты не даешь выспаться своим рабам, изнуряешь их работой, они вечно голодны, и, к тому же, считаешь, что их надо убивать за то, что они крадут еду или не позволяют себя бить. Дай им выспаться и накорми их, и они будут лучше работать.

— Думай, что хочешь — это не имеет значения: я покончу с тобой, — прорычала Глак.

В это время вернулся Зор с охапкой палок, из которых Глак выбрала самую тяжелую. Возможно, я не Самсон, но и не слабак и без хвастовства могу сказать, что никто не сможет пережить тридцать шесть лет опасностей и превратностей каменного века, если не будет постоянно следить за собой. Моя напряженная жизнь здесь развила мою мускулатуру до лучших образцов, виденных мною во внешнем мире, к тому же я знал несколько приемов, о которых не слышали ни один мужчина и ни одна женщина каменного века; и когда Глак подошла ко мне, я уклонился от ее первого удара и, схватив ее кисть обеими руками, быстро повернулся и бросил ее через голову. Она тяжело приземлилась на плечо, но тут же вскочила и немедленно бросилась ко мне, взбешенная так, что изо рта у нее капала пена.

Когда я бросил ее, она выронила палку, которой собиралась забить меня до смерти. Я наклонился и схватил ее; и, до того как она смогла достать меня, я изо всей силы ударил Глак по голове. Она упала — и потеряла сознание.

Женщины-воины с изумлением смотрели на все это какое-то мгновение, потом одна из них бросилась на меня, а еще несколько стали приближаться. Для того чтобы понять, что они были весьма разгневаны, мне не нужно было знать реалий каменного века; к тому же, как я сообразил, шансы мои были весьма невысоки, на самом деле при таких ставках их у меня вовсе не было.

Решение необходимо было принимать очень быстро.

— Подождите, — сказал я, пятясь от них, — вы только что видели, как поступает Глак с женщинами, которые оскорбляют ее мужчин. Если вы знаете, что для вас лучше, подождите, пока она придет в себя.

Эти слова заставили их остановиться, они повернулись в сторону Глак. Она лежала столь неподвижно, что я не мог сказать, жива ли она, но вот она задвигалась и немного погодя села. Одну-две секунды она смотрела вокруг себя мутным взглядом, после чего ее глаза остановились на мне. Мой вид, казалось, воскресил в ее памяти только что произошедшее. Она медленно поднялась на ноги и уставилась на меня. Я был наготове, все еще сжимая палку. Все смотрели на нас, но никто не двигался и не разговаривал. Наконец, Глак заговорила:

— Тебе следовало родиться женщиной, — сказала она, повернулась и двинулась к деревне.

— Разве ты не собираешься убить его? — спросила Фудж.

— Я только что убила одного хорошего воина и не собираюсь убивать самого лучшего, — бросила Глак. — Когда будет сражение, он примет в нем участие вместе с нами.

За Глак ушли и остальные женщины. Мы с Зором возобновили нашу работу в саду. Пришли мужчины Ганг и потащили ее тело к реке, там они бросили его в воду. В Уге похороны очень просты, а похоронные церемонии не затягиваются. Плакальщики умерли бы в Уге с голоду.

Все это было довольно практично. Не было никаких истерик. Когда отцы детей Ганг тащили ее, схватив за волосатые ноги, к воде, они при этом смеялись, болтали и делали неприличные жесты.

— Это, — сказал я Зору, — самое низкое и печальное, до чего может опуститься человек, — он идет в свою могилу неоплаканным.

— Очень скоро ты сам поплывешь вниз по реке, — сказал Зор, — но обещаю тебе, что у тебя будет один плакальщик.

— Почему ты думаешь, что скоро?

— Глак тебе этого не простит, — ответил он.

— Не думаю. Она достойно приняла свое поражение, и выходит, что она — хороший игрок.

— Это ничего не значит, — усмехнулся он. — Она убила бы тебя в тот момент, когда очнулась, если бы не боялась тебя. Она — задира, и, как все задиры, она труслива. Когда-нибудь во время твоего сна она подкрадется и вышибет тебе мозги.

— Ты рассказываешь очень милые сказки на ночь, Зор, — сказал я.

Глава 4

Конечно же, в течение какого-то времени основной темой наших с Зором разговоров были наши отношения с Глак, и пророчества Зора были таковы, что я уже был мертвец — просто оживленный труп. Но после того как я дважды спал и со мной ничего не случилось, мы перешли к другим темам, и Зор рассказал мне, почему он забрел так далеко от Зорама и что привело к его пленению женщинами-воинами Уга.

Зор был очень влюблен в одну девушку из Зорама, которая однажды слишком далеко ушла от деревни и была схвачена налетчиками из другой страны.

Зор немедленно двинулся по следу похитителей и на этом пути прошел через многие незнакомые земли; шел он, по его оценкам, около сотни снов.

Должно быть, он покрыл огромное расстояние — возможно, две-три тысячи миль, — но так и не настиг похитителей девушки и, в конце концов, был схвачен племенем джукан, жившим в огороженной забором деревне в середине огромного леса.

— Я находился там много снов, — рассказывал он, — моя жизнь была в постоянной опасности, так как они все время угрожали убить меня для умиротворения кого-то, кого они называли «Огар». Потом безо всяких видимых причин я неожиданно превратился из пленника в почетного гостя. Мне ничего не объяснили.

Я был волен покидать деревню и возвращаться в нее по своему желанию; и, естественно, при первой же возможности сбежал. Так как в лесу находилось несколько деревень, я побоялся идти в этом направлении из страха быть захваченным жителями других деревень, поэтому я выбрался из долины, собираясь сделать большой крюк; но после того, как я спустился с гор в эту долину, я вновь был схвачен.

— Где лежит долина джукан? — спросил я.

— Там, — ответил он, указывая в направлении заснеженных гор, с одной стороны ограничивавших нашу долину.

— Я думаю, что мне следует двигаться в этом направлении, чтобы попасть в Сари, — сказал я.

— Ты думаешь? — спросил он. — Разве ты не знаешь?

Я покачал головой:

— У меня нет инстинкта жителей Пеллюсидара, который безошибочно ведет их к дому.

— Странно, — сказал он. — Не могу представить себе никого, кто не может идти прямо к дому, где бы он ни находился.

— Видишь ли, я не из Пеллюсидара, — объяснил я, — и поэтому у меня нет этого инстинкта.

— Не из Пеллюсидара? — переспросил он. — Но в мире нет никого, кто был бы не из Пеллюсидара.

— Кроме Пеллюсидара существуют другие миры, Зор, даже если ты про них ничего и не слышал; и я — из одного из таких миров. Он находится прямо у тебя под ногами, на расстоянии около двадцати снов.

Он покачал головой.

— Ты случайно не джуканин, а? — спросил он. — У них тоже много всяких таких идей.

Я рассмеялся.

— Нет, я не джуканин, — успокоил я его, и попытался объяснить ему про другой мир на внешней стороне земной коры, но, конечно, это было далеко за пределами его понимания.

— А я думал, что ты из Сари… — сказал он.

— Сейчас я из Сари. Это моя приемная родина.

— Среди джукан была девушка из Сари, — сказал он. — Она была пленницей не в той деревне, где жил я, а в соседней, неподалеку. Я слышал, как они говорили о ней. Кто-то сказал, что они собираются убить ее для умиротворения Огара. Они все время делают что-то для умиротворения этого Огара, которого ужасно боятся; а после я слышал, что они собирались сделать ее королевой. Они все время меняют свои решения.

— Как звали эту девушку? — спросил я.

— Я не знаю ее имени, — ответил он, — но говорили, что она очень красива. Бедняжка, сейчас она, должно быть, уже мертва; но с этими джуканами ничего нельзя знать заранее. Они могли сделать ее королевой, могли убить или позволить ей убежать.

— Между прочим, — сказал я, — в каком направлении находится Сари? Знаешь, я могу только догадываться об этом.

— Если тебе удастся убежать — а тебе этого никогда не удастся, — тебе придется пересечь вон те горы — это приведет тебя в долину джукан, таким образом, положение твое будет не лучше нынешнего. Если бы мне удалось убежать, я бы тоже пошел в этом направлении, чтобы настичь похитителей Раны.

— Значит, пойдем вместе, — сказал я.

Зор рассмеялся.

— Если ты что-то задумал, ты никогда от этого не отказываешься, да?

— Конечно же, я не перестану думать о побеге, — сказал я ему.

— Да, об этом хорошо мечтать, но мы никогда не уйдем дальше этих джалоков с бакенбардами, наблюдающих за нами каждую минуту.

— Возможность должна представиться, — сказал я.

— Посмотри, что там еще приближается! — воскликнул он, указывая на долину.

Я посмотрел в том направлении и увидел странное зрелище. Даже на таком большом расстоянии я разглядел огромных птиц, верхом на которых сидели человеческие существа.

— Это такие же джалоки, — сказал Зор.

Он закричал об этом стражнице, показывая на приближающихся рукой. Тут же поднялась тревога, и наши женщины-воины начали собираться за деревней.

Они были вооружены ножами, пращами и тростником, который они использовали для дымовой завесы. Примерно каждый десятый воин нес факел, от которого остальные могли зажечь тростник.

Выбежав из деревни, Глак дала каждому из нас по ножу и по праще, протянула нам тростник и приказала присоединиться к женщинам, защищающим деревню.

Мы образовали что-то вроде защитной линии для встречи врага, который был уже достаточно близко, чтобы я мог рассмотреть все в деталях. Воины были женщинами, с густыми бородами, такие же коренастые, как женщины Уга; они сидели верхом на диалах, огромных птицах, очень напоминающих фороракоса, гигантскую птицу из Патагонии времен миоцена, останки которого находили во внешнем мире. Высотой они были семь-восемь футов, с головами больше лошадиных и шеями толщиной в шею лошади. Их длинные мощные ноги оканчивались трехпалыми лапами; скорость их была достаточной для того, чтобы свалить быка; их большие мощные клювы позволяли противостоять самым ужасным плотоядным млекопитающим и динозаврам внутреннего мира. Так как у них были только рудиментарные крылья, они не могли летать, но длинные ноги несли их по земле с невероятной скоростью.

Нападавших было около двадцати. Сначала они приближались к нам медленно; потом, когда между нами осталось около ста ярдов, они прибавили скорость. Наши женщины немедленно зажгли свои факелы и стали швырять их в приближающегося врага; после этого они стали разряжать в противника свои пращи с дротикообразными снарядами. Не все факелы были брошены в первый момент, так что, когда противник приблизился к ослепляющему дыму, у нас еще оставался приличный запас. Наши женщины бросились в атаку; я увидел, что они сражаются как фурии, бесстрашно и безрассудно. Они бросались на врага, стараясь сбить диалов с ног или стащить с них наездников.

Дым вредил нам так же, как противнику, и вскоре я уже беспомощно кашлял и задыхался. Зор сражался бок о бок со мной, но от нас было мало помощи — мы не умели обращаться с пращами.

Неожиданно из удушающего дыма на нас выскочил диал без наездника. Кожаный ремень, из которого состояла его упряжь, волочился по земле. На меня снизошло озарение, и я схватил уздечку огромной птицы.

— Быстрее! — крикнул я Зору. — Возможно, это тот шанс, которого мы ждали. Залезай на него!

Он не колебался ни мгновения и с моей помощью взобрался на спину птицы, беспомощной из-за дыма, которого она наглоталась. После этого Зор затащил на нее и меня.

Мы ничего не знали о том, как управлять этим созданием, но направили его голову в том направлении, в котором хотели двигаться, и принялись лупить его по бокам ногами. Птица побежала сначала медленно, нащупывая дорогу сквозь дым, но, наконец, выскочив на менее задымленное место и почуяв возможность убежать от ядовитых газов, рванула, как испуганный кролик; мы с Зором с трудом держались на ее спине.

Мы направлялись прямо к горам, за которыми лежала страна джукан, не боясь, что наш побег заметят раньше, чем окончится битва и рассеется дым.

Вот это была поездка! Нас смог бы обогнать только другой диал или железнодорожный экспресс. Птица была напугана и мчалась изо всех сил. Однако мы все еще могли удерживать ее в нужном нам направлении.

Когда мы достигли подножия гор, птица устала и замедлила свой бег, и вскоре мы перешли на быстрый шаг, поднимаясь в гору. А горы были очень высоки!

Над нами сверкали снеговые шапки — зрелище, необычное для Пеллюсидара.

— Это — идеальный способ путешествовать, — сказал я Зору. — Я никогда не путешествовал по Пеллюсидару так быстро. Нам очень повезло, что мы захватили этого диала, надеюсь, мы сможем найти для него пищу.

— Если вопрос в этом, — ответил Зор, — диал сам его решит.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Он съест нас.

Но он не съел нас, а мы не задерживали его слишком долго. Диал, достигнув границы снегов, категорически отказался идти дальше. А так как он стал слишком воинственным, нам пришлось отпустить его.

Глава 5

В Пеллюсидаре почти повсеместно стоит вечная весна, и у жителей внутреннего мира очень простая одежда, чаще всего — набедренная повязка и сандалии. Атмосфера у поверхности немного плотнее, чем во внешнем мире, благодаря центростремительным силам, но по той же причине слой ее значительно тоньше, чем на поверхности земной коры. В результате этого в горах чрезвычайно холодно, так что вы вполне можете понять, почему мы с Зором не задерживались в снежной области горных вершин.

Когда Зор покинул долину джукан, он шел этой же дорогой, так что нам не пришлось долго искать проход.

Солнце сияло над нами в чистом небе, но все равно было очень холодно, ведь мы были почти полностью обнаженными и промерзли до костей. Я могу вас уверить, что мы почувствовали облегчение, когда пересекли самую высокую часть горы и начали спуск.

Тропа, по которой мы шли, была протоптана дикими животными, переходящими из одной долины в другую; к счастью, на этой тропе нам не встретились плотоядные животные, пока мы находились выше уровня лесов. А спастись от них мы могли только на деревьях.

Руками мы ничего не смогли бы сделать с ними: каменный нож — плохое оружие против пещерного медведя, могучего райта внутреннего мира, достигающего восьми футов в высоту до плеча и двадцати футов в длину — абсолютный двойник «ursus spelaeus», бродившего во внешнем мире одновременно с людьми палеолита. От пращей также было мало толку, так как мы владели ими очень плохо.

Возможно, вы представите себе, насколько беспомощным чувствуешь себя, будучи голым и безоружным в этом жестоком мире. Часто я удивлялся, как человек вообще смог выжить и здесь, и во внешнем мире, так плохо вооруженный Природой и для защиты, и для нападения. Утверждают, что окружающая среда — основной определяющий фактор в развитии видов; мне всегда казалось странным, что человек не столь же быстроног, как антилопа, ведь окружающая среда, в которой он жил веками, заставляла его проводить многие часы без сна и покоя, спасаясь от огромных зверей, которых невозможно было победить голыми руками или даже ножом и дубиной. Лично мне кажется, что человечество развилось в очень лесистом месте, там, где под рукой всегда есть дерево, чтобы, воспользовавшись им, убежать от ужасных созданий, которые постоянно охотились на людей.

Наконец мы попали в более теплые места со множеством деревьев; и нам очень повезло, что там были эти деревья, ведь первым встреченным нами животным был тараг — огромный полосатый тигр.

Большие животные чрезвычайно быстроноги; а когда они видят жертву, они действуют так стремительно, что, если у предполагаемой жертвы нет пути для побега или она недостаточно вооружена, результат легко предсказуем — она служит им обедом. Хищники Пеллюсидара всегда голодны, их огромные тела требуют много пищи для восполнения энергии, теряемой при их постоянной активности. Кажется, что они всегда бродят поблизости. Я ни разу не видел ни одного из них спокойно лежащим.

Встреченного нами тарага мы с Зором углядели одновременно, сразу после того, как он заметил нас. Он бросился на нас без промедления и на огромной скорости. Мы с Зором закричали друг другу: «Ищи дерево!»

Когда зверь устремился к нам, я находился прямо на его пути, на меня он и бросился; он почти схватил меня, когда я забирался на дерево. Пытаясь достать меня, он когтями царапнул одну из моих сандалий.

Зор сидел на соседнем дереве, смотрел на меня и улыбался.

— Это нам предупреждение, — сказал он. — Мы должны смотреть в оба.

— Нам нужно оружие, — ответил я. — Это куда важнее.

— Интересно, где ты собираешься его взять, — сказал он.

— Сделаю, — ответил я.

— Какое оружие?

— Пару луков со стрелами для начала и два коротких тяжелых метательных копья.

— Что такое лук со стрелами? — спросил он.

Я объяснил ему как смог, но он покачал головой.

— Люди Зорама убивают копьями даже райтов и типдаров. Копье и нож — вот все оружие, которое мне нужно.

Некоторое время спустя тараг убежал; мы слезли на землю и немного погодя обнаружили хорошее место для лагеря на берегу маленькой речки. К счастью, нам не пришлось искать его слишком долго, иначе нам было бы несдобровать, ведь место для лагеря в Пеллюсидаре должно представлять собой надежную защиту от хищников, а таким местом может быть только пещера, вход в которую можно забаррикадировать.

В этом прекрасном мире быстро привыкаешь к тому, что на тебя постоянно охотятся, и первое время это держало мои нервы в постоянном напряжении. Но постепенно это начинало восприниматься как нечто само собой разумеющееся, так же как во внешнем мире воспринимаются опасности дорожного движения, преступность и другие угрозы жизни, столь щедро предоставляемые цивилизацией.

Мы нашли пещеру в паре футов над поверхностью воды, в скале, омываемой горным потоком, — чистым, прохладным потоком, в котором, как мы знали, не было опасных рептилий, что было очень важно для нас, так как для проникновения в пещеру нам пришлось войти в поток. Это было идеальное место; а поскольку ни один из нас ни разу не выспался с момента пленения женщинами-воинами Уга, мы были рады возможности полежать в безопасном месте и хорошенько отдохнуть.

Осмотрев пещеру и обнаружив, что она не заселена, суха и достаточно просторна для того, чтобы нам было в ней удобно, мы сделали постели и вскоре заснули.

Не знаю, как долго я спал. Может быть, час или неделю по вашему времени; самым важным было то, что, проснувшись, я чувствовал себя полностью отдохнувшим. Лишь одно мучило меня — я был зверски голоден.

Глава 6

Люди редко ценят маленькие жизненные удобства, пока по каким-либо причинам не лишаются их. Скорее всего, у вас есть перочинный нож, а где-то в доме или в гараже есть долото и пила и, возможно, рубанок и топор; также весьма вероятно, что, будучи цивилизованным человеком и имея все эти острые орудия, вы можете, потратив массу времени, изготовить пригодный к использованию лук со стрелами, выбрав у столяра необходимые материалы более или менее подходящих размеров. В это время у вас будет достаточно еды в холодильнике и не будет рядом огромных, невероятных диких хищников, ожидающих своей очереди поохотиться за вами. Хотя условия и будут идеальными, вам все равно придется проделать большую работу. Теперь представьте ситуацию, в которой в вашем распоряжении всего лишь каменный нож, голые руки и, скажем так, подножные материалы. Добавьте к этому то, что вы голодны и что наполнение вашего желудка зависит в основном от лука и стрелы, не говоря уж о спасении вашей жизни от нападений бесчисленных диких зверей, мечтающих о вашей плоти. Именно в такой ситуации я оказался, проснувшись после долгого сна, однако это не доставило мне ненужного беспокойства, так как к этому времени я уже полностью приспособился к превратностям жизни в каменном веке.

Вскоре проснулся Зор, и мы отправились на поиски материалов для нашего оружия. Нам не понадобилось много времени, чтобы найти в богатой растительности Пеллюсидара твердые породы дерева, встречающиеся здесь достаточно редко.

Разновидности рода «таксус» широко распространены по всему Пеллюсидару; уже давно я обнаружил, что из этого дерева получаются самые лучшие луки. Для стрел я использовал прямой полый тростник, который при сушке становится очень прочным. Наконечники, которые я вставил в стрелы, были сделаны из дерева, обожженного на огне.

Современный спортсмен-лучник из цивилизованного мира внешней части земной коры, вне всякого сомнения, рассмеялся бы над грубым луком, изготовленным мною на краю Долины джуканов. Если он пользуется тисовым луком, то знает, что древесина для него сушится в течение трех лет, перед тем как из нее согнут лук, и после этого его не используют еще два года; но я не мог ждать пять лет без еды, поэтому отрезал приглянувшуюся мне ветку каменным ножом, ободрал с нее кору и грубо заострил от центра к обоим краям. Я предпочитаю шестифутовый лук весом восемьдесят фунтов для трехфутовых стрел — из-за огромных размеров и живучести некоторых зверей, обитающих здесь; но, конечно, мой лук не сразу стал таким. Каждый раз, когда мы разводили костер, я старался понемногу подсушивать его, и он постепенно приобретал полную свою мощь. Тетиву для луков я могу изготавливать из некоторых длинноволокнистых растений, но даже лучшие из них не служат долго, и мне постоянно приходится заменять их.

Пока я занимался луком и стрелами, Зор изготовил пару коротких, тяжелых копий, похожих на те, которыми пользуются воины Зорама. Это — грозное оружие, но оно неэффективно на расстоянии более ста футов, при этом их должен метать очень мощный мужчина, а мои стрелы могут пробить сердце самого крупного зверя на таком расстоянии.

Во время изготовления оружия мы питались лишь орехами и фруктами, но, закончив работу, мы немедленно отправились на поиски мяса; это привело нас в долину, большая часть которой была покрыта густым лесом. Дичь встретила нас настороженно, и это говорило о том, что на нее уже охотились; таким образом, здесь были люди. Наконец я сделал очень слабый выстрел и ранил антилопу, убежавшую в лес вместе со стрелой. Так как я был уверен, что рано или поздно рана свалит ее с ног, а я никогда не позволял себе продлевать мучения раненого животного, мы углубились в лес по следам нашей жертвы.

Выслеживание не представляло труда, так как путь антилопы был четко отмечен пятнами крови. Догнав ее, я добил животное другой стрелой, выстрелив в сердце.

Во время разделки антилопы мы несколько утратили бдительность, и были за это наказаны.

— Приветствуем, — раздался рядом чей-то голос.

Оглянувшись, я увидел не меньше двадцати воинов, вышедших из-за деревьев позади нас.

— Джукане, — прошептал Зор.

Их внешность была поразительной. Грубо подстриженные волосы росли перпендикулярно поверхности их черепов; зрачки глаз были довольно малы и полностью окружены белком; вялые отвислые их рты у многих были открыты.

— Почему вы охотитесь в нашем лесу? — спросил тот, кто заговорил первым.

— Потому что мы голодны, — ответил я.

— Тогда вас накормят, — сказал он. — Пойдемте с нами в деревню. Вы будете дорогими гостями деревни Мизы, нашего короля.

Судя по тому, что Зор рассказывал мне об этих людях, не было ничего опасного в том, чтобы пойти в одну из их деревень. Но мы все-таки рассчитывали пройти по краю леса, минуя их деревни.

— Мы не имеем ничего против посещения вашей деревни, — ответил я. — Но мы очень спешим и идем в другую сторону.

— Вы идете в нашу деревню, — сказал предводитель. Его голос повысился и начал ломаться от неожиданного возбуждения, и я увидел, что мой отказ разозлил его.

— Да, — сказали несколько других воинов, — вы идете в нашу деревню. — Казалось, они тоже вот-вот потеряют контроль над собой.